Цвета радуги (джен)

День начался довольно обычно, то есть так, как он начинался ровно столько, сколько Гарри себя помнил. А помнил он себя целых семь лет (и считал себя вполне взрослым), причем восемь прожил у тети Петунии и дяди Вернона. А так как поселился (или точнее поселили) он у них в один год, следовательно, было мальчику девять лет. И если дорогой читатель не запутался в расчетах, как это сделал повествователь, то есть я, то мы, пожалуй, продолжим.

Начался день, как я уже начал говорить, недовольным криком тети Петунии с патриотичным призывом отправляться готовить завтрак. Далее шел процесс непосредственного участия Поттера в сеем действии, то есть, попросту говоря, парень готовил. Следует справедливости ради уточнить, Гарри вообще-то любил готовить, как впрочем и учиться, и бегать, и стричь газоны, и убираться по дому, но было одно НО. Он не любил ничего делать из-под палки. Но вот как раз в этом случае приходилось все это проделывать, потому что он не был дураком, и тумаки от дяди Вернона или занятия его кузена Дадли под кодовым названием «поймать Гарри» явно не считал полезными для здоровья. А посему можно сказать — готовить Гарри НЕ ЛЮБИЛ.

Тем не менее, готовил он довольно недурственно, даже если не учитывать свой возраст. Метод палки довольно хорошо оправдывал себя (пряником никогда и не пахло), и за каждый сгоревший (сначала), подгоревший (потом) или суховатый или, не дай бог, жестковатый (данный критерий появился полгода назад) кусок бекона на завтрак маленький шеф-повар этого самого завтрака лишался. Аналогично происходило с обедом и ужином — он готовил второе. Нужно ли говорить, что при подобной дрессировке выглядел не на девять лет, а как минимум на пару лет младше? Впрочем, тетя Петуния уже давненько не наказывала своего любимого племянника (любимого — потому что единственного; а то вы еще небось подумаете, что она его действительно любила) — целых три недели Поттер питался регулярно.

После завтрака «дорогая» тетя оставляла горячо любимого племяша в компании грязной посуды, а сама убегала собирать мужа на работу. Это означало, что ей предстояло нагрузить его бутербродами и сандвичами на скромный ленч (количества еды на который хватило бы на добрую бригаду строителей, по скромному мнению Гарри; жаль, что его мнения никто спросить не догадался).

После того, как китообразное тело в виде Дурсля-старшего удалилось на работу, началось каждодневное гонение мельчайших пылинок с места на место — уборка территории. Внутреннее убранство дома было почти всегда под строжайшим присмотром тети, а сад и прилегающая территория — на совести Гарри. А что же делал в это время оставшийся член семьи, спросите вы. В данный момент достойный наследник рода Дурслей (я не переборщил с пафосом?) занимался ровно тем же, чем занимался всегда — дуракавалянием и ничегонеделанием. А если конкретно, то доламывал игрушечную модель винтовки М-16. На очереди был «Узи» и АК-74. Довольно обычно для ребенка его лет.

Почему же тогда Гарри не занимался этим же, ну или хотя бы похожим, что было бы также характерным для ребенка его лет, справедливо спросите вы. А вот черт его знает, пожмет плечи повествователь, и будет прав. Ведь сам по себе ребенок (если его вообще можно назвать так) хоть и выглядит младше своих лет, ребенком был от силы года четыре. Далее он плавно перерос в молодого человека, минуя стадию подростка (без буйства гормонов это не так уж и сложно), и оставался на данной стадии до сих пор. Да, мужчиной ему становиться пока рановато, наверное.

И только не надо спрашивать меня, что послужило причиной столь раннего взросления Поттера. Как будто я мало намеков делал… Ну ладно, ладно, так уж и быть, расскажу. Только тапки хватать сразу не надо. И вот ту тяжелую штуку тоже поставьте на место! Фух, вроде пронесло… Итак, внимание! Фанфары, туш, вуаля.

* * *

POV Гарри Поттера.

