Взаимовыгодное предложение (гет)

Миссис Снейп отложила письмо и глянула на снег из окна библиотеки, которая осталась единственным местом, где не было этого отвратительного крепа, что выделялся своей торжественной чернотой среди бледного белого света зимнего дня. Рядом сопели Живоглот с Полем, мирно делившие банкетку, расположенную ближе к рабочему столу.

Снег крупными хлопьями ложился на подоконник, словно бы мягко обещая завалить дом по самую крышу, заполонить собой каждый уголок и каждую тропку, чтоб ни зайти, ни выйти из этого тихого мрачного обиталища. Гермионе казалось, что это место заколдованно — время здесь текло иначе: бывало, встав поутру, она удивлялась, что стрелка на часах не сдвигалась в течение часа; когда же Мэри накрывала на стол, и чета Снейпов приступала к трапезе, беседа не клеилась, словно что-то сковывало уста; темнело быстро, и шел снег, долгий, сплошной стеной, заметая все подступы к дому. Единственной отдушиной для нее была библиотека, общество супруга да редкие визиты Люпинов. Письма из дома приходили с запозданием из-за обильного снегопада, но каждое из них дышало материнской любовью и поддержкой.

Вот и сейчас миссис Грейнджер советовала не падать духом, рекомендовала выходить во двор и бывать чаще на свежем воздухе, а также ознакомиться с библиотекой и выбрать себе какой-нибудь роман, при чтении которого отдохнула бы душа. Гермиона чуть улыбнулась, уловив намек на французские романы, коими грешила каждая молодая барышня в свое время. Такое чтиво помогало отвлечься, вспомнить юность в пансионе, посмеяться над своими девичьими грезами и над героями заодно, что так безрассудно и напоказ любили друг друга. Когда-то эти романы ее удручали: почему у героев получается любить и быть любимыми, быть вместе и вполне счастливо, несмотря ни на какие преграды? Почему в книгах так все просто и легко: все невзгоды в виде сварливых родственников, ревнивых воздыхателей и прочей малоприятной мелочи чудесным образом рассеивались, а отвлекшийся от истинной любви герой снова обретал верный путь?

На эти вопросы миссис Снейп уже не искала ответа, просто отдыхала (насколько это было возможно) душой и коротала массу времени. Брошенный взгляд на часы заставил ее отложить книгу, расправить складки домашнего платья неизменно лилового цвета на данный момент и направиться на кухню. Муж по своему обыкновению просиживал дни в кабинете Альберта Шоу. Что он искал, было ведомо только одному Северусу, в свои дела он ее пока не посвящал.

Миссис Снейп сперва заварила чай и только потом направилась к кабинету мужа. В последнее время у них наблюдалась странная гармония, некое понимание, как себя вести и устроить свой досуг так, чтобы не мешать друг другу.

Она в урочный час приносила чай, развлекала мужа беседой, давая ему возможность отдохнуть душой и разумом, после уходила и ожидала время до ужина, после чего Снейпы отходили ко сну. Ложиться они теперь стали рано, но Гермиона неизменно вставала всегда позже мужа. Супружеские обязанности сошли на нет, и миссис Снейп начала подозревать, что Северус бодрствует и ночами, но уже в своем кабинете. Все робкие попытки узнать, сколько же времени он посвящает делам и ночью, мистер Снейп решительно пресекал. Она обижалась, но недолго.

Впрочем, дел хватало и ей. Чтобы сохранить в доме привычный уклад, требовалось вникнуть в дела. Гермиона практически заново познакомилась со слугами, их обязанностями и прочими мелочами, что, несомненно, были важны для быта. Оказалось, что миссис Шоу была особой небедной, но рачительной. Руководствуясь убеждением, что ей, старухе, особо много и не нужно, миссис Шоу позволяла тратить на себя не более двухсот фунтов в год, остальные же деньги отправлялись на сберегательный счет. Раз в год миссис Шоу стабильно жертвовала на нужды церкви около трехсот фунтов, на этом ее все большие траты заканчивались. Все это они узнали из расчетных книг миссис Шоу, кои находились в полном порядке и нетронутые таинственным преступником. Северус ничему не был удивлен: на общую сумму, сохраненную усилиями старой родственницы, даже не обратил внимания. Все это предстояло решать с нотариусом миссис Шоу, который пока не мог приехать из Лондона ввиду бездорожья, о чем и сообщил в своем медоточивом письме. Снейп поручил Гермионе написать такой же учтивый ответ от их имени, а сам продолжил изучать бумаги дяди.

