А drop in your palm (гет)

Она была океаном, тем, что был там — далеко за границей Зачарованного леса. Синь вод нашла отражение в ее глазах, а солнце запуталось в золоте волос. Каждый день она приходила на берег озера, слушала воду, мечтала и тосковала... Слез уже не было давно.

Говорят, слезинка морской девы может обратиться драгоценной жемчужиной. Говорят, у дочерей океана нет сердец; прекрасные, но непостижимые и холодные, как стихия, в которой они родились. Говорят, любовь дочери моря — лишь мираж, обман, забава бессмертной, которая всегда заканчивается одинаково для того, кто попал в ее сети. Эрос и Танат... Любовь и Смерть...

Наверное, тоска о лазурных волнах, о песнях течений будет с ней вечно.

В конце концов она ничего не забыла, пусть память несла в себе только боль и сожаление, которое раньше было неведомо вечно юной океаниде, что отдала всю себя и обманулась. И теперь жестоко платит за это, влача безысходность своего положения в одиночестве.

Сколько Кэролайн себя помнила, ей всегда была любопытна суша. Еще совсем ребенком лунными ночами она подплывала близко-близко к берегу, не страшась ни сетей, ни кораблей, ни людей. Могла проводить часы, любуясь звездами наверху и их бесконечным отражением на глади воды.

Обычно ее находила стража и возвращала обратно в безопасность.

Ей было невдомек, почему Владыки так не любят смертных. Да и вообще Кэролайн вечно пропускала мимо ушей наставления мудрых старших сестер. Ее берегли, словно самое драгоценное сокровище, еще бы, последняя рожденная после того, как мир изменился безвозвратно.

Им вовсе не запрещалось немного поиграть со смертными... Сестры часто пели песни для приглянувшихся мужчин, некоторые из них заканчивали жизни на дне. Другим везло больше. Но все же это были лишь забавы, ни одна из красавиц-океанид не отдала бы свое сердце смазливому моряку.

Кэролайн коснулась пальцами воды и тут же одернула руку, нежная кожа покраснела, как от ожога. Шагнуть с берега и поплыть она может лишь ночью, когда полная луна ярко засияет на небе.

Таково ее проклятие...

Иногда в звоне ручьев она слышала голоса сестер и тогда замирала, заставляя себя дышать. В ее несчастье не виновен никто, кроме нее самой. За все приходится платить, и разбалованное дитя, которым Кэролайн была, слишком поздно осознала эту истину.

Владычица позволяла ей играть зеркалом, которое могло показать все, что угодно, — свадебный дар от величайшего умельца и кузнеца. Царица, ласково улыбаясь, вплетала ей в волосы серебряные, золотые нити, усыпанные жемчужинами, и, поцеловав, отпускала резвиться в сопровождении назойливой стражи, от которой Кэролайн легко сбегала, пользуясь своим даром повелевать водой.

Говорят, стоит пожелать, и хвост обернется ногами, которые могут ступать по земле. Говорят, что, получив сердце бессмертной, можно обрести вечность. Говорят, что иногда вечные девы моря спасают погибающих в пучине из милосердия или по прихоти...

Как же много «говорят» о них легенды людей. Как будто больше заняться нечем, как перемывать косточки морским?

Кэролайн помнила тот день так отчетливо, каждую малейшую деталь. Аквамариновые глаза затуманились от боли, острой иглой рвавшей сердце. Непокорность и вздорность однажды должны были довести ее до беды.

Она оставила диадему, зацепив ее за коралл, неудобно все-таки, пусть и красиво. Рядом вертелся Снупс — рыба-ангел, спутник Кэролайн. Наверху разразился шторм, и она всего лишь хотела полетать на гребне огромных волн, повеселиться.

Гибнувший корабль во вспышках молний она заметила почти сразу и подплыла, влеченная любопытством. Кроме того, несмотря на избалованность, она вовсе не была зла и черства сердцем. Там она нашла бессознательного парня, который упорно цеплялся за балку, чтобы не пойти ко дну.

Кэролайн пожалела несчастного и, усмирив волны вокруг них, доплыла с ним до тихой бухты, не забывая держать лицо несчастного над водой. Он был таким холодным, но сердце билось, она это чувствовала.

Вскоре он очнулся на песчаном пляже и первое, что увидел, было лицо девушки, прекрасной, как рассвет.