Здравствуй, дорогой дневник. Не знаю, зачем я тебя вообще веду, но пусть будет. Вдруг я неожиданно потеряю память (что неудивительно, при развлечениях Дадли), а тут ты — и сразу все узнаю, так сказать, из первых рук. Извини, что не начал тебя вести сразу, как научился писать, просто пустой тетрадки не было — все заняты под школьные предметы, и заполучить тебя было довольно непросто.

Итак, я Гарри Поттер, ученик начальной школы Литтл-Уингинга, девять лет. Живу на Тисовой улице, дом 4, подвал под лестницей. Веселый адрес, блин.

Живу я с тетей Петунией, дядей Верноном и кузеном Дадли. Собственно, кровный родственник мне тетя — родная сестра моей мамы. Мамы, которой я не помню… Впрочем, если она была похожа на тетю… Без комментариев.

Живу я с ними с тех пор, как стукнуло мне год и пару месяцев. Тетя как-то обмолвилась, что меня подкинули им (!!!) аккурат в ночь Хелоуина. Так сказать, с праздником вас! А еще они с дядей не устают повторять (как будто я тупой и не запомню с первого раза; словно сами в это хотят поверить, а не получается, так может, я справлюсь), что родители мои были:

1. ненормальными;

2. безработными;

3. пьяницами.

И всегда только в таких формулировках и даже порядке слов. Далее обычно идет разбрызгивание слюны дядей и недовольное поджимание губ тетей. Без комментариев…

Кстати по поводу ненормальности родителей перепадает и мне — меня тоже считают ненормальным. Не без повода, кстати. Хоть в этом они правы, хотя уверен, даже не подозревают, насколько…

Итак, дорогой дневник, я делаю официальное заявление. Я ненормальный. Недавно я поглядывал одним глазом телевизор, протирая пол, и увидел передачу про чудо-детей — индиго. Может, это про меня? Я, например, тоже могу видеть ауры людей, могу предметы двигать без рук, могу… Что же я еще могу? О, вспомнил! Разговаривать со змеями! Однажды, пропалывая клумбы, я наткнулся на змею. У страха, известно, глаза велики, и она мне показалась чуть ли не королевской коброй. Это я потом только узнал, что это безобидный ужик. И чего не привидится в пять лет… Так вот, увидел я змею, и не придумал ничего лучше, как не завопить:

— Змея!

Она на меня посмотрела, как на идиота, покачала головой, и сказала (!!!):

— Ужж. Прииятноо поззнакоомитьссяя.

Я на тот момент вообще не соображал, поэтому на автомате сморозил:

— Да нет — это ты змея. Я Гарри.

— Прииятноо поознакоомитьссяя, Гааррии. Ты моожешь говориить со мной?

Тут я видимо от шока отошел, и начал соображать.

— Это ты можешь разговаривать со мной!

— Неет, дурачоок, люди не моогут говориить ссо мноой, они для этого сслиишком глупы и ссамоувееренны.

— А как я тогда тебя понимаю, и ты меня тоже?

— Я не увеереннаа, но я сслыышала, что есть такиие люди, говоряящщие на наашшем языке. Он наззываеетсся паррсселтаанг. Мнее говорил ээто старый змей Шшеас.

— А тебя как зовут?

— Ссаешша.

Вот примерно так я и узнал, что обладаю даром змеиного языка.

А по поводу других моих странностей, у меня все под контролем. Предметы я могу не только двигать по столу, но и поднимать в воздух. На днях в школе я приподнял даже стул Пирса, дружка Дадли, из-за чего тот рухнул с него в проход. Ничего, отделался одним синяком, что гораздо меньше того, что они оставили неделей раньше на мне. Так что я еще добрый…

А ауры, оказывается, есть не только у людей. Они есть у животных, включая даже насекомых (причем их аура больше их самих — проще их замечать и ловить) и даже разных предметов. Не у всех, но у многих. Если, например, палка только что была веткой дерева, она несет на себе ауру этого дерева, но постепенно слабеет. А вот если ей помашет какой-нибудь парень — палка окрашивается в цвета ауры парня, но тоже ненадолго. Забавно, правда? Как отпечатки пальцев. Причем цвета ауры у каждого постоянные, но при этом становятся ярче или тусклее, в зависимости от его настроения.

