Однажды двадцать лет спустя (джен)

Через двадцать лет их осталось…

А, кстати, сколько?

На какой-то миг Гарри стало досадно, что он даже примерно не может сказать, сколько бывших Упивающихся смертью осталось сидеть в Азкабане на момент двадцатилетия битвы за Хогвартс. Эта досада и заставила его отправиться в Архив.

Там сейчас было темно и тихо, и Гарри, освещая себе путь Люмосом, уверенно шёл между высокими полками по узким проходам. Две тысячи семнадцатый… четырнадцатый… десятый… шестой… третий… Одна тысяча девятьсот девяносто девятый… девяносто восьмой.

Гарри остановился, постоял пару секунд и медленно двинулся дальше. Декабрь… ноябрь… сентябрь… июль…

Май.

Май одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года.

Вот она, полка, отведённая под второе число, посвящённая той самой битве, двадцатилетие которой они все только что праздновали. Где-то здесь, возможно, таятся ответы на изводившие его в последнее время вопросы.

Полка была высоко — Гарри подтянул к себе лестницу и, поднявшись, увидел, что чёрно-белый разделитель, отделяющий папки с делами уже умерших от тех, чьи фигуранты пока не покинули этот свет, расположен довольно близко к началу. Он посчитал папки, стоящие по его белую сторону — десять. Их осталось всего десять из… из скольких? Он не стал считать, забрал всю стопку, спустился и, вернувшись к расположенным у входа столам, опустил свою добычу на один из них.

Потом пересмотрел папки снова, набросал на бумаге список и мрачно задумался.

Оказывается, их осталось не так уж и много — всего десяток. Остальные умерли: кто-то был ранен, и, похоже, просто не захотел выживать, кто-то был стар, кто-то просто умер, кто знает, от чего… отсутствие дементоров, от которых отказались после войны, как ни странно, не сделало Азкабан более приятным и здоровым местом. Жути там стало поменьше, но её место заняли тяжесть, тоска и холод — говорили, что те, кому было, с чем сравнивать, даже высказывались за возвращение дементоров, но их, конечно, не слушали — а может, это были обычные сплетни.

Гарри запустил пальцы в волосы и крепко зажмурился, откинулся на спинку, потянулся и потер лицо руками. Потом посмотрел на съехавшую к ближнему краю стола бумагу снова, будто надеясь, что на ней что-то изменится — безрезультатно, конечно.

Посчитал вслух, скользя средним пальцем по списку:

— Раз… два… три… шесть… девять… десять.

Вздохнул, оттолкнул от себя бумагу — лист скользнул к противоположному краю и остановился, зацепившись углом за одну из папок — и проговорил вполголоса по слогам:

— Не хо-чу. Не! Хо! Чу!

Потом глубоко-глубоко вдохнул, задержал дыхание — и выдохнул, состроив гримасу, сказал сам себе уже громко:

— А придётся.

А потом зажёг лампу, взял самую верхнюю папку и, открыв её, прочитал:

«Эйвери, Маркус».⁽¹⁾

Гарри жадно вгляделся в круглое мягкое лицо изображённого на колдографии мужчины, чьи длинные, густые и кудрявые волосы придавали ему слегка женственный вид. Выглядел он совершенно мирно и казался испуганным и растерянным, но Гарри прекрасно понимал, что это или видимость, или последствия поражения и ареста: человек, много лет проносивший Тёмную метку, быть мирным просто не может.

Поттер взял стул, сел, придвинул к себе дело Эйвери и приступил к его изучению, надеясь найти там хоть часть ответов на мучающие его вопросы.

И чем дольше он читал — тем больше вопросов у него появлялось.

«Кэрроу, Алекто».

Он немного помнил её: маленькая, какая-то квадратная, почти незаметная, и, кажется, всему живому мстящая за эту свою незаметность. Почему-то прежде всего Гарри вспоминал её голос, пронзительный и высокий, со странными взвизгивающими интонациями, звучащими даже когда она, казалось бы, говорила совершенно спокойно. Сам Поттер почти с ней не сталкивался, но рассказов наслушался, и рассказы эти были достаточно яркими для того, чтобы его каждый раз, когда он задумывался о ней, охватывала смесь омерзения и брезгливости, похожая на то, что чувствует человек, обнаруживший в половинке откушенного только что яблока ещё шевелящуюся половинку червяка. Поморщившись, он закрыл папку, положил её слева от листа со списком, и взял следующую, на которой предсказуемо было написано «Кэрроу, Амикус». Вот его как раз Гарри помнил отлично — он тут же захлопнул и эту папку, и положил поверх предыдущей.

Взял список в руки, повертел его в пальцах… переписал внизу фамилии по алфавиту. Получилось следующее:

Эйвери, Маркус

Кэрроу, Алекто

Кэрроу, Амикус

Лестрейндж, Рабастан

Лестрейндж, Родольфус

МакНейр, Уолден

Руквуд, Август

Роули, Торфинн

Селвин, Ангвис

Яксли, Проспере.

Гарри вздохнул снова, и просто переложил две следующие папки к двум предыдущим. Посидел ещё немного, посмотрел на бумагу, ладонью прихлопнул её к столу, и взял следующую папку из правой стопки.

«МакНейр, Уолден».

Его Гарри, разумеется, помнил тоже, но, в отличие от предыдущих, этот не вызывал у него отвращения. Возможно, потому, что, хоть он и занимал довольно долгое время должность официального палача в министерстве, но так и не убил ни одного человека вне боя — во всяком случае, ничего подобного так и не было доказано, несмотря на применённый во время послевоенного суда веритасерум. Возможно, потому, что он никогда не пытался изображать из себя приличного человека — пошёл же он в палачи, пошёл добровольно, и отзывы на свою работу имел исключительно положительные. И на фоне остальных выглядел почти нормальным: обычный убийца, без вывертов и извращений. Палач — он и есть палач, что с него взять…

Гарри поставил в списке рядом с его фамилией восклицательный знак, потом переделал его в вопросительный, отложил папку к противоположному краю стола и взял следующую.

«Руквуд, Август».

Сжав зубы, Гарри переложил эту папку налево, пятой в стопку. Нет. Или, во всяком случае, не с его подачи. И пусть это будет банальная месть — он не может. Не может.

И НЕ ХОЧЕТ.

«Роули, Торфинн».

Его он вспомнил не сразу — пришлось открыть папку, посмотреть колдографию, и прочитать пару первых страниц. Потом вспомнил — маггловское кафе, где их чуть не поймали сразу после свадьбы Билла и Флёр. Ещё тогда он показался Гарри каким-то нелепым… Он полистал папку, вздохнул, пожал плечами, и отложил её тоже на край стола, второй — и поставил в списке рядом с фамилией знак вопроса.

«Селвин, Ангвис».

Это имя он тоже не вспомнил… Память освежила старая колдография, но Гарри все-таки полистал дело. Задумался, закрыл папку, потянулся к краю стола, потом налево… потом опять к краю… потом все же положил слева, но поперёк стопки. У него ещё будет время решить, куча времени.

«Эйвери, Маркус».

Почти не раздумывая, с видимым облегчением, Гарри отправил папку на край стола — всего лишь третьей, но всё-таки. Про Эйвери он давно уже всё решил, это было проще всего. В конце концов, того можно было обвинить скорее в трусости, чем в убийствах — это, кажется, и Волдеморт знал, Гарри прекрасно помнил, как тот прямо на кладбище встретил Эйвери Круциатусом, единственного из всех. Он помнил и суд, и бледного, перепуганного — кажется, он единственный действительно был напуган, потому что единственный на что-то надеялся — мужчину, невысокого, полноватого, но заметно исхудавшего в ожидании суда. Ещё тогда приговор показался Гарри излишне суровым, но в то время, несмотря на все воздаваемые Гарри Поттеру почести, никто бы не стал его слушать — зато теперь у Гарри был шанс высказаться, и он поставил напротив этой фамилии восклицательный знак и косой крест.

«Яксли, Проспере».

— Нет уж, — пробормотал Гарри, почти с удовольствием отправляя папку в левую стопку.

Имена на листе закончились. Папки тоже.

Гарри посидел немного, рассматривая результат своих действий. Видимо, тот его не слишком удовлетворил, потому что он придвинул левую стопку папок к себе и взял в руки верхнюю. Сплюнул, отложил её на сей раз направо. Взял следующую, лежащую поперёк.

Селвин… Теоретически, доказанная его вина была не очень впечатляюща и велика. Но… От мысли о том, что этот человек очень скоро может оказаться свободен — пусть даже это будет и не его единоличное решение, начальник аврората такие вопросы не решает, это компетенция Визенгамота — у Гарри свело зубы и мышцы на руках. В конце концов, он, Поттер, ведь не единственный, кто может инициировать пересмотр старых дел в сторону смягчения наказания — людей с подобными полномочиями наберётся в Британии десятков пять, начиная с тех же членов суда, так почему же он должен…

Проблема была в том, что подобные пересмотры проводились от трёх или четырех дел за раз — если их было меньше, то следовало дождаться, пока наберётся необходимое количество однотипных: пересматривались дела обязательно полным составом Визенгамота, и никто не стал бы их всех собирать ради одного или двух вопросов. Три было спорным случаем, но Гарри обоснованно предполагал, что данный спор разрешится в сторону отказа — а вот четыре было уже наверняка. Обычно это не представляло большой сложности, однако этот раз был особый — «однотипных» дел существовало всего десять, и все они сейчас лежали на столе перед Гарри.

Следовало выбрать ещё одно, и больше никто, кроме Селвина, на эту роль никак не подходил. Потому что выпустить Яксли или кого-то из Кэрроу было немыслимо, невозможно было даже заговорить об этом, так же, как и Лестрейнджей, и Руквуда.

Оставался Селвин. Добавив его к Эйвери (из-за которого изначально он всё это и затеял), МакНейру (потому что он был вторым, кто, по мнению Гарри, не стал бы на свободе опасен, и мстить ему было некому и не за что) и Роули… стоп, а это не тот ли Роули, который?..

Гарри выхватил нужную папку, и начал торопливо листать. Потом коротко выругался и швырнул закрытую папку на стол. Он забыл… вернее, не забыл, а перепутал — почему-то действия Роули у него ассоциировались с совершенно другим волшебником, а оказалось… Нет, его нельзя выпускать. Нельзя.

— Да что же это! — Гарри со смесью досады и возмущения вскочил, сунул папку обратно, отшвырнул стул и, подойдя к стене, с размаху хлопнул по ней ладонью. Кое-как выстроенная система рушилась, все следовало начинать сначала.

Он вернулся к столу, взял большую стопку папок, раскидал их по полу, вытащил из каждой по колдографии и разложил сверху. На него смотрели семь лиц: шесть мужских и одно женское, все семь мрачные, какие-то патлатые (почему, кстати, их в тюрьме не стригут? И не дают бриться, похоже) и смотрящие исключительно исподлобья.

Обоих Кэрроу, Яксли и Руквуда Гарри убрал почти сразу.

Осталось четверо: Лестрейнджи, Селвин и Роули.

Гарри отложил папку Селвина.

Осталось трое.

Они смотрели на него, как Гарри казалось, с одинаково злобным и загнанным выражением. Можно было попробовать попросить пересмотра трёх дел — но Гарри знал, что, если сейчас не получится, то, скорее всего, потом придется ждать ещё лет пять, до следующего юбилея — то есть пересмотр-то можно было назначить и раньше, но шансов в обычное время на смягчение приговора было уж очень немного. Да и Визенгамот поди ещё собери полностью в обычное время — вечно кто-нибудь где-нибудь пропадает, а тут уж все точно съедутся в Лондон.

В общем… Действовать следовало наверняка — а значит, нужно было выбрать кого-нибудь из троих.

Оставался только Роули. Ну не Лестрейнджи же, в самом деле.

Гарри присел на корточки, всматриваясь в лица всех троих.

Родольфус. Крупное тело, широкое, хорошей лепки лицо. Темные глаза, темные волосы… Это он пытал и запытал до безумия Алису и Френка Лонгботтомов. Он, его жена, и его брат, Рабастан. Ну, ещё Барти Крауч-младший, но тот давно… хуже, чем мёртв. Нет, невозможно! Немыслимо.

Но тогда только Роули…

От этой мысли вновь свело зубы.

Может, попробовать всё же с тремя? В конце концов, случай особый, и никому приезжать специально не придётся…

Гарри перевёл взгляд на Рабастана. Похож, очень похож на брата! Только лицо потоньше и более нервное, глаз подергивается, губы обкусаны… Нет, нет, нельзя! Это как пощёчина Невиллу… и вообще… Нет.

Роули. Светлые коротко стриженые волосы, овальное лицо… нос прямой… взгляд… Взгляд какой-то… совсем уж пустой. Тюрьма никого не красит, но тут словно бы ничего и не было никогда — словно ему вообще всё равно, что происходит, если оно не приносит… чего-то. Нет, его тоже нельзя. Нельзя, потому что… Потому что он просто чувствовал, что — никак. Этот наделает бед — просто от пустоты и скуки.

Но тогда…

«Если задача сформулирована верно, она не может не иметь решения, — вспомнил Гарри показавшееся ему когда-то на редкость дурацким высказывание. — Если решения нет, это значит, что-то не так или с задачей, или с решающим». Кто это сказал и по какому поводу, Гарри не помнил, но сейчас оно уже не выглядело таким уж нелепым. Задача была совершенно однозначной — так, может, можно было поменять решающего?

— А что, — задумчиво произнес Гарри, медленно улыбаясь. — Это настолько дико, что может сработать…

1) Фамилия Эйвери по-английски пишется Avery.

Вернуться к тексту

В теории всё это выглядело просто, но практика с ней не совпала. Гарри сидел напротив одетого в полосатую робу мужчины, и никак не мог задать ему тот вопрос, ради которого, собственно, и вызвал его к себе. Разговаривали они уже с четверть часа, а перехода к нужной теме даже и не предвиделось.

С каждой прошедшей секундой эта затея казалась Гарри всё более глупой, и он начинал уже склоняться к тому, чтобы просто отправить заключённого обратно — в конце концов, мало ли, зачем, почему и ради чего начальник аврората мог пожелать побеседовать с одним из пожизненно осуждённых узников. Но отпустить его просто так было бы ещё более глупым, чем приглашать сюда…

Гарри начинал злиться, что тоже не способствовало разрешению ситуации в нужную сторону. Наконец, все возможные формальности были закончены, вопросы все заданы, и в кабинете настала тишина. Гарри теперь просто сидел и рассматривал человека напротив, гадая, почему случай выбрал ему в собеседники именно его.

Всё это и было воплощением идеи о «смене решающего», осенившей Гарри накануне: поначалу он думал самостоятельно выбрать кого-то из заинтересованных лиц, но потом решил отдаться на волю случая, написал имена на бумажках, наколдовал шляпу, сложил их в неё, перемешал и вытащил первую попавшуюся. Этот-то человек и сидел сейчас напротив него, безразлично глядя куда-то в окно.

Уолден МакНейр.

64 года, бывший палач министерства, бывший Упивающийся смертью, участвовал в битве за Хогвартс…

Заключённый вдруг встал и подошёл к окну, через которое в комнату светило солнце. Он приложил ладони к стеклу и так замер, на его губах появилась еле заметная улыбка. Казалось, он вовсе не обращал внимания ни на то место, где находился, ни на сидящего в нескольких шагах от него Гарри Поттера.

— Почему вы пришли к нему? — негромко спросил Гарри, вспомнив нечто, озадачившее его в деле МакНейра. — Ведь ваша семья хоть и древняя, но не чистокровная, насколько я знаю.

— Верно, — улыбка стала чуть шире, но больше в нём ничего не переменилось. Гарри немного подождал продолжения, и, не дождавшись, настойчиво повторил:

— Так почему?

— Так вышло, — неохотно отозвался МакНейр, и в его голосе прозвучало что-то вроде досады, словно бы разговор отвлекал его от чего-то важного… или приятного. «Солнце, — сообразил Гарри. — Они же никогда его там не видят…» Камеры в Азкабане имели окна, расположенные так, что в них никогда не попадали ни дождь, ни солнечные лучи: находясь под потолком, они были скошены под небольшим углом вниз, к воде, так что свет они пропускали, но увидеть в них хотя бы небо было невозможно. Наверное, это тяжело — двадцать лет не видеть солнца…

— Я выпущу вас погулять, — быстро сказал Гарри — и замялся, сообразив, насколько обидными могли показаться эти слова его собеседнику. Однако этого не случилось: МакНейр, не успел Поттер договорить, резко обернулся, так и не оторвав от стекла ладоней, и, глядя на Гарри то ли с изумлением, то ли с растерянностью, хрипло переспросил:

— Погулять?

— Здесь есть сад, — Гарри тоже встал и улыбнулся как можно приветливее, — мы сможем выйти туда ненадолго… Я, конечно, наложу на вас некоторые заклинания, но…

— Да наплевать, — МакНейр мотнул головой — и вдруг улыбнулся, да так, что лицо его показалось помолодевшим лет на двадцать, и неожиданно стал заметен цвет его глаз — темно-серый, а не просто абстрактно «тёмный», как прежде казалось и как было записано в деле. — Я расскажу вам всё, что хотите, — он глубоко вздохнул, продолжая улыбаться. — После. Можете напоить меня веритасерумом, или ещё чем хотите… дайте мне час — и я отвечу вам на любые вопросы, — он поймал взгляд Поттера, и пару секунд они так глядели друг на друга. Потом Гарри кивнул и поймал себя на том, что тоже улыбается.

— Я думаю, вам придётся выпить оборотное зелье — его как раз хватит на час, — ему самому вдруг стало весело. Это веселье очень напоминало то, которое он чувствовал, к примеру, ещё в школе, когда на втором курсе они с Роном — тоже, кстати, под оборотным зельем — пробирались под видом Кребба и Гойла в гостиную Слизерина. — Иначе я утону в бумагах, и на получение разрешения уйдёт год…

Это было не совсем правдой: строго говоря, никакого подобного разрешения начальнику аврората не требовалось; с другой стороны, ни у кого, и у него в том числе, никакого права выводить заключённых на улицу не было. Но решение пришло само, и казалось очень простым и понятным — надо было только придумать, в кого бы МакНейра превратить… нужен был кто-то, кто…

— Наплевать, — повторил МакНейр, — даже и к лучшему… когда?

— Подождите меня здесь, — Гарри явно решил взять сегодня рекорд по количеству идиотских фраз — потому что, ну какое «подождите»? Кто? Кого? Где?!! Но это было не важно. — Я запру кабинет… и не пытайтесь открыть окна, они зачарованы… я скоро! — почему-то даже мысли у него не возникло хотя бы на ноги МакНейру кандалы надеть — их, как и ручные, сняли с него по приказу Гарри, когда доставили в кабинет. Правда, за дверью ждали авроры, но всё равно подобное было недопустимо и глупо.

Добыть в аврорате оборотное зелье было несложно — сложнее было найти человека, в которого можно было без излишнего риска обратить МакНейра. Но тут Гарри сказочно повезло: в одном из коридоров он буквально натолкнулся на министра, явно куда-то спешащего, но остановившегося на минуту, чтоб перекинуться с ним парой фраз. Снять с его одежды волосок было несложно…

Вернувшись, Поттер обнаружил МакНейра уже не стоящим, а сидящим на подоконнике — прислонившись боком к стеклу, тот встретил его странным взглядом, счастливым и словно оценивающим одновременно.

— Мне следовало обговорить, что это должен быть человек, — сказал он, едва за Гарри закрылась дверь.

— Это само собой… Хотя было бы забавно превратить вас в какого-нибудь паука, — рассмеялся Гарри, протягивая ему склянку. — Это вам.

— Пауков сложно ловить, — усмехнулся МакНейр, беря зелье, и задумчиво разглядывая его. — Не уверен, что не предпочёл бы провести остаток своих дней в таком виде — мне говорили, что они совсем по-другому всё чувствуют, — он поднёс склянку к губам и выпил залпом, даже не сморщившись. И потом не издал ни звука, только болезненно сморщился и слегка подсогнулся, когда началось превращение.

Вид министра магии, одетого в арестантскую робу, окончательно развеселил Гарри — он пожалел даже, что не догадался взять где-нибудь фотоаппарат, уж очень забавным вышел бы снимок.

— Так кто я? — спросил МакНейр — голос остался прежним, и это звучало странно.

— Не важно, — Гарри полагал, что сделал уже достаточно странного на сегодня, и информировать заключённого о том, кем его в течение часа будут видеть окружающие, не планировал. — Главное, не разговаривайте ни с кем. Вытяните руки.

Пара минут ушла на то, чтобы изменить соответствующим образом одежду и наложить связывающие заклинания, которые, с одной стороны, позволяли бы МакНейру свободно двигаться, а с другой — не позволили бы ему сбежать. Когда всё было готово, Гарри взял его за руку и аппарировал в сад.

— У вас час, — сказал Гарри, садясь на скамейку. — Постарайтесь вести себя как-нибудь… по-человечески, — попросил он. — Здесь обычно никого не бывает в это время, но всё же…

— Да, — глуховато отозвался МакНейр. Пока он просто стоял, подставив лицо и ладони солнцу, и на лице его застыло такое блаженное выражение, что Гарри почувствовал себя неловко — как если бы он случайно оказался свидетелем чего-то сугубо интимного. Через какое-то время МакНейр медленно двинулся по дорожке, подошёл к какому-то кусту и мягко коснулся ладонями листьев, постоял так немного — и зарылся в них лицом, прижал их руками и на какое-то время так замер. Гарри, смущаясь всё больше, отвернулся, и пристально уставился на тот единственный вход, который вёл в сад, убеждая себя, что это самое правильное, что можно в такой ситуации сделать — но оставлять МакНейра вне поле зрения было нельзя, и через несколько минут он всё-таки обернулся — и вскочил, никого не увидев. Впрочем, он тут же опустился обратно, чувствуя, что краснеет, проклиная себя за то, что сам поставил себя в такую неловкую ситуацию, и молясь всем богам, случаю, фортуне и что там ещё есть — чтобы никто сейчас сюда не пришёл.

Потому что сложно было объяснить кому бы то ни было, почему министр магии лежит ничком на траве, скинув с себя мантию, рубашку и ботинки — к счастью, оставив хотя бы штаны.

…Тёплая от солнца трава слегка колола чужое тело, отпечатывалась на чужой коже, оставляла на ней свой зелёный и горький сок… Он сорвал одну из травинок и разжевал — горечь наполнила чужой рот, а зелень испачкала чужие зубы. Он засмеялся — тихо, его ведь просили не привлекать к себе внимания. Часть его сознания, всегда остающаяся на страже, отметила, что его нынешнее поведение вряд ли можно считать «не привлекающим внимания», но другая часть, о которой он уже и не помнил — та, что желала жить и чувствовать — отмахнулась и втягивала, впитывала в себя все эти запахи, звуки, вкусы и ощущения. Время исчезло — он помнил, что его мало, и старался использовать каждую секунду, но секунд тоже не было, а как следить за тем, чего нет? Он вставал, бродил по траве и земле, смотрел на чужие ноги, испачканные травяным соком и гравием, ложился на траву и на землю, касался кустов и деревьев, вдыхал их запах и чувствовал их кору, гладкую и неровную, и царапал ею чужую кожу…

… и вдруг всё кончилось. Голос — знакомый и, кажется, неприятный, хотя сейчас ничего в мире не могло быть ему неприятно — позвал его:

— Простите, мистер МакНейр… нам пора. Время…

… и он успел увидеть, как меняются его руки, но на них всё равно остаются и сок, и царапины, и частички коры, когда его подхватили под локоть и выдернули — на миг мир рассыпался и исчез, а когда вновь собрался, вокруг была просто комната, в которой от того, настоящего мира осталось одно только солнце.

— Простите, — повторил Гарри, поспешно трансфигурируя обратно одежду на заключённом и снимая с него заклинания. Он старался не смотреть ему в лицо — слишком оно было ещё счастливым и… он не смог бы определить, открытым, наверное? Есть вещи и состояния, которые посторонние не должны видеть, и Гарри знал, что это — оно. Пусть даже и у заключённого… тем более у заключённого. Закончив, он сел за свой стол, оказавшись вполоборота к МакНейру, и так уже принялся за ним наблюдать.

Он увидел, как выражение восторга и счастья сначала померкло, а после исчезло с лица МакНейра, как оно вновь приобрело привычные по колдографии черты и возраст — но глаза не потухли, и губы продолжали слегка улыбаться.

Наконец, МакНейр подошёл к столу, сел с другой стороны, глянул на свои перепачканные руки — на лице тоже остались следы травы, гравия и коры — и сказал:

— Спрашивайте.

— Почему вы пришли к Волдеморту? — повторил Гарри, разглядывая собеседника. Вытянутое лицо когда-то, видимо, было неплохой формы, но сейчас ввалившиеся щёки делали его похожим на череп, обтянутый кожей — нездорово бледной и тонкой, изрезанной морщинами, а сейчас ещё и измазанной кое-где зелёным травяным соком. Губы были такими же бесцветными, части зубов не хватало — а вот борода почему-то отсутствовала, лицо было чисто выбрито, а волосы, потерявшие цвет и кое-где густоту, были собраны в хвост, который теперь был совершенно растрёпан. В целом, вид у него был жалкий, и противоречили этому впечатлению сейчас только глаза — блестящие, яркие, без усталости или страха, всегда поселявшихся во взгляде тех, кто провёл в Азкабане хотя бы несколько месяцев — Гарри уже не помнил, было ли в них это выражение до их странной прогулки.

— Это просто, — отозвался МакНейр, также откровенно разглядывающий сидящего перед ним аврора. — Мне не нравились магглорождённые. Они меня тогда страшно бесили.

— Тогда? — уточнил Гарри.

— Тогда, — усмехнулся МакНейр. — Сейчас всё это уже не имеет значения.

— Чем?

— Чем бесили? — переспросил он и задумался. — Они… приходят в наш мир, и остаются жить в нём, не зная и не соблюдая законов. И рушат его. Мне это не нравилось.

— И за это вы решили их убивать?

— Мне было семнадцать, — пожал плечами МакНейр. — И мне очень хотелось кому-то служить. Вы видели, как он тогда выглядел?

— Хотелось служить?

Это было странно и неожиданно. Гарри не удивился информации о неприязни к магглорождённым, но желание служить в чистом виде было ему непонятно. Понятно — служить какой-то идее… всем людям… но желать быть чьим-то слугой?

— Хотелось, — кивнул МакНейр. — Не понимаете?

— Не совсем…

— Это сложно, — МакНейр задумался. — Я — не лучший рассказчик… Но да, я хотел служить. В нашей семье все служили. Прежде с этим было несложно: был сюзерен, был король… да глава рода хотя бы. А я вот…

— Но… зачем? — Гарри даже растерялся. — Что в этом вам? Для чего?

— Это просто жизнь, — пожал плечами МакНейр. — Такой способ жить. Каждый рождён для чего-то. Вы вот — герой, — он сказал это так же легко, как если б назвал Гарри аврором, или продавцом, или учителем, — а я был рождён, чтоб служить. Ну, вот и…

— А сейчас? — Гарри подумал, что давно не слышал ничего столь же… дикого.

— Сейчас это не актуально, — усмехнулся МакНейр. — Азкабан отлично решает этот вопрос.

— Нет, в смысле, когда вы выйдете?

— Выйду? — он расхохотался. — Вы шутник, мистер Поттер. Я оттуда не выйду. Если вы помните.

— Да нет… то есть… В этом-то всё и дело, — Гарри забыл, что тот ничего не знает о причине своего пребывания здесь, и потому вопрос должен казаться ему издевательским. — Собственно, я для того и позвал вас, — было очень жаль менять тему, но, с другой стороны, момент был слишком уж подходящий. — Я хочу пересмотреть некоторые дела — и, в частности, ваше. Я полагаю, что вы достаточно пробыли в Азкабане — но решение принимает, конечно, Визенгамот… Поэтому мне нужна ваша помощь. Я объясню.

Повисло молчание. МакНейр какое-то время просто сидел, похоже, осознавая услышанное, потом на лице его появилось выражение удивления, он слегка нахмурился и уточнил:

— Вы хотите меня отпустить?

— Я не могу никого отпустить! — поморщился Гарри. — Я могу только инициировать пересмотр дел, и подготовить их соответствующим образом. Но решает Визенгамот. И вот тут есть проблема.

— Надо же, — негромко проговорил МакНейр. — Почему? — он неожиданно заглянул Гарри в глаза. В его взгляде уже не было удивления — было внимание, настороженность, и нечто, что Гарри определил как «изучение».

— Почему что?

— И верно… Для начала, почему меня?

— Вообще, изначально я думал об Эйвери, — честно признался Гарри.

Брови МакНейра снова поползли вверх.

— Потом перечитал все ваши дела… Вас даже тогда не обвиняли ни в одном убийстве вне боя. И вы…

Он запнулся, чуть было не сказав: «не производите впечатления опасного». Пожалуй, МакНейр воспринял бы это как оскорбление, а это не самое удачное, что можно сказать человеку, если желаешь получить или узнать от него что-либо.

— И я? — переспросил тот.

— Вашу палочку проверяли. На ней не нашли ни Круциатуса, ни Империо… только несколько Авад.

— Что с того?

— Я…

Вот как это объяснить? Даже Джинни и Рон в своё время не поняли, почему Гарри считает человека, использующего Аваду, в некотором смысле лучшим, нежели использующего Круциатус, а уж тем более Империо. Конечно, бывает всякое, но в целом — лучше. Честнее, по крайней мере. И точно не таким опасным.

— Это не важно, — махнул он рукой. — Какая вам разница?

— И вправду, — легко согласился тот. — Значит, вы решили нас с Эйвери отпустить… да-да, я помню, — кивнул он на состроенную Гарри гримасу, — я это для краткости. И в чём проблема? Хотите научить нас, что следует говорить на суде?

— Я… нет! — Гарри даже голос повысил от возмущения.

— Простите, — тут же среагировал его собеседник. — Я всех сужу по себе. Это неправильно, — он говорил серьёзно, но Гарри видел, что тот шутит, пусть и странно. Хотя тут уже всё было странным…

— Да не важно, — он коротко улыбнулся, и вдруг предложил, — хотите чаю? Или поесть? Время обеда давно уже кончилось, но эльфы найдут что-нибудь…

— Вы знаете, — после небольшой паузы ответил МакНейр, — если вы ещё и вымыться мне предложите, я окончательно разуверюсь в реальности происходящего.

— А разве в Азкабане…

— Там… другое. Не важно, — он запрокинул голову и слегка покачал ею из стороны в сторону, разминая шею. — Я, разумеется, не откажусь от обеда.

— Тогда заказывайте… Что вы хотите?

— Мяса. Цыплёнка. Свежего хлеба. Фруктов. Да всё, что угодно, помимо овсянки, варёных овощей с рыбой и тыквы.

— Вы не ответили, в чём проблема, — напомнил МакНейр, когда обед был заказан, и эльф исчез. — С Визенгамотом.

— В том, что вас всего двое. Я, правда, добавил ещё и… одного, но этого всё равно недостаточно. Визенгамот не станет собираться меньше, чем…

— Для трёх и более однотипных дел, — закончил за него МакНейр. — В нашем случае — явно «и более». То есть вам нужен ещё один. Я повторюсь: и при чём тут я?

— Я хочу знать ваше мнение. Кого бы освободили вы, если бы вы решали?

— Я?! — изумился МакНейр. — Должен сказать, мистер Поттер, вы выбрали странного… советчика. Спросили бы лучше Эйвери.

— Я спрашиваю вас, — возразил Гарри.

— Из кого выбирать?

— Вот, — Гарри протянул ему список. МакНейр задумался, потом сказал с усмешкой:

— Да никого тут нельзя выпускать, если серьёзно. Все по делу. Кроме, пожалуй, Эйвери.

— Почему Эйвери? — ответ был неправильным — в том смысле, что Гарри, по большому счёту, был с ним согласен, да только задача так не решалась. Однако то, что и он сам, и бывший министерский палач сошлись во мнениях относительно этого человека, было интересным, и ему хотелось услышать обоснование.

— Потому что он трус, — засмеялся МакНейр. — За что всё время и получал отовсюду. Умный, любопытный, весёлый — но трус. Он, кажется, и не убил-то никого никогда, разве что случайно и тоже от страха. Он и к Лорду-то попал исключительно по трусости… в общем, он совсем не опасен, и уж точно отсидел своё.

— Что значит «попал к Лорду по трусости»? — с жадным любопытством спросил Гарри. — Как это возможно?

— Ну как… встретился с ним — и испугался, — заулыбался МакНейр. — Лорд им заинтересовался, позвал — а духа отказаться у Эйвери не хватило. Он и метку так принял, — засмеялся он снова. — Да нет, он в самом деле хороший. Просто ему однажды не повезло оказаться в не том месте в не то время. Папаша, опять же.

— Что — папаша?

— Они же однокашники с Лордом были. Во всяком случае, точно учились в одно время на Слизерине. Кажется, он Маркуса ему и представил… Но это вам лучше у самого Эйвери спросить. Угостите его обедом с хорошим десертом — он за пирог с вишнями вам душу продаст, — он опять засмеялся — не зло, скорее, чуть снисходительно. — Я ничем не помог, да?

— Да, — вздохнул Гарри. — Мне нужно выбрать ещё двоих, иначе ничего не получится.

— Тогда Лестранжи. Строго говоря, конечно, Родольфус, но он не пойдёт без брата.

— Нет, — отрезал Гарри. — Это не обсуждается.

— А кто обсуждается? — ничуть не смутился МакНейр.

В этот момент появился эльф с огромным подносом, и разговор временно оборвался — начался обед. Гарри никогда прежде не видел, чтобы кто-нибудь ел одновременно и жадно, и медленно, смакуя каждый кусок и глоток, обнюхивая, разглядывая, задерживая во рту… Они не разговаривали: Гарри не хотелось мешать такому странному и сильному наслаждению, а МакНейр, казалось, просто забыл о чем-либо, кроме того, чем был непосредственно занят. Когда большая часть была съедена, Гарри, сгоравший от желания продолжить разговор, сказал:

— Если хотите, можете забрать всё, что останется, с собой. Это несколько против правил, но я не думаю, что будет, кому возражать.

— Спасибо, — МакНейр ответил не сразу, зато прозвучало это так искренне, что Гарри даже смутился: никакая еда не стоила, по его мнению, благодарности такой силы. Похоже, МакНейр это заметил:

— Удивлены? Подобная малость не стоит такой благодарности?

— Ну… в общем… пожалуй, — Гарри смутился. — Это же просто еда.

— Это, — он усмехнулся, — не просто еда. Это человеческая еда. Это не одно и то же.

— Вас плохо кормят? — Гарри очень удивился.

— Не то, чтобы плохо, — МакНейр запнулся, подыскивая слова, — скорее… ужасно, — он хмыкнул. — Всегда совершенно одинаково. Овсянка — тост с фасолью — варёные овощи с рыбой. Тут, правда, бывает разнообразие — по сезону, я полагаю. Итак… Сколько я уже там сижу? Сколько лет прошло?

— Двадцать, — помолчав, осторожно ответил Гарри. — Почти.

При этих словах глаза его собеседника расширились и блеснули — в них мелькнуло недоверие, потом изумление, а потом что-то ещё, что Гарри не сумел распознать, но оно ему не понравилось.

— Двадцать лет, — негромко проговорил МакНейр. — Представляете: двадцать лет овсянки и варёной рыбы?

Он произнёс это совершенно серьёзно, даже глаза не улыбались, но вышло очень смешно — Гарри не сдержался и фыркнул, и только тогда лицо МакНейра ожило, в глазах плеснул смех, а губы раздвинулись в широкой улыбке.

— Поэтому это не просто еда, — улыбаясь, договорил он. — Я вам действительно благодарен. Приятно чувствовать себя человеком.

— Тогда помогите мне найти двух других, — попросил Гарри.

— Не могу, — с сожалением возразил МакНейр. — Я уже назвал вам два имени — вас они не устроили. Я понимаю это, но остальные, на мой взгляд, ничем друг от друга не отличаются. Берите любого.

Они помолчали.

— Опишите мне их, — попросил, наконец, Гарри.

— Кого?

— Каждого. Кроме… нет, впрочем, каждого.

— Хорошо, — покладисто согласился МакНейр. Снова взял список и начал:

— Эйвери, — улыбнулся МакНейр. — Мы, вроде, о нём уже говорили… По-моему, ему просто очень не повезло с отцом.

— Вы его знали?

— Отца? Немного. Скорее, просто видел его, ещё когда мы учились. Суровый был человек… Потом мы мало встречались. Сам-то он в круг не входил…

— Как не входил? Он… А что с ним сейчас? — Гарри до сих пор был уверен, что Эйвери-старший погиб во время битвы за Хогвартс, и его тело просто не было найдено — как не было найдено, к примеру, тело Беллатрикс Лестрейндж, про которую, впрочем, точно было известно, кем, как и когда она была убита. До нынешнего момента Гарри был совершенно уверен, что с Эйвери-старшим произошло нечто подобное.

— А вот так, — усмехнулся МакНейр. — Насколько я знаю, у него не было метки. У сына была, а у отца — нет. Он всегда был очень осторожным.

— Осторожным! Он сына отдал…

— Не все дорожат детьми, — пожал он плечами. — Маркус ему никогда не нравился. Он говорил, что похож на мать, а отца это страшно бесило. А может, он так пытался его усовершенствовать, я не знаю. Поговорите об этом с самим Маркусом.

— Поговорю, — кивнул Гарри.

— Сестра и брат Кэрроу. Обычные садисты, без особенной, правда, фантазии, но у них это биологическое. Если смогут — будут кого-нибудь мучить: если не получится с людьми, примутся за животных или каких-нибудь тварей… эльфов. У них есть… был, во всяком случае, эльф — его даже Лорд жалел.

Гарри передёрнуло от отвращения, МакНейр согласно кивнул и продолжил:

— Братья Лестранж. Рабастан, наверное, стал сейчас совершенно безумен, он всегда был чрезвычайно буйным, но Родольфус вполне вменяемый человек, а без Беллатрикс — ещё и нормальный. Ему не повезло просто…

— Бедняга, — сухо оборвал его Гарри. — Действительно, это ведь так тяжело…

— …полюбить сумасшедшую, — продолжил МакНейр. И пояснил, — Беллатрикс была совершенно безумна. Не сразу, наверное, но, когда я впервые обратил на неё внимание, это было очень заметно. Родольфус любил её совершенно безумно, — он усмехнулся намеренной тавтологии. — Он пошёл бы за ней, куда угодно, на что угодно — да он и пошёл…

— Вы разве вместе с ней не учились? — удивился Гарри.

— С Беллатрикс? Учился, наверное… должен был, — он задумался. — Она была старше на несколько лет, мне не приходило в голову обращать внимание на старших — я же не староста, на кой они мне? Мы встретились уже позже, у Лорда. Вот в него она была… влюблена, если это можно так назвать. Тоже… безумно, — он снова хмыкнул. — Что оставалось Родольфусу? Он пытался её охранять. Для него вообще в мире не было никого, кроме неё. Хотя вот, брат ещё. Беллатрикс терпеть его не могла…

— Почему?

— Похожи были, наверное, вот и бесилась, — пожал он плечами. — Понятия не имею. Я не люблю сумасшедших. Может быть, ревновала. Не знаю.

— К кому ревновала? — Гарри казалось, что он напрочь запутался в этом клубке сумасшедших, влюблённых и любящих. — К Лорду?

— К Лорду она всех ревновала, — засмеялся МакНейр. — Могла бы — наверное, всех заавадила бы и одна с ним осталась. Ей было невыносимо, когда он обращал внимание на кого-то ещё. Нет, я говорил о Родольфусе: Рабастан был единственным, кроме неё, на кого тот всерьёз обращал внимание. Думаю, её это бесило. Хотя я мало в этом понимаю, — добавил он, пожимая плечами. — Я к тому, что сейчас Родольфус никому не опасен, и…

— Дело не в этом, — оборвал его Гарри. — Он слишком многих убил. И… не только… убил.

— Вы о Лонгботтомах? — догадался МакНейр. Гарри мрачно кивнул, и тот продолжил, — так это всё Беллатрикс…

— Ну, разумеется. А ваш приятель пытался её оттащить, но не вышло?

— Вряд ли, — задумчиво возразил МакНейр. — Не думаю, что он вообще способен был ей в чём-то мешать. Но свела их с ума точно она. Это её Круциатус.

— Они, по-вашему, различаются? — Гарри попытался вложить в этот вопрос весь доступный ему сарказм.

— Конечно, — с некоторым удивлением ответил МакНейр. — На то они и заклятья…

— В смысле? — разговор так резко свернул не туда, что Гарри потребовалась пара мгновений, чтоб перестроиться.

— Ну, заклятья, — МакНейр определённо не понимал, чего от него хотят. — Они же все разные…

— Но одинаковые-то заклятия все одинаковые! — эмоции всегда делали Гарри косноязычным, и с возрастом ничего не изменилось.

— В смысле? — МакНейр нахмурился, непонимающе глядя на собеседника: он-то вообще никогда не отличался ни красноречием, ни умением объяснять и сейчас явно пребывал в затруднении. Поттер посмотрел на него зло — но нет, тот вовсе не издевался, он действительно не понимал, чего же не понимает Гарри.

— Заклятия, — беря себя в руки, пояснил тот. — Разве одинаковые заклятия отличаются друг от друга?

— Ну да, — осторожно и несколько неуверенно ответил МакНейр. — Смотря кто их накладывает… ну, и по силе… в смысле, чем сильнее — тем больше отличаются, — чем дальше, тем больше у него в глазах сквозило недоумение и подозрение, что над ним издеваются или просто смеются.

— Да чем отличаются-то?! — Гарри вновь начал заводиться, в том числе и из-за твёрдого ощущения, что собеседник вовсе не издевается, а здесь имеет место какое-то глобальное недопонимание. — Чем один Круциатус отличается от другого?

— Ммм, — МакНейр явно пытался подыскать слова. — Типом… способом… Я не знаю, как объяснить, — сдался он. — Я же лет двадцать ни с кем не разговаривал! Вы правда не знаете разницы? — уточнил он с недоверием.

— Нет, — его недоверие остудило Гарри. Возбуждение уступило место пониманию, что он не знает чего-то, что кажется его собеседнику столь очевидным, что тот даже не может подобрать слова для его объяснения. Это понимание повлекло за собой, в свою очередь, любопытство. — Нет, я не знаю. Никогда не задумывался о том, что они могут чем-нибудь отличаться, — он задумался, прикидывая, как бы поточнее задать вопрос, чтоб помочь МакНейру сформулировать эту разницу. — Почему вы с такой уверенностью сказали, что с Лонгботтомами это сделала Беллатрикс?

— Потому что она была сумасшедшей, — сразу ответил он. — Круциатус — это же Непростительное, его всегда пропускаешь через себя. Ну, и часть тебя отрывается вместе с ним. От обычного же Круциатуса умирают, или отказывает что-нибудь, какой-нибудь орган, — он, похоже, был рад, что наконец-то сумел найти нужные слова, — потому что обычно отдаёшь боль… А у Беллатрикс боли не было, только безумие. Ну, вот они и сошли с ума. Ни у кого бы больше такое не получилось.

— Да, верно, — медленно проговорил Гарри. — Обычно от Круциатуса умирают или остаются инвалидами… отказывают какие-то органы, или парализует… Я больше ни разу не слышал, чтобы с ума сходили…

— А вы, похоже, и вправду не знаете, — с удивлением констатировал МакНейр, внимательно разглядывая Гарри. — Надо же. Странно как, — он помолчал немного, и вдруг предложил, — рассказать вам?

— Ну… расскажите, — от неожиданности согласился Гарри, не успев подумать, что выглядит это, мягко говоря, странно: заключённый Азкабана сейчас будет рассказывать Главному Аврору о Непростительных заклятьях. Но он действительно хотел знать, а на «сохранение лица» Гарри всегда было плевать.

— Про заклятья вообще, или про Непростительные? — уточнил тот.

— Давайте сначала про Непростительные, — улыбнулся Гарри.

— Вы знаете, почему они считаются Непростительными?

Гарри покачал головой. Ему было невероятно интересно.

— Потому что, чтобы они получились, нужно отдать кусочек себя. Души или чего-то такого… — он помолчал, подбирая слова. — Поэтому они мало у кого получаются. Я вот никогда не мог толком наложить ни Круциатус, ни Империо, — признался он, и Гарри ни на секунду не усомнился в его искренности. — Вот Беллатрикс прекрасно могла. Я не мастер объяснять подобные вещи, — признался МакНейр. — Меня когда-то давно научили, я с тех пор ни разу не задумывался. Поговорите лучше с Эйвери, вот он мастер. Вот при Аваде словно убиваешь кусочек себя… пусто потом. Даже если просто тварь какую-нибудь убить. А уж человека… — Он поёжился. — Нет, можно, конечно. Всё можно.

— Так странно, — помолчав, сказал Гарри. — Вы же палач…

— Так мы ж ими не пользуемся! — возмутился МакНейр. Его реакция показалась Гарри ужасно комичной, и единственное, что он успел сделать — это превратить вырвавшийся смешок в фырканье. МакНейр, впрочем, не обиделся — у Гарри вообще сложилось впечатление, что чувство юмора у его собеседника было, хоть и довольно своеобразное — и сам рассмеялся. — Да я понимаю, смешно палачу подобными вещами возмущаться.

— Да нет… А почему вы вообще пошли в… палачи?

МакНейр весело посмотрел на него:

— По-моему, самая подходящая профессия для Упивающегося, разве нет?

— Я серьёзно.

— А серьёзно? Палач же далеко не только казнит. Палач ведает всякими зельями типа веритасерума, имеет доступ к документации, присутствует на допросах… А что до казней — то я делал это хотя бы не больно и быстро.

Гарри не нашёл, что сказать, кроме того, чтобы повторить:

— Не больно?

— Я не садист, — неожиданно грустно улыбнулся МакНейр. — Не то, чтобы мне было их жалко… Но я не люблю причинять боль без нужды. Некоторых тварей и вправду стоит уничтожать, но их вовсе незачем мучить при этом.

Они помолчали. Разговор всё время куда-то съезжал, но Гарри это больше не раздражало. Человек напротив неожиданно стал ему интересен.

— То есть, вы пошли в палачи, чтобы…

— Да это ж не я придумал, — пожал плечами МакНейр.

— А кто? Волдеморт?

— Конечно, — кивнул он. — Он искал способ подобраться к аврорату. Аврор из меня никакой, а вот палач, вроде, получился не худший.

— Вам не было… неприятно, или обидно?

— Нет, — удивился он. — Почему? Я же служил… Это было вполне разумно. И, в общем-то, в итоге мне даже понравилось… Казни ведь случались нечасто, а те, что были, как правило, касались какой-нибудь дряни, типа дементоров. Их не жалко.

— Чтобы убить дементора, нужен Патронус, — с некоторым удивлением проговорил Гарри. — Вы разве…

— Что? — усмехнулся МакНейр. — Умею создавать Патронуса? Умею, конечно. Не так беспросветна была моя жизнь, — он насмешливо поглядел на Поттера. — Впрочем, чтобы убить дементора, Патронус вовсе не нужен, — добавил он с едва уловимой насмешкой.

— И правда, — Гарри смутился. — А я вообще никогда не задумывался, как их убить…

— Да как любых демонов, — пожал плечами МакНейр. — Одного нетрудно, плохо, когда их много — вот там действительно лучше прогнать Патронусом. А не задумывались — понятно, это ж не ваша функция.

— Не моя, — согласился Гарри. — Но всё равно… глупо. Мне сейчас кажется, что я вообще ничего не знаю, — признался он с улыбкой.

— Сфера не та, — кивнул, кажется, вовсе не удивившись, МакНейр. — Я вот с тем же Эйвери порой себя таким дураком чувствовал…

— Кстати, — встряхнулся Гарри, — давайте вернёмся к нашему делу? Вы говорили о Лестрейнджах.

— Лестранжи, да, — кивнул МакНейр. — Я говорил, что то, что Лонгботтомы от Круциатуса сошли с ума, говорит о том, что накладывала его только Беллатрикс. Я видел потом, как это делал Рабастан — ничего подобного не случалось.

— А с ней? Бывало ещё хоть раз, когда Беллатрикс…

— Было, — кивнул он. — Это был её стиль, её почерк. Она хвасталась, что у неё есть её собственное Непростительное заклятье — никто так не может.

— И на этом основании вы предлагаете мне простить всё, и добиваться освобождения Лестрейнджей?

— Это же вы спросили совета, — возразил МакНейр. — Я просто ответил. Решать-то всё равно вам.

— Давайте дальше, — помрачнев, попросил Гарри. — Кто там следующий?

МакНейр сверился со списком.

— Руквуд. Он, вроде, убил кого-то из Уизли? Имеет вообще смысл о нём говорить?

— Говорите, — коротко кивнул Гарри. — Всех так всех.

— Он умный, — послушно заговорил МакНейр. — Его много лет не могли раскрыть — и если бы не Каркаров, так бы он и работал. Не могу сказать, что он злой или жестокий. Его просто интересует результат, а как его добиваться — несущественно, как он говорил. Я бы его на вашем месте не выпускал, — он усмехнулся. — Просто так жить он не будет…

— Ясно, — оборвал его Гарри. — Дальше.

— Роули. Он… немного безумный, — сказал без улыбки МакНейр. — Во всяком случае, был таким раньше, не знаю, что с ним сейчас. Он не настоящий сумасшедший, по-моему. Ему просто нравится разрушать. Пустой человек, поэтому опасный. Он ничего не умеет… не умел. Не знаю… наверное, можно его как-нибудь ограничить. Но толку из него не будет, я думаю.

— Продолжайте. Спасибо, — спохватился Гарри. — Вы просто рассказывайте по очереди.

Тот кивнул.

— Селвин. Он, — МакНейр задумался. — Мерзкий. Умный, конечно. Но омерзительный. Политик… Скажет все, что вы захотите, он это чует. Говорят, что жену свою он убил…

— Что? — вскинулся Гарри. Ничего подобного в деле Селвина не было — там вообще не было никакого упоминания о жене.

— Говорили, что он был женат. Давно. Потом его жена куда-то пропала, у нас её никогда не видели. Говорили, что там была дочь, и с ней что-то случилось… не то. Я не знаю подробностей.

— А кто знает?

МакНейр пожал плечами, но у Гарри создалось впечатление, что у него есть ответ, но он не хочет говорить. Допытываться Поттер не стал, но решил, что при случае вернётся к этому вопросу.

— Понятно. Продолжайте, пожалуйста.

— Про Селвина? Я мало его знал. Лорд его очень ценил. Практически не наказывал. Посылал на самые сложные задания, и тот обычно справлялся. В общем, как по мне — так лучше выпустить Кэрроу. Они хотя бы глупы.

— Ясно, — уныло проговорил Гарри. В принципе, разговор можно было заканчивать: оставался только Яксли, а про него он уже давно принял решение. Но послушать было интересно, поэтому он попросил: — Давайте дальше. — Там ещё Яксли…

— Ну, — хмыкнул МакНейр, — этот всегда прав. А если не прав — то это ваша проблема, — он засмеялся. — Этот всегда будет биться до самого конца — потому что уверен, что прав, и что в конце концов выиграет. За что и был ценим Лордом. Он умный и сильный. Лорд таких любил.

Они замолчали. И вдруг Гарри сказал:

— Это не все.

МакНейр недоумённо поглядел на него, и он медленно пояснил, глядя ему в глаза:

— Там ещё вы.

— Я? — МакНейр удивился — и, кажется, растерялся. — Вы хотите, чтобы я рассказал о себе?

— Именно. Я просил вас охарактеризовать всех. Вы назвали только девятерых… я бы хотел, чтобы вы закончили.

— Я…

МакНейр смутился и растерялся ещё сильнее. Это было и забавно, и неловко одновременно, и Гарри почти пожалел, что поставил его в такое дурацкое положение — но соблазн услышать ответ на вопрос был уж слишком велик. В конце концов, в отношении МакНейра Поттер решение принял уже давно, и, скорее всего, что бы тот ни сказал, оно уже не изменится — но ему очень хотелось знать, что тот скажет.

— Какую характеристику вы бы дали себе? — мягко спросил Гарри. — Вы здорово описали всех остальных. Я не могу вас заставить, но мне бы очень хотелось, чтобы вы всё закончили.

— Я обещал, — кивнул МакНейр, и снова удивил Гарри: было заметно, что для него это обещание — аргумент по-настоящему серьёзный. — Это сложно. Всегда сложно описывать себя.

— Я не думаю, что вы скажете что-то, что заставит меня передумать и отказаться от пересмотра вашего дела, — постарался успокоить его Гарри.

— Да не важно, — отмахнулся тот — и было понятно, что для него это сейчас действительно — не важно… Гарри опять совершенно перестал понимать этого человека, который на первый взгляд выглядел таким простым и обычным. — Я… Наверное, я неправильно выбрал, кому служить. Но когда выберешь, остальное уже не имеет значения. Я не смог бы уже уйти.

— Почему? — снова это «служить»… Какое-то дикое средневековье, если не хуже. Может быть, мания? Но МакНейр ничем не напоминал маньяка — кого-кого, а их Гарри навидался немало.

— Потому что я дал слово, — просто ответил тот. — Я же сам его выбрал. За выбор следует отвечать.

— Выбор можно изменить, — возразил Гарри.

— Не всегда, — качнул головой МакНейр.

— Я понимаю, — Гарри кивнул, — он бы тогда убил вас…

— Я не испугался, — улыбнулся он. — Это… другое. Хотя я и хотел уйти до его смерти… первой смерти. Потом-то можно было уйти. Смерть освобождает от клятвы. Когда он вернулся, уже было можно.

— Но вы не ушли.

— Не ушёл.

— Почему?

— Я…

Договорить он не успел. Дверь в кабинет распахнулась. На пороге стоял человек, держа что-то в вытянутой руке — Гарри успел только понять, что это не палочка, когда разом случилась масса всего: МакНейр вдруг скользнул вниз, из-под Гарри вылетел стул, сам Гарри шлёпнулся с него на пол, раздался хлопок, потом ещё один, за ними последовал шум, а за ним — ещё два хлопка, почти одновременно. Поплыл резкий и неприятный запах, Гарри услышал звук падения чего-то мягкого и тяжёлого, и наступила тишина. Это заняло от силы пару-тройку секунд — пока Гарри вставал, зацепившись за ножку стула, и отшвыривая его, всё закончилось.

Гарри, наконец, вскочил на ноги. По комнате плыл светлый дымок — видимо, это он так отвратительно пах. Дверь так и стояла открытой, и на её пороге лежало два тела, в верхнем Гарри узнал МакНейра. Из-под них быстро растекалась лужа крови.

В руке нижнего был зажат маггловский пистолет.

Подбежав к ним, Гарри перевернул верхнее — стал ясен источник крови: на обоих телах были раны, одна у МакНейра, в верхней правой части груди, ближе к плечу, и одна — у пришедшего в животе. Обе сильно кровили, и, хотя Гарри по опыту знал, что крови в таких случаях всегда кажется куда больше, чем её есть на самом деле, это ему не понравилось. Ещё меньше ему понравился вид МакНейра: лицо его посерело и совсем не походило на живое — конечно, то, что кровь из раны текла, свидетельствовало о том, что сердце ещё бьётся, но Гарри уже приходилось видеть такие лица. Почему-то ему стало жутко, спина разом взмокла и затряслись руки — но он даже не успел удивиться подобной реакции, когда услышал совсем тихий голос:

— О том я и говорил.

Голос этот прозвучал очень слабо, но обрадовал Гарри неимоверно — он сморгнул и склонился к лицу МакНейра: во время падения очки с Поттера соскочили, а тому хотелось детально рассмотреть раненого.

— О чём говорили? Как вы?

— Нормально, — он приоткрыл глаза и растянул губы в улыбке.

— Больно? — задал Гарри один из самых дурацких для такой ситуации вопросов.

— Терпимо, — совсем тихо ответил МакНейр. — Это маггловское оружие. Пулю нужно достать. Обычным Акцио. Быстрее.

— Акцио… да, — Гарри вытащил палочку, и через секунду в руку к нему влетел расплющенный кусочек металла. Убрав ткань от раны, Гарри попытался её заживить, но почему-то не смог.

— Не выйдет, — усмехнулся МакНейр. Если бы не цвет его лица и не туман в глазах, невозможно было бы понять, что с ним что-то не так: выражение его лица не изменилось, и дышать он продолжал ровно, хотя звук, который раздавался при этом, Гарри тревожил. — С этим… так не работает, — он запнулся и облизал губы.

— Вы уже сталкивались?

— Бывало… Прижмите.

Гарри не понял, и тот пояснил — дыхание сбилось, и он вздрогнул, похоже, от боли:

— Рану прижмите. Сильнее. Кровь остановится. Целитель нужен.

— Да… да, конечно, — Гарри наколдовал повязку, постаравшись посильнее прижать её к ране. — Так лучше?

— Нормально. Что тот?

— Он…

Гарри обернулся. Парень — он был совсем молод, лет двадцать на вид, и на первый взгляд (без очков) незнаком Поттеру — лежал совсем без движения, но кровь продолжала течь, а значит, пока что он был жив тоже.

— Кровь идёт, — сказал Гарри. — Я сейчас.

Он осторожно переложил МакНейра на пол и укрыл призванным из одного из шкафов пледом: Гарри не раз приходилось здесь ночевать. Потом, сообразив, призвал и подушку, и подложил её ему под голову. И занялся незнакомцем.

Ран при ближайшем рассмотрении оказалось две, и были они расположены практически вплотную друг к другу. Гарри проделал всё то же самое: вынул пули, сложил их в другой карман, сделал давящую повязку — только укрывать ничем не стал.

— Посадите его. Ноги согните, — услышал он МакНейра.

— Зачем?

— Рана в живот. Делайте.

Говорить ему было, по-видимому, тяжело. Гарри, наконец, сообразил призвать и очки, надел их, поглядел на МакНейра — и снова похолодел. Такой затуманенный взгляд он видел не раз, и хорошо знал, что это, как правило, обозначает.

— Делайте, — настойчиво повторил МакНейр. Гарри торопливо прислонил так и не пришедшего в сознание незнакомца к стене, согнул ему ноги, вскочил, вызвал целителей и авроров, и, сев на пол рядом с МакНейром, взял его за руку — та оказалась влажной и ледяной.

— Это хорошая смерть, — улыбнулся раненый.

— Не смейте! — почти крикнул Гарри. — Я вам запрещаю, ясно?

— Вы не можете, — он вновь улыбнулся, и устало прикрыл глаза.

— Даже не думайте! — Гарри обхватил его лицо ладонями и сжал. Глаза вновь открылись. — Ваше дело теперь наверняка пересмотрят, — быстро заговорил он, ловя ускользающий взгляд и краем сознания удивляясь своей реакции на случившееся. Она была неадекватно сильной. — Вас отпустят, может быть, даже вообще без ограничений, или с какими-нибудь минимальными… Вы вернётесь домой… смотрите мне в глаза!

— Вы не умеете, — непонятно ответил раненый, но взгляд постарался сфокусировать.

— Вот и научите меня! Вам нельзя умирать! Да вы же волшебник, чистокровный волшебник, неужели вы позволите убить себя этой маггловской дрянью?

МакНейр издал странный булькающий звук — Гарри не сразу понял, что он смеётся. Его взгляд прояснился:

— Я не чистокровный. Но браво.

— Вот видите? — Гарри тоже лихорадочно улыбнулся. — Я быстро учусь. Вы ещё не рассказали мне про заклятья. Вы обещали! Вам нельзя пока умирать! Это глупо, наконец!

Он нёс какой-то удивительный бред, но это работало — сейчас нужно было дождаться целителей, и где их носит, когда они тут так необходимы?! Происходило что-то плохое, даже катастрофичное — Гарри не смог бы этого объяснить, он просто чувствовал, что смерть этого человека станет для него настоящим несчастьем.

— Умирать вообще глупо, — согласился МакНейр, и в его глазах снова появился туман. — Но я не мудрец.

— Я сказал — запрещаю! — Гарри вновь сжал ладонями его лицо. — Вам нельзя! Ну, пожалуйста…

— Там что-то ещё, — совсем непонятно прошептал МакНейр, опять закрывая глаза.

— Не смейте! Нет! Я…

В этот момент, наконец, в комнату пришли сразу все: авроры, которые, разумеется, поначалу кинулись к человеку в полосатой робе — Гарри тут же их развернул — и целители, которые, коротко оглядев раненых, отправились с ними в Мунго.

Гарри, оставив авроров разбираться в кабинете, ушёл с ними.

— Это обычные маггловские ранения, через несколько дней они оба будут в полном порядке, — говорил Гарри через пару часов целитель, чьё лицо практически полностью было закрыто густой шевелюрой и ещё более густой бородой — фактически, виднелись только глаза и нос. — Вам вовсе не нужно здесь оставаться. Уверяю вас, с ними будут обходиться наилучшим образом.

— Я хочу на них посмотреть. И поговорить, если это возможно.

— Совершенно невозможно сейчас, уверяю вас! Совершенно! — целитель для убедительности даже руки к груди приложил. — Они сейчас оба спят, они ослаблены, пусть проспят самый болезненный период! Приходите завтра к вечеру, я думаю, мы уже сможем их разбудить.

— Тогда я просто хочу посмотреть, — упрямо повторил Гарри. — Я же всё равно пройду, вы ведь понимаете? Просто пропустите меня.

— Как угодно, — целитель, похоже, обиделся, и, махнув рукой куда-то в сторону, ушёл, недовольно оглядываясь через плечо.

Гарри же прошёл по коридору до самого торца — именно там располагались две нужные ему палаты. Перед ними двое авроров накладывали защитные заклинания (один из них потом должен был здесь остаться сторожить лично) — Гарри махнул палочкой, проходя мимо, и вошёл в правую дверь.

МакНейр действительно спал. Его чисто вымытое лицо почти не выделялось на фоне белой наволочки — Гарри подумал, что МакНейр наверняка расстроится, что с него смыли травяной сок, и пообещал себе, что при первой же возможности повторит их прогулку, тем более, что теперь это, пожалуй, даже не потребует маскировки. Он постоял немного, глядя на спящего, и чувствуя, что у него снова холодеют спина и ладони — этот сон очень уж напоминал смерть: дыхания почти не было, как и какого-либо выражения на лице. Но сейчас Гарри больше тревожило не состояние МакНейра — медикам из Мунго он доверял — а собственное. Что-то в нём было не так, потому что не с чего было так остро реагировать на происходящее — но реакция же была, и появилась снова, стоило ему опять оказаться рядом.

Гарри придвинул себе стул и сел, задумчиво разглядывая спящего. Потом вдруг вскочил и почти выбежал из палаты.

Он вернулся в больницу святого Мунго к ночи. Дежурный аврор не спал, Гарри коротко поприветствовал его, махнул палочкой, нейтрализуя заклинания, и снова вошёл в правую дверь. Подошёл к кровати — спина и руки снова захолодели — перевернул руку МакНейра ладонью вверх, прижал — центр к центру — к ней свою ладонь, вывел палочкой замысловатую фигуру и произнёс:

— Show debitum.

Раздался звон, словно пара хрустальных бокалов коснулись друг друга краями, и внутри сложенных рук возникло свечение. Гарри поднял свою ладонь: свет образовывал на ней золотое кольцо. Он перевёл взгляд на ладонь МакНейра — на ней в том месте, где в кольце Гарри было отверстие, сияла такая же золотистая точка.

— Отличное окончание дня, — пробормотал Гарри. Свечение постепенно погасло, но он ещё какое-то время переводил взгляд с ладони на ладонь, потом наклонился к спящему и прошептал:

— Что же нам теперь делать?

Ответа, разумеется, не последовало. Гарри поправил идеально лежащее одеяло и вышел.

— Гарри? Что-то не так? — в первый момент Гермиона перепугалась и чуть не запустила оглушающим заклинанием, когда, возвращаясь домой в темноте, увидела поднявшуюся к ней навстречу с крыльца мужскую фигуру. — Ты меня напугал, я тебя чуть не оглушила, — сердито сказала она.

— Да всё не так, — сказал он, нервно ероша свои волосы. — День сегодня какой-то… дурацкий. Мне нужен совет.

— Конечно, пойдём…

— Нет, — он поморщился. — Я пока не хочу обсуждать это больше ни с кем, даже с Роном. Давай посидим тут. Уже ведь не холодно…

— Конечно, — она села рядом с ним на ступеньки, наколдовав предварительно на них что-то мягкое. — Давай, рассказывай.

Вообще-то, она очень устала и хотела есть, спать и помыться, но происходящее было настолько странным, что она мигом откинула всю эту ерунду и приготовилась слушать.

— Что ты знаешь о Долге Жизни?

— Ну, — она задумалась, — немного. А что случилось?

— Меня тут спасли, — он нервно хмыкнул и передёрнул плечами. — Я потом расскажу, сперва ты давай. Как его… снять? Отдать?

— Ох, Гарри… Я же совсем не специалист по таким заклинаниям! Тут нужно кого-то… Не знаю, но наверняка есть специалисты. Тебя пытались убить? — осторожно спросила она, зная, что об этой стороне своей работы Гарри рассказывать не любит.

— Нда… Застрелить.

— В смысле, из лука?

— В смысле, из пистолета, — он снова запустил пальцы в волосы. — Это сама по себе совершенно дурацкая история, я тебе потом расскажу, — пообещал он. Гермиона скептически хмыкнула, и он заверил её, — правда! Но дело не в этом… Я должен как-то вернуть этот долг, и желательно поскорее. Узнай, пожалуйста, как это сделать! Я… я не хочу обращаться к нашим специалистам. Не хочу, чтобы кто-то ещё обо всём этом знал.

— Конечно, — не раздумывая, согласилась она. — Но я совсем мало про это знаю… Кажется, Долг Жизни возникает, когда спасают кого-то, кого совсем не обязаны были спасти. Так что это, видимо, не аврор? Вам же положено, и…

— Это МакНейр.

— Кто?! — ахнула она и, совершенно обалдев, уставилась на своего друга.

— МакНейр, — повторил Гарри и нервно рассмеялся. — Ну, видишь? Я говорил, что история идиотская.

— Но… как, Гарри? Он же… он в Азкабане? — она была совершенно потрясена, но изумление не закрыло ей рот.

— Он был у меня в кабинете, я его… Мы разговаривали. Потом вошёл некто — я пока не знаю, кто — и начал стрелять. МакНейр выбил из-под меня стул, я упал, и он промахнулся. Я, вообще, мало что понял — слишком быстро всё случилось. Сейчас он в Мунго — они попали как-то друг в друга, что ли — и я проверил, долг есть. Вопрос — что с ним делать?

— Да… неприятно, — помолчав, осторожно проговорила она.

— Да не то слово! — воскликнул он. — Ты знаешь, это так странно ощущается, оказывается…

— Как? — жадно спросила она. Гарри рассмеялся:

— Я знал, что ты так спросишь… Когда я был рядом, мне было за него очень страшно. Страшно, что он умрёт. Как будто это кто-то очень родной… Как ты или Джинни… или дети… Когда отходишь, это проходит. А вблизи просто жутко. Я бы, не раздумывая, за него умер тогда, если бы это могло помочь.

— Ясно, — она кивнула и взяла его руки в свои. — Гарри, я обещаю, я найду всё, что можно. Дай мне пару дней, хорошо?

— Сколько нужно… Только постарайся быстрее, пожалуйста. Я бы хотел уже знать, когда буду в следующий раз говорить с ним.

* * *

— Итак, — Гермиона достала большой блокнот. — Кое-что я узнала, но не всё — оказывается, об этом не так уж много написано.

Они сидели у неё дома — был следующий день, Рон, кажется, был в своём магазине, а Гарри следовало быть на работе, но отслеживать это было некому, и поэтому его там сейчас не было. Гермиона открыла блокнот и заговорила, время от времени сверяясь со своими записями:

— Долг Жизни — это очень древняя магия, Гарри. В целом, если я правильно поняла, снять его можно только в первые несколько минут — если спасающий успевает от него отказаться, а спасаемый с ним соглашается. Больше я никаких способов не нашла, извини, — она взглянула на Гарри чуть виновато. Он махнул рукой — мол, особо и не рассчитывал — и она продолжила, — теперь про отдачу. Здесь есть несколько вариантов. Самый первый — самый простой, спасти жизнь этому человеку в ответ.

— Ну, это понятно — и вряд ли, — кивнул Гарри. — От чего мне его спасать? И как ты себе это представляешь?

— Я понимаю, — кивнула она. — Есть ещё варианты. Он может попросить в уплату спасти ещё чью-нибудь жизнь или сослужить какую-нибудь сложную службу.

— Этого я и боялся, — пробормотал Гарри. — И что? Я не смогу отказаться? Что вообще произойдёт, если я откажусь?

— Ну… Я не уверена, — она вздохнула, — там толком не говорится ничего о последствиях, кроме того, что, в целом, избежать этого невозможно. Может быть, — неуверенно предположила она, — что-то такое и случилось тогда с Хвостом? Ты помнишь?

— Ещё бы, — его передёрнуло. — Но я вовсе не просил его ни о какой службе…

— Нет, но он мог и должен был тогда спасти твою жизнь в ответ — а он же напротив… Ну и… Вот, может быть, в таких случаях происходит нечто подобное?

— В смысле, я сам себя задушу? Ты знаешь… если он попросит о том, о чём я подумал, то это далеко не самый плохой вариант.

— А что это может быть?

— Потом… Давай лучше дальше. Как-нибудь ещё можно?

— Можно, — кивнула она, но как-то нерадостно. — Можно родить ему ребёнка.

— Чего? — тут уже обалдел Гарри.

— Ну, — она чуть замялась, — там было сказано, что один из способов возвращения Долга Жизни — подарить кредитору его ребёнка. В смысле, родить его для него.

— Ну, это вряд ли, — захохотал Гарри.

— Ты понимаешь, — она снова замялась, и его смех оборвался. — На самом деле, это не обязательно должен быть именно ты.

— В смысле? Тут какой-то подвох, да? Не получится просто отыскать женщину, которая…

— Это должна быть твоя кровная родственница, Гарри. Близкая кровная родственница. Мать, сестра или дочь. Извини, пожалуйста, — она тронула его за плечо.

— Да никогда! — Гарри даже вскочил. — Пусть даже не думает…

— Гарри, это просто один из способов! Ты просил всё тебе рассказать — вот, я рассказываю! Успокойся, пожалуйста, — попросила она, беря его за руку, и усаживая обратно. — Во-первых, это не всё. А во-вторых, даже не самое скверное.

— Отлично! — он хлопнул ладонями себя по коленям. — А что там самое?

— Самое — что будет, если ты долг не вернёшь. Я, в общем, закончила со способами… А, нет! Ещё долг можно обменять на такой же.

— Это как?

— Ну, если у тебя есть какой-то должник, а потом ты, в свою очередь…

— Понял, — кивнул он. — Тоже не вариант, по-моему… Это всё?

— Всё, что я отыскала. Но, может быть…

— Нда, — сказал Гарри. — Ладно… давай рассказывай дальше. Что там за самое скверное было?

— Если долг не возвращён, то он переходит по наследству. Обычно кому-нибудь из детей — правда, никогда нельзя с уверенностью сказать, кому именно — или из внуков, правнуков… в общем, прямых потомков. Но при этом он… как бы сказать… отягощается. То есть обрастает дополнительными свойствами: например, кроме жизни, они могут оказаться должны, не знаю, богатство, молодость, красоту… да всё, что угодно, там такие странные примеры были… и с каждым поколением это всё усложняется. Я так поняла, часть семейных проклятий — это как раз и есть такие не отданные долги.

— Замечательно! — Гарри уже не знал, плакать ему или смеяться. — Чем дальше — тем…

— Я не закончила. Это всё происходит в том случае, если у обоих есть прямые потомки.

— А если нет? — Гарри стало не по себе. — У него нет детей, насколько я знаю…

— Тогда долг переходит на каких-нибудь дальних родственников, но, во-первых, это уже совершенно непредсказуемо, а во-вторых… Понимаешь, это ведь будет очень извилистый путь… в общем, скорее всего, рано или поздно те и эти потомки встретятся, и станут врагами, а когда дело дойдёт до схватки, один из них не сможет причинить вред другому и…

— И погибнет, — закончил за неё Гарри. — Ничего себе перспективка…

— Поэтому очень часто такие вот должники становились слугами тех, кому задолжали — чтобы служить, быть рядом и при случае вернуть долг. Но в наше время так не получится…

— А что, — проговорил он. — Этот вон тоже… служил. Ему, наверно, понравится…

— Гарри!

— Я шучу, — он вздохнул. — Я просто не знаю, что теперь делать… Как-то всё это… слишком.

— Гарри, а что, ты думаешь, он у тебя потребует? Освободить себя? Ну… это…

— Да если б себя! — вздохнул Гарри. — Нет, его я и так… да, впрочем, теперь-то его так и так отпустят.

— Его ты и так… что? Гарри?

— Ну… Я хочу подать на пересмотр некоторые дела. Вот его, в частности. Затем мы и разговаривали — я хотел посмотреть… понять.

— Ясно, — она кивнула. — Ты знаешь, я думаю, это правильно… а какие именно дела?

— Я думал про него и про Эйвери. Но он потребует… я знаю, кого, — он замолчал.

— Ненавижу, когда ты так делаешь, Гарри Поттер! — воскликнула она наконец. — Говори немедленно!

