Выбор (джен)

Завтрак вышел очень поздним, и Мальсибер заявил, что решил приравнять его к обеду.

— А до ужина я высплюсь, — сказал он с блаженной улыбкой. — Это было изумительно, и я искренне польщён и был бы очень рад ответить вам тем же — но боюсь вас просто отравить. Я, наверное, на кухне не был с детства.

— Ты уже ответил — навсегда, — возразил Родольфус. — Мы тебе обязаны — и я пока не представляю, как нам расплатиться.

— Можно, например, сейчас устроить меня спать где-нибудь в приятной комнате, откуда видно море, — тут же предложил Мальсибер. — И где есть камин. Большой камин, — он рассмеялся.

— Комната уже готова, — кивнул Родольфус. — И протоплена — убеждён, ты не замёрзнешь. Мы тебя проводим, — предложил он.

— Спасибо, — Мальсибер душераздирающе зевнул и, сунув в рот последнюю ложку малинового джема, поднялся.

Приготовленную для их гостя комнату Рабастан узнал — и совсем не удивился: в его детстве здесь оставляли на ночь самых уважаемых гостей. Располагалась она в одной из башен, и вид отсюда открывался изумительный — а ещё здесь, почти в единственной, были окна в пол. Полог над кроватью эльфы явно обновили, да и саму её перестелили: белоснежный лён, расшитый тёмно-синим кельтским узором, и такое же белейшее бельё.

— Здесь достаточно тепло? — спросил Родольфус.

— Вроде да, — Мальсибер с удовольствием огляделся. — И красиво. Я признателен.

— Если что — звони, — Родольфус указал на большой медный колокольчик, стоящий на столике у кровати. — Придёт эльф — и, если ты захочешь, позовёт меня. Ну, или принесёт всё, что ты захочешь. Притенить окно?

— Нет, оставь, — быстро сказал Мальсибер. — Сказать честно, я предпочитаю спать при свете.

— Вполне понимаю, — Родольфус улыбнулся. — Добрых снов.

— Хорошего дня, — тоже улыбнулся им обоим Мальсибер, садясь на край кровати и заворожённо глядя в окно.

Закрыв дверь, Родольфус тут же сбросил с лица улыбку, и Рабастан почти испугался силе усталости, отразившейся на нём теперь.

— Идём, — Родольфус кивнул брату и пошёл, не оборачиваясь, к своим комнатам. Рабастан шёл следом и ловил себя на совершенно нелогичном желании отказаться от такого долгожданного разговора и заставить… ладно — уговорить брата лечь спать. Он и сам устал — и только сейчас понял, до чего же сильно. И когда они пришли, и Родольфус молча опустился в кресло у самого камина, Рабастан сел рядом и спросил решительно:

— Может, пойдём тоже спать? А потом поговорим?

— Иди, конечно, — тут же согласился с ним Родольфус.

— Что значит «иди»? А ты? — запротестовал Рабастан.

— Дамблдор велел мне не ложиться до вечера, — сказал тот. — В крайнем случае, до полудня — но ты знаешь, что-то мне не хочется больше рисковать. Так что я дождусь нашего ежевечернего свидания с милордом — и только потом высплюсь. Но тебе ждать незачем — иди поспи. Ты ведь тоже не ложился.

— Нет, давай поговорим, — заартачился Рабастан. — Ты мне обещал!

— Давай, — покладисто кивнул Родольфус. — Принеси Омут памяти, пожалуйста, — попросил он. — Честно говоря, у меня уже нет сил опять идти куда-то.

— Принесу, — Рабастан вскочил — Родольфус проводил его долгим взглядом и замер, глядя в пляшущее пламя, и не шевельнулся, пока тот не вернулся. — Ты ужасно выглядишь, — сказал он, придвигая стол и ставя Омут на него.

