Солнечная (гет)

Когда пляшешь с дьяволом, пляши до конца песенки!

— «Карты, деньги, два ствола»

* * *

В весеннем цветении, в поющих ласточках и едва распустившихся почках Лили находила удивительное для себя беспокойство: смотря на покрывшийся зеленью мрачный, густой лес, она проникалась каким-то немым отчаяньем — природа, обновляясь из года в год, преображаясь после нещадных морозов, наводила тоску. И все, что ей оставалось, — это из раза в раз проклинать так не вовремя наступившую весну и стискивать руки в кулаки. Потому что весна — это время вылазок, приключений и ночных побегов в лес; это — время когда врать Лили Поттер приходилось в три раза больше.

— Ты такое пропустила! — растягивая гласные, глупо посмеиваясь, говорила ей Мэри Томас, раскачиваясь на стуле.

Лили кривилась, стискивала в руках перо и упорнее склонялась над конспектом, мечтая залить собственные уши воском, чтобы не слышать ни единого звука.

— Мерлин, тебе надо было видеть, как верещала Элеонора, когда Мэтью толкнул ее в озеро! Мы думали, что все, крышка, ведь профессора, ты знаешь, после нашего прошлогоднего побега, постоянно проверяют территорию Хогвартса, а эта ду-ура, — Мэри, запнувшись, чертыхнулась, когда ножка стула со скрипом дернулась вперед и перо в руках у Лили съехало, оставляя чернильную черточку, — так заорала!

Смех, веселый, звонкий, заставил Лили прикрыть глаза. Чертова черточка была толстой и длинной, она, посверкивая от солнечных лучей, отчего-то сильно раздражала ее, и, сцепив перо, Лили стиснула зубы, посмотрев исподлобья на однокурсницу.

Мэри смеялась, раскачивалась на стуле, и Лили мечтала просто встать, схватиться за его спинку и поставить на место. Чтобы не скрипел. Чтобы Мэри не улыбалась.

— Да, Поттер, с такой жизнью ты точно сойдешь с ума, никогда не нарушаешь правила, не выходишь с нами на ночные вылазки. — Лили дернулась, словно ошпарившись от собственных мыслей, и, мило, смущенно улыбнувшись, посмотрела вперед, натыкаясь на открытое, простодушное лицо Мэтью Льюиса. Весело ухмыляясь, он, свесив ноги, сидел на подоконнике и внимательно поглядывал на Мэри. — Тяжело, наверное, быть такой правильной.

Хмыкнув, Лили добродушно махнула рукой, а потом, обнажив ямочки на щеках, смущенно провела рукой по юбке, разглаживая складки. Потому что внутри, видел Мерлин, ей хотелось лишь одного: встать и опрокинуть стол, чтобы чернила, растекаясь по полу, обличались в фигуры.

— И милашкой, — насмешливо протянув, кокетливо бросила Мэри, посмотрев на него вполоборота, приподняв бровь. У нее на красивой длинной шее красовался свежий засос, который, словно специально, она не прикрывала рубашкой.

— Нет, скорее… — он, склонившись ближе, так, чтобы их лица были на одной линии, проговорил, прежде чем школьный звонок, оповещающий о начале занятии, оглушил Лили: — Солнечно-теплой?

Рука сильнее сжала юбку, и Лили, тяжело вздохнув, улыбнулась, премило посмотрев на ворковавшую парочку, которая из-за прихода учителя вынуждена была сесть наконец за парты и перестать болтать. И Лили смотрела на блондинистые волосы Мэри, искрившиеся от солнца, и думала, что нет на свете ничего хуже, чем эта чертова весна. Потому что весна — это время обновлений, надежд и устремлений; потому что весной притворяться приходилось больше всего.

Особенно когда у тебя ничего нет: ни планов на будущее, ни элементарных друзей; но когда ты вынужден делать вид, что все идет в точности по твоим расчетам.

— Мерлин, Лил-с, что у тебя в пятом номере? — Перо скрипнуло, и Лили, оторвав глаза от пергамента, спокойно посмотрела на Мэри.

Нервно оглядываясь по сторонам, она, слегка покачиваясь на стуле, то и дело пыталась заглянуть к ней в пергамент, и Лили, внутренне содрогнувшись, внешне лишь пожала плечами и положила листок на середину стола:

— Не уверена, конечно…

— Черт, ты уже все сделала! — раздалось за спиной, и Лили, вздрогнув от звука его голоса, смущенно улыбнувшись, слегка повернувшись, чтобы в упор посмотреть на Годрика Томаса, который, облокотившись о концы стола, усиленно вытягивал шею и пытался подсмотреть. Чертов Томас был почти копией своей сестры, только вызывал внутри нее намного больше раздражения. — Без понятия как, Поттер, но ты просто нечто.

— Ты только сейчас это понял? — насмешливо бросила Мэри, усиленно переписывая к себе ответы, а потом, оторвавшись ножками стула от пола, облокотилась на парту Годрика и весело прошептала: — Лили учится, в отличие от нас! Может, тоже стоит начать?

— Нет, конечно. Такое под силу только таким, как Лил-с, — тихо усмехнувшись, бросил он с надменной ноткой, а потом, оттолкнув качавшуюся Мэри, лихорадочно начал писать.

Стул приземлился с мерзким скрипом, и Лили вздрогнула, зацепившись взглядом за ветку с распускавшимися почками. Весна за окном дышала полной грудью, и она думала лишь об одном: конец учебного года совсем скоро, остается только немного, совсем чуть-чуть, и никого из сидевших в классе она не увидит. Целых три чертовых месяца без лжи и лицемерия. «Как тебе такое, Лили?», — безразлично подумала она, прикусив нижнюю губу. Настроение было ломать и крушить все на своем пути, но вместо этого, весело улыбнувшись, она посмотрела на Мэри.

Крашеные блондинистые локоны, переливаясь золотом, вызывали внутри одну лишь желчь.

* * *

Запахнув подолы разлетавшейся мантии, Лили, подув на свои ладони, медленно отбила ритм ногой по каменной ступени. Сумерки разъедали зеленый окрас деревьев, делая их менее яркими, утопавшими на фоне сверкавших лучей заходящего солнца, и она смотрела, время от времени обдавая руки теплым воздухом, и не могла понять, почему вообще согласилась хоть куда-то выйти в этот прохладный апрельский день?

Во всей этой жизни Лили ненавидела лишь несколько вещей: большие компании, ночные прогулки, которые неизменно заканчивались нарушением правил, и слишком говорливых людей. Только вот судьба, редкостная дура, решила, видимо, окунуть ее с головой в свою ненависть, столкнула с Мэри и ее компанией и заставила расхлебывать собственную ложь. У судьбы, как всегда, оказалось слишком много иронии, чтобы не понаблюдать за тем, как ломается, кривится ее подопечная, вынужденная изо дня в день старательно вклеивать в кожу маску.

— О, Лил-с, ты все-таки решила пойти? — Она развернулась, внимательно взглянув на нарушителя покоя, а потом, мило улыбнувшись, сильнее сжала в руках подолы мантии. Потому что Годрика Томаса из всей компании гриффиндорцев она ненавидела больше всего. — Не думал, что тебя заинтересуют свидания вслепую.

Лили улыбнулась сильнее, стискивая в руках несчастный кусок ткани, внутренне, видел Мерлин, мечтая послать его куда подальше и просто сбежать. А не стоять и наблюдать за тем, как снисходительно смотрит на нее тот, кто унизил ее больше всех.

— Хотя, наверное, это и правильно, — продолжал он, задумчиво посматривая на сгустившиеся в небе темные облака. Демагогия была его долбаным кредо. — Все-таки после нашего расставания прошло почти полгода. Пора уже начинать новые отношения.

«Идиот», — холодно пронеслось в сознании, но Лили, не вздрогнув, не сузив глаза, не передернув руками, лишь сильнее натягивала губы в чертовой глупой улыбке, придавая своему лицу смущенное выражение. «Пусть думает что хочет», — с отчаяньем метался в голове чей-то мерзкий голос, и Лили чувствовала, как где-то внутри у нее скользит какой-то маленький червь, продырявливая внутренности.

— Да уж, Лил-с, это, кажется, наш первый разговор с того дня? — насмешливо бросил он, кривясь от своей пафосности, и Лили, не сдержавшись, приподняла вопросительно правую бровь. — Черт, Поттер, как с тобой сложно, — тянул он сильнее, а потом, оглянувшись, быстро проговорил: — Хоть бы накричала на меня. Сплетни какие бы пустила. А то… такая правильная, что аж больно. Мы ведь поэтому разошлись: ты слишком милая, доброжелательная… солнечная. От таких при передозировке тошнит.

Когда его фигура скрылась за поворотом, растворяясь во тьме, Лили, не сдержавшись, рассмеялась. Громко, с надрывом и так отчаянно весело, потому что… ее не видел никто. Милая? Правильная? Солнечная?Всю жизнь ее опутывали этими прилагательными, вбивали прочно в ее репутацию, так чего удивляться, что она и стала такой? Хотя. Стала? Нет, никогда даже не была.

Смех усилился, и Лили, прислонившись к стене, насмешливо посмотрела на совсем темное небо, чувствуя, как внутри ненависть и веселье спутываются, нанизываются друг на друга. Потому что Лили — лицемерка. Улыбаясь смущенно, соблюдая правила и постоянно ссылаясь на дела, лишь бы не ходить на ночные вылазки по Хогвартсу и не гулять лишний раз с однокурсниками, она скрывалась, подменяя себя кем-то другим.

Холодок прошелся по коже, когда вдалеке послышался звук каблучков. Это — спешила Мэри, и ей на секунду стало страшно, что она могла услышать ее смех. Лили боялась. Боялась всякий раз, когда давала волю эмоциям, что из-за необдуманного порыва все поймут — она им врет. Всегда, обо всем. И ненавидит где-то внутри себя каждого. Потому что они, явно будучи не лучше, осуждали любого, кто переставал с ними играть в их манипуляции.

— Мерлин, как я рада, что все-таки смогла тебя вытащить! — щебетала Мэри, время от времени поправляя сползавший шарф. — С этими учебниками, Поттер, ты точно с ума сойдешь. А так хотя бы повеселишься.

Лили кривилась, пожав плечами, поглаживая собственную руку. Мэри было невдомек, что она пошла только по одной причине: если выбирать между глупым, бесперспективным свиданием и очередной вылазкой в Запретный лес, первое было явно… менее опасным. И давало гарантию, что тяжких последствий не будет. А значит, чтобы оставаться на одной волне со своими однокурсниками, придется пожертвовать свободным временем в субботу ради бездумных посиделок с невзрачными людьми. Хотя, Лили было плевать. Она работала на свою репутацию, чтобы потом та работала на нее, и была готова на любые жертвы.

Лили улыбнулась. Милая, правильная, солнечная Лили Поттер, которую любит весь факультет. Даже Годрик Томас был лишь необходимой пешкой в ее жизни: популярный квиддичный игрок-идиот, таким манипулировать не стоило труда, и кто бы догадался, что в итоге он, а не она, разорвет их отношения, давая другим повод посмеяться над ней? Сжав сильнее нужного свою руку, Лили улыбнулась на вопросительный взгляд Мэри. Полгода ей пришлось понуро склонять голову и смущенно улыбаться ему, чтобы волшебники в итоги стали жалеть ее — несчастная, робкая Лили, до сих пор влюбленная в своего бывшего. Им всем ведь только и хотелось, чтобы она и вправду была такой слабой. Так почему бы не потешить их самолюбие?

— Отец Джастина Фолкнера работает в Министерстве в отделе, хм-м, — растягивая гласные, тихо бормотала Мэри, накручивая локон на палец, и Лили приблизилась ближе, чтобы сквозь разговоры окружающих было лучше слышно. Что ей нравилось в Томас, так это наличие информации буквально о каждом. — В отделе, связанном со статусом секретности, кажется. — Резко вскинув руки, она хлопнула в ладони и, распрямив плечи, внимательно посмотрела на Джастина, широко распахнув ярко-синие глаза. На ее кукольную внешность велись буквально все. — У них два счета в Гринготтсе и вилла в Италии. Можно даже закрыть глаза на то, что он с Хаффлапаффа…

— О Мэри, — мягко протянула Лили, тоже внимательно наблюдая за Фолкнером. Он был невысокого роста с ворохом черных кудрей на голове и абсолютно безобразным вкусом в одежде. «Скучно и… невыгодно», — холодно подумала она, отвернувшись. — Разве же можно оценивать людей по факультетам? Да еще так… предвзято.

Заливистый смех Мэри был до того тихим, что Лили не могла быть уверенной, что она вообще рассмеялась. Но, смотря на подругу, Лили видела, как искрились ее глаза и как кривились губы в милейшей улыбке. Глупая, капризная дура. Не поэтому ли Поттер вообще начала с ней дружить?

— Милая Лили, ты же знаешь, — весело, но при этом холодно протянула Мэри, посмотрев на нее косо. — Хаффлпаффцев я ломаю, рэйвенкловцами манипулирую, с гриффиндорцами развлекаюсь… а со слизеринцами пытаюсь выжить. Именно поэтому среди моих бывших никогда не было парней с Хаффлпафф и Слизерина, слишком уж… муторно. Но у Джастина чертова вилла в Италии! — капризно протянула она, скрестив руки. — А мой отец, подумать только, не хочет иметь недвижимость за границей. Поэтому, почему бы нет? До седьмого курса с ним точно можно повстречаться, а летом уломать свозить меня на море, — она усмехнулась. — И, как по иронии судьбы, у него есть собственный дом на берегу этого самого моря! Случайность, не иначе!

Она рассмеялась, а потом села вполоборота к Фолкнеру, оголив стройную ножку, обутую в черные лакированные туфельки. Откинув мешающиеся волосы за плечо, она лишь время от времени бросала в его стороны быстрые, заинтересованные взгляды, и в какой-то момент Джастин, общавшийся с кем-то, вдруг пристально посмотрел на нее, оскалившись. Мэри улыбнулась сильнее. Всем уже было очевидно, что он на крючке.

Лили усмехнулась. А потом откинулась на спинку стула, покручивая в руке бокал со сливочным пивом, и тут же напустила на себя смущенный вид. Вся ситуация ее просто до ужаса забавляла.

— А как же Мэтью, Мэри?

— У него есть Элеонора, в крайнем случае, правая рука, так что переживет, — безразлично бросила она, не меняя своей позы. — Лили-Лили, ты такая альтруистичная… когда же ты подумаешь о себе, дорогая? Прошло уже полгода, не проще ли забить на моего братца?

— Ты же знаешь, я… до сих пор очень переживаю, — смущенно опустила голову Лили, чтобы она не видела, как блестят от веселья ее глаза. Видел Мерлин, ей хотелось смеяться. — Порой мне кажется, что это все моя вина. Я такая жалкая.

— Ну, брось это! — незаинтересованно протянула Мэри после минутной паузы. Копаться в душах других Томас не любила, потому что не верила, что душа вообще существует. — Посмотри вокруг, любой захочет встречаться с дочкой Гарри Поттера. Да еще… — она запнулась, вдруг резко посмотрев на нее оценивающим, скользким взглядом, и Лили, приподняв голову, робко улыбнулась, ведь знала, черт возьми, знала, что Томас как раз и дружит с ней из-за ее отца. — Ты такая солнечная, Лили. Улыбаешься, выслушиваешь, помогаешь… все любят тебя.

Все. Любят. Тебя. Все ли? И любят ли? Лили улыбнулась, задумчиво проведя рукой по своей шее. Когда в одиннадцать лет она стояла у распределяющей шляпы и думала о том, что всеми силами обязательно попадет на Гриффиндор, Лили заранее знала, что не хочет повторять судьбу своего брата. Не хочет быть, как Альбус. Потому, наверное, когда шляпа хотела уже было выкрикнуть «Слизерин», она топнула ногой и сказала негромко, чтобы рядом стоящая Макгонагалл не могла услышать:

— Вы ошибаетесь. Вся моя семья с Гриффиндора, неужели вы хотите нарушить нашу традицию?

— Но как же, мисс, — кряхтела шляпа, и Лили морщилась от звука, издаваемого этой старой тканью. — Ваш брат, Альбус…

— Исключение не отменяет правила, — уверенно проговорила она, с гулко бьющимся сердцем смотря на стол с красными отворотами скатерти. Было страшно, просто до ужаса страшно, что она не попадет сюда, а пойдет вслед за… — Я — гриффиндорка, сэр.

Усмехнувшись, Лили сделала вид, будто отпила пиво, и быстро поставила стакан обратно. В конечном итоге получалось, что вся ее ненависть к однокурсникам была попыткой просто оправдать себя в своих глазах, ведь Лили начала лицемерить не сколько из-за них, сколько из-за собственных комплексов. И это отчего-то веселило ее больше всего, только веселье было… отчаянным.

Лили сжала стакан, вглядевшись в жидкость. Два месяца весны пройдут быстро, и она вернется домой, и не увидит никого: ни Мэри, ни Годрика, н-и-к-о-г-о. Дома не лучше, Лили это осознавала прекрасно, но там, хотя бы, не было смысла строить из себя саму робость. Потому что никто в этом не нуждался.

— …О, какие люди! — протянула Мэри, и Лили, прикрыла глаза. Говорливые люди шли третьими в списке ненавистных вещей, но сейчас явно претендовали на первое, потому что все вокруг только и делали, что знакомились и болтали, непосредственно, весело. Был ли в этом вообще смысл? Какой толк? — Малфой, черт побери, ты-то что здесь ловишь?

— Как видишь, ловить мне явно нечего, раз я подсел к тебе.

Мэри рассмеялась, и Лили, резко вскинув голову, безразлично посмотрела на Скорпиуса Малфоя, который, вальяжно развалившись на стуле напротив, насмешливо смотрел по сторонам. И ей почему-то стало неприятно, ведь, глядя на его зеленый галстук, Лили вспомнила Альбуса. И сердце ее наполнялось какой-то яростью.

— А если серьезно, Ско-орпи, ты что здесь забыл?

— Свою девушку, которая сейчас флиртует с Забини, — холодно бросил он, слегка кивнув головой назад. Лили, посмотрев поверх его макушки, наткнулась своим взглядом на высокую брюнетку в обтянутом изумрудном платье. Конечно. О Мадлен Селвин и Скорпиусе Малфое знали все: отпрыски благородных семей с изуродованной репутацией, к тому же слизеринцы, постоянно оказывавшиеся в эпицентре событий. Их отношения были какой-то карикатурой на «долго и счастливо», ведь встречались они больше трех лет, только каждого из них вечно замечали в компании других людей. Но, сверкая своими беззаботными улыбками, обмениваясь дорогими подарками аккурат под Рождество в Большом зале, они демонстрировали полную безгрешность.

Не сдержавшись, Лили тихо усмехнулась, повернув свою голову в сторону. Ей не хотелось видеть ни Малфоя, ни его суку. И чего он только к ним подсел?

— Мне всегда было интересно, не задевает ли твое мужское достоинство тот факт, что Мадлен перетрахалась со всем Слизерином за время ваших отношений?

Малфой коротко рассмеялся, и Лили слегка сморщилась, даже не удостоив его взглядом. Скользкий, непонятный, жалкий Скорпиус Малфой. Она и имя-то знала его только из-за того, что он был старостой Хогвартса.

— О как, — с насмешкой протянул он, и Лили прикрыла глаза. Ей отчего-то хотелось просто сбежать. — А мне вот всегда было интересно, не задевает ли тебя тот факт, что ты чертова шлюха, готовая раздвинуть ноги ради материальной выгоды? Даже на меня, помнится, вешалась.

Лили резко повернулась, с интересом посмотрев на Мэри, которая, приподняв бровь, с холодком в глазах глядела на Малфоя, по-прежнему обворожительно улыбаясь. Однако ответа не последовало, и Поттер, не сдержавшись, слегка покачала головой, сильнее сжав стакан с пивом. Клеиться к Малфою было как минимум глупо: все знали, что у него дурная репутация сына Пожирателя смерти, а его семья до сих пор вынуждена вести судебные разбирательства. У таких, как он, кроме цинизма и сарказма не было ни денег, ни положения, и Слизерин весь был таким: что будет у них, если сорвать с их лиц маски? Жалкое, амбициозное нечто, пытающееся казаться лучшем, чем оно есть.

Сильнее сжав стакан, она попыталась нацепить на свое лицо улыбку. Потому что знала, что Лили такая же, как Скорпиус… такая же, как и ее брат.

— Эй, Лили! — Кто-то дернул ее за локоть, и она, резко вскинув голову, наткнулась на безразличный взгляд Скорпиуса.

— Уизли, можешь подать мне графин с водой? Лениво тянуться, — спокойно спросил он, и Лили, робко улыбнувшись, испытывая внутреннее недовольство, деланно виновато посмотрела на него, распахнув свои глаза. «Какого черта, Малфой?», — пронеслось в голове, но она даже не думала выдавать своей неприязни.

— Малфой, ты чего? Это Поттер. Единственная дочь Гарри Поттера, придурок! Как можно не знать такое?

— А, — лениво протянул он, и в его глазах промелькнул интерес. — Сестра Альбуса? Занятно, — а потом, усмехнувшись, Скорпиус очаровательно улыбнулась. — Приношу свои извинения. Я отчего-то привык к тому, что в школе рыжие только Уизли.

— Ничего, — робко проговорила Лили, быстро схватив графин, и протянула его Малфою, улыбаясь непринужденной улыбкой, на секунду подумав, что можно было случайно пролить воду прямо на него. Но потом, отмахнувшись от столь безрассудной идеи, Поттер улыбнулась еще шире, демонстрируя чертово дружелюбие. — С кем не бывает.

Он молчаливо посмотрел на нее в ответ, приподняв бровь, а потом, усмехнувшись, резко схватил графин, слегка привстав, и спокойно, даже как-то вяло бросил:

— Как поживет твой братец, Поттер?

Она вздрогнула, ослабив хватку, и графин слегка покачнулся, только Скорпиус не дал расплескаться воде: он держал его и не двигал, гипнотизируя ее своими глазами. Ему было весело. Чертово веселье искрилось в его взгляде, когда Лили хотелось провалиться на месте.

— О, с Джеймсом все в порядке, — с нажимом проговорила она, резко дернув свою руку. Липкий страх опутал все ее тело, потому что ей показалось… нет, Лили была отчего-то уверена, что Малфой знает все.

— Правда? — насмешливо бросил он, поставив кувшин на место. Видимо, пить ему больше не хотелось, и Лили, резко посмотрев на Мэри, которая явно не следила за их разговором, а вместо этого умело строила глазки Фолкнеру, тут же перевела взгляд на Скорпиуса, пытаясь придать своему лицу самое безобидное выражение на свете. — Ну что ж, передавай Джеймсу привет. А еще лучше… другому своему братцу, тому, кто когда-то был на Слизерине, — он улыбнулся шире. — Думаю, ему приятно будет осознавать, что однокурсники все еще помнят его.

Кто-то рассмеялся, вокруг нее слоились голоса, веселые и радостные, только Лили больше не пыталась наклеить на лицо улыбку. Она немигающим взором смотрела на Малфоя в упор, чувствуя, как белеют костяшки от слишком сильного сдавливания и как тяжело ей становится дышать.

И, когда идя по темному Хогсмиду обратно в Хогвартс, она прятала в темноте свое обеспокоенное лицо и вполуха слушала Томас, Лили думала лишь об одном, и мысли ее расслаивались под давлением собственного отчаяния.

Весенний легкий ветерок задувал под подол мантии, в воздухе висел запах черемухи и кое-где можно было услышать щелканье насекомых. Да. Это была весна. Отвратительное, скользкое время года, потому что весна — это тайные ночные свидания, предстоящие экзамены и легкость во всем; потому что весной год назад Альбуса Северуса Поттера исключили из школы чародейства и волшебства Хогвартс.

— Ты близка с Малфоем? — безлично бросила Лили, робко поглядывая из-под челки. Солнце, едва проникавшее сквозь плотно зашторенные окна, игралось в волосах Мэри, отбрасывало блики и выплавляло золото.

— Ну, — беззаботно протянула та, резко облокотившись на спинку и качнувшись чуть назад. Ее пухлые красные губы кривились в непонятной улыбке, что заставляло Лили отчего-то нервничать. Она не любила те немногие момента, когда не могла понять, что в голове напротив сидящего. — Мы часто виделись на званых вечерах и балах в Министерстве. Можно сказать, я был влюблена в него, — она сморщилась, — жаль только, что у Малфоев, кроме их запущенного мэнора и красивых лиц, ничего больше нет. А что? Он тебе понравился? — с интересом проговорила она, придвинувшись ближе. Урок Истории Магии был успешно выкинут из головы, впрочем, мало что в принципе задерживалось в этой глупой головке. — Брось это, Лил-с. Отсутствие денег не самая большая проблема: его девушка — Мадлен Селвин, разве могут такие хорошенькие и правильные, как ты, соперничать с ней?

Лили неуверенно передернула плечами, силясь не приподнять надменно бровь. Потому что знала — Мэри смеется и позирует, дружит она с ней из-за громкой фамилии и попыток самоутвердиться. Глупая-глупая Томас. Ей было невдомек, что ее используют не меньше, чем она других.

— Что ты, — невесело протянула Лили, печально опустив уголки губ. — Ты же знаешь… — взмахнув рукой, продолжала она, а потом, медленно повернувшись, бросила мимолетный взгляд на Годрика, испытывая внутри тошнотворный позыв.

— Ох, подруга, — без капли сочувствия отозвалась Томас, приобняв ее слегка, из-за чего, не сдержавшись, Лили сморщилась. — Как это мило… так долго любить, причем безнадежно. Удивительный ты человек.

«Много ты знаешь, дура», — холодно подумала Лили, скривившись, чтобы потом, неловко высвободиться из ее тонких рук и посмотреть упрямо на доску. Было отчего-то тошно и страшно, и это она ненавидела больше всего: страх. Пять букв и тысяча вопросов, что ей сделать, как поступить и стоит ли вообще хоть что-нибудь предпринимать? Лили не знала. Только голова начинала болеть всякий раз, стоило ей вспомнить субботний вечер и искрившиеся от радости серые глаза.

Рука дернулась, из-за чего перо съехало, и Лили, плотно сжав губы, попыталась медленно вдохнуть. Чертов-чертов Слизерин. Чертова весна. Чертовы люди. Она ненавидела этот шестой курс, потому что все еще видела его однокурсников, слышала тихий шепот за спиной, а когда ее бросил Годрик… казалось, люди только и делали, что обсуждали Лили. Клеймили, старались ударить по больному, и она, опуская голову ниже, делая вид побежденной и несчастной, молилась лишь обо одном: чтобы никто никогда не узнал, кто она на самом деле.

Перо скрипнуло, и Лили, словно зачарованная, надавила сильнее, разломав тоненький наконечник. Иссиня-черная вязь текла по тетради, и она с гулко бившимся сердцем наблюдала за тем, как чернила расползаются по пергаменту, вырисовывая паутину. Лили думала, и мысли ее отчаянно бились в черепной коробке, грозясь вырваться наружу. Но она ничего не могла с собой поделать, рассуждая лишь об одном — кто она: паук или очередная муха? Или, быть может, она просто жертва своих же хитросплетений, ведь, в конце концов, невозможно просчитать все. Кто-нибудь точно узнал. Кто-нибудь мог догадаться.

— Сэр, — резко встала с места Лили, слегка оттолкнув стул ногой. — Разрешите мне выйти?

— Конечно, мисс Поттер.

— Эй, Лили, что с тобой? — тихо шепнула Мэри, и Поттер, смущенно улыбнувшись, неуверенно передернула руками и тут же быстро зашагала между парт, в какой-то момент наткнувшись на взгляд Годрика Томаса. Он хмурил свои широкие черные брови, и Лили, опустив голову, прикрыла глаза: как же хотелось ей разбить в кровь это тугодумное лицо; как ей хотелось его уничтожить.

Безлюдный Хогвартс отдавал эхом каждый ее шаг, но Лили не слышала окружавших ее звуков: она думала. Вспоминала. Пыталась понять и не могла взять в толк: где же она могла просчитаться? И не загоняет ли она себя сейчас в собственную ловушку? Вздохнув, Лили резко открыла дверь женского туалета и медленно зашла вовнутрь, направляясь прямиком к раковине, чтобы пустить воду и, подняв высоко голову, смотреть в собственное отражение. И думать.

Правильная. Милая. Солнечная. Лили Поттер. Сколько раз она слышала это про себя, сколько раз вынуждена была терпеть унижения, чтобы соответствовать собственному образу, а потом мстить. Исподтишка, по самому больному, без малейших сожалений. Больше всего на свете она любила теневые игры, манипуляции и чувство собственного превосходства над всеми теми, кто ее окружал. Право, они все были глупы настолько, что велись на ее милую улыбку и робкий взгляд — знал бы из них хоть кто-то о том, как много страданий Лили Поттер принесла тем, кто вставал на ее пути, с этой милейшей улыбочкой, которая будто бы приросла к губам.

Глупые, недальновидные, жалкие. Она смотрела на своих однокурсников, на преподавателей и видела их насквозь: привычки, мысли, эмоции — все это было так скучно и так тривиально, что Лили Поттер совершенно не стоило труда играть с ними в свою игру.

«Как же я всех их ненавижу», — пронеслось в голове, и лицо у Лили скривилось, изогнулись брови, сморщился носик, а улыбка на секунду слетела, обнажая такую ярость, которая прожигала насквозь.

Наверное, все началось с самого детства. С того момента, когда Альбус Северус Поттер поступил в долбаный Слизерин и стал презираем в семье. Ее брат был отпетым уродом: он говорил людям в лицо то, что о них думал, нарушал без зазрения совести правила и обожал маггловские мордобои. Агрессивный, злой на всех подросток, ссорившийся с родителями из-за малейшего пустяка, препиравшийся с Джеймсом, ненавидевший всю свою семью. Лили смотрела на него и думала лишь обо одном: как можно быть таким идиотом? Зачем он решил пойти против системы?

— Мы — пропащие существа, — любил повторять Альбус, стирая кровь с костяшек под потоком холодной воды, буквально растирая рану до мяса, вызывая в ней отвращение. Она всегда следовала за ним попятам, наблюдала за его повадками, пыталась понять, как же можно его подчинить своей воле. Только он был неподчиним, и Лили помнила: рядом с братом всегда витал запах пота, крови и едкого мужского одеколона. — Лицемеры, манипуляторы, циники. Мы прожигаем наши раны куревом и алкоголем, а я так не хочу, Лили. Мне нужно большее.

— Плевать я хотела, что, кому и зачем ты доказываешь, — холодно цедила тогда Лили, а потом, подойдя ближе, склонялась над самым поток воды и, резко дергая его руку, сжимала ее чуть повыше запястья, всматривалась, как разбавленная водой кровь медленно стекала по пальцам. — Ты ломаешь мою карьеру. Твои драки портят мою репутацию. Если меня не сделают старостой и в этом году, Ал, придется разговаривать по-другому.

И Альбус смеялся. Искренне, беззаботно, вызывая в ней злость. Потому что ни хрена он ее не боялся.

— Ты — лицемерная дрянь, Лили, — говорил он без капли отвращения, когда они под покровом ночи вылазили в Закрытую секцию Библиотеки, дожидаясь друг друга у входа в Гриффиндоскую башню. Он приходил к ней с мантией-невидимкой, накидывал ее ей на макушку, а сам, вразвалку, шел впереди, не боясь ничего. Глупый, беспечный… искренний Альбус. Как же ненавидела она его. — Таких, как ты, хочется взять и приложить хорошенько ко стенке, чтобы стереть всю эту фальшь.

— А таких, как ты, просто убить, — холодно цедила Лили, кутаясь плотнее в мантию, потому что боялась: если ее поймают, то репутация славной, милой гриффиндорки пойдет в Тартарары. — Импульсивный ублюдок с вечно стертыми костяшками. Что ты делаешь со своей жизнью, а?

И все же Альбус был ей ближе всех: Джеймс, конечно, был милым парнем, добрым и активным, но совершенно скучным; отец… постоянно бывал где угодно, кроме как дома, а мать… Лили сглотнула, резко схватившись руками за кран, и внимательно посмотрела на свое отражение в зеркале. Светло-карие глаза потемнели на два тона и сейчас выглядели почти черными.

Когда это началось?

Она не знала, лишь сильнее натягивала улыбку, кривила свои тонкие губы и не могла понять одного: почему все так закончилось. Право. Ведь поначалу были большие, все отравляющие перспективы, а будущее казалось забавным и уморительным, не стоившим ни минуты ее внимания.

— Наши предки умели развлекаться, Лил-с, — иронично насмехался Альбус, выпуская дымовые облачка, а потом, затянувшись сильнее, он напрягал грудь, чтобы из его сложенных губ выходило колечко.

Лили хмурилась, смотря на него, и лишь упорнее листала странички кричавшей книги. Все-таки, тома запретной секции, хоть и обладали полезными сведениями, были слишком тяжелыми и едва поддавались нормальному анализу, и она едва могла сдержать свое презрение и не откинуть столь надоевший том.

— Оргии, абсент, сигареты… все это такая ерунда, — медленно растягивал он, сильнее сжимая самокрутку между пальцами, и искорки, слетая, падали прямо на его брюки, забавно мерцая долю секунды. — Не то, что мы, да? Темная магия… кто бы мог знать, что именно это объединит нас, Лили?

— Закрой свой рот, сделай милость — холодно бросила Лили, резко открыв страницу, и замерла, прочитав первые буквы: «Мариус». Сердце ее сильно забилось, а пальцы сами по себе медленно прошлись по странице: шесть букв азартно поблескивали черными чернилами.

Шесть букв и целые два часа перевернутого сознания. Опутанный темной магией, дурманящий разум липкого лилового цвета наркотик, настаивавшийся ровно месяц после приготовления под полной луной. Лили помнила, с каким азартом она воровала ингредиенты из школьной лаборатории и как Альбус, скрываясь по ночам в зелени леса, приносил ей кривые, надколотые корни тысячелетних деревьев.

Да. Все же Альбус был ей ближе всех: веселые, отчаянные, в поисках удовольствия они приходили из ночи в ночь в Запрещенную секцию Библиотеки ради новых развлечений, заклинаний и зелий, чтобы потом с гулко бившимся сердцем и вожделением где-то внутри упиваться собственным величием.

— Мы пропащие люди, — шептал он, раскинувшись на подушках в Выручай-комнате. Откуда-то взявшийся ветер наполнял комнату сквозняком, и Лили, цепляясь от волнения одной рукой за собственный свитер, другой придерживала бокал с лиловой жидкостью. Дальше — два часа полного покоя и видений, в которых она придавалась тому, что было недоступно ей в реальной жизни. — Но знаешь, ты, пожалуй, хуже всех.

— С чего это? — насмешливо фыркала она, прикусив в предвкушении нижнюю губу. И видел Мерлин, внутри Лили хохотала, смеялась, веселилась. Чтобы спрятать ту горечь, которая накрывала ее волной.

— Потому что ты — не ты, Лили. Маленькая, фальшивая дрянь… утром — благодетель, не позволяющая Томасу поцеловать себя даже в щечку, а ночью упивающаяся темной магией ненасытная алчущая душонка. Вечно жаждущая наслаждений, но боящаяся попасться на этом. Солнечная Лили Поттер, Мерлин, какой идиот вообще сказал о тебе такое?

И Лили кривилась в ответ, сильнее всматриваясь в жидкость. Потому что ей было плевать, потому что жила, как хотела: в страхе, в вечных попытках убежать от себя, но при этом осуществляя все, что ей так или иначе хотелось. Это была прекрасная двуличная жизнь. И Лили не понимала: как все могло закончиться так?

— Мать бы нас возненавидела, — тихо говорил он, когда Лили немигающим взором смотрела в потолок. В глазах двоилось, и она не совсем могла понять что к чему, а в голове было так легко и пусто, из-за чего, пожалуй, Лили начинала чувствовать себя даже счастливой. — Что бы она сказала сейчас? А, Лили? Как думаешь, кто бы был ей ненавистен больше всего: я, позволяющий нам творить такое, или ты, не пытающаяся отказаться от такой жизни?

Вода капала медленно, раздражающе монотонно, и Лили, не сдержавшись, быстро крутанула кран, а потом скривила губы в доброжелательной улыбке, нацепила на лицо простодушие и оценивающе посмотрела на себя.

Милая. Правильная. Лили Поттер. Не потому ли тебя любят, что ты подыгрываешь всем подряд?

Тяжелый вздох, сорвавшись с губ, подпортил картину, и Лили недовольно скривилась. У нее не было права на истинные эмоции. У нее ничего не было, кроме собственных масок, амбиций и лицемерия. Так почему же лишь одна мысль, что Малфой знает все, так кривила ее душу? Почему она так боялась быть собой?

«Мы пропащие люди», — любил говорить ее брат.

И он был не прав.

Нет. Не пропащие. Заведомо сгнившие. И Лили была самой первой в списке на вымирание от собственной лжи.

* * *

Тяжелый том в руках доставлял небольшие неудобства, но Лили, склонившись сильнее над книгой, не обращала на это внимание и лишь перевернула страницу, поспешно пройдясь глазами по строкам. Она не читала. Не пыталась вникнуть в текст, потому что внимательно, с навостренными ушами слушала тихие разговоры. В гриффиндорской гостиной, правда, подслушивать было труднее всего — вечный шум и топот, но Лили не прекращала попыток, потому что боялась, что они будут обсуждать ее.

— Мы просто обязаны сходить к озеру, — протянула Мэри, лежавшая рядом с Лили на диване и слегка покачивающая правой ногой. Перебирая в руках какой-то кусок бумажки, она недовольно морщилась. — Так надоело в школе торчать.

— Но… мы уже были там три дня назад, — неуверенно протянула Элеонора Спинетт. У нее был тонкий голос и вечно насупленный вид, и мало кто понимал, что она делала в одной из самых знаменитых компаний гриффиндорцев.

Лили тихо хмыкнула, сильнее склонившись над книгой. Мать Элеоноры Спинетт работала в квиддичной лиге, а отец был создателем гремучих смесей, зелий, обширно применявшихся в быту для очищения гоблинского золота и серебра, а потому Спинеттов часто можно было увидеть на ежегодном министерском балу. Что, в свою очередь, привело уже к тому, что блеклая, ничем не примечательная Элеонора стала подругой Мэри. И самой жалкой в их компании.

— Ой, Элен, будь добра, — раздраженно кинула Мэри, на секунду перестав проделывать свои манипуляции с бумажкой. — Помолчи, а?

— Годрик не согласится пойти с нами, — быстро встрял Мэтью, потому что знал — минута промедления и начнется скандал, ведь они, Мэри и Элеонора, никогда не уживались вместе и терпели друг друга из-за необходимости. — И если ты согласна пойти без него, то, давай прямо сегодня.

— А, Мэтью, мне всегда нравилось, что мы на одной волне!

Веселый смех Томас, словно перебой мелких колокольчиков, наполнил гостиную, и Лили позволила себе оторваться от книги и молчаливо посмотреть на них. Мэтью, явно довольный собой, улыбался, в открытую смотря на Мэри, и в его взгляде было столько любви, что Лили, не будь она лицемеркой, точно бы скривилась — потому что не верила в любовь. Потому что никого не любила. В чем вообще был толк проникаться к кому-то чувствами? Разве не проще жить без сердца в груди и с ясным разумом?

Медленно переведя взгляд на Спинетт, Лили заметила, как грустно та хлопала ресницами и как на ее лице постепенно прорисовывалось разочарование, и, право, Поттер хотелось засмеяться: любовный треугольник с заведомо тупыми концами… как же она ненавидела это.

Порой, когда ежедневные посиделки в гостиной заставляли Лили испытывать неведомое раздражение, она все же пыталась понять: почему вообще с ними связалась? Зачем это? К чему? Но всякий раз, когда Лили начинала думать, что эта компания ей не нужна, она понимала, что больше не может уйти.

О Мэтью Льюисе, Элеоноре Спинетт, Мэри и Годрике Томасах знали все. Дети победителей во Второй Войне ни в чем не знавшие ограничений и преград, они были словно яркими звездочками всего Гриффиндора и ревностно относились к каждому, кто пытался проникнуть к ним. Они светили даже ярче всех многочисленных кузин и кузенов Лили, потому что, наверное, обладали индивидуальностью и мало-мальским шармом. Впрочем, она не этим руководствовалась, сближаясь с ними. Лили была нужна хорошая репутация, глупые люди, которыми было бы запредельно легко манипулировать, и просто место в обществе.

У Лили фамилия Поттер, полшколы родственников и милый взгляд. Она ни с кем не ссорится, не гуляет по ночам по Запретному озеру со своими однокурсниками и прилежно выполняет все домашние задания. Лили им нужна, чтобы вовремя списать недостающие эссе и контрольные, чтобы с гордостью можно было сказать о том, кто ее отец. И ей было плевать, право, пускай пользуются: потому что Поттер сама была такой, а может, даже хуже.

— Эй, Корнер, поднимай свой зад и вали отсюда. — Лили вздрогнула, подняв голову, и заметила Годрика, который, нависнув над Майком Корнером, верной собачкой Мэри, сидел в кресле, сбоку от Лили. — Я серьезно, парень. Не беси меня.

Мальчишка, жалобно что-то пискнув, резко соскочил, и Томас плюхнулся на сидение, расслабив галстук. Он выглядел так непринужденно и развязно, что у Лили свело челюсти, и она опять уставилась в том, сжимая его крепче положенного.

Она начала с ним встречаться, потому что Томас — капитан квиддичной команды; у него поклонниц столько, что хоть расстреливай по одной в день, года не хватит. На него смотрят, как на вершину, которая никому не по плечу, так не поэтому ли она решила добиться его расположения? И Лили, смущенно опуская ресницы, нарочно сталкиваясь с ним в темных коридорах Хогвартса, обаятельно смотрела своими широко распахнутыми глазами в его черные, пленяя своей доверчивой влюбленностью, которую выбила в своих глазах. Кто мог устоять перед этим наивным взглядом? Кто мог бы… пройти мимо и не почувствовать себя любимым? Томас купился на дешевый образ влюбленности, которую Лили так презирала, а потом был облит холодной водой: ведь будучи в отношениях, она не позволяла ему почти ничего, ссылаясь на собственную наивность и глупость.

Надо отдать должное: вполне закономерно, что он в итоге бросил ее. Только… первой разорвать эти отношения должна была она.

— А ты, Лил-с, пойдешь? — весело спросила Мэри, резко закинув на ее плечи свою руку, и Лили, смущенно улыбнувшись, посмотрела на нее исподлобья. «Вот же… знает ведь, что я не люблю объятия», — думалось ей, когда распахнутые глаза Томас слегка блеснули. Она, как всегда, пробовала ее на прочность.

— Ой, боюсь, совсем никак не получится… — неуверенно протянула Лили, переведя взгляд на книгу, а потом опять на нее, выражая всем своим видом полную покорность судьбе.

Томас скривилась. Конечно, она все знала наперед.

— Мерлин, Мэри, ты у кого вообще спрашиваешь? — холодно раздалось за спиной, и Лили замерла, услышав голос Годрика, что незамедлительно вызвал внутри нее целую глыбу раздражения. — Правильная Поттер не гуляет по ночам с компанией друзей. Она даже с парнем своим не гуляла.

— О, — только протянула Мэри, поджав губы, а потом усмехнувшись.

— А ты жесток, — весело проголосил Мэтью, слегка рассмеявшись, и Лили вдруг поймала взгляд Элеоноры, которая слегка сочувственно смотрела на нее, что лишь сильнее раздражало, вызывая внутри неконтролируемую злость. И почему Спинетт была такой жалкой?

Да. О них знали все: компания беспринципных гриффиндорцев, нарушавшая правила и при этом умудрившаяся постоянно быть на вершине. Им завидовали, Лили знала, видела это в глазах остальных мелких группировок, представителей других факультетов. Потому что им так не повезло. У них не было золотой ложки во рту с самого рождения и им не на что было прожигать свою молодость. Только Лили был умнее своих друзей: она старательно следовала собственной репутации, выстраивала из себя самую правильную, но при этом успешную, и была вынуждена упасть в собственный ад. Когда Альбуса исключили из школы. Когда все вдруг задумались, что, возможно, родственная связь — этого достаточно, чтобы можно было сказать, что Лили такая же?

Они попались на банальном — запретная секция и черные книги были минимумом из того, что их интересовало. Какой толк просто читать о заклинания и зельях, не пробуя их? Темная магия была сама наркотиком, предлагавшая такие увеселения, что Лили пала в этот мрак почти что добровольно. Испытывать заклинания она не любила, этим занимался Альбус, постоянно выходя на дуэли, где простыми кулаками мало что можно было решить, а потом он калечил, мучил, заставлял людей опускаться в такой ужас, что профессора забили тревогу: никто из учеников не умирал, но в Больничное крыло то и дело попадали пациенты со странными, непонятными увечьями.

— Если они вычислят тебя, Альбус, только попробуй заикнуться обо мне, — шипела она, проходя мимо него в полупустых школьных коридорах. Он кривился, но молчал, и она знала: не сдаст.

И Лили была спокойна, она варила время от времени зелья из старинных книг в заброшенном женском туалете по ночам, специально выбирая дни, когда Мэри с компанией выходила на вылазки в Запретный лес или к озеру, и мечтала лишь об одном — найти то самое важное. Зелье, которое бы могло вернуть к жизни тех, кого она была вынуждена потерять. Зелье, из-за которого, наверное, все и началось.

— Ну, Лил-с, мы пошли, — шепнула Мэри, аккуратно выходя из комнаты, и Лили, неподвижно смотревшая в пустоту, сильнее обняла себя, чувствуя холод.

Первый час ночи не располагал ко сну, и она силилась не закрыть глаза, а просто смотреть в этот мрак и думать: если бы тогда Лили не нашла Мариус, этот чертов наркотик, Альбуса бы никто не спалил. Никто бы не нашел его, валявшегося от передозировки в мужском туалете, потому что ему захотелось острых ощущений и быстрых ведений.

Чертов Альбус. Сукин сын. Ведь как можно выпить запрещенный темномагический раствор, вызывающий видения, делающий мечты реальностью, в самый разгар учебного дня? А теперь могло оказаться так, что кому-то еще, кроме нее, известно, что на самом деле происходило под покровом ночи и кто был главным виновником начала карьеры темного волшебника. И это кто-то мог оказаться слизеринцем, что, отчего-то, и выводило сильнее всего.

Но разве есть в этом смысл? Ведь прошел уже год, так зачем же дергать ее сейчас? И не проще ли было пойти и сдать ее? Нет. Тут что-то иное, Лили была уверена, и, лишь сильнее всматриваясь во тьму, она думала, что Малфой — просто игрок. Любящий бросаться словами ради эффекта. Альбус ничего не мог ему рассказать.

Тяжело вздохнув, Лили, встав, нащупала под подушкой мантию-невидимку и, накинув ее, медленно вышла из комнаты. Неспешно идя вдоль хогвартских стен, она чувствовала внутри ломку: Мауриус был сильным средством, который позволял ей увидеть того, кого она так сильно желала, но она не варила его с тех пор, как Альбуса отчислили, потому что боялась. Потому что знала — за ней тотальный контроль, ведь весть, что все запрещенные дуэли с применением Темных искусств — вина Альбуса, заставила всех обратить свое пристальное внимание и на нее.

Каждую ночь Лили с упоением мечтала о том, как вновь вернется в Библиотеку, как откроет тяжелый том и будет искать хоть до посинения то самое нужное, из-за чего она и решилась так рисковать. Но месяцы прошли, и Лили так и не сдвинулась с места, а желание хотя бы просто прийти в Запретную секцию было так отчетливо, что… почему бы нет? Хотя бы один раз, один единственный.

Дверь скрипнула, и Лили аккуратно вошла в Библиотеку, неспешно следуя к Запретной секции, чувствуя внутри непреодолимый страх. Конечно, здесь никого не было — мало кто решался посещать эту секцию после громкого инцидента с Альбусом Поттером, что, несомненно, было ей на руку — ведь у нее была волшебная мантия, не подводившая ее никогда. Подняв руку с палочкой выше, она шла вдоль полок, а потом, оглянувшись и никого не обнаружив, стащила с головы мантию, чувствуя духоту, и стала внимательнее изучать корешки фолиантов, впрочем, зная их наперед.

Здесь не было того, что ей нужно. Мариус — это попытка уйти от реальности, встретить того, кого она так долго жаждала увидеть, но, чтобы вернуть его к жизни… нужно было что-то серьезное. И этого-то не было здесь, по крайне мере, три года поисков так и не ознаменовались победой.

«Мама», — тихо шепнула Лили, чувствуя, как к глазам подступили слезы, как дрогнула рука с палочкой, а желание прямо сейчас сорваться в запретный лес, чтобы наколоть нужных корешков и начать варить так манившее зелье, болью полоснуло по сердцу.

В этом холодном огромном Хогвартсе у нее был только Альбус. И его больше нет, этот идиот вылетел с дороги под названием школа, потому что ему не стерпелось увидеть ее в самый разгар чертового дня, и Лили не особо могла винить его. Потому что понимала. Потому что тоже нуждалась в этом.

— Занятно, — вполголоса раздалось за спиной, и Лили замерла. Секунда — и руки сжали палочку до боли костяшек, а глаза распахнулись от ужаса, напрягая сетчатку. Медленно, словно в оцепенении, она развернулась вполоборота, и увидела его. Малфоя. Простого игрока, который точно ну никак не мог ничего знать. — Я почему-то был уверен, что сегодня ты будешь здесь… может, потому что твои псы ушли гулять к озеру?

Лили молчала, смотря на Малфоя во все глаза, чувствуя, как внутри паника нарастает сильнее. Нужен был план действий. Но плана не было.

— Давно же ты не появлялась здесь, Поттер, — усмехался он сильнее, медленно окинув взором всю комнату. Малфой веселился вовсю, кривя свои брови. — Ну что, может, поговорим на чистоту? Мне кое-что нужно от тебя, а взамен… что ж, я могу поклясться не говорить, что правильная Лили Поттер — чернокнижница, варящая запрещенные зелья и наркотики. Что скажешь, солнечная?

Правильная. Милая. Лили Поттер. Кто ты? Паук, искусно плетущий паутину, или всего лишь жалкая муха, попавшая в руки более ловкого паука?

Рука ее дрогнула, палочка повисла в воздухе, направленная прямиком на Малфоя, и Лили, смотревшая на него с беспристрастным лицом, думала. Пыталась понять, что ему нужно, насколько это опасно и не сделать ли вид, что она… просто гуляла? «Бред», — тревожно пронеслось в голове, и Лили нервно сглотнула, рассматривая Малфоя, слегка склонив свою голову.

Чистокровный cлизеринец, отпрыск неудачников, что не смогли прижиться в новом мире после войны, Лили всегда презирала таких, как он. Потому что у них ничего не было — даже малейшего понимания, что нужно хотя бы попробовать вести себя не вызывающе в этом обществе, настроенном против тебя. Если ты не будешь обладать достаточной репутацией для совершения того, что хочется, то ты будешь никем, оттого ее так злила вся ситуация. Почему из всех людей именно он? Почему именно из-за Малфоя она чувствовала себя жалкой глупой жертвой?

— Эй, Поттер, не напрягай так сильно мозг, — насмешливо протянул он, резко вскинув руки и оторвавшись наконец от стеллажа с книгами. — У тебя нет выхода.

— О чем ты? — тихо проговорила Лили, ощутив наконец нужные силы внутри себя. Кулак непроизвольно сжался, но, опомнившись, она резко разжала руку. Нельзя было даже отчасти дать ему понять, что на самом деле Поттер испытываела сейчас.

Малфой спокойно посмотрел на нее, лениво покручивая в руках палочку, и глаза его горели огоньком победы. И весь он был до такого расслабленным, что Лили начинала нервничать — она просто до ужаса ненавидела понимать, что просчиталась и что не может понять, каким образом можно было бы переиграть ситуацию под себя. Потому что Малфой — это загадка. Она не знала кто он, как им можно манипулировать… и как он поведет себя.

— Тебе не к лицу притворяться идиоткой, Поттер, — серьезно протянул Малфой, переведя опять взгляд на высокие книжные шкафы. Небрежно завязанный изумрудный галстук слегка блестел от света факелов, и Лили вдруг почувствовала тошноту, подступившую к горлу. Мерлин. Что, если ему действительно известно все? — Мы оба знаем, что тебе бы не хотелось, чтобы все знали о твоем пристрастии к Темной магии. А потому я предлагаю тебе взаимовыгодный договор: ты приготовишь мне то, в чем я нуждаюсь, а в ответ я сделаю вид, будто совсем не знаю о твоих ночных вылазках в Запретную секцию.

Ее рука нервно дернулась, полностью обнажая все чувства, и Лили, забыв о своих масках, пристально посмотрела на Малфоя, с отчаяньем думая. «У него никаких доказательств», — проносилось в голове. «Никто не поверит ему», — вторило сознание. Но проще не становилось, потому что Лили знала: Слизерин не так прост, и если уж кто там учится, так явно не простаки, которых можно было бы обвести вокруг пальца.

Тяжело вздохнув, Лили безразлично бросила:

— Ну иди, попробуй, расскажи, что видел.

— Не блефуй, Поттер, — в тон ответил он, и она сузила глаза. «Чертов Малфой… что ты вообще задумал?» — Я староста Хогвартса, одно мое слово и даже если бы ты не появлялась в этой секции, то тебе все равно никто не поверит особенно в условиях той политики, которую успешно насаждает нам прогрессивная общественность, — он усмехнулся, опустив палочку и отодвинув стул, присел на него, положив расслабленную правую руку на стол. — Ты же не могла не знать, что Черная магия сейчас как никогда вне закона и любой слух об ее использовании приведет к непоправимому. К тому же… самое неудачное для тебя то, что все еще помнят Альбуса Поттера, который чуть не сдох от передозировки темномагического зелья. Что скажут тогда о тебе, когда узнают, где ты гуляешь по ночам?

Повисло напряженное молчание, и Лили, невольно постучав ногой по полу, резко подалась вперед и также присела на стул, чтобы видеть его теперь прямо напротив и пытаться поймать любую его эмоцию. Что она знала о Малфое? Буквально ничего, потому что он никогда не нужен был ей: право, даже его внешность не вызывала у Лили бурного восторга, по ее мнению, Малфой был не особо красив — платиновые волосы, серые глаза, бледное лицо. Серая посредственность без ярких пятен, такого не хотелось изучать, таким не хотелось любоваться. А прибавить к этому проблемных родственников и дурную репутацию… что ж, при всех обстоятельствах выходило, что им не по пути.

Отбив дробь пальцами, Лили приподняла бровь. В любом случае делать вид безгрешной гриффиндорки не было смысла. Кажется, Малфой знал всю ее подноготную. По крайней мере, догадывался.

— Что тебе нужно?

— Мариус, Поттер. Мне нужен Мариус.

Повисло напряженное молчание, и Лили, не сдержавшись, насмешливо приподняла бровь, выражая некоторую долю презрения. «Серьезно? Накротик?» — Стало отчего-то до невыносимого весело, и она прыснула себе в ладонь, прикрыв на секунду лицо. Только потом чувство насмешливости и радости прошло, потому что глаза напротив горели таким ярким огнем, что Лили понимала — ей не сбежать. И победитель здесь явно не она.

— Серьезно, Малфой? — холодно процедила Лили, почувствовав раздражение. В ее жизни почти никогда не случалось так, что что-то выходило из-под контроля. Но за последние годы жизнь, ироничная сука, будто сорвалась с цепи, нанося ей каждый раз все новые и новые удары. — Откуда ты знаешь о Мариусе?

— Твой брат… — медленно протянул он, но Лили резко поднял ладонь, призывав его замолчать, и наскоро обмолвилась:

— Альбус никогда бы тебе не рассказал. А учителя и директор держат в секрете название наркотического вещества по просьбе моего отца, Малфой, — усмехнувшись, склонила голову Лили. Но ничего не дрогнуло в лице напротив. Чертов Малфой был эталоном спокойствия, не это ли так выводило из себя? — Даже если ты бы и следил за нами, то все равно не смог узнать это зелье… только если раньше не использовал или не варил его.

Скорпиус усмехнулся, оттолкнувшись от спинки стула и прижался корпусом к самому столу, смотря на нее равнодушными, ничего не выражавшими глазами. Казалось, его не могло задеть просто ничто: контроль за собственными эмоциями был настолько велик, что Лили непроизвольно нервно сглотнула, осознавая, что перед ней не обычный гриффиндорец-однокурсник, которым можно было бы манипулировать себе на благо. Нет. Перед ней Малфой. Сын Пожирателя смерти и отпрыск старинной фамилии… ведь он, скорее всего, разбирался в Темных искусствах даже лучше ее.

От собственного осознания Лили широко распахнула глаза, чувствуя, как не хватает легким воздуха, а потом, сощурившись, посмотрела на Малфоя, но уже иначе. Совсем под другим углом. А ведь он… мог бы знать.

— Поттер: да или нет? — резко спросил он, когда молчание затянулось и ему уже явно надоело ждать. Лили медленно приподняла бровь, контролируя каждый мускул своего лица, отчаянно думая: ситуация скалывалась плачевно, ведь он был прав. В любом случае старосте Хогвартса поверят безоговорочно, а на фоне прошлогоднего скандала с ее братом… у Лили ни шанса. Ей не дадут спуска, растопчут сразу, как подвернется возможность.

Но и Малфою верить было нельзя. Если он знал, а он знал, Лили была уверена, о Мариусе и о его свойствах, то почему сам не решился приготовить? Что мешало?

«Он не хочет марать руки», — холодно пронеслось в голове, и она сузила глаза, испепеляя его своим взглядом.

— Я не доверяю тебе, Малфой.

— Резонно, — оживился он, скрестив руки в кулак. Малфой психологически защищался. Но от чего? — Поэтому я предлагаю нам заключить сделку. Вернее — Непреложный обет. Что скажешь?

Лили медленно облокотилась спиной о деревянную поверхность стула, пристально, словно ища какую-то зацепку, смотря на него. Отчего-то внутри появилось странное чувство азарта, словно эта игра была одной из тех, когда Лили не могла бы с точностью сказать, что она выиграет. И это будоражило. Но… играть со слизеринцами? Это было глупостью: в конце концов она слишком хорошо знала Альбуса, чтобы понимать, кто они такие. Лживые, беспринципные, подлые. Ударят тогда, когда не ждешь; перекрутят игру в свою пользу и без обиняков растопчут противника. С ними опасно. И слишком сложно, наверное, это и было одной из причин, почему она так отчаянно умоляла шляпу о Гриффиндоре.

Отбив триоль пальцами, Малфой резко встал, со скрипом отодвинув стул, и Лили непроизвольно поднялась следом, чувствуя… страх. Потому что совершенно не могла понять, чего ей следует ожидать.

— Твое промедление, Поттер, может слишком дорого тебе обойтись, — холодно проговорил он, вальяжно, поочередно закатывая рукава на своей рубашке. — Ты не в том положении. У тебя нет варианта, кроме как сказать «да». Поэтому предлагаю сразу обсудить условия Непреложного обета.

Но она молчала, напряженно прикусив губу, и Малфой, тяжело вздохнув, отвел взгляд в сторону, покручивая палочку в руках, задумчиво, медленно.

— Что скажешь своим подстилкам, когда придешь позже них в спальню, а? — Он методично кивнул головой своим мыслям, и Лили нахмурилась: было уже почти два, до их возвращения — считанные минуты, и времени действительно было мало. — К тому же… мадам Бинс имеет привычку проверять библиотеку в третьем часу, а чтобы заключить обет нужно определенное время. Поэтому… — он насмешливо улыбнулся, резко посмотрев на нее, и презрение змейкой проскользило в его глазах, и это отчего-то заставило Лили злобно сморщиться. — Так как ты не в том положении, чтобы диктовать свои требования, то этим займусь я: мне нужно лишь одно — никто не должен узнать, что именно мы будем обсуждать во время наших встреч. Мы дадим обет, что никогда не расскажем о том, что связывает нас, зачем мы видимся и над чем работаем. Что скажешь? Достаточно обнадеживающе?

Мысли лихорадочно бегали туда-сюда, и Лили, обозленная и капельку униженная, со злостью сжала палочку в руках. «Чертов Малфой», — думала она с некоторой ненавистью, пытаясь призвать к собственному хладнокровию, но тщетно. Потому что Лили знала: этот бой не ее. Только вот… бой не война, поэтому стоило попытать удачу чуть позже, когда ему покажется, будто ситуация под контролем. Полным контролем.

Лили улыбнулась. Робко, слегка смущенно, получив в ответ презрительный смешок, но ее уже было не остановить.

— Нет, мы также должны уточнить, что никогда не изложим это в письменном виде, — улыбка ее стала шире. — Все, что нас связывает, не должно передаваться в любом виде, Малфой. Ни в письменном, ни визуальном, ни в аудиальном.

— Отлично, — бодро подтвердил он, подойдя к ней ближе, держа палочку наготове.

Но, слегка дернувшись, Лили опять подняла ладонь, слегка наклонив голову. Ей совсем не нравилось то, с какой легкостью он соглашался.

— Почему ты не можешь приготовить сам?

— Серьезно? — равнодушно протянул он, слегка раздраженно передернув плечом. — Поттер, ты меня разочаровываешь. Как думаешь, что лучше, приготовить опасный темный напиток самостоятельно, не имея в этом опыта, или заставить это сделать другого, человека, который делал это на протяжении года и смог усовершенствовать рецепт?

Нервы стянулись комом в районе живота, и Лили неверяще посмотрела на него. «Откуда?» — спрашивали ее глаза, потому что это было действительно странно. Никто, даже Альбус, не догадывался о том, насколько сильно она видоизменила наркотик.

— Мариус вызывает сильные галлюцинации, основанные на твоих желаниях, — медленно и тихо протянул Скорпиус, теперь посматривая на нее иначе. С каким-то изуродованным интересом. — Но ты не можешь управлять тем, что видишь. Ты не можешь сказать, что именно хочешь представить в голове. Его эффект меньше, чем на сорок минут, а после него на теле у принимавшего образуются кровоподтеки. Но у Альбуса этого не было. Он пролежал в туалете больше полутора часов, и ничто бы не сказало, что он наглотался наркотика, если бы не одно — запах. Полынь и бальтазар. Именно поэтому все поняли, что за зелье принял Поттер, а то, что не было никаких следов и прошло столько времени… что ж, мало ли, с чем он смешал? — Малфой медленно подошел к ней, и выражение его лица было нечитаемым. Он весь как будто был соткан из полного, леденящего душу равнодушия. — Но люди, знакомые с Темной магией, понимают, что это невозможно. Такой эффект достигается лишь в случае изменения самого зелья. Ты изменила его, достигнув большего эффекта. Мои аплодисменты, Лили Поттер. Поэтому теперь ты приготовишь его и для меня. Ведь то, что ты была в запретной секции, — полбеды, твоя главная проблема — твои действия. Ты что-то ищешь. Как думаешь, если проверить твою палочку на заклинания… не обнаружится там что-то запрещенного? А в твоем комнате... — Он медленно наклонился, чтобы Лили могла рассмотреть все его черты лица. Белый. Бесцветный. Никакой. Но бесил он просто до ужаса. — Нет ли под пологом твоей кровати крайне интересных склянок?

От злости у Лили скривились губы, а рука с палочкой резко поднялась верх, прямиком на него. Только Малфой лишь усмехнулся, не думая ни отодвигаться, ни переставать выводить ее из себя. Он не боялся ее. Совсем как Альбус. Так что же делать ей с ним?

— Я отравлю тебя, Малфой, — прошипела Лили, уткнув палочку ему в грудь. Злоба заволакивала сознание, и мысленно она уже сотню раз прокляла тот день, когда он встал на ее пути, мечтая непременно стереть с его лица это выражение победителя. О, она была настолько зла, что не могла отдавать отчета своим действиям, казалось, еще минута, и Лили точно сорвется в бездну. — Рекомендую добавить в список условий отсутствие попыток убить тебя с моей стороны. Потому что я еле-еле сдерживаюсь.

Скорпиус улыбнулся, резко сомкнув на палочке свою руку, вынуждая Лили дернуть ее, но только ничего не получилось. Он крепко держал древко в своих руках.

— Обязательно, Поттер. Мы же не хотим, чтобы к твоим грешкам добавилось еще и убийство? — Насильно заставив опустить ее руку, Малфой крепко сцепил ее со своей, прежде чем взять уже свою палочку и медленно прошептать: — Обещаешь ли ты…

И когда он произнес все нужные слова и с силой сжал ее пальцы, Лили увидела в его глазах странный интерес. Он словно изучал ее, право, наслаждаясь той злобой, которая медленно, но постепенно проявлялась в ее глазах.

Лили сильнее надавила на его кожу, не стараясь расслабить хватку, даже не думая убегать, когда как в мыслях было лишь одно слово — «уничтожить». И, всматриваясь сильнее в эту серую безмятежность, она думала лишь об одном: нет той силы, что могла бы по-настоящему ее поразить. А значит, Лили непременно ему отомстит, хорошенько заставив раскаяться из-за содеянного. О, Скорпиус Малфой еще непременно пожалеет об этом дне и о столь глупой мысли, будто бы он может припереть ее стенке.

* * *

Широко распахнув глаза, Лили, воровато оглянувшись и заметив лишь Мэри и Элеонору, раздраженно передернула плечом, тут же переведя свой взгляд на стенку. Рука слегка побаливала после Непреложного обета, и внутри было странное чувство, такое, которое обычно появлялось после ее игр с Темной магией. Наверное, поэтому весь день она проходила в каком-то странном, рассеянном состоянии и тенью следовала за Мэри, боясь отстать. Боясь выдать себя.

Но никто, естественно, ничего не знал: Томас смеялась, как перезвон колокольчиков, и победно задирала голову, рассказывая ей полушепотом о своих успехах с Фолкнером. У нее, как всегда, в голове были лишь планы по самоутверждению, ее мало интересовали окружавшие люди, поэтому Лили не боялась. Она вообще никогда не была в расчет Мэри. Глупая, легкомысленная стерва, такой только манипулировать, а не опасаться, другое дело Малфой.

Сморщившись, Лили прикрыла глаза. Благо, уроки давно кончились, и теперь они сидели в своей спальне, поэтому она не особо старалась напустить на себя вид безгрешной невинности. Ни Элен, ни Мэри не обращали на нее внимания, поэтому Лили думала. Думала о Малфое и о том, какой бы можно было добыть на него компромат, но чем дольше перед ней маячила данная задача, тем сильнее она убеждалась, что спрашивать о нем ей просто не у кого. Да и сомнительно было, что Малфоя можно было просто так припереть к стенке. Нет. Такие игроки, как он, опасливы и вдумчивы; они не совершают действие, а лишь бросают кость, дожидаясь момента, когда жертва расслабиться, чтобы уже тогда начать действовать.

Только вот Лили была не совсем обычной пешкой: она подождет. И однажды Поттер определенно определит его слабое место и поставит перед собой на колени. Так же, как и всех до него.

— Партия «Содружество» бьет все рейтинги, — протянула лениво Мэри, крутясь у зеркала, и Лили заинтересованно посмотрела на нее.

Томас всегда знала все самые главные политические новости из-за своего отца, героя войны, руководящего теперь всеми издательствами Магический Британии. Жалкий монополист, продавливающий любого, кто не проповедовал его взгляды, Дин Томас искренне верил в стратегию по улучшению отношений с магглами и активно продвигал в газетах любых политиков, поддерживающих его мнение. А партия «Содружество», как раз и продвигавшая политику по сближению и выстраиванию культурного разговора, курируемая тетей Лили, Гермионой, была в списке его любимцев. И Лили знала: Томас просто хочет стать серыми кардиналом, что возможно лишь при приходе на выборах политической силы, так оберегаемой и восхваляемой им.

Что ж. Свершись это, и Мэри Томас возвысится даже над детьми Гарри Поттера. Поэтому, наверное, Лили с такой опаской следила за политическими событиями.

— Отец говорит, что мы точно победим. — Она самодовольно улыбнулась, проскользив по Лили слегка презрительным взглядом, а потом, медленно очертя губы ярко-красной помадой, сверкнула глазами. Судя по короткому зеленому платью, Мэри явно собиралась на свидание. — Ах, как мне не терпится уже побывать на Министерском балу! И почему только мой отец смотрит на все столь старомодными взглядами и не позволяет мне присутствовать на балах до восемнадцатилетия?

Раздался шумный вздох со стороны Элен, напряженно скрестившей руки на груди. Она печально смотрела на Мэри, которая, словно хищник, нашедший расположение жертвы, весело развернулась и посмотрела на Спинетт в упор, задорно приподняв брови.

— Элен, если ты будешь паинькой, то я выпрошу и приглашение для тебя. Только, пожалуйста, перестань уже сидеть с такой кислой миной: меня раздражает твое неумение радоваться чужой удаче.

Дернувшись, Элеонора хотела была что-то сказать, но, вовремя прикусив губу, вдруг перевела свой взгляд на Лили, поглядывая на нее с таким отчаяньем, что Поттер на секунду даже стало ее жаль. Но, как любое чужеродное чувство, жалость прошла моментально — Элеонора должна была страдать, если так и не научилась стоять за себя и быть независимой. Когда вообще овцы выживали в стае волков?

«Дура», — холодно подумала Лили, взирая на нее безразлично, испытывая внутреннее раздражение.

Потому что в ее мыслях — Малфой. Потому что она только и может, что лихорадочно обдумывать, как можно его обуздать. И даже тот факт, что в скором времени, возможно, Мэри и Годрик Томасы станут влиятельнее ее, не так волновал Лили — во всяком случае, этим можно даже воспользоваться. Ведь Поттер — часть их компании. Она бывшая девушка Годрика. И как бы кто жалко ни скулил у нее за спиной, насмешливо говоря о том, что ее просто бросили, никто не изменит того факт, что у Годрика не было официальной девушки ни до нее, ни после.

— Мэри, но куда ты идешь так поздно? — неуверенно протянула Элен и слабо улыбнулась, выворачивая свое нутро. Она не умела притворяться, не умела врать, и Лили всегда поражалась, как такая вообще смогла влиться в их компанию. Неужели связи делают любого, даже самого жалкого человека, настолько могущественным?

— Ох, как тебе разница? На свидание я иду, — протянула в ответ, скалясь, внимательно оглядывая себя с ног до головы. — И кто знает, может, это лето пройдет у берегов удивительной Италии?

Лили неслышно фыркнула, прикрыв губы рукой, испытывая непередаваемое презрение, потому что у Мэри, кроме ее красивых крашеных белесых волос и яркой улыбки, не было ничего стоящего. И до чего же были глупы те, кто велся на этот разрисованный внешний вид.

— Но как же Мэтью? — воскликнула Элен, поднявшись с кровати, слегка сузив глаза. Ее бледное лицо покрылось красными пятнами, так бывало всякий раз, когда она начинала нервничать или испытывать какое-то раздражение. Бедная-бедная Элеонора. В этом мире, где вокруг одни змеи, желающие твоего низложения, любая эмоция — это мишень.

— А что с ним? — удивленно поморгав, весело поинтересовалась Мэри. — С утра вроде выглядел здоровым. Во всяком случае, достаточно здоровым, чтобы найти себе кого-то на то время, пока я буду занята. — Резким движением схватив сумку за ремешок, Мэри очаровательно улыбнулась, прежде чем выйти из комнаты. — Думаю, сойдешь даже ты. Так что воспользуйся своим шансом, дорогая.

Едкий аромат духов, повисший в комнате, щекотал нюх, а тишина поминутно действовала на нервы. Элен стояла, не сдвинувшись, и вид у нее был грустным, слегка надломанным, и Лили даже с каким-то интересом смотрела на нее. Искренние чувства вызывали странные ощущения, но это была не жалость, напротив, хотелось добить эту несчастную овечку с пшеничными волосами и теплыми ореховыми глазами.

Лили была жестока. Где-то глубоко внутри нее жило такое чудовище, что дай ему спуск и она уничтожила бы всю школу, поэтому, наверное, Поттер так старательно клеила улыбку на лицо и старалась выглядеть понимающе. Пускай Элен думает, что хоть кто-то на ее стороне, пускай строит иллюзии. Ей мстить не хотелось, об нее можно только вытереть свои ноги.

— Я так ее ненавижу, — тихо прошептала Элеонора, вскинув брови, а потом посмотрев на Лили. Печальная. Погруженная в себя. Никакая. «А чего ты хотела, а?» — безразлично думала Лили, понимающе улыбнувшись, вбивая в свою улыбку примесь сочувствия и поддержки. — И с кем она только на этот раз?..

— С Фолкнером… ой! — встрепенулась Лили, ударив себя по лбу. Ей было так скучно, что она совершенно не обдумывала свои манипуляции, полагаясь на опыт и интуицию. — Я не должна была тебе говорить, — с ужасом протянула Поттер, тут же прикрыв рот руками, скрывая улыбку, которая лезла к ней на уста. Потому что ей было смешно: столкни их двоих, что могло произойти? Какое веселье могло разыграться?

Улыбка грозилась перерасти оскал, но Лили ничего не могла поделать с собой: Мэри ее раздражала. Она, кажется, начинала заигрываться со своим всемогуществом, так почему бы не встряхнуть ее, не добавить чего-то ядреного в ее жизнь?

— Что? Майкл? — тут же накинулась на нее Элен, приблизившись, с ужасом взирая. — Мерлин, и на кого она его променяла. Мэтью же так ее любит!

— У Фолкнера вилла в Италии, — тихо бросила Лили, внимательно наблюдая за жертвой. «Ну же, давай, злись!» — с весельем думала она, намеренно давя на самое больное. — Ты же знаешь, Мэри всегда хотела…

— Но это немыслимо! — перебив, с яростью воскликнула Спинетт, взмахнув рукой. — Не понимаю… — с опаской, с печалью добавив.

Присев на край кровати, Элеонора склонилась, задумчиво посматривая на свои туфли, и ее спина, как будто прогибалась под невиданным давлением. Она была подавлена и в смятении, и Лили внимательно смотрела на нее, испытывая странное чувство отвращения. Она ненавидела Элеонору Спинет за ее честность и искренность; за то, что умела любить и ценить хоть что-то.

За то, что ее любили, несмотря на то жалкое существование, которое она влачила все это время, когда Лили ради общественного признания пришлось выткать совершенно другого человека и демонстрировать его, демонстрировать, полностью разрушая себя.

За то, что таких было как-то совестно даже ломать.

— Отомсти ей, — вкрадчиво проговорила Лили. Неконтролируемая злоба волной поднималась где-то внутри, и ей так хотелось разрушений, страданий и чужой боли, что, понизив голос, она уверенно шептала, обволакивая сознание глупой и сердобольной Элен: — Мэри унижает тебя, Элен. Она топчет твои чувства, чувства Мэтью, а потом растопчет и чувства Майкла Фолкнера.

— Что? Он влюблен в нее? — так же тихо проговорила она, с некоторым ужасом взирая на Лил-с, и в глазах ее отразилась тревога.

— Конечно, — кивнув головой, воскликнула Лили, не вздрогнув от собственной лжи. Все это было настолько уморительно, что, не будь она столь хорошей актрисой, расхохоталась бы ей прямо в лицо. — Ты же знаешь, разве мог бы он иначе звать ее на свидания? А ей от него нужна только чертова вилла. Несправедливо, да? Не хочется ли тебе поставить ее на место?

— Да! — яростно воскликнула Элен, резко поднявшись и выпрямившись, с каким-то обожанием поглядывая на Лили. В ореховых глазах засверкал азарт, который подпитывался ее уверенностью в искренности чувств других. Бедная-бедная Элен. Она-то верила в любовь и дружбу, думая, что люди намного лучше, чем они есть. — Это несправедливо!

— Но мы же не хотим, чтобы это так и продолжалось? Чтобы она вновь и вновь использовала людей, а потом бросала их? — тянула Лили, не моргая, не дергая рукой. У нее в лице была отчаянная заинтересованность, когда внутри — лишь одно дьявольское веселье. — Забери у нее Фолкнера, забери ее планы на лето и покажи, что она не может использовать людей только из-за собственной прихоти.

Оторопев, Спинет удивленно посмотрела на Лили, словно не веря, что она вообще может провернуть что-то подобное. Но огонек в глазах, что маячил то и дело в этой ореховой бездне, выдавал Элеонору: она хотела хотя бы попробовать. «Даже если у нее ничего не получится, выбесить Мэри она точно сможет, — улыбнулась Лили, кивнув головой, словно подбадривая: — И тогда Томас допустит ошибку. Сорвется на несчастной Элеоноре Спинет, любимице Гриффиндора, и ей несдобровать. Общество просто уничтожит ее».

— Только лишь попробуй, Элен, — мягко протянула Лили, сжав руку Элен, улыбаясь шире, видя, как нерешительность все сильнее проступает в ее лице. Нет. Теперь Поттер точно бы не отпустила Спинетт из своих сетей, слишком уж ей хотелось подпортить настроение Мэри Томас. — Ты же знаешь, я всегда буду на твоей стороне.

— Лили, — с благодарностью бросила Элеонора, растроганно приподняв уголки губ. — Какая же ты хорошая! — И, ответно сжав ее руку, заставив Лили невольно вздрогнуть, она с какой-то изуродованной благодарностью поглядела на нее, и тут же быстро затараторила: — Наверное, я не должна это тебе говорить, но… Мэри очень плохо поступала с тобой, пока ты встречалась с Годриком…

— О чем ты? — заинтересованно протянула Лили, слегка склонив голову, чувствуя, как сердце замирает внутри.

— Он изменял тебе, Лили, — печально проговорила Элен, с сочувствием посверкивая глазами. — С Ребеккой Берк. Мэри сама их свела, а потом приглашала ее к нам на ночные вылазки, все же знали, что ты не ходишь с нами… — Спинетт с большей силой стиснула ее ладони, опустив уголки глаз, с такой печалью смотря на нее, что Лили растерянно моргнула. — Мне так жаль! Но я не могла рассказать тебе: Мэри угрожала, что, если ты узнаешь, то… в общем, она сделает так, что Мэтью больше никогда со мной не заговорит.

Какая-то странная ненависть накрыла Лили, и она, потеряв контроль и привычные маски, с отвращением посмотрела на Элен, чувствуя, как злость прожигает ей легкие. Логично, конечно же логично, что из-за того, что она никогда не позволяла Годрику заходить дальше поцелуев, он мог найти себе кого-то на стороне, но Ребекку… эту глупую, миниатюрную брюнетку, что вечно распускала о Лили слухи и донимала ее, пытаясь уколоть побольнее. Как он мог? Как посмел изменять ей с той, кто ниже, хуже ее?

— О нет, — с ужасом прошептала Лили, печально сузив глаза, опустив уголки губ, заставляя себя цеплять маску отчаянной безнадежности, когда внутри лишь одна мысль: «уничтожить». — Нет-нет-нет!

— Лили, прости! — воскликнула Элен, со страхом смотря на нее. — Я правда не хотела. Не надо так убиваться… — лепетала она, сильнее стискивая ее ладонь, — ну, хочешь, мы отомстим и ему! Я сделаю так, чтобы весь Хогвартс узнал об этом, и тогда… тогда, возможно, тебе станет легче? Ну, Лили, почему же ты молчишь? Какая я глупая, что решила рассказать это…

Замерев, Лили отвернулась, вперив свой взгляд в стенку, а потом медленная злобная улыбка появилась на ее губах, обнажая чувства. Какой-то восторг обуял Поттер, хотелось развернуться и закружить Элен в танце, потому что все складывалось так до ужаса удачно, что хотелось петь.

— Отомстить? — робко спросила она, не поворачиваясь, чувствуя, как внутри нее ключом бьет торжество. Потому что унизить Годрика ей хотелось больше всего. — Но, Элен, это не будет слишком большой опасностью для тебя?

— Нет! Никто даже не поймет, откуда пошел слух… Мэри подумает, что это Ребекка проболталась!

— О, Элен, неужели ты сможешь сделать это для меня? — удивленно и восторженно проговорила Лили, резко развернувшись, смотря на нее грустными, печальными глазами, в которых стояли слезы. — Мне так больно сейчас, ты же знаешь, я так его люблю. Наше расставание так мучило меня, а теперь оказывается… оказывается…

Прикрыв рот ладонью, Лили с мольбой взглянула на подругу, которая, конечно, уже была полностью на ее стороне. Элеонора Спинет смотрела решительно, одобрительно, с каким-то нечеловеческим пониманием, и в глазах этих, в ореховой бездне, было лишь одно: месть.

Лили, всхлипнув, благодарно качнула головой, прикрыв рукой лицо, чтобы Элен не могла заметить, как губы ее сложились в холодную, расчетливую улыбку.

Да. Все было так предсказуемо… так же, как и всегда. Никто не оставался без должной кары.

«Ты следующий, Малфой, — думала она, перестав улыбаться, внимательно всматриваясь в воодушевленную Элен, которая с улыбкой перебирала книги. — Лучше тебе запомнить тот день, когда ты решил прижать меня к стенке, ведь я его точно не забуду. И приду за тобой. Отсчитывай мгновения, ведь я всегда прихожу за своим».

Лили стояла, облокотившись о каменный подоконник и, улыбаясь окружающим, лениво думала, покручивая в руках письмо от Альбуса. Написать брату и спросить его о Малфое было одним из самых рациональных поступках в ситуации, когда никого со Слизерина, кроме Ала, у нее в знакомых не было. Но он, не изменяя своей манере, сказал ей перестать плести интриги и всерьез заняться учебой, вместо бессмысленных попыток опять кого-то подставить.

Глупый Альбус. Нашел вообще, кого наставлять. «Человек, не смогший удержаться на своем месте, пытается научить меня целесообразности», — холодно думала Лили, плавя улыбку на устах, испытывая неимоверное раздражение и в некотором смысле злость.

О Скорпиусе Малфое ходило много слухов, но ничего толкового из них узнать было нельзя: то, что он высокомерен и скрытен, было понятным и без всего этого, про его семью мало кто что знал, да и сам Малфой не особо распространялся о своей жизни. В его репутации все было идеально, кроме одного, его девушки, Мадлен Селвин. Красивая высокая брюнетка с ярко-голубыми глазами, они были вместе с четвертого курса, но это не мешало ей постоянно пропадать на свиданиях с другими парнями. Что могло быть в Селвин, из-за чего Малфой мог терпеть такой позор? Над ним смеялись: открыто, с иронией подмечая о том, что Мадлен не сносил только ленивый, хотя, наверное, это и было приукрашиванием.

Возможно, именно это и заставило Лили задуматься: она во что бы то ни стало должна была распознать слабое место Скорпиуса Малфоя, и что, если оно в его девушке?

Идея подружиться с Мадлен отпадала сама собой: это было бы и подозрительно, и испортило бы Поттер репутацию, к тому же, мисс Селвин была не невинным ангелом с голубыми глазами — Лили достаточно хорошо и умело читала людей, чтобы понять сразу: Мадлен Селвин — это стерва, которая ничем не отличается от той же Мэри. Так был ли смысл вновь впускать в свою жизнь человека, которого бы потом захотелось растоптать?

Тяжело вздохнув, Лили сжала конверт в руках и вдруг заметила Годрика, который, закинув сумку на плечо, лениво плелся по коридору, направляясь, наверное, в Большой зал, а позади него, весело болтая, с легкой походкой следовала Ребекка Берк. Странное раздражение пронзило Лили, и она, отвернувшись, прикусила губу, чувствуя неутолимое желание просто сорваться с места и напустить на Бэкки заклинание. Но это было глупо. Есть ли смысл открыто нападать на главную сплетницу Хогвартса, ту, что так целенаправленно и примитивно пыталась задеть Лили Поттер, пуская по школе глупые, мерзкие слухи?

По правде говоря, Берк просто ей завидовала, ведь Лили с легкостью смогла завоевать Годрика, когда ей приходилось стелиться, унижаться, падать все дальше в бездну, лишь бы он только пришел к ней после отбоя. Жалкая, наивная, никчемная Ребекка Берк. А был ли смысл об нее топтаться?

— Лили! — словно в опровержение ее вопроса, раздался нежный голос Берк, и Лили, нацепив добродушную и робкую улыбку, посмотрела на нее, слегка склонив голову. Рядом с ней, заснув руки в карманы, стоял Годрик, который лениво смотрел на нее в ответ, но Лили игнорировала его взгляд специально, чтобы он подумал, будто ей больно и тяжело смотреть ему в глаза, когда как на самом деле ее распирает яростное желание убить его прямо на месте. — А где Мэри, Элен? Мы ищем их, чтобы пойти в Хогсмид за огневиски, — и, улыбнувшись шире, Ребекка хотела было по-хозяйски обвить руку Годрика, но тот, словно догадавшись, выкрутился и отошел в сторону.

— О, — заботливо протянула Лили, поглядывая то на него, то на нее, намеренно придавая взгляду немой вопрос. — Не знаю… кажется, Мэри осталась в спальне, а Элен я вообще не видела весь день.

Высокомерно фыркнув, Бекки картинно посмотрела в потолок, словно сетуя на судьбу-злодейку, и Лили обвела взглядом коридор, усиленно думая. «Здесь всего человек десять, большая часть — пуффендуйцы, закатывать скандал и провоцировать Бекки незачем», — хладнокровно рассуждала она, слегка прищурив глаза: «Нужно дождаться… или попробовать прямо сейчас?».

Лили не была уверена, но ей так хотелось запустить адский механизм, что сил сдерживаться не было: она знала, Элен по ее просьбе уже должна была поделиться свежими сплетнями в женском туалете после занятий. Новость о том, что Годрик безжалостно использовал Лили из-за фамилии и вместо своей девушки проводил время в компании всех раздражающей Ребекки Берк, должна была облететь вековые стены, а значит, был смысл подлить масла в огонь.

«Улыбайся, Бекки, — думала Лили, опустив уголки губ и глуповато захлопав ресницами. — В конце концов в обществе, которое точно уничтожит тебя из-за твоего высокомерия, улыбка — это единственное, что остается жертве».

— Не знала, Бекки, что ты теперь в нашей компании, — деланно грустно протянула Лили, хлопая ресницами. — Годрик, вы… близки?

Он дернулся, смотря на нее упрямо, словно пытаясь что-то отыскать, и от его взгляда у Лили внутри все поднялось в какой-то страшной буре. Она ненавидела Годрика всем своим естеством и делать вид жертвы сейчас было настолько трудно, что Поттер боялась — минута, и все сорвется в Тартарары.

— Мерлин, Лили, ну до чего ты наивное создание! Недаром о тебе говорят, что ты солнечная и… слишком нерасторопная? — тут же насмешливо ответила Бекки, на этот раз наконец обвив его руку. У нее на лице — ядовитая улыбка, которая кривилась в потугах унизить Лили, растоптать. Думало ли это глупое существо о том, что может быть с тем, кто попытается уничтожить Лили Поттер? — Конечно же, мы вместе!

«Попалась», — сердце Лили забилось сильно-сильно, она опять окинула взглядом коридор, заметив, что на них уже лениво посматривают пару человек, а потом, резко прикрыв рот ладонью, словно сдерживая свои эмоции, Лили так беспомощно посмотрела на парочку, что Ребекка лишь сильнее улыбнулась.

Резким движением сорвав сумку, Лили стремительно пошла прочь, чувствуя, как заслезились глаза, и она намеренно напрягала глаза, не моргая, чтобы все подумали, будто она вот-вот расплачется. Сердце билось. Не от боли, досады или грусти. Оно билось от предвкушения, потому что сейчас она сделает так, что общество никогда не простит Ребекку Берк, а сам Годрик начнет ее избегать. Она сделает так, чтобы эта сука больше никогда не улыбалась, по крайней мере, искренне.

Стремительно идя мимо ошарашенных учеников, которые явно не ожидали увидеть плачущую Лили, она, игнорируя каждого, упорно направлялась к женскому туалету, в котором, Поттер знала, как всегда, точно собралась группа девушек с разных факультетов, чтобы просто пообсуждать студенческую жизнь. Дело лишь за малым — ворваться туда и ошарашить уже их.

— Вы знали?! — сорвавшимся голосом бросила Лили, тяжело дыша. Девушки, удивленно поглядывая на нее, медленно стали обступать Поттер со всех сторон, и она, всхлипнув, в какой-то момент посетовала, что стоило наложить заклинание на свое лица, дабы придать ему более грустный и заплаканный вид. Но, не теряя ни минуты, Лили продолжала сбивчивым голосом, усиленно напрягая каждый мускул своего лица, чтобы оно выдавало правильные эмоции: — Ребекка и Годрик вместе! Они мне только что об этом рассказали!

— Что? — удивленно проговорили они, и послышались осуждающие шептания. — Как этот придурок мог начать встречаться с Ребеккой?

— Отвратительно, и это после того… — запнувшись, не договорила одна из них, и Лили, резко вскинув голову, в упор посмотрела на Мелиндру Джонсон, когтевранку с шестого курса, которая прославилась тем, что ее парень из Дурмстранга в прошлом году прислал ей целую корзину из ярко-синих поющих васильков.

Лили же тогда лишь презрительно усмехнулась про себя, думая, что это слишком грубо. И напоказ. Если хочешь, чтобы тебе завидовали, нет ничего лучшего, чем делать вид, будто ты не считаешь себя достойным хоть чего-нибудь из того, что получаешь.

— О чем ты? — тихо протянула Лили, почувствовав липкие, сожалеющие взгляды, в которых искренности не было ни грамма. И Поттер знала, черт возьми, что будь на месте нее Ребекка, они бы отреагировали также. Потому что им нужна были лишь драма, и плевать было, из-за чего или из-за кого она.

Тяжело вздохнув и переглянувшись с остальными, Мелиндра, многострадально качнув головой, живо заговорила:

— Оказывается, он изменял тебе, когда вы еще были вместе. Мерлин, это так ужасно… изменять тебе с этой Бекки! Ты же его так любишь, так страдаешь по нему… — осуждающе сузив глаза, она, обведя каждого взглядом, уверенно проговорила: — Берк вообще берегов не видит.

— Да! Думает, что если ее папочка владеет лавкой в Косой-аллее, то ей все позволено…

— А помнишь, как она хвасталась ожерельем из зубов дракона, которой ей привез отец из командировки?

— А гоблинской работы браслет с переливающимися сапфирами?

— Да и вообще…

Шепот, слухи забежали, задергались будто в каком-то припадке, и все стали вспоминать грешки несчастной Бекки, совсем забыв о Лили, которая, как и раньше, стояла в центре, и, тихо всхлипывая, прикрывала рукой рот.

Чтобы не улыбнуться. Чтобы не разразиться диким смехом, потому что каждый стоящий здесь был не лучше той же Берк, но… таким людям требуется свежее мясо, и они не пройдут мимо. Общественное порицание, сплетни, презрение — слабая и инфантильная Ребекка не выдержит и недели. Она станет нервной и раздраженной, а такая совсем не нужна Годрику. Он бросит ее: по-любому бросит, ведь сам Томас не сможет устоять перед общественным мнением. Все бы начали просто порицать его.

«Пожимай плоды, что посеял», — с злостью думала Лили, чувствуя, как сердце опять сжимается от ненависти. Суровое, заносчивое лицо Годрика то и дело всплывало в голове, и ей казалось, что внутри у нее просыпается какая-то боль. Потому что факт их расставания давался Лили слишком тяжело. Потому что она, черт возьми, успела привыкнуть к нему за все это время.

Прикрыв глаза, Лили вдруг вспомнила о письме брата, что все это время было в ее руке, а потому, резко запихнув его в сумку, она печально посмотрела на окружающих, которым уже и дела не было до нее. Никто больше не замечал Лили Поттер.

Лениво повернув голову, она наткнулась взглядом на зеркало, висевшее над умывальником, и искривила свое лицо в печали. Ребекка, Мэри, Годрик — все это насекомые, их раздавить не составляет ни труда, ни воображения, а вот Малфой… что делать с ним? Как уничтожить его?

Сглотнув, Лили упрямо всматривалась в свое отражение: ей просто до ужаса не хотелось опять варить Мариус, опять рисковать всем и спускаться ночью в Выручай-комнату, чтобы… падать в этот самый ад мыслей и желаний. Темная магия — это наркотик, она еле справилась с ломкой, а что станет тогда, когда она вновь вернется к ней? Проще было просто убить Малфоя, чем вновь окунаться с головой в бездну.

Но делать было нечего. Она подчинится Малфою. А потом, когда он расслабится, Лили нанесет свой удар. И он будет смертоносным. Завершающим.

Потому что так было всегда. За исключением, конечно, тех немногих случаев, которые и являлись причиной всех ее несчастий.

* * *

В воздухе стоял тяжелый, отягощающий легкие воздух, и Лили, пытающаяся минут пять сдвинуться глазами со строчки, всякий раз была вынуждена прерываться, чтобы просто вдохнуть.

Чертова весна как будто уничтожала ее, и больше всего Лили бесила ближайшая неопределенность: спокойной жизни пришел конец, совсем скоро она будет вынуждена приступить к отвариванию зелью, дабы успеть до полнолуния, но… ей не хотелось делать всю работу. Поттер хотела прочно привязать к этому и Малфоя, но тот, словно назло, не попадался ей на глаза и даже не старался хоть как-то подать какой-либо сигнал, знак. Казалось, ему было плевать, оттого, наверное, Лили с такой маниакальностью пыталась найти информацию о нем, используя всевозможные источники.

Из всего того, что она узнала, можно было сделать мало выводов: староста Хогвартса, он являлся постоянным участником внеурочного кружка, который был создан по инициативе кузины Лили, Розы Уизли, для обсуждения повесток дня и просто знакомства с людьми. Это было странное времяпрепровождение для такого человека, как Малфой, но и на это Поттер смогла найти ответ.

— Ты хочешь присоединиться к нашему кружку? — удивленно протянула Роза, сощурив глаза, и Лили еле-еле сдерживалась, чтобы тяжело не вздохнуть и не встряхнуть хорошенько кузину. У них были натянутые отношения: вернее было даже сказать, что они просто не общались. Лили вообще не поддерживала отношения со своими родственниками, намеренно сторонясь их. — Конечно, интересное решение для такой, как ты, Лили, но… почему бы нет?

— А кто является куратором вашего кружка? — невинно поинтересовалась Лили, цепким взглядом оглядывая Розу: у нее было настолько малоэмоциональное лицо, что трудно было догадаться, о чем она думает и что испытывает.

Однако какое-то странное подобие на подозрение змейкой проскользило в глазах у кузины, из-за чего Лили мысленно дала себе пощечину: порой она заигрывалась и забывала о том, что люди не настолько глупы, чтобы не раскусить ее. Особенно те, с кем она так или иначе выросла.

— Все старосты Хогвартса, — важно заявила Роза, все еще с некоторым прищуром смотря на нее. А потом какая-то блаженная улыбка появилась на ее устах. — Это инициатива моей мамы, поддерживаемая «Содружеством». Они хотят знать наше мнение и распространять представления о деятельности своей партии, поэтому курируют эти обсуждения старосты Хогвартса. Для большей безопасности, понимаешь?

Конечно, Лили все понимала: война, прогромыхавшая, казалось бы, давно, навсегда отделила Слизерин от других факультетов. И при любом массовом мероприятии неизменно происходил какой-нибудь конфликт — как правило кто-то начинал припоминать слизеринцу его биографию. Это никогда не заканчивалось хорошо, даже ее брат, Альбус, и тот умудрялся влезать в факультетские драки и вызывать людей на дуэли, где он мастерки использовал темномагические заклинания. Впрочем, попасть на факультет змей после войны — это все равно что заработать себе пятно на лоб, гласившее, что Слизерин проиграл. И ему лучше сидеть молча и тихо.

Тяжело вздохнув, Лили сощурилась, прикусив губу. В итоге ничего она не смогла узнать о Малфое, и до чего же бесило ее это. «Уж лучше бы меня и вовсе отчислили, чем сделка с ним», — корила себя она время от времени, поражаясь тому, насколько хорошо и качественно Малфой замаскировал все свои слабости.

Однако вместе с раздражением в душе ее загорался интерес. Это было действительно необычно, и чем сильнее она изучала школьные сплетни, искала газетные вырезки о Малфоях, наблюдала за тем, как равнодушен и одновременно весел он с однокурсниками, тем сильнее убеждалась — он не простой игрок. Малфой скорее кукловод, и сейчас она его марионетка. Но надолго ли? И почему же мастер не управляет игрушкой? Чего он ждет?

— Элен, скажи-ка, милая, почему это вчера ты сидела в библиотеке вместе с Джастином Фолкнером, ну? — протянула Мэри, и Лили, оторвавшись от книжки, бросила быстрый взгляд на Элеонору. Она, внимательно и сосредоточенно записывавшая что-то в пергамент, даже ухом не повела, только лишь сильнее сжав ручку в руках. Лили хмыкнула тихо. Похоже Спинетт начинала включать мозг.

— Так получилось, что нам понадобилась одинаковая книга…

— Да ты что! Дай угадаю, книга была только в одном экземпляре? — холодно перебив, жестко проговорила Мэри, которая явно была не на шутку взбешена.

С тех пор, как Лили поговорила с Элен, прошло всего три дня, но Спинетт уже начала действовать: открыто, грубовато, но, тем не менее, результативно, и Лили действительно начинала думать, что при таком подходе месть Мэри Томас не заставит себя долго ждать.

— Да, так получилось, — уверенно проговорила Элен, все-таки вздрогнув. А потом, резко подняв голову, она печально поглядела на Томас, которая, казалось, с каждой минутой становилась все раздраженней.

Они втроем сидели в опустевшем Большом зале и отрабатывали свои долги. Вернее, отрабатывали Мэри и Элен, а Лили просто сидела рядом с ними для того, чтобы можно было к кому-то обратиться. Людей в помещении становилось с каждым мгновением все меньше, поэтому Томас не думала понижать громкость своего голоса, из-за чего проходившие мимо с каким-то благовонием поглядывали на них.

Все знали о Мэри Томас и о ее компании. И все хотели в нее попасть.

— Послушай, Элен, — взяв себя в руки, улыбнулась Мэри, отбросив белесые волосы за плечо. — Джастин… нас связывают определенные отношения, понимаешь? Мне бы не хотелось, чтобы ты вертелась рядом.

Сжавшись, Элеонора сильнее нужно стиснула перо в руках, явно решаясь что-то сказать, но слова не слетали с этих уст. И Лили, скептически наблюдавшая за ней, почувствовала некоторое презрение. Ей не было жаль Спинетт, она не была ни ее подругой, ни просто близким ей человеком, но глядя на стервозное личико Мэри, Поттер думала, что ей очень хочется стереть это выражение с ее лица.

— О, Мэри, — ласково и примирительно протянула Лили, сверкнув глазами. — Неужели ты ревнуешь?

Она дернулась и внимательно поглядела на Лили, чтобы потом с ослепительной улыбкой произнести, растягивая гласные:

— Да, Лили, ревную, и ты же меня понимаешь, не правда ли? Я сегодня узнала про Ребекку и Годрика, и мне так жаль! — взмахнув рукой, проговорила она, но в глазах, видел Мерлин, не было ни капли жалости — одна лишь издевка. — А ведь все тоже началось с того, что она просто вертелась рядом с ним… впрочем, Лили, тебе же не слишком больно? Или ты хочешь поделиться со мной своими переживаниями?

Улыбнувшись сильнее, она посмотрела на нее уверенно, нагло, и Лили, невольная рабыня собственного образа, была вынуждена напустить на лицо тоску и покорно скривить брови в скорби. И ей было трудно: хотелось просто схватить Томас и, не церемонясь, со всей силой долбануть ее об стол, но вместо этого Лили вынуждена была печалиться намеренно, когда внутри нее была одна только ненависть и злость.

В какой-то момент ей стало тяжело дышать, и Лили начала бояться, что прямо сейчас сорвется, обнажив всю свою ярость. Мысль эта породила внутри нее изувеченное отчаянье — годы притворства маячили перед глазами, и она прекрасно осознавала, что не сможет свернуть с намеченного пути. Она всегда будет солнечной Лили Поттер с робкой улыбкой и опущенным взором. И так ли был хорош ее образ?

Поймав обеспокоенный взгляд Элен, Лили прикусила губу будто бы в смущении, контролируя каждый мускул своего тела, думая лишь об одном — она научит Элен, поможет ей вырвать из цепких рук Томас Джастина. Чтобы просто увидеть, как ломается картинка идеального мира мисс Мэри Томас. Как ее лицо искажается в той ярости, что столько лет несла внутри себя Лили Поттер.

— Ходят такие странные слухи, что, мол, Годрик изменял тебе с Бекки, — как ни в чем не бывало продолжала она, резко посмотрев на Элен, которая вовремя вернулась к написанию определений, видимо, осознавая, что под ее взглядом просто сломается. — И все так взъелись на Годрика, хотя это абсурд! Ну!

Лили молчала, кусая губу, боясь выдать себя хоть чем-то. Она прекрасно понимала, какую игру затеяла Мэри: той просто хотелось отмазать братика, поэтому она и ломала комедию сейчас. «Непонятно только, почему не на публику», — прохладно думала Лили, сдерживая внутренний порыв просто встать и уйти. В самом худшем случае все подумают, что никакой измены не было, и тогда ни Годрик, ни Ребекка не получат общественного порицания. Но… если пойти в атаку?

Окинув взглядом зал, Лили лихорадочно думала: людей было мало, если она закатит истерику сейчас, то ничего не выиграет. Но если не сделать этого, то уже завтра вся ее попытка припереть их к стенке потерпит фиаско.

— Да как ты можешь такое говорить! — проговорила громко Лили, резко поднявшись с места, из-за чего рядом сидящие гриффиндорцы удивленно посмотрели на них. — Неужели… неужели ты даже сейчас будешь задержать своего брата, а не меня, лучшую подругу?

— Лили… — ошарашенно протянула Мэри, явно не ожидая такого, но Поттер смотрела на нее таким болезненными взглядом, так усиленно кривила свое лицо в агонии, что Томас не решилась продолжить говорить.

— Ты знаешь, как мне больно было, когда он бросил меня. Я думала, за что же? Ведь наши отношения с Годриком были построены так прочно и так… надежно! А оказалось, что все дело в чертовой Ребекке Берк, — переводя дыхание, Лили прикоснулась рукой ко лбу, слегка склонив голову, будто ей было больно стоять и говорить. Тихий шепот доносился до ее ушей, удивленной взгляд Элен пронизывал ее тело, но Поттер уже было не остановить. — Если не из-за Бекки, то почему наши отношения были разрушены? Почему мне так больно сейчас?

Дернувшись, чтобы схватить книгу со стола, Лили, не смотря ни на кого, обогнула лавку, чувствуя взгляды невольный зрителей, и уверенно пошла к выходу. Радость, ненависть — все смешалось в ней, и, не выдержав, Лили усмехнулась тихо. Потому что все они были заложниками ее образа, они все — марионетки, и Лили будет крутить ими, пока не надоест. В какой-то момент ей стало так смешно, что она лишь сильнее опустила голову, пытаясь придать своему лицу нужное выражение, в ту же секунду испытывая странную усталость. Словно каждый ее спектакль с годами давался все тяжелее.

Погасив наконец улыбку, она вскинула резко голову и тут же наткнулась взглядом на Скорпиуса Малфоя, который, прислонившись к нише с рыцарскими доспехами, лениво поглядывал на нее.

