А drop in your palm (гет)

Примечания:

Жду ваших отзывов!

<hr /> Кэролайн потирала совсем недавно немилосердно стянутые веревкой запястья. Запас ругательств, угроз и проклятий она исчерпала еще лигу назад. Кто же знал, что стоило прислушиваться к словам подруги, когда та говорила о Первородных… И очень жаль, что утопить этого самодовольного ублюдка не удалось.

Океанида злилась.

И на то были причины: она не хотела видеть того, к кому проклятая ведьма привязала ее, не хотела покидать безопасность Зачарованного леса и не желала вновь стать игрушкой в мужских руках.

Кэролайн было не по себе от той властности и жестокости, которая исходила от него волнами. Она боялась тех противоречивых эмоций, которые, словно буря, поднимались от присутствия древнего рядом. Немилосердная шутка судьбы — быть прикованной к страшному чудовищу, у которого вместо сердца дыра. Тут нечего рассчитывать на милосердие… Впрочем, Кэролайн не собиралась просить. Видит бесконечный океан, его дочь очень устала.

Да так, что перспектива смерти почти не пугала морскую деву.

Гораздо худшим было для нее вновь находиться в чужой власти. Жаль, что все силы бессмертной океаниды она променяла на краткие мгновения фальшивой любви. Теперь же Кэролайн сомневалась, что настоящая любовь вообще бывает в сердцах у жителей суши.

Она хотела бежать как можно дальше от Никлауса Майколсона.

Кэролайн желала скрыть свою тревогу от темного взора хищника. Она не доставит ему такого наслаждения — видеть ее страх и трепет перед ним. В конце концов, она не робкая голубка, в ее венах течет вода и имхор. Ей по плечу было преодолевать течение, заплывать в глубочайшие бездны и бороться со штормами.

Кэройлан переживала за поникшую Елену, чьи руки сковали настоящие кандалы, не дававшие дриаде воззвать к природе и вырваться. Она никогда не видела такой муки на лице Елены. Пусть ее пленитель обращался с ней подчеркнуто почтительно и бережно, словно боясь причинить лишнюю боль. Смешно… И горько.

Нежная кожа запястий, растертая путами почти до крови, болела, напоминая, насколько Кэролайн теперь слаба. Она не опустилась до просьбы: Первородный сам снял веревки, увидев, во что за день пути превратились руки его добычи.

— Моя сыпет проклятиями и угрозами, — губы первородного гибрида растягивает порочная усмешка. — Твоя… — он склоняется к сидящей на расстеленном плаще дриаде, — молчит словно рыба. Не правда ли забавно, брат?

Во взоре второго первородного разгорается буря, которая тут же утихает, стоит гибриду отойти от напрягшейся, словно лань пред волком, Елены. Кэролайн отворачивается, желая заткнуть уши, чтобы не слышать этого насмешливого тона. Словно для говорившего любая вещь на свете — всего лишь шутка. А ведь тогда, в Лесу, увидев это чудовище впервые, Кэролайн не ощутила даже опаски. Все ее существо потянулось к нему в немом узнавании. Сейчас же она ненавидела то мгновение родства, которое промелькнуло между ними.

Бессмысленная жестокость как раз в стиле сухопутных. Ей ли не знать?

Больше всего на свете ей хотелось очутиться у воды: пусть это будет не берег океана, а всего лишь ручеек — все равно. Там она почерпнет сил, а может — получит помощь. Какой же беспомощной ощущаешь себя, когда твоя суть перерезана пополам — не вечная океанида, но и не смертная девушка…

Кэролайн ощущала, как заклятье, которое она добровольно приняла, смыкается на ее шее удавкой, не давая воззвать к тому, кем она есть и была. Мятежная, как все дочери океана, она с трудом сдерживала бушующую в венах ярость, которую ей отныне не обратить в шторм.

Будь она собой настоящей, они бы уже сбежали. Или сними тот лощеный тип с Елены оковы, сдерживающие ее силу. Дочь океана думала, что испила свою чашу страданий до дна — судьба показала, насколько самонадеянными были ее мысли на этот счет. Кэролайн терзала неизвестность.

