Приют раненых душ (джен)

Внизу раздавались шаги. Топот нескольких пар ног приближался, поднимался по хлипкой деревянной лестнице, на первом этаже слышались и голоса, короткие, отрывистые. Айсен и не прислушиваясь знал, что они говорят: «Ищи там!», «Посмотри здесь!», «Здесь его нет». Он заметался по комнате, слепо натыкаясь на кровать, стулья, сшибая на пол ранее аккуратно сложенные стопкой книги с разноцветными обложками. Выхода не было, на кончиках пальцев зрела магия, которой надолго не хватит, — убивать он не умел, да и защищаться в этой ситуации не чувствовал в себе сил. Отчаяние, огромное, страшное, накатывало волной.

Дверь потрясли за ручку, раздался торжествующий крик, и тут же дверь жалобно застонала под ударом плеча.

— Выходи, крыса! — услышал Айсен низкий рык. Кто-то засмеялся. Конечно, как будто он добровольно отодвинет задвижку и выйдет к тем, кто растерзает его, прежде поиздевавшись, как это было раньше. Айсен, трясясь, полез было под кровать, но запнулся о книги. Да, он был трусом, больше всего на свете ему хотелось сейчас даже не жить, а просто избежать мучений, любой ценой.

Одна из книг была открыта, и Айсен случайно навис над ней, пытаясь забраться под ту конструкцию, на которой обычно спал.

— Капитан «Весенней Птицы» Отто Бюнц, — трясущимися губами прочитал он, и в тот же момент книга взвилась, будто страницы превратились в крылья, будто она сама стала трепещущей птицей, готовой к полёту.

Страницы увеличились в размерах, и Айсен не успел даже закричать, как что-то подхватило его и потащило головой вперёд. Он думал, что сейчас воткнётся прямо между ставших огромными строк, но пролетел между них. Строки остались позади; он бросил взгляд вниз. Под ним расстилалось безбрежное море, ветер бил в лицо, он нёсся над морем с умопомрачительной скоростью. Айсен увидел корабль далеко внизу и понял, что уже не летит, а падает прямо на острые мачты. Хлопнули паруса, белоснежные, пронизанные солнечным светом, надвинулись, ослепляя, и Айсен приземлился на колени, ничуть не пострадав.

Когда он смог подняться и оглядеться, то обнаружил, что находится в не очень просторной, но определённо богато обставленной комнате, в которой, тем не менее, был лёгкий беспорядок. Тут же он понял, что в комнате находится не один. За столом он увидел мужчину, довольно молодого. Незнакомец был одет в распахнутую на груди рубаху и безрукавку, его длинные светлые волосы были связаны чёрной лентой. Позади этого человека стоял второй, моложе, и Айсен из всего его облика вычленил только одно — этот второй был вооружён: у него на боку висела шпага с золочёной рукоятью. Оба незнакомца были явно потрясены, первый пытался прижать какие-то листки, слетевшие со стола, но ему это не удавалось, потому что он не отрываясь смотрел на Айсена, и тот понял, что ничего хорошего его тут не ждёт. Сейчас они придут в себя… Когда это и в каком мире появление людей из воздуха считалась нормальным?

— Вы кто такой? — спросил светловолосый, нахмурясь. Его рука отпустила листочки и потянулась куда-то, наверное, за оружием, которого Айсен пока не видел.

— А вы? — брякнул Айсен, отпрыгивая и закрываясь руками. Он заметил, что пол комнаты заметно покачивается, значит, они были на корабле! На том самом, который он видел, падая с высоты.

— Перед вами капитан Отто Бюнц, — сдержанно ответил второй. — А моё имя — Карл Леманн. Капитан спросил вас, кто вы такой.

Айсен переводил взгляд с одного на другого.

— А если я не скажу? — попробовал он. Ему казалось, что, если он ничего не расскажет о себе, то будет в большей безопасности. Иначе они смогут его достать, дотянуться до всех его слабых мест.

— Ну ла-адно, — протянул капитан, потягиваясь. Казалось, он уже пришёл в себя и владеет ситуацией. — Считай, что уговорил.

— Будете мучить? — напрягся Айсен. Он понимал, что в таком случае единственно возможным вариантом будет держаться изо всех сил и пытаться не поддаться злому капитану. Надо же, пытался спастись от одних мучителей и попал к другим. Не будет ли правильным попробовать быть храбрецом здесь, где никто не знает, какой он на самом деле трус?

— Хм... — Отто Бюнц нахмурился и убрал за ухо выпавшую прядь волос. — Не знаю. Может быть. А может Карл тебя просто допросит. Вежливо.

— Как прикажете, — отозвался Карл Леманн.

— Согласен, — оскалился Айсен.

— О. Согласен... — сказал капитан. — Давненько у нас храбрецов не было. А, лейтенант?

Леманн встал так, чтобы видеть лица обоих собеседников:

— Что есть, то есть, — кивнул он, вид сохраняя, впрочем, отстраненный. — Вот только какова цена той храбрости? Сколь... вежливо должно допросить?

Начиная понимать, что дело принимает скверный оборот, Айсен отодвинулся подальше. Вдруг он не прав? Но обстоятельства вынуждали упорствовать. Нужно же убедиться, каков на самом деле этот новый для него мир!

— А вот это ты и проверишь, — радостно заявил Бюнц и поднялся из-за стола, — а я посмотрю. И послушаю. Вечер, солнце клонится к закату, шканцы, плети... Романтика, скажи?

Капитан подкинул в воздухе свой браслет и жестом указал на кошки, висящие у двери. Кошки. Добротные плети с деревянной рукояткой длиной около одного бье и девятью хвостами по два бье каждый. На каждом хвостике покоился кровавый узел.

— Возьми попроще, на два шлага, ну, и усугублять, думаю, тоже нет нужды, — сказал он, внимательно глядя на подозрительного незнакомца, который свалился к ним прямо в каюту во время доклада лейтенанта Леманна о прошедшей вахте. — Пожалуй, пока будем относительно вежливы. А ежели возникнет недопонимание… — Бюнц покрутил браслет на пальце и подмигнул помощнику. — Тогда можно стать и предельно вежливыми.

Повинуясь приказу, лейтенант подошел к стене, где висели, не иначе, как для устрашения, кошки. Нарочито медленно прошелся вдоль ряда плетей, выбирая. На «Весенней птице» дисциплина железная, и Леманн был готов исполнить любой приказ своего капитана, но... а вдруг это всего лишь демонстрация?

— Сколько ударов?

Капитан взял со стола фляжку и медленно подошёл к помощнику и пленнику. Оглядев незнакомца с ног до головы, Бюнц повернулся спиной к двери и ехидно улыбнулся.

— Боюсь, много наш новоиспечённый гость не потянет, кошка всё-таки. Ограничимся десятью. Мы же всё-таки не марикьяре какие-нибудь. — Капитан подмигнул уже гостю. — Впрочем, гость на то и гость, чтобы всегда иметь возможность оказаться сговорчивее, чем мы порешили.

Айсен закрыл лицо руками. Храбрость его трещала по всем швам.

— А если я буду драться?

Доселе спокойно выпивающий, капитан вздрогнул и рассмеялся от неожиданности.

— А смысл? На корабле полно людей, которые вас быстро приструнят. Незачем усугублять ситуацию. С другой стороны, всегда можно обратиться к капитану, — сказал помощник.

— Обратиться к капитану? — Айсен бросил быстрый взгляд на Бюнца. — Эм, а зачем?

— Признать, что были не правы, — ответил Леманн.

— В чем? — придушенно приговорил Айсен, едва ли не сжимая кулаки. Эти люди ничего не понимали и не желали понимать!

— А, ну раз так, — с равнодушием сказал Леманн, — то можно приступить к экзекуции.

И веселье капитана Бюнца длилось недолго. Как маленький мальчишка, раззадоренный первой дракой, он зло улыбнулся и нарочито медленно произнёс:

— Ну, коли драться будете... Тогда будем вести светскую беседу. Правда, вам будет весьма некомфортно в марикьярском быке, но тут уж ничего не попишешь. Я вам как человек добрый и отзывчивый настоятельно рекомендую не оказывать бессмысленного сопротивления и всячески содействовать прояснению ситуации. Представиться, например. Для начала. А теперь… — Его пальцы отстукивали по фляжке какой-то странный ритм, напоминающий, кажется, старый варитский гимн. — Леманн, приступайте!

Уверившись, что капитан настроен серьезно, лейтенант приоткрыл дверь, возле которой стоял вот уже несколько минут и позвал:

— Шульц, Нойер!

На зов явились судовые капралы, вытянулись по струнке, ожидая указаний.

— Препроводить и приготовить этого господина к экзекуции. — И, обернувшись к неизвестному, Карл сказал: — Советую вам следовать за этими господами по своей воле. Если не хотите, чтобы с вами случилось недоразумение.

Леманн был немало раздражен. Он не профос и не боцман, чтобы заниматься подобным. Однако оспаривать приказ — последнее дело.

— Недоразумение, — хихикнул капитан, — мой заместитель очень вежлив, правда?

Айсен же был и зол, и напуган. Он ещё чувствовал надежду, что этот мир окажется к нему добрее, но чтобы вышло так, нужно быть совсем не таким, какой он на самом деле. Нужно быть другим, дерзким и злобным, и потом, у него есть магия, а у этих людей — нет.

— А может быть, мне покаяться за своё неподобающее поведение? — спросил он.

На доли секунды капитан задумался и, кивнув самому себе, вдруг приобнял непрошеного гостя за плечи:

— Покаетесь... Куда ж вы денетесь? Ладно, у меня к вам встречное предложение. Эти милейшие господа, — он жестом указал на капралов, — займутся подготовкой необходимого, а мы с вами в это время побеседуем. А то вдруг вы покаетесь не так или не в том? Нам придётся начинать всё сначала, а я так не люблю повторяться! Карл!

Бюнц прищурился, глядя на помощника, и слегка приподнял брови:

— То ли вы сердитесь, то ли я слишком много выпил! Надеюсь, что второе, а то раздражение — скверное чувство. Заразное. А ну как я подхвачу? Будет грустно. Он — вещает, — капитан указал на гостя, а потом неожиданно прищёлкнул пальцами и взъерошил лейтенанту волосы. — Не хмурьтесь, вам не идёт! Вы — пишете. Я — слушаю. Вопросы?

Айсен не был уверен, с чего правильно начать. И потом, он собрался быть высокомерным и надменным.

— Что именно вы хотите от меня услышать?

— Сударь, вы опять? Право же. — Капитан устало вздохнул и, заложив руки за голову, устало посмотрел на лейтенанта. — Я начинаю подозревать, что на шканцах будет быстрее... Как думаете, Леманн? Я осмелюсь предположить, что нас как хозяев данного судна может волновать ваше имя, например. Происхождение. История трагичного падения на наши головы. Ну, и какие там у вас ещё детали имеются? А если деталей у вас не имеется, то вы станете анатомическим материалом. Думаю, сие не в ваших интересах.

— Меня зовут Конрад Айсен, если вас это так интересует, — сказал Айсен и задрал нос. — А как я сюда попал... Вам придётся мне поверить, потому что на вашем корабле я оказался с помощью магии. Впрочем, вы это видели.

Секундное замешательство всех присутствующих было ответом странному господину, назвавшемуся Конрадом Айсеном. Впрочем, настоящее ли это имя? Быстрее всех опомнился Карл. Позабыв о субординации, лейтенант обратился к пленному первым:

— Неужели вы думаете, что мы вам поверим, господин... Айсен? — Голос его оставался ровным, несмотря на охватившее его раздражение. — Магия, говорите вы. Мы живем в мире, где не встретишь фею, скажем, у себя в саду. Еще раз. Кто вас послал и как вам удалось проникнуть на корабль?

Капитан, услышав про магию, тяжело вздохнул. Он привык выслушивать всякие россказни о ведьмах, высших силах и прочей ерунде. Магия. Все о ней говорят, но никто её не видел. Пожалуй, капитана это слегка раздражало. Оставалось порадоваться, что допрос он не ведёт лично, а то быть уже гостю знакомым с ближайшей горизонтальной поверхностью.

— Карл у нас не жалует лжецов. — Сев в кресло, Бюнц положил ноги на стол и откинулся назад, заложив руки за голову. — А дриксенцы как-то не очень верят в магию. Впрочем, если господин Айсен имеет возможность нам её продемонстрировать, то нам, вероятно, ничего не останется, кроме как уверовать, но... — Капитан смерил гостя уничижительным взглядом. — Господин Айсен ведь не может, не так ли?

Эти слова были словами человека, который не верил даже собственным глазам. Тем временем Айсен словно взял себя в руки, и на его лице показалось подобие улыбки, которая, впрочем, быстро погасла.

— Что же, — сказал он. — Мне не хотелось вмешиваться в этот мир со своей магией. Однако если вы хотите увидеть, как именно я исчез в одном месте и появился в другом, то пожалуйста.

Он щелкнул пальцами и что-то пробормотал себе под нос. Тут же по каюте пронесся сильный порыв ветра и стих. Это было совсем не то, на что он рассчитывал, но хоть что-то.

Бюнц нахмурился, обдумывая произошедшее. Устало потерев лоб, капитан кивнул будто невидимому собеседнику и поднялся:

— Карл, всё на твое усмотрение.

Если он и переходил на «ты» с подчинёнными в рабочее время, то крайне редко и лишь когда был серьёзен, напряжён или зол.

— Но он нужен нам живым и относительно дееспособным. Я хочу ответов. Как можно больше. И желаю видеть результат не позднее утра.

Закусив губу и искривившись, пленник смотрел на капитана с явной неприязнью.

— Интересные у вас методы, — процедил он.

— А методы как методы у нас, сударь, — доверительно сообщил Карл Леманн отданному в его распоряжение пленному. — Вы с нами играть изволите, а здесь так не пойдет. Корабль военный, и люди тут подозрительные. Я бы сказал, даже очень.

«А уж как относятся на кораблях к колдунам и прочим колдовским тварям, не мне вам напоминать. Хотя... напомним».

И судовые капралы, повинуясь кивку лейтенанта, заломили руки Айсена за спину.

— Разрешите отконвоировать пленного, командир!

Айсен огрызнулся, пытаясь укусить одного из конвоиров, но не дотянулся.

— Если я скажу, что мною двигало исключительно любопытство, вы, разумеется, мне не поверите, — сказал он, оскалившись. — Удивительное свойство видеть везде врагов, сударь. Что же, посмотрим, как на вас обрушится потолок, когда я буду вне себя.

Капитан улыбнулся.

— Он кусается, Карл! — Кажется, в голосе капитана звучал искренний восторг. — Какая прелесть! Лучше пусть на нас обрушится потолок, чем вы изволите навредить нашей стране. Приоритеты, знаете ли. Леманн, разрешаю. Но помните: не злоупотреблять и не переусердствовать. А мне надо срочно отправить посланьице... Господин Айсен, мне действительно очень жаль. В иное время и в иных обстоятельствах мы с вами провели бы время совсем иначе. Но обстоятельства не в вашу пользу, а разговорчивостью вы что-то не страдаете.

На последних словах Бюнц отвесил поклон пленнику и вышел.

Айсен закатил глаза, как будто поражаясь идиотизму присутствующих.

— Ничто из того, что я узнаю здесь, не сможет пригодится мне в моем мире, — сообщил он. — Однако готовность вашего капитана к самопожертвованию не может не вызвать уважения.

После этого он задрожал и у него застучали зубы.

— Падучая у него, что ли? — сказал лейтенант, ни к кому конкретному, не обращаясь.

Он уже встречал таких — полубезумных, страдающих от видений, не понимающих, на каком свете находятся. А может быть, и этот такой? И можно ли тогда его допрашивать? Брать на душу такой грех не хотелось.

— Делайте что следует, — процедил пленный, с ненавистью глядя на него.

Нет, больные так себя не ведут. Или же это так подействовала на колдуна, если господин Айсен им и вправду является, неудача с демонстрацией «чуда»? Когда-то Карл читал, что неправильное приготовление к обряду может повлечь за собой и смерть от удара. Правда, умирать этот Конрад вроде бы не собирался.

— На палубу его, — скомандовал лейтенант и вышел вслед за капралами.

Приготовления были быстрыми. Уже пред самой бизань-мачтой помощник боцмана Петер Фогель помог освободить пленного от камзола и рубашки странного покроя, затем Айсена привязали за руки к матче так, чтобы тот не мог позволить себе лишних движений.

— В последний раз спрашиваю вас, сударь, — сказал Леманн, подойдя к Конраду вплотную. — Вы готовы говорить? Замечу, что до этого говорить нормально вы и не пытались. Все запугать нас хотели. Так что?

Ему очень не хотелось заниматься всем этим, поэтому он и тянул, насколько была возможность. Даже говорил он теперь мягче, нежели при капитане.

— Вы не услышите правды, даже если я вам все расскажу. Вы ей просто не поверите. Я уже ответил вам, что зовут меня Конрад Айсен, в ваш мир я попал при помощи магии и мною двигало любопытство, а не желание причинить вред. Но вам не было угодно меня услышать. Вы хотите только утолить жажду крови, и я не могу вам помешать, — сказал пленник и опустил голову.

Айсен теперь был в этом уверен. Только в одном он лгал. Но если они узнают, что он бежал от опасности, то узнают, что он не так смел, как пытается казаться. А слава труса его пугала больше ударов. Нужно просто выдержать то, что ему предстоит, и тогда…

— Жажду крови? Нет. — Карл покачал головой. — Это всего лишь приказ, сударь. Ничего больше.

Злость, захлестнувшая было, схлынула, как и не бывало ее. Да и злость ли это была? Как наваждение какое-то. Теперь на душе было погано. Но какое кому дело, что творится в голове лейтенанта Леманна? Нельзя показывать замешательство пред младшим составом. Он и не будет.

— Почему сразу меня не позвали? — проворчал Томас Фердиг, профос, подходя к собравшимся.

— Так лейтенант Леманн сам распорядился, — ответил ему, кажется, Нойер.

Этот короткий разговор вернул мысли Карла обратно на корабль. Не стоит забываться во время исполнения служебных обязанностей. Протянув Фердингу выбранную кошку, он скомандовал:

— Дюжину ударов.

— Этим? — В голосе профоса явственно слышалось удивление. — Капитан нынче добр.

Капитан разрешил выбирать ему, Леманну. Кошка эта была сделана из бечёвки, а не веревки, такими наказывали солдатню в гарнизонах, но не матросов. Что такая плеть делала на корабле, неизвестно, и Карл выбрал именно её.

Но сёк господин Фердиг по-флотски, как и положено. Он стоял в двух шагах от Айсена и перед каждым ударом, раскрутив плеть над головой, делал шаг вперед. В удар Томас вкладывал весь вес своего тела.

На миг перед внутренним взором Леманна мелькнуло знакомое лицо. Во взгляде Иоланты застыл укор.

Первый удар выбил из груди Конрада тихий стон. После трех ударов на бледной коже спины испытуемого появилась кровь.

Наблюдавший за происходящим со шкафута, капитан по фальшборту прошёл на шканцы. На четвёртом ударе он дал сигнал прерваться:

— Господин Айсен, мне нужно от вас так мало, так зачем вы упрямитесь?

— Это малое включает имя того, кто меня послал, с какой целью и в чьих это интересах? — прохрипел пленник, запрокинув голову и повиснув на связанных руках. Он, кажется, пытался улыбнуться. — Я не могу вам ответить, потому что ничего этого не существует.

Капитан склонил голову набок и устало потёр переносицу.

— Кто вам сказал такую чушь? Вы можете пока удостоить меня объяснениями кто вы, из какого мира, зачем именно сюда попали и так далее...

Столь быстрое появление капитана немало обрадовало Карла, чего, впрочем, лейтенант не показал, предпочтя скрыть истинные чувства за маской равнодушия. Теперь он стоял чуть поодаль и прислушивался к разговору Бюнца и пленного, готовый, если потребуется, или отдать приказ о продолжении экзекуции, или освободить Айсена.

Пленник со стоном уткнулся лицом в руки.

— Что я могу рассказать вам о себе, кроме имени, которое и так вам ничего не говорит?

— Ну, я не знаю... Причины вашей магии и ошибки, которая привела вас к нам, — протянул капитан. — Ну, или давайте поговорим о вас. У вас есть возлюбленная?

Наверно, это звучало издевательски, но Бюнцу хотелось как-то отвлечься от экзекуции, раз отменить было нельзя.

— Возлюбленная?! — Айсен так изумился, что забыл о боли. — Нет... А что касается причин ошибки, которая забросила меня сюда, то это... — Он сощурился против солнца, пытаясь разглядеть лицо капитана. — Подозреваю, это несовместимость магии моего мира и вашего. Одно и то же в разных мирах работает по-разному. Я так думаю...

— Возлюбленной нет... А возлюбленного? Впрочем, ладно, об этом потом. — Капитан был доволен замешательством пленника. — Мне всё понятно, что ничего непонятно! Но я готов перенести нашу беседу обратно в каюту... При условии, что вы будете столь же благоразумно отвечать на любые мои вопросы. Например, зачем вам понадобилось нацеливаться на чужой мир. Своего мало, что ли?

— Если вами когда-либо двигало любопытство, вы меня поймете. Впрочем, ваш мир я полагал более гостеприимным. — Айсен скривился от боли и от того, что приходилось лгать. — И не понимаю, отчего вас так интересует моя личная жизнь. Что же до вашего предложения, то... хозяин здесь не я.

Произнеся это, Айсен зажмурился и отвернулся снова.

— Любопытство? Безусловно, оно мной часто двигало в этой жизни, но обычно мне что-то известно о предмете моего любопытства, иначе откуда появится интересу? Кстати, наш мир очень гостеприимен. — Капитан махнул профосу. — Томас, ещё парочку.

Недовольно нахмурившись, он наблюдал как пленнику всыпали ещё два удара.

— Сударь, мне очень неприятна эта процедура, я люблю встречать гостей по-другому, но потусторонние гости вызывают у меня опасения, поэтому...

Бюнц прислонился к мачте и взял пленника за подбородок:

— Хотя бы в целях сохранения собственной жизни вам придётся объяснить, из какого вы мира, каким образом вы вообще, простите меня за грубость, шляетесь по чужим мирам и что вы, раздери вас кошки, за существо такое. В противном случае, вас сочтут угрозой и... Угадайте, что делают с угрозами? И поверьте: то, что с вами здесь и сейчас делаем мы — сущий пустячок по сравнению с тем, что с вами будет делать Тайная Канцелярия Его Величества, когда узнает о вашем существования. На данном этапе наших с вами взаимоотношений у меня нет никаких причин скрывать от них трогательный факт вашего вторжения в нашу жизнь.

— Существо? — изумился Айсен. — Я такой же человек, как и вы, капитан!

Затем он со стоном вцепился зубами в собственную руку. По его лицу катились слезы.

— Я магией не владею, так что не такой же, — ответил капитан, склонив голову набок. — Хватит с него. Надеюсь, мой дорогой гость усвоил урок. Если же нет, — Бюнц ухмыльнулся и, стерев с лица пленника слезу, попробовал её на вкус, — то мы всегда можем повторить. Правда?

Повернувшись к пленнику спиной, капитан жестом отпустил профоса и кивнул помощнику:

— Карл, вернуть нашего несговорчивого друга в мою каюту. И перестань наконец хмуриться, я ведь уже сказал, что тебе не идёт!

Все это время застывший в ожидании Карл не знал, что и думать, таким своего капитана он видел впервые. Что было этому причиной? Можно было только догадываться, со своим лейтенантом Бюнц не откровенничал.

Последний приказ командира лейтенант кинулся исполнять даже поспешней, чем требовали приличия.

— Отвязать, — скомандовал он капралам, — позвать лекаря в каюту капитана. Живо!

Замечание в свой адрес он решил просто не заметить.

Очень быстро Конрад Айсен был освобожден и уведен в каюту, поддерживаемый с двух сторон Нойером и Шульцем.

Зайдя в каюту, Бюнц первым делом обратил внимание на пленника. То ли тот спал, то ли прикидывался спящим, но очевидных признаков бодрствования не подавал. Капитан подошёл к постели и пару минут задумчиво смотрел на его спину с рубцующимися ранами. Проведя пальцами по ранам, Бюнц тихо выдохнул:

— Проклятье...

Он не любил ситуации, когда насилие шло впереди всего остального. Как там говорил адмирал? Неизбежное обязательство, чтоб его!

Вдруг пленник пошевелился, просыпаясь, и, почувствовав, чужое прикосновение, резко приподнялся и прижался к стене, закрываясь рукой и с испугом таращась на капитана.

— Я бы вам посоветовал не совершать резких движений, это неизменно повлечёт неприятные ощущения, — сказал капитан, с любопытством разглядывая пленника. — Полдюжины — да ещё той детской игрушкой, которую подобрал Карл, — это сущий пустяк, так что передвигаться вы способны. Рекомендую вам перебраться к столу. — Он жестом указал в сторону и сел в кресло недалеко от стола. — И поесть. Заодно расскажете мне какую-нибудь интересную историю.

Пленник, по-прежнему закрываясь рукой, смотрел на него с ужасом и не двигался с места.

— Ладно, уговорили, покормлю вас с ложечки. — Капитан переставил кресло к постели, взял тарелку и, сев напротив пленника, ехидно протянул: — Ну-ка, откройте ротик...

Пленник секунду в немом изумлении смотрел на него, а потом сделал попытку накрыться одеялом с головой. Он полагал, что капитан сошел с ума или изощренно издевается.

Бюнц с умилением покачал головой.

— Знаете, оно вообще-то вкусно и совсем не отравлено. И если вы не перестанете ёрзать в одеяле, я у вас его заберу.

Пленник замер. Выражение ужаса постепенно сходило с его лица, уступая место недоверию и любопытству. Он все же добрался до одеяла и накинул его себе на плечи, спасаясь то ли от холода, то ли от взгляда капитана.

— Ну, вот. Уже лучше.

Капитан хмыкнул и протянул пленнику тарелку:

— Я вам обещаю, что бить вас больше не будут. По крайней мере, в ближайшие шесть дней. Поэтому поешьте всё-таки, а? На пустой желудок разговоры ведутся плохо, да и не будет грустно. — Бюнц прищурился и доверительно сообщил: — А то буду принудительно вливать в вас горькие лекарства.

Айсен закусил губу, глядя исподлобья, потом его губы разъехались помимо его воли, он попытался сдержать улыбку и смешался окончательно.

— Так... я могу рассчитывать на какой-то диалог? — Капитан улыбнулся. — Или вы меня всё ещё боитесь?

— Простите, это нервное... — пробормотал Айсен, опуская голову и судорожно комкая одеяло. — Да, ещё боюсь.

Теперь, избитый, измученный и униженный, он был полностью раздавлен, убедившись, что этот мир также не несёт ему ничего хорошего.

— Бояться чего-то, и тем более кого-то, весьма неблагодарное, к тому же крайне бессмысленное, занятие. — Капитан развёл руками. — Я не собираюсь причинять вам вреда. А это...

Бюнц прикусил губу и отвёл взгляд.

— Знаете, есть такое понятие — «правила». Поверьте, если на моём корабле и есть мучители, то я с ними незнаком. Но так было нужно. Может быть, чуть позже я даже объясню, зачем.

— Не могу сказать, что рад общению с вами, но я определенно рад узнать, что в случившемся вчера не было вашего личного отношения, — сказал Айсен и, думая, что это незаметно, на расстоянии принюхался к тарелке, которую капитан держал в руках.

— Ну, вот... Я так жаждал вашего внимания, а вы мне не рады. — Бюнц демонстративно надулся и поставил тарелку на постель.

— Вот вы теперь ешьте, а я буду обижаться. Вон там. — Он махнул рукой и отошёл к окну, встав спиной к пленному.

Айсен вытаращился ему в спину и, нерешительно промолвив:

— Это было очень тактично с вашей стороны, — пододвинул тарелку к себе и сел поудобнее.

— Тактично обиделся, получается? — расхохотался капитан. — Ну, спасибо. Так откуда вы родом? Есть же у вашего... ммм... мира название?

— Я так и думал, — вздохнул пленник. — Это продолжение допроса. Впрочем, ладно, мой мир называется Земля.

— Допрос, сударь, это когда вас периодически бьют и грубо спрашивают, — пожал плечами капитан, — а я всего лишь навожу справки. В ваших же, между прочим, интересах! Земля... А где она такая находится?

— У вас есть очень хорошая легенда об Ожерелье миров, — ответил Айсен и снова покосился на тарелку. — Вполне возможно, Земля — один из них.

— Земля... Гм. Странное название для целого мира. — Бюнц подошёл к столу, взял какие-то бумаги и, вернувшись к окну, расположился на полу, сложив ноги по-морисски. — И много вас там таких? Каково устройство мира?

— Земля представляет собой планету, населенную большим количеством людей разных рас и вероисповеданий, — неуверенно произнёс Айсен, кажется, позабыв о том, что его тревожит. — В основе мира лежит число три, а также семь и тринадцать. Тот мир, где живут люди, лежит посередине. Обиталище высших благостных существ находится на небесах. Существа злые живут под землей...

Произнеся это, он с неуверенностью посмотрел на капитана, словно ожидая одобрения.

— Да вы философ, сударь! — Бюнц что-то чертил и рисовал, по-прежнему сидя на полу. Философию Бюнц терпеть не мог, но коли надо — поговорим и о ней. Помолчав немного, капитан покосился на Айсена и с сомнением спросил:

— А как вы определяете, кто из существ достаточно добр, чтобы не жить под землёй? И почему существа? Они сильно чем-то отличаются от людей?

Он снова сделал какие-то пометки, оценивающе осмотрел зарисовки и покачал головой.

— Нет, не так... Но где же? — растрепав волосы, капитан откинулся назад и пристально посмотрел на пленника. — Так... многие ли там колдуют и часто ли снуют по чужим мирам?

Айсен с тоской покосился на нетронутую тарелку ещё раз и дрожащей рукой потер переносицу.

— Прежде всего, капитан, я должен объяснить вам, что существ, о которых я вам говорю, никто никогда не видел наяву, так же как вы никогда не видели святых эсператистской церкви, ангелов, Ушедших и прочих. Все они являются лишь частью мифа — информации, которую мы передаем из поколения в поколение и с помощью которой пытаемся объяснить своим детям законы мира так же, как их в свое время объясняли нам. У нас тоже есть святые, как и у вас, но вряд ли вам придёт в голову спросить у ваших священников, как они определили, что Адриан свят или ангелы — посланники Создателя. Слово «существа» я употребил потому, что люди в зависимости от народа, к которому они принадлежат, верят или верили не только в заступников и помощников, имеющих человеческий облик.

Он сделал паузу и вопросительно посмотрел на капитана, словно спрашивая разрешения продолжать. На протяжении своей речи Айсен стал чувствовать себя менее скованно, по крайней мере, сел поудобнее и уже не смотрел с такой опаской. Он даже позабыл о том, что был унижен и что здесь не приходится ждать ничего хорошего.

Капитан долго смотрел на пленника, не произнеся ни слова. Потом спокойно улыбнулся и указал на тарелку:

— У нас с вами вырисовывается очень интересный разговор. Но я хочу выпить, а вы — поесть. Поэтому я отказываюсь продолжать разговор, пока вы не прекратите морить себя голодом. Такие дела.

Бюнц картинно развёл руками и демонстративно уткнулся обратно в свои чертежи.

Немного посмотрев на капитана и убедившись, что он вправду не собирается обращать на него внимания, Айсен принялся за еду, вздрагивая и вскидываясь всякий раз, когда ложка слишком громко стучала по тарелке.

Когда тарелка опустела, Айсен немного подумал и украдкой стал её вылизывать, справедливо полагая, что неизвестно, когда его накормят в следующий раз.

По воцарившейся относительной тишине, капитан справедливо предположил, что пленник всё-таки поел. Впрочем, продолжать разговор он всё равно не спешил. Сосредоточенно что-то рисуя, он, кажется, и вовсе выпал из внешнего мира. Он отвлёкся лишь на минуту, чтобы встать, подойти к столу и налить вина. Один кубок он буквально всучил пленнику:

— Вино способствует выздоровлению. Пиво вам сейчас противопоказано, виски — тем более. Счастлив видеть, что благоразумие в вас преобладает над страхом. Надеюсь, так будет и дальше.

Взяв второй кубок, Бюнц вернулся к окну и снова уселся на пол, закопавшись в чертежи.

Айсен неуверенно покачал в обеих руках полный кубок и осторожно пригубил, продолжая изредка посматривать на капитана. Наконец он решился и, сделав вид, что отпивает, что-то прошептал. Тут же в каюте стало теплее и явственно ощутилось движение тёплого воздуха. Немного сгустившись, тёплая волна подлетела к капитану и несильно взъерошила ему волосы. Убедившись, что заклинание сработало, Айсен сделал вид, что занят вином.

Это было неожиданно. Нет, не так. Это было ОЧЕНЬ неожиданно. Настолько неожиданно, что Бюнц даже выронил карандаш, попутно испортив чертёж. Капитан поднял голову, словно прислушиваясь к своим ощущениям, потом медленно повернул голову. Какое-то время он молча разглядывал комнату и выглядел довольно безмятежно, но по спине можно было понять, что он очень напряжён. На минуту прикрыв глаза, он сильно тряхнул головой, словно разгоняя какое-то наваждение. А потом, вскинув голову, вперил взгляд в Айсена. Не то, чтобы злой, но и не сказать, что такой же добрый, каким был в начале разговора. Впрочем, голос его остался таким же спокойным, а сам он, похоже, оставался предрасположенным к беседе:

— Твоих рук дело? Ну, или какими частями тела ты там колдуешь...

Айсен молча сжался, уставившись в свой кубок, и промолчал.

— Мне действительно нужно встать и переспросить? — Капитан вздохнул, но остался на месте, постукивая карандашом по полу. — Я пока не злюсь, но могу передумать. Знаешь, люблю задавать вопросы, но ненавижу не получать на них ответы.

— Да, это я сделал, — тихо произнёс Айсен, по-прежнему избегая на него смотреть. Руки с кубком дрожали. — Я хотел сделать вам что-нибудь хорошее.

Бюнц удивлённо приподнял брови и скептически хмыкнул.

— В следующий раз предупреждайте меня, пожалуйста, когда надумаете сделать мне что-нибудь хорошее. — капитан всё ещё пристально смотрел на пленника, но поза его явно была более расслабленной. — Мне, знаете ли, незнакомые люди не делали ничего хорошего лет этак с пяти. Могу ненароком покалечить, а потом уже спросить, что это было.

Капитан откинул со лба волосы, выдохнул и мимолётно улыбнулся. Снова склонившись к чертежу он тихо добавил:

— Если будет у кого спрашивать.

— Предупреждать неинтересно, — брякнул Айсен и прикусил язык.

Явно смутившись, он снова сунул нос в кубок, чтобы понюхать, потом попробовал пить снова и сам не заметил, как кубок опустел.

Убедившись, что капитан не обращает на него никакого внимания, он улёгся на койку, накрылся одеялом и свернулся в клубок.

— Какое умилительное зрелище... — пробормотал Бюнц и тихо вышел из каюты.

Увидев, что капитан ушёл, Айсен резко приподнялся, поморщился от боли, оглядел каюту и решил, что останется на месте. Было страшно представить, что случится, если его застанут перерывающим карты и документы.

От пережитого снова тянуло в сон.

Когда капитан вернулся в каюту, солнце клонилось к горизонту. Помещение окутало лёгкой дымкой, сквозь которую поблёскивали вечерние лучи. Бюнц постоял немного дверей, но пленный никак не реагировал. Решив, что Айсен спит, капитан тихо подошёл к постели и сел рядом, задумчиво вглядываясь в лицо спящего.

Когда лицо пленника исказила гримаса боли, капитан нахмурился. Шесть ударов — это очень мало, да и плеть была, в сущности детская. Выходит, пленник совсем изнеженная особа?.. Повинуясь мимолётному порыву, Бюнц провёл замёрзшими пальцами по щеке спящего.

Айсен вздрогнул и широко распахнул глаза. Его взгляд был бессмысленным.

Капитан слегка склонился над Айсеном и аккуратно потряс его за плечо:

— Господин Айсен, с вами всё в порядке?

Кажется, это не дало никакого эффекта. Тогда Бюнц просто сильно ударил его по лицу:

— Конрад!

Пленник шарахнулся от него раньше, чем пришёл в себя. Прижался к стене и уставился на него диким взглядом. Он был взъерошен донельзя, но через пару секунд начал осознавать, где находится.

— Спокойно. — Капитан обезоруживающе поднял руки и внимательно посмотрел на пленника. — Вы выглядели не слишком... хорошо. Мне показалось, что вас лучше разбудить. Вы в порядке? Может, воды?

— Мне приснилось что-то плохое... — пробормотал Айсен. — Не помню... Спасибо, что разбудили. Ничего не надо, спасибо, уже все хорошо.

Он сбивался в своей речи, и наконец, замолкнув, выжидающе посмотрел на капитана. До него начало доходить, что они находятся слишком близко.

— Точно не помните? — Капитан прищурился, став похожим на кота. — Ну, в порядке, значит, я могу быть спокоен. Тогда... Мне очень жаль.

Бюнц улыбнулся и, схватив пленника за руку, дёрнул его на себя. Сжав чужое запястье, капитан внимательно осмотрел его руку, поглаживая ладонь.

Айсен со сдавленным криком рванулся назад, зажал себе рот ладонью и замер, отвернувшись и продолжая слабо дёргать руку к себе.

Не отпуская чужой руки, Бюнц, не сводя глаз с пленного, тихо, но властно велел:

— Посмотри на меня, Конрад. В глаза. Немедленно.

Айсен немного повернул голову к нему, но глаза его были зажмурены. Его трясло.

— Посмотри. Мне. В глаза. — Капитан отпустил его запястье, но лишь для того, чтобы переместить руку, легко и уверенно сжав чужую ладонь. — Успокойся. Поправь меня, если я ошибаюсь, но в моих руках нет ничего, что могло бы нести угрозу твоей жизни или здоровью. Я даже не кусаюсь!

Айсен взглянул на него расширенными от ужаса глазами и замер не дыша. Его взгляд снова стал бессмысленным.

— Проклятье... — пробормотал Бюнц и зло взъерошил себе волосы. — Ладно, как хочешь.

Он отпустил пленника и, повернувшись к нему спиной, откинулся назад, устроив голову у него на коленях. Сложив руки на груди, он продолжал смотреть на его лицо. Кажется, он обдумывал ударить ли его ещё раз или придумать иной способ выводить парня из ступора.

Айсен замер, подняв руки так, будто собирался сдаваться. Его глаза были вытаращены, а рот приоткрылся, и, судя по всему, он хотел провалиться в трюм от ужаса и стыда. Пошевелиться он тоже боялся, а дышал едва-едва.

— Если только ты не собираешься умереть здесь, то я с места не сдвинусь, пока не придёшь в более-менее сознательное состояние, — пожал плечами капитан и, щёлкнув Айсена по носу, широко улыбнулся. — Мир лучше, чем ты думаешь! Я тоже.

На лице Айсена появилось выражение глубочайшего шока. Он машинально потер нос.

— Долго же мы с тобой притираться будем... — задумчиво произнёс Бюнц. — Ну, да времени у нас — море! Будем искать границы!

Капитан взял Айсена за руку и положил её себе на голову, по-прежнему не отводя взгляда.

— П-п-притираться? — заикаясь, спросил Айсен. — З-з-з-зач-чем?

Он осторожно попытался отнять руку.

— Как это «зачем»? — притворно возмутился капитан, а потом развёл руками. — Тебе на этом корабле ещё долго жить. А я тут главный. По-моему, нам лучше дружить. Ну, и потом... Надо же тебе с кем-то общаться. С ума сойдёшь ведь. От скуки.

— Э-э-э-э... — Айсен хотел отодвинуться, но не смог. — Наверное... я не знаю... мне не бывает скучно одному...

— Что, совсем?! — уже совсем непритворно изумился Бюнц. — Так не пойдёт. Люди — лучшая часть жизни. А ты от них отворачиваешься. Непорядок.

— Да, совсем. Не сказал бы, что лучшая...

— Знаешь, я думаю, тебе попадались неправильные люди... Прямо-таки нелюди какие-то. — Бюнц легкомысленно улыбнулся, взял Айсена за руку и поцеловал её.

Со сдавленным криком Айсен шарахнулся назад и стукнулся затылком о стену.

— Больно? — участливо поинтересовался капитан, не двигаясь с места. — По-моему у тебя какая-то травма. Не желаешь рассказать?

— А потом вы отдадите меня команде?! — крикнул Айсен и закрыл себе рот рукой, поняв, что подал идею.

— Что ты... — Бюнц осёкся, обдумывая услышанное.

Он нахмурился, лицо его стало очень злым. Встав, он швырнул в сторону попавший под руку стул.

— Никто... — не то прорычал, не то прошипел капитан. — Никто и никогда на борту «Весенней Птицы» не причинял и не причинит людям вреда удовольствия ради! У меня ни мучителей, ни извращенцев здесь нет! Да как вообще!

Ноздри его раздувались, кулаки были сжаты так сильно, что побелели костяшки пальцев, губы плотно сжаты. Запустив руки в волосы, Бюнц медленно выдохнул и упал в кресло у стола.

— Это всего лишь манера общения. Моя. Если бы... Проклятье! — Ударив кулаком по стене, он посмотрел на пленного. — Ты действительно думаешь, что я или мои ребята могли бы сделать... что-то подобное!

— Я не знаю, — дрожа, прошептал Айсен. — Но ведь мудрее готовиться к худшему, верно?

Освободившись, он забрался в угол койки и потянул к себе одеяло, как будто оно могло его спасти.

— Ну, так я тебе скажу. Ещё раз. Никто и никогда. — Капитан встал и быстрым шагом подошёл к двери. Обернувшись на пороге он смерил пленника хмурым взглядом:

— А думать тебе вредно. Мудрые мысли к тебе что-то совсем не приходят.

На этих словах Бюнц вышел, не забыв зло хлопнуть дверью. Из-за двери послышался окрик. Кажется, капитан желал видеть своего помощника.

Обескураженный Айсен остался один, чутко прислушиваясь к тому, что происходит снаружи.

Бюнц поднялся на квартердек, но выходить на палубу не стал, просто уселся у трапа, свесив ноги.

— Мне. Нужен. Карл. Немедленно. — У Бюнца был достаточно сообразительный экипаж, чтобы понять, что их капитан зол и достаточно умный лейтенант, чтобы найти начальство самому.

Лейтенант был найден сослуживцами на опер-деке, где Леманн инспектировал готовность пушек. Убедившись, что все орудия вычищены и должным образом закреплены, Карл поспешил к капитану, который (молва уже разлетелась) пребывал явно не в благостном расположении духа.

— Мой капитан? — Вопрос прозвучал несколько неуверенно, но достаточно твердо. — Чем могу служить?

— Служить ты клялся кесарю, — ехидно заметил капитан, — а мне... Не знаю. Вообще-то я хочу на кого-нибудь наорать, но негоже ведь орать на тебя, когда ты не виноват.

Бюнц помотал головой, словно пытаясь вытряхнуть все лишние мысли, и внимательно посмотрел на лейтенанта снизу вверх. В глазах его читалась некоторая обескураженность. Кивнув на другую сторону люка, капитан устало вздохнул:

— Садись. Ничего серьёзного. Я временно переезжаю в кают-компанию. Можешь омрачить этой новостью заинтересованных лиц. Пленнику запрещается перемещаться по кораблю без охраны, но не возбраняется делать это с оной. И пусть ему отнесут ужин. Вопросы?

«Кесарь, он где-то там... За кем идет команда в бой — за ним или за своим капитаном?», — подумал Карл, присаживаясь рядом с командиром. Однако говорить ничего не стал, незачем. Тем более, что тут и так было о чем задуматься. Несколько секунд Леманн молчал, рассеянно оглядывая палубу и обдумывая слова Бюнца.

— Вы так благосклонны к нашему... гостю, капитан, — наконец-то сказал он, переведя взгляд на старшего по званию.

В конце концов, всегда можно было потеснить кого-то из офицеров, но не капитану покидать свои покои ради этого колдуна.

— Я вообще благосклонен к людям. Страшный недостаток — жутко осложняет жизнь, так что не бери с меня пример. И ребятам не проболтайся. Вдруг расстроятся? — хихикнул Бюнц. — Гостю нужно побыть одному, как мне кажется. А мне нужно проветриться. Кстати о проветриться. Нам нужны пираты. В смысле, я хочу кого-нибудь убить, но не хороших же людей убивать по одному только зову сердца?

Капитан легкомысленно развёл руками и, улыбнувшись, неожиданно похлопал Карла по плечу:

— Знаешь, ну и ненормальный же у тебя капитан. Я тебе периодически очень сочувствую.

— Не надо мне сочувствовать, капитан, — покачал головой Карл. Губы его тронула кривоватая улыбка. — Команда за вами хоть к Леворукому в Закат отправится. А пираты и правда что-то попрятались. Даже странно. Сколько идем, а все пусто.

— Какая у меня замечательная команда! — усмехнулся Бюнц. — За таким умалишённым готовы лезть в Закат... Но если уж Бюнц потащит вас в Закат, то лишь для того, чтобы притащить оттуда хорошенькую кошку. Сходили, выпили, вернулись. Не про нашу честь, знаешь ли. Да и глядя на вас... Выгонят нас оттуда, Карл. Скажут, что мы много пьём и нарушаем гармонию.

— Простите, капитан, — тут же нахмурился Карл, — мое поведение вызывает нарекания?

Никаких грехов за собой он не знал, но мало ли!

— Вызывает, — тут же закивал капитан. — Ты очень мало улыбаешься!

На лице Карла отразилось ничем не скрываемое недоумение. Вот уж чего не ожидал он услышать. С другой стороны, не пора ли уже перестать удивляться? Это капитан «Весенней птицы», он тот, кто он есть. И никак иначе.

Несколько мгновений лейтенант честно пытался улыбнуться, вышло — не очень.

— Я учту ваше мнение, капитан, — сообщил Леманн.

— Ужасно, — прокомментировал Бюнц попытки своего лейтенанта выдавить из себя улыбку. — Иди уж, выполняй.

— Мой капитан, — поклонился поднявшийся уже Леманн и поспешил выполнять поручение.

Через двадцать минут в каюту капитана принесли ужин. На одну персону.

С едой для гостя Леманну пришлось повозиться. Кок вовсе не горел желанием выдавать офицерский ужин, если пленника можно кормить как простого матроса. Вот только капитан явно дал понять, что неуважения к Конраду Айсену не потерпит. Пришлось напомнить коку о субординации.

Вскоре лейтенант переступал порог капитанской каюты, пропуская вперед себя одного из гардемаринов, несущего поднос.

— Поставьте это тут и можете быть свободны, — кивнул Карл молодому человеку, а когда тот удалился, обратился к господину Айсену. — Боюсь, яичница с беконом и бифштекс — это лучшее, на что можно рассчитывать на корабле.

При появлении посторонних Айсен настороженно приподнялся на койке и ничего не ответил, только внимательно посмотрел на стол.

— Ваше состояние все еще не позволяет вам есть за столом? — осведомился Карл, видя замешательство гостя своего капитана. — Я могу передать вам тарелку.

— Я... — произнес Айсен. — Я...

Ему хотелось слезть, но на нем были только штаны, а идти к столу в одеяле было неловко.

— Хорошо, значит, ужинать будете так.

Перенести поднос к койке было секундным делом. А замешательства своего временного подопечного Карл попросту решил не замечать.

Айсен неуверенно протянул руку, чтобы взять тарелку. В глаза лейтенанту он не смотрел.

Стоять посреди каюты было глупо, и Карл, отставив от койки подальше придвинутое туда кресло, сел напротив Айсена, дожидаясь, пока тот поест. Такая зажатость гостя немало удивляла. Все-таки какой-то особой жесткости к нему никто не проявлял. Что такое шесть ударов самой легкой из кошек?

— Нравы того места, откуда вы явились, настолько отличаются от наших? — все-таки спросил, не выдержав, Леманн.

Только бы разогнать тишину.

Айсен ухитрился подавиться, не поднимая глаз.

— Н-нет... да, — ответил он.

— Спокойно, не стоит так беспокоиться.

Карл вздохнул, с недоумением глядя на пленного. Создавалось такое впечатление, будто тот откуда-то бежал. И место то было совсем не гостеприимным.

— Здесь вас никто не тронет, сударь, — как можно более спокойно продолжил он. — Если вас смущает мое присутствие, то повторюсь — я повиновался приказу. Никаких недобрых чувств я к вам не испытываю.

Айсен взглянул на него из-за спутанных волос.

— Вы не можете утверждать наверняка, что меня не тронут, ведь капитан не вы, — произнес он.

— Я неплохо знаю своего капитана, — покачал головой Карл. — Он не настолько жесток, чтобы сперва впустить гостя в свою каюту, кормить его со своего стола, а потом отдать на истязание.

В глазах Айсена появилось непримиримое выражение.

— Я догадываюсь о пределах человеческой жестокости и догадываюсь, где и в ком она может возникнуть, — сказал он.

— И поэтому вы не верите прямым заверениям? Но сколько вы еще проведете здесь? Вы знаете? Если вы будете шарахаться ото всех, никому не верить... вы рассудок сохраните? — Это была длинная тирада для Карла Леманна, привыкшего помалкивать, но что-то заставило его сказать это.

— Разве можно сойти с ума от того, что не с кем поговорить?

Айсен смотрел как прежде настороженно.

— Нет, от нехватки собеседников никто еще с ума не сходил.

Карл сидел прямо, закинув ногу на ногу и обхватив руками колено. Взгляд его был устремлен куда-то мимо Айсена, словно лейтенант не желал потревожить столь беспокойного собеседника хотя бы взглядом.

— Но от постоянного напряжения разум может не выдержать. Это как пружина.

— Наверное, — ответил Айсен, надеясь, что ничего не значащее согласие заставит собеседника отстать от него.

— Должно быть, вам мое внимание кажется докучливым, — заметил Карл, все так же не глядя на собеседника. — Понимаю.

— Оно кажется мне опасным, — буркнул пленник, но все же снова взялся за еду. — Это если вы хотели честного ответа с моей стороны.

— Ничего иного я и не хотел, — кивнул Карл, наконец-то посмотрев на Айсена.

Больше он не сказал ни слова вплоть до того, как тот закончил с ужином.

— Запить могу предложить лишь вином или водой, — предложил офицер будничным тоном, будто и не говорил ничего до этого момента.

— Был бы вам благодарен за вино, — холодно ответил Айсен. Лейтенант всё больше вызывал у него неприязнь.

«Такой тон мне нравится больше,» — подумал Леманн, наливая вино в толстостенный кубок, мимоходом отмечая, что нужно было бы взять что полегче. И никаких острых предметов в каюте, конечно.

— Прошу, — подал кубок и тут же занял прежнее место, заметив только: — Каюта капитана Бюнца в полном вашем распоряжении. Насколько это возможно. Капитан временно предоставляет ее вам.

— Передайте капитану мою благодарность, — так же холодно ответил Айсен и пригубил вино.

— Передам, — совершенно серьезно кивнул Карл. — Может быть, будут еще пожелания?

Сама эта ситуация немало раздражала лейтенанта, но причиной тому было отнюдь не поведение господина Айсена. Другого ожидать было бы глупо. Но вот собственное чувство... вины? Оно раздражало.

— Нет, спасибо, больше ничего не нужно, — ответил Айсен, глядя не так настороженно.

— Также вам предоставлена возможность покидать каюту, — продолжил доводить до сведения гостя распоряжения капитана Карл, — но только в сопровождении дежурного. И, конечно, запрещено посещение стратегически важных объектов. К дежурному вы можете обращаться, если возникнут какие-то потребности.

— Что понимается под стратегически важным объектом? — нахмурившись, спросил Айсен. — Надеюсь, не гальюн?

Он уже понял, что без своего капитана адъютант не посмеет ему ничего сделать. Разве что нажалуется... а уж там посмотрим, решил он.

— А что, это мысль! Как-никак, а там вы остаетесь одни. Как думаете, может, следует отыскать для вас ночную вазу? — Тон Карл сохранял серьезный, но по глазам можно было понять, что все сказанное им сейчас — шутка. — Нет, гальюн не является стратегически важным объектом.

— Как вам будет угодно, — фыркнул Айсен и отвернулся. — Если мне понадобится его посетить, я непременно кого-нибудь уведомлю.

— Я надеюсь на ваше благоразумие, — тон в тон ответил лейтенант. — Если у вас есть какие-то вопросы — задавайте.

Айсен натянул повыше одеяло и зыркнул из-под чёлки.

— Мне будет позволено узнать, куда мы направляемся и как долго пробудем в плавании?

— «Весенняя птица» совершает рейд вдоль берегов Дриксен. А вот как долго он продлится, я вам сообщить не могу.

Решив, что свою задачу он выполнил, Карл встал, отворил дверь. Тут же один из дежурных вынес поднос с едой, а лейтенант поспешил откланяться.

— Не смею далее навязывать вам свое общество, сударь. Если что понадобится, вы знаете, к кому обратиться.

— Разумеется, — ответил Айсен. Одиночество его не смущало.

Когда смеркалось, капитан Бюнц находился на шканцах. Полулежал на трапе и бессмысленно смотрел в небо. Сна не было ни в одном глазу. Желания с кем-либо говорить — тоже. Пожалуй, сейчас ему очень хотелось — нет, не домой, а к фрошерам. Выпить ведьмовки и набить морду Хулио. Для начала. А потом домой. К малышке Бэкки и лучшему пиву в Метхенберг.

Стоящий на посту морской пехотинец отбил семь склянок, когда Карл Леманн подошел к дверям капитанской каюты, сопровождаемый матросом, держащим в руках поднос.

— Доброе утро, — поздоровался офицер с морским пехотинцем, несущим вахту у каюты.

— Доброе утро, господин лейтенант, — ответствовал пехотинец, отворяя дверь перед Карлом и его спутником.

Пройдя в каюту, Карл остановился у самого входа.

— Доброе утро, сударь, — обратился он к господину Айсену, когда за матросом закрылась дверь.

Ничто в его голосе, взгляде или жестах не могло натолкнуть на мысль о том, будто последняя их встреча была неприятна лейтенанту.

— Доброе утро, сударь, — ответил Айсен. Он сидел на койке, пытаясь пригладить волосы, которые напоминали растрепанное воронье гнездо. — Или я должен называть вас господин лейтенант?

«Вы мне ничего не должны», — чуть было не вырвалось у Карла, но лейтенант вовремя прикусил язык и вместо этого ответил:

— Думаю, «сударь» может быть достаточно. Или обращения по имени.

Подойдя к столу, чтобы подать поднос Конраду, он все-таки спросил:

— Вы и сегодня предпочтете есть в постели или все-таки перейдете к столу?

Капитан подошёл к каюте довольно тихо. Когда дверь открыли, он замер в проёме, облокотившись на косяк и молча разглядывая присутствующих. Он определённо был пьян. В лучшем случае, немного.

Айсен тем временем гордо задрал нос.

— Полагаю, сегодня я чувствую себя лучше, — сообщил он.

Однако его поведение расходилось со словами. Ему вовсе не хотелось слезать с койки, которую он полагал слабой, но всё же защитой. Ему не хотелось снова есть в присутствии лейтенанта, и к тому же ему так и не отдали его одежду.

Приняв решение, он потащил на себя простыню, и пусть думают о нем что хотят!

Капитана он пока что не замечал, стараясь наблюдать за лейтенантом.

Лейтенант обругал себя за недогадливость. Ну конечно, как себя должен чувствовать Айсен, если ему и надеть нечего. Развить эту мысль ему не позволил чуть слышный скрип дверных петель, и, обернувшись, Карл встретился взглядом со своим начальством, которое выглядело весьма странно.

— Доброе утро, капитан, — поприветствовал Карл, во взгляде которого читалось сомнение, что утро это для капитана доброе. И для всех остальных, впрочем, тоже.

— И у кого же оно доброе? Могу исправить сие досадное недоразумение, — ядовито ответил капитан. — Как наш... ммм... гость?

Увидев капитана, Айсен замер с простыней в руках. С Бюнцем явно было что-то не то, и его следовало опасаться ещё больше. Слезать с койки расхотелось совсем.

— У «Весенней птицы», — пожал плечами Карл, не сводя взгляда с лица Бюнца. — Мне распорядиться, чтобы принесли завтрак и для вас, командир?

Вопрос о самочувствии Айсена он проигнорировал, справедливо полагая, что тот может ответить и сам.

Айсен тоже не торопился отвечать, так же настороженно глядя на капитана и гадая, что он задумал.

— Ну, ежели у нашей Ласточки, то ладно, — пристально оглядев Айсена, Бюнц скептически хмыкнул. — Я не голоден, а ему вы бы для храбрости плеснули, а то смотреть уже тошно.

Пройдя к окну, капитан подобрал с пола оставленные там листы. Несколько минут он молча изучал собственные зарисовки.

— Чушь кошачья, — пробормотал он скорее сам себе, бросив листы в угол. — Карл. Подай, пожалуйста, карту. Гость ест, мы работаем. Все счастливы. Да, на полу, у окна. В смысле, мы работаем у окна.

Бюнц вздохнул и махнул рукой:

— Ну, ты же понял?

— Так точно.

Карта была найдена на столе и вручена командиру. Свое удивление лейтенанту удавалось мастерски скрывать. Капитан хочет работать на полу? Будем работать на полу. Только бы капитана не потянуло общаться с Айсеном.

— Вина, сударь? — предложил Карл прежде, чем устроиться на полу рядом с Бюнцем. Не мог не предложить. Только бы капитан, пребывающий в состоянии далеком от адекватного, не полез к гостю сам.

— Благодарю, — ответил Айсен, но запоздало понял, что по его ответу неясно, подразумевает ли он «да» или «нет». — Спасибо, нет.

Делать ему больше ничего не оставалось, поэтому он, решив игнорировать капитана, лейтенанта и их странное поведение, слез с койки и направился к столу, таща за собой простыню, накинутую на плечи на манер древнегальтарской тоги.

— Леворукий! Выдайте ему, в конце концов, какую-нибудь одежду. — Капитан раздражённо передёрнул плечами, разворачивая перед собой карту. — И дал бы ты ему всё-таки чего покрепче. А то не ровен час, бедняжка порадует нас обмороком.

Бюнц явно был чем-то недоволен, но и самому себе толком не мог объяснить, чем именно. Его раздражала нервозность Айсена, его раздражала эта забота о пленнике со стороны Карла, его раздражала погода... Да, он явно выпил лишнего, больно раздражительный стал. Отметив что-то на карте, капитан поднял голову и вопросительно посмотрел на Карла:

— Около суток назад мы оставили позади Страббе и всё это время двигались на юго-запад. Я прав или не прав?

Притворившись, что не услышал, Айсен плюхнулся за стол как был, в простыне, и, старательно изображая невозмутимость, принялся за еду, придерживая простыню одной рукой.

Слова капитана задели его сильнее, чем все, что было раньше. Капитан стал совсем другим, нежели вчера, когда они разговаривали здесь. Наверное, он злился, и злость эта была вызвана только поведением Айсена. Не надо было вчера закатывать истерик — может, капитан и не стал бы так отдаляться и говорить так холодно и презрительно.

Хотя чего еще стоило ждать?

— «Весенняя птица» курс не меняла, — подтвердил лейтенант, который сидел тут же, подле капитана.

Сама эта ситуация казалась Леманну безумной. Ну чего ради капитану было вваливаться в каюту, когда он еще вчера распорядился о своем временном пребывании в кают-кампании? Да еще в таком состоянии. Немного помолчав, он осторожно добавил:

— Разрешите распорядиться об одежде для нашего гостя.

Айсен снова сделал вид, что занят едой и ничего не слышит. Но простыня была слишком ненадежной защитой. Стоит только сорвать её — и спина окажется беззащитной. Поэтому он покрепче смял простыню в кулак, удерживая на груди.

— Не меняла, — задумчиво кивнул капитан.

Потерев виски, он мрачно покосился сначала на пленника, а потом на лейтенанта:

— Разрешаю. Только резво. Ещё на рассвете в поле зрения должна была появиться Закатная Кошка. Но её нет, — последние слова капитан практически процедил, зло отпихнув от себя карту. — Либо я сошёл с ума, либо мы заблудились. Как такое вообще возможно?

Корабль заблудился! Айсен похолодел, услышав это. Если это случилось по вине его магии, которую он не смог проконтролировать в моменты ужаса и отчаяния... если он вдруг забросил корабль с командой в какой-то иной мир...

Дальше он думать не смог, так жутко ему стало.

Последние слова капитана заставили Карла резко остановиться. Как так? Птица шла, не отклоняясь от заданного курса всю ночь. Карл лично справлялся обо всем вахтенных еще в первую склянку. За пять последних склянок не менялось ничего. Где ошибка?

— Этого не может быть, — в голосе лейтенанта слышалось замешательство. — Нужно допросить вахтенных.

Айсен сидел окаменев и забыв, как дышать. Сейчас они вспомнят про то, что на борту есть маг, и...

— Не может, — ответил капитан. Голос его был уставшим, а взгляд злым. Бюнцу не нравилось происходящее. Неважно, как и почему, но заплутай они сейчас и можно паковать сундуки под шабаш в Закате. Он никогда не стремился лично проверить существование Создателя. Кажется, капитан сильно устал от чего-то. Он откинул назад волосы и лёг на пол, стеклянным взглядом уставившись в потолок:

— Допроси. Новость, что я поглупел куда приятней, чем новость, что мы потерялись.

Штурман Кнопп и второй лейтенант Гросс клялись: за время их вахты «Весенняя Птица» шла строго на юго-запад, не отклоняясь от заданного курса ни на румб.

— Да разве ж я мог что пропустить, господин лейтенант? — ворчал Кнопп, на лице его недоумение сменялось страхом и обратно. — Быть такого не могло! Да и было бы что, я б уж мигом доложил!

Гросс вторил штурману, штурман в свою ошибку поверить не мог. Да, ночью был туман, но он же дело свое знает! Допрос ничего не дал. Наскоро распорядившись, чтобы в капитанскую каюту принесли одежду «гостя», Карл вернулся с докладом Бюнцу.

— Штурман Кнопп уверен, что от курса мы не отклонялись. Ничего странного так же замечено не было.

— Уверен? Так мило с его стороны, — нарочито спокойно и почти нараспев ответил капитан. — Собственноручно накажу каждого виновного, если инцидент окажется ошибкой экипажа! И тебе перепадёт, между прочим.

Нет, всё-таки пить надо меньше. Ну, вот что он злится на всех попусту? Лучше подумать. Для начала. И перестать кидаться на помощника.

— Проверить направление ещё раз. — Бюнц вдруг прищёлкнул пальцами, привлекая к себе внимание и указал на пленника. — Айсен. Ты сейчас скажешь мне, что не имеешь к этому отношения. Карл, — теперь он обернулся к лейтенанту и по взгляду его невозможно было понять зол ли он ещё или уже нет, — поднять всех. Внимательно осмотреться. Если нас ждут неприятности, было бы весьма кстати узнать о них заранее. И, Карл, — капитан был настолько спокоен, что его ровный голос перестал выдавать его плохое настроение, — когда я говорю «было бы кстати», я имею в виду, что отправлю за борт всех, кто внезапно решил, будто на «Весенней Птице» можно расслабиться и пустить всё к кошкам.

При упоминании себя Айсен побледнел, сравнявшись по цвету с простыней, но так как капитан не дал ему вставить ни слова и продолжал свою речь, он решил, что фраза была риторической, и на самом деле Бюнц вовсе не думает, что именно он послужил причиной неприятностей, более того, уже успел забыть про него.

— Я готов понести любое наказание, господин капитан,— склонил голову Карл, который свою вину прекрасно осознавал.

Не учел, не заметил вовремя ошибки. Теперь искать виноватых — что толку? Лейтенанту отвечать за всех, пусть и вахта эта была не его.

— Разрешаю выполнять.

Но делать ничего не пришлось. Сперва послышался звон судового колокола и зычный крик: «Всех на палубу!», а потом распахнулась дверь, и запыхавшийся мичман выпалил:

— Капитан, на траверзе левого борта три корабля! Два трехмачтовых, один — двухмачтовый.

«Не это ли те самые неприятности,» — с тоской подумал Карл.

— Блядский цирк, — буркнул капитан, глядя в окно, — красивые хоть кораблики-то?

Кем бы они не были, а капитана не пугали. Либо он это мастерски скрывал. Уставившись в стену, он молчал минуты три, не меньше, потом покивал, будто соглашаясь с кем-то, и только после обратил внимание на ожидающих приказа подчинённых.

— Пока означенные милашки не помашут нам знакомыми флагами, готовиться к бою. Карл, задержись. Ребята не маленькие, сами всё знают.

Айсен, забыв о еде и своем стесненном простыней положении, только крутил головой, пытаясь увидеть сразу обоих. Беда, в которую попал корабль, касалась и его.

Мичман выбежал, очень скоро послышалось четыре удара колокола, забили барабаны. Карлу не нужно было видеть, чтобы знать: сейчас офицеры и матросы спешно занимали свои места. Его место при артиллерии, но старшие канониры свое дело знают.

— Мой капитан? — лейтенант ждал распоряжений.

— Номинально тебе следует быть где-то там. — Бюнц неопределённо махнул рукой куда-то в сторону. — Но у нашей Ласточки птенчики очень умные, они справятся. Да ты и сам знаешь. В конце концов, там буду я.

Подойдя к лейтенанту, капитан внимательно посмотрел ему в глаза. От былой расслабленности и опьянения, казалось, не осталось и следа. Глаза его выражали лёгкую обеспокоенность и, кажется, капитан смотрел немного виновато:

— Останешься здесь. Присмотришь за гостем. Вряд ли тебе охота отсиживаться в каюте во время боя, но... Он очень важен. Я это чувствую. И доверить его кому попало не могу.

Айсен прислушался, чтобы разобрать его тихие слова, и услышал едва ли не половину.

Карл мог ожидать от своего капитана чего угодно, он был готов выполнить любой его приказ. Пожертвовать жизнью, если понадобится. Но к такому он был не готов. На секунду им овладело чувство, близкое к ярости, однако, внешне лейтенант оставался почти спокойным. Выдавали только посветлевшие глаза да плотно сжатые губы.

Приказ есть приказ.

— Как прикажете, капитан, — помедлив, проговорил Леманн.

— А, и ещё! Карл. — Капитан уже открыл дверь, но, обернувшись к лейтенанту, слабо улыбнулся. — Я был сегодня не очень-то вежлив... Но может, ты всё-таки разочек улыбнёшься, а? Вдруг я сегодня погибну? Так и умру, не увидев ни одной твоей улыбки.

Бюнц взъерошил лейтенанту волосы и грустно добавил:

— Мне правда жаль. Я доверяю всем членам экипажа. Но тебе я верю как себе.

— Для меня это большая честь, капитан.

Карл так и не понял, шутит ли Бюнц или нет, а уж последний его жест и вовсе оказался неожиданным для лейтенанта. Улыбка получилась скорее намеком, карандашным наброском, который тут же стерли.

— Победа Дриксен угодна Создателю.

Вот только, если сейчас придется вступить в бой, сражаться они будут за самих себя, а не за кесаря.

— Знаешь, Карл, ты почти такой же невыносимый, как я... Но спасибо. — Бюнц, похоже, был доволен смятением лейтенанта, но ничего больше не сказал. Глаза его стали злыми, но злость эта предназначалась тем, кто осмелится направить оружие на «Весеннюю Птицу», а лицо озарила шалая улыбка. Подмигнув Карлу, капитан покинул каюту.

Капитан задумчиво вглядывался вдаль, стоя на шканцах. Он видел четыре корабля и пока не был уверен, что все они враги. Впрочем, ему докладывали и вовсе о трёх. В этот раз у «Птицы» всё катится к кошкам и это просто не могло не раздражать Бюнца. Зато радовала выучка команды. До схождения не меньше трети часа, а все уже на своих местах и готовы открыть огонь. Отто даже приказы отдавать было не нужно, каждый член экипажа знал, что ему делать.

— Два румба вправо! Через пять минут шесть влево и полным ходом на таран. Абордажной группе разделится надвое! Первая группа под командованием Вайгеля берёт на абордаж протараненный корабль. Вторая группа под моим командованием атакует второй трёхмачтовик, благо идиоты держатся рядом. — Уперев трубу в колено, Бюнц о чём-то думал, вероятно, пытался решить, является четвёртый корабль другом или врагом. — Вызвать мне Карла. Пленника пусть оставит на младших лейтенантов, которым доверяет. И резвее, раздери вас кошки! Лично я пока не тороплюсь в Закат.

Айсен чувствовал, что происходит что-то опасное, и потому сидел в каюте как на иголках.

Это было просто ужасно — оставаться в каюте и ждать, зная, что остальным вот-вот идти в бой. Пусть он и выполняет приказ капитана, он должен оправдать доверие…но как же это неправильно! Карл сидел в капитанском кресле и вслушивался в шум снаружи, когда дверь растворилась, и на пороге оказался один из гардемаринов. Оглядевшись, юноша отрапортовал звонким голосом:

— Господина лейтенанта к господину капитану, срочно! Гостя приказано препоручить кому-то из младших лейтенантов.

Тут же подобравшись, Карл чуть ли не выбежал из каюты, на ходу он бросил мальчишке:

— Пусть господин лейтенант Франке составит компанию господину Айсену.

Через минуту он уже стоял подле Бюнца.

— Мой капитан? — Глаза его горели боевым азартом.

— Карл... Какой ты, оказывается, воинственный, аж глаза горят. — Капитан ухмыльнулся, покачав головой, словно одобряя и осуждая одновременно. — Хлебом не корми, дай подраться. Не экипаж, зверинец какой-то.

Бюнц картинно всплеснул руками, но, встретив укоризненный взгляд Вайгеля, перешёл к делу:

— Мы с Вайгелем решили, что жизнь слишком скучна и относительно безынтересна, посему мы очень хотим прогуляться по краю её пропасти. Я иду на абордаж. Сначала мы тараним двухмачтовик, его берёт Вайгель. Идущий рядом трёхмачтовик обязательно довернёт вправо, чтобы дать по нам всем бортом. Тогда на абордаж иду уже я. Ты остаёшься за главного. Четвёртый корабль определить не удаётся, но, по-моему они преследуют этих мразей. Поэтому бой со вторым трёхмачтовым на тебе. О нас — не думать! Стрелять так, словно своих на чужих палубах нет. Карл, твоя задача не победить, а не проиграть. А проиграть — это убить мою команду. Вопросы?

Карл окинул взглядом шканцы и палубу, напоминающие сейчас какой-то донельзя организованный муравейник: каждый делает только то, что требуется именно от него — без лишних движений и суеты, так будет и тогда, когда «Весенняя птица» вступит в бой.

— Вопросов нет, капитан, — покачал головой Леманн, наблюдая за канонирами.

— Славно. Ну, тогда... Ни пуха! — Капитан хлопнул Карла по плечу и занял позицию по правому борту.

На палубе было многолюдно. Долгая погоня наконец-то подходила к концу, и экипаж заранее ликовал, несмотря на превосходство сил противника. Но на Северном флоте считалось, что бояться вступить в бой — позор, как бы ни малы были шансы.

Рейк подобного самодурства не разделял, про себя прикидывая, насколько велики будут потери после боя с пиратами и насколько соразмерны его собственные силы. Выводы были неутешительны. Приткнувшись в стороне от оружейных расчетов и суетящихся матросов, Бельц с интересом разглядывал силуэты кораблей, к которым стремительно неслась «Надежда Севера». Вопреки ожиданиям, их было не три, а четыре. Рейк обернулся на шканцы, с интересом глядя на реакцию капитана. Ну не пойдет же он на откровенное самоубийство? Пауль Бюнц был собран и сосредоточен и явно собирался дать бой.

