Леса, полные пророчеств (гет)

Рону Уизли казалось, что его путешествие в одиночку порядком затянулось.

Думал он об этом достаточно. А еще чаще в его голове мелькала мысль: он повел себя по-детски глупо, разругавшись в пух и прах с Гарри Поттером — своим лучшим другом. Он не перестал считать Гарри таковым: за годы обучения в Хогвартсе он сблизился с ним даже больше, чем с братьями или сестрой. С другой стороны, Рон не понимал, почему к его мнения никто не желал прислушиваться. И Гермиона, и Люпин были в чем-то с ним согласны, но открыто признавать собственные сомнения не хотели.

Перед уходом от друзей Рон чувствовал огромную усталость и даже обиду от того, что его не воспринимали всерьез. Советы он давал дельные, а вопросы задавал правильные: их скитания давно можно было прекратить, если бы они обратились за помощью. Крестражи, вероятно, обнаружились бы быстрее, как и меч Гриффиндора — тот словно сквозь землю провалился.

Интересно, насколько оставленные им друзья приблизились к решению задачи за те полтора месяца, что они не виделись? Может, они нашли меч? Или наконец поняли, как уничтожить медальон? Вероятно, они уже обнаружили и другие предметы, прячущие в себе осколки души Волдеморта?

Рон Уизли не имел ответов на свои вопросы, но они постоянно крутились у него в голове.

Первые дни, когда трансгрессировал от них в лесу, Рон добирался до ближайших фермерских деревень. Он искал укрытие, и на подходе к одной деревушке его схватили егеря. Уму непостижимо, как Рону хватило смелости и сообразительности притвориться случайным магглом. Он солгал им и наобещал различных сокровищ с фермы, разговорил парочку особо доверчивых типов, а затем под покровом ночи удрал от них. Рон превзошел себя, стащив у егерей несколько чужих волшебных палочек.

Рон тщательно скрывался еще пару недель и совсем исхудал. Не зажившие раны, полученные от егерей, уже мешали ему, а возможности обработать их и отдохнуть как следует у Рона не имелось.

Несколько раз он пробовал отправить к Гарри и Гермионе сообщение с патронусом, но его бодрый Джек-рассел-терьер всегда возвращался обратно, не сумев доставить сообщение адресатам. Он не вызывал патронус слишком часто, да и с каждым разом получалось все хуже.

За неделю до Рождества Рон подхватил простуду и уже находился на грани отчаяния. Тогда он решился связаться со своими родными и отправил сообщение с патронусом Биллу. В тот же день он отправился по заданным координатам к брату домой.

Коттедж «Ракушка» встретил Рона теплом, уютом, горячим обедом и изумительными домашними ароматами. Свежие простыни, терпкий запах зажженных восковых свечей, свежеиспеченный хлеб — Рон сразу ощутил себя чуточку счастливее. Через какое-то время его обида прошла, и тогда появилась цель: как можно скорее найти покинутых друзей.

Рон не мог рассказать брату, ради чего они с Гарри сбежали в лес. Но разговаривали они с Биллом и Недой в те дни долго. Рождество Рон тоже провел с ними, хотя уже понимал: пора оставить хозяев коттеджа «Ракушка» наедине и не стеснять их жизнь, несмотря на проявленное радушие и гостеприимство.

Ранним утром в Рождество Рон впервые услышал, как среди немногих его вещей в рюкзаке раздался голос, зовущий его по имени. Сначала он думал, что сбились чары, наложенные отцом на радиоприемник, и голос шел именно оттуда. Затем Рон удивился еще больше, когда понял: он услышал собственное имя из делюминатора, который ему оставил Альбус Дамблдор.

За завтраком он показал его Биллу и Неде.

— Довольно занятная вещица, — сказал Билл. — Я только слышал о ней — ведь это, кажется, изобретение самого Дамблдора. Вроде Тонкс рассказывала, как они его использовали...

— Я наслышана о таких приборах — раньше их использовали мои коллеги, — сообщила Неда, пока рассматривала делюминатор, похожий на большую зажигалку. — Принцип действия схож, но эта штучка намного меньше тех инструментов, которые я видела.

— Но как я мог услышать оттуда голос? — в недоумении спросил Рон.

Он потряс делюминатор в руке и прислонил его к уху. Вновь ему послышалось собственное имя, а шепнувший его голос показался Рону смутно знакомым, но очень тихим.