Усмехнувшись, Малфой приподнял вопросительно бровь, и его лицо исказилось в гримасе такого дьявольского веселья, что Лили остановилась на месте, испытывая… страх. Он видел ее насквозь. И почему это так волновало Лили? Не потому ли, что она, искусный кукловод, стала чужой игрушкой?

Непринужденно махнув головой, словно отгоняя ненужные мысли, Лили прошла мимо, чувствуя, как сердце замирает, ведь оно ждало — вот сейчас он что-то скажет. Но Малфой молчал, по-прежнему лениво наблюдая за чем-то в зале. Остановившись на мгновение, она проследила за его взглядом и увидела Мадлен Селвин, которая поспешно собирая свои конспекты и книги, то и дело о чем-то болтала с однокурсницей.

«Что если она и есть его слабое место?», — билась отчаянная мысль в голове, когда Лили стремительно шла по коридорам, обгоняя медленно плетущихся людей.

Сумерки уже взошли над Хогвартсом и в самом замке, несмотря на факелы, было все же темно, но это ей было как раз на руку — никто не мог заметить, в каком смятении находилась Лили. С Малфоем нужно было срочно что-то решать, иначе эта проблема перерастет в такую яму, что трудно будет в нее не попасть. Только вот никаких решений у нее не было.

Остановившись, она внимательно посмотрела в окно, на мрачный Запретный лес и с содроганием подумала, что для Мариуса нужны корни Венеума и Абруптума, старых деревьев, растущих на самой опушке леса. Она никогда не добывала их, этим занимался Альбус, но сейчас? Кто займется этим сейчас? Нервно сглотнув, Лили решительно направилась прямиком в гриффиндорскую гостиную, усиленно пытаясь заглушить внутри себя мысли, но чем сильнее она мечтала не думать, тем явнее окунулась в собственные думы.

Она быстрым шагом зашла в гостиную, беря курс на свою спальню, не обращая внимания ни на кого, однако громкий оклик заставил ее нервно крутануться на месте и с некоторым отчаяньем посмотреть на Мэтью, который, почесывая голову, держал в руках какой-то странный томик.

— Лил-с, тебе просили передать. — И он протянул его, то и дело чертыхаясь, пытаясь что-то вытащить из своих волос.

— Кто просил? — онемевшими губами протянула Лили, не стремясь забрать книгу. Что-то подсказывало ей: это Малфой. Его проделка.

— Ну… пятикурсница какая-то, не знаю я! Забирай уже давай, — раздраженно бросил он, и Лили, резко схватив книгу, пулей понеслась в свою комнату, радуясь, что там никого не может быть.

Хлопнув дверью, она прижалась к ней спиной, испытывая какое-то волнение… и азарт. Было просто до жути интересно, что все это значит, а потом, посмотрев на книгу в своих руках, она присела на кровать и в полубреду стала перелистывать страницы. Это был обычный справочник по зельям, ничего особенного, и только в конце, где разбирались этапы приготовления зелья Живой смерти, ярко-красными чернилами было подчеркнуто двенадцать, час и восемь.

«В двенадцатом часу на восьмом этаже», — тут же догадалась Лили, чувствуя, как мелко трясутся ее руки и как внутри нее поднимается целый вихрь чувств. С хлопком закрыв книгу, она откинула ее на кровать, сморщившись, упрямо всматриваясь в одну точку, пытаясь смириться с неизбежным.

Он диктует ей свои условии, и у Лили нет выбора. Она должна будет сварить этот чертов Мариус. Но почему же, почему у нее такое дурное предчувствие?

Вздохнув тяжело, Лили запустила руки в волосы, склонившись над своими коленями: Мэри, Годрик, Бэкки, Мэтью, Элен — все они пешки, которыми не составляло труда играть. Она знала их слишком хорошо: годы лицемерного общения дали ей много козырей, поэтому Поттер совершенно не боялась никого из них. Но не вышло ли так, что из-за слабости противников, Лили возомнила, будто она королева, когда сама никогда не снимала одеяния той же самой жалкой, никчемной фигурки?

Лили не знала. Не понимала. Не хотела принимать. Но… похоже королевские позиции в этой игре явно принадлежали не ей.

И каковы же шансы пешки против короля?

Лихорадочно собирая вещи, Лили, то и дело поглядывая на дверь, прикусила губу и почувствовала неописуемое раздражение. До двенадцати еще было больше четырех часов, однако она прекрасно понимала, что остаться ночевать в своей спальне равносильно тому, что Мэри и Элен обнаружат ее пропажу ночью. И как же тогда оправдаться? Ведь правильная Лили Поттер не гуляет по ночам и не читает книжки из Запретной секции; правильная Лили Поттер должна сейчас тихо плакать в кроватке и чувствовать предательство со стороны всех.

«Не правда ли хорошо, что я не правильная?» — криво усмехнувшись, подумала Лили, резко присев на кровать, а потом, взмахнув палочкой, сделала небольшой грим: глаза тут же стали красноватыми, а все лицо покрылось небольшими розовыми пятнами. Нужно было подготовиться к встрече с Мэри, ведь уходить раньше нее не было смысла: тогда бы Мэри и Элен точно пошли бы искать свою подругу, а для того, чтобы провернуть то, что задумала Лили, это было абсолютно не к чему.

Тяжело вздохнув, Лили почувствовала внутри себя мучительное волнение, отчего задумалась лишь сильней: Малфой переходил все грани. Ведь он знал, что она может выходить на ночные вылазки только тогда, когда ее друзья уходят из Хогвартса, а значит, назначая встречу, он обязан был хотя бы посоветоваться с ней. Впрочем, Малфой явно был не из тех людей, что совершают поступки в соответствии с ожиданиями и предпочтениями окружающих. О нет, такие люди будут делать все назло, только лишь бы посмотреть, на сколько может хватить его жертву. И Лили не собиралась ему подыгрывать, прогибаться под него: она пролезет в его жизнь, пустит в ней корни, а когда наконец найдет то, с помощью чего его можно будет шантажировать, то выбьет себе свободу. И уничтожит его за то, что он посмел подумать, будто может заставить ее плясать под свою дудку.

Вдруг резко скрипнула дверь, и в комнату зашли Мэри и Элен, и Лили, вовремя отвернувшись, тихо усмехнулась про себя, старательно клея маску печали.

— Лили, дорогая, — не церемонясь, бросила Томас, подойдя к ней и неловко коснувшись ее руки. И когда Лили наконец посмотрела в ее глаза, то увидела, что там плещется едкая, ядовитая злоба. — Мне правда жаль, я не имела в виду то, о чем говорила! — И она резко обняла Поттер, которая, не сдержавшись, сморщилась, чувствуя приторный цветочный аромат. — Конечно, я на твоей стороне и никак не пытаюсь защитить брата, просто я действительно не могу поверить, что он посмел изменить тебе!

Лили хотелось встать и отпихнуть ее от себя; хотелось хотя бы громко накричать или и вовсе ударить, но она молчала, ловя иногда взгляд Элеоноры, которая притаилась в уголке комнаты и со странным выражением лица наблюдала за ними. И чем дольше Лили чувствовала этот едкий запах, тем сильнее мечтала, чтобы весна сменилась летом и чтобы она вернулась уже домой, где бы ей не приходилось мучительно клеить маски к лицу.

И когда Мэри наконец отстранилась от нее и посмотрела полными сожалениями глазами, Лили, тепло улыбнувшись, аккуратно пожала ее ладонь, проговорив медленным, тягучим голосом:

— Я понимаю, Мэри. Мы же друзья.

Улыбка напротив не заставила себя долго ждать, и она была точной копией той, что висела на устах у Лили. И с каждой секундой, что Поттер смотрела в эти голубые глаза, она понимала — никуда Лили уже не уйдет от этой компании. Потому что она такая же, как они: дочка национального героя, у которой амбиции шире, чем у ее знаменитого отца. И всем, что выделяло ее среди всех этих Томасов, Люьсов, Фолкнеров, были всего лишь дальновидность и рассудительность. И именно этим однажды она свергнет Мэри, заставит ее захлебнуться от собственного яда.

— Лили, ты куда-то собираешься? — тихо пролепетала Элен, и Мэри, вскинув ладонь, скептически посмотрела на Спинетт. — Сумка, — неловко кивнув головой на кровать, добавила она, нахмурившись.

«Мерлин, — холодно подумала Лили, смотря на зажатую, скованную Элен, чувствуя, как презрение вскипает в ее душе. — И это с помощью нее я собиралась действовать?»

— О да, забыла сказать! — подскочив с места, протараторила Лили, быстро схватив набитую вещами сумку. На часах тем временем был уже десятый час, и она начинала нервничать по-особенному сильно: Малфой отчего-то так и будоражил ее сознание, и Поттер думала, что это лишь потому, что он был умным соперником. А в мире, в котором жила она, это было действительно редкостью. — У меня проект по Травологии, и я думаю пойти к Розе проконсультироваться. — Она неловко погладила себя по волосам, усмехнувшись глуповато. — Но вы же знаете, стоит мне прийти к Розе, и мы не замечаем времени за книгами. Поэтому я останусь у нее переночевать.

Мэри презрительно фыркнула, отвернувшись, и Лили прикусила губу, чтобы оскал не пробрался до ее губ. Никто не любил Розу: умная, активная, во всех бочках затычка — она сохранила удивительную искренность для мира, где от нее только плевались, и то только потому, наверное, что была до удивительного скучной. И занудной. Немудрено, что даже несмотря на свою мать, Гермиону Уизли, которая являлась вторым человеком в партии «Содружество», столь популярной в магическом мире, никто не пытался подружиться с Розой Уизли. И Мэри отчего-то по-особенному недолюбливала ее, чем и решилась воспользоваться Лили — ей никогда не придет в голову выпытывать у Розы какую-либо информацию.

— Ну удачи, — насмешливо бросила Мэри, и Лили, не теряя времени, тут же выскочила из комнаты, не забыв многозначительно посмотреть на Элен, которая, насупившись, как-то печально улыбнулась, явно не находясь в восторге от того, что останется наедине с Томас.

И Лили отчасти действительно было ее жаль: Элеонорой пользовался каждый, только вот Поттер, не обремененная определенными принципами, все же не собиралась унижать или как-то травмировать Спинетт — о нет, она поможет ей отомстить, и какая разница, что ее цель навязана Лили? Кому от этого хуже?

Усмехнувшись, она сильнее сжала сумку в руках, стремительно идя по коридорам, слыша ворчливый шепот картин за спиной. Лили собиралась переждать оставшиеся три часа в Выручай-комнате, где можно было бы спокойно обдумать свое положение и… вспомнить те немногие моменты, когда она вместе с Альбусом валялась на подушках и, падая в пучину иллюзий, видела ее.

Сердце Лили забилось, и легкие неприятно загудели, из-за чего она, остановившись, облокотилась рукой о стенку, прикрыв глаза.

Поттер врала сама себе: дома не будет ни лучше, ни проще. Дома — тяжелые балдахины и черные стены, улыбчивый Джеймс, не приходящий домой из-за квиддичных тренировок, изгнанный из высшего общества Альбус и измученный, вечно пропадающий на работе отец. В этом каменном здании только одна тоска и боль, воспоминания об ушедших и не щадящая нервы тишина. И ей не хотелось видеть свою семью: ни улыбчивого, глупого Джеймса, ни азартного, отчаянного Альбуса, ни безразличного ко всему отца. Как же ненавидела она их всех!

Оттолкнувшись, Лили, яростно сверкнув глазами, прожгла взглядом темноту коридоров, сжав сильнее нужного пальцы в кулаке. «Мир жесток, — думалось ей, когда она проходила мимо болтливых живых картин, которые хотелось сорвать с петлей и разломать до щепок. — Но я еще жестче». И, улыбнувшись криво, Лили уверенно встала перед стеной, в которой медленно, кирпич за кирпичом, появлялась тяжелая, металлическая дверь. Воровато оглянувшись по сторонам, она уверенно дернула за ручку и зашла внутрь, скинув сумку с плеча, начав внимательно осматривать помещение.

Ничего не изменилось. Темная комната с большим открытым окном, из-за чего по ее ногам нещадно бил холодный ветер, была мрачной и как будто враждебной. Куча подушек, пледов, одеял были разбросаны рядом с диваном, который стоял в точности напротив окна, и дубовые книжные шкафы позади него громоздились до самого потолка. В этой комнате, куря сигареты, Альбус сотрясал смехом воздух, а Лили мечтала умереть. Потому что Черная магия не давала облегчения; потому что она так и не смогла до конца изучить некромантию, чтобы найти самое важно, то, из-за чего Поттер вообще вступила на эту скользкую дорожку: как оживить того, кто давно мертв?

Подойдя к окну, Лили внимательно посмотрела на чернеющий лес и задумчиво провела ладонью по лицу: нет, одна она не пойдет туда. Это было бы абсолютной глупостью, значит, Лили заставит Малфоя уступить ей хотя бы в этом: в конце концов не свари она ему этот Мариус, что тогда? Умрет? Рассмеявшись, она согнулась пополам, и смех ее, громкий, глупый, безотрадный свистел в ушах, отдавался эхом. Потому что Лили не боялась смерти, ей просто хотелось поиграть с Малфоем, не потому ли она решилась на Непреложный обет?

Когда, успокоившись, Лили лениво листала книжку с рецептами для зелий, что Малфой передал ей, она задумчиво прикусывала губу, думая, что, возможно, он мог оставить еще какое-то послание. Однако, внимательно всматриваясь в любые пометки на полях, она не находила ничего путного, а потому, отложив книгу в сторону, молчаливо прилегла и не заметила, как сон липкими лапами поглотил ее сознание.

Ей снился Гриммо 12, и каждый шаг, который приближал ее к этому зданию, вызывал внутри Лили непомерный страх. Дверь маячила перед глазами, когда в ушах стояла фортепианная мелодия — такая знакомая и такая давняя, что сердце у нее сжалось. Лили боялась этой музыки, боялась того смеха, который раздавался из дома, и она усиленно старалась заставить себя остановиться. Тщетно. Ноги шли, словно заколдованные, и, когда до двери оставались считанные мили, раздался громкий бой часов, и она, распахнув глаза, резко вскочила, рассеянно оглядываясь. В комнате было до жути холодно, и Лили непроизвольно обняла себя, а потом увидела, что на длинных, немецкой работы часах стрелки остановились на цифре двенадцать.

Встрепенувшись, она накинула на себя мантию и вышла из комнаты, окунувшись в ночные коридоры Хогвартса. Было тихо, как в могиле, и даже надоедливые портреты не издавали ни звука. Из-за темноты перед глазами Лили не могла никак разглядеть рыцарские доспехи, которые должны стоять в нишах, что уж говорить о Малфое?

— Пунктуально, Поттер, — раздался тихий голос позади, и Лили, резко развернувшись, увидела его высокий силуэт, который в темноте освещался только лишь лунным светом, проникавшим из окна. — Ну? Думаю, нам будет лучше поговорить там, откуда ты только что вышла.

Лили злобно хмыкнула, дернувшись вперед, демонстративно обгоняя его. Внутри раздражение переплеталось с какой-то убогой яростью, и Поттер понимала: если она не обуздает свои чувства, то Малфой точно сломает ее. Нет. Эмоции — это слабость, а искренние эмоции — тем более. Поэтому, нацепив приветливую улыбку, Лили медленно зашла в открывшуюся Выручай комнату и снова оказалась в темном помещении, где сквозняк гулял, как родной.

— Атмосферненько, — насмешливо бросил Скорпиус, присев спокойно на диван, а потом, взмахнув палочкой, он зажег стоящий в книжном шкафу светильник, и противный желтый свет резанул глаза. — Не возражаешь? — поинтересовался он, щелкнув позолоченной зажигалкой, а потом, шумно затянувшись, выдул слабый поток дыма.

Когда же она наконец смогла сфокусировать глаза, то заметила, как внимательно наблюдал за ней Малфой, то и дело затягиваясь какой-то странной на вид сигаретой. Приподняв надменно бровь, Лили улыбнулась сильнее, а потом подошла к распахнутому окну, закрыла его, чтобы в комнате повисла тяжелая, дробившая нервы тишина.

— Поттер, ты же хочешь, чтобы все это быстрее закончилось? — решив не церемониться, бросил он, и Лили, не поворачиваясь, упрямо посмотрела на простилавшийся под ногами мрачный лес. — Мариус готовится в полнолуние, и у нас мало времени — совсем скоро закончится новолуние, впрочем, — резко прервавшись, из-за чего Лили ощутимо дернулась, потому что услышала, как встал он и как медленно приблизился к ней, чтобы потом уже стоять прямо напротив, заставляя ее невольно смотреть на него. — Ты это и так знаешь. Единственное, что бы мне хотелось, — это присутствовать при процессе приготовления…

— Боишься, что отравлю? — насмешливо протянула Лили, слегка склонив голову. От него пахло никотином и едким мужским одеколоном, из-за чего у нее невольно заслезились глаза.

Малфой хмыкнул, посмотрев куда-то сквозь нее, а потом, блеснув глазами, в тон ей ответил:

— Не посмеешь. Ведь это один из пунктов Непреложного договора, Поттер, — и, помолчав, холодно добавил: — Мне просто действительно интересно узнать, как именно ты его готовишь.

— А какой мне резон позволять тебе узнать секрет приготовления? — продолжала гнуть Лили, испытывая уже раздражение. Он говорил с ней слишком повелительным тоном, и Поттер, привыкшая манипулировать всеми, не могла никак привыкнуть к такой вольности.

— Еще не поняла? — слегка склонившись, чтобы быть на одном с ней уровне, прохладно проговорил Скорпиус, и Лили отчетливо почувствовала дурманивший запах никотина. — У тебя нет выбора. И ты будешь делать то, что я тебе скажу. Если, конечно, и дальше хочешь жить со своей блевотной улыбкой и жалкими ужимками.

Вздрогнув, Лили резко отступила от него на шаг, сощурив глаза, и улыбка ее, картонная, жалкая, оборвалась. Она смотрела на него, испытывая дикую злость, и думала лишь обо одном: а чем Малфой лучше? Чем он отличался от нее? «Такой же жалкий, лицемерный червяк», — думалось ей, когда она уже с некоторым интересом всматривалась в его стальные серые глаза, в которых, можно было поклясться, не было ничего, кроме дьявольского огонька.

— Я, конечно, предполагал о твоем уровне лицемерия, — продолжал он, словно не замечая, как мрачнела Лили с каждой секундой. — Но то, что ты устроила в Большом зале, было крайне занимательно. Думаешь, смогла все просчитать, а, Поттер? — Он усмехнулся, преподнеся тлеющую сигарету к губам, а потом, затянувшись, с минуты молчаливо поглядел на нее, чтобы бросить безразлично: — Если и дальше будешь недооценивать стоящих перед собой, попадешь в собственный капкан. Впрочем, я с радостью понаблюдаю за этим. Забавное будет зрелище.

— Да что ты знаешь? — холодно протянула Лили, приблизившись к нему. Она не понимала, почему и откуда внутри нее появлялась эта неконтролируемая ярость, которую совершенно не получалось забить или хотя бы замаскировать. И эти серые глаза, смотревшие на нее с какой-то насмешливой надменностью… Лили чувствовала себя настоящей идиоткой, загнанной в угол, и ей это совершенно не нравилось. — Может, лучше поговорим о твоих слабостях, Малфой?

Рассмеявшись тихо, он, сверкнув глазами, посмотрел на нее сверху вниз, и в глазах этих было такое презрение, что она вздрогнула и лицо ее исказилось: вздернулся носик, приподнялись брови — взгляд ее, пристальный, жесткий, был направлен только на него, словно мечтая испепелить прямо на месте.

— Таких нет, солнечная. Можешь даже не пытаться оплести меня своей паутиной, потому что все твои манипуляции, все твое лицемерие я вижу насквозь, — улыбка его стала шире, обнажая ряд белых зубов, — по тебе вообще Слизерин плачет.

— О нет, я не такая дура, чтобы пойти на факультет проигравших, — с милейшей улыбкой, ответила она, скрестив руки на груди, и Скорпиус, наблюдавший за ней, лишь фыркнул. — Жалкие неудачники без капли репутации, на вас горько смотреть.

— Ого, Поттер, кажется, впервые говоришь, что думаешь? — потешался он, вызывая в ней лишь большую злость. Только на лице ее, висела робкая, словно вылитая из мрамора, дружелюбная улыбка, которая, трескаясь, обнажала душу, которой, впрочем, не было.

Естественно, простые манипуляции с ним не пройдут. Тут нужно было что-то другое: необходимо пробраться в его жизнь, заставить его находиться под ее наблюдением, и однажды он оступится — все оступаются. Улыбаясь сильнее, Лили, смотря в его глаза, думала лишь о том, что готова даже пожертвовать вечерком, чтобы сходить в кружок, курируемый Малфоем, и наблюдать за ним. Изучать. «Никуда ты теперь не денешься», — с некоторым торжеством шептала про себя Лили, чувствуя какое-то сладостное чувство внутри.

— Так вот, Поттер, времени не так уж много. Зелье готовится минимум неделю, а ингредиенты достаются еще сложнее, — резко перейдя на деловой тон, проговорил Скорпиус, посмотрев на Запретный лес. — Деревья, что нам нужны, растут у самой границы, не самый приятный факт, да? — Он лениво усмехнулся, проведя рукой по волосам. — Мы пойдем за ними вместе. Ты должна быть полностью под моим контролем.

— Почему ты так печешься о том, приготовлю ли я Мариус или нет? — насмешливо протянула Лили, приблизившись к нему, заглядывая в глаза, словно кошка. — Навряд ли лишь из-за того, что в противном случае я умру.

— Конечно. Мне плевать на тебя, у меня свои интересы. А потому тебе лучше не перебивать меня и слушать до конца, понятно? — спокойно ответил он, усмехаясь холодно, внимательно посмотрев в ее лицо, что находилось в нескольких метрах. И Лили чувствовала: она здесь пешка. Не потому ли ее накрывали такие странные, разрушающие чувства? — Пойдем уже послезавтра. Нельзя терять ни минуты. Встретимся в это же время на первом этаже у выхода.

Внутри опять поднялась неконтролируемая волна раздражения, ведь Скорпиус знал, точно знал, что Лили не может просто так, когда вздумается, выходить из Хогвартса. И если раньше можно было бы прикрыться Розой, то сейчас… «Чертов Малфой!» — И ее глаза так сверкнули, что Малфой, словно поняв все, лениво бросил:

— Мне плевать, Поттер, как ты это провернешь. Совершенно. Но кое-что я нахожу крайне ироничным, — его улыбка стала шире, — считая лицемерие силой, ты не заметила, как стала его рабой. Мои аплодисменты.

Лили сцепила зубы, скрежетнув, распахнув свои глаза, пытаясь вклеить улыбку. Но ничего не выходило. Она не клеилась. И то ли дело было в слишком сильной злости, то ли в осознании, но Поттер не чувствовала себя теперь даже пешкой, теперь у нее не выходило контролировать себя.

И это было крайне плохо.

* * *

Сердце стучало слишком сильно, и Лили, аккуратно выглядывавшая из-за ниши с рыцарскими доспехами, раздражалась с каждой секундой все сильнее. Ее бесила вся ситуация: она не понимала, почему сейчас стоит в полупустом коридоре вместе с Элен, выжидая Джастина Фолкнера; не понимала, почему так страшится предстоявшего ей посещения кружка, где сможет тщательно понаблюдать за Малфоем. Казалось, что кто-то просто смеется над ней, заставляя вылезать из собственной зоны комфорта, наблюдая за ее потугами держать лицо, когда весь мир катится в тартарары.

И только ненависть, сшибающая внутри нее всю любовь к скрытности и незаметности, заставляла Лили стоять сейчас здесь с этой глупой Спинетт и понимать: она должна сделать так, чтобы пьедестал Мэри не просто пошатнулся. Нет. Она должна с него упасть.

— Слушай внимательно, — тихо прошептала Лили, завидев вдалеке нужную фигуру. Спинетт, стоявшая за ее спиной, с интересом высовывала свое личико, заставляя Поттер нервно постукивать ногой по кафелю. — Сейчас ты выйдешь и, улыбнувшись, поднесешь ему эту книгу. Скажешь, что после случая в библиотеке, случайно узнала, что он занимается научной работой по Гербологии и готовится к магической олимпиаде. И, если он ничего не скажет, молча развернешься.

— А если?.. — робко спросила Элен, прикусив губу, и Лили заметила, как у нее бегают от страха глаза.

— Просто улыбайся смущенно, делай вид, будто он тебе явно симпатичен, — с нажимом протянула Поттер, сжав в своих руках толстый том, ради которого она была вынуждена прослушать целую часовую лекцию от Розы Уизли и договориться с мадам Пинс, ведь книга была в малом тираже и ее с трудом можно было достать. И не хорошо ли, что у мисс Поттер была до того безупречная репутация, что все учителя шли ей навстречу? — В эту книгу я подложила записку с слегка завуалированным посланием, понять которое можно будет лишь при сопоставлении названий грибов. Такой, как он, определенно оценит. И заинтересуется.

Распахнув глаза, Элен с удивлением поглядела на Лили, дрожавшей рукой выхватив том. Она с какой-то нежной благодарностью смотрела на нее, и Лили до того стало тошно, что улыбка ее, милая и доброжелательная, слегка повисла на устах. Что-то было в этой никчемной Спинетт такого, из-за чего Лили Поттер вдруг решила потратить свое время на столь глупую авантюру? Может, дело было в ее доброте, самопожертвовании, в умении прогибаться и терпеть? Но Поттер же сама презирала таких, она никогда не понимала, как можно пожертвовать всем ради кого бы то ни было; Лили просто не могла осознать, насколько могут быть сильны чувства. Потому что она никого не любила. Потому что ей на всех было наплевать.

— Ты такая удивительная, Лили, — ласково проговорила Элен, улыбнувшись, обнажая белые зубы. Во всем ее виде была такая легкость и такое простодушие, которые, определенно, нравились окружающим, но в Лили вызывали лишь отторжение. — Иногда у меня такое чувство, будто тебя совсем никто не знает. Будто… вся ты — это большая загадка.

— Иди, он уже близко, — спокойно ответила Лили, смущенно улыбнувшись, но внутри, видел Мерлин, страх змейкой пробежался по коже. Элен была глупой. Наивная и робкая, серая мышь, которую можно затравить до того, что она точно сорвется с Астрономической башни. Но… разве не из таких выходят самые окостенелые и жесткие стервы?

Когда она внимательно провожала взглядом миниатюрную фигурку Спинетт, Лили думала лишь о том, что Малфой прав. Она недооценивает всех, кто стоит перед ней, и что, если Поттер уже упускает нечто важное, то, что может пошатнуть ее четко выстроенную игру?

Сплетни о Годрике Томасе и об инциденте в Большом зале хорошенько подорвали репутацию Мэри, если Элен отобьет у нее и Джастина, Томас точно может догадаться, что здесь не обошлось без помощи. И какое же алиби есть у Лили? Что она правильная, милая, солнечная девочка? А есть ли еще что-нибудь? Месть была идеальной, и сбой был лишь в одном: сама Лили беззащитна. У нее не было ни оправданий, ни чьей-нибудь защиты — тут даже недалекая дура Мэри может дойти до сути.

— … серьезно, ты тоже увлекаешься Гербологией? — донеслось до ушей, и Лили, аккуратно выглянув из-за ниши, увидела Джастина, который, держа в руках увесистый том, неловко поглаживал затылок. — Эта книга! Ее так сложно достать, даже удивительно, Элен.

Элен рассмеялась тихо, и, даже не видя ее лица, Лили знала, робко улыбнулась. И словно в ответ, уголки губ Джастина приподнялись, и когда Поттер поняла, что он собирается уйти, она высунула палочку и прошептала заклинание, из-за чего книга в его руках покачнулась и упала на пол, раскрывшись на странице, где был вложен тонкий конверт.

— О, оставил кто-то… — Он нагнулся и, перевернув письмо, вдруг заметил свои инициалы. Неловкость, повисшая между ними, могла побить всевозможные рекорды, и Лили, слегка сузив глаза, внимательно наблюдала за происходившим. Она была готова даже на то, чтобы наложить на Элен Империо и заставить ее вывернуть ситуацию таким образом, чтобы все закончилось их свиданием. А дальше… кто знает, впрочем, Лили знала наверняка, Джастин точно переключится на Спинетт: потому что об таких искренних и добродушных приятно марать ноги. Таких проще ломать. — Это… мне?

Она кивнула головой, слегка дернувшись, чтобы обернуться, но вовремя остановилась, и Лили, державшая палочку наготове, чтобы наложить Непростительное заклинание, внимательно следила за ними. Фолкнер заинтересовался. Его глаза сверкнули, и какое-то скользкое самодовольство появилось в них.

Пискнув что-то неловкое, Мэри понурила голову, боясь поднять глаза, и, с каждой секундой выглядя все более приниженной, она невольно заставляла его со снисхождением смотреть на нее. «Партия сыграна», — со злобной улыбкой подумала Лили. О, как и все мужчины, он был примитивен до убогого, и теперь не оставалось сомнений, что поступит он именно так, как и задумывалось Поттер.

Фолкнер прошел мимо. Чтобы потом под шум соседей по комнате открыть письмо и обнаружить, как он думает, любовную записку. Но когда он увидит там зашифрованное послание, что-то в нем перевернется, и Джастин заинтересуется. И сам найдет Элен.

— Я не знаю, как это вышло! — с ужасом лепетала Спинетт, подойдя наконец к ней, и в лице ее была такая растерянность, что Лили тихо фыркнула. — Все произошло так быстро, и я даже…

— Успокойся, — добродушно протянула Лили, улыбнувшись. — Все хорошо. — И она подбадривающе ей подмигнула.

— Но…

— Иди в комнату, Элен, у меня еще есть дела, — продолжала гнуть Поттер, с раздражением посверкивая глазами. Ей нужно было уже идти по направлению к классу Истории, ведь собрание должно было начаться с минуты на минуту.

И видя, как пугливо бегают ореховые глаза напротив, Поттер думала лишь о том, что применение к ней Империо — самый простой выход из ситуации. И если Элен не перестанет действовать ей на нервы, то она непременно прогнет ее волю магией.

Кинув взгляд на позолоченные наручные часики, Лили, улыбнувшись на прощание, резко развернулась и с уверенностью направилась к кабинету Истории. Она шла, и волнение переполняло ее душу, потому что знала — Малфой сразу поймет, что ей понадобилось здесь. Но в конце концов, неужели Лили просто не может интересоваться политикой? Выборы действительно мало волновали Поттер, ведь она знала о том, что ее отец — это вершина, на которую все хотят забраться, но которая никому не по зубам. Не оттого ли Лили видела все эти завистливые взгляды? Не потому все так накинулись на Альбуса, когда он пошел на Слизерин?

Она ненавидела Альбуса хотя бы за то, что он открыто конфликтовал с окружающими, пытался менять систему… какая чушь. Не проще ли стать ее частью и переиграть все под себя? Выигрывает не тот, кто с красной тряпкой бегает перед быком. А тот, кто, дожидаясь, следит за его повадками, прежде чем приступить к атаке. И Лили свято верила в это.

Быть улыбчивой, по мере простой и добродушной, чтобы все кривили губы в злорадном шепоте «солнечная», чтобы никто никогда не догадался, какой у нее мрак в душе. Потому что… если всем станет понятно, кто такая Лили Поттер, что станет с ней? Какой будет ее удел?

Ребята смеялись, проходя мимо, кидая приветственные слова вслед, и Лили, улыбаясь, обнажая ямочки, смущенно поправляла волосы, чтобы, дойдя наконец до нужный двери, замереть на секунду. А потом с уверенным стуком зайти внутрь.

— О, Лили, — махнув головой, без особых эмоций проговорила Роза, стоявшая посередине комнаты. Парты были оттянуты к стене, образовывая свободное пространство в центре, где в круг были выставлены школьные стулья. Стульев было сравнительно немного, всего двенадцать штук, восемь из которых было занято, и Лили с каким-то злорадством хмыкнула про себя.

Только внутренняя насмешка резко сменилась опаской, когда среди сидевших она заметила невысокую, стройную Мадлен Селвин. Ее черные волосы, завитые на концах, ниспадали с плеч, и весь ее вид, горделивый и между тем какой-то легкомысленный, открыто заявлял — попробуешь тронуть, и тебе несдобровать. И когда ее голубые глаза посмотрели в упор, какой-то страх пробрался сквозь кожу… ведь она могла все знать. Как же Лили не подумала раньше: ведь Малфой мог рассказать о том, что она чернокнижница, до того, как они заключили обет!

— Лили Поттер, — протянул насмешливый голос позади ее, и Лили, словно в замедленной съемке, обернулась. Чертов Скорпиус Малфой с презрением в глазах и насмешкой на устах внимательно смотрел в ее лицо, слегка склонив голову. И она знала, о чем он думал: ничегошеньки у нее не получится. Этот сукин сын всегда на шаг впереди. — Вот уж не думал, что тебя заинтересует наша скромная обитель. Что ж, надеюсь, тебе понравится.

И, видел Мерлин, улыбался он так, что ничего, кроме крышесносящей ненависти, Лили больше не испытывала. И в этой ненависти рождалось что-то странное: желание во что бы то ни стало стереть с его лица насмешку и оставить после нее отчаянье. Такое, каким бы она еще долго наслаждалась, смакуя каждую секунду его страданий.

— Сближение с магглами необходимо. В их мире происходит небывалых масштабов прогресс, появление… — Роза запнулась и нахмурилась, а потом, словно ее осенило, она громко воскликнула, слишком эмоционально, абсолютно не свойственно ей: — Интернет! Они могут общаться на огромных расстояниях с помощью маленькой штучки, когда мы вынуждены использовать камины или патронусы. Это… так неудобно?

— Почему? — холодно, с ленцой протянул Скорпиус, внимательно смотря на стоявшую в круге, образованном стульями, Розу. Из всех двенадцати мест были заняты десять, по большей части здесь присутствовали когтевранцы, с Гриффиндора сидели лишь Лили и Роза, с Хаффлпаффа, к ее удивлению, — мистер Фолкнер, а остальные — трое слизеринцев: Скорпиус Малфой, Мадлен Селвин и Кормак Нотт. Компания была крайне странная, и Лили отчаянно чувствовала себя не в своей тарелке, но, премило улыбаясь, она иногда бросала мимолетные взгляды на Скорпиуса и в какую-то секунду поняла одну вещь — Малфой действительно заинтересован в этом кружке. Но… почему?

— Ну же, Малфой, это же всего лишь маленькая, тонкая коробочка, ты можешь брать ее с собой куда угодно, а камин? Патронус тоже устаревает, в конце концов, даже не каждый может его вызвать. Мерлин, магглы — это удивительные создания! Они так далеко зашли…

— А не слишком ли далеко? — продолжал гнуть Малфой, с такой надменностью поглядывая на Розу, что та, фыркнув, скрестила руки на груди, и в этот момент она выглядела такой… дотошно правильной, умной, что Лили невольно скривилась, быстро отвернувшись.

— Вы на Слизерине всегда так реагируете, — слегка повысив голос, протянула Роза, повернувшись к нему всем корпусом, видимо, чтобы не чувствовать свою беспомощность, ведь Скорпиус выглядел таким уверенным и насмешливым, что это не могло не задевать. — Не даром единственная оппозиционная партия в Парламенте представлена чистокровками со Слизерина…

— Попрошу, еще и полукровками, — невинно захлопав глазками, протянула Мадлен, и Лили сузила глаза, глядя на нее. Она сидела на стуле ровно, закинув ногу на ногу, время от времени посылая Скорпиусу насмешливые взгляды. В такие моменты они безмолвно смотрели друг на друга, и лица у них принимали идентичные выражения. Неужели… они действительно были настолько близки и их связывали настоящие, искренние чувства?

— Какая разница, — тут же ощетинилась Роза, явно занервничав: об этом говорили ее бегающие глаза. — Факт остается фактом. Вы отсталые от жизни консерваторы, и ваши родители топят за идеи, которым давно пора умереть вместе с Волдемортом… но такое ощущение, что Слизерин никогда не изменится. Как были снобами, мечтающими о власти и влиянии, презирающие магглорожденных, так как они привносили в наш мир свою культуру, так и остались!

Раздались резкие хлопки в ладоши. С каждой секундой частота их увеличивалась, и Скорпиус, рассмеявшись громко, после очередных издевательских аплодисментов, сжал свои ладони и презрительно посмотрел на Розу.

— Мерлин всемогущий, не могу понять, у вас там, на Гриффиндоре, проблемы с воображением или словарным запасом? А то из раза в раз одно и то же. Уже даже не смешно, скорее, плакать хочется.

— Малфой! — воскликнула Роза, сузив глаза, но никто не смотрел на нее: все взгляды в комнате были обращены на Скорпиуса.

— Присядь-ка Уизли, дай теперь мне сказать. — И он спокойно поднялся со стула, вышел вперед, поправив галстук на шее, и, проскользив взглядом по Лили, которая, приподняв бровь, холодно взирала на него, с насмешкой проговорил: — Власть, могущество? Не обманывайся, Уизли, нам это ни к чему: мы и так это имеем. Священные двадцать восемь имеют не только чистую кровь… будем откровенны, сейчас это вообще не имеет особой ценности. У нас есть кое-что больше — история. Тысяча страниц в книгах по истории создана нашими предками, мы и есть воплощение всей магической культуры. Связи, высшее общество, в которое никогда не попасть твоей матери, миссис Уизли, живо и после смерти Волдеморта. Оно будет всегда жить. Просто теперь его методы скорее теневые. Мы в ожидании, но если что-то пойдет не по-нашему, мы тут же уничтожим, раздавим как букашку того, кто посмеет сотрясать наш мир.

Сердце у Лили на секунду замерло, и в какой-то момент она с ужасом осознала, что так внимательно слушает Малфоя, что даже забыла, каково это — дышать. Его речь, размеренная, уверенная в купе с невозмутимым выражением лица и сверкавшими глазами производили странный эффект… он забирал все внимание, приковывал его к себе и игрался публикой, словно кукловод марионетками.

— Партия «Содружество» лишена перспектив. Просто взять и скопировать все от магглов? Что за чушь, — насмешливо продолжал он, то и дело кривя брови. Все его лицо выражало некоторую ленцу с помесью полного безразличия, и лишь блеск его глаз выдавал заинтересованность. — Ты права, магглы абсолютно точно продвинулись в своем развитии, но у них нет магии. И не будет никогда. Разве мы не можем с помощью магии создавать вещи намного лучше тех, что способны создать магглы? Нам нет никакого прока сближаться с существами, которые не принесут нам выгоды, — усмехнувшись, Скорпиус в упор посмотрел на Розу, которая под давлением его пристального взгляда слегка нервно дернулась, а когда глаза его блеснули особенно явственно, она сжала руку свою в кулак, что и заметила Поттер, внимательно наблюдая за их диалогом. — Это они получат ее с нас, это они, жалкие существа, развязывающие войны за куски земли, попытаются в итоге поработить нас. В попытках стать к ним ближе, мы потеряем свою идентичность. Отход от традиций в полной их замене на маггловские — невозможен, и дело тут не в снобском консерватизме, а в здравом смысле.

— Но «Содружество» не говорит об отходе от наших традиций! — эмоционально протараторила Роза, подскочив с места, а потом уселась обратно, будто обжегшись об его скользкий, холодный взгляд, устремленный прямо на нее.

— Уизли, ты не врубаешь, да? — с насмешкой протянул Скорпиус, абсолютно не страясь скрыть свое презрение. — При слиянии с магглами это неизбежно. Они многочисленная группа, от который вы тащитесь, бегая за всеми маггловскими изобретениями, словно за манной небесной. Такие, как вы, не ставившие историю и ценности нашего мира ни в грош, будете причиной, почему в итоге мы навсегда можем их потерять. Любой процесс слияния культур приводит к тому, что одна побеждает. Та, чьих носителей большинство; та, чье влияние сильней. И в этой войне мы с магглами не равны.

Уизли явно хотелось что-то сказать, но она молчала, то и дело открывая рот, но, когда раздался тихий едкий смешок Мадлен, которая, улыбнувшись Скорпиусу, откинулась на спинку стула, Роза тут же прикусила губу, мотнув головой. И Лили сидела, наблюдая за всем, испытывая странный интерес, будто от одних только речей Малфоя ее начинала волновать политика, вещь абсолютно неважная в ее жизни.

И она смотрела на него, сузив глаза, слегка склонив голову, думая о том, что Малфой слишком искренен для этого мира. Грубый, насмешливый, он — проигравший, не пытался стелиться перед победителями, не пытался подмять свое мировоззрение под общепринятое. Так почему бы не воспользоваться этим? Почему не уничтожить его правдой, гласившей, что Малфой — это отрепье неудачников, которых никогда не примет этот новый, дивный мир.

Улыбнувшись ласково, Лили бросила дружелюбным тоном, когда Скорпиус уже почти сел на место, вынуждая его замереть:

— Скорпиус… неужели ты не любишь магглов?

Это был не вопрос, нет. Это было то, что обычно называют «провокация», ведь в мире, где магглорожденных стали чуть ли не возносить в Абсолют, а любой негативный жест в их сторону являлся преступлением, крайне опасно было говорить о своей нелюбви к магглам. Что угодно. Только не это.

Лили поймала странный взгляд Мадлен, которая, убрав прядь черных волос, резко перестала насмехаться. Она лишь только внимательно смотрела на нее, и Лили чувствовала какое-то напряжение. Потому что в комнате, казалось, замерли буквально все.

Только вот Скорпиусу все было не по чем. Он лишь рассмеялся тихо, чтобы потом посмотреть ей прямо в глаза и заявить открыто, без страха и сомнения:

— Я презираю их. Волшебники всегда были и будут сильнее. Это факт, мисс Поттер. И его никто и никогда не изменит.

Больше острых тем не поднималось, ведь неловкость, возникшая в помещении следом за напряжением, заставила когтевранцев увлеченно заговорить о своих пожеланиях партии «Содружество», но Лили совсем не слушала их. Она лишь внимательно смотрела на Малфоя, который не отводил от нее своих равнодушных глаз, и чувствовала внутри стойкое, мерзко-противное раздражение. «Дура», — говорило сознание, и Лили могла согласиться, ведь сейчас она чувствовала себя далеко не победительницей. Напротив. Ее провокационный вопрос будто бы использовали против нее, и даже несмотря на те ужасные для общества вещи, которые говорил Малфой… никто не пытался его уничтожить. Будто бы его открытость и гласность давала ему какие-то очки.

Резко отвернувшись, Лили посмотрела в окно, пытаясь успокоить прыгавшее сердце, и думала лишь об одном: Малфой абсолютно нетипичный соперник. И играть с таким… о, не поэтому ли у нее так дрожат руки от предвкушения? Не потому ли ей хочется все больше и больше провоцировать его, раззадорить?

Какое-то странное чувство возникло внутри нее, и Лили, испугавшись, медленно повернула свою голову. Скорпиус сидел напротив, и он полушепотом говорил с Мадлен, то и дело заправляя все время падающую ей на щеку прядь. Он не улыбался, его лицо не искажалось от влюбленности, но чем больше Лили наблюдала за этой картиной, тем сильнее внутри нее просыпалась злоба и какое-то странное злорадство. Потому что, кажется, Мадлен Селвин действительно было его слабым местом.

Кажется, он попросту, абсолютно по-глупому в нее влюблен. Но любовь — это бомба замедленного действия, она рванет, когда не ждёшь. Осознает ли он это? Не боится того, что Лили просто уничтожит его за это чувство? И чем пристальнее она всматривалась в эту парочку, тем явнее ощущала — о, она хочет их стереть в пыль. Потому что Малфой не имел права на счастье.

— Спасибо, что пришла, Лили, — спокойно проговорила Роза, когда класс уже привели в подобающий вид, и все парты стояли ровно в три ряда. В помещении оставалась только она с Розой и Маделен со Скорпиусом, который, взмахивая палочкой, убирал следы их пребывания в классе.

Лили смотрела на него, прикусив губу, и не сразу отреагировала на Розу. Лишь только когда она коснулась ее руки, Поттер была вынуждена улыбнуться непринужденно и, похлопав ресницами, весело сказать:

— Это было так здорово! Мне очень понравилось…

— Не знала, что ты интересуешься политикой. — Рука Лили дернулась, когда она услышала размеренные, насмешливые интонации голоса. Это была Мадлен. И она, подойдя к Розе, внимательно глядела в лицо Поттер, и лицо ее кривилось от какого-то вопроса. — Мне казалось, семья Поттеров вообще отошла ото всех дел.

Ее улыбка выбила из-под ног почву, и Лили, сжав руку в кулак, улыбнулась сильнее, чувствуя, как ее непринужденное выражение лица просто идет по швам. «Дрянь!» — прокричало что-то внутри, но Лили молчала, улыбаясь скромно, боясь, что еще чуть-чуть, и она вцепится ей в волосы.

Потому что тему семьи поднимать не мог никто. Потому что лишь только при мысли об отце, у нее внутри просыпался чудовищный ураган.

— О Мадлен, — неловко протянула Роза, бросив цепкий взгляд на кузину. «Подавись своей жалостью, ничтожество». — Сердце Лили билось сильно-сильно, и она, пролепетав быстрое «пока», тут же вышла из помещения. Каждый шаг давался по-особенному трудно. Казалось, что пол просто уходит из-под ног, и она не чувствовала ни его, ни своих ног. Потому что там внутри, где, должно быть, и было сердце, у нее не было ничего, кроме адовой боли.

И дышать с такой ношей становилось вдвойне трудней. Так можно ли с такой травмой пытаться найти слабые места других?

«Тебя уничтожат, Лили Поттер».

И сейчас она была в этом отчего-то уверена.

* * *

С каждым секундой, проведенной возле Мэри и Элен, Лили чувствовала, как задыхается. Что-то внутри нее не давало покоя, какая-то тревожность просто уничтожала всю ее безмятежность, и попытки делать из себя непробиваемое дружелюбие проваливались тут же, стоило ей только попробовать нацепить улыбку на уста.

Она сидела в Большом зале и давилась овсяной кашей, думая, что ее тошнит просто от всего: перед глазами была мерзкая улыбочка Мадлен, равнодушно-высокомерный Малфой, и Лили хотелось взвыть. Потому что эти слизеринцы уничтожали с трудом выстроенное спокойствие внутри. Потому что они, казалось, знали что-то такое, о чем было даже ей невдомек.

— О, почта! — радостно воскликнула Элен, и Лили, бросив на нее раздраженный взгляд, прикрыла глаза.

Ей никто не посылал письма. Джеймс был занят своей карьерой в квиддиче, Альбус — прокрастинацией, а отец… его писем она видеть не хотела. Что-то внутри нее начинало взрываться от ненависти только при одном упоминании Гарри Поттера, и она ничего не могла поделать: Лили Поттер просто ненавидела своего отца.

Она вообще ненавидела всю свою семью. Бабушка была легкомысленной, неискренней, добродушной старой стервой, которая, на самом деле, делила внуков на любимых и не очень. Лили знала это отчетливо хорошо по Альбусу: мальчишка, попавший на Слизерин, они осуждали его, не говоря об этом открыто, но глаза… о, в них было написано все.

Хуже Молли, пожалуй, был лишь дед. Он, помешанный на магглах, казалось, просто сходил с ума, сидя в своем гараже, перебирая проводки и какие-то металлические штучки. И речи его, наполненные бессмысленным обожанием и поклонением, всегда вызывали у Лили лишь неприязнь, странное омерзение.

Вся ее семья, состоявшая из победителей и творцов нового мира, была глупой, невежественной кучкой уродов, которые, говоря о равенстве и справедливости, готовы были уничтожить любого, кто пойдет не по их шаблонам. Не поэтому ли Лили никогда не сближалась о своим многочисленными кузенами и кузинами? Если бросить взгляд вокруг, кругом будут одни только рыжие головы, и Лили ненавидела их. Настолько, что никогда не пыталась подружиться. И единственной, с кем она поддерживала хоть какое-то общение, была заумная Роза Уизли. Жалкая, заурядная, слишком примитивная. Она как будто и была создана для того, чтобы ее использовали.

— Лили, кажется, тебе пришло письмо, — тихо пролепетала ей на ухо Элен, а потом протянула запечатанное письмо.

Лили скривилась, с явной неохотой выхватила его из ее рук, а потом медленно проскользила взглядом по этому бледному лицу напротив: ее план шел вполне успешно. Лили знала, что Фолкнер заинтересовался Элен — об это говорили его быстрые взгляды в коридорах и в Большом зале; постоянные их пересечения в Библиотеке, куда Лили ходила вместе с Спинетт каждую субботу. Наблюдая за их жалким флиртом, Лили понимала, что цель поражена. Однако знала об этом и Мэри, которая, презрительно кривя губы, как-то странно то и дело смотрела на Лили, и та боялась, что ей все известно. Потому что Мэри Томас была действительно профессиональной стервой. И такая вполне могла уничтожить Лили, а предупреждения Малфоя… резко махнув головой, Лили перевела взгляд на письмо, и замерла. Потому на нем было выведено мелким, неразборчивым почерком: «Гарри Поттер».

Резко вскочив, Лили сжала сильнее нужного конверт в руках и с улыбочкой на устах посмотрела на Мэри, которая подозрительно косилась на Лили:

— Ой, это от папы! Пойду немедленно почту его!

Томас передернула плечом, и Лили, не дожидаясь от нее никакой более-менее понятной реакции, резко схватила сумку и быстро пошла вдоль коридоров, ощущая, как ненависть заслоняет ей все.

Никто не знал, что Лили ненавидит своего отца. Все думали, что Поттеры — это идеальная семья, опираясь на них, можно было бы написать тысячу пособий о том, как нужно жить. Им завидовали, в них плевались, но никто не смел не уважать их. Почему? Поточу что Поттер — это вершина. Это то, что тебе дано с рождения, и никто бы и подумать не мог, что все это — иллюзия. И что все пошло наперекосяк тогда, когда Джиневру Поттер, жену национального героя, убили посередине дня.

Лили остановилась. Вздохнула тяжело, чувствуя, как легкие отдают свинцом, как к глазам подступают слезы, а потом, с ненавистью поглядев на конверт, рассмеялась тихо, отчаянно, совсем не боясь, что ее кто-то заметит.

Потому что ненависть убивала Лили Поттер. Притворяясь милой, хорошенькой девочкой, она пыталась уничтожить внутри себе самое главное — свою боль. И всякий раз, когда отец давал о себе знать, внутри нее просыпалась такая лавина ярости, которая сносила всякие маски.

Гарри Поттер делала ее уязвленной. Приходя иногда в школу, чтобы повидаться с ней… на самом деле же ему было плевать! Лили могла поклясться в этом: он искал в лице своей дочери ее черты, и это бесило. Доводило до ручки.

Впрочем, об их конфликте обществу не нужно было знать. Лили понимала, она никто без своего отца, та же Мэри бросит ее тут же, когда поймет, что не сможет с помощью нее подобраться к новой элите магического мира. Потому она так отчаянно клеила улыбку, потому делала вид, что исключение Альбуса совсем не влияло на нее. Потому что ее семья — ее слабость. И Лили мечтала откреститься от этой фамилии любым образом, хоть поспешно выйдя замуж, но в то же время осознавала, что просто не сможет. Ведь Поттер в этом изглоданном мире не просто фамилия. Это статус, дойти до которого вряд ли получится своими силами.

— Эй, Лили Поттер! — раздалось громкое, и Лили, резко вскинув голову, не забыв нацепить на свое лицо безобразную, добродушную улыбку, медленно развернулась, увидев перед собой разъяренную Ребекку Берк, которая, тяжело дыша, смотрела на нее с непередаваемой ненавистью: — Что ты за сволочь такая, распустила слухи, чтобы тебя пожалели, а меня затравили! Посмотри, что ты сделала?! — она ткнула пальцем в свое лицо, которое было покрыто мелкими царапинами. Только сейчас Лили заметила, что вся она была словно облита чем-то, и ее идеально уложенные волосы поблескивали от искусственной седины. — Что ты вообще творишь?!

Голос ее сорвался, и лицо ее в подтеках и царапинах, красное, такое жалкое, скривилось от боли и жалости к себе. Ребекка Берк выглядела как недобитая жертва саранчи, и не вызывала ничего, кроме надменного снисхождения. Внутренне усмехнувшись, Лили нацепила на себя грустную улыбку, и ее презрение выдавали лишь суженные глаза, которые пронзали Берк. Уничтожали.

«Давись от жалости к себе, идиотка, — думалось ей, когда она смотрела на эту хрупкую девчушку. — И помни о том дне, когда ты решила попробовать переплюнуть меня».

— Мы любим друг друга с Годриком, любили давно, — взвыла она, взмахнув рукой, приковывая к себе внимание толпы. Люди смотрели на нее неодобрительно, и Лили, содрогаясь внутренне от собственной радости, невозмутимо наблюдала за ее эмоциями. Это было неизбежно. Она пошла против Лили Поттер, милой девочки с Гриффиндора, которую любили учителя и одноклассники, которая помогала каждому, стелилась подо всех, чтобы в итоге общество встало на ее сторону. Чего хотела Бэкки? Пощады? Такого слова Лили не знала. — Даже когда вы были вместе, я любила его и знала, что он будет моим! Ты! Тебе никогда не было до него дела, перестань ломать комедию! Я знаю все — Годрик постоянно жаловался мне, что ты совершенно не уделяла ему внимания, вы даже так и не переспали! Ты просто использовала его репутацию, играла им, когда… когда я…

Тяжело дыша, Бекки выглядела такой ничтожной, что, будь Лили хоть на грамм жалостливой, она бы точно прониклась к ней симпатией. Или сочувствием. Но только Поттер было плевать. Лили мечтала окунуть ее с лицом в лужу той мерзости, причиной которой она и являлась.

— Эй, Бекки, — тихо прошептала она, понурив голову. Лили знала, чувствовала все эти взгляды на себе и понимала: нужно играть. Делать вид, будто ей действительно больно. Потому, наверное, она, склонив голову, прикрыла глаза, чувствуя, как внутри по-настоящему что-то ломается. Корчится от страданий. Может, в истории с Годриком все было не совсем так, как она думала? — Успокойся, я ничего не делала. Это не моих рук дело. К тому же, ты же знаешь, я не осуждаю вас за ваши отношения, мне просто больно было осозна…

— Да что ты говоришь, тварюга? — взвыв, Берк быстро преодолела расстояние между ними и болезненным взглядом посмотрела на нее в упор. — Ты специально рассказала всему Хогвартсу о нас. Ты, Лили Поттер, гребаная фальшивка, тебе место следом за братцем на помойке магического мира. Вы, Поттеры, вообще забываетесь в последнее время. Думаете, все позволено? — рассмеявшись, Берк, сверкнув глазами, бросила на нее такой взгляд, что Лили мысленно вздрогнула: — Твою мамашу убили так же убого и жалко, как последнюю шлюху в подворотне. Не боишься, что тебя ждет такая же судьба? Кажется, по уровню развратности вы схожи: твоя мать была ничтожной, меркантильной женщиной, ухватившейся за Поттера, как за мешок с золотом…

— Заткнись, — прошипела Лили, сжав руку в кулаке, чувствуя такую гремучую смесь, что боялась даже представить, на что она была способна: о, Лили могла убить ее прямо сейчас.

— …И ты не лучше своей меркантильной мамаши. Бегаешь за призванием и репутацией, а втихаря, наверняка, тоже сидишь на наркотиках, как твой братец. Ты же такая же, да? Ты такая же, как твой брат!

Ярость с такой силой накрыла Лили, что, не сдержавшись, она, взмахнув рукой, зарядила громкую пощечину, чувствуя, как горит рука и сердце и как внутри у нее сквозь сознание прожигается лишь одно только слово: «месть».

«Твоя мать — жалкая шлюха».

— Нет! — крикнув громко, Лили тут же дернула Берк за подбородок, заставляя смотреть на себя. Ненависть вышибала последние мысли о собственном имидже и выстроенном образе, и она совершенно не боялась того, что прямо сейчас ее маска трескается, крошится на кусочки, обнажая ее настоящее лицо, которое искажалось от лютой злобы. — Ты что говоришь, идиотка?

— А что, не правда? Ну, давай же! Примени ко мне Непростительное! Ведь ты такая же испорченная, как и твой брат. Спорю, ты знаешь даже больше, чем он!

«Твою мать убили посреди дня».

Вздох. Лили тяжело задышала, широко распахнув глаза, видя, с каким сумасшедшим весельем смотрела на нее Берк, не мигая.

«Ты такая же, как твой брат».

Выдох. Легкие сжались, когда хватка ее стала лишь сильней. И сквозь бурю эмоций, явственнее всего была ненависть, которая поглощала ее в свои недра, выворачивала наизнанку.

«Ты, мать его, чернокнижница. Лили Поттер. Солнечная гриффиндорка с несолнечными мыслями. Ты их ненавидишь, так убей!».

Лили резко схватила палочку, не думая ни о последствиях, ни о собственной безопасности, а потом, почувствовав вдруг холодный, проницательный взгляд Скорпиуса Малфоя, который она не могла ни спутать ни с чем, Поттер замерла. Нервным движением повернув голову, Лили внимательно посмотрела в его бледное лицо, чувствуя страх и некоторый ужас. Палочка была в руке, секунда — и она точно убьет Берк, но только эти серые глаза… они смотрели так насмешливо и надменно, словно говоря ей: «Ты тупая дура, Лили Поттер. Что ты делаешь, в конце-то концов?»

Лили стояла и смотрела в его глаза, чувствуя, как земля просто уходит из-под ног, потому что боль, огромных размеров боль, вырывалась наружу, травила ее внутренности. Лили Поттер была отравлена. Она думала о своей матери и видела вокруг лужи крови, ощущала, как вьется внутри нее что-то, уничтожающее, заставляющее ее смотреть в зеркало и искать в нем черты своей матери.

Лили ненавидела своего отца. Ненавидела свою семью. Ненавидела одноклассников, школу. Но больше всего — свою жизнь, потому что у нее не было ничего. Она — никто. Лицемерка. Фальшивка. Святая Поттер. Солнечная. Кто ты есть?

— Берк! — Лили вздрогнула, когда услышала его голос. Годрик Томас, стремительно подходя к ним, резко встряхнул Бекки, которая, давясь слезами, с какой-то мольбой посмотрела на него. Но Годрик молчал, сжав с силой ее ладонь, прожигал ее своим взглядом, словно пытаясь образумить, а потом, приподняв голову, посмотрел на Лили в упор.

Что-то внутри никак не могло успокоиться. Она только смотрела в эти знакомые глаза, чувствуя, что еще чуть-чуть и какие-то запретные чувства вырвутся из нее, выплеснутся наружу. Потому что глядя на него, Лили не думала о том, что использовала его. Она лишь понимала, что, кажется, все это время он действительно ее интересовал.

Резко махнув головой, Лили развернулась, стремительно покидая коридоры, не обращая внимания ни на кого. Слишком много озарений, слишком много боли. Она физически не могла больше стоять напротив этих лицемерных жалостливых улыбок и осознавать, что сама себя водила за нос. Пытаясь выдать Годрика как объекта выгоды, Лили завралась так сильно, что не заметила, как действительно привязалась к нему. Не потому ли ее так бесило, что он бросил ее? Изменил с этим ничтожеством, Бекки?

Тряхнув головой, Лили стремительно шла мимо говорливых портретов, думая лишь о том, как ненавистно ей все то, что она видит перед собой. И как в попытках скрыть свои чувства, она лишь упала на самое дно. Может, Скорпиус был прав? Может, лицемерие — это не сила?

— Лили. — Ее резко схватили за руку и развернули к себе. В голове пролетела мимолетная мысль, что она бы очень обрадовалась, ели бы это был Малфой, но нет. Перед ней стоял Годрик Томас с каким-то странным выражением лица. Словно ему было неловко и больно одновременно. — Не слушай эту тупую суку, она такой бред несет.

— С этой тупой сукой ты мне изменял, — злобно прошипела Лили, забыв о всех своим масках. Внутри была так больно, что… впору было взреветь и сломаться. Но она же сильная, да? Она же выстоит.

— Лили… — протянул он удивленно, слегка сузив глаза, а потом, приблизившись ближе, он сильнее сжал ее руку в своей, и как бы Лили ни пыталась вырываться, ничего не выходило. Он как будто сковал ее в цепи. — Ты… я тебе нравлюсь, действительно нравлюсь?

— Пошел ты к черту! — яростно прошипела Лили, и в тот же момент он, нагнувшись, резко поцеловал ее, оттянув нижнюю губу, слегка покусывая ее. Его поцелуй был яростный и слишком эмоциональный, из-за него не хватало воздуха и весь мир будто переворачивался с ног на голову, но какие бы сильные эмоции ни теплились в ее душе, она не могла ему позволить зайти так далеко.

Резко оттолкнув его от себя, Лили, воспользовавшись его замешательством, вырвала наконец свою руку, и, попятившись назад, резко, с горечью и ядом прошипела, чувствуя какую-то дикую смесь любви со всепоглощающей ненавистью:

— Ты что творишь?!

— Мы можем начать все сначала, — быстро заговорил он, и глаза его лихорадочно бегали с предмета на предмет. Он весь — набор лицемерия и убогости, жалкий, ничтожный Томас. Он хотел быть с ней, потому что за все это время она не позволила ему продвинуться дальше поцелуев? Потому что для него она — это вершина, на которую так не получилось взобраться?

— Ты, похоже, не понял, Томас, — холодно процедила Лили, чувствуя, как еще секунда, и она точно взорвется и выскажет ему то, о чем будет жалеть. Потому что любая искренность в этом мире стоит слишком дорого. Рано или поздно за нее придется платить. — Я ненавижу тебя. Всем своим сердцем. Ты прекрасная партия для этого ничтожества, Ребекки Берк. Вы потрясающая пара! Так катись к ней. И никогда, — слышишь? — никогда не смей больше подходить ко мне и уж тем более целовать. Мне противно.

Идя вперед, Лили думала лишь об одном: она хочет их всех уничтожить. Взять и просто-напросто разорвать на кусочки. Потому что ненависть, снося границы, тормошила между тем и внутреннюю боль. Ребекка Берк, Годрик Томас, Мэри Томас, Скорпиус Малфой, Мадлен Селвин. Она их всех уничтожит, растопчет, сотрет в пыль. Никто больше не посмеет лезть к ней в душу, никто не посмеет заставлять ее чувствовать всю ту боль, из раза в раз напоминая тот день.

«Мама!».

Сердце рухнуло, когда Лили стояла в гостиной Гриффиндора и внимательно смотрела на огонь, а потом вдруг осознала, что в руках у нее по-прежнему письмо. От отца. Безразличного ко всему, убитого отца. Как же она ненавидела его за слабость! За то, что он так и не мог стать поддержкой своим детям!

Взревев громко, Лили разорвала письмо в клочья, а потом, сверкнув яростно глазами, кинула клочки бумаги в камин, с каким-то незыблемым наслаждением наблюдая за тем, как они тлеют в огне, как постепенно превращаются в пепел.

Только спокойствия внутри больше не было. Была лишь огромная, размерами с космос, рана, от которой ни покоя, ни наслаждения — одна только боль. Так не потому ли она стала той, кто есть сейчас? Не вина ли обстоятельств в том, что она стала такой лживой, в чем-то убогой, п-у-с-т-о-й?

Лили не знала.

И что-то подсказывало, что ответы на эти вопросы совсем не понравятся ей.

Она аккуратно писала слова на листке, то и дело бросая неловкие взгляды на окружавших ее гриффиндорцев, и, слыша едва уловимые, тихие шепотки, тут же опускала глаза, в который раз выводя одну и ту фразу.

Сплетни. Лили ненавидела их, но между тем сама использовала как оружие, однако, признаться, она никогда не задумывалась о том, что однажды это может вывернуться против нее. Потому что, как Поттер и предполагала, той истерики в Большом зале ей не простят. Уже не простили.

Они говорили о том, что участь Бекки слишком жестока и что Лили, несмотря на свою любовь к бывшему, должна была уже остановиться. Этим людишкам казалось, что жертвой была чертова Берк, которая… впрочем, Лили сама виновата. Она попалась на манипуляцию и должна была теперь расплачиваться. В итоге ее план провалился, и Берк не только не осталась ненаказанной, но и даже приобрела какую-то поддержку у масс. А Лили?

— Ты помнишь ее брата, который со Слизерина? Он использовал такие заклятие, что пару раз чуть не доходило до летальных случаев, а наркотики… говорят, там совсем темная история…

— Да и сама Лили странная. Помнишь? Годрик плакался Бекки, что она использовала его и на самом деле ни о каких чувствах там и не было и речи…

— Бедняжка Бекки, она не заслуживает всего!

Мерзкий шепот пролазил сквозь библиотечные полки, двери женского туалета и пологов кроватей. Они обсуждали ее с сомнением, с презрением, с некоторым недоверием, и Лили понимала почему: ведь если выбирать в качестве жертвы Ребекку, то это будет слишком скучно. Кто такая Берк в этом огромном мире? Всего лишь пустое место, чей папочка владел жалкой лавкой в Косой аллеи, когда Лили была дочкой национального героя. Один ее проступок — и можно уничтожить даже ее отца.

— Лили. — Ее ласково погладили по руке, и она, нервно дернувшись, из-за чего перо скрипнуло по бумаге, подняла голову и увидела Элен. Она аккуратно присела рядом на диван, с полуулыбкой поглядывая на людей в гостиной, видимо, тоже замечая и косые взгляды, и тихий шепот. — Люди иногда болтают такую ерунду…

Неопределенно дернув плечом, Лили, улыбнувшись добродушно, посмотрела в свой пергамент, сильнее нужного сжав перо в руках. Еще совсем недавно, года два назад, это же общество издевалось над Элеонорой Спинетт, потому что она была жалкой и доброй, и отец ее тогда еще не открыл свое злополучное зелье. Не имея связей с героями прошедшей войны, она не представляла интереса как личность, поэтому выполняла роль тряпки. Тогда Мэри, вовремя узнавшая от отца о готовящейся премьере зелья для очищения драконьего золота, протянула ей руку помощи и ввела в свою компанию, прекрасно осознавая, что об такую бесхребетную дурочку можно будет спокойно вытереть свои длинные ножки.

Но думала ли она тогда о том, что Элен может стать той, кто в итоге заберет у нее то, чего она так жаждала своей алчной душонкой? Лили улыбнулась криво. О, если она не многое замечает, то Мэри — подавно.

Дверь скрипнула и в гостиную с громким смехом ворвалась Мэри, которую под руку держал Мэтью. У него было абсолютно глупое лицо, полное собачьего обожания, и Лили стало отчего-то мерзко. Она бросила цепкий взгляд на Элен, которая, помрачнев, опустила голову, разглядывая свои руки. И внутри Лили проснулось странное чувство: ей хотелось… поддержать ее? Сказать какие-то напутственные слова? Махнув головой, Лили удивленно опять посмотрела на Мэри, испытывая злость к себе. Тоже еще до чего додумалась. Жалеть. Кто тебя пожалеет, Лили Поттер, когда ты упадешь навзничь?

— О, вы здесь, — насмешливо протянула Мэри, плюхнувшись напротив Лили. Рядом с ней тут уже примостился и Льюис, а потом к ним подошел и сам Годрик, который, хмурясь, бросил быстрый взгляд на Лили и присел в кресло по правую руку от нее.

Что-то внутри неприятно заныло, но Лили, добродушно усмехнувшись, выбивая из своего взгляда злость, посмотрела на Мэри открыто, в которой раз разыгрывая хорошо продуманную роль.

— Годрик расстался с Бекки, — весело ухмыляясь, протянула Мэри, и Лили нервно вздрогнула, чувствуя какой-то спазм в груди.

— Мерлин, заткнись, сестренка, — беззлобно проговорил Годрик, на что сидевший рядом с Мэри Мэтью, гоготнув, криво улыбнулся. И что-то было в его улыбке противное, мерзкое, убогое. Такое, что полностью выводило из себя.

— Не в обиду будет сказано, но Бекки та еще штучка, так что ты дебил, что бросил ее, — легкомысленно бросил он, и Лили заметила, как быстро промелькнуло в глазах у Мэри чувство какого-то морального удовлетворения. — Впрочем… так ты избавил себя и Мэри от сплетен. — И он, прижавшись к Томас ближе, прикрыв на секунду глаза, словно вдыхая ее аромат, опять усмехнулся.

— Избавь меня от своих тупых комментариев, херов шутник, — злобно рыкнув, проговорил Томас, резко поднявшись, и Лили, невольно посмотрев на него, заметила, что он не на шутку взбешен. В этот момент, словно назло, он поймал ее взгляд, и его лицо за секунду стало непроницаем, таким безразличным, как и тогда, когда они, все же выбираясь иногда на свидания, бродили вдоль Большого озера. И им просто не о чем было говорить.

«Не смей винить во всем меня», — злобно подумала она, наблюдая, как он развернулся и быстро направился в свою комнату. И сердце ее билось сильно, невыносимо от боли и какой-то странной грусти. «Ведь ты сам никогда не показывал мне своих чувств».

Повисла пауза, в течение которой Мэри и Мэтью тихо перешептывались о чем-то своем и, смотря на них, Лили ощущала какой-то прилив злобы. В конце концов, одно из направлений ее мести окончательно обвалилось, оставалась лишь одна надежда — Элен и Фолкнер, но… смотря на то, как понуро Спинетт смотрит на свои руки, боясь бросить хоть мимолетный взгляд на раздражавшую парочку, Лили понимала лишь одно — это тяжелее, чем кажется. Потому что Джастин в один момент может догадаться, что Элен ни черта к нему не испытывает. И тогда это уже будет полным провалом.

— Представляешь, Мэтью, — ласково погладив его по волосам, пропела Мэри, не по-доброму сверкнув глазами. — А наша маленькая Элен, кажется, решила поменять объект своего обожания.

— Что? — растерянно переспросил он, невольно посмотрев на сжавшуюся Спинетт. «Началось…», — с небывалым раздражением пролетело в голове, и Лили, улыбнувшись сильнее, слегка склонила голову набок, заметив, что Томас смотрит на нее в упор. — Да врешь!

— Нет, что ты, — сладко тянула гласные она, посверкивая глазами. — Только вот, похоже, и в этот раз нашу дурочку ждет неудача. Ведь таких, как Фолкнер, не интересуют тупые наивные неудачницы. Разве только… в качестве объекта утоления всех своих похотливых желаний, — она улыбнулась сильнее, и улыбка эта была поистине убийственна. — Признавайся, вы уже обжимались в коридорах? Или… может, все пошло даже дальше? Поговаривают, что он любитель секса в общественных местах, дорогая.

Ее лицо кривилось в каком-то странном торжестве, и чем дольше Лили смотрела на нее, тем сильнее убеждалась, что, на самом деле, она просто чертовски зла. Томас выдавали ее потемневшие глаза и раздувшиеся крылья носа. И осознание это заставляло Лили улыбаться сильнее: потому что даже если у Элен ничего не выйдет, они уже добилась многого.

— Это даже удивительно, — все не унималась она, словно специально выплескивая из себя целый поток яда. — Почему именно Фолкнер, Элен? — добродушно поинтересовалась Мэри, но глаза у нее горели злобным огнем.

— Фолкнер, — отмерев, неуверенно протянул Льюис, — Джастин Фолкнер?

— Именно, — кивнув головой, Мэри вдруг в упор посмотрела на Лили, но та даже не думала смутиться. Она лишь неловко хлопала ресницами, всеми силами улыбаясь непринужденно, ожидая нападения. И… она не прогадала. — Такое ощущение, что ее кто-то надоумил…

— Подожди, точно Фолкнер?! — все не унимался Мэтью, на что получил уничтожающий взгляд Томас. Ей не нравилось, когда ее перебивают; не нравилось и то, что прерывают ее открытую манипуляцию.

— Да успокойся ты…

В этот момент раздался треск, и Лили, повернувшись, заметила, как вскочила резко Элен, и лицо ее, красное, искривленное от обиды, с болью поглядело на Мэтью. А потом, развернувшись, она стремительно побежала к выходу, приковывая к себе внимание всех, находившихся в гостиной. Мэтью, ерзавший на месте, то и дело поглядывал вслед ушедшей Элен, а потом опять переводил свой собачий взгляд на Томас, которая выглядела как никогда разозленной, смотря на Лили в упор, будто бы пытаясь считать с нее информацию.

— Нет, я все-так не понимаю… как она могла?.. — с удивлением то и дело проговаривал Льюис, и Лили, приподняв уголки губ, внутренне разразилась громким смехом.

Потому что видеть выведенную из себя Мэри Томас было не просто увлекательно. Нет. Это было лучшее зрелище в ее жизни.

* * *

В комнате было тихо. Лишь Мэри неслышно сопела, то и дело переворачиваясь с одного бока на другой, заставляя Лили нервно сглатывать. В руках у нее находилась палочка, но освещать комнату было бы самоубийством, поэтому, стараясь не шуметь, она быстро вышла, и сердце у нее грозилось выпрыгнуть из груди. Чертов Малфой. Чертова жизнь. Все как будто сговорились, постоянно ставя ее в такие ситуации, из которых просто невозможно было выбраться.

И вот сейчас, не найдя ничего лучше, чем просто выскользнуть ночью из спальни, Лили уповала мысленно на то, что ее пропажу никто не обнаружит. Какая-то часть ее действительно наивно верила в собственную удачу, но другая… предрекала ей множество бед.

Когда до выхода из гостиной оставались жалкие шаги, она вдруг заметила, что на диване, напротив камина, кто-то сидел, и, прикрыв рот рукой, Лили попыталась было накинуть на себя мантию, но именно в этот момент человек этот резко повернулся и посмотрел на нее в упор.

Это был Годрик. Даже в темноте комнаты она могла разглядеть его спортивные широкие плечи, и какое-то недоброе чувство охватило сознание Лили. Потому что он точно ее узнал.

Не говоря ни слова, она быстро прошла мимо, понимая, что сейчас бессмысленно было бы что-либо говорить: напротив. Если он в итоге расскажет все своей сестренке, то у нее будет впереди целая ночь, дабы придумать себе тысячу и одно оправдание. И эта крохотная надежда заставляла ее спешно передвигать ногами, направляться прямо к портрету и ощущать собственную беспомощность перед обстоятельствами, в которые ее ставила жизнь.

Сердце билось как сумасшедшее, когда она чувствовала его внимательный взгляд на своей спине, но он молчал. И было что-то в этом еще более устрашающее, чем если бы он действительно хоть как-то отреагировал. Выскочив из гостиной, она, не оборачивая, стремительно побежала вперед. Добравшись до второго этажа, накинув мантию, Лили аккуратно стала пробираться по лестницам, заметив краешком сознания, что… ей как будто стало плевать на все. Лили чувствовала себя разбитой, оттого и жалкой, и понимала, что ее не заботит даже собственная репутация. И что-то было в этом безразличие неправильного, порочного. Потому что общественное мнение было единственным, что сдерживало внутри нее самую настоящую тьму. Это был ее якорь.

Лили рассмеялась тихо, стиснув в руках палочку, прислонившись к стене. Малфоя все еще не было и, всматриваясь в кромешную тьму, она начинала чувствовать, что начинает сходить с ума. Мысли вязким потоком текли в сознании, и она думала лишь об одном — как хочется ей попробовать Мариус. Этот ярко-лиловый напиток, а потом, развалившись на подушках, окунаться в самую глубь своих желаний, тех, которые она давила в себе, которые уверенно прятала от окружающих, надевая маску милой девочки.

Чтобы сквозь эти желания увидеть ее. Свою мать, и, давясь от внутренней агонии, представлять, представлять. Представлять. Что она жива. Что не ее тело, лежавшее на полу в крови, было потом передано земле.

— Сними мантию, Поттер, — тихо проговорил Скорпиус, и Лили, дернувшись, подняла глаза. Он стоял возле двери и аккуратно взламывал замок, повернувшись к ней спиной, и его высокая фигура, облаченная в мантию, едва-едва приобретала очертания во тьме.

Дверь скрипнула, лунный лучик проскользил по полу, и Лили, сложив аккуратно свою мантию в сумку, подошла к нему ближе, с интересом заглядывая в эти серые, безмятежные глаза. Когда он, наконец, поднял голову и обратил свое внимание на нее, то она заметила, как легкая насмешка пробежала по его устам, а потом исчезла за надменным оскалом. Не дожидаясь, он перешагнул порог и, с каким-то азартом посмотрев на простилавшийся лес, кинул на нее быстрый взгляд из-за плеча, опять кривя свое лицо в улыбке:

— Ну что? Вперед.

Он шел уверенно и быстро для человека, который мог опасаться, что его могут поймать. Малфой, казалось, не боялся ничего, он не оборачивался, не вздрагивал от причудливых теней, уж больно напоминающих людей. Нет. Для него ничего не существовало, и чем больше она всматривалась в его спину, тем сильнее понимала, что… какое-то теплое чувство жалкого восхищения рождалось в ее груди. И ей это не нравилось. Она должна была презирать Малфоя за его нонкомфортность и в какой-то степени наглость. Ведь этот человек… этот человек был виной тому, что сейчас она была на грани раскрытия!

«Не пытайся перекинуть вину на другого, дура», — злорадствовало что-то внутри, и Лили криво улыбнулась. Потому что она даже не думала притворяться перед Малфоем, ведь ни он, ни она не нуждались в этом.

— Удивительный вы человек, мисс Поттер, — насмешливо бросил он, когда они углубились в лес, и легкий лунный свет не проникал сквозь пышные кроны. Лили чувствовала под ногами грязь, руки ее покрывались мурашками, и с каждой минутой она начинала злиться все больше. Ведь Малфоя, казалось, ничто не брало. — Слишком хлипкая маска для такого профессионала. Ты почти закопала себя.

— Не на ком посамоутверждаться? — огрызнулась она, откинув мешавшуюся прядь с лица. — Советую избавить меня от своих нравоучений, мне плевать…

— Твоя семья — твоя рана, да? Как забавно у тебя искривилось лицо при упоминании матери. — Улыбка у него стала шире, выбивая почву из-под ног, и Лили, прикусив губу, с яростью взирала на него, то и дело царапаясь об острые, еще голые ветки. — Что, очередная сопливая история? Несчастная Лили Поттер. Она стала такой дрянью из-за семейной драмы.

Лили резко остановилась, распахнув глаза, потому что сердце ее вдруг забилось сильно-сильно и стало так больно, что в глазах потемнело. Она сжала палочку. Вскинула ее верх, целях прямо в Малфоя, а он, стоявший к ней спиной, даже не вздрогнул. И Лили знала — он улыбается. Гнет свои губы в полукруглую линию.

— Ты жертва, — продолжал он, а потом, крутанувшись, подошел к ней, смотря с каким-то презрением в глаза. Ему было плевать, что она держит палочку наготове. Потому что оба они знали — не станет колдовать. Не решится. Ведь самостоятельно не сможет выбраться из глуши леса. — В глубине душе ты хочешь, чтобы тебя пожелали за твое страдальное детстве.

— Какого черта… — прошептала она, опустив палочку, а потом часто задышала, будто задыхаясь. Лили совсем не понимала Малфоя: он был странным, непонятным, скрытным, но при этом выглядел как самая настоящая открытая книга. Чертов игрок, который водил за нос целое общество. Ведя себя вызывающе, он сделал из себя посредственность, чтобы все подумали, будто знают его. Чтобы потом скрывать действительно темные дела.

— Мне не очень бы хотелось терять такого игрока, как ты, — протянул он лениво, оглядываясь по сторонам, словно ища что-то, а потом, развернувшись, Скорпиус медленно пошел дальше, но уже неспешным шагом, чтобы Лили могла идти примерно рядом с ним. — С тобой интересно разыгрывать партии, Поттер.

— Смотри, не проиграй, — холодно процедила она, ежась в мантии. Они не прошли еще и половины пути, но Лили уже чувствовала, что вся продрогла. И это еще повезло, что они так и не наткнулись ни на кого из живых существ — все-таки лес был крайне опасным местом.

— Я не так остро реагирую на проигрыши, в отличие от тебя, — насмешливо проговорил, пнув ногой ветку, а потом, взмахнув палочкой, он проговорил какое-то заклинание неслышно, и вдруг к ним стали подлетать маленькие изящные феи. Их крылья, сверкая ярче любой луны, медленно кружили возле его палочки, и Лили, завороженная, приоткрыла слегка рот, наблюдая за этим зрелищем.

Феи никогда не подлетают к людям. Они прячутся в самой глуши леса, чтобы никто не мог их найти, и Лили видела их лишь однажды — на ярмарке волшебных существ. Но те крылатые существа были измучены и лишены такого яркого сияния, когда те, что летали сейчас, своим светом могли осветить весь лес.

— Поражения лучше побед, — проговорил Скорпиус, и Лили бросила на него мимолетный взгляд, подмечая, что он тоже внимательно рассматривает фей и глаза его слегка восхищенно искрятся. — Проиграв, ты получаешь опыт. Выиграв, ты теряешь свою бдительность.

— О, могу поспорить, Малфой, что по-настоящему ты бы не хотел проиграть, — насмешливо протянула Лили, не отрывая своих глаз от его бледного лица.

Он усмехнулся. Криво и беззлобно. И чем больше Лили всматривалась в эту улыбку, тем сильнее убеждалась, что она — настоящая. Малфой не носит маску. Он показывает миру самого себя.

— Надо же утешить тебя…

— О чем это ты? — слегка возмущенно бросила она, перебив, и Малфой усмехнулся сильнее. А потом, посмотрев на нее открыто, слегка презрительно произнес:

— Ты же так и жаждешь уничтожить меня, солнечная Лили Поттер. Боюсь, тебя ожидает фиаско.

Не сдержавшись, Лили злобно фыркнула, отвернувшись, ощущая какое-то болезненное разочарование, потому что и сама понимала — Малфой ей пока не по зубам. У него безупречная защита, тараном такого не взять, сплетнями и обычными манипуляциями — тоже. Но не потому ли ей так нравилось все это? Он стоит Лили. Возможно, был даже дороже, что лишь будоражило ее. Еще никого ей не хотелось уничтожить, как его. Наблюдать за его мучениями… что могло быть слаще?

Волна наслаждения прошлась по коже и узлом завязалась где-то в животе, и Лили, тяжело вздохнув, прикусила губу. Если бы сейчас рядом с ней был бы Альбус, он бы точно встряхнул ее и сказал, что его сестра просто идиотка, загнавшая себя в какой-то тупик. Вместо теплой кроватки, она, царапаясь об сухие ветки деревьев, шла по заросшей земли, пачкая свои сапоги; вместо своих примитивных манипуляций, она пытается уничтожить даром не сдавшегося ей Малфоя, который компрометирует ее одним лишь своим взглядом. И самое паршивое было то, что ей нравилось. Лили падала в волну искушения, чувствуя злобу и ненависть, мечтая унизить Малфоя, растоптать его, а потом, выпив такой желанный наркотик, томно вздыхать, окунаясь в свои мечты.

Махнув головой, Лили, оскалившись, бессмысленно посмотрела себе под ноги, ощущая какое-то дикое желание просто поговорить. И, не сдержавшись, она быстро, холодно проговорила, то и дело цепляясь за выступавшие корни:

— Я хотела унизить Берк, чтобы это тупоголовое существо не смело даже голову высовывать. А в итоге это ничтожество смогло меня спровоцировать на простейшем.

— И что будешь делать? — спокойно спросил он, и Лили, пожав плечами, задумчиво посмотрела вперед. Было как-то слишком спокойно, и холод уже почти не ощущался.

— Не знаю. Моя репутация сейчас слегка подорвана для дальнейших действий. Просто, — замолчав на секунду, она быстро, прикрыв глаза, усмехнулась, проговорив: — Она действительно меня задела. Ты прав, Малфой. У меня определенно есть сопливая семейная драма. Но ни в чьей жалости я не нуждаюсь.

— Лишь бы тебе проще жилось, — незамедлительно откликнулся Малфой, и Лили, повернув голову, наткнулась на его взгляд. Он был равнодушным и невозмутимым. Это было бездонное спокойное серое море, в котором, наверное, бури бушуют исключительно в грозы. И это какое-то магнетическое спокойствие передавалось и ей, и вместо привычной злобный и ненависти, она чувствовала умиротворение. Не было у нее в голове ни планов мести, ни так отравлявшей ее нутро семьи.

И феи, посверкивая крыльями, пролетали мимо его лица, освещая его все сильнее, вынуждая Лили невольно всматриваться в его черты. Он был никакой, абсолютно бесцветный и даже не самым красивым, тот же Годрик по внешним данным явно превосходил его. И общение с ним — это настоящая проблема, ведь, узнай кто, что с ней станет? С такими, как Малфой, невыгодно поддерживать любые отношения. Потому что он — проигравший. Сынок Пожирателя смерти, вынужденный до конца дней нести клеймо.

Но почему, почему же ей становилось так спокойно? Почему внутри нее образовывалась такая приятная легкость? Лили это совсем не нравилось. Потому что, ведомая выгодой, она бы никогда не позволила каким-то там искренним чувствам сломать так хорошо выстроенные репутацию и имидж.

А значит, она все же найдет его слабое место. Чтобы вместе с ним уничтожить и то спокойствие, что он привносил своим присутствием. Одним своим взглядом.

* * *

С каждой секундой становилось все тяжелее держать свои веки открытыми, и, перелистывая книгу, Лили краем уха слушала веселый щебет Мэри. Они всей компанией сидели в библиотеке и готовили к зачету по ЗОТИ, но, естественно, кроме нее никто не пытался браться за ум. Впрочем, и она не особо: вернувшись в спальню лишь к четырем, она проспала чуть больше трех часов и чувствовала себя разбитой.

Корни, с таким трудом добытые, лежали у нее в тумбочке в груде книг, ведь никто, конечно же, не решился бы там рыскать — у Томас, казалась, была патологическая аллергия на любые источники знаний.

Однако Лили все не могла успокоить какое-то внутреннее волнение: Малфой слишком беспокоил ее уставший мозг, да и Годрик, прожигавший ее взглядом… он ничего не рассказал своей сестре. Она поняла это потому, что Мэри вела себя как обычно, она будто бы даже не замечала Лили, озаряя окружающих своей яркой улыбкой, успешно играя на публику. Нет. Если бы ей стало хотя бы что-то известно, она непременно попыталась бы ударить Лили. Добавила бы остроты к тем сплетням, что и так ходили в стенах школы.

— Я не помешаю вам? — Лили дернулась, бросив быстрый взгляд из-за плеча. Возле нее и Мэри стояла, гордо вскинув брови, Мадлен Селвин с поистине стервозной улыбочкой. У нее в руках была целая стопка книг, слизеринский галстук слегка съехал в сторону, а ее длинные черные волосы, разметавшись по спине, спадали до самых рук.

— Конечно нет, Мадлен, — весело протянула Мэри, бросая косые взгляды на своего братца. Впрочем, напрасно, ведь Годрик, слишком сильно сжимая перо в своих руках, что-то писал у себя в пергаменте, иногда лишь прожигая взглядом Лили.

Ее затошнило. Чувство какой-то обреченности появилось в груди, когда Мадлен села напротив. Лили смотрела на нее, думая о том, что, кажется, Скорпиус действительно испытывает к ней самые настоящие чувства, и она пыталась понять — почему? Селвин была обычной, хоть и красивой, однако ветреной и абсолютно не волнующейся за честь Малфоя, который был ее парнем. О ее свиданиях и постоянных ночных обжиманиях за гобеленом с различными парнями знали все — она никогда не скрывала, как будто специально наслаждаясь тем осуждением, что сыпала на нее добрая часть женского коллектива. В этом они были похожи с Малфоем: ни ее, ни его не интересовала работа над собственным имиджем. И чем больше Лили всматривалась в это красивое лицо напротив, тем сильнее начинала его ненавидеть. И недоумевать. Неужели, и вправду, любит ее?

— Как дела, Мадлен? — ласково протянула Элен, улыбнувшись ей. Она аккуратно гладила свои волосы и выглядела вполне непоколебимо, только красные глаза выдавали то, что всю ночь, прежде чем уснуть, она прорыдала в подушку. Глупая Спинетт. Она даже не применила магию, чтобы смыть следы своего позора.

— Все… хорошо, — с надменными нотками откликнулась та, а потом, посмотрев на Мэри, задумчиво протянула: — Только вот в последнее время Скорпиус странно себя ведет. По ночам вечно куда-то уходит.

Годрик резко дернул свою руку, из-за чего книга с грохотом приземлилась на парту, и Лили с некоторой опаской посмотрела на него. Желваки на его подбородке ходили ходуном, и она знала, о чем он думает — кажется, он находит определенную параллель в ее исчезновении сегодня в первом часу ночи.

— Ты удивляешься? — озорным тоном бросил Мэтью, хлопнув зачем-то по спине Томаса, который, дернувшись, резко вскинул глаза, поймав взгляд Лили. И она видела, как в глазах его появляется какая-то злость. И непонимание вперемешку с недоверием. Однако при всем это он ничего не говорил, не пытался рассказать всем о промахе Лили Поттер. Нет. Он… чего-то ждал? Пытался найти для себя выгоду? — Малфой не дурак, нашел себе, скорее всего, девушку без венерических заболеваний и радуется.

Мэри прыснула в ладонь, отведя взгляд в сторону, находя, видимо, это крайне остроумным. Но Мадлен даже не вздрогнула, она лишь презрительно посмотрела на него своими зелеными глазами, прожигая на смерть.

— Ты что такое говоришь? — возмущенно и робко протянула Элен, сдвигая брови к переносице.

— О Мерлин, избавь нас от своей занудности, — весело проговорил Льюис, явно войдя в раж, потому что видел, что своими глупыми каламбурами вызывал у Мэри радость. И злорадство. «Жалкая псина», — подумала Лили о Льюисе, пристально смотря на Годрика, который отвечал ей тем же. И вместо привычной злобы, внутри нее образовывался интерес, потому что Малфой, чертов сукин сын, был прав — она недооценивает тех, кто рядом с ней. И, кажется, Томас был далеко не так прост, как выглядел.

Когда Лили отвернулась на него, чтобы опять поизучать Мадлен, она вдруг наткнулась на ее цепкий взгляд. И на дне этих зрачков искрились странные эмоции. Мадлен Селвин, взиравшая на нее, выглядела так, будто ненавидела Лили Поттер больше всего на свете. И оставалось лишь понять: почему?

Однако подумать ей не дали, в библиотеку ворвался запыхавшийся слизеринец, имя которого Лили, естественно, не знала, и он стремительно подбежал к Мадлен, затараторив:

— Там… в коридоре… Кормак Нотт издевается над Ребеккой Берк!

Все сидевшие в библиотеке резко подскочили, и Мэри была первой из них. Ведь обстоятельство было поистине удивительное: еще никогда Кормак Нотт, известный на весь Хогвартс своей идеальной репутацией зануды-старосты, не устраивал ни над кем расправ. К тому же, над кем-то, вроде Бекки, которая сейчас была возведена в ранг жертвы; которую жалел всякий, мечтавший уколоть мисс Поттер, дочь Героя Войны.

Они пришли как раз в тот момент, когда подвешенная в воздухе Ребекка, делала извращенные кульбиты своим маленьким тельцем, а Нотт, злобно усмехаясь водил палочкой по воздуху. Никто не останавливал его, ответственных старост, вроде Розы Уизли, здесь еще не было, учителей — тоже, а толпа зевак, наблюдавшая за то и дело мелькавшим нижним бельем Берк, с некоторым интересом ожидала концовки представления. Кормак творил откровенную глупость, за такое его могли бы даже отстранить от занятий на время, однако он, словно загипнотизированный, продолжал мучить ее, унижать, просто морально раздавливать.

Лили смотрела и чувствовала некое отвращение — это вульгарная и странная месть не могла быть понятой ею. И, оглядываясь на толпу, она думала лишь о том, как ненавидела их всех, ведь знала, — черт возьми, знала! — что они бы так же смеялись над ней, стоило бы Лили проколоться. Стоило бы ей пасть навзничь. Жестокая, беспринципная толпа огалтевших идиотов, считавших себя уникальными гениями. Лили презирала их до глубины души.

В какой-то момент, блуждая взглядом, она вдруг заметила Скорпиуса Малфоя, который, прислонившись к стене, с какой-то странной насмешкой наблюдал за происходящим. Сердце ее невольно забилось, когда она внимательно разглядывала его расслабленную фигуру, непоколебимый взгляд и губы, которые… шептали что-то еле-еле. И, следя за их движением, Лили вдруг поняла одну вещь. Скорпиус Малфой контролирует каждое действие Кормака Нотта. Это он заставляет его вытворять эти странные, бездумные, порочащие его репутацию действия.

«Империо», — с каким-то невольным восхищением подумала Лили, переведя взгляд на Нотта, чувствуя, как улыбка лезет к ней на уста.

Потому что, кажется, Скорпиус Малфой мстит за Лили Ребекке Берк. Потому что… Лили махнула головой, опять посмотрев на Скорпиуса, который, поймав ее взгляд, весело подмигнул, и в этот момент, когда восхищение и какое-то странное вожделение сплелись воедино, к ней пришла поистине гениальная мысль.

«Смотрите, жалкие неудачники, — думалось ей, когда она протискивалась сквозь толпу прямиком к Берк, которая, плача и бултыхаясь в воздухе, позорно теряла все свое достоинство с каждой секундой все сильней: — Сейчас я восстановлю свою репутацию, и вы вновь будете боготворить меня».

— Кормак Нотт, — громко проговорила Лили, чувствуя взгляды сотни зрителей. — Если ты сейчас же не поставишь на землю Берк, я буду вынуждена вступиться. И тогда тебе уже придется сражаться со мной.

Его стеклянные глаза в упор посмотрели на Лили. Кругом послышались восхищенные шепотки, казалось, мир просто сузился до того места, где стояли Поттер и Нотт — она с превосходством, а он с затуманенным разумом.

— Успокойся, Поттер, не порти веселье, — насмешливо кинул он, и в ту же секунду Лили вскинула палочку, и раздался взрыв, в результате которого Нотт отлетел прямиком к стене. Не медля ни секунды, она направила древко на быстро падавшую Берк, тем самым замедляя ее падение, однако Бекки все равно упала с громким хлопком прямо на пол.

В конце концов, она не желала спасать Берк или облегчать ей жизнь. Бекки просто повезло подвернуться ей под руку, быть выгодной ей. И в тот момент, когда Поттер, подойдя к ней, улыбнулась премило и протянула униженной Берк руку, чувствуя сотни взглядом, слыша хлопки и восторженные возгласы, Лили думала лишь об одном: как бы тяжела ни была ситуация, она всегда выйдет из нее победительницей.

Потому что… Поттер — слизеринка. Самая настоящая: она — такая же, как они. Лживая, меркантильная дрянь, у которой амбиции больше эга.

И, чувствуя, как превозносит ее толпа, как смотрит она на нее с восхищением, Лили лишь скромно хлопала ресницами, посмотрев мимолетно на Скорпиуса Малфоя, который, стоя у стены, презрительно усмехался, смотра на них всех, как на своих жалких игрушек, которыми он вертит, как хочет.

И, вторив его улыбке, Лили подумала о том, что он — очередной идиот на ее пути. Потому что, сам того не осознавая, помог ей восстановить ее свое место в обществе.

А значит, теперь она сильнее, чем была раньше. Сильнее, чем была даже до отчисления Альбуса из школы.

Зелье бурлило в котле с жутким шипением; лиловая пенистая вода, пребывавшая в агонии, разбрасывала свои капли, и Лили, морщась, смахивала палочкой брызги с руки. Наверное, беда заключалась в том, что, невольно бросая взгляды на Скорпиуса, она совсем забывала про зелье и начинала рассеянно думать о чем-то совершенно постороннем. В Выручай-комнате было по-прежнему холодно и темно, и она, сидевшая на полу, ощущала это как никогда раньше, однако даже мурашки, бегавшие по ее коже, не отвлекали ее так сильно, как он.

Лили ничего не могла с собой поделать — она просто хотела наблюдать за Малфоем, который, расположившись на диване, степенно покуривал сигарету, молчаливо смотря куда-то в сторону. С того самого дня в коридоре прошло почти три дня, и Лили, вновь возведенная на пьедестал идиотами-однокурсниками, радостно упивалась своей победой и строила такие планы… с каждой секундой ей хотелось растоптать Скорпиуса все больше. Просто взять, и стереть с его лица эту покровительственную насмешку, и заставить, наконец, посмотреть на себя.

Потому что чувство удовлетворения пропадало всякий раз, когда он, подсовывая ей бумажку с координатами встречи, вынуждал рисковать, блуждая по ночным коридорам Хогвартса. Даже осознавая, что, по сути, она воспользовалась им и смогла вновь вернуть себе былое положение, Лили не могла избавиться от странной мысли — казалось, что она чего-то не замечает. И Малфой, не пытавшийся заговорить с ней, лишь укреплял ее подозрения.

— Зелье готово, — буднично протянула Лили, опять вскинув глаза, чтобы среди темноты найти его ровный профиль. Слабый свет, вытекавший из палочки, совсем не спасал положение. Комната была объята таким мраком, что он попросту растворялся в нем. — Осталось только настоять его месяц и можно будет употреблять.

— Так в чем же заключается особенность твоего приготовления, Поттер? — кинул он лениво, даже не повернувшись. — Ты сделала все в точности по рецепту… сдается мне, что кто-то пытается меня надурить.

Недовольство прошлось волной по коже, и Поттер, надменно подняв бровь, испытала дикое раздражение. Чертов Малфой. И почему он всегда был на шаг впереди? Ведь она действительно хотела отделаться от него как можно скорее, но если готовить по ее рецепту… то придется, к великому сожалению, терпеть его общество еще как минимум неделю.

— Нехорошо получается, — холодно проговорил он, и в его голосе была такая сталь, что она невольно поежилась. — Я к тебе со всей душой, а ты…

— Да ладно, Малфой, — яростно воскликнула Лили, резко подскочив на ноги. Какая-то необузданная злость вытравляла ей внутренности, приводила к спонтанным действиям. Рядом с ним совершенно не получалось контролировать ни себя, ни эмоции, ни собственное тело. — Зачем тебе это? Обычный Мариус как раз подходит для того, чтобы отрубиться на часик другой и получить удовлетворение, а мой…

— Вызывает то, чего бы хотелось увидеть больше всего, — спокойно подытожил он, затянувшись сильнее, и Лили сморщилась от запаха, распространяемого этими сигаретами. Они были странные; сигареты не были маггловскими, и их запах был до удивительного знаком, но Лили все никак не могла понять, что же это было. — Именно это мне и нужно, поэтому, будь добра, не отходи от нашего уговора и соверши свою часть сделки.

— Что же ты такое хочешь увидеть, Малфой? — холодно спросила Лили, подойдя к нему ближе, так, чтобы можно было заметить, как блестят во тьме его глаза. — Что, тоже есть какая-то сопливая история?

Он усмехнулся еле слышно. Искорки, осыпавшиеся с мундштука, падали на его брюки, и, завороженная, она не могла оторвать от него глаз.

— Ну уж наверняка не такая драматичная, как у вас, мисс Поттер. Дай угадаю… ты хотела увидеть свою мать?

Сердце замерло, как и всегда от одного ее упоминания, и Лили отвела голову в сторону, зажмурившись. Потому что, кажется, впервые она чувствовала не боль, нет. Это было опустошение.

Сквозняк гулял по комнате, обдувал ее ноги, и, почувствовав дрожь в теле, Лили присела аккуратно на диван, сжав сильнее нужного сиденье. Палочка в ее руках погасла, и теперь они сидели в совершенном мраке, но даже так Лили чувствовала его пристальный взгляд каждым миллиметром своего тела и испытывала странные, едва объяснимые ощущения.

Ей хотелось говорить. Плакать навзрыд, вытряхивая все спрятанные чувства, но открываться Малфою было сродни самоубийству. Она знала, что он воспользуется информацией, подомнет ее под себя, а потом в нужный момент нанесет удар такой силы, что она не устоит на ногах. Но что Лили могла поделать, ведь именно он был единственным человеком во всем этом огромном замке, перед которым ей не нужно было притворяться… именно с ним солнечная Лили Поттер могла быть собой.

— Если ты хочешь, чтобы я приготовила свой Мариус, принеси мне кусок черного гоблинского золота.

— Губа не дура, Поттер, — слегка присвистнул он, повернувшись к ней, невольно заставляя ее тоже посмотреть на него. — Это редчайший металл… откуда он у тебя вообще мог быть?

Фыркнув, Лили, вскинув брови, насмешливо бросила, слегка покачивая головой:

— Отец Элеоноры Спинетт работает с различными видами золота, Малфой. И, конечно же, с гоблинским. Как думаешь, насколько было сложно уломать эту идиотку стащить кусочек мне?

— Как грубо, — сладко протянул он, и Лили, не сдержавшись, улыбнулась криво.

Она и не знала, как легко можно быть самой собой. Не притворяться, не улыбаться мило, не опускать смущенно глаза. Впервые за многие месяцы Лили говорила вслух то, о чем думала, и ей это нравилось. Нравилось, что Малфой не осуждал; нравилось, что он не пытался ее исправить, воспитать или как-то повлиять на нее. Напротив, казалось, что Малфой только и одобрял такой ее подход к жизни.

Значило ли это, что Лили бросила свою месть из-за одного только его понимания? «Какая чушь», — думалось ей. Теперь она была готова уничтожить его еще больше.

— Зачем ты сделал это с Ребеккой? — тихо спросила она, наблюдая за сигаретой в его руке. Она медленно тлела, окутывая комнату сладостным ароматом, и Лили, казалось, падала в какую-то пропасть, потому что внутри нее появлялось странное, не совсем понятное ей желание.

— За твоими примитивными манипуляции интересно наблюдать, — со смешком через секундную паузу ответил он. — Ты так стараешься заполучить место в обществе, что это даже восхищает. — И вдруг, повернув к ней голову и пристально посмотрев, Скорпиус произнес серьезно, заставляя ее поежиться: — Лили Поттер, не думала ли ты когда-нибудь, как далеко могут занести тебя твои же игры?

— Плевать я хотела, — тут же прошипела она, понижая голос. — Я, может, только и желаю понять, насколько далеко могу зайти.

Неопределенно хмыкнув, Скорпиус, опять затянувшись, продолжал прожигать ее взглядом, и Лили чувствовала, как внутри что-то начинало двигаться, биться, выделять энергию, и было страшно. Потому что те чувства, что начинали появляться у Лили Поттер, совершенно ей не нравились, ведь чувства — это слабость. Их растопчут и обольют грязью, а потом ткнут ее же лицом в них.

— Ты специально подослал Мадлен в библиотеку, чтобы она села с нами? — холодно бросила Лили, смотря на него так же внимательно, как и он. В ночной тьме смотреть на него было особенно трудно, потому что, казалось, Скорпиус попросту сливается с ней, и только глаза, серые, стальные, поблескивали магическим светом.

— Она подсела к вам? — хмыкнул он, слегка качнув головой. А потом, отвернувшись, откинулся на спинку дивана и о чем-то явно задумался.