Это становилось все интересней. Поскольку героически погибать, насколько Рейк знал капитана, тот не планировал никогда, оставался только один вариант — неизвестно откуда взявшийся четвертый корабль был очередной жертвой. И значит, боя точно не избежать — пираты добычу так просто не отпускали.

Рейк вздохнул и направился на боевой пост.

— Якоб, — скрестив руки за спиной, капитан Бюнц сосредоточенно вглядывался в сближающиеся корабли. — Ты не узнаешь линеал?

Фок Эссер отвлекся от происходящего на палубе и проследил за взглядом Пауля.

— Западный флот? — с легким удивлением уточнил он. Встретить здесь товарищей из Устричного моря они не ожидали.

— Не только, — капитан криво усмехнулся. Обернулся к насторожившемуся лейтенанту, с почти нескрываемым азартом в голосе спросил: — Не хотите ли сходить на абордаж, лейтенант? Мы же не позволим увести у нас добычу?

— Еще чего, — хмыкнул Якоб и тут же встал по стойке смирно. — Как прикажет капитан.

Проводив взглядом почти вихрем умчавшегося раздавать указания расчетам и абордажной команде лейтенанта, Пауль одобрительно кивнул его энтузиазму и снова внимательно посмотрел на линеал. Не узнать «Птичку» он не мог, хоть и видел ее всего-то раз.

К месту действия «Надежда» подошла с опозданием, что не помешало ей оттянуть на себя второй трехмачтовик пиратов. К шуму начавшегося абордажа Рейк прислушивался только краем уха, методично проверяя хирургические инструменты и расходный материал. Свою команду он знал и даже мысли не допускал, что бой может перекинуться на фрегат. Хотя встретиться с пиратами лицом к лицу лекарь был бы не прочь — старые счеты и старые обиды, которые, сколько крови не пролей, не смоешь. Капитан смеялся, говоря, что удивительно для южанина ненавидеть так по-северному, но Рейк не видел большой разницы.

Впрочем, времени на размышления и воспоминания было отведено не много: абордаж без потерь не проходит никогда, вне зависимости от врага. Впрочем, «Надежда Севера» пока имела шансы отделаться гораздо меньшей ценой, чем в бою со всеми тремя пиратскими кораблями сразу.

Пиратская бригантина и «Весенняя птица» сошлись борт о борт, канониры еще успели дать по противнику залп картечью, а потом взмыли в воздух абордажные кошки, крепко-накрепко сцепляя два корабля между собой. Осыпая пиратов гранатами, ринулась в бой абордажная команда под предводительством Вайгеля.

Это все Карл отметил походя, его основной заботой сейчас оставался ближайший к бригантине трехпалубник, который, как и предполагалось, довернул вправо и теперь вот-вот должен был ударить в борт.

— Картуз зарядить! — скомандовал Карл, перекрикивая стоящий вокруг гвалт. Мичманы поспешили повторить команду, мгновением позже донеслись крики канониров: «Готово!»

— Заряжай!

Не зря капитан Бюнц не скупился на порох для учений, не зря лейтенанты муштровали канониров, а канониры — орудийные расчеты. Сейчас их действия были четкими и быстрыми. Ядра отправлены вслед за картузами, туго забиты пыжом.

А пиратский трехпалубник стремительно сокращал дистанцию до расстояния уверенного выстрела, тамошний командир прекрасно знал эту тактику — стрелять с того расстояния, когда промахнуться невозможно. Вряд ли пиратов учили как следует целиться.

— Выкатить орудия! Вставить залп! Навести орудия!

Ддля пиратов такое расстояние может быть недостаточным для выстрела, но не для команды «Весенней птицы».

— Пли!

Едва «Птичка сцепилась с бригантиной, Бюнц практически потерял спокойствие. Двухмачтовое судно волновало его не больше, чем стихи Веннена. Капитан никогда не сомневался в своей команде, и команда заслужила такое доверие делом. Завидев, как трёхпалубник доворачивает вправо, он недовольно прицокнул языком.

— Такой ожидаемый манёвр... Ну неужели вас не настораживает лёгкость, с которой вас подпускают?

Чем ближе был вражеский корабль, тем неспокойнее был капитан. Вероятно, Бюнц любил абордажи и, вероятно, давно в них не участвовал. В его глазах горел злой азарт, а сам он неосознанно приплясывал у борта. Стоило лишь трёхмачтовику приблизится на расстояние, подходящее «Птице» для бортового залпа, капитан тут же напомнил:

— Кошки готовь! Ну же, малыш, ещё немножко... — Последние слова он пробормотал себе под нос, полностью поглощённый манёвром противника. Пираты остаются пиратами даже в бою с военным кораблём, поэтому их противник предсказуемо стремился сократить расстояние. Птица ещё не была готова дать второй залп, а вражеский корабль уже приблизился на расстояние половины пистолетного выстрела. Этого и ждал Бюнц.

— На абордаж! — прокричал капитан и первым бросился вперёд. Команда «Весенней Птицы» была агрессивна не меньше пиратов, Бюнц хорошо раззадорил команду перед схваткой. Где-то на полубаке взорвалась граната, послышался страшный крик — горел кто-то из матросов. Со всех сторон были слышны лишь крики и лязг оружия. Бюнц орудовал саблей, не обращая должного внимания на противников. Где-то ещё гремели пушки, но это ненадолго. Дриксенский флаг должны поднять с минуты на минуты. Его же целью были шканцы. Пробираясь сквозь редеющую толпу, он уже добрался до шкафута, когда со шканцев раздался крик:

— Не сметь! Он мой!

Бюнц резко развернулся, встретив удар палашом. Ещё немного — и он бы не успел уклониться. В ответ капитан замахнулся и нанёс рубящий удар, начисто снеся наглецу голову. Повернувшись обратно к шканцам, он ухмыльнулся, всем своим видом походя на пирата не меньше врагов, если не больше, и пальцем поманил к себе вражеского капитана:

— Представьтесь, сударь. Мне нужно будет указать ваше имя в отчёте.

Капитан пиратского корабля — невысокий, широкоплечий с густыми чёрными волосами — сощурился и прорычал:

— Ты слишком высокомерен, щенок! Запомни, тебя отправил в Закат Аз-Кимрах.

— Аз-чего? — Бюнц насмешливо покачал головой. — Как хоть пишется-то?

Аз-Кимрах, видимо, не был настроен на шутки. Спрыгнув со шканцев, он сделал поперечный выпад. Бюнц увернулся влево и нанёс ответный удар, послышался лязг скрестившихся сабель и раздался выстрел. Капитан «Весенней Птицы» был ранен в плечо пистолетным выстрелом. Этого следовало ожидать. Бюнц покачнулся, но не упал. Аз-Кимрах нанёс ещё один удар, и, хотя Бюнц увернулся, сабля рассекла ему пальцы. Перебросив свою саблю в левую руку, Бюнц вытер раненую руку об окровавленную рубаху и резко кинулся в атаку, замахнувшись саблей. Аз-Кимрах отразил удар, но живот его обожгло пулей. Бюнц засмеялся и отвесил шутовской поклон:

— Капитан Отто Бюнц, Западный флот кесарии Дриксен. Страсть как люблю грязные игры!

С шальной улыбкой капитан «Весенней Птицы» снова ринулся в атаку, нанеся три удара подряд. Два первых Аз-Кимрах отразил, но третьим Бюнц полоснул его по левому бедру. Секундное замешательство — и вражеский капитан упал на колени с торчащим из горла кортиком. Бюнц потёр раненое плечо, выдернул кортик и, оглядев остатки пиратской команды, отдал приказ:

— Раненых добить! Мейнард! — Он повернулся к одному из абордажников. — Со мной на «Птаху». Крайцер, остаёшься за главного! И побыстрее тут.

И Бюнц и Мейнард покинули пиратское судно раньше, чем Крайцер казнил оставшихся в живых пиратов.

Айсен тем временем, не обращая внимания на приставленного к нему человека, метался по каюте, забыв один свой страх ради другого. Ему хотелось выскочить на палубу и посмотреть, что там делается, но грохот и крики пугали его. С другой стороны, кто защитит его, если с капитаном что-то случится?

Сколько можно было ждать? Наконец решившись, Айсен оттолкнул сторожащего его человека, который бегал за ним и пытался схватить. Дверь наружу поддалась первому же толчку, но сторож успел поймать Айсена за плечи. Ничего не оставалось, кроме как применить магию, и тут же сторож сонным кульком осел на пол. Он проспит ровно минуту, а потом очнется, но это ему не поможет исправить ошибку.

Потеряв простыню, Айсен бросился наружу, в грохот и свет.

Глухо загрохотали пушки, оглушая даже привычных ко всему канониров и старшего лейтенанта, затряслась от силы отдачи палуба, одного канонира чуть не повалило отлетевшей назад пушкой. На какое-то время дымное облако окутало все вокруг, а потом пираты ответили — одно из ядер просвистело совсем рядом с Карлом, полетели щепки, одна полоснула по щеке. Когда дым рассеялся, Леманн смог разглядеть разорванные паруса пиратского корабля, пробитый фальшборт.

Засуетились артиллерийские расчеты, стремясь успеть перезарядить орудия до того, как расстояние станет слишком маленьким, чтобы ударить хотя бы только с верхней палубы, картечью. Перезарядить успели, выстрелить — нет.

Послышался призыв: «На абордаж!», и, опережая действия пиратов, абордажная команда во главе с Бюнцем бросилась вперед, поддерживаемая огнем мушкетов морских пехотинцев и стрелками, расположившимся на марсах всех мачт.

На обоих кораблях воцарился хаос. Лязг сабель и звуки выстрелов, взрывы гранат. Пираты были моряками не робкого десятка, и некоторым даже удалось проникнуть на «Птичку», оставшийся на корабле взвод морской пехоты вступил в бой.

Где-то слева взорвалась граната, Леманн успел заметить, как упал мичман Хольц, как к нему бросился помощник судового лекаря, а потом прямо на него выбежал пират — детина выше и тяжелее Карла раза в полтора. Лейтенант успел выхватить палаш, блокировать удар в голову, от отдачи знакомо заныла внешняя сторона руки от мизинца до локтя. Долго драться правой рукой лейтенант не мог, благо, бой и не был долгим: пират применил финт, желая заставить поверить, что удар будет направлен в левую сторону головы, но Карл разгадал маневр и вовремя убрал из-под удара правую ногу. Контрудар — и из шеи соперника на палубу брызнула неожиданно яркая кровь.

— Что там с двумя оставшимися?! — прокричал, дабы заглушить звук битвы, Карл, оказавшись в носовой части палубы.

— Между собой сцепились! — ответил лейтенант Граф. — Виноват! Сразу не доложил!

— Значит, им пока не до нас, — хмыкнул Леманн. — Тем лучше!

Постепенно бой на пиратском трехмачтовике стихал, на «Весенней птице» экипаж и пехотинцы опрокинули посмевших было сунуться на палубу бандитов, а над двухпалубником уже весело плескался дриксенский флаг.

Заметив возвращающегося командира, Карл поспешил навстречу с докладом, но не успел — справа послышался грохот, почти тут же правое плечо будто обдало кипятком, и лейтенанта сбило с ног.

— Господин старший лейтенант ранен! — еще успел услышать Карл голос Графа.

Капитан только переступил с фальшборта на палубу, как его тут же окружили младшие и старшие офицеры.

— Капитан, лейтенант Леманн... — попытался доложить лейтенант Граф, но осёкся на полуслове, уставившись на рану в плече капитана. — Капитан ранен! Лекаря!

— Ещё чего! Я не ранен, я поглажен. — Бюнц ухмыльнулся и покачал головой. — Что вы так рассуетились сегодня?

Склонностей к панике или суете у команды «Весенней Птицы» никогда не наблюдалось, поэтому поведение подчинённых капитана немного удивляло. Однако ясность быстро внёс помощник лекаря Вэллер.

— Капитан. Лейтенант Леманн был тяжело ранен. Шрапнель, господин Хенрик занимается уже, но... — Вэллер, ещё совсем молодой мальчишка, ему едва стукнуло двадцать, замялся, но его и так все поняли.

Бюнц потёр раненое плечо, боль явно была очень сильной, но виду капитан не подавал. Оглянувшись к носу корабля, он вгляделся в сцепившиеся корабли, но понять, что там происходит, с такого расстояния было невозможно. Пожевав губами, он покосился на присутствующих: все они, независимо от срока службы на «Птице», понимали, что капитан терзается сомнениями.

— Вэллер, возвращайтесь к Хенрику, там вы нужнее. Мейнард, пойдёшь с ним, разузнаешь о Карле. Что касается остальных... — Капитан обвёл присутствующих хмурым взглядом. — По местам, бой ещё не окончен! И я хочу знать, как там пленник. Граф — на шканцы! Доложите обстановку и замените пока лейтенанта Леманна, у нас тут, как-никак, ещё неведомая баталия на траверзе, и чреват ли для нас её исход, лично мне пока неизвестно.

Капитан был недоволен, но Граф не понимал, чем. Потери минимальны, убитых нет, Птица потрёпана, но совсем несерьёзно. Так в чём же дело?!

Резко развернувшись, капитан проследовал на шканцы. Лейтенант Граф поспешил за ним, докладывая обстановку.

К чему угодно был готов Мейнард, посланный вместе с Вэллером справиться о судьбе раненого старшего лейтенанта, но не к отборной брани, несущейся с территории судового лазарета. Осторожно пройдя мимо коек с ранеными к столу, вокруг которого столпились лекарь и его помощники, абордажник посмотрел на лежащего там Карла Леманна. Ничего.

Рубаха разодрана и вся в крови, на лбу запекшаяся корка. Но ничего, угрожающего жизни или здоровью помощника капитана Мейнард не заметил.

— Это же как… — выдохнул стоящий рядом Вэллер. — Я же сам все видел! Это просто невозможно.

— Мы все видели, — мрачно подтвердил лекарь Хенрик. — Возможно или нет, но это есть. Видимых причин для угрозы жизни старшего лейтенанта я не вижу.

Ран не было, но приходить в себя Леманн пока явно не собирался. Так и лежал бледный и дышал очень тихо, не понять сразу — жив или преставился уже.

Выругавшись про себя, Мейнард поспешил с докладом к капитану, к которому уже привели лейтенанта Франке. Вид он имел очень виноватый.

— Я не понимаю, как это получилось, капитан, — докладывал лейтенант, — я даже опомниться не успел, раз — и нет его! Нигде.

Как бы ни спешил Мейнард с докладом, но вперед лезть он не стал.

Бюнц внимательно слушал доклад, поглядывая в трубу на два оставшихся корабля. Они подошли достаточно близко, чтобы на одном из них можно было разглядеть флаг с лебедем.

— Передать Вайгелю, пусть возьмут несколько пленных, остальных добить и обратно к нам. Быстро.

Свои. Но откуда? Северный, однозначно, любой корабль Западного флота капитан узнавал едва ли не по парусам. Но кто и как, раздери кошки, их занесло сюда? Кстати, а занесло северян или «Птицу»? Тоже ведь вопрос.

— Как только все соберутся, держим курс на этих красавцев. Надо же узнать, кто у нас там такой храбрый, что аж с троими сцепиться собирался.

Покрутив в руке трубу, Бюнц задумчиво посмотрел на такелаж «Птички». Сложно было предположить, о чём думал капитан, но его размышления были быстро прерваны робким покашливанием переминающегося с ноги на ногу лейтенанта.

— Ах, да, Франке... Я тебя понял и, кажется, даже догадываюсь, что произошло. Впрочем, это неважно. С корабля деться толком некуда, так что обыскать каждый угол и любую щель. Если к ужину пленник не будет украшать мне интерьер каюты, я с каждого по три шкуры спущу. Свободны! Мейнард, докладывайте.

Бюнц прислонился к фальшборту и выжидающе взглянул на офицера. Ему хотелось узнать всё побыстрее, а все вокруг только и делают что мнутся и соблюдают правила. К кошкам бы субординацию и прочую кошачью чушь...

Видя, что капитан явно не в том состоянии, чтобы выслушивать подробные и обстоятельные доклады (да и как тут обстоятельно расскажешь про то, свидетелем чему не был?), Мейнард брякнул сходу:

— Жизни лейтенанта Леманна ничто не угрожает капитан! — И, подойдя поближе, чуть тише добавил: — Непонятное на корабле творится, капитан. Когда его в лазарет несли, Хенрик думал, что помрет лейтенант, а как готовиться резать стал — глядит, ни царапинки на нем. Как такое быть может?

Капитан прищурился и с любопытством спросил:

— Ничего не угрожает? А до того, значит, угрожало? Как любопытственно... Ну, пойдём тогда, побеседуем и с Хенриком, и с Карлом. А то и впрямь происки Леворукого какие-то. Не корабль, а цирк!

Бюнц всё больше понимал, что произошло... или ещё происходит? В любом случае, ему это не нравилось. Хотя за Карла он, наверно, был благодарен.

Вода обжигала холодом, давила со всех сторон, заполняла легкие, вытесняя из них весь воздух. Больно. Когда же это кончится? Не надо! Карл вырывался изо всех сил, но крепкие руки держали — не вывернуться. «Здесь у тебя нет власти над собой, — прохихикал чей-то противный голос в голове, — да и когда она у тебя была? Сорок окунаний, вдруг одумается! А потом — в камеру. Помнишь?» Нет! Каким-то чудом Леманну удалось вырваться от своих мучителей, и, прежде чем выбежать из ненавистного помещения с узкими окошками под самым потолком, он успел заметить перекошенное злостью лицо.

Коридоры казались бесконечными, темные, неосвещенные, они изгибались под невозможными углами. Темнота была наполнена криками и стонами, иногда Карл натыкался на кого-то, его пинали и кусали, в ноздри бил тошнотворный запах немытых тел и нечистот. Только бы уйти отсюда, только бы успеть! Дыхание сбилось, в голове бил набатный колокол. Впереди — свет. Выход.

«Разве для тебя существует выход? — Это отец! — Иди сюда, ко мне».

Посреди освещенной канделябрами залы — гроб. Отец стоит в гробу во весь рост, смотрит свысока, презрительно кривит губы. Карл не помнил его таким.

«Ты забыл. Теперь ты пойдешь со мной.»

Уйти? Куда угодно! Лишь бы подальше отсюда. Карл уже занес ногу для шага вперед, когда кто-то схватил его за плечо. Экхарт. Брат держит крепко и качает головой: «Не сегодня».

Сознание возвращалось медленно. Со стонами раненых в лазарете, с переговорами лекарей. Лейтенант Леманн приподнял кажущиеся тяжелыми веки.

— Чего тебе? — собственный голос казался чужим, надтреснутым. — Я пока еще живой.

Высокий дородный мужчина в безрукавке нахмурился, но уходить пока не спешил.

В лазарете было довольно шумно. Раненых было не так много, как могло бы быть, но больше, чем они ожидали. Мейнард держался рядом с капитаном, но капитан молчал, не обращая особого внимания на суету вокруг. Он был погружен в свои мысли, но всё-таки в лазарете капитан то и дело поглядывал на раненых, оценивая их состояние. Кажется, он, как боцман, знал их всех по именам и лицам.

— Мейнард, — разочарованно протянул капитан. — Я их не вижу. Ни Карла, ни Хенрика.

— Так куда же им деться, — неуверенно протянул Мейнард, оглядываясь вслед за капитаном.

Боцману было не по себе находиться тут, среди раненых. Одно дело в бою, другое — вот так, быть живым и здоровым, когда твоим товарищам повезло меньше.

Лекарь Хенрик сам вышел к визитерам. Вытирая руки тряпкой, служащей ему полотенцем, лекарь подошел к капитану и боцману, уже понимая, ради чего те пришли.

— Лейтенант там, — махнул он рукой в сторону отгороженного от остальной части лазарета матерчатой перегородкой закутка. — Начал приходить в себя, но кажется несколько дезориентированным.

О внезапном исцелении Хенрик решил поведать уже после, когда закончит работу над другими.

— Ну, вот, вы нашлись. А то мы вас тут уже потеряли, — довольно протянул капитан. У него вообще наблюдалась какая-то патологическая любовь к лекарям. — Я проведаю беднягу?

Последнее было скорее утверждением, чем вопросом, поскольку капитан, не дожидаясь согласия, прошёл в указанном направлении. Лейтенант был бледен и вообще казался нездоровым, несмотря на отсутствие ран. Капитан же выглядел озабоченным.

— Карл? Ты меня слышишь? — Бюнц аккуратно убрал слипшиеся волосы с лица своего помощника.

— Не теперь.

Проклятая тень все не желала уходить, маячила в ногах койки. Что-то говорила, но Карл не желал слушать. Только не снова. Прикосновение чужих пальцев заставило вздрогнуть. Леманн перевел взгляд на своего посетителя.

— Мой капитан… — Бюнц оказался рядом так неожиданно, а что если он видел? — Со мной все хорошо.

Во взгляде его застыл вопрос: «Ведь так я должен ответить?». Впрочем, очень быстро выражение замешательства сменилось привычной маской спокойствия, Карл давно научился владеть лицом.

— Я помню, как вы возвращались на «Птицу», потом — ничего.

Бюнц вздохнул и, присев на край койки, повторил прощальный жест перед абордажем — потрепал лейтенанта по голове, взъерошив волосы.

— Ну, ведь лжёшь ведь... Про самочувствие.

Капитан улыбался, но улыбка эта была грустной и даже немного обиженной.

— Не доверяешь мне, что ли?

Бюнц не любил раскрываться другим людям, зато любил залезать в чужие души и старался помочь навести там порядок. Правда, с Карлом выходила какая-то накладка.

— Как я могу не доверять своему капитану? — Удивление Карла было неподдельным. — За вами я пойду куда угодно.

Только бы не видеть ничего, не слышать ничего. Как жаль, что нельзя вот просто так попросить — чтобы отец и брат никогда больше не трогали его. Осторожно переведя взгляд туда, где все еще маячил призрак Ганса Леманна, он продолжил:

— Мне кажется, я был ранен. Но теперь я не чувствую ничего. А вы лекарю показывались, капитан?

— Хотел бы я сам знать как ты можешь мне не доверять. Но не доверяешь же... Доверял бы, не боялся бы говорить правду. Видать, я сам виноват. — Бюнц помолчал, глядя в пол, перебирая в руках свой браслет из чёрного жемчуга. — Я... А мне-то зачем? Я вполне себе здоров. А скажи-ка мне, друг мой...

Капитан повернулся в полкорпуса и таинственным шёпотом спросил, кивая на край кровати, на который лейтенант то и дело косился:

— Что ты там видишь?

Казалось, побледнеть еще больше было просто-напросто невозможно, но Карлу это удалось. Несколько секунд он лежал, плотно зажмурив глаза, в глубине души надеясь, что его оставят в покое. Но капитан — не тот человек. За время службы под его началом Леманн мог убедиться, что добиваться своего тот умеет. Что же, он ответит.

— Я могу расценивать ваш вопрос как приказ?

Капитан скривился, будто лимонного сока выпил. Он очень любил свой экипаж. Но в редкие моменты испытывал страстное желание лично придушить каждого. По крайней мере, тогда у него не будет поводов для волнений.

— Ты можешь расценивать мой вопрос как вопрос человека, которому небезразлична твоя жизнь. — Бюнц говорил медленно и устало, словно объясняя ребёнку прописные истины. — Или как вопрос человека, который хочет хотя бы иногда, хоть на минутку, увидеть тебя счастливым. Или как вопрос человека, который считает тебя своим другом и товарищем. У меня ещё много разных «или». Но я не могу приказать кому-либо быть откровенным... Я лишь прошу таковым быть, если это представляется возможным.

Капитан зажмурился и встряхнул головой, хотя от гадких мыслей это его, пожалуй, не избавило. Он встал и, налив стакан воды, сел обратно, покачивая стакан в руке:

— Воды хочешь? Кстати, предложение выпить воды можно и нужно расценивать как приказ.

Карл молча кивнул и приподнялся на локте, чтобы принять стакан из рук капитана. Пальцы чуть онемели и слушались плохо, но это было привычно, с этим можно было справиться. Вода была отсрочкой, позволяющей тщательно обдумать свой ответ. «Будь таким, каким тебя ожидают видеть. Делай то, что от тебя хотят, и тогда тебя не будут трогать». Что-то подсказывало, что усвоенная с детства истина тут не срабатывает. Отдав стакан, лейтенант, уже не таясь, посмотрел прямо туда, где теперь стояли отец и брат. Хорошо, он скажет. Криво улыбнувшись теням, Карл заговорил:

— Ганс-Дитер Леманн, купец. Похоронен в фамильной усыпальнице баронов Штерн восемь лет назад. Экхарт Леманн, инженерные войска. Похоронен там же девять лет назад. Я сдам оружие и сложу все полномочия, как только смогу встать.

Тоже глотнувший воды капитан совершенно неприлично выплюнул её обратно. Он ожидал от своего лейтенанта всякого, но это было уже слишком.

— У тебя, кажется, нет травм уже, да? — участливо поинтересовался он, постукивая пальцами по краю койки. — Ну, так сейчас появится. Одна. Травма головы.

Капитан снова раздражённо тряхнул головой и обошёл небольшой круг возле койки.

— Ещё раз услышу какую-нибудь чушь про сдачу полномочий — и отправлю тебя драить палубу. Говорят, смена занятий способствует отдыху. Чьей-то головушке явно не помешает хорошенько отдохнуть.

Бюнц ворчал скорее по привычке, хотя его действительно разозлило предположение лейтенанта, будто Бюнц его прогонит. Даже думать невозможно! Прекратив кружить у койки, капитан снова сел рядом, задумчиво вглядываясь в пустоту, где, по утверждению лейтенанта, были не то призраки, не то кошки их разберут что ещё:

— Родственники, получается... Не выходцы. И давно? — Капитан кивнул в угол с призраками. — В смысле, видишь их давно?

Карл наблюдал за перемещениями Бюнца с несколько снисходительной улыбкой на губах. Ну как же он может остаться на прежнем месте, если ОНИ снова пришли? Если от него отказалась даже горячо любимая сестра?

— Отца сразу после похорон, брата два года спустя. — Было очень странно говорить об этом с кем-то посторонним. Раньше его никогда не спрашивали. Поддавшись, Леманн пояснил:

— Я вижу их не всегда. Долго уже не видел. Иногда они разговаривают со мной.

Отец явно был недоволен откровениями сына. Стоял, нахмурившись и сжимая кулаки. Этими самыми кулаками он давил яблоки для яблочного вина. Так, для забавы. Экхарт же казался спокойным, его скорее интересовал Бюнц, нежели брат.

— Я хочу и дальше служить у вас, капитан, — признался лейтенант, — но разве это возможно теперь?

— Карл, ну ты вообще думаешь, что говоришь, а? — Бюнц всё-таки не сдержался, дал волю раздражению. — И что, хотелось бы знать, мешает нам работать вместе дальше? Ну, появились какие-то призраки прошлого. Пф! — Капитан легкомысленно махнул рукой. — Прогоним. И не из такого дерьма выкарабкивались. Откуда вообще у старшего помощника капитана «Весенней Птицы» такие упаднические настроения? Поправь меня, если я ошибаюсь, но я не могу припомнить ни единого случая, чтобы твой капитан не нашёл способа решить проблему.

Что же, Карл Леманн действительно представляет собой весьма тяжелый случай. Но ничего. И не с такими справлялись.

— Знаешь, я верю и в магию, и в выходцев, и ещё много во что. Но отношусь к этому более... просто? — Бюнц неопределённо пожал плечами. — Я не знаю, как это правильно сказать. Просто не думай, что я не понимаю или издеваюсь.

Он помолчал немного. Кажется, подбирал слова.

— Знаешь, ты нужен нам. Ты нужен «Весенней Птице», Калле. И если нужно будет прогуляться в Закат, чтобы помочь тебе... Мы прогуляемся. И привезём тебе оттуда кошку. Кошек любишь?

Капитан подмигнул Карлу, но быстро сосредоточился.

— А теперь вернёмся к твоим родственникам. Расскажи подробно. Когда приходят, как часто, несут ли угрозу... Сможешь?

— У Ио была кошка, — неожиданно для самого себя проболтался лейтенант, не особенно любивший распространяться о своей семье. Да и при чем здесь кошки...

А капитану хотелось верить. Быть может, есть еще возможность оставить все как есть? И не придется возвращаться. Некоторое время Леманн молчал, размышляя. Пальцами он непроизвольно поглаживал поверхность потрепанного одеяла, которым его укрыли. На капитана и родственников он старался не смотреть.

— Я не уверен, что это магия, капитан, — наконец-то нашел в себе силы признаться Карл. — Вы знаете место под названием Башня Шутов? Весьма занимательное место. — При воспоминании о больнице он передернул плечами. — Там много таких, как я. Я там был… Родственники, — он бросил осторожный взгляд на не желающих уходить призраков, — приходят, когда захотят. Отец чаще. Он не злой, хотя часто ворчит. Экхарт реже…он приказывает.

Ио. Сестра? Мать? Нет, мать бы по имени не позвал. Значит, сестра. Или девушка? О Башне Шутов капитан слышал. Даже видел, хотя лучше бы не. Омерзительнейшее место. Надо же... Такой молодой, а уже с таким грузом жизни за спиной. Бюнц неодобрительно покачал головой, в его экипаж всегда попадали очень странные люди, да и он сам, наверно, не от мира сего. Капитан нахмурился, когда лейтенант заговорил о брате. Надо бы навести справки. В кармане что-то звякнуло. Лекарство! Хенрик ведь велел обязательно дать его Карлу... И ведь едва не забыл.

— Давай-ка вот что сделаем, — сказал капитан, наливая лекарство в стакан. — Хенрик хотел, чтобы ты это выпил. Хенрик — лекарь с многолетним стажем, дурного не присоветует. Да и тебе следует отдохнуть. Выспишься — и мы побеседуем ещё раз, так сказать, на трезвую голову.

Он поднёс стакан к губам Карла, поддерживая ему голову так, чтобы тому было удобно пить. Лейтенант не спорил, не сопротивлялся, молча подчиняясь. Кажется, этот короткий разговор его совсем измотал.

Что-то интересное дал Карлу Хенрик. Лейтенант только допил, а через пару минут уже провалился в глубокий сон. Бюнц постоял немного рядом и, глупо улыбаясь, поглаживал спящего парня по голове. Надо же. Карл ненамного младше самого Бюнца, но капитан относился к нему почти как к ребёнку. Или к младшему брату. Он ведь и сам младший. Жаль, нельзя остаться. Развернувшись, капитан покинул лазарет, попутно выискивая глазами Мейнарда.

Пользуясь суматохой, Айсен прятался за мачтой. Ему было хорошо видно, как знакомый ему лейтенант лежит на палубе весь в крови, а над ним склоняется лекарь. Руки Айсена тряслись. Он ненавидел смерть, она была безжалостна и чудовищна. И ее следовало остановить. Конрад прижался к мачте спиной и сосредоточился, шепча заклинания. Магия должна была подействовать немедленно. Колдуя, он совсем не думал о последствиях. Просто ему слишком не хотелось попасть в чужие руки. Там будет хуже, он это знал.

Айсен понимал, что после побега ничего хорошего его не ждёт. Он бы вернулся в капитанскую каюту, но, на беду свою, совершенно потерялся на корабле, не зная, что где расположено, и никак не смог бы найти дорогу назад. Бродить и искать было тем более опасно: его могли, не разобравшись, убить.

Оглядевшись, неподалёку он заметил открытый люк и, пригнувшись, нырнул туда, спустился по лестнице. Было темно, и он понял, что оказался в трюме. Нужно было сидеть, пока битва не закончится, но как вылезать тогда и показываться на глаза капитану, который к этому времени будет рвать и метать, он не знал.

Айсен не стал забираться далеко в трюм. Он боялся, что в случае, если корабль начнет тонуть, он не сможет выбраться.

Прошло совсем немного времени, и по лестнице застучали шаги. Конрад сжался в своем углу и тут же с ужасом понял, что от входа его прекрасно видно, если немного подождать и присмотреться. Но бежать было уже поздно и некуда. Он был напуган до крайней степени.

— Кто там? — спросил разыскивающий его человек, и Айсен сжался, закрыв голову руками.

Оставалось надеяться, что капитан не зол на него за спасение лейтенанта. Но за побег его точно должны наказать, и от осознания этого хотелось исчезнуть, чтобы никто не нашел, никто не достучался...

Темнота трюма на секунду ослепила мичмана Фейнбрахта, и он непроизвольно прищурился, дожидаясь, пока начнут проступать контуры окружающих его предметов, не желая с размаху налететь на бочку или ящик. Тут сбоку послышался какой-то шорох. «Проклятые крысы! Неужели всех не вывели?» — подумал мичман, оборачиваясь. Но это оказались не крысы. Из-за лестницы на Фейнбрахта смотрел человек.

— Кто вы? — брякнул Фейнбрахт, не сумев придумать ничего более оригинального. Внезапная встреча оказалась не к месту: с одной стороны, вот так оставлять на корабле непонятно кого, не разобравшись, было нельзя, а с другой, вообще-то, ему надо было как можно скорее доставить артиллеристам приказ лейтенанта Гросса.

Человек не ответил, только сжался в комок и прикрыл голову руками. Фейнбрахт вознамерился шагнуть к нему, ведь было надо хоть что-то сделать, как прямо рядом с ним что-то загремело и послышался грохот падения и короткое ругательство. Когда упавший поднялся, Фейнбрахт его узнал — это был матрос артиллерийской палубы Вайс.

— Вайс, немедленно к комендору Сторму, приказ лейтенанта Гросса прекратить огонь.

— Да, мичман, — Вайс развернулся и скрылся из виду. Фейнбрахт про себя порадовался дисциплине на судне — начни матрос приставать к нему с расспросами, ничем хорошим бы это не закончилось.

— Вы слышите меня? — приблизившись к незнакомцу на расстояние вытянутой руки, спросил Фейнбрахт. Отсюда он смог рассмотреть русую макушку и напряженные плечи. Но... Такое поведение никому из матросов было не свойственно, так что, похоже, эта встреча грозила обернуться какими-то проблемами.

Айсен знал, что нужно еще немного — и он в самом деле исчезнет, спрячется, растворится. И никто его больше не тронет, никогда. Он слышал чьи-то голоса, но не понимал смысла слов, и это было правильно.

Фейнбрахт протянул руку, чтобы коснуться плеча, хоть как-то привести в себя, потому что попытки добиться хоть какого-то ответа начинали раздражать. На минуту осекся — а вдруг незнакомец отреагирует... не совсем адекватно? Но, вспомнив, что ни лейтенант, ни капитан его за непонятно кого в трюме по головке не погладят, раздраженно мотнул головой, легко тряхнул незнакомца за плечо и замер, ожидая ответа хоть на этот раз.

Его кто-то касался. Человек, которого за ним послали. Но вряд ли он найдет его здесь. Вряд ли ему что-нибудь сделают.

Айсен продолжал сидеть, не поднимая головы и не шевелясь, надеясь, что человек уйдет и оставит его в покое.

Никакого результата. Ну, Леворукий подери, что же это такое? Сколько можно играть в молчанку?! «Ладно, не выходит мягко — придется грубо», — подумал Фейнбрахт и резко дернул сидящего наверх, пытаясь хотя бы заставить разогнуться и показать лицо.

«Если он так и продолжит изображать статую, то, чего доброго, придется его к капитану на руках нести», — мелькнула мысль, и Фейнбрахт посмешил убрать с лица неуместную улыбку.

Ну вот, случилось то, чего он ждал. И это требовало от него недюжинного усилия воли, чтобы не закричать и не начать вырываться. Он должен был защищаться по-другому, так, как они не привыкли.

Айсен не приложил усилий к тому, чтобы подняться. Пусть тащат куда хотят и делают что хотят. Это будет только его тело, пустое и бесполезное, только со жгучей, еще живой искоркой в груди.

Он никак себя не проявил. Фейнбрахт про себя помянул Леворукого и всех его кошек. Незнакомец распрямился, но только подчиняясь силе — тело болталось, как безвольная тряпичная кукла. Это было не просто плохо, это было отвратительно. В конце-то концов, сам Фейнбрахт, что ли, нанимался разбираться, что там у этого человека в голове?

Короче говоря, надо было доставить незнакомца к капитану — может, тот что-то сможет сделать, потому что у самого Фейнбрахта терпения оставалось от силы на медный грош, а срываться он не любил. Да, к тому же скоро в трюм вернутся матросы, которые могут только усугубить ситуацию.

Тут встала новая проблема — идти незнакомец то ли не мог, то ли не хотел. Оставалось только подхватить его на руки и выбежать на палубу, молясь Создателю, чтобы донести, никуда не уронив. Наверное, закинуть на плечо было бы удобнее, но этого Фейнбрахт избегал — как-то сломал ключицу в юности, вот и опасался лишний раз нагружать, да и не хотелось, чтобы незнакомец пересчитал лицом все острые углы на корабле.

На палубе от зрелища мичмана, несущего кого-то на руках, немного опешили.

— Что, Фейнбрахт, невесту себе нашел? — присвистнул Хольке, привалившийся к бухте каната.

— Иди ты к Леворукому! — огрызнулся Фейнбрахт. Незнакомец, хоть и довольно хрупкий, весил побольше пушинки. — Скажи лучше, где капитан?

— В лазарете. — Хольке знал, что, когда Фейнбрахт начинал кидаться на людей, это обычно было очень и очень всерьез.

— Ага, спасибо, — выдохнул Фейнбрахт. Лазарет, слава Создателю, был рядом.

Решив не размениваться на такие мелочи, как стук в дверь, Фейнбрахт ввалился в лазарет с незнакомцем на руках, самым некуртуазным образом открыв дверь ногой.

Его куда-то несли на руках, Айсен отнесся к этому почти равнодушно. Прикосновения рук к голой, еще больной спине были неприятны. В то же время Айсен отдавал себе отчет, что возможно это ощущение единственное что не дает ему окончательно соскользнуть в одиночество и темноту.

Он уткнулся лицом человеку в грудь. Не хотел так делать, но безвольное тело сделало это само.

Как только Фейнбрахт собрался, войдя в лазарет, сгрузить лекарю и капитану этого незнакомца и наконец-то снять с себя груз ответственности, дверь пинком распахнули с другой стороны. Он едва успел отскочить. Самому-то ему дверью по лбу было получить неприятно, но не смертельно, а вот появления лишних синяков на теле незнакомого человека не хотелось.

— Не лезьте, Фейнбрахт, — буркнул вышедший помощник лекаря, — свободных коек нет, сразу говорю.

— Мне нужно доложить капитану.

— Капитан занят. Выйдет — доложите, а пока не трогайте его, Создателя ради! — с неожиданной горячностью закончил он. «Интересно, что же там происходит, что его так проняло?» — задумался Фейнбрахт.

Найдя рядом пустой ящик, он сел на него, заодно прикидывая, стоит ли пробовать как-то расшевелить незнакомца, который уже изрядно оттягивал руки. Тут Фейнбрахт почувствовал, как тот ткнулся головой ему в грудь. Рука сама потянулась прикоснуться к чужому виску — хоть проверить, есть ли пульс, а то еще труп по кораблю таскать...

— Ну, и что мне с тобой делать? — риторически вопросил у незнакомца Фейнбрахт, непроизвольно заправляя ему за ухо несколько упавших на лицо прядок. Он сидит непонятно с кем на руках, капитан занят и неизвестно, когда освободится... Прекрасно, что уж говорить!

Его больше никуда не несли и даже попытались устроить поудобнее. Странно, он ожидал худшего, а теперь ему постепенно становилось тепло. Его обнимали, и он сам где-то глубоко в укрытии словно поднял голову, прислушиваясь с закрытыми глазами.

Проходившие мимо матросы странно косились на Фейнбрахта и пересмеивались вполголоса, но сказать ничего не решались — знали, что рука у него тяжелая, хоть довести и трудно. Незнакомец все так же лежал головой на его груди, и, кажется, немного расслабился — по крайний мере, дыхание стало спокойней, так что Фейнбрахт, продолжая гладить его по голове, решил попытать счастья еще раз:

— Как тебя зовут? — спросил он, по какому-то наитию понизив голос до шепота. Почему-то панибратское «ты» само прыгнуло на язык, хотя обычно он такого себе не позволял.

У него спрашивали его имя. Странно, что он еще мог понять обращенные к нему слова. Было ли это допросом? Допросы не ведут тихим шепотом. Или он еще чего-то о них не знает?

Странно, что вежливость еще осталась при нем. Вежливость и желание, чтобы от него отстали.

— Конрад, — так же шепотом ответил Айсен.

Там, глубоко внутри себя, он словно стоял один, вслепую прислушиваясь к голосам, что обратит к нему окружающая его темнота, которая его приютила.

— Вальтер. Рад знакомству. — Фейнбрахт чувствовал, сил несет какой-то горячечный бред, но... Он хотя бы добился какого-то отклика на свои действия. Конрад, значит... Из команды Фейнбрахт помнил только Конрада Золле, который на незнакомца не походил ни в коей мере. «Только бы не оказался «зайцем», — взмолился про себя Фейнбрахт. — «А то еще с этим «Птице» проблем не хватало».

Надо было спросить что-то еще... Сомневаясь, что его собеседник сможет или захочет говорить длинными фразами, Фейнбрахт все тем же шепотом спросил:

— Откуда вы? — на этот раз все-таки сумев обуздать порыв к фамильярному “ты“.

Все-таки его решили допросить. Или потихоньку вытянуть из него правду. Тьма сгустилась, оставляя совсем крошечное место, чтобы спрятаться.

— Нет, — ответил Конрад, весь свой протест вложив в это слово. И помня, что даже на корабле не следует трепать языком. Знал капитан, и этого было достаточно.

Внутри было темно, но снаружи он вдруг стал ярче чувствовать происходящее. Под веками плыли светлые пятна. Было холодно без одежды. От человека, который назвался Вальтером, пахло усталостью, гарью и еще чем-то теплым. Айсен с толикой интереса потянул носом воздух.

— Ну, нет так нет, — пожал плечами Фейнбрахт, больше адресуясь себе, чем собеседнику, на которого, кажется, давить было себе дороже. Надо было спросить что-то еще... Не про возраст же его расспрашивать, в самом деле! Тем более, и так видно, что он его ровесник... Ну, плюс-минус год. Чем же там так занят капитан, что никак не покажется?

Рука соскользнула с головы на спину Конрада, и Фейнбрахт почувствовал под пальцами... следы от кошки, что ли? Вдвойне странно: хоть Конрад точно не из команды, но за какие грехи его отходили? Фейнбрахт поспешил убрать руку, зная по собственному опыту, что прикосновения к таким ранам первое время очень болезненны. Не помешало бы что-то с ними сделать, да хоть промыть, но снова вместо более-менее адекватного человека получить впавшую в оцепенение куклу не хотелось.

Назвавшийся Вальтером по незнанию или нарочно, но все же причинил ему боль. Когда было страшно, спина не слишком напоминала о себе, но сейчас любое прикосновение было болезненным.

Вальтер уже убрал руку, но разбуженная боль впилась в тело с новыми силами.

Конрад не выдержал и зашипел.

— Извините, — ответил Вальтер на шипение Конрада. Хорош он, конечно, забыв, что такое кошка. Ему тоже одуряюще больно было, хотя тщедушным и слабым он не был. А такому доходяге, как Конрад, много ли надо?

— Извините, не хотел причинить вам боль, — зачем-то повторил Фейнбрахт и машинально коснулся виска Конрада.

Конрад непроизвольно отшатнулся. Прикосновения нервировали его, вытаскивая из укрытия.

Фейнбрахт едва успел придержать Конрада, чтобы тот из-за своих рывков не свалился с ящика.

— Осторожней, — попросил он, скорее по привычке, чем надеясь, что его услышат.

Открылась дверь лазарета.

На выходе из лазарета Бюнц увидел довольно странную картину. Примостившись на каком-то ящике, один из птенчиков сидел чуть ли не в обнимку с разыскиваемым пленником. Кажется, они разговаривали. Ну, или Вальтер пытался разговаривать. Кстати, как там его фамилия?

— Не то чтобы я стремился нарушить столь романтическую идиллию, но известно ли вам, молодой человек, что господин Айсен, — он указал на Конрада и прищурился, всем своим видом выражая недовольство, — мало того, что пленный гость, так ещё и разыскивается...

Наконец-то явился капитан. «Ага, вам бы такую романтику, — мысленно огрызнулся Фейнбрахт в ответ. — Романтичней некуда».

— Виноват, капитан, не был осведомлен. Куда прикажете отконвоировать?

Единственным средством, которое помогало Фейнбрахту отвечать страшим по званию в надлежащем тоне, было точное и беспрекословное следование уставу. В противном случае ничем хорошим такие разговоры не заканчивались.

А Конрад — пленник, оказывается. Ну, тогда уже понятней. Фейнбрахт едва ощутимо расслабился, предчувствуя избавление хотя бы от этой головной боли.

Айсен услышал голос капитана, и что-то словно сжалось у него внутри. Вальтер уже достаточно вытащил его из его укрытия, так, что он не мог больше туда вернуться. Прятаться было больше негде, напротив, ужасно хотелось открыть глаза и посмотреть, насколько капитан сердит. Несколько секунд Конрад сопротивлялся этому своему желанию, но потом чувство опасности победило, и он разлепил веки.

— Не осведомлён... — хмыкнул капитан и задумчиво пробормотал сам себе:

— Выволочку всем устроить, что ли? Третий день бардак на корабле!

Бюнц сел на пол, рядом с ящиком, снял с руки браслет и начал покручивать его на пальце, поглядывая на потолок.

— Где ты его нашёл-то? Молчит? Он так мало разговаривает...

Конрад присматривался к капитану из-под опущенных ресниц. Тот не выглядел злым, скорее, усталым, но он уже знал, что капитан всегда не таков, каким кажется. Говорит одно — делает другое, и наверняка постоянно притворяется.

Так чего же ждать теперь?

Вид капитана, сидящего на палубе, вызывал беспокойство. Первым порывом было встать в присутствии старшего по званию, но человек на руках лишал его этой возможности, вот и приходилось наблюдать голову начальства около своего бока.

— В трюме. Да, молчит. Назвал только имя, — лишних слов в разговорах со старшими Фейнбрахт по возможности старался избегать, но вот идея устроить выволочку ему совсем не понравилась. У Бюнца всегда так — шутит-шутит, а потом оказывается, что шутками из всего этого была хорошо если половина.

— Вы можете идти? — обратился Фейнбрахт к открывшему глаза Конраду. «Ну надо же, капитан его все-таки расшевелил. А я уж и надеяться перестал», — хмыкнул он про себя и мимолетно скривившись в чем-то, напоминавшем восхищенную усмешку.

Хуже уже не станет, решил Конрад и разлепил губы.

— А надо? — шепотом спросил он.

— Ну, наверное, — с преувеличенной задумчивостью предположил Фейнбрахт. — Лично я вас носить на руках не особо рвусь.

— В трюме! — восхитился капитан. — Какая прелесть. И что вы там забыли, сударь? Я ведь, кажется, наказал вам не покидать каюту...

Бюнц прищёлкнул пальцами и, запрокинув голову, внимательно посмотрел на Фейнбрахта:

— Кстати, Вальтер. Наш гость конвоируется в мою каюту. Ну, и не напрягайся так. Когда люди вокруг меня напрягаются, я сержусь. Мы ведь не хотим, чтобы я сердился?

Последние слова сопровождала кривая ухмылка. Впрочем, она быстро сменилась озорной улыбкой и внимание капитана перешло к пленнику:

— Ничего, Конрад. Я очень рвусь поносить вас на руках!

Последнее заявление было настолько неожиданным, что Айсен широко открыл глаза. Правда, тут же пришлось зажмуриться от света, но он был уверен, что услышал все правильно.

— Есть, — своеобразная забота со стороны капитана нередко ставила Фейнбрахта в тупик. — Нет, такого желания не возникало. И... Конрад, может, все-таки выберетесь из моих, по выражению капитана... объятий? — попробовал он пошутить.

Какой ужас. Над ним продолжали издеваться... или нет? В этот момент он готов был признать, что ничего не понимает.

И еще больше не было спасительной темноты.

— Конрад. Кон-рад, — Бюнц повторил имя, будто на язык пробовал. — А давайте будем звать вас Курт? Или Конни?

Капитану нравилось имя пленника, но сокращать имена он всё равно любил больше.

Капитан не изменял своему безумию и снова ухитрялся поставить в тупик одним словом. Он хотел звать Айсена сокращенным именем — ну и пусть зовет как ему вздумается.

А Вальтеру он уже начал надоедать... или дело в том, что Конрад оказался пленником?

Айсен повернулся набок и скатился на палубу. Он почему-то не находил в себе силы встать во весь рост, когда сидели капитан и Вальтер.

И все пусть поступают так, как им захочется.

В эту минуту страх не имел над ним власти.

Капитан только хмыкнул, глядя на Вальтера и Конрада. Похоже, он смирился с закрытостью пленника.

— Ну, ладно. Молчите, значит, не понравилось... Будете Конрадом. Хотя лично я с удовольствием называл бы вас Конни.

Бюнц бы поведал ещё и о именах, и о своих пристрастиях, но все его измышления были грубо прерваны громко хлопнувшей дверью. С пинка её открывали, что ли? В дверях застыл так удачно потерявшийся в лазарете Мейнард. Лицо его выражало... пожалуй, дикое недоумение.

— Мой капитан! Дриксенский корабль опознан как «Надежда Севера». Её капитан просит встречи. Он представился как... — На доли секунды Мейнард замялся, чем пробудил у капитана любопытство. — Как Пауль Бюнц, капитан!

Вот так раз. Ну, раз просит, видать, не откажут. Отто Бюнц вздохнул и медленно проговорил:

— Мейнард, проводите капитана «Надежды» в мою каюту. Вальтер, вы пока со мной.

Капитан подошёл к пленнику и, ничего не спрашивая, взял его на руки, сказав только:

— Конрад, прошу меня извинить. Ах, да, Вальтер! — Отто оглянулся через плечо. — Думаю, вам несложно. Придержите дверь.

— Есть, капитан, — отозвался Фейнбрахт. Зрелище Бюнца, несущего Конрада (да и вообще кого угодно) на руках, вызывало острые сомнения в собственном душевном здоровье. Про Пауля Бюнца Фейнбрахт слышал несколько раз, и в основном хорошее. Теперь ему предстояло проверить слышанное почти лично.

Конрад же успел только коротко вскрикнуть. Он не ждал, что капитан выполнит свое обещание. Невольно он схватился за его шею и так и замер, зажмурившись.

Прибыл какой-то другой Бюнц. Интересно, кем он приходится этому?

Конрад почувствовал слабый интерес — и еще страх. А если новый Бюнц еще хуже прежнего?

И все же как объяснить капитану, что он молчит не потому, что ему что-то не нравится, а потому что так безопаснее? И нужно ли объяснять? ..

А может, он и так понимает?!

«Птица» расправилась со своей добычей резвее, чем «Надежда», но выпускать пиратов из своей хватки фрегат не собирался. Сломить сопротивление противника, почувствовавшего, что в случае поражения ему светит только смерть, притом не самая достойная, оказалось трудно, но северяне были привычными и упорными.

— Мой капитан, корабль наш, — коротко сообщил тяжело дышащий после боя лейтенант, подойдя к задумчиво обозревающему палубу Бюнцу.

— Ну вот и славно. Оставьте на судне призовую команду и переоденьтесь. — Пауль лихо улыбнулся, приветливо глядя на линеал. — Абордаж дело грязное и неопрятное, нам еще предстоит поздороваться с боевыми товарищами.

Сменить рубашку и шейный платок, да подобрать легкомысленно оставленный на шканцах мундир — и можно устраивать дружеский визит, тем паче что «Весенняя птица» тоже взяла курс на сближение. Лейтенант фок Эссер успел приказать спустить шлюпку, и до новых склянок капитан Пауль Бюнц ступил на палубу корабля брата.

Экипаж «Птицы» о нем наслышан не был, и это, по мнению Пауля, было к лучшему. На Западном флоте моряки Северного добивались известности обычно не самыми достойными поступками, за что их потом полоскали в сплетнях по всему побережью — спаси Создатель от такой огласки.

Брат оказался занят, и гостей вежливо проводили в капитанскую каюту, что заставило Пауля невольно настроиться на долгое ожидание, полагая, что после боя у Отто достаточно забот и без него.

Чего он не мог предположить, так это того, что брат явится перед ним с одетым явно не по форме парнем на руках.

Когда Отто взял Айсена на руки, тот тихонько вскрикнул и вцепился ему в шею мёртвой хваткой. Ничего объяснять Бюнц не стал, всё равно это бесполезно, а просто по дороге до каюты аккуратно поглаживал пленника по плечу.

Зайдя в каюту, Отто так и замер у дверей. Братец смотрел на них с нескрываемым удивлением. И было чему удивляться: сам Отто был одет не по форме, ранен, в рваной, грязной рубахе. На руках притащил парнишку. А Конрад... И вовсе почти не одет. Представив картину, Отто не сдержался, фыркнул, и по лицу расползлась идиотская улыбка.

Второй Бюнц оказался похож на первого, только выглядел аккуратнее. По возрасту Айсен определил, что они были братьями. На краткую минуту он совсем забыл о страхе и едва не улыбнулся, увидев изумленное лицо Бюнца-второго.

Младший брат капитана выглядел куда аккуратнее, но на брата походил изрядно. Увидев на лице Пауля Бюнца изумление, Фейнбрахт почувствовал что-то вроде интереса: как же будет выглядеть объяснение двух капитанов?

Но на Пауля Бюнца он старался не смотреть: лишний раз бередить дурные мысли не хотелось. Фейнбрахт принялся изучать корабельную обшивку.

— Рад видеть, и позволь поздравить с удачным завершением боя. Надеюсь, обошлось без серьезных потерь?

— О, спасибо! Это было так здорово... Почти так же хорошо, как алкоголь и женщины! Потерь нет, есть раненые. И есть кое-что, о чём я хотел бы поговорить потом, без свидетелей.

— Если бы я не знал, что ты только что с абордажа, подумал бы что-то не то, — заметил Пауль, тяжело вздохнув. Лицо застывшего чуть позади за плечом капитана Якоба напоминало каменную маску, но младший Бюнц уже предчувствовал, какое незабываемое впечатление произвел на лейтенанта капитан «Птички».

— Позволь уточнить. «Не то», это что-то грязное и пошлое? — Отто подошёл к постели и аккуратно положил на неё Айсена. Накрыв его одеялом, капитан медленно погладил Конрада по голове и тихо добавил:

— Вы можете сделать вид, что вас здесь нет, а можете поучаствовать в беседе. Просто имейте в виду, что мой младший брат — славный парень. В отличие от меня.

Зря нервировать пленника Отто не стал. Сказав, по его мнению, самое главное, он отошёл поближе к брату, издевательски поглядывая на стоящего позади Пауля лейтенанта.

«Грязное и пошлое», безусловно, подумать было можно, но в том случае, если плохо знать капитана «Весенней птицы», а потому младший Бюнц только покачал головой.

— В твоем случае «не то» из разряда баллад о спасении прекрасной дамы от чудовища. — Пауль с сомнением посмотрел на «прекрасную даму», но комментировать не стал. Однако счел необходимым уточнить: — Сняли с пиратского брига? Других пленных там не оказалось?

Пауль надеялся, что кто-то из пассажиров или экипажа распотрошенного недавно торговца, с которого и началась погоня, все-таки уцелел, хотя его судовой лекарь в ответ на подобные чаянья только цинично пожелал всем жертвам покоиться с миром — мол, это гуманнее.

Отто покосился сначала на пленника, потом на брата. Айсен крайне странно реагирует и на шутки, и на серьёзные вещи. Наверно, не стоит его пока трогать. В конце концов, у него были сложные дни, а Отто, кажется, очень паршивый лекарь душевных ран.

— Этого? — Отто кивнул в сторону Конрада. — Нет. Это наш пленник. Мой разговор в интимной обстановке, о котором я говорил вначале, как раз его касается. И лучше, пожалуй, его не трогать. Он немножко нервный и странно реагирует на людей.

С этими словами Отто сел прямо на пол.

— А теперь рассказывай, — как ребёнок Отто подался вперёд, требовательно заглядывая в глаза младшему брату, выражая нетерпение и любопытство. — Как вы тут оказались? Или это мы тут оказались? Кстати, где мы? Смею заметить, в глазах моих ребят ты теперь герой: ты всерьёз собирался драться со всеми тремя кораблями сразу?

Наверно, последний вопрос прозвучал несколько язвительно, ведь Отто был уверен, что младшенький сейчас начнёт нравоучения, вот и брыкался заранее.

Выходка брата, севшего на пол, заставила Пауля вздохнуть и чуть ли не возвести глаза к небу.

— Отто, десять кошек по твою душу, хоть притворись, что помнишь, что такое манеры! — без особой надежды на воздействие своих слов сказал он, радуясь, что взял с собой именно фок Эссера — у него хватит выдержки и на то, чтобы сдержать свои эмоции, и на то, чтобы потом не травить баек об увиденном.

Ну, вот и началось. Манеры, значит? Ну-ну. Капитан несколько минут что-то прикидывал, потом со смехом упал на пол:

— Манеры? Мы таких словей... словёв... — издевался Отто, нервно посмеиваясь. — В общем, в нашем лексиконе отсутствует!

— Думаю, оказались все же мы, — продолжал Пауль, с удивлением глядя на него. — Все-таки Устричное море ваша территория, хотя я не ожидал встретить корабли Западного флота севернее Закатной Кошки. И только не говори мне... — Пауль скептически поднял одну бровь, с недоверием глядя на брата, — что вы заплутали в своем собственном море. А мы гнали бригантину с Полуночного моря после того, как она вычистила беззубого торговца из Флавиона. То, что она успела встретить товарищей, выяснилось существенно позже, когда отпускать подонков было уже глупо. Так что да, собирался.

Вопрос о том, кто и где заплутал задел капитана. Он всё еще не знал, магия ли виновата или они сами оплошали. Естественно, что он огрызнулся:

— У меня тут третий день бардак. Не знаю... Может, и заплутали.

Отто развёл руками. Плечо болело. Он резко сел и, стянув рубаху, осмотрел рану. Мерзость, однако.

— Вальтер, там, в шкафчике, — он неопределённо махнул рукой в сторону каких-то шкафов, — должны быть бинты и щипцы. Тащите, будем делать мне больно!

Пока Фейнбрахт доставал всё необходимое, Отто взял со стола кинжал и потыкал стоящего за Паулем лейтенанта рукояткой в ногу. Не встретив должного внимания, Отто не преминул поддеть брата ещё раз:

— А это человек или ты мне предмет интерьера в подарок привёз?

Пауль перевел взгляд на сохраняющего невозмутимость Якоба и вздохнул, мысленно махнув рукой на все.

— Фок Эссер, вольно, — буркнул он, и лейтенант моментально отмер, косо улыбнувшись и сочувственно покосившись на капитана.

— Что прикажете? — с тщательно спрятанным ехидством уточнил он.

Отто вздрогнул и, комично изобразив удивление, воскликнул, глядя на лейтенанта:

— Проклятье! Да он разговаривает! Глазам своим не верю!

Ох, хорошо, когда можно пошутить и не думать о проблемах. Правда, проблемы никуда не уходят. А жаль...

Пауль ограничился суровым взглядом и снова обернулся к брату. Нахмурился.

— Как ты вообще дослужился до капитана?.. — в пространство спросил он, прекрасно, впрочем, зная что куда правильнее звучало бы «Вот поэтому ты еще не адмирал». На рану брата он посмотрел очень неодобрительно и покачал головой.

— Может, обойдешься без самодеятельности? Если твой судовой лекарь занят, могу послать за своим. Гангрена, знаешь ли, не самая приятная штука.

Пауль изображал возмущение и недовольство, но это наверняка по привычка. Выросли вместе, неужто ему есть чему удивляться?

— Как...? Кораблями хорошо управляю. Ну, и могу сходить в Закат. За пивом.

Рана неприятно жгла и сильно болело плечо. Про пальцы он уже просто не думал.

— Позови, коль не шутишь. — Отто хмыкнул и откинул волосы со лба. — Хенрик и его ребята заняты очень. И раненых много, и с Карлом что-то неладное...

— Якоб, пулей, — коротко приказал Пауль, и лейтенант, разглядывавший Отто, внимательно щурясь, моментально исчез, оставив за собой повисшее в воздухе «Разрешите идти» и тихий стук двери.

— Чем тебя так зацепило? — с беспокойством уточнил Пауль. Покачал головой. — И будь добр, не цепляйся к моему лейтенанту, он славный парень.

Впрочем, то, что брат не со зла, Пауль прекрасно понимал. Но поди узнай по непроницаемому лицу Якоба, что его задело, а что позабавило.

— Ты про рану? Пиратский капитан, выстрелил, гадёныш. Я сам виноват, слишком увлёкся дракой на палубе и позабыл с кем имею дело. — Отто хмыкнул и посмотрел на закрытую дверь:

— Ты хоть представь его, тогда, может, и обижать перестану.

— Непозволительное легкомыслие, — улыбнулся Пауль, насмешливо прищурившись. В этом они с братом были очень похожи, оба слишком увлекаются при абордаже. — Лейтенант Якоб фок Эссер, хороший моряк, пока Олафа не перевели на Западный, служил под его командой. Вот и угадай, с кого он пример берет. — Пауль фыркнул.

— Будто ты абордаж не любишь! — возмутился Отто.

А ещё младший брат. Толку-то. А шила оба у старшего! Услышав про Олафа, Отто засмеялся:

— Вот сразу видно, что в близком кругу парень адмирала не видал. А то бы он другие примеры выбирал. Вот, например, тебя. Один против троих!

— Сам прекрасно знаешь, пираты — не самое худшее, с чем приходится встречаться Северному флоту, — возразил Пауль. — Люблю, — послушно согласился он, усмехнувшись. Вот действительно все еще любит, хотя надоесть они уже изрядно должны. C ихргег иначе не повоюешь. Хотя может поэтому Пауль и выбрал Северный флот.

Вспоминать о том, с чем обычно сталкивался Северный флот, Отто был совсем не рад. Он знает, он помнит. И это даже не страшно, просто есть вещи, о которых лучше даже не думать лишний раз — накликаешь беду. Капитан поморщился от воспоминаний и, кивнув на Айсена, ответил чуть тише, стараясь не потревожить пленника:

— Знаю. Хотя, может, лучше бы не знал. Мой пленник тоже необъясним. Свалился мне на голову прямо здесь, в моей каюте.

Пауль снова с интересом покосился на пленника.

— Просто свалился? Так не бывает.

— Так не бывает, — по-детски передразнил Отто брата. — Братец, ты меня первый день знаешь? Именно так и было. Не знаю, что с ним делать. В Дриксен нельзя. Загрызут. А у него ещё и душевные раны... Сам знаешь, какая я скотина, обижу и не замечу. — Он снова покосился на Айсена. — Впрочем, я его уже успел обидеть. Он и так был неразговорчив, а теперь и вовсе молчит.

Отто вздохнул и посмотрел на брата, постаравшись взглядом выразить всю тяжесть свалившихся проблем.

Брату Пауль верил, но как такое возможно, чтобы человек просто возник посередь моря, он не представлял. На ихргег парень был точно не похож, да и те ведут себя совсем иначе.

— С чего его должны загрызть? Скажете, что был в плену и пиратов, поэтому себя не помнит после перенесенных страданий, — рассудительно заметил младший Бюнц. — Отвяжутся как миленькие, куда денутся. Ну, или раз у вас с этим все так плохо, можешь взять курс на Брюнн. Пополните припасы и высадите гостя, я за ним потом присмотрю, покуда не обживется, не впервой. Есть ещё проблемы?

На выразительный взгляд брата Пауль только утомленно покачал головой. По лицу можно однозначно проследить мысль, что только Отто мог так удачно вляпаться.

Капитан «Весенней Птицы» покосился на Фейнбрахта. Но не выгнал. Доверяет. Потом удручённо сознался:

— Крысят у меня, понимаешь? Этот сучёныш Бермессер обо всём знает. Второй месяц прижучить не можем. Но кто-то стучит. А парень этот колдует... Узнают, представляешь, что с ним сделают?

Новости Паулю мягко сказать не понравились. Капитан «Надежды» нахмурился и скрестил руки на груди.

— Вот поэтому, — мрачно проронил он, — я и остался на Северном флоте. Никакой подковерной игры и блядских интриг... Везучий ты, как Леворуким поцелованный — подцепить посередь моря невесть откуда взявшегося колдуна!.. В общем, советую брать курс на Брюнн, пока дойдем, решим, что делать дальше и как ловить твою крысу. Паразитов на корабле травить надо сразу.

— Ах, интриги... Ты знаешь, я вообще думаю, что они должны быть отдельно. Блядство отдельно, интриги отдельно, — почти мечтательно протянул Отто.

Думать об интригах не хотелось. Да какое там, вообще не хотелось думать! Он так устал за последние сутки...

— Не видел. Олаф старался подавать молодежи только положительный пример, — фыркнул младший Бюнц, и покачал головой. — Чтобы в блядстве поучаствовать, а в интриги не влезать? Многого ты захотел, Отто.

— Ну, Олаф, вот нашёл, какой пример молодёжи подавать, — скривился старший Бюнц. — Лучше бы пить их научил. Может, и многого... А, может, я просто устал.

Но Отто был бы не Отто, если бы не язвил и не ершился в любой ситуации:

— Везунчик Бюнц. Мне везёт за двоих, смекаешь? А Брюнн... Пусть будет по-твоему. Должен же я иногда баловать младшего братишку.

Тираду про везучесть Пауль комментировать не стал. Претендовать на долю такой странной удачи — дураков нет.

Айсен всё это время недоверчиво рассматривал двух капитанов. Слова Бюнца-первого о том, что он может поучаствовать в беседе, странно задели его и долго не отпускали. Разве капитан не знает, что ему нечего сказать?

Он внимательно слушал — говорили в том числе и о нем, и он никак не мог этому помешать. Бюнц-первый хотел рассказать брату о его тайне, и уже почти рассказал.

Но пока были слова, и это было не страшно.

Потихоньку Конрад накрылся одеялом с головой. Странно, вот с одеялом капитан угадал...

В темноте было почти уютно и безопасно. Конрад закусил пальцы и беззвучно залился слезами.

Найти на «Надежде» судового врача проблем не представило — достаточно было взять курс на доносящуюся с полуюта кэналлийскую брань. Матросы покорно терпели, уставившись в палубу.

— Опять кого-то уронили при переноске? — насмешливо уточнил Якоб, оценивая картину.

— Нет, просто по доброте душевной вытащили застрявшую в товарище щепочку, — ядовито пояснил Рейк, стоя на коленях перед раненым и одновременно пытаясь наложить шов и остановить кровотечение. — Если этот человек не скончается от кровопотери, я поверю в то, что у нас весь экипаж из кошачьего рода.

— Долго тебе еще? — уточнил Якоб, оглядываясь на «Весеннюю птицу». — Капитан просил срочно доставить тебя на линеал.

— Вот будто у меня после вашего развлечения на барке мало дел... — недовольно пробурчал Рейк.

Якоб терпеливо ждал. Впрочем, с несчастной жертвой дружеского милосердия он закончил достаточно быстро, велев фельдшеру заняться перевязкой. Ополоснув руки, кэналлиец задумчиво изучил залитую кровью одежду и иронично посмотрел на лейтенанта.

— Ну, если так срочно, то надеюсь мой вид никого не шокирует.

Фок Эссер только вздохнул и сделал знак следовать за ним.

Дверь скрипнула, впуская сначала лейтенанта фок Эссера, а потом худощавого невысокого кэналлийца, внимательным взглядом окинувшего каюту.

— Вы звали, капитан? — опережая доклад Якоба, уточнил Рейк. Посмотрел на Отто и слегка склонил голову.

Копаясь в шкафчике, Фейнбрахт краем уха прислушивался к разговору капитанов. Нормальные такие родственные взаимоотношения... Впрочем, чего еще было ожидать? Про вражду Бюнца с Бермессером не слышал только ленивый или глухой. Сам он тоже к друзьям Фридриха теплых чувство не питал... по личным причинам.

Ну да, подозрения капитана — дело капитана, а ему лезть в это дело только во вред будет. Как только он достал из шкафчика устрашающего вида щипцы и корпию, в каюту вошел лейтенант с «Надежды Севера» вместе с тем самым лекарем.

Когда вошли Эссер и лекарь с Надежды, Отто впервые за долгое время удивился. Правда, ненадолго. Покачав головой в ответ на приветствие, кажется, кэналлийца, он опередил брата и возмущённо воскликнул:

— Я вас не просто не звал, я вас даже не знаю!

Впрочем, надолго Отто не хватило, поэтому уже минуту спустя он фыркнул и засмеялся:

— Нет, Пауль, я всё понимаю. Я невыносимый мерзавец, подлец и просто лицо подозрительной наружности, но я всё-таки твой брат! Ты не можешь просто взять и отдать меня на опыты кэналлийцу! Вальтер! — он повернулся к Фейнбрахту и подмигнул ему, — давайте лучше сделаем мне больно и гангрену!

Встать с пола или хотя бы пересесть в кресло капитан «Весенней Птицы» так и не удосужился, с кривой ухмылкой поглядывая на лекаря снизу вверх.

— Это приказ, капитан? — кисло поинтересовался Фейнбрахт. — Тогда, если позволите высказаться, в том случае, если продолжите считать себя мерзавцем, подлецом и подозрительной личностью, будьте добры добавить к списку своих пороков безрассудство, сугубо ради того, чтобы избавить вас от нужды выдумывать, перечисляя свои недостатки.

Оставалось надеяться, что подобная тирада не повлечет за собой тяжких последствий. Фейнбрахт, положив на стол инструменты, отошел к кровати и скрестил руки на груди.

От тирады Вальтера Отто впал в лёгкую прострацию. Повернувшись к брату, он вежливо поинтересовался:

— Я никак не пойму, тиран я, что ли? Чуть что, так сразу «расценивать как приказ». Будто я их тут вешаю через день за неповиновение. За ноги. Идите-ка сюда, молодой человек. — Он жестом поманил к себе Фейнбрахта. — Налейте всем вина. Себе тоже. И садитесь где-нибудь. Будем сидеть, как писаные девицы на завалинке, и сплетничать.

Обернулся к вошедшим и кивнул было Рейку, но старший брат решил, что его сложившийся расклад не устраивает. Младшему осталось лишь глубоко вдохнуть, мысленно считая до четырех.

Первым отреагировал Якоб:

— Разрешите доложить, прибыл судовой лекарь "Надежды Севера" господин Бельц.

Льда в голосе лейтенанта хватило бы на добрый айсберг.

— Надо заметить, я к вам еще не обращался, но если гангрена вам предпочтительней, я с удовольствием вас оставлю, у меня полный корабль пациентов, — насмешливо отозвался Рейк, усмехаясь. — Хотя несколько обидно упускать такую возможность — не часто мне позволяют поэкспериментировать на офицерах столь высокого ранга...

— Молчать! — рявкнул Пауль, наградив сердитым взглядом сначала подчиненных, потом — брата. — Я не для того отвлекал его от своего экипажа, чтобы ты кобенился как маленький. Рейк, приступай.

— Капитан, а меня не убьют за покушение за офицера? — испуганно переспросил кэналлиец, но под взглядом капитана тихо рассмеялся и уселся на пол рядом со старшим Бюнцем. — Позволите взглянуть на рану?

Наверно, пора бы уже стать серьёзным, но Пауль был серьёзен за четверых. Ну как Отто мог успокоиться?!

