Взаимовыгодное предложение (гет)

Ужинали неторопливо. Тетушка Эвелин решила изменить своим порядкам, начав ужин на полчаса позже обычного. Меню не было бедным, но и не блистало роскошными изысками, которые уже мало интересовали старуху. На столе стояла ваза с яблоками, собранными из порядком запущенного сада, да неочищенный фундук. Небольшие, зеленые яблоки оказались кисловатыми и больше годились на компот или джем, но миссис Шоу придерживалась традиций, когда на столе было то, что рождала собственная земля.

Гермиона ощущала в супе лишь привкус куриного бульона, напоминавший о годах в пансионе и днях болезни дома. Она вежливо черпала горячее ложкой, больше являя хозяйке дома безупречные манеры, нежели смакуя пищу. Полковник не отрывался от трапезы и лишь изредка кивал на то или иное замечание тетки, которая нередко воспоминала своих соседей невеж, сетуя на их чванливость и ханжество. Гермиона больше помалкивала и предельно вежливо выполняла просьбы миссис Шоу, как то: передавала солонку родственнице или поправляла цветы в столовой вазе, чем вызвала удовлетворенный кивок со стороны хозяйки дома, которая мимоходом то сыпала остротами в адрес племянника, то экзаменовала его жену. Полковник не менее тонко парировал каждый выпад в свой адрес, чем вызывал смех у тетки и легкий шок у супруги.

Гермиона вспоминала домашние обеды, которые теперь неизменно вызывали грусть и ностальгию по былому, сравнивала этот чопорный, словно прием английской королевы, и постный, будто церковно-приходская трапеза, ужин и теплый, домашний уют грейнджеровского стола и тускнела еще больше. Отложив ложку, когда хозяйка окончила свою трапезу, и даже не доев, миссис Снейп механически принялась за жаркое из баранины, жирное и тяжелое. Умом она понимала, что каждый ведет быт по-своему, осознавала, что в своем доме будет вести иначе (если ее супруг позволит это), но не могла перестроиться и поддержать мало-мальски светскую беседу.

Хозяйка, тем временем, развлекалась тем, что время от времени экзаменовала свою молодую невестку. После того как миссис Снейп верно определила, какая приправа подошла бы бараньей ноге, медленно холодеющей на тарелке перед ней, старуха выглядела вполне удовлетворенной.

— Обычно к приезду Северуса готовят бифштекс, — она внимательно прищурилась, следя за реакцией невестки. Та подняла голову на миг, посмотрела на новоприобретенную родственницу, затем на мужа, но не стала уточнять, какой именно — судя по лицу тетушки, Гермионе предоставлялось самой разгадывать эту тайну. — Но мясник, паршивец, предлагает в последнее время рубленое мясо. Да и стейки нынче стоят дорого… и не по моим зубам… — старчески посетовала хозяйка дома, показав крепкие, чуть желтоватые зубы.

Супруги Снейпы вежливо улыбнулись на это замечание. Гермиона машинально отметила, что мужу баранина также не пришлась по вкусу. Она с немой благодарностью приняла кусок пирога со свининой и наконец утолила голод. Нетронутую баранину сменил ореховый пудинг. Гермиона вежливо съела немного, чем вызвала старческий смех:

— Моя дорогая, вы же не на приеме, а дома у родственников! Вот это я понимаю, толковая гувернантка, которая до мозга костей вбила вам треклятый птичий аппетит!

Молодая женщина покраснела и опустила взгляд на свои руки, сложенные на коленях.

— Или вас пестовала не гувернантка? — полюбопытствовала миссис Шоу.

— Я получила образование в пансионе мадам Макгонагалл, — скромно ответила Гермиона.

— В Шотландии?! Батюшки, да там же одни бунтари!

Северус пожал плечами:

— Если бы меня пытались куда-то все время волочь на аркане, я бы тоже упирался.

— Тебя не больно-то куда и втянешь, — отмахнулась старуха. — Если только сам в бутылку не влезешь…

Гермиона повернула голову к мужу, который невозмутимо пригубил чай из чашки и не притронулся к пудингу, показывая, что на сегодня с него довольно. Но взгляд его не показался ей ни добрым, ни злым. В его черных глазах проскальзывали только ему ведомые мысли и возможный анализ ошибок прошлого. Поймав взгляд жены, полковник мягко, одними краешками губ улыбнулся:

— Дела давно минувших дней.

Она пристально посмотрела на него, затем на прихлебывавшую чай тетку и кивнула, взяв свою чашку.

После праздничного ужина чай допивали в гостиной. Пудинг предусмотрительно убрали на кухню, и Гермиона пыталась предугадать, насколько же он зачерствеет к утру. Она предпочитала отмалчиваться, да и тетка была не слишком словоохотливой ближе к ночи. Разговор медленно, с большими паузами, шел о погоде и иссякал с каждым пророненным словом. Вскоре миссис Шоу поморщилась, скрывая зевоту, и подозвала к себе племянника. Ей явно была не чужда театральность, и порой она любила побравировать своей немощностью.

