Дорога наугад (джен)

Пролог

Лее Скайуокер часто снились кошмары. О людях и нелюдях, тысячами гибнущих на полях сражений. О континентах, выжженных орудиями боевых кораблей. О целых мирах, разрушенных какой-то чудовищной, невообразимой силой. Боль, агония, смерть — она чувствовала все это каждой клеточкой тела. Умирала, сгорала заживо тысячу раз до того, как проснуться в холодном поту и, не веря глазам, увидеть мирное небо Корусканта за окном.

Столица Империи сверкала яркими электрическими огнями, отраженными в зеркально-гладких стенах небоскребов. Дорогие спидеры проносились по аэротрассам Правительственного района, закрытым для всех, у кого не имелось разрешения на пролет. В первые минуты после пробуждения Лее казалось, что это лишь иллюзия: слишком невероятен был контраст между сном и явью. Слишком ненастоящей казалась реальность по сравнению с тем, что Лея видела во сне. Отголосок пережитой в нем боли порой оставался с ней до самого рассвета, когда девушка наконец забывалась тревожной дремой.

Мать называла ее видения фантазиями. Учитель Оби-Ван — посланиями Силы, которую вот уже больше двадцати лет рвала в клочья и отравляла Тьмой война. Война, затеянная и развязанная императором Палпатином — великим правителем и единственной надеждой галактики, как убеждали народ СМИ и учебники истории. Или повелителем ситхов, злодеем и чудовищем Дартом Сидиусом, как в один голос утверждали мать Леи и Оби-Ван Кеноби — бывший джедай, чудом переживший гонения нового режима.

Им Лея доверяла куда больше, чем говорящим головам с голоэкранов. А еще она доверяла Силе — и хорошо помнила, как та однажды открыла ей истинный облик императора. Не человек из плоти и крови — живой мертвец, укутанный плащом клубящейся Тьмы. Тень, от которой тянет могильным холодом.

Никто не видел этого, кроме нее и брата. И, конечно, их отца. Вот только от Энакина Скайуокера веяло иной, но столь же страшной силой: безжалостным огнем, испепеляющим все на своем пути. "Палач императора", — шептались за его спиной придворные. "Палач императора", — во всеуслышание вторили им агитаторы Альянса, порой прорывавшиеся через возведенные Имперской службой массовой информации барьеры.

"Энакин", — говорила Падме Амидала с нежностью и болью в надломленном голосе. "Энакин", — печально вторил ей Оби-Ван, почему-то отводя взгляд. Кроме Люка и Леи лишь они видели человека в начальнике императорской гвардии. Да и Лея, признаться, лет с пятнадцати сторонилась отца.

Она любила его. Но закрыть глаза на все злодеяния, что он творил, не могла. Порой она задавалась вопросом: что сделает отец, если узнает об их с Люком обучении у Оби-Вана? В детстве Лея не допускала и мысли о том, что он может навредить им. Теперь она ни в чем не была уверена.

Девушка глубоко вздохнула. Рывком села на постели, сбрасывая остатки сна. Страх и боль остались где-то на краю сознания: Оби-Ван давно научил ее справляться с последствиями видений. Спустив ноги с кровати, зарылась ступнями в пушистый ворс ковра, дожидаясь, пока онемевшее тело вновь обретет чувствительность.

За окном мирный и благополучный Корускант нежился в рассветных лучах. Перед глазами Леи до сих пор стояла бойня посреди выжженной, отравленной химическим оружием пустыни. Молодой джедай в робах Ордена и эмблемой Альянса на предплечье, уставившийся в сизое небо мертвыми глазами. Имперские солдаты, теснящие жалкие остатки противника шквальным огнем.

Так не должно было быть. Но так продолжалось дольше, чем Лея жила на свете. И человек, которому преданно служил ее отец, был тому виной.

Прежде Лея гордилась фамилией Скайуокер. С тех пор, как начались видения — перестала.

Немного в этом достойного — быть дочерью палача.

* * *

Район Праценна был тихим, чистым и опрятным. Он представлял собой ровно то, что обычно воображают себе мигранты, со всех концов галактики слетавшиеся в имперскую столицу за лучшей жизнью: безопасное и уютное обиталище достойных представителей среднего класса. В таком месте по определению не могло произойти ничего примечательного. И уж точно не подходило оно для проживания магистра-джедая — опасного преступника в бегах или героя войны, смотря у кого спросить.

Но именно здесь вот уже восемнадцать лет жил Оби-Ван Кеноби. Как и любой добропорядочный имперский гражданин, он ежедневно ходил на работу, а по выходным пропускал стаканчик-другой за столиком в хорошей кантине, в компании коллег. Узнать в нем магистра Кеноби было практически невозможно: пластический хирург из подпольной клиники в свое время хорошо поработал над его лицом, расширив скулы, изменив форму глаз, носа и ушной раковины. Даже Падме Амидала, давняя подруга и союзница Кеноби, не признала его, встретившись с ним впервые после государственного переворота. Бейл Органа, общавшийся с джедаем исключительно по голосвязи, никогда не видел его нового лица и не смог бы опознать его даже под допросом.

Что касается Энакина Скайуокера, то он бы узнал бывшего названого брата и учителя под любой личиной. Но ни Скайуокер, ни Кеноби не горели желанием искать друг друга, а огромное население Корусканта надежно скрывало присутствие Оби-Вана в Силе. Как ни странно, именно здесь, в самом сердце Империи, беглый джедай мог практически не опасаться за свою жизнь.

Риску его подвергали лишь трое частых гостей: Падме Амидала Наберрие-Скайуокер, Люк Скайуокер и Лея Скайуокер. Для своих визитов они выбирали дни, когда отец семейства отправлялся на очередное задание императора, и потому нередко случалось так, что Оби-Ван не видел своих учеников месяцами. Кроме того, Падме приходилось постоянно быть настороже, чтобы не привлекать к себе повышенного внимания шпионов Арманда Айсарда и Круэйи Вандрона. На подготовке детей это сказывалось пагубно, зато благотворно — на безопасности всей их "маленькой ячейки сопротивления", как полушутя-полусерьезно говорила Лея.

Обоим близнецам это казалось веселой игрой. Невинной забавой, за которую отец в худшем случае строго отчитает. Только в последние годы они начали понимать, во что ввязались на самом деле. И то — не все и не до конца.

Не при всех разговорах матери и наставника им позволялось присутствовать.

— Я не отпущу их в Альянс, Оби-Ван. Еще рано, — говорила Падме Амидала одним ранним утром, в час, когда солнце едва окрасило горизонт багрянцем. — Они не готовы. И Энакин — тоже.

— Мне тоже не нравится это, Падме. Но магистру Йоде было видение...

— Мне все равно! — неожиданно резко огрызнулась женщина. Ее красивое лицо исказилось от гнева. — Это мои дети, и я не позволю бросать их в пекло лишь потому, что магистру Йоде что-то нашептала Сила!

Падме прошлась по комнате, нервно заламывая холеные руки. Длинный подол платья развевался от ее быстрых шагов. Бывшая сенатор редко позволяла себе столь открыто выражать эмоции, но сейчас она была слишком взволнована, чтобы держать их в узде.

Оби-Ван мог понять ее. Восемнадцать лет они с детьми жили практически нормальной жизнью. Само собой, были тайные тренировки, были заговоры, работа на Альянс и постоянная опасность разоблачения, но никогда ни сама Падме, ни близнецы не выступали в открытую против Палпатина. Если они присоединятся к Альянсу, пути назад уже не будет. Счастливое детство для Люка и Леи закончится раз и навсегда. А вместе с ним — и счастливый брак Падме.

Вполне возможно, и самой ее жизни придет конец: император Палпатин был не из тех, кто оставляет предательство безнаказанным.

Сам Оби-Ван желал этого ничуть не больше нее. Но, в отличие от Падме, он хорошо знал, сколь бессмысленно противиться воле Силы.

— Падме, — мягко произнес он, приобнимая ее за плечи. Возможно, слишком нежно для друга, и уж точно слишком трепетно для джедая. — Ты не понимаешь. Это не приказ и даже не просьба. Магистр Йода видел, что так случится. Он хотел лишь, чтобы ты была к этому готова.

Падме вырвалась из его рук. Отошла к окну, обхватила себя за предплечья, будто пыталась унять дрожь.

— Будущее всегда в движении, так? Восемнадцать лет назад Энакин видел мою смерть, но я жива. Значит, и детей можно уберечь.

Оби-Ван тяжело вздохнул. Хотелось бы, чтобы это было так. Хотелось бы...

— Знамения Силы редко оказываются ложными, Падме. Судьба твоих детей крепко связана с Альянсом, и не в нашей власти изменить это.

Падме молча смотрела в окно, кусая губы. Одну руку она неосознанным жестом прижала к груди — там, где висел на шнурке безыскусный деревянный кулон, скрытый под тканью платья. Для Падме он давно стал чем-то вроде оберега: от тревог, опасностей... и гнева собственного мужа, обрушивавшегося на нее все чаще.

— Они не готовы, — упрямо повторила она. — На войну в восемнадцать лет Люк и Лея попадут только через мой труп.

Оби-Ван не знал, что сказать ей на это, и поэтому не сказал ничего. Даже не подумал задержать Падме, когда она стремглав вылетела за дверь, то ли забыв, то ли не захотев попрощаться.

Эта женщина сильно изменилась за прошедшие годы. Она стала жестче, но вместе с тем решительности у нее, некогда бескомпромиссной оппозиционерки, поубавилось: слишком часто ей доводилось видеть, что бывает с неугодными Его величеству людьми. Оби-Ван не мог осуждать ее за то, что она стремилась защитить детей любой ценой. Даже ценой их предназначения.

Но удастся ли ей?

"То, чему суждено случиться, предотвратить нельзя, — услышал Оби-Ван печальный голос мастера Квай-Гона. — Падме и Энакину еще предстоит это понять. Мы можем лишь надеяться, что за это понимание им не придется заплатить слишком дорого".

Дела на Чандриле шли хуже некуда. Война не оставила на этом некогда процветающем мире живого места: за годы противостояния Альянса и Империи он не раз переходил от одной стороны к другой, и каждый такой переход сопровождался ожесточенными сражениями на земле, в воздухе, воде и космосе. Целые города лежали в руинах, а в устоявших яблоку негде было упасть: улицы заполонили беженцы, не захотевшие или не сумевшие вовремя покинуть планету. Ни Империи, ни Альянсу, ни уж тем более местному руководству, сменявшемуся чаще, чем настроение у буйнопомешанного, не было до них дела: наскоро организованные полевые госпитали и ночлежки, редкие эвакуационные рейсы да скудные подачки, именуемые "гуманитарной помощью" — вот и все, на что хватало их заботы о мирном населении.

Не слишком впечатляюще для государства, претендующего на мессианскую роль. Глядя на все это Люк, не очень-то удивлялся, почему многие миры не спешат добровольно сдаваться Империи: Чандриле она пока что не принесла ничего, кроме бомбардировок и экспроприаций на нужды оккупационных войск. Защита и официальная поддержка "Фонда помощи беженцам и жертвам войны" была каплей в море, да и ту выцедили из Сената не без активного — если не сказать, агрессивного, — участия Падме Амидалы и молчаливого содействия ее супруга.

По крайней мере, Люк искренне надеялся, что это содействие было. Не хотелось бы думать, что участие отца в этой войне сводится к одному лишь кровопролитию.

— Говорят, раньше здесь было красиво.

— Ага. Когда-то. До нашего рождения.

Люк утер со лба пот, перемешанный с грязью. Закашлялся, сделав неосторожно глубокий вдох: в нос тут же ударил застоявшийся запах крови, нечистот, медикаментов и вездесущего дыма. Поблизости опять что-то горело: может, пожар занялся сам по себе, может, опять не поделили территорию мародеры, а может — намеренно подожгли бойцы из Чандрилианской освободительной армии. Прежде некоторые из ее частей сражались в войсках Альянса, но теперь, когда его практически вытеснили с планеты, ЧОА полностью перешла на партизанскую борьбу. Империя предпочитала называть ее терроризмом и в кои-то веки была недалека от истины.

— Может, что-то поменяется, когда Империя окончательно здесь закрепится, — с каким-то неубедительным оптимизмом предположил Уоллес. Как и Люк, он прибыл сюда с волонтерским отрядом "Фонда помощи беженцам". Сын моффа и такое же, как Люк, разочарование своего отца, отчего-то решившее, что на войне гораздо важнее помогать людям, а не убивать их. — Не так-то просто наладить жизнь населения, когда каждый метр приходится отвоевывать у Альянса.

Зная императора, Люк бы скорее предположил, что Империя первым делом загонит Альянс подальше во Внешние регионы, вырежет всех оставшихся чандрильских партизан, после чего запустит своих чиновников в опустевшие офисы, а концерн Сиенара — на остановившиеся оборонные заводы. И только потом, может быть, вспомнит о существовании мирного населения... если тому очень повезет.

— Хотелось бы верить.

Скепсис Люка трудно было не заметить. Уоллес хмыкнул в ответ с подчеркнуто равнодушным видом: дескать, посмотрим. Он не хотел этого показывать, но пренебрежительное отношение приятеля к Империи его задевало: сам Уоллес был настолько патриотичен, что даже немного этого стеснялся — как ребенок, упрямо верящий в ангелов несмотря на то, что в его возрасте верить в них уже не положено.

Разговор заглох, исчерпав себя и уступив позиции голоду. У молодых людей оставалось еще немного времени до начала смены, три бутерброда и один ополовиненный термос на двоих. Контраст с роскошью, к которой они оба были привычны с детства, кому-то мог показаться ужасным. Некоторые из их отряда уже уехали домой раньше срока: волонтерская работа была модной забавой среди обеспеченной молодежи, жаждущей острых ощущений, и далеко не все оказывались способны выдержать то, на что подписались. Люк не мог их винить: изо дня в день видеть лишь, горе и страдания — то еще испытание даже для слепого к Силе.

Самому Люку приходилось хуже стократ: истерзанный войной мир выпивал его силы; от смертей, случившихся поблизости, душу будто раздирало в клочья. Оби-Ван предупреждал, что так будет, но знать и прочувствовать на своей шкуре — совсем не одно и то же.

Несмотря ни на что, Люк чувствовал себя на своем месте. Здесь он был нужен. Здесь он мог изменить хоть что-то — пусть в галактическом масштабе это и немного. Меньше всего ему хотелось вернуться обратно в имперскую столицу, к ее наносному блеску, лицемерию и нескончаемой игре в "вырой другому яму и не попади в нее сам". Ничего удивительного, что именно там пришел к власти ситх: император Палпатин скорее олицетворял все отвратительное, что было на Корусанте и Империи в целом, чем являлся источником зла сам по себе.

Если бы не родители с сестрой, Люк давно сбежал бы оттуда. Но мать часто повторяла, что лишь семья удерживает их отца от превращения в чудовище вроде императора, и в этом была абсолютно права.

По крайней мере, с наступлением совершеннолетия у Люка появилась возможность время от времени покидать столицу под различными предлогами. Отцу, кажется, было на это плевать. И хвала Силе.

Уоллес вдруг оживился.

— Смотри-ка! — присвистнул он и указал куда-то вглубь лагеря. — Эти как бы не по твою душу.

Люк едва не застонал от раздражения и досады. Он тоже заметил двух молодых людей в гвардейской униформе — черной, с красным шитьем по вороту. Подручные отца. Вряд ли они наведались сюда, чтобы засвидетельствовать уважение лорда Скайуокера к труженикам благотворительных организаций. Гвардейцы перебросились парой слов с руководительницей миссии, и та небрежно махнула рукой в сторону тента, под которым отдыхали Люк и Уоллес.

"Чего и следовало ожидать".

Бросив Уоллесу, что скоро вернется, Люк сам вышел им навстречу. Завидев его, гвардейцы слаженно, как по команде, кивнули. На этом их лимит вежливости, как подсказывал Люку опыт, обычно исчерпывался.

Так вышло и на этот раз.

— Господин Скайоукер? — старший гвардеец, носивший лейтенантские погоны, окинул его недоверчивым взглядом. Похоже, измотанный парень в рабочей одежде, которую не мешало бы постирать, не слишком вязался в его глазах с образом сына Командующего. — Нам велено сопроводить вас к милорду. У вас четверть часа на сборы.

Люк устало вздохнул. Отец в своем репертуаре: деликатен и обходителен, как приказ База-Дельта-Ноль.

— Вам придется подождать, — сказал Люк, глядя на гвардейцев свысока. Вернее, это он надеялся, что свысока: при его маленьком росте, не иначе как доставшемся от матери, это было не так-то просто. — У меня здесь много работы, и я не намерен бросать ее незавершенной.

— Все уже улажено. Руководство Фонда пришлет вам рекомендации сегодня же вечером.

Люк поморщился. Рекомендации... будто ради них работал. Но спорить бесполезно: его слово против приказа отца значило не больше комариного писка.

— Прекрасно, — только и бросил он, не скрывая раздражения. Хотелось бы добавить несколько слов на хаттезе, но развлекать гвардейцев своей беспомощной злобой? Нет, поводов потешиться над собой Люк давать не собирался.

Пришлось ему вспомнить уроки Оби-Вана и, справившись с эмоциями, направиться обратно к тенту: попрощаться с Уоллесом и еще парой ребят если не навсегда, то на ближайшее время — уж точно.

* * *

Энакину претило пребывание на Чандриле. Этот мир слишком наглядно иллюстрировал излюбленную тактику Империи, из-за которой война растянулась на многие годы: воевать с противником хорошо если в треть силы, дожидаясь, пока тот сам издохнет. Враг подыхать-то подыхал, но агонизировал долго и мучительно, выцарапывая себе лишние годы партизанской войной и набегами в лучших разбойничьих традициях. Империя же, за пару лет окончательно выбив Альянс из Центральных миров и стратегически важных секторов Среднего и Внешнего кольца, с активными боевыми действиями покончила — теперь "героическая борьба вооруженных сил Империи за скорейшее наступление мира" существовала только в репортажах ГолоСети. Пафосных, красивых и воодушевляющих, само собой: патриотический запал народа следовало иногда подогревать.

"Воевать в полную силу слишком затратно, — однажды сказал Сидиус под одобрительные кивки своей свиты из финансовых воротил, богатых промышленников и чинуш. — Мы достигнем куда большего, позволив Альянсу захлебнуться в собственной крови и нищете".

Огромная, прекрасно оснащенная армия. Фантастических размеров и боевой мощи флот. Они могли бы покончить с Альянсом еще лет десять назад, но вместо этого большая часть вооруженных сил без дела болталась в пределах подконтрольных Империи территорий и патрулировала торговые пути. Война свелась к периодическим карательным операциям и прямо-таки издевательским кампаниям, не позволявшим Альянсу поднять голову и хоть как-то поправить дела в дышащей на ладан экономике. Лишь когда тот окончательно лишался сил к сопротивлению и был больше не в состоянии удерживать мир или сектор, Империя снисходила до "победоносной кампании". Попросту добивала умирающего, говоря прямо.

Так случилось и на Чандриле. Не пройдет и стандартных суток, как по ГолоСети раструбят о "знаковой победе" и примутся смаковать героизм имперских военнослужащих и зверства Альянса. Покажут самодовольную рожу гранд-моффа Ардуса Кейна, который с торжественным видом и алчным блеском в глазах расскажет об огромных средствах, щедро выделенных императором на спасение этого многострадального мира. Может, уделят внимание и главам крупных имперских концернов, уже начавшим по дешевке скупать разоренную Чандрилу вместе с ее природными богатствами, оставшимися бесхозными, и людьми, готовыми работать чуть ли не за еду. Про "восстановление экономики" ведь тоже нужно что-то сказать.

Само собой, покажут и Энакина Скайуокера. Галактика должна знать своих героев. А враги императора — лицо того, кто явится по их души, когда его величество соизволит дать отмашку.

Смешно вспомнить: когда-то Энакин верил, что Палпатин действительно хочет что-то изменить в этой галактике. Видимо, не зря император так долго именовал своего ученика "мальчиком".

От мрачных мыслей Энакина отвлек звонок коммуникатора: адъютант сообщил о прибытии Люка. Хотя напрямую его отпрыску ничто не угрожало, на душе у Энакина стало легче: добрались, значит, и без приключений. Дурное предчувствие, мучившее его уже третий день кряду, так и останется лишь смутной тревогой.

На Чандриле могло случиться все, что угодно. Особенно с сыном "императорского палача". Особенно после того, как этот самый палач собственноручно казнил главаря Чандрилианской освободительной армии — мастера-джедая Ксаноса Дотта. Повстанцам слишком полюбился лозунг "террор в ответ на террор", чтобы Энакин был спокоен за своего бестолкового отпрыска.

Эмоции Люка бежали впереди него. За дверью еще не было слышно его шагов, а Энакин уже чувствовал, что сын кипит праведным гневом. В такие моменты Дарт Вейдер жалел, что не взялся за его обучение как следует: такой талант не должен пропадать зря. Но Энакин Скайуокер считал, что лучше уж зарыть в землю талант мальчишки, чем самого мальчишку.

Может быть, после смерти императора они наверстают упущенное. Но ни в коем случае не раньше.

Дверь открылась, и в кабинет влетел Люк. Застыл на месте, с подчеркнутой дотошностью соблюдая протокол. Только вот румянец на щеках и растрепанные светлые вихры портили впечатление.

— Вы хотели меня видеть, командующий? — спросил он, сделав такое ударение на последнем слове, чтобы отец наверняка уловил всю глубину его возмущения.

Энакин добродушно усмехнулся: за делами и разъездами он видел сына так редко, что даже эти кривляния скорее забавляли его, чем злили.

— Если бы не хотел, ты бы сейчас кормил с ложечки бездомных... — Энакин поморщился, — или чем вы там занимаетесь.

Он-то прекрасно знал, чем на самом деле занимается миссия Фонда. Но посвящать в это Люка было бы глупо: ни к чему, да и все равно не поверит.

— Должен же хоть кто-то этим заниматься, — с вызовом бросил Люк, упрямо вскидывая голову. — Раз уж Империя не хочет.

"А все-таки похож, похож", — отметил Энакин довольно. Но лицу пришлось придать суровое выражение.

— Люк, следи за языком. Мне хватает и того, что от Леи приходится постоянно гонять шантрапу из ИСБ. Ты все-таки мой сын, так что веди себя соответственно.

Может быть, Энакин и редко виделся с детьми, но кое-что знал о них наверняка: там, где Лея заартачится и закусит удила, Люк успокоится и постарается свести конфликт на нет. Порой казалось, что все благоразумие, рассчитанное на обоих близнецов, по ошибке досталось ему одному. Вот и сейчас Люк мгновенно убрал с лица это выражение "активиста со взором горящим".

— Знаю, отец, — сказал он уже совершенно спокойно. — Не волнуйся: я не Лея, чтобы говорить такие вещи кому попало. Просто твое отношение... коробит. Этим людям действительно нужна помощь, и мы одни из немногих, кто хоть что-то делает ради них. Зачем тебе понадобилось отзывать меня на Корусант?

По Силе пробежала легкая рябь: возмущение вкупе с отвращением. Люк не любил столицу так же, как и его отец, и примерно по тем же причинам. Именно поэтому Энакин не возражал, когда Люк решил отправиться к хатту под хвост с очередной волонтерской миссией: чем меньше и он, и его сестра будут мозолить глаза императору с его прихлебателями, тем лучше.

Так Энакин считал до тех пор, пока сам не отправился на Чандрилу... и не узнал кое-что интересное о "побочной" цели гуманитарной миссии.

— Оставаться на Чандриле слишком опасно, — уклончиво ответил Энакин. — Если бы повстанцы узнали, чей ты сын, на тебя открыли бы настоящую охоту.

— Может быть, ты волновался бы меньше, если бы не отказался обучать меня Силе.

Люк пытался говорить равнодушно, с сарказмом, но не получилось: застарелая обида помешала. Энакин не мог винить его: прервать обучение, едва начав — хуже, чем не учить вообще. Обиднее, чем заклеймить тупицей и бездарем — тем более, что ни тем, ни другим Люк не был.

Судя по видению, преследовавшему Вейдера на протяжении всего его недолгого наставничества, парень был даже слишком талантлив.

— Люк, я не хочу возвращаться к этому вопросу. Когда-нибудь ты поймешь, что так было нужно.

— Само собой. Ты всегда знаешь, как лучше.

— Да. Именно поэтому вы с сестрой все еще живы.

Люк шумно втянул воздух, от возмущения побледнев сильнее обычного. В детстве он бы кинулся в спор, принялся горячо доказывать отцу его неправоту... к восемнадцати годам это прошло. Сейчас Люк просто бросил на Энакина испепеляющий взгляд и, развернувшись, молча пошел прочь.

— Мы отбываем на Корусант сегодня же вечером, — равнодушно бросил Энакин ему в спину. — Пока приведи себя в порядок, а то на татуинского фермера похож.

Люк пренебрежительно фыркнул в ответ и вышел за дверь. Если бы речь шла о Лее, Энакин поставил бы свой новый замок на Вджуне на то, что в столицу девочка явится все в том же рубище — а может, и что похуже найдет. Насчет Люка он не был уверен.

Зато он был точно уверен, что мальчишка не попадет под шальной снаряд, который через пару часов разнесет лагерь Фонда вместе с беженцами, волонтерами, боевиками Альянса и подтверждениями того, что семейство Наберрие связано с мятежниками.

Если агенты Айсарда и успели что-то разузнать, начальнику они уже ничего не доложат.

* * *

Ящики доставили поздним вечером. Груз медикаментов, количество которых втрое превышало задекларированное руководством Фонда. В потайных отсеках обнаружились боевые стимуляторы, уж точно не имевшие ничего общего с нуждами беженцев.

Руки Уоллеса Брэйта чуть тряслись от волнения, когда он вскрывал один контейнер с контрабандой за другим, снимал содержимое на голокамеру и копировал накладные на инфопланшет. Каждый шорох заставлял юношу вздрагивать и нервно озираться по сторонам: если его увидят здесь, то церемониться не станут. Трупом больше, трупом меньше — Чандрила место опасное, и волонтеры здесь погибали не так уж редко.

На душе было неспокойно и в то же время радостно. Всего один доклад отделял Уоллеса от включения в штат Разведки — а там уж прямая дорога в Академию, на офицерские курсы. И все это без протекции отца!

Уоллес кропотливо запечатал последний контейнер, внутри которого обнаружилась партия мандалорских стимуляторов — самых действенных, но и самых тяжелых среди известных военной науке. Хранение хотя бы одного экземпляра могло привести за решетку, что уж говорить о трех сотнях.

Когда его доклад попадет по назначению, руководству "Фонда помощи беженцам и жертвам войны" и лично госпоже Амидале придется ответить на множество неприятных вопросов. Даже защита лорда Скайуокера здесь не поможет.

"Прости, Люк. Не моя вина, что твоя мать якшается с контрабандистами и мятежниками".

Критически осмотрев склад и поправив на одном из контейнеров сбившийся брезент, Уоллес выскользнул из палатки. Часовой, накачанный снотворным, выводил носом рулады. Лагерь спал; только в нескольких палатках горели огни светильников: летом волонтеры любили посидеть у костра в ночную смену, но с наступлением осени — весьма промозглой и холодной, — перестали выходить на улицу без крайней необходимости. Часовые на кое-как воздвигнутых сторожевых вышках смотрели туда, куда им и положено смотреть, то есть за стены. Поблизости не было ни души.

Уоллес выдохнул с облегчением: вроде все чисто. Оставалось только вернуться в свою палатку и составить отчет, пока соседи спят.

Он не мог знать, что жить ему оставалось считанные минуты. Авиаудар, ответственность за который обе стороны впоследствии будут до хрипоты сваливать друг на друга, не оставит от лагеря беженцев ничего, кроме воронки пугающего диаметра и глубины.

Бомбежка лагеря беженцев на Чандриле не только вызвала мощнейший общественный резонанс и бурные дебаты среди журналистов, ученых и политиков, но и сорвала Исанн Айсард единственный выходной вкупе с намечавшимся повышением. О том, что несколько месяцев напряженного труда накрылись хаттовой тушей, девушка узнала посреди ночи, от курировавшего работу с чандрилианскими информаторами младшего оперативника. Благовоспитанная и возвышенная мадам Айсард сгорела бы со стыда, услышь она, в каких красочных эпитетах ее дочь описала свое отношение к ситуации, потрясающе везучей Падме Амидале и лорду Скайуокеру, в этой везучести повинному. На ее счастье, Исанн была девушкой интеллигентной, а потому нецензурно выражалась только шепотом и сквозь зубы.

После таких известий ни о сне, ни о выходном не могло быть и речи. Утро Исанн встретила с комлинком в одной руке и инфопланшетом в другой, лихорадочно наводя справки о состоянии агентурной сети и спешно выдергивая из-под возможного удара наиболее ценные кадры. Всеми штатными сотрудниками, работавшими с ней над операцией, занялась (пока что негласно) служба внутренней безопасности; нескольких особенно подозрительных агентов из числа завербованных членов Альянса и контрабандистов взяли под пристальное наблюдение.

Канал, по которому Скайуокер получил сведения о готовящейся операции, необходимо было установить. Если утечка пошла через агентуру Исанн, она это выяснит. Если же нет, все резко осложнялось: ловить информаторов господина командующего в мутной воде Альянса и тесно переплетенного с ним криминального мира было делом долгим и почти бесперспективным.

Скайуокеру и его бывшей сенаторше удалось выйти сухими из воды. Снова.

Исанн тяжело вздохнула, пытаясь подавить гнев. Косточки модного в нынешнем сезоне корсета (скорей бы уже это веяние столичной моды снесло на провинции!) неприятно сдавили грудь, словно напоминая, что эмоции нужно держать в узде.

Но столько работы впустую! Такой след упущен! Даже вернувшись домой после долгого, изнурительного и нервного дня, Исанн не могла перестать думать об этом.

— Исанн, детка...

Девушка обернулась на голос и заставила себя улыбнуться матери, застывшей на пороге ее домашнего кабинета. Мадам Айсард была последним человеком, которого Исанн хотела бы видеть сейчас: в гневе она бывала слишком резка и могла ненароком обидеть мать, способную кого угодно довести до белого каления своей навязчивой заботой.

— Мама, мне нужно работать.

Габриэлла Айсард будто не услышала этого. Вместо того, чтобы уйти, она подошла к дочери и мягко положила ладонь ей на плечо. Несмотря на все косметические ухищрения, на запястьях женщины все еще угадывались следы от частых инъекций.

Шестнадцать лет прошло с тех пор, как она вернулась домой после тяжелого лечения в психиатрической клинике, но некоторые следы пребывания там останутся с ней до конца жизни. Исколотые запястья, которые приходится прятать под перчатками и длинными рукавами. Преждевременное старение. Болезненная худоба. Ночные кошмары. Какая-то неизбывная тоска во взгляде.

Эта женщина имела мало общего с гордой, полной жизни красавицей, которую Исанн помнила с детства. Тщательный уход, дорогие косметические процедуры и одежда от лучших кутюрье могут исправить многое, но далеко не все.

— Ты и так слишком много работаешь, Исанн. Дни напролет сидишь в штабе, постоянно мотаешься по командировкам и даже дома практически не отдыхаешь! Арманд совсем не жалеет тебя.

Исанн покачала головой, пряча усмешку. Не жалеет... страшно представить, что бы она сказала, если бы услышала сегодняшний разговор на повышенных тонах. И многие другие, произошедшие между отцом и дочерью за те одиннадцать лет, что Исанн работала в Разведке.

Она не видела ничего несправедливого в таком отношении. Именно потому, что Арманд Айсард заставлял своих сотрудников вкалывать до седьмого пота и три шкуры сдирал за любой провал, Разведка работала как идеально отлаженный механизм. Что, в свою очередь, на протяжении всего существования Империи обеспечивало семье директора фавор Его величества.

— Так работают все, мама. Я знала, на что подписываюсь, когда шла на службу.

Габриэлла неодобрительно покачала головой и поджала полные, безупречно очерченные губы.

— Ты прекрасно знаешь, как я к этому отношусь, Исанн. Могу только надеяться, что с годами либо ты поумнеешь, либо твой отец наконец-то поймет, как бездарно он губит жизнь своего единственного ребенка.

Она мученически вздохнула и провела ладонью по волосам дочери. Беспомощный жест, сопровожденный беспомощным взглядом. Исанн ответила на него быстрым и донельзя формальным поцелуем в щеку. Это был ее излюбленный способ вежливо сказать "разговор окончен".

Мать посмотрела на нее долгим укоризненным взглядом, но все-таки покинула кабинет, не забыв демонстративно тяжело вздохнуть на прощание.

— Не вздумай пить на ночь энергетики, — бросила она, уже стоя в дверях. — Если так уж нужно поработать допоздна, я прикажу дроиду заварить хороший каф.

— Конечно, мама.

Выпроводив мать, Исанн с облегчением выдохнула. Нельзя сказать, что забота родительницы ей претила: напротив, иногда лишь она спасала девушку от нервного истощения, особенно когда по несколько дней приходилось трудиться в режиме "три часа на сон, двадцать один на работу". Самоотверженное служение семье, которому после выздоровления посвятила себя Габриэлла Айсард, заслуживало благодарности и уважения.

Если бы она еще понимала, когда дочь и мужа лучше оставить в покое, скандалов и обид было бы куда меньше.

Исанн вернулась за стол и вывела компьютер из спящего режима. Пара минут ушла на то, чтобы установить защищенное соединение с сетью Управления, и еще несколько — на проверку доступа, после чего на экране высветились собранные ею материалы по "Фонду помощи беженцам" и его связям с Альянсом.

Это дело еще не закрыто. Если Скайуокер считает, что так легко сбросил Разведку со следа своей дорогой женушки, то он жестоко ошибается.

* * *

Семейный ужин проходил в напряженной атмосфере. Энакин уже и не мог вспомнить, когда в последний раз было по-другому. Падме улыбалась и поддерживала пустую беседу, как и полагалось хорошей жене, но делала это скорее в силу воспитания и привычки. В ее красивых глазах, едва тронутых по уголкам первыми морщинами, читалась лишь грусть и бесконечная усталость. Лея перебросилась несколькими фразами с Люком и ушла к себе, даже не прикоснувшись к десерту. Головная боль, как она всегда объясняла свое нежелание находиться рядом с отцом дольше необходимого. Люк, который обычно делал все, чтобы придать их семье хотя бы видимость счастливой, сегодня был подавлен и молчалив: он тяжело пережил новость о разгроме лагеря, в котором проработал больше полугода. Юноша не говорил этого вслух, но Энакин чувствовал: сын подозревает его, но спросить прямо не решается, боясь услышать ответ.

Энакин не мог сказать точно, когда все стало так. Когда он потерял любовь дочери, отдалился от сына и жены. И почему это вышло, он тоже не мог сказать наверняка — надеялся только, что рано или поздно все образуется само собой, когда дети повзрослеют. В конце концов, он и сам в их возрасте был невыносим.

С Падме все было гораздо сложнее. В их отношениях с супругой намешалось за годы брака столько всего, что и не разобрать, где там любовь, где привычка, а где безысходность и страх потерять то единственное, что связывало их обоих с прежней жизнью — той, где все было проще, понятнее и светлее.

Люк без особого аппетита доел десерт и, хмуро пожелав родителям приятного вечера, вышел из столовой. Энакин и Падме остались наедине, если не считать расторопно убирающего со стола Трипио.

Некоторое время супруги молча смотрели друг на друга. Падме сверлила мужа печальным, укоряющим взглядом, будто ожидая от него признания в каком-то тяжелом проступке, о котором ей уже было известно. Энакин не торопился начинать разговор, собираясь с мыслями. Вернее, подбирая слова, которые не прозвучали бы обвинением или угрозой.

— Это ведь твоих рук дело? — тихо спросила Падме. — Ты отдал приказ о бомбардировке лагеря.

На лице Энакина не дрогнул ни один мускул.

— Ты знаешь, почему я сделал это. Если бы я не вмешался, ты сейчас разговаривала бы с императором, а не со мной.

Падме вздрогнула — то ли от испуга, то ли от сдерживаемого плача. Отвела взгляд, принявшись сосредоточенно выискивать что-то на дне кружки с горячим шоколадом.

— Откуда тебе знать?

— Печальная статистика такова: когда я о чем-то узнаю, обычно выясняется, что Айсарду стало известно об этом на неделю-две раньше. Я надеюсь только, что не разнес этот лагерь слишком поздно.

Несколько лет назад Падме набросилась бы на него с обвинениями и ударилась в слезы. Сейчас она лишь горько усмехнулась и сокрушенно покачала головой.

— Знаешь, что страшно, Энакин? Не то, что ты так спокойно говоришь о таких вещах, а то, что я уже перестала удивляться твоей жестокости.

— Если бы ты не решила использовать лагерь беженцев как полевой госпиталь и склад припасов для Альянса, все эти люди сейчас были бы живы.

Падме дрожащими руками подлила себе еще шоколада. Выпила, едва не расплескав содержимое кружки на свое прекрасное платье.

— Я не отрицаю свою часть вины. Не понимаю только, как ты можешь спокойно жить со своей.

— Так же, как и раньше. Я забочусь о нашей семье, Падме. И всегда буду заботиться, на что бы мне ни пришлось пойти.

В глубине карих глаз жены блеснули слезы. Она попыталась отвернуться, но Энакин не позволил, мягко поддев пальцами ее подбородок.

— Сколько еще так будет продолжаться, Падме? Я столько раз спасал и тебя, и твой драгоценный Альянс, что сепаратистам впору вручать мне медаль за особые заслуги. Ты не думала, к чему это рано или поздно может привести? Палпатин не дурак, дорогая. И окружают его не слепцы, глухие на оба уха. Если он обо всем узнает, мы погибли. Ты, я, наши дети — все будем казнены как изменники. Ты этого хочешь?

Сила вокруг Падме всколыхнулась страхом, однако внешне женщина никак его не проявила. Напротив: взяла себя в руки и сумела принять невозмутимый и надменный вид, до тошноты знакомый Энакину еще с тех пор, когда его жена занимала должность сенатора.

— А ты, Энакин? — спросила она с вызовом в хриплом, чуть надломленном голосе. — Сколько еще ты будешь это терпеть? Ты исполняешь любую прихоть императора. Спокойно смотришь на то, как Палпатин выжимает из галактики все соки, а то, что осталось, отдает на растерзание своей клике. Сам ешь с его рук. Живешь в постоянном страхе: за себя, за меня, за Люка и Лею... скажи, чем это отличается от рабства?

Энакин в ярости сжал кулак. Как она смеет?! После всего, что он сделал ради нее, после всего, чем пожертвовал... По рукам уже пронеслась знакомая дрожь: Сила рвалась на свободу, чтобы обрушиться на посмевшую вызвать его гнев. Но и Энакин давно уже не был мальчишкой, неспособным контролировать себя.

Он не навредит Падме. Никогда.

— Я не раб, — процедил он сквозь зубы. — Это был мой выбор. Мое решение.

Падме печально улыбнулась:

— И к чему же оно привело? Ты сам надел на себя оковы. А тот человек, за которого я выходила замуж, оковы разрушал.

Поднявшись, она оправила платье и вышла из комнаты. Энакин еще долго смотрел ей вслед. Лишь спустя какое-то время он осознал, что чайная ложка в его руке превратилась в бесформенный комок серебра.

Лея нервно теребила кончик косы. Глупый жест, от которого она не могла избавиться, как ни старалась: хорошо еще, что не начала мерить шагами комнату с раздражения. Энергичная и вспыльчивая натура девушки жаждала действия, движения... хоть каких-нибудь перемен в жизни, становившейся все более невыносимой год от года.

Горечь, застарелая боль, злость. Они пропитывали этот дом от пола до потолка, и так было всегда, сколько Лея себя помнила. Сейчас Сила буквально сочилась этими эмоциями, расползавшимися от столовой, где остались родители. Видимо, напряжение все-таки вылилось в очередной скандал. Лея взволнованно прислушивалась к Силе, боясь ощутить вспышку ярости и мощный выброс Тьмы, как случилось несколько лет назад. Пока все было относительно тихо: видимо, отец держал себя в руках. Тот случай, когда он едва не убил жену в приступе гнева, подействовал на него отрезвляюще: при всех своих недостатках, Энакин Скайуокер никогда прежде не причинял вреда ни супруге, ни детям, и сам пришел в шок от своего чудовищного поступка. Больше такого не повторялось. Пока не повторялось.

Лея была почти уверена, что однажды он сорвется снова. Его мощь росла год от года, становилась все более пугающей. Оби-Ван рассказывал, что Тьма дает многое, но и цену за свою силу требует непомерную: разрушает личность, порабощает разум, подчиняет все стремления и мотивы жажде разрушения. Лея не привыкла верить на слово, но она видела, как с годами меняется отец. Видела, что представляет собой император Палпатин. Какие уж здесь сомнения?

Лея всю жизнь надеялась, что отец еще может измениться в лучшую сторону. До сих пор надеялась. Но пока он делал все, чтобы эту надежду похоронить и покрепче запечатать гроб.

— Ты ведь не веришь, что он здесь ни при чем? — резко обернулась она к Люку, устав от вида за окном. Слишком уж навязчиво на горизонте маячила громада императорского дворца.

Люк отвел взгляд. Конечно, он сразу понял, о чем речь. Сам думал о том же, Лея по его лицу видела.

— Лея, у тебя паранойя. Не во всем зле в этой галактике виноват отец.

— Да, оно само за ним попятам увязывается. Люк, ты правда такой наивный?

Эмоции, бурлившие внутри, требовали хоть какого-то выхода. Лея прошлась по комнате, отчаянно жалея, что не может воспользоваться Силой — а ведь она так и рвалась наружу, требуя себе применения. Руки чесались отвесить брату увесистый подзатыльник, хоть ладонью, хоть телекинезом.

— Он забрал тебя за несколько часов до налета. Думаешь, это случайность? Счастливое совпадение?

— Отец мог почувствовать, что мне грозит опасность. Сама подумай: на что ему сдался этот лагерь? Об отце можно многое сказать, но тягой к бессмысленным массовым убийствам он пока точно не страдает!

— Откуда нам знать, что здесь нет двойного дна? Чего-то такого, о чем мы не знаем? Люк, я сама не хочу в это верить, но... я просто чувствую, что он виновен, понимаешь? И меня это пугает не меньше, чем тебя.

Лея опустилась на диван рядом с братом. Кураж, владевший ею только что, спал резко и неожиданно, оставив после себя странное опустошение и страх.

Речь ведь идет о ее отце. Да, он сбился с пути. Да, он творит ужасные вещи... но откуда в ней самой такая ненависть? Это неправильно. Так не должно быть. Почему же Лея порой чувствует, что готова... убить его, если ей представится шанс?

Вместо ответа Люк молча обнял сестру. Погладил по напряженному плечу, прижал к себе, делясь своим поразительным спокойствием, теплом... Светом. Как у него это получалось? Люк очень походил на Оби-Вана. В них обоих не было ни ненависти, ни гнева... а вот Лея была полна их. Почти как отец. Оби-Ван часто говорил ей это. Советовал разные приемы, помогавшие обуздать темные эмоции, часы напролет беседовал с ней... но Лея была паршивой ученицей. Оби-Ван не говорил ей этого — она сама знала.

— Лея, не надо так говорить. Я верю, что к этому отец непричастен. Верю. Понимаешь?

Лея кивнула. Только вера у них с Люком и оставалась. Вера в то, что отец рано или поздно изменится. Вера в его любовь. Вера в лучшее будущее, которое все никак не наступало.

— Надоело сидеть сложа руки, — прошептала она, привалившись к плечу брата. — Оби-Ван постоянно талдычит нам о том, как мы важны, как благодаря нам все изменится к лучшему... а что делаем мы? Скажи, мы сделали за всю жизнь хоть что-то полезное? Все становится только хуже, а мы никак не можем этому помешать. Даже не пытаемся.

Люк смолчал. Еще бы. Что он мог сказать? Даже Оби-Ван не сумел дать Лее внятный ответ, когда она спросила его. Все ссылался на видения какого-то магистра Йоды и подозрительно отводил взгляд.

Лея уже сомневалась, что у учителя в самом деле был план. Похоже, он и сам запутался не меньше близнецов и их матери. Джедай, отрекшийся от Ордена. Генерал, покинувший армию. Учитель, потерявший ученика. Какой путь он мог указать?

На ум шел только один ответ. Но непротивление и смирение Лее не подходило категорически.

* * *

За тысячи световых лет от Корусканта, посреди бескрайних болот планеты Дагоба, стояла маленькая хижина. Глубокой ночью в ее неказистых окошках вдруг зажегся свет. Внутри существо с огромными ушами деловито зажигало лучины, время от времени старчески кряхтя. Крошечный, покрытый сморщенной зеленой кожей, тяжело опирающийся на кривую палку, этот гуманоид производил комичное впечатление: точь-в-точь забавный гоблин из народных кореллианских сказок, которому положено либо помогать главным героям, либо строить им мелкие, неопасные каверзы — в зависимости от настроения. Человек непосвященный вряд ли сумел бы заподозрить в нем старейшего мастера-джедая, некогда самого уважаемого члена Высшего Совета.

За свою долгую жизнь, затянувшуюся почти на тысячелетие, магистр Йода был наставником многим выдающимся джедаям. Целые поколения адептов Света выросли под его попечительством как негласного главы Ордена; к его советам прислушивались верховные канцлеры Галактической Республики, а сенаторы уважительно уступали дорогу.

С тех пор многое изменилось. Не стало Республики. Не стало джедаев — тех, настоящих джедаев, что хранили мир, а не приумножали силу Темной Стороны на войне. Изменился и сам магистр Йода, допустивший весь этот кошмар и удалившийся от мирских дел в добровольное изгнание.

Он не желал иметь ничего общего с тем, во что превратился Орден под руководством Мейса Винду. Хорошим он когда-то был человеком, вот только понять не сумел: порой лучший способ побороть зло — не мешать ему уничтожить само себя.

Времени до этого момента оставалось немного. Видение, явившееся магистру посреди ночи, не предполагало двойного толкования.

Отсчет для владыки Сидиуса и его Империи пошел быстрее, чем сыплется песок в часах.

Месяц спустя

Афера Падме не прошла без последствий. Энакин чувствовал это с самого начала, хотя последствия дали о себе знать далеко не сразу. Около месяца он провел в напряженном ожидании, не поднимая глаз от отчетов информаторов и старательно зачищая следы своего вмешательства на Чандриле. Позаботился и о технике, и об исполнителях, способных хоть как-то навести ищеек Айсарда на его след. Несмотря на это, предчувствие угрозы слабее не становилось. Энакин едва ли не физически ощущал, как вгрызается в его позвоночник мерзкий холод: опасность, опасность, опасность... и не в той стороне, куда он смотрит.

Когда все прояснилось, Энакин был вне себя от ярости. Даже самые толстокожие служащие гвардии старались держаться подальше от командующего, боясь подвернуться под горячую руку; придворные и клерки всех мастей, встреченные в коридорах Дворца, обходили его по широкой дуге — буйствующая вокруг Энакина Сила прорывалась в материальный мир волной иррационального страха, какой обычно возникает от неуловимых для человеческого слуха низких частот.

"Идиотка! — билось в его разгоряченной от бешенства голове. — Если случится чудо, и ее на сей раз не казнят, я сам убью эту дуру!"

Энакин никогда не позволял себе рукоприкладства. Только один раз, года четыре назад... обычно ему было стыдно даже вспоминать об этом. Но только не сегодня. В тот момент он сожалел лишь об одном: что не придушил женушку чуть сильнее, чтобы благоразумие хоть ненадолго задержалось в ее бестолковой голове.

Десять миссий "Фонда помощи беженцам". На них — десять дел по финансовым махинациям, семь по контрабанде и пять — по содействию врагам государства. Смертный приговор как результирующая.

Только ярость позволяла Энакину гнать от себя ужас. Если эту идиотку не казнят... это будет настоящее чудо. Чудо, за которое Энакин поплатится еще несколькими оборотами цепи, на которой его держал Палпатин.

Он несся к императору, не дожидаясь вызова. Если и были в его положении преимущества, так это неформальное право являться к повелителю без доклада. Гвардейцы у входа в кабинет Палпатина не рискнули задержать своего командира: перекошенное, бледное лицо Энакина и его торопливый, размашистый шаг говорили о срочности дела получше слов.

Ворвавшись в кабинет, Энакин преклонил колено. Сказал, с трудом контролируя дыхание:

— Повелитель, прошу простить за вторжение. Я должен срочно поговорить с вами.

Никакие вежливые формулировки не могли сгладить столь наглого нарушения субординации и протокола. На холодную голову Энакин никогда не позволил бы себе так вламываться к императору, но сейчас ему было все равно. Хоть с памятного года провозглашения Империи и прошло восемнадцать лет, но страх за жену по-прежнему напрочь отшибал у Энакина способность размышлять трезво.

Сидиус, восседавший за громоздким рабочим столом, с подчеркнутой неспешностью отложил в сторону какие-то бумаги. Выглядел старший ситх и повелитель галактики обманчиво мирно: пожилой человек не самого внушительно телосложения, с приятной внешностью этакого достойно встречающего старость аристократа. Хорошая личина для жестокого диктатора и одного из сильнейших одаренных галактики.

— Я знал, что ты придешь, — равнодушно сказал он. Из-за преклонного возраста его некогда звучный голос потерял в выразительности и силе, но от него по-прежнему пробирало до костей. — Можешь встать, Вейдер.

Энакин приблизился, повинуясь небрежному жесту иссохшей, жилистой руки. Император не сводил с него взгляда пронзительных серо-голубых глаз. Стального, жесткого взгляда. Игра в "доброго дядюшку" закончилась, как только Энакин Скайуокер присягнул на верность Империи и лично Дарту Сидиусу.

Энакин уважительно склонил голову. Он знал свое место. Не забыл, расправляясь с одним врагом Империи за другим. Пусть старик это видит.

— Ты пришел поговорить о Падме. Так?

— Да, повелитель.

— Тогда сперва полюбуйся на это. А потом хорошенько подумай, хочешь ли ты просить за нее.

Палпатин протянул Энакину материалы дела, подшитые в объемную, размером с хороший роман, папку.

"Имперское разведывательное управление. Совершенно секретно. Ну кто бы сомневался. Упертый же ты подонок, Айсард..."

Отметил Энакин и имя, красовавшееся на титульном листе. "Куратор операции: Айсард И., старший специальный агент, майор госбезопасности". Вот, значит, кто на протяжении многих месяцев рыл яму его Падме. Симпатичная девочка Исанн, одно время хвостиком ходившая за Энакином и смотревшая на "героя войны" во все большие восторженные глаза. Он даже не удивился: фамильная гнильца в младшей Айсард начала проявляться давно. Было лишь вопросом времени, когда она начнет доставлять проблемы окружающим с унаследованной от папочки настырностью.

Как бы то ни было, копала "девочка" глубоко и качественно. Энакину хватило лишь мельком пробежать взглядом документы, чтобы от страха и злости сердце пустилось в бешеный пляс.

Лагерь, уничтоженный с его подачи, оказался лишь пробным камнем. Как только стало ясно, что с этой благотворительной организацией связано что-то интересное, ИРУ запустила щупальца во все действующие миссии "Фонда" и быстро вытащила на свет темные делишки, которые через него проворачивались. На сей раз дело у них двинулось споро: вместо того, чтобы аккуратно присматриваться и прощупывать почву, Разведка вломилась к "филантропам" с изяществом ИЗРа. И с той же, надо признать, эффективностью. То, что они раскопали после обысков, выемки документов и повальных допросов, уже не прикроешь. Не повесишь на руководителей отдельных миссий, выставив Падме чистой, разве что чуть-чуть наивной и близорукой. Это был смертный приговор, совершенно заслуженный и не подлежащий сомнению.

Энакин даже представить не мог, что его жена увязла в делах Альянса так глубоко. Единичный случай, который он прикрыл, оказался частью хорошо налаженной системы.

"Идиотка. Падме, какая же ты все-таки идиотка... да и я хорош. Надо было сразу прикрыть всю ее контору к хаттам, пока Айсард до нее не добрался!"

Сидиус смотрел на него выжидающе, с интересом. Ни дать ни взять — ученый, развлекающийся занимательной вивисекцией. Энакин стойко встретил его взгляд, но спокойствие ему далось ценой больших усилий. С коротким поклоном вернул папку на стол, хотя больше всего хотелось швырнуть ее на пол, хорошенько припечатать сапогом и попросить господина директора на пару слов. Желательно, вместе с дочкой.

— Нет доказательств того, что Падме замешана в этом лично.

Энакин ляпнул первое, что пришло в голову, хотя уверенности никакой не испытывал: со всем многостраничным делом не ознакомишься за пару минут. Но он верил: его жена не настолько глупа, чтобы светить в подобных аферах свою персону. Бесконечно слабый аргумент, конечно. Даже если доказательств и впрямь нет, по всем законам Падме должна была лишиться головы по меньшей мере как соучастница. В лучшем случае — попасть под долгое и крайне пристрастное следствие.

— Вейдер, если я захочу посмеяться, то распоряжусь устроить в Имперской опере фестиваль комиков и сатириков. Тебе роль шута не к лицу.

"Зато сам ты горазд разводить фарс. Я ведь нужен тебе, старик. Единственный из всей придворной своры, кто живет только твоей милостью. Тот, кого боятся и ненавидят все твои царедворцы. Тот, с кем никто не заключит союз против тебя. Пугало, бешеный пес, из-за которого твои толстозадые вояки и чинуши не откладывают преданность в слишком дальний угол. Разве я многого прошу за это?"

Энакин едва подумал об этом и тут же загнал гнев и раздражение подальше, позволив страху завладеть собой. Пусть учитель чувствует, как крепко держится на шее Вейдера его золотой ошейник.

Он вновь преклонил колено. Энакин ненавидел эту церемониальную позу — знак полного подчинения и преданности.

"Чем это отличается от рабства? — вновь услышал он, как наяву, голос Падме. — Ты сам надел на себя оковы".

— Я прошу вас пощадить мою жену, повелитель. Клянусь, она больше не доставит проблем Империи.

Сидиус не сразу удостоил его ответом. Казалось, мысли старого ситха витают где-то далеко, настолько равнодушным и задумчивым стал его взгляд. Вейдер терпеливо ждал, когда хозяин соизволит бросить ему подачку, вдосталь наигравшись на его нервах.

Прежде он не отказывал никогда. Но каждый раз Энакин чувствовал, что становится на шаг ближе к грани, за которой комфортные условия рабства сменятся другими, более жесткими. Нынешний разговор вызывал неприятные ассоциации с прогулкой по краю пропасти.

— Эта ситуация утомляет меня, Вейдер, — сказал наконец Сидиус. От его голоса веяло холодом. — Неужели ты всерьез полагаешь, что мне неизвестно о других случаях? О том, как старательно ты покрываешь свою супругу, не удосужившись доложить мне о ее проступках?

Старик наслаждался этим. Ему доставляло удовольствие наблюдать, как крепнет страх Энакина, как сжимается все сильнее, будто рыболовецкая сеть вокруг вырывающейся рыбы. В конечном итоге он всегда шел навстречу ученику — но лишь после такого унизительного напоминания о том, как сильно тот зависит от его милости.

— Я умоляю вас, повелитель. И прошу прощения за все, что совершил ради нее ранее. Мои действия не несли вреда вам и Империи.

— Будь это иначе, ты не стоял бы здесь.

Энакин до боли стиснул зубы. Любопытно, пришлось бы ему так же пресмыкаться и ползать на коленях, если бы в тот год он выбрал другую сторону? Если бы договорился с магистром Винду, перешел вместе с остальными джедаями на сторону Альянса?

Наверняка нет. Но расплатой за это стала бы жизнь Падме и близнецов. Цена, которую Энакин не был готов заплатить тогда, и не готов платить сейчас.

Сидиус захлопнул папку с делом. Отодвинул на край стола, демонстративно постучав по обложке длинными тощими пальцами.

— Я ценю твою службу, Энакин. И очень хорошо отношусь к твоим детям. Лишь поэтому за проступки Падме на сей раз пострадают другие люди. Донеси до ее сведения, что своими действиями она поставила под удар троих соучредителей Фонда и всех руководителей миссий поголовно... А также сам запомни: в следующий раз я не буду столь снисходителен. Надеюсь, ты понял меня?

Энакин склонил голову еще ниже.

— Да, повелитель. Благодарю вас.

— Можешь идти.

"На этот раз", — читалось в этих словах. Покидая кабинет, Энакин кожей чувствовал на себе взгляд Палпатина... и тугую удавку, обвившуюся вокруг шеи.

"Одним разговором дело не кончится. Ангел мой, я тебя когда-нибудь точно убью. Чтобы другие не сделали этого раньше".

Вернувшись к себе, Энакин с трудом удержался от того, чтобы дать волю гневу. Мысли путались, повседневные дела напрочь отказывались укладываться в голове. Не до них было.

Сидиус пощадил Падме. Но почему тогда Сила по-прежнему кричала об опасности?

Падме стояла посреди своего кабинета, белая как смерть. В руках она беспомощно сжимала официальное оповещение "О приостановке деятельности НКО "Фонд помощи беженцам и жертвам войны" в связи с возбуждением уголовного дела по статьям..."

Далее следовал внушительный список, каждый пункт которого тянул по меньшей мере на хороший срок заключения. Государственная измена, пособничество особо опасным преступникам, контрабанда, финансовые махинации в крупных и особо крупных размерах... Смертный приговор не только для организации, но и для сотен людей, в ней работающих.

Падме пошатнулась, едва удержав равновесие: в голову ударила кровь, и на секунду женщине показалось, что пол уходит у нее из-под ног. Каким-то чудом ей удалось сохранить бесстрастное выражение на лице. Все впечатление портили дрожащие руки: одна беспомощно сжимала документ, другая судорожно вцепилась в спинку кресла.

— Госпожа, постановление вам понятно?

Лицо служащего Департамента юстиции расплывалось в нечеткое пятно. Строчки постановления плясали перед глазами, наотрез отказываясь складываться в текст.

Годы работы. Сотни, если не тысячи жизней. Миллиарды кредитов. Безопасная и надежная — как раньше казалось — связь с Альянсом. Все полетело в бездну. Как говорили на Набу, гунганам на стройматериалы...

Падме положила постановление на край стола. С трудом прочистила осипшее горло.

— Не вполне. Каково обвинение, предъявленное мне?

Странно, но страха не было. По крайней мере, сейчас. Лишь шок и растерянность: что же будет теперь? От таких обвинений не отмыться, не выйти сухой из воды. Кончена игра.

Как бы безумно ни звучало, Падме испытала даже некоторое облегчение. Будто случилось то, что давно должно было случиться.

Молодой юстициар, одетый в темно-синюю форму с капитанскими нашивками, изобразил вежливое изумление:

— Вам, госпожа? На данный момент следствие вашей вины не выявило. Как свидетельнице вам не рекомендовано покидать Центр Империи, но в остальном вы вольны распоряжаться собой и своим временем, как пожелаете.

Падме машинально кивнула. Смысл сказанного не сразу пробился к ней через апатию и ощущение полной нереальности происходящего.

— Да, конечно, — ответила она невпопад. Горло вновь свело спазмом, так что голос, несмотря на сенатскую закалку, прозвучал сипло и жалко. — Это все?

— Да, госпожа.

— В таком случае прошу оставить меня. Хорошего вам дня, капитан.

— Всего доброго, госпожа Наберрие-Скайуокер.

Когда за юстициаром закрылась дверь, Падме обессилено рухнула в кресло. Обхватила голову руками, впилась в прическу длинными, ухоженными ногтями. На глаза вновь попалось злосчастное постановление и вписанные в него страшные, гибельные слова.

Государственная измена. Пособничество особо опасным преступникам. Контрабанда. Финансовые махинации.

Падме затрясло — поначалу легко, а потом все сильнее. От бессилия, злости и отчаяния хотелось выть в голос, от чего сдерживала лишь какая-то глупая, смешная условность: за дверью услышат. Такого удара по репутации допускать нельзя.

По репутации. Смешная шутка. О какой репутации теперь может идти речь?! Ее взяли за горло. "Следствие не выявило вины"... Как же! Точно так же, как "не выявляло" оно вины Бейла Органы и Терр Танил, которых люди Айсарда держали под таким плотным колпаком, что сенаторам и вздохнуть нельзя без пристального внимания, а порой и прямой санкции ИРУ. Ведь именно поэтому Мон рискнула связаться с Падме после без малого десяти лет молчания: вспомнила о старой подруге, как только понадобился надежный агент в стане врага.

Быть может, следовало отказаться тогда. Сказать Мотме, что начала новую жизнь и знать не желает ни ее, ни остальное руководство Альянса, накануне переворота чуть не пустившее в расход саму Падме и ее нерожденных малышей.

Тогда это казалось ей немыслимым. Падме не хватило духу обрубить все связи с восстанием, расписавшись перед бывшими товарищами и самой собой в поражении, в позорной капитуляции перед Палпатином. А теперь... теперь она уничтожена. Ее жизнь оказалась подвешена на тонкой ниточке: стоит императору лишь шевельнуть пальцем, и та оборвется.

О людях, которых она подставила под удар, Падме старалась не думать. Гнала эмоции прочь, забивала голову рабочими вопросами: выплатить компенсации семьям некоторых пострадавших, рассчитаться с оставшимся без работы персоналом... знать бы еще, из каких средств: "Фонд" давно уже работал в кредит, погасить который Падме собиралась на деньги, перечисленные Альянсом. Теперь об этом нечего и думать: все счета организации заморожены, а личные — девственно чисты, если не считать небольших сумм, которых с трудом хватит на выходные пособия для работников головного офиса...

Сила великая, да о чем она вообще думает?! Задолжности, грядущие проблемы с кредиторами... будто у нее других бед нет!