— О таком я не знаю, — Неда лишь улыбнулась Рону и стала заниматься уборкой тарелок со стола. — Чей голос ты слышишь?

Рон пожал плечами, еще раз прижав делюминатор к щеке.

— Ночью мне показалось, что голос принадлежит Гермионе.

Билл хмыкнул, а Неда отложила полотенце.

— Что? — во взгляде Рона появилось непонимание.

Его брат покачал головой, а Неда взглянула Рону в глаза.

— Это та, которая осталась с Гарри? — уточнила она.

— Да, это она.

При мысли о Гермионе Рон слегка покраснел от смущения и принялся разглядывать свои тапочки.

Неда, должно быть, прекрасно помнила, кто такая Гермиона. Еще на свадьбе Рон заметил, как молодожены беседовали с Гермионой и Виктором Крамом.

— Возможно, делюминатор тоже служит для передачи сообщений? — предположил Билл.

— Но у ребят ничего подобного не осталось, — покачал головой Рон.

Пока допивал чай, он заметил, как Неда отчего-то загадочно улыбалась.

Вскоре Рон засобирался в путь. Билл предложил «Ракушку» в качестве укрытия не только Рону, но и остальным. Еще он посоветовал отправить патронус в полнолуние и выбрать адресатом Люпина. Такой способ мог сработать, ведь Ремус каждый месяц уходил из-под защиты, наложенной ребятами на палатку. Рон горячо поблагодарил брата и невестку и после недолгого прощания трансгрессировал на одну из возможных стоянок. Он знал, что периодически ребята возвращались на старые, проверенные места.

Несколько недель назад он останавливался в заброшенном домике на берегу озера. Рон понял: именно туда уходил Ремус Люпин на время трансформаций. Тогда он не спрашивал, где находится домик, но об этом наверняка знала Гермиона. Рону было известно, что она как минимум дважды отправлялась к Люпину сразу после полнолуния, хоть и не понимал, зачем это ей было нужно.

Еще несколько дней Рон перемещался с места на место, стараясь наткнуться хоть на какие-то признаки недавнего пребывания Гарри, Гермионы и Люпина. Тщетно: то ли он был невнимательным, то ли ребята заметали следы слишком хорошо.

Он посетил почти все места, где они останавливались осенью. Каждый вечер и ночь Рон держал делюминатор рядом и вслушивался в него так же, как слушал приемник, крутя ручки в ожидании радиопередачи Фреда и Джорджа. «Поттеровский дозор» продолжал вещать и выходил в эфир раз в пару недель, но Рон пропустил последний выпуск, запутавшись в датах и днях недели — календаря у него с собой не было.

Месяц вновь сменился. Наступил январь, и первые его дни были настолько морозными, что Рон остановился неподалеку от Тинворта, где находился дом Билла и Неды — там климат был намного мягче.

Изо дня в день Рон размышлял, куда еще податься, чтобы встретиться с друзьями. Он уже успел соскучиться — казалось, на столь долгое время он не расставался с Гарри и Гермионой уже очень давно.

Когда в мыслях он возвращался к Гермионе, то не понимал, как дальше быть. Рон осознал, что причинил ей боль своим уходом. Стоило ли возвращаться теперь? Если так, то защиты Гермионы становилась его главной целью. Помочь Гарри — да, это тоже важно. Но именно чувства к Гермионе помогли ему переосмыслить свои поступки и цели в войне, которую он вел в одиночку, пока скитался по лесам один.

Предательски в голову закрадывалась мысль: может, Гермионе уже не нужна его защита? Гарри и Люпин спасут Гермиону, даже если придется рискнуть жизнями. Но у Гарри Поттера была более важная миссия, а Люпин, как ни крути, оставался оборотнем и периодически сам представлял огромную опасность для других людей.

В лесах Рон продолжал видеть странные сны. По ночам Рон наблюдал, как его братья умирали, но затем он привык к подобным снам и практически перестал о них беспокоиться. Он успокоился, когда понял: его семья находится в относительной безопасности, хоть и является ключевым звеном Ордена Феникса.