— Спасибо, Северус, — в ее тоне проскользнула гордость напополам с признательностью, когда мужчина с почтительным видом помог ей подняться из кресла.

Гермиона, глядя на все это, ощутила явный намек со стороны старухи — смотри, мол, неразумная, какой заботливый тебе муж достался; учись, пока я жива, как растить сыновей, чтобы те так же вытаскивали тебя из кресла на старости лет!

Пришлось подойти, облобызаться по-родственному, пожелать покойной ночи и добрых снов, а после благопристойно удалиться в спальню. Гермиона не питала никаких чувств к новой родственнице, кроме одного — опасений. Старуха не внушала страха, но неприятие, зудящее, будто комариный укус, свербело где-то в глубине души. Молодая женщина уже предвкушала будущие сложности и мрачнела при мысли о разрешении возможных коллизий и конфликтов с теткой мужа, а после и возможные ночные бдения возле постели этой странной старухи…

Гермионе представилось, что она попала в дом престарелых: сперва ее заставят смотреть за этой родственницей, потом христианский долг велит ей не смыкать глаз при муже — вся жизнь, все молодые годы пройдут рядом с этими стариками, которые будут лишь красть ее драгоценную жизненную энергию.

Она не могла уснуть (давал о себе знать большой кусок свиного пирога), металась по своей половине, отбросив книгу, и, затаив дыхание, слушала шум воды из ванной. Чужие стены давили на нее, лишали воздуха, и Гермиона не выдержала, отбросила тяжелое пуховое одеяло, выскочила из постели и кинулась к окну. Окна были старого образца, и ставни не поддавались нервным пальцам. За этим занятием и застал ее супруг.

— Что вы делаете? — без тени эмоций спросил он.

Гермиона испуганно обернулась к нему.

— Хочу открыть окно.

— Вам дурно? — мужчина шагнул к ней.

— Да… то есть нет… — взгляд ее блуждал то по фигуре мужа в домашнем халате, то по теням на окне. — Мне кажется, воздух здесь застоялся…

Северус без лишних слов отстранил ее от ставен.

— Лягте в постель, иначе продрогнете, — приказал он, и Гермиона не посмела ослушаться.

На миг проскользнула мысль о его прошлом: наверняка он также отдавал приказы там, на войне… и именно там этому научился… Женщина покорно забралась под одеяло, поерзав на жестких от чистоты крахмаленых простынях. Она не сводила взгляда с мужчины у окна, который молча, почти играючи, справился с тугими щеколдами и впустил в комнату живительную прохладу.

— Куда вы? — не выдержала Гермиона, когда муж отправился к дверям.

— За грелкой, — пояснил он, не скрыв своего недоумения. — Сейчас все тепло выйдет, постель будет холодная.

Она ничего не ответила, укутавшись до подбородка. Мягко закрыв за собой дверь, Северус направился вниз знакомой с детства дорогой. Поведение супруги если не пугало, то настораживало, заставляя анализировать ее поступки. За ужином миссис Снейп была вялая, но все это время она и не была по-девичьи оживленной; сейчас пыталась открыть окно, похоже, соврала о причинах… зачем?

Подозрение напрашивалось лишь одно, но Северус одернул себя — слишком рано, не прошло и месяца с момента их супружества, дабы надеяться на что-то… Скорей всего, дело в переутомлении, быстрая смена мест и событий не сказывается положительно на человеческой психике, а уж на женской тем более.

Как человек образованный, Снейп видел явные причины и следствие. Супруге не понравился дом, брак выбил из колеи, и всегда твердая и разумная мисс Грейнджер растерялась окончательно. Взяв грелку и не потревожив никого, Северус на кухне разогрел воду. Он стоял над ковшиком, ожидая, пока по воде пойдут мелкие пузырьки кипения, и предаваясь собственным мыслям.

Как человек взрослый, разумный, он понимал, что делает и зачем, но видя все возрастающую растерянность жены день ото дня, начинал невольно сомневаться в разумности своего шага. И только методичное перечисление материальных и моральных благ в этом браке спасало от какой-то безрассудности, что настигла его тогда в Индии и чуть не погубила карьеру. Вода зашипела, и Снейп снял ковшик с плиты. Залив воду в грелку, он невольно вспомнил годы в военном училище, где не дозволялось никаких грелок, и холодные казармы отапливались только их дрожащими от озноба телами.

Интересно, его супруга в пансионе не подвергалась такой закалке? Наверное, нет, раз рвется к окну за свежим воздухом…

Усмехнувшись этим мыслям, Северус затушил огонь и бережно понес грелку наверх. Жена покорно не вылезала из своего кокона, лишь сметливо приподняла край одеяла, позволив положить на жесткие простыни грелку.

Гермиона молча проследила за тем, как муж закрывает окно, ежится от холодного воздуха спальни после жара кухни, сбрасывает с себя халат, и спустя мгновение одеяло прикрыло мужское тело. Настольная лампа погасла, и в комнату свалилась темнота.

