If we could turn back time (гет)

20 июля 1989 года. Лонгботтом-мэнор

Домой Лонгботтомы вернулись в тишине. Августа вообще была подозрительно тихой после того, как Невилл рассказал о своем возвращении во времени. И отчасти Невилл мог её понять — сам факт того, что он утаивал от нее что-то целый год, означал, что он не доверяет бабушке. И наиболее вероятным было то, что она обиделась на него.

Он сидел на диване в малой гостиной и смотрел на загруженную Августу, которая щедро раздавала указания домовикам по уборке и оформлению комнат для гостей, которые должны были задержаться. Пандоре отвели комнату рядом со спальней, которую заняла Луна, и сейчас Августа выдавала дополнительные указания в связи с невозможностью гостьи передвигаться самостоятельно. Целитель Филлард сказал, что он сможет выписать пациентку через пару дней, и Августа подготавливала дом к её переезду.

Джером задумчиво сидел в кресле у окна, читая «Вестник зельеварения» и поглядывая из-за него на супругу, которая суетилась с десятком домовиков, командуя ими так, словно к ним в дом прибудет не друг семьи, а сама английская королева. Наконец ему это надоело, и он встал с кресла и подошёл к супруге со спины, обнимая её за талию.

— Ави, прекрати, — он произнёс это с такой щемящей нежностью, что у Невилла защипало глаза. Он и забыл, как сильно Джером любил Августу и как хорошо её знал. — Ты слишком переживаешь, и вовсе не из-за будущей гостьи, — он чуть наклонился, утыкаясь носом ей в шею, за что получил лёгкий шлепок по руке. Но зато Августа улыбнулась и отвлеклась.

— Все свободны. Можете приступать к исполнению, — она махнула рукой домовикам, и те исчезли с негромким хлопками. — Джерри, что ты делаешь? — нарочито возмущенным тоном протянула она.

— Отвлекаю тебя, — бессовестно заметил тот, утягивая супругу на диван напротив Невилла. Августа присела, с улыбкой глядя на мужа, но стоило ей перевести взгляд на внука, как улыбка померкла. Джером взглянул на неё, затем на Невилла, тяжело вздохнул и хлопнул в ладоши.

— Я так и знал. Что же, устроим сеанс семейной терапии, — Джером откинулся на спинку дивана, развалившись на нём и одной рукой приобнимая супругу, которая сидела, чопорно поджав губы. — Ави, начнём с тебя — Невилл, не перебивай! — что тебя расстроило?

Августа тяжело вздохнула, нервно заламывая суховатые пальцы.

— Недоверие, — односложно ответила она. — Почему Невилл доверился тебе, но не мне?

— Ты должна это спрашивать не у меня, а у него. Попробуй ещё раз.

— Невилл, почему ты не доверился мне? — в голосе бабушки, когда она подняла на него взгляд, сквозила такая обида, что Невиллу стало совестно, и он потупил взгляд.

— Я не смог, — пробормотал он.

— Но почему? — Августа расстроенно отвела взгляд.

— Мне потребовалось время, чтобы отделить тебя из моих воспоминаний от тебя настоящей, — Невилл говорил искренне. Раз уж он начал говорить правду бабушке, он понимал, что не сможет утаить от неё прошлое. — Прошлая жизнь оставила на мне куда более существенный отпечаток, чем я ожидал. Прости.

— И что тогда произошло? Почему ты рассказал всё дедушке, но не мне? — Августа не отреагировала на извинение, и обида в её голосе никуда не делась.

Невилл вопросительно взглянул на Джерома, и тот, кивнув, достал палочку.

— Акцио омут памяти, — через несколько секунд в гостиную влетел уже знакомый Невиллу омут. Джером установил его на журнальном столике перед Августой и призвал пару флаконов.

— Я уже показывал дедушке эти воспоминания, — объяснил Невилл, — потому что не смог это рассказать.

— Что я там увижу? — Августа напряглась, глядя как её супруг выливает в чашу серебристые нити воспоминаний.

— То, как ты изменилась после того, как его не стало, — печально ответил Невилл. — Я не мог допустить этого снова... — это уже было сказано почти под нос.