Спецслужбы императора и раньше вились вокруг нее, как стая голодных фиракс. Теперь же, когда им наверняка стало известно о ее связях с Альянсом, можно со дня на день ожидать приглашения на вежливый разговор в кабинет Арманда Айсарда, а то и самого императора. Зачем еще оставлять ее на свободе, если не для очередной грязной игры?

Падме нервно вцепилась в деревянный кулон на шее. Привычно провела пальцем по его шероховатой, неумело, но старательно обработанной поверхности.

Энакин. Сколько горечи и обид, сколько взаимных обвинений накопилось между ними... но он по-прежнему оставался единственным человеком, к которому Падме могла обратиться за поддержкой.

"Но будет ли он готов ее оказать?"

Падме сняла кулон с шеи. Подбросила на ладони, вгляделась в кривые, практически нечитаемые символы.

Любовь может многое. Преодолевает немыслимые преграды. Но на протяжении всех лет, что Падме пыталась восстановить Энакина против императора, вынудить его действовать, вместо того, чтобы слепо подчиняться, она все больше убеждалась в ином.

Волю ее мужа сковывал страх потери. Не будь его, он давно выступил бы против тирана, держащего их обоих на короткой цепи.

"Любовь не только преодолевает преграды. В нашем случае самой страшной преградой на пути к счастью является она сама".

* * *

Исанн почти не удивилась, узнав о дальнейшей судьбе ее дела. Все материалы были отправлены на хранение в личный архив директора; Департаменту юстиции спустили изрядно причесанную версию, в которой ни под каким предлогом не фигурировало имя госпожи Наберрие-Скайуокер. И хотя последнему шааку ясно, что руководительница фонда, оказавшегося в центре такого скандала, не может быть чистенькой, еще более недалеким животным надо быть, чтобы идти наперекор воле императора.

Раз он пожелал сохранить жизнь этой изменнице, значит, это отвечало его интересам. Амидала теперь беспомощна, связана по рукам и ногам. Никто в Империи не пожелает иметь с ней дела, боясь навлечь на себя подозрения в симпатиях к врагу; любой ее шаг станет шагом по туго натянутому канату. Присмиреет и Энакин Скайуокер, опасаясь за жизнь своей драгоценной супруги.

Исанн считала, что дело разрешилось как нельзя лучше. А вот ее отец явно был настроен не столь оптимистично.

— Скайуокер — давно исчерпавший себя ресурс, — говорил он уже дома, после припозднившегося семейного ужина. — Он был полезен Империи восемнадцать лет назад, однако каждый инструмент хорош к месту и ко времени. Использованный не по назначению, он только навредит.

Арманд Айсард выглядел намного моложе своих шестидесяти восьми, будто навеки застыл в неопределенном "далеко за сорок", однако в такие моменты он напоминал Исанн брюзгливого, вечно недовольного всем старика. Как правило, такое его поведение говорило о более-менее благодушном настроении: если бы он был по-настоящему зол, его общение с дочерью свелось бы к нескольким приказам и напутствию "исполнить незамедлительно, а до тех пор не показываться на глаза".

— Полагаешь, император совершил ошибку, снова проявив снисхождение к нему и Амидале?

— Следи за языком. А если ты задумывала потренироваться в мелких провокациях, могла бы подойти к делу пооригинальнее. Не ребенок уже.

Исанн демонстративно потянулась — сладко, до приятного хруста в плечах. Мягкое кресло, в котором она удобно расположилась, так и просило забраться в него с ногами, скинув опостылевшие туфли. Но приличия, ранкору их в брюхо...

— Провокация? Отец, я сейчас физически не в состоянии задумывать что-либо, кроме хорошего сна. Но если бы ты не хотел это обсуждать, то и разговор этот заводить было бы ни к чему, верно?

— Верно. Как ты понимаешь, я далек от того, чтобы ставить под вопрос решения императора... однако мы не можем позволить, чтобы такие люди, как Энакин Скайуокер, незаслуженно пользовались его расположением. Понимаешь, к чему я клоню, дочка?

"Само собой. К тому, что Кайл Ханнад или Кир Кейнос подошли бы на роль командующего гвардии куда лучше, чем Скайуокер, восемнадцать лет натачивавший на тебя зуб".

— Человек, покрывающий преступления жены в ущерб интересам Империи, нуждается в пристальном надзоре, — промурлыкала Исанн. — А его величество надлежит своевременно оповещать о любом подобном... инциденте. Чтобы он в полной мере представлял себе, кого одаривает своей милостью.

Арманд одобрительно улыбнулся.

— Ты всегда была умной девочкой.

"Только недавно была ни на что не годной девчонкой, способной разве что бумажки перекладывать в отделе кадров. Как многое может измениться благодаря папке, полной компромата на жену давнего врага".

— В Управлении много умных девочек, а мальчиков и того больше. Почему именно я и именно сейчас?

— Помимо прочего, ты моя дочь. Для подобного дела мне нужен человек, в котором я могу быть полностью уверен.

Исанн смотрела на отца все так же выжидающе. Он что-то недоговаривал ей и даже этого не скрывал. Скорее, собирался с мыслями, прежде чем сообщить что-то... довольно неприятное, судя его сумрачному, тяжелому взгляду.

— Есть еще кое-что, Исанн. Твоя... компетентность привлекла к тебе внимание императора. Не исключено, что в ближайшее время он пожелает побеседовать с тобой лично.

Исанн недоуменно моргнула. Вид у нее при этом сделался не то очаровательный, не то глупый — в зависимости от личной оценки и пола наблюдателя. Сердце забилось чаще, но девушка не могла сказать точно, от восторга или страха.

Она всегда хотела, чтобы император заметил ее. С самого детства мечтала об этом. Однако с тех пор прошло достаточно времени, чтобы Исанн поняла: внимание человека, наделенного безграничной властью, может быть как благословением, так и смертным приговором. Не исключено, что и тем, и другим последовательно.

— С какой целью? — осторожно поинтересовалась она.

— Он не вдавался в подробности, — Исанн готова была поклясться, что уловила в голосе отца раздражение, даже злость. — Но что бы он ни пожелал от тебя, ты ни на секунду не должна забывать, с кем говоришь. Одного неверного шага или слова может оказаться достаточно, чтобы ты попала в такой переплет, из которого даже я не смогу тебя вытащить.

Арманд пристально всмотрелся в лицо дочери, опасаясь увидеть в ее глазах фанатичный восторг, с которым она еще маленькой девочкой принимала любой, даже самый незначительный знак внимания от повелителя. Трепетное отношение Исанн к Палпатину не было для Арманда секретом. Именно оно его и беспокоило.

Однако Исанн держалась спокойно. По крайней мере, у нее успешно получалось делать вид, что она спокойна.

— Я понимаю, отец, — сказала она. — Должна ли я буду передать содержание разговора?

— Да, но только если его величество не прикажет обратного. Некоторых вещей даже мне лучше не знать. Если случится так, что император допустит тебя ближе, чем предполагает твоя должность, постарайся извлечь из этого максимум возможного, но не переходи границ. Не смей даже думать о том, чтобы солгать ему, но и от бездумной откровенности воздержись.

Исанн согласно кивнула. Вроде бы простые советы, но легче дать их, чем применить на практике.

Какая-то часть ее была счастлива удостоиться внимания императора. Но другая, более разумная и осторожная, не понимала, во что ее втягивают. И ей это категорически не нравилось.

Зато кое-что Исанн было предельно ясно.

— Поэтому именно я должна буду вплотную заняться Скайуокерами? Если я сумею добиться расположения императора, то информации, полученной из моих рук, может быть оказано больше доверия.

— Не думал, что очевидные вещи нужно проговаривать вслух.

— Нужно, отец. Потому что мне кажется, что такие действия опасно граничат с манипуляцией. При всем моем уважении к самой себе, не мне играть в такие игры с его величеством.

Арманд усмехнулся. Как показалось Исанн, вымученно и мрачновато. Взгляд его оставался серьезным и хмурым.

— Именно потому, что ты так считаешь, у тебя есть шанс на успех.

* * *

К вечеру гнев Энакина приутих. Вовремя подавив желание ринуться домой и вытрясти из супруги объяснения, он заставил себя заняться делами: на горячую голову ему все равно не удалось бы добиться ничего, кроме нового скандала, слез и обвинений. Быть может, Падме хорошая встряска и пошла бы на пользу, но Энакин не хотел пугать детей. Лея и так шарахалась от него, до сих пор не простив прошлого срыва.

Но как разговаривать с этой женщиной? Так тяжело не было даже в первые годы, проведенные на посту начальника гвардии: его подчиненные, поначалу воспринявшие нового командира в штыки, хотя бы понимали язык силы и устава. С Падме все было сложнее стократ.

После всего, что произошло между ними, любой нормальный человек задумался бы о разводе. Любой — но не Энакин. Покинуть Падме означало вырвать из души часть себя. Пусть вздорную, но оттого не менее бесценную.

В тишине полутемного холла послышались механические шаги. Из гостиной навстречу Энакину семенил Трипио, торопливо переставляя ноги и подгоняя себя бессмысленными взмахами золотистых рук.

— Хозяин Энакин! — воскликнул он своим вечно возбужденным голосом. Программа этого дроида не знала, что такое "сдержанность". Давно пора бы сменить ее на что-то более приличное, но рука не поднималась: слишком много воспоминаний было связано с этой бестолковой машиной. — Счастлив вас видеть! Госпожа Падме велела передать вам, что хочет поговорить. Она сейчас в гостиной. Прошу, не заставляйте ее ждать: госпожа выглядит такой несчастной!

"Еще бы ей выглядеть иначе, — мрачно подумал Энакин, чувствуя, как в груди вновь закипает гнев. — Повезло, что она до сих пор выглядит живой и свободной".

Отмахнувшись от дроида, он прошел в гостиную. Трипио засеменил было следом, но, наткнувшись на раздраженное "оставь нас наедине", расторопно убрался прочь. Из коридора еще какое-то время доносилось его невнятное бормотание.

Падме дожидалась его, сидя на диване. Бледная, уставшая... словно постаревшая за день на несколько лет. Энакину вдруг подумалось: когда в последний раз он видел ее без косметики?

Он и прежде не знал толком, что сказать. Сейчас мысли разбежались окончательно. Падме, хоть и собиралась поговорить с ним, не спешила брать на себя инициативу.

Пауза затянулась почти до неприличия, когда Энакин наконец обратился к ней — тихо и подчеркнуто спокойно, чтобы не сорваться на рык:

— Теперь ты довольна, Падме? Этого ты добивалась, когда спутывалась с Альянсом за моей спиной?

Поджав губы, Падме отвела взгляд. Она не сразу нашлась с ответом, будто тщетно выискивала его на узоре платья.

— Если не собираешься набрасываться на меня, то присядь рядом. Прошу, Энакин.

Возможно, наброситься бы и стоило. Но он не мог поднять руку на жену. Четыре года назад он поклялся себе и ей, что такого больше не повторится, и нарушать эту клятву не собирался.

— А что толку набрасываться? — спросил Энакин, присаживаясь рядом. — Сегодня за твою ошибку расплатились сотни людей. А еще тысячи поплатятся потом, когда погибнут из-за того, что никто не оказал им помощь. Ты сама себя лишила возможности сделать галактику хоть немного лучше. Если уж это не подействует на тебя, то вся моя Сила здесь бесполезна.

Падме сплела в замок дрожащие пальцы. В ее бледном лице не осталось ни кровинки. Энакин был шокирован, перехватив ее взгляд — потухший и безжизненный. Лишь однажды он видел жену такой: сразу после того, как Палпатин окончательно захватил власть и провозгласил Империю.

— Разговор с императором прошел очень тяжело?

— Могло быть хуже. И непременно будет, если ты продолжишь в том же духе.

На сей раз Падме промолчала. В какой-то момент Энакину показалось, что жена сейчас встанет и уйдет, но вместо этого она несмело взяла его за руку и прислонилась к плечу. Впервые за много лет.

Энакин сам не заметил, как обнял ее в ответ. Быть может, Силой эта женщина не владела, но власть над ним имела куда большую, чем император. Всегда так было и всегда будет, что бы между ними ни произошло.

— Сколько еще мы будем жить вот так, Энакин? — тихо спросила Падме, ласково поглаживая его по ладони. — Трястись за свою жизнь? Полностью зависеть от воли Палпатина? Не могу поверить, что тебя не тяготит это.

— Ты знаешь, что тяготит. Но чего добиваешься ты, Падме? Из-за тебя я завишу от него все сильнее. Каждый день, проведенный с тобой, превратился из награды в подарок, право на который я должен доказывать постоянно. Я не имею права даже шаг сделать в сторону — из-за того, что над твоей головой висит обвинение в государственной измене. А теперь малейшего повода будет достаточно, чтобы император спустил на тебя всех собак!

— Это должно было закончиться иначе. Операцию с Фондом разрабатывали лучшие специалисты Альянса...

— Значит, эти специалисты никуда не годятся. Тебя раскусили меньше чем за месяц!

— За три года. Фонд работал так на протяжении трех лет.

— Замечательно. Это должно было меня успокоить?

Падме горько рассмеялась. Смех не перешел в плач лишь каким-то чудом. Энакин подождал, пока она справится с собой, и только потом выпалил вопрос, мучивший его не первый год:

— Зачем ты вообще связалась с Альянсом? Неужели до сих пор веришь в него?

Падме встрепенулась. Впервые с начала разговора ее взгляд ожил, полыхнул гневом.

— После того, как они были готовы бросить меня на смерть? После всего, что они сотворили на этой войне? Я уже не та идеалистичная девочка, Энакин. Я помогаю им лишь потому, что Палпатин и его Империя — еще большее зло. Чем слабее станет она, тем лучше для галактики. Пока жив император и его прихлебатели, война не закончится, неужели ты не видишь?

Энакин хотел бы поспорить, но не мог. Сам не раз задумывался о том же.

— А если победит Альянс? Что тогда, Падме? Ты не забыла, как меня называют там? Или считаешь, что магистр Винду с распростертыми объятиями примет меня в Орден, если я внезапно решу сменить сторону? Ты не забыла, что я сделал восемнадцать лет назад?!

— Как тут забудешь... но неужели тебе никогда не хотелось исправить то, что ты совершил? Убить Палпатина. Освободить нас и наших детей?

Энакин прижал Падме к себе чуть сильнее, чем следовало, наверняка причинив ей боль. Она и виду не подала, что ей это неприятно.

— Нет, — солгал он твердо. И тут же добавил куда более честно:

— И даже не попытаюсь, пока нам некуда бежать. Я не вернусь к Ордену. Ноги моей не будет в Альянсе. Палпатин будет жить до того момента, когда я смогу обеспечить нам спокойное будущее без него.

— И как ты собираешься это сделать?

— Пока не знаю. Но у меня точно ничего не выйдет, пока ты постоянно рискуешь своей головой. Мы должны подождать, Падме. Палпатин слишком недоволен нами обоими. Пусть он успокоится. Пусть снова поверит в мою верность... а потом я смогу начать действовать.

Он сам не ожидал от себя подобных слов. Они рвались с губ будто сами по себе. То, что он давно лелеял в мечтах, но боялся признать, потому что слишком привык повиноваться Палпатину и мириться с существующим положением вещей.

Энакин устал быть рабом. Но на сей раз он не станет метаться от хозяина к хозяину.

Падме вцепилась в его руку так сильно, что побелели ее тонкие, изящные пальцы.

— Поклянись мне, что это не пустые слова. Поклянись — и я пообещаю никогда больше не действовать за твоей спиной.

Энакин накрыл ее ладонь своей.

— Клянусь.

Он понятия не имел, как будет выполнять эту клятву. Но чувствовал, что выполнить обязан.

— Мне кажется, он вообще не способен меня понять. В смысле, мы, конечно, пытались поговорить, найти какой-то компромисс... но это бесполезно, понимаете? Я с тем же успехом могла бы со стеной разговаривать. Он просто пропускает мимо ушей все, что я говорю, даже не пытаясь задуматься!

Оби-Ван сочувственно кивал и старательно делал вид, что ни в коем случае не солидарен с супругом клиентки. В Храме его учили не оставаться безучастным к чужим страданиям, но годы, проведенные под личиной семейного психолога, внесли в джедайское воспитание свои коррективы. Изо дня в день выслушивая, как ухоженные, сытые, сверкающие дорогими украшениями корусантские дамы жалуются на своих бесчувственных мужей, неблагодарных детей и лживых любовников, он все больше убеждался, что обитатели верхних ярусов столицы страдают какой-то специфической формой безумия. Их "беды" и "личные трагедии", из-за которых наиболее экзальтированные особы грозились свести счеты с жизнью, вместо сочувствия вызывали желание сводить "страдалицу" на экскурсию по Алому коридору, где женщины продавали свои тела за миску похлебки и дозу глиттерстима.

Сбивчивый рассказ клиентки о муже, неспособном оценить жертвы, принесенные ею на алтарь брака, оборвался на душераздирающей ноте: придушенном всхлипе и виноватом "извините, вырвалось". Все понимающий семейный психолог сочувственно улыбнулся, подал ей бумажную салфетку (специально держал в ящике стола для таких случаев) и, немного подождав, завел одну из стандартных успокоительных речей. Оби-Ван Кеноби в который раз мысленно напомнил себе о необходимости поддерживать образ, привычно загоняя куда подальше желание сбежать в изгнание на Дагоба, к магистру Йоде и его немногочисленным ученикам. Это притворство, хоть и стояло бывшему рыцарю поперек горла, позволяло ему видеться с Падме и ее детьми прямо под носом у имперских спецслужб, даже не скрывая встреч. На протяжении нескольких лет Падме точно так же изливала ему душу, не скупясь на эмоции и не касаясь иных тем, кроме трудностей семейной жизни. Девушки и женщины, служившие в Разведке и ИСБ, вполне могли заменять просмотр сериалов по вечерам записями их первых сеансов.

Потребовалось шесть лет игры в обыкновенного психолога, чтобы к Оби-Вану потеряли интерес. Лишь по прошествии этого срока он рискнул перебраться в новый офис, не "зараженный" следящей аппаратурой, и приступить к делу, ради которого остался на Корусанте. С издержками вроде клиентов приходилось мириться как с неизбежным злом. Живя при Империи, к неизбежному злу вообще привыкаешь пугающе быстро — и если бы оно ограничивалось лишь дуреющими с безделья леди, Оби-Ван мог бы даже пересмотреть свое мнение насчет императора Палпатина и его правления.

Женщина наконец ушла, выговорившись и получив в ответ пустые слова утешения и не более дельные советы. Раньше Оби-Ван почувствовал бы себя гадко: по сути, то, чем он занимался, было немногим честнее банального мошенничества. Сегодня он лишь проверил сумму, поступившую на его счет. Привык, да и не так уж велико прегрешение — сказать человеку то, что он хочет услышать. У него на совести и другие камни имеются, потяжелее. И другие темы для размышлений. Посерьезнее.

Сила в этот день была особенно беспокойна. Похоже, то, что чувствовали мастера Йода и Квай-Гон, наконец-то докатилось и до Оби-Вана — эхом камня, упавшего высоко в горах, рябью на воде от далекого землетрясения. Во снах все чаще приходили обрывки тревожных видений, но сложить их в цельную картину не удавалось даже после долгих медитаций.

Близились перемены. А вот к добру или к худу — этого не могли сказать даже мастера сильнее и мудрее него.

Словно в ответ на его мысли, Сила всколыхнулась знакомым присутствием. Лея. Девушка была чем-то сильно возбуждена: даже с расстояния в несколько этажей до Оби-Вана доносились отголоски ее эмоций. Сколько бы он ни пытался научить ее самоконтролю, все без толку. Лея не то что была неспособна овладеть нужными техниками — скорее, не хотела, подсознательно отвергая противный ее страстной натуре подход к владению Силой. Совсем как ее отец. С каждым годом это сходство тревожило Оби-Вана все больше.

Лея ворвалась в его кабинет миниатюрным вихрем — отперев ей дверь, Оби-Ван едва успел отойти в сторону.

— Оби-Ван, нам нужно поговорить, — заявила она с порога, не успев даже отдышаться. Ее щеки раскраснелись от быстрого шага, толстая каштановая коса слегка растрепалась.

Оби-Ван положил ладонь ей на плечо и легонько встряхнул, чтобы привести в чувство. Слишком хорошо он знал это состояние своей ученицы, в котором она была способна слушать только себя.

— Ты с ума сошла, Лея, — тихо сказал он, глядя в ее горящие глаза. — Тебе не стоило приходить сюда сразу после этой истории с Фондом. Ты же понимаешь, что сейчас за вашей семьей наблюдают особенно пристально?

Лея раздраженно стряхнула его руку.

— Мою мать едва не арестовали за государственную измену. Что удивительного в том, что мне нужно увидеться с психологом?

— Это неоправданный риск. Если мое прикрытие не выдержит повторной проверки...

— Нам всем не поздоровится, знаю. Но я ведь уже здесь, так что гнать меня нет смысла, разве не так?

Порой Оби-Вану казалось, что Лея втайне мечтает о разоблачении. С возрастом ее жажда деятельности становилась все более неуемной, а поведение — провокационным. Ни он сам, ни Падме не могли образумить ее, как ни старались.

"Похоже, сама Сила не желает, чтобы Лея образумилась. Предчувствия, видения, пророчество Йоды... и ее визит — именно сегодня. Если это окажется всего лишь совпадением, я очень удивлюсь".

— Ладно, — Оби-Ван тяжело вздохнул и махнул рукой в сторону кресла. — Располагайся. Предложить тебе что-нибудь? Каф, печенье...

Лея осталась стоять. Было в выражении ее глаз нечто такое, что заставило Оби-Вана недобрым словом вспомнить Энакина. В который раз.

— Не нужно. Оби-Ван, я хотела серьезно поговорить. О нашем с Люком предназначении. Когда для него наступит время? В чем оно вообще заключается? Пожалуйста, ответь прямо хоть на этот раз!

Этот разговор должен был произойти, рано или поздно. Оби-Ван и не собирался вечно держать Люка и Лею в неведении. Но почему-то собраться с ответом оказалось нелегко.

"То, чему суждено случиться, предотвратить нельзя, — мысленно повторил он слова Квай-Гона. — Так что же мешкать? Время настало, я же и сам это чувствую".

Время настало. Сказать девушке, которой едва исполнилось восемнадцать, что она должна ввязаться в войну, унесшую жизни сотен джедаев. Отправить ее и брата — тепличных детей, видевших световой меч лишь у отца на поясе, — в мясорубку, где погибали рыцари и мастера.

"Да, Оби-Ван, говори. Скажи ей, что ее жизнь не имеет значения. Что делу Света все равно, будет ли она жить или погибнет: важно лишь, что их с братом незавидная судьба толкнет Избранного на второе — и последнее — предательство. Расскажи ей все, ведь это бесполезно — противиться воле великой Силы?"

Лея ждала. На ее лице все явственней читалось разочарование и немое: "Снова станешь юлить? Так я и думала".

— Почему именно сейчас, Лея?

— А разве не ясно? Разве ты не видишь, чем оборачивается наше бездействие? Скольких еще убьет император, прежде чем ты предпримешь хоть что-то, чтобы его остановить?!

Она всплеснула руками и с размаху опустилась на скамью. Запустила пятерню в волосы, окончательно разлохмачивая косу.

— Я ведь знала многих людей из Фонда. Эйлин Манев, Рурк Овела, Лиденн Сене — все соучредители были близкими друзьями матери... а среди руководителей миссий и мои друзья были. Хорошие люди, которые хотели просто помогать другим и даже не думали ни о каком Альянсе! Их всех казнили, без разбору... а я опять наблюдаю. Просто жду, пока случится чудо!

В гневе она сжала кулак, и стеклянная статуэтка вдруг слетела со стола и разбилась с легким звоном, едва коснувшись пола. Лея этого, кажется, даже не заметила. В Силе вокруг нее лесным пожаром разгоралось бешенство, и Тьма с готовностью откликалась на этот призыв.

Оби-Ван почувствовал, как холодеет в груди.

Все-таки учитель из него никудышный. Как было, так и осталось восемнадцать лет спустя.

— Ты не готова, — отрезал он жестко. Пожалуй, даже чрезмерно жестко — как всегда пытался бороться с эмоциональными вспышками Энакина. — Ты не контролируешь ни себя, ни свою Силу. До тех пор, пока я не буду уверен, что вас с братом не постигнет судьба отца, вы останетесь под присмотром — моим и вашей матери!

Лея встала так резко, что Оби-Вану на миг показалось, будто она набросится на него. Однако девушка поступила с точностью до наоборот: гордо расправила плечи, одернула платье. Выражение лица она то ли намеренно, то ли интуитивно скопировала у матери — вот только глаза у нее были отцовские, несмотря на цвет. Горящие. Бешеные.

— Хорошо, учитель. Я вас поняла. И больше этот разговор не заведу.

Она склонила голову и молча развернулась к выходу.

— Лея, постой.

Девушка даже не обернулась.

— Я задала вопрос, и вы ответили. Всего доброго, учитель.

Оби-Ван сперва хотел окликнуть ее. Задержать, попытаться объяснить... а потом вспомнил, как на подобные попытки реагировал Энакин, и предпочел оставить его дочь в покое. Пусть ее. Пока она не успокоится, разговаривать с ней о чем-либо бесполезно.

В отличие от Энакина, у Леи есть семья, которая не позволит ей наделать глупостей. По крайней мере, в ближайшее время.

"А что потом? — донесла до него Сила голос Квай-Гона. — Этим детям не суждено прожить тихую и спокойную жизнь, Оби-Ван. Отказываясь открывать им правду, ты только приближаешь неизбежное".

"Я скажу им, когда они будут готовы. Не раньше".

"Тогда ты рискуешь опоздать. Вернее, уже опоздал".

"Что вы имеете в виду, учитель?"

"А сам не чувствуешь? Ну, давай подскажу. С парковки твоего дома только что стартовал ярко-зеленый спидер, модель "Молния-71". В салоне двое, девушка и мужчина постарше. Девушка — одаренная, и твое счастье, что еще молодая и бестолковая, иначе давно бы ощутила твое присутствие. Мне продолжать?"

"Проклятье. Значит, повторной проверке быть".

"И я бы рекомендовал тебе ее не дожидаться, если не хочешь накликать беду на своих учеников раньше времени".

Оби-Ван не ответил, угрюмо всматриваясь в поток машин. Если одной из оперативников была инквизиторша, пристальное внимание Империи ему вскоре будет обеспечено. Выброс Тьмы, вызванный Леей, с такого расстояния не почувствовал бы разве что юнлинг из младшей группы. А не заинтересоваться причиной столь сильного всплеска эмоций мог только человек, напрочь лишенный любопытства и мотивации что-либо искать.

Квай-Гон прав. Ему нужно бежать с Корусанта, пока легенда не начала расползаться по швам. И предоставить Скайуокеров их собственной судьбе.

"Которой они всегда распоряжались так, что руки оторвать мало".

"А ты надеялся, что все решится само собой? Дай детям исполнить их предназначение, Оби-Ван. Сейчас все идет именно так, как должно идти".

Верхние ярусы Императорского дворца возвышались надо всем Правительственным районом. Бездна, раскинувшаяся за огромными окнами, сияла мириадами огней и скалилась шпилями небоскребов; где-то вдалеке скорее угадывались, чем виднелись очертания улиц и площадей. Проведя всю жизнь на Корусанте, поневоле начнешь воспринимать как должное огромные сооружения и грандиозные виды, но Дворец представлял собой нечто особенное. К нему невозможно остаться равнодушным. К его великолепию нельзя привыкнуть, даже если каждый день видеть его из окна. Он был не просто "одним из двадцати чудес галактики", а первым среди них — пусть не по древности, но по величию. Пришедший в упадок при Республике и восстановленный во всем былом блеске при Империи, Дворец служил хорошей аллегорией на состояние государства до и после восхождения на трон императора Палпатина. Когда-то Служба массовой информации хорошо постаралась, чтобы эта мысль прочно укрепилась в сознании народа.

Так получилось, что вокруг и внутри дворца крутилась вся жизнь Исанн. Здесь располагался штаб Разведки, где она проводила большую часть рабочего времени; здесь же, в пышно убранных парадных залах, проходили самые значимые светские мероприятия Империи. Но в Восточной башне, где находились покои императора, Исанн довелось оказаться впервые.

Здесь было... пусто. Пугающе пусто, словно в древнем покинутом храме. Выйдя из лифта, Исанн оказалась в просторной галерее, отделанной черным и белым мрамором. Пол устилала красная ковровая дорожка с золотой окантовкой. Ярко-алыми пятнами выделялись гвардейцы, изваяниями застывшие вдоль стен. Вид из арочных окон завораживал и вызывал легкое головокружение, даже несмотря на то, что Исанн привыкла смотреть на Галактический город с многокилометровой высоты верхних ярусов.

Архитектор, чье имя потерялось в веках, сделал все, чтобы явившийся сюда почувствовал всю свою ничтожность и слабость. Исанн не была склонна к самоуничижению, но отрицать не могла: у него отлично получилось.

Стоило ей сделать шаг, как ближайший гвардеец ступил ей навстречу — словно статуя вдруг ожила. Его голос гулко разнесся по мраморной галерее: акустика здесь была не хуже, чем в Имперской опере.

— Госпожа Айсард?

— Именно, — ответила Исанн холодно. Она волновалась, ни к чему отрицать, но не лакей вызывал в ее сердце этот трепет. — Его величество ожидает меня.

— Да. Следуйте за мной.

Алые доспехи, глухие шлемы, безупречная выучка и самоконтроль. Если не знать, что императорские гвардейцы — люди из плоти и крови, их нетрудно принять за дроидов. И долг свой они исполняли так же, как дроиды: не задавая вопросов и не колеблясь. В последнее время Исанн все больше беспокоила мысль, что такая сила находится под командованием Энакина Скайуокера, уже не раз демонстрировавшего свою нелояльность.

"Возможно, скоро это изменится. И очень вероятно, что не без моего участия".

Гвардеец повел ее по галерее, через высокие двустворчатые двери, а после — длинным коридором, постоянно забиравшим вверх. Проходя по нему, Исанн то и дело замечала боковые ответвления: большая их часть была ярко освещена, но были и такие, что терялись в полумраке. Не ко времени вспомнились ходившие о Дворце байки: о ведущих в никуда коридорах, сгинувших без вести людях и призраках, многие столетия скитавшихся в этих стенах.

Занятные сказки, спору нет. Но смешно бояться мертвецов, когда во Дворце есть живые обитатели.

Очевидно, о прибытии Исанн императору сообщили заранее. Гвардейцы, дежурившие у дверей его покоев, при виде девушки и ее провожатого молча расступились с дороги. Створки, отделанные потемневшим от времени деревом, бесшумно распахнулись.

— Вас ожидают.

Исанн сдержанно кивнула. Волнение, скребущееся в груди когтистым зверьком, она привычно отогнала прочь. Предстоящая аудиенция беспокоила ее и вызывала множество не вполне приятных вопросов, но это не значит, что Исанн станет дрожать перед императором, как безалаберная школьница на экзамене.

Она сама добивалась этого. Сама делала все возможное, чтобы удостоиться его внимания. Глупо слепо радоваться успеху — но еще глупее прятать голову в песок, боясь сделать первый шаг по пути, о котором так мечтала.

Исанн переступила порог, и двери покоев закрылись за ее спиной. Помещение, в котором она оказалась, больше всего напоминало совмещенный с гостиной кабинет: в одной стороне — массивный рабочий стол и резные деревянные шкафы, заставленные печатными книгами, а в другой — три мягких кресла вокруг овального кофейного столика. На стене красовалось огромное полотно: масштабный триптих в ярких, темных и тревожных красках изображающий две армии, готовые схлестнуться в битве... а на самом деле — несущиеся в эпицентр катастрофы, что погубит и тех, и других. "Конец Руусана, начало эпохи", Дар'Баат Шедден. Самый знаковый, неповторимый шедевр корусантского классицизма. Считается утраченным уже несколько сотен лет. Как видно, просто плохо искали.

В кабинете царила тишина, но иная, нежели в галереях и коридорах башни. Мягкая и обволакивающая, она была обманчиво безмятежной. Успокаивая нервы, исподволь притупляла бдительность. Исанн поймала себя на мысли, что чувствовала бы себя в куда большей безопасности, оказавшись в холодном и помпезном, точно склеп древнего вельможи, зале приемов.

Она вздрогнула, услышав негромкий шорох: открылась дверь, практически незаметная на фоне обшитой деревом стены. Исанн поспешно согнулась в глубоком поклоне, ощутив, как до боли впиваются в живот и грудь косточки туго стянутого корсета. По коже пробежал холодок, словно ледяным ветром повеяло. Странно, почти неестественно: прежде в комнате было тепло.

— Рад видеть тебя, Исанн. Встань: преступно прятать такие красивые глаза.

Его голос звучал мягко, почти по-домашнему. Так Палпатин обращался к ней, когда она была совсем ребенком, а он — уже могущественным верховным канцлером, но еще не всесильным императором. От этого несоответствия бросало в дрожь. С императором не разговаривают в неформальной обстановке. По крайней мере, не на ее уровне. Исанн выпрямилась, надеясь, что ее "красивые глаза" не выдают всех ее эмоций. Хватило бы и половины, чтобы разрушить тщательно лелеемый образ хладнокровной разведчицы.

— Прибыла по вашему приказанию, ваше величество.

Император прошел к одному из кресел и вальяжно в нем расположился.

— Не нужно лишнего официоза. Ты мне не совсем чужая, а лишних глаз и ушей здесь нет. Присядь, дорогая.

Он указал на кресло напротив своего. Вряд ли было совпадением то, что именно на него свет падал особенно ярко. В апартаментах Арманда Айсарда тоже имелась гостиная, обставленная специально для подобного рода доверительных бесед.

— Вы очень добры, ваше величество.

Официоз в таких случаях не бывает лишним. Особенно когда грань допустимой вольности обозначена так нечетко.

Присев, Исанн с трудом удержалась от того, чтобы разгладить мелкие складки на юбке. И почему ей взбрело в голову, что это платье из темно-фиолетового атласа будет хорошим выбором? Слишком вызывающе, особенно декольте, пусть даже оно прикрыто целомудренным болеро. А какой-то час назад ей казалось, что она одета почти неподобающе скромно для ее возраста, положения при дворе и статуса незамужней девушки.

Исанн мысленно залепила себе пощечину. О чем она вообще думает?!

Император смотрел на нее с улыбкой, чуть насмешливо. Казалось бы, добродушно. От этого взгляда становилось не по себе. Не слишком это приятное ощущение: будто собеседник видит в тебе что-то, о чем ты сама не знаешь, и это "что-то" весьма его забавляет.

— Вижу, ты чем-то взволнована. Неужели ты стала бояться меня, девочка? Помнится, лет в девять ты общалась со мной безо всякого стеснения.

Бояться? Исанн не сдержала усмешки. О да, она боялась. Пожалуй, император был единственным человеком, перед которым она испытывала такой страх. Единственным человеком, заслуживавшим и ее страха, и ее преклонения.

— В ту пору я была ребенком, ваше величество. Детям свойственна безрассудная смелость.

— В таком случае, от ребенка в тебе осталось немало. В последние годы ты часто оказываешься в центре событий, от которых здравомыслящий человек предпочел бы держаться подальше, чтобы не подвергать свою жизнь опасности и не обзавестись могущественными врагами.

Исанн заставила себя расслабить напряженные пальцы. Отнюдь не все поручения, которые она выполняла для отца, служили лишь интересам Империи. Некоторые — не служили им вовсе. Но она никогда не делала ничего откровенно преступного. Для таких дел у Арманда Айсарда имелись не столь ценные и не столь очевидно связанные с ним исполнители.

— Я служу Империи, ваше величество. Риск — часть моей работы. Преступно было бы уклоняться от него, если того требует долг.

Император ласково улыбнулся.

— Это похвально. И очень необычно для девушки из такой богатой и привилегированной семьи, как твоя. Твой отец уже дал тебе все, ради чего молодые люди обычно идут на службу... так зачем она тебе, Исанн?

"А зачем вы спрашиваете меня об этом, ваше величество? Узнать меня поближе? Услышать трогательную историю о патриотизме или исповедь амбициозной богатой девочки, которой слишком тесна роль хорошей дочери и чьей-нибудь верной жены? И то, и другое будет правдой. И то, и другое вряд ли заинтересует вас".

Она впервые набралась смелости посмотреть императору в глаза. И сказала другую правду. Тоже неполную, но наиболее близкую к той, которую было страшно признать даже перед самой собой.

— Моя семья обязана вам всем, что имеет. Было бы черной неблагодарностью не отплатить вам верной службой за то, что я выросла в мире и процветании, ваше величество. Не зная нужды и почти не видя войны, которую нам так жаждет показать Альянс.

Упоминание Альянса вырвалось неожиданно для самой Исанн. Ненависть, всколыхнувшаяся в ней при одной мысли о мятежниках, на миг затмила все другие эмоции. Пронеслись перед глазами страшные воспоминания о бомбардировке Корусанта и уличных боях, развернувшихся в некогда спокойном и безопасном Правительственном районе. О том, как осыпалась штукатурка с дрожащего потолка убежища, до которого Исанн едва смогли довезти, не попав под обстрел. О резне в Сенате, в которой едва не погиб отец. О Мон Мотме, своими интригами доведшей ее мать до психиатрической лечебницы. О Мейсе Винду, едва не убившем единственного человека, которого Исанн ценила превыше обоих родителей.

Исанн вздрогнула, почувствовав прикосновение к руке.

— Мне приятны твои слова, — произнес император, слегка сжав ее пальцы. — К сожалению, такая преданность не только редка, но и недолговечна. Люди слишком легко перестают ценить то, что имеют. Желают большего, сколь бы многое им ни было дано.

Исанн предпочла промолчать. Ей не нравилась широта последней фразы. Слишком для многих она была справедлива.

— Это ведь относится и к тебе, Исанн, — сказал Палпатин тихо, глядя ей в глаза. Девушка инстинктивно попыталась высвободить руку из его хватки, но старческие пальцы сомкнулись на ее запястье с неожиданной силой. — Я верю в твою преданность, но разве только она привела тебя сюда? Только лишь чувство долга заставило тебя в столь юном возрасте раз за разом бросаться в самое пекло? Идти по головам, ввязываться в грязные подковерные интриги... не оправдывайся, дитя. Если бы я желал наказать тебя за одну из этих мелких авантюр, мы разговаривали бы совсем иначе. Просто скажи правду: почему ты так стремилась привлечь мое внимание?

Правду. Исанн с детства не любила это слово. Правда редко бывает уместна. Правда доводит до беды и обнажает перед посторонними слабости. Но лгать императору, когда он требует говорить откровенно? Есть способы самоубийства и поприятнее.

Сделать глубокий вдох. Последний раз взвесить слова. И будь что будет.

— Все, чего я желаю — это служить вам, ваше величество. Принимать и награду, и наказание из ваших рук. Быть достойной вашего внимания и доверия не только как сотрудница Разведки, но и как исполнительница вашей воли.

Она напряженно вглядывалась в лицо императора, пытаясь понять, какое впечатление произвели на него ее слова. Но не смогла увидеть ничего, кроме разве что искорки интереса.

— Вот как. Арманд воспитал тебя амбициозной девочкой, Исанн... не боишься, что однажды ты горько пожалеешь о своих желаниях?

"Боюсь. И даже могу представить тысячу и один способ, как именно вы заставите меня это сделать. Но..."

— Если бы мой отец боялся собственных амбиций, он бы всю жизнь провел, пресмыкаясь перед сенаторами. Будь мои надежды напрасны, мог ли этот разговор состояться?

Она сама не ожидала от себя таких слов. Не ожидала, что сможет быть так дерзка и прямолинейна. Но, похоже, императору это пришлось по нраву.

— Нет, не мог, — усмехнувшись, он отпустил ее ладонь и откинулся на спинку кресла. — Выходит, дорогая, наши желания совпадают. Ты здесь именно потому, что твоя преданность и способности могут оказаться полезны мне... лично. Полагаю, Арманд уже успел поручить тебе вплотную заняться семьей Скайуокеров?

Исанн спокойно встретила его взгляд.

— Да, ваше величество.

Отец ожидал, что император задаст ей этот вопрос, и велел отвечать прямо. Признаться в подобном поступке куда безопаснее, чем пытаться скрыть его. Сказав откровенно, рискуешь в худшем случае получить выговор за своеволие. Скрыв же, недолго навлечь на себя подозрения в изменнических планах.

— Иного не стоило и ожидать. Что ж, Исанн, занимайся. Только всю информацию, касающуюся Скайуокеров, ты будешь сперва предоставлять мне, и лишь потом — Арманду. Также ты должна ставить меня в известность обо всех мерах, которые твой отец намерен предпринять в отношении Энакина или членов его семьи. Понимаешь меня?

Исанн кивнула, украдкой размяв озябшие пальцы. Еще бы ей не понимать. Она догадывалась, что так будет, и все равно сердце острой иглой колол страх. Императору она нужна не только и не столько для того, чтобы следить за начальником гвардии. В первую очередь Исанн нужна ему, чтобы держать под контролем начальника Имперской разведки.

— Да, ваше величество. Понимаю.

Не понимала Исанн одного: как относиться к своему положению. Она не солгала ни словом, говоря императору, что желает служить ему. Но иллюзий насчет его отношения к ней не питала: став личным агентом Палпатина, она добровольно подставила шею под нож. Теперь и ей, и ее отцу придется быть вдвое осторожнее, чтобы фавор однажды не превратился в катастрофу.

Но разве могла она отказать? Разве могла упустить возможность, к которой стремилась всю жизнь?

Заметив, что император поднимается с кресла, Исанн поспешила встать. Но вместо того, чтобы отпустить ее, Палпатин подошел ближе. Мягко взял ее за подбородок, не давая отвести взгляд.

— Не нужно бояться, дитя, — сказал он ласково. — Я вижу твои опасения, но они напрасны. Твой отец преданно служил мне много лет. Ели он продолжит в том же духе, ни ему, ни тебе никогда не доведется познать немилость.

Исанн затаила дыхание. Сердце бешено колотилось о грудную клетку, кровь прилила к щекам. Какой жалкой она, наверное, выглядит сейчас. Какой слабой. Не такой она хотела предстать перед императором. Не так представляла себе первый день службы под его началом.

— Ты можешь просто забыть этот разговор и уйти, если чувствуешь, что ошиблась. Я не стану винить тебя.

Уйти? Исанн едва не рассмеялась. Уйти, расписавшись в своей трусости? Уйти, поставив крест на своем будущем в Разведке и при дворе? Уйти, обрекая себя на немилость единственного человека, которым она восхищалась, словно богом?

— Я не ошиблась, повелитель. Для меня честь служить вам.

Император отпустил ее и отступил на шаг. Только вздохнув полной грудью Исанн осознала, как сильно ей не хватало воздуха все это время.

— Прекрасно. Сейчас можешь идти, Исанн. Надеюсь, ты не разочаруешь меня и впредь.

Исанн молча поклонилась, не став говорить, как сильно она надеется на то же.

Молодость очаровательна. Чем дольше Сидиус жил на свете, тем милее ему становился огонь в чужих глазах, искренность и трепет в чужих душах. Такого не жди от прагматичных стариков: эти творят историю с кипой расчетов в руках, тщательно продумав пути к отступлению и выставив немалый, но разумный счет за свою помощь. Надежны, эффективны и необходимы, но скучны. А вот с молодыми все с точностью до наоборот: способны на любую глупость и тем опасны, но рядом с ними и сам начинаешь чувствовать себя живым.

Младшая Айсард удалилась, напоследок стрельнув настороженным взглядом из-под длинных ресниц. Интересная девочка: достаточно умна, чтобы сознавать опасность, но слишком амбициозна, чтобы воспользоваться предложением повернуть назад. И, пожалуй, слишком страстно влюблена во власть и силу. Занятный эффект может дать детство, проведенное в постоянном страхе перед войной.

На изломе эпох вообще выросло хорошее поколение: чуждое идеалам Республики, с малых лет впитавшее дух милитаризма и веру в необходимость сильной руководящей длани. Именно такое требовалось Сидиусу: дети войны высоко ценили мир, подаренный Империей, и многие готовы были защищать его с оружием в руках. Но в Исанн было нечто особенное. Любопытно, догадывался ли Арманд, кого он вырастил на самом деле? Наверняка нет. Исанн, приученная быть рассудительной и рациональной, и сама побаивалась того монстра, что скрывался в ней — взращенный неспокойным детством, застарелым гневом и примером могущественного, жестокого отца.

Будь она одаренной, Сидиус без колебаний взялся бы обучать ее в качестве одной из своих Рук. Но увы: девушка, всей душой принадлежавшая Темной стороне, была начисто лишена чувствительности к Силе. Что, впрочем, не помешает ей приносить пользу: личное дело и послужной список Исанн говорили о ее талантах более чем красноречиво. Единственная и любимая дочь Арманда станет ценным приобретением, с какой стороны ни посмотри.

"Заодно удержит своего отца от чрезмерной самостоятельности. А то слишком он заигрался в мою всемогущую тень".

Нахмурившись, Сидиус остановился напротив каменного ларца, в котором хранился его световой меч. Благодушное настроение развеялось, как дым на ветру.

"Но Арманд хотя бы понимает, что он — лишь тень. В отличие от Вейдера, возомнившего, что может существовать сам по себе".

Старый ситх провел ладонью по крышке ларца. Оружие, покоившееся в нем, никогда не ведало настоящих сражений: для императора в световом мече пользы немного. Досадно будет, если придется обнажить его против ученика. Вдвойне досадно — если обстоятельства вынудят к этому раньше времени.

У Дарта Вейдера еще остались дела, которые надлежало завершить до того, как его можно будет смести с доски. Если все пройдет по плану, Сидиусу не придется шевелить и пальцем, чтобы одним ударом избавиться от слишком опасного ученика и обзавестись новым. Послушным, подконтрольным... сильным, но не сверх меры.

Сила являла множество возможностей для того, чтобы обернуть игру заклятого врага против него самого.

"Не только вы способны смотреть в глубины будущего, магистр Йода, — мысленно обратился он к гранд-мастеру Ордена, воссоздавая его образ в Силе. Сидиус знал, что послание дойдет до адресата — если не словами, то смутным предчувствием угрозы. — Ваш план был хорош, и я, признаться, разгадал его не сразу... но будущее всегда в движении, не правда ли? А молодость так очаровательна в своей непредсказуемости..."

* * *

На далекой Дагоба четверо подростков занимались утренней медитацией. Солнце сегодня припекало необычайно сильно, и одуревшая с жары мошкара вилась вокруг ребят с таким энтузиазмом, будто задалась целью склонить их к Темной стороне. Но если добиться гармонии с Силой, то и назойливые насекомые не тронут. Кэсси улыбнулась, подставляя лицо солнечным лучам. У нее впервые получилось добиться такого единения с живой энергией планеты. Потрясающее чувство: словно растворяешься в дуновении ветра, шелесте листвы, стрекоте букашек...

Ни с того ни с сего Кэсси ощутила пробирающий до костей холод. Неестественный и жуткий в это знойное утро, он шел не с реки, как обычно бывало, а из самой Силы. Девочка вздрогнула и беспокойно заозиралась по сторонам. Казалось, кроме нее никто не почувствовал ничего странного: Райан дремал, делая вид, что погружен в медитацию, Сэлли с мученическим видом скребла искусанную мошкой шею, Эван пустым взглядом смотрел куда-то вдаль — как он всегда делал, пытаясь сосредоточиться. А вот магистр Йода широко распахнул глаза. Если не знать его, можно подумать, что он тоже и ухом не повел. Но Кэсси училась у него с шести лет и давно наловчилась читать необычную мимику наставника почти так же легко, как человеческую.

— Учитель, вы тоже это почувствовали? — тихо поинтересовалась девочка.

Она очень надеялась, что ей просто показалось. Но Йода кивнул ей, качнув большими ушами.

— Мир этот в Силе очень ярок. Не только Свет силен здесь, но и Тьма. Почувствовала ты ее, падаван. Страшного в том ничего нет.

Кэсси с сомнением кивнула. Раз Учитель говорит, что бояться нечего, то, наверное, так оно и есть. Но беспокойство все равно осталось.

Девочка не могла знать, что магистр Йода впервые в жизни солгал ей. Кэсси и впрямь ощутила присутствие Темной Стороны — вот только пришла та вовсе не с Дагоба.

Йода закрыл глаза. Даже бесконечно слабое эхо императора в Силе узнавалось безошибочно.

"Погубит вас гордыня, владыка Сидиус. С Силой вы зря в игры играть вздумали".

Тень врага пропала, истаяла, словно след на прибрежном песке. Но предчувствие опасности, оставленное им, рассеиваться не спешило.

"Увидим, мой старый друг", — донесся до магистра едва слышный шепот. В удушливо-влажном воздухе на миг почудился отчетливый запах озона.

* * *

Вечерняя Праценна казалась даже более прилизанно-благопристойной, чем дневная. Тихие и чистые улицы заливал голубоватый электрический свет; яркими пятнами на фоне беленого феррокрита выделялись искусственные газоны и редкие деревца в кадках, подсвеченных цветными лампами. Даже пестрая голографическая реклама выглядела пресно, как спелый плод муджи, нарисованный на упаковке с синтетическим соком. Люди на пути попадались вопиюще одинаковые, а экзоты если и встречались, то очень успешно сливались с общей степенно-приличной массой. Мара поймала себя на том, что сама невольно подстраивается под шаг идущей рядом женщины. Даже каблучками стучит почти в унисон.

Как здесь вообще живут? Она бы свихнулась в первый же месяц.

Ускорив шаг, девушка обогнала солидную мадам, своими габаритами перегородившую пол-улицы. Мадам посмотрела на нее так, будто Мара своей наглостью покусилась на незыблемые основы общественного порядка.

Ничем не примечательное место, в котором обитал один ничем не примечательный человек. Мара пришла сюда по наитию, не зная даже, что надеется обнаружить. Связного Альянса? Заговорщика из числа оппозиции? Или просто доверенное лицо Падме Скайуокер, которому она регулярно плакалась в жилетку? А ведь последнее тоже могло быть, причем с наибольшей вероятностью.

Девушка и сама не вполне понимала, что именно так смутило ее в докторе Реннарде. Казалось бы, приятный мужчина, которому нечего скрывать. Обходительный, внимательный. Согласился принять назвавшуюся клиенткой Мару без записи и терпеливо выслушал ее наскоро сочиненный бред. И все же было в этом психологе что-то... неправильное. Слишком пристальный взгляд, слишком торопливые движения рук. Нервозность, которая скорее чувствуется, чем видится. И очень странное ощущение в Силе. Смазанное какое-то, нечеткое. Может, необученный одаренный, которого в свое время пропустили джедаи? Будь на месте Мары кто-то из опытных инквизиторов, он бы смог сказать наверняка. Ей же оставалось теряться в догадках. По крайней мере, до тех пор, пока она не познакомится с Реннардом поближе.

Он был нужен ей. Даже если доктор сам ни в чем не замешан, он будет полезен как источник информации об Амидале и ее детях. Наверное, даже Вейдер знал о своей семье меньше, чем Реннард. Значит, ему наверняка известно, с какой стороны подступиться к Люку или Лее... и что вызвало такую вспышку ярости у дочери командующего сегодня утром.

Осталось только его разговорить. Почему-то у Мары было чувство, что медлить с этим никак нельзя. А интуиции Рука императора привыкла доверять.

Добравшись до нужного дома, Мара сверилась с часами. Половина десятого. Наверняка уважаемый доктор уже дома. А если и нет, она подождет. Вряд ли вскрыть замок обычной квартиры окажется труднее, чем пробраться в апартаменты губернатора. В свои семнадцать лет Мара и не такое проворачивала.

За стойкой в холле дежурил дроид-консьерж. Старенькая и потрепанная модель, помнившая, наверное, времена канцлера Даруса. Еще несколько лет, и будет антиквариат. Отвлечь его внимание слабым импульсом Силы и проскользнуть к лифту было детской забавой.

"Двадцатый этаж. Двести тридцать шестая квартира", — мысленно повторила Мара, нажимая нужные клавиши на сенсорной панели. Машинально коснулась удостоверения ИРУ, лежавшего в нагрудном кармане. По справедливости, права на него Мара не имела ровным счетом никакого: ни в Инквизитории, ни в каком-либо другом подразделении Разведки она не числилась. Но верховный инквизитор Тремейн, в отличие от своего начальника, легко шел навстречу личным агентам императора. И вопросов задавал куда меньше.

Двадцатый этаж оказался столь же вылизанным, как и первый, но куда более обжитым. Цветы в углу, невзрачная картина на светло-бежевой стене, детский ховерборд перед одной из квартир... Мара на миг почувствовала себя глупо. В чем может быть замешан человек, обитающий в таком месте? Смех один.

Но кобуру на предплечье она все-таки проверила. Сила богата на сюрпризы.

На звонок в дверь ответил любезный электронный голос, неубедительно притворяющийся женским. "К сожалению, господина Реннарда нет дома. Вы можете оставить голосовое сообщение после сигнала".

"Странно. Время, конечно, не слишком позднее, но и доктору давно не восемнадцать. Разве в его возрасте не положено торопиться домой сразу после работы?"

Отогнав охватившее ее беспокойство, Мара запустила ладонь в поясную сумку и извлекла электронную отмычку.

"Ничего, рано или поздно объявится. А я вполне могу подождать".

* * *

В ту самую минуту, когда Мара Джейд осматривала пустую квартиру Оби-Вана, челнок "Центр Империи — Борлеас" вышел из атмосферы Корусанта. Никто не пытался его задержать, на борт не взошли в последний момент штурмовики, разыскивающие беглого преступника. Позволит Сила, и посадка пройдет гладко.

Оби-Ван покинул Корусант так же, как и жил на нем все эти восемнадцать лет — незамеченным. В салоне пассажиры обсуждали предстоящие отпуска, погоду на Борлеасе и неповоротливую столичную таможню; семейная пара вполголоса ругалась из-за позабытого дома чемодана. Привлекательная, слегка полноватая женщина лет сорока, сидевшая рядом с Оби-Ваном, то и дело пыталась завести разговор. Кеноби отделывался любезными, но односложными ответами, старательно притворяясь, что не замечает ни кокетливых взглядов, ни располагающей улыбки.

Наверное, он слишком много времени провел, притворяясь обычным человеком, но ему было немного жаль. Жаль, что он никогда не сможет позволить себе завести курортный роман. Жаль, что на Борлеас он направлялся не ради пляжного отдыха, а потому, что с него нетрудно добраться до нейтральных территорий.

А оттуда — к Альянсу. К Ордену. К войне, от которой он так долго бежал.

— Все-таки хорошо хоть иногда вырываться из столицы туда, где есть природа. Не понимаю, как можно годами жить в этих стальных джунглях.

Оби-Ван невесело улыбнулся.

— Трудно поспорить.

Он перевел взгляд на иллюминатор, за которым все еще виднелся Корусант. Бывшего джедая не оставляло ощущение, что столицу он покидает как последний трус, сбежавший с поля боя.

Быть может, так было угодно Силе. Но спокойнее на душе от этого не становилось.

Однажды он уже предоставил Скайуокеров самим себе. Последствия галактика расхлебывала до сих пор.

После многих лет недомолвок и лжи научиться вновь доверять друг другу невероятно сложно. Легко сказать, даже поклясться. А вот сдержать слово уже труднее. Восстановить однажды утраченную веру — все равно что пытаться срастить сломанную кость без профессиональной медицинской помощи: тяжело, болезненно и за один день не сделать.

Но начинать нужно.

— Падме, пойми: если я не буду знать, над чем ты работаешь и к чему стремишься, я не смогу тебе помочь. В чем ты еще замешана, кроме помощи Альянсу?

Наверное, Энакин считал, что говорит ласково. Если бы Падме знала его чуть хуже, она бы заозиралась в поисках пыточного дроида, который по всем канонам должен был кружить где-то рядом.

Супруги завтракали на широком балконе. Едва рассвело, и привычная погода Правительственного района — выверенная вплоть до градуса и каждого дуновения ветерка, — еще не обрела всей своей набившей оскомину безупречности. Было слишком прохладно и влажно после ночного дождя: Падме даже пришлось кутаться в шаль, чтобы не замерзнуть.

— Альянс никогда не был для меня приоритетом. Мы...

— Мы?

— Прошу, не смотри на меня так. Я не состою ни в какой тайной организации, которая вынашивает планы по свержению Палпатина. Вовсе нет. Говоря "мы", я имею в виду тех, кто желает изменить Империю изнутри, вернуть к демократии без лишней крови. Сенаторы, несколько крупных бизнесменов, звезды эстрады и голокино, творческие люди, ученые... для того, чтобы перечислить всех поименно, целого дня не хватит. Со многими я даже никогда не встречалась.

— И как же вы собираетесь "менять Империю изнутри"?

Падме вздохнула: то, с каким недоверием муж смотрел на нее, отбивало всякую охоту посвящать его хоть во что-то. Энакин всегда верил в грубую силу, и только в нее. Все остальное он рассматривал либо как бесполезную возню, либо как прикрытие для грубой силы.

— Разными методами. Законопроекты в Сенате, общественные инициативы, журналистские расследования, научные статьи, исподволь или в открытую изобличающие пропаганду Палпатина... и, конечно, некоммерческие фонды и организации, через которые мы координируем и финансируем усилия наших сторонников из народа.

Энакин поморщился.

— Вашего пушечного мяса. Вроде ребяток из КОСНОП, только с другими лозунгами.

Она кивнула. Эта правда давно уже не колола ей глаза.

— Можно сказать и так. Увлекшись войной и сенатскими интригами, мы не заметили, как Палпатин исподтишка завоевал сердца и умы триллионов. Теперь мы отплатим ему той же монетой. Вырастим поколение, которое сменит своих родителей, воспитанных на имперской пропаганде. А позволит Сила — и нынешнему поколению откроем глаза.

— Красиво звучит. Но без вооруженного сопротивления не сработает.

— Само собой. Но у нас уже есть Альянс. И есть народные ополчения на множестве планет, которые в него не входят. То, что мы не сможем сделать словом, они довершат оружием.

— Не без вашей помощи. Падме, ты хорошо научилась заговаривать зубы публике, но со мной так делать не надо. Не подскажешь, сколько триллионов в год проходит через ваши НКО на нужды Альянса и прочих борцов за свободу?

Падме улыбнулась. Да, наивный паренек Эни с Татуина... годы при дворе определенно пошли ему на пользу.

— В том-то и прелесть, Энакин. Я не знаю. У нас нет общих счетов, нет лидера, нет даже единого координационного центра. Именно поэтому связать все ячейки в одну организацию практически невозможно. Как и уничтожить ее.

Энакин кивнул. Казалось бы, в знак согласия. Но Падме очень не понравилось, как изменился его взгляд.

— Истребить такую заразу трудно, ты права, — сказал он так спокойно и тихо, что Падме напряглась. — Зато можно связать некоторых особенно активных лидеров. Связать, запереть и доверительно поговорить, одной рукой сунув под нос лист с чистосердечным, а второй подозвав дроида модели IT-0. А потом повторить процедуру с теми, чьи имена окажутся в листе с чистосердечным. Тебе поименно назвать всех меценатов и филантропов, которые только за последний год оказались у Айсарда в застенках, или ты это за меня сделаешь?!

— Ты просил меня рассказать, чем я занимаюсь. Я ответила.

— Мне все-таки следовало придушить тебя покрепче. Может, перестала бы так глупо собой рисковать.

— Я рискую меньше других. Палпатин никому не позволит меня тронуть, если не хочет лишиться тебя. Прости, Энакин, но такое преимущество глупо не использовать.

В какой-то момент Падме показалось, что сейчас муж сорвется. Ударит, сожмет ее горло Силой или просто выйдет из-за стола и больше никогда не заговорит с ней как с женой и союзницей. Но Энакин лишь выдохнул сквозь стиснутые зубы. Произнес, чеканя слова:

— Ты могла рассказать мне все раньше. Я всегда защищал тебя, Падме. Был рядом с тобой, что бы ты ни сделала. Разве этого недостаточно, чтобы заслужить хоть немного доверия?

Падме отвела взгляд. Не могла же она сказать мужу, что именно из-за этой безумной любви она всегда действовала за его спиной? Он был готов на все, чтобы защитить ее и детей. Разрушить дело, которым его жена дышала все эти годы, лишь бы она больше не подвергала себя опасности? После всего, что Энакин уже сделал ради нее, это — сущая мелочь.

— Прости меня, — сказала она вслух. — После всего, что случилось, я уже разучилась кому-либо доверять.

— Придется научиться. Иначе я никогда не смогу доверять тебе.

Энакин отставил в сторону пустую тарелку и встал из-за стола. Протянул жене руку до отвращения сухим, чопорным жестом, слишком хорошо знакомым Падме по официальным приемам. Но стоило ей вложить свою ладонь в его, как Энакин с силой сжал пальцы и рывком притянул Падме к себе.

— Запомни одно, — прошептал он, глядя в ее растерянное лицо. — Я на твоей стороне. У нас с тобой нет иных друзей. Другие предадут и обманут, а я останусь с тобой. Никогда об этом не забывай.

Дождавшись кивка, он отпустил ее. Падме пошатнулась, и Энакину пришлось придержать ее за плечи, пока она не восстановила равновесие.

— Мне нужны имена твоих ближайших союзников. Если среди них еще остались те, кто не работает на Айсарда, нам следует сделать все, чтобы господин директор и впредь держал лапы подальше от этих людей.