Он ни словом не упрекнул ее за то, что постель была едва теплой, а их разделяла, как рыцарский меч, грелка. Ничем не выразил возможного недовольства ее капризом, никак не выказал своих подозрений насчет ее чувств и уж тем более никоим образом не намекнул на ее неродственное поведение во время ужина. Это было странным. И никак не вписывалось в спрогнозированное поведение мужа. Гермиона поворочалась на чистых до скрипа простынях и пробурчала в темноту:

— Простыни жесткие…

Со стороны мужчины послышалось нечто, похожее на смешок:

— Они всегда такими были, сколько себя помню. Но после казенной койки в Девоне эта постель казалась мне райской периной.

Гермиона заинтересованно повернулась на бок, лицом к мужу.

— У вас были такие строгие порядки?

— Скорее, скупые спонсоры, — смешок стал явственнее. Глаза привыкли к полумраку, но она скорее угадывала улыбку на его лице, нежели видела. — Но, как говорил один из моих наставников, в здоровом теле должен обретаться здоровый дух.

— Вряд ли холодная постель и жесткое белье этому способствуют, — фыркнула Гермиона.

— Но и не расхолаживают, — ответил Северус. — После каникул я не хотел возвращаться в училище.

— А потом?.. — Она явственно представила мальчика, сладко сопевшего под тонким шерстяным одеялом в казенном, сером здании, и жестокую руку, сдергивавшую единственный источник тепла с ребенка… Ей стало жаль его, да и сердце сжалось в смутной материнской тревоге за будущих детей.

— Потом привык и уже неохотнее возвращался домой.

— Почему? Вас же наверняка ждали… — попыталась запротестовать Гермиона.

Северус промолчал. Он не хотел говорить, что после смерти матери, в отчий дом приходилось приезжать только на Рождество, несколько дней на Пасху, а летом наведываться только проездом в Девон. А здесь ждала та же муштра, что и в училище.

Тетушка хотела воспитать из него джентльмена, а не просто солдафона, и потому пичкала своими уроками танцев, языками, классической литературой. Дядюшка следил за физической формой племянника, и настоящий кошмар начинался, когда приезжал отец, находившийся в дружеских отношениях с Альбертом Шоу. Тобиас Снейп, капитан гвардии в отставке, не щадил сына, повторяя с ним все те армейские штучки, какие проходил каждый новобранец. Северус приучился жить по режиму, четкому распорядку дня, когда утро начиналось с обливаний холодной водой, верховой езды, упражнений в рукопашном бое и фехтовании, смешанном с руганью отца; день же делился четко на военную и классическую половины, где сперва царствовал дядя со своими научными книгами по точным и естественным наукам, а после и тетка Эвелин со своими хорошими манерами. От природы ли, от натуги ли в постижении всех наук, Северус не становился похож на крепкого малого, скорее на стальной прут, который, резко разогнувшись, мог дать по зубам, если его долго и упорно гнули. Ожидания той душевной теплоты, что могла дать ему мать или как-то компенсировать отец, не оправдывались. Его суровая троица по-своему, по-учительски строго выражала свою любовь к единственному отпрыску, стремясь сделать из него гения во всем. Но и средств на него не жалели — что было высшим проявлением любви к этому бледному созданию — его обеспечивало два дома, рачительно, но не скупо, разумно, но не скаредно…

Размышления Снейпа прервало шипение супруги, опрометчиво тронувшей горячую грелку.

— Все в порядке, — поспешила заверить его Гермиона.

— Вы непривычны к грелкам? — в темноте было не видно, как приподнялись его брови.

— Не совсем, — ответила она после недолгого раздумья. — Дома… — она осеклась, но продолжила. — У родителей всегда тепло.

— А в пансионе тоже топили?

— До мадам Макгонагалл порядки были куда жестче, — тяжелый вздох сорвался с ее губ. — Спальни топили только в лютый мороз, в остальное время лишь подтапливали. После… прежнего директора уличили в растрате, и все поменялось. Это все случилось в первый год моего обучения.

Северус задумчиво нахмурился, силясь припомнить подобный скандал в газетах.

— А как звали прежнего директора?

— Гранде. Питер Гранде.

— Он был французом? — он не смог никого припомнить с такой фамилией.

— Отчасти, — его жена улыбнулась. — Как потом мы узнали, он просто насолил здешнему чиновнику Фаджу, и тот его выжил.

— Сейчас достопочтенный Корнелиус Фадж здравствует в палате лордов, благодаря своей безупречной репутации, — последнее словосочетание Снейп буквально прошипел, немного испугав свою жену.

— А вы-то откуда его знаете? — удивилась она.

Северус поморщился.

— Сей достопочтенный господин любил приезжать с проверками в наше училище, как представитель департамента образования. И каждый раз в честь его приезда нас заставляли маршировать на плацу в любую погоду, — он тяжело вздохнул. — Дело прошлое, миссис Снейп. Это было у всех и во все времена.

— Да, вы правы, — эхом отозвалась Гермиона, ложась навзничь.

После воцарилось тягостное молчание, затем супруги пожелали друг другу спокойной ночи, и каждый отвернулся к своему краю полога.