Августа колебалась, глядя на серебристые завитки воспоминаний на поверхности воды в чаше. Невилл мог её понять: если бы ему сказали, что помнят то, как он стал плохим человеком, он бы тоже струсил. Но бабушка не была плохой — просто другой. Более строгой, более требовательной, менее заботливой и менее чувствительной. Она заперла все эмоции и своё сердце под замком, оставив лишь необходимый для жизни минимум. И любовь к Невиллу оказалась также заперта, из-за чего он и страдал.

Джером заметил колебания супруги и взял её за руку.

— Давай посмотрим вместе, — он нежно провёл пальцами по костяшкам ее пальцев. Августа ответила ему слабой улыбкой и кивнула.

Они оба погрузились в воспоминания, а Невилл залез с ногами на диван, обняв колени, пока бабушка не видела.

Сейчас он начал сомневаться в своём решении. Тогда, в больнице, ему показалось, что будет честным рассказать всё самым близким людям. Особенно, чтобы избежать вранья в будущем. Он не хотел вечно жить в страхе, что он проколется и расскажет кому-то лишнего. Поэтому хотя бы ещё пару лет, которые остались ему до Хогвартса, он хотел прожить спокойно и не скрывать ничего от родных. Но сейчас, когда бабушка с дедом смотрели воспоминания, где Августа выставлялась не в лучшем свете, он пожалел о своем решении.

После смерти Джерома она начала понемногу сходить с ума, просто это проявлялось в том, что часть эмоций и чувств у неё словно отрубили. Не было больше любящей жены и заботливой бабушки, осталась лишь железная леди и требовательная строгая воспитательница. Она словно забыла о том, что у нее есть внук, потому что он напоминал ей о тех, кого она потеряла: мужа, сына, невестку. Завернувшись в самые кошмарные наряды из своего гардероба, она пыталась отрешиться от прошлого и идти дальше. Пугающая сумасшедшая старушка уже через несколько лет перестала ассоциироваться с той, кем Августа была ранее. И Невилл боялся реакции бабушки, потому что не мог предсказать, как она отреагирует на эту картину.

Долго ждать не пришлось — спустя несколько минут, которые, казалось, тянулись вечность, Джером с печальным выражением лица вынырнул из омута, и вслед за ним — Августа. Она хватала ртом воздух, уставившись на свои руки. Минута, другая — она так и не начинала говорить.

Джером ободряюще положил руку ей на бедро. Августа подняла на него взгляд, моргая несколько раз, словно убеждаясь, что её супруг реален, а не является плодом ее воображения. Тот кивнул на внука, и она перевела на него взгляд, полный вины и сожаления.

— Невилл... — тяжёлый вздох. — Я прощаю тебя, — она отвела взгляд, снова уставившись на руки; её пальцы слегка дрожали, так что она сжала в них подол платья, чтобы унять эту дрожь. — Хотя это я должна просить прощения...

— Нет, — почти сразу отрезал Невилл. — Я уже пережил тот момент, когда мне было нужно услышать от тебя извинения. Сейчас всё в порядке, ба.

— Но я была, буду или не буду просто кошмарной бабушкой! — она всплеснула руками, с разочарованием качая головой.

— Не будешь, — прервал её уже Джером. — Я здесь, и этого не случится.

— Но вдруг что-то произойдет, и я снова надену ту кошмарную шляпу с грифом и забуду как улыбаться? — она всерьез была напряжена, видения из будущего напугали её.

— Так не надевай, — пожал плечами Джером. — Франни, — эльфийка Августы появилась перед ним, — собери, пожалуйста, все шляпы Августы с чучелами животных и сожги их. — эльфийка кивнула и исчезла.

— Но это не решит проблемы, Джерри! И как же моя коллекция?! — Августа подскочила с дивана, едва не сорвавшись в гардеробную, где она хранила коллекцию шляпок.

— Я тебе куплю ещё десять, нет, двадцать шляпок на твой вкус, дорогая, — Джером притормозил жену и усадил её к себе на колени. Та чуть засмущалась, словно ей было не шестьдесят лет, а снова двадцать пять, и Джером флиртовал с ней впервые.

— Ловлю на слове, — усмехнулась она, обнимая супруга за шею. — Ну, а тебя, Невилл, — она чмокнула мужа в нос, и встала, чтобы присесть рядом с внуком, — я попрошу простить меня. Я понимаю, что ты уже пережил это и даже смирился, но все равно я чувствую себя виноватой в том, что я испортила твое детство в прошлый раз.

— Я же сказал, что не держу на тебя зла, ба, — Невилл взял её за руку. — Я уже научился отделять людей в настоящем от тех, кем они станут в будущем.