* * *

"Межгалактическое движение за права личности" было атавизмом тех времен, когда слова "права" и "личность" еще что-то значили. Что со стороны, что изнутри оно выглядело внушительно и серьезно: огромная организация с множеством филиалов и временных миссий по всей галактике, пропагандировавшая и отстаивавшая ценности, о которых в имперском обществе старались не вспоминать. Раньше Лея не уставала поражаться, как Палпатин позволил чему-то подобному не просто существовать в своей Империи, но даже иметь штаб-квартиру на Корусанте. Кто-то считал, что император не решается нападать на Движение, опасаясь народного гнева, а кто-то — что Палпатин совершенно уверен в своей власти и не считает этот оплот вольнодумия угрозой.

Не так давно Лее такая самоуверенность казалась наивной. Сейчас девушка была почти уверена: по крайней мере в этом Палпатин оказался прав. За всеми яркими лозунгами и дерзкими акциями протеста скрывалась беззубая организация с трусливым руководством и наверняка продажными спонсорами.

— Лея, такие формулировки недопустимы. Ты же не хочешь, чтобы нас на всю Империю ославили радикалами и пятой колонной Альянса?

Кураторша оттолкнула статью Леи на противоположный край стола, небрежно щелкнув по флимсипласту длинными ноготками с замысловатым арт-маникюром. Император, изображенный на карикатуре-иллюстрации в образе кровожадного древнеситского владыки, злобно ощерился на кружку с милым котенком.

Лея даже не удивилась. Мадам Маннэа, хорошая женщина и, в общем-то, отличная руководительница, была робкой и безобидной, что тот котенок на ее кружке. Всегда следила, чтобы пикеты проходили спокойно и без эксцессов, благотворительные акции оставались благотворительными, а статьи печатались исключительно политкорректные. Даже если в них освещались события, о которых человек, сохранивший хоть каплю порядочности, корректно не скажет.

— Мадам, вы шутите? Привлечь внимание общества к репрессиям и произволу — это у нас теперь радикализмом называется? Или вы просите убийство нескольких сотен человек назвать... хм, дайте-ка вспомнить правильную формулировку... необоснованным применением силы?

Ребята, работавшие с Леей над статьей и оформлением, одобрительно загалдели.

— Она права, — решительно выступил вперед Брейт. Альдераанец, что неудивительно. — Наша организация именно затем и создана, чтобы бороться с несправедливостью и угнетением во всех проявлениях. И какой от нас прок, если мы никак не отреагируем на такой кошмар? Или отреагируем невнятным блеяньем? Это нас дискредитирует в глазах общественности!

Ропот усилился: к группе Леи постепенно подтягивались активисты, занятые в других проектах. Чтобы подчеркнуть демократичность организации, все вопросы с подопечными кураторы обсуждали за круглым столом, к которому кто угодно мог присоединиться и высказать свое мнение. Наверное, госпожа Маннэа сейчас об этом сильно сожалела.

— Так, молодые люди! — строго прикрикнула она, легонько ударив изящной ладошкой по столу. — У вас других дел нет? Сонра, ты плакат к маршу против расовой дискриминации уже неделю задерживаешь. Ну-ка, собирай свою группу, и чтобы через час показали мне хотя бы черновой вариант. А что касается нашего вопроса... Лея, можно тебя в сторонку, на пару слов?

Лея кивнула, и кураторша повела ее в комнату отдыха, подцепив под локоток.

— Лея, детка, — вздохнула она, едва за ними закрылась дверь, — я все прекрасно понимаю. Эта жуткая история с фондом твоей матери нас всех напугала. Конечно, с этим делом что-то нечисто. И я ни в коем случае не оправдываю эти кошмарные расправы! Но пойми, все крупные СМИ сейчас навязывают мысль, что чуть ли не каждая общественная организация — проводник интересов Альянса. Только подумай, как бы мы выглядели, выпустив твою статью! Наша организация и так властям давно поперек горла стоит. Один шаг за грань — и все, нас в лучшем случае закроют! Я не могу такого допустить, понимаешь?

Лея все понимала. И даже винить госпожу Маннэа не могла. Позволь она выйти статье Леи в печать, с нее бы, как с куратора, первой шкуру и содрали — причем даже не ИСБ или ИРУ, а собственное начальство. На Корусанте свободу всем отмеряли линейкой, и ею же со всей силы били по рукам, стоило только нарушить границы.

— Я понимаю, мадам.

"Понимаю, что все это время занималась баловством. Играла в ученицу джедая, играла в оппозиционерку. Протестовала против режима под бдительным присмотром взрослых".

Кураторша ласково улыбнулась ярко накрашенными губами.

— Ты всегда была умной девушкой, Лея. На ближайшем собрании я еще подниму эту тему, но и ты поговори с Брейтом и остальными. Объясни ситуацию. Своих молодежь всегда слушает охотнее.

— Молодежь, скажете тоже, — улыбнулась Лея, пересилив себя. — Вы старше меня всего-то лет на десять.

Кто бы знал, как гадко она себя чувствовала в этот момент. И потому, что так легко согласилась с безвольной, пораженческой логикой госпожи Маннэа, и потому, что улыбалась ей в лицо, внутри кипя от гнева. Лицемерие Лее всегда претило.

Маннэа несколько натянуто рассмеялась.

— Ну, спасибо, подняла мне самооценку. А что касается работы... займись пока чем-нибудь еще. Например, у нас тут запланирована кампания против строительства нового жилого района на месте старых заводских кварталов... проблему вкратце знаешь? Барахлящие системы воздухоочистки, захоронения токсичных отходов, все такое. Мия выдаст тебе данные, ознакомишься.

— Конечно, мадам. Ознакомлюсь и займусь.

Фальшиво улыбаясь, Лея думала об одном: бежать отсюда надо. Бежать, пока столица не сломала ее, как сломала отца, мать, Оби-Вана и Сейли Маннэа. Иначе очень скоро она привыкнет вот так улыбаться и "заниматься чем-нибудь еще". Благопристойным, безопасным и укладывающимся в рамки свободы, отмеренные имперской властью.

* * *

В общем и целом, Сейли Маннэа любила свою работу. Трудясь с юных лет в "Движении за права личности", она искренне верила, что делает доброе дело, и веру эту сохранила, даже дослужившись до куратора столичного отделения и столкнувшись с кое-какими реалиями, которые многих юных идеалистов возмутили бы до глубины души. Сейли же приспособилась и смирилась без труда. В конце концов, абсолютной свободы не бывает, а горячей молодежи никогда не повредит надзор — ради их же собственного блага.

Порой это бывало утомительно — лавировать между начальством из "Движения", ИСБ и Разведки. Но кому, как не дочери крупного промышленного магната, знать: престижная, интересная и высокооплачиваемая работа редко бывает простой.

Что Сейли совсем не нравилось, так это личные просьбы из этих инстанций. Даже если они исходят от близкой подруги детства. Политика всегда плохо пахла, а Исанн как лет в восемнадцать увязла в ней с легкой руки отца, так выбираться и не захотела. И Сейли тянула в нее же, пусть даже опосредованно.

"Я просто предоставлю информацию. Как куратору, только в частном порядке. Что Исанн собирается с ней делать дальше, меня не касается".

Прихватив черновик статьи (отлично, кстати, написанной: Леины бы таланты, да в мирное русло), Сейли поднялась к себе в кабинет, где набрала номер подруги. Исанн ответила сразу: служебный комлинк у нее всегда был под рукой, в отличие от личного, на который вечно не дозвонишься.

— Здравствуй, дорогая. Говорить можешь? Да-да, потому и звоню...

Бессонная ночь оставила после себя раздражительность, несильную, но назойливую боль в висках и массу вопросов. Сидя в небольшом кафе над припозднившимся завтраком и чашкой ароматного кафа, Мара пыталась понять, кому же наступила на хвост. Посетителей в этот час было немного — волна желающих перекусить перед работой или занятиями уже схлынула, а до обеденного перерыва было еще далеко, — так что спокойно думать никто не мешал.

Мысли выходили занимательные.

Психолога Мара так и не дождалась. Его квартиру она покинула уже под утро, перед уходом тщательно ее обыскав и не найдя ровным счетом ничего компрометирующего.

Это и было странным. Доктор Реннард будто не жил у себя дома: все его вещи могли с тем же успехом быть обнаружены в гостиничном номере. Ни голофото с родными и близкими, ни какой-нибудь сугубо личной ерунды вроде наградных грамот или сувениров из дальних поездок... ни-че-го. Все функционально, аскетично и обезличенно. Даже покои Мары во Дворце, где она проводила от силы несколько недель в году, и те выглядели более обжитыми.

А вот квартира Реннарда больше всего смахивала на явку. И смахивала тем сильнее, что уважаемый доктор стремглав умчался в отпуск, едва Мара им заинтересовалась. На Борлеас собрался, да так оперативно, будто давно планировал... девушка даже допустила бы такую мысль, если бы не одно "но": на завтра Реннард назначил ей прием и ни словом о предстоящей поездке не обмолвился. К тому же в космопорту подтвердили, что билеты он купил всего за несколько часов до отлета.

Мара явно вспугнула его. Но почему? Если психолог был в чем-то замешан — а он наверняка был, раз так резво рванул прочь от столицы, — то как распознал в Маре угрозу, как отличил от обычной клиентки? Или дело не в ней вовсе, а в ИРУ или ИСБ, севшим ему на хвост чуть раньше? Вопросы, сплошные вопросы. Еще и странное присутствие Реннарда в Силе... Мара нахмурилась, пытаясь вспомнить свои ощущения. "Невнятно" — лучшая для них характеристика. Вроде и проскальзывает что-то, но разобрать невозможно — ускользает.

Ясно одно: Амидала на протяжении многих лет поддерживала контакт с очень подозрительным персонажем, а спецслужбы ни сном ни духом. Девушка бы свое месячное содержание отдала, лишь бы полюбоваться на надменную физиономию Арманда Айсарда, когда император решит поговорить с ним на эту тему. Не нравились Маре глава ИРУ и его дочка-протеже, не нравились интуитивно, но до такой степени, что Сила в их присутствии начинала рваться из-под контроля. Хуже был только лорд Вейдер, от которого за километр веяло опасностью и предательством.

Любопытно, знал ли милорд что-то о Реннарде, или госпожа Наберрие-Скайуокер снова проворачивала какие-то делишки втайне от супруга?

Маре оставалось только догадываться, и забивать голову умозрительными построениями ей сейчас хотелось меньше всего.

Она неторопливо допила каф. Ковырнула ложкой белковое суфле, на вид оказавшееся куда приятнее, чем на вкус. Глянув в окно, несколько приободрилась: место для завтрака она выбрала отличное, на окраине большого искусственного парка. Прямо напротив кафе бойко журчал фонтан; его брызги весело искрились в лучах солнца. А ведь по пути Мара даже внимания на это все не обратила, настолько ее захватили размышления о странном психологе и его наверняка предосудительных отношениях с Амидалой!

Мысли Мары охотно увильнули от темы и обратно возвращаться не пожелали. Рука императора или нет, она оставалась восемнадцатилетней девушкой, которой уже несколько месяцев подряд не доводилось нормально развеяться.

Кое-что интересное Мара обнаружила. Часа через два, когда Учитель сможет ее принять, она ему все доложит и получит дальнейшие указания. А до тех пор можно спокойно погулять: с ее работой никогда не предугадаешь, когда такая возможность подвернется в следующий раз.

* * *

Со статейкой Исанн ознакомилась не сразу: приберегла до того момента, когда в голове перестанут помещаться имена и факты из объемных досье и свеженьких, еще не подшитых к делам донесений. Выверты юного сознания Леи Скайуокер интересовали разведчицу постольку-поскольку — хватало работы и по более приоритетным направлениям. Агентурную сеть вокруг Скайуокеров за многие годы наплели весьма обширную, но стоило подергать за нее, как в паутине обнаружились прорехи величиной с кулак, через которые вполне могла пролететь пара-тройка жирных мух. В первую очередь следовало подумать, как это исправить, а потом уж браться за принесенную Сейли мошкару.

Тем Исанн и занималась часов до двух пополудни: смотрела, по каким направлениям не хватает осведомителей; перебирала досье на кандидатов и штатных сотрудников, за которыми собиралась закрепить вербовку и последующее кураторство. Несколько дел отложила в сторону — слишком крупная рыба, к такой следует приближаться, лишь хорошенько обдумав стратегию и трижды взвесив все "за" и "против". Взаимоотношения в высших эшелонах Империи были подчас неочевидны до абсурдного: меньше всего девушка хотела неосторожным движением сорвать одну из многочисленных отцовских интриг или ненароком испортить отношения с его негласным союзником.

Для ее текущих целей куда лучше подходили смертные попроще. Как говаривал покойный дядюшка Бертрам, "зачем вербовать сенатора, когда его секретарь обойдется вдвое дешевле?" Благословенна будь имперская бюрократия, создающая столько ценных для нужд Разведки рабочих мест.

Зарывшись в бумаги распечатанные, бумаги электронные и бумаги, составленные собственноручно, Исанн почти забыла о Лее Скайуокер и ее "опасных идеях", как сгоряча и от врожденной эмоциональности выразилась Сейли. Вспомнила, лишь когда в третий раз напортачила с элементарной, знакомой до последней запятой формой приказа, и поняла, что срочно нуждается в небольшом перерыве. Иначе, чего доброго, наделает куда более опасных ошибок, которые не исправить парой щелчков по клавиатуре.

Взгляд упал на алеющее в углу экрана оповещение о новом письме.

"Статейка радикального толка от дочери командующего гвардией. Чем не развлечение и отрада для усталых глаз?"

Исанн кончиками ногтей, с ленцой пододвинула к себе выползший из принтера лист флимсипласта. Усмехнулась, взглянув на карикатуру: у юного поколения "борцов с системой за все хорошее" с фантазией было все отлично, а вот со вкусом — не очень. Картинка бы куда лучше подошла комиксу... хотя император в образе зловещего ситха (и опять недочет — расчет исключительно на образованную аудиторию, которая поймет метафору) смотрелся удивительно органично. Да и общий эмоциональный посыл ясен. Словом, в Академии на курсах информационно-пропагандистской работы художнику зачет бы поставили, пусть и немного поворотив нос.

Прежде чем взяться за чтение, Исанн аккуратно сложила бумаги по разным ящикам стола и взяла с картотечного шкафа термос с кафом. Нетрудно, конечно, было пройтись до ближайшего автомата — благо, в Управлении их было по три на отдел, — но пить быстрорастворимые помои, когда есть возможность прихватить из дома настоящий каф? Исанн не понимала столь экзотических извращений.

Под бодрящий напиток текст пошел на "ура". В Исанн даже проснулись охотничьи инстинкты, усыпленные монотонной бумажной работой.

"Любопытно, — думала она, вчитываясь в статью уже с искренним интересом. — У нас тут не просто сотрясание воздуха по поводу вселенской несправедливости. И "слепую покорность" народа мы обличаем, и со стадом, которое "тоже сытно кормят перед убоем", параллели проводим... да, накипело у девочки. Причем не из расчета ведь тон и речевые обороты взяла — искренне пишет, о своем, наболевшем. Наивно и непрофессионально, зато от души. Милорд, неужто вам до сих пор никто не сообщил, что у вас доченька в группе риска? Или вы ничего не имеете против?"

Вид у Исанн сделался довольный, как у сытой кошки — того и гляди, замурчит. Поведение и политические взгляды Леи Скайуокер и прежде вызывали вопросы, но такой откровенный радикализм и вызревшая, накипевшая злоба? Девчонку сейчас пальчиком помани — пойдет за любым, кто предложит "бороться и действовать".

С "рисковыми" элементами обходились по-разному. Большинство вполне успешно вразумляли в районном отделении ИСБ — или вразумляли родители, если речь шла о малолетке. Попадались и более радикальные экземпляры, за которыми уже требовался пристальный надзор. Меньше всего везло тем, чью мечту о борьбе с режимом решал воплотить тот самый режим: обе спецслужбы держали множество каналов, по которым забрасывали в Альянс или мелкие подпольные формирования своих агентов... зачастую — забыв поинтересоваться, хочет ли агент трудиться на благо Империи.

Как правило, ИРУ было выше таких мелочей: столь приземленные вопросы директор в свое время отдал ИСБ и КОСНОП без боя, не видя в них никакого интереса для себя. Разведка, выросшая из Сенатской службы безопасности, работала там, где начинались большие деньги и большая власть. Но сейчас дело касалось не какой-то безымянной девушки, а дочери самого Энакина Скайуокера...

"Его величество должен об этом узнать. Девчонка Скайуокера слишком громко кричит о своих взглядах, чтобы не нашлось желающих использовать их себе во благо. А раз так, надо успеть первой".

* * *

После затхлого воздуха нижних уровней (не воздуха даже — сплошного углекислого газа с примесью машинного масла, дыма, металла и вони немытых тел) Люк был почти готов полюбить искусственные корусантские парки. За последние несколько недель, что он трудился волонтером в "Процветании и развитии", возможность вздохнуть полной грудью начала казаться роскошью: движение по мере сил пыталось облегчить долю обитателей самых неблагополучных районов столицы, жить в которых даже пятидневными сменами было немногим приятнее, чем в зоне боевых действий.

Люк не жаловался на условия — он вообще был неприхотлив, хоть и вырос в роскоши. Мерзко было другое: непреходящее чувство, что все его усилия значат меньше, чем капля в море. Наигравшись в самоотверженную помощь обездоленным, он — как и тысячи других волонтеров, — отправлялся домой, в процветающую часть Корусанта, для жителей которого страдания бедняков — в лучшем случае повод пустить ранкорью слезу.

В глубине души Люк был согласен с сестрой: путь, по которому они движутся сейчас — тупиковый. Империя не собиралась меняться к лучшему просто потому, что Люк и Лея Скайуокеры так захотели. Усилия матери, быть может, и окажутся теми соломинками, которые в конце концов сломают хребет режиму, но пока этот день даже не маячил на горизонте. А отца, похоже, все устраивало: и власть Палпатина, наделявшая властью его самого, и захватившая его душу Тьма, пагубность которой он уже был не в состоянии понять. Альянс... у него хорошие идеалы. Лучше имперских. Но Люк слишком часто ездил по горячим точкам, чтобы не задаться вопросом об оправданности цены и средств.

Мимо пробежала, без зазрения совести топчась по газону, компания ребят лет по десять-двенадцать. Молодой человек, примерно ровесник Люку, покупал мороженое у лоточницы; рядом с ним стояла симпатичная девушка и нарочито капризно морщила нос: и ягодный вкус для нее слишком кислый, и карамельный слишком приторный... У Люка перед глазами как наяву встала картинка: длинная очередь нищих в рваном тряпье, толкающихся к пункту раздачи бесплатной еды. Жуткий контраст, от которого мороз пробирает по коже. Каждый раз возвращаясь из волонтерских миссий, Люк словно попадал в параллельное измерение, из которого причины бунтовать против власти императора кажутся надуманными и нелепыми.

Вот только Люк видел, что кроется на изнанке этого благополучия. А еще видел людей, на плечах которых оно держится. Нет, если Империя — и впрямь государство будущего, то будущее это выглядит каким-то безрадостным.

"Ситх не может без кровопролития, — вспомнились слова Оби-Вана. — Если Империя одержит победу над Альянсом, император рано или поздно развяжет новую войну. Такова природа любого раба Тьмы, даже если сам Палпатин не осознает этого и пытается найти разумные объяснения своим действиям".

Еще учитель не уставал повторять, что Энакина Скайуокера еще можно спасти от превращения в такого же монстра. Как именно, правда, не уточнял, предпочитая обходиться расплывчатыми формулировками.

Люк угрюмо уставился в пространство, машинально отметив, что цветы на ближайшей клумбе высажены в форме имперского герба. Вроде никаких государственных праздников в ближайшее время не намечалось... пустой подхалимаж? Будто кто-то его оценит.

Что-то вдруг привлекло внимание Люка — как в спину иглой укололо. Резко обернувшись, он встретился взглядом с девушкой, сидевшей на скамейке неподалеку. Та озадаченно приподняла бровь, молчаливо спрашивая: "что-то случилось?". Девушка как девушка. Красивая, в легком брючном костюме, ничем особенно среди других не выделяется... разве что к эпитету "красивая" можно смело прибавлять "очень" — из-за шикарных рыжих волос.

Не пребывай Люк в таком подавленном настроении, он, возможно, даже попытался бы завести знакомство. Но сейчас его куда больше волновало предупреждение Силы. В последний раз он испытывал нечто подобное, когда лишь чудом разминулся с бандой грабителей на нижних уровнях: предчувствие заставило свернуть на другую улицу за несколько минут до того, как из-за угла вывалилась вооруженная до зубов компания.

"Странно", — подумал Люк. Еще раз присмотрелся к девушке, которой, кажется, уже становилось не по себе от столь пристального внимания. Смущенно улыбнувшись ей, он бросил неловкое "простите, обознался" и поспешил дальше.

В какой-то момент Люк готов был поклясться, что смутная угроза исходила именно от незнакомки. Но чувство исчезло так же внезапно, как появилось, и вскоре Люк списал его на усталость и дурное настроение.

Как говорил Оби-Ван: "Сила не лжет, но неверно истолковать ее знаки очень легко".

Энакин не привык засиживаться на Корусанте дольше нескольких недель. Официально он мог сколько угодно именоваться "командующим гвардии его величества", но за восемнадцать лет этот титул перестал обманывать даже провинциальных аристократочек, вчера прибывших ко двору из глухого захолустья. С организацией охраны дряхлого царственного тела вполне справлялся Кир Кейнос — человек с каменным лицом, железной хваткой и дюрасталевой преданностью императору, которую не пробил бы даже приказ совершить ритуальное самоубийство в его честь.

Задачи Энакина заключались в ином. Сократить поголовье джедаев на целый анклав — вместе со всеми мастерами, рыцарями и падаванами, которым не повезло оказаться в нем? Лорд Скайукер вместе с избранными бойцами Алой гвардии и штурмовиками Пятьсот первого легиона справится с задачей так легко и красиво, что ГолоСеть захлебнется в восторженных дифирамбах. Уничтожить именитого генерала Альянса, который целеустремленно шел к громким и неприятным для Империи победам, званию живой легенды и двум-трем абзацам в будущих учебниках истории? После сражения с лордом Скайуокером о герое не напишут уже ничего, кроме напыщенно-скорбной эпитафии в Альянсе, и напыщенно-злорадной — в Империи. "Свершить правосудие" над тем, кто имел глупость обмануть доверие императора? Больше церемониальная обязанность, чем необходимая на самом деле: Сидиус, как и любой набуанец, питал слабость к театральщине, а Энакин был его любимым актером первого плана, куда более эффектным, чем безликая система исполнения наказаний.

"Палач императора". Прозвание, данное командующему за спиной и накрепко к нему приклеившееся, было даже не оскорблением — констатацией факта.

Напрасно Энакин думал, что когда-нибудь поборет отвращение к этой роли. Загнанное вглубь, оно не исчезало — лишь подтачивало изнутри, терзая нереализованными амбициями и недобитой гордостью. Но все же это было лучше, чем жизнь царедворца, которая Энакину не просто претила, а стояла поперек горла. Прежде его даже радовало, что ему нет нужды окунаться в болото политики: лишь вышвыривать из него особенно зажравшихся змей, на которых укажет Палпатин.

Когда пришло понимание, что без знания змеиного языка ползучих гадов не одолеть, выяснилось, что изменить положение будет непросто. Годы бездействия привели его потенциальных союзников, нарисовавшихся было сразу после переворота, под чужое покровительство, а зловещая репутация отпугивала даже тех, кто мог бы искать у него защиты.

Теперь Энакину предстояло выйти вслепую против матерых игроков, которых, при всей внутренней грызне, объединяло желание видеть Палпатина на троне как можно дольше. Не лучший расклад для палача, вздумавшего податься в оппозицию.

"Единственный выход — искать подход к змеям, которым их место в болоте кажется недостаточно теплым и уютным".

Тем Энакин и занимался, большую часть свободного времени посвятив сбору информации на возможных союзников. Его агентурная сеть не могла сравниться с разветвленными и многослойными паутинами ИРУ и ИСБ, но кое на что все же годилась. Например, на то, чтобы присмотреться поближе к товарищам Падме и понять, что жену он все-таки недооценивал. Среди имен, которыми Падме скрепя сердце поделилась сегодня утром, значились не только бесполезные создания вроде артистов, журналистов, сенаторов и прочих деятелей искусства. В число поклонников демократических ценностей затесался Руфус Торена, владелец корпорации "Инком", на корабли и истребители которой молились все хатты и мафиозные кланы Внешних регионов. Не меньше удивил Энакина Куорен Найджелис, глава одного из структурных подразделений КОСНОП, имя которого Падме не решалась назвать дольше всего.

"Я не верю, что он разделяет наши идеи, — сказала она тогда. — Но Найджелис из тех молодых талантливых управленцев, которые понимают, что повышения они дождутся только после смерти начальника, а большего хочется прямо сейчас. Амбиции делают его опасным, но сильным союзником. Мы не в том положении, чтобы отказываться от таких".

Эти двое стоили внимания. Возможно, даже защиты... или смерти, если вдруг выяснится, что Торена давно нашел общие бизнес-интересы с Айсардом, а Найджелис куда более лоялен своему престарелому шефу, чем хочет показать. Рядом с Падме и без того хватало шпионов, чтобы оставлять в руках врагов парочку столь ценных.

При мысли о жене в душе Энакина вновь шевельнулся гнев, заклокотал в груди жаром. Злило даже не то, что Падме продолжала искать проблемы на свою голову — в конце концов, другую, более благоразумную и менее упрямую, он вряд ли смог бы полюбить. Но ее недоверие, желание рисковать головой в одиночку... как она не понимала, что не добьется ничего, плетя интриги за его спиной?!

Сила вокруг него пришла в движение, насыщаясь жадной до гнева одаренного Тьмой. Зашептав на разные голоса, наполнила сердце предчувствием опасности, а глаза — призрачными образами людей и событий.

Сила не просто откликнулась на вспышку эмоций — отозвалась видением, давно уже вырисовывавшимся в ее потоках и наконец обретшим очертания.

Энакин мог закрыться: дар предвидения, проявлявшийся зачастую спонтанно и не ко времени, порой вынуждал его игнорировать явленные Силой картины. Но сейчас он не стал отмахиваться от них: видение так навязчиво рвалось через возведенные сознанием барьеры, что сдерживать его было тяжело до физической боли. Пренебрегать такими себе дороже.

Закрыв глаза и откинувшись на спинку кресла, Энакин позволил себе увидеть...

Огненные блики в глазах Падме. За окном, у которого она стоит, бушует пожар и гремят взрывы. Кто-то крепко стискивает плечо женщины, вынуждая ее отойти назад, и образ растворяется в туманной дымке.

Лицо Мейса Винду искажено яростью. Темная кожа посерела, словно из нее вымыло весь цвет, вдоль висков проступила сеточка сизых вен. В ярко-желтых глазах нет и тени разума, но пурпурный клинок разит сильно и без промаха. С оглушительным гулом он сталкивается с синим, и все заволакивает алая пелена.

Лея пользуется световым мечом еще неумело, как девчонка-падаван, впервые взявшая в руки настоящее оружие вместо тренировочного. Энакин не хочет причинять ей боль — отмахивается движением ладони, и дочь отбрасывает на феррокритовое покрытие дороги. Лея шипит сквозь зубы, шарит рукой вокруг себя, пытаясь нащупать рукоять меча, и тихо шепчет проклятия. Сквозь карюю радужку глаз отчетливо пробиваются огненно-рыжие искорки.

Сгустилась темнота, чтобы через пару мгновений рассеяться по углам тронного зала. Тот непривычно безлюден — даже гвардейцев не видно на постах. Пустует и трон на высоком пьедестале. Лишь у самых дверей, распахнутых настежь, нерешительно застыл одинокий юноша. Люк. Он делает шаг вперед, но вдруг нерешительно замирает, оглядываясь назад, в полумрак коридора. Отворачиваясь от возникшей у трона, словно соткавшейся из теней, фигуры императора к застывшему позади туманному силуэту, сквозь который струится свет.

В реальность Энакина вернуло резким рывком. Распахнув глаза, он вынужден был снова их закрыть: зрение еще не пришло в норму, показывая одновременно пять картин, наслоившихся друг на друга. Все его тело била крупная дрожь; руки, вцепившиеся в подлокотники, онемели от напряжения и страшно ныли.

Он медленно выдохнул. Размял плечи, избавляясь от мерзкого одеревенения в мышцах. Еще бы от липкого страха, засевшего в груди, можно было избавиться так же легко.

Снова опасность. Снова катастрофа, низко нависшая над горизонтом. Только теперь — и над головами его детей в том числе. Если не в первую очередь.

С голоэкранов на него с холодным недоумением смотрели лица Торена и Найджелиса, словно удивляясь, почему Энакин внезапно потерял к ним интерес. Он свернул их движением руки. Не до того сейчас. Разобраться бы, что, помимо очевидного, означал весь этот невеселый калейдоскоп.

Энакин был взволновал — но почти не удивлен. Он давно чувствовал, что спокойные времена подходят к концу. Не догадывался лишь, что конец их так близок.

* * *

Кир Кейнос причислял себя к сорту людей, которых не собьет с верного пути даже ховертанк на полном ходу. В высшем обществе Республики, да и Империи тоже, на таких смотрели, как на занятный вид экзотов, и относились соответственно — с намешанными в разных дозах интересом, презрением и опаской.

В случае Кейноса опаска серьезно перевешивала все остальное. Хоть он и не мог сравниться с Энакином Скайуокером ни внушительностью репутации, ни объемом полномочий, все при дворе знали, кто из двух командиров гвардии на самом деле постоянно находится рядом с императором, — и, соответственно, может в нужный момент шепнуть ему слово-другое. Вернее, теоретически может. На самом деле Кир гордился тем, что еще никому не удавалось втянуть его в грязную интригу: он свой удел видел в беззаветном служении императору, а политика пусть останется шакалам, рыскающим у подножия трона. Их и без того развелось так много, что хоть отстреливай.

"Отстрелять" порой чесались руки, но Кир не рвался вперед с инициативой, проявить которую ему бы никто не позволил. Да и надо ли? В конечном итоге эти падальщики все равно оступятся и сорвутся в пропасть, на их место придут другие, а он останется — верный пес, который никогда не предаст и не обманет.

Так Кир размышлял раньше. Но верно говаривали на его родине: "Не хвались честностью, покуда не сыграешь в саббак с шулером". В его случае "шулером" оказался Энакин Скайуокер, предававший доверие императора столько раз, что Кир уже сбился со счета, но всегда выходивший сухим из воды. Поначалу Кейнос считал, что столь ценному человеку, не раз доказавшему свою преданность кровью врагов, можно простить проступок-другой. В последнее время — убеждал себя, что достоинства Скайуокера с лихвой компенсировали весь причиненный им вред. Его было за что уважать и ценить: таких толковых полевых командиров Киру давно не доводилось встречать, а в бою бывшему джедаю и вовсе не было равных — лучше него никто с сектантами-изменниками не расправится, как бы Тремейн ни хвалился своими распрекрасными подопечными-инквизиторами.

Но всему есть предел. Порядочности в том числе. Своим бессовестным и, главное, тайным покровительством преступнице-жене Скайуокер в очередной раз доказал, что ему доверять нельзя. А раз так, то Кир, как старший телохранитель императора, должен принять меры на этот счет. Не для того, чтобы сместить Скайуокера с должности — Кир не настолько тронулся умом, чтобы навязывать такие решения императору, — а лишь для того, чтобы быть готовым вовремя предупредить его величество об очередной афере командующего.

Ради этого он даже готов был поступиться одним из важнейших своих принципов. Влезть в политику. Благо, удобная возможность для этого обязана была явиться в покои императора этим же вечером.

Не то чтобы Кир питал хоть малейшую симпатию к семейству Айсард. Арманд был тем еще мерзавцем, пластичности принципов которого позавидовал бы иной бандит, но, как ни парадоксально, он был всецело верным императору мерзавцем. Слишком крепко он когда-то связал свое благополучие с правлением Палпатина.

А раз так, то и цель у них с Киром одна. Чего не скажешь о Скайуокере, о целях которого Кейнос мог лишь строить предположения, да и те ему не слишком нравились.

Исанн не ожидала вызова на следующую аудиенцию, когда после первой едва минули сутки, но твердо решила ничему не удивляться и не строить предположений на пустом месте. Быть может, у его величества появились особые распоряжения для нее, быть может — вопросы, для которых вчера не нашлось времени. А может, общество Исанн просто забавляло императора до такой степени, что он счел нужным потратить на нее несколько лишних минут. Перебирать вероятные причины можно было до тех пор, пока фантазия не иссякнет.

Исанн фантазировать не любила. Предпочитала знать наверняка.

Двери лифта мягко распахнулись, и она ступила в гулкую тишину Восточной башни, вновь, как и вчера, ощутив легкий приступ головокружения. Было в этом месте нечто такое, что било по органам чувств, дезориентировало, вышибало из колеи. Казалось бы, никакой мистики — всего-навсего перепад высоты да исполинские окна, создающие у гостя впечатление, будто он идет по мосту над бездонной пропастью, — но работает безотказно. Даже на тех, кто знает, чего ожидать.

На сей раз встречать ее никто не спешил: гвардейцы лишь молчаливо провожали посетительницу взглядами, пока та проходила пост за постом. Это могло быть добрым знаком, могло быть дурным, но, скорее всего, не значило вообще ничего — путь до покоев императора был прямым и очевидным, и заблудиться на нем можно разве что намеренно, свернув в один из боковых коридоров. Исанн вдруг поймала себя на мысли, что предпочла бы не приближаться к ним, даже если бы имела на то вескую причину: от зияющих арочных проходов и накрепко запертых дверей веяло чем-то, чему Исанн не знала названия, и не была уверена, что узнавать стоило. Хотелось бы списать все на воздушные потоки и слишком низкую по сравнению с остальным Дворцом температуру, но инстинкты, оставшиеся в человеке от дикого зверя, советовали оскалить зубы и отползти подальше.

Исанн не верила в оккультную чушь, но не сомневалась в реальности Силы, которая наверняка пропитала столь древнее здание от фундамента до высочайших шпилей. А там, где замешана Сила, грань между истиной и оккультной чушью слишком тонка для несведущего.

У дверей в покои императора путь Исанн преградили. Человек, шагнувший ей навстречу, явно не подходил под стандарты Алой гвардии — но не потому, что не дотягивал до них ростом и телосложением, а потому, что превосходил их чуть ли не вдвое. Макушкой Исанн едва доставала ему до подбородка, а размахом плеч гигант мог посоперничать с крупным вуки. В отличие от других гвардейцев, Кир Кейнос не скрывал алые латы под просторными одеяниями, а лицо — грубое, с глубоко посаженными глазами и массивной челюстью, — прятал за шлемом только на официальных мероприятиях. Злые языки шутили, что иначе старший телохранитель императора лишил бы себя главного оружия — психологического.

В этом случае молва ударила метко. Кейнос выглядел в разы более свирепым и опасным, чем любой из его безликих подчиненных, и это впечатление было не из тех, которые здравомыслящий человек захотел бы проверить на практике.

— Госпожа Айсард, — он отрывисто кивнул. Ранкор, натасканный выступать в цирке, и то выглядел бы более галантно, но Кейноса не за изысканные манеры держали при дворе.

— Господин Кейнос. Чем обязана вашему вниманию?

— Не настраивайтесь на светскую беседу. Вас желает видеть его величество, и я не собираюсь отнимать у него время. Всего на пару слов, госпожа.

Исанн едва удержалась от совершенно неуместного смешка. Кейнос очарователен, как крайт-дракон в свободном выгуле. Странно, что хотя бы к последней фразе он догадался смягчить тон.

— Тогда говорите.

Что бы Кейнос ни собирался сказать, его это ни капли не радовало. Даже талантливому актеру пришлось бы постараться, чтобы изобразить на лице такую гамму чувств — от нескрываемой неприязни и злости до решимости.

Исанн вздрогнула, когда Кейнос сомкнул пальцы на ее запястье. Она инстинктивно дернулась, но хватка у гвардейца была дюрастиловая: просто так, без ухищрений, не вырваться.

— Это, — прошептал он и припечатал ладонь Исанн своей, — предназначено для вашего отца. Передайте ему, что если он заинтересован в сотрудничестве, то я готов работать с ним. Но только по этому... вопросу. Если Арманд вздумает втянуть меня в одну из своих махинаций, ему придется искать другого союзника в гвардии.

Исанн кивнула и сжала инфочип в кулаке.

"Внезапный подарок. Вдвойне интересно окажется, если здесь и впрямь что-то полезное, а не ассорти из шпионских программ... хотя Кейнос слишком умен, чтобы всерьез рассчитывать, что какой-то вирус переживет встречу с нашими защитными системами. Так что же, у императорского цепного ранкора действительно появились собственные далекоидущие планы?"

— Я поняла. Рада, что мы на одной стороне, господин Кейнос.

Поморщившись, гвардеец отстранился и сцепил руки за спиной.

— Для меня существует только одна сторона, госпожа. Сторона нашего повелителя. Не советую вам даже предполагать иное.

— Хорошо, что в этом мы с вами солидарны.

— Лучше бы это оказалось правдой. Теперь идите. Не стоит заставлять его величество ждать.

* * *

Мара никогда не обсуждала приказы учителя. Не осмеливалась, даже когда он позволял ей высказаться — что случалось редко и ответа, отличного от "будет исполнено, повелитель", не предполагало. Это было правильно и вполне справедливо: девчонка вроде нее должна послушно исполнять то, что велено, и не задумываться о вещах, смысла которых постичь не в состоянии.

По крайней мере, так ей полагалось думать. На практике следить за своими мыслями так же строго, как за языком, получалось далеко не всегда.

— Вижу, у тебя есть вопросы, дитя. Что-то в новом задании тебя беспокоит?

Мара отвела взгляд, чувствуя, как неприятное тепло приливает к щекам. Ей никогда не удавалось ничего скрыть от владыки, хотя следовало бы научиться к восемнадцати годам — иначе грош цена ей как тайному агенту, если все мысли крупными буквами написаны на лице.

— Ничего, повелитель. Я все исполню наилучшим образом.

Не помогло. Даже не поднимая глаз, Мара знала, что император не сводит с нее пристального взгляда, в котором доброжелательность могла мгновенно смениться гневом. Кожу неприятно кольнуло холодом — ненавязчивое, почти неощутимое напоминание о том, что учитель не терпит лукавства.

— Разве?

Мара тяжело вздохнула.

— Простите меня, повелитель, но я не понимаю. Мне казалось, я должна буду перехватить Реннарда или заняться другим делом, более важным и срочным. Но следить за Люком Скайуокером? Он же... безобиден. Кормит раненых с ложечки, раздает милостыню нищим. Неужели я чем-то разгневала вас, и это поручение — наказание для меня?

Холод усилился, и Мара поспешила пониже склонить голову, проклиная свой болтливый язык. Сперва думать, потом говорить. Не наоборот. Это правило нетрудно запомнить — так почему же иногда так тяжело исполнять?

— Значит, тебе кажется, что я использую твои таланты нерационально. Или, быть может, ошибаюсь в расстановке приоритетов?

— Я не говорила этого, владыка. Я хотела сказать лишь, что не понимаю, но ни в коем случае не...

Тихий смешок прервал ее сбивчивые оправдания. Мара вздрогнула, ощутив мимолетное прикосновение в Силе — ободряющее, теплое, — и лишь тогда смогла выдохнуть. Спазм, на миг пережавший горло, отпустил так же внезапно, как возник.

— Успокойся, девочка. Неужели я зарекомендовал себя столь вздорным стариком, что ты так боишься сказать лишнее слово?

Мара не нашлась, что на это ответить. Что здесь сказать? Она помнила, как немыслимая дерзость сходила ей с рук, и помнила суровые наказания за неосторожно оброненную фразу. Без сомнений, учитель лучше знал, за что карать и за что миловать свою воспитанницу, но для нее каждый хоть сколь-нибудь личный разговор с ним превращался в испытание — на преданность, послушание и сообразительность. Возможно, именно в этой непредсказуемости и был весь смысл.

— Пустой тратой твоих талантов стала бы именно погоня за Реннардом. Пусть им займутся те, кто упустил его, у Империи нет недостатка в силах полиции и контрразведки. Что до Люка Скайуокера... ты недооцениваешь важность этого мальчишки, Мара. У меня есть основания полагать, что враги Империи попытаются использовать его в своих целях. И ты предотвратишь это, так или иначе.

— "Так или иначе", повелитель? Вы имеете в виду, что мне, возможно, придется убить его?

Эта идея не вызвала у Мары положенного энтузиазма. Не то чтобы она относилась к младшему Скайуокеру по-особому — да вообще относилась хоть как-то! — но убийство этого белобрысого паренька, выглядящего так, будто он вчера прибыл в столицу прямиком с далекой фермы, казалось... чрезмерным. Как зарезать нерфа, чтобы нексу издохла от голода. К тому же становиться личным врагом его отцу Мара совсем не хотела — слишком ей нравилось жить.

Император наверняка заметил ее метания, но значения им не придал. По крайней мере, прямо сейчас.

— Напротив, Мара, — сказал он мягко. — До тех пор, пока отец Люка служит мне, в убийстве нет никакого смысла... а если случится так, что Вейдер осмелится пойти против меня, в смерти его сына тем более не будет резона. До тех пор, пока я не прикажу иного, ты, моя дорогая, должна быть рядом с этим мальчишкой, чтобы защитить его от любой опасности, которую он найдет на свою голову. В том числе и от тех, что найдут его сами.

"Еще лучше. Кем-кем, а нянькой для избалованных маменькиных сынков мне быть еще не доводилось", — подумала Мара и тут же мысленно велела себе заткнуться. Она не имеет права выказывать раздражение, а уж злость — тем более. Если учитель приказал, значит, так надо. Остается только принять как данность и приложить все усилия, чтобы не разочаровать его.

— Я сделаю все, что в моих силах, ваше величество.

— Не сомневаюсь в этом.

Тишину нарушил сигнал комлинка: гвардеец, дежуривший у дверей, доложил о прибытии Исанн Айсард. Мара встрепенулась, удивленно посмотрела на императора. В воздухе повис незаданный вопрос.

Меньше всего она хотела бы видеть здесь эту женщину. Айсард, впрочем, Маре тоже была не рада — судя по выражению, промелькнувшему в разноцветных глазах, и краткой, но выразительной буре эмоций, пронесшейся в Силе.

— Исанн, — император благосклонно кивнул разведчице, согнувшейся в церемонном поклоне. — Насколько я помню, вас с Марой не нужно представлять друг другу.

— Мы знакомы, ваше величество, — Айсард одарила Мару ледяным взглядом. — Шапочно.

Мара изобразила вежливую улыбку. Получилось медоточиво, но скверно: слишком свежи в памяти были воспоминания об их с разведчицей прошлой встрече около года назад. Пожалуй, Мара могла бы признать, что вламываться в сеть Разведки с помощью императорских кодов доступа было не очень вежливо — но не виновата же она, что Айсард вряд ли поделилась бы сведениями добровольно, а запрашивать их через учителя было некогда и не с руки?

Скандала Маре тогда удалось избежать, лишь раскрыв себя как агента императора, а до того момента Айсард долго и самозабвенно трепала ей нервы, угрожая тюрьмой, пытками и трибуналом. Мелочная, злобная и склочная гадюка, у которой всех достоинств — смазливое лицо и папочкина власть. Мара терялась в догадках, зачем учителю понадобилось приближать ее к себе, но очень надеялась, что это часть какого-то хитрого плана. Не мог же он и впрямь назначить младшую Айсард кем-то вроде нее, своей Руки? Это было бы...

"Ошибкой", — едва не подумала Мара, но осеклась. Учитель не может ошибаться, а она не может допускать таких мыслей... ведь кто поручится, что связь, позволяющая ей слышать слова императора через Силу, не работает в обе стороны?

— Ты можешь идти, Мара.

Мара молча поклонилась, поклявшись про себя, что сделает все, чтобы с головы младшего Скайуокера не упал и волос. Во-первых, потому, что желания императора — закон. А во-вторых, она скорее костьми ляжет, чем даст Айсард шанс выслужиться на ее фоне.

* * *

Порой собственный гнев вредит хуже любого врага. Исанн не понаслышке знала, как может аукнуться неосторожное слово и сколь много лишнего способен выдать язык тела, чуть только ослабнет контроль разума, но все равно не могла унять разбушевавшихся эмоций.

Мара Джейд. Баронесса с захолустного мирка, наследница захудалого рода, до которого даже на родине никому не было дела... и воспитанница императора. Любимица, которой легко сходили с рук проступки, достойные трибунала. Исанн до сих пор не могла забыть, как ей без обиняков приказали оставить Джейд в покое и закрыть глаза на все ее прегрешения, сколь бы тяжелыми они ни казались. Будто за цепь дернули, рявкнув: "Место!".

С таким трудно смириться. И еще труднее — с тем, что эта наглая, ошалевшая от вседозволенности дрянь действительно умудрилась преуспеть там, где Разведка допустила промах. Глупейший промах, ответственность за который должен бы нести повинный сотрудник, но понесет вся организация и ее руководитель лично — заплатит пошатнувшимся доверием, пятном на безупречной репутации. В таких вопросах не бывает мелочей и "незначительных инцидентов" — что угодно может припомниться в самый неподходящий момент...

Исанн понимала, что глупо обвинять Джейд в головотяпстве собственных коллег, но глас рассудка пробивался сквозь злость тихо и слишком робко. Лишь присутствие императора заставляло ее давить в себе ярость — хотя с куда большим удовольствием она бы сдавила шею одной рыжеволосой выскочки.

— Можете не сомневаться, ваше величество: Бен Реннард будет схвачен в кратчайшие сроки. — Ей стоило огромных усилий говорить, не отводя взгляда. Неужели это всегда так тяжело — смотреть императору в глаза и гадать, что скрывается под его обманчивым равнодушием? — Однако если бы госпожа Джейд потрудилась согласовать свои действия с Разведкой или ИСБ, его побег можно было бы предотвратить. Она пошла на контакт с предполагаемым вражеским агентом, не озаботившись ни организацией слежки, ни планом перехвата...

— Довольно. — Приказ хлестнул вдоль хребта ледяной плетью. Исанн, вздрогнув, осеклась на полуслове. — Я не намерен обсуждать, кто же проявил большую некомпетентность — огромная служба, призванная обеспечивать безопасность Империи, но проглядевшая шпиона Альянса у себя под носом, или восемнадцатилетняя девчонка, в одиночку вычислившая его. Твое желание выгородить родное ведомство понятно, Исанн, но будь любезна избавить меня от оправданий и попыток переложить вину на чужие плечи. Сейчас куда важнее исправить совершенную ошибку. Не сомневаюсь, что во второй раз самая эффективная спецслужба Империи не посрамит свое имя.

Голос и взгляд повелителя немного смягчились. Он ясно давал понять, что гроза миновала, но Исанн не спешила радоваться. Ни ей, ни ее отцу сейчас не с руки было терять и каплю драгоценного доверия императора — слишком многое они ставили на карту, ввязываясь в игру против Скайуокеров.

— Прошу простить мне эту дерзость, ваше величество. — Исанн склонила голову. — Если вы пожелаете, Реннардом я займусь лично.

— Это ни к чему. Промах допустила не ты, и не тебе его исправлять. Твое присутствие гораздо нужнее здесь, в столице.

Он передал Исанн инфопланшет, на экране которого красовалась нелепая иллюстрация к статейке Леи Скайуокер. За несколько часов история с ней прибрела пока небольшой, но уже неприятный для командующего резонанс: девица не утерпела, попыталась выложить свое творение в открытый доступ — на добром десятке сайтов, одна половина которых регулярно отслеживалась ИСБ, а другая не стоила внимания. Цензоры вовремя подчистили это непотребство, но с каждым начальником, увидевшим сей шедевр молодежной публицистики, над бестолковой головой Леи все ниже нависал очередной скандал.

— Что думаешь по этому поводу?

Исанн презрительно поморщилась. Часть ее гнева, разгоревшегося ради Мары Джейд и оставшегося без применения, перекинулась на дочку Скайуокера — но второй раз воли ему Исанн не дала, позволив прорезаться только в резковатом тоне.

— Лее Скайуокер, очевидно, не хватает скандалов вокруг своей персоны. Я как раз собиралась поговорить с вами об этом, повелитель. Если вовремя не принять меры, Лея может стать легкой жертвой для вербовщиков Альянса... или любого, кто пожелает воспользоваться ее идеализмом и горячностью в своих целях.

— Намекаешь, что была бы не прочь воспользоваться сама, пока никто тебя не опередил? — Император смерил ее насмешливым взглядом. — И что бы ты предложила?

Благодушие Палпатина настораживало куда больше неприкрытого гнева. Такое откровенное приглашение воспользоваться его доверием в своих целях... ловушка настолько очевидная, что попасться в нее — все равно что расписаться в полной профнепригодности.

"Пробный камень, вероятнее всего, но и оценка тоже. Что он хочет услышать? Нет, не так. Что заинтересует его, а что — разочарует?"

— Все зависит от того, что из ситуации хотите извлечь вы, повелитель, — осторожно начала Исанн, готовая сменить тактику при первом же намеке на раздражение и недовольство. — Если прикажете защищать девчонку, я сделаю все, чтобы повстанческая шваль и авантюристы всех мастей обходили ее десятой дорогой. Но если пожелания у вас иные... — "что, скорее всего, так и есть", — ...то я бы предпочла воздержаться от любых предложений, пока не буду уверена, что они окажутся уместны.

— Вот как. Играешь в примерную девочку? У тебя хорошо получается, Исанн. Почти правдоподобно. Но задавая вопрос, я обычно рассчитываю получить ответ, а не вежливый отказ.

Мягкий укор, лишенный, казалось бы, и капли гнева — но в груди неприятно кольнуло. Значит, в личном общении неуместна обычная для двора витиеватость и осторожность... Вопреки всему, Исанн ощущала прилив азарта: беседовать с императором — все равно что прокладывать дорогу по зыбучим пескам, но страх ошибки не шел ни в какое сравнение с чувствами, которые вызывал сам факт того, что ей было позволено приблизиться к самому могущественному человеку в галактике. Ради этого стоило рисковать.

— Прошу меня простить, ваше величество. Если вас и впрямь интересует мое мнение, я бы предложила подождать. Усилить наблюдение за Леей, но не предпринимать ничего, чтобы ее образумить... а может, и помочь ей привлечь нежелательное внимание, которого она так жаждет. В зависимости от того, кто и каким образом пожелает воспользоваться ее... — "дурью", — ...пылом, мы могли бы, самое меньшее, обнаружить и пресечь неизвестные каналы вербовки Альянса. Заодно было бы небесполезно посмотреть, кто еще клюнет на эту приманку.

В этот раз император остался доволен, и от его одобрительного кивка радостно зашлось сердце. Даже будучи девочкой-курсанткой Исанн не замечала за собой такой тяги к чужой похвале. Влияние, которое на нее оказывал Палпатин, настораживало, почти пугало... но ничего поделать с собой она не могла. Да и не была уверена, что хотела.

— Уже гораздо лучше. И все же я хочу тебя попросить не об этом. Тебе никогда не доводилось исполнять чьи-либо заветные мечты, дорогая?

Исанн непонимающе нахмурилась.

— Повелитель, я не вполне понимаю...

— Мне кажется, пришло время Лее наконец поближе познакомиться со своими кумирами. Само собой, под неусыпным надзором: я не хочу, чтобы девочка пострадала раньше времени.

Первые слова, пришедшие на ум, Исанн проглотила. Следующие — тоже. За непониманием пришел страх, за ним — горькая, почти детская обида, но секундой позже самообладание взяло верх. Едва ли император принял решение необдуманно, и совсем уж глупо считать, будто единственной его целью было вывести вражду Скайуокера-старшего и ее отца на новый уровень. Одной из — скорее всего, но точно не главной.

Было что-то еще, чего она не понимала. Нечто большее. Что-то, от чего, судя по всему, император хотел отвлечь внимание Скайуокера.

"Чужими руками. Руками давнего врага, которому не нужен приказ свыше, чтобы устроить нечто подобное. Как... просто все оказалось. И как глупа была я, чтобы думать..."

— Ты встревожена.

— Да, ваше величество. — Исанн прочистила горло: голос норовил предательски сорваться. — Ваша воля — закон для меня... но я всего лишь хочу узнать, чем заслужила смертный приговор.

Император смотрел на нее долго, испытывающе. Исанн взгляда не отводила — что толку? Неповиновения в нем не прочесть, а все остальное... будто повелитель не знает, что может твориться на душе у девушки, так много о себе возомнившей и так болезненно сброшенной с небес на землю.

Исанн ожидала чего угодно — но только не того, что Палпатин поднимется с кресла и подойдет к ней. Она поспешила встать и склонить голову. Вздрогнула, когда ладонь императора ласково коснулась ее щеки — жестом куда более личным, чем предполагали их отношения.

— Ты решила, что я собираюсь так быстро пожертвовать тобой? — таким тоном он мог бы обращаться к бестолковому пугливому ребенку. — Что проверну грязную работу твоими руками, переключив весь гнев Энакина на тебя и Арманда?

Он усмехнулся, откинул прядь неестественно седых волос Исанн от ее лица.

— Неужели ты думаешь, что так я вознаграждаю за преданность? Или что я неспособен контролировать начальника собственной гвардии? Что из этого мне счесть большим оскорблением, милая?

"Контролировать? Он бывший джедай, и один из сильнейших", — подумала она, но, подняв взгляд на императора, осеклась. Его глаза, всегда бывшие светло-серыми, горели расплавленным золотом.

"Так что же, — промелькнула крамольная мысль, которую Исанн никогда бы не осмелилась высказать вслух, — слова джедаев о повелителе ситхов были не так уж лживы?"

Как ни странно, но это открытие не испугало ее — напротив, придало спокойствия. Чем дальше простирается могущество императора, тем меньше шансов, что Империя лишится его в самый неподходящий момент.

— В Империи грядут перемены, Исанн. Если хочешь оказаться в числе тех, кто останется в выигрыше, тебе придется рисковать. Мне казалось, ты достаточно разумна, чтобы понимать это.

Исанн через силу кивнула. Ей по-прежнему не нравилось, какой оборот принимало дело. Не нравилось, что истинные замыслы императора остались и, скорее всего, так и останутся для нее тайной. С другой стороны, разве она рассчитывала на что-то другое? Разве не понимала, что в игре такого уровня не бывает безопасных ставок?

Она согласилась на все еще вчера. Теперь поздно отступать.

— Простите мне мои сомнения, повелитель. Я все исполню.

— Очень хорошо.

Император отпустил Исанн и молча кивнул на дверь. Однако в последний момент вдруг придержал ее за локоть, заставив остановиться. Исанн затаила дыхание. Волнение захлестнуло ее с новой силой, и на сей раз четче, увереннее зазвучал зов другого чувства, более сильного. Более неправильного.

Она хотела остаться рядом с ним. И вместе с тем — как можно скорее уйти, предчувствуя недоброе, каждой клеточкой тела ощущая угрозу.

— Так и уйдешь? Не хочешь сначала рассказать мне кое о чем? — прозвучал за ее спиной вкрадчивый голос. — О том, например, какие дела собралась вести с моим главным телохранителем?

Исанн похолодела. Говорить о возможном союзе с Кейносом она раньше времени не хотела: во-первых, не знала, как отнесется к нему император, а во-вторых, не была уверена, что союз вообще состоится. Простая осторожность, желание оставить простор для маневра... и грубая ошибка. Глупо было считать, что Кейнос действовал без ведома господина. Это была проверка на лояльность, которую она только что провалила.

Исанн не стала оправдываться — вместо этого преклонила колени, безжалостно сминая длинную юбку.

— Я снова вынуждена умолять вас о прощении, повелитель. Я понимаю, какую ошибку совершила, и клянусь, что никогда не повторю ее... если вы дадите мне шанс доказать это.

Могильный холод тысячей змеек заполз под одежду, угрожающе коснулся обнаженной шеи, впился в кожу почти до боли. Страх, охвативший Исанн, не был естественным — это она понимала так же четко, как и то, что с каждой секундой сопротивляться ему все труднее. И в момент, когда ей уже начало казаться, что прощения, быть может, не будет, все закончилось. В комнате резко потеплело, схлынула паника, мгновение назад почти сломившая сопротивление разума.

Узкая, иссушенная годами ладонь императора ободряюще легла Исанн на плечо.

— Этот промах был ожидаем. Я знаю, как преданна ты своему отцу, дорогая. Это естественно, что ты по-прежнему мыслишь стереотипами агента Разведки, чья верность мне выражается в верности Арманду... но тебе следует привыкать к тому, что теперь между нами нет посредников. Помнишь, что я говорил тебе вчера? Сначала докладываешь мне, и лишь потом — отцу. И никак иначе.

— Я помню, повелитель. И больше не забуду.

— Уверена?

Исанн наконец осмелилась поднять на него взгляд. На смену страху вдруг пришло абсолютное спокойствие, порожденное уверенностью: второй раз она не оступится. Потому что не хочет когда-либо вновь испытать то, что испытала несколько минут назад. Потому что не хочет вновь разочаровать человека, в руках которого — не только ее жизнь и будущее, но и душа.

Глупо. Наивно. Но истинно с того самого дня, когда Палпатин провозгласил начало новой эры, а может — и раньше.

— Абсолютно. Моя верность принадлежит вам, владыка. И никому другому.

"Уезжаю. Не знаю, когда вернусь".

Падме перечитывала эту строчку уже в который раз. Несколько слов, отправленных с номера, на который уже никогда не дозвониться, выглядели до рези в глазах буднично, но значили слишком много, чтобы осознать их в один момент.

Оби-Вану пришлось покинуть Корусант. Срочно, без возможности вернуться. Восемнадцать лет назад Падме не удивилась бы, получив такое сообщение: напротив, она с замиранием сердца ждала его каждый раз, когда власти заводили песню об очередных выявленных в столице джедаях и пособниках сепаратистов. Но теперь, после того, как чистки в столице уже несколько лет как отгремели? В этом не было ничего невероятного, разумеется. Оби-Ван ходил по очень тонкой грани, да и она вместе с ним. Столько всего могло пойти не так, что голова шла кругом, стоило представить риски и возможные последствия ошибок, предательства, банального невезения...

Падме глубоко вздохнула и спокойно, с невозмутимым видом подозвала к себе Трипио: горло вмиг пересохло, и ей срочно понадобился прохладный лимонад. На том и кончился приступ страха: схлынул, едва подступив, оставив на память о себе слишком сильное сердцебиение и легкий холодок в ладонях.

Что бы ни заставило Оби-Вана покинуть столицу, ему это удалось. У Падме не было причин считать иначе до тех пор, пока к ней не ворвется разъяренный Энакин с требованиями немедленно объясниться. Она пока еще в безопасности, дети — тоже, и это все, что сейчас имело значение. Бессмысленные метания никак не помогут Оби-Вану и уж точно пойдут только во вред ей самой.

"Теперь мы сами по себе", — подумала Падме и сама удивилась тому, сколь легко оказалось принять это.

Она беспокоилась за друга, несомненно... но куда сильнее было облегчение от того, что Оби-Ван исчезнет наконец из ее жизни. С каждым годом связь с ним все сильнее напоминала Падме затянувшийся и давно уже не желанный любовный роман, опасный для них обоих. Энакин прощал ей бесконечно многое, но тайное обучение близнецов вполне могло оказаться для их брака и хрупкого, пока только зарождающегося политического союза последней каплей. Оби-Ван в любой момент мог оказаться в руках властей и утянуть за собой на дно и ее, а то и Люка с Леей. Не говоря уже о том, что его присутствие было постоянным напоминанием об обязательствах, которые Падме взяла на себя восемнадцать лет назад, но не собиралась выполнять сегодня.

Девчонка, которой она была когда-то, с легким сердцем доверила будущее близнецов мудрости магистра Йоды. Женщина, которой она стала, лично сдала бы гранд-мастера Ордена инквизиторам, вздумай он заявить права на ее детей.

Довольно с нее джедаев и их пророчеств. Оби-Ван сделал для Люка и Леи все, что мог, обучив их азам Силы и джедайским техникам, позволявшим обуздать Тьму внутри себя. Большего от него и не требовалось. На большее не готова была согласиться Падме. У нее имелись свои планы на борьбу с Империей, и близнецам в них отводилась самая скромная и безопасная роль из всех возможных.

Пожалуй, Оби-Ван не мог найти лучшего времени, чтобы исчезнуть. Без него Йода не сумеет дотянуться до ее детей, что бы он ни уготовал им на самом деле.

С распахнутого балкона повеяло легким приятным ветерком — словно в подтверждение ее правоты. Но все равно что-то сжимало цепкими коготками сердце, лежало тяжестью на груди. Что-то шло не так, как следовало.

"Побег Оби-Вана — все-таки очень тревожный звоночек, как бы я ни относилась к его присутствию на Корусанте. Надо будет осторожно задать пару вопросов там и здесь. Может, получится понять, что произошло и чем это грозит нам".

Поставив недопитый стакан на поднос, Падме в смятенных чувствах спустилась на первый этаж, на ходу набирая номер на комлинке. Сегодня у Терр Танил был запланирован небольшой званый вечер, к которому следовало хорошо подготовиться — а Падме еще даже не записалась к визажисту, чтобы тот замаскировал следы нескольких бессонных ночей и нескончаемого в последнее время стресса. Высший свет и так слишком много знал о ее проблемах, непозволительно было бы показывать свою слабость еще и жалким внешним видом.

