А drop in your palm (гет)

Среди белоснежных колонн, затянутых бледно-голубым шелком, в зале, залитом светом тысячами свечей, под музыку невидимых музыкантов двигались сотни пар, блистая великолепием и вызывающей роскошью нарядов. На привлекательных лицах было написано однотипное высокомерие, осознание своего полного превосходства над всеми остальными.

Никлаус Майклсон не спешил спускаться вниз...

И присоединяться к этим созданиям, чья сила, бессмертие и жажда крови пошли от него. Великий и ужасный прародитель, сир которому они обязаны всем. Но едва ли благодарны.

Настолько эгоистичные и слепые в своем эгоцентризме господа не умеют испытывать чувство благодарности, зато прекрасно понимают язык насилия и страха. Все они, невзирая на степень своего могущества, боялись его семьи, трепетали перед безусловным превосходством Первородных.

Клаус был для них королем и непрощающим божеством.

Убогое и скучное занятие, говоря откровенно.

Вампиры, если отбросить флер загадочности и содрать тонкий лак цивилизованности, весьма предсказуемы. Зависимые от крови, так легко потакающие своим прихотям и самым низменным страстям. Прожитые столетия, как и осознание бесконечности жизни, лишь развращают их. Из всего этого вытекает вполне очевидный факт — им необходима сдерживающая сила. Знание что есть предел преступным деяниям... Иначе этот хрупкий мир сгорит в огне противостояний, распрей бессмертных чудовищ.

Он не считал себя справедливым, и уж тем более не верил в принципы гуманизма. Клаус был просто худшим из чудовищ, именно поэтому каждый, порожденный его Тьмой, изведал сначала страх и познал глубины смертности. Это все вместе служило превосходным лекарством от забвения.

Сегодняшний вечер обещал быть интересным.

Бал уже был открыт. И открыла его Ребекка в темно-синем шикарном платье, делающим золотые волосы еще более яркими на фоне почти черных отливов синего, а белую кожу еще белей. Сестра была прирожденной королевой и блистала среди всех яркой звездой. Ей, очевидно, такое времяпровождение до сих пор доставляло немалое удовольствие.

Она грациозно скользила по блестящему, как поверхность зеркала, паркету, впитывая себя любования, зависть и желание. Ребекка долгие столетия была самым драгоценным их сокровищем, неповторимым алмазом в его короне. Все это знали, но никто не смел касаться его сестры... Никлаус не хотел, чтобы очередная влюбленность разбивала ей сердце.

Зазвучал последний, самый пронзительный аккорд, и дивная красавица присела в исполненном горделивого достоинства реверансе перед своим кавалером, всего на миг склонив головку перед мужчиной. В этот раз сестрица выбрала себе в пару для первого танца Элайджу.

Который наверняка, проклиная все на свете, отдувался за всех них.

Старший братец был однотипным воплощением всего того, во что вкладывают, произнося "истинный король". Ему шло быть в центре внимания среди тех, кто мнил себя выше всех остальных. Смертной знати на этом празднике не было место, ведь они в сущности, бабочки-однодневки.

Сам Клаус показываться не спешил, своим показательным отсутствием рождая тысяча предположений и самых невероятных догадок. В сущности, таким незамысловатым фокусом он этого и добивался. Наверняка, все причастные к недавним событиям теряются в догадках и дрожат за свою участь. И это он еще не ступил на сцену.

— Праздник прекрасен.

Он посмотрел наверх в расписанный известнейшим мастером потолок. Едва ли кто поверит, что он лазил по строительным лесам, мешал краску и позволял помыкать собой смертному, пусть и гениальному. Но это было так. Пред величием и силой гения того художника никому не зазорно было склонить голову. Жаль, что мастер отказался от дара бессмертия, предпочтя увидеть, что же там за чертой.

Его гостья была молчалива.