Из разговоров с Биллом Рон узнал, что «Нора» и «Ракушка» защищены заклятием доверия и множеством других защитных чар. Фред и Джордж закрыли магазин и стали вести скрытую торговлю через проверенные каналы сбыта. Они старались лишний раз не высовываться, но продолжали выходить в эфир с «Поттеровским дозором». За Джинни Рон переживал меньше всего. Он знал, как была крепка духом его сестрица, раз отважилась на кражу меча Гриффиндора из кабинета Снейпа. В Хогвартсе, по словам Билла, тайно действовал отряд сопротивления, и защитники у Джинни наверняка имелись.

Рон Уизли мог даже выбрать, чем заняться дальше. Вернуться в Хогвартс к сестре или присоединиться к близнецам казалось заманчивой идеей. А еще он мог включиться в работу Ордена Феникса, и Рон признавался себе: наверняка это полезнее, чем поиск крестражей. Он по-прежнему считал, что пора подключить Орден к их миссии. Сама идея бегства в лес и скитаний вчетвером, когда Сириус Блэк отвоевал особняк на площади Гриммо у Пожирателей Смерти еще в начале сентября, выглядела, по мнению Рона, довольно глупой.

Однажды утром Рон вновь проснулся от непонятного шороха, доносившегося из делюминатора. Едва разлепив сонные глаза, он тут же нащупал прибор, похожий на зажигалку. Если вдруг услышит еще что-нибудь — он не должен это пропустить.

Спустя несколько минут из делюминатора раздался отчетливый голос Гермионы. Рон подскочил на месте и заулыбался. Он оказался прав — в прошлый раз его звала именно она!

Голос вновь позвал его по имени, и Рон словно почувствовал себя сильнее. Он прижал делюминатор к груди и ощутил тепло, идущее изнутри прибора. Теперь ему казалось: загадочное тепло может привести хоть на край света. Но он точно знал, куда ему следует пойти.

И тогда в том месте, где делюминатор соприкасался с одеждой, на секунду возникло небольшое сияние. Рон знал: свет не исчез, а переместился внутрь, и погаснуть он уже не сможет.

Рон Уизли мог сделать любой выбор. Но его сердце, несмотря на все размышления, осталось верным единственному пути. Сквозь пространство и время он приведет его к Гермионе Грейнджер — девушке, которая позвала его со всей душой и надеждой на то, что он вернется.

* * *

Первые дни тысяча девятьсот девяносто восьмого года оказались ветреными и холодными.

Гарри, Гермиона и Ремус проводили все дни в палатке, а ночные дежурства теперь превратились в короткие обходы. Как ни пытались они согреться горячим кофе, чаем и синим пламенем, холод все равно проникал под кожу каждого. Настроение и общая атмосфера до сих пор были подавленными из-за недавнего происшествия в Годриковой впадине.

Гарри предпочитал пользоваться палочкой Гермионы, хотя Люпин предлагал ему свою. Подруга каждый раз покорно соглашалась, потому что чувствовала себя виноватой, раз один из них остался без оружия.

Когда они собрались и переместились в очередной раз, Гарри и Ремус осмотрелись и посильнее укутались в шарфы.

— Это Королевский лес Дин, — пояснила Гермиона, поймав их взгляд.

Она уже доставала палатку из сумки, пытаясь скрыть дрожь в ногах.

— Должно быть не так ветрено. Раньше я гуляла здесь с родителями, поэтому решила трансгрессировать сюда.

Пока устанавливали палатку и наносили защиту вокруг, Гарри нашел плюсы: ветер не беспокоил их, и стоянку почти не заметало снегом. Однако Ремус предложил в следующий раз отправиться на юг в поисках более теплой зимы. Палатка не предназначалась для зимних походов, и все их однообразные дни сводились к тому, как бы согреться. Если вдруг кто-нибудь нападет, то замерзшими пальцами они едва сумеют защититься. Поэтому вопрос погоды и стоянки стоял остро.

Чтобы не обсуждать их неудачную вылазку в Годрикову впадину, они занялись чтением книги из дома Батильды Бэгшот. Гермиона прочитала ее первой, ведь это она умыкнула книжонку из дома старухи. Гермиона сразу же обратила внимание Гарри на фотографии молодого Дамблдора и другого юноши — Геллерта Гриндевальда.

