Die Sonne (гет)

Вечер 24 февраля был на удивление беззвездным и тихим. Даже февральские вьюги, лютовавшие целую неделю, разом смолкли, и теперь можно было услышать, как от легких порывов ветра звенят заледеневшие стебельки сухой травы, выглянувшие из-под снега. Весна помахала рукой…

Две темные фигуры — одна высокая, другая пониже — были почти незаметны в этом непроглядном мраке.

Они стояли лицом друг к другу и тихо разговаривали. Правда, в их беседе было больше пауз, чем действительно значимых слов.

— Мне очень жаль, что так получилось, Джон.

— Да ладно тебе… Это не твоя вина, что эта девчушка оказалась у двери лаборатории.

— Но если бы я не сказала слова «вампир», она прошла бы мимо.

— Какой смысл теперь говорить о чьей-то вине? Я ухожу лишь потому, что так надо. Я всегда знал, что рано или поздно так случится.

— И куда ты теперь?

— В цирк. Буду выдвигать клыки, а зрители — бросать мне дохлых голубей.

— Вэнс, я серьезно.

— И я серьезно. Вернусь в Ирландию, а там — посмотрим…

Молчание…

— К Викки?

— Нет. К мадам Дефорс. Она ведь, все-таки, добрая волшебница. Может, взмахнет своей волшебной палочкой, и все станет, как в сказке…

— Думаешь, она сможет помочь?

— Нет, но я смогу некоторое время пожить у нее. Буду помогать ей, а потом найду себе работу. Или хотя бы жилье.

Молчание…

— Это проклятье, Джон. Ни один учитель Защиты не держится у нас больше года.

— Но я безусловный рекордсмен. Всего три месяца в этой должности.

— Но за эти три месяца мы узнали больше, чем за целый год с Амбридж.

— А я ведь так и не успел рассказать вам о вампирах…

Молчание…

— Ну, зато показал, — добавил он и печально улыбнулся.

Через секунду Вэнс и Доджсон разом сощурились — двери главного входа распахнулись, и поток света ударил по привыкшим к темноте глазам. На крыльцо шагнул профессор Дамблдор.

— Извините, что прерываю вас, — сказал он негромко. — Однако… Пора, Джон. Нельзя рисковать так же, как при твоем приезде. Еще одного появления дракона Министерство не простит ни мне, ни тебе.

— Я знаю, знаю… — Джон помрачнел и уставился в пол.

— Пожалуй, я оставлю вас наедине, — чуть улыбнулся в усы Дамблдор. — Но не задерживайтесь. Удачи тебе, Джон. Знай: в Хогвартсе ты всегда желанный гость. Не пропадай, давай о себе знать.

— Да, сэр, — улыбнулся тот. — Спасибо.

Когда дверь за директором закрылась, Джон резко вскинул голову, и Доджсон слегка отшатнулась.

— Мне пора, — сказал он. — Я хотел бы оставить тебе это.

Он снял с шеи черный кожаный шнурок, на котором, всегда закрытое одеждой, висело черное крылышко летучей мыши, и положил его на раскрытую ладонь девушки.

Доджсон хотела поблагодарить его, но Вэнс приложил палец к губам:

— Подожди. Я должен сказать еще кое-что. Это крыло — не простая безделушка. Это — магический проводник. Мадам Дефорс считает их своим «коньком». И меня научила делать их. Итак. Если тебе срочно потребуется моя помощь, с размаху брось крыло на пол.

— И что, ты прилетишь, «аки сокол с неба»? — усмехнулась Доджсон.

Вэнс рассмеялся, а затем снял со своей шеи другой шнурок. Доджсон не успела рассмотреть, что на нем висело.

Джон швырнул шнурок в траву, и тут же в воздух взвилась крупная черная птица, через секунду с громким треском, подобным хлопку фейерверка, превратившаяся в венгерского рогохвоста.

Рот Доджсон непроизвольно открылся. Она смотрела и не верила своим глазам — перед ней стоял тот самый дракон, на котором Джон прилетел в Хогвартс. Кажется, тысячу лет назад…

— Потрясающе! — потрясенно вымолвила она. — Так вот как тебе удалось спрятать его в Хогвартсе! Это… просто превосходно!

