Соперница (гет)

2 ноября, 1981 г.

Раннее ноябрьское утро на Привит-драйв обещало быть самым обыкновенным и ничем не примечательным. Петуния Дурсли, жительница дома под номером четыре, выносила пустые бутылки из-под молока. Ее муж Вернон безмятежно попивал кофе и читал свежую газету, не изменяя своему ежедневному ритуалу перед работой. Их полуторагодовалый сын Дадли сопел в кроватке в своей огромной спальне, набираясь сил перед грядущим днем.

Но в этот раз надежды семьи Дурсли на очередной размеренный день не оправдались. Едва выйдя за порог, Петуния обнаружила на крыльце сверток с тепло укутанным ребенком, мирно спящим на холодном ветру. Нервно оглядевшись, она подняла сверток и внесла в дом.

— Вернон! — крикнула она высоким голосом. — Вернон, нам подкинули ребенка! — возбужденным шепотом продолжила Петуния, входя в гостиную. Муж дочитывал газету в кресле у камина.

— Ты только посмотри! И что нам теперь делать? — сказала она по-прежнему шепотом, боясь, что услышит соседка.

— А какого черта он тут делает? Какие-то проходимцы нагуляли ребенка, а нам отдувайся! — проворчал грузный Вернон, переворачивая страницу. Он буркнул под нос что-то про органы опеки, и Петуния согласно закивала.

Раздался плач — это ребенок проснулся от громких голосов. Петуния поморщилась и ощупала его тело: мокрое. Она вздохнула и положила ребенка на диван, чтобы перепеленать и внимательно осмотреть его. «Он» оказался девочкой. Выглядела она здоровой и чистой — непохоже, что от нее избавились бродяги, — только лоб справа рассекал шрам, напоминавший знак молнии. Он был багровым, но тонким, и все же Петуния покачала головой, представив, как некрасиво он будет смотреться, когда девочка вырастет.

— Что это такое? Что там упало? — Вернон отложил «Уингинг Таймс» в сторону, смотря под ноги жене.

Петуния опустила глаза. На ковре лежал желтый конверт — вероятно, выпал из пеленок. Девочка больше не плакала. Переложив ее на край дивана, Петуния медленно нагнулась и перевернула конверт дрожащей рукой. Косой почерк, которым письмо было адресовано ей, оказался хорошо знакомым.

— Вернон... это они! — в ужасе прошептала она, оседая на диван.

Вернон поднялся с кресла, едва не опрокинув свой кофе, и поспешил к ней. Глаза перебегали с конверта на ее лицо и обратно.

В их семье было запрещено обсуждать тех, ненормальных людей. Именно поэтому Вернон так и не осмелился рассказать жене о том, что увидел и услышал вчера в Лондоне. По улицам ходили люди в мантиях, сбивались в группки и шептались о чем-то. Вернон не раз слышал, что речь шла о Поттерах и их дочери Эмилии. Но мало ли сколько Поттеров живет в Великобритании! И Вернон не был уверен, как зовут малявку тех ненормальных Поттеров, которых по несчастью знали они с Петунией, ведь Лили Поттер приходилась Петунии родной сестрой.

Только об этом имени Вернон решился спросить вчера. Оказалось, что племянницу действительно зовут Эмилия. Но Петуния страшно разозлилась при упоминании Поттеров. В конце концов, уже несколько лет в семье Дурсли делали вид, будто у Петунии вовсе нет никакой сестры. Больше Вернон не рассказывал жене ни о чем странном: ни о совах средь бела дня, про которых говорили в новостях, ни про полосатую кошку, которая вчера весь день сидела неподвижно возле их дома.

Даже если вся эта чертовщина связана с Поттерами, подумал Вернон, они сюда не явятся: они знают, что Дурсли их терпеть не могут и не желают видеть в своем доме. Вернон пообещал себе, что не даст никому втянуть его семью в какие-либо странности, и с этой мыслью спокойно уснул.

А теперь это письмо… Но может быть, Петуния обозналась?

— П-петуния, солнышко, — нервно начал он, садясь рядом, — ты уверена?

Петуния кивнула. Она плотно сжимала тонкие губы, пристально глядя на конверт. Наконец любопытство перевесило, и она вскрыла письмо. С первых строк в груди стала нарастать глухая боль. Не веря глазам, Петуния пробежала взглядом по первым строчкам письма еще раз, а затем уткнулась в плечо мужа:

— Она умерла. Вернон, Лили больше нет!

Вернон отрешенно погладил рыдающую жену по спине и забрал письмо из повисшей руки.

— Петуния, — прочистив горло, начал он через некоторое время, — э-э-э... значит, этот подкидыш...

— Это Эмилия. Дочь Лили и этого... Поттера. — Вытирая слезы, Петуния отстранилась от мужа.

Пробило девять утра. Вернон вскочил на ноги.