— Что ты, — возразил Родольфус, беря палочку. — Я прекрасно выгляжу. Просто идеально. Я вполне живой — что, как ты сейчас увидишь, странно. И предупреждаю, — сказал он, начиная вытягивать из головы первую нить воспоминаний. — Это будет неприятно — но тебе придётся досмотреть всё до конца.

— Не сомневайся, — Рабастан нервно стиснул пальцы — и, едва дождавшись, пока брат закончит, и успев за это время расцарапать кожу у ногтей в кровь, опустил лицо в туман.

— Бедный глупый мальчик, — прошептал Родольфус, заживляя его ранки и стирая кровь. — И какое счастье, что то зелье выпил я.

Шли минуты — Родольфус смотрел то на пламя, то на брата, то на тонкие чёрные стрелки, и не мог отделаться от глупой мысли о том, что понимает сейчас страдания Мальсибера. Ему было холодно, но согреться он даже не пытался, понимая, что этот холод не разгонит никакой камин. Даже и горячая вода, пожалуй, не поможет — остаётся ждать, пока он или привыкнет, или же согреется. И на всякий случай привыкать всё делать плохо чувствующими от холода пальцами.

Рабастан, наконец, поднялся — а потом вдруг опустился на пол и прижался лицом к коленям брата, обхватил их обеими руками и так замер. Он не плакал — это и встревожило Родольфуса, и он, наклонившись, приобнял брата за плечи и спросил негромко:

— Басти, как ты?

— Я убью его, — глухо проговорил тот, прижимаясь к ногам брата ещё сильнее.

— Кого? — Родольфус задумчиво провёл ладонью по его волосам. — И зачем?

— Дамблдора! Потому что он не имел права такое делать!

— Ответ на вопрос «зачем» начинается с «для того, чтобы», — всё с той же задумчивостью проговорил Родольфус. — Так зачем?

— Не знаю я! — истерично закричал Рабастан, вскидывая голову и, наконец, плача. — Я так не умею — я не ты! Но я знаю только — за такое надо убивать!

— Он не сделал ничего особенного, — возразил Родольфус, с искренним сочувствием и странной на его лице нежностью глядя на Рабастана. — Ничего, чего не сделал бы, к примеру, я. Или кто-нибудь ещё. Ему нужно было кем-нибудь пожертвовать — и он взял для этого врага. Чужого. Кого же ещё ему было брать туда? Товарища? Друга? Может, самому пить? — он грустно усмехнулся. — Он всё сделал единственно возможным образом — и даже, как ты видел, постарался минимизировать причинённый вред. Ты, конечно, зелье не узнал — а я потом вспомнил. Так выглядит растолчённый безоар, растворённый в воде и смешанный с травами. Лучшее… универсальное противоядие.

— Ты ещё скажи, что он о тебе заботился! — воскликнул Рабастан. — Руди, ну…

— В некотором роде да, — Родольфус вновь погладил его по голове, и тот вздрогнул:

— У тебя руки ледяные… здесь тепло же!

— Я замёрз, — Родольфус отнял руки и потёр ладони друг о друга. — И сейчас прекрасно понимаю твоего приятеля. Сядь, пожалуйста, в кресло, — попросил он, — и начнём.

— Не хочу, — Рабастан нахмурился.

— На полу у ног сидят только рабы и любовницы, — сказал Родольфус. — Ты ни то и ни другое. Сядь, пожалуйста, в кресло.

— Ещё кошки и собаки, — буркнул Рабастан, впрочем, подчиняясь и немедленно придвигаясь вплотную к креслу брата, сдвинув стол назад.

— Ты, опять же, не собака и не кошка, — терпеливо ответил ему Родольфус, позволяя брату сжать свою руку и даже отвечая на это судорожное пожатие. — Мы остановились на том, зачем тебе убивать Дамблдора.

— Руди, я же просто… да какая разница, зачем — чтобы его не было! Он не смел так поступать с тобой!

— Почему же? — возразил Родольфус. — Он не просто смел — он, полагаю, должен был. Нужна была жертва — я согласился.