Она тогда сбежала быстрее, чем он мог прийти и удержать, дав клятву больше не возвращаться, но сердце странно, больно, радостно, тревожно трепетало... И всегда своевольная океанида подчинилась зову сердца, снова приплыв туда, где оставила спасенного человека. Его звали...

Его звали Тайлер, и он был принцем. Каким восхищением горели его карие глаза, когда он видел ее.

Какой болью отдавался каждый шаг по суше... Но Кэролайн раз за разом покидала воды, чтобы немного побыть с ним. Тайлер подхватывал ее на руки, ведь стоять и ходить она не умела. Относил совсем недалеко, иначе ей бы стало плохо вдали от родной стихии. Он накидывал ей на плечи собственную рубашку, отводил взгляд, чтобы потом смотреть тайком.

Кэролайн не понимала его поведения долгое время. Для ее народа нагота была естественна. Это позже она поймет, почему принц так смущался укрытой лишь золотом кос девушки. Позже она стала выходить на берег в белом хитоне. Ведь она была богиней, пусть и низшей, но могла по желанию менять мир — это было частью ее сути.

Они так много говорили...

Однажды он прижался своими горячими губами к ее, целуя. Кэролайн сбежала, испугавшись того, что совсем не владеет собой. Внезапно всем стал он — Тайлер. Она хотела идти за ним, быть с ним...

За принцем приплыл один из поисковых кораблей, отправленных на поиски пропавшего наследника отцом-королем. Кэролайн сама указала морякам дорогу. Сколь наивной она не была, но понимала, что им вместе не суждено. И она видела в зеркале, как плачет мать принца и зовет сына, точно безумная.

Тайлер каждый день приезжал из своего замка, оставив свиту у моря. Звал голубоглазую русалку, пока однажды она, устав бороться с собой, не откликнулась.

Кэролайн сделала выбор быть с тем, кого любит. Отказаться от своей сути.

Обратить морскую деву в земную девушку, и все ради любимого, того, кого она считала единственным, кое-кто вызвался. Случалось, пусть очень редко, что океанида выбирала сушу. И чтобы жить на земле той, чья суть — вода, нужна помощь и чары. Одним словом, могущественная ведьма.

Она нашла такую, понимая, что за оказанную ей услугу колдунья может запросить любую плату.

Кэролайн была готова отдать все, даже свое бессмертие, которое больше не казалось даром...

Ведьма запросила две вещи — кровь дочери океана и ее голос. И то, и другое Кэролайн отдала без сожалений.

Тонкое запястье вспорол кинжал, и в сосуд полилась красная с золотистыми искрами — имхора, — жидкость. Потом суховатые пальцы ведьмы коснулись горла и нежных уст, и океанида навсегда потеряла способность говорить.

Малая плата за возможность любить и быть любимой.

Кэролайн взглянула на пару белых лебедей, спокойно плавающих по глади озера.

Да, она была глупа и не знала, как жестоки бывают мужчины. И как больно, когда сердце, полное любви, разбивается вдребезги от предательства любимого. Кэролайн ведь даже не попрощалась с сестрами, не сказала «прости»... Струсила.

Не смогла взглянуть в их глаза. Не смогла предстать перед Владыками, чтобы объяснить свой выбор, просто сбежала.

Не все, точнее не очень многие, были рады появлению странной немой девушки, которую принц носил на руках, называя своей невестой. Хмурился недовольно король, вздыхала королева, помогая чужачке выбрать наряд. Шипели завистливыми гадюками знатные леди, пожимали плечами лорды и рыцари, похабно перемигиваясь.

Народ нарек тонкую златовласку ведьмой... «Знамо дело, приворожила бесовка принца... Что он ни на кого больше не смотрит, а раньше был известным гулякой»...

Кэролайн было все не почём, они вместе, а значит, все будет хорошо.

Она не замечала, как дата свадьбы откладывается все дальше, как понемногу отдаляется Тайлер. Все чаще она сидела в башне, выходившей огромными окнами на берег океана, одна. Принц был занят государственными делами. Потом из соседнего королевства явился тамошний государь с дочерью-принцессой, красавицей на выданье.

Кэролайн была оглушена, раздавлена, когда любимый заверил, что его чувства к ней неизменны, но он должен жениться на принцессе Хейли для блага государства и народа. Она по-прежнему останется рядом с ним, ведь Тайлер любит свою русалку. Просто положение Кэролайн немного изменится, была невестой, а станет официальной фавориткой...