Также с позволения супруга миссис Снейп отписала матери, попросив миссис Грейнджер присматривать за домом Снейпов, ведь Мэри и Шелдон были при них, а в доме осталась лишь одна горничная да кухарка, которым требовалась помощь. Быт постепенно устраивался, и уже на исходе первой недели миссис Снейп чувствовала себя более-менее привычно на новом месте. Во всяком случае, она освоилась и по наблюдению глуповатой Линды была ничем не хуже старой миссис Шоу.

Услышав из-за двери глухое разрешение, Гермиона вошла, держа поднос, привычно поставила его на стол, разлила напиток по чашкам и села в кресло напротив. Северус взял чашку чая и сделал глоток. Миссис Снейп подметила уверенность его движений и успокоилась в полной уверенности, что эту ночь супруг спал.

На самом деле мистер Снейп не хотел расстраивать свою супругу, держа ее в полной уверенности, что не изменяет своему привычному распорядку. В эти дни все время сна равнялось четырем-пяти часам, в остальное время он просиживал в кабинете дяди, просматривая документы и ища потенциальную пропажу. Но… ничего Северус так и не обнаружил, тетушка была настолько умна, насколько предусмотрительна, коль спрятала все необходимые бумаги, папки и прочие необходимые документы в потайной ящик стола.

— Что обнаружили для себя в библиотеке, миссис Снейп? — первым спросил Северус, расслабленно откинувшись на спинку кресла.

— Как обычно, французский роман, за который в пансионе любая девушка продала бы душу, — пошутила Гермиона, делая глоток чая.

— О, не думал, что там такая обширная коллекция, — он чуть усмехнулся.

Гермиона успела лучше узнать мужа, чтобы понять, такая скупая улыбка была признаком усталости, а не безэмоциональности. Но она благоразумно сделала вид, что не заметила этого, продолжая потягивать чай.

— Достаточная, чтобы впечатлить юную барышню, — она позволила себе улыбку.

Мистер Снейп кивнул, хотя давно ли она была такой же юной барышней с надеждами и мечтами? Юной леди, которая даже понятия не имела, как организовать званый вечер, похороны, наладить хозяйство… Жизнь неумолимо внесла свои перемены, заставив миссис Снейп применить все свои умения. Отчасти Северусу было жаль своей молодой супруги, на которую свалилось столь много в такой короткий срок, но он понимал, что миссис Снейп достаточно разумна, чтобы справиться со всеми трудностями.

— А разумную молодую леди? — он улыбнулся в ответ.

— Есть недурственная коллекция индийского эпоса, — Гермиона пожала плечами. — В пансионе мы не уделяли внимание данной теме.

— А какой же теме вы уделяли свое внимание?

Миссис Снейп в этот момент почувствовала себя прилежной ученицей, которая находится на экзамене у преподавателя, даром, что в руках была чашка с чаем.

— В пансионе всегда особое отношение было к английской литературе, — ответила она.

— Я имел в виду не пансион, а вас.

Гермиона невольно подняла взгляд и встретилась с взглядом мужа, но никакой насмешки, злобы или упрека не уловила. То, что он интересовался ею, ее литературными вкусами подкупало.

— Я… я нарушала правила в этом отношении, — призналась она.

— Не выучивали заданный отрывок из Библии? — Северус улыбнулся.

— Нет! — горячо возразила Гермиона, потом своей же вспышки и устыдилась. — Я читала запрещенные романы.

Однако… он заинтересованно приподнял брови.

— И?

— Например, Флобера, — призналась она. — Его «Госпожу Бовари».

— И где же вы прятали это чтиво? — Северус сделал глоток чаю.

— Тут приходилось ухитряться, ведь наши вещи проверялись на предмет безнравственных книг и журналов.

Она улыбнулась, вспоминая свои тихое бунтарство и покойную жизнь, где не было странной свадьбы, не менее странной смерти и последующих похорон.

— Меня спасло то, что я читала быстро, — поделилась Гермиона, слегка смутившись такого откровения. — Да и под моей тумбочкой была ниша, куда не всякая рука могла пролезть. Я хранила там книги, которые были запрещены, и читала тайком.

— Любопытно, — кивнул Снейп, вспоминая свою юность в стенах военного училища.

— Вы не читали этот роман?

— Читал, во время службы в Индии, Малфою как раз пришла целая стопка из журнальных листов, заботливо склеенных и сшитых его супругой, — кивнул Северус. — Люциус прочитал бегло, и ему не понравилось — показалось слишком банально.

— А вам?

— Я оценил явную моральную подоплеку, которая прослеживается в каждой строчке этого произведения, — отвечал он, глядя на то, как миссис Снейп подливает ему чай. — Хотя мотивация героини понятна и… в этом гений Флобера, как мне кажется. Ведь не каждый умеет проникнуть так в душу женщины.