Зачем она ему?

Разве монстру, упивающемуся страданиями других, нужна вторая половина?

Тем более в их связи не было ничего настоящего — только магия и чужая воля. Соединившая морскую деву и первого в своем роде. Того, кто за свою уникальность платит вечным одиночеством. Ведь если до тебя не было подобных на земле, неоткуда взяться и Предназначению, связавшему каждую душу под небесами.

Да, Кэролайн почти его не знала и не имела права так судить. Но это с одной стороны. Через нить, объединившую их, она видела достаточно, чтобы ужаснуться и одновременно сожалеть. Выжженная дотла, почерневшая душа Никлауса Майколсона когда-то была прекрасна. До того, как он стал бессмертным.

История не имеет сослагательного наклонения, и никому не обратить время вспять. Все мы живем с последствиями собственных решений.

Она не должна жалеть его и сожалеть о том, кем он стал.

Кэролайн дважды не наступит на те же грабли. Жалость к смертному едва не стоила ей самой жизни и привела к покалеченному существованию. И она не собиралась проверять, куда заведет сочувствие к жестокому чудовищу, пусть ее и тянет к нему с неимоверной силой. Каким ни был внешне притягательный образ, это всего лишь маска. Камуфляж, прячущий истину, которой любой бы ужаснулся.

Она кожей ощущала липкие, наполненные любопытством взгляды других вампиров. И от этого было еще больше не по себе. К счастью, на добычу вожака никто не смел посягать. Вольно или невольно, принадлежность Майколсону оберегала ее. Кэролайн легко читала жажду на лицах окружавших ее мужчин.

— Думать о побеге — бесполезная затея, золотце, — Никлаус ступал настолько тихо, что она вздрогнула от его голоса, раздавшегося совсем рядом. — Не советую даже пытаться, иначе я буду вынужден тебя наказать.

Океанида строптиво вскинула вверх золотоволосую головку и смерила гибрида совсем не ласковым взглядом. Его же это только повеселило. С самого Леса, где Никлаус получил то, что желал, его настроение оставалось превосходным. Чего не скажешь о его добыче. Которой он пока не спешил вырывать сердце, а зачем-то волок в замок. Хотя вначале собирался решить проблему прямо на месте…

Твердая решимость покончить с этой нелепой и опасной связью разбилась об одно единственное прикосновение к ней. Чувства, какими бы сильными они ни были, никогда не вели ни к чему хорошему, и все равно он оставил Кэролайн в живых.

— Тебе нужно поесть, — он присел рядом с гордо выпрямившейся пленницей на корточки, отвел кончиками пальцев золотистые прядки с высокого лба.

Все, что им удалось найти в деревне, через которую они проехали, — это хлеб грубого помела. Вампирам пища, понятное дело, была не нужна. Останавливаться надолго в пути Клаус не желал, но все же понимал: прелестное создание вряд ли привыкло к долгим переходам и трудностям дороги. Пусть в ее глазах бушует штормовая синева, но плоть ее смертна. И хрупка…

В Зачарованном Лесу обе девушке не нуждались в пище как таковой, получая необходимую энергию для жизни из своих стихий. Все же обе они были в своей сути больше магическими созданиями, чем людьми.

Никлаус не желал подпускать свою игрушку к любому водоему. Один раз строптивица попыталась уже его утопить, и с него более чем достаточно. А это значило: океаниде, заключенной на суше, неоткуда пополнить запас сил. Именно поэтому он, как дурак, пытается ее накормить.

Необычную природу той, которую Эстер привязала к нему, Клаус разгадал легко — всего пару глотков крови из тоненького запястья. Крови, чей вкус превосходил все, что он пил до… Златовласка не осознает как ей повезло, потому что любой другой на его месте тут же осушил бы ее до дна.

Никлаус хотел, чтобы сестра, имея перед глазами и сам объект притяжения, разобралась в природе единившей их связи. А для этого до замка девушку нужно довезти живой.