Поттер забрал книгу и листал ее в течение пары дней, раздражаясь все больше и больше. Читать о целях и планах молодого Альбуса Дамблдора было нелегко, когда ему предстояла трудная задача, поставленная самим Дамблдором. Часами напролет они обсуждали с Гермионой, что Дамблдор мог оставить Гарри больше информации о крестражах. Разговоры обычно заканчивались фразами Люпина, общий смысл которых был таков: сейчас они имеют лишь то, что у них есть, и бессмысленно ворошить прошлое и мысли других людей — нужно самим браться за дело и вершить историю.

Ремус взялся за книгу последним, когда Гарри с радостью отдал ее и пообещал вернуться к чтению позднее. Не без труда пробираясь через тщеславный язык написания Риты Скитер, возомнившей себя автором бестселлера, Ремус узнал новую информацию о Дамблдоре. Впрочем, пока было непонятно, насколько та им сможет пригодиться.

В день, когда они втроем переместились и расположились в королевском лесу Дин, Люпин уже дочитывал книгу, быстро перелистывая тонкие странички.

— Ничуть не лучше обычных ее статей в желтых газетах, — резюмировал Ремус.

Он отбросил книгу на стол, за которым сидел Гарри и допивал чай — скоро он выходил на ночное дежурство.

— Она же писала в «Ежедневном пророке», а не в…

— А я что говорю? — Ремус усмехнулся. — Эта газетенка задолго до нашего побега продалась Министерству. «Пророк» выдает в печать лишь то, что заранее одобрено марионетками Сам-знаешь-кого.

Гарри медленно кивнул, соглашаясь с Ремусом. Они уже слышали от Теда Тонкса: сейчас лишь журнал «Придира» печатает новости, похожие на правду о происходящем в магическом мире. Гарри не раз вспоминал загадочного Ксенофилиуса Лавгуда и даже думал навестить его. Однако после посещения Годриковой впадины планировать новое путешествие казалось неразумным — нужно хотя бы обзавестись собственной волшебной палочкой, а не использовать чужую. Без неё Гарри ощущал себя неуютно, словно он совсем лишился возможности колдовать. Подобное чувство иногда казалось ему странным: ведь до одиннадцати лет он и вовсе жил без осознанного использования магии. Но в его жилах текла волшебная кровь, и этого никак не изменить.

Палочка Гермионы его слушалась, но единства с ней он не ощутил ни разу с самого Рождества. Поэтому Гарри размышлял, где можно найти для себя новую палочку. Забавно, как его мысли пересекались с идеями Тома Риддла — ведь тот тоже был занят поисками палочки, которая позволит ему одолеть врага. Но Гарри сам помог ему: палочка из остролиста сломана. Парадокс от воздействия двух палочек с одинаковыми сердцевинами больше не действовал, и информацию об этом необходимо скрывать от разума Волдеморта как можно дольше.

Гарри вздохнул, пытаясь оттянуть момент выхода на улицу, но вскоре послышался шум: это Гермиона зашла в палатку. Она отряхнула плед от снега и приставила руки к синему огоньку.

— Даже нашу поляну немного замело, — коротко сказала Гермиона и положила свою волшебную палочку на стол рядом с Гарри.

— Наверное, стоит податься куда-нибудь южнее, — предположил Гарри, вставая.

— Зима в самом разгаре, но скоро и здесь будет теплее, — отозвался Ремус, разливая чай по чашкам.

Гермиона благодарно взглянула на него, уселась за стол и с наслаждением принялась за чай. Гарри взял палочку и засобирался на улицу.

— Удачи тебе, — сказала Гермиона.

Она слегка улыбнулась другу: эти слова Гермиона говорила каждый раз, когда кто-то из них уходил на ночное дежурство.

— Спокойной ночи, — ответил Гарри.

Вскоре он вышел в темноту, на пару секунд запустив в их пристанище морозный воздух и немного снега.

Люпин проводил Гарри взглядом и вновь погрузился в чтение книги, а Гермиона, выпив чай, ушла спать — время уже близилось к полуночи.

Ремус спустя еще некоторое время тоже отправился к кровати. Отодвинув занавеску, он с удивлением обнаружил, что Гермиона еще не спит. Она сидела, подогнув под себя ноги, и будто дремала. Как только Люпин подошел к своей кровати, она тут же подняла голову.

— Не спишь? — спросил он, зевая.

— Я задумалась, — нахмурившись, ответила Гермиона.

Ремус прилег на кровать, вытянул ноги и посмотрел в потолок палатки.

— О чем?