Сколько она проплакала, не слушая заверений своего принца?

Роскошные покои сменились чуть меньшими, а презрительный шепот превратился в злорадный смех. Потом ее попытались отравить. Яд был магическим, и Кэролайн провела в горячке три дня, прежде чем справилась. Больше торжествующих огоньков в глазах принцессы ее ударило то, что Тайлер, любимый, не поверил ей. Произошедшее объяснили несчастным случаем...

Еще одна кровоточащая трещина на сердце.

Дальше случилось худшее...

Кэролайн хорошо относилась к маленькому человеку — любимому шуту его величества. Он был очень умен и еще больше остроумен. Именно он предупредил, что ее высочество принцесса откопала где-то книгу и даже нашла ведьму, утверждавшую, что сердце океаниды может подарить, если не бессмертие, то долголетие, просто русалку нужно принести в жертву.

Король и раньше ей казался неприятным и жестоким. Она почти не удивилась, когда он согласился. Тайлера услали на охоту к южным границам, он не зашел попрощаться, считая, что она напрасно дуется. Хейли слишком нежна и благородна, чтобы быть способной на убийство. Слова Кэролайн не больше, чем женская ревность.

Ей удалось бежать, помог шут, знавший все тайные ходы замка.

Кэролайн не могла обратиться вновь океанидой, вода причиняла боль, путь домой был закрыт. Заклятие могущественной ведьмы отрезало пред ней возможность снова стать собой. Заключая сделку с колдуньей, Кэролайн даже не подумала о том, что однажды может захотеть вернуться в подводное царство.

Она укрылась в Зачарованном лесу, куда смертным дорога была закрыта.

— Снова тоскуешь?

Елена нежная, чистая, добрая и такая же, как она, несчастная. Дриада тихо прошла по траве, и там, где ступала маленькая ножка, появлялись цветы. Она отбросила длинные русые волосы и села рядом, обняв Кэролайн за плечи.

— Хочешь, расскажу новости?

— Нет, но ты же все равно расскажешь? — Кэролайн всмотрелась в шоколадные глаза напротив.

— Конечно же, — Елена лукаво улыбнулась. — Началась новая война...

Океанида фыркнула. Люди вечно убивают друг друга, как будто им больше заняться нечем. Все равно, чтобы ни происходило там за границами леса, это их никак не коснется. Но Елене вечно любопытно, дриада слышит голоса всего, что живет, цветет и растет в этом мире. Поэтому все самые свежие новости только у нее.

— Ты слышала о первородных вампирах? Они прошли по Низоземью, огнем и мечем оставляя за собой реки крови. Ходят слухи, что они что-то ищут.

— Очередные чудовища, — она лишь пожала плечами, — И как тебе не скучно?

— Все мы чудовища, просто по-разному, — Елена встала, — не засиживайся допоздна. Даже в Зачарованном лесу может подстерегать опасность.

— Возле воды?

— Не думаю, что озеро украсит утопленник, — она поцеловал Кэролайн в щеку и ушла.

Она не могла говорить в привычном понимании этого слова, да и с дриадой это и не нужно было, Елена понимала и слышала все живое, что есть в этом мире. Кэролайн, очутившись в лесу впервые, была такой потерянной, как никто в жизни. Ее плачущую нашла Елена и помогла, с тех пор они подруги.

Кэролайн никто не спрашивал, что заставило подругу добровольно заточить себя в Зачарованном лесу. Все же для дриады весь зеленый мир мог быть домом, как для океаниды любое место в вечно синем океане.

Самым тоскливым временем, пожалуй, была зима...

В Зачарованном лесу не бывало морозов, метелей, но все же жизнь замирала на несколько месяцев. Не летали феи, танцуя над цветами, засыпали лепреконы, и радуги не взлетали над верхушками деревьев, кентавры уходили глубже в непролазную чащу, и лишь единороги по-прежнему бродили по притихшим полянам, даже ручьи пели не так звонко.

Кэролайн все еще оставалась собой, океанидой, пусть ущербной.

Она ощущала мир по-особенному, и для нее лес был весь пропитан, окутан древнейшей магией. Такой могущественной, что даже время здесь текло по-другому. В шепоте здешних вод, в каплях дождя Кэролайн легко могла расслышать сказания о временах таких далеких, что становилось страшно.