— Лестрейнджей он потребует, — нахмурился Гарри.

— Он не может…

— Ты сказала «любую службу», — напомнил он.

— Да нет, он не может потребовать их двоих! Жизнь за жизнь… одна!

— Тогда он потребует старшего, а тот откажется от пересмотра без брата, — обречённо вздохнул Гарри. — И что мне делать?

— Но это же не ты решаешь, — подумав, сказала она. — А Визенгамот. Ты вполне можешь представить им эти дела, но они никогда их не отпустят. МакНейра, особенно теперь — запросто, может быть, Эйвери тоже… Я вообще про него ничего не помню такого… Но Лестрейнджей? Ни за что!

— Так разве тогда это будет считаться?

Гермиона грустно покачала головой.

— Видишь? И что мне тогда делать?

— Я не знаю, Гарри. Не знаю…

Они помолчали.

— А я смотрел это в Омуте Памяти, — вдруг сказал Гарри.

— Зачем?

— Хотел понять, что именно там случилось. Видно было не всё, я же самое интересное пропустил под столом, но… Он первым делом вышиб из-под меня стул. Я посмотрел, куда попала бы первая пуля, если б я не упал. Прямо в голову. Она бы вышибла мне мозги.

Короткое письмо из Мунго: «Мистер Поттер! Мы очень хотели бы поговорить с вами как можно скорее», — полученное Гарри на следующее после этого разговора утро, заставило его буквально выскочить из кровати и, едва только одевшись, кинуться в клинику. На сей раз говорил с ним кто-то другой — высокий, благообразный мужчина неопределённого возраста «от пятидесяти до ста», который, похоже, занимал здесь какой-то высокий пост.

— Видите ли, мистер Поттер, — смущаясь, заговорил он сразу после обычных приветствий, — боюсь, у нас некоторые проблемы…

— Говорите, пожалуйста, покороче, — попросил Гарри. — И по делу. Что-то пошло не так?

— Очевидно, на пулях было какое-то вещество… вероятно, это какой-то маггловский яд, — он развёл руками. — Мы не можем его определить. Пока что не можем, — поправился он. — Я уверен, что если бы у нас было больше времени, или хотя бы его образец…

— Короче. Что с ними?

— Видите ли, — он смешался, и у Гарри внутри словно что-то оборвалось. — Собственно, один из них…

— Кто-то умер? Кто?

— Тот юноша. Неизвестный. Похоже, что дозировка у него была больше — ран же у него две… пару часов назад, к сожалению…

— Я дам вам пули, — онемевшими губами оборвал его Гарри. — Почему же вы сразу мне не сказали? Я бы принёс их тогда же…

— Мы не сразу заметили… каюсь, это и моя вина тоже… мы не сразу разобрались… а когда поняли, мы подумали, что сумеем…

— Я сейчас принесу их, — он развернулся и аппарировал в аврорат.

…Вернувшись, Гарри отдал пулю, извлечённую из тела МакНейра, и, на всякий случай, сам пистолет с оставшимися патронами, тому же целителю — тот снова представился, и Гарри снова тут же забыл его имя — и почти бегом направился в палату МакНейра.

Выглядел тот ужасно… Видимо, у него был сильный жар: кожа была красной, горячей и покрытой какой-то сыпью, губы потрескались и покрылись коркой. Хотя глаза у него были закрыты, он не спал, и когда Гарри подошёл к кровати, открыл их и вместо приветствия сказал:

— Кажется, вы попались.

— Что? — Гарри наклонился к нему, думая, что расслышал неправильно.

— Не буду врать, что не подумал об этом тогда, — он говорил тихо, но вполне внятно. — Ещё как подумал. Не сразу. Когда вы меня перевязывали — тогда. Тогда ещё можно было отказаться… я не стал.

— Вы про Долг Жизни? — наконец, понял Гарри.

— Да. Я подумал тогда, что смогу попросить вас кое о чём, — он умолк, переводя дыхание. — Времени у вас мало. Хорошо, что пришли.

— Они вылечат вас. — Гарри покачал головой. Он замёрз, и ему было очень страшно — от понимания природы этого страха ощущения никак не менялись — но он очень старался держаться. — Я принёс пистолет и пули, они распознают яд.

— Это вряд ли… если яд маггловский — они не успеют. У нас нет таких специалистов. Забудьте, — он улыбнулся. — Так что слушайте, и внимательно. Я должен… А то потом хуже будет. Вам же. И вашим детям. У меня-то своих нет…

— Я знаю, — медленно сказал Гарри. — Я знаю, что будет, если не отдать такой долг.

— Жизнь за жизнь, — усмехнулся МакНейр.

— Пожалуйста! — Гарри почувствовал выступающие на глаза слёзы. — Прошу вас… их нельзя…

— Я знаю только одного человека, который, возможно, найдёт того, кто распознает этот яд, — после небольшой паузы продолжил с насмешкой МакНейр. — Я прошу вас привести сюда этого человека. И обещайте, что он никак из-за этого не пострадает.

— Я… О! — Гарри сглотнул и быстрым неровным движением вытер слёзы. — Я думал… конечно. Да. Обещаю.

— Их не отпустят, — после небольшой паузы сказал МакНейр. — Я, действительно, думал о Лестранжах. Но их точно не выпустят. Можно, конечно, потребовать это с вас. Но служба должна быть выполнимой. Увы. Вы даже не председатель Визенгамота. И… Я тоже хочу жить, — закончил он совсем тихо.

— Я, — у него вновь защипало глаза, — скажите, кто может помочь. Я его приведу, даже если придётся наложить на него Империо.

— Не знаю… Может быть, и придётся. Но вряд ли. Он не станет отказывать Главному Аврору. Но вы обещаете…

— Я обещаю, — Гарри кивнул и взял его за руку — очень влажную и горячую. — Даже если он начнёт демонстрировать здесь для вашего излечения все Непростительные разом, я ему ничего не сделаю. Я клянусь.

— Приведите Люциуса Малфоя. Если кто-нибудь может что-то сделать, он его найдёт.

Аппарировать в Малфой-мэнор не вышло — не только дом, но всё поместье было закрыто для аппарации — а вот камином воспользоваться получилось. Гарри оказался в холле, где тут же был встречен эльфом, одетым в очень приличную и чистую ткань.

— Где Люциус Малфой?

— Хозяин так рано никого не принимает, — залепетал эльф.

— Меня примет, — Гарри шагнул вперёд, но эльф заступил ему дорогу.

— Хозяин велел не пускать к нему никаких гостей!

— Тогда пойди и скажи ему, что его хочет видеть Гарри Поттер, и что, если он немедленно не выйдет ко мне…

— Мистер Поттер! — раздался удивлённый женский голос, и в холл вошла Нарцисса Малфой в бледно-голубой мантии. Несмотря на столь ранний час, она выглядела вполне бодрой. — Позови хозяина, — велела она эльфу. — Живо!

Тот исчез, а она подошла к Гарри и с тёплой любезной улыбкой протянула ему руку, от которой слегка пахло какими-то водяными цветами.

— Как неожиданно вас здесь видеть… прошу вас, входите. Мой муж, разумеется, сейчас к нам присоединится. Чего вы хотели бы выпить? Чаю? Кофе? Вина? Виски? Коньяк?

— У меня срочное дело к вашему мужу, мадам, — Гарри почувствовал себя немного неловко. — Спасибо за предложение, возможно, потом.

— Конечно, — она вновь улыбнулась. — А вот и Люциус. Дорогой, это к тебе, — она сделала изящный жест в его сторону. — Я вас оставлю?

— Конечно, — тот улыбнулся жене, и вежливо кивнул Гарри. Бархатный халат почти такого же цвета, что и мантия на Нарциссе, окутывал его практически целиком, лишь на груди оставляя открытым треугольник белой рубашки. — Прошу вас в мой кабинет, мистер Поттер. Чем обязан?

— Вы должны пойти со мной, — Гарри не стронулся с места. — Сейчас.

— Могу я узнать, куда и зачем? — Малфой тоже не шевелился, и смотрел на Гарри с таким вежливым выражением, что тому захотелось запустить в него чем-нибудь.

— Времени нет, — Гарри нахмурился. — Объяснять дольше, чем показывать, — и добавил: — Пожалуйста.

Но с Малфоем, похоже, подобное не срабатывало.

— Я искренне сожалею, — он сделал соответствующее выражение лица, — но я сегодня несколько нездоров, и, боюсь, не могу…

— Уолден МакНейр попросил меня привести вас к нему, — Гарри всегда полагал, что иногда полезно сказать всё и сразу. — И я намерен его просьбу исполнить.

Малфой переменился в лице, и Гарри подумал, что такого изумления, какое отразилось на нём при этих словах, ему видеть прежде не доводилось.

— Уолли? — переспросил он растерянно. — Вас? Попросил?

— Пожалуйста, собирайтесь! — Гарри стоило известного труда сохранить невозмутимое выражение. — Это срочно.

— Одну минуту, — попросил Малфой. — Я только оденусь.

Оделся он, Гарри отдал ему должное, действительно очень быстро, так что буквально через пару минут они уже шли по коридору больницы. Гарри провёл Малфоя через заклинания и открыл дверь в палату, пропуская его вперёд. Сам он тоже вошёл, но остался стоять у порога: палата была небольшой, и дверь была от кровати в паре шагов, а подходить вместе Гарри показалось неуместным.

— Пришёл, — услышал он тихий голос МакНейра.

— Пришёл, — согласился Малфой, подходя вплотную к кровати и наклоняясь к нему.

— Не хочу умирать, — тоскливо сказал, помолчав, тот.

— И не надо, — неожиданно ласково ответил Малфой, снимая правую перчатку и кладя руку ему на лоб.

Они опять замолчали.

— Помоги мне, — еле слышно попросил, наконец, МакНейр.

— Помогу, — Малфой кивнул, медленно проводя рукой по его лицу. — Расскажи, что случилось.

— Он расскажет, — МакНейр, судя по голосу, улыбался. — Там маггловский яд какой-то… на пулях.

— Где ты взял в Азкабане пули? — усмехнулся Малфой. Погладил его по волосам, повторил, — я помогу, чем смогу. Не смей умирать. Я тебе запрещаю.

Гарри стало смешно — и, похоже, МакНейру тоже, потому что Поттер услышал сдавленный смех, а потом его голос:

— Ты уже второй. Забавно…

— Кто же был первым?

— Он, — МакНейр опять рассмеялся, но смех перешёл в кашель — и тут Малфой сделал нечто совсем неожиданное: снял вторую перчатку и положил руки раненому на грудь. Гарри не видел, что он там делает, но кашель почти сразу стих, а вскоре Малфой на несколько секунд прикрыл правой ладонью глаза раненого и негромко сказал:

— Спи. Я приду к тебе позже.

Потом обернулся и пошёл к двери, натягивая перчатки.

— Идёмте отсюда, — велел он. — Ему нужно спать… нужны силы. Вам же, как я понимаю, есть, что мне рассказать?

— Итак, — Малфой остановился в больничном холле. — Я правильно понимаю, что вы должны мне что-то рассказать?

— Правильно, — буркнул Гарри. — Пойдёмте куда-нибудь сядем, что ли.

— Может быть, вернуться ко мне домой? — мягко предложил Малфой. — Там нам наверняка никто не помешает, а аппарацию я для вас сейчас открою.

— Ну, давайте домой, — согласился Гарри. Было ещё утро, но он уже очень устал, а день впереди обещал быть долгим. — Вы идите вперёд, я сейчас заберу одну вещь и буду.

— Разумеется, — вежливо кивнул тот. — Как вам будет угодно.

И аппарировал.

Гарри едва удержался, чтобы не плюнуть — самому стало смешно: до чего же сильны в нас бывают некоторые детские впечатления и привычки. Кажется, отвращение к Люциусу Малфою именно привычкой и стало за эти годы. Думать об этом дальше Гарри не стал: чего-чего, а тем для раздумий у него сейчас было более чем достаточно. А вот времени совсем мало.

Он зашёл забрать пистолет и часть пуль, включая ту, что извлёк из МакНейра (им осталась ещё одна, её, по идее, должно было быть достаточно для определения яда, но сейчас Гарри больше надеялся на малфоевское проворство и связи, чем на умения мунговских лекарей), и аппарировал в имение, вновь оказавшись в холле. Его ждал тот же, кажется, эльф, встретивший его радостным:

— Господин Поттер! Прошу вас, пожалуйста, вот сюда! Господин очень ждёт вас!

Они прошли к широкой лестнице, поднялись на второй этаж, прошли по длинному коридору, стены которого была украшены картинами, большей частью портреты и батальные сцены, мало знакомые Гарри, поднялись по другой, меньшей лестнице, прошли по другому коридору, украшенному пейзажами и живыми цветами, и, наконец, остановились перед одной из последних дверей. Эльф, постучав, распахнул её, и Гарри вошёл в личный кабинет хозяина дома. Малфой его ждал — у окна был накрыт на двоих для завтрака небольшой стол, пахло свежим кофе, хлебом и выпечкой.

— Прошу вас, — Малфой сделал приглашающий жест. — Я буду счастлив, если вы разделите со мной завтрак. Будет ли правильным предположить, что вы тоже ещё не успели сегодня поесть? Меня вы, — он улыбнулся, — честно сказать, подняли из постели, и больше всего на свете я сейчас хочу кофе.

— Спасибо, не откажусь, — всё-таки Гарри давно уже перерос детское «в доме врага не ем ни куска», да и сложно теперь стало с определениями «врагов» — вот кто ему нынче Малфой? Гарри сел слева, Малфой устроился напротив него, поднял серебряную крышку со стоящего в центре стола блюда — там оказались уложенные на лёд масло, сыр и розовые ломтики рыбы — и спросил:

— Что вы предпочитаете по утрам из горячего? Овсянку? Яйца? В каком именно виде?

— Да мне всё равно, — Гарри хотелось запустить в него, например, серебряной вилкой, а ещё лучше — ножом. Он физически чувствовал, как утекает время, и, хотя начинать общение с ругани смысла не видел, сдерживался уже с трудом.

— Замечательно, — светски улыбнулся Малфой, кивнул эльфу и взял из корзинки горячую булочку. — Я был бы счастлив узнать, чем могу вам помочь.

— Не мне, — Гарри тоже взял булочку, но не стал её разрезать, намазывать маслом и раскладывать поверх сыр или рыбу — просто откусил, проглотил, почти не жуя, и подумал, что, наверное, она была вкусной, но вкуса он не ощутил, — вашему другу.

— Мы не друзья, — мягко качнул головой Малфой, в отличие от Гарри, тщательно намазывая масло на идеально ровные половинки булочки. — Но это, я думаю, не существенно. Скажем проще: чем я могу помочь? — он налил в стаканы Гарри и себе густой розовый сок, от которого пахло какими-то цитрусовыми, и, взяв его в руки, слегка пригубил.

— Нужен специалист, который сможет определить яд вот на этом, — Гарри протянул ему завёрнутые в больничную салфетку пули и пистолет.

— О, — Малфой осторожно, будто боясь испачкаться, взял их и тут же отложил на самый край стола. — Это не нужно, я уже взял у МакНейра образец крови, и отдал… я надеюсь, результат будет к вечеру, в крайнем случае, к завтрашнему утру. Впрочем, спасибо. Пусть пока что останутся. А что же наши целители?

— Это маггловский яд, — раздражённо ответил Гарри. — Они… Они его не заметили.

— Понимаю, — Малфой кивнул, с хрустом откусив от булочки, на которой лежали два розовых ломтика. — Конечно же, яд должен быть маггловский. Как… эта вещь.

— Это называется пистолет, — с некоторым удовольствием проговорил Гарри, глядя ему в глаза. — Маггловское изобретение, знаете ли.

— Знаю, — вежливо кивнул Малфой, и Гарри вдруг с абсолютной очевидностью понял, что тот с ним играет, изображая именно то, что Гарри ожидал от него увидеть. Он посмотрел ему прямо в глаза, взгляды скрестились, какое-то время эта молчаливая дуэль продолжалась, потом Малфой медленно прикрыл глаза и, улыбнувшись, сказал уже совсем иным тоном: — Расскажите мне, что случилось. Если вы вправду хотите, чтобы я вам помог, нам придётся сотрудничать.

— Я хочу только, чтобы вы помогли МакНейру, — заупрямился Гарри.

— Но почему? — он открыл глаза, и пристально поглядел на Поттера. — МакНейр — Упивающийся смертью, что вам до него?

— Вы тоже Упивающийся, — отрезал Гарри. — С вами же я разговариваю.

— Так тоже не по своей воле, — парировал тот, — если я правильно понимаю. И я сильно сомневаюсь, что, если со мной случится нечто похожее, вы так же сильно расстроитесь. Рассказывайте.

— Не ваше дело, — отрезал Гарри. — Всё, что от вас нужно — найти специалиста с противоядием. Что, это так сложно?

— Сложно, по-видимому, раз вы обратились ко мне, — насмешливо отозвался Малфой. — Послушайте, мистер Поттер, давайте поговорим, как серьёзные люди. Вам явно что-то от меня нужно — я не знаю пока, почему, но я знаю точно, что вы ни за что не пришли бы ко мне, если бы у вас был выход. Значит, выхода у вас нет, и вам нужно моё сотрудничество. Итак, вы расскажете мне, в чём дело, или мы с вами будем ходить по кругу?

— Это. Не. Ваше. Дело, — отчеканил Гарри, снова глядя ему в глаза. — Вы можете отыскать специалиста?

— Могу, — Малфой улыбнулся. — Больше того — я найду. Вопрос в том, когда это будет, не так ли? — он чуть-чуть помолчал, давая Гарри время осознать сказанное. — У меня времени много. Вот у МакНейра с этим, если я правильно понял, проблемы. И, похоже, что и у вас тоже.

— Какой же вы, — начал Гарри.

— Какой? — насмешливо переспросил его тот.

— Это же ваш товарищ! Ваш… друг! Он, между прочим, взял с меня слово, что я не причиню вам вреда из-за этой истории! Он же там умирает… а вы…

— О боги, — пробормотал себе под нос Малфой, глядя на Гарри со смесью удивления и недоверия. — Ну хорошо… Хорошо. Во-первых, мы не друзья. Это гриффиндорское понятие. Во-вторых, как я уже сказал, я уже отдал кровь МакНейра человеку, который, как я надеюсь, отыщет ответ. В-третьих, я полагаю, что там не только яд. И в-четвёртых, я всё равно узнаю эту историю, так почему бы вам не объяснить мне всё сразу по-человечески?

— Потому что вас она не касается.

— Боюсь, вы не услышали самого главного, — усмехнулся Малфой. — А я ведь сказал вам: давайте поговорим по-человечески. Вы так ненавидите меня, что даже теряете главную информацию.

— Какую ещё информацию? Что я, по-вашему, потерял?

— Я сказал, что считаю, что там не только яд.

— Не только… а что ещё?

— Не могу сказать, — он покачал головой. — Мне нужно больше времени, и другое место. Ему, кстати, тоже.

— Почему другое? Зачем?

— Потому, что лучше всего волшебник чувствует себя у себя дома. Ну, или хотя бы там, где есть воздух и свет. Переведите его в другую палату — с окном, поставьте кровать у него. Вы хоть представляете себе, каково это — провести двадцать лет, не видя ни света, ни снега, ни дождя — ничего? Мы же не магглы…

— Конечно! — Гарри снова завёлся. — Магглам-то что, магглы и без всего этого могут… они же вообще…

— Я не в том смысле, — неожиданно мягко оборвал его Малфой. — Просто мы немного иначе устроены. Послушайте, — он подался вперёд, и, протянув руку, положил её на стол в направлении к Гарри, — пожалуйста, давайте на время забудем, кто вы и кто я, и подумаем о том человеке, которому вы так хотите помочь. Вы спросили, что там ещё — отвечаю: там есть какая-то магия, странная, перепутанная, мне она кажется знакомой, но я не могу разобрать. И я был бы вам крайне признателен, если бы вы всё-таки рассказали, хотя бы немного, что там случилось, почему вам вдруг так важна его жизнь, как вообще его могли подстрелить, и так далее.

— Я не хочу вам об этом рассказывать, — честно ответил Гарри.

— Я вижу, — понимающе кивнул тот. — Но это может быть важным. Вы понимаете это? Стоит ваше «не хочу» неудачи?

— Не знаю. Я подумаю, — нехотя сказал Гарри. — Может быть, там и есть какая-то странная магия, но убивает его точно не она.

— А вы, я вижу, замечательно сами во всём разбираетесь, — усмехнулся Малфой. — Ну что же, раз так…

— Да прекратите же вы! — заорал Гарри, вскочив. — Вам ведь всё игры, да? Друзей у вас нет, товарищей — тоже, вам на всех наплевать, вы один тут такой прекрасный и важный, а кому не повезло так, как вам — пусть подыхают, вам же важнее на своём настоять, и плевать…

— А ну тихо! — вдруг крикнул Малфой, тоже вставая. Гарри задохнулся от неожиданности, тот шагнул вперёд, подошёл и… залепил ему пощёчину. Потом отступил назад и вежливо произнёс: — Извините. Можете, если хотите, ответить мне тем же. Но истерика сейчас мне представляется неуместной.

Они замолчали. Гарри стоял, не зная, то ли просто уйти, то ли принять предложение и от души залепить ему, скажем, в глаз, то ли сделать что-то ещё… Малфой сидел, поставив локти на ручки кресла, и соединив кончики пальцев перед собой. Наконец он сказал:

— Одну магию я узнал.

— Счастлив за вас, — Гарри устало упал обратно в своё кресло. В конце концов, ему давно уже было не семнадцать, и уходить было как-то уж совсем глупо, а разбить лицо Малфою он ещё успеет, если захочет.

— Просто она слишком хорошо мне знакома, — он улыбнулся с непонятной горечью. — Это магия Долга Жизни. Я прав? И, судя по вашей реакции, должник — вы.

— Как вы… откуда вы…

— Драко, — просто ответил он, задумчиво разглядывая Гарри.

— Что Драко? — он удивился.

— Что Драко? — на сей раз удивился уже Малфой. — Вы знаете, мистер Поттер, меня уже очень давно никто так сильно не удивлял, да ещё дважды за столь короткое время.

— При чём здесь Драко?

— При чём… дайте руку.

Не дожидаясь ответа, он потянулся через стол, взял Гарри за руку, развернул её вверх ладонью, прижал к ней свою, взмахнул палочкой, повторяя уже известную Гарри фигуру, и произнёс: «Show debitum relative». Потом разжал пальцы, и показал Гарри свою ладонь: на ней в центре горела хорошо знакомая Гарри точка — правда, цвет у неё был не золотой, а светло-зелёный.

— Это не мой долг, — пояснил он, — а сына. Поэтому выглядит так. Вы спасли его в Выручай-комнате, если не ошибаюсь. Конечно, вы были почти что детьми, да и ситуацию можно приравнять к военной, но долг всё-таки есть. Так что, как видите, я очень хорошо эту магию знаю.

— Я… Я не…

Слова в голове будто перемешались, и невозможно было найти ни одного подходящего, чтобы выразить… что? Он даже не мог опознать захлестнувшие его эмоции, кроме, разве что, изумления и досады. Он вообще позабыл о том случае, ни разу никогда после не вспоминал, никогда даже не думал о том, что ведь и вправду в последний момент вытащил из комнаты Драко Малфоя — но тогда…

— Бедный Рон, — Гарри издал полустон-полусмех и закрыл лицо ладони, сам уже не понимая, смеётся он или плачет. — Он с ума сойдёт…

— Я так понимаю, вы об Уизли, который тогда же вытащил младшего Гойла?

— Да-а… он же, значит, тоже…

— Видимо, да, — Малфой едва слышно смеялся. — Это можно проверить. А вы, значит, не знали?

— Нет… Нет, я вообще об этом забыл, — Гарри убрал руки, и с некоторым смущением посмотрел на Малфоя. — Простите… наверное.

— Да за что же? — тот улыбнулся. — Это красиво и благородно… правда, довольно неосторожно. Хотя всё равно ни вы, ни Драко, ни я ничего не можем с этим поделать. Пока что, во всяком случае. Но жизнь длинная, вы — аврор… Всё может быть… А вы знаете? — Его взгляд неожиданно засиял, и на губах заиграла странная, радостная, и в то же время слегка неуверенная улыбка. — Как всё, однако, замечательно складывается…

Гарри ужасно устал от подобной манеры разговора, самым нормальным из которого ему казалась полученная пощёчина: во всяком случае, это была понятная реакция нормального человека, а не эта паутинно-липкая заумь, в которой невозможно было понять, чего хочет, и что чувствует собеседник.

— Их же можно попросту обменять! — Малфой улыбался уже по-настоящему. — Долг можно обменять на долг, мистер Поттер.

— Обменять? — повторил Гарри.

— Конечно.

Искренняя радость, которую, по всей видимости, сейчас ощущал Малфой, разительно его преобразила, стерев вечное выражение высокомерия, делавшее его лицо холодным и неприятным. Малфой встал, и быстрым, странным своей порывистостью движением придвинул кресло почти вплотную к Гарри, сел и неожиданно стиснул его запястья ладонями — очень сильно и очень коротко.

— Я всё равно, разумеется, сделаю всё, что смогу, для Уолла, — его светло-серые глаза сияли, и Гарри был поражён таким резким превращением высокомерного и холодного аристократа в обыкновенного, только очень счастливого человека. — Я слегка дразнил вас, простите, — он искренне улыбнулся. — Мы с вами никогда не могли найти общий язык, слишком разные… но, в конце концов, со мной же всё это не связано. Вы просто обменяете свой долг МакНейру на долг Драко — вам, и мы все станем свободны.

— Вы его любите, — с некоторым удивлением проговорил Гарри.

— Кого? — засмеялся Малфой.

— Сына.

— Ну, разумеется, — он, в свою очередь, удивился. — У вас же есть дети, вам должно быть это понятно. Я правильно предположу, что ваш долг Уоллу совсем свежий?

— Да… как вы узнали?

— Вы к нему ещё не привыкли, — с улыбкой пояснил он. — В первые дни с человеком происходят всякие странности… очень неуравновешенное эмоциональное состояние. А здесь ещё и… о-о-о, — протянул он. — А ведь, наверное, его и ранили как раз из-за вас, правильно?

— Правильно, — признал Гарри. — Но деталей не будет.

— Конечно, — отмахнулся Малфой. — Это не важно. Но объясняет ваше состояние. Есть, сколько я помню, зелья, которые вам помогут, могу отыскать их для вас.

— А он согласится? — перебил Гарри.

— Уолли? Конечно, — без всяких сомнений ответил Малфой.

— Что, вам он ни в чём отказать не сможет?

— В этом — точно не сможет, — он засмеялся.

— Здорово, — Гарри, вроде, был рад — вырисовывалось отличное решение, о котором он даже и не мечтал всего пару минут назад, но радости очень мешала всё нарастающая тревога. — Второй уже умер, — сказал он, нахмурившись. — В нём, правда, было две пули.

— Плохо, — тут же отозвался Малфой. — Зря вы не сказали мне раньше… это значит, что времени у нас совсем мало, — он встал. — Давайте вернёмся в клинику, я посмотрю повнимательнее. Скорее всего, тут Азкабан сыграл на руку… но…

— При чём здесь Азкабан?

— Я потом объясню… пойдёмте.

Гарри почувствовал дурноту ещё на подходе к палате. Открыв дверь, он едва устоял на ногах: голова закружилась, и он бы, возможно, упал, если б Малфой не подхватил его и не усадил на стул у стены.

— А ну, соберитесь, — отрывисто скомандовал он. Это он умел: интонации отрезвили Гарри, и даже слегка разозлили, что в данном случае было к месту. Малфой, тем временем, уже стоял у самой кровати — Гарри, пошатываясь, поднялся, и подошёл тоже. — Нехорошо, — негромко сказал ему Малфой. Он уже успел откинуть одеяло и снять повязку: вокруг раны расползалась неприятная краснота, пронизанная багровыми прожилками — она уже покрывала примерно половину груди, и заползала на шею, а по руке спустилась практически до локтя. — Уолл, — позвал Малфой, похлопав того по щеке. — Уолли, посмотри на меня. Уолл.

Тот застонал и с заметным трудом приоткрыл глаза — белки были красными от лопнувших сосудов, у ноздрей и на губах тоже запеклась кровь.

— Уолли, — голос Малфоя зазвучал на удивление мягко и ласково, — послушай меня, пожалуйста. Слышишь?

Тот попытался кивнуть, но не смог, и моргнул.

— Хорошо, я понял тебя, понял. Не нужно разговаривать. Уолли, — Малфой наклонился к нему, гладя рукой по щеке, — тебе нужно ещё продержаться, совсем немного. Я знаю, тебе очень больно, но нужно ещё потерпеть. Чуть-чуть. Я тебя вытащу, я тебе обещаю. Слово даю. Ты слышишь?

МакНейр снова моргнул и приоткрыл губы, пытаясь что-то сказать — Малфой закрыл его рот второй ладонью.

— Не нужно. Я и так знаю всё, что ты мне хочешь сказать, — он ласково улыбнулся. — Тебе сейчас никак нельзя умирать. Понимаешь? Ты мне нужен. У меня есть к тебе просьба… у нас с Нарциссой. Очень важная просьба. Я скажу, когда ты поправишься. Ты нам поможешь? Мне и Нарциссе?

Тот опустил веки, но сил поднять их у него уже не хватило. Гарри мутило, у него подгибались ноги, а внутренности будто бы завязались в очень холодный узел.

— Так, — Малфой развернулся к нему, взял под локоть, и потащил из палаты.

Когда они вышли, стало легче. Малфой аппарировал у самой двери — прямо в свой кабинет, усадил Гарри в кресло, налил полную чашку кофе, поднёс к его губам, и почти силой заставил выпить.

— Я думаю, мы не успеем, — сказал он, когда взгляд Гарри полностью прояснился. — И вижу сейчас только одну возможность протянуть время.

— Какую? — Гарри самостоятельно налил себе ещё кофе и проглотил его залпом, снова не чувствуя вкуса — только горечь и жар.

— Есть способ немного подольше продержать его здесь… и надеяться, что мой человек не подведёт. Но это незаконно.

— Вы полагаете, сейчас это важно? Вы правда так думаете?

— Это не просто незаконно, — Малфой тоже сел и нахмурился, изучающе глядя на Поттера. — Это Непростительное заклятие.

— Вы его Круциатусом взбодрить собираетесь, что ли? Или уж сразу Авадой?

— Нет, — он усмехнулся. — Я собираюсь использовать третье.

— Каким образом? — недоумевающе спросил Гарри.

— Как бы вам объяснить… Человек под Империо будет исполнять всё, что ему прикажут. В частности, он сделает всё, чтобы выжить, если ему приказать именно это. Есть даже теория, что Империо в своё время изобрели именно медики — как раз для таких случаев… вы не знали, конечно, — он слегка улыбнулся.

— Вы думаете, что сработает?

— Я… видел подобное. Тогда получилось. Ему жить осталось всего ничего — может быть, часа два от силы.

— С чего вы взяли? Он выглядит плохо, но…

— Я вижу динамику. Мы виделись максимум час назад. Всё очень плохо, мистер Поттер. Да вы же и сами это чувствуете. Вы похожи на собственный призрак.

— Это потому что…

— Человек отдаёт за вас жизнь. Да, вот примерно так это и выглядит, — он смотрел на Гарри очень серьёзно.

— Я сам это сделаю, — сказал Гарри.

— Не думаю, что это сработает, — ответил Малфой со странной усмешкой. — Это же вы его должник, а не наоборот. Ваше слово для него сейчас значит меньше, чем ноль. Личных отношений у вас тоже нет… ничего не получится.

— Тогда делайте вы, — вздохнул Гарри. — У вас-то, конечно, получится? — не удержался он от ехидства.

— Вряд ли, — он качнул головой. — Моё слово, конечно, весомее вашего… но в данном случае разница не столь велика. — Гарри даже не обиделся на это «конечно, весомее» — что взять с Малфоя… А вот его отказу он удивился. — Я думаю, — между тем продолжал тот, — что здесь следует попросить другого человека.

— Кого? Скажите только, и я…

— Мою жену, — он странно улыбнулся. — Беда в том, что я не уверен, что она в достаточной степени владеет этим заклятьем.

— Почему именно вашу жену?

— Видите ли, — произнёс Малфой с мягкой насмешкой, — в данном случае важна сила искреннего желания исполнить приказ. Империо ведь тоже можно сопротивляться, как вам, я полагаю, известно. Нам же сейчас нужно, напротив, максимально возможное по силе желание этот приказ выполнить — желательно и помимо Империо. Только тогда мы, может быть, сумеем обмануть смерть на какое-то время. Я схожу за женой, — он поднялся. — А вы пока что подумайте, как станете объяснять в министерстве происходящее — они же наверняка зафиксируют Непростительное.

И, не дав Гарри ответить, он вышел из кабинета.

Он вернулся с Нарциссой минут через десять, и это были, наверное, десять самых долгих для Гарри минут за последние годы. Она уже переоделась и на сей раз была в травянисто-зелёной мантии, расшитой зелёными же, цвет в цвет, цветами, а к груди была приколота золотисто-белая брошь в виде нарцисса.

— Я думаю, что смогу, — сказала она с порога. — Во всяком случае, я постараюсь. У меня должно получиться.

— Вы делали это когда-нибудь? — спросил Гарри, вставая ей навстречу. Нарцисса быстро взглянула на мужа, потом перевела взгляд на Поттера, и тот разозлился, — да прекратите уже! Неужели вы правда думаете, что я потом вам всё это припомню?

— Не знаю, — она не улыбалась и выглядела взволнованной, возможно, от этого её ответ прозвучал искренне. — Наверное, нет. Но я готова… хотя подождите, — она словно вспомнила что-то. — Думаю, нам нужно кое-что взять с собой… Я сейчас, — она скользнула по руке мужа кончиками пальцев (Гарри почему-то обратил внимание, что у неё на ногтях не было лака) и вышла.

Мужчины остались одни. Малфой протянул Гарри какой-то флакон тёмно-синего стекла.

— Выпейте пока, — сказал он. — Это одно из тех зелий. Если что-то пойдёт не так, помощь вам очень понадобится.

— Вы так говорите, будто знаете, что…

— Я был на вашем месте, — оборвал его он. — К несчастью, тогда человек умер. И должен сказать, я бы предпочёл Круциатус тем ощущениям, которые за этим воспоследовали. И, может быть, даже лордовский.

Гарри внимательно посмотрел на него — было похоже, что он в кои-то веки тот говорит искренне.

— Пейте, — кивнул Малфой. — Вам в любом случае не повредит. Вы нам там очень понадобитесь — получится или нет, заклятье-то прозвучит, а ваши на них сейчас вмиг набегают. Не хотелось бы, чтобы они появились на Непростительное — и увидели вас в разобранном состоянии, а меня — рядом, — он слегка улыбнулся.

— Вы думаете, у нас выйдет? — измученно спросил Гарри, открывая флакон. Зелье слабо пахло то ли какой-то травой, то ли ягодами.

— Я думаю, что это единственный наш шанс, — пожал плечами Малфой. — И прорицания мне никогда не давались. Увидим. Пейте же.

Гарри залпом проглотил зелье. Оно оказалось почти безвкусным, со слабым привкусом тех же трав, которыми пахло. Малфой забрал у него флакон, и в этот момент вернулась Нарцисса с каким-то странным прямоугольным предметом в руке. Она протянула его мужу и посмотрела на него вопросительно.

— Хорошая мысль, — кивнул тот, забирая его у неё. — Пора.

Они аппарировали в больничный холл.

В палате всё повторилось: и дурнота, и завязавшиеся в ледяной узел внутренности — но в этот раз симптомы были слабее: то ли зелье сработало, то ли Гарри потихоньку начал привыкать к ним. Он опустился на стул у двери, чтобы не мешать.

Малфои тем временем подошли к кровати и встали по обе стороны от неё. Вдруг зазвучала музыка: похоже, это была старая песенка, из тех, которые (как Гарри знал благодаря Молли Уизли) были популярны годах в семидесятых прошлого уже века. Веки МакНейра дрогнули, он с трудом открыл глаза — и увидел склонившуюся над ним Нарциссу. Она ласково улыбалась, держа в спрятанной за спину правой руке палочку, а левой осторожно коснулась его лица.

— Здравствуй, — сказала она негромко. Нежная улыбка, игравшая сейчас на её губах, чрезвычайно украшала её; от той надменной женщины, которую Гарри знал, не осталось ничего, она казалась мягкой, искренней — и очень, очень красивой. — Я хочу попросить тебя кое о чём.

Он попытался ответить, но она положила подушечки указательного и среднего пальцев ему на губы и покачала головой — длинные волосы соскользнули вниз, и упали ему на лицо.

— Я очень хочу, чтобы ты жил, Уолли, — почти прошептала она. — Когда ты поправишься, я хочу попросить тебя сделать кое-что для меня. Пожалуйста. Мне это очень важно. Ты сделаешь?

Он улыбнулся и умудрился кивнуть.

— Хорошо, — она наклонилась ещё ниже, и прижалась губами к его щеке. — Спасибо тебе. Я буду тебя очень ждать.

Потом вскинула палочку, направила её на МакНейра и так же тихо сказала:

— Империо, — и когда выражение его лица словно бы поплыло под действием заклинания, чётко произнесла, — я хочу, чтобы ты жил и спал, Уолден МакНейр. Я хочу, чтобы ты дождался, пока я вновь приду за тобой. Я приказываю тебе ждать меня. Я приказываю тебе жить.

Она опустила палочку и, не глядя ни на кого, аппарировала.

А музыка всё продолжала играть…

— Если вы когда-нибудь расскажете кому-нибудь о том, что сейчас видели здесь, я убью вас, — будничным тоном сообщил Люциус Малфой Гарри. — А тем, кому вы расскажете, сотру память. Всю. Целиком. Специально научусь ради такого случая.

— Да хватит вам, — устало проговорил Гарри. — Не стоит считать всех подонками.

— Возможно, — музыка, наконец, умолкла. — Что-то долго нет ваших… странно.

— Я же здесь, — дёрнул плечом Гарри, — и имею право накладывать Империо на заключённых при необходимости. Ну, что? Думаете, получилось?

— По-моему, да, — Малфой внимательно посмотрел на слегка улыбающегося спящего Макнейра. — Да и вы вот получше выглядите… легче вам?

— Разве это не зелье?

— Нет, — Малфой задумчиво покачал головой. — Вы сейчас слишком близко, а оно не такое уж сильное. Я думаю, мы выиграли какое-то время — быть может, целый день или даже сутки. Надеюсь, что его хватит. Теперь вот что, — он перешёл на деловой тон. — В палату никого не впускать. Делайте что хотите, но к нему вообще никто и притрагиваться не должен. Лечить это они всё равно не умеют, а отвлекать его сейчас ничем нельзя: его сейчас держит только заклятье Нарциссы, а она всё же не Лорд, ни силы особенной, ни профессионализма у неё в подобных вещах нет.

— Я понял, — Гарри с некоторым удивлением смотрел на свои дрожащие руки. — Мне вы тоже здесь быть запрещаете? — пошутил он.

— Не стоит, — Малфой усмехнулся. — Что, тянет, да?

— Да, — признался Гарри.

— И будет тянуть. Только без толку. Отойдите лучше подальше — легче будет. Я вам, на самом деле, искренне сейчас сочувствую, — он подошёл к нему и взял под руку. — Я тогда, помнится, чуть на себя руки не наложил — хорошо, остановили. Так что Драко фантастически повезло, что вы тогда выжили. Пойдёмте отсюда. Вам есть сейчас, чем заняться. Никого не впускайте, — повторил он, выталкивая Гарри в коридор, и бесшумно закрывая за ними дверь. — Я вам сразу же сообщу, — пообещал он, уходя по коридору в открытый для аппарации холл.

Из Мунго Гарри отправился в аврорат. Кабинет его закрыли и наверняка осмотрели, но ему хотелось поглядеть самому. Всё осталось ровно, как было перед его уходом, даже кровь с пола ещё не убрали, рядом с засохшим пятном так и лежало окровавленное смятое одеяло и чуть подальше — перепачканная снизу подушка, на полу виднелись следы ног — и всё это вместе ни о чём не говорило.

— Ну, наконец, вы вернулись! — раздалось у него за спиной. Гарри обернулся, кивком поприветствовав одного из своих сотрудников.

— Что-то узнали? Как он вообще вошёл?

— Как посетитель, — сообщил тот. — Палочку свою он показал на входе, с ней всё было в порядке.

— Где она сейчас? Изучили её?

— Её не нашли, — тот смутился. — Мы всё обыскали, её нигде нет.

— Ясно, — в общем-то, он чего-то такого и ожидал. — Его опознали?

— Тоже нет. Его никто не знает. Он… вообще не волшебник.

— Сквиб или маггл? — удивился Гарри. — Как такое возможно? Откуда тогда палочка? И вообще, как мог маггл попасть в аврорат?— чтобы просто войти сюда, нужно было сотворить простенькое заклятие, за исключением тех случаев, когда посетителей приводили под арестом, или приглашали для разговора сквибов — тех встречали сами авроры. — Вы хоть что-нибудь выяснили?

— Мы думаем, его провели. И уже невозможно определить, сквибом он был или магглом.

— Вы же сказали, что он показал палочку на входе? — напомнил Гарри.

— Так зафиксировано в книге приходов…

— Послушайте, — он нахмурился, — вы говорите мне, что кто-то, не владеющей магией, просто так посреди дня входит в аврорат, находит мой кабинет и пытается меня застрелить из маггловского оружия?

— Мы думаем, него был какой-то помощник — кто-то, кто…

— Разумеется, был. Но вы никого не нашли, так?

— Так, — кивнул тот.

— Ясно… думаю, нужно составить маршрут, которым он мог идти, и посмотреть воспоминания всех, кто мог тогда его встретить. Возможно, вы что-то найдёте.

— Мы пробовали. Ничего нет.

— Следы всегда есть, — возразил Гарри. — Ищите. Возможно, он был чьим-то родственником, придётся проверить всех магглорождённых, — он вздохнул, представляя себе общий объём предстоящей работы, которая, к тому же, вовсе не гарантировала какой-нибудь результат. — А я свяжусь с министром — нужно будет поискать его в маггловском мире. Проверили, были на нём какие-нибудь тёмные заклинания вроде Империо?

— Разумеется. Не было ничего.

— Не было. Ясно, — он задумался. — Наёмный убийца из магглов?

— Мы тоже так думаем, — кивнул аврор. — На самом деле, это нам представляется наиболее вероятной версией.

— Кто вошёл в рабочую группу? — спросил Гарри. Услышав ответ, он кивнул одобрительно. Самостоятельно расследовать собственное покушение он не мог — это было и против правил, и на самом деле неправильно, он являлся лицом заинтересованным и поэтому априори необъективным. Но вот с магглами связаться было именно его компетенцией, и этим он собирался заняться.

— Держите меня в курсе, пожалуйста, — попросил он. — Я не хочу и не буду никак на вас давить, но мне хотелось бы знать, что происходит.

— Разумеется, — кивнул тот. — Убрать здесь всё?

— Оставьте пока… мало ли. Найдите мне временно какую-нибудь другую комнату, мне всё равно, где работать.

Следующим делом стал поход к министру. Тот встретил Гарри очень тепло, встал навстречу, усадил в кресло и предложил чаю, но его это совсем не обрадовало: по опыту он уже знал, что такое начало сулит какие-то неприятности.

— Какое неприятное происшествие. Вы уже выяснили что-нибудь?

— Кое-что, — кивнул Гарри. — Я к вам потому и пришёл. Мне понадобится ваше содействие.

— Всё, что угодно! — пообещал тот. — Но чем я могу помочь? Кто это был?

— Вот как раз в этом. Мы полагаем, что он не волшебник, и его нужно искать среди магглов. Я принёс маггловские фотографии — думаю, вам нужно связаться с их премьер-министром, пусть они поищут среди людей.

— А что же, вы не можете его самого допросить?

Они посмотрели друг на друга. Каждый знал, что собеседник знает об этой смерти, но министр, видимо, желал, чтобы Поттер рассказал ему об этом сам — Гарри с грустью подумал о том, как здорово и легко было работать с Шеклболтом, и хотя никто, конечно, не должен занимать один пост подряд двадцать лет, но почему же нормальные министры так редки?

— Не могу, — вежливо сказал он.

— Но отчего же? — удивлённо вскинул брови министр.

— Потому что он умер, — ровно проговорил Гарри.

— Как умер? От чего?

— Я полагаю, от яда, — Гарри ненавидел подобные игры, и подумал, что сюда бы Малфоя — вот кто чувствовал бы себя сейчас как рыба в воде.

— Мне говорили, там был пистолет? — вновь изобразил удивление министр.

— Пистолет был, — Гарри снова вежливо улыбнулся. — В нём были пули. Они были отравлены.

— Как ужасно! — министр вздохнул. — Так что ж, получается, что в аврорат вошёл маггл, пришёл в ваш кабинет и чуть было не застрелил вас из маггловского оружия? Пропитанного маггловским ядом?

— Именно так, — любезно кивнул Гарри.

— Но это же невозможно! Наверняка он был не один, маггл не может просто так войти в аврорат!

— Мы это расследуем, — пообещал Гарри. — Надеюсь, что с вашей помощью.

— О, разумеется, разумеется! — министр взял, наконец, со стола папку с маггловскими, неподвижными, фотографиями. — Я этим сейчас же займусь!

— Буду вам очень признателен. Если это всё, то я…

— Эээ… я хотел вас спросить, — министр с невинным выражением лица остановил Гарри, — а что делал в тот момент в вашем кабинете бывший Упивающийся смертью?

Гарри не удержался от мысли, что было бы забавно ответить что-нибудь вроде: «Ну, мы сперва погуляли, потом пообедали, а потом он спас мне жизнь», но сказал вместо этого:

— Я решил перечитать их дела. Уже двадцать лет, как война закончилась, думаю, время пришло.

— У вас есть какое-то конкретное предложение по этому поводу?

По тому, как он задал этот вопрос, Гарри увидел, что они, наконец, дошли до того, что действительно интересовало министра.

— Пока нет, — осторожно ответил Гарри. — Но в целом, я думаю, было бы правильно пересмотреть несколько дел. Мы должны уметь прощать, — заезжено проговорил он.

— Разумеется, разумеется… А чьи именно дела вы собираетесь вынести на пересмотр?

— Не знаю, — терпеливо ответил Гарри. — Я только начал.

— Вы думали о МакНейре?

— Теперь, вероятно, это было бы правильно, — подумав немного для видимости, сказал Гарри, радуясь, что формально до завершения расследования не имеет права рассказывать о любых деталях даже министру, о чём тут же с удовольствием ему и напомнил: — Я бы с радостью рассказал вам всё, министр, но вы же знаете, я пока не могу этого сделать.

— Да, разумеется, но, я надеюсь, мы с вами ещё это обсудим?

— Обязательно, — пообещал Гарри. — Как только мы что-нибудь выясним, я тут же вам сообщу. И если это всё... — вновь начал он.

— Конечно-конечно! — министр протянул ему руку и, как обычно, вдохновенно потряс её.

— Я буду ждать от вас любую информацию, которую смогут раздобыть магглы, — напомнил, уходя, Гарри.

— Конечно-конечно…

Остаток дня Гарри разделил между демонстрацией в Омуте Памяти следователю собственных воспоминаний о произошедшем — толку от них, как он и предполагал, было немного, но сделать это всё равно было нужно — и переездом в другой кабинет. После он занялся текущими делами, всё откладывая возвращение домой: он не чувствовал себя сейчас в силах объясняться с Джинни, которая, конечно, увидит, что с ним что-то не так. Благо, работы всегда хватало.

Письмо Малфоя пришло незадолго до полуночи. Текст был предельно лаконичен: «Приходите». Большой пёстрый филин, принёсший письмо, улетел, не попросив угощения и не попытавшись дождаться ответа, и Гарри немедленно аппарировал в имение.

На сей раз он почему-то оказался сразу в кабинете — Малфой его явно ждал, и выражение его лица Гарри обрадовало.

— Я надеюсь, это то, что нам нужно, — Малфой держал в руках чёрный, почти квадратный флакон. Второй сосуд — тоже чёрный, но больше похожий на банку, стоял на столе. — Во всяком случае, этот человек ещё ни разу меня не подводил. Предлагаю попробовать.

— Почему вы не отнесли это сразу в Мунго?

— А что и кому я должен был бы там сказать? — насмешливо спросил он. — Доброго вечера, у меня тут лекарство для пациента, к которому всем вам запрещено подходить? Я, кстати, думаю, что в данном случае действовать лучше вам, — он протянул ему флакон. — На столе мазь и пергамент, где всё подробно расписано.

Гарри взглянул в него и признался:

— Я не слишком хорошо знаю латынь. Могу я попросить вас это перевести?

Малфой очень выразительно вздохнул и забрал пергамент.

— Я пойду с вами. В первый раз переведу с листа, потом пришлю перевод.

— Представьте, я не учил латынь в школе, — саркастично сказал Гарри.

— Я понял, — отозвался Малфой. — С другой стороны, зачем вам. Идёмте, — он улыбнулся неожиданно нормальной, вполне человеческой улыбкой, и добавил: — Прошу прощенья за грубость. Вы вряд ли поверите, но для меня это тоже не самый простой день.

Они аппарировали.

В палате ничего не изменилось: МакНейр, кажется, за всё это время даже не шевельнулся, и даже выражение лица у него не изменилось — только красного вокруг раны стало значительно больше, оно уже почти покрывало правую часть его лица, почти весь живот и всю правую руку. Ближе к самой ране плоть почернела, и от неё шёл тяжёлый сладковатый запах гниющего мяса. Гарри мгновенно почувствовал тошноту и едва успел отвернуться, как его вырвало — странная реакция что для аврора, что просто для взрослого человека, но рядом с МакНейром он мгновенно ослабевал и почти терял контроль не только над своими эмоциями, но и, как видно, над телом.

— Он уже почти труп… Мы еле успели, — Малфой походя убрал грязь с пола и протянул Гарри фляжку. — Это просто вода с мятой. Выпейте, вам станет немного легче.

— Я в порядке, — возразил Гарри.

— Слушайте, — внезапно вспылил Малфой, — делайте, что вам говорят! Уверяю вас, что последнее, о чём я сейчас забочусь — это ваше удобство. Если я говорю «пейте» — так пейте, Мордред вас побери! Вы даже не представляете себе, что вас сейчас ждёт!

От изумления Гарри молча взял у него флягу и выпил — но до конца не допил, Малфой её отобрал.

— Вам понадобится ещё, — сказал он. — Давайте начинать, у него уже совсем не осталось времени. Открывайте меньший флакон.

Гарри с трудом вытащил плотно притёртую крышку. В комнате резко запахло — запах нельзя было назвать неприятным, но от него защипало глаза.

— Сначала влейте в него полную ложку, — Малфой протянул нужный предмет, сделанный из прозрачного стекла или хрусталя. — Осторожнее, не пролейте.

— Ещё купите, — буркнул Гарри, пытаясь совладать с дрожью в руках.

— Да не в том дело! — разозлился Малфой. — Вы себе руку сожжёте. Или ему — лицо. Или куда вы там капнете. Оно не предназначено для внешнего покрова. Давайте уже… хотя, стоп! Погодите, — он оценивающе на него посмотрел, вздохнул и отобрал флакон с ложкой — Гарри подчинился и даже был благодарен: чувствовал он себя отвратительно, перед глазами всё расплывалось, было холодно, сердце колотилось так, словно он только что пробежал марафон, а ещё снова тошнило. — Пожалуй, сейчас вы не сможете, — задумчиво проговорил Малфой. — Возьмите-ка его за руку…

Гарри послушался — и последним, что он ощутил, была жгучая, острая боль, накрывшая его с головой, едва его пальцы коснулись кожи МакНейра.

— Это счастье, что вы полукровка, — услышал Гарри, когда очнулся. Он лежал на кушетке, похоже, всё в том же малфоевском кабинете, хозяин которого сидел сейчас рядом с ним в кресле и улыбался своей отвратительной полунасмешливой-полупрезрительной улыбкой. — Были бы чистокровным — там бы и остались.

— Я не понимаю, — с трудом проговорил Гарри.

— Выпейте, — Малфой протянул ему чашку, и потянулся, чтобы помочь — Гарри собрал все свои силы и, оттолкнув его, сел самостоятельно, взял трясущимися руками чашку и выпил — там оказалась всё та же «вода с мятой».

— Почему? — спросил он, когда головокружение полностью прекратилось, и ему почти удалось сфокусировать зрение на собеседнике. — И кстати, где мои очки?

— Извините, — Малфой протянул их ему, — забыл.

— Что с МакНейром?

— Всё хорошо… Насколько это возможно. Через пару дней, думаю, можно будет уже его разбудить.

— Вы уверены?

— Более или менее. Насколько вообще можно быть уверенным в этом случае. Да сами увидите. Так что «почему»?

— Почему вы так сказали?

— Что счастье, что вы полукровка? Потому что иначе вы бы просто остались там, и вас пришлось бы лечить тоже, — он улыбнулся. — Есть хотите?

— А вы умеете разговаривать по-человечески? — поинтересовался Гарри. — Хотя бы время от времени?

— У нас с вами разное представление о «человеческом», — весело улыбнулся Малфой. — Но сегодня я готов постараться — именно ради вас. Если вы готовы выслушать ответ, не делая стойку на слова «чистая» и «грязная» кровь.

— Без ругательств, значит, вы обходиться так и не научились, — констатировал Гарри.

— А вы, я вижу, вполне пришли в себя. Вот и отлично. И в данном случае это не ругательства.

Он явно был настроен вполне благодушно, и Гарри решил последовать его примеру. В конце концов, смысла в этом всё равно не было никакого.

— Я хочу есть, — признался он. — И хочу, чтобы вы объяснили свои слова.

— За ужином, — кивнул тот. — Мясо, птица, дичь или рыба?

— Всё равно… Мясо. Но сначала я бы умылся. Если можно.

— Всё, что угодно, — он хлопнул в ладоши, и рядом с ними появился эльф. — Проводи.

Гарри проснулся, и в первый момент не понял, где находится: он лежал на большой, очень удобной кровати с белоснежными мягкими простынями, в комнате было совсем темно, но было неясно, от того это, что сейчас ночь, или из-за тяжёлых плотных штор, полностью закрывавших окно и не впускавших в комнату ни единого лучика света. Гарри вскочил — на столике рядом с кроватью обнаружились его палочка, очки, и запотевший стакан с водой. Пить в самом деле хотелось, и он осушил его залпом: вода была очень вкусной и почти ледяной. Он подошёл к окну (на полу был мягкий ковёр, совершенно скрадывавший звук шагов) и раздвинул шторы. За окном, судя по свету, был день, уже перешагнувший свою середину. Гарри смотрел на парк, казавшийся совершенно диким, но при этом явно ухоженный. Деревья цвели, всё цвело — Гарри открыл окно, и на него обрушился коктейль звуков и запахов: птицы, шум ветвей и где-то неподалёку — журчание воды, ароматы цветов… Было так хорошо, что Гарри на какое-то время так замер — пока не услышал сзади какое-то осторожное движение, и тихий вежливый голос эльфа:

— Господин проснулся?

— А? — он обернулся. — Да. Я… сколько времени?

— Четыре часа дня, — радостно сообщил эльф. — Господин голоден? Или, может быть, он хочет искупаться? Или…

— Где твой хозяин? — оборвал его Гарри, лихорадочно соображая, как он мог столько проспать и что теперь делать — его же наверняка все потеряли: домой он не заходил (такое часто бывало, но прежде он всегда предупреждал Джинни — а ведь накануне он буквально убежал рано утром, и она наверняка нервничает), в аврорате не появился… Допустим, там-то его никто расспрашивать особо не будет, но дома объясниться придётся — и что он скажет? Прости, дорогая, я тут вчера пьянствовал с Люциусом Малфоем, похоже, напился, и уснул прямо у него за столом? Ему самому стало смешно, он фыркнул, и решил, что на данный момент это не самая крупная из его проблем.

— Хозяин велел позаботиться о господине, как о самом преважном госте! — сообщил эльф. Гарри всегда раздражала их эта манера вроде и отвечать на вопрос, и при этом не выдавать никакой информации.

— Ты позаботился, молодец, — кивнул он, — а теперь скажи мне, где он.

— Что господин будет на завтрак? — словно не слыша вопроса, поинтересовался эльф.

— Тьфу, — Гарри махнул рукой. — С тобой без толку разговаривать, я смотрю… Я хочу вымыться, одеться и… давай яйца — позавтракать всё равно следовало, так почему не сделать это здесь? Будет, во всяком случае, быстро и, видимо, вкусно.

— В каком виде, — начал эльф, Гарри закатил глаза и перебил:

— Яичницу. С беконом. Два… три яйца. Глазунью. Всё, проводи меня в ванную.

— Конечно-конечно, — залебезил эльф, чем-то напомнив Гарри нынешнего министра. — Вот сюда…

Ванна была как ванна — очень красивая, разумеется, и Гарри с улыбкой вспомнил рассказы, которые в школе ходили у них о доме Малфоев: что у них там при каждой комнате по бассейну с рыбками и русалками… Никаких рыбок, а тем более русалок здесь не было, зато кран был континентальный, что, говоря откровенно, Гарри обрадовало.

Когда он уже вытирался, вновь возник эльф с его одеждой — вычищенной и отглаженной, а рубашка была ещё и накрахмалена. Край мантии, немного обтрёпанный (который давно уже следовало подшить, да у Гарри всё не доходили руки этим заняться, а попросить кого-нибудь — Кричера или Джинни — он забывал) был так аккуратно заштопан, что казался совершенно целым. Гарри был совершенно уверен, что никаких специальных распоряжений на сей счёт Малфой эльфам не отдавал, те просто воспринимали подобные вещи, как нечто естественное, так что ругаться не стал, просто оделся и покорно пошёл за эльфом.

За завтраком его ожидал приятный сюрприз в виде Люциуса Малфоя, вежливо поднявшегося ему навстречу. На сей раз они были, по всей видимости, в столовой — большой светлой комнате со стрельчатыми окнами и такими высокими потолками, что казалось, что их нет вовсе. Стол был покрыт белой скатертью и украшен неизвестными Гарри бледно-сиреневыми цветами, запах которых показался ему знакомым: точно так же пахла рука Нарциссы.

— Прошу вас, — Малфой сделал приглашающий жест. — Я был недавно в больнице — спасибо, что не перекрыли аппарацию прямо в палату — и могу уже с полной уверенностью утверждать, что у нас действительно всё получилось. Он поправится.

— Здорово, — от запаха кофе, жареного бекона и выпечки Гарри почувствовал, что здорово голоден. — Спасибо. Я правда рад.

— Не сомневаюсь, — кивнул Малфой. — Я тоже. Я не велел вас будить — подумал, что вам стоит как следует выспаться, надеюсь, это не нарушило какие-нибудь ваши планы?

— Да не важно уже, — махнул рукой Гарри, садясь за стол, и убирая серебряную полусферу с тарелки. От яичницы шёл пар, и его рот наполнился слюной.

— Вы ешьте, пожалуйста, а я расскажу новости, — предложил он.

— А есть ещё новости? — удивился Гарри — прозвучало глуховато из-за попытки говорить чётко с набитым ртом. Малфой вежливо ничего не заметил, и отозвался весело:

— Есть, конечно. Например, вас все потеряли, в «Пророк» просочилась информация о стрельбе в вашем кабинете…

— Вы! — вспылил Гарри, ударив по столу ладонями — зубчики вилки подцепили край яичницы, раздавили желток, и его брызги заляпали скатерть и мантию Гарри.

— Ну, что ж вы творите! — укоризненно воскликнул Малфой, взмахом палочки приводя всё в порядок. — С чистой совестью поклясться могу — это не я. Я бы сделал это попозже, ближе к процессу. Так что ищите утечку в другом месте. В самом деле, мистер Поттер. Я бы сделал это, признаю — но не сейчас. Но там же было полно людей — а дело-то неслыханное: кто-то пытается убить начальника аврората прямо в его кабинете, да ещё и из маггловского оружия, да ещё и отравленного… А на следующий день этот начальник бесследно исчезает, при том, что в последний раз его видели в Мунго в компании старших Малфоев… Вы представляете, что творится в газетах? — он засмеялся.

— Весело вам, — буркнул Гарри, садясь обратно за стол, и снова берясь за еду. Первым его порывом было кинуться куда-то бежать — например, к Джинни, успокоить её, после, наверное, в аврорат… Но, с другой стороны, полчаса сейчас всё равно уже ничего не решали, а поесть в следующий раз ему доведётся разве что вечером.

— Весело, — кивнул тот. — Всё сложилось, кажется, лучше некуда, я даже и сам бы так хорошо не подстроил. Имя МакНейра, кстати, тоже уже прозвучало. Так что, похоже, с пересмотром проблемы не будет… Особенно, если вы расскажете всё же про долг.

— Это зачем?

— А я бы очень хотел посмотреть, кто из членов Визенгамота рискнёт отказать в оправдании человека, спасшего вашу жизнь — чему будет ясное и неопровержимое доказательство, — он рассмеялся. Малфой вообще, похоже, пребывал в превосходном настроении, которое начинало передаваться и Гарри.

— Вы надеетесь на открытое слушание?

— Это было бы интересно. Но я ведь всё равно узнаю, — он улыбнулся. — А знаете, мне нравится иметь с вами дело!

— А мне вот не очень, — Гарри удержался от улыбки, но ответ всё равно прозвучал не зло. — А у вас вообще есть какие-то принципы? — поинтересовался он в отместку за это «нравится».

— Есть. Например, принцип выгоды. Или симпатии. Но вы, вероятно, о чём-то другом? Сугубо… моральном?

— Сугубо, — Гарри фыркнул, налил себе кофе и медленно глотнул, решив, наконец-то, распробовать. Тот был идеально горьким, без всяких примесей, очень густым и слегка маслянистым.

— Сугубо моральных уже пожалуй что не осталось. Были, — он засмеялся. — Но вам это, помнится, тоже не нравилось.

— Убивать магглов — это моральные принципы?

— Во-первых, я магглов не убивал. Во всяком случае, специально. Бывало, конечно, но исключительно в результате несчастного случая.

— Ну, пусть не магглов, а магглорождённых.

— Так разная мораль же бывает, — весело сказал Малфой. — Моя была вот такая. Так что, вы рады должны быть, что она у меня была, да вся вышла.

— Это неправильная мораль! — Гарри тоже решил развлекаться. Спорить о морали с Малфоем представлялось ему так же бессмысленно, как и с Гермионой об эльфах: результат в обоих случаях был предрешён заранее, однако процесс мог быть забавен. А вообще он чувствовал себя сейчас очень счастливым, и о причине этого думать в данный момент не желал.

— Мораль не бывает правильной или нет, это философская категория, — расхохотался Малфой. — Это всё равно, что делить заклинания на тёмные и светлые!

— Вот именно, — кивнул Гарри. Яичница была съедена, но он всё ещё чувствовал себя голодным. Оглядевшись, взял из корзинки горячую булочку, разломил её, засунул внутрь несколько ломтиков сыра и ветчины, и откусил приличный кусок. Было вкусно.

— Вот именно, — повторил Малфой. — Ну вот, Империо, по-вашему, тёмное заклинание?

— Разумеется! — кивнул Гарри. — Давайте ещё про Аваду поговорим.

— Авада — это вообще отдельно. Можно про Круциатус, если хотите. Но давайте пока об Империо. Так тёмное?

— Да.

— А как же тогда МакНейр? — вкрадчиво спросил Малфой. — Он бы умер ещё вчера без него, верно?

— Ммм, — протянул Гарри, не зная, что здесь можно сказать.

— Во-от, — торжествующе протянул тот. — Магию невозможно разделить на светлую и тёмную. Вопрос в том, кто, как и зачем её применяет. Всем можно спасти — и убить.

— Убить можно не всем, — возразил Гарри.

— Да всем, — улыбаясь, возразил в свою очередь тот. — Приведите мне заклинание — и я придумаю, как…

— Вот даже не сомневаюсь! — перебил его Гарри. Они рассмеялись. — Вы-то конечно придумаете. Вы и Алохоморой какой-нибудь убить сможете.

— На самом деле, это-то как раз совсем не так трудно… особенно в молодости. Но мне не хочется сейчас говорить о смерти, если вы не против. Можем вернуться к этому разговору попозже — я очень надеюсь, что вы станете в моём доме постоянным гостем.

— Это зачем? — изумился Гарри. — Мы с вами не друзья, мистер Малфой, что бы там ни было.

— Я уже говорил вам, как отношусь к этому понятию, — пожал тот плечами. — Разумеется, не друзья. Но разве это чем-то мешает общаться? Мне, например, очень понравилось с вами беседовать.

— А мне нет, — сообщил Гарри.

— Жаль, — печально проговорил Малфой. — Но я постараюсь это исправить. Я тут с утра, кстати, почитал кое-что, и сдаётся мне, что наше с вами общение ещё продлится какое-то время.

— Могу я узнать, почему?

— Видите ли… Мы с вами имеем два разных долга. Они оба, конечно же, долги жизни, но разные — и их не так просто соединить, как оказалось.

— Почему? — удивился Гарри. — Если мы все согласны…

— Мы-то согласны. А вот магия — нет. Вас совсем никогда не интересовала теория, верно?

— Нет, — пожал он плечами. — Я практик.

— И отменный! — согласился Малфой. — Однако иногда практика без теории не срабатывает, и сейчас как раз такой случай.

— Что не так-то? — Гарри налил себе ещё кофе, но на сей раз долил в него сливок и добавил сахара.

— Да всё не так, — усмехнулся Малфой. — Ваш с Драко долг — лёгкий, военный, вы, правда, были противниками, но, видимо, ни один из вас всерьёз не считал другого личным врагом, поэтому вы с ним получили, пожалуй, одну из самых благополучных модификаций. Потому вы и жили всё это время спокойно, и даже забыли — вообще-то, как правило, подобные вещи жить так просто не позволяют, они всё время вас сталкивают, стремясь разрешиться. А вот ваш с МакНейром долг — напротив, самый тяжёлый.

— Почему самый? Он мне даже не враг…

— Это сейчас вы так думаете, — он качнул головой. — Во-первых, рискну предположить, что когда-то, во время войны, это было вовсе не так, и кто-то из вас — по всей вероятности, вы — воспринимали другого именно как врага. Во-вторых, в тот момент, когда долг возник, МакНейр был вашим заключённым, а вы — его тюремщиком: одна из самых скверных комбинаций для взаимодействия. Вот если бы было наоборот — долга, скорее всего, не возникло бы вовсе, ибо его защита входила бы в ваши обязанности. А так… Заключённые обычно не спасают тюремщиков. Они от них убегают, и даже могут убить — зачастую даже без каких-то магических последствий — но чтобы наоборот… Поэтому так тяжело. К тому же, долг не искупается, а меняется — то есть отсутствует узконаправленная воля, у нас есть просто согласие.

— А этого не достаточно?

— В данном случае, по-видимому, нет. МакНейр, безусловно, согласен… будет согласен — но это не будет его желанием. В обычных обстоятельствах его бы было достаточно, но у нас это будет являться дополнительным отягощающим фактором. И нам ещё повезёт, если никакого желания у него нет. Если же есть…

— Угу, — есть Гарри уже расхотелось. Его не оставляло ощущение какого-то подвоха, стоящего за гладкой речью Люциуса Малфоя.

— В общем, — подытожил Малфой, — нам нужен специалист в подобных вопросах. Я пока такого не знаю, может быть, есть кто-нибудь у вас в министерстве или в аврорате?

— Я узнаю, — кивнул Гарри.

— Ритуалы есть для всего, — Малфой, кажется, был настроен не столь мрачно. — Я просто никогда этим не занимался.

— Вы же сказали, что знаете об этой магии всё? — напомнил Гарри.

— О магии — да. Но не о ритуале обмена. Я вообще никогда его не рассматривал: обменивать-то нечего было, я и представить не мог, что этот вопрос вообще когда-то возникнет. Я изучал саму магию долга: как она появляется, какой становится в каких случаях… Вот об этом я могу рассказывать бесконечно. А это нечто иное.

— Но почему? Какая разница, почему долг появился? Я спас его, он — меня… Всё же просто!

— Если бы вас спас Драко, всё было бы действительно просто: долг просто был бы искуплен и пропал. Если б МакНейр был нашим родственником — тоже. Однако, увы, мы с ним не состоим даже в дальнем родстве — вот, знаете, я впервые в жизни, наверно, жалею о том, что кровь нашей семьи столь чиста, — он рассмеялся. — Ваше семейство, сколько я знаю, тоже никакого кровного отношения к МакНейру не имеет — разве что через вашу мать, но, мне кажется, вряд ли.

— Я не знаю, — пожал он плечами. — Я мало знаю о маминых родственниках. Но, кажется, шотландцев среди них не было.

— Так что, по сути, это просто два разных долга двух разных пар. Хорошо, конечно, что вы участвуете в обеих, это делает ритуал более вероятным, но я пока не представляю, как их соединять. Такие вот новости.

— Отлично, — вздохнул Гарри. — А я уже было обрадовался…

— Ну, не стоит отчаиваться, — возразил Малфой. — В конце концов, поскольку оба долга связаны с вами, обмен точно возможен. Нужно всего лишь понять, как его сделать. Главное сейчас, что все живы. И кстати…

Он вопросительно посмотрел на Гарри.

— Что кстати? — вздохнул тот. — Вы меня сейчас ещё о чём-нибудь просить будете?

— А я разве уже просил вас о чём-то? — изумился тот. — О чём же? Когда?

— Не помню. Не знаю. Это общее ощущение, — Гарри улыбнулся. — Вы создаёте такое впечатление у меня.

— Надо же, — кажется, он искренне удивился. — Какое у вас своеобразное восприятие. Тем не менее, на сей раз у меня действительно есть просьба.

— Валяйте, — махнул рукой Гарри, откидываясь на спинку стула.

— Уолла нужно перевести в палату с окном и побольше. Это ещё не просьба, — он улыбнулся. — Это объективная необходимость. Он быстрее поправится, если будет видеть солнце и дышать живым воздухом.

— Я понимаю. Я согласен. Его переведут, разумеется. Как только это станет возможно.

— Но это на случай отказа. А сама просьба состоит в том, чтобы, пока он не выздоровеет, поместить его здесь.

— В смысле «здесь»? — от такой наглости Гарри обалдел.

— Здесь, в моём доме. С соблюдением, разумеется, любых норм безопасности и наблюдения, которые вы сочтёте необходимыми. Можете тоже переселиться на это время, даже вместе с семьёй, я не против, — ласково улыбнулся он. — Дом большой. И детям будет веселее вместе.

— Вы… Ну, знаете? — такая степень нахальства и ни на чём не основанной уверенности в собственной правоте и неотразимости даже заслуживала определённого уважения. Гарри бы так не смог. — Вы просто…

— Ну, подумайте сами, — мягко заговорил Малфой, не давая ему подобрать подходящие слова. — Мы уже знаем, что целители в Мунго ничего, по сути, об этом случае не знают, и помочь, соответственно, ничем не смогут, всё равно всё делать придётся нам. То есть, мне, — поправился он. — Вести всё лечение до конца должен тот, кто его начал. Я могу, разумеется, по пять раз на дню и столько же ночью ходить в Мунго, но будьте же милосердны, я уже не молодой человек, так мотаться!

Гарри почувствовал себя загнанным в угол, причём он сам даже не понял, в какой момент это случилось. Всё было вежливо, мягко — и очень логично, и как выбраться из этой ловушки, Гарри не знал. Разумеется, он мог просто сказать «нет», и никто бы ему ничего не сделал — но, к сожалению, в словах лорда Малфоя определённо был смысл. По сути, тот ведь был прав: во-первых, он сам предлагал Гарри всё делать самостоятельно, и не его вина, что Гарри не справился, а теперь Малфой оказался на дни или даже недели привязан к лечению, во-вторых, дома действительно болеть куда лучше, чем в клинике, и в-третьих, если хорошенько подумать, Малфой-то вообще был изначально в этой истории ни при чём, и все его действия следовало рассматривать исключительно как проявление доброй воли. Конечно, у него здесь тоже был свой интерес, и всё же…

Единственное, что Гарри мог противопоставить всей этой логике — собственную ненависть к такому непрошибаемому манипулированию и к ловле себя в такие ловушки. И потому…

— Могу предложить вам койку в той же палате, — буркнул Гарри. — Вот и не надо будет ходить никуда.

— Вы что же, всерьёз? — переспросил тот.

— Ну, а что? Вы же мне предлагаете здесь поселиться — а я предлагаю вам пожить в Мунго.

— По-вашему, это равноценный обмен?

— По-моему, да, — Гарри серьёзно кивнул.

— Ну, что же… В этом есть смысл, — задумчиво кивнул тот. — Пожалуй, я соглашусь.

Гарри недоверчиво посмотрел на него — тот тоже был совершенно серьёзен.

— В самом деле?

— А что мне прикажете делать? Я не в силах аппарировать по десять… двенадцать раз в сутки — каждые два часа это двенадцать, если я ещё не забыл арифметику, и я не готов двенадцать раз в сутки пользоваться камином. Я год провёл в Азкабане и год принимал Лорда в собственном доме, да ещё здесь жила Беллатрикс — полагаю, пара недель в Мунго не самое страшное, с чем я сталкивался в своей жизни. Надеюсь, моей семье разрешат посещения?