* * *

Елена беспокоилась не так за себя, как за подругу, которая раз за разом злит чудовище.

Кэролайн очень рисковала, выводя из себя Клауса — насколько хватит его снисходительности, поручиться не мог никто. Да, ей было больно не ощущать единения с природой. Это словно ослепнуть, оглохнуть, онеметь одновременно… Но Елена хотя бы представляла с кем имеет дело.

Их разъединили еще в начале пути, не давая перемолвиться и словом.

Что ж, очень предусмотрительно. Как и кандалы, оставляющие ее беспомощной, и как обход озер, ручьев и рек, которые попадались в пути. Первородные явно не хотели, чтобы они сбежали, и не давали на это и шанса.

Елена ни на секунду не оставалась одна.

От присутствия Элайджи… ее палача, ей перехватывало горло от ненависти ли? Или от слез, которые готовы вот-вот пролиться? Худший кошмар сбывался: она вновь в руках Первородного и вновь беспомощная, как тогда. Елена не стыдилась своего страха перед ним. И не собиралась ругаться, спорить, умолять отпустить — все это бесполезно.

Мольбы особенно…

За мягкостью, с которой он с ней обращался, за почтительной предупредительностью скрывалось другое. Ее уже не обманешь нежным взглядом. Обмануться можно было легко, но Елене было больно даже одним с ним воздухом дышать.

Она верила, что сильная, что многое может и, да, наивная девочка в ней умерла навсегда…

Где же ее уверенность в собственных силах?

Да, сейчас она беспомощна. Елена не собиралась делать глупостей — надежд скрыться от двух Первородных и их свиты не было. Особенно когда она как обычный человек, а не дриада. Но это не значит, что шанса сбежать не будет в дальнейшим. Именно поэтому Елена не перечила Майколсону, а не оттого, что смирилась с похищением.

Нужно было думать за двоих. За себя и экспрессивно возражающую сейчас гибриду Кэролайн. Океанида почти не знала суши и провела на поверхности не так много лет. Поэтому подруга даже не представляет, в какой переплет они попали.

— Елена, ты не можешь игнорировать меня бесконечно, — сказал Элайджа, предлагая ей руку, — поговорим?

Дриада вложила свою ладонь в его пальцы только потому, что вы попробуйте твердо стоять на ногах после почти целого дня в седле. Да и поговорить им действительно было необходимо. Елена была готова выслушать, что скажет он, и наконец-то высказаться сама.

Океаны ненависти и не имеют конца-края…

Любовь бывает страшным ядом, постепенно отравляющим сердце, душу и, в конце концов, разум.

Любые проклятия иногда меркнут пред одной жестокой истиной.

Для нее истина была в том, что любовь стала смертью. Елена устала страдать, но так и не смогла возненавидеть по-настоящему. Чувство, которое она питала к нему, тогда еще человеку, отравило ее вечность, не давая позабыть.

— Тебе было больно, когда ты понял, что сделал со мной?

Первородный на секунду дрогнул, теряя свое знаменитое самообладание.

— Да… — отрывисто, коротко, как удар хлыста. — Я не могу передать словами всего своего раскаяния. Да оно тебе и не нужно, Елена.

Она лишь кивнула в ответ. Все-таки Элайджа никогда не был глупцом и понимал что то, что он сделал, нельзя простить.

— Зачем я тебе нужна? — дриада отошла от него подальше и села на траву. — Ответь, Элайджа.

— Я все эти века не знал, что ты жива, — по мужественному лицу пробежала судорога то ли боли, то ли горя. — И вовсе не ожидал нашей встречи в лесу. Увидев тебя, я почти умер… И теперь не могу просто так оставить все как есть, Елена.

— Значит, снова эгоизм и только твои желания, — Елена посмотрела на холмы далеко впереди, которые терялись в вечерней дымке. — Майколсоны не меняются. Так знай: я тебя ненавижу, Элайджа.

Признание не разбило стену между ними, которую она старательно воздвигала. Просто оба сердца резанула стылая боль. Пусть больно, зато честно.