Лили смотрела на него и падала, потому что в голове выстраивалась очевидная мысль — Скорпиус с Селвин не просто из-за чего-то, он в нее точно влюблен. И чувство ярости, образовывавшееся внутри, заставляло ее скрежетать зубами и смотреть на него в упор, мечтая этой же любовью его и уничтожить.

— Я просил ее просто прийти в библиотеку, чтобы быть уверенным наверняка, что вы точно узнаете о том, что в коридоре что-то происходит.

Раздражение волной опять накрыло Лили, и, нервно дернув рукой, она почувствовала какую-то смутную тревогу. Почему он делится с ней этой информацией? Неужели… совсем не боится? Малфой был спокоен и безмятежен, казалось, он даже не думал о том, что Лили, ненасытная душонка, сделает все, чтобы просто взять и уничтожить его. Нет.Он как будто всем своим видом смеялся над одной только ее потугой, и это бесило до невозможного. Потому что никто не смел смеяться над Лили, когда она не пребывала в своем амплуа, а наконец-таки становилась собой.

И, не сдержавшись, она выпалила быстро, на одном дыхании:

— Почему ты все это говоришь мне? Не страшно, что я просто сломаю тебя твоей же информацией?

Раздался короткий смешок, и Малфой, закинув голову, рассмеялся громче, смотря в потолок:

— Забыла, да? Один из пунктов непреложного обета заключался в том, что информация, обсуждаемая между нами, не может быть передана ни в каком виде. Иначе ты просто умрешь.

— Но я думала, что это лишь касается Мариуса!

— Думать — полезное свойство для человека, Поттер, — тихо проговорил он, и голос его до этого насмешливый в момент стал стальным. — Но нужного еще уметь и анализировать.

Отвернувшись, она впервые почувствовала, как какой-то липкий стыд окутывал ее сознание, и в какой-то момент Лили стало так страшно, что она непроизвольно сомкнула руки на коленях, расширив глаза. Она совсем не думала об этом. Право, когда Поттер вообще заключала этот обет, единственная ее забота заключалась в том, чтобы заставить Малфоя замолчать.

— Страшные ощущения, да? — услышала она над своим ухом, и, резко повернувшись, увидела его лицо. Малфой склонился к ней, и их разделяли какие-то жалкие сантиметры. — Быть игрушкой в чужих руках, невольницей собственного положения. Но кто же в этом виноват? Не ты сама ли?

Она смотрела на него молчаливо, сглотнув нервно, потому что, видя теперь его лицо так близко, что даже в темноте можно было различить его черты, она не испытывала ни ненависти, ни раздражения. Нет. Лили просто хотелось почувствовать его прикосновения, его теплое дыхание на своей коже, и наваждение было таким сильным, что дыхание ее в момент стало совсем тяжелым.

«Идиотка!», — кричало ей сознание, и она даже не пыталась его заглушить. Ведь оно было чертовски право.

— Почему ты все еще сидишь здесь, солнечная Лили Поттер? — насмешливо бросил он, так и не отодвинувшись. — Твои псы проснутся и заметят твою пропажу. Что тогда?

Моргнув, Лили возмущенно фыркнула. Потому что… это ведь все из-за него! Малфой специально ее провоцирует!

— Мои псы ушли выгуливаться, — холодно процедила она, наклонившись к нему, не прерывая зрительный контакт, и Малфой лишь сильнее улыбнулся своей презрительной улыбкой. — И не надо проявлять свою ложную заботу, Малфой. Не знаю, какие у тебя проблемы, раз ты решил помочь мне с Ребеккой, но тот факт, что из-за тебя и твоих необдуманных встреч Годрик Томас уже обнаружил, что я не сплю по ночам, как полагается, заставляет меня ненавидеть тебя больше обычного.

— О, какая ирония. Кажется, первый, кто догадается о твоем амплуа, будет твой бывший, — насмешливо протянул Скорпиус, кривя свои губы, и Лили, приподняв вопросительно бровь, окинула его презрительным взглядом.

— Интересуешься моей личной жизнью? — едко протянула Лили, ослепительно ухмыляясь, но внутри, видел Мерлин, сердце отчего-то пропустило удар.

— Поттер, ты же дочь Герой Войны. К тому же, дружишь с Мэри Томас. О тебе и твоей фальшивой жизни знает весь Хогвартс. — Отодвинувшись наконец, Скорпиус, потерев мундштук об обивку дивана, потушил сигарету, и она, медленно крошась на кусочки, через минуты растворилась, будто и не было. — Обливиэйт бы решил все твои проблемы. Так что не стоит меня винить. Впрочем, — задумавшись, он провел рукой по волосам, — он и сейчас может помочь тебе. Правда, возможно, Томас сойдет с ума или его сознание исказится. Но это такие малые жертвы, да, Поттер? Ведь куда важнее оставаться в своем фальшивом образе?

Ветерок усилил свои порывы, и Лили, поднявшись с места, медленно подошла к окну, чтобы прикрыть его. Было как-то мучительно сладостно, потому что, конечно же, то, что предлагал Малфой, было самым рациональным. Сломать его сознание? Запросто!

Сердце пропустило удар, и Лили, улыбнувшись криво, посмотрела на простиравшийся лес. Однажды Альбус сломал сознание своему однокурснику просто за то, что тот, желая отомстить Поттеру, стал следить за ним и однажды обнаружил, что Альбус и Лили Поттер ходят в Запретную секцию Библиотеки. Если бы этому идиоту пришло в голову не бравировать, а сразу перейти к действиям, Поттеров уже бы тогда не было в школе. А так… теперь он вынужден валяться в больнице св. Мунго и бессмысленно смотреть в потолок.

Глупый. Глупый. Слизеринец. Против кого ты пошел?

— Скорпиус, — протянула Лили игриво, отвернувшись от окна, зная, что он стоит позади нее. Малфой был странным и лживым, но его точно тянуло к ней. Она была в этом уверена, и ей это нравилось. — А ты бы смог помочь мне? Смог бы стереть ему память ради меня?

Он молчал, прожигая ее своими глазами, и в его глазах была такая жесткость и сталь, что мурашки прошлись по коже. Малфой был страшным, опасным человеком, не это ли пробуждало внутри нее какие-то порочные чувства? Желания? Ведь ей хотелось прижаться к нему и, не церемонясь, по-жесткому целовать, оставляя на губах маленькие раны.

— Это было бы забавным, — задумчиво протянул он, не отводя глаз. — Но, Поттер, ты же понимаешь, насколько высока будет цена моего участия?

— Насколько высока? — насмешливо фыркнула Лили, схватившись руками за подоконник, боясь, что еще минута и она точно поцелует его, потому что искушение было слишком высоко.

— Твоя жизнь уже принадлежит мне, — лениво проговорил Скорпиус, нависнув над ней. У него в глазах бегало серое нечто, столь напоминавшее бушующее море, когда волны, играясь, обрушивались на берега или топили корабли. Это было море во время бури, и оно было пугающим, потому что поглощало в свои недра и не давало выплыть. — Придется отдать мне и свою волю.

Лили было смешно. Смотря на него, кривя губы, Поттер мечтала о том, чтобы он сделал еще один шаг и она без зазрения совести могла наконец утолить свой голод. Но он стоял, не двигаясь, заставляя ее улыбаться шире и думать — если никто не может узнать о том, о чем они говорят, тогда Малфой — идиот. Ведь тогда выходило, что не одна она в гильотине. Он тоже. И кто знает, чье тяжелое, косое лезвие обломится первее?

* * *

Она наблюдала за Скорпиусом, чувствуя, как какое-то невольное восхищение пронзало ее, калечило нутро, выворачивало его. Потому что Малфой, чертов сукин сын, был до того притягательным и харизматичным, сидя за столом в этом дурацком кружке, кривя свои брови и следя за Розой, которая, распинаясь, агитировала за политику «Содружества», что Поттер невольно начинала ощущать, как гулко бьется сердце.

Лили не могла понять причину своих чувств: Малфой по-прежнему был невыгодным слизеринцем с безобразной репутацией, и с ним общаться, это все равно что заранее начать откапывать себе могилу. И Лили ненавидела себя с каждой секундой все больше, потому что знала, что в глубине ее души жило нечто, которое могло наплевать на все ее принципы и заветы и пуститься в пучину. В такую, откуда не выбраться.

Но ничего поделать она не могла. Лили просто слушала его размеренную уверенную речь, в какой-то момент понимая, что… сама проникается его взглядами, ведь Скорпиус был до чертиков убедителен.

— Несомненно, что техническая мощь магглов превзошла любые наши прогнозы, — говорил он спокойно, стоя посередине комнаты, ловя заинтересованные взгляды окружающих. В их кружке по-прежнему было всего лишь десять человек, и из знакомых лиц тут сидели только Мадлен, Джастин, Роза и сам Малфой, который неизменно вступал в дискуссию с Розой. — Но кто сказал, что нам нужны их изобретения? Разве мы не носители высшей силы, той, благодаря которой можно повелевать такими вещами, которые обычным людям не снилось? Почему мы стараемся забыть о собственной индивидуальности и пойти за вслед за магглами? Почему мы должны расплачиваться за идеи Волдеморта, вознося всех магглов и магглорожденных в ранг неприкаянно святых? Уизли, ты не находишь это абсурдным?

— Я думаю, — резко проговорила она, тоже вскочив с места, дернув слегка плечом, и в ее голубых глазах плескалось некоторое раздражение. — Что мы по-прежнему виноваты перед ними… то, что происходило в нашем мире на протяжении веков… мы должны теперь каяться!

— Мы? — насмешливо тянул Скорпиус, и Лили могла разобрать среди его голоса нотки раздражения. — Должны? Серьезно? Без понятия, кто тебе мозги трамбует, но рекомендую трезво оценить обстановку: наше поколение не имеет никакого отношения ни к войне, ни к идеологии Пожирателей. Мы не должны ни за что расплачиваться. И вставать на колени перед меньшинством… в каком здравом обществе такое вообще возможно? Где это видано?

Когда он был в чем-то заинтересован, его серые глаза, наполненные равнодушием, превращались в пенистые морские волны, которые, бушуя, уносили всех, кто заглянул в этот омут. Он был резким на слова, принципиальным до ужаса и говорил то, о чем думал, и Лили, рабыня своих масок и образов, смотрела на него, приоткрыв слегка рот — потому что такое для нее было непозволительной роскошью. И она совершенно не могла понять, почему Малфой так спокойно выражал свое мнение, не боясь общественного порицания? И почему же, в конце концов, даже Роза, ярая защитница магглов, не презирала его, не кидалась с заезженными оскорблениями?

Неужели… искренность так подкупала?

Мотнув головой, Лили сжала руку в кулак, совсем перестав следить за разговором, когда Малфой вернулся на свое место. Мадлен, тут же накинувшаяся на него, стала что-то шептать ему на ухо, и он, ухмыляясь, иногда кивал головой, будто соглашаясь. И Лили злилась на себя и на обстоятельства, что вынуждали ее сидеть здесь, прямо напротив этой парочки, и давиться собственной горечью, потому что Мадлен Селвин, о которой она не знала толком ничего, вызывала в ней какую-то странную, изувеченную бурю негодования.

Прикрыв рот рукой, будто смутившись, Лили улыбнулась весело, потому что внутри знакомый порыв отчаянной радости переполнял ее легкие. Сейчас, прямо после этого кружка она встретиться с Годриком, оглушит его в заброшенном классе, а потом будет дожидаться Малфоя. Чтобы тот стер ему воспоминания, сломал его полностью, и чувство какого-то морального удовлетворения так и глодало Поттер. Ей не было жаль Томаса. В конце концов, он был одним из первых в ее списке личной мести.

Молчаливо наблюдая за тем, как медленно стали расходиться все сидящие, Лили вдруг поймала на себе задумчивый взгляд Мадлен. Ее безразличные зеленые зрачки будто впились в профиль Лили, как будто вопрошая что-то, и Поттер, смущенно улыбнувшись, провела рукой по волосам, думая, что Селвин крайне странный человек. Потому что Лили действительно не понимала ни того, что связывало ее со Скорпиусом, ни того, почему вот уже четвертый день Лили ловит на себе ее пронзительные взгляды.

Тихо фыркнул, Селвин, развернувшись, схватила Скорпиуса за руку и повела его к выходу. Они удалялись медленно и степенно, и Лили, наблюдавшая за ними в открытую, отчего-то ждала, что Малфой повернется, посмотрит на нее. Но тщетно. Он шел вперед, и Лили злилась на себя все больше: потому что… на кой черт ей вообще сдалось его внимание?

— Почему ты терпишь здесь присутствие Малфоя? — холодно спросила Лили, обернувшись к Розе, когда они обе вышли из класса. Кузина, склонившись над замком, накладывала на него чары и делала это до того неспешно, что Лили начинала беситься.

— Я уважаю Скорпиуса, — произнесла быстро Роза, не глядя, по-прежнему бряцая замком, взмахивая палочкой. — Да, он говорит такие глупости, но тут, понимаешь, без отца не обошлось, — она фыркнула, наконец покончив с дверью и равнодушно вперилась взглядом в Лили. — Но он принципиален. И не боится отстаивать точку зрения, отличную от большинства. Конечно же, это подкупает.

— Ты никогда не пытаешься оспорить его до конца, — премило улыбнувшись, протянула Лили, обнажая ямочки на щеках. Ей действительно было интересно, почему упертая до убого Роза Уизли молчала всякий раз, когда Скорпиус начинал использовать все свое красноречие.

— Может, — задумчиво протянула Роза, посмотрев куда-то в сторону, словно покинув реальность на секунду. — Он говорит до того складно, что тебе и самой невольно начинает казаться, что ты ошибаешься? В любом случае, к чему нам такие дебаты? Это всего лишь кружок. Ничего не значащее собрание людей, интересующихся политикой.

Неопределенно передернув плечом, Лили резко развернулась и неспешно пошла вперед, чувствуя предвкушение. Потому что до встречи с Годриком оставались считанные секунды, и кто знает, чем может обернуться ее маленькая проделочка?

«Ты сломаешь ему жизнь, дорогая», — вторило сознание, и Лили, криво улыбнувшись, подняла глаза, оглядываясь по сторонам. А когда ей сломали жизнь, кто-нибудь спросил у нее позволения? Кто-нибудь ее пожалел? В какой-то степени Лили было даже приятно осознавать, что она чуть ли не самое большое зло всего Хогвартса, потому что… в этой жизни должны быть такие люди. Те, кто будет вытаскивать с самого дна все самое плохое из людей, мучить их, ломать, чтобы потом эти же люди вставали на ноги и делались сильней.

Ведь, в конце концов, а что такого делала Лили? Манипулировала? А не показывала ли людям всего-навсего их темную сторону? Святоши, все они, осуждавшие любого за нарушение норм морали, сами творили такие вещи, за что их можно было придать общественному порицанию на долгие-долгие годы. Так чем хуже Лили? Она всего лишь такая же. Она — порождение общества, в котором живет.

Почувствовав чей-то взгляд, Лили резко вскинула голову и вдруг увидела Фолкнера, который, прислонившись к стене, словно кого-то ждал, прожигал ее взглядом. А потом, оттолкнувшись, стремительным шагом приблизился к Лили и, улыбнувшись дружелюбно, скрестил перед собой руки.

— Лили, это правда, что Мэтью и Элен вместе?

— Что?.. — с удивлением протянула Лили, вскинув брови, и он, откашлявшись, тут же добавил:

— Просто вчера ко мне подошел Льюис… и у нас состоялся не самый приятный разговор, — он сморщился, прикрыв на секунду глаза, а потом, распахнув их, внимательно посмотрел на Лили: — Так они правда вместе?

У нее внутри азарт разгорелся с такой силой, что, не выдержав, Лили улыбнулась почти что искренне. Он попался. Фолкнер теперь точно у них на крючке, и от одной только мысли, как раздосадована сейчас, должно быть, Мэри, у Лили просыпалось невиданных размеров злорадство. «Даже скучно», — думала она, разглядывая его лицо. Что было в этом мальчишке, кроме виллы в Италии? Гребаное ничего, он еще наивен до убого, раз с такой легкостью купился на простоту Элен.

— Конечно нет, — уверенно протянула Лили, вскинув голову. В ее глазах, она знала, плескалось то, что обычно называют «безгрешной уверенностью». — Но… Элен была долгое время в него влюблена. И теперь Мэтью просто не может смириться, что ее вкусы поменялись.

Поттер многозначительно посмотрела на него, слегка подмигнув, видя, как лицо напротив озаряется довольной улыбкой. О да, конечно, теперь Элен для него была даже заманчивее, чем раньше, ведь на горизонте появился соперник. И от всей этой ситуации хотелось хохотать каким-то истерическим смехом, чтобы под его натиском ребра обваливались вниз.

Потому что Лили Поттер чертовски, просто до ужаса ненавидела все, что ее окружало и чем она занималась, и это чувство, пронзавшее тело, было до того смертоносным, что хотелось просто вонзить ногти в лицо напротив.

Фолкнер улыбнулся добродушно, махнув головой, а потом, поблагодарив наскоро, стремительно пошел в сторону. И когда он ушел, улыбка на лице у Лили погасла; вместо нее появился беспристрастный, презрительный оскал, говоривший: «все прошло так, как и я планировала». Все люди, окружавшие ее, было всего лишь марионетками, и если раньше Лили упивалась своими играми, то теперь… ничего, кроме ненависти, не было. Но ненавидеть тоже было тяжело. С каждым днем, прожитым с такой ношей на сердце, она становилась слабее и слабее, и кто знает, не погубит ли это ее? Ведь в этом мире у нее нет права на промах, ошибку, слабость, эмоцию, настоящие чувства. Это все просто вывернут против нее.

Лили подходила к нужному классу и не чувствовала больше ни азарта, ни интереса. Казалось, то, что она собирается провернуть сейчас, больше не тревожило ее: ломать сознание — подумаешь, и не такое она делала. Вместо всего у нее была одна только тоска, где-то на задворках сознания образ матери, и Лили смотрела себе под ноги и думала: когда она начинала путь Темной магии, чтобы найти воскрешающее зелье или заклинание, она не думала о последствиях. У нее просто была безумная идея, о которой Лили молчала, никто, даже Альбус, не догадывался об истинных мотивах ее увлечения. Но… чем занималась она сейчас? Тем ли, чем должна была изначально? Ведь получалось, что некромантия просто канула в лету с того момента, когда Альбуса отчислили и на нее навели дуло пистолета. Тогда к чему все это? Что она, черт возьми, вообще здесь делает?

Подняв резко глаза, она увидела, что в нише напротив кабинета стоял, облокотившись о стенку, Скорпиус Малфой, лениво покручивая палочку в руках. И когда он поднял свои глаза, натыкаясь на ее, Лили замерла, чувствуя странный внутренний прилив. Она не ненавидела Скорпиуса. Из всех людей, окружавших ее, он был единственным, чье появление в ее жизни не вызывало в ней ярости. Он был странным, опасным, принципиальным и сильным. Смотря на него, она думала лишь о том, что ей бы хотелось подчинить его, а не покалечить, и это пугало. Пугало по-настоящему, потому что было впервые.

— Эй, Лили, — громко позвал голос, и Лили, обернувшись, увидела Годрика, который, подходя к ней все ближе, выглядел до того решительным, что некоторое подобие страха пронзило ее тело.

Когда он поравнялся с ней, Лили бросила быстрый взгляд в сторону, подмечая, что Скорпиус скрылся в нише, и его не было заметно из-за полумрака коридора. И это, отчего-то, придало ей уверенности, от того, наверное, она прямо посмотрела на него, не забыв вклеить улыбку в лицо.

— Пойдем в класс, нечего здесь…

— Элен все рассказала мне, — резко перебил он ее, и Лили вздрогнула слишком явственно, распахнув широко глаза. Страх холодными, липкими пальцами схватил ее за руки, потому что… а что могла вообще рассказать Элеонора? Что на самом деле Лили жаждала мести и распустила слухи о Ребекке? Хотела уничтожить Мэри, сместив ее с пьедестала?

Сердце билось слишком сильно, и Лили молилась, чтобы ни один мускул на ее лице не дрогнул, не показал, как страшно ей стоять и смотреть ему в глаза. Как страшно понимать, что весь образ, вся репутация, вся она, милая, правильная, солнечная Лили Поттер, разобьются прямо сейчас, здесь, в коридоре. Что станет тогда с ней? Как она будет жить?

— Ты же об этом хотела поговорить? — продолжал он, словно не замечая, как побледнела Лили. Этот идиот до того плохо знал свою бывшую девушку, что даже не догадывался, что стоявшая перед ним — одной ногой в могиле. — О том, что той ночью ты куда-то ушла. Признаться, я…

— Как интересно! — раздалось резкое, знакомое, выбивавшее окончательную почву из-под ног Лили, и она, прикусив до крови губу, вскинула голову, замечая Мэри Томас, которая, скрестив руки на груди улыбалась. Кривила губы в своей улыбке, и в глазах в этих стояла дикая злоба.

— Ты что здесь делаешь? — холодно спросил Годрик, нахмурившись. Судя по реакции, можно было понять, что сестрицу он с собой не звал.

Лили тяжело задышала, думая о том, что ни черта теперь не получится — весь план летит в тартарары, и только понимание, что она не одна здесь, что там, в нише, стоит Скорпиус Малфой, заставляло ее стоять на ногах. Ведь Лили просто не могла унизиться перед ним.

— Слежу за тобой, братец! — картинно вздохнув, бросила она, приблизившись и поравнявшись с ними. — От тебя в последнее время одни проблемы, вот я и заинтересовалась, когда увидела, что ты куда-то торопишься вечером. Так и Лили нигде нет… согласись, странно!

Она смотрела на своего брата надменным взглядом, как будто только и мечтая, чтобы унизить его, но Годрик не был так прост. Он лишь сильнее хмурился, беспомощно посмотрев на Лили.

«Играй, Поттер! Играй, как в последний раз!», — и она, понурив голову, уставилась на свои туфли, думая отрицать все что угодно… и, если уж придется, сказать, что она совсем ни при чем. И что Элен сама долго точила обиду на Томасов.

— Так значит наша малышка Лил-с гуляет ночью, интересно как! Почему ты мне не рассказал, Годрик?!

— Потому что не твоего ума дела, сестренка, — грубо проговорил он, и Лили вдруг подумалось, что… может, он все еще влюблен в нее? Это понимание заставило ее поднять голову и в упор посмотреть на него, изучать, как будто впервые увидев. Годрик Томас, чертов Годрик Томас, неужели и вправду влюблен?

— Ну уж позволь, ты все-таки мой брат. Поэтому, давай, рассказывай. Мне теперь очень интересно, что тебе там Элен могла рассказать.

И Лили смотрела на него внимательно, пытаясь прикинуть, как именно можно воспользоваться его чувствами, что можно было с ними сделать. И чем сильнее всматривалась она, тем больше ей хотелось смеяться. Потому что все это было до убогого смешно.

— Она ходила на кладбище к матери, — не выдержав, выпалил он, и Лили, с силой подавив удивлением, быстро опустила голову, чтобы никто не заметил ее настоящих эмоций. — Элен сказала, что в тот день Лили, все еще переживая из-за слов Ребекки, решила сходить к ней на могилу.

Повисло молчание, и внутри нее была лишь одна мысль — она должна играть, кривиться, выдавливать правильные эмоции, чтобы никто не догадался, не понял, что кругом один обман.

Голова шла кругом, легкие сдавливались под натиском каких-то силков, и Лили, напустив на лицо грусти, посмотрела пронзительно на Годрика, думая про себя, что… зачем Элен это сделала? И как вообще она могла до такого додуматься? И какая-то смутная благодарность просачивалась в ее сердце, ведь, получается, Спинетт спасла ее? Но зачем?

— О, — протянула Мэри, и лицо ее приобрело разочарованный окрас. Ей явно хотелось услышать что-то более веское, то, из-за чего Лили можно было загнобить. — Лили, милая, ты все еще грустишь из-за смерти матери? Но это же было так давно, почти четыре года назад. Не проще ли отпустить?

Белесые волосы от мутного света факелов приобретали какой-то поистине уродливый оттенок, и Лили, прикусив губу до крови, взирала на нее, пытаясь затолкать ненависть куда-то внутрь. Но тщетно. Одно лишь упоминание о матери из уст это идиотки, возводило ее до состояния тотальной ненависти. И тут послышался шорох, как будто что-то упало, и Лили вспомнила, что здесь, совсем рядом, стоит Скорпиус, и все ее чувства в момент улеглись. Пелена спала перед глазами, и теперь она лишь печально смотрела на Мэри, улыбаясь ласково, думая о том, что Томас просто раздавлена. И она пытается мстить.

— Замолкни, — резко проговорил Годрик, посмотрев на свою сестру совсем уж по-злобному. — Научись уже думать, что говоришь.

— О, так ты ее защищаешь? Что, хочешь…

— Умолкни, — и он схватил ее за руку, встряхнув, вызывая у Мэри полувскрик-полуфырканье. Волосы волной хлестнули ее по щекам, и Томас, отмахнувшись от них, с яростью посмотрела на Лили, сверкая голубыми глазами:

— Ты самая настоящая стерва, Лили Поттер. Это же из-за тебя Фолкнер переключился на Элен, да?! Ты сговорилась с ней!

Вырвав руку из хватки брата, она, насупив брови, бросила на Лили цепкий, наполненный злобой взгляд:

— Ну держись теперь. Потому что если я узнаю хоть что-то, тебе несдобровать. Я собственноручно сломаю тебя, как жалкую игрушку.

И, резко развернувшись, она быстро пошла прочь, снеся по пути старинную вазу, которая с грохотом упала на пол. Годрик молчал, провожая сестру взглядом, а потом, посмотрев на Лили, сузил глаза. Что-то в нем боролось: какие-то барьеры прорывались под натиском эмоций, и с каждой секундой он все больше напоминал сломанный механизм. Что ж... было ли ей жаль его? Ни на каплю.

Не говоря ни слова, Томас медленно побрел прочь, о чем-то задумавшись, и Лили, сглотнув наконец, почувствовала, как какие-то цепи будто падают с ее тела, освобождая сердце. Она могла вздохнуть. И среди вороха эмоций, явственнее всего был не страх, нет. Это было желание отомстить этой дуре Мэри Томас. Которую она раздавит с особым изяществом. Ведь Фолкнер — это так, ерунда. Игрушки для детей. Лили пойдет дальше. И кто знает, куда в итоге она забредет?

— Мои аплодисменты, Лили Поттер, — раздалось позади за спиной. И Лили, подняв надменно брови, скрестила руки на груди. — Ты почти сдерживаешь свои эмоции.

— Иди к черту, Малфой, — холодно проговорила она. А потом, не удержавшись, развернулась, чтобы посмотреть в его насмешливое, беспристрастное лицо.

— О, я у него непременно окажусь, а ты? — пронзая ее взглядом, тихо проговорил он, и Лили вздрогнула внутренне от того, насколько выразительны были его глаза. — Не уготовано ли тебе что похуже?

Лили не знала. Но почему-то ей казалось, что если и попасть в ад, то только в тот, где будет Малфой. Чтобы вечно стоять и смотреть в эти наполненные пенистой водой презрительные серые глаза.

Смутное ощущение тревоги слегка портило улыбавшееся лицо Лили Поттер, которая, прислонившись к стене в коридоре, миролюбиво хлопала ресницами, провожая взглядом проходивших мимо людей. Лили была чертовой звездочкой: с ней здоровался каждый третий, кое-кто даже останавливался для озвучивания ничего не означавших фраз, и она с неизменно искренней улыбкой отвечала всем подряд. Вновь вознесенная на вершину, Поттер упивалась своей репутацией, смеясь над каждым где-то внутри.

Только вот сегодня смеяться особо не хотелось, потому что, облокотившись спиной о шершавую каменную поверхность, Лили дожидалась чертового Скорпиуса Малфоя, который, подкинув ей очередную книгу с зашифрованной запиской, велел ей стоять в коридоре на третьем этаже и ждать звонка на урок. Благо, у нее занятий не было, и, в принципе, их встреча не наносила ущерб ее репутации, но что-то внутри так и глодало, буквально заставляло с какой-то нервозностью чего-то ожидать.

Она боялась себя: каждый раз, садясь за стол в Большом зале, Лили глазами интуитивно искала его. Все ее тело находилось в странном напряжении, стоило Скорпиусу бросить ленивый взгляд на нее, когда, идя вместе со своими однокурсниками, он натыкался на Поттер. Лили было по-настоящему страшно. Внутри какая-то ненависть просто изводила ее, а осознание, что, похоже, Малфой нравился ей не просто как человек, било сильнее любого жизненного удара.

Среди всех свалившихся на нее проблем появилась и еще одна — Мадлен Селвин. Лили не могла отделаться от ощущения, что та постоянно наблюдает за ней, и что-то подсказывало ей, что Селвин далеко не дружелюбно настроена по отношению к ней. Может, она знала, к кому Скорпиус уходил ночью? А может, Лили просто накручивала себя, и пора было бы уже взяться за ум: ведь с того дня, как Мэри в порыве ярости пригрозила Лили, ее жизнь претерпела существенные изменения.

Можно было сказать, что их компания раскололась: оба Томасы не обращали внимания ни на Лили, ни на Элен, а Мэтью, то и дело срываясь на Спинетт, в какой-то момент тоже перестал с ними разговаривать. Именно тогда Лили вдруг ощутила странную свободу, будто бы Мэри была ее личным балластом, и, улыбаясь пуще прежнего, на все расспросы окружающих она лишь скромно опускала взгляд. Пускай думают, что ей обидно и что на самом деле жалость съедает ей внутренности — плевать. Потому что Лили, казалось, на какую-то йоту стала вдруг… счастливей.

Мотнув головой, Лили раздраженно передернула плечом, по-прежнему улыбаясь тем немногочисленным школьникам, что спешили на уроки. Звонок уже прозвенел, и сердце у Лили так и ныло от предстоявшей встречи. Она никогда не испытывала это странное чувство раньше — чувство, сродни того, если бы Лили стояла около бездны, прекрасно осознавая, что точно разобьется, если упадет туда, но, вдохнув побольше воздуха, она все же преступает пограничную черту.

Когда Лили встречалась с Годриком, то все, что было внутри нее, — это раздражение и интерес. Только позже ей пришло осознание, что, на самом деле, за ненавистью скрывалась настоящая симпатия, но даже тогда она не жаждала так встреч и совместного времяпровождения. Она не грезила о перепалках с Томасом, не так тщательно отбирала наряды для их встречи, и сейчас, чувствуя себя отчасти идиоткой, Лили понимала, что руки ее начинают потеть только об одной мысли, что вот, сейчас, из-за поворотом появится он. И сердце ее радостно затрепещет.

И это внутреннее состояние ей абсолютно не нравилось. Потому что Малфой — неудачник, он тот, об кого она скорее бы вытерла ноги, чем возвела в ранг любовного интереса. С ним сложно и трудно, у него нет репутации, одна только громогласная фамилию, об которую все плевались. Так зачем ей столько проблем? Зачем он вообще ей сдался? Лили клялась: когда закончится вся история с Мариусом, она сделает все возможное, лишь бы вообще с ним не сталкиваться, и только противный мерзкий голосок внутри говорил: ни черта у тебя не получится, идиотка Лили Поттер.

Она заметила Скорпиуса сразу, в самом начале коридора, и, неосознанно выпрямившись, уверенно посмотрела на него, как всегда подмечая насмешливое презрение во всем его лице.

— Добрый день, мисс Поттер, — проговорил он с подобием иронии, а потом, сделав своеобразный поклон, протянул ей небольшой мешочек. — Надеюсь, это золото действительно нужно для зелья, а не для чего-то постороннего.

— Я похожа на человека, который стал бы использовать столь опасное золото ради каких-то побрякушек? — надменно протянула Лили, стремительным движением схватив этот небольшой мешочек и запихнув его в самую глубь сумки.

— Ну, скорее, ты похожа на человека, который бы выплавил из него маленький клинок, чтобы поражать своих врагов. Много же у тебя их развелось.

Фыркнув, Лили скрестила руки на груди, слегка сузив на глаза, и мысленно попыталась достучаться до собственной рациональности, потому что сердце — проклятое, глупое, уродливое — билось так, словно она пробежала долбаный марафон.

Молчание тянулось хрупкой нитью, но никто не прерывал его и никто не пытался уйти прочь, по делам. Лили была отчего-то уверена, что у Скорпиуса сейчас занятие, но он стоял напротив ее, усмехаясь едва ли ядовито, словно ожидая чего-то, не торопясь никуда уйти. И ей было так хорошо рядом с ним даже вот так вот просто молчать, что, испугавшись, Лили встрепенулась, сжав сильнее сумку в руках, улыбнувшись надменно:

— Сегодня вечером я добавлю его в зелье…

— Мне пойти с тобой? — проговорил он, слегка сузив глаза, и Лили замолчала, прикусив губу. Все ее естество кричало «да», но разум понимал, что это не нужно. Нельзя даже частично сближаться с ним, ведь Скорпиус не простой, он подождет того момента, когда Лили по-настоящему окунется в свои чувства, и опрокинет ее на самое дно. «Он станет твои концом, дорогая», — подумалось ей, и Лили, вздрогнув, распахнула глаза. Ей было страшно. Но Лили пугала не ее неминуемая гибель от его рук, нет, ее пугало как раз то, что не он приложит к этому руку, не он уничтожит ее.

— Мал…

— Скорпиус! — раздалось позади, и Лили, вздрогнув, обернулась, чувствуя, как кровь отошла от ее лица. Потому что прямо напротив них стояла Мадлен Селвин с идеально уложенными черными волосами и горящим взглядом зеленых глаз. — Ты слишком долго, милый. Учитель волнуется.

Она смотрела на Лили в упор, даже не обращая внимание на Скорпиуса, который, улыбнувшись, бросил мимолетный взгляд на Поттер, хрипло произнеся:

— Как я уже сказал, следующая встреча кружка, возможно, будет назначена на завтра. Роза попросила передать, что твое участие обязательно… кажется, у ее матери появилась очередная безумная идея. — Замолчав, Скорпиус перевел взгляд на Мадлен, которая, схватив его за руку, сжала ее с силой и улыбнулась. И от улыбки это веяло не то злостью, не то обожанием.

— Правда, Скорпи? — проговорила она, словно задумавшись над чем-то, а потом, посмотрев на Лили, презрительно поджала губы. — Я ничего не слышала…

— Это неточно, — спокойно ответил он, обворожительно улыбнувшись Селвин. — Роза успела обмолвиться об этом с утра и просила меня, если я вдруг встречу ее кузину, обязательно спросить, сможет ли она присутствовать. Уизли отчего-то крайне помешана на мысли, что кто-то из членов ее семьи участвует в политическом кружке.

— Правда? — насмешливо протянула Мадлен, по-прежнему прожигая взглядом Лили. — Ну, ты пойдешь, Поттер?

Лили молчала и чувствовала, как от злости у нее сводит зубы, потому что все это показательное поведение Селвин говорило обо одном: «Он мой, солнечная Лили Поттер, один шаг в его сторону, и я впечатаю твое милое личико прямо в каменную плитку». Вздохнув, Лили улыбнулась, обнажая ямочки, параллельно думая о том, что, на самом деле, эта злость до отвратительного похожа на ревность. Но, запихнув эту ненужную мысль куда-то вглубь, она, посмотрев внимательно в лицо Скорпиусу, сладко произнесла:

— Конечно. Я непременно буду завтра в кружке.

И, развернувшись, взмахнув волосами, Лили медленно, но уверенно зашагала прочь, чувствуя их взгляды, которые прожигали так, словно только и ждали, что она упадет. Но Поттер не могла позволить себе такой роскоши: падение — не для таких, как она. И, сжав сумку, она лишь уверенней устремилась к гостиной, чувствуя странное ощущение внутри себя: конечно, Лили поняла, что он подразумевал под кружком Выручай-комнату и таким образом назначил им встречу на завтра. Но… почему же ее сердце так билось от предвкушения, почему она так сильно жаждала их встречи?

Встрепенувшись, Лили резко подняла голову и вдруг заметила Элен, которая, сидя на подоконнике, прислонилась лбом к стеклу и смотрела на что-то с улыбкой. Ее фигуру ласкал солнечный мартовский свет, и выглядела она как волшебное божество, сошедшее с небес.

Поттер остановилась. Она смотрела на нее и думала, почему она выручила ее? Почему соврала и знала ли вообще хоть что-то? Почему-то при всей своей резвости и при всем своем характере Лили так и не смогла задать этих элементарных вопросов, и чем больше проходило дней, тем сильнее в ней просыпалось какое-то странное, несвойственное ей любопытство.

— Элеонора! — громко позвала Лили, улыбнувшись премило. Спинетт, оторвавшись от стекла, смущенно прикусила губу, словно ее застали на месте преступления, и когда Поттер подошла к окну, то увидела, что внизу у озера стоял Джастин Фолкнер, который, кого-то или что-то парадируя, резво размахивал руками.

— Лили…

— Так вы вместе? — поинтересовалась она, замерев почему-то. Когда Лили предлагала план мести, то не задумалась о том, что сердобольная Элен в итоге может влюбиться в свою игрушку. Интересно… что станет с Джастином, если он когда-нибудь узнает правду и поймет, что был использован? Лили усмехнулась. О, теперь это был ее личный козырь против дурочки-Спинетт, которая, конечно, была не совсем проста.

— Ну, можно и так сказать, — поразмыслив недолго, протянула она, а потом, опять кинув взгляд на улицу, тихо добавила: — Он очень… милый.

— Но ты по-прежнему влюблена в Мэтью, — улыбаясь сильнее, произнесла Лили, чувствуя, как улыбка трещит по швам. Потому что перед глазами ее возник облик Малфоя, и сердце дрогнуло. Такого не было даже с Годриком, которого, наверное, можно было назвать ее первой любовью. Так как тогда на самом деле она относится к Скорпиусу? Кто он для нее? — Как интересно.

— Лили! — с отчаяньем воскликнула она, а потом, печально сведя брови к переносице, грустно усмехнулась какой-то несвойственной ей усмешкой. — Я правда рада, что в моей жизни появился другой человек. И я думаю, что однажды я действительно смогу полноценно ответить на его чувства…

— …а пока я просто побуду с ним, потому что чувствую себя любимой, и мне нравится это чувство, — не выдержав, парировала Лили, и лицо ее слегка исказилось. — Нет, Элеонора. Ты будешь с ним, потому что он — объект твоей мести Мэри Томас, которая уже вышла из себя и медленно окунается в общественное презрение. Заметила, как люди стали сторониться ее? Хочешь… чтобы они окончательно изгнали ее, опустили на самое дно? — цедила Лили, усмехаясь лишь сильнее, чуть ли не обнажая всю свою душу, а потом, по-жесткому глянув на Элен, которая сидела, притихнув и сжавшись, и смотрела на нее с широко распахнутыми глазами. — Ты же хочешь этого.

— Да.

И голос ее не дрожал, как обычно. Не было в нем и привычной ласки. Элен выглядела слегка ошалелой, но между тем в этих глазах поднималась такая буря, что, будь Лили хотя бы чуточку впечатлительной, она бы точно оценила это. Но… усмехнувшись лишь сильнее, Поттер по-жесткому смотрела на свою жертву и понимала: насколько, черт возьми, все это было примитивно. Спинетт мечтала убрать Мэри, чтобы Мэтью, наконец, обратил на нее внимание.

Спинетт — такая же. Милая, правильная солнечная стерва, которая скрывала свои истинные желания и усиленно старалась понравиться обществу. Ее отличали от Лили только ограниченность и какая-то инфантильность, но даже это при правильном подходе можно было сделать настоящей силой.

— Выведи ее на эмоции, — проговорила холодно Лили, а потом, улыбнувшись своей милой улыбкой и слегка сузив глаза, она посмотрела на нее непогрешимыми глазами, в которых была одна только робость — знал бы кто, что на самом деле это был приговор смотрящего. — Сделай так, чтобы она обрушилась на тебя при большом количестве людей. Ты же любимица Гриффиндора, Элеонора Спинетт. Они не простят Мэри тебя. А с учетом, что все считают ее высокомерной, эгоцентричной сукой… ее ждет полный провал.

Задумчиво склонив голову к груди, Элен прикусила губу и неуверенно глянула на Поттер. Внутри нее велась борьба, и Лили с раздражением думала о том, как надоело ей постоянно будить в людях их настоящих демонов. Каждый раз было все одно и то же. Люди, стремившиеся запрятать своих чертят куда поглубже, обнажали их, стоило Поттер лишь надавить на нужные точки. Честное слово, Лили было скучно… не поэтому ли ей так интересен был Скорпиус? За то, что он держал своих демонов так глубоко, что она все никак не могла до них достучаться.

«Ма-алфой», — протянула мысленно она и тяжело вздохнула. Все ее тело будто наливалось свинцом, когда она только вспоминала его кривую улыбку и серые глаза… Мерлин, как только Лили раньше не замечала его?

— Элен, — мягко проговорила Лили, улыбнувшись непринужденно. — Когда Томас отвернулась от нас, Мэтью последовал за ней следом, словно собачка. Он всегда идет за ней, потому что думает, что ему что-то светит. Но… сможет ли Льюис продолжать вести себя так, когда общественное порицание обрушится на Мэри шквалом? Устоит ли?

Растягивая гласные, Лили говорила так уверенно, что Элен даже привстала с подоконника и с каким-то обожанием взглянула на нее. И Поттер чувствовала, как приятно ей было это внимание, как мастерски она владела языком… не то же ли самое ощущал Малфой, когда декларировал в их кружке? Не чувствовал ли он собственное превосходство, понимая, с какой легкостью влияет на умы?

— В этом есть смысл, — проговорила наконец Спинетт, и глаза ее блеснули. Да. У Лили опять получилось, черт возьми.

Она молчаливо кивнула головой, как бы подбадривая Мэри, и думала, что теперь-то Элен не нужна ее помощь: в конце концов, Спинетт не была настолько добродушной, чтобы не добить умирающего, впрочем, возможно, она сама не осознавала, насколько жестокой была на самом деле. И это почему-то доставляло Лили еще большее удовольствие, будто осознание, что человек, стоящий напротив, не лучше нее, успокаивало, дарило ей странную легкость.

Потому что груз совести, запрятанной за семью замками, все-таки давал о себе знать.

— Почему ты соврала Годрику насчет моего ухода ночью? — лениво и непринужденно бросила Лили, взглянув в сторону, но боковым зрением все равно продолжая следить за Спинетт.

Она вскинула брови, словно что-то обдумывая, а потом, пожав плечами, спокойно проговорила:

— Не знаю. Может… все имеют право на свою тайну?

— Тайну? — пытаясь подавить внутри себя интерес, тихо проговорила Лили, чувствуя себя абсолютно нелепо. В конце концов, что могла знать Элеонора Спинетт? И насколько далеко она могла зайти?

Поймав ее взгляд, Спинетт улыбнулась, и какая-то светлая меланхолия осветила ее лицо, и Лили падала, смотря в эту безмятежность, чувствуя внутри себя какую-то злость. Невинная овечка Спинетт… неужели и вправду не думала о том, насколько она такая же, как и они все?

— Да. Ты не первый раз уходишь… и мне кажется несправедливым, что все пытаются осудить тебя за то, что совершаешь совсем не те поступки, что от тебя ждут все. — Улыбнувшись сильнее, она спокойно добавила: — В конце концов, ты не должна оправдывать ничьи ожидания, Лили. Ты всего лишь должна быть собой.

Вздрогнув, Лили сглотнула нервно, едва ощутимо сжав кулаки. Потому что ей казалось, что быть собой у нее не просто не было права. Нет. Она просто не может позволить себе столь большую роскошь в этом мире, где каждый жаждет расправы.

И, прежде чем развернуться и направиться прямиком в комнату, Лили посмотрела на нее долгим взглядом, чтобы потом бросить безразлично, чувствуя, как внутри какая-то ненависть борется с презрением:

— Забавно.

* * *

На следующий день, проснувшись раньше соседок по комнате, Лили, бессмысленно посмотрев в свое отражение в зеркале, молчаливо провела ладонью по волосам. Она опять думала о Скорпиусе Малфое и в то же время ненавидела себя за это — сегодняшняя встреча заставляла ее сердце биться слишком сильно, словно она не была его заложницей, и он не был одним из самых опасных людей на ее пути. Нет. Ее воспаленное сознание воспринимала все это не иначе, как… флирт? Пожалуй, у нее даже не получилось бы описать: просто рядом с ним она испытывала такое странное влечение, что боялась себя же.

С Годриком такого никогда не было. И это было странно, потому что Малфой проигрывал ему по всем параметрам, поэтому, наверное, Лили так боялась сегодняшнего дня, да и ближайшие две недели, в течение которых Мариус должен был настаиваться.

Она боялась думать о том, что будет после. Одно было понятно: ее мир не будет таким, как прежде. Что-то в ней самой изменилось навсегда.

Взмахнув длинными светло-рыжими волосами, Лили, мило улыбнувшись своему отражению, сверкнула глазами, прежде чем выйти. Она упивалась своей репутацией: заучка Лили Поттер, мило опускавшая глаза при встрече, помогавшая каждому, кто придет к ней за помощью — люди были жалкими существами. И она презирала их за то, как слепо они верили любому выстроенному в голове образу.

Тихо фыркнув, она аккуратно вышла из комнаты и, заметив Годрика, сидевшего на диване, слегка сморщилась. Привычную ненависть, которую она испытывала к нему, заменило презрение. Теперь, когда с ее глаз спала какая-то пелена, Лили ясно понимала, что он никогда не был ей настолько полезен, как изначально предполагалась. Да, Томас был красив той красотой, которая невольно приковывает взгляд мимо проходящих, но его вспыльчивость, импульсивность и покладистость вызывали в Лили нотку раздражения. Годрик как будто нуждался в женском каблуке, и она презирала его за чрезмерную безвольность перед сестрой.

— Привет, — робко улыбнувшись, проговорила Лили, внутренне, видел Мерлин, смеясь гомерическим хохотом. И, поймав его задумчивый взгляд, она улыбнулась сильнее, чтобы незамедлительно покинуть гостиную и, стерев улыбку со своего лица, по-жесткому посмотреть себе под ноги, боясь падения.

С каждым днем Лили осознавала, что просто слишком устала. Плести интриги, использовать людей, упиваться своей властью над ними — поначалу это было весело. Все они никогда не стремились разглядеть настоящую Лили Поттер, за что и поплатились, но сейчас… сейчас же просто до ужаса хотелось хоть с кем-нибудь быть собой. И думая о Скорпиусе каждый раз, Лили понимала, что с ним-то она не притворяется, потому что бессмысленно, глупо — он видел ее насквозь, — оттого ее сердце жаждало их встреч. Потому что с ним она находила покой.

Улыбнувшись совсем не так, как обычно, Лили подняла голову и зажмурилась от яркого света, заливавшего коридоры Хогвартса. Было еще слишком рано, часов шесть, большая часть школьников либо нежилась в кровати, либо дописывала домашку, и Поттер могла наслаждаться спокойствием и тишиной. В такие моменты, когда ей не нужно было улыбаться и всеми силами вылеплять из себя солнечную Лили Поттер, она чувствовала легкость во всем теле и даже задумывалась о том, чтобы навсегда отказаться от собственного лицемерия.

Но могла ли она? В этом мире, где все так и жаждали любого промаха представителя семьи Поттеров, где с ней дружили исключительно из-за отца, где все жаждали ее падения, могла ли она позволить себе такую роскошь, как искренность? Больше всего на свете Лили боялась быть отринутой обществом, потому, медленно заскользив взглядом по коридорам, будто ожидая внезапного нападения, она тут же вклеила в лицо свое приветливую улыбку и направилась прямиком в Большой зал.

Как и предполагалось, людей здесь было мало, и, невольно посмотрев на слизеринский стол в поиске Скорпиуса, она вдруг наткнулась на пронзающий взгляд Мадлен, которая, склонив голову набок и лениво покачивая вилку в своих руках, слишком пристально всматривалась в Поттер.

Качнув головой, Лили быстро направилась к своему столу и, не поднимая взгляд, стала накладывать себе яичницу, проклиная собственное любопытство. И зачем только она из раза в раз искала его среди людей? Зачем вообще он ей сдался? Малфой не выгоден, с таким связаться — все равно что сразу пойти копать могилу, и Лили, прагматичная, умная Лили… неужели она будет вести себя как эта жалкая Элен?

«Остановись, — холодно молвил рассудок, и Лили застыла. — У тебя ведь совершенно нет к нему таких чувств». Сердце ее замерло. Ведь, казалось, откуда у нее вообще могли взяться мысли о влюбленности в него? Это же абсурд!

— Лили!

Вздрогнув, она резко вскинула голову и увидела Мадлен, которая, усмехнувшись совсем как Малфой, уверенно села рядом, вполоборота, закрывая собой всех, кто сидел на лавке. Ее густые черные волосы были заплетены в замысловатую прическу, а яркие зеленые глаза — подведены черным карандашом, делая взгляд еще выразительней. Мисс Селвин, наследница чистокровной фамилии, была до ужаса яркой и красивой, и Лили, сощурив глаза, отчего-то подумала, что у чертового Малфой недурной вкус. И плевать, насколько ужасна была репутация у Мадлен.

— Что-то случилось? — тихо поинтересовалась Лили, аккуратно положив вилку на тарелку, а потом, улыбнувшись дружелюбно, подперла голову рукой, не отводя взгляд.

— О, я думала, что, возможно, ты не знаешь, но сегодня не будет никакого кружка, — усмехаясь все больше, Мадлен даже не пыталась сделать свой голос дружелюбным: напротив, весь ее вид так и кричал, что она недолюбливает ее. — Скорпи ошибся… он вообще слишком много ошибается в последнее время.

Ее приятный голос заволакивал слух, но Лили была слишком напряжена, чтобы хоть как-то поддаться на эту манипуляцию. Потому что человек напротив с этой красивой улыбкой сверкал такой ненавистью в глазах, что какая-нибудь бедняжка Элен точно бы погибла. Только вот Лили Поттер была далеко не такой простой, как могло показаться, и, смотря в это красивое лицо, она думала о том, насколько же Мадлен глупа. И насколько сильно ей хочется растоптать ее, чтобы не думать о том, что, кажется, Малфой был в нее влюблен.

— Я знаю, — улыбнувшись мило, Лили спокойно выдержала ее обжигающий взгляд. — Успела перекинуться парой фраз с Розой.

— Да? — заинтересованно протянула Селвин, тут же замолчав, словно задумавшись о чем-то. И когда Лили подумалось о том, что, возможно, зря она вообще ляпнула про Розу, лицо Мадлен приобрело какую-то странную, явно лживую благодарность, и она посмотрела на нее прямо, проговорив: — Я так рада, что ты хорошо общаешься со Скорпиусом. Он такой странный человек, его обычно сторонятся. — И, улыбнувшись вдруг, она проговорила елейно: — И я так люблю его, понимаешь? Поэтому мне по-особенному приятно, что у него появилась ты. Человек, с которым можно было бы поговорить. Не так ли?

«Их чувства взаимны», — на автомате подумалось Лили, и она, сглотнув, приподняла левую бровь и улыбнулась слегка запоздало, внимательно изучая это бледное лицо напротив. Чувство какой-то ненависти и раздражения, от которого было не скрыться, наполняло ее стремительно, срывая с петель все запечатанные двери внутри. Ей хотелось выпустить пар или глубоко вздохнуть, улыбнуться самой ядовитой улыбкой на свете, но Лили не могла позволить себе ни то, ни другое, а потому, не меняя позы, проговорила уверенно:

— Мы не общаемся, Мадлен. У тебя неверная информация. Нас объединяет всего лишь общий кружок и Роза. Ничего особенного.

И Селвин ничего не ответила, лишь улыбнувшись сильнее, а потом, даже не попрощавшись, уверенно поднялась со скамейки и отправилась обратно, к своим змеям. Только вот Лили теперь не была так спокойна и дружелюбна, и ей было страшно, потому что она совершенно не могла понять, что именно так ее задело, в чем именно заключалась проблема.

Лили… падала? Внутри нее просыпалось что-то странное и неизведанное, и даже желание уделать Мэри гасло, когда на место его проникало новое: извести Мадлен. И она не понимала этого, потому что Селвин ничего не сделала, она не переходила ей дороги.

Не переходила ли?

Лили не знала. Не поняла даже тогда, когда под покровом ночи встретила Скорпиуса и, не сказав ни слова, завела его внутрь Выручай-комнаты. В ней было темнее обычного и ветер гулял не простым сквозняком, а будто бы каким-то шквалом. Но она даже не заметила этого, зажгла палочку и уверенно села перед котлом, не поднимая глаз, не смотря на него. И Скорпиус, словно назло, молчал, и только изредка она могла почувствовать его взгляд на себе.

Когда зелье со злобным шипением слегка обожгло ей руку, она почему-то вскинула свои глаза и внимательно посмотрела на Скорпиуса, который, зажимая сигарету меж пальцев, отстраненно смотрел куда-то в пол.

— Ты можешь не курить? — с некоторым раздражением проговорила Лили, бесясь уже на себя, потому что совсем не понимала, отчего она так зла. — Всякий раз приходишь и начинаешь дымить, и запах еще такой странный... не маггловские сигареты.

— Имеешь представление о маггловских сигаретах? — насмешливо протянул он, и Лили поймала его задумчивый взгляд. Тонкий лучик света из палочки освещал ее фигуру, но не доходил до его, и она не могла понять его выражение лица.

— Брат курил! — тут же воскликнула она, а потом, скривившись, надменно протянула: — Мерлин, Малфой, не говори только, что это не обычные сигареты, а с наложенной поверх Темной магией?

Но он молчал, и молчание это было до того интимным и искушающим, что Лили почувствовала, как внутри нее просыпалось знакомое влечение, которое заставило ее резко прикрыть рот и сжать руки, потому что казалось, что еще секунда, и она просто подскочит с места и повалит его прямо на этот потрепанный диван.

— Что,Скорпи, — передразнив Мадлен, тихо прошептала Лили, слегка моргнув, будто пытаясь снять наваждение. — Ловишь кайф? Как некрасиво. Ты даже не поделился с леди.

— Леди будет не впечатлена, — мягко проговорил он, и в голосе его, несмотря ни на что, была сталь. — Леди хочет прыжка в бездну, а не это жалкое увеселение.

Прохладный ветер обдувал ее щеки, но Лили чувствовала, как жар полностью наполнял все ее тело. Потому что его хрипловатый голос в этой тьме был до того красивым и притягивающим, что Лили понимала — минута, и она действительно сорвется в бездну.

Потому, наверное, быстро опустив глаза в котел, она попыталась привести сбившееся дыхание в норму и даже не заметила, как он медленно подошел к ней. Было слишком поздно, когда Скорпиус, аккуратно присев на корточки, посмотрел на ее лицо, которое, Поттер была уверена, покрылось красными пятнами от слишком частого дыхания.

— Зелье будет готов через две недели, — проговорила она так же тихо, смотря прямиком в его льдистые глаза. Чертов Малфой. Он проигрывал по всем фронтам многим ее ухажерам, но почему-то так неумолимо тянуло ее только к нему.

— То есть, в твой день рождения? — спокойно спросил Скорпиус, потушив бычок сигареты о кафельный пол, оставляя на нем черную пыль, которая через секунду загорелась серым пламенем и полностью исчезла, не оставляя за собой следов.

— Откуда ты знаешь? — нервно сглотнув, протянула Лили, сжав сильнее нужного котел своими руками, даже не чувствуя боли от ожога.

— Ты же дочь Героя Войны, — лениво протянул Скорпиус, криво усмехнувшись. — О вас только и делают, что пишут в газетах на порицание другим. Даже иронично: о вашей жизни знают сотни тысяч читателей Ежедневного пророка, но никто не знает вас самих. Оттого тебе так легко было их всех дурачить, да?

Сердце ее пропустило отчего-то удар, и Лили, опустив глаза, молчаливо посмотрела на свои покрасневшие руки и видела, как по чугунной стенке котелка медленной змейкой текла кровь. Но было плевать, потому что Малфой… черт возьми, почему он так хорошо ее понимал? Все эти газеты, бесконечные статьи и папарацци — как же ненавидела Лили их. И как же ненавидела она свой день рождения. Потому что у нее не было личной жизни, все праздники — долбаное достояние общественности, так не потому ли она так профессионально извергает фальшь? У нее же нет ничего настоящего! Полностью ее!

Когда его рука резко схватила ее кисть и аккуратно оторвала от котла, Лили неуверенно вскинула голову, молчаливо посмотрев на Скорпиуса. Сосредоточенный, он разглядывал ее обоженную руку, словно это было нечто интересное, и она чувствовала что-то крайне странное, будто бы у глаз медленно собирались слезы боли и ненависти, разочарования и ужаса.

Резко вздохнув, Лили отняла свою руку, потому что тепло, исходившее от его тела, слишком будоражило ее мозг и заставляло ее сердце биться так, словно от него одного зависела вся ее жизнь.

— Зелье готово, — опять повторила Лили, аккуратно посмотрев на него, в ту же секунду поймав его спокойный, безмятежный взгляд. — Настоится две недели, и твои сигаретки покажутся тебе детской шуткой по сравнению с Мариусом.

— Да, — задумчиво проговорил Скорпиус, а потом усмехнулся криво, и Лили отметила, что в усмешке этой больше не было презрения. — Но ты же будешь приходить смотреть за ним?

«Остановись, идиотка», — молвило сознание. Только сердце уже ёкнуло, вызывая табун мурашек, и она не могла ничего услышать: одно только жуткое биение где-то внутри.

— Конечно, — поспешно согласилась Лили, не разрывая зрительной связи. — Например… послезавтра?

Скорпиус улыбнулся, склонив голову набок, и Лили, стиснув свою окровавленную ладонь, прижала ее к груди, распахнув широко глаза.

Милая. Солнечная. Лили Поттер.

Он и будет твоим концом.

Они виделись слишком часто, и Лили начинала чувствовать себя совершенно сумасшедшей. В первую неделю они встретились всего два раза, но на второй не проходило ни дня, чтобы Лили, аккуратно раскрыв полог кровати, не выскальзывала из теплой постельки в холодную Выручай-комнату. Нет, она точно сошла с ума: иначе бы Поттер не смогла объяснить самой себе, почему ей было так наплевать на то, что скажут другие, если вдруг обнаружат, что Лили не спит ночью, а проводит время непонятно где.

В какой-то момент ей стало так плевать и на Мэри, и на репутацию, и даже на собственный недосып, который с трудом удавалось скрывать по прошествии уже первой недели, что Лили даже удивлялась. Смотря на Скорпиуса, что неизменно проходил мимо нее и даже не пытался делать вид, что они знакомы, Лили чувствовала всю тяжесть своего падения. Но… как же ей это нравилось.

Они почти не говорили в первое время: приходили и садились, куда придется — обычно Малфой выбирал кафельный пол у дивана, чтобы, откинув голову на его сиденье, расслабленно смотреть в потолок, тогда как Лили предпочитала садиться рядом с ним, но только на уютные подушки.

Молчание не было тяжелым или чужеродным, но с каждой секундой Лили чувствовала удивительный порыв просто взять и поговорить с ним, рассказать свою историю… Лили боялась, что однажды точно расскажет все, о чем так долго молчала, и почему-то ей не казалось это чем-то глупым, напротив, может в этом мог заключаться ее покой?

Первым молчание нарушил Скорпиус — он начал рассказывать ей о Темной магии, о заклинаниях, треть из которых были известны ей из-за брата, и Лили, предпочитавшая зелья взмахам палочки, слушала его, словно очарованная. Он говорил размеренно, и голос его с хрипотцой проникал прямо в сознание: Лили слушала и падала, так не вовремя вспоминая Некромантию, которую ей пришлось бросить из-за чрезмерного внимания к ее персоне в начале учебного года.

Она мечтала расспросить его о воскрешении мертвых, почему-то ей казалось, что Малфой мог рассказать так много, что у нее бы точно получилось. А потом она поняла, что ей… совершенно это неинтересно. Лили думала о Малфое, и ее мысли были наполнены им одним. Ничего другого для мисс Поттер просто не существовало.

— Ты настоящая ведьма, — как-то сказал он, и Лили, сидевшая на диване, поежилась, бросив на него беглый взгляд. Малфой облокотился головой о сидение и смотрел на нее, выдыхая сигаретный дым, и Лили казалось, что каждый день он подмешивал что-то новое. Запах был слишком дурманящим, из-за чего, чувствуя расслабленность во всем своем теле, Лили время от времени облизывала нижнюю губу, во всех красках представляя, как сильно бы ей хотелось прямо сейчас соскользнуть с дивана, перекинуть свои ноги через его бедра и целовать его до тех приятных болевых ощущениях, когда желание полностью охватывает воспаленный мозг.

Но она держала все свои мысли в узде, так не вовремя вспоминая Селвин, и какая-то непонятная ей ярость пронзала легкие.

— Еще бы, — злобно протянула Лили, смотря на его губы и думая о том, как, скорее всего, он проводил ночи напролет в гостиной Слизерина в компании шлюхи-Мадлен. — Я же волшебница.

— Нет, я не о том, — почему-то насмешливо ответил он, словно его забавлял ее гнев, из-за которого лицо Лили искажалось в каком-то припадке. — Ты ведьма из маггловских сказок: злая волшебница, летающая на метле под покровом лунного сияния… Женщина, которой бы пожелали смерти только из-за ее убийственной красоты.

Сердце ее билось, несчастное, изувеченное, оно колотилось так сильно всякий раз, когда они виделись наедине в этой тишине и мраке, что Лили понимала: никуда ей не деться ни от собственных чувств, ни от Малфоя. Она пропащая, Альбус, черт бы его побрал, был до ужаса прав. И что она могла поделать, если ей нравилось собственное низложение? Лили упивалась тем желанием, которое проецировала в свои сны, и снился ей Скорпиус, который, наконец, был полностью ее. Весь и целиком.

— Ты выглядишь такой уставшей, — меланхолично улыбнувшись, протянула Элен, когда они сидели в Библиотеке и дописывали очередное эссе по Трансфигурации. Они были одни, с Томасами и Льюисом общение возвращать никто не хотел, да и Спинетт, окрыленная мыслью о своей маленькой мести, вынашивала план полного унижения Мэри.

Лили почему-то это забавляло. И, посматривая на нее время от времени, она чувствовала, что ей комфортно находиться с ней. Она была доброй и сочувствующей, наивной и глупой, но при этом такой понимающей, что у Лили сводило скулы.

Хмыкнув, она перевела свой взгляд вперед, и ее сердце опять по-предательски дрогнуло. Она пришла в Библиотеку, чтобы увидеть его. Скорпиус, сидевший прямо напротив, уверенно записывал что-то в свой пергамент, и именно в такие моменты, когда рядом с ним не было Мадлен, Лили обожала больше всего. Потому что могла наконец спокойно смотреть на него, не ловя на себе въедливые взгляды его девушки.

Почему-то в этом всем ее напрягало лишь одно: однажды Лили случайно увидела Мадлен в компании Мэри Томас, и какое-то странное, слегка пугающее подозрение пролезло к ней в голову. Она не знала, чего именно можно было ожидать от этого тендема, а какая-то чрезмерно сладкая улыбка Мэри вызывала внутри лишь все больше вопросов. Лили ждала битвы и боялась, что выйти победителем из нее не получится, но… у нее же есть Малфой? Можно было бы попробовать защититься им?

Лили хмыкнула, слегка сверкнув глазами. Несмотря ни на какие странные, непонятные ей чувства внутри, она готова была бросить Скорпиуса в самое пекло, чтобы наслаждаться его страданиями, ведь иначе… не сгорит ли она сама от собственных чувств? Потому что Лили Поттер в первую очередь не знала, чего ожидать ей от самой себя.

— Эй, Малфой. — Лили вздрогнула, резко вскинув голову, и увидела двух гриффиндорцев с седьмого курса, которые, облокотившись о парту, за которой восседал Скорпиус, вызывающе ухмылялись. — Проваливай с места, здесь хочет сесть мой друг.

— Что? — спокойно переспросил Скорпиус, не дернувшись, а лишь расслабленно откинувшись на спинку стула. — Маклагген, проблемы со зрением? Здесь полно свободных мест.

— О нет, — рассмеявшись гнусаво, бросил он, резко похлопав своего друга по плечу. — К сожалению, меня интересует только это место, занятое пожирательской мордой. Не могу пройти мимо такого дерьма, как ты. Вставай, уступи место моему другу. Он магглорожденный.

Лили замерла, сжав до побеления костяшек перо, внимательно смотря на Скорпиуса. Конечно, в этом мире, где принадлежность к магглам и лояльность к ним возвеличивалась в норму, таким детям, как Малфой, было трудно ужиться. Издевки были меньшим из зол, намного серьезнее были откровенные провокации, из-за которых можно было со спокойной душой вылететь из школы. Только вот если раньше Лили было плевать, то теперь… она с каким-то напряжением наблюдала за Скорпиусом, который не повел даже бровью.

— Магглорожденные какой-то особенный сорт людей? — выразительно спросил он, ухмыльнувшись. — Или в правилах Хогвартса прописано что-то о полном им поклонении? Завязывай с квиддичем, а то начинаю искренне переживать за твое интеллектуальное развитие. Хотя постой… мне плевать? — ухмыльнувшись сильнее, Скорпиус слегка склонил голову. — Так что, думаю, свалить придется тебе. Ты мешаешь мне учиться.

Резко дернув парту, Маклагген схватил Скорпиуса за отворот рубашки и попытался было приподнять его, но Малфой, словно только этого и ожидая, решительно сомкнул свои руки на его запястьях и тряхнул их, вынуждая гриффиндорца ослабить хватку.

— Угомонись, — холодно проговорил Скорпиус, медленно поднявшись со своего места. Несмотря на полное внешнее безразличие, Лили видела, что он не так спокоен, как в самом начале. — И заруби себе на носу: никогда не наступит такой день, когда я стал бы выполнять прихоти умалишенных ублюдков, решивших, будто они имеют право заставлять меня брать в расчет идиотические просьбы кого бы то ни было только из-за их принадлежности к магглам и магглорожденным.

— Ну ты и чистокровное рыло, — со злобой прошипел Маклагген в ответ, и Лили, не видя его лица, почему-то подумала, что он, должно быть, кривится. — Еще не понял? Прямо сейчас ты должен встать на колени перед этим пареньком и просить у него слезно прощение за ту пожирательскую идеологию, что поддерживала твоя ублюдочная семейка на протяжении годов…

— Нет, — с какой-то странной, исковерканной злобой проговорил Скорпиус, вцепившись своими руками в парту. — Я никогда не стану просить прощения за то, чего не совершал. Я не буду нести наказание за своих предков. Потому что я не они. И плевать я хотел на магглов и магглорожденных, для меня они такое же пустое место, как и всякий человек, который мне не интересен.

Раздался грохот, и Лили, не думая ни о чем, вскочила резко с места, взяв палочку, напряженно наблюдая за тем, как Маклагген занес кулак, но, то ли не рассчитав удар, то ли Малфой вовремя успел среагировать, но он промахнулся. И, наблюдая за тем, как темнеют глаза Скорпиуса и как медленно потянулась его рука к карману, она понимала: чему-то не миновать.

— Лили, — шокированно протянула Элен, когда Поттер, откинув резко стул, что с грохотом приземлился на пол, уверенно подошла к Маклаггену и, схватив его за плечо круто развернула к себе.

— Элиот, — мягко улыбнувшись, Лили так сильно сверкнула глазами, что Маклагген замер в ступоре. Видел Мерлин, она сама не понимала, что творила, но прямо сейчас ей хотелось взять это личико и со всей дурью ударить им об парту. — Успокойся. Ты же не хочешь, чтобы мы потеряли баллы из-за… слизеринца?

Его друг, покрасневший до корней волос, резко развернулся, оставив тем самым Элиота один на один с Малфоем, и Лили боковым зрением видела, с каким странно нечитаемым выражением лица смотрел он на нее. Она знала, о чем он думает. И больше всего на свете ей не хотелось сейчас находить логическое оправдание своих поступков: потому что логики в этом всем не было.

— Но, Лили, — неуверенно начал было Элиот, пытаясь мягко освободиться из ее хватки, но Лили держала его настолько крепко, что могла бы точно оставить синяк. — Ты же понимаешь…

— Конечно, — с ослепительной улыбкой, проговорила уверенно Лили, перебив его специально, чтобы он даже не пробовал вновь произнести еще какие-либо оскорбления. — Но мы не можем терять баллы в конце года ради забавы и веселья.

Маклагген кивнул задумчиво, а потом, плюнув в сторону Скорпиуса, спрятал руки в карманы брюк, и, после того, как Лили, наконец, освободила его от своих рук, он стремительно направился прочь из библиотеки.

Наверное, именно в этот момент она вдруг осознала, что взгляды всех сидевших были обращены на нее, и, не выдержав, она повернулась вполоборота к Скорпиусу, который смотрел на нее с таким серьезным выражением, что Лили, тихо фыркнув, презрительно приподняла левую бровь, как бы говоря: «Какой ты неудачник, Скорпиус Малфой. Не смог даже выдержать такую дешевую провокацию».

Естественно, она бы никогда не призналась ни ему, ни себе, что была слишком взволнованна, что ей было… немного жаль его, и она не считала справедливым такое отношение к его персоне.

И, когда поняла, что смотрела на него уже слишком долго, Лили резко развернулась и прямо в этот момент наткнулась на взгляд Годрика Томаса, который, как-то не по-доброму усмехнувшись, глядел на нее с такой ненавистью, что Поттер стало до ужаса страшно. Оцепенев, Лили слишком медленно побрела к парте, в каком-то полубреду она запихивала книги в сумку и даже не попыталась понять, что говорит ей Элен. Лили хотела сбежать. Потому что чувство настигавшей ее трагедии так и давило, продавливало, черт возьми.

Она вышла из библиотеки на автомате, забыв про свою фирменную улыбку, не обращая внимание на многочисленных людей, что весело здоровались с ней. Впервые в жизни она смогла осознать, насколько устала улыбаться. Эта мерзкая, ослепительная, солнечная улыбка, вклеенная в уста… Лили просто хотелось проявить собственную ненависть. Хотелось накричать, опрокинуть парты в классах, раскидать склянки с ядовитыми зельями. Она так мечтала о собственном низложении, что даже забыла о том, как больно падать, и, понимая сейчас, что ходит по лезвию ножа, Лили начинала бояться, что ее тайное желание сбудется… и она станет никем.

Впрочем. Была ли она хоть кем-то? Бесконечные маски, вклеенные поверх друг друга, фальшивые слова и смех, не было у Лили ничего настоящего. Она никто. Пустая и гнилая, то самое маленькое зло, что проклинают во время неудач. И если раньше ей нравилась такая роль, то сейчас ей хотелось, чтобы ее просто обняли и сказали: «Все нормально, ты можешь быть слабой. Я защищу тебя».

Лили остановилась. Тяжело вздохнула, истерически хохотнув, а потом, оперевшись рукой о каменную стенку с маниакальным вниманием стала разглядывать собственные лакированные туфельки. Зная, предвидя, что прямо сейчас из-за поворота появится Годрик Томас, который последовал прямо за ней.

— Какого черта, Поттер? — со злобой бросил он, и Лили, резко вскинув голову, сощурила глаза, не пытаясь скрыть своего презрения. Как же раздражало ее то, что Томас все еще считал, будто она его собственность, бесконечно влюбленная в него правильная Лили Поттер. Знал ли этот идиот, как он слеп? — Ты никогда не вмешивалась в травлю слизеринцев. Откуда такое благородство?

— Не путай благородство с элементарной рассудительностью, — холодно бросила она, улыбнувшись и выпрямившись. Потому что ее внутренняя ненависть давала ей такую силу, что не было и мысли ни о побеге, ни о попытке стать слабой хотя бы на секунду. — Мы не можем потерять баллы.

— Дело в Малфое? — резко выпалил он, сощурив не по-доброму глаза. — Он нравится тебе?

— Мерлин, Годрик, откуда такие предположения? — насмешливо бросила она, чувствуя, как екает сердце.

— Мэри поделилась со мной кое-какой интересной информацией, ходят слухи, солнечная Лили Поттер, что вы видитесь по ночам. — С каждым словом его глаза приобретали какое-то поистине угрожающее выражение. И Лили не могла понять, чего боится больше: его, взбешенного и яростного, или того факта, что о ней пошли такие странные слухи. — Мадлен плачется Мэри, что Скорпиус почти месяц не уделяет ей внимание и вечно где-то пропадает. Какая ирония: Мэри не видела, чтобы ты ночевала в комнате уже третий день подряд.

Этого следовало ожидать. Лили знала, как сильно рисковала, но что она могла поделать с тем, что ей до безумия хотелось увидеть Малфоя? Как она могла противиться этому желанию? В конце концов, падение так сладко. Разве она могла отказать себе в удовольствии окунуться в самую бездну?

— Ты никогда не уделяла мне внимание, — со злобой выплюнул Годрик, и Лили, сморщившись, прикрыла глаза. — «Меня зовет декан, дополнительное занятие, контрольная»… у тебя было столько отговорок, что я сбился со счета. Мы были вместе, да? Уверена? Все, чего я дождался от тебя, — скупых поздравлений с днем рождения. Мы были вместе три года, но я так и не понял, что ты за человек, Лили Поттер. А сейчас… я вижу, что ты просто лицемерная дрянь, клюнувшая на то, что я популярен на нашем курсе. Ты одурачила всех, черт побери.

Рассмеявшись тихо, Лили резко распахнула глаза, а потом улыбнулась, только это была не та добрая, солнечная улыбка. Нет. Это был тот самый оскал, который говорил: «ты ничтожество». Медленно приблизившись к нему, Лили положила свою ладонь ему на грудь, слыша, как сильно бьется его сердце, а потом, склонившись, прошептала прямо в губы:

— О Годрик, если я сейчас скажу, что мы снова встречаемся, ты побежишь за мной, как собачонка. — Схватив его за галстук, Лили резко дернула за него, вынуждая Годрика слегка наклонить голову. — Такие унизительные отношения для тебя, словно косточка. Потому что ты чертовски влюблен в меня.

Он вздохнул рвано, когда Лили, приблизившись к нему совсем близко, слегка склонила голову, лукаво усмехнувшись.

— Как же жаль, что ты мне совсем не нужен, — прошептала она ему на ухо, а потом, резко оттолкнув его, Лили приподняла надменно бровь и безразлично посмотрела в это раскрасневшееся лицо.

В конце концов, все это было так предсказуемо и скучно: подступая к бездне, Лили уже знала цену своего падения. Но могла ли она осознать, насколько приятно в открытую говорить людям то, что она думает на самом деле?

Тяжело вздохнув, Лили нервно сглотнула. Потому что отчетливо осознавала: в момент, когда она стояла рядом с Годриком, Лили представляла Скорпиуса. И ей нестерпимо хотелось, чтобы Малфой так же был напряжен рядом с ней и чтобы он так же реагировал на ее прикосновения.

И вот это, стоя у самого края, Лили не смогла предугадать. Она не подумала о том, что чувства смогут взять верх в ее прагматичной натуре. Так что же ей теперь делать?

* * *

В ее день рождения, который наступил через два дня после инцидента в библиотеке, Лили волновалась по-особенному сильно. Поздравления от однокурсников были как никогда раздражающими, и она, спрятавшаяся в заброшенном классе, устало смотрела на простилавшийся за окном Запретный лес. Конец марта был ознаменован теплой погодой, и Лили тяжело дышала из-за этого спертого воздуха, то и дело прикрывая глаза.

Как ей осточертели все эти улыбчивые лица. Отвернись Лили, они тут же начинали поливать ее грязью, а тихие, едкие слухи о ее связи с Малфоем почему-то злили Лили больше всего: ей не хотелось, чтобы об их общении вообще знал хоть кто-то, не потому ли она так и не появилась в Выручай-комнате все это время? Она боялась посмотреть в глаза Скорпиуса, прекрасно осознавая, как сильно ей хотелось услышать его бархатный голос, подметить спокойствие в каждой черточки этого мраморного лица.

Сегодня все должно было закончиться. Не будет больше уютных ночей в спящем Хогвартсе, не будет лукавых улыбок и препираний. Вся ее жизнь вернется к тому серому, фальшивому существованию, и Лили думала, что больше не сможет так жить. Предстоявшие два месяца весны были слишком длинными, и даже идущее следом лето не давало надежд.

Но, усмехаясь своему отражению в окне, Лили, демонстративно откинув волосы за плечи, уверенно направилась в класс Трансфигурации, то и дело слыша по пути едкие поздравления и приветствия. Улыбаясь ярче обычного, она уверенно зашла в класс, проскользила взглядом по спине Годрика, который с того дня стал до подозрительного угрюмым, и, уверенно выпрямившись, села рядом с Элен.

— Смотри, Фолкнер достал нам билеты на концерт Лагуны Магик, — проговорила она, заметив Лили, и вытащила два билета. Почему-то говорить ей, что Лагуна совсем не нравилась Лили как певица, она не решилась, а потому, благодарно усмехнувшись, всего лишь пожала плечами. — Он такой забавный… думает, что если достанет мне билеты в первые ряды и одарит дорогими подарками, то только тогда я буду с ним…

— А разве это не так? — лениво протянула Лили, усмехнувшись мысленно. Конечно, возможно, к Спинетт это все же не относилось, но к большей части волшебников… еще как.

И молчание Элен лишь как-то сильнее раззадоривало Лили. Право, как хотелось ей разразиться гомерическим хохотом и, выплескивая отчаянье, корчиться от собственного смеха. Загнанная в рамки, Лили испытывала такое дьявольское веселье, что сама до конца не понимала, откуда в ней столько сил держаться и так упорно вклеивать маску в лицо.

А потом смеяться совсем перехотелось, потому что осознание собственного дня рождения, вызывало внутри шквал болевых ощущений. Лили думала о своей семье: об Альбусе, который уже не один месяц не мог найти для себя наконец дело, о Джеймсе, который, казалось, не замечал ничего, и даже об отце. О том самом знаменитом Гарри Поттере, что так и не смог спасти свою жизнь и семью от пучины того мрака, в который они все окунулись.

Но больнее всего было вспоминать одинокую, ухоженную могилку, обрамленную пионами. Потому что дни рождения — это бесконечные воспоминания о смехе матери, которая, веселясь, преподносила ей всевозможные подарки.

— С днем рождения, дорогая, — услышала она певучий голос за своей спиной, и, не выдержав, Лили резко развернулась, взглядом натыкаясь на Мэри. Ее белесые волосы ядовиты блестели от солнечного света, а подведенные красной помады губы изгибались змейкой. От Томас так и веяло мерзостью и фальшью, и иногда Лили казалось, что она сама совершенно ничего не отличается от нее.

— Спасибо, — сдержанно кивнув, проговорила Поттер, а потом, демонстративно отвернувшись к учебникам, бросила быстрый взгляд на Спинетт, замечая, как та будто бы съежилась. «Эта блеющая овечка не сможет даже глаз поднять, о какой мести может идти речь?», — со злобой подумалось ей, и Лили лишь сильнее сжала обложку книги.

— Как интересно, — протянула Томас, явно не собираясь останавливаться и уходить прочь. — Вы так хорошо спелись… Лили и Элеонора, лучшие подружки навек? — насмешливо бросила она, и Поттер наконец посмотрела на нее безразличным взглядом. — Скажи-ка, Спинетт, какого это ради одной только прихоти Поттер стелиться под Фолкнером? Совесть не грызет, подруга?

В классе стало до подозрительного тихо, и Лили, мысленно тяжело вздохнув, лишь удивленно вскинула брови, как бы задаваясь вопросом, что вообще имела в виду Мэри. Смотреть на Элен не хотелось: Лили была уверена, что та, уткнувшись глазами в пол, даже не смела вымолвить хоть слово.

— До сих пор не могу поверить, что Джастин вообще купился на весь этот цирк, — фыркнув, Томас обошла парту и остановилась прямо напротив Элен, смерив ее прожигающим взглядом. — Вот ты и оправдываешь свою истинную сущность. Такая же шлюха, как и Поттер, бегающая за Малфоем. О, вы определенно друг друга стоите.

— Мэри, я думаю, ты не осознаешь, что именно сейчас говоришь, — мило улыбнувшись, протянула Лили, боковым зрением внимательно наблюдая за публикой, которая, навострив уши, даже не пыталась сделать вид, будто ей нет дела до ссоры некогда самой крепкой и неразлучной компании.

Всем им хотелось крови и зрелищ. Что ж. Этого-то Поттер могла им дать.

— Все-то ты понимаешь, Поттер. Лицемерная дрянь, строившая святошу, ночью бегает к Скорпиусу Малфою пообжиматься в коридорах. И это после твоих заверений, как сильно ты влюблена в моего брата.

Лили усмехнулась. Глупая, недальновидная Мэри Томас. Знала ли она, что толпе нужны не только громкие слова, но и убедительные доводы? Думала ли о том, что не одна она такая стерва?

— Но, Мэри, — нагнувшись, протянула Лили, смокнув руки перед собой. Усталость накрыла ее тут же, но, вспоминая о всей той ненависти и злобе, что она испытывала к Мэри, Поттер улыбалась сильнее, вонзая свои острые коготки себе в ладонь. — Есть ли у тебя доказательства? Видел ли кто, как я якобы сбегала куда-то с Малфоем? Что за глупость? — недоуменно дернув плечом, проговорила Лили, распахнув глаза, вкладывая в них львиную долю удивления. — Я и Малфой? Как уморительно.

— В том и дело, — явно занервничав, протянула Томас. Ее эмоции выдавало то, с какой силой она вцепилась в парту и как забегали ее глаза. — Мадлен сказа…

— Вот поэтому мы больше и не общаемся с тобой, Мэри, — резко проговорила Элеонора Спинетт, встав из-за своего места. И Лили, удивленно вскинув брови, резко повернула к ней голову. Лицо у Спинетт было печальным, меланхоличным, и она выглядела такой хрупкой и простодушной, что среди людей в классе пробежался шепот. — Ты всегда обвиняешь нас в чем-то, пытаешься как-то исподтишка задеть. Зачем ты нападешь на Лили? Что она сделала тебе? Выдумываешь небылицы, а потом, словно Цербер, кидаешься на жертву, — переведя дыхание, Элен, резко вскинув голову, уверенно продолжила: — Я устала от твоей бессердечности и эгоизма. Ты никогда не вела себя, как наша подруга. Все, что ты делала, — пускала сплетни, хоть и знала, как больно нам. Почему ты поступаешь так с нами?

Испуг змейкой ютился в голубых глазах Томас, и Лили, мысленно аплодируя, во все глаза смотрела на Спинетт. Она не закатила истерику, не попыталась как-то вывести на эмоции Томас… вместо этого она лишь сказала то, что думала, и возымела такой эффект, о котором Поттер могла только мечтать. Потому что люди, так сильно любившие использовать добродушность Элен, не могли пройти мимо любой ее жалобы.

И громко прозвеневший звонок, так и не давший Мэри возможность ответить, был завершающим аккордом в возвышении Элеоноры.

Потому что искренность, несмотря ни на что, в этом обществе, где каждый только и делает, что вьет интриги, вызывала дикий восторг.

Искренность здесь была самым дорогим и диковинным товаром.

Первый грозовой раскат заставил Лили нервно дернуться, и она с некоторым удивлением посмотрела в окно. Это была первая гроза в этом году, и как иронично было то, что прогремела она именно в ее день рождения. Сильнее стиснув в руках конверт, который получила десять минут назад, Лили мучительно прикрыла глаза, испытывая странное и нездоровое желание просто взять и спрыгнуть с Астрономической башни. Даже унижение Мэри не доставляло ей былой радости; сбежавшая ото всех, Лили сидела в своей комнате, нервно теребя конверт в руках.

Ей опять писал отец. И она до ужаса не хотела знать, что именно, но сжечь его на виду у всех… конечно, Лили не могла позволить себе такой роскоши, а оттого, бросая нервные взгляды на письмо, она пыталась решить, что же ей делать. Джеймс и Альбус связались с ней через камин еще в обед, и, смотря на их обычные перепалки, которые чередовались с поздравительными словами, Лили испытывала грусть. Казалось, она была единственной в этой семье, кто все еще не ощущал эту пресловутую родственную связь.

Тяжелый вздох сорвался с губ, и Лили резким движением разорвала конверт, выуживая тонкий лист пергамента. Она не читала отцовских писем уже слишком давно, а оттого его неаккуратный почерк вызвал в ней странную дрожь. Потому что в глубине души мисс Поттер мечтала просто прижаться к его широкой груди и почувствовать собственную защищенность; она мечтала быть маленькой дочуркой Лили, которую Гарри Поттер водил на выступления бродячих циркачей.

Горько усмехнувшись, Лили медленно раскрыла пергамент.

«Дорогая Лили. В этом году я послал тебе ровно восемьдесят два письма и не получил ни на одно ответа. Полагаю, что ты даже не читала их, и у меня нет абсолютно никакой уверенности, что это-то будет прочтено. Но… сегодня же твой день рождения, малышка, разве я мог оставить тебя без поздравления в этот день?

Мне бы хотелось сказать тебе слишком многое, но при этом я понимаю, что ни одно мое слово не имеет значения, ведь ты никогда не слушаешь меня, Лили. Но при этом я все же хотел сказать тебе, что я всегда буду рядом, даже если тебе этого совершенно не хочется.

Я желаю тебе быть счастливой. Мама бы гордилась тобой, Лили, потому что ты выросла сильным человеком. Надеюсь, ты проведешь этот день в компании близких и значимых для тебя людей. С нетерпением ожидаю нашей встречи после твоего окончания шестого курса, чтобы наконец вручить лично тебе подарок в честь твоего совершеннолетия.

Люблю тебя,

папа».

Пергамент под натиском ее пальцев сжался, и Лили, оторвавшись от неровных букв, с яростью стиснула зубы, чувствуя внутри крышесносящую ненависть. Как ненавидела она в этот момент своего отца, до чего же сильно хотелось ей закричать в голос от душивших ее эмоций. Не отдавая себе отчета, Лили разорвала пергамент и кромсала она его до тех пор, пока от бумаги не остались одни жалкие маленькие лоскутки.

Мама бы гордилась тобой. До чего же ей хотелось в это верить, как сильно она мечтала об этом. Но разве была Лили дурой? Разве не понимала очевидного — ее мать бы первой влепила ей пощечину из-за ее омерзительного поведения. Лили ужасный человек, о, она знала это слишком хорошо, чтобы пребывать в розовых мечтах, но помимо этого она знала и то, что в том, кем стала Лили Поттер, виноват отец.

Сильнее стиснув зубы, Лили, откинув покрывало, залезла под одеяло и, прикрыв глаза, стала усиленно делать вид, будто спит. Думая, она даже не заметила, как скрипнула дверь и вернулась Элен, не заметила она и того, как Хогвартс медленно начал погружаться в сон. Всем, о чем Лили думала, было этим проклятым письмом, и внутри нее порождалась такая ярость, что причина, почему она не закричала в голос, оставалась загадкой даже для нее.

Отец сказал, что она сильная. Не говорило ли это о том, что он совершенно не знал свою дочь? Жалкий авроришка, погруженный в свою работу, не замечавший никого… Лили презирала Гарри Поттера. Презирала за то, что, имея такую власть из-за своего титула, он медленно угасал на глазах; презирала за то, что он абсолютно не был сведущ в политике и даже не пытался повысить престиж своей семьи. Ведь Поттеры — изгои. Им улыбаются в лицо и плюются в спину; о них пишут по десять статей в год, но ни в одной из них не было ни капли восхищения или сочувствия.

Весь мир хотел их падения. Альбус же дал им повод вылить скопившуюся желчь. Что сделал ее отец? Попытался ли он кого-нибудь заткнуть? Как последний неудачник он смирился, и Лили ненавидела его за это. За то, что он никогда не боролся за свою семью.

Распахнув глаза, Лили внимательно всматривалась в ночную темень комнаты, а потом, неслышно выскользнув из кровати, она медленно побрела прочь. Перешагивала ступень за ступенькой, едва скрипнула портретом, а потом, огибая коридоры, словно зачарованная, шла мимо знакомых ниш и портретов. И думала лишь об одном: даже если ей суждено однажды упасть, она не позволит этому обществу растоптать ее. Она не будет, как отец. Лили озлобленная, сломленная и точно жалкая, но у нее есть то, чего не достает многим, — стержень. Выбив еще в далеком детстве правило — сила в борьбе,— она неизменно следовала ему и знала: пока Лили будет вставать раз за разом, пока будет идти вперед, несмотря ни на что, — она будет жить. Даже если вся ее жизнь сплошное поле битвы, на котором столько трупов, что она вот-вот споткнется, Лили все равно будет следовать дальше, вперед, потому что в глубине ее души все еще теплилась глупая надежда: она до сих пор почему-то до отчаянья верила, что однажды точно будет счастливой.

Судорожно вздохнув, Лили подошла к Выручай-комнате и подняла голову, сразу же замечая Скорпиуса, который, облокотившись о стену, внимательно глядел на нее. Они молчали, когда Лили до ужаса хотелось говорить, но, не дав себе воли, она молчаливо подошла к стене, в которой медленно, штрих за штрихом, прорисовывалась дверь.

В комнате опять было до лютого холодно, только сквозняк был каким-то вялым, едва ощутимым. Слабый лунный свет просачивался сквозь открытое окно, и Лили, замерев посередине комнаты, бросила внимательный взгляд на простилавшийся вдалеке Запретный лес. Ей не хотелось садиться за Мариус, потому что, как только она перельет его в склянки, ни у него, ни у нее не будет больше причин оставаться здесь. И почему-то одна только мысль о их неминуемой разлуке, вызывала в Лили едва ли не большее отчаянье, чем любое размышление о собственной семье.

Медленно повернувшись, Лили увидела стоявшего перед ней Скорпиуса, который молчаливо изучал ее и даже не пытался скрыть свой взгляд. Что видел он, когда смотрел на нее? Кем она была для него? Серые, безмятежные, такие спокойные глаза… в них, казалось, Лили могла смотреть вечность и стремительно падать в какую-то пропасть.

— Скорпиус, — тихо проговорила Лили, вцепившись в него своим взглядом. Почему-то чувство неизбежного конца вынуждало ее внимательно всматриваться в эти черты, чтобы навсегда выбить их в памяти. — Это наша последняя встреча, поэтому… можешь ли ты сказать, что по-настоящему думаешь обо мне?

— Пытаешься восполнить свою самооценку? — слегка насмешливо протянул он, заснув руки в карманы, а потом задумчиво посмотрел в окно, и слабый лунный свет упал на его щеку. — Я думаю, что ты великий манипулятор и абсолютно ужасный игрок.

Фыркнув, Лили презрительно сощурилась, а потом, развернувшись, подошла к котлу, открыла крышку, и горький запах полыни ударил ей в нос. В комнате было до убогого темно, но привыкшая к мраку Лили различала пенистую жидкость, и, достав из своего кармана склянки, она бессмысленно посмотрела на свою раскрытую ладонь. Потому что слова так и разрывали ее нутро; они, запертые на семь замков, вырывались на свободу.

— Я всегда была такой, — тихо проговорила Лили, даже не собираясь посмотреть на Скорпиуса, который так и остался стоять возле дивана. — Впервые я осознала свою власть над сознанием людей в тринадцать людей. Право, до тех пор я никогда не понимала, почему люди постоянно ссорились возле меня. До меня никогда не доходило элементарное: что я чертов манипулятор, который, используя слова, сталкивал между собой всех, кто попадался мне под руку. Невинная, солнечная, с рыжими волосами… как меня хвалили на семейных праздниках, и, Мерлин, никто никогда не задумывался о том, что именно мои слова являлись причиной грандиозных скандалов. Именно я, сама того не осознавая, манипулировала их сознанием, а потом наслаждалась ссорами, скандалами… их падением.

Рассмеявшись коротко, Лили, зачерпнув склянкой жидкость в котле, почувствовала приятное жжение кожей. А потом, незаметно спрятав ее в карман юбки, взяла следующую склянку.

— Когда же я осознала это, то… мне стало страшно. Тогда мне еще хотелось верить, что я могу быть хорошим человеком, но, Скорпиус, некоторые люди были рождены для того, чтобы творить подлости. — Ладонь ее дрогнула, и пара капель упала на кафельный пол. Лили смотрела на свои руки и думала о том, почему, черт возьми, внутри нее такая пустота. — Над некоторыми висит рок с самого рождения, и уже тогда я знала, что буду несчастлива всю свою жизнь. Понимаешь? Что бы я ни делала, к чему бы ни прикасалась, все это безвозвратно летит в пропасть. Вся моя жизнь — это череда борьбы с самой собой. Мой удел — это прятать свое истинное «я», и вонзать ножи в спину. Притворятся покорной, ненавидеть тайно, преклонять колено и сладко улыбаться, но, видит Мерлин, подвернись возможность засадить нож по самые гланды очередному уроду, возомнившего себя выше меня, и я воспользуюсь ей, убью наповал, — усмехнувшись, Лили тяжело вздохнула. — Ни принципов, ни веры, ни совести… ничего у меня нет.

Лили подняла наполненную склянку, а потом, понаблюдав за тем, как остатки зелья в котле испарялись, превращаясь в черный дым, поднялась с колен и подошла к Скорпиусу. Он стоял у окна, облокотившись о стену и наблюдал за каждым ее действием; в руке его привычно тлела сигарета, и чарующий запах распространялся по комнате. И с каждой минутой, что она подходила к нему, внутри нее рождалось неконтролируемое желание.

— И ты такой же, с поправочкой на родословную, — спокойно протянула Лили, поравнявшись с ним. Теперь лунный свет полностью освещал его лицо, и Лили думала, что Скорпиус абсолютно некрасив. У него было бледное лицо с едва выступающими скулами, едва прочерченными губами и широким лбом. Ничего не было в нем такого, за что могло бы зацепиться воображение, но его горящие каким-то серым свечением глаза, его насмешка, то, как он склонял голову и как решительно говорил перед людьми — все это было намного привлекательнее и намного интереснее самой красивой внешности на свете. Именно этим Скорпиус и подкупал.

— Я? — с привычной насмешкой бросил он, затянувшись, а потом, выдохнув густой дым в ее сторону, криво усмехнулся. — Увольте, у меня такой драмы в жизни не было. Как видишь, родился без рыжих волос и солнечного лика, — он замолчал, слегка склонив голову, и, когда сигаретный дым растворился в воздухе, она заметила, как на лице его появилась едкая меланхолия. — От меня, напротив, все и всегда ждали какой-то подлости… как иронично, что самая подлая здесь ты, Лили Поттер, единственная дочь Героя Войны.

Скорпиус улыбнулся, посматривая на нее прищуренными глазами, и Лили почему-то млела, глядя на него в ответ. Такой насмешливый, ироничный, знал ли он, что был первым, кому она открывала свою прогнившую душу? Думал ли о том, насколько избранный, раз она демонстрирует ему свою сущность? Лунный свет игрался в его бесцветных волосах, поблескивая, они отливали сталью, и Лили мечтала зарыться в них руками и целовать его лицо до потери сознания.

— Неужели тебе никогда не хотелось упасть в самую бездну? — тихо прошептала Лили, подступив к нему еще на один шаг, но Скорпиус даже не шелохнулся. Ее сердце билось слишком дико, а перед глазами маячили только его губы, и Лили чувствовала, как знакомое влечение и желание обладать им, поднималось волной.

— Ты не понимаешь, чего хочешь, — понизив голос, проговорил Скорпиус. И хотя вид его был по-прежнему равнодушен, Лили заметила, насколько потемнели его глаза, с какой силой он сжал тлеющую сигарету в своих руках. — Понимаешь ли, основное отличие детей Пожирателей смерти от остальных магов как раз и заключается в том, что мы находимся на дне, когда как вы, любимчики жизни, изначально имели слишком много благ, чтобы ценить это. Вы хотите падения в бездну, но вам никогда не приходило в голову, что оттуда не выползают. В нашем мире подняться с самого дна просто невозможно.

Его дыхание сбилось, и Скорпиус, сморщившись, резким движением потушил бычок о подоконник, а потом оторвался от стены, почти что вплотную подойдя к Лили, так, что она могла слышать его гулко бьющееся сердце. Казалось, что не одна она находилась в плену момента; не одной ей хотелось стереть грани рационального, и от осознания, что Скорпиус так же хотел ее, Лили прикусила губу и сильнее сжала склянку в руках.

— Всю свою жизнь я только и делал, что доказывал кому-то, что я не моя родня, что их ошибки не мои. Но всем было как будто плевать… никто не хочет видеть Скорпиуса. Все замечают только Малфоя.

Горько улыбнувшись, Скорпиус посмотрел на нее с какой-то презрительной искоркой в глазах, и Лили отчего-то почувствовала странный, чужеродный стыд. Он как будто… называл ее избалованной, капризной гриффиндоркой с золотой ложкой на лбу, но Лили никогда не была такой. Вся трагедия ее в жизни заключалась как раз в том, что она не хотела родиться дочерью Гарри Поттера. Она тоже хотела быть просто Лили.

— Политика «Содружества» лишь укоренит пропасть между нами, бывшей и новой элитой, и если мы обладаем историей и являемся носителями нашей магической культурой, то магглорожденные… кто они? Не магглы и не волшебники, они меньшинство, но мы раболепствуем перед ними. — Резко дернувшись, Скорпиус отошел от нее и облокотился о подоконник, с такой яростью сжав его, что костяшки пальцев у него побелели. И Лили стояла, словно парализованная, внимательно наблюдая за ним, прекрасно, черт побери, понимая его. — Мы дошли до того, что любое оскорбление маггла или магглорожденного, воспринимается на уровне государственного преступления. Никому нет дела, когда поносят слизеринцев из-за их принадлежности к этому факультету или когда унижают детей Пожирателей смерти, но упаси тебя Мерлин не так посмотреть на магглорожденного… и это то, что они называют политикой. — Он со всей дури ударил кулаком по стене, впечатывая ладонь прямо в камень. — Все это блядское «Содружество» во главе с Гермионой Уизли, очередной героиней войны, несет нас мир в бездну. Их нужно остановить.

Его спина вздымалась, словно он с каким-то отчаяньем пытался устоять на ногах, и Лили почувствовала мелкую дрожь в пальцах. Слова, изученные и так долго охраняемые, проделывали внутри нее черные дыры, и Лили, прикрыв глаза, едва слышно вдохнула. Никто не замечал Скорпиуса… но замечал ли кто-нибудь Лили? Всю свою жизнь она провела с чувством полного одиночества в грудной клетке; сколько бы людей ни было возле нее, Лили никогда не чувствовала себя целой, нужной. Для всех она всегда была Поттер, девчонкой, с которой нужно было подружиться из-за отца, и Лили, еще искренняя, слегка беззаботная, в далеком втором курсе не раз принимала меркантильность за долбаную дружбу.

И ее семья… когда-то она вместе с родителями и братьями каждое воскресенье посещала Косой-переулок, но от тех дней остался один пепел. Им всем пришлось заплатить за свою славу, не потому ли она так ненавидела своего отца?

— Бродячие цирки — редкие гости в Лондоне, — бессмысленно и тихо прошептала Лили, отвернувшись от Скорпиуса, обнимая себя руками. Чувство какой-то опустошенности дробило ей внутренности, и остановить свой поток слов у нее не получилось. Лили чертовски, до ужаса хотелось говорить. — В цветастой одежде, такие… удивительные. Я так любила ходить смотреть на их выступления, что не пропускала ни одного раза.

Дыхание сорвалось, и Лили, обнимая себя еще сильнее, чувствовала, как плавился пол под ее ногами. Она со страшной силой летела прямиком в бездну, и становилось даже страшно. Пойдет ли Скорпиус за ней следом? Или она единственная здесь пропащая?

— В тот день мама не разрешила мне пойти на представление. У нее скопилось столько работы… и папа… его никогда не бывало дома! — с яростью воскликнула она, коротко и нервно рассмеявшись, а потом волна ненависти накрыла Лили с лихвой. — И я сбежала. Открыла окно и выбежала из дома. Эти ужасные июльские дни… теплые и липкие… и я так запыхалась, когда увидела яркий шатер перед глазами. Эти циркачи такие прекрасные, — прошептала Лили, обернувшись и посмотрев прямо в лицо Скорпиуса, который больше не сжимал подоконник, а смотрел на нее, внимательно пронзая взглядом. И Лили рвало на части от того, как сильно ей хотелось поведать свою историю. — Они свободны, Скорпиус. Они вольны идти, куда хотят. И даже если они закованы в цепи на радость публики… у них хотя бы есть надежда избавиться от оков. А у меня? — просипела Лили, и, нервно усмехнувшись, отцепила свои руки, и дотронулась ладонью до щеки. — Я всегда буду пленницей своей фамилии, репутации, общественного мнения… У меня нет никаких надежд.

— Что было после? — охрипшим голосом проговорил Скорпиус, когда Лили, забывшись, бессмысленно уставилась в пол, не думая, не пытаясь как-то сконцентрироваться на реальности.

— Ты знаешь, — бессмысленно протянула Лили, чувствуя усталость во всем теле. Хотелось упасть ничком на пол и забыться. Чтобы не видеть ничего… чтобы не видеть воспоминаний того дня. — Об этом писали все газеты. Жена великого Гарри Поттера была убита сбежавшим из Азкабана Пожирателем смерти. Какая ирония! — с диким ревом проговорила Лили, схватившись руками за свои волосы. — Ведь отец знал! Это ублюдок, Шафрик, писал через своих посредником письма моей матери, угрожал ей. И знаешь, что? — она дернулась всем своим корпусом, сверкнув не по-доброму глазами. — Он ничего не сделал. У него ничего получилось. Какой же он герой, раз не смог спасти свою жену?

Громовой раскат, прогрохотавший вновь, заставил Лили слегка вздрогнуть, и именно в тот момент она осознала, что дрожит. Обмякшее ее тело, казалось, теряло всякую способность находиться в ногах, и Лили боялась своего падения, потому что совершенно не верила Скорпиусу, что так внимательно смотрел на нее, слегка посверкивая бездонными серыми глазами; она не верила, что он подхватит ее.

— Я бежала домой со всех ног, когда закончилось представление, — дробя себя каждым словом, тянула Лили, улыбаясь криво. Волна боли была настолько сильной, что становилась даже приятной. — Скорпиус, я никогда не видела столько крови. Она стекала по деревянной лестницы, ведущей со второго этажа в гостиной, и в доме стоял такой запах… кислый, удушающий, — усмехнувшись сильнее, Лили чуть дернула головой, осознавая, что пелена откуда-то взявших слез застелила ей все. Она так давно не плакала, что с нескрываемым удивлением провела пальцами по векам, чувствуя холодную влагу. — Я просидела с ней почти час, оцепенев от ужаса, наблюдая за тем, как медленно течет этот кровяной поток. И когда наконец вернулся отец… я не заметила этого. Просто смотрела и не могла поверить: что было бы, если бы я осталась в тот день? Отец бы по-прежнему оставался на работе, а братья наслаждались бы Чемпионатом по квиддичу во Франции. И тогда мы бы умерли вместе с мамой… о, какая бы эта была роскошь! Какой подарок!