— Я очень на это надеюсь. И обещаю тебе, что никогда не стану такой снова, — она бросила взгляд на мужа, кивнувшего ей в ответ. — Теперь у меня есть пример, что делать не надо, даже в самой тяжёлой жизненной ситуации. И есть вы оба, чтобы было за кого держаться.

— Мы всегда рядом, Ави, — Джером улыбнулся ей самой теплой улыбкой.

* * *

22 июля 1989 года. Оттери-Сент-Кэчпоул

Через два дня в их доме стало на одного человека больше. Пандора передвигалась на инвалидном кресле, которое ей выдали в Мунго, и лестницы штурмовала исключительно при помощи магии домовиков. Но даже это затруднение ее нисколько не смущало, потому что она снова оказалась рядом с дочерью. Джером выделил ей помимо спальни ещё и один из кабинетов, чтобы она могла продолжить работать, а также помог с переносом вещей из их дома и запечатыванием оного.

После смерти Ксенофилиуса дом словно потерял частичку души. Сейчас он казался Пандоре совсем чужим, потому что для неё дом был там, где ее семья. Луна же чувствовала себя вольготно и комфортно у Лонгботтомов, перебравшись туда основательно. Дом же Лавгудов опустел без ее повсеместно разбросанных рисунков и карандашей, которые теперь заполняли её комнату в Лонгботтом-мэноре. Сама Пандора потратила пару дней при помощи Франни, которую ей одолжила Августа, чтобы привести дом в порядок. Она собирала свои вещи к отъезду, и оставались только вещи её мужа. Сначала она не хотела их трогать, но когда она забрала свои бумаги и записи, а также остатки вещей Луны, дом словно опустел. Когда в нём остались только бумаги Фила, у Пандоры защемило сердце — казалось, словно в доме не жило никого, кроме него. Словно Пандора и Луна не были частью его семьи, словно их вырезали. От этой мысли ей стало больно, и она провела в слезах не один час. Но в итоге скрепя сердце она приказала эльфу собрать оставшиеся вещи и передать их в ячейку Лавгудов в Гринготтсе, чтобы разобраться с ними позже в нейтральной обстановке.

Когда дом опустел окончательно и осталась лишь мебель, Пандора связалась с Джеромом для наложения сохраняющих, защитных и скрывающих чар. Она сама ещё не могла много колдовать, а такие чары были очень затратными по энергии, и она сразу после комы не решилась бы накладывать их сама.

Как только дом замер во времени и скрылся от любопытных глаз, они с Джеромом аппарировали, ставя точку в этой главе жизни Лавгудов.

Хотя нет, это ещё была лишь запятая. Точку они поставили уже вместе с Луной, когда аппарировали на утёс рядом с домом в обнимку с пузатой вазой. Последнее желание Ксенофилиуса должно было быть исполнено.

— Мама, а можно нам оставить его частичку у себя? — Луна была непривычно грустной и изо всех сил прижимала к себе вазу с прахом отца. Пандора не привыкла видеть свою радостную и солнечную дочку в таком подавленном состоянии.

— Я полагаю, мы можем что-то придумать.

Она подняла с земли два камушка. Это была круглая плоская галька, которую Фил с Луной собирали в ближайшей речке, чтобы обложить ей дорожки вокруг дома. В голове появилась картинка, и Пандора взмахнула палочкой, выполняя трансфигурацию. Камушки начали менять свою форму, превращаясь в два небольших кулона в виде сердечка. Одна из сторон кулона была металлической, тогда как вторая была выполнена из двойного стекла. Ещё движение палочкой, и тонкие струйки праха залетели в щель между стеклами, заполнили пространство, и их запечатали.

Пандора протянула кулон дочери.

— Теперь он навсегда останется с тобой.

Луна взяла один из кулонов и нацепила на шею, регулируя цепочку. Пандора сделала то же самое. Взяв в руки маленький кулон, она открыла его: на обратной стороне металлической половинки было место под колдографию, и Пандора знала, какую она туда вставит — одну из первых, которую они сделали после рождения дочки — Ксенофилиус, держащий на руках малютку Луну. Эта колдография была её любимой: на ней Фил был ещё таким молодым и таким счастливым — она хотела помнить его таким.