О медноволосой, зеленоглазой красавице Весне, что из озорства когда-то взрастила первые дубы и сосны. О Владыке, чудовищ которого она любила, несмотря на всю тьму его царства. О том, как покидала его, и природа оживала вслед за сердцем матери, обретавшей снова драгоценную дочь.

Дождь такой озорник, что расскажет много небылиц, изволь только слушать...

Кэролайн больше не верила в любовь — сердца разбиваются, но не от этого перестают биться.

И все же иногда во снах она ощущала чужое присутствие, тонкая, но неразрывная нить уходила от нее куда-то далеко. Кем бы тот мужчина из снов ни был, он превосходил на голову ее теперь в могуществе. И еще меньше, чем она, желал соприкосновения их сознаний, судя по непробиваемым щитам, что окружали его разум.

Кэролайн и сама бежала от таких контактов, как от огня. От незнакомца веяло опасностью.

* * *

Золотые волосы, почти как у сестры, только Ребекка была лунным светом, а она пропитана солнцем. И почему-то морская лазурь. Он видел гораздо больше, чем хотел в начале. Впервые это было странно — ощутить совсем рядом в голове чужое присутствие. Когда тебя большую часть жизни пытаются прикончить всеми известными способами, то невольно разовьется паранойя.

Неудивительно, что он взбесился и потребовал объяснений.

Эта проклятая связь мешала жить, мыслить, рационально и парадоксально отвлекала.

Она, кем бы ни была, разрывала связь при первой же возможности, не пытаясь проникнуть дальше. Клаус не любил то, что не поддается контролю, ему хватало собственной сумасшедшей семейки, чтобы быть постоянно в тонусе. Связь с неизвестной его целиком и полностью не устраивала...

Не иначе, мамочка постаралась перед тем, как он ее в очередной раз прикончил. Такие шутки как раз были в духе Эстер...

Оставить вечное напоминание о себе и о своей власти над ним. Тем, кто восстал первым и подарил им свободу и века гонений. В конце концов мало кто может сказать, что прикончил обоих родителей. Клаус этим своим поступком немало гордился, что Эстер, что Майкл заслужили все от и до. За то, что сделали из них чудовищ, а потом лицемерно отвернулись от деяния рук своих.

Сам он ни о чем не жалел. Но нежная, милая Бекка, не способная и мухи обидеть, за что ей вечность с кровью на руках? Или Элайджа — старший брат, благородный рыцарь? Кол, который жил магией, что мать отобрала, дав взамен вечный голод?

Родительница их никогда не любила, а теперь и вовсе ненавидела и безуспешно пыталась уничтожить.

Клаус искал ту, с которой его связала ведьма, не без оснований полагая, что в этом таится подвох. Матушка ничего не делала просто так, а в своем стремлении убить собственных детей была удивительно последовательна. Фрея, потерянная сестра, о которой они узнали совсем недавно, при всей своей магической силе, бушующей в венах не дала точного ответа о природе его связи с незнакомкой.

Он был впечатлен. Эстер славно постаралась, чтобы девушку по другую сторону нити было не найти. Но Никлаус не собирался сдаваться, пока не расставит все точки над «i». Он не может быть уязвим.

Клаус никогда не хотел найти ту, что ему предназначена. Все, связанное с Предназначением, бесило его неимоверно. Долбаная связь, отсутствие выбора и слабость, приходящая с обнаружением пары. Это не для него, не для первородного гибрида.

Ее окутывал морской бриз, он часто видел ее на берегу какого-то озера. Задумчивую, печальную и безумно одинокую. Мучительная потребность коснуться, отвести золотой локон со лба, провести пальцами по нежным щекам... Он хорошо, просто прекрасно умел глушить чувства. Кровь, выпивка, женщины, убийства — вот простой рецепт, который помогал тысячелетиями. Но не в этот раз.

Клаус везде, в каждой новой, искал черты лица той, которую видел лишь мимолетно.

Он должен найти ее и покончить с этим...

В холле послышался звонкий смех сестры, вернулись с верховой прогулки. Клаус подошел к перилам, у Реббеки целая охапка полевых цветов, очередной болван, наверное, нарвал. Поклонники младшей сестры у него всегда заканчивали одинаково — с вырванным сердцем. Фрея не лучше, целует своего предназначенного, вся усыпанная лепестками цветов, больше похожая на девочку, чем на могущественную колдунью. Витраж отбрасывал на мрамор пола зеленые, голубые, красные отблески.