— Пауль. Какой же ты зануда. Я ведь и есть маленький! Мне всего-то девять! Двадцать...

Когда Рейк сел рядом, натура Отто взяла своё. Он внимательно, почти придирчиво осмотрел кэналлийца, улыбнулся ему и, повернувшись к лекарю раненым плечом, кокетливо протянул:

— Только, пожалуйста, аккуратно. — Отто замялся, поглядывая из-под ресниц на Рейка. — Я вас стесняюсь...

Рык капитана заставил Якоба вытянутся по стойке смирно, но на Отто он все равно поглядывал неодобрительно. Пассаж про кэналлийца и эксперименты он явно воспринял ближе к сердцу, чем сам Рейк.

— Ты капитан, — оценивающе поглядывая на своего лейтенанта, пояснил брату Пауль. — Положение обязывает, слышал такое?.. Хотя о чем это я... — Младший Бюнц только вздохнул. — Дите малое. Соску принести?

Начавший осматривать рану капитана «Птицы» Рейк подавил смешок. Щурясь, внимательно посмотрел на капитана.

— Стесняетесь, вы? Право, я же вас не раздеваю, о чем речь.

Пауль подумал, что куда уж больше раздевать, но промолчал. Открыв саквояж, Рейк осторожно коснулся руки Отто, стараясь не бередить рану, повернув ее под свет, прищурился и, достав корпию и склянку с крепленым вином, принялся за первичную обработку ранения. Лицо его с началом работы резко посерьезнело.

— Положение обязывает зануд вроде тебя. А хороший человек должен быть ребёнком! — поучительным тоном ответил Отто, подняв вверх указательный палец. — А принеси! И покорми меня с ложечки.

— Хороший человек должен быть ответственным... Впрочем, какой год этому спору? — Пауль вздыхает и качает головой. Скрестив руки на груди, неодобрительно смотрит на процесс общения брата со своим лекарем, но под руку Рейку не лезет — тот и сам может за себя постоять.

А вот на лицо лейтенанта посмотреть стоит. Интересно, о чем именно думает Якоб, если обычно тщательно скрываемые эмоции сейчас читаются с полувзгляда? Особенно написанное почти прямым текстом раздражение.

— Ну, так побудь умным младшим братиком и не спорь больше, — вздохнул Бюнц, лелея надежду, что брат прекратит нравоучения.

Пауль утомленно закатил глаза, думая, что старший брат все-таки неисправим. Однако развивать тему не стал.

А Рейк парень не промах. Язык подвешен как надо. Ну, простите, капитан Пауль, но капитан Отто не способен пройти мимо таких людей.

— Конечно, стесняюсь. Раздевать меня бессмысленно, я и так почти раздет. Разве что кто-то порывается снять с меня и штаны... По-моему, это будет слишком для первого знакомства. Но я очень остро реагирую... — Отто шумно выдохнул, когда лекарь коснулся руки, и иронично улыбнулся. — На прикосновения.

Брат будет сердиться ещё больше, но Отто уже слишком заинтересовался, чтобы отступить. Он наклонился к Рейку, ставшему до смешного серьёзным, и шёпотом спросил:

— А ты всегда столь серьёзен, когда работаешь?

Рейк же иронично вскиднул бровь, заканчивая с обработкой раны.

— Что мне до ваших штанов... Разве вам еще и ногу сломать успели ненароком. А что до прикосновений — хоть не орете благим матом от того, что рану, видите ли, прижгло. Почти идеальный пациент. — Рана не настолько глубока, чтобы накладывать шов, а вот наложить мазь, предотвращающую воспаления, будет не лишним.

Из саквояжа он извлек небольшую жестяную баночку.

— А мы уже на ты, капитан? — насмешливо переспросил Рейк, легкими движениями нанося лекарство. — Нет, я могу и балагурить, но вам же лучше, если лекарь не отвлекается.

Какой интересный лекарь. Отто показалось, что у него кровь кипит от любопытства. Ох, любопытство его погубит.

— То есть, если я что-нибудь себе сломаю, ты посмотришь? Как заманчиво! А благим матом я обычно ору в других ситуациях.

Интересные люди вызывали у Отто просто эйфорию, ему уже сложнее становилось контролировать свои слова и поступки.

— Отто Бюнц слишком простой парень, чтобы выкать без повода. А какой у нас повод?

Ему следовало бы держать себя в руках, но он не мог. Когда Рейк накладывал мазь, Отто перехватил его руку и провёл пальцами по тыльной стороне ладони. Поглаживая чужие пальцы, тихо и медленно протянул:

— Пальцы трудолюбивого человека, — попытка стереть с лица улыбку не увенчалась успехом, — внушают доверие.

— То есть вы специально готовы себе что-то сломать ради этого сомнительного внимания? — откровенно насмешливо переспросил Рейк, с любопытством глядя на Отто. И доверительно сообщил:

— Это меня бесконечно радует — не люблю, когда орут.

А вот на свою ладонь в чужих руках кэналлиец отреагировал не слишком одобрительно.

— Я настоятельно прошу не мешать работать, хоть и благодарен за комплимент. — Освободив руку, он вернулся к перевязке. Насмешливо сказал: — Вроде еще пять минут назад вы мне так не доверяли...

— Капитан, — с явным раздражением обратился лейтенант к Паулю, — позвольте вернутся на «Надежду»?

— Ради хоть какого-то внимания с твоей стороны я готов на любую авантюру. — Умом он понимал, что поступает неправильно, но это тот случай, когда Отто просто неподконтролен сам себе. — Ладно, постараюсь. А «не мешать» означает не мешать всем частям тела. — Отвергнутая рука скользнула на чужое колено. — или только рукам?

Ещё немного и наверняка будет скандал. Нужно обуздать себя, но как?

— Я был ослеплён красотой... Тьфу, ты же не дама. Нужно придумать другой комплимент. Хотя ты всё равно возмутительно красив.

— Твою мать, Отто, — тихо проговорил Пауль, потирая лоб. С какого перепугу брата начало так заносить, он совершенно не понимал — вроде бы раньше особого пристрастия к южанам за ним не водилось. Или он что-то пропустил. Лейтенанта бы действительно отпустить, а то смотрит как разъяренный кот на Весенний Излом... но не полагается. — Не разрешаю, фок Эссер. Капитан Бюнц, позвольте заметить, что вы тут не одни.

— Что, правда? Не одни? Ладно. — Отто пожал плечами и подмигнул лейтенанту Эссеру. — Тогда давайте устроим оргию, коль уж нас так много... А, лейтенант? Кстати, — он обернулся к брату и задумчиво спросил, — а ты сейчас ко мне обращался или к себе?

Отто продолжал ехидничать, хотя понимал, что эти люди не заслуживают такого обращения. Что с ним происходит? Он, пожалуй, и сам не понимал. Эх, сюда была Карла или Рике... Они бы, вероятно, смогли бы привести его в чувство. Остаётся уповать, что кто-то додумается или разрядить обстановку, или набить-таки ему морду.

А вот самому лекарю, похоже, было просто забавно, но не более. Методично забинтовывая плечо, Рейк с откровенным любопытством наблюдал за Отто, чуть склонив голову к плечу.

— Ну, переломом ноги вы добьетесь внимания исключительно к перелому. И да, не мешать лекарю — это не мешать лекарю в целом. А то отвлекусь и отрежу что-то не то. — Рейк решительно распорол конец бинта, закрепил перевязку. С откровенным скепсисом посмотрел на капитана «Птицы», насмешливо заметил:

— Сразу видно, что в южной красоте вы не разбираетесь совершенно.

Отто поблагодарил Рейка за работу, но на замечания об отвлечении лекаря от работы и о красоте лишь пожал плечами, усмехнувшись:

— Ну и что? Зато будет повод задержать тебя здесь ещё немного... Не разбираюсь? Ну, да... — Бюнц растерянно посмотрел на лекаря. — Моё сердце уже отдано и к тому же жестоко разбито, так что тут ты просто с ходу в яблочко, молодец.

Внезапно оказавшийся в центре урагана Рейк с удивлением и весельем наблюдал за развитием страстей.

— Думаю, мой капитан такой задержки не одобрит. — Тихо хмыкнув, он покосился на Пауля. — К сожалению, разбитые сердца я врачевать не умею, так что вы не по адресу.

— Жаль, — прицокнул Отто, — вышло бы очень мило, если бы умел...

Он видел, слышал, понимал... Но пребывал в непонятном хаосе мыслей. Словно нарочно задевая всех подряд. И лейтенанта он тоже не упустил:

— Любопытно, — он повысил голос, чтобы все слышали, — что кэналлиец у нас лекарь, а жгучая ревность оказалась присуща господину Эссеру.

Ну, да. Давай, ещё. Тебе только какой-нибудь драки не хватает.

Рейк поднялся, поморщился от последней фразы Отто и посмотрел на лейтенанта. Фок Эссер сверлил старшего Бюнца таким убийственным взглядом, что становилось понятно, что от драки его удерживает только разница в чине.

— Отто, хватит, — сурово прервал сцену Пауль. — Это уже оскорбление моего экипажа. Согласно уставу, любые неуставные отношения на корабле запрещены, тем более такие.

Тон капитана стал чуть более едким и менее насмешливым. Похоже, тема южной красоты всерьёз его задела. Царящий балаган попытался прервать младший брат, но куда ему! Чем суровее он становится, тем принципиальнее Отто упирается лбом в ворота. С детства причём. Мог бы и помнить об этом.

— Оскорбление твоего экипажа? Устав?! — Отто поднялся и обошёл Рейка со спины, положив руки ему на плечи, шепнул: — Чушь кошачья все эти уставы.

Переведя на брата насмешливый взгляд, Отто жёстко ответил:

— На «Весенней Птице» устав один — её капитан. Вопросы? Жалобы? Предложения? Парламентёров поищем или так разберёмся?

Проклятье. Он ехидничает, даже защищаясь... Хотя брат-то прав. Но злость, уже не скрываемая, лейтенанта словно будоражила Отто. Бесполезно. Разговорами они вряд ли чего-то добьются. Пальцы левой руки прихватили ворот рубахи, потянули назад, оголяя плечо, правой же рукой Отто приобнял Рейка за талию, прижав к себе, и шепнул на ухо:

— Ты странно себя ведёшь...

Но взгляд его — пристальный и насмешливый — был прикован к Эссеру. Он следил за каждым его жестом. Словно впитывал в себя жгучую злость, исходящую от лейтенанта.

В этом помещении трое, не считая Конрада, которого беспокоить слишком жалко, а Вальтера он в расчёт не берёт. Во-первых, парнишке, похоже, удаётся понемногу находить какой-то язык с Айсеном, а это капитану только на руку. Во-вторых, малец вряд ли рискнёт вмешиваться. И что? Никто из этих троих его не остановит? Да чушь кошачья. Кому-то ведь придётся... Кто-то может уйти. Кого-то можно отослать. И ведь необязательно Эссера. Неужели Пауль специально их не прогоняет? Ведь видит, что братишка совсем невменяем... Цирк. С гусями.

Якоб сердито поджал губы. В отличие от Рейка, его ситуация совершенно не забавляла, а устроить драку, пусть и ценой звания, очень хотелось, удерживало только то, что капитан «Надежды» тоже весьма стремительно приближался к точке кипения, что было очевидно для наметанного глаза, и служить спусковым крючком фок Эссеру очень не хотелось.

— Отто, десять кошек тебе в причинное место, ты совсем спятил, или придуриваешься? — тихо, но прочувствовано спросил Пауль. Как можно устраивать подобный балаган при младших по званию и каком-то мутном пленнике в придачу, он просто не понимал.

— Хм... — задумчиво покачал головой Отто. — Пожалуй, всё-таки совсем. А что, у тебя есть идеи получше? Скука смертная же! Кругом только море, море, море... И парни. По-моему, моё предложение как раз очень актуально! А тебе следует быть менее правильным. Ты какой-то неправильный Бюнц.

Он отвернулся, скривившись, демонстрируя неприязнь к разговору. В этом вся беда их отношений. Пауль всегда пытается его поучать. А Отто это только заводит. Вот и ходят по кругу.

А вот дальнейшее Бельцу совсем не понравилось. На словах все просто и легко, и препираться можно бесконечно долго только ко взаимному удовольствию — ну, не считая чересчур впечатлительных зрителей. Но подобных действий кэналлиец допускать не собирался.

Благо судовому лекарю даже гаупвахта грозит чисто номинально.

Первый удар — каблуком под колено, благо этого старший Бюнц ожидает менее всего; второй — локтем в солнечное сплетение. Уже потом вывернутся из захвата и отойти на пару шагов. Констатировать:

— Да я вообще странный, капитан.

Удара под колено Отто не ждал. Впрочем, нет. Он вообще не ждал, что лекарь будет драться. Он ждал, что драться будет фок Эссер! Вот так сюрприз. Увернуться от второго удара было невозможно, но, по крайней мере, он успел сместить центр удара. Получилось всё-таки не до звёздочек в глазах. Леворукий и всего его кошки, этот парень восхитителен!

— Ну, вот, — севшим голосом, откашливаясь, прохрипел капитан. — Я полагал, что вашу честь будут защищать, а вы защищаетесь сами. Неожиданно! Молодец, красиво приложил.

Бюнц сел, откашлявшись, тряхнул головой. То ли мысли в порядок приводил, то ли по привычке. Подняв голову, с улыбкой посмотрел на Рейка, утвердительно кивая:

— Очень странный. А если меня и это не остановит? Мне как-то даже понравилось... Давай ещё разок, а? — Он с энтузиазмом ощерился, предвкушая новые потоки нравоучений. Нет. С ним явно неладно. Лучше бы ему прогуляться до Карла, например.

— Я вам что, барышня? — презрительно скривился Рейк, насмешливо протянув первый слог последнего слова. Только взгляд стал очень серьезным и чуть сердитым. Один раз он уже не смог защитить себя — потом быстро научился. — Ну, если и этого мало, я могу еще раз ударить...

— И не он один, — тихо добавил Якоб, продолжающий сверлить Отто взглядом.

На предложение ударить ещё раз Отто доброжелательно оскалился:

— Так я же это и предлагал! — поглядев на лейтенанта, который, кажется, тоже изъявил желание дать ему по морде, Отто покачал головой, и глаза его на доли секунды выразили сочувствие, но быстро сменили его на гнев и ехидство. — А вы, господин Эссер, заглядывайте, когда мой противный братец будет тут отсутствовать. Я вам с удовольствием рёбра пересчитаю... Или ещё что-нибудь расскажу... о врачевании.

— Так. Заканчиваем этот цирк, — веско подвел итог Пауль. — Рейк, ты закончил с перевязкой? Тогда бери Якоба и возвращайтесь на «Надежду», а то только свальной драки, — или свального греха, — не хватало. Я прибуду позже, чтобы к тому моменту корабль и призовое судно были готовы взять новый курс. Вон.

Рейк и Якоб повиновались мгновенно — прекрасно знали, что, когда капитан говорит таким тоном, неповиновение может быть очень опасно. Пауль перевел взгляд на сидящих на кровати, с сожалением отмечая, что этих выставить не получится.

— Отто, давай ты сейчас покажешь мне «Птицу», — и мысленно добавил: «И мы поговорим по-человечески».

Когда подчинённые Пауля покинули каюту, Отто тяжело вздохнул и упал обратно на пол.

— Сволочь ты, вот что. Так хорошо всё шло. Зачем ты их отослал, а? — Отто говорил голосом обиженного ребёнка, разве что не канючил. — Птицу ему покажи, видите ли. На палубу выйди, в небе должны быть.

Пауль хочет помочь, а Отто ёрничает. Ну, конечно. Он не привык признавать, что и ему иногда нужна помощь. Отто же большой мальчик, сам разберётся. Даже если крыша едет совсем.

— Если тебе не терпится подраться — я к твоим услугам, но лейтенант мне еще нужен живым и целым. — С легким беспокойством Пауль посмотрел на брата — в прошлый раз он своем кораблем хвастался через слово, а тут смотри-ка... Что с ним, интересно. — Как скажешь. Я могу и из шлюпки посмотреть, но ты хотел поговорить.

«Хоть в лазарет, хоть в трюм, хоть в Закат. Отто, крабью тещу тебе в жены, что случилось?.. И ведь не скажешь же».

На глаза по-детски глупо навернулись слёзы. Капитан моргнул пару раз, прогоняя наваждение и надломленным голосом предложил:

— В лазарет пойдём? Мне надо Карла навестить.

Отто сел, но вставать то ли не торопился, то ли не мог. Эта смена настроений когда-нибудь доведёт его до могилы. Он потёр виски, зажмурился. Легче не стало. Интересно, у этого Рейка нет брата?

— Вальтер, у вас, вроде, неплохо получается, присмотрите за пленником. И об увиденном — ни слова.

— Идем. — Пауль протянул брату руку, предлагая помочь подняться. То ли у Рейка удар оказался тяжелый, то ли от абордажа брат еще не отошел, но беспокойство только усиливалось.

— Подраться. Подраться подождёт.

Он не столько говорил с братом, сколько сам с собой.

— Поговорить хотел, да. Точно. Карл. И Айсен. С кого бы начать?

Несколько минут Отто переводил взгляд с протянутой руки на брата и обратно, будто решая что-то более важное, чем встать самому или принять помощь брата. В конце концов, капитан медленно подался вперёд и, ухватившись за руку брата, медленно встал.

— Ладно, идём. Заодно подышу немного.

Выйдя из каюты, Отто предпочёл сначала заглянуть на шканцы. Там обычно никого нет. Оперевшись на фальшборт, он бездумно смотрел в воду. Как будто там что-то написано.

Беспокойство с каждым несвязным словом брата росло в геометрической прогрессии, но показывать это не стоило, не оценит. Наоборот, опять начнет ершится и язвить, а это путь непродуктивный.

Поэтому Пауль просто помог брату подняться, и молча кивнул — идем, подышим, какая, к кошкам, разница, что делать? Они не виделись уже давно, каждый занятый свои морем, а про письма забывали и подавно, оба. Да и какой смысл писать письма, если в порту стоишь по разу в месяц, и то не долго.

Пока брат созерцал воду за бортом, Пауль придирчиво изучал со стороны дрейфующую «Надежду». От стычки фрегат почти не пострадал, и слава Создателю.

— Ты извини за всё это. — Отто не любил извиняться, поэтому слова давались ему с трудом. Он постучал пальцами по борту. Как-то нервно получилось. Ладно. Глубокий вдох и медленный выдох. Попробуем ещё раз?

— Ты знаешь, я не со зла. Флирт — моё нормальное поведение, но я всегда держусь в рамках, а это... Не знаю. С ребятами твоими как перемкнуло. Лейтенанту бы, кстати, определиться, друзья ли они. А то твоего Бельца может ждать сюрприз. Проклятье!

Отто со всей дури пнул несчастный борт. Как будто он чем-то провинился. Тяжело дыша, капитан медленно сполз на палубу.

— Я уже не знаю, что делать и о чём думать. Айсена этого выручать надо — парень совсем больной на голову, с Карлом такое творится, что теперь я думаю — лучше бы нам было в драку не ввязываться. Я не уверен, что могу с тобой поговорить. Это ведь тайны. Не мои, чужие. Какое у меня право о них распространяться без спросу?

Пауль пожал плечами, поднимая глаза на марсовых.

— Не распространяйся. Ты же знаешь, я и так готов помочь, чем смогу...

Помолчав немного, Отто тихо добавил:

— А ещё я влюбился. — Он горько засмеялся, зарывшись руками в волосы. — Представляешь, какой у тебя брат-придурок, а? Втрескался в… щенка, во врага. В одном комплекте. Получите, распишитесь. Блядь... Всю ночь надирался в гордом одиночестве. — Отто говорил тише и давился словами. — А теперь весь день бросаюсь на людей. И Айсену этому досталось почём зря, и Карлу, и остальным. У меня уже лет... Лет десять такого не было. Это какое-то патологическое желание повязать косынку, порубить всех в фарш и уйти в Закат.

Он вздохнул и запрокинул голову, сдерживая неестественное для него желание разреветься, как девица какая.

— Мудак у вас братец, капитан Пауль, — констатировал Отто, когда приступ слёз прошёл.

— Оставь. А то я к тебе не привык за те годы, что тебя знаю, — улыбнулся Пауль, не оборачиваясь. Почему-то ему казалось, что Отто будет проще, если на него пока не смотреть. — А мальчики сами разберутся, они друг друга тоже много лет знают... Я, честно говоря, ничему не удивлюсь. Я тоже не образец святости... Если будешь себя корить почем зря, лучше не станет.

— Ну, а не разберутся, я помогу, — в который раз поддел Отто.

Ему хотелось расслабиться, но сейчас было нельзя. Квальдэто цэра! Это его любимое слово, видимо: нельзя. Убить бы того, кто его придумал.

Пауль только покачал головой.

— Говорю же, отстань от парней. Не дураки, чай... А ты бы выкинул на время все проблемы из головы, до Брюнна две недели пути с таким ветром, успеем еще придумать, как дальше быть.

— Да кто их трогает, парней твоих... Брюнн так Брюнн, зануда! — покачал головой Отто, но всё-таки почувствовал некоторое облегчение, что не придётся тащиться в Метхенберг.

— Ну, ты сегодня их очень настойчиво трогал... — не выдержал Пауль, тихо рассмеявшись.

— Ну да, одного вообще облапал, — бесцеремонно заржал Отто. — Отличная шутка, кто ж спорит. Только я вовсе не милосердный. Вот вообще, правда. Просто он был такой милый... Ну, чисто воробышек!

Отто покосился на брата, которого заявление о делах сердечных, похоже, искренне шокировало.

Ещё бы! Отто Бюнц, переспавший со всеми, кто хотел, и со всеми, кто не хотел, но был подло соблазнён. Чтобы Отто и влюбился? Вот уж дудки, сказал бы любой здравомыслящий человек в Метхенберге. Но факт. Влюбился. Лучше бы умер.

— Ну, что смотришь так? Образец, не образец, а всё-таки, хоть и младший, зато рассудительный за двоих, — кажется, в голосе Отто засквозила лёгкая зависть.

С откровенной иронией посмотрев на брата, Пауль сообщил:

— Нашел, понимаешь, положительную черту. Нас бы с тобой по новой смешать и поделить надвое — отличные бы люди получились, без перекосов. Но Создатель тоже любит подшутить. — Времена, когда младший завидовал легкости нрава старшего, давно прошли. Видимо, теперь пришел срок поменяться местами?

— Не уверен, что над нами подшутил именно Создатель... Я вообще не уверен, что он есть, Создатель-то! — скептически хмыкнул Отто. Религиозностью он не страдал, и вообще ему по душе была вера в себя и море. У моря есть боги. Но не такие, как этот их Создатель. Вот в морских богов Отто верил охотно. Они себя не раз проявляли. А Создатель? Никогда.

— Марикьяре, — продолжил он, помолчав. — Племянник вице-адмирала флота Талига. Весело, а? Думать больше ни о чём не могу... По шлюхам больше не хочется, единичные приключения на ночь игнорирую. Скоро в монастырь уйду, вот увидишь!

— Какого именно из вице-адмиралов? И где ты умудрился его найти?.. — все-таки спросил Пауль, больше, правда у моря.

Кажется, часть диалога про разбитое сердце, да и вообще повышенное внимание Отто к Рейку обретало хоть какое-то объяснение. Но вот уж чего не ожидал Пауль...

— Вице-амирала Хулио Салина, чтоб ему икалось каждый день по часу! — зло процедил капитан и неожиданно печально рассмеялся. — Он бы отчасти порадовался, узнав об том. Появился бы шикарный повод безнаказанно меня убить.

Отто Бюнц и Хулио Салина сильно не ладили. Вице-адмирал был слишком серьёзен во многих вещах, которые Отто просто высмеивал. К тому же воспринимал всех дриксенцев как врагов. Отто относился к их войне проще. Вот с Себастьяном Берлингой у них неплохие отношения, а этот... Поганка доморощенная!

— Я тебе уже говорил, что ты везучий? — мрачно уточнил младший Бюнц, с сочувствием глядя на старшего.

Талигских вице-адмиралов младший Бюнц знал плохо и только понаслышке, воочию видев только первого адмирала да знаменитого Бешеного, да и то при таких обстоятельствах, что вспоминать не хочется. А при словах о пиратском трюме невольно покосился на «Надежду», только и сумев, что покачать головой.

— А племянник его к нам попал случайно. Ты будешь смеяться, Пауль, но мы нашли его в трюме пиратского корабля. Выходили немножко, дали отмстить и отпустили восвояси. Не смог я его в Мехтенберг сдать. С тех пор, всё как на иголках... Но ты прав, я просто очень везучий! — подтвердил Отто.

— Беру свои слова обратно — это не ты, это мальчик везучий. А ты просто милосердный.

«На свою беду».

Капитан встал, окинул взглядом «Надежду Севера» и потянул брата за рукав:

— Пошли. Заглянем в лазарет. Если Карл проснулся, может, разрешит с тобой поделиться. Не могу я без его ведома это обсуждать.

В лазарете Пауль остановился чуть позади брата, внимательно изучая упомянутого Карла. Догадаться, какие его проблемы так беспокоят брата, возможным не представляло, и Пауль настроился слушать.

Открыв шкаф, Фейнбрахт задумался: пять стаканов доставать или все-таки шесть? С одной стороны, Леворукий знает, как Конрад относится к вину, а с другой, сказали «всем», значит всем. Нет, лучше все-таки шесть чтобы, если что, два раза не вставать.

Разлив аэ по стаканам, Фейнбрахт, краем глаза наблюдая, как с раной капитана возится кэнналиец — отменно сноровисто возится, кстати, — окинул каюту взглядом в поисках места. Более-менее свободной оказалась только кровать, на край которой он и присел... По ощущениям, кому-то или чему-то живому на ногу.

— Извините. — Девичья у него память, не иначе, раз забыл про Конрада.

Конрад не помнил, сколько времени рыдал, потихоньку вытирая слезы обоими кулаками. Плакать совершенно беззвучно он научился давно. Сейчас это только спасло его от ненужного внимания.

Боль и ужас, накопившиеся за все эти дни, должны были куда то деться, иначе бы он просто сошел с ума.

Внезапно кто-то придавил ему ногу, плюхнувшись сверху. Конрад не издал ни звука, а только снова прикусил пальцы. Вот и окончен момент его уединения, сейчас его вытащат, сопливого, зареванного, и...

Дальше можно было предполагать что угодно. Хорошо, если просто посмеются.

Попытка извиниться перед бесформенным горбом одеяла показалась глупой, да и сквозь такую преграду разве что услышишь? Приблизительно прикинув, где находится голова Конрада, Фейнбрахт откинул одеяло с той стороны и встретился с заплаканным взглядом. «Хоть бы раз попробовал думать, а потом делать!», — вспомнил он чужой возмущенный возглас. Да, хоть бы раз...

— Простите, — буркнул он, стараясь не смотреть в глаза Конраду. Он и близко не представлял, что надо делать в таких обстоятельствах. Единственное, что он мог сделать — изобразить, что ничего не заметил, потому что утешать кого-то он не умел, да и почитал зазорным лезть в человеку в душу без приглашения.

Кажется, перед пленником он извинялся чаще, чем перед кем бы то ни было.

Конрад виновато улыбнулся и попытался вытереть слезы. Потом подобрал ноги, давая Вальтеру место сесть поудобнее, а потом закрыл лицо руками.

От стыда хотелось провалиться сквозь землю сейчас и немедленно, давя порыв прикоснуться и начать нести всякую чушь про то, что все будет хорошо, и что там еще обычно говорят в подобных случаях.

Знал ведь, что надо молчать, никого не трогать и сидеть смирно, авось и выровнялась бы ситуация. Но не сдержался, прикоснулся к плечу Конрада... А слова, которые хотел сказать, из головы-то и вылетели, оставив там полную и абсолютную пустоту и заставив по-идиотски осечься.

Конрад решил, что ничему не станет сопротивляться, что бы с ним ни делали и как бы ни касались.

На язык скакнуло «Извините», уже третье за последние пять минут. Похоже, их общение обещало быть несколько однообразным... Умные мысли в голову так и не пришли, и Фейнбрахт поспешил все-таки убрать руку с плеча напрягшегося Конрада.

— Чего вы так боитесь? — вопрос вылетел сам собой.

— У меня... — начал Конрад и замолк. Какая, в сущности, разница, ответит он или нет. Все равно ничего не изменится.

— Что — у вас? — как бы не хотелось Фейнбрахту прекратить разговор, но пускать состояние Конрада на самотек было попросту опасно. Один раз уже пустил так, вот ему до сих пор и аукается... Ладно, не том речь.

— У меня есть причины, чтобы бояться, — нахмурившись, закончил Конрад. — Что бы вы делали на моем месте?

Он не стал ждать, что ответит Вальтер, потому что заметил, что между капитанами и их подчиненными происходит что-то не то. С выражением крайнего изумления и ужаса на лице Конрад досмотрел всю сцену до конца, хотя ему очень хотелось куда-нибудь уткнуться и не смотреть, как развязно ведет себя его Бюнц. Да вот, например, в Вальтера.

Итак, Конрад с самого начала был прав. Бюнц-первый — человек в некотором смысле невменяемый. Он не стеснялся демонстрировать свой откровенный интерес к красивому кэналлийцу, и даже схлопотав от него, явно не оставил своих намерений. Для того и велел Вальтеру молчать об увиденном.

Конрад понадеялся, что кэналлиец уже убрался на свой корабль. Или, на худой конец, припас в рукаве скальпель поострее. Не то чтобы Конрад хотел своему Бюнцу вреда, но...

Тут он понял, что запутался совсем.

Даже если Фейнбрахт захотел рассказать кому-то об увиденном, то у него бы не получилось: шок упрямо не желал облекаться в слова, так что он просто кивнул закрывшейся двери. Вторым шоком стало то, что Конрад опять уткнулся ему в грудь. «Не поймешь его: то шарахается, как от прокаженного, то сам тянется. Впрочем, в его состоянии и не такое выкинешь», — подумал Фейнбрахт.

— Может, попробуете их озвучить? — Да, деликатность — явно не его достоинство. — Не знаю. Честно, не знаю.

Рука сама потянулась снова потрепать Конрада по волосам, но Фейнбрахт остановил движение: не хватало еще, чтобы тот опять замкнулся в себе и пугался всех и вся.

— Вино будете? — спросил Фейнбрахт у пленника. Скорее из вежливости, вспомнив, что стаканы так и стоят на столе. «Наверное, откажется. Оно и понятно», — подумал он.

То, что они остались наедине, подействовало на Конрада неожиданно успокаивающе. Он выплакался, но спать после эмоционального всплеска ему не хотелось. Напротив, хотелось сидеть и трепать языком. А это было опасно. Немногие знали, кто он такой, если все узнают, он попадет в беду. Пить тоже было опасно: он никогда раньше не пил помногу и мог начать вести себя неадекватно. Хотя куда уж больше.

— Спасибо, не откажусь, — выдавил он, комкая одеяло и не глядя на Вальтера.

Взяв со стола стакан, Фейнбрахт протянул его Конраду:

— Держите.

Свой он брать не стал, потому что вино — это последнее, что он сейчас согласился бы пить. Еще не хватало под влиянием хмельного начать самому языком ляпать. И кому ляпать, что самое главное! У Конрада и без его откровений, наверное, уже в голове кавардак.

Кстати, почему он так избегает взгляда Фейнбрахта? Ну не от стыда же, в самом деле!

Айсен принял стакан, повертел в руках. Гладкость и тяжесть стекла странно завораживала, но скоро он отпил глоток.

— Спасибо, — поблагодарил он. — Полагаю, бесполезно спрашивать вас о моей дальнейшей участи.

— Не за что, — вздохнул Фейнбрахт. — О том, что будет с вами дальше, знает только капитан. Да и то, я не уверен — сами видели, в каком он был состоянии. По крайней мере, до того, как он озвучит свое решение, вам ничего не грозит.

— А до сих пор мне милостиво предоставлена возможность по-хорошему сойти с ума от неизвестности? — скривился Айсен и, не дожидаясь ответа, опрокинул в себя весь стакан. Смог проглотить все залпом, только из уголка губ потекла тонкая дорожка.

Не все ли равно, умрет он пьяным или трезвым?

Зря он выпил все махом. Голова закружилась, Вальтер слегка поплыл, и пришлось сощуриться. Зато от страха почти ничего не осталось.

Конрад привалился к переборке и пьяно улыбнулся. Хуже уже не станет, верно?

Разговор явно зашел в тупик, Вальтер покосился на улыбающегося Конрада, подумал, что идея с вином явно была лишней. Надо было о чем-то говорить. Фейнбрахт неосознанным движением потянулся к уху и сейчас же отдернул руку, словно обжегшись.

— Почему вы так уверены в том, что окружающие стремятся причинить вам вред? — Снова вопрос, ответа на который можно не ждать.

Каюта кружилась, и Конрад закрыл глаза.

— Птму что мне его уже... причинили, — пьяно пробормотал он. — Какие у меня основания думать, что это не повтортся? Правльно, никаких.. Бабочки... хочу бабочек. Бабочки — это души, вы знаете?

— И почему вы так хотите поставить знак равенства между словами «история имеет свойство повторяться» и «история всегда повторяется»? Это ведь, в некотором смысле, разные вещи, — пожал плечами Фейнбрахт. — Может быть, и души. Но, пожалуйста, если нам доведется общаться в дальнейшем, постарайтесь избежать этого сравнения. Очень вас прошу, — сухо закончил он.

— А какие доводы вы мне можете привести в защиту вашей позиции? — спросил Конрад, усаживаясь поудобнее.

— Зря, — продолжил он и протянул руку. — Бабочки красивые...

На его пальцы, взмахнув крылышками, опустилась большая бабочка перламутрового цвета.

— Исключительно избитую поговорку «Верь в лучшее, а готовься к худшему». Ну, и некоторый личный опыт, — при этих словах Вальтер чуть скривился. — Хотя доказывать правильность или ошибочность постулатов веры — на редкость бессмысленное занятие.

Бабочка и в самом деле была чудо как хороша, но... Каким образом она здесь появилась?!

— Если я правильно понимаю, ее создали вы? — Фейнбрахту с трудом удалось сохранить самообладание.

Под действием вина Конрад почувствовал, что в голове становится совсем пусто.

— Вы правы... — пробормотал он, не отрывая взгляда от бабочки, которая медленно поворачивалась на его руке, то складывая, то разворачивая крылышки. — На самом деле ничего нельзя определить и предугадать.

Услышав вопрос, он хмыкнул.

— Вы удивлены? Нет, я её не создавал. Я не божество, чтобы уметь создавать материю и вдыхать в неё жизнь. Она просто была... где-то. А я ее позвал.

Бабочка слетела с его пальцев и запорхала по каюте. Конрад следил за ней мутным взглядом, немного удивляясь себе.

— На этом корабле творится много странного... — нараспев произнёс он. — Хотя я — главное чудо здесь. И больше всего я боюсь, что ваш капитан заставит меня убивать. Сделает стилет из стального пера.

Он стукнулся затылком о переборку так, что из глаз полетели искры, и уже осмысленным взглядом посмотрел на Вальтера.

— Я пьян, — сказал он. — А когда я пьян, я несу чепуху. Даже если давал зарок молчать.

— Приму к сведению. Перо из вашего сорта стали на стилет не перекуешь — их из другой руды делают, да и по-разному сталь для перьев и оружия закаливают. Перековкой ее только испортишь, а зачем?

Определенно, диалог становился все более странным и интересным.

— Пьяные большей частью несут что-то подобное, так что я не удивлен. Хотя, вы говорили значительно более связно и логично по сравнению с ними. Ну, а зароки про вино давать вообще не стоит.

Айсен только усмехнулся. Доставшийся ему дрикс был слишком серьёзен.

— Её надо отнести обратно, когда она устанет, — пробормотал Конрад, глядя на бабочку. — А что до стали, то, полагаю, ваш капитан не слишком в этом разбирается. Давать же зароки вообще глупо, как кажется.

— Это уж капитана надо спрашивать, но я тоже, как понимаете, не кузнец. Тут здравого смысла довольно. Ну, а зароки... Они дают ощущение контроля либо над собой, либо над своей жизнью, так что для самоуспокоения давать их вполне естественно. А многое из естественного разумностью не отличается.

Фейнбрахт вынул стакан из пальцев Конрада и поставил на стол.

Как кстати освободились руки. Кстати, чтобы, сев поудобнее, обхватить Вальтера за пояс и крепко сцепить пальцы.

— Жаль, что я не смогу вернуться сам... — пробормотал Конрад. — Очень жаль. Хотя мне кажется, если у меня получится, я упущу некую возможность, ведь это как клубок, а я обрублю нить...

Он немного помолчал и продолжил:

— Ваш капитан сумасшедший. Впрочем, я тоже.

Отошел, наверное, от первых последствий шока.

— Объясните, пожалуйста, ваши действия. — Фейнбрахту все труднее становилось держать невозмутимое лицо. Первым порывом было отцепить от себя сумасбродного колдуна и спросить о его намерениях в гораздо менее деликатных выражениях.

На замечание про клубок он промолчал: пусть уж решает сам, пользоваться ли ему возможностью, без советчиков, толкающих в спину.

— А кто из людей полностью нормален? Просто у некоторых не хватает сил закрыть шкаф со своими скелетами.

— Объяснять? — сонно переспросил Конрад, прижимаясь к Вальтеру щекой. — Зачем? Всё равно всё пройдет и ничего больше не будет.

— Вы забыли, — добавил он, — что любой скелет сначала был трупом. А держать в шкафу гниющие трупы несколько не комильфо. Однако принято держать и скрывать, долго и еще дольше вместо того, чтобы выбросить мусор из шкафа, — заплетающимся языком бормотал он.

— Чтобы я смог понять. Согласно правилам грамматики, пройдя, нечто становится прошлым. А мне нравится иметь объяснение событиям из своего прошлого. — Фейнбрахт не попытался отстраниться, боясь увидеть то, о чем Конрад напоминал ему всем своим видом.

— Доставать и выбрасывать свои трупы или скелеты при всех здравый смысл и вежливость не рекомендуют. Осталось только выяснить, какое преступление против этикета более тяжко: хранение трупов, или их публичное уничтожение, и мы с вами выясним, кто же прав, — улыбнулся Фейнбрахт.

— Вы хотите, чтобы я признался, как мне было плохо и страшно? Что же до того, как вы выразились, «при всех»... не знаю...

— Создатель упаси, я и не думал от вас ничего требовать. Не принимайте абстрактные умозаключения на свой счет. Ваши ощущения — ваше решение. Я вам искренне сочувствую. — Фейнбрахт осторожно накрыл руку Конрада своей, скорее обозначив прикосновение. — И я не в вправе чего бы то ни было от вас требовать. А «при всех»... Тут достанет и одного болтуна. Не люблю сплетни и сплетников, но их существование, к сожалению, факт.

— Да... — задумчиво прошептал Айсен и закрыл глаза. Он не отвечал этим ни на что из сказанного.

Сидеть с кем-то в обнимку Фейнбрахту было в новинку. Закатные твари уж с Конрадом, если ему так спокойнее — пусть сидит, самому Фейнбрахту не в тягость... было бы. Если бы те самые скелеты, о которых он пару минут назад дискутировал с Айсеном, не начали пощелкивать зубами над самым его ухом, отчего спину внезапно обдало холодом.

Фейнбрахт поморщился, надеясь, что этот кошкин приступ воспоминаний скоро прекратится и что Конрад не заметил странных изменений в его лице.

Конраду хотелось творить безумства, но вместо этого он только прижался потеснее. Он знал, что, когда придет капитан, закончится эта минута странного покоя.

Хотелось отцепить от себя Конрада, пойти, и сунуть голову в бочку с холодной водой. Может, хоть это вынудит скелетов убраться, избавить его от ощущения костлявой руки на своем плече и голоса, шепчущего: «Помнишь? Помнишь ведь, не отпирайся, я-то знаю...»

Под рукой оказалось чье-то теплое запястье, Фейнбрахт прикоснулся к нему и боялся выпустить. Его ужасала хоть на минуту потерять уверенность в том, что он находится в реальном мире.

Айсен сразу почувствовал, что с собеседником что-то не то. Вальтер схватил его за руку и стиснул до боли, до синяков. Перепугавшись, Конрад рванулся было, но тут же понял, что ему не хотят причинить боль.

— Вальтер? — осторожно позвал он. Его не держали, за него цеплялись.

— Д-да? — Горло свело спазмом, так что вытолкнуть короткое слово стоило изрядных усилий, да и то вышло похоже на то ли на хрип, то ли на всхлип. Ослабить хватку было необходимо, но пальцы словно свело судорогой, и даже мысль о том, чтобы отпустить Конрада, отдавалась ужасом. А скелеты все похрустывали желтоватыми костями и шептали, вытаскивая из памяти то, что Фейнбрахт постарался засунуть в самые глубины, запереть на замок и выкинуть ключ. Слова обволакивали сознание мутной пеленой, вызывая перед глазами картины прошлого, от которых закололо в груди.

«Ну что, нравится? Не забыл? Вижу, что не забыл, а я еще напомню». — Лицо полусгнившего трупа, еще сохранившего знакомые черты лица, исказилось в ухмылке.

Вальтер вцепился в него, как клещ, и явно сделал это потому, что ему было плохо.

Дать ему вина? Но до стола не дотянуться, а вырываться нельзя ни в коем случае, ещё неизвестно, что Вальтер может натворить. Залепить оплеуху тоже нельзя, для этого нужно высвободиться и отклониться назад.

— Вальтер! — позвал изрядно перепуганный Конрад. — Да придите же в себя, вам ничто не угрожает!

Перед глазами мелькнул белый воротник рубашки, и, не слишком понимая, что делает, Конрад резко сдвинул его подбородком вниз и вцепился зубами Вальтеру в шею возле самого плеча. Если уж такая боль его не отрезвит, то делать больше нечего.

Резкая боль выдернула Фейнбрахта из болота видений. Конрад, вцепившийся ему в шею, как заправский пес, явно был испуган. Еще бы, такого поди не испугайся! «Успокоиться, сосчитать до шестнадцати, и только потом говорить...» — мысленно повторял Фейнбрахт. — Извините. Спасибо за помощь, — выдавил из себя он. На грани слышимости все еще проскальзывал костяной шелест, ну, тут ему не привыкать. На шее остался след от укуса, но это тоже уже неважно. Важно то, что пленник, сам того не зная, оказался свидетелем его невольной слабости. И хорошо, что помог. Что смог помочь.

Айсен отстранился, со страхом глядя на него. Он посмел причинить боль человеку, который был в иерархии выше, чем он сам, и, наверное, сейчас будет за это наказан. На шее Вальтера наливался кровавый синяк по форме зубов.

— Я... — пролепетал Конрад. — Я не хотел... не знал, что делать! Простите меня!

— Я вас не виню, — хмыкнул Фейнбрахт. — Даже наоборот, в некотором смысле благодарен.

Он неосознанно потер след от укуса.

— Вам стало лучше? — осторожно поинтересовался Конрад и оглянулся на стол, где на бутылке вина сидела давешняя бабочка.

Он хотел попробовать высвободиться и не стал, а потом вдруг густо покраснел.

— Закройте след, — посоветовал он. — Иначе вас могут заподозрить в... неуставных отношениях... — Последнее он произнёс шёпотом.

— Да, уже лучше, — кивнул Фейнбрахт и хмыкнул: — Моя репутация, наверное, последнее, что должно вас волновать. Впрочем, спасибо за заботу, — улыбнулся он.

Он застегнул рубашку и мундир под горло. Конечно, будет душно, но светить таким перед экипажем не хотелось. Хотя... Наверное, скоро им не будет до этого никакого дела, как и ему — до мнения экипажа.

Освободившийся из его хватки Конрад только что не испустил вздох облегчения и, стараясь, чтобы это было незаметно, потёр запястья.

— Вам нужно выпить, — решительно заявил он и вдруг понял, что сам полностью трезв.

— Извините, но я откажусь. Вино не пойдет мне сейчас на пользу. Да и я вроде как на службе, — извиняясь, развел руками Вальтер.

И потому ли много ли ему после только что произошедшего надо, чтобы окончательно разоткровенничаться?

— Как хотите, — вздохнул Конрад. Его запоздало била дрожь. — С вашего позволения я выпью.

Он подошел к столу, налил себе вина, уже не обращая внимания на то, что полураздет, — начал привыкать.

— Я же разве против? — хмыкнул Фейнбрахт.

А Конрада хорошо проняло, если до сих пор трясется, как осиновый лист. Ну а кто бы сумел сохранить твердую голову, увидев такое?

Мысли начали понемногу успокаиваться, и этим тут же воспользовался стыд. Не сдержался... Как всегда, делал что-то раньше, чем думал, так что теперь можно пожинать плоды самонадеянности.

Конрад пил вино, стоя к Вальтеру спиной и давая возможность прийти в себя. Хотя поворачиваться голой спиной было страшно, он крепился и цедил вино как можно медленнее. Еще и потому, что он не знал, как быть дальше и что говорить.

Конрад стоял к нему спиной и был настолько напряжен, что Фейнбрахт чуть ли не физически ощущал тягостную тишину, повисшую в каюте.

— Наверное, Конрад, вы были правы, — задумчиво обронил он, комкая лежащее рядом одеяло. Просто, чтобы завести хоть какой-нибудь разговор.

Айсен вздрогнул.

— Прав в чем? — спросил он, не оборачиваясь.

— В вашем замечании про трупы и скелеты, хранящиеся в не предназначенных для этого местах. Видимо, мне придется признать свое поражение по всем фронтам, — с сожалением вздохнул Фейнбрахт.

Айсен вздрогнул и обернулся.

— Мне кажется, здесь не может быть ничьей правоты, — сказал он.

— Здесь все может быть, абсолютная истина — дело шестнадцатое. Но в моей ситуации вы оказались правы. Наверное, мне стоит вас поблагодарить, — скривил губы в улыбке Фейнбрахт.

— То есть, вы пришли к мнению, что от скелетов в шкафах следует избавляться? — спросил Конрад, покачивая стакан в руке. Бабочка порхнула по каюте и села ему на плечо.

— Ну, если немного обобщить и упростить, то да, именно.

Разговор сворачивал в не самое плохое русло, из которого была возможностью выбраться со сравнительно небольшими потерями.

— Вопрос, как... — задумчиво промолвил Конрад, стоя вполоборота. Он начал стыдиться того, что до сих пор полураздет, но хвататься за простыню было глупо.

— Путем эксгумации, как же иначе, — пожал плечами Фейнбрахт. — Наверное, должно помочь. Кстати, не откажете в любезности? Раз уж вы встали, посмотрите, пожалуйста, нет ли на столе нет бумаги и чернил?

Айсен наклонился и поискал.

— Есть, — сказал он, вытягивая чистый лист и пододвигая чернильницу.

Он не стал спрашивать, для чего это понадобилось. Сам расскажет, если захочет.

— Ага, спасибо. — Фейнбрахт наконец-то встал с кровати. Затекшую ногу закололо, будто иголками, так что пришлось немного прихрамывать. Он уставился на белый лист перед собой. По-хорошему, надо было бы справиться о должной формулировке у нотариуса или в уставе, но ни одного, ни другого в прямом доступе не было.

Рука сама вывела слово "Рапорт". Надо бы писать поаккуратнее, а то его каракули не то что капитан, а и он сам не разберет.

Было любопытно. Так любопытно, что Конрад не выдержал и одним глазком заглянул в лист. И не удержался от возгласа.

— Все так плохо? — спросил он.

— У вас, насколько могу судить, нет. У меня, если смотреть с точки зрения целесообразности, тоже. — Пришлось сменить тон на гораздо более колючий. Чтобы не отвлекали и не внушали ненужные мысли.

Строкой ниже Фейнбрахт чуть крупнее вывел «об отставке». Как он там должен начинаться? «Я, Вальтер Фейнбрахт, мичман флота кесарии Дриксен...» и так далее. Перо противно заскрипело по бумаге: наверное, было плохо очинено.

Капитан собрался взять курс на Брюнн... Это недели две. На все бумажные формальности хватит с головой. Должно хватить.

Айсену вдруг стало холодно.

— Это из-за меня? — дрогнувшим голосом спросил он.

— Нет, что вы, не берите в голову, — махнул рукой Фейнбрахт. — Это из-за меня.

«...изъявляю желание покинуть военно-морскую службу на линейном корабле "Весенняя птица" по причинам...». Какие же вписать причины, чтобы никто не придрался? Надо подобрать как можно более расплывчатую формулировку. Фейнбрахт оторвал перо от бумаги и задумался.

Не зная, что сказать, Конрад рассудил, что это не его дело, и уселся обратно на койку.

В принципе, «по причинам, связанным с физическим состоянием подателя», должно подойти. Не ложь, но и завернуто так, чтобы капитан не стал разбираться в изысках канцелярита, написанных не самым ровным почерком. Когда Фейнбрахт потянулся к чернильнице, ему послышался какой-то шорох за спиной. Он дернулся, и чернильница, как и следовало ожидать, опрокинулась прямо на рапорт, попутно испачкав ему пальцы.

«Ну, хорошо хоть, не на стол», — отстраненно подумал он, разглядывая наполовину залитую чернилами бумагу.

От резкого движения Вальтера Конрад прямо подпрыгнул на койке, чуть не схватившись за сердце.

— Что случилось? — поинтересовался он осторожно.

— Ничего. Уже ничего. — Фейнбрахт потер переносицу, соображая, что делать дальше. И вспомнил, что рука у него тоже в чернилах, а теперь чёрные пятна будут и на лице. «Прекрасное напоминание о курсантской юности», — усмехнулся он.

— Конрад, можно вас попросить? — обернулся он к койке.

— Да, пожалуйста, — осторожно промолвил Айсен. В его взгляд вернулся отголосок прежнего недоверия.

— Будьте добры, скажите, где именно у меня на лице синие пятна? Чернила разлил, понимаете ли, — пожал плечами Фейнбрахт. А со своими проблемами он разберется, приведя себя в более-менее приличный вид, а то просить капитана о разговоре, светя следами от чернил на лице было бы совсем невежливо.

— На носу, — ответил Айсен, глядя на него по-прежнему настороженно, — и под правым глазом... Я правильно понимаю, что вы должны покинуть каюту, чтобы привести себя в порядок и подать рапорт в надлежащем виде?

— Спасибо. — «Все, как тогда, даже это». — Фейнбрахт улыбнулся своим мыслям.

— Да, вы правильно понимаете. — Он утвердительно прикрыл глаза. — Или вы имеете какие-то возражения?

— Нет, просто позволю себе выразить опасение, что вам не позволено отлучаться, — смущаясь, проговорил Конрад. — Не подумайте, что я в ваше отсутствие собираюсь что-нибудь натворить... — Он запнулся и закончил совсем тихо: — Но если капитан узнает, что вы уходили...

— Мне... приятна ваша забота о моем добром имени. — Фейнбрахт еще несколько секунд вглядывался в лицо Конрада. Ну надо же, о чем он волнуется. Это даже некоторым образом... льстило, что ли? Хотя, если думать по существу, Конрад был прав: приказ капитана был превыше всего, как гласил устав.

— Тогда останусь здесь. Надеюсь, капитан не будет слишком огорчен моим видом. Заодно понаблюдаю за вашей бабочкой, что ли. Вы не против, если я сяду рядом с вами?

Теперь, когда больше не требовалась его помощь, Конрад снова вспомнил свой страх, который было отошёл на задний план. Он вспомнил, что нельзя никому верить, вспомнил, что нужно вести себя тише воды, ниже травы. А он уже столько успел натворить за время, проведённое наедине с Вальтером...

Взгляда его он не выдержал, пристальные взгляды сулили беду, и поэтому он поскорее отвел глаза. А уж последний вопрос всколыхнул в нем прежние бездны страха. Зачем спрашивать, если полчаса назад Конрад сам лип к нему, как рыба-прилипала? Не задумал ли он чего-нибудь? Ведь Конрад был свидетелем его слабости...

— Д-да... — пролепетал Айсен, судорожно соображая, чем можно отвлечь Фейнбрахта, а чем в случае чего защититься.

Кажется, Конрада снова начало трясти. Во всяком случае, то, как он резко отвернулся, хлестнув Фейнбрахта по лицу кончиками волос, наводило на такие мысли. Это вызывало смутное беспокойство: возиться с нервным пленником моральных сил почти не было. Если и хотелось что-то сделать, так это пойти и с кем-то поругаться, чтобы выместить стыд и злость на себя, на собственную несдержанность и самонадеянность. А чтобы ругаться с Конрадом, которого он и так напугал до закатных тварей, в нем еще слишком много совести.

— Прошу, перестаньте от меня шарахаться. Обещаю, я не причиню вам вреда. — Мутная волна раздражения все-таки поднялась внутри и захлестнула остатки вежливости. «Наверняка надо было сказать по-другому. Должно быть, теперь все начнется сначала. И снова из-за меня», — пришло запоздалое сожаление.

Айсен почувствовал, как что-то борется в его душе. Это было странное ощущение, тягостное и тревожное. Он уселся на койке с ногами, сцепил руки на коленях и, глядя в пол, стал тихонько покачиваться туда-сюда.

— Послушайте, Вальтер, — сказал он. — Я уже много наговорил здесь, но сейчас скажу ещё кое-что. Дело в том, что вы здесь совершенно ни при чем. По крайней мере уже час я прекрасно отдаю себе отчет в том, что меня никто не тронет, что я в безопасности и что именно это мне пытаются втолковать вот уже вторые сутки. В то же время во мне есть некий животный инстинкт, цель которого — любой ценой сохранить мне жизнь. Этот инстинкт знает, что я нахожусь в одиночестве, далеко от дома, и помнит, что здесь мне причиняли боль. Он не хочет повторения. И тоже — любой ценой. Если я стану сопротивляться, будет больнее, поэтому он парализует меня ужасом, он заставляет меня ежеминутно помнить, что каждый здесь сильнее меня... он играет на самых болезненных струнах моей души, и играет умело, напоминая мне о моем ничтожестве. И вот результат.

Конрад помолчал, по-прежнему не глядя на Вальтера, и тихо закончил, как будто про себя:

— На самом деле я вовсе не такой. На самом деле мне ужасно интересно и хочется облазить весь корабль сверху донизу. Я помню, что обниматься — это хорошо и правильно. Но мой страж не дает мне быть веселым и ласковым. Он помнит, что в любой момент мне могут нанести удар, и никому не верит. Вы тут ни при чем, я реагировал бы так на всех. — Он помолчал. — У меня все.

Ну кто бы мог подумать, что Конрад скажет такую речь. Впрочем, Фейнбрахту это пошло только на пользу, поскольку косвенно помогло упорядочить уже свои мысли.

— Раз уж вы со мной так откровенны, буду откровенен с вами в ответ. Я приблизительно представляю, что вы чувствуете. Понимаю, что это не из-за меня. Просто... Я паршиво разбираюсь в людях и очень люблю выдумывать себе проблемы на пустом месте. На вас я не обижен, а наоборот, чувствую себя виноватым. — Слова соскользнули с языка, словно оцарапав его наждачкой. — Если интересно — попробуйте спросить. Мне было бы больно видеть, как вы разрываетесь между страхом и любопытством. А касательно объятий... На них я редко отвечаю адекватно, видимо, с непривычки. И, повторю еще раз: все, что я сказал, не было направлено на то, чтобы вас упрекнуть. Это должна была быть весьма неуклюжая попытка, так сказать, помочь. У меня, пожалуй, тоже все. — Фейнбрахт запрокинул голову к потолку, чтобы размять затекшую шею, но вспомнил что-то и снова обернулся к Конраду:

— И... С вами в нормальном состоянии говорить куда приятней, да и легче.

Дверь отворилась.

На этот раз не было ни снов, ни воспоминаний. Мягкая темнота обволакивала сознание, даря измученному разуму отдых и иллюзию того, что все еще может быть хорошо. Просыпаться отчаянно не хотелось, но что-то навязчиво выталкивало Карла Леманна в мир реальный. С неохотой открыв глаза, лейтенант огляделся: он все еще находился в лазарете, из-за перегородки доносились стоны и редкая брань товарищей по несчастью, о чем-то негромко переговаривались лекари. Отца и Экхарта нигде не было. Неужели? Они оставили его в покое? Лейтенант еще раз огляделся — ни следа призраков. От небывалого облегчения по телу прошла легкая дрожь, на миг перехватило дыхание. Он смог.

«Хорошо ли тебе спалось, братик? — раздался в голове до боли знакомый голос. — Прогуляемся?»

Если бы Карл Леманн мог, он бы закричал.

Добравшись до лазарета, Отто нагло проигнорировал всех, включая Хенрика. Просто молча прошёл мимо и сразу завернул к Карлу.

— Карл! Утро... — Капитан запнулся и оглянулся на брата. — Или вечер? А, впрочем, неважно! Ты же не спишь, правда?

— Добрый вечер, — отозвался лейтенант Леманн, вставая с койки, на которой до этого лежал, заведя руки за голову, — мое почтение, господа капитаны.

Движения его были плавными и точными. Такие движения выдают хорошего фехтовальщика, коим Карл Леманн никогда не был. На «Весенней птице» об этом знали все.

На лице Отто на доли секунды отразилось явное недоумение. Но почти сразу капитан взял себя в руки, нахмурившись, воззрился на.. Карла? Как интересно это понимать?

— Жаль, не могу ответить вам тем же, сударь, — хмыкнул Отто, сделав пару шагов, чтобы перекрыть парню дорогу. — Не соизволите ли просветить господ капитанов, с кем они имеют честь?

Покосившись на брата, Отто добавил:

— Карл паршиво фехтует. Тебе не кажется, что это странные движения для него? А ещё Карл так не разговаривает. Вообще. Совсем. Нет, я, конечно, допускаю, что Карл сошёл с ума, но... Просто будь начеку, ладно? — повернувшись к лейтенанту, он прищурился и медленно произнёс: — Карл. Расскажи мне про минувший бой, а?

Пауль привалился плечом к перегородке, внимательно изучая обоих. «Что за проклятие у тебя на корабле?» — мысленно вопросил он, не озвучивая этот вопрос вслух. Пока ему оставалось только кивнуть на пояснение брата и ждать, как пойдут события дальше.

Все время непродолжительной тирады капитана Бюнца-старшего Карл стоял, скрестив руки на груди, и наблюдал. С лица его не сходила светская улыбка.

— Вы хорошо знаете своего лейтенанта, господин Бюнц. Не вижу смысла притворяться. Тем более, — призрак в теле лейтенанта прошелся вокруг койки и остановился по другую ее сторону, — ему, кажется, не нравится. Даже странно. Он всегда был покорен.

Сказав это, он замолк, выжидающе глядя на капитана.

— Тебе нравится мой корабль, Пауль? — ехидно поинтересовался Отто, когда точки над «i» были расставлены. — По-моему, я просто сверхвезучий, ты не находишь? Покорен... Какое омерзительное слово.

Бюнц-старший хмыкнул и внимательно посмотрел на... собственно, кто перед ними до сих пор неизвестно.

— Итак, вы всё-таки не соизволите, так что возьму на себя труд поиграть в угадайку. Вы брат или отец? Больше, если Карл не скрытничал, некому... Ну, или вы найери, но в это я не поверю, найери милашки, а вы пока не очень.

Пауль только покачал головой.

— Общество ихргег уже кажется мне родным и уютным. Если лейтенант проявляет неудовольствие, — обратился капитан к незваному гостю, — может, вы вернете ему тело?

Рука сама собой ложится на верную шпагу, но нужды в ней нет — нужные руны Пауль помнит. Ему не доводилось пробовать древние чары на ком-то, кроме ледяных призраков, но он сомневается, что разница велика.

— Экхарт Леманн к вашим услугам, господа. — Смотрел призрак только на Бюнца-старшего. — Слово как слово, предельно точно описывающие моего младшего братика. Он всегда был таким. Делал то, что от него требовали.

Карл слышал весь этот разговор, не мог не услышать, даже будь он против него. Душа его металась где-то в самом дальнем углу (сознания ли?), будто заключенная в клетку. «Прекрати! — взывал он к брату, — не надо, прошу тебя!» Тщетно. Когда Пауль Бюнц заговорил с Экхартом, он почувствовал слабую надежду, но…

— Я верну ему тело тогда, когда посчитаю нужным, — холодно ответил Экхарт, — или уничтожу. — Снова обернувшись к Отто, он продолжил: — Мой брат был излишне откровенен с вами накануне. Раньше он себе этого не позволял.

— Значит, брат, — задумчиво пробормотал Отто. — Я бы тоже делал то, что требуют, поживи я в Башне Шутов... Что, кстати, как понимаю, ваша вина!

Нельзя сказать, что Экхарт ему не нравился. От него не веяло ни угрозой для Отто или экипажа, ни опасностью для Карла. Но мало ли чем там не веяло. Карл уже в опасности, разве нет? Так что восторга Отто тоже не испытывал.

Он оперся одной рукой на переборку и спросил:

— Ну, и что же вам нужно, Экхарт? В ваших действиях должен быть какой-то смысл. И, раз уж вы здесь, скажите мне, за какими кошками вы и ваш батюшка так жестоко издевались над Карлом столько лет?

Слово «уничтожу» Отто предпочёл пропустить мимо ушей. Он не позволит. Никогда.

— Ваш брат — человек, в отличие от вас, — пожал он плечами. — Ему когда-нибудь обязательно пришлось бы с кем-то поговорить. Лично я рад, что удостоился. А вас этот факт удручает?

— Не слишком похоже на конструктивный диалог, — заметил Пауль, внимательно глядя на того, кто назвался Экхарт. Чем дальше, тем больше не нравилась ему сложившаяся ситуация, хотя никому и присутствующих, кроме брата, призрак не угрожал.

Медленно, внимательно прислушиваясь к диалогу, младший Бюнц снял с пояса кортик, не торопясь, впрочем, им угрожать. Слова Севера звучат быстро, и не всегда им нужно начертание, чтобы обрести силу. Но пока Пауль молча ждал.

Теперь Экхарт отслеживал движения обоих братьев. Второй Бюнц настораживал, от него исходила угроза, пока что неясная. Как жаль, что смертное тело, пусть и дает много возможностей, так же и отнимает их. «Брат…» — Карл уже не боролся.

— Меня этот факт удивляет. С десяти лет он молчал, а тут такая откровенность.

— Кошмар! — притворно ужаснулся Отто. — Это получается, что с десяти лет Карл не встретил ни одного человека, которому мог бы довериться хотя бы капельку... Блядский цирк!

Полушуточный ужас сменился относительно настоящим. Ведь получается именно так. Столько лет — и ни одного разговора по душам. Даже Отто есть с кем поговорить. А Карл... Боги, зачем всё это?

Бросив очередной подозрительный взгляд в сторону Пауля, призрак продолжил:

— Вы говорите, наша вина? Нет! Во всем, что происходит с ним, Карл виноват сам.

— Сам?! — Бюнц испытал даже не праведное возмущение, а просто злость. — Простите, а если я вам врежу, вы почувствуете? Думаю, Карл простит мне своё подбитое личико, но не будет смысла его портить, если вам не аукнется... И каким же образом он виноват сам?

Твари. Полжизни преследовали парня. Запугали ещё ребёнком. А теперь — сам виноват. Родственнички!

Неожиданно Экхарт пошатнулся, но устоял. На лице его отразилось удивление.

— Мы хотим мести, — теперь голос его был лишен всяческих эмоций, словно сил на них у души не хватало.

— Месть? — На лице Отто было совершенно неприкрытое изумление, и он закончил слегка севшим голосом: — Что, серьёзно? Вы столько лет изводите Карла... ради мести? А просто прийти и попросить — религия не позволяет, что ли? Нет, простите, конечно. — Отто покачал головой. — Но я категорически не понимаю. Или у вас, мёртвых, логическое мышление отсутствует?

Прищурившись, Отто внимательно посмотрел на Экхарта, потом на брата. И мысленно попросил, чтобы Пауль был непричастен.

Пока призрак отвечал, вмешиваться необходимости не было. Дать желаемое — лучший способ упокоить душу. Они не выходцы и не ихргег, с которыми разговор должен быть короток. Но тот момент, когда назвавшийся Экхартом пошатнулся, невольно заставил Пауля напрячься. Или он теряет силы, или покорности в хозяине тела было не так много. Прогнать призрак было удобнее именно в этот момент, но взгляд брата заставил Пауля повременить.

Призрак вернется, если не найти причину и не устранить ее. Слова Севера могут спрятать Карла, но проблемы нужно решать раз и навсегда.

— Сам, — кивнул Экхарт, который предпочел присесть на край койки. — Понимаете ли, он очень не хотел принимать нашу с отцом смерть. Во время похорон Ганса Леманна Карл-Юрген смог привязать его к себе. Как — не знают даже мертвые. А потом… — Губы Леманна вновь тронула кривая улыбка. — Может быть, он расскажет об этом вам сам?

Карл содрогнулся. Рассказать о том, как он… нет, он никогда не сможет это сделать! Никогда. Не капитану. Со всей яростью, на которую он только был способен, дух лейтенанта рванулся из сковавших его пут, на мгновение обретая контроль.

— Нет! — издал он крик, полный отчаяния.

Секундная борьба.

— Как видите, он не хочет. — Экхарту становилось все сложнее контролировать тело. — На бригантине «Непокорный», захваченной вами, находится мой убийца.

— Как мило... — цокнул Отто, он был крайне недоволен происходившим. — Когда в следующий раз вы решите дать нам послушать мнение Карла, не забудьте выделить десяток-другой минут для активного диалога, а то я ему и возразить не успел... Не хочет. Ха! Да он просто боится. Он из-за вас вообще много чего боится. Особенно людей и откровенности.

Он задумчиво склонил голову набок. Как всё интересно. Но всё-таки...

— Давайте проясним ситуацию. Когда вы отомстите, вы оставите Карла? Уйдёте? И кто этот человек? Как он виновен в вашей смерти? Мне не сложно повесить виновника — ну, или как вы предпочитаете мстить? — но я не имею привычки вешать людей, не убедившись в их вине. А ваши слова, сами понимаете, не слишком убедительный аргумент...

— Томас Хох, — теперь Экхарт говорил торопливо, словно опасаясь, что может не успеть. — Пятнадцать лет назад, при строительстве крепости Гахард. Я проводил инспекцию на третьем этаже. Знаете, все эти балки перекрытий, на ранних этапах они так ненадежно укреплены…Так сказали моим родным. Но на самом деле меня сбросил мой помощник, Томас Хох.

Леманн замолчал. Лицо его ничего не выражало, но было несложно догадаться, что вспоминать о своей смерти ему неприятно.

— У него были заложники. Имен не знаю. Я бы хотел сам побеседовать с моим бывшим помощником, но вряд ли вы захотите, чтобы ваш лейтенант принимал в этом участие. Теперь я уйду, но не думайте, что я так легко откажусь от Карла.

С минуту ничего не происходило. Леманн просто сидел молча. Но потом оцепенение спало, Карл, теперь это был он, медленно поднял руку и поднес ее к глазам, не веря.

— Как… — и он завертел головой, наткнулся взглядом на стоящих у входа в импровизированную палату братьев, во взгляде его плескался неподдельный ужас. — Капитан, я…

Но фразу Карл не закончил, замолчал, закрыв лицо ладонями.

— Томас Хох... — повторил Отто, обдумывая, правду ли сказал Экхарт Леманн. Участвовать в такой мерзости Карлу он бы не позволил. Если бы был ему мамочкой. Но он его капитан. И это всё усложняет. Мамочкой быть проще.

Отто размышлял, что же теперь делать... Сколько у них времени, прежде чем эти люди опять нарушат их покой? Люди? Проклятье...

— Капитан, я... — Карл осёкся и спрятал лицо в ладонях. Отто подошёл ближе и положил руки Карлу на плечи.

— Карл. Посмотри на меня... — Отто говорил тихо, почти шёпотом, поглаживая чужие плечи, стараясь не совершать резких движений. — Пожалуйста, Калле, посмотри на меня.

Странно, и куда делась вся его выдержка? Стена, тщательно возводимая все эти годы, рухнула в одночасье, словно и не было ее. Броня внешнего спокойствия на поверку оказалась тонкой скорлупкой. Стыдно-то как. Экхарт исчез, но Карл понимал, что брат вернется. И теперь избавиться от него, как это удалось когда-то, не получится. Капитан что-то говорил, но внимание Леманна привлекло лишь детское имя. Еще раз глубоко вздохнув, он поднял взгляд на Бюнца.

— Ну и ну, капитан. — Карл попытался улыбнуться, но улыбка эта получилась бледной. — Сколько же я вам хлопот доставляю.

«Дыши, чтоб тебя. Нельзя показывать слабость, нельзя…»

— Все хорошо, капитан, — проговорил уже тверже.

Ну, вот опять. Интересно, Карл обидится? Наверно, обидится. Жаль. Но он не может, не может спокойно это слушать!

— Прости, Карл, — извинился Отто и отвесил лейтенанту звонкую оплеуху. — Вот за это извини. Знаешь, когда у тебя здесь. — Он легонько постучал по виску и покачал головой, продолжив: — Или здесь, — ткнул пальцем в грудь, — происходит Леворукий знает что, а ты маскируешься под гранит и говоришь, что всё хорошо, это не хлопотно. Это обидно. Обидно, что я, оказывается, для тебя настолько чужой человек, что ты предпочитаешь медленно сойти с ума нежели поговорить со мной... Зачем ты постоянно мне лжёшь?

Капитан вздохнул и опустился на корточки, пальцы скользнули с плеч вниз, вынуждая лейтенанта опустить руки на колени. Отто придержал Карла за запястья, не сильно, но крепко, и, не отводя взгляда, продолжил:

— Знаешь, я солгу, если начну нести всякую чушь о том, что я тебя понимаю и знаю каково это... Не понимаю и не знаю. Но это не значит, что меня можно вот так просто отодвинуть в сторонку и сказать «не ваше дело». Ты мой лейтенант, если вдруг ты это случайно забыл. Всё, что касается тебя, касается и меня тоже. Разве у тебя есть какие-то основания мне не доверять? Или меня бояться? Так почему каждое слово из тебя приходится вытягивать щипцами, а?

Когда нужно было притворяться, делать вид, что все хорошо, когда он, Карл, убеждал всех и себя самого в том, что он такой же, как все, тогда лейтенант находил в себе силы, он знал, что должно делать. Теперь — нет. Пощечина и следующие слова Бюнца задели что-то глубоко в душе, которая будто оцепенела. Долго он не решался начать говорить, но и взгляда не отводил. Смотрел прямо в глаза капитана и одновременно и видел, и не видел. Нужно было говорить, но, о Создатель, он впервые не понимал — что.

— Я ничем никогда не хотел оскорбить вас, капитан, — осторожно начал он, — и уж тем более лгать вам. Но что вы хотите услышать от меня? Больше десяти лет я живу так, — проклятую дрожь в руках все никак не удавалось унять, — и никому не было дела.

А братишка, засранец, слушает, небось, и наслаждается.

А потом будет издеваться...

— Я много чего от тебя хочу, но всему своё время, разве нет? — Отто ободряюще улыбнулся. — Сейчас время взять себя в руки, например. По крайней мере, в данный конкретный момент мне бы хотелось, чтобы ты перестал бояться. Ну, или хотя бы объяснил, чего ты так боишься? Братец твой, кажется, рубить людей налево и направо не собирается. Ну, а за тебя мы уж как-нибудь разберёмся. И не из такого ведь выплывали, Калле!