А еще я увидел (уже давно), что наш дом окружен словно куполом разноцветными нитями, захватывая при этом еще пару домов справа и слева. Я не знаю, что это такое, но родственников спрашивать пока не тороплюсь…

Конец POV.

* * *

Ну вот, рассказал вроде бы. Хотя это рассказал, конечно, не я, а наш герой, но из первых рук же интересней, не правда ли?

Ну так вот, продолжим. На чем мы остановились? Ах да, на полной разборке автомата Калашникова… Шутка, и положите ту штуку на место, в конце концов…

На дворе был жаркий летний день. Ну, по крайней мере, жаркий для Англии. Ну то есть туман рассеялся, появилось солнце. Был конец августа, и через несколько дней мальчикам пора было идти снова в школу. Эх, были времена, и ваш дорогой (надеюсь) повествователь тоже ходил в школу… Какие это были времена… Ну ладно, закругляюсь, а то кто-то там уже достал помидоры… Уважаемый, дождитесь, пока протухнут, может, и кидать раздумаете…

* * *

Прошла неделя с начала нового учебного года. Дадли и Ко гонялись за неуловимым Поттером не больше обычного, то есть почти всегда. Во время уроков им приходилось лишь глазеть на него и кидать бумажные шарики. Такое поведение не удивляло никого, включая учителя — Поттер был известен своими шалостями не меньше своего кузена, но при этом творил малопонятные вещи, за что был неоднократно предупрежден — и их с кузеном разборки уже никого не волновали.

Сегодня Поттер после уроков смылся пораньше — у него болела голова (правда, болела!), и врач отпустила его домой. Идти нужно было довольно далеко, а голова болела все сильнее и сильнее, и ей было глубоко плевать на таблетку, что всучила Гарри школьный врач. Он прошел примерно половину пути, как неожиданно его отличительная особенность — шрам на лбу в виде молнии — сыграла с ним злую шутку. Такой боли в голове он не чувствовал никогда, а ведь его опыт болезненных ощущений был довольно обширным. Он схватился за лоб, закачался, сделал пару неосторожных шагов в сторону, и оказался на дороге. Неожиданно боль утихла, и парень даже не сразу это понял. Он убрал руки с лица, но только для того, чтобы увидеть надвигающийся на него грузовик. Послышался визг тормозов, но многотонный грузовик не в состоянии был остановиться так быстро. Дальше для Поттера была темнота…

* * *

Гарри плавал в полной темноте, не ощущая верх и них. Он даже не чувствовал тела, и так и носился бесплотным духом. Временами он слышал голоса. Чаще всего они были незнакомыми, но иногда он различал знакомый визгливый женский голос. Он не помнил, что случилось, и как он тут (кстати, неплохо бы выяснить, где это «тут»)очутился. Временами он словно «выпадал» из этой реальности, попадая в обычную. Он это понимал, когда звуки становились невыносимо громкими, а все тело (он начинал его чувствовать. Вот радость-то…) пронзала боль. Ее он умел терпеть — благо опыт был, но его мучила неизвестность — кто он? Как он здесь очутился? Что вообще, черт возьми, происходит?! Он не знал, сколько это продолжалось, но однажды он четко осознал — все. Он вернулся в этот сраный мир, и выпадать в беспамятство пока не собирается. И тут нахлынули воспоминания — и кто он, и как тут очутился, и что произошло. Только он не понимал одного — почему, черт возьми, до сих пор ночь, и никто не включает свет. Даже если рядом находится врач…

Ответ пришел внезапно. Он не чувствовал повязки на глазах — а значит, он не может видеть сам. Он ослеп.