— Да, конечно, — немного растерянно проговорил Гарри — всё же Малфою удалось выбить его из колеи. — Разумеется. Сколько угодно.

— Значит, договорились, — Малфой встал. — Я оставлю вас, если позволите: мне опять пора в Мунго, потом вернусь, соберу кое-что — а вы, пожалуйста, озаботьтесь удобной палатой. С окном, — напомнил он.

И пошёл к двери.

Гарри остался сидеть за столом, задумавшись. На самом деле, в предложении Малфоя было рациональное зерно, и если его немного додумать, им вполне можно было воспользоваться, что он и собирался сделать. Ещё Гарри подумал о том, как было бы славно свести в одной комнате Малфоя с министром, и посмотреть, кто из них кого обыграет. «Эх, мечты», — вздохнул он, налил себе ещё кофе, съел круассан и какое-то маленькое пирожное, встал и попробовал аппарировать.

Оказалось — открыто. Он стоял посреди собственной гостиной перед очень сердитой Джинни, за спиной которой стояла очень встревоженная Молли Уизли.

— Привет, Джин, — сказал Гарри. Что-то же надо было сказать.

— Гарри! — услышал он голос Гермионы, и она буквально влетела в комнату и бросилась его обнимать. — Видишь? — она обернулась к Джинни, и притянула её к ним. — Я тебе говорила, что с ним всё хорошо!

— Вижу, — кивнула Джинни. Выражение её лица Гарри совсем не понравилось. — Я очень рада.

— Гарри, милый! — Молли подошла к ним и тоже крепко его обняла.

— Молли, — Гарри очень хотелось куда-нибудь деться, он очень пожалел, что отправился сначала сюда — надо было идти в аврорат, а оттуда просто написать всем.

— Где ты был? Что случилось? — Молли погладила его по голове — и вдруг замерла, к чему-то присматриваясь. — Что это такое, Гарри? — спросила она, и у него неприятно похолодело в животе. Виноват он совершенно ни в чём не был, но что-то в вопросе Молли настойчиво его уверенность в этом опровергало.

— Что там? — он попытался понять, куда она так смотрит, но ничего не увидел: мантия, рубашка… всё было в полном порядке.

— У тебя рубашка накрахмалена. И мантия вычищена. И… чем от тебя пахнет? Где ты был, Гарри Поттер?!

— Я тоже очень хотела бы это знать, — сказала Джинни. Одна Гермиона ничего не сказала, она просто осталась стоять рядом с Гарри и ободряюще сжала его руку.

— У Малфоя, — вздохнул Гарри. — Я был у Малфоя. Заснул там за столом, проснулся только недавно. И вот вернулся. Мантия и рубашка — это эльфы, наверное.

— У какого Малфоя?

— Зачем у Малфоя?

Кто что спросил, Гарри не понял, но это было не важно. К чести Гермионы надо сказать, что она опять промолчала, и только смотрела на него вопросительно во все глаза.

— У Люциуса Малфоя. Мы ужинали.

Он вспомнил собственные размышления о том, как станет объяснять Джинни своё внезапное исчезновение, и с трудом удержался от смеха. Надо было сразу им так и сказать, как хотел — мол, ужинали, я напился и уснул за столом. Он и сказал:

— Я, кажется, напился и уснул за столом. Проснулся совсем недавно, по... — а вот про завтрак говорить было бы явно лишним, — понял, что проспал полдня, и сразу вернулся. Извините меня, пожалуйста, мне очень жаль, что я вас всех так перепугал.

— И что ты там делал, у Люциуса Малфоя, позволь поинтересоваться? — грозно спросила Молли. Джинни же явно смягчилась, и тронула мать за плечо, смущённо сказав:

— Мам, я уверена, что у Гарри была для этого какая-то веская причина.

— Я хочу услышать ответ! — отмахнувшись от дочери, потребовала Молли.

Гарри вздохнул, прикидывая, как бы попроще и покороче им всё это объяснить.

— Это из-за того, о чём пишут в газетах? — пришла ему на помощь Гермиона. Молли метнула в неё яростный взгляд, но, в отличие от Гарри, та ни капли её не боялась — может быть, потому, что и не любила её так сильно, как он — так что она позволила себе этот взгляд не заметить.

— Да, из-за этого, — с благодарностью улыбнулся он ей. — Там такая дикая история получилась… мне пришлось пойти из-за неё к Малфою. И счастье, что я…

— Счастье? Гарри Поттер, у тебя уже есть какие-то дела с этим мерзавцем?!

— Молли, — Гарри вздохнул, зажмурился внутренне, понимая, что сейчас будет, и сказал на одном дыхании, — видите ли…

— Гарри, — оборвала его Гермиона, — расскажи, пожалуйста, всё с самого начала.

Он выдохнул и с отчаянием посмотрел на неё.

— Расскажи, — настойчиво попросила она, делая большие глаза. — Мы все за тебя ужасно перепугались.

— Ладно, — он сдался. — Только это долго… в общем…

Рассказ занял не так много времени, как он думал, и привёл слушателей в совершенно разобранное состояние.

— Но это же совершенно ужасно, Гарри! — воскликнула Молли, когда он кое-как закончил. Он рассказал всё, опустив, правда, эпизод с Гермионой — и, судя по благодарному выражению её лица, абсолютно правильно сделал. — Что же, его теперь выпустят на свободу?!

— Я думаю, да, — кивнул он. — И, Молли, честно… Я не думаю, что это так уж ужасно. Двадцать лет ведь прошло.

— Он убийца!

— Мама! — перебила её Джинни. — Гарри, — она обернулась к мужу и обняла его за плечи, — я думаю, что ты знаешь, что делаешь. Хотя лично мне это тоже не нравится. Но, раз он спас тебя…

— Спас, — кивнул Гарри. И добавил, — поэтому я считаю, что лучше всего будет пока что перевести его к нам домой. Правда, нам придётся потерпеть у себя пару недель и ещё одного гостя.

— Ты хочешь привести в дом бывшего Упивающегося, хоть и раненого? — нахмурилась Молли Уизли.

— Не то, что хочу, — честно сказал Гарри. — Но считаю это наилучшим решением.

— А что за «ещё один гость»? — спросила Джинни.

— Тебе это не понравится ещё больше, — вздохнул Гарри. — Это Люциус Малфой.

— Ты с ним прямо сдружился, как я посмотрю, — Молли поджала губы.

— Есть другая идея? — спросил её Гарри. Он очень любил Молли, но иногда ему хотелось, чтобы она немного поменьше участвовала бы в его жизни.

— Не знаю, — вмешалась Джинни. — Гарри, ты можешь нам объяснить, для чего?

— Наверное, я упустил… Потому что лечение должен от начала до конца проводить один человек. И это Малфой. Так уж вышло. И я не могу заставить его ежедневно аппарировать туда-сюда по дюжине раз на дню… в сутки. Он вообще не обязан мне помогать, и… В общем, мы с ним это уже обсуждали. Он не будет.

— Он поставил тебе ультиматум? — в один голос возмутились Молли и Джинни.

— Да нет… Не то, чтобы, — Гарри рассмеялся и пересказал им их последний разговор.

— Отличное решение, Гарри! — воскликнула Джинни со смехом.

— Я пошутил, — он тоже смеялся.— Так всё же нельзя.

— Но он же тоже заинтересован в результате, — напомнила Гермиона. — Раз ваши долги можно обменять…

— Ну, всё равно это не по-человечески, — возразил Гарри.

— Ты думаешь, Малфой бы на твоём месте… — начала Молли, но Гарри перебил её:

— Я не Малфой. Я думаю, можно будет отделить пару комнат от остального дома, чтобы вы не встречались — и пусть живёт. Будет даже забавно.

— Я даже не знала про Драко Малфоя, — негромко сказала Джинни. — Ты не рассказывал ничего…

Гарри слегка покраснел: он не сказал, что тогда они спасли не только Драко, и что Рону вскоре предстоит узнать не самую приятную новость. А вот Гермиона еле сдерживала смех: она-то была с ними там, и наверняка поняла, какой её мужа вскорости ждёт сюрприз.

— Я сам забыл! — вздохнул Гарри. — Вообще не вспоминал о том случае. Я так удивился…

— Малфой-то, конечно, обрадовался, — недовольно сказала Молли.

— Конечно, — кивнул он. — Я бы тоже обрадовался… но он ведь всё равно помогать не обязан.

— Не обязан, — согласилась вдруг Джинни, за что Гарри был ей очень благодарен. — Ладно… Дом ведь очень большой, думаю, нам и вправду вполне можно будет с ним не встречаться.

— А дети? — сердито напомнила Молли. — Их ты что же, по комнатам запрёшь? Мальчишки скоро вернутся из школы, не говоря уж о Лили… Я не допущу, чтобы они проводили лето в подобной компании! Делайте, что хотите, но их я на это время заберу к нам.

— Мама, — решительно возразила Джинни, — не надо никого забирать. Гарри разделит дом — дети даже не узнают, что у нас кто-то живёт! Поселим их где-нибудь наверху, там вообще никто не бывает.

— Джинни!

— Мама, нет! Это наши дети, мы прекрасно со всем справимся… и вообще.

«И вообще» скрывало под собой то, что Лили, да и вообще все дети Поттеров не слишком любили жить в Норе — дом на площади Гриммо им нравился куда больше: здесь было столько всего интересного, начиная с запертых наглухо комнат и заканчивая Кричером, которого можно было достать до того, чтобы он начал ругаться, а потом в качестве наказания за неподобающее обращение с детьми его господина рассказывать всякие жуткие истории о прежних хозяевах дома. В Норе же не было ничего особенного — они, конечно, любили бабушку с дедушкой, но быстро начинали скучать, а скучая — хулиганить.

— Договорились, — Гарри обнял Джинни и поцеловал.

— Мне это не нравится, — озабоченно сказала Молли, покачав головой.

— Молли, поймите, ну не могу я сейчас…

— Я понимаю, мой милый, — она тепло улыбнулась. — И конечно, ты сейчас очень беспокоишься о... том, кому должен. Я слышала, такое вначале бывает.

И она тоже слышала! Иногда Гарри казалось, что он так и не стал, и никогда не сможет стать в этом мире своим: все вокруг что-то знали, чего не знал он, и даже Гермиона, которая, казалось бы, не могла иметь в данном вопросе перед ним никаких преимуществ, всё время рассказывала что-нибудь «очевидное», которое Гарри слышал в первый раз в жизни, и «очевидным» не считал вовсе.

— Мне очень надо в аврорат, и я…

— Конечно, — Джинни поцеловала его. — Я начну готовить комнаты, не волнуйся.

— Я тебе помогу! — безапелляционно пообещала Молли.

— Я тоже, — присоединилась Гермиона.

— Я люблю вас! — он обнял Джинни и прижал к себе. Потом обнял Молли, потом Гермиону — и только потом, наконец, аппарировал.

В Мунго.

Малфоя в палате уже не оказалось, и Гарри подошёл рассмотреть МакНейра. Тот продолжал спать, но выглядел уже лучше: краснота заметно уменьшилась, а та, что осталась, больше не выглядела столь угрожающе, да и вокруг самой раны больше не было гниющего мяса. Гарри и сам чувствовал себя лучше — ему всё равно было нехорошо, но уже не так сильно, хотя головокружение и тошнота были, ощущение, что он вот-вот потеряет сознание, всё же отсутствовало. Он осторожно коснулся руки спящего — боль появилась, но он почувствовал её уже не как свою, а как чужую, достаточно сильную, но чужую, и решил, что, наверное, потихоньку привыкает к заклятию. Ему всё равно было грустно и страшно — он стоял, вглядываясь в лицо МакНейра, отмечая его бледность (но она Гарри радовала в данном случае), запавшие глаза, обведённые коричневатыми тенями, совершенно седые волосы, ровными прямыми прядями распределённые по подушке... Гарри постепенно охватывало желание защитить этого человека, укрыть от всей боли и бед, отдать всё, что он только мог, и думать о причинах такого желания Гарри совсем не хотел. Он очень осторожно коснулся лица спящего — и тут вспомнил, что Малфой настаивал на том, чтобы никто к тому не прикасался… но руки не убрал, смотря на него, словно заворожённый, потом сел на кровать и положил голову рядом с ним на подушку…

— Ну, что же вы делаете? — Гарри не знал, сколько прошло времени, когда знакомый голос с досадой произнёс это совсем рядом с ним, и чьи-то руки с силой протащили его от кровати до двери.

Этого маленького расстояния хватило, чтобы наваждение спало, и Гарри, раскрыв глаза, узрел перед собою Люциуса Малфоя — очень злого Люциуса Малфоя.

— Я всё понимаю, — почти прошипел тот, — но вам же не десять лет! Неужели так трудно просто не подходить близко? Идите отсюда немедленно! — он распахнул дверь и фактически выставил Гарри вон.

На недоумевающий взгляд аврора Гарри ответил невозмутимой улыбкой, постоял немного — и, дойдя до холла, аппарировал в Малфой-мэнор.

Его там явно не ждали, но сейчас его это не волновало. Гарри помнил дорогу в кабинет Малфоя — туда и пошёл, не обращая внимания на суетившегося под ногами эльфа, явно не знавшего, что ему делать с человеком, которого, вроде бы, совсем недавно здесь очень ждали, но, с другой стороны, насчёт нынешнего посещения которого не было отдано никаких распоряжений. Гарри дошёл уже до второй лестницы, когда дорогу ему преградила невесть откуда взявшаяся Нарцисса Малфой, одетая на сей раз в светло-зелёную шёлковую мантию.

— Добрый день, мистер Поттер, — вежливо произнесла она, загораживая ему путь. — Какая приятная неожиданность! Могу я вам чем-то помочь?

— Я дождусь вашего мужа… мадам, — почему-то Гарри всегда немного смущался в её присутствии. — Я думал подождать его в его кабинете.

— Зачем же в кабинете, вам будет там неудобно, — она очаровательно улыбнулась и взяла его под руку. От неё слабо пахло всё теми же водяными цветами. — Я сейчас провожу вас в гостиную и попрошу подать что-нибудь. Что бы вы выпили? Мы обедаем позже, но, если хотите, я с удовольствием…

Нарцисса Малфой была сама любезность, и Гарри подумал, что, наверное, появись здесь сейчас сам Волдеморт в компании пары дементоров, она бы и им предложила «чего-нибудь выпить и подождать мужа в гостиной» — и ведь пошли бы и подождали.

…Ждать пришлось недолго. Пока Гарри рассматривал небольшую гостиную, украшенную портретами, большинство из которых имели явное семейное сходство и дружно не проявляли желания с ним общаться, Малфой вошёл совершенно неслышно, и когда Гарри обернулся, чтобы перейти к очередному портрету, то едва не сшиб его с ног.

— Рад снова видеть вас у себя, — поприветствовал он Гарри так естественно, словно не выставлял его вон из больничной палаты только что. — Чему обязан?

— Если вы ещё раз позволите себе разговаривать со мной таким образом, — решительно начал Гарри, но Малфой его перебил, подняв руки:

— Нижайше прошу прощения! Но вы меня разозлили, восхитили и расстроили одновременно — и я не сдержался. Не считая того, что я бы очень настаивал на том, чтоб до тех пор, пока заклятье моей жены не будет с Уолдена снято, никто до него не дотрагивался. Особенно вы, — он сделал покаянное выражение лица и прижал руки к груди. — Ей и так непросто его всё время держать, а тут вы вмешиваетесь. Я всего лишь хочу защитить свою жену.

— Вы невозможны, — вздохнул Гарри и сел на диван, не дожидаясь приглашения. — В общем, я тут подумал и решил сделать вам ответное предложение.

— На предмет?..

— Про палату в Мунго я, разумеется, пошутил.

Малфой улыбнулся:

— Рад это слышать.

— Однако и ваше приглашение я принять не могу, — продолжал он. — Посему приглашаю вас обоих ко мне. Мне будет приятно отблагодарить вас за ваше гостеприимство.

Он насладился выражением крайнего изумления, даже замешательства на лице Малфоя, и продолжил:

— Мне кажется это наиболее рациональным решением. Во-первых, мне будет существенно проще объяснить такое положение дел министру. Во-вторых, дом мой защищён ничуть не хуже вашего — а я думаю, что даже, пожалуй, и лучше, его в войну даже вы не нашли с Волдемортом. В-третьих…

— Браво, — тихо оборвал его Малфой, негромко и медленно зааплодировав — его ладони, сталкиваясь, издавали сухой глухой звук. — Вы меня опять удивили. По-настоящему.

— Я польщён, — улыбнулся Гарри. — Означает ли это, что вы принимаете моё приглашение?

— О, разумеется, — всё так же тихо ответил тот, и у Гарри возникла неприятное ощущение, что он упускает прямо сейчас что-то чрезвычайно важное.

— Мне нужно ещё обо всём договориться, но полагаю, что я закончу с этим к сегодняшней ночи. Я сразу же сообщу вам.

— Я буду ждать, — кивнул тот. — Очень.

Беседа с министром обещала быть непростой. Гарри придумал, как можно объяснить ему необходимость перевода МакНейра к нему домой, не упоминая о долге: излишней гуманностью министр, на его взгляд, не отличался, но стремился изображать из себя человека доброго и справедливого, вот на этом Гарри и собирался сыграть. К тому же, было похоже, что покушение на Поттера министра напугало — не потому, что он так уж был к Гарри привязан, но потому, что опасался, что оно может иметь продолжение, направленное уже на кого-то другого — например, сохрани Мерлин, на него самого.

— Добрый вечер, — Гарри прошёл мимо секретаря прямо к министру. Тот буквально вскочил ему навстречу, подозрительно быстро захлопнув лежащую на столе папку.

— Мистер Поттер! Куда вы пропали?! Я слышал ужасные вещи…

— Простите, я был очень занят, — Гарри пожал протянутую руку и отметил, что она влажная. — Что-то ещё случилось?

— Есть подозрение, что это нападение на вас связано с тем, что вы начали работать с делами бывших Упивающихся! — воскликнул министр.

— Не думаю, — удивился Гарри. — Об этом никто не знал…

— Но это же не просто так случилось именно сейчас! — воскликнул министр, и Гарри понял, что переубедить его будет сложно: очевидно, он своё мнение уже составил.

— После не значит вследствие, — возразил Гарри. — Бывают и совпадения.

— Это не может быть совпадением! Кто-то явно не хочет, чтобы старые дела были подняты!

Гарри мгновенно сообразил, как можно с выгодой использовать это его заблуждение, и подумал, что иногда не так плохо иметь в начальниках человека несмелого и не слишком умного. Поэтому он кивнул:

— Я тоже об этом думал. И я не собираюсь идти на поводу у этого кого-то. Полагаю, теперь совершенно очевидно, что дела следует пересмотреть.

— А какие именно дела вы собирались выносить на пересмотр? — с жадным любопытством поинтересовался министр.

— Я пока ещё не составил окончательный список, — дипломатично ответил Гарри.

— Но дело МакНейра, видимо, точно?

— Думаю, да, — ровно ответил он, пытаясь понять, к добру то, что сейчас творилось в голове у министра, или к худу.

— Тогда его нужно срочно куда-нибудь спрятать! — это была удача. Гарри даже ушам своим в первый момент не поверил: похоже было, что министра даже уговаривать не придётся. — Он, видимо, знает что-то, чего кто-то очень боится, — продолжал разглагольствовать министр, и Гарри с энтузиазмом его поддержал:

— Вы совершенно правы, сэр! Очень мудрое предложение. Нужно найти какое-нибудь защищённое и достаточно неожиданное место, я думаю.

— Но вот какое? Мунго совсем не подходит…

— Конечно, — Гарри с огромным трудом сдерживал у себя улыбку. — Вы знаете, сэр, я тут подумал…

— Лучше всего был бы какой-нибудь частный дом, — не слушая, перебил его министр.

— Предлагаю свой, — быстро проговорил Гарри с таким видом, будто это вот только сейчас пришло ему в голову. — Вы же знаете, мой дом — это старый дом Блэков, один из самых защищённых домов в Британии, его во время войны даже Волдеморт не нашёл. К тому же, там МакНейр будет находиться под моим личным присмотром — в ночное, разумеется, время, но оно ведь всегда самое опасное, верно?

— Ваш дом? — растерянно повторил тот — было похоже, что у него имелось какое-то другое предложение.

— А почему нет? — Гарри открыто улыбнулся, и бессовестно добавил, — мне кажется, вы отлично придумали. Идеальное предложение, господин министр.

— Я? — тот хотел что-то возразить, но Гарри опять перехватил инициативу:

— Я как раз ломал голову над тем, куда его спрятать, — твёрдо сказал Гарри, глядя министру прямо в глаза, — но такое простое и элегантное решение мне даже в голову не пришло. Мудрейшее решение, господин министр.

«Вот так», — удовлетворённо подумал он. Министр пару секунд ошеломлённо смотрел на него, потом на его губах появилась понимающая улыбка, и он с довольным видом кивнул:

— Вы всегда так точно меня понимаете, мистер Поттер! Ох, быть вам моим преемником!

— Что вы! — абсолютно искренне возразил Гарри. — Моё дело — аврорат. Я никогда даже не помышлял о министерском посте. Я для него не гожусь, — он улыбнулся и встал. — Так, значит, я забираю его? Прямо сегодня вечером? — уточнил он.

— Хорошо бы, — министр принял озабоченный вид, — но вы уверены, что успеете? Я понимаю, что немного тороплю вас, но очень бы не хотелось оставлять, возможно, важного свидетеля ещё на одну ночь в таком ненадёжном месте! Надеюсь, всё это не слишком нарушит ваши планы? Конечно, министерство не может распоряжаться вашим частным домом, но я бы вас очень просил пойти нам навстречу…

«…пойти нам навстречу», — поразился Гарри. Это же надо… кто-то когда-то шутил, вспомнил он, что министр магии — должность, не иначе, зачарованная: каждый, кто её получает, теряет где-то свои мозги. Шеклболт был счастливым исключением из этого правила, но потом он ушёл, и с каждым новым министром Гарри всё больше убеждался в справедливости шутки.

— …хотел вас спросить, — продолжал министр тем временем, и Гарри отругал себя за то, что отвлёкся, — а зачем вы водили Малфоев к нему в палату?

— Так должен же я был убедиться, что МакНейр это МакНейр, — выдал он первое, что пришло ему в голову: придумать убедительное объяснение этому своему поступку Гарри забыл. — Где бы я быстро нашёл бы другого бывшего Упивающегося?

«Что же это такое я несу?» — подумал он с некоторым даже удивлением — но министру, кажется, вполне такого пояснения оказалось достаточно.

— Очень разумно, — он кивнул. — Значит, вы там у себя всё подготовите?

— Немедленно.

— Хорошо-хорошо…

В аврорате новостей особенных не было — следствие пока никак не продвинулось: непросмотренными оставались воспоминания МакНейра, но вряд ли они могли чем-то помочь в опознании нападавшего. Тело уже изучили вдоль и поперёк, и эксперты склонялись к мысли о его чисто маггловском происхождении. Единственной новостью стал предполагаемый возраст нападавшего: эксперты сошлись во мнении, что ему от двадцати пяти до тридцати лет. Гарри проторчал в аврорате до самого вечера, и уже затемно аппарировал на площадь Гриммо.

— Мы почти закончили! — встретила его растрёпанная и перепачканная пылью и чем-то неприятно зелёным Гермиона. — Гарри, я не могу поверить, что за все двадцать лет вы так и не доразобрали верхние этажи!

— Да зачем нам? — отмахнулся он. — Нам и двух-то много, куда ещё столько же? Какой вы, кстати, расчистили?

— Последний, — она чихнула. — Не весь, только часть коридора, ванную — она там такая… оригинальная — и две комнаты. Выкинули пока всё на чердак. Ещё лестницы остались — одна и вторая. Джинни просила тебя рассказать, как ты планируешь перемещение Малфоя по дому, и вообще, тебя, кажется, ждёт довольно неприятный разговор. Кстати, Рон и Флёр тоже здесь, мы бы без них совсем ничего не успели. Ты присоединишься?

— Вряд ли, — вздохнул он. — Извини. Я лучше пока всё здесь закрою.

— Поговори сперва с Джинни, — настойчиво повторила Гермиона и побежала наверх. Гарри проследовал за ней следом.

— Привет! — Джинни выглядела не лучше своей подруги, и была, кажется, в хорошем настроении — она отмывала резко пахнущей жидкостью пол в угловой комнате, которая сейчас была совершенно пустой, если не считать стоящих тут и там по всему полу вёдер и расставленных по углам лестниц. — Нам ещё нужно часа три минимум, ничего?

— Я ещё даже не придумал, как его доставить сюда, — успокоил её Гарри. — Аппарировать-то с ним пока что нельзя, камином тем более невозможно… портключ нужно сделать, наверное. О чём ты хотела поговорить?

— Да, — она бросила тряпку на пол — Гарри обратил внимание, что в отмытых местах паркет образовывал рисунок, напоминающий сплетающиеся хитрым образом то ли круги, то ли эллипсы. — Ты подумал о том, как всё это будет выглядеть на практике? МакНейр, допустим, будет лежать у себя в кровати… потом, наверное, уже встанет, конечно, но он ведь узник, и его можно просто запереть в комнате, но Малфоя-то запирать нельзя! Он же свободный, вроде бы…

— Он не вроде бы, он свободный и вообще полноправный член нашего магического сообщества, — засмеялся Гарри. — Но ты права, это некоторая проблема. Я думаю, можно ограничить ему доступ ко всем помещениям дома кроме, скажем, коридоров, прихожей… и, наверное, всё же гостиной, всё-таки там камин, не могу же я его в самом деле тут запереть. А аппарацию я сюда ему не открою.

— Гостиной? — она нахмурилась. — А как же дети?

— А от них её придётся пока что закрыть. Но это ведь ненадолго, я думаю, мальчики даже вернуться ещё не успеют.

— А Лили?

— Лили придётся какое-то время обойтись без гостиной, — мягко сказал он. — Честно говоря, мне кажется, это не самая её любимая комната.

— Они всё равно могут столкнуться, — она нахмурилась.

— Ну не съест же он её, Джин, — улыбнулся Гарри, обнимая её. — Мы попросим её с ним не общаться, Лили вполне разумна, я думаю, ей по силам просто вежливо поздороваться и уйти. Его я тоже попрошу не заговаривать с ней.

— Можно подумать, он тебя послушает!

— Будем надеяться. В конце концов, ты же сама правильно говорила: он тоже заинтересован во мне. И, может быть, даже не меньше, чем я в нём. Ты давай пока продолжай, — попросил он, — а я пойду всё посмотрю и начну ставить уже защиту.

«Интересно, где Кричер? — подумал он, обходя сначала ту же комнату. Гарри понимал, что Джинни правильно не приспособила его к уборке: всё равно тот был уже стар и медлителен, а на Гермиону подействовал бы, как красная тряпка на быка. — Вот кто Малфою обрадуется…»

Комната, которую сейчас домывала его жена, была угловой, имела средний размер и была почти квадратной. Окон в ней было три: два — в одной стене, и одно — в другой, и сейчас, будучи вычищенной и освобождённой от мебели, она казалась почти уютной. Если Гарри правильно сориентировался, окна выходили на восток и на юг, поэтому днём здесь должно было быть солнечно и светло. Он решил поместить сюда раненого — в конце концов, Малфой сам же настаивал на «палате с окном», так что обижаться ему, если что, будет не на что. Гарри задумался о том, что бы поставить сюда из мебели:

— Джин? А что было здесь раньше?

— Не знаю, — глуховато отозвалась она, сражаясь с каким-то особенно въевшимся пятном на полу. — Склад барахла… а что?

— Нам нужны минимум две кровати! Остальное можно взять в наших комнатах — стулья, кресла… наверное, понадобится какой-нибудь стол и комод… тумбочка… но этого у нас много, а где взять кровати?

— Хмм, — она выпрямилась и задумалась. — Можно в Норе, — сказала она как-то не слишком уверенно. — Или у мальчиков…

— Да купи ты их просто, — раздался откуда-то голос Гермионы. — Потом пригодятся. Сделаете здесь гостевые комнаты.

— Так поздно уже! — Гарри посмотрел на часы — стрелки придвигались к половине десятого. — Да и… Нет, — он вспомнил о том, что по рассказанной министру легенде должен здесь МакНейра прятать. — Взять у мальчиков…

Как-то это было неправильно, на его взгляд: забирать у детей их постели, дабы отдать их преступникам, пусть даже один из них и не был таковым признан, а для второго сам Гарри собирался вскорости добиться освобождения.

— Не морочь себе этим голову, — сказала, подходя к нему, Джинни. — Уверена, мы без труда найдём здесь что-нибудь. В соседней комнате, кстати, кровать как раз есть.

Гарри улыбнулся ей, обнял, поцеловал, и отправился осматривать вторую комнату.

Она оказалась направо от первой, и имела всего два окна. Немного поменьше, чем первая, она была уже совершенно отмыта и почти готова: в ней действительно имелась кровать, ещё не застеленная, пара кресел (одно у окна, второе — недалеко от кровати), пара стульев, туалетный столик, зеркало и большой комод. Вся мебель была тёмного, почти чёрного цвета, как и пол, но обитые светлой тканью с замысловатым растительным орнаментом стены частично нейтрализовывали эту мрачность. Гарри решил, что здесь вполне можно будет поселить Люциуса Малфоя — конечно, здесь было не так роскошно, как у него дома, но в целом весьма прилично и очень колоритно. Единственное, чего тут недоставало — это штор, постельного белья и, может быть, какого-нибудь коврика у кровати.

Остаток вечера прошёл в уборке, выставлении защиты, создании портключа и привязке его к кровати (её отдала Флёр, убедив Гарри, что она сейчас простаивает у них в гостевой комнате без дела, и пару недель без неё можно обойтись). Закончил Гарри уже за полночь, но, учитывая, что Малфою всё равно приходилось каждые два часа посещать клинику, он счёл поздний визит вполне позволительным.

…Аппарация перенесла его в ту самую небольшую гостиную с портретами — на столиках в нишах там были расставлены вазы с живыми цветами, а навстречу Гарри тут же ринулся эльф, который едва не потянул его за мантию, провожая в кабинет своего хозяина.

— Я только вернулся, — Малфой сидел в кресле, вытянув ноги на небольшую низкую скамеечку, и выглядел довольно уставшим. — Говоря откровенно, силы мои на исходе… я всё же не мальчик уже столько раз подряд аппарировать. Вы договорились?

— Конечно. В принципе, можно сделать это даже прямо сейчас: ваши комнаты готовы, и я сделал портключ.

— Наконец-то! — Малфой прямо просиял.

— Выглядите вы скверно, — признал Гарри. — Мне…

Малфой расхохотался — до слёз.

— Вы сказочно вежливы! — выговорил он наконец, вытирая глаза платком.

— Вообще-то я собирался вам посочувствовать, — признался Гарри, — но, вижу, вышло даже лучше — думаю, вы заслужили право немного надо мной посмеяться.

— Я отвык уже от таких откровений, — он улыбался, — и тоже должен принести свои извинения. Поверьте, это было очень забавно.

— Ну и отлично, — подытожил Гарри. — Я даже рад. Вид у вас усталый — вы сколько не спали?

— Я не считал, — он встал, пряча платок в карман. — Ну что же, я думаю, мы можем начать?

…МакНейра они не стали будить: портключ перенёс его прямо спящим, а вот им самим всё же пришлось аппарировать — предварительно Гарри наложил иллюзию, рассудив, что, раз по легенде они МакНейра прячут, проще всего сделать вид, что он по-прежнему находится в больничной палате. Придётся, конечно, и аврора на бессмысленном посту оставить, но это он отнёс к издержкам своего плана.

Первым делом в доме на Гриммо они устроили МакНейра как можно удобнее, после чего Гарри спросил Малфоя, с невероятным любопытством оглядывавшего комнату:

— Мне нужно наложить на него охранные заклинания, так что решайте, не навредит ли вашей жене, если я сделаю это прямо сейчас. Если что, то можно, наверное, его уже разбудить? Потом можно будет усыпить снова…

— Какие именно заклинания? — уточнил Малфой.

— Вы шутите?

— Но попытаться стоило, — тот улыбнулся. — Нет, не навредит. Империо вполне совместимо практически с чем угодно. Мне выйти?

— Пойдёмте, я пока покажу вам вашу комнату, — предложил Гарри — и вспомнил, что забыл заранее обговорить с ним условия его пребывания здесь. Вышло неловко. — Вы подождите меня там, пожалуйста, я недолго.

— Разумеется, — кивнул тот. — Я найду, чем заняться.

Он был необыкновенно покладист, Гарри это и настораживало, и озадачивало, но, с другой стороны, проблем у него сейчас и так было предостаточно, и он решил не плодить их хотя бы в своём воображении, а просто наблюдать за гостем как можно внимательнее.

— Прошу, — Гарри распахнул дверь второй комнаты и отступил в сторону, пропуская Малфоя внутрь. — Не так роскошно, как вы привыкли, но…

— В любом случае лучше больничной палаты, — подсказал тот, входя, останавливаясь в центре комнаты и оглядываясь. Гарри был уверен, что Малфою доводилось бывать в его доме прежде, во всяком случае, в детстве и в юности, и он полагал, что тот гадает, что это за комната.

— Вы знаете, где вы? — ему было очень любопытно.

— Это четвёртый этаж, — мгновенно ответил тот. — Исходя из того, что комната Уолла угловая, а коридор проходит вон там… я полагаю, это юг?

— Да, — Гарри был впечатлён. — Как вы определили этаж?

— Здесь, насколько я помню, на разных этажах разные способы укладки паркета. На последнем, кажется, было всё круглое, — он кивнул на пол. — Я угадал?

— Да, — Гарри кивнул. — Как вам комната?

— Куда лучше, чем в то время, когда я тут бывал, — засмеялся тот. — Я люблю старинные вещи, так что мне здесь нравится. Спасибо за гостеприимство, — теперь он медленно обходил комнату по периметру, касаясь рукою стен и мебели, и Гарри увидел на его губах неожиданную мечтательную улыбку.

— Я рад, что вам здесь нравится, — сказал он. — Осматривайтесь, я скоро вернусь.

Обряд много времени не занял, но заставить себя уйти оказалось непросто — Гарри очень хотелось хоть ненадолго присесть рядом, однако, достаточно уже наученный предыдущим опытом и радуясь тому, что странная тяга явно слабеет, он всё же ушёл, как только закончил.

Малфой так и бродил по комнате, и чтобы обратить на себя внимание, Гарри пришлось его окликнуть.

— Простите, я задумался, — сказал тот, оборачиваясь — Гарри застал его изучающим обои в углу. — Вы сотворили настоящее чудо! Я, кажется, помню эту комнату — мы в детстве играли здесь в прятки и, по-моему, тут был какой-то склад… чего-то, но далеко не только мебели. Как мы тогда только шеи себе не посворачивали, — улыбнулся он.

— Вы часто тут бывали?

— Одно время достаточно часто. Мы все тогда ещё были маленькими — кто-то постарше, кто-то совсем малыш — но это точно было до школы.

— И вы… хорошо знали хозяев?

— Не особенно, — признался Малфой. — Родители общались друг с другом, а мы или чинно сидели вместе с ними за столом, или носились по дому. Второе я помню лучше, — он засмеялся.

Гарри сел на один из стульев, с интересом глядя на собеседника.

— Расскажите? — попросил он.

Они ведь должны были встречаться и с Сириусом… Тот был младше года, кажется, на четыре, но Малфой вполне мог его помнить…

— Лучше спрашивайте, — предложил Малфой. — Это детские воспоминания, они очень приятны, но довольно расплывчаты… Что вам рассказать?

— Не знаю… мне всё интересно. Я же ничего, по сути, не знаю ни про этот дом, ни про его хозяев…

— Сколько я помню, портрет хозяйки должен быть где-то внизу. Скажите, а она исполнила своё обещание приклеить его там навечно каким-то хитрым заклятьем?

— Исполнила, — он улыбнулся.

— И что вы с ней делаете?

— Ну, он же прикреплён был к стене. Стену убрали.

— Очень вас понимаю… Вальбурга была… своеобразной дамой. Не уверен, что мне бы хотелось всё время натыкаться на её изображение.

— А детей её вы помните?

— Сириуса и Регулуса? Помню, конечно, — он внимательно посмотрел на Гарри, так, словно вспомнил что-то, но говорить ничего не стал. — Они были младше… но мы всё равно общались, разумеется.

— И в школе тоже?

— В школе уже только с Регулусом, хотя мы недолго учились вместе — я уже практически заканчивал, когда он только поступил. А с Сириусом у нас не сложилось, — он улыбнулся.

— Он вас ненавидел, — тихо сказал Гарри.

— Он всех ненавидел, — мягко возразил Малфой. — Учитывая его семейство, я даже могу его в чём-то понять.

— Вовсе не всех. Он дружил с моим отцом.

— И стал вашим крёстным. Я знаю.

— А вы хорошо знаете мою биографию.

— Я хорошо знаю все стоящие биографии, — он улыбнулся. — И, кстати, в детстве я не помню в Блэке особенной ненависти. А знаете, — протянул он задумчиво, — я, пожалуй, могу вам сделать подарок…

— Подарок? — Гарри очень удивился. — Не…

— Не отказывайтесь, — он улыбнулся. — Если найдёте Омут Памяти, я соберу вам свои воспоминания о вашем крёстном. Их немного, но, может быть, вам будет интересно. Только верните, пожалуйста. Вы всё равно не забудете же, а мне жалко терять даже небольшую часть своего детства. Я не так уж и много помню.

— Я найду, — тихо сказал Гарри. — Спасибо.

— Не за что, — кивнул тот. — Я прекрасно понимаю, что такое хотеть знать про свою семью всё, что возможно… не ждите многого, но даже немного ведь лучше, чем ничего? И потом, чем мне здесь ещё заниматься? — он засмеялся. — Разве что… Вы же позволите воспользоваться вашей библиотекой?

— У меня нет библиотеки, — ответил Гарри.

Малфой неимоверно удивился:

— А что вы с ней сделали?

— Ничего… Её и не было… насколько я знаю, — озадаченно проговорил он.

— О, да вы просто не нашли её! — воскликнул Малфой. — Здесь, разумеется, есть библиотека, и она весьма интересна…

— Вы помните, как туда попасть? — с азартом спросил Гарри.

— Помню… вроде бы. Всё-таки это было очень давно, и, должен сказать откровенно, я в детстве отнюдь не был книжным червём. Вот Эйвери наверняка помнит — если я не найду, спросите его, он её с закрытыми глазами отыщет, — он засмеялся.

— Он тоже здесь был?

— Да мы все тут бывали, особенно на какие-нибудь праздники вроде дней рожденья, солнцестояний-солнцеворотов… Рождество здесь, мне кажется, не праздновали, полагая его слишком новой традицией. Я не помню, что ещё.

— А кто это — «вы»?

— Мы все… когда-то здесь любили гостей.

— Так кто «вы»? — повторил Гарри.

— Дайте вспомнить… я, Лестранжи, Эйвери, Бёрки, Гринграссы, Нотты, МакМилланы…

— МакМилланы? — перебил Гарри. — Они же, вроде…

— Они чистокровные, — пояснил Малфой. — У Ориона взгляды были довольно широкие, в отличие от его супруги, так что здесь бывали далеко не только… Как бы сказать…

— Тёмные маги.

— Магия не бывает ни тёмной, ни светлой, — возразил Малфой, и предложил, — можем обсудить это, если вам интересно.

— Интересно, — кивнул Гарри, — как вы это объясните. Но сейчас… может быть, вы продолжите говорить о своём детстве?

— Эта тема определённо более приятная, — согласился Малфой. — Кого я назвал, МакМилланов? Они тоже бывали. Как и Трэверсы, Шаботы и Абботы. Я помню даже Шеклболтов — однажды. Как видите, Орион был весьма общительным человеком.

— И вы все дружили?

— Я уже говорил вам, и не единожды: мы не дружим. Мы просто играли вместе — ну, или дрались, или ссорились, или подстраивали друг другу ловушки… или зарывались куда-нибудь и занимались своими делами, пока все думали, что «дети играют наверху». Возвращаясь к вопросу о библиотеке — Эйвери, например, всегда сидел там. Его отца это очень расстраивало, и мы старались Маркуса прикрывать.

— Почему расстраивало? — удивился Гарри.

— Потому что старший Эйвери был… как бы сказать… довольно брутальным человеком. И сын с замашками книжного умника его раздражал. Я в детстве иногда думал, — признался Малфой, — что нашим отцам следовало обменяться сыновьями в младенчестве: я-то как раз в то время не особенно книгами интересовался, всё больше мётлами, квиддичем и всякими вдохновляющими историями. Но мой отец как раз полагал, что ребёнку, прежде всего, следует учиться, остальное он успеет сделать потом, — он засмеялся. — В целом, должен признать, он оказался прав.

— А Сириус? — остальные тоже были любопытны Гарри, но внезапная возможность узнать что-то о детстве своего крёстного была сейчас много важнее. Для Малфоя же, похоже, это была просто болтовня, возможность передохнуть после длинного дня перед не менее длинной ночью.

— Верно, Сириус Блэк. Он был, в общем, таким же золотым мальчиком, как мы: такой же избалованный вздорный мальчишка. Он же наследник был, надежда и гордость рода, — он говорил без иронии, совершенно обычным тоном. — Я думаю, если бы у него была хотя бы отчасти нормальная мать, быть бы ему и на Слизерине, и наследником, и…

— Только не говорите, что он и к Волдеморту пошёл бы, — глухо сказал Гарри.

— О, нет, конечно! Блэки оказались куда умнее нас… меня, в частности — и с Лордом никаких дел никогда не имели. Даже несмотря на все его идеи о господстве чистокровных. Он же искал их, и дом этот искал — без толку только, — он улыбнулся. — Я понимаю, вам хочется каких-нибудь подробностей, но я правда мало его помню: для меня он тогда был слишком маленький. Вы лучше Руди спросите, вот он всегда любил со всем этим детским садом возиться, — он улыбнулся ещё раз.

— Руди? — в первый момент не понял Гарри.

— Родольфуса Лестранжа, — пояснил Малфой. — Он был нашей всеобщей нянькой, и мы всегда с радостью скидывали на него обязанность развлекать малышей.

— Надо же, — удивился Гарри. — Как странно.

— Да ничего странного, — улыбнулся Малфой. — Вы ведь о нём знаете только имя его жены и брата, так что ж вы удивляетесь?

— Я о нём достаточно знаю. Он жестокий и опасный человек.

— Опасный — пожалуй… но жестокий, — он задумался, — вряд ли. Я никогда за ним не замечал.

— Хотите рассказать мне, что он никогда никого не убивал, и вообще попал в Азкабан случайно? — поинтересовался Гарри.

— Да нет, убивал, разумеется, — Малфой пожал плечами, и Гарри на мгновение показалось, что он сейчас добавит что-нибудь вроде «мы все убивали», — но я не сказал бы, что он делал это жестоко. Не путайте его с женой или братом.

— Братьев, конечно, не выбирают, но выбор жены, как мне кажется, достаточно много говорит о человеке.

— В целом, я согласен, — кивнул Малфой. — Но бывают и исключения.

Гарри вспомнил, что говорил ему на ту же тему МакНейр, но ничего, кроме неприязни, Лестрейндж всё равно в нём не вызывал.

— Возможно, — согласился он. — Уже поздно… Я понимаю, что вам толком не спать, но я…

— Вы совершенно не обязаны здесь со мною сидеть, — кивнул Малфой. — Я попробую до завтра вспомнить, где здесь библиотека… Кстати, дома я просил эльфов будить меня каждые два часа, у вас это можно устроить?

— Я пришлю к вам Кричера, — кивнул Гарри. — Уверен, он будет просто счастлив послужить вам.

— Он ещё жив? — удивился Малфой. — Я его с детства помню. Спасибо, надеюсь, на него можно положиться.

— Вот и проверим, — Гарри улыбнулся. — Дать вам на всякий случай будильник?

— Я придумаю что-нибудь, — отмахнулся Малфой. — Доброй ночи, мистер Поттер.

Омут Памяти Гарри одолжил в аврорате. Следствие пока застряло: авроры пересмотрели воспоминания всех, кто в то время был или мог быть в коридорах, что позволило практически без лакун выстроить маршрут убийцы — было похоже, что тот точно знал, куда шёл — но больше выяснить ничего не смогли. Судя по всему, шёл он один, ни с кем по дороге не разговаривал, куда и когда дел свою палочку, было непонятно. Её увидели в воспоминаниях всего один раз — когда он демонстрировал её служителю на входе; идентифицировать не смогли, выглядела она довольно обычно, казалась почти прямой и тёмной, а больше ничего сказать было нельзя. Гарри предложил показать это воспоминание Олливандеру, но надежды на то, что тот сможет помочь, было мало. Министр магии, по его уверениям, связался с маггловским премьер-министром, и тот обещал помочь, но пока никакой информации оттуда не было.

Малфой обрадовал Гарри известием, что, по его мнению, МакНейра уже можно попробовать разбудить — и уж во всяком случае, наверняка можно снять с него Империо.

— Но придётся позвать Нарциссу. Она приказала ему ждать её, и я думаю…

— Ну, конечно, — кивнул Гарри. — В гостиной открыт камин, буду рад видеть вашу жену в любое удобное для неё время. А кстати, — он вспомнил, что так вчера и не обсудил с Малфоем условия его пребывания здесь. — Вчера я забыл, но нам с вами нужно кое-что обсудить.

— Слушаю вас, — кивнул тот. Выглядел он не слишком-то отдохнувшим, и в Гарри шевельнулось чувство вины.

— Видите ли, я не слишком хочу, чтобы вы общались с моими детьми, — ему было немного неловко, но не настолько, чтобы отказаться от разговора. — Мальчики сейчас в школе, но моя дочь живёт тут, и…

— Вы хотите запереть меня в этих двух комнатах? — уточнил Малфой.

— Ну, что вы! Здесь нет камина, а аппарацию я не могу вам сюда разрешить, поэтому, разумеется, вы вольны в любое время спускаться в гостиную, но мне очень бы не хотелось, чтобы вы…

— Так вы же разделили пространство, — удивился он.

— Вы уже пробовали, — сделал вывод Гарри.

— Ну, разумеется, — Малфой улыбнулся. — Я искал библиотеку.

— Нашли?

— Нет, конечно. Вы же всё перекрыли.

Они засмеялись.

— Это не слишком похоже на гостеприимство, но я не в обиде, — мирно сказал Малфой. — Хотя, говоря откровенно, я надеялся на небольшую экскурсию по дому. Разумеется, в вашем сопровождении, — любезно добавил он.

— Да нечего здесь смотреть, — пожал Гарри плечами. — Хотя, если хотите… Я думаю, завтра это вполне можно устроить, — он подумал о том, что завтра суббота, и вполне можно будет попросить Джинни уйти куда-нибудь вместе с Лили на пару часов — вот хотя бы в Нору, или ещё куда-нибудь, и в это время выступить в роли гостеприимного хозяина. Он не собирался, разумеется, показывать жилые комнаты, но по общим помещениям пройтись вполне можно было, к тому же, Гарри со вчерашнего дня всё думал о библиотеке, о существовании которой узнал накануне. О ней ни словом не обмолвился Сириус — но он вообще мало рассказывал о своём доме, потому что его не любил и воспринимал своё пребывание в нём, как своего рода добровольное заточение. Кричер тоже не сказал ни словечка, а сам Гарри просто не подумал о том, что в доме вполне может быть что-то подобное: дом Блэков не производил впечатления храма науки и просвещения. Хотя библиотеки ведь разные бывают…

— Завтра так завтра, — согласился Малфой. Он вообще был необъяснимо покладист с тех пор, как оказался у Гарри в гостях, это озадачивало и немного тревожило.

Они были в заметно преобразившейся со вчерашнего дня комнате Малфоя: на туалетном столике появилась ваза с бело-розовыми цветами, у окна письменный стол, на котором были разложены книги, пергаменты и перья, а на комоде стояли блюда, накрытые серебряными колпаками. На подоконнике второго окна стояла открытая клетка, в которой дремал уже знакомый Гарри большой пёстрый филин.

— Нарцисса прислала, — пояснил Малфой, проследив его взгляд. — Не обижайтесь, ваша жена готовит прекрасно, но Циссе хочется меня чем-то порадовать.

Гарри и в голову бы не пришло обижаться, пусть даже, возможно, того требовал какой-нибудь старинный этикет — он отмахнулся:

— Делайте, как вам нравится. Вы ведь здесь не то, чтобы гость, скорее... — он запнулся, подыскивая нужное слово.

— …вынужденный жилец, — он улыбнулся. — Я не против, но не готов сидеть здесь две недели без дела.

— Я понимаю. Есть ещё кое-что, что нам нужно обговорить. Вы ведь понимаете, что не можете общаться с МакНейром? — спросил он.

— Как вы себе это представляете? — поинтересовался Малфой. — Я его каждые два часа вижу.

— Вы его лечите, вернее, даёте лекарство. Общение при этом вовсе не обязательно — и запрещено. Я наложил соответствующие чары: вы не будете слышать друг друга.

— Их придётся снять, когда…

— Разумеется, я сниму их, когда ваша жена будет здесь, чтобы его разбудить — ненадолго. Разговаривать с ним в это время вам всё равно будет нельзя.

— Как сурово, — вздохнул Малфой.

— Он узник! — возразил Гарри. — Во всяком случае, пока. И причина, по которой он здесь, ничего не меняет. Кроме того, с того момента, как он проснётся, его будет регулярно осматривать целитель.

— Вы его ещё в кандалы заключите, — неодобрительно сказал Малфой.

— Если понадобится — непременно, — пообещал Гарри и добавил, смягчившись, — я верю, что Визенгамот его освободит. Но до тех пор я намерен придерживаться правил — насколько это возможно.

— Вы и так уже нарушили столько из них…

— Вот именно. Поэтому собираюсь соблюдать остальные.

Малфой хотел что-то сказать, но, очевидно, решил не спорить, и вместо этого спросил:

— Омут Памяти не нашли?

— Нашёл, — улыбнулся Гарри. — Я очень вам благодарен.

— Да не за что, — тот тоже заулыбался. — Всегда приятно доставить кому-нибудь удовольствие при минимуме затрат. К тому же я и сам буду рад вспомнить… Я ночью всё сделаю.

…Нарцисса вновь была в расшитой зелёными цветами зелёной мантии с бело-золотой брошью на груди. Они втроём встали вокруг постели, она взмахнула палочкой и просто произнесла:

— Finita, — потом наклонилась к спящему и, легонько потрепав его по щеке, позвала, — Уолли! Проснись! — его веки дрогнули, и он, щурясь, открыл глаза. — Доброго дня, — улыбнулась она, снова погладила его по щеке и отступила назад.

— Просыпайся, — улыбаясь, сказал Малфой. — Тебя ждёт большой сюрприз.

Тот молча смотрел на них, и Гарри только сейчас подумал, что таким образом человека и рассудка можно лишить: продержать двадцать лет в Азкабане, потом усыпить, а потом вот так разбудить в незнакомом месте — и готово. Однако рассудок МакНейра оказался весьма крепок, потому что тот сказал вполне чётко:

— Я сплю?

— Уже нет, — весело ответил Малфой и обернулся к Гарри, — мистер Поттер, желаете сами всё объяснить?

— Мистер МакНейр, — выступил вперёд Гарри, — вы меня помните?

— Ещё бы, — с некоторым трудом проговорил тот.

— Вы помните, что случилось?

— Я ранен… а не зачарован, — негромко, но вполне чётко проговорил тот. — Я всё помню.

— Тогда оглянись и возрадуйся, — сказал Малфой, садясь к нему на кровать. — Как думаешь, где ты сейчас?

— В доме, — подумав, ответил тот.

— В каком? — Малфой от души веселился, и вообще выглядел счастливым — Гарри это казалось забавным, и хотя, по-хорошему, он не должен был допускать никакого общения, за исключением самого необходимого, сейчас он не против был немного нарушить правила.

— В семейном доме Блэков, превращённом, насколько я понимаю, в родовое гнездо Поттеров, — торжественно провозгласил Малфой. Нарцисса улыбнулась, и даже по губам МакНейра скользнуло подобие улыбки.

— Почему? — спросил он.

— Мистер Поттер, — Малфой сделал приглашающий жест.

— Мы решили, что вы можете пока побыть здесь. Здесь лучше, чем в Мунго. И безопаснее.

МакНейр поглядел удивлённо, потом попробовал приподняться, но, сморщившись, почти сразу упал назад.

— Не спеши, — ласково проговорила Нарцисса. — Ты чуть не умер. Нужно время, чтобы всё прошло.

— Нормально, — возразил тот. — Ты говорила… у тебя есть ко мне… какая-то просьба.

— Есть, — она еле слышно вздохнула и подошла ближе.

— Я сделаю. Говори.

Нарцисса обернулась и посмотрела на мужа. Тот заговорил:

— Мы оба очень просим тебя, Уолли. Видишь ли… Ты помнишь, что спас жизнь Гарри Поттеру?

— Ещё бы, — тот усмехнулся.

— А он ещё во время войны спас жизнь Драко, — продолжил Малфой. — Мы просим тебя обменять твой долг на его.

— Конечно, — он согласился мгновенно. — Я буду рад.

— Ты правда этого хочешь? — спросила Нарцисса, вновь подходя ближе и беря его за руку.

— Конечно, — повторил он, и Гарри вдруг остро его пожалел и на миг столь же остро ощутил к Малфоям настоящую ненависть.

— Спасибо, — горячо проговорила она, стиснув его руку в своих. — Спасибо тебе, Уолл.

— Рад помочь, — кивнул он, не отрывая от неё глаз.

Гарри отвернулся. Было в этом нечто и трогательное, и отвратительное одновременно.

— Я думаю, что нашёл правильный в нашем случае ритуал, — сказал тем временем Малфой. — Можем попробовать через несколько дней — пока что ты слишком слаб, не стоит так рисковать. Тебе ничего не придётся делать, ритуал может проводить посторонний, — успокаивающе сказал он МакНейру.

— Это хорошо, — отозвался тот. — А то вам бы пришлось прождать… несколько дольше.

— Это всё восстановится, — мягко сказал Малфой. Гарри вновь посмотрел на них — тот держал руку МакНейра в своих и внимательно её изучал. — Руки у тебя, конечно, в ужасном состоянии, но это всё поправимо.

— Знаю, — ответил тот. — А ты изменился.

— Двадцать лет прошло, — улыбнулся тот. — Мы все изменились. Погоди, вот увидишь Драко…

— У тебя руки… совсем другие, — пояснил Макнейр, тоже внимательно Малфоя разглядывая. — Я бы и не узнал.

— Я много чем занимался, — непонятно ответил тот. — Новым.

Гарри кашлянул, привлекая к себе внимание:

— Я думаю, мы пока что закончили?

— Да, конечно, — Малфой с видимой неохотой поднялся.

— Отдыхай, — сказала Нарцисса, наклоняясь к МакНейру и, как недавно в больнице, касаясь губами его щеки. — Мы ещё увидимся, — она улыбнулась, быстро коснулась его виска кончиками пальцев и пошла к двери — Малфой последовал за ней. Гарри, стараясь не смотреть на улыбающегося МакНейра, коротко кивнул ему и пошёл следом за ними.

…Гарри едва дождался утра субботы. К его удивлению, Джинни легко согласилась увести Лили из дома, и, поскольку сама тоже не желала общаться с их неприятным гостем, решила уйти вместе с ней. Проводив их, Гарри поднялся наверх и сперва навестил МакНейра. Тот встретил его молчаливым кивком.

— Как вы? — Гарри подошёл, но не слишком близко.

— Нормально, — коротко отвечал тот. — Спасибо, — он кивнул на окно, рядом с которым лежал: оно было практически вплотную к кровати и выходило во внутренний дворик. Гарри кивнул и, подумав, приподнял одну створку, впустив в комнату пока ещё прохладный воздух позднего весеннего утра — что было, в определённом смысле, некоторым нарушением правил, но на безопасность никак не влияло, поскольку заклинаниями он окружил комнату изнутри. В принципе, нарушением правил был и букет бело-розовых цветов, со вчерашнего дня стоявший на столике в изголовье кровати, но Гарри решил сделать вид, что не замечает его.

МакНейр закрыл глаза, с наслаждением подставляя лицо лёгкому ветерку, и Гарри помолчал немного, но потом всё же сказал:

— Мне нужны ваши воспоминания.

— Которые? — не открывая глаз, спросил тот.

— О случившемся. Я могу применить к вам Легилименцию, конечно, однако я бы предпочёл увидеть всё изнутри. Вы умеете пользоваться Омутом Памяти?

— Умею, — от удивления тот открыл глаза. — Но вряд ли сейчас смогу.

— Я принесу вам палочку, — кивнул Гарри.

— Толку-то? — возразил тот. — Вам придётся обойтись Легилименцией.

— Вы ведь сказали, что умеете, — Гарри придвинул стул и сел немного поодаль.

— Я не колдовал двадцать лет. Я сейчас Вингардиум Левиоса не сделаю, — хмыкнул тот. — Дементоров-то вы убрали.

— Вы недовольны отсутствием дементоров? — вскинул брови Гарри. — Предпочли бы вернуть?

— В них был смысл, — перед каждой фразой МакНейр делал маленькую паузу, от чего речь становилась прерывистой и создавала впечатление недоговорённости.

— Какой, позвольте узнать?

— Они… забирали излишнюю магию. Вместе с радостными воспоминаниями. Но забирали.

— И что? — Гарри хмурился. Разговор ему не нравился.

— Теперь забирать её некому. Всё равно, как просто запретить колдовать. От этого мы болеем.

— А от них сходили с ума, — возразил Гарри. — Это одни из самых отвратительных тварей на свете.

— Да, — согласился МакНейр. — Но так ещё хуже.

Гарри помнил, какие бурные споры вызвало в своё время изъятие дементоров из Азкабана — среди аргументов протестовавших было что-то похожее, но Гарри в то время не обращал на это внимания: сам он полагал дементоров абсолютным злом и считал, что даже самые страшные преступники не заслуживают участи постоянно иметь их рядом. Теперь он готов был посмотреть на это иначе.

— Вы не сможете колдовать? — мягко уточнил он.

— Думаю, нет. Надеюсь, не навсегда. Но сейчас я пальцев не чувствую. Да и рук тоже.

— Хорошо, — помолчав, сказал Гарри, решив, что со всем этим будет разбираться самостоятельно, и уж точно без помощи заключённого, — тогда остаётся, действительно, только Легилименция. — Покажите мне, — попросил он, доставая палочку.

— Вам не нужно моё разрешение, — усмехнулся тот, разглядывая Гарри.

— Нет, — подтвердил тот. — Но мне не хочется совершать над вами насилие.

Тот помолчал и кивнул, а потом посмотрел Гарри прямо в глаза.

— Легилименс!

…Гарри снова стоял в своём кабинете и смотрел, как распахивается дверь, и на пороге возникает уже привычный ему незнакомец. У него в руке пистолет, наведённый на Гарри — словно он точно знает, где тот будет сидеть. МакНейр оборачивается на звук открывшейся двери, потом, кинув один быстрый взгляд на Гарри, текуче сползает по своему стулу и с силой бьёт ногой по ножке того, на котором сидит Гарри — всё это Поттер уже видел в собственных воспоминаниях, но здесь это видится чётче: ножка стула, по которой бьёт МакНейр, видна вплоть до потёртостей и пары крохотных дырочек, оставленных древоточцами. Стул опрокидывается, Гарри летит на пол, одновременно звучит первый выстрел, МакНейр уже не сидит, а на полусогнутых ногах одним длинным, каким-то звериным в своей пластике движением скользит к нападавшему — тот переводит пистолет на него, звучит второй выстрел, МакНейр, не останавливаясь, отшатывается, но недостаточно, и вместо центра груди пуля попадает почти в плечо, но движение МакНейра длится, не прерываясь; через секунду он оказывается вплотную к стреляющему, слово бы шлёпает его по лицу открытой ладонью, голова у того разворачивается и слегка запрокидывается — очевидно, удар сильнее, нежели кажется — второй ладонью, тоже раскрытой, МакНейр касается локтя той руки нападавшего, в которой тот держит пистолет, соскальзывает по ней, обхватывает кисть, сгибает её и направляет дуло пистолета незнакомца ему же в живот — тот дёргается, и подряд раздаются два выстрела: Гарри не может понять, нажимает ли тот на курок сам, или это делает МакНейр, давя на его пальцы.

Гарри вынырнул из воспоминаний и подождал немного, покуда МакНейр придёт в себя. Потом спросил:

— Где вы этому научились?

— Чему именно?

— Так действовать. Двигаться. Так точно реагировать. Вы ведь не допустили, фактически, ни одного промаха, будто всю жизнь только и готовились действовать в таких ситуациях.

— Я не успел уйти, — возразил тот. — Была бы это Авада — я бы уже был мёртв. За двадцать лет теряются навыки.

— Думаете, лет двадцать назад вас бы не задело?

— Конечно, — кивнул он. — Я совсем разучился за это время.

— Я бы так не сказал, — возразил Гарри. — А вообще, вы в очень хорошей физической форме.

— Не с тем сравниваете, — не принял он комплимент. — Хотите посмотреть что-то ещё?

— Нет, — мягко ответил Гарри и встал. — Я зайду к вам потом. Отдыхайте.

Он подумал секунду, и всё же закрыл окно, хотя делать это ему совсем не хотелось.

— Это вам, — встретил его Малфой, протягивая флакон, внутри которого переливалась серебристо-опаловая субстанция. — Должен предупредить, что там бессвязно и совсем немного.

— Не важно. Всё равно спасибо, — он осторожно забрал его.

— Вы обещали вернуть, — напомнил Малфой.

— Конечно, — Гарри сжимал флакон в ладони — стекло было прохладным и немного шершавым.

— Не хочу вас задерживать, — улыбнулся Малфой. — Мы с вами собирались побеседовать о тёмной и светлой магии,— напомнил он, — и ещё вы мне обещали экскурсию по дому. Но это позже, я думаю?

— Да… Да, обязательно, — Гарри нетерпеливо шагнул к двери.

— Хорошего просмотра, — пожелал ему вслед Малфой.

…Мальчишки лет восьми-девяти играют в какую-то напоминающую маггловские карты игру — Малфой среди них легко узнаваем; на заднем плане дерутся какие-то малыши, один из игроков встаёт и подходит к ним — воспоминание становится чётче, и среди малышей Гарри безошибочно узнаёт Сириуса: ему всего года четыре, но черты узнаваемы, он сцепился с другим мальчишкой примерно своего возраста; мальчик постарше подходит и растаскивает их, потом что-то внушает Сириусу, сидя на корточках и удерживая противников на вытянутых руках вдали друг от друга — тот хмурится и мотает головой, но разговора не слышно. Наконец он кивает, и парень отпускает его, переключаясь на его противника — Сириус мрачно на него смотрит, потом выходит из комнаты, громко хлопая дверью…

…Примерно те же мальчишки, но без Малфоя, играют в квиддич — совсем невысоко, ещё на детских мётлах; снизу на них глядят малыши, среди которых Гарри узнаёт Сириуса и, судя по всему, Регулус — они очень похожи, оба темноволосые, но Сириус всклокоченный, а Регулус аккуратно причёсан. Оба с яростной завистью смотрят на игроков; Сириус — старший — что-то пылко говорит брату, тот кивает, они берут палочки и, затаившись, чего-то ждут, потом, дождавшись, с громкими воплями выпускают в одного из игроков по малиновому лучу, тот падает с метлы и довольно сильно бьётся о землю — игра прекращается, игроки накидываются на детей, те визжат; наконец, мальчик постарше — тот, что в прошлой сцене разнимал драчунов, умудряется остановить всеобщую свалку и что-то говорит — речи не слышно, поскольку вся сцена вообще видна издалека; парень уводит братьев, взяв за руки и продолжая им говорить что-то — видимо, интересное, потому что слушают они очень внимательно…

…Большой стол, накрытый торжественно и пышно — Гарри узнаёт парадный зал дома Блэков, только выглядит он здесь в сто раз лучше, чем сейчас. За столом сидит едва ли не сотня человек, дети вперемешку со взрослыми; Сириус совсем рядом, напротив и немного наискосок от Малфоя, и его очень хорошо видно, на нём синяя мантия, расшитая серебряными листьями, он кажется очень довольным и внимательно слушает пожилого мужчину, рассказывающего о ловушках на келпи — Сириус уже немного постарше, ему лет шесть…

…Сириус вновь дерётся с каким-то мальчишкой, обоим лет по семь-восемь, драка серьёзная. Видна кровь, вокруг стоит человек десять детей, все разного возраста, но в основном старше, среди них Гарри видит Малфоя — никто не вмешивается: похоже, что всем интересно, кто победит. Наконец, Сириус оказывается сверху и бьёт-бьёт-бьёт лежащего на полу противника — тот же парень, что растаскивал прошлую драку и уводил детей с поля, выходит из круга, хватает его и оттаскивает — он намного выше и сильнее Сириуса, и, кажется, довольно легко удерживает его — мальчик пытается драться теперь уже с ним, но тот просто не обращает внимания и лишь уворачивается, хотя один удар разбивает ему нос, а второй ставит под глаз фингал — парень что-то говорит мальчику, так тихо, что его не слышно, видно только, что очень спокойно, и это спокойствие действует, Сириус вдруг останавливается, вздыхает прерывисто и смотрит ему в лицо, потом, похоже, смущается, и говорит — Гарри считывает по губам: «Извини», — парень улыбается и крепко его обнимает, а потом отпускает и снова говорит что-то, вынимает платок и вытирает лицо мальчику, а уже после себе…

…Сириус кричит на Малфоя — это уже школа, Гарри узнаёт коридор, да и участники одеты в одинаковые чёрные мантии; Малфой уже почти взрослый, но Сириус его совсем не боится, он яростно кидает ему в лицо оскорбления, и это срабатывает: тот явно взбешён, но сделать ничего не успевает — появляется МакГонагалл, ещё совсем молодая, и уводит Сириуса с собой, сделав второму строгое замечание…

…Малфой подходит к маленькой группе: трое первоклассников — Гарри узнаёт своего отца, Сириуса и Снейпа — тот в чём-то липком и мерзком на вид — и старшекурсник, его Гарри не знает, но, кажется, это тот же парень, что разнимал детские драки: у него тёмные волосы и глаза, открытое лицо и красивые крупные кисти рук; он требует от Малфоя применить свою власть старосты и наказать гриффиндорцев, которые уже не в первый раз терроризируют Снейпа («Вдвоём на одного! А ещё говорят, что гриффиндорцы — самые благородные!» — возмущённо бросает он им — те нисколько не смущены, а Сириус делает неприличный жест у себя за спиной).Тот соглашается и назначает наказание в виде переписывания какой-то книги — мальчики возмущаются, и Малфой насмешливо предлагает им пожаловаться директору…

Таких сценок довольно много, многие из них совсем мелкие, кое-где Гарри видит другие знакомые лица, например, Беллатрикс с сёстрами — Нарцисса выглядит очень маленькой, явно меньше своих лет, и совсем тихой, словно прячущейся в тени сестёр. Довольно часто в школьных воспоминаниях мелькает его отец (есть даже драка, во время которой от первокурсников достаётся и Малфою, после чего тот применяет какое-то заклинание, немедленно появляется Дамблдор, и драка заканчивается, он уводит с собой всех участников, и снимает с каждого, включая Малфоя, по двадцать баллов), и пару раз Гарри даже мельком встречает мать. Никакой особенной информации всё это не несёт, зато несёт массу эмоций, и Гарри рыдает от счастья, тоски и боли по тому, что никогда, никогда больше никого из них живым не увидит.

…В реальность его вернула Джинни — он не услышал, как они с Лили вернулись, и очнулся только, когда она его обняла и спросила тревожно:

— Что-то случилось?

— А? Нет. — Он вытер ладонями мокрое от слёз лицо и улыбнулся. — Я просто… вспоминал кое-что. Извини. Давно вы вернулись?

— Часа два… вечер уже, — она выразительно смотрела на Омут Памяти, но вопросов не задавала, а он не хотел говорить.

— Вечер… вы обедали?

— Да, конечно. Ты успел сделать всё, что хотел?

— Я… нет, — он смутился. — Прости, я совершенно забыл о времени. Может быть, вам завтра куда-нибудь тоже сходить?

— Нет уж, — она сжала губы, — я не собираюсь уходить из собственного дома только потому, что…

— Хорошо, — оборвал он её, — конечно, ты права. Я всё покажу ему вечером, когда Лили ляжет. Ну, а если с ним встретишься ты…

— Я не встречусь, — оборвала она. — Не хочу. Вот ещё.

Вот так и получилось, что к поискам библиотеки, совмещённым с экскурсией по дому, Гарри со своим гостем приступили уже ближе к ночи. Сначала Гарри провёл Малфоя по остальным комнатам четвёртого и третьего этажа: те так и стояли закрытыми и неразобранными — или, напротив, опустевшими после того, как здесь жил Сириус, выбросивший, не разбирая, огромное количество всякого хлама. Гарри не очень понимал, зачем это странное путешествие Малфою понадобилось, и следил только, чтобы тот ничего себе не забрал: он не хотел, чтобы какие-нибудь забытые тёмные артефакты получили вторую жизнь. Но тот ничего не трогал, кроме разве что стен.

Второй и первый этаж они пропустили, спустившись сразу на нижний, и Гарри предложил посидеть в гостиной.

— Как здесь всё изменилось, — сказал Малфой, неспешно обходя её по периметру и рассматривая многочисленные фотоснимки на стенах. — У вас очень красивые дети, — сказал он с улыбкой, и тут же поправился, — хотя здесь все дети красивые, и я совсем не уверен, что правильно нашёл ваших.

— Спасибо, — вежливо ответил Гарри. — Хотите что-нибудь выпить?

— Вы говорили, что любите огневиски? Это подойдёт, спасибо, — он продолжал разглядывать снимки. — Я всегда немного завидовал тем, кто вырос в большой семье: братья, сёстры, дяди, кузины… В детстве я очень сердился на родителей за то, что у меня нет сестры или брата.

— А почему, кстати? — спросил Гарри, разливая огневиски по бокалам.

— Почему сердился или почему не было? — немного рассеянно уточнил Малфой.

— Почему не было?

— А у нас всегда только один наследник. Проклятье такое, — спокойно объяснил он и, обернувшись к Гарри, спросил:

— Так когда же мы приступим к поискам библиотеки?

— Когда хотите, — Гарри подошёл к нему и протянул стакан. — Вы помните хотя бы примерно, где она находилась?

— Она перемещалась, насколько я помню. В этом-то и проблема. Была какая-то закономерность, но я её не знал. Эйвери мог знать. Он, во всяком случае, всегда находил её безошибочно. Можно ещё у эльфов спросить.

— Я спрашивал. Кричер утверждает, что не знает, и попасть туда не может.

— Вообще-то он может и вправду не знать… Там, кажется, был отдельный эльф, который больше ничем не занимался. Или это не здесь… Я в самом деле не помню. Но поискать попробовать можно. Идёмте. — Он допил огневиски, оглянулся, кажется, на какую-то фотографию, и спросил: — Вы не помните родовой девиз Блэков?

— Что-то про чистоту крови… не помню.

— Точно! Toujours pur, — кивнул он. — Как быстро всё это забывается… Ну, идёмте?

После тщательного обследования нижнего, третьего и четвёртого этажей, во время которого Гарри с удивлением обнаружил, что Малфой знает некоторые даже ему не известные поисковые заклинания, они вернулись к тому, с чего начали.

— Я помню, что в том месте, где был вход, на полу проступала какая-то надпись, но не могу вспомнить, какая. Что-то руническое… Но я видел её только в детстве, а тогда рун я не знал. И вспомнить не смог — я пытался, когда собирал для вас воспоминания, но увы. Там надо было наступить на руны в определённом порядке, и дверь появлялась. Я, наверное, вспомню порядок, если увижу, хотя не уверен.

— Возможно, она в наших жилых комнатах, — предположил Гарри. — Я поищу, и если найду что-то похожее — позову вас.

— Договорились, — Малфой опять согласился, хотя даже на взгляд Гарри это было не совсем вежливо.

— Вы на диво сговорчивы, — сказал Гарри, чтобы посмотреть на его реакцию.

— Ваш дом — ваши правила, — пожал плечами Малфой. — Невежливо спорить с хозяином.

— И вам не кажется невежливым с моей стороны?..

— Да нет… мало ли, как у вас принято. У себя в доме каждый волен распоряжаться, как ему заблагорассудится: не нравится — не ходи туда больше, твоё право.

Гарри задумался. Это было непривычно, но показалось ему вполне справедливым.

— Это во всех… аристократических семьях так принято?

— Я полагаю, во всех волшебных, — ответил Малфой, — мало ли, что вы там прячете… Иногда сто раз пожалеешь, войдя туда, куда тебя не приглашали. Может, у вас там спрятано… что-нибудь. Или кто-нибудь. Неприятный.

— Может быть, — засмеялся Гарри.

— Мне нужно сейчас к МакНейру, два часа истекают. Но я рад был бы продолжить этот вечер в вашей компании. Здесь слегка скучновато.

— Я помню, вы обещали мне кое-что рассказать, — кивнул Гарри. Джинни, уложив Лили, всё-таки куда-то ушла, запечатав прежде дверь её спальни столькими заклинаниями, что у Гарри были серьёзные опасения, что утром девочка сможет оттуда выбраться.

— Да, я обещал вам историю про свой долг, — кивнул тот, — и, кажется, мы начинали любопытный разговор о тёмной и светлой магии.