Капитан удручённо покачал головой. Шутки шутками, но мысли его заняты совсем другим. Десять лет. Никому? Вообще? Квальдэто цэра, где же ты жил-то? Как такое вообще возможно? Отто зажмурился и сглотнул. Он вообще слишком эмоциональный. Надо себя контролировать. Руки сами собой скользнули ниже, обхватывая чужие ладони своеобразным замком.

— А теперь есть я и «Птаха». И нам с этой малышкой очень даже есть дело. — Он внимательно посмотрел на лейтенанта, и взгляд его просил не тянуть больше эту ношу в одиночку. — Разрешишь нам принять участие?

Пока Отто приводил своего лейтенанта в чувство, Пауль размышлял, насколько же проще вести дела с выходцами, пусть и опасней: они отвечают, пусть и путано, но по существу. А здесь... Томас Хох, надо же, на бригантине. И что, пойти перевешать весь экипаж? Или у каждого спрашивать имя, надеясь, что он назовет настоящее? И что нужно сделать с этим Томасом, чтобы призрак счел себя отомщенным?..

Больше всего Паулю сейчас хотелось обратно в Полуночное море, встретить парочку ледяных кораблей и выкинуть из головы всю здешнюю мутную мистику. Но, во-первых, он обещал брату помощь, а во-вторых бежать от боя, пусть и такого странного, Бюнц не привык. Да и мальчишку жалко — хреново, должно быть, жить с набором фамильных приведений за душой.

— Я убивал.

Что же, когда-то это должно было случиться. Увиливать или утаивать что-то, как всегда делал дальше, лейтенант не имел права. Пусть капитан знает, с кем имеет дело. Взгляда Карл не отводил, внимательно следя за реакцией Бюнца.

— Впервые в тринадцать лет. — Голос Леманна был спокоен, будто говорил он о чем-то будничном, о погоде, например. — В общем-то, тогда Экхарт впервые явился ко мне. Рене Энке, брат второго мужа моей матери. Я хотел защитить сестру. — При воспоминании об Иоланте к горлу подступил ком, но Карл справился с собой. — Она так кричала. До и после. А я всего лишь хотел ее защитить. И Экхарт помог мне. Он всегда очень любил ее.

Мысли путались, младший Леманн забыл, о чем хотел сказать в начале, поглощенный воспоминаниями.

— Она назвала меня чудовищем, сказала, что я помутился разумом. А я хотел защитить ее. А мать верила лишь Грегору… Отец, когда я впервые увидел его… таким, сказал: «Ты не больше и не меньше, чем тот, кто ты есть». Вы спросили, чего я боюсь. Я боюсь потерять себя. Но, — Карл чуть наклонился вперед, пристально глядя в глаза капитану, — я уже потерял себя. Я убийца? Или я сошел с ума? Я не знаю, кто я есть. И есть ли вообще.

Губы Отто тронула мимолётная улыбка. Создатель милосердный, да как же он такой дожил до своих лет? А какое сохраняет спокойствие...

— Ты убивал? — спросил капитан и с нажимом повторил: — Хорошенько подумай и скажи мне: ты убивал?

Он слушал. Внимательно, молча, но с пониманием. Вопросов рождалось всё больше и больше. А ответов по-прежнему было меньше, чем нужно. Зато медленно пробуждалась жгучая ненависть. Так капитан ненавидел тех, кто причинял боль людям, которых Отто считал своими. С каждым словом Карла ему всё больше хотелось вернуть этого Экхарта и вытрясти душу. Жаль, это не представлялось возможным. Оставалось лишь слушать и думать. Думать, как справиться с этой проблемой, не навредив Карлу.

— Но чем он провинился, этот Энке? — Бюнц хмыкнул. — Брат помог? Ты хотел сказать, сделал грязное дело чужими руками. Руками ребёнка.

Пальцы, всё ещё поглаживающие чужие ладони, сами собой сжались, но Отто быстро себя одёрнул. Он опасался бередить раны Карла больше, чем уже есть.

— А Грегор — это кто? Второй муж?

Когда Карл продолжил, Отто едва сдержался от порыва сначала хорошенько дать по морде, а потом обнять и долго повторять «какой же ты дурак».

Леворукий! Он действительно вот так думает? Морские боги, это просто не укладывается в голове...

Отто протянул руку к лицу Карла и, убрав прядь волос, провёл пальцами по щеке, заговорил он медленно и тихо, так, чтобы это был исключительно их разговор:

— Ты — Карл Юрген Леманн, старший лейтенант Западного флота кесарии Дриксен, старший помощник капитана «Весенней Птицы». И ты есть. Ты не убийца и ты не сошёл с ума. А если сошёл, то я пациент с соседней койки. Потерял себя? Не-е-ет. Ты теряешь себя по частичкам, да. Но не тогда, когда они берут верх над тобой. И не тогда, когда твоими руками совершают что-либо. Нет, Калле. Ты теряешь себя, когда отказываешься быть самим собой. Прекрати.

Последнее слово Отто произнёс практически одними губами, но был абсолютно уверен, что его поняли.

Прекрати.

От неожиданности Леманн отпрянул, он бы и вырвался, если бы была такая возможность. Последнее слово капитана ввело Карла в ступор. Прекратить что? Вести себя так? Но он же просто не знает теперь, как нужно. Десять лет Карл-Юрген делал то, что от него ожидали родные, знакомые, начальство. Он внушил сам себе — это он. И только такой. Нормальный, ничем не отличающийся от других. А теперь что?

— Но я не знаю, — прошептал он почти жалобно, — какой я есть. Там, в Башне. Иногда мне кажется, что себя я оставил там. Вы знаете, как они действуют? Я пытался рассказать им обо всем. Но для них мои рассказы были лишь доказательством того, что лечение нужно продолжать. «Мальчик упорствует в своем бреде, — вспоминал Карл, — ему помогут окунания в холодную воду. Или карцер. Или порка». Было и такое. И я забыл все. Только бы меня не трогали больше. Пусть они видят то, что хотят, решил я.

Выдохшись, Леманн замолчал.

На что Карл так среагировал Отто не знал. Порадовался только, что удержал.

— Никто не знает, каков он на самом деле, но каждому правильность поступков подсказывает не разум, а сердце.

Отто опустил руку ниже, на грудь, потом взял за руку Карла и приложил её к своей груди.

— Ты слышишь? У тебя оно тоже бьётся. Ты когда-нибудь пытался спрашивать «что мне делать?» у него?

Наверно, ему было страшно. Бюнц донельзя эмоциональный парень. Борясь с этим его недостатком — по крайней мере, Олаф считал это недостатком — Ледяной ежедневно таскал его купаться независимо от температуры воды. Сейчас Отто понял, что, видимо, зря столько мучились. Ему казалось, что чувства Карла пропитывают его насквозь. А потом опять приходила злость. Так оно и скачет, то страх, то злость...

Он уткнулся лбом в чужие колени, не в силах больше поддерживать зрительный контакт, не выдав ураган, бушующий в душе. Но руки не убрал, по-прежнему удерживая лейтенанта рядом. Захочет сбежать — не дадут. Закрыв глаза, Отто быстро повторил старую молитву, якобы приносящую покой. Тоже Олаф научил. Как ни странно, помогло. Покоя не было, но злость отступила, а страх сменился переживанием. Он тряхнул головой, откидывая назад упавшую чёлку, и снова внимательно посмотрел в глаза Карлу:

— Знаешь, Карл... Ты ничего не изменить прямо сейчас. У тебя уйдёт не день, не месяц... я думаю, даже не один год, прежде, чем ты полностью придёшь в себя. Но ты ошибаешься, когда говоришь, что оставил себя там. Нет. Ты запер себя в самых тёмных уголках собственной души. Спрятался. От всего того, с чем тебе не по силам было справиться. Теперь надо выйти. Выпустить себя из этой тюрьмы.

Действия Бюнца-старшего вызывали недоумение. Карл и не знал, что его капитан может быть таким… или просто он просто не желал узнать Отто Бюнца как следует, подспудно ожидая, что скоро его служба на «Весенней Птице» закончится, как быстро заканчивалось все хорошее в его жизни? Лейтенант беспомощно оглянулся на стоящего позади брата капитана Пауля, но тот, казалось, не проявлял никакого интереса к происходящему здесь. Или же делал вид. Как ни странно, его присутствие нисколько не беспокоило Карла, откуда-то он был уверен, что младшему Бюнцу можно доверять в той же степени, что и его брату.

— Как же вы, должно быть, устали, мой капитан, — заметил он, виновато глядя в лицо Бюнцу. Только сейчас он понял, насколько же командир был изможден. Тот и выглядел блеклой копией себя самого.

— Ты на него не смотри. Пауль — это всё равно что я сам, только умный, спокойный и без придури всякой. Ему можно доверять. А в данный конкретный момент он мало чем отличается от переборки. — Отто хихикнул и покосился на младшего брата.

Интересно, Карл случайно угадал или внешний вид уже выдаёт его с потрохами? Ну, ничего. Вечереет, отдохнёт ещё. Не так уж много на сегодня осталось. А быть слабым недопустимо. Тем паче, если на корабле такое безобразие. Нет. Каждый птенчик должен быть уверен в нём, как в себе, Абвениях, Создателе... В кого там ещё веруют? Нет ничего, чего не смог бы Отто Бюнц.

— Я?! — неподдельно изумился Отто, пока губы сами растянулись в глупой улыбке, — Ты меня первый день, что ли, знаешь?

Он рассмеялся, так по-детски, как смеялся ребёнком, когда впервые «попробовал» море. Взъерошил Карлу волосы и потянул на себя, вынудив наклониться так, что их лица теперь почти соприкасались:

— Кружка пива — и я схожу ещё на пяток абордажей! Отставить переживания.

— Когда мой отец говорил: «да я хоть сейчас в седло», все понимали, что сегодня к конюшням его лучше не подпускать, — проговорил Карл практически в губы капитану, внимательно вглядываясь в его глаза. Вроде такие же, как всегда, да только на дне их какая-то отчаянная горечь. Так быть не должно.

— Храбритесь ведь, — добавил совсем тихо, чтоб слышал лишь Бюнц-старший.

Говорить так было легче. Про свои собственные проблемы Карл хотел забыть хоть ненадолго.

Отто затаил дыхание, прислушиваясь к свои ощущениям... Нет. Нет-нет-нет. Не сейчас. Пожалуйста, не надо.

— Может, и храбрюсь, — немного хрипло прошептал Бюнц, — но в отличие от твоего батюшки, не к ночи будет помянут, меня в абсолютно любом состоянии можно подпускать к кораблям. Результат всегда будет положительный.

Он помолчал, обдумывая что-то и легонько качнул головой.

— Останешься пока у меня. В твою каюту я тебя одного не отпущу, здесь тем более не оставлю, а в кают-компанию ты сам не захочешь. И не спорь.

— Его появлений я никогда не боялся, — счел нужным вступиться за родителя Карл. — Он, когда приходит, практически никогда не говорит. Иногда садится рядом. Он был хорошим человеком. Обещал отвезти меня в поместье на берегу моря. Он там вырос. Но так получилось, что туда я приехал уже один.

Эти воспоминания были одними из немногих, что не вызывали у Леманна желания забиться куда-нибудь в угол. И говорил теперь он намного мягче, с теплотой, на которую вопреки всему все еще был способен. Однако он тут же устыдился — нашел время разглагольствовать!

— А как же господин Айсен?

При воспоминании о Конраде Айсене к Карлу вернулось чувство вины. Все-таки он был виноват перед ним. А как сказать ему, что причинять зло лично он никак не хотел, он пока не знал.

— Ты уж не обессудь, но я пока лично каждому твоему родственнику — живому ли, мёртвому ли — допрос не проведу, буду заведомо считать, что все они опасны, — фыркнул капитан.

Правильно. Сместим тему разговора. Надо отвлечься. Держи себя в руках, Бюнц, не будь тряпкой, в конце концов! Отто потянулся, чтобы чуть-чуть отодвинуться, но руки не слушались его. Пальцы сами расшнуровали рубаху Карла. А теперь хотелось зашнуровать обратно. И можно повторять это бесконечно долго... Квальдэто цэра!

— Прости. — Отто немного потупил взгляд. — Оно как-то само вышло...

Сердце пропустило удар. Он ведь нарушает чужое личное пространство. Возможно, при текущих обстоятельствах, Карла это только припугнёт. Дурак. Но дурак заботливый. О Конраде беспокоится, надо же.

— Ты бы о себе подумал лучше. Господин Айсен... — Бюнц помолчал, подбирая нужные слова. — Временно меняет обстановку. В его же интересах.

За действиями капитана Карл наблюдал молча, с некоторой толикой интереса, как смотрят на бабочку, внезапно севшую на рукав куртки. За последние годы он неплохо научился ощущать угрозу, но сейчас ее не было. На извинения Бюнца он лишь пожал плечами: за что, мол, извиняетесь?

— Раз так, — не счел нужным скрывать лейтенант, — я и сам бы не пожелал оставаться сегодня один на один с собой.

Отто сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Смотреть Карлу в глаза он не стал. На всякий случай. Он ещё не справился с собой, а Карл хоть немного, но успокоился. Нельзя его будоражить снова.

— Это положительный момент. А то пришлось бы закидывать тебя на плечо и объявлять добычей... — Проблемы ещё не сгинули, а к нему уже пришли вялые попытки подшутить. — Тогда и не стоит здесь задерживаться.

Вставая, Бюнц замер на секунду, всмотрелся в Карла и задумчиво произнёс:

— Я как-то сразу не подумал... А физически-то ты как себя чувствуешь?

Только сейчас Карл вспомнил, по какой, в общем-то, причине оказался в лазарете. Странный все-таки случай получился с ранением. Вот только задумываться еще и над этим не хотелось. Да и привык уже Леманн ничему в своей жизни не удивляться. Голова немного кружилась, хотелось пить и спать, но все это было терпимо.

— Бывало и лучше, — признался лейтенант, — но вполне терпимо. Я дойду сам.

— Ты уверен? — Бюнц почему-то испытывал пусть и лёгкую, но тревогу, хотя поводов не было. — Может...

Отто осёкся на полуслове. Он хотел позвать Хенрика, но зачем? Успеется.

— Забудь, это была просто плохая мысль. — Капитан отмахнулся в ответ на вопросительный взгляд Карла и поманил его к себе. — Идём.

Спрашивать, в чем эта мысль заключалась, Карл не стал. Раз так надо, значит, надо. У выхода из «палаты» он поклонился Паулю Бюнцу, ставшему невольным свидетелем его слабости.

— Я очень сожалею, что наша встреча произошла при таких обстоятельствах, господин капитан.

На долгие разговоры не было ни времени, ни сил, поэтому, еще раз кивнув, Карл последовал за Бюнцем-старшим.

Замерев, как ледяная статуя, Пауль до этого отстраненно смотрел поверх голов капитана и лейтенанта «Весенней птицы», не пропуская ни одного слова из разговора, но думал совсем о другом. Например, о том, что, несмотря на всю странность ситуации Карла, эта беседа кажется ему донельзя знакомой. У всех свои темные тени, тянущиеся из прошлого, и тяжелые сомнения, от которых проще бежать, чем распутывать. Чтобы справиться с ними, всегда нужна чужая помощь и твердая рука. Пауль успел побывать и на месте помогающего, и на месте принимающего помощь. Потому и не считал нужным вмешиваться — Отто справится.

Слава брата все ж таки вызвали у младшего Бюнца косую усмешку, но не больше. Переборка так переборка, не впервой. Но ситуация с призраками не нравилась Паулю чем дальше, тем больше, однако без позволения лезть в чужие дела он нужным не считал.

— Вам не за что извиняться, лейтенант, — сказал Пауль, пропуская Карла. — Отто, с твоего позволения я вернусь на «Надежду». — Помолчав, добавил: — В моих силах немногое, но если я смогу помочь, дайте знать.

Зайдя в каюту, капитан первым делом обратил внимание на стол, на котором всё было как-то совсем не так. Оглядев внимательным взглядом Айсена и Фейнбрахта, он покачал головой:

— Понятия не имею, чем вы тут занимались, но приведите-ка в порядок сначала стол, а потом себя. Оба. А потом господина Айсена ждёт новость. Вас, Вальтер, тоже. Возможно, она вам понравится. А, может, и нет...

Они определённо нашли какой-то общий язык. Иначе чего так переглянулись?

— Есть. — Фейнбрахт убрал со стола пустые стаканы и вышел из каюты, чтобы отмыть все-таки эти кошкины синие пятна с лица.

— Я, конечно, не буду тебя заставлять, — протянул Отто, обернувшись к Карлу, — но считаю, что тебе лучше отдохнуть.

То ли они с капитаном шли так медленно, то ли виною была банальная усталость, но путь до каюты Бюнца показался Карлу вдвое длиннее обычного. Несколько раз палуба пыталась поменяться местами с небом, и лейтенант даже отстраненно заметил, какая же сегодня звездная ночь — или это звездочки у него перед глазами? Пересиливая себя, Леманн шел следом за командиром и наконец-то был вознагражден. Вот и каюта. Они на месте.

Конрад Айсен обнаружился на привычном для себя месте, выглядел он вполне целым, что не могло не радовать. Во время боя могло случиться всякое. Присутствие мичмана Фейнбрахта сперва удивило, но, с другой стороны, кто-то же должен оставаться рядом с Айсеном.

— Доброй ночи, господа, — поприветствовал лейтенант ожидающих объяснений Конрада и Вальтера, но от спасительного косяка, служащего ему опорой, шагу не сделал.

Отто поморщился, внимательно изучая лейтенанта, не отходящего от дверей и, недовольно цокнув, протянул руку:

— Гордый северный орёл, не иначе... Будь так любезен, вцепиться в меня и отцепиться от дверей, они хорошие, они не виноваты. А меня всяко не жалко.

Несколько секунд Карл обдумывал предложение, решая, что лучше — поддаться слабости или попытаться дойти самому, но тогда далеко не факт, что его не придется ловить по пути к полу.

— Помогите мне, господин капитан, — выбрал он наконец-то худшее из зол, — я, кажется, не рассчитал сегодня силы.

При появлении капитана все мысли сразу вылетели у Айсена из головы, и он только зашарил рукой по постели, чтобы найти простыню. Второй рукой он нервно пригладил волосы, одновременно прошептав себе под нос нечто, отчего бабочка исчезла.

— Ага, ты как обычно, — кивнул капитан и помог лейтенанту дойти до койки, на всякий случай посадив его подальше от Айсена. Мало ли. Он опять смотрит волком, будто его застрелить собрались. Ему нервной улыбочки сейчас не хватает, и всё, подписывай билет в один конец. Странный малый. Чего он так шарахается?

Вальтер молчит. Значит, пошалили тут. Кажется, он видел бабочку, но... Показалось, наверно. Откуда ей тут взяться?

Подумав немного, Отто сел между Карлом и Айсеном и радостно объявил:

— Господин Айсен, вы переезжаете! И, кстати, я должен сказать вам спасибо. За Карла. Это ведь ваших рук дело?

При этих словах Айсен вздрогнул и недоверчиво посмотрел на него, но понял, что отнекиваться не стоит.

— Да, — ответил он. — Вы не рады?

Когда Вальтер зашел обратно, Конрад ошарашенно смотрел на капитана. «Значит, сначала стоит подождать, пока капитан выскажется, а потом уже влезать со своими рапортами и прочим», — подумал он.

Только при словах капитана Карл вспомнил главную причину всего с ним сегодня приключившегося. Он ведь был ранен. Шрапнель, говорят. Вот только странно, от ран не осталось практически ни следа. Только ноет противно правая сторона груди и плечо.

— Лекарь Хенрик не хотел ко мне даже подходить после этого, — покачал он головой. Хотя лекарь явно не желал видеть странного пациента и по несколько другим причинам. — Если все обстоит именно так, как мне сказали, я в неоплатном долгу перед вами, сударь.

И снова спокойствие и вежливость, словно щит. Только так и никак иначе.

— Полагаю, что дело обстоит именно так, — подтвердил Айсен. — Я увидел, как вас ранило, и не сдержался, несмотря на то, что не питаю к вам тёплых чувств. Что же до благодарности, то я не считаю себя вправе требовать что-то в ответ.

— Не рад? — Отто даже язык прикусил от неожиданности. — Возмутительно! Конрад, почему вы всегда думаете обо мне какую-то гадость? Я вам безмерно благодарен за спасение Карла. Хотя Хенрика вы взбудоражили изрядно. Я перед вами в долгу, можете иметь это в виду, а Карла не слушайте, он бредит.

— Я не брежу, капитан, — возразил Карл, которого разрывало между двумя желаниями: уйти в себя полностью, или высказать то, что думает. Странное состояние, чем-то схожее с лихорадкой, овладело им.

— Я ценю вашу честность, господин Айсен, — вновь обратился он к Конраду. — И в ответ могу сказать лишь одно — вы мне нравитесь. И я вам благодарен.

Капитан предпочёл пересесть на стул, развернув его спинкой к постели:

— Вальтер, коль скоро вы снова с нами, извольте объяснить свой внешний вид, которым вы нас порадовали несколько минут назад... А потом мы перейдём к делу.

— Мне надо было написать некую бумагу, и я случайно опрокинул чернильницу. Потом, забыв о том, что руки у меня были испачканы, по неосторожности коснулся лица. Это причина, — постарался доложить Фейнбрахт как можно более ровным тоном. Он надеялся, что капитану не придет в голову спросить, какую именно бумагу: перспектива долгого объяснения причин своего решения ему душу не грела, хотя он и осознавал ее неизбежность.

— Некую? — капитан приподнял брови, демонстрируя удивление. — А конкретнее? А то больно вы что-то нервничаете.

Вот так захочешь поговорить о делах, а не получается. Ну, что у них случилось на этот раз?

Поведение мичмана настораживало, но в таком состоянии Карл был просто не в состоянии внимательно наблюдать.

— Прошение об отставке. Точнее, рапорт, — постарался Фейнбрахт выдержать взгляд капитана. Над его головой определенно начали сгущаться грозовые тучи. — Я переоценил свои силы. Иногда случается. Так что прекращение моей службы, как мне думается, пойдет кораблю скорее на пользу.

Капитан не просто разъярился, а даже озверел. «Кажется, перед увольнением мне предстоит немало красочных минут», — подумал Фейнбрахт.

— На пользу кораблю пойдут чистые палубы и сытые матросы, — язвительно заметил капитан. Повернувшись к Айсену он требовательно напомнил:

— Господин Айсен, вам принесли одежду. Так оденьтесь наконец.

Ну, надо же, переоценил он, видите ли. Пиздит как дышит. И ведь в глаза, в глаза врёт! Молодец. Достойно похвалы. Но кошки с две. Бюнц таким тоном разговаривал редко, но возражать ему доселе не смели:

— Нет. Если вдруг вы не поняли, Фейнбрахт, вам отказано. Сейчас вы проводите господина Айсена в каюту Карла. — Когда речь зашла об Айсене и Карле, Отто немного успокоился и в голосе его взамен стали прорезалась озабоченность. — Я не знаю, как долго, но временно он поживёт там. Покидать каюту без сопровождения ему по-прежнему категорически воспрещается. Вы останетесь при нём, у вас неплохо получается ладить. За дверью должен ошиваться Мейнард, передайте ему, что он свободен и что старший лейтенант Леманн в ближайшее время будет пребывать в каюте капитана. И чтобы по пустякам его не беспокоили. Потом вернётесь, ибо я жажду подробностей об этой ахинее с рапортом. Свободны.

Закрыв глаза, Отто медленно сосчитал до десяти. Да, это определённо успокаивает. Подойдя к буфету в дальнем углу каюты, он налил что-то в стакан, взял бутылку вина и отпил прямо из горла. Постояв пару минут глядя в столешницу, капитан подошёл к Карлу, отдавая стакан:

— Настойка душицы. Выпей, пожалуйста. И ляг поспать. Ты плохо выглядишь.

Голос его звучал уже тихо и спокойно.

Карл мог многое возразить по поводу того, что отставка мичмана Фейнбрахта касается и его самого, но промолчал, понимая: если и он сейчас скажет хоть слово поперек, может случиться что-то…неприятное. Покорно приняв стакан, лейтенант залпом осушил его и вернул обратно.

— Не отпускайте его, капитан, — попросил Леманн, — он не ведает, что творит. Как и мы все сегодня.

Больше не сказав ни слова, он лег и закрыл глаза.

— Слыхали, Вальтер? — Капитан смерил мичмана укоризненным взглядом. — Никуда вы от нас не денетесь.

После признания Карла Айсен заметно покраснел. Он с явным облегчением надел рубаху и камзол и встал у двери, ожидая, куда его поведут. Он видел, что капитану плохо, но не знал, чем ему помочь.

Нет, знал и трусил!

— Да, капитан, — склонил голову Фейнбрахт, пытаясь спрятать мимолетную улыбку. Отвечать на подначки не хотелось. У него еще будет достаточно времени, чтобы попрепираться с капитаном по куда более важным вопросам.

Ну надо же, Леманн, хоть и выглядит так, что краше в гроб кладут, тоже решил поучаствовать в деле возвращения блудного мичмана на путь истинный. «Никто не обещал тебе, что будет легко, что капитан махнет рукой и выдаст тебе напутственный пинок», — напомнил он себе.

— Идемте, Конрад. — Он взял пленника под руку и толкнул дверь. Оставалось надеяться, что хотя бы он не начнет допытываться о причинах такого решения Фейнбрахта.

В последний момент Айсен опомнился. Решившись, он бросился к капитану и крепко обнял его за пояс. Магия вспыхнула в нем, потекла по рукам, покидая его.

Это длилось всего пару секунд, а потом он отпустил капитана.

Ещё немного, и Бюнц останется фактически один. Он никак не мог решить, хорошо ли это... Мысли прервал Айсен, налетевший, словно вихрь, вцепившийся в него и почти сразу отпустивший.

— Что это вы вдруг, Конрад? — рассмеялся капитан. — Я думал, вы боитесь меня.

Хочет обниматься, почему бы и нет? Может, шарахаться перестанет. Было бы неплохо найти с ним, наконец, общий язык.

Конрад попытался спрятать улыбку. Капитан был замотан настолько, что даже не почувствовал прилива сил, который должна была дать магия.

— Конрад? — негромко кашлянул Вальер, напоминая пленнику о приказе капитана.

Отто внимательно изучал Айсена, пытаясь понять логику его поступка... Но не смог. Гадать можно вечно, а времени так мало. Бюнц кивнул в сторону двери и Фейнбрахта:

— Вас ждут. Вальтер, не забудьте вернуться.

— Доброй ночи, капитан, — вспомнил Конрад о вежливости и последовал за Вальтером.

Каюта Леманна находилась недалеко от капитанской, так что, к счастью, по всему кораблю таскаться не пришлось. Там же обнаружился и скучающий Мейнард.

— Приказ капитана. Пленника переводят в эту каюту, покидать ее без надзора он не имеет права. Дежурить круглосуточно, подберите свободных людей для этого.

Мейнард кивнул. Фейнбрахт открыл дверь каюты и отступил на шаг, пропуская Конрада. «Так, масляная лампа, даже зажженная, есть, значит, без света он не останется».

— Ложитесь, Конрад. Доброй ночи вам, — пожелал он и захлопнул дверь.

Мейнард продолжал все так же таращиться в темноту. Возвратившись к капитанской каюте, Фейнбрахт хотел постучать, но вспомнил, что этим может разбудить Леманна. Он приоткрыл дверь, стараясь не скрипеть, и шепотом спросил:

— Разрешите войти? Я не помешаю?

Оставшись в одиночестве, Айсен осмотрелся. Странно, что его оставили одного; с другой стороны, под дверью был страж. Интересно, почувствовал ли капитан прилив сил, и если почувствовал, догадался ли, откуда он?

Конрад медленно обошёл каюту и присел на койку. Прислонился к переборке, закрыл глаза. Прислушался к себе, очень осторожно, как будто боясь потревожить что-то внутри себя.

Внутри была пустота и усталость. Усталость должна была пройти, а пустота... скоро она потребует чем-то заполнить её.

Хорошо ещё, что усталость прогнала страх...

Капитан, наверное, удивляется поведению Конрада. Странно, разве ему никогда не приходилось видеть людей в крайней степени эмоционального истощения, изломанных и напуганных до животного состояния? Честно говоря, капитан сам приложил к этому руку, но Конрад не мог на него злиться. Если бы не допрос и побои, он никогда бы не узнал о том, что в его душе есть место, которое может надёжно его спрятать от творимого с ним зла.

А может, и поглотить совсем.

Захотелось света. Конрад зашептал себе под нос, свет лампы отразился, преломился и рассыпался по каюте яркими лучами, которые, казалось, можно было потрогать.

Стало спокойно. Капитану хотелось верить. Конрад не лгал, когда говорил Вальтеру, что прекрасно понимает, что ему не причинят больше вреда. Но ум и сердце никак не желали согласиться друг с другом, и Конрад знал, что поселившийся в нем страх перед капитаном и его командой придётся изживать долго и мучительно. Вот бы помог кто-нибудь, да как довериться, если постоянно ждёшь новых ударов?

Конрад навзничь повалился на койку, прикрыл глаза и провёл рукой по воздуху, как будто гладил спину склоняющегося над ним человека.

Пережитое пыталось найти выход, и этот выход Конраду не нравился. Привитый стыд заставлял краснеть даже сейчас. Да и как объяснить, что ему нужно? Как вообще дать понять, хоть жестом, хоть взглядом, хоть намёком? Он едва не умер от стыда, когда пришлось ни с того ни с сего обнять капитана.

В конце концов, на корабле запрещены неуставные отношения, и пленников это тоже наверняка касалось.

Конрад не заметил, как с этими мыслями уснул.

Когда дверь каюты закрылась, в помещении повисла обволакивающая спокойствием тишина. Капитан медленно выдохнул, почувствовав некоторое облегчение. Тишина, уединение и мерное покачивание в такт волнам — что ещё может быть нужно человеку? Желание спать куда-то исчезло, а невесть откуда взявшийся прилив сил будоражил и призывал чем-то заняться. Оглядев каюту в поисках дела, Отто остановил взгляд на уснувшем лейтенанте. Осмотрев его с ног до головы, капитан цокнул и покачал головой:

— Карл, Карл...

Если бы не мертвенная бледность, Карл был бы похож на озорного ребёнка, свалившегося в сон после очередной проказы. Растрёпанные волосы, умиротворённое лицо, дурацкая поза полусидя... Подойдя ближе, Бюнц присел рядом. Убрав волосы спящего лейтенанта назад, он несколько минут всматривался в его лицо, думая о том, что, возможно, сон — единственное время, когда он спокоен.

Отто улыбнулся и развёл руками:

— Ну, так ведь нельзя.

Забавно. Он ведь фактически разговаривает сам с собой. Совсем, наверно, с ума уже сошёл.

Приподняв Карлу голову, капитан аккуратно стянул с него рубаху, критически осмотрел брюки с сапогами и раздел лейтенанта полностью. Бюнц решил, что лучше положить его поближе к переборке, ну вдруг свалиться во сне надумает?! Накрывая Карла одеялом, Отто против воли разглядывал чужое тело, и взгляд его зацепился за правую руку. Медленно проведя пальцами от локтя до ладони, едва касаясь шрама, Отто подумал, что никогда раньше не задавался вопросом откуда у Карла такой шрам. А похоже, следовало.

Бюнц не слышал, как открылась дверь. Зато слышал, как мичман спросил разрешения войти.

— Разрешите войти? Я не помешаю?

Когда заглядываешь к капитану и обнаруживаешь, что он совершает какие-то загадочные поползновения к раздетому и спящему лейтенанту, логично предположить, что ты можешь помешать. Ну, да.

— Чем, интересно, вы могли бы мне помешать? — немного недовольно пробормотал капитан, явно расстроенный тем, что его прервали. — Входите, присаживайтесь и рассказывайте. И пожалуйста, Вальтер, правду. Клянусь вам, я устал вытягивать из своих людей правду силой.

Последняя фраза была сказана очень усталым, удручённый тоном. Бюнц всё-таки накрыл Карла одеялом по плечи и повернулся к мичману, всем видом выражая исключительную заинтересованность.

Искренний интерес на лице капитана... удивлял. Ну, надо же, неужели на самом деле хочет услышать, в чем дело? В любом случае, стоило попробовать еще немного потянуть время.

— Тогда позвольте уточнить один нюанс, — Фейнбрахт сел и поставил локти на стол, сплетя пальцы. — Вы собираетесь говорить со мной как капитан или как знакомый мне человек?

По лицу капитана плясали тени от масляной лампы, выхватывая одну часть лица и до неузнаваемости искажая другую. Правду говорить, значит... Ну, капитану такая правда может и не понравиться, причем очень сильно.

— Позволяю, уточняем, — хмыкнул Отто и пересел за стол прямо напротив Вальтера, так что теперь они могли смотреть друг другу в глаза. — Если бы я хотел говорить с вами как капитан, я бы просто подписал ваш рапорт. Даже составить бы помог! Но раз я не хочу вас отпускать, было бы логично предположить, что я хочу видеть своим мичманом именно вас, а посему мне необходимо знать, что будоражит вашу душу настолько, что вы готовы попрощаться с нашей красавицей.

— Коли уж желаете знать... Мою душу, по вашему выражению, будоражит то, что я, переоценив себя, оказался не способен сдерживать некоторые свои, сказать так, душевные порывы. Вследствие продолжения моего пребывания на «Весенней Птице» эти порывы могут усиливаться, что может повлечь за собой весьма печальные последствия для моей службы. Вот, собственно, и все. Чтобы избавить вас от необходимости терпеть это дольше, чем следовало бы, я и решил написать этот рапорт. Вы удовлетворены? — Последний вопрос со стороны Фейнбрахта был чисто воды ухарством, но сейчас изображать из себя особо добропорядочного служаку уже не имело смысла.

— Чтобы быть удовлетворённым, мне нужна выпивка и красивые парни, — покачал головой капитан, — так что нет, не удовлетворён. Знаете, меня терзает смутное подозрение, что вы, столкнувшись с проблемой, решили вести себя как страус: спрятать голову в песок. Но безвыходных ситуаций не бывает, Вальтер. Бывает, что нас не устраивает ни один из имеющихся выходов, но это уже вопрос нескольких зол... Понятия не имею, что именно у вас там за порывы такие, что вы рассматриваете вероятность печальных последствий, но давайте вы расскажете мне об этом, а печальные последствия останутся на моей совести?

Капитан выжидающе посмотрел на Вальтера и добавил иронично:

— У меня её всё равно нет.

— Меня терзает ответное подозрение, что вы из имеющихся данных построили картину, весьма отличающуюся от реальной. Я бы не сказал, что столкновение с проблемой было для меня неожиданным. Это был один из закономерных вариантов развития имеющихся обстоятельств, причиной претворения которого в жизнь была в основном моя самонадеянность. О порывах или о последствиях? — уточнил Фейнбрахт. — Если о последних, то спросите завтра господина Айсена, он их сегодня наблюдал, и, насколько я могу судить, был довольно впечатлен.

— Вас терзает обманчивое подозрение, ибо никакой картины у меня нет. Как и данных не имеется, их от меня все вокруг упорно скрывают. Не иначе, боитесь, что капитан такая недотрога, что не переживёт.

Фейнбрахт прикусил губу, пытаясь составить более связный ответ:

— Понимаете ли, капитан... Впутывая вас в мои проблемы, я взвалю груз уже на свою совесть, которая, к сожалению, не настолько гибка, как ваша. Так что мной движет исключительно шкурный интерес, как можете видеть.

Бюнц хмыкнул и кивнул назад, в сторону Карла.

— Видите ли, в последнее время у нас на корабле со всеми случаются какие-то странности, порывы, мистика и прочие подозрительные вещи. Жертвы почему-то решают, что лучшее, что они могли бы сделать для себя, меня и корабля — подать рапорт. Я недоумеваю, — грустно ответил капитан и провёл рукой над лампой, стоящей слишком близко к краю стола. — О порывах. Хотя, потом можно и о последствиях. С Айсеном я, конечно, поговорю, но и вас хотелось бы услышать.

Отто старался следить за каждым жестом Вальтера, чтобы не упустить что-нибудь важное.

— Моя совесть отнюдь не гибка, — продолжал Бюнц. Он покачал головой и понизил голос. — У меня просто нет совести, и я не могу сказать, что это хорошо. А про шкурный интерес — это вы зря. Обычно именно этот интерес помогает людям сохранить себе жизнь. В море, знаете ли, пригождается.

— Их от вас скрывают исключительно потому что жаловаться старшим по званию, во-первых, глупо, а во-вторых, себе же во вред, — поморщился Фейнбрахт и продолжил:

— Хорошо. О порывах, так о порывах. Иногда меня обуревают некоторые... дурные воспоминания в особо тяжкой форме, из-за чего я впоследствии на некоторое время теряю связь с внешним миром, причем не так давно это начало учащаться. Как метко выразился по этому поводу все тот же господин Айсен, в последнее время скелеты в моем шкафу слишком сильно напирают на дверцу.

При упоминании Конрада Фейнбрахт неосознанно потер основание шеи, там, где еще виднелся след от укуса.

— В последний раз мое желание сохранить себе жизнь обернулось для меня появлением тех самых порывов, так что... Некую неприязнь к своим шкурным интересам я испытываю.

— Всегда подозревал, что у меня неадекватный экипаж, но чтоб кто-то на Птахе думал, что поговорить со мной по-человечески это мало того, что «жаловаться», так ещё и во вред себе любимым... Ну, знаете ли! — возмущение Бюнца было весьма неподдельным, хотя он и отнесся к услышанному с долей юмора.

— Скажите, Вальтер, — осторожно начал капитан. — А скелеты в вашем шкафу метафорические?

— Капитан — не тот человек, с которым принято вести задушевные разговоры, — заметил Фейнбрахт. — А касательно скелетов... Для окружающих — да, это просто метафора, — осторожно заметил он.

Разговор зашел в ту область, которой он предпочел бы не касаться никогда. Ну, делать нечего, придется продолжать.

— Поподробнее о капитанах, пожалуйста, я чего-то о себе не знаю, — Бюнц улыбнулся, хоть это и не соответствовало разговору. — Вас послушать, так вы не у меня, а у БеМе служите.

Умалчивает, осторожничает, не стремится продолжать. Для окружающих... Мда. Всё любопытственнее и любопытственнее на вашем кораблике, господин капитан.

— Так, это уже хорошо. Для окружающих, значит. А для вас лично?

— Старые привычки и вежливость нелегко изжить, — пожал плечами Фейнбрахт.

Ну, если после этой реплики его не отправят куда подальше, то это будет уже совсем ни с чем не сообразно.

— А для меня, господин капитан, не совсем. С одной стороны, реально они не существуют. Ну, или существуют, но не в моем прямом доступе. А с другой — я имею возможность наблюдать их в видениях, которые я бы затруднился квалифицировать как прекрасные. Вот, где-то так.

— Дурные привычки и чрезмерное воспитание, — поправил Бюнц наставительным тоном.

Когда-нибудь он отучит своих птенчиков от этой чуши. Когда-нибудь... Интересно, он сам-то в это верит?

— Не все, в отличие от вас, считают их дурными, — хмыкнул Фейнбрахт.

Определенно, происходящее становилось все более странным.

— Верно, — кивнул Бюнц. — Не все такие умные, как я, чтобы понимать, как дурны такие привычки.

Надо же какой... строптивый. Неожиданно.

— Либо не у всех такие взгляды на жизнь и общение. А вообще, изживание эти, как вы считаете, дурных привычек может сослужить мне очень плохую службу в отдельных случаях, господин капитан.

— Бросьте вы этих «господинов», а? Терпеть их не могу. Скелеты вообще сложно квалифицировать как нечто прекрасное. Поправьте меня, если что-то не так. — Отто задумчиво переводил взгляд с Вальтера на свечу и обратно. — Вам мерещатся настоящие скелеты? Живые? И... что они делают в этих видениях?

— Как скажете, — согласился Фейнбрахт. — Ну, я знавал одного человека, который искренне восхищался скелетами, но... Это было издержками его профессии.

— Какой пугающий человек, восхищаться скелетами... — притворно испугался капитан.

Фейнбрахт вежливо улыбнулся в ответ на пантомиму капитана:

— Он был сьентификом, так что его увлеченность понятна. Весьма приятный в общении был, кстати. Простите, я отвлекся. «Живой скелет» звучит несколько абсурдно, но, в принципе, вы правы. В основном разговаривают, воплощая собой людей, которые когда-то имели для меня значение, и наоборот. И напоминают мне про обстоятельства, возникшие по моей вине, в которых я для них иметь какое-либо значение перестал, в связи с... некоторыми изменениями в их физическом состоянии.

Дослушав, Отто немного помолчал, усваивая услышанное.

— Обстоятельства, возникшие по вашей вине, в которых вы перестали иметь значение для некоторых людей, в связи с изменениями в их физическом состоянии? Так? Они умерли?

Ну надо же, капитан даже не поленился искать смысл в заковыристых официальных конструкциях.

— Да, именно так. Это иногда случается, знаете ли.

— У меня, кстати, взгляды на конкретно тебя и конкретно меня, согласно которым тот факт, что я твой капитан, не обязывает тебя строить из себя паркетного щенка, когда я уже разрешил этого не делать. К тому же, меня действительно это раздражает, — за то время, что капитан распинался, он успел подойти к буфету, достать оттуда пару стаканов и бутылку с бесцветной жидкостью и вернуться к столу. — Я не требую резко сменить мировоззрение, но ты хотя бы попробуй немного расслабиться...

Наливать капитан не спешил, так что его манёвр остался загадкой. По крайней мере, пока.

— Иногда... А как часто? И почему? И много их?

— Как скажете. Попробую, но не обещаю, — пожал плечами Фейнбрахт. Раз уж пошли такие разговоры, то и тут уж как ни обращайся, все едино.

— Ну надо же, какой шквал вопросов. Обычно... Где-то пару раз в месяц, не чаще. Да и то, если постараться, то можно сохранить более-менее человеческий вид и не давать знать о подобных... проблемах окружающим. Я-то откуда знаю, почему? Просто мне в напоминание, наверное, чтобы не забывал, что случается от избытка доверия и слишком сильной привязанности, — Фейнбрахт редко позволял себе такое кому-то рассказывать, но раз уж затребовали откровенности — получайте. — Обычно... Двое, много — трое. Впрочем, мне хватает. Те, с кем я был наиболее близок.

— Попробуй, — кивнул капитан.

Неважно, как Вальтер будет обращаться. Важно, чтобы он усвоил, что иные обращения не являются нарушением. Любопытно, он понял?

— Человеческий вид... А бывает нечеловеческий? Двое, трое, наиболее близок... — капитан перечислял услышанное с таким спокойствием, что его, пожалуй, можно было принять за сына Ледяного Олафа. — Избыток доверия, слишком сильная привязанность. Ну, и кто же? Что они натворили? Что впоследствии натворили вы? Или наоборот? Просто даже кошки не родятся, а значит, от ваших видений можно избавиться.

Хотя я пока не знаю, как.

— Бывает. Это когда ни на какие внешние раздражители не реагируешь, а занят исключительно тем, что является тебе. Успешному несению службы не способствует. Если я правильно понял, вас интересуют имена? Вследствие действий, на нецелесообразность которых я им не указал, узнали то, что им знать не следовало, и вследствие чего были убиты, или, как принято говорить в тех сферах, — ликвидированы. Впоследствии я ничего не творил. Просто помнил, что я слишком сильно им верил и, вследствие этого, не попробовал донести до них, что их эскапада может неприятно окончиться.

Фейнбрахт хрустнул пальцами.

— Простите, мне сложно разговаривать об этом в другом тоне. А избавление... Кто знает, я пока поостерегусь утверждать.

— Да ладно. Успешному несению службы, конечно, не способствует, но уж с нечеловеческим вы явно перегнули палку, — покачал головой капитан. — Всё-таки на этом кораблике видали и похуже. Да, имена. А ещё желательно прояснить, на нецелесообразность каких именно действий вы им не указали, что они узнали и кем были ликвидированы.

Разлив таки можжевеловую, а это была именно она, Бюнц придвинул один стакан к Фейнбрахту:

— С вашим тоном всё в порядке. Выпейте. Немного вам не повредит.

— Ингвар Кунц, Макс Зауэр, Одо Умлауф. Можете отправить запрос в архив Адмиралтейства, по спискам служивших на корабле «Морское сердце» начиная со второго квартала 397 года круга Скал. Не указал на то, что в процессе посещения некоего питейного заведения не стоило откровенно интересоваться тем, о чем разговаривали рядом. К сожалению, поведать вам то, что они узнали, не могу из нежелания отправлять вас той же дорожкой. Имени того, кто приказал, тоже не знаю, есть только догадки, — виновато развел руками Фейнбрахт.

— Спасибо, но, я откажусь, — и он слегка поморщился он при виде стакана. — Не слишком хорошо переношу хмельное, а что-то мне подсказывает, что мои пьяные откровения — не то, что вы хотели бы услышать.

— Мы пришли в тупик, и мне пора думать, чем вас запугивать, или вы всё-таки продолжите? Знаете, мне бы хотелось, чтобы наш разговор не превращался в допрос... Отто Бюнц много раз ходил в Закат, поверьте мне, меня оттуда выгоняют поганой метлой. — Бюнц хмыкнул и передёрнул плечами, будто вспомнил что-то гадкое. Он покрутил в руках стакан и залпом осушил его.

— Пьяные откровения — это как раз то, что я люблю. А если я прикажу?

— Боюсь, на этот раз вас там могут принять с распростертыми объятьями, — нахмурился Фейнбрахт. — Можете и запугивать, воля ваша. Мне неохота сознавать, что я по своей воле подвел под монастырь не самого плохого человека. Но свои пьяные откровения не люблю уже я, вот в чем загвоздка. Ну что ж, приказывайте. Вы в своей воле и в своем праве.

— А вы не бойтесь. Все там будем, рано или поздно, так или иначе, — засмеялся капитан. — А про монастырь вы зря, я туда сам недавно начал собираться. Хотя... Про человека вы, конечно, промахнулись. Я не могу точно сказать, человек ли я, но «не самый плохой» определённо не моя характеристика. Хотя лестно, спасибо.

— Раньше времени туда попадать вряд ли кому охота, — скривил губы Фейнбрахт. — И из-за чего вы собираетесь лишить корабль вашего общества? И, кстати, снова себя очерняете. Я могу понять это, если вы разговариваете с дамой, но я-то не дама, меня подобное не очаровывает.

— О-о-о-о.... — многозначительно протянул капитан, поглядывая на Вальтера слегка прикрыв глаза. — Как и большинство людей, уходящих в монастыри. Любовь. Что же до очернения себя...

Бюнц постучал пальцами по столу, отрицательно покачал головой и очень серьёзно сказал:

— Поймите правильно, по обычным морально-этическим меркам я не только «не самый плохой», я даже не «не слишком хороший». Я лицемер, я эгоист, я жесток... У меня недостатков — линеал и маленький фрегат. Так что я вам правду говорю.

Отто грустно улыбнулся и налил себе ещё немного.

Принуждать мичмана пить капитан не торопился, но и стакан не убрал.

— Не поведаете, кто же настолько пленил ваше сердце? — вопросительно склонил голову Фейнбрахт. — И откуда в вас, капитан, такое стремление к идеалу? Лицемерие, эгоизм, жестокость... Этим может похвалиться большая часть жителей Золотых Земель. Так что на общем фоне вы смотритесь вполне выигрышно. Это правда для вас. У меня правда другая, у лейтенанта Леманна — вообще третья, короче говоря, у каждого своя. Так что тут, скорее всего, все останутся при своих мнениях.

А вот и не скажу.

— Оу... Это тяжело. Давайте, в другой раз? — Отто бы ответил, если бы сам знал. С этой эмоциональностью... Сможет ли он заменить себе кем-нибудь Берто? И самое главное — а хочет ли он теперь кого-то другого? Сможет ли забыть? Нет, не думать об этом. Слишком много других проблем. — Ладно, признаю, ты прав в отношении правд.

— В другой раз, так в другой раз, — пожал плечами Фейнбрахт. Перевести разговор на другую тему не вышло. Снова. Как и следовало ожидать.

— Благодарю, — насмешливо склонил голову Бюнц. — То есть я-таки вам не нравлюсь? Вальтер, вы делаете мне больно.

— Уж простите. Как я могу загладить свою вину? — закономерным последствием тяжелого разговора стало ерничанье. Оставалось надеяться, что капитан не будет против, потому что оно же чуть позже могло прорваться уже вспышкой ярости.

— Даже не знаю, молодой человек. Вы ранили меня в самое сердце, я не уверен, что эта рана когда-нибудь заживёт... Но мы можем хотя бы попытаться загладить вашу вину, хм... — капитан оценивающе осмотрел Фейнбрахта и утвердительно кивнул. — Раздевайтесь.

— Пожалуйста, поясните причины подобного решения? — самообладание Фейнбрахту удалось сохранить с трудом. Так... Глубоко вдохнуть, медленно выдохнуть. И так четыре раза.

— Какого именно решения? — ухмыльнулся капитан и пожал плечами. — Вас не затруднит изъясняться более конкретно?

— Приказа раздеваться, — конкретизировал Фейнбрахт. — Насколько я вижу, никаких внешних причин для такого указания нет.

— Ах, это... Ну, что тут непонятного-то? Вы же хотели загладить вину? Вот и заглаживайте. — Бюнц развёл руками, показывая, что не видит сути проблемы.

— Каким образом? Не думаю, что лицезрение меня обнаженного доставит вам большое удовольствие.

Это уже отдавало фарсом.

— Отчего же? Именно лицезрение кого-нибудь обнажённого мне сейчас доставит особое удовольствие. Я бы даже сказал «созерцание»... — лениво протянул Бюнц, пальцами ухватив мальчишку за подбородок, приподнимая лицо. — Или вы жаждете, чтобы я вас раздел?

Глупая затянувшаяся шутка. Интересно, откуда у его экипажа столько терпения? Он сам бы давно взорвался... Наверно.

— Ни капли. Я вообще не жажду раздеваться. — Фейнбрахт перехватил руку капитана, пытаясь отвести ее от своего лица. Конечно, шутить можно по-разному, но вот подобное уже выходило за грань приличий. Оставалось надеяться, что капитан все-таки образумится и не станет пытаться дальше, потому что устраивать еще одну драку Фейнбрахту не хотелось.

— Зато я жажду. Жажду видеть, как вы раздеваетесь, — пожал плечами Бюнц и оценивающе посмотрел на попытки лейтенанта убрать его руку. — Я бы не стал так делать. Привяжу.

Как всё интересно. Бред какой-то. Но какой занимательный.

— И зачем же вам это? И куда вы меня планируете привязать? — кажется, разговор начинался по второму кругу.

— К стулу привяжу, чтобы не рыпались. — Бюнц вздохнул так, будто объяснял очевидные вещи. — Как это «зачем»? Ночь, романтика, сон не идёт, так хоть на красивого обнажённого парня посмотрю.

Поразительная выдержка. Нечего парнишке в мичманах шляться. Надо занять его делом посерьёзнее.

— А как я смогу раздеваться, если вы привяжете меня к стулу? — вопросительно склонил голову Фейнбрахт. — Красивый обнаженный парень уже лежит на вашей кровати, смотрите сколько душе угодно. Или вам одного мало? Но за комплимент все равно спасибо.

— Ну, милейший, если вас привяжу, то и раздевать буду сам. — Отто продолжал оценивающе разглядывать Фейнбрахта. — Безусловно, Карл красив, но он спит, а я, может, хочу на бодрствующего парня смотреть. Комплимент? Сухая констатация факта. Фейнбрахт, вы никогда не задумывались о повышении? С чем вы вообще связываете своё будущее?

Какой идиотский диалог у них получается. И ведь Фейнбрахт подыгрывает. Далеко ли пойдёт?

— Ну надо же, как вы мне льстите. — Услышав о повышении, Фейнбрахт напрягся: такие разговоры сулили не самое приятное времяпрепровождение. — Думал о возможной сдаче экзамена на лейтенанта. Будущее? А о насколько отдаленных планах на него вы хотите услышать?

— О ближайших. Допустим, сейчас ты собираешься мне рассказать о твоих скелетах… Слушай, я не хочу прибегать к методам, которые мне глубоко противны. Тебе придётся поделиться всей известной тебе информацией, но я бы хотел, чтобы ты сделал это относительно добровольно, — с нажимом произнёс он, не мигая глядя Вальтеру в глаза.

Ну надо же, какие методы уже в ход пошли. На него уже пробовали так давить, и это вызывало глухое отторжение. Фейнбрахт почувствовал, как волна злости захлестывает его с головой. Слишком резким был переход от шутки.

— Какое вам дело до этой информации? — прошипел он в лицо Бюнцу. — Так захотелось развлечься политикой? Или жаждете попасть в поле зрения Штар... — и осекся, поняв, что ответ на один вопрос он уже дал. «Оказывается, меня надо всего лишь грамотно отвлечь и спровоцировать. Хорошо, что спрашивавшие меня об этом раньше до этого не додумались. Ну, я к ним и относился враждебно, так что душой бы не стал за них болеть», — подумал Фейнбрахт.

Когда Вальтер подался вперёд, капитан удивился резкости перехода, но говорить об этом не стал.

— Ну? Что же вы замолчали? Продолжайте. Лично у меня — думайте обо мне потом что хотите — нет никаких оснований опасаться этих людей. — Капитан наклонился поближе к мичману. — И да, вы правы. Мне захотелось развлечься. В том числе политикой. Если вас устраивает такой ответ. Хотя вообще-то я просто за вас беспокоюсь. Но этот факт вы можете опустить.

Создатель! Ну как объяснить, что это уже даже не мелкие стычки в Адмиралтействе, кто лучших выпускников Навигацкой школы перехватит, а интриги, от которых может зависеть благосостояние Дриксен в целом? И что там не место капитану Западного флота? Фейнбрахт отодвинулся назад, упершись затылком в стену. Бюнц, находившийся на расстоянии вытянутой руки, нервировал.

— И что же я о вас должен думать после этого признания? Можете развлекаться чем угодно, хоть с Леворуким в кости играть, но я в меру своих сил в этот гадючник лезть вам не позволю. И спасибо за заботу. Я ценю ваше отношение, — кивнул Фейнбрахт, прикусив губу.

Снова. Или опять? Бюнц не любил так поступать, это доставляло ему чисто физически неприятные ощущения. Но ему так часто не оставляли выбора... Капитан присел на край стола напротив Вальтера, схватил его за ворот камзола, с силой дёрнув на себя, — пара пуговиц тихо зазвенела на полу — и медленно процедил сквозь зубы:

— Вальтер, раздери вас кошки! Я и так уже в этом гадючнике! Говорите, наконец!

Значит, дошло до рукоприкладства... Он рефлекторно дернулся, ворот мундира впился в горло. В голову пришла идиотская мысль: «А что будет, если капитан увидит след от укуса?».

— Будьте добры просветить меня, у вас имеется там личный интерес? Если имеется, то какой? В противном случае, я отказываюсь от этого разговора. Догадываетесь, почему?! — сверкнул глазами Фейнбрахт.

— У меня такие же интересы, как и у большинства — защитить себя, своих друзей и товарищей и, вы не поверите, Вальтер, но я служу своей стране! — Отто был даже не зол, он просто задыхался от возмущения. До взрослых лет ещё не дожил, а будет его — Отто — поучать как ему жить и куда соваться. — Не смею даже предположить, почему. Просветите уж меня, пожалуйста.

Опять. Ведь капитан совсем не хочет опять ругаться. Раньше же он был совсем не такой. Да что же с ним такое происходит?

Пальцы разжались, отпуская чужой камзол. Капитан провёл рукой по лицу. Вдох-выдох.

— Простите, Вальтер. Но мне необходимо знать. И в ваших интересах, и в интересах всего офицерского состава флота. Неужели, вы не замечаете, что наш флот — этот тот же самый гадючник?

— Вы очень хорошо думаете о людях, капитан. Учитывая ваш статус, это даже странно. — Фейнбрахт знал, что, если его довести, то хамить он начнет напропалую, невзирая на все чины и звания собеседника. — Просвещаю. Мне не хочется заиметь вас в числе моих постоянных собеседников во время приступов видений. Верите, совсем не хочется.

Фейнбрахт оправил воротник.

— Я всегда думаю о лучшем. Ели буду думать о худшем, полезу в Закат самостоятельно, а это не входит в мои планы на ближайшие двадцать лет, — вздохнул Бюнц и недовольно нахмурился. — Ну, вот. А я думал, я вам симпатичен и вы будете счастливы лицезреть меня и после моей смерти тоже.

Что за несносный мальчишка. Всю душу вытряс, и спрашивается: кто кого допрашивал?

— Могу только пожелать успешного осуществления ваших планов на ближайшие двадцать лет, — хмыкнул Фейнбрахт. — Если я вас и переживу, то предпочту видеть в качестве собеседника, а не напоминания о собственном серьезном проступке.

— Так говорите же наконец! — не выдержал Отто, терзаемый и любопытством, и тревогой.

— Хотите знать, капитан? Просветите-ка тогда меня, в порядке ответной любезности, какое дело офицерскому составу флота до того, что Фридрих — незаконнорожденный? Знаете... По сравнению с порядками высших эшелонов власти, наш флот — просто Рассветные сады, — улыбнулся Фейнбрахт, следя, как бьется в темноте огонек свечи. — Простите, капитан, я был не сдержан в выражениях. — Как только запал схлынул, ум тотчас же напомнил об уставе и необходимости его придерживаться.

— Чушь кошачья. — Капитан категорически отверг услышанное. — Этого не может быть. Если бы это было правдой, она бы... Нет, они не стали бы молчать. Фридриха бы стёрли уже. Нет, это невозможно.

Он не верил. Или не хотел верить. Нет, если бы это было правдой... Нет. Ни кесарь, ни его семья не дали бы ему столько власти. Не было бы Бермессера. Не было бы Маргариты. Нет, это просто не может быть правдой. Олаф бы узнал. Да и он сам обладает достаточным количеством источников информации. Это бред какой-то.

Чушь кошачья, значит. Как и следовало ожидать. Ну, раз уж он начал, то придется идти до конца.

— Это правда. Известная немногим, но все же. Если быть совсем конкретным, то она известна Элизе фок Штарквинд и Урсуле Зильбершванфлоссе, матери Фридриха. А Элиза готовит хорошую почву для того, чтобы посадить на престол кого-то из своего лагеря. Это же очевидно. — Во всяком случае, Фейнбрахту точно, а вот капитану лучше объяснить. — Дать Фридриху побольше власти, дождаться, пока он настроит против себя достаточно людей, и с грохотом свергнуть его с пьедестала, окончательно добив слухами о том, что он не имеет никаких прав на власть. После этого народ законному кесарю обрадуется, как отцу родному, даже будь он не самым лучшим, а фок Штарквинд выберет того, кто сумеет править. Думаю, где-то так.

Следовало дать капитану переварить информацию, и Фейнбрахт немного расслабился.

Как всё интересно... Но как такое возможно? Да и Элиза бы... Нет.

— Герцогиня имеет столько рычагов давления на эту ущербную ветку династии, что имей она такой козырь, она бы не стала...

Не стала что? Жертвовать тысячами людей, чтобы добиться своего? Что, серьёзно? Эй, капитан, ты уже забыл, что о ней говорил Олаф?

— Допустим. Не вижу причин убивать ваших... они были вам друзьями? В конце концов уж сколько мы разнюхали чужих тайн, включая принцессу, а нас никто никогда не стремился убивать. Хотя, может, эти ребята были из лагеря Фридриха?

— Наверное, да. Вас прикрывает та же Элиза, это во-первых, а во-вторых, пожертвовать не самыми плохими капитанами ради сохранения не так дорого стоящих тайн — неравноценный обмен. Насколько я помню, с соратниками Фридриха никто из них дружбы не водил, да и неудивительно — куда им, мужичью безродному, до белой кости и голубой крови? — зло усмехнулся Фейнбрахт. — А вот среди тех, с кем они общались, Фридриховым дружкам кто-то стучал. Но, подозреваю, Элиза не захотела вникать в такие мелочи и предпочла бить в корень проблемы, что было вполне понятно — всем сплетникам рты не закроешь, — покачал он головой.

«Вас прикрывает та же Элиза».

Бюнц поморщился, услышав это. Подобные фразы его раздражали. Он никогда не стремился под защиту кого-либо и все свои проблемы предпочитал решать сам. Что не всегда шло ему на пользу.

— Меня прикрывает моя голова, Вальтер. И иногда адмирал. Но даже его участие требуется крайне редко. Но не об этом сейчас. Я никак не уловлю причин вашей... ммм... особенности. Эти люди были не с небом и не с землёй, сделали глупость и за эту глупость поплатились, но при чём тут вы? И, кстати... Где они такое услышали? Благоразумные люди по кабакам о таком не свищут, в целях сохранения как тайны, так и собственных шкур.

Отто не сводил глаз с Вальтера. То ли он стал излишне подозрителен, то ли парень действительно недоговаривает.

И как можно вежливо и доступно объяснить капитану, он не может ответить на следующий вопрос ничего вразумительного?

— И ваша голова тоже. А почему вы спрашиваете у меня? Я не могу знать, почему, мне они сами не являлись и не рассказывали о причинах. Нет, те люди как раз были очень благоразумными. Взяли отдельную комнату, и так далее, и тому подобное... Только трактирщик не удосужился заткнуть щели между досками, так что, если бы один слишком любознательный человек приложился бы к этой стене ухом, то тайна бы перестала быть таковой. Вот, собственно, и все.

Взгляд капитана нервировал, но Фейнбрахту пока что удавалось сохранять более-менее спокойный вид.

Темновато. Тяжело поддерживать непрерываемый зрительный контакт.

— Жаль, что они не удосужились объяснить вам причины. Придётся нам искать их самим. — Отто снял с руки жемчужный браслет и покрутил его на пальцах. Дурная привычка. От неё тоже пора избавляться. Подавшись вперёд, он ухватился руками за спинку стула:

— Если бы мне захотелось обсудить с кем-нибудь незаконнорожденность каких-либо членов правящей династии, я бы точно не повёл предполагаемых собеседников в трактир. А вы бы повели, мой благоразумный?

Фейнбрахт отвел со лба волосы. Тяга скептически поморщиться в ответ на реплику капитана о поиске причин была сильна, но он смог удержаться от нового витка пререканий.

— Я бы не повел, но только потому, что обсуждать подобные вопросы с кем бы то ни было почитаю излишним. А если бы это было насущной необходимостью, то трактир был бы наименьшим из всех зол, уж поверьте.

На последующую реплику Отто лишь цокнул языком и несколько минут сохранял молчание. Руки по-прежнему держались за спинку стула, по обе стороны, лишая Вальтера возможности встать, капитан оперся коленом на стул, где сидел мичман, и наклонился к нему буквально лоб в лоб. Он явно злился.

— Вальтер, даже мой юнга назовёт вам парочку куда более безопасных мест. Если вы не идиот и не мещанин, то не станете обсуждать важные тайны в трактирах. Так только в глупых книжках делают. Кто, кстати, обсуждал? Кого ваши друзья подслушали?

— А откуда я могу знать? — огрызнулся Фейнбрахт, вжавшись в стену. — Я не в курсе, почему они пришли именно туда, уж извините, не расспрашивал. И я не знаю имен, потому что они не соизволили представиться, знаете ли. А если вы меня в чем-то подозреваете, выскажитесь сразу, второго разговора по душам я могу и не выдержать.

— Вальтер, с ваших слов выходит, что с вашими знакомыми приключилась неприятная вещь по их же собственной глупости, а вы чувствуете себя виноватым, вследствие чего с вами происходит что-то мало понятное. Странно, знаете ли. Но когда я начну вас в чём-то подозревать, вы переедете в трюм, например. Когда это было и как вы об этом узнали?

— Что именно странно? Глупость — вполне обычная вещь, чувство вины за не предотвращенную неприятность — тоже. Вас интересует дата, верно? Самое начало весны, третий день Весенних Скал. А узнал я об этом постфактум. То есть, в то время, когда они подслушивали, я отсутствовал, потом вернулся, что, наверное, меня и уберегло от их судьбы, — поежился он.

— Глупость вполне обычная вещь для малолетних и для идиотов. Для дворян — непозволительная роскошь. Чувство вины, простите, за что? И как же вы могли её предотвратить? Они рассказали вам сами? Если да, то к вашему возвращению они были живы. Почему тогда с вами упорно всё в порядке? Хотите сказать, старушка Элиза узнала о них, но не узнала о вас?

И снова о том же самом. Кажется, написать объемный отчет про это событие было бы проще чем отвечать еще на тысячу вопросов.

— Повторю еще раз: вы слишком хорошо думаете о людях. Дворяне тоже бывают дураками. Я собрался их покинуть, когда им только пришла в голову эта идея, и у меня был выбор: уйти, или попытаться их разубедить. Я выбрал первое, и выбрал неверно. О том, что именно они подслушали, я узнал позже и не в трактире. После этого мы не встречались, а об их смерти я услышал уже на следующий день. Не скажу, что меня хранил Создатель, но, скорее всего, потому что те, чей разговор они услышали, не подумали, чтобы сразу же заплатить кому-то, чтобы проследить за ними. Так что могла и не узнать, она ведь не всесильна.

— Судя по тому, что вы живы, — ухмыльнулся капитан, — вы как раз выбрали верно, в отличие от ваших знакомых. Элиза не всесильна, — подтвердил Бюнц и мечтательно добавил: — Но почти. Кстати, а вы не думаете, что я вас ей теперь сдам?

Отто — слишком хороший капитан, чтобы его убивать, это будет неразумно. Тем более что с друзьями Фридриха Отто не общается.

Он тряхнул головой, пытаясь прогнать сонливость.

— В этом смысле — да, верно. А мои взаимоотношения со знакомыми — это уже совсем другой коленкор. — Он на минуту запнулся, раздумывая над ответом. — Нет, не думал. Наверное, слишком вам доверяю. Но даже если сдадите, то это может быть не смертельно.

Лжёт или нет? Сложно понять. В конце концов, ему же надо поспать хоть немного.

— Допустим, у меня к вам нет более вопросов. Пока. Хотите уйти?

Каюта и капитан слегка расплывались перед глазами, голова отяжелела.

— А как же ваше желание полюбоваться на меня обнаженного? Уже завяло? — ляпнул Фейнбрахт раньше, чем подумал, и тут же прикусил язык. — Вообще-то, да.

— Ну, вот. Только я собрался отпустить вас спать и собираться с силами для следующего разговора, как вы напоминаете мне, что я до сих пор не видел вас без штанов... Вообще-то нет, не только не завяло, а даже усилилось. Но я сегодня добрый и очень человечный, посему... — Капитан кивнул одобряюще и махнул рукой. — Идите уж. Отоспитесь. У вас впереди много работы.

Поспать ему действительно следовало, чтобы на следующий день не пугать всех встречных видом выходца и заторможенностью.

— Надеюсь, следующий наш разговор, если он будет, сложится так, что мне не придется раздеваться, — ухмыльнулся Фейнбрахт. — Благодарю за снисхождение. Доброй ночи, капитан, — и аккуратно прикрыл за собой дверь каюты, стараясь не грохотать.

Оставшись в одиночестве, капитан оглянулся на лейтенанта. Спит. Так спокойно. Подойдя к окну, Отто прислонился к нему лбом и вгляделся в такое тихое и спокойное ночное море. То ли море усыпляет, то ли он и впрямь устал, но спустя несколько долгих минут он всё-таки вернулся к койке. Обращаясь скорее в пустоту — Карл-то всё равно не слышит — капитан пробормотал:

— Здесь много где можно лечь спать. Но я так не хочу сегодня спать один... Полагаю, ты простишь меня потом?

С этими словами он стянул сапоги и лёг рядом. Поразмыслив немного, Отто взял Карла за руку. Да, так определённо лучше. Надо же. Неужели Леманн совсем ничего не чувствует? Засыпая, капитан размышлял о том, что его экипаж — лучший в мире. По крайней мере, он не знал другого корабля, где капитан мог бы побыть слабым перед подчинёнными и не стать при этом изгоем. Бюнц так и уснул, вцепившись в лейтенанта, как ребёнок в мягкую игрушку.

— И все-таки я не могу понять, что тебя так задело, — привалившись к борту шлюпки и из-под полуопущенных ресниц наблюдая за Якобом, спросил Рейк. — Действительно было похоже на ревность, я даже испугался...

— Перестань, — фок Эссер раздраженно дернул плечом, не оборачиваясь к другу. — Сам знаешь, что это бред. Но манеры капитана «Весенней птицы» восторга не вызывают...

— Давай, заведи свою волынку про устав и «не положено», — хмыкнул Рейк.

— ...зато тебе, я смотрю, понравилось его внимание, — закончил мысль Якоб, с сомнением покосившись на Бельца.

— Ну... — потянул Рейк, запрокинув голову к небу. — А почему нет? Мужчина видный, сильный, корабль у него шикарный. Может, мне наконец-то представилась возможность получить приличное место подальше от северного болота...

Со стороны лейтенанта раздался приглушенный кашель. Рейк хитро посмотрел на Якоба и расплылся в довольной усмешке: лейтенант откровенно ржал, сдерживаясь только для того, чтобы не привлекать лишнего внимания сидящих на веслах матросов.

— Вот теперь ты, кажется, пришел в себя, — удовлетворенно заметил Рейк. — А то строил из себя символ оскорбленного достоинства. И с чего взъелся-то?

— Прости, я спутал тебя с дамой, которую нужно защищать, — фыркнул лейтенант, — от посягательств всяких там бесцеремонных капитанов. Мы, моряки, народ такой, только волю дай. А ты мне почти как младшая сестренка.

— Ты смотри, чтобы тебе «сестренка» в следующий раз что-нибудь лишнее не отрезала, — с напускной угрозой посоветовал Рейк. — Будто не ты учил меня дратся. Да и тем более вряд ли мой чести мало что угрожало, — он невольно фыркнул, прикидывая, много ли ее осталось. — Наш капитан одним своим присутствием умеет охлаждать неуместные страсти.

— В этот раз он не торопился, — заметил Якоб, глядя на приближающийся борт «Надежды».

— Ну, он верил в меня, — с легкой гордостью отозвался Рейк.

— Интересно, а как он представлял себе оргию?.. — уже сильно позже спросил Рейк в пространство, с ногами устроившись на койке фок Эссера. Хозяин каюты, задумчиво изучавший разложенную на столе карту, поперхнулся вином и обернулся к другу.

— А с какого ляда тебя это интересует?!

— Ну, чисто технически... Вот, например, он участие Пауля в действии тоже предполагал?

— Тебе нечем заняться, — после паузы, полной мучительных попыток не представлять, отозвался Якоб. — Ты уже всех раненых осмотрел?

— Вот если тебе не терпится меня спровадить, так и скажи, — обиженно отозвались с койки. Рейк сделал глоток из своего бокала и задумчиво уставился в потолок.

Якоб страдальчески вздохнул, заранее с ужасом представляя, что еще может выдать воображение Рейка, если его оставить наедине с думами.

— Ты заметил, что твои навыки ближнего боя только раздули пламя? — с беспокойством, старательно спрятанным за насмешкой, уточнил лейтенант. — Не думаешь, что тебя теперь будут добиваться?

— Если ты не так остро будешь реагировать на этот цирк, энтузиазм быстро схлынет, — равнодушно отозвался Рейк. Перевел взгляд на друга и усмехнулся. — Если ты не заметил, на эмоции там больше разводили тебя.

— Я постараюсь держать себя в руках, — хмыкнул Якоб. — И даже не стану пробовать выкинуть его за борт. Боюсь, капитан не одобрит. Но замечание про южную красоту не на пустом месте взялось.

Рейк только фыркнул.

— Стандартная фразочка. Будто ты ее никогда не говорил, когда ухаживал за своими пассиями. Слишком неуместно.