— Вы сочувствовали ей?

— Я ее понял, миссис Снейп, — Северус глянул ей в глаза. — Но сочувствовать, как и оправдать ее, не могу.

— Но… она же была несчастна! — воскликнула Гермиона. — Она просто оказалась заложницей обстоятельств, которые…

— Которые она же себе и устроила, — в сухом тоне мужа она не услышала поддержки. — Никто не заставлял ее влезать в долги и выбирать недостойных мужчин.

— Тогда вот вы! Как бы вы поступили на ее месте? — Гермиона понадеялась его уличить в сухости и отсутствии сострадания по отношению к несчастной судьбе Эммы.

— Я? — супруг помедлил с ответом, мелкими глотками цедя чай. — Интересно все же вы смещаете фокус…

— Вы сказали, что поняли Эмму, — спокойно напомнила ему она.

— В таком случае я бы не стал связывать свою судьбу с таким, как Шарль, — он пожал плечами. — Ну, или на худой конец воздержался от адюльтеров.

— А как же чувства? Она же любила… Разве можно приказать себе любить или не любить?

Снейп лишь тяжело вздохнул.

— Я скажу вам так, миссис Снейп. Приказать любить нельзя, а запретить можно.

Гермионе стало не по себе от этого посыла: по сему выходило, что супруг прекрасно осведомлен о ее чувствах, но, что самое обидное, и сам не питал к ней любовных чувств. Она прищурилась:

— А простить? Или это непозволительная роскошь?

Северус глянул ей в глаза, затем медленно проговорил:

— Для прощения требуется немало мужества, миссис Снейп.

— Значит, Шарль не так уж и жалок? — Гермиона не прятала торжества, довольная тем, что сумела загнать Снейпа в этический тупик.

— Я этого не говорил, — покачал он головой. — Просто не всякий этого прощения заслуживает, и к таковым я отношу предателей.

Гермиона невольно поежилась от тяжелого взгляда и точной взвешенной интонации со стороны супруга.

— Я мыслю как человек военный, — пояснил полковник Снейп, видя ее замешательство и даже некий испуг. — Для меня предательство равноценно убийству. Ведь предав, ты убиваешь веру в себя, свою репутацию… На поле боя из-за этого гибнут люди, по-настоящему, а не фигурально.

Миссис Снейп сглотнула горький комок и поспешила выпить чаю.

— Поэтому я не смог бы простить такую женщину, как мадам Бовари, — продолжил Северус, неотрывно глядя в глаза Гермионы. — Вы это хотели узнать?

— Я подразумевала и этот вопрос.

Тем временем в душу заползла холодная мысль: оступишься, не простит, но и вряд ли даст свободу — слишком много чести, гордости и принципиальности в полковнике. Все его слова казались предупреждением, крепким и незыблемым, которые западали в умную голову накрепко.

— Но… — Гермиона попыталась маневрировать, чтобы дать понять супругу, что ему не нужно так с ней поступать. — Шарль же любил ее.

— Как и она, — покладисто кивнул Северус.

— Я понимаю, что объекты обожания не самые достойные, и такая любовь скорей похожа на влечение… — она боролась с внутренней дрожью. — Но разве у нее не должно быть права на ошибку?

— Хорошо, миссис Снейп, допустим, есть право на ошибку. Но в таком случае, как бы поступили вы на ее месте? — непроницаемая маска еще больше расстраивала. — Представьте, вы вышли замуж за нелюбимого человека, только потому, что так сложились обстоятельства. Вы живете в вполне уютном буржуазном мирке, у вас даже есть ребенок, все вполне скучно и обыденно, и тут вы встречаете объект своего обожания. И? Ваши действия?

Гермиона вся закипела от обиды — он в таком снисходительном тоне предлагает ей разрешить ситуацию и при этом смеет пенять на ее равнодушие, на любовь к другому человеку и все это под личиной светской беседы? Она выпрямилась в кресле и звучно поставила чашку на блюдце:

— Вы сами сказали, сэр, что приказать любить нельзя, а запретить можно.

— У вас хватило бы мужества? — в его тоне и прищуре сквозило недоверие.

— Мне хватило бы благоразумия не ставить объект обожания выше семьи, — с достоинством ответила Гермиона. — И отвечая на ваш невысказанный вопрос, я никогда бы не смогла простить изменившего мне человека! — она встала, взяла поднос с чаем и чашками и быстро вышла из кабинета, вся трепеща от смеси страха и гнева.