Вообще-то, после нескольких дней в темнице строптивости в ней поубавилось, и она до смерти боялась его, пусть старалась держаться с достоинством. Совсем еще юная ведьмочка, играющая с жертвенной магией. Им бы не было до этого никакого дела... Если бы она не собирала силу в месте, где никому быть не положено.

Старший брат не поверил в совпадение. Никлаус, впрочем, тоже.

Вербена вышла из ее организма... И они узнали все, что хотели. Теперь одетая, причесанная девушка примет участие в их празднике, правда в качестве закуски. Ее кровь будет разлита по бокалам и утолит их жажду в полночь, как и велит традиция. В некоторых вещах Клаус был очень сентиментален, и в эту ночь предпочитал испивать живительную влагу для всех вампиров, в которой струится магия.

Если посмотреть вниз, можно было среди гостей заметить пару, перед которой все расступаются. Кол для сегодняшней ночи предпочел золотую ткань, расшитую тем же золотом в сложном узоре. С плеч Первородного спадал простой черный плащ. Перчатки он где-то потерял, зато с нежностью держал маленькую ручку своей спутницы. В пышном серебристом платье, каждое движение рождало целую радугу, потому что ткань была расшита бриллиантами так густо, что платье напоминало доспехи. Тонкие руки Давины укрывали белоснежные прозрачные рукава. На изящных запястьях жемчужные браслеты, такой же жемчуг в ушах, на шее и волосах словно обруч.

Брат трезв, до неприличия счастлив и еще никого не убил.

Хотя Никлаус готов поставить свое недавнее приобретение — арабского жеребца, на то, что Кол не долго будет изображать то принца, то пажа при своей маленькой спутнице. Кто-нибудь, да выведет этого забияку из себя, и тогда прольет кровь.

Ну не может же эта ночь пройти так скучно без убийства?

Он пока просто наблюдает, отчасти развлекается этим и старается не думать о...

Кто же знал, что не думать о женщине все время так трудно.

Показывать океаниду он никому не собирался. Это было бы глупо. Да, глупо, как и давать ей шанс дерзить самому себе на глазах у гостей, тогда обязательно придется наказать, иначе пойдет слух что он размяк. Ни первого, ни второго Никлаусу не нужно. Пусть сидит в своем комнате под надежной охраной — он ей не ее принц чтобы выводить Кэролайн в свет.

Элайджу, очевидно, ничего из выше перечисленного совсем не волновало.

Его строптивица была в черном платье, кружева и длинный шлейф. По-прежнему красива, как рассвет. Но ни одного украшения Елена не изволила надеть. Кружево обрамляет грудь, обрисовывает тонкие плечи, делая дриаду еще более хрупкой, чем она есть.

На них все смотрят... Но Предназначенная брата держится с таким хладнокровным равнодушием, что пожалуй, затмевает почти всех дам. И лишь хорошенько всмотревшись в лучистые карие глаза, можно заметить испуг дриады. Но кто посмеет разглядывать спутницу старшего Первородного настолько бестактно? Конечно же, никто.

Здесь среди хищников она словно беззащитная лань, обреченная на заклание самой своей сутью. Если бы не одно "но" — возрастом в тысячелетие. Всякий, кто сейчас видел печать нежности на дышащих благородной силой чертах лица Элайджи Майклсона, делал определенный вывод.

Старший брат может был ревнив, куда там сынам пустынь и гор.

Но не в пример им не желал прятать ту, что любил.

Пусть пока взаимности не дождался. И бывшая смертная только его терзала. Правда, Никлаус могущий в отношении несравненной Елены мыслил более хладнокровно — замечал, что дриада не совсем равнодушна к Элайдже. Вспомнить, какой апатичной и печальной она стала, стоило старшему брату уехать. Так что даже Кэролайн всерьез переживала за подругу. А ему приходилось выслушивать весь этот бред. Так, как будто ему было мало жалоб от младшей сестренки на океаниду или от Кэролайн на Ребекку.