— Спасибо, — скромно и чуть печально улыбнулся Джон. — Именно так, а не «аки сокол с неба», я и появлюсь, если будет нужно. В свое время. И помни: это только на самый крайний случай. Для других есть совиная почта.

Доджсон кивнула, как послушная ученица.

— А теперь мне пора. Я не имею права так подставлять весь Хогвартс. Я напишу, — сказал он и положил руку ей на плечо.

— Да, — только и промолвила она.

Вэнс вздохнул. А потом добавил:

— Прощай, Доджсон. Вернее, до свидания. Почему-то мне кажется, что оно будет скорым.

— Надеюсь, — улыбнулась она и крепко обняла его.

А через минуту черный дракон, плавно и мощно взмахивая кожистыми крыльями, слился с темным беззвездным небом.

Доджсон еще минуту смотрела ему вслед, а потом реальность внезапно канула в пустоту.

Наверное, это какая-то чертова ирония судьбы, думала Доджсон. Стоит ей увидеть Вэнса на драконе, и она теряет сознание.

Вот только во второй раз нельзя было списать все на побочное действие зелья. И пульсирующая болью шишка на затылке подтверждала это лучше всяких доказательств.

Болит до сих пор, хотя прошло четыре дня. Если бы не наручные часы, которые подарил ей Ларс перед отъездом, дни и ночи в этом странном месте слились бы в единый сводящий с ума конвейер времени.

Четыре дня и пять ночей.

Значит, сегодня первое марта. Первый день весны.

Доджсон усмехнулась.

«Первый день весны…» Для нее эта мысль — на грани маразма.

Да и как не впасть в маразм, если столько времени торчать среди абсолютно гладких и ровных стен в полной темноте?

В этой комнате не было ничего: ни соломы, постеленной на полу, ни крыс, ни пауков, ни цепей… только четыре стены, пол и потолок.

Низкий потолок — Доджсон едва не доставала до него макушкой. Да и сама комнатушка была маленькой, почти квадратной. Примерно два на два ярда.

Тюрьмой это назвать было нельзя, но… как назвать иначе?

Проклятье!

Она снова пропускает целую неделю занятий. Весь февраль занимается чем угодно, только не учебой!

Сначала готовила зелье для Блейза и Лионы, а потом, стоило Ларсу с Эдри уехать, а Додж — вновь начать посещать уроки, как появилась эта чокнутая пуффендуйка, узнавшая о вампиризме Вэнса. И снова голова забита не тем, чем надо бы…

А теперь еще эта чертова комнатушка!

В замке заворочался ключ.

Наверное, принесли еду. Каждый раз, когда открывается дверь, в глаза пленнице бьет яркий свет, и абсолютно невозможно разглядеть, кто стоит на пороге.

Поэтому Доджсон до сих пор не знала, кто держит ее в плену и зачем, хотя была почти уверена, что ее похищение — дело рук Пожирателей. А если дело касается Пожирателей, о мотивах лучше не думать. Нервы целее…

Доджсон закрыла глаза рукой, ожидая потока света, который разрежет темноту комнаты.

Условный рефлекс. Как у животного, загнанного в клетку.

Стыдно…

Конечно, в первый же день она пыталась убежать. Однако две ее попытки, имевшие место, закончились бесславно: ее, как маленького беспомощного котенка, отшвыривали к стене. Это было достаточно… чувствительно, тем более что голова на каждое резкое движение отзывалась болью.

Но на этот раз на пол упало что-то более тяжелое и мягкое, нежели железная миска с кашей.

Когда комната вновь погрузилась в темноту, Доджсон открыла глаза, и через минуту абсолютно четко различила рядом с собой очертания человеческого тела.

— Эй, — громким шепотом окликнула она. — Вы живы?

Ответа не последовало.

Доджсон встала на колени максимально быстро, насколько позволяла теснота, и перевернула «сокамерника» на спину.

Пульс прощупывался, и девушка, успокоившись, выдохнула.

И тут молодой человек открыл глаза и резко сел, не заметив Доджсон в кромешной темноте.

Звук, возникший от столкновения их лбов, прозвучал в ушах пленников подобно раскату грома.

— Ух, — стиснув зубы, прошипела Додж. Мало того, что на лбу выскочит еще одна шишка. Так ведь она еще и ударилась о стену первой!