Она не ожидала никого встретить дома в этот час — Энакин целыми днями пропадал во дворце и Сила знает, где еще, а дети загружали себя общественной работой не меньше, чем Падме в их годы, — и поэтому была очень удивлена, увидев Лею сидящей на диване в одной из проходных комнат. Дочь выглядела так, будто обошла пешком половину Империал-Сити: растрепавшаяся коса держалась на честном слове, макияж чуть смазался от пота, на подоле платья, еще утром идеально отглаженного, появилось множество складок. Заметив мать, Лея кивнула ей и вновь уткнулась в бумаги, в беспорядке разложенные прямо на диване и подлокотнике ближайшего кресла. Падме с интересом пробежалась глазами по строчкам. Оказалось — заключение экологической экспертизы о непригодности бывшего Заводского района для жилой застройки.

— Не думала, что ты интересуешься вопросами строительства.

Лея сердито сдула с лица прядку волос и с громким хлопком захлопнула папку, которую до этого пролистывала.

— Мадам Маннэа решила, что галактике куда важнее узнать о том, что новый квартал собираются строить на токсичной помойке, чем о массовых убийствах. А так как Движение в последнее время превратилось в подразделение КОСНОП, мне остается только взять под козырек и исполнять. Может, нам еще и форму введут, как думаешь?

Падме не сдержала улыбки. Идеализм ее молодости вкупе с горячностью Энакина... Лея могла бы провести чудесную юность в корпусе молодых законодателей на Набу в республиканские годы, но при имперских порядках такая молодежь оказалась не в почете. Теперь другие ребята стали образцом для подражания — спортивные, подтянутые, с пустыми глазами и проимперскими лозунгами на губах.

— После той статьи, которую ты собиралась опубликовать под редакцией Движения, неудивительно, что кураторша хочет держать тебя подальше от политических вопросов.

— Сама знаю. — Лея невесело усмехнулась. — Тебе отец рассказал?

— Сразу после того, как я отделалась от доброжелателя из КОСНОП. Цензоры болтливы, как гунганы на базаре, и вечно хотят приукрасить свою значимость.

— И что говорят? — Лея подняла за уголок одну из распечаток и принялась рассматривать ее с выражением крайнего омерзения на лице. — Меня еще не включили в список врагов Империи и Палпатина лично?

Падме сокрушенно вздохнула. Сколько вызова, столько огня, который горит впустую... Лее бы зажигать сердца народов, стоя на сенатской трибуне, а не пополнять собой ряды тех, кого Энакин вчера пренебрежительно назвал пушечным мясом, а Падме не возразила. Еще один голос в хоре, вся важность которого — в численности и громкости, в создании шума, противостоящего столь же горластым молодым сторонникам Империи. Лея была достойна большего, но понимать этого не желала.

— Лея, девочка моя... пойми же: такими выходками ты не добьешься ничего, кроме репутации площадной скандалистки. Ты сумеешь сделать куда больше, если возьмешься за ум...

Лея закатила глаза.

— ...Поступлю в Корусантский университет, заработаю репутацию рассудительной и здравомыслящей девушки, получу должность в уважаемой общественной организации... словом, превращусь в такое же бесполезное и бесхребетное существо, как Сэйли Маннэа. Ты такой жизни для меня хочешь, мама? Для этого в обучение к Оби-Вану отдала?

Скривившись, она швырнула распечатку в ворох остальных и обернулась к матери, сверкнула злыми, горящими глазами.

— Может, хватит притворяться, что ты своими подковерными интрижками что-то меняешь? Мама, я напомню, если ты забыла: император убил твоих друзей и подчиненных, несколько сотен к смерти приговорил просто потому, что они работали в твоей организации, приставил нож к твоему горлу... а ты все еще что-то об осторожности и благоразумии говоришь?! Самой не противно?

— Лея!.. — У Падме перехватило дыхание: слова дочери ударили как ножом по сердцу, точно и сильно. Потребовалось несколько секунд, чтобы совладать с собой. — Ты не понимаешь. Мы уже когда-то пытались победить Палпатина, открыто выступая против него. Посмотри, что из этого вышло. Чем больше внимания оппозиция привлекает к себе, тем меньше у нее шансов на победу. Если бы я не помогала Альянсу, то не оказалась бы теперь скована по рукам и ногам...

— И могла бы с чистой совестью утверждать, что являешься самой настоящей образцовой гражданкой Империи. С тем же успехом можно подождать, пока Палпатин умрет от старости, а потом сказать, что это ваши с товарищами усилия его в могилу свели. Или план как раз в этом?

Лея принялась собирать бумаги в папку, безжалостно сминая листы. Сердито обернулась, почувствовав ладонь матери на своем плече.

— Лея, — тихо, но твердо позвала Падме, сильно сжав пальцы. — Пожалуйста, не надо говорить о том, чего не знаешь. Ты зря думаешь, что Империю можно победить в лобовом столкновении, как это пытается сделать Альянс. Посмотри на его успехи. Разве эта война хоть немного пошатнула трон под Палпатином? Разве она принесла хоть что-то, кроме лишних страданий?

Лея презрительно поморщилась.

— Так что же? Лучше сдать ему галактику без боя? Как ты, как Бейл Органа, как Оби-Ван?

— Нет. Конечно, нет. У каждого своя роль, дочка. Без военной мощи Альянса Империю не победить — но и ему не справиться без тех, кто в нужный момент нанесет врагу удар в спину, разрушив все, на чем стоит имперская машина. Властные структуры, экономика, вера — пока крепки они, Империя будет стоять непоколебимо, а извне их не уничтожить. Поэтому наше место здесь, по эту сторону баррикад. Понимаешь?

Падме говорила уверенно, смотрела в глаза дочери без тени сомнения — но видела в них ту же стену, что и во взгляде Энакина вчера. Лея не слышала ее. Не понимала, не хотела даже вдумываться в смысл сказанного.

— Больше похоже на молитву, мама, — тихо сказала она. — Верь в нее, если тебе от этого легче. Но проблема в том, что галактике-то легче не станет.

Поцеловав мать в щеку, Лея отвернулась. Посмотрела на часы у себя на запястье.

— Мне пора. Заниматься правильными и осторожными вещами. Наверное, если этот жилой комплекс все-таки не построят, власть Палпатина хоть капельку, но ослабнет.

Тревога в сердце окрепла, заскреблась не фелинксами уже — когтистыми нексу. Лея не впервые показывала норов, но никогда еще Падме не чувствовала такого страха за нее. Никогда прежде гордые, смелые и, в общем-то, правильные слова, которые могла бы произнести сама Падме, будь она лет на двадцать моложе, не вызывали такого желания схватить дочь за руку и запереть покрепче, под усиленной охраной.

"Знамения Силы редко оказываются ложными. Судьба твоих детей крепко связана с Альянсом, и не в нашей власти изменить это", — вспомнились слова Оби-Вана. "Не к месту, — оборвала Падме панические мысли. — Сила здесь ни при чем. Обман, пыль в глаза. Йода — старый лжец, будь он хоть трижды мастером-джедаем".

— Ты ошибаешься, если думаешь, что мы в безопасности. Оби-Вану пришлось бежать из столицы. Я не знаю, почему, но теперь нам надо быть вдвое осторожнее обычного. Пожалуйста, Лея. Послушай меня.

Дочь даже не обернулась.

— Может, он просто устал быть благоразумным, — бросила она. Едко — но ее голос чуть дрогнул. Как у ребенка, сознающего свою неправоту, но не желающего ее признавать.

Падме предпочла счесть это за добрый знак.

* * *

Места для явок Разведка подбирала без фантазии и заботы об имидже. Никаких смердящих трущоб или роскошных апартаментов, куда пускают только избранных — обыкновенные квартиры в обыкновеннейших районах. Хан Соло за свою жизнь успел побывать где-то на пяти, и все они были вопиюще одинаковыми.

Не радовали разнообразием и способы доставки агента, решившего не отвечать на вызов с первого раза.

— Солнышко мое, я знал, что ты жить без меня не можешь. — Улыбка получилась кривоватой: еще не прошло до конца онемение, вызванное инъекцией чего-то неприятного и наверняка запрещенного каким-нибудь устаревшим законом. — Неужели ты решила, что я захочу сбежать и лишиться общества такой красотки?

Агентша отреагировала на комплимент скептической усмешкой. Хоть эта дамочка и выглядела, как ожившая эротическая фантазия мужчины, пересмотревшего после вечера в борделе кореллианских сказок о злых колдуньях, удовольствие от ее общества было крайне сомнительным. Настолько сомнительным, что Хан порой задумывался, а не была бы встреча с наемными головорезами Джаббы более приятной и менее опасной для жизни.

— Повторяешься, Соло.

— Так и ты не стремишься сделать наши встречи более разнообразными. И, кстати, наручники — это совершенно лишнее. — Он демонстративно пошевелил рукой, прикованной к ножке стула. — Я считал, что с агентами обращаются бережнее, когда соглашался на работу.

Имперка улыбнулась, многозначительно глянула на своего сопровождающего. Белобрысый детина под два метра ростом выразительно хрустнул кулаками, сделал ленивый, будто бы случайный шаг вперед. Дешевый трюк, но эффективный — нужные воспоминания пробуждает не хуже скиртопанола.

— С теми, кто не пытается увильнуть от своей части договора. Пора бы уже понять, что мы найдем тебя где угодно, Соло. И уж поверь: лучше мы, чем Джабба Хатт или Черное Солнце.

Хан усмехнулся. О да, в этом их мнения сходились. Разведка выгодно отличалась от всех его бывших работодателей хотя бы тем, что пока не изъявила желания бросить его ранкору в яму или выставить на всеобщее обозрение замороженным в карбоните. Самая гуманная спецслужба галактики всего-навсего угрожала ему заслуженным судом в случае, если услуги Хана перестанут устраивать ее. Перспектива справедливого и законного расстрела его тоже не слишком прельщала, но имперцы хотя бы предлагали альтернативу.

Ненадолго, конечно. Но до тех пор, пока Хан не изучил как следует повадки и длину рук этих хозяев, работа на них казалась лучшим способом дожить до конца года. Ни Джабба, ни виго Черного Солнца не были страшны тому, кого считает своей ценной собственностью самый крупный и беспощадный хищник в галактике.

— Аргумент, которому я не могу ничего противопоставить. Так чего изволят мои защитники и благодетели?

— Пока — лишь того, чтобы ты оставил попытки сбежать из столицы. Очень скоро твои навыки нам понадобятся, и я сильно огорчусь, если тебя не окажется под рукой в нужный момент.

Хан отвесил подобие поклона — насколько позволяли оковы.

— Я стараюсь не огорчать красивых женщин и людей, способных отыскать меня где угодно. Мы с "Соколом" к вашим услугам, мадам.

Энакин Скайуокер не отличался любовью к светским беседам — равно как и к беседам вообще, относясь к тому типу людей, что принцип "меньше слов, больше дела" возводят в абсолют. Так как общих дел с ним Куорен Найджелис не имел, да и не мог иметь— кадровое обеспечение гвардии, к величайшей досаде высокого начальства, велось по собственным, закрытым от КОСНОП каналам, — к приглашению на разговор в формальной обстановке он отнесся со всей возможной предусмотрительностью, поставив в известность сразу нескольких влиятельных персон, в интересы которых входила его долгая и плодотворная карьера.

Существовала всего одна ниточка, связывавшая главу Коалиции за прогресс и командующего императорской гвардии. Имя ей было госпожа Наберрие-Скайуокер, и Куорену оно сулило очень непростую беседу с непредсказуемым финалом. Разъяренные мужья, как мог он судить по богатому опыту, слишком склонны к поспешным выводам и неадекватным действиям, вне зависимости от того, чем вызвана их ярость — хоть супружеской неверностью, хоть неверностью политической.

Куорен ненадолго задержался перед дверьми кабинета, хотя адъютант уже пригласил его войти. Поправил безупречно сидящий пиджак, потуже затянул чуть разболтавшийся узел галстука — и с трудом удержался от нервного смешка, вспомнив излюбленный Скайуокером способ расправы. Не ко времени мелькнула мысль, что если командующий придушит его сгоряча, то лишь сыграет на руку своим многочисленным противникам, давно пытающимся не мытьем, так катаньем убедить императора в неподконтрольности и сомнительной адекватности его протеже... вот только самому Куорену поднявшиеся в верхах волнения хладный труп не согреют, да и Скайуокер наверняка выйдет сухим из воды. О непотопляемости "императорского палача" ходили легенды и анекдоты, пересказываемые опасливым шепотом.

Скайуокер, казалось, его вовсе не ждал: стоял перед окном, сцепив руки за спиной и глядя на тонущие в облаках шпили Галактического города. Куорену, занявшему хоть сколь-нибудь видное положение в имперской иерархии чуть больше трех лет назад, нечасто доводилось видеть командующего вживую, и в его подсознании все еще жило безнадежно устаревшее, впитанное с детства впечатление о нем: молодой обаятельный парень, любимец всех девчонок поголовно и предмет зависти большинства мальчишек — разве что неправдоподобно смазливый для героя войны. Не знай Куорен наверняка, что видит перед собой того же человека, то догадался бы не сразу: с возрастом его черты огрубели, юношеская субтильность превратилась в хищную поджарость, а сверкавшая с плакатов двадцатилетней давности улыбка смотрелась бы на этом лице так же чужеродно, как цветы на ховертанке.

Скайуокер еще не успел сказать и слова — лишь окинул вошедшего быстрым взглядом через плечо, — а Куорену уже казалось, что ему зачитали смертный приговор и предложили застрелиться самому, пока дело не дошло до исполнения.

— Вы желали поговорить со мной, милорд? — Он едва удержался, чтобы не склонить голову ниже, чем того требовали приличия.

Скайуокер не обернулся и сейчас.

— Вы заставили себя ждать.

Куорен не стал оправдываться, хоть этот порыв и пришлось давить волевым усилием. Этот вызов — не более чем частная инициатива, на которую он даже не был обязан отвечать. Естественно, эти мысли он тоже оставил при себе. Буква уставов и законов, непререкаемая на низших уровнях имперской службы, становилась все более неопределенной и размытой по мере продвижения наверх.

— У нас всех есть обязанности, которые требуют неотложного исполнения, милорд. Для встречи с вами я воспользовался первой представившейся возможностью.

— А до тех пор вас слишком занимали консультации с вашими покровителями. Любопытно, как долго продлится их благосклонность после того, как вскроются ваши контакты с предателями Империи?

"Предателями Империи". Куорен почувствовал, как от страха сжимаются и скручиваются в узел внутренности. В последнее время его круг общения включал столько личностей, которых можно внести в этот список, что при подсчете от их числа становилось дурно. Каждое имя было ниточкой, протянувшейся между ним и блестящим будущим... и каждая такая ниточка могла свиться в висельную петлю, если он хоть на миг потеряет осторожность и чувство меры.

Если дело и впрямь касается Амидалы, у него есть хороший шанс отделаться расшатанными нервами. Но если вдруг вскрылось что-то, о чем он сам еще не знает...

— Осмелюсь попросить у вас пояснений, милорд. Такие обвинения требуют серьезных оснований.

Скайуокер наконец соизволил обернуться — с той неторопливостью, которая обычно бывает у разъяренного ранкора перед первым и единственным замахом.

— Не пытайтесь увиливать, Найджелис. Вы имели неосторожность вступить в сговор с группой лиц, потворствующих интересам Альянса внутри Империи. Гилберт Миан, Нейлин Зарра, Руфус Торена, Терр Танил... и в их числе — Падме Наберрие-Скайуокер, к моему стыду и позору.

Он скривился и стиснул кулак в молчаливой злости. Куорену показалось, будто в тот момент в кабинете сгустились тени, и какая-то сила обрушилась ему на плечи невидимым прессом.

— Я лично допросил жену, — произнес Скайуокер таким ровным тоном, что Куорена бросило в дрожь. — Женщины — хрупкие создания, Найджелис. Немного сил потребовалось, чтобы заставить ее сознаться и выдать имена сообщников. Ваше она пыталась скрыть до последнего — очевидно, ценила вас выше многих. Можете назвать хоть одну причину, по которой мне следует сохранить вам жизнь?

Вопреки всему, Куорен с трудом удержался от глупой и совершенно неуместной улыбки. Значит, все-таки Амидала и эта теплая компания заговорщиков, от которой время от времени откусывают самые сочные кусочки Айсард и Соллейн. Не худшее развитие событий. Не самый тяжелый из его грехов — да и с большой натяжкой можно назвать грехом работу, санкционированную главами обеих спецслужб и КОСНОП в придачу.

— Боюсь, милорд, ваша супруга невольно ввела вас в заблуждение. Я и впрямь вхож в круг лиц, известных своими... сомнительными действиями и политическими пристрастиями. Однако контакт с ними я поддерживаю исключительно в интересах Империи, что легко подтвердят лорд Вандрон и командующий Соллейн.

Он вовремя проглотил готовые сорваться с болтливого языка (Куорен знал за собой эту беду — обратную сторону красноречия) намеки о том, что Скайуокер не потратил бы время на этот бессмысленный разговор, если бы потрудился посоветоваться с главой ИСБ. Некоторые соображения лучше держать при себе — особенно те, что могут прозвучать как "наступи своей гордости на горло и признай, что в Империи не только у тебя есть власть".

— Вот значит как. — Во взгляде Скайуокера теперь читалось чуть ли не большее презрение, чем прежде. Судя по виду, он совсем не удивился, и Куорен в очередной раз подумал, что командующий, скорее всего, с самого начала задумал этот разговор отнюдь не для того, чтобы вывести на чистую воду заговорщика. — Шпионаж, доносительство... не сомневаюсь, что и подстрекательство. Неужели ИСБ так стеснена в кадрах, что к этим делам требуется привлекать высокопоставленных сотрудников КОСНОП?

Куорен позволил себе тонкую улыбку.

— Штатные агенты редко располагают ресурсами, необходимыми, чтобы заинтересовать высшие эшелоны... с позволения сказать, оппозиции. А меня подобное совместительство не слишком утруждает.

— Что ж, это похвально. — Весь вид Скайуокера говорил об обратном. — В таком случае советую вам держать в уме, что этого неприятного инцидента можно было избежать, если бы вы рассказали мне о своих открытиях раньше. В порядке вежливости.

Улыбка Куорена стала чуть шире. Да, методы вербовки у милорда те еще... даже Арманд Айсард ни разу на его памяти не начинал разговор с прямой угрозы прикончить собеседника. Впрочем, Куорен не исключал, что он просто слишком недолго знаком с господином директором.

— Мне следовало подумать об этом, милорд. Но, простите мне мое малодушие, я не посмел обвинять вашу супругу в чем-либо без веских доказательств. Вы могли бы счесть это клеветой и оскорблением.

— И вместо этого вы поделились своими бездоказательными обвинениями с господином Айсардом. И делились регулярно, судя по кругу лиц, арестованных Разведкой за последние два года.

Разговор с любым человеком, наделенным большей властью, чем твоя собственная, сродни прогулке по тонкому льду — и сейчас Куорен отчетливо услышал треск. Вооруженный до зубов нейтралитет, установившийся между Скайуокером и Айсардом, больше смахивал на холодную войну, и меньше всего Куорену хотелось бы оказаться причисленным к одной из сторон. Особенно сейчас.

"Он не может знать наверняка. Проверяет догадки, и только лишь".

— Ведомство директора Айсарда располагает обширной агентурной сетью и отлаженным механизмом работы, милорд, — поспешил заметить он, натянуто улыбаясь. — Его успехи в борьбе с пятой колонной Альянса никак не связаны с моими скромными усилиями... К тому же я рисковал потерять благосклонность лорда Вандрона, если бы посмел передавать информацию третьей стороне без его ведома. Поверьте, я бы не хотел оказаться в числе тех, кого мой непосредственный начальник относит к неблагонадежным...

— Найджелис, не прикидывайтесь глупцом, вам не идет. Вражда Айсарда с Вандроном напоминает грызню двух склочных стариков, которые собачатся из-за забора по каждой ерунде, но пристрелят любого, кто вздумает сунуться на территорию соседа. Я не удивлен, что они обмениваются информацией и сдают шпионов друг другу в аренду. Расслабьтесь. Если я и убью вас, это произойдет не сегодня.

Он усмехнулся, казалось бы, подчеркивая шутливость реплики. Но Куорену почему-то совсем не хотелось смеяться.

— Вы можете быть свободны, Найджелис. Но пока будете гнуть спину перед двумя престарелыми хозяевами, подумайте вот о чем. Господину Вандрону семьдесят пять. Господин Айсард, если я правильно помню, в этом году тоже разменяет восьмой десяток. Вот и подумайте, кто останется у власти через десяток-другой лет... и в каких отношениях с ними будете вы.

Куорен счел за лучшее молча поклониться, и Скайуокер отпустил его взмахом руки. Всю дорогу до офисов КОСНОП Куорен не мог отделаться от мысли, что покровителей — нынешних и потенциальных, — все-таки бывает слишком много.

* * *

Курортный Борлеас встретил Оби-Вана скверной погодой и нарастающим предчувствием беды. В первый день оно было смутным, едва уловимым, но уже на второй стало раздражающе осязаемым — зудело на краю сознания, точно рой назойливых ос.

"Энакин наверняка бы спросил, бывают ли у меня хоть иногда хорошие предчувствия". — Мысль пришла в тот момент, когда Оби-Ван отсчитывал последние кредитки аванса за перелет до Раксус-Секундуса, и, вполне возможно, была дурным знаком сама по себе. Имя Энакина Скайуокера давно уже не сулило ничего хорошего любому, кто был не в ладах с имперским режимом.

— Координаты. — Быстро нацарапав что-то на листке флимсипласта, контрабандист сунул его Оби-Вану в ладонь. — Вылетаем сегодня, ровно в девять. Не задерживайтесь.

Мельком пробежав взглядом записку, Оби-Ван кивнул и отошел к противоположному концу барной стойки. Отсюда хорошо просматривался весь зал — задымленный, тесно набитый посетителями всевозможных рас и степеней трезвости, — но определить источник угрозы Оби-Ван затруднялся. Беглое — чтобы случайно не выдать себя, — обращение к Силе не дало ровным счетом ничего подозрительного: пьяное веселье, похоть, животная, лишенная четкого вектора агрессия. Разноголосье простейших эмоций. Если и были здесь те, от чьего навязчивого внимания Оби-Ван пытался избавиться с самого прибытия, то скрывать свое присутствие у них получалось не в пример лучше, чем у него.

Бармен-бесалиск выразительно кашлянул и потер нижнюю пару могучих ладоней. Оби-Ван залпом допил остатки эля и выложил на стойку сумму, за которую можно было купить пару бутылок марочного вина. Наводка на хорошего и неболтливого пилота во все времена стоила недешево, а при имперских порядках расценки на такого рода услуги подскочили по меньшей мере вдвое. Расплатившись, Оби-Ван с трудом протолкался к выходу из кантины — судя по толпе, собравшейся здесь, местечко было популярнее большинства приличных заведений вдоль побережья.

Улицу окутывал туман. Жиденький в центральных кварталах, открытых всем морским ветрам, в низинах он сгущался до непроглядной белесой пелены, сквозь которую с трудом можно было различить очертания ближайших строений и силуэты прохожих. Оби-Ван немного задержался на пороге кантины, привыкая к скверной видимости и оценивая обстановку. Чисто. Как и прежде, Сила обжигала угрозой, стоило прислушаться к ней, но не торопилась указать на врага. Здесь и сейчас он был в безопасности... до тех пор, видимо, пока не наступит в заботливо расставленную ловушку.

За годы относительно мирной жизни Оби-Ван успел позабыть, как сильно он ненавидит сюрпризы. То ли такова была воля Силы, то ли удача все-таки существовала и отворачивалась от него за нежелание это признавать, но они редко бывали приятными.

* * *

Держать штаб ячейки в центре Дамрии — туристической жемчужины Борлеаса, охраняемой даже сильнее местной столицы, — день ото дня становилось все более опасно и накладно. Правительство сектора ввело драконовские меры пограничного контроля, почти отрезав немногочисленных борлеаских повстанцев от внешних каналов снабжения, а ИСБ с Разведкой будто соревнование по отлову врагов режима меж собой устроили, за пару месяцев нанеся Альянсу больший ущерб, чем за весь прошедший год. Подкованный в таких делах Риин едко заметил, что имперцы не столько с повстанцами борются, сколько друг с другом — близился конец года, а вместе с ним и сдача отчетности, и новый дележ бюджетного пирога, — но легче от этого не становилось. Если местные силовики продолжат с тем же энтузиазмом выслуживаться перед начальством из Центра хотя бы еще пару месяцев, большинство операций придется свернуть, а агентуре — залечь на дно, пока не уляжется пыль. Положение немногих разбросанных по планете боевых ячеек, и без того нелегкое, грозило вскоре стать совершенно невыносимым: лагерям и базам отчаянно не хватало буквально всего, от вооружения до провизии. Ланара всерьез опасалась в один прекрасный день получить от магистра Винду распоряжение расформировать их, а бойцов раскидать по менее безнадежным мирам, где от них будет хоть какая-то польза. Дело к этому шло уже давно.

Ланара сама не была уверена, почему так цепляется за Борлеас. Она гнала прочь все чаще посещавшую ее мысль, что виной всему — ее тщеславие, нежелание признавать, что план по превращению курортной планеты в перевалочный пункт Альянса с треском провалился, и теперь впустую пожирает ресурсы и людские жизни. Для командира и рыцаря-джедая трудно найти грехи более страшные, чем гордыня и тщеславие. Особенно, если из-за них уже пострадали те, кто зависит от ее решений.

— Ланара.

Ланара обернулась. Присутствие Риина она почувствовала уже давно, но надеялась, что он направлялся в комнату отдыха ради автомата с кафом и упаковки обеда быстрого приготовления. Ее отношения с главой разведки были... ближе, чем следовало. На самой грани между дружбой и чем-то более сильным и глубоким, совершенно неуместным на войне и запретным для джедая. В редкие минуты, когда им доводилось поговорить просто так, Риин постоянно пытался эту грань переступить, игнорируя неловкие, как у неопытной девчонки, старания Ланары обозначить дистанцию. Если же он пришел с чем-то важным... Ланара подавила тяжелый вздох. Важные новости в последнее время были одна другой хуже.

— Да, Риин, что у тебя?

Выглядел Риин серьезным и собранным. Золотистые волосы, обычно аккуратно зачесанные назад, были растрепаны — Риин всегда взлохмачивал их, когда усиленно думал над чем-то. В руках он держал инфопланшет, на экран которого постоянно поглядывал.

— Пришли срочные новости от Телль. Похоже, у инквизиторов намечается важная операция: будут брать какого-то беглеца, которого подозревают в связях с Орденом. Ей ничего о нем толком не известно, но приказ пришел с самого верха, и командовать группой захвата назначили Корвейна. Сама понимаешь, насколько это важно, раз имперцы не поскупились бросить в бой этого ублюдка.

Ровный, чуть усталый голос Риина под конец фразы дрогнул от злобы. На всем Борлеасе трудно было найти повстанца, у которого не имелось бы личных счетов к старшему инквизитору Бранду Корвейну, но ненависть Риина к нему была столь сильна, что порой пугала Ланару. Она никогда не спрашивала, что же произошло между ним и Корвейном восемнадцать лет назад, но предположить было нетрудно: в Войну Клонов будущий инквизитор командовал батальоном Риина и вряд ли мог расстаться в добрых отношениях с перебежчиком, уведшим за собой почти два десятка бойцов.

— Ты уверен, что это не провокация? Корвейн — очень притягательная мишень для нас, а Телль...

— Не самый надежный источник? Ланара, она ни разу не подводила нас прежде. К тому же я проверил по другим каналам. Операция действительно планируется, и наши друзья из Разведки явно озабочены тем, чтобы она прошла как по маслу. Двое инквизиторов и отряд из десятка штурмовиков смерти в качестве огневого прикрытия говорят сами за себя. А если Империя так страстно желает что-то заполучить, нам следует ей помешать... хотя бы ради того, чтобы посмотреть, чью голову она считает настолько ценной.

Ланара с сомнением кивнула. У нее не было причин не доверять профессионализму Риина, но эта женщина из Инквизитория... конечно, вины Телль в том, что ее совсем ребенком отняли у мастера и принудили служить Империи, не было и не могло быть. И все же она оставалась адептом Темной стороны, воспитанной под надзором имперских палачей. Ланара всей душой хотела верить в ее искреннее желание вернуться к Свету, но жизнь приучила джедайку ставить осторожность превыше слепой надежды.

— Предположим, это правда. Тогда мы столкнемся с очень серьезным сопротивлением, если попытаемся спасти этого человека... кем бы он ни был. Не слишком ли велики риски для беглеца, который может оказаться кем угодно?

Риин хищно усмехнулся.

— Не только ради него, Ланара. Если сработаем должным образом, мы сможем избавиться от сильнейшего инквизитора на этой планете. Мне кажется, все вместе дает хорошие основания для риска.

Ланара тяжело вздохнула и сконцентрировалась на потоках Силы, надеясь, что та подскажет правильное решение. Много лет назад Ланара провела бы за медитацией и размышлениями долгие часы, но сейчас она не могла позволить себе такую роскошь. У повстанцев не было избытка в ресурсах, в том числе и во времени.

"Порой бездействие хуже самой отчаянной авантюры", — вспомнились давние слова ее наставника. Сила безмолвствовала, но беспокойство Ланары странным образом улеглось. Возможно, именно это и было знаком... во всяком случае, на другой рассчитывать не приходилось.

— Хорошо, Риин. Даю добро. Сколько у нас времени?

— Час. Полтора, если очень повезет.

Ланара мысленно застонала. Операции не планируются за такое время. И уж тем более — когда каждый человек на счету. Но...

"Возможно, у нас есть шанс сделать что-то полезное. Трясясь за свои шкуры в глубоком подполье, мы точно не принесем Альянсу ничего, кроме расходов".

— В таком случае, нам следует поторопиться.

Пригороды Дамрии мало напоминали туристический рай, круглый год завлекающий к себе миллионы имперских граждан. С высоты птичьего полета самый крупный и прекрасный курортный город Борлеаса походил на месторождение адеганских кристаллов, выросшее посреди безликого каменного массива: изящные небоскребы, разбросанные средь парков и рукотворных каналов, были окружены плотным кольцом торговых центров, аграрных комбинатов и складских комплексов размером с хорошую деревню. На самом краю этого кольца раскинулись Коммерческие доки, видевшие за день, пожалуй, больше трафика, чем проходило через центральный космопорт Борлеаса за неделю.

Контрабандисты на это место просто молились. До того, как вступили в силу новые постановления о пограничном контроле, здешнюю вольницу впору было называть анархией — да и сейчас администрация этого легального, но славящегося вольным обращением с процедурами безопасности порта, из кожи вон лезла, чтобы не испортить себе репутацию слишком строгим соблюдением буквы закона. Власти не возражали, вполне довольные сложившимся компромиссом: подслеповатые и нелюбопытные проверяющие в обмен на информацию, которую владельцы доков предоставляли по первому требованию, а иногда и без оного.

Вытаскивать отсюда беглого джедая будет трудно — слишком хорошо контролируется территория, слишком легко блокируются пути к отступлению. Ему вообще не следовало являться на Борлеас: шансов самостоятельно уйти от Инквизитория здесь, на любимых охотничьих угодьях Бранда Корвейна, у него почти не было. Старший инквизитор сектора еще ни разу не упускал добычу. Даже в те времена, когда носил звание рыцаря-джедая — за неимением в имперской иерархии более подходящего.

Телль бросила на него быстрый взгляд, чувствуя, как поднимается в душе старая, годами копившаяся злоба. Когда-то она почти верила, что ненависть к этому человеку со временем уляжется и забудется, но тут адепты Тьмы переиграли сами себя: прощение — добродетель джедаев, а из будущих инквизиторов Свет последовательно вытравливали.

"У вас хорошо получилось, старший инквизитор. Я ваших уроков никогда не забуду".

...Тело мастера Омесса распластано на камнях. Неподвижные пальцы едва касаются рукояти светового меча — мастеру не хватило всего-то пары мгновений, чтобы поднять его, но Корвейну в тот момент уже наскучило играть в благородство. Второго шанса обезоруженному противнику он не дал.

Ему ни к чему было сражаться с Омессом самому: клонов, пришедших с Корвейном на штурм анклава, было слишком много, чтобы мастер и двое рыцарей могли победить их. Зачем он вообще устроил эту пародию на честный поединок?

"Он позер, — думает Телль, сжимая кулаки. Ей страшно, так страшно, что коленки подгибаются, но злость всегда помогала ей взять себя в руки — пусть даже это неправильно, и за такую "несдержанность" ее могли навсегда оставить в каком-нибудь обслуживающем корпусе. — Просто позер. Нашел достижение: убил старика на глазах у детей. Трус и сволочь, только и всего!"

— Я не хочу бессмысленного кровопролития, — громогласно разносятся слова предателя над жиденькой шеренгой юнлингов. Ребята вздрагивают и переглядываются, косятся то на Корвейна, то на клонов, держащих их на прицеле. Одна из младших девчонок трясется и всхлипывает в тихой истерике, но никто даже не смотрит в ее сторону: слишком страшно самим. — Преклоните колени, и вам будет дарована жизнь. Вздумаете упрямиться — последуете за наставниками.

На колени тут же падают трое. Илла — та самая мелкая плакса — чуть ли не лбом о землю бьется, так старается показать, насколько она послушная. Телль вдруг захлестывает такая ярость, что становится трудно дышать: хочется взять и врезать этой размазне, чтобы пришла в себя. Они джедаи, а не какие-то фермерские дети! Джедай должен противостоять злу, а не стелиться перед ним половиком. Возраст трусости не оправдание.

— Хорошо. — Корвейн сухо кивает, даже не глядя на троих вомп-крысок. — А что остальные?

Храбрости мальчишки, стоявшего рядом с Телль, хватает ненадолго: всего один пристальный взгляд темного джедая, и он тоже бухается на колени, да так, что наверняка расшиб их в кровь. Теперь на ногах лишь двое: Телль и Наян — самый старший из группы, почти двенадцатилетний. Этот то ли в ступор впал, то ли рассудка лишился: стоит, глядя перед собой пустыми глазами, и сжимает в руке тренировочный меч. Будто эта штука хоть на что-то годится.

Телль снова смотрит на меч мастера Омесса, и решение созревает само собой. Предатель уверен, что победил, и не ожидает сопротивления от кучки напуганных детей. Если она будет достаточно быстра...

"Это как на тренировке. Только мишень — живая".

Не позволяя себе задуматься и усомниться, Телль выбрасывает вперед руку, вкладывая в жест столько Силы, что от кончиков пальцев до запястья пробегает дрожь. Рукоять послушно прыгает ей в ладонь, ярко-зеленое лезвие с шипением вспарывает воздух, и в тот же миг Телль бросается на Корвейна. Мир перед глазами плывет, время будто замедляется: она двигается невероятно быстро, а все вокруг застыли, точно мухи в янтаре. В ушах стучит кровь, сердце заходится бешено и радостно: темный не успеет защититься, его меч висит на поясе, а ее клинок вот-вот...

Волна Силы бьет ее в грудь и отшвыривает назад. Телль давится собственным криком, крепко ударившись спиной о землю. От боли и нехватки воздуха темнеет в глазах; она отчаянно пытается вдохнуть, но только бестолку хрипит и разевает рот: на грудь по-прежнему давит невидимый пресс, да так сильно, что кажется, ребра вот-вот не выдержат и проломятся. От самообладания не осталось и следа: от ужаса Телль едва соображает, и думать получается лишь о том, что умирать она не хочет. Совсем-совсем не хочет.

Корвейн подходит нарочито неспешно. Склоняется к ней и сочувственно качает головой. Взгляд у него удивительно добрый и мягкий, но, как только Телль пытается пошевелиться, ослабший было пресс Силы обрушивается на ее грудь с удвоенной тяжестью. С жалобным всхлипом Телль выдыхает последние крохи воздуха. От боли хочется завыть, но она не может выдавить и звука.

— Какая смелая девочка. — Ласково улыбаясь, темный гладит ее по щеке. — Была бы еще умной, цены б тебе не было. Но нет такой проблемы, что не решалась бы хорошим воспитанием...

Внезапно давление исчезает, и Телль заходится в хриплом кашле, едва не захлебнувшись первым свободным вздохом. Кажется, легкие вот-вот разорвет изнутри, но она все равно не может надышаться. В голове шумит так сильно, что слова Корвейна едва получается разобрать.

— Остальных детей распределить по камерам, — командует он, выпрямившись и развернувшись к солдатам. — А этой — сковать руки и отправить ко мне в каюту. Я разберусь с ней позже.

Медленно выдохнув, Телль открыла глаза. От назойливого страха, преследовавшего ее несколько дней кряду, не осталось и следа — как она и надеялась, тот обратился холодной решимостью сделать все, на что ей столько лет не хватало духу.

Казалось, Корвейн даже не смотрел на нее, но в Силе Телль чувствовала на себе его внимание — благо, рассеянное и ленивое. Видимо, дорогой наставник счел этот всплеск эмоций не более чем медитацией перед боем — и был, в общем-то, недалек от истины. Телль уже забыла, когда в последний раз вкладывала в слово "медитация" смысл, отличный от погружения в глубины самых темных своих чувств и воспоминаний. Корвейн хорошо поработал над ней: после восемнадцати лет под его опекой лишь из таких она могла черпать силу.

"Однако выбор, против кого ее направить, все еще остается за мной".

Она непроизвольно сжала ладонь на рукояти меча, поняв, что спидер идет на снижение. За окном уже виднелось бесформенное нагромождение построек, носившее гордое название "Коммерческих доков". До начала операции, на которой так или иначе закончится жизнь инквизитора Телль Изенлис, оставались считанные минуты.

Ее не слишком волновала судьба джедая, у которого не хватило ума даже проверить своего пилота на вшивость и связи с Империей. Однако другой возможности доказать повстанцам свою ценность и навсегда избавиться от человека, превратившего ее в рабыню и убийцу, Телль могло не представиться еще очень долго.

* * *

От контрабандиста несло ложью и страхом почти так же сильно, как дешевыми курительными смесями. Того самоуверенного, вальяжного пилота, с которым Оби-Ван договаривался о перелете, словно подменили: его место занял нервный тип с бегающим взглядом и дергаными движениями, наводящими на мысль о передозировке энергетиков. На вопрос, почему так затягивается отправление, он бормотал что-то невнятное о "подозрительных щелчках в гипердрайве" и астромехе, который "что-то дурит, проверить надо бы".

Не требовалось обладать джедайским чутьем, чтобы понять: проходимец его продал. Возмущаться и клясть собственную поспешность поздно — из западни нужно было срочно выпутываться, но как?

За те несколько минут, что он потратил на пререкания с контрабандистом, обстановка успела катастрофически ухудшиться.

Оби-Ван оглянулся через плечо. В доках от народу было не протолкнуться, но ближе к ангарам толпа редела, распадаясь на отдельных прохожих. На первый взгляд — ничего подозрительного, обыкновенная портовая суета... при этом в Силе Коммерческие доки виделись стремительно сжимающимся огненным кольцом. Оби-Ван мог поклясться, что чувствует присутствие темного одаренного поблизости, но сотни других разумных существ мешали сконцентрироваться на нем. Умений инквизитора не хватало, чтобы полностью закрыться в Силе, подобно Дарту Сидиусу, однако с толпой он смешивался прекрасно, не исчезая из виду совсем, а словно бы растворяясь в буйстве чужой энергии.

"Не один, — поправил себя Оби-Ван, прислушавшись к своим чувствам. — Как минимум двое, и это если не считать солдат".

Штурмовиков вычислить было еще труднее: профессиональные солдаты, в отличие от уличного сброда и наемников мелкого пошиба, не выдавали себя фонтанирующей агрессией и возбуждением, из-за чего в Силе были неотличимы от других разумных. Укромных же уголков, где можно припарковать набитый бойцами скиммер, среди хаотично разбросанных построек хватило бы на десяток засад. Неприятное покалывание в затылке и области позвоночника намекало на присутствие снайперов. Оби-Ван еще по дороге приметил две очень насторожившие его крыши, с которых открывался великолепный вид на ангар и клочок земли перед ним.

Времени на побег было не просто мало. Времени не осталось вообще.

Слабый импульс Силы — не до секретности уже, — и контрабандист уставился прямо Оби-Вану в глаза. Будто бы невзначай сунул руку за отворот просторной куртки, под которой явно прятал пистолет. Оби-Ван чуть усилил нажим на его разум, стараясь усмирить страх и агрессию.

— Мы отправляемся. Немедленно, — приказал он, проводя ладонью перед лицом пилота. Наверное, никогда прежде Оби-Ван не вкладывал столько Силы, чтобы повлиять на другого: на сей раз он не подталкивал собеседника к нужному решению, не пытался запутать или внушить сиюминутный порыв, а грубо подавлял его волю, навязывая собственную вопреки сопротивлению. От напряжения виски слегка заломило, но результат не заставил себя ждать.

Взгляд контрабандиста остекленел. Медленно, как в полусне, он вытащил руку из-за пазухи и бесцветным голосом повторил:

— Отправляемся немедленно.

В тот же момент Оби-Ван с кристальной ясностью осознал: слишком поздно. Инквизиторы, подобравшись к нему вплотную, больше не пытались скрываться — просто застыли позади него, уверенные, что жертве некуда деваться. Невдалеке послышались взволнованные возгласы, эмоции прохожих вспыхивали удивлением с хорошей примесью страха. Краем глаза Оби-Ван заметил двоих штурмовиков в черной броне, словно из ниоткуда возникших возле одного из складов. Еще примерно полдюжины, оттеснив и разогнав случайных зевак, споро выстроились в оцепление, отрезая площадку перед ангаром от основной части доков.

Нападать враги не торопились. Оби-Ван быстро прикинул свои шансы взбежать на борт и, заблокировав вход, поднять корабль в воздух, пока имперцы не успели этому помешать. Шансы поднять были, а вот вывести из атмосферы — уже едва ли: здешние орудия класса земля-воздух, может, и устарели по меньшей мере на полвека, но хлипкому, видавшему виды фрахтовику хватит одного попадания, чтобы окончательно превратиться в космический мусор.

Шансы выжить на земле, впрочем, тоже выглядели удручающе низкими.

"— А я думал, ты скучал по годам бурной молодости.

— Вот такие ситуации, учитель, я бы с радостью оставил в прошлом".

Контрабандист, вырванный из транса появлением незваных гостей, сипло выругался и отшатнулся, когда Оби-Ван выхватил световой меч из-под полы плаща. После стольких лет рукоять лежала в ладони непривычно, как бывает, если взять в руки чужое оружие, однако чувства немедленно обострились до предела, а тело легко, будто само собой, приняло базовую стойку Соресу. Быть может, его боевые навыки не так густо заросли пылью, как он думал.

Оби-Ван обернулся, не спеша кидаться в бой, но готовый в любой момент отразить атаку.

— Не торопитесь пускать клинок в дело, мастер Кеноби. Не принимайте поспешных решений, о которых вскоре можете пожалеть.

Инквизитор был немолод — примерно одних лет с Оби-Ваном, а может, и старше. Его худое, обрамленное аккуратной бородкой лицо с холодными раскосыми глазами казалось смутно знакомым. Вполне возможно, они встречались раньше, когда еще принадлежали к одному Ордену и стороне Силы. Сейчас это не имело значения. Второй убийцей оказалась молодая женщина. В отличие от своего старшего и до крайности самоуверенного коллеги, она явно нервничала, но даже ее нервозность была хищной и агрессивной, как у изголодавшейся или напуганной нексу. Будь у нее когти, она бы нетерпеливо царапала ими землю.

Оба инквизитора — сильные одаренные и отнюдь не новички в своем деле. Когда дело дойдет до сражения, права на ошибку у Оби-Вана не будет. Даже на один неверный шаг.

— Так легко узнать? — Оби-Ван усмехнулся. Одновременно он прикидывал расположение снайперов и надежность ближайших укрытий. Шансов победить у него было немного, но если заманить врагов внутрь корабля, где их преимущество в численности гораздо труднее использовать... — Видимо, тому пластическому хирургу я знатно переплатил.

— Ну что вы, работу над вашим лицом проделали прекрасную. Но я очень не люблю охотиться вслепую, а если человек с обширными возможностями и должной мотивацией чем-то заинтересуется, мало какая тайна сможет долго таковой оставаться.

Инквизитор улыбнулся, и Оби-Ван вдруг вспомнил, где же видел его. Бранд Корвейн, герой Пирийской кампании и один из немногих рыцарей-джедаев, по своей воле предпочетших Империю Ордену. Лично знакомы они не были, но в первый год после войны это лицо появлялось на экранах довольно часто, чтобы примелькаться. Империя любила козырнуть такими перебежчиками перед галактикой.

Оби-Ван сделал шаг назад, к опущенному трапу, и украдкой изменил угол наклона рукояти, чтобы сподручнее было отразить первые выстрелы. Инквизитор немедленно выхватил собственный меч. Багровое лезвие вспыхнуло в жидком вечернем тумане.

— Не советую. Мне вы нужны живым, мастер, а у вас нет шансов победить в этому бою, так не будем все усложнять. Если, конечно, вы не хотите стать мертвецом и виновником гибели многих гражданских.

Последние слова заставили Оби-Вана застыть на месте.

— О чем вы говорите?

— Об истинном назначении этих солдат. — Корвейн широким взмахом руки указал на штурмовиков. — При всем уважении к вашим талантам, мне не требуется такого численного перевеса, чтобы убить вас. Вы давно не брали в руки меч, не говоря уже о сражении с равным себе, и ваша боевая сноровка уже совсем не та, что раньше. Однако если вы будете настаивать на схватке, то знайте, что эти люди, а также снайперы, о присутствии которых вам наверняка известно, откроют огонь не по вам, а по случайным прохожим. Как полагаете, сколько крови окажется на ваших руках к тому моменту, как зона вокруг этого ангара опустеет?

Оби-Ван, потеряв на мгновение дар речи, смотрел на инквизитора и не мог понять: что могло произойти с рыцарем-джедаем, чтобы до такой степени вывернуть его мораль наизнанку? Достаточно ли было одного только влияния Темной Стороны? Оби-Ван надеялся, что нет — иначе у Энакина, столько лет шедшего этим путем, и впрямь нет шансов на искупление. Корвейн уж точно бесповоротно потерян для Света, каким бы человеком он ни был раньше.

— Вы не с дроидами имеете дело. — Разговаривать с этим выродком ему было не о чем, но пустой обмен любезностями вполне годился, чтобы потянуть время. — Не боитесь подобными приказами подорвать мораль собственных солдат и толкнуть их в ряды мятежников?

Корвейн снисходительно улыбнулся.

— Полагаете, такие мелочи способны смутить бойца из Батальона смерти? Это не просто регулярные войска, мастер Кеноби. Эти люди наблюдали, переживали и делали такое, что подорвать их мораль может лишь низкое жалованье — а услуги своих солдат Империя оплачивает куда щедрее Альянса. Так каково ваше решение?

Тем временем в оцеплении нарастало беспокойство. Если бы одаренные не были так увлечены друг другом, они наверняка раньше обратили бы внимание на негромкие, но оживленные переговоры по служебной связи и спешную подготовку к бою. Постовые донесли до простых солдат то, о чем Сила предупредит своих адептов парой минут позже. Корвейн, на чей наручный комлинк пришел сигнал тревоги, лишь перехватил меч боевым хватом и сконцентрировался на самом опасном — и, как он думал, единственном достойном внимания противнике. Оби-Ван тоже чувствовал нарастающее напряжение и готовился воспользоваться этой неожиданностью, в чем бы она ни заключалось.

Вспышкой пронеслось возмущение в Силе, полуоформленный импульс, значение которого Оби-Ван понял лишь пару мгновений спустя, когда зазвучали первые выстрелы — и даже обостренная реакция мастера-джедая не позволила определить, кто же вступил в перестрелку первым, штурмовики или неизвестные нападавшие. Оцепление мгновенно распалось: солдаты бросились к ближайшим укрытиям и открыли шквальный огонь по противникам; где-то завязалась рукопашная. Молодая инквизиторша кошкой отпрыгнула в сторону, на ходу активировав световой меч. За спиной Оби-Вана с шипением и скрежетом поднялся трап: всеми позабытый контрабандист поспешил укрыться на корабле.

Краем сознания Оби-Ван отметил, что чувствует присутствие адепта Света. Сквозь шум сражения пробивался гул светового меча, не принадлежавшего ни одному из инквизиторов. Неожиданная помощь приободрила Оби-Вана, но радоваться было рано: Корвейн, распрощавшись с надеждой взять его живым, явно вознамерился доставить своим хозяевам хотя бы труп. Его младшая напарница крутилась рядом, не вступая в бой, и сиюминутной опасности пока не представляла. Эту проблему предстояло решать в порядке поступления.

Корвейн был хорош — это стало ясно после первого же обмена ударами, едва не стоившего Оби-Вану ноги. Возможно, инквизитор в подметки не годился Энакину или даже Оби-Вану в лучшие его годы, но бездействие длиной в восемнадцать лет давало о себе знать: приходилось прилагать все силы, чтобы просто отражать атаки убийцы — молниеносные, точные, подлые. Корвейн не пытался закончить бой одним смертельным ударом: своими обманными финтами, пробными уколами и бессмысленными на первый взгляд выпадами он сбивал противника с толку, пытаясь подтолкнуть к смертельной ошибке.

Оби-Вана спасала лишь глухая защита Соресу, некогда отточенного до автоматизма и, как выяснилось, не позабытого до сих пор. И все же вскоре стремительный размашистый удар заставил его выйти на открытое пространство. Не будь штурмовики заняты перестрелкой, на этом бы все и закончилось, но даже так инквизитор своего добился — получил больше пространства для маневра. Теперь Оби-Вану приходилось постоянно отслеживать передвижения молодой инквизиторши, которая могла напасть хоть с фланга, хоть со спины.

Ободренный успехом, Корвейн впервые допустил ошибку: слишком сильно отклонился влево, открыв бок. Отвести клинок он успел, но сбился с ритма и, вынужденный защищаться, уступил инициативу. Следующий удар Оби-Вана едва не прожег продольную полосу на его животе — Корвейн увернулся в последний момент.

Постепенно Оби-Ван начал понимать его. Корвейн не использовал классических форм фехтования и тем сбивал с толку. Его способность распознавать слабые места противника и немедленно обращать их себе на пользу сделала бы честь любому мастеру Ордена, но в обороне он не был и в половину столь искусен. Виртуозный убийца — но не фехтовальщик, привычный к затяжным поединкам.

Теперь Корвейн держал дистанцию, кружа вокруг Оби-Вана как голодная катская гончая. В его лице не осталось и тени напускного добродушия и благообразия: глаза темного пылали яростью, тонкий рот зло кривился, обнажая зубы. Алый клинок постоянно менял угол наклона, намекая то на одну атаку, то на другую, а то и вовсе на переход к защите. Кажущаяся беспорядочность этих движений просто умоляла воспользоваться глупостью врага. Оби-Ван видел слишком много провокаций, чтобы поддаться на эту.

В доках полным ходом шло сражение. Оби-Ван то и дело замечал проблески синего клинка, но пока что его обладателю по горло хватало проблем со штурмовиками смерти, и рассчитывать на его помощь не приходилось. Что скверно: за спину Оби-Вану заходила инквизиторша, вдруг вспомнившая о своих обязанностях. Он отступил назад, к кораблю — отсечь хотя бы одно направление атаки, — и тут произошло странное.

Инквизиторша и впрямь вступила в бой... вот только не с ним. Одним неуловимо быстрым, ускоренным Силой рывком она оказалась рядом с Корвейном и всадила клинок ему под ребро прежде, чем он успел что-либо понять. Сила вокруг нее вспыхнула горячей злобой и торжеством, когда тело старшего инквизитора мешком рухнуло на землю.

— Один точно рассчитанный удар в идеально выбранный момент. Что бы я делала без ваших уроков, учитель, — негромко сказала она и медленно, с нескрываемым наслаждением провела острием меча по щеке Корвейна.

Оби-Ван молча наблюдал за сценой, не спеша убирать оружие. То ли сражение вытянуло больше сил, чем ему казалось, то ли все пережитое давно лишило его способности удивляться, но вместо изумления он чувствовал лишь недоверие и отстраненное любопытство. Склонность темных к предательству была фактом известным, но обычно оно затевалось ради конкретной цели, а не предательства как такового. Что творилось в голове у этой женщины, он даже предположить не мог.

— Это было неожиданно.

Инквизиторша обернулась. Она производила странное впечатление: острые, тонкие черты лица, сурово поджатые губы, тяжелый взгляд и болезненная худоба резко диссонировали с молодой и гладкой, без единой морщинки, кожей. То ли зрелая женщина, то ли молоденькая девушка, почти подросток — она казалась одновременно и той и другой.

— Туда. — Инквизиторша махнула рукой в сторону сражения. — Надо покончить с этим поскорее.

Оби-Ван молча кивнул. Как бы ни хотелось ему выяснить мотивы этой женщины, сейчас время для этого неподходящее. Сила хранила насчет нее глухое молчание, и пока этого было вполне достаточно.

* * *

Ланара прижималась спиной к стене, с трудом переводя дыхание. Она была в порядке... почти в порядке — несколько ожогов и глубокий порез на бедре не в счет. Главное сейчас не думать о том, что кроме нее в живых никого не осталось. О том, что в этой авантюре она потеряла дюжину бойцов и рисковала погибнуть сама.

Человек, за которым охотилась Империя, — джедай. Этого достаточно, чтобы продолжать сражаться. Орден никогда не бросает своих. Даже ценой...

Ланара мельком глянула на мертвеца, скорчившегося у ее ног, и ощутила приступ тошноты. Он был еще жив, когда она втаскивала его в укрытие, из последних сил прикрывая от выстрелов клинком и собственным телом. Все впустую. А ведь начали хорошо — выбили троих на одном лишь эффекте неожиданности, без помех заняли намеченные позиции... вот только этого оказалось недостаточно, чтобы победить. Имперцы были лучше подготовлены и вооружены, а их броня гасила выстрелы, как кортозис — световой клинок. Ланара лично убила троих, но даже этим положение не спасла.

Она бездарно сгубила один из лучших штурмовых отрядов и осталась одна против четверых. Если не считать инквизиторов.

Ланара судорожно вздохнула, утерла пот со лба. Усилием воли подавила дрожь и слабость. Ничего еще не кончено. Тот, другой джедай, еще жив. Она жива. Значит — прорвутся.

"Не паниковать. Не отчаиваться. Нет эмоций, есть покой".

Она уже готова была ринуться в атаку — как раз хватило бы сил на ближайшего штурмовика, а там залечь вон за теми ящиками и молиться, чтобы дрожь и головокружение прошли раньше, чем враг подберется со спины, — как услышала гул световых мечей, хриплые крики и прерывистую, тут же захлебнувшуюся очередь. Ланара осторожно выглянула из-за угла, боясь поверить в свою удачу.

Последний оставшийся в живых штурмовик лихорадочно перезаряжал винтовку. Даже с разделявшего их расстояния Ланара чувствовала его страх — удушливый, граничащий с паникой. Не раздумывая, она бросилась на него, на ходу отводя руку с мечом для замаха. Клинок с легкостью прошел сквозь бронепластины с кортозисным напылением — спасло бы от скользящего попадания, но не от удара такой силы, — и живую плоть, разрубив солдата на две неравные половины. Ланара привычно отвернулась: даже спустя годы войны подобные зрелища вызывали у нее дурноту.

Она уперлась ладонями в колени, пытаясь отдышаться. Воздух клокотал где-то в горле и будто отказывался проходить в легкие; во рту стоял привкус крови напополам с пылью. Заслышав звуки шагов, Ланара с трудом заставила себя выпрямиться. Бой вымотал ее настолько, что даже стоять без опоры было тем еще испытанием.

Человек, ради которого погиб целый отряд, протянул ей руку. В Силе от него веяло спокойным и мощным Светом — Ланара даже удивилась, как не почувствовала его раньше. Неужели бывший член Совета? Она всмотрелась в его лицо, но в памяти ничего не щелкнуло. Кем бы он ни был, эта встреча стала для них первой.

— Как вы?

Из груди Ланары вырвался не то всхлип, не то смешок. Она-то была в порядке. Чувствовала себя даже слишком хорошо для человека, бросившего на верную смерть целый отряд. Эмоции не поспевали за ходом событий, и это было хорошо: до тех пор, пока они не окажутся в безопасности, Ланара не имела права на рефлексию. Для скорби и анализа ошибок у нее будет пара свободных часов перед сном, но ни минутой раньше.

— В порядке. — Она приняла его руку и слегка сжала, давая понять, что благодарна за поддержку, но не нуждается в ней. — Представимся друг другу позже: сейчас надо уходить, как можно скорее.

Ланара вздрогнула, ощутив приближение темного одаренного. Инстинктивно схватившись за меч, тут же с облегчением вернула его обратно на пояс: она никогда не встречалась с Телль Изенлис, но лицо у главного информатора Альянса в Инквизитории было из тех, что запоминаются с единственного голофото.

— На вашем транспортнике далеко не уйдете. — Голос у Телль оказался под стать внешности: хриплый, каркающий. — До первого же патруля — и это если улицы еще не перекрыли.

— Тогда что вы предлагаете?

Телль дернула острым подбородком куда-то влево.

— Спидер, на котором прибыли мы с Корвейном. Окна в нем затемненные, а сигнатуры отпугнут любого, кто вздумает нас остановить. Досматривать транспорт Разведки уж тем более никто в здравом уме не посмеет. До ближайшего безопасного места мы должны добраться без осложнений, а там сориентируемся.

Джедай с сомнением посмотрел на Ланару.

— Вы уверены, что ей можно доверять?

Телль насмешливо вскинула брови:

— А мой рапорт об отставке показался вам недостаточно убедительным? Империя не очень-то терпима к таким нарушениям субординации. К тому же, — обратилась она к Ланаре, — через меня слишком часто шла утечка информации, чтобы никто этим не заинтересовался. Жить в качестве вашего агента мне оставалось в лучшем случае полгода.

Ланара пропустила эти слова мимо ушей. Причин сомневаться в Телль у нее не было, но зная, как порой изобретательна Империя в шпионских играх... Ланара досадливо прикусила губу. И вновь нет времени толком все взвесить. Пора бы уже привыкнуть к этому, право слово, а она все никак.

— Не уверена, но выбор у нас небольшой. Показывайте дорогу, Телль.

Если и существовал в галактике более переоцененный курорт, чем корусантские Манараи, то он явно находился где-то в Неизведанных регионах и не был известен цивилизованному обществу. Сейли навскидку могла назвать с десяток планет, начиная с Альдераана, где горные пейзажи были куда живописнее, свежий воздух не отдавал стерильностью космической станции, а цены формировались хоть в каком-то соответствии со здравым смыслом. Подавляющее большинство столичных жителей — за исключением тех, кто совсем недавно присоединился к их числу и стремился доказать свою состоятельность всем и вся, — рассуждали схожим образом и отпуска проводили там, где природы было больше, а наценка за нее — меньше. К сожалению, обычных выходных для межпланетных путешествий было маловато, и тут уж владельцы манарайских ресторанов, кантин и прочих увеселительных заведений могли не опасаться за поток клиентуры: желающих после рабочей недели провести пару-тройку часов вдали от городского шума всегда набиралось с избытком.

Обычно Сейли не относилась к их числу: для того, чтобы отдохнуть от бешеного ритма корусантских улиц, ей хватало и тихого кафе в одном из городских парков. Но Исанн возжелала вида на горы и облаков под ногами, а Сейли даже в годы их детской дружбы не умела ей слова поперек сказать — что уж говорить о нынешних днях, когда их отношения превратились в деловые, и безусловное главенство одной подруги над другой оказалось подкреплено статусом и званием.

— У нас небольшая... ситуация намечается. Она не совсем по твоему профилю, но мне бы хотелось сначала поговорить с тобой, а потом уже связываться с ИСБ. Сама знаешь, как они иногда... — Сейли замялась, подбирая слово, — перегибают.

Женщины сидели за столиком в довольно просторном алькове, отделенном от основного зала легкими занавесями и невидимым антишумовым барьером. Стена, выходящая на улицу, была полностью прозрачной, чтобы клиенты могли как следует насладиться видом на горные пики, укутанные обрывками облаков, и раскинувшиеся далеко внизу живописные плато, пестрые от луговых трав и цветов. Зрелище должно было настраивать на мечтательный лад, но Сейли слишком нервничала, чтобы проникнуться местными красотами.

Исанн, аккуратными движениями химика-экспериментатора добавлявшая в коктейль сироп из цветков вейтханы, только кивнула, давая понять, что слушает. Казалось, ее куда больше слов подруги интересовала скорость, с которой светло-голубой напиток превращается в нежно-сиреневый. Заказанный Сейли каф с карамелью и мороженным тем временем исходил ароматным паром на середине стола — после пары глотков она поняла, что от волнения почти не чувствует ни запаха, ни вкуса.

— В Движении есть несколько ребят — Лея, кстати, в их числе, — которые недовольны политикой организации. Пятеро идейных вдохновителей, сочувствующих человек двадцать, плюс-минус полдесятка неуверенных. Они считают, что мы слишком мягки, лояльны власти, нерешительны... да ты сама знаешь, как такие рассуждают, что я тебе рассказываю. Обычно они либо уходят, либо перерастают и успокаиваются, но эти... — Сейли обхватила кружку обеими руками, нервно поскребла ногтями цветочный рисунок на фарфоре. — Исанн, эти глупые дети собрались организовать что-то вроде подпольного молодежного движения. Очень радикального, судя по тому, что я слышала.

В самый неподходящий момент Сейли подвел голос, и ей пришлось глотнуть кафа, чтобы промочить пересохшее горло. Исанн нахмурилась, ее взгляд сделался холодно-колючим.

— Здесь обязано быть "и", дорогая. У меня нет времени заниматься каждым бунтующим детским садом.

Сейли тяжело вздохнула.

