Дорога наугад (джен)

Пролог

Лее Скайуокер часто снились кошмары. О людях и нелюдях, тысячами гибнущих на полях сражений. О континентах, выжженных орудиями боевых кораблей. О целых мирах, разрушенных какой-то чудовищной, невообразимой силой. Боль, агония, смерть — она чувствовала все это каждой клеточкой тела. Умирала, сгорала заживо тысячу раз до того, как проснуться в холодном поту и, не веря глазам, увидеть мирное небо Корусканта за окном.

Столица Империи сверкала яркими электрическими огнями, отраженными в зеркально-гладких стенах небоскребов. Дорогие спидеры проносились по аэротрассам Правительственного района, закрытым для всех, у кого не имелось разрешения на пролет. В первые минуты после пробуждения Лее казалось, что это лишь иллюзия: слишком невероятен был контраст между сном и явью. Слишком ненастоящей казалась реальность по сравнению с тем, что Лея видела во сне. Отголосок пережитой в нем боли порой оставался с ней до самого рассвета, когда девушка наконец забывалась тревожной дремой.

Мать называла ее видения фантазиями. Учитель Оби-Ван — посланиями Силы, которую вот уже больше двадцати лет рвала в клочья и отравляла Тьмой война. Война, затеянная и развязанная императором Палпатином — великим правителем и единственной надеждой галактики, как убеждали народ СМИ и учебники истории. Или повелителем ситхов, злодеем и чудовищем Дартом Сидиусом, как в один голос утверждали мать Леи и Оби-Ван Кеноби — бывший джедай, чудом переживший гонения нового режима.

Им Лея доверяла куда больше, чем говорящим головам с голоэкранов. А еще она доверяла Силе — и хорошо помнила, как та однажды открыла ей истинный облик императора. Не человек из плоти и крови — живой мертвец, укутанный плащом клубящейся Тьмы. Тень, от которой тянет могильным холодом.

Никто не видел этого, кроме нее и брата. И, конечно, их отца. Вот только от Энакина Скайуокера веяло иной, но столь же страшной силой: безжалостным огнем, испепеляющим все на своем пути. "Палач императора", — шептались за его спиной придворные. "Палач императора", — во всеуслышание вторили им агитаторы Альянса, порой прорывавшиеся через возведенные Имперской службой массовой информации барьеры.

"Энакин", — говорила Падме Амидала с нежностью и болью в надломленном голосе. "Энакин", — печально вторил ей Оби-Ван, почему-то отводя взгляд. Кроме Люка и Леи лишь они видели человека в начальнике императорской гвардии. Да и Лея, признаться, лет с пятнадцати сторонилась отца.

Она любила его. Но закрыть глаза на все злодеяния, что он творил, не могла. Порой она задавалась вопросом: что сделает отец, если узнает об их с Люком обучении у Оби-Вана? В детстве Лея не допускала и мысли о том, что он может навредить им. Теперь она ни в чем не была уверена.

Девушка глубоко вздохнула. Рывком села на постели, сбрасывая остатки сна. Страх и боль остались где-то на краю сознания: Оби-Ван давно научил ее справляться с последствиями видений. Спустив ноги с кровати, зарылась ступнями в пушистый ворс ковра, дожидаясь, пока онемевшее тело вновь обретет чувствительность.

За окном мирный и благополучный Корускант нежился в рассветных лучах. Перед глазами Леи до сих пор стояла бойня посреди выжженной, отравленной химическим оружием пустыни. Молодой джедай в робах Ордена и эмблемой Альянса на предплечье, уставившийся в сизое небо мертвыми глазами. Имперские солдаты, теснящие жалкие остатки противника шквальным огнем.

Так не должно было быть. Но так продолжалось дольше, чем Лея жила на свете. И человек, которому преданно служил ее отец, был тому виной.

Прежде Лея гордилась фамилией Скайуокер. С тех пор, как начались видения — перестала.

Немного в этом достойного — быть дочерью палача.

* * *

Район Праценна был тихим, чистым и опрятным. Он представлял собой ровно то, что обычно воображают себе мигранты, со всех концов галактики слетавшиеся в имперскую столицу за лучшей жизнью: безопасное и уютное обиталище достойных представителей среднего класса. В таком месте по определению не могло произойти ничего примечательного. И уж точно не подходило оно для проживания магистра-джедая — опасного преступника в бегах или героя войны, смотря у кого спросить.

Но именно здесь вот уже восемнадцать лет жил Оби-Ван Кеноби. Как и любой добропорядочный имперский гражданин, он ежедневно ходил на работу, а по выходным пропускал стаканчик-другой за столиком в хорошей кантине, в компании коллег. Узнать в нем магистра Кеноби было практически невозможно: пластический хирург из подпольной клиники в свое время хорошо поработал над его лицом, расширив скулы, изменив форму глаз, носа и ушной раковины. Даже Падме Амидала, давняя подруга и союзница Кеноби, не признала его, встретившись с ним впервые после государственного переворота. Бейл Органа, общавшийся с джедаем исключительно по голосвязи, никогда не видел его нового лица и не смог бы опознать его даже под допросом.