А сейчас им пора было отпустить прошлое. Луна поставила маме на колени вазу, а сама взялась за ручки коляски, подкатывая её к обрыву. Они несколько минут стояли в тишине, думая о своём, пока Пандора наконец не сняла крышку с вазы.

— Пора, — она кивнула Луне, которая подошла к ней и взялась за одну из ручек вазы.

— Прощай, папа, — в глазах Луны снова стояли слёзы, пока они переворачивали вазу, высыпая прах и отправляя его в последний путь. — Прости меня за всё.

Крошечные серые частицы разлетались как песок, подхватываемые ветром. Причудливые завихрения образовывались в воздухе, отправляя Ксенофилиуса в последний путь. Он разлетался, становился единым целым с землёй, ветром и водой — со всем миром, как он и хотел.

— Прощай, Фил, — с нежностью прошептала Пандора, глядя на улетающие в закат песчинки. — Я люблю тебя.

— И я тебя люблю, папа, — Луна отставила в сторону опустевшую вазу и уселась к маме на колени, обнимая её и тихонько плача ей в плечо. Они были одни, поэтому и Пандора не скрывала слез, обнимая дочь в ответ.

Это была точка в жизни Ксенофилиуса Лавгуда. И новая страница в жизни Луны и Пандоры Лавгуд.

* * *

25 июля 1989 года. Лонгботтом-мэнор

В жизни Невилла тоже происходили изменения. С появлением в доме Пандоры тот ожил окончательно. Домовики всё чаще сновали по мэнору, застолья стали шумнее, и то и дело в разных концах большого дома раздавался звонкий смех. Жизнь продолжалась. После возвращения Пандоры и Луны из своего старого дома последняя смогла отпустить прошлое. Да, он всё ещё замечал иногда её печально-задумчивый взгляд, с которым она смотрела в окно, сжимая в кулачке небольшой кулон, но она больше не винила себя в смерти отца. Это было к лучшему. Она сделала выбор, и теперь ей оставалось только жить дальше.

Невилл смог, наконец, вздохнуть спокойно, когда дедушка сказал ему, что они законсервировали дом Лавгудов — это означало, что Луна с мамой останутся с ними надолго, иначе не было бы смысла возиться с сетью запутанных чар. И это радовало его — что обстоятельства сложились таким образом, чтобы они с Луной как можно дольше были вместе, наверстывая все упущенные в прошлой жизни годы.

Тем более, Джером вполне серьезно ещё несколько раз поднимал вопрос помолвки, но Пандора пока отказывалась. Даже осознание факта, что её дочь вернулась во времени и действительно любит внука Джерома, который, по счастливому стечению обстоятельств, тоже вернулся во времени, и отвечает ей взаимностью, не позволяло Пандоре дать согласие. А настойчивость Джерома так и вовсе отталкивала, поскольку тот находил всё новые и новые аргументы «за»: начиная с банальной любви их детей и заканчивая поддержкой рода для Луны и возможностью становления вассалами их семьи — для Лавгудов в целом.

Хотя нельзя поспорить, последнее предложение было здравым, и Пандора это признавала. Лавгуды были молодым чистокровным семейством, без родового камня, без фамильного мэнора, без даров — только у Луны, первой из Лавгудов, проявился дар к эмпатии, которого не было в роду де Монпелье, к которому принадлежала Пандора до замужества. И если бы Пандора согласилась на вассалитет, они обе — и она, и её дочь, — получили бы поддержку, защиту и подпитку от рода Лонгботтомов, принадлежавшего к «Священным двадцати восьми», и впоследствии смогли бы продолжить род Лавгудов, заложить родовой камень в основании своего дома или построить новый, который назвали бы Лавгуд-мэнор. А если ещё и заключить магическую помолвку, то Луна получила бы двойной бонус: и как одна из Лавгудов, и как будущая леди рода Лонгботтом, которой она бы стала, когда титул лорда перейдет к Невиллу.

Но Пандора хотела позволить дочери решать самой — мало ли, спустя несколько лет ей надоест Невилл и она захочет найти кого-то ещё; или она не захочет брать на себя обязательства по продолжению обоих родов: и Лонгботтомов, и Лавгудов; или вмешаются ещё какие-нибудь обстоятельства... Давать какие-либо обещания в столь юном возрасте казалось глупым, особенно клятвы, скреплённые магией, которая может и наказать за её расторжение. Она не хотела так рисковать единственной дочерью, так что Пандора продолжала изображать недотрогу и откладывать этот диалог каждый раз, как Джером его заводил.