— Именно, — кивнул Гарри.

— С чего вы хотите начать?

— Давайте с долга, — предложил он.

— Договорились. Я скоро вернусь.

Пока его не было, Гарри разжёг камин: дом был холодный, иногда они топили даже летом, да и слушать истории приятнее у камина. Придвинул к нему кресла и столик, на котором стояла бутылка огневиски, ведёрко со льдом и пара чистых стаканов — он как раз закончил, когда Малфой вернулся.

— Выстраиваете сцену? — улыбнулся он, подходя и ставя на столик бутылку чего-то тёмно-янтарного и пару крупных пузатых сужающихся кверху бокалов. — Не возражаете?

— Коньяк?

— Не люблю огневиски, — кивнул тот. — Им можете угостить Уолли, он оценит. Полагаю, каждый может выбрать напиток себе по вкусу, — он налил немного в бокал и вопросительно посмотрел на Гарри — тот отказался и плеснул себе из своей бутылки.

Они сели — Малфой сделал глоток и с наслаждением откинулся на спинку кресла.

— Итак, — сказал он, — долг?

Гарри кивнул.

— Хорошо. Думаю, вас эта история… удивит, — он чуть-чуть помолчал. — Мне было тогда лет двадцать, и был я, как я уже говорил, невероятным болваном.

— Про болвана вы говорили раньше. Что были им ещё в школе.

— И в школе тоже, — кивнул Малфой. — Но и потом. Это, к сожалению, дипломом об окончании Хогвартса не исправляется, — он сделал ещё один глоток, подождал, пока жидкость стечёт вниз по горлу, и продолжил. — Мы с парой приятелей напились тогда в хлам — еле на ногах стояли, про владение палочкой, разумеется, и речи не шло — и зачем-то отправились шататься по маггловским кварталам. Ирландским.

Он замолчал, глядя в огонь. Выражение лица его немного смягчилось, и оно сейчас казалось почти красивым.

— Должен сказать вам, что эта история раз и навсегда излечила меня что от пьянства, — он пристально глянул на Гарри, — что от избытка презрения к магглам. Итак, мы гуляли-гуляли… и встретили, — он сделал эффектную паузу, но Гарри молча смотрел на него, и Малфой, наконец, продолжил, — банду.

Гарри всё-таки не сумел спрятать удивлённое выражение, и его собеседник довольно кивнул:

— Да-да, обыкновенную маггловскую банду. Из ИРА, если это вам о чём-нибудь говорит.

Гарри говорило, и он кивнул.

— Казалось бы, какую опасность представляет группка каких-то магглов для трёх о-очень тёмных волшебников, правда?

— Ну, как сказать? — возразил Гарри. — Я себе представляю ИРА. Они же наверняка были вооружены…

— Именно, — кивнул тот. — А мы — считайте, что нет, потому что в том состоянии я бы и вслух "Акцио" не выговорил, не говоря уже о сотворении безмолвного его варианта. Но мы-то тогда про себя этого не понимали… Слово за слово, началась драка… В общем, я думаю, тот ирландский верзила попросту проломил бы мне там голову. Собственно, я в этом совершенно уверен, учитывая то, что случилось потом.

— Вас кто-то спас, и так возник долг? — понял Гарри. — Вас? От какого-то маггла?

— Это было бы уже достаточно скверно, правда? — он загадочно улыбнулся. — Но настоящая беда была в том, кто именно меня спас.

Он опять замолчал, и на сей раз Гарри не выдержал:

— И кто же? Неужели вас спас Волдеморт?

Малфой поглядел на него несколько удивлённо.

— Нет, разумеется… В этом-то как раз не было бы ничего особенно страшного. Даже долга бы не возникло — я тогда уже принял метку, а значит, он был обязан меня защищать. Нам всем досталось бы от него, конечно… но нет, это всё ерунда.

У Гарри фантазии не хватало представить, кто же это мог быть такой, в сравнении с кем Волдеморт был для Малфоя «ерундой».

— Это был маггл, — наконец сказал тот. — Член другой банды, которая явилась на шум.

Малфой улыбнулся и снова замолк, давая Гарри возможность осознать сказанное.

— Хотите сказать, что у магглов это тоже работает?

— Магии всё равно, маггл перед ней или волшебник, — пожал плечами Малфой, — главное, чтобы было сознание. Она и в отношении различных тварей отлично работает.

Гарри решил на сей раз пропустить мимо ушей слово «твари».

— То есть, у вас возник Долг Жизни…

— Перед магглом, да. — Он кивнул. — Вы можете себе это представить? — он усмехнулся. — Я мало что соображал в тот момент, когда это случилось: я был фактически без сознания. Он меня оттащил с собой — и вот представьте: под утро я прихожу в себя в какой-то непонятной дыре, на чудовищно скрипящей кровати, и на то, что меня накануне до полусмерти избили, накладывается моё первое — и последнее — в жизни похмелье!

Он снова взял драматическую паузу, но Гарри уже было действительно интересно, и он с готовностью подыграл:

— А почему первое? Я понимаю, что вы после этого больше не напивались, но почему…

— Так эльфы же, — пожал он плечами. — Они, разумеется, снимали похмелье у меня ещё до того, как я успевал проснуться, и я ни разу с ним прежде не сталкивался. Это было ужасно, честное слово! — выражение его глаз было грустным и немного мечтательным, и контрастировало с некоторой насмешливостью тона. — И вот я, представьте, просыпаюсь, сажусь — и не понимаю ни где я, ни что со мною случилось… говоря откровенно, в первый момент я тоже о Лорде подумал, и решил, что он так задумал меня проучить — у него всегда была замечательнейшая фантазия. Но у меня даже встать тогда не вышло — я упал на пол, и тот маггл пришёл на шум.

Он замолчал.

— И?

— Он… он принял меня за священника — или за ученика семинарии. Я, когда понял, кто он и что произошло, меня охватил такой ужас — я вам передать не могу. И ещё ужаснее было то, что тогда я о долге жизни почти ничего и не знал, и, в частности, не представлял, что происходит с тобой в первые несколько дней, если твой… так сказать, кредитор где-то поблизости.

— И что… Что вы чувствовали?

— Я-то? — он задумался. — Я тогда поначалу принял это за интерес: я же в первый момент про долг даже не подумал. Он принёс мне какое-то маггловское лекарство — наверное, обезболивающее, я плохо в них разбираюсь, а они ведь на нас действуют намного сильнее… Боль ушла почти сразу, и я ощутил нечто вроде эйфории — так бывает, когда сильная боль исчезает разом, вы замечали?

— Угу, — Гарри хотелось услышать, что было дальше.

— В общем, мы проболтали почти до полудня. Я ловил себя на том, что мне хочется взять его за руку, коснуться ещё как-нибудь… я ужасался, но ничего поделать не мог — знакомо?

— Да…

— Только вы-то хотя бы знаете причину этого, ну, и в целом настроены не так радикально — а представьте, что должен был думать в то время я?

Гарри представил — это было забавно. Он фыркнул:

— Да уж… Мне даже жалко вас стало.

— Это рано пока, — возразил он. — В конце концов, ему нужно было куда-то идти, он подвёз меня в, как он сказал, безопасное место…

— А о чём вы разговаривали? — перебил его Гарри.

— О Библии, в основном.

— О чём?!

— Он же принял меня за священника — я должен был соответствовать. Мантия похожа на сутану, не замечали?

— Я… да, разумеется, замечал, но… вы разве читали Библию?

— Разумеется, — он очень удивился. — И Библию, и Тору, и Коран, и Упанишады, и Веды, и Махабхарату с Рамаяной — но это ещё в детстве — и Книгу мёртвых, и коаны эти безумные…

— Это же маггловские книги! — оборвал его Гарри.

— Это общие книги, — возразил Малфой. — Не все тексты делятся на маггловские и волшебные.

— Вы разве христианин?

— Ох, — он вздохнул и поморщился. — Я был бы признателен вам, если бы мы с вами обошлись без религиозно-философских бесед — я совсем не любитель. Книги те я, конечно, читал, но их все читают — это просто обязательный минимум. Ну и языки, опять же, надо хоть раз освоить…

— Вы хотите сказать, что знаете все эти языки… и древнеегипетский?

— Нет, конечно, — возразил он. — Но я умею понимать их в письменном виде.

— Объясните.

— Как бы вам объяснить? Я умею их понимать. Это нечто вроде перевода, только магического: я не смогу на них ничего сказать или написать, я просто… можно сказать, что я читаю их примерно, как чужие мысли. Именно мысли, а не образы, это не Легилименция.

— Ей вы тоже владеете? — уточнил Гарри.

— Разумеется… на не слишком высоком уровне, правда, тут я не мастер. Окклюмент из меня получше.

— Давайте дальше! — попросил Гарри, не желая отвлекаться от странной истории.

— Дальше… дальше я отправился в Мунго — не мог же я в таком виде явиться домой, что я сказал бы отцу? Вот там-то они меня и обрадовали. Я тогда, помню, в буквальном смысле слова онемел — когда понял, что я наделал.

— Так было противно? — не удержался Гарри.

— Да какое противно? Я был в ужасе, я очень боялся, что об этом узнают отец или Лорд — не знаю, кого я боялся больше… наверное, всё-таки Лорда: я полагал тогда, что он меня просто убьёт за такое — хотя сейчас думаю, что он просто подстроил бы что-нибудь, чтобы я мог тот долг искупить. Но мне такое в тот момент даже в голову не пришло…

— А разве это считается?

— Что?

— Если подстроить?

— Смотря кто и как будет подстраивать. Самому, конечно, нельзя — а если кто-то со стороны это грамотно сделает, а сам ты не будешь знать, то почему нет?

— И вы не думали сделать это для Драко?

— Думал, конечно, — он засмеялся. — Но пока, как видите, не придумал. Рассказывать дальше?

— Конечно, — Гарри сделал себе мысленную заметку, правда, не будучи так уж уверен, что когда-нибудь найдёт удачный момент вернуться к этому вопросу.

— В общем… пару дней я просидел в собственной библиотеке — читал всё, что сумел отыскать про долг жизни — а потом я отправился к тому магглу. Их искать несложно, они же не прячутся, а уж в моём-то случае это было вообще детской забавой… В общем, мы стали общаться.

— Вы что… подружились с магглом?

Это было как-то… неправильно. Выпадало из малфоевского образа напрочь, и вообще никуда не вписывалось.

— Я уже говорил вам: я не понимаю, что такое дружба, и не люблю это слово. Это не было… ничем это называемым не было. Я, разумеется, начал спонсировать их группу...

— Вы что, давали деньги ИРА? Террористам?

— А что вас так удивляет? — пожал он плечами. — Мы сами-то разве так уж от них отличались? У них была очень понятная цель: они отвоёвывали свою страну. Вполне благородно…

— Знаете… вы просто…

— Да. Я такой, — он кивнул. — Я, собственно, рассказываю вам это не для того, чтобы поразить вас богатством своего прошлого. Я хочу рассказать, что бывает, когда твой магический кредитор умирает — мне кажется, вам будет это… полезно.

— У меня был должник, — вдруг сказал Гарри. — Он тоже умер. Я ничего не почувствовал…

— Так то должник, — пожал он плечами. — Конечно, вы не почувствовали, с чего бы? А кто это был, если это не тайна?

— Хвост.

— В каком смысле хвост? Чей?

— Петтигрю, — поправился Гарри. В самом деле, откуда было Малфою знать это прозвище.

— Этот? — изумился Малфой. — Как же вас угораздило-то… я его помню, на редкость мерзкое было создание.

— Продолжайте, пожалуйста, — попросил Гарри, не желая затрагивать эту тему.

— Да. В общем, я, с одной стороны, ломал голову, как мне избавиться от этого долга — а с другой продолжал время от времени общаться с тем магглом. Деньги я давал, надеясь, что они помогут ему выжить — я же знал, чем он занимается, и насколько это опасно. Укрыл его, как сумел, защитными заклинаниями…

— Вы защищали маггла? Магически?

— А что мне ещё оставалось? Я бы его, говоря откровенно, вообще с удовольствием посадил к себе в подвал и поил под старость какими-нибудь общеукрепляющими зельями, — засмеялся Малфой. — С другой стороны, как ни странно, мне нравилось с ним общаться. Тогда я приписывал это влиянию магии долга, а сейчас уже не уверен… он был по-своему любопытным человеком.

Он помолчал, задумчиво глядя в камин.

— А потом я однажды проснулся под утро от… я не могу найти слов, чтобы это описать. Пожалуй, похоже на то, как если бы вы горели в огне изнутри… Я вскочил, оделся кое-как, и кинулся его искать… и даже нашёл. Там был какой-то мощный взрыв, все погибли на месте, а его отчасти прикрыли мои заклинания — но только отчасти. Он был весь изрешечен осколками… к сожалению, у меня тогда не хватило ума оттащить его в Мунго.

— Вы разве могли? — тихо спросил Гарри.

— Мог, конечно… мало ли. Почистили бы потом ему память — и всё… Делают же так магглорождённые со своими родными. Тем более, у меня была весьма уважительная причина. Но мне это просто в голову тогда не пришло. Я сидел тогда на полу, посреди всего этого бардака, держал его на руках и… умирал. Вместе с ним. Как если бы у меня было два тела, и одно из них сейчас умирало, а второму предстояло остаться жить вдвоём с этим трупом…

Он опять замолчал, глядя в огонь и вертя в руках опустевший коньячный бокал.

— Самое скверное, — тихо сказал он, — что подобные вещи не то, что не забываются… они никогда не остаются в прошедшем времени. Это всегда рядом со мной, и всегда происходит прямо сейчас. Объяснить это сложно, но можно, если хотите, показать. Вы же владеете Легилименцией?

— Я, — севшим голосом проговорил Гарри, — да, но… вы уверены?

— Да, вполне. Омут Памяти в данном случае не подходит: он передаст картинку, а не ощущения. А дело именно в них. Я дорасскажу вам историю, а потом покажу, хорошо?

— Почему?

Малфой взглянул на него вопросительно.

— Почему вы делаете это? Зачем со мной делитесь?

— Не знаю… почему нет? — он слегка улыбнулся. — Видите ли, мистер Поттер… Вы ведь не просто волшебник и даже не просто аврор. Вы герой… и вы чудовищно, просто катастрофически необразованны. В конце концов, это просто опасно.

— Герой? — в устах Малфоя это вовсе не прозвучало пафосно или комплиментарно, и Гарри вспомнил, что точно так же в похожем контексте его назвал и Макнейр.

— Это отдельная тема, — кивнул он, — я с удовольствием с вами её обсужу, но в другой раз. Давайте покончим с этим. Итак, — он опять помолчал, то ли вспоминая, то ли подбирая слова, — я извлёк из него все осколки, но этого было мало, а сращивать ткани достаточно тонко я тогда не умел. Ему было очень больно. Я наложил обезболивающие заклятья, но они не могли его вылечить… Я держал его на руках, а он истекал кровью, и говорил что-то… я его почти не понимал и даже не слышал. Я рыдал, и если бы мог тогда умереть за него — умер бы совершенно счастливым. Это всё не так уж и долго продолжалось — минут, может быть, двадцать, не больше. А когда он умер… это было… я так кричал, что совершенно сорвал себе голос. Я валялся в копоти и пыли, и я… я чувствовал, как начинает разрушаться его тело, но не мог заставить себя его отпустить. Конечно, всё это была просто магия долга… но знаете… легче от этого не было совершенно.

Он снова умолк ненадолго. Гарри тоже молчал. Ему очень хотелось задать вопрос, почему же после такого Малфой не оставил Волдеморта, почему продолжал… делать всё то, что делал, но он промолчал.

— Аппарировать я не смог. Пришлось добираться до Диагон-элле, а оттуда — камином. Я заперся дома, и… Вот тогда я бы и наложил на себя руки, наверное, если бы мне не помешали.

— Почему? — почти шёпотом спросил Гарри.

— Почему… Потому что я постоянно продолжал это чувствовать, а закрыться или отвлечься… мне просто не приходило в голову. Звучит странно, но я заранее про это не знал, а, будучи внутри, выбраться оттуда у меня не выходило. Я просто расхотел жить… а для волшебника это смертельно. Магия утекает… и когда я понял, что это со мной происходит, я решил, что уж лучше сейчас…

— А Волдеморт?

— А что Лорд? — вскинул брови Малфой. — Какое ему было дело?

— Вы разве не были его правой рукой?

— Ну, какой правой рукой? — усмехнулся он. — Я был двадцатилетним мальчишкой, богатым, одарённым — согласен, но у него таких было вокруг три десятка… К тому же, в тот момент я ослаб, а подобные его никогда не интересовали… да и в Англии его тогда, кажется, не было. В общем, он не имеет к этому отношения.

— Тогда кто же вас спас? — осторожно спросил Гарри. — Не говорите, конечно, если это…

— Да нет, — он повёл плечом, — в этом нет никакой тайны… Руди Лестранж.

Гарри нахмурился.

— Старший Лестрейндж?

— Да. Родольфус. Но мы все всегда называли его Руди. И мне будет приятно, если вы станете выговаривать его фамилию правильно, — очень мягко попросил он. — Он Лестранж. Это французская фамилия.

— Как и ваша.

— Верно, как и моя. Но моя более англицирована.

— Не обещаю, — пробурчал Гарри.

— Это даже не просьба, вы всего лишь очень порадовали бы меня этим, — кивнул Малфой, и продолжал. — Он был нашим общим спасателем, — Малфой заулыбался. — Мы все были связаны метками, так что никаких долгов не возникало, да и образовываются они только в бесспорных случаях, но Руди опекал всех нас, сколько я себя помню. Ещё в школе — он был старше меня на год, и хотя я был старостой, если что, мы все так или иначе бежали к нему.

— Почему?

— Ну… он был добрым. И очень спокойным. И отличным волшебником. Всё вместе к нему очень притягивало. К тому же, — он снова заулыбался, — каюсь, лично мне было очень приятно, что он никогда не претендовал на главные роли.

— Как же такой замечательный человек…

— Давайте я всё же закончу свою историю, — остановил он Гарри. — Руди пришёл ко мне сам, и нашёл меня в совершенно чудовищном виде. Пьян я не был — к тому времени я зарёкся напиваться по какой бы то ни было причине — но это, в общем-то, и не требовалось… Я сидел и раздумывал, каким образом можно быстрее и безболезненнее уйти из жизни — для волшебника, если вы знаете, самоубийство представляет определённую сложность. И я думаю, что рано или поздно я бы непременно что-то придумал, но пришёл Руди, надавал мне по морде — в самом прямом смысле этого слова, — Малфой улыбнулся с заметной самоиронией, — и вытряс из меня всю эту историю. Посидел, подумал, притащил откуда-то Омут Памяти, стребовал с меня все воспоминания — и уложил меня спать. А когда я проснулся, сказал, что я идиот — в выражениях он никогда не стеснялся — и что надо искать какую-то девку, про которую мне говорил тот парень перед смертью, потому что она, возможно, носит его ребёнка, а значит, пока ничего катастрофичного не случилось.

— И вы?..

— Ну, сначала мы подрались, — засмеялся он. — Где это видано, чтобы мне били лицо? Но это была, говоря откровенно, не самая моя удачная мысль, потому что Руди всегда был крупнее и, в целом, физически более сильным. Так что я получил ещё раз, вернул обратно свои воспоминания, и мы сели придумывать план. Руди меня поил какой-то невозможной дрянью — какими-то зельями, которые притупляли силу моего восприятия долга — объяснял мне, почему мне так плохо: что-то про то, что нерождённый ребёнок — он как бы есть, и его как бы нет, и долг тоже как бы передан, но как бы и нет… Я, сказать честно, не помню, а сам на такое после не натыкался, потому что пока не искал. Собственно, это всё. Вот теперь можете меня пожалеть.

— Как это всё?! — возмутился Гарри. — А что было дальше? Нашли вы её?

— Да, конечно, нашли, — Малфой, казалось, потерял к рассказу всякий интерес. — Ребёнок родился, я отобрал её у матери — она была какой-то странной девицей, то ли шлюхой, то ли просто дурой, да ещё и пила, и наркотики какие-то использовала… устроил девочку в хорошую семью…

— То есть как это «отобрали»? Просто пришли, что ли, и…

— Да, просто пришёл — и. Она и не вспомнила, даже Обливиэйт накладывать не пришлось, — пожал он плечами. — У магглов с этим всё было довольно несложно, особенно если у тебя есть деньги… у меня были, много. Я нашёл семью, которая хотела удочерить девочку — отличные люди, они очень полюбили её, а она — их… я им помогал с документами, — он улыбнулся.

— И что? Вы её больше не видели никогда?

— Девочку? Ну как же не видел, долг-то перешёл на неё. Я, например, оплачивал ей учёбу в каком-то университете, она до сих пор шлёт мне рождественские открытки на мой маггловский адрес, у неё уже дети и, кажется, внуки… что вы так смотрите?

— То есть вы до сих пор…

— Ах, это… нет. Лет… двадцать назад, я думаю, или больше тяжело заболела её подруга. Ну… я наговорил чего-то про новейшие методы, экспериментальную клинику и привёл её в Мунго — у нас-то отлично всё это лечится. Спросил, конечно, сначала, обменяла бы она свою жизнь на её… она согласилась. И всё.

— А разве так можно?

— Ну, не совсем так, конечно. Ритуал провести всё же пришлось. Но с магглами это существенно проще… там вполне оказалось достаточно её согласия.

— А ничего, что она не знала, о чём идёт речь?!

— Почему же не знала? Знала, конечно… мне пришлось рассказать и даже показать. Руди почистил ей память потом.

— А что ж вы не сами?

— Я не умею, — просто объяснил он. — Мне плохо даются такие заклятья, а здесь всё-таки нужна точность, я же не собирался делать её слабоумной. Обливиэйт сложное заклинание…

— Да все авроры его знают!

— Видите, какие у нас замечательные авроры, — Малфой улыбнулся.

— И что? Вы вылечили её подругу?

— Почему я? Целители вылечили. И тоже потом скорректировали память. Это было даже законно.

— А что было с ней дальше?

— С девочкой или с подругой?

— А вы знаете и про подругу? — съязвил Гарри.

— Знаю, конечно. Она жива до сих пор… детей у неё, правда, нет, но я ей помог немного с усыновлением... у вас такой взгляд, будто бы у меня вдруг рога на голове выросли. Или ещё что-то похуже, — оборвал он себя. — Чем я вас так поразил?

— Она же была для вас просто средством — почему вы…

— Ну, я живой человек, в самом-то деле, — Малфой покачал головой. — Мерлин мой, кем же вы меня считаете, мистер Поттер? Я имею к ней некоторое отношение, я вмешался в её судьбу… Конечно, я должен за ней приглядывать. Ну, и потом, иногда бывает приятно с лёгкостью осуществить чью-то мечту, вы не сталкивались с таким?

— А она знает, кто вы?

— Она полагает меня спонсором, который оплачивал учёбу её подруги. Пришлось тогда для этого основать стипендию.

— А что с ней сейчас?

— С кем? С девушкой, подругой или стипендией?

Гарри вдруг пожалел Драко: его самого подобное скрупулёзное отношение Малфоя к формулировкам скорее забавляло, но жить с таким человеком должно было быть очень непросто.

— Со стипендией!

— Я не знаю, я не очень слежу за всеми этими мелочами, для этого есть управляющий — маггл, если вам интересно. Ну, получает сейчас её кто-нибудь, вероятно. Должен, я полагаю… А что?

— Так вы, значит, магглов вовсе не ненавидите? — шутливо спросил Гарри.

— Да нет мне до них никакого дела! — возразил Малфой с некоторым раздражением. — У них легко и порой интересно вести дела, и у них можно очень хорошо заработать… но сами они меня интересуют мало. Да с чего мне их ненавидеть? Мир такой, какой есть, всё равно же они всегда будут. Бессмысленно ненавидеть то, чего ты не можешь переменить, — он сделал небольшую паузу. — Я предлагаю вам развить эту тему попозже, если будет на то ваше желание, а сейчас я обещал показать вам всё это. Надеюсь, вы будете достаточно вежливы, и дальше того, что я сам покажу вам, не пойдёте. Прошу вас.

Гарри достал палочку и задумался.

— Ну же, — мягко подтолкнул его Малфой. — Начинайте, пожалуйста!

— Легилименс!

…Образы плавно сменяли друг друга: время разматывалось назад, начиная с этой минуты, Гарри просто пробирался внутрь, не разыскивая ничего конкретного, скользил по чужой памяти, разматывая её назад. Было немного странно видеть себя и слышать то, о чём они говорили вот только что — но это была самая небольшая странность. Он пришёл сюда ради другого, и оно тоже здесь было — казалось, что на всё происходящее наложен расплывчатый, прозрачный, едва видимый образ: двое людей на полу посреди искорёженного взрывом пространства, оба в крови и пыли, один умирает на руках у другого, а другой с длинными, куда длиннее нынешних, очень светлыми волосами кричит и рыдает, и шепчет, шепчет бесполезные заклинания, но жизнь из человека у него на руках вытекает вместе с кровью; блондин тоже весь в ней, в его грязной, маггловской крови, она у него на руках, на лице, на губах — всюду, но ему всё равно, и Гарри слышит отчаянное: «Пожалуйста! Пожалуйста», — и знает, что ничего не поможет ему — нет, им обоим, но они ощущаются как единое существо — очень страшно и холодно, боли нет, но она притаилась совсем рядом, но ещё ближе есть нечто другое, огромное и неотвратимое, оно не просто близко, оно приближается, и когда оно будет здесь, ничего больше не будет вовсе…

Гарри буквально выдернул себя обратно и даже физически отшатнулся. Помолчал, не в силах посмотреть на собеседника, потом хрипловато спросил:

— Со мной тоже так будет?

— Нет, — почти ласково ответил Малфой, — ведь Уолли не умер, и у вас есть отличный шанс избавиться от долга прежде, чем это случится.

— А если я не успею? Мало ли что. Может быть, ритуал не получится, или ещё что-то произойдёт.

— Тогда вы почувствуете, когда он будет умирать, а потом его смерть останется вместе с вами, — буднично ответил Малфой. — Это не смертельно, но достаточно неприятно, как вы видели.

— Как вы живёте с этим? — вопрос был, конечно, детский, но иногда детские вопросы — самые точные.

— Я уже привык, — просто ответил Малфой. — Зато я в точности знаю, каким будет мой боггарт.

Почти сразу они разошлись: Малфой снова отправился к МакНейру, а Гарри ушёл к себе — и заснул, даже не раздевшись, хотя вовсе не собирался этого делать. Следующий день он провёл с Джинни и Лили — они куда-то ходили, потом отправились в гости к Рону и Гермионе, и Гарри заглянул на четвёртый этаж только вечером. Там все спали у себя в комнатах: МакНейр в постели — рядом на столике Гарри нашёл остатки ужина, состоявшего, судя по всему, из птицы, пирожных и фруктов (он усмехнулся, но решил "не заметить" это так же, как "не замечал" цветов) — а Малфой в кресле, вытянув ноги на, очевидно, тоже доставленную из дома подставку. Гарри запоздало подумал, что как-то само получилось, что едой обоих его гостей обеспечивает почему-то Малфой, но это показалось ему скорее забавным, и он решил, что не станет это менять.

А в понедельник выяснилось, что магглы дали ответ. Их таинственный визитёр действительно был известен в маггловском мире — как наёмный убийца, которого уже несколько лет безуспешно разыскивала полиция.

Гарри внимательнейшим образом изучил полученное от маггловской полиции дело, однако полезного там было немного: человеку, тело которого уже несколько дней лежало в аврорате, приписывалось довольно много убийств, выполненных на заказ за весьма приличное вознаграждение. Связи между заказчиками выявлены не были — их, конечно, следовало проверить теперь уже аврорату — да и ни одного суда по ним так и не состоялось за отсутствием звена, связывающего заказчика и убийцу. На первый взгляд было похоже, что тот брался за самые хитрые заказы и до последнего с блеском их исполнял. В целом, решил Гарри, если бы он сам задумал нанять кого-нибудь для подобной работы, кандидатуры лучше было бы не сыскать. Однако предполагаемых заказчиков и всех жертв проверить всё равно стоило, и какое-то время Гарри это организовывал, потом начались другие текущие дела, и только ближе к вечеру наступило затишье. Можно было вернуться домой, но Гарри не оставляло ощущение, что он что-то то ли забыл, то ли упустил, и, отложив все бумаги, он заперся в кабинете — всё равно потревожат, если что-то серьёзное — и задумался, медленно прокручивая последние события в голове. Ощущение не касалось его текущей работы — за исключением покушения, там всё было вполне штатно, хотя меры безопасности в министерстве приняты были, конечно, серьёзные — поэтому он снова и снова возвращался то к одной, то к другой сцене, и, наконец, понял если не всё (а ему казалось, что это не всё), то хотя бы одну вещь.

С чего вдруг Люциус Малфой начал делиться с ним настолько личными историями из собственной жизни? Безусловно, он был заинтересован в Гарри, но ведь заинтересованность эта была в данный момент взаимной, об обмене долгов они договорились довольно быстро, и никакой необходимости, к примеру, рассказывать последнюю жутковатую историю не было — и уж тем более не было надобности позволять Гарри влезать в свою голову. Конечно, так вышло куда нагляднее, но можно было ведь и просто абстрактно рассказать о том, какие последствия несёт смерть магического «кредитора» для его должника, предложить почитать что-нибудь, даже книгу одолжить — но для чего было вот так раскрываться перед, по сути, малознакомым, да ещё и наверняка не самым приятным человеком? Использовать эту историю против него было невозможно, однако будь сам Гарри на его месте, он бы наверняка так откровенничать не захотел. Полагать, что Малфоем овладел внезапный приступ искренности, было тем более дико… тогда почему? И почему вообще тот так охотно поддерживает общение, по сути, не приносящее ему никакой дополнительной выгоды? Долг есть долг, разумеется, но ведь Гарри не меньше его заинтересован в этом обмене — а если задуматься, так даже и больше. Что-то должно было быть такое во всех этих разговорах, какой-то намёк, подсказка, но Гарри её не видел.

Что, собственно, Малфой ему рассказал? О чём таком лишнем они вообще все эти дни говорили? Во-первых, Малфой не однажды дал ему понять, пару раз даже прямым текстом, что ничего против магглов не имеет и ведёт с ними дела, причём довольно давно. Смысл этого был бы Гарри понятен, будь это не Малфой, а какая-то мелкая сошка, надеющаяся заслужить симпатию Главного Аврора — однако представить, что Люциусу Малфою внезапно понадобилось доказывать кому-то свою лояльность теперь, спустя двадцать лет после войны, когда многое уже позабылось, а его имя стало если не уважаемым, то, во всяком случае, снова весьма заметным — было невозможно. Что ещё? Из неожиданного Малфой назвал его «чудовищно необразованным» и «героем». Героя пока можно было опустить, а вот необразованность была уже интереснее — но, с другой стороны, какое Малфою дело до его, поттеровской, необразованности? А если уж дело есть, то почему оно возникло вдруг только сейчас?

Что такого изменилось сейчас для Малфоя в отношении Гарри Поттера? За прошедшие двадцать лет они сталкивались от силы раз десять, и Малфой никогда не проявлял к Гарри ни малейшего интереса — при том, что он-то про долг жизни знал, то есть, по идее, в контактах заинтересован был.

Что изменилось сейчас? Что произошло такое, чего не было раньше? Скорее всего — хотя вовсе не обязательно — это и будет ответом на вопрос. Так что же?

— Я затеял пересмотр дел, и меня пытались убить, — наконец чётко проговорил Гарри. Больше ничего нового он пока не нашёл.

Но если дело в этом… убийство он отмёл сразу: кто-кто, а Люциус Малфой сейчас, пожалуй, на предпоследнем месте среди возможных подозреваемых — последнее место при этом принадлежит, по всей вероятности, Драко. Малфои кровно заинтересованы в том, чтобы он пока жил. Хотя быть могло всякое, и Гарри совсем уж не списывал со счетов и такую возможность, но в любом случае внезапный интерес старшего Малфоя к нему это никак не объясняло.

А вот пересмотр дел… в этом был смысл.

В ком из узников Азкабана мог быть заинтересован Люциус Малфой?

— Руди, — с лёгкой торжествующей улыбкой сказал Гарри. — Родольфус Лестрейндж.

Эта версия вполне объясняла сразу много всего: и их с Малфоем последний разговор, и его внезапную откровенность, и то ли обещанный, то ли предложенный разговор о природе тёмной и светлой магии… Малфой, по всей вероятности, был ещё заинтересован и в МакНейре, но его судьба уже была очевидна и опасений не вызывала… Кто ещё? Ещё наверняка младший Лестрейндж и, вероятно, Эйвери. Про последнего речи, вроде бы, не было… Но, с другой стороны, его кандидатура на освобождение казалась Гарри достаточно очевидной, был большой шанс, что это понимал и Малфой.

А вот у Лестрейнджей надежды не было.

— Лестрейндж, значит, — задумчиво проговорил Гарри. — Ну что ж… поиграем.

— Расскажите мне о других, — попросил Гарри, когда вечером навестил своего «вынужденного жильца». Тот слегка удивился, но кивнул:

— Что именно вам рассказать?

— Вы говорили, что пришли к Волдеморту потому, что были, как вы выразились, болваном, — он улыбнулся.

— В целом, да, — он тоже заулыбался.

— Это если отвечать на вопрос «почему», — продолжил Гарри. — А зачем? Была же у вас какая-то цель?

По лицу Малфоя скользнула тень удивления.

— Была, разумеется… но я сейчас, к стыду, уже её и не вспомню, — немного подумав, признался он. — Думаю, меня привлекла сила, мощь его личности… хотелось быть частью того великого, что он нам всем обещал. Хотелось создать свой идеальный мир. В юности в головах много подобной чуши. Вам разве самому не хотелось?

— Мне — нет, — пристально посмотрев на него, ответил Гарри. — Мне, знаете, той войны вполне хватило для воплощения всяких идей.

— Вы другой, — ответил Малфой задумчиво. — Вы вообще не похожи ни на кого из нас.

— Потому что я, как вы как-то сказали, герой? — вспомнил Гарри. — Не объясните, кстати, что вы имели в виду?

— Вы и вправду герой, — кивнул тот, задумчиво его разглядывая. — В эпическом смысле этого слова.

— Поясните, — повторил Гарри.

— Герой — это человек, который меняет судьбы — как свою, так и других. Как правило, к лучшему. И, как правило, всегда побеждая — хотя это уже зависит от жанра, конечно, но поскольку вы герой именно эпический, значит, будете действовать и менять мир под себя. С большой вероятностью успеха.

— М-м-м, — разговор опять зашёл в область, в которой Гарри совсем не был силён.

— Это всё глупости, — рассмеялся Малфой. — Я-то, на самом деле, имел в виду нечто попроще: герой как профессия. Вы, судя по всему, родились… или не родились, но получили предназначение совершать подвиги.

Гарри едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Всё-таки в беседах с Малфоем, был вынужден он признать, присутствовал очень приятный элемент неожиданности — порой тот умел завести их в такую сторону, куда, по гарриному убеждению, никогда не пришёл бы никто другой.

— Я понимаю, что это смешно, — улыбнулся, совсем не обидевшись, тот. — В данном случае я под подвигом понимаю нечто сложное, опасное и обычным людям кажущееся невозможным. Вы же ничего невозможного в этом не видите — потому и делаете. По какой-то причине вы решили, что это вы должны убить Лорда — так и вышло. По сути, я полагаю, что у него не было шансов, — он вновь улыбнулся.

— Потому что я герой?

— Потому что герой всегда побеждает, — кивнул Малфой. — Что вы с успехом и сделали. Однако мы, кажется, ушли куда-то не совсем туда… вы попросили рассказать вам о других — что именно и о ком?

— О тех, кто до сих пор ещё в Азкабане, — кивнул Гарри. — Визенгамот соберётся, я полагаю, недели через три-четыре, мне нужно решить, какие дела, кроме дела МакНейра, выносить на его рассмотрение. Мне интересно услышать вашу характеристику остальных.

— Напомните мне, кто там остался?

Гарри молча протянул ему список.

— Так… брат и сестра Кэрроу, — он скривился. — Ну, здесь всё совсем просто, это обыкновенные садисты, не слишком сильные волшебники и дрянные люди. Как по мне, они сейчас в наилучшем для себя месте. Выпустите — они найдут, кого мучить… вряд ли рискнут, конечно, взяться за людей, но каких-нибудь эльфов или ещё каких тварей найдут.

— Забавно, — задумчиво сказал Гарри и в ответ на вопросительный взгляд Малфоя пояснил, — я уже слышал очень похожую характеристику. Давайте дальше?

— Лестранжи. Родольфус, на мой взгляд, ничем не опасен… сам по себе он никогда жесток не был, а жены его больше нет. Что сейчас с Рабастаном — не знаю, он был всегда очень… своеобразным. Но если отпустите их, Родольфус позаботится о том, чтобы брат никому не причинил зла.

— Я никого не отпускаю, — возразил Гарри. — Решает Визенгамот.

— Мистер Поттер, — отмахнулся Малфой, — мы с вами взрослые люди и прекрасно понимаем, что сейчас Визенгамот вряд ли станет спорить с вами.

— Посмотрим, — пожал Гарри плечами. — Расскажите подробнее?

— Про Лестранжей?

Гарри кивнул.

— Если бы не было Беллатрикс, их бы у нас тоже не было, — уверенно сказал Малфой.

— Почему? Я могу допустить, что её муж пришёл вслед за ней, — кивнул Гарри. — Но Рабастан? Или он и брата привёл?

— Нет, напротив… Рабастан оказался с нами куда раньше. Руди привела Белла, и для него, сколько я помню, это был весьма неприятный сюрприз.

— А он, значит, просто пошёл за женой, — Гарри не сумел до конца удержать насмешку.

Малфой задумался, потом спросил:

— Вы свою жену любите?

— Люблю, — кивнул Гарри. — Но уверяю вас, если бы она…

— …сошла с ума и так далее, вы бы её где-нибудь, по всей видимости, заперли, — кивнул Малфой. — И любой бы поступил так же… но ведь Беллатрикс не казалась по-настоящему безумной тогда — она казалась просто фанатичной и откровенно влюблённой в Лорда.

— Влюблённой? — недоверчиво переспросил Гарри.

— О, вы же не видели его в то время, — засмеялся Малфой. — Он был очень красив… и весьма галантен и обходителен, особенно если имел на то причины. В него многие влюблялись… такой пылкой девочке это было нетрудно.

— Зачем же она тогда вышла замуж за Лестранжа? Шла бы за Волдеморта.

— Она бы пошла, — он засмеялся, — так он не позвал! Ну какое замужество, о чём вы… у властелинов жён не бывает. А родители требовали, да и Лорд как-то высказал пожелание, что, мол, какой красивый был бы союз. Разве могла она ему отказать?

— Я так понимаю, ему вообще никто из вас не отказывал, — хмыкнул Гарри.

— Смотря в чём, — покачал головой Малфой. — Во всяком случае, в то время, до его первой смерти — он был довольно вменяем. Тем более, что этот союз обсуждался и раньше… да и пора было уже Беллатрикс выходить замуж, тем более, после того, что выкинула Андромеда.

— И правда, — кивнул Гарри, — такой позор для семьи! Вышла замуж за магглорождённого... хорошо не за маггла, да?

— Её родителям это представлялось примерно одинаково ужасным, — он опять засмеялся. — Так что у Беллатрикс не было другого выхода… подрастала уже Нарцисса, ей тоже пора было замуж, но не могла же она сделать это вперёд старшей сестры…

— У вас что, до сих пор это соблюдается? — поразился Гарри.

— На самом деле, где как — фактически, мало где. Но у Блэков к традициям относились очень серьёзно…

— А почему вы женились на Нарциссе? — неожиданно спросил Гарри.

— Потому что она прекрасна! — мгновенно получил он ответ. — Я всегда считал и сейчас считаю её самой прекрасной женщиной на земле, так на ком же ещё мне было жениться?

Гарри видел, что тот говорит правду, и это ему понравилось. Он улыбнулся и кивнул:

— Я понимаю… но почему согласился сам Родольфус? Раз, как вы говорите, все знали, что Беллатрикс влюблена в Лорда, ему-то что за радость была на ней жениться?

— Так он же её любил, — мягко напомнил Малфой. — Она была для него… Руди умел любить. Беллатрикс была для него всем на свете, и он принадлежал ей весь, абсолютно… ей достаточно было просто сказать — и он делал. Вот она и сказала однажды…

— По-моему, это не любовь, — возразил Гарри, — а какая-то одержимость.

— Возможно… но знаете… я его понимаю.

— Хотите сказать, что тоже могли бы…

— Мне просто повезло, — Малфой улыбнулся. — Меня уже тогда в женщинах привлекали не страсть, а ум и покой. Но, безусловно, я вполне мог бы оказаться на месте Лестранжа, будь у меня немного иные вкусы.

— Повезло вам, — кивнул Гарри.

— Повезло, — согласился Малфой.

— Что вы знаете о случившемся в доме Лонгботтомов?

Вопрос застал Малфоя врасплох.

— Да ничего… ничего кроме того, что известно всем: Лестранжи и младший Крауч запытали их до безумия…

— Лестрейнджи, — повторил задумчиво Гарри.

— Ну… Я бы сказал, что это была Беллатрикс — исходя из последствий. Сколько я знаю, у других волшебников Круциатус не даёт такую реакцию.

Гарри кивнул, продолжая внимательно разглядывать Малфоя. Он нарочно задал этот вопрос — самый, как он предполагал, выигрышный с точки зрения его собеседника: именно сейчас тот мог бы убедительно доказать Гарри, что старший Лестрейндж вполне достоин освобождения, Гарри лишь интересно было послушать, как тот станет это делать. Однако Малфой выглядел немного растерянно:

— Я в самом деле ничего об этом не знаю, кроме того, что я сам изначально считал эту идею совершенно бессмысленной. Ясно же было, что если б они хоть что-нибудь знали — министерство бы первым этим воспользовалось. А оно никаких действий не предпринимало.

— Вам это было достоверно известно, — уточнил Гарри. Тот засмеялся:

— Было. Но убедить Беллатрикс я не смог.

— Вы знали про младшего Крауча?

— Конечно, — он усмехнулся. — У нас многие знали: как же, такая сенсация… сын самого Крауча — и вот так. А потому что детьми заниматься надо, а не тёмных магов ловить, — неодобрительно добавил Малфой. Гарри посмотрел на него с удивлением. — Что вы так смотрите?

— Вы его… осуждаете?

— Крауча-старшего? Да он один из самых отвратительных людей, кого я встречал!

— Ну, разумеется. Куда уж Волдеморту.

— Он, во всяком случае, был честнее, и никаких детей не завёл. Это же надо — довести собственного ребёнка до того, чтобы тот пошёл против отца! Что Блэки, что Крауч… стороны разные, а результат одинаковый.

Гарри его внезапная пылкость была и забавна, и не совсем понятна — тот говорил так горячо, словно речь шла о вещах, касающихся его лично.

— Вы разве не радовались, когда к вам пришёл младший Крауч?

— Да чему тут можно радоваться? — искренне возмутился тот. — Единственный сын и наследник до такой степени ненавидит отца, что готов, кажется, душу продать, лишь бы ему насолить — где здесь, скажите на милость, повод для радости?

— Надо же, — Гарри поверил в его искренность — и удивился. — Никогда б не сказал, что вы можете посмотреть на это вот так.

— Я уже говорил, — сказал тот, возвращая себе своё обычное спокойствие, — что у вас очень много стереотипов. Дети — это жизнь… нет ничего важнее наследников. Взрослые могут заниматься всем, чем им хочется, но дети — это дети.

— Вы меня удивили, — признался Гарри. — Никак не думал, что вы так трепетно относитесь к этой теме… что ж вы тогда так стремились меня убить?

— Вас? — поразился Малфой. — Я?! Когда?!

— В школе, — Гарри смеялся. — Вы разве забыли?

— Могу чем хотите поклясться — чего-чего, а убивать я не хотел никогда, — он выглядел таким удивлённым, что Гарри был склонен поверить — да, в общем-то, он и сам всерьёз никогда не подозревал Малфоя ни в чём подобном, и сказал это просто, чтобы поглядеть на его реакцию.

— Точно! — сказал Гарри, словно бы вспомнив что-то. — Меня же непременно должен был убить Волдеморт. Вы не решились бы его ослушаться.

— По-моему, — внимательно разглядывая его, тихо рассмеялся Малфой, — вы меня разыграли.

— Немного, — признался Гарри. — Просто видеть вас в роли защитника малышей было так… необычно, что я не удержался. Надеюсь, вы не в обиде.

— Да дело не в самих детях, — кивнул Малфой. — Дети — это продолжение рода… а семья, особенно старая — это слишком много и важно, чтобы позволять ей погибнуть в какой-то очередной войне.

— Пусть даже семья врагов?

— Враги, друзья… это всё ваши понятия, — возразил он. — Сегодня враги, завтра уже сторонники… всегда так бывает. Нельзя убивать всех врагов: один останешься, — назидательно сказал он и вновь рассмеялся. — Да и жить будет скучно. Это как ваш тесть, — вдруг пояснил он весело. — Мы с Артуром терпеть друг друга не можем, сколько мы крови друг другу попортили — не передать, и, полагаю, ещё попортим, но мне никогда даже в голову не приходило его убивать. Не потому, что это было бы слишком сложно, а потому что… ну, это вообще не дело. Мало ли, кто мне не нравится. Это же не аргумент.

Гарри молчал, не находя слов. Он, безусловно, Малфою верил: очень уж всё, что тот говорил, совпадало с его представлением о собеседнике, и в то же время это было настолько дико, что слова просто не находились. Всё логично, всё, судя по всему, правда — но это был какой-то перевёрнутый мир с непонятной и невозможной логикой и с дикими совершенно правилами.

— Что вы так смотрите? — довольно спросил Малфой.

— Я не понимаю, как вы во всём этом живёте, — признался Гарри. — Это такая дикость… я даже передать не могу.

— Это не дикость, — Малфою разговор явно доставлял огромное удовольствие. — В общем-то, это рыцарственность.

— В каком смысле?

— В самом прямом и буквальном. Одно время маггловская аристократия тоже имела подобное представление о реальности и жила по похожим правилам: воюя, друг друга не убивала, а брала в плен, потом получала выкуп — и выпускала… ну, или заставляла себе отслужить. Было это, когда мы ещё ни от каких магглов не прятались, потому и обычаи были похожи… Но потом магглы про это забыли и начали радостно истреблять друг друга, а благородное искусство войны оставили в прошлом.

— В отличие от вас, да?

— Да, — он вновь засмеялся, а потом добавил задумчиво, — а вам нравится ваша власть надо мной. Приятно поймать на чём-то старого недруга, правда?

— Вовсе нет! — искренне возмутился Гарри.

— Разве? — Малфой посмотрел на него с интересом. — Тогда что же вы сейчас делаете?

— Пытаюсь расспрашивать вас, в частности, о Лестрейнджах — а вы всё время уводите разговор куда-то в сторону. Вот правильно вас называют скользким.

— Так меня называл только один… лорд, — усмехнулся Малфой, глядя на Гарри со всё возрастающим интересом. — При вас, сколько я помню, всего раз. А вы и запомнили… хотя мне казалось, вам тогда должно было быть… немного не до того.

— А это было несложно — вам очень подходит, — парировал Гарри.

— Нравится, — удовлетворённо повторил Малфой. — Что ж, я не против… меня никогда не пугало оказываться в чьей-либо власти. Тем более, говорят, что вы справедливы и очень добры…

— А вам нравится изображать из себя всевластного мудреца. Должен заметить, получается плохо.

— Потому что я вовсе не то изображаю, — назидательно сказал он. — Однако Лестранжи… что вам ещё рассказать? Я действительно понятия не имею, что произошло в доме Лонгботтомов. Счастье хоть, что ребёнок остался цел.

Гарри внезапно замер, молча глядя перед собой.

Потому что, насколько он знал, никто, никогда, ни разу не задавался вопросом, как могло такое случиться, что запытавшие Алису и Френка Упивающиеся и волоска не тронули на голове маленького Невилла.

— Мистер Поттер? — немного встревоженно окликнул его через какое-то время Малфой. — Всё в порядке?

— Да… да, — Гарри тряхнул головой и вскочил. — Вы правы… Я должен… Мне нужно идти. Спасибо. Большое спасибо, мистер Малфой. До завтра, — и с этими словами он буквально выскочил за дверь, оставив Малфоя в полном недоумении.

Никогда в жизни, наверное, Гарри не летал с такой скоростью, как сейчас. Дорога до Азкабана была долгой даже при том, что до ближайшего берега он добрался аппарацией. Была почти ночь, когда он, наконец, оказался на месте, но там никто не удивился столь позднему визиту Главного Аврора: тамошние служители, занявшие место дементоров, излишним любопытством не отличались. Сверившись с бумагами, Гарри почти бегом спустился до самого основания башни — в нижние камеры, туда, где содержались самые опасные и отвратительные преступники, и где находились сейчас браться Лестрейнджи.

Он распахнул дверь камеры старшего, осветив её Люмосом и запоздало сообразив, что надо было взять с собой лампу. Тот спал на боку, свернувшись клубком и подобрав под себя ноги — в камере было настолько сыро, что на полу хлюпала вода.

— Legilimens!

Сознание спящего практически не защищено, а Гарри за последние годы стал неплохим легилиментом, к тому же, он точно знал, что искать — потому нужное воспоминание отыскалось практически сразу.

Молодой Родольфус Лестрейндж вышибает заклятьем дверь коттеджа и первым входит внутрь. Сразу за ним идёт Беллатрикс, чуть дальше — Рабастан, последним входит младший Крауч — совсем мальчишка, Гарри совершенно забыл, насколько тот был тогда юн. На лестнице появляется Фрэнк, Родольфус оглушает его прежде, чем тот успевает что-либо сделать, и кидается вверх по лестнице, следом бежит Белла, но он оборачивается и бросает ей:

— Проверь внизу!

Она разворачивается и страстно шепчет ему:

— Принеси его мне! — и возвращается — Рабастан в это время уже распахивает дверь, кажется, кладовки. Родольфус вбегает, судя по всему, в спальню — Алисы там нет, но в стене видна ещё одна дверь, она приоткрыта, он бросается туда и видит склонившуюся у детской кроватки Алису — она не успевает ничего сделать, когда он оглушает её каким-то странным заклятьем, не отбросившим её в сторону, а словно усыпившим на месте, ему хватает всего пары шагов, чтобы пересечь комнату, он оказывается у кроватки, замирает и с секунду смотрит на маленького мальчика, совсем сонного, но собирающегося заплакать, наводит на него палочку и произносит едва слышно: «Silencio», а потом «Petrificus Totalus», после чего берёт замершего ребёнка, быстро кладёт его в самый угол, спелёнывает с ног до головы тканью и скрывает чарами невидимости. Потом возвращается к кроватке, дует на неё из палочки воздухом — и в этот момент в комнате появляется Беллатрикс.

— Где мальчишка?! — кричит она с порога. — Внизу никого нет… а! — она видит лежащую на полу Алису. — Где мальчик?!

— Его нет, — Родольфус пожимает плечами и досадливо морщится.

— Как это нет?! Он был… должен быть! Я сама видела! Мы в окно видели, как она укачивала его! Где он, Руди?!

— Сама посмотри, — он отступает от кроватки, загораживая таким образом угол, где лежит зачарованный Невилл. Беллатрикс хватает одного взгляда, чтобы увидеть, что кроватка пуста, она кидается к ней, трогает — по всей видимости, простыни уже холодны, она кричит и яростно взрывает кроватку — обломки разлетаются по всей комнате, засыпая её саму, Алису и Родольфуса, который немного подаётся назад, закрывая невидимого младенца. Один из обломков всё-таки падает на ребёнка — кажется, будто он просто завис в воздухе, Родольфус успевает это заметить и быстрым, незаметным движением ноги сталкивает его на пол.

— Он должен быть здесь, должен! — кричит Беллатрикс.

— Ну ты же видишь, — успокаивающе говорит её муж, — никого нет. Возможно, мы опоздали, возможно, на мальчика изначально были наложены какие-то чары, переносящие его в другое место… я о таких слышал. Ничего не поделаешь… надо убираться отсюда.

— Убираться?! — она подскакивает к нему и тычет палочкой под подбородок — так сильно, что ему приходится запрокинуть голову, чтобы она не проткнула его насквозь. — Ты этого хочешь, да?! Так вот, дорогой Руди, этого не будет — я и так сумею развязать им языки!

— Они авроры. — Он смотрит ей в глаза и говорит очень спокойно. — Белла, они знали, на что шли. Их ничем больше нельзя напугать — а ребёнка здесь нет. Ты просто убьёшь их, и мы ничего не узнаем. Нужно уходить. Попробуем в другой раз.

— Нет уж, — она улыбается, и в её тёмных глазах отчётливо видно безумие. — Нет, мой дорогой Руди, мы никуда не пойдём. Я заставлю их говорить. Заставлю. Забирай её вниз, — она убирает, наконец, палочку, и идёт, не оборачиваясь, к двери. Он с секунду смотрит ей вслед, потом поднимает бесчувственную Алису, бросает короткий взгляд в угол, ногой несколькими движениями закидывает подход к нему обломками — и выходит, перекинув женщину через плечо.

Оборвав заклинание, Гарри сделал пару шагов назад и тяжело облокотился о стену. Какое-то время он молча смотрел на лежащего на узкой постели мужчину, пока не сообразил, что тот стонет, схватившись за голову руками — Гарри совсем забыл, что резкое и неожиданное воздействие может вызывать сильнейшую головную боль. Однако когда Гарри это исправил, узник даже не посмотрел на него — едва боль прекратилась, как он вновь развернулся к нему спиной, уткнувшись лицом в стену и не просто завернувшись вновь в одеяло, но ещё и натянув его на голову.

— Я не хочу применять к вам силу, — сказал, тяжело дыша, Гарри, — но сделаю это, если вы немедленно не повернётесь ко мне лицом.

Тот, однако, не шевельнулся, и Гарри исполнил свою угрозу, развернув его лицом к себе и стянув с его головы одеяло — но не добился этим почти ничего, потому что тот продолжал закрывать лицо руками, почему-то неплотно сжатыми в кулаки.

— Мистер Лестрейндж, я не шучу, — Гарри нагнулся к нему. — Вам всё равно придётся со мной говорить — выбирайте, добровольно или под Империо.

— Идите к дьяволу, господин аврор, — глухо отозвался тот.

— Как скажете, — взмахом палочки Гарри отвёл его руки от лица… и онемел.

Он, разумеется, знал, что большинство заключённых находятся далеко не в лучшей физической форме. Знал он и то, что многие из тех, кто сидит здесь давно, больны, знал, что рано или поздно они вообще умирают — и всё-таки не ожидал увидеть то, что увидел.

Глаза Родольфуса Лестрейнджа были пусты и слабо блеснули в свете Люмоса голубоватым перламутром. Он был совершенно, абсолютно слеп.

Гарри опустил палочку и сел прямо на пол, чувствуя, как промокает его мантия там, где тело касалось пола.

— Я не знал… мне не сказали, — он снял чары, позволяя Лестрейнджу поднять руки обратно, однако тот ничего не сделал, только закрыл глаза. Его практически полностью поседевшая борода была покрыта какими-то тёмными пятнами, волосы, совершенно не поредевшие, были совсем седыми — в целом, он выглядел лет на сто или двести и казался глубоким, дряхлым старцем.

— Идите к дьяволу, — хрипло повторил он и закашлялся — прижал ко рту собранную почти в кулак руку, а когда отнял её, на губах и на пальцах осталась кровь.

— Вы не узнали меня, — сказал Гарри и, не дождавшись ответа, назвался: — я Гарри Поттер.

— А, — заключённый, кажется, счёл это объяснением. — Чем обязан?

— Я не знал, что…

Что он слеп? Что тяжело болен? А почему, собственно, он должен был знать об этом? Заключенные, отправленные в Азкабан пожизненно, умирали, многие достаточно быстро, и все воспринимали это как естественное положение вещей — ведь тех для того и оставили здесь, чтобы они умерли. О состоянии здоровья подобных узников, если это не обговаривалось отдельно, никогда никому не докладывали — сообщали только о факте смерти. Так что, собственно, так удивило Гарри?

Лестрейндж молчал, лежа с закрытыми глазами. Какое-то время в камере стояла тишина, потом Гарри сказал:

— Я распоряжусь, чтобы вас перевели наверх. И пришлю целителя из Мунго.

Узник издал странный звук, который при достаточной фантазии можно было принять за смешок:

— Вы садист, господин Поттер.

— Вам нравится здесь? — Гарри мгновенно разозлился. — Хотите остаться здесь до конца?

— Хочу, — тот даже кивнул.

— Могу я узнать причину такого желания?

— Хочу, чтобы всё это закончилось, — он говорил не очень громко и словно бы осторожно — казалось, он боится издать какой-нибудь звук, который снова спровоцирует приступ кашля.

— Хотите умереть?

— Хочу, — повторил он.

— Не выйдет, — Гарри всё смотрел на его руки — что-то не так было с этими кулаками, только он никак не мог понять, что. — У меня есть много вопросов к вам. Так или иначе, а вам придётся на них ответить.

Тот снова хмыкнул — на сей раз едва слышно — и сказал так же тихо:

— Это вряд ли.

— Есть масса способов…

— Вот и используйте их, — он вновь потянул на себя одеяло — но поскольку кулаки он так и не разжал, вышло неловко. Гарри вдруг потянулся к нему и, коснувшись одной из рук, вздрогнул — у него возникло ощущение, будто он трогает труп. Вскочив, он шагнул к кровати, бесцеремонно схватил узника за руку — и едва сдержал в себе отвращение: то, что он держал в ладонях, не было нормальной рукой, это вообще не было рукой живого человека. Казалось, он держит за руку труп, который, правда, ещё не начал разлагаться. Заключенный, меж тем, никак не отреагировал на его действия, и когда Гарри очень осторожно опустил его руку на место, продолжил неловкие попытки снова накрыться с головой. Гарри затошнило: видеть, как это двигается и даже совершает вполне осмысленные действия, было жутко. То, что в нём сейчас вызывал Лестрейндж, нельзя было назвать жалостью — это была смесь ужаса, омерзения и желания немедленно как-то исправить ситуацию.

— После, — Гарри встал. — Вас переведут наверх и пришлют медика. Через пару дней мы с вами поговорим.

И, не дождавшись ответа и не оборачиваясь, вышел из камеры.

Из Мунго, куда он отправился, как только распорядился перевести старшего Лестрейнджа наверх, Гарри аппарировал домой, но не пошёл ни спать, ни к МакНейру, ни к Малфою. Общаться он сейчас в себе ни сил, ни желания не чувствовал, но и держать в себе всё это тоже не мог — и так и кружил по гостиной, разрываясь между этими двумя «не», когда внезапно едва не врезался в Люциуса Малфоя. Отступив в сторону, он сказал:

— Я прошу прощения, если вопрос неуместен, но всё ли с вами в порядке? Поймите правильно, но сейчас вы представляете для меня определённый интерес…

— Лучше уйдите, — попросил Гарри.

— Почему? — разумеется, вместо того, чтобы выполнить простую и понятную просьбу, поинтересовался Малфой.

— Потому что, если вы не уйдёте, я вам всё расскажу, а потом пожалею и сотру память, — честно признался Гарри. — И, поскольку я буду на вас в тот момент очень зол, могу сделать что-то не так. Я бы не рисковал на вашем месте.

— А я рискну, — мягко улыбнулся Малфой. — Рассказывайте. Если это, конечно, не очень личное, — на всякий случай добавил он.

— Как сказать… Я не знаю, — Гарри взъерошил свои волосы. — Это… странное. Я вообще не понимаю, что это такое. Такого просто не может быть.

— Но оно есть, — глаза Малфоя блестели, и Гарри даже в своём нынешнем лихорадочном состоянии отметил, что Малфой, конечно, никак не мог бы пройти мимо такой увлекательной тайны.

— Ладно, — решил Гарри. — Но я серьёзно предупредил вас про память. Если я пожалею, что рассказал вам, я её сотру. И это даже будет законно.

— Поскольку вы меня предупредили, — кивнул Малфой. — Конечно. Я принимаю ответственность. Говорите.

— Когда-нибудь ваша любовь к тайнам приведёт вас к беде, — нервно пошутил Гарри.

— Так уже, — отмахнулся тот. — Так что произошло?

— Я знаю, что случилось в доме Лонгботтомов, — ответил Гарри. — Знаю — и ни черта не понимаю.

— Расскажите! — жадно попросил Малфой.

— Когда вы сказали про ребёнка, я подумал, что ведь действительно странно, что с Невиллом ничего не случилось, — Гарри заговорил так быстро, что его язык едва поспевал за словами, — и ведь никто никогда даже не задумывался об этом… Я был у Лестрейнджа, я видел его воспоминания. Он спрятал ребёнка — нашёл первым, наложил Силенцио, спеленал и спрятал! И жене солгал.

Он замолчал — главное было сказано, но ещё оставался тот жуткий слепой взгляд, который он встретил в камере, и совершенно мёртвые руки у вполне ещё живого человека, ощущение от которых словно впечаталось в его кожу. Говорить ли об этом, и если говорить — то как, Гарри не знал, но Малфою хватило и сказанного:

— Вон что, — очень медленно проговорил он. — Я не знал. Думаю… Уверен, что никто больше не знал.

— Почему? — Гарри развернулся к нему и подошёл практически вплотную. — Вы можете мне объяснить, почему?

— Вы очень переживаете, — задумчиво проговорил Малфой. — Это действительно выглядит необычно, однако если подумать, то я вижу даже два объяснения: во-первых, тот мальчик, насколько я помню, был единственным ребёнком — первенец, наследник, почти младенец… таких обычно не трогают, а чтобы конкретно Руди убил младенца — ну я вообще не знаю, что должно было произойти. Во-вторых, если предположить, что он действовал не чувственно, не традиционно, а рационально — такое тоже возможно: он мог просто пытаться их всех увести оттуда. Понятно же было, что они ничего не знают, вышли бы только три ненужные смерти да опасность ареста — что, собственно, и случилось в итоге. Он мог понадеяться, что, не найдя универсальное средство воздействия на Лонгботтомов — ребёнка — Беллатрикс откажется от своей затеи, во всяком случае, хотя бы на этот раз. А потом мы бы постарались её переубедить. Но не сработало…

— Опять вы о своих первенцах, — пробормотал Гарри. — Не может это быть серьёзным мотивом! Вот второй — да…

— Почему же не может? — возразил Малфой. — Если что-то не работает в отношении вас, это ведь совершенно не значит, что оно не сработает для другого… разве не так?

— Хотите меня убедить, что во время войны для вас подобные вещи имели значение?! — Гарри чуть ли не закричал от перевозбуждения.

— Во-первых, война к тому моменту уже закончилась, и мы все, говоря откровенно, надеялись, что Лорд умер, — напомнил Малфой. — Во-вторых, когда же и думать о них, как не во время войны? В мирное время подобных ситуаций обычно не возникает. Лестранжи — старинная семья, и они серьёзно относятся к традициям.

— То есть вы сделали бы то же самое?

— Не уверен… не знаю. Возможно. Я не могу представить себя в такой ситуации, — он развёл руками. — Не думаю, что я бы вообще оказался в ней.

— Почему?

— Потому что я не могу представить себе никого, кому я бы так безоговорочно подчинялся — кроме Лорда, конечно, но и его я в подобных обстоятельствах представить себе не могу. Посему — увы, я не знаю, что бы я сделал. Но на Руди это очень похоже. Он всегда пытался защитить её от неё самой, и никогда не мог с нею спорить.

— Лучше не говорите сейчас подобных вещей, — попросил Гарри, и тот кивнул, после чего спросил:

— Тогда позвольте просто поинтересоваться его состоянием? Как он?

Гарри передёрнуло.

— Он…

— Плохо, да? — с усмешкой спросил Малфой.

— Я никогда такого не видел, — признался Гарри. Он чувствовал потребность выговориться, и, в сущности, какую тайну он выдавал? Никакой. — Он… полутруп. Совершенно буквально.

— Понимаю, — Малфой, кажется, ни капли не удивился, хотя и выглядел очень расстроенным.

— Ну, тогда поясните. В камере отвратительно сыро, конечно, но…

— Не помню, говорил ли я вам, — кивнул Малфой, — что убирать дементоров из Азкабана было не лучшей… не самой гуманной идеей.

— Это не вы говорили, — машинально возразил Гарри и, встретив удивлённый взгляд, поправился, — или не только вы. Не важно. Что-то про то, что дементоры забирали «лишнюю» магию.

— Именно так, — кивнул он. — А сейчас делать это некому, а колдовать там по-прежнему нельзя… сила волшебника оказывается запертой в его теле без выхода — и постепенно начинает его разрушать. Чем сильнее волшебник — тем позже это происходит, но тем и серьёзнее разрушения.

— Я видел МакНейра, — возразил Гарри. — Он тоже сказал, что не смог бы сейчас колдовать, но это… совсем другое.

— Уолли не самый сильный волшебник, — улыбнулся Малфой. — На самом деле, как волшебник он достаточно слаб. К тому же, судя по тому, что я вижу, он наверняка продолжал заниматься в Азкабане физическими упражнениями — это тоже, в общем-то, способ отчасти исправить последствия подобной ситуации, хоть и не до конца действенный. Но сочетание прекрасной физической формы с общим невысоким уровнем волшебной силы дало Уоллу неплохой шанс. К тому же, он ведь не потерял никого: те, кто был ему дорог, остались и свободны, и живы… С Руди не так. Он всегда был сильнейшим волшебником. На главные роли не лез, и это не было особо заметно — но сила-то меньше от этого не становится… так что он должен был пострадать достаточно сильно. Что с ним?

— Это поправимо? — меньше всего Гарри хотел описывать то, что увидел.

— Определённо, — не стал настаивать Малфой. — До самой последней минуты — да. Правда, не всё удаётся исправить полностью и до конца, но в целом восстановить можно.

— Хорошо, — Гарри тоже кивнул. Он вдруг почувствовал, что замёрз, подошёл к камину, разжёг его, и молча сел в кресло напротив. Через какое-то время он краем глаза увидел, что Малфой сделал то же — и достаточно долго они так сидели в темноте и в тишине.

— Расскажите мне, как это происходит, — тихо и медленно попросил он наконец.

— Что именно? — тоже вполголоса отозвался Малфой.

— Разрушение.

— Вам лучше спросить это у Уолла, — ответил, подумав, Малфой. — Я-то знаю это только теоретически… но если говорить о теории, то сначала обычно замерзают руки — сперва пальцы, потом кисти и выше… потом они начинают неметь и плохо слушаться. Говорят, что это не больно, ты просто перестаёшь ощущать их как часть своего тела — примерно как когда сильно замёрзнешь. И если дать тебе в этот момент палочку, то колдовать ты не сможешь, а если сможешь, то будет это очень больно и очень слабо. Насколько я помню, на этом этапе можно восстановиться самостоятельно, нужно только перебороть боль и не обращать внимания на то, что сначала ты будешь слабее хаффлпаффского первокурсника. Если же не начать колдовать, то через какое-то время ты начнёшь мёрзнуть уже весь, целиком, потом тело перестанет тебе подчиняться так, как ты привык — говорят, что двигаться можно, но как-то рывками, неровно… Я никогда такого не видел и описать не смогу. А потом начинают постепенно отказывать органы — сперва чувств: зрение, слух, осязание… что было лучше всего развито — то чаще всего и отказывает первым — а потом и внутренние. Умирают обычно или от остановки сердца, или лёгкие перестают работать, или пища не усваивается — кто как. Говорят, впрочем, что на этой стадии боль уходит, и ты уже не чувствуешь ничего.

— А когда она появляется? — спросил Гарри. Малфой рассказывал очень тихо, вполголоса, и Гарри тоже почти шептал почему-то — говорить в полный голос казалось сейчас до неприличия неуместным.

— Кто появляется?

— Боль…

— Боль… говорят, что между началом и концом. Если я правильно понимаю, это происходит примерно тогда, когда холод распространяется на всё тело — сперва начинают болеть руки, потом всё остальное… когда боль проходит, это значит, что конец уже близко.

— Спасибо, — помолчав, кивнул Гарри. — Мне кажется, мы сделали что-то чудовищное…

— Вы? — очень мягко спросил Малфой.

— Мы. Те, кто решил убрать из Азкабана дементоров. Я сам очень хотел этого.

— Вы же не знали, — мягко сказал Малфой. — Вам было всего… сколько тогда? Их убрали практически сразу после войны — значит, лет семнадцать-восемнадцать… Вы хотели как лучше. Не вините себя за это… вините тех, кто не объяснил.

— Мне говорили, — упрямо возразил Гарри. — Я не хотел слушать.

— Значит, так говорили, — покачал тот головой. — Объяснять тоже нужно уметь. Да и не один вы за это ратовали. Я ведь помню.

— Не важно, чего хотели и говорили другие. Это было моё решение, и я добивался, как мог, чтобы оно воплотилось. Но я… Я даже подумать не мог…

— Конечно же, не могли, — Малфой говорил так мягко, что Гарри показалось, что сейчас он сделает что-нибудь странное: например, подойдёт и обнимет его. Он, наконец, оторвал взгляд от огня и глянул на собеседника — тот спокойно и расслаблено сидел в кресле и не делал никаких движений в сторону Гарри. — Не нужно себя винить. Решал это, помнится мне, министр, а Шеклболта никак уж нельзя обвинить в…

— Он не знал! — пылко воскликнул Гарри. — Никто из нас не знал…

— Возможно и так, — кивнул Малфой. — Но, согласитесь, у него возможностей знать было куда больше, нежели, к примеру, у вас.

— Не обвиняйте его, — попросил Гарри, — не надо. Нас таких было много… больше, чем тех, кто был против.

— Это потому, что сейчас в школе давно уже перестали рассказывать подобные вещи, — кивнул Малфой. — Я думаю, потому что они когда-то казались общеизвестными… Но, когда об общеизвестном перестают говорить, оно быстро перестаёт быть таковым. В общем, не надо себя винить. Прошу вас.

Гарри со слабым удивлением понял, что тот действительно просит. Это было достаточно странным для того, чтобы даже в нынешнем состоянии привлечь его внимание:

— Вы просите? Почему?

— Потому что чувство вины — бессмысленное чувство. Оно только лишает сил и порождает слабость и иногда злость. Что сделано — то сделано… Хроновороты, конечно, есть, но даже с ними невозможно изменить то, что произошло лет двадцать тому назад.

— Невозможно, — горько согласился Гарри.

— Прошлое неизменно — в отличие от настоящего.

— Вы всегда во всём видите выход, да? — Гарри попытался улыбнуться.

— К сожалению, нет, — ответил серьёзно тот. — Говоря откровенно, после возрождения Лорда никакого выхода я не видел.

— У меня нет сил сейчас с вами пикироваться, — отозвался Гарри. — Я думаю, как всё это исправить…

— Исправить вряд ли получится… можно просто не допустить этого впредь. Не думаю, что во всей Британии не осталось дементоров.

— Да никто не вернёт их теперь туда! — в отчаянии возразил Гарри. — Я сам бы ещё вчера счёл того, кто предложил бы такое, мерзавцем или безумцем.

— Ну, почему же? — задумчиво проговорил Малфой. — Просто так никто, может, и не вернёт. А если показать им то же, что увидели вы?

— Предлагаете отправить туда Визенгамот в полном составе?

— Им бы пошло на пользу, — пошутил Малфой. — Но это вряд ли получится. Нет, я предлагаю показать им кого-нибудь на суде.

— Вы всё будете теперь сводить к этому, да? — Гарри даже не рассердился — сил не было. — Вам так нужен Лестрейндж? Почему?

— Потому что ему там не место, — Малфой улыбнулся. — Но в данном случае я, честное слово, об этом даже не думал. Просто это самый простой и эффектный способ убедить суд, как мне кажется. Они ведь тоже люди. А выглядеть это должно жутко.

— Не место, — тихо повторил Гарри — Silencio старшего Лестрейнджа всё ещё звучало в его ушах. И он вдруг вскинулся и сказал удивлённо: — Так это же он…

— Что именно он? Или где? О чём вы?

— В ваших воспоминаниях… в тех, что вы отдали мне, — он говорил всё быстрее — части картинки складывались, наконец, воедино, — парень, который то разнимал детей, то ещё что-то делал с ними — это был он! Я его не узнал, потому что никогда не видел в молодости, а он здорово изменился — но это он! Вы… вы и это нарочно сделали? Подарок, значит?

— Ну убейте меня, — тихо сказал Малфой, глядя ему в глаза без улыбки. — Вы, помнится, говорили про дружбу — так вот, дружить мы не дружим, но взамен у нас есть вот это.

— И что — «это»? — Гарри разом перестал злиться.

— Я никогда не задумывался о том, как это называется… клановость? Видите ли… это свои. Руди — свой. А своих всегда нужно вытаскивать и защищать.

— Любыми средствами?

— Любыми.

— Даже рассказывая мне… то, что вы про себя рассказали?

— Средство не важно — важен результат, — он улыбнулся. — Тем более, что ничего такого я вам не рассказал. Ну, что вы узнали? Что у меня был долг жизни перед магглом, возникший по глупости и по пьяни. Что потом этот долг перешёл на его дочь, и что я его искупил, обменяв свою жизнь на жизнь её подруги. Что в этом такого особенного?