Резко отвернувшись, Лили прикрыла рот рукой, чтобы не закричать в голос. Перед глазами мелькали картинки из детства и везде была ее мать, красивая, рыжеволосая женщина с солнечной улыбкой. Они были абсолютно не похожи: у ее матери были выпуклые черты лица и темные рыжие волосы, и глаза ее карие были на два оттенка светлей. Легкая, какая-то эфемерная… именно такой она приходила к ней в моменты, когда Лили, захлебываясь Мариусом, бездумно валялась в этой комнате и тихо рыдала, видя ее образ. Она скучала; скучала так сильно, что хотела бы непременно умереть, лишь бы увидеться с ней, почувствовать эту ласку и нежность, но все, что осталось у нее, — никчемный отец, неудачник-Альбус и простак-Джеймс.

У нее никого не было.

— Вот она, моя сопливая история, — слегка дрогнувшим голосом, проговорила Лили, когда вдруг почувствовала его присутствие позади себя. Ее еще бил озноб, когда его теплые руки развернули ее и заставили посмотреть прямо в его глаза. Он был отчего-то очень внимателен и серьезен, и Лили стало так неловко, потому что душа ее была открыта нараспашку.

— Ты варила Мариус, чтобы увидеться с ней. Поэтому так усовершенствовала напиток?

— Да, — чуть вскинув голову, уверенно ответила она, сверкнув глазами. Если бы Скорпиус только посмел ее упрекнуть хоть в чем-то, то она бы непременно накинулась на него, но только он молчал, а потом проговорил хрипловатым голосом:

— Я восхищен, Лили Поттер. Ты… действительно удивительная ведьма.

Сердце забилось так, что у нее на секунду потемнело в глаза, и Лили, тяжело вздохнув, широко распахнула глаза. Его слова не были насмешкой, она понимала это слишком отчетливо, и какое-то странное чувство разливалось внутри нее: печаль, вызванная воспоминаниями о матери, сходила на убыль, и Лили забывала о ней. Потому что вместо нее в голове появлялся Скорпиус.

Неловкость заставила ее нервно поежиться, и, видя, что Скорпиус собирается что-то сказать, она резко выпалила, отчего-то стыдясь еще больше:

— А зачем тебе Мариус? Для чего?

Тихая усмешка появилась на его губах, когда он задумчиво посмотрел в ее лице, и, судя по стеклянным серым глазам, Лили понимала, что сейчас Малфой не замечает ее. Наверное, именно в этот момент она вдруг осознала, что абсолютно ничего не знала о Скорпиусе Малфое. Когда он знал о ней все.

— Мне не он нужен, — просто ответил он, и Лили резко вынырнула из своих мыслей и удивленно вскинула брови. Скорпиус выглядел слишком серьезным, чтобы можно было уличить его во лжи, и Поттер, сжимая склянку с зельем в ладони, неверяще фыркнула, хмуря брови. Что… что если у всех его действий был мотив, который она не замечала? «Великий манипулятор и ужасный игрок… а ты? Ты хороший игрок?» — с ужасом подумалось ей, когда, вглядываясь в безразличные серые глаза, Лили окончательно падала в бездну.

Опустив голову, Скорпиус, взяв одной рукой ее ладонь, медленно что-то достал из левого кармана, и Лили, словно зачарованная, перевела взгляд на его руку. Это был небольшой квадратный футляр, и у нее замерло дыхание, когда, невербально шепнув, он приоткрыл крышку, и перед Лили предстал красивый браслет, эмитирующий змею. Из белого золота, он был тонким и даже под лунным светом можно было заметить аккуратно вырезанную чешую. Глаза змеи, выполненные маленькими рубинами, сверкнули, и Лили с небывалым удивлением посмотрела на Скорпиуса.

Он усмехнулся, а потом, на секунду опустив ее руку, взял браслет, отбросив в сторону коробку, и аккуратно нацепил на руку, и змея, ожившая на секунду, резким движением обвила ее запястье и, замерев, сверкнула напоследок глазами.

— С днем рождения, солнечная Лили Поттер.

Лили смотрела на него во все глаза, боясь моргнуть, и чувствовала, как заливается предательской краской. Ночная темень давала ей слабую надежду, что он не заметил ее смущения, и, мысленно обрушившись на себя с оскорблениями, Лили стояла, ощущая тепло от его ладони, и ей было так… сладко. Будто все горести прошедших дней испарялись в одночасье.

Не отдавая себе отчета, она приблизилась к нему на шаг ближе, ощущая свое сбившееся дыхание и вглядываясь в его шею, не решаясь поднять глаза, прошептала:

— Спасибо.

Новый грозовой раскат заставил ее опомниться, и Лили, выдернув свою руку, подняла горделиво голову, а потом, развернувшись, медленно подошла к зеркалу, что висело на стене напротив открытого нараспашку окна и внимательно посмотрела в свое отражение.

На улице начиналась буря. Запретный лес шумел, будто избитый, и вдалеке сверкнула одинокая молния. Воздух в комнате становилось не просто холодным, но и каким-то необычным, с запахом дождя.

Проведя пальцами по змее на своей руке, Лили, не отрывая взгляда от собственного отражения, проговорила насмешливо, одновременно боясь и не надеясь услышать ответ:

— Я красивая?

Она поймала его взгляд в зеркале, и пальцы ее остановились, перестав поглаживать красивый металл. На задворках сознания пролетела мысль, что принимать от него подарок совершенно не стоило, но, вглядываясь в него в зеркале, Лили не могла думать ни о чем рационально. Потому что Малфой, подойдя к ней, вглядываясь уже в ее отражение, проговорил серьезно, вынуждая ее сердце забиться с чудовищной силой:

— Очень.

Если и были до этого какие-то границы, то теперь они окончательно были снесены. Развернувшись резко, Лили обвила шею Скорпиуса, и тот, словно только этого и ожидая, схватил ее за талию, приблизив к себе, и Поттер, не мешкая, властно поцеловала его. Сбившееся дыхание мешало ей полностью погрузиться в поцелуй, и, то и дело прерывая его, она с не меньшим остервенением продолжала целовать его, чуть прикусывая нижнюю губу, оттягивая ее.

Он отвечал с не меньшей силой, и в какой-то момент Лили лопатками ощутила каменную стену, холод которой обжигал распаленное тело. Безумно было все: начиная от той смеси чувств, что фонтаном брезжили внутри, заканчивая мать-его-Скорпиусом, у которого была девушка и куча причин для того, чтобы точно не прижимать ее к стенке в этом темном помещении.

Когда Лили осознала, что поцелуй переходит рамки дозволенного, а ее руки инстинктивно сползли к его рубашке и явно собирались расстегнуть пуговицы, она резко прервала поцелуй, с сбившемся дыханием прижавшись головой к стене. Тепла больше не было; Лили думала лишь о Мадлен Селвин и об их отношениях, понимая, черт возьми, что их связывают обоюдные чувства. И это вызывало такую ярость, что Лили, криво улыбнувшись, бросила, делая небольшие паузы между словами:

— Мадлен Селвин сказала мне, что любит тебя, Малфой, — усмехнувшись сильнее, она опять приблизилась к нему, и гнев бурей метался внутри, когда она видела, насколько спокоен он. — А ты явно влюблен в нее. Так какого черта творишь?

Резко дернувшись, она обошла Скорпиус, а потом, протянув, не глядя на склянку, бессмысленно посмотрела в окно, за которым дождь хлестал с бешеной силой, каплями ударяясь о пол Выручай-комнаты.

— Наша сделка выполнена. Ты свободен.

— Ты общалась с Мадлен? — насмешливо бросил Скорпиус, и ее вытянутая рука дрогнула. Развернувшись, Лили сверкнула карими глазами и, решительно подойдя к нему, схватила его за руку и вложила в нее склянку.

— О да, имела честь, — ядовито протянула Лили, чувствуя внутри себя странные болевые ощущения. — А теперь иди к ней. Твоя сука и так распускает крайне интересные слухи, которые вредят моей репутации. Советую приструнить ее, пока не поздно, иначе кое-кто рискует попасть в мой черный список. А оттуда, знаешь ли, со здоровой самооценкой и психикой, не вычеркиваются.

— Узнаю Лили Поттер. Даже осознавая, что твое поведение уничтожает тебя, все равно бросаешься в бездну, да еще с каким рвением, — проговорил он, жестко выговаривая каждое слово, и, схватив ее за руку, не позволяя ей отстраниться, холодно проговорил на ухо: — Поплакать ты, поплакала, да? Но так и хочется вновь сделать из себя лицемерную дрянь, что равняет людей с мусором. Ну же, солнечная, скажи: счастлива ты, живя так?

— Замолкни, — прошипела Лили, яростно сверкнув глазами. Она чувствовала себя дурой из-за того, что открылась ему, но больше всего ее раздражало именно то, насколько хорошо он все понимал. «Вот же сукин сын», — думалось ей, когда, всматриваясь в его потемневшие глаза, она вновь мечтала, чтобы его руки впечатали ее в стену и никогда не отпускали. — Как же ты меня раздражаешь, драккл тебя раздери!

И Скорпиус криво усмехнулся в ответ, резко дернув свою руку, из-за чего Лили попятилась на шаг назад. А потом, бросив странный взгляд, он спрятал склянку в карман брюк и проговорил со сталью в голосе прежде, чем безразлично развернуться: 

— До новых встреч, Лили Поттер.

— Не будет больше встреч! — с яростью крикнула она ему в спину, а потом, отвернувшись, сморщилась сильнее, совершенно не понимая, что с ней творится.

Почему она была так зла? Ведь все закончилось, она теперь свободна от обязательств, чертов Малфой покинет ее жизнь, а после его выпускного, они и вовсе не встретятся. Так почему же было так тошно? Словно кто-то выкачал из нее весь воздух и бросил умирать. Осознание, что она так просто рассказала ему свою история… «Какая же я дура», — со вздохом подумалось ей, и, прикрыв глаза, она дотронулась до губ, и чувство какой-то досады налетом покрывало внутренности. Лили опять говорила не то, что думала, совершала не то, что хотела. Потому что прямо сейчас ей хотелось рвануть следом за Малфоем, развернуть его к себе лицом и сказать ему, что, возможно, ему намного выгоднее быть с ней, нежели с Мадлен. В конце концов… она же Поттер, она бы могла…

Схватившись за голову, Лили всхлипнула, пытаясь выкинуть такие ненужные мысли из головы. «Сдался он мне», — со злобой подумала она, прекрасно осознавая, что Малфой уничтожит ее, если она позволит и дальше прибывать в своей жизни. И боль внутри Лили была настолько сильна, что, сморщившись, она безжизненно посмотрела в окно, мечтая забыться.

Быстрым движением выудив склянку с шипящей жидкостью, Лили, забывая о собственных запретах, откупорила ее, и, отпив маленький глоток, упала на пол, прямиком в подушки и, расхохотавшись горько, откинулась назад, чувствуя головой холодный кафель.

В Выручай-комнате было тихо. Через какое-то время она и вовсе перестала ощущать сквозняк, и где-то вдалеке она услышала музыкальный звон. Это был Бетховен, девятая симфония, и Лили, знавшая эту музыку наизусть, блаженно прикрыла глаза.

Только перед ней больше не восставал образ ее матери. Эфемерной Джинни Уизли не было, вместо нее она увидела странный черный фон, который трескался медленно, постепенно превращался в Запретный лес, в ту самую опушку, на которой она и Скорпиус, окруженные стаей фей, собирали нужные корешки деревьев.

Сквозь пустоту в голове Лили вздрогнула. Потому что отчетливо осознавала — это уже был приговор. Скорпиус Малфой, чертов куколовод, пустил свои ниточки глубоко; он опутал ее.

* * *

Прошло три часа, когда, резко вскочив с подушек, Лили раздраженно посмотрела на настенные часы. Был четвертый час ночи, и Лили откровенно рисковала, задерживаясь здесь, а потому, резко вскочив с пола, Лили бессмысленно обвела взглядом комнату. Воспоминания выстраивались поочередно, и, когда она вспомнила все, то, яростно фыркнув, схватила склянку с Мариусом, в котором еще оставалась три четверти зелья, и, наложив на него заклинания, спрятала в карман.

Распахнув дверь Выручай-комнаты, не успев сделать и десяти шагов, Лили резко зажмурилась, потому что поток яркого света с силой ударил ей в глаза. Смятение, страх и даже какой-то панический ужас обуяли ее, и она почувствовала, как волнение липкой жижей наполняло ее вены, будоражило кровь.

— Мисс Поттер, — услышала она обеспокоенный голос директора, и, наконец открыв глаза, Лили увидела Минерву МакГонагалл, профессора Долгопупса и… Мэри Томас, которая, скалясь своей фирменной улыбкой, методично накручивала локон на свой пальчик. — Попрошу вас немедленно проследовать в мой кабинет.

Никогда еще Лили не чувствовала такой тяжести во всем теле. Казалось, будто кто-то повесил камень на ее шею, иначе почему каждый шаг давался ей с таким трудом? «Вот оно, падение», — почувствовав горечь на кончике языка, усмехнулась Лили, осознавая, что она попалась. Но… может быть был хоть малейший шанс?

На дрожащих ногах она присела напротив директора, и, чувствуя на себе взгляды своего декана и Мэри, с силой сжала складки юбки. Тот факт, что в ее кармане находился Мариус, очень беспокоил Лили, и она мысленно пыталась придумать себе оправдания, прекрасно осознавая, что такого нет. Ей не спастись.

— Мисс Поттер… я, — Минерва запнулась, слегка нахмурившись, а потом пронзительно посмотрела на Лили. И было что-то в ее глазах такого, что сразу давало понять — ей все известно. Абсолютно, черт возьми, все. — Боюсь, я вынуждена сообщить, что вы… отчислены.

— Что? — воскликнула Лили, резко подскочив с места. Смятение, паника, страх… все перемешалось между собой, и, сглотнув комок нервов, она улыбнулась очаровательно, намеренно дробя себя на куски: — Почему? Я же одна из лучших учениц Гриффиндора… что такого я могла совершить?!

— О да, — пропела Мэри, и Лили, забывшая о ней, резко повернулась, уставившись в голубые глаза Томас, которые сверкали каким-то торжеством. — Особенно ты хороша в Темной магии. Не так ли?

Лили неверяще махнула головой, вновь переведя свой взгляд на директора, и посмотрела на нее настолько искренне, как только могла, однако не стоило думать, что Минерва поведется на жалкую провокацию. Она, казалось, видела Лили насквозь. И в эту секунду чувство неизбежности собственного падения накрыло ее с головой. Это был конец. Оттого, наверное, не найдя никаких слов в оправдание, Лили безмолвно села обратно на стул, вцепившись пальцами в директорский стол, дабы подавить дрожь в теле.

— В вашей комнате обнаружены склянки с запрещенными зельями. К тому же, к нам поступила информация, что прямо сейчас вы употребили опасный, запрещенный на территории Британии, наркотик, — взмахнув палочкой, Минерва невербально призвала к себе странно прозрачного цвета склянку, а потом, внимательно поглядев на Лили, сухо произнесла: — Прямо сейчас мы проверим, находится ли в вашей крови данное вещество или нет…

— Профессор! — воскликнула Лили, и на задворках сознания у нее возникла какая-то паническая, отчасти чужеродная мысль рассказать о Малфое, о том, что наркотик ей был не нужен. Но именно в этот момент, когда с губ почти сорвались слова, по рукам ее как будто пробежала электричество, и Лили вспомнила — Непреложный обет. Она умрет, если расскажет хоть что-то.

Силы резко покинули ее, и Лили, не замечая уже глубокого хихикания Мэри, бессмысленно посмотрела на свои руки, слыша чьи-то голоса. Все мысли разом смешались, оставляя одну только пустоту, и даже сквозь нее она пыталась осознать всю глубину своего падания, совершенно не доверяя своим чувства. Потому что вдруг странная мысль одолевала ее: Скорпиус Малфой сдал ее. Скорпиус Малфой настучал на нее. Скорпиус Малфой… предал ее.

Она не хотела в это верить. Все ее естество вопило против этого, но как тогда можно было объяснить, что его не было в кабинете? Почему его не поймали? И каким же именно образом директор знала, когда и во сколько ей нужно караулить Лили?

Погрузившись в свои мысли, она не заметила, как Мэри вышла из кабинета, не заметила, как выпила протянутое зелье, которое дало положительный результат. Это было очевидно. Лили погибла. Она упала в самую бездну. И ей было плевать, право! Только лишь бы все ее мысли были неправдой, лишь бы он не предавал ее. Ведь одна только эта мысль привносила в нее невыносимую боль.

— Я оповестила вашего отца… Думаю, вам стоит сходить и собрать свои вещи.

Услышала она сквозь пелену и, резко вскинув голову, бездумно посмотрела на директора. Странная апатия не давала воли сказать хоть что-то, и, поджав губы, она лишь в последний раз внимательным, цепким взглядом посмотрела на Макгонагалл, улыбнувшись вдруг криво… почти что оскалившись злобно, замечая, как удивление на секунду промелькнуло в глазах директора. И, резко встав с места, Лили прошла мимо Невилла Долгопупса, не удостоив его даже взглядом, и стремительно спустилась с лестницы, улыбаясь, черт возьми, улыбаясь, дробя себя же этой улыбкой.

Уже был седьмой час. Хогвартс оживал, и ей чудились чьи-то липкие взгляды и осуждение. Ежившись, Лили испытывала такую нервозность, что почувствовала, как к глазам подошли слезы, из-за чего вольная улыбка напрочь слетела с уст. Лили боялась. Общественного осуждения, всех этих слухов, уничтожения своей репутации. Она столько боролась за нее, так грызлась за нее… как презирала Лили Альбуса, так чем же сейчас она лучше?! Не повторила ли она его судьбу?

— Я совершенно не ожидал от тебя такого, Лили, — проговорил удрученный Невилл, и Лили, бросив злобный взгляд из-под челки, увидела на его лице сочувствие. И странное дело, это выбешивало еще больше, чем если бы он презирал ее или осуждал. — Ты… такая умная, милая, солнечная. Как ты могла?

— О Мерлин! — яростно протянула Лили, чувствуя, как нервы сдают полностью. Впервые в жизни она могла позволить себе быть собой и, испытывая какое-то дьявольское веселье, почти выплюнула: — Да подавитесь вы уже со своей солнечной. Не такая я, непонятно, что ли?!

И, ускорив шаг, Лили стремительно добралась до портрета, просипела пароль и уверенно зашла в гостиную. На нее смотрели все: взгляды были озадаченные, насмешливые, презрительные. В какой-то момент Лили поняла, что просто стоит посередине комнаты, под самым прицелом всех этих идиотов, и, вздернув голову, резко дернулась по направлению к своей комнате, толкая каждого, кто стоял на ее пути. Какие-то слезы злости душили ее, и, сдерживаясь из последних сил, она сильнее сжимала руки в кулаки, зная, что не может позволить себе сейчас упасть еще больше. Лили должна быть сильной. У нее нет ни единого права дать уколоть себя.

Зайдя наконец в собственную комнату, Лили увидела перевернутые полки и шкафчики, а потом, запустив в волосы руки, она вдруг вспоминала, как Скорпиус предупреждал ее о том, что она хранит зелья под кроватью и что при обнаружении их можно было все понять. Откуда он это знал? Нет. Откуда об этом узнали остальные?

Злость новой волной накрыла ее, поэтому, резко вытащив чемодан, Лили схватила стопку одежды и кинула ее прямо туда. Вскоре в чемодан полетели фотографии, книги, зеркало, которое, треснув, пошло трещиной, и Лили, всматриваясь в свое надломанное изображение, увидела, что плачет. Слезы сверкали на ее щеках, и, взвыв, она яростно вытерла их, захлебываясь внутренней истерикой.

— Лили. — Она резко крутанулась и увидела перед собой Элен, которая, печально хлопая своими глазищами, смотрела на нее так, словно понимала. Но, черт возьми, разве могла эта идиотка хоть что-то понимать? — Мне так жаль…

— Напрасно, — холодно проговорила Лили, ногой дернув крышку чемодана, захлопывая его. — Если бы ты была на моем месте, я бы была первой, кто бросил в твою сторону камень. Никогда не жалей меня, Элеонора. Потому что мне никого не жаль.

Схватив ручку чемодана, Лили поравнялась с Спинетт, и, поймав ее жалостливый взгляд, с яростью вонзила коготки в ладонь. Почему она смотрела так? Почему не осуждала? Ненависть новой волной накрывала ее, и, не сдержавшись, Лили зашипела, мечтая Элен причинить такую боль… чтобы той никогда больше вздумалось жалеть ее:

— Ты такое ничтожество. Сколько раз я сдерживала себя, чтобы хорошенечко не встряхнуть тебя, — криво усмехнувшись, Лили презрительно повела бровью. — Мямля, об которую все вытирают ноги. Кто ты без меня? Добилась бы своего? Тебя даже использовать не весело. Потому что ты полный ноль.

И, видя растерянность в этом кукольном лице, она усмехнулась сильнее, резко распахнув дверь, опять ощущая на себя тысячи взглядом. Они жаждали ее падения. Смотрели так, словно ожидали, что она упадет прямо на ступеньки и будет слезно вымаливать у них прощения. «Не дождетесь», — холодно усмехнулась Лили и, не находя больше причин мило улыбаться, презрительно фыркнула. А потом уверенно спустилась вниз, где ее уже поджидали Мэри и Бекки Берк, которые, хихикая, следили за ее движениями взглядом хищника.

— Как же так, Лили, — цокнула Бекки, скрестив руки. Конечно, эта тупая сука была рада, в конце концов, она теперь могла полностью завладеть Годриком… знала бы она, что он ей даром не сдался. — Вся такая правильная, хорошая… а в итоге все, как я говорила: такая же лицемерная дрянь, как и твоя мамочка.

— Лучше оставь разбор родословной на потом, — холодно отозвалась Лили, сильнее сжав ручку чемодана, подавляя новый яростный прилив. — Помнится мне, ты внебрачный ребенок от проституки из Лютого, — и, криво усмехнувшись, замечая, как мрачнеет с каждым секундой Берк и как тихо подсмеиваются над ней окружающие. — Наверное, тоже в мамочку пошла?

— О, Лили, а ты, оказывается, такая резкая, — усмехнулась Мэри, явно довольная унижением Бекки. Взмахнув резко рукой, тем самым призывая Берк к молчанию, она приблизилась к Лили и улыбнулась, сверкая голубыми глазами. — Какая жалость. А ведь мы могли быть настоящими подругами… если бы ты просто не перешла мне дорогу.

Лили задохнулась, крепко сомкнув губы, и с прищуром поглядела на Мэри. Да. Она недооценила ее, и Малфой опять оказался прав. И чувство полного бессилия резко накрыло Лили, когда Томас, склонившись над ее ухом, сладко прошептала:

— Ты действительно влюбилась в Малфоя, дура. Как жаль. А ведь если бы не он, твоего падения можно было избежать… или отсрочить его.

— О чем ты? — с яростью спросила Лили, чувствуя страх. Она боялась ответа Томас, потому что… как такое можно было пережить? Вскинув резко глаза, Лили вдруг наткнулась на Годрика, который явно слышал каждое слово сестры и смотрел на нее с какой-то горечью в глазах. Казалось, но ему тоже было жаль ее, во всяком случае, он был на ее стороне, и Лили, презрительно усмехнувшись, резко оборвала зрительную нить.

— Он рассказал все Мадлен Селвин. О ваших встречах. О Мариусе, — чеканя каждое слово, шептала Мэри, дьявольски сверкая глазами. — А дорогая Мадлен рассказала уже все мне. Вот так вот, Лили Поттер. Ты проиграла. Н-е-у-д-а-ч-н-и-ц-а.

Резко толкнув Мэри в плечо, Лили бегом пустилась прочь из гостиной, ощущая такую боль, что точно бы взвыла, не будь на нее направлены взгляды стольких людей. «Скорпиус Малфой предал меня!» — кричало сознание, и Лили, давясь от собственной боли, стремглав шла мимо коридоров, направляясь прямиком к выходу из большого зала, а потом, поставив чемодан у статуи, запечатала его надежно магией и выбежала на улицу, идя прямиком к Запретному лесу.

Скорпиус был первым, кому она доверилась; он был единственным человеком, кому она рассказала о матери. Но… в итоге Малфой плел свою паутину, изначально зная, чем все это обернется для Лили. Он играл с ней, запутывал сильнее, и Лили повелась. Она, черт побери, поверила ему.

Резко вскричав в голос, Лили упала на колени прямо в траву и с силой сжала ее в руках. Она рыдала. Вонзая ногти в ладони, крича, повалившись у самого начала Запретного леса. Никого вокруг не было, и даже птицы от ее полувскриков улетели прочь. Ей было до того больно, что, обведя взглядом толстые стволы, она думала лишь о том, как они гуляли здесь. И сердце ее сгорало от ее чувств. О, как она ненавидела Малфоя. Как сильно она мечтала о его страданиях, и именно эта злость заставила ее резко подняться на колени.

Лили смотрела в мрачный густой лес, будто бы мечтая запомнить навсегда это мгновение. Внутри нее разгорался пожар, и лес, густой, такой волнующийся, словно полностью понимал ее. Здесь Лили чувствовала себя свободной, и, вдохнув полной грудью, она перестала плакать, закрыв глаза. А потом, решительно развернувшись, побрела от него прочь, вытирая по дороге слезы, пытаясь привести себя в более-менее подходящий вид. Но, не успев сделать и десять шагом, она была вынуждена остановиться, потому что навстречу к ней стремительно шел Скорпиус Малфой, который, затем нерешительно остановившись, с каким-то странных лихорадочных блеском смотрел в ей глаза.

«Ты же так и жаждешь уничтожить меня, солнечная Лили Поттер. Боюсь, тебя ожидает фиаско», — именно так он сказал ей, когда они пошли в лес, и Лили, смотревшая в его глаза, которые бегали как-то странно, чувствовала такую горечь, что точно могла разрыдаться.

Она не могла поверить в такое предательство. Малфой был ублюдком, да, но у него все же были принципы, а оказалось… с самого начала он все просчитал, все наметил.

— Зачем? За что ты так со мной? — бессмысленно проговорила Лили, чувствуя, как злость поднимается в ней, потому что Малфой молчал. Он не говорил ни слова. — О Мерлин! — воскликнула она, безумно сверкнув глазами, потому что какая-то исковерканная ярость за собственную слабость обуяла ее, словно охлаждая — никогда больше она не будет стараться понять причину его поступков. Отныне он для нее был лишь врагом… таким, которого неминуемо хотелось уничтожить. — Прямо сейчас я готова рассказать все даже ценой своей жизни… плевать на Обет! Лишь бы ты страдал!

— Угомонись, — прошептал он, схватил ее за запястья, когда Лили, замахнувшись, хотела ударить его. Между ними почти не было расстояния, и Лили слышала гул его сердца, такой живой и такой завораживающий. — Ты слишком печешься за свою жизнь, чтобы вот так вот ей разбрасываться. Так что не сделаешь. Не пойдешь, — оскалившись быстро-быстро заговорил Скорпиус, словно себя стараясь убедить.

Это было выше ее сил. Неимоверная ярость завладела сознанием, стирая на своем пути все.

— Я уничтожу тебя, — чеканя каждой слог, выплюнула она ему в лицо, и губы ее скривились в улыбку. Хотелось расхохотаться прямо здесь, сотрясаясь в безумном припадке, потому что эмоций было так много, что впору было захлебнуться. — Запомни, запомни! Я приду за тобой однажды, и ты пожалеешь о том, что связался со мной. Теперь я буду жить только одной местью тебе, — шипела Лили, как разъяренная змея, с дьявольским весельем смотря в его глаза, которые с каждой секундой принимали странное, нечитаемое выражение.

И она упивалась близостью с ним, своей ненавистью и испытывала такое желание прямо сейчас втоптать его в землю, что лишь раззадоривалась. Страха перед будущим не было; было лишь одно — месть. Ради которой можно было и погибнуть окончательно.

— Вот и славно, — проговорил он вдруг, улыбнувшись, что вызывало в Лили лишь большее бешенство. — Не забывай об этом, Поттер. Живи местью и однажды приди за мной. Я буду с нетерпением ожидать этого дня.

Лили нервно кивнула головой, резко высвободившись из его хватки, и стремительно зашагала к Хогвартсу, чувствуя какое-то электричество на кончиках своих пальцев. Такой злобы она не испытывала ни к кому, и с каждым шагом своим Лили думала лишь об одном: она непременно так и поступит. Она заставит Малфоя пожалеть о своих словах.

Какое-то веселье появилось внутри нее. Лили, криво скалясь, стремительно поднималась по ступенькам, и, зайдя в Хогвартс, схватила свой чемодан, который стоял, никем не тронутый, и, бросив на окружающих злобный взгляд, стремительно направилась к директору.

И, подойдя к горгульям, Лили замерла, потому что вдруг увидела ее. Широкую спину, облаченную в черную аврорскую мантию. Это был отец. Известный, презираемый Гарри Поттер. Она вздрогнула, когда он, обернувшись, спокойно взглянул на свою дочь, и в глазах его не было ни разочарования, ни осуждения, одна лишь тягучая усталость.

Сильнее вцепившись в ручку чемодана, Лили нахмурилась, глядя на отца. Какие-то странные, смешанные чувства метались внутри нее, и ей почему-то по-особенному боязно было понимать, что, скорее всего, он презирает ее. Ненавидит ее.

Поэтому, когда на его усталом лице появилась тихая, слегка печальная улыбка, Лили впервые почувствовала страх. Липкий, пролезавший под кожу, неконтролируемый страх.

— Ну здравствуй, Лили, — улыбка его стала шире. — Вот уж никогда не думал, что мы встретимся при таких обстоятельствах.

И внутри нее, вычеканивая каждую букву, появлялась одна мысль, которую она пронесла с собой сквозь все время: «Мир жесток, да. Но только я еще жестче».

Не поэтому ли Лили улыбнулась ему в ответ?

Was mich nicht umbringt, macht mich stärker*

* * *

Лили была смиренна; во всяком случае, она не особо показывала свое внутреннее состояние, не пыталась кого-то упрекнуть или устроить грандиозную истерику. Нет. На все расспросы она молчаливо склоняла голову, сверкала карими глазами и мучительно старалась не закричать в голос, потому что слова так и рвались из нее. Ей хотелось плакать и биться от собственных эмоций; можно было вообще попытаться сбежать, но всякий раз она напоминала себе о том, кто она такая, и чувство принятия неизбежности роковых событий, которое волной захлестнуло ее, постепенно улеглось в сознании, оставляя внутри пустоту.

Когда она вернулась домой, то сразу же позорно быстро зашагала в свою комнату, не желая ни с кем говорить. Отец не настаивал, но Лили поклясться могла, что ощущала его взгляд спиной; Альбуса и Джеймса в доме не было, поэтому, наслаждаясь тишиной, она зашла в свою комнату, включила свет, и пред ней восстало олицетворение собственного ада. Бирюзово-желтые обои, местами слегка стертые от времени, заставили ее нервно сглотнуть, а когда взгляд ее упал чуть левее, она увидела его — фортепиано, обычное, маггловское фортепиано. Как тоскливо ей было смотреть на его ровную деревянную крышку, как плавилось ее сердце.

Лили обожала музыку с четырех лет. Она любила петь и пританцовывать, даже звуки улицы заставляли ее выбивать собственный ритм. Однажды мама, заметив это, пригласила на дом учителя, одного из тех, кого раньше приглашали в дома чистокровных наследников. Это был старый мужчина, который, по слухам, целенаправленно ушел в мир магглов и посвятил себя изучению музыки, а потом вернулся к магам и стал обучать их искусству. Он был одним из тех передвижников, кто действительно знакомил магов с маггловским миром, и был одним из немногих, кто одним из первых стал постигать их искусство.

Мистер Р, как он просил называть себя, был талантливейшим музыкантом: его руки выделывали с клавишами немыслимое, а тонкое музыкальное чутье было до того магическим, что он мог подобрать на слух целые композиции.

Когда Лили впервые увидела его, ее удивил его высокий рост и печальное лицо. Мистер Р говорил с акцентом, казалось, он даже не был англичанином, и его глаза… они наполнялись туманной дымкой всякий раз, стоило ему сесть за пианино. Меланхоличный, отстраненный, что-то его заинтересовало в Лили, поэтому он согласился давать ей уроки. И мама, радостно наблюдавшая за игрой своей дочери, ласково улыбалась. Она светилась так, словно Лили была действительно одаренной.

Сердце екнуло, и Лили на дрожащих ногах подошла медленно к фортепиано, провела рукой по лакированной поверхности, а потом с силой сжала руку в кулак, резко отвернувшись. Она не играла вот уже третий год, со дня смерти своей матери. В конце концов, когда она умерла, играть было незачем: мистер Р покинул ее, когда она поступила в Хогвартс, а всем остальным не было дело до маггловской музыки. Никто не понимал, что находила Лили в Моцарте, Бетховене, Рахманинове. Они не знали, что, окунаясь в звуки, она становилась счастливей, а играя матери и видя улыбку на ее лице, Лили чувствовала себя нужной.

В конце концов, оглядываясь на собственную жизнь, Лили не видела ничего, кроме горечи и боли, потому-то она и не могла играть. Обожавшая до дрожи Моцарта Поттер не могла наполнять светом его мелодии, вместо этого в каждую ноту она вкладывала такое отчаянье, что от былой легкости не оставалась ни следа. Лили Поттер портила все, к чему прикасалась, и это настолько было аксиомой, что даже тошно.

И вот, вернувшаяся обратно их Хогвартса домой Лили изо дня в день смотрела на плотно закрытое фортепиано, его лакированную поверхность и мечтала отравиться. Потому что чувства внутри были невыносимыми. Больше всего ее раздражало, что отец ничего не сказал. Возможно, он думал, что лучше не вмешиваться, или похожая история с Альбусом выжала из него все эмоции по этому поводу, но Гарри Поттер ни разу не спросил, что же такого она делала и самое главное — зачем. Бесило это потому, что Лили, втайне мечтавшая о хоть каких-то проявлениях эмоций с его стороны, одновременно боялась, что так он прячет свое разочарование. Но, вглядываясь в его морщинистое лицо всякий раз, когда он возвращался с работы домой, она понимала: ему просто… плевать.

В первый день своего возвращения, когда к ней в комнату бесцеремонно ввалился накуренный сигаретами Альбус, она встала в позицию обороны и мрачно взирала на брата, который распластался на ее постели и меланхолично улыбался, смотря в потолок.

— Где Джеймс? — решила разорвать она тишину первой, и Альбус, хмыкнув, холодно ответил:

— Днями и ночами пропадает на тренировках. Он еще не в курсе, как именно ты влипла.

Сердце у Лили билось от какой-то тоски, когда она изучала лицо Альбуса и думала о том, что теперь ничем не отличалась от него. «Да, Лили Поттер, ты такая же неудачница, как и этот идиот». — И настроение ее провалилось на самое дно.

— Несчастный Джеймс, — насмешливо бросил Альбус, когда, выйдя из комнаты, он остановился в пороге и внимательно посмотрел ей в глаза. И Лили вздрогнула. Потому что он никогда не смотрел людям в глаза. — Мы делаем его карьеру крайне уязвимой. Ведь общество поносит нас, а значит, и его. Не правда ли, Джеймса жаль?

Именно тогда она осознала, что никогда не задумывалась о том, какую именно жизнь вел ее брат со дня своего исключения из Хогвартса. Она помнила множество статей, унижавших Альбуса, знала об отказах ему в работе в Лондоне. Думала ли Лили, что ее ждет такая же судьба? Знала ли она тогда, внутренне насмехаясь над братом, что в итоге ей придется вдвойне тяжелей, чем ему: ведь Альбус… такой сильный, волевой, а она? Лицемерная дрянь без зачатков совести и принципов.

Первые статьи о ней появились уже через неделю и были опубликованы они в одном из издательств, принадлежавших семье Томас. Право, к тому времени Лили почти свыклась со своей участью: отец ее не трогал, Альбусу явно было не до нее, а Джеймс, лишь однажды навестив ее, дал понять, что он, откровенно говоря, не хотел бы знаться с такими родственниками. И Лили его понимала; особенно хорошо именно тогда, когда, вчитываясь в новый выпуск газеты, она видела групповое колдофото Поттеров с заголовком «Еще один Поттер на неверном пути. Как долго мы будем терпеть выходки детей Национального героя?»

Поттер… Поттер… все плевались этой фамилией, видимо, думая, что они находятся на вершине, а значит, пребывают в раю. Знал ли кто-нибудь из них, какая преисподняя открыта в их доме? Меланхоличный, убитый Альбус, который так и не смог выбить себе место в этом мире из-за репутации Темного волшебника, а потом и вовсе смирившийся со своей участью, убивая печаль в сигаретном дыме и небольшой подработке в кабаке в Лютом переулке; замкнутый Гарри Поттер, не замечавший, казалось, ничего, пребывавший в каких-то своих иллюзиях; Джеймс Поттер, искренне не понимавший, чем он заслужил свою родню, вынужденный из раза в раз доказывать, что вот он-то другой, и, как вишенка на торте, Лили Поттер. Солнечная Лили Поттер, оказавшаяся ничем не лучше их всех.

Она не выходила из дома. Лили боялась выйти в Косой переулок, боялась наткнуться на папарацци или знакомых, потому что все еще не смогла научиться вновь вклеивать в свое лицо улыбку. Ведь всякий раз, стоило ей на секунду провалиться в собственные мысли, Лили думала о нем. Браслет, подаренный Малфоем, лежал под кроватью в шкатулке, рядом с остатком Мариуса, и Лили клялась, что никогда не наденет его вновь. Выкинуть эту красивую змею у нее не поднималась рука, поэтому, заткнув свое подсознание, она спрятала его и лишь временами вспоминала. Мечтала. И думала.

Ненависть к нему была единственной причиной ее существования. Лили это понимала прекрасно, валяясь на кровати и внимательно смотря в потолок. Ей было до того больно, что иногда она и вовсе не могла заснуть, и каждый раз, стоило ей прикрыть веки, Лили вновь и вновь видела его бледное лицо, обрамленное лунным светом. И сердце у нее сдавливалось от силков тоски.

Лили ненавидела Малфоя даже больше, чем себя. Было проще скинуть всю вину на него, иначе… она понимала, что ей не выкарабкаться. И, вспоминая всякий раз его голос с хрипотцой, его спокойные и серьезные глаза, его речь среди других одногруппников, Лили начинала испытывать запредельную ярость внутри. Он Малфой, их ненавидят и презирают, и как так вышло, что именно он унизил ее? «Убогий неудачник», — со злостью думала она, засыпая, чтобы во сне опять увидеть его матовую кожу и во всех красках представлять, что бы было бы, если бы тогда она не прервала поцелуй. И от мысли, как сильно она хотела его, ей становилось ещё более тошно, и глубокая ненависть покрывала каждый миллиметр ее сердца.

Таким образом прошел апрель. Май ворвался в ее жизнь свежим ветерком в комнату, и Лили, наблюдавшая за приходом лета, падала в тоску. Она сама заперла себя в этом доме, на любые попытки семьи вытащить на улицу, лишь демонстративно отворачивалась и пряталась среди книг по Зельеварению. В нем она нашла отраду. Варить залья, придумывать формулы… да, это была не Темная магия, но даже так она чувствовала себя чуточку счастливей. Иногда ее глаза невольно останавливались на фортепиано, и Лили думала о том, как сильно бы ей хотелось сыграть. Но, открыв однажды крышку и попытавшись сыграть «Турецкий марш» Моцарта, Лили поняла, что не может. Звуки были словно забитыми, абсолютно неживыми, и Лили, закрыв крышку уже навсегда полностью абстрагировалась от реального мира, уйдя в зелья.

В один из майских дней к ней зашел запыхавшийся Джеймс, нечастый гость в ее комнате, который, сверкнув глазами, улыбнулся и попросил ее спуститься вниз. И когда Лили пришла на первый этаж, то увидела своего отца, который настраивал на гостиничном столе магический граммофон.

— О, Лили, — спокойно протянул он, когда она присела напротив него, с некоторым удивлением поглядывая на позолоченную трубу. В голову как некстати пришла мысль, что в ее детстве у них стоял примерно такой же, но однажды Джеймс запустил в него квоффл, разбив магический хрусталик внутри, что позволял граммофону играть самостоятельно без взмахов палочки.

— Я искал эту штуковину по всему Лютому переулку, — весело заговорил Джеймс, плюхнувшись рядом с ней, и Лили сморщилась, слегка отодвинувшись. Ее самый старший брат никогда не соблюдал личное пространство.

— Зачем? — прохладно поинтересовалась Лили, но сердце ее втайне билось в предвкушении, когда отец наконец закончил настраивать граммофон и, взяв первую пластинку, аккуратно положил ее и закрепил иглу.

— Ну… — задумавшись, протянул Джеймс, — ты же так любишь музыку. Я подумал, что это улучшит тебе настроение. В последнее время ты выглядишь крайне измученной, хотя самый пострадавший здесь — я!

— Джеймс, — спокойно одернул его Гарри, и он был вынужден замолчать. Именно в этот момент комнату заполнила мелодия, «Прелюдия до-диез минор» Рахманинова, и Лили забыла, как дышать. Только музыка понимала ее. Только в ней можно было найти свое утешение. Только с ней можно было излить всю свою внутреннюю боль. И Лили сидела, падая в ту самую бездну, не чувствуя под собой дна, потому что впервые она могла сказать: «Да. Мне больно, черт побери. И в этой боли повинен он. Долбаный Скорпиус Малфой».

Тяжелый вздох сорвался с ее груб непроизвольно, и именно в тот момент Лили встретилась глазами с отцом. Гарри Поттер был таким уставшим, что на секунду ей даже стало горько. В конце концов, она не имела ни малейшего понятия, чем именно он занимался на своей работе, и было какое-то мерзкое ощущение, что наверняка чем-то опасным.

— Думаю, пришло время поговорить, Лили, — спокойно проговорил он, и Лили заметила, как неслышно поднялся Джеймс, покидая их.

Внутри что-то замерло, и она сузила глаза. Как бы больно ей ни было, Лили никогда бы не позволила людям лезть в ее душу. Потому что ее не было.

— Как ты видишь, Альбус не особо пользуется спросом в Лондоне, хотя он далеко не посредственный волшебник. — Аккуратно сняв очки, он стал протирать стекла тряпочкой, специально, наверное, не смотря на нее. — Все это связано с политикой нашего Министра. После побега из Азкабана бывших Пожирателей к любым проявлением Темной магии стали относиться крайне настороженно. К тому же, Содружество, — он сморщился, резко остановившись, а потом, надев очки, внимательно посмотрел на нее. — Скоро выборы, Лили. И они вертят Министром, как хотят, вынуждая его принимать угодные своей фракции решения, хотя он представитель консерваторов. Впрочем, это все не так важно. Я хотел лишь сказать одно: в Британии у тебя не выйдет закончить обучение или поступить в университет. Нужно выбрать другую страну, если тебе это, конечно, вообще нужно. Ал в свое время отказался.

В тот день Лили лишь пожала плечами. Какая-то ненависть к миру, и так зревшая внутри нее, стала возвышаться, и она, закрывшись в комнате, долго смотрела в ночное майское небо. Лили Поттер. Милая, солнечная девочка. «Ты выстраивала репутацию, чтобы какой-то урод разбил ее вдребезги». И она всматривалась в звезды, сжимая руки в кулаки, понимая, что нужно что-то делать. Но… что?

Последующие недели летели стремительно. Она и не заметила как следом за июнем наступил июль, и от осознания, что ей не нужно бегать по Косой алее, что-то внутри нее переворачивалось. Лили по-прежнему не уходила дальше внутреннего двора своего дома, по-прежнему варила зелья, в какой-то момент перейдя к чему-то более сложному, чем напиток «Живой смерти». Именно тогда она подумала отправить документы в Академию Зельеварения, и, не сказав никому не слова, написала письмо в комиссию, приложив к нему своим практические результаты и достижения школьных лет. Однако ей отослали все обратно, тактично намекнув, что волшебники, не закончившие Хогвартс, не имеют право на поступление.

Но Лили знала, что все дело было в том, кем она была. Газеты все еще пестрили статьями о ней, казалось, Мэри Томас, а Лили была уверена, что это она, поставила перед собой цель втоптать ее в грязь. Знала ли эта дура, что Лили Поттер не убиваема? Ничто не может ее сломать.

Был июль, когда Поттер наконец стала прогуливаться по улочкам Британии. Она надевала черную остроконечную шляпу, очки с черными стеклами, длинный плащ и брела вдоль знакомых улиц. В какой-то момент, наблюдая за улыбчивыми людьми, радостными покупателями, она подумала, что не принадлежит этому миру, а потому все чаще стала сворачивать с уютной, наполненной светом Косой аллеи в Лютый переулок. Здесь было общество под стать ей. Мрачные волшебники, прозорливо оглядывавшиеся по сторонам; торговцы контрабандой и запретными зельями — на них велась охота со стороны власти.

С каждым днем переулок редел. Многочисленные проверки со стороны инспекций привели к тому, что многие волшебники из официальной деятельности перешли в нелегальную: в самом начале улицы стояли два оборванца, которые, заметив авроров или министерских сотрудников, свистели во весь рот, и десятки волшебников, стоявших у стен обветшалых домов, с резкими хлопками трансгрессировали, исчезая в черном дыме.

В Лютом переулке была своя атмосфера. Отщепенцы, люди без образования и определенного статуса. Прошлая Лили бы сморщилась и прошла прочь, а теперь она приходила в паб «Лилит», усаживалась в самый дальний угол и наблюдала за тем, как протирал стаканы Альбус, подрабатывающий здесь барменом. Для таких, как они, этот переулок был спасением, именно здесь жила свобода — люди обсуждали, не боясь, Непростительные заклинания, наркотики, темномагические атрибуты. И только вот уже третий год над этим оплотом висела черная туча: все знали, однажды от переулка не останется ничего.

Единственное заведение, которое обладало более-менее официальным статусом, было лавкой «Горбин и Берк», именно ей владела семья Бекки Берк, потому, наверное, Лили не приходила туда.

Но однажды, наблюдая за различными склянками, сложенными у витрин, Лили не выдержала и зашла внутрь. В помещении было сыро и темно, острый запах сразу ударил в ноздри, и чем дальше шла Лили, тем сильнее она ощущала какую-то слабость в теле. В какой-то момент она подумала, что именно такой запах издавали сигареты Скорпиуса, и, остановившись, она с силой топнула ногой. Думать о нем ей хотелось меньше всего.

Идя вдоль стеллажей, она вдруг заметила целый рядок закупоренных склянок, а рядом — большой бурлящий котелок, в котором что-то варилось. Судя по интенсивной реакции, зелье было безвозвратно испорчено, и, не сдержавшись, она подошла ближе, склонившись. Это был Мутилан, в обиходе — напиток Увечий. Один глоток этого зелья мог вызвать внутри человека такую боль, что он умирал от болевого шока в течение часа, если не выпьет антидот. Зелье, в прошлом использовавшееся для пыток, теперь было отнесено к темномагическим и запрещалось для открытой продажи. Скорее всего, владельцы лавки имели связи с чиновниками из инспекции, иначе объяснить, почему такое зелье варилось на виду у всех, не получалось.

Хмыкнув, она вытащила палочку, взмахнула ей и презрительно сощурилась: человек, варивший его, явно был профаном. Иначе как можно было забыть добавить сушенную Мандрагору?

— Чем могу помочь, юная леди? — раздался глубокий голос, и Лили, резко отойдя от стола, широко распахнула глаза. Напротив нее стоял невысокого роста пожилой человек в черной, слегка дырявой мантии. Его лицо было покрыто настолько глубокими морщинами, что было даже удивительно, почему она все еще не видела кровеносную систему. А фиолетовые, даже сиреневые глаза смотрели так пристально, что Лили невольно сжала в руке ткань мантии, радуясь, что на ней по-прежнему была высокая шляпа и очки, скрывавшие внешность. — Асторат Берк, — неспешно ответил он на немой вопрос, и Лили вздрогнула, с ужасом подумав, кого она могла здесь встретить.

Ей было неловко. Только сейчас она осознала, что инстинктивно влезла в чье-то зелье, что находилась она в темном магическом переулке и что стоящий человек — родственник той идиотки, которая в итоге смогла возвыситься над ней.

Впрочем, не умевшая проявлять эмоции Лили лишь поджала губы, поправив сумку на плече и устремившись прямо к выходу. Ей хотелось сбежать. Потому что необычайно яркие, фиолетовые глаза, казалось, пронзали ее полностью.

— Не спешите, мисс Поттер, — спокойно проговорил он, когда Лили почти дернула ручку двери. Его вкрадчивый голос заставил ее остановиться и резко развернуться, устремив свой полный ненависти взор на него. Конечно. Любой идиот мог ее узнать, ведь она Лили Поттер. Очередной не такой ребенок долбаного Избранного. — Что бы вы могли сказать мне, если бы я предложил вам ставку в лавке? Мне нужны опытные зельевары, мисс. Владеющие Темной магии. Учитывая ваше пикантное прошлое и то, что вы сотворили с зельем моего внука… признаться, впечатляет.

Она резко вскинула голову, принимая боевую позицию, боясь, что все в его голосе насмешка. Это было странно: в конце концов, вероятность того, что Бекки могла рассказать о ней своей семье все-таки существовала, поэтому… не заключалось ли в его предложении подвоха? Медленно окинув взглядом помещение, Лили почувствовала, как дрогнуло ее сердце. Да, пожалуй, ей бы хотелось попробовать поработать здесь, но у нее не было законченного образования, а ее репутация и без того валялась на дне. Так зачем ему это? В чем смысл?

Молчаливо развернувшись, она стремительно дернула дверь на себя, но, не рассчитала удар, из-за чего почти с силой врезалась в человека, который неспешно зашел в лавку. Даже не посмотрев, в кого она удосужилась врезаться, Поттер стремительно оттолкнула человека, судя по одежде и фигуре — мужчину, и спешно пошла мимо ведьм в остроконечных шляпах, убогих волшебников, протягивавших руки со всякой дрянью.

Лютый переулок был упадочным и мрачным, здесь она чувствовала себя собой, однако, окунаясь в пучину собственного мрака, Лили не видела возможности подняться, когда как больше всего на свете ей этого и хотелось.

«Скорпиус опять оказался прав. Со дна не возвращается», — расхохоталось сознание, и Лили резко остановилась, схватившись за грудь. Она ненавидела это имя. Ненавидела настолько, что в глазах уже стояли злые слезы, а лицо ее медленно покрывалось красными пятнами. Его предательство, его понимание, его слова… о, как сильно теперь она чувствовала себя обманутой! «Чем я лучше той же идиотки Элен, раз поверила ему? Не из-за него ли я сейчас в таком положении?!» — скрипнув зубами, Лили резко подняла голову и вдруг погоняла, что больше не стоит в Лютом переулке. Нет. Это была Косая аллея, и здесь, словно назло, светило яркое солнце, не проникавшее в трущобы переулка; здесь волшебники были одеты в разноцветные мантии, их звонкий смех переливался и сливался друг с другом.

Только вот Лили, облаченная в черную мантию, с длинной черной шляпой на голове, с темным на очками казалась здесь чужеродной. Она больше не принадлежала этому миру. Осунувшись, словно на нее в момент свалилась вся тяжесть собственного положения, Лили медленно пошла сквозь толпу, сильнее натягивая полы шляпы, боясь, что кто-то может узнать.

В конце концов, именно поэтому она не выходила дальше своего двора — она боялась. Порицания, осуждения, косых взглядов и тихого шепота; всего того, чем были окружены дети Пожирателей или тех, у кого не получилось после войны встать во главе иерархии магического мира. «Мерлин, мог бы кто подумать, что дочь самого Гарри Поттера окажется такой же маргинальной, как и все те жалкие слизеринцы, от которых она с таким упорством отплевывалась?» — усмехнувшись злобно, подумала Лили. В конце концов, даже будучи забитой, она все еще чувствовала себя лучше их всех. Потому что была умней. Потому что была беспринципной и обозленной. А таким терять нечего — ведь у них ничего нет.

Вдруг она услышала знакомый смех. Яркий, резкий и противный, без капли искренности в голосе. Лили медленно повернулась и юркнула в ближайший поворот, прислонившись к стене. Потому что прямо на другой стороне улицы в кафе сидели Мэри Томас, Годрик Томас, Мэтью Льюис и Элен Спинетт. Крашенные волосы Мэри слегка отросли, обличая черные корни, но, по-видимому, не видя причин закрашивать их летом, она сидела, перекинув ногу на ногу, и громко смеялась, облизывая стекавшее по рожку мороженое. У этой тупой идиотки была улыбка на пол-лица, и Лили, мучавшаяся от бессонницы и депрессии, испытывала нечеловеческую ярость, всматриваясь в эту прожженное глупостью лицо.

Вот она. Вот та, кто сломил Лили Поттер, что успешно скрывала свою сущность на протяжении четырех лет. Эта невзрачная, вульгарная идиотка, имевшая только папочку и яркую внешность. «Ну почему именно она?», — взывала Лили молча, резко посмотрев на Годрика, который бессмысленно смотрел на свои руки, сложенные на столе. Он был мрачен и молчалив, впрочем, Годрик всегда был таким. Серьезным, скрытным, но при этом умевшем улыбаться когда надо и очаровывать людей, пряча свою тупую агрессию между ребер. Теперь почему-то Лили больше не испытывала к нему былой ненависти: напротив, на ее месте появилась странная пустота, будто бы она наконец осознала, что то, что он бросил ее, растоптав, было далеко не самым страшным в жизни.

Тяжело вздохнув, Лили резко отвернулась. Смотреть на Элен не хотелось. В конце концов, именно Спинетт бесила ее больше всего своей заботой и пониманием. Все это время, особенно поначалу, она упорно писала ей письма аккурат раз в неделю, и Лили, не имевшая привычки отвечать, да и не желавшая вообще иметь хоть что-то общее со своим прошлым, уверенно бросала письма Спинетт в камин. В конце концов, а что Элеонора могла понимать? Ничего, оттого и казалось это лишь наигранным сочувствием.

Наблюдая за ним полминуты, Лили вдруг заметила, что Годрик резко вскинул голову и, испугавшись, она тотчас юркнула в первый попавшийся проход. Однако, стоило ей только пойти дальше, вглубь домов, чтобы, не дай Мерлин, быть замеченной, Лили резко остановилась. Ведь напротив нее, прислонившись к стене, стояла Мадлен Селвин, одетая в красивое розовое платье с рюшками. У нее на голове была сложная прическа из многочисленных кос, да и вся она была воплощением той классической аристократии, о которой все так грезили в детских мечтах. Мадлен была до того ослепительной, что у Поттер свело челюсти, и, мрачно вглядываясь в ее фарфоровое идеальное личико, Лили падала. Потому что была уверена — они по-прежнему вместе. Скорпиус Малфой всегда принадлежал ей, не потому ли Лили так бесилась?

— Лили, — улыбнувшись дружелюбно, протянула Мадлен, склонив голову. У них с Малфоем до убого был похож взгляд — презрительный и самоуверенный. «Он может быть где-то рядом», — с ужасом подумалось Поттер, и она почувствовала, как кровь отлила от лица. Сердце замерло. Глупое, оно будто этого жаждало, и никакая внутренняя ненависть не могла заглушить главное — Лили до отчаянья хотела встретиться с ним. — Скорпиуса здесь нет, — словно прочтя ее мысли, спокойно проговорил Мадлен, и глаза ее сверкнули.

Поттер молчала, боясь сдвинуться с места, понимая, что абсолютно беззащитна. Ведь это Селвин сдала ее Мэри, а ей обо всем поведал он. «Так какого черта ты жаждешь с ним встречи? Не для того же, чтобы плюнуть в лицо?» — насмехалась внутренне она же, сжав кулаки.

— Поттер, — улыбнувшись сильнее, Селвин аккуратно убрала прядь за ухо, а потом, подойдя ближе, проговорила по-прежнему дружелюбно, впрысктвая в каждое слово целую порцию яда: — Знаешь, почему Малфой никогда меня не бросит?

Лили вздрогнула, криво усмехнувшись, упрямо посмотрев в эти зеленые глаза. Именно Мадлен Селвин была самой главной опасностью в Хогвартсе, именно она была ее самым главным врагом. Так почему же Поттер никогда не понимала этого?

— Потому что мы идеально дополняем друг друга, — чопорно проговорила Мадлен, усмехаясь сильнее. — Иногда мы любим играться в судьбы людей. Знаешь, так вот брать и разрушать жизнь человека , но не убивая, а именно надламывая, — приблизившись еще ближе, Мадлен, растягивая гласные, выплюнула прямо в лицо: — Ты была самой забавной игрушкой. Твою жизнь ломать оказалось веселее всего.

— Закрой свой поганый рот, идиотка, — резко схватив ее за руку, проговорила Лили, заметив пробежавшуюся искорку страха в лице напротив, однако уже через секунду оно стало до глупого безэмоциональным. — Прямо сейчас я могу свернуть твою хрупкую шейку, и никто не поможет тебе. Ведь… дорогая, — протянув в манере Мэри, весело усмехнулась Лили, яростно сверкнув глазами: — Ты никто без Малфоя. Потаскушка, которую не нагнул только ленивый. Даже забавно… а не такая же ты жертва, как и все, в руках у Скорпиуса Малфоя, который выкинет столь испорченный экспонат сразу же, как только он станет ему не нужным?

Мадлен презрительно фыркнула. А потом, резко дернув свою руку, элегантно приподняла бровь, и ее дружелюбная улыбка перешла в слегка найденную усмешку.

— Ты ни черта не знаешь, Лили Поттер, — спокойно протянула она, и Лили, внимательно всматриваясь в ее лицо, подумала, что Селвин выглядит слегка осунувшийся. Подавив кашель, Мадлен, взмахнув ресницами, уверенно продолжила: — Нас с Малфоем разлучит только смерть, — чеканя, проговорила она так уверенно, что Лили невольно вздрогнула. — А ты… да, ему с тобой было интересно. И ты не смогла устоять перед его обаянием, не удивлюсь, если вы уже даже успели переспать. Это не меняет сути. Потому что это он был тем, благодаря кому весь Хогвартс прознал про твою истинную сущность. Ведь однажды он сказал мне прийти в коридор ближе к ночи. И я слышала весь ваш разговор, то, как вы обсуждали Мариус. Да, Поттер, — смакуя каждую фразу, протянула она, усмехаясь сильнее, и ее зеленые глаза наполнялись странным гневом. Словно Мадлен до ужаса желала задеть Лили. — Скорпиус Малфой все продумал с самого начала, заключая с тобой Непреложный обет, он продумал все ходы. Какая же ты доверчивая идиотка.

Дыхание сперло, и легкие, залитые свинцом, отяжели до того, что Лили не могла вздохнуть. Потому что Мадлен права. Лили просто дура, которая… что? Влюбилась в Малфоя? Повелась на его сладкие речи и уверенный взгляд? И чем дольше смотрела Лили в зеленые глаза, тем сильнее ощущала собственную никчемность, ведь… она всегда использовала людей и умело стирала с их лиц уверенную насмешку, так почему прямо сейчас у нее не получилось проделать то же самое с лицом Мадлен?

— Удачи, Лили Поттер, — покровительственно похлопав по плечу, проговорила Мадлен, уверенно сверкнув глазами. Да. Так и должно было быть, она победительница, когда как Лили тонула в собственной глупости. — Тебе предстоит такое… наконец вы, дети героев, поймете, что значит, когда тебя презирают все из-за якобы причастности к Темной магии.

Когда Лили шла мимо волшебников с их яркими улыбками и пестрыми мантиями, она мечтала взвыть и стереть с их лиц эту убогую радость. Ей казалось все несправедливым: понимание, что она не настолько сильна, как казалось, давило на легкие, но хуже всего было осознавать, что единственный человек, которому она открылась, предал ее. Скорпиус Малфой. Это имя хотелось растягивать и одновременно плеваться им; в этом словосочетании было столько всего, что Лили, кривясь от собственных эмоций, мечтала уничтожить его. Стереть в порошок. Утопить в собственном лицемерии.

О, как же она ненавидела его. Ярость настолько переполняла ее, что, дойдя до дома, Лили, резко вскинув голову мрачно впилась взглядом в предзакатное небо и горько всхлипнула, почувствовав, как отяжелели веки и как сперло воздух в груди. Но, опомнившись, она резко провела пальцами по глазам, и злобно усмехнулась: Лили не позволит этому миру насладиться собственными слезами. Уж лучше смерть, чем неприкрытая слабость.

И, аккуратно открыв дверь, Лили уверенно зашла внутрь, испытывая странное опустошение, а оттого, не желая никого видеть, тихим шагом направилась прямиком к лестнице. Однако именно в этот момент она услышала голос отца и тети Гермионы, которые, явно о чем-то споря, вызвали у Лили интерес: в конце концов, свою тетю она видела крайне редко. Особенно после того дня.

С гулко бьющимся сердцем она прижалась щекой к полуоткрытой двери, и их голоса по-особенному ярко стали слышны в гнетущей тишине дома.

— …Гарри, когда подобное случилось с Альбусом, я еще могла понять. В конце концов, Слизерин, да и компания, с которой он водился… все к этому предрасполагало. Но Лили! Куда ты смотрел? Почему ты не следил за своей дочерью?

— Может, оставим нравоучения и просто спокойно посидим?

— Нет уж слушай. Я переживаю за твою семью… с тех пор как умерла Джинни, я наблюдаю за тем, как вы все четверо медленно сходите с нужной дороги. До этого года я возлагала еще надежды на Лили и Джеймса…

— …спасибо тебе за фантастическую веру в меня, Гермиона.

— Не ерничай! Ты знаешь, почему я так говорю. До этого года были хоть какие-то надежды, однако: недавняя драка Джеймса с его партнерами по команде, а его поведение на мачте? Да, я говорю про то, как он почти до полусмерти избил Хопкинса прямо на квиддичном поле на глазах у стольких людей… про Альбуса и говорить нечего. Наркотики и темная магия — я до сих пор в шоке, что ты не предал его общественному порицанию, а напротив, будто поощряешь все его действия.

— Ты говоришь мне сейчас прилюдно отчитать своих детей или что? Изъясняйся понятнее, не все же у нас такие умные.

— Именно об этом я и говорю: Гарри, ты катишься вместе с ними. Каждый их проступок отражается на тебе. Тебя уже хотят снять с должности главного аврора, а твоя аполитичность приводит к тому, что люди начинают думать, будто ты стоишь на стороне аристократии, а не нашей. Если бы только поддержал «Содружество»…

Отец тяжело вздохнул, заставляя Гермиону замолкнуть, и Лили прижалась еще плотнее к двери. Сердце почему-то билось до отчаянного сильно: она и не думала, насколько большие проблемы у отца… да и этот инцидент с Джеймсом. Он не рассказывал ей ничего. Или Лили не спрашивала? Не интересовалась? В какой-то момент ей стало так тоскливо, что, сжав веки, она вдруг подумала, что, возможно, предложение отца об учебе за границей не так уж плохо. Таким образом она хотя бы не портила всем им жизнь, да и могла ли она обвинять его? Ему хотелось избавиться от дочери, чтобы улучшить свою репутацию и восстановить свое место в обществе. Кто бы поступил иначе на его месте?

— Ты должен прилюдно отчитать Лили. Отдать ее общественному порицанию, — сквозь череду мыслей проврались слова тети, и она, вздрогнув, с ужасом распахнула глаза. До сих пор отец отваживал всех журналистов и никак не комментировал ситуацию, и ей в голову не могло прийти, что он может просто взять и бросить ее на растерзание в толпу. — А также, наконец, примкнуть к нам. Скоро выборы, мы определенно выиграем, а твоя политическая неопределенность лишь лишит тебя того малого, что у тебя осталось…

— Ты предлагаешь мне отказаться от собственной дочери в обмен на мою карьеру? Я правильно понимаю?

Отшатнувшись, Лили прикрыла рот рукой, чувствуя, как веки опять потяжелели и с каким трудом давалось ей дыхание. Да. Она бы точно поступила именно так на его месте, но сейчас Лили было страшно: потому что как бы ни ненавидела и ни презирала она отца, Лили всегда боялась лишиться его расположения. Ведь он… папа.

— Этому не бывать, Гермиона. Я никогда не буду извиняться за своих детей или оправдываться перед кем бы то ни было. Потому что они мои дети. И если хоть кто-нибудь посмеет начать травить их, им придется столкнуться со мной…

— Гарри…

— Разговор закрыт. Давай сменим тему.

Резко сорвавшись с места, Лили торопливым шагом бросилась к своей комнате, а потом, хлопнув дверью, прижалась всем телом к ней и медленно сползла на пол, испытывая удушающее чувство. Было больно. И страшно. А еще немного радостно от того, что отец был на ее стороне.

И чем дольше Лили всматривалась во мрак, окружавший ее, тем яростнее понимала: все это из-за него. Из-за Скорпиуса Малфоя. Он хотел посмеяться над ней, поиграть вдоволь, но разве может она позволить ему это?

Им всем хочется, чтобы она сломалась, чтобы плакала и униженно ползала где-то на самом дне магического мира. Но Лили Поттер никогда не будет такой, ведь нет такой силы, что могла бы сломить ее. И среди всех тягот и разочарований красной нитью пронизывалось лишь одно желание: уничтожить всех. Мэри, Мадлен, а потом, словно на закуску, отставить его. Медленно и скрупулезно она будет окутывать его цепями, чтобы потом навсегда стереть с этого лица столь ненавистное превосходство.

«Берегись, Скорпиус Малфой, — злобно улыбнувшись, подумала Лили, и, дотронувшись пальцами до нижней губы, она почему-то вспомнила их поцелуй, отчего какое-то сладостное желание полностью пронзило ее тело: — Я еще приду за тобой».

_____

*Все что не убивает меня, делает меня сильнее.

Фридрих Ницше

Что опять привело ее в Лютый переулок?

Сглотнув, Лили прикрыла от раздражения на себя глаза и улыбнулась своей привычной, такой излюбленной улыбкой, которая напоминала скорее злобный оскал. Она всматривалась в темные мантии людей, в обшарпанные, исписанные магическими инициалами стены и чувствовала себя свободной, не потому ли она опять сбежала сюда? Лили не хотела сидеть дома: не хотела видеть отца, который приходил каждый день еще более уставшим, чем обычно, не хотела видеть Джеймса, который теперь сидел на скамейке запасных и имел много свободного времени в запасе. Но больше всех раздражал ее Альбус. Своей правдой и характером, Мерлин, и как он только мог стоять на ногах?

— Я никуда не поеду отец, — сказал он, когда Гарри опять поднял тему о его будущем. Совсем недавно Альбус набил себе татуировку чуть выше костяшки среднего пальца, и всякий раз, когда кто-то затрагивал неприятную для него тему, он аккуратно растирал средним пальцем складки на лбу, демонстрируя двигающаюся рысь. Его патронус. — Мне не нужно образование.

— Ты говоришь это, пока я жив, — как ни в чем ни бывало бросил отец, даже не сморщившись. Он всегда был таким — безэмоциональным и безразличным. «Тебя хоть что-нибудь трогает?», — с раздражением думалось Лили, когда она переводила бессмысленный взгляд с одного на другого. — Но когда меня не станет, система либо сломает тебя, Ал, либо заставит подчиниться.

— Срал я на ваши устои, — скрипнув вилкой по тарелке, весело проговорил Альбус. Беззаботный идиот, который всегда держался так, будто весь мир у него под ногами, а не наоборот. — Лучше поговори об этом с Лили. Нашу малявку всегда волновало общественное мнение. Вот кто будет уничтожен, если ты умрешь.

В общем-то, что мог знать озлобленный на все мальчишка, переполненный юношеским максимализмом? Ничего. И Лили, игнорируя его существование, перестала даже посещать бар, в котором он работал. Ведь каждый раз, стоило ей только сесть за дальний столик и заказать зачем-то чашку чаю, он подходил к ней, жеманно улыбался и шептал на ухо, обдувая запахом никотина:

— Мы с тобой пропащие, малявка. Не потому ли так много времени сталкиваемся друг с другом?

Альбус и Лили. Лили и Альбус. Они были вместе, сколько себя помнила Лили. Между ней и Джеймсом было три года разницы, а с Альбусом — один, не потому ли в итоге они играли вместе? Джеймс был старшим, веселым и беззаботным. Смеялся, как конченный идиот, и радовался жизни. Любимец отца. Он всегда трепетал его по макушке, улыбался тепло на каждый его подвиг в квиддиче и переглядывался с матерью, как бы говоря: «Вот он, мой наследник».

Да, куда уж до него было Альбусу: в нем всегда бурлила злоба, он не подчинялся ни одному правилу и будто бы пробовал, как далеко может зайти со своим нахальством. Альбус бравировал тем, что был абсолютно другим, и правда заключалась в том, что она была чертовски на него похожа. Только никогда не демонстрировала это. Улыбчивая, вежливая, добродушная Лили Поттер. Никто ведь до конца не знал, как много гнили она держала внутри.

И единственной, кто не делил их, кто не видел в них различий, была она. Мама. Уделявшая каждому заслуженную долю внимания, не пропадавшая ночами на работе. Она всегда была с ними. Так почему ее в итоге не стало? Куда смотрел их отец?

Сплюнув, Лили, сильнее натянув полу шляпы, уверенно прошла вдоль грязных улиц, отмахиваясь от сладких речей, предлагавших всевозможные удовольствия на любой вкус и цвет. Она знала, почему появилась здесь: подслушанный разговор отца и тети дал ей ясно понять, что для нее же лучше поскорее откреститься от этой семейки. И если получить образование в Англии действительно не получится, то почему бы не попробовать хотя бы поработать?

Она замерла напротив лавки мистера Берка и, стянув очки с лица, насмешливо вскинула бровь. О, даже если это все часть замысловатого плана тупицы Бекки Берк, ей плевать. Она выжмет максимальную выгоду из своей работы, а потом уйдет восвояси. В этом и было ее преимущество: у Лили Поттер ничего не было. Ей нечего терять. А значит, что бы кто ни предпринял, ей плевать. В конце концов, все, чего ей хотелось, — скопить деньги, собрать свои вещи и уйти в ночи. Сбежать. Перекинуть ноги через метлу и улететь куда-нибудь. И плевать ей и на отца, и на братьев: она им не нужна, так зачем ей они?

Дверь скрипнула, раздался звук переливавшегося металла, и Лили уже стояла возле дымящегося котла. В нем опять варилось зелье, и, судя по запаху и консистенции, оно было безвозвратно испорчено. Никого внутри не было: лавку посещали, как правило, в ночи, а сам владелец… что ж, он был настолько стар, что Лили не была бы удивлена, если бы он и вовсе не появлялся здесь, ведь, как успела узнать Поттер, лавкой совместно владели отец и дедушка Бекки, и именно второго она увидела три дня назад.

— Впрочем, я предполагал, что вы придете, — услышала она бодрый голос, и, вскинув голову, Лили увидела перед собой Астората Берка, дедушку Бекки. Невысокий мужчина с морщинами, которые, казалось, были выбиты в его лице, лукаво усмехался, а потом, присев на кресло-качалку улыбнулся обворожительно: — Но я не думал, что вы придете именно через три дня. Мне вы казались куда более решительной, мисс.

— Вы меня знаете? — насмешливо спросила Лили, вздернув носик. Ее руки, облаченные в черные перчатки, вцепились в стол, на котором стоял котел, и от сильного взмаха верх шляпа ее слегка соскользнула с головы.

— О, я читал выдержки из Пророка, поэтому могу с уверенностью сказать, что нет.

У него была странная улыбка: слишком уверенная, открытая, но при этом абсолютно холодная. Асторат был сильным человеком, от которого исходила аура подчинения, и Лили, слегка оробев, смотрела на него, не чувствуя при этом дискомфорта. В нем было что-то дьявольское. И одновременно манящее, поэтому, слушая вполуха его наставления насчет работы, Лили всерьез задумалась, а не был ли данный шаг глупостью, за которую придется заплатить слишком большую цену в дальнейшем? Не поступала ли она прямо сейчас опрометчиво?

Но она не ушла. Ходила к нему на утреннюю и вечернюю смены, никогда не задерживаясь на ночную, и получала всего лишь два галеона за три смены. Лили никому не говорила о своей подработке: отец даже не знал, что она уходила из дома, Альбус тоже зависал на работе, а Джеймс… однажды они столкнулись в дверном проеме ванной, он окинул ее ледяным взглядом и прошел мимо, явно пребывая не в настроении. Его бесили неудачи в карьере, а Лили слишком не интересовалась своим братом, чтобы заслужить хоть какого-то внимания с его стороны.

Ей нравилась лавка. Здесь почти никогда не бывало покупателей в ее смену, и она могла посвятить себя изучению толстых запретных фолиантов, чтобы потом, будто насмехаясь над собственной судьбой, варить опасные зелья. Лили почти нравилась такая жизнь: она даже не обращала внимания на редкие статьи в газетах о своей семье, не замечала ни отца, ни братьев. Лили жила в своем мире и мечтала то ли умереть, то ли освободиться от непонятного даже ей груза.

Всю эту злость она выливала в зелья. Темная магия никогда бы не была настолько опасной, если бы волшебники не вносили в нее столько личной злобы и ненависти. Лили саморазрушалась, она знала это слишком отчетливо, поэтому варила зелья с особым удовольствием: ей нравилось думать, что кто-то будет страдать из-за них. Ей нравился тот мрак, что окутывал ее сознание, потому что в минуты своего экстаза, она опять видела Скорпиуса Малфоя. Его бледное лицо, от которого у нее спирало дыхание, которое вызывало тысячу мурашек и отдавалось тяжестью внизу живота. Она жила собственной ненавистью к нему, поэтому лавка Берка была лишь путем для погружения в собственную бездну. Разве не этого она всегда добивалась?

— Вы похожи на женщину, пережившую любовную драму, — сказал в один из июльских вечером Асторат Берк. Он, как и всегда, сидел в своем кресле, наблюдая за каждым ее действием. «Чертов старикашка», — беззлобно думала Лили каждый раз в вечернюю смену, ведь именно в нее он спускался с второго этажа, на котором, как она узнала, он и жил.

Лили вздрогнула, ступа, которой она молола корень Придиры, соскользнула и ударила ее по костяшкам левой руки, которой она упиралась в стол.

— У меня нет никакой любовной драмы, — нацепив безразличие, уверенно проговорила Лили, заглядывая в его глаза. У Берка они были странными: сиреневато-синими, намного ярче, чем у Бекки, и от этого взгляда, казалось, не было спасения.

— А у меня была, — с широкой улыбкой проговорил он, откинувшись на спинку стула. — За свою жизнь я влюблялся по меньшей мере пятьдесят раз и все неудачно. Знаешь, почему? — он сверкнул глазами, опустив свой голос до шепота, и Лили, пронизанная интимностью обстановки, слегка придвинулась к нему. — Потому что все женщины стервы, моя дорогая. Но до чего притягательные и обворожительные.

Фыркнув, Лили перекинула волосы за плечо, а потом, махнув головой, насупила брови, недовольно поглядывая на мистера Берка. Потому что всегда велась на его манипуляции и никогда не могла определить, говорит он всерьез или нет.

— С дуру женился однажды, — продолжал он, как ни в чем не бывало. Видимо, старость развязывала ему язык особенно по вечерам, ведь всякий раз, стоило им остаться наедине, Асторат пускался в свое прошлое. — Мерлин всемогущий, ты бы видела ее фигуру, настоящая вейла, — он многозначительно кивнул головой в пустоту, и Лили, оторвавшись от зелья, с сомнением посмотрела на Астората, который, судя по задумчивой дымке в глазах, ушел в воспоминания. — Она была так складно сложена, что я даже не противился воле родителей. С ума можно сойти, когда поймешь, что это все было почти семьдесят лет назад.

— Но… — начала было Лили, слегка округлив глаза. Ведь тогда даже по самым скромным расчетам ему выходило не меньше восьмидесяти пяти.

— У нас долго не было детей. Я заставлял делать ее аборты всякий раз, когда вламываясь в ее сознание, видел, что она вступала в соитие то с моим партнером по бизнесу, то с клиентом, — безразлично проговорил он, и только глаза его налились зловещей дымкой. — Мне нужен был мой ребенок. А от этой подстилки было трудно добиться даже этого. В итоге спустя тридцать лет, когда я запер ее в доме и не позволил никуда выходить, она наконец понесла.

Замолчав, он задумчиво прищурил глаза, и Лили, забывшая о зелье, вдруг перевела свой взгляд на него, но у нее все никак не получалось сосредоточиться. Каждый раз, когда он что-то рассказывал из своего прошлого, Лили испытывала чувство легкой горечи, потому что Берк всегда говорил так, будто вся его жизнь не зависела от него. Будто вся она прошла под покровом какого-то рока, и Лили, затаив дыхание, находила в его судьбе отражение своей.

— И… — запнувшись, она перевела дыхание, а потом уверенно вскинула голову, всматриваясь в это старческое лицо. — Что же стало с вашей женой?

— Я забрал сына и ушел от нее, заперев ее в этом доме до тех пор, пока она не умерла, — улыбнувшись холодно, проговорил он спокойно, и глаза его блеснули меланхоличным блеском. — Ведь никто не смеет разрушать мои планы и марать мою честь, Лили. Да и, как оказалось, она была бесполезна во всем: ведь наш сын вырос не просто идиотом, но еще и прокаженным. Одна надежда лишь на внука, вот у кого с мозгами все в порядке, — продолжал он, и голос его приобрел слегка ворчливые интонации.

Часы размеренно тикали, и Лили, утомленная их монотонностью, приподняла вопросительно брови, призадумавшись. Она знала лишь Ребекку, о которой, правда, Асторат ничего и никогда не говорил, но о том, что у нее был брат, ей не было известно. С сомнением усмехнувшись, Лили продолжила толочь Придиру, думая, что, скорее всего, он был не меньшим идиотом, чем Бекки, и мистер Берк был единственно здравомыслящим представителем в этой семье.

— …он учится в Германии, лишь недавно вернулся на каникулы в Англию. Фобос вообще презирает английскую систему, поэтому с детства мечтал о Дурмстранге…

— Что? — перепросила Лили, когда поняла, что Асторат все еще что-то говорил, однако большую часть его речи она уже прослушала.

— Мой внук, Фобос Берк, — как само собой разумеющееся проговорил мистер Берк, и глаза его приобрели горделивый отблеск. — Он учился в Дурмстранге, а потом поступил в Германию в университет. В этой стране особое отношение к Темной магии: там нет таких узколобых идиотов, как Фредрик Боунс, которые проводят рейды на Лютый и вводят запреты на разные виды магии. Вот Фобос и пошел туда и уже три года успешно изучает Темную магию. В конце концов, именно ему я отдам свою лавку, так что все очень удачно.

Именно так Лили и услышала впервые о Фобосе Берке. Будущий наследник лавки… Лили почти не обратила внимания на него, поэтому, идя по ночному переулку домой, она, спрятав руки в карманы, размеренно шагала вдоль улиц, слегка вскидывая носки туфель верх. Ей было весело. До отчаянного весело, поэтому, когда она проходила мимо «Лилит», она остановилась, вскинула голову и сквозь витринное стекло разглядела Альбуса. Он стоял, протирая стаканы, и, усмехаясь не как обычно, что-то говорил рядом сидевшей девушке — высокой брюнетке с прямыми волосами.

Склонив слегка голову, Лили усиленно пыталась понять, кто же этот человек, что заставлял Альбуса так резво усмехаться, а потом странная мысль пролезла ей в голову: может, Альбус никуда не уезжал не потому, что ему было плевать на образование, а потому, что в его жизни было что-то более ценное?

«Любовь», — тихо произнесла она по слогам, а потом, сплюнув, злобно усмехнулась. Каким же идиотом все-таки был ее брат. И чем более давящим чувством окутывалось ее сердце, тем сильнее она мечтала сломать эту улыбку на его устах. Почему он улыбался? Разве он не проиграл?

Резко крутанувшись, Лили трансгрессировала к дому, а потом, открыв быстро дверь, зашла в коридор, заметив Джеймса, который, размеренно что-то готовя, хмурился и едва шептал себе что-то под нос. Почему-то ей вдруг захотелось спросить, что у него там с квиддичем, но, прилипнув к месту намертво, Лили понимала — не спросит. Потому что было слишком поздно менять их отношения: у Лили не было семьи. Только уставший отец, что приходит домой после двенадцати, падает навзничь на диван в коридоре и засыпает, так и не раздевшись. Иногда, когда Лили не могла заснуть ночью, она спускалась вниз, наколдовывала плед и укрывала его, с тоской вглядываясь в эти знакомые черты.

Она не была похожа ни на мать, ни на отца. Это Альбус и Джеймс напоминали своих родителей. А она?

Лили не вписывалась в эту семью намного больше, чем даже Альбус, что пошел на Слизерин. Потому-то у нее и нет семьи. Только лишь братья, что, ругаясь между собой, жили каждый своей жизнью и пытались забыть о внутренней боли, что так ломала каждого на куски. Только лишь отец, которому было бы лучше без них, без своих детей.

Тяжелый вздох сорвался с ее губ, когда Джеймс, ошпарившись, вполголоса вскрикнул, а потом с отчаяньем ударив кулаков по столешнице, склонился и прикрыл глаза. «Может… и вправду, уехать?» — подумалось ей, когда брат, усмехнувшись горько со стуком положил тарелку на стол и, присев, бессмысленно посмотрел на свои руки.

И Лили не знала. Ей просто до отчаянного хотелось сбежать.

* * *

Июль пролетел так же быстро, как и все месяцы, что она не проводила в Хогвартсе. Без этой чертовой школы, казалось, у Лили не было какой-то части, а потому в августе, когда толпы школьников наполнили улицы Косой-аллеи, она старалась аппарировать сразу в Лютый переулок. Лишь бы не видеть. Лишь бы не наткнуться ни на кого. Больше всего на свете Лили боялась увидеть своих однокурсников, потому что вклеивать улыбку в уста не было сил. Она была разбита и хоть внешне по-прежнему оставалась непоколебимой, внутри нее все горело, искривлялось от злобы.

За день до дня рождения отца Лили, в который раз буравившая крышку фортепиано взглядом, сорвалась. Подступила к инструменту, открыла крышку и, нажимая тихо-тихо на клавиши, попыталась сыграть. Ноты не шли, мелодия не получилась, и Лили, с отчаяньем смотревшая на свои руки, которые резко дернула от клавиш, почти плакала. Именно тогда она вдруг поняла, что кто-то смотрел на нее, и, горделиво вскинув голову, упрямо посмотрела в дверной проем, в котором стоял ее отец.

Смотря в его потухшие с годами зеленые глаза, Лили пыталась понять, когда же все так получилось. И самое главное — почему. Ей хотелось обвинить отца во всем: в том, что вечно пропадал на работе, что никогда не обращал на детей внимание, что всегда был скорее сторонней тенью в их жизни, что по его глупости была убита мать. Но вглядываясь в эти глаза, Лили чувствовала, как язык прилипает к небу. Потому что глаза его были полны тоски.

— Давно ты не играла, — усмехнувшись спокойно, проговорил он, вступая в комнату. Гарри Поттер редко заходил к ней, особенно с того дня, как ее забрали из Хогвартса. И сейчас он выглядел здесь настолько чужеродно, что, резко вскочив с тюфяка, она закрыла с громким хлопком крышку фортепиано и внимательно стала наблюдать за каждым действием отца. — Джинни любила просыпаться под звуки твоей игры…

— Не говори о ней! — яростно сверкнув глазами, проговорила Лили, контролируя каждый свой мускул, и отец, глядя на нее не менее упрямо, что-то искал в ее лице, и она падала. Потому что знала: то, что он ищет, не найдет никогда. Ведь Лили не была похожа на свою мать — у Джинни темные, густые, вечно короткие волосы, светло-карие глаза, почти что желтые, и мелкая роспись веснушек на лице. Все это теперь принадлежало Джеймсу, за исключением черных отцовских волос, а Лили… длинные светло-рыжие волосы, темно-карие глаза, которые вечно искрились от неясной злобы и бледное, мраморное лицо, которое моментально сгорало на солнце. Она как будто не принадлежала этой семье.

— Ты работаешь у Берка, — вдруг проговорил он, и глаза его опасно сузились. — Опрометчиво, Лили.

— Ну, это единственная карьерная лестница, которая мне обеспечена в этой стране, — иронично протянула она в ответ, скрестив враждебно руки. Ей не хотелось слушать упреки или видеть ложное проявление отцовской заботы. Потому что не нужно было — она одна. Сама по себе.

— Именно поэтому лучше бы ты уехала учиться в другую страну, — гнул он свою линию, и Лили тяжело вздохнула, ведь ей казалось, что именно так и будет правильно. Именно так будет лучше, но только… лавка теперь для нее была словно отдушиной, спасительным якорем, который давал ей землю под ногами. Лили нравился Асторат, нравились его истории из жизни, но больше всего — отсутствие порицания или осуждения, ведь они были наравне. Волшебники, которые любили тьму больше света, разве это так плохо?

— Лютый переулок скоро прикроют. Выборы в сентябре, Лили, выиграет «Содружество», а это значит, что политика сдерживания Темной магии будет главенствующей. И возглавит ее Фредерик Боунс и… — он запнулся, махнул головой, а потом невесело усмехнулся. — Гермиона. Они уничтожат этот переулок, а вместе с ним и лавку Берка. Пока он держится на плаву, ведь аристократия все еще является правящей партией. Но у него всего лишь месяц, Лили. И тогда уже никто не поможет ему. Чистокровные потеряют всю свою власть, впрочем, как и многочисленные полукровки, что не согласны с «Содружеством».

Сглотнув, Лили обняла себя, сощурившись, хмурясь с каждой секундой все больше. Ее не интересовала политика, право, ей было абсолютно плевать, кто там и чем заправляет. Но то, с каким упорством ее тетя боролась с Темной магией, вызывало лихое раздражение. Как некстати она вспомнила Розу с ее глупым кружком, которая с каким-то безумным блеском в глазах декларировала лозунги «Содружества». И именно в этот момент она подумала о Скорпиусе Малфое, и чувство какой-то зловещей боли затопило ее сознание.

— Дядя Чарли сейчас находится в Германии, — невозмутимо продолжал Гарри, внимательно следя за Лили, которая пустыми глазами смотрела в сторону, стараясь унять внутреннюю боль. — Он будет там три года, и я бы хотел, чтобы ты поехала к нему. В Германии культ Темной магии, там нет никаких предубеждений, Лили, и там никому нет дела до твоего прошлого. Ты хороша в зельях, так почему бы тебе не попробовать попасть в главный немецкий университет?

Но Лили молчала, потому что не хотела ничего слушать, потому что боялась решиться хоть на что-то. А уже на следующий день был день рождения отца, и она, решив сбежать из дома на работу, чтобы никого не увидеть из родственников, кралась вдоль красочных домов Косой аллеи, прятала свое лице все упорнее, чтобы потом юркнуть в мрачные проулки и видеть, что людей с каждом днем было все меньше. Что лавки закрывались и в конечном итоге, кроме бара и лавки Берка, здесь не оставалось ничего.

Так прошел июль. И так пришел август. Лили, переставшая ходить по Косой аллее, погружалась с каждым днем все больше в себя. Она не могла спать по ночам: мысли мучали ее, а порой ей снилось окровавленное тело матери, и, распахивая широко свои глаза, она смотрела в мрачный потолок и мечтала умереть. Ведь солнечной Лили была для того, чтобы ей было за что хвататься — в конце концов, репутация! Это было так важно в какой-то далекой прошлой жизни, а сейчас?

Все, что выстраивала она, сломалось от одного ее маленького желания: узнать, каково быть на дне. И Малфой… о, как она ненавидела это имя, каким старинным чувством наливалось все ее тело, когда по ночам, валяясь на кровати, она прикрывала глаза и тихо, по слогам произносила его.

Скор-пи-ус.

— Мисс Поттер, вы опять задумались. — Она вздрогнула, резко дернувшись от котла, а потом посмотрела на мистер Берка. Он сидел, как всегда, в кресле, но сегодня, казалось, что-то изменилось в нем. Будто внутри этого старого, сморщенного тела появилась живительная энергия.

— Извините, — проговорила она, отвернувшись, чтобы привести в норму дыхание. Взглянув в окно, Лили увидела серое августовское небо и скривилась. Когда небо заволакивала такая серая дымка, можно было быть уверенным, что никого из школьников нельзя будет встретить в Косой аллее. И ей нравились такие дни, ведь именно тогда Лили могла себе позволить пройтись по знакомым улицам и представлять, будто у нее все нормально и что через месяц она поедет в Хогвартс, заканчивать эту чертову школу.

Расхохотавшись в голос, Лили резко развернулась и с удивлением заметила, что Астората не было. Он не сидел в кресле, и сейчас Лили была совершенно одна в лавке. Расхохотавшись еще сильнее, в голос, с каким-то надрывом, она схватилась руками за стол, на котором стоял котел, и с злобой смахнула его на пол. Он покатился, обливая пол черной жижей, и Лили чувствовала, как ненависть окутывает ее сознание; как боль прорывается наружу.

Она была всего лишь правильной, улыбчивой, солнечной Лили Поттер, которая никогда не нарушала правила и вела себя так, как подобает дочери героя — гордо и одновременно покровительственно. Так какого черта какой-то Скорпиус Малфой, сыночек Пожирателей, решил, что он может сломать ее жизнь? Кто он такой! И кто она?

— О, как интересно, — услышала она вдруг и, резко вскинув голову, вздрогнула. Напротив нее, облокотившись о дверной косяк, стоял незнакомый ей мужчина. Бледнолицый, с фиолетовыми глазами и черными-черными волосами, он смотрел на нее с какой-то насмешкой и любопытством, и чем дольше она всматривалась в его фигуру, тем сильнее испытывала странный страх, смешанный с интересом. — От вас так и прет отчаяньем. Мне нравится! — насмехался мужчина, а потом, приблизившись, присел на корточки и аккуратно перевернул котел, из-за чего пара капель попала ему на руку, тотчас прожигая кожу.

Но ему было плевать. Он ни сморщился, ни скривился, лишь встал, поставив котелок обратно, и, пока с руки его медленно стекала кровь, он вытащил из кармана пальто белый платок и аккуратно приложил к ране, не отрывая от нее глаз.

— Но отчаянье, мисс, хорошо лишь тогда, когда направлено против наших врагов, а не на нас самих.

Сглотнув нервно, Лили смутилась, прикрыв лицо рукой, а потом, горделиво подняв подбородок, чем вызвала у него легкий смешок, решительно подошла к нему, дернула пораненную руку на себя и, прошептав пару заклинаний, залечила рану.

— Вы волшебник или маггл? — презрительно спросила Лили, посматривая искоса на окровавленный платок. Ей было стыдно, потому что совершенно незнакомый человек видел ее в момент такой непозволительной слабости. — И вообще: где ваши манеры, сэр. Представьтесь, — повелительным тоном протянула она, пряча все свои эмоции вглубь, потому что эти фиолетовые глаза… о, казалось, они могли заглянуть в самую душу.

— Фобос Берк, — шутливо поклонившись, проговорил он, и обворожительная улыбка появилась на его устах.

Вздрогнув, Лили резко отошла от него на два шага и скрестила руки на груди. И чем дольше она вот так вот прямо и открыто смотрела в его лицо, тем сильнее смущалась, потому что Фобос был очень красив. Только сейчас она заметила, что у него были глаза Астората, фиолетово-синие, искрящиеся каким-то магическим огнем. Высокий, подтянутый, в черном пальто в самый разгар лета — он производил впечатление человека, для которого не существовало никаких правил или устоев. И насколько же сильно он отличался от Бекки, право, между ними было ничего схожего, кроме фамилии.

— А вы — Лили Поттер, — насмешливо протянул Фобос, напротив, уменьшая между ними расстояние. И чем ближе подходил он, тем упорнее Лили отступала назад. — В прошлый раз мы столкнулись с вами в двери, — усмешка все сильнее лезла к нему на уста, и Лили почему-то воротило от этого. Какого черта ему вообще было нужно. — Я почти ушибся.

— Смотреть по сторонам надо, сэр, — намеренно надавливая на обращение, протянула Лили, а потом, вскинув палочку, ткнула ею ему в грудь и презрительно сощурилась. — Не люблю, когда нарушают мое личное пространство.

— О, сдаюсь, — разведя руки в сторону, протянул Фобос, и что-то блеснуло в его глазах. — Но, знаете, мне кажется, мы с вами поладим, — нагнувшись к ней, тихо проговорил Берк, и от того, насколько близко были его глаза, Лили бросило в дрожь. — Потому что мы с вами до удивительного схожи. Оба на самом дне… надеюсь, вы не мечтаете подняться?

У нее сперло дыхание то ли от его пронзительного взгляда, то ли от спокойного голоса, который обволакивал ее сознание. Фобос Берк ворвался в ее жизнь так, словно только об этом и мечтал всегда, поэтому по прошествии следующих дней Лили стала ловить себя на мысли, что прежнее смущение медленно проходило, уступая место интересу. Потому что Фобос был до удивительного неординарным человеком. Он почти всегда смеялся, доставал дорогой портсигар, а потом, закинув голову, затягивался и выдувал целый клубень дыма. Он почти ничем не занимался в лавке — как признался Асторат, Фобос занимался другой частью семейного бизнеса, когда как лавка давно принадлежала его сыну, отцу Фобоса.

— Этот идиот не может даже отстоять наш переулок, — в один из вечеров протянул Асторат, и Фобос криво усмехнулся, смотря за Лили. Она не любила, когда он так вот присаживался с дедом и начинал внимательно наблюдать за каждым ее телодвижением, ведь в такие моменты ей казалось, что он видел ее насквозь.

— Прокаженный, — сплюнув с ненавистью, проговорил Асторат, и Лили, не удержавшись, посмотрела на них. Берки не были богатыми, не были влиятельными, но именно этот род хранил множество знаний по Темной магии и передавал их из поколения в поколение.

И как же было удивительно ей, что Бекки совершенно не была похожа на них. Она даже не заходила в лавку, ни разу не навестила ни брата, ни деда, и чем дольше она наблюдала за семейством Берков, тем явственнее понимала — у них тоже есть какая-то тайна.

— Как ваша сестра? — лениво бросила она, скривившись. По-прежнему обращавшаяся к нему по-деловому, она раздражала Фобоса своей манерностью, и это раздражение вызывало в ней малую толику радости.

Словно в подтверждение Фобос приподнял брови, и искорка промелькнула в его глазах, однако широкая улыбка так и не покинула уста — казалось, что Берка не существовало без этого оскала на устах.

— Ах, Ребекка, — протянул он медленно, и Асторат заметно сморщился, кутая ноги в широкий плед. — Она дочь предателя крови, мы не обращаемся…

— Но…

— У нас разные матери, — спокойно пояснил он, задумчиво стряхнув искорки с папироски.

— Мой сын женился на маггле, — встрял вдруг Асторат, и голова его качнулся в сторону от переизбытка эмоций. — Предатель крови, прокаженный… в первый раз он женился на Булстроуд, матери Фобоса, а потом, отравив ее, женился на маггле под предлогом того, что обрюхатил ее. Невоспитанный поганец… конечно, после такого я забрал Фобоса к себе, жалею лишь о том, что в свое время все оформил на этого ублюдка. Он ведь еще и лавку не передаст сыну, отдаст все этой полукровке Ребекке, — и, плюнув, он прокряхтел что-то неразборчивое, а потом встал с кресла и медленным шагом направился к лестнице, держась за спину.

Лили усмехнулась. Все думали, что Бекки дочь проститутки из Лютого, когда на самом деле Берки скрывали, что ее мать чертова маггла. Это все было до чертиков иронично, ведь, вспоминая всякий раз, как упрекала Лили Ребекка, как вечно помыкала ее матерью… что ж, выходило, что данная идиотка просто боялась. И комплексовала из-за своего происхождения. А не сделать ли так, чтобы о нем все узнали?

Усмехнувшись сильнее, Лили спокойно посмотрела на Фобоса, который все это время по-прежнему наблюдал за ней со свойственной ему насмешкой. Прикуривая медленно, он задумчиво провел рукой по щеке, а потом, откинувшись расслабленно на спинку стула, проговорил:

— Малышка Поттер, лучше тебе молчать о том, кто мать Ребекки, — и улыбка его стала шире, вызывая в ней едва ощутимый страх. — Ведь, как никак, мы семья, — он криво усмехнулся, потушив бычок о кожаный подлокотник дивана, а потом, встав с места, задумчиво посмотрел на второй этаж. — А это значит, что любое пятно на ее репутации, будет и на моей. Заканчивай уже, ночью начинается моя смена.

Вечера в августе были тяжелыми и удушливо теплыми, и Лили, пряча склянки в торбы, вымывая котлы, стала расставлять по полкам стопочками зелья. Был уже почти конец августа и с каждым днем людей в становилось все больше: они толпились в магазинах, смеялись громко и выбирали многочисленные мантии, книги. Этот праздник жизни, существовавший всего лишь в в соседней улице от Лютого переулка доносился ярким звоном и до них, и Лили, что вынуждена была слушать эти звуки жизни, ненавидела всех людей в мире.

Оглянувшись из-за плеча, Лили заметила, что никого не было: Асторат, скорее всего, уже дремал, а Фобос… что ж, он то появлялся, то исчезал куда-то, и Лили была рада, что сейчас она была совершенно одна. Потому что ей никто не мешал — она спокойно перебирала склянки, думала о собственной жизни и не боялась, что пара фиолетовых глаза пронзят ее душу.

Лили сморщилась. Ночь почти окутала весь переулок, и Лили боялась ее: именно в это темное, мрачное время что-то ломалось в ней и наружу прорывались давно забытые чувства. Хогвартс с его потайными коридорами, с Запретной секцией и квиддичным полем — все это мерещилось у нее перед глазами, и Лили ненавидела себя за собственную слабость. Ей не нужна эта школа. Ей никто не нужен. У нее, кроме нее, никого нет: и так правильно. В конце концов, Лили Поттер всегда была одиночкой, которой нечего терять, и сейчас эти слова даже имели смысл.

Усмехнувшись злобно, Лили резко развернулась, держа в руках ящик с зельем «Дыхание смерти», сильным галлюциногенным, который вызывал опасные видения и мог свети с ума любого, кто хотя бы вдохнет пары. Вскинув голову, Лили все еще улыбалась, потому что внутри нее какой-то мерзкий голос шептал: «Улыбайся, улыбайся!» — только стоило ей сфокусировать глаза, как улыбка сползла напрочь, оставляя за собой едва ощутимое жжение в уголках губ. Потому что прямо напротив нее стоял Скорпиус Малфой. И это не был плод воспаленной фантазии. Это. Был. Он.

Она дернулась назад, и ящик, выскользнув из рук, с грохотом повалился на пол. Склянки покатились по полу с звоном, что-то разбилось вдребезги, но Лили не смотрела под ноги — ее взгляд был сконцентрирован на нем одном.

Скорпиус Малфой. Такой же, как и всегда — спокойный и уверенный в себе, — стоял и не отрывал от нее взгляда, и Лили заметила, что в этом сером безразличии была такая тоска и печаль, что она почти захлебнулась. Ведь именно в этот момент она вдруг заметила, что его глаза… были красными, так, словно они нещадно слезились на протяжении нескольких дней.

— Какого черта, Малфой?! — с такой яростью бросила Лили, наступая на разбитое стекло, раздавливая ногой оставшиеся осколки, что он лишь на секунду прикрыл глаза.

Ненависть, желание, обида — все смешалось, а перед глазами — череда бессмысленно прожитых дней, тех, что наступили после его предательства. Это из-за него ее жизнь была разрушена. Это он сломал ее. Кукловод душ… знал ли этот ублюдок, как тяжело ей было вставать с кровати и заставлять себя есть? Знал ли, с каким трудом она отбивалась от журналистов, как избегала встреч с родственниками, как мучительно плакала, заперевшись на все возможные замки в ванной?

Лили Поттер рыдала, сидя на кафельном полу, сгибаясь, хватаясь за грудь, чтобы сдержать яростный вопль. Она чувствовала себя разбитой и убитой и каждый день повторяла, словно мантру: «Да, Лили, мир жесток. Но ты же еще жестче!»

И вот, когда она вновь смотрела в эти знакомые глаза, слезы опять подошли к глазам, а вместе с ними подступила ярость. Хотелось непременно накричать на него, вывернуть душу наизнанку, чтобы Малфой захлебнулся той болью, которой Лили жила, той яростью, которая отравляла ее. И она жадно всматривалась в его лицо, которое исказилось словно от какой-то боли, и, сделав шаг навстречу ей, Скорпиус хрипло проговорил:

— Лили…

— Ну же, скажи, что это не ты, — все больше раздавливая осколки под ногами, Лили кривилась от унижения и злости, потому что слезы застилали ей все: она ничего не видела. — Скажи, что это Мадлен, а не ты уничтожил мою жизнь! Скажи, что не водил меня за нос, что не сговаривался с Мэри! — голос ее сорвался, и, тяжело вздохнув, Лили яростно проговорила, приближаясь к нему все ближе, видя, как он молчал и будто становился даже бледнее, как его губы едва шевелились, но ни единого звука не срывалось с губ. У Скорпиуса был столь тяжелый и даже какой-то болезненный взгляд, что раньше бы Лили непременно осеклась и попыталась бы ему помочь, но теперь... его хотелось лишь добить. — Как же я тебя ненавижу, Скорпиус Малфой, — проговорила она с такой яростью, что он явственно вздрогнул, невольно отойдя на шаг назад.

И Лили выбежала. Просто шла мимо переулка, незнакомых лиц и ярких огоньков Косой аллеи, а потом, не сдержавшись, трансгрессировала прямо к дому, ворвалась в него и стремительно поднялась наверх. Чтобы, дойдя до кровати, наложить на комнату чары, запечатать ее от звуков и вскрикнуть яростно, чувствуя внутри едва осязаемую боль.

Первые несколько минут Лили бессмысленно ходила по комнате, заламывая пальцы, кривясь от ярости, переполнявшей ее. Останавливаясь иногда, она бросала беглые взгляд на фортепиано, еще сильнее стискивала кулаки и в конце концов, не удержавшись, не найдя в себе силы, повалилась прямо на пол, возле кровати. Именно тогда Лили вспомнила о Мариусе. О том самом, что она успела забрать с собой из Хогвартса, а потом, нагнувшись, засунула руку в секретное отделение под кроватью и вытащила лилового цвета наркотик.

Он блестел красиво, и Лили мечтала захлебнуться собственными иллюзиями, чтобы запечатать всю боль внутри, чтобы чувства не рвали ее плоть на части. Она хотела увидеть маму: добрую, понимающую маму, а больше уж… ничего ей не нужно.

«Лжешь, — кривилось сознание, и Лили расхохоталась дико, схватившись за склянку, рыдая почти в надрыв. — Ты жаждешь увидеть его».

Откупорив резко склянку, Лили выпила все до единой капли, а потом бессмысленно посмотрела в потолок. Спальня искажалась, медленно она принимала очертания Выручай-комнаты, и где-то вдалеке Лили слышала нежный звук девятой симфонии Бетховена, который тут же стих. Потому что прямо над ней, возвышаясь, стоял Скорпиус, который, обвив ее за талию, тяжело дыша, поцеловал так же, как и тогда.

