Солнечная (гет)

— Ты близка с Малфоем? — безлично бросила Лили, робко поглядывая из-под челки. Солнце, едва проникавшее сквозь плотно зашторенные окна, игралось в волосах Мэри, отбрасывало блики и выплавляло золото.

— Ну, — беззаботно протянула та, резко облокотившись на спинку и качнувшись чуть назад. Ее пухлые красные губы кривились в непонятной улыбке, что заставляло Лили отчего-то нервничать. Она не любила те немногие момента, когда не могла понять, что в голове напротив сидящего. — Мы часто виделись на званых вечерах и балах в Министерстве. Можно сказать, я был влюблена в него, — она сморщилась, — жаль только, что у Малфоев, кроме их запущенного мэнора и красивых лиц, ничего больше нет. А что? Он тебе понравился? — с интересом проговорила она, придвинувшись ближе. Урок Истории Магии был успешно выкинут из головы, впрочем, мало что в принципе задерживалось в этой глупой головке. — Брось это, Лил-с. Отсутствие денег не самая большая проблема: его девушка — Мадлен Селвин, разве могут такие хорошенькие и правильные, как ты, соперничать с ней?

Лили неуверенно передернула плечами, силясь не приподнять надменно бровь. Потому что знала — Мэри смеется и позирует, дружит она с ней из-за громкой фамилии и попыток самоутвердиться. Глупая-глупая Томас. Ей было невдомек, что ее используют не меньше, чем она других.

— Что ты, — невесело протянула Лили, печально опустив уголки губ. — Ты же знаешь… — взмахнув рукой, продолжала она, а потом, медленно повернувшись, бросила мимолетный взгляд на Годрика, испытывая внутри тошнотворный позыв.

— Ох, подруга, — без капли сочувствия отозвалась Томас, приобняв ее слегка, из-за чего, не сдержавшись, Лили сморщилась. — Как это мило… так долго любить, причем безнадежно. Удивительный ты человек.

«Много ты знаешь, дура», — холодно подумала Лили, скривившись, чтобы потом, неловко высвободиться из ее тонких рук и посмотреть упрямо на доску. Было отчего-то тошно и страшно, и это она ненавидела больше всего: страх. Пять букв и тысяча вопросов, что ей сделать, как поступить и стоит ли вообще хоть что-нибудь предпринимать? Лили не знала. Только голова начинала болеть всякий раз, стоило ей вспомнить субботний вечер и искрившиеся от радости серые глаза.

Рука дернулась, из-за чего перо съехало, и Лили, плотно сжав губы, попыталась медленно вдохнуть. Чертов-чертов Слизерин. Чертова весна. Чертовы люди. Она ненавидела этот шестой курс, потому что все еще видела его однокурсников, слышала тихий шепот за спиной, а когда ее бросил Годрик… казалось, люди только и делали, что обсуждали Лили. Клеймили, старались ударить по больному, и она, опуская голову ниже, делая вид побежденной и несчастной, молилась лишь обо одном: чтобы никто никогда не узнал, кто она на самом деле.

Перо скрипнуло, и Лили, словно зачарованная, надавила сильнее, разломав тоненький наконечник. Иссиня-черная вязь текла по тетради, и она с гулко бившимся сердцем наблюдала за тем, как чернила расползаются по пергаменту, вырисовывая паутину. Лили думала, и мысли ее отчаянно бились в черепной коробке, грозясь вырваться наружу. Но она ничего не могла с собой поделать, рассуждая лишь об одном — кто она: паук или очередная муха? Или, быть может, она просто жертва своих же хитросплетений, ведь, в конце концов, невозможно просчитать все. Кто-нибудь точно узнал. Кто-нибудь мог догадаться.

— Сэр, — резко встала с места Лили, слегка оттолкнув стул ногой. — Разрешите мне выйти?

— Конечно, мисс Поттер.