— "И" есть. В нем-то вся проблема. Вчера ко мне пришла девочка, вхожая в их круг, и сказала, что ее друзья собираются искать выходы на "Корусантские свободные отряды". Я сначала подумала, что такого быть не может, и велела ей прекратить этот глупый розыгрыш, но... Исанн, ты бы видела ее в тот момент. Ну не врут так. У бедняжки такая истерика случилась, что мне пришлось ее успокоительным отпаивать, а потом и самой его же глотать. Такие новости, да в моем подразделении... А ведь в этом, как ты выразилась, детском саду, есть дети очень влиятельных родителей, одна Лея чего стоит!

Сейли, не отдавая себе отчета, запустила пятерню в волосы, и тщательно уложенный беспорядок на ее голове превратился в беспорядок настоящий. Недопитый каф пришелся как нельзя кстати: цедя его маленькими глоточками, она постепенно сумела привести мысли в порядок и совладать с расшалившимися нервами. Исанн не торопила — судя по виду, тоже размышляла над чем-то. В ее глазах Сейли заприметила нехороший огонек, знакомый ей еще с детства: именно с таким видом Исанн обычно подбивала ее на какую-нибудь авантюру из тех, проворачивать которые совершенно не к лицу юным и хорошо воспитанным леди.

Какую "авантюру" могла связывать взрослая женщина, разведчица и придворная дама с такой новостью, Сейли могла лишь гадать... и надеяться, что ее участие в этом будет сведено к минимуму. От планов Исанн она в последнее время предпочитала держаться как можно дальше.

— Конечно, шансов натворить что-то опасное у них почти нет, — уже спокойнее продолжила она. — Но ты представляешь, какой скандал поднимется, если всплывет, что участники "Движения" связались с бандитским подпольем? А ведь они свяжутся: чтобы найти вербовщика "отрядов", много ума не надо.

Неожиданно Исанн тепло улыбнулась и ободряюще сжала ладони Сейли в своих. Вот только взгляд у нее оставался ледяным, из-за чего располагающая улыбка казалась отталкивающей, неприятной.

— Конечно, я все понимаю, — сказала Исанн покровительственно. — Посмотрим, что здесь можно сделать без лишней шумихи. Надеюсь, у тебя есть хотя бы приблизительный состав этого... воинственного детского сада?

Сейли, кивнув, вытащила из сумочки инфочип и положила на стол.

— Они уже провели первое собрание. Я попросила Дану не разрывать пока контактов со своими друзьями и присмотреть за ними для меня. Конечно, снабдила инструкциями... так что вот: здесь — имена и досье на всех, кто участвовал в этом кружке, повестка дня и несколько диктофонных записей.

— Очень хорошо. Лея, как я понимаю, в первых рядах?

— Ну а как же. — Сейли грустно улыбнулась. Лея ей была искренне симпатична, и меньше всего она хотела бы видеть эту яркую, добрую, идеалистичную девочку в компании отморозков и уличных бандитов. — Лея — очень талантливая девчонка. Прирожденный лидер... вот только не знаю, к добру это или к худу с ее норовом. Ты ведь можешь поговорить с ее отцом? Неформально? А то у нее такие идеи бывают, что мне иногда дурно становится...

Выражение, промелькнувшее на лице Исанн, расшифровке не поддавалось, однако Сейли была абсолютно уверена, что злой огонек в глазах подруги ей совершенно не нравится.

— Это уже не твоя забота, дорогая. О ребятах я позабочусь, а ты занимайся, чем занималась, и ни о чем не беспокойся.

— Может, поставить в известность родных? "Отряды" — это уже серьезный криминал, и если кто-то из ребят действительно с ними свяжется...

— Сейли. — Исанн так резко изменила тон с проникновенно-успокаивающего до стального, что Сейли вздрогнула. — Я же сказала, что обо всем позабочусь. А ты держись от этого дела как можно дальше и ни при каких — слышишь, ни при каких! — обстоятельствах не лезь в него. Ты поняла меня?

Сейли вдруг подумалось, что она, вполне возможно, совершила ошибку, обратившись за помощью к подруге, а не к тому милому молодому человеку из ИСБ, который уже больше месяца делает ей очаровательно-неуклюжие намеки на неуставные отношения. Но что сделано, то сделано: как бы Исанн ни собиралась распорядиться судьбой ребят, Сейли была не в силах повлиять на ее решение — да и, признаться честно, не стала бы и пытаться.

Она знала свою подругу достаточно хорошо, чтобы никогда не идти поперек ее воли.

— Конечно, Исанн. — Сейли вымученно улыбнулась. — Ты в таких делах разбираешься лучше меня.

Вопреки страшным историям, передаваемым волонтерами из уст в уста, забегаловки в Мисатте мало чем отличались от забегаловок в любом другом районе Корусанта. Конечно, пробовать шедевры местной уличной кухни Люк бы не рискнул — ассортимент здешних лоточников почти всегда выглядел либо слишком живым, либо издохшим слишком давно, — но владельцы дешевых кафе нижнего Корусанта закупались теми же синтетическими полуфабрикатами, что и их коллеги из более приличных районов. Люк не понимал, каким образом пакетированный суп, заказанный в Мисатте, повредит его здоровью сильнее такого же супа, купленного где-нибудь в Праценне.

Вот чего опасаться следовало, так это местных обитателей. Хотя далеко не все жители нижних ярусов были преступниками и отчаявшимися нищими — Мисатту, по крайней мере, в основном населяли приличные люди и нелюди, которым район получше был просто не по средствам, — бдительно смотреть по сторонам и обходить по широкой дуге подозрительные компании все же приходилось. Судя по рассказам ребят-старожилов, работавших здесь не первый месяц, неприятные истории с волонтерами случались сплошь и рядом: то изобьют кого-нибудь, то ограбят... да что там — на прошлой неделе Люк сам помогал отбить у насильников двух девушек из своей группы, отчего-то решивших, что в местной кантине им ничего не угрожает.

За себя Люк не волновался — беззащитным его трудно было назвать, спасибо отцу и гвардейским инструкторам, — но решительно не понимал, каким местом думали, подписываясь на такие миссии, тепличные студенточки, видевшие бандитов и хулиганов исключительно по ГолоСети. Уж явно не дурной рыжей головой.

Люк встряхнулся. Рыжей... В последнее время все его мысли так или иначе сворачивали на нее — новенькую волонтершу, заменившую одну из тех чуть не изнасилованных дурочек. Он едва перебросился с ней парой слов, но часто ловил себя на том, что она каким-то образом завладевает его вниманием всякий раз, стоит ей только оказаться поблизости. Вот как сейчас.

Она сидела за столиком совершенно одна, в кои-то веки не окруженная стайкой подружек, которыми обзавелась с первых же дней пребывания в миссии, и помешивала растворимый каф. По всей видимости, на вкус тот оказался не лучше, чем невразумительного цвета отбивная, прикрытая (похоже, из стыдливости повара) вялым листиком салата: девушка едва сделала пару глотков, а к блюду даже не притронулась.

Пока Люк мучительно придумывал, как начать разговор, чтобы не показаться навязчивым, она сама обернулась к нему и помахала рукой. Улыбнувшись, подхватила поднос с едой и не пересела — перепорхнула к Люку за столик.

— Привет! — Ее хорошенькое лицо прямо-таки лучилось дружелюбием, а улыбка была до того светлой, что Люк сам не заметил, как заулыбался в ответ. — Извини за вторжение: я, как всегда, сначала делаю, а потом думаю. Увидела знакомое лицо и решила, что ты не будешь против такого соседства. Если что, я обратно пересяду.

Она взялась за поднос, и Люк едва не схватил ее за руку, чтобы удержать на месте. Пришлось мысленно дать себе затрещину и вспомнить медитативные техники джедаев. То ли техники в присутствии красивых девушек работали хуже, то ли из Люка был настолько аховый джедай, но самообладания не прибавилось ни на йоту.

— Нет, что ты, все в порядке. — Люк торопливо отодвинул свой поднос в сторону, чтобы соседка ни в коем случае не чувствовала себя стесненно за столиком, рассчитанным на четверых. — Я и сам думал тебя позвать. По этому району не стоит ходить в одиночку, даже днем.

Девушка пренебрежительно хмыкнула.

— Это ты мою родину не видел. Корусанту придется сильно постараться, чтобы удивить меня после Эрмеаля.

— Эрмеаль? — Люк нахмурился, припоминая, где он мог слышать это название. Граница Среднего и Внешних колец, промышленный мир, сектор... Келавин? — Постой. Это же территория Альянса, разве нет?

— Она самая, — легко согласилась девушка. — Ты не подумай ничего: я здесь что-то вроде беженца, перебралась с семьей в Империю лет пять назад. В ИСБ нам все нервы вымотали, пока выясняли, шпионы мы или нет, но в итоге решили, что нас можно записать в добропорядочные граждане. Только недавно официальное наблюдение сняли.

Она, скривившись, ткнула пластиковым ножом в отбивную. На синтетическом мясе не осталось и царапинки, а вот нож погнулся, лишь чудом не переломившись.

— И как там? — спросил Люк с искренним интересом. Планеты Альянса он видел либо в новостях, через кривое зеркало имперской пропаганды, либо в составе благотворительных миссий — уже разрушенными войной, вскинувшими белый флаг перед захватчиками. — Неужели настолько плохо, как говорят у нас?

— Скажем так: то, что ты называешь трущобами, у нас считалось неплохим районом. Я здесь себя чувствую, будто домой вернулась, только на Эрмеале я что-то не видела добряков, держащих бесплатные госпитали и столовые для бездомных. Говорят, на других планетах получше, но я подтверждать или спорить не возьмусь: своими глазами не видела, врать не хочу.

Люк кивнул. В принципе, ничего другого он и не ожидал: война за независимость шла для Альянса тяжело. Уважения он заслуживал хотя бы тем, что до сих пор продолжал успешно обороняться и даже временами наносить Империи поражения, болезненные для войск и самолюбия, но обеспечить народу достойную жизнь в таких условиях было почти невозможно. Чем с отвратительным цинизмом пользовался Палпатин, сначала медленно вытягивая из проигрывающей стороны все соки, а потом швыряя завоеванному населению жалкие подачки из огромного имперского бюджета.

"Если ничего не изменится, эта война будет идти десятилетиями, — подумалось ему вдруг. — Альянс будет сражаться до последнего, а Палпатину только того и надо, чтобы держать Империю в кулаке. Прав был Оби-Ван: Темная Сторона проявляет в человеке все самое омерзительное и возводит в абсолют".

— У тебя угрюмый вид. Что-то не так?

Люк улыбнулся. Даже притворяться не пришлось — достаточно было всего лишь оторвать взгляд от жижи у себя в тарелке и посмотреть на девушку.

— Да нет, все в порядке. Мы, кстати, так и не представились. Я Люк.

Девушка улыбнулась и протянула ему руку:

— Джанет. — Она рассмеялась, когда Люк вместо дружеского рукопожатия поцеловал ей запястье. — Эй, да ладно тебе, мы же не при дворе!

Люк замер: неожиданное подозрение огорошило его. Но Джанет, похоже, настороженный вид собеседника только развеселил.

— Вот не надо на меня так смотреть, великий конспиратор. Все в миссии знают, чей ты сын, а кто не в курсе, тех просвещают в первый же день. Страшным шепотом и жутко тараща глаза. — Она так карикатурно изобразила священный трепет, что Люк не удержался от смешка.

— И... как ты к этому относишься?

— А что, должна как-то относиться? Я же не с твоим отцом разговариваю, а с тобой. В твою пользу говорит хотя бы то, что сын очень важного человека, — кривляясь, Джанет понизила голос до заговорщического шепота, — по доброй воле возится с нищими и ест омерзительный суп в дешевой забегаловке. Второе, кстати, еще больший подвиг — я вот вчера и ложки проглотить не смогла. Думала, мясо будет лучше, но сам видишь... — Она с размаху вонзила нож в отбивную, и на сей раз он все-таки сломался с жалобным треньканьем.

От напряжения, возникшего было между ними, не осталось и следа. Смеясь и обмениваясь безобидными колкостями, они говорили обо всем на свете — о голофильмах и книгах, общих знакомых по миссии, городских легендах и последних новостях; травили байки и делились планами на будущее. Джанет, судя по всему, о завтрашнем дне вообще не задумывалась, просто подписываясь на любые мероприятия и общественные инициативы, которые обещали ей новые впечатления и не пахли "политическим дерьмом". Люк же рассказывал о том, как в детстве желал стать военным пилотом, но со временем осознал, что хочет помогать людям, а не убивать их по чьему бы то ни было приказу, и теперь собирается поступать в медицинскую академию. Отчасти это было правдой: умолчал Люк только о том, что возможности провести беззаботную студенческую юность у него, скорее всего, не будет. Нечто масштабное и страшное надвигалось на галактику, и это "нечто" касалось его напрямую. Он не умел читать потоки Силы, как, по словам Оби-Вана, делал это магистр Йода; не мог и собственной волей заставить ее открыть будущее, на что, судя по скупым намекам отца, был способен император... Но порой к Люку приходили смутные видения, значения которых он не понимал и не был уверен, что хочет понимать. И уж точно не собирался обсуждать их с хорошенькой девушкой.

— Все хочу спросить: а как тебе жизнь при дворе? — спросила Джанет и тут же смутилась: -Извини. Тебя, наверное, так достали этим вопросом...

— Ничего. Мне все равно особо нечего тебе рассказать: я стараюсь держаться оттуда подальше, а родители не возражают. Так, появляюсь во дворце по большим праздникам и стараюсь сбежать при первой же возможности.

— А как же девушки? Я посматриваю светскую хронику иногда и глянцевыми журналами не брезгую, так что знаю, какие там красавицы. Неужели они тебе не нравятся?

Люк скривился, как от зубной боли. Светские беседы с леди всех возрастов и степени ядовитости занимали почетное второе место в списке причин, по которым он ненавидел дворец. Первое безоговорочно удерживал император Палпатин.

— Нет уж, спасибо. Предпочитаю девушек, которые выглядят как девушки, а не инсталляция на тему "поглядите, сколько денег у моего папаши". Ну, или мужа.

Джанет от души расхохоталась, заставив обернуться всех немногочисленных посетителей кафе. Люк же не мог отделаться от мысли, что готов выдавать дурацкие шутки сутками напролет, лишь бы послушать, как она смеется.

А еще его не оставляло впечатление, что он уже видел Джанет прежде. Она показалась ему знакомой в тот момент, когда они в первый раз встретились на брифинге, и это чувство смутного узнавания только усилилось сейчас.

Люк позволил себе подумать о нем еще пару минут, а потом Джанет завела разговор о каком-то забавном случае с предыдущего места работы, и он выбросил эти мысли из головы.

Если он и видел эту девушку раньше, то мог только поблагодарить Силу за то, что она снова свела их. Похоже, даже безликой энергии не понравилось, как бездарно он упустил Джанет в ту загадочную (и, возможно, существовавшую только в его фантазиях) первую встречу.

Многие состоятельные женщины и девушки Империи боролись со скукой, заведуя делами благотворительных фондов и прочих некоммерческих организаций, официальные документы которых подкупали благородством целей, а источники финансирования и расходование денежных средств могли прозрачностью потягаться со сточными водами столицы. Исанн от моды не отставала, но, в отличие от большинства дам ее круга, свою "общественную деятельность" предпочитала не афишировать, зато доподлинно знала, откуда берутся и куда отправляются кредиты, проходящие через счета ее "Черного крайта".

Арманд Айсард пренебрежительно называл эту сеть "спортивно-образовательных учреждений" детской игрушкой. Исанн не спорила: игрушка и есть — с частными военными компаниями, которыми негласно владел отец, и рядом поставить смешно. Зато распоряжаться этим милым пустячком она могла так, как сочтет нужным, отчитываясь лишь изредка и по возмущению.

"Крайту" принадлежало несколько зданий в разных частях столицы, но головной офис — и, по совместительству, крупнейшая из школ сети, — занимал несколько этажей в высотке, расположенной в самом центре Старого галактического рынка. В незапамятные времена этот район был настоящим символом Корусанта, сердцем межпланетной торговли и колыбелью республиканской финансовой системы, но тысячелетия спустя об этом напоминали разве что редкие мемориальные таблички и древнее, обветшалое здание первой Корусантской биржи, утратившее последние следы былой роскоши не век и не два назад. Ныне Галактический рынок мало чем выделялся на общем неказистом фоне нижних ярусов. Разве что торговля здесь процветала, как и встарь, но уже совсем иная: шагу нельзя было ступить, чтобы не пришлось продираться через галдящую очередь, выстроившуюся к уличному прилавку, или не попасться в цепкие лапы лоточника, норовящего сбыть не то экзотическую сладость, не то столь же экзотическую разновидность спайса.

Исанн брезгливо сморщила нос, выходя из спидера. Она не переносила эти трущобы: их вид, их запах, их грязь... их население, значительной части которого было самое место либо в трудовых лагерях, либо в зоопарке. После каждого своего визита сюда она подолгу отлеживалась в ванной, вымывая местную вонь из кожи и волос.

Старый галактический рынок был омерзительным, прогнившим до основания осколком эпохи, о которой большинство его обитателей даже не слышало. Но и "Черного крайта" Исанн финансировала вовсе не для того, чтобы отставные бойцы спецназа воспитывали из трущобных ребят галантных джентльменов и нежных леди. Для грязных дел лучше всего годились грязные люди, а таких здесь хватало с избытком.

Дверь закрылась за спиной Исанн, отсекая уличный шум и зловоние. Девушка с облегчением вдохнула очищенный прохладный воздух, в котором едва угадывались резкие нотки пота — приятная перемена по сравнению с тем, что творилось за пределами здания.

Управляющая — сухопарая дама лет пятидесяти, выглядевшая чуть женственнее штурмовика в полном обмундировании, — поприветствовала ее скупым кивком.

— Мадам. Вы с проверкой, или дело к кому-то есть?

По меркам Тессы Келлел такая формулировка была верхом изысканной вежливости, но, желай Исанн видеть на этой должности милую девушку с ослепительной улыбкой и учтивыми манерами, она перевела бы сюда одну из своих горничных. Тесса — бывшая наемница и бывшая же внештатница Разведки, — неплохо ориентировалась в криминальной среде нижних ярусов и, что оказалось даже ценнее, умела распознавать среди возжелавшей "обучения боевым искусствам" швали более-менее толковые экземпляры. Назвать их "неограненными алмазами" язык не поворачивался, но выполнить для своей благодетельницы поручение-другое они были вполне способны.

— Есть разговор к Трэблеру. Он уже явился?

Тесса бросила взгляд на экран компьютера — скорее машинально, чем действительно сверяясь со списками. Отменная память была одним из качеств, благодаря которым наемница исхитрилась дожить до своеобразной пенсии.

— С самого утра здесь. Я его привлекла к тренировкам, одному из ваших старичков в помощь. В кабинет направить, как обычно?

Исанн кивнула.

— Да, и пусть не мешкает.

Она редко держала личный контакт с кем-либо из "Крайта". Большинство бойцов даже не были в курсе, на кого работают и на чьи деньги обучаются: этих ручных бандитов она обычно привлекала к мелким и грязным делам, с которыми не желала связывать свое имя. Но иногда попадались исключения — ребята, демонстрировавшие достаточный потенциал, чтобы подняться выше остальных. Такие удостаивались личного внимания Исанн — и ее покровительства, если делом доказывали свою ценность. Тем же, в ком она разочаровывалась, после этого оставалось жить не дольше пары недель. Исанн любила делать провинившегося "избранника" первым заданием для нового — этакий экзамен, который на ее памяти еще никто не проваливал. Парни из трущоб высоко ценили возможность выбиться в люди. Куда выше чем, жизни друг друга.

Семеро выпускников "Крайта" уже обучались в Академии, готовясь стать инструментами более ценными и тонкими, чем прежде. Тела троих гнили, непогребенные, где-то в темных закоулках нижних ярусов. Какую из двух строчек статистики пополнит Гильвад Трэблер, еще только предстояло выяснить.

Он не заставил себя ждать: явился в кабинет управляющей, не прошло и десяти минут. Его короткие светлые волосы были еще влажными после душа (Трэблер никогда не позволял себе появляться перед Исанн пропотевшим и растрепанным); голубые глаза светились воодушевлением и азартом. Парень удивительным образом сочетал в себе ранкорью силищу, идеалистичность активиста молодежного отделения КОСНОП и ум, вполне достаточный, чтобы уже три года служить двойным агентом в "Корусантских свободных отрядах".

"Громила, и немногим более, но один из лучших представителей вида. Не хотелось бы выяснить, что я ошиблась в нем".

— Гильвад, — сухо поприветствовала его Исанн. — Садись. Для тебя есть важное дело, от исхода которого напрямую зависит твое будущее.

Парень молча кивнул. Мускулы на его необъятной шее напряглись так, что казалось, еще немного, и ворот черной спортивной майки расползется по швам.

— Твое положение в "Отрядах" все так же крепко, я надеюсь?

— Как был сотником, так и остался, мадам. По-прежнему вхожу в совет Звена. Не поручусь за Альянс, но, похоже, я там на хорошем счету — раз все еще жив. — Он криво усмехнулся. — Они не держат в живых тех, кому больше не доверяют.

Исанн расщедрилась на одобрительную улыбку. Главари "Отрядов" занимались, в числе прочего, подготовкой и поставкой новобранцев для Альянса, своего "старшего брата" — и то, что один из сотников служил ей, открывало массу возможностей, которыми Исанн не стеснялась пользоваться. У нее была пара кандидатур Трэблеру на замену, и все же она медлила с тем, чтобы рекомендовать его в Академию: слишком уж полезен он был на своем месте.

— Хорошо. В таком случае, тебе не составит труда сосватать своему куратору девушку, которая очень скоро обратится к одному из вербовщиков "Отрядов". Скорее всего, она будет в составе этой делегации.

Исанн протянула Трэблеру планшет, на экране которого красовались голофото малолетних бунтарей из "Движения". Трэблер сосредоточенно нахмурил лоб, всматриваясь в их черты и запоминая.

— Меня не волнует судьба всей компании. В Альянс должна попасть только одна — та, что на первом изображении. Ее имени тебе знать не нужно, да и вряд ли ей хватит глупости назваться своим настоящим. Делай, что сочтешь необходимым, но замани ее под свое покровительство и, не теряя ни дня, начни сочинять рекомендацию, которая придется по душе куратору из Альянса.

Трэблер, сделав пару заметок на листке флимсипласта, вернул планшет Исанн.

— Девушка в курсе, что вы ей помогаете?

— Нет. И должна остаться в неведении.

— Вас понял, мадам. Сроки?

— Не больше месяца. Кроме того, девица почти не должна появляться на нижних ярусах. По возможности сведи контакты с ней к минимуму и ограничь круг заданий чем-нибудь безопасным — журналистика и не связанные напрямую с "Отрядами" агитационные кампании вполне подойдут. Выдашь за испытательный срок.

Трэблер с сомнением покачал головой. Интенсивная работа мысли забавно сочеталась с его привлекательным, но грубоватым и простецким лицом.

— Альянсу нужны бойцы, которым заказана дорога назад, мадам. Они не заинтересованы в домашних девочках, боящихся запачкать руки. Если не помазать ее кровью...

— Организуешь это, когда получишь мой приказ, и ни днем раньше. Пока твоя забота — сделать так, чтобы в Альянсе к тому моменту уже были наслышаны о твоей подопечной.

— Но при этом она должна держаться подальше от любого реального дела? Мадам, при всем уважении...

Взгляд Исанн сделался ледяным.

— Я должна объяснять тебе, что такое подтасовка фактов и зачем она нужна? — произнесла она медленно, чеканя каждое слово. — Мне казалось, ты достаточно компетентен для этого дела, Гильвад. Хочешь сказать, что я ошиблась?

Трэблер застыл, непроизвольно сжав одну ладонь в кулак. В его глазах промелькнул неподдельный испуг. Он слишком хорошо знал, что происходит с теми, кого Исанн признавала "ошибкой": сам когда-то сдал свой "экзамен" на "отлично".

— Нет, мадам, — сказал он твердо. — Я сделаю все, чтобы не разочаровать вас.

— Тем лучше для тебя. Мне бы не хотелось, чтобы твое место в Академии занял кто-то другой.

Совсем недавно Падме считала, что им с Энакином вполне хватает двух-трех часов утром и вечером, чтобы пресытиться обществом друг друга. Порой этого времени бывало даже слишком много — кому захочется продлить его, если в хорошие дни оно заполнялось неловким молчанием и вымученными разговорами ни о чем, а в плохие — ссорами и скандалами, за которыми почти никогда не следовало примирения?

Падме уже почти свыклась с мыслью, что так будет всегда. Сегодня же она сидела в домашнем кабинете мужа и чуть не до хрипоты спорила с ним о планах на будущее... и чувствовала себя до странного довольной, хотя разговор то и дело переходил на повышенные тона. Энакин не стеснялся в выражениях, высказывая все, что думает о "продажных тварях" и "бесполезных слизняках", которых она считала самыми ценными своими контактами, но делал это настолько искренне и с заботой об их общем деле, что Падме готова была простить ему грубость.

В кои-то веки они были честны друг с другом. Это стоило куда дороже и галантности, которую Энакин наловчился проявлять к ней при дворе, и холодной сдержанности, с которой они лгали друг другу в лицо большую часть совместной жизни.

— Найджелис, которого ты так ценила, оказался ходячим накопителем компромата. — Энакин беспокойно расхаживал по кабинету, заложив руки за спину. Падме кожей чувствовала клокотавшую в нем злость, готовую вырваться из-под контроля в любой момент. — Чего и следовало ожидать: эта крыса ест с руки у каждого, кто предложит, и не забывает высматривать, откуда благодетель вытащил прикормку. Руки чесались прикончить, но он еще может принести пользу. — Энакин смерил жену тяжелым взглядом и добавил, тщательно выделяя голосом каждое слово: — Мне. Ты держись от него подальше: не хватало еще, чтобы Вандрон нам в загривок вцепился, к Айсарду вдобавок.

Падме спокойно кивнула. Предательство Найджелиса не удивило ее: она никогда не доверяла этому человеку, подозревая его в двойной, а то и тройной игре... но не в их положении отказываться от союзников, сколь бы сомнительными ни были их мотивы и лояльность. Хорошо, что Энакин понимал это.

— Как ты планируешь использовать его?

— Так же, как и ты: мне нужен человек в КОСНОП, а в перспективе и не один. С той лишь разницей, что ты не можешь предложить этой крысе ничего настолько аппетитного, чтобы она раздумала кусать тебя за пальцы. Я — могу.

Падме не стала спорить и сейчас. Глупо было отрицать: времена, когда ее слово что-то значило во властных кругах, давно прошли. Все, чем она располагала ныне — остатки былых связей и деньги, да и те по большей части принадлежали либо Энакину, либо Альянсу. Этого было вполне достаточно, чтобы по мере сил помогать движениям сопротивления по всей галактике, но ничтожно мало, чтобы купить чью-либо верность в столице.

Без Энакина она ничего не значила на политической арене — а он не желал и шагу ступить на нее, пока Падме не пойдет следом.

"Сколь многого мы могли бы добиться к этому дню, если бы не потратили столько лет на обиды и недоверие? Возможно, сегодня наши дети уже жили бы в другой галактике".

Она бросила мимолетный взгляд на свои руки — изящные и холеные, они, тем не менее, безжалостно напоминали Падме о впустую потраченных годах слишком резко обозначившимися венами и костяшками пальцев. Ей и Энакину шел пятый десяток, а они едва-едва задумались о том, чтобы вместе бросить вызов Палпатину, и пока продвинулись немногим дальше договоренностей. Да и те все еще вызывали немало вопросов...

— Энакин, — позвала она. — Перестань расхаживать по комнате, пожалуйста. Нервируешь.

— "Нервировать" — это проворачивать за спиной мужа опасные аферы и надеяться, что никто об этом не узнает, — сумрачно буркнул Энакин, но в кресло все-таки уселся. — Падме, если у тебя есть еще знакомые вроде Найджелиса, будь добра, скажи. Мои ручные охотники за головами давненько не получали от меня контрактов.

Падме сердито поджала губы.

— Энакин, это не смешно. Имена своих союзников я назвала... — "...за парой исключений", — ...и на этом прошу тебя закрыть тему. Нам обоим есть, что припомнить друг другу, так давай не будем начинать. У нас есть дела поважнее.

На миг Падме показалось, что сейчас разговор свернет к набившему оскомину "Твое дело — сидеть тихо и не лезть в неприятности", но, к счастью, в этот раз Энакин сдержался. Только вздохнул шумно и процедил, будто через силу:

— Согласен. Что ты хотела сказать?

Падме пролистала несколько досье, выведенных на голографический экран. Одно каменное лицо в военном мундире сменялось другим, почти не вызывая ассоциаций: некоторых Падме встречала на приемах и парадах, но дальше обмена дежурными любезностями знакомство ни с одним из вояк не завела. Не ее контингент.

— Эти люди, которых ты наметил в потенциальные союзники... как ты планируешь убедить их выступить против Палпатина? Что мы можем предложить им, чтобы привлечь на свою сторону хотя бы половину из списка?

Энакин усмехнулся.

— А с чего ты решила, что я собираюсь склонять их к бунту? Не ты ли говорила, что против Палпатина нельзя выступать в открытую?

— И снова это повторю. Но твои кандидатуры годятся только на военный переворот.

— Сейчас — не годятся и на него. Присмотрись не к званиям, а к должностям.

Падме с усмешкой покачала головой. И когда это они успели поменяться местами? Прежде она наставляла Энакина в политических премудростях и снисходительно посмеивалась, когда он выдавал очередную глупость... впрочем, чему удивляться, если это "прежде" было чуть меньше двадцати лет назад?

"Забавно, что я до сих пор пытаюсь найти Эни там, где его давно уже нет".

Она снова присмотрелась к личным делам, на сей раз — более внимательно. Поначалу смысл слов Энакина не желал укладываться в голове: и впрямь, на что годны эти люди? Заместители штабных чиновников да командующие небольших флотских подразделений... Их поддержка будет нелишней, но пока над ними стоят верные Палпатину начальники...

И тут в голове что-то щелкнуло.

"Пока". Ключевое слово — "пока".

— Пестаж, Айсард, Вандрон, действующие гранд-адмиралы и моффы... кем они были до того, как Палпатин стал канцлером? — проговорила Падме задумчиво, чувствуя, как на губах сама собой расцветает улыбка.

"Эни, Эни... и что нам стоило поговорить по душам чуть раньше?"

Энакин улыбнулся в ответ.

— Никем. Возможно, я не гений, но учиться способен. Если бы Палпатин начал с призывов свергнуть республиканский строй, место ему было бы в цирке, который в Сенате принято звать "радикальной оппозицией". Если я начну с призывов свергнуть императора... — на лицо Энакина набежала тень, — он уничтожит и меня, и все, что мне дорого, не успеем мы и шагу ступить. Мы должны быть умнее, Падме, если хотим чего-то добиться.

— Ты хочешь собрать вокруг себя людей, которым выгодно видеть тебя на троне, — кивнула Падме. — Предположим, у нас получится. Но на это уйдут годы работы...

— Быстрый результат предлагает Альянс. И как, мы сейчас в возрожденной Республике живем?

Падме вспомнился недавний разговор с Леей. Примерно то же самое она пыталась втолковать дочке... и не преуспела. Хвала Силе, что девочка не в том положении, чтобы принимать судьбоносные решения: Падме хорошо помнила, каких дел по неопытности наворотила сама — чего стоил один только вотум недоверия Валоруму.

— Значит, потратим годы, если придется, — решительно кивнула она. — Но ты ведь понимаешь, что одними военными ограничиваться нельзя? Ты зря отмахиваешься от моих контактов, Энакин: даже у самого незначительного из этих людей есть связи и видное положение в обществе, не говоря уже о деньгах. Ты только собираешься плести сеть, в то время как моя готова и, в целом, исправно работает. Отказываться от ее возможностей — расточительно и глупо.

Памятуя их прежние разговоры, Падме готовилась встретить новую волну нападок и на своих союзников, и на себя лично...

Энакин кивнул, и аргументы — столь логичные и стройные, что Падме сама преисполнилась уверенности в собственной правоте, — пропали впустую.

— Ты права, Падме, — признал он, тяжело вздохнув. — Как бы я ни относился к этому разжиревшему сброду, нам нельзя воротить нос от союзников — даже если шпионов и обыкновенных подлецов среди них больше, чем вшей на банте.

Энакин упер кулаки в столешницу и перевел сумрачный взгляд на окно. Повисло тяжелое молчание. Когда он наконец посмотрел на Падме, его лицо неожиданно смягчилось — на краткий миг Энакин стал до боли похож на себя прежнего, каким он был до того, как галактика окончательно сошла с ума.

— Я не хочу, чтобы ты снова лезла в эти дела, Падме, — сказал он тихо. — Но, боюсь, держать тебя подальше от политики не смогу. Люди, которые доверяют тебе, никогда не станут сотрудничать со мной, но я буду идиотом, если полностью откажусь от связи с ними. Можешь и дальше поддерживать контакт с этими своими... реформаторами. Только теперь держи меня в курсе их планов.

Падме подавила снисходительную улыбку. Будто ей требовалось его разрешение... но хорошо, что теперь они смогут объединить усилия, твердо зная: супруг не ударит в спину. Ей этого очень не хватало на протяжении всех лет, прожитых в браке.

— Разумеется, для публики мы все так же по разные стороны баррикад.

— Конечно. Не стоит давать старику лишние поводы для подозрений: я хочу дожить до того дня, когда мы с тобой будем спорить о форме правления нашей Империи.

Падме шутливо бросила в Энакина скомканным листком флимсипласта. Энакин, усмехнувшись, Силой остановил его на полпути и опустил на стол. Но разрядить обстановку это ребячество не смогло, настолько тяжелое, горькое послевкусие оставили после себя слова Энакина.

В этой шутке было слишком много правды. И, увы, не в части про "нашу Империю".

Когда молчание затянулось до такой степени, что из неловкого превратилось в зловещее, Энакин подошел к Падме и подал ей руку, помогая встать с кресла. Отпускать ее ладонь он не спешил, а Падме не делала попыток высвободиться — каждое мгновение, напоминавшее о былых днях и любви, когда-то связывавшей их с мужем, она впитывала с жадным, почти нездоровым наслаждением.

— Пообещай мне, что не остановишься, — прошептала Падме, глядя ему в глаза. — Я согласна ждать столько лет, сколько потребуется, но не вздумай отступить. Я не хочу оставлять галактику в руках Палпатина и его клики... и не хочу, чтобы ты навсегда остался его рабом.

Они обсуждали это уже не в первый раз, и все равно Падме нуждалась в этих клятвах, как больной — в ежедневной дозе лекарств. Путь, который они избрали, был настолько извилистым и длинным, что немудрено было потеряться на нем, свернуть не туда и позабыть о цели, с головой окунувшись в мелочные интриги и нескончаемую борьбу за власть при дворе. Энакин слишком долго мирился с ролью императорского палача, чтобы Падме так просто поверила в серьезность его намерений.

Она до сих пор опасалась, что он лжет ей, пытаясь вернуть любовь мятежной жены. Ненавидела себя за эти подозрения — и все равно не могла избавиться от них.

Энакин невесело улыбнулся и ласково погладил ее по щеке.

— Не волнуйся, Падме. Палпатин не прощает рабов, возомнивших, будто могут стать свободными. Как только он поймет, что я пробую свою цепь на прочность, мне останется лишь убить его... прежде, чем он успеет уничтожить меня.

Повстанцы приняли Оби-Вана удивительно радушно. От людей, привыкших жить в постоянной опасности и каждый день опасаться удара не в лицо, так в спину, он ожидал большей подозрительности — особенно по отношению к человеку, назвавшемуся Оби-Ваном Кеноби, но выглядевшему совсем иначе. Когда он спросил Риина — правую руку Ланары и бывшего республиканского офицера, — почему он даже не допускает мысли, что Оби-Ван — самозванец и шпион, тот добродушно рассмеялся:

— Генерал Кеноби или нет, но вы точно мастер-джедай, голову которого хочет заполучить Империя. Мне этого вполне достаточно, чтобы расстелить перед вами ковровую дорожку. Джедаев в этом курортном захолустье нам ой как не хватает.

Насколько Оби-Ван успел узнать, местным повстанцам не хватало не только джедаев. От полного уничтожения, как без утайки признала Ланара, их спасало лишь то, что сеть ячеек на Борлеасе была, по сути, "спящей" и к активным действиям переходила редко, когда вынуждала ситуация или прямое распоряжение из Альянса. Теперь положение грозило резко измениться — и гораздо скорее, чем мятежники успеют к этому подготовиться.

— И все же вы хотите как можно быстрее отправить меня подальше отсюда. Не могу сказать, что удивлен: после всех бед, что я на вас навлек, мне скорее стоит поразиться вашему гостеприимству.

— Бед? Не говорите ерунды. — Риин пренебрежительно махнул рукой. — Мы в кои-то веки занялись тем, чем должны заниматься, и ни я, ни Ланара об этом не жалеем. В конце концов, не каждый день спасаешь жизнь легендарному генералу. Имперцы теперь, конечно, взбесятся, но мы с Ланарой пережили восьмидесятые[1], да и ячейками помельче командуют толковые ветераны. Раздавить таких стреляных тараканов, как мы, даже имперским дюрастиловым сапогом непросто.

Оби-Ван сдержанно улыбнулся, не разжимая губ, и промолчал. Искусство изображать веселье в кратких паузах между бойней и резней он оставил на Войне клонов и пока не успел овладеть им вновь. На душе было тяжело, хотя ни Ланара, ни Риин и словом не попрекнули его за погибших бойцов — будто нисколько не сомневались, что одна жизнь стоила дюжины отданных за нее. А вот Оби-Вана упорно грызла мысль, что цена за одного окончательно запутавшегося в себе, приоритетах и целях бывшего джедая вышла слишком высокой.

Искушение остаться здесь было огромно: Сила и боевое мастерство Оби-Вана могли хоть немного уравнять шансы повстанцев против инквизиторов и имперских солдат. Но Ланара была права, когда отмела это предложение, едва услышав его. Корвейн не случайного джедая искал, а целенаправленно шел по следу, протянувшемуся за Оби-Ваном от Корусанта. Если он задержится на Борлеасе, то лишь привлечет на него новых охотников, которые с удовольствием прикончат любого повстанца, вставшего между ними и целью.

"Нет, чем раньше Империя узнает, что я опять ускользнул из ее лап, тем скорее она оставит Борлеас в покое. И тем меньше шансов, что Ланаре придется скрестить клинки с главным императорским палачом".

Следом за этой мыслью увязался целый рой других — о Падме, о близнецах, об Энакине... Оби-Ван старался не задумываться о них до тех пор, пока не разберется с более насущными проблемами, но все равно не мог отделаться от чувства, что именно сейчас подопечные по-настоящему нуждались в нем. Если Энакин обо всем узнал, им как никогда прежде требовалась защита: одной Силе ведомо, на что в порыве ярости способен ситх, развращенный властью и Темной стороной. Оставлять рядом с ним лишенную Силы женщину и юнцов, почти что детей... Оби-Ван оценил злую иронию ситуации, но смеяться над ней не тянуло: ведь именно он подверг их той опасности, от которой сейчас был не в силах оградить.

"— Ты слишком плохо думаешь о своем ученике, Оби-Ван. Разве тот парень, которого ты учил, поднял бы руку на свое дитя или жену?"

"— Его больше нет, учитель. Нет того Энакина — а о нынешнем я ничего хорошего не слышал".

"— Значит, тебе следовало внимательнее слушать Падме. Ни ей, ни детям сейчас ничего не угрожает... а если Энакин и сделает какую-нибудь глупость, нам это будет только на пользу".

"— Вы сейчас говорите, как ситх, учитель".

Бестелесный голос тихо рассмеялся.

"— Я говорю, как старый призрак, который слишком многое видит в потоках живой Силы. Не принимай мою уверенность в ней за бессердечие".

Оби-Ван даже не попытался скрыть раздражение — давно прошли те времена, когда он старательно изображал перед Квай-Гоном непогрешимого джедая. Манера говорить загадками больше не внушала ему священного трепета: возможно, Оби-Ван слишком много времени провел, притворяясь обычным человеком, но твердые факты он с некоторых пор ценил больше туманных пророчеств.

"— Как вы можете быть в этом уверены? Сила поведала вам что-то конкретное?"

"— Хотелось бы, но нет. Загадочность, Оби-Ван, скрывает невежество прорицателя: Сила являет мне общее направление событий и их примерный исход, но не более. Возможно, Дарт Сидиус мог бы сказать тебе больше: техники Темной стороны отличаются от наших и всегда тяготели к практичности".

"— Пожалуй, от общения с этим мастером я воздержусь".

"— Тогда прекрати предаваться самоедству и обрати внимание на реальный мир. Кажется, Риина смущает твой пустой взгляд".

Риин и впрямь смотрел на него с беспокойством: похоже, он говорил что-то еще и теперь ожидал ответа. Закатив глаза, Оби-Ван мысленно дал себе зарок игнорировать Квай-Гона, если поблизости находятся посторонние: человек, пялящийся в пустоту остекленевшим взглядом и бормочущий что-то себе под нос, производит на окружающих не лучшее впечатление.

— Прошу прощения, задумался. Вы что-то сказали?

Риин пожал плечами и протянул Оби-Вану сигарету. Свою он уже зажег и теперь без дела крутил ее между пальцев, пуская дым в окно, на безлюдную ночную улицу.

— Да так. По Ланаре знаю, что если джедай выглядит так, будто с мертвыми людьми разговаривает, лучше не лезть к нему с расспросами. — Он весело хохотнул, чтобы хоть немного сгладить неловкость момента. Оби-Ван чуть не поперхнулся продымленным воздухом. — Курите?

— Нет, благодарю.

Риин убрал нетронутую сигарету обратно в пачку и спрятал ее в карман.

— А, еще один из ваших запретов? Вы не обессудьте, но в этом вашем Ордене, кажется, вообще людям жизни не дают.

Оби-Ван усмехнулся.

— Некоторые в Ордене бы с вами согласились. — "Лично одного знаю". — Но курить не запрещено, это вам просто не повезло с джедаем.

— Но насчет привязанностей правду говорят?

Оби-Ван насторожился. Риин старательно — и неплохо — изображал равнодушие, но Сила выдавала его волнение с головой. Слишком сильное оно было для праздного вопроса.

— А вот это правда. Почему спрашиваете?

Впрочем, задавать этот вопрос было ни к чему. Ответ носил звание рыцаря-джедая и выглядел, как красивая женщина по имени Ланара Брайр. Оби-Ван вдруг почувствовал себя неловко, будто застал своих новообретенных товарищей за чем-то постыдным: до этого момента он считал, что Ланара давно позабыла о запрете на близкие отношения — в отличие от Риина, она свои чувства скрывала не лучше пятнадцатилетней девчонки. Мастеру-джедаю следовало бы гордиться ее принципиальностью... но Оби-Ван, похоже, давно перестал быть джедаем. Иначе беззлобное "ну и дура" даже не пришло бы ему в голову.

Риин нахмурился и отвел взгляд. Легкая, непринужденная атмосфера дружеского разговора испарилась, не успев установиться.

— Не берите в голову, магистр. Гадкая погодка, правда? Надеюсь, эту морось хоть немного разгонит, пока мы готовим вам побег: а то улетите, так и не увидев, почему туристы толпами валят на Борлеас...

Оби-Ван легко подхватил тему — пустая и вымученная беседа все же помогала ненадолго отвлечься от проблем. Про себя он невесело отметил, что любой более-менее личный разговор с ним по-прежнему неизбежно сворачивает либо на работу, либо на погоду. Похоже, некоторые вещи оставались неизменными, сколько бы лет ни прошло.

* * *

Телль видала штаб-квартиры и похуже. Целое офисное здание недалеко от центра города. Может свободно вместить пять сотен человек, а если ужаться — то и все семь сотен разместятся. Защита слабенькая, но при толковом командире пережить штурм поможет. Сервер (охрана не хотела подпускать Телль к нему, но девушка была очень убедительна) — просто песня какая-то, даже в местном штабе ИРУ стояла машинка послабее.

Неплохие условия для нищих повстанцев, едва сводящих концы с концами. Может, сейчас Альянс и подсократил расходы на Борлеас, но на момент основания ячейки кто-то из их верхушки явно имел виды на это захолустье. Не исключено, что и сейчас имеет, но планы руководства систематически гибнут в кривых руках Ланары. Глава подполья из джедайки вышла так себе: за такие результаты в Инквизитории, бывало, казнили. Еще будучи на той стороне, Телль не раз ловила себя на мысли, что справилась бы намного лучше.

Изучив штаб вдоль и поперек, от подвала до посадочной площадки на крыше, Телль принялась бесцельно слоняться по коридорам, пугая особо слабонервных повстанцев: черные одеяния и световой меч на поясе лучше слов говорили о ее предыдущем месте работы. Среди мятежников обнаружился еще один джедай — джедаенок, вернее сказать, падаван лет восемнадцати. Этот, не разобравшись, набросился на нее с мечом в руках и пламенем во взоре. Телль мысленно напомнила себе: непременно объяснить Ланаре, почему ее щенок валяется в коридоре третьего этажа с переломанными ногами. Калечить мальца окончательно и бесповоротно было бы невежливо — Ланара, может, организаторскими способностями не блистала, но хозяйкой оказалась гостеприимной. Телль здесь даже нравилось.

Впрочем, в этом заслуга Ланары была невелика. Телль сейчас понравилось бы даже в грязном притоне, набитом обкуренными экзотами. Впервые за столько лет она вкусила той свободы, о которой так сладко пели идеологи Темной стороны. Они не лгали — лишь умалчивали, что этого блаженства никогда не познать тем, кто позволил превратить себя в раба в обмен на императорские подачки. Лишь убив Корвейна, Телль поняла, что это такое — настоящая Темная сторона, а не тот жалкий суррогат, что предлагали инквизиторам.

Она уничтожила своего учителя. Разорвала цепи, сковывавшие ее. Больше никто не поставит ее на колени. Больше никто не заставит ее дрожать от страха, съежившись под занесенной хозяйской рукой. Глупая, смешная Ланара пусть видит в этом тягу к Свету — Телль не против, так даже удобнее. Она не питала ненависти к джедаям, но джедаи боялись Тьмы, считая ее болезнью, которую необходимо победить, — вместе с носителем, если тот вздумает сопротивляться лечению. Ни к чему Телль такие проблемы с союзниками.

Приблизившись к комнате отдыха, она вдруг остановилась. Сделала глубокий вдох и волевым усилием заставила угомониться взбесившиеся органы чувств. Телль не знала, что испытывает хорошо натасканная гончая, учуяв дичь, но подозревала, что сама она от этой гончей мало чем отличалась: стоило ей ощутить присутствие светлого одаренного, как тело будто само собой перетекало в боевую стойку, а рефлексы обострялись до предела. Мир сужался до жертвы и того, что могло помочь в ее убийстве, — или, напротив, усложнить его. Корвейн не раз говорил, что Телль — лучшая охотница, чем он: ведь его тренировали как рыцаря-джедая, не вбивая с самого детства нужные инстинкты, реакции и алгоритмы поведения.

Прав он оказался. Себе на горе, и магистру Кеноби — на счастье.

Кеноби расположился в кресле, мирно помешивая каф в пластиковом стаканчике. На появление Телль он, казалось, не отреагировал вовсе, но от нее укрылось, как изменился язык его тела. Поглядывая на нее искоса, украдкой, джедай следил за каждым ее движением, готовый в любой момент отразить атаку.

Телль взяла себе кафа и присела на соседнее кресло, забавы ради прикидывая, как убила бы Кеноби, возникни у нее такое желание. Пожалуй, прямую атаку он отразит... но это если использовать световой меч. Джедаи часто недооценивают пользу хорошего кинжала.

— Расслабьтесь, генерал. Если бы я хотела убить вас, то сделала бы это в паре с наставником. Так было бы проще и удобнее.

— Честно? До сих пор не могу взять в толк, почему вы не поступили именно так. Не похоже, чтобы Темная сторона вас тяготила.

Телль фыркнула. Все-таки джедаи старой закалки — забавные существа: по такой логике выходило, что Мейсу Винду давно пора потеснить лорда Вейдера с места любимого цепного пса его величества.

— Меня тяготил старший инквизитор Корвейн. Ваше спасение — просто приятный бонус.

— Это было очень прямо.

— А какой смысл юлить?

— Наверное, никакого. — Кеноби улыбался, но фальшь этой улыбки резала глаза. Видимо, непринужденным видом он хотел усыпить бдительность собеседницы, но получалось паршиво. — И все равно мне трудно понять, зачем инквизитору добровольно переходить на сторону Альянса. Вы явно неглупы — вполне могли бы избавиться от наставника иными средствами, сохранив положение и должность.

Телль презрительно скривила губы. Этот джедай хочет разговорить ее? Любопытно, хватило бы у него выдержки выслушать до конца все, что она может рассказать? Не повредилась бы нежная и ранимая психика? Захотел бы он сам сохранить такое положение?

Гнев разгорелся быстрее, чем Телль успела взять его под контроль. Перед глазами замелькали обрывки воспоминаний, в ушах зазвенел ее собственный крик...

Телль держится из последних сил. Боль кошмарна, невыносима — к такой нельзя привыкнуть, нельзя притерпеться. До сих пор хочется быть смелой и гордой, но мерзкий голосок в голове хнычет все громче, умоляя подчиниться. Что ей стоит? Всего-то и надо, что встать на колени и назвать Корвейна учителем, и все закончится...

— Я вам не рабыня! — кричит Телль вместо этого. — Не рабыня!

Корвейн подходит ближе, и Телль начинает трясти вдвое сильней. Она хочет гордо смотреть ему в лицо, но тело решает иначе: оно будто само сжимается в комок и отползает подальше. Из горла вместо проклятий вырывается жалобный скулеж, когда мучитель лениво заносит кнут, посверкивающий электрическими искрами.

Но удара нет. Пока нет.

Корвейн наклоняется к ней и мягко берет за подбородок. Утирает струйку крови, сочащуюся из ее разбитой губы.

— Конечно, не рабыня, — легко соглашается он. — Ты — моя ученица, дитя. И чем раньше ты это примешь, тем скорее окажешься в медицинском крыле, а после — в хорошей спальне с мягкой постелью. Хорошенько подумай, как ответишь мне в следующий раз.

Он отпускает Телль, нежно потрепав по щеке. Секундой позже в воздухе раздается пронзительный свист, и кнут с размаху опускается ей на спину. Мир взрывается ослепительно-алым...

Телль судорожно вздохнула, вырываясь из плена собственной памяти. Несколько раз стиснула и разжала кулаки, до боли впиваясь ногтями в кожу. Свирепо посмотрела на Оби-Вана, почему-то оказавшегося на коленях рядом с ней, и раздраженно скинула его ладонь со своего плеча.

Вот сейчас ей действительно хотелось убить назойливого джедая на месте.

— Вы в порядке? — спросил Кеноби с искренним участием. — У вас был непроизвольный выброс Силы. Очень мощный.

Он указал на ошметки пластика и брызги кафа, разлетевшиеся во всей комнате. Столик валялся у стены, присыпанный осколками зеркала. В стене над ним красовалась небольшая вмятина.

— Это случается, — процедила Телль, вскакивая на ноги. — Я в порядке.

Ярость все еще клокотала в ней. Желание убить Кеноби пульсировало в висках так же сильно, как днем ранее — жажда прикончить Корвейна. Телль едва сдерживала себя, чтобы не обрушить на джедая вихрь энергии, так и рвавшейся с пальцев электрическими разрядами.

Кеноби заступил ей путь. Телль с присвистом выдохнула сквозь зубы. Неужели так трудно понять, что лучше сейчас убраться с дороги?!

— Я так не думаю. Телль, вам нужна помощь. Одаренная такой силы, неспособная контролировать себя...

— Вот и молитесь, чтобы в следующий раз под руку мне попался имперец, а не кто-то другой! — рявкнула Телль. Как бывало всякий раз, она быстро возвращала контроль над телом и разумом, но на смену безумию приходила обыкновенная злость — на себя и на тех, кто видел ее такой. — Очень скоро их сюда сбежится предостаточно, и я смогу хорошенько выпустить пар. Хорошая бойня всегда действует на меня... умиротворяюще.

Телль слишком давно изучала джедайские догмы и не помнила, как мудрые мастера предписывали поступать в таких случаях. Должен ли Кеноби усыпить ее, как бешеную собаку? Или для начала ему следовало провести душеспасительную беседу — бесперспективную, но дающую светлым моральное право на убийство?

Она не знала, но была точно уверена, что вариант "кивнуть и уйти с дороги" даже не рассматривался.

— Я понимаю, — спокойно сказал он. — И не стану навязывать свою помощь, пока вы сами не захотите принять ее. Попрошу вас о другом: поговорите с Ланарой. Я опасаюсь, что бойня, которую вы так ждете, произойдет раньше, чем рассчитывает Риин. Вы знаете тактику Империи лучше, чем все мы вместе взятые. Если у вас есть какие-то предложения — самое время их обсудить.

— Предложения? — Телль едва не рассмеялась. Неужели он и впрямь думает, будто ее советов хватит, чтобы эта жалкая кучка повстанцев выстояла против гнева Империи? — У меня одно предложение, магистр: когда придет время — деритесь в полную силу, потому что Империя играть в поддавки не станет. Вы сбежали от них, когда вас пожелали видеть на самом верху. На наших с вами руках — кровь старшего инквизитора. За это Империя сделает все, чтобы Борлеас надолго отучился произносить слова "джедаи" и "сопротивление".

[1] Имеются в виду 980-е годы от Руусанской реформации (20 — 11 ДБЯ)

Энакин был избавлен от внимания императора достаточно долго, чтобы это начало нервировать. Как и предписывал церемониал, он постоянно находился при Палпатине во время межведомственных совещаний и любых, даже самых незначительных его появлений на публике, но их общение не выходило за рамки дворцового протокола и того узкого круга вопросов, которые касались императорского палача. На старика это было непохоже: будто в насмешку над временами, когда Энакин искренне считал его другом и наставником, Палпатин обожал вечерами вести с ним долгие беседы обо всем на свете — начиная от положения дел на фронтах, о котором Энакин мог сказать побольше многих генералов, и заканчивая философскими мудрствованиями, абстрактность которых навевала сон даже на самого Палпатина, а Энакина раздражала похуже сенатского трепа. Он не скучал по таким разговорам — за кажущейся доброжелательностью речей императора скрывались цепкие крючки, которыми тот мастерски выуживал на свет потаенные мысли и эмоции ученика, — но их отсутствие настораживало. Палпатин редко изменял привычкам без причины.

Глупая затея — пытаться понять, что у Сидиуса на уме. Еще глупее — идти к нему на первую за два с половиной месяца аудиенцию, раздумывая, знает он об изменнических намерениях ученика наверняка или только догадывается. За многие годы Энакин научился закрывать от Палпатина свой разум, блокируя их инстинктивную телепатическую связь, но не был уверен, сможет ли противостоять старику, вздумай тот силой покопаться у него в голове. Лучше бы в ближайшие несколько лет эта светлая мысль не посетила императора: вне зависимости от результата, это будет равноценно объявлению войны, которую Энакин проиграет. Пока — проиграет.

Стражи из Алой гвардии почтительно вытягивались по стойке "смирно" при его приближении и звучно ударяли себя в грудь кулаками в бронированных перчатках, когда он проходил мимо них по мраморному коридору Восточной башни. Глядя на них, Энакин задавался вопросом: наберется ли среди сотен этих воинов хотя бы два десятка тех, кто поставит преданность ему выше преданности императору? Они уважали своего командира, несомненно, но не зря кадровые назначения Палпатин отдал в ведение Кейноса: верность гвардейцев повелителю граничила с фанатизмом. Для того, чтобы сделать Алую гвардию по-настоящему своей, Энакину потребуется не год и не два упорной работы... и безвременная кончина первого заместителя. Как провернуть это, не изобличив себя, — вопрос не праздный и заслуживающий тщательного планирования. И точно не в такой близости от Палпатина, чье мертвенно-холодное присутствие в Силе наполняло каждый зал и комнату Восточной башни.

Аудиенция была назначена в небольшом конференц-зале, примыкавшем к кабинету императора. Энакина всегда удивляло, как комната с такими огромными окнами могла в любое время суток оставаться настолько темной: казалось, свет здесь поглощали сами стены, каждая поверхность из резного дерева и каждое полотно, в насыщенных красках изображающее тревожные сюжеты. За длинным столом для совещаний могли свободно разместиться около дюжины человек, но на деле число приглашенных сюда редко достигало и пяти.

Сегодня их было двое — не считая Энакина и самого императора.

— Повелитель. — Энакин с достоинством поклонился, подчеркнуто игнорируя сидевшего по левую руку Палпатина Арманда Айсарда. — Вы желали меня видеть?

Палпатин благосклонно улыбнулся — само добродушие с виду, но в Силе его внимание кололо острием кинжала. Одного неверного шага хватит, чтобы лезвие вонзилось глубоко в плоть.

— Рад видеть вас, друг мой. Присаживайтесь. Нам есть о чем поговорить.

Энакин занял место по его правую руку, стараясь ничем не выдать своей настороженности. Ему не впервой было делить этот стол с Айсардом: работа главного императорского палача постоянно пересекалась с государственной безопасностью, так что видеть физиономию этого старого маввора — с каждым годом все менее моложавую и все более желчную, — ему приходилось чуть ли не чаще, чем лицо жены. Но в этот раз что-то было не в порядке: Сила шла рябью, как вода перед землетрясением. Обычно такое чувство предвещало очередное покушение. Энакин был бы рад, окажись все настолько просто и банально, но верилось в это слабо.

Он без труда расправлялся с убийцами, но двое самых опасных его врагов сидели с ним за одним столом. А на стуле у стены — месте для ассистентов, телохранителей и соглядатаев — примостилась мелкая падальщица. Исанн Айсард нечего было здесь делать, но держалась она так уверенно, будто имела полное право находиться в святая святых дворца. Будь это каким-нибудь заседанием Совета имперской безопасности, Энакин предположил бы, что старик Айсард знакомит дочурку с внутренней кухней большой политики, чтобы на следующий день рождения подарить ей должность повыше. Но в этот зал девица могла попасть только по личному распоряжению императора, и никак иначе.

"Ладно, учитель. Посмотрим, какой спектакль вы задумали на этот раз".

— Я надеюсь, Энакин, вы с пользой провели время в Центре Империи? Такому деятельному человеку, как вы, должно быть, невыносимо сидеть в столице сложа руки.

Знакомый холодок пробежал по телу: чужая Сила коснулась его, едва-едва, будто невзначай пробуя на прочность ментальные щиты. Энакин мог бы сконцентрироваться на них и воздвигнуть вокруг своего разума защиту посерьезнее, но не стал: вместо этого он позволил воспоминанию о разговоре с Найджелисом на миг заполнить его мысли. Приглушенная усталостью злость, легкая тень удовлетворения от того, что разделался с неприятной работой, которую надлежало сделать... Палпатину здесь нечем поживиться.

— Всегда приятно провести время с семьей, ваше величество... даже если она доставляет столько проблем, как моя. — Энакин поморщился, давая волю досаде. Не пришлось даже играть: авантюры Падме по-прежнему не вызывали у него ничего, кроме тихой ярости. — Хотя, должен признать, при дворе я так же уместен, как терентатек в стае ворнскров.

Метафора граничила с оскорблением, но Арманд Айсард сделал вид, что пропустил ее мимо ушей. Его дочь поднесла ладонь к губам, пряча улыбку. Что скрывалось за добродушной усмешкой императора, мог сказать только он сам. Энакин давно оставил попытки понять, что думает этот старик, по его лицу: с равной вероятностью он мог смеяться над удачной шуткой и прикидывать, какая казнь подойдет шутнику лучше.

— Прибедняетесь, Энакин. При моем дворе каждый занимает то место, для которого подходит лучше всего, и вы на своем — идеальны. Необходимый элемент экосистемы, я бы сказал... как в столице, так и за ее пределами. — Его голос сделался резче, в серых глазах промелькнул золотистый огонек. — Я вызвал вас потому, что некоторые, похоже, стали забывать, зачем я держу при себе сильнейшего джедая в галактике. Арманд...

Он лишь искоса скользнул взглядом по Айсарду, но этого хватило, чтобы массивное лицо директора дернулось — трудно сказать, от раздражения, гнева или страха. Читать его в Силе было непросто: видимо, годы работы с джедаями и Сидиусом сказывались.

— Введите лорда Скайуокера в курс дела.

— На Борлеасе был убит старший инквизитор, — процедил Айсард. — Бранд Корвейн. Полагаю, вы помните его по операциям на Кашиике, Салласте и Мон-Каламаре.

"Скатертью дорога". — Энакин не стал скрывать мрачного удовлетворения. Корвейн был редкой мразью даже по меркам Инквизитория — и любимцем Айсарда, что неудивительно. "Операции", о которых он говорил, были сродни тем, что проводили работорговцы из Сеннекса и Зайгерии: выбить волю к сопротивлению из восставших рабов и их сородичей, решивших, что "участие в вооруженном восстании" — недостаточно веская причина для того, чтобы тысячами ссылать на пожизненные каторжные работы. Эти строчки в послужном списке Энакина были чернее большинства остальных.

— Он должен был ликвидировать лидера мятежников, рыцаря-джедая по имени Ланара Брайр, но провалил операцию из-за предательства ученицы и напарницы, Телль Изенлис. В разгар боя она убила Корвейна и нескольких штурмовиков смерти из его отряда. Внутреннее расследование выявило, что через бывшего инквизитора Изенлис в течение как минимум двух лет шла утечка информации, и ее переход на сторону врага был вполне закономерен. Те, кто допустил ее подрывную деятельность, понесли заслуженное наказание, но повстанцы и предательница все еще наслаждаются победой. Им необходимо наглядно продемонстрировать, что случается с теми, кто выступает против Империи и не чтит присягу.