И она плавилась, падая в собственные иллюзии, потому что больше всего на свете ей хотелось, чтобы Скорпиус на все ее вопросы в лавке сказал прямое и нужное:

«Нет, Лили, это был не я. Я никогда не предавал тебя, понимаешь?»

Лили чувствовала, что каждый день пребывания в Лондоне убивал ее. Встреча со Скорпиусом задела старые раны, и сейчас она с большей силой ощущала собственную беспомощность и какую-то глупость. Она мечтала встретиться с ним вновь, когда разум твердил, что это маниакальная глупость; она хотела ударить его, встряхнуть заклинанием или подсыпать в бокал яд, когда, на самом деле, это желание скорее имело другую основу — приблизиться к нему вновь, ощутить ту странную волну энергии, что пробегала по ее рукам.

Август подходил к концу. Она по-прежнему работала в лавке, избегала отца и братьев и много беседовала с Фобосом. Он нравился ей, потому что, казалось, был таким же, а его улыбка, широкая и беззаботная, почему-то внушала ей чувство какой-то утопической легкости. Фобос не лез в душу и не пытался ничего понять, ему не нужна была ее история, и Поттер была благодарна ему хотя за то, что он всегда был скорее сторонним наблюдателем, чем очередным узурпатором ее жизни. Но так не могло продолжаться долго. Лили нужно было что-то решать.

— Почему ты не посещаешь тренировки? — решившись, спросила Лили, когда в течение недели Джеймс мрачно просиживал часы напролет в своей комнате и даже не пытался собраться для тренировки.

Джеймс, сверкнув глазами, хмыкнул, отвернувшись, а потом, запустив руку в густые черные волосы, уныло произнес, старательно пряча свое лицо:

— Меня отправили на скамью запасных. В этом сезоне я им не нужен.

Их судьбы рушились с громкими хлопками, и Лили, наблюдавшая за всем со своей позиции, не могла понять, почему и когда случилось так, что Поттеры из уважаемых членов общества стали теми, кого все мечтали загнобить. Что было в них такого, что все только и желали их низложения? А может, все эти многочисленные поздравительные открытки второго мая и улыбающиеся отцу лица были лишь жалкой фальшью, такой же дешевой, как и наивная добрая улыбка у Лили?

И Лили смотрела на Джеймса, который с каждым днем все больше предавался депрессии, смотрела на Альбуса, который, казалось, только и жил ради собственного интереса — понять, где та граница, за которую он может переступить. Но больше всех она наблюдала за отцом. И что-то не нравилось ей в его сгорбленной спине, в отрешенном взгляде.

— Скоро выборы, — невесело сверкнув глазами, проговорил Альбус, когда в доме послеобеденная тишина вступила в свои владения. Отца не было — он пуще прежнего окунулся в работу, а Джеймс… без своего жалкого квиддича он был скорее мертвецом, чем человеком.

— Содружество победит, и всем нам крышка, — продолжал он, и Лили, прикрыв глаза, усмехнулась криво. Потому что знала — их конец настал задолго до сентября. — Отца, скорее всего, выпрут, Лютый накроют окончательно. — Альбус кривился, сильно, с надрывом, а потом, стукнув кулаком по столу, с злобой проговорил: — Чертовы ублюдки… знаешь, за что Джеймс подрался с тем нападающим после матча? Этот уродец сказал что-то про нашего отца. Вот он не сдержался. Какая жалось. Джеймс был единственной надеждой нашей упадочной семейки.

Альбус хохотал мысленно. Лили видела, как искрились от веселья его зеленые глаза, и ей хотелось хорошенько приложить его к кафелю — потому что, право, что было веселого во всей этой шутке под названием жизнь? Что было веселого выбивать из себя безмятежность, когда на самом деле чувства потрошили внутренности?

— Альбус, — усмехнувшись тихо, проговорила Лили, любопытно вперив взгляд в брата, и тот, приподняв брови, отбил дробь пальцами по кухонному столу. — Я видела тебя с какой-то девушкой в баре. Кто она?

За секунду безмятежность в этом наплевательском лице сменилась злостью. Альбус смотрел на нее так, словно мечтал понять, зачем и почему ей это, и чем дольше он всматривался в Лили, тем сильнее она понимала — эта девушка его больное место. Похоже, кто-то совершенно по-идиотски был влюблен.

— Как интересно, — тянула Лили, чувствуя, как у нее самой от боли внутри прожигается даже пустота. Лили была пустой. У нее ничего не было, кроме ненависти к миру, и она хотела ломать чужие жизни с хрустом в костяшках. — Смотри, Альбус Северус Поттер. Если мы упадем, то потянем вместе с собой на дно всех ближних. Помни об этом, когда захочешь еще раз дать волю своим чувствам.

— Малявка так не хочет, чтобы я был счастливым? — с какой-то мрачной улыбкой проговорил Альбус, и Лили, невольно поведя плечом, лишь злобно оскалилась.

— Малявку раздражает твоя беспечность и святой лик, — не выдержав, фыркнула она, резко вскочив с места. Какая-то злость так обуяла ее, что Лили боялась за себя — у нее, видел Мерлин, ничего не было, кроме этой убийственной, отравляющей ненависти ко всему.

Потому что любовь — это слабость. Она была тем, что уничтожило каждого в этой семье, она оставила внутри одни сплошные пустоты, которые не заполнить, ни уничтожить — Лили плавилась от своих чувств ночью, заперевшись в ванной комнате, внимательно наблюдая за своим отражением в зеркале. Потому что не могла забыть Скорпиуса, не могла выкинуть его красные глаза и его странное выражение лица, которая отравляла все. И Лили, питавшаяся своей ненавистью, мечтала лишь обо одном: уничтожить его и свои странные, изувеченные чувства, которые грозились сделать из нее живого мертвеца.

Август умер тихо, и на место ему пришел безликий сентябрь. Все ее одноклассники были уже в Хогвартсе, и теперь Лили могла в полной мере ощутить чувства своего брата, когда понимание, что вся твоя жизнь разрушена и что совершенно неясно, что делать завтра, наполняет каждый день бессмысленностью существования. Да и будет ли это завтра? Лили не могла не думать о своем будущем, она ходила в лаву Берка, перебрасывалась парой фраз с Фобосом, но понимала: здесь не ее пристанище, ей что-то нужно было делать. Только что? И как?

— Я уезжаю скоро, — в один из тихих вечеров проговорил Фобос, и Лили нервно дернулась, бросив на него странный взгляд из-под ресниц. Она привыкла к его фиолетовым глазам, к веселости и какой-то дьявольской усмешке. Привыкла к его холодному смеху, к беспечным разговорам по вечерам и попыткам встряхнуть ее, вывести на эмоции.

Было поздно, вечерняя смена перетекала в ночную, но Лили не спешила домой. Мало приятного было в том, чтобы смотреть на своего отца и братьев, от которых ее просто выворачивало наизнанку, и она предпочитала посиделки с Фобосом вместо их компании, ведь Асторат уже давно перестал выходить к ним. Он, мучась от болей в суставах, все возложил на своего внука, который, казалось, только этого и ждал.

— Поехали со мной, Лили, — усмехнувшись, проговорил Берк, и Лили, не отрывая от него бессмысленного взора, прищурилась.

Фобос манил ее своей энергией. От него так и веяло чем-то мужским и жестким, и Лили, находясь рядом с ним, испытывала какое-то сладостное напряжение — ей нравились его знаки внимания, ей нравилось, что он смотрел на нее с толикой восхищения и желания. Берк не притворялся и не играл, каждое его движение, каждый его взгляд четко показывал, чего он хочет добиться. И, смотря сейчас в его фиолетовые зрачки, Лили понимала — он хочет добиться ее. Впрочем, получилось ли бы это у него?

Лили усмехнулась, подперев рукой подбородок и склонила голову набок, обнажая шею. Она надевала черные платья с длинными рукавами, по-прежнему носила остроконечные шляпы и черные очки и знала, что выглядит в своем ампула не просто завораживающе, нет, она выглядела слишком притягательно, чтобы кто-то прошел мимо, не окинув ее задумчивым взором, в котором явственно бы читался интерес.

— Зачем я вам, мистер Берк? — меланхолично качнув ногой, проговорила Лили с некоторой долей иронии. Ирония была единственным прибежищем от пустоты и внутренней агонии, и Лили купалась в ней по полной. — Неужели в Германии вам настолько одиноко, что вы зовете меня с собой?

— Брось свою манерность, — с насмешкой проговорил Фобос, сверкнув глазами, и Лили, не удержавшись, скривилась. — И четко отвечай на поставленный вопрос. Меня не интересуют твои ужимки: я хочу лишь знать — да или нет?

Но Лили молчала, слегка бессмысленным взглядом смотря на него, испытывая странные эмоции. Фобос уезжал в Германию, в страну, где Темная магия не была под запретом, а наоборот, активно развивалась, и Берк, рассказывая про свою Академию, про Дурмстранг, так загорался каким-то внутренним огнем, что Лили… мечтала убежать вместе с ним. Ее побегом бы решились все проблемы: она бы оставила дом, выполнила заветы отца и… перестала мозолить глаза своей настырной тети Гермионы, которая, прийдя однажды к ним в дом специально в момент, когда Гарри Поттер был на работе, мрачно посмотрела на всех троих Поттеров, которые сидели в кухне, и серьезно произнесла:

— Я так понимаю, Гарри решил бросить все на самотек.

И, усмехнувшись, она подошла к ним ближе, остановившись взором на Альбусе, который, криво оскалившись, сидел неподвижно, словно ожидая нападения.

— И я не намерена просто наблюдать за этим со стороны.

— А кто вы, собственно, такая, чтобы вмешиваться в наши жизни? — холодно проговорил Альбус, встав со стула, и Гермиона, словно этого и ожидая, сложила руки на груди, внимательно наблюдая за ним.

— Я? — хмыкнув, Гермиона тяжело вздохнула, покачав головой. — Я твоя тетя, Альбус, и…

— А такое ощущение, что вы возомнили нас нашей матерью, — резко перебив, выплюнув он с некоторой злостью, из-за чего Лили фыркнула едва слышно, поймав вдруг взгляд Джеймса, который, нахмурившись, наблюдал за всем, словно мечтая исчезнуть.

И она, черт возьми, понимала его, настолько понимала, что, приподняв брови, резко встала со своего места, положила предостерегающе ладонь на напряженную спину Альбуса и слегка презрительно посмотрела на тетю. У них всегда были нейтральные отношения, но в глубине души Лили действительно презирала свою родственницу, находя ее слишком комичной в постоянных попытках научить кого бы то ни было жизни.

— Не смей разговаривать со мной в подобном тоне, — холодно проговорила наконец она, переведя теперь взгляд на Лили, которая лишь еще сильнее сморщилась. — Гарри совершенно не воспитал вас, вы хоть понимаете, насколько жалкое зрелище производите вы все трое? — она нахмурилась, обведя кухню быстрым взглядом, и чувство какого-то разочарования просвечивалось в этом лице. — Отец гнул спину на работе, с которой его мечтал сбросить каждый, но в итоге его погубили собственные дети. Это настолько омерзительно, что мне не хочется даже разговаривать с вами, однако, учитывая мои искренние переживания по поводу вашей семьи, я все же скажу: Лили Поттер, — она резко разомкнула руки на груди и теперь посмотрела на нее в упор, будто мечтая пронзить взглядом. — Гарри сюсюкается с тобой, пытаясь донести до твоей головы, что тебе необходимо уехать из страны, но все без толку. Так послушай теперь меня: собирай немедленно свои вещи и поезжай к дяде Чарли. Здесь, в Англии, ты никогда не сможешь ничего добиться, уж поверь. Мы выиграем на выборах, и тебе совершенно ничего не останется, понимаешь?

И Лили понимала, она никогда не была идиоткой, а внутренние амбиции… что ж, они так разрывали ее, что Лили, внешне выглядевшая покорной, втайне мечтала вновь возвыситься. И показать им всем, что Лили Поттер невозможно уничтожить — нет и не будет той силы, которая смогла бы сделать такое.

Поэтому, наверное, криво усмехнувшись, всматриваясь в фиолетовые глаза Фобоса, она прошептала тихо, чувствуя странную тоску:

— Я согласна. Я поеду в Германию с тобой.

Это не было побегом, думалось ей, когда, собирая вещи в чемодан, Лили испытывала странную тяжесть на душе. Скорее, это было тактичным отступлением, и она действительно старалась заставить себя поверить в это, поэтому, спустившись вечером вниз, где, развалившись на диване сидел Альбус, который сегодня был раздраженнее обычного, стоял рядом с отцом, и, когда Лили подошла, то увидела, что он перевязывал ему раны.

Чуть поодаль, суетившись со склянками зелий, хмурился Джеймс, который, сорвавшись с места, подошел к ним, поставил травы и, придерживая отца за локоть, аккуратно усадил его на диван.

— Ал, — едва слышно позвал Гарри Поттер, и тот явственно вздрогнул. Бедный Альбус. На самом деле, больше всего на свете он боялся своего отца, и вся его спесь была лишь дешевой маской, не потому ли Лили так презирала его? Он всегда хотел угодить ему, всегда старался быть Поттером, но что поделать, если они совершенно другие? — У меня сегодня был крайне занимательный разговор с мистером Забини.

— Ну какого ху…

— Не выражайся, — с нажимом проговорил Гарри, и Лили знала, что лицо его сейчас приняло одно из тех жестких выражений, из-за которых его и боялись. Когда-то. — Он попросил меня проследить за тем, чтобы ты перестал преследовать его дочь, кажется, Пенелопа…

— Пруденс, — на автомате поправил Альбус, и взгляд его изумрудных глаз на секунду погас, ярость, так сильно искрившаяся в зрачках, превратилась в застывшую магму.

— …да, Пруденс, — тяжело вздохнув, Гарри Поттер слегка согнулся в спине, будто желая приблизиться к сыну, на что тот, слегка отшатнувшись, вновь посмотрел на него с нескрываемой яростью. — Он сказал, что она уже давно помолвлена и что свадьба вот-вот должна состояться, но ты постоянно преследуешь ее и угрожаешь ее жениху, что расправишься с ним, если он не отменит помолвку… ты хоть понимаешь, чем чреваты твои действия, Альбус? Ты и так не на лучшем счете у общества.

Альбус расхохотался громко, фальшиво, с каким-то надрывом, и Лили, которая по-прежнему старалась не обнаружить своего присутствия, тяжело задышала, мрачно смотря на брата. Она знала этот смех — именно с ним на устах он избивал до крови и мяса, именно с ним он принимал Мариус.

— Этот тупой обдолбыш, похоже, совсем уже рехнулся, — с еще большим смехом проговорил Альбус, и именно в этот момент Гарри Поттер, что спокойно восседал на диване, с силой ударил кулаком по столу, из-за чего Лили и Джеймс непроизвольно вздрогнули, когда как Альбус по-прежнему хохотал, сотрясаясь.

— Я же сказал: не выражайся!

— Поздновато поучать, отец, — резко ответил он, нагнувшись, уперевшись руками в стол, смотря на Гарри бегающим взором. — Я никому не угрожал, если тебе хочется знать. И никому я не срывал помолвку. Напротив, это мне обломали свадебку: знаешь ли, мы с Пруденс втайне обручились, — он улыбнулся, и его глаза недобро сверкнули, — только ее папочку, похоже, не радует такой родственничек, вот он и пытается сосватать свою дочь. Вот сюрприз будет, когда он узнает, что она уже давно моя.

Лили замерла, схватившись рукой за стену, смотря на брата с широко распахнутыми глазами. Она не верила в это — не верила в то, что ее брат способен любить, что он даже решился на помолвку, но более всего она не верила, что Пруденс Забини была способна на такое. Ровесница Альбуса, староста Слизерина, высокая и черноволосая девушка с не менее яростным взглядом, чем у самого Альбуса — ее боялись и уважали, она была единственной, кого Альбус не пытался сломать, и еще в Хогвартсе Лили думала, что он в нее влюблен.

Но… помолвка?

— Ты что наделал, — с яростью проговорил Джеймс, который до того момента молчал, а теперь, подойдя к брату, с силой схватил его за плечо, встряхнув. — Ее папочка — долбаный министерский сотрудник, идиот! Ты хоть понимаешь, что теперь будет?

Альбус опять расхохотался, а потом, с силой схватил его руку и скинул ее, цыкнув:

— А что будет, Джейми, — с издевательскими нотками произнес он, — ты еще не понял? Мы и так в говне.

— Забини — куратор Боунса, одного из лидеров партии «Содружества», — выплюнул Джеймс, а потом беспощно посмотрел на отца, который молчал и не подавал ни одного признака жизни. — Они нас просто уничтожат.

— Да что они уничтожат? — с яростью проговорил Альбус, с силой ударив ногой по стулу, тоже посмотрев на своего отца. — Кого, черт побери? Меня? У меня ничего нет. Может… отца? — он засмеялся коротко, запрокинув голову, а потом, наполняя каждое слово ядом, мрачно проговорил: — Простите, конечно, но никому он не нужен. Тебя выпрут, пап, сразу после выборов выпрут прямо на помойку. Никому не нужен герой Гарри Поттер. Это в прошлом. Пока не появится Волан-де-Морт, ты им не нужен… хочешь, я могу им стать? — с насмешкой спросил Альбус, и именно в этот момент он осекся, видимо, увидев что-то в лице отца.

Гарри молчал, а потом, медленно запустив руку в волосы, он склонился над столом и хрипло проговорил:

— Ты можешь навредить брату и сестре, Альбус…

— Кому? — тут же бросил он, ощетинившись. — Джеймсу? Его тоже выперли… из-за того что он Поттер…

— Замолкни, — с яростью проговорил Джеймс, попытавшись приблизиться к нему, но Альбус лишь расхохотался.

— А что? Не так? Ты долбаный профессионал, но всем плевать, ты будешь всю жизнь расплачиваться за то, что у тебя ублюдок-брат, который — о ужас-то какой! — изучал Темную магию. Да и сестра не лучше: лицемерная дрянь, улыбающаяся, солнечная Лили Поттер, добродетель днем и озлобленная сука ночью. Это она варила зелье, она ходила по Запретным секциям, а потом, мило улыбаясь, оправдывалась, что просто училась допоздна, а потому и выглядит так, словно не спала всю ночь.

Он расхохотался громче, а потом, сорвавшись с места, схватил свое пальто с вешалки и, прежде чем выйти, быстро проговорил, не оборачиваясь:

— Мы все пропащие. Как умерла она, так все и сломалось… и знаешь, что, пап? В ее смерти твоя вина. Ты хоть это понимаешь?

Дверь хлопнула слишком громко, но Лили как будто не слышала этого звука. Она стояла, резко схватившись рукой за блузку, смяла ее с яростью, испытывая неподдельную ненависть. Опустив безжизненные глаза, она увидела ступеньки под ногами и с какой-то злобой подумала, что именно здесь ее и убили. Именно по ним, стекая, капала кровь, и стало так невыносимо больно, что Лили, резко развернувшись, пустилась бегом наверх, мечтая удавиться в собственном горе и в собственной потере.

Чувства, эмоции, которые она так презирала, которые прятала где-то в потемках своей души, рвали ее на части, заставляли вновь и вновь окунаться внутрь, вспоминая всю ту череду дней без матери, с равнодушным отцом и будто бы даже неродными братьями.

С остервенением запихивая вещи в шкаф, Лили, не выдержав, присела безжизненно на кровать, а потом, приоткрыв глаза, она невольно опустила руку под полог и нащупала ее — бархатную коробку. В ней, извиваясь, лежала серебряная змея, подарок долбаного Малфоя.

Скорпиуса Малфоя.

Человека, который и запустил ее ад. Или… все было не так? Может, она уже давно была в преисподней? Лили злобно усмехнулась, захлопнула крышку с силой и с яростью посмотрела бессмысленно в пол. Она уедет из этой страны, чтобы потом, набравшись сил и знаний, вернуться сюда и уничтожить их всех — Мэри Томас, Мадлен Селвин и Скорпиуса Малфоя.

Заставить их захлебнуться в страданиях и боли, чтобы смотреть на их муки и улыбаться, черт возьми, улыбаться!

Лили оскалилась. А потом, склонив голову набок, приподняла надменно бровь: ведь нет на свете той силы, что могла бы уничтожить ее. Нет. Это она смертоносный ураган, который уничтожает не только других, но и себя. И однажды, когда она дойдет до самого конца саморазрушения, она уничтожит все — потому что больше не будет ничего. Все падет ниц от той злобы и ненависти, что, найдя наконец волю, живет внутри солнечной Лили Поттер.

* * *

Она покинула дом ровно через неделю. Казалось, все только и ждали этого, поэтому, когда Лили объявила о своем желании, отец лишь слегка улыбнулся, устало моргая глазами.

— Это правильное решение, Лили, — сказал он, вдруг замолчав и внимательно посмотрев на нее, и она знала этот взгляд — он опять и опять искал в ее лице черты матери.

С Альбусом ей прощаться не хотелось, да и он после ссоры с отцом старался не появляться дома, приходя лишь под вечер, выпитым и еще более злым, чем обычно. В какой-то момент, наблюдая за тем, как он склонившись над стеной, с силой ударил кулаком по ней, оставляя окровавленный след, ей хотелось, как в школе, подойти к нему, встряхнуть и сказать: «Ты чертов неудачник, Альбус Северус, и ты портишь мне репутацию. Может, прекратишь?» Но она молчала. Лили хотела забыть о своих братьях, поэтому, за день до отъезда лишь небрежно оповестила Джеймса о своем решении покинуть страну.

Он вздрогнул, а потом, неловко поведя головой, безразлично уставился на свои руки, переживая внутреннюю агонию. Мерлин. Все они были разрушены до основания, и иногда Лили действительно удивлялась, как дом не провалился под весом их всепоглощающего отчаяния.

И вот, сидя в вагоне и открыв нараспашку окно, Лили, откинув голову на сидение, с замирающим сердцем смотрела на мелькавшие пейзажи. Германия — это новая жизнь, это очередная попытка возвыситься и стать членом общества, и маргинальной Лили было трудно поверить в это. Лишь какая-то жажда амбиций и злость на весь мир ей твердила: «Давай, Лили Поттер, это твой шанс!».

Осень пришла с яркими листьями и рано умирающим днем, и, улыбаясь сильнее, она с какой-то убогой целеустремленностью всматривалась в каждый листок на дереве, мечтая, строя планы, пытаясь всплыть. Лили больше не хотела быть доброй, милой, солнечной гриффиндоркой. Она хотела рушить судьбы и упиваться своим могуществом. Побывавшая на вершине жизни, Лили не хотела возвращаться на такое знакомое дно, нет, все, чего жаждало ее разрушенное до основания сердце — это мести этому миру, который она ненавидела так, что мечтала уничтожить.

— Ты такая забавная, Лили Поттер, — вздрогнув, Лили резко повернула голову и посмотрела на Фобоса, который, закатив рукава и сняв пальто, вальяжно раскинулся на кушетке напротив. Лили сглотнула нервно, невольно засмотревшись на его тело, мечтая понять, откуда и почему от него исходил настолько притягивающий магнетизм. — Когда ты строишь планы по завоеванию мира, у тебя все написано на лице.

Лили фыркнула в ответ на его оскал, который всегда заменял ему улыбку, и, не сдержавшись, коротко рассмеялась, смяв складку юбки.

Его фиолетовые глаза, освещенные дневным светом, становились почти сиреневыми, и Лили, смотря в них, видела нестерпимую жажду жить. Фобос Берк был переполнен любовью к жизни и саморазрушению, он скалился искренне, упивался вниманием девушек к своей персоне и всегда вел себя так располагающе, так… открыто. На самом же деле, он был скрыт и замкнут, и Лили, знавшая его все же больше, чем остальные, замечала: его улыбка — такая блажь, что становилось даже смешно.

— Но что будет с лавкой? — протянула она, по-прежнему смотря в его глаза, не пытаясь отвести взгляд. В конце концов, ей было понятно, что заинтересовала его она только по одной причине — потому что никогда не падала к ногам и никогда не пыталась очаровать.

Фобос хмыкнул, на секунду прикрыв глаза, а потом расслабленно произнес:

— Лавка принадлежит моему отцу. Но, скорее всего, он ее закроет даже раньше, чем придут приставы — деду совсем плохо, а сам он заниматься ей не станет.

— Что с ним? — слегка обеспокоенно спросила Лили и почувствовала, как дрогнуло сердце. Ей действительно нравился Асторат. Ворчливый дед с извечными историями из молодости — Лили любила слушать его истории и смеяться над ними, но больше всего она была благодарна ему за то, что в тяжелое время он дал ей шанс.

— Родовое проклятие, — спокойно протянула Фобос, и только глаза его блеснули, — сначала у тебя отнимаются ноги и ты же не можешь стоять. А затем начинают мучить кошмары — смерть от иллюзий и сновидений… так по-убогому, — все так же спокойно тянул Фобос, и ничто не выдавало, как он зол.

Лили промолчала, переведя взгляд в окно, нахмурившись. Родовые проклятия не были редкостью для чистокровных семей, но для нее они все равно казались странными и совершенно непонятными. В какой-то момент ей вдруг пришла мысль в голову, что, возможно, Фобос и занялся темной магией только из желания спасти своего деда, и это заставило ее усмехнуться. Это было удивительно — то, что даже отъявленные ублюдки вроде ее брата и Фобоса могли и умели любить.

Потому что она не умела. В ее сердце жила тоска по матери, которую она так долго хотела воскресить, но которая безвозвратно ушла от нее; в ее сердце даже была ненависть к… Лили мотнула головой, с силой сжав руку в кулак, пытаясь забить эту ненужную мысль. Она больше не будет вспоминать его, его в ее жизни больше нет.

Поезд постепенно начинал замедлять темп, когда Лили, поглощенная своими мыслями, вдруг почувствовала знакомый аромат. Терпкий запах никотина с примесью чего-то знакомого, но при этом непонятного. Она резко вскинула голову, обернувшись, чувствуя, как сердце бьется, словно сумасшедшее, потому что запах этот она не могла не спутать ни с чем — именно так пахли сигареты Скорпиуса, когда, затягиваясь в ночной тьме, он выдыхал дым ей прямо в лицо, не внимая ее многочисленным просьбам остановиться.

Да. Это был его аромат — горьковатый, но при этом сладкий, и когда они целовались, овеянные лунным светом, Лили чувствовала этот привкус на своих губах.

Она обернулась и замерла, увидев, что Фобос, лениво скидывая пепел с сигареты в окно, безразлично смотря вдаль.

— Что это? — будто зачарованная, спросила Лили, кивнув головой в сторону его пальцев, вынуждая Берка посмотреть на нее в упор.

— Сигареты, малышка Поттер, — с насмешкой проговорил он, слегка оскалившись. — Хочешь попробовать?

— Да нет же, — перебила она, нахмурившись. Еще в Хогвартсе ей не давала покоя одна и та же мысль: сигареты не были маггловскими, они были волшебными, и этот едва ощутимый аромат… — Что в этих сигаретах? Они пахнут совершенно не так, как обычные.

Фобос молчаливо посмотрел на нее, словно не понимая, а потом, выкинув сигарету в окно, присел на место и склонился ближе к ней, внимательно заглядывая в глаза.

— Ты же зельевар, Лили, — спокойно проговорил он с нескрываемой насмешкой. — Неужели ты не поняла? Это обезболивающее. Такие сигареты продаются только в нашей лавке, и нужны они, чтобы глушить физическую боль.

У нее дрогнуло сердце от того, как именно проговорил это Фобос и как он посмотрел на нее. Лили молчала, прикусив нижнюю губу, не отрывая от него наполненных злобой глаз и какая-то странная мысль все время билась в сознании: зачем они нужны были Малфою? Разве он хоть когда-то болел или выглядел так, словно претерпевал какие-либо физические муки?

Тряхнув головой, Лили моргнула пару раз, а потом отвернулась, наблюдая за тем, как поезд медленно подходил к платформе. Ей казалось, что что-то ускользало от ее внимания, что-то значимое и нужное, и чем дольше она думала о сигаретах, тем сильнее какая-то мучительная тоска накрывала ее душу.

— Ну, Поттер, улыбнись, сверкни глазами и вскинь гордо голову, — вдруг услышала она, и, не удержавшись, посмотрела на Фобоса, который опять скалился, потирая руки. — Не стоит делать такое выражение лица — люди могут подумать, что тебе не плевать на все и вся, будто у тебя действительно есть чувства, из-за которых тобою можно манипулировать.

Хмыкнув, Лили склонила голову, слегка покачав головой, все всматриваясь в эти сиреневые глаза, а потом, не удержавшись, она расхохоталась, немного с надрывом и почти точно так же, как и Альбус. Потому что ей вдруг подумалось, что они с Фобосом до удивительного были похожи. Они оба выбивали улыбки на своих лицах и оба не верили никому. Значило ли это, что Фобос Берк использовал ее? Что именно ему было нужно?

Когда поезд окончательно остановился, Лили, сойдя и оглянувшись по сторонам, стала искать взглядом дядю Чарли, все время хмурясь, испытывая странные и смутные чувства: радости больше не было, и даже общество Фобоса больше не привносило былой легкости. Смеяться не хотелось, слушать его подтрунивания тоже, поэтому, распрощавшись с ним, она теперь стояла совершенно одна, и, охваченная собственными мыслями, Поттер мечтала их захлопнуть и никогда больше не думать о Лондоне, отце, братьях и о Скорпиусе Малфое. Потому что во всем этом просто не было смысла — их больше не было в ее жизни, поэтому, какое ей дело, что будет в итоге с Альбусом из-за помолвки с дочкой министерского сотрудника? Зачем ей думать над тем, вернется ли Джеймс в команду или окончательно упадет в пучину в собственной депрессии? Даже отец — какая ей разница, выгонят ли его, победит ли Содружество? И уже ей совершенно точно наплевать, почему Скорпиус Малфой почти всегда курил обезволивающее.

Вскинув горделиво голову, Лили слегка прищурилась и вдруг среди множества белесых и темных голов, она заметила темно-рыжие волосы дяди Чарли, а вскоре его могучий силуэт и вовсе предстал перед ней.

Дядя Чарли всегда был изгоем в их семье. Можно было сказать, что он не появлялся в Норе из-за постоянной работы и из-за того, что жил везде, кроме Англии, но Лили, умевшая анализировать людей, знала, ему некомфортно с ними. Он никогда не входил в клуб любимчиков святой Молли Уизли, убившей саму Беллатрису Лестрейндж, и у него не было даже детей, что, наверное, и являлось основной загвоздкой — всякий раз, когда он все-таки вынужден был приезжать к родителям, Молли Уизли интересовало лишь одно — есть ли у него невеста.

Иногда, всматриваясь в его лицо, искаженное тысячью мелких шрамов, в его спокойные голубые глаза, которые никогда не выражали особого интереса к происходящему, она думала, что они были чем-то схожи. Оба мечтали сбежать от собственной семьи и не быть оклеенными с ног до головы шаблонами, которые были неизбежны, когда вся твоя семья состоит из недогероев, думавших, что вот они-то точно знают, как именно нужно жить.

— Здравствуйте, — неловко протянула Лили, слегка намеренно потупив взгляд, подумав, что портить отношения с ним ни к чему. В конце концов, Лили Поттер по-прежнему была лицемерной дрянью, которая сначала мило улыбнется, а потом с такой же милой улыбкой всадит нож в спину — она по-другому жить не умела, да и не смогла бы.

— Добрый день, Лили, — спокойно проговорил Чарли в ответ, внимательно посмотрев на племянницу, и ей почему-то подумалось, что он видит ее насквозь и что ни черта он не верит ее улыбочке. Что, в общем-то, было до крайности странным, ведь они никогда не общались и даже не взаимодействовали друг с другом. Более того, Лили думала, что он не помнит даже ее имени.

Она хмыкнула. А потом, очаровательно улыбнувшись, склонила голову набок, сверкнув глазами. Да. Это была ее новая жизнь. И ее она проживет так, чтобы, вернувшись в Англию, уничтожить всех вставших на ее пути и выбить в головах у этих идиотов лишь одно: мир жесток, да.

Но Лили Поттер всегда была жестче.

Первый год, проведенный в Германии, пролетел для Лили слишком быстро. Казалось, только вчера она сошла с поезда и встретила своего дядю, казалось, только вчера она подавала документы в Академию и с гулко бившимся сердцем искала свое имя среди поступающих.

Ей нравилась эта страна. Здесь не было предубеждений насчет Темной магии, напротив, с кем бы она ни общалась, почти каждый разбирался в некромантии, приворотах, сглазах и порчах. И даже когда немцы казались ей все же грубоватыми и язык их слышался Лили слишком жестким, она действительно радовалась тому, что приехала сюда. В какой-то момент, не сдержавшись, она даже написала письмо своему отцу с кратким описанием учебы и дяди Чарли, но уже ближе к концу первого семестра она совершенно позабыла о своей семье.

Лили пустилась в жизнь, именно так прокомментировал ее поведение Фобос Берк, который всегда искал ее на переменах, и, подсаживаясь рядом, показывал свои многочисленные татуировки на руках — цветные, черно-белые, все они высекали старинные руны, и Лили, легонько касаясь пальцами каждой, смеялась в голос над его рассказами и приключениями.

Она действительно жила. Без мыслей о прошлом, без мыслей о людях, которые своим существованием лишь уничтожали Лили. Навсегда выкинув из головы свое прошлое, Лили строила себя новую в этом грубом немецком обществе. Она почти нравилась своим однокурсниками, профессора и вовсе пытались сподвигнуть к каким-либо проектам, и Лили, улыбаясь ослепительно, думала лишь о том, что все они ей не нужны. Ей не нужна была даже репутация: она более не прикрывалась учебниками и совещаниями — а просто не подпускала к себе никого настолько близко, запомнив на всю жизнь: сердце и мысли нужно держать на таком надежном замке, чтобы никому не пришло даже в голову его взломать.

— Ты не читаешь письма от своего отца, — сказал однажды Чарли, когда они сидели вечером в гостиной.

Дядя Чарли жил в небольшом домике на окраине Берлина. Дом был настолько старым и обшарпанным, что, когда поднималась гроза, Лили думала, что крыша неминуемо обвалится, но Чарли было все нипочем. Он никогда даже не думал о том, чтобы отремонтировать ветхое здание, казалось, что в этих кирпичах скрывалось нечто такое, что неизбежно заставляло его оставлять все в таком плачевном состоянии.

Лили вообще не особо понимала своего дядю. Он не был общительным, как другие Уизли, не был эмоциональным и болтливым. Уходя на работу рано утром, он возвращался лишь под ночь, а иногда и вовсе не ночевал, поэтому за год пребывания с ним под одной крышей, Лили так и не смогла понять, кто же такой ее дядя.

— Ты посылаешь им поздравительные открытки аккурат под день рождения, но никогда не интересуешься, как у них дела, — продолжал он, и Лили, сверкнув глазами, нехотя оторвалась от чтения книги.

Она всматривалась в это изуродованное лицо и почему-то думала, что не испытывает раздражения по отношению к дяде. Может, дело было в том, что он никогда не лез к ней в душу, а может, потому что они и вовсе общались несколько раз в неделю — но Лили действительно нравилось, что Чарли был не таким, как все остальные Уизли.

— К чему это? — холодно бросила она, приподняв бровь. — Я не заметила, чтобы вы интересовались состоянием своей семьи, дядя Чарли.

Она знала, куда бить. В конце концов, Чарли Уизли всегда избегал своей семьи, так почему он думал, что смел попрекать ее?

Но то ли она произнесла это слишком небрежно, то ли дядя был необидчивым человеком, но он лишь хмыкнул, качнув головой, а потом серьезно, без запинки произнес:

— А ты не промах, — склонив голову над своими сложенными руками, он безразлично продолжал, заставляя ее кривиться от какой-то внутренней злобы: — Когда ты родилась, я думал, что ты будешь очень похожа на Джинни. Знаешь ли, рыжие волосы и карие глаза, — он хмыкнул сильнее, и Лили не заметила, как остроконечный край книги впился ей в ладонь, настолько мощная на нее налетела злоба. — Но ты совершенно не она.

Зима, весна, лето. Когда пришел второй год пребывания в Германии, Лили бы не смогла ответить точно. Все время перемешалось для нее, дни, как один, слепились вместе, и иногда ей казалось, что и не было никогда ни Англии, ни семьи — только лишь Академия, огромные, мрачные залы заброшенных соборов, где, вычитывая тяжеленные книги, Лили варила запрещенные зелье и упивалась собственной мощью.

В ее жизни были только молчаливый дядя да Фобос, и она настолько привыкла к ним, настолько притерлась, что иногда даже и забывала о том, что когда-то они и вовсе не существовали для нее.

Избушка покосилась сильнее, дядя Чарли перестал так часто пропадать на работе, и Лили, остававшаяся на хозяйстве, иногда ловила себя на мысли, что ей нравилось создавать уют в доме, нравилось натирать до блеска пол и экспериментировать с едой. В такие моменты, прислонившись к косяку, за ней наблюдал дядя Чарли, и Лили, ловя его бессмысленный взгляд, думала, что совершенно не понимала его. Она в принципе никого не понимала в своей жизни, и, когда они ужинали в полном безмолвии, Лили всегда первая нарушала тишину. Она боялась этого немого одиночества.

— Почему вы живете в этом ветхом доме? — слегка сморщившись, протянула Лили, оглядываясь по сторонам. Как бы ни старалась она хотя бы чуть-чуть украсить это ветхое здание, оно всегда оставалось каким-то будто бы даже изломанным и грязным.

Чарли хмыкнул. В этой кухоньке, маленькой и, несмотря ни на что, неопрятной, горела единственная лампадка, и лунный свет проникал сквозь окно, заставленное железной сеткой.

— Да и вообще, — слегка поежившись, продолжала она, нахмурившись. — Вы так одиноки, хотя о вас только и говорят соседи. Все мечтают с вами познакомиться, но вы будто не замечаете других людей… почему?

Все-таки Лили нравился Чарли по одной простой причине — она чувствовала, что их судьбы чем-то схожи: оба занимались достаточно опасным занятием и оба мечтали сбежать от семьи. И чем больше Лили всматривалась в лицо своего дяди, тем сильнее чувство какой-то благодарности пробирало ее до костей. Когда под конец второго года пребывания в Германии, Лили перескочила два институтских курса и смогла блистательно выступить на научном собрании с докладом о смертельных ядах, она видела среди цветастых мантий грубый, кожаный плащ своего дяди, видела его одобряющую ухмылку, и впервые ее посетило чувство, будто у нее есть семья.

Именно в тот момент, когда она стояла на сцене, она вдруг задумалась о них — о тех, кого оставила в Англии, и какая-то странная боль пронзила ее сердце. Лили скривилась от собственной злобы, неожиданное чувство ненависти пробрало все ее сердце, когда одна мысль просто выбила воздух из легких: больше всего на свете она хотела, чтобы сейчас на нее посмотрел отец. Чтобы его безразличные глаза наполнились гордостью за то, что у него такая дочь.

Но отца с ней не было. И уже ночью, выпивая сидр в компании безмолвного Чарли, Лили думала, что никогда-никогда не вернется в Англию. У нее там ничего не было: ни имени, ни признания. Да, в Германии не лучше, кроме Фобоса и Чарли у нее никого, совершенно никого не было, но здесь она не чувствовала себя так, словно носила тысячетонный груз.

— Дядя… — запнувшись, Лили резко мотнула головой и упрямо посмотрела на свои руки, которые сильнее нужного сжали в руке бутылку сидра. Она почувствовала пристальный взгляд Чарли и, бросив робкий взгляд, посмотрела на него, не пытаясь даже замаскировать боль в глазах.

Он понимающе улыбнулся, и в улыбке его проскользнула какая-то светлая грусть.

— В Англии почти все, как прежде, — словно угадав ее мысли, проговорил он, и она едва ощутимо вздрогнула. — Кажется, там какая-то неразбериха в парламенте и то и дело проходят митинги, — он слегка кивнул своим мыслям, и Лили прикусила губу.

Да. Точно. «Содружество» наверняка пришло к власти, и что же было теперь? Что стало с ее семьей? «Идиотка, — подумалось ей, и Лили еще сильней сжала бутылку: — Нет у тебя никакой семьи».

— Твой отец ушел с работы, — как ни в чем не бывало проговорил он, и Лили цыкнула, избегая его взгляд. — Альбус, кажется, тоже потерял работу. Во всяком случае, Гарри говорил, что он пытался заняться своим бизнесом, но не смог получить чье-то одобрение. Джеймс вернулся в квиддич, но попал в не самый лучший клуб, в другие его не берут.

— Ты общаешься с отцом? — наигранно непринужденно поинтересовалась Лили, пытаясь подавить что-то, что рвало ее изнутри, что кровоточило так сильно, из-за чего ей становилось трудно дышать.

— Он все спрашивает у меня про тебя. — Лили дернулась, посмотрев на него, и Чарли, наконец поймав ее взгляд, серьезно проговорил: — Ты не отвечаешь на него письма, пишешь редкие записки и ничего не говоришь о себе. Но давай начистоту, Лили, ты же только и мечтаешь, чтобы отец забрасывал тебя письмами, да? Тебе хочется видеть его внимание…

— Что за глупость, — прошептала Лили почему-то осипшим голосом, испытывая очередной прилив крышесносящий ненависти. Неозвученные чувства продырявливали ей внутренности.

— Да, на самом деле, ты очень его любишь, — утвердительно кивнул головой он, и Лили, резко поднявшись с места, мрачно усмехнулась. — И братьев своих тоже. Ты зависима от своей семьи.

Ей хотелось хлопнуть дверью или накричать на него, но, смотря внимательно в эти голубые глаза, в это немного безмятежное лицо, Лили ловила себя на мысли, что своим спокойствием он до одури напоминал ей… Скорпиуса. Такой же уверенный в том, что говорит, и такой же скрытный.

Но, запихнув эту мысль куда подальше, Лили непринужденно села обратно, стараясь контролировать каждый мускул на своем лице, молясь, чтобы не заорать сейчас от той ярости, что переполняла ее.

— Да вы такой же, — иронично усмехнувшись, проговорила Лили и скрестила руки. О, всякий раз, когда кто-то старался задеть ее, он получал в ответ. — Вы тоже зависите от своей семьи и тоже ее избегаете, — ослепительно улыбнувшись, она наклонилась ниже и пристально посмотрела на дядю, видя, что он тоже прячет свои эмоции. — На самом деле, вы только и ждете, чтобы святая Молли Уизли наконец признала вас, а не вечно унижала тем, что вы без семьи и работа у вас так, опасная и нереспектабельная. Вы хотите быть своим старшим братом Биллом Уизли, которого мамочка любит явно сильней…

— Вот поэтому ты ни черта не похожа на свою мать, как бы тебе ни хотелось, — прервав ее, спокойно проговорил Чарли, но она-то видела, как блестят и сверкают его глаза. — Джинни всегда была храброй и смело смотрела в лицо своим страхам и неприятностями. Она не врала и не притворялась кем-то. А ты? У тебя не язык, а помело…

— Наследственное, — еще шире улыбнувшись, проговорила она, пытаясь не подать вида, как сильно ее задевали его слова.

— … и ты избалованный ребенок, который получал то, что хотел…

— Да? — не выдержав, воскликнула Лили, опять поднявшись с места, с непередаваемой яростью смотря в лицо своего дяди. — Да?! Ничего у меня не было! Все, чего я достигла, я выгрызала зубами, никто и никогда не понимал меня, не видел, как, черт побери, больно и трудно мне жить. Вы хоть понимаете, как много я пережила, сколько я увидела? — когда, переведя дыхание, Лили вдруг почувствовала, что слезы подходят к горлу, и что еще немного, и она точно расплачется, Лили заметила, как серьезно и в то же время понимающе смотрит на нее он. И как, черт побери, глупое, дешевое сочувствие наполняло его глаза.

— Лили, это все было в прошлом, зачем ты им живешь?

И она не знала. Не понимала, почему в ее мыслях только труп матери, лежавший на ступеньках, почему перед глазами у нее все время стоял отец со своим неживым взглядом, который искал в ее лице черты матери, почему она все время видела, как до разбитых костяшек Альбус все бил по стене и как бессмысленно смотрел в пространство Джеймс. И почему, черт возьми, Лили до сих пор живет тем воспоминанием из Выручай-комнаты, где она целовалась со Скорпиусом и где впервые ее переполняла такая странная легкость от осознания, что она наконец призналась во всем.

Лили смотрела внимательно, а потом, усмехнувшись, без тени эмоций произнесла:

— Но вы ведь такой же. Вы тоже живете своим прошлым.

Он хмыкнул, а потом, склонив голову набок, спокойно произнес:

— И что же ты знаешь обо мне, Лили Поттер?

— Миссис Харпер, кажется, — с торжествующей улыбкой произнесла она, а потом, рассмеявшись коротко, она скрестила руки на груди, и глаза ее сверкнули от предвкушения. — Вы крутите шашни с замужней женщиной и надеетесь, что она сбежит от своего мужа, не так ли? Ведь именно поэтому у вас нет семьи и поэтому вы не хотите ездить на семейные праздники. Ведь бабушка все-е знает. И попрекает вас вашим старшим братом.

Она видела, как спокойствие и понимание разом слетело с лица, как на секунду от ярости его голубые глаза будто бы стали синими, и, смотря на него сверху вниз, Лили улыбалась. Потому что она была стервой и умела бить так, что у противника исчезала почва под ногами, но больше всего она любила этот момент — когда ощущение полной власти над человеком окрыляло ее голову.

— Она живет в соседнем доме, почти напротив, — продолжала Лили, милейше улыбаясь, зная, что, возможно, прямо сейчас она портит отношения с единственным человеком, который не компостировал ей мозг. — Вы меняете этот дом, потому что не хотите уезжать от нее. И приглашаете вы ее не сюда, нет, вы ходите в мотель по вторникам и четвергам, а когда возвращаетесь домой, от вас разит дешевыми маггловскими духами. То-то поговаривают, что сынок Харперов совершенно не похож на отца…

— Хватит, — хрипло проговорил Чарли, до побеления костяшек сжав рукой стол. Его дыхание участилось, но Лили было совершенно плевать — она лишь усмехнулась сильнее, пытаясь всю свою внутреннюю ярость вложить в слова, потому что знала — от той боли, что жила внутри, можно было не просто взорваться, обнажая душу. Нет. От такой боли можно было просто сойти с ума.

— Вы любите ее, бегаете за ней, отдаете почти все свои деньги и выполняете любую ее прихоть. — Она кивнула головой, обвела взглядом ветхую избушку и почти рассмеялась. — Дорого же стоит ваша любовь, раз вам не хватает средств даже на собственный дом. Это даже смехотворно. Сколько длятся такие отношения… Три года? Пять лет? Сколько? — насмешливо поинтересовалась она, улыбаясь сильнее. Потому что что-то внутри нее буквально трещало по швам.

Он молчал, а потом, резко отцепив свою руку от стола, слегка склонился, молчаливо смотря на Лили, и она бесилась, черт возьми, потому что даже сейчас испытывала такую странную, тупую, ноющую боль в грудной клетке, от которой хотелось вскрыться.

— Двадцать семь лет, — вдруг произнес он, и Лили, вздрогнув, бессмысленно посмотрела на него, невольно схватившись рукой за блузку. — И я не с миссис Харпер хожу в мотели, — холодно протянул он, деланно сделав ударение на фамилии. — Если тебе это так интересно, то… я хожу в маггловские бордели, мечтая, что она наконец уйдет от своего мужа, но все это бессмысленно, — и вдруг, усмехнувшись, он болезненно посмотрел на Лили, заставляя вздрогнуть от того, насколько, черт побери, все это напоминало ей ее будущую жизнь. — Просто не у всех историй бывает хороший конец. Какие-то истории должны кончаться трагично… так, для эстетического окраса жизни.

И не говоря больше ни слова, он резко встал, обошел оцепеневшую Лили и удалился в свою комнату. Она стояла, молчаливо смотря на то место, где еще недавно стоял ее дядя, и, моргнув, сильнее сжала блузку, опять и опять думая о Скорпиусе, думая, что, наверное, и их история такая. Такая же трагичная и глупая до ужаса.

«Между вами ничего не было. Мы друг другу никто», — невольно шептала она, а потом, проведя рукой по щеке, Лили вдруг ощутила влагу и дыхание ее окончательно сорвалось.

Она плакала и даже не замечала этого. Потому что эта знакомая, все разъедающая боль делала из нее мертвеца, отравляла внутренности, заставляя ее захлебываться собственной ненавистью. Именно эта боль сподвигла ее бросаться из крайности в крайность, искать утешение в обществе Фобоса, а потом ночью страдать от бессонницы и вспоминать. Детство. Теплый взгляд матери. И пробирающее душу безмятежное лицо Скорпиуса Малфоя, овеянное лунным светом.

И что же поделать, если только в такие моменты солнечная Лили Поттер, ненавидящая все и вся, чувствовала себя наконец живой?

* * *

В свой двадцатый день рождения Лили чувствовала себя так необычно, словно это и не был ее день вовсе. Чувство странной насмешливости одолевало ее, когда Лили с интересом всматривалась в свое отражение, ища хоть какие-то едва заметные изменения в этом вечно озлобленном, безжалостном лице.

В конце концов, она никогда не любила этот день. Конец марта никогда не был счастливым временем для Лили Поттер, а воспоминания о прошлом, которые надеждно были спрятаны под замок, именно в этот день начинали нещадно терзать ее сердце, заставляя злиться еще больше. И думать.

Она почти заканчивала свое обучение и, получив пару предложений в некоторых частных лабораториях Германии, бессмысленно рассуждала о своем будущем, не желая в общем-то ничего. Однако именно сегодня Лили вдруг осознала, что эта страна с грубыми немцами переставала быть для нее чем-то важным, как и всегда, она слишком быстро привыкала, слишком быстро насыщалась — право, за три года пребывания здесь Поттер так и не смогла ни измениться, ни заполучить ничего, кроме слепой ненависти своих однокурсников, которые, дай им волю, точно бы переломили Лили хребет.

Только ей было плевать. Она умело шла по головам, училась упорнее каждого и неизменно приковывала внимание всех людей в аудитории. Лили знала о своей силе, и она заключалась в ее непробиваемости и упорстве, сколько раз с кривым оскалом на губах она вновь и вновь доказывала собственную компетентность и смотрела на всех свысока? Сколько раз, претерпевая трудности и внутреннюю агонию, она заставляла себя вставать с кровати и ослепительно сиять своей озлобленной улыбкой?

Годы прошли, и они прошли быстро, но что-то не изменилось в ней с тех семнадцати лет — Лили по-прежнему считала всех людей врагами и ждала от каждого предательства, а поэтому, переигрывая их, она первая из раза в раз наносила удары, унижая, доминируя, губя. Ей было плевать на них всех: мило улыбаясь, Лили анализировала каждого и заранее знала, что и от кого стоило ожидать.

Ей было скучно. В Германии у нее все слишком хорошо складывалось, все было… так правильно и так хорошо, если бы она никогда не изучала черную магию и не вылетела из Хогвартса. Она из раза в раз приходила домой, который по обыкновению пустел, проводила вечера с мрачневшим с каждым днем дядей, а потом, сидя ночью за учебниками, думала непонятно о чем. В один из дней она поймала себя на мысли, что Чарли выглядел как будто даже больнее обычного, а однажды, около месяца до ее дня рождения, она заметила, что он надел черный костюм. И это было слишком странно для такого человека, как Чарли Уизли.

Поэтому, наверное, аккуратно проследовав за ним, Лили пришла к кладбищу. Она долго стояла в тени деревьев, пока вдруг Чарли не повернулся и не посмотрел на нее в упор, и Лили почувствовала, как у нее сбилось дыхание. Когда она подошла к могильному камню, испытывая дикую боль, давясь собственными воспоминаниями о похоронах матери, Лили замерла подле дяди, вчитываясь в буквы.

Маргарет Миллс Хопкинс. Она умерла в депрессивном феврале, и тогда, смотря на ее надгробный камень, Лили вдруг подумала, что, возможно, она слишком много и не о том судит.

— Некоторые истории никогда не заканчиваются хорошо, — философски заметил дядя, и Лили, оторвавшись взглядом от камня, внимательно посмотрела на него. Со дня смерти Маргарет прошло три дня, и Лили, не общавшаяся с соседями, даже не знала об этом.

А каково было ему?

— Но вы знали, на что шли, — после минутной паузы протянула Лили, по-прежнему прожигая его своим яростным взглядом.

Чарли хмыкнул. А потом, посмотрев на нее бессмысленно, спокойно произнес, заставляя Лили все сильней захлебываться внутренними глыбами отчаянья.

— Да. Ведь трагичное манит до безумия. Все самые лучшие истории всегда с плохим концом, понимаешь?

И Лили понимала, черт возьми, о чем он говорил. Потому что ей казалась, что ее жизнь оборвется печально или трагично, но никогда, никогда бы она не смогла стать счастливой. Она знала об этом еще с детства, когда наблюдала за многочисленной родней и чувствовала какой-то рок над своей жизнью. И убедилась в этом вновь тогда, когда встретила Скорпиуса.

Скорпиуса Малфоя.

Лили мотнула головой, не заметив, как сильно дорожали ее руки, а потом, бросив мимолетный взгляд, чувствуя некоторое раскаяние за слова, сказанные когда-то в порыве отчаянье, неуверенно протянула:

— Но все-таки я была права. Вы отдавали ей почти все свои сбережения… да?

— Да, — улыбнулся он горькой улыбкой, сжав руку в кулак. Впервые в этом добродушном и позитивном лице проявлялось отчаянье, которое душило Лили вот уже больше шести лет. — Она болела. Проклятие… понимаешь? Она лечилась у лучших медиков Европы, а потом узнала, что в Германии легализована Черная магия и приехала сюда, останавливаясь уже навсегда. Только вот ей здесь не помогли, а я теперь не знаю, куда мне идти. Понимаешь? — с отчаяньем повторил он, посмотрев на нее широко распахнутыми глазами, выбивая почву из-под ног. — Так страшно, когда тебе, черт побери, совершенно некуда податься.

Мотнув головой, тем самым прогоняя ненужные воспоминания, Лили улыбнулась ослепительно своему отражению в зеркале, а потом уверенно вышла из своей комнаты. Сегодня она должна была встретиться с Фобосом, и они вместе направлялись в казино, утопая в радостях жизни, мечтая алкоголем и смехом вытравить внутреннюю боль. Право, Лили нравилась такая жизнь, но больше всего ей нравилось проводить время с Берком — он был слишком непохож на других, чтобы она не чувствовала неконтролируемое влечению к его личности.

— Лили, — остановил ее голос дяди у порога, и, нервно дернувшись, она внимательно посмотрела на него. Она никогда не праздновала день рождения, поэтому вряд ли стоило ожидать каких-то поздравлений и подарков, и чего ради он только остался сегодня дома? — Тебе письмо. От отца.

Чувство дежавю накрыло ее с головой, когда она аккуратно забирала письмо из его рук, а потом, не прощаясь и даже не глядя, она развернулась и стремительно зашагала вдоль низких домов, сжимая в руках письмо. Ей не хотелось его читать. Ей не хотелось иметь ничего общего с отцом и со своей семьей, поэтому, проходя мимо ближайшей мусорки, она без зазрения совести выкинула письмо, даже не боясь, что его подберут.

Потому что Лили не нуждалась в людях. Ей никто не был нужен, а Англия и семья стали для нее не больше, чем глупыми воспоминаниями.

А потому ослепительно улыбнувшись, Лили уверенно шла мимо грязных улиц, аккуратно постукивая каблучками по асфальту, зная, что она красивая и яркая и что как бы кто ни относился к ней, ее запоминали всегда. Лик солнечной больше не висел над ее рыжей макушки, никому бы и в голову не пришло назвать Лили доброй и правильной, напротив, теперь от нее только и ждали, что подлости, и она, честное слово, упивалась этим. Этой нескончаемой ненавистью в чужих глазах.

— Приветствую, — насмешливо проговорил Фобос, когда она наконец заметила его, стоящего в коридоре между домами. — Играем по-крупному? — оскалившись, бросил он, когда Лили подошла совсем близко, чувствуя его оценивающий взгляд, которым он всегда смотрел на нее.

Лили усмехнулась, а потом, подойдя к нему ближе, она уперлась рукой о стену, к которой прислонился Берк, и, сверкнув глазами, аккуратно прошептала ему на ухо, видя, как на секунду дернулась его рука, словно желая ее обнять:

— Две тысячи галеонов, Берк.

А потом внимательно посмотрела ему в глаза, со смешком наблюдая, как уважительно цыкнул Фобос. И в тот момент, когда его рука уже потянулась к ней, Лили умело вывернулась и непринужденно склонила голову набок, чуть поведя головой.

Они дразнили друг друга вот уже почти три года, и Лили, знавшая, какой властью обладала над Фобосом, умело контролировала каждое его действие. Они не были ни друзьями, ни любовниками, но почему-то так вышло, что они были неразлучны.

— Ты киснешь здесь, Поттер, — сказал он после первого месяца пребывания в Германии, и Лили, сидевшая в библиотеке, лишь цокнула, подняв глаза от книги. — На кой черт ты это делаешь? — насмешливо продолжал, присев рядом, не соблюдая никакой дистанции, а потом, схватив ее за подбородок, внимательно посмотрел в глаза. — Пойдем со мной. Я покажу тебе, от какой жизни ты отказываешься, пытаясь стать, как все эти идиоты, думающие, что зубрежка и четкие конспекты обеспечат им жизнь.

И она пошла. Он провел ее в казино, что располагалось в одном из неблагоприятных районах Берлина, завел внутрь и усадил за конечный столик, даже не предлагая ей играть. Поначалу Лили скучала, аккуратно втягивая ноздрями сигаретный дым, который он нещадно разносил по помещению, а потом, слегка зевнув, бессмысленно наблюдала за мужчинами в дорогих костюмах.

— Понимаешь ли, люди, которые действительно хотят выиграть, никогда не ходят в казино, — мрачно усмехнувшись, протянул он, откинувшись на спинку кресла. — Сюда приходят, чтобы развлекаться. Запоминай, Поттер: будь ты тысячу раз одаренной и умной, все это лишь подведет тебя в игре. Нет смысла продумывать ставки и пытаться просчитать ходы соперника, ведь по-настоящему ты никогда не узнаешь, о чем думает человек, сидящий напротив тебя. Не-ет, — тянул он сладко, шепча ей прямо в ухо, вызывая табуны мурашек от такой близости. — Твоя задача смотреть за их эмоциями и повадками. Все сидящие здесь — сраные неудачники, они даже не понимают, насколько сильно себя выдают своими глазами, а в особенности руками.

У нее не сразу получилось определять эмоциональное состояние соперника. Она садилась за стул и проигрывала жалкие остатки денег, что присылал ей отец, и каждый раз бесилась, потому что никак не могла понять, какие именно эмоции в лице соперника были фальшью, а какие — искренними. Это было даже удивительно. Лицемерная Лили Поттер, которая думала, что читает людей, как открытую книгу, столкнулась со своей беспомощностью перед людьми, которых видела в первый раз.

— Ты много думаешь, Лили, — смеялся над ней Берк, который вечно подсаживался к ней за столик, словно смакуя каждое ее поражение. — Иди на поводу у интуиции. Смотри, — шепнул он на ухо, отвернувшись, так, чтобы никто не мог прочесть по его губам. — Мужчина слева едва качает головой… понимаешь, что это значит? Он удивлен. А кто может быть удивляться, играя в покер? Лишь тот, кто получил долгожданную карту в тот момент, когда почти не верил в это. — И, смотря в ее глаза, он опять оскалился, а потом, слегка погладив своей рукой ее ладонь, сжимавшую карты, тем самым сбивая дыхание Лили напрочь, он спокойно проговорил: — Не поднимай ставку. Ты уже проиграла.

В тот день, когда он провожал ее до дома, а потом, словно невзначай завел в темный коридор, Лили почувствовала, что отчаянно желает избавиться от внутренней пустоты, поэтому, когда он склонился и поцеловал ее, слегка оттягивая нижнюю губу, она ответила ему с не меньшей активностью. Ей хотелось забыться или выкинуть из головы мысли о том, о ком думать не стоило, поэтому на все его ласки она откликалась с неожиданной прытью, словно и вправду испытывала к Берку хоть что-то, кроме чувства единения и желания утолить свое горе.

Но она никогда не позволяла ему большего, по-прежнему выстраивая непонятно зачем стену, и даже сейчас, будучи двадцатилетней молодой ведьмой, Лили почему-то чувствовала какую-то горечь, хотя у нее было, черт побери, все.

— Пойдем, — с хрипотцой произнес Фобос, схватив ее руку, увлекая за собой в небольшое обшарпанное здание, и Лили милостиво позволила ему вести себя.

Они шли между столами и столпившимися волшебниками в дорогих и не очень костюмах, и всякий раз Лили слышала слова приветствия и видела улыбки. Да. С того дня, когда Берк обучал ее психологии поведения, Лили стала чуть ли не королевой выигрыша. Кокетливо улыбаясь, завлекая чужое внимание, Лили всегда беспристрастно оценивала жертву и наносила удары. Стоило ли говорить, что уже тогда она перестала забирать присланные отцом деньги и полностью пустилась во взрослую жизнь?

— Дамы и господа, ваши ставки? — учтиво проговорил мальчик на побегушках, и Лили, не мешкая, сдвинула половину фишек в центр. Она играла так, будто в последний раз, и, смеясь громко над пошлыми комментариями Фобоса, что он шептал ей на ухо, Лили упивалась своим могуществом.

В общем-то, поэтому ей так и нравилось проводить время с Фобосом. Он был немного вульгарным, хитрым и очень насмешливым человеком — абсолютно ненадежным, но между тем так хорошо понимавшим ее. Лили любила смотреть в его фиолетовые глаза и вдыхать аромат его сигарет, вспоминания иногда его.

— Фолд! — яростно воскликнул мужчина напротив, и Лили, картинно горестно состроив мордочку, не выдержала и расхохоталась, подмечая, как покраснел он и с каким раздражением он оттягивал ворот мантии, словно тот душил его.

— Минус один, — томно прошептала она Фобосу, внимательно наблюдая за тем, как он достает портсигар. И, не дождавшись, она выхватила одну из папиросок, глубоко затягиваясь, чтобы потом, сбросить искорки в стакан с виски, стоявшим непременно подле ее левой руки.

Фобос научил ее курить примерно тогда же, когда усадил за карточный стол, и Лили, падавшая куда-то, приобрела дурную привычку вечно хохотать и смеяться прямо в лицо. Почти так же, как и Альбус… не в этом ли выражалось поттеровское отчаянье?

— Опять шалишь? — насмешливо хмыкнул он, поджигая палочкой свою сигару, а потом, склонившись к ее лицу, он помог поджечь и ее, и в этот момент Лили почему-то подумала, что, возможно, ей бы хотелось, чтобы Берк был… значительно ближе; чтобы он смотрел на нее таким глубоким взглядом и помогал забыться. С помощью алкоголя, сигарет и нескончаемых партий в покер, а может, и чего-то еще, неизведанного и…

— Лили Поттер? — она резко отстранилась, избавляясь от какого-то наваждения, а потом, вскинув голову, замерла, почувствовала, как сердце ее дрогнуло. Потому что прямо напротив нее стоял Годрик Томас, который с таким удивлением глядел на нее, что Лили невольно прикрыла рукой вырез на своем платье, мечтая провалиться.

Он почти не изменился. Стал разве что выше и еще шире в плечах, и Лили, жадно пожиравшая взглядом его фигуру, злобно оскалилась, сильнее стягивая лоскут платья на груди. Потому что помнила, как он смотрел на нее в тот день и как глаза его наполнялись блевотным сожалением.

— А вы кто? — с угрожающими нотками протянул Фобос, и только сейчас до Лили дошло, что ей очень бы не хотелось, чтобы Берк вообще хоть что-то узнал о ее прошлом, а потому, резко вскочив, она быстро бросила ему в ответ, хватая за руку Годрика:

— Мой давний знакомый… ты же доиграешь за меня партию?

И не дожидаясь ответа, Лили резко дернула Томаса, чье удивление, казалось, с каждой секундой увеличивалось, и повела его прочь из накуренного помещения, почти выволакивая на улицу.

— Что ты здесь делаешь? — яростно воскликнула она, как некстати опять и опять испытывая всепоглощающую ненависть. Ну почему, когда в ее жизни все налаживалось, появлялся некто, который выбил из-под ног почву?

— Это вообще-то мой вопрос, — немного ошалело протянул он, и Лили яростно топнула каблуком по асфальту, не по-доброму сверкнув глазами. — Я даже не знал, что ты в Германии…

И он замолчал, внимательно разглядывая ее, и хоть она не смотрела на него в ответ, но чувствовала этот удивленной и будто бы неверящий взгляд. Лили почему-то стало так больно и тяжело стоять на улице, что, обняв себя, она бессмысленно наблюдала, как сумерки поедали здания. Был ведь всего конец марта, и холод пробирал ее до костей, и Лили, чувствовавшая немое отчаянье, сжимала себя сильнее, надеясь, что все это страшный сон.

— Ты так изменилась, — вдруг прошептал он тихо, и Лили, злобно усмехнувшись, с яростью поглядела на него.

— Люди не меняются, Годрик. Они лишь становятся теми, кем и должны быть.

— Прежняя Лили никогда бы такого не сказала, — отрицательно замотав головой, протянул он, невольно приблизившись к ней на шаг, но она, словно ошпарившись, отступила назад. — Прошлая Лили была правильной мисс Поттер, которая никогда не говорила то, о чем думала. И она долго водила всех за нос.

— Довольно занятное зрелище, — с высокомерной улыбкой заметила Поттер, горделиво вскинув голову, но вся ее спесь слетела из-за того, насколько серьезен и мрачен одновременно он был.

Они стояли напротив друг друга, и Лили, смотря в эти знакомые черные глаза, нервно сглотнула, потому что вдруг почувствовала какой-то нездоровый интерес. Право, ей так хотелось узнать, что было с ним, что стало с их компанией и что вообще происходило в той далекой холодной враждебной Англии. И, наверное, все эти вопросы отпечатались на ее лице, потому что Годрик, окинув взглядом улицу, спокойно проговорил:

— Я приехал по просьбе отца, — иронично усмехнувшись, он прямо посмотрел на Лили. — Мне нужно найти родственника моей невесты…

— Ты женишься? — невольно спросила Лили, округлив глаза, резко опустив руки. Какое-то странное сожаление кольнуло ее в сердце, когда она нахмурилась, совершенно не понимая, почему и из-за чего испытывает это странное разочарование.

— Ребекка Берк, — не очень-то и весело проговорил он, смотря внимательно на нее. — И я приехал к ее брату, передать поручение от мистера Берка.

Если бы Лили не чувствовала себя настолько разбитой, она бы точно усмехнулась иронично, скривила бы брови и рассмеялась. Но, смотря на него, она чувствовала, что ей совершенно не весело. В этом всем не было никакого смысла, и больше всего ее раздражало то, что враги ее прошлого в итоге жили нормальной жизнью, когда как ей приходилось заставлять себя вставать по утрам и улыбаться, улыбаться, черт возьми!

— …Мне и самому не нравится этот брак, но Берки сейчас на коне у Министерства, ее папочка под протекцией у нового министра занимался Лютым переулком, а потом выхлопотал для себя местечко у Гермионы Грейнджер, — он усмехнулся криво, и Лили, потупив взгляд, внимательно разглядывала зачем-то асфальт, думая, что ей совершенно нечего сказать. — А так как мой отец является теневым куратором Содружества, то ему очень уж хотелось держать Берков на крючке. Вот тут я и попался под его руку.

Он опять замолчал, и Лили не сразу осознала это. Она просто стояла, представляя во всех красках всю эту политическую фантасмагорию, и думала, что несмотря на все свои заверения, она бы хотела вернуться. Чтобы посмотреть, как горит в огне Англия и как люди становятся жертвами глупого, наивного режима.

И чтобы увидеть, как Малфоев сотрут с чертового лица Англии.

— Моя сестра счастлива. — Лили резко вскинула голову, яростно сверкнув глазами, и он понимающе кивнул головой. — Она так довольна этим союзом, что меня блевать тянет. Никогда не замечал, насколько моя сестренка отбилась от рук, — он усмехнулся, переступив с ноги на ногу, а потом немного иронично проговорил: — Я скучал, Лили. Вернее... я и Элен. Нам не хватало тебя в Хогвартсе. Она писала тебе столько писем, но ни разу не получила ответа. А однажды даже пришла к тебе домой, но твой брат сказал, что ты уехала.

Он подошел к ней ближе, и на этот раз Лили не старалась отстраниться, она лишь напряженно следила за каждым его действием, пытаясь подавить приступы ярости внутри, чувствуя какую-то адскую боль внутри.

— Твой отец ушел с поста, — как бы невзначай бросил он, и она скривилась, прикрыв глаза. Мерлин, хоть кто-нибудь в этом долбаном мире мог не напоминать ей о ее семье? — И вот уже год как не высовывается и ничем не занимается. Такой скандал был… — неловко протянул он, думая, наверное, что ей чертовски интересно узнать о своей семье. Фантастический идиот. — Он раскритиковал партию Содружество на заседании Парламента и публично снял с себя полномочия, заявив, что политика бессмысленной толерантности — путь в никуда. Так еще и твой брат. Он похитил дочь одного из Министерских шишек, кажется, Забини, а потом оказалось, что они сыграли свадьбу. Все газеты только и писали о Поттерах, как в старые добрые времена.

Томас говорил с какой-то теплотой в голосе и явным смешком, только вот сама Лили не разделяла ни его восторгов, ни его веселья — распахнув широко глаза, она напряженно поглядела на Годрика, который все это время неумолимо смотрел на нее, и, не контролируя собственный голос, с едким вызовом произнесла:

— И что? Неужели теперь мой отец просто сидит и ничего не делает?

Годрик передернул плечом, с некоторым удивлением поглядев на нее, а потом какое-то странное понимание пронзило ее лицо, и он с некоторой запинкой в голосе спокойно произнес:

— Ты не слышала? Говорят, он очень сблизился с Малфоем. Скорпиусом Малфоем. Говорят, он помогает ему в его политической программе… на следующих выборах Скорпиус Малфой будет представлять консервативную партию.

— Что? — отрывисто произнесла она, нервно сглотнув, слегка отступив на шаг назад, чувствуя, как сердце бьется гулко-гулко и как ненависть пронзает каждую клеточку ее тела. — Мой отец помогает Малфою?

— Да, — с не меньшим возмущением проговорил он. — Говорят, он его личный куратор. А, еще…

— Хватит! — яростно воскликнула Лили, так сильно сверкнув глазами, что Годрик удивленно отступил назад. Он непонимающе сузил глаза, лихорадочно смотря в ее глаза, и немой вопрос выбивался на этом безразличном лице. — Я больше совершенно ничего не хочу слышать. Уходи, Томас, — прошептала она осипшим голосом, распахнув широко глаза, тяжело втянув воздух в легких. — Проваливай!

И, не дожидаясь его дальнейших действий, она резко обошла его, стремительно направившись обратно в злачное заведение, и ярость застлала ей все перед глазами. Веселый смех и едкий запах сигаретного дыма больше не будоражили сознание, не было радости и от собственного выигрыша — все, что сейчас испытывала Лили, было такой непроглядной ненавистью, что, подойдя к барной стойке, она холодным голосом попросила стакан виски и уставилась в пустоту.

Ее отец помогает Малфою. Чертовому Малфою, который сломал ей жизнь. Конечно, ему это неизвестно… Мерлин, это не было известно вообще никому, но какая-то ревность накрыла ее с головой.

«Малфой — политик», — иронично подумалось Лили, и, не выдержав, она расхохоталась громко, со всей силой сжав стакан в руке, а потом улыбка сползла с лица, обнажая тупую ярость.

— Ты начинаешь меня пугать, — услышала она вкрадчивый голос Берка, который незаметно подсел рядом. Лили прикусила губу, не желая отвечать, и упрямо посмотрела на стакан в руках. — Кто это был? Никогда не видел, чтобы становилась настолько злой после одного разговора.

Резко крутанувшись на сиденье, Лили упрямо посмотрела в его лицо и с некоторым ехидством произнесла:

— Ты знал, что твой папаша получил протекцию от самой Гермионы Грейнджер? — И видя, как сморщился Фобос, Лили кивнула головой, словно в подтверждение собственных мыслей. — Как это красиво: твой отец, владея лавкой, накрыл весь Лютый… Почему ты не возвращаешься в Англию, Фобос? Думаю, твой папочка будет рад представить тебя высшему обществу…

— Оставь свой сарказм, милая, — спокойно проговорил он, резко схватив ее за руку, тем самым приближая к своему лицу. — У меня нет никакого отца. И мне срать на то, что и от кого он получил. Он — предатель крови и обуза нашего рода. А когда он закрыл нашу лавку и подставил весь Лютый переулок, между нами вообще не осталось ничего общего.

Он сильнее надавил на ее кожу, из-за чего Лили тихо зашипела, тяжело дыша, внимательно поглядывая на него, лихорадочно думая, а потом резко дернувшись, она сделала глоток из стакана, чувствуя, как приятное тепло распространяется по всему телу.

— За счет чего ты живешь? Выигрыши в казино — это ведь развлечение, ты сам говорил, — вскинув голову, Лили бросила на него хмурый взгляд. — Чем ты вообще занимаешься?

Фобос расхохотался негромко, и его смех едва был различим сквозь пелену звуков и радостных возгласов. Слегка скрипнув стулом, он подсел к ней еще ближе, и Лили, слегка обмякшая из-за алкоголя, забыла о том, что никогда не должна была позволять Берку пересекать свои личные границы. Потому что он с ней ровно до тех пор, пока она ему интересна, пока она готова пускаться в кутежи и умело дразнить его.

Лили усмехнулась, посмотрев прямо в его глаза, и почему-то подумала, что с ее семнадцати ни черта не изменилось. Она по-прежнему носила маски, только теперь поменяв амплуа.

— Моя семья владеет сетью маггловских публичных домов, которые теперь полностью принадлежат мне, — он криво усмехнулся, заметив некоторое отвращение на лице у Лили. — Ну, Лил-с, не делай такое лицо. Коли б не было спроса, не было б и предложения. Все, что делаю я, лишь предоставляю магглам те услуги, в которых они нуждаются.

— Ты играешь на горе несчастных девиц, которые от безысходности идут в проститутки, — холодно заметила Поттер, и Фобос опять рассмеялся, откинувшись на спинку стула, и искорки веселья засверкали в его фиолетовых глазах.

— Насколько же ты противоречива. Рассуждаешь о морали, когда сама не лучше и не правильней, посмотри, Лили, где ты сейчас находишься? Что, думаешь на верхних этажах нет притонов? — он кивнул головой вверх, и Лили, бросив взгляд на потолок, почувствовала, как какой-то холодок прошелся по коже. — Ты такая же, как я, и я не раз тебе это говорил: ты унижаешь людей, втаптываешь их в грязь и окунаешь в такое отчаянье, и — самое главное — даже не замечаешь этого… помнишь, что ты сделала с девчонкой с твоего курса, которую выбрали представлять ваш факультет вместо тебя? Ты наслала на нее настолько сильное проклятие, что ее увезли в Бремен, и долго еще откачивали. А потом со скорбным лицо стояла на кафедре и слушала, как профессор предлагает тебе занять ее место. Так как думаешь, можешь ли ты рассуждать о морали, когда сама безнравственная змеюка, готовая ужалить при первой же возможности? Я хотя бы никого не зазываю в бордель, они сами приходят ко мне и просят работы. Это не игра на отчаянье. Нет. Это всего лишь купля-продажа. Весь мир построен на рыночных отношениях, дорогая.

Взгляд Лили на секунду стал бессмысленным, когда она вдруг вспомнила, как кричала ее однокурсница от боли и как от темной магии у нее почернело лицо. Несчастная, жалкая идиотка. Она встала на ее пути совсем неожиданно и сначала Лили растерялась, лишь потом решившись на рискованный шаг. Да. Тогда Поттер безразлично наблюдала за стенаниями своей жертвы, а после, придя к ней в палату, прошептала, чтобы та никогда больше не смела вставать у нее на пути.

Так было со всеми. Так было всегда. Лили никогда не ощущала ни сострадания, ни жалости — одну лишь злобу, которая была следствием той острой боли, от которой спасения не было.

Отвернувшись от Фобоса, она опять сделала глоток, чувствуя, как какая-то чернь наполняет ее легкие, как желание заставить страдать всех людей вокруг себя прорисовывалось настолько ярко, что она боялась. С тех пор, как она лишилась собственной маски правильной гриффиндорки, Лили поняла, что нет границ ее власти. И она хотела причинять боль всякому, кто осмелился бы ее причинить ей. Даже если это и было всего предположением.

— Ты же ты презираешь магглов, — холодно заметила наконец она, чувствуя какое-то дьявольское веселье.

— Да. Но это не мешает мне зарабатывать на них деньги.

Лили усмехнулась, а потом, рассмеявшись, посмотрела внимательно на Берка, и какое-то странное желание поцеловать его прямо сейчас, явственно проступило в воспаленном мозгу. Ей было весело. Настолько, что встав с места и бросив пару жалких галеонов, Лили взяла руку удивленного Берка и вывела на улицу, а потом, резко крутанувшись, она схватила его за отворот кожаной куртки и с жаром поцеловала, прижимаясь к нему настолько сильно, будто мечтала забыться.

И это было правдой. Больше всего на свете Лили мечтала избавиться от той боли, что скопилась внутри нее, и, целуя его сейчас, она почему-то думала, что именно так она сможет залатать свое сердце и перестать размышлять… о нем.

— Ты уверена? — тихо проговорил он, когда его губы резко переместились на ее шею, а рука непроизвольно заскользила по ноге, из-за чего Лили невольно застонала, прижимаясь еще ближе.

— Пойдем к тебе, — так же тихо проговорила она, плавясь от новых ощущений, совсем не соображая ничего. Ей было весело. И так хотелось хохотать, когда, трансгрессировав, они оказались в его комнате, залитой темнотой.

Фобос не выключил свет, лишь аккуратно повалил ее на кровать, расстегивая многочисленные крючки на платье, не забывая то и дело покрывать ее тело поцелуями, и Лили, жадно ловя каждое касание, заскользила руками по его голой груди, избавляясь от ненужной одежды.

И в тот момент, когда Лили действительно забыла обо всем и когда для нее существовала одна только эта комната, она услышала его хриплый голос, и чувство легкости покинуло ее тело:

— Ты самая настоящая ведьма, Лили. Никто еще так не сводил меня с ума.

Она вздрогнула, широко распахнув глаза, и та волна возбуждения, которую она испытывала до сих пор, резко покинула ее.

«Ведьма».

Глаза отчего-то заслезились, и Лили почувствовала, как у нее сперло дыхание от того, насколько сильная боль защемила в груди.

«Настоящая ведьма».

Она больше не ощущала ни ласок Фобоса, ни его жарких поцелуев. Было так пусто, словно за одну только секунду Лили потеряла любую способность чувствовать хоть что-то.

«Ты ведьма из маггловских сказок: злая волшебница, летающая на метле под покровом лунного сияния… Женщина, которой бы пожелали смерти, только из-за ее убийственной красоты».

И Лили, как наяву, увидела эти безмятежные серые глаза, эту уверенную походку и то, как умело он декларировал свои мысли в кружке. Она вспомнила, как они сидели в темноте Выручай-комнаты, как он рассказывал ей тихим хриплым голосом о Темной магии, как в руках его дотлевала сигарета. Скорпиус Малфой, находившийся в далекой, уже чужой Англии, восстал перед ее глазами, словно живой, и Лили не заметила, как к ее глазам подступили слезы и как боль на секунду пронзила все ее естество.

— Хватит, — хрипло и тихо проговорила Лили, но Берк не услышал ее, продолжая покрывать поцелуями ее тело. — Хватит! — И, резко оттолкнув его, заставляя Берка с удивлением приподняться, Лили стремительно, поправляя на ходу платье, сорвалась вниз, совершенно не зная, куда ей идти, а потом, нащупав в темноте деревянную лестницу, она быстрым шагом спускалась на первый этаж.

Темнота висела в доме, и Лили была рада этому: потому что чувствовала, что плачет, чувствовала, как какая-то ярость и боль, сливаясь, образуют внутри рану таких размеров, что спасения от нее больше не было.

На самом деле, идиотка Лили Поттер не ненавидела Скорпиуса. Даже сейчас, когда была вынуждена безразлично наблюдать за тем, как ломается ее жизнь, как крушится она на глазах. Нет. Глупая. Солнечная. Лицемерная Лили Поттер по-прежнему была в него влюблена и мечтала увидеть его прямо сейчас, посмотреть в эти глаза и попросить его обмануть ее и сказать, что он не был причастен к тому, что ее выгнали из Хогвартса.

Лили Поттер просто до безумия скучала. Из-за него и по нему.

Стремительно открыв входную дверь, Лили оказалась на улице и, обняв себя руками, слегка согнулась, чувствуя, как бешенно бьется сердце. Ей нужен был только один повод, малюсенькая причина, чтобы вернуться обратно. И, обдуваемая холодным мартовским ветром, Лили ненавидела себя, потому что боялась, потому что знала, что в Англии у нет ничего.

У нее в принципе ничего нет.

— Кто он? — услышала она наполненный яростью голос, и, дернувшись, внимательно посмотрела на Фобоса.

Он стоял, облокотившись о дверь и пронзительно смотрел, сверкая глазами. Какая-то странная эмоция была на его лице, но Лили не могла понять, что именно это было.

Она просто молчала. Стояла. И смотрела.

«Кто он?».

Лили усмехнулась. Потому что боялась вновь признаться себе, что она действительно зависима от человека. Человека, который разрушил ее до основания.

Человека, месть к которому была единственным смыслом ее существования.

На следующий день Лили была полна решимости. Поэтому, наверное, с помощью своих знакомых в бюро приезжих она вычислила местонахождение Годрика и уверенно заявилась к нему в гостиничный номер, яростно сверкая глазами, горделиво вскинув голову.

— Лили? — немного удивленно проговорил Годрик, едва выглядывая из-за двери, и, не дожидаясь, она стремительно зашла внутрь, вынуждая его открыть ей проход.

В комнате на секунду стало слишком тихо, и Лили, даже не оборачиваясь, внимательно посмотрела в окно, сжав руку в кулак. В ней было так много ненависти, что она боялась все испортить — право, казалось, впервые за многие годы Поттер вновь пускалась в интриги и хитросплетения, и сейчас упивалась каждым мгновеньем.

— Брат твоей невестушки — Фобос Берк, — спокойно проговорила она, невольно проведя рукой по столу, по-прежнему внимательно поглядывая в окно. Природа оделась в привычное весенние одеяние, и Лили иронично фыркнула, вспоминая весну шестого курса — да, тогда ей казалось, что она непобедима. А сейчас она удивлена, что все еще жива. — У него паршивые отношения с отцом, как следствие, и с сестрой, более того, он не считает их за родственников. Семейные тайны, — мрачно усмехнулась Лили, резко повернувшись и внимательно взглянув на Годрика. — Твоя сестра счастлива, что ты женишься, да? Но, Годрик, а счастлив ли ты? Как можно предположить, нет.

И она замолчала, цепким взглядом окинув его, чувствуя, как ее сердце билось быстро, словно угорелое.

— Что? — неуверенно протянул Томас, нахмурившись, опять вскинув руку, чтобы пригладить свои черные волосы. Прошло три года, и вместо его привычного безразличия к этому миру, Лили видела подавленность и надломленность. И это было так… забавно, что она бы засмеялась, если бы не чувствовала себя такой же. — К чему ты это вообще? И зачем ты пришла?

— Дорогой Годрик, — холодно начала Лили, ослепительно ухмыльнувшись. Она не отрывала своего пытливого взгляда от его возмужавшего лица и думала, что он был абсолютно глуп и не понимал ни того, чего хотят люди, ни того, как им угодить. Поэтому, тихо хмыкнув, она приблизилась к нему и аккуратно провела рукой по черной рубашке, словно смахивая невидимые пылинки.

— Все эти годы я жила одной мыслью — что настанет день, и я заставлю пожалеть всех тех, кто перешел мне дорогу. — Ее рука замерла, и Лили, резко вскинув глаза, слегка сощурилась, даже не стараясь скрыть той горечи, которая переполняла ее. — Я хочу уничтожить Ребекку Берк. Втоптать ее миленькое личико прямо в грязь, а потом с легкой улыбкой наблюдать за тем, как она захлебывается в своих страданиях.

Резко сжав ткань рубашки, Лили слегка приблизила его лицо к себе, сверкнув яростно глазами, подметив, что Годрик слегка вздрогнул, словно под гипнозом наблюдая за ней.

— Затем, когда Берк будет растоптана, я приду за Мэри Томас. — Лили сжала сильнее ткань рубашки, слегка склонив голову, приблизившись к его уху, она тихо прошептала: — Ее будет ждать страшная участь. Помяни мое слово: я приду за ними и не оставлю от них живого места. И ты поможешь мне, Годрик, поможешь.

Лили опять улыбнулась, резко отстранившись, оценивающе посмотрев на Годрика, который, слегка покраснел, нервно поправил отворот рубашки и едва заметно повел головой. Он хмурился, и его широкие черные брови то и дело мелко дергались. Годы прошли, думалось Лили, но ее власть над некоторыми людьми, казалось, была вечна. И одна только эта мысль заставила ее сжать пальцы рук в кулак. Она и забыла об этом опьяняющем чувстве — чувстве полного превосходства над другими.

— Я не хочу быть участником вашей затянувшейся игры, Лили, — уверенно начал он, но резко осекся, поймав ее насмешливый взгляд. — Я серьезно. Моя сестра…

— Чертова стерва, которая пытается построить твою судьбу, — холодно бросила Лили, скрестив руки на груди. — Она вертит тобой, как приложением к собственной карьерной лестнице. Думаешь, ей есть дело до тебя? Или, быть может, она и Бекки — закадычные подруги? Чушь. Все, что ей нужно, — связи и власть. Лучше ли я? Нет. Но я готова помочь тебе избавиться от Бекки Берк, потому что это выгодно мне. И я приложу к этому максимум своих усилий.

Не дав ему и минуты на возражения, Лили резко покинула гостиничный номер, а потом, уже вечером, потягивая мартини в пабе, она краем уха слушала рассказы Фобоса, даже не стараясь сконцентрироваться на них. Она думала. О том, что именно мистеру Берку могло понадобиться от Фобоса и как именно это можно было переиграть для себя. Она хотела грандиозного зрелища, а потому, наверное, так щепетильно относилась к любой полученной информации. Все люди вокруг нее были лишь нужными ниточками на пути к ее мести, к ее триумфу, ведь Лили казалось, что именно тогда эта убийственная пустота внутри нее исчезнет. Будет погребено под обломками картонного счастья.

Все, что было у нее против Бекки, — лишь информация о происхождении ее матери. Но и она не играла больше значимой роли — в эпоху раболепства перед магглами и магглорожденными своим происхождением она лишь могла заработать симпатию у той же Гермионы. Нет. Ребекку нужно было брать другой стороной ее семьи, маргинальной и опущенной.

Резко посмотрев на Фобоса, который расслабленно покачивал ногой и меланхолично наблюдал за соседней игрой, Лили нахмурилась. С того самого дня, о котором Лили не хотела думать ни секунды, прошло слишком мало, чтобы они оба полноценно уничтожили ту мерзкую неловкость, что возникала в паузах между их разговорами, и Лили, все еще помня жар его рук, прикрывала глаза, с какой-то яростью думая о своем будущем.

Да. Когда она уничтожит Мэри Томас, она придет за ним. И ее месть Скорпиусу Малфою будет настолько красивой, что, мечтая ночью о том, как она поставит его на колени перед собой, Лили лишь тяжело дышала, чувствуя, как мелко и нервно бьется ее сердце. Малфой будет окончательным ответом ее миру; она уничтожит его так, как никого, найдет все его слабые места и заставит захлебнуться в собственном яде. Малфой — змей, изворотливый и хитрый, но она такая же. Только, к тому же, полностью ослепленная собственной ненавистью.

— Фобос, — тихо протянула Лили, внимательно поглядев на него, и он повернулся нехотя, лениво посмотрев в ответ. В его глазах Лили по-прежнему видела странный отголосок эмоций, понять который ей было трудно — она вообще редко когда понимала чувства окружающих людей. — Помнишь в мой день рождения, — именно в этот момент голос подвел Лили, и ее интонация слетела, вызывая у Берка легкую усмешку. Он расслабленно повел плечом, словно ему стало неприятно, а потом непринужденно облокотился щекой о свою руку. На его четвертом пальце был красивый перстень с черным-черным камнем, и Лили, завороженная его блеском, спокойно проговорила: — Ко мне подошел мужчина. Представляешь, это твой будущий свояк.

Фобос дернулся, и его глаза яростно сверкнули. Он никогда не любил говорить о своей семье, казалось, что он точно так же, как и она, сбежал в Германию из-за самых близких людей, и теперь, думая, что окончательно открестился от них, он вел праздную жизнь. Но на самом деле, он наверняка мечтал о внимании отца, который бросил его ради интрижки с магглой.

«Как печально», — холодно подумала Лили, но вслух произнесла следующее:

— Он искал тебя, представляешь? Мистер Берк передал ему поручение для своего сына.

И она улыбнулась, наблюдая, как волна ярости поднялась в фиолетовых глазах, а потом также скоро улеглась. Ведь Фобос Берк всегда держал все свои эмоции под контролем.

— Что за игру ты затеяла, Лили? — насмешливо спросил Фобос, слегка сжав стакан в руках.

— Все очень просто. Я хочу вернуться в Англию.

Стакан резко треснул, и Лили нервно смотрела на то, как виски растекался по столу, каплями падая на пол, а потом заметила, что взгляды всех игравших резко устремились к Фобосу. Но уже через минуту все стало, как прежде, они отвернулись, видимо, заметив, с какой злобой Бекр зыркнул на них, а потом резко встал со своему места, прорычав:

— Зачем?

— Поедем со мной! — также стремительно встала Лили, схватив его за руку. Ее глаза горели решительным пламенем, но Фобосу было плевать. Он резко отдернул свою руку и быстрым шагом устремился к выходу, куда за ним и последовала Лили, топчась позади, внимательно наблюдая за тем, как его слегка сгорбленная фигура скрывалась в темных переулках.

За три года, проведенные с Фобосом, Лили привыкла к нему. Привыкла к его легкой, ироничной улыбке, к его развязности и манерности. Он не осуждал и не оценивал никого, не подпускал к себе людей и всегда лишь скалился, покуривая дорогие папиросы. Фобосу было всего двадцать четыре, но, казалось, что он был намного взрослее, потому что взгляд его фиолетовых глаз, несмотря на всю напускную веселость, всегда был стеклянным. Каким-то даже не живым.

— Я хочу отомстить, — тихо прошептала Лили, когда они прошли уже третий по счету квартал, и она заметила, как расслабились его плечи. Берк, как и всегда, не мог долго злиться на нее. — Моя цель — Ребекка Берк.

Фобос остановился, резко посмотрев на Лили, слегка сощурив глаза, и она развязно бросила:

— Тебе же не будет жаль ее, да?

Вместо ответа Фобос хмыкнул, спрятав руки в карманы, выдохнув клубок пара, а потом слегка повел плечом. Несмотря на апрель, было холодно, и она помнила, что также холодно было и тогда, три года назад.

— Мне плевать на нее, — спокойно протянул Фобос. — Это даже забавно. Впрочем, я догадывался, что рано или поздно это произойдет…

— О чем ты? — приподняв бровь, резко спросила Лили, не забыв сверкнуть глазами. Но на него это не произвело никакого эффекта. Или?

— Я знаю, что тебя выгнали из Хогвартса. И я знаю, что не без помощи моей сестры, — он усмехнулся, подойдя чуть ближе, но по-прежнему держа спасительную дистанцию, видимо, все еще помня тот день. — Раз в год я прихожу к моему отцу по поводу нашего семейного бизнеса… лавка Берков частично принадлежит отцу, но есть некоторая доля и деда. Однако, так как тот уже давно болен, то я приходил к отцу вместо него. И я слышал, как эта идиотка хвасталась перед своей нянькой, что это благодаря ей «стерва Лили Поттер получила заслуженную кару».

Лили нервно дернула головой, поджав губы. Мелкий снег плавно кружил в воздухе, и ей казалось, что холоднее, чем у нее внутри, не было нигде, но одна лишь мысль, что тупица Бекки могла хвастаться ее унижением, причиняла Лили такую боль, от которой лишь сильнее хотелось действовать.

— Ты ведь поэтому и пришла в нашу лавку? — Лили дернулась, резко вскинув голову, испытывая смятение, но не показывая его. — Ты хотела приблизиться к нам, чтобы отомстить Ребекке.

Если бы Лили была идиоткой, она бы непременно сказала ему правду, тем самым, опровергнув его слова. Поэтому Лили лишь молчаливо склонила голову набок, пытаясь понять, что же будет дальше. Все это было комичным до безобразия и абсолютно глупым, но Поттер, тем не менее, чего-то ждала. И терпела. Потому что знала — месть требует выдержки и силы воли, иначе…

— Я могу помочь уничтожить тебе ее, — холодно протянул Фобос, резко приблизившись к ней, сверкая глазами. — Я могу уничтожить всю свою семью, понимаешь?

— Как? — осипшим голосом прошептала Лили, схватив его за отвороты пальто, вызвав у него тем самым холодную улыбку.

Но он промолчал, внимательно посмотрев в глаза Лили, и что-то едва уловимое то и дело искрилось в этой фиолетовой бездне. Молчание затягивалось, и она, отчего-то нервничавшая, прикусила нижнюю губу, упрямо посмотрев в его лицо, словно стараясь передать ему: Лили Поттер настроена решительно. И она готова на все.

— Но я никогда не сделаю этого, — тихо проговорил Фобос, а потом привычное равнодушие, смешанное с насмешкой, вернулось к нему. — Если упадет мой отец, следующим буду я. Мы навсегда связаны фамилией.

— Какая глупость, — сузив глаза, прошептала Лили, схватив его за рукав пальто, когда Берк уже собирался развернуться. — Разве тебе не хочется отомстить ему за свою мать и за свое поруганное детство? Неужели ты…

— Мы не Поттеры, — резко перебил он ее, сбросив руку, и в глазах его сверкнула сталь. — Мы не можем ссориться просто потому, что нам хочется, и мы не можем привлекать к себе много внимания. Я потомок Пожирателей и носитель Темной магии, у меня ничего нет, кроме семейного бизнеса, который живет лишь из-за того, что мой отец находится под покровительством власти. Не меряй других людей своей судьбой, Лили Поттер. Потому что что бы ты ни делала, как далеко бы ни заходила, ты Поттер. Вы всегда на особом месте.

Когда он развернулся и спокойно побрел прочь, Лили долго и упрямо смотрела ему вслед, слегка поджав губы. Она думала. И мысли в ее голове были лишь обо одном — теперь даже они направились по разным дорогам, теперь Лили не могла просто так использовать Фобоса. Когда произошел надлом в их отношениях? Неужели тогда, в день ее рождения? Качнув головой, Лили вскинула брови, надменно поведя плечом. Что-то не давало ей покоя, зачем, в конце концов, мистер Берк искал встречи с Фобосом и почему ради этого он решил использовать Годрика? И знал ли сам Томас что-либо об этом или просто подвернулся под руку?

Мысли не покидали ее и на следующей день. Она по-прежнему не виделась с Годриком, решив на время оставить его в покое, ведь знала, что уезжает он лишь послезавтра, а вместо этого, дождавшись начала занятий в Академии и проследив за тем, чтобы Фобос покинул свой дом, она решительно приблизилась к входной двери. Воспоминания больно кольнули ее в сердце, но, не мешкая, она решительно взломала чары, кончено же, помня, как именно проникнуть в обитель Берка и, не теряя ни минуты, проследовала в комнату Фобоса.

Она не знала, что искала. Но внутреннее чутье говорило Лили о том, что было нечто такое, что заставляло Фобоса мириться со своим отцом, хоть он и ненавидел его настолько сильно, что начинал злиться всякий раз, когда только заходила о нем речь.

Лили аккуратно провела рукой по письменному столу, а затем, наложив особые чары, не позволявшие потом отследить ее присутствие в этом доме, одним взмахом палочки вытащила выдвижные ящики и стала внимательно рассматривать содержимое. Впрочем, тщетно, потому что ничего, кроме каких-то бухгалтерских вычетов и маггловских документов, Лили не видела. Это было странно. Фобос говорил, что может уничтожить свою семью, но каким именно образом? Что могло быть такого страшного сокрыто между ними и не потому ли его отец так отчаянно старался найти его расположение… использовав будущего зятя, человека, которым наглядно можно было показать, что у мистера Берка есть власть и влияние.

Не потому ли он и использовал Годрика Томаса для этого? Взмахнув волосами, она стремительно вернула все выдвижные полки на место, и, аккуратно прикрыв входную дверь, поспешила домой, кутаясь в пальто. Был смысл приехать в Англию и навестить Астората. Дряхлый старик, пораженный проклятием… из него легко можно было бы вытащить информацию, главное правильно надавить, и, думая об этом больше, Лили, не сдержавшись, улыбнулась. Злой, полной предвкушения улыбкой, которая не сулила ничего хорошего тем, против кого Лили и решила замыслить свою игру.

Она шла неспешно, наступая иногда в лужи, наполненные черным снегом, и внимательно оглядывалась вокруг, в эти ветхие дома и эти черные, старые окна. Теперь Лили знала точно — она уедет. Если не сегодня, то завтра, и какое-то странное предвкушение переполняло каждую клеточку ее тела. А потом, бросив последний взгляд, она уверенно трансгрессировала прямиком к гостинице, где остановился Годрик, и, не церемонясь, быстрым шагом направилась на второй этаж. Когда дверь скрипнула, и на пороге показалось слегка смурное лицо Томаса, который, нахмурившись, тревожно посмотрел на Лили, она улыбнулась ему своей ослепительной улыбкой и внимательно поглядела в его глаза.

— Ну что? Ты согласен?

Он вздохнул, а потом приоткрыв пошире дверь, взял ее за кисть руки и завел внутрь. В его комнате было темно, единственная лампа, которая горела в соседней комнате, едва проникала в помещение, и Лили, очарованная моментом, внимательно посмотрела в его лицо, словно пытаясь подметить мельчайшие изменения с тех семнадцати лет. Напрасно. Она не видела в Годрике никого, кроме как объекта своей выгоды.

— Каков твой план?

Лили улыбнулась шире, слегка поведя головой, словно стараясь привнести элемент таинственности, а потом быстро спросила, едва переведя дыхание:

— Ты знаешь, зачем мистер Берк искал Фобоса?

— Нет. Он лишь просил передать ему письмо, которое я уже успел ему отдать… мы виделись вчера…

— И что? — азартно спросила Лили, слегка подавшись к нему своим телом. — Что было в письме?

— Я не читал, — с нотками возмущения протянул Томас, сдвинув брови к переносице, и, не будь он так нужен ей, Лили бы непременно поджала губы, тем самым выразив все презрение, что испытывала к нему. «Какой же он недалекий», — невольно подумалось ей, когда ее лицо, по-прежнему искаженное ослепительной улыбкой, не выражало ни единой мысли или эмоции.

«Настоящий гриффиндорец… благородный и жалкий», — поддакнуло сознание, и Лили, отстранившись, завела руки за спину, переметнувшись глазами к тени, которую отбрасывала горящая лампа. Тень, искажаясь, принимала забавные очертания, и Лили, завороженная, спокойно и ровно произнесла, чеканя по слогам:

— Я сорву твою помолвку. Понимаешь ли, Берки определенно что-то скрывают, но Фобос не поможет мне, — она невольно улыбнулась, слегка скривившись, а потом вскинула голову, чувствуя, как переполняет ее азарт. — Но я еще могу кое-что узнать, однако даже так мы не можем надеяться лишь на волю случая, нам нужна уверенность, Годрик.

Резко отвернувшись от него, Лили медленным шагом подошла к окну, наблюдая, как серое предзакатное небо заволакивалось розово-бледной дымкой и как черный снег на асфальте играл синеватым блеском. Апрель был скучен на краски, не поэтому Лили так любила наблюдать за его медленным тлением? Не потому ли она с таким остервенением всматривалась в этот жалкий, грязный снег?

— Я подделаю одно темное заклинания. Заклинание привязанности. Оно не позволяет волшебнику связать себя узами с другим человеком, кроме того, с кем он связан заклятием. Никто не может разорвать такую магию.

— Что? Ты подделаешь такое заклинание? А где же гарантия, что ты…

— Не придумывай лишнего, Томас, — холодно бросила Лили, повернувшись к нему. — В моих интересах не стоит свадьба с тобой. Мне нужно лишь добраться до Бекки Берк и уничтожить ее. Впрочем, если ты не готов пойти на такие малые жертвы, как принятие поддельного заклинания, то… на что ты вообще претендуешь в своей жизни?

И, не сдержавшись, она опять улыбнулась. Холодной, но между тем ослепительной улыбкой, наполненной такой яростью к миру, что Годрик замер, она видела это по удивленному взгляду и слегка взлетевшим верх бровям.

Да. Ничто не изменилось с ее семнадцати, кроме одного — она по-прежнему умела производить впечатление на людей. Было что-то в ней такое, что невольно притягивало взор… может, все дело было в ее ненависти, а может, в черной магии и роке, который висел над ней — Лили было плевать. В погоне за собственной местью она была готова погибнуть, но лишь бы только на миг увидеть Скорпиуса Малфоя, павшего на самое дно, без единственного шанса на возвращение.

* * *

Поезд со свистом приблизился к платформе, и Лили, приподняв козырек шляпы, мрачно посмотрела в окно, замечая до боли знакомую станцию. Поезд еще дрожал, и Лили, неспешно покачивая головой, меланхолично подперла рукой подбородок, игнорируя окружающий шум — люди вокруг нее радовались и о чем-то весело переговаривались, а всем, о чем думала Лили, было Гриммо 12, в который ей до отчаянья не хотелось идти.

Она вернулась в Англию спустя неделю после Годрика. Собрала вещи, отправила отцу сову с краткой пометкой о своем прибытии и забрала документы из вуза. Что ж, Лили опять не доучилась, бросив все почти на последнем курсе, и как бы ни уговаривали ее профессора, как бы ни дребезжал ее куратор — ей было плевать. Потому что Поттер не нужно было ни образование, ни корка диплома — Лили была талантлива в том, что умела, и ей не нужно было ничье подтверждение этого.

— Не спейтесь здесь без меня, — бросила она на прощание Чарли, который, проводив ее на перрон, насмешливо вскинул брови, с интересом оглядываясь по сторонам. Со дня смерти миссис Харпер прошло слишком мало, чтобы следы какой-то тоски и грусти сошли с его лица, к тому же, последние вечера он проводил не дома, а, возвращаясь домой лишь под утро, Чарли всегда просил у нее зелья для снятия охмеления.

