C17H19NO3

Грубо говоря, если на дворе вторая половина XX века и вы швейцарская часовая индустрия, то хрестоматийный пример такого вызова — «японская кварцевая революция». Факт: вы начинаете жутко терять деньги, несмотря на свою четырёхвековую часовую традицию. Потому что где-то на далёких островах вечно прищуренные мастера фигачат электронные часы и уверяют, что за ними будущее.

Швейцарцы с этим вызовом, как мы знаем, справились — объявив (донести это, между прочим, стоило кучу денег, креатива и смекалки), что их механические часы отныне немеркнущий знак статуса и произведение искусства. Они не стали втряхиваться в гонку «кто сделает часы дешевле и демократичней»: они начали делать их дороже и коллекционней.

Блестящее решение.

И оно, между прочим, работает вне зависимости от того, понимают потребители механику чуда или нет. Одни некритично следуют за гаммельнской трелью престижности, другие (шибко умные) — либо со вздохом принимают правила игры и нацепляют лимитированный ролекс, либо всерьёз курят часовую эстетику и дарят друг другу редкие и бесстыдно дорогие произведения часового искусства. В качестве, так сказать «актуальных символов вечных явлений».

Одним из самых хулиганских хитов европейского юмора XIX века, ув. друзья, стало крошечное произведение тихого лионского математика Жан-Батиста Переса под наглым названием «В общем, не было никакого Наполеона».

Издеваясь над современниками-ультрарационалистами, доказывавшими на основании сходств и совпадений мифологическую природу Иисуса Христа, Перес с убийственно серьёзным видом взял все их аргументы до одного и наложил на биографию французского императора.

Получилось буквально следующее:

- «Наполеон», что вполне очевидно - это искажённое «Аполлон»;
- Он даже родился, как Аполлон, на острове в Средиземном море;
- Четыре брата Наполеона - это четыре времени года, его мать Летиция - это Лето, мать Аполлона, две жены Бонапарта - это Луна и Солнце, двенадцать его маршалов - зодиакальные созвездия;
- Победа Наполеона над гидрой революции - мифологический змееборческий мотив, свойственный всем народам;
- Поход Наполеона в Россию и бесславное оттуда бегство - скопировано с движения солнца по зимнему небу,

и так далее.

Таким образом, заключает Перес, не теряя покерфейса, «Наполеон Бонапарт, о котором столько говорили и писали, просто никогда не существовал, и ошибка, в которую вдались столько людей, происходит от путаницы — то есть они приняли за историю мифологию XIX века».

Дополнительное удовольствие европейские читатели (а шутка была переведена на все основные языки континента и переиздавалась многократно) получали от того, что дело было в 1827 году - то есть сам Бонапарт всего шесть лет как скончался и многие его тупо видели собственными глазами.

Наш современник, испорченный постмодернизмом, пожалуй, прокомментировал бы этот памфлет с большей задумчивостью: в некотором смысле издевательства Переса логичны, поскольку Наполеон действительный сожительствовал в истории с Наполеоном описанным и воображённым - и последний, естественно, не мог не приобрести кое-какие вечные черты.

Во всякой стране, где существует земледелие, оно существует в потенциальном колодце, где одной стенкой выступает «работай, иначе умрёшь с голоду», а с другой – «как ни напрягайся, больше уже не получишь».

Земледелец тратит свою энергию между этими стенками, то есть отводит возможный минимум на активный отдых, гулянки и проч. – и минимум на бессмысленную переработку. Ширина колодца стараниями местной администрации несколько уменьшается: налоги-оброки платить надо.

И вот в «стране с плохой погодой» этот колодец – изначально и обычно нанометровый. Его правая стенка, убывающая отдача, ближе к левой, нулевой, чем в «нормальных странах». Более того, погодные флуктуации способны этот колодец без какого-либо предупреждения изрядно сузить или, хуже того, перекрыть, когда урожай станется ниже необходимого.

Читатель, наверное, уже догадывается, что я желаю уподобить русского крестьянина электрону, и в свою очередь желает узнать, а что тут выступит аналогом корпускулярно-волнового дуализма.

Было бы заманчиво представить себе Илью Муромца как своего рода проблемного героя-долгожителя с суперсилой и супертрудностями (у него вся грудь в орденах за оборону Севастополя, оборону Порт-Артура, оборону Сталинграда, оборону Дагестана и оборону Курской области — но также и пара судимостей за избиение замминистра столом и дебош в гостинице «Украина» с обломом звезды со шпиля и сдачей её на цветмет). Илья знает только два модуса — обиженно чилить в родном Муроме, где он работает шмелеводом и делает домашние настойки, и оборонять Родину.