— Для нормального человека — может, и ничего.

Малфой ответил молчанием, и Гарри, сообразив, как это прозвучало, смутился:

— Ох, простите, — он хотел извиниться, но увидел, что собеседник почти смеётся.

— Это было честно, — Малфой махнул рукой. — Всё это не важно на самом деле. Я хочу вытащить оттуда Родольфуса.

— А Рабастана?

— Его тоже… но, если выбирать — то Родольфуса больше. Вы же двоих не отпустите?

— Не знаю, — устало сказал Гарри. — Ничего я сейчас не знаю… пожалуйста, можно вас попросить?

— Конечно.

— Пожалуйста, — повторил он, — сделайте паузу в этих своих попытках. Хотя бы дня на два. Иначе я вас убью — а потом пожалею об этом, но ничего уже нельзя будет сделать.

Малфой рассмеялся.

— Это, кстати, был бы вполне приемлемый выход.

— В каком смысле?

— В смысле долга. Жизнь за жизнь… долг ведь можно вернуть и так. Я отец Драко, родство очень близкое и прямое — должно получиться.

Гарри внимательно смотрел на него, со смесью отчаяния и веселья понимая, что тот говорит не просто всерьёз — он действительно полагает такой вариант «вполне приемлемым выходом».

— Вы похожи на нормального человека ровно так же, как я — на мантикору, — сказал, наконец, он — и они оба расхохотались.

Отсмеявшись, Гарри почувствовал ужасную усталость.

— Спасибо вам, — искренне сказал он, протягивая Малфою руку — тот с некоторым удивлением пожал её, и это рукопожатие оказалось на удивление сильным, а рука — сухой, твёрдой и тёплой. — Вы мне, правда, сегодня помогли, и я…

— Не говорите того, чем я потом непременно воспользуюсь, — с улыбкой оборвал его Малфой.

— Я иду спать! — Гарри театральным жестом выдернул свою руку. — Вам даже и захочешь сказать что-нибудь хорошее — так вы сами же и не дадите!

— Не дам, — согласился он. — Доброй ночи, мистер Поттер.

Спать, однако, не вышло. Гарри тихо лежал рядом со спящей женой, глядя в темноту родной и знакомой до каждой трещинки на стенах спальни, и думал. В глубине души он уже знал, что принял решение — беда была в том, что решение это самому Гарри не просто не нравилось — оно представлялось ему совершенно неприемлемым. Однако других вариантов он не видел и сколько ни думал — придумать не мог. От этого на душе у него было паршиво, что тоже отнюдь не помогало найти хоть сколько-то приемлемый выход. Он не заметил, что в какой-то момент Джинни проснулась, и вздрогнул, услышав её голос:

— Гарри? Что случилось?

— Не знаю, как объяснить, — тоскливо отозвался он. — Мы все совершили ужасную ошибку, Джин.

— Какую ошибку? Кто мы?

— Мы — все… Мы убрали дементоров из Азкабана.

— Гарри, — помолчав, сказала Джинни, встревоженно глядя на мужа, — объясни мне, пожалуйста. Я не понимаю. При чём здесь дементоры? И… почему это было ошибкой?

— Потому что такое делать нельзя, — он сел, то ли не заметив, что она потянулась обнять его — то ли наоборот, успев понять её намеренье прежде, чем оно превратилось в движение. — Ни с кем. Честное слово, Джин, лучше бы мы тогда всех их убили.

— Никому нельзя убивать, — возразила она, обхватив себя руками и растирая ладонями плечи. — Ты же… знаешь.

— Знаю, — согласился он. — Только это было бы лучше… Вот в чём беда, Джин, — он обернулся и посмотрел на неё — она увидела в его глазах боль. — И теперь нам придётся что-нибудь с этим сделать.

— Гарри, — она тоже села. — Что произошло? Что тебе рассказал Малфой?

— Малфой? — непонимающе переспросил он. — Причём тут Малфой?

— Ты в последние дни всё время общаешься с ним, — она старалась говорить спокойно, но до конца сдержать неодобрительные нотки в голосе не сумела. — Сегодня вечером вы сидели с ним в гостиной, я видела, и…

— Он ни при чём, — мотнул головой Гарри. — Вернее, он навёл меня на одну мысль, но он не имеет отношения к тому, о чём я сейчас говорю.

— Гарри, а кто имеет? Кому могла вообще прийти в голову мысль о том, что убирать дементоров откуда бы то ни было — плохо?

— Мне, — он соскочил на пол и начал одеваться. — Она пришла в голову мне, Джин. Я тебе после объясню, как и почему, — он торопливо искал что-то в шкафу. — Мне нужно идти сейчас.

— Гарри, что с тобой происходит? — она тоже вскочила и прошла по кровати к нему — он обернулся, и она остановилась на самом краю, наткнувшись на этот взгляд.

— Не знаю, — честно ответил он. Потом усмехнулся: — Наверное, я понял важность теоретического образования, — он закончил одеваться и, шагнув к Джинни, так и стоящей на краю кровати, очень крепко обнял её и поцеловал. — Я всё расскажу, обещаю. Но мне сейчас надо самому разобраться.

С этими словами он отпустил жену и ушёл — Джинни слышала, как он прошёл по коридору, по лестнице и спустился вниз в гостиную.

— Ну уж нет, — сказала она, спускаясь, наконец, на пол и тоже начиная одеваться. — Держитесь, мистер Малфой. Всё-таки вы в моём доме.

…Джинни поднялась на верхний этаж и без стука распахнула дверь в комнату Люциуса Малфоя. Он оказался на месте — лежал на кровати поверх покрывала и спал. Вздрогнув, он воззрился на ворвавшуюся к нему женщину в полнейшем недоумении:

— Миссис Поттер? — он несколько театрально потёр глаза. — Счастлив вас видеть…

— Вы! — Джинни подошла и наставила на него палочку. — Я хочу знать, что вы такое рассказали моему мужу. Отвечайте. Немедленно!

— Хм-м, — протянул он, разглядывая её палочку так, словно впервые увидел нечто подобное. — Вы не могли бы убрать… это?

— Не могла бы, — ответила она зло. — И мне плевать на так называемые законы гостеприимства.

— Это я уже понял, — кивнул он, улыбаясь непонятно чему. — Однако, что вы предполагаете со мной сделать, если я по какой-то причине не захочу вам отвечать? Убьёте?

— А вы проверьте, — предложила она.

— Это чрезвычайно соблазнительное предложение, миссис Поттер, — кивнул он, — однако моё уважение к вам заставляет меня всё-таки дать вам ответ. Вы хотели знать, о чём мы беседовали с вашим мужем сегодня или вообще?

— Сегодня, — ей очень хотелось запустить в него чем-нибудь вроде того, чем когда-то (очень давно, ещё в школе) она испортила на какое-то время личико его сыну, однако пока она сдерживалась.

— Дайте вспомнить… Мне кажется, мы беседовали об Азкабане.

— Делились с ним личными впечатлениями?

— Нет, — он засмеялся. — Мои впечатления в данном случае не подходят.

— Ну, почему же? Когда вы там были, дементоры, если я правильно помню, уже оттуда ушли и присоединились к вашему хозяину.

— Во-первых, отдельные экземпляры там всё ещё встречались, — возразил он. — Во-вторых, я пробыл там всего год, этого недостаточно, чтобы…

— Вот тут я с вами согласна, — не удержалась она. — Недостаточно. Вас следовало отправить туда навсегда.

— Мы не всегда получаем то, что заслуживаем, — улыбнулся он и вдруг ловко выхватил свою палочку и, видимо, применив безмолвный Экспелиармус, выбил палочку из руки Джинни. — Нижайше прошу прощения, — сказал он, пряча её за спину, — но мне уже вот-вот снова идти исполнять свои обязанности, и очень бы не хотелось, чтобы вы этому помешали.

— Вы мерзавец, — задохнувшись от неожиданности, обиды и возмущения, отчеканила она. — Отдайте палочку!

— Зачем она вам теперь? — пожал он плечами. — Я отобрал её в бою, вам всё равно придётся заводить новую. А мне будет приятно иметь память о нашей чудесной встрече.

— Я не знаю, что вы сделали с моим мужем, — жёстко сказала Джинни, пытаясь — безуспешно — поймать его взгляд, — но я это узнаю. И тогда вы ответите. И если мне хоть немножечко повезёт, у вас будет возможность оценить преимущества или недостаток отсутствия в Азкабане дементоров лично.

С этими словами она развернулась и вышла из комнаты, хлопнув дверью. Он проводил её долгим взглядом, и если бы кто-нибудь видел его сейчас, то он с удивлением обнаружил бы, что Люциус Малфой беззвучно смеётся.

А Гарри отправился в министерский архив. Посреди ночи там никого не было, кроме эльфов, но те мало могли помочь — пришлось самому искать протокол заседания Визенгамота, на котором было принято решение убрать из Азкабана дементоров. Это оказалось не так сложно, как он опасался — архив содержался практически идеально, и, хотя Гарри не помнил точной даты, поиски заняли у него не больше часа.

В протоколе он искал аргументы тех, кто выступал против — и нашёл, разумеется. Прочитал. И в отчаянии отшвырнул бумаги на стол. Почему, почему же тогда эти аргументы никто не услышал? Члены Визенгамота ведь не были восемнадцатилетними необразованными юнцами, каким он сам был в то время, они не могли не понимать, что те, кто возражал против такого решения, правы — тогда почему, почему же они почти все, с большим перевесом голосов, проголосовали за это решение? Работа приучила Гарри к простому правилу: отбросить всё, что ответом на вопрос быть не может, и ответ будет среди оставшегося — даже если оно кажется невероятным. В данном случае выходило, что члены Визенгамота сделали это намеренно. Гарри очень хотелось верить в то, что он ошибается, а если не ошибается — то что причиной такого решения стал ужас последней войны и острое желание мести, которая может ослепить даже лучших. Верить в то, что решение было принято не сгоряча, а вполне сознательно, что один волшебник мог спокойно обречь другого на подобную участь, Гарри не хотел.

Однако, если большинство членов Визенгамота принимали решение сознательно, переубедить их будет куда сложнее, чем в первый момент показалось Гарри. Пути назад для себя он не допускал — оставалось только пройти его до конца.

— Я не хочу жить с ним в одном доме, — заявила Джинни, едва Гарри ступил из камина в гостиную.

— Он обидел тебя? — встревожился Гарри.

— Нет, — зачем-то солгала она — слишком стыдно было признаться в том, что она так глупо позволила лишить себя палочки. — Но он что-то делает с тобой, Гарри, и я…

— Ничего он не делает, — он обнял её так крепко, что она даже вскрикнула. — Давай я тебе расскажу. Джин… мне скоро очень понадобится твоя поддержка. Вся, какую ты сможешь дать. Скоро… скоро, наверное, мне будет очень непросто. И я хотел бы, чтобы ты была рядом со мной.

— Я буду, — прошептала она, тоже обнимая его и утыкаясь лицом в его мантию. — Я не знаю, что ты задумал, но я буду с тобой. Всегда.

— Тогда я, наверное, лучше тебе покажу, — он повёл её в их спальню. Принёс Омут Памяти, сел рядом с ним и, подцепив палочкой тонкую серебристую нить, вытащил её из своей головы и осторожно опустил туда. — Посмотри, — попросил он.

Она посмотрела. Отошла от Омута и села на кровать, отвернувшись. Гарри вернул своё воспоминание и подошёл к ней — она обернулась на его прикосновение, бледная, яростная, спросила:

— Почему они нам не сказали?!

— Они говорили, — горько ответил Гарри, садясь рядом с ней. — Я пересмотрел сейчас протокол того заседания — они говорили. Но их никто не послушал.

— Но это… это… это чудовищно! Никто не должен так мучиться!

— Никто, — он кивнул и благодарно сжал её руки. — Я очень боялся, что ты…

— Что я что? — воинственно спросила она, и он с видимым облегчением рассмеялся.

— Не знаю. Я был не в себе, видимо, — он счастливо улыбнулся, и она немного смягчилась.

— Что ты задумал? — спросила Джинни.

— Я… Джин, я не знаю. То, что я задумал, тоже ужасно… но я не знаю, как ещё быть.

— Ты скажешь?

— Конечно, скажу… я ещё до конца ничего не решил, — торопливо добавил он. — Но я думаю, что дементоров в Азкабан нужно вернуть, а дела всех, кто там сейчас — пересмотреть.

— Всех? — помолчав, переспросила она.

— Всех, — кивнул он. — Ну, или тех, кто провёл там более года. Или двух. Или… не знаю. Но дело не в них же.

— Не в них, — она поёжилась.

— Ты считаешь, что я не прав?

— Нет, — после довольно долгой паузы ответила Джинни. — Но я… Я не знаю. Я не знаю, смогу ли я, Гарри.

— Сможешь ли ты? — онемевшими губами повторил он.

— Прости! — она схватила его за руки, потом тут же отпустила и вскочила на ноги. — Прости, Гарри! Я… я знаю. Ты прав… это правильно. Но я… Там ведь Руквуд. Я не знаю… и мама…

— Я понимаю, — прошептал он. Стало холодно, и он подумал вдруг, что очень странно, что в их доме всегда так холодно — неужели все Блэки всегда обожали холод?

— Гарри! — Джинни, плача, опустилась рядом с ним на колени и обняла. — Гарри, Гарри, пожалуйста, дай мне время! Они не стоят того… Он не стоит… Никто не стоит того, чтобы мы…

— Всё в порядке, — он тоже обнял её и закрыл глаза. — Я понимаю, правда. Я понимаю.

Он осторожно отпустил её и встал — Джинни схватила его за руку, но он мягко высвободился и, наклонившись, поцеловал её волосы.

— Уже утро, — сказал он ласково. — Мне пора, Джин.

— Гарри, стой! — она попыталась снова поймать его руку, но промахнулась — он как-то незаметно и легко отступил в сторону.

— Мне правда пора. Увидимся вечером, Джин, — он улыбнулся, коснулся губами кончиков своих пальцев и послал ей воздушный поцелуй, после чего быстро вышел, тихо притворив за собой дверь — а она разрыдалась, уронив голову на постель и даже не делая попыток подняться с пола.

Она не знала, сколько так просидела — кажется, в конце концов она задремала, измученная слезами — когда услышала внизу, в гостиной, характерный шум в камине, вскочила и кинулась вниз в чём была — а была она в чём спала… и столкнулась в дверях гостиной с Малфоем, который, вероятно, только что пришел камином. Это обговаривалось, конечно, и обычно Джинни об этом помнила, но сейчас совершенно забыла, и его появление оказалось для неё полнейшей неожиданностью. Он тоже, очевидно, никак не ожидал наткнуться на столь своеобразно одетую хозяйку дома — всё, что он успел сделать, это выставить вперёд руки, на которые она с разбега и налетела. Они молча стояли, глядя друг на друга, потом в его глазах мелькнула тревога, и он спросил, делая вежливый шаг назад:

— Миссис Поттер, что-то случилось?

— Случилось, — хрипло сказала она. Она и хотела бы по-прежнему на него злиться, но это никак не выходило, и она просто обхватила себя руками, чувствуя, как очень некстати снова закипают на глазах слёзы.

— Боги мои… возьмите, — он вынул откуда-то её палочку и протянул ей. — Простите мне мою выходку. Это было глупо и очень по-детски.

— Что? — она даже не поняла, о чём он говорит. — Ах, да… это… не нужно, — она махнула рукой. — Она ваша по праву.

— Я только что отказался от этого права и вернул её вам, — он говорил мягко, но смотрел на неё всё тревожнее. — Меня она всё равно слушаться больше не будет.

— Ладно, — она забрала палочку. — Спасибо. Вы тоже меня извините.

— Забыто. Миссис Поттер, — он очень осторожно сделал едва заметное движение в её сторону. — Что всё-таки произошло? Могу я помочь?

— Вы-то? — она вдруг усмехнулась. — Можете. Если убьёте Руквуда.

Выражение изумления, появившееся на его обычно невозмутимом лице, если и не развеселило Джинни, то, во всяком случае, немного привело её в чувство.

— Можно, вообще-то, — задумчиво проговорил он. — Если это и вправду поможет. Сейчас это представляет определённую сложность… но если это действительно нужно…

— А что, вы правда готовы его убить? — с интересом спросила она. Разговор с самого начала был абсурдным, но, во всяком случае, отвлекал её от того, как они с Гарри расстались.

— Не то, что готов… но могу это устроить. Если это поможет.

— Как это… любезно, — она почти улыбнулась. — Что, тень долга мужа падает на жену?

— Ну… мне никогда не нравился Руквуд, — пожал он плечами. Внезапно лицо его изменилось, он даже, кажется, побледнел и спросил, — неужели ваш муж решил пересмотреть все дела?

— Да! — слёзы снова заполнили её глаза, Джинни не смогла удержать их, и они поползли по её щекам, собираясь в капли на подбородке и падая ей на грудь.

— Миссис Поттер, — Малфой шагнул к ней и, взяв её руки в свои, неожиданно почтительно поцеловал их. — Если это хоть как-то утешит вас, Руквуд не проживёт долго на свободе в любом случае. Я даже представить боюсь, сколько у него здесь осталось врагов — из тех, кого он предавал и обманывал.

— Нет, — опомнившись, она вырвала свои руки и, размахнувшись, вдруг со всей силы ударила его по лицу. Раздался громкий, звонкий хлопок, удар отозвался во всей руке резкой тяжёлой болью, Джинни ахнула и отступила назад, чувствуя, что краснеет. Она с самого появления Малфоя в их доме мечтала сделать что-то подобное — но одно дело мечтать, и совсем другое — всё-таки сделать, да ещё так внезапно. — Простите, — пробормотала она. — Я… я просто…

— Должен сказать, у вас отличный удар, — с некоторым удивлением проговорил он, потирая наливающуюся краской щёку. — Вы не охотником в квиддич играли?

— Охотником тоже, — она даже не помнила, когда чувствовала себя настолько неловко. — Пожалуйста, простите меня! Я просто… не очень хорошо себя чувствую… хотя это не оправдание, разумеется, но я…

— Я не в обиде, — он рассмеялся. — В каком-то смысле это даже лестно, — сказал он весело и, отвечая на её недоумённый взгляд, пояснил, — мне очень давно не давали пощёчин красивые женщины, — она хотела что-то сказать, но он продолжил уже серьёзно, — я понимаю, что вы вините меня за то, что сейчас происходит, и за то, что потом ещё будет происходить. Не буду вам лгать, я хотел, чтоб ваш муж вынес на пересмотр не только дело МакНейра, но клянусь, меньше всего я желал полного пересмотра.

— Почему? — она вдруг сообразила, во что одета, но не смутилась, а просто трансфигурировала свой наряд в нечто среднее между платьем и мантией.

— Потому что, — он запнулся, подыскивая слова, — на мой взгляд, большинству из сидящих там самое место. Тому же Руквуду, к примеру.

— Он разве не ваш?

— Он предатель, — скривился Малфой. — А таких никто не любит.

— А разве для вас говорить сейчас так о нём — не предательство? — с вызовом спросила она. Он убрал, наконец, руку от своей щеки — та была ярко-красной, и на белой коже даже можно было угадать силуэт ладони. Джинни вновь покраснела, но взгляда не отвела.

— Предательство тоже разное бывает, — он улыбнулся. — Одно дело…

— …сбежать под конец от заведомо проигравшего, — подхватила она. — Как вы.

— Я согласился бы с вами… к тому же, в войнах подобное происходит постоянно — вот только на тот момент, когда мы ушли, победитель ещё определён вовсе не был. Впрочем, это не важно, и в целом я с вами согласен — я тоже предатель, да. Просто я выбрал верную сторону, — он опять улыбнулся. — И всё же между нами есть разница.

— Конечно. Вы выбрали верную сторону, — повторила она.

— Не только в этом. Руквуд к нам пришёл сам. Лорд его, разумеется, обихаживал, долго — но не запугивал, а заманивал. И он пришёл. Хотя уж кто-кто, а Руквуд-то мог спрятаться так — не то, что Лорд, Гриндевальд бы не отыскал.

— Зачем вы говорите мне это?

— Вас это отвлекает от мрачных мыслей, — он засмеялся. — Я не спал нормально уже несколько суток, и чувствовать рядом человека, которому по-настоящему плохо, мне тяжело. Я, как обычно, поступаю исключительно эгоистично.

— Да уж, — она кивнула. Как ни странно, ей действительно стало легче. — Хотите, накормлю вас обедом? Или вы принципиально ничего не едите из рук урождённой Уизли?

— Очень хочу! — с энтузиазмом согласился он. — Вот только исполню в очередной раз свои обязанности — и буду счастлив разделить с вами стол. Прошу вас, не обижайтесь, что этого не случалось прежде — моей единственной целью было максимально уменьшить создаваемые для вас моим присутствием здесь неудобства.

— Я знаю, что мой муж прав, — сказала, помолчав, Джинни. — Мне тяжело это принять, но это ничего не меняет. Я всё равно буду с ним. Что бы вы ни подумали.

— Я — последний, кто пожелает мистеру Поттеру семейных неприятностей, — заверил он её удивительно искренне и пояснил, — мой жизненный опыт однозначно свидетельствует, что, чем счастливее в личной жизни сильные мира сего, к коим, безусловно, относится и всегда будет относиться ваш муж — тем счастливее и спокойнее живётся окружающим. Так что я всем сердцем желаю ему только счастья.

Она не выдержала и рассмеялась — он тоже весело улыбнулся и ушёл вверх по лестнице, а Джинни отправилась переодеваться и готовить какую-нибудь еду.

Гарри же чувствовал себя ещё хуже. Они сотни раз ссорились прежде, но это всегда были другие ссоры, во время которых ни у кого из них ни разу не возникало ощущения, что происходящее может иметь хоть какое-нибудь влияние на то настоящее, что их связывало. Сейчас же было иначе… Хуже всего было то, что Гарри прекрасно понимал Джинни и сам себя ненавидел за то, что собственными руками собирается предпринять попытку выпустить из тюрьмы человека, который когда-то отнял жизнь у одного из самых весёлых и жизнелюбивых людей, которых Гарри когда-либо встречал, и за то, что собирался сделать то же самое с теми, кто отнял у Невилла родителей… хотя с этой историей ему ещё предстояло разобраться. Да, все сидящие в Азкабане, были настоящими, состоявшимися мерзавцами — это ведь не маггловская тюрьма, туда не попадают за мелкие… да и за не мелкие кражи, всех проверяли веритасерумом, легилименцией или чем-то подобным, что практически исключало ошибки — Гарри ни секунды не верил ни в какие ошибки.

Но всё это перечёркивалось тем, что они — те, кто должен был воплощать собой закон и справедливость — сделали с ними. Гарри до сих пор чувствовал прикосновение холодной сухой кожи, под которой жизни было не больше, чем под кожей перчатки, помнил больше похожие на птичьи лапы, чем на кулаки — вот что было с ними не так! — руки, помнил пустой, подёрнутый перламутровый дымкой взгляд, который при одном воспоминании о себе навевал какую-то первобытную жуть. Гарри знал только один способ исправить то, что они сотворили: они все должны были заплатить их свободой и пониманием того, что то ли из-за слепого желания мести, то ли просто из-за нежелания разобраться с происходящим, они позволили случиться настоящему злу, которое было в сто раз хуже именно потому, что творилось во имя высшей справедливости и добра.

Но и жену свою он тоже понимал… А ещё понимал, что будут чувствовать Молли и Артур, что почувствует Невилл, что почувствуют все те, кто потерял родных и близких в этой войне. И как примирить эти две стороны, он не знал. Ни о чём другом он думать сейчас толком не мог и сколько не пытался взять себя в руки — это не получалось. В конце концов он просто ушёл с работы и отправился искать Гермиону.

Та нашлась на своём месте в министерстве и, видимо, заметила по Гарри, что с ним что-то не так, потому что без всяких вопросов пошла с ним. Он вывел её из министерства и попросил:

— Пойдём куда-нибудь. Просто пройдёмся.

И они шли… Прошёл, наверное, час, в течении которого они просто гуляли по улицам сперва волшебного, а потом и маггловского Лондона, когда Гарри, наконец, достаточно успокоился и устал, чтобы заговорить:

— На самом деле, не нужно было никуда уходить. Мне надо было сначала показать тебе кое-что.

— Ты расскажи, — предложила она, — а я представлю.

— Это нужно видеть… Я не смогу так рассказать. Хотя… можно… вот, — он увидел вдалеке вывеску какой-то гостиницы и потащил её туда. — Я тебе так покажу. Ты же владеешь Легилименцией? Хоть немного?

— Гарри! — она попыталась вырваться, но не сумела. — Я не буду влезать к тебе в голову!

— Так будет проще, — настойчиво сказал он. — И точно понятнее. И быстрее. И легче. Мне правда легче показать это, чем рассказывать. Пожалуйста, — он резко остановился — она налетела на него и чуть не сбила с ног. — Я прошу тебя. Пожалуйста, Гермиона.

— Ладно, — посмотрев на него, кивнула она. — Но я никогда этого толком не делала…

— Ерунда. У тебя всё получится. Я же не буду закрываться, даже наоборот… Это просто, увидишь.

Простым это не оказалось, но в конце концов у неё получилось, и он вновь пережил всё это вместе с ней — своё вторжение в чужую память, короткий разговор в камере, пустые глаза, мёртвые руки — и когда она закончила заклинание, какое-то время они оба сидели молча на краю гостиничной кровати, застеленной стёганным бежевым одеялом.

— Какой ужас! — наконец, проговорила она.

— Н-да, — отозвался он и устало опрокинулся на спину.

— Что с ним случилось?

— С ним? — удивлённо переспросил Гарри. — Ты же… Ты же не знаешь ничего, — он сел, глядя на неё во все глаза. — Я как-то забыл… так странно, — он улыбнулся. — Ты — и вдруг чего-то не знаешь.

— Очень смешно, — фыркнула она. — Так ты мне расскажешь или будешь и дальше наслаждаться моментом?

— Вообще, надо бы, — признал он, — но времени нет… когда мы ещё с тобой так поговорим. Просто это так странно — я знаю что-то… непрактическое, чего не знаешь ты.

— Всё когда-нибудь бывает впервые, — засмеялась она. — Сейчас мы это исправим. Давай, рассказывай.

Он рассказал. Она слушала молча, очень внимательно — у Гарри даже возникло ощущение, что она жалеет, что не взяла с собой ничего, чтобы за ним записывать — и когда он закончил, сказала:

— Я одного понять не могу: почему же тогда Визенгамот допустил такое? Ладно мы — мы ничего такого не знали. Но их же там пятьдесят человек! Лучших, опытнейших волшебников!

— Я смотрел результаты голосования, — сказал он. — Тридцать четыре против шестнадцати. Некоторые всё-таки пытались.

— Но эти тридцать четыре, Гарри! Я могу поверить, что один тоже не знал… ну, двое, пусть даже пятеро — но тридцать четыре!

— Вот и я думаю, — вздохнул он. — Тебе тоже кажется, что это не может быть случайностью?

— Мне не кажется, — покачала она головой. — Я почти уверена. Они знали, что делают, Гарри.

— И чем тогда они лучше Волдеморта?

— Гарри…

— Ты не видела, как это вживую… Ты понимаешь, он… это живой труп. Буквально. Гермиона, это очень жутко — и это ведь длится годами! Эти люди умирают годами, ты понимаешь?

— Я понимаю, — она успокаивающе взяла его за руку.

— Это в тысячу раз хуже, чем умереть!

— Да, — сказала она задумчиво. — Это хуже. И что ты намерен теперь с этим делать?

— Я… — он запнулся.

— Ты уже решил всё, — спокойно сказала она, констатируя, а не спрашивая.

— Откуда ты знаешь? — он даже сумел улыбнуться.

— Я тебя знаю больше четверти века, Гарри Поттер, — тоже улыбнулась она. — Давай, говори, что ты задумал. Или хочешь, — задумчиво продолжала она, — я угадаю?

— Попробуй, — кивнул он.

— Ты… судя по тому, что с тобою творится, ты задумал что-то… такое. Большое. И неприятное. Ты хочешь их всех отпустить?

— Я… да. Нет. Не знаю. Я хочу пересмотреть все дела.

— Я знаю процедуру, Гарри. Я не о том, что получится. Я о том, что ты хочешь.

— Откуда ты знаешь? — шёпотом спросил он.

— Оттуда, — она подсела к нему и обняла за плечи. — Потому что ты — это ты.

— И что ты мне скажешь на это? — печально спросил он, обернувшись и смотря ей в глаза.

— Что это будет очень непросто, — она улыбнулась. — Но ты всегда умел добиваться своего.

— Я не о том, — начал он, но она не дала договорить:

— А я — об этом, — она чмокнула его в лоб и пообещала, — я тебе помогу. Я, правда, мало что в этой области права понимаю, но это пока.

— Ты, — он обнял её, усадил к себе на колени и зарылся лицом в её волосы. — Ты самый прекрасный человек на свете, Гермиона. Правда.

— Я полагаю, ты немного преувеличиваешь, — засмеялась она, — но мне всё равно приятно.

— Ты тоже думаешь, что так будет правильно?

— Да, — не колеблясь, отвечала она. — Хотя я уверена, что ещё сто раз передумаю. А теперь отпусти меня, Гарри Поттер, и ответь на вопрос.

Она вновь села рядом и спросила:

— Ты говорил с Джинни?

— Угу, — он помрачнел и опустил голову.

— Она тоже поймёт, — твёрдо сказала Гермиона. — Вот увидишь. Просто ей это сложнее, чем мне и тебе.

— Я тоже любил Фреда!

— Я знаю, Гарри. И я его любила. Но это не то же самое.

— Я не представляю, как сказать об этом Молли, — тихо признался он. — Она… она не простит мне. Я сам бы не простил, наверное, на её месте.

— Не говори ей пока, — попросила она. — Я подумаю, как можно это сделать. Может быть…

— Я уже сказал Джинни. Она ей расскажет. И вообще… я не хочу врать. И не буду.

— Это не ложь, Гарри, — к огромному его удивлению сказала она. — Я говорю о том, как именно ей рассказать об этом. Подожди день или два. И давай я поговорю с Джинни?

— Мы поссорились, — не ответив, сказал он.

— Я понимаю…

— Нет, — возразил он, — тут другое… мы… совсем поссорились. По-настоящему. То есть, это была даже не ссора… мы даже не поругались. Просто… она сказала, что не знает, сможет ли…

— Конечно, она так сказала, — облегчённо вздохнув, кивнула Гермиона. — А что ещё она должна была тебе сказать? Гарри, ну дай ты ей время! Она тоже поймёт…

— Она сказала, что понимает. И всё равно…

— Боже мой, — она даже руками всплеснула, — Гарри, ну ты иногда ведёшь себя как ребёнок!

— Почему это? — удивился он.

— Потому что не все и не всё… и не всегда могут воспринять сразу! К некоторым вещам приходится привыкать, и это вовсе не значит, что они невозможны! Подожди ты хотя бы до вечера — я уверена, что Джинни сейчас сама очень жалеет, что…

— Она плакала. А я ушёл. Она так плакала, а я взял и ушёл, — он стиснул кулаки. — Но я не мог… я так… испугался…

— Конечно, ты испугался. Испугался её потерять, — кивнула она. — Я понимаю… она тоже поймёт. Ты бы вспоминал иногда, что люди вокруг не совсем идентичны тебе — было бы проще жить, — она притянула его к себе и поцеловала в макушку. — А теперь прекращай страдать и пойдём — работы впереди непочатый край, и нечего здесь рассиживаться, она сама не сделается. Ты представляешь, сколько там сейчас узников? Сколько нужно написать заключений, сколько дел пересмотреть, сколько…

— Представляю, — Гарри поверил про Джинни, и на душе у него стало так легко, что всё остальное казалось теперь мелочью, о которой даже всерьёз рассуждать не стоит. — А ещё я представляю, что нужно будет выработать критерии пересмотра, решить, кого и на каких условиях мы хотим выпустить, разработать систему ограничений… и на всё про всё у нас максимум месяц, потому что летом никто не соберётся, и придётся ждать до осени, а я не хочу.

— До осени он может и не дожить, — кивнула она. — Хотя мы же не знаем, как долго он находится в таком состоянии…

— Я узнаю. Это несложно.

— Вот и иди узнавай, — она встала и потянула его за руку — и он подчинился.

Проводив Гермиону и заглянув в аврорат, Гарри задумался, разрываясь между стремлением вернуться в Азкабан и разузнать про состояние остальных узников и желанием вернуться домой и поговорить с Джинни. В конце концов второе желание победило: он решил, что в любом случае это займёт меньше времени, в Азкабане же он застрянет, скорее всего, до следующего утра, а сейчас был не лучший момент для того, чтобы покинуть дом почти на двое суток. Поэтому он вернулся — и застал самое странное зрелище, которое вообще мог вообразить: в гостиной за накрытым столом его жена мирно обедала — или уже ужинала? — с Люциусом Малфоем, тот рассказывал, видимо, что-то забавное, а она смеялась. На хлопок аппарации — Гарри не стал возиться с камином — они оба обернулись и замолчали.

— Добрый вечер, — сказал он, с недоумением разглядывая Малфоя, на левой щеке которого виднелось странное красное пятно, похожее на след от удара. — У вас такой вид, будто я застал вас не за столом, а в… каком-нибудь другом месте.

Джинни вспыхнула, и он запоздало подумал, что, наверное, сегодня не следовало вот так с порога шутить — а Малфой рассмеялся.

— Моя жена, видимо, занята сегодня, и я остался голодным, — сказал он, — пришлось спуститься и попросить у вашей супруги какой-нибудь еды — и она была столь любезна, что…

— Я сама предложила, — оборвала его Джинни.

— Обед был чудесен, — Малфой встал, несмотря на то, что тарелка у него была почти полной, подошёл к ней, вежливо поцеловал руку и сказал: — Однако позвольте откланяться. Мои обязанности штатного лекаря мистера МакНейра призывают меня, — он поклонился Гарри и вышел, плотно прикрыв за собой дверь. На лестнице раздались его шаги, потом они стихли, и наступила тишина.

— Гарри, я…

— Джин…

Они сказали это одновременно — и замолчали. Потом она вскочила из-за стола, кинулась к нему, обняла и прошептала:

— Прости меня, пожалуйста, Гарри, прости…

— Это ты прости, — понимая, что Гермиона снова оказалась права, и счастливо обнимая жену, попросил он. — Я очень люблю тебя. Очень.

— Я тоже, — она, кажется, опять плакала и прятала лицо у него на груди. — Мы как-нибудь всё устроим… мы же и не такое переживали, правда?..

— Конечно, — шептал он, — конечно…

…Потом они сидели на полу у камина, подстелив одеяло, пили пиво и говорили о всяких глупостях — потому что каждый боялся начать тот разговор, от которого им было всё равно не уйти.

— Знаешь, — наконец сказала она, — а я предложила Малфою убить Руквуда, и он согласился.

Гарри чуть было не поперхнулся.

— Что?!

— Ну… мне в тот момент показалось, что это решило бы проблему, — она засмеялась, но как-то не очень весело.

— Ясно, — он не знал, что ещё можно на такое ответить.

— А потом я его ударила по лицу, — продолжала она. — Знаешь, я, кажется, всегда мечтала это сделать.

— Ясно, — повторил Гарри, но не сдержался и засмеялся. — И как? Тебе понравилось?

— Знаешь… это нехорошо… но — да, — она улыбнулась.

— И что было дальше?

— Ничего, как ни странно… Он сказал что-то вроде того, что воспринимает это как комплимент, и что его давно не били красивые женщины.

Они рассмеялись. Гарри кивнул:

— Знаешь, я уже даже не очень удивлён. Может, у них вообще принято делать так комплименты.

— Может быть, — охотно согласилась она.

Но то, что произошло утром, никуда не ушло и продолжало стоять между ними — было ясно уже, что оно никуда не денется, и с ним придётся разбираться, иначе со временем оно станет больше и хуже.

— Я говорил с Гермионой, — сказал он, помолчав.

Она хотела спросить: «О чём», — но не стала, она вообще ничего не произнесла, и ему пришлось продолжать:

— Она… согласна помочь.

— Здорово, — отозвалась, наконец, Джинни, но радости в её голосе он не услышал.

— Джин, — шёпотом сказал он. — Я очень хочу придумать какое-то другое решение. Но у меня не придумывается.

— Я понимаю, — грустно кивнула она. — Это самое сложное… Я понимаю, что ты прав, а я нет, но…

— Ты тоже права, — вздохнул он. — Так тоже, оказывается, бывает.

— И что же нам делать?

— Я не знаю, — тихо ответил он. — Не знаю.

Он посидел ещё немного, потом встал и молча вышел — она проводила его долгим взглядом, но на этот раз не заплакала и не попыталась остановить.

Гарри поднялся наверх — следовало хотя бы формальности ради проведать МакНейра (если мне хоть немного повезёт, МакНейр будет спать, надеялся Гарри) и, наверное, заглянуть к Малфою (если повезёт ещё раз, тот будет спать тоже). Повезло частично: МакНейр действительно спал и выглядел лучше — а вот Малфой бодрствовал и, что ещё хуже, ждал его.

— Я сейчас не в настроении философствовать, — предупредил его Гарри с порога. Тот кивнул и тут же спросил:

— Вопрос задать можно?

— Можно. Но ответить не обещаю.

— Вы решили пересмотреть все дела?

— Вам Джинни сказала? — он почему-то разозлился. — Я смотрю, вы с ней немного повздорили, — он кивком указал на его левую щёку.

— Пощёчину от такой красивой женщины можно считать комплиментом, — возразил он, улыбаясь, но глаза не смеялись — взгляд вообще был очень серьёзен, и сейчас Гарри это только раздосадовало.

— Я не намерен обсуждать с вами свои планы, — сухо ответил он. — Но в целом вы правы. Так что можете радоваться: вы, возможно, получите не только своих Лестрейнджей, но и всех остальных. Полагаю, министерство не будет против, если вы всех их поселите у себя.

— Благодарю покорно, — поморщился он, — у меня уже был такой опыт… я, пожалуй, откажусь.

— Ну что ж вы своих-то бросаете? — Гарри злился, понимал, что злится на самом деле вовсе не на Малфоя, что тот вообще ни при чём, и попытался остановиться, — простите. Я думаю, сейчас не самый удачный момент для общения, так что…

— Не делайте этого, — очень серьёзно сказал Малфой.

— Ну надо же! — изумился Гарри. — Какие удивительные новости… а вы почему этого не хотите? Ну, я могу понять Джинни — не слишком приятно, когда твой муж выпускает на свободу убийцу твоего брата. Но вам-то что не так?

— Вы создадите прецедент, — Гарри даже не помнил, когда видел Малфоя таким серьёзным. — Очень опасный прецедент. Это ведь будет уже не просто пересмотр нескольких дел по причине того, что узники перестали быть опасными — вы же задумали что-то другое?

— Говоря откровенно, ваше мнение на сей счёт меня интересует в последнюю очередь, — отрезал Гарри. — Я думаю как-нибудь справиться с принятием решения самостоятельно.

— Послушайте меня, пожалуйста! — его тон был практически умоляющим, и изумление этим фактом заставило Гарри, уже шедшего к двери, остановиться. — Дайте мне пять минут, — попросил Малфой.

— Три.

— Хорошо, три. Наше право прецедентно. То, что вы сделаете сейчас, станет поводом для подобных же действий в будущем.

— И отлично! — усмехнулся Гарри. — Как раз то, что мне надо.

— По какой причине вы хотите потребовать пересмотра? — спросил Малфой и, поскольку Гарри молчал, добавил очень настойчиво: — Скажите мне, прошу вас! Пожалуйста, это важно!

— Как вы разнервничались, — всё-таки удивился Гарри. — Нельзя творить такое ни с кем. Нельзя было убирать оттуда дементоров. Всё, что мы можем, чтобы это исправить — это отпустить тех, с кем мы так чудовищно обошлись. Вам, вероятно, это непонятно?

Малфой сжал губы, помолчал немного и сказал — очень чётко и медленно:

— А как вы думаете, почему они их убрали?

— Да потому что после той войны мы все… я сам первый требовал этого! Я…

— Нельзя же в сорок лет быть таким эгоцентриком! — не сдержался Малфой. Гарри запнулся на полуслове и замолчал, а Малфой продолжил, — не обижайтесь, прошу вас. Мы все эгоцентрики, и в сорок, и в восемьдесят… Но вам не кажется некоторым преувеличением полагать, что ваше мнение оказалось настолько весомым для тридцати четырёх членов Визенгамота?

— Откуда вы…

— Так ведь это публиковалось, — пожал он плечами. — Вы вряд ли помните, но в «Пророке» об этом рассказывалось со всеми подробностями — там разве что имена голосовавших не называли, но цифра была. Я тогда пребывал в таком ужасе от случившегося, что статью запомнил, кажется, наизусть.

— Допустим… наверное. Не помню. Не важно. И что? Что вы сказать-то хотите?

— Я хочу сказать, что у тех, кто принял такое решение, должны были быть к тому причины, и я очень сомневаюсь, что среди них была необразованность. Мистер Поттер, — видя, что тот слушает уже внимательнее, он перевёл дух и заговорил медленнее, — среди членов Визенгамота нет и никогда не было никого, кто не знал бы основных магических законов.

— Я тоже член Визенгамота, — ехидно напомнил Гарри.

— Верно, как Главный Аврор. Хорошо, допустим, там есть ещё пара-тройка таких же, как вы, практиков, — Малфой слегка улыбнулся, успев предотвратить его реплику, — но именно пара-тройка, а не тридцать четыре. Уверяю вас, они все… или почти все — прекрасно знали, что делают. Никогда не считайте других глупее себя, — серьёзно сказал он. — Я, к несчастью, выучил этот урок очень поздно, но зато накрепко.

— Я не верю… не хочу, — Гарри упрямо мотнул головой, прекрасно понимая, что врёт.

— Я понимаю… теоретически — но понимаю. Но подумайте сами. Вы правда верите, что пятьдесят старых, опытных волшебников, которые являются если не одними из лучших, то уж точно не самыми скверными магами, могут такого не знать?

— Хотите сказать, — он вдруг почувствовал, что очень от всего этого устал. Наплевав на приличия, он подошёл к столу, взял стул и сел на него верхом, положив ладони и подбородок на спинку и глядя на собеседника, — что Визенгамот приговорил их к этой пытке сознательно? Отомстил, то есть?

— Отомстил? — теперь удивился уже Малфой. — Нет, я совсем не думал о мести… вовсе нет. Да и способ какой-то странный… не дети же. Нет, не думаю.

— А что же вы думаете?

— Я думаю, что они знали, что рано или поздно кто-нибудь вроде вас сделает то, что вы сейчас собрались сделать.

— Это почему?

— Да потому что это просто напрашивается, — Малфой взял второй стул и тоже сел на него, правда, нормально. — Это же и вправду чудовищно. Шеклболт привёл в министерство массу приличных людей — просто методом исключения кто-то из них рано или поздно додумался бы до того, что должно происходить с волшебниками, запертыми на десятилетия без возможности колдовать. Ну, а нет — там же не только мои бывшие сотоварищи сейчас находятся, туда же продолжают отправлять, верно? И далеко не всех — навсегда? Рано или поздно кто-нибудь отправится туда лет на десять, а потом выйдет — и его все увидят. Так или иначе, происходящее должно было всплыть.

— И что? — мрачно спросил Гарри.

— А то, что рано или поздно случился бы скандал. И дела были бы пересмотрены. И тех, кто просидел там так долго, конечно же, отпустили бы. Возможно, даже безо всяких магических ограничений.

— Ваши три минуты истекли, — напомнил Гарри. — Можно покороче?

— Разумеется. И что мы получим в итоге? Мы получим прецедент основания для освобождения пожизненно осужденных — по причине смены типа стражи в Азкабане.

— При чём здесь смена типа стражи?! Причина совсем не…

— Посмотрите на это, как юрист, — оборвал его Малфой. — Так вот, с юридической точки зрения развернуть всё это таким образом — можно. Потому что формально это ведь действительно так: сменился тип стражи с правильного на неправильный — люди пострадали — их надо выпустить. Вы представляете, какие последствия всё это может иметь со временем?

— По-моему, вы фантазируете. — Гарри пожал плечами.

— Хорошо! — Малфой поднял руки. — Хорошо, упростим: получаем, что если убрать из Азкабана дементоров, а потом посадить туда волшебника на достаточно долгое время — то потом можно будет требовать его освобождения, потому что вы именно это сейчас собираетесь сделать. Вы думаете, если их убрали один раз, второй сделать это будет невозможно? Мистер Поттер, пожалуйста, подумайте над тем, что я сказал вам — подумайте, поговорите с юристами… они объяснят вам лучше меня — если сейчас пересмотреть дела по этой причине, то потом из Азкабана можно будет, при известной сноровке и выдержке, освободить кого угодно. И помешать не получится: прецедент-то вы создадите! А то, что было сделано однажды, всегда можно повторить. Вы такой мир хотите своим детям оставить?

Гарри молчал. То, что он услышал, было очень… слишком логично. И отвратительно.

— Я не знаю… мне надо подумать, — наконец сказал он. — Вы умеете переворачивать всё с ног на голову… но я подумаю о том, что вы сказали.

— Подумайте, пожалуйста, — попросил Малфой. — Если вы запустите этот процесс, остановить его уже не получится…

— Скажите мне, — жёстко спросил Гарри, — вы что-то знаете о том заседании?

— Знаю… Хотя больше о людях, — кивнул тот. — Я расскажу — всё, что хотите. Спрашивайте.

— Не сейчас, — Гарри встал. — Мне нужно обдумать всё это — по крайней мере до завтра. Или дольше. Пока я хочу, чтобы вы ни с кем это не обсуждали.

— Да с кем мне тут обсуждать? — пожал Малфой плечами.

— А это мысль, — Гарри нехорошо улыбнулся. — Я, конечно, не имею права этого делать, но у меня сейчас большой соблазн запереть вас тут до завтра — как вы сами и предлагали. И окна закрыть.

— Если вам так будет спокойнее, — кивнул Малфой, — то пожалуйста. У меня нет сейчас никаких срочных дел.

— Чтоб вас, — пробормотал себе под нос Гарри, подумав, что, кажется, никто никогда не удивлял его с такой силой и частотой как Малфой. — Я вернусь завтра вечером и всё открою, — он встал.

— Только попросите вашу жену как-нибудь присылать мне еду, — попросил Малфой. — Я, безусловно, могу голодать и дольше, но если это не является обязательным условием…

— Хорошо, что сказали, — Гарри сдержанно улыбнулся. — Я передам. Доброй ночи, мистер Малфой.

Уйти-то Гарри ушёл, но легче ему не стало. Он даже не знал, куда ему, собственно, сейчас отправляться: говорить с женой у него не было сил, возвращаться на работу было бессмысленно, никаких срочных дел там не имелось, расследование пока застопорилось… Гермиона наверняка уже была дома, и поговорить сейчас с ней наедине не получится — вернее, может быть, и получится, но Рон очень обидится, а на это у Гарри сил не было — оставался, как ни странно, только Азкабан. Можно было ещё, конечно, просто отправиться спать в какую-нибудь маггловскую гостиницу, но это было бы как-то совсем уж глупо. Гарри стало смешно: выбирая между маггловской гостиницей и Азкабаном, он определённо склонялся ко второму. Впрочем, заснуть ему сейчас всё равно вряд ли бы удалось.

Правда, пока он добирался до Азкабана, засомневался в своём выборе: погода стояла отвратительная, дул сильный ветер, лил дождь, и до места Поттер добрался, промокнув и промёрзнув насквозь. Высушиться было недолго, а вот согреться не получилось — немного, правда, помог горячий воздух из палочки, но к делу Гарри всё равно приступил измотанным и замёрзшим.

Он намеревался обойти все камеры и решил начать с нижних — то есть с тех, где содержались бывшие Упивающимися смертью.

Первая камера, в которую он зашёл, принадлежала Эйвери. Гарри, который на сей раз взял с собой лампу, стоял и рассматривал спящего заключённого. Выглядел тот, пожалуй, немного получше Лестрейнджа, но куда хуже МакНейра. Такой же худой, как они, такой же седой, он казался старым, больным, но всё же не умирающим. Волосы у него вились от природы, и сейчас, длинные и разбросанные по подушке, придавали ему сходство с немолодой и довольно симпатичной женщиной, впечатление портила только длинная волнистая борода. Спал он, закутавшись в одеяло, и рук его Гарри не видел: в этой камере тоже было очень сыро — вода, правда, под ногами не хлюпала, но на этом различия с камерой Лестрейнджа и заканчивались. Гарри поднёс лампу поближе к лицу Эйвери, пристально его разглядывая — и свет, видимо, разбудил заключённого: его веки дрогнули, он поморщился, то ли досадуя, что его разбудили, то ли от боли, и открыл глаза. Гарри внутренне вздрогнул в этот момент — но нет, взгляд был нормальным, только испуганным и сонным.

— Простите, что напугал, — сказал Гарри, отодвигая лампу так, чтобы осветить ею себя. — Я Гарри Поттер. Хочу поговорить с вами.

Он сотворил стул и сел недалеко от кровати, поставив между ними лампу. Заключённый молча смотрел на него — Гарри с замиранием сердца ждал, пока тот начнёт двигаться: он мог, конечно, просто приказать ему встать, но ему хотелось поговорить, и подобный приказ казался не лучшим началом для разговора.

— Что вам нужно? — наконец спросил тот, не делая, впрочем, никаких попыток пошевелиться.

«Значит, зрение и слух в порядке», — с облегчением подумал Гарри, и повторил:

— Поговорить. Я могу попросить вас сесть?

— Зачем?

— Мне кажется, так будет удобнее разговаривать на равных.

— На равных? — Эйвери усмехнулся. У него были большие и выразительные глаза, которые сейчас отразили такую бездну презрения, которой, как Гарри подумал, позавидовал бы даже Малфой. — Какое у вас забавное представление о равенстве.

Говорил он тоже отлично и совсем не напоминал человека, промолчавшего двадцать лет.

— Я не стану настаивать, — кивнул Гарри. — Делайте, как вам нравится.

— Как вы нынче любезны… Гарри Поттер, — он сел — движение показалось Гарри замедленным и неуверенным, и он заметил, что узник даже не попытался поправить упавшее одеяло, которое закрывало теперь колени и лежащие на них кисти рук. — Здесь, знаете, скучно. Я вас послушаю.

Настроение у Гарри немного улучшилось. Ему, пожалуй, даже нравилось такое поведение — раздражало, конечно, но отчасти и нравилось: ему хотелось надеяться, что, окажись он в этом месте, сам вёл бы себя так же.

— Хотите выйти отсюда? — спросил он, внимательно наблюдая за узником. Тот удивился, но как-то недостаточно, на взгляд Гарри — вскинул брови, губы дрогнули, но заговорил не сразу:

— Конечно. А что, есть шанс?

— Шанс есть всегда. Так хотите?

— Какова цена?

— Вот так сразу? — подыграл ему Гарри, изображая некоторое удивление.

— А что тянуть? Вы же для чего-то пришли. Да ещё, кажется, ночью? Что случилось у господина Поттера, что он является посреди ночи к старому Упивающемуся смертью?

— Что вы будете делать, когда уйдёте отсюда?

— Читать. Есть. Гулять. Жить, — мгновенно ответил он. — Вы же всё равно наложите какие-то ограничения. Но это не важно. Так что я должен сделать, чтобы выйти?

— А на что вы готовы?

— Да почти что на всё.

— Расскажите о Малфоях, — Гарри стало любопытно, как далеко тот зайдёт в своём столь очевидном желании выйти. «Трус», — вспомнил он характеристику, данную ему двумя его бывшими товарищами, явно по-хорошему к нему настроенными.

— Что рассказать?

— Всё, что помните. Мы собираемся пересмотреть старые дела, — совершенно честно пояснил он. — Так что, если вы нам чем-то поможете, то тем самым вы поможете и себе.

— Спросите лучше о ком-то другом, — попросил Эйвери.

— Спрошу, — кивнул Гарри. — Но начать я хотел бы с них.

— Да нечего говорить… Малфой же половину войны отсидел здесь, а когда вернулся, Лорд у него почти сразу палочку отобрал, — он усмехнулся, — вот он и сидел в своём доме, тот его даже и не выпускал никуда… забавное было зрелище, — он усмехнулся снова. — В доме командовала Беллатрикс… как она ставила его на место — приятно вспомнить!

«Может, и трус, — думал Гарри, слушая всё это, кивая и вставляя время от времени соответствующие реплики, — но не подлец и совсем не дурак…» В рассказе Эйвери — всё более складном и образном — Малфой выступал весьма несимпатичным, но совершенно безвредным и даже, пожалуй, невинным: эдакий проштрафившийся напыщенный болван, который даже не понимает, что потерял всю власть и влияние, и выглядит смешно и жалко, но которому при всём желании совершенно нечего предъявить. Картинка выходила настолько характерной и яркой, что не поверить в неё было практически невозможно.

— Это всё мало помогает, — наконец сказал Гарри. — Спасибо вам за рассказ, но, боюсь, толку от него мало.

— Ну… чем смог, — тот насмешливо улыбнулся. — Память уже не та, знаете… столько лет здесь…

— Я не смогу помочь вам, если вы не поможете мне, — настойчиво повторил Гарри. Но это не сработало:

— Ну, что ж поделать… жаль, — заключённый пожал плечами, и Гарри понял, что тот над ним просто смеётся.

— Вы молодец, — помолчав, серьёзно проговорил Гарри. — Я умею ценить верность. На самом деле, я сказал правду: мы действительно будем пересматривать старые дела. Но новых не будет. Бог с ними с Малфоями, я хотел расспросить вас о вас. Расскажете?

Тот какое-то время молча изучал Гарри, потом слегка пожал плечами и кивнул:

— Спрашивайте. О себе — всё, что угодно.

Гарри вдруг вспомнил слова МакНейра о том, что Эйвери душу продаст за кусок вишнёвого пирога, и пожалел, что ничего не принёс с собой — а раздобыть здесь еду, отличную от обычного рациона, было практически невозможно. Эйвери весьма впечатлил его тем, что, не задумавшись, отказался от шанса выйти на свободу, заплатив за это доносом на своего бывшего товарища, и ему хотелось сделать для него какую-нибудь приятную мелочь. Он поискал у себя в карманах и наткнулся на половину шоколадной плитки — их вечно подсовывала ему Молли, и время от времени Гарри использовал их в качестве ланча, когда было много работы, и не было времени ни на что отвлекаться. Предлагать половину было не очень вежливо — но, с другой стороны, они и не в светской гостиной сейчас сидели.

Гарри вытащил шоколад и протянул его Эйвери:

— Примете в качестве извинения за мою провокацию?

Тот буквально прилип взглядом к плитке — Гарри подумал, что он сейчас облизнётся — и резко кивнул: волосы упали на лицо, но поправлять их он не стал.

— Отлично, — Гарри положил шоколад на постель. Тот продолжал смотреть на него, не отрываясь, и Гарри сообразил, что узник не хочет демонстрировать аврору свою нынешнюю неловкость. Он обругал себя за недогадливость и задумался, что теперь делать: есть шоколад при нём Эйвери явно не будет — но и думать ни о чём другом уже не способен, поэтому разговор вряд ли получится.

— Я к вам скоро вернусь, — сказал он, вставая и делая вид, что вспомнил вдруг что-то срочное. — Надеюсь, вы ещё не успеете снова уснуть, и мне не придётся будить вас второй раз, — он быстро вышел из камеры.

Закрыв дверь, он прислонился к ней спиной — голова коснулась чего-то неровного, он обернулся и увидел мелко зарешеченное окошко, о существовании которого совершенно забыл и которым тут же воспользовался по назначению.

Эйвери уже ел. Медленно, и в то же время очень жадно, почти сладострастно, он держал шоколад в руках, медленно облизывая его, словно боялся, что иначе не выдержит и съест всё разом, слишком быстро потратив это неожиданное угощение. Его наслаждение было настолько явным и сильным, что казалось почти неприличным — но Гарри сейчас занимало совсем не это. Он смотрел на его руки и чувствовал, как у него холодеет внутри, как поднимается к горлу тошнота — вечная его спутница в таких ситуациях. До сих пор он был уверен, что ничего чудовищнее того, что увидел у старшего Лестрейнджа, он уже не встретит, но он ошибся. Эти руки были страшнее: совсем высохшие, они мелко дрожали, ногти на них почти полностью разрушились и представляли собой какие-то тёмные комки. Было видно, что Эйвери управляет руками с огромным трудом — время от времени он промахивался, поднося шоколад к лицу, и по его реакции было похоже, что подобное для него привычно. Предплечья, насколько мог видеть Гарри, были такими же высохшими и покрытыми тёмными пятнами. Ему вдруг вспомнилась чёрная, неживая рука Дамблдора, с которой тот проходил свой последний год жизни — за исключением цвета, было очень похоже…

Гарри отвернулся от окошка и прижался лицом к холодной стене. Сейчас все рассуждения Малфоя о создаваемом судебном прецеденте выглядели несущественными деталями, которые легко отметались вот этими высохшими руками, похожими уже даже не на птичьи лапы, а на обломанные сухие ветки.

Постояв так ещё какое-то время, Гарри вновь заглянул в окошко и увидел, что заключённый вновь уже просто сидит на кровати, спрятав руки под одеяло — значит, пора была возвращаться.

— Ещё раз простите, — сказал он, заходя в камеру. — Итак, я хотел бы, чтобы вы рассказали, как и почему пришли к Волдеморту.

— Отец привёл, — просто ответил тот.

— Ваш отец тоже был Упивающимся?

— Нет, конечно, — он удивился. — Он же не идиот.

Гарри кашлянул, но, кажется, прозвучавший ответ нисколько не смутил самого отвечающего.

— А вы, значит... — не удержался Гарри, и, к его удивлению, тот кивнул:

— А разве не видно?

Гарри рассмеялся.

— Во всяком случае, чувство юмора вы сохранили.

— А что ещё остаётся? — тоже улыбнулся тот. У него было приятное лицо — в обычное время оно должно было быть круглым, но сейчас исхудало и приобрело несвойственную ему, по всей видимости, рельефность. Его не портила даже длинная борода (Гарри снова подумал, что заключённых принципиально не бреют), напротив, придававшая ему солидность и даже какое-то благородство.

— Завтра вас переведут наверх, — пообещал ему Гарри, — и осмотрят целители из Мунго. Вы выглядите истощённым, и мне кажется, что вам потребуется более интенсивное питание.

— Вы меня подкупаете, — Эйвери снова заулыбался. — Я совсем не против, но почему?

— Может быть, вы мне симпатичны, — пошутил Гарри.

— Тогда у вас самый извращённый вкус из всех, кого я знаю, — было похоже, что тот любил шутить и с удовольствием использовал внезапно подвернувшуюся возможность.

— Я вообще уникален, — согласился Гарри. — Так что, отец привёл вас, сам метку не принял, а вас заставил?

— На самом деле, он был в ярости, когда узнал, — Эйвери продолжал улыбаться, но теперь к улыбке примешивался какой-то мстительный оттенок.

— В ярости? Почему?

— Ну, сам-то он этого столько лет избегал, продолжая при этом входить в ближний круг… а его сына Лорд поймал за несколько месяцев. Это было, я думаю, очень обидно.

— Так вы что… назло ему это сделали? — с изумлением спросил Гарри.

— Назло, — кивнул Эйвери и рассмеялся. — Дурак я был совсем, да?

— Да, — честно признался Гарри. — Ну вы даёте… я что угодно предполагал, но такое…

— Ну, мне кажется, я достаточно расплатился за свою глупость? — весело спросил он. У него была хорошая улыбка, отражающаяся в его больших светлых глазах — Гарри не помнил их цвет, а в свете лампы разобрать его было сложно. — Вы даже не представляете, сколько раз я потом об этом пожалел.

Они замолчали.

— Хотите ещё что-то узнать? — спросил наконец Эйвери.

— Пока нет, — Гарри встал. — Я зайду к вам ещё через пару дней. Последний вопрос: вы помните, скольких убили?

Тот моргнул.

— Не знаю… я… я правда не знаю. Я не люблю убивать, — тихо ответил он, и Гарри ему поверил.

Следующей была камера Яксли.

Разговора не вышло. Вернее, вышел, но слишком уж предсказуемо: Яксли откровенно пытался угадать, что от него хочет услышать Гарри, и завёл скучную песню о том, как он ошибался, как раскаивается, как понял и осознал, и готов искупить, как сожалеет обо всех своих ошибках, как он боялся за свою жизнь, как был чудовищен Лорд… да простит его господин аврор — лорд Волдеморт, конечно! — как он ведь не выдал же ему их убежище, потому что на самом деле он всегда понимал, какое несчастье тот представляет для всей Британии (проверить про убежище было уже невозможно, и они оба понимали это), как он даже в битве очень старался никого не убить — вон, например, профессор Хогвартса Флитвик, ведь он же не убил его, хотя был момент, был, но он, Яксли, и в мыслях не имел убивать такого уважаемого профессора… то есть, он вообще не имел в мыслях никого убивать, а уж тем более столь уважаемого… Гарри слушал его со смесью тоски и брезгливости, вставлял нужные фразы в нужных местах — но больше смотрел, чем слушал. И то, что он видел, ему очень не нравилось. Выглядел Яксли плохо: на лицо почти так же, как Эйвери, но руки у него сохранились получше, и общая его подобострастность никак не скрывала его глубокую уверенность в том, что он вот-вот переиграет этого глупого аврора, явившегося, наконец, дать ему шанс. В конце концов Гарри оборвал разговор, пообещал и его перевести наверх и прислать целителя, и ушёл, пожалуй, ещё в более разобранном состоянии, нежели приходил — из-за чёткого ощущения, что отпускать этого человека нельзя, потому что ни секунды он ни о чём не жалеет, и окажись на свободе — начнёт пробиваться наверх, и ведь пробьётся, если проживёт достаточно долго… Гарри видел уже таких, потихоньку, по одному-два появляющихся то в одном, то в другом отделе министерства: команда, собранная Шеклболтом, начинала потихонечку разбавляться другими людьми, и среди них попадались не самые приятные личности.

Однако, если выпускать — то выпускать всех… Он ведь решил именно так, разве нет? Иначе теперь будет неправильно…

Он глубоко вздохнул и потёр уставшее лицо руками. Продолжать не хотелось, но надо было закончить хотя бы с бывшими Упивающимися — и хорошо бы за один раз. Потом уже можно будет беседовать с теми, кто его действительно заинтересует, но раз уж он здесь…

«Как странно вышло, — подумал вдруг он, — а ведь, кажется, выпади тогда какое-нибудь другое имя вместо МакНейра, я бы был уже мёртв…» Раздумывая над этим, он прошёл пару дверей, остановился перед третьей, решив пока что не возвращаться — и, отперев её, распахнул, не посмотрев на табличку и не зная, кого встретит внутри.

И напрасно, потому что тот, кто там был, молча бросился на него и с такой силой вцепился в шею, что Гарри в первый момент едва не задохнулся. Дальше, разумеется, было просто: вывернуться, оторвать руки… и только потом он вспомнил о палочке и, наконец, рассмотрел нападавшего.

Вернее, нападавшую — это оказалась женщина. Алекто Кэрроу. Потирая шею, Гарри подошёл к ней, лежащей теперь на полу и, заглянув в глаза, увидел в них чистейшее безумие. Обездвиженная, Алекто скалила свои мелкие, как у какого-то зверька, зубы и глухо рычала. Как ни странно, в остальном она выглядела довольно неплохо: то ли была не слишком сильной волшебницей, то ли безумие защитило её тело от разрушения, взяв на себя всю неиспользуемую магию. Разбираться Гарри совсем не хотел — он просто ушёл, только от самой двери освободив её от заклятья и услышав, как она со своей стороны бросилась на дверь с глухим стуком.

Гарри немного постоял за дверью, растирая шею и думая о том, что если выпустить сейчас эту женщину, то придётся, видимо, навсегда запереть её в Мунго. Никакой жалости он не чувствовал — омерзение было, досада была, но стоило ему вспомнить рассказы жены о том, что когда-то давно творила эта женщина в школе с детьми, как он поймал себя на мысли о том, что возмездие, по всей видимости, всё-таки существует.

На соседней камере была табличка с именем её брата, но на данный момент с Гарри было довольно Кэрроу, и он решил разбавить их кем-нибудь, поэтому перешёл коридор по диагонали и посмотрел, что написано на очередной двери.

«Рабастан Лестрейндж».

— Ладно,— с нервным смешком согласился Гарри, — значит, пройдёмся сначала по сумасшедшим, — и начал как можно тише отпирать дверь.

На сей раз, впрочем, на него никто не кидался — узник спал. Лежал он отвернувшись к стене, и поэтому ничего кроме длинных седых волос и одеяла Гарри в первый момент не увидел. Он вошёл, закрыл за собой дверь, сотворил себе стул и сел на некотором расстоянии от кровати, поставил лампу между ней и собой, и только после этого громко позвал:

— Мистер Лестрейндж!

Тот вздрогнул и быстро приподнялся на локте — Гарри обрадовала скорость его реакции, поскольку она как минимум свидетельствовала о том, что физическое состояние узника допускает подобные быстрые движения.

— Я Гарри Поттер. У меня к вам есть разговор. Пожалуйста, повернитесь ко мне лицом.

Тот подчинился — Гарри на всякий случай не убирал далеко палочку, вполне допуская, что тот сейчас кинется на него. Однако ничего такого не произошло: узник просто обернулся, потом развернулся на кровати, потом сел и слегка склонил голову, внимательно изучая Гарри вполне здоровыми на вид глазами. Рук его Гарри не видел — они остались под одеялом — но лицо младшего Лестрейнджа выглядело вполне прилично: конечно, оно было худым и, насколько Гарри мог разглядеть в неярком жёлтом свете лампы, нездорово бледным, но взгляд был вполне осмыслен, а длинные, поредевшие с боков надо лбом, волосы и борода — довольно ухожены, насколько это было возможно в таких условиях.

— Чему обязан? — неожиданно вежливо спросил узник.

— У меня есть к вам вопросы, — сказал Гарри. Какое-то время они разглядывали друг друга, потом заключённый кивнул и сказал, на удивление любезно улыбнувшись:

— Счастлив буду ответить.

Пока что его облик и речь ничуть не напоминали безумца, но Гарри уже доводилось встречать такие формы умопомешательства, при которых переход от относительно нормального состояния к своей противоположности осуществлялся мгновенно. Вообще-то, как раз с Рабастаном Гарри беседовать особенно не планировал: тот казался почти безумным уже двадцать лет назад, на суде, и за прошедшее время должен был совсем лишиться рассудка.

— Вы знаете, где находитесь? — подумав, всё-таки спросил Гарри и услышал в ответ смешок:

— Рискну предположить, что это Азкабан. Я угадал?

— Верно, — Гарри кивнул.

— Гадаете, не сумасшедший ли я? — спросил узник, опять усмехнувшись.

— Была такая мысль, — согласился Гарри.

— Я бы тоже очень хотел это знать, — Лестрейндж улыбнулся, на миг показав почерневшие, совершенно разрушившиеся зубы. — Мне кажется, что я вполне нормален. Но, с другой стороны, говорят, что это один из признаков сумасшествия, верно?

— Говорят, — согласился Гарри опять.

— Так о чём вы хотели поговорить? Господин… Поттер. Гарри Поттер, — он выговорил его имя так, словно бы называл какое-то неизвестное и, по всей видимости, опасное растение. — А вы уже совсем взрослый… сколько лет прошло?

— Двадцать.

— Двадцать, — задумчиво повторил Рабастан. — Надо же… как быстро время летит… а что мой брат? Жив?

— Жив, — разговор Гарри не нравился, хотя он не смог бы объяснить, почему.

— Хорошо, — он буквально просиял, и лицо его стало совершенно счастливым. — Так зачем вы пришли?

— Мы готовим пересмотр некоторых дел, — снова подумав, сказал Гарри — просто чтобы увидеть его реакцию. Она оказалась достаточно неожиданной:

— Отпустите его? — то ли спросил, то ли попросил Лестрейндж.

— Кого?

— Руди, — он опять склонил голову, разглядывая Гарри очень внимательно. — А?

— Почему его, а не вас?

— Нет, — он засмеялся. — Меня нельзя. Одного — точно нельзя. Лучше отпустите его. Белла же умерла.

— Беллатрикс? Ваша невестка?

— Да, она. Белла Блэк. Ведь она умерла?

— Умерла, — Гарри кивнул.

— Хорошо, — он опять улыбнулся. — Она была дьяволом. И поймала Руди.

— Поймала?

— Да, — он хихикнул. — Поймала. Красивая девочка… умная… сильная… и Руди попался.

В его манере разговора определённо было что-то неестественное и ненормальное, но всё же он говорил, и говорил — во всяком случае, пока — вполне связно.

— Вы не любили её?

— Беллу?

— Да. Беллатрикс.

— Её нельзя было любить, — он покачал головой. — Руди это тоже понимал. Но было поздно.

— Потому что она его поймала?

— Вам кажется всё-таки, что я сумасшедший, — сказал он, откидывая одеяло и поднимая правую руку. Она была худой, какой-то тёмной, но довольно подвижной, и выглядела хотя и больной, но определённо живой. — Подойдите сюда, — сказал Рабастан, поманив его пальцем с обломанным ногтем. — Не бойтесь. Я вас не трону.

— Я не боюсь, — Гарри улыбнулся, вставая и медленно подходя к нему. Тот потянулся и взял его за руку — ладонь узника была ледяной, но всё же не производила впечатления мёртвой. — Позвольте немного подержать вас так, — попросил младший Лестрейндж, заворожённо глядя на его руку. — Я… сколько вы сказали? Двадцать лет не касался чего-то живого. Я не причиню вам зла. Вы пока спрашивайте. Вы садитесь, — он отодвинулся как можно дальше к стене, освобождая Гарри место у себя на кровати. Тот сел, чувствуя себя одновременно неловко и настороженно.

— Кто из вас с братом первым пришёл к… — Гарри запнулся и в последний момент решил, что не стоит сейчас называть это имя, — лорду?

— А что, его до сих пор не называют? — удивлённо спросил узник — он держал руку Гарри обеими ладонями и тихонько баюкал её в них — это было так странно и жутко, что Гарри никак не мог до конца от этого абстрагироваться. — Вол-де-Морт, — медленно, по слогам выговорил Рабастан. — Он ведь тоже умер?

— Тоже, — подтвердил Гарри.

— Вы убили его. Я помню.

— Я, — Гарри кивнул.

— Вы молодец, — Рабастан улыбнулся и вдруг коснулся ладонью его щеки. Гарри едва не отшатнулся от неожиданности, отвращения и внезапно пронзившей его жалости. Лестрейндж чем-то напомнил ему бездомную ластящуюся собаку, страшную, старую и шелудивую, которую все гонят, и которая готова бежать на любой ласковый взгляд. От того человека, которым Гарри его помнил, в Рабастане не осталось ничего — а впрочем, Гарри видел его всегда только мельком, кажется, в битве и ещё в воспоминаниях на суде — и, по сути, совершенно его не знал. Но на грозного Упивающегося этот человек сейчас похож совсем не был. — Спасибо, — почти прошептал Рабастан, опуская руку. — Что вы спросили? Кто первым пришёл?

— Да.

— Я, — по его губам скользнула грустная улыбка. — Я был тогда ещё школьником… совсем глупым и совсем сумасшедшим. Вот тогда я правда был сумасшедшим… а теперь нет. Больше нет. Знаете, это странно… но, наверное, это даже хорошо, что я попал в Азкабан. Но вам ведь это не интересно… я вам ответил?

— Да, — Гарри с трудом заставлял себя смотреть на него. Последнее, что он предполагал почувствовать к этому человеку — жалость — захватывала его с каждой секундой всё больше, и ему это было очень неприятно.

— Спросите ещё, — попросил тот. — Я давно… очень давно ни с кем, кроме себя, не разговаривал. А это совсем другое… спросите?

— Спрошу, — Гарри сглотнул. — Почему вы к нему пришли?

— Потому что был су-ма-сшед-шим, — повторил он нараспев. — Мне нравилось драться. И нравилось всех пугать. Я тогда казался себе таким сильным… Таким живым и сильным… А знаете, что самое скверное я сделал в жизни?

— Что?

— Это я подал Вол-де-Мор-ту идею их поженить, — он смотрел грустно, и взгляд его был совершенно ясным. — Мне казалось, что это будет забавно… Руди и так бегал за ней как собачка… Мне даже было обидно… Я привык, что он бегает за мной. С детства…

Он замолчал и опустил голову. Гарри остро захотелось его утешить, но он только спросил:

— Вы ревновали?

— Да, — он кивнул и когда поднял голову, Гарри увидел, что по его щекам текут слёзы. — Отпустите его, пожалуйста, — жалобно попросил Рабастан, сжимая его руку в своих.

— Это не я решаю, — мягко ответил Гарри. — А что же вы сами? Вы разве не хотите на волю?

— Я? — он очень удивился. — Но вы же не можете отпустить нас двоих… кто-то же должен остаться здесь! Лучше пусть я останусь… мне здесь совсем даже не плохо, — он улыбнулся. — Здесь спокойно. И тихо. Темно только, и гулять негде. Но это не важно. Отпустите его!

— Я… пока что я просто переведу вас обоих наверх. Там суше, и светлее… и ещё я пришлю к вам целителя, пожалуйста, позвольте ему вам помочь!

— А Руди?