— Фрея, ты мне нужна, — рявкнул он, даже не пытаясь подавить рык.

— Ник, не ори, — Ребекка забавно подпрыгнула и с гневом на него уставилась. — Мы тебе не прислуга, ты высокомерный... — по спине разметались длинные косы, переплетенные синими с серебром лентами.

— Достаточно, — твердо произнесла Фрея, размыкая руку и выскальзывая из объятий Люсьена. — Я буду через полчаса, нужно переодеться. Пойдем, Ребекка.

Клаус ушел к себе в мастерскую, здесь думалось намного лучше, и любую эмоцию можно было выплеснуть на полотно, не устраивая кровавой бойни. Он коснулся пальцами холста, где был силуэт девушки, нарисованный со спины. До очевидного тщетная попытка забыться, отпустить мучивший образ.

— Ты обещала найти способ покончить со связью, — он не обернулся, услышав легкие шаги сестры.

У них с Фреей, кроме столетий порознь, было нечто вроде общения и трещина внутри от предательства той, что должна оберегать и любить больше всего. Матери. Эстер была отвратительной мамой по любым показателям. Сам он никогда всерьез не думал о детях, принял свою новую суть, как есть. Это Беккс могла позволить себе раз за разом гнаться за миражами. Но если бы у него был ребенок, Клаус любил его так сильно, как только мог, и, не сомневаясь, отдал бы за него свою жизнь.

Он бы никогда не поступил так, как с ним поступили родители.

Его сын или дочь не познали бы одиночества, страха, предательства и убивающего душу равнодушия. Клаус был чудовищем, считал любовь величайшей слабостью и глупостью для бессмертного, но все же любил свою семью. Пусть чаще они его проклинали с разной степенью экспрессии. Но Никлаус был тем, кто стоял за тех, что с ним одной крови до конца.

«Всегда и навечно»...

Фрея бесстрашно положила ему руку на напряженное плечо. Сестра пахла травами, цветами и Люсьеном, чей запах на ее коже раздражал. Его сестры заслуживали лучшего, но когда они его спрашивали?

— Вас объединила кровь, — Фрея улыбнулась, когда увидела на картине, на которую брат набрасывал торопливо покрывало, знакомую девушку.

Ник рисовал ее постоянно. Может, хоть в этот раз деяние их матери обернется не проклятием, а благословением? Брат заслужил счастья, какой бы скотиной в самом деле не бывал. Из-за своей двойной природы Клаус был обречен на одиночество — первый и единственный в своем роде. У него не было предназначенной.

Фрея не считала себя достаточно прозорливой и безумной, чтобы понять причину, почему Эстер поступила именно так. Гадать в ее случае можно бесконечно и бесполезно. Но она зачем-то связала своего сына и ту девушку и так, что связь практически невозможно разорвать. Сложное и очень энергоемкое заклинание. Фрея могла ненавидеть мать и ненавидела, но ее колдовством трудно было не восхититься.

В конечном итоге в ее жилах тоже течет магия...

— Я смогу помочь тебе ее найти. В следующую полную луну ты обернешься, брат, как обычно, мы проведем обряд, и ты точно узнаешь, где она, — Фрея подавила улыбку от того, как вспыхнули глаза брата. — Хорошо подумай, что сделаешь и скажешь, — добавила она, прежде чем уйти.

Нужно проследить, чтобы любезный братец со своим диким темпераментом, замашками варвара и привычкой убивать взглядом все живое не испортил все с самого начала. Может, тогда будет шанс на лучшее... Хотя, если честно, Фрее уже было жалко девушку. Никлаус еще тот подарочек.

И от сестры-ведьмы бывает польза, Клаус улыбнулся и сдернул тряпку с недавно написанного портрета. Попытка Фреи дать ему наставление могла бы его возмутить, но он был слишком доволен, чтобы ссориться. Совсем скоро он получит то, чего хочет, впрочем, как и всегда. Интересно, какой же она окажется в реальности?

Не разочаруется ли он, увидев ее, как не раз бывало? Позолота слетит, дивная дева на проверке окажется очередной пустышкой. Сколько их было за его очень долгую жизнь? Не счесть. Женщин влекло его могущество, власть, даже репутация темного ублюдка.

Клаус брал, что хотел, а потом, когда игрушка надоедала, забывал...

Не зря столько веков упорно называет его...