— Ты не знал, что будет!

— Я не знал деталей — но, в целом, был готов к тому, что не вернусь, — спокойно сообщил он. — Я тебе даже письмо оставил — эльфы отдали бы, если б так случилось.

Некоторое время Рабастан молчал, изучая то ли свои туфли, то ли узор на камнях пола, а потом сказал невыразительно и тихо:

— Письмо — это здорово.

— Я тебя предупреждал, что будет тяжело, — сказал Родольфус, накрывая его руку ладонью. — Сейчас я бы так не сделал — я бы поговорил с тобой и попрощался.

— Почему? — помолчав, спросил Рабастан.

— Потому что понял кое-что. Надеюсь. Ты готов слушать?

— Готов, — Рабастан сердито стянул со спинки плед и так яростно в него завернулся, что вызвал у Родольфуса улыбку.

— Видишь ли, — заговорил он неспешно, будто бы рассказывал старинную легенду или сказку, — когда ты родился, я тебя, как я теперь понимаю, ревновал.

— Почему? — от удивления Рабастан мгновенно позабыл, что обижается. — Зачем?!

— Отличный вопрос. Оба хороши, — одобрительно сказал Родольфус, — но второй блестящий. Браво.

— Я учусь, — буркнул Рабастан, смутившись.

— Потому что, — невзирая на его слова, ответил Родольфус, — с твоим рождением я потерял статус исключительности. Я по-прежнему, конечно, оставался наследником — но я перестал быть единственным, и меня это задевало. Я досадовал — но не понимал причины и не думал разбираться. На второй вопрос ответить труднее, — признал он. — Зачем ревновал? Я не задавал тогда себе такого вопроса — очень жаль, конечно, но в семнадцать лет я только воображал себя умным. Полагаю, ревновал я для того, чтобы скрыть от себя банальнейшую зависть — всё же ревность выглядит поблагороднее. Хотя и ненамного.

— Зависть? — переспросил Рабастан больше озадаченно, чем удивлённо. — Ко мне? Почему?

— Тебя любили, — Родольфус улыбнулся. — Ещё до рождения. И очень ждали. Меня это раздражало — как я сейчас понимаю, потому что в моём детстве ничего такого не было. Может быть, и к лучшему, — усмехнулся он, — но мне было обидно. Я даже, признаюсь, одно время раздумывал, не убить ли мне тебя.

Он умолк, внимательно изучая реакцию брата — и тот изумил его, спросив лишь:

— Почему же не убил?

— Решил, что не могу придумать идеальный способ — а в Азкабан садиться не хочу, — честно ответил Родольфус.

Они словно поменялись местами: теперь он нервно ждал реакции брата, а тот молчал, и по его лицу нельзя было понять хоть что-нибудь.

— Я не знаю, что сказать, — признался, наконец, Рабастан. — Правда, Руди — ну, я тебя вполне понимаю. Я бы на твоём месте, наверное, вообще бесился и убил. Наверное, — повторил он. — Я не знаю. Это же ужасно обидно! Я представить не могу, как это — видеть, что родители задаривают и возятся не с тобой, а ещё с кем-то. Брр, — он передёрнул плечами и спросил: — А дальше что?

— А дальше… дальше я решил просто ждать, — медленно проговорил Родольфус — и опять умолк.

— Чего ждать-то? — очень быстро не вытерпел Рабастан.

— Пока они тебя испортят, — усмехнулся его брат. — Я ведь видел, что они творят — и понимал, что нужно делать. Но я просто ждал, решив, что однажды ты оступишься — и достаточно будет лишь не протянуть тебе руку. И никакого Азкабана.

— А что — хороший план, — рассмеялся Рабастан. — Я бы не додумался.