— И его тоже. Его тоже переведут, и целитель к нему придёт.

— Спасибо, — Рабастан улыбнулся и неожиданно обнял его — Гарри так растерялся, что замер, и только когда тот положил голову ему на плечо, опомнился и тоже приобнял его в ответ и даже погладил его по волосам — они оказались влажными на ощупь и очень мягкими. — Вы извините, — сказал узник, отпуская его и заглядывая ему в глаза, — я просто так давно не касался чего-то живого…

— Я понимаю, — мягко ответил Гарри и встал. — Я ещё зайду к вам, когда вы уже будете наверху. А сейчас — доброй ночи.

— Доброй ночи, — повторил Рабастан, улыбаясь ему и прижимая к щекам свои ладони, ещё хранившие тепло его рук.

Выйдя из камеры, Гарри сел на пол прямо в коридоре, прислонившись спиной к двери и закрыл глаза. Его немного трясло, и он обхватил плечи руками, успокаиваясь и согреваясь одновременно. Увиденное только что было куда более страшным и странным, чем накинувшаяся на него Кэрроу или даже старший Лестрейндж. Он словно пообщался с ребёнком, спрятанным в тело старика, и этот ребёнок — светлый, добрый и грустный — был единственным, что осталось от личности одного из самых известных сторонников Волдеморта. Уверенность в необходимости пересмотра всех дел, поколебленная разговором с Малфоем и посещением камеры Яксли и Кэрроу, вернулась — но впереди было ещё четыре визита.

Гарри задумался, кого готов видеть сейчас, и решил, что оставит Кэрроу и Руквуда напоследок, а пока что поговорит с Роули или Селвином. Второй был интереснее — Гарри помнил упомянутую МакНейром жену, по слухам, убитую им, и дочь, с которой было «что-то не так» — на нём Поттер и остановил свой выбор.

Опять отпираемая дверь, спящий узник, сотворённый стул и лампа, стоящая между ним и кроватью, опять привычное:

— Мистер Селвин! Я Гарри Поттер, у меня есть к вам разговор.

Тот проснулся сразу, но обернулся небыстро, а когда это всё же случилось, Гарри увидел глубокого старика — со сморщенным бледным лицом и красными слезящимися глазами под набрякшими веками, который подслеповато щурился на свет и вытирал слёзы дрожащей, скрюченной в птичью лапку рукой.

— А-а, — протянул он. — Пришли-таки.

Приветствие было странным, но Гарри кивнул и спросил:

— Вы меня ждали?

— Все всегда приходят, — сказал старик — речь звучала невнятно, вероятно, из-за проблем с зубами, но держался он прямо и казался необъяснимо довольным. — Как ваше имя, вы сказали?

— Я Гарри Поттер.

— О, мистер Поттер, — он сделал похожее на поклон движение. — Я бы вам поклонился, да мне это непросто… здесь слишком скверный климат, знаете ли.

— Это тюрьма, а не курорт, — сухо заметил Гарри. — Я бы хотел задать вам несколько вопросов.

— Вопросы, — кивнул тот. — Ну конечно. Конечно, у вас есть вопросы. Спрашивайте, молодой человек. Я постараюсь быть вам полезным.

— Вы были когда-либо женаты?

— Я? Женат? — он растерянно поморгал. — Но при чём здесь… какое это имеет отношение к делу?

— Ответьте на вопрос, мистер Селвин. Вы были женаты? Когда-нибудь?

— Это не важно, — он сердито нахмурился. — Всё это не имеет отношения к делу, молодой человек. Вы ведь не за этим пришли!

— У вас есть дети?

— Это вас не касается! — крикнул он и тут же закашлялся надрывно и сухо. — Вы задаёте неправильные вопросы, молодой человек. Там мы с вами ни о чём не договоримся!

— Нам не о чем договариваться, — возразил Гарри. — Вам просто нужно ответить на несколько вопросов, мистер Селвин. Для начала я хочу выяснить ваше семейное положение. Я услышу ответ?

— Я вдовец, — сердито ответил он. — И мне ничего неизвестно ни о каких моих детях.

— Неизвестно — о том, что с ними сейчас, или о том, есть ли вообще они? — безжалостно уточнил Гарри.

Лицо старика дёрнулось, словно он хотел плюнуть в Гарри, но он сдержался и выдавил:

— Ничего не знаю о них. И знать не хочу.

— Ваша дочь родилась сквибом?

Это было просто предположение: Гарри так и не нашёл никакой информации о семейном положении Селвина — но по его реакции Гарри понял, что угадал. Ему стало очень противно, но внешне он оставался спокойным, разглядывая сидящего перед ним узника и гадая, что должно твориться в душе человека, выбросившего из своей жизни единственное, судя по всему, дитя, и не пожалевшего об этом даже после двадцати лет одиночного заключения.

— Почему вы пришли к Волдеморту? — наконец спросил Гарри. Ответ он получил вполне ожидаемый: что-то о том, что их семья — одна из самых старинных в Британии, что лично он, Ангвис Селвин, должен был позаботиться о продолжении своего рода и просто не мог позволить себе погибнуть, и потому, когда «этот волшебник» — Селвин называл Волдеморта исключительно так — нашёл его, ему пришлось сделать вид, что он разделяет его идеи… он ведь был уже немолодым человеком и испугался… но, даже будучи вынужденным к нему присоединиться, он очень старался никому не причинять вреда — мистер Поттер ведь должен помнить, что он не позволил поймать его вместе с друзьями в доме мистера Лавгуда, разве нет? Мистер Поттер же понимает, что это не было случайностью — просто он, Селвин, очень плохо его ловил, ведь иначе…

Гарри всё же дослушал его, сухо сообщил, что пока что его переведут в верхние камеры и покажут целителю, и ушёл. Выйдя в коридор, он умылся, брызнув из палочки водой себе в лицо, думая о том, что сейчас очень склонен прислушаться к аргументам Малфоя, и чувствуя из-за этого к самому себе острую неприязнь. В наказание за такие мысли он решил немедленно посетить Амикуса Кэрроу.

Визит к брату удался немногим больше, чем к сестре. Кэрроу, правда, оказался куда более вменяем, однако в целом впечатление производил отвратительное: несмотря на то, что физически он выглядел достаточно сносно, он был на удивление грязен, борода и волосы спутались и повисли клочьями, одежда тоже была вся сальной, к тому же от него отвратительно пахло. Только увидев его, Гарри задумался, почему от других узников он не чувствовал неприятного запаха, и почему их одежда вовсе не обратила на себя его внимания — наверняка она была не в лучшем состоянии, однако оказалась столь незаметна, что сейчас Гарри даже вспомнить её не мог. От Кэрроу же не просто пахло — от него воняло смесью немытого тела, разложения и, кажется, экскрементов. Гарри замутило — он махнул палочкой, сдувая эту дрянь в сторону, и всё-таки попытался поговорить с заключённым. Получилось не очень: тот только жаловался, хныкал, что ничего такого не сделал, что просто работал в школе и пытался приучить детей к дисциплине, а если что сделал не так — так это всё Алекто, сестра, её же порою заносит… и вообще он всегда просто следовал за ней, слушался, и, наверное, зря, ведь если бы не она, он ни за что не сидел бы сейчас здесь, он мог бы стать отличным учителем. И к Волдеморту их привела Алекто, а он просто боялся — как можно было даже помыслить о том, чтобы ослушаться такого волшебника?! Он ведь маленький слабый человек, и волшебник он совсем слабый — вот это было очень похоже на правду, слишком уж мало разрушений видел Гарри на его теле — он просто очень боялся, разве можно за это так строго наказывать? В конце концов, Гарри ушёл, пообещав и его перевести наверх и прислать целителя — хотя вместо последнего Гарри предпочёл бы просто как следует отмыть заключённого.

Теперь осталось всего двое. Их камеры были рядом, и Гарри, подумав, решил всё-таки оставить Руквуда напоследок.

Как ни странно, Роули он узнал сразу — то ли из-за светлых волос, которые тот теперь заплетал в косу, то ли из-за характерного овала лица, то ли из-за его выражения, отстранённого и жестокого одновременно. Разговаривать он отказался, грязно обругав Гарри и заявив, что если только сможет выйти отсюда, то ни ему, ни его друзьям и родным не жить. Ему Гарри даже обещать ничего не стал — хотя и собирался его тоже отправить наверх — и просто ушёл из камеры. Угрозы, с одной стороны, выглядели смешно, а с другой, Роули вовсе не производил впечатления сумасшедшего, не отвечающего толком за свои действия и слова — напротив, он казался вполне вменяемым и очень, очень озлобленным и вполне мог попытаться, оказавшись на свободе, свои угрозы исполнить. Сам Гарри его, разумеется, не боялся, но не думать о детях — своих и друзей — не мог.

Теперь откладывать визит к Руквуду было уже невозможно. Стоя перед дверью его камеры, Гарри подумал, что, возможно, с него следовало начать этот странный обход — хотя бы потому, что после этого все остальные показались бы куда более симпатичными. Но что было сделано — то сделано, и он вошёл.

Потом он вспоминал эту встречу как одну из самых неприятных в своей жизни. Выглядел Руквуд скверно — наверное, так же плохо, как и старший Лестрейндж. Впрочем, зрение он сохранил, а вот его кожа была вся покрыта глубокими язвами, под которыми совсем не были видны старые оспины, бывшие когда-то его характерной приметой. Его тело тоже отвратительно пахло, но это был запах болезни и умирающей плоти, а не запущенности и грязи, и, очевидно, поэтому показался Гарри не таким отвратительным, как тот, который источал Амикус Кэрроу. Разговор вышел скверный: Руквуд был по-своему честен, но сама честность его была отвратительной: он сказал, что жалеет только о том, что они проиграли, и что случись ему повторить это всё — он повторил бы, но только, как он надеется, более удачно, например, просто отыскав Гарри Поттера и уничтожив его самостоятельно ещё до возрождения Волдеморта. Такая своеобразная преданность должна бы была вызвать у Гарри определённое уважение — однако не вызвала. И хотя, уходя, он, как и всем, пообещал Руквуду перевести его наверх и прислать кого-то из Мунго, сделал он это фактически против собственной воли.

Вместо того, чтобы продолжить обход теперь уже других заключенных, попавших сюда в иное время и по другим поводам, Гарри поднялся наверх и для начала просто вышел на свежий воздух. Дождь, который так и не прекратился, оказался сейчас очень кстати — Гарри долго стоял под ним, пока полностью не промок, и вода не потекла с него потоками на пол, как если бы он просто искупался в одежде. Уже давно рассвело, и, хотя солнца не было видно за тяжёлыми серыми тучами, полностью закрывавшими небо, по свету Гарри казалось, что утро уже достаточно позднее. Следовало возвращаться — и он, вздохнув и мечтая оказаться поскорее в нормальном месте, сел на метлу и отправился обратно в Лондон.

До аврората Гарри добрался далеко за полдень и с головой окунулся в обычную, успокаивающую своей привычностью работу. Закончил он совсем поздно, вполне отдавая себе отчёт в том, что просто не хочет идти домой — потому что не знает, что и как сказать Джинни и не в силах сейчас спорить с Малфоем…

— Чёрт! — Гарри даже вскочил. Воспоминание о Малфое напомнило ему о том, что запереть-то он его наверху запер, а вот сказать Джинни про еду позабыл. И значит, оба его «гостя» сегодня весь день сидели голодные. Малфоя было не жалко, но раненому такое вряд ли было полезно — Гарри мгновенно собрался и кинулся сперва в один из ближайших ресторанов, а после — домой, где сразу взбежал вверх по лестнице, только махнув вышедшей на звук его появления Джинни и не увидев, как радость на её лице сменяется обидой и возмущением.

— Мистер Малфой! — он распахнул дверь комнаты и почти столкнулся с ним. — Простите! — Гарри отступил назад и протянул ему небольшую коробку. — Я согласен со всем, что вы мне сейчас скажете… но я вправду забыл. Здесь обед… два, нужно просто увеличить, и я отнесу один…

Он запнулся, услышав смех — Малфой хохотал, как мальчишка.

— Вы самый потрясающий человек из всех, кого я встречал за последние… я даже не знаю, сколько лет, — наконец, отсмеявшись, сказал тот. — И, пожалуйста, считайте это комплиментом. Не волнуйтесь за Уолли, у меня здесь оставалась какая-то еда, я отдал ему — так что он не пострадал, а я вас прощаю… прощу, если вы разделите со мной трапезу, — он отступил в комнату, приглашая его войти. — Согласитесь, вы должны мне, и не отказывайтесь.

— Мне нужно сначала поговорить с женой, — улыбнулся Гарри. — Заставлять вас ждать, я полагаю, будет жестоко.

— Часом больше — часом меньше… это не важно, тем более, что я как раз шёл к Уоллу. Удовольствие от обеда в вашей компании стоит этого мелкого неудобства, — он поставил коробку на стол и вернулся к двери. — Так придёте?

— Ну, я в самом деле перед вами виноват, — сдался Гарри. — Так что да, я приду.

— Буду ждать… и снимите, пожалуйста, блокаду. А то мало ли…

Они рассмеялись.

Джинни он нашёл в кухне: она молча накрывала на стол и даже не обернулась на звук его шагов.

— Джин, — он подошёл, чувствуя себя виноватым, и в то же время ощущая от этого слабое раздражение. — Ну, прости. Видишь, я сразу вернулся.

— Вижу, — отозвалась она, так и не оборачиваясь.

— Джин! — он приобнял её за плечи, но она дёрнула ими и вывернулась.

— Что ты будешь, цыплёнка или рагу?

— Я не голоден, — зачем-то соврал он.

— А зачем тогда пришёл?

— Что? — он остановился, будто она его ударила.

— Зачем тогда ты пришёл? — она, наконец, обернулась. — Ты же в последнее время приходишь сюда только поесть да пообщаться с Малфоем. Есть ты не хочешь, Малфой наверху… так что ты делаешь здесь?

— Джинни, — Гарри сделал шаг назад. — Джин, что с тобой?

— Со мной всё отлично, — она скрестила руки на груди и прислонилась к подоконнику. — Если не считать того, что мой муж притащил к нам в дом одного Малфоя и одного заключённого из Азкабана — и собирается отпустить всех остальных, если у него, конечно, получится. В остальном у меня всё просто отлично!

— Джинни, — он не мог найти никаких других слов и только повторял её имя. — Джинни, послушай…

— Я с самого рождения Джинни, — совсем разозлилась она. — Гарри, ты всегда делаешь то, что считаешь нужным — всегда, сколько я тебя знаю! Мне всегда в тебе это нравилось, но иногда мне всё-таки хочется, чтобы со мной хоть немножко считались. Как думаешь, это слишком, да? Ведь у тебя столько дел… таких важных…

— Джин, — он подавил вздох и заставил себя чуть-чуть улыбнуться. — Ты же знаешь, что неправа. Я знаю, что тебе очень плохо сейчас от всего этого… от того… о чём мы с тобой говорили. Знаешь, где я сегодня был?

— Нет, не знаю, — отрезала она. — И, честно говоря, не хочу знать.

— Ну, как хочешь, — он вдруг тоже разозлился, развернулся и ушёл, даже не обернувшись. А она горько заплакала, опустившись на пол под окном и уткнувшись лицом в свои поднятые колени.

Гарри буквально ворвался к Малфою в комнату — та пока что была пуста — не дожидаясь хозяина, открыл коробку из ресторана и успел расставить на столе все приборы и блюда, когда тот вернулся.

— Где вы всё это взяли? — весело поинтересовался Малфой, откуда-то доставая салфетки и две бутылки — вино и коньяк. — Что будете?

— Давайте коньяк, — сказал Гарри. — Хотя это, наверное, не поможет.

— Могу я предположить, что день у вас был не лучше вечера?

— А уж ночь — вообще не передать, — кивнул Гарри. Малфой разлил коньяк по бокалам и поднял свой, салютуя — Гарри ответил и залпом опустошил собственный.

— Вообще-то, — с нарочито назидательным видом, который выглядел ужасно потешно и явно призван был рассмешить собеседника, сказал Малфой, — коньяк так не пьют. Так вообще пьют только водку и ром. Водки у меня нет, но за ромом могу послать… желаете?

— А и пошлите, — согласился Гарри. На душе у него было так скверно, что оставалось только рыдать — или веселиться. И плакать он не желал. — Никогда не пробовал настоящий ром, — признался он. — Как-то руки не доходили… так, чтобы отдельно, сам по себе.

— О, тогда вам понравится… У меня есть один очень любопытный сорт, — Малфой черкнул пару слов на бумаге, привязал её к лапке филина, распахнул окно и выпустил птицу. — Вам завтра непременно нужно быть в форме?

— Ничего мне уже не нужно, — махнул рукой Гарри и вдруг добавил: — Хорошо вам здесь…

— Да, — согласился Малфой, — особенно замечательно было сегодня.

— Да ладно вам! Зато теперь вам будет, что мне поминать всю оставшуюся жизнь.

— Это значит, что можно рассчитывать на то, что наше с вами общение продлится так долго? — мгновенно спросил Малфой.

Гарри рассмеялся и налил себе ещё коньяка.

— Я уже не знаю… мне сейчас кажется, что я от вас никогда не избавлюсь. Понять только не могу, как же я так попался…

— Тут как посмотреть, — отозвался Малфой, который до сих пор свой бокал едва пригубил, куда больше внимания уделяя обеду — или, скорее, ужину. — В принципе, можно начать с самого вашего рождения…

— Я знаете, о чём я думал сегодня? Помимо всего остального? — у него до сих пор стояло перед глазами холодное, замкнутое и злое лицо Джинни, и он отчаянно пытался заглушить в себе боль от этого воспоминания и потому старался говорить обо всём, что не было связано с этим, но тоже вызывало сильный эмоциональный отклик.

— Я говорил вам — я скверный легилимент, — Малфой улыбался, но если бы Гарри посмотрел на него повнимательнее, то заметил бы, что улыбается он только губами.

— Знаете, почему у меня в кабинете оказался в тот день МакНейр? Я ведь мог начать с кого угодно… с Эйвери, например. И был бы уже мёртв.

— Вероятно… так почему же?

— Просто повезло, — он усмехнулся, допивая второй бокал коньяка — налить третий он не успел, Малфой опередил его, плеснув в его бокал куда меньше жидкости, чем прежде — впрочем, Гарри не обратил на это внимания. — Я написал все имена на бумажках, сложил в шляпу и вытащил первую попавшуюся. Такое вот везение…

— Так я ведь говорил вам — вы герой, — кивнул Малфой с улыбкой. — А герои обычно живут долго и умирают как-нибудь хитро, а не на своём рабочем месте от банального выстрела.

— А вам когда-нибудь так везло?

— Мне-то? Да не особенно… Не могу назвать себя невезучим, но вот таких ярких примеров я не припомню. Хотя… нет, это всё же другое.

— Расскажите! — потребовал Гарри.

— Я чуть было не женился на Беллатрикс, — рассмеялся Малфой. — Наши родители договорились сначала об этом браке.

— Да, — согласился Гарри, — вот это правда везение… Но ведь она была старше?

— Была, — кивнул он, — это меня и спасло… Моя мать была категорически против, и отец, в конце концов, уступил. А сам я тогда и не возражал особо… но это ещё даже не в старшей школе было. Потом я получше узнал Нарциссу и понял, что это она. Но, если бы не моя мать… всё могло бы сбыться.

— И тогда вы бы сейчас оказались на месте Лестрейнджа.

— Это вряд ли, — он рассмеялся. — Хотя его это всё равно бы не спасло: привёл-то к нам его Рабастан, а не Белл.

— А я видел его, — сказал вдруг Гарри, резко посерьёзнев. — Я был в Азкабане.

— Как он?

— Он, — Гарри задумался. — Я не знаю, как объяснить. И не знаю, хочу ли.

Они замолчали. Некоторое время Малфой молча ел, а Гарри просто сидел и смотрел перед собой в пространство, вспоминая тихое «отпустите его, пожалуйста!».

— Он похож на ребёнка, — наконец сказал Гарри. Малфой посмотрел удивлённо, и он пояснил, — не внешне, конечно. Он… ведёт себя, как ребёнок. Лет семи, наверное, или меньше… Я не должен вам этого говорить, но, с другой стороны… всё равно же это увидят на суде.

— Страшно? — негромко спросил Малфой.

— Страшно, — кивнул Гарри. — Я думал, ничего страшнее, чем то, что случилось с его старшим братом, не бывает… но это…

— А что с ним? — по-прежнему тихо спросил Малфой. — Вы не сказали тогда.

— Он ослеп, — ответил Гарри. — И, по-моему, он умирает.

— Это всё можно исправить, — помолчав, сказал Малфой. Гарри посмотрел на него — в его голосе звучала горечь, а лицо было непривычно печальным. — Почти все физические перемены поправимы. А вот психика… боюсь, нет. Скорее всего, Руди можно будет вылечить — а вот Рабастан останется таким навсегда, — он помолчал. — Хотя, может быть, это и не худший для него вариант, — добавил он еле слышно.

— Я не знаю, что делать, — признался вдруг Гарри. — Я не хочу с вами советоваться, но, похоже, что больше не с кем…

— Мы, помнится, договаривались с вами, что, если вы потом раскаетесь в том, что рассказали мне слишком много, то просто сотрёте мне память, — напомнил Малфой. — Так что можно и посоветоваться… договор в силе.

— Странный вы, — усмехнулся Гарри, снова допивая коньяк. — Вы ведь никогда не скажете правды… но и на вранье я вас так ни разу и не поймал. Вам самому не тяжело так жить?

— Я ни разу не солгал вам, — он улыбнулся. — Это правда.

— Да я не о том… чего вы вообще добиваетесь? Вы можете просто ответить?

— Так цели же постоянно меняются, — пожал он плечами. — До вчерашнего дня я собирался добиться от вас внесения в число пересматриваемых дел дела Лестранжей и Эйвери.

— А сейчас?

— А сейчас, к сожалению, стало важнее отговорить вас от общего пересмотра. И, честно говоря, я пока не придумал новых аргументов.

— А что вы выберете: общий пересмотр для всех — или никакого, и всё остаётся, как есть?

— Вы не сделаете этого, — Малфой качнул головой.

— Ответьте хоть раз на прямой вопрос!

— К сожалению, вероятно, я выберу второе, — помолчав, сказал он.

— А как же… как вы это называли? Клановость? Спасать своих любой ценой?

— Любой приемлемой, — поправил Малфой.

— А эта, значит, чересчур велика?

— Нельзя жертвовать общим будущим даже ради своих.

— А если бы там был ваш сын?

— А если бы там был ваш? — не сдержался Малфой. — Если бы там был мой сын, я бы что-то придумал. Персонально для него. В конце концов, дементоров там нет больше… хотя, как мы знаем, даже от них можно сбежать. Так что…

— Можно. При помощи Волдеморта, — усмехнулся Гарри. — Взялись бы возрождать его в третий раз?

— Зачем? Ваш крёстный, мне помнится, справился совершенно самостоятельно.

— Сириус, — пробормотал Гарри. — Да… но Сириус — это Сириус… вы бы так не смогли.

— Сам для себя — не смог бы, вероятно. А вот для сына — не уверен… но к чему вся эта беседа? Она, по счастью, абстрактна, а я не любитель подобных рассуждений, — он снова налил немного коньяка Гарри и сделал глоток из собственного, всё ещё первого бокала. Потом сказал примирительно: — Вы бы лучше рассказали, кого ещё видели в Азкабане.

— Да всех, — Гарри покрутил бокал в пальцах и сказал: — Виски лучше. Впрочем, сейчас это не важно. Я видел их всех — всех девятерых. Хотя вру — к старшему Лестрейнджу я на сей раз не заходил. Я отправил к нему целителя из Мунго. Он ругался.

— Руди или целитель?

— Бедный Драко! — Гарри расхохотался, и на недоумённый взгляд Малфоя пояснил, — это ужасно, ваши постоянные уточнения. Вам надо у нас работать — проводить допросы. Через час сознаваться начнут только для того, чтобы больше этого никогда не слышать.

— Мой сын, — улыбаясь, сказал Малфой, — всегда точен в формулировках. А ясность изложения ведёт к ясности ума… так сказал один мудрый человек, и я с ним согласен. Вам это мешает?

— Да нет, даже забавно… но Драко всё равно жалко, — Гарри понимал, что пьянеет, но шёл на это сознательно. В конце концов, если на трезвую голову он за сутки даже близко не продвинулся к принятию решения, может быть, в пьяную ему придёт какая-нибудь стоящая мысль? — Так вот, ругался Родольфус.

— Вы сказали ему о возможном пересмотре?

— Нет.

— Почему?

— Потому что… да потому что я вообще ещё ничего не решил! И если не будет общего пересмотра, я…

Он запнулся и замолчал. Малфой молчал тоже, задумчиво глядя на собеседника и тихонько покачивая коньяк в своём бокале.

— На самом деле, я не знаю, — признался, наконец, Гарри. — Я видел их всех… если кого-то выбирать, то действительно, кроме Эйвери и Лестрейнджей, некого. Кэрроу совсем безумна… она меня чуть не задушила, брат недалеко ушёл от неё… а вы знали, что у Селвина есть… или была дочь?

— Конечно, — Малфой скривился. — Она родилась сквибом, и когда это стало очевидно, девочка куда-то пропала.

— А что сделали бы вы на его месте?

— В каком смысле?

— Если бы ваша дочь родилась сквибом.

— У меня не может родиться дочь, — возразил он, но потом усмехнулся и добавил, — ладно, раз уж у нас такой странный разговор сегодня… Ну, как что бы сделал. А что тут можно сделать? Это не лечится и никак не исправляется.

— Вот именно. Так что? Только не лгите, — он подался вперёд. — Посмотрите мне в глаза.

Малфой улыбнулся и очень спокойно встретил напряжённый взгляд Гарри — его светлые глаза тоже улыбались, когда он ответил:

— Вероятно, мне пришлось бы осваивать жизнь в маггловском мире — мой сын… или, допустим, дочь, не смогли бы жить здесь на равных — значит, нам пришлось бы частично перебраться туда. Я бы отдал его в лучшую школу, потом, вероятно, в университет… и дальше, смотря по склонностям и талантам. Что здесь ещё можно сделать? Рано или поздно кто-нибудь из потомков всё равно бы родился волшебником — особенно, если бы волшебницей была мать… или отец — в случае с девочкой, что, повторюсь, невозможно.

— И вы бы не…

— Что? Не отказался бы от него или неё? Вы с ума сошли.

Гарри поверил — Малфой сказал это слишком обыденно.

— Конечно, если бы я мог иметь других детей — хотя бы теоретически — я бы попытался это сделать, но, в любом случае, для этого ребёнка я бы постарался устроить жизнь наилучшим образом. Не знаю, правда, что бы из этого получилось, — он улыбнулся, смягчая невольный пафос сказанного. — Вообще-то, то, как поступил Селвин, странно… особенно для такой древней семьи.

— По-моему, он помешан на чистокровности.

— Согласен, — кивнул Малфой, — сколько я его помню, так и было, но вот как раз потому и странно… это какой-то маггловский подход.

— Почему маггловский? — изумился Гарри.

— Потому что, сколько я понимаю, это же магглы придумали и само понятие незаконнорожденных, и саму идею возможности выбора отказываться или признавать своих детей.

— А правда, — удивлённо проговорил Гарри, — я здесь ни разу не слышал ни о каких незаконнорожденных…

— Ну, потому что это же бред — связывать рождение детей и закон! Даже с браком это связывать глупо, если подумать — магглы с этого начали, если я правильно помню историю вопроса. Брак — это ритуал, обряд… закон, если угодно. Дети — это просто жизнь… природа, как их можно связывать с каким-то выдуманным законом? Какая разница, кто чей сын по этому закону? Кровь ведь есть кровь… ей глубоко наплевать даже на обряды, а уж какой-то закон…

— Я даже, кажется, протрезвел немного, — сказал Гарри. — Как всё это странно от вас слышать… надо же.

— Да что ж я такого сказал? — удивился Малфой. — По-моему, это основополагающие вещи… Что вы так смотрите?

— Вот так послушаешь вас — приличный, вроде бы, человек, — Гарри рассмеялся. — А потом вы как скажете что-нибудь…

— Ну видите, насколько я многогранен? — он тоже засмеялся.

В открытое окно влетел филин и сбросил ему на колени свёрток — Малфой развернул его и достал плоскую слегка выгнутую бутылку тёмного стекла с оранжевой этикеткой.

— А вот и ром… рискнёте? Но должен предупредить, утро вас будет ждать не слишком весёлое.

— Да мне весёлое всё равно не грозит, — невесело пошутил Гарри. — Рискну. А вы что же?

— А мне нельзя. Я должен каждые два часа, если помните, исполнять свои обязанности. Будет беда, если я тоже напьюсь… и вообще, я же рассказывал вам, как, почему и когда я отказался от этой привычки. Но немного себе я налью… только стаканы нужны.

— Это настолько принципиально? — развеселился Гарри.

— В целом, да, — тоже засмеялся Малфой, взмахом палочки превращая коньячные бокалы в чистые низкие стаканы с толстым дном. — Хоть что-нибудь в этом мире должно подчиняться традициям!

— Лёд нужен?

— Ром со льдом не пьют! — возмутился Малфой. Гарри рассмеялся:

— Ну, простите. В этом я не специалист.

— Я вижу, — он наполнил стаканы густой тёмно-розовой жидкостью — Гарри примерно на треть, себе — на полпальца. — Прошу вас. Но не увлекайтесь, это вам не коньяк.

— Да мне уже всё равно, — Гарри сделал большой глоток — и задохнулся.

— Ну, кто же так пьёт? — Малфой протянул ему стакан воды. — Я же предупреждал! Всему-то вас надо учить…

Гарри, переведя дух, вновь рассмеялся.

— Спасибо вам, — искренне сказал он, протягивая ему руку. Малфой посмотрел на неё с недоумением, но пожал. — Вы… даже не знаю, как это назвать. Но вы помогли. В благодарность — спрашивайте, что хотите, я честно отвечу.

— Один раз? Или весь оставшийся вечер?

— Нет, вы всё-таки невозможны! — воскликнул Гарри. — Да спрашивайте уже!

— Ну хорошо… Вы видели всех девятерых — вы уверены, что хотите видеть их всех на свободе?

— Сейчас дело не в том, чего я хочу или не хочу. Конечно, я не хочу отпускать их. Но должен.

— Почему? — мягко спросил Малфой.

— Потому что так будет правильно.

— Для кого?

— Для… не знаю. Просто правильно.

— «Просто правильно» не бывает, — Малфой покачал головой. — В мире нет такого понятия, это человеческое изобретение. Правильно бывает только для кого-то. Так для кого? Кто от этого выиграет?

— Не знаю. Никто. Но мы все должны заплатить за то, что сделали с ними. Ни с кем нельзя так поступать. Никому. Никогда.

— Нельзя, — кивнул Малфой. — Но, во-первых, мне не нравится это «мы». Кто это «мы»? Я, например, ничего подобного не то, что не делал — это был мой самый страшный кошмар! Вы, как я понимаю, тоже.

— Я как раз делал! Я сам же и предложил это… ну, или поддержал — я не помню уже… да все мы…

— Давайте всё-таки разделим ответственность, — поморщился Малфой. — Я никогда не понимал это гриффиндорское «мы все виноваты», «мы все сделали это» — кто все-то? Жена ваша это сделала? Или, может быть, дети? Они-то чем виноваты? Вы не боитесь, что кто-нибудь из тех, кого вы так благородно выпустите, просто возьмёт и убьёт их однажды? Из мести, от нечего делать… да мало ли, почему.

Гарри вспомнил Роули и сжал зубы — Малфой заметил это и истолковал правильно:

— Видите? Кто-то из них вам это уже пообещал ведь, верно? Да, в конце концов, чем тёща-то ваша виновата, что вы хотите отпустить на свободу человека, убившего её сына? Она как с этим жить будет? Или тесть… да я бы своими руками убил Руквуда, будь бы я на их месте. И что вы в этом случае станете делать?

— А как же ваши Лестрейнджи? — яростно возразил Гарри.

— Они никого конкретного не убили — их вообще в той битве не было, прошу заметить.

— Откуда вы знаете?

— Во-первых, их в этом даже на том подобии суда, что мы имели после войны, не обвиняли. Во-вторых, я-то там, если помните, как раз был. И в-третьих, если я ещё могу вообразить себе Рабастана, сдуру присоединяющегося к толпе, то представить Руди, идущего убивать детей, извините, я не могу. Невозможно.

— Даже ради жены?

— Даже ради неё, — он грустно улыбнулся. — И потом, он ведь был тогда болен… если помните. А Рабастана одного он не отпустил.

— Он не болен был. Его…

— Я помню, — он опять улыбнулся. — Только не знаю, кто это сделал. А вы знаете?

— Знаю. Но не скажу, — Гарри рассмеялся первым. — Зачем вам?

— Так качественная работа. Интересно, кем восхищаться, — он засмеялся тоже.

— Всё равно не скажу. Не ваше дело.

— А жаль… ну, да не важно, — легко согласился Малфой. — Что же до Эйва, то он вообще не убийца и в Хогвартсе его тоже не было.

— Не было, — согласился Гарри.

— Собственно, из них всех там был только Уолли… но, сколько я помню, он никого не то, что не убил — даже не ранил. Зато сам чуть не умер.

— То есть МакНейр детей убивать был готов, — уточнил Гарри.

— Уолли шёл с нами — за Драко. Я ведь тоже там был, если помните.

— Но вы ушли.

— Ушли… и я до сих пор виню себя, что тогда потеряли его в толпе. Мы-то успели, а он нет… а потом уже было поздно.

— Как у вас всё складно, — вздохнул Гарри. — Но это не важно… нельзя же это так оставлять.

— Нельзя, — кивнул Малфой. — Но зачем же действовать так прямолинейно?

— У вас есть другая идея?

— Есть, — он улыбнулся. — Я весь день сегодня… уже вчера об этом думал. И, возможно, придумал.

— Ну, рассказывайте, — обречённо вздохнул Гарри.

— Да тут много разных вариантов, на самом деле, — довольно заулыбался Малфой. — Например, так: вы выносите на пересмотр четыре дела — Уолла, Руди, Рабастана и Эйва — и их выпускают, с ограничениями или нет, в данный момент не существенно. Потом проходит какое-то время, и кто-нибудь из Азкабана бежит — ни в коем случае не из наших бывших товарищей, так сказать, но там же полно других заключённых! Потом, через пару месяцев — ещё кто-то… и ещё… и вот тогда возникает идея — допустим, даже совсем не у вас — что никогда прежде такого не было (уверяю вас, про вашего крёстного сейчас никто уже и не вспомнит), и что только дементоры, по всей видимости, обеспечивали Азкабану его настоящую надёжность. Причём бежать должны молодые — те, кто уже вырос, ничего про дементоров толком не зная и, соответственно, их не боясь и не считая Азкабан крепостью, откуда невозможно сбежать. В итоге дементоров возвращают, допустим, в ограниченном количестве и не позволяя им приближаться к узникам — и пожалуйста, и цель достигнута, и ненужных прецедентов нет.

— Побеги вы будете организовывать? — уточнил Гарри. Пока Малфой рассуждал, он приноровился пить ту перехватывающую дух жидкость, которую тот не иначе, как по какому-то недоразумению называл ромом — после каждого глотка немели не только язык и нёбо, но даже горло и нос, и Гарри это почему-то смешило. Он понимал, конечно, что уже просто пьян, отчасти из-за выпитого спиртного, отчасти от усталости и общей нервности последних дней, но его сейчас это вполне устраивало — в конце концов, он, кажется, вообще никогда себе такого не позволял, и имел же он право напиться хотя бы раз в жизни?

— Могу я, — весело согласился Малфой. — Если вам так больше понравится.

— Конечно, мне понравится, — кивнул Гарри. — Потом я вас за это арестую и отправлю в Азкабан, вы сами оттуда сбежите — тут-то мы дементоров и вернём, уверен, меня тогда все поддержат!

Малфой рассмеялся, и Гарри присоединился к нему. Тот снова наполнил его стакан, минуя свой, и продолжил:

— Но это на самом деле, скорее, шутка: слишком долго, слишком сложно, слишком много случайностей… гораздо проще подкинуть эту идею министру.

— Каким образом, не подскажете?

— О, вариантов масса… Это ведь не Шеклболт, — пожал он плечами. — Вот с ним бы это всё не прошло… а нынешний… он чем-то похож на Фаджа. Напугать его хорошенько, потом подкупить — и он сам всё прекрасно сделает, ещё и уговаривать вас будет.

— Подкупать будете вы, — кивнул Гарри, — а пугать кто?

— А его, полагаю, уже напугали, — сказал Малфой, внимательно Гарри разглядывая. — Я слышал, в министерстве приняты усиленные меры безопасности… это так?

— Да это обычная процедура, — отмахнулся Гарри. Ему захотелось есть, но держать нож и стакан в одной руке было неловко, и он просто взял кусок мяса в левую руку и откусил — ему показалось, что так даже вкуснее, он посмотрел на Малфоя — тот, ничуть не шокированный дурными манерами, просто протянул ему салфетку. — Спасибо, — сказал Гарри, вытирая испачканные пальцы, — хотя министр, конечно, всполошился… он меня дёргает почти каждый день, и авроры у дверей его кабинета теперь дежурят…

— Ну видите, как удачно всё складывается? Его уже и пугать не надо… так, подтолкнуть только. Он сам же их и вернёт… во всяком случае, постарается. Но сначала нужно провести суд, потому что вот только дементоров им там сейчас в их состоянии и не хватает…

— А хотите посмотреть на них? — вдруг спросил Гарри. — У меня Омут сейчас есть здесь…

— Хочу, — мгновенно согласился тот. — Проводить вас?

— Вы не сможете, — возразил Гарри, вставая — его качнуло, но Малфой успел его подхватить и, смеясь, предложил:

— А вы снимите пока что блокировку. Я же с вами всё время буду — а вы потом сразу закроете.

— А и пойдёмте, — Гарри оперся о него, и Малфой взял его под руку — у него замечательно получалось удерживать Гарри, и тот подумал, что, вероятно, у того была богатая практика.

Они спустились вниз, и Гарри осторожно приоткрыл дверь спальни, где, как он помнил, оставил Омут Памяти. Тот и вправду стоял на столе, а вот Джинни в комнате не оказалось, что, учитывая позднее время, было немного странно. Гарри, однако, не стал сейчас задаваться вопросом, куда могла деться его жена, а просто вошёл, оставив Малфоя на пороге, забрал Омут и вернулся, споткнувшись в самый последний момент и почти упав ему на руки.

— Т-ш-ш, — шепнул тот, снова крепко беря его под руку и забирая у него артефакт. — Весь дом перебудите. — Малфой повёл его вверх по лестнице, очень ловко умудряясь обходить все углы и края перил.

— А вы опытный проводник, — вернувшись за стол, похвалил Гарри. Малфой засмеялся:

— Так опыт же… Я говорил вам, что отказался от пьянства в весьма раннем возрасте — но товарищи-то мои подобных зароков не давали.

— И что, вы всех их так вот водили?

— Случалось, — он улыбнулся. — Не всех, конечно. Но своих — почему нет? Мне не сложно… но покажите, — он поставил Омут Памяти на стол, сдвинув приборы в сторону.

Пока Гарри собирал свои воспоминания, Малфой сидел практически неподвижно, жадно следя за его движениями. Закончив, Гарри откинулся на спинку стула и сделал приглашающий жест:

— Прошу!

Он сложил туда всё, не разбирая — всё, начиная со встречи со старшим Лестрейнджем, включая и то, что увидел в его воспоминаниях, и заканчивая признаниями Руквуда. Малфой придвинул свой стул поближе и опустил лицо в Омут.

Ожидая его, Гарри подумал, что, вероятно, со стороны выглядит совершенно пьяным, однако сам он себя таковым не чувствовал: координация у него немного нарушилась, тело казалось расслабленным и как будто немного чужим, но сознание оставалось вполне ясным, просто некоторые вещи виделись сейчас немного иначе. К примеру, идея Малфоя не представлялась ему безумной или неправильной — скорее, недодуманной или не совсем адаптированной, но смысл в ней был, и Гарри решил, что завтра, пожалуй, можно будет её додумать.

От выражения лица вынырнувшего из Омута Малфоя Гарри, кажется, протрезвел. Оно было мокрым от слёз — какое-то время Малфой молча сидел, потом закрыл его руками и отвернулся. Гарри замер, однако тот быстро взял себя в руки и когда вновь посмотрел на Гарри, то выглядел уже почти обычно, разве что непривычно серьёзно и грустно.

— Простите, — сказал он чуть хрипловато. — Я… не ожидал. Вы рассказали, конечно, и я, теоретически, читал о таком… Но видеть — это совсем другое, — он замолчал, а потом добавил: — Спасибо.

— Не за что, — Гарри взъерошил свои волосы. — Я… вы говорите, что вы не дружите, но вы…

— Это не дружба, — мягко возразил Малфой. — Это, скорее, что-то вроде семьи — так вам, вероятно, будет понятнее. Как не самые близкие по крови, но хорошо знакомые родственники. Помогите мне вытащить их оттуда, пожалуйста, — он вдруг придвинулся к Гарри и взял его за руки. — Я знаю, что вы не можете ничего гарантировать, но, пожалуйста, помогите мне — чем сумеете. Пожалуйста, — он вдруг легко скользнул на пол и в следующий миг оказался стоящим перед Гарри на коленях. — Я прошу вас.

— Я…

Гарри позабыл все слова. Он знал, совершенно точно, что мужчина, стоящий перед ним на коленях, сейчас абсолютно искренен — Гарри за все годы работы привык и к просьбам, и даже к мольбам, но здесь было что-то совсем другое, настолько искреннее, глубокое и неожиданное в данном конкретном человеке, что Гарри вообще не мог придумать никакого ответа.

— Я помогу, — наконец проговорил Гарри, сжимая руки коленопреклонённого Малфоя и наклоняясь к нему. — Я, может быть, потом очень пожалею о своём обещании, но я даю слово — я помогу вам. Молчите, — он зажал ему рот рукой. — Молчите и слушайте. Я не могу оставить умирать в тюрьме человека, который, похоже, когда-то спас жизнь моему другу. Я не могу оставить умирать в тюрьме человека, который сейчас превратился в маленького ребёнка и который уже не может отвечать за действия того, кем был прежде. Я не могу оставить в тюрьме человека, который, насколько я знаю, вообще никого, возможно, не убивал и вляпался во всё это исключительно, чтобы досадить своему отцу — неизвестно, кстати, жив он сейчас или нет, и вот кого я бы с огромным удовольствием отправил на место сына — да не за что. И я не хочу оставлять в тюрьме человека, который никогда из себя ничего не изображал, и который, сколько я знаю, если и убивал — то в бою, хотя ни одного доказанного убийства за ним нет. Но, — он вдруг усмехнулся жёстко и приблизил своё лицо почти что вплотную к лицу стоящего перед ним на коленях мужчины, снизив голос до шёпота, — я сделаю это только если вы тоже пообещаете мне помочь. Дементоры должны быть возвращены в Азкабан, причём так, чтобы никому никогда больше даже в голову не пришло убирать их оттуда. Согласны? — он убрал, наконец, ладонь, которой всё это время зажимал рот собеседника.

— Согласен, — твёрдо и очень спокойно ответил тот.

— А теперь встаньте, пожалуйста, — попросил Гарри, — и никогда так больше не делайте. Я вам не лорд.

— Нет, конечно, — согласился Малфой, садясь обратно на стул и забыв выпустить его руку из своей — правую Гарри вытащил, когда зажимал ему рот, а левая так и осталась в руке Малфоя. — Но есть вещи, о которых таким, как я, таких, как вы просить можно только вот так.

— Вы очень странный, — медленно сказал Гарри. — И иногда вы меня пугаете. Вот как сейчас.

— Почему?

— Потому что иногда вы делаете вещи, которых делать не можете… не должны. Или так, как не должны. Я был готов к тому, что вы станете всеми правдами и неправдами подталкивать меня к тому, что вам нужно — но не так же…

— Вы просто не считаете меня живым человеком, — улыбнулся Малфой. — Я для вас — некий образ… не знаю, какой именно, но образ. Однако я живой и порой реагирую соответственно. Вы вообще представляете, каково это — увидеть в таком виде людей, которых ты помнишь совершенно другими? Руди, который всегда стоял у меня за спиной, и который как волшебник куда сильнее меня, и про которого я всегда знал, что, случись что — всегда можно к нему прийти, и он найдёт выход и сделает то, что нужно, и никогда после даже не вспомнит об этом — и не из какого-то абстрактного благородства, а потому, что просто не считает это чем-то особенным и заслуживающим отдельного упоминания? Который мог разгадать любую загадку и прочитать любой шифр? Рабастан, который всегда был буйным, отчаянным — и очень весёлым и быстрым, и щедрым, который был само действие и сама жизнь, и который рисовал так, что ему в школе прочили славу художника, да он никогда к этому серьёзно не относился, а жаль — я никогда больше не видел ничего подобного! Эйвери… Эйв, который жил только своими книгами, который мог прочесть любой текст, написанный на любом языке — по-настоящему, а не с помощью переводных заклинаний, от которых в серьёзных делах нет никакого толку? Я даже представить себе не могу, сколько языков он знает… и который мог развеселить, кажется, даже мёртвого? С которым можно было не только веселиться — но и молчать, и уходить после этого молчания успокоившимся и ожившим? Эйв, обожающий вкусную еду и разбирающийся в винах так, как я никогда не буду, хоть даже потрачу на это остаток дней? Да даже Уолли — который, я всегда знал, умрёт и убьёт за меня, за Циссу, за Драко… Я всегда, с самой школы знал, что есть человек, который, если со мной что-то случится, всегда защитит и её, и моего сына — любой, абсолютно любой ценой, и который просто органически не способен на предательство — да вы потому только и живы сейчас, мистер Поттер, что в тот момент рядом с вами оказался именно Уолл, у которого в крови — защищать, он делает это автоматически, его не то, что просить не надо — помешать не получится? Я пробовал как-то, поверьте, — он нервно рассмеялся и, наконец, замолчал.

— Может быть, вы и правы, — тихо ответил Гарри. — Про образ. Возможно, и так. Потому что я вправду никак не ожидал, что вы вот так среагируете. Простите.

— Да бросьте, — он наконец отпустил его руку, словно бы только что про неё вспомнил, потёр ладонями лицо и мягко улыбнулся. — Мы с вами просто оба пьяны — вы выпили много, одного рома пару стаканов, а в нём, между прочим, восемьдесят градусов…

— Сколько?! — ахнул Гарри.

— Восемьдесят, — он рассмеялся. — Это австрийский ром. Мало чем по воздействию отличается от спирта, но гораздо вкуснее.

— Вы…

— Ну, не удержался, — он покаянно склонил голову, рассмешив Гарри. — Зато смотрите, какой интересный эффект… да если б я даже вас умолял — вы же ведь ни за что бы мне это не показали! Я сам не ожидал…

— Не жалеете? Я ведь прислал к ним целителей… я думаю, что к суду они будут выглядеть уже лучше.

— А вы бы на моём месте жалели? — серьёзно спросил он.

— Я — нет, — ответил Гарри, закрывая глаза.

— Устали? — голос Малфоя вновь зазвучал очень мягко.

— Ужасно, — Гарри чувствовал, что засыпает — усталость пришла внезапно, и сейчас ему казалось, что он не в силах даже подняться со стула.

— Идёмте, — Гарри почувствовал, как его поднимают и куда-то ведут. — Ложитесь здесь, — он уловил в голосе улыбку, и последнее, что он почувствовал прежде, чем провалиться в сон, было прикосновение щеки к подушке.

Гарри проснулся то ли от тошноты, то ли от головной боли. Едва он пошевелился, пытаясь сесть так, чтобы его сразу же не стошнило, как почувствовал у своих губ край стакана, и чей-то очень знакомый голос тихо, но настойчиво сказал:

— Выпейте. Залпом.

Он подчинился — жидкость была обжигающе ледяной, настолько, что не имела ни вкуса, ни запаха, и это было очень приятно. Едва он допил, как чья-то рука вложила ему в рот нечто, а тот же голос потребовал:

— Жуйте.

Он снова послушался и почувствовал во рту аромат мяты. Тошнота отступала, а вскоре исчезла и тяжёлая, давящая и бьющая по черепу изнутри головная боль — Гарри открыл глаза и увидел рядом с собой улыбающегося Люциуса Малфоя.

— Доброе утро, — поздоровался тот, — как спалось?

— Не знаю, — Гарри потёр слегка ноющие виски. — Я остался у вас?

— Из доступных мне в вашем доме помещений между своей комнатой и гостиной я выбрал первую… я ошибся?

— Сейчас утро? — Гарри никак не мог сообразить, сколько времени, а простая мысль осведомиться об этом у часов почему-то не приходила ему в голову. За окном было светло, но пасмурно и шёл дождь, а такой свет выглядит одинаково что на рассвете, что в полдень, что вечером.

— Половина шестого утра, — кивнул Малфой, показывая ему свои часы. — У вас масса времени, чтобы прийти в себя, позавтракать и вовремя появиться на службе.

— Сколько я спал?

— Часа три-четыре, я думаю… я не заметил, когда вы уснули, но было уже далеко за полночь.

— Чем вы меня напоили?

— Ночью или сейчас?

Гарри издал полушутливый стон.

— Вы несносны… сейчас, разумеется. Ваш розовый ром я до самой своей смерти не забуду.

— Он австрийский, — напомнил Малфой. — Были когда-нибудь в Австрии?

— Нет. И вы не ответили, чем напоили меня сейчас.

— Зельем, конечно, — Малфой откровенно развлекался, но Гарри сейчас был не против. — Семейный рецепт — даже не просите делиться. Вкус имеет редкостно мерзостный, посему его обычно практически замораживают. Но действует отменно.

— На себе проверяли?

— И на себе, — кивнул тот. — В юности. Как вы?

— Отлично, — с некоторым удивлением признал Гарри. — Я думал, будет куда хуже…

— Пока вы спали, я думал о своей части нашего с вами соглашения, — сказал Малфой с очень задумчивым выражением лица. — Полагаю, мне понадобится ещё пара дней, чтобы всё толком додумать, но некоторый план у меня уже есть.

Гарри, совсем забывший о том, чем закончилась эта странная ночь, помрачнел, вспомнив последний их разговор. Сейчас он сам себе напомнил Малфоя, поймавшего собеседника и ловко заключившего с ним сделку, и ему это было крайне неприятно. Сам-то Малфой, похоже, воспринял это как нечто нормальное, и это только добавило Гарри отвращения к самому себе.

— Забудьте, — сказал он хмуро. — Я был пьян, и с моей стороны всё это было мерзко. Ничего вы мне не должны.

Малфой поглядел удивлённо:

— Конечно, не должен… это просто договор, в котором каждый исполняет свою половину. Что было с вашей стороны весьма благородно, — он склонил голову в знак признания, — и я с благодарностью принимаю это.

— Благородно? — непонимающе переспросил Гарри.

— Конечно, — он улыбнулся. — Вы ведь сперва просто согласились помочь, обязав меня этим, в сущности, навсегда — не с магической, разумеется, но с человеческой точки зрения. Но, как человек благородный, вы всё-таки вывернулись, превратив вашу услугу в обоюдную сделку, после которой никто никому действительно ничего должен не будет. Я снял бы перед вами шляпу за столь виртуозное решение, будь она сейчас у меня под рукой, — он опять полушутя склонил голову.

Гарри молча слушал его, буквально чувствуя, как медленно и тяжело сейчас работает его мозг. Он-то отлично знал, что в словах Малфоя нет ни слова правды: он помнил ту сцену, однако понимал с удивлением, что мотивов своих не то, что не помнит — а, кажется, просто не знает. В тот момент он действовал по наитию, не задумываясь, просто сказал то, что, по его мнению, было нужно сказать — и сейчас, не желая соглашаться с малфоевской интерпретацией, никак не мог придумать или вспомнить свою.

— Неправда, — сказал он наконец.

— Что неправда? — вкрадчиво осведомился Малфой.

— Да всё, что вы тут мне говорите — неправда! — воскликнул Гарри.

— Докажите.

— Что доказать?

— Что я солгал. И укажите, в чём именно.

— Даже и не подумаю, — он сел, а потом легко встал — чувствовал он себя превосходно, разве что немного хотелось спать. — С вами вообще спорить бессмысленно, я даже пытаться не буду. В любом случае, раз я пообещал — я помогу, хотя гарантировать не могу ничего. Если ни я, ни вы, ни ещё кто-нибудь не придумаем, как иначе вернуть дементоров в Азкабан, придётся пересматривать все дела — я не буду оставлять там на такую жуткую смерть даже таких мерзавцев, как Роули.

— Роули? — удивился Малфой. — А он-то чем… это он, что ли, пообещал выйти и всех убить? — догадался он. — Этот может… Мне всегда казалось, что к Лорду он пришёл просто со скуки и неумения куда-нибудь применить свою силу.

— Всё-то вы знаете, — вздохнул Гарри.

— Если бы, — вздохнул тот ему в унисон. Гарри невольно улыбнулся, но остался задумчивым и шутку не поддержал. Он думал о Джинни — об их последнем разговоре и о том, что её не было в спальне, когда они заходили туда за Омутом. — Я думаю, мне пора, — Гарри встал. — Этой ночью было очень много всего… я бы вернулся потом к некоторым моментам, если вы не против, но сейчас мне нужно идти.

— Конечно, — кивнул Малфой, и Гарри невесело подумал, насколько было бы проще, если бы его Джинни умела так же вовремя не задавать вопросы. — Последнее, мистер Поттер: я полагаю, что завтра уже будет возможно провести ритуал обмена долгов.

— Ох, — Гарри за всеми последними событиями просто об этом забыл. — Уже? Я рад, что МакНейр уже поправился…

— Он не поправился, — возразил Малфой, — но от него не требуется, в общем-то, ничего особенного, так что ритуал он вполне выдержит. Я говорил вам, что лечение продолжится две недели, и…

— Да, я помню, — Гарри кивнул, — две так две… я не против. Хотя, — он внимательно посмотрел на Малфоя, — вам очень не помешало бы отдохнуть, только я никак не могу придумать, как это сделать.

— Да очень просто, — досадливо поморщился тот, — только я вот никак не соберусь и не перестроюсь на систему «треть или четверть из четырёх». Но, кажется, уже надо…

— Не поясните?

— Треть или четверть часа сна каждые четыре часа. Если войти в ритм, так можно всю жизнь прожить — говорят, это очень хорошо раскрывает сознание, но я никогда не мог найти в себе достаточно воли для того, чтобы отказаться от нормального сна. Сейчас, пожалуй, самое время хотя бы попробовать.

— То есть в сутки получится всего около двух часов сна? — изумился Гарри.

— Примерно... Но так, как сейчас, действительно невозможно. Надо было Драко заставить, — вздохнул он, — в конце концов, долг-то его…

— Долг вообще мой, — напомнил Гарри.

— Один — ваш, но другой-то — его… да что уж теперь. Впрочем, я всё равно должен Уоллу.

— Должны? Почему?

— Скорее, за что — хотя бы за то, что он спас вас. Если б не он — мы бы остались с перешедшим на кого-то из ваших детей долгом, и всё начало бы страшно запутываться.

— Ну, если так посмотреть на это, то да, — Гарри несколько удивился. — Но он ведь не знал о долге… наверное?

— Нет, конечно — он возник во время битвы, я сам узнал позже, когда Уолли был уже в Азкабане. Хотя, и за это я тоже, пожалуй, должен…

— За это-то почему?

— Я говорил вчера, кажется… Уолл пошёл вместе с нами за Драко. Не будь мой сын в школе, никто бы из нас не пошёл тогда в Хогвартс.

— То есть, как не пошли бы? — опешил Гарри.

— Среди нас никогда не было детоубийц, — нахмурился Малфой. — Не говоря уже о том, что Хогвартс — это Хогвартс… но там ведь были все наши дети — какая битва?!

— И вы бы его ослушались? — недоверчиво спросил Гарри.

— Есть вещи, которых делать нельзя, — кивнул Малфой. — Лестранжи же не пошли.

— Вы говорили…

— Что Руди был болен, — он кивнул. — Но, во-первых, не так уж смертельно он тогда болел — а во-вторых, с Рабастаном-то всё было в порядке, а Эйв так и вовсе отлично себя чувствовал.

— То есть, они сознательно туда не пошли? — Гарри даже сел назад на кровать. — Ослушались приказа Волдеморта?

— Так, чай, не Кэрроу, — Малфой усмехнулся. — Приказ… ну, что приказ? Что он мог сделать.

— Как что? Убить, например?

— Ну, убить, — Малфой пожал плечами. — Это не самое страшное. Руди даже за Беллатрикс туда не пошёл… Что ему смерть?

Гарри молчал, осознавая услышанное. Малфой говорил об этом, как о чём-то само собой разумеющимся, эта тема вообще возникла, казалось, случайно, и потому сказанное звучало ещё более впечатляюще.

— Ну, что вы так смотрите? — Малфой, наконец, удивился. — Я говорю вам совершенно очевидные вещи, а вы глядите, словно услышали откровение.

— Да понимаете… они не такие уж очевидные. На мой взгляд. На наш.

— Если б вы знали, как меня утомил этот ваш коллективизм! — морщась, воскликнул он. — Ну чей ваш? Лично ваш? Уизли? Лонгботтомов? Андромеды? Шеклболта? «Пророка»? Министра? Кто это — «вы»?

— Всех приличных людей, — рассмеялся Гарри. — Не знаю, никогда не пытался для себя это определять.

— А вы попытайтесь, — попросил Малфой. — Ну невозможно же — взрослый человек, а разговариваете словно школьник… Я так и жду каждый раз дополнения «мы, гриффиндорцы».

— Ну, а что, — совсем развеселился Гарри, — так тоже можно сказать. В целом, да — мы, гриффиндорцы.

— Да нет никаких гриффиндорцев! — фыркнул Малфой. — Всё это давным-давно кончилось, ещё в школе.

— Вы неправы! По человеку всегда можно сказать, к какому дому в школе он принадлежал.

— Да ну? Помнится мне, тот ваш должник, которым вы меня так поразили — Петтигрю — тоже оканчивал Гриффиндор. Много у вас с ним общего? Хотя, конечно, чтобы самолично возродить Волдеморта, тоже смелость нужна. Я бы, например, не рискнул.

Гарри молчал, глотая воздух. Потом сказал глухо:

— Это было нечестно.

— Почему? — поразился Малфой, и Гарри сообразил, что тот ведь ничего не знает о роли, которую Петтигрю сыграл и в его, Гарри, судьбе, и в жизни своих бывших друзей — скорее всего, для Малфоя тот был прежде всего тем, кто непосредственно вернул к жизни Волдеморта.

— Не важно, — он перевёл дух. — Вы этого не знали, я не в претензии. Он исключение.

— Однако, он гриффиндорец, — пожал плечами Малфой. — Простите, если я невольно задел что-то личное… Я не знал, что у вас с ним была какая-то связь кроме той, о которой вы рассказали.

— Была, — горько ответил Гарри. — Не то, чтобы даже именно у меня…

Он пристально посмотрел на Малфоя. Той истории было уже столько лет… он вдруг подумал, что, быть может, Малфой знает её с другой стороны и поделится с ним какими-нибудь неожиданными подробностями — да и, в сущности, какой смысл теперь было всё это скрывать?

— Рассказать вам? — спросил он.

— Расскажите, — ожидаемо попросил Малфой. Гарри чуть улыбнулся — всё-таки на некоторые вещи Малфой реагировал абсолютно предсказуемо.

— Да, в общем, всё просто… это ведь не Сириус выдал моих родителей вашему Волдеморту. Это Питер.

Выражение изумления, быстро сменившееся пониманием, почти рассмешило Гарри.

— Вот оно что… а мы-то гадали, как так… надо же. Однако… ведь ваши родители были защищены, если я правильно помню, Фиделиусом — так кому, ради Мерлина, пришла в голову светлая мысль сделать Хранителем Тайны этого… Питера?

— Сириусу, насколько я знаю, — грустно улыбнулся Гарри. — Сначала хотели сделать Хранителем Тайны его, но он придумал, что никто никогда на Питера не подумает…

Малфой явно хотел было что-то сказать, но просто кивнул — Гарри был благодарен за такую неожиданную деликатность, и сказал сам:

— Знаю… это кажется теперь очень глупым.

— Ну, — осторожно сказал Малфой, — в этом, если подумать, был некий смысл… хотя выбор оказался весьма неудачным.

— А если бы вы оказались в такой ситуации, кого бы вы выбрали? — вдруг спросил Гарри.

— На месте ваших родителей или на своём?

— На своём, — всё-таки дотошность Малфоя каждый раз веселила Гарри.

— Уолла, — не задумавшись ни секунды, ответил Малфой.

— Почему?

— Потому что он, как я уже говорил вам, на предательство попросту не способен. Эйва можно было бы запугать, у Руди была Беллатрикс… плюс он азартен, и у него — теоретически — можно было бы это выиграть, к тому же, есть ещё Рабастан — слишком много возможностей для шантажа. Рабастан слишком горяч, и его легко поймать или соблазнить… опять же, у него Руди — никто из них никогда не предал бы выгоды ради, конечно, но только Уолл не сделал бы этого вообще никогда.

— А вы сами? — разговор чем-то цеплял Гарри — очень глубоко, гораздо глубже, чем он сам ожидал.

— Я? В смысле, сделал бы я Хранителем сам себя?

— Если бы это были не вы, а, так скажем, кто-то из ваших.

— Да никогда, — он рассмеялся. — У меня есть жена и сын — разве можно делать таких людей хранителями?

— А если бы их ещё не было?

— Так тем более! Я был единственным наследником — я не мог позволить себе погибнуть, — он опять засмеялся, потом, посерьёзнев, добавил, — да даже если и не принимать это во внимание — меня много на чём можно поймать. Я люблю комфорт, боюсь боли, боюсь… Я много чего боюсь, — он улыбнулся. — Нет, я был бы скверной кандидатурой.

— Забавно выходит… Среди вашего окружения вы, значит, доверились бы единственному нечистокровному.

— И правда забавно, — он засмеялся. — Никогда не смотрел на это с такой точки зрения… однако вы правы — всё так. Как жаль, что сейчас не средневековье…

— Зачем вам?

— Из Уолла бы вышел лучший вассал на свете. За таких сюзерены отдавали состояния и уходили на смерть, — он опять рассмеялся. — На самом деле, вот он бы вам точно понравился, встреться вы при других обстоятельствах и окажись на одной стороне.

— Почему?

— Потому, — он улыбнулся. — Попробуйте, пообщайтесь с ним. В некотором роде он вам даже ближе, чем мне.

— Однако вы к нему привязаны.

— Разумеется!

— Это вы привели его к Волдеморту? — Гарри помнил версию самого МакНейра, но хотел услышать и другой вариант.

— Сложно сказать, — он задумался. — Я правда не помню. Мы оказались там примерно одновременно… но, может, и я. Если так, это жаль, но, с другой стороны, это, думаю, всё равно бы рано или поздно случилось: такие, как Лорд, привлекают таких, как Уолли, как свет мотыльков. Сила притягательна… у меня её всегда было недостаточно, — он улыбнулся.

— Вы так просто говорите об этом — даже странно. Вы всегда представлялись мне чрезвычайно самоуверенным человеком, — признался Гарри.

— Не без этого, — он опять засмеялся. — Однако самоуверенность ведь происходит от любви к себе, а не от незнания… а перед вами я больше не вижу смысла изображать что-либо.

— Почему? — искренне удивился Гарри.

— Мы уже слишком хорошо познакомились, — пожал он плечами, — и вы мне интересны. Играть хорошо перед чужими — а делать это перед кем-то, кто тебе любопытен — себя обкрадывать.

— Да почему?!

— Ну, потому что мне нравится общение с вами — я потеряю половину удовольствия, если общаться буду не я, а какая-нибудь из моих масок. И какой в этом смысл? Мы не враги больше — чего ради я буду терять столько приятного?

Гарри молчал, обдумывая услышанное. Мысль была неожиданной, но перекликалась с чем-то — он сам не мог вспомнить сейчас, с чем, но нечто внутри него ликовало и жадно хваталось за эту мысль, желая её обдумать и развить.

— Это интересно, — признал Гарри вслух. — И очень глубоко.

— А по-моему, как раз здесь всё очень просто, — он легко улыбнулся. — Я очень люблю играть, но надо знать, где, когда, с кем и зачем. В вашем случае я не вижу ни единой причины — а быть собой всегда лучше всего. Потому что, кто для вас может быть лучше вас? — он засмеялся, и Гарри уже не понимал, шутит ли он сейчас.

— И вы не боитесь, что я узнаю о вас что-то личное?

— Опасного всё равно не узнаете, — возразил он, — а остальное… Я достаточно хорошо отношусь к себе, чтобы себя не стесняться. А вы?

— Я? — Гарри растерялся.

— А вы — человек публичный, — зачем-то тут же пришёл ему на помощь Малфой, — вам такое нельзя. И потом, я-то ведь вам и не нравлюсь, и не интересую особо — так что, с какой стати вам откровенничать? — он вновь посмотрел на часы. — Ужасно жаль, но я должен снова прерваться — мне пора к Уолли… пойдёте со мной?

— Вы говорили, что завтра уже можно провести обмен? — вспомнил Гарри, решив позже обдумать, почему Малфой не стал загонять его в ловушку, в которую сам же его и поймал, а напротив, вытащил оттуда его, причём так филигранно, что Гарри даже неловкости не почувствовал.

— Я полагаю, да. Но вам придётся убрать часть заклинаний — лучше бы и вовсе все, наложенные непосредственно на него — в компенсацию можете закрыть комнату посильнее. Хотя я готов поклясться, что не замышляю никакого побега.

— Я уберу, — кивнул Гарри. — Будут ваша жена и Драко?

— Да, — кивнул Малфой. — И мне очень хочется вас попросить, — он замялся. Это было так на него не похоже, что Гарри не выдержал и подыграл:

— Так попросите. Не обещаю, что выполню, но вы ведь не узнаете, если не попробуете.

— Я прошу ланч.

— В каком смысле?

— Ланч для всех участников — если всё получится. Вы, я, Уолли, Цисса и Драко. Один час. Просто ланч, при вас, мы не станем обсуждать ничего, что вам не понравится.

— Ну… — конечно, это было неправильно. Но, с другой стороны, столько правил уже было нарушено — и столько, по всей видимости, ещё будет… Гарри подумал, что он ужасно устал от правил, а ещё почему-то подумал, что ответил бы на его месте Дамблдор — и не смог представить, что тот отказал бы. — Хорошо, — кивнул он. — Если получится.

— Цисса всё принесёт, — благодарно кивнул Малфой. — Спасибо вам.

— Да не за что пока, — Гарри встал. — Я зайду ещё вечером, наверное.

— Вечером, ночью… мне сейчас всё едино, — кивнул тот. — Сам обряд я бы назначил на полдень. Одно из времён силы — я думаю, лишней не будет, — он улыбнулся.

— Полдень так полдень, — кивнул Гарри. — Договорились. Хорошего дня вам, — искренне пожелал вам, и услышал в ответ, как ему показалось, искреннее:

— И вам удачи!

Они разошлись: Малфой ушёл к МакНейру, а Гарри спустился вниз. Было уже около семи утра — время, когда он обычно вставал, собираясь на службу, ещё не пришло, и он очень надеялся, что Джинни по привычке ещё спит. Однако спальня по-прежнему была пуста, и он занервничал. Джинни обнаружилась в комнате Лили — она спала вместе с дочерью, обнявшись с ней на её постели, и Гарри стало ужасно перед ней стыдно. Он неуверенно постоял на пороге, раздумывая, будить её или не будить, когда Джинни вдруг открыла глаза — возможно, его движение или слишком пристальный взгляд разбудили её. Она тихо встала, стараясь не потревожить Лили — впрочем, это было несложно, девочка всегда отличалась очень крепким утренним сном, они даже шутили, что в школе подружкам придётся обливать её по утрам водой, чтобы она не опаздывала на уроки — и вышла из комнаты, взяв его за руку и уводя за собой.

Они вошли в спальню, и Джинни плотно закрыла за собой дверь. Они молча смотрели друг на друга, и никто не решался заговорить первым. Наконец, он решил принять удар на себя и сказал:

— Я перед тобой виноват. Я знаю.

— Я тоже виновата, — вздохнула она. — Просто это было ужасно обидно — что ты, едва войдя в дом после почти суточного отсутствия, даже не подошёл ко мне, а сразу кинулся туда, наверх… к ним…

— Я понимаю, — он кивнул. — Просто я… Джин, я запер вчера их там, перекрыл всё, даже окна закрыл — и забыл сказать тебе, чтобы ты их покормила.

— Как так? Зачем? Ох, — она рассмеялась, замотав головой. — Гарри, но я же не знала… За что ты так с ним?

— Ну… мы говорили накануне кое о чём, и Малфой меня разозлил, — улыбнулся он. — Вот я его и закрыл — вернее, пришлось обоих, конечно. Он меня ещё попросил на прощанье, чтобы я не забыл тебя попросить покормить их — я даже пообещал… Но не вышло. А вспомнил я об этом только вечером, ну и побежал тут же, конечно… отнёс еду — и сразу спустился к тебе. А ты…

— А я, — она шмыгнула носом и, придвинувшись к нему, обняла. — Но я же не знала. А где ты был весь день и полночи?

— Которой? — вздохнул он — и, тут же остро напомнив сам себе Малфоя, расхохотался, сгрёб Джинни в охапку и повалился вместе с ней на кровать, целуя её и радуясь, что всё, кажется, позади, и на самом деле ничего непоправимого между ними не случилось.

…После они лежали, обнявшись, и хотя ему совершенно не хотелось вообще ни о чём говорить, он сказал всё-таки:

— Ты знаешь, а я ведь всё время думал, что теперь делать… Я ведь тоже не хочу его выпускать.

— И что? — она приподнялась на локте, заглядывая ему в лицо.

— Не знаю, — честно сказал он, — как я это сделаю, но я его не отпущу. Я обещаю, Джин.

— Ты, — её глаза сверкнули, и она кинулась ему на шею, — Гарри… Гарри, ты самый лучший, самый… самый-самый! Я бы никогда не попросила тебя… Но ты.. ты… я люблю тебя, Гарри, люблю… люблю…

И всё снова было так, как всегда, и он был совершенно счастлив — и только где-то далеко-далеко, на самой периферии сознания, на самый короткий миг у него мелькнул вопрос — а что было бы, если бы он не изменил своего решения?

Полдня Гарри работал нормально — пока в очередной раз не побеседовал с министром. Тот с одной стороны очень его развеселил — тревожно расспрашивая Гарри о том, может ли тот гарантировать после случившегося безопасность, и сетуя на то, что, оказывается, даже министерство больше не является местом, где можно чувствовать себя в безопасности — а с другой заставил посмотреть на идею Малфоя как на вполне исполнимую. Посему Гарри на всякий случае разубеждал министра не настолько активно, как мог бы, и, хотя вроде бы убедил, что ему лично точно ничего не грозит, однако, когда он уходил, сомнение у того в глазах всё равно оставалось.

Вернувшись к себе в кабинет, Гарри плеснул себе воды из графина — и, уже поднося стакан к губам, вдруг остановился. Что-то было не так… он не мог понять, что, но что-то переменилось в комнате с тех пор, как он был здесь в последний раз. Отставив стакан, Гарри внимательно, буквально дюйм за дюймом, осмотрел кабинет — вроде всё было на своих местах, даже его брошенная как попало сумка (он так и не привык к портфелю, который нельзя было носить на плече), даже кое-как сброшенные перед уходом в верхний ящик бумаги… но ведь что-то же остановило его, а Гарри привык доверять своей интуиции. Он ещё раз обошёл комнату, потом ещё и ещё… вернулся на то место, где впервые поймал это ощущение, долил воду в стакан, поднёс его ко рту — и, наконец, понял.

Пробка в графине была развёрнута не той стороной. Отверстие не было идеально ровным, и если заткнуть его как попало, то при движениях пера пробка начинала едва заметно подрагивать, что очень бесило Гарри, и поэтому он всегда доворачивал её до идеально плотного вхождения — а, когда наливал себе воду, вернувшись, она выскочила слишком легко.

Возможно, конечно, всё это ему лишь показалось, но проверить всё равно стоило. Он забрал графин и — на всякий случай — оба стакана, и отнёс их к специалистам, попросив изучить на предмет наличия любых посторонних веществ как в воде, так и на стекле.

Ответ он получил буквально через пару часов: в воде обнаружили яд некоего весьма редкого, но как раз сейчас очень кстати цветущего растения, концентрация которого буквально в одном глотке была бы достаточной для немедленной смерти пьющего.

Гарри забрал отчёт, забрал графин и стаканы — те были вполне чисты — отнёс всё обратно и задумался. Прежде всего о том, говорить ли кому-нибудь об этом втором покушении. Тот, кто это сделал, не мог сотворить это без помощи кого-то очень к Гарри близкого, или, во всяком случае, вхожего в аврорат, но кто это мог быть, у Гарри не было ни малейшего представления. «А забавно было бы сейчас собрать их всех здесь и напоить из этого графина», — подумал он, задумчиво расхаживая по комнате. Всех сразу, конечно же, не получится… но…

Остаток дня Гарри потратил на то, чтобы под разными предлогами заманить к себе в кабинет сотрудников аврората в частности и министерства вообще — и каждого угощать водой из графина (воду он, разумеется, заменил, а вот графин и пробку оставил прежними, наложив на них заклинание, которое должно было сработать, если бы к ним прикоснулся тот, кто уже брал их в руки в последнее время). Результат он получил нулевой — выпили все, и никто никак себя при этом не выдал, заклинание не сработало тоже.

