Трилогия «Соперница» (гет)

2 ноября, 1981 г.

Раннее ноябрьское утро на Привит-драйв обещало быть самым обыкновенным и ничем не примечательным. Молодая женщина, жительница дома под номером четыре, выносила пустые бутылки из-под молока. Её муж безмятежно попивал кофе и читал свежую газету, не изменяя своему ежедневному ритуалу перед работой. Их полуторагодовалый сын сопел в кроватке в своей огромной спальне, набираясь сил перед грядущим днём.

Но в этот раз надежды семьи Дурсль на очередной спокойный день не оправдались. Едва выйдя за порог, Петуния Дурсль обнаружила на крыльце собственного дома свёрток с тепло укутанным ребёнком, мирно спящим на холодном ветру. Нервно оглядевшись, она подняла свёрток и внесла в дом.

— Вернон! — крикнула она высоким голосом. — Вернон, нам подкинули ребёнка! — возбуждённым шёпотом продолжила она, входя в гостиную, где её муж дочитывал газету в кресле у камина.

— Вернон, дорогой, что нам делать с этим подкидышем? — сказала она по-прежнему шёпотом, боясь, что их услышит соседка.

— А какого чёрта он тут делает? Это не наши проблемы, что какие-то проходимцы нагуляли ребёнка и теперь решили избавиться от него, — проворчал грузный Вернон Дурсль, переворачивая страницу.

Ребёнок, проснувшийся от громких голосов, заплакал. Петуния, поморщившись, ощупала его тело, проверяя на сухость.

— Вернон, давай хотя бы накормим его, а потом решим, что делать, — вздохнула женщина, кладя ребёнка на диван, чтобы перепеленать. «Он» оказался девочкой.

— Петуния... а что это? — Вернон отвлёкся от «Уингинг Таймс», кивая на жёлтый конверт, упавший к ногам миссис Дурсль.

Петуния опустила взгляд вниз. Медленно нагнувшись, она перевернула конверт дрожащей рукой и сдавленно охнула, узнав почерк человека, с которым много лет назад вела непродолжительную переписку.

— Вернон... это они! — с ужасом прошептала миссис Дурсль, оседая на пол. Вернон поспешно поднялся с кресла, едва не опрокинув свой кофе, и подошёл к ней. Сев рядом, он неуверенно посмотрел на супругу. В их семье было запрещено обсуждать тех, ненормальных людей.

— П-петуния, солнышко, — нервно начал Вернон, — ты уверена?

— Разумеется, я уверена, — раздражённо бросила та и, поддавшись любопытству, вскрыла конверт. Но только Петуния начала читать, как её сердце замерло. Не веря, она пробежала глазами по первым строчкам письма ещё раз, а затем, всхлипывая и подрагивая, уткнулась в плечо мужа: — Она умерла. Вернон, Лили больше нет!

Мужчина беспомощно погладил жену по спине, отбирая пергамент. Взгляд забегал, и чем дальше Вернон углублялся в написанное, тем более хмурым становилось его лицо. Внезапно ноябрьский понедельник показался ему чрезвычайно душным.

— Петуния, — прочистив горло, начал он, — э-э-э... значит, этот подкидыш...

— Это Эмилия. Дочь Лили и этого... Поттера. — Вытирая слёзы, Петуния отстранилась от мужа.

Пробило девять утра.

— О, уже опаздываю! — Вернон вскочил на ноги. — Туния, не бери в голову. Мы отдадим девчонку в приют и раз и навсегда избавимся от воспоминаний об этих уродах, — неестественно бодрым голосом сказал он, чмокнув на прощание жену.

— В приют! Как можно?! Подумай, что скажут соседи! Где письмо? Ах... давай его сюда. Я хочу дочитать, — тихо закончила Петуния, подходя к всё ещё плачущей девочке.

В послании сообщалось о смерти обоих Поттеров и о том, что их дочь оказалась сиротой по вине некоего Тёмного Лорда. О том, что сестра Петунии и её муж были магами, в семье Дурслей не говорили, полагая, что таким образом этот позорный факт минует их. Но теперь им придётся приютить Эмилию у себя, чтобы сохранить ей жизнь, как утверждал автор сообщения. Вернон и Петуния опасались того, что племянница окажется такой же ненормальной. Но мысль о том, что скажут соседи, если они избавятся от вверенного им ребёнка, страшила больше: уж кто-нибудь да заметил этот злосчастный свёрток с ребёнком на их пороге, когда утром выпускал погулять кошку.

Вечером того же дня супруги продолжили обсуждение. Было решено воспитывать племянницу строго и пресекать в доме любые её странности. Дурсли поклялись, что приложат все силы для того, чтобы сделать из неё нормального человека и, если придётся, выбить всю эту чертовщину, раз уж её отдали под их крыло. Петуния прекрасно помнила, как рано проявились магические способности у её младшей сестры, поэтому с ужасом ждала в первые годы, когда это произойдёт у племянницы. Они каждый день боялись, что проявится дурная магическая наследственность, и старались держать их с Дадли, который любил щипаться, раздельно друг от друга. Дурсли следили за каждым её действием и словом, на всякий случай скрывая её от соседей. Девочка, однако, оказалась на редкость понимающим ребёнком. Она быстро переставала плакать, стоило показать, что здесь не терпят её слёз; быстро научилась быть самостоятельной. В конце концов, на радость Дурслей, она очень скоро уяснила, что странностям в этом доме не место. Потребовалось всего пару раз, чтобы Эмилия никогда больше не совершала и малейшего колдовства. Дурсли по-прежнему ограничивали и контролировали интерес племянницы, но с каждым днём уменьшались их опасения, что она покажет свою ненормальность и опозорит их перед соседями. С ней не было страшно оставить сына, сходить в ближайший магазин, Петуния не боялась отдавать её в школу, Эмилия не задавала дурацких вопросов — словом, с ней не было совершенно никаких проблем, и Дурсли решили, что справились со своей задачей.

Вскоре они приняли её в свою семью, скрыв, что приходятся ей всего лишь дядей и тётей. Эмилия Дурсль росла нормальной девочкой, во многом подражавшей своей маме. Ею гордились с каждым годом всё больше, а она втайне от родителей любопытствовала, что же такого находится в тех книгах и мультиках, которые ей не разрешали смотреть. Но что бы она в них ни встречала, она с самого детства была убеждена: с ней никогда не случалось ничего необычного, ведь магии не существует.