— Эй, Лили, что с тобой? — тихо шепнула Мэри, и Поттер, смущенно улыбнувшись, неуверенно передернула руками и тут же быстро зашагала между парт, в какой-то момент наткнувшись на взгляд Годрика Томаса. Он хмурил свои широкие черные брови, и Лили, опустив голову, прикрыла глаза: как же хотелось ей разбить в кровь это тугодумное лицо; как ей хотелось его уничтожить.

Безлюдный Хогвартс отдавал эхом каждый ее шаг, но Лили не слышала окружавших ее звуков: она думала. Вспоминала. Пыталась понять и не могла взять в толк: где же она могла просчитаться? И не загоняет ли она себя сейчас в собственную ловушку? Вздохнув, Лили резко открыла дверь женского туалета и медленно зашла вовнутрь, направляясь прямиком к раковине, чтобы пустить воду и, подняв высоко голову, смотреть в собственное отражение. И думать.

Правильная. Милая. Солнечная. Лили Поттер. Сколько раз она слышала это про себя, сколько раз вынуждена была терпеть унижения, чтобы соответствовать собственному образу, а потом мстить. Исподтишка, по самому больному, без малейших сожалений. Больше всего на свете она любила теневые игры, манипуляции и чувство собственного превосходства над всеми теми, кто ее окружал. Право, они все были глупы настолько, что велись на ее милую улыбку и робкий взгляд — знал бы из них хоть кто-то о том, как много страданий Лили Поттер принесла тем, кто вставал на ее пути, с этой милейшей улыбочкой, которая будто бы приросла к губам.

Глупые, недальновидные, жалкие. Она смотрела на своих однокурсников, на преподавателей и видела их насквозь: привычки, мысли, эмоции — все это было так скучно и так тривиально, что Лили Поттер совершенно не стоило труда играть с ними в свою игру.

«Как же я всех их ненавижу», — пронеслось в голове, и лицо у Лили скривилось, изогнулись брови, сморщился носик, а улыбка на секунду слетела, обнажая такую ярость, которая прожигала насквозь.

Наверное, все началось с самого детства. С того момента, когда Альбус Северус Поттер поступил в долбаный Слизерин и стал презираем в семье. Ее брат был отпетым уродом: он говорил людям в лицо то, что о них думал, нарушал без зазрения совести правила и обожал маггловские мордобои. Агрессивный, злой на всех подросток, ссорившийся с родителями из-за малейшего пустяка, препиравшийся с Джеймсом, ненавидевший всю свою семью. Лили смотрела на него и думала лишь обо одном: как можно быть таким идиотом? Зачем он решил пойти против системы?

— Мы — пропащие существа, — любил повторять Альбус, стирая кровь с костяшек под потоком холодной воды, буквально растирая рану до мяса, вызывая в ней отвращение. Она всегда следовала за ним попятам, наблюдала за его повадками, пыталась понять, как же можно его подчинить своей воле. Только он был неподчиним, и Лили помнила: рядом с братом всегда витал запах пота, крови и едкого мужского одеколона. — Лицемеры, манипуляторы, циники. Мы прожигаем наши раны куревом и алкоголем, а я так не хочу, Лили. Мне нужно большее.

— Плевать я хотела, что, кому и зачем ты доказываешь, — холодно цедила тогда Лили, а потом, подойдя ближе, склонялась над самым поток воды и, резко дергая его руку, сжимала ее чуть повыше запястья, всматривалась, как разбавленная водой кровь медленно стекала по пальцам. — Ты ломаешь мою карьеру. Твои драки портят мою репутацию. Если меня не сделают старостой и в этом году, Ал, придется разговаривать по-другому.

И Альбус смеялся. Искренне, беззаботно, вызывая в ней злость. Потому что ни хрена он ее не боялся.

— Ты — лицемерная дрянь, Лили, — говорил он без капли отвращения, когда они под покровом ночи вылазили в Закрытую секцию Библиотеки, дожидаясь друг друга у входа в Гриффиндоскую башню. Он приходил к ней с мантией-невидимкой, накидывал ее ей на макушку, а сам, вразвалку, шел впереди, не боясь ничего. Глупый, беспечный… искренний Альбус. Как же ненавидела она его. — Таких, как ты, хочется взять и приложить хорошенько ко стенке, чтобы стереть всю эту фальшь.