— Излишней скромности я за тобой не замечал, значит ты просто придуриваешься, — вздохнул Якоб и покачал головой. — Ты достаточно красив, чтобы пользоваться успехом у женщин. Как выяснилось, не только у них.

Кэналлиец только пренебрежительно отмахнулся.

— Просто выделяюсь из толпы, спасибо происхождению. Якоб, право слово, не заморачивайся так. Просто затянувшаяся шутка.

Лейтенант только покачал головой. Он почему-то был уверен, что если это все и шутка, то она явно еще не закончена. И хорошо, если закончится раньше, чем они придут в Брюнн.

Во сне Карла были скалы и море. И свет. Все было пронизано им. Леманн лежал на большом плоском гранитном валуне и вслушивался в шум моря и ветра. Не было времени, не было мыслей. Была Пустота. Ни желания, ни страсти не обуревали его — пустота сознания очищала, даровала покой. Наверное, он мог бы лежать так вечно, растворившись в этой пустоте…

Первым, что почувствовал Леманн, только выныривая из глубин сна, было прикосновение к руке. С этим ощущением начали возвращаться и воспоминания. Они снова вернулись. Экхарт вернулся. От одного только понимания этого, а еще того, что держать лейтенанта за руку просто некому, Карл вздрогнул и окончательно проснулся. Очень осторожно он открыл глаза и повернул голову — рядом на койке спал капитан Бюнц. Он-то и не выпускал его руки. А сам Леманн, вопреки собственным воспоминаниям, оказался обнаженным.

Так значит, и весь этот странный выворачивающий наизнанку душу разговор ему тоже не привиделся. «Что же ты натворил, Карл. Совсем потерял контроль над собой. Непростительно». И что теперь делать? Как себя вести? Приняв решение, Леманн осторожно сел. Нужно было как можно быстрее приступить ко своим привычным обязанностям — так будет только лучше. Ничего не было. С этими мыслями он попытался аккуратно высвободить руку, внимательно вглядываясь в лицо спящего рядом человека.

Пора просыпаться.

Сквозь дрёму Бюнц поморщился и приоткрыл глаза. Впрочем, тут же недовольно их закрыл и, отпустив чужую руку, обхватил лейтенанта за плечи, аккуратно вынуждая лечь обратно:

— Леворукий, Карл! Нормальные люди ещё спят, ты в курсе?

Ну, вот. Так хорошо спали. А теперь опять день, опять проблемы... Придут в Брюнн — и Отто определённо напьётся. Просто на всякий случай. Капитан перевернулся на живот, обхватив подушку руками, повернул голову к Карлу:

— Знаешь, с тобой спокойно спится. Как самочувствие?

Сначала убедиться, что с Карлом всё в порядке. Хотя бы пока. Потом ещё нужно побеседовать с господином Айсеном. О, и Вальтер. Вот уж у кого день будет тяжёлый. И не один день. Думать Вальтеру вредно. Вон до чего додумался, скелеты мерещатся... Или нет?

Немного подумав, Карл ответил:

— Со мной уже все хорошо, капитан, — и добавил, предупреждая возможные возражения. — Действительно.

Лукавил. Но ведь как можно по-другому? У капитана и так в ближайшее время не предвидится покоя, а если еще и на него внимание обращать будет… Нет, как старший лейтенант Леманн не мог позволить себе этого. Да и спрашивали же о самочувствии, не больше.

— И нет, я не знаю. Впервые довелось спать не одному.

Сказав это, он предпринял вторую попытку подняться и дотянуться до своей одежды. Представая перед капитаном обнаженным, стыда Карл не испытывал — его отучили стыдиться наготы еще в Башне.

— Нужно проверить, как обстоят дела, мой капитан.

— Слово «действительно» прозвучало крайне неубедительно, — хмыкнул капитан. — Но я буду честно делать вид, что поверил. До первого недоразумения.

Возможно, он говорит правду... А у Отто просто паранойя. Да какое там, Леманн всегда был скрытен и мало эмоционален. Ну, надо же, впервые. Несчастный человек, если подумать. Страшно, когда хочешь помочь и не знаешь, как. Куда страшнее, когда помочь некому.

— Зачем? То есть, какие? Все приличные люди спят, все неприличные, я полагаю, тоже. Не спят только несчастные, обременённые дежурством. Но тут уж кому повезло... — задумчиво разглядывая лицо лейтенанта, заметил Бюнц. Он перевернулся на спину и с некоторым ехидством наблюдал за новой осторожной попыткой встать и убраться отсюда. Отто потянулся вперёд и, обхватив Карла со спины, упал обратно, некрепко удерживая лейтенанта. Когда он заговорил, оставалось лишь гадать, является ли драматизм в голосе шуткой, защитной реакцией или его и впрямь обуревают подобные предположения:

— Не так быстро и не так просто! Ты уверен, что я могу отпустить тебя одного? Что ты не грохнешься в обморок, не потеряешься в трюме и не перегрызёшь кому-нибудь глотку голыми зубами? Последнего я не переживу, скончаюсь на месте от разрыва сердца.

— Это было бы досадно, — со всей серьезностью ответил Карл, сосредоточенно изучая потолок. — Пожалуй, другого такого капитана мне просто не найти.

И не поймешь — шутит или правда так думает. Леманн и сам, наверное, не понял себя сейчас. Маска безразличия и учтивости треснула еще вчера, а себя другого он уже успел позабыть. Попыток вырваться он не предпринимал, так и лежал, расслабившись. О подобной манере поведения своего капитана Карл и не подозревал, однако и вызывающей ее назвать не мог.

— А ведь Экхарту может понравиться эта ваша идея, капитан, — отметил он как бы между прочим.

Бюнц предсказуемо рассмеялся:

— Безусловно, я такой на свете один. Меня надо беречь, холить и лелеять.

Какое непозволительное, в общем-то, поведение. Видел бы это Пауль, он бы прочёл Отто соответствующую нотацию... Хотя нет. Тот уже должен был привыкнуть. И всё же недопустимо так вести себя с подчинёнными.

Карл не сопротивлялся, был так расслаблен, в каюте повисла такая умиротворяющая тишина... Удержаться оказалось невозможно? Или не хотелось? Рука сама собой скользнула ниже, к бёдрам, но секунды спустя отдёрнулась так, будто капитан обжёгся. Минуту он разглядывал её так, словно рука чужая, а не своя собственная, а потом безвольно уронил на лежащую рядом подушку. Выглядел капитан так, как если бы только что получил неожиданную пощёчину.

— Какая именно... идея? — подавляя сбившееся дыхание, спросил Бюнц. — Убить меня? Плохая идея. Перегрызть кому-нибудь глотку? Ещё хуже. Во-первых, глотки у нас на корабле, скорее всего, невкусные, а во-вторых, ты можешь испортить себе зубы. Надеюсь, Экхарт учтёт эти факторы. А лучше избавит нас от своего общества...

Последнюю фразу он произнёс очень тихо, понимая, что это пока не представляется возможным.

За всеми действиями Бюнца Карл наблюдал с отстраненным спокойствием, словно и не его сейчас касались… достаточно откровенно. Облегчать задачу капитану хоть какой-то своей реакцией он не собирался. На секунду перед внутренним взором всплыли сцены из Башни, но Карл тут же отогнал их — не так, сейчас все по-другому. Вот только…зачем? Руку капитана лейтенант проводил задумчивым взглядом.

— Вы думаете, для него так важно, в каком состоянии я нахожусь? Совсем нет. Приходит, когда ему нужно, делает, что ему нужно. — Было странным жаловаться на призрака так, будто это кто-то живой. — А потом оставляет меня один на один, — с чем же, Карл не договорил, осекшись.

— Один на один..? Мне кажется, ты не договорил, — голос капитан был надломлен, словно не Карл, а он сам рассказывал о том, что не хотелось вспоминать. Отто погладил лейтенанта по голове, думая о том, что надо бы вставать и идти заниматься делами, но как же хотелось вот так лежать в тишине и покое... Чтобы никто их не беспокоил. Никогда. Какое восхитительное слово. Жаль, невоплотимо в жизнь. Подобные мысли навевали тоску, поэтому нужно срочно занять себя работой. Страдать и тосковать капитану не положено.

— Один на один с последствиями наших поступков, — ответил, сдавшись, Леманн.

Еще сутки назад он бы ни за что не нашел в себе сил даже обмолвиться об этом, но сейчас — то ли поведение Бюнца было тому виной, то ли все, что случилось вчера, но в душе словно плотину прорвало. Она рвалась, не сдерживаемая ничем. Но — надо ли? К чему может привести такая свобода?

— Вы, наверное, правы, мой капитан. Я пока не готов приступать к службе, — с грустью заметил он. — Боюсь, ваши подчиненные могут меня не узнать.

— Его. Его поступков, Карл, — раздражённо цокнул Бюнц, пониженным тоном выделяя ошибку. — Ты и Экхарт разные люди. И даже если он использует тебя в своих целях, его поступки не могут быть расценены как твои. И ответственность за них лежит вне плоскости твоих возможностей. Я буду повторять это до тех пор, пока ты не поймёшь. И не пытайся со мной спорить.

С этим надо что-то делать. Почему он ничего не предпринимает? Он должен это прекратить. Немедленно...

Отто вздохнул, как вздыхают люди, когда всё идёт именно так, как они предсказывали. Он немного повернулся, чтобы Карл оказался рядом, а не на нём, и уткнулся носом в чужое плечо.

— Ну, и не приступай. Перебьются пока как-нибудь без тебя, чай не маленькие, — капитан говорил тихо и немного удручённо, словно не желая верить в то, что говорил. — А мне придётся. Ты прости за всё это...

Бюнц неопределённо махнул рукой, обобщая всё произошедшее и происходящее.

— Между прочим, ты ни разу меня не осадил и не одёрнул. Несмотря на то, что периодически я веду себя не только нагло и возмутительно, а просто недопустимо, порой даже... ммм... преступно, если опираться на терминологию Устава?

Пальцы несколько нервно постукивали по подушке. Нет, для таких разговоров явно рано.

— Простить за что?

Из головы Карла даже вылетели все возражения по поводу его взаимоотношений со старшим мертвым братом. Он действительно не понимал и теперь смотрел на своего капитана чуть ли не удивленно. Ах да, устав. Но по всем уставам и правилам его, Леманна, здесь быть не должно. Он никогда бы не поступил на службу, если бы все шло по правилам. Его место в Башне и в заточении в имении отца. Вздохнув, лейтенант сел. Рука было потянулась прикоснуться к волосам капитана, как недавно проделал тот. Как частенько подбадривал он и младшего сводного братишку, когда тот чего-то боялся. Жест получился смазанным.

— Вы, в отличие от многих, не сделали мне ничего плохого. Ни раньше, ни сейчас. За что я вас тогда должен прощать или винить? Я не понимаю. Но вам бы стоило выбрать — или делать и не терзаться потом, или не делать ничего вовсе.

Рука непроизвольно сжала простынь.

— Если бы всё было так просто, Карл... — сдавленно пробормотал капитан. — Правильным было бы избрать второй путь и ничего не делать, но я не могу. Оно получается само собой, а когда я осознаю, что сделал, уже поздно думать, дело-то сделано. А не терзаться я не могу чисто логически, я...

Он помолчал немного, снова разглядывая свою руку и подбирая слова. Чтобы его поняли именно так, а не перевернув сказанное с ног на голову, как это часто любили делать другие.

— Я боюсь... испортить те отношения, которые у нас уже сложились. Не хочу, чтобы однажды ты начал от меня шарахаться, как от огня, или стал бы бояться оставаться со мной наедине.

Капитан сглотнул и перевёл взгляд на стол. Да, смотреть на стол удобнее. Лишь бы не на Карла.

— Бояться испортить отношения со мной вам уже поздно, Отто, — обращение по имени казалось сейчас таким естественным, что Леманн не успел себя вовремя одернуть. — Вы уже сделали достаточно, по мнению очень многих, чтобы я мог начать от вас, как вы выразились, шарахаться. Но я здесь. Простите, из меня плохой советчик, но, по крайней мере, со мной вы можете не бояться, скажем так, навредить.

Сейчас он испытывал к капитану смешенное чувство нежности и грусти. Если бы он мог контролировать хотя бы свой собственный путь, если бы он мог хоть как-то помочь.

Капитан нерешительно сел и внимательно посмотрел на Карла. Задумчиво прикусив губу, он неуверенно спросил:

— Как ты меня сейчас назвал? Я же не ослышался?

Успокоить сердцебиение. Медленно выдохнуть. Говорить спокойно. Уйди. Тебе надо подумать. Уйди...

Бюнц взял Карла за руку, провёл пальцами по шраму.

— Мне нужно идти. Есть вопросы, которые без меня никак не решатся. Постарайся не накрутить себя ещё больше? Я, конечно, понимаю, что ты не внемлешь и, едва дверь закроется, начнёшь думать обо всём, о чём думать совсем не следовало бы... Но ты хотя бы попробуй? — с надеждой попросил капитан, понимая, впрочем, как глупа эта надежда.

Вставая, Отто всё-таки не удержался, прикоснулся к щеке и, поцеловав в висок, тихо добавил:

— Надеюсь, что ты всегда будешь, как ты выразился, «здесь».

— Я буду, — тихо ответил Карл закрывшейся двери.

В голове было пусто и гулко от вихрем катившихся мыслей одновременно. Он все больше запутывался, но это его не пугало, сейчас просто не было времени и сил для каких бы то ни было страхов. И даже когда в углу каюты появилась знакомая тень, лейтенант Леманн не испытал почти ничего. Экхарт молча стоял и улыбался своей кривоватой улыбкой, которую у живого брата Карл никогда не видел. Так же ухмыльнувшись в ответ, лейтенант потянулся за своей одеждой. На призрака он больше не смотрел.

Фейнбрахт обвел глазами каюту, пытаясь понять, что он мог забыть. Вчера он пришел в каюту и заснул как убитый: слишком уж тяжелым и длинным оказался разговор с капитаном. Теперь на краю сознания зудела мысль, что он что-то упустил из виду. Он еще раз вспомнил, что должен был сделать, перебрав в памяти приказы капитана... Точно! Конрад! Леворукий и все кошки его, ну и угораздило его такое забыть!

Наскоро отчитавшись перед старшим лейтенантом Кохом (тот только кивнул: к непредсказуемости капитанского нрава весь экипаж давно привык) Фейнбрахт направился к каюте старшего лейтенанта Леманна, где вчера вечером оставил пленника.

У дверей каюты дежурил новый часовой, видимо, подобранный Мейнардом. Фейнбрахт постучал, прежде чем войти, и толкнул дверь. Тут же пришлось прищуриться: в глаза ударил свет, явно не имевший ничего общего со свечением лампы.

Свет был странно плотным и белым, его лучи, в отличие от солнечного, не рассеивались в воздухе. Причиной возникновения этого могли быть либо посланцы Создателевы, либо магия. Фейнбрахт сомневался, что кто-то из святых явится на «Весеннюю Птицу» ни с того, ни с сего, так что оставалось только одно объяснение: магия. Опять Конрад? Хотя больше магов в пределах видимости нет. Интересно, зачем он это сделал? Боялся закатных тварей, прячущихся в темноте, что ли?

Сам Конрад спал, как ни в чем не бывало, свернувшись под одеялом трогательным клубком. Даже яркий свет ему ни капли не мешал.

— Конрад! — позвал Фейнбрахт, стараясь привлечь его внимание. Трясти его за плечо он пока опасался, помня, как тот может среагировать на чужое неожиданное прикосновение.

Кто-то позвал его по имени, вырывая из странных мутных снов, пронизанных нехорошим ярким светом. Не успев разлепить глаза, Конрад поднял голову, забеспокоился было, но тут же, потерев глаза, узнал Вальтера. Хотя мог бы не узнать и опять шарахнуться. Но сейчас он узнал раньше, чем закричал, к счастью для них обоих.

Услышав свое имя, Конрад испуганно вскинулся, но, к счастью, узнал позвавшего.

— Доброе утро, — поздоровался Фейнбрахт, садясь на стул напротив кровати. — Конрад, можно вас попросить о двух вещах?

— Д-доброе утро? — нерешительно сказал Айсен и снова потер глаза. — Пожалуйста, я вас слушаю.

— Объясните, пожалуйста, причины появления подобного... нездешнего сияния в каюте лейтенанта Леманна, — Наверное, ерничать было неправильно, но Фейнбрахт не смог удержаться. — И как-нибудь приглушите его, что ли? Глаза режет, — извиняясь, развел он руками.

— Ой, — сказал Конрад, только что заметив творящееся в каюте безобразие, и попытался пригладить стоящие дыбом волосы. — Это я... нечаянно!

Свет тут же исчез, и даже лампа погасла, как от порыва ветра. В каюту заглянуло неяркое утро.

— Спасибо, — поблагодарил Фейнбрахт. Так действительно было куда лучше. — Нечаянно? Ладно, поверю.

Отбили восемь склянок, и он вспомнил, что, наверное, следовало бы накормить Конрада.

— Вы будете завтракать?

— Значит, не поверили, — насупился Конрад. — Завтракать? Если...

«Если позволите» колючкой застряло в горле.

— Да, — выдавил Айсен смущенно, как будто стыдясь того, что голоден.

Фейнбрахт только усмехнулся и ничего не сказал. Думает, что ему не верят, — его дело. Ему-то, по большому счету, все равно, зачем.

Он вышел за дверь каюты. Как раз пришел караульный, чтобы сменить дежурившего в первую смену.

— Сударь, — почему-то имя пришедшего матроса выскочило из головы, хотя Фейнбрахт уже несколько раз его слышал. — Сходите к коку за завтраком для пленника.

— Слушаюсь, — матрос развернулся и ушел по направлению к камбузу. Второй недовольно поморщился, но остался на своем месте, ожидая, пока вернется товарищ.

— Благодарю, — кивнул Фейнбрахт вернувшемуся матросу, принимая из его рук поднос. Он внес его в каюту, поставил над стол перед Конрадом.

— Ешьте, не буду вас смущать.

На столе он приметил тетрадь с учебными навигационными расчетами, и решил поизучать ее, чтобы не нервировать Конрада, и так почему-то дернувшегося при упоминании еды еще больше.

— А вторая вещь? — напомнил Конрад, щурясь на него одним глазом и не спеша приниматься за еду.

— Какая вторая вещь? — удивился Фейнбрахт. — Я попросил вас приглушить ваш светильник и объяснить причины его появления. И то, и другое вы выполнили.

В условии одной из задач крылась неуловимая неясность, и Фейнбрахт раздраженно взъерошил волосы, пытаясь понять, в чем дело.

— Простите, я сразу не понял, — пробормотал Конрад. Ему стало неловко. Он повторил жест Вальтера, снова безуспешно пытаясь пригладить волосы.

Остановившись у дверей каюты, капитан пару раз растерянно моргнул, глядя на дверь, но всё-таки постучал. Правда, вошёл, не дожидаясь приглашения. В каюте Карла обнаружились и Вальтер, и Конрад, причём первый очень корректно делал вид, что второй существует только иногда. Какая воспитанность! Капитану бы такую.

— Доброе утро, господа, если оно у вас доброе. Вы не сильно расстроитесь, если я почту вас своим обществом?

Конрад вздрогнул, во все глаза уставившись на капитана. По его лицу было понятно, что он ждёт неприятностей и думать теперь может только о них.

Чуть погодя он отложил вилку, которую было взял, и на всякий случай спрятал руки под стол.

— Доброе утро, капитан. Никак нет. — Фейнбрахт поднялся со стула, освобождая место для капитана.

Смерив пленника оценивающим взглядом, капитан хмыкнул:

— Ешьте спокойно, в данный момент мне совсем не до вас. — Помолчав, он добавил: — Спасибо.

Отрицательно покачав головой на действия Вальтера, Отто прислонился спиной к двери.

— Как спалось, Вальтер? Готовы побегать по кораблю?

Конрад не сразу понял, почему капитан сказал спасибо, а поняв, так и вытаращился, пытаясь сообразить, не сердятся ли на него. Но кажется, в этот раз слова у капитана не расходились с делом, и Конрад совсем перестал на него смотреть, занявшись едой. Нехорошо было сидеть и специально прислушиваться к разговору.

— Удовлетворительно. Да, капитан, — ответил Вальтер. Интересно, о каком же «побегать» идет речь? Капитану бы хватило фантазии на самые разнообразные задания, которые можно было бы охарактеризовать как «побегать».

— Простите мне мой дриксенский, Вальтер, но спать надо хорошо, а удовлетворительно в постели следует делать несколько иные вещи... — Капитан, конечно же, не удержался от шпильки. — Сегодня вам предстоит побегать в буквальном смысле. А именно найти и, если понадобится, притащить за шкирку нашего секретаря, вы должны его помнить: кэналлиец, зовут Серхио, вечно отлынивает от работы.

Капитан мечтательно улыбнулся, как будто поощрял отлынивание.

— А ещё я жажду видеть вашего коллегу, господина фок Гроссера. Его ждёт тяжёлый вечер, но ему об этом знать необязательно.

Улыбка Бюнца стала почти хищной. Кажется, этот Гроссер сделал что-то нехорошее капитану...

— Есть, капитан. — На языке у Фейнбрахта вертелась ответная колкость, но он постарался сдержаться, потому что хамить капитану наедине — это одно, а на глазах у пленника, не то что у членов экипажа — совсем другое.

Захлопнув за собой дверь каюты Леманна, Фейнбрахт слегка скривился. С Серхио он был знаком лишь шапочно, но был наслышан о не в меру остром языке, а состязаться с кем-то в остроумии ему не хотелось. Интересно, зачем капитану понадобился еще и фок Гроссер? Как мичман он так себе, не лучше и не хуже остальных, как человек... Может, скрытный немного, ну да кто из нас не?

Рассудив так, Фейнбрахт двинулся к полуюту, где, как он помнил, должен был находиться фок Гроссер.

— Вы уже позавтракали, господин Айсен? — вежливо поинтересовался капитан, когда мичман покинул каюту. Хотя Бюнц был спокоен и весел, как всегда, тревога плескалась у него в глазах.

Конрад едва не подавился.

— Д-да... — произнес он, подумал и исправился: — Да, капитан...

— Опять врёте... — скептически хмыкнул капитан и по старой привычке уселся на пол. — Мне нужно с вами поговорить. Потом времени могу не найти. Давайте вы будете есть, а я говорить. Ну и иногда вы будете мне отвечать. Совсем изредка, честно. Договорились?

— Когда это я врал? — возмутился Конрад и тут же испугался своей дерзости. — Да, хорошо, капитан.

— Ну, хорошо, не врали, — миролюбиво согласился Бюнц. — Но недоговаривали.

Капитан помолчал, решая, с чего начать.

— Хочу навестить брата. Если вы помните, он навещал нас в прошлый раз, а сейчас мы идём параллельным курсом на Брюнн. Хочу, чтобы вы тоже составили нам компанию. Возможно, до Брюнна вы захотите остаться у них? По крайней мере, тамошний экипаж адекватен, а их капитан — полная мне противоположность. Да и вообще... Может, с ними вам будет спокойнее.

Конрад так оторопел, что даже выронил вилку.

— Но... — начал он, а потом глубоко вдохнул и выдохнул. — Могу я спросить, что стало причиной вашего решения?

Кажется, капитан хотел от него избавиться. Конрад боялся его, но отчего-то было обидно. А еще — страшно, что на другом корабле окажется хуже.

— И что такое Брюнн, и где он находится, и что... — Конрад осёкся. Он хотел спросить: «Что ждёт меня там?», но испугался правды.

— Кажется, вас это шокирует... — задумчиво пробормотал капитан, наблюдая за упавшей вилкой. — Это не решение, это предложение. Вы можете его отклонить, просто... А, проклятье!

Бюнц раздражённо взъерошил волосы и прикусил губу. Пару минут он смотрел на Айсена, потом вздохнул и отвёл взгляд:

— Простите. Я проявил к вам жестокость. Я уже говорил, что это была вынужденная мера... Но она всё-таки была. Я не могу повернуть время назад и исправить то, что уже случилось. А тот случай... — Бюнц поморщился, будто «наказали» его, а не пленника. — Тот случай, похоже, прочно укрепил в вас страх ко мне и моему кораблю. Поэтому, чисто теоретически, мой братец и его ребята должны были бы вам понравиться. Я подумал, что там вам, возможно будет спокойнее.

Капитан, так и сидевший на полу, теребя свой браслет, виновато развёл руками и, вздохнув, запрокинул голову, уставившись на подволок.

— Знаете, я часто делаю глупости. Часто не на пользу себе и другим. Но мне правда жаль, что всё так получилось.

Немного подумав, он добавил:

— Брюнн — это морской порт на северном побережье кесарии Дриксен, страны, которой мы служим. Нам туда идти ещё пару недель.

— Капитан, — прошептал Айсен, неотрывно глядя на него. — Вы... извиняетесь?

— Леворукий бы всё это побрал... — пробормотал Бюнц и перевёл-таки взгляд на пленника, виновато улыбнувшись. — Скорее уж, не извиняюсь, а пытаюсь извиняться. У меня это всегда плохо получалось.

— Ваши извинения приняты, — отчеканил Айсен, задрав подбородок. — И если я вас не стесню, я бы предпочел остаться.

Было страшно принимать решения самому и страшно, что выбрал неправильно.

Бюнц прикусил губу и осторожно поинтересовался, следя за поведением Айсена:

— То есть… вы не против оставаться на моём корабле и не против моего общества?

— Нет, не против, — совершенно смутился Айсен. — С чего это вас волнуют мои желания?

Подтянув колени к груди, Отто скрестил руки и, положив на них подбородок, печально улыбнулся:

— Ваши желания меня волновали с самого начала... Вы просто категорически отказываетесь увидеть во мне что-то хорошее.

— Я... не отказываюсь, — пробормотал Айсен. — Проклятие, капитан! Вот только не надо оправдываться! Все равно я не прощу и не забуду!

Он сам был потрясён тем, что сказал. Он не думал об этом раньше, но теперь получилось, что нечаянно произнёс правду, которую сам не хотел осознавать.

Айсен закрыл лицо руками.

— Впрочем, это совершенно неважно, — пробормотал он. — То есть, я хотел бы простить...

Запутавшись, он замолчал.

Покачав головой, капитан встал и, подойдя к столу, сел напротив Айсена. Аккуратно взяв Конрада за кисти рук, он медленно потянул вниз, не сильно, но принуждая открыть лицо:

— Не надо так, Конрад. Вас никто и ничто не обязывает ни забывать, ни прощать. Кричите, ругайтесь, можете мне морду набить, если вам легче станет. Только не надо всё время закрываться от меня, от разговоров, от проблем, от мира. Бежать и прятаться. Это же так... неправильно!

Конрад задал самый идиотский вопрос, который мог задать.

— Почему? — спросил он, не глядя на капитана. Ему очень не хотелось рыдать ещё раз, но, видимо, придётся.

— Ох, Конрад, — вздохнул капитан, не зная, как правильно объяснить. — Потому что жизнь у всех одна. Все мы ошибаемся и все рано или поздно, так или иначе платим за свои ошибки. Вы могли бы столько всего попробовать, испытать, почувствовать... А вы от всего прячетесь. Чего ради?

— От... от чего я прячусь? — переспросил Айсен, уже понимая, что от этого разговора ему только станет ещё больнее. — Я просто должен выжить, вот и все.

Бюнц удивлённо моргнул и даже отпустил руки Конрада.

— Выжить?.. Вас что, пытаются убить?

Конрад посмотрел на него с непередаваемым изумлением, а потом на мгновение приложил руку к лицу, как будто ужасаясь.

— Капитан, — сказал он. — Я, кажется, начал понимать. Мы с вами просто по-разному видим одну и ту же ситуацию. Возможно, это покажется вам несусветной дикостью, но по моему мнению, вот в эту минуту я нахожусь в серьезной опасности, близкой к смертельной, и находился в ней с тех пор, как попал к вам на корабль.

Ему пришло в голову, что он слишком уж разоткровенничался, но было уже поздно.

Бюнц открыл было рот, чтобы что-то сказать, но, видимо, передумал. Недоумевающе глядя на Конрада, он медленно повторил:

— Вот прямо здесь и сейчас? В опасности? Создатель милосердный...

Отвязав с ремня кортик, он положил его на стол, придвинув к пленнику:

— Если вам что-то угрожает, защищайтесь.

Отвернувшись, капитан пробормотал что-то вроде:

— Чушь кошачья... Опасность... Здесь, сейчас, при мне. От меня!

И зло тряхнул головой.

Конрад так испугался, что вскочил со стула и встал за его спинкой, отгораживаясь от капитана.

— А что я, по-вашему, должен думать?! — закричал он. Какой кошмар, он и голос повышать умеет, оказывается! — Что бы я ни сделал, как бы тихо я ни сидел, вы в любой момент можете отдать приказ... и тогда я уже не спасусь!

Он посмотрел на кортик с недоумением и даже каким-то отвращением.

— И я не стану это брать. Насмехаться можете над кем-нибудь другим.

Не то чтобы Бюнц обиделся. Он, скорее, глубоко возмущён.

— Я не насмехаюсь, если честно. Ещё я не имею привычки просто так отдавать приказы кого-то убить. Я вообще не склонен отдавать приказы убивать людей, — спокойно уточнил Бюнц.

Встав, он молча обошёл стол и взял кортик. Подойдя к Айсену, капитан насильно вложил кортик ему в руку, приставив лезвие к собственному горлу. Не сводя глаз с Айсена, он медленно заговорил, постепенно давя на кортик:

— Так убей меня. Используй свою магию, чтобы потом покинуть корабль. Защищайся, если видишь во мне угрозу. Ну, же!

По лезвию потекла тёплая струйка крови, пачкая руки обоих.

Шок на лице Айсена сменился презрением.

— Вы же знаете, что ничем не рискуете, так зачем эта комедия? — прошипел он и разжал руку.

Кортик упал на пол, неприятно звякнув. Бюнц поморщился от этого звука.

— Ничем не рискую? — зло повторил капитан, не сводя глаз с пленника, и в глазах его плескалось безумие. — Комедия? Что же, давайте сыграем... в трагедию.

Подняв кортик, он ухмыльнулся Айсену и спросил:

— Спасёте меня? Сумеете? Захотите ли?

После этих слов кортик вонзился в грудь капитана, а сам капитан медленно осел на пол. Проведя рукой по испачканной кровью рубахе, ощупывая торчащую из груди рукоятку, Бюнц с толикой ужаса прошептал:

— Леворукий, что же я делаю-то?..

Секунду Айсен смотрел на то, как кровь заливает капитану грудь и живот, а потом словно отмер.

— Идиот грёбаный! — заорал он и, бросившись на пол рядом с ним, залепил ему оплеуху. Второй рукой он выдернул кортик, хотя знал, что, кажется, нельзя так резко выдирать лезвие из раны. Потом уткнулся носом себе в плечо, шевельнул губами, произнося правильные слова, которые теперь были отчего-то неверными и скачущими.

— Грёбаный идиот… — повторил он потом шёпотом, не глядя на капитана.

Неохотно повернув голову, он посмотрел на дело своей магии, но, не удовлетворившись, со злобой рванул на Бюнце окровавленную рубаху.

— Кровь исчезла, словно её и не было, — требовательно произнёс он. Кровь в самом деле пропала, не оставив ни пятнышка. Раны тоже не было, ни следа.

Айсена трясло.

Фок Гроссера на полуюте не оказалось, и Фейнбрахт развернулся, ища кого-то, кто мог его видеть. Вместо этого в поле его зрения попал Хенрик, споривший с каким-то кэналлийцем. Из знакомых Фейнбрахта южную внешность имел только Беккер, второй помощник капитана, но это определенно был не он. Значит, тот самый секретарь Серхио Молина.

К тому времени Хенрик раздраженно махнул рукой и скрылся в лазарете.

— Господин Молина? — спросил Фейнбархт, стоя за спиной у оставшегося на палубе.

— Да? — спросил тот, обернувшись.

— Капитан приказал вам прибыть в каюту лейтенанта Леманна, — прокашлявшись, известил Фейнбрахт. Услышав это, Молина резко помрачнел.

— А если я ослушаюсь приказа капитана?

— Согласно уставу флота кесарии Дриксен капитан будет вправе определить вам наказание на свое усмотрение, — оттарабанил Фейнбрахт. Кажется, ему снова предстояло спорить ни о чем.

— Но идти мне не придется? — уточнил Молина.

— Капитан разрешил мне использовать любые методы для доставки вас по назначению.

— А разве я товар, чтобы меня доставлять?

— Нет. Прошу прощения за неверную формулировку. Капитан приказал мне сопроводить вас в каюту лейтенанта Леманна и пресечь ваши попытки избежать неисполнения его приказа. — Фейнбрахт сам не понял, что завернул, но вышло внушительно.

— Меньше канцелярщины, пожалуйста. Стряпчего из вас все равно не выйдет, не тужьтесь.

— Соблюдаю манеру общения, предписанную уставом.

— И это говорит член экипажа «Весенней Птицы»? — деланно удивляясь, всплеснул руками Молина.

— Осмелюсь напомнить, что вы тоже часть ее экипажа, — не смог удержаться Фейнбрахт от маленькой шпильки.

— Так вы не только по уставу говорить умеете?

— Будьте добры проследовать к каюте лейтенанта Леманна. — Фейнбрахт демонстративно не заметил провокационный вопрос.

— Так используйте те самые «любые методы», позволенные капитаном! Отчего же вы так нерешительны? — Молина снова попробовал его поддеть.

— Использование этих методов видится мне оправданным только в чрезвычайных случаях. Сейчас же я имею дело с обычной вопиющей безалаберностью. — Фейнбрахт бы четырежды подумал, прежде чем сказать такое кому-то из сослуживцев, но, кажется, общение с капитаном накладывало свой отпечаток: он совершенно разучился следить за языком.

-Ну надо же, как вы заговорили, — еще больше заартачился Молина. Фейнбрахт набрал воздуха, чтобы продолжить спор, но тут краем глаза увидел фок Гроссера, с озабоченным видом пробиравшегося куда-то вдоль борта.

— Мичман фок Гроссер! — окликнул Фейнбрахт.

— Да, мичман Фейнбрахт?

Подошедший фок Гроссер нервничал и не знал, куда деть руки.

— Будьте добры, помогите мне отконвоировать господина Молину в каюту лейтенанта Леманна. Это приказ капитана.

Фок Гроссер состроил понимающее лицо, подхватил кэналлийца под руку и потащил в направлении каюты Леманна.

— Так вот ваши методы, Фейнбрахт, — прошипел Молина. — Да еще и чужими руками!

— Вы сами жаждали их увидеть, — пожал плечами Фейнбрахт. — Мичман фок Гроссер, вы тоже будете нужны капитану.

Фок Гроссер кивнул в ответ.

Фейнбрахт по привычке постучал, прежде чем войти в каюту, толкнул дверь, и с трудом подавил желание нецензурно высказаться. Лежащий на полу капитан, судя по всему, без сознания, кортик, лежащий там же, испуганно смотрящий на вошедших пленник... За спиной удивленно хмыкнул Молина.

— Что здесь происходит? — спустя несколько мгновений Фейнбрахт все-таки смог облечь свои эмоции в более приличную форму.

Успев перепугаться, Айсен, тем не менее, быстро совладал с собой. Он понимал, как можно увидеть сцену, представшую глазам вошедших, но понимал и то, что не вправе рассказывать о произошедшем. Капитан вел себя слишком странно, чтобы делать это достоянием команды.

— Полагаю, — сказал Конрад, стоя на коленях над лежащим капитаном, — он сам объяснит, когда очнется.

— Ну, я надеюсь, — протянул Молина, выдвигаясь из-за плеча Фейнбрахта. — А пока ждем, расскажите-ка мне, пожалуйста, кто вы такой?

— Он — пленник капитана, — ответил за Конрада Фейнбрахт.

— Я, вообще-то, спрашивал не вас, — неодобрительно сощурился Молина. — Но все равно спасибо.

Отто так и не понял, от чего потерял сознание. А от чего? Что это вообще было? В груди как-то неприятно ноет и немного горит. Ах, да. Точно. Мудак... Он же сам себя... что? Чуть не убил? Ну, да. Именно так. Конченый идиот.

Капитан хотел приподняться, но не вышло. Более того, в голову так ударила кровь, что он зажмурился и шумно выдохнул, сжав зубы. Медленно поднеся руки к голове, Бюнц сжал виски и едва слышно отчеканил угрожающим тоном:

— Или мне сейчас дадут воды, или я убью по очереди всех, кто попадётся под руку.

Приоткрыв глаза, он скривился от показавшегося слишком ярким света и снова зажмурился, недовольно простонав:

— Какое блядство...

Конрад так испугался, что первым схватил кувшин. Сначала он вылил всю воду капитану на голову и только потом подумал, что, наверное, надо было дать капитану попить, налив в стакан.

Вспомнив, что Бюнц обещал всех убить, Конрад отступил, закрывшись кувшином.

Капитан, которого столь неожиданно окатили холодной водой, молча лежал, ошарашенно глядя на подволок и оценивая произошедшее. От воды всё-таки полегчало, хотя он куда больше хотел пить, нежели купаться... Посмотрев на Айсена, он с трудом сел и рассмеялся, но смех резко оборвался стоном:

— Та-а-ак... Смеяться, похоже, пока противопоказано. Воду, господин Айсен, раненым обычно дают пить.

Стягивая рваную рубаху, капитан провёл пальцами там, где должна была быть рана, и покосился на Айсена, но ничего не сказал. Медленно встав, Бюнц перебрался на стул и, прищурившись, с любопытством спросил:

— А что это вы тут все делаете с такими... хм... специфическими выражениями лиц? Создателя лицезрели, что ли? Отомри, ребята, всё в порядке, — капитан закашлялся, в глазах у него потемнело, и он хрипло закончил: — Ну почти.

— Ваш приказ выполнен, секретарь Молина и мичман фок Гроссер к вам сопровождены, — строго по форме доложил Фейнбрахт, и, поколебавшись с минуту, добавил: — С вашего позволения, я все-таки схожу за водой и позову лекаря.

— Капитан, так что это было? — Молина обвел каюту рукой. «Ну надо же, каков наглец», — удивился Фейнбрахт. При таком нежелании встречаться с капитаном тем более странным выглядит такой интерес. Фок Гроссер только повернулся к Фейнбрахту, немного придя в себя и собираясь что-то спросить, но наткнулся на раздраженный взгляд — мол, отвяжись, сам не знаю, что делается — и промолчал.

— Сходи, — кивнул Бюнц и наставительно добавил. — И не напрягайся так. Ещё будет повод.

Голова гудела как после отменной пьянки. Интересно, это побочный эффект магии или ранения? Проклятье, он стал совсем несдержан. Это же надо было такое выкинуть. А если бы Айсен не стал вмешиваться?.. Он бы умер, вероятно.

Ох, Молина, ты как всегда!

— Серхио, поправь меня, если я ошибаюсь, но, спрашивая «что это было», ты предлагаешь мне огласить тебе весь список моих душевных заболеваний? — оскалился капитан, насмешливо глядя на секретаря.

Айсен же сверлил секретаря и мичмана недоверчивым взглядом, как будто решал, можно им доверять или нет. Кувшин он держал в руках, как оружие.

Выходя, Фейнбрахт чуть не заявил на прощание: «С вами и повода напрягаться не надо!». Оставалось надеяться, что, вернувшись с Хенриком, он найдет капитана и остальных в нормальном состоянии.

— Я предлагаю вам, капитан, — поморщился Серхио, — пояснить причины, по которым я застал вас без сознания. Если это душевные заболевания, с удовольствием выслушаю весь список.

Капитан медленно обвёл взглядом оставшихся в каюте людей, задерживая взгляд на каждом, что-то оценивая. На комментарий Молины он только скривился и язвительно заметил:

— Серхио, ты засранец. Нет чтобы пожалеть любимого капитана.... Считай, что здесь было нечто, смешанное из истерики, незаконченного убийства и маленькой капельки бесшабашности. Чудесный утренний коктейль. Хочешь попробовать? И вообще, я тебя по делу звал.

Голова по-прежнему гудела, в горле пересохло. Определённо что-то не так. Но что, капитан пока сказать не мог. Немного поведя плечами, Бюнц поморщился. Боли будто усиливались от каждого движения. Он осторожно потёр место ранения и свесился со стула, чтобы поднять кортик. Перехватив взгляд Айсена, направленный поочерёдно на Серхио и Штефана, он покачал головой и потребовал:

— Поставьте кувшин и сядьте куда-нибудь.

Айсен сглотнул и поставил кувшин на стол, а потом сел, стараясь держаться подальше. С его лица не сходило выражение озабоченности.

— Вас и без меня пожалеют, так что воздержусь, — фыркнул Серхио. — От пробы откажусь: такие смеси выдерживает только ваша голова. И по какому же? Жалеть я вас все равно не стану, и не надейтесь.

Фок Гроссер зашевелился, видимо, желая что-то спросить, и Серхио отступил в сторону, давая ему возможность обратиться к капитану.

— Беру свои слова обратно, — ухмыльнулся Бюнц, покачнувшись на стуле. — Ты не засранец, ты бесчувственная скотина. Я хочу навестить братишку. Ты идёшь со мной. Возражения не принимаются. Проклинать меня можно про себя.

Переведя взгляд на фок Гроссера, капитан добавил:

— Вы, кстати, тоже идёте. И я бы рекомендовал подготовиться к худшему. Господин Айсен, — обернувшись, он внимательно посмотрел на пленника. — Несмотря на наш маленький инцидент, моё приглашение в силе.

Айсен смерил капитана взглядом задумчивым и многообещающим.

— Господин капитан, — сказал он очень вежливым тоном, — я был бы рад навестить вместе с вами вашего брата и вернуться на «Весеннюю Птицу». — Последнее он убедительно выделил.

Ему только что пришла в голову одна замечательная мысль.

Серхио только фыркнул в ответ, намекая, что, если он и скотина, то скотина очень чувствительная. Вон, обижаться умеет, например. Серхио, с недоверием покосившись на Конрада, подумал, а почему еще и этот так к капитану душой прикипел? Позже выяснится, так что ладно. Общество Пауля обещало отдых от сумасбродства капитана: младший Бюнц умел его одергивать не хуже самого Серхио.

Когда он уже взялся за ручку двери, с другой стороны постучали, и вошли Фейнбрахт с Хенриком.

— Вальтер, вы чудовище, — простонал капитан, предвкушая всё, что ему предстоит вынести, — вы же ушли за водой, маленький предатель! Уйдите и не попадайтесь мне, пока сам не позову, иначе я вам живьём сожру, без соли и без соуса!

— Воду я тоже принес. — Фейнбрахт поставил кувшин на стол и попытался спрятать улыбку. — Вы приказали мне сходить и за водой, и за лекарем, так что оба ваши приказа выполнены. Разрешите идти?

Не дожидаясь ответа, Фейнбрахт пропустил Хенрика вперед и скрылся за дверью, чтобы капитан, не приведи Создатель, не вздумал выполнять обещанное. Несмотря на то, что это, понятное дело, было всего лишь фигурой речи, лишний раз рисковать не хотелось, ведь от Бюнца можно было ожидать чего угодно.

Умоляюще глядя на лекаря, Бюнц воззвал то ли к жалости, то ли к сочувствию, будто ему предстояла целая экзекуция:

— Хенрик, не надо! Клянусь, я в порядке! Он всё наврал!

Но это вряд ли помогло. Капитан опять закашлялся, в глазах потемнело и Бюнц уткнулся лбом в стол.

Стоя в углу и кусая губы, Конрад наблюдал за происходящим. Он не мог помочь, не выдав себя.

— Капитан, — укоризненно произнёс Хенрик. — Ну-ка, повернитесь и не мешайте мне.

Хенрик — мастер своего дела. Он не задавал ненужных вопросов, он изумительно знал своё дело, он видел то, чего не видят другие. Никто на корабле с ним не спорил, включая капитана. Достаточно было посмотреть в эти мудрые глаза, чтобы понять: этот старик знает если не всё, то уж поболе, чем весь экипаж вместе взятый. А стоит однажды удостоиться этой укоризненной улыбки — и даже закалённые жизнью матросы испытывали угрызения совести. К счастью или к сожалению, капитан Бюнц не был исключением.

С тяжёлым вздохом он повернулся и сел прямо, не мешая лекарю осматривать... не раны, ведь их не было, но что-то же Хенрик там пытался найти?

Лекарь осматривал капитана не меньше четверти часа, постоянно приговаривая «странно, очень странно». Наконец, он закончил и вынес вердикт:

— Не вижу ничего, что могло бы угрожать вашей жизни или здоровью, мой капитан. Но... ваше общее состояние свидетельствует о ранении, коего я у вас так и не обнаружил. Я бы рекомендовал вам немного отдохнуть в положении полусидя, обязательно в тишине и покое, и наложить холодный компресс. А теперь позвольте, я пойду, у меня ещё много дел.

Капитан кивнул и немного виновато улыбнулся, когда у дверей Хенрик пробормотал что-то о том, что на этом корабле стало слишком много странностей. Когда лекарь ушёл, Бюнц встряхнул головой и жестом указал на дверь, обращаясь к кэналлийцу:

— Серхио, до вечера свободен. Если планы изменятся, я оповещу. Господин фок Гроссер, прогуляетесь со мной до моей каюты, — он недобро улыбнулся мичману. — Если не убью вас по дороге, считайте, родились под счастливой звездой. А пока подождите за дверью.

— Да, мичман, подождите, вас, в отличие от Фейнбрахта, съедят и с соусом, и с солью, — ухмыльнулся Молина на пороге. Штефан промолчал, затравленно поглядывая на капитана. Он явно не понимал, что происходит и чем он успел отравить жизнь Бюнцу. Кивнув, он молча вышел.

Когда все вышли и в помещении остались только капитан и Айсен, Бюнц обернулся к пленнику:

— Я учту ваше пожелание, господин Айсен. Есть что-нибудь ещё, о чём мне следует знать?

— Смотря что вас интересует, — осторожно промолвил Айсен, держась подальше. — Но, как мне кажется, нет. За тем исключением, что я надеюсь вернуться к нашему разговору. Полагаю, вы больше не станете так бурно реагировать на мои заявления относительно того, как я оцениваю данную ситуацию. И... — тихо сказал он, — вам сейчас нужна помощь?

— Честно говоря, меня интересует всё и ещё немного, — признался Бюнц, — особенно после этого...

Капитан очертил круг на груди и прикусил губу. Ему хотелось сказать что-то ещё, но он не стал. Покачал головой, возражая самому себе и пожал плечами:

— Постараюсь не быть таким бурным следующий раз. Кстати, вы обзывались... Ну, да ладно. Помощь? Если можете помочь, нужна. Омерзительнейшие ощущения, знаете ли.

— Я помню, что говорил, — холодно сказал Айсен. — И еще вы теперь знаете, что у меня есть препаскуднейшая особенность. Я всегда бросаюсь на помощь. Всегда. Кому угодно. Вот как сейчас.

Подойдя к капитану, Айсен секунду помедлил, а потом кончиками пальцев коснулся его висков. Под шепот Айсена магия потекла, словно вода, давая Бюнцу силы.

— Ох... — капитан недоумённо смотрел на пленника, прислушиваясь к ощущениям, — А вы... вы знаете что чувствует человек, когда вы... я не знаю как это назвать. Когда вы делаете нечто подобное?

Оценивая происходящие в теле метаморфозы, Бюнц прокручивал в голове слова Айсена.

Я всегда бросаюсь на помощь. Всегда. Кому угодно.

Знал бы он это сразу, стольких недопониманий они могли бы избежать.

Айсен чуть улыбнулся.

— Нет, не знаю. А что вы чувствуете? Кстати, вы теперь будете пользоваться моими... особенностями, верно?

— Что я чувствую? Хм...Сложный вопрос. Наверно, я чувствую что-то вроде блаженства. Как будто я очень счастлив и мне ничего больше не нужно в жизни. На самом деле это ужасно. Только задумайтесь, вы ведь могли бы манипулировать людьми... Кстати, а ваша магия никак не вредит вам или тем, на ком вы её применяете? — Отто задумчиво склонил голову, аккуратно убирая руки Конрада. — Нет, не буду. Я вообще не сторонник магических сюрпризов. Просто мой братик доведёт меня не меньше вашего, если узнает о случившемся. А скрыть от него такие факты, задыхаясь через каждые три предложения, было бы потенциально проблематично.

— Наверное, все чувствуют по-разному, я, кажется, чувствую это просто как тепло. — Айсен пожал плечами и отвернулся. — Что же до манипулирования людьми... я никогда не пробовал и не хочу знать, умею это или нет.

Он отошел подальше и сел на стул вполоборота.

— Магия не может навредить, — продолжил он, — я развею ваши опасения. Ножом можно убить, а можно — вычистить рану. Понимаете?

Он взглянул искоса.

— И мне кажется, ваш брат слишком любит вас, чтобы доводить. Впрочем, не могу судить об этом, у меня никогда не было братьев и сестер.

— Честно говоря, понимаю лишь частично, — развёл руками капитан, вставая. — И если совсем честно, не уверен, что хочу понимать. Знаете, знание иногда приводит к желанию силы, власти, ещё какой-нибудь пакости, а эти желания — к печальным последствиям. Лучше и вовсе не знать, чем провоцировать себя.

Подойдя к дверям, Бюнц обернулся и добавил:

— Жаль, что у вас нет ни братьев, ни сестёр... Это чудесное чувство, когда у тебя есть кто-то, неважно младший или старший. Что до Пауля... Он любит меня слишком сильно, что чревато излишней моралью, а мораль делает меня излишне, хм... неспокойным. Доброго вам дня!

Оставшись один, Айсен пересел за стол поудобнее и положил голову на руки. Как всегда, после того, как он отдавал кому-то свои силы, хотелось спать.

— Что, за несколько добрых слов готов продаться?

Этот вопрос, как и многие другие, был оставлен без ответа. Карл устало прикрыл глаза. Старший брат был на удивление разговорчив, и слова его душевного спокойствия не прибавляли. Леманн, устроившись в уже ставшем привычным кресле, сосредоточенно изучал лоцию Устричного моря так, будто раньше ее в глаза не видывал, и изо всех сил пытался следовать совету ушедшего капитана — не думать. Но как это сделать, если проклятые мысли не желают покидать головы? Лейтенант не понимал сам себя, понять Бюнца сейчас — даже не пытался. Слишком рано, слишком много всего произошло за последние несколько суток. Появление Конрада Айсена, схватка с пиратами, ранение, возвращение видений — все эти события сплелись в запутанный клубок, в котором следовало разобраться, но не сразу, постепенно. Единственное, в чем Леманн был уверен точно, так это в правдивости слов, сказанных сегодня утром капитану.

Неожиданно захотелось оказаться на берегу моря возле усадьбы отца. Сидеть на нагретом солнцем белом мелком песке, вглядываясь в безбрежную даль моря и слушая глухой рокот волн. Сестра говорила, что он мог сидеть так часами, когда только-только вернулся из пансиона (так ей назвали место пребывания младшего брата). Карл не помнил тех дней. В его памяти осталось только море — бескрайнее, рокочущее, словно какой-то огромный сонный зверь, дарующее покой. Карл невольно поймал себя на мысли, что рядом с капитаном ему так же спокойно, как было тогда. Удивленный таким сравнением, лейтенант устало улыбнулся и покачал головой. Раньше ему такое и в голову не пришло бы.

— Она запретила тебе улыбаться, помнишь? — Голос брата резко вырвал Карла из раздумий, заставил распахнуть глаза. — И о чем ты думал? О нем? Ну, конечно же.

Последние слова Экхарта должны были ранить, но Карл их пропустил мимо ушей. «Не смей улыбаться! Слышишь? Никогда!» — край подола платья Эмилии Энке запачкался в крови, но она этого не замечала, она нависала над забившимся в угол сыном и кричала. Этот ее крик будет преследовать Карла в кошмарах еще очень долгое время. Он навсегда запомнил ее такой — растерянной, полной ярости женщиной, не знающей что делать. Леманн помнил и как вопреки всем крикам не мог прекратить улыбаться. Ведь он же смог защитить Иоланту. Он ликовал тогда. Интересно, чьи это были чувства — его или брата?

Воспоминания стерли улыбку с губ лейтенанта, теперь он смотрел прямо на Экхарта, который, оказалось, стоял рядом с креслом и смотрел на него сверху вниз. Во взгляде его читалось презрение.

— Ты ему так доверяешь, Юрген, готов пойти за ним куда угодно, я погляжу. А ты уверен, что в первом же порту он не отдаст тебя в ближайший приют для умалишенных?

— Что же, я буду благодарен ему и за это. — В душе вскипала глухая ярость, теперь Карл сидел прямо, вцепившись в подлокотники так, что побелели костяшки пальцев. — И пойду за ним. Потому что он мой капитан.

— Воистину собачья преданность, — не сказал, а выплюнул призрак. — Умрешь за него? Похвально для офицера. Но вот только ты не офицер и не военный. Уж мы-то с тобой знаем, брат. Ты заигрался. У тебя и жизни-то своей быть не может. А что, если… — Экхарт недобро прищурился. — Скажу тебе убить его?

Карл резко вскочил, сжимая кулаки, Экхарт совсем по-человечески отступил на шаг назад и теперь смотрел на брата с интересом. Даже он никогда раньше не видел его таким — плотно сжатые губы, яростные (и такие живые сейчас!) глаза, крылья носа чуть подрагивают.

— Ты этого не сделаешь, Экхарт. — В голосе Леманна звенела сталь. — Потому что я тебе нужен. Уйди.

— Забываешься.

— Нет, — покачал головой Карл. — Я помню, кто я такой. Но самое большее, что ты можешь сделать со мной, — это убить. Ну так давай же.

Несколько секунд братья стояли друг напротив друга.

— Я уйду, — проговорил наконец-то старший. — Но не думай, что это сойдет тебе с рук.

Когда Экхарт исчез, Карл быстрым шагом направился прочь из каюты, напугав своей поспешностью морского пехотинца, стоявшего в карауле. Дать себе время для отдыха было плохой идеей. Слишком много поблажек было в последнее время, пора вспомнить и об обязанностях.

Отто обошёл корабль, заглянув на каждую палубу и даже в трюм. Ему было скучно, к тому же следовало напомнить команде, что он по-прежнему не даст им спуску, какие бы обстоятельства ни приключились с кораблём. На опердеке даже пришлось устроить взбучку, благо недолгую, но всё-таки.

Вернувшись в каюту, Отто обнаружил присутствие Мейнарда у дверей и отсутствие Карла в каюте. Удостоверившись, что Мейнард ничего не знает, капитан отослал его найти и разузнать.

Окинув каюту оценивающим взглядом, Бюнц плюхнулся в кресло у окна и жестом пригласил Гроссера, замявшегося у дверей, сесть за стол.

— Итак, Штефан, что вы можете сказать в своё оправдание?

Тишина. Мерзкое, липкое молчание. Гроссер потупился, но не ответил. Его немного трясло.

— Я надеялся на более конструктивный диалог, — вздохнул капитан. — Следует ли мне напомнить вам правила?

— Никак нет, мой капитан, — отчеканил фок Гроссер дрожащим голосом.

Как и все члены экипажа «Весенней Птицы», Штефан любил и корабль, и капитана. И боялся его. Он всегда всё знал. Будто сами крысы и птицы ему докладывали. Впрочем, почему «будто»? У него есть две крысы, может, и впрямь докладывают?

— В таком случае, покайтесь, что ли, я ведь жду. — Бюнц картинно развёл руками, ехидно улыбаясь.

— Простите, капитан! Я готов понести любое наказание! Клянусь, это более не повторится, — почти на одном дыхании выпалил мичман, чертыхнувшись про себя, что не продумал всё заранее.

Бюнц довольно долго молчал, разглядывая мичмана с головы до ног, периодически скептически хмурясь. Наконец, хлопнув в ладоши, он переплёл пальцы и, положив на них подбородок, строго вынес вердикт:

— Я знаю. Дело не в том, что вы сделали. А в том, что вы сделали это у меня за спиной. Солгали. Предали. Сейчас вы отправитесь на опердек, в компанию к уже наказанным. И если подобное хотя бы раз ещё повторится, вы будете созерцать Птаху исключительно с берега. Вам понятно?

— Так точно, мой капитан! — кивнул Гроссер, облегчённо вздыхая.

— Тогда можете быть свободны. А! И ещё. Прежде, чем присоединиться к наказанным, будьте любезны, сообщите пленнику и господину Серхио Молине, что через три часа они должны быть готовы. К чему — они знают.

— Есть! — Щёлкнув каблуками, фок Гроссер быстро покинул кату капитана, надеясь, что тот не будет рассказывать его семье, как он проиграл в карты семейную реликвию.

— Ну право слово, хуже маленьких детей... — со вздохом пробормотал капитан, падая на койку.

Впереди ещё три часа, так почему бы не отдохнуть?

В дверь капитанской каюты постучали, и на пороге возник вернувшийся Мейнард. Вид он имел довольно озадаченный.

— Капитан, господин старший лейтенант пребывают в кают-компании, — начал докладывать он по всей форме, — заняты проверкой вахтенного журнала, а также денежных ведомостей и документации на снабжение.

Отчеканил и замолк. Из самого его поведения можно было понять, что боцман чем-то то ли не доволен, то ли обижен.

— А он вас покусал, что ли? — с искренним любопытством поинтересовался Бюнц, пытаясь понять причины столь неординарного поведения. Уж кому-кому, а Мейнарду такие замешательства были совершенно не присущи.

— В любом случае, пусть тащит эти дурацкие бумажки сюда, коль ему так приспичило ими заняться. Мейнард, -задумчиво добавил капитан. — Вы не знаете, где постоянно шляются все те люди, которые должны дежурить у этой чудесной двери, будучи готовыми в любую минуту выполнить любое поручение капитана? Почему этим всё время занимаются люди с совершенно иными обязанностями? Это я у вас, между прочим, как у ответственного лица спрашиваю. Не корабль, а балаган на воде какой-то!

Мейнард мог бы многое сказать на тему того, что балаган этот начался еще несколько суток назад с появления на корабле странного господина Айсена. Словно проклял кто-то «Птицу»! Но мнение свое он оставил при себе.

— Так ведь и дежурили, господин капитан. Смениться, видимо, не успели.

Нет, точно что-то не то творится на «Птице». Вон, капитан да помощник его — словно с цепи сорвались. Хотя капитану положено, когда такое безобразие. А что случилось с лейтенантом Леманном, Мейнард понять не мог.

— Лейтенант Леманн указал мне на некоторые недочеты в плане судовых работ, — сказано это было так, что сразу становилось ясно, боцман с лейтенантом был не согласен.

— Ну, да, конечно. Не успели... — недовольно сказал капитан в пустоту закрывшейся двери.

Откланявшись, Мейнард вышел. Через минут десять дверь в каюту отворилась, и лейтенант Леманн явился в каюту. В руках его была стопка журналов.

— Мой капитан, — сказал полувопросительно, складывая свою ношу на стол.

Мейнард оказался не столь разговорчив, как хотелось бы капитану. А понять что-либо по лицу Карла было невозможно, как обычно. Пришлось узнавать.

— Ты почто хорошего человека обидел? — спросил Бюнц, задумчиво изучая лейтенанта. Что-то в нём, по мнению капитана, неуловимо изменилось. Но что именно, Бюнц так и не смог понять. И в лучшую ли сторону?

— Вы про боцмана Мейнарда? — спросил Леманн, усаживаясь в кресло. От капитана не могло укрыться, как он привычно для себя обвел взглядом каюту, будто ища что-то. Экхарта не было. — Извольте. В ремонтной ведомости не указан расход материалов. Также вам известно, что наряду с ветеранами среди матросов есть и те, кто в море вышел впервые. Эти новички ничего не смыслят, их необходимо обучать. Но они почему-то шатаются без дела. Пожалуй, все. Здесь есть и моя вина.

Переведя дыхание и успокоившись, Карл всмотрелся в лицо капитана внимательнее.

— Вы бледны. Что-то случилось?

Теперь Леманну было отчасти стыдно за свою вспышку, ведь, по сути, он просто сорвался на боцмане.

Бюнц слушал внимательно и с лёгкой улыбкой. Лейтенант, скорее, лжёт самому себе, но капитан не станет его останавливать. Есть такие отрезки пути, где должно споткнуться самому.

— Ну, коли так... Буду считать, что ты не был «не совсем прав», — кивнул Бюнц, явственно намекая на некоторое расхождение в их взглядах на произошедшее. Карл очень умный парень, он всё поймёт сам. Всё, что нужно.

Но в ответ на пристальное внимание к себе Бюнц отвернулся к окну, прикусив губу:

— Да нет, всё как обычно.

— Я склонен вам не верить.

Как обычно. Обычно капитан Бюнц не выглядел, как человек, решающий для себя — веревка или пуля в лоб? Впрочем, он сам тоже хорош. Сцепился со своим помощником без особой на то причины, чего никогда себе не позволял раньше. Еще раз окинув капитана взглядом, Леманн добавил уже мягче:

— У вас плохо получается делать вид, что все хорошо, капитан. Может, мне все-таки следует вернуться в кают-компанию, чтобы вам не пришлось делать этого?

— Хорошо, у меня всё плохо, — огрызнулся капитан. — Я случайно засадил себе кортик в грудь, фок Гроссер сорвал мне все планы по нашей крыске, а заодно устроил драку на опердеке, ночью или утром нас ждёт романтическая казнь, господин Айсен ведёт себя подозрительно, а я боюсь идти к Паулю, потому что он знает меня, пожалуй, даже лучше, чем ты, а значит, ему тоже придётся всё это сказать.

Переведя дух, Бюнц немного обиженно добавил:

— И смотреть будет вот точно так же, как ты сейчас. А если ты уйдёшь, я буду горько плакать, забившись под кровать.

— Случайно?! Вы?!

Представить, как же такой человек, как Бюнц, мог случайно засадить себе в грудь кортик, Карл не смог. Все остальные слова капитана хоть и были услышаны, особого значения сейчас для лейтенанта не имели. Оставалось два варианта — либо его пырнули, либо он сделал это сам, специально. Ни то, ни другое в голове не укладывалось.

— Капитан, я могу предположить два варианта, — вкрадчиво продолжил лейтенант, совладав с собственными чувствами, — либо на вас напали (быть может, это был Конрад Айсен, чему я все-таки не верю), либо — вы сделали это сами. Потому что так хотели.

Верить в последнее не хотелось, Леманн с надеждой глянул на капитана, но тот сказал то, что сказал.

— Зачем?

— Ну... Я не знаю, если совсем откровенно.

Бюнц устало потёр виски и запустил пальцы в волосы, предпочтя смотреть в стол, а не в глаза своему лейтенанту. Он не хотел перегружать Карла информацией, которая вызовет у него озабоченность, а Бюнц — это одна большая озабоченность в жизни лейтенанта Леманна. В тоже время скрыть что-либо от Карла было практически невозможно, он всегда смотрел в самую суть проблемы. Получается, капитану нужно было сказать правду, но преподнести её так, чтобы не вызвать ещё больших опасений... Когда же этот танец над пропастью закончится?

— Я действительно не знаю, зачем. Мы разговаривали, а он опять всё выворачивал наизнанку. Чтобы я ни сказал, чтобы ни сделал, он всегда видит какую-то подоплеку, которой не было. Я уже был не слишком адекватен к тому моменту, и его слова просто стали некой последней каплей. Я был очень зол, зол и немного безумен. Меня захлестнула слепая ярость и стремление... доказать, что любые мои поступки не фарс, как бы странно они ни выглядели со стороны. А дальше всё случилось как-то само собой. Я осознал, что сделал, лишь когда лезвие уже вошло... — Капитан поднял взгляд, внимательно глядя в глаза Карлу. — Знаешь, это странно, наверно, прозвучит, но после этого мне стало легче. Немного, но легче. Будто из груды камней, скопившихся на душе, пара-тройка свалилась.

Закончив говорить, Бюнц сплёл пальцы, нервно ожидая реакции.

Леманн внимательно слушал капитана, пытаясь понять, не кроется ли за его словами еще что-то. Ему непрестанно казалось, что Бюнц тщательно подбирает слова не только потому, что ему тяжело говорить, а потому, что он решает — сколько имеет право знать его лейтенант. Только когда капитан закончил, Карл понял, что сжимает подлокотники кресла так, что вновь проснулась тянущая боль в правой руке.

Это как же надо травить человека, чтобы он пожелал убить себя… так, в едином порыве? Или это Бюнц только так сказал?

— Капитан, — начал он осторожно, — я мог бы начать сейчас говорить о том, что жизнь дается лишь раз и не стоит от нее отказываться так внезапно. Но… — Оставаться на одном месте было невыносимо, Карл встал, прошелся по каюте, сел на кровать рядом с Бюнцем. — Но вряд ли от этих слов был бы прок. Не держите в себе ничего. Кричите, срывайтесь, пейте, деритесь, но… только бы не так.

Очень некстати вспомнились недавние слова брата. «А что если скажу тебе убить его?» Такой ярости Карл не испытывал еще никогда. А теперь приходилось сознавать, что в те самые минуты капитан был, возможно, при смерти, что он сам это сделал с собой… хотелось схватить его за плечи, встряхнуть, накричать, рассказать, в конце концов.

— Если вам нужно будет, чтобы вас выслушали, я к вашим услугам.

— Ох, Карл, — печально улыбнувшись, Бюнц положил голову на плечо лейтенанта, — Если бы я ещё знал, что хочу рассказать... Наверно, я просто устал. Сколько себя помню, всюду слышал только «нельзя, недопустимо, не подобает». Нельзя быть слабым, нельзя жаловаться, нельзя показывать настоящие эмоции, нельзя делиться переживаниями... Вечно какие-то «нельзя». С моим характером я вылетел бы с флота через неделю. Хотя нет, меня бы вообще на флот не взяли. Сначала я изменял самому себе ради мамы, потом ради своей мечты о море, потом ради друзей и товарищей, а потом это вошло в привычку. Чтобы не скопилось на душе, оно всегда там и оставалось. И вот... Разлилось, наконец.

Отто в неосознанном порыве накрыл руку Карла своей, нервно сжав пальцы.

— Полагаю, мне просто необходимо было сорваться. Когда-нибудь оно всё равно случилось бы, за столько-то лет...

Карл улыбнулся в ответ. Подумать только, а ведь по сути они мало друг от друга отличаются. Оба тщательно скрывают от окружающих себя настоящих, оба предпочитают вести себя так, как хотелось бы другим. Оба до ужаса, до скрежета зубовного — не свободны.

— Я благодарен господину Айсену за то, что в тот момент он был рядом с вами. — Свободной рукой Карл накрыл руку капитана, осторожно погладил, успокаивая. — Нарыв прорвало, теперь должно стать легче.

— Да уж, — хмыкнул капитан. — Боюсь, Хенрик бы физически не смог исправить мою ошибку. Кажется, я перед этим парнем теперь в долгу...

Бюнц прикрыл глаза. Карл стал для него своеобразной отдушиной. С ним было как-то легко и спокойно, словно так всегда и было. С ума сойти, как оказывается, мало нужно людям. Всего-то человек, с которым можно быть откровенным. И как всё-таки это много.

— Хорошо, что ты здесь, — с лёгкой улыбкой заметил он. — Без тебя было бы паршиво.

— Я же сказал вам, что буду, — ответил Карл.

Задумчиво помолчав, Бюнц закусил губу, обдумывая произошедшее и прокручивая в голове события последних двух суток. Ему сейчас было настолько хорошо и спокойно, что совершенно не хотелось портить момент неприятными вопросами. Но оставаться в неведении не хотелось ещё больше.

— А как... с твоим самочувствием? — осторожно спросил он.

Пред внутренним взором в который за сегодня раз предстал белый пляж и сосны. В лучах заходящего солнца их стволы казались маленькому Карлу горящими свечами. Как он любил бродить средь них, прячась от докучливой сиделки! Нет. Когда человек раз за разом возвращается в прошлое — это дурной знак. Или не в знаках дело, а просто чувства, испытываемые тогда и сейчас схожи? Вопрос капитана заставил вспомнить разговор с братом. Пальцы, все еще накрывающие ладонь Бюнца, чуть дрогнули.

— Брат пришел сразу после вашего ухода, — не счел возможным соврать или отмолчаться Карл. — Мы с ним… поговорили.

При упоминании об этом Экхарте капитан напрягся. Ну не внушал этот человек-призрак ему доверия. Ни капельки. В конце концов, он угрожал. Ему, экипажу... Карлу. Бюнц поднял взгляд и внимательно посмотрел на лейтенанта, осторожно продолжая допытываться:

— И... о чём же? Сомневаюсь, что вы вспоминали, как в детстве гоняли голубей...

Ответа он жаждал и боялся одновременно. Этот ублюдок вызывал просто невозможные перемены в Карле. И Отто опасался, что однажды Экхарт окажется сильнее, а они не смогут помочь. Страх бессилия. Один из самых сильных страхов капитана.

Теперь настала очередь Карла подбирать слова. Ну как сказать, что Экхарт, кажется, нашел слабое место брата и теперь Создатель ведает, чего от него еще можно ожидать. «Я боюсь, что могу вас убить», — так, что ли?

— Экхарт пытался на меня давить, скажем так. Я вспылил, он ушел.

Да, на откровенность за откровенность это походило слабо. Но большего Карл сказать не мог. Или следует все-таки рассказать? Отвернувшись к двери, лейтенант продолжил:

— Я боюсь, что могу нанести вред вам или остальным членам команды.

— А если сказать не так, а совсем честно? — капитан не давил, он действительно просто спрашивал. Нет — значит, нет.

Отвернулся. Боится говорить правду и боится думать о возможных последствиях. Или Бюнцу так только кажется? В любом случае, он должен что-то предпринять. Или нет? По крайней мере, расставить точки. Хотя бы в чём-то.

— Когда-то давно я дал слово, что моя команда, если только не совершит преступления, погибнет исключительно в бою. Много лет это соблюдается, словно некая традиция, и какой-то там паршивый призрак не станет исключением. Это «Весенняя Птица». Здесь без ведома капитана даже не дышат.

Это действительно было так. Бюнц просто не мог себе представить, чтобы на корабле кто-то пострадал вне боя. Для него это представлялось невозможным.

— Что же до меня...

Отто немного напрягся, убрал руку из-под чужих пальцев. Прикрыв глаза, тихо выдохнул, готовясь к чему-то. Чуть наклонившись вперёд, он взял Карла за подбородок, аккуратным, но твёрдым движением вынуждая посмотреть на себя, и тихо, но уверенно произнёс:

— Мне ты навредить не сможешь. Только не мне. Ты этого, возможно, не понимаешь, но это так. Я уверен, что ты сильнее, чем он думает. Чем ты сам думаешь.

Смотреть в глаза капитану Карл не смог, спасся бегством, закрыв глаза. Только сейчас он стал задумываться о том, как же он себя, по сути, безответственно вел. Да ему и вправду следовало добровольно затвориться в усадьбе отца, дабы не подвергать опасности окружающих. Но где гарантии, что там бы его оставили в покое?

— Я очень хочу верить вам, капитан, — проговорил наконец-то Леманн, открывая глаза и глядя на капитана чуть ли не с надеждой, — но пока что он был сильнее. Всегда. Я хочу только, чтобы вы знали, по своей воле я никогда не пойду против вас.

— Хочешь? Верь. Моя покойная матушка часто повторяла, что сила в вере. Ты должен верить. В себя и свои силы в первую очередь. А ты веришь в обратное почему-то. Это же неправильно. — Бюнц говорил тихо и ласково, но очень твёрдо, убеждая, подчиняя своей вере. Сам Отто никогда не сомневался в своих силах. Ни в себе, ни в своих подчинённых, ни в чём. Кроме одного. Но и это он уже для себя решил.