Эти двое — право, какая неожиданность, не поделили право управлять приготовлениями к празднику, так что Клаус успел накопить в своей черной душе целые бездны злобного сарказма. Хорошо еще, что спутница Кола была слишком робка, чтобы кому-то надоедать, а Фрея просто не видела необходимости выносить ему мозг.

Шаг, поворот, поклон...

Музыка вела притворно веселые пары за собой.

Никлаус чувствовал то удушающие облако лицемерия? которое заполнило зал едва ли не полностью. Трудно было не обратить внимания на скрытую напряженность некоторых.

Аврора де Мартель — привет из прошлого. Такого далекого, что оно почти кажется сном. Он ведь действительно позволил себе забыться и полюбить ее. Добрую, нежную и такую хрупкую. Она была кроткой и ласковой, но только с ним. Тогда Никлаус был столь наивен, что мог поверить в лживую сказку о любви. Время все расставило по своим местам.

Сейчас между ними есть только пепел несбывшихся надежд... И, быть может, ляжет еще и кровь, окончательно определяя границу, которую уже не преодолеть.

И все равно трудно остаться полностью равнодушным.

Никлаус знает, что ее глаза ищут его во всяком мужчине в зале.

Милейший Тристан — дело другое. Он не жаждет встречи и наверняка предпочел избежать ее любым способом. Он боится, и едва ли замечает свою спутницу, растеряв все хорошие манеры — Элайджа будет разочарован.

Пора начинать спектакль... Но прежде одно маленькое приготовление. Врага мало просто убить, его нужно заставить страдать самым изощренным из всех возможных способов. Он в этом деле мастер. И просто не может отказать себе в такой шалости, правда с далеко идущими последствиями.

— Приветствую дорогих гостей в доме Майклсонов!

Свою речь Никлаус начинает с банальной театральщины. И он почти видит, как Ребекка закатила глаза, выражая свое четкое отношение к его выходке. Но у остальных же гостей едва сердца не останавливаются, когда музыка обрывается, и они видят его. Клаус улыбается так ласково, что воздух превращается в густейшую патоку. Ей невозможно дышать, зато вполне возможно ощутить значимость сего момента.

Аврора, подбирая лавандовые юбки, стремится к нему через замерших как статуи древних вампиров. Но Первородный делает вид, что не замечает ее отчаянного взгляда. Клаус кланяется и выводит из толпы только что появившуюся златовласую девушку в белом платье. По его небрежному знаку музыканты вновь начинают играть.

Этот танец только для него и Кэролайн.

Он намеренно позволяет утонуть себе в ее тревожных синих глазах, побыть не притворно восхищенным, жаждущим и покорным, как любой влюбленный глупец. Клаус обхватывает пальцами тонкую талию и легко приподнимает океаниду над полом. Каждое его движение неимоверно бережно по отношению к ней, а взгляд говорит о... Они танцуют, теряя связь с реальностью.

Совсем рядом трескается чужое сердце, на тысячу и тысячу осколков разлетается.

Никлаус в одной из фигур танца, когда они так близко, улучает момент, и касается губами порозовевшей щеки, за что его тут же награждают неласковым взглядом. Но эта магия между ними и на нее действует. Усыпляет, заставляет забыться, потеряться. "Нет силы опасней любви..." и Кэролайн в эти мгновения как никогда уязвима.

Жаль только, что все это затевалось не ради нее, и не ради него самого. Клаус не собирался бестолково тратить время, играя в какие-то игры. Ведь так просто решить все здесь и сейчас.

Аврора, ах, любовь моя, ты, наверняка, совершенно точно дашь мне повод.

Ведь ты уже ненавидишь укравшую у тебя меня мерзавку всем сердцем, напрочь отказываясь понимать, что никакого "мы" больше не существует. Что любовь умерла.

Трагедия? Скоро будет. Фарс? Пожалуй, уже начался.