— Старший инквизитор взял на задание нелояльную ученицу и не сумел дать ей отпор? — Энакин презрительно усмехнулся, хотя смеяться его совсем не тянуло. Что-то в происходящем было неправильно. Айсард недоговаривал, придерживая информацию, как скряга-тойдарианец — деньги, Палпатин был слишком благодушен для таких новостей, а девчонка наблюдала за действом с азартом почуявшей кровь нексу. — Вам следует проверить систему аттестации ваших подчиненных, господин директор. Она явно дает сбои.

— Провалы позволяют выявить и устранить слабости системы, милорд. Ваше дело — позаботиться о том, чтобы повстанцы получили кровавый и наглядный урок. Об остальном не беспокойтесь.

Энакин посмотрел на Айсарда с нескрываемым отвращением. В ответном взгляде директора уважения читалось не больше.

"Так дипломатично? А я помню несколько иную формулировку, господин директор. "Твое дело — эффектно расправляться с теми, кто слишком мозолит глаза императору. Вопросы посложнее предоставь людям, способным решить их". Возможно, я и впрямь заслужил это пренебрежение — за то, что так долго мирился с ролью, которую ваш хозяин навязал мне".

— Я исполню любое задание, которое его величество сочтет нужным поручить мне, — сказал он вслух, сделав ударение на слове "любое". — Но если старшего инквизитора, несколько раз получавшего награды из ваших рук, способны одолеть рыцарь-джедай и девчонка-недоучка, неприятные вопросы могут возникнуть к тем, кто стоит выше него. Например, к объективности суждений верховного инквизитора и вашей способности адекватно оценивать возможности одаренных.

С виду могло показаться, что слова Энакина разбились о стену директорского равнодушия и высокомерия, но Сила вокруг него налилась тяжелой, удушающей яростью. Инквизиторий был его больным местом — слабо контролируемое подразделение, сформированное теми, кого лишенный Силы старик не понимал, боялся и втайне ненавидел. Инородное тело, внедренное в его идеальную машину приказом императора и тем же приказом практически вырванное из прямого подчинения директору. Айсард на дух не переносил Инквизиторий, но и отказаться от него не мог — не желал отдавать пусть формальный и во многом иллюзорный, но контроль над одаренными Империи кому-либо другому.

"Особенно — тому, кому следовало подчинить Инквизиторий с самого начала".

— И эти вопросы были заданы, Энакин. — Тихие слова Палпатина, прежде безучастно наблюдавшего за перебранкой, прозвучали громче властного окрика. — Посовещавшись с директором Айсардом, я одобрил его проект реформирования Инквизитория. Большая централизация и контроль со стороны службы внутренней безопасности пойдут подразделению только во благо. От вас же я ожидаю быстрого и эффективного решения джедайской проблемы на Борлеасе. Ланара Брайр и Телль Изенлис должны поплатиться за свои преступления. Предательницу я желаю видеть в Центре Империи, живой и способной говорить на допросе. Мятежников — казнить. Без исключений.

Энакин склонил голову.

— Будет исполнено, повелитель.

Беспокойство, снедавшее его на протяжении всего вечера, усилилось многократно, из тихого тревожного сигнала превратившись в вой сирены. Задание казалось простым лишь с виду. Энакин чувствовал это, но пока не мог понять, где же ловушка и чего ради она расставлена. Возможно, на Борлеасе мутная вода немного прояснится, и он сумеет хотя бы понять, стоит ли ему держать наготове ультразвуковой пистолет на акулу, или лучше запастись противоядием от ядовитого планктона.

— Не сомневаюсь. На этом все, господа. Желаю вам обоим доброго вечера.

Энакин и Айсард одновременно поднялись со своих мест и поклонились императору. Перед тем, как выйти из кабинета, они пожали друг другу руки, как того требовали приличия — но никто, даже самый слепой оптимист в галактике, не назвал бы этот жест дружеским.

Когда мужчины покинули кабинет, до них донеслись приглушенные слова:

— Исанн, задержитесь.

Айсард остановился, будто натолкнувшись на невидимую стену. Обернувшись, уставился сквозь открытую дверь на свою дочь, склонившуюся перед императором в женском придворном поклоне. Когда высохшая рука Палпатина легла на ее плечо, директор невольно стиснул кулаки. Его лицо, застывшее, точно каменное изваяние, выражало что угодно, только не радость и гордость.

Он быстро справился с собой и зашагал вперед, больше не оглядываясь. Но Энакин готов был поклясться, что на пару мгновений его эмоции вспыхнули гневом и страхом.

Когда закрылась дверь за Армандом Айсардом, Исанн явственно ощутила, как перестает давить на шею невидимый ошейник и слабеет натяжение крепкого поводка. Дышаться стало легче — лишь на какой-то миг сердце кольнуло страхом, подобным тому, что испытывает брошенный на чужую волю ребенок. Исанн подавила это чувство, едва осознав. Какая-то ее часть хотела отступить на несколько шагов назад, под защиту и власть отца, на всецело зависимую и подчиненную роль. Такой слабости нельзя было давать поблажку.

Отбросив лишнюю робость, Исанн прижалась щекой к ладони императора, отвечая на его ласковый жест и с жадностью пробуя на вкус немыслимую ранее вольность. По ее телу прошла дрожь, но со страхом она не имела ничего общего... разве что немного. Исанн уже видела гнев императора и знала, что не сделала ничего, чтобы снова навлечь его на себя.

— Мне любопытно, дитя, — проговорил Палпатин, не убирая ладони от ее щеки, — зачем, по-твоему, я велел тебе прийти сюда? Почему позволил присутствовать при разговоре, который тебя не касается?

— Потому что он касается меня, повелитель, — ответила Исанн твердо. Не подобало отвечать кокетливым блеяньем на прямые вопросы, да и не подходило оно женщине, от которой ждут службы, а не придворной болтовни. — Вы ясно дали понять, что желаете видеть моего отца и Энакина Скайуокера на тех ролях, которые они занимают сейчас. Не ниже, но и не выше. Мне, как я полагаю, надлежит следить за тем, чтобы никто из них не нарушил статус-кво.

По сути, в этом не было никакой новости, никакого откровения. Император дал понять, что желает от Исанн именно этого, еще в первую их встречу. Сейчас он лишь вынудил ее сказать это вслух. Сказать — и собственноручно провести черту, разделяющую ее и отца. Неприятное чувство шевельнулось где-то глубоко в груди и затихло, едва император одобрительно улыбнулся и нежно провел рукой по ее волосам.

"В конце концов, эта черта существовала всегда, сознавала я это или нет, — подумала Исанн, млея под прикосновениями, слишком ласковыми и личными, чтобы выражать лишь одобрение. — Мы все служим сперва императору, потом — Империи, и лишь после — себе. Справедливая цена за все, что дано нам".

— И? Ты умная девочка, Исанн. Не нужно многозначительных пауз и недомолвок.

Исанн колебалась недолго — хватило лишь тени разочарования в его взгляде, чтобы она собралась с духом и нашлась с формулировкой.

Где одна черта, там и две. Исанн с самого начала понимала, что на этой службе не может быть полумер, и ни к чему изображать сомнения там, где на деле было лишь нежелание признать очевидное.

— Обо всем, что может нарушить баланс сил, я должна докладывать вам, повелитель. Любые приказы отца выполнять лишь с вашего одобрения, любой ход против лорда Скайуокера предпринимать, только если на то будет ваша воля. Ваши ранние распоряжения предполагали именно это. Лишь высказаны были в более мягкой форме.

— Совершенно верно. Хорошо, что ты не питаешь иллюзий насчет своей роли.

Тон императора стал холоднее, небрежнее. В последний раз потрепав Исанн по плечу, он отвернулся и отошел к огромному панорамному окну. Исанн застыла на месте, силясь совладать с учащенным дыханием. Наваждение понемногу спадало, и на смену ему приходило разочарование: она чувствовала себя так, будто у нее отняли нечто очень важное, сперва поманив этим и даже дав попробовать на вкус.

Император вновь держался так, будто разговаривал с обычным агентом. Возможно, лишь немногим более привилегированным, чем остальные.

— Какое любопытное явление — человеческая гордыня, — произнес он отстраненно, будто обращаясь к самому себе. — Она может вознести к вершинам власти, но способна и в одночасье разрушить все, что строилось долгие годы, если вовремя не обуздать ее. И Энакин Скайуокер, и твой отец, Исанн, встали рядом со мной, движимые ею. Именно поэтому всегда есть угроза, что однажды они переступят грань, за которой кончается мое снисхождение... и ты, моя дорогая, поможешь хотя бы одному из них удержаться в рамках. Всевластие и вседозволенность — опаснейшие из иллюзий, которым, к сожалению, очень охотно предается Арманд. Твоя работа пойдет ему лишь во благо. Выполняя ее с должным рвением и ответственностью, ты, возможно, сумеешь уберечь его от непростительных ошибок.

Исанн поклонилась.

— Я приложу все усилия, повелитель.

Император улыбнулся, искоса глянув на нее.

— Конечно, приложишь. Ведь и ты гордыни не лишена. Скорее даже, наделена ею с избытком.

Исанн замерла в глубоком поклоне, не решаясь подать голос или подняться. Не зная наверняка, к чему ведет император и на что намекает, она могла лишь молча ждать продолжения.

— Подойди, — велел он. — И хватит прятать лицо при каждой удобной возможности. Мне начинает казаться, будто ты хочешь что-то скрыть от меня.

Император наблюдал за ней внимательным изучающим взглядом, будто видел перед собой неизвестную, забавную и не лишенную очарования зверушку. Едва Исанн приблизилась, он крепко взял ее за подбородок, другой рукой обхватив за талию и прижав к себе. Исанн застыла, не смея пошевелиться. Ее бросило в жар, сердце бешено заколотилось... и отнюдь не от страха. На сей раз ее эмоции точно не имели с ним ничего общего.

— Забавно, — тихо сказал император, с нажимом проводя пальцем по ее подбородку, почти касаясь губ. Его взгляд — жесткий, горящий пламенем, столь же далеким от обычной страсти, сколь от тепла, — было трудно выдержать, но Исанн не отводила глаз. От осознания, что именно сейчас она видит повелителя настоящим, без привычных масок, кружилась голова. — Такая покорность, такая готовность услужить... и вместе с тем — страсть, упрямство и амбиции, каких не бывает у людей, рожденных для рабства. Ты хороша, Исанн. По-своему уникальна... жаль только, что лжешь слишком много. В первую очередь — себе, а это худшая ложь из всех.

Исанн молчала, понимая, что сейчас способна сказать любую глупость, о которой потом будет жалеть. С ней происходило нечто странное, устрашающее, но при этом — восхитительное. Будто спадали одна за одной маски, которые она приучалась носить с детства, рвались цепи, сковывавшие ее истинные чувства, мечты и надежды. Вместе с ними к хаттам летел здравый смысл, и это пугало столь же сильно, сколь и приводило в нездоровый, безумный восторг.

— Я снова задам тебе вопрос: почему ты хочешь служить мне? Только на сей раз я хочу услышать ответ настоящей Исанн. Не верноподданной. Не офицера, говорящей цитатами из устава. Не хорошей дочери, радеющей за честь отца. Маски будешь носить при дворе, а я лжи не люблю.

Будущих разведчиков учили сопротивляться большинству разновидностей сыворотки правды, инквизиторы натаскивали курсантов противостоять воздействию Силы на разум, но ничто не могло подготовить к допросу императора. Да и не желала Исанн ему противиться: слова срывались с языка по ее воле, а не помимо. Искренность, ставшая непривычной уже с детских лет, доставляла почти физическое наслаждение.

— Вы — единственный человек, которому стоит служить, повелитель, — сказала она, не отводя взгляда. — И мой отец, и Энакин Скайуокер, — без вас ничто и никто. Вы создали Империю на руинах Республики. От вашей воли зависит, кто будет жить, а кто умрет; вы вершите судьбы народов и определяете жизнь галактики на десятилетия вперед. Если и есть во вселенной человек, которого я желала бы назвать своим господином, это вы, и никто иной.

Исанн хрипло выдохнула, когда император привлек ее к себе и поцеловал — без трепета, почти грубо, но для нее не было ласки желаннее. В тот момент забылись все надуманные мотивы; облетели ненужной мишурой гордость и воспитание.

Впервые за много лет Исанн чувствовала себя по-настоящему живой, и плевать ей было на возможные последствия и опасность. Если она будет бояться опасности, то на всю жизнь останется всего лишь дочерью Арманда Айсарда — девицей без собственного имени, берущей власть взаймы у человека, который даже не обладает ею по-настоящему.

— Вот теперь я верю тебе, — улыбнулся император. — Хорошенько запомни собственные слова, дорогая, и никогда не забывай. Я могу дать тебе большую власть, чем ты смела надеяться, но лишь если ты заслужишь ее как мой агент, чиновница... и женщина.

Исанн вновь поклонилась, но на сей раз в ее глазах не было и тени робости. Она желала этого слишком давно, чтобы позволить сомнениям и страхам испортить момент.

— Я сделаю все, чтобы не разочаровать вас, повелитель.

* * *

— Ты снова уезжаешь?

Вопрос Падме застал Энакина в разгар сборов: уже через стандартные сутки он должен был прибыть на Борлеас и потому не мог позволить себе роскошь провести ночь дома. Строго говоря, "сборы" заключались в том, чтобы проверить походную сумку — Энакин еще с Войны клонов привык держать ее наготове, — и отдать распоряжения пилотам личного корабля, но Энакин сознательно затягивал отлет. Он пытался прислушаться к Силе, но та, как назло, молчала, отвечая лишь смутным предчувствием недоброго. Никакой конкретики, никаких внятных предупреждений. В такие моменты Энакин начинал жалеть, что его ученичество у Сидиуса было скорее формальным: старик помог ему научиться контролировать Темную сторону, но знаниями о более сложных техниках и ситском колдовстве делился скупо и неохотно. Кое-что Энакин почерпнул из голокронов и древних текстов, но в них не было ничего, что позволило бы ему обуздать и подчинить своей воле пророческий дар.

Оставалось лишь полагаться на интуицию, удачу и смекалку. В точности так же, как и двадцать лет назад.

— Да. На курорт. Твои друзья из Альянса мешают добропорядочным гражданам отдыхать, и Палпатин велел пресечь безобразие.

Падме неодобрительно покачала головой. Она уже собиралась ложиться спать, когда Энакин вернулся домой, и встречать его вышла в легком пеньюаре из симмерсилка и с волосами, в беспорядке рассыпавшимися по спине. Энакин поймал себя на мысли, что давно не видел ее такой: в последние годы госпожа Наберрие-Скайуокер появлялась перед ним лишь в образе безупречной светской дамы.

— Не ерничай, Энакин. Ты знаешь, как я отношусь к твоей... работе.

Энакин, тяжело вздохнув, застегнул сумку и обернулся к жене.

— А я уже понадеялся, что мы оставили это в прошлом. Ты предлагаешь мне поднять бунт против Палпатина прямо сейчас? Скорее всего, он будет короче, чем восстание на Кашиике, и уж точно не таким заметным.

— Я понимаю. — Падме отвела взгляд и нервно сцепила руки, одна поверх другой. Ее хрупкие плечи безвольно поникли. — Просто тяжело мириться с тем, что еще несколько лет тебе придется убивать по его приказу. Будто ничего не изменилось.

— Изменится, — сухо пообещал Энакин. Продолжать этот разговор ему не хотелось. — Иди спать, Падме. Не изводи себя зря.

Он обнял жену, и она, впервые за долгие годы таких прощаний, не отстранилась. Всхлипнув, прижалась к нему и обхватила руками так крепко, будто хотела силой удержать дома. Энакину очень хотелось бы поддаться ей, но мятежники сами себя не истребят. Да и от инквизиторов, судя по всему, толку в этом деле немного.

— Орден и Альянс нам не враги, — прошептала Падме. — Мне жаль, что ты не желаешь даже слышать о союзе с ними.

Энакин криво усмехнулся — благо Падме не видела этого, уткнувшись лицом ему в плечо. "Не враги"... любопытно, что сказал бы на этот счет магистр Винду, безжалостно истреблявший всех изменников-инквизиторов, встречавшихся на его пути. Вряд ли к Энакину он проявил бы больше симпатии и понимания.

— Поговорим об этом, когда будем править Империей. А пока придется оставить все так, как есть. Любые контакты с Альянсом окончательно настроят старика против меня. Мы не можем себе этого позволить.

Он ласково поцеловал Падме в макушку и отстранился. Комлинк на его запястье надрывался возмущенным писком — Энакин выбивался из им же установленного графика уже почти на полчаса.

— До скорого, дорогая. Присматривай за детьми, пока я не вернусь. Этим двоим только дай волю — тут же выкинут какую-нибудь глупость.

"И сама без самодеятельности обойдись", — хотел добавить Энакин, но сдержался. Падме такое предупреждение скорее спровоцирует, чем остановит. В этом они были очень схожи.

Настой из альдераанской виеллы впрок не пошел. Приторный вкус и цветочный запах варева, призванного успокоить нервы, не только не действовал, но и раздражал сам по себе. То ли на Альдераане даже траву собрать не могли, не напортачив, то ли с таким количеством раздражителей Арманду требовался «нетрадиционный медицинский препарат» покрепче. Мысль была бы заманчивой, не отучись он пить для успокоения еще в молодости — иначе спился бы уже в первый год знакомства с Палпатином.

Арманд с размаху опустил кружку на журнальный столик, едва не разбив ее. Палпатин... старый хаттов сын. Мало ему было инквизиторов, только и ждущих команды «фас!», чтобы наброситься на «ущербного», слепого к их клятой Силе начальника. Мало Вандрона со всем его КОСНОПовским спрутом, чтоб этому работорговцу на каждом митинге своих горлопанов речи толкать. Мало Скайуокера, этого бешеного пса, которого еще восемнадцать лет назад пристрелить следовало. Нет, не хватало, по мнению его величества, Арманду головной боли, еще надо бы добавить! Да такой, чтобы не унималась. Чтобы каждый день перед глазами была и напоминала, сколь высока цена ошибки и лишнего своеволия.

«Глупая девчонка. А она и рада, дуреха... не понимает, зачем на самом деле нужна старику. А может, и понимает, но все равно рада. Дуреха же. Вырастил на свою голову...»

За окном понемногу светлело. Уже час как ушла к себе Габриэлла, устав кружить вокруг мужа заботливым, тревожным и до крайности назойливым привидением. Полчаса оставалось до того, как разойдется по домам охрана, сдав посты смене, а через полтора зазвенит будильник в спальне, куда Арманд даже не поднимался.

Он не мог уснуть. Стоило хотя бы прикрыть глаза, как в голову начинали лезть мысли об Исанн. О том, что, вполне возможно, в эту самую минуту творил с ней император. Арманд не питал иллюзий насчет невинности своей девочки — мужчин у нее было столько, что со счета немудрено сбиться, — но каждого из них он был волен похоронить живьем в катакомбах столицы, сослать на Кессель или отправить на задание, с которого не возвращаются, если очередное «развлечение» Исанн слишком много возомнит о себе и осмелится ее огорчить. А вот для императора она сама была развлечением — игрушкой, которой Палпатин имел полное право владеть. Причинить ей боль, унизить, втоптать в грязь честь и достоинство, — его право. Убить, в конце концов, если он решит, что и Арманда пора пустить в расход.

Разумеется, сейчас ей ничего не угрожало. Палпатин не разбрасывался верными и способными людьми без веских причин. Но бывало и так, что эти причины он изыскивал раньше, чем впавший в немилость успевал осознать свою вину.

Исанн заявилась домой с рассветом, когда Арманд окончательно распрощался с надеждой хоть немного вздремнуть. Энергетик отогнал усталость, но настроения не улучшил, и дочь Арманд встретил в препоганом расположении духа.

— Надеюсь, император остался тобой доволен? — хмуро спросил он, едва Исанн переступила порог гостиной.

Вопрос, на самом деле, был излишним: девчонка разве что не светилась от гордости и самодовольства. Арманд вдруг осознал, что никогда прежде его так не раздражала ее женственность, — не исполненная сдержанного очарования, как у Габриэллы, а хищническая, излучающая уверенность в себе и собственной красоте. А ведь совсем недавно он наблюдал за ней, пряча одобрительную улыбку, гордился тем, как умело Исанн пользуется своей привлекательностью: в нужный момент — смела, раскованна, обольстительна, в другой — холодна, надменна и неприступна, как и подобало девушке ее положения.

Лучше бы он вырастил из нее скромницу. Послушную исполнительную девочку, какой ее в своей слепоте считала Габриэлла. Палпатина не интересуют хорошие девочки, грезящие лишь о том, чтобы честно служить Империи и своей семье.

— Ты сомневался? — Исанн улыбнулась. Прошествовав к креслу, без приглашения опустилась в него и закинула ногу на ногу. Ее глаза сверкали почти так же ярко, как новое колье на шее. Еще вечером украшений на Исанн, за исключением неброских сережек, не было. — Операция, которую я веду по его приказу, пока развивается без проволочек и осложнений. А что касается других моих обязанностей... неужели ты думал, что я неспособна доставить мужчине удовольствие на должном уровне?

Исанн томно потянулась и отбросила за спину распущенные, завитые в крупные локоны волосы. Кончиком ногтя она будто невзначай коснулась колье. Издевалась, паршивка: за реакцией Арманда она наблюдала с неприкрытым интересом.

— Для этого большого ума не надо, — сказал он равнодушно. — А побрякушку стоило бы проверить на сюрпризы.

— Думаешь, есть жучки? — Исанн подцепила пальцем крупный бриллиант и полюбовалась, как свет играет в его гранях. — Вполне возможно, но я не стала бы их демонтировать. Это может показаться невежливым.

— И то верно. Надеюсь, ты понимаешь, что такая дорогая вещь уместна не к каждому случаю?

— Само собой. Мне кажется, или ты чем-то недоволен?

Арманд подавил сильнейший порыв залепить ей крепкую пощечину. Рад бы, да ведь не за что, и проку не будет.

— Не говори ерунды, девочка. Император вправе распоряжаться тобой, как ему угодно, и я первым же делом выслал бы тебя замуж, в провинцию подальше, если бы ты вздумала ему не подчиниться. Я только надеюсь, что тебе хватает ума понять: то, что ты раз согрела ему постель и получила за это красивую вещицу, еще ничего не значит. Не зарывайся. Исполняй все, что император от тебя потребует, и исполняй хорошо, — иначе очень скоро узнаешь, насколько неприятны могут быть аудиенции у него.

— Я понимаю, отец.

«Да ничего ты не понимаешь, — с досадой подумал Арманд, глядя в наглые, шальные глаза дочери. — Тебе бы молиться, чтобы я не впал в немилость, малышка. Иначе тебя ничто не спасет, даже если будешь служить безупречно и творить чудеса в постели».

— Очень на это надеюсь. Расположение императора дает тебе шанс сделать карьеру быстрее, чем любому мужчине, но помни: став его фавориткой, ты ввязываешься в игры, на которые тебе не хватает ни опыта, ни политического веса. Не пытайся прыгнуть выше головы... говорю тебе это как отец, который любит тебя и хочет, чтобы ты жила долго и счастливо.

Арманд хотел, чтобы последняя фраза прозвучала ласково, но злость взяла свое: предупреждение вышло неприкрытой угрозой. Девчонка подобралась — точь в точь нексу, вздыбившая загривок перед прыжком, — и гордо вскинула подбородок, ее глаза недобро сощурились.

— Я же сказала, что осознаю риски, отец. Но только не говори, что ты не этого хотел, когда на протяжении двух лет подряд назначал меня руководить самыми заметными операциями... и особенно — делом Скайуокеров.

«Я хотел дать тебе повышение, дуреха. Перевести наконец на бумажную работу, чтобы тебе больше никогда не пришлось бегать по горячим точкам с бластером наперевес... а не толкать в постель к старику, который наверняка уже поручил тебе шпионить за мной!»

— Чего хотел я, уже не столь важно, — сказал он вслух. — Я доволен, что император заметил тебя и счел достойной своего... внимания. Только не забывай, к кому ты вернешься, когда надоешь ему.

Исанн сделала вид, что пропустила его слова мимо ушей, но взгляд у нее сделался еще более упрямый и злой, чем прежде. Арманд неодобрительно покачал головой: чего и следовало ожидать, девчонка уже возомнила о себе невесть что. Он почти желал ей поскорее оступиться — не фатально, а так, норов обломать.

«Не исключено, что придется заняться этим самому, если Палпатин затянет с игрой в великодушного господина».

— Возьми. — Арманд кинул ей упаковку энергетика. Исанн поймала, не моргнув и глазом. — Через два часа жду на рабочем месте. От прямых обязанностей тебя никто не освобождал.

Продолжать разговор не было никакого смысла, да и времени на это уже не оставалось. До начала рабочего дня в Управлении Арманду надо было успеть переговорить с Кейносом... еще одним человеком, который о каждом сказанном слове докладывал Палпатину и не только этого не скрывал, но и гордился.

«Его величество подарил мне в союзники самого преданного пса и осчастливил фавором дочку... а мне гадай: то ли радоваться, то ли в петлю лезть от такого высочайшего доверия на особом контроле».

Выходя из комнаты, Арманд оглянулся на дочь. Та полулежала в кресле, мечтательно прикрыв глаза и поглаживая колье кончиками пальцев. Если она и задавала себе какие-то вопросы, то ответ на них явно нашла вполне однозначный.

Лея представляла себе встречу с вербовщиком несколько иначе. У «Отрядов» была скверная репутация, и места для явок они, как думала Лея, должны подбирать соответствующие. Когда Брейт сказал ей, что вышел на одного из десятников и договорился о «собеседовании», она тут же вообразила шумную кантину, обклеенную броскими плакатами с бунтарскими лозунгами, или квартиру в каком-нибудь ужасном районе вроде Ускру или Алого Коридора, в которую даже зайти страшно. Там их должен был встретить неулыбчивый парень огромного роста, весь в наколках и обязательно с бритой головой, — словом, типичный радикал, какими Империя пугала доверчивых законопослушных граждан.

«Пора бы уже привыкнуть, что по имперской ГолоСети правду не показывают. Редакционная политика КОСНОП не позволяет».

Лея неуверенно потеребила застежку куртки — мешковатой, какого-то невнятного оттенка, который язык не поворачивался назвать темно-синим. Погода стояла слишком жаркая для такой одежды, но Лея стеснялась ее снять, ведь тогда бы она осталась в кричаще-красной майке с принтом в виде незамысловатой, но весьма сочной брани на Всеобщем и хаттезе. На нижних ярусах смотрелось бы нормально, но здесь — в секторе с говорящим названием Межзвездный торговый путь, всего в паре часов езды от Финансового квартала, — Лея сама себе казалась оборванкой-беспризорницей. Вызывающий макияж, который она с таким упоением наводила, вдруг стал смешным и безвкусным на фоне проходивших мимо девиц, одетых и накрашенных по-имперски благопристойно и скучно. Лея убеждала себя, что плевать она хотела на всякие негласные дресс-коды, а косые взгляды конформисток и обывательниц для нее лучше всякой похвалы, но все равно чувствовала себя не в своей тарелке. Видимо, глупости, которыми забивала ей голову мать, прижились лучше, чем она осознавала.

— Брейт, ты точно координаты не перепутал? Как-то непохоже это на место, где положено обитать злобным радикалам.

— Вот поэтому нас сюда и позвали, — шикнул на нее Брейт. — Может, не будешь орать об этом посреди улицы?

— Успокойся. Тут такой шум, что никто не подслушает, даже если будет очень стараться.

Она шутливо ткнула спутника в бок, скрывая беспокойство за дурацкой ухмылкой и беспечным тоном. Получилось плохо: Лея сама понимала, что фальшивила. Нервничала она не меньше, а то и больше Брейта. Поддельные документы, которые ей каким-то чудом достал Ральв, — единственный, кто в их компании имел дело с настоящими подпольщиками, — казалось, жгли кожу через карман. Лея понимала, насколько они важны, — какой же вербовщик в здравом уме примет в революционную организацию девушку с фамилией Скайуокер? — и все равно волновалась. Она собиралась обмануть сразу всех: родителей, имперские власти, главарей «Отрядов»... Альянс, в конце концов. Последнее было хуже всего. Как бы этот фокус с фальшивой личностью не вышел ей боком чуть позже, когда она добьется признания в «Отрядах» и сможет пойти дальше, — на уровень где и работа сложнее, и проверки серьезнее.

«До этого еще далеко, — одернула себя Лея. — Как будут проблемы, тогда и подумаю над ними. Мне бы пока перед папиными доносчиками не засветиться».

Гвалт и суета вокруг стояли кошмарные. Лея считала себя — и являлась — столичной девушкой до мозга костей, но даже ей хотелось как можно быстрее добраться до названного вербовщиком кафе. О Брейте же, привыкшем к простору и спокойствию Альдеры, и говорить было нечего: полутора лет на Корусанте оказалось недостаточно, чтобы отучить его неловко оттаптывать прохожим ноги и крепко держаться за поясную сумку, дергаясь от каждого случайного столкновения в толпе. Офисы всевозможных компаний гнездились буквально друг у друга на головах, занимая разные этажи теряющихся далеко в небесах высоток; голографическая реклама, запрещенная на верхних ярусах, здесь мерцала на каждой поверхности, как фосфоресцирующая пещерная плесень, и летала в воздухе, транслируемая маленькими и назойливыми дроидами. Со всех сторон доносились обрывки слоганов и музыки, сливались в несмолкающий гул голоса людей и экзотов. Сплошной живой поток без остановок тек по улицам, у входов в монады разбиваясь на ручейки поменьше; огибал небольшие островки спокойствия в виде уличных кафе и чахлых сквериков — вернее, огороженных пятачков с искусственными газонами, несколькими деревьями в пластиковых кадках с автополивом и приткнувшимися меж ними скамейками.

Лею бросало в дрожь от мысли, что даже в таком хаосе она не могла чувствовать себя в безопасности. Система видеонаблюдения накрывала почти весь Центр Империи непроницаемой сетью, снабженной функцией распознавания лиц, отслеживания и прогнозирования маршрута и Палпатин знает, чем еще. Если кто-нибудь — лорд Скайуокер, например, — задастся целью узнать, где была Лея в этот день, ему достаточно будет сделать запрос. Хорошо, что отцу было плевать на нее, — слишком он был занят обязанностями палача и пугала галактического масштаба.

Кафе располагалось на восемнадцатом этаже огромного бизнес-центра, где по одну сторону зала можно было найти офис какой-то компании, выпускающей ПО для домашних дроидов, по другую — магазин, где торговали экзотическими цветами со всей галактики, а в угловом закутке — лавчонку подозрительного типа, якобы принимающего ставки на результаты маластарских гонок, но обслуживающего почему-то одних только темных личностей с непонятными намерениями. Об этом ей рассказал Брейт по пути сюда — перечислял ориентиры. Это было нелишним: площадь центр занимал огромную, компаний на каждом этаже ютилось по десятку и больше, а озаботиться указателями арендодатели не считали нужным. Юным заговорщикам пришлось порядком поплутать, прежде чем они наконец-то набрели на нужное кафе — абсолютно не примечательное заведение, изображавшее, кажется, рилотский стиль, но делавшее это до крайности скучно и неубедительно. От посетителей, впрочем, отбою не было: свободными оставались только столики в альковах — видимо, забронированные взыскательными клиентами, которым хотелось немного уединения.

— Сюда. — Брейт уверенно потянул ее к одному из альковов. — Мне сказали ждать там.

Не успели они расположиться за столом, как к ним подошел старый дроид-официант, покрытый яркой, но изрядно облупившейся оранжевой краской.

— Два стакана безалкогольной джумы и две порции стейка из шаака. Под лиммовым соусом, — скороговоркой выпалил Брейт. Меню у Леи он отобрал, многозначительно вытаращив глаза. — Это важно, — пояснил он шепотом, когда дроид засеменил по направлению к кухне.

Лея кивнула. Шаачье мясо она терпеть не могла, но ей, в общем-то, было все равно: от волнения ей бы кусок в горло не полез, да и не за едой они сюда пришли.

Потянулись минуты ожидания. Заказ принесли почти сразу, но если шаак с джумой и были каким-то условным знаком, неизвестный вербовщик не спешил реагировать на них. Ни Лея, ни Брейт к еде не притронулись: оба всматривались в посетителей кафе так внимательно, будто могли на глаз определить, кто из этих безобидных тружеников торговли и финансов принадлежал к «самой опасной экстремистской организации Центра Империи». Чем дольше это продолжалось, тем сильнее Лее хотелось встать и уйти. Дурное предчувствие поселилось где-то внизу живота и оттуда расползалось по всему телу склизкими щупальцами. За каждым столиком ей чудились соглядатаи отца. Лее даже пришлось прикрыть глаза и сосредоточиться на Силе, чтобы понять, простая мнительность ли тому виной, или за ней действительно наблюдали.

Разобраться не получилось: Сила пестрела самыми разными импульсами, сбивавшими с толку не хуже гвалта на улице. Лея мысленно помянула свою рассеянность и лень недобрым словом: говорил же ей Оби-Ван, что надо тренироваться чаще!

— Тут свободно?

Лея вздрогнула и обернулась. Прямо за ее плечом стоял молодой тви`лекк и заговорщически улыбался. На первый взгляд — парень как парень, немногим старше самих Леи и Брейта. Бледно-зеленая кожа, жизнерадостный вид, одежда поношенная и недорогая, но и тряпьем не назвать... Лея приняла бы его за курьера или другого мелкого служащего, если бы не свербило на краю сознания чувство: с этим типом надо быть настороже. Интуиция то была или Сила, Лея не знала, но привыкла таким предчувствиям доверять. Почти всегда они оказывались верны.

Брейт заметно оживился. Посторонившись, пригласил тви`лекка за стол.

— Конечно... если вас не отпугнет запах шаачьего стейка.

Тви`лекк широко улыбнулся, продемонстрировав мелкие острые зубы.

— Шаак для того и живет, чтобы попасть на заклание, и в том его отличие от разумного существа. Ну что, Брейт и Кларисса, побеседуем?

Лея почувствовала, как перехватывает дыхание, и сердце в груди сжимается, как перед прыжком с большой высоты. Еще минуту назад у нее была возможность остаться прежней Леей Скайуокер, взбалмошной, но безобидной девчонкой. Забыть об их с Брейтом сумасшедшей задумке и ребятам сказать, что об идее связаться с «Отрядами» лучше даже не думать. Многие, она знала наверняка, вздохнули бы с облегчением.

Вполне возможно, с облегчением вздохнула бы и сама Лея. Но было поздно: точка невозврата улыбалась ей во все зубы и по-дружески развязно спрашивала, можно ли позаимствовать у «Клариссы» порцию шаака.

* * *

У «Корусантских свободных отрядов» хватало штабов и лежбищ во многих районах нижних ярусов, но нигде они не чувствовали себя так фривольно, как в Алом Коридоре. Вот уже несколько лет как на обшарпанных, покрытых хлопьями ржавчины и пятнами черной плесени стенах красовалась лишь одна эмблема — красный кулак, сжимающий разорванную цепь, — а улицы вместо полиции патрулировали крепкие ребята в мешковатых матерчатых куртках, кое-как покрашенных в цвета банды. Ее пропагандисты надрывали глотки, твердя при каждом случае, будто они «отвоевали» Коридор у Империи, но кому как не их сотнику знать: эти трусливые падальщики полегли бы в первой же серьезной стычке с вооруженным отрядом полиции, а от ИСБ и вовсе сбежали, побросав винтовки, чтоб удирать было легче... если бы Империя только посчитала нужным навести в этих трущобах порядок. «Отряды» заняли эту территорию почти без боя, и в том была неприглядная правда.

Было время, когда Гильвад ненавидел Империю за то, что бросила людей нижних ярусов так же цинично, как на протяжении сотен лет делала это Республика. «Палпатин обманул нас», — говорили вербовщики, и наивный парень, едва окончивший несколько классов школы, им с готовностью верил. К счастью, ум имеет свойство со временем появляться, если только черепушка не принадлежит безнадежному идиоту. «Быстро только кабельные глисты в отсыревшей проводке размножаются», — говаривали в Дамеллоне, родном районе Гильвада, и были правы. Цивилизация в конце концов пришла к ним вместе с вооруженными до зубов отрядами спецназа, выметшими с улиц и мелких бандитов, и КСОвцев с их хваленой подготовкой и финансированием от Альянса. Чуть позже подтянулся бизнес с верхних ярусов, а вместе с ним и честная работа, — не такая денежная, конечно, как хотелось бы, но из нищеты и криминала люди стали понемногу выкарабкиваться. Будет так со временем и в Алом Коридоре, и в Ускру, а там, глядишь, и до поверхности Корусанта Империя доберется, дала б вселенная императору долгих лет правления.

Гильваду хватило трех лет, чтобы из идейного бунтовщика превратиться в верного слугу Империи. Хватило денег госпожи Айсард, на которые он первым делом выкупил из хаттского борделя сестренку, а на следующий гонорар переселил их с матерью в район попристойнее, куда даже солнце в погожие деньки заглядывало. Не оплошает на этом задании — станет офицером, и тогда уж не стыдно будет сделать предложение Милекке...

Десятник-тви`лекк захрипел уж очень надрывно, и Гильвад чуть ослабил хватку, с досадой отвлекшись от мыслей о двух самых прекрасных женщинах, которых он когда-либо встречал. Слабаки, конечно, эти тви`лекки, уродцы головохвостые: им лекку на один кулак намотаешь, в другом горло сожмешь, и все — любую тайну выдадут, даже если с пеной у рта клялись молчать.

— Ну как? — скучающим тоном осведомился Гильвад. — Согласен инфу на девушку-богатейку передать, или мне труп обыскивать придется?

Тви`лекк конвульсивно задергался и снова беспомощно заскреб пальцами по руке Гильвада. Короткие обломанные ногти оставили на покрытой шрамами коже неглубокие кровоточащие царапинки. Гилвад даже не поморщился.

— У-устав же... только своему сотнику можно...

Гильвад вздохнул. Ну какой же тупой малый! Тут уж любой сообразит, что товарищ не в интересах «Отрядов» работает, а он все за уставы цепляется...

Сильный рывок за лекку заставил экзота жалобно, по-девчоночьи захныкать. Девчонок Гильвад не трогал принципиально, если они сами не вынуждали, а вот шпану, да еще и экзотскую, жалеть не собирался. Отпустив горло тви`лекка, чтобы освободить одну руку, он крепко врезал тому в солнечное сплетение. Уродец, носивший гордое звание десятника «Отрядов», подавился воплем и по-собачьи заскулил.

— Ну и?

Тви`лекк опасливо поднял голову и уставился на Гильвада мутными от слез и заплывшими от побоев глазами. Стоило Гильваду лениво занести кулак, и экзот испуганно съежился, выставил вперед трясущуюся руку:

— Не надо! — взвизгнул он. — Я... я сейчас в-все отдам... т-так бы сразу и сказали, что н-надо...

Осторожно, не желая резких движений, тви`лекк отцепил от пояса сумку и передал Гильваду.

— Там инфопланшет. Я в-всю встречу записал, как положено: с-сначала на жучок, п-потом на пл-ланшет перенес... не трогайте меня больше, а?

— Посмотрим. Не дергайся, малец.

Не отпуская головной хвост уродца, Гильвад вытащил планшет и принялся рыться в последних файлах. Нужная запись и впрямь обнаружилась очень быстро: на ней девчонка, невесть зачем понадобившаяся госпоже Айсард в Альянсе, проходила стандартное «собеседование» вместе со своим дружком. «Собеседование», кстати, тви`лекк вел отвратительно и трепку заслужил хотя бы за это. Находка для шпиона, а не вербовщик: любой мало-мальски толковый агент обошел бы его нехитрые ловушки и без проблем проник в ряды бунтовщиков. Гильвад давно уже не радел за успех «Отрядов», и все равно злость от такой дури брала.

Досмотрев до момента, где девчонка продиктовала контактные данные, Гильвад выключил планшет и убрал в свою сумку. Тви`лекк даже не подумал воспользоваться моментом и попытаться сбежать: так и ждал своей участи, как шаак на бойне. Гильвад бы и шею ему свернул, как скотине, — не мучая зазря. Не садист же он, в конце концов. Но только вот грабители в Алом Коридоре слишком редко убивали жертву настолько гуманно.

Боевой нож легко вошел тви`лекку в брюхо. Под ребро — уже труднее, по кости соскользнул. Грязно и непрофессионально, но что поделаешь: только так шпана и работает.

Кромсая экзота-десятника, Гильвад не думал ни о его воплях, ни о боли, которую тот наверняка испытывает. Все его мысли были о Милекке и о том, как она будет радостно улыбаться, когда замуж ее позовет не какой-то оборванец из трущоб, а настоящий имперский офицер. Может, она и не была такой красавицей, как его покровительница, но для Гильвада женщины прекраснее не существовало во всей галактике.

Благодаря ему она будет жить счастливо и богато. Ждать этого им обоим осталось совсем недолго.

Вечер перед концом смены тек вяло и лениво. Заняты были только ребята на раздаче бесплатной еды, в перерывах между наплывом страждущих лениво поругивающие "халявщиков" и обсуждающие, чем займутся на свободной неделе. Остальные — в том числе и Люк, — коротали время в бараке, отведенном под общую столовую. Он не помнил, чтобы кто-то кроме новичков притрагивался к местным кулинарным шедеврам (как пошутила Джанет, состряпанным из того, что бедняки не доели), но по вечерам от народа здесь было не протолкнуться: как бы ни храбрились волонтеры — особенно те, для кого Мисатта была не первым "проблемным" районом, — выходить за пределы огороженной территории после рабочего дня никто желанием не горел. В тесном помещении было душно, воняло потными телами и дешевым элем (формальный запрет на алкоголь соблюдали только пресловутые новички, да и те забывали о нем после недели или двух), но настроение царило чуть ли не праздничное: компания в миссии подобралась что надо, умудрявшаяся найти повод для веселья в чем угодно, — хоть в последнем дне смены, хоть в завозе новой партии консервов.

Люк не колеблясь предпочел бы такие посиделки любому пышному приему в императорском дворце и с тоской думал о неотвратимо приближавшемся Дне Империи, за которым, как рыбки-падальщицы за фираксой, потянутся праздники помельче. Его вгоняла в уныние одна только мысль об их строгом регламенте, показной пышности, бесчисленном множестве неписанных правил и людях, которых Люк на дух не переносил.

Джанет над чем-то заливисто рассмеялась, и Люк с готовностью вернулся в реальность. В конце концов, унывать не было причин: до ненавистного торжества оставалось больше месяца, из родительского дома наконец-то исчезла тягостная атмосфера холодной войны, а Джанет проводила с Люком дни напролет. С той встречи в кафе они стали неразлучны: девушка записывалась на те же задания, что и он, подсаживалась к нему в столовой и могла часами бродить с ним по Корусанту без всякой цели. Их дружбу уже заметили другие и при каждом удобном случае забрасывали молодых людей пошловатыми, но на удивление необидными подколками. Парни не раз и не два пытались выведать у Люка, какова Джанет в постели и каким образом он ее туда затащил, на что тот неловко отшучивался и пытался поскорее скрыться бегством.

Смешно признать, но их отношения больше всего напоминали школьный роман десятилеток, которым даже поцелуй кажется чем-то ужасно смелым и ответственным. На фоне бахвалившихся своими похождениями друзей Люк сам себе казался этаким пай-мальчиком из комедий, но каждый раз, когда он собирался объясниться с Джанет, на него нападал приступ кашля, заикания и чего-то, подозрительно похожего на первые симптомы астмы. Пока приходилось утешать себя мыслью, что Джанет — достойная уважения девушка, а не трофей, и плевать, что на этот счет думают другие.

— Ты серьезно купил эту карту? Здесь, в Мисатте? У тойдарианца?! — Джанет засмеялась так, что на глазах выступили слезы. Она смахнула их тыльной стороной ладони. — Держу пари, он сейчас дает твои деньги под грабительские проценты какому-нибудь бедолаге и гнусно хихикает над вами обоими.

— Тьфу на тебя и на твои расовые стереотипы! — Калеб обвиняюще ткнул в сторону Джанет пластиковым стаканом, в котором плескались остатки запрещенного эля. Судя по развязности, горящим глазам и оборотам речи, полупустая бутылка, которую он пронес в штаб, была последней, но далеко не единственной. — Мне этого старьевщика, между прочим, посоветовал знакомый историк, и не кто-то там, а сотрудник кафедры Корусантской истории при Имперском центральном университете! Почти профессор, между прочим.

— Значит, они в доле, — невозмутимо парировала Джанет. — Корусантская история сейчас не в моде, гранты на другое дают, а почти профессора тоже хотят денег.

Калеб стоически проигнорировал дружный хохот, поднявшийся на их половине стола. Он уже больше недели носился с затеей купить планы Храма джедаев, якобы чудом попавшие в руки тойдарианца-старьевщика. Тип этот имел репутацию постоянного подельника "черных копателей" и скупщика краденого, что в глазах Калеба наделяло его неоспоримым авторитетом: как и многим ребятам, выросшим в тепличных условиях закрытых школ и внезапно глотнувших свободы после совершеннолетия, темные личности внушали ему необъяснимое доверие и симпатию. А уж рекомендация от "знающего человека" и вовсе возносила личность на пьедестал.

— Планы-то покажи, — потребовал Эффин. Единственный экзот в их компании, он поначалу водился с Люком, Калебом и Джанет скорее от безысходности — многие волонтеры состояли в КОСНОП и, хотя никогда не позволяли себе детских выходок и травли, держались с тогрутом подчеркнуто холодно, — но вскоре обвык. Теперь, если у Калеба вдруг иссякали бредовые идеи, эстафету немедленно подхватывал Эффин. Если бы не он, Люк вряд ли узнал бы, что в кантине парой уровней ниже собираются охотники за головами, а в борделе Алого Коридора приторговывают органами и даже не пытаются это скрыть. — Вот почти уверен, что твой типчик подсунул тебе планы чьего-то недостроенного особняка во Внешних Регионах. Я бы так и сделал.

— Я в тебе не сомневаюсь. А потом обдуренный клиент пришел бы обратно и разнес твою рогатую башку, — пробурчал Калеб, копаясь в рюкзаке. — Кто так ведет дела, в этих районах долго не живет.

— Да не, Калеб. Это ты бы здесь долго не прожил.

Проигнорировав шпильку, Калеб с триумфальным видом извлек из рюкзака инфопланшет и водрузил его на стол, едва не опрокинув стакан с недопитым элем. Люк придвинулся поближе, чтобы получше рассмотреть развернувшуюся над экраном голограмму.

— Ну, внешний вид они скопировали дотошно, — констатировал он, чувствуя, как вопреки всем доводам разума скепсис сменяется волнением.

Трехмерная проекция Храма поражала детализацией: Калеб с самодовольным видом фокусника выводил схему за схемой, на которых в мельчайших подробностях было отражено все, что только можно, начиная от расположения залов, коридоров и комнат и заканчивая вентиляционными шахтами. Люк и не предполагал, что Храм настолько огромен: служебные помещения уходили на десятки ярусов вниз, доходя до районов, о существовании которых Люк даже не подозревал.

Скорее всего, Калебу всучили дешевую фальшивку. Но если хоть на минуту предположить, что планы подлинные...

Люк поймал себя на том, что мысленно уже прикидывает, какие входы Империя заблокировала намертво, а до каких могла и не добраться. С самого детства он хотел побывать в Храме и почувствовать, пропустить через себя все то, о чем со светлой печалью рассказывал Оби-Ван: в его историях покинутая обитель джедаев представала прекрасным местом, средоточием знаний, памяти и Света. Империя оставила от этого места лишь обугленную оболочку и закрыла его для посетителей, но кто знает, не осталось ли от былого великолепия хоть что-то? Хотя бы тень того, чем Храм был раньше?

— И за сколько ты это купил? — поинтересовался Эффин, недоверчиво щурясь. Даже его спокойствие пошло трещинами: этот азартный блеск в глазах Люк знал слишком хорошо.

— Полторы тысячи. Барыга хотел две, но я намекнул, что у меня есть знакомые в ИСБ...

— У половины этого барака есть знакомые в ИСБ, а вторая хочет туда устроиться! — сердито прошипела Джанет и решительно хлопнула ладонью по экрану. Проекция свернулась с обиженным писком. — Вас троих в детстве не роняли? У нас полный зал комиссаров-недоростков, а вы тут во весь голос обсуждаете, как купили планы Храма на черном рынке!

Калеб беззаботно махнул рукой:

— Да не паникуй ты! Верхняя часть в ГолоСети в открытом доступе висит, как культурное наследие и учебное пособие для студентов-архитекторов. По сути, вся ценность тут в нижней половине — той, что со служебными помещениями и запасными ходами. На глаз никто и не отличит мою схему от легальной.

— Ценность, скажешь тоже. Развел тебя твой тойдарианец, а ты и рад ему месячный заработок выложить. — Джанет скорчила презрительную гримаску, которая испортила бы любую другую девушку, но только не ее. — Не верю, что ИСБ позволила бы настоящим планам просочиться на черный рынок. Только не с их дотошностью.

Эффин резко пожал плечами, отчего монтралы на его голове забавно подпрыгнули.

— У всех бывают осечки. А информация — штука такая: где-нибудь неучтенная копия непременно всплывет. В любом случае, я считаю, что покупку Калеба надо проверить. Туда вроде через катакомбы можно было добраться? У меня есть пара знакомых, которые в них ориентируются: продают богатеньким туристам экстрим-туры по столичной подземке, а тем, кто посерьезнее — карты с полезными пометками.

Калеб рассмеялся и кинул в Эффина скомканным фантиком от белкового батончика.

— И откуда ты их берешь-то, знакомых таких?

— Смеяться будешь — с той же кафедры, откуда ты своего почти профессора вытащил. Все легально, даже ИСБ не подкопается.

Джанет их веселья не разделяла. Откинувшись на спинку скамьи и скрестив руки на груди, она выражала неодобрение всем своим видом — даже рыжие волосы из-под банданы топорщились как-то сердито.

— Храм — запретная территория, — заявила она тоном, живо напомнившим Люку о сестре. Лея даже выглядела примерно так же, когда хотела сказать: "Это моя позиция, и меня с нее ИЗРом не собьешь". — Это не может быть ни легально, ни безопасно.

— Тебя никто с нами и не тащит, — примирительно развел руками Калеб. — Мы все понимаем, что тебе, раз ты беженка из Альянса, надо сидеть тихо и ни во что не влезать. А у нас, если что, отпущение грехов на все случаи жизни есть, правда, Люк? Не может же сын лорда Скайуокера быть замешан в чем-то дурном?

— Не слушай его. Люк, ты ведь понимаешь, в какое положение поставишь отца, если ему придется вытаскивать тебя из неприятностей?

Это Люка волновало в последнюю очередь. Ему не хотелось огорчать Джанет, но упустить возможность — пусть даже призрачную, — попасть в Храм джедаев он не мог. Просто не имел права.

— Скорее всего, это пустая трата времени. Не могли же такие чертежи действительно попасть к какому-то мелкому барыге, да еще и по такой смешной цене? — Улыбнувшись, он накрыл ладонь Джанет своей. Девушка просияла, но то, что Люк заявил секундой позже, заставило ее вновь нахмуриться: — Но даже если так, я давно хотел взглянуть на корусантские катакомбы.

— Люк, это опасно.

— Поверь, я не беззащитен. Ты лучше за Калеба волнуйся: он-то оружие только по ГолоСети видел.

— Эй! — возмущенно воскликнул Калеб под раскатистый хохот Эффина. — А как насчет выйти и проверить?

— Проиграешь. — Эффин ткнул его локтем под ребро. — Что на кулаках, что на кредитках.

Джанет страдальчески закатила глаза. На какой-то миг Люку даже стало стыдно за себя, но чувство долго не продержалось.

— И-ди-о-ты, — медленно проговорила она, чеканя каждый слог. — Эти двое могут хоть в гнездо к каннибалам лезть, облившись соусом, мне плевать. Но ты... Люк, мне казалось, что ты умнее.

— Разочаровал?

— Ужасно.

— Джанет, все будет хорошо, — пообещал Люк ласково, невольно подражая Оби-Вану: именно таким тоном он обычно пытался вразумить Лею, когда ей что-нибудь втемяшивалось в голову. — Я обещаю.

Джанет презрительно фыркнула и отстранилась.

— Конечно, ведь я пойду с вами, — заявила она, небрежно перевязывая вконец размотавшуюся бандану. — Должны же хоть у кого-то в этом балагане быть мозги, правда?

Люк, уже приготовившийся к очередному витку спора, ошарашено уставился на Джанет, не понимая, всерьез она говорила, или это была часть хитрого плана по его переубеждению. Джанет казалась убийственно серьезной.

— Уверена? Ты все-таки...

— Девушка, — закончила она без тени веселья. — Из Альянса, если кто-то забыл. И я не уверена, кто кого будет защищать, если дела пойдут скверно.

Калеб звучно расхохотался; Эффин хлопнул Джанет по плечу с одобрительным возгласом: "А ты не промах, подруга!" И только Люка смеяться не тянуло.

Похоже, он один понял, что Джанет не шутила.

Человек из "Отрядов" связался с Леей даже слишком быстро. Всю минувшую ночь она мучилась бессонницей, раз за разом обдумывая, во что же ввязалась, а наутро ее уже дожидалось сообщение с координатами и временем новой встречи. Она не успела ни обсудить что-либо с друзьями, которых они с Брейтом втянули в эту авантюру, ни толком обдумать, на каких условиях собирается строить отношения с корусантскими повстанцами: у тех, очевидно, механизм работы с новичками был отработан давно, и подстраиваться под чужие метания и сомнения вербовщики не собирались.

Уже в тот момент Лею посетило чувство, будто ее подхватило мощным потоком и куда-то понесло, а сама она только и могла, что плыть по течению, беспомощно барахтаясь. Оно не ослабевало ни на минуту, пока Лея целых полтора часа добиралась на монорельсе до нужного района, и усилилось чуть ли не до паники, когда она позвонила в двери сомнительного вида мастерской по ремонту дроидов. На сей раз она была совершенно одна: даже Брейта не пригласили на эту встречу. Почему-то именно это окончательно выбило почву у Леи из-под ног, и перед вербовщиком она предстала отчаянно храбрящейся девчонкой с наигранно-смелыми речами и дергаными движениями.

Она сама знала, что держится не лучшим образом. Конечно же, видел это и агент "Отрядов", оказавшийся вовсе не тем молоденьким тви'лекком, которого Лея ожидала встретить. Мужчина — язык не поворачивался назвать его "парнем", несмотря на молодость, — поприветствовавший ее в тесном офисе мастерской, уже куда больше походил на того самого "типичного радикала" из карикатурных имперских агиток. Одет он был вполне прилично, но пиджак сидел на его широченных плечах нелепо и как-то скособочено; при каждом движении его рукава чуть задирались, обнажая покрытую татуировками кожу. Грубые мозолистые ладони явно привыкли держать бластер или дубинку, а не ручку или стило.

— Да расслабься ты. Я не кусаюсь, правда.

Многие назвали бы его улыбку обаятельной. Несмотря ни на что, мужчина был красив — той простоватой красотой амбала-спортсмена, которая приводила в восторг многих подруг Леи. Окажись здесь Дана, Лее было бы некуда деться от восторженных од его голубым глазам, атлетическому телосложению и золотым волосам — пусть даже этих волос, остриженных под "площадку", было всего ничего.

На Лею это не действовало. Почему-то она не сомневалась, что разговаривает с бывалым убийцей: эта уверенность появилась в тот момент, когда они впервые встретились взглядами, и с каждой минутой разговора только крепла.

— Почему вы позвали только меня? — выпалила она и едва не поморщилась: от волнения голосок получился противным, визгливым. — Мои товарищи...

— Бесполезны.

Лея осеклась. Резкое, как пощечина, заявление почему-то разозлило ее, будто это ей вынесли уничижительный вердикт.

— То есть? Вы принимаете парней и девчонок из трущоб, а мои друзья, значит, для вас недостаточно хороши?

В тот же момент она поняла, что сморозила глупость: не у каждой идейной имперки получилось бы так свысока плюнуть на столичных бедняков, как у нее. Стало ужасно стыдно; Лея почувствовала, что по-девчоночьи краснеет. Но вербовщик будто бы и не заметил гадкого подтекста в ее словах.

— Мы не принимаем "хороших" или "плохих" людей, Кларисса. — Интонация, с которой вербовщик произнес ее фальшивое имя, заставила Лею вздрогнуть: будто бы он знал, что разговаривает вовсе не с "Клариссой", но не хотел ставить собеседницу в неудобное положение. — Мы принимаем людей, готовых служить нашему делу. Служить — а не играть в бунтарей, чтобы потом было что обсудить с друзьями на тусовке. Границу чувствуешь?

Лея кивнула, невольно стиснув кулаки. Ее злил снисходительный тон вербовщика — точь-в-точь как у Оби-Вана, когда тот брался читать нотации, — на язык так и просилась язвительная колкость, но Лея смолчала. "Играть в бунтарей"... хатт бы его побрал. Упрекать в этом саму себя — одно дело, но слышать от другого — все равно, что прилюдно получить заслуженную выволочку. Обидно и унизительно, хоть и справедливо.

— Ты о чем думала, когда пыталась потащить за собой такую ораву? Как ты им вообще перспективы работы против Империи обрисовывала? На площади погорланить, чтобы потом хвастаться перед богатыми девками синяками и следами от шоковых дубинок?

— Мы бы выполняли все, что от нас потребовалось, — буркнула Лея, борясь с желанием спрятать взгляд. — Каждый из нас хорошо понимал, что это не игрушки.

— Да ты что. Скажи-ка, в тюрьме кто-нибудь из твоих дружков сидел? Не в зверинце по пьянке, а по-настоящему?

— А при чем здесь...

Вербовщик вдруг встал и с грохотом впечатал свои огромные ладони в столешницу перед Леей. Девушка невольно отпрянула и сжалась: вид у нависшего над ней двухметрового гиганта был устрашающий.

— А при том, Кларисса, что такие вот хорошие девочки и мальчики шлют куда подальше все идеалы, товарищество, братство и прочую херню, как только их мамам и папам сделают первый звоночек из ИСБ, — проговорил он очень спокойным, доверительным тоном. — Хороший мальчик или девочка, когда его или ее приводят в допросную, начинает плакать и клясться дяденьке-следователю, что ничего плохого не хотел, и вообще его обманули и заставили. А потом радостно выдает дяденьке следователю все, что знает, а то и крысятничать соглашается, лишь бы приговор прописали по ерундовой статье, а не по восемьдесят третьей. Скажешь, твои друзья бы так не сделали? Прям-таки ни один?

Лея отвернулась, стиснув зубы. Сказать было нечего: такой дурой она давно себя не чувствовала. Если бы вербовщик сейчас велел ей убираться и впредь во "взрослые" дела не лезть, она бы, конечно, не подчинилась — но его мотивы поняла бы очень хорошо.

Ей с самого начала надо было идти одной и других не впутывать. В дрожь бросало от мысли, на что она чуть было не подписала своих друзей — ребят, которые ей доверились, доверились охотно и слепо, хотя ни один (и Лея прекрасно это знала) из них не был готов сражаться с Империей по-настоящему. Даже Брейт. На Альдераане политический протест до сих пор считали чем-то вроде нормального досуга для образованной молодежи. Едва ли он по-настоящему сознавал, что такое "Корусантские свободные отряды", и чем может грозить связь с ними.

— Ну, а я-то вас чем заинтересовала? — Лея нашла в себе силы посмотреть вербовщику в глаза. Взгляд получился даже твердым. — Чем я, по-вашему, отличаюсь?

Вербовщик добродушно ухмыльнулся и вновь уселся в кресло.

— У нас свои методы, Кларисса. Уж отличить настоящего бойца от малолетки, у которой задница от жажды приключений свербит, мы можем. К тому же я был бы идиотом, если бы упустил лидера, способного двадцать с лишним человек подбить на войну с Империей... пусть даже на игрушечную. С чего-то ведь надо начинать.

— Так значит, я принята?

Лея не знала, радоваться ей или бежать со всех ног. Ей что-то не нравилось во всем этом деле. Что-то не так было с вербовщиком, смотревшим на нее с равнодушием мясника — будто не живого человека, потенциальную союзницу перед собой видел, а предназначенного на убой нерфа. Но, скорее всего, она просто трусила, вот и все. Мысленно обругав себя соплячкой, Лея представила, как твердой рукой проводит черту, отсекающую ее от прошлой жизни. Поздно на попятную идти, и раздумывать уже не над чем.

— Да, девочка. Принята. Что бледная такая? Расслабься, я же вижу, что на боевые операции тебя бросать нет смысла.

— Я не кисейная барышня. — Лея гордо вскинула подбородок и с вызовом глянула на вербовщика. Спорить она взялась больше из упрямства и мерзкого снисходительного "девочка": на самом деле, она слабо представляла себе, как сможет участвовать в силовых операциях "Отрядов", не вызывая подозрений у отца. — Я владею терас-каси и умею стрелять...

— Уверен, в тире ты всех парней с района обставила. Так ты будешь слушать или ерепениться? Если не можешь подчиняться приказам, дверь там, не смею задерживать.

Лея раздраженно фыркнула, но притихла. Ее сомнения как рукой сняло: перспектива остаться без поддержки "Отрядов" и лишиться единственного шанса на вступление в Альянс на миг так явственно замаячила на горизонте, что Лея тут же поняла, насколько не хочет возвращаться к прежней жизни — жизни доморощенной бунтарки, на которую такие, как этот мужчина, смотрели с насмешкой и презрением.