Решение, рассказывать ли кому-нибудь, и если делать это — то кому именно, Гарри, в конце концов, оставил на завтра, а пока просто приказал, ничего не объясняя, разузнать, кто и когда в последние несколько дней входил в его новый кабинет, включая и его самого. Авроры совершенно не удивились, привыкнув к тому, что их шефу порой приходят в голову странные мысли, которые он не считает необходимым разъяснять — только Долиш по старой дружбе заметил, что эдак Гарри скоро над своей дверью Гибель воров заведёт. Теперь оставалось лишь ждать результата, и Гарри вернулся домой, где провёл остаток этого вечера с Джинни и Лили, которую, впрочем, он успел только уложить спать.

Наверх он поднялся уже ночью, когда Джинни крепко — как он очень надеялся — заснула, и пошёл на сей раз к МакНейру. Тот, как ни странно, не спал, а просто лежал и смотрел на половинку луны, ярко видимую в сегодняшнем ясном небе.

— Доброй ночи, — негромко поздоровался Гарри, входя. Тот обернулся и кивнул — в лунном свете лицо его казалось бледным до голубизны, и всё-таки он выглядел существенно лучше. — Как вы сегодня?

— Отлично, — он тоже ответил негромко, то ли от усталости, то ли копируя собеседника.

— Завтра днём можно провести ритуал обмена долгов, — сказал Гарри, подходя к кровати и садясь на стоящий рядом стул. МакНейр кивнул, и Гарри так и не понял, было ли в этом сообщении что-нибудь новое для него. — Вы немногословны сегодня, — с улыбкой заметил он.

Странная тяга, охватывающая его в первые дни после возникновения долга, прошла, и сейчас о ней напоминала только симпатия, которой он решил сегодня поддаться.

— Вы ни о чём не спрашиваете. Я понял про ритуал. Хорошо.

— Вам тяжело говорить?

— Непривычно. — МакНейр слегка растянул губы в улыбке. — Я молчал двадцать лет. Да и прежде никогда не был оратором.

— Почему вы меня спасли? — задал Гарри вопрос, который всё это время крутился у него в голове.

— Не знаю, — он опять улыбнулся, уже почти что по-настоящему. — Честно говоря, само в первый момент получилось. Заученная реакция.

— Реакция спасать? — пошутил Гарри.

— Что-то такое… никогда об этом не думал. Нападают на своего — защити и убей. Как-то так.

— С каких это пор я для вас свой? — искренне поразился Гарри.

— Вы закончили всё это, — спокойно ответил тот. — Я был признателен.

— Понятно. — Гарри даже слегка растерялся. Малфоевская манера беседы, витиеватая и полушутливая, давала возможность и время адаптироваться почти к любым его странным заявлениям — МакНейр же, похоже, привык говорить просто и прямо, и эта его прямота подобной возможности не давала. — Я хочу вынести на пересмотр четыре дела, — помолчав, сказал он. — Ваше, Эйвери и обоих Лестрейнджей. Не знаю, что из этого выйдет. Но я попробую.

При этих его словах МакНейр улыбнулся по-настоящему — Гарри видел уже однажды такую улыбку, от которой его лицо словно бы молодело и оживало лет на двадцать, но всё равно поразился эффекту.

— Спасибо, — очень искренне сказал он, протягивая Гарри руку. Тот ответил на рукопожатие — совсем слабое, но слабость эта шла от болезни, в самой же манере чувствовалась привычная сила.

— Дело не в вас, — честно отозвался Гарри. — Но я рад, что это совпало с вашим желанием. Я вот что зашёл сказать, — сказал он, помолчав, — не важно, получится завтра ритуал или нет. Вы спасли мне жизнь, хотя не были обязаны — скорее, я понял бы, поступи вы наоборот. И я всегда буду об этом помнить.

— Лучше не надо, — серьёзно ответил тот. — Хотя бы завтра.

— Думаете, это может чему-нибудь помешать?

— Я не знаю. Я не специалист. Но лучше не надо.

— Ну хорошо, — кивнул Гарри. — Завтра не буду, обещаю. Только потом.

— Дело ваше, — он тоже кивнул. — Но зря вы. Я же сказал — это вышло случайно.

— Вы и ко мне в кабинет в тот день попали случайно, — признался вдруг Гарри. — Я думал, кого первым вызвать, и выбирал наугад. Выпало ваше имя.

— Значит, вы просто везучий, — МакНейр усмехнулся. — Полезное качество.

— Я хотел вас спросить. Как вы сумели за эти двадцать лет так хорошо сохранить… всего себя? Не только хорошую физическую форму, но и все эти навыки?

— А что там было ещё делать? — пожал он плечами — веки его слегка дрогнули, и это стало единственной реакцией на боль в ране. — Оставалось заниматься.

— Можно, я посмотрю? — спросил Гарри, указывая на его грудь. Тот, кажется, удивился:

— Вам не нужно моё разрешение. Смотрите.

Гарри осторожно раздвинул рубашку и взмахом палочки убрал небольшую повязку. Рана выглядела куда лучше — она вообще выглядела почти нормальной: жуткая краснота ушла, опухоль спала, а от гнили не осталось даже воспоминания — вот только казалась совсем свежей и даже кровила.

— Я думал, она уже заживает, — сказал Гарри, возвращая повязку на место. Раненый кивнул:

— Так и есть. Закроется со временем. Рана маггловская, яд тоже — даже шрама не будет.

— Вы хорошо разбираетесь в этом, — заметил Гарри, садясь обратно. — Откуда?

— Так я же палач… был, — он улыбнулся одними глазами. — Обязан был знать.

— А научите меня, — вдруг попросил Гарри, решившись.

— Чему? — удивился тот. — Раны распознавать?

— Нет. Так двигаться… так драться. Я никогда такого не видел.

МакНейр расхохотался — и сморщился от боли, но остановиться не смог.

— Я рад, что рассмешил вас, — улыбаясь, сказал Гарри, — хотя, говоря откровенно, причина мне не очень понятна.

— Ну как же, — он даже всхлипнул, — Упивающийся смертью будет учить Главного Аврора маггловским боевым искусствам, — он снова захохотал, кривясь от боли, но даже не пытаясь остановиться.

В этот момент дверь распахнулась, и стоявший на пороге Малфой с удивлением перевёл взгляд с Гарри на смеющегося МакНейра. Он постоял немного, потом сделал странный жест, видимо, выражающий недоумение, и так же молча ушёл. Отсмеявшись, МакНейр сказал:

— Ну, вы даёте.

— Я не хотел причинить вам боль, извините, — искренне сказал Гарри.

— Да ерунда, — возразил тот. — Не стоит упоминания. Боль или убивает, или мешает — или не стоит внимания. Сейчас раз такой случай.

— Однако моя просьба в силе, — сказал Гарри. — Вы правы, выглядит это очень забавно, но тем не менее. Возьмёте меня в ученики?

— Можно, — подумав, кивнул тот. — Если я выйду на волю.

— Да уж, конечно не в Азкабане, — пошутил Гарри, получив улыбку в ответ. — Вы не сказали, где научились такому… это в самом деле маггловское искусство?

— Не совсем, — признал он. — Основное мне Долохов показал… это что-то их, русское. Я кое-что переделал, добавил, додумал… за двадцать лет времени много было.

— Русское? А при чём же здесь магглы?

— Волшебники мало занимаются такими вещами, а вот некоторые магглы — мастера. Без магии не так интересно… хотя её потом можно добавить. Получается совсем хорошо. Если б я тогда мог колдовать — меня бы не ранили. Да и он был бы жив. И вы бы смогли его расспросить.

— Так тоже хорошо получилось, — улыбнулся Гарри. — Меня, во всяком случае, устраивает, — он поднялся. — Спасибо вам за согласие. Вот у меня и появился ещё один личный мотив добиться вашего освобождения, — почти пошутил он. — Я надеюсь, что завтра у нас всё получится.

— Я тоже, — кивнул МакНейр.

— Постарайтесь выспаться, — попросил Гарри уже от двери. — Доброй ночи.

Спать Гарри совсем не хотелось — успокоению никак не способствовало ни сегодняшнее новое покушение, ни предстоящий назавтра ритуал — и он отправился в соседнюю комнату. Малфой, кажется, ждал его — и спросил прямо с порога:

— Это, безусловно, не моё дело, но мне ужасно любопытно, чем вы так рассмешили Уолла?

— Угадайте, — весело предложил Гарри. — Даю три попытки. Обещаю признаться.

— Наводящие вопросы, надеюсь, мне полагаются?

— Задавайте. Но не слишком много, — Гарри уселся к столу и нахально, без приглашения, открыл стоящую на нём коробку конфет и взял одну.

— Вы говорили о прошлом?

— Нет, — Гарри заулыбался — ему понравилось, что Малфой с ходу включился в эту детскую, в общем, игру.

— О будущем?

— Да.

— О вашем?

Гарри задумался, подыскивая наиболее точный ответ.

— Не совсем.

— О его?

— Не совсем, — шоколад оказался очень вкусным, и он взял вторую конфету.

— О вашем совместном? — удивился Малфой.

— Да, — Гарри засмеялся.

— Совместном, — задумчиво повторил Малфой, замолчав. Потом в его глазах мелькнуло изумление, и он медленно произнёс, — вы попросили его обучить вас драться?

— Браво! — воскликнул Гарри и даже зааплодировал. — Вот это да… у вас талант!

— Есть немного, — Малфой улыбнулся. — Однако вы меня поразили… Надо же!

— Да что такого-то? — удивился Гарри. — Он вот тоже был поражён… но это же логично! Я правда никогда не видел, чтобы так двигались — он вообще не останавливался, даже когда его ранили. Это было очень здорово. Любой бы на моём месте захотел научиться.

— Ну да, — кивнул Малфой, внимательно его разглядывая. — И вправду. Любой бы аврор на вашем месте…

— Тьфу, — Гарри скривился. — Он сказал почти то же самое. Аврор — не аврор… какая разница-то?

— Действительно, никакой, — Малфой почему-то развеселился. — Вы меня порой восхищаете, — признался вдруг он. — Вот как сейчас.

— Ну, я не знаю, что здесь такого особенного, — пожал Гарри плечами. — Да вы же сами буквально вчера очень советовали мне с ним пообщаться побольше — вот я и решил последовать вашей рекомендации!

— Чрезвычайно лестно, — кивнул Малфой, — однако, должен признать, что я имел в виду не совсем это.

— Да уж куда вам, — пошутил Гарри, и вдруг понял, что больше не выбирает слов и вообще чувствует себя в разговоре совершенно свободно.

— Вы надолго или просто по дороге заскочили? — спросил Малфой. — А то мне нужно к Уоллу.

— Надолго. Так что возвращайтесь, я подожду. Есть разговор.

Малфой кивнул и ушёл. Пока его не было, Гарри прошёлся по комнате, которая уже больше напоминала одну из комнат Малфой-мэнора: на полу появился ковёр, в одном из углов — шкаф, на краю кровати лежал халат, а стол был завален книгами и пергаментом; на туалетном столике теснились бутылки, бокалы и ваза с фруктами — вторая, с цветами, украшала комод. Гарри даже показалось, что шторы тоже другие, но он отнёс это к игре света и своей богатой фантазии.

Он подошёл к письменному столу и начал разглядывать книги. Большинство из них были на латыни и староанглийском, некоторые были написаны рунами, и ещё несколько — хоть и латиницей, но язык Гарри опознать не сумел: тот вроде бы был похож на французский, но в то же время был каким-то другим.

— Нашли что-нибудь? — раздался сзади насмешливый голос Малфоя.

— Да вот гадаю, что это за язык, — он указал на непонятные книги.

— Старофранцузский.

— А сколько вы языков знаете?

— Именно знаю? — он задумался. — Никогда не считал… английский, французский, итальянский, латынь, древнегреческий… остальные факультативно. Читаю на старофранцузском и древнеанглийском, пойму, полагаю, испанский и португальский… немецкий знаю довольно плохо. Руны знаю…

— Какие?

— Да они все одного происхождения… знаешь одни — считай, знаешь все. Во всяком случае, европейские. Всё, пожалуй. Обычное классическое образование, — пожал он плечами.

— Французский — это потому, что ваша семья оттуда, — предположил Гарри, — но почему итальянский?

— Мать любила маггловскую оперу — пришлось выучить, — он засмеялся. — Потому что невозможно просто так сидеть четыре часа и слушать, не понимая, о чём разговор.

— Ваша мама общалась с магглами? — удивился Гарри.

— Я же вам говорил: мы натурализованы в их мире. Конечно, общалась. И меня всюду таскала с собой, — он засмеялся. — Вот так магглоненавистниками и становятся: посадите четырёхлетнего ребёнка слушать какого-нибудь Верди или Пуччини — он вырастет и пойдёт их всех убивать, — он смеялся, и Гарри, как ни странно, не покоробила его шутка.

— Вам было четыре года, когда вас впервые привели в оперу?

— Почему же впервые? Первого раза я, к счастью, не помню — меня туда принесли ещё младенцем, — его явно очень веселили эти воспоминания, а Гарри хотелось немного отвлечься на что-нибудь человеческое и необычное после сегодняшнего покушения, и он поддержал тему:

— А вы вообще в детстве общались с магглами?

— Да, конечно, — он сел в кресло и сказал со вздохом, — как жаль, что здесь нет камина… не для тепла, а для антуража. А хотя… вы позволите?

— Что?

— Создать иллюзию, — он улыбнулся лукаво и вытащил палочку.

— Хотите изобразить камин?

— Именно, — он взмахнул ей, отодвигая комод подальше в угол. — Истории из детства лучше рассказывать у камина. Так можно?

— Да вы и так уже всё тут переделали, — махнул рукой Гарри. — Давайте.

Это было очень красиво — Малфой колдовал с удовольствием, камин словно соткался из воздуха, постепенно густевшего и темневшего у стены, и когда там заплясал совершенно натуральный огонь, Гарри не выдержал и шутливо зааплодировал:

— Это было весьма впечатляюще!

Тот полушутя поклонился и, спрятав палочку, с удовольствием произнёс:

— Рассказать вам о моём детском общении с магглами?

— Да, — Гарри невольно заулыбался.

— Ну… это было весело, на самом-то деле. Магические способности у меня проявились довольно рано, и матери было непросто мне объяснить, почему кому-то о них можно рассказывать, а от кого-то нужно скрывать. Помню, что, когда я был совсем маленьким, то воспринимал всё это, как такую игру — довольно дурацкую, на мой взгляд, но раз мама так хочет… Отец тоже иногда брал меня с собой, чаще всего, как я потом понял, чтобы продемонстрировать своим деловым партнёрам «семейные ценности», но с ним было проще: я точно знал, что от меня требуется только безусловное послушание, хорошие манеры и молчание. И позволение всяким посторонним людям трепать меня по голове и щекам — о, как же я это ненавидел! Однажды один из них меня настолько взбесил, что я не удержался и превратил его руку в лапу какой-то рептилии — это была, конечно, стихийная магия, но отец всё равно очень на меня разозлился, и я потом долго был наказан.

— Но за что? — изумился Гарри. — Что вы могли сделать-то?

— Держать себя в руках, — снова пожал он плечами. — Мне было уже лет пять, отец полагал, что это достаточный возраст для самообладания подобного уровня.

— Ну, знаете, — Гарри искренне его пожалел, — да ваш отец был просто…

— Да нет, — Малфой засмеялся. — Тогда было так принято — отцы держали детей в строгости, а матери баловали. Может быть, он немного и перегнул палку, но, в целом, был прав: я мог бы тогда сдержаться, но не захотел.

— А что он вам сделал?

— Он? Я не помню… наверное, отнял детскую метлу или палочку на какое-то время, или лишил сладкого… ну что можно сделать с пятилетним ребёнком?

— Не знаю… побить? — пошутил Гарри.

— Что сделать?! — Малфой обалдел до такой степени, что Гарри стало даже неловко.

— Ну… всякое ведь бывает, — примирительно сказал он.

— Это ваши опекуны практиковали подобное? — почти с ужасом спросил он, и Гарри легко кивнул:

— Да, бывало… ну, не то, чтобы прямо побить до крови — так… отшлёпать, дать подзатыльник, выкрутить уши… да что вы, ей-богу? — под ошарашенным взглядом Малфоя он смутился и замолчал.

— И это таких вот опекунов вам нашёл Дамблдор? — наконец выговорил Малфой. — Я всегда считал его… странным, но это уже ни в какие рамки… или у магглов так принято?

— При чём здесь Дамблдор? — Гарри было неприятно слышать такое из уст Малфоя. — Она была моей тётей, сестрой моей мамы.

— А получше никого не нашлось?

— Нужны были мамины кровные родственники, — сухо ответил Гарри, не желая распространяться на эту тему.

— Я понимаю, — кивнул Малфой, — я помню о том заклятье. Но неужели больше не было никого? Да даже если и нет… почему он позволял им такое?

— Да что уж такого-то? — разозлился Гарри. — Ах, какой ужас — отшлёпать ребёнка…

— Нельзя бить того, кто пока что не может тебе ответить, — очень серьёзно сказал Малфой. — Нельзя приучать своё дитя к тому, что кто-то имеет право поднимать на него руку лишь потому, что сильнее его.

Гарри озадаченно замолчал. Разговор неожиданно опять стал серьёзным — впрочем, с Малфоем вечно так получалось: шутки вдруг превращались в описание мироустройства, а серьёзные вопросы оборачивались фарсом.

— Я даже не знаю, что возразить, — признался наконец Гарри. — Кроме того, что, по-моему, вы преувеличиваете.

— Это вы преуменьшаете, — возразил он. — Я никогда не был против детских драк, и никогда не останавливал их, даже если Драко в них доставалось — но я никогда не позволял себе демонстрировать на нём свою силу, пока он не вырос.

— Пока он не вырос? — повторил Гарри, и Малфой кивнул:

— Да, всякое было… но это уже было между двумя взрослыми и вполне равными. С детьми так нельзя. Иначе они слишком рано узнают, что такое бессилие — а это не нужно.

— Как странно, — тихо проговорил Гарри. — Я никогда, конечно, не делал ничего подобного со своими детьми… но я никогда не думал об этом вот так.

— Конечно же, думали, — возразил Малфой.

— Аргументируйте! — Гарри уже, кажется, научился с ним разговаривать.

— Вы сказали «конечно, не делал» — значит, вы всё это знаете. Иначе бы не было никакого «конечно». Да здесь же нет никакой тайны… все это знают. Просто не все обращают внимание. У вас ведь трое детей?

— Не сомневаюсь, что вы знаете не только их имена, но и любимые игры и блюда, — пошутил Гарри.

— Боюсь, вы несколько преувеличиваете мою заинтересованность вашей семьёй, — получил он немедленный ответ. — Но я знаю, конечно, их возраст и имена. Их все знают, — он улыбнулся.

— А почему вы считаете, что детям не нужно знать, что такое бессилие?

— Потому что ощущение бессилия рождает страх, а страх рождает так много пороков, что я и не перечислю, — он улыбнулся. — Рано или поздно все узнают это чувство — но, на мой взгляд, лучше пусть это происходит в подростковом возрасте и не от родительских рук. Иначе получится какой-нибудь Барти Крауч, — сделал он неожиданный вывод и рассмеялся.

— А начинали с обычного рассказа о своём детстве, — вздохнул Гарри.

— Вы не настроены сегодня на серьёзные разговоры?

— Да не особенно, — признался он и тут же добавил, — и на объяснение причин этого тоже.

— Вы сказали, что у вас есть ко мне разговор, — напомнил Малфой.

— Да, правда… Вы говорили, что знаете что-то о том заседании Визенгамота, где принималось решение о выводе дементоров из Азкабана. О нём — и о его участниках. И обещали рассказать.

— Обещал, — кивнул Малфой. — Я, правда, не назвал бы это «лёгкой беседой», ну да, у всех нас свои представления о лёгкости. Не знаю, с чего начать… Что вам интересно?

— Да всё. Тридцать четыре волшебника отдали свой голос за то, чтобы вывести из Азкабана дементоров — из ваших слов выходило, что большинство из них должны были отлично представлять себе все последствия такого решения. Докажите.

— М-м, — протянул он. — Это было двадцать лет тому назад… дайте вспомнить. Хоть бы вы ту газету разыскали, что ли… В целом, если я правильно помню, на тот момент в Визенгамоте большинство составляли очень немолодые люди, напуганные войной и — особенно — самим фактом нападения на школу. И помнится мне, Визенгамот прекрасно продолжал работать и во времена владычества Лорда, и состав его в то время не особенно изменился: если я помню правильно — а я за это не поручусь — то как раз где-то десятка полтора волшебников оттуда при нём и ушли. Примерно. Но это вы можете уточнить сами — наверняка где-то есть все эти списки. Скажите, а известно, кто как тогда проголосовал?

— В отчёте этого нет, — покачал головой Гарри, — там только итог.

— Я бы на вашем месте нашёл все отчёты о заседаниях — там должны поимённо называться присутствующие, по-моему — за несколько лет: скажем, за последний год правления Фаджа, потом времена Скримджера, потом — лордовского министерства, и так до интересующего вас голосования. Сделайте таблицу, посмотрите, кто когда уходил и приходил, посчитайте… Если мои умозаключения верны, в целом количество проголосовавших «за» примерно совпадёт с количеством тех, кто не покидал Визенгамота всё это время — не считая, возможно, случайных отлучек.

— Почему вы так думаете?

— Ну… Я не уверен. Проверьте.

— Однако у вас есть теория, и она откуда-то появилась, — настойчиво сказал Гарри. — Рассказывайте.

Тот вздохнул.

— Это просто теория, — подчеркнул он. — Я не поставил бы на неё ни кната.

— Я дам вам галлеон, если вы всё-таки расскажете, — пообещал Гарри.

— Галлеон — это аргумент, — кивнул Малфой с серьёзным выражением лица. — Убедили. Я рассуждал так: те, кто остался в Визенгамоте в то время, когда Министерство принадлежало Лорду — кто бы в тот момент ни был формально министром — участвовали в слушаниях по делам… кражи магии, — он фыркнул, — и выносили по ним приговоры. Обвинительные приговоры, прошу заметить. Мне продолжать?

— Н-нет, — упавшим голосом проговорил Гарри. — Я об этом вообще не подумал.

— Дарю вам эту сложную мысль. — Малфой улыбнулся. — Просто, видите ли… вас никогда не интересовал этот вопрос прежде.

— А должен был, — мрачно сказал Гарри.

— С чего бы? — удивился он. — Тогда вам не до того было, а потом уже глупо вспоминать подобные вещи… вы знаете, — заметил он уже с удовольствием, — я когда про «кражу магии» в первый раз услышал — решил, что ну всё, это конец… лорд окончательно сошёл с ума, и теперь мы имеем во главе государства безумца, очень сильного и совершенно непредсказуемого — и ладно бы во главе государства, так ведь в моём собственном доме! — он засмеялся, и Гарри тоже, хоть и против воли, заулыбался. — Вот вам смешно, — кивнул Малфой, — а я тогда был в полнейшем ужасе. Потом оказалось, конечно, что лорд к этой идее никакого отношения не имеет, а изобрёл это кто-то из министерских — я сначала подумал, что сейчас это все высмеют, а значит — перестанут бояться… и, может быть, кто-нибудь что-нибудь сделает, пока мы вас не поймали, не приведи Мерлин.

— Хотите сказать, что вы не хотели этого?

— Я?! Да вы были единственной нашей надеждой на то, что это когда-то закончится — мне уже было всё равно, что станет со мной, но я очень надеялся, что хотя бы мой сын выживет и будет жить дальше нормально! Он — Лорд — был ведь уже нечеловеком. И было это вовсе не весело… как когда-то — а очень реально и страшно. Он рушил весь наш мир — пусть несовершенный, но наш, а он превращал его в то, что магглы, кажется, называют «антиутопия», а у нас даже и слова-то нет такого!

— Так что же вы не ушли?

— Ну, это же вы у нас герой, — возразил Малфой, — всего магического мира. А мы были обычные люди, нам жить хотелось. У нас же у всех были метки — мы никуда от него не могли скрыться. Он нас не то, что банально убить — он мог сделать с нами такое, что мы бы о смерти молили, да только вот лорд милосердием никогда не страдал. А у меня был ещё сын — и когда я обнаружил, что он и ему метку поставил, я просто… я сам готов был вас искать, потом провести к нему ночью и…

— Звучит красиво, — кивнул Гарри, — и даже убедительно, да только не сходится. Вы же были в министерстве, вы взяли пророчество… помните?

— Помню ли, как попал в Азкабан? Да уж не забыл, я вас уверяю.

— Вы знали, что будет, если он получит его?

— А с чего вы взяли, что он получил бы его? — невинно уточнил Малфой.

— Вы… что?! Хотите сказать, что…

— … у меня была замечательная подделка, — засмеялся тот. — Пророчества-то никто не слышал… кроме, кажется, Снейпа, но что-то подсказывало мне, что он не станет придираться к деталям. Вернее, пророчество-то было настоящим… но не тем.

— Но настоящее пророчество ведь мог взять только тот…

— В отношении кого оно было сделано, — кивнул Малфой. — Взять — то есть, снять с полки. Вы и сняли, в чём проблема?

— А что было в… поддельном?

— Да я не помню уже, — он отмахнулся. — Главное ведь — чего там не было… а не было там правды.

— Вы меня сейчас убедите, что всегда были моим тайным сторонником, — хмыкнул Гарри, глядя на него почти с восхищением.

— Да ну, что вы… я спасал — сам себя и своих. Уж как мог… мог я немного, но я старался. К счастью, вы отлично справились сами.

— А я не знаю, что было бы, если бы тогда ваша жена не солгала, что я умер, — задумчиво сказал Гарри.

— Да ничего не было бы. Такие, как вы, не умирают, — он притянул палочкой бутылку вина и бокал, открыл её и налил немного себе. Потом предложил Гарри, — хотите?

— А у меня сегодня, между прочим, был отличный шанс, — признался вдруг Гарри, принимая бутылку и тоже притягивая себе стакан.

— На что шанс? — не понял Малфой.

— Умереть.

— Рассказывайте, — он мгновенно посерьёзнел. — На вас опять покушались?

Гарри кивнул. Рассказывать ему не собирался, но раз уж он так нелепо проболтался… кстати, хотел бы он знать, почему…

— На сей раз меня чуть не отравили, — коротко сказал он.

— Кто? Как?

— Так самому интересно, — он невесело улыбнулся.

— Кому же вы так сильно мешаете? — задумчиво проговорил Малфой. — Хотел бы я знать…

— Я бы тоже не отказался, — он улыбнулся уже веселее. — Я поначалу даже вас подозревал.

— Аргументируйте? — спародировал его Малфой.

— Ну, так всё складно вышло: МакНейр отправил меня за помощью к вам, а тут долг Драко… мне показалось, что это вполне в вашем стиле — подстроить такое, чтобы избавить его от долга.

— Совсем вы меня дураком считаете, — вздохнул он. — Ну, кем надо быть, чтобы так рисковать? Да пусть я сто лет знаю Уолли — он двадцать лет провёл, не колдуя! Я, честно сказать, был поражён, когда увидел его — я думал, будет в тысячу раз хуже! Это безумие — так рисковать.

— Я в итоге пришёл к такому же выводу, — примирительно сказал Гарри. — Слишком опасно. Хотя это было бы таким хорошим решением…

— Ну простите, — он улыбнулся. — В другой раз. Кому-то вы перешли дорогу, мистер Поттер, и перешли сильно.

— Единственное, что я сделал в последнее время — начал пересматривать старые дела… но невозможно же было организовать это так быстро — практически в тот же день!

— Хотите сказать, что с того момента, как вашу светлую голову посетила эта идея, и до появления в вашем кабинете Уолли прошла какая-то пара часов?

— Нет, — очень задумчиво проговорил Гарри. — Нет, конечно…

Кусочек картинки сложился. В самом деле, хотя напрямую Гарри ни с кем своё намерение не обсуждал, некоторые достаточно очевидные шаги он предпринял: забрал из архива все дела, держал их какое-то время у себя в кабинете, потом оформлял разрешение на вывоз из Азкабана МакНейра для допроса… У внимательного человека было несколько дней, чтобы подготовиться к покушению — времени более, чем достаточно. Если некто по какой бы то ни было причине всегда опасался подобного пересмотра, если он всегда ожидал чего-то подобного — он бы не пропустил эти сигналы. Значит, искать нужно среди достаточно близкого окружения, и…

Гарри так глубоко задумался, что не заметил, как Малфой тихо перешёл к письменному столу и зарылся в какие-то книги, как он выходил из комнаты и возвращался — и очнулся, когда примерный план действий был, наконец, составлен и очень хотелось спать.

— Простите, — сказал он, обнаружив, что его собеседник сидит за письменным столом, выискивая что-то в небольшой книжке. — Я задумался.

— Не берите в голову, — отмахнулся тот, и Гарри не удержался от грустной шутки:

— Как жаль, что я женат не на вас!

— Что поделать, — получил он в ответ, — не всем так везёт. Я тут искал кое-что… не нашёл пока, но оно где-то здесь. Я дам вам, пожалуй, одну старую вещь…

— Вы искали эту вещь в книге?

— Нет, в книге я искал другое… не важно, — он отложил книгу, заложив страницы закладкой. — Я дам вам один очень старый артефакт — с условием, что, когда вы разберётесь с этой странной историей, вы мне его вернёте.

— Что за артефакт?

— Семейная вещица, — он встал и подошёл к нему. — Даёт знать, если вашей жизни угрожает непосредственная опасность. Саму опасность указать не может, но вам пригодится.

— И что это? — Гарри был слишком озадачен даже не самим предложением — хотя его тоже никак нельзя было назвать банальным — а его формой, этим небрежным «я дам вам, пожалуй».

— Кольцо, — Малфой достал его из кармана и показал, не отдавая — Гарри увидел массивный тяжёлый перстень с большим тёмно-красным камнем, украшенный сложной чеканкой.

— Эээ… — неуверенно проговорил он, — вы предлагаете мне это носить? Вы представляете, как это будет на мне смотреться?

— Забавно будет смотреться, — засмеялся Малфой. — Дело ваше, конечно, но я бы не отказывался. Оно нагревается при опасности — достаточно сильно, так что даже разбудит, если придётся.

— Я даже не знаю… Я очень вам благодарен, но…

— Вас дважды за неделю пытались убить: один раз маггловским ядом из маггловского оружия, второй раз, вы говорите, уже просто ядом. Тот, кто делает это, вряд ли остановится, как вам кажется? Я согласен, перстень на вас выглядеть будет странно, но неужели для вас имидж важнее жизни?

Гарри расхохотался, признавая его правоту.

— Ладно, давайте, — согласился он, и тут же поправился, — то есть, спасибо большое. Я верну, сразу. Обещаю не потерять.

— Ну, уж этого с вами точно не случится, — заверил его Малфой. — Дайте руку. Кольцо должен надевать сам глава семьи — в данный момент это я.

— На колени надо вставать? — пошутил Гарри, протягивая левую руку.

— Не обязательно. Вы правша? Тогда правую, пожалуйста.

Он подошёл, взял его руку и медленно надел кольцо на средний палец. Оно село, словно было сделано в точности по размеру — Малфой произнёс что-то невнятное, но торжественное, и отпустил Гарри. Тот поднёс свою руку поближе, чтоб рассмотреть артефакт. Кольцо было очень тяжёлым и довольно массивным — оно оттягивало палец и вообще было достаточно неудобным. Гарри поморщился:

— У вас в семье все украшения такие?

— Только некоторые, — улыбнулся Малфой, который выглядел настолько довольным, что Гарри заподозрил в его нежданном подарке какой-то подвох. — Ничего, привыкнете. Снять его не получится — если надоест, приходите ко мне, я сниму.

— А больше никто не сможет?

— Нет.

— А если вы завтра умрёте?

— Тогда главой семьи станет Драко — он и снимет.

— А если…

— Тогда вам предстоит увлекательный поиск тех, кто унаследует нам, — он засмеялся. — Заодно выясните хоть что-нибудь про магическое наследство, вам пригодится. Хотя я рассчитываю всё же получить его обратно лично.

— Зачем вы сделали это? — спросил Гарри, продолжая разглядывать кольцо. Сделанное из тёмного золота, оно казалось древнее пресловутого кольца Гонтов, которое Гарри видел когда-то очень давно.

— Вы нужны мне живым, — засмеялся Малфой.

— Так это до завтра. Вы полагаете, что я успею умереть так быстро?

— Во-первых, с вас станется. Во-вторых, почему же до завтра? Завтра… уже давно сегодня — ритуал, но я рассчитываю, что вы сдержите своё обещание и вытащите из Азкабана…

— А, в самом деле. Похоже, я и вправду вам нужен, — кивнул Гарри. — Я буду завтра к половине двенадцатого… достаточно этого?

— Вполне, — кивнул Малфой и пожелал: — Доброй ночи.

Следующий день для Гарри начался с насмешек коллег по поводу его нового украшения — в общем-то, ожидаемых, но за утро настолько ему осточертевших, что он начал подумывать о том, чтобы повесить у себя над головой какое-нибудь грозное предупреждение, что, если кто-то ещё собирается пошутить на эту тему, шутника ждёт ответная шутка, которая вряд ли понравится. В качестве объяснения (можно было, конечно же, обойтись без него, но Гарри знал, что такие загадки побуждают окружающих искать разгадку, а повышенное внимание ему сейчас нужно было меньше всего) Гарри всем рассказал, что проиграл вчера спор одному приятелю, и теперь вынужден какое-то время носить такую вот красоту. На том все и успокоились, из чего Гарри сделал вывод, что коллеги считают его, во-первых, азартным, а во-вторых не слишком умным, способным заключить подобное идиотское пари. Новость стоило обдумать, но как-нибудь после, на досуге, и он отложил это на потом. Кольцо с непривычки мешало и выглядело очень пафосно — при дневном свете красный камень был слишком ярким и бликовал от любого попадавшего на него луча света, сея россыпь алых пятен на все окружающие поверхности. Единственное, что Гарри радовало — кольцо определённо не собиралось теряться и в то же время ничуть не тёрло палец, создавая впечатление сделанного на заказ строго по мерке. Гарри доводилось читать о свойствах таких артефактов — они всегда садились точно по руке носящего — но до сих пор он ни разу их не использовал. «Хорошо хоть камень красный, за зелёный меня бы совсем засмеяли», — подумал он почему-то — и вдруг сам на себя разозлился. Шутки про слизеринцев и гриффиндорцев, сопровождавшие его всю жизнь, показались ему сейчас не смешными, а глупыми.

Домой он вернулся пораньше — Джинни он предупредил утром о том, что ожидается появление Нарциссы и Драко, и объяснил, для чего (она, кажется, даже обрадовалась, что хотя бы одна связь Гарри с Малфоями на этом закончится), и всё же он хотел быть дома в момент, когда они появятся. Потому он вышел из камина уже около одиннадцати — и почти столкнулся с только что, судя по всему, вышедшими оттуда гостями.

— Мистер Поттер! — поприветствовала его Нарцисса с таким видом, словно они столкнулись на какой-то великосветской вечеринке. — Как я рада снова быть в этом доме — вы не представляете! И как жаль, что я не могу показать его Драко… Я провела здесь, наверное, половину своего детства, — сказала она, оглядывая гостиную с мечтательной улыбкой. Драко вежливо кивнул Гарри, но не сказал ни слова — в нём не было и следа её дружелюбия, он держался отстранённо и замкнуто. Она же словно не замечала состояния сына — впрочем, немного узнав её за последние дни, Гарри мог бы поклясться, что это не так — и медленно обходила гостиную. — Конечно, в то время здесь было всё совсем по-другому, но знаете, — она обернулась, и Гарри восхитился совершенному сочетанию внезапной искренности и лукавства, с которыми она на него посмотрела, — мне, пожалуй, так нравится даже больше. Комната стала совсем жилой и почти солнечной — а то здесь всегда было так мрачно, что я в детстве боялась входить сюда без сестёр.

Гарри мило улыбнулся в ответ и сказал:

— Мне жаль, что я не смогу в этот раз показать вам весь дом, но, к сожалению, у меня не так много времени, как хотелось бы. Пойдёмте, я провожу вас наверх, — он сделал приглашающий жест, но она его не заметила и продолжала обходить комнату, внимательно разглядывая обстановку и фотографии.

— Какие чудные у вас дети, — сказала она, останавливаясь возле той, где были сняты все трое. — Если б вы знали, как я когда-то мечтала о дочери, — она улыбнулась немного печально и снова посмотрела на снимок.

— Вы знали, что…

— Что если я выйду замуж за Люциуса, то дочери у меня никогда не будет? Знала, конечно, — кивнула она. — Но всегда приходится чем-то жертвовать… Люциус, определённо, такой жертвы стоил. И всё же, когда я вижу маленьких девочек… — она шутливо вздохнула.

Краем глаза Гарри увидел, что Драко улыбается, глядя на мать, однако в беседу он не вступал, и Гарри не стал его к этому призывать.

— Ваша жена дома? — спросила Нарцисса, разглядывая теперь одну из их свадебных фотографий.

«Не знаю», — чуть было не сказал Гарри, но ответил иначе:

— Желаете с ней познакомиться?

— Я даже не знаю… я не хочу быть навязчивой, — отшутилась она. — Однако, наверное, пойдёмте? Время идёт… нам нужно ещё подготовиться.

Они поднялись по лестнице — Гарри впереди, показывая дорогу, Нарцисса следом, и замыкающим — Драко, и вошли в комнату Малфоя.

— Как здесь мило! — воскликнула Нарцисса, оглядываясь и протягивая мужу руки для поцелуя. — Здравствуй, дорогой, — сказала она, когда он выпрямился после приветственного поцелуя рук, и поцеловала его в щёку. — А у тебя хорошо здесь… Я понимаю, почему почти не вижу тебя дома.

— Переселяйся, — пошутил он и тут же спросил, обернувшись к Гарри, — если вы не против, конечно.

— Я не могу оставить свой сад, — улыбнулась Нарцисса. Гарри вдруг сообразил, что она одета в ту же зелёную с зелёными вышитыми цветами мантию, украшенную той же брошью в виде нарцисса, что и в предыдущие встречи с МакНейром.

— Итак, — сказал Люциус, придвигая всем стулья — сперва жене, потом Гарри, и, наконец, сыну, — ритуал не особенно сложный. Два долга сходятся на одном человеке — это вы, — кивок в сторону Гарри, — один из них старый, — кивок Драко, — второй совсем свежий, и это хорошо. Нам нужно лишь искреннее желание эти долги обменять.

— А ты не будешь рассказывать всё это Уоллу? — перебила его Нарцисса, и тот смутился:

— А ты права… совсем я стал рассеянным в последнее время. И правда — пойдёмте лучше туда?

Гарри увидел, как усмехнулся Драко, но ни смысла, ни причины этой усмешки не понял — тот замешкался в комнате, когда они выходили, и почти что столкнулся с Гарри в дверях.

— Я тебя тогда так и не поблагодарил, — сказал он негромко, когда они на мгновенье остались одни. — Я был неправ. Я благодарен, Поттер.

— Да не за что, — буркнул Гарри — ситуация была, с одной стороны, ожидаемая, а с другой — всё равно неловкая.

— Уизли знает? — так же тихо спросил Драко, и Гарри увидел в его светлых глазах смех.

— Не уверен, — зачем-то признался он.

— Я думаю, Гойл тоже, — Драко подмигнул ему и пошёл догонять родителей.

— Итак, — повторил Люциус, когда все расселись вокруг постели МакНейра — Нарцисса случайным образом оказалась к нему ближе всех, Люциус стоял почти рядом с его головой, Драко и Гарри сидели на стульях ближе к ногам, — мы имеем долги, которые пересекаются на вас, мистер Поттер. Один старый, второй совсем новый, — он кивнул МакНейру. — Латынь, я надеюсь, все знают? На уровне прочитать и повторить короткий текст?

Гарри почему-то стало смешно. Он кивнул вместе с остальными, раздумывая о том, что будет, если «небольшой текст» будет занимать, к примеру, половину страницы. Основы латыни он знал, но никогда не рискнул бы объединить себя с ней глаголом «знать».

— Теоретически, всё очень просто, — продолжал между тем Люциус. — Вы соединяете руки, каждый проговаривает свою часть, потом я произношу заклинание — и готово.

— Ты уже делал это? — уточнил МакНейр.

— Нечто похожее, — кивнул Люциус, и Гарри с изумлением понял, что никто тут, похоже, не знает, что тот имеет в виду.

— Рискнём, — усмехнулся тот.

— Встань, пожалуйста, — попросил Люциус свою жену. Потом отодвинул кровать МакНейра от стены и кивнул Гарри и Драко, чтобы они сели по обе её стороны.

— Слева — должник, справа — кредитор, — напомнил он. Потом раздал каждому по листку — текст и вправду был совсем короткий, не занимая даже двух строк — объяснил, когда, как, кому и что говорить, потом каждый несколько раз прочитал свою реплику — и к полудню они были готовы.

— Начинаем, — сказал, наконец, Люциус. Нарцисса неслышно подошла и встала прямо напротив МакНейра — так, чтобы он мог её видеть. Люциус взмахнул палочкой и начал обряд.

Всё прошло очень быстро и просто — когда все формулы были произнесены, в воздухе раздался звук разбивающегося хрусталя, повторившийся, как показалось им всем, дважды, золотой свет на четырёх из шести держащихся друг за друга ладоней полыхнул — и погас.

Всё закончилось.

Гарри ожидал какой-нибудь особой реакции, но ничего больше не происходило — он не почувствовал ничего, что было бы хоть сколько-то сравнимо с тем, что творилось с ним сразу после возникновения долга.

— Это так просто? — спросил он.

— В общем, да, — отозвался старший Малфой — его голос был абсолютно счастливым, да и выглядел он под стать голосу, и Гарри подумал, что понимает, почему Нарцисса согласилась на этот брак. — Поскольку никаких осложнений долги не вызвали, вам не с чего что-то особое чувствовать, — пояснил он, подходя к МакНейру, наклоняясь к нему и обнимая. — Спасибо, — сказал он тихо. — Я тебе навсегда за это должен.

— Ничего ты не должен, — так же тихо отозвался тот, тоже обнимая его, правда, одной рукой. — Я всегда рад помочь, ты знаешь.

— Знаю, — прошептал тот, отпуская его и поднимаясь. Его место тут же заняла Нарцисса — к этому моменту Гарри и Драко уже встали с постели, и поэтому она оказалась там одна — она тоже обняла раненого и расцеловала, взяв его лицо в ладони, а потом прижавшись щекою к его щеке.

— Спасибо тебе, — шептала она, — спасибо. Ты самый лучший, кого я знаю, Уолли. Без исключений, — она обняла его ещё раз и снова поцеловала — Гарри увидел, что оба Малфоя, не сговариваясь, смотрят куда-то в сторону, и, тоже отвернувшись, подошёл к ним.

— Вы обещали нам ланч, — сказал Люциус, беря его под руку. — И я намерен принудить вас исполнить это обещание.

— Я и не собирался сопротивляться, — пожал он плечами. — В конце концов, я тоже рад избавиться от всего этого. А то в последнее время слишком уж резко возросла концентрация бывших Упивающихся смертью на одну мою жизнь, — пошутил он.

Старший Малфой рассмеялся, а младший посмотрел на них обоих с озадаченным недоумением.

— Привыкай, — улыбнулся Люциус сыну. Тот перевёл вопросительный взгляд на Поттера, и Гарри подтвердил:

— Привыкай. Я вот, правда, никак, но тебе-то должно быть проще — вы же дольше знакомы.

В глазах Драко плеснул смех, и он изобразил послушный поклон.

— Нам понадобится стол, — сказал Люциус, — я полагаю, накрывать лучше здесь, а то мы порушим вам всю вашу сложную охранную систему нашего узника.

— Я как-то уже и забыл, что он узник, — полупризнался-полупошутил Гарри.

— Надеюсь, что он тоже забудет, — кивнул Люциус, — потому что больше никогда туда не вернётся.

— Посмотрим, — уклончиво отозвался Гарри, с удовольствием отмечая изумление, с которым их слушал Драко.

— Стол можно взять у меня… Не стойте оба, идёмте! — Люциус подтолкнул их к двери, и Гарри сообразил, наконец, что он просто уводит их всех из комнаты МакНейра, оставляя там Нарциссу.

— Я двадцать лет об этом мечтал! — счастливо проговорил Люциус, когда они втроём вошли в его комнату. — Вы хоть представляете, — обратился он к Гарри, — что такое двадцать лет о чём-то мечтать? Ежедневно и ежечасно?

— Нет, — искренне признал Гарри. — У меня повода не было.

— Это тебе повезло, — усмехнулся Драко. — Хотя как посмотреть…

— Когда сбывается — то уже и не жалко, — улыбнулся Люциус. — Вы принесли еду?

— Мама что-то брала… у меня только это. — Он вынул из кармана что-то звякнувшее, поставил на стол и увеличил — Гарри увидел пару бутылок вина, бутылку коньяка и бутылку виски.

— И почему я не удивлён? — негромко проговорил Люциус, но видно было, что он шутит. — Хорошо, что вспомнил про виски, — похвалил он сына. — А я вот думал напомнить тебе — и забыл.

— Возраст, — сочувственно кивнул Драко. — Я понимаю.

Гарри стало смешно и одновременно немного грустно: он подумал, что ему никогда не придётся вот так шутить со своим отцом — и вообще ни с кем, кто бы знал его с самого детства. Не с Дурслями же, в самом деле… а больше и не было никого.

— Куда вы пропали? — раздался от двери голос Нарциссы. — Мы всё ждём, что вы принесёте стол, но, похоже, мне придётся позаботиться об этом самой? — она заглянула в комнату.

— Мы спорили, накрывать его здесь или там, — отозвался Люциус.

— Я бы предложила вариант номер два, но решать тебе, дорогой, — она улыбалась и выглядела сейчас совсем молодой и очень красивой.

…Ланч прошёл неожиданно весело. Люциус много шутил, вспоминая массу историй из своей школьной жизни, Драко тоже рассказывал что-то, они с Гарри даже посмеялись над совместными драками и какими-то полузабытыми историями, которые когда-то в детстве казались им обоим такими важными, а сейчас в лучшем случае тянули на весёлый рассказ. МакНейр говорил мало, но отлично вписывался в компанию — шутил к месту, пусть и не столь тонко, как Малфои, и всё в целом имело какой-то очень семейный тон. Гарри самому было странно чувствовать себя здесь настолько комфортно — но ему было действительно хорошо, и хотя можно было списать это на удавшийся ритуал, но он сам понимал прекрасно, что дело вовсе не в этом. За всё время удивительным образом не случилось ни одной неловкости, никто не сказал и не сделал ничего, что могло бы хоть как-нибудь задеть собеседников, не прозвучало ни одной сколько-нибудь двусмысленной шутки — хотя шутили здесь много и хорошо. Драко оказался неожиданно приятным собеседником, совсем не таким, каким помнил его ещё со школы Гарри — но, с другой стороны, прошло двадцать лет, и они оба должны были сильно перемениться

— Мистер Поттер, — ближе к концу сказала Нарцисса, — а может быть, как-нибудь этим летом вам прийти к нам вместе с вашей женой и детьми? У нас очень красиво и хорошо, детям, я уверена, понравится в парке, они смогут там поиграть… А если ваша дочь любит животных, то у нас там есть книззлы.

— И это ещё мягко сказано, — подхватил Драко. — Их там море. И они размножаются. Скоро у нас будет самая большая колония книззлов в Британии. А потом в мире. А потом они выживут нас из дома и заполонят мир.

— Ну, а что мне ещё было делать? — сказал Люциус, почему-то обращаясь к МакНейру. — Пришлось забирать.

— Ты забрал их? — тот даже приподнялся. — К себе?

— А вы разве оставили мне выбор? Они бы там одичали у вас… да и кто б их кормил — эльфы, что ли? — он перевёл взгляд на недоумевающего Гарри и пояснил: — Что Уолл, что Руди вечно подбирали всяких обездоленных тварей — тащили-то они всех к себе, а когда сели — всё это счастье досталось мне.

— Вы подбирали бездомных животных? — очень удивился Гарри, обращаясь к МакНейру.

— Он преувеличивает, — улыбнулся тот. Выглядел он сейчас практически нормально, и если б не худоба, бледность и некоторая неловкость движений, по нему невозможно бы было сказать, что с ним что-то не так. — Книззлы ведь очень привязчивы. Если хозяин умирает, их потом надо долго заново приручать. Это сложно, они царапаются, кусаются и вообще агрессивны. Их много выкидывают. В мои обязанности палача входило ловить их и ликвидировать.

— А ты забирал себе, — перебил Люциус.

— Что ж, убивать их? — возразил тот. — Их магглы не должны были видеть — ну так, у меня и не видели.

— Собак, полагаю, ты тоже от магглов так прятал? — усмехнулся Люциус. — И ладно б ещё волшебных… А ещё сов — да у тебя там даже змея была! Правда, маленькая, — он рассмеялся. — Хорошо, что у меня большой дом. А книззлы перебрались со временем в парк и там почти одичали — хотя, должен признать, тот от этого только выиграл. Так что, если вам вдруг понадобятся котята, — обратился он к Гарри, — буду рад. Всегда и в любых количествах. Остальных, когда выйдешь — заберёшь, — потребовал он у МакНейра.

— Так вы придёте? Хотя бы обещайте подумать, — попросила Нарцисса.

— Приходите, — неожиданно подхватил Драко. — А то ваш последний визит в наш дом, который я помню, был какой-то на редкость неудачный. Надо это исправить.

Гарри не знал, что сказать. Даже предлагать это Джинни было немыслимо — да и не только Джинни, его бы вообще никто не понял, даже Гермиона. Он и сам себя не очень-то понимал — потому что ничего неприемлемого в этом приглашении он не видел. Однако отвечать было нужно, и он отозвался:

— Большое спасибо за приглашение, — он улыбнулся. — Если Артур и Молли выпустят детей хоть на пару дней, у меня будет шанс принять его.

— Договорились, — кивнула Нарцисса. — Напишите нам, как только такое случится. Хотя я бы на их месте не выпустила, — улыбнулась она, вежливо даря ему возможность отказа. Даже поставив его, вроде бы, в неловкое положение, она его тут же выдернула оттуда, при этом сумев даже не связать его благодарностью.

— Мне придётся оставить вас — я уже везде опоздал, — сказал он с видимым сожалением, вставая из-за стола. — Заканчивайте, пожалуйста, без меня, — предложил он, бросая салфетку на стул. — Я зайду вечером и снова всё здесь закрою — надеюсь, мне не придётся пожалеть о своём решении, — он улыбнулся.

— Мы будем вести себя тише провинившихся хаффлпаффцев, — пошутил Люциус, — и будем беседовать исключительно на светские темы.

— Я к вам потом Легилименцию применю, — тоже пошутил Гарри, — вот и посмотрим.

— Зачем же так утруждаться, — вежливо возразил тот, — используем Омут Памяти.

Краем глаза Гарри с удовольствием видел выражение удивления, которое, кажется, приросло на сегодня к лицу Драко.

…Остаток дня прошёл совершенно обычно, разве что Гарри теперь запечатывал кабинет полностью, даже выходя оттуда на пару минут. Это было неудобно и раздражало — даже не тем, что отнимало время, а тем, что из-за вчерашнего происшествия Гарри был вынужден подозревать практически всех. Авроры, кстати, работу выполнили и всё проверили, однако результата это не принесло: никто в кабинет к начальнику аврората не заходил, кроме него самого и тех, о ком Гарри и так знал. У него вообще постепенно начинало складываться впечатление, что все попытки разобраться с этими покушениями заранее обречены на неудачу — во всяком случае, никакие привычные методы к успеху не приведут. Значит, следовало использовать необычные — об этом, собственно, Гарри и раздумывал, спускаясь в министерский архив с намерением разобраться с изменениями в составе Визенгамота.

Он просидел там почти что до ночи и не дошёл даже до половины отложенных протоколов. На всякий случай строго запретив эльфам давать кому бы то ни было любую информацию о том, с чем он сегодня работал, он попросил их вернуть всё на место и вернулся домой недовольный, уставший и очень голодный.

Джинни встретила его в гостиной.

— Лили скучает по тебе, — сказала она после приветственного поцелуя.

— Я тоже по ней скучаю, — кивнул он. — Но, к сожалению, пока по-другому не получается… Я надеюсь, всё это закончится, и мы вместе куда-нибудь сходим.

— Что ритуал? Получилось? — с надеждой спросила она, и он ответил улыбкой:

— Да. Я свободен.

— А им обязательно оставаться теперь у нас в доме? — тут же спросила Джинни. Гарри нахмурился:

— Джин, они здесь не только поэтому. Ты же знаешь.

— Знаю, — вздохнула она. — Но я очень устала уже, а ещё не прошло и недели…

— Я тоже устал. Мы все устали, — он приобнял жену за плечи. — Но ничего не поделаешь, нам придётся всем потерпеть. Чем они так уж мешают? МакНейра ты вовсе не видишь, кормить их не нужно…

— Да мне не жалко еды! — возмутилась она, и Гарри улыбнулся, подумав, насколько она всё-таки бывает похожа порою на Молли. — И дело совсем не в МакНейре. Ты сам знаешь, в ком оно.

— Знаю, — согласился Гарри. — Ты что, так часто его встречаешь?

— Не часто. Но сама мысль о том, что он где-то здесь… б-р-р, — она повела плечами.

— Джин, я очень хочу есть. Пожалуйста, покорми меня, — попросил он, и она радостно повела его на кухню.

— Вы же общались, — вспомнил Гарри за ужином. — Даже два раза. Ты его даже побила. — Он засмеялся, и она ответила смущённой, но довольной улыбкой.

— Это, конечно, было приятно, — кивнула она, — но всё равно… мне не нравится то, что происходит с тобой.

— А что со мной происходит?

— Я не знаю! Ты меняешься… ты придумал весь этот кошмар…

— Джин, — Гарри со вздохом отложил вилку. — Ты путаешь следствие и причину. Малфой в данном случае вообще ни при чём. Я задумал пересмотреть старые дела ещё до него — именно так у меня в кабинете оказался МакНейр, и так я попал к Малфоям… и с этого всё началось.

— Но зачем? Гарри, с чего вдруг? Всё было так хорошо…

— Ну, как хорошо? — Он растерялся, не зная, как объяснять такие очевидные вещи. — Я… ладно. Давай, я попробую объяснить. Понимаешь… пойдём, — он встал, оставив недоеденный ужин, и, взяв её за руку, повёл в их спальню. Там усадил на кровать, сам сел рядом и, глубоко вздохнув, заговорил: — Прошло двадцать лет, Джин. Дети выросли… Война давным-давно закончилась, но она не осталась в прошлом…

Он замолчал, подбирая слова. Она тоже молчала. Свет они не зажгли, и комнату освещали только фонари с улицы — этого было недостаточно, чтобы увидеть оттенки выражения лиц.

— Я весь этот год слушал наших детей, — снова заговорил он. — Как будто ничего не переменилось… они делят всех на гриффиндорцев и слизеринцев. Остальных, кажется, вообще нет, — он улыбнулся печально. — Мы тоже такими были… и чем всё закончилось. Я понимаю, что это традиция… но так нельзя. Это неправильно, Джин. Я посмотрел, кто сколько раз получал кубок школы за последние двадцать лет — там нет Слизерина. Ни разу.

— А должен быть? — сердито спросила она.

— Должен, — кивнул он. — Просто статистически. Джин, я не верю, что на Слизерине внезапно исчезли все талантливые ученики — такого просто не может быть. Там вообще тринадцать раз Гриффиндор, пять — Рейвенкло, и один — Хаффлпафф. Двадцатый будет в этом году. Так быть не может, ты понимаешь?

— Ты что хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что это неправильно, — он облизнул пересохшие губы. — Мы… Джин, мы так вырастим нового Волдеморта. Ты понимаешь?

— С ума сошёл? — она даже отстранилась. — С чего ты взял?

— С того, — он вздохнул. — Я был в школе изгоем. Я знаю, как это.

— Ты? — она недоверчиво усмехнулась. — Гарри, я прекрасно помню тебя в школе. Ты…

— Не в Хогвартсе. В маггловской школе, — перебил он. — Я знаю, что они сейчас чувствуют. И даже если считать это справедливым — а я так не думаю — то это просто опасно, ты понимаешь? Однажды среди них появится очередной Том Реддл, который захочет и сможет всем отомстить.

— Ты говоришь что-то странное, — подумав, не очень уверенно возразила она. — Никто их не обижает.

— Джинни, опомнись! Ты что, не слышишь, что рассказывают мальчишки? Джин, я был в школе, я говорил с Невиллом — поговори с ним сама! Он сам ничего такого не видел, пока мы не побеседовали. Это происходит само… незаметно. И я не хочу так жить.

— Гарри, — она придвинулась почти вплотную и заглянула ему в глаза, — мне кажется, ты половину придумал, а половину преувеличил. Никто их не обижает и не преследует… всё нормально! Мы вон даже шутили, что Альбус может попасть на Слизерин, помнишь?

— А ты сама помнишь, как отругала Джеймса за эту шутку? — напомнил он. — Как будто бы он сказал, что брат может попасть в Азкабан, не меньше. Джин, это просто дома! Четыре дома одной школы! С одними и теми же уроками и учителями! Когда мы все об этом забыли?!

— Сам-то ты давно это вспомнил? — резко возразила она.

— В том-то и дело, что нет! — воскликнул он. — Джин, ладно, давай пока что не будем говорить о старых чистокровных семьях — но туда ведь и магглорождённые попадают! Они-то чем виноваты?

— Магглорождённые? На Слизерин? — изумилась она — и вдруг замолчала, прижав к губам руку. — Боже мой… а ведь правда, — она покраснела — мгновенно залилась краской, как это бывает только с очень светлокожими людьми. — Я… я как-то забыла. Ох, Гарри.

— Я тоже забыл, — тут же сказал он, беря её за руку. — Мы все забыли, что это просто один из четырёх домов в школе, а не рассадник последователей Волдеморта.

— Ну, я не знаю, — слабо защищаясь, сказала она. — Всё это так… ты как-то так повернул, что всё вправду кажется…

— Ничего я не поворачивал, — покачал головой он. — Так есть. Просто мы не смотрим, потому что не мы проиграли.

— А ты помнишь, что они делали, когда выиграли?

— Помню, — кивнул он. — Но зачем же мы-то их повторяем, а, Джин?

Поскольку на следующий день (в тюрьме выходных не было) Гарри вновь запланировал посещение Азкабана, собираясь, во-первых, проверить новые условия содержания бывших Упивающихся, и во-вторых, хотя бы посмотреть на остальных узников, встал он затемно и на рассвете был уже на берегу. День занимался светлый, небо над спокойным морем было чистым, и полёт на сей раз прошёл быстрее и намного приятнее. Начал Гарри с тех, у кого не был в прошлый раз. Обход занял часа четыре и в целом выявил вполне ожидаемую закономерность — физическое состояние заключённых коррелировало со сроком их пребывания здесь и общим уровнем волшебной силы. Последняя была, вероятно, важнее, но в целом было понятно, что серьёзные физические изменения начинались лет через десять такого сидения — у многих позже, но мало у кого раньше. Поскольку, за исключением участников той старой войны, больше никто не попадал сюда на такие долгие сроки, вред, нанесённый остальным узникам, был не столь впечатляющим — что, разумеется, вовсе не отменяло самого факта.

Так или иначе, к полудню он, наконец, со всем этим закончил, и был готов приступить ко второй части своей импровизированной инспекции. Сперва он просто обошёл камеры, разглядывая их через окошки — те были сухими и куда более светлыми, нежели прежние, однако состояние узников изменилось мало — впрочем, за пару дней он и не ожидал особенных изменений. Потом Гарри прочитал отчёты целителей и попросил их сделать медицинское заключение про каждого из подопечных — пусть он и отказался от идеи общего пересмотра дел, но отчёты могли пригодиться не только для этого.

Оставалось последнее: поговорить с теми, чьи дела он решил выносить на пересмотр. Всего трое — Эйвери и Лестрейнджи. В том же порядке Гарри и начал.

Эйвери не спал — он лежал и смотрел на окно, на откосах и подоконнике которого был явственный отблеск солнца. Самого солнца видно не было — как невозможно было из этого скошенного окна увидеть ни небо, ни воду, но отсвет был вполне характерный, и узнику его, вероятно, хватало. Выглядел он, как показалось Гарри, немного получше — но, возможно, это была просто иллюзия.

— Мистер Эйвери, — сказал Гарри, входя в камеру и наколдовывая себе стул.

— Мистер Поттер, — откликнулся тот, садясь на кровати. — Я должен встать?

— Нет, конечно, — Гарри сел. — Я ненадолго. Лежите.

— Здесь почти видно солнце, — улыбнулся Эйвери. — Вы не представляете, как это много.

— Почему же… я представляю, — Гарри вспомнил свою первую встречу с МакНейром. — Вам здесь удобно?

Вопрос, конечно, можно было воспринять как издевательский, но Эйвери, очевидно, не был настроен воспринимать действительность в мрачном свете.

— Здесь замечательно! — отозвался он. — И я не знаю, сколько в этом ответе шутки.

— Вас хорошо кормят?

— Замечательно! — на сей раз в ответе прозвучала искренность. — Я невероятно вам за это признателен.

— Вот и отлично, — кивнул Гарри. — Мы не договорили в тот раз.

— Спрашивайте, — кивнул узник.

— Где вы были во время битвы за Хогвартс?

— Я? — тот удивился. — Дома был…

— У кого дома?

— У себя, — он не понимал, почему его вдруг об этом спрашивают, и, не понимая — занервничал.

— Почему?

— Потому что… ну… это же школа, — он совсем растерялся.

— У вас разве не было приказа?

— Был, конечно…

— Почему же вы его не исполнили?

— Так это же школа, — повторил он с недоумением. — Там же дети.

— Вы понимали, что если бы Волдеморт победил, он бы убил вас за ослушание?

— Ну, наверное, — согласился узник. — Я об этом не думал.

Всё-таки ему удалось удивить Гарри, что тот и решил продемонстрировать:

— Почему?

— Ну, а какая разница? — в свою очередь удивился тот. — Это же нельзя изменить было никак — ни приказ отменить, ни детей из школы убрать. О чём тут было думать? Я приводил в порядок дела… не знаю, говоря откровенно, кто мой наследник — я даже не знаю, жив ли сейчас мой отец — но кто-то же есть… я старался оставить ему какие-то внятные инструкции и распоряжения.

— Вы были уверены, что погибнете?

— Конечно, — он улыбнулся. — Ну, не погибну — так отправлюсь сюда… других-то вариантов не было. Я, правда, думал, что нас всех приговорят к поцелую дементора… но, в общем-то, это ведь не так важно. Распоряжения всё равно нужно было оставить.

— Вы ведь могли просто пойти с ним, — мягко заметил Гарри. — Если вам было жалко детей, не обязательно было сражаться. Но пойти вы могли.

— Сколько же можно бояться? — грустно спросил тот. — В какой-то момент я устал. Это безумие должно было закончится… так или иначе. Я надеялся, что вы выиграете.

Он добавил это совсем просто, и у Гарри не возникло ощущения, что сказано это было для того, чтобы быть услышанным, а не для того, чтобы прояснить ситуацию.

— Почему?

— Потому что вы бы всё это закончили, — вздохнул Эйвери. — Кто-то же должен был… Всё это к тому моменту превратилось уже в какой-то нескончаемый ужас. С того дня на кладбище… я постоянно боялся. Невозможно столько лет жить в страхе… я устал. А когда он пошёл на наших детей… это был хотя бы достойный предлог.

— Вас арестовали не сразу, а через два дня после его падения. Почему вы не бежали?

— Куда? — пожал он плечами.

— Да куда угодно… В Америку, а Африку, в Азию… много мест, где никто никогда бы вас не нашёл. Вы ведь знаете много языков — у вас не было бы с этим никаких проблем. Забрали бы с собой всё, что смогли… хватило бы на тихую жизнь.

— Я понимаю, что вам совсем не с чего меня уважать, — тихо ответил узник. — Но то, что вы говорите… всё-таки оскорбительно. Даже мне и даже сейчас.

Гарри озадаченно посмотрел на него, но Эйвери был вполне серьёзен и казался действительно глубоко задетым его словами.

— Простите, — сказал Гарри медленно. — Я не хотел вас обижать. Я просто пытаюсь понять ваши мотивы.

— Вы бы сбежали?

— Я? — вскинул брови Гарри. — Мне кажется, это сравнение не слишком корректно.

— Вы правы, — согласился тот. — И всё-таки это оскорбительно.

— Вот так и отвечайте, — удовлетворённо кивнул Гарри. — Отлично.

Эйвери поглядел удивлённо и, поколебавшись, всё же спросил:

— Кому отвечать? На что? Где?

— Я собираюсь вынести ваше дело на пересмотр, — медленно проговорил Гарри, внимательно на него глядя. — Я полагаю вы провели здесь достаточно времени и больше не представляете ни для кого опасности. Решаю, конечно, не я, решает Визенгамот, но я ваше дело представлю именно так.

Эйвери молча смотрел на него. Очень медленно глаза его наполнялись слезами, а пальцы, как могли, комкали одеяло — Гарри ждал каких-нибудь слов, но их не было. Потом слёзы пролились — потекли по болезненно бледным щекам и исчезли в бороде — и узник, наконец, прошептал:

— Спасибо.

— Пока не за что, — кивнул Гарри. — Я не знаю, какие вопросы вам будут задавать остальные — я задам вам примерно эти и полагаю, что если вы будете отвечать так же, то у вас есть неплохие шансы отсюда выйти.

Гарри встал, развеял наколдованный стул и попрощался:

— Я в любом случае зайду к вам ещё. У меня будут другие вопросы.

— Конечно, — кивнул узник. — Любые. Всегда. Спасибо вам большое. Спасибо.

— Пока не за что, — повторил Гарри на прощанье — и вышел.

За дверью он постоял немного — разговор вышел почти хорошим, однако сил всё равно отнял много. Гарри вспоминал прочитанный недавно протокол заседания Визенгамота, на котором был осуждён Эйвери — того даже не спрашивали о том, где он был во время последней битвы. Суд вообще был очень поспешным — как ему показалось, куда более поспешным, нежели над остальными, и Гарри подумал, что, возможно, так было потому, что оснований для такого сурового приговора было маловато, а отправить в Азкабан хотели всех, кто носил пресловутую Метку.

Следующий по плану был старший Лестрейндж — встречу с младшим Гарри, памятуя о предыдущей, оставил напоследок. Он отпер дверь и вошёл.

Гарри стоял рядом с узкой тюремной кроватью, разглядывая спящего под сонными чарами узника. На его взгляд, тот вовсе не изменился, разве что волосы и борода были вымыты, а с одежды счищены засохшие пятна крови. В остальном он был точно таким же — руки его были уложены поверх одеяла, и Гарри мог, если бы хотел, рассмотреть их. Он не хотел, но заставил себя наклониться и взять одну из них в свои и даже не вздрогнул от прикосновения явственно мёртвой плоти — однако когда она слегка шевельнулась, возможно, почувствовав его тепло, он всё же не выдержал и опустил её на место, а потом снял со спящего усыплявшие его чары.

— Мистер Лестрейндж, — сказал он, садясь рядом с кроватью на стул. — Я Гарри Поттер, и мы не договорили с вами в нашу прошлую встречу.

Тот не стал открывать глаз, но медленно убрал руки под одеяло — Гарри показалось, что ему просто холодно, а не неловко.

— Вы замёрзли? — спросил он как можно мягче, однако ответа не получил. — Я видел вашего брата. Он очень просил меня выпустить вас.

Веки лежащего дрогнули, он открыл было глаза — Гарри поймал всё тот же мёртвый невидящий взгляд — и тут же зажмурился, словно от боли.

— Рабастан? — переспросил он — голос звучал слабо, но вполне уверенно. — Как он?

— Физически куда лучше вас, — честно ответил Гарри. — Его тоже перевели наверх. Он здесь, совсем рядом.

— А не физически?

— Не физически… даже не знаю. Сознание у него вполне ясное, если вы об этом.

— Что вам от меня нужно? От нас обоих?

— Поговорить, — повторил Гарри. — Задать вопросы, услышать ответы. И по результатам вынести дело на пересмотр.

Узник снова открыл глаза, на сей раз, кажется, от удивления.

— Мне говорили, что зрение можно вернуть, — сказал Гарри, заставляя себя смотреть в эти подёрнутые едва уловимой голубоватой дымкой глаза — он встречал такие у совсем древних стариков, и обычно такая голубизна была знаком приближающейся смерти. — Так же, как и всё остальное.

— Можно, — подтвердил узник. — Что вы сказали о пересмотре?

— Я собираюсь вынести несколько старых дел на пересмотр, и ваши — в числе них. Но это зависит от того, что вы мне сейчас расскажете. Именно вы, — подчеркнул он. — В силу ряда причин я не вижу смысла беседовать слишком подробно с вашим братом.

— Он не в себе?

— Он… в себе. Но не совсем так, как вы думаете. Вы будете разговаривать?

— Буду, — он приподнялся, явно пытаясь сесть, но сил не хватало — Гарри подался вперёд, подхватил его и помог, приподняв подушку, которая показалась ему чересчур жидкой и комковатой, и устроил Лестрейнджа спиной у стены. Потом поправил одеяло, подтянув его к самому его горлу — сквозь тонкую ткань робы Гарри почувствовал, что его тело было совсем холодным.

— Начнём с Лонгботтомов. Почему?

— Вы сами всё видели, — усмехнулся узник. — Мне нечего больше добавить. Нас всех арестовали практически сразу и отправили… вот сюда. Правда, тогда здесь было… куда здоровее.

— Почему вы сделали это?

— Мы же искали Волдеморта, — Гарри явственно различил насмешку в его тихом осиплом голосе.

— Почему вы спасли ребёнка? — спокойно уточнил он.

— Потому что он ребёнок, — слегка удивлённо ответил тот. — Я не убиваю детей.

— Насколько я понял, ваша жена тоже не собиралась его убивать, — возразил Гарри. — Она собиралась воспользоваться им как средством нажима на его родителей.

— Этих авроров? — презрительно уточнил Лестрейндж. — Вы все ненормальные. Разве нормальный волшебник пойдёт в авроры? Они же не знали Беллу. Они бы упёрлись, и она бы их всех убила.

— Почему вы так в этом уверены?

— Потому что они авроры, — упрямо повторил он. — Я их знал. Немного, но мне хватило. Тупые, упёртые авроры. Им даже мозгов не достало на время ребёнка где-нибудь спрятать. Кретины.

— Война ведь закончилась, — напомнил Гарри.

— Я и сказал же — кретины. Закончилась, — передразнил он, ухмыльнувшись. — Два идиота — что он, что она.

— Вы полагали, что они знают, где Волдеморт? — Гарри говорил спокойно и немного отстранённо, зная, что если позволит себе сейчас включиться в беседу эмоционально — то проиграет и не узнает того, за чем сегодня пришёл.

— Щенок Крауча так думал. А Белла поверила. Что я мог сделать?

— Так это Барти Крауч привёл вас туда? — всё же не смог сдержать удивления Гарри.

— Конечно. Он утверждал, что слышал об этом от отца, когда он говорил с ними. Он хотел и его допросить — но мы не успели. А жаль, — он опять ухмыльнулся, на удивление неприятно. — Надо было с него и начать. Хоть что-то полезное сделали бы.

— Барти Крауч хотел, чтобы вы пытали его отца? — недоверчиво переспросил Гарри.

— Ещё как, — ухмылка превратилась в усмешку. Узник пошевелился, устраиваясь поудобнее. — Он его ненавидел — я тогда даже удивился. Ни разу не встречал никого, кто бы так сильно ненавидел собственного отца.

— Там ещё мать была.

— Мать? Была, — кивнул он. — На неё Барти, кажется, было просто плевать. Безумный отец — вот и сын такой же.

— Но вы пошли сначала к Лонгботтомам. Почему?

— Белла считала, что сможет воспользоваться ребёнком — Крауча-то шантажировать было нечем.

— Вы понимали, что, не найдя мальчика, ваша жена тем более их убьёт?

— Ну и что? — он еле заметно пожал плечами. — Кстати, она не убила. А просто свела с ума. Случайно, я полагаю. С ней такое случалось.

— Вы были не слишком высокого мнения о родителях, но спасли ребёнка — не подумали, что он вырастет и станет таким, как они?

— Вот когда вырастет и станет — тогда и разобрались бы. А детей трогать нельзя.

— Ясно, — кивнул Гарри. Он был вполне уверен, что Лестрейндж ему не лгал и не пытался сказать именно то, что желал бы услышать от него Главный Аврор. — Продолжим. Вас не было с Волдемортом, когда он напал на Хогвартс. Почему?

— Я не убиваю детей, — раздражённо повторил тот. — Сколько раз мне нужно это сказать, чтобы до вас дошло?

Гарри еле сдержал улыбку, потом вспомнил, что видеть его собеседник не может, и позволил её себе.

— Я понял. Вы убиваете только взрослых. Вы не боялись, что Волдеморт вас накажет за ослушание?

— Как? — усмехнулся Лестрейндж.