Было бы заманчиво представить себе Добрыню Никитича в облике интеллектуального суперразведчика-супердетектива (кадры с богатырём в «17 мгновениях» и в «Месте встречи» прилагаются), который постоянно мотается со спецзадания на спецзадание, выслушивает упрёки Ильи в том, что «скоро для тебя между Россией и ПМЭФом уже разницы никакой не будет», и упорно придерживается тезиса «в России не нужно строить рай земной, в ней нужно не допускать ада», цитируя всяких классиков.

Было бы заманчиво представить себе Алёшу Поповича в виде неунывающего и не всегда удачливого авантюриста с золотым сердцем, вечно балансирующего между поднять бабла, слить всё в онлайн-казино, попасть в неприятности с моделью, спасти детей от педофилов, втереться на торговле оружием (кадры с Алёшей, продающим ствол Даниле Багрову, прилагаются), убежать замаливать грехи в монастырь, организовать схему с контрафактом, потерять всё на пирамиде, выступить напарником Добрыни в командировке в Солсбери и попутно поминать всех знаменитостей, суперзлодеев и даже персонажей постороннего масскульта как своих давних знакомых («В Лондон не поеду, я там Борису Бритве денег торчу», «что? Осака клёвая, у меня там зазнобушка одна. Только она робот из космоса»).


Всё это было бы заманчиво — но придётся подождать, пока отечественные зумеры повзрослеют и дорвутся до кинопроизводства. Ибо на текущее поколение творцов надежды нет, текущее поколение безнадёжно ушиблено либо бездарным подражательством, либо мелкомоторикой на европейские фестивали.

(Ц)

Первым историком, который описал страну, раскинувшуюся от Финикии до Египта, и назвал ее Палестиной (греч. Παλαιστίνη), стал «отец истории» Геродот, живший в V в. до н.э. Слова «Пелесет», «Палашту» и т.д. зафиксированы в многочисленных египетских, ассирийских и иных источниках. Топоним «Палестина» и родственные ему слова свыше 3200 лет используются для обозначения географического региона между Средиземным морем и рекой Иордан, а также различных прилегающих земель. Самые ранние свидетельства о Палестине вырезаны на стенах древнеегипетских храмов, надгробиях и монетах. С середины XII в. до н.э. жители Страны фараонов использовали слово «Пелесет» для описания поселений вдоль южного побережья Палестины.

Термины «Палестина», «Филистия», «Филастин» и пр. употребляется начиная с позднего бронзового века – примерно с 1300 г. до н.э. (они заняли место прежних наименований южной части Леванта – Джахи, Ретену и Ханаан). Эти термины фигурируют в греческих и римских текстах, омейядских и аббасидских материалах, рукописях каирской генизы (крупнейшего архива средневековых еврейских текстов, сохранившегося в синагоге Фустата, сейчас это район Каира). Как отмечает израильский историк Илан Паппе в книге «Десять мифов об Израиле» (2017), «геополитическое пространство, которое сегодня называется Палестиной, было признанной страной со времен Римской империи».

<...>

Единое понимание арабской страны Филастин, имеющей четкие границы и простирающейся от города Рафах на юге до деревни Аль-Ладжун на севере, присутствует в трудах аль-Макдиси, аль-Улайми, ар-Рамли и ат-Тумурташи (X - XVII вв.), а также в протоколах шариатского суда Иерусалима (XVIII - XIX вв.). В XVII в. ар-Рамли (уроженец Рамлы) и ат-Тумурташи (уроженец Газы) называли страну, где они жили, «Филастин», «билад» («страна») и «биладуна» («наша страна») – так палестинцы именуют ее и сегодня.

<...>

Тем не менее, в израильских и западных гуманитарных науках Израиль традиционно изображается как первичное политическое образование, а Палестина – как вторичное, маргинализированное и подчиненное, как придаток к Израилю. Данный анахронизм прослеживается даже тогда, когда работа того или иного автора посвящена османской Палестине (1516 - 1917) или подмандатной Палестине до провозглашения Государства Израиль – которое было создано в 1948 г. на руинах арабской страны и ее общества.

<...>

В своей фундаментальной работе «Изобретение Древнего Израиля: замалчивание палестинской истории» (1996) один из наиболее влиятельных специалистов современности, декан факультета библеистики Шеффилдского университета Кейт Уайтлам утверждает, что термин «Древний Израиль» был придуман как антиисторическая религиозная догма.