Дальнейшее для капитана происходило как в тумане. Где-то в глубине души барахталось мерзкое чувство — страх. Давно уже Бюнц не испытывал такого чувства. Как и многие другие, посещавшие его в последнее время. Этот рейд определённо кардинально изменил его жизнь.

Пальцы скользнули по шее, притягивая Карла ближе, и Отто сделал то единственное, что в данную минуту казалось ему верным, пусть и очень опасным. Легко коснувшись чужих губ, он медленно обвёл их языком, и прежде, чем Карл успел бы опомниться, ласково, но настойчиво углубил поцелуй, с замиранием сердца ожидая реакции. Что бы ни последовало за подобным поступком — страх, ненависть, презрение или же наоборот — он был готов принять любое решение Карла как должное.

На секунду у Карла перехватило дыхание, лейтенант словно окаменел. Не отталкивая, не сопротивляясь, но и не помогая. В голове пронеслась тысяча мыслей разом, и одновременно не было ни одной. Действовало тело, не разум. Он и опомниться не успел, как уже сам отвечал на поцелуй — неумело, неловко, но со всей страстью, на которую только был способен. Казалось, сам мир сейчас сузился до одного корабля, до одной каюты, до одной кровати, на которой они сидели. Как утопающий хватается за соломинку, так Карл сжал пальцы на плечах капитана, не особенно заботясь о том, останутся ли синяки.

— Тогда утром, — заговорил Карл, чуть отстранившись, когда поцелуй был разорван. — Вы хотели того же?

Вид он имел растерянный, но вместе с тем чуть ли не радостный. Им овладела странная эйфория. Лейтенант краем сознания понимал, что, скорее всего, это не то, чего бы хотел услышать Бюнц, что лучше бы ему и вовсе помолчать, но не говорить он попросту не мог. Нужно было делать хоть что-то, чтобы скрыть собственное смятение.

Сердце бешено колотилось, а в висках стучало, Отто очень хорошо ощущал как циркулирует кровь. Сколько было женщин, сколько мужчин, сколько ночей... Страсть, похоть, дурман. Сколько эмоций он перепробовал. Но никогда он не чувствовал себя таким... счастливым? Словно собрали счастье со всего мира и разом влили в него. Следовало бы побеспокоиться о том, чтобы не захлебнуться. Неужели один поцелуй может доставить больше удовольствия, чем жаркие ночи? Или кто-то всё-таки влюбился?

Бюнц потёр висящий на шее зеленоватый камушек и шумно выдохнул, немного успокаиваясь и приводя мысли в порядок.

— Говоря "того же", что ты имеешь в виду? — спросил он слегка охрипшим голосом, — Если то, что я хотел затащить тебя в постель, то нет. Не этого. Я и пальцем тебя тронуть не посмею, если ты скажешь. Если же ты имеешь в виду, что я испытываю к тебе влечение, которое мне иногда слишком тяжело держать под контролем... Да, это так. Но это влечение основано на куда более серьёзных и глубоких чувствах, нежели банальная похоть.

Отто уткнулся лбом в плечо Карла, рука его стиснула простынь, пальцы слегка дрожали. Кажется, он действительно боялся, что всё испортил. Не страшно получить отказ, каким бы он не был. Страшно испортить отношения.

— Ну вот, опять, — проговорил куда-то в макушку капитана Карл, — вам не кажется, что теперь-то опасаться чего-то уже поздно? И нелогично.

Все еще удерживая одной рукой Бюнца за плечо, Леманн осторожно погладил его по голове, скорее пробуя само движение как таковое. Он сам поражался своему спокойствию и ощущению того, что сейчас — все правильно. Так, как должно быть.

— По-моему, еще утром мною было сказано все, чтобы вы перестали заниматься самоедством хотя бы по этому поводу. Я имел в виду второе.

Он смолк, оставаясь так сидеть в ожидании слов капитана.

— Поздно, — не слишком уверенно подтвердил капитан, — А логика и я это... Ну, Карл, смешно же.

Отто старался даже дышать тише. Сам момент был настолько прекрасен, что он хотел бы запечатлеть в памяти каждую секунду. Приобняв Карла за пояс, он приподнял голову, чтобы устроить её поудобнее на плече, ткнувшись носом в шею.

— Самоедством не заниматься я стараюсь, честно. Хотя получается не слишком хорошо. Но я стараюсь.

Он помолчал, тихо втягивая носом воздух. Интересно, Карл знает, что пахнет морем?

— Калле... А ты можешь в порядке исключения перестать говорить "вы"?

— Я постараюсь... Отто.

Обращаться к Бюнцу как-то, кроме привычного "господин капитан", было странно. Но с другой стороны, странным было и сидеть вот так, практически баюкая в своих объятьях другого мужчину. Впрочем, в жизни Карла Леманна и без того хватало странностей, и он уже попросту перестал им удивляться. Отчаянно не хотелось думать ни о чем, но вместе с тем вновь пришёл страх: а что, если брат все-таки попытается что-то сделать? Карл коротко вздохнул, отгоняя от себя непрошеные мысли.

— Уже лучше, — улыбнулся капитан, легонько поцеловав Карла в шею. — Только давай о плохом, о котором ты сейчас то ли подумал, то ли собрался подумать, ты подумаешь попозже? Вместе со мной. Ночью, например. Спать нам всё равно, пожалуй, не очень-то доведётся...

Вздохнув, Отто выпрямился и, развернувшись, лёг, уложив голову Карлу на колени. Закусив губу, он смотрел на лейтенанта внимательно и немного извиняющимся взглядом, как ребёнок, схлопотавший выговор и скрывший это от родителей:

— Наверно, следовало сказать раньше... Вообще-то, мы сегодня вечером отправляемся в гости к Паулю. А с нами господин Айсен и Серхио. Вот, как-то так.

— Я должен присутствовать подле своего капитана, — пожал плечами Карл, который не очень-то понимал, почему у Отто такой вид, и теперь смотрел на него вопросительно.

Нужно так нужно. Это часть его службы, в конце концов. Он не совсем хорошо помнил вчерашний вечер, но то, что в лазарете присутствовал младший брат его командира, в памяти запечатлелось точно. И было как-то неловко теперь перед ним за свою вчерашнюю истерику. Но разговор Экхарта и Бюнца Карл мог воспроизвести едва ли.

— Терпеть не могу это твоё "должен", — фыркнул Бюнц. — А, может, ты не хочешь? И вообще...

Отто погладил Карла по щеке, убрал за ухо выпавшую прядь волос и, взяв за ворот рубахи, потянул на себя, приподнявшись навстречу. Провёл пальцем по губам и, глядя в глаза, требовательно прошептал:

— Обещай мне, что будешь бороться, Карл. Слышишь? — Пальцы слегка сжали подбородок, Отто подался ещё немного вперёд, повторяя уже практически в губы: — Дай мне слово, что будешь драться за себя, за меня, за кесарию, за что хочешь! Но драться!

Сидеть так, наклонившись к Бюнцу и сохраняя равновесие лишь благодаря опоре на довольно сильно пострадавшую за последнее время правую руку, было неудобно. Но это-то неудобство и близость капитана способствовали тому, что слова Отто врезались в сознание, отпечатывались там прямым приказом, пробуждали что-то.

— Я буду бороться, — ответил Леманн как можно тверже, — даю слово.

Сейчас он и сам в это верил.

"Это мы еще поглядим," — раздался в голове знакомый голос, от чего Карл вздрогнул и едва ли не отбросил от себя капитана.

— Карл?.. Что произошло? — Капитан, резко сев, обернулся. Нахмурился, вглядываясь в лицо побледневшего лейтенанта.

Он определённо был... напуган? Пусть на доли секунды, но Бюнц однозначно видел промелькнувший в серо-голубых глазах страх. Он уже знал ответ, но не спросить не мог. В конце концов, с этим нужно что-то делать, а потому придётся говорить. Много и часто. И чем раньше Карл привыкнет, тем лучше для всех, включая его самого.

Чужое присутствие в его голове вызвало безотчетный ужас, в легких явственно не хватало воздуха, но Карл быстро справился с собой. Никогда раньше до вчерашнего вечера Экхарт не пытался овладеть его сознанием, он всегда только появлялся рядом, но теперь Леманн чувствовал себя абсолютно беспомощным.

«Ну же, чего ты так испугался, братик? — проговорил брат вкрадчиво, — я же говорил тебе, что еще вернусь, чтобы проучить тебя».

— Не смей так поступать со мной!

Сейчас Карла не заботило, что подумает наблюдающий за всем этим капитан.

— Убирайся.

«Ты слабее меня, и ты это знаешь».

Все закончилось так же быстро, как и началось. Леманн просто вдруг почувствовал, что сознание его свободно от чужого контроля. Это было сродни пробуждению от краткого сна, лейтенант просто вдруг обнаружил себя сидящим на кровати, обхватившим себя руками за плечи.

— Думаю, тебе не нужны объяснения, чтобы понять, что сейчас было.

А это, оказывается, был ещё не конец. Карл словно спорил с кем-то. Хотя почему спорил и почему с кем-то? Он фактически ругался. С Экхартом.

Слушать было болезненно, смотреть — и того хуже. Бессилие. Это то, что Отто ненавидел в себе. Сжав зубы, он молча наблюдал. Что ему оставалось?

Когда всё закончилось, Отто приобнял Карла за плечи.

— Не нужно, — подтвердил Отто спокойным голосом и подумал о том, о чём думать не хотелось. — Он присутствует всегда?

Карла потряхивало. То ли от страха, то ли от злости — он определить не мог. Знал только, что больше никогда не сможет смириться с присутствием Экхарта в жизни. Слишком долго он подчинялся его приказам, хватит. Брат как с цепи сорвался. Никогда еще раньше он не позволял себе такого. «Ну да, заставлять тебя убивать было нормальным? Он всегда мучил тебя, а ты это осознал лишь теперь. Или ты просто понял, что это все он, а не ты?»

— Я уже слабо соображаю, что может, а что не может мой брат, — наконец-то ответил Карл устало. — Раньше он просто приходил. Теперь он овладевает моим сознанием. Раньше он только отдавал приказы, теперь он издевается надо мной. Я не понимаю, за что.

Повернувшись в объятьях Отто, Карл уткнулся лбом в его плечо, обнял, сцепляя руки за спиной капитана.

Отто обнял Карла покрепче, поглаживая по спине, поцеловал в висок.

— Тише. Успокойся. Расслабься.

Он старался говорить негромко, но сталь в голосе всё равно звенела. Он просто не умел по-другому, когда нужно было донести до человека правду, которую он принимать отказывался.

— Я не знаю за что. И, прости уж, но я совсем не заметил у него хоть сколько-нибудь тёплых чувств к тебе. Более того, он как будто тебя ненавидит. Издевается? О, да. А раньше было иначе? Принуждать, заставлять, подчинять... Убивать. Нет, Калле. Так всегда было. Он всегда над тобой издевался. Тебе пора признать это. Он не брат тебе. Всего лишь паразит.

Пальцы сжали плечо Карла. Злость накатывала по чуть-чуть. Злость на Экхарта, на себя, на мерзавцев, на жизнь. На всё.

— Я помню его совсем другим.

Напряжение медленно покидало его, смываемое волной слов капитана, буря в душе стихала, оставляя после себя холод и пустоту. Совсем скоро станет легче, и Карл вновь наденет маску уверенного в себе молодого офицера, но сейчас была только холодная пустота.

— Знаешь, — продолжил Леманн, невольно улыбаясь собственным воспоминаниям, — иногда мне казалось, что Экхарт и Иоланта и есть мои родители. Они всегда были рядом. Несмотря на то, что уже тогда брат появлялся дома не часто. Мать ругалась сильно. А Отец… он всегда был выше всего этого.

Несколько вдохов и выдохов — и Карл мягко отстранился.

— Спасибо тебе.

Не повезло парню с семьёй. Хотя кому с ней повезло? Он, пожалуй, таких людей по пальцам мог пересчитать.

Отто слушал внимательно и продолжал злиться. Он хотел бы что-нибудь сказать, как-то помочь, но что он мог? У него, кроме Пауля и вовсе никого не было. Мать повесили бергеры, когда ему было каких-то пять лет, отец погиб в какой-то очередной стычке всё с теми же бергерами. Что он мог сказать о семье, когда семьи у него и не было? Его семья — флот, его дом — море.

Спасибо тебе.

За что? Он не только ничего не сделал, он ничего не может сделать. И не сможет. Кажется, он вовсе запутался. Что происходит? Что с этим делать? И стоит ли вообще об этом думать?

Подтянув одну ногу к груди, Бюнц запустил одну руку в волосы, положив голову на колено, поджал губы. Совсем как в детстве, когда он сидел на крыше берегового приюта, сбежав от надзирателей, вынесших ему наказание за очередную драку. Если бы всё было так же просто, как в детстве. Он вытянул руку, желая то ли притянуть Карла обратно, то ли просто положить руку на плечо, но замер на полпути. Он смотрел куда-то мимо Карла. Рука медленно, почти безвольно опустилась обратно, так и не достигнув цели, а в глазах капитана явственно отражались печаль и злость. Даже не злость, слепая ярость. Она захлёстывала его сознание, словно огненная река, обжигала, оставляя болезненные шрамы, и требовала уничтожить. Уничтожить причину. Кулаки сжались сами собой, на ладонях проступили капли крови.

Он так и не смог заставить себя сказать хоть слово. Только покачал головой, отрицая благодарность.

Некоторое время Карл сидел напротив капитана, молча созерцая его неподвижную фигуру, олицетворяющую собой сейчас готовый сорваться вихрь, потом, вздохнув, поднялся с кровати, подошел к буфету. Спрашивать разрешения он не стал, взял первую попавшуюся бутылку, откупорил, понюхал — можжевеловая. Подойдет. От повидавшей сегодня многое простыни лейтенант, не церемонясь, оторвал кусок и, вернувшись к Бюнцу, он взял его за руку, заставил разжать кулак.

— Спасибо за то, — начал перечислять он, аккуратно обрабатывая смоченной в водке тряпицей царапины,— что взял меня когда-то на «Весеннюю Птицу», спасибо за то, что стал для меня тем капитаном, за которым я шел, несмотря на…все. Спасибо за то, что благодаря тебе я больше не считаю себя опасным сумасшедшим. Разве у меня нет повода тебя благодарить?

Вот уж чего Бюнц точно не ожидал, так это того, что Карл примется обрабатывать ему руки, методично перечисляя возможные причины для своего недавнего "спасибо". Это было настолько нелогично в картине мира самого Отто, что он просто рассмеялся. Смех вообще с детства был своеобразной защитой. Больно ли, страшно ли, зол ли ты — смейся.

— Ох, Карл, какой же ты всё-таки... — Склонив голову на бок, Отто фыркнул.

За чужими бедами он забывал о своих. Бюнцу это казалось не совсем правильным.

Смех Бюнца удивил, но Карл своего занятия не бросил. Пусть смеется, если ему так легче, пусть кричит, пусть делает что угодно.

— Какой? — поинтересовался, отпуская первую руку и тут же перехватив вторую, пока капитан не успел увернуться. — Ну, я же говорил, что другого такого капитана мне не сыскать. А царапины имеют тенденцию воспаляться, не вырывайтесь.

— Твой капитан сам опасный сумасшедший с весьма резвым перепадом настроений. Оставь, царапины же... — пробормотал он, пытаясь убрать руки. — И вообще, надо проведать господина Айсена, убедиться, что Серхио не спрятался где-нибудь в трюме, а Пауль будет не слишком счастлив, если я изволю притащить вас к полуночи.

Понемногу, но он, кажется, приходил в себя. По крайней мере, к нему определённо вернулся здравый смысл и чувство юмора. И поскольку поставить точку было нельзя, Отто решил поставить хотя бы запятую:

— Как ты? Переживёшь ещё одни сутки?

Так было намного легче. Помогая другим, можно забыть о собственных проблемах, сделать вид, что все хорошо. Это давало сил идти дальше. Вопрос Отто снова удивил, но виду Леманн не подал.

— Я переживу столько, сколько потребуется.

Отто прикрыл глаза. Нет, он не хочет к Паулю. Он не хочет в Брюнн. Он хочет взять этого невозможного парня напротив и уехать как можно дальше. Куда-нибудь туда, где по утрам можно смотреть на восходящее солнце на берегу моря, а днём гулять по скалам и лесам... Квальдэто цэра! О чём он думает?

— Какой? Удивительный. Даже не знаю как это выразить, — слегка качнул головой Бюнц. — Просто ты особенный.

Карл не привык слышать в свой адрес что-то подобное. Слишком уж эти слова разнились с тем, что ему говорили раньше, что говорили родные. А друзей-то, по сути, у лейтенанта и не было.

— Конечно особенный, — проговорил он, отпуская руку капитана и аккуратно складывая тряпицу. — С десяти лет вижу призраков… хотя и до этого меня считали странным.

Он действительно удивительный человек. Не мог простой парень занять в сердце капитана всё свободное место. Не мог обычный человек вызвать у него желание провести с ним рядом вечность... И ещё чуть-чуть. Для этого нужно было обязательно быть особенным.

— Ну, да, другого такого придурка ты определённо не найдёшь, — капитан усмехнулся, подумав, что не так уж сильно он преувеличивает свою "придурочность", и добавил напряжённо:

— Столько, сколько потребуется? Если с тобой что-нибудь случится, я тебя из Заката вытащу, чтобы лично придушить. Ты обещал, помни.

Все-таки его капитан — невозможный человек. Чтобы настроение сменяло одно другое так быстро, Карл еще никогда не видел. Ну, вот сейчас-то зачем волноваться?

— Я обещал, — взгляд Леманна был серьезен настолько, будто бы он докладывался командиру в присутствии вышестоящих лиц. — И я свое обещание исполню.

— Тем, кто считал или считает тебя странным, следует сначала развить интеллект, а потом пообщаться со мной, и тогда, возможно, у них появится какое-то маленькое временное основание для оценки странностей другой личности, — отчеканил капитан, недовольный тем, что Карл снова повторял за другими всякую чушь.

— Нет, им не надо общаться с тобой, — вырвалось чуть ли не с испугом у Леманна.

Была бы его воля, он бы навсегда забыл дорогу к дому своей матери, ограничившись встречами с ней в пределах усадьбы своего дяди.

— Спасибо, — Бюнц посмотрел на свои руки. Надо же, какая глупость. Впрочем, когда он совершал умные поступки? Вздохнув, Отто скептически поджал губы и развёл руками:

— Я знаю, просто придираюсь.

Встав, он переступил с пяток на носки, и обратно, обдумывая что-то своё, а потом резко обернувшись, наклонился вперёд, целуя лейтенанта и задорно улыбаясь:

— Делам до наших бед совсем уж дела нет, а посему идём со мной.

И он потянул Карла к двери, ведь дела действительно не ждут и этим делам абсолютно наплевать на их мучения. Впереди ещё Айсен, и Пауль, и Серхио. Ох, Серхио. Найдут ли они общий язык?

Карл только удивленно моргнул, когда Отто вдруг обернулся и сорвал поцелуй с его губ. Нет, определенно, он никогда не научится определять, что же у его капитана на уме. Мысленно качая головой, лейтенант позволил увести себя прочь из каюты. И правда, дел у них было невпроворот.

Покинув капитанскую каюту, Фейнбрахт некоторое время простоял у борта, пытаясь вспомнить, что он должен сейчас делать. Вид волн умиротворял, но ни капли не помогал сосредоточиться, а беспокойство из-за невыполненных обязанностей грызло душу.

“Конрад! Ну конечно!“ — И как он ухитрился забыть о приказе капитана два раза за один день? Леворукий знает что такое.

Дойдя до каюты Леманна, где должен был находиться Конрад, Фейнбрахт постучал — этот жест уже вошел у него в привычку — и толкнул дверь. Конрад действительно был в каюте и снова спал. “Вот соня“, — мимолетно проскочила неуместная мысль

В полусне Конрад услышал стук двери, но несмотря на неудобную позу, поднимать голову не хотелось.

— Опять спите? — спросил Фейнбрахт, рассудив, что они не так давно расстались, чтобы снова здороваться. На ответ рассчитывать не приходилось: Конрад и не думал не то что просыпаться, но и вообще как-то реагировать.

Конрад услышал чей-то голос и с трудом разлепил глаза. Его лохматая голова поднялась от стола, мутные глаза уставились на Вальтера.

— Я заснул... — пробормотал он, оправдываясь. — Мы говорили с капитаном, и... и...

Его взгляд остановился, лицо побелело.

Спросонья Конрад выглядел совой, неожиданно вытащенной из своего дупла. Это было бы даже забавно, если бы не последовавшее за этим заикание.

— Что? — с искренней тревогой переспросил Фейнбрахт. Ему отнюдь не улыбалось снова успокаивать Конрада, или, Создатель упаси, вести с ним душеспасительные беседы.

— Я... я его обругал... и наорал... — прошептал Конрад в ужасе и прижал руки к щекам. — Вальтер, он прислал вас за мной? Да?

Ну надо же! А капитан еще и ухитрился не сорваться на Конраде. Конечно, тот мог счесть ором любое слово, сказанное на пару тонов громче шепота, но кто знает?

— Ну, не надо паники, — попросил Фейнбрахт. — Меня никто за вами не посылал, я сам явился для исполнения своих должностных обязанностей. А касательно капитана... Я и сам впал у него в немилость, — развел он руками.

— И вы тоже... — потерянно прошептал Айсен и взглянул на Вальтера, кусая губы. — Я в самом деле на него наорал... и обозвал... нехорошими словами...

— А из-за чего? — Вальтер сел лицом к Конраду. Было и в самом деле интересно, какой поступок мог спровоцировать такого на первый взгляд тихого человека, как Конрад, наорать на кого-то, да еще и покрыть бранью.

— М... — Айсен заколебался. Вальтеру было любопытно, но Айсен чувствовал, что есть какая-то грань, которую нельзя переступать.

— Я не могу вам ответить, — сказал он наконец. — Хотя я совсем не знаю ваших правил, это не моя тайна и не те вещи, которые команда должна знать о своем капитане.

— Ну ладно, как считаете нужным, — пожал плечами Фейнбрахт. Допытываться не хотелось, да он и не старая сплетница, чтобы собирать слухи. — Тут правила в четвертую очередь, а вот право на тайну мне понятно.

— Я боюсь, что он разозлится на меня еще больше, если узнает, что я рассказываю о том, что случилось, — признался Конрад, теребя манжету рубашки и не поднимая глаз на Вальтера.

— Но сейчас-то вы не рассказываете, — хмыкнул Вальтер. — Так что не надо прятать глаза, словно я судья, а у вас совесть нечиста.

Это действительно раздражало. Он, конечно, старался понять, но любому страху должен быть предел.

Ничего, время есть. Если медленно и плавно, авось и до этого дойдем. Когда-нибудь.

Айсен испуганно вскинул глаза.

— Я ничего не делал! — воскликнул он. — Правда, ничего такого!

— А я утверждаю, что вы что-то делали? — нарочито вежливо поинтересовался Вальтер. — Мне казалось, что нет.

Опять его пытаются убедить, что за сказанным ничего не стоит. Может, да, а может, нет…

— Простите, — на всякий случай сказал Айсен, глядя искоса. — Я не хотел вас обидеть.

— Да ладно, — махнул рукой успевший немного остыть Фейнбрахт, — Невелика ошибка.

Опасность миновала, и Конрад перевел дух. Почему-то хотелось сделать Вальтеру что-нибудь приятное, хотя бы снова запустить в каюту бабочку, знать бы только, порадовало бы это его или нет...

Испугавшись последствий, Айсен прогнал странное желание. В конце концов, это больше походило на попытку подлизаться.

Зайдя в каюту Карла, Бюнц замер на секунду, подумав, что предпочёл бы выгнать отсюда всех и изучить внимательно каждый уголок. Тряхнув головой, по старой привычке, отгоняя глупые мысли, он сложил руки на груди и, приняв весьма угрожающий вид, очень зло процедил:

— Валь-тер.

На самом деле всё было более, чем прекрасно. Но когда это Бюнц отказывал себе в удовольствии поддеть подчинённых?

— Да, капитан, — вытянулся Вальтер, постаравшись, чтобы его голос звучал как можно менее уныло. С одной стороны, вроде бы, ничего страшного не должно было случиться — ну не съест же его Бюнц по-настоящему, в самом-то деле! — но с другой, слушать подколки и не иметь возможности ответить было обидно. Ну да ладно, он не кисейная барышня. Уж это как-нибудь переживет.

Было странно видеть такое столпотворение в своей каюте. Все-таки Карл привык, что это была его личная территория, на которую хода никому не было. Тут он мог оставаться наедине с самим собой. Таким, какой есть. Кивнув мичману, Леманн обратился к Конраду.

— Добрый день, господин Айсен, надеюсь, пребывание в моей каюте не показалось вам неудобным.

Говорить он старался как можно мягче, даже доброжелательно, памятуя, что не известно, как может отреагировать маг на то или иное слово.

При появлении капитана Айсен поскорее отступил так, чтобы оказаться за Вальтером. Мало ли, вдруг капитан решит что-то сделать?

— Добрый, — тихо сказал он, — нет, ничуть...

— Вальтер, вас с каким соусом отобедать? — Бюнц с недоброй усмешкой приблизился к мичману. — Или вы предпочитаете, чтобы вас ели без соуса?

— Как пожелаете, капитан, — ответил Фейнбрахт, попытавшись скрыть улыбку. — Всецело доверяю вашему вкусу. — Реплика была рискованной, на грани ерничанья, но он все-таки не сдержался.

— Вот и правильно, капитану нужно всецело доверять и ещё желательно всецело подчиняться, со вторым у вас, кстати, не всегда ладно, — покачал головой капитан. Его хватило на целую минуту выражения искреннего гнева. Потом он махнул рукой и рассмеялся:

— Что такие хмурые? Поругались, что ли?

На второй вопрос Вальтер предоставил отвечать Конраду, поскольку сам никаких признаков собственной душевной подавленности не замечал.

На корабле странно относились друг к другу. Капитан был зол, но мичман улыбался, откуда-то зная, что сейчас капитан рассмеется сам.

Конрад смотрел то на Вальтера, то на Бюнца, не понимая, почему повисла пауза.

У этих двоих, похоже, ничего не меняется. Вальтер как обычно отшучивался, а господин Айсен как обычно пугался и удивлялся. Отто хмыкнул, подумав, что жизнь должна быть слишком скучной у тех, кто ко всем вопросам подходит исключительно с точки зрения безопасности. Он изучающе оглядел Конрада и подумал, что это безнадёжный случай. Нет, Бюнц, конечно, не умел сдаваться, но с появлением на корабле Айсена он начал подумывать, что когда-нибудь придётся попробовать.

— Господин Айсен, если вы помните, я собирался к брату. А вы собирались составить мне компанию. Что до вас, Вальтер, — он перевёл взгляд на мичмана и улыбнулся. — Вам придётся снова искать Серхио. Не захочет идти — можете притащить на якорной цепи. А потом можете бездельничать. Будем считать, что вы мне нравитесь, поэтому у вас внезапный выходной. Всех жду на шканцах через полчаса. Карл, ты можешь пойти со мной, а можешь убить полчаса на какие-то дела, если таковые у тебя имеются.

У дверей капитан обернулся, окинул оценивающим взглядом каюту и отрицательно помотал головой:

— Нет, ты сюда ещё не скоро вернёшься.

Хотя фраза не была обращена к кому-то конкретно, Бюнц точно знал, что её понял тот, кому она была адресована.

Только сейчас, глядя на всех собравшихся в его каюте, Карл припомнил обстоятельства последней его встречи с мичманом Фейнбрахтом и в очередной раз за этот день обругал себя — хороший же он помощник капитана, если даже не поинтересовался, остается ли Вальтер на службе или ждет только прибытия в Брюнн? Впрочем, капитан Бюнц не из тех людей, которые так легко отступаются.

— Я бы предпочел уладить кое-какие вопросы, мой капитан, — ответил Леманн, раскрывая створки шкафа.

Он так и не сменил мундира после судьбоносного для него абордажа, а тот вид собою являл не самый подходящий для офицера.

— Слушаюсь капитана.

Стоя в сторонке, Айсен задумался, что такое шканцы, как они выглядят и не опасно ли там.

Он уже начал жалеть, что сгоряча согласился отправляться вместе с капитаном к его брату, но вовремя спохватился и обругал себя. Бюнц вряд ли расскажет брату, что с ним произошло, поэтому эту миссию придётся взять на себя, другого выхода нет.

Кажется, она была пьяна. Да не кажется, а так и было. Элеонор повела плечами, кутаясь в кем-то одолженный плащ. Пленная марикьярка ? это был редкий и нечастый дар, тем более, такая, как она. Сбежала из дома, и её, наверное, даже не ищут. А стали бы? Она теперь вроде как клеймо и позор на всём её роду. Впрочем, не страшно: оба брата продолжат род и всё такое, а о ней, наверное, забудут.

Вот только спустя буквально неделю её схватила какая-то банда, загнала на корабль и вознамерилась продать в Багряные земли. Единственное, что спасло от надругательств, так это то, что "девы стоят дороже". А вот что ожидает Элеонор сейчас она, по правде говоря, не знала. Зачем её напоили? А зачем она пила?

Оправив волосы, девушка огляделась. Один корабль, второй, какая разница? Только тут какие-то северные люди. Они её вернут или что-то сделают? А что, есть куда возвращать?

Элеонор ступила на палубу и чуть качнулась. Тут же вспомнилась трубка, набитая курительной смесью, которую ей дал кто-то из пленителей. Зачем? Очень своевременный вопрос, но от курения она становилась более тихой, почти покорной. Впрочем, если пересмотреть состав смеси и выкинуть оттуда ту дрянь, что усыпляла, то в остальном процесс дымления Элеонор нравился. Она выпрямилась и огляделась. Сейчас бы ей выяснить, что это за место и что её ожидает.

Когда со шлюпки на борт корабля поднялась девушка, командир абордажной команды Людвиг Лунд удивленно присвистнул и обратился к одному из помогавших даме матросов с призового барка:

— Знатную вы жемчужину нашли! Ну-ка пулей на шканцы, попроси лейтенанта Эссера подойти — эта красавица, чего доброго, по-дриксен и не разумеет.

Присмотревшись к пиратской пленнице, Лунд покачал головой, сурово свел брови и сердито вопросил:

— Вы что ее, напоили?

Старший матрос Ханс Ларссон вытянулся во фрунт, испуганно вращая глазами:

— Ну так это, замерзла... да и пережила много, мы ее в трюме пока нашли...

Решив отложить выволочку — не при гостье же разносить непутевых, но заботливых матросов — Лунд с определенной долей неуверенности обратился к девушке:

— Как вы себя чувствуете? Вы меня понимаете?

Элеонор ощутила некое смущение. Вообще-то ей было не положено представать перед мужчинами в таком виде и всё такое. Ну что делать, раз уже. Она сфокусировала взгляд на говорящем и нахмурилась. Надо сказать, она не поняла ни слова. Как-то не думала она, что в жизни пригодится наречье севера, ан нет. Интересно, что хочет этот человек? Что её ждёт? Она постоянно слышала, что женщина на корабле — к беде, и когда тот корабль захватывали, её попытались зарезать, решив, что так они откупятся. Но она успешно вывернулась и огрела нападавшего стулом.

— Простите, я вас не понимаю, — хрипло сказала Элеонор. Навряд ли и он её понял, так что для верности она покачала головой. Да и вообще на реплики от незнакомых мужчин, которые не понимаешь, лучше качать головой, а то мало ли — согласишься ещё на что-нибудь.

Кажется, все-таки не поняла. Людвиг вздохнул и почесал затылок, беспомощно оглядевшись. Рейкерта, который точно нашел бы общий язык с гостьей, видно не было, что и не удивительно — вчерашний день выдался для лекаря, пожалуй, более насыщенным, чем для остальных. Лунд искренне полагал, что убивать людей гораздо проще, чем лечить, поэтому, несмотря на свои успехи в первом, испытывал невольное уважение к молодому кэналлийцу.

Благо, лейтенанта долго ждать не пришлось — тот бесшумно возник за спиной Лунда, заставив того в очередной раз проклясть кошачью походку фок Эссера. Якоб, пристально изучив картину, обернулся к Людвигу:

— Больше на захваченном судне выживших не было? — Дождавшись отрицательного ответа, кивнул. — Можете отпускать матросов и быть свободными. Заботу о нашей гостье я беру на себя.

К гостье Якоб обратился на кэналлийском, чуть искаженном акцентом:

— Приветствую вас на фрегате Северного флота кесарии Дриксен "Надежда Севера". Вам больше ничего не угрожает. Прошу, дорита, скажите, как вас зовут?

Молодой человек знал кэналлийский, что несказанно обрадовало. Вопрос, откуда, она решила опустить. Важно, что знает. Название корабля ничего толком не сказало (да и с какой стати), а вот то, что это корабль варитский... Многолетняя вражда — она не особенно внушала надежду. Хотя эти люди вроде настроены дружелюбно. Интересно, её выменяют подороже или что?

— Моё имя Элеонор, а фамилия уже не имеет значения, — отозвалась она, качнув головой. Хорошо бы найти расчёску, а то колтун на голове немного раздражал. — Мне бы хотелось сказать, что рада, но это отчасти не так. Я рада, что осталась жива, но увы, это единственный повод для радости. Простите мне моё состояние.

Алкоголь порядком развязывал язык, а вбитое воспитание мешало высказываться более грубо. Симбиоз выходил странный, и Элеонор принималась лепить странные конструкции.

Якоб внимательно выслушал девушку, не перебивая, но чуть заметно нахмурился.

— Я лейтенант Якоб фок Эссер, рад знакомству с вами, — строго, официально представился он. Задумчиво осмотрел Элеонору. — Вы не ранены?

Что могла пережить невесть каким ветром занесенная на север южанка, Якоб представлял, и это его не особо радовало. Как цинично заметил Рейк о возможных пленных в самом начале погони за пиратом: "Пусть уж о них позаботится Создатель. Рассвет — это лучший порт, куда они могут прибыть". Капитан, конечно, такой подход не одобрил, а Якоб не смог решить, чье мнение ему ближе. Но если южанка считает, что сохраненная жизнь достаточный повод для радости — значит, так и есть.

Но все ж таки лучше будет, если Рейк ее осмотрит.

— Вас не затруднит последовать за мной? Не требуется помощь?

— По счастью, тот, кто счёл, что я повинна в бедах того корабля, был оглушён стулом раньше, чем добрался до меня. — Элеонор улыбнулась и оправила сползший с плеч плащ. Её платье никуда не годилось, но подобрать что-то из мужской одежды она не смогла. В голове снова возникли душно-липкие споры о том, что и как можно сделать с марикьяркой и будет она стоить дороже непорочной, или уже "опытной". Хотелось бы это забыть и больше никогда, никогда не слышать.

— Это, безусловно, очень удачное стечение обстоятельств, — сказал Якоб.

Еще раз оглядев девушку, он подумал, что рубашку и камзол для нее вполне удастся одолжить у Рейка, а вот штаны, пожалуй, придется просить у более коренастого капитана.

— Не затруднит. Я сама дойду, господа матросы влили в меня не настолько много, — продолжала Элеонор. — А что... меня ожидает?

Этот вопрос заставил Якоба поморщиться, как от зубной боли, и почти сразу успокаивающе улыбнуться.

— Помощь. На этом корабле никто не причинит вам вреда. Идемте.

Путь до лазарета был недолог, но насыщен любопытными взглядами, которыми провожали неожиданную пассажирку члены экипажа, однако под тяжелым взглядом лейтенанта заговорить с ней никто так и не решился.

Рейк обнаружился сидящим на столе с пером и пергаментом в руках. Крайне задумчиво он посмотрел на Якоба:

— Что, кто-то откуда-то опять упал, или вчерашняя царапина загноилась?..

Но, увидев Элеонор, он замолчал, не развив мысль, и, казалось, позабыл о том, что держал в руках.

— Дориту Элеонору проводили с захваченного барка. Не осмотришь? — Якоб с явным беспокойством следил за его реакцией.

Удачное стечение обстоятельств. Более чем удачное. Можно сказать, счастливое. Наиболее из последних двадцати с хвостиком лет жизни. Иногда Элеонор казалось, что она не должна была даже рождаться на свет, но раз так сложилось — значит, сложилось. Лучше бы ей умереть или заниматься чем угодно, чем всю жизнь жить с навязанным постылым мужем. Чтобы тот хвастался, что жены нет верней и послушней, просто потому что она и не думает смотреть на других мужчин. А то, что она и на него не смотрит... ну что ж, кого бы это волновало? В пьяную голову приходит слишком много дурацких мыслей. Помощь. От варитов? Они же ненавидят южан... Впрочем, если она сама сейчас испытывает усталое, почти равнодушное расположение, то, быть может, всё не так-то плохо.

Наличие на корабле кэналлийца порядком Элеонор удивило. Вот, значит, как. Чем же, Леворукий побери, занимаются на этом корабле? Он вроде как и военный, но...

— Приветствую дора, — сказала Элеонор и присела в реверансе. Он получился немного неуклюжим: она на самом деле ужасно устала.

Перо выпало из онемевших пальцев судового лекаря, продолжавшего пораженно и даже несколько испуганно смотреть на землячку. От обращения Элеонор он вздрогнул всем телом, нервно зажмурившись. Тряхнул головой, стряхивая наваждение, и жестом остановил рванувшегося к нему было Якоба. Кашлянул, прочищая пересохшее горло, хрипло по-кэналлийски ответил девушке:

— Не нужно формальностей. Не могу сказать, что рад вас видеть — обстоятельства вашего прибытия на сей гостеприимный корабль нельзя назвать приятными, но, смею заметить, теперь вы в куда лучших условиях.

Рейк потер виски, стараясь не смотреть на Элеонор. В голове судорожно билась мысль, что он должен как-то помочь, в конце концов, хотя бы выполнить свои прямые обязанности, но при одном только взгляде на девушку поднимались из глубин памяти давно похороненные воспоминания и мерещилось лицо, которое Рейк в последний раз видел в кошмаре.

— Раз уж я местный лекарь, мне придется помучить вас банальными вопросами о вашем самочувствии и обхождении прошлых хозяев барка. Надеюсь, вы меня простите.

Якоб не отводил от друга беспокойного, настороженного взгляда. Ему совершенно не нравилось, как все обернулось, но выхода он не видел: Элеонор могла быть необходима помощь, да и фрегат не столь велик, как кажется — Рейк рано или поздно пересекся бы с ней и наверняка отреагировал бы не лучше... Захотелось снова на абордаж, сцепиться с пиратами и хоть как-то выместить внезапно накатившую боль и отчаянье.

Элеонор нахмурилась. Такая реакция ей, если честно, не очень понравилась. Но, быть может, его задело то, что она тоже южанка. Ей самой было странно наблюдать его тут. Она невольно потянулась к небольшой сумке, в которой лежала примитивная трубка. Трубка с дурманом, но, надо признать, она неплохо расслабляла в определённые моменты.

— Гостеприимные матросы выдали мне касеры в изрядном количестве, — заметила Элеонор, поведя плечами. — К сожалению, это единственное за пару дней, что я ела или пила, потому у меня сейчас немного кружится голова.

Тонкие смуглые пальцы нервно теребили плащ. Всё было или будет хорошо. Если она найдёт способ быть полезной им. А чем она может быть полезна? Что они от неё захотят, рано или поздно? Невольно думалось над этим, после того, как взгляды того отребья становились всё более голодными, жадными. Элеонор зажмурилась и тряхнула головой. Если бы она осталась дома, её бы ожидало всё то же самое, только с одним навязанным отцом человеком, так что какая разница, где, с кем, и прочее?

— Они меня не били, в основном не трогали, но руки предпочитали держать связанными, — продолжила Элеонор будничным тоном.

Рейк вымучено улыбнулся, неодобрительно покачав головой:

— Они так щедры и заботливы... Лейтенант, могу я попросить вас позаботится о том, чтобы нашей гостье подали завтрак?

Тут он поймал обеспокоенный и сочувствующий взгляд Якоба и не сдержал гримасу раздражения: Рейк терпеть не мог выглядеть слабым и с трудом терпел чужое сочувствие — даже от друга. Он хотел было как-то загладить прорвавшиеся эмоции, но Якоб с резко изменившимся, отстраненным лицом сухо проронил: "Конечно, прикажу подать сюда", — и, коротко поклонившись Элеонор, покинул их.

Рейк закрыл глаза, с сожалением вздохнув. Все шло из рук вон плохо и неправильно, и как возвращать все на круги своя, Рейк просто не знал. Поднявшись, он все-таки посмотрел в лицо девушки, старательно запихивая проснувшиеся воспоминания туда, где они спали все эти годы. Сходства на деле и не было, не считая южного происхождения — Элеонор была гораздо моложе, может, даже младше самого Рейка.

— Присядьте, пожалуйста. — Он указал на свой свободный стул. Не гнать же девушку в лазарет: тот хоть за одной переборкой от каюты, но битком набит после вчерашнего боя. Слова Элеонор немного успокоили Рейка, однако беспокойства полностью не развеяли. Он на своей шкуре знал, что есть вещи, о которых просто так не расскажешь, но и давить не хотел.

— Прошу, покажите руки.

Что-то происходило. Впрочем, возможно это было любопытство для того, чтобы отвлечься и немного успокоиться. Всё внутри как будто оттаяло, то ли от присутствия соплеменника, то ли от касеры, то ли от усталости. Она медленно осела на стул, всё ещё не решаясь скинуть плащ (платье было порядком изорвано, пленители не потрудились выдать ей одежду взамен испорченной). Мысль о еде отозвалась болезненным посасыванием в желудке и новым приступом головокружения. Элеонор прикрыла глаза и выдохнула. Вот только стоило проявить немного любезности, и она расслабилась, так нельзя. Как можно, она не знала, но точно не так.

— Понадеюсь на вашу деликатность, дор, и не буду ничего скрывать, — сказала Элеонор, прямо глядя на лекаря. — Изначально я привлекла тех, кто вёз меня, исключительно как средство для удовлетворения похоти. Но поняв, что до них у меня никого не было, они решили, что куда выгодней будет продать меня в Багряные земли.

Она протянула руки. Сколько она так плыла, связанной? Да и развязалась чудом, чего скрывать.

— Сколько мы плыли, я уже не припомню толком. Кормили скудно. Так, чтобы не умерла с голоду, полагали, этого достаточно, — продолжила Элеонор. — Отделалась парой пощёчин в самом начале, чтобы не сильно сопротивлялась. В остальном... ничего. Не трогали.

Рейк внимательно смотрел на девушку, слушая ее речь, пока руки привычно доставали корпию и склянки с настойками, но не видел ее. Каждое слово словно резало по живому, как ни пытайся отстранится. Фраза "продать в Багряные земли" ввинчивалась в уши, раскаленным прутом пронзая голову. Пара склянок с веселом звоном сорвалась на пол, когда Рейк вцепился в столешницу, словно покачнувшись от внезапно потемневшего перед глазами мира. В голове упрямо стучала мысль, что вспоминать нельзя, не сейчас, не перед девушкой, которой отчаянье беспомощности и уязвимости знакомо не хуже него, недопустимо, нельзя-нельзя-нельзя, но тело подводит. Рейк зашипел через стиснутые зубы, потёр одной рукой лоб, второй все еще вцепившись в стол, и помотал головой, как оглушенный упавшей мачтой матрос, пытающийся сориентироваться в пространстве.

Переведя сбившееся дыхание, Рейк сгреб приготовленные инструменты со стола и, не особо задумываясь, как это выглядит, уселся на пол возле занятого Элеонор стула. Бросив короткий взгляд на следы веревки, раскупорил одну из склянок и принялся промывать рану. Травяной отвар плохо вымывал заразу, но не жег и снимал отек.

— Я был почти на вашем месте, — сказал Рейк тихо, не отрываясь от своего занятия и не поднимая глаз на девушку. — И обрел свободу так же, как вы. Но моим родителям повезло меньше.

Он не знал, достаточно ли этого будет, чтобы пояснить случившийся и, наверное, поразивший дориту припадок, и на самом деле не слишком был уверен, стоит ли это говорить.

Элеонор вздрогнула. Такая реакция была очень неожиданной и даже немного пугающей. Она даже приподнялась с места. Так остро и болезненно, Создатель, да каким же образом этот человек попал сюда, неужели...

— Дор... — пробормотала она, но тут же осела обратно. Голова кружилась, а ноги вдруг ослабли.

Почему её вдруг так волнует судьба этого мужчины? Почему он так отреагировал, будто его ударило по самому больному, что было на свете? Наверное... наверное, это просто что-то своё, родное, за что так цепляются изо всех сил.

Слова его подтвердили его мысли. Наверное, это было страшно. Нет, не наверное, это однозначно было очень страшно и больно. Элеонор, не выдержав, осторожно провела рукой по чёрным волосам лекаря. Как будто это могло снять боль. Да что она может снять, когда сама-то только-только с пиратского корабля, когда у самой-то жизнь упорно летела в кошкину пасть, и навряд ли оттуда выдерется?

— Я понимаю, — тихо сказала она. — Простите.

От прикосновения к волосам Рейк вздрогнул и отшатнулся, испуганно вскинув глаза. Он явно смотрел не столько и не только на Элеонору. "Прости... и постарайся выжить. Ты должен жить, мой мальчик..." Он судорожно зажмурился, пытаясь вернуться к реальности.

Резко распахнулась дверь. Капитан Бюнц окинул взглядом каюту, чуть поклонился сидящей девушке и коротко бросил на дриксен застывшим за его спиной матросам:

— Завтрак на стол, одежду давайте мне и выметайтесь.

Рейк вскинул голову, виновато и растеряно глядя на Пауля.

— Капитан...

— Заканчивай и немедленно иди к Якобу, пока он не начал срываться на экипаже, — мрачно буркнул Бюнц. — Не знаю, что тут случилось, но, судя по его настроению и твоему лицу, поговорить вам не помешает.

Он забрал у матроса сверток, перевел недовольный взгляд с лекаря на гостью и обратился к ней уже на талиг:

— Прошу прощения, я не знаю кэналлийского, а у господина Бельца появились важные дела... Не возражай! — Обращенная к подобравшемуся Рейку снова была на дриксен.

Кажется, она опять что-то сделала не так. Напугала ещё больше, ну что ты будешь делать. Элеонор нахмурилась. Она редко что-то испытывала к мужчинам, но тут... единственный родич, к тому же, со схожей судьбой и такой напуганный. Очень хотелось успокоить, но им, наверное, лучше пересекаться поменьше, иначе она только будет задевать его самые больные шрамы.

Было странно, что от его прикосновений не хотелось вырваться и скрыться в другом конце комнаты. То ли усталость, то ли она вдруг решилась на малейшее к кому-то доверие. А может, и обречённость — как будто у неё был выбор, ну в самом деле.

— Дор... — начала она, но тут же их прервали. Элеонор вскинула голову, внимательно и настороженно изучая вошедшего мужчину. Не хотелось, чтобы лекарь уходил, но... но наверняка тут есть дела поважнее блудной марикьярки. Они наверняка с радостью избавятся от женщины, ведь женщина на корабле — к беде, такова примета.

— Ничего страшного, дор, я говорю на талиг.

Взгляд было истолковать сложно. Мужчина был чем-то недоволен, но чем?

— Как скажете, капитан, — виновато отозвался Рейк на дриксен. Поднялся с пола, поклонился девушке, улыбнулся натянуто, но доброжелательно, добавил на кэналлийском: — Если что-то понадобится, я всегда к вашим услугам. Прошу прощения, но мне действительно нужно вас покинуть.

Капитан терпеливо дождался окончания его фразы и кивнул на дверь. Если присмотреться, можно было заметить, что беспокойства в его взгляде больше, чем недовольства. Когда лекарь вышел, Пауль вздохнул и с раздражением стянул сбившийся шейный платок. Засунул его за пояс и уже гораздо приветливее улыбнулся девушке.

— Эрэа Элеонор, я прав? — уточнил он на талиг. — Прошу прощения за эту сцену... Позвольте представится: Пауль Бюнц, капитан этого корабля. Вы, должно быть, голодны? Прошу, ешьте, все остальные разговоры могут подождать... — Капитан сделал паузу и опустил взгляд на сверток в своих руках. Нахмурился. — Если не пожелаете сменить платье. К сожалению, женского костюма на корабле не найти, но хоть что-то...

— Я понимаю. Благодарю вас. — Элеонор улыбнулась в ответ и кивнула. Проводя взглядом вышедшего кэнналийца — кажется, он так и не представился? — Элеонор снова перевела взгляд на вошедшего. Можно даже сказать, то ли ворвавшегося, то ли ввалившегося.

Девушка откинулась на стуле и, прикрыв глаза, сглотнула. В горле порядком пересохло от волнения. Медленно качнув головой своим мыслям, Элеонор снова открыла глаза, внимательно изучая северянина. Всё-таки они совершенно иные, не такие. Не к таким людям привыкла девушка, а сейчас она бы с большим любопытством изучала бы, если бы не обстоятельства. Кажется, всё-таки этот человек был настроен дружелюбней, чем она опасалась поначалу. Улыбнувшись в ответ, Элеонор склонила голову.

— Да, эр. Приятно познакомиться. — И Элеонор несмело потянулась к куску хлеба. Когда она видела в последний раз хлеб? Да что там хлеб, такую изумительную кашу? — Поверьте, мне пойдёт любой костюм, потому что это платье уже совершенно неприлично носить в мужском обществе.

Пытаясь сохранить остатки приличия, Элеонор принялась за еду. Дрожь в руках унять не удалось, но хотя бы видимость более-менее цивилизованного приёма пищи была сохранена, что уже было неплохо.

Покачнувшись с пятки на носок, Пауль еще раз окинул взглядом каюту — скорее, просто чтобы не смущать гостью своим вниманием. Она казалась весьма юной, и, догадываясь, что пережитое не могло оставить своего следа на ней, он старался быть как можно более деликатным. Развернул сверток и развесил одежду на ширме, отгораживающей койку от рабочей части кабинета. Обернулся на Элеонор, коротко, оценивающе, с легким беспокойством на сердце — так всегда, когда берешь на борт пассажира с таких кораблей, как тот барк. У кого-то просто не хватало сил жить, несмотря на все усилия Рейка, а иногда были и те, кто сам жаждал смерти. Женщины, в основном, и это было страшнее всего, что доводилось видеть капитану за службу. Ни один мертвый корабль, ни одна встреча с ихргег или немертвым и сравнится не могла.

Но девушка жива не только телом, но и душой, и камень на сердце стал чуть легче.

Некоторое время было тихо. Поев и от души напившись обычной, нормальной воды, Элеонор выдохнула. Она вспомнила про трубку, но решила, что пока не время. Сейчас можно было успокоиться, судя по всему, самое страшное позади.

— Обычно мы помогаем попавшим в вашу ситуацию вернуться к родным, но мой лейтенант сказал, что вы не назвали свою фамилию. Я правильно понимаю, эрэа, что вам некуда возвращаться, или вы того не желаете? — в это время спросил её Пауль.

Если так, нужно будет придумать, как устроить ее на берегу. Нужно будет отправить Якоба к Май — вдова лучше присмотрит за молодой особой, чем компания моряков.

Элеонор оглянулась, бросила быстрый взгляд на капитана, думая над тем, как ответить. И что? Обычно, да вот всё с ней как-то не обычно, не так, как правильно. Не так, как положено. Что её будет ждать дома? Рабство, не лучше, чем ожидало при продаже. А то и хуже. Элеонор кисло поджала губы.

— Возвращение принесёт мне то же самое, что принес бы купивший меня шад, — мягко сказала девушка, поднимаясь и направляясь к ширме. — Я не думаю, что мои родные захотят иметь со мной дело после того, как я сбежала буквально из-под венца. Так что...

Она зашла за ширму, и, скинув плащ и платье, принялась переодеваться. Одежда была не просто целой и приличной, но ещё и намного более свежей, что несказанно радовало.

— Так что возвращаться мне и правда некуда, — закончила она

— Значит, я просто не имею морального права отпускать вас домой. — Пауль невесело усмехнулся. — Когда некуда возвращаться, это печально. Но у вас впереди целая жизнь, и я уверен, что она будет счастливой.

Это были бы пустые, формальные слова — в устах другого человека. Но в исполнении капитана Бюнца они звучали твердо, как очевидный факт.

— Это более чем печально, — подтвердила Элеонор, застёгивая пояс. Удивительно, что штаны пришлись по фигуре, а с рубашкой особых бед не возникло: нельзя было сказать, что у девушки и у обычного матроса в районе груди имелась существенная разница. — Хотелось бы мне быть в половину уверенной в этом, как вы, капитан.

В этой одежде было свободно и легко, до того неприлично легко, что первое время надо было избавляться от ощущения наготы. Но нет, она одета, и даже нет глубокого выреза, она одета даже в большей степени, чем раньше. И от этого стало намного комфортней. Девушка быстро залезла в сумку и извлекла трубку с небольшим мешочком. Жаль только, что запас невелик, а определить, что там, она пока не могла. Но заняться этим вопросом стоит. Неожиданно в комнате раздались голоса. Пожалуй, второе чувство, способное сгубить Элеонор — любопытство. Она толком не успела оправиться, но уже ей интересно. Ничего, время, чтобы оправиться, ещё есть...

В каюту жалобно поскреблись. Пауль, покосившись на ширму, за которой скрылась дама, прошел к двери, приоткрыл. Матрос Хелльстрём вытянулся по стойке смирно.

— Прошу прощения, капитан. Приказано доложить: на борт прибыл капитан "Весенней птицы" с офицерами.

— Ступай, я сейчас поднимусь. — Пауль потер лоб, про себя моля богов, чтобы до его появления никто не передрался, и обернулся к ширме.

— Прошу прощения, эрэа, мне придется вас покинуть... Если вы не изъявите желания подняться на верхнюю палубу.

Тащить девушку с собой — достаточно опрометчивое решение, но оставлять ее одну Паулю тоже не хотелось: мало ли, какие мысли придут в голову.

— Я бы с удовольствием поднялась наверх в вашем приятном обществе, эр. — Элеонор выглянула из-за ширмы, закусывая так и не раскуренную трубку. Раскуривать нечем было. — Если вы не возражаете, конечно.

— Не бойтесь будущего. Не в наших традициях бросать человека в воду без помощи, — Пауль пожал плечами, усмехнулся. — Я обещаю вам всяческое содействие в дальнейшем.

На какое-то мгновение он задумался, насколько приемлемо выглядят такие заявления даме, на которой он не собирается женится, и тихо рассмеялся. Как бы ни звучало, а против правды не пойдешь. Оставлять молодую девушку на произвол судьбы в совершенно чужой стране — это не по его.

— Я совершенно не возражаю, однако допускаю, что там будет шумно... — Пауль обернулся к Элеонор и удивленно замер — секунд на десять. Морисские курительные смеси он сам не жаловал, но за своими матросами временами замечал, однако увидеть с трубкой девушку совершенно не ожидал. Впрочем, быстро вспомнив, что она южанка, капитан предпочел списать все на разницу обычаев.

Он открыл дверь каюты, пропуская даму вперед:

— Я буду рад вашему обществу.

— Это очень благородно с вашей стороны, — улыбнулась Элеонор. — Я благодарна вам, дор, за то, что вы для меня сделали... Если бы я могла как-то отплатить за это…

Тут же девушка прикусила язык, понимая, что эту фразу могут истолковать сотней разных способов, и большая часть из них не самая приятная. Оставалось лишь надеяться на деликатность и воспитание капитана, впрочем, в этом ключе он пока что вызывал доверие. А возможно, Элеонор была слишком наивна. Но что сказано — то сказано, да и выбор судьбы у неё пока что не богат. Ну куда она с корабля посреди моря денется?

— Прошу прощения за трубку. Пираты решили, что это лучший способ меня успокоить, а теперь пристрастие уже не искоренить, наверное, — пояснила девушка. — А если будет шумно, то она мне пригодится точно.

Элеонор прикурила от свечи. По каюте расползся терпкий, чуть сладковатый аромат, который приятно щипал в носу. Вот бы выяснить, что там. Но мята однозначно есть. Она учтиво поклонилась капитану и вышла из каюты.

Команда "Весенней Птицы", как всегда, работала в поте лица. На Птахе было не принято расслабляться из-за попутного ветра или отсутствия противников. Каждому всегда было чем заняться. Но сегодня даже помощники лекаря — что уж говорить о матросах и офицерах — поумерили пыл и с интересом поглядывали на шканцы.

Капитан полулежал на скамейке, подставив лицо палящему солнцу. Мундир валялся рядом, переброшенный через спинку скамейки. Левая рука, опущенная к настилу, методично перебирала чёрные бусинки браслета, а по лицу его блуждала крайне счастливая улыбка. Экипаж не видел своего капитана таким уже давно. Он бывал весёлым, иногда сумасшедшим, порой просто безумным, но просто по-человечески счастливым не был. Конечно, всем было интересно, что же случилось с их капитаном.

Пересмеиваясь, несколько младших офицеров заметили, что браслет капитан перебирает точь-в-точь как чётки. В ответ кто-то хихикнул, что делать это левой рукой — богохульство. Фок Адлер — лейтенант, знатный дворянин и довольно заносчивый парень — возразил, что само существование капитана Бюнца уже есть богохульство, а остальное так, цветочки. Экипаж бестактно заржал.

Капитан не придавал значения негромким переговорам, хотя обрывки фраз до него всё-таки долетали. Он думал о том, что обязательно со всем справится. Что любая проблема найдёт своё решение, ведь безвыходных ситуаций не бывает. А если выхода всё-таки нет... Значит, пойдём на таран!

Отто Бюнц никогда не сдастся и всегда будет высоко парить в облаках.

— Есть, капитан. — Фейнбрахт выскользнул за дверь. Значит, с подчинением не все ладно... Надо учесть на будущее. Задание капитана в очередной раз отыскать секретаря, усложнялось тем, что обежать корабль за полчаса всяко было нелегко. Оставалось надеяться, что Молина не успел уйти слишком далеко от капитанской каюты.

К счастью, ему повезло: Серхио был в кают-компании, заполняя какие-то бумаги. "Ну, хоть кто-то на это корабле занят своими непосредственными обязанностями", — подумалось Фейнбрахту. Он негромко откашлялся, чтобы привлечь его внимание:

— Молина, капитан снова желает вас видеть. На шканцах.

— Вот как? — Серхио и не подумал поднять голову, чтобы взглянуть на него. — А я его — нет.

— Ваши желания не учитываются. — Интересно, он может хоть раз выполнить приказ капитана, не устроив перед этим подобный балаган?

— А почему?

Фейнбрахт с трудом подавил желание ответить "Потому что".

— Согласно Морскому уставу кесарии Дриксен.

— Ну надо же, на "Весенней Птице" поминают устав. Странные дела. — Серхио наконец-то отложил перо.

— Напомню, что этот устав предусматривает наказание за неисполнение приказа капитана. Но вас оно вряд ли постигнет, потому что вы будете в насильственной форме подвигнуты к выполнению приказа.

— Угрожаете? — ухмыльнулся Серхио.

— Нет, извещаю. И надеюсь на ваше благоразумие. — Фейнбрахт рывком развернул к себе стул, на котором сидел Молина. — Так что будьте добры, побыстрее.

Фейнбрахт уже собрался тащить Серхио на шканцы за уши, но тот, видимо, проникся и с подозрительной поспешностью направился к капитану. Следуя за ним, Фейнбрахт напрягся, следя, как бы тот не вздумал попробовать как-то увильнуть.

Капитан, выглядевший странно счастливым и умиротворенным, полулежал на скамейке.

— Ваш приказ выполнен, — вполголоса доложил Фейнбрахт и стал на шаг позади Серхио.

— Я обещал вам выходной... Можете идти бездельничать. — Вальтеру не повредит побыть свободным от работы и разобраться со своей головой, вот капитан его и отпустил. — Серхио!

К секретарю капитан обратился тихо, но строго, хоть и продолжал улыбаться.

— Во-первых, выходной дарован Вальтеру, так что не надейся. Во-вторых, не загораживай мне солнце.

— Благодарю. — Фейнбрахт коротко поклонился и ретировался. Выходной так выходной. Все равно ему есть чем заняться.

Серхио посмотрел на капитана, задумчиво покачал головой и заявил:

— Во-первых, надежда умирает последней, так что я все-таки попробую. Во-вторых, обойдетесь. Если вам еще и голову напечет, то я за корабль не ручаюсь.

— А вам, Серхио, видимо, уже напекло голову,— обратился к секретарю подошедший к месту встречи Леманн, — или что-то не то было в обеде. Вон какой раздражительный ходите.

Реплику Леманна Серхио предпочел не заметить. Пререкаться с двоими сразу — это явный перебор.

За предоставленное ему время Карл успел привести себя в должный порядок и проинспектировать совместно со старшим боцманом верхнюю палубу, составляя последующий план ремонтных работ.

— Мой капитан, — привычно обратился он к Бюнцу, просто обозначая свое присутствие и готовность к действию.

— Если мне напечёт голову, дорогуша, я слягу в постельку и перестану тебя дёргать, — ухмыльнулся капитан, — разве не в твоих интересах этому поспособствовать?

Приоткрыв глаза, Бюнц приподнялся, кивнул подошедшему Карлу, оглядел палубу.

— К моему превеликому сожалению, Карл, это ходячее недоразумение родилось с чем-то "не тем", — показательно расстроенно покачал головой Бюнц.

В зоне видимости ни Айсена, ни Беккера не наблюдалось. Что ж, ждём.

Неприязней у Беккера за всю жизнь было всего две: фрошеры и идиоты. Он даже не знал, кого же он ненавидел сильнее. Наверно, всё-таки фрошеров, идиотов-то можно исправить. Оставалось надеяться, что помянутый "гость" ни то, ни другое. Хватило ему уже одного такого гостя, чтоб ему икалось полгода!

Остановившись перед дверью каюты первого лейтенанта, он повёл головой, разминая шею, и мысленно приказал себе: "Успокойся."

Шумно распахнув дверь, он первым делом окинул взглядом каюту. На койке сидел странноватый парень, но явно не фрошер. Идиот ли, пока было не ясно. Выглядел "гость" испуганным. Необычно. Капитана даже пленники, если они не враги, обычно не боялись.

Вежливо кивнув, Беккер щёлкнул каблуками:

— Лейтенант Томас Беккер, сударь. Капитан изволит видеть вас на шканцах. Если вас ничто не задерживает, прошу проследовать за мной.

При появлении незнакомца Айсен вскочил.

— Я готов, — произнес он, с недоверием глядя на человека, отрекомендовавшегося лейтенантом.

— В таком случае, идёмте, — кивнул Беккер и вышел.

Поднявшись на опердек, он замер, увидев слишком большое скопление людей. Обернувшись к гостю, он учтиво попросил:

— Пожалуйста, держитесь поближе ко мне, я вынужден отклониться от цели, это не займёт много времени.

С этими словами лейтенант двинулся к толпе. По мере его приближения матросы расступались, пока Беккеру не открылась картина, привлекшая внимание парней: лейтенант Адлер держа в одной руке какую-то птицу (раздери его кошки, он мог поклясться, что это голубь!), другой за ворот удерживал мичмана фок Колера. Казалось, ещё немного — и он ударит мальчишку. Адлер был заносчив и надменен, но Томас никогда не замечал за ним нарушений.

— Лейтенант фок Адлер, извольте объясниться. Что здесь происходит? — потребовал Беккер на правах второго помощника капитана.

— Что происходит? — процедил Вильгельм, сильнее натягивая ворот мундира мичмана. — А господин фок Колер вам, вероятно, сам объяснит...

Шумно выдохнув, Адлер отпустил мальчишку и, подойдя ближе, что-то сказал Беккеру. К сожалению, они стояли так близко и говорили так тихо, что никому не удалось расслышать. Толпа заинтересованно разглядывала мичмана, который больше походил на привидение, так он был бледен.

— Вот, значит, как... — пробормотал Беккер. — Что ж... Запереть его пока в карцере. И пусть скажет спасибо, что не в канатном ящике.

Лейтенант Беккер явно был зол. Обернувшись к "гостю", он обезоруживающе улыбнулся:

— Прошу прощения, это было очень важно. Идёмте.

До шканцев шли в молчании, и молчание это было тягостным. Раздражение и злость лейтенанта словно витали вокруг него, отравляя атмосферу. На шканцах помимо капитана обнаружились лейтенант Леманн, что удивительным назвать было сложно, и Серхио, корабельный секретарь, ходячая язва и просто ужасный человек. Беккер его любил почти так же, как капитана.

— Капитан. — Томас учтиво поклонился, хотя капитан вообще-то не смотрел, глаза его были закрыты и он чему-то улыбался, если бы не обрывки разговора, услышанные на подходе, он бы решил, что Бюнц просто спит. — Вы просили препроводить "гостя", приказ выполнен. И ещё... Лейтенант фок Адлер просил сообщить, что ваши указания выполнены, мичман фок Колер пойман с поличным. Его временно препроводили в карцер. Что прикажете делать?

Бюнц нахмурился, открывая глаза. Ладно. По крайней мере, одну проблему решили. Хотя Отто было обидно так, что вставал комок в горле. Он действительно возлагал на парня большие надежды и до последнего не хотел верить...

— Пойман, значит... Строгий арест. По крайней мере, пока. Позже я с ним побеседую. Свободен. И, Томми, корабль под твою ответственность.

— Так точно, мой капитан! — Щёлкнув каблуками, Беккер ушёл.

Обернувшись к собравшимся, капитан улыбнулся:

— Итак, господа, все готовы испортить себе вечер моим обществом?

— Ну, раз уж вы спросили... Готов, — пожал плечами Серхио, мысленно прибавив «деваться-то некуда». Напряженный вид Леманна не располагал к тому, чтобы мериться с капитаном остротой языка.

Увиденная сцена потрясла Айсена, хоть он старался этого не показывать. В его душе тут же возникла жалость к арестованному, и он, забыв о страхе, решил выведать, в чем его вина.

Манеры Серхио Молины раздражали, но тот, впрочем, вел себя так всегда и с каждым, поэтому Леманн даже не предпринял попытки как-то одернуть секретаря, больше его занимало известие о фок Колере. Неужели это все-таки он? Погруженный в собственные мысли на сей счет, Карл ничего не ответил на слова капитана, ограничившись кивком.

Что же, теперь нужно было подумать и о том, что ждало их на «Надежде Севера».

Лейтенант нашелся на шканцах, мрачно глядящий на идущий чуть позади призовой бриг. Рейк нерешительно замер на ступенях, хмурясь и кусая губы, и совершенно не представлял, что нужно сказать.

— Вижу, капитан тебя все-таки прислал. Незачем было отвлекать тебя от работы, — не оборачиваясь, обронил Якоб. Каким шестым чувством он определял, кто находится за его спиной, неизвестно, но он почти никогда не ошибался. Рейк только вздохнул, поднялся и, встав рядом с лейтенантом, оперся на фальшборт.

— Прости... — пробормотал он неуверенно. Кэналлиец не привык извиняться, даже когда понимал, что совершил оплошность, но сейчас считал, что это сказать просто должен.

Однако Якоба это, кажется, удивило. Он посмотрел на Рейка с откровенным недоумением.

— За что ты?.. Что тебе сказал капитан? — Лейтенант нахмурился, качнул головой. — А, не важно. На тебя я не обижен.

— Тогда что с тобой? Такое чувство, что ты скоро начнешь матросов без соли есть. — Рейк слабо улыбнулся, склонив голову к плечу и выжидательно глядя на Якоба. Тот вздохнул и снова посмотрел на бриг.

— Я просто зол. Настолько, что очень хочу встречи с каким-нибудь пиратом, чтобы хоть как-то это выместить. — Лейтенант замолчал. После паузы совсем тихо добавил, заставив собравшегося уже заговорить Рейка замереть: — Я просто никогда не смогу смириться с тем, что с тобой произошло по воле таких, как они. Я не могу видеть тебя таким, как сегодня, Рико.

В этот момент стало плевать, что они стоят на самом видном месте на корабле — Рейк вздохнул и, закрыв глаза, молча ткнулся лицом в плечо Якоба, почувствовав, как тот свободной рукой лохматит волосы на макушке. Надобность в словах резко пропала, как и желание куда-то идти или просто менять позу.

— Лейтенант фок Эссер, — раздался за спиной голос мичмана Херманссона. — Прибыл капитан Западного флота Отто Бюнц с "Весенней Птицы". Поднимаются на борт.

С неохотой отлепившись от надежного дружеского плеча, Рейк потер лоб и ехидно обратился к Якобу, кивком отпустившего Ларса:

— Надеюсь, ты уже остыл и раздумал драться со старшим по званию офицером.

Якоб многозначительно поднял глаза к небу.

— Ну я даже не знаю... — протянул он задумчиво, хмыкнул и покачал головой. — Посмотрим, как он будет себя вести.

— Угу, ты еще пригрози ему неделей без сладкого... — фыркнул Рейк и вслед за лейтенантом отправился встречать гостей с линеала.

Всю дорогу до корабля Айсен зачарованно смотрел на море и едва не вывалился через борт, пытаясь потрогать волны. Его не оставляло ощущение, что море вокруг них живое. Он едва не забыл о цели своего путешествия.

Оказавшись на чужом корабле, Айсен только и успевал, что крутить головой по сторонам. Только бы капитан Бюнц-второй с ним не заговорил! Хотя это-то как раз и нужно, отчаянно нужно...

Тем не менее, он постарался держаться поближе ко всем, но позади, так, чтобы заметили не сразу.

Ступив на палубу "Надежды", Бюнц нахмурился и, оглядевшись, возмущённо вопросил:

— Ну и где мой братец? Где фанфары? Где женщины, в конце концов?!

Мысленно он постарался настроиться на нужный лад, чтобы не выдать своим поведением чего-нибудь лишнего. Впрочем, Пауль всегда всё замечал, как бы старательно Отто ни скрывал. Покосившись на Серхио, Отто подумал, что, если этот Бельц не пойдёт навстречу, будет плохо. Ладно, о плохом нужно думать потом.

Встав на вытяжку перед чужим капитаном, Якоб внимательным взглядом окинул взглядом его сопровождающих, на каждом задержавшись со все нарастающим изумлением.

— Рад приветствовать вас на "Надежде Севера", капитан Бюнц. Капитан занят, но, безусловно, скоро появится для того, чтобы поприветствовать вас лично.

Отбарабанив эту фразу без какого-либо выражения, Якоб снова кинул короткий взгляд на сопровождающего капитана лейтенанта и чуть заметно нахмурился. Почему-то из всех гостей он вызвал у фок Эссера наибольший интерес и, чего греха таить, опаску.

Леманн же привычно встал за правым плечом капитана и постарался смотреть исключительно прямо перед собой. Они снова были здесь, рядом. Никогда еще раньше отец и Экхарт не задерживались подле Карла так надолго. В основном они являлись тогда, когда лейтенант был один, но в этот раз присутствие посторонних для них оказалось не помехой. Еще и лейтенант капитана Бюнца-младшего, имени которого Леманн не помнил, он так пристально смотрел, будто… «Что ему от меня надо? Или это просто разыгралось воображение?»

Рейк же, с ехидной улыбкой чуть поклонившись капитану Бюнцу, с интересом и недоверием посмотрел на соотечественника, но вступить в разговор не поспешил.

Гаденько ухмыльнувшись, Отто отрицательно покачал головой:

— Лжёте, лейтенант. В лучшем случае вы были бы рады не видеть меня ещё неделю, в худшем жаждете повозить меня мордой по палубе. И прекратите с таким видом таращиться на моего лейтенанта, я могу обидеться. Господин Бельц. — Он отвесил шутливый полупоклон лекарю. — Счастлив снова вас видеть. Некоторая часть меня уверена, что сегодня вам предстоит обрабатывать ножевую рану.