— Я не знаю… убьёт, например. Запытает. Что он там ещё делал.

— Да нет, — немного подумав, ответил тот. — Не боялся. Пусть его.

— Ясно, — повторил Гарри, разглядывая почти с неприличной дотошностью полулежащего перед ним Лестрейнджа. — Теперь послушайте меня очень внимательно, господин Лестранж, — он выговорил его фамилию нарочито медленно, практически по слогам, и сделал маленькую паузу, чтобы дать узнику возможность наверняка осознать услышанное — и только когда на его лице отразилось, наконец, недоумение, продолжил: — Я вынесу ваши с братом дела на пересмотр. Вас будут допрашивать перед судом снова. Я задам вам те же вопросы — но ответы надеюсь услышать более… вежливые. Но не менее честные. Вы меня поняли?

— Понял, — кивнул тот. — У меня тоже есть к вам вопрос, господин аврор.

— Задавайте.

— Почему вы делаете это? Постарайтесь не лгать.

— Потому что полагаю это правильным, — абсолютно искренне ответил Гарри и встал. — У вас очень холодно, — сказал он, — а на дворе, между тем, почти лето. Я думаю, вам нужно что-нибудь вроде печки. Вам принесут.

— Не мне, — возразил узник. — Моему брату.

— Ему тоже, — кивнул Гарри, добавив про себя со вздохом: «да всем вам».

Выйдя из камеры, Гарри плеснул себе в лицо водой из палочки, как следует умылся и тщательно вытер лицо платком. Стало легче, но ненамного. Общение со старшим Лестрейнджем отнимало у него какое-то невероятное количество сил — причину Гарри пока не понимал, но решил отложить обдумывание этого факта на будущее. Постояв несколько минут в коридоре и совершенно придя в себя, он открыл соседнюю дверь, которая вела в камеру младшего брата.

Тот, к его огромному удивлению, встретил его на ногах — он стоял под окном, прислонившись боком к внешней стене камеры и будто прислушиваясь к тому, что происходило снаружи.

— Добрый день, — сказал Гарри, закрывая дверь и останавливаясь почти на пороге. — Я хотел бы с вами поговорить.

— Вы Гарри Поттер, — обернувшись к нему, улыбнулся Рабастан. Он выглядел лучше, чем в прошлый раз, его волосы и борода были заплетены в косу, и это придавало бы ему вид какого-то древнего воина — если бы не детское выражение широко раскрытых тёмных глаз и такая же детская и открытая улыбка, которой он встретил Гарри. — Я помню.

— Хорошо, — Гарри тоже улыбнулся ему и подошёл поближе. — Поговорите со мной?

— Да, конечно, — он послушно кивнул и вежливо указал на кровать, — садитесь со мной?

Гарри кивнул и сел на самый край — Рабастан устроился совсем рядом и, не спрашивая разрешения, взял его за руку. Потом подумал и всё же спросил:

— Можно?

— Конечно, — Гарри с трудом выдавил из себя улыбку. Такое поведение для него уже не было новым, но всё равно нагоняло на него какую-то тоскливую жуть.

— Спасибо, — Рабастан улыбнулся и, взяв его кисть обеими руками, поднёс её к лицу и прижал ладонью к щеке. — Вы были снаружи, — сказал он, — совсем недавно, да? Она пахнет солнцем, морем и деревом. Вы летали?

— Да, — Гарри подумал, что лучше бы ещё раз побеседовал со всеми остальными обитателями Азкабана, чем с этим ребёнком, упрятанным в тело старика. — Сюда иначе не доберёшься.

— А Волдеморт мог, — с той же детской улыбкой сказал Рабастан. — А у нас портключи были.

— Портключи? — переспросил Гарри — он никогда не слышал об их существовании.

— Да, — кивнул младший Лестрейндж. — Как камни. Часть мы спрятали где-то.

— Где? — вот это была новость.

— Наверху… я не помню. Но я, наверно, найду… я могу попробовать, — он кивнул, тихонько гладя руку Гарри самыми кончиками пальцев. — Хотите?

— Не… не сейчас, — Гарри сглотнул, выравнивая дыхание — вот только сбившегося голоса ему только сейчас и не хватало. — Позже. Будет хорошо, если вы их найдёте.

— Я постараюсь, — пообещал тот. — Я помню один… белый… я спрятал его между камней — там, внизу… в нашей камере… я подумал, что, если мы вернёмся ещё, то он может пригодиться…

— Ещё бы, — кивнул Гарри. — В той камере, где вы сидели в тот раз?

— Да. В щель. Внизу. Почти у самого пола.

— Я… я посмотрю, — кивнул Гарри, лихорадочно соображая, что могло произойти с нижними камерами во время восстановления Азкабана, который был частично разрушен во время того массового побега. — Спасибо, — искренне сказал он. — Мистер Лестрейндж…

— Рабастан, — возразил тот. — Меня зовут Рабастан. Мистер — это мой брат… он уже взрослый. А я просто Рабастан.

— Хорошо, — это было едва выносимо. — Рабастан, — заставил он себя легко выговорить это имя, — вы ведь помните, как попали сюда?

— Я… не очень. Не всё. Вам очень нужно, чтобы я вспомнил? — серьёзно спросил он.

— Нет… не то, чтобы. Не очень. Но вы помните суд?

— Суд? — немного недоумённо повторил младший Лестрейндж.

— Суд, — Гарри задумался, как это можно объяснить. — Большой зал, вы сидели в креслах с цепями… вам задавали вопросы… помните?

— Нет, — огорчённо ответил тот. — Я… не всё помню почему-то. Это важно?

— Да не особенно, — улыбнулся Гарри. Его рука, прижатая холодными руками Рабастана к такой же холодной щеке, заледенела, и больше всего на свете ему хотелось её оттуда убрать, но Гарри терпел, хотя ему и казалось, что холод уже распространяется по всему его телу. — Я, собственно, всё рассказал вам уже… главное — скоро будет ещё один суд. И вам нужно будет отвечать на вопросы.

— О чём?

— Обо всём, что вы вспомните… их будет много. О том, как вы жили… до того, как попали сюда. Вам придётся ответить. Просто говорите как есть, хорошо?

— Хорошо, — он улыбнулся, потом повернулся и посмотрел на него. — Вы совсем от меня замёрзли, — сказал он, отпуская, наконец, его руку и даже отодвигая её от себя легонько. — Простите меня, пожалуйста. Я сам весь холодный, и всех морожу. Я не хотел.

— Ничего, — Гарри вдруг обнял его за плечи, и тот обвил его шею руками и спрятал лицо у него на плече. — Всё это не важно, — пробормотал Гарри, чувствуя холод худого тела и очень боясь, что не сдержится и разрыдается прямо здесь. — Я совсем не сержусь. Здесь просто холодно очень. Сегодня вам принесут печку, и вы, наконец, согреетесь.

— Нет, — покачал головой тот. — Печка не поможет… это другой холод… он же внутри, — Гарри почувствовал, как холодные пальцы легли ему на затылок, поглаживая его теми же мелкими осторожными движениями, что недавно — его руку. — Просто здесь никто не бывает, кроме вас… теперь вот ещё целители… но они странные, — он вздохнул, — они боятся меня… хотя я совсем ничего им не сделал…

— Они просто не понимают, — сказал Гарри, тоже кладя руку ему на голову и проводя по мягким сухим волосам. — Не надо на них сердиться.

— Я совсем не сержусь, — кивнул Рабастан. — Просто грустно. А вы видели Руди?

— Да, — Гарри постарался вложить в это слово как можно больше тепла. — Он здесь, недалеко. Вы увидите его на суде.

— Правда? — воскликнул радостно Рабастан, отодвигаясь и счастливо заглядывая Гарри в лицо. Их глаза оказались совсем рядом, и Гарри подумал, что точно такое же выражение видел в глазах своего старшего сына, когда впервые пообещал взять его на квиддичный матч. От этой ассоциации ему стало совсем плохо, и он возблагодарил годы своей работы в аврорате, которые научили его держать лицо вне зависимости от собственного состояния.

— Правда, — ответил он и даже смог улыбнуться в ответ. — Это будет уже скоро.

— Спасибо вам! — Рабастан кинулся ему на шею и, неожиданно крепко обняв, расцеловал — как делают иногда дети, получив неожиданный и долгожданный подарок. У Гарри внутри взорвался колючий ледяной комок, и он на несколько секунд вынужденно прикрыл глаза, глубоко дыша и до крови прикусывая изнутри губы — это сработало, боль и вкус собственной крови привели его в чувство. Сила и чистота эмоций, абсолютно детских по ощущению, настолько чудовищно контрастировали с телом и бывшей личностью человека, который сейчас их испытывал, что выносить это Гарри больше не мог — он осторожно отстранил от себя Рабастана и отодвинулся, поднимаясь.

— Мне, к сожалению, уже пора, — соврал он. — Я ещё зайду к вам перед судом, и расскажу поподробнее, что там будет. А вы постараетесь вспомнить про портключи, да?

— Да, конечно, — Рабастан плакал от счастья и вытирал слёзы тыльной стороной рук. — Я прямо сейчас и повспоминаю… а если я вспомню, как вы узнаете?

— Вы можете передать через целителей или охрану, что вспомнили то, о чём я вас спрашивал, они сообщат мне, и я приду.

— Хорошо, — кивнул он, и пообещал: — я буду очень стараться!

— Спасибо, — Гарри всё-таки смог улыбнуться ему на прощанье и, наконец, вышел.

…Какое-то время он просто сидел в конце коридора, время от времени поливая себя холодной водой из палочки и наблюдая, как она стекает с лица и рук, капая на одежду и пол. Он не в первый раз встречался так близко с безумием, но этот конкретный случай почему-то вытягивал из него все силы — Гарри никак не мог понять, почему, пока не вспомнил ту ассоциацию с маленьким Джеймсом и не сообразил, кого так жутко напоминает ему Рабастан — он вёл себя точь-в-точь, как его второй сын, Альбус Северус, в свои три или четыре года. Даже интонации казались Гарри похожими, даже постоянное упоминание старшего брата, которого Альбус тогда обожал — а хуже всего была манера мальчика хватать отца за руку обеими руками и, раскачивая из стороны в сторону, рассказывать ему то интересное, что случилось с ним за день. Гарри никогда не был мистиком и никогда не видел в подобных совпадениях мрачных знаков судьбы или чего-то подобного — наверное, это и помогало ему всю эту встречу хоть как-то держаться.

Он встал и вернулся в предыдущую камеру, застав её обитателя в той же позе, в которой оставил. Тот не спал — и, видимо, опознав Гарри по звуку шагов, спросил неприязненно:

— Что-то забыли?

— Я был сейчас у вашего брата, — сказал Гарри. — Вам лучше это узнать заранее… я не хочу, чтобы вы увидели в первый раз его таким на суде. Вставайте.

— Что вы…

— Вставайте, чёрт вас возьми! — крикнул Гарри, подходя и сдёргивая с него одеяло. — Пока я не передумал. И идите за мной.

Он нарушал сейчас с десяток основных правил, но ему было плевать. Как ни странно, на Лестрейнджа его крик подействовал — тот действительно встал, с трудом, неуверенно, Гарри подошёл и подхватил его сперва под руку, а потом и за талию, чувствуя, что тот еле стоит.

— Здесь совсем рядом, — сказал он чуть спокойнее. — Держитесь.

Мёртвые пальцы вцепились в его плечо с такой силой, что Гарри подумал, что, захоти он сейчас вырваться — наверное, смог бы сделать это только вместе с ними. Однако цель у него была обратной — и они медленно пошли к выходу, а потом и по коридору, к соседней двери.

Гарри открыл знакомую дверь и ввёл старшего Лестрейнджа в камеру к младшему. И замер, не зная, что сейчас будет.

— Руди! — услышал он тихий возглас, и через секунду Рабастан кинулся брату на шею. — Руди, Руди, — шептал он, плача от счастья, обнимая его и целуя. Тот замер сперва, потом словно ожил, оттолкнул Гарри и тоже обнял своего брата, пряча от него лицо и прижимая его к себе с такой силой, какой Гарри даже не подозревал в его едва живом теле. — Ты пришёл, — шептал Рабастан, — ты вернулся за мной… ты заберёшь меня отсюда домой?

— Заберу, — прошептал тот, неловко гладя волосы брата. — Не сейчас. Позже.

— Ты обещаешь мне? Обещаешь? — Рабастан от радости даже подпрыгивал — Гарри, старавшийся на них не смотреть, случайно увидел лицо Родольфуса в этот момент, увидел, как проступает на нём страшное понимание, и подумал, что, наверное, худшего наказания для старшего брата придумать было нельзя.

— Я обещаю, — очень ласково (Гарри было странно слышать такую нежность в его голосе) сказал Родольфус. — Асти, я обещаю. Но придётся немного подождать, хорошо? Как ты? Расскажи мне, как ты здесь?

— Я хорошо, — тот, наконец, слегка успокоился и потащил брата к кровати — и вовремя, подумал Гарри, потому что Родольфус едва стоял на ногах. Они сели — старший устало опёрся спиной о стену, младший же, ничего не замечая, забрался на кровать с ногами и устроился на руках Родольфуса, положив голову ему на плечо и закрыв глаза. Старший тоже сидел с закрытыми глазами, и со стороны можно было подумать, что братья заснули — или же умерли, потому что ни один из них не выглядел слишком живым. — Здесь скучно и холодно, — заговорил Рабастан, разрушая этот жуткий мираж, — но это ничего… Я вспоминаю всё время что-нибудь — а потом забываю… и опять вспоминаю… хорошо, когда тебя о чём-нибудь спрашивают — вспоминать сразу легче… Спроси меня о чём-нибудь, а?

— О чём мне тебя спросить? — Старший брат улыбнулся. — Ты помнишь наш дом?

— Помню, — радостно кивнул младший. — Только не очень… ты хочешь, чтобы я вспомнил?

— Да. Я думаю, да — это хорошая тема для воспоминаний. Потом, когда я уйду — ты просто сиди и вспоминай. Хорошо?

— Хорошо, — согласился тот.

— Ты не чувствуешь… чего-то плохого? Холода? Боли?

— Боли — нет… а к холоду я привык. Но когда-нибудь мы поедем в горы, и там будет жаркое солнце и холодный ветер… да?

— Да, — тот кивнул. — Да, Асти. Обязательно.

Они вновь замолчали — Гарри опять посмотрел на них и увидел, что старший вот-вот потеряет сознание. Пришлось вмешаться — да и всё равно нужно было всё это заканчивать, Гарри уже не знал, прав ли он был, допустив подобное.

— Нам пора, — он подошёл и положил руку старшему на плечо.

— Нет! — крикнул Рабастан, резко садясь и отталкивая его от брата. — Не уводите его!

— Я должен, — мягко возразил Гарри. — Мы пришли на минуту. Здесь вообще такого нельзя.

— Нет! — Рабастан не желал ничего слушать, снова страшно напомнив Гарри сына — он уже не знал, которого, они оба в детстве с трудом переносили отказы. — Он останется здесь! Он мой!

— Мне правда пора, — неожиданно поддержал Гарри Родольфус. — Я вернусь, — пообещал он. Рабастан, наконец, посмотрел на него — и спросил испуганно:

— Руди? Ты болеешь?

— Я… да. Немного. Это не страшно, — он улыбнулся. — Я скоро поправлюсь.

— Правда?

— Конечно, — он протянул руку и удивительно точно и уверенно дотронулся до лица брата. — Я обещаю.

— И ты вернёшься?

— Вернусь. Ну, обними меня на прощанье.

Тот опять кинулся брату на шею, и Гарри увидел, как дрожат плотно сжатые веки Родольфуса.

Он вышел из камеры совершенно самостоятельно — но едва Гарри затворил дверь, как он то ли упал, то ли просто сперва сел, а потом опустился на пол ничком. Гарри не успел его подхватить, подошёл и достал палочку, чтобы его левитировать — и понял, что тот беззвучно рыдает.

— Не здесь, — сказал Гарри, поднимая его и таща к камере, — я вообще не имел права выводить вас из камеры… ну, пожалуйста, — тот не сопротивлялся и не помогал ему, но тело его было лёгким, и Гарри вполне справился самостоятельно.

В камере он уложил узника на кровать и сел рядом, дожидаясь, пока тот успокоится. Ждать пришлось достаточно долго, но он был почти рад — он и сам находился сейчас в не намного лучшем состоянии.

Наконец, Лестрейндж затих, а потом развернулся и сел с неожиданной силой. Слепые глаза были открыты, будто он смотрел прямо перед собой.

— Что вы хотите от меня узнать? — спросил он.

— Я просто хотел…

— Что я должен вам рассказать, чтобы нас с ним выпустили отсюда? Я должен выйти вместе с ним, — сказал он очень настойчиво. — Он не выживет без меня теперь. Поэтому задавайте свои вопросы. Я расскажу всё, что сумею вспомнить.

— Я просто хотел, чтобы вы были готовы к тому, что увидите на суде, — тихо проговорил Гарри. — Это был не шантаж.

— Плевать, как это назвать, — отрезал тот. — Я спрошу по-другому: что я должен рассказать на суде, чтобы нас отпустили?

— Расскажите про Невилла. Про сына Лонгботтомов. Расскажите, почему вас не было на финальной битве. Покайтесь, наверное… Я не знаю. Я не думал об этом.

— Так подумайте. Того, что вы назвали, не хватит даже на смягчение приговора. Мы должны выйти. Любой ценой.

Гарри вспомнил, как однажды спросил Малфоя, кого бы тот выбрал в качестве хранителя Фиделиуса, и вспомнил его объяснение, почему он не выбрал бы старшего Лестрейнджа — вот теперь он его понимал в полной мере. Человек перед ним действительно готов был сделать всё, чтобы получить свободу для себя и своего брата — и Гарри при всём желании не мог осуждать его за это.

— Я подумаю, — кивнул он, а потом вспомнил, — хотя… говорят, у вас были портключи во время последнего побега. Это правда?

— Правда.

— И говорят, что вы использовали только часть из них, а остальные спрятали здесь. Это так?

— Да, — он задумался. — Я не знаю про все. Могу показать два. Если они всё ещё там, конечно.

— Покажете, — кивнул Гарри. — Суд ведь ещё не завтра… я получу разрешение вывести вас из камеры и подумаю, как можно осуществить это технически — сейчас вы просто физически никуда не дойдёте и не сумеете ничего отыскать.

— Оборотное зелье, — мгновенно предложил тот. — Кого угодно, можно любого другого преступника — чтобы вы были уверены, что я не попытаюсь бежать. Главное — чтоб он был в состоянии нормально передвигаться и, особенно, видеть.

— Думаете, сработает?

— Должно. Во всяком случае, я бы попробовал. Что ещё?

— Сами подумайте, — устало ответил Гарри. — Я зайду завтра или послезавтра — вот вы пока и подумайте, что может понравиться Визенгамоту.

— Подумаю, — очень по-деловому кивнул тот. Гарри показалось, что он стал выглядеть более живым, хотя, безусловно, за несколько минут, что они проговорили сейчас, это было невозможно.

— В таком случае, до встречи. Придумаете что-нибудь стоящее — передайте через охрану или целителей.

— Передам. И спасибо.

— Пожалуйста, — Гарри стало неловко — он вовсе не был уверен, что сделал это именно для него, он вообще не был уверен в своих мотивах. — Вы прямо ожили, — не удержался он.

— У меня появилась надежда и цель, — кивнул тот. — А это много.

— Вот и отлично, — Гарри пошёл к двери, открыл её и, наконец, окончательно покинул эту камеру, мечтая только о том, чтобы очутиться дома.

Утром в понедельник в аврорате Гарри встретила сова, дожидавшаяся его на служебном столе — он опоздал немного, решив, что за субботний выход на службу имеет право выспаться в понедельник. Увидев школьную печать, Гарри занервничал, а когда прочитал письмо, в котором Минерва МакГонагалл сухо писала, что просит мистера Поттера «по возможности немедленно прибыть в школу», он просто запаниковал. Бросив всё, он швырнул в камин горсть летучего пороха и через пару секунд уже стоял в знакомом, хотя и претерпевшим некоторые изменения кабинете.

— Я очень рада видеть вас, Гарри, — сказала директор, очевидно, как раз его ожидавшая.

— Что случилось? — Он был почти в панике, и она поспешила его успокоить:

— Мне нужно было написать как-то помягче… Ничего непоправимого не произошло, мальчики живы и здоровы.

— Вы меня насмерть перепугали, — признался он, наконец, переводя дух. — Так дело с ними не связано?

— Связано, к сожалению, — она вздохнула. В этот момент камин снова полыхнул зеленью, и оттуда вышел, к немалому удивлению Гарри, Драко Малфой. Они уставились друг на друга, потом Малфой перевёл взгляд на МакГонагалл и спросил:

— Что с моим сыном?

— С ним всё в порядке! — заверила его та, но выражение её лица не понравилось ни Гарри, ни Малфою: казалось, она то ли смущена, то ли раздосадована.

— Не будете ли вы так любезны, директор, — преувеличенно вежливо попросил Драко, — поделиться с нами причиной нашего здесь пребывания? Если это, конечно, не случайная встреча, — добавил он насмешливо.

— Ваши дети… — Она, кажется, вправду смутилась: — Я даже не знаю, как объяснить. У нас никогда не бывало такого прежде.

Малфой и Гарри нервно переглянулись: такое заявление из уст подобного человека пугало.

— На уроке по защите от тёмных искусств произошёл… инцидент.

Судя по выражению лиц что Гарри, что Малфоя, те, вероятно, вспомнили одно и то же: их третий курс, Хагрид, Бакбик… Малфой нервно сглотнул, а Гарри с трудом удержал не слишком уместную сейчас улыбку.

— Если говорить коротко, то дети изучали тролля, преподаватель упустил его из-под контроля, и тот ранил преподавателя и напал на учеников…

— Как интересно, — холодно проговорил Драко. — Можно покороче?

— Кто пострадал?

— В итоге никто, — МакГонагалл кашлянула. — Но мог. Ваш… Альбус Северус едва не погиб.

Гарри так побледнел, что она шагнула к нему, но он поднял руку, показывая, что в порядке.

— Его спас другой мальчик, — между тем продолжала она. — Тролль выдрал из стены статую и швырнул в Альбуса, но другой ученик использовал заклятье Вингардиум Левиоса, и в последний момент никакой трагедии не случилось.

— Только не говорите, — медленно проговорил Драко, и его губы слегка задрожали, — что это был Скорпиус.

— Мне придётся, мистер Малфой, — кивнула она. — Это был действительно он.

Малфой расхохотался, а через секунду к нему присоединился и Гарри. Они так смеялись, что совершенно озадачили МакГонагалл, которая не ожидала от них подобной реакции на такое известие.

— Я не закончила, — снова заговорила она, очевидно, отчаявшись дождаться окончания этого хохота. — Дело в том, что в результате произошло ещё кое-что…

Малфой резко умолк, будто бы поперхнулся, его глаза расширились, и он каким-то очень высоким, словно бы не своим голосом спросил:

— Долг? Хотите сказать, что у них возник долг жизни?

— Боюсь, что так, — сказала она.

— Боже, — прошептал Гарри, а Малфой вдруг снова расхохотался, пытаясь одновременно что-то сказать — Гарри разобрал только «поздно» и «как досадно».

Наконец, отсмеявшись, он вытер слёзы и сказал Гарри с невероятно глумливым выражением лица:

— Могу убить тебя тут прямо сейчас, Поттер. Отец говорил, что это может сработать, — он не сумел удержаться и опять засмеялся, и Гарри тоже стало смешно — он не сдержался, и через секунду они хохотали снова, окончательно, кажется, уверив МакГонагалл в своей ненормальности.

— На самом деле, это совсем не смешно, — Малфой сумел успокоиться первым. — Но как обидно… одним бы днём раньше! И остался бы ты с… — он запнулся, поглядев на директора, — сам знаешь с чем. А теперь мы опять оба вляпались.

— Да уж, — Гарри в изнеможении оперся о высокую спинку какого-то стула. — Как странно…

— Да, ну, что тут странного? — возразил Малфой и решил, видимо, снизойти до директора: — Простите, директор, я поясню, если можно: много лет назад мистер Поттер уже связал меня таким долгом, и буквально позавчера мы с ним, наконец… расплатились, скажем так. Но чары-то исчезают не сразу. Очевидно, то, что связывало наших детей, сделать этого не успело. Хотя, может быть, мне просто не стоило рассказывать сыну об этом, — задумчиво проговорил он. — Так или иначе, случись это хотя бы вчера, всё было бы просто отлично. А теперь я уже и не знаю, — он больше не смеялся и даже не выглядел весёлым. Гарри тоже притих — потому что, несмотря на очевидную комичность ситуации, на самом деле ничего смешного в ней не было.

— Теперь я понимаю, — кивнула МакГонагалл. — Но, так или иначе, а мистер Малфой спас мистера Поттера — мальчики сейчас на уроках и пока ничего не знают, я полагаю, вам самим следует решить, как и когда рассказать им о случившемся.

Гарри вдруг вспомнил свои ощущения в первые дни после возникновения долга.

— Я его забираю, — решительно сказал он. — Сейчас же.

Директор кивнула — Малфой тоже не выразил удивления, из чего Гарри сделал вывод, что им обоим отлично известен этот эффект.

— Скоро уже каникулы, — сказала МакГонагалл. — Я полагаю, что, учитывая обстоятельства, Альбус Северус может сдать экзамены осенью.

— До каникул ещё три недели, — возразил Гарри, — я думаю, что…

— Никто не знает, как это происходит у детей, — тихо возразила МакГонагалл. — Возможно, быстрее — но возможно, что дольше. Я не стала бы рисковать.

— Я подумаю, — кивнул он.

— Я считаю, они должны всё узнать, — твёрдо сказал Малфой. — Я, во всяком случае, собираюсь рассказать сыну всё немедленно. А ты как хочешь, — сказал он Гарри.

— Я согласен, — кивнул тот и попросил у директора: — Можно их обоих сейчас привести сюда? Я думаю, лучше им прямо сейчас всё объяснить.

— Как скажете, — она кивнула, и было видно, что она довольна их решением. — Я приведу их, а вы пока что располагайтесь, пожалуйста.

Она вышла, и Гарри с Малфоем остались одни. Тот сел на первый попавшийся стул и длинно выдохнул. Потом посмотрел на Гарри и сказал:

— Отец с ума сойдёт, когда узнает. Это же надо… А весело было бы, останься ты с МакНейром и с его долгом.

— Ну, извини, — Гарри тоже сел на тот стул, на спинку которого опирался. — Тебе снова не повезло.

— Не-ет, — протянул тот с довольной улыбкой. — Вот сейчас не повезло тебе. Вернее, твоему сыну — но, как по мне, так даже хуже.

Слова прозвучали достаточно жёстко, но выражение его лица с ними контрастировало: Драко Малфой вовсе не выглядел злорадным, скорее, на его лице было нечто вроде сочувствия.

— С другой стороны, им ещё столько лет вместе учиться… может быть, случай и подвернётся. Удачно, что они ровесники.

— Как в скверном романе, — проговорил грустно Гарри. — Кто бы мне рассказал — я б не поверил…

— Я вот думаю… забрал бы ты лучше обоих, — сказал задумчиво Малфой. — Они братья… кто его знает, как оно в данном случае действует. Родство-то очень близкое, а дети вообще восприимчивы… И, кстати, ты старшему-то расскажешь, надеюсь?

— Конечно, — на самом деле, Гарри даже не подумал об этом, хотя Малфой был, безусловно, прав. — Но это я уже сам. И ему, и Лили.

— У тебя же ещё дочь, — вспомнил тот — Гарри в его голосе почудилась еле заметная зависть. — Да, ей тоже такое лучше знать. Мало ли. Хотя она ещё маленькая… ей нет одиннадцати? Может, и повезёт…

— В чём повезёт-то?

— Это же не твой долг, а её брата. Спроси отца, как оно всё переходит — я плохо в этом разбираюсь, а он, кажется, специалист. Дети наследуют долги родителей, а вот маленькие дети взрослых братьев — не знаю… вот, будет вам сегодня о чём побеседовать. Хотя я хочу это видеть, — потребовал он. — Ты не можешь мне это запретить!

— Да чего уж, — махнул рукой Гарри, — прямо отсюда и пойдём…

Малфой рассмеялся, но совсем не обидно.

— На самом деле, я тебе, правда, сочувствую, — сказал он, вроде бы, вполне искренне. — Я с этим двадцать лет прожил… как говорится, не шоколад. Хотя и время, и обстоятельства сейчас, конечно, другие.

Пока Гарри думал, что на это ответить, вернулась МакГонагалл с мальчиками. Гарри смотрел на них и словно бы видел перед собой самого себя вместе с маленьким Драко — такими, какими они были четверть века назад. Хота на самом деле сходство вовсе не было абсолютным.

Мальчишки держались по-разному: у Альбуса вид был смущённый и настороженный, а Скорпиус, едва войдя в кабинет, посмотрел на отца очень радостно и выжидающе — так смотрят дети в предвкушении ожидаемого поощрения.

— Можно попросить вас оставить нас с сыновьями наедине? — попросил Гарри, протягивая руку к сыну и крепко обнимая его, когда тот подошёл — Альбус посмотрел виновато и опустил голову. Драко, меж тем, тоже обнимал сына — обеими руками, крепко и, кажется, с гордостью: Гарри услышал, как он шепнул ему: «Ты молодец. Я очень горжусь тобой! Мы все гордимся», и мальчик буквально расцвёл и только что не запрыгал от радости. Он вскинул голову, задрав подбородок, чем ужасно напомнил Гарри своего отца в том же возрасте — только улыбка у него была не высокомерной, как у Драко, а радостной.

— Конечно, — МакГонагалл снова вышла, и они остались одни.

— Ну, начинай, — кивнул Малфой… Драко Малфой, прижимая сына к себе и продолжая его обнимать. — Или мне рассказать?

— Да не важно… Давай я, — кивнул Гарри. — Во-первых, — обратился он к Скорпиусу, — я хочу сказать вам спасибо, мистер Малфой, — он встал и, отпустив сына, подошёл к Малфоям и протянул мальчику руку — тот, ничуть не смутившись, подал ему свою и пожал — уверенно и достаточно крепко.

— Не за что, — вежливо ответил он, хотя весь вид его кричал об обратном. — Всегда рад помочь, мистер Поттер.

Вышло отлично — он только слегка скосил глаза на отца, словно бы проверяя, всё ли правильно сделал, и тот, ничуть не скрываясь, одобрительно ему кивнул. Гарри спрятал улыбку, совсем сейчас неуместную — история словно бы повторялась, только вместо Драко и Гарри теперь были их дети, и по крайней мере один из них вёл себя не в пример лучше.

— Во-вторых, я хотел бы, — он вернулся к сыну, — чтобы ты тоже его поблагодарил.

Альбус послушно шагнул было вперёд, но Гарри, придержав его за плечо, остановил мальчика — и увидел, как Драко сделал движение, тоже готовясь отодвинуть своего сына. Они посмотрели друг на друга и слегка кивнули, потом Гарри, сжав плечо Альбуса, сказал ему:

— Просто скажи «спасибо».

Тот покраснел и кинул на него яростный взгляд, прошипев что-то вроде: «Я знаю, как благодарят, пап!» — и сказал, глядя прямо на Скорпиуса:

— Я тебе очень благодарен. Спасибо тебе.

— Не за что, — кивнул тот, изо всех сил пытаясь принять скромный вид.

— А теперь, — Драко встал, — мы вам кое-что хотим показать.

Услышав это «мы», мальчишки с изумлением посмотрели сперва на него, потом на Гарри, потом опять на него.

— Подойдите друг к другу, — скомандовал Малфой, продолжая держать сына за плечи. Гарри точно так же взял Альбуса, и они подвели детей друг к другу. — Возьмите друг друга за руки, — мальчики подчинились, при этом Гарри почувствовал, как Альбус еле заметно вздрогнул и увидел, как на лице сына появилось удивлённое выражение, а губы начали складываться в улыбку. В этот момент Малфой поднял палочку, вывел так хорошо теперь известную Гарри сложную фигуру и произнёс:

— Show debitum.

Руки мальчиков засветились, и разъединив их, Гарри увидел на ладони своего сына тоже очень ему хорошо известное кольцо золотого света — и отлично ему знакомую золотую точку на ладони маленького Малфоя.

— Пап, что это? — шепнул Альбус, Скорпиус же просто вопросительно смотрел на отца.

— Это Долг Жизни, — сказал Гарри, беря сына за руку и вместе с ним наблюдая, как бледнеет и гаснет кольцо. — Это значит, что, если бы Скорпиус ничего не сделал, ты бы погиб, — он медленно начал отводить сына в сторону, и то же самое сделал Драко.

Альбус смотрел на свою уже погасшую ладонь очень серьёзно — Гарри перевёл взгляд на Скорпиуса: тот, в отличие от его сына, прекрасно знал, что это такое, и теперь что-то шептал отцу, а тот явно пытался его урезонить, с огромным трудом сдерживая довольную улыбку. «После поговорим», — расслышал Гарри и тихо вздохнул: ему тоже предстоял разговор, причём не один, и он предполагал, что дети станут далеко не самыми сложными его собеседниками.

— Вы закончили, господа? — раздался из-за двери голос МакГонагалл.

— Нет ещё! — отозвался Драко, а Гарри подошёл к двери, открыл её и сказал:

— Я думаю, что заберу обоих мальчиков, если возможно. Простите, что не подумал сразу. Вы не могли бы его позвать?

— Конечно, — согласилась она. — Хорошее решение, мистер Поттер.

— Заберёшь? — непонимающе спросил его Альбус. — Куда? Почему?

— Домой, — без особой охоты ответил Гарри. — Я вам дома объясню. Экзамены в сентябре сдадите.

— Но до них ещё почти три недели! — воскликнул Альбус.

— Я знаю. Посмотрим… Может быть, к ним вы вернётесь, — с сомнением сказал он.

— Я не хочу, — начал Альбус, но Гарри строго посмотрел на него, и он обиженно замолчал.

— Можно будет проверить, — предложил Драко, — скажем, через неделю. Сам-то я вообще ничего такого не помню… а хотя…

— Что?

— Я не уверен, что дело именно в долге… но мне в какой-то момент тогда стало настолько плохо — легче было бы умереть, — он передёрнул плечами.

— А может быть, — тихо ответил Гарри, вспомнив, что случилось тогда с ним в Запретном лесу. — Ночью?

— Ночью, — кивнул Драко. — Незадолго до того, как началась битва.

— Ну да, — тоже кивнул Гарри. — Это оно… Потом, — ответил он на его вопросительный взгляд. — Если хочешь, я расскажу.

Тот кивнул и сказал, возвращаясь к происходящему:

— В общем, я бы через неделю проверил — возможно, всё вообще пройдёт быстро.

— Проверим, — кивнул Гарри, вздыхая.

— Да обойдётся, — негромко проговорил, подходя, Драко. — Мало ли.

— Угу, — Гарри снова кивнул — и улыбнулся. — Мне уже кажется, что мне никогда с вашей семьёй не развязаться, — пошутил он, — не одно — так другое!

— А давай их поженим? — внезапно предложил Драко. — Родится ребёнок — и всё искупится…

Гарри и оба мальчика так уставились на него, что он даже сделал шаг назад, поднял руки и сказал удивлённо:

— Да пошутил я! Пошутил! Я просто подумал: у тебя же есть дочка? А у меня сын… всё, всё! — он замахал руками и, смеясь, отошёл к сыну, который, похоже, совсем был не рад такой шутке.

— Не смешно, Малфой, — сказал Гарри, хотя на самом деле шутка ему понравилась — она была очень малфоевской. — Даже не думай.

— Да что я-то? — он сделал невинное лицо. — У нас же не средневековье, в самом-то деле… уже и пошутить нельзя с вами, господин аврор.

— Вот и не надо, — кивнул Гарри, пряча улыбку. — А то мало ли. Мы, авроры, такие.

— Да не то слово, — согласился Драко, тоже улыбаясь ему одними глазами. Скорпиус дёрнул его за руку и что-то очень тихо спросил — Гарри не разобрал вопроса, но по реакции Драко увидел, что тот его рассмешил.

— Мой сын спрашивает, дружим ли мы, — сказал он, и Скорпиус покраснел. — Представления не имею, что ему сейчас отвечать… Как, Поттер, мы дружим?

— Я слышал, что Малфои не дружат, — с огромным удовольствием ответил Гарри, жалея лишь, что здесь нет Люциуса. — Так что, вряд ли.

— Ты слышал? — назидательно повторил Драко сыну. — Малфои не дружат. Так что, вряд ли.

Гарри не сдержался и фыркнул, Скорпиус рассмеялся тоже, и через секунду они все вчетвером веселились — и, конечно же, надо было вернуться приведшей Джеймса МакГонагалл именно в этот момент. Представив, что должна была она подумать, снова увидев их всех хохочущими, Гарри уже не сумел остановиться — и, судя по Драко, ему в голову пришла та же мысль. Так что какое-то время Джеймс смотрел на всё это совершенно обалдевшим взглядом, потом вдруг выхватил палочку и, наставив её на Гарри, произнёс:

— Expelliarmus!

Из его палочки вырвался малиновый луч, ударив в Гарри, который не устоял на ногах и с размаху шлёпнулся на пол — мальчик шагнул к нему, снова наводя на него палочку, и спросил:

— Кто ты? Ты не мой отец!

— Мистер Поттер! — возмутилась МакГонагалл, отнимая у него палочку и разворачивая к себе, — вы что себе позволяете?!

— Это не мой отец! Я не знаю, кто это, но мой отец не стал бы так смеяться вместе с Малфоями! — выкрикнул в ярости Джеймс.

Внезапно в комнате стало очень тихо: младшие мальчики перестали хохотать ещё в момент применения заклинания, а теперь замолчали и взрослые. Гарри вдруг стало ужасно стыдно — он почувствовал, что краснеет, встал и обернулся к Малфоям — Драко стоял, положив руки сыну на плечи, словно готовясь его защищать, но обиженным или удивлённым не выглядел, а вот Скорпиус, напротив, имел вид весьма воинственный.

— Тихо все! — приказала МакГонагалл. — Мне очень жаль, мистер Поттер, — обратилась она к Джеймсу, — что вы так плохо знаете своего отца. Но я уверяю вас, что вы ошибаетесь.

— Джеймс. — Гарри подошёл к сыну и наклонился, чтобы их лица оказались на одном уровне: — Ты не прав. Смеяться можно с кем угодно.

Тот упрямо сжал губы и отвернулся.

— Я понимаю, что ситуация кажется тебе необычной, но это не значит, что она невозможна. Если хочешь удостовериться, что я — это я, спроси меня о чём-нибудь, чего никто другой знать не может.

— Я знаю про оборотное зелье, — сказал Джеймс. — Внешне человека отличить невозможно!

— Ты прав. Так что, спрашивай.

Малфой незаметно отвёл сына куда-то к окну, подальше от них, и, тоже склонившись к нему, что-то тихо ему говорил — мальчик слушал очень внимательно.

— Что я забыл дома, когда уезжал после Рождества в школу?

— Шляпу, — улыбнулся Гарри.

— Верно, — нехотя согласился Джеймс. — Но ты… ты просто… Ты был очень странный.

— Я понимаю. И не сержусь, — Гарри протянул к нему руку, и тот, наконец, подошёл к нему и позволил себя обнять.

— Директор, — сказал от окна Драко, — я бы просил вас разрешить мне забрать сына до вечера. Если можно.

— Ну, хорошо, — кивнула она — Джеймс отреагировал на этот ответ возмущённым взглядом. — Но к девяти вечера мистер Малфой должен быть в своей гостиной.

— Он там будет, — пообещал Драко. — Вы позволите ему вернуться камином? Я провожу, разумеется.

— Хорошо, — снова кивнула она, и Малфои, попрощавшись, исчезли в камине — Скорпиус был первым, и Гарри услышал радостно сказанное им «Малфой-мэнор».

— Джеймс, — со вздохом сказал Гарри, — вам с Альбусом придётся сейчас вернуться вместе со мной домой.

— Домой? — очень удивился тот. — Почему? Надолго?

— Я сейчас не могу сказать, потому что пока не знаю. Минимум на неделю, максимум — до следующего учебного года.

— Не-ет! — возмутился Джеймс. — У нас ещё три недели… ещё же экзамены! Когда мы их будем сдавать?

— Может быть, вы успеете к ним вернуться. Если нет — вам разрешат сдать в сентябре.

— В сентябре?! — возмутился Джеймс. — Это всё лето готовиться?! Папа, но почему?

Гарри поймал умоляющий взгляд Альбуса и понял, что Джеймс ему жизни не даст, когда узнает причину — но как было этого избежать, он не знал. Поэтому он пока просто ответил:

— Так нужно. Я дома вам всё объясню.

— Но я хочу хотя бы попрощаться! Собраться! И вообще…

— Конечно, вы можете собраться, — Гарри подумал, что, раз Скорпиуса до вечера в школе не будет, никакой опасности для его сыновей нет, а вырывать их вот так внезапно и вправду было жестоко. — Встретимся здесь часов в семь, если не возражаете. — Он посмотрел на МакГонагалл, она кивнула, но мальчики дружно застонали:

— Можно хотя бы после ужина?! — и он сдался. В итоге они договорились встретиться в половине девятого — Гарри не хватило духа им отказать, и поэтому, когда мальчики отправились собираться и прощаться с товарищами, он отправился вслед за Малфоями в Малфой-мэнор.

Дом Малфоев встретил его тишиной. Даже эльфов не было видно — Гарри постоял немного в холле, потом позвал:

— Драко!

Но никто ему не ответил. Потом появился эльф и с поклоном передал, что молодой господин отвёл юного господина к господину — Гарри потребовалось несколько минут, чтобы разобраться во всех этих «господах» и сообразить, что Драко, по всей видимости, просто отвёл Скорпиуса к своему отцу — то есть к нему, к Гарри, домой — и отправиться туда самому.

Малфои действительно обнаружились все вместе — вернее, все трое мужчин, ни Нарциссы, ни Астории в комнате не было. В тот момент, когда Гарри, даже не постучавшись, вошёл, Люциус обнимал внука, говоря ему что-то весьма восторженное.

— Ещё раз добрый день всем, — сказал Гарри, раздумывая, зачем Драко притащил сюда ребёнка, и как он планирует заставить его потом сохранить всё это в секрете.

— Мистер Поттер? — изумился Скорпиус. — А вы что здесь делаете?

— Я здесь, — он чуть было не сказал «живу», но наткнулся на холодный взгляд старшего Малфоя и продолжил, — ищу вас, Люциус, — называть того по имени было очень странно, но ничего другого ему в голову просто не пришло. Наградой за столь своеобразную находчивость ему стали изумлённые взгляды всех троих, из которых один — собственно, Люциуса — понравился ему больше всех. — У меня к вам дело.

— Прости, мальчик, — сказал внуку Люциус, — но дело есть дело. Негоже заставлять ждать господина начальника аврората.

— Кстати, — небрежно заметил Гарри, обращаясь к Драко, — я забираю сегодня сыновей в половине девятого. Встретимся, если вы тоже будете там в это время.

— Я думаю, это может оказаться полезно, — подумав, кивнул тот. — Некоторые вещи проще один раз ощутить, чем сто раз услышать. Аккуратно, под контролем — но всё же.

— Пожалуй, — согласился Гарри. — Значит, до вечера?

— В полдевятого, — кивнул тот и сказал сыну, — попрощайся.

— Всего хорошего, — вежливо сказал Гарри тот, и Гарри видел, с каким трудом ему далась эта вежливость, когда в таких же серых, как у отца и у деда, глазах плясали десятки и сотни вопросов — и подумал, что хорошее воспитание, быть может, и не такая уж ненужная вещь. — До свидания! — сказал он Люциусу, с улыбкой склоняя голову и услышав в ответ

— До свидания, Скорпиус. Я очень горжусь тобой, помни.

Едва дверь за ними закрылась, как старший Малфой — оставшийся единственным в комнате — сбросил с лица маску спокойного удовлетворения жизнью и гордости за внука и очень устало взглянул на Гарри:

— Я так надеялся, что всё это завершилось, — сказал он, жестом предлагая собеседнику сесть. — Но кто же мог знать… Мерлин мой, если б днём раньше!..

— Угу, — кивнул Гарри.

— Я понимаю вас, — сказал Малфой слегка виновато, — вы-то мало бы что выиграли от этого… Вернее, вы бы как раз проиграли. Но я…

— Я бы предпочёл проиграть так, — хмуро ответил Гарри, — так долг был бы хотя бы лично моим. Его же не только напрямую можно отдать — можно и отслужить, к примеру, или ещё как-нибудь. Да вот, хотя бы о Лестрейнджах бы договорились и обменяли… а что сейчас?

— А сейчас это случилось не с вами, а с вашим сыном, — сочувственно проговорил Малфой. — Я тоже на вашем месте предпочёл бы быть связанным сам. Но так уж случилось.

— Увы. Я хотел попросить у вас книги.

— Да, разумеется, — тот кивнул. — Я соберу и пришлю всё, что знаю толкового. Вкратце я вам тогда всё рассказал, но есть, конечно, моменты, в которые я не вдавался.

— Например, что будет с его братом и сестрой.

— Например, это, — кивнул Малфой. — Тем более, сестре ещё нет одиннадцати.

— Да, Драко мне говорил… вы думаете, это может её оградить?

— Я не знаю, — возразил он. — Но поищу всё, что можно. Шанс есть — родство-то не прямое, хотя и кровное.

— Как это не прямое?

— Здесь как с наследованием: сначала передача идёт по линии родители-дети — сюда же деды, прадеды и так далее. И только потом, если никого не остаётся, уходит вбок, к братьям-сёстрам. Так что, в принципе, есть хороший шанс, что ни сестру, ни брата это не коснётся. Да это же легко посмотреть! Помните, я вам у себя на руке показывал?

— Помню, конечно… но разве такие же метки появятся не у всех родственников?

— Если я правильно понял, нет… мне-то не на ком было проверить, как понимаете.

— У вас совсем нет родных? — вдруг сообразил Гарри, и это показалось ему грустным.

— Ну, почему нет? Есть много дальних, но это не в счёт. Братьев-сестёр у Драко нет. Можно было бы проверить на Андромеде — но, во-первых, мы не особенно с ней общаемся, а во-вторых, она ему всё-таки тётя, а не сестра — она ещё дальше. А на ваших детях вы сами проверьте.

— Спасибо, я посмотрю, — кивнул он.

— Вы себя-то проверили?

— Себя? — очень удивился он. — Зачем?

— Да мало ли… Всякое ведь бывает.

— В каком это смысле? Вы что, полагаете, что Альбус не мой сын?!

— Да Мерлин с вами, — Малфой даже руки поднял. — Просто долг жизни — довольно странная вещь, а мальчик несовершеннолетний. У совсем маленьких детей, я знаю, долг жизни прежде всего соединяется с матерью, а с отцом — не всегда. Как у старших — не знаю.

— Да нет, — с сомнением произнёс Гарри, — вряд ли… но…

Он взял палочку, навёл на свою руку — и остановился, вспомнив. Малфой молча протянул ему руку, Гарри взял её и произнёс, наконец:

— Show debitum relative.

В ладонях блеснуло зелёным, Гарри расцепил руки и с облегчением посмотрел на слабое зеленоватое свечение, образующее у него на ладони кольцо.

— Теперь мы знаем, что здесь нет никаких сюрпризов, — сказал Малфой. Счастливым он вовсе не выглядел, и Гарри всё-таки удивился:

— Вы не должны быть расстроены… Вам-то что плохого от этого?

— Теоретически ничего, — отозвался тот, — но мне не нравится эта тенденция.

— Да нет никакой тенденции! — возразил Гарри. — Просто так неудачно совпало…

— Не много ли совпадений? — досадливо отозвался тот. — Сутки прошли — и наши семьи снова оказались связаны долгом жизни, пусть и в обратную сторону! Для чего потребовалось, чтобы школьный учитель — и это не какой-нибудь, простите меня, Локхарт, это вполне вменяемый человек! — притащил вдруг в школьный класс тролля! И умудрился потом утратить над ним контроль — вы себе вообще представляете, как взрослый человек (!) днём (!) может утратить контроль над троллем? До такой степени, чтобы позволить ему себя ранить?!

— Вы думаете…

— Это и называется «рука судьбы», — нерадостно вздохнул он. — Во всяком случае, очень похоже. Такие невероятные и одновременно идиотские совпадения — очень на то похоже.

— Рука судьбы — это вы образно, я надеюсь?

— Образно, — кивнул Малфой. — Или нет. Я не знаю. Возможно, что-то ещё связывает наши с вами семьи — что-то древнее, о чём никто из нас не знает. Может быть, знали ваши родители, но их теперь не спросить… все старые семьи связаны десятками больших и малых проклятий, долгов и просто всяческих связей — возможно, наши с вами вот так сейчас проявились. На самом-то деле, мы с вами немного смошенничали…

— В смысле?!

— Ну, обмен долгов — это… — Он то ли задумался, то ли замялся. — Мне следовало сказать вам, наверное. Но я… Я был совершенно уверен, что в нашем конкретном случае ничего такого не будет — ведь оба долга сходились на вас. По сути, вы выменивали их сами у себя… в каком-то смысле. Возможно, я ошибся.

— Объясните. Немедленно!

Малфой вздохнул и поёжился.

— Обмен в магии — вещь весьма непростая… С ним никогда нельзя знать заранее, как всё пойдёт. Но когда ритуал сработал, я вздохнул спокойно, и решил, что…

— Вы! — Гарри ощущал неимоверно сильное желание просто убить его — здесь же, на месте. Не сдержавшись, он шагнул к нему и, чувствуя, как темнеет в глазах от ярости, схватил его за обшлага мантии — тот почему-то даже не подумал сопротивляться. — Вы мерзавец! Подонок, мерзавец и идиот, из-за которого…

— Вольно же вам было слушать меня! — тихо огрызнулся Малфой, не предпринимая попыток освободиться. — Можете убить меня здесь и сейчас, хотя я и не советую.

Гарри выругался и отшвырнул его — с такой силой, что тот не удержался на ногах и отлетел к столу, сшиб всё, что лежало на нём, и едва не слетел с него на пол.

— А вы правы, — зло сказал Гарри, — вольно же мне было вас слушать — и верить! Надо же было быть таким кретином! Поверить Малфою! Да я…

Он продолжал говорить что-то такое же злое, а Малфой тихо сел на стул у стола, опершись локтями о колени и опустив плечи и голову. Он не произнёс ни слова, и эта его молчаливость постепенно приглушила ярость Гарри — он, наконец, замолчал и просто стоял, тяжело дыша и глядя на Малфоя со смесью отвращения и ненависти.

— Вы правы, — наконец, сказал тот, не поднимая головы. — Во всём. И я бы на вашем месте вправду убил бы меня, наверное. Я не знаю, как это теперь исправить.

— Вы идиот, — его усталый и виноватый голос уничтожил в Гарри всю злость. Малфой просто кивнул на эти его слова и опять замер всё в той же позе. — Чёрт с вами! Да хватит уже! — повысил он снова голос. — Расскажите лучше толком, что за обман… и вообще, что вы тут наворотили. А я вам позволил. И прекратите, наконец, изображать из себя... — Он запнулся, подбирая подходящее сравнение, не нашёл, плюнул и закончил: — не понять что! Да хоть в глаза мне посмотрите, наконец!

Тот подчинился — лицо его казалось постаревшим лет на десять, даже глаза потемнели и смотрели тоскливо и виновато.

— Ну, отлично, — Гарри раздражённо отвернулся и подошёл к окну. — На сей раз это не сработает, мистер Малфой. Я даже верю, что вы сожалеете, но пострадавшая сторона здесь — не вы.

— Нет, конечно, — со вздохом согласился он.

— Ну, так и отвечайте, когда вас спрашивают. Что за обман?

— Это не обман… я был совершенно уверен, что, если что-то будет не так, то ритуал просто не получится. Я же однажды делал обмен — тогда ведь всё вышло! У меня в мыслях не было, что что-то пойдёт не так… Хотя, какая теперь разница? Вина-то моя.

— Ещё в грудь себя постучите и голову пеплом посыпьте, — отозвался от окна Гарри, так и не оборачиваясь. — Вы на вопрос не ответили — что за обман?

Он не хотел сейчас видеть Малфоя, поэтому так и стоял, глядя в окно — и ничего не видя за ним. Злиться на него он не хотел тоже — во-первых, всё равно в этом не было никакого смысла, во-вторых, по-хорошему, он был сам виноват: действительно ведь просто поверил на слово, даже не почитал ничего… Да даже с Гермионой не посоветовался, не говоря уж о министерских специалистах.

— Обман судьбы, — невесело усмехнулся тот. — Уолл нам ведь не родственник, обстоятельства возникновения долгов не похожи… я сам сейчас до конца не понимаю. Может, и нет ничего такого… обычное совпадение.

— Ну, конечно. Даже не начинайте! — предупредил его Гарри. — Я теперь сам уже в совпадения не поверю, — он, наконец, обернулся — Малфой сидел в той же позе, опустив голову и глядя в пол. — Я слушаю.

— Ну, — начал тот словно с трудом, — Уолли вполне осознанно пошёл на то, чтобы не отказываться от долга, насколько я понял — у него была мысль, о чём можно будет вас попросить. А вы про свой долг просто забыли. Принципиально разные ситуации… а я этого не учёл.

— Это важно?

— Наверное… сложно сказать. Я не знаю. Я много лет занимался этим, но я никогда даже не думал ни о каком обмене. Опять же… насколько я знаю, мой сын ни разу не попытался с вами об этом поговорить — он не пытался прийти к вам и попросить об искуплении. То есть, он… Можно считать, что он затаился и то ли ждал, то ли надеялся, что успеет проскочить, не расплатившись. Я не знаю, как это работает. Да и никто в точности знать не может. А вы ведь — теперь, узнав вас, я в этом уверен — его просто бы отпустили.

— А разве так можно?

— Так… Просто так нельзя, но можно ведь было придумать службу, действительно нужную, но в то же время простую и исполнимую. Но вот, — он усмехнулся чему-то горько, — ни мне, ни Драко такой простой выход даже в голову не пришёл. Мы, видимо, по себе судили… Скажите, вы отпустили бы его, если б могли? — он поднял, наконец, голову и посмотрел Гарри в глаза всё с той же тоской и печалью.

— Отпустил бы, конечно, — пожал Гарри плечами. — Ну… раз так надо — придумал бы что-нибудь… я не знаю. Заставил бы третий этаж разобрать, а то у нас руки никак не доходят — подошло бы это в качестве службы?

Лицо Малфоя дрогнуло, будто от боли или от удара, он вновь опустил его и закрыл ладонями. Гарри, не понимая его реакции, постоял, потом подошёл и, придвинув себе стул, сел рядом.

— Да прекратите уже, — примирительно сказал он. — Ну… что поделать. Давайте лучше об этом как раз и подумаем. И вы говорили что-то о закономерности… а потом сбились. С этим-то уже всё понятно… Я тоже хорош: мне даже в голову не пришло почитать что-нибудь самому или хоть с кем-то ещё посоветоваться… Я почему-то совершенно поверил в то, что вы отлично всё это знаете. Так что… сам дурак, в общем. Жаль только, что расплатился за это мой сын.

— Знаете, — глуховато из-за прижатых к лицу рук проговорил Малфой, — я чуть ли не впервые в жизни чувствую себя сейчас… невероятным подонком.

Несмотря на определённый трагизм ситуации, Гарри не смог удержаться от смеха и некоторой язвительности:

— Да неужели? Ну надо же… могу я узнать, почему вдруг? Вроде бы у вас было уже столько поводов… даже на моей памяти… а пробило вас только сейчас!

— Это хорошо, что вам весело, — кивнул Малфой, открывая лицо, неадекватно, на взгляд Гарри, измученное и какое-то перевёрнутое. — А почему подонком… да потому, что мне даже не пришло в голову, что долг можно вот так отпустить. Просто так. Ничего серьёзного не потребовав.

— Ну, сами-то вы бы сделали так, — усмехнулся Гарри.

— Нет, конечно. Мы все боялись и ждали, что вы придумаете… и никто не подумал, что всё может быть так просто.

— Но вы же не сомневались в МакНейре.

— Это другое, — возразил он. — Уолл свой. И никогда не отказал бы в подобной просьбе для Драко. Но вы-то… другое. Совсем, как оказывается, другое…

— Ну да. Я порядочный человек, — пошутил Гарри. — Такие, знаете, тоже бывают.

— Оказывается, да, — медленно проговорил Малфой, пристально глядя на Гарри, и тому вдруг стало его жалко.

— Ну, вот учитывайте в дальнейшем, — постарался он свести, наконец, разговор к шутке. — И хотя я до сих пор чудовищно на вас зол, толку от этого уже никакого, так что расскажите мне лучше, что вы там говорили про связь между нашими семьями, древнюю и никому не известную. И… воды, что ли, выпейте. Или ещё чего-нибудь.

— Что, так плохо? — Малфой почти улыбнулся.

— Честно говоря, очень, — признался Гарри. — С вами вечно как в зазеркалье: вообще-то, это мне положено сейчас сидеть с таким видом, а вовсе не вам.

— Что поделать? — он снова предпринял попытку улыбнуться — опять неудачную.

— Идите умойтесь, — скомандовал вдруг Гарри. — А потом возвращайтесь и ответьте, наконец, на мой вопрос.

Как ни странно, тот послушался — встал и вышел, и Гарри услышал, как в ванной зашумела вода. Потом шум затих, но Малфоя не было ещё некоторое время — зато, когда он вернулся, то вид уже имел вполне нормальный.

— Выпьете со мной? — спросил он с порога.

— Давайте, — согласился Гарри и предупредил: — Только не ром!

— Нет, конечно. Кто же пьёт ром днём? — Малфой подошёл к столику, на котором стояли бутылки. — Виски?

— А у вас есть?

— Я учитываю вкусы своих гостей, да и остался с ланча. Лёд?

— Нет, не нужно.

— Прошу вас, — он протянул ему низкий стакан, на два пальца наполненный янтарной жидкостью — сам он держал в руках коньячный бокал с соответствующим, видимо, содержимым.

— Спасибо, — Гарри забрал стакан и, выпив залпом половину, похвалил: — Отличный.

Малфой кивнул.

— О чём вы спрашивали меня? Я… был расстроен. Повторите, пожалуйста.

— Вы что-то сказали о множестве связей, что есть между всеми древними семьями — и о том, что возможно, конкретно между нашими есть какая-то, о которой мы с вами не знаем. Я, к сожалению, почти ничего не знаю о своей семье.

— Конечно, не знаете, — кивнул Малфой. — Но вот здесь я вам совсем не помощник… тем более, что искать, я думаю, нужно глубже — деды, прадеды и так далее. А знаете, — вскинулся он, — кого можно было бы попробовать расспросить… во-первых, есть Финеас Найджелус Блэк — ваш… — он задумался, — пра-пра-прадед, если я правильно посчитал. Здесь должен быть его портрет… а если вы всё выбросили, то он точно есть в Хогвартсе.

— Думаете, он может что-нибудь знать?

— Почему бы и нет? А ещё… что вы сделали с портретом Вальбурги? Вы говорили, что снесли стену с ним, а что потом?

— Он на чердаке, — Гарри не хватило духа выбросить портрет матери Сириуса — пусть даже тот и ненавидел её, и она отвечала ему тем же.

— Можно попробовать поговорить с ней. Вам, правда, она вряд ли ответит… А вот я мог бы попытать счастья.

— Вы серьёзно?

— Почему нет? — удивился Малфой. — В крайнем случае, я просто потеряю немного времени… А вдруг да узнаем что-нибудь важное?

— Попробуйте, — кивнул Гарри. — Я могу открыть вам чердак, наверное… Дайте немного времени, я соображу, как лучше это сделать. Там столько всякого хлама…

— Который вы, по некотором размышлении, ни за что не оставите мне в свободном доступе. — Он улыбнулся, наконец, по-человечески. — Спешить нам с вами некуда, так что, как сделаете — так и сделаете. Всё равно всё уже случилось. Я правильно понял, что вы забираете из школы детей?

— Я помню, что чувствовал тогда, — кивнул Гарри. — По-моему, это совсем лишнее в данном случае.

— Согласен. Хотя дать мальчику почувствовать это я бы вам посоветовал.

— Они уже держались за руки, — возразил Гарри. — И ещё встретятся вечером. Этого достаточно.

— Ну, пожалуй, — кивнул Малфой. — А знаете, может быть, это и к лучшему… Я ещё хотел поговорить с вами об этом, но не собрался.

— О чём?

— На вас покушались уже дважды, — заговорил Малфой, очень внимательно глядя на Гарри. — Если предположить — только предположить, потому что покушения могут быть вовсе с этим не связаны — что это спровоцировано грядущим пересмотром дел, и представить, что есть некто, кто хочет не то, чтобы именно убить лично вас, как Гарри Поттера — а просто хочет остановить этот процесс, то ведь, если подумать, вас совсем не обязательно для этого убивать.

— В принципе, нет, конечно, — кивнул Гарри. — Хотя было бы желательно, потому что иначе я всё равно…

— Можно вас просто отвлечь, — жестом оборвал он его, продолжая. — Как-нибудь очень основательно.

— Отвлечь?

— Да. Например, похитить ребёнка. Уверен, вам тут же станет ни до чего — ни до бывших Упивающихся, ни вообще до исполнения своих непосредственных обязанностей — и вы не успокоитесь, пока его не найдёте. А человека искать можно долго… Ну что вы опять так смотрите?

— Я даже не подумал об этом, — в ужасе проговорил Гарри. — Я вообще не подумал ни о чём таком… что же я за аврор… то вам поверил, то это…

— Вы именно, что аврор, — мягко сказал Малфой. — А здесь срабатывает совсем другая логика…

— Бывшего Упивающегося — в самый раз, — в сердцах сказал Гарри.

Малфой совсем не обиделся, а даже развеселился:

— На деле нет, но, во всяком случае, она ближе. Так или иначе, а я даже рад, что дети будут под присмотром — и при этом никто особо не удивится. А вам правда везёт…

— Зато вам не очень, — чему-то заулыбался Гарри. — Вы хоть представляете, что устроят почти силой увезённые до срока из школы мальчишки двенадцати и тринадцати лет, если их запереть в доме? А их, похоже, придётся именно запереть…

— А я-то при чём? — пожал тот плечами. — Здесь как раз будет самое тихое место в доме — пространство-то вы поделили… Вы ещё будете приходить сюда высыпаться. Очень советую присоединить ещё одну комнату, иначе вам придётся спать в ванной. Хотя, с другой стороны, моя кровать мне не особенно и нужна, так что приходите.

— Ну, спасибо! — Гарри немного повеселел. — Если что, я поймаю вас на слове.

— Ловите, — легкомысленно отмахнулся он. — Я всегда вам рад.

«Хоть кто-то мне всегда рад в этом доме», — некстати подумал Гарри и засмеялся. В ответ на недоумённый взгляд Малфоя он махнул рукой и встал:

— Я везде уже опоздал. Не знаю, смогу ли я зайти вечером… боюсь, тот у меня будет весьма насыщенный.

— Приходите ночью, — улыбнулся тот. — Для меня сейчас всё едино.

Гарри следовало вернуться в аврорат — как начальник, он пользовался, конечно, определённой свободой, однако он уже и так пропал на полдня, а делами заниматься было нужно. Но сначала ему предстоял разговор с Джинни — а вечером, очевидно, ещё и с Молли, и сил на всё после этой истории, а особенно после откровений Малфоя, у Гарри почти не было. Ещё, вспомнил он, следовало давно найти Гермиону и рассказать ей об изменении планов по пересмотру, в котором она взялась помочь — Гарри подумал, как недавно считал, что лето ему предстоит наконец-то спокойное, и грустно над собой посмеялся.

— Джин! — он поймал себя на надежде, что жены не окажется дома — тогда разговор пусть немного, но отодвинется — хотя это не только ничего не решало, а даже усложняло ситуацию, он понимал это, однако желание было достаточно ясным.

— Гарри? — отозвалась она удивлённо откуда-то из глубины дома, и он вздохнул.

— Джин, есть разговор. Это важно!

— Ты дома? — очень удивилась она, выходя к нему и радостно обнимая. — Что-то случилось?

— Случилось, — он ответил на поцелуй и повёл её в спальню, где они всегда обсуждали все важные дела. — Только не пугайся, пожалуйста, и не кричи.

— Не пугайся? — она побледнела. — Гарри, что случилось?

— Да все живы-здоровы, — он подошёл к окну и открыл его, глубоко вдыхая тёплый воздух, пахнущий большим городом. — И всё-таки кое-что произошло. Боюсь, тебе это не понравится, но тут уже ничего не поделать. Садись.

— Села, — она села, но смотрела очень тревожно. Он остался стоять, отметив про себя, что машинально усадил её напротив окна, а сам встал против света, и посмеялся про себя этому.

— В общем… мне написала МакГонагалл.

— Мальчишки опять что-то выкинули? — она явно успокоилась и приготовилась возмущаться — правда, сквозь это возмущение явственно проглядывала плохо прикрытая гордость.

— На этот раз нет. И не мальчишки, а Альбус.

— Альбус? — она слегка удивилась: обычно все неприятности в их доме начинались с Джеймса.

— Он ничего не сделал. К сожалению, — неожиданно сам для себя пошутил Гарри. — У них на уроке произошло нечто вроде несчастного случая… спокойно! — он поднял руку, — Я же сказал, все живы-здоровы!

— Ну, раз всё обошлось… что тогда?

— В том-то и дело, что не обошлось, — вздохнул он. — Если в двух словах, то на уроке защиты от тёмных искусств детям демонстрировали тролля, тот каким-то образом освободился, ранил преподавателя, оторвал какую-то статую и швырнул в учеников. И попал бы прямиком в Альбуса, если бы другой мальчик его не спас.

— Господи, — она опять побледнела, и Гарри стало её жалко.

— Джин, с ним всё в порядке, — он отошёл от окна и сел рядом с ней. — Мальчик использовал Вингардиум Левиоса и статую отвёл. Всё хорошо.

— Какой ужас… кто вообще додумался привести в школу тролля! К детям! К первокурсникам, Гарри! — страх у Джинни уступил место ярости. — Что это за учитель такой, о чём МакГонагалл думает?!

— Это сейчас не важно, — попытался он отвлечь её, но у него ничего не вышло.

— Не важно? Ты что говоришь, Гарри! А кого она приведёт завтра — вампира?

— Вампиры вполне разумны, — он засмеялся. — Их вряд ли можно привести на урок, да они и не опасны.

— Гарри!

— Дослушай меня, пожалуйста! — нетерпеливо повысил он голос — от удивления она замолчала, и он продолжил. — Как я сказал, этот мальчик его спас. Спас ему жизнь. Ты понимаешь?

— Они же дети! — проговорила она, когда глаза её расширились от понимания. — Ты хочешь сказать…

— Увы, — он вздохнул. — Я хочу сказать, что дети они или нет, а спас он его по-настоящему, и возник Долг жизни.

— Ему же всего двенадцать! — прошептала она. — Как же так…

— Да хоть два… наверное. Я не знаю, как это работает с малышами. Но Альбус достаточно взрослый, чтобы с ним происходили такие вещи.

— И… что теперь будет?

— Да ничего… Что будет? Посмотрим. — Он вздохнул. — Исправить-то это сейчас уже невозможно… Но ты меня опять не дослушала.

— Гарри, но это же совершенно ужасно!

— Да нет, — он удивился. — Неприятно, конечно, но такое бывает… Просто это придётся учитывать, вот и всё. Джинни, дослушай меня, пожалуйста, у меня не так много времени.

— Почему она написала тебе?

— Что? Кто?

— Директор. Почему она написала тебе, а не мне?

— Откуда я знаю, Джин. Если хочешь, можешь написать ей сама и спросить. Ты будешь слушать?

— А что, есть ещё что-то? — сердито спросила она. — Столь же важное?

— Ну, во-первых, имя спасшего Альбуса мальчика.

— А. Да. И кто это?

— А это… — он почувствовал, что его губы растягиваются в глупой улыбке, и огромным усилием удержал их, — Скорпиус Малфой.

— Что?! — она задохнулась. Потом вскочила и закричала — Гарри ожидал, конечно, бурной реакции, но всё-таки не посчитал её силу. — Малфой?! Опять?!! Гарри, да когда же это закончится?!!

— Эм-м, — он рассмеялся. — Джин, вот честное слово…

— Я не могу уже это слышать!!! Малфои! У тебя всё в последнее время сводится только к Малфоям!!!

— Джин, — он смеялся, понимая, что этим только подливает масла в огонь её гнева, но сделать с собой ничего не мог. — Джин, милая, ну что ты такое несёшь… при чём тут вообще я? Меня там близко не было, это же школа! Всё произошло на уроке, Джин, и…

— Да мне плевать, где и почему это произошло! — она в ярости швырнула в него первое, что попалось ей под руку — к счастью, это оказалась подушка. — Ты приходишь и вот так просто говоришь мне, что наш сын теперь навсегда связан Долгом жизни с Малфоем — как я, по-твоему, должна на это реагировать?!!

— Да почему навсегда… долги искупаются, отслуживаются…

Последнее он сказал зря, что и понял ровно в ту же секунду — услышав это «отслуживаются», Джинни взвизгнула и со всей силы залепила ему пощёчину — он успел поймать её руку, с неожиданной злостью подумав, что сделал это уже практически привычным жестом — это Малфой тогда растерялся, а он-то уже к такому привык.

— А ну сядь! — он швырнул её на кровать, усадил и придавил к ней, крепко держа за руки. — И немедленно прекрати на меня кричать.

Он отпустил жену и снова вернулся к окну, встав к нему спиной и скрестив на груди руки. Джинни лежала на кровати, тяжело дыша, потом села и сказала почти спокойно, но мрачно:

— Ну, извини меня. Но это просто невыносимо. Я сорвалась.

— Я заметил, — холодно кивнул он. — И очень хотел бы сказать, что я тебя понимаю, но это не так. У меня нет сейчас ни сил, ни времени с тобою ругаться, потому я продолжу коротко: я забираю пока что мальчиков из школы, потому что знаю, что будет чувствовать Альбус в ближайшие дни к Скорпиусу, и не считаю, что им следует находиться поблизости друг от друга. А, поскольку Джеймс его брат и никто, насколько я понимаю, не знает, что будет ощущать он, я не хочу рисковать и заберу его тоже. Минимум на неделю, потом мы проверим, и если всё успокоится — они вернутся в школу. Однако возможно им придётся расстаться с нею до осени. Я забираю их сегодня оттуда в половине девятого, камином из кабинета директора.

— Ты сам всё уже решил? — обиженно спросила она.

— Тут нечего обсуждать, Джин. Поэтому да, я сам всё решил. И мне жаль, если для тебя это важнее того, что я тебе сейчас рассказал.

— Гарри, — сказала она примирительно. — Я не хочу ссориться. Я понимаю, что ты прав, — она улыбнулась. — Просто всё это так внезапно… сначала я испугалась, потом разозлилась… напрасно, конечно, — она вздохнула.

— Ничего, — он тоже ей улыбнулся и присел рядом. Джинни обняла мужа и положила голову к нему на плечо, он обернулся и коснулся губами её лба. — Я понимаю. Я сам обалдел, когда узнал, что случилось. Но как бы то ни было, если уж выбирать между случившимся и тем, что Альбус мог просто погибнуть…

— Конечно, — кивнула она. — Но почему же он сам не…

— Не знаю. Возможно, он просто не видел. Или не успел. Не важно уже, — он погладил её по руке. — В общем, вечером я приведу мальчиков, и нужно будет рассказать Джеймсу и Лили про Долг. Альбус уже знает.

— Зачем им рассказывать?

— Затем. Подобные вещи нужно знать. Ты не понимаешь?

— Я понимаю, — ответила она, но Гарри видел, что на самом деле она не согласна.

— Ты подготовь здесь всё к вечеру, пожалуйста, — попросил он. — А сейчас мне правда надо бежать.

— Конечно, — кивнула она. — Но это будет… непросто. Здесь Малфой, он же ходит по лестницам… они могут столкнуться. Мальчики — это не Лили, и…

— Ну, значит, столкнутся, — вздохнул он. — Ничего не поделаешь. Я не могу открыть ему аппарацию, а наверху нет каминов.

— Значит, придумай что-нибудь. Так нельзя.

— Он их не съест, — вздохнул Гарри.

— Им не нужно знать, что он здесь!

— Может быть, и не нужно, — он встал. — Я подумаю. В любом случае, всё это после.

Он привычно коснулся губами её губ и ушёл, чувствуя себя уставшим, рассерженным и разбитым.

…До означенной половины девятого вечера времени у Гарри оставалось не так уж и много, в отличие от скопившихся дел, среди которых он всё-таки выкроил возможность поговорить с Гермионой. На его счастье, она легко отыскалась на работе. Они вышли просто на улицу — Гарри даже в голову не пришло беседовать где-нибудь в министерстве — и медленно пошли по ней. Гермиона держала его под руку, и со стороны они, наверное, выглядели семейной парой, чинно прогуливающейся после обеда.

Гарри постарался рассказывать коротко, но всё равно рассказ занял довольно много времени и оказался очень эмоциональным — по счастью, его спутница выслушала его спокойно, а когда он закончил, сказала только:

— Значит, во-первых, никакого общего пересмотра не будет, а во-вторых, ты опять оказался связан с Малфоями Долгом жизни?