— А таких, как ты, просто убить, — холодно цедила Лили, кутаясь плотнее в мантию, потому что боялась: если ее поймают, то репутация славной, милой гриффиндорки пойдет в Тартарары. — Импульсивный ублюдок с вечно стертыми костяшками. Что ты делаешь со своей жизнью, а?

И все же Альбус был ей ближе всех: Джеймс, конечно, был милым парнем, добрым и активным, но совершенно скучным; отец… постоянно бывал где угодно, кроме как дома, а мать… Лили сглотнула, резко схватившись руками за кран, и внимательно посмотрела на свое отражение в зеркале. Светло-карие глаза потемнели на два тона и сейчас выглядели почти черными.

Когда это началось?

Она не знала, лишь сильнее натягивала улыбку, кривила свои тонкие губы и не могла понять одного: почему все так закончилось. Право. Ведь поначалу были большие, все отравляющие перспективы, а будущее казалось забавным и уморительным, не стоившим ни минуты ее внимания.

— Наши предки умели развлекаться, Лил-с, — иронично насмехался Альбус, выпуская дымовые облачка, а потом, затянувшись сильнее, он напрягал грудь, чтобы из его сложенных губ выходило колечко.

Лили хмурилась, смотря на него, и лишь упорнее листала странички кричавшей книги. Все-таки, тома запретной секции, хоть и обладали полезными сведениями, были слишком тяжелыми и едва поддавались нормальному анализу, и она едва могла сдержать свое презрение и не откинуть столь надоевший том.

— Оргии, абсент, сигареты… все это такая ерунда, — медленно растягивал он, сильнее сжимая самокрутку между пальцами, и искорки, слетая, падали прямо на его брюки, забавно мерцая долю секунды. — Не то, что мы, да? Темная магия… кто бы мог знать, что именно это объединит нас, Лили?

— Закрой свой рот, сделай милость — холодно бросила Лили, резко открыв страницу, и замерла, прочитав первые буквы: «Мариус». Сердце ее сильно забилось, а пальцы сами по себе медленно прошлись по странице: шесть букв азартно поблескивали черными чернилами.

Шесть букв и целые два часа перевернутого сознания. Опутанный темной магией, дурманящий разум липкого лилового цвета наркотик, настаивавшийся ровно месяц после приготовления под полной луной. Лили помнила, с каким азартом она воровала ингредиенты из школьной лаборатории и как Альбус, скрываясь по ночам в зелени леса, приносил ей кривые, надколотые корни тысячелетних деревьев.

Да. Все же Альбус был ей ближе всех: веселые, отчаянные, в поисках удовольствия они приходили из ночи в ночь в Запрещенную секцию Библиотеки ради новых развлечений, заклинаний и зелий, чтобы потом с гулко бившимся сердцем и вожделением где-то внутри упиваться собственным величием.

— Мы пропащие люди, — шептал он, раскинувшись на подушках в Выручай-комнате. Откуда-то взявшийся ветер наполнял комнату сквозняком, и Лили, цепляясь от волнения одной рукой за собственный свитер, другой придерживала бокал с лиловой жидкостью. Дальше — два часа полного покоя и видений, в которых она придавалась тому, что было недоступно ей в реальной жизни. — Но знаешь, ты, пожалуй, хуже всех.

— С чего это? — насмешливо фыркала она, прикусив в предвкушении нижнюю губу. И видел Мерлин, внутри Лили хохотала, смеялась, веселилась. Чтобы спрятать ту горечь, которая накрывала ее волной.