Гермиона, если и удивилась, то не подала виду. У них не было привычки разговаривать перед сном — иногда лишь перекидывались парой фраз. Спать они ложились в разное время, как и вставали утром. Моментов, когда они вот так оставались наедине друг с другом в палатке, практически не было. Отчего-то это показалось Гермионе интересным.

— О том, правильно ли я поступаю… Сколько ошибок я уже совершила, и к чему это привело.

Неожиданно для себя она не увела разговор в сторону, пытаясь отгородиться от собственных мыслей, а сказала правду. Люпин еще несколько секунд глядел в потолок, а затем вновь сел и посмотрел на Гермиону.

— Не нужно брать на себя лишнее, — сказал он. — Если бы каждый думал об ошибках прошлого, нам бы не осталось, за что бороться в будущем.

Гермиона чуть улыбнулась в ответ.

— У нас столько времени, чтобы обдумать каждый шаг, но ошибки все равно происходят. Я не знаю, хватит ли у меня сил справиться.

Ночная тишина нарушилась завыванием ветра снаружи. Оба на миг подумали о Гарри, дежурившем на улице.

— Я тоже ошибался, и не раз: просчитался в Министерстве магии, позволил Гарри затянуть нас в Годрикову впадину, не сумел остановить Рона, когда он захотел уйти...

Гермиона легко улыбнулась: она не считала просчеты Люпина серьезными.

— А когда-то я доверился предателю, из-за которого убили моих друзей, — сухо добавил Ремус.

Призрак усмешки на его лице испарился, как и улыбка Гермионы. Он встал и отвернулся, задумавшись.

— Если бы с вами пошел Сириус, а не я, то, возможно, дела бы шли намного лучше. Это тоже я считаю ошибкой.

Гермиона заинтересованно посмотрела на Люпина и поудобнее устроилась на кровати.

— Он точно вразумил бы Гарри. У меня нет такого влияния на него. Возможно, вы бы уже нашли меч и уничтожили крестраж. Сириус мог убедить вас вернуться в его дом — это намного правильнее, согласись: вести войну лучше из надежного укрытия, а не так...

Ремус обвел взглядом пространство вокруг. Словно в подтверждение своих слов он дал понять Гермионе, что считает их засаду в лесу ошибкой.

— И да, это мои просчеты, — пожал он плечами. — Я иду за Гарри, потому что верю ему. И, вероятно, потому что я до сих пор — человек Ордена Феникса и Альбуса Дамблдора.

После его слов Гермиона будто поняла простую вещь: ее собственные проблемы показались ей крохотными, когда она подумала и о других людях. Об этом ей стоило помнить, хотя иногда казалось: только о других Гермиона и думает, забывая порой заботиться о себе самой.

— Мне кажется, уход Рона — это тоже моя вина, — тихо сказала она.

На лице Ремуса отразилась усмешка — Гермиона сразу заметила ее.

— Что? Опять думаешь, что слишком много беру на себя?

Ремус промолчал, но улыбнулся ей с заботой и какой-то невесомой, едва уловимой нежностью. На какое-то мгновение Гермиона даже забыла, как винить себя, и робко улыбнулась в ответ.

— Он ушел из-за медальона, — сказал Ремус и медленно встал. — Никто из нас не повлиял бы на его решение. Возможно, Рон искал нас, но защитные заклинания не пускают его обратно.

Гермиона вздохнула и кивнула: она и сама думала об этом. Однако снять защиту хотя бы на день она ни за что не решилась — это было бы слишком рискованно в их ситуации.

— Он может даже сейчас искать нас, — задумчиво сказал Ремус, посмотрев в сторону выхода из палатки, — если мы будем внимательнее, то он сможет найти нас очень скоро.

На самом деле, Люпин сомневался, что Рон со дня на день может вновь появиться в их жизни. Но надежда на это, как ему казалось, многое значит для Гермионы. И Ремус, и Гарри замечали ее переживания, поэтому им иногда хотелось, чтобы тот вернулся обратно. Люпин искренне желал защитить Гермиону Грейнджер и не позволить ей страдать. Если возвращение Рона Уизли успокоит ее и сделает немножко счастливее, он согласится на это без долгих раздумий.

— Если он вдруг вернется, я, конечно, сначала отлуплю его, — с усмешкой сказала Гермиона.

Ремус, улыбаясь, повернулся.