— Меня здесь больше не будет, — спокойно ответил он, внимательно посмотрев на Лили. — Что мне делать в Германии? Даже племянница, и то покидает меня, — Чарли улыбнулся, и его голубые глаза озарились легкими искорками. — Поеду в Египет к драконам. Давно меня там не было. А тебе удачи, Лили. Мне хотелось бы верить, что ты возвращаешься с легким сердцем, но, видя, как яростно сверкают твои глаза, кажется мне, что ты еще во что-нибудь вляпаешься…

— О чем это вы? — возмущенно тянула Лили, невольно приподняв брови, чувствуя маленький укол раздражения. Потому что дядя, казалось, видел ее насквозь.

— В этом вы все трое очень похожи на отца. Не сидится вам на месте. Что ж, надеюсь, судьба будет благосклоннее к тебе, Лили Поттер.

Лили моргнула, прогоняя дурман воспоминаний, а потом, резко встав на ноги, уверенно вышла из поезда, медленным шагом направившись сквозь толпу людей. На ней была длинная черная мантия и черная шляпа, напоминавшая вуаль, что скрывала ее лицо от посторонних глаз. Лили не хотелось светиться. Она лишь шла мимо людей и знакомых домов, отправив свои чемоданы с помощью службы доставки домой, чтобы выкроить время для небольшой прогулки.

Рядом с ней больше не было Фобоса. Он был зол на нее и даже не пришел попрощаться, но какое-то внутреннее чувство твердило Лили, что Берк еще вернется к ней, потому что она знала — если отец уже ищет сына, значит, должно было быть нечто такое, что навсегда приковывало его к нелюбимой семье и не менее нелюбимой Англии.

Втянув воздух, Лили усмехнулась тихо, свернув на Косую-аллею, а потом невольно замерла, облокотившись о стенку дома, едва выглядывая из переулка на оживленную улицу. Ей было немного тоскливо, когда она оглядывала знакомые дома и ступенчатые своды банка Гринготтс, но больше всего ее раздражали эти радостные лица и яркие краски в витринах магазинов. В Германии было совсем иначе. Грубая, вытесанная из камня и черной магии, она была наполнена суровыми людьми с неулыбчивыми лицами и мрачными вывесками темномагических магазинов. Какой же это был контраст. И как же тошнило Лили от антуража новой Англии — здесь все выглядело до того фальшиво и убого, что она, сжав руку в кулак, резко развернулась и стремительно пошла по знакомой одинокой тропинке в Лютый переулок, даже боясь представить, что будет вместо него.

Она почувствовала неладное, когда, завернув, не увидела ни единой вывески. Длинная улица, наполненная полуразваленными домами с выбитыми стеклами, тянулась, казалось, бесконечно, и в радиусе километра не было видно ни единой живой души. Дотронувшись рукой, чтобы попытаться встать на дорогу и пойти прямо, к лавке Берка, она вдруг почувствовала упругий невидимый барьер, который отпихнул ее руку.

Переулок был просто запечатан магией, и ее чары были сильны. Слегка потерев между собой указательный и большой палец, Лили задумчиво прикусила губу, размышляя, что же делать ей дальше, ведь главная цель ее визита сюда — это увидеть Астората Берка и попытаться поговорить с ним. И теперь на ее пути вставал магический барьер, который невозможно было прорвать ничем.

— Лютого больше нет, — услышала она грубый голос за спиной и резко развернулась, наткнувшись взглядом на немытое лицо мага, стоявшего в потертой мантии. Он был мрачен и озлоблен, казалось, волшебник был готов напасть на нее, и Лили предосудительно сжала палочку в руках. — Ничего теперь больше нет. Закрыли.

И он сплюнул прямо на асфальт, со злобой растерев плевок, а потом развернулся, и Лили, резко дернувшись, нагнала его, внимательно вглядываясь в это лицо.

— Скажите… где бы я могла найти мистер Берка?

— Это который лавкой владел? — злобно хмыкнул волшебник, не сбавляя шага, заворачивая в темные переулки между домами, и Лили, почувствовав волнение, сильнее сжала палочку в руках.

Ей нужен был Асторат, и тот факт, что он мог умереть или сесть за решетку немного нервировал Лили, ведь, право, что же тогда? Кто мог быть еще ближе к Бекки и так ненавидеть? Она перевела дыхание, внимательно наблюдая за своим спутником, который, резко свернув в городские трущобы, остановился и мрачно посмотрел на нее.

— В поместье, где ж еще? И вообще, дамочка, не к лицу вам шататься по таким улицам. Чего бы не случилось.

И он злобно оскалился, развернувшись, тем самым заставляя Лили отмереть и оглядеться. Она не совсем понимала, где находится. Район был захудалым и грязным, казалось, словно здесь проходила невидимая магическая черта, потому что она вдруг почувствовала, будто опять упирается в барьер. Человек, что сопровождал ее, смог пройти дальше, но она, протянув руку, резко отшатнулась, потому что вдоль нее загорелась будто из ниоткуда стена.

Лили вздрогнула. А потом, оглядевшись, заметила, что за стеной есть люди. Это были дети, на вид не больше семи лет, они игрались и громко смеялись, взмахивая самодельными палочками, и вид у них был до того грязным и потрепанным, что Лили, сощурившись, еще раз внимательно окинула взглядом здания. Когда-то эти дома принадлежали Лютому переулку, Лили поняла это по сводам зданий, выполненных в той же композиции, что и немногочисленные лавки в районе, где она когда-то работала. Так неужели весь квартал огородили? И неужели в него не может никто попасть, кроме людей, проживавших там? А могут ли эти люди покидать свое убежище?

С этими мыслями Лили вынырнула из трущоб и вновь оказалась на Косой аллее, с некоторым презрением взглянув на шмыгавших туда-сюда волшебников. Они были счастливы, да. Но у многих в глазах читалась немая опаска, напоминавшая страх, словно они не доверяли тем, кого видели.

Лили двинулась дальше, видя в витринах расклеенные плакаты. «Нет Темной Магии в Магической Британии», — ярко-красными буквами было написано на длинном-длинном полотне, раскаленном над кафе Фортескью, и Лили, сощурившись, остановилась, нервно сглотнув. Да. В Англии все изменилось, и что бы с ней сделали сейчас, когда бы поймали над изучением Темной магии? Чтобы теперь было бы с ней? Смог бы ее отстранить от всего отец?

И тогда Лили Поттер, одаренная волшебница, чей талант в зельях признавали ведущие зельевары Европы, почувствовала страх. Едва осязаемый, тонкий страх, который пролазил под кожу и заставил ее нервно оглядываться по сторонам и сильнее натягивать козырек шляпы на лоб.

Она подделала темномагический обряд с Годриком еще в Германии, и теперь все, чего Лили ждала, это дня помолвки, чтобы ворваться внутрь роскошного особняка Томасов и заявить о своих правах на Годрика. Но не подвергала ли она себя сейчас опасности, опять напоминая всем, что она долбаная чернокнижница? Элемент, который явно выпадает из святого будущего Англии?

«Тебе терять нечего, — тихо прошептала Лили, а потом, резко трансгрессировав, решила направиться прямиком к дому Фобоса, где, как думалось ей, и жил теперь его дед. — Ведь у тебя ничего нет, Лили Поттер, кроме всепоглощающей ненависти к этому миру».

Она знала этот дом по немногим визитам, когда Асторат посылал ее с поручениями к внуку, и теперь, смотря на маленький домик на отшибе Англии, который ограждал узорчатый забор, Лили меланхолично отворила дверь, удивившись, что она даже не была заперта. Возможно, дом все еще помнил ее дух, поэтому так беспечно отнесся к ее визиту, и Лили теперь шла по обледеневшей тропинке, прогибая каблуком сапог промерзшую, желтую траву, а потом заметила, что входная дверь была открыта и на пороге стоял, слегка сгорбившись, Асторат, еще более постаревший, но не утративший озабоченного блеска в глазах. Асторат постарел, но его фиолетовые, яркие глаза были полны интереса к жизни.

— Лили Поттер! — протянул он, слегка откашлявшись, а потом, облокотившись об ручку двери, внимательно поглядел на нее. — Ты же от Фобоса? Вот паршивец, сколько я его звал в Англию по поводу… — вздрогнув, он резко замолчал, а потом, насупив брови, сведя их к переносице, мрачно посмотрел на Лили. — Хотя, о чем это я, он не мог бы этого сделать… рассказать… тебе… н-да…

Он начал что-то бессмысленно бормотать, и Лили, навострив уши, как бы ни пыталась понять, что он говорит, не могла уловить ни единой мысли. Поэтому, улыбнувшись, она проговорила с самой дружелюбной интонацией на свете:

— Как же я рада вас видеть! — Ее улыбка стала еще шире, когда в голове была лишь одна мысль — нужно было окружить его своим вниманием и войти к нему в доверие. А тогда уже можно было получить то, что так сильно нужно было Лили, — информацию.

Асторат хмыкнул, навалившись сильнее на дверь и пристально поглядел на нее, как бы мечтая что-то то ли понять, то ли прикинуть. Она видела, что он хочет что-то сказать, но все не решался, и Лили, чуть склонив голову набок, молчаливо ожидала, когда Берк соизволит, наконец, обратиться к ней. И вот спустя пять минут гробового молчания, он проговорил едва слышно, словно и вовсе забыл, что с кем-то говорит:

— Да, до чего мы дошли? Запрещать Темную магию… а ведь многие люди не могут выжить без нее… — и он многозначительно кивнул головой, словно пытаясь донести какую-то мысль, и на мгновение Лили осенило.

— О, вам не стало лучше? Как ваше проклятие?

— Если бы я не знал тебя, подумал бы, что ты издеваешься, — прохладно заметил Берк, нахмурившись. — Паршиво, черт побери, паршиво! Как еще можно так жить? Думал, если внук будет изучать науку, то точно сможет что-нибудь найти, но этот негодник только по бабам и хож, — и Асторат ухмыльнулся вполне довольно, слегка погладив гладко выбритый подбородок, мечтательно прикрыв глаза. Но недолго, ведь уже через секунду он вновь вскинул свои фиолетовые глаза и торопливо поинтересовался: — А ты, Лили… ты же зельевар?.. знаешь же чего наверняка?

Асторат пытливо уставился на Лили, и она, улыбнувшись, протянула лениво, словно раздумывая:

— Возможно.

«Что, если найти ему лекарство в обмен на что-то, что могло бы мне помочь с Ребеккой?», — подумалось ей, и Лили, улыбнувшись шире, задумчиво посмотрела на немощного стрика, коим и был Асторат Берк, который, казалось, превращался в пыль на глазах.

Все это становилось до смешного забавным. Когда-то этот человек помог ей выйти из того отчаянья, в которое она была загнана отчислением из Хогвартса, а теперь он сам напоминал сгусток горечи и какой-то надежды на лучшее. И чего ради ему так хотелось жить? Что он находил в жизни такого, что так цеплялся за нее?

— Ну и мерзкая погодка, — обыденно подметил Асторат, немного поникнув. Он печально посмотрел на голые деревья и потухшее серое небо, тихонько вздохнув. Ему было тяжело стоять, Лили видела, как дорожали его ноги и как рука его постоянно нащупывала ручку двери, однако он не предлагал ей зайти, и Лили подумалось, что, возможно, он хотел поскорее от нее избавиться. — Ну лучше так… чем летом…

— Что? — резко спросила Лили, слегка нахмурившись, и в этот момент он пристально посмотрел ей в глаза, и в фиолетовой бездне не было ничего, кроме какого-то немого ужаса.

— Лучше умереть сейчас, чем летом. Нет ничего хуже покинуть этот чертов мир летом, вот, о чем я всегда думаю.

Сглотнув, Лили неопределенно приподняла уголки губ, слегка нахмурившись, а потом, поняв, что он явно не выдержит дальнейшего ее присутствия здесь, отступила на шаг назад.

Она кивнула головой на прощание, а потом, развернувшись медленно побрела в простилавшийся подле дома лес, держа путь домой, думая отчаянно о своем будущем. Она вернет Фобоса в Англию, заманив его Асторатом, а потом, найдя зелье против его недуга, заставит их помочь ей. В конец концов это было в их интересах, а если и нет… Лили плевать. Она нуждалась лишь в силе, которая сломит ее врагов, первым в списке которых была Бекки Берк.

Лили настигнет их, ее месть, вдумчивая и поэтапная, будет столь красива и столь сильна, что никто не сможет устоять. Сначала она обломает этой идиотке выгодный брак, а потом заставит пасть ниц и всю ее семейку, они все получат свое. Улыбка, злая, полная отчаянной ненависти, вновь озарила ее лицо, и Лили, идя вдоль маггловских домов, мечтательно оглядывалась по сторонам, стараясь не пропустить Гриммо 12. И вот, когда перед глазами замаячила знакомая дубовая дверь, она, замерла, пристально вглядываясь в мрачный дом.

Ждал ли ее хоть кто-нибудь в этом доме? Лили думалось, что нет, и те многочисленные письма, отправленные отцом и оставленные без ответа, не могли изменить ее мнения — она знала, что здесь никому не нужна. Но тем не менее Лили вернулась. И в этом слове было столько смысла, что Поттер вздрогнула, тихо повторив про себя, что это не навсегда. Даже если сейчас она будет вынуждена остаться у отца, то рано или поздно она уйдет… или?

Тряхнув головой, Лили уверенно прошлась по ступенькам, отстукивая каблучком по каменной плитке, а потом, также уверенно распахнув дверь, зашла внутрь, слыша звонкую тишину в ушах.

В конце концов, если бы кому-нибудь из них и хотелось увидеть Лили, они бы могли навестить ее в Германии. Но ни отец, ни братья не приехали к ней ни разу за все три года, и Лили, пытавшаяся спрятать обиду где-то между ребер, на самом деле была огорчена. Не поэтому ли в итоге она перестала отвечать отцу даже односложными фразами?

Лили усмехнулась своим мыслям, пройдя в гостиную, и замерла, потому что заметила вдруг силуэт отца.

Какой-то липкий страх схватил ее в своими лапами, и Лили, не двигаясь, молчаливо наблюдала за отцом, который восседал на диване спиной к ней и что-то читал, едва покачивая головой. У него всегда была привычка нервно дергать конечностями: то руками, то ногами, то головой, — когда-то ей казалось это забавным, пока однажды Лили не поняла, что этот тремор — следствие постоянных стрессов.

— Это ты, Лили? — спокойно спросил он, и, слегка повернувшись, посмотрел на нее сквозь стекла очков.

Лили молчала, смотря в его лицо, замечая, что оно почти не изменилось: зеленые глаза были безмятежны и также ярки, шрам молнией вырисовывался на лбу, а непослушные черные волосы были заколоты в небольшой пучок. Лишь в некоторых прядях поблескивала седина, как и в бороде, аккуратно подстриженной на подбородке.

Усмехнувшись, она аккуратно обошла диван и развязно плюхнулась в кресло напротив него, подперев голову рукой. Ей было смешно. Честное слово, просто до уморительного весело, когда она смотрела в эти глаза, и знакомая лихая ярость поднималась волной где-то в груди. Ничего не изменилось, право, и, смотря в его глаза пристальнее, Лили думала, что… как только она закончит свою месть, бросит их всех. Навсегда вычеркнет свою семью из жизни.

— Удивительно, — спокойно протянул Гарри, спокойно взирая на свою дочь, словно ни ее не было три года. — Я послал тебе в этом году больше двадцати писем, однако не получил ни на одно ответ. И лишь сегодня ко мне пришла записка, что ты возвращаешься. Это довольно забавно, если забыть о том факте, что сейчас начало семестра…

— Я бросила, — безразлично проговорила Лили, опять усмехнувшись, пустым взглядом взирая на отца.

— Вот как, — прохладно протянул он, и некоторое раздражение сверкнуло в его глазах. — Это теперь твое кредо — бросать учебные заведения?

Улыбка слетела с ее лица, когда как рука непроизвольно сжала ручку дивана, но, опомнившись, она резко отцепила ее, горделиво вскинув голову, яростно сверкнув глазами, сетуя на то, что отец опять вывел ее из себя.

— Мне не нужно образование…

— Интересно, а что же тебе нужно, Лили? — спокойствие в его голосе улетучилось, и она, сжавшись непроизвольно, почувствовала страх. Ведь отец редко когда выходил из себя, и сейчас Лили не совсем понимала причин его такой злости. — Я больше не глава авроров. Более того, я теперь почти персона нон-грата, которой запрещено покидать страну вот уже как года два. Кто сможет спасти тебя сейчас, когда ты опять что-нибудь выкинешь? Кто спасет тебя, если вскроется, что в Германии ты по-прежнему изучала Темную магию? Что ты будешь делать, когда английская общественность припомнит тебе твои грешки? Альбус теперь из-за своего бурного прошлого каждые выходные ездит в Министерство для разговоров с контролером, который проверяет его палочку на применение заклинаний, чтобы найти единственную лазейку, дабы заключить его в стеклянный купол или лишить права использовать магию…

— Что? — удивленно спросила Лили, вскинув брови, и от возмущения даже слегка придвинулась к отцу ближе.

— Ты не знала? — тон его в момент стал ледяным, и он, сверкнув глазами в точности, как и она сама, проговорил: — Если ты используешь магию неправильно, то тебя ее лишат. Лютый опечатан, темные книги изымаются из домов бывших аристократов, а запретная секция в Хогвартсе уничтожена. Политика Содружества, Лили. Почти третий год они продвигают борьбу с Черной магией, как думаешь, если они возьмутся за тебя, что с тобой будет? Не найдут ли они у тебя склянки и книги?

Она молчала, пораженно глядя прямо в лицо отца, судорожно соображая, как и почему так произошло. Это было настолько удивительно, что не верилось — неужели они пошли даже на то, чтобы лишать мага его силы?

— Это редкие случаи, — словно прочтя ее мысли, проговорил отец, и Лили, вскинув голову, в упор посмотрела на него. — Они не осмеливаются заходить настолько далеко… пока что. Лишь в особых ситуациях и с определенными людьми.

Мысли вереницей кружились в голове, и Лили, приложив ладонь к виску, нервно сглотнула, лихорадочно соображая, что ей стоит сделать со своими многочисленными томами и склянками. Их нужно было замаскировать или спрятать, что угодно, иначе вся ее месть сорвется из-за идиотской политики ничтожной партии, которая возомнила себя карателем и строителем нового мира.

— Лучше бы ты оставалась в Германии, — как-то безжизненно произнес Гарри, и Лили, вскинув голову, с яростью поглядела на него, сведя брови к переносице. В этом знакомом лице была одна тоска и горечь, и она опять почувствовала рок, который словно висел над ее головой.

Она вернулась. И в этом слове было много чего: отчаяние, ненависть, боль, желание отомстить… и тоска по семье, которую она презирала и любила неистово и в которую ей все еще хотелось верить.

Лили молчаливо встала с кресла и стремительно пошла к себе, зашла в знакомую комнату и увидела такое родное фортепиано. В комнате было чисто, словно ее убирали как минимум раз в неделю: окна сверкали, и сквозь стекло она видела внутренний дворик — печальный и тоскливый, с детскими качелями, которые когда-то давно смастерил для нее отец.

Это был апрель, и он близился к концу, но до чего же он был похож на тот, что был три года назад.

Аккуратно подойдя к фортепиано, Лили провела рукой по глянцевой поверхности и закусила до боли губу. В комнате было так тихо, словно в гробу, и она думала, что если заплачет сейчас, отец точно услышит. А потому, стиснув руку, почувствовав во рту металлический привкус, Лили с яростью посмотрела себе под ноги.

Даже если в своей мести она погибнет — плевать. Возможно, именно тогда она, наконец, станет живой, без этой убогой пустоты внутри, там, где должно быть сердце.

Дней до официальной помолвки было немного, и Лили, решив не терять свое время, усиленно взялась за Астората Берка. Она приходила к нему каждый день, изучала серьезные гематомы на его теле, и, пытаясь понять, как именно можно было бы свести их и облегчить боль, Лили невзначай пыталась узнать нужную ей информацию.

— Был бы здесь Фобос, все было бы проще, — мрачно проговорил Асторат, когда она вновь заглянула к нему ближе к вечеру. Сумерки были тем самым временем, когда язык у Берка развязывался больше всего, и, наверное, именно поэтому Лили всегда посещала его в это время.

— Что же такого есть в вашем внуке, что вы его так любите? — насмешливо тянула Лили, слегка улыбаясь, аккуратно прощупывая поврежденную кожу. Болезнь не прогрессировала, но иногда Лили казалось, что с каждым днем гематомы становятся будто бы мягче, полностью продавливаясь, так, что она могла ощущать подушечками пальцев кость.

— Фобос не просто мой внук. Он настоящий наследник, — мечтательно тянул он в ответ, морщась всякий раз, стоило ей надавить чуть сильнее, но стоило отдать должное, Асторат почти никогда не выказывал возмущения или содрогания. — Все, что принадлежало Беркам, — теперь его, и мне хочется верить, что наш род вновь засияет… особенно, если учесть тот позор, который я вытерпел от поведения моего сына.

— Так уж и все? — лукаво бросила Лили, усмехнувшись криво. — Лавка в Лютом переулке принадлежит же вашему сыну.

Но в ответ Асторат ничего не сказала, и Лили, отвлекшись от его руки, бросила на него быстрый, но крайне внимательный взгляд. Когда она говорила про лавку, то действовала без задней мысли, скорее, желая просто припомнить старику, что не все было в руках у его дражайшего внука. Но то, как помрачнел Асторат при упоминании лавки, как вздернул подбородок и упрямо уставился в окно, заставило Лили усмехнуться.

За три дня, проведенные в Лондоне, она смогла узнать причины протекции власти к мистеру Берку. Причина, по которой был опечатан Лютый, заключалась в том, что Берк, обладавший правами на лавку, закрыл ее, тем самым прикрыв единственный легальный магазин в переулке, и уже на основе этого инспектора от партии Содружества накрыли весь квартал. Поначалу они довольствовались тем, что Лютый был мертвым и пустынным, но вскоре в этом районе стали пропадать люди, а иногда и вовсе совершались убийства — Лютый переулок, дававший работу многим чернорабочим, будучи закрытым лишил множества людей работы и места в обществе. Удивительно ли, что в итоге именно этот район стал одним из самых опасных в магическом Лондоне, а его близость к Косой аллее лишь вызывала недовольство у общества? Глупые маги. Им казалось, что все дело заключалось не в бездарной политике Министерства, а только в переулке, который был всего лишь сводом камней.

Переулок заключили в магическую клоаку. В него могли войти лишь те, кто непосредственно был прописан в домах Лютого, но никто более. Отрезанные от мира, официально став изгнанными, люди, жившие в переулке, были словно помеченными — их не брали на работу, им не доставались прелести магической жизни, и единственной причиной, по которой они не взбунтовались и не учинили настоящую расправу, были их дети, которые в обязательном порядке проходили учебу в Хогвартсе и целых девять месяцев находились под бдительным контролем.

В конце концов тетя Лили, Гермиона Уизли, поняв, что так продолжаться не может, решила привлечь этих людей к строению нового общества. На территории бывших магазинов был построен завод по изготовлению магических котлов и зелий, который, словно в насмешку, носил название «Лютый» — в честь бывшего переулка.

— Вы бы написали Фобосу, — прощаясь, произнесла Лили, слегка вздрогнув. — Пускай он вернется в Англию, потому что…

— Я умру? — иронично и слега нахально бросил Асторат, поджав губы. Было видно, что он пытался с былой прытью отшутиться, но у него это просто не получалось. — Ему это известно и без моего письма. Черт знает, чем занят этот паршивец, однако только что-то по-настоящему ценное может загнать его в Лондон.

И он внимательно поглядел на Лили, слегка прищурившись, а потом, хмыкнув, отвернулся, накрывшись одеялом, и Лили не осталось ничего, кроме как неспешно покинуть комнату старика.

Она медленно шла вдоль леса, не обращая внимания ни на слякоть под ногами, ни на мелкий дождь, который пронзал ее тело холодом. Ее месть, продуманная и тщательно выверенная, имела единственный минус — наличие темномагического обряда, который мог навести на нее тень и привлечь к ответственности. Слова отца все еще были свежи в памяти, и Лили прекрасно осознавала, что никто ее не защитит, не на кого ей положиться. Впрочем, готова была Лили отказаться от собственной мести только лишь из-за страха перед наказанием? Нисколько.

Трансгрессировав, Лили оказалась в проеме, который вел в запечатанный Лютый, и, облокотившись о кирпичную кладь, внимательно посмотрела вперед, ожидая Годрика. С ее приезда они еще ни разу не встретились, а помолвка, день которой стремительно близился, заставляла Лили нервничать. Ей нужно было что-то больше, чем просто сорвать будущую женитьбу Берков и Томасов. Ей нужно было рассорить эти две семьи, и все, что могло бы помочь ей в этом, было информацией, которой она не владела.

Мысли о собственной беспомощности вызвали сплошное раздражение, смешанное с досадой. Порой Лили думала, что можно было просто подлить старику яд и начать шантажировать его, но ему итак суждено было умереть если не через месяц, то до конца лета точно. Асторат не пойдет на то, чтобы выдать столь важную информацию, Лили понимала это слишком отчетливо, а умелым легилиментом она не была никогда — иначе бы давно пролезла ему в голову. Это злило. Лили рисковала уже только тем, что вновь связала себя с Темной магией в мире, где ее пытались уничтожить, поэтому ей нужна была уверенность в том, что это не напрасно.

В конце концов, все, чего она желала, — крови и зрелища, а также вид страданий ее врагов, поэтому, усмехнувшись, Лили прикоснулась макушкой к каменной кладке и резко бросила, заслышав шаги:

— Опаздываешь.

— Черт, напугала, — переведя дыхание, спокойно проговорил Годрик, а потом, поравнявшись с ней, внимательно посмотрел в глаза. — Долго ждешь?

— Достаточно, чтобы прямо сейчас тебя проклясть, — оскалившись, протянула Лили, а потом, резко схватив его за руку, она аккуратно расстегнула пуговицы рубашки и посмотрела на на его его бледную кожу, на которой, вдоль всей руки, был вычерчен черным иероглиф. — Отлично, все, как я и думала, — Лили усмехнулась сильнее, а потом, слегка надавив на кожу, вытянула палочку из кармана и аккуратно провела ей вдоль иероглифа, шепча заклинания, придавая краске насыщенности.

Воцарилось молчание, и Лили, задумчиво проведя пальцами по иероглифу, резко подняла глаза, в которых, она была уверена, горели искорки предвкушения. Годрик ничего не сказал, внимательно наблюдая за ней, и ей на секунду стало тоскливо — она почему-то так не вовремя вспомнила их свидания, которые всегда проходили в гробовом молчании, и ярость вновь обуяла ее. Призраки прошлого так сильно разъедали Лили Поттер, что она боялась одних лишь воспоминаний.

— За это заклинание нас могут посадить, — холодно протянула Лили, а потом, хмыкнув, она резко застегнула пуговицы на его рукаве и бросила его руку, отступив на шаг назад. — Вернее, меня, потому что ты у нас сыночек Дина Томаса, можно сказать, на особом почтении.

Улыбка ее стала шире, но Годрик лишь поморщился, а потом живо спросил:

— Но что ты будешь делать дальше? Даже если мы сбежим с помолвки, сказав, что якобы связаны, не думаешь ли ты, что тебя схватят, и тогда окажется, что заклинание подделка? В таком случае мой отец вновь настоит на помолвке…

— После такого позора? — насмешливо оскалилась она, цокнув. — Не думаю. А даже если и решится, то ему придется искать другую невесту, Томас. Ведь Берки не совсем надежны. И сдается мне, что совсем скоро я могу узнать нечто интересное.

Лили блефовала, но уверенность не покидала ее лица, а глаза ее были направлены прямо в его. Поттер так умело лгала и ему, и себе, что внутренне содрогалась от смеха, когда, на самом деле, смеяться было не над чем. Она не так всемогуща, как хотелось бы, и никого у нее могущественного за плечами не было. Только мозги, хитрость и смекалка. Ничем более мисс Поттер не владела.

— Это должно меня утешать? — вяло проговорил Годрик, и его глаза яростно сверкнули. Кажется, он начинал злиться. — Меня не устраивает помолвка в принципе, срать, кто невеста — Берк или другая клуша…

— Ну так предприми что-нибудь, — не менее яростно возразила Лили. — Или мне бегать за тобой, словно я наседка? Это твоя жизнь, Томас. Я помогаю тебе на время стать свободным, потому что это, так уж вышло, входит в мои интересы, но все остальное уже на тебе.

Сощурившись, Годрик яростно рассмеялся, а потом, затуманенным взором посмотрел в проем, откуда, если приглядеться, хорошенько можно было различить банк Гринготтс. Он злился. Лили видела, как вздымалась его грудь и как время от времени у него сводило скулы, однако Годрик предпочитал молчать, и Поттер с насмешкой подумала, что, видимо, жизнь заставила его сдерживать свой львиный нрав.

Одна только эта мысль принудила Лили невольно фыркнуть, из-за чего Томас резко повернул голову к ней, и ярость опять вспыхнула в его голубых глазах. О как не нравилось ему, что Лили смеялась над ним, вместо привычного лобзания.

— Томас, найди себе настоящую невесту, и тогда отец не сможет повлиять на тебя, — посмеиваясь, легкомысленно бросила Лили, стиснув пальцы в кулак, все-таки пытаясь сдержать настоящий хохот. — Вот, ты вроде ж с Элен общаешься? Чем не жена?

И все-таки не сдержавшись, Лили расхохоталась, вдруг представив их вместе. Бедная Мэри, ее, наверное, схватил бы инфаркт, если она хотя бы на секунду подумала, что ее брат обручится с ненавистной Спинетт. Правда, уже через секунду улыбка повисла на губах, напоминая скорее озлобленный оскал, потому что одна только мысль об Элен заставила ее нервно поежиться. Именно тогда Лили вдруг задумалась, а как вообще пожимает Элен, и, подняв голову, она вдруг заметила, что все это время на нее внимательно смотрел Годрик, слегка поджав губы.

Да, до того, как уехать в Англию, она получила, как минимум, десять писем от Элен. Только вот Лили никогда не читала их: что-то внутри не давало ей покоя, поэтому, лишь получив конверт, она сжигала его в камине и долго наблюдала за тем, как поглощает огонь бумагу. Интересно, а мог ли и Годрик писать ей вместе с Элен? Может быть, за то время, что ее не было, они сблизились?

Склонив голову набок, Лили рассеянно посмотрела на него, слегка поджав губу, поэтому его голос, доносившийся словно из вакуума, не сразу привлек ее внимание:

— А что будет после Бекки? Что ты сделаешь с моей сестрой?

Ее взгляд резко сфокусировался на нем, и Лили, усмехнувшись, медленно подошла к нему и, словно пытаясь что-то найти в его бегающих зрачках, безразлично произнесла, чеканя слоги:

— Я ее изведу, Годрик. Я сделаю так, чтобы она почувствовала хотя бы часть того отчаянья, которое я ношу вот уже несколько лет. И чтобы она поняла, что быть просто красивой стервой, умеющей раздвигать ноги перед нужными людьми, недостаточно, чтобы переходить дорогу мне.

Годрик молчал в ответ, и Лили, тихо фыркнув, улыбнулась беспечно, словно это все не стоило ее внимания и времени, а потом, крепко схватив его руку и прижав палочку к его шее, она бросил быстро, чтобы он не успел ничего сделать:

— Обливиэйт.

Секунду, и Томас, моргая, внимательно посмотрел на Лили, на ее ослепительную улыбку и, резко отшатнувшись от ее руки, махнул головой. Годрика шатало, и, облокотившись о кирпичную кладь прямо напротив Лили, он задумчиво вскинул брови, будто бы пытаясь понять, что вообще здесь забыл. А потом, словно опомнившись, бросил:

— А что будет после Бекки? Что ты сделаешь с моей сестрой?

Лили улыбнулась. Столько лет отчаянной ненависти и желания отомстить не могли подорваться из-за того, что она почему-то крайне плохо контролировала свою агрессию. А потому, откинув волосы за плечи, Поттер бодро протянула:

— В зависимости от того, насколько все удачно пройдет с Бекки. Возможно, мне хватит и ее сломанной судьбы.

Подмигнув, Лили круто развернулась, видя, как подозрительно сверкнул глазами Годрик. Он не верил ей, и оно было понятно, однако Поттер не собиралась ничего никому доказывать: она довольствовалась тем, что пока Годрик успешно был использован ею. А что будет дальше? Было без разницы. Ведь Лили знала, что в планах толка не было никакого.

Тяжелов вздохнув, Лили слегка усмехнулась своим мыслям, поправляя по пути волосы, которые то и дело лезли в глаза. Она шла медленно, потому что домой ей совсем не хотелось, а потому пыталась заострить свое внимание на чем угодно, лишь бы нарочно замедлиться, остановиться, всматриваться во что-то. Дома теперь было настолько сложно, что Лили поморщилась лишь от одной мысли о нем. Тот факт, что ни один из Поттеров не имел легальной работы, поначалу не волновал Лили — ровно до тех пор, пока она не поняла, что все — и брат, и отец — всегда сидят дома.

Встреча с братьями после трех лет разлуки была слишком нелепой. Они увиделись лишь на следующий день, когда Лили преспокойно завтракала и думала о том, куда бы спрятать свои темномагические фолианты. Именно в тот момент на кухню ворвался Альбус с широкой улыбкой на лице и уверенным взглядом, которым он искал ее.

— С возвращением, малявка, — цыкнув, он беспардонно развалился в кресле напротив и упрямо поглядел на нее, словно пытаясь поймать ее взгляд. Но только Лили совершенно не хотелось смотреть на него в ответ. — Наконец-таки в нашем доме станет весело.

— Ты что-то слишком счастлив, — милейше улыбнувшись, Лили аккуратно отложила вилку в сторону и подперла руками подбородок. — Советую стереть эту дебильную ухмылочку с личика, братец, а то мне так и хочется совершить нечто, что непременно ее уничтожит.

Коротко расхохотавшись, слегка запрокинув голову, Альбус немигающим взором поглядел на нее, свесив руку за спинку стула, покачивая ногой, и взгляд при этом у него был нечитаемым.

— Жду того момента, когда ты увидишь последователей Малфоя и его партии, которые приходят к отцу каждую субботу. О, я думаю, это будет удивительное зрелище… ведь многие из них твои бывшие однокурсники, со-олнечная.

Стоило ли говорить, какая ярость обуяла Лили в этот момент, как ее улыбка, наполненная ядом, хоть и не погасла на устах, но все же померкла? Лили бесилась. А потом, столкнувшись с Джеймсом ближе к обеду, когда она решила перетащить выводимые ею растения на открытый балкон, который вечно занимал Альбус для посиделок с книгами, Лили совсем потеряла покой.

— Немедленно спрячь все свои склянки, Лили, — немного угрожающе накинулся на нее Джеймс без приветствий. Казалось, ему было все равно, что в последний раз он видел свою сестру три года назад — право, в этой семье все упорно делала вид, будто им плевать на все и вся. — И книги тоже! Если ты не сделаешь это до пятницы, пинай на себя — я сожгу всю эту дрянь адским пламенем.

Громко хлопнув дверью, Джеймс быстро исчез из ее поля зрения, и Лили, закатив глаза, с силой сдавив пальцы в кулаке, прикусила губу, чтобы не взвыть от ярости. Именно в этот момент она услышала тихое фырканье Альбуса, который, как и всегда, сидел и читал книги в кресле. Поймав ее взгляд, он живо проговорил:

— Наивный Джеймс. Он-то все еще верит, что если будет жить по их правилам, то точно попадет обратно в команду.

Лили хмыкнула. Сегодня была уже среда, и, не желая слушать крики Джеймса, она давно уже позаботилась о своем добре — просто запечатал все книги и склянки в лесу около поместья Берков. Это было надежно, так как Асторат жил в глухой местности, и никому не бы не пришло в голову искать нечто подобное в невзрачном еловом лесу. А даже если и нашли бы… кто бы сказал, что это принадлежит Лили Поттер?

Вздохнув, она ускорилась, раздраженно подумав, что если опоздает к ужину, то Прюденс точно не оставит это без колких и едких придирок. Прюденс Поттер, некогда Забини, была новой головной болью Лили, ведь жена Альбуса, как и ожидалось, была конечной стервой с аристократическим воспитанием, и порой Поттер казалось, что она действительно будто специально взъелись на нее. Лишь впервые увидев ее, Прюденс надменно пожала красные губки и сильнее обвила руку Альбуса. Брат был счастлив, сверкая, как начищенный галлеон, и Лили едва стерла со своего лица отвращение — глупый идиот, выкравший свое счастье — из-за него о Поттерах не судачил только ленивый.

Чем больше Лили наблюдала за Прюденс, тем сильнее не понимала, что же такого в ней нашел Альбус, ее брат, жесткий и агрессивный человек, который в ее присутствии словно становился покладистым зверьком. Он всегда вставал на ее сторону, когда Прюденс умудрялась поругаться с Джеймсом, никогда не позволял никому смотреть на нее косым взглядом, и стоило Лили лишь открыть свой рот, дабы принизить эту черноволосую стерву, как она тотчас же получала горящий, предупреждающий взгляд своего старшего брата. Лили злилась. Честное слово, злилась, потому что ее брат так никогда не защищал.

Уже совсем стемнело, когда Лили наконец вернулась домой, хлопнула громко дверью и оказалась в наполненной светом гостиной, из которой можно было разглядеть небольшую кухню. Как и ожидалось, Прюденс накрывала на стол, присвистывая, чуть поодаль стоял Альбус и с мученическим видом держал тарелки, которые она вырывала из его рук легким движением. Бросив взгляд на кресло, Лили заметила и своего отца, который безмятежно читал газету, слегка щурясь, будто пытаясь разобрать слова, и подле него со скучающим видом сидел Джеймс, который по голограмме смотрел квиддичный матч.

На секунду Лили стало тоскливо, словно вся эта картинка семьи не принадлежала ей вовсе, словно в этом всем места ей не было. Да, она была другая: у нее не получалось отпустить свою ненависть, и жила-то она только ради собственной мести. У Лили ничего не было. Ни дела всей жизни, как у Джеймса, ни любви, ради которой стоило рискнуть, как у Альбуса, и уж тем более у нее не было такого же желания жить, как у ее отца, который всегда относился к любым невзгодам с такой легкой философией, что ее воротило.

Все было предельно просто: солнечная Лили Поттер просто не вписывалась в эту семью.

— О, посмотрите, кто вернулся, — протянула Прюденс, и Лили, вскинув голову, внимательно посмотрела на нее, невольно ощущая, как взгляды всех присутствующих были направлены на нее. — И где ты только пропадаешь, Лили? Сомневаюсь, что ты смогла найти себе работенку в Англии.

— Сомнения ни к чему такому красивому личику, — милейше улыбнувшись, в ее же интонации ответила Лили. — А то смотри, потеряешь единственное свое преимущество.

Джеймс едва слышно фыркнул, Гарри предосудительно опустил глаза в газету, но Лили могла поклясться, что уголок его губ приподнялся. Все терпели Прюденс из-за Альбуса, а сам отец никогда не выказывал неуважения к своей невестке — напротив, он всегда держал строгий нейтралитет. Только Альбус, словно собачонка, оберегал и защищал свою женушку от всего. «Лучше бы он защитил ее от нее же», — со злобой подумала Лили, поймав яростный взгляд брата.

— Ты куда? А как же ужин? — раздраженно спросила Прюденс в тот момент, когда Лили спокойно зашагала по лестнице, не намереваясь больше видеть хоть кого-то. Ей нужно было опять и опять сидеть в своей лаборатории на чердаке и стремительно думать над тем, как именно можно излечить Астората, чтобы тот выдал ей козырь. От этого теперь, к сожалению, зависело слишком многое.

— Без меня, — рассеянно бросила Лили, скрывшись в лестничном пролете и прежде, чем оказаться на чердаке она услышала надменный голос Прю, которая раздраженно проговорила, словно специально, чтобы звуки ее голоса долетели до нее:

— Мистер Поттер, поговорите со своей дочерью. У нее всегда такой важный вид, что тошно становится… героиня, ну разве нет? Вы вообще видели этот взгляд? Она же нас всех презирает!

Прислонившись к деревянной поверхности, которая не была застелена ни гобеленами, ни обоями, Лили даже не попыталась включить свет. Она просто бессмысленно смотрела в пространство, думая, что вся ее жизнь долбаная игра, в которой она явно не победитель. Из раза раз вставать было тяжелее всего, и больше всего Лили хотелось отпустить и свою ненависть, и свою месть, но знала же, знала, что тогда у нее совершенно не будет смысла сносить эти дни.

Раньше она жила мыслью создать воскрешающее зелье и увидеть во плоти свою мать. Но годы прошли, и вместо желания обнять свою матушку, у Лили появилась четкая потребность поставить на колени всех своих врагов. Ей казалось, что в этом и будет-то ее счастье.

Хмыкнув, Лили взмахнула палочкой, озаряя комнату светом, а потом, заколов волосы, подошла к столу, на котором стопкой лежали алхимические вычисления, и села за работу. Времени не было.

Только вот ничего у нее не получилось ни на следующий день, ни через день. Когда наступила пятница, день помолвки, Лили совсем отчаялась. Впервые за многие годы она вдруг почувствовала, что это такое — стоять у самого края бездны и осознавать, что страховки нет. Никто ее не спасет. Ни на кого у нее нет надежды.

Она знала, что ей нужно было сделать: надеть красивое, элегантное платье, красиво закрепить волосы, а потом в самый разгар торжества проникнуть в особняк Томасов, чьи чары Годрик снимет на день. В этом зале она будет стоять под взглядами десятка невольных зрителей, и Лили будет скалиться, улыбаться, кривить губы в насмешке, когда сердце забьется сильно-сильно, потому что ей будет очень страшно. Потому что месть — это начало истории, конец которой никогда не бывает счастливым.

«Некоторые истории никогда не заканчиваются хорошо», — так говорил ей дядя Чарли, и Лили, чувствовавшая над своей судьбой рок, не могла с ним не согласиться.

«Твоя история никогда не закончится хорошо», — вторило сознание, когда Лили, поправив складки черного атласного платья на бедрах, бессмысленно посмотрела в свое отражение. А потом, улыбнувшись, она взмахнула палочкой, трансгрессировав. Поттер шла к Асторату без надежды и особого желания: просто Лили опутывала его своим вниманием, зная, что, возможно, однажды это может сыграть ей на руку.

Она шла, и ветер поднимал подол ее длинного платья, игрался с волосами, слегка портя прическу, но едва ли Поттер замечала это. Было холодно, Лили знала это, но не могла ощутить. И поняла, что вся дрожит, лишь когда зашла в особняк Берков и села напротив старика, который безразлично смотрел в окно напротив, словно ожидая чего-то. Может, своего внука?

Бедный, несчастный, брошенный старик. У него ведь тоже ничего не было, кроме яркой молодости, которая закончилась уже очень давно, облачившись в воспоминания. Он не нужен был своему сыну, от которого отрекся, не нужен был даже внуку, который не пожелал вернуться ради умирающего в ненавистную страну.

— Вы умрете, — спокойно, без особых эмоций произнесла Лили, вперив в него внимательный взгляд. У нее было странное настроение: такое тоскливое и одновременно меланхоличное… Мерлин, если бы только можно было еще раз увидеть эти серые глаза… — Вы умрете, — вновь повторила Лили, чуть махнув головой, прогоняя наваждение. — У меня не получится создать вам нужное зелье.

Асторат медленно повернул к ней голову, слегка приподняв бровь.

— Милая моя, неужели ты считаешь меня настолько идиотом, что думаешь, будто я не осознаю этого?

— Но вы надеетесь, — без тени насмешки протянула Лили, — значит, вы все-таки… глупы.

— Я надеюсь вопреки здравому смыслу не для того, чтобы выслушивать твою оценку своих умственных способностей. Я надеюсь, потому что иначе жить совсем невыносимо. Не тебе ли этого не знать?

Промолчав, Лили по-прежнему жестко и уверенно смотрела в его лицо, словно пытаясь найти какие-то нужные для себя ответы, но, не выдержав, позволив эмоциям прорваться наружу, она эмоционально бросила:

— Но какой смысл? Когда вы умрете, все останется таким же: люди, которых вы ненавидите, будут счастливы. До чего же это несправедливо! Те, кто заставляют нас страдать, всегда счастливы в наших глазах, ведь они не переживают то, что переживаем мы.

Меланхолично качнув головой, словно соглашаясь, Берк прищурил левый глаз, сжал свою старческую руку в кулак, но руки, ослабленные от бездействия, почти сразу же расцепились. Пальцы с морщинистой, грубой кожей не слушались больше его.

— Ваш сын, — хмыкнув тихо, протянула Лили с немым отчаяньем глядя в его глаза. — Он на коне. Получил протекцию, а теперь выдает свою дочь за неофициального куратора Содружества. Вы понимаете? Ваш сын строит карьеру на ваших костях, ведь он забрал у вас ваше детище — лавку! Это ли справедливо?

— Что? — моргнув, быстро протянул Асторат, и глаза его на секунду вспыхнули. — Что ты сказала? Он выдает Ребекку за сына…

— Мистера Томаса, — с яростью выплюнула Лили, видя, как вздрогнул на секунду старик.

А потом, словно отмерев, он поджал губы в тонкую линию, и его дряхлое лицо исказилось в какой-то немой ярости. И только лишь глаза Астората, такие необычно ясные для его лет, на секунду окрасились каким-то торжеством.

— Мой сын всегда был идиотом, — иронично протянул он вдруг, а потом, наклонившись, быстро бросил: — Играет он не на моих костях, а на своей протекции.

— О чем вы? — с сомнением произнесла Лили, слегка сощурившись, и сердце ее забилось быстро-быстро.

— Ведь лавка, из-за которой и произошел весь сыр-бор с Лютым, не принадлежит ему, — улыбка Астората стала ярче, а глаза, вспыхнув, — еще светлее: фиолетовый в секунду стал лиловым. — Почти год назад я сделал так, что теперь лавка Берков полностью принадлежит истинному наследнику. Она принадлежит Фобосу Берку.

Лили моргнула, а потом запальчиво взмахнув рукой, боясь выдать ликование, которое медленно поднималась в груди, отрывисто спросила:

— Мистер Берк… он в курсе?

— Нет, — улыбнувшись, ответил Асторат, и глаза его торжествующе сверкнули. — Только Фобос. Мой внук — умелый главарь.

А потом, словно опомнившись, он резко замолчал, мрачно посмотрев на Лили. Но было поздно. Меланхолия, которая разливалась по венам, теперь превратилась в горячую лаву, которая текла вместо крови.

Она просидела со стриком в полном молчании еще минут тридцать, прежде чем выйти от него. Она молчала, потому что пыталась забить собственную радость, потому что думала о том, как же именно можно было воспользоваться этой информацией. А когда, спустившись вниз, она оказалась на первом этаже, Лили внимательным взглядом окинула прохожую, думая о том, что ей нужно подтверждение. Ей, черт побери, нужны долбаные доказательства.

Торжество переполняло все ее естество, а улыбка горела на лице, когда, зайдя в Косую аллею за пергаментом и пером, Лили быстро написала пару строчек:

«Я знаю секрет твоей семьи, Фобос. Не хочется ли тебе вернуться обратно и попытаться уговорить меня, чтобы я не ломала их судьбы?».

А потом, окликнув ближайшую почтовую сову, она аккуратно вывела на конверте немецкий адрес и пустила птицу. Взмахивая серыми крыльями, она почти слилась с весенним небом, и Лили, оскалившись, безмятежно смотрела ей вслед. Зачем ей был нужен Фобос? Что ж, при удачной манипуляции можно было уговорить его отомстить своей семье. Но… как?

Это было не настолько важно. Оправив черное платье, Лили очаровательно улыбнулась своему отражению в витрине ближайшего магазина. Она была красива и знала это, поэтому предполагал, какой эффект произведет на толпу своим черным-черным платьем, едва мерцающим из-за магии среди этой нюдово-бледной белизны платьев подружек обрученной.

«Эх, Бекки-Бекки. Думала ли ты когда-нибудь о том, как страшен тот, кому нечего терять?» — усмехнувшись, подумала Лили, все еще разглядывая себя в мутном стекле витрины. О, теперь ей незачем было отступать от намеченного пути. Теперь Лили Поттер готова была сгореть в своих чувствах, лишь бы на секунду ощутить ту каплю торжества, что раньше всегда была рядом с ней, когда она унижала, втаптывала людей и стремительно шла по намеченному пути.

С каждым шагом у нее тяжело что-то в груди, и дыхание давалось особенно трудно. Особняк Томасов сверкал, то и дело с хлопком появились опаздывающие люди, которые, суетясь, стремительно шли по ступенькам, параллельно надевая на лица маски, так как помолвка была совмещена с баллом-маскарадом. Из огромных окон особняка лился свет, музыка была настолько громкой, что Лили, стоявшая в тени деревьев, могла отчетливо услышать звуки вальса Шопена, немного покачиваясь в такт этой сводящей с ума музыки.

Лили не спешила. Стояла и чего-то ждала, всматриваясь в величественное здание, а потом, надев черную, обрамленную бархатом маску, которая едва ли закрывала лицо, трансгрессировала, тем самым пропустив охрану, которая стояла настороже. В ту же секунду Лили оказалась прямо перед дверьми, ведущими в зал, и, слегка приоткрыв дверцу, она аккуратно посмотрела во внутрь. Кругом танцевали пары, чуть поодаль стояли люди небольшими группками и весело болтали. Гостей было достаточно, здесь также присутствовали и журналисты, ведь Дин Томас владел "Ежедневным пророком".

Дождавшись, когда вновь заиграла громкая музыка и уже новые пары встали в центр зала, Лили быстро прошмыгнула внутрь, продвигаясь к стене, сильнее сжав руку, которую облачила в перчатку. Страх сковывал легкие, и, несмотря на собственную уверенность, Лили испытывала некоторую панику. Она боялась, что ее черное платье раньше времени привлечет внимание, боялась, что Годрик струсит в последний момент. И чем дольше стояла здесь, окруженная счастливыми лицами, тем сильнее думала о том, как же сильно она не вписывается в здешний антураж.

Но ее никто не замечал. Все были так увеличены будущей невестой, которая, счастливо улыбаясь, посверкивая бриллиантами, то и дело смеялась невпопад. Бекки сидела на кушетке около окна и обмахивала свое потное лицо широким белым веером, то и дело кривя черные брови. Прошло три года, но это тупое выражение лица, казалось, так и не исчезло с несуразной мордашки — напротив, оно как будто усугубилось, что вызвало у Лили презрительную усмешку.

Музыка играла все более торжественная, было понятно, что с минуты на минуты состоится то, ради чего все и пришли — увидеть становление новой элитой, скрепление золотой молодежи, которая оплотом будет стоять за ценность своих родителей. Все это было до того смешно, что Лили поминутно сдерживала смех, наблюдая за Томасом. Годрик стоял почти рядом с Ребеккой, и вид у него был до такого мрачен и тосклив, что она поняла: он не струсит. Он дойдет до конца.

Когда ее взгляд зацепился за Мэри Томас, которая была одета в откровенное бордовое платье, едва доходившее до колен, Лили видела, как поминутно кривит губы Мэри, как ее глаза сверкают хищным блеском и как чувство удовлетворения просачивается сквозь каждую клеточку этого красивого, но такого бездушного лица. «Она совсем не изменилась», — с насмешкой подумалось ей, когда Поттер внимательно вглядывалась в белесые волосы, которые, посверкивая в электрическом свете, напоминали платину.

Широко улыбнувшись, Лили вскинула голову, потому что чувство раздражения накатило на нее волной, и бессмысленно посмотрела в сторону, заметив вдруг мужчину, который стоял в совершенно другом конце зала и чьи глаза сквозь узкие щелки маски почему-то внимательно разглядывали ее.

«Черт», — с опаской подумала Лили, прикинув, что, конечно же, здесь могло быть очень много ее знакомых, и с каждой секундой надежда, что ее не обнаружат, испарялась, оставляя за собой тонкое ощущение страха.

Мужчина смотрел слишком внимательно, и взгляд у него был такой цепкий, такой жесткий, что Лили невольно замерла, чувствуя себя не как обычно: сердце забилось быстро-быстро, и она забыла, как вообще дышать. Ей хотелось подойти ближе, потому что сквозь танцующие пары едва ли можно было понять даже то, какой цвет волос у этого человека, не говоря о чем-то большем, и чем пристальнее она наблюдала, тем сильнее испытывала какую-то дрожь.

Было что-то знакомое в этом темном силуэте и в этом взгляде. Напротив нее стоял мужчина, Лили не сомневалась, и его черная рубашка так не сочеталась с пестрыми цветами вокруг, что она бы усмехнулась иронично: потому что среди всех присутствующих они были единственные в черном.

— Дамы и господа, — весело подняв бокал, пропел Дин Томас, и Лили дернулась, бросив хмурый взгляд на него, по-прежнему ощущая на своем теле этот жесткий прицел. — Все вы, конечно же, знаете, по какому торжеству мы здесь собрались: мой сын, моя гордость и моя самая большая надежда сегодня обручится с очаровательнейшей мисс Ребеккой Берк.

Люди зааплодировали, и Бекки с веселым смехом поднялась с кушетки, подошла к мистеру Томасу и очаровательно улыбнулась. Мэри хлопала громче всех, и ее яркая улыбка была до того ядовитой, что Лили действительно сдерживала себя, чтобы прямо сейчас не сорвать все это торжество. Поттер злилась. Видел Мерлин, ненависть поднималась в ней с каждом секундой, когда Годрик медленно шел к Бекки и, схватив ее за руку, беспомощно оглянулся, пытаясь, наверное отыскать ее.

Веселые, беспечные и такие алчные… едва ли кто-то из присутствующих здесь оценят выходку Лили и захотят встретиться с ней с глазу на глаз, но они все так упивались своим могуществом, будто действительно верили, что власть навсегда у Содружества. И, казалось, они совершенно уверовали в свою безнаказанность.

— Так как никто из присутствующих не может назвать причину, по которой данная помолвка не может состояться, я с гордостью могу сказать…

— Эта помолвка не может быть заключена, — резко и громко проговорила Лили, выйдя в центр зала, и кучки людей, столпившие возле пары, резко разошлись, давая тем самым ей проход.

Время уходило сквозь пальцы, а тишина в зале стояла гробовая — даже музыканты, и те перестали играть салонную музыку, замолчав. Лили чувствовала каждый взгляд кожей, но более всего — пристальный и жесткий взгляд мужчины, что теперь стоял за ее спиной и даже не двинулся ближе, чтобы разглядеть помолвленных.

— Кто вы? — протянул Дин Томас, прищурившись, словно пытаясь понять, с кем он вообще говорит. И Лили не стала долго мучить всех, а потому медленно сорвала маску с лица и резко подняла глаза, чувствуя себя словно под прицелом.

Лили видела, как дернулась Бекки, как Мэри, ошалело схватив ту за руку, таращилась на Поттер, словно на приведение, и как в глазах этих вспыхнул огонек ярости. Один только Годрик смотрел на нее, как на спасение, с таким восторгом в глазах, что Лили широко улыбнулась.

Она неспешно двинулась к нему, а потом проговорила беспечно, растягивая гласные:

— Этой помолвки не будет. Потому что Годрик Томас принадлежит мне. — И, подойдя к нему, она резко обвила его шею своими руками, внимательным взглядом посмотрела на застывшую Бекки и Мэри, а потом глаза у Лили сверкнули яростно. — Мы связаны заклинанием.

— Что? — с яростью прорычал Дин, резко дернувшись по направлению к сыну, который стоял к нему спиной. Сердце у Годрика билось гулко-гулко, Лили слышала, как он тяжело дышит, и это доставляло ей неумолимое удовольствие. Однако мистер Томас не сделал и шага, потому что Лили, вытянула руку вперед, будто призывая его остановиться, и Дин подчинился. Настолько велико было его оцепенение и удивление.

Едва коснувшись губами уха Годрика, Лили проговорила громко, сквозь улыбку:

— Годрик, неужели ты не сказал?

Ее губы едва касались его кожи, а потом, резко отстранившись, она вздернула верх рукав черного платья, оголяя черный иероглиф, который заискрился голубым свечением — знак того, что она стояла с тем, с кем была связана.

Дин Томас вздрогнул, распахнув широко глаза, неверяще смотря в глаза Лили, которая, улыбаясь шире, вдруг переместила взгляд на Бекки, которая застыла в двух шагах от нее и в чьих глазах скапливались слезинки. Тишина была гробовая. Казалось, в зале застыло все, и в этой тишине, которая била по перепонкам, Лили прошептала, смотря в зеленые глаза Ребекки Берк:

— Я буду твоим приговором, Бекки. Запомни это.

В тот же момент, когда раздались громкие возгласы отмеривших журналистов, звук щелкавших камер, она трансгрессировала, прижавшись к Годрику слишком близко, обвив руками его широкие плечи, отчаянно ощущая этот чужой, но будто бы знакомый взгляд. И когда свежий ветерок коснулся ее вспотевшего лица, Лили расхохоталась, отстранившись от замершего Годрика, и, согнувшись, она долго еще смеялась, с упоением вспоминая удивленные лица и свет софитов.

— О Мерлин, ну что за убогое зрелище, — расхохотавшись сильнее, бросила весело Лили, резко подняв глаза на Годрика, который по-прежнему молчал с неверием глядя на нее.

— Спасибо, — наконец пролепетал Годрик, словно не веря, что он был только что похищен с помолвки, а потом тоже рассмеялся.

Вечер приятно обдувал ее холодом, и Лили было абсолютно плевать, что она стоит в легким платье на открытом воздухе — ее переполняла такая радость и веселость, что впору было пуститься в пляс. Настолько поднятое настроение было у нее.

И, насвистев себе «Рондо» Моцарта, Лили присела в комичном реверансе, рассмеявшись сильнее, а потом резко обернулась. Они оказались у самого моста, откуда можно было увидеть Темзу, и Лили, хмыкнув, вдохнула полной грудью, не думая о том, что же ждет ее завтра.

— Сколько наших знакомых было в зале, — весело проговорил Годрик, поравнявшись с ней, с интересом заглядывая в ее глаза. Лили хмыкнула. Какое ей было дело до тех, кто туда пришел? — И как мне теперь оправдаться? — он улыбнулся шире, прикрыв на секунду глаза. Впервые в жизни, наверное, Лили видела, как в этом агрессивном, вечно искаженном недовольством лице была какая-то легкость.

Все складывалось удачно. Фобос вернется к ней, и она сделает все, чтобы он помог ей сбросить Берков с Олимпа. А потом она возьмется за Мэри, Лили выследит все ее повадки и все ее слабые места, она опутает ее жизнь своим вниманием, чтобы потом дождаться момента и уничтожить ее прямо на месте, смачно втоптав в грязь.

Глаза Лили вспыхнули огоньком предвкушения. О до чего живой она чувствовала себя сейчас!

— Малфой тоже был на помолвке. Отец специально его пригласил, чтобы показать крепость Содружества, — вдруг резко бросил Годрик и упрямо посмотрел ей в глаза. — Но весь вечер он простоял в сторонке и ничего не сказал… а отец так хотел, чтобы он сорвался.

Замерев, Лили распахнула широко глаза, опять почувствовав, как забилось сердце, как дыхания опять стало не хватать. Мужчина с цепким, жестким взглядом… «Мерлин, как я могла не догадаться?» — подумалось ей, и Лили, скрежетнув зубами, с силой сжала перила моста.

Злость потупляла радость. Скорпиус Малфой. Чертов сукин сын. Он видел ее, он первым заметил ее… значит, весь этот спектакль… Мотнув головой, Лили резко повернулась, взглянув на бушующую гладь воды.

«Завтра суббота, — вторило сознание. — Завтра он придет к твоему отцу, забыла?»

Да. Завтра она вновь увидит его, наконец, без маски и сможет взглянуть в эти серые глаза. Но как? Как она будет вести себя? Страх обуял Лили. Ей хотелось и не хотелось видеть его одновременно, и, лишь вспоминая этот тяжелый взгляд, который, казалось, не менялся с годами, Лили чувствовала трепет и одновременно дрожь.

Потому что самым главным соперником для нее всегда был Скорпиус Малфой. И месть для него должна была быть грандиозной. Она обязана отплатить ему за все, что испытывала: и в первую очередь — за эти странные, непонятные, такие сильные и ненужные чувства, спрятанные так глубоко, что порой Лили действительно забывала, что на самом деле она испытывала к нему.

Лили проснулась из-за патронуса в виде волка, который, пройдя сквозь нее, обдал ее лютым холодом и тотчас исчез в темноте, громко проговорив:

— Лили, срочно ко мне. Это Асторат.

Поежившись, Лили недовольно посмотрела в темноту и тяжело вздохнула. Со вчерашнего дня она чувствовала себя разбитой, и тот факт, что сегодня была суббота, не приносил облегчения, а напротив, лишь сильнее напрягал Лили. Ей хотелось сбежать из дома, желательно на весь день, поэтому патронус Астората показался ей даром небес.

Это не был побег. Просто что-то внутри Лили отчаянно сопротивлялось этой встрече: что-то внутри нее боялось, что стоит лишь посмотреть в эти серые, до боли знакомые глаза, как можно оставить мысли о мести. И Лили не нравились такие едва ощутимые предположения, потому что тогда выходило, что весь ее гениальный план изначально был ненужным и пустым, ведь можно было просто взять и простить.

«Не обольщайся, Лили Поттер. Ты озлобленная на мир сука, кого ты собралась прощать?» — подумалось ей, и, хищно усмехнувшись, она быстро стала собираться.

Астората нельзя было игнорировать. В конце концов, у Лили не было никакой уверенности в дальнейших действиях Томасов, поэтому ей как никогда нужна была информация. А желательно — неоспоримое доказательство ее правоты в виде какой-нибудь бумажной подоплеки.

Она трансгрессировала прямо к лесу, окинула его мрачным взглядом, вспомнив о своих склянках, закопанных в земле, а потом быстрым шагом направилась прямиком к старику. Больше всего ее удивило то, что он не лежал, как обычно, в своей комнате, а, опираясь о дверь, внимательно следил за каждым ее торопливым шагом, словно только и ожидая ее. В какой-то момент она отчаянно стала вспоминать, не совершила ли какой-нибудь ошибки, но вглядываясь в это морщинистое лицо, Лили понимала, что дело не в ней. Что-то тревожило старика.

Когда она поравнялась с ним, с гордой ухмылкой выдержав его напряженный взгляд, Лили почувствовала странную нервозность. В конце концов, Берк не когда не был ее полноправной игрушкой — таким человеком, как Асторат, невозможно было управлять, это он был вершителем судеб с большим багажом.

— Как же я ошибался, — с какой-то ироничной улыбкой протянул Асторат, прищурив глаза. — Милая, зачем ты только написала ему письмо?

Лили удивленно вскинула брови, не совсем понимая, о чем речь, и, видимо, это отразилось в ее лице, потому что Асторат, прищурившись, спокойно проговорил:

— Только что ко мне пожаловал мой сын. Впервые за двенадцать лет я увидел этого предателя перед собой, а не его доверенных лиц, — он скривился, сжав с силой ручку двери, но его ослабленные руки не долго могли выдержать такое напряжение, поэтому уже через минуту Асторат, шикнув, ослабил хватку. — Он пришел с Фобосом. Я думал, что мой внук настоящий наследник… я ошибся. Оказывается, предателю известно, как я ловко обвел его с наследством.

Он замолчал, и заинтригованная Лили, прикусив нижнюю губу, вдруг резко схватила его за руку, потому что каким-то шестым чувством поняла, что он сейчас упадет. Придерживая его старческое тело, она аккуратно усадила Астората на лавку, тут же примостившись рядом, боясь пропустить даже одно-единственное слово. Переводя дыхание, немного сопя, Берк с издевкой кривил губы, смотря куда-то сквозь себя, и с каждой секундой Лили ощущала, как нетерпение и дикий интерес охватывали ее сознание.

— Они требовали документы… понимаешь ли, до моей смерти я по-прежнему остаюсь полноправным хозяином этой чертовой лавки. И пока я жив, они не могут изменить мое завещание, вот поэтому им нужна эта бумажка. С помощью нее можно было запросто лишить меня единственного козыря — без нее я не смогу давить на своего сына.

— Что это? — с интересом протянула Лили, приблизившись к нему ближе, даже замерев.

— Дарственная бумага на имя Фобоса. Только получив ее, он станет настоящим хозяином, но…

Он опять запнулся, нахмурившись, и эта пауза в отличие от прошлой была долгой. Или так только казалось взбудораженной Лили, которая, слегка ерзая на лавке, смотрела на голый лес, прикусив губу. «Вот бы получить эту бумажку», — подумалось ей, и она усмехнулась своим мыслям. Если бы Лили получила дарственную бумагу, она бы предала огласке этот документ, и тогда Томасы навсегда бы отвернулись от Берков. Право, у нее не было нужды вновь восстанавливать лавку, все, чего ей хотелось, — навсегда унизить Берк, опустить ее так глубоко на дно, чтобы она никогда не выбралась.

— Предатель в бешенстве, — вдруг резко проговорил Асторат, и Лили вскинула голову, внимательно поглядев на него. — Помолвка Бекки сорвалась… твоих рук дело?

Прищурившись, он усмехнулся, видя, как едва качнула головой Лили, как ее глаза сверкнули азартным блеском. Ему определенно нравился ее настрой.

— И ты написала Фобосу. Он вместе с отцом сегодня пришел ко мне, даже попытался прорваться в сознание, чтобы найти эту бумажку, но… какие наивные, Мерлин их побери, я прожил столько лет, что никогда не держу воспоминаний в голове.

Слегка рассмеявшись, Берк качнулся, и Лили была вынуждена схватить его за надплечье, чтобы он не упал. Постепенно смех перешел в кашель, и, когда Асторат уже почти задыхался, то резко схватил Лили за руку и сдавил ее с такой силой, что Поттер бы очень удивилась, если бы не была так взбудоражена.

— Он предал меня. Мой внук — моя надежда — предал меня! — Его глаза с исступлением смотрели на нее, и она видела в этих фиолетовых, таких знакомых глазах столько отчаянья, что почти захлебнулась им, если бы ее не переполняло то же самое, убогое чувство. — Я мечтал, что он отомстит ему… за меня, за свою мать, хотя бы за себя! Но что я получил? На пороге смерти вдруг осознал, что я всегда видел в нем того, кем он никогда не был.

Сильнее сдавив ее руку, Асторат тяжело вздохнул и улыбнулся.

— Ты им мстишь. В твоих глазах я вот уже который год я вижу сплошную ненависть, Лили Поттер. Именно это мне и понравилось тогда: так смотрят лишь те, кто готов дойти до конца. Даже если конец — это чья-то смерть. Скажи мне, как сильно ты ненавидишь Ребекку Берк? Что ты сделаешь с ней? Что ты сделала уже?

— Сначала я разорвала ее помолвку с человеком, в которого она влюблена еще с Хогвартса, — чеканя слоги, протянула Лили, с силой сжав его ладонь, и глаза ее сверкнули таким диким блеском, что Асторат улыбнулся еще шире. — Жалкая Бекки Берк была моей жертвой на протяжении всего Хогвартса. И когда лишь однажды у нее получилось потеснить меня, она подумала, что я оставлю ее, забуду все и никогда не приду за отмщением.

При одних лишь воспоминаниях о мерзкой улыбке Ребекки, у Лили свело от ненависти скулы, и она, насыщаясь внутренней ненависть, говорила не просто с запалом, а с самым настоящим фанатизмом:

— Ваша внучка — идиотка. И она поплатится за свою недальновидность. Потому что дальше, если я получу этот документ, я сделаю так, что она и ее отец будут навсегда опозорены. Они лишатся протекции, и тогда, как и все наследники Слизерина, или чистокровных семей, или Пожирателей, они окажутся на дне. Откуда не выбираются.

Лили сглотнула, расширив глаза, потому что перед глазами мелькнуло очередное воспоминание, заставившее ее сердце биться дико. Да, именно так ей когда-то сказал Скорпиус. Со дня не выбираются. И Поттер теперь знала это, как никто иной. Теперь все слова Малфоя были не простыми предостережениями, они были ее опытом.

Асторат улыбнулся. А потом, пошарив левой рукой под мантией, он протянул ей слегка дрожащими пальцами старый, помятый пергамент, и Лили, не отдавая себе отчета, выхватила его быстрым, взволнованным движением, с некоторым восхищением посмотрев на старика.

— Смотри, Лили Поттер, ты никогда не должна сворачивать с своего пути, — кивнув головой, он прищурился. — Ты сама выбрала свою судьбу, и если ты придашь ее, то будешь никем.

Отцепив свою руку, Лили с волнением раскрыла пергамент и увидела вдруг, что в начале листа было вычеркнуто имя Фобоса Берка, а совсем рядом красивым курсивом было выведено ее. Лили Луна Поттер. С неверием она поглядела на Астората, и сердце ее забилось быстро-быстро. Она не знала, что и думать и как реагировать. Все, что могла из себя выдавить Поттер, было жалкой благодарностью, которую унес ветер легким порывом.

— Когда-то я был таким же, как и ты. Я тоже выбрал путь мести, я мстил своей жене и довел ее до смерти, — говоря это, он не мигал и не улыбался, но какое-то хищное выражение было в его выражение. — Жалею ли я об этом? Да. Но выбрал бы я другой путь? Никогда. Потому что те, кто предал нас, не заслуживают прощения. Они должны страдать. Именно поэтому я делаю это: отомсти хоть ты за меня.

— Но ваш внук… неужели вы не боитесь?

— Что ты навредишь ему? — рассмеявшись, он слегка качнул головой. — Фобос не дурак. Как только он поймет, что все теперь у тебя, он встанет на твою сторону. Этот негодник всегда лишь там, где выгодно. Он будет твоим самым верным соратником… до тех пор, пока ты не потеряешь значимость и силу. Так было со мной, знаешь ли. Никому не сдался дряхлый старик, кроме, разве что, его завещания.

Улыбка на его лице была до того отчаянная и полная всякого рода сомнений, что Лили, не мешкаясь, кивнула головой на прощание и стремительно покинула пределы поместья. На самом деле, она боялась, что он передумает, что, когда волна эмоций пройдет, Асторат осознает всю непрочность своего поступка и попытается все вернуть обратно. Могла ли она это допустить? Что ж, пожалуй, ради этого помятого листка она могла искалечить, уничтожить любого.

Лили смеялась, когда, облокотившись о каменную стену дома, который был совсем рядом с Гриммо-12, запрокинула голову вверх, чтобы видеть ярко-голубое безоблачное небо. Хохот был до того истеричным, что она все пыталась его унять — тщетно, что-то внутри нее так ликовало, что, казалось, еще немного, и от переизбытка эмоций она потеряет если не сознание, то свое хладнокровие. Подол черной мантии взметнулся ввысь, когда Лили бессмысленно посмотрела себе под ноги, прижимая к груди пергамент, совершенно не веря, что все закончилось так просто. Поверить только. Фобос и Асторат Берк действительно помогли ей, о Мерлин, как же теперь она была рада, что познакомилась с ними еще тогда, в унылом июле.

Теперь Бекки не спастись, Лили была до того решительна и до того отчаянна, что ей было абсолютно плевать на любые последствия: у нее никогда не было будущего, так какой был смысл думать о нем? Даже если ее действия навредят семье, Лили было плевать — хотя бы потому, что была уверена, просто так ее никто не сможет прижать к стенке.

Когда, свернув по направлению к своему дому, Лили увидела стоящего напротив входа Фобоса, она даже не удивилась. Она предполагала нечто такое, в конце концов, Лили прекрасно знала, что он придет за ней. И словно почувствовав ее взгляд, Берк резко повернулся и посмотрел на нее мрачным, не предвещающим ничего хорошего взором.

Он шел медленно, цокая каблуком по набитой тишине проспекту, и с каждым его шагом улыбка на ее лице становилась все шире. Она знала, как нравилось ему ее злорадство, широченная, издевательская улыбка, и не могла ничего с собой поделать: Лили до ужаса хотелось смеяться.

— Приветствую, мистер Берк, — очаровательно бросила она, слегка изогнув бровь, подметив, что в глазах его плясали чертята.

— Маленькая, рыжая стерва, — с некоторой издевкой незамедлительно ответил он. — Воспользовалась нестабильностью старика и выудила информацию? В твоем духе, Поттер.

«О, так ты ни черта не знаешь», — улыбнувшись сильнее, подумала Лили, внимательно изучая его лицо. Видимо, она была права — то, что Берк отдал ей лавку, было всплеском эмоций, о которых, возможно, позже он пожалеет. А сейчас? Лили усмехнулась, перекинув тяжелые волосы за плечи.

— Быстро же ты примчался.

— Не мог отказать себе в удовольствии понаблюдать за твоими занятными манипуляциями, — со смешком ответил Фобос, слегка поклонившись. — Однако ничего не выйдет, окстись, Лили, у тебя ничего, кроме слов старика при смерти. Как именно ты собираешься добить этим Бекки?

Слегка склонив голову, Лили, не сдержавшись, рассмеялась коротко, видя, как на секунду некоторое сомнение промелькнуло в его глазах, а потом, элегантно вскинув руку, в которой между фалангами пальцев был закреплен пергамент, она очаровательно протянула:

— Не смеши, Берк. Ты же знаешь. Когда я чего-то сильно хочу, сама судьба мне благоволит. Особенно когда этой суке известно, что путь мой прямиком в бездну.

Он дернулся, и глаза его налились такой необузданной яростью, что через секунду Фобос резко схватил ее за горло, сжав пальцы с такой силой, что Лили бы, будь она нормальной и милочкой девочкой, точно бы попыталась отбиться. Но вместо этого, расхохотавшись, она гордо вскинула голову и посмотрела на него в упор глазами, в которых не было ничего, кроме ненависти.

— Что? Убьешь меня прямо напротив окон моего дома? Мой папочка сотрет тебя в порошок, тебе ли об этом не знать, Берк? — издевательски тянула Лили, улыбаясь все больше.

— Ну ты и сука, Поттер, — сжав пальцы сильнее, через секунду Фобос резко разжал их и, переводя взгляд то на нее, то на пергамент в руке, с некоторой злобой выплюнул: — Можно сказать, что я не ожидал этого. Насколько же глубоко ты запала старику…

— Твой прокол, Берк, — холодно ответила Лили, приблизившись к нему на шаг ближе, и на лице ее теперь не было и намека на веселость или улыбку. — Если бы ты уделял ему больше внимания, то тогда он бы не переписал лавку на меня…

— Что? Он передал ее тебе? — неверяще протянул Фобос. Он выглядел настолько ошарашенным, что Лили хмыкнула тихо, в кулак, а потом, откинув волосы за плечи, скрестила руки на груди и внимательно посмотрела на него. Медленным движением раскрыв пергамент, Лили приблизила его к лицу Фобоса, чтобы он увидел свое перечеркнутое имя и записанное поверх него ее.

Лицо Берка за секунду стало нечитаемо безэмоциональным, казалось, он даже побледнел пуще прежнего, из-за чего брови Лили слегка выгнулись, как бы спрашивая: «И это вся твоя реакция?»

На самом деле, она не ненавидела Берка. Более того, можно было сказать, что она по-прежнему относилась к нему с некоторой симпатией: Лили видела в нем союзника, а не соперника, оттого все принимало несколько удручающий оборот. Терять его ей явно не хотелось.

— Пойдем, нечего здесь стоять.

— И куда же мы пойдем? — сделав акцент на «мы» с издевкой бросил Фобос, и по его напряженному лицу можно было понять, что он отчаянно пытается понять, что ему выгоднее предпринять. Да. Пожалуй они были слишком схожи, чтобы Лили не понимала, о чем думает он сейчас.

— Казино. Мне кажется, давно мы не играли в покер.

Не дав ему опомниться, Лили быстро подошла, схватила его за рукав и быстро трансгрессировала. Можно было сказать, что Лили делала это по большей части для того, чтобы сбежать прочь от дома, ведь она понимала, что не готова встретить его вновь, а собрание, судя по всему, всегда проходило в обед, поэтому… зайди Лили сейчас в дом, она бы непременно наткнулась на них. Людей из ее прошлого.

Когда очертания приняли формы, Лили улыбнулась непринужденно и потянула все еще удивленного Берка за собой. Ей хотелось разрядить обстановку, хотелось все еще удержать их отношения на отметке, когда они окончательно не превратились в врагов. Ведь с Берком было так легко и понятно, словно они были единым целым с едиными мыслями, ей действительно не хотелось ссориться с ним, но… что она могла поделать, когда именно на его несчастии можно было построить своды своей мести?

Плюхнувшись напротив него, Лили молчаливо уставилась в его лицо. Вокруг стоял сигаретный дым, люди весело хохотали, и смех этот по-настоящему резал ей слух. Салонная музыка, дешевая и вульгарная, лилась плавно и слегка надоедливо, и Лили, пытавшаяся абстрагироваться от всего и сконцентрироваться только на его лице, начинала жалеть, что привела его сюда.

— Мерлин, — наконец протянул Фобос, резко достав портсигар, а потом, вытащив сделанную им же самокрутку, слегка закурил, распространяя по всему залу аромат полыни. Лили вдохнула полной грудью, и тяжелый вздох сорвался с ее губ, настолько в момент ей стало хорошо. — Убил бы тебя, Поттер, да не могу.

— Что, привязался? — насмешливо вскинув брови, протянула Лили, легонько перекинув ногу на ногу, отчего подол ее короткого платья натянулся, слегка обнажая стройные бедра, вызывая у Берка ленивую усмешку. — Давай сыграем, ну!

— Что ставишь? — устало бросил он, откинувшись о спинку стула, глубоко затягиваясь сигаретой.

Лили криво улыбнулась. А потом, достав пергамент, безразлично кинула его прямо в центр стола, вызывая у Берка новый приступ удивления, который отпечатался в его глаза и в приподнятой брови. Только через секунду Фобос расхохотался, сверкнув белыми зубами, и бросил слишком незаинтересованно, явно наигранно:

— Поттер, да ты просто сумасшедшая.

— О да, мистер Берк, я определенно чокнутая. Разве не в этом мое очарование?

Ответом ей была усмешка. Лили не боялась, нет, страха не было, был лишь азарт и инстинкты, которые шептали ей на ухо нужные действия. Лили Поттер была игроком, который научился ловко определять эмоции людей, сидевших напротив. Годы лицемерия, постоянные попытки быть кем-то другим, — все это сделало из Лили умелого манипулятора, который вырос до того, что мог сразиться с собственным учителем.

Фобос был безэмоциональным, он сидел в расслабленной позе, и ничто не могло выдать его. Ничто. Кроме рук, подушечек пальцев, которые иногда отстукивали по столу. Он-то, как раз, и боялся — ему хотелось выиграть всеми остатками долбаной души, когда Лили терять было нечего. Ей было плевать.

Лили улыбнулась, когда руки аккуратным движением вытаскивали карту за картой и выкладывали их на столе.

— Стрит флэш, — бросила она, не моргнув, замечая, как на секунду напряглись плечи Берка. Что ж, он уже проиграл — тогда, когда вмешал в игру желание победить.

Бросив карты на стол, Фобос резко расстегнул первые пуговицы рубашки и, сильнее затянувшись, в упор посмотрел на нее, не моргая, не пытаясь смягчить свое грозное выражение лица.

— Научил же, — тихо протянул он, а потом, встав со стула, взял его за спинку и отнес к Лили, приземлившись рядом. — Мои поздравления, Поттер.

— Меня поздравлять не с чем. Дорога, по которой я иду, соткана из моих страданий, Берк, — резко огрызнулась она, посмотрев на него исподлобья.

— А моя, думаешь, легче? — тут же ответил он, слегка повернув голову. Минуты тянулись как-то слишком медленно, и Лили, прикусив губу, с некоторым напряжением вдруг схватила его за руку и выдернув его самокрутку, чтобы потом, затянувшись ею, легонько выдохнуть дым Фобосу прямо в лицо. — Я тебе этого никогда не забуду, Лили Поттер, понимаешь?

Она затянулась сильнее, а потом, улыбнувшись криво, сказала почти безразлично:

— Что ж, тогда давай хотя бы сегодня по старой памяти пропустим стаканчик другой виски и нагнем всех этих недоигроков?

Когда Лили допивала второй бокал с виски, она вдруг почувствовала неимоверную легкость. Смеясь вместе с Фобосом, они играли с кем придется, вернее, играла Лили, а рядом с ней сидел он, то и дело науськивая ее, опаляя теплым дыхание ее ухо. Ей было так весело, что она без малейших угрызений совести непроизвольно придвигалась ближе к Фобосу, млела от его касаний до своей руки, то и дело выхватывая у него самокрутку.

Ей было очень весело. Сразу вспомнилась лихая Германия, и Лили, почувствовав тяжелую руку на своем колене, лишь хмыкнула, разразившись еще одним приступом смеха. В момент, когда алкоголь расслаблял ее, Лили даже хотелось вернуться домой, подойти к отцу, чтобы тот, обняв ее, сказал Лили, что она молодец. В такие моменты она могла даже написать дяде Чарли и спросить его, как дела у него в Египте. Да. Наверное, Лили могла бы даже спокойно поболтать с Пруденс и посмеяться над ерундой вместе с Альбусом, попутно подтрунивая над Джеймсом, который в ответ лишь зальется красной краской.

Как жаль только, что в такие моменты рядом с ней был только Фобос Берк, который беззастенчиво поглаживал ее ногу, то и дело скользя верх и всякое желание Лили пойти к семье испарялось под этими жаркими прикосновениями.

Когда она выиграла уже в девятый раз, на нее накатила скука, а мужчины, мрачно глядевшие на кучу золота подле Лили, не хотели более играть с ней.

— Мерлин, англичане еще глупее, чем немцы, — презрительно протянула Лили, нагнувшись к Фобосу, в который раз затянувшись его папироской — Какой вообще идиот будет все ставить на кон?

— Тебе ли недооценивать силу отчаяния, дорогая, — не мешкая проговорил Фобос, ухмыльнувшись, слегка крутанув бокал в своих руках. — Их беда лишь в том, что они действительно хотят выиграть.

Присвистнув, Лили посмотрела на него внимательно, но взгляд все не хотел фокусироваться. Проведя рукой по юбке платья, она ощутила небольшой карман, в котором лежал заветный пергамент. Ей хотелось засмеяться хотя бы по одной причине: почему Фобос, зная это золотое правило азарта, сам стал рабом желания? Почему он так отчаянно хотел выиграть лавку обратно? Неужели лишь для того, чтобы быть по-прежнему в этом обществе?

— Мне не хотелось, чтобы все так вышло, — неловко протянула Лили, по-кошачьи посмотрев на него. Кажется, Фобос на секунду поверил ей, но потом злая насмешка заволокла фиолетовую синеву. — Если бы ты только не был ее братом и если бы ты так не держался за это общество, все было бы проще.

— Неправильно, — с нажимом ответил Фобос, стиснув ее руку в своей ладони, поглаживая фаланги пальцев, тем самым вызывая у нее дрожь. — Если бы ты не была мстительной стервой, живущей, похоже, только ради падения других, все было бы проще. Именно так, Лили. Во всем лишь твоя вина.

— А раньше тебя это забавляло… то, как я ломала судьбы людей, — кривая улыбка повисла на устах, и Лили, дернув на себя руку, с злобой проговорила: — Ты всегда был первым зрителем. Но как же все меняется, когда ты сам становишься невольной игрушкой: о как нехорошо, Берк. Кажется, у кого-то двойные стандарты.

Фыркнув, Берк резко отвернулся от нее, и Лили, бессмысленно посмотрев на пустой стул напротив нее, улыбнулась сильнее, немного даже пьяно. Когда она училась в Хогвартсе, то на любой вечеринке лишь притворялась, что пьяна: на самом деле, она всегда была самой трезвой и использовала это для того, чтобы выуживать из полупьяных однокурсников нужную информацию. Но с прошествием годов эта привычка исчезла, оставив после себя поглощающую любовь к крепкому алкоголю и темномагическим сигаретам — ей нравилось чувство расслабления и легкости, которые ей дарили только увеселение. И было даже плевать, что в такие моменты слова, которые тщательно охранялись в трезвом состояние, прорывались наружу.

— Ну? Кто-то будет играть со мной? — громко спросила Лили, вскинув верх руку, ловя на себе взгляд десятки таких же полупьяных волшебников.

О, как же весело ей было, как же хотелось Лили вскочить с места и закружиться в глупом танце хотя бы с Фобосом. Но вместо этого, вдыхая дым, придерживая в руке стакан с черной жидкостью, она вновь и вновь играла просто так. Потехи ради.

Волшебники, с сомнением поглядев на нее, лишь неловок махнули головой, и, когда Лили казалось, что ее вечернее рандеву в казино, по всей видимости, заканчивается, она услышала уверенный, громкий, хорошо поставленный голос:

— Я.

Лили замерла. А потом, словно громом пораженная, подняла медленно голову и увидела его. Скорпиуса Малфоя, который стоял, прислонившись к стене и внимательно смотрел на нее. Что-то дрогнуло в ней, и ярость такой волной захлестнула Лили, что, вцепившись в край стола, она скрежетнула зубами, сжав плотно губы. Сердце, предатель, билось слишком быстро, и Лили боялась, что рядом сидевший Фобос, чья рука все еще покоилась на ее колене, услышит этот отчаянный бой в груди.

Внутренне Лили готова была вскочить с места и наброситься на Малфоя, располосовать ему все лицо, а потом наслаждаться его болью. Но она не могла дать себе слабину — в конце концов, Фобос был по-прежнему рядом с ней и ему-то не стоило знать, кем именно был для нее Скорпиус Малфой.

И Малфой видел, наверное, как внутри нее что-то ломается, поэтому лениво оттолкнулся от стены и, громко скрежетнув ножкой стула, отодвинул его и уселся прямо напротив, внимательно, даже как-то жадно разглядывая ее лицо. А потом его глаза переметнулись к Фобосу, который, похоже, не чувствовал никакого напряжения, лишь улыбался и равнодушно оглядывался по сторонам. И Лили могла поклясться, что на секунду глаза у Скорпиуса мрачно сузились, однако тут же он вновь перевел на нее свой взгляд, и Лили, стиснув между пальцев папироску, улыбнулась самой кривой и презрительной улыбкой на свете, стараясь контролировать каждый свой жест.

— Простите, сэр, — протянув гласные, ответила Лили, очаровательно захлопав глазами, выдувая с каждым словом новый порыв сигаретного дыма.

Малфой склонил голову, и небрежная усмешка проскользила по его губам, когда в глазах, казалось, плясали чертята. Он совсем не изменился, и что-то внутри нее опять вздрогнуло: потому что взгляд его хоть и был жесток, но по-прежнему источал ту юношескую безмятежность, которая так успокаивала ее.

— Сомневаюсь, что вы сможете предложить мне крупную сумму, — вкладывая в каждое свое слово новую порцию яда, тянула Лили, сильнее стискивая самокрутку, из-за чего бумага мялась, а искорки, слетая с самого края, слегка обжигали подушечки пальцев. — Известно ведь, что у представителей изгнанных семейств не осталось лишних сбережений. А я не играю просто так.

— Деньги? — иронично усмехнувшись, незамедлительно ответил Скорпиус, а потом, оперевшись о стол, он без единой эмоции в голосе бросил: — Но я не собираюсь играть на деньги. Мне нужно лишь желание.

— Что? — вмешался Фобос, и Лили, позабывшая о нем, едва вздрогнула, а потом, аккуратно схватив его за руку, которая все еще лежала на ее колене, легонько сжала ее, из-за чего Берк посмотрел на нее в некотором недоумении.

Скорпиус, заметив их сцепленные руки, презрительно вскинул бровь, опять посмотрев на Лили, и та, сглотнув, попытавшись спрятать внутреннее раздражение, прошептала, словно кошка, готовая к нападению:

— И чего же вы хотите?

— О, — протянул Скорпиус, и улыбка его стала шире, но ни единой эмоции невозможно было прочесть в этом лице: — Всего лишь вас этой ночью.

С яростью хмыкнув, Лили резко встала из-за стола, и, тяжело вздохнув, с ненавистью посмотрела на него, ловя лишь новую усмешку. Ее грудь вздымалась от частого дыхания, а внутри, видел Мерлин, все плавилось от злобы, которая пыталась потушить то странное нетерпение и тот странный азарт, который вдруг проснулся внутри нее. Папироска выпала из разжатых пальцев, и Лили, скрежетнув зубами, силилась держать себя в руках, но с каждой секундой это становилось все труднее, потому что этот жесткий взгляд, которым он оглядывал ее фигуру, вызывал целый табун мурашек и желание сыграть с ним в эту игру.

— Много хотите, мистер, — спокойно бросил Фобос, тоже поднявшись. Он явно был раздражен поведением собеседника, Лили видела это по тому, как дернулся его кадык. — Вы, видимо, перепутали заведения, идите лучше в бордель.

— Но вы так не меня поняли, — иронично усмехаясь, продолжал Скорпиус, расслабленно положив руку на подлокотник, словно ничто и ничего его не волновало. — Я не имел ничего из того, что могло бы хоть как-то дискредитировать столь очаровательную ведьму. — Лили вздрогнула, нервно сглотнув, и, решительно развернувшись, она уже хотела было пойти прочь, как вдруг он резко произнес: — Могу даже заключить Непреложный обет. Что скажете, мисс? — поймав ее полный ярости и ненависти взгляд, он тут же добавил: — О, кажется, вы имели не самый приятный опыт в данном деле. Но я могу пообещать, что все, что будет между нами, останется в тайне, и я никому не смогу ничего рассказать.

Она замерла, сжав сильнее нужного пальцы в кулак, испытывая такую крышесносящую ярость, что начинала даже бояться себя. Его спокойствие, расслабленность, безмятежность — это так бесило, потому что у Лили не было ничего из этого, и как смел он, человек, сломавший ее жизнь, так беспечно и весело ухмыляться, опалять ее жарким взглядом, которым он одаривал ее иногда в Хогвартсе тогда, когда они были совершенно одни.

И чем больше она смотрела в эти знакомые серые глаза, тем сильнее злобная улыбка лезла к ней на губы и тем сильнее ей хотелось броситься в омут. Чертов Малфой. Манипулятор и провокатор, он совершенно не изменился за эти три года, разве что стал еще более мужественным и уверенным в себе.

— Мерлин, да у вас явно проблемы, — с насмешкой сказал Фобос, схватив Лили за руку, — приходите лучше в бордель. Я как раз являюсь владельцем парочки, поэтому обращайтесь, — и, посмотрев на Лили, которая все это время неотрывно следила за Малфоем, что отвечал ей тем же, — слегка дернул ее. — Пойдем, Лили.

— Нет, — резко сказала она, и глаза ее полыхнули не добрым огоньком. Дернув свою руку, тем самым освобождаясь, Лили решительно вскинула голову. — Я сыграю с вами. Обойдемся без Непреложного обета, я в общем-то буду не против остаться с вами этой ночью, — она склонилась элегантно, из-за чего подол ее платья немного приподнялся, демонстрируя длинные стройные ноги. Приподняв бровь, Скорпиус холодно усмехнулся, а потом он положил правую руку на стол, слегка слоняясь ближе к ней. — Как бы вы сами не пожалели потом о своем желании. Ведь если выиграю я, — улыбка стала шире, — вам придется заплатить. И уж точно не деньгами.

Она села обратно, и, посмотрев на Фобоса, который в недоумении поглядел на нее в ответ, с азартом усмехнулась. И вид ее был столь решительным, что Берк, не решаясь спорить, присел обратно, шепнув ей на ухо:

— Ты сегодня сама не своя, Лили. Что с тобой? И ты знаешь его?

Но она промолчала, наблюдая, как мальчик на побегушках тасует карты, а потом, раскладывая их, призвал к игре. Лили не смотрела в свои карты и не выражала ни единой эмоции, внимательно наблюдая за Скорпиусом, который делал то же самое. Сердце у Лили бешено билось, и иногда она ловила себя на мысли, что совсем не против проиграть… это были странные чувства — с одной стороны, ее распирала ненависть, но, с другой стороны, она испытывала непонятное для себя возбуждение, которое сладким томлением отдавалось внизу живота.

Да. Лили Поттер была абсолютно точно сумасшедшей, иначе она не могла объяснить, почему испытывала такое странное вожделение к своему врагу, к человеку, ради мести к которому она и жила все эти долгие, безликие годы.

Серые глаза пронзали ее с некоторым интересом, словно Малфой пытался понять, что именно изменилось в той гриффиндорке Лили, которую он когда-то знал. Взгляд его медленно скользил по чертам лица, а потом спускался ниже, к небольшому вырезу на груди и спрятанным за длинными рукавами рукам. Лили чувствовала его скользящий взгляд, и вместо такой нужной ненависти испытывала точно такой же интерес. Что было с ним в течение этих лет? Где теперь Мадлен? И… поженились ли они?

«Глупая-глупая Лили Поттер, — смеялось сознание, и Лили, криво усмехнувшись, почувствовал горечь во рту, — Малфой все это время был счастлив. У него семья, политическая карьера и будущее. Он забрал это у тебя, а ты все еще млеешь перед ним, как последняя идиотка».

Почувствовав сигаретный дым, она посмотрела на мрачного Фобоса, который, то и дело поглядывая то на ее карты, то на стол, то на Скорпиуса, а потом раздраженно хмурил брови, словно ему совершенно не нравилось то, что происходило. Не сдержавшись, она резко выхватила самокрутку из его рук, получив надменный смешок от Фобоса, и глубоко затянулась, пытаясь унять волнение и дрожь.

— Опять за свое? — с насмешкой спросил Фобос, и Лили, очаровательно подмигнув ему, тут же перевела свой взгляд на Скорпиуса, который задумчиво наблюдал за ними все это время.

Выдохнув дым в его сторону, Лили криво усмехнулась, а потом развязно бросила, чувствуя странный триумф.

— Стрит-флеш, — улыбка ее стала шире. Эта была ее любимая комбинация, которая почти всегда гарантировала успех, и сейчас, чувствуя странный азарт, Лили невольно облизнула нижнюю губу, задумавшись, что именно она сделает с Малфоем: заставит его сделать нечто порочащее его репутацию или… на секунду Лили стало жарко от собственных мыслей, и она, нервозно перекинув ногу на ногу, откинула волосы за спину, начиная нешуточно ненавидеть уже себя. Почему, прежде чем окончательно уничтожить его, ей так хотелось закончить то, что было ею же прервано еще тогда, в Выручай-комнате.

— Роял-флеш, — с усмешкой, ленивой и безразличной, протянул Скорпиус, бросив карты на стол.

Лили сглотнула. Сигаретный дым застрял где-то в легких, и она прикрыла на секунду глаза. Да. Глупая Лили Поттер. Ведь в этот раз ей так хотелось выиграть, не поэтому ли судьба сделала все, чтобы ей помешать?

Или… не хотелось? Может, она сама хотела проиграть?

— Ну что ж, мисс, пойдемте? — встав с места, Скорпиус поравнялся с Лили и протянул ей свою ладонь. Она медлила, зачарованно наблюдая за Скорпиусом, ощущая то странное волнение, которое опутывало ее всегда, стоило ему только оказаться рядом. Лили боялась. Но боялась она себя, потому что отомстить — это дело десятое, главным было донести это желание мстить до самого конца.

— Да никуда она с вами не пойдет, — тут же ощетинился Фобос, также встав с места, и Лили могла поклясться, что увидела, как искорка раздражения промелькнула в серых глазах, сделав их на полтона темнее. — Это вообще незаконно.

— А что есть закон в этом государстве? — иронично протянул Скорпиус, и тут же посмотрел в упор на Лили, по-прежнему держа свою руку. — Ну же, не разочаровывайте меня. Гриффиндорцы обычно явно решительней и храбрее.

Прикусив губу, Лили опять затянулась, а потом, не слушая Фобоса, встала, игнорируя руку Скорпиуса, и, поравнявшись, холодно проговорила:

— Да, гриффиндорцы храбры. Только я не из этого факультета.

— Да что вы? — откровенно потешаясь, незамедлительно проговорил Малфой, убрав свою руку. — Помнится, раньше вы были другого мнения.

Прикрыв глаза, Лили, бросив быстрый взгляд на Фобоса, который несколько ошалело смотрел на них, развернулась и пошла к выходу, захватив по пути свое пальто.

Она втягивала все больше сигаретного дыма, потому что какая-то странная нервозность напала на нее, когда Скорпиус, открыв дверь, жестом пригласил ее пройти на улицу, что она и сделала, сжимая сильнее нужно самокрутку между пальцев. Холод был почти не ощутим, но она ежилась, нервно выдыхая сигаретный дым, ожидая, непонятно что. Мысли комкались в голове, смешивались и совершенно не хотели фокусироваться, один лишь азарт явственно проступал среди всего того хаоса, что творился в ее голове. Да. Она определенно чего-то ждала, ей хотелось подобраться к Малфою настолько близко, чтобы незамедлительно вонзить ему нож в спину. Ей хотелось насладиться каждой частичкой боли, которая отразится в его глазах, когда она так же, как и он когда-то, подставит ему подножку в самый важный момент.

— Лили! — она остановилась, услышав отклик, и обернулась, на секунду заметив новый прилив раздражения в серых глазах. Позади нее на ступеньках стоял Фобос, который, сжимая палочку, озадаченно смотрел на нее. — Неужели ты пойдешь с ним? — спросил он озабоченно, хмурясь то и дело.

Она усмехнулась, а потом, нервно затянувшись, безразлично бросила:

— Все в порядке, Фобос.

И, круто развернувшись, Лили быстрым шагом направилась вперед, то и дело подергивая плечом, ощущая спиной этот пристальный, такой знакомый взгляд.

— К чему спешка, вся ночь впереди, — весело протянул Скорпиус, поравнявшись рядом с ней через пару минут. Его руки были облачены в черные кожаные перчатки, и Лили, которой вдруг захотелось понять, есть ли у него обручальное кольцо на левой руке или нет, раздраженно фыркнула, промолчав, опять затянувшись. — Брось курить, Поттер, — холодно и серьезно проговорил Скорпиус, сузив глаза. — Что еще за новая саморазрушающая привычка?

Лили молчала, комкая в руке папироску, а потом, демонстративно затянувшись, выдула дым ему прямо в лицо, усмехаясь. Ненависть просто разрывала внутри нее любой инстинкт самосохранения и собранность. Контролировать эмоции больше не получилась.

— Я же просил, — он резко преодолел расстояние между ними, аккуратно схватив ее за руку, а затем выхватил самокрутку и выкинул ее на асфальт, размазав подошвой. — Как же я скучал по этому яростному взгляду, Лили Поттер, представить себе не можешь…

— Убери свою руку, Малфой, — ядовито прошептала Лили, — я итак сдерживаюсь, чтобы прямо здесь не кинуть в тебя какое-нибудь проклятие.

— О, боюсь силы будут не равны, — с усмешкой ответил Скорпиус, а потом, резко дернув ее назад, из-за чего она ударилась лопатками об стену, Скорпиус навис прямо над ней, опаляя тяжелым дыханием ее волосы. — Все еще переживаешь из-за своего исключения, солнечная?

— Урод, какой же ты урод! — почти что взвизгнула Лили, с силой хлопнув его по грудной клетке, чувствуя, как ярость переполняет ее легкие. Перехватив ее руки, Скорпиус с силой их сжал, склонившись ближе, чтобы их глаза были на одном уровне.

— Все такая же взбалмошная, что и раньше, хорошо, что хоть без своей блевотной улыбочки и солнечного лика, — с насмешкой протянул Скорпиус, улыбнувшись вдруг. — Порочная Лили Поттер… знала бы ты, каким романтичным флером обросло твое имя… да, — явно смакуя, проговорил Скорпиус, по-прежнему сдерживая ее руки. — Я правда рад, что ты вернулась. Дай угадаю… ты все еще хочешь меня уничтожить, так?

Сверкнув глазами, Лили тяжело задышала, более не пытаясь вырваться, зная, что ничего не получится. Малфою точно что-то нужно было от нее, ведь иначе Лили совсем не понимала, зачем ему это все. Он говорил с ней так, словно не было трех лет с тех пор, как они виделись в прошлый раз, словно не он предал ее и отдал на растерзание обществу. Право, ни сожаления, ни прощения — ничего не было в этих глазах, кроме странной насмешки и жесткости.

— Но ты как всегда недооцениваешь окружающих, — резко отойдя от нее, протянул холодно Скорпиус, а потом, достав из кармана своего пальто сложенную вдвое газету, бросил ее на землю. — Что ж, я с радостью посмотрю на то шоу, что ты устроишь. Правда, боюсь, оно закончится, так и не начавшись. Что ты будешь делать, Лили Поттер? И что ты вообще творишь?

Резко переметнув взгляд на газету, Лили замерла, сглотнув. Ведь черными буквами на ней значилось: «СКАНДАЛЬНО ИЗВЕСТНАЯ ЛИЛИ ПОТТЕР ВВЯЗАЛАСЬ В ТЕМНУЮ МАГИЮ».

Улыбка промелькнула на ее губах, когда она подняла свои глаза прямиком на Скорпиуса, который, не мигая, холодно смотрел на нее в ответ, сощурившись. И, право, стало вдруг на секунду так страшно, что было даже непривычно — когда Лили шла на этот шаг, она не понимала, насколько быстро и неминуемо настигнут ее проблемы.

— Да, ты погубишь свою семью, — спокойно произнес он, слегка сморщившись.

— Конечно, ты так заботишься о них. Не потому ли, что мой отец оказывает тебе столь значимое для отброса общества вроде тебя внимание, — цыкнув, иронично протянула Лили, но он даже не вздрогнул. — Как жаль, что отец не знает, какую мразь он пригрел…

— Не вини одного меня в случившимся, со-олнечная, — резко перебил Малфой. — Ты сама виновата в том, что не научилась подтирать за собой следы.

Лили негромко рассмеялась, скрестив руки на груди, с некоторой яростью поглядев на Скорпуиса, испытывая лихой азарт, который опьянял ее, привносил целую бурю эмоций.

— Расскажи-ка это Мадлен Селвин, — улыбаясь шире, Лили цыкнула, вскинув брови. — Или уже не Селвин? Вы хорошая пара. Как она говорила мне… ах да! Вам же нравится играть с жизнями других людей. И со мной вам было по-настоящему весело… хорошо тебе живется, Скорпиус Малфой, — резко процедила она, приблизившись к нему, заметив, как при упоминании Мадлен дернулся кадык Скорпиуса, как его рука на секунду провела по щеке, а взгляд стал более задумчивым. — Политическая карьера, общение с моим отцом, любимая девушка или жена, у тебя шикарная жизнь! Только знаешь, что? Все это может легко исчезнуть. Потому что имея столько важных людей в своей жизни, ты слаб.

Аккуратно проведя рукой по отвороту его пальто, поправляя его, Лили резко подняла свои глаза, в упор посмотрела на него.

— Потому что тебе есть что терять, Скорпиус Малфой. А мне — нечего. У меня ничего нет. Поэтому я и уничтожу тебя.

Улыбнувшись, Лили резко развернулась, пройдя по газете, что по-прежнему лежала на асфальте, испытывая странную легкость и между тем предвкушение. Ей хотелось смеяться, взорваться от дикого, отчаянного смеха, который она еле-еле сдерживала внутри себя, но вместо этого Лили лишь медленно шла, чувствуя его взгляд спиной.