— Потому что ты — не ты, Лили. Маленькая, фальшивая дрянь… утром — благодетель, не позволяющая Томасу поцеловать себя даже в щечку, а ночью упивающаяся темной магией ненасытная алчущая душонка. Вечно жаждущая наслаждений, но боящаяся попасться на этом. Солнечная Лили Поттер, Мерлин, какой идиот вообще сказал о тебе такое?

И Лили кривилась в ответ, сильнее всматриваясь в жидкость. Потому что ей было плевать, потому что жила, как хотела: в страхе, в вечных попытках убежать от себя, но при этом осуществляя все, что ей так или иначе хотелось. Это была прекрасная двуличная жизнь. И Лили не понимала: как все могло закончиться так?

— Мать бы нас возненавидела, — тихо говорил он, когда Лили немигающим взором смотрела в потолок. В глазах двоилось, и она не совсем могла понять что к чему, а в голове было так легко и пусто, из-за чего, пожалуй, Лили начинала чувствовать себя даже счастливой. — Что бы она сказала сейчас? А, Лили? Как думаешь, кто бы был ей ненавистен больше всего: я, позволяющий нам творить такое, или ты, не пытающаяся отказаться от такой жизни?

Вода капала медленно, раздражающе монотонно, и Лили, не сдержавшись, быстро крутанула кран, а потом скривила губы в доброжелательной улыбке, нацепила на лицо простодушие и оценивающе посмотрела на себя.

Милая. Правильная. Лили Поттер. Не потому ли тебя любят, что ты подыгрываешь всем подряд?

Тяжелый вздох, сорвавшись с губ, подпортил картину, и Лили недовольно скривилась. У нее не было права на истинные эмоции. У нее ничего не было, кроме собственных масок, амбиций и лицемерия. Так почему же лишь одна мысль, что Малфой знает все, так кривила ее душу? Почему она так боялась быть собой?

«Мы пропащие люди», — любил говорить ее брат.

И он был не прав.

Нет. Не пропащие. Заведомо сгнившие. И Лили была самой первой в списке на вымирание от собственной лжи.

* * *

Тяжелый том в руках доставлял небольшие неудобства, но Лили, склонившись сильнее над книгой, не обращала на это внимание и лишь перевернула страницу, поспешно пройдясь глазами по строкам. Она не читала. Не пыталась вникнуть в текст, потому что внимательно, с навостренными ушами слушала тихие разговоры. В гриффиндорской гостиной, правда, подслушивать было труднее всего — вечный шум и топот, но Лили не прекращала попыток, потому что боялась, что они будут обсуждать ее.

— Мы просто обязаны сходить к озеру, — протянула Мэри, лежавшая рядом с Лили на диване и слегка покачивающая правой ногой. Перебирая в руках какой-то кусок бумажки, она недовольно морщилась. — Так надоело в школе торчать.

— Но… мы уже были там три дня назад, — неуверенно протянула Элеонора Спинетт. У нее был тонкий голос и вечно насупленный вид, и мало кто понимал, что она делала в одной из самых знаменитых компаний гриффиндорцев.

Лили тихо хмыкнула, сильнее склонившись над книгой. Мать Элеоноры Спинетт работала в квиддичной лиге, а отец был создателем гремучих смесей, зелий, обширно применявшихся в быту для очищения гоблинского золота и серебра, а потому Спинеттов часто можно было увидеть на ежегодном министерском балу. Что, в свою очередь, привело уже к тому, что блеклая, ничем не примечательная Элеонора стала подругой Мэри. И самой жалкой в их компании.

— Ой, Элен, будь добра, — раздраженно кинула Мэри, на секунду перестав проделывать свои манипуляции с бумажкой. — Помолчи, а?

— Годрик не согласится пойти с нами, — быстро встрял Мэтью, потому что знал — минута промедления и начнется скандал, ведь они, Мэри и Элеонора, никогда не уживались вместе и терпели друг друга из-за необходимости. — И если ты согласна пойти без него, то, давай прямо сегодня.

— А, Мэтью, мне всегда нравилось, что мы на одной волне!