— Я бы посмотрел на это, — сказал он и подошел немного ближе, а затем показал на кровать. — Можно?

— Конечно.

Гермиона дала подушку Ремусу и придвинула к нему плед. Люпин сел, и они устроились рядом, пару минут слушая призрачную ночную тишину — с улицы тоже не доносилось ни звука.

— Не стоит думать, что ошибки совершаешь только ты, — сказал Ремус, — мы не идеальны, но это лишь означает, что мы — обычные живые люди. Знаешь, я часто вспоминаю битву в Отделе тайн...

Гермиона наклонила голову, внимательно слушая Ремуса. Он задумчиво смотрел перед собой, а между бровей у него залегла морщинка, говорящая о тяжести мыслей.

— Тогда ошиблись все: я, Сириус и старый эльф Кикимер; от Гарри Поттера до Альбуса Дамблдора; от школьников до опытных авторов…

Он говорил, и у него захватывало дух. Признавать вину было нелегко даже спустя несколько лет.

— Ошиблись даже Пожиратели Смерти — а, значит, и Сам-знаешь-кто потерпел поражение. Из-за этих ошибок чуть не погиб Сириус, были ранены твои друзья... Пострадала и ты, помнишь?

Гермиона кивнула, поневоле прижав руку к груди. Темное проклятие Антонина Долохова доставило ей немало хлопот и до сих пор иногда напоминало о себе ноющей болью в области сердца. Воспоминания о той битве навевали печаль: она знала, к чему привели их ошибки тогда и поэтому посмотрела на Ремуса, словно читая в его глазах то, о чем думала сама.

— И была убита Тонкс, — тихо, почти шепотом сказала Гермиона, а глаза ее защекотало от подступающих слез.

Ремус не смог ничего ответить. Слова будто застряли где-то в горле, образуя тугой неприятный комок. Он ни с кем не обсуждал смерть Нимфадоры Тонкс, кроме Сириуса. Даже сейчас Ремус с трудом признавался, что ее гибель имела для него значение.

Они молчали, не решаясь что-то сказать друг другу. Тишина из спокойной и уютной превращалась в мрачную и трагическую.

— Мне нравилась Дора, — сказала Гермиона, нарушая их молчание. — Я и Джинни успели подружиться с ней.

Она взглянула на Ремуса. Заметив в его глазах немую боль, Гермиона поняла: вероятно, она ошиблась снова — не следовало напоминать ему о Тонкс. Она ведь знала, что Дора нравилась Люпину. Как помнила Гермиона, та вечно шутила и дурачилась, но в присутствии Ремуса жутко смущалась и становилась еще более неуклюжей. Однажды Тонкс призналась им с Джинни, что вскоре пойдет на свидание с Люпином и страшно от этого волнуется, а они вдвоем подбадривали ее шутками и уверениями: все пройдет хорошо.

Гермиона сглотнула — во рту пересохло. В памяти это всплыло только сейчас. Она даже не знала, насколько тогда успели продвинуться отношения Ремуса и Тонкс.

— Она мне тоже нравилась, — сказал Люпин.

Гермиона не сразу разобрала его слова, хотя тут же поняла, что это признание дается мужчине рядом с ней очень тяжело.

— Мы даже сходили несколько раз на свидания, Дора была такой забавной... Я познакомился с ее родителями — это вышло случайно. Тонкс потом извинилась тысячу раз за вечер, что не хочет быть настырной и торопить наши отношения.

Люпин легко улыбнулся — оказывается, это возможно. И дышать не так трудно, когда воспоминания о Нимфадоре появляются в мыслях.

Образ Тонкс казался уже чуть приглушенным, и он мог забыть какие-то моменты их встреч и разговоров. Но Ремус помнил то приятное, теплое чувство к яркой и сильной женщине, что разгоралось сильнее с каждой их встречей. Когда она умерла практически на его глазах — эта картинка никак не хотела стираться из памяти — Ремус вдруг ощутил, как связь между ними оборвалась, а его сердце, раненое и опустошенное, вновь закрылось. После ее смерти он запечатал чувства где-то глубоко внутри себя и отказывался думать, что отношения с Тонкс были для него дороги. Люпин помнил, как вновь встретился с Тедом и Андромедой после смерти их дочери и даже не смог сказать им что-то, кроме скромных слов сожаления об их утрате.