Покопавшись в ящике стола, вербовщик извлек оттуда инфочип и кинул его Лее. Она поймала налету и машинально сжала пластиковый корпус в ладони.

— Займешься тем, к чему у тебя талант: агитационной работой. На чипе — несколько программ, которые скроют твои следы от имперских "паучков" и дадут тебе удаленный доступ к нашему серверу. Обязательно установи все, что там есть, прежде чем приступать к работе: иначе в ИСБ мигом вычислят, кто тут антиимперскую крамолу посмел распространять. Поняла меня?

Лея кивнула и спрятала инфочип, вмиг сравнявшийся по ценности с редчайшими кайбер-кристаллами, во внутренний карман куртки.

— Когда я получу первое задание?

— Когда я свяжусь с тобой. У тебя будет куча возможностей проявить себя, насчет этого не волнуйся. Теперь иди. Друзьям своим скажешь, что ваша инициатива загнулась на корню, и "Отряды" с вами, богатенькими детишками, никаких дел иметь не хотят. Уяснила?

— Уяснила. Буду на связи.

— Да уж постарайся, девочка. Вздумаешь соскочить — мы с тобой больше никогда не встретимся... — Он широко улыбнулся. — Если ты понимаешь, о чем я.

Из мастерской Лея выскочила как ошпаренная. Какое-то время она стояла, прислонившись к стене, и тяжело глотала теплый воздух, пахнущий машинным маслом и пирожками, которыми торговали в киоске неподалеку. Перед глазами у нее все еще стояла плотоядная улыбка вербовщика, в голове крутились, как аудиозапись на повторе, его зловещие слова. Сила, неужели все действительно настолько серьезно?!

Лея закусила губу и вновь представила, как проводит жирную ярко-алую черту. Прошлая жизнь для нее закончилась, и этому стоило радоваться. Теперь у нее появилась цель, к которой можно стремиться. Она зарекомендует себя перед этим человеком и попадет в Альянс, даже если ради этого придется рисковать.

"Хорошо, что ребят в это впутать не получилось. Это мое решение и моя дорога. Мне и нести ответственность за свой выбор".

В тот же момент тревога Леи сменилась небывалой легкостью, какую испытывает человек, решившийся на первый прыжок с парашютом. Бояться было поздно — оставалось только идти вперед и верить в счастливый финал.

* * *

После разговора с девчонкой Гильвад провел в мастерской еще с полчаса: надо было разложить мысли по полочкам и определиться с планом действий. И если со вторым все было более-менее ясно — забрасывать агентов в Альянс ему не впервой, — то мысли скакали взбесившимися блохами и постоянно сворачивали не в то русло.

Будучи человеком простым, Гильвад редко задумывался над мотивами своей покровительницы: главное, свою задачу выполнить как надо, а уж что госпожа Айсард намеревалась делать с результатом, его не касалось. Но с "Клариссой" (и как только этот домашний цветочек фальшивые документы сподобился раздобыть?) история была настолько странная, что выбросить ее из головы никак не получалось. Девчонка-то идейная, он таких за километр чуял... и богатенькая, хотя по ней сразу и не скажешь. Если не знать, на что смотреть, за даму с верхних ярусов ее не примешь: личико простоватое и не сказать, чтоб очень привлекательное, руки мягкие, но не холеные, фигурка почти мальчишеская, коса заплетена кое-как. На первый взгляд — девка как девка, чем-то на сестренку Гильвада смахивала. Происхождение в мелких детальках сквозило: в том, как она разговаривала, в манере сидеть, будто кол проглотила, в модели комлинка и в шмотках — именно такие носят богатенькие девочки, когда хотят сойти за свою в "плохой компании".

Если бы "Кларисса" пришла к нему сама, Гильвад бы ее домой отправил, в куклы играть и косы плести.

"И зачем только ее в Альянс засылать? Для подрывной деятельности, что ли? У такой самое пустяковое задание в диверсию превратится".

Гильвад еще раз посмотрел на голофото девочки, но внезапного озарения не произошло. На ум приходила только одна мысль, и Гильваду она категорически не нравилась.

Похоже, его угораздило впутаться в придворную интрижку. А это означало, что девчонка должна оказаться в Альянсе как можно скорее — пока ее высокопоставленные родственники не выяснили, кто играет против них... и чьими руками проворачивает грязные ходы.

С вылазкой к Храму решили не затягивать: уже на следующий день после того, как ребята решились на нее, рюкзаки были собраны, маршрут определен, а здравый смысл — загнан куда подальше, чтобы не мешал. Поначалу его роль пыталась взять на себя Джанет, но оставила это безнадежное дело, когда Калеб пригрозил "исключить ее из состава экспедиции за невыносимое занудство". После этого Джанет следовала за "тремя идиотами", храня гордое молчание, и лишь время от времени бросала на Люка уничижительные взгляды. Чувствуя себя виноватым (хотя сам не вполне понимая, с какой это стати), он предложил девушке понести ее рюкзак, но та отмахнулась и демонстративно ускорила шаг. Калеб, тяжело отдувавшийся под тяжестью своей поклажи (а вещей он с собой набрал столько, будто собирался как минимум в недельный поход), мрачно покосился на нее и пробурчал что-то похожее на "ведьма".

— Ты могла бы не ходить с нами, — стараясь держаться как можно небрежнее, сказал Люк, поравнявшись с Джанет.

— И оставить вас троих без присмотра? В Империи есть законы, по которым наказывают за ненадлежащий присмотр за детьми. Я их все наизусть выучила, пока сдавала тесты в миграционной службе.

Эффин, шедший чуть позади, расхохотался в голос:

— Люк, если твоя матушка хоть немного похожа на Джанет, я понимаю, почему ты от нее на сто ярусов вглубь планеты готов свалить!

— Поаккуратнее с шутками про его мать! — пропыхтел Калеб, вытирая лоб. С его покрасневшего лица и длинных, собранных в небрежный хвост волос капала вода, целую бутылку которой он вылил на себя чуть раньше: жара и духота на улице стояли страшные. — Никогда не знаешь, за каким мусорным баком притаились люди командующего. Болтнешь лишнего, и в один прекрасный день рискуешь обнаружить световой меч в самом непотребном месте... над шеей, к примеру.

— Как бы мы себя в непотребном месте не обнаружили после этой вылазки. В допросной, например. — Джанет выразительно глянула в сторону патрульного дроида, с грохотом и скрежетом топавшего по замусоренному тротуару в сопровождении двух полицейских. В этой части района они еще встречались, хотя и куда реже, чем парой уровней выше. — Если меня арестуют вместе с вами, я сдам твоего тойдарианца, Калеб. Я предупредила.

— Хоть сейчас, радость моя. Я ему еще две сотни должен.

Вот так, перебрасываясь шутками и подначками, они прошли еще полквартала — туда, где жилые дома сменялись заброшенными, а с неприветливых улиц исчезали последние следы работы коммунальных служб. Если верить загадочным "знакомцам" Эффина, ближайший к Храму вход в катакомбы находился на границе между жилым и вполне пристойным (по мерками нижнего Корусанта) Иллидане и Заводским районом — территорией столь же огромной, сколь и жуткой. Когда-то давно, еще до первого канцлерского срока Палпатина, на одной из здешних фабрик рванули хранилища с ядовитым топливом, из-за чего район, размером с целый город где-нибудь на Набу, на десятилетия превратился в зону отчуждения. С ликвидацией катастрофы власти худо-бедно справились, но бизнес в столичную промзону так и не вернулся: держать производство на Корусанте было делом накладным и без строжайших экологических норм, введенных после того случая. При Империи район начали понемногу застраивать, но дело продвигалось со скрипом: для того, чтобы построить здесь хоть что-нибудь, нужно было сперва вытурить местных обитателей, облюбовавших заброшенные склады, офисы и цеха, и снести старые, нередко насчитывавшие не одно тысячелетие постройки так, чтобы ничего не взорвалось снова.

По-хорошему, забредать сюда тоже было противозаконно. Все выходы из Заводского района к респектабельным Фобоси и Финансовому кварталу Империя добросовестно перекрыла, замуровала и оградила силовыми полями там, где строить стену было слишком накладно. Но всех лазов, соединяющих одни трущобы нижнего Корусанта с другими, не заткнуть даже при всем имперском упорстве и ресурсах.

— Сюда. — Сверившись с картой, Калеб уверенно ткнул пальцем в ржавую дверь, оклеенную обрывками плакатов и объявлений. Поверх выцветшего имперского агитплаката красовалось размашистое граффити: алый кулак, сжимающий разорванную цепь. — Здесь должно быть открыто.

Люк сомневался, что этот искореженный кусок металла еще способен сдвинуться с места, но дверь отъехала в сторону удивительно легко: видимо, использовали ее куда чаще, чем можно было подумать. Из открывшегося проема дохнуло теплой сыростью и мусорной вонью; уходящий вниз коридор освещали тусклые лампы.

Калеб неуверенно потоптался на первой ступеньке, пнул валявшуюся на пути бутылку.

— Э-э-э... вперед, пожалуй?

Люк плечом оттеснил его в сторону, выходя вперед. Что и говорить, хорошим бойцом он не был — но с ним, по крайней мере, была Сила и регулярные тренировки с гвардейскими инструкторами. Если в катакомбах действительно так опасно, как утверждали городские байки, пусть лучше с этими опасностями первым столкнется он, а не Калеб, Эффин или Джанет. По крайней мере, у Люка были неплохие шансы вовремя сообразить, когда уносить ноги.

— Пошли. — Он махнул рукой, преувеличенно бодро улыбаясь. — Пока вон те ребята не решили, что у нас в рюкзаках есть что-то ценное.

"Вон те ребята" — отиравшаяся невдалеке группа из трех людей, забрака и викуэя, — и впрямь выглядели довольно внушительно: крепко сбитые, вооруженные бластерами и шоковыми дубинками. На рукаве забрака, ко всему прочему, ярко алела эмблема "Свободных отрядов", а эти народные заступники славились своим решительным подходом к сбору взносов на правое дело — на первый, да и на второй взгляд этот процесс легко было перепутать с грабежом.

Люк не стал уточнять, что внизу они могли наткнуться на банды посерьезнее. В конце концов, проблески здравого смысла еще ни одному приключению не шли на пользу.

* * *

Когда-то один мыслитель из тех, чьи имена вылетали у Люка из головы раньше, чем он успевал их дочитать, назвал Корусант "средоточием всего самого великолепного и омерзительного, что только есть в галактике" и в кои-то веки не преувеличил. Богатству верхней столицы, казалось, не было предела — как не было его у нищеты нижних ярусов. Каждый раз, когда Люк думал, что хуже быть не может, Корусант умудрялся снова неприятно его удивить.

Часть тоннелей оказалась обитаема. В коридорах люди и экзоты толпились вокруг торговцев, разложивших товар прямо на полу, стояли в очередях к огромным котлам с едой, сидели в потрепанных палатках, а кто и вовсе — на спальниках и одеялах, ревностно отгоняя прочь желающих занять места по соседству. Чумазая малышня носилась под протекающей трубой с веселыми визгами: "Душ! душ!" Люку хотелось верить, что жидкость, которую дети жадно хватали ртами и размазывали по лицам, действительно была всего лишь водой: тоннель проходил под самым сердцем Заводского района, и пить здесь что-либо он не отважился бы и под дулом пистолета. На странную компанию, явно заявившуюся из более благополучных районов, кидали косые взгляды — когда заинтересованные, когда скучающие, а когда и откровенно хищнические. Люку уже дважды приходилось уводить ребят боковыми тоннелями, избегая столкновения: благо Оби-Ван хорошо натаскал своего ученика чувствовать агрессию, направленную на него.

— Обратно пойдем другим путем, — шепнул Люк друзьям, когда они наконец добрались до пустого коридора. — Если опять пройдем здесь, местные нас отсюда не выпустят.

— А он есть, путь этот? — Эффин беспокойно осмотрелся по сторонам. — Что-то мне не улыбается сдохнуть в этом хаттовом лабиринте...

— Если верить карте Калеба, да. — Люк развернул над комлинком голографическое изображение и провел пальцем сквозь один из тоннелей. — Вот этот выводит к Старому галактическому рынку, и он до сих пор не перекрыт.

— Так себе вариант. Поговаривают, что там район контрабандисты держат, — вмешался Калеб. — А что, если выйти напрямик через Храм? Там запасных выходов — как в муравейнике, зуб даю, что наши безопасники не все законопатили.

Невдалеке послышались голоса, и ребята тут же притихли.

— Подумаем об этом, когда доберемся, — сердито прошептала Джанет. — Шевелитесь, что вы как болванки в тире?

Люк отметил, что она постоянно тянула руку к поясу, прикрытому полами широкого плаща, когда волновалась. Похоже, не он один прихватил с собой бластер.

Компания продолжила путь. Судя по всему, они уже спустились как минимум на два яруса ниже улицы, с которой вошли в катакомбы. С картой теперь приходилось сверяться чуть ли не поминутно: боковые ответвления все множились, а ориентиров становилось все меньше. В дебрях, куда ребята вскоре забрели, не селились даже самые отчаянные нищие: вентиляционная система работала настолько плохо, что дышать здешним воздухом было физически тяжело. Запасливый Калеб даже натянул дыхательную маску, чем заслужил несколько вымученно-бодрых подколок Эффина.

До входа в Храм оставалось совсем немного, и Люк понял это гораздо раньше, чем предупреждающе замигал индикатор на карте, а в конце коридора показалась обшарпанная дверь турболифта.

В нескольких местах грязно-серый дюракрит стен прорезали глубокие полосы с оплавленными краями. Следов от бластерных выстрелов было не в пример больше.

* * *

Турболифт, ко всеобщему удивлению и восторгу, все еще работал и даже не был заблокирован. Пока он поднимался наверх, громыхая и дребезжа, Люк пытался разобраться с обуревавшими его эмоциями, не обращая внимания ни на возбужденно-радостный треп Калеба и Эффина, ни на мрачную задумчивость Джанет.

Тойдарианец, продавший Калебу карту, не солгал: место, к которому они приближались, определенно было Храмом. Пару лет назад Люк часто приходил к нему — вернее, к ограждению, не подпускавшему любопытных к павшей твердыне джедаев, — и подолгу смотрел на его величественные башни, едва тронутые упадком. Еще с тех пор Люк запомнил его эхо в Силе, которое теперь безошибочно узнал. Храм дышал покоем, но то был покой усыпальницы — холодный, скорбный. Едва ли о таком покое говорил Оби-Ван, вспоминая годы Республики. Пожалуй, не было ничего удивительного в том, что он ни разу за восемнадцать лет не приблизился к месту, которое так любил.

Двери лифта открылись в просторное и темное помещение, освещенное лишь парой аварийных ламп. На первый взгляд его можно было принять за обыкновенный склад: никаких украшений и архитектурных излишеств, голые стены, повсюду пыльные ящики и контейнеры. Часть из них была вскрыта, часть — перевернута... часть — превращена в решето бластерным огнем.

Бой шел и здесь.

Ни Эффина, ни Калеба, похоже, это ни капли не тяготило: они носились по залу с энтузиазмом мальчишек, с экспертным видом обсуждали возраст каменной кладки на полу, заглядывали в контейнеры и разочарованно воротили носы, не найдя ничего интересного. Джанет держалась рядом с Люком, напрягшись всем телом и чуть ссутулившись. По сторонам она смотрела, как разведчик, заброшенный на вражескую территорию.

— Отсюда вывезли все, что могли, — негромко сказала она. — Ничего, кроме голых стен, не осталось.

— Откуда ты знаешь? — спросил Люк.

— А зачем оставлять в руинах хоть что-то ценное? Ни Империя, ни Орден не страдают расточительством.

— Джанет, а тебе никто не говорил, что ты ужасная зануда? — Калеб, подскочив к ним, хлопнул Джанет по плечу. Люку вдруг захотелось крепко врезать приятелю по улыбчивой физиономии. — Не может быть, чтоб вынесли прям-таки все. Пара безделушек для нас наверняка завалялась, точно вам говорю. Кстати, никто не знает, джедайкам украшения разрешалось носить? Круто было бы подарить Глэнне сувенирчик из Храма...

Люк пожал плечами, стараясь не показывать, как его передернуло от слов Калеба. Он не мародерствовать сюда пришел и вряд ли посмел бы тронуть вещь, принадлежавшую погибшему джедаю. Что-то было в этом от разорения гробниц.

Они проходили коридор за коридором, зал за залом, и в каждом Калеб и Эффин умудрялись найти что-то такое, что приводило их в полудетский восторг. В этом не было ничего удивительного: вскоре подсобные помещения закончились, и архитектура Храма предстала перед незваными гостями во всем строгом и монументальном величии. Люк же, чем дольше находился здесь, тем больше жалел о решении прийти. Его взгляд всюду натыкался на следы ожесточенных сражений; в Силе Храм давил могильной тишиной. От нее не бежал мороз по коже, не хотелось в ужасе кинуться прочь, но скорбь, которой она наполняла душу, пугала иначе — Люк словно стоял на самом краю бездны, с трудом преодолевая тягу броситься в нее и забыться навсегда, в безмятежности и покое.

Люк помотал головой, пытаясь сбросить вязкое наваждение. Зря он пришел в Храм. Зря. Не для живых теперь предназначался его Свет... или не для сына предателя, принесшего сюда смерть?

— Люк? — Джанет осторожно коснулась его плеча, обеспокоенно заглянула в глаза. — С тобой все хорошо?

Люк через силу улыбнулся.

— Ничего. Мне просто не по себе от этого места. Оно... не такое, каким я его себе представлял. Слишком...

— Мертвое?

— Да. Ты тоже чувствуешь?

Джанет отвернулась. Только сейчас Люк заметил, что она слишком бледна и нетвердо стоит на ногах.

— Я не знаю, в чем дело, Люк, но мне здесь не нравится. Этот Храм... он будто жизнь из меня вытягивает. Не хочу здесь и минутой дольше оставаться.

Она пошатнулась. Люк поспешно предложил ей руку и помог опуститься на скамью. От благодарной улыбки Джанет сердце в груди сделало кульбит. Даже гнетущая атмосфера Храма, казалось, чуть ослабела, перестала неподъемной плитой давить на плечи.

По коридору пронеслись торопливые шаги, и в комнату, где задержались Люк с Джанет, заглянул Эффин. Лицо у него было непривычно серьезное. Следом тяжело топал Калеб, на ходу пытавшийся запихнуть что-то в рюкзак.

— Народ, я вот что подумал. Потеснись-ка. — Эффин без приглашения плюхнулся на скамейку рядом с Джанет. — Только вам моя мысль вряд ли понравится. Помните, вокруг лифта, через который мы пришли, все стены были бластерным огнем продырявлены?

Все дружно кивнули. По телу Люка пробежал холодок: мысль, к которой вел Эффин, напрашивалась сама собой, но почему-то никому не пришла в голову раньше.

— Вот. А это значит, что власти про ход наверняка знали... но оставили его открытым. Есть версии, на кой ляд?

— Может, тут простое головотяпство? Ну, времена неспокойные были, мороки много... — неуверенно предположил Калеб.

— Вот уж вряд ли, — покачал головой Люк. — Мы идиоты, ребят. Полные идиоты.

Он наконец понял, что — кроме скорби, густо разлитой в Силе, — так тревожило его, что здесь было неправильно, чужеродно.

Не только их экспедиция идиотов нарушила покой мертвого Храма. Был бы Люк настоящим джедаем, он понял бы раньше — и смог увести друзей прежде, чем ловушка захлопнется.

Теперь было поздно.

Эффин вскочил с места первым; его оранжевое лицо побледнело до серовато-желтого.

— Кто-то идет! — прошипел он, но в этом уже не было нужды.

Сквозь широкий арочный проем открывался хороший обзор на коридор за ним. И пустым он больше не был.

— Что за... — выдохнул Калеб, от удивления едва не выпустивший из рук драгоценный рюкзак. — Это что, джедаи?

"Если бы, — подумал Люк. — Если бы".

Он-то отлично знал, адепты какой стороны Силы могли беспрепятственно войти в Храм в нынешние времена... и кто теперь носил одеяния, похожие на орденские, но неизменно выкрашенные в черный цвет.

Люк никогда прежде не чувствовал себя настолько беспомощным. От бессильной злости руки сами собой сжимались в кулаки; Сила бурлила в крови, так и маня — призови же, выпусти на волю, ты ведь можешь помочь! Но Люку только и оставалось, что вспоминать медитативные техники, которым обучил его Оби-Ван, дышать глубоко и размеренно, наблюдая, как его друзьям заламывают руки за спины и одного за другим заталкивают в бронированный черный скиммер без опознавательных знаков.

Он не мог ничего сделать. Ровным счетом ничего. Глупая попытка повлиять на разум старшего инквизитора закончилась головной болью и кровью из носа — темный отмахнулся от него, как от назойливого щенка, играючи отразив импульс Силы обратно. Будто затрещину отвесил. Не помогло и всемогущее отцовское имя: назвавшись, Люк добился лишь того, что его потащили в противоположную от друзей сторону — к новехонькому "Жалокрылу", припаркованному чуть поодаль.

Дело отчетливо пахло жареным, и чем дальше, тем сильнее.

— Это правда обязательно? — раздраженно спросил Люк, встряхнув скованными руками. — Я и без них никуда не денусь.

Инквизитор хмыкнул в окладистую черную бороду. Двое других членов группы, задержавшей ребят, были немногим старше самих нарушителей, но их командир и наставник давно разменял пятый десяток: седых волос у него было больше, чем у Оби-Вана, и прожитые годы точно так же читались по спокойному, чуть усталому лицу. Вполне возможно, Люк сейчас видел перед собой бывшего джедая, некогда называвшего Храм домом, а тех, за кем ныне охотился, — братьями. Думать об этом было странно и неприятно: предателей Люк на дух не переносил. У его отца, по крайней мере, были мотивы, оправдывавшие его хоть отчасти.

— Походите пока так, юноша. Не мне решать, что для вас обязательно, а что — нет.

— А кому? — Люк, впрочем, догадывался — вариантов было немного, и ни один не внушал оптимизма. Повезет, если его притащат на ковер к верховному инквизитору: Антиннис Тремейн опасался портить отношения с Энакином Скайуокером и вряд ли откажет Люку, если тот попросит за друзей. А если к Арманду Айсарду? Из всех слов, когда-либо сказанных отцом о директоре ИРУ, Люк не помнил ни одного хорошего. С ним договориться будет непросто — если он вообще станет обсуждать с Люком хоть что-то.

Насмешка в глазах инквизитора Люка насторожила немедленно и всерьез. Секундой позже он понял, что не зря.

— Вам предстоит объясниться с его величеством. Он уже ждет вас.

Люк неверяще уставился на инквизитора. Новость укладывалась в голове плохо: поначалу он даже подумал, что ослышался. Вернее, ему бы очень хотелось ослышаться.

Люк никогда не общался с императором один на один, и в ближайшую сотню лет заводить такую привычку не собирался — коротких встреч по большим праздникам ему хватало за глаза.

Неподалеку взревел двигателем черный скиммер, отрываясь от древнего, насквозь проржавевшего дюракрита. Унося Джанет, Эффина и Калеба... куда-то. Люк даже не знал, куда их могли отправить. Едва ли инквизиторы будут держать жертв в простом следственном изоляторе... и уж точно не станут стесняться в методах дознания.

Люк прерывисто вздохнул, стряхивая оцепенение. Беспокойство за друзей подействовало лучше любой джедайской техники. Что бы ни ждало его у императора, ребята попали в куда худшую передрягу — и он будет последним слимо, если не вытащит их оттуда как можно быстрее.

— Ясно. Тогда не будем терять времени. — Люк развернулся и уверенно зашагал к машине. Инквизитору, несколько обескураженному такой смелостью, ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.

Наверное, Люку следовало бояться. Он и боялся бы, если бы хоть на минуту задумался о глубине ямы, в которую угодил. Именно поэтому Люк счел за лучшее не думать вообще ни о чем, пока это было возможно.

* * *

В холле Восточной башни инквизитор препоручил Люка двум алым гвардейцам, а сам вернулся в лифт. Люк тоскливо проводил его взглядом, ощутив легкий укол зависти. Хотелось бы ему выбраться из этого дела так же легко.

Нервозность брала свое, как бы Люк ни старался держать эмоции под контролем: от отца он знал, что Сидиус был непредсказуем в своей жестокости, и даже его приближенные зачастую не могли сказать наверняка, чем для них обернется очередная встреча с повелителем — обычным деловым разговором, наградой за верную службу или казнью за проступок, совершенный несколько лет назад.

Люк был уверен, что с ним все будет в порядке. Почти уверен. Но беспокойство за ребят грызло непрестанно и усиливалось по мере того, как гвардейцы вели его по длинному гулкому коридору. От вида из панорамных окон по обе его стороны захватывало дух, но Люку было не до красот Правительственного района. Из-за наручников ныли запястья — хотя инквизитор все-таки снял оковы, когда спидер опустился на одну из служебных парковок дворца, за время дороги тяжелые стальные браслеты здорово натерли кожу. Это оказалось даже кстати: физический дискомфорт позволял отвлечься от опасений, назойливо лезущих в голову. И не прислушиваться к Силе лишний раз: Тьма была разлита в ней так густо, что местами становилась почти осязаема. Холодная, зыбкая, словно трясина, и до страшного живая, она льнула к рукам, нашептывала в уши неразборчивыми, но манящими словами. Она была отвратительна, чужеродна, и все же Люк постоянно ловил себя на мысли: а не попробовать ли? Немножко, хоть раз?

Люк мысленно отвесил себе подзатыльник и сконцентрировался на предстоящем разговоре. Он должен был как-то выгородить друзей перед императором. Об этом следовало думать, и ни о чем больше.

Гвардейцы привели его к высоким двустворчатым дверям и слаженно, как по команде, отступили на шаг.

— Его величество ждет вас, — равнодушно объявил один из них. В тот же момент двери распахнулись, и Люку ничего не оставалось, кроме как переступить порог.

Ему никогда прежде не доводилось бывать в личном кабинете императора. Почему-то Люк ожидал увидеть здесь настоящий музей темных артефактов: стеллажи с голокронами, древние свитки, запечатанные в защитные капсулы, статуэтки, амулеты и барельефы из коррибанских храмов и дворцов...

Комната была абсолютно обычной. Роскошной, мрачноватой, но не более того. Взгляд цеплялся только за резной каменный ларец на невысоком столике. Он вполне мог оказаться ситским реликварием... или подарком от какого-нибудь сенатора. Люк не так хорошо разбирался в культурах и искусствах, чтобы отличить ситский артефакт от, скажем, старинного кореллианского.

Единственным, что здесь точно относилось к ситхам, был сам хозяин кабинета.

— Ваше величество... — Люк толком не знал, что надо говорить ситху-императору, если тебя поймали в джедайском храме, и просто поклонился. Это при дворе редко бывало лишним. Возможно, следовало преклонить колено, но Люк не мог заставить себя это сделать. Даже поклон дался тяжело, через силу и отвращение.

— А, вот и наш бравый исследователь. — Люк опустил голову пониже, чтобы не встречаться с императором глазами. И без того чувство было такое, будто его просвечивают сканером. — Ну что же, проходи, молодой человек. Присаживайся.

Люк предпочел бы остаться там, где стоял, но выбора не было. Пришлось занять гостевое кресло и устремить взгляд поверх императорского плеча, на декоративную панель резного дерева: и в непочтительности не упрекнуть, и смотреть ситху прямо в лицо не нужно.

Император усмехнулся непонятно чему. Для такого чудовища, каким Палпатин являлся, у него было удивительно мягкое и располагающее лицо. Глубокая старость шла обманчивому образу только на пользу: человек, способный обращать в рабство целые народы, отдавать приказы о бомбардировках непокорных планет и гноить в тюрьмах тысячи несогласных, просто не мог выглядеть так — безобидным стариком с мудрыми, ясными глазами. Ничего удивительного, что он в свое время сумел обмануть столь многих, и при провозглашении Нового Порядка мало кто задумался, почему эпоха самого миролюбивого правителя в истории началась войной, войною продолжилась и ею же, скорее всего, закончится.

— Как тебе Храм? Стоил он риска?

Люк заставил себя встретить взгляд императора. Ситхи презирали слабость, а Люк запоздало осознал, что до сих пор вел себя, как напуганная жертва.

— Храм мертв, — ответил он. — Не следовало тревожить эту братскую могилу.

— Здравая мысль — жаль только, что пришла запоздало. Такому разумному юноше, как ты, Люк, следовало догадаться, что некоторые запреты придуманы не просто так.

— Но вы сами хотели, чтобы этот запрет кто-то нарушил, я прав? — Люк вызывающе вскинул голову, даже не подумав скрыть горькое обвинение, звучавшее в его словах. — Иначе нет смысла оставлять открытым вход, который очень легко заблокировать. Храм — это ловушка, не так ли? Для тех, кто интересуется джедаями и чтит их память.

Он не понимал. Он в самом деле не понимал такого: Сидиус заклеймил Орден врагами и вынудил сражаться на стороне Альянса, бок о бок с бывшими врагами из Конфедерации, так неужели ему было этого недостаточно? Обязательно было превращать священное место в капкан?

— И какой же категории причисляешь себя ты, Люк?

Под пристальным и очень понимающим взглядом императора Люк ясно осознал, что со смелостью переборщил. Может быть, ситхи не любили лизоблюдства, но дерзость в адрес вышестоящего, судя по некоторым историческим трудам, наказывалась быстро, болезненно и, зачастую, летально. А ведь ему еще за друзей просить.

— Ни к одной, ваше величество, — поспешно соврал он, понимая, что врет неуклюже. — Наша вылазка — просто глупое ребячество. Ни я, ни мои друзья не сочувствуем врагам Империи.

Люк ступал по очень тонкому льду. Палпатин не мог поверить в его ложь — Люк и сам себе не поверил бы. Если ситх решит покопаться в его голове, им всем конец. Маме конец. Оби-Вану — тем более. Поэтому глаза Люк больше не отводил — глядел на императора прямо и честно, как молодой комиссар на смотре.

— В самом деле? — Палпатин тяжело и как-то совсем по-старчески вздохнул. — Люк, у вас с отцом в последнее время завелась одна дурная привычка на двоих: лгать мне по мелочам. Твой интерес к джедаям хорошо известен каждому, кто хоть раз просматривал историю твоих запросов в ГолоСеть... а сочувствие к ним — каждому, кто знаком с делами фонда, который до недавнего времени содержала Падме. Или скажешь мне в лицо, что отказывал в помощи джедаям и другим членам Альянса, приходившим к вам израненными, на пороге смерти?

Отпираться было бесполезно. Люк с трудом проглотил тугой ком, застрявший в горле, и медленно выдохнул.

— Вы накажете меня за это? — спросил он как мог твердо. — За простое человеческое милосердие? Я не предатель, ваше величество. Но я против бессмысленной жестокости.

— Я не сделал этого, когда узнал о ваших с матерью проступках. Не стану и сейчас. Позволь лишь показать тебе кое-что.

Над столом развернулся голографический экран. Один за другим замелькали кадры военной хроники. Как Люк ни вглядывался в них, он не мог узнать планету: все разоренные войной города похожи друг на друга — разница лишь в том, чей флаг вьется над руинами.

Над этими гордо реял флаг Альянса.

— Это Сельхерон, — негромко пояснил Сидиус. — Наше недавнее и самое громкое поражение в Среднем Кольце. Посмотри внимательно, чем оно обернулось.

Статичные картинки сменились видеозаписью. Она явно была сделана для репортажа: четкость изображения и удачные ракурсы говорили о профессиональной съемке. Оператор запечатлел широкую площадь, наскоро расчищенную от завалов и заполненную людьми, вычурный дворец, чудом уцелевший в боевых действиях... и вереницу людей, закованных в кандалы. Конвой из солдат Альянса сопровождал пленников к парадной лестнице дворца, подгоняя замешкавшихся тычками и ударами прикладов.

Пока бойцы споро выстраивали заключенных в линию, ракурс сместился: обведя крупным планом толпу на площади, сфокусировался на рослом человеке в джедайских одеждах. Он стоял в окружении почетного эскорта, как генерал на поле выигранной битвы, — внушительная, непоколебимая фигура, подавлявшая одним своим присутствием. Люк узнал его немедленно: магистр Мейс Винду, главнокомандующий вооруженными силами Альянса. Человек, о котором Оби-Ван говорил неохотно, редко и с той же болью, что и об отце Люка.

— Доблестный народ Сельхерона! — Хотя звук видео был приглушен, голос Винду гремел раскатами грома. В какой-то момент камера сфокусировалась на его лице, и Люка передернуло от отвращения: кожа магистра была нездорового сизоватого оттенка; его запавшие, обведенные черными кругами глаза горели золотом. — Хотя сегодня мы празднуем великую победу, гнилые ростки измены омрачают ее. Вступая на посты, каждый из этих людей клялся служить народу Сельхерона. Но они нарушили эту священную присягу. Повернувшись спиной к своему народу, эти изменники вели переговоры с Империей. Рабством и страданиями своих граждан хотели они заплатить императору Палпатину за сохранность собственных шкур.

Толпа взревела на тысячи голосов, заволновалась штормовым морем — и немедленно стихла, стоило Винду заговорить вновь.

— В эти темные времена снисхождению к предателям нет места. По решению народного суда Сельхерона и Высшего суда Совета Альянса к смерти приговариваются...

Винду начал зачитывать имена. Люк, добела сжав губы, наблюдал, как занимают позиции солдаты из расстрельной команды и берут оружие на изготовку.

Все это слишком часто происходило в Империи. Картина была знакома вплоть до кадров... только форма на бойцах была другой.

— Его лицо, — тихо проговорил Люк, когда Палпатин отключил экран. — Он ведь не всегда был таким?

Почему-то именно этот вопрос первым пришел ему в голову. Он не знал, насколько правдива видеозапись, не смонтирована ли, но обсуждать это не собирался: не самая разумная идея — обвинять императора во лжи. А если запись подлинная, говорить о ней не хотелось тем более.

— Человеческое тело слабо, а могущество Темной Стороны огромно, — спокойно пояснил император. — Мейс Винду погрузился во Тьму слишком быстро и глубоко, не зная, как защитить себя от ее воздействия. Именно такой человек сейчас стоит во главе Ордена, Люк. Подумай сам, на что он может пойти в своем стремлении победить меня... и отомстить твоему отцу за предательство.

Люк подавленно молчал. Мейс Винду вовсе не походил на джедаев, которыми он восхищался. Не походил ни на Оби-Вана, ни на себя самого из рассказов того же Оби-Вана и старых республиканских источников. Видимо, именно поэтому учитель до последнего не ввязывался в войну.

— Я не сторонник Альянса, ваше величество, — сказал Люк тихо, но твердо. — Как и мои друзья. Они виновны в чем-либо еще меньше меня. Прошу, отпустите их.

Палпатин улыбнулся.

— Люк, неужели ты думаешь, что инквизиторы в самом деле станут тратить время на глупых детей? Твои друзья давно уже на свободе. И ты сам можешь идти. Думаю, у той милой девушки будет к тебе разговор еще серьезнее моего, когда ей пришлют сумму штрафа.

Люк пробормотал слова благодарности. Образ разъяренной Джанет встал перед глазами настолько ярко, что на миг затмил и Мейса Винду, и самого императора. Ни тот, ни другой, по крайней мере, не собирались оторвать ему голову в самое ближайшее время.

Энакину хватило трех дней на Борлеасе, чтобы почувствовать себя карикатурным ситхом из сказок, которыми когда-то развлекала юнлингов Джокаста Ню: местные начальники будто сговорились довести императорского эмиссара до жажды убивать без разбору всех и каждого, кто под руку подвернется. Волей императора его охота за Ланарой Брайр и беглой ученицей Корвейна оказалась приурочена к масштабной операции против мятежников, которую совместно готовили ИРУ, ИСБ и наземные войска Дамрийского планетарного округа. Готовили до того неспешно и обстоятельно, что к прибытию Энакина процесс, казалось, намертво увяз в болоте согласований, уточнений, доработок и подковерных интрижек разной степени мелочности. В отличие от столицы, где грызня между двумя спецслужбами и армией была так же привычна, как жара на Татуине, на Борлеасе все жили в относительном мире и согласии — вот только уже к исходу первого дня Энакин понял, что от грызни проку было бы больше. Она хотя бы к деятельности побуждает.

На Борлеасе работать не привык никто. Глава местного ИСБ — пожилой толстяк, похожий скорее на добродушного булочника, чем на полковника госбезопасности, — был явно недоволен тем, что из-за каких-то повстанцев его отвлекли от куда более важного (и сулящего неплохие выгоды) коррупционного скандала. Руководитель ИРУ неприятно походил на Айсарда, заплывшего жирком, разомлевшего на курортном солнышке и разменявшего злобу придворного хищника на старческую леность и вечное недовольство всем и вся. Командующий центральным военным округом Борлеаса и вовсе считал внимание Центра куда худшей напастью, чем повстанцев: те сидели тихо и особых проблем не доставляли, а вот прибытие лорда Скайуокера никому ничего хорошего не сулило. Вместе эти господа составляли неповоротливое трехглавое чудовище, которому проще было эти головы снести, чем расшевелить и заставить выдать результат в сжатые сроки.

Энакин стойко стерпел день проволочек. На второй он начал понемногу звереть. На третий — рассвирепел окончательно и как мог спокойно сообщил, что если подготовка к операции не будет завершена через сутки, он сам займется и повстанцами, и некомпетентностью местных властей.

Угроза оказалась чудодейственной: не прошло и половины от назначенного срока, как его уведомили о полной готовности к штурму и предоставили полный отчет обо всех предпринятых и запланированных мерах. Но злость на идиотизм ситуации осталась. За пару часов до атаки Энакин нетерпеливо мерил шагами выделенный ему кабинет, привычно направляя эмоции в остроту восприятия и физическую мощь. Понемногу глухое раздражение отступало, переходя в чистую боевую ярость; пробужденная Сила затаилась внутри, точно зверь, готовый к прыжку. На Корусанте он не сознавал, до какой же степени его тело истосковалось по хорошей схватке: сейчас Энакин едва сдерживал себя, чтобы не отправиться на базу повстанцев немедленно и собственными руками покончить с Ланарой Брайр, этой девчонкой Изенлис и каждым, у кого хватит глупости встать у него на пути.

В дверь постучали: явилась Илла Радерра, еще одна ученица Корвейна. Судя по досье — верная, как бы странно это ни звучало. Если у Энакина к концу их первого совместного задания рука так и тянулась перерезать старшему инквизитору горло, то что уж говорить о ребятах и девчонках, которым не повезло оказаться в его власти.

— Милорд. — Девушка почтительно поклонилась. — Прибыла по вашему приказанию.

— Вольно, инквизитор. Подойдите.

Не скрывая раздражения, Энакин наблюдал, как Илла делает несколько робких шагов и вновь застывает статуэткой перед ним, напряженная, как струна. Пальцем коснись — порвется со звоном. И эта девчонка — инквизитор? Из Корвейна вышла отличная охотничья собака, но учителем он был никудышным: самая талантливая из его стаи сорвалась с поводка и сбежала, старший и наиболее полезный погиб идиотской смертью пару месяцев назад, а младшая, попавшая в его лапы совсем маленькой, выросла в забитое существо, неспособное даже достойно держаться перед вышестоящими. А ведь умом, судя по всему, ее природа не обделила: запросив досье на нее, Энакин поразился безупречной статистике по заданиям. Ни одного провала, ни одной сорванной операции.

"Возможно, она небезнадежна. Посмотрим, как проявит себя сегодня".

— Насколько мне известно, вы — единственный оставшийся в живых представитель Инквизитория на Борлеасе.

— Да, милорд. К сожалению. — Илла склонила голову еще ниже. Энакин невольно отметил, что эта девушка очень хороша собой: невысокая изящная блондинка; огромные пронзительно-зеленые глаза ярко выделяются на нежном, словно тонким стилом выписанном лице. Родись она в высшем обществе Корусанта, наверняка держала бы литературный салон или тому подобную дребедень. Но — не повезло.

— К сожалению? — Энакин насмешливо дернул уголком рта. — Любопытно. Большинство ваших коллег были бы счастливы занять должность старшего инквизитора, почти не прилагая к этому усилий.

— Старшего инквизитора, милорд? — Улыбка Иллы была такой же бледной и тонкой, как ее голосок. — Меня вряд ли назначат на такую должность, да я и не посмела бы ее принять. Мне не хватает ни опыта, ни способностей, чтобы занять место наставника.

Сила не выдавала в Илле ничего, кроме искреннего страха перед всемогущим лордом Вейдером. Похоже, ей и впрямь не нужно было никаких руководящих постов — лишь бы в покое оставили. Энакин раздосадованно поморщился: лучше бы дезертировала она, а не бешеная Изенлис. Озверевшей девице, только и ждущей возможности сорвать рабский ошейник, он нашел бы хорошее применение. Забитая девочка, которой и в оковах неплохо, не годилась на роль его протеже в Инквизитории. В лучшем случае — очередной агент, каких у Энакина и так хватало. И то подумать следовало, прежде чем принимать решение: от таких исполнительных и скромных девочек проблем часто оказывалось больше, чем пользы.

— Ясно. Свои шансы на победу над Телль Изенлис вы оцениваете так же скромно?

Илла заметно побледнела и сжалась под его взглядом.

— Да, милорд. В прямом столкновении у меня нет шансов против Телль: она очень сильна. Даже наставнику нелегко было с ней справляться. Но... — Она замешкалась, подбирая слова — точь-в-точь юнлинг, забывший важную строчку из Кодекса.

— Не мямлите, инквизитор, — раздраженно поторопил ее Энакин. — Говорите, если есть, что сказать.

Как ни странно, девица собралась: выпрямилась, как подобает, расправила плечи.

— Я не слишком хороша в бою, милорд, — сказала она твердо. Большие глаза глянули с кукольного личика с неожиданной решимостью. — Но это не значит, что на охоте от меня нет никакой пользы. Наставник Корвейн обучил меня техникам подавления Силы. Сконцентрировавшись, я могу ненадолго отсечь от Силы даже опытного рыцаря-джедая. Обычно этого хватает, чтобы ударная группа справилась с ним. Кроме того, я легко обнаруживаю и отслеживаю любые формы жизни. Конкретную цель — если я хотя бы раз видела ее, — могу отследить на расстоянии вплоть до трех километров.

"Значит, все-таки не бездарность. Это уже интересно".

Энакин шагнул вперед, окинул девицу пристальным взглядом — от белобрысой макушки до сапог из мягкой черненой кожи. Она немедленно склонила голову и отвела взгляд, изящные руки спрятала за спиной.

"Сколько ей там? Двадцать, двадцать три? Хорошо, что молодая: еще чуть-чуть, и окончательно разучилась бы голос подавать и думать самостоятельно. Уже инициативу из нее клещами тащить приходится".

— Принято к сведению, инквизитор. Сегодня у вас будет шанс показать, чего вы стоите. Окажетесь полезны, и я лично позабочусь о том, чтобы вы были должным образом вознаграждены. Свободны.

Девице хватило ума молча поклониться и убраться с глаз долой, не задавая глупых вопросов. Энакин проводил ее взглядом, задумчиво барабаня пальцами по рукояти меча.

Он ожидал большего, чего и говорить. Но бесхозные инквизиторы редко валяются на дороге: если Илла покажет, что способна не только спину гнуть и вовремя прятаться, чтоб начальству под руку не попасться, он ее прикормит. От него не убудет, а девочка порадуется: таким, как она, всегда нужен хозяин.

"А мне в последнее время очень не хватает слуг".

* * *

— Ну что, господа. Я вам сейчас все эти сводки обобщу коротко и ясно: конец вашему клубу по интересам. — Телль развалилась в кресле, покачивая острым носком сапога. В цепкой, костлявой руке она держала стакан с крепким ломни-элем, из которого время от времени делала большие глотки. — Стандартная тактика Империи: сначала они душат ваши каналы финансирования и снабжения, потом — обрубают пути к отступлению, вместе с головами прикормленных контрабандистов, а под занавес, — Телль скривила губы и выразительно ударила по горлу ребром ладони, — показательно расправляются с личным составом. Никакой фантазии, зато действенно.

Ланара искоса глянула на темную и вновь переключилась на терминал связи. Пусть ее, с этой дешевой бравадой и выпивкой — каждый справляется со стрессом, как может. Сама Ланара была опасно близка к срыву, не спасали ни медитации, ни круглосуточная работа. От одного вида донесений и отчетов ее колотило: не нужно было обладать даром предвидения, чтобы знать, о чем в них сообщалось. Очередные известия о потерях, замолчавших агентах, облавах и прочих ударах Империи, на которые повстанцам было ровным счетом нечего ответить. Пытались уклоняться — и то не удавалось: разве что получали, как Риин выражался, не в печень, а в селезенку.

Телль была права. Она пока сама не подозревала, насколько.

— Риин. — Ланара тяжело оперлась ладонями на столешницу. Сил стоять прямо уже не хватало: от навалившихся бед опускались плечи и сгибалась спина. — Даю добро на общую эвакуацию. С магистром Винду я объяснюсь сама.

Риин кивнул, сухо и по-деловому. За эту неделю разговор об эвакуации всплывал не раз и не два: Риин едва ли не кричал на нее, требовал сворачивать ячейку и выводить личный состав на территории Альянса как можно скорее... а она тянула. Думала, переживут. Думала, справятся, как всегда бывало. Не хватало, дуре самонадеянной, потерь и смертей.

Поздно спохватилась. Хотелось бы верить, что не слишком поздно.

— Сейчас побег с планеты — самоубийство, причем глупое и массовое. — Телль залпом осушила стакан и Силой притянула к себе бутылку. Сковырнув крышку, припала прямо к горлышку. — Собьют вас, корабль за кораблем, едва из атмосферы выйдете. На то ведь и расчет, что попытаетесь улизнуть: отстреливать корабли удобнее, чем каждую повстанческую крысу на земле резать. Если у вас есть незасвеченные норы, советую как можно скорее раскидать личный состав по ним. Может быть, так хотя бы половину людей сбережете. Если очень повезет.

Ланара стиснула зубы. Пришлось чуть ли не за язык себя кусать, чтобы не высказать Телль пару ласковых. А может, и не пару.

"Все уже перепробовали. И перевести людей на другие базы, и в глубокое подполье уйти... люди чуть ли не на подножном корме сидят, чтобы имперцы финансовые транзакции и поставки продовольствия не отследили! Все равно отслеживают. Будто на всей планете нет места, где можно спрятаться".

— Я взял на себя инициативу и запросил помощь из Альянса, — сообщил Риин. — Обещали войти в положение, но знаю я, как они входят. В лучшем случае, получим пару транспортников с бойцами и вооружением через пару недель. А нам бы эти дни как-то продержаться. Потом, когда пыль поуляжется, сможем и людей вывести потихоньку.

В тишине командного центра смешок Телль прозвучал оглушительно-громко. Неуверенная улыбка Риина погасла так быстро, что Ланара и рассмотреть-то ее не успела — лишь угадала по морщинкам в уголках губ и его извечной привычке поддерживать ее всегда, вопреки всему. Даже в моменты, когда Ланаре хотелось самой отдать себя в руки военного трибунала.

— Пока Империя не получит несколько голов, никакой передышки вам не будет. — Телль вытянула руку и начала демонстративно загибать тонкие пальцы. — Вы, Ланара, магистр Кеноби и я — вот их программа-минимум. Плюс сотня-другая человек для статистики. Только после того, как наши головы принесут императору на блюдечке, пыль, может быть, уляжется. Но не раньше. Недаром же к нам послали самого Скайуокера...

Ланара вздрогнула. Палач императора был последней и самой страшной из дурных вестей. Его прибытие держали в тайне, но слухов расползлось слишком много, чтобы ими пренебречь. И более чем достаточно, чтобы посеять панику.

— Телль, это непроверенные сведения!

— Да ну? Из десяти независимых источников? Да я смотрю, ваш оптимизм границ не знает.

— Достаточно. — Магистр Кеноби, прежде хранивший молчание, поднялся на ноги и вышел на середину комнаты. Под его взглядом Ланара вдруг почувствовала себя провинившимся падаваном, устроившим скандал посреди Храма; Телль, напротив, смотрела на него с неприкрытым вызовом. — Ланара, скажите прямо: у вас есть убежище, куда вы сможете перенести основную базу так, чтобы имперцы не обнаружили ее в тот же день?

— Есть, — кивнула Ланара. — Но сейчас имперцы наблюдают за каждым нашим шагом. Нам в любом случае потребуется отвлечь их...

— Например, на штурм этой базы и охоту за особо ценными головами, — тихо сказал Кеноби и замолчал, то ли собираясь с мыслями, то ли давая другим возможность высказаться. На сей раз никто не посмел вставить слово. — Объяснитесь со своими бойцами как можно быстрее, Ланара. Эвакуируйте по другим базам всех, кого успеете, и сами уходите вместе с ними. С Энакином мне лучше поговорить без свидетелей.

На штурм выделили слишком много бойцов. Генерал Стилвен мог бы и дальше платить гарнизону за факт существования, ограничив свою помощь отрядом в десяток человек, на успех операции это едва ли повлияло бы. Стоя за спиной лорда, Вейдера немудрено было подумать, что солдаты и вовсе лишние на этой бойне: алый клинок императорского палача разил быстрее выстрелов. Он не сражался даже — отмахивался от повстанцев, как от назойливой мошкары, и те один за другим валились на пол, разрубленные надвое, обезглавленные, изломанные, будто старые куклы.

Илла мягко ступала за ним, держась чуть в стороне и на почтительном отдалении. Ее не нужно было инструктировать, как вести себя: она выучила свою роль, пройдя десятки охот сперва с наставником, а после — с Наяном. Всегда на несколько шагов позади, чтобы не лезть под руку тем, кто действительно умеет сражаться. Всегда наготове и в тени, как отравленный кинжал в потайных ножнах. Впрочем, много ли толку от кинжала, когда в руках такая мощь?

Совсем недавно Илла считала могущественным наставника Корвейна. Он и был могущественен: редкий джедай мог сравниться с ним в силе и мастерстве. Но лорд Вейдер... прежде Илла и представить себе не могла, что такие, как он, вообще существуют. Рядом с ним и Корвейн, и Телль показались бы слабенькими всполохами против лесного пожара. О ней самой и говорить нечего: огонек свечи, пальцами затушить можно.

Откуда-то из бокового коридора громыхнуло так, что по стенам и потолку прошла дрожь; пронзительно взвыли штурмовые винтовки, вклинились в общую какофонию более высокие и визгливые выстрелы легких бластеров. Похоже, основная ударная группа наконец встретила что-то похожее на сопротивление. Ненадолго его хватит: Илла остро чувствовала, как рвутся, словно гнилые нитки, жизни, раздирая ткань Силы и разливая по ней чернильно-холодную Тьму. Открылась дверь, и прямо под ноги лорду Вейдеру вывалился человек. Его одежда была изорвана, добрая половина тела превратилась в месиво из горелой плоти и спекшейся крови, взгляд метался по коридору, дикий и без тени мысли. Лорд Вейдер переломил ему шею небрежным движением кисти и переступил через труп, даже не замедлив шага.

В материальном мире уши закладывало от выстрелов, взрывов и предсмертных криков, в нос бил запах гари, раскаленного железа и смерти. В Силе здание горело, и во все стороны от него расползалась стылая пустота. Когда отгремит сражение и погаснет невидимое пламя, пустота заполнит все, что останется, и обоснуется в этом месте на десятки лет. Не только джедаи — простые люди будут неосознанно сторониться его и ускорять шаг, стремясь поскорее миновать. А Илла, прикусив губу от усердия, вбирала эту пустоту в себя, позволяя ей растечься по всему телу, наполнить неживым холодом разум и сердце. Она всегда завидовала Телль и Наяну, сила которых крылась в чистой страсти. Ее же уделом были глубины Темной стороны, в которые даже наставник погружаться не желал, а ее принудил. Не само разрушение, но то, что остается после него. Пустота и смерть, тянущая за собой другие.

Корвейн говорил, что Илле следует гордиться: ее дар почти уникален, схож с тем, которым наделен сам император. Илла не понимала, как в таком случае император сумел прожить столь долгую жизнь, не покончив с собой году на тридцатом. Ей самой хотелось, и не раз. Особенно после того, как в очередном сражении погиб Наян, и никак ему проклятый уникальный дар Иллы не помог: даже ослабленный, отрезанный ненадолго от Силы мастер-джедай был грозным противником для двух молодых инквизиторов. Вернее, трех — если бы все пошло так, как планировалось. Если бы Телль вовремя вмешалась тогда...

Илла с присвистом втянула носом воздух. Телль. Подумала о ней — и в голове что-то щелкнуло, встало на место, обострились вбитые с детства охотничьи инстинкты. Она была здесь, никуда сбежать не успела или не пожелала: виднелась колючей ярко-алой звездочкой сквозь материальные преграды, до рези в глазах неуместная рядом с голубовато-белым, спокойным Светом двоих джедаев и слабой, пока еще невнятной, но однозначно светленькой аурой падавана Ланары Брайр.

Наставник зря не казнил Телль после той охоты. Жестоко наказал обеих за нерасторопность и ошибки, стоившие жизни напарнику, но не поверил, что его любимица намеренно оставила Наяна в бою. Но Илла знала Телль куда лучше Корвейна. Эта бешеная тварь ненавидела обоих своих соучеников за то, что они смогли жить дальше, оставив прошлое позади. За то, что смирились со своим местом в Империи. За то, что однажды не позволили ей предать наставника и подставить под удар их всех. Рано или поздно она и Иллу бы сжила со свету, если бы подвернулась возможность.

Илла скользнула взглядом по внушительной фигуре лорда Вейдера и штурмовикам, сопровождавших их.

"Теперь уже не подвернется. Никогда. Верховный инквизитор заставит ее молить о смерти, прежде чем казнит. Получит то, что заслужила".

Вейдер остановился так резко, что Илла едва не влетела ему в спину. Прямо перед ними коридор расходился на два рукава. Оба вели к запасным выходам из здания, к которым сейчас в панике стягивались повстанцы: Сила рябила от такой концентрации напуганных и озлобленных живых существ, столпившихся в замкнутом пространстве. И джедаи с Телль были среди них — прикрывали отступление, очевидно. Телль отвечала за восточный выход, и вместе с ней — джедай пугающей силы. Тот самый, битву с которым не пережил Корвейн. Илла ощутила донельзя глупый, почти детский порыв шагнуть поближе к Вейдеру: без его защиты эти двое порубят ее на куски, даже не вспотев.

— Инквизитор Радерра, — гаркнул Вейдер, обернувшись к ней через плечо. — Возьмите отряд штурмовиков и отправляйтесь к западному выходу. Поручаю Ланару Брайр, того сопляка, который крутится рядом с ней, и мятежников вашим заботам. С Изенлис и... — он дернул уголком рта, будто его свело судорогой, — мастером я разберусь сам. Один.

— Да, милорд. — Илла лишь на мгновение заглянула ему в лицо и тут же в страхе отвела взгляд. В его желтых глазах горело нечто куда более жуткое, чем обычная ярость боя. Что бы ни вызвало в нем такую злобу, Илла могла лишь порадоваться, что с ней это никак не связано. — Капитан, — она обернулась к командиру штурмовиков, — вы слышали приказ милорда. Следуйте за мной.

Скорее попросила, чем приказала. У Иллы никогда не получался командный голос: все распоряжения были прерогативой наставника или, если тот отсутствовал, Наяна. Она мысленно возблагодарила имперскую систему субординации и устав, без которых ее и группка юнлингов слушать бы не стала.

Илла позволила штурмовикам выйти вперед: в отличие от лорда Вейдера, она в качестве ударной силы не годилась. Штурмовики, впрочем, и без ее помощи прекрасно справлялись: встреченные по пути повстанцы сражались отчаянно, но закованные в броню имперские солдаты почти не замечали их попыток красиво погибнуть. Не получалось эффектного героизма: штурмовики слишком быстро расчищали себе путь шквальным огнем, косившим противников, как траву. Илле только и оставалось, что идти следом, переступая через тела, и готовиться к настоящему вызову. Ланара Брайр была не столь сильна, как тот загадочный джедай, за головой которого отправился лорд Вейдер, но оставалась более чем серьезной соперницей для нее. Мальчишку-падавана она в расчет не брала: судя по донесениям разведки, ему и семнадцати не было. Что означало...

— Один из джедаев — подросток, пригодный к переобучению. Его необходимо обезвредить, но оставить в живых.

— Вас понял, мэм. — Командир отряда коротко кивнул и тут же рявкнул минеру, копавшемуся со взрывчаткой около запертой двери: — Готов? Сноси ее к хаттам!

Взрыв дверь не снес, но покореженные створки не раскрылись — разлетелись в стороны. В открывшийся проем полетели оглушающие гранаты; крики боли, ярости и удивления смешались с шипением шоковых волн, звуками выстрелов и падающих на феррокрит тел. Всех повстанцев гранаты из строя не вывели, но число сопротивляющихся заметно убавили и внесли изрядную сумятицу в их ряды. Штурмовики ворвались в помещение в голубоватом свечении энергетических щитов и всполохах бластерного огня.

С шипением разрезал воздух световой меч; по Силе пронеслась рябь, и один из солдат с грохотом врезался в стену, другой осел на пол с болезненным хрипом. Ланара Брайр рывком вытащила клинок из расплавленной бронепластины и развернулась к Илле. На ее привлекательном, но сером от усталости лице читалась непреклонная решимость. Неподалеку мальчишка-падаван неуклюже изобразил базовую стойку Соресу, прикрывая тощей спиной дверь к подземным коммуникациям и хаотичную очередь отбросов, пытавшихся до них добраться.

Настало время действовать.

— Тебя напрасно отправили сюда в одиночку, девочка. — Ланара вымученно улыбнулась и плавным, отточенным движением перетекла в боевую стойку. Атару. Мерзко: если подберется достаточно близко, нашинкует на фарш, не успеет Илла и глазом моргнуть. — Беги к хозяину. Я не воюю с детьми.

"Тянет время, отвлекает от своих подопечных. Прекрасно, мне они все равно без надобности".

В зале тем временем завязался нешуточный бой: эффект неожиданности прошел, и повстанцы наконец показали зубы. Прикрывать отступление явно бросили ветеранов: даже беглого взгляда хватало, чтобы узнать видоизмененную тактику ВАР, типичную для войск Альянса. Они проигрывали имперским солдатам в численности, экипировке и огневой мощи, но в ближайшие несколько минут Илле лучше не рассчитывать на помощь штурмовиков: слишком те заняты, да и привыкли к тому, что инквизиторы вполне способны за себя постоять.

Могла и Илла. Только не так, как того ожидала Ланара.

Джедайка настороженно дернулась, ощутив обманчиво мягкое прикосновение чужой Силы. Попыталась стряхнуть его, но поздно: в тот же момент Илла направила на нее всю темную энергию, что успела пропустить сквозь себя и удержать — частью глубоко внутри, частью на кончиках пальцев. Достаточно было небрежного жеста, чтобы она, сорвавшись мутно-серым туманом, тяжело обрушилась на Ланару, окутала удушающим и плотным мешком. Ярко-голубое свечение, окружавшее Ланару в Силе, поблекло, но тут же прорвалось сквозь темный покров грязным и слабым, но все же Светом.

Ланара сопротивлялась. Так всегда бывало, но у нее получалось омерзительно хорошо. Илла плотно сжала губы, ощутив во рту неприятный привкус пота. Рука, вытянутая в сторону Ланары, заметно затряслась. Подавление чужой Силы жадно пило энергию из самой Иллы, и мощь и упорство повстанческой предводительницы задачу не облегчали. Этот бой закончится либо быстро, либо плохо.

Ланара рванулась вперед. Без помощи Силы движение вышло не столь стремительным, каким могло быть, как и последовавшая за ним атака. Илла легко отмахнулась от первого удара, от второго увернулась, а вот третий — прошедший в каком-то миллиметре от щиколотки, — заставил ее потерять равновесие и неловко пошатнуться. Из-под следующего замаха пришлось уходить перекатом. Натянутая до упора нить Силы завибрировала, отдавшись болью в голове, и рванулась из рук. В ауре Ланары полыхнули упрямые искорки Света, но барьер удержался. Пока что.

Частично отрезанная от Силы, Ланара потеряла в уверенности, реакции и проворстве, но она по-прежнему оставалась умелым и опытным дуэлянтом. А Илла не могла даже полностью сосредоточиться на схватке: если она сейчас отпустит пресс, Ланаре для победы хватит пары секунд.

Даже так джедайка уверенно теснила ее к стене. Все оставшиеся силы Иллы уходили на то, чтобы отражать ее атаки, и думать не смея о нападении. Что хуже всего — Ланара медленно, с заметным трудом, но все же пробивала барьер, поддерживать который Илле становилось все труднее. Во рту разливался гадкий солоновато-железный привкус, тело работало на пределе возможностей, казалось, гоняя по венам Силу вместо крови. Если бы сейчас кто-нибудь провернул с Иллой то же самое, что она — с Ланарой, она в тот же момент упала бы замертво.

Внезапно за спиной Ланары возникла массивная фигура в белых доспехах. Джедайка заметила это на долю секунды позже, чем следовало. Раздался одиночный выстрел, удивительно четкий на фоне остальной какофонии, и Ланара, конвульсивно дернувшись, медленно осела на пол. Световой меч, следующий выпад которого грозил пронзить Иллу насквозь, выпал из разжавшихся пальцев и погас.