— О, уже опаздываю! Туния, не бери в голову. Отдадим девчонку в приют и раз и навсегда забудем об этих уродах, — неестественно бодрым голосом сказал он, чмокнув жену на прощание. — Обещаю тебе, никто не узнает, что эти Поттеры имеют к нам какое-то отношение.

Мысль показалась хорошей. Петуния немного успокоилась, и Вернон уехал в Лондон.

Раскричался проснувшийся Дадли. Петуния отложила мысли о судьбе племянницы на вечер и поспешила заняться сыном и домом. Но иногда Эмилия плакала, и приходилось подходить к ней — кормить, укачивать. И каждый раз взгляд скользил по письму. Петуния брала его в руки и перечитывала снова и снова.

Дурсли не любили Поттеров потому, что те были совсем другими людьми. Хуже того, они были волшебниками. Страшно представить, что сказали бы соседи, узнай они эту страшную правду! Самих бы Дурсли посчитали ненормальными, заикнись они о том, что волшебники вообще существуют.

Так вот в послании говорилось, что обоих Поттеров убил некий темный волшебник со странным именем Лорд Волдеморт и их дочь теперь сирота, а Волдеморт исчез, попытавшись убить и ее. Автор сообщения просил Петунию приютить племянницу и отнестись к ней с заботой, как к собственному ребенку. Он был уверен, что это поможет защитить девочку от Волдеморта, который рано или поздно вернется. А пока Эмилия будет жить здесь, он не сможет добраться до нее и до самих Дурсли.

Весь день она обдумывала письмо и смерть сестры. Они с Лили ужасно расстались много лет назад и больше не говорили. Все это время Петуния думала, что вычеркнула сестру из жизни, но вот теперь ее действительно нет, и Петунии от этого было нестерпимо больно. Она чувствовала, что должна взять ее дочь под опеку. Чувствовала, что так будет правильно.

— Вернон, думаю… Думаю, мы не можем избавиться от нее… Нам надо оставить девочку. Ты ведь видел, что мне написали, — тихо произнесла Петуния за ужином. Она теребила малиновую салфетку и сосредоточенно глядела на свои тонкие пальцы.

— Но послушай, — неловко начал Вернон. Он-то считал, что по поводу свалившейся на них обузы все решено. — Если этот Какой-то-там-морд может вернуться и прийти за ней, мы из-за нее будем в опасности. Пусть эти в… ну, они заберут ее к себе и сами защитят.

— Альбус Дамблдор пишет, что здесь и только здесь для нее будет самая сильная защита. Если… Если мы дадим ее.

— Какая-то чертовщина, — проворчал Вернон. — Мы что, сковородкой или дрелью прогоним этого Мордишморта? А? Как он это представляет?

Петуния дотянулась до письма, который отложила на буфет.

— М-м, — нахмурила она брови, ища глазами нужную строчку. — Я не уверена, что правильно понимаю его, но похоже, он наложил на это место какие-то чары. Он пишет… да, вот… «Петуния, прошу вас об одном: примите Эмилию в свою семью. Это очень важно. Ей нужна кровная защита, которую она найдет у единственной родни Лили — у вас, ее сестры. Лили пожертвовала собой, чтобы защитить ее, поэтому чары Волдеморта обернулись против него самого, но у девочки остался шрам. Я сделал так, чтобы ваша кровь точно так же не дала ему добраться до ребенка, но важно, чтобы Эмилия считала ваш дом своим домом. В ее совершеннолетие чары спадут, но тогда она сможет защитить себя самостоятельно. Все, чего я прошу, дать ей эти безопасные годы. Надеюсь, вы сможете полюбить ее и объяснить, что с ней произошло».

— Дать ей безопасные годы, посмотрите-ка! — пробасил Вернон. Его лицо начало багроветь. — А нам кто их даст? Она же будет такая же… ну, как они. Ненормальной! А если она что-то сделает нашему сыну? А если это увидят соседи?

— Она не будет… делать ничего странного, — сквозь зубы произнесла Петуния. — Мы ей не позволим.

Вернон просиял:

— Точно! Мы всю эту дурь из нее выбъем. Уж раз отдали нам, нам и решать, как ее воспитывать. А странностей в нашем доме не будет.

Он протянул пухлую руку к Петунии и заботливо сжал ее пальцы, которые все еще стискивали салфетку. Петуния расслабилась и отпила вина.

— Мы с ней справимся, — проговорила она слабо и поцеловала мужа в щеку. — Наша мама потакала чудачествам Лили, вот она и… А потом этот волшебник ее…

— Да, она такой не станет, и с ней ничего плохого не случится, — заверил Вернон, приобнимая жену. Он все-таки немного побаивался Петунию, и именно она была хозяйкой в доме. Если уж она согласна приютить эту девочку, Вернон сделает все, чтобы у той не проявилась дурная наследственность. — Сделаем из Эмили нормального человека, раз уж нам растить ее.

— Кажется, Лили в письмах по-другому сокращала ее имя… — Петуния задумалась. — А впрочем, пусть будет Эмили.