— Я могу помочь тебе с Томасом, — тихо проговорил Скорпиус, и она остановилась, исподлобья поглядев на него. — Я могу сделать так, чтобы тебя не судили за использование Темной магии.

— Мне не нужна твоя помощь, — с отвращением выплюнула она, сморщившись от резкой внутренней боли, ведь эти серые глаза вдруг наполнились странной тоской и как будто даже сожалением.

Серые глаза, казалось, пролазили в самую душу, и Лили, смутившись, резко отвернулась, а потом трансгрессировала прочь, пытаясь успокоить это отчаянное, поистине сумасшедшее сердцебиение в грудной клетке.

Лили бессмысленно смотрела в окно, теребя концы длинных волос. В голове был настоящий хаос, и среди стольких мыслей едва ли можно было найти покой, который так отчаянно ей был нужен. Мысли о Скорпиусе, предстоявших судебных тяжбах, а также неминуемый разговор с отцом — все это слишком не нравилось Лили, и, морщась, она прикрывала глаза, не пытаясь подняться с кресла, чтобы спуститься вниз.

Газеты опять пестрели ее именем. Похоже, мистер Томас решил постараться на славу, и ему даже было плевать, в каком свете данный инцидент выставлял его сына — напротив, он обставил все так, будто Лили силой завладела сознанием Годрика и привязала его к себе.

«Меркантильная, озлобленная Лили Поттер», — смакуя, растягивала полушепотом про себя Лили, улыбаясь. Мерлин, она была уверена, что на судебном слушанье, которое состоится уже завтра, в глазах каждого она увидит именно эту мысль.

Да. Для всех она была чернокнижницей с отсутствием морали и нравственности. Жалко, конечно, что никому из них не приходило в голову, что они были не лучше. Кто Лили в этом мире? Всего лишь одна из немногих, кого породило это порочное общество, носящее маску добродетели; всего лишь одна из немногих, кто не захотел просто так притуплять свою злость, а вылил ее во что-то стоящее.

Однако все ее внешнее спокойствие, которое, несомненно, было подпитано знанием, что никакого заклинания нет, ломалось надвое при одной только мысли. Единственным, что по-настоящему нервировало Лили, было то, что на Годрика могли повлиять. Несмотря на его упертый нрав и агрессивность, Томас легко попадал под влияние своей семьи, поэтому Поттер понимала необходимость связаться с ним. Но между тем ей было очевидно, что как раз этого у нее не выйдет — мистер Томас, а в особенности Мэри, теперь глаз не спустят со своего дражайшего наследника.

Это почему-то заставило ее широко улыбнуться, и именно в этот момент дверь в ее комнату распахнулась, и на пороге показалось искаженное злобой лицо Джеймса, который с негодованием выплюнул:

— Я же просил, Лили!

— Успокойся, — повелительно протянула Лили, сузив глаза, перестав улыбаться. Она впервые видела настолько озлобленного Джеймса, поэтому почувствовала некоторую неловкость.

— Мерлин, все, чего я просил, просто не влипать во всякого рода дерьмо, особенно, связанное с Темной магией, — чеканя слоги, с отчаянием проговорил Джеймс, и лицо его исказилось. — Но вы с Альбусом просто глухи к доводам разума, да? Слишком одаренные? Что ты теперь делать будешь, дура? Они же тебя размажут.

С силой ударив кулаком по стене, Джеймс сощурился от солнечного света, который заливал комнату, а потом, бросив на нее одним из тех уничтожительных взглядов, которые так похожи были на отцовский, вышел из комнаты, оставив распахнутой дверь.

Дыхание сперло, и Лили, сощурив глаза, от злобы скрежетнула зубами. Какое ей было дело до того, что Джеймс был настолько идиотом, что все еще верил в свою карьеру; какое дело ей было до всех его претензий и выпадов? Прикрыв на секунду глаза, Лили подумала лишь о том, что ей придется спуститься вниз и там, на первом этаже за завтраком, начнется настоящий ад, из которого не было дороги — Лили все еще была зависима от отца, хотя спокойно могла уйти из этого дома.

Нет. Они были связаны, казалось, навсегда: Лили Поттер всегда будет дочкой Героя Войны, об которого вытерли ноги. У их семьи более не было ни общественного восхищения, ни былого заглядывания в рот. Все это растоптал ее отец, решивший, что он сильнее всего мира, что сможет выжить под натиском общественного порицания.

Резко встав с кресла, Лили бросила мимолетный взгляд в окно, где едва можно было различить ее отражение, и, перекинув волосы за плечи, уверенно вышла из своей комнаты.

Она шла спокойно и ровно, с безэмоциональным лицом, когда внутри ее одолевали смутные сомнения и какая-то тупая боль. В голове, как назло, всплыли знакомые серые глаза, которые лишь вытравливали внутренности, и Лили понимала, что она в чертовой ловушке собственных иллюзий и мечтаний. Она раба своих чувств, которые ей никак не получалось заглушить.

Спустившись, Лили подошла к кухне, где за столом восседали отец, Альбус и Пруденс, и, не здороваясь, она прошла внутрь, села прямо напротив брата, подле правой руки отца и мимолетно взглянула на Прю, которая слегка сморщилась. За их столом стояла гробовая тишина, и Лили это не казалось чем-то ненормальным — право, молчание было настоящим подарком.

— Доброе утро, Лили, — с легкой иронией протянул Гарри Поттер, посмотрев на нее поверх газеты, на главной странице которой красовалась ее фотография. Лили сморщилась. Право, фотография была самая что ни на есть неудачная. — Хотя… ближайшую неделю добрых утр у тебя не будет.

Альбус усмехнулся громко, скользким взглядом поглядев на Лили, и она, не выдержав, вскинула надменно бровь, слегка склонив голову набок.

— Ну, судя по ее лицу, у нее лет так пять добрых утр, а уж тем более дней, не было, — не выдержав, бросила Пруденс, деликатно отодвинув столовые приборы от себя. Выращенная в аристократической семье, Прю не оставила свои манеры в их доме, что выглядело достаточно комичным, так как Лили и ее братья едва ли смогли отличить ложку для супа от ложки для десерта.

— Смотри, как бы тебя не ожидала моя участь, — с наимилейшей улыбкой парировала Лили, почувствовав, что есть ей совершенно не хочется. Что-то сверкнуло в черных глазах Прю, но, будучи все же благоразумнее своего муженька, она решила смолчать.

Молчание, воцарившееся за столом, заставило Лили прикрыть глаза. Ей не хотелось здесь быть, не хотелось видеть эти лица и чувствовать это немое порицание за столом. И она не знала, почему именно все еще цепляется за этот дом, когда, казалось, все только и хотели, чтобы Лили исчезла. Или, как минимум, съехала. Может, именно поэтому она так упорно продолжала возвращаться домой, чтобы продолжать действовать им на нервы и тем самым выпускать свою злость?

— Так как все свои, — после некоторой паузы проговорил Гарри, и Лили косо на него посмотрела, слегка поджав губы, — то я могу и даже имею право высказаться. Сегодня с утра я имел удовольствие получить сову от Гермионы, которая настолько зла, Лили, что я очень уж не советовал тебе попадаться ей на глаза.

Он слегка хмыкнул, рассеянно кивнув головой, а потом, не глядя на Лили, отложив газету, прохладно сказал:

— Твое поведение непонятно, Лили, мотивы — тем более. Допустим, тебе нравится этот… как его… Годрик, — в эту минут он немного свел брови к переносице, словно… ему было неловко. Это почему-то настолько позабавило Лили, что она улыбнулась, и улыбка эта, пойманная им, явно была неправильно растолкована. — Однако не было никакого смысла связывать его темной магией, Лили, в особенности после того, что я рассказывал тебе…

— Отец, можно ближе к делу? — перебив, холодно осведомилась Лили, почувствовав на себе насмешливый и ироничный взгляд Альбуса, который не предвещал ничего хорошего. Право, менее всего ей хотелось видеть насмешку в лице столь ненавистного ей брата.

— Лили Поттер, ты не представляешь, во что ты вляпалась, — с нотками угрозы проговорил тут же Гарри Поттер, резко посмотрев на нее в упор, и в его зеленых глазах Лили увидела самый настоящий гнев. — Завтра начнется процесс по твоему делу, и, видит Мерлин, лучше тебе действительно задуматься над своим будущим поведением, потому что сейчас ты на волоске от лишения палочки и настоящей уголовной ответственности.

— Подумаешь, — без тени страха бросила Лили, не отрывая глаз, — в нашей семье это не в новинку.

— Лили, — резко перебил он ее, откинувшись на спинку стула. — Тебе не жаль меня, хорошо, но неужели тебя совершенно не заботит собственная судьба?

Ей хотелось рассмеяться прямо ему в лицо, но, стиснув пальцы, она не издала ни единого звука, лишь глаза ее, полные злобы, сверкнули. Судьба? Над ее судьбой можно было лишь посмеяться, потому что она, казалось, была настолько враждебна по отношению к Лили, что жизнь только и делала, что наносила ей удары. Сколько раз ей приходилось подниматься, держать высоко поднятой голову, ступать дальше по своему пути? Сколько раз она была вынуждена держать себя в руках, лишь бы не оборвать этот круг под названием жизнь?

— Гермиона нам не поможет, да я не хотел бы ее просить. Но… Скорпиус, Скорпиус Малфой мог бы помочь нам, я говорил с ним на эту тему.

— Нет! — яростно воскликнула Лили, резко выдвинув стул из-под стола, и злоба заволокла ее сознание.

— О, ну как же, — встрял вдруг Альбус, и она, повернув голову, в упор посмотрела уже на него. — Лили Поттер не нужна помощь. Кто мы такие, чтобы ей помогать? Она у нас до сих пор, наверное, верит, что сможет всех на лопатки положить. Такая же, как и Джеймс. Вы оба верите, что еще сможете что-то поделать.

— Джеймс, Лили, — предостерегающе начал Гарри, но тут, не выдержав она резко выпалила:

— И это говоришь ты? Конечно, тебе даже не стоит пытаться хоть чего-то добиться, ты отброс этого общества, ведь пожертвовал всем ради своих чувств и желаний.

— Ну так раз ты такая крутая, попробуй, подай заявление на зачисление в государственную лабораторию. Попробуй зачислиться в государственную структуру, хотя, право, у тебя нет даже образования, не так ли? — Альбус улыбнулся, и улыбка его не сулила ничего хорошего. — Ты все бросила. И будь ты хоть тысячу раз гением зелий, никто даже не посмотрит в твою сторону. Потому что ты такой же отброс.

Сверкая глазами, Лили молча смотрела на него в упор, сжав на секунду пальцы в кулак. Какой-то подростковый максимализм, взыгрывав в ней, диктовал лишь одно: «Попробуй, Лили Поттер, обойди эту систему и утри нос своему брату». И чем дольше она смотрела в лицо Альбуса, тем сильнее ненависть толкала ее к столь безрассудному, глупому поступку. И именно в тот момент она вдруг вспомнила одного единственного человека, кто именно так и поступал — это был Скорпиус Малфой, который никогда не вписывался в рамки, ломая их под натиском своего характера.

— Скорпиус поможет нам, Лили, — решительно проговорил Гарри, и Лили, болезненно усмехнувшись, резко вперила в него взгляд. Право, ей было так трудно слышать из уст отца упоминание этого человека, что она едва сдерживалась, дабы не оскалиться злобно.

— Скорпиус? Даже не Малфой? — усмехнувшись сильнее, Лили сощурилась, чувствуя странную обиду, от которой, право, не было никакого спасения. — Почему ты так добр к нему? Почему ты вообще с ним связался? Ты хотя бы понимаешь, что это за человек?

— Лили…

— Неужели ты пытаешься с помощью него восполнить то, что ни один из твоих детей ничего не добился в этой жизни? Что все мы трое долбаные неудачники… поэтому ты связался с ним?

Отец осекся, с удивлением поглядев на Лили, и что-то было в его глазах не понимающего, не принимающего, словно то, что сказала она, было самым настоящим абсурдом. Приоткрыв рот, он хотел было что-то сказать, но, замолчав, не моргая, продолжал разглядывать ее, словно впервые увидев. В этой комнате не говорил никто: даже извечно колкая Пруденс опустила глаза на свои руки, а Альбус, помрачнев в секунду, перестал усмехаться, и в его резких чертах можно было заметить адскую злобу.

И в тот момент, когда Лили поняла, что, возможно, сказала нечто большее, чем ей бы хотелось, прозвенел звонок в дверь, и через минуту в гостиную неуверенно зашла Элеонора Спинетт, сжимая в руках шапку, рассеянно шаркнув ногой по полу.

Ее голубые глаза, полные стыда и некоторой робости, наткнулись на ее горящий взор, и Спинетт замерла, слегка приоткрыв рот, и потом на устах ее расцвела радостная улыбка. Она смотрела на Лили так, словно неподдельно рада была ее видеть, и Лили, смутившись, неосознанно отпустила назад, наступив на ножку стула.

— Ты пришла? — раздался громкий голос Джеймса, который, быстро спустившись по лестнице, поравнялся с ней и внимательно поглядел Спинетт в глаза, из-за чего та невольно оторвала свой взор от самой Поттер и посмотрела на ее брата.

Было что-то такое в ее лице, что заставило Лили мрачно пождать губы, наблюдая за ней и ее братом. Потому что, право, это выражение лица Поттер уже когда-то видела.

— О, Элеонора! — воспользовавшись моментом, чтобы улизнуть из-за стола, приветливо протянула Прю, подойдя к ней ближе. — Мы ожидали тебя еще вчера, дорогая.

— Привет, — тихо проговорила Элен, а потом громче добавила: — Здравствуйте, мистер Поттер, — и, деловито повернувшись к Джеймсу, который с явным нетерпением смотрел на нее, она печально произнесла: — У меня ничего не получилось. Мама говорит, что в этом сезоне никому из квиддичной лиги не нужен охотник.

Рыкнув злобно, Джеймс поджал губы и ругнулся про себя, а потом, словно опомнившись, он посмотрела на слегка оробевшую Элен, которая, казалось, так и заглядывалась на него, и хлопнул ее по плечу, явно не понимая ни значения столь красноречивых взглядов, ни женщин в принципе.

— Спасибо, — а потом, повернувшись и посмотрев на Лили немного озлобленным взглядом, он проговорил: — Вот уже и Лили приехала. Сестренка, проводишь Элен до центра?

— Что? — холодно переспросила Лили, напряженно вздохнув. Как же ей не хотелось этого делать.

— Да, иди. Все то время, что тебя не было в Англии, именно Элеонора приходила и спрашивала о тебе. Надеюсь, теперь ты сама расскажешь ей о том, о чем никогда не соизволила писать своему отцу, — тоном, не принимающим возражения, протянул Гарри, опять уткнувшись в газету.

До ее ушей долетел тихий смешок Альбуса, который по-прежнему мрачно смотрел куда-то в пространство, а потом, подняв свои глаза и наткнувшись на Джеймса, Прю и Элен, которые внимательно смотрели только на нее одну, Лили сжала пальцы, почувствовав странную тоску, смешанную со злобой. Потому что в глазах всех читалось либо презрение, либо обида, либо такая грусть, что хотелось убежать прямо с места. И когда только, черт возьми, она успела рассориться со всеми, кто так или иначе ее окружал? Что стало с той солнечной Лили Поттер, которая умела расположить к себе любого, пусть хоть и лицемерием, но… где она?

Резко сорвавшись с места, Лили бросила на Элен убийственный взгляд, под которым она так и сжалась, а потом, дернув с вешалки пальто, Лили уверенно распахнула дверь и, не глядя ни на кого, стремительно вышла на улицу, не оборачиваясь, не дожидаясь, не обращая внимания на Спинетт, которая, она была уверена, быстреньким шагом последовала за ней тотчас.

Лили шла слишком быстро, поэтому, когда, резко затормозив, она развернулась на сто восемьдесят градусов, и внимательным взглядом посмотрела на Спинетт, та так и вздрогнула, оступившись, почти что врезавшись в нее. Элеонора Спинетт, вздрогнув, вскинула голову и ее печальные голубые глаза нерешительно, медленно пробегали по лицу Лили, словно изучая.

— Есть ли в тебе хоть капля гордости, Элен? — с наигранным спокойствием протянула Лили, сузив глаза. Какое-то странное раздражение так и терзало ее, заставляя плеваться ядом. Право, из всех своих однокурсников меньше всего ей хотелось увидеть Элен Спинетт, которая столь упорно искала с ней встречи, писала свои ненужные письма и будто все еще верила, что Лили Поттер милая, добрая гриффиндорка, опороченная злыми слухами.

— Я…

— Разве я недостаточно сказала в тот день? — холодно перебила Лили, двинувшись на нее, вынуждая Элен отступать назад и кусать губу. Ей хотелось, чтобы миленькое лицо напротив морщилось от боли и чтобы в голубых глазах печаль проступала настолько явственно, насколько это было возможно. Лили злилась. На Джеймса, который намеренно столкнул их, на отца, который почему-то цеплялся за Малфоя, и на саму Элен, которая была настолько понимающей, что становилось тошно.

— Лили, я переживаю, — протянула тихо Спинетт, легонько тронув ее за рукав мантии. — Этот инцидент с Годриком…

— Ты с ним общаешься? — напористо спросила Лили, навострив уши. Раздражение было ничем по сравнению с одной лишь мыслью, что ей удастся реализовать свою месть, поэтому, она внимательно посмотрела в глаза Элен, подумав, что, почему бы не попытаться через нее добраться до Томаса?

— Да, немного… я заходила к ним недавно. Мэри была так раздосадована сорванной помолвкой, что я решила зайти и навестить ее, мы все еще общаемся, знаешь ли.

Прикусив губу, Спинетт явно поникла, резко замолчав. Какая-то тихая ярость плескалась в ее глазах, и тоска… такая знакомая Лили тоска была будто впитана в каждый миллиметр этого бледного, осунувшегося лица. Конечно же, когда Лили ушла из их жизней, Спинетт осталась на растерзание, и никто, совершенно никто не мог помочь этому кроткому созданию восстать против Томас, единственной и неподражаемой. Лили презрительно нахмурилась, развернулась и медленно поплелась вперед, совершенно не зная, куда именно нужно было Элен, которая, поравнявшись, смотрела себе под ноги и молчала.

— Что произошло потом… после моего исключения? — почувствовав, что больше не было сил молчать, проговорила Поттер, бросив короткий взгляд исподлобья.

— Мэри в открытую спелась с Бекки, а я была вынуждена молчаливо терпеть их издевательства, а потом, когда это стало совершенно невыносимо, я пришла к Мэри за перемирием, — грустная улыбка промелькнула на тонких, бледных губах и тут же исчезла, уступая место измождению, которое проявлялось в тусклом взгляде. — Что ж, пришлось бросить Джастина ради более-менее спокойной жизни в Хогвартсе. Не меньшее из того, что я потеряла.

— Поэтому ты переключилась на моего брата? — прошептала Лили, яростно сверкнув глазами, упрямо уставившись в светло-русые волосы, которые едва отдавали золотом. Элен вздрогнула.

— Твой брат удивительный человек, — с восторгом протянула она, и взгляд ее оживился. Элен посмотрела на нее прямо, вынуждая остановиться, и с отчаяньем стала говорить: — Я приходила к тебе почти все лето, потом на зимние каникулы, тогда-то мы и познакомились. Знаешь… первый семестр был особенно тяжелый, ведь Мэри совершенно никто не мог остановить. И тогда я простояла у твоего дома и продрогла до того, что не заметила, как кто-то резко одернул меня за плечи. Это был Джеймс. Наверное, тогда… мне он так запал в душу.

— А как же Мэтью? — с ядовитой насмешкой бросила Лили, скрестив руки на груди. Почему же, почему ее так раздражала одна-единственная перспектива того, что Элен и Джеймс могут быть вместе? Что было столь ужасного в этом союзе, отчего ее легкие сдавливало в спазме… неужели, это была зависть? Ведь оба брата, похоже, обрели нечто большее, чем покой. Они нашли счастье.

Элен помрачнела, и рука ее нервно дернулась, обличая все эмоции. Это был страх. И он был так осязаем, что даже Лили вздрогнула, внимательно смотря в бледное лицо. Было что-то в нем такое, отчего ей совершенно не хотелось узнавать, что же было тогда, что же действительно случилось после ее отъезда.

— Элен, — резко протянула Лили, уверенно посмотрев на нее жестким, пронзающим взглядом. — На что ты можешь пойти, чтобы вновь, как и три года назад, поставить Мэри на место?

— Разве это возможно? — тихо прошептала Спинетт, с тоской взглянув на нее. — Лили, ты представить не можешь, как она построила весь Гриффиндор после твоего отъезда… а сейчас… ее отец негласный лидер «Содружества», он следит за всем. У них такая власть, что каждый только и мечтает с ними породниться.

Она вздрогнула, прикрыв на секунду рукой рот, а потом, схватив Лили за руки, отчаянно прошептала:

— Когда ты сорвала помолвку, Мэри была так зла, что я действительно испугалась. Она приказала заточить все выходы из поместья, не выпуская Годрика никуда, отобрала у него палочку, а потом убедила отца устроить самую настоящую информационную войну против тебя и твоей семьи…

— Подожди, но… разве никто не обследовал Годрика? — живо спросила Лили, сверкнув глазами. Сердце билось, как сумасшедшее, и Лили боялась, что оно вот-вот вырвется из груди.

— Нет. Зачем? — озадаченно пролепетала она. — Мэри так торопилась, так спешила, что совершенно не общалась со своим братом. Ей хватило того позора, что ты нанесла им в день помолвки, и она была так зла, что запретила кому-либо говорить со своим братом.

Лили замерла, в оцепенении глядя на Элен, а потом единственная мысль пришла ей в голову, вызывая целый фейерверк торжества. Никто не знает о том, что заклинания нет. Мэри, глупая, жалкая Мэри не удосужилась даже проверить братца и устроила весь этот цирк, не имея ни единого живого доказательства. Злобная улыбка промелькнула на губах, и Лили чувствовала, как искрятся от ярости и радости ее глаза. Да. Это было настолько удачно, что даже не верилось.

— Послушай внимательно, — тут же проговорила Лили, склонившись ближе к Элен: — Пойди к Годрику сегодня и скажи ему: что бы завтра ни случилось, он должен четко следовать тому, что говорю я. Каждое мое слово, произнесенное завтра, должно сопровождаться его твердым согласием. Ты же передашь это ради меня, Элен?

Она захлопала ресницами, но видя, как тверд и решителен взгляд Лили, невольно поникла, пока знакомое чувство азарта не мелькнуло в голубых глазах. Да. Все было в точности, как и три года назад, — жар Лили распылялся на любого, кто не имел ни характера, ни собственных убеждений. И Элен Спинетт, безгранично тонувшая в своих чувствах, как всегда, была самой лучшей марионеткой.

Она уже хотела было что-то сказать, но их обеих отвлекли люди, которые появились на безлюдном переулке слишком неожиданно и устрашающе быстро. Лица, изможденные, с немым страхом в грубых чертах, шли мимо них, слегка пиная в сторону, и Лили нахмурилась, озадаченно поглядывая на них. Это были чернорабочие, те самые волшебники, которые добывали в магических шахтах драконье золото, а потом выплавляли из них так нужные обществу сплавы, которые шли и на производство, и лекарям.

— Кто это? — ни к кому конкретно не обращаясь, невольно спросила она, нахмурившись сильнее. Конечно, это точно были не те работяги с опечатанного Лютого, но между ними и этими людьми едва можно было найти отличие.

— О, — задумчиво протянула Элен, зачарованно поглядывая на них. — Кажется, они идут на политические дебаты. Скорпиус, — Лили резко развернулась, поглядев на Элен с немым вопросом. — Скорпиус Малфой проводит почти каждую неделю встречу со своими избирателями, где либо ведет дебаты, либо просто делится своим мнением. Это совсем недалеко… за поворотом будет бар.

Она осеклась, заметив, как побледнела Лили и с какой силой она сжала свои губы. Злость так сильно бурлила где-то в легких, что Поттер боялась саму себя, в каком-то невротическом припадке все время оглядываясь на мимо идущих людей. Малфой, чертов Малфой по-прежнему вел дебаты, набирал сторонников и в этом ему помогал ее отец. У него все было так, как и раньше — даже больше, он стремительно завоевывал славу и власть.

Мотнув головой в сторону толпы, Лили почувствовала нечто совершенно странное, что-то, неподдающееся ни описанию, ни понимаю.

— Свяжись с Годриком, — немного осиплым голосом протянула Лили, старательно пряча взгляд. Она пыталась абстрагироваться от этого ноющего чувства досады, смешанного с любопытством, но больше всего ей хотелось избавиться от общества Спинетт. — Прямо сегодня. Передай ему в точности те слова, что я проговорила. Если уж не ради меня, так ради моего брата, — она резко посмотрела на Элен, которая так и дрогнула, а потом злобно усмехнулась: — Прощай, Элен.

Лили живо развернулась, совершенно не слушая прощальный лепет Спинетт, и стремительно пошла поперек толпы, пытаясь побороть такое странное любопытство. Малфой — политик. Одна эта мысль казалась ей настолько абсурдной, что, дойдя до безлюдного переулка, она облокотилась о кирпичную кладь и рассмеялась, пытаясь запорошить внутреннюю горечь.

О, еще три года назад он был до ужаса красноречив и харизматичен, невольно заставляя слушать себя, то что же было сейчас? Насколько далеко он продвинулся?

«И какого черта тебя это вообще интересует, идиотка?» — прошипела про себя Лили, ударив каблуков по стене, а потом, бросив взгляд в проход между домами, почувствовала волнение. Люди все еще шли, их черные, серые мантии едва виднелись, и она, как завороженная, мрачно наблюдала за этим шествием.

Именно в тот момент, когда странное злорадство по-особенному кромсало ей внутренности, Лили, сверкнув глазами, оттолкнулась от кирпичной клади и стремительно ворвалась в толпу, смешиваясь с ней. В конце концов, это ничего не значило, она всего лишь хотела понять, насколько Малфой хорош, чтобы потом непременно переиграть его политическую карьеру для себя. Ведь Лили знала, чтобы согнуть противника, нужно знать не только его слабые места, но и преимущества — именно по ним удары больнее всего.

Поднимаясь по высоким, широким, каменным ступеням в бар, Лили невольно задрожала, пытаясь всеми силами уничтожить азарт внутри себя. Ничего не выходило, потому что стоило ей войти в помещение, как сердце у Лили вздрогнуло. Ведь все в помещение бара так сильно напоминало ей класс Истории в Хогвартсе, что она невольно вздрогнула, почувствовав, как кто-то толкнул ее. Прикрыв лицо рукой, Лили протиснулась в самый последний ряд, где перед дней сидел толстяк, который прекрасно загораживал собой вид на нее.

В центре стояли двенадцать стульев, и эта картина была так знакома, что Лили опять почувствовала ностальгический прилив, который сразу же утих, стоило в центр выйти Малфою. Высокий, с тяжелым взглядом серых глаз, в котором, как и всегда, читалась такая безмятежность, что становилось тошно, он поправил рукой, облаченной в перчатку, неровно стоящий стул и тут же присел на него.

Рядом с ним, судя по всему, расположились его коллеги, многих из которых Лили знала в лицо — почти все они были слизеринцами, принадлежавшим если не старинным чистокровным фамилиям, то хотя бы знатному прошлому тех немногих из их предков, кому удалось в чем-то прославиться. Слегка придвинувшись, Лили невольно опустила глаза, когда Скорпиус посмотрел в ее направлении, и тут же покорила себя за слабость. Ей почему-то было так волнительно от одной только мысли, что он увидит ее, и Лили абсолютно не могла понять почему. Что бы было тогда?

Когда она вновь посмотрела на него, Скорпиус уже сидел вполоборота, внимательно смотря в лицо рядом сидящему, который громко и четко что-то говорил. Только Лили, как бы ни старалась заставить себя сконцентрироваться, едва ли вникала в смысл слов, она просто пристально наблюдала за Скорпиусом Малфоем, который молча выслушивал говоривших, и лицо его не искажалось ни единой эмоцией — казалось, их у него просто не было.

— …и все-таки, есть большая вероятность, что ближе к выборам, Пейнс озаботится и издаст указ о запрете политических собраний.

— Нет, — уверенно проговорил Скорпиус, обратив свой взгляд на сидевших на лавках. За все время это был единственный раз, когда он наконец подал голос. — Наше дорогое Содружество состоит из благородных гриффиндорцев и им сочувствующих. Если они решатся задушить политическую оппозицию, то это будет измена собственным принципам. У миссис Уизли не хватит духу на такую.

— А по-моему, у нее как раз и хватит и духа, и глупости пойти наперекор своим принципам. У всех понимающих и принимающих удивительно странное и искаженное чувство справедливости, не так ли, мистер Малфой? — лукаво подметил мужчина слева от Малфоя, и Лили, прищурив глаза, узнала в его грубых чертах Омариуса Флинта. Когда-то еще в Хогвартсе он прославился на квиддичном поприще, не раз забирая победу под носом у Гриффиндора, и было удивительно осознавать, что сейчас он вмешался в политику. — Они рукоплещут перед магглами и все пытаются принять в парламенте закон об отмене статуса секретности. Как хорошо, что у большинства мозги еще на месте…

— Это вполне в их стиле, меня больше поражает инициатива миссис Уизли по поводу Запретного леса, — нетерпеливо вмешался разговор волшебник, близко сидевший с Лили, из-за чего той пришлось пододвинуться в сторону, чтобы за телом впереди сидящего человека ее с трудом можно было разглядеть. — Она хочет дать свободу кентаврам и феям, а также прорубить дорогу для волшебников. Это же немыслимо! Этот лес всегда был защитой волшебников от опасных существ… и, драккл меня раздери, о какой свободе кентавров может идти речь, если еще пятьсот лет назад эти существа были не просто так заточены в этот лес — вспомните, война между волшебниками и кентаврами длилась почти двадцать лет, прежде чем мы не пришли к компромиссу…

В зале шумно загудели, и Лили посмотрела на Скорпиуса, который по-прежнему молчал, внимательно слушая оппонентов, однако не вмешивался и не пытался ни возразить, ни согласиться — что-то едва заметное мелькало в его серых глазах, и она не могла понять, что именно. В какой-то момент Лили подумалось, что, на самом деле, Скорпиусу чертовски весело, и он едва сдерживает смех, глядя на собравшихся. Что ж. Похоже Скорпиус Малфой по-прежнему считал всех если не игрушками, то очень примитивными существами, и ему хватало ума не выражать своего презрения.

Лили усмехнулась, немного склонив голову, жадно всматриваясь в его безмятежный профиль. Будет ли он так же спокоен, когда Лили наконец избавиться от Мэри и Бекки и возьмется за него? Что если она сломает его политическую карьеру? Невозможно все просчитать, и даже у таких, как он, полно трупов в шкафу. Бедный-бедный Скорпиус Малфой. Забери у него единственный способ заставить заткнуться всех шавок, гавкающих на его происхождение, что будет с ним тогда? Как далеко заведет его собственное отчаянье?

— А чем вы лучше? — послышался глубокий, немного охрипший голос, и Лили, повернувшись, заметила высокий силуэт в правом ряду. Все разом замолчали, и, поняв, что он был услышан, мужчина встал с места и снял свою шляпу, слегка обернувшись назад. И, когда Лили увидела его лицо, она удивилась — ведь это был единственный сын Невилла Лонгботтома, Фрэнк, гриффиндорец, учившийся на три курса старшее нее. — Они недальновидны по отношению к магглам, вы же — к магам. У одних божество — это магглы с их ненужными и непрактичными изобретениями, у вас — чистота крови и традиции. Почему ваша политическая сила лучше и разумнее?

Люди засвистели, послышались брань и гогот, и Лили медленно перевела свой взгляд на Скорпиуса, который, смотря прямо на Фрэнка, качнул головой, улыбнувшись. Мерлин, похоже все это забавляло его до чертиков.

— Вы делите людей на гриффиндорцев и слизеринцев, а всех на остальных на сочувствующих либо одной, либо другой стороне. Вы также бросаетесь из крайности в крайность…

— Да? — меланхолично переспросил Скорпиус, не дав Лонгботтому договорить, и тот замолк, не отрывая своего взгляда. — Но, сэр, не кажется ли вам, что вы говорите за них — привстав, Малфой отвернулся от него, внимательно поглядев на всех собравшихся, и спокойно заговорил, не повышая и не понижая голос, следя за каждым своим мускулом, словно опасаясь чего-то: — Я всегда говорил, что презираю магглов, что любая попытка сблизиться с ними приведет к нашему уничтожению. Содружество же никогда открыто не говорило ничего по отношению к бывшим Пожирателями и их потомкам, — круто развернувшись, он безразлично посмотрел на Фрэнка, слегка склонив голову. — Открыто они не делят людей, напротив, они говорят, будто все мы равны, когда на деле мы видим фанатичное навязывание свободы всем якобы угнетенным и молчаливое уничтожение того, что по их мнению устарело или закостенело… Они лицемеры, вернее, большая часть из них, исключая фанатичную Гермиону Уизли. Им не хватает смелости обозначить своего отношения к той или иной части населения, когда у меня все предельно ясно. Вопрос лишь в другом: а вы придерживаетесь моих взглядов или нет? Потому что если ответ «нет», совершенно непонятно, что вы делаете здесь… разве что, если вас не подкупает моя искренность, правда? — Скорпиус усмехнулся, обнажив ряд белых зубов. — В наше время люди всегда говорят лишь то, что от них хотят услышать.

Он замолчал, и Лили только сейчас смогла оценить, какая тишина стояла в комнате все это время, пока он говорил. Подняв голову, она сглотнула образовавшийся ком в горле и с некоторой яростью посмотрела на него, ведь знала, черт возьми, знала, о ком он сейчас говорит. И именно в этот момент, когда привычная ярость переполняла Лили, когда желание уничтожить Скорпиуса, заставить его претерпеть всю ее боль, взяло вверх, он вдруг в упор посмотрел на нее. Она бы подумала, что все это время он знал о ее присутствии, но, заметив, как слегка удивленно расширились его глаза, Лили поняла, что он абсолютно случайно поймал ее взгляд.

— И запомните, — холодно проговорил он, внимательно смотря на нее, из-за чего Лили почувствовала странную дрожь в руках и тут же поморщилась от чувства ярости внутри. — Когда мы придем к власти — да, именно когда, а не если — мы не станем делить людей ни по крови, ни по происхождению. Потому что нам абсолютно плевать на это, хватит видеть в нас лишь догмы наших предков. Современность видоизменяет принципы и устои, однако одно будет вечно всегда — мы, потомки тех, кто творил историю, а это, на самом деле, огромный пласт волшебников — всегда будем против любого слияния с магглами или другими существами. Любое культурное смешение ведет к деградации. Потому что мы помним и чтим нашу историю, в отличие от них.

Лили не могла различить выкрики и аплодисменты, она лишь внимательно смотрела в его потемневшие серые глаза, и, не сдержавшись, Лили оскалилась злобно. А потом, встав со своего места, уверенным, но немного быстрым шагом вышла на улицу и стремительно стала спускаться вниз по многочисленным ступенькам, проклиная все на свете. Чувства внутри вытворяли нечто странное; она никак не могла понять, что именно сейчас переполняет ее — убийственная ненависть или странный трепет. Поэтому, подавив свои чувства, она быстро-быстро перескакивала ступеньки, мечтая просто сбежать.

— Лили Поттер!

Она знала, кто окликнул ее. И чувствовала его взгляд спиной, но даже не собиралась поворачиваться. Чертыхнувшись, проклянув все на свете, Лили кинула на него презрительный взгляд из-за плеча, не забыв сверкнуть глазами. Скорпиус усмехался. И чертята в его глазах плясали дьявольский танец, не поэтому ли она чувствовала себя, как и тогда, в Хогвартсе, жалкой мухой, попавшейся в руки паука?

— Как я рад тебя видеть здесь, — без тени иронии, но все же насмешливо проговорил Скорпиус, переступив одну ступеньку, чтобы между ними осталось еще, как минимум, пять. — Как видишь, годы прошли, но что-то не изменилось — люди по-прежнему в упоении слушают меня.

Не сдержавшись, Лили хмыкнула, круто развернувшись. Больше всего ей хотелось подойти и столкнуть его с лестницы или хорошенько приложить к холодному камню лицом. Но она стояла, не двигаясь, а потом, мрачно усмехнувшись, холодно проговорила:

— Что ж, надеюсь ты заберешься как можно выше. — Шаг, второй, и между ними осталось ступеньки три, и теперь Лили могла отчетливо увидеть, как искрятся его глаза. — Чтобы, когда ты начал падать, тебе было бы очень больно.

Она хотела развернуться и уйти, но тут Скорпиус схватил ее за рукав, и приблизил к себе, так, что между их лицами оставались считанные сантиметры.

— Если бы мы объединились, Лили, мы бы поставили этот мир на колени, понимаешь? — прошептал он тихо, и в глазах его опять что-то сверкнуло. — Я сделаю вид, будто не слышал твоего вызова, солнечная, потому что если я по-настоящему возьмусь за тебя, тебе не жить в Англии, поверь мне.

— Не смей меня так называть, — яростно прошипела Лили, с силой дернув свою руку, но он держал так крепко, что у нее не получилось вырываться.

— Все такая же лицемерка и эгоистка, — рыкнув, он схватил ее за обе руки, и внимательно посмотрел ей в глаза, — готова умереть, но подгадить, да? Думаешь, то, что ты сорвала помолвку, как-нибудь отразится на Мэри? Тебе с ней не потягаться, Лили Поттер.

— Замолчи, замолчи! — резко дернувшись, она вырвалась из его хватки, заметив, какими стальными и обозленными выглядели сейчас его глаза. И ей это почему-то нравилось — наконец-таки вместо безмятежности и спокойствия она видела такую знакомую, ее же эмоцию. Рассмеявшись, она сверкнула глазами, понимая, что теперь уж точно не отступит и завтра поставит их всех на место. Да. Завтра Лили покажет им, почему и как на протяжении целых трех лет она водила весь Хогвартс за нос. — Смотри внимательно, Малфой. Потому что следующим будешь ты.

Она трансгрессировала, заметив, как от раздражения у Скорпиуса свело скулы, и тут же оказалась возле своего дома. Сердце билось слишком быстро, и Лили, топнув ногой по земле, яростно полувскрикнула, ощутив знакомую боль. Что, если тогда Мадлен не рассказала самого главного? Что, если помимо нее и Скорпиуса в их заговоре участвовала и Мэри, не поэтому ли… Малфой так хорошо ее знал?

Какая-то дикая ярость опять накрыла Лили, когда она стремительно зашла в дом, пытаясь успокоиться, но ничего не получалось — чувства и эмоции переполняли ее, выходили из берегов, заставляя сомневаться уже во всем.

— Эй! — громкий окрик заставил ее развернуться и посмотреть на Пруденс, которая, приподняв надменно бровь, неодобрительно поглядела на Лили. Мелкая стерва. И почему она всегда выглядела так, словно была выше всего и вся? — Тебе письмо. Пришло совсем недавно, твоя птица, увидев филина, чуть не проломила клювом прутья… хотя, чему удивляться, какая хозяйка, такой и питомец.

— Есть что еще сказать? — агрессивнее, чем стоило, бросила Лили, выхватив из тонких рук письмо.

Пруденс еще выше вскинула бровь и надменно хмыкнула, что совершенно вывело из себя Поттер, которая, приблизившись к ней, холодно прошептала:

— Тогда не раскрывай перед мной свой милый ротик, Прю. Альбус не всегда бывает дома, и мне абсолютно наплевать, что он со мной сделает, если с его женушкой случится нечто непоправимое. Ты же понимаешь, насколько высоки мои навыки в Темной магии и как много жизней я уже сломала?

Страх едва мелькнул в черных глазах, но Лили уже было плевать. Она стремительно зашла в свою комнату, хлопнув дверью, а потом, откинув неподписанный конверт, на котором кроме ее имени не значилось более ничего, внимательно всмотрелась в пергамент, узнавая красивые завитушки Фобоса:

«Ты забрала то, что принадлежит мне, и была столь уверена в своей победе, что мне не хотелось сразу разочаровывать тебя. Дорогая Лили Поттер, как ты однажды склонила Астората к себе, так и я могу вернуть его расположение себе. И уж поверь, родовой гордости в нем намного больше, чем сиюминутной симпатии к Лили Поттер, заботящейся о нем. Будь уверена, я никому и никогда не отдаю то, что по праву принадлежит мне.

с наилучшими пожеланиями,

Фобос Берк».

С самого утра Лили заперлась в своей комнате и не подпускала никого, хотя пару раз к ней стучались то Пруденс, то отец, но она, наложив чары на комнату, напряженно всматривалась в свое отражение в зеркале, пытаясь успокоить возрастающую тревогу. Письмо Фобоса лежало совсем рядом, и Лили, перечитав его как минимум раза три, беспристрастно оценивала свои перспективы.

А перспективы были отвратительными. Конечно, Берк был прав, и в Асторате было слишком много фамильной гордости, дабы потом, когда эмоции остынут, вернуть все на свои места. Да и в прошедшие два дня Лили особо не наведывалась к нему, так как все ее думы занимало предстоящее слушанье. Оттого и выходило, что ее положение настолько плачевно, что нужно было срочно что-то придумать. И она думала лишь обо одном: пока пергамент не сгорел, он действителен, а значит, нужно было прямо сегодня поймать в просторных судебных коридорах мистера Томаса и показать ему его, чтобы навсегда отвернуть Дина Томаса от Берков.

Но все ее думы обрывались лишь от одной мысли — что, если она не сможет найти мистера Томаса? Сощурив глаза, Лили беспристрастно провела расческой по своим волосам. Что ж. Тогда она убьет Астората. Оборвет его несчастную, полную страданий жизнь, за которую он так цеплялся. И сделает она это прямо завтра.

Расческа с громким стуком упала на стол, и Лили резко поднялась с кресла. До заседания оставалось совершенно мало времени, и один раз отец уже крикнул, что ей нужно было поторапливаться. Но она не хотела пойти туда с кем-то, право, Лили считала это полностью своей ношей, поэтому, наверное, и не реагировала на окружающие призывы. Это было ее шоу, и будет оно поистине фееричным. Уж она постарается.

Надев черное бархатное платье, Лили аккуратно разгладила складки на рукавах, а потом стащила с полки заготовленный летучий порох и бесшумно поднялась на чердак, в свою лабораторию, где у стены стоял небольшой камин. Порох загорелся изумрудным пламенем, когда она громко и четко произнесла:

— Сауз-стрит.

Все заволокла дымка, а потом она оказалась в огромном зале, в котором каждую секунду появлялись разные волшебники и стремительно шли куда-то вперед. Оглянувшись, Лили тяжело вздохнула, окинув мрачным взглядом большой, величественный зал с мраморными стенами и стеклянным потолком, а потом быстро пошла мимо волшебников, оглядываясь по сторонам.

Она искала нужную аудиторию, но здание было столь огромным, что даже спустя десять минут она все еще не смогла найти нужное помещение, и когда отчаянье почти взяло ее в свои силки, она вдруг заметила Бэкки Берк, которая стояла, облокотившись на мраморную колону, но, заметив Лили, тут же встрепенулась, подойдя к ней ближе. Надменная и глупая улыбка озарила ее губы, когда Бекки противно проговорила:

— Все такая же самонадеянная Лили Поттер. Посмотрим, как ты запоешь сегодня на слушанье.

Ее улыбка стала шире, когда Лили лишь захотелось рассмеяться прямо ей в лицо, но, сдержавшись, она лишь премило приподняла уголки губ, сверкнув глазами. Глупая-глупая Ребекка. Она думала, что это конец, когда это было всего лишь началом. Началом ее страданий.

Ее черные локоны взлетели при ходьбе, когда она уверенно завернула за колонну и пошла, наверное, в нужную Лили аудиторию. Только Поттер совершенно не спешила следовать за ней. Она чего-то ждала, и, как казалось, не зря, потому что буквально через минуту ей навстречу свернула Гермиона Уизли, дражайшая тетя, а ныне крупная политическая фигура. Ее волосы, уложенные в сложную прическу, слегка отдавали еле заметной сединой, а суженный взгляд карих глаз не предвещал ничего хорошего.

Лили скривилась. Видел Мерлин, тетю ей хотелось увидеть меньше всего.

— Что ж, здравствуй, Лили, — уверенно начала она, слегка пождав губы. — Была бы более тебе рада, встреться мы в Германии, а не в суде, понимаешь?

— И я вас тоже рада видеть, — в тон ответила Лили, отвесив ироничный реверанс. Однако Гермиона не оценила ее потугу и лишь немного раздраженно произнесла:

— Мерлин, ты совершенно не изменилась. Хотя, о чем я? Что Гарри, что вы, похоже, пытаетесь взять на пробу наше терпение…

— Печально, что вы быстро забыли о том, что мой отец был когда-то вашим лучшим другом и спасителем этого мира, — яростнее нужного прошептала Лили, скривив лицо. Как же ненавидела она этот извечно умный и важный тон — Гермиона как будто была непогрешимо уверена, что знала все на свете и поступала исключительно правильно, что становилось тошно.

— Как раз-таки поэтому я и пытаюсь объяснить ему, в какое заблуждение он пал и как его же дети причиняют непоправимый урон всему волшебному сообществу…

— Это чем же? Темной магией? — насмехаясь, проговорила Лили, и миссис Уизли едва заметно закатила глаза.

— Да, именно Темной магией. Но, может, сегодняшнее дело заставит тебя образумиться? Подумать только, приковать к себе мальчишку старинным заклятием, использовавшимся только в чистокровных семьях… о чем ты думала, Лили?

И глаза ее были наполнены такой уверенностью в собственной правоте, что Лили лишь присвистнула, обойдя ее, едва задев плечом, потому что понимала — если сейчас позволит себе дать волю эмоциям, то на самом слушанье уже не сможет сыграть нужную роль. Гермиона не стоила ее времени. Для Лили она всегда была всего лишь фанатичной, недальновидной гриффиндоркой, которая бросалась из крайности в крайность.

Злая улыбка все лезла на губы, когда до двери в нужную аудиторию оставалось совсем мало — мыслей в голове не было совсем, и Лили знала, что не было смысла ничего планировать. О, все, чем она была вооружена, — это своим обаянием и импровизацией, которая не раз страховала ее от прыжка в бездну.

Дверь скрипнула, и голоса, что шептались, смолкли, а люди, обернувшись, напряженно уставились на Лили. Для всех сидящих она была аморальной нарушительницей спокойствия степенного семейства, и плевать было, что это было лишь предсудебное слушанье, и ее вина не была толком доказана. Лили шла мимо рядов и чувствовала столько взглядов, что, казалось, конца и края не было всем хотевшим поглазеть на Лили Поттер.

Они хотели увидеть ее пораженной и сломленной, они хотели, чтобы лицо ее выражало покорность судьбе и раскаяние — но ничего из этого не было. Годы лицемерия и попыток стать милой, доброй, правильной гриффиндоркой канули лету, и теперь Лили Поттер не скрывала той ненависти, что переполняла ее нутро — все ее лицо так и дышало яростью и злобой.

— Мисс Поттер, попрошу, присядьте сюда, — жеманно, но услуживало, проговорил один из клерков судей, и Лили, не взглянув на него, уселась на стул, который стоял прямо напротив ряда с присяжными и обычными зеваками. А потом, лениво вскинув руку и подперев ею голову, она безразлично посмотрела на них, едва приподняв бровь.

В самом первом ряду, огражденном от остальных бархатной веревкой, сидели мистер Томас, Годрик и Мэри, так как они выступали потерпевшей стороной, когда как Лили, официально не являясь преступницей, должна была противостоять всему залу, чтобы убедить их в том, что судебное дело совершенно незачем и не на чем заводить. Безжалостным же идиотом был тот, кто придумал данную систему, — потому что сейчас Лили была совершенно одна, сидя в этом кресле и смотря на полные превосходства и предстоящей комедии глаза.

Хмыкнув, Лили резко вскинула голову, а потом заметила своего отца и Малфоя. Они сидели в правом ряду, который был прямо напротив Лили, и несмотря на то, что между ними было прилично метров, она могла разглядеть их выражения лиц: ее отец, внешне безучастный и даже безразличный, слегка нервно поправлял очки, словно опасаясь чего-то, и это так позабавило Лили, что она непременно бы расхохоталась. Только смеяться резко перехотелось, когда Поттер в упор посмотрела на Малфоя, который, выглядя не менее безучастным, с некоторым презрением смотрел в ответ, словно говоря, что ей если бы она только попросила его помощи, всего этого не было бы.

Злость невиданных масштабов накрыла Лили, одно только его презрение отчего-то и вызывало столь дикий эмоциональный всплеск, и ей, право, хотелось вскочить с места и с яростью стереть эту надменность с его лица. Да. Больше всего она ненавидела то, что Скорпиус Малфой объективно был сильнее и умнее ее, и Лили мечтала наконец-таки уделать его. Оставалось совершенно не долго. Совсем чуть-чуть.

За своими мыслями она не сразу поняла, что слушанье было начато, и молодой мужчина, видимо, поверенный семьи Томас, активно жестикулируя, декларировал сидевшим о тяжести поступка, совершенного Лили Поттер, то и дело скользя по ней самой быстрыми взглядами.

— Мисс Поттер была подвержена к отступничеству от ценностей нашего мира еще со школьных времен. Подумайте, ее выгнали из Хогвартса после шестого курса из-за некоего инцидента, связанного с темномагическим зельем. Пострадавшей семье это известно особенно хорошо, ведь Мэри, некогда близкая подруга Лили, была непосредственным свидетелем позорного побега мисс Поттер из школы. О, — тянул он, скалясь, чувствуя одобрительные улыбки Томасов, — мисс Поттер подавала такие надежды. И тот факт, что свою одаренность она решила применить в столь неподобающей сфере магии, удручает. И ведь мы не углубились в родственные связи мисс Поттер… ее старший брат был исключен из Хогвартса по той же причине. Очевидно, что не обошлось без дурного влияния на мисс Поттер, ведь ее брат был слизеринцем, и все же, не похоже, чтобы мисс Поттер раскаивалась. Не прошло и года, как она покинула Англию и переехала в Германию, которая, как мы знаем, активно пропагандирует Темную магию и обучает ею на государственной основе.

Липкие, осуждающие взгляды скользили по ней, но Лили не обращала ни на кого внимание. Она смотрела немигающим взором в упор на Малфоя, видя, как что-то едва сверкало в его серых глазах. От одного его взгляда она плавилась, ощущая новые потоки ненависти, и, сглотнув, она продолжала собственную муку, ведь оторвать глаза от его лица было сложнее всего.

— Таким образом, мы пришли к тому, что мистер Томас каким-то непонятным образом попал под влияние Лили Поттер, был околдован ею, а затем привязан заклинанием, которое запрещено на территории Англии почти шесть лет. Ее вина налицо, и магическое правосудие, бесспорно, должно рассмотреть это дело. Со всей серьезностью и справедливостью.

Мэри громко зааплодировала, и Лили, наконец оторвав свой взгляд, внимательно посмотрела в ее направление. О, какое превосходство было в этом лице, каким триумфом сверкали голубые глаза. Мэри Томас вся состояла из одного предвкушения расплаты Лили Поттер и была столь уморительна в собственной глупости, что Лили едва не усмехнулась. Мистер Томас, степенно выпрямившись, не показывал ни единой эмоции, как и его сын, Годрик, который с мрачной тенью на лице смотрел на опущенные руки.

И когда он поднял голову, словно почувствовав ее взгляд, она увидела в его лице решимость. Да. Ведь Годрик Томас всегда был гриффиндорцем… благородным, храбрым и абсолютно нерациональным. Будь Лили на его месте, она бы бросила его на растерзание общественности, даже не обернувшись.

Злая улыбка осветила ее лицо, и, убрав руку, Лили лениво произнесла, четко растягивая гласные:

— Сэр, вы изложили мою биографию, право, это довольно занимательно, и мне очень лестно, что вы потратили время на столь неблаговидную особу вроде меня. Однако я так и не услышала никаких доказательств. О каком заклинании вы вообще говорите?

— Как же? — презрительно фыркнул он, видимо, приняв ее открытую манипуляцию за глупость. — Заклинание, скрепляющее людей. Вы же сами обнажили руку, на которой была татуировка…

— Руку? — с небывалым удивлением проговорила Лили, театрально распахнув глаза. А потом она медленно перевела взгляд свой на Мэри, и, растягивая минуты, выплавляя их, стала оттягивать ткань платья верх, обнажая бледную, чистую кожу. — Не эту ли руку? Но как же… тут ничего нет!

А потом, дернув рукав на и на другой руке, с неподдельным удивлением бросила:

— Мерлин, и тут тоже!

Мэри подскочила с места моментально, а потом, схватив Годрика, оттянула его рукав. Но тщетно. Его рука тоже была чистой и бледной, никаких следов заклинания не осталось — магия рассеялась, должно быть, еще два дня назад.

Лили улыбнулась. Той беспощадно злобной улыбкой, которая так часто появлялась на ее губах. «Глупая-глупая Мэри, — с улыбкой думала она, беспрестанно взирая на покрасневшее от ярости лицо Томас, обращенное теперь к ней. О, Мэри мечтала задушить ее прямо на месте, вот насколько ненавидела она Лили. — Если бы во мне была хоть капля жалости, я бы тебя пожелала: печально, конечно, что мне хочется уничтожить твою жизнь полностью, разрушив ее до основания».

— Что же получается? — воскликнула Лили, обратившись к людям. Они шептались и явно выглядели пораженными, а свет софитов грозился ослепить Поттер. — Я была ложно обвинена, подвержена настоящей травле газет, которые, кстати говоря, принадлежат семье Томасов… насколько же это отвратительно, столько ненависти было вылито на меня совершенно без причины. — Улыбка на секунду померкла, уступая место лживой грусти и печали, вызывая у публики нужные эмоции. Право, Лили могла даже расплакаться прямо здесь, потому что ей было плевать на собственный образ, — все, чего желало ее наполненное яростью сердце страданий семьи Томасов. И она готова была играть до конца.

— Мистер Томас! — резко проговорила Лили, заставив его в упор посмотреть ей в лицо. Судя по его выражению, затея с газетами действительно принадлежала Мэри, и сейчас Дин Томас выглядел если не озадаченным, то крайне разочарованным. — Как же это называется… ах да! Покушение на деловую честь и достоинства волшебника. Надеюсь, вы опубликуете опровержение?

— Постараюсь, мисс, — слегка процедив, протянул он, — но не могу сказать, что в новом выпуске…

— Как интересно, — не унималась она, слегка склонив голову. — Раньше вы словоохотно писали статьи о моей семьей с удивительной поспешностью. Право, каким красноречием пестрили ваши заголовки еще три года назад, и четыре года… да и совсем недавно. Неужели вы растеряли всю свою удаль?

И Лили улыбнулась, право, улыбнулась самой дружелюбной, но при этом ядовитой улыбкой, демонстрируя такую безгрешность, что можно было лишь подивиться. А потом, встав с места, она медленно подошла к нему и, чеканя гласные, громко проговорила:

— Сэр, рекомендую вам сменить редактора. Все это время вы публиковали худшие мои колдографии… если возникнут с этим проблемы, напишите моему отцу, — улыбка стала шире, и она бросила быстрый взгляд на Гарри Поттер, который неотрывно смотрел на нее, и, Лили могла поклясться, в глазах его было если не восхищение, явное одобрение, — думаю, он сможет помочь вам. Непременно.

Замерев на месте, Лили выжидающе посмотрела на судебного клерка, который, судорожно сжимая бумажки в своей руке, удивленно переводил взгляд с мисс Поттер на Мэри Томас, и не в силах выдержать того напряжения, которое повисло в воздухе, он едва слышно пискнул:

— Есть ли… есть ли у обвиняющей стороны еще вопросы? Стоит ли передавать это дело в Визенгамот?

Не в состоянии что-либо ответить, Мэри лишь с громким хлопком села на место, яростно сверкнув глазами, и лишь Дин Томас, будучи единственным, кто смог сохранить спокойствие, холодно проговорил:

— Нет. Мы отзываем заявление.

Будь Лили не столь хороша в сдерживании эмоций, она бы расхохоталась прямо здесь, в этом зале. Но вместо этого, едва заметно приподняв уголок губ, Лили выпрямилась, пронзая Томасов взглядом. А потом, посмотрев на Мэри, она одними губами произнесла «идиотка» и поспешно обогнула ряд, покидая аудиторию, чтобы немного удивленные и ошарашенные зрители не накинулись на нее с избитыми и наскучившими вопросами. Нет. У Лили Поттер были еще дела, и она решительно свернула к колоннам, спрятавшись за одной из них, наблюдая, как толпа журналистов, вывалившись из аудиторию, суматошно стала искать ее.

Им всем не терпелось поговорить с ней, когда Лили, искренне ненавидя всех репортеров, с ненавистью смотрела на их переполненные жаждой наживы лица.

В какой-то момент, когда холл слегка опустел, а через минуту в нем снова уже появились люди, на этот раз обычные слушатели, Лили сильнее сжала колонну пальцами. Она видела, как отец вместе со Скорпиусом, тихо о чем-то переговариваясь, вышли и расслабленным шагом пошли прочь от шумной толпы. И выглядели они настолько дружелюбно, что Лили почувствовала странную горечь, и едва ли она могла понять почему — оттого, что ее отец так много уделял внимание ее врагу, или потому, что ее враг был настолько близок ее семье.

Тяжелый вздох сорвался с губ, и Лили, на секунду отвернувшись, легонько стукнула каблуков по мрамору, пытаясь избавить сознание от новой волны ярости. В конце концов, любые эмоции были мишенью для противника, и ей бы стоило взять себя в руки. Но только возвращаясь вновь и вновь к увиденной картине, она чувствовала, как ярость бьет ее наотмашь.

Веселый смех Мэри в момент вывел ее из некоего оцепенения, и Лили, обернувшись, увидела ее весело улыбающейся, но, видел Мерлин, улыбка эта была настолько картинно сладкой, что становилось понятно — она улыбается не по-настоящему. Разговаривая с журналистами, которым удалось ее поймать, она сверкала голубыми глазами и держала голову прямо, так, словно от нее хоть что-то еще зависело. И как же жалко было смотреть на это со стороны.

Когда из аудитории вышел Годрик, у которого на лице было ярко очерчено облегчение, Лили тихо усмехнулась. Из всех Томасов он был единственным, кто был рад ее победе, и это почему-то вызывало странно светлые чувства и эмоции — годы ненависти и непонятой влюбленности были теперь так далеко, что сейчас хотелось лишь рассмеяться, вспомнив их нелепые свидания и отношения. Да. Годы поставили все на свои места и многое теперь было совершенно неважным, ненужным. Означало ли это, что Лили Поттер оставит Годрика в покое и не придет за ним в случае, когда он мог бы ей помочь? Что ж, абсолютно нет.

Нервно отбивая ритм ногой, Лили по-прежнему ждала мистера Томаса, и больше всего она боялась, что упустила его из вида. В конце концов, людей на слушанье пришло действительно много, поэтому, прижимаясь к колонне, она лишь зорко наблюдала за каждым, пытаясь отыскать нужное лицо.

И вот, когда Лили наконец увидела его, она вышла из-за своего укрытия и громко, четко проговорила, приковывая к себе внимание всех:

— Мистер Томас, — он нехотя обернулся, и прежде чем Лили одарила бы его самым красноречивым взглядом, она сумела заметить, как слегка встревоженно обернулась Мэри и как непонимание медленно расползалось по ее лицу. Лили усмехнулась, а потом, подойдя еще ближе, спокойно проговорила: — Нам необходимо поговорить.

Она знала, что он не откажет — в зале было все еще слишком много журналистов и свидетелей недавнего провала семьи Томасов, а сам Дин слишком сильно заботился о своей репутации, чтобы позволить ей еще дальше упасть.

Не дожидаясь ответа, Лили резко развернулась и вновь вернулась к колонам, очаровательно улыбнувшись самой себе, а потом, без предисловия, Лили тихо произнесла:

— Вы не можете заключать помолвку с семьей Берк.

— Что? — явно удивленно протянул мистер Томас.

— Они скоро потеряют свою покровительство, сэр, поэтому вы не можете связываться с ними. В особенности, с мисс Ребеккой Берк.

Молчание, совершенно не устраивавшее Лили, повисло слишком внезапно. Бросив взгляд из-за плеча, она заметила, как напряженно задумался Дин и как что-то едва заметное то и дело мелькало в голубых глазах. Он думал. И было слишком очевидно, что он не верил ей.

— Все это очень странно, мисс Поттер, — наконец произнес он, пронзив Лили мрачным взглядом. — Вы срываете помолвку, устраиваете шок на слушанье, а теперь думаете, что я поверю вам? Вы в своем уме?

— Вы знаете, каким образом они получили протекцию? — остановившись, проговорила Лили, не улыбаясь, не щурясь, не веселясь. От одного его ответа зависело слишком многое, а именно, что ей придется сделать с Асторатом: убить старика или оставить в живых?

— Конечно, — с нажимом ответил он после минутного молчания. — Однако абсолютно уверен, что вы этого не знаете. Мисс, — увидев, что она готова что-либо сказать, он перебил ее, сощурив глаза. — Вы прекрасная актриса, в этом я уже убедился. Однако, поверьте, если я узнаю, что они не столь стабильны, то я брошу их, не раздумывая. Но для этого мне нужно их падение, понимаете?

Приподняв бровь, он внимательно посмотрел на Лили, и та, не сдержавшись, усмехнулась. Конечно. Ему было абсолютно плевать на Берков. Ему, как и многим, нужны были права на эту лавку.

Лили улыбнулась. А потом медленно произнесла, растягивая гласные:

— Вы сами выбрали их участь. Наслаждайтесь феерией, мистер Томас, ведь я не только прекрасная актриса, но и умелый игрок. С нетерпением жду опровержения в ваших газетах, сэр.

Развернувшись, Лили уверенно зашагала прочь, окунаясь в собственные мысли, с некоторым отчаянье раздумывая дальнейшие шаги. Теперь она ни за что не могла потерять владения лавкой, и смерть Астората решила бы слишком многое… но только как именно все провернуть? Даже будучи уставшим стариком, он все-таки была магически одаренным. И тогда в голову к ней пришла единственно верная мысль — она же зельевар. И он даже не заметит, как смерть навсегда заберет его в свои владения.

Открыв массивную дверь, Лили оказалась на улице, и сотни тысяч голосов ударили ей по ушам. Люди спешили, разговаривали и что-то механически делали. Им не было дела до Лили, стоявшей у самого входа, вдыхавшей полной грудью прохладный воздух улицы. Мысли плавились под давлением собственной слабости, и Лили, черт возьми, знала, что каждый ее будущий шаг будет бить по ней же самой, но желание увидеть отчаянье в лицах тех, кто когда-то опрокинул ее, было столь сильно, что ничего с собой она не могла поделать. Лили Поттер жаждала мести.

Сфокусировавшись, Лили вдруг замерла, потому что в самом конце лестницы, которая вела к входу, она увидела своего отца и Скорпиуса, которые, переговариваясь, то и дело смотрели вверх. «Они ждали меня», — пронеслось неловкое в мыслях, и Лили сощурилась, испытывая страшное сердцебиение. И, испугавшись вдруг, она резко крутанулась и тут же трансгрессировала прочь, боясь быть пойманной.

И сердце ее билось так отчаянно быстро, что грозилось вырваться из груди. Она боялась. Себя, обстоятельств, собственной жизни. Но больше всего — она боялась собственных чувств, потому что они вели ее прямиком в бездну.

И однажды уже завели. Так что будет сейчас? Кто станет ее концом на этот раз? Тряхнув головой, Лили с силой сжала руку в кулак. Теперь никто и никогда не сможет достучаться до ее сердца. Потому что его у нее больше не было. Теперь уже точно.

* * *

Дышать было так тяжело, словно она пробежала сотню миль, но на самом деле, избегая свою семью, Лили просто незаметно выскользнула из дома, чувствуя странную слабость. Триумф вчерашнего дня стирался из памяти — Лили никогда не запоминала моменты своей победы и своего счастья, поэтому едва ли она могла ощутить себя довольной. Нет. Она боялась, боялась, что за эти дни Асторат перепишет лавку на своего внука, ведь из-за всех судебных тяжб она почти не появлялась в его доме.

Стремительно огибая улицы, Лили упорно шла мимо людей, не обращая ни на кого внимания, напряженно думая. Уже в которых раз она ловила себя на мысли, что совершенно не хочет оставаться в доме своей семьи — Прю, хоть и осознав всю опасность, не перестала выводить ее из себя, а отец вместе с братьями никогда не были желанными людьми в ее жизни. Из всего выходило, что ей непременно нужно было уйти из дома, но ее лаборатория на чердаке, ее книги, фортепьяно… как можно было бы это забрать с собой?

Лили поморщилась от солнечного лучика, заскользившего по ее бледной коже, и, остановившись, оглянулась. Она уже прошла грязный Лондон и теперь стояла возле знакомого леса, чьи голые ветки покрывались почками, и, освещенные весенним солнцем, Лили видела, как оживает жизнь. Снега не было, не было и гололеда, осталась одна лишь грязь, а воздух был намного теплее. Да. Уже скоро должен был наступить май, а затем лето, которое было столь ненавистно Лили, что, не сдержавшись, она презрительно передернула плечом. Больше всего ей хотелось увидеть октябрь — желто-красный октябрь с опавшими листьями и серым, невзрачным небом. Какое ей было дело до оживления природы, когда сама Лили чувствовала себя ходячим трупом? Холодный ветер был ей намного ближе беззаботного ветерка, и он намного лучше контрастировал с внутренним состоянием Лили. Потому что внутри у нее был лютый холод.

Завернув на знакомую тропинку, она неспешно подошла к особняку Берков и, заметив свет в окне, сморщилась. Ей почему-то думалось, что Фобос непременно должен был быть уже тут, конечно, он вряд ли бы мог позволить себе потерять хотя бы минуту… и чего ради он так хватался за лавку? Неужели фамильная гордость могла быть столь значимой хоть для кого-то?

Склянка в кармане звякнула, и Лили, прохладно усмехнувшись, подперла ее рукой. Стоило лишь пару дней подливать это зелье, и Асторат умрет абсолютно безболезненно и никаких следов не получилось бы обнаружить в его крови. Рассудив, что это было лучшее средство в ее деле, Лили без особых проблем сварила его за вечер, а теперь все, что оставалось ей, отвлекать старика от мыслей о передачи наследства.

— Добрый день, мистер Берк, — улыбнувшись, проговорила Лили, зайдя вовнутрь. Конечно, как и ожидалось, у изголовья кровати уже сидел Фобос, который встретил ее холодным взглядом.

— О, Лили, — немного странным тоном протянул Асторат, щурясь, болезненно хватаясь за свою голову. Несмотря на то, что не видела она его чуть меньше пяти дней, он выглядел еще хуже, чем раньше, и это невольно заставило ее поморщиться.

Придвинув стул к его кровати, Лили, не глядя на Фобоса, начинала рассматривать его кровоподтеки на руках, рассуждая: отчего-то ей совершенно не хотелось торопить его смерть, и, осматривая глубокие синие впадины, она решалась. И, о Мерлин, ей до ужаса страшно было принять хоть какое-либо решение.

— Едва ли я мог представить в сови двадцать пять, что буду подыхать от темномагического проклятия, — брюзжа, жаловался он, явно радуясь, что обрел целых двух слушателей. — Еще пятьдесят лет назад все было так просто: чего я только ни продавал в своей лавке и никому и дела ни было, что делают неудачники с Лютого.

— Почему же вы неудачники? — немного горделиво протянул Фобос. — Вы владели такими знаниями и атрибутами, что вам бы не смог противостоять никто.

— Ну, вспомни Темного лорда, Фобос, — тут же откликнулся он, и Лили, оторвавшись от изучения кровоподтеков, внимательно поглядела на Астората. — Он многое знал, но уделал его всего лишь мальчишка, — и, кивнув головой в сторону Лили, он мрачно продолжал: — Я знал его еще юношей. Он работал в лавке моего отца, и был страше меня всего на семь лет. Красивый, респектабельный, тактичный юноша. Знал ли кто, глядя в его глаза, насколько далеко он зашел? Нет. Он умел очаровать так, что ты невольно проникался к нему расположением… а как он говорил! Как умело он подбирал слова, чтобы войти в доверие. Едва ли я знал еще одного такого волшебника.

Задумчиво склонив голову, Асторат сощурился, словно пытаясь что-то вспомнить, а потом приподняв руку, слегка хрипло проговорил:

— Хотя нет… я знаю еще одного юнца с таким же обаянием. О, он также говорил так — искренность, вот что было в них. Этим они и брали.

— И кто же это? — с неподдельным интересом спросила Фобос, слегка презрительно скрестив руки. Наверное, ему хотелось, чтобы дед назвал его имя, но и он, и Лили прекрасно понимали, что Асторат имел кого-то другого в виду.

— Скорпиус. Скорпиус Малфой. Вот кто умеет сказать так, что ты всегда поддаешься его обаянию.

Рука Лили, нервно дернувшись, с силой ударилась о железные прутья кровати, и, вскинув резко голову, она почувствовала странное волнение и вместе с тем интерес.

— Вы знакомы с ним? — тихо спросила Лили, тут же поймав на себе мрачный и холодный взгляд Фобоса, наверное, это был единственный раз, когда он наконец посмотрел на нее за весь вечер.

— Да, конечно, я его знаю, — качнув головой, с улыбкой проговорил он, также внимательно посмотрев на Лили. — Он всегда приходил в лавку и долго изучал тома по Темной магии. Он такой же, как Темный лорд. Способный, азартный и любопытный. Даже политика, пропагандируемая им, почти идентична с идеями Пожирателей, с одной лишь разницей — Скорпиус не помешанный. Ему не нужны реки крови и мировое господство, все, к чему он стремится, доказать этим ценникам и жалким бюрократам, что Темная магия ничуть не хуже Белой. И ее существование веками более, чем оправдано. Будем честны, — склонившись, он улыбнулся вдруг холодной улыбкой, — мы намного сильнее их. Мы знаем, как приворожить смерть и как заставить человека стенать от невыносимых страданий. Но вместе с этим мы также знаем, как облегчить боль и как помочь тем несчастным, что подвержены магическим проклятиям. Никогда Белой магии не быть столь сильной. Не потому ли нас всегда и называли неудачниками, маргиналами? Не потому ли наш переулок прятали между цветными кварталами Косой аллеи?

— Если вы столь сильны, — прошипела Лили, испытывая странный прилив ярости. Она так отчетливо вдруг представила Скорпиуса, занимавшегося в лавке, что у нее сводило челюсти — и как только она не видела его тем летом? — Почему же вы не идете в атаку и не возвращаете себе власть?

— Потому что тогда начнется война, — резко проговорил Фобос, и, не сдержавшись, она посмотрела на него в упор. Лицо его, худое и мрачное, стало будто еще мрачней. — Прольется очень много крови. Бессмысленные жертвы, разрушенная экономика, сломанные судьбы… мы не столь жестоки, Лили Поттер. Впрочем, почему ты говоришь «мы»? Ты одна из нас. Значит ты должна понимать, почему именно мы не высвобождаем весь наш потенциал. Ведь тогда нас опять заклеймят. Они будут обвинять во всем Темную магию, а не свое презрительное отношение к нам. А значит, пока есть иной путь борьбы, он будет использован. Если же он не оправдает себя… что ж, кому-то придется дорого пожалеть о своем предубеждении. Волшебники, заточенные в Лютом, рано или поздно дойдут до точки кипения.

Воцарилось молчание, и Лили, опустив голову, внимательно посмотрела на свои руки. Ей хотелось спросить, почему тогда Берк позволил переулку закрыться, почему он так яростно сражался за лавку, если не хотел ее воскрешать? Но говорить не хотелось. Вместо этого с отчаяньем всматриваясь в свои руки, Лили злобно усмехалась. Вот, почему партия Скорпиуса существовала. Содружество не хотело войны, оно хотело дать им хоть какую-то надежду. Глупый Малфой. Глупые его соратники. Неужели они не понимали, что их борьба призрачна? Им никогда не победить.

— Поэтому Скорпиус умнее Темного лорда, — вдруг задумчиво проговорил Асторат, и Лили, не сдержавшись, резко вскинула голову. — Темный лорд сразу начал с войны, и его идеалы медленно, но постепенно стали искажаться… ведь с какими здравыми мыслями он начинал, пока не влез в лужи крови и груды трупов. А Малфой… он на то и Малфой, что хитрее. Он начал с политики, прекрасно зная, что никто не станет его затыкать — кому бы это было выгодно? Глупцы. Никогда не стоит недооценивать Слизерин. Они получат свое, получат, даже если я не доживу до этого!

И, поправив подушку, он аккуратно улегся, зарывшись в одеяло, находясь явно мыслями где-то не здесь. Всматриваясь в его резкие черты, Лили опять испытала странный прилив ярости, а потом звеньк бутылки вывел ее из транса, вынуждая резко подняться с места и спуститься на кухню. Она знала, что нужно было делать. Но мысли ее разлетелись так стремительно и так явно, что, облокотившись о стол, она прикрыла на секунду глаза.

Лили не могла игнорировать политику. Во всяком случае теперь, когда и ее отец ввязался в нее. Однако больше всего она думала о том, как именно можно было подорвать Скорпиуса, как заставить его отступиться. Вряд ли у Лили могли найтись столь мощные рычаги давления, чтобы заставить действовать Малфоя необдуманно, однако… если объединиться с мистером Томасом? У него ведь могла быть такая власть.

Только вот одна лишь мысль об объединении с этими уродами заставила Лили злобно поморщиться. Потому что именно это семейка и должна была пасть, она мечтала об их падении, но это было возможно лишь при содействии Малфоя.

— Довольно забавно, что ты столь близка с будущим Темным лордом, — иронично протянул Фобос, и, развернувшись, она злобно сверкнула глазами, глядя на него. — Тогда я не признал его, каюсь… впрочем, это ведь всегда был он, не так ли? Это из-за него ты никогда не подпускала меня.

— Что? Вы называете Малфоя будущим Темным лордом? — с презрением бросила Лили, сжав сильнее нужного столешницу, старательно игнорируя его последний вопрос. Мерлин. Мерлин. Мерлин. И с кем только связался ее отец?

— О, не будь столь наивной, а кто он по-твоему? Просто мальчишка, изучающий Темную магию и увлекающийся политикой? — усмехнувшись громко, Фобос подошел к ней ближе, спрятав руки в кармане. Его поза была расслабленной и только в глазах можно было прочесть то ли боль, то ли разочарование. — Так не бывает, Лили Поттер. С нами, слизеринцами и потомками древних родов, так не бывает. Рано или поздно политика погубит его, она убивает намного более точно и стремительно, чем можно было предположить. И даже если он не выиграет на этих псевдо-выборах, которые совершенно ничего не решают, он все равно падет. Не боишься?

Издевательская улыбка проскользнула по его губам, когда как глаза еще более отчетливо сверкнули странной злостью. Фиолетовая бездна прожигала насквозь, оставляя после себя ожоги, но, фыркнув, Лили уверенно вскинула голову.

— Что ж, надеюсь, упадет он не без моей помощи. Не хотелось бы лишать себя такого удовольствия, Фобос.

Передернув бровью, Берк лишь мрачно усмехнулся, сощурив глаза. И этим жестом он так напоминал своего деда, что Лили, опомнившись, резко сконцентрировалась мыслями на реальности — она должна была решиться.

— Почему ты позволил лавке прикрыться? Твой отец что-то пообещал тебе?

— Нет, мне ничего не нужно от этого прокаженного, — спокойно проговорил Фобос, но Лили, хмыкнув недоверчиво, лишь покачала головой. — Правда. Совершенно ничего. Просто мне выгодно, чтобы у него была протекция… понимаешь? Мы одной фамилии, как ни крути, и любая его победа — моя тоже. Особенно это удачно, когда эти прихвостни и моралисты решили заняться борделями и кабаками. Разве я бы хотел лишиться своего бизнеса, а?

— Но ты же владеешь маггловскими…

— О нет, Лили, — улыбка его стала вновь издевательской. — Я много чем владею. Именно поэтому не стоит стоять на моем пути… впрочем, уже сегодня, кажется, Асторат наконец прозрел и решил отдать то, что принадлежит мне по закону. Расслабься, Поттер, — заметив, как напряглась Лили, весело бросил Фобос. — Тебе нечего ему предложить, понимаешь? Спасенья от проклятия нет.

Махнув рукой на прощание, он круто развернулся и уверенным шагом направился к двери, оставляя Лили наедине со своими мыслями, которые, скапливаясь, танцевали дикий танец.

Как все могло измениться за три года? Каким именно образом Малфой приобрел такую славу и столь большое уважение? Что, в конец-то концов, в нем было такого, что все шли за ним? С отчаяньем крутанувшись, Лили резко вылила содержимое склянки в стакан, а потом схватила его, всматриваясь в свое отражение в бокале.

Еще три года назад… с кем связалась она тогда? С просто Скорпиусом Малфоем или человеком, который изначально шел по своему особенному пути? Кто он? Умелый игрок, манипулятор или ее личный кошмар, перевернувший жизнь с ног на голову?

«Его сломает политика».

И это было так. Лили ощущала это почти физически, потому что любая власть — это ответственность, так смог бы он справиться с ней? Он, презиравший людей, смотревший на всех сверху вниз, игравшийся жизнями, словно игрушками?

«Он действительно Темный волшебник, — думала Лили, поднимаясь по ступенька, держа стакан перед собой крепко-крепко. — Он может стать следующим злом этого мира».

— Что у тебя с Фобосом, дорогая? — резко спросила Асторат, и Лили от неожиданности качнула рукой, слегка расплескав жидкость.

Сердце билось очень быстро, и мысли ее были совершенно не здесь.

— О чем вы? — не своим голосом спросила она, и улыбка не лезла к ней на губы, потому что улыбаться не хотелось совершенно.

— Он влюблен в тебя, как последний мальчишка, неужели это неочевидно? — ворчливо поинтересовался он, с некоторой злобой посмотрев на нее. — Ты, конечно, полукровка, но при этом ты — Поттер. Если бы вы объединились, мне бы не пришлось так переживать из-за этой лавки.

— Этому не бывать, сэр, — уверенно проговорила Лили, резко сконцентрировавшись. — Мы никогда не объединимся. И лавка ваша ему совершенно не нужна. Он не откроет ее вновь, понимаете?

— А ты? Ты бы открыла? — с насмешкой проговорил он, и Лили запнулась. Потому что, видел Мерлин, она совершенно об этом не думала.

Что бы она сделала с лавкой? Скорее всего, так бы и оставила закрытой, потому что ей не нужны были лишние проблемы и слухи. Но… если таким образом можно было оставить лавку себе, то она бы непременно пошла на этот шаг.

Сжав стакан сильнее, она всматривалась в свое отражение, думая о том, что ей, черт побери, не хотелось его травить. Можно было бы найти другой выход, не так ли?

— Я могу спасти вашу жизнь, — резко проговорила Лили, блефуя. Но глаза ее, уверенно сверкнув, посмотрели на него в упор. — Только, пожалуйста, не забирайте у меня лавку.

— Мне не нужно спасение, — нервно проговорил он, облизнув губы. — Я смертен, и я умру. Но… Лили, я могу оставить тебе эту лавку, право, Фобос слишком самонадеян и не азартен… он не вернет фамильный бизнес… а вот ты, да, ты другое дело. Но только мне нужно кое-что.

— Что же? — вскинув голову, уверенно спросила она, зная, что ответ вряд ли понравится ей.

— Мариус. Мне нужен Мариус.

Стакан из рук выпал, расплескивая жидкость по полу, и Лили, слушая, как обивает он деревянные доски, прежде чем окончательно приземлиться, нервно сглотнула, посмотрев на него. Сердце у нее билось слишком учащенно, и все это настолько напоминало весну три года назад, что она опять ощутила эту сильную волну боли, смешанной с ненавистью. Лили как будто вновь перенеслась в библиотеку, в тот самый момент, когда Скорпиус, усмехаясь, предлагал ей сделку.

И вся ее жизнь вдруг представилась такой насмешкой, что Лили стало совершенно горько. А потом злоба вновь заволокла сознание, оставляя лишь одно слово — «уничтожить».

— Откуда?.. — жестко спросила Лили, сморщившись, часто задышав.

— Мне рассказал о нем Скорпиус, — быстро проговорил он, заставляя Лили на секунду прикрыть глаза. — Он пришел ко мне в лавку в феврале, сбежав из Хогсмида… кажется, это был его седьмой курс. Ему нужен был Мариус для его знакомой, одной очаровательной леди, с чьей семьей я был знаком… он нужен был для Мадлен Селвин. Но у меня не было этого зелья, вернее, ему не понравился его эффект. И тогда уже летом того года, когда я встретил его вновь, он рассказал мне про тебя, Лили Поттер, увидев тебя однажды здесь. Он сказал, что ты опытная чернокнижница и что ты умеешь варить такой Мариус, который в сто раз превосходит свой оригинал. Это он настоял, чтобы я взял тебя, — и, запнувшись, он вдруг тяжело вздохнув, и на глаза его навернулись слезы. — Бедная, бедная Мадлен. Кто бы мог подумать, что она умрет так рано?

— Что? О чем вы говорите? — со сбившемся дыханием воскликнула Лили, резко подскочив с места. Голова кружилась, и было так тяжело стоять на ногах, что она резко облокотилась рукой о стенку.

— Она умерла тем же летом, в июле. Скорпиус искал этот Мариус, чтобы облегчить ее страдания. Но тщетно… как она была красива в похоронном саванне, ты бы только видела ее фарфоровые лицо и черные, словно ночь, волосы.

Задыхаясь, не разбирая дороги, Лили шла вдоль знакомых улиц, спотыкаясь об камни и ударяясь плечом о людей, идущих рядом. Казалось, кто-то бдуто бы огрел ее хорошенько по голове, иначе почему она чувствовала так, словно падает? Почему она чувствовал себя столь плохо?

Отперев дверь дома, Лили зашла внутрь, и, по инерции обернувшись, она увидела своего отца, восседавшего за гостиным столом, а рядом с ним сидел Фрэнк Лонгботтом. И, когда взгляд ее заскользил дальше, она увидела его. Скорпиуса Малфоя.

«Он искал Мариус для знакомой… для Мадлен Селвин», — звенел в ушах голос Астората. Лили стояла у входа смотря на Скорпиуса в упор, видя, что он и сам не отрывает от нее взгляда. И черт побери, до чего огромных размеров была пустота внутри нее.

— Лили, Томас напечатал опровержение, — с нотками радости проговорил Гарри, и Лили, на автомате подойдя к нему, бессмысленно взяла газету в руки, проскользнув по ней быстрым взглядом, не видя при этом ничего.

«Это он настоял, чтобы я взял тебя сюда… он сказал, что ты опытная чернокнижница».

— Отвратительное фото, — безэмоционально сказала она, резко бросив газету обратно на стол, опять посмотрев на Скорпиуса, испытывая львиную злость.

«Мадлен умерла тем же летом, в июле».

Глаза у Малфоя были безмятежной бездной, и в них, казалось, можно было утонуть.

Так кем же он был все это время? Игроком, манипулятором, циником, влюбленным до одури в свою девушку? Кто он такой? И знала ли Лили его хоть сколько-нибудь?

Скорпиус усмехнулся. И улыбка у него была спокойной, уверенной… такой же, как и три года. Скорпиус Малфой всегда был опасным человек, так почему же она чувствовала себя рядом с ним столь защищенной?

Прикрыв глаза, Лили усмехнулась.

Потому что что тогда, что сейчас, она была полностью им очарована. И от чувств своих было так трудно сбежать, что хотелось скорее вздернуться, чем продолжать жить.

Она пролежала всю ночь без сна, бессмысленно всматриваясь в темноту перед глазами. До двух часов ночи Лили отчетливо слышала голоса отца, Малфоя и Лонгботтома, но даже не старалась вслушаться или понять говоривших. Это было странное ощущение — пустота, так привычная ей, будто расширилась, из-за чего она отчетливо ощущала странный спазм в груди. Злости не было. Было что-то наподобие боли, такой сильной и такой ясной, что она не произносила ни слова, сжав руками подушку.

Вся ее жизнь была разрушена из-за стремления Малфоя помочь любимой. От одной этой мысли Лили скривилась, испытывая укол странной ярости, сжав сильнее подушку. Подумать только, Скорпиус Малфой до того любил свою девушку, что пытался облегчить ее страдания; хладнокровный, безразличный ко всему Малфой рисковал всем, заключая сделку с Лили ради того, чтобы чертова Мадлен Селвин чувствовала себя хоть капельку лучше. Насколько же были сильны его чувства? И что от них осталась сейчас?

Рассветные лучи заливали комнату, когда Лили наконец почувствовала усталость и провалилась в сон. Сон был тревожный и бессвязный, из-за чего она проснулась через два часа с ощущением полной разбитости. У нее совершенно не было сил ни на что: ненависть всегда была ее топливом, но сейчас Лили было так больно, что она совершенно не чувствовала злобы. Прикрыв глаза, она резко присела на пол, а потом достала из-под кровати запечатанный футляр. Секунда, и на нее смотрели изумрудные глаза змеи, и казалось, будто она едва шевелится на бархатной подушечке.

Что было между ними в тот день? Чувствовал ли Скорпиус то же притяжение, что и она? И зачем, черт побери, он оказывал ей столько знаков внимания, когда на самом деле до безумия любил другую?

Всматриваясь в серебряную чешую, Лили чувствовала, как горечь сменяется агрессией, а та — таким мраком, от которого болело в глазах. Она просто чувствовала, как все то немногое светлое таяло на глазах, превращаясь в сгусток фальши и лжи. Да. Такова ее участь, Поттер всегда была лицемерной фальшивой дрянью, так чему удивляться, что все, чем она дорожила где-то глубоко внутри, было таким же ненастоящим, как и она сама?

С силой захлопнув крышку, она, не смотря, закинула коробочку под кровать, а потом задумчиво посмотрела на фортепиано. Ей хотелось сесть на кушетку и сыграть Рахманинова, волнующегося, меланхоличного, трагичного Рахманинова, но Лили знала, что не выдаст ни звука — чтобы играть, нужно быть живым, тогда как она ходячий труп, заточенный на ненависть ко всем тем, кто причинил ей столько боли.

«Это даже хорошо, что Мадлен умерла, — подумала она, злобно сощурившись. Ей хотелось крушить, ломать, стирать людей со своего пути, да что угодно, лишь бы никогда не забывать этого чувства ярости, без которого внутри нее оставалась одна только боль. — На одну сломанную жизнь меньше».

Улыбка озарила ее губы, и Лили, резко вскочив, оправила спутанные волосы, накинула легкое черное платье и быстрым шагом спустилась вниз, надеясь, что там никого не будет. Был всего лишь шестой час утра, и у Лили не было никакого желания видеться со своими родными, не хотелось ни портить себе настроение, ни опять кривить губы в злобной улыбке, чтобы от нее, наконец, все отстали.

У нее было слишком много дел. Лили должна была приложить максимум усилий, чтобы Асторат не отдал лавку своему внуку, а Мариус… что ж, она готова опять пуститься в свою бездну с головой, потому что самое важное было впереди. И это были муки Бекки, лишившейся всего. Когда она будет раздавлена и выброшена на помойку магического мира, Лили возьмется за Мэри. Все-таки Поттер никогда не забывала, кто был настоящим корнем многих ее проблем, из-за кого большую часть школьной жизни Лили испытывала так много проблем и кто с самой яркой улыбкой на устах сообщил ей о причастии к ее исключению из Хогвартса.

Именно эта двуличная идиотка выбила из-под ее ног почву, значит, то же самое сделает Лили. Она растопчет ее, как жалкую, хитрую, но глупую муху, и сделает Поттер это через политику.

Ветерок игрался в ее волосах, но она, словно назло, сильнее натянула шляпу на волосы. Высокие сапоги отстукивали ритм по безлюдной улочке Косой аллеи, и, резко свернув, Лили внимательно посмотрела на Лютый переулок. Запечатанный, грязный… такой родной. Она внимательно всматривалась в макушки старых зданий, в едва видимый завод и лавку Берков с мутными, черными из-за копоти окнами. Ей с трудом удалось подавить мысль, что даже сюда ей помог попасть чертов Малфой, вместо этого, бросив лишь задумчивый взгляд, она круто развернулась и медленно побрела к дому Берков, отчаянно думая.

Чтобы приготовить Мариус, ей были нужны ингредиенты, те самые, которые она закопала в лесу, неподалеку от дома Астората. Найти их не составило бы никакого труда, но это был большой риск, если кто-нибудь заметит ее в лесу, особенно сейчас, когда Мэри явно готовится к ответному нападению, то этот кто-нибудь может обнаружить все ее добро — старые фолианты, склянки запрещенных, опасных зелий и всевозможные рецепты изобретенных ею же зелий. И этого, право, было достаточно, чтобы навсегда лишиться палочки.

Но делать было нечего. И вот она опять стояла на глухой опушке, и солнце заливало лесной мрак светом. Вокруг не было ни единой живой души, даже магических существ, скорее всего, на лес было наложена дюжина заклятий, иначе невозможно было понять причину той гробовой тишины, которая стояла в лесу.

Сердце у Лили билось слишком быстро, когда, наколдовав лопату, она стремительно стала откапывать землю, в поиске своего сундука. Солнце, холодное, весеннее солнце прожигало насквозь, и волосы ее отдавали грубой рыжиной — они, путаясь, лезли прямо в глаза, но ей было плевать, она лишь механически выполняла нужные действия, не обращая внимания на мелкую боль в мышцах.

Когда лопата уперлась во что-то твердое, сердце у Лили забилось лихорадочно. Аккуратно выудив сундук из ямы, отряхнув его от земли, она быстро открыла крышку, и в лицо ей ударил терпкий аромат настоявшихся зелий. Времени не было, поэтому, не церемонясь, она стала рыться в поисках нужных ингредиентов. К ее радости, здесь было все, даже надколотые корни деревьев из Запретного леса, и единственным, чего ей по-прежнему не доставало, было лишь гоблинское золото.

Захлопнув крышку, она положила сундук обратно в землю, начав его закапывать. Магией это делать Лили не решалась хотя бы из-за того уровня опасности, что содержали в себе зелья, поэтому утомительная работа была намного надежнее и безопаснее легкого взмаха палочки, из-за которого могло случиться непоправимое. Когда с сундуком было покончено и солнце уже висело в другой точке неба, Лили с удивлением обнаружила, что было уже полвосьмого, поэтому, приведя себя в порядок, она вышла из леса.

Ей нужно было навестить Астората, и она с некоторой надеждой думала о том, что, возможно, он настолько плох, что совсем скоро умрет, и тогда ей не придется варить зелье. Лили совершенно не хотела вновь возвращаться к Мариусу, потому что с ним было так много связано, что… она боялась. Что, если все опять пойдет не так?

Когда до дома оставались считанные шаги, Лили резко остановилась, увидев Фобоса, который стоял возле калитки и все это время внимательно наблюдал за ней. Насмешливо оскалившись, он шутливо поклонился ей в знак приветствия, а потом, развернувшись, резко трансгрессировал, оставив ее, удивленную и не на шутку испуганную, стоять посредине дороге. Что делал он тут так рано? И был ли он все это время так близко к лесу?

Сердце забилось, но, отмахнувшись, Лили попыталась улыбнуться. Совершенно не было похоже, что Фобос что-то видел, иначе зачем ему было показываться ей на глаза? Но страх все равно не оставлял ее, и, когда она сидела рядом с ворчавшим на все на свете Асторатом, Лили, не выдержав, резко спросила, прервав его брань:

— Фобос… он теперь живет с вами?

— Нет, что ты? — слегка недовольно протянул Берк, радуясь, что Лили наконец вступила в разговор. — Просто сегодня он заночевал здесь. Вернулся почти сразу, как ты ушла… все пытается вернуть себе лавку…

— Но вы же следуете нашему уговору? — встрепенувшись, осведомилась Лили, и от злости у нее сверкнули глаза, становясь почти черными. — Я уже села за Мариус… месяц, и он будет готов.

— Месяц? — с некоторым удивлением заметил Берк, нахмурившись. — Нельзя ли никак раньше?

Не моргая, Лили внимательно всматривалась в старческие черты, плотно сжав губы. Она знала, что если скажет правду, то лишится почвы под ногами, но если сорвет… откуда он узнает об этом? Он может не дожить уже до следующей недели, и Лили отчего-то была уверена, что так оно и будет. Он так и не выпьет ее зелья.

— Конечно, можно, — с нажимом ответила Лили, улыбнувшись. Потому что ради цели была готова на все. — Да. Я сделаю его за две недели, такой срок вас устроит?

Кивнув головой, Асторат вновь пустился в воспоминания о своей жизни, только Лили не слушала его совершенно, между тем внимательно следя за ним. Если бы она только открыла эту лавку, то тогда… что ж, тогда Берк бы точно никогда не забрал ее у нее — слишком уж он мечтал о былом величии собственной лавки. Но открытие принесло бы слишком много проблем, Лили это понимала слишком отчетливо, поэтому, сжав руку в кулак, она безразлично смотрела на старика.

— Где похоронена Мадлен? — спросила она тогда, когда задумчивость полностью забрала ее в свое царство, и, право, Лили едва бы смогла ответить, почему спросила это. Встрепенувшись, она с удивлением посмотрела на свои руки, потому что волнение и страх смешались комом внутри — и, Мерлин, зачем она только спросила?

— На семейном кладбище, — бесцветно произнес Асторат, и опять на глаза его навернулись слезы. — Оно совсем недалеко от Хогсмида… Мерлин, до чего же удивительный у них семейный склеп, дорогая, не то, что у нас… и в чем я только буду лежать, драккл раздери, как мы так обнищали?..

Но она больше не слушала Берка, а уже через десять минут, не выдержав его общества, поспешно покинула дом. Лили медленно шла по тропинке, бесцельно наблюдая за едва распустившимися почками на деревьях, и, прикрыв на секунду глаза, тут же представила перед собой Хогсмид. Почему-то ей хотелось увидеть могилу Мадлен, чтобы окончательно убедиться в правдивости ее смерти, и внутри нее при одной только мысли о ней появлялась такая тупая боль, что хотелось вскричать.

Лили завидовала ей. Право, завидовала очень сильно и начала понимать это только сейчас. В ее жизни был человек, готовый пойти на все, лишь бы облегчить страдания, а у Лили… был ли в ее жизни хоть кто-то? Она думала о временах в Хогвартсе, о холодной, надменной улыбке Мадлен Селвин и ее вечных похождениях с различными одногруппниками… не потому ли она пускалась в столь компрометирующие ее репутацию связи, чтобы забыть о том, сколько она ей осталось и как много она потеряет, когда ляжет окончательно в могилу? И Малфой — неужели он терпел это лишь потому, что прекрасно понимал причину всех ее поступков?

«Да какое тебе дело?» — думалось Лили, когда она шла мимо домов, вглядываясь в каждый. Она лишь по слухам знала, что склеп Селвинов, старинного рода, был своеобразной достопримечательностью Хогсмида — его красивые изваяния и скульптурные композиции были прославлены на всю Англию.

Сердце у Лили почему-то слишком сильно билось, а мысли путались в голове — она словно чего-то ждала слишком сильно и одновременно страшилась этого. И чем больше страх обматывал ее тело, тем сильнее в ней начинала бурлить злость. Что было в этом такого? Что было такого в Мадлен Селвин, за что она заслужила свою любовь?

Лили увидела могильные изваяния почти сразу, не дойдя даже до узорчатого забора. Рядом не было ни одной живой души, и дома здесь, хоть и старинные, выглядели так, будто в них не жили давно. Все вокруг говорило о запущении и упадке, а два голых, удивительно черных дерева лишь отяжеляли картину.

Когда она открыла ворота и хотела было пойти вдоль могильных рядов, Лили резко замерла, не сделав ни шагу. Потому что увидела вдруг Скорпиуса Малфоя, который, оперевшись о каменную стену склепа, задумчиво смотрел в небо. Смутившись, будто она стала невольной свидетельницей чего-то очень личного, Лили резко спряталась за стоявший рядом голый дуб и замерла, почувствовав, как учащенно и отчаянно бьется ее сердце.

Лили боялась. Страх был настолько очевиден для нее самой, что ей хотелось провалиться сквозь землю, потому что больше всего на свете она ненавидела чувствовать себя так, словно находилась в уязвленной позиции. И, не выдержав, Лили робко выглянула из-за ствола дерева, внимательно посмотрев на Малфоя.

Расслабленный, он по-прежнему смотрел в небо, и, поднеся к губам своим сигарету, едва выдыхал серый дым в воздух. Рука его, облаченная в кожаную перчатку, крепко держала сигарету меж пальцев, и Лили почему-то была уверена, что курит он опять обезболивающие.

Странное чувство проснулось внутри нее: это была обеспокоенность и одновременно… это был сумасшедший интерес — зачем он курит их? А потом взгляд ее опять упал на склеп, и, испугавшись собственных чувств, Лили стиснула руками ствол дерева, сморщившись. Она почему-то чувствовала себя так, словно была обманута и одновременно разочарована. Потому что, право, что же было такого в этой Мадлен?

Ярость волной поднялась внутри нее, когда Лили вдруг вспомнила, как красиво они выглядели вместе в Хогвартсе, как о них шептались с завистью и одновременно восхищением, как они всегда были вместе, ходили, гордые и презрительные, смотря на всех так, словно никто не стоил даже их мизинца. Злоба заволокла сознание, и, провожая взглядом Малфоя, который, резко оторвавшись от склепа, бросил долгий взгляд на его дверь, а потом стремительно пошел в противоположную сторону, исчезая в дыме трансгрессии, Лили стиснула палочку, а потом замедленным шагом подошла ближе к мраморному, выполненному в готическом стиле сооружению.

Дверь была открыта, и, зайдя внутрь, Лили увидела каменный гроб, стоявший посередине. Его ажурная крышка почему-то двоилась перед глазами, а потом взгляд Лили упал на букет красивых бордовых роз. В склепе было светло, так как крыша его была выполнена из защищенного стекла, поэтому цветы блестели и благоухание их плотно стояло в помещении.

«Их принес Малфой», — с некоторой злобой подумала Лили, и, стиснув палочку, она резко направила их прямо на букет и тихо прошептала:

— Вспыхни.

Синее пламя поглощало бордовый окрас, превращая их в черный, и уже через секунду от букета остались голые, прожженные ветки и обвисшие, черные бутоны роз. Сморщившись сильнее от запах гари, который по-прежнему заполнял все пространство, она быстро вышла на улицу, схватившись рукой за грудь, испытывая смешанную с яростью странную боль где-то внутри.

Не в силах больше находиться здесь, Лили резко трансгрессировала и оказалась возле дома. Дышать было тяжело, и эта боль, такая знакомая, но между тем далекая, прожигала ее неистово. И она не могла понять, отчего же ей было так плохо: от того, что Мадлен Селвин была особенной для Скорпиуса или…

— Какая чушь! — с яростью воскликнула она и, быстро поднявшись по ступенькам, оказалась в прихожей.

Сердце по-прежнему билось, словно сумасшедшее, и, сильнее сжав свитер на груди, Лили резко отцепила пальцы, мрачно усмехнувшись. Чувства не могли быть для нее помехой, любая боль должна была быть уничтожена сразу же, потому что сила ее была в борьбе. Если она лишь на секунду позволит себе поддаться собственной боли, то навсегда упадет, и весь ее смысл жизни — месть — померкнет в одночасье.

Она бы долго еще стояла возле двери, всматриваясь в собственные пальцы, однако спустя пару секунд Лили стала улавливать странный шум, доносившийся из гостиной. Опомнившись, она натянула на губы презрительную улыбку и, повесив пальто, уверенно зашла вовнутрь.

— Уж не думал, что теперь ты будешь навещать меня вместе с аврорами. — Лили остановилась, вскинув резко голову, обнаруживав своего отца, сидевшего на диване.

— Гарри! — эмоционально воскликнула Гермиона, из-за чего Лили поморщилась, заметив знакомый пучок и выбивающие кудрявые пряди. — Это всего лишь исполнение закона. Ты же знаешь, я бы пришла к тебе и просто так.

Но в ответ он лишь усмехнулся, но усмешка эта была доброй, и, Лили была готова поклясться, Гермиона ответила ему дружеской улыбкой. В гостиной, расположившись на диванах, сидела вся ее семья вместе с Гермионой и… Розой, которая примостилась рядом с матерью и степенно смотрела на своего дядю. Ее малоэмоциональное лицо не выражало абсолютно ничего, и Лили даже не могла понять, о чем она думает — право, зануда Роза Уизли не изменилась внешне со времен Хогвартса и даже выражение лица ее осталось таким же.

— О, Лили, — протянула Пруденс, которая, обернувшись, слегка дернула Альбуса за руку, и он тут же посмотрел на нее. Ехидная улыбка коснулась его губ, и, видел Мерлин, точно так же ей улыбнулась и его женушка.

Гермиона резко обернулась, посмотрев на племянницу слегка прищурившись. Было видно, что она ждала ее, но при этом миссис Уизли было явно неловко — это выдавали ее бегающие глаза.

— Здравствуйте, — спокойно протянула наконец Лили, сощурившись.

— Да, добрый день, — опомнившись, наконец проговорила Гермиона, а потом, резко поднявшись, она спокойно подошла к Лили и уверенно проговорила: — Я крайне рада, что история с Темной магией оказалась лишь твоей шуткой, Лили. Это определенно лучшее разрешение ситуации, — и она улыбнулась, чинно подняв голову, и в глазах, черт побери, была настоящая радость.

Но Лили молчала, внимательно смотря в ее лицо, не стараясь даже выдавить дружелюбие. Что-то внутри ее гложило, прожигало насквозь, и поток мыслей, путаясь, проносился словно мимо нее, когда перед глазами вновь восстал красивый готический склеп.

— Что ж, раз все удачно разрешилось, не хочешь присоединиться к обеду, Гермиона? — миролюбиво проговорил Гарри, отвлекая Гермиону, которая от молчания племянницы становилась все мрачнее, и что-то едва уловимое начинало мелькать в ее глазах.

— Конечно, мы же не против, Роза? — заторможенно бросила она, опять посмотрев на Лили, и взгляд с каждой секундой становился все жестче и будто пристальнее, из-за чего Поттер, скривившись внутренне, мило улыбнулась тете — не хватало только, чтобы она начала вновь лезть в ее жизнь.

Во время обеда Лили молчала, не особо стараясь уловить связь разговора. Говорила в основном Гермиона, поминутно обращаясь к Гарри, словно боясь, что тот может задуматься и уйти в себя. Именно в такие моменты Лили замечала схожесть между собой и отцом — они оба переживали более насыщенную внутреннюю жизнь, и от понимания этого ей не становилось весело — напротив, злоба лишь сильнее накатывала на сердце.