Он усмехнулся и вышел из мастерской. Нужно заняться бумагами, иначе ответственный старший брат сделает ему дырку в голове своими нравоучениями, на которые Элайджа всегда был горазд. Так, как будто он все еще ребенок, а не тысячелетний гибрид.

Все-таки семья по-большей части — огромная заноза в неудобном месте.

Клаус не спустился вниз к ужину — с тех пор, как нашлась Фрея, они стали чаще собираться за одним столом. По той простой причине, что сестра так и осталась человеком и нуждалась в пище, в отличие от них, которые спокойно обходились кровью. Реббека, конечно, пыталась его дозваться, но, словив хмурый взгляд, оставила в покое. Старшая сестра не была навязчивой, а Элайджи не было дома, чтобы призвать его к порядку и напомнить о важности семейных ценностей.

Младший братец уже вторую неделю шатался неизвестно где.

В свои покои он вернулся за полночь, уставший, если это можно сказать про такое сильное существо, как он. Клаус не обладал терпением и ненавидел всю эту бумажную волокиту. Он стащил через горло рубашку и, не разуваясь, упал в постель на свежее белье. В комнате витал аромат любимых Ребеккой роз. Младшая сестра терпеть не могла бардак, конечно, если он не организован ею самой.

Все дни до полнолуния Клаус жил ожиданием.

Добрая сестренка-ведьма выпустила с него добрую пинту крови. Нарисовала на груди сложную связку рун, и на поляне, залитой лунным сиянием, произнесла заклинание. Было неприятно нарастающее жжение в районе сердца.

Клаус увидел с высоты птичьего полета целое море крон деревьев — огромный лес. Потом его притянуло вниз к блестевшему, словно зеркало, озеру, в котором плавала обнаженная девушка. Ее кожа мерцала, будто перламутр, он ее узнал. Как и то место, где она все это время пряталась.

Сложно с чем-то спутать Зачарованный лес — место легендарное и мистическое.

И вот все закончилось, он снова лежал на земле. Рядом сидела чуточку обеспокоенная Фрея, кутаясь в свой синий плащ. Но Клаус по-прежнему четко ощущал, где находится девушка из его сновидений.

— Дождись хотя бы утра, — ровно, но все же просяще произнесла сестра, тонкими пальчиками заправляя выбившийся из золотой сетки локон. — Незачем мчаться прямо сейчас.

— Ты права, — Клаус встал, добрел до ручья, чтобы смыть колдовские знаки. — Я уеду с рассветом. И спасибо, сестра.

— Ты редко благодаришь, — Фрея ухватилась за протянутую сильную руку и встала. — Никлаус, надеюсь, ты не сделаешь ничего, о чем будешь сожалеть остаток вечности.

Он напрягся, выискивая на безмятежном лице сестры подсказку, Фрея была ведьмой, то есть провидицей. Она редко говорила что-либо конкретное, предпочитая увиденное сохранять в тайне, но давала толковые, а главное своевременные советы. Прошло много веков с тех пор, как они были людьми, и все же часть впитанной с молоком матери культуры они несли в себе до сих пор.

— Что ты увидела, Фрея?

В ответ та самая солнечная, безмятежная улыбка, так располагающая к себе в обычной ситуации и дико бесившая сейчас. Кто бы сомневался, что сестрица предпочтет промолчать, и допытываться бесполезно. Фрея упрямей сотни ослиц. Майколсон, что тут еще сказать.

На рассвете он махнул рукой стоящей на балконе Реббеке, которая ежилась от утренней прохлады. Фрея стояла на крыльце в объятьях Люсьена. А Элайджа зачем-то увязался за ним... Хотя понятно зачем, Фрея настояла.

Никлаус пустил коня вскачь, спеша увидеть ту, что стала его наваждением. Еще не зная, насколько эта встреча изменит его судьбу и судьбы всех Первородных.

Фрея улыбнулась любимому, пряча тревогу на дне глаз, но Люсьен, как всегда, почувствовал и обнял покрепче, даря поддержку, которая берегла от тревог. Ее дар видеть грядущее был и благословением, и проклятьем, как водится в их семье. Уговорить Элайджу сопровождать их свирепого братца, чтобы Никлаус не наделал бед, не составило никакого труда.

Пусть и Эл найдет то, что, как он думает, потерял давным-давно и на веки.

Судьбы переплелись в причудливый узор, но будущее не предрешено — мы сами кузнецы своей судьбы. Но некоторых встреч нам не избежать...