Веселый смех Томас, словно перебой мелких колокольчиков, наполнил гостиную, и Лили позволила себе оторваться от книги и молчаливо посмотреть на них. Мэтью, явно довольный собой, улыбался, в открытую смотря на Мэри, и в его взгляде было столько любви, что Лили, не будь она лицемеркой, точно бы скривилась — потому что не верила в любовь. Потому что никого не любила. В чем вообще был толк проникаться к кому-то чувствами? Разве не проще жить без сердца в груди и с ясным разумом?

Медленно переведя взгляд на Спинетт, Лили заметила, как грустно та хлопала ресницами и как на ее лице постепенно прорисовывалось разочарование, и, право, Поттер хотелось засмеяться: любовный треугольник с заведомо тупыми концами… как же она ненавидела это.

Порой, когда ежедневные посиделки в гостиной заставляли Лили испытывать неведомое раздражение, она все же пыталась понять: почему вообще с ними связалась? Зачем это? К чему? Но всякий раз, когда Лили начинала думать, что эта компания ей не нужна, она понимала, что больше не может уйти.

О Мэтью Льюисе, Элеоноре Спинетт, Мэри и Годрике Томасах знали все. Дети победителей во Второй Войне ни в чем не знавшие ограничений и преград, они были словно яркими звездочками всего Гриффиндора и ревностно относились к каждому, кто пытался проникнуть к ним. Они светили даже ярче всех многочисленных кузин и кузенов Лили, потому что, наверное, обладали индивидуальностью и мало-мальским шармом. Впрочем, она не этим руководствовалась, сближаясь с ними. Лили была нужна хорошая репутация, глупые люди, которыми было бы запредельно легко манипулировать, и просто место в обществе.

У Лили фамилия Поттер, полшколы родственников и милый взгляд. Она ни с кем не ссорится, не гуляет по ночам по Запретному озеру со своими однокурсниками и прилежно выполняет все домашние задания. Лили им нужна, чтобы вовремя списать недостающие эссе и контрольные, чтобы с гордостью можно было сказать о том, кто ее отец. И ей было плевать, право, пускай пользуются: потому что Поттер сама была такой, а может, даже хуже.

— Эй, Корнер, поднимай свой зад и вали отсюда. — Лили вздрогнула, подняв голову, и заметила Годрика, который, нависнув над Майком Корнером, верной собачкой Мэри, сидел в кресле, сбоку от Лили. — Я серьезно, парень. Не беси меня.

Мальчишка, жалобно что-то пискнув, резко соскочил, и Томас плюхнулся на сидение, расслабив галстук. Он выглядел так непринужденно и развязно, что у Лили свело челюсти, и она опять уставилась в том, сжимая его крепче положенного.

Она начала с ним встречаться, потому что Томас — капитан квиддичной команды; у него поклонниц столько, что хоть расстреливай по одной в день, года не хватит. На него смотрят, как на вершину, которая никому не по плечу, так не поэтому ли она решила добиться его расположения? И Лили, смущенно опуская ресницы, нарочно сталкиваясь с ним в темных коридорах Хогвартса, обаятельно смотрела своими широко распахнутыми глазами в его черные, пленяя своей доверчивой влюбленностью, которую выбила в своих глазах. Кто мог устоять перед этим наивным взглядом? Кто мог бы… пройти мимо и не почувствовать себя любимым? Томас купился на дешевый образ влюбленности, которую Лили так презирала, а потом был облит холодной водой: ведь будучи в отношениях, она не позволяла ему почти ничего, ссылаясь на собственную наивность и глупость.

Надо отдать должное: вполне закономерно, что он в итоге бросил ее. Только… первой разорвать эти отношения должна была она.

— А ты, Лил-с, пойдешь? — весело спросила Мэри, резко закинув на ее плечи свою руку, и Лили, смущенно улыбнувшись, посмотрела на нее исподлобья. «Вот же… знает ведь, что я не люблю объятия», — думалось ей, когда распахнутые глаза Томас слегка блеснули. Она, как всегда, пробовала ее на прочность.