Только Сириус видел, как Ремус изо дня в день закрывается в себе все больше и больше. А затем они откровенно поговорили о том, что беспокоило каждого: и это был не один вечер выпивки и разговоров. Они обсуждали причины и следствия, разбирали действия каждого из участников событий в Отделе тайн и строили планы мести тем, кто причинил им боль.

Первой их целью стала Беллатриса Лестрейндж — Пожирательница, которая убила Тонкс, свою родную племянницу, и чуть не отправила Сириуса за занавес Арки смерти. Блэк поклялся, что доберется до Беллатрисы и убьет ее, но Пожирательница лишь грязно рассмеялась в ответ. Ремус, наверное, никогда не забудет мерзкий хохот сумасшедшей Лестрейндж, отчаянный крик Гарри Поттера, считавшего, что его крестный убит, и взрыв в груди самого Люпина от понимания, что всегда живая и энергичная Нимфадора теперь мертва.

Сириус помог ему справиться с этой потерей и прожить горе утраты. Они вернулись к нормальной жизни, так и не погрузившись в бездну депрессии и отчаяния с ежедневным желанием забыться в выпивке. Сразу после этого Блэк встретил на одной из операций француженку с красивым именем, и его жизнь потекла по новому руслу. Ремус был благодарен Сириусу за поддержку и уже не смел беспокоить друга своими проблемами и душевными терзаниями.

Осталось ли что-то от этих переживаний сейчас?

Ремус взглянул в глаза Гермионы Грейнджер. Она смотрела на него столь внимательно, будто понимала его боль совершенно также, как и он сам. Ремус вдруг понял: он доверяет Гермионе настолько, что может поделиться с ней ничем не украшенными и даже несколько необдуманными мыслями.

— Возможно, это глупо... — сказал он, замирая на секунду в нерешительности. — Но я иногда размышляю кое о чем.

— О чем же? — тихо спросила Гермиона, сжавшись под одеялом еще больше.

Ей было жутко интересно узнать, чем Ремус хотел поделиться, и она внимательно посмотрела на него.

— Недавно я видел во снах, что Тонкс выжила в той битве. Это выглядело словно нечто альтернативное нашей реальности, — он крутанул указательным пальцем в воздухе. — Яркие сны, где я и она...

Гермиона чуть склонила голову: она вслушивалась в тихий, мягкий голос Ремуса и не желала упустить ничего из потока его сокровенных мыслей.

— Мы были счастливы, — Люпин выдохнул, — у нас получилась настоящая семья и даже родился сын!

Его мимолетная улыбка неожиданно растаяла.

— Но у этого была своя цена — в той реальности в Отделе тайн погиб Сириус.

На лице Гермионы промелькнуло удивление, смешавшееся с ужасом. Она знала лишь со слов других, какие эмоции тогда испытал Гарри. В течение нескольких минут ее друг думал, что Сириус умер и с отчаянием погнался за Беллатрисой Лестрейндж, когда она едва не отправила своего кузена за занавес, из-за которого не возвращаются.

— Это снилось мне не один раз — здесь, в лесах, в течение нескольких месяцев, — Люпин наклонил голову и потер лицо ладонями, словно пытался избавиться от ночных наваждений, преследовавших его. — Иногда я просыпался и, черт возьми, не сразу понимал, кто из них на самом деле остался в живых.

Он взглянул на Гермиону и попытался понять, не смотрит ли она на него как на сумасшедшего. Но она, хоть и казалась уставшей, слушала очень внимательно. Ремус заметил легкую россыпь мурашек на ее руках, будто Гермиона с легкостью представила рассказанное.

— Но это не самое страшное, — он мрачно улыбнулся, быстро покачав головой.

Он вновь мысленно оценил, насколько уже доверился Гермионе, а затем решил рассказать все, как есть:

— Я задумался, Гермиона. Представь себе, какое-то время я размышлял: какая жизнь была бы лучше: с Сириусом или с Тонкс, если вдруг та реальность могла бы оказаться правдой.

Ремус не заметил этого, но по щеке Гермионы скатилась слеза. Она не стала украдкой ее вытирать, чтобы не привлекать внимание Люпина. Она так боялась спугнуть его мысли и чувства, что, казалось, почти перестала дышать.