Уайтлам исследует политические последствия использования библейской терминологии. Он объясняет, как название земли обусловливает контроль и владение ей; как религиозный термин «Эрец-Исраэль» (ивр. ארץ ישראל – Земля Израиля) – поздняя литературная выдумка, не относящаяся к какому-либо конкретному периоду, – наделяется политическим смыслом.

<...>

Судьбоносный демографический скачок еврейского населения случился в Хазарии – крупном средневековом государстве (650 - 969), которое в период расцвета простиралось от нынешней Грузии до Киева и конкурировало с Арабским халифатом. В VIII в. хазарские правители перешли в иудаизм. Таким образом, Занд возрождает гипотезу, выдвинутую еще историками в XIX - XX вв., согласно которой корни еврейских общин Восточной Европы тянутся к иудаизированным хазарам. Сионистский деятель, педагог и «отец израильской историографии» Бен-Цион Динур (1884 - 1973) называл хазар «источником евреев в Восточной Европе», а Хазарию – «матерью диаспор». Однако, замечает Занд, «примерно с 1967 г. любого, кто говорит о хазарах как о предках восточноевропейских евреев, считают наивным и помешанным».

<...>

Занд доказывает, что еврейский народ не имеет общего происхождения, а представляет собой колоритную смесь этнических, племенных и иных социальных групп, обратившихся в иудаизм на разных этапах истории. Характеристика евреев как самоизолирующеейся нации изгнанников, «которые странствовали по морям и континентам, достигли конца земли и, наконец, с приходом сионизма, сделали разворот и массово вернулись на свою историческую родину», есть не что иное, как «национальная мифология».

С точки зрения Занда, еврейский народ был изобретен в XIX в., когда его «ретроспективно» решили создать еврейские интеллектуалы в Европе, впечатленные европейским (в первую очередь, немецким) национализмом. Этой общеизвестной концепции придерживается множество ученых – израильский историк Бенни Моррис (см., например, «Праведные жертвы: история сионистско-арабского конфликта, 1881 - 1999» (2001), британский историк и культуролог Эрик Хобсбаум («Нации и национализм после 1789 года» (1990)) и др.

<...>

Но тогда получается, что истинные потомки древних иудеев – палестинцы. По словам Занда, шансы на это у них гораздо выше, чем у израильтян. Первые сионисты – вплоть до арабского восстания в Палестине (1936 - 1939) – знали и не скрывали, что никакого изгнания не было, и палестинцы произошли от жителей этой земли. Например, в 1918 г. Давид Бен-Гурион и Ицхак Бен-Цви, – в дальнейшем отцы-основатели Государства Израиль, первый израильский премьер-министр и второй президент соответственно, – издали брошюру «Эрец-Исраэль в прошлом и настоящем», в которой говорилось, что палестинские арабы преимущественно являются потомками арабизированных этнических евреев.

<...>

Сионисты же, по выражению Шломо Занда, сконструировали «фиктивный израильский “этнос”» – и из-за его фиктивности, вечных сомнений в собственной культурно-национальной идентичности и оппозиции ближневосточному пространству демонстрируют презрение к соседям, смешанное со страхом. Израиль создан в середине ХХ в. на основании притязаний двухтысячелетней давности и национального мифа, который был и остается его главным оправданием, – и который оспаривают даже израильские ученые.

...На момент возврата Гонконга Китаю у Гонконга никакого полноценного свода своих личных законов не было, т.к. был он колонией. Буквально по каждому направлению деятельности региона были какие-то отдельные подзаконные акты и правила, иногда копия с британских законов, но нигде целикового вот "как у настоящей страны" не было.

Вместо конституции (т.к. не страна) Гонконгу приделали Основной Закон, он же Basic Law. Статья 23 его гласит, что Гонконгу когда-нибудь надо бы при случае самостоятельно допридумать законы всякие и принять их. Конкретных сроков там нет. Короче когда-то надо, а дальше по ситуации.

Для крепкого прочувствования ситуации - до июня 2020 года в Гонконге можно было получить срок за оскорбление британской королевы, но человеку с самодельной бомбой, начинённой болтами, можно было предъявить лишь хулиганство. Он шёл по той же статье, что и чувак, пинком опрокинувший урну на улице.