— Ой, боюсь, совсем никак не получится… — неуверенно протянула Лили, переведя взгляд на книгу, а потом опять на нее, выражая всем своим видом полную покорность судьбе.

Томас скривилась. Конечно, она все знала наперед.

— Мерлин, Мэри, ты у кого вообще спрашиваешь? — холодно раздалось за спиной, и Лили замерла, услышав голос Годрика, что незамедлительно вызвал внутри нее целую глыбу раздражения. — Правильная Поттер не гуляет по ночам с компанией друзей. Она даже с парнем своим не гуляла.

— О, — только протянула Мэри, поджав губы, а потом усмехнувшись.

— А ты жесток, — весело проголосил Мэтью, слегка рассмеявшись, и Лили вдруг поймала взгляд Элеоноры, которая слегка сочувственно смотрела на нее, что лишь сильнее раздражало, вызывая внутри неконтролируемую злость. И почему Спинетт была такой жалкой?

Да. О них знали все: компания беспринципных гриффиндорцев, нарушавшая правила и при этом умудрившаяся постоянно быть на вершине. Им завидовали, Лили знала, видела это в глазах остальных мелких группировок, представителей других факультетов. Потому что им так не повезло. У них не было золотой ложки во рту с самого рождения и им не на что было прожигать свою молодость. Только Лили был умнее своих друзей: она старательно следовала собственной репутации, выстраивала из себя самую правильную, но при этом успешную, и была вынуждена упасть в собственный ад. Когда Альбуса исключили из школы. Когда все вдруг задумались, что, возможно, родственная связь — этого достаточно, чтобы можно было сказать, что Лили такая же?

Они попались на банальном — запретная секция и черные книги были минимумом из того, что их интересовало. Какой толк просто читать о заклинания и зельях, не пробуя их? Темная магия была сама наркотиком, предлагавшая такие увеселения, что Лили пала в этот мрак почти что добровольно. Испытывать заклинания она не любила, этим занимался Альбус, постоянно выходя на дуэли, где простыми кулаками мало что можно было решить, а потом он калечил, мучил, заставлял людей опускаться в такой ужас, что профессора забили тревогу: никто из учеников не умирал, но в Больничное крыло то и дело попадали пациенты со странными, непонятными увечьями.

— Если они вычислят тебя, Альбус, только попробуй заикнуться обо мне, — шипела она, проходя мимо него в полупустых школьных коридорах. Он кривился, но молчал, и она знала: не сдаст.

И Лили была спокойна, она варила время от времени зелья из старинных книг в заброшенном женском туалете по ночам, специально выбирая дни, когда Мэри с компанией выходила на вылазки в Запретный лес или к озеру, и мечтала лишь об одном — найти то самое важное. Зелье, которое бы могло вернуть к жизни тех, кого она была вынуждена потерять. Зелье, из-за которого, наверное, все и началось.

— Ну, Лил-с, мы пошли, — шепнула Мэри, аккуратно выходя из комнаты, и Лили, неподвижно смотревшая в пустоту, сильнее обняла себя, чувствуя холод.

Первый час ночи не располагал ко сну, и она силилась не закрыть глаза, а просто смотреть в этот мрак и думать: если бы тогда Лили не нашла Мариус, этот чертов наркотик, Альбуса бы никто не спалил. Никто бы не нашел его, валявшегося от передозировки в мужском туалете, потому что ему захотелось острых ощущений и быстрых ведений.

Чертов Альбус. Сукин сын. Ведь как можно выпить запрещенный темномагический раствор, вызывающий видения, делающий мечты реальностью, в самый разгар учебного дня? А теперь могло оказаться так, что кому-то еще, кроме нее, известно, что на самом деле происходило под покровом ночи и кто был главным виновником начала карьеры темного волшебника. И это кто-то мог оказаться слизеринцем, что, отчего-то, и выводило сильнее всего.