— Басти, я отлично знал, что нужно сделать, чтоб исправить их влияние! — не выдержал Родольфус. — Темперамент — это данность, да, но его вполне возможно было направить в нужное русло! Так же, как и то, что тебя губило: упрямство, храбрость, манера добиваться своего любой ценой — это ведь сами по себе вовсе не плохие качества, если с ними поработать. Ты мог вырасти таким же пылким — но куда сильнее и совсем не истеричным. Но я позволял идти всему так, как оно шло — а чуть позже начал и подталкивать тебя в нужную мне тогда сторону, уступая всем твоим истерикам и тоже приучая к мысли, что проблемы разрешаются, если громко покричать. И вполне успешно.

— Да я всегда таким был, — Рабастан пожал плечами. — Много ты сделал... Ты о чём поговорить со мной хотел? — спросил он нетерпеливо.

— Вот об этом, — Родольфус даже подался слегка к нему. — Басти, ты понимаешь, что я, по сути, изломал тебе всю жизнь? Просто потому, что не желал иметь соперника, которого сам себе и выдумал?

— Да я бы тебя вообще убил! И возненавидел! — отмахнулся Рабастан. — Знаешь — а я как-то никогда вот так о нас не думал, — добавил он. — Никогда не думал, что должен был чувствовать ты — только обижался, что совсем тебе не нужен, хотя я и привык. Но порой бывало ужасно досадно и обидно… знаешь, я когда сидел в Азкабане — всё ругал себя, что никогда и ничему у тебя не учился. А когда мы вышли — я всё думал, надо подойти к тебе и поговорить… но как-то всё не до того было… а потом ты умер, — Рабастан умолк, словно кто-то заткнул ему рот.

— И ты… — почти шёпотом проговорил через некоторое время Родольфус.

— Я сидел там и думал, что теперь вот точно всё, и я никогда с тобой уже не поговорю, и никогда не докажу тебе, что я не совсем пустышка, и что я теперь один, вообще один — и какой же я кретин, что опять, опять всё потерял, а теперь уже ничего не вернуть и не исправить.

— А потом ты вдруг подумал про хроноворот, — медленно проговорил Родольфус.

— Да, — счастливо заулыбался Рабастан. — И я до сих пор считаю, что это самое умное, что я вообще сделал в жизни.

— Басти, — Родольфус вдруг притянул его к себе и крепко обнял.

— Руди, ну ты что, — пробормотал тот смущённо и растеряно, и счастливо. И затих так, тоже обнимая брата.

— Я кретин, — сказал через какое-то время Родольфус. — Редкостный кретин, причём самовлюблённый и самодовольный — ну и подонок. Но последнее не новость, — он отпустил, наконец, брата и сказал ему: — Удивительнейшим образом ты стал куда лучшим человеком, чем…

— …чем ты думал? — пошутил, чтобы скрыть смущение, Рабастан.

— …чем я, — договорил Родольфус.

— Потому что я додумался до хроноворота? — гордо спросил Рабастан.

— И это тоже, — кивнул Родолфус. — Хотя, честно говоря, это не главное.

— А что тогда? — кажется, даже обиделся Рабастан.

— Некоторые твои реакции, — Родольфус почему-то рассмеялся. — Ладно — Мерлин с ним, — решительно добавил он. — Остановимся на том, что я тебя невероятно недооценивал — и что я хочу теперь предложить тебе партнёрство.

— Партнёрство? — мгновенно пересохшими губами повторил Рабастан.

— Партнёрство, — повторил Родольфус.

— В чём? — спросил Рабастан почти испуганно.

— Во всём. В жизни, если хочешь. В игре с Дамблдором и Лордом. Если хочешь, — повторил он полувопросительно.

— Хочу?! Да я… хочу, — Рабастан неожиданно для себя легко взял себя в руки и твёрдо кивнул. — Но ты ведь поможешь мне… — он задумался, подбирая слово, — держаться?

— И помогу, и учить продолжу, — кивнул Родольфус, тепло ему улыбнувшись. — И раз так — давай продолжим.

— Это разве не всё? — удивился Рабастан — и услышал в ответ:

— Что ты. Это, в общем-то, прелюдия.