Что касается Энакина Скайуокера, то он бы узнал бывшего названого брата и учителя под любой личиной. Но ни Скайуокер, ни Кеноби не горели желанием искать друг друга, а огромное население Корусканта надежно скрывало присутствие Оби-Вана в Силе. Как ни странно, именно здесь, в самом сердце Империи, беглый джедай мог практически не опасаться за свою жизнь.

Риску его подвергали лишь трое частых гостей: Падме Амидала Наберрие-Скайуокер, Люк Скайуокер и Лея Скайуокер. Для своих визитов они выбирали дни, когда отец семейства отправлялся на очередное задание императора, и потому нередко случалось так, что Оби-Ван не видел своих учеников месяцами. Кроме того, Падме приходилось постоянно быть настороже, чтобы не привлекать к себе повышенного внимания шпионов Арманда Айсарда и Круэйи Вандрона. На подготовке детей это сказывалось пагубно, зато благотворно — на безопасности всей их "маленькой ячейки сопротивления", как полушутя-полусерьезно говорила Лея.

Обоим близнецам это казалось веселой игрой. Невинной забавой, за которую отец в худшем случае строго отчитает. Только в последние годы они начали понимать, во что ввязались на самом деле. И то — не все и не до конца.

Не при всех разговорах матери и наставника им позволялось присутствовать.

— Я не отпущу их в Альянс, Оби-Ван. Еще рано, — говорила Падме Амидала одним ранним утром, в час, когда солнце едва окрасило горизонт багрянцем. — Они не готовы. И Энакин — тоже.

— Мне тоже не нравится это, Падме. Но магистру Йоде было видение...

— Мне все равно! — неожиданно резко огрызнулась женщина. Ее красивое лицо исказилось от гнева. — Это мои дети, и я не позволю бросать их в пекло лишь потому, что магистру Йоде что-то нашептала Сила!

Падме прошлась по комнате, нервно заламывая холеные руки. Длинный подол платья развевался от ее быстрых шагов. Бывшая сенатор редко позволяла себе столь открыто выражать эмоции, но сейчас она была слишком взволнована, чтобы держать их в узде.

Оби-Ван мог понять ее. Восемнадцать лет они с детьми жили практически нормальной жизнью. Само собой, были тайные тренировки, были заговоры, работа на Альянс и постоянная опасность разоблачения, но никогда ни сама Падме, ни близнецы не выступали в открытую против Палпатина. Если они присоединятся к Альянсу, пути назад уже не будет. Счастливое детство для Люка и Леи закончится раз и навсегда. А вместе с ним — и счастливый брак Падме.

Вполне возможно, и самой ее жизни придет конец: император Палпатин был не из тех, кто оставляет предательство безнаказанным.

Сам Оби-Ван желал этого ничуть не больше нее. Но, в отличие от Падме, он хорошо знал, сколь бессмысленно противиться воле Силы.

— Падме, — мягко произнес он, приобнимая ее за плечи. Возможно, слишком нежно для друга, и уж точно слишком трепетно для джедая. — Ты не понимаешь. Это не приказ и даже не просьба. Магистр Йода видел, что так случится. Он хотел лишь, чтобы ты была к этому готова.

Падме вырвалась из его рук. Отошла к окну, обхватила себя за предплечья, будто пыталась унять дрожь.

— Будущее всегда в движении, так? Восемнадцать лет назад Энакин видел мою смерть, но я жива. Значит, и детей можно уберечь.

Оби-Ван тяжело вздохнул. Хотелось бы, чтобы это было так. Хотелось бы...

— Знамения Силы редко оказываются ложными, Падме. Судьба твоих детей крепко связана с Альянсом, и не в нашей власти изменить это.

Падме молча смотрела в окно, кусая губы. Одну руку она неосознанным жестом прижала к груди — там, где висел на шнурке безыскусный деревянный кулон, скрытый под тканью платья. Для Падме он давно стал чем-то вроде оберега: от тревог, опасностей... и гнева собственного мужа, обрушивавшегося на нее все чаще.

— Они не готовы, — упрямо повторила она. — На войну в восемнадцать лет Люк и Лея попадут только через мой труп.

Оби-Ван не знал, что сказать ей на это, и поэтому не сказал ничего. Даже не подумал задержать Падме, когда она стремглав вылетела за дверь, то ли забыв, то ли не захотев попрощаться.

Эта женщина сильно изменилась за прошедшие годы. Она стала жестче, но вместе с тем решительности у нее, некогда бескомпромиссной оппозиционерки, поубавилось: слишком часто ей доводилось видеть, что бывает с неугодными Его величеству людьми. Оби-Ван не мог осуждать ее за то, что она стремилась защитить детей любой ценой. Даже ценой их предназначения.

Но удастся ли ей?

"То, чему суждено случиться, предотвратить нельзя, — услышал Оби-Ван печальный голос мастера Квай-Гона. — Падме и Энакину еще предстоит это понять. Мы можем лишь надеяться, что за это понимание им не придется заплатить слишком дорого".