— Извините, — сдавленно охнув, произнес молодой человек, потирая лоб. — Я не заметил Вас, и…

— Гарри?! То есть, Поттер?!

Боль как рукой сняло.

— Э… Доджсон?! Доджсон! Из-за тебя весь Хогвартс на ушах стоит!

— Теперь и из-за тебя тоже, — усмехнулась девушка. — А что, и вправду сильно переполошились?

— Еще бы! Утром двадцать пятого приехал представитель Фаджа и начал нести какую-то ахинею про дракона, из ниоткуда взявшегося на территории школы и в никуда исчезнувшего. А тут еще выясняется, что ты пропала. Каких только бредовых идей не напридумывали в Министерстве! Даже предположили, что Дамблдор втайне выучил тебя на анимага-дракона, чтобы иметь преимущество в борьбе с Волан-де-Мортом.

— Вот ведь глупости!

— Не то слово! А журналисты и рады подхватить эту мысль! И теперь ты не кто иная как незарегистрированный анимаг в бегах! Ты знаменита, черт подери!

— Всегда мечтала о такой славе, — усмехнулась Доджсон. — Умереть героем…

— Умереть? — нахмурился Поттер. — Рановато. Если уж тебя держат здесь столько времени, значит, ты нужна Волан-де-Морту.

— Значит, это точно Пожиратели?

— Есть другие варианты?

— Нет, но понадеяться никогда не поздно…

— Значит, в скором времени за нами придут. Доджсон, я хотел бы сказать тебе… Я не стану требовать от тебя слишком многого… в конце концов, это очень трудно… — Гарри окончательно замялся.

— О чем ты?

— В общем… тебе, возможно, будет трудно выдержать давление со стороны Пожирателей и Волан-де-Морта. Ты ведь…И если ты сдашься, я не буду считать тебя предательницей. Но, пожалуйста…

— Поттер, еще одно слово, и я порву тебе ноздри, — зло прошипела Доджсон в темноте, и это не походило на пустую угрозу. Она действительно была ужасно зла. — Если ты думаешь, что я буду прислуживать убийцам своих родителей, ты просто кретин! Тупой, самоуверенный…

— Понятно, — пробурчал Гарри, растянувшись на полу. — Убей себя, Поттер, и мир будет спасен. Не говори, я знаю.

И оба они замолчали. Не выдержала, как ни странно, Доджсон.

— Поттер…

Слева раздалось вопросительное мычание.

— Извини, если я слишком резко…

— Да ничего, — отмахнулся он, переводя взгляд с потолка в ту сторону, где, по его мнению, находилось ее лицо. Это было трудно определить даже не из-за темноты, к которой глаза более-менее привыкли, а потому, что где-то по дороге к месту заточения он потерял свои очки. — Я привык. У меня иммунитет к гадостям. Подарок от любимых дяди, тети и кузена.

— Что, совсем хреновые?

— Ну… Да.

— Понятно, — усмехнулась Доджсон. — У Лионы такая же история. И, что самое интересное, ей есть куда пойти. Малфои — ее дальние родственники. Но она не хочет. Не хочет портить жизнь Драко, у него и так проблемы с родителями. Вот так и живет — жертвует своим благом ради блага других. Ей надо было идти в Пуффендуй.

— Ну, почему же в Пуффендуй. В Гриффиндор тоже можно.

— А не слишком ли для Гриффиндора? — поинтересовалась Додж, скосив глаза в сторону Поттера.

— Нет, — ответил он весело.

И снова оба они замолчали.

Доджсон задумалась о том, как сейчас чувствуют себя ее друзья. Наверное, волнуются. Чего доброго, Дамблдор еще и спросил у Вэнса, не с ним ли она улетела. Тогда Джон будет думать о ней вместо того, чтобы задуматься о своей дальнейшей жизни. Или не будет. Как знать, может быть, этот мир так же просто забыл Доджсон, как раньше не замечал?

А между бровями Гарри залегла морщинка. Что ни говори, он уже давно не был похож на шестнадцатилетнего подростка. Скорее, на взрослого, уставшего от жизни мужчину. Время игр прошло. Реальность давила на него в несколько раз сильнее, чем на всех его сверстников.

И теперь он думал. Вспоминал. Взвешивал — рассказать или не рассказывать Доджсон о том, что творится в его душе. В конце концов, гриффиндорская открытость перевесила.