Обернувшись к своим спутникам, Бюнц, с осторожностью поглядывая на Эссера, обратился к своему секретарю:

— Sergio, dor Belz es uno curandero. Es muy lindo, te acuerdas?*

* Серхио, господин Бельц — лекарь. Это очень мило, согласен?

Встретивший их лейтенант смотрел на капитана волком. А вот стоявший позади него кэналлиец... Было приятно, хоть и необычно, встретить соотечественника.

— Piens?as, que ?l es lindo? No me gusta mucho, pero, con vuestro gusto, este curandero puede os curar.

* Правда, он милый? Мне он не слишком нравится, но, зная ваш вкус, этот целитель может излечить вас.

Кэналлийский вспомнился на удивление легко, несмотря на то, что Серхио, к его тайному сожалению, не так уж часто приходилось его слышать и говорить на нём.

Рейк не выдержал и откровенно рассмеялся, одобрительно покосившись на земляка, и покачал головой.

— А вы считаете, тут есть что лечить?.. — с интересом спросил он по-кэналлийски. Давно ему не приходилось так часто возвращаться к знанию этого языка. Что ж за день-то...

— Лечить и впрямь нечего, пациент потерян давно и надёжно, — подтвердил Бюнц с лёгкой усмешкой. Это было довольно-таки правдиво и не могло не вызывать у Отто улыбки.

Серхио хотел что-то ответить лекарю, но осекся. Встретивший их лейтенант так смотрел на Леманна, словно углядел у него за спиной закатное пламя. Значит, что-то понял... Это означало новые проблемы для корабля и было по меньшей мере паршиво.

Он так и косился на Леманна. Что же с ним такое было, что лейтенант "Надежды Севера", да и лекарь тоже, просто сами не свои стоят?

С легким беспокойством Рейк покосился на Якоба, ожидая увидеть тщательно спрятанное, но заметное опытному глазу раздражение, и замер удивленно и растерянно — Эссер отрешенно смотрел на лейтенанта "Птицы". Точнее, немного в сторону от него.

— Вы не одни, — глухо заметил лейтенант, словно и не слышавший слов Бюнца-старшего. — Кто они и за кем идут?

Рейк зябко повел плечами, нахмурившись. Он хорошо знал этот тон, и обычно ничего хорошего он не сулил. Однако, что конкретно, Рейк понятия не имел.

— Боюсь, любая рана будет меньшей проблемой... — тихо пробормотал лекарь, хмурясь. Якоб только поджал губы.

Усмешка быстро сползла, когда Отто перевёл взгляд на Эссера. Тот непроницаемо смотрел куда-то правее Карла. Всё, в общем-то, было очевидно, а вопрос Якоба только подтвердил догадки. Сам Отто ничего не видел, хотя чувствовал, что что-то изменилось, но спрашивать Карла не стал. Уж всяко не посреди палубы задавать такие вопросы.

Сделав шаг в сторону, капитан прикрыл собой своего лейтенанта и не особо дружелюбно процедил:

— Даже если предположить, что я тебя понял, посвящать тебя во что-либо я стану лишь после того, как Пауль за тебя лично поручится. А пока... оставь нас в покое. Иначе драка всё-таки будет. И больно будет тебе.

Взгляд Эссера метнулся к закрывшему своего лейтенанта Бюнцу, и Рейку стало откровенно страшно, что бывало не так часто. Якоб стал похож на подобравшегося сторожевого пса, прикидывающего, как надежнее вцепится чужаку в горло.

— Я не собираюсь что-либо доказывать вам, пока не узнал точно, не несете ли вы опасность "Надежде" и ее экипажу, — процедил он.

Отто зло ухмыльнулся и утвердительно кивнул:

— Мой дорогой лейтенант, "Весенняя Птица" и уж тем паче её экипаж всегда и всем несут опасность. Расстреляете на месте?

— Мой капитан. — Карл сделал шаг вперед и еле подавил желание коснуться его плеча, дабы отвлечь внимание на себя. — Не сочтите за дерзость, но я считаю, что господин лейтенант, — тут Леманн виновато обратился к офицеру «Надежды»,— простите, мы так и не были представлены,— и продолжил: — Господин лейтенант имеет право знать, кто же ступает на палубу «Надежды Севера».

«Тем более что я сам не могу быть уверен, что не опасен для кого-либо», — хотел добавить Карл, но промолчал. Этот подчиненный капитана Пауля явно что-то знал, но что именно? Как много рассказал ему брат командира? Или не сказал? Но тогда — как?

Не хватало еще ему стать причиной драки. Лейтенант огляделся, стараясь не встречаться взглядом с явно настороженным братом, и только теперь заметил, как много людей оказалось свидетелями этой сцены.

Если бы не появление капитана, они бы наверняка подрались. Рейк перевел дух и обернулся к Элеонор, которая тенью держалась позади него. Улыбнулся.

— Как вы себя чувствуете? — дежурно уточнил он по-кэналлийски, потом оглядел девушку. — Вам идет это платье. Пару пистолетов бы к нему. — И, принюхавшись к дыму трубки, удивленно вскинул бровь, но промолчал.

— Благодарю, дор, неплохо. Лучше, чем утром, — отозвалась Элеонор на кэналлийском. Она, улыбнувшись, снова прикусила кончик трубки и повела плечами. — Оно немного непривычно мне, но про пистолеты звучит даже заманчиво. Хотя я не держала их в руках никогда.

Она носила платья, собирала цветы, слушала пение птиц, вышивала, пела (выходило, мягко говоря, не очень) и занималась прочими истинно дамскими делами. Ну, иногда ей позволялось устроить прогулку на лошади, строго в дамском седле. Ещё её учили скромно опускать взгляд и прятать его за веером. Как обычно, в общем-то. Но характером она полностью пошла в отца, чем разочаровывала всех членов семейства. Ну и пусть.

На верхней палубе, помимо неё, был не назвавший своё имя лекарь и ещё люди. И второй кэналлиец. И там, судя по всему, назревал конфликт, сути которого она не очень-то понимала. Впрочем, не женское это дело — лезть в разборки мужчин, потому Элеонор предпочла остаться чуть в стороне, за спиной сородича. Она задумчиво покусывала трубку. Кто-то что-то видел или чувствовал, и, наверное, это было нехорошо. Если сочтут нужным — ей пояснят, если нет — ну нет, что теперь? Было до одури любопытно, но тут было что-то такое, во что совать нос было как минимум опрометчиво.

Рейк, краем глаза следя за происходящим, тем временем искренне улыбнулся Элеонор:

— Это радует. Добрый знак. Что же до пистолетов... — Лекарь хмыкнул, — это не так сложно, как кажется.

Пауль явился как раз вовремя, Отто едва сдерживал себя, чтобы не врезать Эссеру. Чертыхнувшись про себя, что у брата такой противный лейтенант, Отто кивнул Паулю и, обернувшись к спутникам, хмыкнул:

— Пауль Бюнц, мой младший брат. Большего зануды вы нигде не встретите.

Капитан пристально посмотрел на Якоба и нахмурился, проследив его взгляд, однако сказал вполне радушно:

— Приветствую вас на своем корабле. Отто, сделай лицо посерьезней, на пять секунд, для меня, большего не прошу. Лейтенант, рад видеть вас на ногах. Как ваше здоровье? Или вас что-то еще беспокоит?.. — Пауль сделал паузу, прежде чем повернуться к остальным: — Мы, если не ошибаюсь, не представлены. Рад знакомству.

— Благодарю за беспокойство, господин капитан, мое состояние опасений не вызывает,— коротко поклонился лейтенант, со стороны, где стоял брат, ему послышался легкий смешок.

Кэнналлийского языка Карл не знал, поэтому ему оставалось лишь догадываться, о чем говорили капитан и Молина. Впрочем, это его сейчас занимало куда меньше, нежели неожиданное внимание со стороны лейтенанта «Надежды». После Башни Шутов Леманн к любому интересу к своей персоне со стороны людей ему незнакомых относился настороженно, и этот случай исключением быть никак не мог. Вопрос капитана Пауля стал спасением.

Вздохнув на просьбу Пауля, Отто застегнул мундир, поправил платок, пригладил волосы, щёлкнул каблуками и отдал честь. Он смотрел на Пауля с самым серьёзным видом, медленно считая про себя до десяти. Потом выдохнул и спросил:

— Пять секунд прошло, капитан! Разрешите распоясаться обратно?

Пауль с умилением покачал головой, глядя на пантомиму брата, и коротко заметил:

— Разрешаю. Мог бы и своих спутников представить.

Закончив с приветствием, Пауль на каблуках развернулся к Якобу.

— Ты видишь? — с напряжением и беспокойством уточнил он. Якоб только качнул головой.

— Просто чувствую.

Айсен почувствовал себя гончей, напавшей на след. С Леманном что-то было не так, об этом догадался бы любой свидетель этой сцены, но что именно? Неужели его помощь может потребоваться и здесь? На всякий случай Айсен покосился на лейтенанта, но ничего не заметил.

Покосившись на Карла, Отто взял Пауля под локоть и, потянув к себе, тихо добавил:

— А можно не обсуждать на верхней палубе, да и вообще на любой палубе проблемы моего экипажа, если даже таковые имеются?

Пауль понизил голос почти до шепота, с укоризной посмотрел на брата:

— Тебе не приходило в голову, что мы можем помочь? А еще, что у моего лейтенанта после всего, что он видел, а он видел не мало, есть основания проявлять осторожность и задавать вопросы?.. — Отстранившись, уже громче он добавил: — Фок Эссер, пройдите в мою каюту. Капитан Бюнц, лейтенант Лемман, разрешите пригласить вас туда же для беседы. Рейк, присмотри за фройляйн, покажи ей корабль...

Когда заговорил лейтенант, Якоб тряхнул головой и отвел глаза от Отто, которого действительно, судя по всему, готов был расстрелять. Глубоко вдохнул и встал по стойке смирно, посмотрел на Пауля:

— Как прикажете, мой капитан. — И, обернувшись к лейтенанту, добавил: — Прошу прощения, если был резок. Разрешите представиться, старший лейтенант Якоб фок Эссер.

— Старший лейтенант Карл-Юрген Леманн к вашим услугам,— ответно представился Карл и заметил: — На вашем месте я бы поступил в точности так же.

— Так-то лучше... — тихо пробормотал Пауль. Столь же тихо обратился к Отто: — Справедливости ради, Якоб смотрел не на твоего лейтенанта. Но об этом мы, по твоему настоянию, поговорим в моей каюте. И советую не кидаться на человека, способного помочь твоему лейтенанту с его родней.

Хорошо, что Карл его одёрнул. На самом деле Отто понимал и беспокойство Якоба, и настороженность, но можно же... Можно что? Он сам вспылил на пустом месте... Но это же Карл! Когда Пауль оценил его балаган, Отто рассеянно улыбнулся:

— Ну, спасибо! — Расстегнув мундир обратно, он так же тихо ответил: — Пауль, мой наставитель на путь истинный, ты полагаешь, я бы осквернил твой корабль своим присутствием без видимых причин? Но он на него так смотрел... Меня это задело, — сознался Отто и виновато добавил: — Извини.

Оглядев свою компанию, Бюнц улыбнулся и хитро посмотрел сначала на Пауля, а потом на Рейка.

— Я нижайше прошу прощения у дориты, но вынужден слегка испортить намеченные планы. — Он галантно поклонился девушке, которую Пауль только что вверил Рейку, подумав, что давненько ему не приходилось быть вежливым всерьёз. — Я прошу вас взять Серхио в свою тёплую компанию. В конце концов, он ведь ранен.

С этими словами Отто взял Молину за руку и не слишком сильно, но достаточно глубоко полоснул по руке небольшим лезвием. Прищурившись, он туманно посмотрел на лекаря:

— Ты же не бросишь раненого?

Закончив с Серхио, он повернулся к брату:

— А ты с ними не знаком? — удивился он, оглядывая своих спутников, — Серхио Молина, наш секретарь, Карла ты знаешь уже, господина Айсена, по-моему, тоже. Или я ошибаюсь?

Конрад с изумлением смотрел на происходящее. Сцена ареста потрясла его, но не так, как эта. Что-то затевалось, а понять капитана он не мог по-прежнему. Так просто ранить человека, чтобы отправить его туда, куда хочется... Нет, со вторым Бюнцем точно нужно поговорить. Другое дело, как это устроить?

— Капитан, что за... — прошипел Серхио, зажимая рассеченную руку. Рана слабо пульсировала. Да какие дела тут творятся, что капитан ни с того, ни с сего, начинает портить членов своего экипажа? Конечно, он, Серхио, не самый приятный его представитель, но тут, кажется, не в этом дело.

Даже если он будет обязан рассказать лекарю какую-то тайну, и этот спектакль затевался ради этой цели, то капитану придется разочароваться.

Вышедшую на палубу соотечественницу Серхио едва заметил краем глаза, пытаясь чем-то забинтовать порез. Ничего страшного, конечно, в нем не было, но лишний раз рисковать получить нагноение не хотелось.

Дальнейшее не дало Рейку развить мысль. "Все было так хорошо, — со злостью подумал лекарь, глядя в глаза Отто, — а потом появились вы..."

— Не имею такой привычки, — отчеканил он. Гневно сощурился и продолжил: — Однако прошу заметить, что ваш спутник — не вещь, которой можно так распоряжаться, а я вам не инструмент, которым можно починить что угодно. Или вы полагаете, — с нарастающей яростью проговорил он, — что жизнь этого человека вам только игрушка? Надо думать, я при встрече с вами еще легко отделался.

Ого! Да он умеет злиться! Вот так сюрприз. Прямо подарок!

— Не имеете, и славно! — улыбнулся капитан, спокойно глядя в глаза злящемуся Бельцу. — Как вы заметили, мой спутник не вещь. Посчитает необходимым, постоит за себя сам. Да и вы, помнится мне, не кисейная барышня. Насколько мне известно, мой экипаж в няньке не нуждается. А отделались вы на удивление легко. И вообще, вам не пора?

Онемевший было Якоб нахмурился и беспокойно обернулся к другу. Заметил, как попятилась Элеонора.

— Дорита, вы в порядке?.. — осторожно, чтобы не напугать, лейтенант подхватил девушку под руку. Беспомощно посмотрел на сверлящего взглядом Отто Рейка.

— Так. — веско проронил Пауль, оглядев сцену и остановив глаза на брате. — Отто, я понятия не имею, какого хрена ради ты устроил этот балаган, но во избежание дальнейшего прошу, пройдем в мою каюту. Рейк, займись раненым, мы потом поговорим.

По тону было понятно, что выходку брата он совсем не одобряет.

Девушка успела порядком заскучать (говорили на языке непонятном и резком), но вдруг из уст одного из северян раздалась кэналлийская речь. Более того, обращались к ней, и даже учтиво. Она улыбнулась было и хотела кивнуть в ответ, но внезапный жест в сторону кэнналийца заставил девушку вздрогнуть. У этого поступка не было ни одной причины, кроме того, что этот человек тоже был либо пленным, либо схожим путём попал к северянам. Член команды, мужчина, если по отношению к нему кто-то позволял себе подобные вещи, то... то что будет позволено по отношению к ней? Она тут вообще на птичьих правах и балласт. Дурочка наивная, расслабилась, поверила, а по сути что? Сменила шило на мыло.

Терпкий колючий дым встал поперёк горла и Элеонор закашлялась и сделала несколько осторожных шагов назад. Куда? Куда она в самом деле денется? Ну... пусть хоть поищут, просто так даться варитам, ишь чего захотели! Она не игрушка, потому и сбежала, потому и не позволила отдать себя в рабыни навязанному жениху. Впрочем, это не помешало попытке продать её в рабыни багряноземельскому шаду... Нет. Нет, Леворукий побери, она порядком покалечит каждого, кто посмеет нанести ей вред, малой кровью не обойдутся. Что делать? Сейчас? Бежать. Немедленно. И спрятаться, куда угодно, где можно обзавестись чем-то увесистым, чем можно отбиться. Элеонор сделала ещё один шаг, но буквально тут же её перехватили. Зачем? Девушка нервно дёрнулась и задрожала. Хотелось поверить, что это просто чья-то дурь, но сейчас советчиком был страх. А он самый паршивый из всех советчиков, которые есть на свете.

— Нет, дор, — хрипло сказала она, опуская голову. — Прошу, пустите. Не надо.

Реакция Серхио Отто не понравилась. Не отшучивался как раньше. Молина был на особых правах, его-то что пугает?

— Успокойся, Серхио. Так было нужно, — ровным голосом отрезал Отто. — Если считаешь, что это уже слишком, имеешь право возмутиться и даже дать мне по морде. По-моему, все вопросы моего поведения и твоей реакции были обсуждены нами в день, когда ты был принят на корабль. Или я что-то забыл?

Немного раздражала истерика девицы. Ну, подумаешь, порезали кого-то. Не убили же, не подрались. Вот потому он женщин и не любил. Все как одна. Чуть что — слёзы, сопли да истерики.

— Ну, раз нужно, то будьте добры объяснить, зачем. — В голосе Серхио прорезалось злое недоумение. — Что за дурь тут творится, Леворукого и всех его кошек ради, просветите меня, недогадливого!

К счастью, намечающуюся истерику удалось задушить в зародыше. Орать на капитана на глазах у чужого экипажа — это даже для Серхио было чересчур.

— Вот уж спасибо, осчастливили так осчастливили. По возвращении не премину воспользоваться такой возможностью, — криво ухмыльнулся Серхио. — А сейчас с вашего позволения, я удалюсь.

Он подошел вплотную к Бельцу, за спиной которого жалась девушка.

Рейк хищно усмехнулся на слова старшего Бюнца, не сводя с него гневного взгляда, стараясь смотреть только на лицо — не хватало только по привычке искать жизненно важные точки на теле, идеально подходящие для быстрого удара. Рейк привык видеть и лечить самые разные раны и недуги, и именно поэтому совершенно не понимал, как можно было позволить себе из глупого позерства — иного основания он не видел — ранить доверившегося тебе человека. Кэналлиец привык видеть в своем капитане опору и твердый щит корабля, и был уверен, что Пауль скорее откусил бы себе палец, чем позволил бы себе ради чего бы то ни было ранить члена своего экипажа. Именно поэтому ему верили и за ним шли. А старший Бюнц разочаровывал и злил своим поступком. А еще, пожалуй, пугал. Вчера была игра, но сейчас осталось только ощущение опасности и угрозы, на которую требовалось ответить.

Движение за спиной дало повод переключить болезненно обострившееся внимание с капитана "Весенней Птицы", однако умиротворение не добавило. Рейк в один шаг оказался перед Элеонорой, как раз чтобы успеть подхватить выпущенную Якобом девушку за ладонь и опустится перед ней на корточки, успокаивающе заглядывая в глаза. Боковым зрением Рейк заметил, как потрясенно и почти оглушено отступает назад лейтенант, не ожидавший такой реакции девушки и медленно осознающий ее причины.

— Эленор, послушайте. Вам никто не причинит вреда. — мягко произнес Рейк, успокаивающе сжав ладонь девушки. Твердо добавил: — Я никому не позволю этого сделать, поверьте.

Кэналлийская речь раздражала Пауля чем дальше, тем больше. Он понимал только отдельные слова, никак не связывающиеся между собой, но, чтобы понять настроения своего экипажа и настрой брата, большего и не требовалось. В душе кипели очень противоречивые эмоции, с одной стороны требующие немедленно вступиться за свой экипаж, который Отто провоцировал с упорством и мастерством пьяного дрессировщика волкодавов, а с другой — поддержать и успокоить брата, явно находящегося в еще большем эмоциональном раздрае, чем все присутствующие. На все это накладывалось еще с десяток более мелких проблем и вопросов, требующих решения и урегулирования, и Паулю казалось, что он сам сейчас взорвется и устроит что-то не менее безобразное, чем Отто, и явно столь же разрушительное.

Глубоко вдохнув, Пауль торопливо выстроил очередность необходимых действий, и приступил к их воплощению.

Ну, вот, опять. Все вокруг такие нежные. Лучше бы он стал пиратом!

Обезоруживающе подняв руки, Отто отдал лезвие Паулю и пробормотал:

— Да-да, папочка, плохой мальчик Отто уже убрался в твою каюту. Карл, не теряйся. Господин Айсен, вы тоже.

Осмотрев каждого и задержав взгляд на испугавшейся девушке, капитан скептически хмыкнул и не оглядываясь направился к каюте.

На дальнейшие события Карл среагировать не успел, все произошло очень быстро, да и не знал он, как на это всё реагировать. И пусть Серхио Молине ровным счетом ничего не угрожало, все происходящее на палубе «Надежды Севера» походило на дурно поставленный спектакль. А больше всего раздражало то, что Карл не мог ни слова понять из разговора своего капитана и господина секретаря с его земляками. «Зачем? — вертелся в голове вопрос. — Зачем ему все это надо?» Будь они одни, Леманн обязательно бы спросил. Обескураженно покачав головой, Карл последовал за своим капитаном, спиной он чувствовал — брат и отец идут следом.

Ободряюще сжав плечо выбитого из колеи лейтенанта, капитан сочувственно улыбнулся и указал глазами на спину уверенно удаляющегося Отто. Якоб на мгновение зажмурился, точно так же, как Пауль минуту назад, отбрасывая менее важные сейчас переживания ? ровно для того, чтобы вернутся к ним позже — и быстрым шагом отправился догонять старшего Бюнца. Провожая его глазами, Пауль отстегнул с пояса кортик и, подойдя к Элеонор, крепко взял ее за запястье, невзирая на сопротивление заставил поднять руку и вложил в ладонь оружие.

— Этот клинок маленький, но достаточно смертоносный. — Лицо капитана напоминало каменную маску, а голос был ровным и отрешенно-спокойным. — Рейк может показать вам, куда лучше всего его всадить, чтобы удар был наверняка последним. А я разрешаю вам убить любого, кто только посмеет коснутся вас без вашего позволения. — Пауль отпустил руку девушки и только в этот момент чуть заметно улыбнулся: — Я уверен, что на "Надежде Севера" он вам не понадобится. Все, что я говорил вам раньше, остается в силе.

Коротко кивнув Серхио, младший Бюнц быстрым шагом, лишь силой воли заставляя себя не срываться в бег, бросился за удалившимися гостями.

Нагнал он их только у дверей каюты.

— Отто, пожалуйста, задержись, нужно поговорить. — уже не в силах сдержать прорывающееся в голосе беспокойство, окликнул Пауль брата. Отмахнулся от обернувшегося на голос Якоба: — Лейтенант, займитесь гостями. Налейте им чего-нибудь, посплетничайте с лейтенантом Леманном, в карты сыграйте... Отто, пойдем на шканцы. На минуту, правда.

Раздражение, захлестнувшее его на верхней палубе, постепенно уходило. И так же постепенно Отто оценивал произошедшее. За последнюю неделю сумасшедших вывертов он совершил больше, чем за прошедший год. Ум, логика, ответственность и прочие полезные чувства и качества включались слишком поздно. Впрочем, в этот раз уж слишком поздно. Он ненавидел слабость. Свою слабость. Ненавидел до дрожи. Но ещё больше он ненавидел чувствовать себя виноватым.... И извиняться. А извиняться придётся.

Серхио. Он доверял ему столько лет. Никогда не ставил под сомнение решения капитана, какими бы безумными они не казались. Они пререкались исключительно из принципа и забавы ради. А теперь? Будет ли он доверять ему как прежде? И если нет, то как снова завоёвывать его доверие? Глупость стоит дорого. Когда же Отто это запомнит?

Якоб. Хороший лейтенант, не правда ли? Пауль безоговорочно ему доверяет. Как сам Отто доверяет Карлу. Так что же так его раздражает? Почему он испытывает жгучее желание довести Эссера до бешенства? Если даже у Отто получится, результат будет весьма печальный. Неужели его отстранённость так сильно задевает Отто? Почем бы ему не попытаться найти общий язык?

Рейк. Тут даже говорить не о чем. Он сделал это назло. Назло лекарю. Получилось. Лекарь смотрел на него с нескрываемой ненавистью. Одного врага на корабле своего брата он, видимо, себе всё-таки нажил.

Девица. Та и вовсе почти мимо проходила. А тоже стала жертвой его идиотских заскоков. Вот уж перед ней он обязан извиниться, несмотря ни на что.

Воистину, другой брат давно бы побил его лицом об ближайшую вертикальную поверхность.... Но не Пауль. Хотя, возможно, хорошая драка была бы только кстати.

Пауль нагнал их у дверей каюты. Отто устало потёр виски, внимательно посмотрел на Карла и, переведя взгляд на Якоба, попросил:

— Лейтенант, вы обо мне не лучшего мнения, и у вас есть для этого основания, но я вынужден вас попросить оказать мне услугу и не занять чем-то гостей, а не сводить глаз с Карла. — Просить хоть о чём-то Эссера было ужасно неприятно, ведь он фактически открыто признавал, что был неправ и что ему нужна его помощь, но помолчав немного, он всё-таки добавил чуть тише: — Пожалуйста.

Состояние Карла ему не нравилось, чем дальше, тем больше. Но сделать он пока не мог ровным счётом ничего. И это больно било по самообладанию.

Обернувшись наконец к брату, Отто несколько минут разглядывал его лицо со странной смесью обиды, вины и раздражения. Сунув руки в карманы, он кивнул и ответил таким тоном, что яда на клубок змей хватило бы:

— Конечно, мой дорогой младший братик, я пойду с тобой куда угодно, хоть в Закат. Здравствуй, лекция об этике и морали! Как я по тебе скучал!

— Этика и мораль могут идти в задницу, — в сердцах выплюнул Пауль в ответ на реплику брата. — Понял, в задницу, ибо только там им и место. Поскучаешь по ним еще немного.

Покачнувшись с пяток на носки и обратно, Бюнц подумал, что его слова сейчас были противны даже ему самому. Как он собирается достигать понимания с людьми, которых уже обидел, если не в состоянии даже контролировать себя с теми, кто пока ещё держится?

Отто повёл головой, разминая шею и посмотрел на Пауля. Немного виновато и достаточно серьёзно, чтобы брат понял, что он перестал ёрничать.

— Прости, брат. Я знаю, что я скотина. Шканцы так шканцы. Поговорить так поговорить.

Беспокойно закусив губу, Пауль краем глаза наблюдал за реакцией своего лейтенанта, стараясь не выпускать из поля зрения брата. Все внутри него словно скрутилось в напряженную пружину, готовую сорваться и снести все шестеренки внутреннего контроля. Младший Бюнц не понаслышке знал упрямство Эссера и опасался, что его реакция станет спусковым крючком для нового скандала. Но лейтенант сумел удивить своего капитана. Внимательно и серьезно посмотрев на Отто, Якоб чуть поклонился, ровно и четко выпалив: "Слушаюсь капитана" — как обычно отвечал на поручения Пауля, и скрылся в каюте вслед за гостями корабля.

Отто был абсолютно и непоколебимо уверен, что придётся в лучшем случае пререкаться, о худшем случае он предпочитал не думать. Но Эссер нашёл способ удивить его. Не споря и не задавая вопросов, лейтенант слегка поклонился и принял просьбу как приказ. Что же, мило. Кажется, Отто был очень неправ в отношении этого парня.

Развернувшись на каблуках, Пауль не оглядываясь отправился на шканцы, мысленно считая до шестнадцати.

— Ты не скотина, и я надеюсь больше от тебя таких эпитетов в твой адрес не слышать, — добавил он тише. Остановился у фальшборта и растер двумя руками лицо. — С тобой что-то не так, и я беспокоюсь. Тебе бы стоило на несколько дней просто выкинуть из головы все проблемы и просто отдохнуть. Иначе ты доведешь в первую очередь себя.

Пауль наконец-то обернулся к брату, хмурясь с откровенной тревогой.

— Поверь, мой экипаж твои выкрутасы переживет, это не самое страшное, что им доводилось видеть. Но ты сам будешь чувствовать себя лучше, если все продолжится в таком духе?..

Однако же Пауль очень сильно волнуется, раз даже ругаться понемногу начал. Это льстило и пугало одновременно. С одной стороны, Отто всегда был рад очередному подтверждению того, что брат о нём беспокоится, с другой — это всегда означало, что он — Отто — доставляет Паулю проблемы, треплет нервы и вообще пагубно влияет на его психику.

— Я скотина, и мы оба это знаем, просто ты меня любишь, поэтому прощаешь, — возразил Отто, считая, что это абсолютная правда.

Очень малый контингент людей мог бы назвать его хорошим человеком. Он приложил немало усилий для этого.

— Ты не скотина, ты просто болван, — вздохнул Пауль, чуть заметно улыбнувшись, — и баран упрямый. Но в одном ты прав, я тебе действительно люблю, потому и переживаю.

— Я не могу просто выкинуть куда-то проблемы, и отдохнуть я не могу. Я могу решить проблемы и отдохнуть. Хотя ты прав, отдых мне необходим сейчас.

Покачав головой, капитан "Надежды" оперся на фальшборт, пристально изучая брата.

— Ты пока их все решишь, в гроб себя загонишь, вот честное слово, — вздохнул он. — Проблемы штука такая, они имеют свойство не заканчиваться, напротив, все и добавляться и добавляться по мере решения предыдущих...

Отто лишь молча покачал головой. Пауль прав, в лучшем случае насчёт упрямого барана. Впрочем, с болваном тянуло не согласится, но Отто счёл за благо промолчать.

Вот всё-то он знает, да? Конечно, теперь ему стало хуже. Когда приходит осознание того, что ты сделал, кому и чем это может быть чревато, волей-неволей, а станет хуже. Но признавать очевидное Отто опять не спешил. Ещё один недостаток капитана "Весенней Птицы". Он с большим трудом признавал себя неправым. Правда, и ошибался он просто феноменально редко.

Помолчав немного, Отто потёр глаза и, подойдя ближе, уткнулся лбом в плечо брата:

— Честно, команда переживёт? Не знаю. Но когда, например, твой лекарь разозлился, мне стало... не легче, но... приятно, что ли. Девицу, кажется, испугал... Откуда у тебя девица на корабле, а? Когда я спрашивал твой экипаж о женщинах, я не это имел в виду!

Пауль улыбнулся, сочувственно и понимающе, и прижался лбом к макушке брата.

— В тот момент тебе стало приятно, а теперь тебе снова плохо, да? Даже хуже, чем было. Это заметно, знаешь ли. А девушка... — Капитан вздохнул. — Ее сегодня доставили со взятого нами барка. Хотели продать, потому особо не трогали, но, сам понимаешь, приятного все равно мало.

— Значит, бывшая пленница... — пробормотал Бюнц, вспоминая о Серхио. Да, действительно, омерзительнейшая сцена получилась. Но с этим он тоже потом разберётся. В конце концов, Серхио и сам способен помочь девице.

— Не бери в голову, не сейчас. Когда ты уже возьмешь в привычку расставлять приоритеты? Ей и своей командой я займусь сам. Для тебя сейчас важно решить проблему своего лейтенанта. И поговорить со своим секретарем. Все. Если захочешь извинится перед Элеонор — потом успеешь.

Поняв, что слишком увлёкся, Отто тряхнул головой, возвращаясь к теме разговора:

— Пауль, я не могу сейчас думать о своём поведении. Ты их видишь? — Он не уточнял о чём говорит, Пауль достаточно плавал по Северу, чтобы всё понять и так. — Я не вижу, но чувствую, если так можно выразиться, некоторые изменения... Карл сильно напрягается, когда они приходят. С того момента, как мы поднялись на борт, это напряжение не уходит. И вообще, мне становится холодно. Чем чаще они появляются, тем сильнее... Впрочем, это неважно. У Карла слишком большое чувство ответственности. Если этому Экхарту удастся сделать какую-нибудь пакость руками Карла, то ты не представляешь в какой кошмар это его вгонит.

Отстранившись, Пауль мрачно посмотрел за борт, на серо голубую морскую воду.

— Не вижу. И не настолько хорошо знаю твоего лейтенанта, чтобы почувствовать их присутствие. А вот Якоб их учуял сразу, сам помнишь. А значит, они действительно существуют, и мы может на эту ситуацию повлиять. Ты узнал о том человеке, о котором говорил этот самый... — проглотив пару эпитетов, Пауль закончил: — Экхарт?

— Знаешь, нам попались очень сплочённые пираты. Томми ещё выясняет кто он. Очень молчаливые ребята, никак не хотят друг друга сдавать. Если бы не обстоятельства, я бы даже выразил им своё восхищение.

Сделав паузу, Пауль внимательно посмотрел на Отто, словно проверяя, понял ли он его мысль. Покачал головой, недобро усмехнулся:

— Как я и думал. Такое ощущение, что этому Экхарту не так уж и нужна месть, иначе он был бы куда конкретнее и настойчивее.

«А если это так, основная причина его присутствия в брате. И ничего хорошего это не сулит».

Отстранившись, он посмотрел в глаза Паулю и очень тихо попросил:

— Сначала Карл. Когда с ним решится, я тебе обещаю отдохнуть и привести себя в чувство.

Встретив взгляд брата, младший Бюнц чуть сжал его плечо.

— Тебе не обязательно разбираться со всем этим одному. Du ?r inte ensam*.

* Ты не один (шведский/староваритский).

Как же давно он не слышал этот язык. Очень давно. Кажется, он даже немного скучал.

— Jag vet*, — голос всё-таки надломился, хоть Отто и пытался сдержать себя. — Давай вернёмся? Я волнуюсь.

* Я знаю (шведский/староваритский).

— Идем, — кивнул Пауль.

В своем лейтенанте он не сомневался, что не мешало ему волноваться.

Пока они возвращались к каюте, Отто прокручивал в голове случившийся разговор. Покачав головой, он вдруг заметил:

— Как всё-таки это мило с твоей стороны так аккуратно не упомянуть ещё двух человек, которым я задолжал извинения. Куда же деваться от твоей тактичности?

На мгновение остановившись на полушаге, Пауль задумчиво посмотрел в затылок брата, хмыкнул и продолжил идти следом.

— Если ты про Якоба и Рейка, то о них тебе следует волноваться в меньшую очередь. Если ты не заметил, Якоб признает в тебе достойного командира, хоть и не понимает твоих действий. А Рейкерт... тут ты, конечно, совершил ошибку, которую простым извинением не исправишь, поэтому выкинь из головы.

«Тут или твой Серхио сгладит острые углы, или мне придется работать толмачом... Но, право, это меньшая из неприятностей».

Отто не понимал, как это получается, но одно только общение с Паулем как-то возвращало его в свою колею. Он снова чувствовал себя относительно спокойно, уверенно и... да, весело. Именно с таким настроем он был готов лезть хоть в Закат. Перед дверью каюты, он остановился и, обернувшись, обнял брата.

— Спасибо.

Обняв брата в ответ, Пауль фыркнул.

— Не за что.

На сердце наконец-то было спокойно. Все-таки зря он отказался от перевода на Западный флот: иногда Пауль чувствовал себя виноватым за то, что не может быть рядом с Отто тогда, когда действительно ему нужен.

Пару раз вдохнуть, вцепиться зубами в трубку и жадно, обжигая лёгкие, втянуть проклятый спасительный дым. Стиснув зубы, Элеонор закинула голову и выпустила его из носа, медленно опускаясь на корточки. Что же, северяне не любят южан. Так сложилось. Зачем ей рассчитывать на расположение? Без проблем, без сожалений, простой расходный материал, с которым можно вести себя как угодно. Судя по реакции это, было, конечно очень неожиданно для всех (достаточно лишь взять себя в руки, чтобы снова начать видеть и замечать), но тот, кто это сделал, вёл себя так, будто имел на это все права. И это очень нервировало. Она не думала плакать, или кричать, нет. Просто стало страшно и в то же время ? смешно. От того, какая она глупая неудачница, от того, какая она наивная дурочка. Нет, не прямо сейчас, но это случится. Пожалуй, её рождение ? самая большая ошибка в её жизни. Почему она такая... нелепая? Неправильная? Если бы она могла хоть чуть-чуть полюбить и принять будущего супруга, который был-то вовсе неплох, но нет. Нет. Чёрные локоны и бездонные глаза Леонсии, горничной в том доме, завладели тогда всеми помыслами Элеонор. Глупо и неправильно. Девушка нахмурилась. Нет, слишком глубоко уходить в прошлое ещё глупее. Опасность и обречённость идёт из настоящего, из будущего. И принять их надо сейчас, а не гуляя по переулкам памяти.

Первым из омутов прошлого вырвало её касание лекаря и его голос. Он говорил тихо и уверенно, он не хотел, чтобы ей навредили. Элеонор невольно улыбнулась и кивнула.

— Спасибо, дор. Я приду в себя, просто слишком много случилось. — Зачем она оправдывается, она не знала. Снова быстро затянувшись, она повела плечами.

Когда её руку крепко схватили, девушка вздрогнула. Но не успело и пару мыслей тревожно пронестись, как в ладони Элеонор умостился нож. Небольшой, но всё же это было оружие. И прямое дозволение на защиту.

— Благодарю вас, — тихо сказала девушка, сжимая рукоятку ножа и выпрямляясь. — Очень надеюсь, что не пригодится.

Данное ей оружие значило, пожалуй, многое. Это и доверие, и защита. Небольшой, удобный, он показался тёплым и вполне себе успокаивал. Элеонор подняла взгляд на оставшихся и, несмело улыбнувшись, кивнула.

— Доры, простите, я не знаю ваших имён...

— Вашего имени я тоже не знаю. Впрочем, меня зовут Серхио Молина. Рад знакомству.

К нему постепенно начало возвращаться самообладание. Честно говоря, кортик в руках девушки нервировал, но женская истерика была бы еще хуже. В конце концов, старший Бюнц поступил, с точки зрения Серхио, хоть и не совсем взвешенно, но смог разрешить ситуацию.

Кровь уже немного унялась, но все равно на мундире расплылось достаточно заметное пятно. Серхио поморщился — пока что это было меньшее из зол, причиной которых стало сумасбродство капитана.

Благодарно проводив взглядом Пауля, Рейк поднялся. Подал руку Элеонор.

— Рейкерт Бельц, к вашим услугам, — представился он, иронично усмехнувшись. Представляться родичам чужим, по сути, именем было странно, но настоящее... нет, он не хочет его слышать ни от кого, кроме Якоба.

Убедившись, что девушка пришла в себя, лекарь обернулся к Молине.

— Рад знакомству с вами, хоть и хотел бы иных обстоятельств... — Неодобрительно поглядев на рану, Рейк нахмурился. — Полагаю, нам лучше пройти ко мне в каюту.

— Прошу прощения за мою неучтивость. — Девушка склонила голову. — Элеонор, а фамилия значения не имеет. Вы в порядке?

Подмывало спросить, всегда ли этот человек ведёт себя таким образом. Бросив быстрый взгляд на нож, Элеонор быстро нацепила его на пояс. Сумку она оставила в каюте, вот неприятность. Курительная смесь тоже была там, а эта уже несколько прогорала. Так что пройти в каюту было очень хорошей мыслью. А потом и посмотреть корабль, например, или что там Рейк — он назвался так — сочтёт нужным показать.

— Взаимно рад знакомству с соотечественниками. Господин Бельц, — короткий кивок, — госпожа... Элеонор, — крохотная запинка перед тем, как назвать полузнакомую даму по имени.

— Прошу, идемте за мной, — коротко проронил Рейк. Ядреная смесь из гнева, ярости и страха, поднявшаяся в его душе от поступка капитана "Птицы", начала более-менее успокаиваться, оседая в ледяную неприязнь, немного не доходящую до ненависти. Начинать разговор в таком состоянии Рейк не спешил, и до лекарской каюты молчал.

Махнув рукой на стоящий у стола стул, Бельц обратился к Серхио:

— Снимайте мундир и садитесь. Посмотрим, во что обошлась вам выходка вашего капитана.

— Этими обстоятельствами я не располагал, но, будь на то моя воля, тоже предпочел бы их изменить. Но предпочту вам довериться, — Серхио болтал ни о чем и ощущал, как постепенно уходит противная слабость.

Оставив мужчин с их ранениями, Элеонор быстро зашла за ширму и, отстегнув поясную сумку от изорванного платья, прикрепила её к поясу. Теперь уж точно всё готово. Нож пусть будет на поясе, так до него будет намного проще и быстрее добраться, если что. Дор Рейк покажет, куда бить. Конечно, это было ужасно, но когда иного выхода нет... Выйдя из-за ширмы, девушка села на стул. Трое южан на одном северном корабле. Удивительно. Решив времени зря не терять, Элеонор раскрыла небольшой кисет с курительной смесью и принялась перебирать её, оценивая, что в ней. Благо её познания в травах были достаточны, чтобы опознать их. И опознать их действие.

Серхио послушно повесил мундир на спинку стула и сел, положив руку на стол.

— Было бы о чем беспокоиться. Скорее всего, ничего страшного, — хмыкнул он. В конце концов, как хотелось верить Серхио, даже несмотря на странности капитана, он не стал бы намеренно наносить ему серьезную рану.

Рана действительно оказалась неглубокой и не опасной, однако раздражения от этого меньше не стало. Сердито вздохнув, Рейк отошел, налил в медную чашу воду.

— Не страшно, но бессмысленно. А бессмысленные раны меня раздражают, — в сердцах признался лекарь. Смочил корпию и принялся смывать кровь. — Порез не глубокий, я наложу мазь и повязку.

— К сожалению, не смог ее избежать. Да, конечно, — почему-то безукоризненной вежливость Рейка слегка раздражала.

Насухо промокнув кожу и царапину Серхио, лекарь потянулся за приготовленной жестянкой с травяной мазью. Пожал плечами, кончиками пальцев нанося желтоватую, резко пахнущую субстанцию.

— Вы, конечно, не могли. Но ваш капитан мог ее и не наносить, вам не кажется? — неодобрения в голосе Рейк уже и не скрывал.

Закончив с обработкой раны, Рейк отер пальцы. Усмехаясь без особой веселости, начал бинтовать руку Серхио. Отвечать не хотелось, потому как в равной степени не хотелось ни ссоры, ни каких-либо обсуждений старшего Бюнца.

— Готово. — Затянув последний узел, отрапортовал Рейк. Поднялся. — Если я еще чем-то могу вам помочь...

То, что обращаясь к Серхио, он по привычке переходит на дриксен, Рейк даже не заметил.

— Мог бы, — беспечно пожал плечами Серхио, стараясь не вырвать руку. — Но уже нанес.

Жаль было, что доктор перешел на дриксен — сам он с удовольствием поговорил бы на кэнналийском еще. Он не видел особого смысла в том, чтобы сожалеть об уже произошедшем. Конечно, с приязнью относиться к Бюнцу было непростой задачей, но начинать честить его на все корки Серхио не хотел.

Элеонор тем временем села рядом и стала перебирать какие-то травы в мешочках. Серхио в этом не разбирался вовсе, но слабый запах показался ему знакомым.

Покосившись на Элеонор, Рейк слегка нахмурился.

— Это морисское зелье, я прав? Только смешанное с какой-то дрянью.

Множество разных трав, и да, мята там тоже была. На вкус, на запах, всё вроде нормально. Кроме небольших лепестков нежно-розового цвета. Во-первых, они тут не к месту по вкусовым ощущениям, во-вторых от одного запаха слегка клонило в сон. Пожалуй, стоит убрать для начала их. Остальное всё было вполне ясно, и даже более-менее восполняемо. Хотя... такие смеси ведь можно и купить? Быстро перебирая смуглыми пальцами высыпанную на стол смесь, Элеонор откладывала в отдельную горку те самые лепестки.

— Вы правы, дор Рейк, — отозвалась Элеонор. — С чем смешано, я не знаю, но смешано... Меня этим успокаивали, чтобы не пыталась сбежать. Если выбрать эту самую дрянь, то можно будет вполне себе жить.

Курительная смесь, значит? Элеонор споро перебирала травы, ухитряясь ничего не рассыпать, и Серхио засмотрелся на ее ловкие движения.

— Вернемся в порт и можно будет поискать чистую смесь, — предложил Рейк, краем глаза следя за девушкой. Почти сам себе сказал, чуть сведя брови: — Кажется, Хелльстрём этим балуется, надо будет узнать, у кого берет.

— Пожалуй, это будет очень кстати, дор Рейк. Но у меня совсем нет денег, а жить на средства капитана это как-то... не по мне. Я не хотела бы быть обузой.

Она вообще не хотела ни от кого зависеть. Ни финансово, ни физически. Возможно ли, правда, это было в её-то положении? Женщина не может быть независимой. Разве что если она богатая весёлая вдова, имеющая достаток, титул и влияние. Но если выйти замуж, то далеко не факт, что овдовеешь. Разве что помочь себе в этом деле, но это было бы как-то чересчур даже для Элеонор.

Закончив с перебором, девушка осторожно набила трубку и прикурила, пробуя. Да, она не ошиблась. Вкус стал ярче, острее, более пряным. Ушла обволакивающая маслянистость, сковывающая тело.

Вопрос о деньгах заставил Рейка поджать губы, чуть заметно нахмурившись. Он помнил, как сложно было начинать жизнь, не имея за душей ничего своего — и как сложно было учится принимать чужую помощь. Но у него хотя бы было его ремесло, определившее дальнейший путь. А что делать девушке? Рейк ответа придумать не мог.

— Я и не говорил о капитане. Надеюсь, вы согласитесь принять от меня такой скромный подарок? — косо усмехнулся лекарь.

― От вас мне тоже неловко, дор Рейк, ― мягко сказала она, затем тихо вздохнула и покачала головой. ― Но пока я не могу сказать, что у меня есть выбор. Дор не скажет мне, какие есть... пристойные способы заработка в этих северных краях?

Закончив с обработкой раны, Рейк отер пальцы. Усмехаясь без особой веселости, начал бинтовать руку Серхио. Отвечать не хотелось, потому как в равной степени не хотелось ни ссоры, ни каких-либо обсуждений старшего Бюнца.

― Готово. ― Затянув последний узел, отрапортовал Рейк. Поднялся. ― Если я еще чем-то могу вам помочь...

То, что обращаясь к Серхио, он по привычке переходит на дриксен, Рейк даже не заметил.

Смесь немного горчила с непривычки, зато ушла эта оседающая на языке маслянистая приторность. Она всегда безумно раздражала. Элеонор некоторое время наблюдала за перевязкой. Северного наречия она не понимала, да и не особенно вслушивалась. Хотя... хотя его всё-таки ей предстояло учить. Иначе она не выживет.

― Оставьте, дора. ― Рейк поморщился. ― Мой долг помочь вам всем, что только в моих силах. Что касается зарабтка... я думаю, мы обязательно найдем что-то подходящее. Поверьте, мы не позволим никому предлагать вам ничего непристойного.

Лекарь внимательно посмотрел на девушку. Он чувствовал себя преступно неосведомленным, не способным подсказать или обнадежить ее, и от этого было достаточно паршиво на душе.

― Благодарю за уже оказанную помощь, ― демонстративно перешел на кэнналийский Серхио, оглаживая повязку. Такое откровенно показанное нежелание говорить с ним на родном языке даже слегка обижало. Но раз уж так, то придется как-то добиваться желаемого самому.

Оставалось только надеяться, что эта попытка не выльется в еще один спор, подогреваемый личной неприязнью Рейка к капитану.

Одними губами улыбнувшись Серхио, Рейк бездумно отозвался:

― Право, не за что. Это все ж таки моя работа.

Он словно и не замечал, на каком языке шла беседа.

― Еще раз благодарю за помощь, ― вежливо склонил голову Серхио, ― Я вернусь к своему капитану.

Судя по всему, здесь его присутствие больше не требовалось, и, судя по взгляду Кисне, было даже нежелательным. Пора было явиться к Бюнцу и, дождавшись возвращения на "Птицу", попробовать выяснить, что же произошло и с чего бы капитану пришло в голову его резать. Насколько он бы ему не доверял, это уже выходило за рамки не то что доверия, но и простого здравого смысла.

― Благодарю вас, дор. ― Элеонор кивнула. ― Знаете, мне было бы интересно посмотреть корабль, вы не могли бы...

Она затихла, задумчиво закусывая трубку и бросая быстрый взгляд на Серхио. Почему-то ей было несколько неловко перед ним. Потому что... ну, не ясно, почему. Просто неловко. Вообще Элеонор не любила выказывать страх прилюдно, она даже при пиратах старалась держаться и предпочитала избивать их ножками от табуретки, но страх всё равно есть страх. Он призывал ко многому. Сейчас же больше говорил лёгкий стыд.

― Показать корабль? ― закончила она наконец.

Лекарь протер руки чистой салфеткой, внимательно посмотрел на девушку, потом на гостя. Кивнул обоим.

― Думаю, капитан не будет против такой экскурсии, ― кивнул Рейк Элеонор. Обернулся к Серхио, чуть поклонился. ― Дор разрешит нам его проводить?

Кажется, второму их общество было в тягость. Это вызвало некоторое разочарование у Элеонор, но если новый знакомый не желал их видеть или они его утомляли, то неволить его было как-то не с руки.

― Что же, я буду очень рада, ― склонила голову Элеонор. ― Будет ли позволено проводить и мне? Это тоже в известной степени экскурсия...

― Не имею никаких возражений ни против общества дора, ни против общества... дориты, ― отозвался Серхио. Крохотная заминка перед обращением к девушке ― всего лишь вежливое указание на то, что он не знает, замужем ли она. Намек достаточно прозрачный, но интересно, сочтут ли нужным его понять? А Рейк просто-таки безукоризненно вежлив. Привычка, или тоже считает, что худой мир лучше доброй ссоры?

― Безусловно, я и не думал оставлять дориту в одиночестве. ― Рейк подал Элеонор руку, ободряюще улыбнулся.

Покосился на Серхио, чуть слышно вздохнул. Леворукий знает, чем руководствовался капитан Бюнц-старший, притащив на "Надежду" кэналлийца, но никакого расположения Рейк к нему не чувствовал ― более того, он вызывал отчего-то даже большее недоверие, чем любой северянин. Объяснять свои чувства даже самому себе Рейк не хотел, поэтому просто старался выдержать дистанцию.

Может быть, он просто боялся, что господин Молина может ненароком заставить его вспомнить что-то из давно похороненного. Что-то такое, что Рейку очень не хотелось бы вспоминать.

― Прошу, следуйте за мной.

Элеонор даже вежливо присела, склонив голову. Рейк ей нравился ― это был интересный молодой человек, родич. И даже не тем, что был учтив и вежлив. А тем, что за этим скрывалась знатная, надо сказать, оторва. Наверняка.

― Дорита, ― мягко улыбнулась Элеонор.

Она не могла сказать насчёт второго ничего конкретного. Он казался более жёстким и серьёзным, что вызывало некую настороженность от той, кто сама только недавно ушла от ребёнка или подростка. Элеонор направилась вслед за Рейком, затягиваясь.

Кивнув в ответ Кисне, Серхио последовал за ними. Значит, еще и незамужняя? Он бы не отказался поинтересоваться, какими ветрами ее занесло настолько далеко от Кэнналоа, да еще и в одиночку, но сейчас у него не было на то никакого права. В конце концов, она находится под, так сказать, опекой Пауля Бюнца, так что захочет ― сама расскажет, а не захочет ― ни к чему давить. Да и настоящей нужды это узнать нет ― так, пустое любопытство.

Неосознанно растирая запястья, Рейк обвел присутствующих утомленным взглядом, размышляя, с каким удовольствием послал бы всех к кошкам. Но девушка откровенно не заслужила такого отношения, а второй... он гость капитана и пациент. Повернувшись на каблуках, он направился к капитанской каюте, не оглядываясь на спутников, ― в конце концов, не отстанут, да и потерять яркое желтое пятно даже в толпе матросов затруднительно. Однако шаг он все-таки сдерживал.

Кажется, она пропустила что-то важное. Ладно, неважно. Элеонор задумчиво следовала за Рейком, оглядывая корабль. Поначалу ей казалось, что разницы нет. Да и где её углядеть: на том корабле ей экскурсий не водили. Так, выводили раза три в день по делам, и то только поначалу. И кормили только чтобы с голоду не умерла. Элеонор поморщилась, потёрла трубкой бровь, и чуть не наткнулась на стучащего в какую-то дверь Рейка. На всякий случай, отступив на пару шагов, она заглянула в открывшуюся дверь и улыбнулась встретившему их человеку. Имя она успела забыть. Леворукий с его кошками... ладно! Успеет всех запомнить. Просто это очень, очень, очень долгий день.

Затормозив у капитанской каюты, Рейк напомнил себе о том, что у капитана визитеры и не лишним было бы проявить приличия, и громко постучал.

Было страшно потому, что на корабле творилось что-то очень непонятное. Конрад понимал, что все его планы пошли прахом. Счастье, если его капитан будет разговаривать с братом именно о своих срывах, а если нет? Но делать ничего больше не оставалось, поэтому Конрад последовал туда, куда было велено.

Как ни плохо Айсен разбирался в людях, он чувствовал, что с Леманном что-то не так. Может, он слишком сильно устал или... или находится на грани срыва, как и капитан сегодня утром? Конрад стиснул пальцы: нужно было быть готовым ко всему.

— И что ты будешь делать, Карл, если я все-таки окажусь прав? — проговорил на самое ухо лейтенанту Экхарт, который стоял практически вплотную к нему. — Как ты думаешь, зачем твой разлюбезный капитан попросил тебя посторожить?

Леманн еле сдержался, чтобы не начать отвечать призраку прямо здесь, перед всеми. Несмотря на все свое доверие к капитану, подспудно он был готов и к такому исходу, но… как же не хотелось верить в это!

— Молчишь? Пытаешься делать вид, что все хорошо? Так тебе уже никто не верит.

— Прекрати, — одними губами прошептал Карл, прикрывая глаза и тут же, опомнившись, обратился к лейтенанту фок Эссеру: — Раз уж нас препоручили вам, то неплохо было бы пройти в место более подходящее.

Он старался скрыться за привычной маской внешнего спокойствия, но получалось это у Карла едва ли. Неосознанно лейтенант держался поближе к Айсену, ответственность за которого он чувствовал перед капитаном.

Интересно, у него потребуют сдать оружие?

Закрыв дверь каюты, лейтенант Эссер на мгновение замер, прислушиваясь к своим ощущениям. Это оказалось неожиданно трудно — последние несколько минут по насыщенности переживаний превосходили иную неделю. Однако с Элеонор все будет хорошо, в этом можно было не сомневаться, Рейк сумеет о ней позаботится. Что же до старшего Бюнца — в отношении него эмоции в принципе не лучший советчик.

Есть куда более важный и насущный вопрос.

Якоб закрыл глаза, медленно выдохнул, продолжая стоять лицом к двери. За его спиной было два человека, но ощущение присутствия было сильнее, так, словно в каюте было на ещё на двоих больше. Все так же не оборачиваясь, Якоб сделал шаг назад, складывая руки у груди в одну из давно заученных фигур: большие пальцы вместе, правая ладонь смотрит вверх, левая — вниз, так, чтобы получился похожий на молнию зигзаг.

— Kahet, — почти одними губами шепнул лейтенант, чуть заметно морщась от обрушившихся на него звуков — удаляющиеся шаги капитанов, перекличка вантовых, шум разбивающихся о борта "Надежды" волн и натужный скрип корабля, сдерживающего силу двух стихий... Чтобы сосредоточиться на каюте, на дыхании присутствующих людей, ушло несколько секунд, однако Якоб успел услышать не слова, но отзвук голоса, которого здесь быть не должно.

Не почудилось, и капитаны это знали. Как и лейтенант Леманн.

Эссер развел руки и наконец-то обернулся к тем, кого поручили его заботам.

— Прошу прощения, — он улыбнулся, — Могу я предложить вам вина, или предпочтете другой напиток?

Якоб встретился глазами с Карлом и, чуть замешкавшись в сомнении, добавил:

— Ваш капитан выразился предельно ясно, поэтому я не буду вас расспрашивать. Однако рискну предположить, что вам нужна помощь, и замечу, что на этом корабле привыкли ко многому и испугать нас не просто.

*Kahet — слово Севера, означающее «ясность, прозрение, вспышка, свет».

Хотелось замереть и не дышать, чтобы не спугнуть момент. Казалось, сейчас все станет ясно. Непонятное напряжение не уходило, Конраду хотелось почему-то ощутить его целиком, и странно, показалось, будто дело в Леманне. Как ни боялся последствий, ответственность оказалась сильнее. Конрад, который так удобно стоял позади Карла, осторожно обхватил его руками за пояс. Напряжение оказалось страшным, оно могло взорваться чем угодно, но прятаться было нельзя. Но какова суть проблемы? Не зная ее, нельзя было приступить к разрешению.

А ведь сейчас они решат, что он боится, потому так схватился за Карла.

— Воды, если можно, — не сразу ответил лейтенант, который был полностью сосредоточен на действиях фок Эссера.

— Конечно, — кивнул Якоб. Воду так воду, это вполне разумно. Лейтенант перевел взгляд на второго гостя, чуть заметно нахмурился, понимая, что не помнит его имени. И совсем немного — удивляясь его поведению. — А что будете пить вы?

Понять, что же заставило офицера с «Надежды» до этого столь долго стоять к гостям спиной, было Карлу, видимо, не дано. А вот Экхарт, по-прежнему стоящий очень близко к брату, весь подобрался, что Леманну не понравилось и вовсе.

Приступ паники прошел, и теперь Карл был склонен думать, что все опасения его были большей частью рождены из слов самого Экхарта, который, казалось, только этого и добивался. Что же, он ему такого удовольствия не доставит.

Прикосновение чужих рук оказалось настолько привычным, что Карл даже не сумел удивиться, на несколько мгновений возвратившись в кажущиеся такими далекими воспоминания.

— Эй, ты чего это, случилось что?

— Нет, я просто,— отвечает из-за спины Эрнст, не выпуская из объятий. — Так захотелось.

«Я просто». Брат уже совсем вырос. А он, Карл, этого не видел.

Как-то само собой получилось, привычным жестом, накрыть чужие ладони своей, чуть сжать. «Спасибо».

— Сейчас лучше оставаться трезвым, — сказал Айсен, отпуская Карла. То, что он почувствовал, ему категорически не понравилось. Как удержать душевное равновесие, забыть о грозящей ему опасности и просто помочь человеку?

Впрочем, о чем тут можно говорить, если он даже боится посмотреть в глаза офицеру с "Надежды"?

На время воцарилась пауза. Разлив напитки, Якоб подал бокал Карлу, мимолетно скользнув взглядом в сторону от лейтенанта. Увидеть никого не выходило, но чужой взгляд Эссер чувствовал. И один Леворукий знает, как отреагирует кто-то на прямой разговор.

— Позвольте спросить, что побудило вас предположить, что мне нужна помощь?

Если этот Якоб так все хорошо понимает, он поймет — в присутствии брата Карл не сможет говорить открыто.

— Вы выглядите утомленным, — уголками губ улыбнулся Якоб. — Последние дни, полагаю, были тяжелыми для всех, но вы выглядите как человек, на которого действительно многое навалилось.

— Не больше и не меньше, чем обычно,— покачал головой Карл, принимая бокал.— Просто, вы выразились верно, последние дни выдались тяжелыми.

Теперь ему было совестно перед господином Айсеном за свой нечаянный жест. Тот не выглядел человеком, которому чужие прикосновения могут показаться чем-то в порядке вещей. Да и сам он хорош.

А лейтенант фок Эссер невольно располагал к себе своим спокойствием. Даже странно, что совсем недавно Карл был готов защищаться от него. «Ты прекрасно знаешь, почему».

Встретить взгляд представленного старшим Бюнцем как Айсен не удавалось, и это порождало легкую неуверенность. Помня о том, как отреагировала Элеонор на некстати пришедшееся прикосновение, Якоб решил не искушать судьбу и второй бокал оставил на столе рядом с гостем, надеясь, что тот поймет, кому он предназначен.

— Думаю, я понимаю, — улыбнувшись, ответил Якоб. С легкой иронией добавил: — Абордаж дело утомительное.

Про себя между тем лейтенант торопливо перебирал варианты, как поговорить с Карлом без лишнего присутствия — то, что вопрос требовал обсуждения и решения, ему казалось ясным по тону.

Айсен осторожно, боясь выронить, взял бокал воды и вгляделся в него. Ничего необычного, но тут каждая мелочь может стать решающей. Особенно когда не знаешь, чего ждать и что делать. Вода на секунду закружилась синим водоворотом. Наверное, никто ничего не заметил. Главное, что заметил сам Конрад. Значит, здешним стихиям можно доверять.

Дверь каюты распахнулась. Вошедший Пауль окинул взглядом каюту, чуть заметно нахмурился.

— Jacob, t?nder ljus*, — коротко распорядился он, заставив Эссера удивленно вскинуть брови.

*Якоб, зажги свечи.

— Tror du att det r?cker?** — переспросил было он, но, наткнувшись на взгляд капитана, замолк.

**Вы думаете, этого хватит?

— Посмотрим, — проронил Пауль.

Коротко поклонившись, Якоб достал из стоящего в углу рундука четыре простых одинарных подсвечника и столько же белых восковых свечей.

— Простите за это, господа, — как ни в чем не бывало улыбнулся Пауль, пока лейтенант расставлял свечи. — Такова традиция на нашем погрязшем в суевериях и домыслах флоте, — и, сложив ладонь ребром к ладони, образовывая косой крест, коротко и твердо добавил одновременно с тем, как занялся огонек последней свечи: — Sk?rm.* * *

Щит, защита, отвращение зла.

Зря Пауль сказал про Рейка. Хотя Отто и сам понимал, что теперь с будет сложно... Но об этом он подумает потом.

Зайдя в каюту, он оценил обстановку. Ничего совсем уж странного не наблюдалось. Вмешиваться Отто не стал, Пауль этому полжизни посвятил, не ему совать свой нос. Подойдя к Карлу, за спиной которого жался Конрад, он только тихо спросил:

— Как вы? Как вы оба? — выделил он, чтобы Айсен понял, что обращаются и к нему тоже.

— Я в порядке, — ответил Айсен, старательно отводя глаза. Сказать большего он не мог, не при Карле же его обсуждать. Оставалось надеяться, что по тону капитан поймёт.

— Все хорошо, мой капитан,— ответил Карл, полностью поглощенный действиями младшего Бюнца.

Здесь что-то затевалось, но что именно? Когда Пауль проговорил последнее слово, значение которого для Леманна было неясно, что-то неуловимо изменилось. И только глянув в сторону, лейтенант понял, что именно — отец и Экхарт исчезли. Но вместе с тем и сам Карл стал воспринимать действительность как-то отстранённо, словно чуть захмелел.

— Ты, — повторил Бюнц за Айсеном. — Ясненько.

Отто оставалось только надеяться, что ему никто не лжёт. Всё-таки он положил руку на плечо Карла, сжал немного и кивнул в сторону брата:

— Они хотят помочь.

Понаблюдав за Айсеном, он подмигнул ему и улыбнулся:

— Интересно? Если сами не догадались ещё, то сейчас всё равно всё объяснят.

Капитан говорил спокойно и даже улыбался, он был больше обеспокоен своим лейтенантом, и Айсен понял, что сейчас его есть не станут.

— Что-то не то, — проговорил он, глядя исподлобья, как будто боясь, что за его слова ему достанется. — Что-то совсем не в порядке, но не могу понять, что именно.

Отто довольно легкомысленно пожал плечами:

— Всё верно, не в порядке. А детали вы поймёте в процессе. Кстати, — он запнулся, подумав, что следовало сделать это гораздо раньше, а сейчас неуместно, но он же опять забудет! — Я как-то забыл вам сказать... Вы не пленник, вы гость на моём корабле. Теперь уже на самом деле. Я имею в виду, что ваше передвижение более ничем не ограничивается, кроме непосредственно моря. По воде-то вы, надеюсь, ходить умеете?

Он усмехнулся, предположив, что этот вообще-то мог бы. С Айсена бы сталось.

— Вы хотите меня на чем-нибудь поймать? — вылетело у Айсена прежде, чем он сообразил, что говорит. Тут же он потупился и даже прикрыл рот рукой. — Нет, я и плавать не умею, — быстро попытался он поправиться и тут же перепугался еще сильнее: теперь капитан знает еще один способ, которым его можно убить. Он закусил пальцы, получилось до крови.

— Нет, — возразил Отто настолько спокойно, что даже сам этому удивился, — Я хочу, чтобы вы перестали чувствовать себя в заточении. Что до плавания... Это не страшно. Можете не подходить близко к бортам, а можете напомнить мне, мы научим вас плавать, это совсем не сложно.

— Получилось, — тихо обронил Якоб, оборачиваясь на Пауля. Тот благодарно кивнул и выдохнул. Покосился на Айсена и чуть нахмурился.

— Отто, лейтенант Леманн, я надеюсь, вы оба достаточно доверяете всем присутствующим, чтобы обсудить происходящее? — уточнил он. Выразительно посмотрел на брата: — Ты, помнится, что-то говорил про Якоба. Так вот, я ручаюсь за него. Мой лейтенант умеет хранить секреты лучше меня.

— Я доверяю господину Айсену, но Карл должен решать сам, — он посмотрел на Карла, давая понять, что прогонять Айсена будет очень глупо.

Цокнув, он отмахнулся и недовольно возразил:

— Ты прекрасно знаешь, что я просто ёрничал. Сам знаю, что на твоих ребят можно полагаться, как на тебя самого. Был бы он иначе у тебя лейтенантом...

Пауль фыркнул.

— Ерничал он... Хорошо, что ты все-таки это понимаешь.

Якоб чуть заметно улыбнулся, не то польщенный, не то позабавленный таким отзывом, но быстро снова напустил на себя бесстрастно-отрешенный вид. Капитан "Надежды" только покачал головой — с чего обычно весьма эмоциональный лейтенант начал усиленно изображать мебель, понять ему было не дано. Защитная реакция на присутствие Отто, что ли?

Карл был полностью согласен с господином Айсеном. Что-то было не то, а понять, что же именно, он не мог. Хотя когда в его жизни все было так, как у других? Никогда. Леманн кивнул капитану, давая понять, что прекрасно его понял и будет говорить, и медленно подошел к столу, сам не зная, для чего.

— Я готов, — обратился он к присутствующим и тут же замолчал, собираясь с мыслями. — Только я не знаю, о чем именно следует говорить. Я… давно вижу их. Брата и отца.

Почти сразу всем вниманием Пауля завладел Карл. Капитан сосредоточенно свел брови.

— Давно — это с момента их смерти? — уточнил он и чуть заметно покачал головой. Тяжко же ему жилось.

— Отца — с момента похорон, брата — двумя годами позже. — Карл говорил отрешенно, сосредоточившись на огоньке свечи, на который он смотрел.

Так было легче. Словно и не о себе говорил. Только бы вновь не пришли воспоминания, которые он так тщательно избегал столько лет. И ведь иногда ему это даже удавалось. На него вдруг навалилась такая усталость, которой лейтенант не ощущал даже вчера, после ранения.

— Почему их не видят другие? — подал голос Якоб. — Они не могут или не хотят показываться?

— Судя по тому, что я видел, общаться с другими людьми они могут только через лейтенанта, — отозвался Пауль, поджав губы. Вопросительно посмотрел на Карла: — Я прав?..

В разговор Отто не вмешивался. Пока Карл не закрывается, в этом нет смысла. Он это уже слышал. Хотя на сердце всё равно было неспокойно. Будто что-то шло не так. Но что — он сказать не мог. Оставалось надеяться, что это случайность.

— Экхарт, иногда мне казалось, что он...— но решив, что это к делу отношения не имеет, Леманн поспешил ответить на вопрос лейтенанта фок Эссера: — Во всяком случае, брат никогда не использовал какой-либо другой способ.

Капитан и лейтенант "Надежды" обменялись обеспокоенными взглядами. Оба прекрасно понимали, что с такими существами знакомы все же недостаточно хорошо.

— Прошу прощения, Карл, — тихо начал Пауль, старательно подбирая слова. — Тогда, когда мне довелось побеседовать с вашим братом, он сказал, что вы сами привязали к себе своего отца, потому что не хотели принимать их смерть. Это правда?

Якоб потрясенно подался вперед, но Пауль пресек все возможные вопросы и восклицания чуть заметным движением и продолжал сочувственно, но твердо глядеть на лейтенанта Леманна.

— Я… — вопрос капитана Пауля все-таки заставил вспомнить то, что совсем не хотелось. И вслед за воспоминанием пришло ощущение, будто он оправдывается перед всеми, кто сейчас собрался в каюте, но он же не сделал ничего…кажется… — Я просто не понимал, зачем мне все это нужно. Служба, песнопения.

Было сложно передать словами то, что чувствовал, будучи совсем мальчишкой, и Карл то и дело останавливался, обдумывая свои слова.

— Мне казалось, что отцу не понравилось бы все это. А еще я злился на смерть за то, что она отняла у меня брата и отца, мне казалось это несправедливым. И тогда я увидел отца. Он встал из гроба и пошел к выходу из часовни, а я пошел за ним. — Лейтенант говорил все быстрее, опасаясь, что иначе просто не сможет закончить. — Я позвал, и он остался.

— Вы увидели, позвали, и вам отозвались... — медленно проговорил Пауль. Покачал головой и со смесью сочувствия, сожаления и восхищения сказал: — Жаль, что вы служите не на Северном флоте.

Якоб, не сдержавшись, наградил капитана укоризненным взглядом. Назвать такую невесть откуда взявшуюся у ребенка силу даром было весьма сложно. Лейтенант смутно догадывался, что счастья Карлу она принесла не много.

— А ваш брат? — тихо уточнил Эссер. — Простите нас, что заставляем вспоминать, но это важно. Его вы тоже позвали?..

Отто медленно переводил взгляд с брата на Карла и обратно. Нахмурившись, он вслушивался в каждый звук. Только пришедший было покой исчез, словно его и не было. Пауль и его лейтенант выглядели обеспокоенными и заинтересованными одновременно. И всё-таки его никак не покидало глупое ощущение, что что-то было не так. Задумчиво закусив губу, Отто ещё раз внимательно оглядел всех присутствующих, но не заметил ничего такого, о чём следовало бы волноваться. Он не хотел встревать в разговор, но ему казалось, что Карл... недоговаривает?

— Карл... — Отто говорил тихо, спокойно, но твёрдо, так же, как говорил с ним тогда, в лазарете. — Точно всё в порядке?

Из воспоминаний его вырвал голос Бюнца-старшего.

— Все в порядке, капитан,— сказал Карл привычно, не особенно заботясь, поверят ли.

Ответ Леманна на вопрос брата заставил Пауля покачать головой.

— Лейтенант, это не пустая формальность. Если вы чувствуете себя хоть сколь-нибудь хуже, или как-то странно — говорите прямо.

Лжёт. Отто очень не любил, когда ему лгали, но в данной ситуации разозлиться было просто невозможно. Сам Отто на месте Карла не рассказал бы и вовсе ничего.

Он подошёл к Карлу сзади, положил руки на плечи и ободряюще сказал:

— Всё не так уж плохо, как ты думаешь.

Интересно, он сам-то верил тому, что говорил?

Он продолжил очень тихо, Карл его слышал точно, слышали ли остальные, он не знал, да и какая теперь разница?

— Карл, ты либо не хочешь, либо не можешь говорить откровенно. Если не можешь, скажи об этом, а если не хочешь... — Он понимал, что это неприятно, но если Пауль мог помочь, то всё равно придётся вытаскивать наружу всё, что так хотелось спрятать. — Если не хочешь, то всё равно придётся. Ты должен рассказать.