Но разве есть в этом смысл? Ведь прошел уже год, так зачем же дергать ее сейчас? И не проще ли было пойти и сдать ее? Нет. Тут что-то иное, Лили была уверена, и, лишь сильнее всматриваясь во тьму, она думала, что Малфой — просто игрок. Любящий бросаться словами ради эффекта. Альбус ничего не мог ему рассказать.

Тяжело вздохнув, Лили, встав, нащупала под подушкой мантию-невидимку и, накинув ее, медленно вышла из комнаты. Неспешно идя вдоль хогвартских стен, она чувствовала внутри ломку: Мауриус был сильным средством, который позволял ей увидеть того, кого она так сильно желала, но она не варила его с тех пор, как Альбуса отчислили, потому что боялась. Потому что знала — за ней тотальный контроль, ведь весть, что все запрещенные дуэли с применением Темных искусств — вина Альбуса, заставила всех обратить свое пристальное внимание и на нее.

Каждую ночь Лили с упоением мечтала о том, как вновь вернется в Библиотеку, как откроет тяжелый том и будет искать хоть до посинения то самое нужное, из-за чего она и решилась так рисковать. Но месяцы прошли, и Лили так и не сдвинулась с места, а желание хотя бы просто прийти в Запретную секцию было так отчетливо, что… почему бы нет? Хотя бы один раз, один единственный.

Дверь скрипнула, и Лили аккуратно вошла в Библиотеку, неспешно следуя к Запретной секции, чувствуя внутри непреодолимый страх. Конечно, здесь никого не было — мало кто решался посещать эту секцию после громкого инцидента с Альбусом Поттером, что, несомненно, было ей на руку — ведь у нее была волшебная мантия, не подводившая ее никогда. Подняв руку с палочкой выше, она шла вдоль полок, а потом, оглянувшись и никого не обнаружив, стащила с головы мантию, чувствуя духоту, и стала внимательнее изучать корешки фолиантов, впрочем, зная их наперед.

Здесь не было того, что ей нужно. Мариус — это попытка уйти от реальности, встретить того, кого она так долго жаждала увидеть, но, чтобы вернуть его к жизни… нужно было что-то серьезное. И этого-то не было здесь, по крайне мере, три года поисков так и не ознаменовались победой.

«Мама», — тихо шепнула Лили, чувствуя, как к глазам подступили слезы, как дрогнула рука с палочкой, а желание прямо сейчас сорваться в запретный лес, чтобы наколоть нужных корешков и начать варить так манившее зелье, болью полоснуло по сердцу.

В этом холодном огромном Хогвартсе у нее был только Альбус. И его больше нет, этот идиот вылетел с дороги под названием школа, потому что ему не стерпелось увидеть ее в самый разгар чертового дня, и Лили не особо могла винить его. Потому что понимала. Потому что тоже нуждалась в этом.

— Занятно, — вполголоса раздалось за спиной, и Лили замерла. Секунда — и руки сжали палочку до боли костяшек, а глаза распахнулись от ужаса, напрягая сетчатку. Медленно, словно в оцепенении, она развернулась вполоборота, и увидела его. Малфоя. Простого игрока, который точно ну никак не мог ничего знать. — Я почему-то был уверен, что сегодня ты будешь здесь… может, потому что твои псы ушли гулять к озеру?

Лили молчала, смотря на Малфоя во все глаза, чувствуя, как внутри паника нарастает сильнее. Нужен был план действий. Но плана не было.

— Давно же ты не появлялась здесь, Поттер, — усмехался он сильнее, медленно окинув взором всю комнату. Малфой веселился вовсю, кривя свои брови. — Ну что, может, поговорим на чистоту? Мне кое-что нужно от тебя, а взамен… что ж, я могу поклясться не говорить, что правильная Лили Поттер — чернокнижница, варящая запрещенные зелья и наркотики. Что скажешь, солнечная?

Правильная. Милая. Лили Поттер. Кто ты? Паук, искусно плетущий паутину, или всего лишь жалкая муха, попавшая в руки более ловкого паука?