Я ‎полез‏ ‎гуглить ‎и ‎только ‎укрепился‏ ‎в ‎своём‏ ‎интересе,‏ ‎обнаружив, ‎что ‎статьи ‎в‏ ‎Википедии ‎непосредственно о‏ [предмете] ‎нет,‏ ‎но‏ ‎есть ‎статья «Противоречивость‏ ‎вокруг ‎[предмета]».‏ ‎В ‎современном ‎мире ‎это‏ ‎буквально‏ ‎признание: ‎если‏ ‎держатели ‎контрольного‏ ‎пакета ‎стриминговых ‎истин ‎не ‎допускают‏ ‎своих‏ ‎читателей‏ ‎до ‎информации,‏ ‎рассказывая ‎вместо‏ ‎этого ‎о‏ ‎том,‏ ‎почему ‎данная‏ ‎информация ‎плохая ‎и ‎неправильная ‎—‏ ‎значит, ‎в‏ ‎ней‏ ‎что-то‏ ‎есть.

Есть такое понятие - "национальный обычай", которое рождается исключительно благодаря взаимодействию внешнего наблюдателя с людьми помянутой национальности. Для меня мыть руки в проточной воде, а не в наполненной раковине - нормальное безальтернативное поведение, а для какого-нить приезжего немца это "национальный обычай".

Человек, оказавшийся в незнакомой национальной среде, воспринимает её как угрожающую из-за непривычности (тут чисто количественное понятие, не надо сразу присваивать мне звание "проповедника ксенофобии" или "параноика"). Так как число раздражителей в ней велико, и человек не может отсмотреть их все по отдельности, он вынужден их классифицировать. Классифицировать непривычности в реальном времени он может только по признакам воспроизводимости и организованности. Разделы этой классификации впоследствии закрепляются на бумаге и называются "национальными обычаями".

C вьетнамской войной, ув. друзья, связан один культурный анекдот. Если заглянуть в голову современника, представляющего ту войну — то в данной голове будут звучать песни ВИА Doors или Jefferson Airplane, то есть саундтреки к фильмам, снятым спустя годы после и в других странах - «Апокалипсису наших дней» (1979) или «Взводу» (1986), а то и «Острову Черепа» (2017).

Реальные же американские солдаты в реальном Вьетнаме слушали совсем другие песни – что, я читал, порождало конфликты поколений в последующие десятилетия: на встречах ветеранов юные диджеи простодушно ставили то, что, как им казалось, будет в тему — а ветераны дружно требовали вырубить эту хрень.

Впрочем, в матче ветеранов с поп-культурой последняя предсказуемо победила серией нокаутов, и поэтому в наши 2020-е фильм про Вьетнам, в котором звучали бы только настоящие «песни из зелёнки», покажется неаутентичным.

Это, надо думать, скорее правило. Представим себе, как бы ржали ахейцы времён троянского похода, увидев, во что их обрядил кинематограф батальных картин XX века. Если перейти на более близкую нам почву — то уместно вспомнить итальянский исторический х/ф «Татары!» (1961). В этом произведении, снятом по «Повести о разорении Казани Батыем», татары, возглавляемые Орсоном Уэллсом, бьются насмерть с викингами, мирно живущими на Волге в XIII веке и одетыми в какие-то античные лорики и рогатые шлемы (придуманные, в свою очередь, в XIX столетии).

Всё это весело, но намекает нам, что мы в действительности почти никогда не имеем настоящего представления ни о какой эпохе.

Включая зачастую нашу собственную.

При съёмках ранних фильмов Джона Ву нередко не хватало денег на специальные холостые патроны для съёмок перестрелок. Из-за этого во многих сценах приходилось использовать более дешёвые боевые патроны, стреляя по стенам, а кадр ставить таким образом, чтобы визуально разделить стрелка и цель.

На данный момент ЮАР – это очень интересная страна, которая управляется бизнесом. Точнее, теми самыми корпорациями, которые просто поделили между собой сферы влияния и интересов, и вполне мирно уживаются друг с другом. Ну а где-то промеж них, тихо и не выпячиваясь, живут официальные власти ЮАР. Естественно, что порядок и хорошие отношения между всеми участниками рынка обеспечивают не госструктуры, а частные компании и персональные службы безопасности. Вообще, очень увлекательная страна в этом смысле. Если хотите написать современный киберпанк, то за образец надо брать не какие-то там Японии, Тайвани и Гонконги, а неприметную ЮАР. Там всё по канону: грязища, говнища, нищие бунтующие нигры, богатые корпорации, частные вооружённые силы, и изолированные кварталы для приличных людей.