Невилл мог её понять: Луна была её единственной дочерью, и она хотела для неё самого лучшего. А Невилл, при всех своих положительных качествах, всё ещё не был идеалом жениха для её дочери. И всё увещевания Луны о том, что они правда любят друг друга, проходили мимо ушей Пандоры, которая твердо стояла на своем и не давала согласия. Так что Невиллу только и оставалось надеяться и ждать, чтобы она сменила гнев на милость. Он ждал уже много лет, так что подождёт ещё.

* * *

27 июля 1989 года. Лонгботтом-мэнор

Неожиданностью для Невилла стало то, что Луна действительно хотела общаться с младшими Уизли. Он нашёл её в совятне, отправляющей Крапинку, которая с лёгкостью устроилась с совами Лонгботтомов, к Джинни и Рону.

Невиллу казалось, что после того, как к Луне относился Рон, она не должна была хотеть с ним общаться. Пренебрежение в обращении к ней, издёвки, передразнивания — да он терпел Луну только из-за сестры! Но сейчас Луна уверенно привязывала письмо к лапке совы и не слушала увещевания Невилла.

— Луна, я правда не могу этого понять! Ладно, Джинни, но Рон! — Невилл не до конца понимал, откуда у него иррациональная обида на рыжего. Просто за то, что его не взяли в компанию к Гарри, Рону и Гермионе? Да он и не сильно стремился — ему не хотелось влипать в неприятности, которые эта троица притягивала как магнит. Из-за того, как Рон относился к Луне? Да, скорее всего, по этой причине. Невиллу всегда было наплевать, что говорят о нём, но издёвки над Луной он не мог и не хотел прощать. Да Рон открыто называл Луну Полоумной, а та просто игнорировала его выпады, если они не касались её отца.

— Нев, я не понимаю, почему ты так против, — безмятежно отвечала ему Луна, скармливая Крапинке совиное печенье перед дорогой. — Ты предпочёл общаться со своими врагами из прошлой жизни, но не хочешь даже дать шанс другу?

— Да какой он мне друг? — Невилл облокотился на подоконник рядом с Луной. — Мы были просто однокурсниками и соседями по спальне, и я ему был нужен не больше, чем какой-нибудь Симус или Дин.

— Но вы вместе были в ОД, сражались в Министерстве плечом к плечу, — возразила Луна, поглаживая сову.

— Да, а потом он вместе с Гарри и Гермионой бросил нас всех, шатаясь по лесам чуть ли не год. Друзья так не поступают.

— А у них был выбор? — взгляд Луны стал чуть печальнее. — Не только в Хогвартсе было плохо. А они были нежелательными лицами номер один, потому что Волдеморту был нужен Гарри, и он не постеснялся бы добраться до него через друзей.

— Прости, — Невилл прикусил губу, поняв, что допустил ошибку.

Война сказалась на всех, и Луне тогда досталось едва ли не больше, чем ему. Его личный филиал ада был в Хогвартсе, где он был игрушкой для битья близнецов Кэрроу, а она пробыла несколько месяцев в плену в Малфой-мэноре, пытаемая Беллатрикс, которая искала Поттера. Когда Луна не вернулась в школу после Рождества, Невилл слетел с катушек: заработал десяток отработок в цепях под Круциатусом, лишился волшебной палочки, и всё из-за того, что искал Луну, требовал у Пожирателей сказать ему, где она, отпустить её. Бессмысленные и тщетные попытки. Он смог связаться с ней только после того, как Гарри с Роном и Гермионой спасли Луну и Олливандера из плена. А увидеть — и того позже, уже перед самой битвой за Хогвартс.

— Нам всем тогда пришлось нелегко.

— Невилл, пусть даже вы с Роном и не были близкими друзьями, вы сражались на одной стороне, — Луна отпустила сову, которая, взмахнув крыльями, направилась к адресату. — И он был верным другом Гарри. Почему ты не хочешь хотя бы попытаться подружиться с ним сейчас, когда он ещё не стал лучшим другом народного героя?

— А смысл? Всё равно появится Гарри, и Рон предпочтет его, даже если мы будем нормально общаться сейчас: сравни Невилла Лонгботтома и Гарри Поттера. Тем более, я теперь дружу со слизеринцами, и с Драко в частности — думаешь, Рон станет это терпеть? Уизли терпеть не могут Малфоев, и это взаимно.