* * *

Лили была младше Петунии на несколько лет и колдовать начала очень рано. Уже лет в шесть она при помощи волшебства отбирала у Петунии игрушки, а в восемь перекрашивала куклам волосы, просто помечтав об этом. Поэтому первые годы жизни Эмили на Привит-драйв напоминали пороховую бочку. Петуния с Верноном со дня на день ждали, когда Эмили начнет колдовать. Ее и Дадли, который любил щипаться, Дурсли старались держать друг от друга подальше и на всякий случай скрывали племянницу от соседей.

Долгое время ничто в доме не говорило о том, что здесь живет еще один ребенок, девочка. На каминной полке стояли фотографии со светловолосым крупным мальчиком, который то катался на велосипеде, то играл с отцом в компьютерные игры. Во всем доме не было даже комнаты, где могли бы показаться куклы, коляски, игрушечная посуда — все то, во что играют девочки. А когда к Дадли приходили друзья или к Вернону — его партнеры по бизнесу, Эмили тихо сидела в чулане под лестницей, где и была ее комнатка.

Эмили была почти что копией Лили: стройненькая, с темно-рыжими вьющимися волосами, вот только глаза были круглые, как у самой Петунии, и голубо-зеленые, а веснушек было совсем немного. И еще Эмили была на редкость понимающим ребенком. Она быстро переставала плакать, стоило ей показать, что в этом доме не терпят ее слез; быстро научилась быть самостоятельной. Сразу же усвоила, что нельзя задавать вопросы про настоящих родителей — достаточно знать, что те погибли в автокатастрофе, — и про шрам на лбу. Эмили вообще была молчаливой, почти никогда ничего не просила, а если к ней обращались, кротко улыбалась и была вежливой и милой.

Чем больше она взрослела, тем меньше поводов было ругать ее. А в глубине души Петуния даже надеялась, что у девочки не будет никаких странностей и вскоре можно будет сделать ее членом семьи. Непросто было видеть, как мини-Лили послушно уходит в чулан после того, как поможет Петунии по дому. И было бы пыткой видеть, как она тоже колдует.

Первое колдовство случилось в семь лет. Эмили захотела взять яблоко из вазы, а оно само прыгнуло ей в руку прямо во время ужина. Петуния и Вернон вместе отругали ее и отправили без еды в чулан. Эмили в слезах вышла из-за стола, но не перечила. На следующий день она попыталась узнать у Петунии, что сделала не так, но Петуния только бросила ей: «Ты сама знаешь что. Будь нормальной ради своего же блага».

Для семейства Дурсли это были тяжелые месяцы. Они боялись, что к ним придет классная руководительница и расскажет, что их племянница сделала что-то странное, необъяснимое. Они боялись, что Эмили взлетит во время прогулки, и это увидят соседи. Каждый день они были начеку и готовы были наказать Эмили за малейшую странность.

Однако странности закончились так же быстро, как и начались. Потребовалось не больше семи раз, чтобы Эмили поняла, что не нужно делать, если она хочет жить в мире со своими дядей и тетей. Всего три месяца ушло, чтобы перевоспитать племянницу, но еще больше года Дурсли наблюдали, вернутся ли странности.

Но странностей больше не было, даже шрам на лбу становился все бледнее, а вскоре и вовсе стал едва заметен на светлой коже. Дурсли посчитали это хорошим знаком и даже разрешили Эмили отрастить челку, которая до этого прятала ее лоб.

Вернон и Петуния по-прежнему ограничивали и контролировали племянницу, но с каждым днем все меньше опасались, что она покажет свою ненормальность и опозорит их перед соседями. С ней теперь не было страшно оставить сына, сходить в ближайший магазин, Петуния больше не боялась отпускать ее в школу — словом, с Эмили не было совершенно никаких проблем, и Дурсли решили, что справились со своей задачей.

К девятилетию племянницы было совершенно ясно, что больше колдовать она не будет, но еще оставалась ее «волшебная» фамилия. Дурсли не хотели слышать ее и вспоминать все, через что прошли. Так, в ее девять лет дядя и тетя стали для Эмили мамой и папой, а у нее появилась настоящая комната, пусть и не такая большая, как у ее двоюродного брата. Петуния, правда, с опаской ждала одиннадцатилетия племянницы, когда той должно будет прийти письмо из Хогвартса — школы магии, в которую приглашали волшебников Великобритании. В этой школе училась и Лили. Но Вернон подсказал здравую мысль: если девочка не колдует, никто не пригласит ее в магическую школу. А раз с магией в их доме покончено, можно снова забыть о Поттерах и всем, что с ними связано.

Эмили Дурсли росла нормальной девочкой, спокойной, милой и хозяйственной. Она во многом подражала своей тете, неплохо училась и ни с кем не ругалась. Ею гордились, а она втайне от родителей любопытствовала, что же такого находится в тех книгах и мультиках, которые ей не разрешали смотреть. Но что бы она в них ни встречала, Эмили Дурсли знала, что магии не существует.