— А ведь у Сириуса скоро родится ребенок! — чуть громче сказал Ремус и горько усмехнулся. — Но я размышлял. И, пусть на какую-то долю секунды, был готов пожертвовать счастьем единственного друга, чтобы понять, каково это — любить и быть любимым.

Его проняла мелкая дрожь, и Ремус медленно вздохнул, собираясь с мыслями.

— Хотел бы я настоящую семью с Тонкс? — он взлохматил волосы руками, пропуская их через пальцы. — Да, наверное. Но не ценой жизни Сириуса Блэка.

— Каждый хочет быть счастливым, — вмешалась в его размышления Гермиона. — Ты не предавал Сириуса, если думал об этом.

Ремус опустил голову, не зная, верить ли словам Гермионы. Он порой ненавидел себя, когда задумывался о невозможном, но от этого не менее тяжелым, выборе. Жизнь Сириуса и его личное счастье, или жизнь любимой женщины, которая, вероятно, действительно могла бы стать его женой, если бы выжила, а не была убита своей безумной теткой.

— Это неправильный выбор, я понимаю, но эти мысли испугали меня, — признался Ремус и дернул плечами, вздыхая: — Есть что-то странное в этих лесах, где мы останавливаемся, ведь раньше я не видел таких необычных снов.

Ремусу вспомнился еще и сон о Дамблдоре: являлось ли правдой то, как он заставил Люпина забыть о просьбе помочь Гарри Поттеру?

— Да, может быть, — задумчиво сказала Гермиона и зевнула. — Рону тоже снились кошмары, и те постоянно повторялись. А Гарри видит различные знаки на деревьях, хотя мы их не замечаем... Кто знает, что еще скрыто в этих лесах?

Люпин улыбнулся сам себе. Снаружи послышался тихий, но четко различимый шорох, будто хрустнуло несколько веток: возможно, неуклюжая сова сорвалась с одного из ближайших деревьев.

Ремус и Гермиона переглянулись. На секунду они напряглись, а затем расслабились. С улицы больше звуков не доносилось, да и Гарри молчал — возможно, он сам решил размяться или прогуляться вокруг палатки.

Спустя некоторое время Люпин, вздохнув, откинулся на подушку и посмотрел наверх.

— Если вернуться к разговору о наших ошибках… Думаю, лучше сосредоточиться на том, чтобы смотреть в будущее.

Он сказал кратко, но Гермиона поняла его. Она поправила плед, укрываясь еще больше. Разговор с Люпином настолько успокоил ее, что момент умиротворения хотелось продлить, хотя она понимала, что очень устала и скоро уснет.

— Когда-то я думал: раз нас четверо, справиться с миссией Гарри удастся легко, — он усмехнулся. — Прошло столько времени, но мы по-прежнему не сдвинулись с места. Полагать хоть на минуточку, что это будет приключением, было большой ошибкой.

Он почувствовал, как Гермиона улыбнулась — она сидела рядом и щекой прислонилась к его плечу.

— Иногда мне кажется, что я держусь из последних сил, — почти шепотом сказала Гермиона, рассматривая узор на своем пледе, едва различимый в сумраке.

— Ты очень сильная, Гермиона, и ты обязательно справишься. Что бы мы делали без тебя, ума не приложу!

Ремус говорил мягко, и голос его убаюкивал Гермиону лучше любой колыбельной.

— Ты преувеличиваешь, — она улыбнулась и прикрыла глаза, — но, надеюсь, ненамного.

— Я говорю недостаточно.

Он вдруг задумался, как загадочно прозвучал его ответ. Но пока даже сам Ремус не понимал скрытого смысла в том, что только что сказал. Он коротко вздохнул и продолжил свою мысль:

— Не стоит недооценивать силу тех людей, которые верят в нас. Даже мыслями иногда можно спасти, как и погубить...

Пламя от керосиновой лампы легко задрожало, танцуя в темноте. Гермиона смотрела на невесомый огонь, склонив голову на плечо Люпина.

Ремус тоже наблюдал за успокаивающей пляской огня в лампе, а затем задумался, что уже не хочет вставать. Он почувствовал эгоистичное желание продлить минуты расслабления и тепла от засыпающей рядом с ним Гермионы. Из глубин разума он слышал: она находилась слишком близко. Но причин встать и уйти, оставив Гермиону одну, у него не нашлось.

Огонек в лампе, заколдованный гаснуть, когда люди вокруг засыпали, через несколько мгновений потух.