Пальцы на плечах непроизвольно сжались, выдавая волнение капитана:

— Пожалуйста, Карл. Говори им правду. Всю правду, — подчеркнул он. — Даже бессмысленная на твой взгляд деталь может быть очень важной.

Капитан был прав. Он не мог и не хотел говорить обо всем этом, не желал все переживать заново. А то, что придется — в этом Леманн не сомневался. Стоит вспомнить что-нибудь одно, как воспоминания несутся сплошной волной. Но говорить надо.

— Я все понимаю, капитан,— тихо ответил он Бюнцу-старшему и продолжил рассказ, возвращая свое внимание капитану Паулю и его лейтенанту: — Экхарта я не звал. Во всяком случае, я не помню этого. — Перед глазами вновь встала лестница на чердак, где служанки сушили белье и куда так любил уходить маленький Карл. Нет, он не будет вспоминать об этом снова. — Я говорил о первом его появлении вчера, вы присутствовали тогда, господин капитан. Но знаете, мне еще раньше, даже до несчастного случая с отцом казалось, что брат дома. Помню, как рассказал об этом сестре, а она только заплакала и молиться заставила.

Немного помолчав, лейтенант спросил:

— Почему мне все кажется каким-то не реальным? Будто из бойницы смотрю.

— Но если не звали... — нахмурился Якоб, а его мысль подхватил Пауль:

— Сдается мне, дело вовсе не в пирате, как бы ни было его имя. Если вы сами не звали его, как отца, то единственным объяснением такой сильной связи может быть только...

Капитан замолчал, нахмурившись и сердито поглядев на ближайшую свечу. Язычок огня колебался.

— Он сам не хочет вас опускать, — пробормотал Якоб, поджав губы. Внимательно посмотрел на выражение лица своего капитана, по его мрачности заключая, что не от великой любви призрак задержался рядом с братом. — Капитан, вы обмолвились, что говорили с ним. Мертвые лгут редко, он должен был сказать, чего хочет.

Однако последняя фраза Карла заставила лейтенанта отвлечься. Он озабоченно посмотрел в лицо Леманна.

— Так не должно быть.

— Остальные ничего странного не ощущают? — осведомился Пауль, уже догадываясь, что дело только в Карле.

Видимо, его связь с призраками родных была слишком сильна.

Это было привычно и правильно — разговоры о магии. Хоть в этом мире она и была чужой и работала не так. Айсен прислушивался к тому, что говорит Карл, и уже понимал, что придется иметь дело с магией смерти. Никогда не любил теорию, но придется...

— Холодно, — сказал Конрад, хмурясь. — они пытаются прорваться?

Отто задумчиво оглядывал помещение. От Карла он так и не отошёл, по-прежнему держа его за плечи.

— Холодно, с этим я согласен, — кивнул он, соглашаясь с Конрадом. — Но более ничего прямо-таки странного. Ну, если не считать, что с вашей компанией впору по заброшенным домам лазать и страшилки рассказывать.

Бессмысленная попытка разрядить обстановку. До отвратительного напряжённую.

— Страшилки я тебе как-нибудь потом порассказываю, напомни только. — мрачно усмехнулся капитан «Надежды», — если еще желание будет.

— Если напомню, обещаешь? — с энтузиазмом отозвался Отто. — Я же обожаю страшилки!

Карл только и мог, что переводить взгляд с одного на другого. Сознание постоянно пыталось куда-то уплыть, в каюте становилось то темней, то светлей — и в свечах ли дело или это зрение подводит, Леманн понять не мог.

«Оказывается, ты сильнее, чем я думал… — Карл даже не удивился, услышав этот голос у себя в голове. — До сих пор сопротивляешься. Это даже интересно».

— Уже прорвались, — кивнув Конраду, буркнул Пауль, глядя, как с тихим шипением погасла свеча. Зажигать ее по новой смысла он не видел: если барьер рухнул один раз, не устоит и второй. — Якоб...

Пояснений лейтенанту словно и не требовалось, он уже наливал в бокал Карла воду, тихо и размеренно бормоча одну из старых варитских молитв.

— Выпейте. — Якоб почти впихнул бокал Леманну. — Сейчас. Это должно прояснить сознание и дать сил.

Закрыв рот ладонью и глядя на бокал в руках Карла, Конрад зашептал тоже, но не молитву. Вода вспыхнула синеватым и погасла. Она должна была придать сил, очистить выпившего ее от скверны... но получится ли?

Карл вёл себя странно. Или точнее сказать, он никак себя не вёл. Отто немного встряхнул лейтенанта:

— Карл?..

Отто хмурым взглядом обвёл присутствующих и тихо резюмировал:

— Вот убейте меня, а как же паскудно и неоптимистично выглядит всё происходящее.

«А ты не задумывался, зачем им все это надо? — Голос Экхарта заглушал все остальные, и Карл уже с трудом представлял, что творится вокруг него. — Помощь не бывает безвозмездной. Никогда. Ведь я же помог тебе тогда, братик, да? И теперь ты служишь мне».

Несколько секунд Карл смотрел на бокал в своей руке так, будто видел его впервые. Нужно было выпить, так сказал фок Эссер, но как это сделать, если руки не слушаются? Он уже было поднес бокал к губам, как рука дернулась — и послышался звон разбивающегося стекла. Это все Леманн отметил мельком, тело уже не слушалось его; одним резким движением лейтенант освободился от рук Бюнца, заходя тому за спину и одновременно освобождая из ножен фамильный кинжал, доставшийся ему от отца. Брат, все-таки захвативший контроль над телом, двигался намного быстрее, чем когда-либо смог бы сам Карл, никто не успел и опомниться, как хорошо заточенное лезвие было приставлено к горлу Бюнца-старшего.

«Не смей!»

«Еще как смею, если понадобится».

— Еще одно движение или жест, — голос Леманна звучал теперь чуть ниже, — или слово, господин Айсен, или как там вас звать, вас это тоже касается — и я доведу дело до конца.

После ночного дежурства надо высыпаться. А когда дежурить, если не ночью? Днём солнце спалит его за полчаса, если он не будет хотя бы с прикрытием или в тени. Какая тень в Вороньем гнезде? Никакой. Потому ? ночь. Ночью не видно, но Айке и не надо было видеть. Он чувствовал, почти на запах, где, что, откуда и как далеко приближается. В северных водах, пронизанных потусторонним, как сеткой, можно было сориентироваться. За два года Айке изрядно поднаторел в этом деле. Но нормально дежурить он мог только по ночам, а днём капитан и лейтенант обходились особыми костями.

Однако сейчас Айке будто подбросило на койке. Чем-то очень мощным. Молодой священник, который не отличался истовой верой в Создателя, зато — большими познаниями и способностями в том, что приличному эсператисту положено выжигать калёным железом, быстро встал и принюхался. Нельзя сказать, чтобы он ощущал магию только на запах, но это помогало сосредоточиться на ощущениях. Каюта капитана, ритуалы один на один. И призраки? Кто привёл? Нервно закусив губу, которая и так постоянно шелушилась от солёного воздуха, Айке склонил голову, прикидывая, что это за магия и какие могут быть последствия. Холод. Много холода. Барьер и изгнание. Их души размажет. Может размазать. Или, если они замёрзнут раньше, то разобьются. А приведённому ничего не будет.

Вайсс, быстро прихватив несколько книг и приличных размеров журнал, в котором вёл записи всех ритуалов, которые видел, и их последствий, накинул на себя серый плащ, натянув капюшон по самый нос, и выскочил из своей каюты.

Путь занял немного времени — никто и не думал мешать бегущему стремглав священнику, который чудом не ронял прижатые к груди книги. Только у двери он остановился и, замерев на некоторое время, обернул руку в плащ и постучал. Врываться он не мог.

Айке толкнул дверь и быстро юркнул в каюту. Там было холодно, неуютно, а от напора творящейся там мешанины воздух в лёгких кончился и ноги подкосились. Быстро опершись спиной о дверной косяк, Айке выдохнул и, прикрыв глаза, быстро принялся оценивать ситуацию.

Не ушедший. Уже давно не душа, а воронка, всасывающая чужую жизнь. Нужен ритуал, и ритуал помощней, чем простое изгнание призрака. Ритуал на крови. Якоб знает. Но пока они слиты, это невозможно, их надо разделить, а как их разделить, если это существо стоит с ножом у горла возле другого человека? Любое неверное движение — и всё будет совершенно бессмысленно, к тому же на него сейчас направлен сон. Если он подействует, то читать разделение и выкидывание будет бессмысленно и опасно. Их сознания нужны раздельными, чтобы не напутать и не лишить тело правильной души, не отдать тело неушедшему. Айке открыл глаза и медленно скинул капюшон. Встрёпанный, заспанный, он и сам напоминал что-то потустороннее.

— Это, наверное, неуместно, но мир вам, дети Создателя, — очень тихим, ещё не совсем оправившимся после подростковой ломки голосом сказал Айке.

Айсен перепугался до ужаса. Он не хотел смерти Бюнца и знал, что не сможет поймать отлетающую душу. Но эта сволочь не велела говорить слова? Отлично! Не отрывая взгляда от Карла, Конрад произнес заклинание мысленно. Пришлось сосредоточиться, ведь такие заклинания имеют меньшую силу.

Сознание Карла было захвачено, но сознание ― это мозг. И если сейчас удастся сделать так, что Карл уснет, то уснет и его брат.

Карл не ответил. Вместо этого послышался звук разбивающегося стекла. Всё было настолько очевидно, что даже противно. Карл уже не Карл. По крайней мере, пока. Отто поморщился, наблюдая за происходящим так, словно это был плохо поставленный спектакль. Экхарт решил поиграть в заложников? Ну, ладно. Пусть. Поиграем.

Он пробежал глазами по встревоженным лицам, задержав взгляд на Пауле, улыбнулся и подмигнул ему.

― Расслабься, Пауль. Дай мальчику поиграться, ему при жизни не довелось. Тяжёлое детство, деревянные игрушки... Ну, ты понимаешь! Любезнейший. ― Он немного повернул голову, чтобы видеть лицо... Карла? Сложно его сейчас так называть. Экхарта. И с елейной улыбкой попросил: ― А вас не затруднит соблюдать некоторую дистанцию между телом Карла и моим, а эту иголку у моего горла, так и быть, можете оставить. Одна кошка, не мешает.

― Мразь... ― выдохнул Якоб, замерев на месте и зло глядя в неуловимо изменившееся лицо.

― Лейтенант, молчать! ― глухо рыкнул Пауль, не отводя глаз от кинжала. Косо усмехнулся: ― Рад снова видеть вас, господин Экхарт. Позвольте, я разрешу прибывшему войти, иначе весь корабль же соберется, а нам не нужны лишние свидетели...

Интересно, если бы он не отвлекся на стук, успел бы как-то помешать захватившему тело брата призраку? Поджав губы, Пауль с беспокойством посмотрел в глаза Отто, медленно проговорил:

― Вы ведь не мести вашему убийце жаждете. Зачем вы здесь?

Карл прекрасно слышал все и осознавал происходящее, но поделать с собой ничего не мог. Его тело уже не принадлежало ему, им полностью владел Экхарт, лейтенанту лишь оставалось отстраненно отмечать реакцию остальных, да бороться с вдруг накатившейся сонливостью. Нет, что бы ни произошло далее, он должен все осознавать! Титаническим усилием воли Леманну удалось удержать сознание ясным.

― Зачем я здесь? ― Было странно говорить не то, что хочешь сказать, и слышать не свой голос. ― Видите ли, я не люблю, когда кто-то посягает на мою собственность.

На слова вошедшего брат никак не отреагировал, Карл только почувствовал, как тот подобрался, но не более.

«Отпусти, ― мысленно (а что ему еще оставалось) потребовал он у Экхарта. ― Я тебе нужен, так не смей трогать остальных!»

«Откуда тебе знать, что мне нужно? Остальных? А что если твоя рука сейчас дрогнет?»

Карл с ужасом почувствовал, как напряглись мышцы руки, удерживающей кинжал.

― Он ― не твоя собственность, ― тихо прорычал Якоб, не обращая внимания уже на предупреждающий взгляд капитана. ― Он твой брат! Или это для тебя одно и тоже?

Это не простой призрак, призрак ― это потерявшаяся душа, привязанная к миру несбывшейся надеждой или не утихшим чувством. Присутствие Экхарта заставляло вспомнить даже не выходцев ― ледяных призраков, бездушных и живущих только тем разрушением, что они несут.

― Ты паразит, который живет, присосавшись к его душе, ― прошипел Якоб. ― Есть ли в тебе хоть что-то от человека, которым ты был?

Пауль молчал, сведя брови. Когда Отто и Якоб замолчали, он тихо и спокойно спросил:

― Вы сказали, что желаете мести. Кому вы мстите?

Отто с интересом слушал. Нахмурившись, он сделал маленький шаг назад. То ли Экхарт и Карл не могли решить, кто управляет телом, то ли это такая угроза, но кинжал дрогнул, а неоправданные риски в сферу интересов Отто Бюнца никогда не входили.

Надо же, а этот Якоб лучше и умнее, чем он думал. Отто ухмыльнулся.

― Ты же слышишь, Карл? Заметь, несмотря на все разногласия, мы с лейтенантом фок Эссером абсолютно единодушны в отношении твоего братишки. Па-ра-зит, ― произнёс он медленно, со злостью выплёвывая каждый слог. ― Тварь, которая отравляет твою жизнь, превращая её в существование. А ты эту мразь братом называешь.

Он не ругался, не пытался докричаться до Карла, он просто укорял. Так, как укорял юнгу, когда тот был недостаточно усерден. Подняв руку, Отто сделал в сторону Якоба успокаивающий жест:

― Остыньте, Якоб. Гнев не лучший советчик. От человека в нём, безусловно, что-то есть. Просто в лучшем случае сам Карл, а в худшем его родители чем-то обидели эту бедняжку. Теперь он страдает и мстит. Собственно, Карлу мстит. А остальным так, перепадает за компанию. Эй, мстительный наш, я прав? ― Он легонько ткнул Карла-Экхарта локтем под рёбра.

Казалось, лезвие у собственного горла вообще не волновало капитана.

Якоб медленно прикрыл глаза, глубоко дыша. Старший Бюнц прав, гнев сейчас совершенно не к месту. Краем глаза лейтенант наблюдал за примчавшимся как по сигналу тревоги Айке. Впрочем, появление "брата Дитмара" как раз совсем не удивляло, но обнадеживало. Угрозы со стороны такого с виду недоразумения призрак, видимо, не ожидал, не удостоив священника вниманием.

Пауль кинул короткий взгляд на своего лейтенанта. Они оба знали, что выпустив из виду Айке, Экхарт совершил серьезную ошибку.

А Айсен тем временем слушал и думал. Как заставить паразита отцепиться? Либо дать ему то, что он хочет, либо просто убить. Но как?! Как плохо ничего не знать о магии смерти и как плохо чувствовать себя бесполезным...

Якоб был тысячу раз прав, называя это существо паразитом. Даже если в нём было что-то, то уже не осталось. Неушедший быстро истончается и теряет связь с прошлыми эмоциями, остаётся только голод и злость. И так выходят паразиты. Кажется, сонливое заклинание закончилось. Отделить тёплое от холодного, живое от неживого, иначе они не смогут обсудить это спокойно. Вообще сложно что-то обсуждать спокойно, когда паникующий паразит пытается отстоять свою возможность паразитировать и жить за счёт хозяина. Надо обезвредить, и очень быстро. Интересно, людей тут и правда интересует, что кроме голода держит неушедшего, или просто время тянут?

Медленно опускаясь по стене на пол и всё ещё стараясь быть незаметным, Айке начал быстро шептать под нос дрожащим голосом:

― Mine øyne ser, mine ører hører, men jeg er døv og blind. Se varme, kulde, se, høre, og høre de levende døde. Levde i live, døde er døde, ikke borte, har du ingen myndighet over de levende, vil mine ord falle fetters på hendene, lukket munnen din, og du vil omfavne kjede lyder leve, og du går til dybden av hans skjebne vente.⁽¹⁾

Язык был из тех, что очень древни. Ему обучали в ордене Знаний, на нём порой читали старые молитвы, но заговоры против древних и проклятых работали лучше всего именно на этом языке. Сигналом тому, что заклинание сработало, станет кромешная темнота и ватная тишина для Айке. Минут на десять-пятнадцать. И паралич для неушедшего, и тут уж насколько повезёт и сможет ли тот, кто жив, покрепче занять свои позиции в теле. На это бы стоило тоже прочесть заговор, но заковать неушедшего ― важнее.

Леманн прекрасно слышал своего капитана, вот только ответить ничего не мог. Но ведь он же помнил брата совсем другим! Именно он во многом заменил Карлу отца, который был слишком занят, чтобы уделять достаточное внимание своим детям. Он и Иоланта составляли для маленького Юргена весь мир, они были его семьей. Так за что же он теперь так с ним?

― Я мщу всем тем, кто разрушил нашу семью,― услышал Карл ответ Экхарта, который немного отвлекся от борьбы с братом, и теперь рука с кинжалом не дрожала. ― Убийцам отца, моим убийцам. Моему, как вы называете его, брату. Тут вы, господин Бюнц, правы.

Чем дальше слушал Карл, тем больше чувствовал он, как трескается на мелкие осколки вся его жизнь, весь тот мир, который, как оказывается, он придумал сам себе.

― Как я и думал... ― пробормотал Пауль, выслушав пассаж призрака о мести. Бедный парень, слышать все это от того, которого даже сейчас продолжал считать братом...

Стиснув зубы, младший Бюнц пристально следил за кинжалом, старательно прислушиваясь не практически неслышному шепоту за спиной. Кажется, лейтенант Леманн и сам делал все, чтобы остановить призрака, но хватит ли сил, успеет ли?..

― Да, Карл, ― обратился Экхарт к оцепеневшему лейтенанту, ― они правы: мне ты никакой не брат ― ублюдок, родившийся по недомыслию моей дурочки-матери. И ведь все знали об этом, кроме тебя самого. Как же бесила меня эта твоя жизнерадостность, Карл. Ты всегда вел себя так, будто все и всегда хотят тебе только добра. Так не бывает. Я мщу тебе только потому, что ты есть.

«Я мщу тебе потому, что не будь тебя, не было бы ничего, ― слова брата обжигали своим холодом, оставляя в душе Карла ледяную пустыню, ― мщу за то, что, когда я остывал, ты был рядом с Ней!»

С этими словами младший Леманн почувствовал, как с новой силой обрушилась на него воля брата, как лезвие кинжала Ганса-Дитера коснулось шеи Отто, оцарапало. Из последних сил он удерживал руку, не понимая, почему капитан не предпринимает никаких попыток освободиться. Он больше не видел и не слышал ничего, отдавая все силы на борьбу с призраком, которые были уже на исходе, когда вдруг в голове будто молнией сверкнуло ― а за вспышкой пришла и боль. Его или Экхарта, Карл не знал. Этого секундного замешательства хватило Леманну, чтобы суметь убрать руку и отступить на шаг назад. Опустошенный, Карл медленно опустился на колени, глядя прямо перед собой.

Успел. Еще когда Карл только опускался на колени, капитан и лейтенант одновременно бросились вперед. Якоб подхватил все еще стоящий на столе графин с водой, на ходу шепча ту же молитву, а Пауль, на мгновение пристально заглянув в глаза брата, усмехнулся, собирая большим пальцев выступившую на его шее кровь.

― Хоть какая-то польза... Пошли. Твоему лейтенанту нужен страж, вот ты им и побудешь. ― Требовательно дернув Отто за рукав, Пауль опустился на колени перед Карлом. ― Айке дал нам время, но его не так много. Мы знаем ритуал изгнания, но его нужно проводить в полночь. Поэтому придется прибегнуть к полумерам. Добавь свою кровь в воду, потом кровь лейтенанта Леманна. По капле.

― Detta liv kommer att skydda dig, det här livet du kommer att få stöd. ― размеренно произнес Пауль, вычерчивая кровью брата криос ⁽²⁾ на внутренней стороне запястья. ― Placera din själ i världen lever, ditt blod bli varm. Alla som kallar din själ, hålla det, den som ger sitt blod, för att rädda dig. ⁽³⁾

На мгновение воцарилось молчание.

― Позовите его, ― тихо сказал Якоб Отто, держа наготове стакан с чуть солоноватой от крови водой.

Отто слушал и думал.

Думал о том, что чувствовал Карл все эти годы. Каково было услышать всё это? Как он находил силы бороться? Он думал, что услышь он такое от Пауля, наверно, не перенёс бы. Лучше бы не думал, это всегда приводило к печальным последствиям.

Он так и не понял, когда всё закончилось и закончилось ли, просто в какой-то момент брат уже был рядом, стирал кровь с его горла, а он стоял, растерянно глядя перед собой, чувствуя лишь как пальцы, сжатые в кулаки, сводит от боли. Гнев медленно, но отступал.

Слова Пауля, обращённые к нему, выдернули его из прострации, Отто мысленно ругнулся и приказал себе выкинуть чушь из головы. Самое интересное он уже прослушал. Что-то там про стража, какой-то ритуал... Он хотел переспросить, но потом подумал, что в этом нет смысла? Если это поможет ― он сделает. А расспросить можно и потом.

Пока Пауль делал с рукой Карла непонятно что ― по мнению Отто это было именно непонятно что ― он внимательно вслушивался в его речь. Ему очень нравился этот язык. От него веяло древностью и силой. Это было красиво и опасно. Жаль, момент неподходящий, а то бы он записал.

А фок Эссер в работе преображается. Ему это идёт. Якоб сказал позвать Карла. Отто протянул руку к Карлу, словно желая дотронуться, но оборвал себя на полпути к цели. Прикрыв глаза, капитан постарался взять себя в руки и тихо, но твёрдо позвал:

― Карл... Ты слышишь меня, Карл?

Подобное состояние Карла пугало его. Хотя Отто казалось, что он уже давно не умеет ничего бояться. Оказывается, умеет. Отодвинув липкое холодное чувство подальше, он всё-таки закончил свой жест ― коснулся лица своего лейтенанта, погладил по щеке.

― Он сам в это не верит, ― возразил он брату, когда тот попытался воззвать Карла к сопротивлению. Пауль прав, Карл может. Но почему-то упорно отказывается в это верить. Бежит сам от себя. И как бы ему не хотелось помочь, Отто просто не знал, как это исправить.

― А что, нас можно связать ещё сильнее? ― насмешливо поинтересовался капитан, принимая стакан. ― Эх, нет предела совершенству! Большой груз для меня, Якоб, видеть, как он, ― добавил Отто тихо, кивнув в сторону своего лейтенанта, ― страдает.

Ему было очень интересно, спросил ли Пауль о готовности для виду или всерьёз сомневался в брате?..

― Ты ещё спрашиваешь... Отто Бюнц готов всегда и ко всему. Кроме голодовки.

Ему как-то и в голову не пришло, о чём-то подумать. Он просто сделал глоток и поднёс стакан к губам Карла, осторожно придерживая его за голову. На всякий случай.

― Давай, Карл... Ты должен это выпить. ― Капитан надеялся, что с этим проблем не будет, а то начнёт отказываться, и что прикажете делать?

"Насильно вливать!" Ну, хорошо хоть он этого вслух не сказал!

---

1) Глаза мои видят, уши мои слышат, но я глух и слеп. Вижу тепло, вижу холод, слышу живого и слышу мёртвого. Живой жив, мёртвый мёртв, не ушедший, у тебя нет власти над живущим, оковами лягут слова мои на твои руки, зажмут рот твой и цепью обовьют тебя звуки живого, и ты уйдёшь на глубину ждать участи своей.

Вернуться к тексту

2) Рунический пояс

Вернуться к тексту

3) Эта жизнь будет тебе щитом, эта жизнь будет тебе опорой. Место твоей душе в мире живом, крови твоей горячей быть. Тот, кто зовет твою душу, сохранит ее, тот, кто дает свою кровь, защитит тебя.

Вернуться к тексту

Пустота затягивала, тишина — сковывала. Карл слышал слова капитана Пауля, искаженные, словно доносящиеся откуда-то издалека, но ответить ему ничего не мог и не хотел. На какое-то мгновение промелькнула мысль, как бы было хорошо остаться вот так, в тишине, навсегда. Чтобы никто не трогал. Уснуть.

Прикосновение к щеке отрезвило, ответ Отто брату ― заставил устыдиться собственной слабости.

― Обещай, что будешь бороться, Карл.

― Я буду бороться, даю слово.

«Леманны держат слово, ― говорил сыну купец Ганс, ― всегда».

Он должен бороться. Хотя бы просто потому, что обещал.

Когда его губ коснулся край стакана, Леманн все-таки поднял взгляд на капитана и чуть заметно кивнул, давая понять, что слышал его. И понял.

С водой приходили и силы, растекалось по заледеневшей душе тепло, уходило оцепенение. Пришла ярость. Еле сдерживая рвущуюся наружу бурю, Карл почти что прорычал:

― Как ты посмел угрожать моему командиру? Уйди.

Брат не ответил. Да и был ли он сейчас в состоянии отвечать? Лейтенант просто вдруг ощутил, что воля брата, подавляющая его, куда-то исчезла.

― Я ведь обещал, мой капитан, ― обратился он к Бюнцу-старшему, переводя сбившееся, будто после долгого бега, дыхание.

― Обещал, ― кивнул Отто своему лейтенанту. ― И я надеюсь ты и впредь будешь следовать своему обещанию.

Создатель милосердный, спасибо! Сколько лет он не обращался к богу, в которого никогда и не верил? Но оно вырвалось как-то само собой. Достаточно было увидеть, что Карл приходит в себя, услышать его голос, чтобы вздохнуть свободно, будто с души ― не камень ― гора свалилась. Повинуясь секундному порыву, он обнял Карла, тихо спросив:

― Как ты себя чувствуешь?

С языка чуть было не слетело привычное «все в порядке», но Карл вовремя оборвал себя. В порядке он не был. Так зачем же врать самому себе?

― Бывало и лучше, ― тихо ответил он, ― но терпимо.

Он сказал брату всего несколько слов, но чувствовал себя так, будто весь день ворочал гранитные глыбы, но одновременно с этим каюта и окружающие его люди приобрели большую четкость, словно в помещении разом прибавилось света. Только теперь Карл смог оглядеться и заметить, что за время его «отсутствия» в каюте стало на одного человека больше. Они сидели прямо на полу: Конрад Айсен и незнакомец в бесформенном сером одеянии. Было в нем что-то, приковывающее взгляд, но разбираться в своих ощущениях сейчас Леманн не собирался. Потом, если будет возможность.

Когда Якоб только передавал Отто стакан, Пауль, с легким беспокойством наблюдая за происходящим, заметил странную чуть заметную улыбку на губах своего лейтенанта. Удовлетворенную и... понимающую, наверное.

― Я знаю, ― тихо сказал он и недовольно обернулся на фыркнувшего капитана. Пауль отмахнулся, продолжая улыбаться, хоть и понимал, что для веселья выбрал не подходящий момент.

Но он верил в брата, и в его лейтенанта ― тоже.

― Я знаю, ― повторил капитан вслед за Якобом на реплику брата. ― А голодовкой тебе пока никто не угрожает. Сейчас закончим и будем обедать.

Виски Якоба уже сдавило, что было вполне закономерно. У каждого действия есть своя цена, и за всю магию этого дня придется расплачиваться неделей слабости. Особенно если учитывать, что еще не все закончено. Нужно продержаться до полуночи, сохранив достаточно сил.

На Эссера Отто взглянул с лёгким недоумением. Но внимательно всмотревшись в глаза Якоба, капитан "Весенней Птицы" понял, что лейтенант Пауля действительно знает. Отто не стал ничего говорить, предпочтя ответить взглядом и благодарной улыбкой. Эссер не дурак, должен понять.

― К тому моменту, когда мы закончим, надо будет уже не обедать, а в лучшем случае ужинать, ― возразил он брату и, скептически цокнув, добавил. ― А в худшем ― укладываться спать.

Якоб чуть заметно улыбнулся в ответ и поднялся. Оставил бокал на столе, с интересом и легким беспокойством посмотрел на Айке и Конрада, но промолчал.

― Ужин, обед... какая по сути разница. А спать тебе точно до полуночи не грозит, братец, ― усмехнулся Пауль. Сочувственно посмотрел на Айсена, покачал головой. ― Тогда постарайтесь не слушать его, Карл. Оставьте мертвых нам, и позаботьтесь о живых, если вам это под силу.

Когда Карл впервые подал голос, Пауль облегченно улыбнулся и, обернувшись, встретил радостный взгляд Якоба. Получилось. Но это только временное облегчение.

― Лейтенант Леманн, ваш брат не ушел. Вы все еще связаны с ним, однако теперь он не сможет контролировать ваше тело. ― Пауль расслабленно опустился на стул. ― Однако он наверняка будет пытаться как-то иначе навредить вам. Сейчас все зависит от силы Отто и вашей воли.

Когда Пауль начал вот так с ходу выворачивать подробности, Отто напрягся. Ну, нельзя же так внезапно! Он, может, только в лучшее уверовал! За это он потом ещё с братца спросит. Ведь, считай, весь момент временного облегчения испортил.

― Хотелось бы теперь заодно прояснить имеется ли какая-нибудь информация о том, как эта.. этот... как это существо может навредить теперь и о какой такой "силе Отто" идёт речь, ― осторожно спросил Карл, с сомнением глядя в глаза Паулю. ― И что рекомендуется предпринимать тем несчастным, которых постигнут проблемы со вторым пунктом?

Возможно, это было жестоко, но у Карла действительно были проблемы с силой воли. Разве мог он проигнорировать такую брешь?!

― Да, ― кивнул лейтенант, выслушав слова капитана Пауля, ― они все еще не ушли. Я чувствую.

Экхарт все еще находился непозволительно близко, но теперь давление его воли ослабло настолько, что хоть ненадолго, но можно было вздохнуть спокойней, отец же словно не решался подойти ближе, и Карл чувствовал его тревогу. Ганс-Дитер всегда беспокоился о сыне. Интересно, знал ли он, что тот ему не родной?

Слова Отто кольнули, и на мгновение губы Карла скривились в горькой усмешке. Но ведь тот был безоговорочно прав. Если бы он, Карл, был сильнее, разве бы позволил всему этому случиться?

Немного помедлив, лейтенант вложил фамильный кинжал в ножны, а затем отстегнул их.

― Мой капитан, возьмите это, ― обратился он к Отто, ― пусть хранится у вас.

От мыслей Отто отвлёк Карл. Он протягивал ему кинжал, которым ему не так давно угрожал Экхарт. Просил оставить у себя. Бюнц даже забыл, о чём думал. Медленно он переводил недоуменный взгляд с кинжала на Карла и обратно. Вздохнув, он накрыл руку, держащую кинжал, своей и осторожно заметил:

― Я тебе доверяю, Карл. Если ты сам себе не доверяешь, что ж, я присмотрю за тобой, только и всего. Ты же прекрасно знаешь, что я не позволю навредить ни тебе, ни другим. Можно убить вилкой, ножом для сыра, бокалом вина и, что самое забавное, голыми руками. Думаешь, удалить от себя оружие суть есть обезопасить? Увы, всё сложнее. Но если ты настаиваешь... хорошо. Пусть останется у меня. Просто помни: это ничего не изменит.

Он немного сжал пальцы и расслабил руку, позволяя лейтенанту принять окончательное решение.

Это ничего не изменит. Капитан был прав, и Леманн это понимал. Он аккуратно освободился от руки Отто, аккуратно потащил клинок из ножен. Красивая старинная работа, хотя по сути своей кинжал представлял собою обломок меча одного из предков Карла. Прямой, сужающийся обоюдоострый клинок, рукоятка из темного дерева, на навершии вырезана восьмилучевая звезда. Символ победы над тьмой, говорил отец. Юрген помнил, как старший Леманн проводил широким пальцем по рукоятке фамильного кинжала, по орнаменту на ножнах и говорил, объяснял, что значат все эти зигзаги, колеса и кресты… Мать ругалась, не позволяла слушать, называла все это никому не нужными сказками… Победа над тьмой, защита от злых сил. Карлу он не помог.

Капитан прав, отдаст он кинжал или нет, это уже ничего не изменит. Но как сказать ему, что после всего, он на него и смотреть-то не сможет? Чуть заметно вздохнув, Леманн вернул ножны на место.

― Вы правы, капитан, ― кивнул он в знак принятого решения,― я поддался ненужным сейчас чувствам. Мне следует извиниться.

А Карл опять за своё. Пришлось снова возражать. Удивительно, откуда только у Отто столько терпения?

― Не "ненужным", ― мягко поправил он Карла, ― И не должен. Просто это...

Он запнулся на секунду, прогоняя в памяти собственную жизнь, все события, которые хотелось когда-то вычеркнуть к закатным кошкам и никогда не помнить. Покачав головой, Отто улыбнулся сам себе и продолжил, стараясь подобрать слова так, чтобы их истолковали правильно:

― Знаешь, если бы я взял за привычку избавляться от всех вещей, которые напоминают мне о малоприятных страницах моей биографии, то мне следовало бы начать с этого браслета, ― он помахал в воздухе левой рукой, на запястье которой виднелся чёрный браслет, ― и закончить нашей "Птахой". Со всем экипажем в придачу. А потом застрелиться. Бежать от собственной памяти, даже если она периодически преподносит крайне омерзительные "подарки", в лучшем случае смешно. В худшем ― глупо. И однозначно ― не нормально. А кинжал очень красивый.

Смещать акценты сейчас, наверно, было неправильно, но когда это он поступал правильно?

Почти весь оставшийся диалог Отто прослушал молча, удостоив только Якоба скептического взгляда. Он не особо сведущ в этой магической дряни, а та магия, с которой он знаком, не несёт вреда не заслужившим оного. Но он был абсолютно уверен, что отпустить того, кого искренне любишь и в ком нуждаешься не так-то просто. Особенно, опустить по-настоящему, осознанно.

Глядя, как кинжал вернулся на пояс хозяину, Пауль со смешанным чувством посмотрел на брата. С одной стороны, это было правильно, тем паче что теперь ситуация повторится не сможет. С другой это все-таки слишком легкомысленно. Однако стоило представить на месте Карла Якоба, и возражения угасли сами собой. Краем глаза капитан заметил, как вскинулся его лейтенант, беспокойно обводя глазами каюту.

С силой проведя ладонью по лицу, Пауль вздохнул. Виновато улыбнулся Отто.

― Пока ты жив и бодрствуешь, Экхарт не сможет управлять телом и действиями лейтенанта Леманна. Но он все еще может смутить разум словами, ибо чтобы заткнуть ему рот, ― Пауль покосился на Айке, ― требуется слишком большая цена.

― А ваш отец?.. ― подал голос Якоб. ― Я чувствовал его присутствие, но он не похож на того, кого назвали Экхартом. Мы можем поговорить с ним?

Пауль чуть нахмурился:

― Не думаю, что в этом есть смысл. В полночь мы с этим закончим.

Лейтенант только упрямо качнул головой.

― Он не такой. Он привязан. Если его отпустить, он сможет уйти сам... Если захочет.

Отто задумчиво вглядывался в лицо Карла, потом кивнул. Поверил.

Он искренне верил, что они справятся и всё будет хорошо. Что бы ни случилось.

― Только до полуночи? ― весело уточнил Отто, ― Какой пустяк.

Если задуматься, в свете последних событий это действительно был пустяк. Не спать по несколько суток было так привычно, что несколько лишних часов бодрствования просто смешили.

Отто с усмешкой смотрел на брата, приподняв брови, взглядом спрашивая "это что за жест был, а?!", но потом слегка нахмурился, всё же обдумывая услышанное:

― Другими словами, вред от Экхарта остаётся только моральный? А если я ― вот неожиданность-то! ― усну? ― Выжить из старшего Бюнца ребячество, наверно, не смогли бы даже боги. ― Вероятность осады и захвата возрастает в разы?

Пауль только покачал головой, глядя на брата.

― Это обычно пустяк. А сейчас вся твоя выносливость и жизненная сила поделена на двоих, это стоит учитывать. ― Капитан "Надежды" вздохнул. ― В словах может быть больше силы, чем в поступках. Поэтому, лейтенант Леманн, чтобы он ни говорил, не слушайте и не верьте. Он не обычный дух, и вполне может лгать. Может статься, что Экхарт попробует увести Карла за собой. Он уже был достаточно близок к этому. Поэтому спать Отто нельзя точно. Пока мы не разорвем эту связь.

На возражение брата Отто только демонстративно хмыкнул, но приготовился к худшему. Ну, мало ли. Пауль хорошо знает брата, он не стал бы зря говорить так серьёзно. Худшее не заставило себя ждать.

― Хорошо, что у меня рекордная система по бодрствованию. А если бы не было? ― ехидно уточнил он и ткнул брата в бок, насмешливо требуя, ― В глаза мне смотри.

Отто покосился на Айсена и мальчишку-священника. Хороша цена, ничего не скажешь. Не зря он выбрал Западный флот, ох, не зря! Воевать с живыми капитану "Птицы" упорно казалось занятием куда более простым, чем то, чем занимался его младший брат. Айсен то ли тянулся к такому же, как он, то ли просто не смог сдержать очередного порыва кому-нибудь помочь. Но не было похоже, что им обоим что-то угрожает, значит, можно пока снова сосредоточиться на происходящем. Полночь...

Карл тем временем слушал слова младшего брата Отто так, будто и не о нем сейчас говорят. Такими отстраненными они казались, относящимися совсем не к нему. Или это ему только хотелось, чтобы так было?

Слишком большая цена. Карл проследил взгляд Пауля, туда, где сейчас у стены сидел кажущийся таким одиноким незнакомый ему человек и Конрад, видимо, пытающийся его хоть как-то поддержать. Интересно, что с ним? Так, значит, цена.

«Долг должен быть уплачен». ― Отца Леманн видеть не мог, но присутствие он чувствовал, а теперь еще смог и услышать его слова. Нечасто Ганс обращался к нему.

― Долг должен быть уплачен, ― процитировал он слова отца вместо ответа на вопрос Якоба и тут же пояснил: ― Это слова отца. Он только что сказал это. Отец практически не говорит со мной. Он просто есть… я не знаю, как объяснить. Это не слова, я просто чувствую его. Но вы правы, он совсем не такой, как Экхарт. И я бы хотел отпустить его сам, но не знаю, как, ― добавил он уже тише.

― Чей долг? ― нахмурившись, переспросил Пауль, ― и кем уплачен?

Мертвые любят говорить загадками, и это каждый раз раздражало. Не поймешь, не то издеваются, не то помочь хотят.

― Это не сложно, если ты захочешь, чтобы он ушел. Чтобы обрел покой, ― тихо заметил Якоб. Внимательно посмотрел на Карла: ― Если ты действительно этого захочешь. Никаких сомнений, никакого страха потерять снова, никакого подспудного желания чувствовать его присутствие и поддержку. Ничего из того, что заставило вас позвать отца в день его похорон.

Пауль вздохнул, насмешливо глядя на своего лейтенанта. Действительно, так "просто"... Впрочем, иного пути действительно нет.

Способен ли он не верить Экхарту? Раньше Карл бы ответил однозначно ― нет. Ведь он ― любимый старший брат. Был им. Теперь же…интересно, когда тот ему врал: при жизни или сейчас?

― Для чего ему меня уводить? ― поинтересовался Карл, ― он столько раз мог убить меня. Не единожды, благодаря брату, моя жизнь подвергалась опасности. Если бы он хотел, Экхарт давно бы сделал это.

«Ты сам хочешь уйти,― промелькнула мысль,― ведь так легко просто сдаться, да?» Сила, поделенная на двоих. Знал бы Бюнц, ради кого рискнул. Нет, Карл будет бороться, пусть даже пока и не знает, для чего.

Слова Отто прозвучали как отповедь. Все правильно, нельзя просто избавляться от чего-то, напоминающего о слабости или ошибке. Будто так станет легче. Нет, не станет. Он ничего не ответил капитану, да и нужно ли было отвечать?

― Я хочу, чтобы отец обрел покой, ― ответил Юрген лейтенанту фок Эссеру,― я чувствую вину перед ним. Он хотел уйти — я не дал. Не понимаю, как у меня удалось,― добавил он, ни к кому не обращаясь.

Поднявшись наконец-то с пола, на котором и оставался сидеть все это время, Леманн попросил:

― Помогите мне. Как мне объяснить отцу, что я не держу его, что он свободен?

Потом Пауль обернулся на Айке, удивленно вскинул брови, но кивнул.

― А твой... гость мне все больше нравится.

Пауль никогда не решался трогать Айке, когда он впадал в это странное и страшное состояние, боясь напугать или навредить, но, похоже, зря ― кажется, в компании пережить это было проще. Безмолвно общающиеся маг и священник казались ― а, может, и были на самом деле ― мальчишками, сбежавшими от надзора опекунов и прятавшимися в каком-то своем потаенном месте ― разве что не обменивались новостями и байками сбивчивым шепотом. Пауль тихо хмыкнул, вспоминая детство, и коротко покосился на отвлекшегося Отто.

Якоб тем временем беспокойно смотрел на Карла.

― Может, он и не хочет вас уводить. Вы ― его якорь в этом мире, но сегодня вы были опасно близки к смерти. Точнее, к тому, чтобы отказаться от жизни. ― лейтенант замолчал, потер переносицу, ― это сложно объяснить, простите, но мне кажется, вы чувствовали.

― Ваш отец здесь? ― уточнил Пауль у Карла. Нахмурился, задумчиво покосился на Айке. ― Если у вас с собой есть принадлежавшая ему вещь, можем попробовать один старый способ... но, возможно, брат Дитмар сможет вспомнить более простой путь.

Отто тихо фыркнул, выражая своё отношение к словам Пауля: мол, на кого ты так полагаешься? Вот на этого балбеса, что ли?

― Мне он тоже нравится, ― заметил Отто и добавил доверительным шёпотом:

― Правда, я его боюсь.

Это было чистой правдой, Отто побаивался как-либо контактировать с Конрадом. Айсен, похоже, имел за плечами тяжёлый груз негативного опыта общения с людьми ― или нелюдями, если быть точным ― что сильно усложняло общение. Поэтому Отто попросту старался держаться на некоторой дистанции.

В дальнейшее он пока не вмешивался. В конце концов, магия ― не его стезя.

Совершенно растерявшийся Айсен с удивлением посмотрел на незнакомца. Он больше не пытался ничего сделать, он мог только бояться, глядя на происходящее из угла, куда успел отпрыгнуть. Он был никому не нужен и испуган, у него не получилось заслужить ничего спасением капитана, и неудача подавляла его, хотя он вряд ли смог объяснить, на что рассчитывал.

У Айке в глазах стремительно потемнело, а в уши мощным потоком влилась заглушающая всё тишина. Айке окончательно осел на пол, ощупывая стену. Шершавые доски напоминали о том, что он ещё жив, потому что Айке перестал слышать даже себя. Это пройдёт, не сразу, но пройдёт, но и объяснить, что произошло, он пока не сможет. Всё потом. Пока он слеп и глух ― не ушедший скован точно, велика вероятность, что и определённое время после. Работа с неживыми всегда подразумевала жертву, которую приносит заклинатель, и очень много работы было проведено для сведения этих жертв к минимуму. Чтобы не жизнь, а кровь, чтобы не изрядная часть тела, а чувство и на время. Сколько полегло заклинателей в этом поиске баланса... и не пересчитать. Многие говорили, что Айке и сам давно полёг бы, но было что-то в нём, что пересиливало неушедших. Невольно вспоминались рассказы, будто он, будучи младенцем, был покрыт чешуёй и поэтому мать, испугавшись, отдала его монахам. Были ли это байки, была ли это правда ― Айке не знал. Знал лишь, что из-за этого ему приписывали родство со всякими водными созданиями.

Уставившись временно ослепшими глазами куда-то вдаль, Айке приложил палец к губам. Он не знал, зачем он это делал. Просто надо было, чтобы ощущать себя. Кажется, судя по тому, как заходили ходуном доски, происходило какое-то активное шевеление. Молодой священник подобрал полы плаща и прижал руки к себе. В каюте не будут присматриваться, отдавят ему руки или нет.

Пожалуй, сила паразита поражала. Каким образом он сумел настолько раскормиться? Успела ли его картина мира настолько извратиться, или же он изначально был зол? Всё это было бы яснее, если бы было время его рассмотреть. Айке несмело потянул носом. Кажется, пахло кровью и начало заметно отдавать заговором на живое и, кажется, на защиту. Хорошо, должно бы разделить их. Разделённых проще разрывать. Если удастся разорвать нить привязанности, через которую паразит кормился, будет вообще проще простого. Тут извечная голодная злоба этих тварей сыграла против него. Не стоило говорить такие вещи, не стоило ломать привычную картину. Неушедшие изворотливы, но неумны.

Больше не осталось ничего. Ни сил, ни чувств, ни каких бы то ни было слов. Все поглотила пустота, мгновенно затопившая душу, сковавшая сердце. Карл все еще ощущал Экхарта, но тот, казалось, тоже оцепенел: во всяком случае, никаких действий брат не предпринимал. Брат. Это слово, такое родное, такое привычное…имеет ли он теперь право называть его так? Когда вся его жизнь оказалась ложью от и до.

Карл бездумно наблюдал, как капитан Пауль чертит замысловатую вязь знаков на его запястье, так, будто его все это и не касалось вовсе. Кровь, кажется. На секунду сквозь стену безразличия прорвался ужас: он чуть не сделал то, чего так опасался. Но вспышка эта была краткой, и в следующий миг в душе вновь воцарилась тишина. Вот только смотреть на Отто не хотелось, что он увидит, если посмотрит ему в глаза? Когда Бюнц позвал его, лейтенант смог только кивнуть. Ни смотреть на позвавшего, ни что-то говорить сил не было.

― Не сдавайся, парень!.. ― Пауль чуть сжал плечо Леманна, с беспокойством и чуть заметной злостью на недостаток своей силы. ― Борись же, ты можешь, я видел. Тебя здесь ждут.

― Капитан Бюнц. ― Якоб серьезно и обеспокоенно посмотрел на Отто, протягивая стакан. ― Выпейте глоток и напоите лейтенанта. Вы отдадите ему часть своих сил, чтобы он смог сопротивляться призраку... ― Эссер замолчал, опустив глаза. Тихо добавил: ― Этот ритуал может связать вас почти так же сильно, как связан Карл со своим братом. Мы стараемся на время вышибить клин клином, привязать лейтенанта к живым. Это большой груз для вас ― стать щитом и якорем.

― Он готов, ― буркнул Пауль, не оборачиваясь от Карла. ― Правда, брат?..

Капитан поднялся, освобождая место возле Леманна брату, и оглядел каюту. Улыбнулся при взгляде на Айке, с легкой гордостью и восхищением. Из них всех только священник мог связать собой неушедшего ― наложить заговор просто, перенести его последствия ― куда сложнее. Пауль перевел взгляд на Айсена.

― Вы в порядке? ― участливо спросил он. Маг он или не маг, но происходящее явно произвело на молодого человека изрядное впечатление.

За те минуты, которые успели истечь, Конрад немного успокоился. Его помощь была неумелой и бесполезной, но как могло оказаться иначе, если ему еще ни разу не приходилось так близко сталкиваться с магией смерти? Его уделом была жизнь, рождение, творчество, яркие бабочки, порхающие по каюте на радость тем, кто видел. Смерть вселяла ужас и отвращение, а мерзавца, который поработил Карла, хотелось поднять и убить снова. Если бы он мог... но нет, нужно пользоваться тем, что умеешь и не лезть туда, в чем ни кошки не смыслишь.

― Я в порядке, ― кивнул Айсен и не удержался: ― Но ненависть плохой советчик в магии.

Человек, который сумел остановить Экхарта, сидел на полу, подобрав полы плаща, и Айсен, которым двигало больше любопытство, нежели желание помочь, все же подошел, присел рядом на корточки и внаглую провел рукой перед его лицом. Глаза были по-прежнему устремлены прямо, и Айсен догадался.

― Это жертва? ― спросил он, но не дождался ответа. Тогда он осторожно коснулся чужой руки, готовый отпрянуть в любой момент.

Время в таком состоянии тянулось бесконечно. По запаху и внутренним ощущениям можно было сказать, что ритуал почти закончен. Этот. Один из нескольких. Надо будет рассказать о неушедших, чтобы не думал, не смел и не мыслил любить это. Звать братом. Эту нить легче и бескровней всего рвать самому. Брат его умер, а это ― не он. Будет больно, наверняка, но это лучше, чем разрыв при помощи магии. Он всегда больнее, и жертва больше.

Снова продавились доски, кажется, было какое-то движение воздуха рядом. Затем что-то тёплое и живое коснулось руки. Айке невольно коснулся в ответ. Он знал, что такое состояние не навечно, но казалось, что оно никогда не закончится. Что оно длится слишком долго. Наверное, он просто не привык. Молодой священник медленно, довольно осторожно обхватил чужую руку белыми, прохладными пальцами и чуть склонил голову.

Пауль с любопытством посмотрел на Айсена.

― Тут вы правы, хотя я и не совсем понимаю, что навело вас на это замечание. ― ненависти капитан как раз не чувствовал. Ненавидеть мертвых ― бессмысленное дело. Они такие, какими делает их смерть, это ее закон. Капитан покосился на Якоба, усмехнулся. Он тоже это поймет, не сразу, но никуда не денется. ― Им движет не ненависть, а стремление помочь. И это лучший советчик.

Все-таки вздохнув, Пауль растер виски. Надо действительно поесть, и выпить вина с травами. Совсем идеально было бы еще поспать, но пока не время. Потом, после ритуала, когда призрак уйдет туда, где ему и место... Тогда можно будет и отдохнуть. Всем. Пауль покосился на Айке и улыбнулся.

― Да, можно сказать и так, ― ответил он Конраду. ― Это цена. Призрак сейчас парализован и бессилен, он связан волей и душой нашего священника. Но у такого заговора большая цена. Брат Дитмар сейчас ничего не видит и не слышит. Но прикосновения чувствует. Я буду благодарен вам, если вы побудете с ним, пока это не пройдет.

― Я говорил о себе, ― сдержанно возразил Конрад, хотя отвечать, а тем более, возражать, было дико и страшно.

Однако присутствие священника, который оказался беспомощен, вселило в него странную уверенность. Он догадывался, что подобные чувства однажды погубят его, так как он взвалит на себя непосильный груз, но пока можно было просто сидеть, держа за руку мага, который оказался искушеннее его.

Конрад, зная, что потом будет стыдно, кончиками пальцев погладил его раскрытую ладонь, словно приглашал к игре.

Тёплое касание пальцев давало ощущение жизни. Вообще Айке старались не трогать и обходить, когда он был в подобном состоянии. Чтобы не напугать или не навредить. Так что этакий странный диалог был очень в новинку. Бледные, тонкие, обветренные пальцы медленно, очень осторожно коснулись в ответ. Что это могло значить? Поддержку? Или благодарность? А может, любопытство? Айке попытался чуть-чуть повернуть голову в сторону где, как ему казалось, остановился тот, кто касается.

К слову, от тёплых пальцев веяло живой, светлой, очень приятной магией. Это было похоже на маленький такой глоточек свежего воздуха среди морозной магии смерти. Молодой священник выдохнул через приоткрытые губы и тут же приподнял голову, принюхиваясь. Интересно, что умеет этот человек? Можно ли его навыки как-то использовать? Айке всегда и всё стремился хоть как-то приобщить к делу. Иначе просто нельзя.

Конрад слегка сжал ладонь священника в обеих руках. Казалось, что ему холодно, и он едва удержался, чтобы не начать целовать бледные пальцы. Это было бы неприлично, непристойно, да и вообще... Конрад ничего не делал, но уже успел и смутиться, и испугаться. Словно во сне он отнял руку и коснулся щеки брата Дитмара. Этот человек управлялся со страшной магией, так пусть ему будет немного теплее в его теперешнем беспомощном положении.

Теперь руки было две и стало даже чуть теплее. Осторожно, очень несмело, Айке отстранил вторую руку от губ и неуверенно положил её на руку держащего. Кто это? Жаль он не может видеть лица. Хотелось что-то сказать, но это никогда не кончалось хорошо. Не слыша себя, Айке говорил что-то очень невнятное и иногда даже пугающее. Но понять его в любой ситуации было более чем сложно.

Руки его всегда казались холодными. А ещё Айке ощутил, что он голоден. Очень. Это часто бывало после таких заклятий, потому что они съедали почти всю энергию, и её надо было восполнить. Лучше всего с этим справлялись дары моря ― рыба, кальмары, или что там удастся выудить. Порой даже матросы пугались, когда молодой священник, не поведя бровью, употреблял плохо прожаренную рыбу или почти сырого кальмара и чувствовал себя как нельзя более бодро и замечательно. Кто-то даже пошутил, что "небось морской хищник был в твоих предках". И каждый раз в памяти всплывала та байка про белокожего, красноглазого ребёнка в чешуе, отданного перепуганными родителями на воспитание монахам.

Конрад чувствовал себя очень странно. Этого измученного мага хотелось прижать к самому сердцу и согреть, но он сдерживался, зная, что ничего хорошего из этого не выйдет, только ещё один шрам. В то же время он понимал, что магу плохо, он и так много сделал, и бросить его сейчас было бы преступлением.

Подумав, Конрад притянул мага к себе и прикоснулся щекой к щеке, на мгновение, так, чтобы тот просто понял, что происходит.

Обычно его оставляли в покое ― отходить. И он послушно отходил в сторонке, стараясь не мешать и уверяя себя, что ещё не умер. Что-то подсказывало, что скоро всё спадёт, время-то шло. Сколько осталось? Минут пять? Ну максимум семь-восемь. На это хотелось надеяться. Тем не менее кто-то, пахнущий как нечто живое и приятное, вовсю напоминал, что Айке ещё на этом свете, что он жив и способен хоть что-то чувствовать. Стал бы он отстраняться от этого? Никогда. Он быстро нащупал обветренными бледными ладонями кого-то, кто был рядом, и чуть ли не вцепился в него мёртвой хваткой, прижимаясь сам. Наверное, это стоило бы сдержать, но когда Айке вёл себя, как подобает священнику? Примерно никогда. Перестал с того момента, как в руки попались книги с древними заговорами. Айке, не выдержав, прошептал что-то невнятное, по-прежнему цепляясь за кого-то.

Маг-священник схватился за него, так отчаянно, будто от этого зависела его жизнь. Может, так оно и было? Значит, следовало сделать все, чтобы удержать его на этом свете.

Айсен мягко обхватил ладонями его запрокинутое лицо и прижался губами к губам.

Это было неожиданно и очень остро. Айке никогда в жизни не целовался, да чего там ― никто и никогда не приближался к нему так. Страшно не было, было странно и немного стыдно. Ведь эсператизм внушал, что всё это стыдно, непристойно и прочее, и Айке всегда был примером целомудрия и воздержанности. Впрочем, личной заслуги тут не было ― только отпугивающая внешность и ореол чего-то непонятного, непознанного, что шёл от него. И юность, конечно же. Он слышал, что есть те, кто на юность падки, но никогда с ними не сталкивался.

Тишина чуть дрогнула или показалось? Непонятно. Белые, с кожей, что кажется прозрачной, руки, обветренные и облупленные, но сохранившие остатки былой изящности, буквально вцепились в плечи того, кто таким странным образом шёл на контакт. Айке подался навстречу, отвечая. Неумело, настолько, насколько мог не уметь тот, кто не знал поцелуев даже в щёку.

Священник не думал его отталкивать или как-то выражать свое неудовольствие, и Конрад преступно осмелел. Он не слишком умел целоваться, он просто хотел как-нибудь помочь, но когда их языки соприкоснулись, по телу прошла дрожь. Заболел висок ― наверное, потому, что бешено колотилась жилка, не выдерживая напора крови.

И это было ― как будто горячей кровью растапливать снег, но ничего при этом не терять.

Сначала дрогнула плотная тишина. Совсем издалека раздались голоса, смутные, неясные. Что не помешало Айке лишь крепче прижаться, хотя задним умом он понимал, что нарушает все правила приличия и попирает всякие священные догмы о целомудрии, за которое его всегда хвалили, но в такие моменты за любые ощущения, особенно такого рода, цепляешься особенно сильно. Голоса стали ближе, отчётливей, и совсем рядом. Слух вернулся, с разрывом в пару минут придёт и зрение.

Тонкие обветренные пальцы сильнее сжали ткань, когда поцелуй заметно углубился. Это было новое впечатление. Тёплое, близкое, почему-то очень влажное, но прерывать его не хотелось. Темнота дрогнула и постепенно, как будто кругами, отошла на второй план. Стоило открыть глаза, но было почему-то немного тревожно. Тревожно, что это закончится, а он так и останется с явно пошатнувшимися понятиями о... обо всём.

Маг не отталкивал его, но лучше бы оттолкнул. Сам Конрад уже не мог остановиться, он тонул в преступной ласке и все не хватало сил разорвать поцелуй. Кто бы знал, что целоваться ― это так приятно...

Темнота дёрнулась и отступила, уступая красноватому свечению ― свет, пробивавшийся сквозь веки. Теперь терзающее любопытство можно было и удовлетворить: Айке, с явной неохотой отстранившись, открыл глаза и буквально тут же уткнулся взглядом в чужие, серые, цвета пасмурного моря, наверное. Айке несколько смущённо моргнул и отвёл взгляд. Он вдруг ощутил себя на редкость нелепым созданием, но руку разжимать не спешил. Слишком редко ему перепадало хоть какое-то прикосновение в детстве ― все откровенно побаивались красноглазого юнца с хрупкой кожей и проступающими голубоватыми венами. А уж в море он и вовсе стал похож на чучело, потому что пальцы обветрились, кожа периодически слезала, или же соль (Айке хотел верить, что это соль) застывала в виде осыпающихся хрупких чешуек.

Стало ужасно стыдно от того, что наделал. Весь залившись краской, Конрад отпрянул, отведя глаза, но отнимать руку не спешил. Священнику было плохо, возможно, плохо и сейчас, так что отпускать его пока не надо. Пусть он сам отнимает руку, если ему это неприятно. Айсен уставился в противоположную сторону, стараясь не пропустить ни малейшего движения мускулов слабой ладони в его руке.

Айке невольно перевёл взгляд на капитана. Он пока не имел ни малейшего понятия, что именно хотел сделать капитан, но догадывался. Ритуал по разрыву с неушедшим ― их не так много. Технически Айке помнил только один. Который когда-то вывел он с Якобом, а после он же и был упрощён. Всё на основе старых заговоров и кровавых жертв. Ритуал настолько сложный, что и сейчас без крови не обойтись, но её количество сведено к минимуму. Айке снова перевёл взгляд на того, кого держал за руку, и вдруг покраснел.

― Сейчас... будет ритуал. Вы с нами? ― тихо спросил он, свободной рукой подбирая журнал. Громко Айке говорить не мог ― пару лет назад, пытаясь докричаться с вороньего гнезда, он до крови сорвал связки, с тех пор голос его был очень тихим и хриплым.

Он хотел побыстрее закончить ритуал с отсечением и познакомиться с магом ближе. Наверное, куда уж ближе, но поцелуй... Айке вдруг осознал, что именно произошло. Он, с незнакомым ему мужчиной... Он зажмурился, как будто представив весь тот гнев, что выльется на него, если это всплывёт.

― Простите, ― сказал Айке, краснея ещё гуще. Он не должен был поддаваться и отвечать, но уже поздно.

Коротко отдав честь капитану и проводив выходящих взглядом, Якоб позволил себе устало выдохнуть и опуститься на ближайшее кресло, сцепив чуть подрагивающие руки. То ли еще будет.

― Айке, как ты? ― Лейтенант беспокойно посмотрел на священника. Улыбнулся: ― Спасибо, ты пришел как нельзя вовремя.

Еще очень хотелось сказать "прости, что не сумел помочь", но при Айсене... нет, уж лучше потом поговорит.

Краем глаза Конрад видел, что в каюте остался только этот непонятный ему человек, которого звали Якобом, и... тот, другой. Рука неизвестного, но от этого не менее привлекательного юноши все еще была в руке Айсена. Непроизвольно он коснулся языком губ, преодолевая желание немедленно накинуться на незнакомца снова. Так было нельзя. Юноша наверняка настолько невинен, что не понял, что произошло, вот пусть и остается невинным. Но отнять руку было превыше его сил. Конрад осторожно повернул голову ― рассмотреть того, кому только что отдавал силы.

Айке бледно улыбнулся Якобу и кивнул, невольно прижимаясь к человеку с глазами цвета хмурого моря. Так было теплей и чуточку безопаснее, что ли. И жизнь, он весь лучился жизнью. Айке и забыл, что это такое и каково это. Как это здорово и приятно.

― Я не могу не прийти, ― сказал он осторожно. ― Я понадоблюсь на полночном ритуале?

Он мог подстраховать, конечно. Якоб отлично знает этот ритуал, может справиться и без него. Но у Айке дежурство на гнезде скоро. Жаль. Жаль, что придётся разжать руку и оторваться от... от... а кто это?

― Простите. ― Айке чуть потянул неизвестного за руку. ― Могу я... узнать ваше имя?

И тут же память подбросила то, что было буквально несколько минут назад. Айке невольно закусил губу и снова густо покраснел, накидывая свободной рукой огромный бесформенный капюшон.

Удивление и смятение Якоба мог бы заметить только хорошо знающий его человек ― Айке, например, но он, кажется, куда больше внимания уделял новому знакомому. Вмешиваться Якобу хотелось меньше всего.

― Думаю, нет, ― с легким сомнением ответил он на вопрос священника, старательно отводя взгляд. ― Проводить его будет капитан, а я подстрахую. Ты уже сделал более чем достаточно.

Глубоко вздохнув, словно стараясь выгнать усилием воли из себя всю усталость, Якоб поднялся. На шканцы ему, конечно, нельзя, но для ритуала тоже понадобятся дополнительные приготовления.

В этот момент в дверь постучали.

На пороге обнаружился Рейк в сопровождении остальных кэналлийцев.

― А где капитан? ― недовольно спросил Рейк, мрачно осмотрев лейтенанта с ног до головы. Якоб мысленно напомнил себе еще раз освежить знания лекаря о субординации, хоть и сомневался, что это поможет.

― Занят, ― коротко отозвался он. ― Лейтенант Леманн и капитан Бюнц с ним. Можете подождать их... ― Якоб с сомнением обернулся на Айке и гостя, но все-таки закончил: ― Здесь.

Айке кивнул Якобу. Сам так сам. В конце концов, бездумно бросаться в самопожертвование постоянно ― гиблое и неблагодарное дело.

― Понял, ― сказал он, неловко оправляя балахон. Затем, задумавшись, утих и, казалось, даже не слышал, как представился незнакомец. Он невольно нащупал рукой тетрадь и вздрогнул. ― Якоб! Ты... пусть кто-нибудь сделает подробную запись, как всё прошло. Ну, или... мне придётся там быть, чтобы наблюдать. Ты же понимаешь, что такие ритуалы бывают нечасто, хотелось бы...

Чужое касание к капюшону заставило Айке снова перевести взгляд на собеседника. Ну вот, он совсем о нём забыл. Как невежливо! Смутившись ещё больше, Айке прокашлялся и осторожно представился:

― Меня зовут Айке, ― сказал он, бледно улыбнувшись. ― Брат Айке Дитмар Вайсс.

Они вышли на шканцы. Лейтенант не знал, сколько времени прошло с того времени, как он вошел в каюту капитана Пауля, но теперь уже было совсем темно. Луна, солнце мертвых, висела в небе, похожая на большую серебряную монету, сверкали холодными иглами далекие звезды. Леманн подошел к фальшборту, остановился, не зная, что делать дальше.

Нужно позвать отца. Но как? Просто взять и позвать? Карл прикрыл глаза, сосредотачиваясь, стараясь почувствовать Ганса-Дитера Леманна рядом с собой.

― Отец, ― позвал он,― вы…я бы хотел попросить у вас прощения.

― За что? — раздалось справа от Карла. ― Ты не сделал ничего плохого, сын.

Лейтенант повернулся, чтобы видеть говорившего. Купец Леманн стоял рядом с ним и вглядывался в темнеющее за бортом море. При жизни он любил море, да и могло ли быть иначе для человека, выросшего на побережье? Рыбаки верили, что души их заберет стихия, кормящая их. Интересно, во что верил Ганс? Он никогда не разговаривал об этом с Карлом, да и тот был слишком мал, чтобы понять…

― Я слишком не хотел тебя отпускать, ― возразил лейтенант, внимательно изучая профиль отца. Чтобы запомнить навсегда. ― Тогда, в церкви. И ты остался.

― Остался. Потому, что ты позвал.

Купец повернулся лицом к Карлу и теперь смотрел на него со своей обычной спокойной улыбкой. Как же он любил эту улыбку отца…У Леманна защемило сердце, но молодой человек быстро взял себя в руки.

― Я был рядом, видел, как ты взрослеешь, сын,― продолжал меж тем Ганс,― мне не о чем жалеть.

Карл грустно улыбнулся.

― Взрослел… ты видел все. Разве я имею право называться твоим сыном?

― Перестань, ― оборвал его купец, ― по крови или нет, но ты мой сын. Остальное — не имеет значения. Как не имеет значения то, что происходило с тобой.

Он подошел вплотную к сыну, заглянул в глаза.

― Это был не ты. Себя не слышишь, себе не веришь. Так слушай своего капитана. Ты не совершал ничего плохого. Помни. И стой до конца.

― Я буду помнить, ― отозвался Карл.

― Я знаю. А теперь мне пора идти, ― сказал Леманн-старший и выжидающе посмотрел на сына.

Тот кивнул, потянул фамильный кинжал из ножен, взвесил привычно на ладони.

― Прошлое прошлому, живому память, ушедшему дорога, ― слова заговора ложились сами собой, будто Карл их знал всегда, а не услышал только что. ― Чувства, что связали нас, я отпускаю, морю вверяю. Память мне ― тебе дорога. Иди.

На последнем слове пальцы разжались сами собой, клинок ухнул в ночную черноту моря, раздался слабый всплеск. Все.

Лейтенант Леманн еще успел услышать тихое «спасибо», но когда обернулся, никого рядом больше не было. Выдохнув, он устало оперся о фальшборт.

Получилось не то, что хотел изначально...

Пауль остановился на ступенях, наблюдая за Карлом. Придержал Отто за рукав, тихо сказал:

― Тебе нужно быть рядом, потому что ты сейчас ― его сила, и должен быть поблизости на случай, если что-то пойдет не так, но не подходи слишком близко, а то можешь нарушить диалог.

Выпустив брата, Пауль кивнул на Карла, мол, иди.

Однако первый ритуал прошел без осложнений, и Пауль, устало выдохнув, закинул голову к небу. Скоро полночь.

Отто смерил брата скептическим взглядом, выражавшим всё, что он думает о подобной оценке своих интеллектуальных способностей.

― Всегда подозревал, что ты держишь меня за идиота, но не думал, что скажешь мне об этом столь... откровенно, ― тихо возмутился Отто и встал поодаль от Карла. Не мешать так не мешать, быть рядом так быть рядом. Отто покосился на брата ― тот, похоже, очень устал. Впрочем, он и сам измотан донельзя.

― Эй, а что дальше будет? ― спросил он у Пауля. ― И... Прости, что вывалил на тебя столько проблем.

"Вы бы еще на плече друг у друга разрыдались, ― голос брата был полон презрения, ― как мило".

Карл не мог видеть Экхарта, но ощущал его присутствие практически с той же силой, что и прежде. Неужели он сможет вновь завладеть его сознанием? Лейтенант до боли сжал пальцы на фальшборте. Нет, больше он этого не позволит, ни за что. Он будет бороться до последнего.

― Как долго Экхарт не сможет воздействовать на меня с прежней силой? ― спросил он младшего Бюнца, развернувшись к братьям.

Все прошло. Сложно было сказать, насколько хорошо, но не плохо точно. Просто прошло и закончилось. Пауль одобрительно улыбнулся, глядя на Карла.

― Он не сможет ничего сделать, пока твой капитан рядом и бодрствует. Пока твоему брату доступны только слова.

― Слова. Право же, это такая мелочь,― устало улыбнулся лейтенант в ответ на улыбку капитана Пауля. ― Особенно после всего, что уже было.

Но ему ли не знать, на что способны слова Экхарта? Брат и при помощи только лишь слов мог внушить ему...многое. Нет, сейчас не время думать об этом. Продержаться до полночи ― это так мало по сравнению с тем, что ему уже довелось вытерпеть. Он выстоит.

Брат молчал. То ли ему надоело ехидствовать, то ли копил силы для чего-то более серьезного.

Пауль качнул головой в ответ Отто:

― Твои проблемы ― мои проблемы, тебе не за что извиняться. ― Вздохнув, запрокинул голову к небу. ― А дальше самое сложное. Но до полуночи еще есть время, чтобы хоть немного отдохнуть.

― То бишь, ежели чего ― виноват я, ― наигранно погрустневшим голосом заметил Отто.

Услышав планы на "после полуночи", он тихо фыркнул.

― Самое сложное ― не подать рапорт в разгар лета, ― возразил Отто в шутку.

Атмосфера была настолько тяжёлой, что хотелось хотя бы дурацкой шуткой развеять немного эти тучи. Похлопав брата по плечу, он подошёл к Карлу.

― Ты как? ― спросил Отто, беря его руки в свои ладони. И плевать что там все себе подумают.

― Я... ― Карл хотел было ответить " в порядке", но врать капитану не стоило. ― Нет, не в порядке. Я и сам не знаю, как я. Но. ― Лейтенант легонько сжал пальцы. ― Продержусь, не сомневайтесь, мой капитан.

* * *

На этом месте текст игры заканчивается. Несмотря на то, что видимых причин бросать не было, игра прекратилась. Перерыв между ходами в последнее время достигал нескольких месяцев. Это очень печально, но тем не менее никто уже к ней не вернулся.

Вкратце о последующих событиях.

Ритуал будет проведён и призрак — изгнан.

Айке и Айсен познакомятся поближе.

Отто (в своей манере) признается Карлу в любви.

Крыса на корабле — лейтенант Адлер, Томас Беккер поймал его с почтовым голубем, когда препровождал Айсена к капитану, чтобы тот отправился с ним на "Надежду". Адлера будут судить и приговорят к смерти. Ненавидящий насилие и убийства Айсен немного поколдует, и когда за Адлером придут, из канатного ящика вылетит чайка. Опустившись на сушу, лейтенант снова станет человеком, заречётся более предавать кого бы то ни было и уйдёт в монастырь.

По прибытии в порт Брюн Элеонор Кисне передадут на воспитание вдове Мэй, любовнице Якоба, и ей придётся стать дриксенкой.

Судьба самого Айсена АУшна по отношению к самой себе. В одной версии он остаётся с Айке и переходит под начало Пауля Бюнца, приносит клятву Дриксен. Во второй версии Отто оставляет Конрада на попечение своего старого друга Брандолейва Холанна.

В любом случае Айсен помнит, что мир, в который он попал, это прочитанная им книга, и стремится предотвратить гибель флота после битвы при Хексберг. Поделившись своим предзнанием с Бюнцами, он будет ожидать от них передачи сведений Кальдмееру, держа в уме запасной план про воздействие на Бермессера, демонстрацию ему своей магии и ложь насчёт того, что сам Бермессер погибнет в шторм. Ещё один запасной план — наняться матросом на корабль в преддверии наступления на Талиг даже без ведома Бюнца и вмешаться в сам ход битвы, противостоя ведьмам Вальдеса.

Как будет, я не знаю, скорее, открытый финал. Некоторые АУшки уже написаны и лежат в серии. Будет ли продолжен этот текст уже от меня как от единственного автора, тоже не могу сказать. В любом случае спасибо, если дошли до конца этой травищи.

Айрон.