Илла обессилено привалилась к стене, жадно хватая ртом воздух. Следовало сказать хоть что-нибудь, но она не могла заставить себя напрячь голосовые связки: сражение выпило ее досуха, и любое, пусть даже самое ничтожное усилие казалось немыслимым.

— Вы в порядке, мэм? — осведомился штурмовик. Не дожидаясь ответа, еще раз выстрелил Ланаре в затылок — для уверенности, что джедайка уж точно не в порядке.

Илла слабо кивнула. Собрав волю в кулак, потянулась к Силе — наполнить тело хотя бы тем минимумом энергии, что необходим для передвижения и общения.

"Как же плохо мне будет через пару часов... но хотя бы не сейчас".

Вокруг сражение постепенно сходило на нет. От обилия тел, усеивавших пол гротескным ковром, рябило в глазах, но Илла не заметила ни одной фигуры в белом. Лорд Вейдер будет доволен: нулевые потери, мертвая джедайка и...

Илла не сразу заметила паренька-падавана: тот валялся лицом вниз рядом с той же дверью, которую так мужественно защищал; его руки были скованы за спиной. В Силе вокруг него бушевали гнев, ужас и горе. Значит, он жив и здоров, а Илла вправе рассчитывать на поощрение еще и за потенциального ученика.

Ей было почти жаль его. В шестнадцать нечего и рассчитывать на сравнительно мягкое перевоспитание: если парнишка вздумает артачиться, ломать его будут жестоко, не боясь, как с детьми, слишком искалечить пластичную психику. А артачиться он будет — слишком большой срок обучения, слишком сильное горе, чтобы привязанность к Ланаре забылась легко.

"Свыкнется или умрет. С нами было точно так же".

Илла отвернулась от паренька и, пересилив себя, вновь взяла в руки световой меч. Зачистка почти кончилась, но это "почти" не спасет ее от шального выстрела. Следовало дождаться, пока штурмовики закончат со своей работой, и после отправить большую часть отряда лорду Вейдеру на подмогу.

Вейдер, конечно, был невероятно силен. Но, если по какой-то нелепой случайности он погибнет, все достижения Иллы не будут стоить и пустой кредитки... да и жизнь ее едва ли продлится долго.

Генераторная, за которой начинался восточный коридор техобслуживания, была практически пуста. Видимо, Кеноби счел Энакина наиболее страшной угрозой для своих подопечных мятежников и решил отвлечь его на себя, давая повстанцам призрачный шанс на спасение.

Благородно. Умно — и в то же время так глупо, надеяться победить его с помощью одной лишь недоученной девчонки-инквизитора. Энакин чувствовал их обоих, сильных по любым меркам, но только не по его собственной; чувствовал страх и лихорадочное возбуждение Изенлис и почти неестественное, с легким оттенком печали спокойствие Оби-Вана. Впечатляющий контроль над эмоциями. Впечатляющая мощь. Его бывший учитель был бы грозным противником для любого инквизитора, не исключая Тремейна. Но не для Энакина, прошедшего долгий и кровавый путь с тех пор, когда они были ровней друг другу.

"Жаль, что так получилось, Оби-Ван. Не стоило тебе высовывать нос из той норы, в которой ты сидел все это время".

Он привычно подавил тень сожаления, царапнувшуюся в душе живучей помойной крысой. Не ко времени и не к месту. У Оби-Вана был шанс уйти в сторону и оставить эту войну позади. Он им не воспользовался. Что ж, это его выбор, ему и расплачиваться. Как и Энакину — за свой, сделанный много лет назад.

Контролируемая ярость омыла вены кипящим потоком, унесшим все лишние эмоции и сомнения. В открытую дверь генераторной ворвался уже не Энакин — Дарт Вейдер, палач императора, подходил для предстоявшей работы куда лучше.

Оби-Ван шагнул ему навстречу, но Вейдер лишь скользнул по нему взглядом, краем сознания отметив какую-то неправильность в его облике. Сила всколыхнулась рябью, вспыхнула жгучими яркими искрами вокруг поджарой фигурки Изенлис. Девчонка боялась — ее страх пьянил, так и маня насладиться им, как хищник наслаждается свежей кровью, — но свою слабость умело обращала в силу. Она была собрана, полна решимости до последнего вздоха драться за жизнь и свободу. Вейдер криво усмехнулся. Хорошая девочка. Жаль, что приговоренная.

Изенлис хрипло вскрикнула, когда невидимая рука вздернула ее в воздух и сжала горло, сдавила в тисках грудную клетку. Бешено рванулась, задергалась, тщетно пытаясь освободиться, и вдруг ударила Вейдера волной Силы. Он слегка пошатнулся; пластиловые контейнеры за его спиной смялись, как банки из-под газировки под сапогом.

"Умница. Жаль: такой талант — и на помойку".

Он резко сжал кулак, и Изенлис взвыла от боли, когда ее ребра треснули с тихим, но отчетливым хрустом. Вейдер мог бы усилить нажим еще немного, и обломки костей разорвали бы девчонке легкие, но император желал получить ее живой. Одним размашистым движением Вейдер швырнул ее в стену. То ли крик, то ли хрип вырвался из горла Изенлис с неприятным булькающим звуком, прежде чем она кулем повалилась на пол, измученная, потерявшая сознание, но живая.

Теперь никто не будет путаться под ногами.

— Энакин, остановись. Нам нужно поговорить.

Оби-Ван решительно заступил ему дорогу к Изенлис, демонстративно держа световой меч острием вниз. Позиция, пригодная и для атаки, и для защиты. Жест ложного миролюбия, хорошо знакомый Вейдеру по множеству совместных "агрессивных переговоров".

Вейдер усилием воли заставил память молчать. Им не о чем говорить, пусть даже какой-то его части и хотелось бы этого. Сидиус неспроста утаил от него присутствие Оби-Вана. Проверкой ли это было или изощренным наказанием, Вейдер не знал. Но был твердо намерен выдержать и то, и другое.

Он шагнул вперед. Сила, бившаяся в жилах, давала дюрастиловую крепость его телу и наделяла каждый удар мощью взрослого ранкора. Но, отведя меч для замаха, Вейдер так и не обрушил его на бывшего учителя. Рука замерла, дрогнув.

Лицо Оби-Вана было не просто чужим, измененным пластической хирургией до мельчайших деталей. Вейдер знал это лицо. Узнавание скреблось острыми коготками и прежде, но только сейчас он понял, где же видел новую маску своего бывшего друга.

— Поговорить? — слова вырвались из горла звериным рыком. — Да, Оби-Ван. Ты задолжал мне пару объяснений.

Алый клинок с гулом вспорол воздух. Замешкайся Оби-Ван на долю секунды — лишился бы обеих ног. Вейдер не дал ему и секунды на передышку: следующий удар заставил Оби-Вана отступить к стене; неудачный блок едва не стоил ему кисти.

Еще минуту назад Вейдер хотел закончить все быстро. Теперь Кеноби не отделается так легко. Вейдер убьет его — но не раньше, чем этот джедай расскажет все о своих визитах к его жене и детям. Бен Реннард! Вейдер с глухим рыком обрушил на Кеноби шквал ударов, под которыми дрогнула бы любая защита. Оби-Ван держался — на самом пределе, но все же. Он всегда был силен. Так что же ему не хватило достоинства сразиться с бывшим учеником в открытом бою?! Быть может, восемнадцать лет назад у Кеноби был бы шанс победить. Но нет, он решил затаиться и ударить в спину. Следовало догадаться, что у смелости и наглости Падме должен быть внешний источник. Надо было хоть раз устроить личную встречу с ее психологом, а не слепо полагаться на чистенькое досье, как кабинетная крыса!

И Падме... зря он поверил ей. Растаял от ее слез и показной искренности, будто влюбленный мальчишка. Вот она — цена ее слову. Пинта эля в татуинской кантине дороже. Спустя годы после отставки его милая жена наконец-то превратилась в настоящего политика, а он, идиот, все искал в ней ангела.

Сам виноват. Но вина Кеноби и Падме от этого не меньше.

Следующий удар едва не снес Кеноби голову — Вейдер сам остановил клинок, опомнившись в последний момент. Ярость рвалась из-под контроля; поддавшись ей, Вейдер вплотную подошел к той грани, за которой не Тьма подчиняется его воле, а подчиняет своей.

— И как же ты собираешься их получить, убив меня?! — крикнул Кеноби. Его лицо исказилось от напряжения, когда он отбил очередной удар. Силы быстро покидали его; еще немного, и он больше не сможет сопротивляться. — Остановись. Я хочу поговорить с тобой, а не сражаться!

— У тебя была возможность. Десятки, сотни! Но общество моей жены привлекало тебя больше. — Вейдер презрительно скривил рот. Обманный финт Кеноби пропал втуне: Вейдер слишком хорошо знал этот трюк и рубанул с плеча, не позволив отвлечь себя на защиту от ложной опасности. — Скажи, друг, как именно ты утешал ее? Понравилось быть защитником беспомощной жертвы мужа-тирана?!

— Идиот! Как был им, так и остался! — Воспользовавшись слишком широким замахом противника, Кеноби проскользнул под его рукой и резко разорвал дистанцию. Идеальная позиция для контратаки, но он не воспользовался ею — вновь принял защитную стойку. Самоубийственная тактика. — Я не ради Падме остался, а ради твоих детей! Они в опасности, Энакин, и ты не делаешь ничего, чтобы защитить их!

— Защитить?! — выдохнул Вейдер потрясенно. Такой наглости он не ожидал. — Не смей говорить мне о Люке и Лее, Кеноби. Не смей говорить, что толкал их в руки мятежников, чтобы защитить.

Теперь все стало кристально ясно. И абсурдные идеи Люка, и тихая ненависть Леи... в который раз Вейдер проклял свою беспечность. Он отдалился от детей и жены, позволил им жить, как сами пожелают, и вот результат. Старый друг хорошо постарался, чтобы дети его блудного ученика выросли "правильно": послушными инструментами, только и ждущими, когда мудрый учитель направит их против отца.

Вейдер поудобнее перехватил меч и двинулся к Кеноби угрожающе-неторопливо. Ярость и свет алого клинка искажали его черты, придавали гневному оскалу сходство со звериным. Кеноби не сдвинулся ни на шаг, сохраняя спокойствие и на лице, и в Силе. Его взгляд был твердым и ясным.

— Энакин, ты не там ищешь врага. Я не собираюсь использовать Люка и Лею против тебя. Что мне с того? Мою жизнь ты давно разрушил, и местью ее не вернуть. Я солгу, если скажу, что не держу на тебя зла, но превращать детей в орудия мести? Из нас двоих только ты перешел на Темную сторону.

— Ты думаешь, что я поверю в это? — процедил Вейдер сквозь зубы. — Альянс — не лучшая компания для миролюбивых речей, Оби-Ван.

Вейдер мог покончить с бывшим наставником прямо сейчас — хватило бы одного короткого рывка и точного удара. Мог — но вместо этого застыл напротив Оби-Вана, не решаясь ни напасть снова, ни погасить клинок.

Он не чувствовал фальши в словах Кеноби. Тот никогда не был умелым лжецом. Со временем многое могло измениться, но до такой степени?..

— Верь во что хочешь, Энакин. Можешь убить меня, если ты так твердо решил быть послушным цепным псом, и посмотреть, что из этого выйдет. Думаешь, Сидиус действительно послал тебя сюда за головой Ланары? Или, может, за этой несчастной девочкой? — Он кивнул в сторону Изенлис, слабо постанывавшей на полу. — Скажи, с каких пор планы императора сулят выгоду хоть кому-то, кроме него?

— И чего же он, по-твоему, добивается?

— Я не знаю. Но когда последствия проявят себя, поздно будет хвататься за голову.

Вейдер покрепче стиснул рукоять меча, отчаянно жалея, что не может так же сжать в кулаке ускользающую уверенность. В словах Кеноби было больше рационального, чем он, возможно, сам осознавал. Император послал его сюда с умыслом. Едва ли случайно умолчал о присутствии Кеноби, лишив тем самым возможности собраться с мыслями перед встречей. Вспомнились видения, в которых Люк и Лея шли против него с оружием в руках, — исчезнувшие на десять долгих лет после того, как он поклялся императору никогда не обучать детей Силе, и снова вернувшиеся совсем недавно.

Если Кеноби был его детям наставником и другом столько лет, они почувствуют его смерть. И будут знать, кого винить в ней. Если все это было связано одним планом...

"Смерть Кеноби нужна Сидиусу. А наши с ним интересы в последнее время расходятся все дальше и дальше".

Краем сознания Вейдер отметил, что Сила немного утихомирилась: вместо пылающей агонии по ней медленно и неотвратимо расползалась холодная пустота смерти. Похоже, с мятежниками и Ланарой Брайр было покончено. Времени на решение почти не осталось.

Алый клинок погас с сердитым шипением.

— Убирайся.

Слово тяжело упало в звенящую тишину. Рвано вздохнула Изенлис, с трудом приподнимаясь на дрожащих руках. Вейдер слегка придавил ее Силой, как шкодливого щенка, заставив вновь распластаться на полу.

"Император желал получить две головы — две и получит. Его воля будет исполнена".

Кеноби будто не слышал его. Все еще держа меч наготове, он подошел к Изенлис и опустился рядом с ней на колени. Помог ей приподняться и мягко прикоснулся к ее окровавленной груди. Голубовато-белое свечение заструилось из-под его ладони. Девчонка вскрикнула от боли и часто задышала, когда под воздействием Силы начали срастаться сломанные кости.

— Не испытывай мое терпение, Кеноби, — рыкнул Вейдер. — Она отправится со мной в столицу. Убирайся, пока не разделил ее судьбу.

Кеноби встретил его взгляд, не дрогнув.

— Я не уйду без нее, Энакин. Мы решим этот спор либо миром, либо смертью.

Из коридора уже доносились тяжелые шаги штурмовиков. Ранкор задери Радерру с ее ответственностью и тревожностью — он же ясно сказал ей, что справится один!

— Ты спятил.

— Всегда был таким.

Шаги становились все громче. Вейдер с яростью посмотрел на Кеноби. Не отступится, наглая джедайская погань. Насколько проще было бы убить его! Проще, разумнее...

Отсветы голубого клинка пляшут в карих глазах Леи вместе с золотистым огнем Тьмы. Люк медленно выступает из полумрака тронного зала. Строгие черные одеяния не к лицу мальчишке, но он носит их с мрачным достоинством палача. "Я должен, отец", — лишь тень сожаления проскальзывает в этих словах, прежде чем меч вспыхивает алым в его руке...

Вейдер резко отвернулся, до боли стиснув в кулак пальцы здоровой руки.

— Хорошо, — отрывисто бросил он. — Забирай девчонку, если тебе так нужна обуза. Когда вас обоих схватят из-за нее, на моих руках твоей крови не будет.

На сей раз дважды повторять не пришлось. Не проронив больше ни слова, Кеноби помог Изенлис подняться на ноги и опереться на его плечо. Они скрылись за дверью служебного коридора за секунду до того, как топот бронированных сапог зазвучал у самого порога, и солдаты ворвались в комнату, чтобы увидеть немыслимое зрелище: лорда Скайуокера, упустившего жертву.

— Сейчас. — Телль сжала бледные губы, запуская слегка трясущуюся руку в сумку. — Да где этот ключ, Тьма его побери...

Она привалилась к стене и тихо, не разжимая зубов, испустила прерывистый не то вздох, не то стон. На ее лице, еще более бледном, чем обычно, ярко проступили красноватые сеточки лопнувших капилляров. Рассеченная кожа на скуле налилась лиловым и припухла. Темно-коричневый плащ, которым Телль предусмотрительно разжилась на базе, скрывал черную шелковую рубашку и свободные, чуть мешковатые брюки, оставшиеся от инквизиторской униформы, так что выглядела она вполне обыденно для этого района: как девица, перебравшая со спиртным и брякнувшая несколько лишних слов кому-то столь же подвыпившему, но куда более сильному.

Оби-Ван поражался ее стойкости. Его целительских навыков хватило лишь на то, чтобы поставить Телль на ноги и немного унять боль, но самые серьезные травмы он залечить не сумел. Телль пришлось пробираться через полгорода с двумя сломанными ребрами и как минимум тремя треснувшими. За всю дорогу она ни разу не попросила передышки, а порой и подгоняла Оби-Вана, если тот пытался чуть замедлить темп.

"Я в порядке, — шипела она. — А вот если эта сучка Илла оклемается раньше, чем мы уберемся подальше, стычка с Вейдером очень скоро покажется мне легким массажем".

И они шли — пешком, не рискуя пользоваться общественным транспортом и автоматизированными такси. Понимая, что у оставшихся прикрывать отступление Оби-Вана и Телль будут все шансы застрять в городе, Риин передал им код экстренного сигнала. По нему их местоположение могли отследить на резервной базе повстанцев, куда все-таки успели эвакуировать часть личного состава, и прислать помощь. Но до тех пор им нужно было где-то переждать несколько дней — а может, и недель. Оби-Ван мог только надеяться, что существование резервной базы все еще оставалось для имперцев тайной.

— Вы уверены, что ваши бывшие работодатели не знают об этом месте? — спросил он, с сомнением оглядываясь по сторонам. Убежищем Телль служила квартира в невзрачном жилом комплексе, ничем не отличавшемся от таких же высоток по соседству — чуть грязноватых, слегка обшарпанных, но изо всех сил удерживающихся на той грани, что отделяет "жилье эконом-класса" от трущоб.

Телль искоса глянула на него:

— Если только они не вели нас от самой базы. Думаете, я стала бы шпионить на Альянс, не озаботившись для начала парой-тройкой безопасных нор?

Не дожидаясь ответа, она провела картой по считывателю и первой шагнула в квартиру. Оби-Ван последовал за ней.

Внутри убежище походило на номер в дешевом отеле: минимум мебели, маленькая кухонька за прозрачной перегородкой, небольшие окна забраны панелями из тонкого пластика. В воздухе — застоявшийся пыльный запах нежилого помещения. Швырнув сумку на пол, а плащ — на спинку кресла, Телль с тихим стоном упала на диван, обитый белой синткожей. В тишине отчетливо слышалось ее частое, неглубокое дыхание.

Судя по тому, что Телль смогла сюда добраться, худшего удалось избежать: сломанные кости не повредили внутренних органов. Но надолго оставлять ее без помощи было нельзя.

"Энакин, ювелир криффов, — зло думал Оби-Ван, присаживаясь рядом с Телль. — Повезло еще, что Палпатин хотел видеть ее живой. Очень повезло".

— Вас нужно осмотреть. Вы позволите?

Он осторожно коснулся ее рубашки, стараясь не притрагиваться к телу. Телль криво усмехнулась:

— Разумеется.

И, оттолкнув руку Оби-Вана, осторожно стянула с себя рубашку. Видимо, лицо у Оби-Вана сделалось до смешного ошарашенное, потому что Телль рассмеялась, едва глянув на него:

— Что, мастер джедай, давненько не доводилось видеть женщину без одежды? — смех вырвался из ее горла вместе с хриплым, прерывистым дыханием. — Ловите момент, пока можете... а-ах, да чтоб тебя!..

Ее усмешка превратилась в гримасу боли; сгорбившись, Телль обхватила себя руками и сильно завалилась вперед. Оби-Ван положил ей руку на плечо, одновременно направляя целительную энергию в ее тело. Помогло: дыхание девушки выровнялось, черты лица чуть разгладились. Все еще морщась и ругаясь сквозь зубы, она выпрямилась и откинулась на спинку дивана.

— Давайте без резких движений, Телль, — мягко попросил Оби-Ван. — И юмор приберегите до того момента, как сможете безболезненно смеяться.

— Плохой совет. Если бы я ему следовала, давно бы свихнулась. И как вам? Нравится то, что вы видите?

— Честно? Не слишком. Одно из ребер слегка сместилось и задело легкое. Хорошо еще, что не проткнуло.

Впрочем, вздумай он поддаться на шутливую провокацию Телль, ответ был бы тем же. Она была не из тех женщин, один лишь вид которых способен заставить джедая забыть о Кодексе и приличиях: ее тощее, поджарое тело было почти мальчишеским — только небольшая грудь, перетянутая эластичной лентой, указывала на обратное. На бледной коже живого места не было от шрамов, оставленных самым разным оружием — от световых мечей и бластеров до кнута. Заметив, как пристально Оби-Ван смотрит на один такой рубец, Телль раздраженно повела плечами.

— И дальше что? — раздраженно бросила она, прикрывая шрам рубашкой. — Так и будете таращиться?

Оби-Ван встряхнулся. И правда, сейчас его должно волновать совсем другое.

— У вас есть аптечка? Надо хотя бы оказать вам первую помощь, пока я не могу сдать вас врачам.

— В ванной.

Пока Оби-Ван ходил за аптечкой, у него из головы не шло обнаженное тело Телль, а вернее — следы, оставленные кнутом. Если все остальные шрамы могли достаться ей в боях, то эти... Оби-Ван покачал головой. Кажется, он начинал понимать, откуда эти внезапные вспышки ярости и решение переметнуться на сторону врага.

Телль сидела, не шелохнувшись, пока он осторожно прощупывал ее выступающие ребра и не слишком умело (сказывалось многолетнее отсутствие практики) вкалывал обезболивающие и стимуляторы. Только иногда рвано вздыхала и впивалась ногтями в колени — острые, как у подростка. Да и вообще она мало чем отличалась от подростка: сейчас, вблизи и в спокойной обстановке, ее юность бросалась в глаза. Ей было не больше двадцати пяти, а может, и того меньше -болезненная худоба, острые черты лица и тонкие губы, вечно то плотно сжатые, то искривленные в усмешке, иллюзорно прибавляли ей возраста.

Закончив обкалывать Телль медикаментами, он принялся накладывать повязки — но, едва дотронувшись до ее спины, замер. Вместо гладкой, здоровой кожи его пальцы нащупали паутину шрамов. Часть из них почти сошла, но многие едва успели зарубцеваться. И эти точно не были боевыми.

— В Ордене мастера понимали под обучением несколько иное, — проговорила Телль тихо, будто ни к кому не обращаясь. Ее взгляд был устремлен куда-то поверх плеча Оби-Вана, к занавешенному окну.

— Это... — Оби-Ван вдруг осознал, что поглаживает Телль по спине, и резко отдернул руку, — обычная практика для мастеров Инквизитория?

Телль пожала плечами и тут же зашипела от боли.

— Откуда мне знать? Это было обычной практикой для Бранда Корвейна. Что мне до других?

В разговоре повисла пауза. Некоторое время тишину нарушали лишь рваные вздохи Телль и шорох бинтов. Оби-Ван был не слишком умелым полевым врачом, но ему повезло, что Телль оказалась покладистой и спокойной пациенткой. Когда он закончил, она с облегчением откинулась на спинку дивана. Ее дыхание почти пришло в норму: начали действовать стимуляторы, восстанавливая те повреждения, на которые не хватило сил Оби-Вана.

— Забавно. Не успела сбежать, а уже скучаю по имперским госпиталям. С их оборудованием и врачами можно мертвого с того света вытащить и в тот же день поставить в строй, этого не отнять.

— Думайте о хорошем: зато вы больше никогда не окажетесь там по вине Бранда Корвейна.

— О да. Я согласилась бы лечиться у худших костоправов с Раттатака за возможность убить эту мразь снова.

По щелчку ее пальцев распахнулась дверца мини-бара. Оби-Ван едва успел пригнуться, когда мимо него пролетела бутылка и опустилась прямо в подставленную ладонь Телль.

— Так что же, мастер Кеноби? Собираетесь просто сидеть и ждать, пока повстанцы — может быть, если повезет, — вас вытащат? — Она сковырнула крышку и с видимым наслаждением глотнула. До Оби-Вана донесся ядреный запах крепкого спиртного с дешевым ягодным ароматизатором.

— Не думаю, что у нас есть варианты получше. И я бы на вашем месте не стал отмежевываться, Телль. Империя все еще ищет вас. Полагаете, вы сможете спрятаться от нее в одиночку, без помощи Альянса?

— Я была инквизитором большую часть жизни. У меня шансы на выживание куда выше, чем у любого из ваших повстанческих дружков. Уж лучше я доберусь до хаттских владений и осяду там, чем ввяжусь в войну на откровенно проигрывающей стороне. На Нар-Шадда люди с моими навыками всегда в цене, и платят там получше, чем в Империи. Быстро накоплю себе на пентхаус с роскошным видом, новенький блестящий спидер с максимальной нафаршировкой... — Мечтательно прикрыв глаза, она снова глотнула своей термоядерной дряни. — А может, и на парочку смазливых мальчиков-рабов. Неплохо будет почувствовать себя в роли хозяйки, как думаете?

Оби-Ван предпочел думать, что она шутит. Телль, хоть и была взрослой женщиной, поведением походила на озлобленного подростка, видевшего слишком много плохого за свою короткую жизнь. Вполне естественно, что она ершится и пытается уколоть его то одной провокацией, то другой.

— Альянс не проигрывает, Телль. Империя не может уничтожить его уже восемнадцать лет — а это куда больше, чем в свое время простояла Конфедерация.

Телль хрипло хохотнула:

— Сами-то в это верите? У Альянса едва хватает сил, чтобы не развалиться на составляющие. Насколько я помню, Техносоюз с Торговой Федерацией уже не раз заикались о сепаратном мире, но ваш старый друг Винду быстро объяснил им, что это плохая идея. Не без помощи войск, подозрительно смахивающих на оккупационные. Он хорош, это правда... но его недостаточно, чтобы я поставила на Альянс хоть пару кредиток. Если Империя развяжет полномасштабную кампанию сейчас, то и впрямь рискует надорваться. А вот через несколько лет, если дело пойдет такими же темпами... — Телль выразительно щелкнула по ногтю, будто счищая с него налипшую грязь. — Корпорократы сами вынесут своих коллег-идеалистов на блюдечке, как только Альянс окончательно перестанет окупаться. Другое дело, если наш старик-император умрет — или ему помогут умереть — раньше. Вот тогда в галактике все станет намного веселее и менее предсказуемо. Но это все равно, что надеяться на расклад Идиота. В проценте вероятности многовато нулей после запятой.

"А вот я бы не был так категоричен. У императора в колоде есть одна слишком опасная карта".

Перед глазами Оби-Вана как наяву встала встреча с Энакином. Верный слуга императора убил бы его, не задумываясь. И уж точно не позволил бы уйти Телль, лишь бы не поднимать клинок на бывшего учителя и друга. Не подействовали бы на него слова, предназначавшиеся для того человека, которым Энакин Скайуокер был когда-то.

Значит, не так уж мало осталось в грозном императорском палаче от хорошего парня, способного отличить добро от зла. А план Йоды и Квай-Гона, несмотря на всю свою эфемерность, мог оказаться куда более действенным, чем отчаянная вооруженная борьба магистра Винду.

— Хотя бы дождитесь помощи, а там посмотрите, — сказал он вслух. — Было бы обидно улизнуть из рук императорского палача, чтобы чуть позже умереть от пневмонии, правда же?

— Первая умная мысль, магистр.

— Вот вам еще одна: не пейте на голодный желудок.

— Засчитано. В холодильнике припрятано несколько пакетов с пайком и консервами на черный день. Предлагаю отметить ими наше чудесное спасение. И вам не помешало бы выпить... да хоть бы и за крепкую мужскую дружбу, без которой нас бы тут не было.

Над ладонью Энакина парил смятый кусок бронзиума, бывший пару минут назад имперским гербом на подставке — стандартным украшением, заменяющим чиновникам высокого ранга фигурки фелинксов. Энакин сжал кулак, и бронзиум сплющило, словно тесто, а после — перекрутило в кривую спираль.

Куда с большим удовольствием Энакин проделал бы это с Кеноби. Если бы не дети...

Искореженный металл с жалобным звоном переломился на две неравные части. Энакин стряхнул их на столешницу, прямо на сводный отчет по зачистке повстанческой базы. Сияющий, иначе и не скажешь: ячейка сопротивления ликвидирована вместе с лидером-джедаем, потери мятежников близятся к сотне, а имперских войск — к нулю... Красота. Вот только в списке ликвидированных остро не хватало двух имен, и его величество непременно заинтересуется, отчего так произошло.

Тяжело опершись на столешницу обеими руками, Энакин приглушенно застонал. Что ж оно все так не вовремя! Ему сейчас как никогда нужны были ровные отношения с Сидиусом. По-хорошему, рубить надо было Кеноби голову, наплевав на все — и на былую дружбу, и на чувства близнецов и жены. Слишком многое стояло на кону, чтобы жертвовать доверием императора ради такой ерунды. Но эти видения о Люке и Лее... Отпустив Кеноби и Изенлис, Энакин явственно ощутил, как что-то сдвинулось в течении Силы, пошло по иному пути. Тоже, судя по ощущениям, ведущему к сарлакку в пасть, но более окольными путями. Какой бы двуличной скотиной ни был Оби-Ван, в одном он прав: никто не выиграл бы от его смерти, кроме Сидиуса.

А Энакин оставался в проигрыше что так, что эдак.

"Любопытно, как давно он знал, что эта джедайская погань промывает мозги моим детям? Кому на самом деле плачется в жилетку моя жена? Крифф, как же оно все... одно к одному".

Энакин был даже рад, что Падме отделяют от него сотни парсеков. Будь у него возможность призвать ее к ответу немедленно, он мог бы сделать с ней что-нибудь опрометчивое. Совершить любую непоправимую глупость, о которой потом сожалел бы всю жизнь. Он до сих пор не был уверен, что сможет сдержать гнев, когда увидит жену. Не был даже уверен, что сдерживать стоило. Сколько раз эта женщина предавала его? Сколько раз пряталась за его спиной, а потом в нее же вонзала нож?

Давно пора было взглянуть правде в глаза: его Ангел — двуличная змея. Куда более изворотливая, расчетливая и хитрая, чем ему хотелось бы верить. О да, Энакин был нужен ей — как защитник и союзник. Грубая сила, которой так не хватало в ее изящных и возвышенных планах. И способ привлечь его на свою сторону она нашла простой и единственно верный: притвориться, что их брак все еще что-то значит для нее.

"Влюбленный идиот. Как был им, так и остался".

Выдохнув, Энакин волевым усилием заставил гнев утихнуть. Разбираться с Падме он будет позже, на холодную голову. Как ни крути, она оставалась его женой. Матерью его детей и союзницей, вхожей в те круги, куда Энакин попасть мог лишь одним способом — в сопровождении гвардейцев, выбив дверь с ноги. Он не мог ее простить. По крайней мере, не сейчас. Но для того, чтобы работать с ней, этого и не требовалось.

А сейчас у него и других забот хватало по горло.

Энакин набрал на комлинке номер дежурного по медблоку. Над проектором тут же возникла миниатюрная голограмма врача.

— Инквизитор Радерра пришла в себя?

— Да, милорд. Около часа назад.

— Передвигаться в состоянии?

— Да, милорд. Но...

— Отправьте ее ко мне. Немедленно.

Он отключил связь, не дожидаясь ответа. Если у доктора были какие-то возражения, Энакин их выслушивать не собирался: с Радеррой следовало поговорить раньше, чем это сделает Тремейн или кто-нибудь из подручных Айсарда — а они уж точно не станут ждать, пока она оклемается. Повезло еще, что от перенапряжения и истощения Силы девчонка потеряла сознание: ничего по-настоящему компрометирующего она видеть не могла, а значит, и затыкать ей рот самым радикальным способом не придется. Дело и без трупа инквизитора выглядело некрасиво.

Илла явилась через десять минут — бледная, едва стоящая на ногах. Ее яркие зеленые глаза запали и будто потускнели; тонкие искусанные губы почти не выделялись на белом до синевы лице. Светлые волосы девчонка наскоро собрала в кривоватый пучок, из которого неаккуратно торчали прядки. Кланяясь, она заметно дрожала, но Энакин не мог сказать, от слабости или страха. Хватало и того, и другого.

— Милорд, — тихонько выдохнула она и вдруг, задрожав еще сильнее, упала на колени. — Умоляю, помилуйте меня. Я искуплю...

Голос Иллы сорвался: она едва сдерживала плач. Энакин с некоторой оторопью наблюдал, как девчонка распластывается на полу и замирает, выражая абсолютную покорность и готовность ко всему — от удара кнута до росчерка светового меча над оголенной шеей. Выглядело это дико: даже император не требовал от своих слуг такого раболепия.

— Немедленно прекратите эту драму, инквизитор! — рявкнул Энакин, отчего Илла испуганно сжалась. — Встаньте. И объясните мне, что именно вы собрались искупать.

Илла несмело подняла на него взгляд. Ее кукольные глаза на пол-лица блестели от слез.

— Но... как же? Я слышала, что Телль и мастер-джедай сбежали. Я позволила себе потерять сознание, сорвала охоту, подвела вас...

Уже собравшись прикрикнуть на девчонку, чтобы перестала ломать комедию, Энакин осекся. В Силе страх и обреченность окутывали Иллу непроницаемым облаком, будто ей вот-вот должны были зачитать смертный приговор. Чуть приподнявшись на руках, она так и застыла, не смея больше пошевелиться. Напряженная, хрупкая — того и гляди, разобьется от неосторожного прикосновения.

Илла действительно была уверена, что пострадает за его провал.

"Снова память об уроках мастера? Девочка, да ты должна Изенлис благодарность в половину жалованья с премией".

Тяжело вздохнув, Энакин вышел из-за стола. Илла обмерла и по-детски зажмурилась, когда он подошел к ней.

— Встаньте, — уже мягче повторил Энакин и, сам того не ожидая, коснулся ее плеча. — Изенлис и мастера упустил я, а не вы. И отвечать за это перед императором тоже буду я. Со своей работой вы справились без нареканий, инквизитор.

"Да какой из нее инквизитор, — досадливо подумал он, наблюдая, как Илла смущенно поднимается на ноги и пониже склоняет голову в тщетной попытке спрятать покрасневшие щеки. — Девчонка. Ребенок, хоть и не без таланта. На старшую я бы ее не протолкнул и при лучших обстоятельствах. Не потянет. Да и по возрастному цензу не пройдет".

— Правда? — Илла зарделась еще сильнее. Она все-таки осмелилась поднять взгляд, и восторг, полыхнувший в ее глазах, вмиг затмил страх. — Вы мною довольны, милорд?

— Доволен. И непременно передам эту оценку императору.

Энакин вдруг осознал, что по-прежнему держит ладонь на плече девчонки и совершенно не хочет ее убирать. Илла была на диво хороша сейчас: даже изможденная, она оставалась очень миловидной, а огромные глаза, сияющие надеждой и обожанием, придавали ее красоте особенную нотку. Тонкую, нежную.

"А ведь она сделает все, что я прикажу. Стоит только намекнуть, и она прыгнет ко мне в постель. С огромной радостью прыгнет, безо всякого принуждения. Так может..."

Он внимательнее всмотрелся в ее лицо. Красивое, юное... полудетское. Как у его Леи: девочка, конечно, уже не совсем ребенок, но и до женщины ей пока далеко.

"Ей девятнадцать лет. Тьма побери, эта девчонка мне в дочери годится! Стареешь, Скайуокер. Стареешь".

Убрав ладонь с ее плеча, он отступил на шаг и сложил руки за спиной. Искра между ними потухла, не успев разгореться. Перемену почувствовала и Илла: вновь оробела, опустила расправившиеся было плечи. Несмотря на всю свою выучку, она заметно сутулилась. Энакину была хорошо знакома такая манера держаться — по татуинским рабыням.

— У вас день на восстановление, инквизитор. — Из голоса Энакина исчезли малейшие нотки тепла. Хватит с нее — и так он непозволительно сократил дистанцию. — Его величество желает видеть в Центре империи нас обоих. Советую хорошенько обдумать, что вы скажете ему.

Илла почтительно склонила голову.

— Я скажу лишь о том, что видела, милорд. Иное будет ложью.

Она смотрела прямо и открыто, как и подобает хорошей честной девочке. Энакин так и не смог понять, померещился ли ему подтекст в ее словах, или Илла действительно была куда сообразительнее, чем хотела показать. Он даже не знал, какой из двух вариантов нравится ему больше.

"Возможно, из нее еще выйдет толк. Посмотрим, как она поведет себя в Центре".

Иногда Гильваду казалось, что госпожа Айсард получает извращенное удовольствие от прогулок по нижним уровням. Сегодня для встречи она выбрала неприметную явочную квартиру, замаскированную под антикварную лавку. Окнами она выходила на разрисованную граффити стену букмекерской конторы, где делали ставки на подпольные бои без правил. Гильвад одно время частенько сюда захаживал — не за выигрышем, а за долей, положенной победившему бойцу. Мерзкое местечко — грязное во всех смыслах, и деньги там зажимали внаглую, — что при управляющем-неймодианце было совсем неудивительно. Гильваду становилось тошно при мысли о том, что совсем недавно ему приходилось часами обивать порог этого загребущего экзота, чтобы стрясти с него свою мизерную оплату.

К счастью, очень скоро он сменит мешковатую куртку сотника "Отрядов" на курсантский мундир, и ноги его больше не будет на ярусе ниже пятидесятого.

— Ждать больше нельзя. — Тон Айсард был, как всегда, резок и холоден. Несмотря на неброскую одежду, в душном пыльном магазинчике, от пола до потолка заставленном старьем, она выглядела неуместно. Как существо из другого мира — мира людей, способных щелчком пальца раздавить любого, кому не повезло оказаться ниже по пищевой цепочке. — В ближайшие трое суток Кларисса должна присоединиться к Альянсу. Надеюсь, она готова?

Гильвад не сдержал улыбки. Готова — это еще мягко сказано. Будь у всех рекрутов "Свободных отрядов" энтузиазм и жажда деятельности Клариссы, Империи впору было бы забеспокоиться. Как и советовала госпожа Айсард, он припряг девчонку к агитационной работе — и поразился результатам: природного таланта и потрясающей работоспособности Клариссы хватило бы на десятерых ребят из агитподразделений, да еще на парочку платных фрилансеров осталось. Рекомендацию в Альянс даже сочинять не пришлось: статьи юной активистки под псевдонимом "Принцесса Альдераанская" за считанные дни облетели ГолоСеть и составили неплохое портфолио. Гильвад даже получил за нее небольшую премию, вместе с "настоятельной рекомендацией" поскорее отправить юное дарование в учебный центр на Фобрэйте.

Разумеется, госпожа Айсард об этом знала: успехами Клариссы она интересовалась регулярно, как заботливая старшая сестра. Гильвад понятия не имел, в какой игре девочку собирались использовать, но то, что играли по-крупному, было яснее ясного.

— На словах — хоть сейчас готова взять в руки бластер и пойти бороться за свободу с демократией. А вот на деле... — Гильвад прицокнул языком. — Не знаю, госпожа. В Альянс сбежать — это не статейки в ГолоСети строчить, зная, что не поймают, а если и поймают, то папочка ото всех проблем отмажет. Подтолкнуть бы не помешало.

Айсард кивнула.

— Этим и займешься. Завтра у ребят из КОСНОП намечается небольшой митинг. Чистая самодеятельность — каким-то активистам из молодежного крыла очень захотелось показать, какие они молодцы. — Она презрительно скривила полные алые губы: видимо, у всех, кто работал по-настоящему, юные комиссары вызывали аллергию. — Серьезной охраны им никто не выделит: в лучшем случае, пасти этих шааков будет десяток полицейских. Ничего такого, с чем не справилась бы хорошая банда обколовшихся отморозков. Идеальная возможность для нашей "Клариссы" наконец-то запачкать ручки.

— Вы хотите, чтобы она убила кого-нибудь?

— Желательно, но необязательно. Девчонка должна поверить в то, что на ее руках кровь, а детали меня не интересуют. Мой человек не даст ей возможности проверить, убила она несчастного комиссарчика или просто слегка поцарапала ножом. Небольшая доза того, чем у вас в "Отрядах" обкалывают рекрутов, должна обеспечить ей яркие впечатления.

Гильвада передернуло. О да, "впечатления" эта дрянь оставляла неизгладимые: хотя он свою "инициацию" прошел почти восемь лет назад, запомнилась она на всю жизнь. Самопальный наркотик "Отрядов" превращал людей в бешеных животных — не чувствующих ни боли, ни страха, но жаждущих причинить как можно боли другим. Дозы в четверть стандартной хватит, чтобы домашняя девочка бросилась в драку наравне с отпетыми бандитами, но сохранила достаточно разума, чтобы осознать, что натворила, и испугаться.

Ему было почти жаль ее. Но оспаривать приказы госпожи Айсард мог только тот, кто совершенно не жалел себя. Гильвад был практичным человеком и точно знал, что ему в этой жизни дорого. Благополучие малознакомой богатенькой глупышки с большими карими глазами в этот список не входило.

— Вас понял, мэм. Но вы упомянули "вашего человека". Как я узнаю его?

— Тебе это ни к чему. Как только ты отправишь Клариссу навстречу ее блестящей карьере в восстании, эта история для тебя закончится — как и жизнь трущобного бандита.

Холодно улыбнувшись, она вытащила из сумки иденткарту и документ с имперским гербом, отпечатанный на качественном флимсипласте. Протянула Гильваду, но в руки не дала — положила свою холеную ладонь поверх его, уже потянувшейся к награде, и мягко оттолкнула.

— Твои новые документы и приказ о зачислении в Имперскую академию. Пришлось поуговаривать директора Айсарда, чтобы он согласился на "очистку" твоей биографии: ты успел наворотить немало дел, Гильвад, и мороки с тобой было больше обычного... Но я всегда выполняю свои обещания.

Впервые в жизни Гильвад лишился дара речи. Чистая биография. Приказ о зачислении в Академию. Да, он надеялся на это, вкалывал в поте лица, лишь бы получить шанс на новую жизнь... Но получить его на самом деле? Гильвад смотрел на документы, заверенные грозно-официальными подписями и штампами, и все равно не мог поверить. Галактика была слишком дерьмовым местом для таких чудес.

— Госпожа... — Он склонил голову, всерьез подумывая о том, чтобы бухнуться на колени. В тот момент Исанн Айсард казалась ему ангелом, спустившимся в трущобы Корусанта, прекрасным, совершенным и всемогущим. — Благодарю вас. Клянусь, вы не пожалеете...

— Надеюсь, что не пожалею, Гильвад. Как только я получу известие о том, что Кларисса благополучно добралась до Фобрэйта, ты получишь свою новую жизнь. Ты ведь не подведешь меня?

— Нет, госпожа, — твердо ответил Гильвад, без тени сомнения и страха глядя в разноцветные глаза благодетельницы. — Можете в этом не сомневаться.

Ему не впервой было мазать юнцов кровью. Еще одну бестолковую девочку его совесть как-нибудь стерпит.

* * *

Исанн добралась до Правительственного района только к вечеру: нужно было встретиться с Соло и проинструктировать его насчет завтрашнего побега — и так, чтобы в проспиртованной голове этого дезертира отложилась ответственность задачи. Некоторые разговоры она не решалась доверить даже служебной связи: история трехлетней давности, когда на прослушке переговоров высокопоставленных сотрудников ИРУ попался агент Инквизитория, была еще свежа в памяти. Учитывая то, как Исанн намозолила глаза Скайуокеру, рисковать лишний раз не стоило: император не станет покрывать ее, если она подставится по собственной глупости и неосторожности.

До сих пор все шло гладко. Если Трэблер не напортачит с финальной стадией плана, Лея Скайуокер скоро перестанет быть ее проблемой, и Исанн сможет с полной отдачей сосредоточиться на делах поважнее.

Звякнул личный комлинк. Выведя сообщение на экран, Исанн не сдержала улыбки: с нежно-розового фона ей озорно подмигивала стилизованная под мультик мордочка фелинкса.

"Не знаю, что ты сделала, но спасибо тебе огромное: все ребята вернулись в гнездо (кроме Леи, но ты, наверное, права: это проблемы ее родителей). Наседка счастлива (да-да, я знаю, как ты меня называешь за глаза). Целую, Сейли. П.С.: Свободна на выходных? Позвони мне".

Фелинкс внезапно оброс остальными частями тела и молитвенно сложил лапки. Исанн быстро набросала ответ — что-то приторно-дружеское, с обещанием обязательно позвонить завтра.

Сегодня Исанн ждала встреча с императором. Но Сейли вовсе не обязательно было об этом знать.

"В одном ты права, дорогая. Лея принесет Скайуокерам куда больше проблем, чем ты можешь представить".

Когда Лея была маленькой и глупой, она мечтала о карьере в Имперском Сенате. Помнится, лет с восьми она завела привычку часами строчить речи, а потом с чувством декламировать их матери — своей единственной (Люк, мелкий паршивец, подло удирал), но благодарной слушательнице, — представляя, будто стоит на парящей трибуне, и тысячи сенаторов жадно ловят каждое ее слово. Тогда Лее еще было невдомек, почему мамина снисходительная улыбка всегда казалась такой печальной.

Мечты о Сенате остались в далеком детстве, но почему-то именно они вспомнились Лее сейчас, когда она, кое-как пристроив планшет на коленях, перечитывала речь для сегодняшнего митинга. Документ был уже весь исчеркан разноцветными пометками: здесь добавить красок, здесь переставить местами слова, а вот здесь совершенно необходима пауза... Лея задумчиво постучала по губам стилом и переписала заключительную фразу — она уже сбилась со счета, в который раз за полчаса. Финал выходил то слишком сухим, то, наоборот, настолько эмоциональным и пафосным, что Лею саму от него коробило. Сказывалась школа госпожи Маннэа, приучившей своих подопечных изъясняться шаблонными фразами и выражать искренние чувства максимально неискренне. Скривившись, Лея снова перечеркнула фразу.

Народ шел на митинг "Отрядов" не для того, чтобы послушать казенную фальшь. Если ей не поверят один раз, не поверят больше никогда — и тогда ничего не останется, кроме как действительно смириться со своим положением и выпросить у отца должность в Сенате. Наверное, это очень порадовало бы маму: ее послушать, так присоединиться к этому сборищу продажных политиков и сдавшихся борцов — просто предел мечтаний.

Спидер слегка тряхнуло, и в тот же момент Лею чувствительно ткнули в плечо. Стило вылетело у нее из рук. Лея потянулась поднять его, но Сем'На — десятница-агитатор Отрядов, — успела раньше.

— Кларисса, да хватит уже черкать! — фыркнула она, лихо прокручивая стило на пальце. — Думаешь, хоть кого-то волнует, что ты будешь говорить?

Она грубовато хохотнула. На ее зубах блеснул маленький кристаллик. С десятницей Лея познакомилась около недели назад, и с тех пор Сем'На стала кем-то вроде ее наставницы и старшей подруги. Выглядела та, как и полагалось настоящей бунтарке: короткие, ассиметрично постриженные волосы она красила в темно-красный и одевалась до того откровенно, что ее можно было принять за уличную проститутку. Вот только принимать было опасно: последним идиотом, решившим отпустить в ее адрес сальную шуточку, Сем'На вытерла мостовую и отбила у него всякий интерес к девушкам как минимум на месяц вперед. Больше всего Лею поражало то, какой острый ум и блестящее образование скрывались за этим фасадом: она не знала и пятой части того, о чем Сем'На могла запросто рассказать за стаканом эля. "Раньше училась в Центральном корусантском, на массовых коммуникациях, — объяснила она как-то раз. — Пока не вышибли за аморалку". Каждое ее слово, каждая деталь образа были тщательно продуманы — даже не в меру глубокое декольте и высокие ботфорты под короткие облегающие шорты из синткожи. "Я могу быть кем угодно, — говорила она Лее на одной из посиделок. — Стервой с верхних ярусов, застегнутой на все пуговицы. Умненькой студенткой-активисткой, которой режим затыкает рот за либеральные идеи. Ну, или как сейчас — пацанкой, но с сиськами, чтоб было, на что посмотреть. Все зависит от аудитории, детка".

Рядом с ней Лея действительно чувствовала себя "деткой", хотя в первый же день потребовала не называть ее так. К ее просьбе, к слову, Сем'На отнеслась с уважением. Она вообще считалась с мнением Леи куда больше, чем госпожа Маннэа, видевшая в активистах "Движения" неразумных детей, а в себе самой — няньку.

— А разве нет? — Лея забрала у Сем'Ны стило и все-таки переписала мысль по-новому. — Народ придет, чтобы послушать нас. В том-то и весь смысл.

Сем'На саркастически фыркнула:

— Ты еще про "зажечь сердца словом" скажи. Нет, такое бывает, конечно, и мы этим активно занимаемся, но не на таких митингах. На мероприятия вроде этого, Кларисса, народ приходит поорать и выплеснуть эмоции в толпе единомышленников. Единственное, что от тебя требуется — говорить в унисон с их эмоциями. Причем заметь, именно эмоциями, потому что мысли, уж поверь мне, перед митингом оставляют дома. В этом плане с твоей речью все в полном порядке. Только слова покороче используй. Они лучше звучат и до слушателей надежнее доходят.

Она не скрывала пренебрежения. Лея давно подметила, что Сем'На относится к своей аудитории как-то... утилитарно. Как к объектам, на которые надо воздействовать максимально эффективно. Лея понимала, что через некоторое время подобная перемена произойдет и в ней, если она продолжит заниматься агитацией: профессионализм редко приходит один, не ведя под ручку профдеформацию. И все равно такое отношение ее коробило. Что-то в этом было от бездушной работы КОСНОП.

Ничего не ответив, Лея продолжила молча работать над речью. По-хорошему, смысла в этом не было никакого: она все продумала еще вчера и теперь занималась главным образом тем, что переставляла слова с места на места и перебирала синонимы в поисках наиболее звучных. Она просто хотела чем-то занять себя, пока спидер добирался до нужного района по жутким полуденным пробкам. Сегодня Лее предстояло впервые выступить с антиимперской пропагандой перед большой аудиторией, и она места себе не находила от волнения. Предчувствие чего-то ужасного и непоправимого не отпускало ее со вчерашнего утра, когда куратор внезапно предложил ей произнести речь на митинге, о котором прежде и словом не обмолвился. Она твердила себе, что просто волнуется. Лея была вполне уверена в своих силах — недаром ораторскому мастерству ее обучали те же люди, что в свое время наставляли ее мать, — однако сомневалась, что такая "выходка" пройдет мимо ее отца. Если он узнает, чем занимается дочь, ее карьера в подполье закончится, не успев начаться, а ребята из "Отрядов", с которыми она общалась, окажутся в смертельной опасности.

Возможно, ей следовало отказаться. Но куратор недвусмысленно дал понять, что от этого митинга напрямую зависит ее будущее — в "Отрядах", а может, и в Альянсе. Как бы она объяснила свой отказ? Тем, что дочь первого палача Империи — слишком заметная фигура для таких мероприятий? Лея подавила нервный смешок. Да, после этого ее точно взяли бы в Альянс. В качестве ценной пленницы.

— Почти на месте. — Резкий голос Сем'Ны вернул Лею к реальности. За окном медленно ползли безликие улицы делового района, полные магазинов и офисных центров всех мастей. Типичный городской пейзаж средних ярусов. Лея ожидала, что их высадят где-нибудь в бедных кварталах, где поддержка "Отрядов" была наиболее велика, и ничуть не расстроилась, что ошиблась. — Не хочешь глотнуть чего-нибудь бодрящего, пока время есть?

Покопавшись в дорожном холодильнике под сиденьем, Сем'На выудила оттуда две запотевшие бутылки энергетика. Почему-то Лею передернуло при одном взгляде на них. Уже протянув руку, она вдруг отдернула ее — будто кто-то сильно шлепнул ее по ладони.

Сем'На удивленно приподняла брови.

— Кларисса, с тобой все нормально? Что-то ты дерганная сегодня.

— Все хорошо. — Лея натянуто улыбнулась и взяла протянутую Сем'Ной бутылку, с трудом подавив желание отбросить ее в сторону, выскочить из машины и бежать отсюда со всех ног. — Нервы немного пошаливают, наверное.

— Бывает. — Сем'На покровительственно хлопнула ее по плечу. — Ты скоро привыкнешь. Пей давай, эта штука отлично бодрит.

Она первой приложилась к своей бутылке, и Лея последовала ее примеру, зачем-то глотнув на выдохе, будто энергетик был крепким алкоголем. На вкус — обыкновенная сладкая газировка, но не успела Лея сделать и пары глотков, как по жилам словно пронесся жидкий огонь. Казалось, кровь в буквальном смысле вскипела, но боли это не причинило. Вместо нее Лея ощутила потрясающий прилив силы. Все ее страхи как рукой сняло. Вдруг захотелось выпрыгнуть из машины и оставшийся путь пробежать на своих двоих: тело требовало движения так настойчиво, что мышцы сводило легкой судорогой.

Сем'На, пристально посмотрев ей в глаза, довольно улыбнулась. Что-то тревожащее было в ее улыбке, но Лея легко отмахнулась от этого чувства. От собственной мнительности ей самой становилось смешно.

— Я же говорила: бодрит лучше кореллианского! — Сем'На выглянула в окно и зачем-то глянула на комлинк, закрепленный на запястье. Машина замедлила ход и вскоре остановилась. — Все, Кларисса. Выходим.

Лея с готовностью выскочила из спидера, напрочь позабыв, о чем хотела спросить только что. Слова назойливо крутились на кончике языка, но из головы вылетели. И ладно. Главное, теперь Лея четко знала, что хочет сказать толпе: все ее мысли о страданиях галактики, о своей ненависти к Империи и жажде перемен, вызревавшие столько лет, кристаллизовались в речь, куда более четкую и стройную, чем та, которую Лея готовила весь вчерашний день. Неуверенность и страхи отступили, окончательно растворившись с первым глотком прохладного воздуха, пахнущего холодным металлом улиц. Лея улыбнулась.

Сегодня все пройдет прекрасно. Иначе и быть не могло.

Впереди виднелась небольшая площадь, с трех сторон зажатая небоскребами. Она вся была заполнена людьми; по центру виднелась сцена, возведенная из металлоконструкций. Голографическое изображение оратора, увеличенное в несколько раз, отбрасывало голубоватые блики на стены зданий.

Митинг, похоже, был в самом разгаре. Вот только транспаранты, украшавшие площадь, были имперскими. Лею перекосило при виде знакомых лозунгов и напыщенных агитплакатов с мужественными имперскими военными, неестественно благопристойной молодежью и счастливыми красавицами-матерями с детишками на руках.

— А эти что тут делают?! — гневно спросила Лея и сама поразилась тому, как громко, почти истерично прозвучал ее голос. Она почти готова была ворваться на сцену, отпихнуть в сторону выкормыша КОСНОП и разнести имперскую ложь в пух и прах. Сдерживаться удавалось лишь большим усилием воли.

— Сейчас разберемся. — Сем'На успокаивающе положила ладонь ей на плечо. — Держись за мной и не лезь в разговоры, ладно?

Лея кивнула, и Сем'На начала решительно проталкиваться через толпу зевак к параллельной улице, где тоже царило странное оживление. Всю пешеходную полосу перегородили транспортники, напоминавшие облегченную версию военных десантных скиммеров, из которых деловито выбирались люди и экзоты — Лея только навскидку насчитала два десятка. Многие из них носили черно-красные куртки Отрядов. Сем'На уверенно подошла к крупному парню-человеку с бритым, покрытым татуировками черепом. Он приветственно кивнул ей и жестом отослал верзилу, попытавшегося заступить девушкам путь.

— Ну что там? — спросила она, обменявшись с бритоголовым крепким рукопожатием.

— А сама не видишь? — Парень широким жестом обвел площадь. — Комиссарчики. Человек семнадцать, плюс еще десяток из Кулака. Плюс-минус двое. Плюнуть и растереть, детка. Плюнуть и растереть.

Его глаза казались черными из-за расширенных зрачков, на щеках играл яркий румянец. Он выразительно хрустнул кулаками и переглянулся с товарищами, поддержавшими его смешками и многозначительными взглядами. У многих Лея запоздало заметила оружие, не слишком старательно спрятанное под одеждой.

У нее екнуло сердце. Разум кричал, что здесь что-то очень сильно не так, что на митинги не ходят с бластерами и шоковыми дубинками и уж точно не говорят "плюнуть и растереть" о комиссарах из Кулака Комиссии — отморозках, предпочитавших вбивать в несогласных любовь к Империи кулаками, а не словами, — но его голос заглушал шум крови в ушах. Лею потряхивало от возбуждения. Она не могла связно мыслить — все перебивали жажда действия и злость, стремительно нараставшая с каждой минутой. Она пришла сюда не для того, чтобы отступать перед лизоблюдами из Комиссии. Если они не уберутся прочь, она...

А что она? Лея помотала головой, пытаясь хоть как-то привести мысли в порядок, но они лишь перепутались еще больше. Она сжала кулаки. Нестерпимо хотелось пустить их в ход — да и не только их. Лея чувствовала, как в ней поднимается Сила, только и ждущая шанса вырваться на волю. Вокруг было разлито столько злости и агрессии, что они пьянили не хуже крепчайшего алкоголя. Лея не могла перестать наслаждаться ими, хотя где-то глубоко скреблась память об уроках Оби-Вана и его словах об опасности Темной Стороны.

"К хаттам Оби-Вана. Он трус. Жалкий трус, восемнадцать лет пластавшийся под Империей".

Сем'На и ее бритоголовый друг говорили о чем-то еще, но Лея не обращала внимания на их слова. Тем временем другие члены "Отрядов" начали споро, один за другим, смешиваться с толпой. Это немного походило на то, как хищные каламарские мурены разрезали косяк мелких рыбешек, чтобы секундой позже устроить им кровавую баню. Лея хищно облизнула губы, уже неспособная поражаться тому, как сильно понравилось ей сравнение. Люди шарахались от них, как от прокаженных. В массе благопристойных имперцев, явившихся на митинг КОСНОП, черно-красные куртки "Отрядов" выделялись не хуже военной формы.

Обменявшись еще парой слов с бритоголовым, Сем'На крепко схватила Лею под локоть и потянула за собой, в самую гущу толпы. К сцене. Какой-то мальчишка в форме КОСНОП попытался их остановить, но Сем'На без лишних слов ударила его под дых. Откуда-то послышались крики; возмущенный ропот толпы так раздражал, что хотелось заткнуть уши. Или заткнуть тех, кто вопил.

— Что здесь происходит?! — истеричный возглас, раздавшийся прямо над ухом, заставил Лею поморщиться. Обернувшись, она нос к носу столкнулась с рыжеволосой веснушчатой девицей. Форма Комиссии плотно облипала ее полноватое тело. Яркая заколка в форме цветочка держалась на буйных кудрях на честном слове. — У нас санкционированное мероприятие, и...

Раздался выстрел, и ее голос потонул в реве толпы. Смертельно побледнев, толстая девчонка с удивительной для своих габаритов скоростью выхватила что-то из кармана.

"Пистолет!" — вспышкой промелькнуло у Леи в голове. Она едва не задохнулась от ярости. Что-то легло ей в ладонь, и Лея не глядя сжала пальцы. Толстуха замахнулась на нее, но Лея успела раньше: почти не сознавая, что делает, она ткнула ее в живот кулаком с зажатым в нем предметом. В тот же момент Лею сильно толкнули в спину, и она, потеряв равновесие, налетела прямо на противницу.

Предмет вошел девчонке в живот с противным чавканьем, которое Лея услышала даже сквозь рев толпы. Глаза комиссарши удивленно распахнулись, пухлые губы, подкрашенные светло-розовым блеском, задрожали, как у готового заплакать ребенка. Пошатнувшись, она с глухим стоном завалилась вперед, и Лея рефлекторно отшатнулась. Медленно, будто в дурном сне, толстая девчонка повалилась на колени, прижимая ладони к животу. Рядом с ней валялся обыкновенный электрошокер, какие носят в сумочках девушки из неблагополучных районов. Лея пораженно уставилась на выкидной нож в собственной окровавленной руке.

"Как... как же это?"

Лея сбилась с дыхания. Поволоку, окутывавшую ее разум, как рукой сняло: звуки будто стали громче, а мир перед глазами — четче. Вокруг все так же бесновалась толпа, но ее ярость больше не пьянила Лею. Вместо оголтелых фанатиков Империи ее взгляд натыкался на обыкновенных перепуганных мужчин и женщин. С воплем проталкивая себе путь локтями и кулаками, к Лее бросился молодой комиссар. Она отступила назад, не зная, бежать или защищаться, но парень даже не взглянул на нее: подхватив под мышки толстуху (оказавшуюся, как несвоевременно отметила Лея, не такой уж и толстой), потащил ее прочь, на ходу крича что-то в комлинк.

"Нет. — Лея сжала в кулаке рукоять ножа и отчаянно замотала головой. — Я не могла ее убить. Нет, не могла... Не могла..."

Выронив нож, она обхватила голову руками. То, что совсем недавно было радостным возбуждением и агрессией, превратилось в ужас. К глазам подступили слезы, которые Лея не смогла, да и не попыталась сдержать.

Все это походило на кошмар. Все это не могло происходить по-настоящему. Прижав ладонь ко рту, Лея ощутила вкус крови на губах.

Кто-то схватил ее за предплечье и потащил за собой. Попытавшись вырваться, Лея получила тычок под ребра. Резкий рывок заставил ее развернуться и встретиться взглядом с Сем'Ной.

— Валим отсюда, живо! — прокричала она Лее на ухо.

Лея ошалело осмотрелась по сторонам. Толстой девчонки нигде не было видно — да и в такой толчее Лея не заметила бы ее, даже стой они в паре шагов друг от друга. Площадь превратилась в место побоища, причем разобрать, где шла драка, а где люди в панике наталкивались друг на друга, просто пытаясь выбраться, было невозможно. Вдалеке выла сирена.

— Ну же! — заверещала Сем'На и снова потянула Лею за собой.

На сей раз Лея не стала упираться. Лишь после того, как они вырвались с площади и укрылись в относительной безопасности переулка, Лея поняла, что плачет и размазывает по щекам слезы вперемешку с кровью.