— Не знаю, — Луна смотрела вслед удаляющейся сове, которая становилась точкой над лесом, окружавшим поместье. — Но тебе же и не нужно их сводить в одной комнате, проверяя это. Твой дедушка вечно говорит о нейтралитете, который держит ваша семья. Почему бы тебе не последовать его совету, заводя друзей со всех сторон?

Луна была как всегда права. Невилл уставился на ладони, которыми опирался на подоконник, исцарапанный когтями сов.

— Я подумаю, — буркнул он, тяжело вздыхая.

— Ну почему тебе так сложно признать, что я права? — Луна накрыла его ладонь своей, заставив Невилла поднять на неё взгляд.

— Ты права, — не стал спорить он. — Но я думал, что начиная жизнь с чистого листа, буду делать всё иначе, — Невилл отвернулся, потому что ему стало неловко под пронзительным взглядом серебряных глаз любимой. — Я думал, что буду просто действовать от противного, чтобы не повторить свою судьбу. Стану другом бывшим врагам, не буду общаться с бывшими друзьями...

— И со мной тоже? — Луна настойчиво сжала его ладони, и Невилл вскинул на неё взгляд.

— Конечно, нет! — он даже возмутился ее предположением. — Как я мог забыть тебя?

Луна переливчато рассмеялась в ответ, оставив ошарашенного Невилла в недоумении.

— Тогда весь твой план изначально неправилен, — она улыбнулась ему. — Потому что ты не учитывал, что если не хочешь общаться со старыми друзьями, то я тоже попадаю в их число.

— Но... Ты же больше, чем друг, — Невилл перехватил её руку, накрывая тонкую ладошку своей. Луна чуть зарделась, но твердо мотнула головой.

— Но если ты хотел порвать связи со всеми из прошлой жизни, то я должна была быть первой на очереди!

— Но я так не мог! И не хотел! — пылко возразил Невилл.

— Тогда прекрати сопротивляться Рону, — она отвечала ему с той же интонацией. — В конце концов, тебя никто не обязывает становиться ему лучшим другом. Ты можешь просто стать для него первым, — Луна отвела взгляд, вновь смотря на покачивающиеся на ветру деревья. — Он очень одинок и даже не знает, как общаться с кем-либо за пределами своей семьи...

Её эмпатия могла открыть глаза Невиллу на многие вещи, которые он замечал или не хотел замечать. Он хотел видеть в Роне шумного, наглого и глуповатого мальчишку и не желал увидеть забитого мальчика, которому просто хотелось с кем-то дружить, а не быть шестым Уизли. Невилл не знал Рона в прошлой жизни до момента поступления в Хогвартс. Познакомились они уже только за гриффиндорским столом и в общей спальне, а тогда Рон уже приклеился как банный лист к Гарри, который тоже был не против, не зная никого в этом большом волшебном мире. Невилл мог понять их обоих, потому что у него тоже не было друзей и даже знакомых, но его забитость не позволила ему влиться в какую-нибудь компанию, и он просто остался в стороне, всеми забытый. Отчасти он даже завидовал Рону, потому что тот сдружился с Гарри, но с другой стороны — сам Невилл не хотел быть в центре внимания, из-за чего для него это место было закрыто.

То, что Луна чувствовала эмоции и иногда отголоски самых ярких мыслей людей, чаще всего усложняло жизнь Невилла. Ему хотелось делить мир на чёрное и белое, чтобы было проще. А она всегда оказывалась рядом и говорила ему почти то же, что и дед — что у каждого человека есть причины, по которым он так поступает. И в прошлом Невилл часто игнорировал ее советы, придерживаясь черно-белого восприятия, деля всех однозначно на друзей и врагов, но сейчас он не мог позволить себе такой роскоши. В конце концов, однозначное и глупое деление привело его к смерти, и простая смена восприятия сторон тоже не поможет.

Так что с тяжёлым вздохом Невилл перевёл взгляд на Луну. Ему придётся учиться видеть оттенки в людях и быть менее категоричным. Знаменитый Лонгботтомовский нейтралитет — настало его время.

— Ладно, — Невилл кивнул ей. — Я попробую узнать его получше и не делать поспешных выводов. Договорились?

Луна просияла.

— Договорились, — она протянула ему оттопыренный мизинчик, и он поймал его своим, скрепляя обещание. Такой детский и невинный жест, но он много значил для них обоих.