— Знаешь, — задумчиво заговорил он, и она повернулась, вздрогнув от неожиданности. — Совсем недавно у меня тоже был «запасной вариант».

Он помолчал несколько секунд, а потом продолжил:

— Мой крестный. Сириус. Я, дурак, уже поверил было, что вскоре смогу жить с ним в его доме. Что все будет хорошо. Что я вырвусь на свободу из этого опротивевшего дома Дурслей… Глупо было надеяться. У меня не может быть ничего хорошего.

Гриффиндорец замолчал, и Доджсон вновь погрузилась в раздумья. А затем сказала:

— Знаешь, я чувствую то же самое. Как будто ничего хорошего в этой жизни меня не ждет. Как будто все то, что было, ничего не значит. Ведь у меня даже нет цели. Кроме одной — отомстить за свое прошлое. За прошлое, которое перечеркнули легким движением руки с палочкой. И когда я сделаю это… что потом? Для чего жить?

— Разве у тебя нет других целей?

— Наверное, есть. Но по сравнению с одной-единственной, которая стеной стоит перед глазами, они кажутся ненастоящими и глупыми. А у тебя разве не так? Вот что, например, ты собираешься делать, когда победишь Сам-Знаешь-Кого?

Поттер удивленно расширил глаза, а затем рассмеялся. Совершенно невесело рассмеялся:

— Прекрасно… Строить планы победы над врагом, в плену у которого находишься. Это и есть слизеринская логика?

Доджсон недобро сузила глаза и ответила в тон:

— А это и есть гриффиндорское воображение?

— По крайней мере, отсутствие воображения еще никого не делало глупым.

— Тааак… Ты намекаешь на то, что я глупая?

— Нет, что ты, это ты на это намекаешь.

— Поттер! Какие-то проблемы?

— Разве что у тебя. Я сижу тут, никого не трогаю, а на меня бросаются…

— Я тебе не собака, чтобы бросаться!

— А похоже на то. Гибрид змеи и собаки. Серьезная мутация, знаешь ли…

— Так. Спокойно. Не хватало нам еще поссориться здесь.

— Странно, но… ты права…

— Заткнись, — рассмеялась Доджсон, и Гарри засмеялся следом.

Через несколько секунд Додж окончательно успокоилась и вновь спросила:

— Так что же?

— Ты о чем?

— О твоих планах. Что потом?

— А ты уверена, что я выживу в этой схватке?

Доджсон, закусив губу, смотрела в его изумрудного цвета глаза, излучавшие почти осязаемую уверенность. Она знала: этот человек попытается спасти тех, кто будет рядом с ним, даже ценой собственной жизни. Собственно, он этим и занимался. В свободное от учебы время…

— Ты феномен, Поттер.

— Я знаю, — подражая самодовольному голосу Малфоя, произнес он.

Доджсон вспомнила о Драко и ощутила холодный укол в сердце. Странное чувство, связавшее их. То, что можно было назвать и любовью, и ненавистью. Оно ушло так же внезапно, как и появилось.

В тот самый день, когда эта чертова пуффендуйка, которую они с Драко напугали в коридоре, указала пальцем на Джона Вэнса и произнесла слова «Он — вампир». Надо же, она носила эту тайну в себе целых две недели. И лишь 23 февраля решилась-таки подойти к профессору Дамблдору, чтобы «просветить» его. Дамблдор тогда очень помрачнел и посмотрел на Джона, словно прося за что-то прощение. А Джон стоял, не двигаясь, словно его ноги приросли к полу.

Именно в тот миг Доджсон поняла, что Малфой значит для нее гораздо меньше, чем этот человек, так похожий на нее. Меньше, чем Джеймс Грин, на нее совершенно не похожий. Меньше, чем Гарри Поттер, не похожий ни на кого. Меньше, чем Деймон Салливан, лежащий без сознания в больничном крыле…

Слишком мало значит…

— Доджсон?

— Да?

— О чем думаешь?

— О своей глупости.

— Заметь, ты сама это сказала…

— Я уже заметила.

— И в чем ты сглупила на этот раз?

— В счастье.

И тут в замке вновь заворочался ключ.

— Кажется, это посланники МОЕГО счастья, — мрачно проговорил Поттер. — За нами пришли.