Она думала о Малфое. Мысли ее невольно возвращались к нему, и ничего с собой поделать Лили не могла. Воспоминания из Хогвартса смешивались с теми немногими их встречами после трехлетнего перерыва… рядом с ним жизнь Лили будто начинала играть ранее невиданными красками, ей впервые начинало казаться, что она действительно живет и что нет той внутренней пустоты. Право, одна мысль о его уничтожении давала ей столько жизненных сил, что Лили с большим восторгом тратила их на Бекки и Мэри… но что будет тогда, когда придет очередь Малфоя? Был ли путь Лили изначально верен?

— …и вот опять ты пришла без Рона. Начинаю подозревать, что он всерьез начал меня избегать.

— Ох, ну что ты. Просто из-за отъезда Джорджа на него свалилось столько дел, ему бы помощника найти. Джеймс, что скажешь?

Джеймс нервно дернулся, явно о чем-то задумавшись, а потом обреченно посмотрел на тетю.

— Я… я думаю, что квиддич еще не закрыт окончательно для меня и что пока рано думать о смене деятельности.

— Что ж, — резко протянула Гермиона, слегка прищурившись, а потом резко отвернулась от него, поглядев теперь на Пруденс и Альбуса, который сегодня сидели рядом и о чем-то перешептывались. — Ну а ты, Альбус, что скажешь?

— Боюсь я недостаточно харизматичен для магазина Уизли, — оскалившись, бросил он, даже не посмотрев на нее. — Не рыж и не гриффиндорец… какой-то диссонанс получается, — улыбка его стала шире. — Да и к тому же, вы предлагаете мне эту работу из-за жалости. Только вот я в ней не нуждаюсь, тетя.

Взгляд его выражал тупую ненависть, и Лили, тихо присвистнув, сложила руки в замок перед своим лицом, мрачно усмехнувшись. Именно Гермиона была больше всех против поступления Альбуса на Слизерин. Из года в год она говорила о дурном влиянии и неспособности Альбуса противостоять ему. Это она замечала стертые костяшки Альбуса, исполосованные руки от заклятий и многочисленные шрамы; это она приходила каждое лето, запиралась с ним в комнате и пыталась достучаться до него. Мерлин, она, наверное, думала, что после смерти их матери обязана взяться за них так же, как за своих детей, и, когда Альбус вылетел из Хогвартса, она поняла, насколько ошибалась. Ведь ее племянникам было абсолютно плевать на ее великое мнение.

— Пруденс, твой отец подавлен, — отставив чашку, тут же сказала она, и Лили, поймав взгляд отца, увидела в его глазах такую усталость, что, не выдержав, отвернулась, разглядывая теперь Прю. — Он просит меня связаться с тобой… ему бы хотелось встретиться с тобой.

— Ему прекрасно известно, что на встречу я приду только со своим мужем, — с достоинством протянула Прю, не вываливая ярость, как сделал бы это ее муженек. И, заметив, как напрягся Альбус, она аккуратно сжала его руку и ослепительно улыбнулась Гермионе. — Так и передайте ему.

Обед закончился почти сразу, и на кухне вновь воцарилось молчание. Пруденс по-прежнему гладила руку Альбуса, задумчиво посматривая куда-то в сторону; Джеймс, мрачно сузив глаза, запустив руку в волосы и нетрудно было догадаться, чем именно были заняты его мысли. В этой комнате все были рядом, но при этом каждый — в другом месте. Разобщенные, истерзанные собственными мыслями, здесь не было ни одного человека, который был бы рад этому разговору, ведь он поднимал слишком много личного и абсолютно ненужного.

— На самом деле, я пришла поговорить с Лили, — спустя некоторое время уверенно начала Гермиона, поймав взгляд племянницы. Внутренне Лили скривилась, выражая все свое презрение, но внешне на ее лице не дрогнул ни единый мускул. — Я была не права на твой счет, как я уже говорила, поэтому мне бы хотелось згладить свою вину. В государственную лабораторию скоро будет проходить набор новых лаборантов, Лили, а ты, как я знаю, всегда увлекалась зельями. Тебе бы не хотелось попробовать пройти конкурс? Мне кажется, — запнувшись, она на секунду закрыла глаза, а потом, широко их распахнув, она четко произнесла, — ты определенно сможешь пройти его.

Но Лили опять молчала в ответ, стиснув сильнее нужного край скатерти. Тихий смешок Альбуса, быстрый взгляд отца — все это за секунду вызывало в ней новую волну ярости, и она боялась, что если откроет рот, то скажет что-нибудь лишнее.

«Государственная лаборатория», — тянула Лили мысленно, когда Гермиона и Роза засобирались домой и вышли в прихожую. Отчаянный азарт обуял ее, когда она вспомнила слова Альбуса о том, что она такой же отброс этого общества, как и он, и что никогда ей не быть официально устроенной в этой стране. И, право, ей хотелось уделать Альбуса, заставить его переменить свое мнение и доказать, что все это время он был единственным неудачником, не умевшим скрывать собственную агрессию и так и не нашедшим место в этом мире.

— Лили. — Голос Розы заставил ее слегка вздрогнуть и в упор посмотреть на кузину. Скучная, неинтересная Роза Уизли. Когда-то и ее Лили использовала ради достижения цели, а сейчас она лишь с презрением думала о том, что когда-то вообще пользовалась ею. — Я думаю, это действительно хорошая идея — пройти конкурс. Возьми памятку, полагаю, тебе это определенно поможет.

Она протянула небольшого формата бумажку, на которой черными чернилами было выведено: «Отборочные испытания», — а дальше мелкой вязью шла инструкция. Лили хмыкнула. А потом, забрав буклет себе, холодно посмотрела на Розу, которая, казалось, выглядела немного удрученной. Впрочем, едва ли можно было понять что-то по ее лицу.

— Удачи, Лили, — спокойно произнесла она.

Лили улыбнулась. Губы ее изогнулись в злобном оскале, а потом она резко произнесла, растягивая гласные, узнавая в этой манере чертового Скорпиуса Малфоя, мысли о котором занимали все ее думы:

— О нет. Мне не нужна удача, Рози. Ведь нет ничего сильнее моей воли.

И улыбка ее стала шире.

* * *

Нескончаемые длинные дни тянулись по-особенному долго, и Лили, монотонно обдумывая свои дальнейшие действия, так и не смогла притронуться к Мариусу. Дома готовить его было небезопасно, ведь очередная проверка их дома могла обнаружить странные ингредиенты, которые едва ли можно было бы применить в быту.

Время так долго тянулось, и Лили, бившаяся внутри с собственными мыслями, пыталась сделать хоть что-то. Но против воли она все время думала о Малфое и о Мадлен, все вспоминая и вспоминая, и когда это давалось ей по-особенно тяжело, Лили мечтала забыться, бросить все в этой Англии и просто сбежать. Потому что месть, как бы ни была она желанна, меркла по сравнению с чем-то, живущим внутри. И видел Мерлин, ей совершенно не хотелось думать о том, как именно называется это «что-то».

Когда спустя три дня Лили поняла, что больше не может откладывать Мариус, она решилась хотя бы начать. В конец концов на чердаке все еще была ее лаборатория, и на первых парах никто, кроме профессионала, не смог бы определить содержимое ее котла.

И вот она стояла на чердаке, смотрела упрямо в котел и пыталась понять, когда же и почему все в ее жизни пошло не так. Почему каждый день был похож друг на друга, а череда событий неизбежно толкала ее в пропасть. Лили знала, ее судьба обречена и обречена она уже очень давно, и каждое новое испытание она переносила стоически, хотя и понимала всю неизбежность, но упасть? Нет. Лили Поттер не могла себе этого позволить. Во всяком случае, не так просто.

Котел подрагивал, и вода, постепенно нагреваясь, вздымалась. Наложив возле себя чары тишины, чтобы ничто не смогло ее отвлечь, она упорно вписывала в листок пергамента пропорции, с удивлением понимая, что по-прежнему помнит свой рецепт. Черная магия пронизывала воздух, и легкая эйфория проходила по ее телу — именно когда она готовила Мариус, вкладывала столько душевных сил. Лили помнила, почему и когда решилась впервые усовершенствовать его, чтобы видеть свою мать, вновь и вновь, окрыленную легким флером. Ей было плевать, насколько сложна формула у этого напитка и как трудно будет ей создать его заново, не убив себя в ходе эксперимента.

Пятнадцатилетняя Лили Поттер просто жаждала увидеть свою мать больше всего на свете, и, заглатывая дозы бурлящей жидкости, она плакала всякий раз, когда попытка проваливалась; когда Альбус, погружаясь в сон, переставал наблюдать за ней и она могла подавиться от собственной агонии.

Сердце дрогнуло вдруг, и Лили резко вскинула голову. В комнате была тишина, вернее, тишина была вокруг нее, и она даже не слышала тиканье стрелок, а когда бросила быстрый взгляд на циферблат, то обнаружила, что уже был второй час. Она даже не заметила, как стремительно пролетело время.

И именно в этот момент рука ее задрожала, и мысли разбежались. Робко, медленно повернув голову, Лили вдруг замерла. Потому что на пыльных диванах в другом конце чердака сидел Малфой, ее отец и кое-кто из тех, кто была тогда на заседании.

«Сегодня же суббота», — ахнула про себя Лили, и именно в этот момент Малфой, явно молчавший, в упор посмотрел на нее, и что-то внутри нее вновь забилось, пока привычная волна ярости и странного чувства не захлестнула ее вновь — Лили вдруг вспомнила, как так же пристально он смотрел в серое небо, опираясь на стену склепа.

Быстро отведя свой взгляд, она внимательно посмотрела на свои руки. А потом, чтобы забыться, усиленно стала вписывать в листок смешанные в котле ингредиенты. Но мысли путались, и Лили вновь и вновь возвращалась к слепу, совершенно не понимая, почему это так задело ее. Что в этом было особенного?

Когда пенистая волна, громко булькнула, и пара капель попали ей на руку, она зажмурилась от мелкой боли и, схватившись за края стола, посмотрела в котел. Ей не хотелось смотреть в сторону, не хотелось видеть его взгляд. Лили мечтала лишь о скорейшем своем триумфе, чтобы потом окончательно покинуть эту страну и навсегда забыть о своей недосемье, Фобосе, Берках, Томасах и Малфоях…

Голова дернулась, и Лили, прикрыв глаза, сжала сильнее края стола. А потом, присев, вновь углубилась в систематизацию ингредиентов и так увлекалась, что, когда вновь посмотрела на циферблат, было уже полтретьего. Робко и немного боязливо повернув голову, она увидела совершенно пустой диван, и никого на чердаке, кроме нее, больше не было.

Тяжелый вздох сорвался с губ слишком быстро, и, взмахнув палочкой, Лили сняла чары. Вместо звенящей тишины она вдруг услышала мелкий стук, напоминавший удары дождя о стекло, и когда взгляд ее устремился на окно, она увидела бурого филина, который поминутно отщелкивал свой ритм.

Стремительно преодолев расстояние, она резко отворила окно и, выхватив письмо из клюва птицы, кивнула ей головой, говоря, что ничего съестного у нее нет. И филин с гулким, явно обиженным уханьем взметнулся в небо, расправив широкие крылья, и исчез в небе.

Пару минут она все еще провожала взглядом птицу, опять окунаясь в странную рассеянность, но поймав себя на этой мысли, Лили резко сжала конверт между пальцами и посмотрела на него, замечая корявый почерк Годрика. Неслышно хмыкнув, она резко разорвала конверт, и на пол, слегка взлетая, упала странная бумажка. Наклонившись, Лили подняла ее и узнала в ней тот самый буклет об отборочных испытаниях в государственную лабораторию.

Отложив буклет подальше, Лили резко открыла письмо, испытывая странные ощущение, потому что странное предчувствие вдруг сковало ее в тиски.

«После всего случившегося отец не хочет видеть меня рядом с ним, поэтому я в срочном порядке уезжаю в Америку. И хоть моя помолвка в Беккой по-прежнему обсуждается сестрой, мой отец уже не столь решителен. Спасибо, Лили. И в благодарность я бы хотел помочь тебе — попробуй пройти испытания в лабораторию. Я же помню, насколько хороша ты была в зельях еще в Хогвартсе.

Всего наилучшего, Лили Поттер. Надеюсь, мы еще встретимся однажды,

Годрик».

Пергамент прогибался под давлением ее пальцев, и чем сильнее всматривалась в расплывчатые строки Лили, тем существеннее становилась какая-то тоска внутри нее. Она не могла избавиться от странного ощущения потерянности и полной раздосадованности, и, право, это определенно не входило в ее план. Что случилось с ней за это время и откуда только пришла эта нервозность?

Запихнув письмо и брошуру между листками блокнота, Лили, порывшись в тумбочке, вытащила портсигар, а потом, подойдя к окну, открыла его нараспашку и, глубоко затянувшись, выдула дым. Яркое, ослепительное солнце сияло и искрилось, и в воздухе опять стоял запах черемухи, предстоящих экзаменов и несбывшихся надежд. Лето постепенно пробиралось к своим владениям, уже через неделю должен был начаться май, а Лили, облаченная во все черное смотрела на эти изменения с тоской.

«Асторат не хотел бы умереть летом», — безразлично пронеслось в сознании, когда, опять затянувшись, она бессмысленно посмотрела на единственное дерево в этом маггловском переулке. Мысли путались, извивались змейкой, и она совершенно не могла понять их поток. Все меркло под давлением воспоминаний, и Лили ненавидела это состояние. Потому что еще немного, и она бы могла уйти в свое детство, переполненное горечью и разочарованием, от которого хотелось лишь бежать.

— Солнечная, солнечная Лили Поттер, — она резко повернула голову, и глаза ее полыхнули яростью. Задумавшись настолько сильно, Лили не заметила, что Малфой и его приспешники уже вернулись на чердак.

А потом взгляд ее заскользил по человеку, который и окликнул ее. И какого же было ее удивление, что им оказался Фрэнк Лонгботтом. Глаза Лили мрачно сузились.

— Поверить не могу, что это ты, — продолжал он не то улыбаясь, не то скалясь. И все находившиеся на этом чердаке, кроме Малфоя, делали то же самое. Один он оставался невозмутим и смотрел на нее, смотрел так, словно мечтал поглотить всю ее душу. — Даже непривычно видеть тебя без улыбочки и робкого заискивания… ты была главной новостью того года, солнечная Лили Поттер. Чернокнижница, обманщица и наркоманка. Что только о тебе не говорили тогда.

Лили сжала сигарету между пальцев, а потом, медленно оттолкнувшись от подоконника, так же медленно пошла по направлению к нему.

— Не тебе и этим уродам судить меня, Лонгботтом, — холодно тянула она, в упор прожигая его взглядом. — Если ты все же осознаешь, кто я такая, то крайне недальновидно распускать свой язык в моем присутствии. Хочешь обсудить сплетни?

Улыбка ее стала шире, когда она подошла к нему, а потом, медленно растягивая гласные, Лили бросила почти безразлично:

— На пятом курсе ты пробрался ночью в Зал славы и разбил кубок, который получил Годрик Томас. В середине второго семестра шестого — подпилил прутья на его метле, из-за чего бедняжка упал с высоты шести метров и умер бы, если бы не его отец. Хочешь еще поговорить о прошлом, Фрэнк Лонгботтом?

По мере ее слов лицо Фрэнка мрачнело, а потом и вовсе стало безэмоциональным. В комнате стало так тихо, словно она опять стояла в могиле, потому что никто больше не посмеивался и никто больше не смотрел на нее с презрительной улыбкой. Склонив голову, Лили затянулась в последней раз, и на выдохе спокойно проговорила:

— На месте мистера Малфоя я бы гнала тебя взашей, — не глядя на Скорпиуса, — потому что такие гриффиндорские шавки, как ты, не переходят на сторону столь маргинальных особ, как он. К твоему несчастью, в этом деле замешан мой отец, и если ты предашь его и его дело, то тогда я лично займусь тобой, понимаешь? — подойдя вплотную, прошептала Лили, а потом, нагнувшись, из-за чего ее плечо соприкоснулось с его рукой, она затушила сигарету о блюдце и кинула ее прямо на стол, встречаясь взглядом со Скорпиусом.

— Вам не стоит волноваться, мисс Поттер, — спокойно сказал он, когда Лили выпрямилась и посмотрела на него сверху вниз. — Если мистер Лонгботтом предаст вашего отца, то сначала он встретится со мной. И, боюсь, до встречи с вами он уже не доживет.

От его голоса, такого уверенного и ровного, Лили почувствовала, как отяжелело ее дыхание и как грудь будто залилась свинцом. И взгляд у Скорпиуса был столь жесток и пронзителен… он видел ее насквозь. Фыркнув, Лили круто развернулась и уверенно вышла из чердака, оставив дверь едва открытой, а потом, прислонившись к стене, прикрыла глаза, стараясь восстановить сердцебиение.

Мысли — путались. Она не хотела думать о нем, но непременно возвращалась к его лицу, к его взгляду, походке, манере обращения. Что это было? Почему Лили совершенно не могла унять свои эмоции в его присутствии? Она не понимала. А может, просто не хотела понимать, забивая странную и такую чужеродную мысль, что, возможно, он… ей нравился?

Мотнув головой, Лили прислонилась макушкой к стене. Это было невозможно, потому что она не умела любить и ничто ей совершенно не нравилось. У Лили Поттер дурная репутация, камень вместо сердца и убийственный взгляд — она живет только своей местью, и ничто, абсолютно ничто не могло вытеснить из ее головы жажда расправы.

— …Неужели тебя устраивает, что Лютый закрыт? — Лили резко распахнула глаза, прислушиваясь к разговору, который едва доносился из гостиной. Одно лишь упоминание переулка взволновало ее, и, навострив уши, она лишь упорнее стала слушать.

— Это выгодно нам, Эйвери. Люди, живущие там — изглоданные и забитые, они жаждут перемен. Именно они наши потенциальные избиратели, и если они лишатся своей кабалы, то… какова вероятность, что их ненависть к Содружеству останется? Нет. Лютый должен быть закрыт.

— И что же будет в итоге? Чего именно ты добиваешься? Им не дадут поучаствовать в выборах, не обманывайся, Малфой.

И он, тихо рассмеявшись, замолчал, когда Лили, прижавшись к стене сильнее, затаила дыхание, боясь даже моргнуть. Сердце билось-билось, тогда как ощущение какого-то странного триумфа захватывало ее.

— Будет бунт. И бунт будет беспощадным, — холодно, растягивая лениво гласные, проговорил наконец Скорпиус. И голос его был настолько безразлично жестким, что Лили почувствовала, как пересохло во рту.

А потом уже, опомнившись, она быстро зашла в свою комнату, закрыв на замок дверь и, подбежав к своей магической шкатулке, резко распахнула ее. Чтобы уже потом выудить бумажку, где чернилами красовалось ее имя рядом с лавкой Берка.

Лили могла открыть лавку. И тогда Лютый уже не сможет быть закрытым, ведь наличие легально существующего магазины заставит властей снять барьер. Да. Так они уничтожили Лютый, придумав сказку, что больше там нет ни одного собственности, ради которой можно было бы держать столь опасный район открытым.

Пергамент, слегка поблескивая от лучей солнца, двоился в глазах. И Лили, сжимая его, чувствовала, как губы ее изгибаются в улыбке.

Потому что даже если на пути своей мести она умрет — плевать. Лишь бы хотя бы на минутку увидеть чувство отчаянья в безэмоциональном, безмятежном лице. Лишь бы только заставить Малфоя страдать.

За то, что и он был причиной ее горестей и разочарований.

За то, что из-за него страдала она сама.

Она подала документы на предоставление пропуска в Лютый в понедельник. А потом, ожидая непонятно чего, безмолвно наблюдала за медленным течением дней. Лили Поттер решила затихнуть, не конфликтуя ни с кем, не пытаясь совершить следующий шаг — она просто ждала, как хищник перед добычей, одновременно страшась и ожидая того дня, когда она вступит в Лютый и откроет вновь лавку.

— Вы очень близки с семьей Селвинов? — спросила однажды Лили, придя к Асторату. Апрель совсем догорал, и со дня на день все ожидали май, один только Берк мрачнел и, безжизненно подавая ей руку, даже не пытался, как обычно, пуститься в свои воспоминания.

— Скорее, я хорошо знал Скорпиуса, а уже благодаря ему познакомился и с Мадлен.

Рука у Лили нервно дернулась, и это не укрылось от Берка. Повернувшись, он хмуро поглядел на нее и спросил:

— А ты? Ты тоже с ним близка?

— Нет, — живо ответила Лили, следя за каждым мускулом своего лица. Внутри что-то опять заныло, и от этих пристальных фиолетовых глаз было не убежать.

Все это время она пыталась забить внутри одну лишь мысль: Лили боялась лишь задуматься о причине столь яркой боли и почему у нее никогда не получалось сдерживаться подле него. Она страшилась прислушаться к внутреннему голосу, который едко нашептывал ей, что, на самом деле, идиотка Лили Поттер просто влюблена. Влюблена давно и безнадежно, а оттого, что чувства ее не взаимны, она и бесится.

Это не нравилось ей. Не нравилось ей и то, как много внимания уделял ей Малфой. Он приходил к отцу почти каждый день, и всякий раз после их встреч на кухни их появлялись свежие нарциссы, над которыми вечно хлопотала Пруденс.

— Откуда эти цветы? — однажды, не выдержав, спросила все же Лили у отца, сидевшего в гостиной после очередной встречи с Малфоем. Она всегда узнавала о них заранее и запиралась в комнате, не выходя и не встречая, делая вид, будто ей совершенно плевать.

Они были совершенно одни в гостиной: Джеймс решил все-таки встретиться с дядей Роном и поговорить насчет работы, а Пруденс и Альбус всегда уходили вечером гулять по Лондону. И в этой тишине она из раза в раз спускалась из своей комнаты, опасливо озираясь по сторонам, а потом садилась напротив отца и долго смотрела на него, иногда ловя его взгляд.

— Их принес Скорпиус, — спокойно ответил он, а потом, подняв голову, внимательно посмотрел на Лили, и в его взгляде был странный интерес. — Он всегда приносит их для тебя, но ты никогда не выходишь из своей комнаты.

Лили упрямо молчала, смотря на него в ответ, боясь выдать то волнение, которое поднялось в ее душе. И в этот момент она совершенно ненавидела себя за столь неоправданную и странную реакцию, какое ей, черт побери, было дело до всего этого?

— Он частенько говорит о тебе, — проговорил вдруг Гарри, и глаза его лукаво блеснули. Не сдержавшись, она фыркнула, едва сморщившись, ощущая что-то наподобие стыда. И что он только мог говорить о ней? — Скорпиус говорит, что ты очень умная. А еще… что ты очень красивая, Лили.

Тогда Лили вздрогнула, почувствовав мелкую дрожь в руках, и, не глядя на отца, резко поднялась с места, отправившись к себе в комнату. Уже сидя в ней, она вспоминала тот проклятый день, когда они стояли в полумраке Выручай-комнаты и когда он, глядя на нее в зеркало, сказал ей то же самое. Внутри — Лили плакала. Потому что какая-то грусть заволокла ее сознание, и она молилась, чтобы не дай Мерлин не встретиться с ним, чтобы не видеть этот пристальный взгляд, который всегда, даже в Хогвартсе, изучал ее.

Только вот у судьбы были другие планы. И уже на следующий день, забыв спросить отца о том, придет ли Малфой или нет, она сидела на первом этаж, когда раздался звонок в дверь.

На пороге стоял чертов Малфой с букетом прекраснейших нарциссов, и Лили, оробев, пристально посмотрела на него, так и оставшись стоять в самом проеме, не пропуская его внутрь дома.

— Добрый день, мисс Поттер. — Он протянул ей благоухающие цветы, и она, ошарашенная, взяла их бездумно, а уже потом, обратив на нарциссы взор, сжала сильнее нужного букет.

Потому что вдруг вспомнила цветы на могиле Мадлен, и ярость, привычная, такая родная и уничтожающая все не своем пути, заволакивала ее сознание. А потом, подойдя к мусорке, Лили повернулась к нему лицом и с самой очаровательной улыбкой на свете бросила букет прямо в ведро, громко хлопнув крышкой.

Моргнув, она опять вздрогнула, посмотрев на Астората, совершенно забыв, что все еще сидит у него. Он бездумно смотрел в яркое, солнечное небо, стиснув пальцами край одеяла, поджав почти синие губы, и в глазах его было нечеловеческое желание жить. И откуда только оно было в этом дряхлом, изможденном теле?

— Какой он, Скорпиус Малфой? — тихо спросила Лили, чувствуя, как дернулся Берк и как внимательно посмотрел на нее.

А потом, тяжело вздохнув, словно он понимал все ее мысли и чувства, Асторат бессмысленно проговорил:

— Принципиальный. Это единственно верное слово, которым можно его описать. Помню, еще ребенком приходил в лавку вместе с матерью и расспрашивал меня обо всем, что только видел и если что-то противоречиво его мировоззрению, яростно это отвергал. Я тогда смеялся, честное слово, не каждый раз видишь такую прыть среди отпрысков благородных.

Добрая улыбка прошлась по его губам, а меланхолия тенью пробежала по лицу — Асторат пускался в воспоминания и только тогда чувствовал себя счастливым.

— И все-таки педант он редкостный. Даже когда ему бы стоило молчать, всегда оглашает свою позицию… но только если спросят, конечно. Так Скорпиус просто слушает и молча делает выводы. Он ведь мне очень помог в свое время, — живо оттараторил Берк, даже слегка привстав с кровати. — Воровал из хогвартских теплиц редкие травы, которые к тому времени стали запрещать к продаже. И какими же они были красивыми! — тянул он, не понимая, что каждое его слово будто резало ее на куски. — Мадлен Селвин и Скорпиус Малфой. Четсное слово, никогда не понимал, почему они так и не обручились.

— Как? — спросила Лили, резко подняв глаза. — Они не были помолвлены?

— Нет, — простодушно и запальчиво кивнул он головой. — В том и дело: я даже спрашивал об этом у Астории, матери Скорпиуса, и она говорила, что он наотрез отказывался. Будто бы… будто…

Запнувшись, он резко замолчал, и Лили, от нетерпения сжав шарф в своих пальцах, немного подалась к нему корпусом, с интересом глядя в задумчивое лицо.

— Будто бы что?

Но он молчал, чтобы потом посмотреть на нее прямо, едва выговаривая слова, из-за чего ей пришлось прислушаться:

— Порой мне казалось, что что-то его так и гложет. Да и сигареты… он почти с двенадцати лет стал курить, но то был необычный табак, а специальный — для снятия болевых ощущений, которые просто невозможно вытерпеть самостоятельно, — переведя дыхание, Асторат на секунду сморщился, словно вспомнил что-то неприятное, а потом так живо продолжил: — Я не раз пытался выудить у него, зачем ему они, но он никогда и ничего не говорил. Впрочем, едва ли это теперь имеет смысл. Мадлен умерла, а сигареты ему сейчас не достать — только если контрабандой.

И он погрузился в молчание, меланхоличное и горестное, не понимая, что своими словами привносил в Лили волнение. Она думала и думала, пытаясь понять, что именно скрывал Малфой и почему он делал все то, что делал. Они были знакомы столько лет, но даже спустя годы она так и не смогла ни узнать Малфоя, ни понять его — иначе бы, наверное, смогла наконец осознать причину всех тех молчаливых взглядов, которыми он одаривал ее.

Дверь на первом этаже хлопнула, и они оба вздрогнули, вынырнув из своих мыслей. Лили не сомневалась, что это пришел Фобос, и почувствовала некоторое нетерпение — она ждала его почти час, сидя у Астората, потому что ей было необходимо поговорить с ним и сказать ему, что она открывает лавку. Все-таки Лили действительно хотелось сохранить видимость их дружбы, даже если такой никогда и не существовало.

Он зашел в комнату бодрым шагом, подошел к Асторату и, весело усмехнувшись, стал справляться о его делах. И лишь когда получил более-менее вразумительный ответ, перевел взгляд на саму Лили, и глаза его сузились. Между ними больше не было совершенно ничего: ни встреч, ни игр в покер, ни задушевных разговоров. И порой Поттер действительно не хватало этого, ведь именно благодаря их общению в те три года в Германии она смогла остаться на плаву.

— Ну? Виделся с отцом? — спросил Асторат, когда Фобос, замолчав, отошел к окну и просмотрел на простиравшийся за ним лес.

— Отец? — лениво протянул он, и его глаза грозно сверкнули. — Он в ярости, знаешь ли. Из-за того, что ты разбрасываешься фамильной собственностью, мы можем сильно пострадать.

— Кто это мы? — злобно фыркнул в ответ Асторат, и глаза его также по-злобному сверкнули. Было удивительно, насколько внук и дед были похожи друга на друга. — Это прокаженный сам поставил себя в невыгодное положение, а потом захотел спихнуть свою дочку. Какой мне резон заботиться о его чести?..

— Но тебе бы следовало позаботиться о моей! — круто развернувшись, повысил голос Фобос, а потом взгляд его упал на Лили, и маска гнева медленно сменилась безразличием. Ему явно не нравилось, что она становилась свидетельницей их ссоры, но Астората было уже не остановить.

— Прекрати распускать сопли. Ты Берк или нет? — с привычным старческим брюзжанием и ехидством заметил Асторат, плотнее стиснув на своих плечах клетчатый плед. — Ты молод, в тебе столько силы, что ты выберешься сам. Помни о том, что он отступник и давно отлучен от нашей семьи. Мы не должны помогать ему или хоть как-то способствовать его благополучию.

— О, так это была месть сыночку, да? — насмешливо фыркнул Фобос, и на губах его промелькнула издевательская, наполненная ядом и даже некоторой обидой улыбка. — Только вот покуда он жив и носит нашу фамилию, мы связаны. Понимаешь? Его промах — наш. Мы будем уничтожены вместе с ним, черт побери!

Фобос замолчал, тяжело вздохнув, и взгляд его опять проехался по Лили, прежде чем что-то наподобие презрения змейкой не проскользнуло в его глазах.

— Вижу, у тебя отличная компания. Не буду мешать вашим задушевным разговорам.

Что-то было в его голосе, что натолкнуло Лили на мысль, что Фобос просто ревновал. И это было даже забавно — спокойный и рассудительный Берк поддавался собственным эмоциям, будто забывая, что Лили для них совершенно никто. Или так казалось только ей?

Берк прошел мимо, хлопнув напоследок дверью, и Асторат, поджав губы, мрачно сузил глаза. Было видно, что подобная сцена устраивалась не впервые, иначе бы он точно начал бы ворчать, но вместо это лишь тень печали проскользила по морщинистому лицу. Его время подходило, и Лили могла поклясться, что вместо жажды жизни медленно проступала печать смерти. Он определенно скоро умрет.

Поднявшись с места, Лили улыбнулась Асторату, слегка склонив голову, испытывая внутри какую-то странную горечь. Что, если она видит его в последний раз? Тоска резко кольнула в сердце, а потом также быстро исчезла — в конце концов не в стиле Лили было скучать по кому-либо долго.

— Что ж, пожалуй я пойду за ним. — Она медленно подошла к двери, а потом, остановившись, посмотрела через плечо и ничего не значащим голосом сказала: — А ведь знаете, я открываю лавку. Лавку Берков.

И, Лили могла поклясться, когда она развернулась, то заметила, как печаль на секунду уступила странному подобию восхищения с надеждой, словно лишь одна мысль о восстановлении былого величия и имени столь дорогой лавки, уничтожала все — и мысли о смерти, и злость на жизнь.

Запахнув подолы мантии, Лили стремительно вышла из дома, видя недалеко от себя немного сутулую фигуру Фобоса. И, не теряя времени, она быстро подбежала к нему, схватила за плечо и развернула к себе, взметнув голову вверх. Он был выше нее, из-за чего ей приходилось все время задирать голову, и раньше его всегда умиляло ее некоторое раздражение, проступавшее всякий раз, когда она была вынуждена смотреть на него снизу вверх. Только теперь в его лице было лютое безразличие.

— Нам нужно поговорить. Может, проводишь меня до дома?

Фобос лишь фыркнул, но не противился. И ей вправду хотелось верить, что не все потеряно, оттого начать разговор было тяжелее всего. Она знала, какова будет его реакция, и знала, что ничего хорошего ожидать ей не стоило.

Трава хрустела под подошвой сапога, когда они шли мимо леса, укутанные весенней тишиной. На улице было столь тепло, что она чувствовала себя совершенно некомфортно в своем черном пальто, но намеренно не меняла его. Другие цвета больше не нравились Лили Поттер, и она не могла спокойно наблюдать за пестротой и яркостью тонов — намного приятнее глазу были темные, глубокие цвета, которые, на самом деле, так не шли ее ярко-рыжим волосам.

— Хорошо, наверное, быть подстилкой Малфоя. Горы лавров и славы, да, Лили Поттер? — тихо спросил он, когда они вышли на оживленную улицу, и Лили, не сразу услышавшая его слова, резко повернула голову, недобро сверкнув глазами.

— О чем ты вообще говоришь? — холодно, но с нотками злости спросила она, прикусив нижнюю губу, испытывая внутри дикую ярость. Малфоя было слишком в ее жизни, и она, мечтавшая перестать думать и вспоминать о нем, вынуждена была каждый день слышать его имя.

Малфой. Скорпиус Малфой. Все его так любили, так уважали его: отец, даже Альбус, и тот относился к нему с дружелюбием. И это неимоверно раздражало Лили, потому что она совершенно не понимала — что в нем было такого, из-за чего люди так тянулись к нему? Неужели лишь долбаная, никому не сдавшаяся искренность?

— Хочешь сказать, что это не правда? Тогда почему совсем недавно он навестил меня и тактично намекнул, чтобы я держался подальше от тебя, а?

Волнение волной поднялось в душе, и Лили, следившая, чтобы ничто не дрогнуло в ее лице, лишь крепче нужного сжала ладонь в кулак. Она одновременно боялась и хотела спросить, что именно Скорпиус сказал ему, и, прикусив до болевых ощущений губу, она упрямо молчала, ускорив шаг. И когда до ее дома оставалось совершенно недолго, Фобос вдруг насмешливо бросил, заставляя ее остановиться:

— Ты ему не пара, Лили Поттер. Слишком уж мелкого полета пташка.

Ярость волной нахлынула на нее, и Лили, круто развернувшись, по-злобному улыбнулась, тяжело задышав. Она опять вспомнила идеальную Мадлен Селвин и то, как красиво они смотрелись, и ненависть набирала обороты, поглощая ее в свои недры. Лили не было. Была одна лишь ярость и было одно лишь желание задеть Фобоса как можно сильнее.

— Я открываю лавку, Берк, — злобно выплюнула она, криво усмехнувшись, видя, как самодовольство сходит с лица и как на смену ему приходит удивление. А уже потом оно резко перешло в такую же ярость, и между ними, казалось, наэлектризовался даже воздух.

— Что ты сказала? — холодно и угрожающе спросил он, надвигаясь на нее, и уже через минуту она оказалась впечатана прямо в стену, чувствуя через пальто холод, исходивший из нее.

Улыбка на ее губаха стала еще шире, ей просто до ужаса нравилось вызывать в нем гнев.

— Что слышал. Лавка будет открыта, и твой папочка очень сильно пострадает, а что это значит? — Лили расхохоталась ему в лицо, обнажая белые зубы. — Это значит, что пострадаешь и ты.

Его рука с размаха впечаталась в бетонную стену возле ее лица, но это не произвело на нее никакого эффекта. Лили смеялась ему прямо в лицо, совершенно не страшась, потому что она была озлобленной стервой без толики инстинкта самосохранения. И плевать ей было на свою судьбу.

— Если ты это сделаешь, я отомщу тебе, — прошипел он, нагнувшись к ней, и судя по его жесткому, необычайно злобному выражению лица, он точно не шутил. — Я сделаю все, чтобы ты спокойно не жила… тебя будут ждать такие проблемы, Поттер, что ты даже представить себе не можешь.

— Поменьше слов, побольше дела, — склонив голову, милейше отозвалась она, еле сдерживаясь, чтобы опять не расхохотаться ему прямо в лицо, обнажая этим смехом собственную агонию. — А то я начинаю скучать… о, кажется, у тебя появилась объективная причина встретиться со своей сестричкой. У вас теперь появилась одинаковая цель…

— Эй, Лили! — Они круто развернулись на голос, и Лили, все еще улыбаясь злобно, почувствовала, как улыбка медленно сползает с уст. Потому что через дорогу от них стоял Альбус. И лицо его полыхало таким гневом, что она бы точно почувствовала дрожь, если бы не одно, но — рядом с ним стоял и Скорпиус Малфой. Который холодно и пристально смотрел на Берка в упор.

— Уходи, — онемевшими губами бросила Лили, видя, что брат двинулся в ее сторону, и ей, право, совершенно не хотелось, чтобы он хотя бы словцом обмолвился с Берком. — Уходи же!

Но Фобос и сам понимал, что встреча с ее братом будет не самой приятной, в особенности, когда он шел в сопровождении Малфоя, поэтому, бросив ей на прощание: «Ты еще заплатишь за это», он стремительно трансгрессировал, оставляя ее одну.

И едва она успела перевести дыхание, как тут же услышала разъяренный голос Альбуса прямо над ухом:

— И какого хера какой-то придурок зажимает тебя почти у нашего дома?!

Она резко повернулась, устремив на него холодный взгляд и деланно сладко проговорила:

— Не твоего ума, братишка.

И, обойдя его, она вскинула голову, встречаясь взглядом с Малфоем, а потом быстро пошла по направлению к дому, сжав спрятанную в кармане руку. Лили шла, чувствуя, как колотится ее сердце и как предательское волнение опять накрывает ее волной. Мысли перемешивались, оставляя что-то невразумительное, и она упорно старалась не думать о Скорпиусе и о том, почему и зачем он решил поговорить с Берком.

— Кто он? — не унимался Альбус, идя чуть поодаль, и Лили знала, что Скорпиус идет совсем рядом. — Я его никогда прежде не видел. Он из Англии?

Но Лили молчала, а потом, резко распахнув входную дверь, пулей ворвалась в гостиную, скинув пальто на диван. Совсем рядом на кухне чем-то упорно занималась Пруденс, отца нигде не было, и из-за это было вдвойне удивительно, что Скорпиус пришел к ним сейчас. Замок щелкнул, и уже через секунду в гостиной появился ее брат, который сощуренным взором поглядывал на Лили, и Малфой, из-за чего она непроизвольно скрежетнула зубами.

— В насколько серьезных отношениях вы состоите? — наконец спросил Альбус, и Лили испытала дикую ярость. Да почему, черт возьми, его так интересовала ее жизнь? И почему он спрашивал ее о таком в присутствии Малфоя, совершенно чужого им человека?

— Что происходит? — заинтересованно спросила Пруденс, выйдя из кухни, вытирая полотенцем свои руки. Она добродушно кивнула Малфою, на что тот ответил ленивым взмахом руки, облаченной в кожаную перчатку.

— Только попробуй еще раз открыть свой рот, — яростно бросила Лили, не по-доброму сверкнув глазами, вздернув указательный палец в его сторону. — Моя личная жизнь тебя не касается, Альбус.

И, бросив быстрый взгляд на Скорпиуса, она развернулась и направилась прямиком на кухню, чтобы отпить глоток воды, а потом с силой сжать стакан и безучастно посмотреть куда-то в пространство, совершенно не разбирая собственных мыслей и чувств.

Она слышала, как зашептались тихо Альбус и Пруденс, как зашуршал диван, а потом в гостиной воцарилось молчание. Тяжело вздохнув, она прикоснулась подушечками пальцев ко лбу, а затем, решив поесть, Лили выдвинула стул и устремила свой взгляд в гостиную, которую прекрасно видела через широкий дверной проем.

У Лили было так много проблем, что, кажется, впервые она почувствовала усталость. Мариус, ссора с Фобосом, Малфой и надоедливый брат вместе с родственничками — она с трудом сносила свою жизнь, наполненную неудачами и неурядицами, что в конец концов почувствовала упадок сил. Месть больше не грела и не призывала к действиям: больше всего ей хотелось забыться и навсегда покинуть эту страну. Но Лили знала, что не сможет, покуда не увидит на бледном лице гримасу отчаянья.

И Малфой, словно почувствовав, что она думает о нем, поднял голову и посмотрел на нее в упор ничего не означавшим взглядом, вынуждая ее крепче сжать кружку в руках, потому что какая-то сладостная нега прошлась по всему ее телу. Он смотрел так серьезно и между тем безмятежно, что Лили хотелось заскулить от той печали, что поднималась внутри нее — череда событий, Хогвартс, их посиделки в Выручай-комнате и Мадлен пролетали перед глазами. И тогда она вдруг понимала, что ничего у нее нет, кроме мести и ненависти, что она совершенно пустая, а потому, наверное, несгибаемая и неубиваемая.

Криво усмехнувшись, она резко опустила глаза, нервно сглотнув, облизывая нижнюю губу. Несмотря на то, как много сделал для нее Малфой после ее отчисления, она никогда не простит его. Не простит ему того, что он любил другую.

— Мерлин, Малфой, а почему сегодня без нарциссов? — весело спросила Пруденс, заставляя Лили слегка вздрогнуть.

— Я не планировал заходить… мы случайно встретились с Альбусом и разговорились.

Пруденс фыркнула и, Лили была уверена, обвила руку своего мужа, чтобы положить ему голову на плечо. Они были так счастливы и так влюблены, что порой Поттер тошнило только от одного взгляда, брошенного на них.

— А все-таки… почему нарциссы? Почему не розы, не тюльпаны или не какие-нибудь волшебные цветы?

— Неужели ты не знаешь миф про Нарцисса?

— Разве это не маггловские сказки? — немного презрительно протянула она, и Лили, не удержавшись, бросила быстрый взгляд на их компанию. Компанию слизеринцев, которые, похоже, общались еще в Хогвартсе. И мысль эта так поразила Лили, что она замерла — ведь, право, они все были знакомы так давно! — Странно, что ты их знаешь, Малфой.

— Вообще-то говорят, что маггловские боги были не кем иным, как волшебниками, которые обдурили их, — встрял вдруг Альбус, — слушать Бинса нужно было, Прю.

Он нагнулся, улыбнувшись ей, и в улыбке его не было ни ненависти, ни привычной агрессии. Рядом с ней он будто бы становился другим человеком, что часто вызывало в Лили какое-то тоскливое чувство: почему он не был таким с ней? С отцом и с Джеймсом? Лишь потому, что Пруденс демонстрировала то, как он был дорог ей?

Взмахнув головой, она зажмурилась, подумав, что ей совершенно не нужен был Альбус и что он, наверняка, прекрасно это осознавал.

— Это одна из версий, — непринужденно откликнулся Скорпиус, расслабленно откинувшись на спинку дивана, — однако в чистокровных семействах все же говорят о мифологии, Пруденс, поэтому странно, что твой отец не занимался твоим образованием. — Она скривилась, вызывая у Малфоя ленивую усмешку. — Есть много вариантов мифа о Нарциссе. Единственное, на чем сходятся все, — это то, что он был столь красив, сколь безобразен был его характер. Он был жесток и отвергал всех, и был за то проклят. Говорят, сама Афродита возненавидела его за его красоту, из-за чего нарекла, что стоит ему лишь раз увидеть свое отражение, как он умрет. Много лет он прожил, помня это пророчество, и никогда не смотрелся в зеркало, и не видел своего лица, зная лишь, что оно красиво настолько, что люди падают к его ногам. И вот однажды он пошел в лес, где встретился с нимфой Эхо, чью любовь он жестоко отверг, а потом, склонившись над источником воды, увидел вдруг свое отражение и умер от истощения, навеки оплакиваемый нимфой. На месте же его смерти вырос цветок, который и прозвали Нарциссом в честь юноши, который был столь красив, столь жесток и столь переоценивал себя, что забывал о своей единственной слабости.

Лили замерла, не пытаясь ни прикоснуться к еде, ни посмотреть на Малфоя, чувствуя, как каждая клеточка ее тела будто оторопела в ожидании. Сердце билось медленно, вяло, словно тоже что-то ожидало, и когда тишина, повисшая в комнате, становилась невыносимой, она не сдержалась, подняв голову. Взгляд ее медленно взметнулся в сторону гостиной и вновь наткнулся на знакомые серые глаза, и Лили вздрогнула, резко сглотнув.

Потому что в глазах этих, лукаво прищуренных, стояло дьявольское веселье, и, видел Мерлин, она падала всякий раз, стоило ему только посмотреть на нее так. Так, будто он знал ее всю от и до.

* * *

Она стояла в наполненном людьми помещении и ждала ключ от лавки, нервно отбивая ногой ритм. Первое мая сверкало перед глазами календарным листком, висевшим на стене, и она, злобно усмехаясь, надменно окидывала взглядом офисное помещение. Лили ждала. Вот сегодня она откроет лавку и месть Бекки Берк будет завершена. Чувство извращенного удовлетворения наполняло каждую клеточку ее тела, и в этот момент она смеялась над собственной рассеянностью, которой была окутана всю неделю.

Было до одури смешно вспоминать свою же реакцию на историю Малфоя, но еще более смешным была одна только мысль, что она была влюблена в него. От последнего хотелось засмеяться в голос, ведь теперь, когда разум ее был светел и ясен, Лили понимала, насколько глупа была эта мысль.

Она была переполнена предвкушением. Лавка принесет ей еще больше проблем, ведь ее закрытие было выгодно и Содружеству, и оппозиции, и она прекрасно знала, что, переступая дорогу им обоим, больше всего ждала реакции Малфоя. Он будет зол. Он будет в ярости. И тогда, возможно, Скорпиус решит отомстить ей. Впрочем, какое Лили было дело до того? Что еще он мог уничтожить в ее жизни?

«Если ему захочется отомстить мне, ему придется меня убить», — с кривой улыбкой думала Лили, принимая из рук служащего ключ от лавки.

А потом, трансгрессировав, она вновь оказалась на веселой, но опасливой Косой аллее. Солнце заполняло пространство ярким светом, но она, будучи во всем черном, испытывала от этого лишь дискомфорт, поэтому поспешила резко завернуть в сторону Лютого, чтобы уже через секунду стоять возле барьера.

Ключ вошел сквозь пространство, и, затаив дыхание, она вошла внутрь, ощущая, насколько тяжелее и холоднее здесь был воздух. Немногие рабочие, что сидели неподалеку от завода, с интересом посмотрели на нее, но Лили совершенно не обращала на них внимание — она лишь шла к лавке, испытывая чувство дежавю. Она знала, что скоро барьер падет, стоит ей только открыть лавку, как заклинание, наложенное с определенным условием, потеряет свою силу. Что будет потом, ее не интересовало, хотя странная мысль билась в ее сознании — она почему-то была уверена, что вновь увидит Гермиону.

Дверь в лавку скрипнула, и, взмахнув палочкой, она включила свет, видя, в каком запустении и в какой грязи стояли всевозможные темномагические предметы. Вокруг царил запах пыли и плесени, и, поморщившись, она шла дальше, проходя знакомые залы, и взгляд ее вдруг упал на котел. Тот самый, в котором она так недолго варила темные зелья. Почему-то Лили вдргу вспомнила, как однажды именно здесь встретила Скорпиуса Малфоя, который смотрел с такой болью в глазах, что теперь она понимала — то был день смерти Мадлен.

Злая улыбка опять повисла на ее лице, когда Лили стала наводить порядок, стирая вековую пыль, расставляя предметы по полкам, изучая хозяйственные книги. Она видела, как к окнам лавки подходили люди, заглядывали внутрь, но никто не решался войти. У них на лицах был если не восторг, то полное непонимание, и, отчаянные, они смотрели на Лили, словно на собственное спасение. Как жаль, что они не знали, что ей было совершенно плевать на них. Лили просто мечтала отомстить Малфою.

Когда первый этаж был более-менее приведен в порядок, она с сильно бьющимся сердцем поднялась на второй этаж, открыла скрипевшую дверь и оказалась в самой настоящей кладовой, где лишь у стены стояла одинокая кровать с порванным матрасом.

Длинные шкафы тянулись вдоль стены, между полок были вставлены закладки с заглавными буквами, и Лили, проведя рукой по пыльным полкам, всматривалась в корешки книг. Почти на каждой была высечена фамилия, и порой она встречала знакомые. Странный азарт нахлынул на нее, когда у буквы «Т» она обнаружила приписку «Томас». Рука ее непроизвольно потянулась к фолианту, однако не успела она взять книгу, как вдруг услышала грохот на первом этаже.

Встрепенувшись, Лили быстрым шагом вышла из комнаты и спустилась по лестнице, тотчас наткнувшись на двух авроров в черном, а чуть поодаль, озираясь по сторонам стояла Гермиона в сопровождении отца. Когда взгляд ее настиг наконец племянницы, миссис Уизли фыркнула и быстро подошла к ней, подняв брови, выражая крайнюю степень удивления и возмущения:

— Что это значит, Лили?

Авроры, стоявшие рядом, хотели было заключить Лили в волшебные наручники, но Гермиона, словно почувствовала это, резко подняла руку, призывая их оставаться на месте.

— Когда неделю назад мне сказали, что некто подал заявление на предоставление пропуска в Лютый для открытия собственности, я не поверила, ведь единственное официальное здание, находящиеся здесь, принадлежало Беркам. Ты понимаешь, что сейчас находишься на чужой собственности? Лили! — воскликнула она, схватив ее за руку. — Ты хоть понимаешь, сколько статей закона сейчас нарушаешь?

— Чужая собственность? — фыркнула Лили, резко скинув ее руку, а потом, подойдя к столу, она вынула доверительную записку и безразлично протянула ее Гермионе. — Но лавка моя.

Взгляд ее упал на отца, который, оторопело посмотрев записку, теперь хмуро глядел на дочь. И в глазах его было столько непонимания и даже какого-то разочарования, что будь она той шестнадцатилетней девочкой, точно бы испугалась. А сейчас уже было плевать.

— Колин, Флэб, вы можете уходить, — бесцветным голосом протянула Гермиона, сжимая пергамент в руках так, словно мечтала его порвать.

Утро, ставшее уже днем, проникало в лавку яркими майскими лучами, и Лили, чувствуя их скольжение по лицу, лишь морщилась, усмехаясь криво.

Они думали, что она раскаявшаяся преступница, искренне сожалевшая, что когда-то давно связалась с Темной магией. Но, на самом деле, Лили никогда не сожалела о своем пути, куда бы в итоге он ее не завел. Ведь Темная магия — это наркотик. Это единственный выход той ненависти и боли, что жила в ней, так стоило ли удивляться, что она все равно возвращалась к ней, забывая о собственной осторожности и последствиях?

— Я думала, ты исправилась, Лили, — упавшим голосом сказала наконец Гермиона, и Поттер заметила, как прикрыл на секунду глаза ее отец и как тяжело он вздохнул. — Но ты оказалась хуже даже Альбуса. Ты есть самое большое зло этой семьи, — с некоторым презрением тянула она, подняв свои глаза. — Ты никогда не исправишься…

— Да что вы понимаете, в конце-то концов? — не выдержала Лили, почувствовав странную горечь. — Как можете вы судить того, кого совершенно не знаете? Вы думаете я — зло, а кто вы? Что сделали вы с этим районом, с этими людьми? Кто вы такая, чтобы запрещать одну из частей магии? Кто дал вам право вершить судьбы черных магов? — ступив прямо, Лили подошла в упор к тете, видя, как сужаются ее глаза, как странное непонимание и даже возмущение проскальзывает в ее глазах. Гермиона не ожидала такого, оно и было понятно, но больше всего Лили боялась сейчас посмотреть на своего отца, чей взгляд чувствовала с каждой фразой.

— Вы думаете, что мы отбросы и что миру этому нужна реформация. Но он существовал столько тысячелетий до вас и существовал вполне неплохо, чтобы дожить до нашего века. А вы всего лишь одна из многих волшебников, подумавших, что одна магия хуже другой, что все вокруг хотят какой-то непонятной свободы и что нужно срочно все менять. Считая себя самой понимающей и самой освобожденной от стереотипов и якобы устаревших догм, вы лишь создали новые шаблоны, которые не выдерживают никакой критики и уж тем более времени.

Воздуха в легких панически стало не хватать, и Лили, замолчав, прикусила губу, чувствуя гулкое биение сердца. Слова, скапливаясь, хотели вырваться наружу, и она боялась, что прямо сейчас обнажит свою душу, столь оберегаемою ею и столь изувеченную годами лицемерия и непонимания.

— Ну, Лили, — пораженно зашептала Гермиона, а потом, обернувшись к Гарри, чтобы найти в нем поддержку, она быстро проговорила, дабы тотчас выйти из лавки: — Это уже… ты тоже сторонница Малфоя?

Лили хотелось топнуть ногой и вскричать, что ей совершенно плевать на политику, что она лишь пытается донести мнение одной из сторон конфликта. Она хотела встряхнуть свою тетю, сказать ей, что она совершенно не умеет слушать других и что сама уже не замечает, какой абсурдный мир старается построить, избавив его якобы от всего зла. Но Гермионы уже больше не было в помещении, и злость Лили, обида из-за того, что ее совершенно не понимали, скапливалась внутри. Она подняла голову и внимательно посмотрела на отца, который, пораженно осматриваясь по сторонам, хмурил брови.

— Когда ты была маленькой, я возлагал на тебя самые большие надежды, — спокойно, но очень тихо проговорил он вдруг, и Лили почувствовала, как слезы подступили к глазам, как ярость, смешиваясь с болью, лишала ее остатка сил. — Но сейчас все, что я вижу, — это лишь твое стремительное падение, Лили. Ты понятия не имеешь, что сейчас сделала и что тебя может ожидать.

Посмотрев на нее разочарованным взглядом, он спокойно вышел из лавки, слегка похрамывая на левую ногу, и, когда дверь хлопнула, она всхлипнула, а потом с ужасом закрыла свои глаза, стараясь остановить поток слез. Оперевшись о стену, Лили пыталась воззвать к своему рассудку, но такая странная боль ломала ее, кривила внутренности, оставляя за собой пустоты.

Надев шляпу, Лили, резко хлопнув дверью, вышла на улицу, мечтая скрыться в лабиринтах домов, но, увидя журналистов, которые с неистовым удивлением щелкали колдоаппаратами, а потом, завидев ее, стремительно направились в ее сторону, Поттер резко трансгрессировала.

Она бессмысленно блуждала вдоль улиц Лондона, в который раз выйдя к мосту у реки Темзы, но ничто не успокаивало ее. Боль росла с каждой секундой, и ей хотелось затолкать ее так далеко и так глубоко, что лишь какая-то новая ярость сильнее и стремительнее поднималась внутри.

Впервые в жизни Лили Поттер обнажала свое истинное лицо и тотчас получила оплеуху. Впервые она говорила то, что думала, в лицо людям, не боясь ничего, и за это вновь и вновь получала лишь непонимание и презрение.

Что делала она не так? Почему каждый человек в ее жизни всегда неправильно толковал поступки Лили? Почему они не думали о том, что она совершает то, что совершает, лишь для того, чтобы заглушить боль, чтобы почувствовать счастье и хоть какое-то желание жить?

Больше всего на свете ей хотелось увидеть сейчас маму, такую понимающую, такую добрую и светлую. Лили помнила, как не любили ее многие, как часто она получала письма с угрозами, отравленные подарки и ядовитые цветы. За ее спиной шептались, что она меркантильная дрянь, обворожившая Гарри Поттера, и Лили никогда не понимала, как получалось у нее терпеть это все.

Тяжелый вздох сорвался с уст Лили, когда она завернула в знакомую улочку, которая разделяла ее от собственного дома. Но был ли это ее дом? Когда еще была жива мама, она могла считать Гриммо-12 своим пристанищем, но когда той не стало, он будто перестал быть для нее крепостью, за которой можно было спрятаться. Не было ни одного места, в котором она бы чувствовала себя защищенной, не было ничего близкого для нее. Лили Поттер пустая. И даже ее солнечной образ, и тот покинул ее.

Она шла, отстукивая каблуком по асфальту, и день был таким теплым, таким ярким, что ей хотелось уничтожить солнце, сравнять его с землей, чтобы вокруг был один мрак. Такой, как у нее внутри. И вновь, уже в которой раз, ярость поднималась волной, сметая на пути любой отголосок боли. У Лили Поттер не было ни чувств, ни сердца, одна лишь ненависть, и не потому ли она находила в себе силы вставать каждый раз, когда судьба, злобно смеясь, прикладывала ее лицом к своим ногам?

— Лили Поттер! — Она остановилась, услышав яростный вопль. И голос этот был ей знаком, в этих истеричных, плаксивых интонациях она слышала Ребекку Берк. Именно так еще в Хогвартсе она позвала ее в коридоре, обвиняя во всех своих неудачах. Не дурой ли была она, считая Лили виновницей всех ее проблем?

Вздохнув, Лили нацепила кривую улыбку и, развернувшись, посмотрела на нее с высоко поднятой головой. Бекки стояла, оперевшись руками о свои колени, и лицо ее, красное от слез, кривилось в боли и в жалости к себе. И тут она сделала то, чего Поттер совершенно не ожидала, она упала прямо на колени, и посмотрела на нее горестно, безотрадно, проговоря:

— Пожалуйста, закрой лавку, Лили. Я умоляю тебя, закрой ее! — голос ее сорвался, и, зарыдав, она прикрыла рукой губы, которые все время кривились в вопле и мелко дрожали. — Не надо быть такой жестокой!

Лили молчала, а потом, присев на корточки возле нее, она проговорила спокойно без радости и триумфа в голосе:

— Неужели ты забыла, Бекки? Я твой приговор.

Она разрыдалась явственнее, тяжело дыша, а потом, сверкнув глазами, скривила рот, словно мечтая задеть Лили Поттер. Какая жалость, что она и так была сломлена-сломлена, чтобы обращать внимание на слова такого ничтожества, как Берк.

— Все такая же, как и в Хогвартсе! Я была права, черт побери! Ты всех обвела вокруг пальца своим милым образом, — она расхохоталась, схватившись пальцами за блузку на груди, обнажая душу, об которую хотелось лишь вытереться. — Сука Лили Поттер, которая забрала у меня все: Годрика, хогвартскую популярность, лавку, счастливую семейную жизнь… ты все у меня забрала?!

Усмехнувшись тихо, Лили фыркнула, а потом истеричный смех появился на ее устах. Лили смеялась, и смех ее отдавался в ушах звоном, потому что боль сносила все на своем пути, даже ее рациональность.

— А чем ты лучше меня? Что в тебе есть такого, из-за чего я бы могла отступить? — Вскочив на ноги, Лили сомкнула ладонь в кулак, ловя на себе яростные взгляды Берк. — Не надо винить во всем одну меня. Не надо говорить, что я здесь самая плохая! Я — всего лишь отражение вашего отношения ко мне. И я не делаю ничего из того, чего бы не сделали вы, окажись я в подобной ситуации. — От ярости у Лили так сильно участилось дыхание, что она даже испугалась, подумав, что вот-вот сама рухнет на колени. — Ты была первой, кто плюнул в меня, когда я упала, помни об этом и не задавай бессмысленных вопросов, дура.

Резко развернувшись, испытывая странный грудной спазм, она зашла в дом, наткнувшись взглядом на Джеймса, который, держа в руках газету, на которой на первой полосе была колдография лавки, с таким отчаянье взглянул на Лили, что ей захотелось подавиться. Не говоря ни слова, она резко спустилась в подвальное помещение, громко хлопнув дверью, и эхо пронеслось по всему дому, а потом настала тишина.

Лили знала — отец был дома, ведь его куртка висела прямо в коридоре, и она боялась подняться на второй этаж. Но и сидеть здесь, в темноте и терпком холоде, она тоже долго не могла. Не выдержав и часа, Лили, боязливо оглядевшись и убедившись, что первый этаж пуст, прошла на кухню, открыла бутылку огневиски и, налив полный стакан, стала пить по глоткам, не чувствуя, как жидкость дерет горло.

В голове не было ни единой мысли: не хотелось ни вспоминать, ни смаковать собственную победу, которая уже таковой и не казалась, напротив, Лили мечтала лишь забыться, хотя бы на этот вечер выкинуть все свои планы и думы о мести. В какой-то момент ей захотелось закурить, но сигарет под рукой не было, а тишина так сильно била по перепонкам, что ей становилось лишь хуже.

День умирал, гаснул на глазах, перерождаясь в закате, но, не включая свет, Лили лишь распивала огневиски, чувствуя такую нужную ей легкость. В какой-то момент, взмахнув палочкой, она включила музыку из магического грамофона, того самого, что после отчисления подарил ей Джеймс, и стала глупо раскачиваться в такт музыке. Ей было весело. И это было ложью. Потому что она чувствовала лишь боль, которую хотела заглушить.

Раскачиваясь сильнее, Лили кривила губы в злобной улыбке, стараясь уверить себя в том, что она счастлива. Поттер вспоминал побежденную Бекки, думала о своей мести Мэри, и приятная радость разливалась по всему ее телу от одной мысли, как сильно она испортила жизнь Скорпиусу Малфою. И в этот момент, раскачиваясь сильнее, она вдруг увидела, что кто-то стоит на лестнице, ведущей на второй этаж, и, остановившись, Лили гордо вскинула голову, чувствуя, насколько сильно алкоголь размягчил ее тело.

На лестнице стоял Скорпиус Малфой, который пристально наблюдал за ней, и Лили, не сдержавшись, улыбнулась широко, подняв стакан, будто бы пила в его честь. Потому что она отчетливо видела, как злость и ярость сверкали в его глазах, как руки его, спрятанные в карманы, явно сжались в кулаки.

Она отошла к кухонному столу, отложила стакан и, когда обернулась, почти уткнулась макушкой в плечо Малфоя. Вскинув гордо голову, она внимательно посмотрела в его глаза, улыбаясь сильнее на его злость, стараясь отразить на своем лице остатки той фальши, на которую была способна.

Не церемонясь, он схватил ее за талию и усадил на стол, приблизившись еще ближе, из-за чего дыхание у Лили сперло, и она подумала, что совершенно не дышит, когда он склонился ближе, едва касаясь носом ее шеи, вызывая целый табун мурашек.

— Одна ты мне ровня, — с какой-то горькой насмешкой проговорил он вдруг, и Лили, нервно сглотнув, хотела было запустить свою руку в его волосы, притягивая ближе к себе, но тут же опомнилась, опять вцепившись в края стола. — Одна только ты меня достойна.

Он посмотрел на нее прямо таким глубоким, проникновенным взглядом, из-за чего сердце ее сделало настоящий кульбит. Прикусив нижнюю губу, она мечтала, чтобы он коснулся ее, потому что, будучи так близко, он совершенно не преодолевал то немалое расстояние, оставшееся между ними. Малфой стоял, уперевшись руками в стол по разные стороны от ее ног, и Лили чувствовала, как тяжело ей становится дышать, как образовывается сладкая тяжесть внизу живота. Да. Глупая Лили Поттер совершенно точно мечтала послать ко всем чертям собственную месть, лишь бы просто вновь коснуться своими губами его, лишь бы вновь почувствовать какое-то изуродованное счастье внутри себя.

— Но неужели ты не понимаешь, — тихо говорил он, и голос его лишь усиливал ее наваждение, — что если я упаду, то ты падешь следом?

Резко выпрямившись, Скорпиус бросил последний глубокий взгляд, а потом круто развернулся и ушел, едва слышно закрыв за собой дверь.

И только тогда, когда его тяжело дыхание больше не сбивало ее, когда она больше не чувствовала его аромат, Лили наконец смогла сползти со стола и упрямо посмотреть перед собой.

Пытаясь заглушить так сильно рвавшиеся наружу чувства.

Майское солнце беспощадно палило, и Лили, закатав рукава, склонившись над котлом, решительно поджала губы, сосредоточенно наблюдая за бурлящей жидкостью. Она не думала ни о чем, кроме своего зелья, и это было ее спасением, ведь стоило лишь на секунду лишиться своего дела, как мысли накатывали на нее валуном.

Она почти не бывала дома, возвращаясь лишь к ночи, прячась ото всех на свете в лавке. Первые дни журналисты усиленно пытались выловить ее для диалога, но Поттер, накладывая чары, старательно игнорировала их существование, не обращая внимание на всевозможные статьи в газетах, на косые взгляды и посетителей, которых в скором времени она и вовсе перестала принимать, так как они приходили не за материалами. Они приходили, чтобы поглядеть на Лили Поттер.

Ее имя слетало с губ чаще, чем название партии «Содружество». Люди, жившие в Лютом, смотрели на нее с благоговейным огоньком, остальные же — с презрительной усмешкой. Им хотелось посмотреть, чем закончит еще одна из Поттеров и насколько красиво будет ее падение. Но дни медленно сменялись друг другом, и ничего не происходило: никто не мог закрыть лавку, потому что в ней ничего не было. Лили позаботилась о том, чтобы выполнить все требования законодательства и оставила лишь то немногое, что было разрешено к продаже.

Все это время Лили варила Мариус, а между тем, засматриваясь на брошюру с испытательной программой, она решалась поучаствовать. Право, Лили не нужна была официальная работа, но мрачные взгляды Поттеров, неодобрение, которое висело в их доме — все это так бесило Лили, так сильно выводило ее, что в какой-то момент она просто не смогла удержаться, чтобы не отправить свою анкету для участия в испытании.

— Ты эгоистка, — сказал ей Джеймс, когда они случайно столкнулись в Министерстве. Она только-только отнесла анкету, и, натягивая шляпу, пряча глаза за черными очками, Лили совершенно не ожидала увидеть здесь своего брата. — Ты делаешь лишь то, что хочешь, не думая о своей семье.

— Оставь свои нравоучения, — шептала она, кривя брови, мечтая просто исчезнуть, потому что взгляд у Джеймса был таким болезненным, таким неживым, что ей становилось даже страшно. — Ни черта ты не знаешь, мистер-я-единственная-надежда-этой-семьи.

— Ерничай, сколько тебе хочется, — в ответ так же тихо проговорил он, сощурив карие глаза. — Но это никогда не отменит того, что ты просто пытаешься привлечь внимание своими выходками. И бесишься от того, что мы с отцом и Алом смогли нормально зажить, когда ты только и делала, что убегала.

В тот момент Лили так разозлилась на Джеймса, что не вернулась ночевать домой. Она просто сидела в лавке, наблюдала, как медленно догорал огонь в горелке и как весь мир постепенно окунался в тишину и мрак. И, всматриваясь в черноту перед глазами, Лили думала о Скорпиусе Малфое. Он мерещился ей в каждом углу этой неживой комнаты, и в какой-то момент казалось, что Малфой просто прячется за дверью, и еще секунда — она точно увидит его. Но, конечно же, Скорпиуса Малфоя не могло быть здесь. Лили не видела его с того самого дня, о котором старалась не думать, и она ждала его действий.

Ей хотелось, чтобы Скорпиус отомстил ей, чтобы, применив все свое мастерство, он нанес ей удар, потому что его молчание, его непокобелимое сношение всех ее подлянок злило. Когда-то давно Малфой без промедления разрушил ее мир, так почему он медлил сейчас? Что останавливало его?

Утро неслышными шагами подступало к комнате, и робкие, первые лучи солнца едва заметно скользили по полу, освещая лавку. Через три дня должно было начаться отборочное испытание, и Лили, отваривая зелье невидимости, хотела всех удивить. Ее навыки были столь велики, что, на самом деле, она была уверена, что пройдет без труда, но какое-то шестое чувство нашептывало ей, что ни черта у нее не получится. Потому что Лили Поттер — дочка отступника, чернокнижница и недоучка. У Лили Поттер ничего не было.

Отодвинув стул, Лили бросила последний взгляд на зелье, а потом медленно перевела его на Мариус, сморщившись. В спешке добывая ингредиенты, она совершенно забыла о гоблинском золоте, которое хранилось в ее сундуке. И видел Мерлин, как Лили хотела плюнуть на все это зелье, на обязательства и на Астората. Возвращаться обратно в лес было бы самоубийством, да и связываться с Мариусом вновь… что это было, как не то самое действие, после которого неминуемо падение?

Она возлагала надежды лишь на раннее утро, поэтому, оглянувшись воровато, Лили тут же трансгрессировала к дому Берка, внимательно вглядываясь в него. Несмотря на утро, в комнате, в которой спал Асторат, горел свет, но это едва ли смутило Поттер. Она знала, что старик давно уже боялся темноты и боялся засыпать, поэтому всегда держал свет включенным. И знала Лили так же, что смерть его близка и она неминуема, так не поэтому ли Поттер так стремилась сварить это чертово зелье? Не ради того, чтобы потешить старика в благодарность, что когда-то он принял ее, маргинальную и падшую?

Тяжело вздохнув, она уверенным шагом направилась прямиком в лес, сжимая ладонь в кулак. Боль и какая-то странная горечь прошли, оставляя после себя одну только ненависть, и сейчас Лили пуще прежнего мечтала завершить начатое представление до конца. Ни разочарование отца, ни странное поведение Малфоя, совершенно ничто не могло заставить ее отступить. Потому что теперь Лили Поттер хотела просто показать им всем, чего она стоит и как далеко может дойти в попытках затравить внутреннюю боль.

Дыхание опять сорвалось, и Лили, дойдя до нужного места, согнулась, зажмурив глаза, боясь хотя бы на секунду дать волю тоске, которая словно оставляла небольшие порезы на ее сердце — ей было так тяжело, так сложно держаться на плаву, что хотелось уже просто утонуть. Жаль только, что Лили Поттер совершенно не умела проигрывать — она всегда жаждала реванша.

Она вновь проделала те же манипуляции с сундуком и, найдя среди всевозможных склянок кусок гоблинского золота, сжала его в ладони, чувствуя, как прожигает он плоть, как кровь, медленно стекая по руке, падает прямо на землю.

Как бы сложно ни было Лили, как бы ни была тяжела ее ноша, как бы сильно ей ни хотелось прекратить начатое, она всегда будет вставать, из раза в раз, держа голову все выше, чтобы доказать каждому — мир жесток, черт побери, но Лили Поттер всегда была жестче.

Глубоко задумавшись, она вынырнула из собственных мыслей лишь тогда, когда услышала треск ветки. Круто развернувшись, она внимательно стала всматриваться в стволы голых деревьев, а потом, переведя взгляд на свои ноги, поняла, что это она наступила на почерневшую ветку. Вновь тяжело вздохнув, она быстрым движением спрятала сундук обратно под землю, а потом стремительно вышла из леса, поскрипывая подошвой по зеленой траве.

Лили уверенно шла к лавке, чувствуя взгляды тех немногих волшебников, что находились на Косой аллее, но она совершенно не обращала на них внимание, решительно вперив взгляд вперед, как всегда не замечая преград на пути к своей цели. Она думала лишь о том, чтобы через три дня во всей красе показать свое мастерство, чтобы утереть нос Гермионе, Альбусу и всем тем, кто говорил, что у нее, чернокнижницы и недоучки, нет шансов влиться в это новое общество, которое, право, было совершенно ей не нужно. Если она получит работу, то тут же откажется от нее, потому что все, чего жаждало ее сердце, — это лишь желание доказать, что она совершенно нормальная и не такая уж падшая.

И одна только эта мысль отчего-то заставляла ее лишь усерднее работать над зельем, вычитывать старые тома для придумывания способов усовершенствования его, и чем сильнее она погружалась в работу, тем явственнее забывала о всех своих проблемах. Лишь иногда ее работу прерывали рейды авроров, из-за которых Лили пришлось наложить защищающие заклятия на Мариус, хотя это и было бессмысленно — на первых порах оно едва ли было отличимо от самой простенькой Амортенции.

Но, естественно, никто не мог прикрыть ее лавку, даже несмотря на то, что покупателей она и не пускала, оправдывая это тем, что пока только готовится к официальному открытию. Поэтому, наслаждаясь своей маленькой победой, Лили усердно готовилась к следующей.

Еще один день пролетел слишком стремительно, и Лили, проснувшаяся из-за сильного сквозняка, гулявшего по дому, сморщилась, потирая щеку. Какой день ее не было дома? Она едва ли могла вспомнить, но и знала ведь прекрасно, что там ей совершенно не рады. Никто: ни Альбус, ни Джеймс, ни отец — совершенно никто не пытался понять причин ее поступков, а объяснять что-то было не в стиле Лили. Поэтому, прикрыв глаза и почувствовав, как болит у нее спина, она стремительно подошла к котлу, внимательно наблюдая за готовившимся зельем.

Оно было почти готово. Еще два часа, и завтра Лили наведет целый триумф на министерских обывателей, ведь зелье Невидимости было крайне тяжелым в приготовлении и подборе ингредиентов, такому совершенно не учили в Англии, и сейчас она была рада, что еще три года назад приняла решение покинуть ее.

Куда катилось зельеварение в этой стране, Лили было понять сложно: Содружество во имя истребления магии упрощало программу студентов и школьников, оставляя для них лишь безобидные, простые зелья, лишая возможности приготовить напиток Живой смерти или Адовых мучений. Это было столь глупо, что, когда Лили впервые увидела новый учебник по Зельеварению, она лишь скривила губы в насмешке — стремясь обезопасить школьников и решить их морального выбора, они взращивали из этого поколения стадо безмозглых идиотов, умеющих рассуждать только в парадигме черного и белого.

Фыркнув тихо, Лили прикрыла крышкой котелок, а потом взгляд ее переметнулся на Мариус. Она не успеет его приготовить, конечно же не успеет, и Лили была отчего-то уверена, что Асторат умрет раньше, чем полная луна взойдет над Лондоном. И мысль эта вызывала внутри нее тоску: ведь, почему, черт возьми, она все еще готовила этот Мариус? Неужели только лишь ради собственного успокоения, что она сделала все, о чем Асторат ее только просил?

Когда эмоции стали слишком тяжелыми и ее сердце опять и опять неприятно заныло, Лили резко подняла глаза и, подумав, медленно решила подняться на второй этаж. Все это время у нее не было возможности исследовать картотеку Берков, а карточка с фамилией «Томас» была слишком заманчивой, чтобы можно было даже не попытаться узнать, что именно им могло понадобиться в лавке, носившей столь компрометирующую репутацию.

Каждый шаг отдавался скрипом половиц, и, когда Лили вновь зашла в пыльную каморку, то неспешным шагом, словно растягивая собственное предвкушение, подошла к шкафу и медленно-медленно вынула небольшую по размеру папку, на которой красивым курсивом было выведено: «Томас». Сердце ее билось, когда, открыв ее, Лили не заметила ничего, кроме небольшого листка, и внутри нее появилось острое чувство разочарования — в конце концов, ей хотелось верить, что здесь можно было найти нечто действительно удивительное, а не всего лишь… чек?

Всматриваясь, Лили прочла лишь одно: «Сильнодействующая Амортенция». И это так позабавило ее, что, сильнее смяв бумажку, она задумчиво провела рукой по своей шее. Почему-то она была уверена, что данная покупка принадлежала Мэри Томас, ведь… зачем нужна была сильнодействующая Амортенция успешному Дину Томасу и популярному в женском обществе Годрику? Аккуратно положив бумажку обратно в папку, Лили развернулась и облокотилась спиной о шкаф, бессмысленно посмотрев в пустоту. Она что-то упускала, упускала еще со школьных времен, потому что не могло быть так, что Мэри не оставила ни одного следа своей далеко не безгрешной деятельности.

Мэри, тщеславная, хитрая, амбициозная Мэри… ей пришлось пожертвовать многим, чтобы взойти на вершину, но думала ли она о том, как больно с нее падать и каким стремительным будет ее падение? За всю свою жизнь она совершила, пожалуй, самую роковую ошибку — возомнила себя самой сильной и самой большой опасностью для всех, кто окружал ее. И не поняла лишь одну вещь: даже если когда-то давно у нее получилось сбить с ног Лили Поттер, не было совершенно никакой уверенности, что получится вновь.

Потому что Лили — это жестокий ураган, сносящий с пути всех, кто причинил ей боль. И она никогда и никого не забывает, навсегда выбивая в памяти имена тех, кто подумал, что он может победить ее, человека, пережившего столько страданий и ударов судьбы, столько проигрышей и падений — нет, не было той силы, которая могла быть уничтожить ее. Никто, кроме нее самой, не мог окончательно заставить ее упасть.

Задумавшись, Лили облокотилась сильнее на шкаф и вдруг услышала резкий треск. Оторопев, она резко отошла от стеллажа и обнаружила, что у ее ног валяется увесистый том. На вид он был очень старым и потрепанным, и Лили, сдув пыль с его махровой обложки, бессмысленно посмотрела на название — «Высшие зелья». Хмыкнув, она стиснула том сильнее и решительно направилась на первый этаж. Было утро, и до конца дня оставалось слишком много времени, поэтому книга была очень кстати — за зельями больше не нужно было следить, а возвращаться домой так рано… что ж, это было равносильно тому, что она определенно кого-нибудь встретит, и тогда, кто знает, удастся ли ей избежать очередного ненужного разговора.

Она лениво листала страницы, почти не вчитываясь в текст, постоянно отвлекаясь на собственные мысли, в которые окунаться не хотелось совершенно. Лили опять думала о Скорпиусе и о том, чего ей стоило ожидать — она сомневалась, что Малфой оставит ее поведение без ответа и странное чувство ожидания таилось внутри нее. Ей хотелось, чтобы Скорпиус бросил все свои силы, чтобы задеть ее; хотелось, чтобы он так же думал о ней, чтобы с таким же рвением мечтал уничтожить ее жизнь. И его слова о том, что она ему ровня, вызывали внутри нее странную дрожь удовольствия, словно эти слова действительно имели под собой основу.

Сильнее сжав том в руках, Лили прикрыла глаза, тяжело задышав. Она представляла Скорпиуса, прижимающего ее к столу, и все ее тело будто наливалось свинцом. И это было мукой — видеть его так близко и знать, что им никогда не суждено перейти ту малую границу, что осталось между ними в прошлом. Ту, которую Лили вычертила вполне осознанно, понимая, что чертов Скорпиус Малфой любит мертвую, давно уже покинувшую этот мир Мадлен.

Откинув книгу, Лили резко встала, и, подумав о том, что плевать ей, что скажут ей дома, она уверенно вышла из лавки, прикрыв за собой дверь. И, когда Поттер накладывала закрывающие чары, то вдруг почувствовала чье-то присутствие, и, круто развернувшись, она увидела перед собой Элеонору Спинетт, которая, неловко озираясь по сторонам, словно находилась не в своей тарелке, робко сжимала шляпу пальцами.

— О, Лили, — улыбнулась она, подойдя ближе, с удивлением оглядываясь по сторонам. — Так удивительно, не думала, что когда-нибудь окажусь здесь.

Лили промолчала, сузив глаза, а потом, развернувшись, спокойно направилась вдоль кварталов, слыша цоканье каблучков позади себя. Не выдержав, Поттер резко остановилась, внимательно поглядев на Элен. Что нужно было ей? Зачем она следовала безмолвной тенью за Поттер?

«Она хочет повидать Джеймса, — подумалось вдруг, и Лили лишь мрачно усмехнулась, — ты ей совсем не нужна».

— Что тебе нужно, Спинетт? — холодно протянула Лили, слегка приподняв бровь. — Не припомню дня, когда мы вдруг стали подругами, чтобы ты вот так вот просто приходила ко мне на работу.

— Я просто хотела тебя увидеть, что такого? — воскликнула она, поравнявшись. — Лили, ты слишком подозрительна к людям. Я пришла просто поинтересоваться, как твои дела. Мэри такая злая сейчас, что мне, правда, становится очень страшно. Ты не боишься? — прошептала она, понизив голос, внимательно посмотрев своими бездонными глазами.

Лили фыркнула, скрестив руки на груди, снисходительно смотря на Спинетт. Годы прошли, но совершенно не изменили Элеонору — она по-прежнему была наивной и доброй, будто не понимая, что об эти качества лишь вытирают ноги. Они не приводят ни к чему.

— Я боюсь лишь саму себя, Элен, а не какую-то стерву, возомнившую, будто на нее нет управы, — чеканя, тянула Лили, и глаза ее по мере разговора начинали блестеть — столько чувств оседало на дне зрачков, столько невысказанных слов было похоронено там же. Лили Поттер вся состояла из уничтоженного и спрятанного, так был ли смысл удивляться, что иногда все это брало над ней верх? — Она уже теряет людей вокруг себя: Годрик уезжает в Америку, ее отец явно не тот человек, которым она может повелевать… кто у нее вообще остался? Кто встанет на ее сторону вместо того, чтобы хорошенько задеть ее, опрокинуть со столь оберегаемого ею пьедестала?

Замолчав, Лили перевела дыхание, чувствуя, как тяжело ей выдавить улыбку, как слова, произносимые ею, совершенно не сочетались с той бурей, поднимавшейся в душе. Лили мечтала закричать от той горечи, что переполняла ее легкие, мечтала упасть и почувствовать теплую руку на спине, но вместо этого она вновь и вновь была вынуждена делать вид, будто все идет так, как ей хотелось, что месть ее — ее отрада, а не погибель, и что плевать, совершенно плевать, что у нее и самой-то никого не осталось.

Элен молчала, понурив задумчиво голову, и Лили, не улыбаясь, бессмысленно смотрела на нее, чувствуя странную пустоту. И это чувство было таким знакомым и таким родным, что хотелось уже просто вскрыться — что угодно, лишь бы не чувство, будто все, что она делала, не имело совершенно никакого смысла.

— Странно, — наконец протянула она, подняв голову, — Годрик не говорил мне, что уезжает. Хотя я и была у него лишь на прошлой неделе…

Прикрыв глаза, Лили тяжело вздохнула, чувствуя, что с каждой секундой ей все труднее находиться рядом с Элен, видеть ее понимание и человечность, обеспокоенность ее судьбой. Поэтому, наверное, она кивнула головой на прощание и быстрым шагом скрылась за поворотом, оставляя печальную Элен наедине с самой собой. Потому что она не должна была думать, что они друзья; потому что ей пора уже было набраться эгоизма и начать обходить стороной тех, кто только и делает, что использует ее.

Думая об этом, Лили и не заметила, как оказалась у дома и, вглядываясь в него с минуту, она все не решалась войти. Ей не хотелось здесь быть. Совершенно, просто до ужаса не хотелось, но, уничтожая себя внутренне, Лили не двигалась с места, словно пробуя, сколько в ней еще осталось не выстраданного, непонятого ею.

А потом, вздохнув, она решительно вошла внутрь, сразу услышав шум, доносившийся из гостиной. Каким-то шестым чувством она понимала, что ей лучше пройти мимо гостиной незамеченной, однако, чтобы добраться до своей комнаты, ей бы все равно пришлось показаться там. Поэтому, нацепив безразличие, она уверенно вошла внутрь, сразу замечая Фрэнка Лонгботтома и других знакомых мужчин, которые присутствовали по субботам в их доме.

— То есть, вы хотите сказать, что не знали, что лавка все это время принадлежала вашей дочери? — возмущался Фрэнк, слегка взмахнув рукой, что выдавало его заинтересованность — похоже, Лонгботтом всерьез решился встать на сторону Малфоя. — Это немыслимо, она так подвела нас…

Но Гарри Поттер молчал, тяжело вздохнув, а потом взгляд его резко наткнулся на Лили, и он еще сильнее помрачнел. Лонгботтом осекся и, проследив за взглядом Гарри, тоже теперь смотрел на Лили с точно таким же мрачным интересом.

— Где ты была все это время, Лили? — строго спросил наконец Гарри, и голос его отдавал сталью.

Лили усмехнулась, слегка склонив голову.

— Это имеет значение?

— Пока ты живешь в моем доме, ты будешь подчиняться моим правилам, — жестко отрезал он, еще сильнее сузив глаза. Гарри Поттер выглядел ни на шутку раздраженным, и, кажется, впервые он раздражался от разговора с ней.

— В лавке я была, в лавке! — не выдержав, бросила Лили, видя, как прикрыл глаза Фрэнк и как другие стоявшие мужчины мрачно переглянулись. И, смотря на них, она мечтала увидеть Скорпиуса, но его не было — неужели он уже ушел?

— Ты подала заявку на отборочные испытания, — резко спросил отец, вынуждая ее вновь посмотреть на него. — Зачем? Какой тебе от этого прок?

Но Лили молчала, упрямо кусая губу, с раздражением думая, что ей совершенно не хочется признаваться, что виной всему ее подростковый максимализм, который так и никуда не делся спустя три года; что ей хочется доказать, что она талантлива и что сможет обойти систему. Что Гарри Поттер мог гордиться своей дочерью и что все, что делает она, не так уж и вредит ей. Только ни одно слово не слетело с ее губ, и, сильнее прикусывая нижнюю губу, она мечтала, чтобы отец ее больше ничего не сказал и чтобы не смотрел на нее так, словно она совершенно и определенно пропащая.

— Скорпиус просил передать, чтобы ты не участвовала в этом, — отвернувшись от нее, уже более ровным тоном сказал Гарри, вышибая воздух из ее легких. — Данное мероприятие курируется Томасами.

Раздражение, медленно перерастающее в ненависть, опутало Лили, заволокло сознание. Какое имел право Малфой лезть в ее жизнь? Давать советы? Напрягать ее отца? И почему же ее отец так верил ему? За что Малфой заслужил такое уважение, когда она, его родная дочь, вызывала в нем одно лишь разочарование? Острая боль пронзила Лили, и, открыв было рот, она опять замолчала, не в силах говорить, когда, на самом деле, ей хотелось кричать. Из-за несправедливости. От непонимания.

В этот момент, когда ей хотелось просто напросто сбежать, резко открылась входная дверь и на пороге с силой врезавшись об порог, порождая громкий звук, появился Фобос. Лили оторопела, смотря на него, бледного и испуганного, и чувство чего-то неизбежного появилось в ее душе.

— Асторат… ему плохо, — сбивчивым голосом проговорил он, и большего Лили не нужного было — она стремительно преодолела расстояние между ними и, схватив его за руку, резко потянула на себя, вынуждая его идти.

Они поспешно трансгрессировали, и плевать ей было, что ее могло расщепить, а потом почти бегом они приблизились к дому и, не думая ни о чем, Лили быстро забежала на второй этаж. Асторат сидел на кровати, склонившись к полу, кашляя, почти задыхаясь, и половина его лица была черной — проклятие, расползаясь по телу, дошло наконец до мозга.

— Лили, — слегка осипшим голосом позвал он, и глаза его сверкнули, словно одну только ее он и ждал.

Она подошла к нему, упала коленями на пол и, схватив его за лицо, внимательно посмотрела в лицо. Зрачки — расширены, дыхание — сбито, и в самом лице будто явственнее виднелся отпечаток самой смерти. Лили беспомощно повернулась и посмотрела на Фобоса, который, держась крепко за дверь, внимательно смотрел на Астората, и лицо его выдавало отчаянье. Полное и незыблемое. И в тот момент, когда, сощурившись, он посмотрел на Лили, в глазах его сверкнула ненависть — то ли потому, что на смертном одре Асторат возжелал увидеть Лили, то ли потому, что ей не удалось его спасти — и, сильнее сжав дверь, Фобос лишь тяжело задышал.

— Хоть не летом, честное слово, — сипел Асторат, вынуждая ее посмотреть на него. Какая-то блаженная улыбка появилась на его устах, а глаза словно забегали в беспамятстве. Он окуналась в воспоминания даже сейчас, будучи при смерти.

Резко поднявшись, Лили аккуратно уложила его, сдавливая руку, которой он цеплялся за рукав ее платья. Асторат что-то шептал в бреду, хватаясь сильнее, словно она была единственной ниточкой между ним и жизнью, и с каждой секундой она испытывала странную, тупую, режущую боль.

— Мерлин… — шептал он то прикрывая глаза, то распахивая их, — если бы был только один шанс… один единственный… я бы никогда не убил ее…

— Что? — склонившись, чтобы расслышать его, спросила Лили, испытывая теперь и странный для себя страх.

— Я ведь так любил ее! Одну только ее! — стенал он, хватаясь сильнее за ее платье, растягивая ткань, и самое настоящее отчаянье просачивалась сквозь фиолетовую бездну его глаз. — Месть — это путь в никуда, понимаешь? — говорил он все тише, тяжело дыша, будто пытаясь высказать то последнее, прежде чем навсегда кануть в небытие. — От нее… не проще… но сложнее…

Нащупав ее руку, он выгнулся в спине и, в последний раз сверкнув глазами, яростно, с болью и ненавистью бросил, сжимая ее руку до хруста костяшек:

— Нет ничего… ничего глупее мести тому… кого так сильно любишь… понимаешь?

Он упал на подушки и глаза его, широко распахнутые, безучастно смотрели в потолок. Дверь хлопнула, Лили видела, с каким искаженным лицом выбежал из комнаты Фобос, и теперь лишь она одна сидела напротив покойника, смотря в его раскрытые глаза.

Чувствуя, как все внутри разрывается от боли, горечи, тоски и той печали, что она так мечтала убить внутри себя.

Потому что мстить с каждым днем было труднее.

Потому что Лили лишь теряла, не приобретая ничего взамен.

* * *

Она бессмысленно провела рукой по книге, испытывая странное опустошение. Через час должны были начаться отборочные испытания, но никакого предвкушения, а уж тем более азарта. Черное платье струилось до колен, и все было таким же мрачным и безразличным, несмотря на палящее солнце за окном и осеннее трепетание зеленых листьев на деревьях.

По-настоящему Лили боялась заглянуть внутрь себя и подумать об Асторате, о его своеобразной исповеди. Она боялась, что ее смысл жизни, заключавшийся в единственном желании отмщения всем людям, повинным в ее низложении, был пустым и совершенно бессмысленным. Ведь, право, зачем ей тогда жить? Чего еще ожидать ей от этого мира?

Прикрыв глаза, Лили сжала меховую обложку книги, бездумно раскрыв ее, всматриваясь в завитки букв. Она не вернулась домой и не поговорила с Фобосом, лишь заперлась в лавке и долго-долго смотрела в пустоту, не понимая собственных чувств. И все теперь казалось ей таким бессмысленным, таким ненужным, что, задаваясь вопросом, а было ли хоть что-то ценное в ее жизни, Лили не могла найти ответ. И это убивало ее.

Часы пробили полпервого, и, цыкнув, она резко дернулась, из-за чего увесистый том упал прямо на пол. Безразлично проследив за его падением, Лили нахмурилась, опустившись на корточки, и, когда, схватив книгу, взгляд ее проскользил по полу, она обнаружила, что что-то выпало из нее. Отложив книгу, Поттер неспешно подняла конверт и, когда развернула его, замерла, с удивлением обнаруживая на месте адресата имя — Астория Малфой.

Странное волнение поднялось в ее душе, и, медленно поднявшись, Лили несколько раз повертела в руках распечатанный конверт, все больше хмурясь. У нее совершенно не было времени для его изучения, потому что, договорившись встретиться с Розой прямо в Министерстве, Лили уже немедленно должна была трансгрессировать. Вздохнув, Лили нервным движением спрятала конверт обратно в книгу, а потом быстро выскочила из лавки, игнорируя любопытные взгляды и шептания за ее спиной.

И, улыбнувшись, Лили чувствовала, как трещит по швам ее маска, как внутри нервозность и странное ощущение бессмысленности пронзали каждую клеточку ее тела. Но она шла, улыбаясь, сверкая глазами, предпочитая ни на ком не задерживать взгляд, думая лишь о том, что однажды все это закончится. Однажды ей больше не придется ни улыбаться сквозь боль, ни искать оправдание собственной жизни. И вот тогда, думалось ей, она и будет счастливой, хоть и не почувствует этого.

Коридоры Министерства встретили ее потоком людей, расходившихся кто куда, и Лили, отойдя к стенке, пыталась высмотреть среди них Розу. Времени было еще много, почти сорок минут, и она совершенно не волновалась на счет своего зелья — склянка была надежна спрятана в небольшую коробку в кармане ее мантии. Только странное мрачное предчувствие не давало ей покоя — Лили не понимала ни причину его, ни столь странных для нее подозрений. Мерлин, она совершенно не понимала саму себя.

Отойдя в бюро регистрации, Лили была вынуждена сдать свою палочку, и сейчас, стоя в зале, она чувствовала себя беспомощной, сетуя на новые законы, которые все никак не могла принять. И столь терпкое, мрачное предчувствие лишь сильнее заставляло ее нервничать, окуная в потаенные страхи.

— Лили? — Уйдя в мысли, она не сразу заметила Розу, приблизившуюся к ней. Поттер вздрогнула. Подняла резко голову и безразлично оскалилась, взирая на свою кузину. Заурядная, дотошная Роза Уизли с пучком на голове устало поглядывала на нее сквозь стекла очков, то и дело тихо вздыхая.

— Не уверена, что я правильно поступаю, — нахмурилась она, скрестив руки на груди, прижав к себе папки с документами, — но раз моя мама предложила тебе попробовать пройти испытания, то я должна довести это дело до конца.

— Необязательно, — холодно цокнула Лили, поравнявшись, склонив голову набок. Рядом с Розой она чувствовала собственную свободу, ведь Уизли была зависима от чужого мнения и общественной репутации; у нее была работа и семья, которой она вечно должна была что-то доказывать. У Розы Уизли не было ничего своего, как и у Лили, но при этом она была прочно связана обстоятельствами и обществом, которое возносила. Не жалко ли это было? Не убого?

— Ну уж нет, мало ли, что ты еще учудишь, — сделав акцент на последнем слове, хмуро бросила она, развернувшись. — Пойдем.

Они шли в полном молчании, и чем ближе они были к цели, тем меньше душевных сил испытывала Лили. Все это гребаное Министерство совершенно не стоило ее сил, она была талантлива и профессиональна, когда как здесь, в этом рассаднике демагогий и лицемерия, нужны были лишь заведенные механизмы для выполнения однотипных операций. Да и кому она пыталась что-то доказать? Альбусу? Отцу? Им совершенно не было до нее никакого дела, так зачем это все? К чему?

— Мисс Уизли, остановитесь. — Лили замерла, заметив, как сжала руку в кулак Роза. А потом, прикусив губу, она медленно вскинула голову на мужчину, что незаметно вырос прямо на их пути. Волшебник, одетый в деловую мантию, хмурил брови и мрачно поглядывал на Розу, и та под давлением его взгляда будто млела, нервно моргая. — Я же говорил вам, что документы должны быть на моем столе без десяти час…

— …но сейчас лишь половина!

— … если вам не хватает интеллектуальных способностей для запоминания столь незначительной информации, что вы вообще здесь забыли?

Роза дернулась, словно порываясь что-то сказать, но, поймав раскаленной злобой и насмешкой взгляд своего начальника, лишь сильнее понурилась. И глядя на свою кузину, Лили скривилась. Жалкая, непримечательная, вечно склонявшая голову Розу Уизли. У нее не было ни характера, ни собственного мнения, не потому ли Лили всегда презирала ее?

— Жду документы через пять минут. Если не успеете, пинайте на себя.

Круто развернувшись, мужчина свернул влево, и Роза, прикрыв глаза, разжала кулаки, с раздражением сверкнув глазами в его сторону, а потом, медленно заскользив ими по Лили, кивнула головой в сторону, словно говоря ей следовать за ней.

— Я заведу тебя в кабинет, а сама ненадолго отлучусь, — затараторила она, когда они шли мимо бесконечных залов и дверей. — Надеюсь, за это время с тобой ничего не случится…

— Почему ты позволяешь ему так разговорить с собой? — перебив, надменно спросила Лили, слегка приподняв левую бровь.

Роза остановилась. А потом, круто развернувшись, в упор поглядела на Лили, и на ее малоэмоциональном лице она вдруг увидела презрение, направленное прямо на нее.

— Не все такие, как ты, Лили, — холодно и устало проговорила она, — не всем плевать на свое место в обществе и на мнение окружающих. Постоянно идти против социума, вредя всем, кто тебя окружает, подводя свою семью… не все могут и хотят так жить, Лили Поттер. И твое изгнание не делает тебя самой крутой.

С каждым ее словом бровь Лили медленно поднималась, и, слушая кузину, видя ее праведный гнев, она, не сдержавшись, рассмеялась, вызывая у Розы лишь новую порцию презрения. Лили смеялась ей в лицо, потому что каждое ее слово, каждая ее попытка пристыдить ее была столь уморительной, что ничего, кроме веселого, какого-то отчаянного хохота не вызывала. Да что она знала, в конце-то концов.

«Чертова копия своей мамочки, — кривясь, думала Лили, переведя дыхание после очередного приступа смеха, — они только и делают, что лезут в чужую жизнь, не разобравшись с собственной».

Тяжело вздохнув, Роза молча развернулась, довела Лили до плотно закрытой двери и сказала стоять и ждать, а потом пошла в противоположную сторону, громко цокая каблуками. И Лили долго еще провожала ее взглядом, вслушиваясь в этот ритмичный звук, испытывая странное, но уже такое родное и знакомое опустошение.

Тишина, повисшая в коридорах, заставила ее нервно вздрогнуть. Время шло, но Роза все не возвращалась, и, не сдержавшись, она все-таки решилась заглянуть в кабинет и тут же услышала размеренный мужской голос:

— На отборочное испытание?

— Да. Лили Поттер, — поспешно проникнув в помещение, бросила Лили. Мужчина, стоявший у окна, безразлично посмотрел на нее, а потом вновь уткнулся в журнал в своих руках, и Лили, не придумав ничего лучшего, подошла к одному из столов и вытащила коробку.

Открыв крышку, Лили вытащила зелье и, посмотрев на него, довольно усмехнулась. Бледно-голубая жидкость бликами переливалась от солнечных лучшей, и, засмотревшись, она не сразу вспомнила, где находится и зачем. И только лишь когда сзади раздался скрип двери, Лили крута развернулась. А потом сразу же замерла, чувствуя, как напрялась каждая мышцах тела. Потому что напротив нее, ухмыляясь, скрестив руки на груди, стояла Мэри Томас в окружении двух амбалов с полным безразличием в лице.

— Давно не виделись, Лили. — Улыбка ее напоминала звериный оскал, а торжество, столь знакомое Поттер еще с Хогвартса, сделало ее ярко-голубые глаза будто еще ярче. — Как была идиоткой, так и осталась.

Следя за каждым мускулом своего лица, Лили позволила себе лишь прищуриться, неотрывно следя за каждым ее движением. Странный, чужеродный страх появился в ней, когда взгляд ее касался людей, стоявших рядом с Томас.

— Тебя так легко обвести, — продолжала она, подойдя ближе, кривя свои губы в широченной улыбке, будто стараясь спровоцировать, — ты даже не поняла, что все это — письмо Годрика, отборочные испытания — моя чертова ловушка для тебя.

Лили вздрогнула, резко дернув рукой, с некоторым неверием смотря на Мэри. И тут предупреждение Малфоя, слова Элен о том, что она ни черта не слышала об отъезде Годрика, вспыхнули в голове, вызывая один только ужас.

— Место в лаборатории было определенно еще сегодня утром, — со смешком протянула Томас, а потом, схватив Лили за руку, она вынула из нее склянку с зельем, и, хмыкнув, со всей силой швырнула ее об пол.

— Да как ты… — хотела было сказать Лили, которая, оторопев, смогла прийти в себя только сейчас, наблюдая за тем, как бледно-голубая жидкость растекается по полу. Она беспомощно переводила взгляд с него на Мэри, чувствуя, как мир ее рушится с еще большей силой, обваливаясь прямо на ее голову.

— Ты думала, что у тебя есть шанс стать кем-то в это мире? — Улыбка ее погасла, а вместо нее появилось лишь холодное презрение. — Ты думала, что сможешь потеснить меня? Меня? Ты — ничтожество, неудачница, не окончившая даже Хогвартса, маргинальная Лили Поттер! Понимаешь ли, насколько ты тупа?

Она рассмеялась коротко, опрокинув голову, и в этот момент Лили, мечтавшая почувствовать приток ненависти, которая бы дала ей сил, чувствовала лишь пустоту, наблюдая, как вместе с зельем исчезает любая надежда. Честное слово. Она будто была проклята, почему иначе все всегда шло не так, как ей хотелось?

— Скажи спасибо, что ты вообще живешь в Англии, дорогая, хотя, — Мэри вскинула брови, — не факт, что это надолго.

Вскинув резко голову, Лили сжала губы, смотря в ненавистное лицо, чувствуя, как горечь заполнила ее легкие — Мэри Томас смеялась над ней, потешалась открыто, и в этих глазах не было ничего, кроме чувства собственного превосходства. В какой-то момент ей стало трудно смотреть ей в лицо, и она бессмысленно уставилась на дверь, заметив, что она не закрыта и что сквозь небольшую щель за ними… наблюдала Роза.

«Она все знала?» — подумалось ей, но видя, как малоэмоциональное лицо кузины с непониманием кривилось, как не решалась она войти, в душе Лили зарождалась надежда — может, хотя бы в этот раз причиной ее падения не будет близкий ей человек?

— Вся твоя вшивая семейка более не имеет никакой власти. — Лили дернулась, вновь посмотрев на Мэри, которая, упиваясь своим превосходством, все шире и шире ухмылялась. — Вы никто в этом мире, Поттеры… помню, как в детстве все мечтали подружиться с тобой из-за твоего папаши… а теперь он такое же ничтожество, как и его детки, отныне вы никогда не поднимете своей головы.

— И это говоришь ты? — выплюнула наконец Лили, скривившись. — О нас всегда будут сплетничать, Мэри Томас, нас всегда будут помнить, когда как вы лишь мимолетное явление, о котром забудут после смены правящей партии. — Сделав шаг, она поравнялась с Мэри, которая с явно наигранным скучающим видом безразлично слушала Лили. — Мой отец — национальный герой, его именем заполнены книги по истории. А чего добилась ты?

Присвистнув, Мэри склонила голову, бдуто в задумчивости, а потом, щелкнув пальцами, заставила двоих мужчин позади себя приблизиться к ней, из-за чего Лили дернулась, беспомощно посмотрев на дверь, и когда она не увидела там Розы, паника накрыла ее с головой. Потому что… чего добивалась Мэри? Что именно она хотела сделать?

— Я знаю, зачем ты вернулась, Лили, — прохладно проговорила Мэри, улыбнувшись. — Ты хочешь отмстить мне… но я непобедима. Тебе никогда не одолеть меня.

Бросив взгляд назад, на мужчин в черном, Мэри вновь посмотрела на Лили, кривя губы в дьявольской насмешке.

— Какая жалость, что никто не придет к тебе на помощь, ведь ты так одинока. — Улыбка ее стала шире. — Эти мальчики, — она взмахнула рукой в сторону амбалов с бессмысленным взором, — полностью под моим контролем. Как думаешь, что они могут сделать с хрупкой девочкой, запертой с ними в одной комнате?

Лили дернулась, отступив на шаг назад, не на шутку испугавшись, и, кажется, лицо ее побелело так сильно, что это не могло укрыться от Мэри.

— После такого… будешь ли ты столь уверена в себе?

Ее широкая улыбка вызывала в Лили панический ужас, и когда рука ее непроизвольно проскользнула в карман, где обычно лежала палочка, она с ужасом вспомнила, что была вынуждена ее сдать, так как у нее не было специального разрешения для посещения Министерства.

Мэри улыбалась, а потом, развернувшись, лисьим шагом вышла из комнаты, и Лили, дернувшись на секунду, чтобы остановить ее, дабы не оставаться наедине с мужчинами, замерла, со страхом смотря теперь на них.

В эти грубых, бессмысленных лицах была одна только похоть, и Лили казалось, что она падает в недра своих чувств, похожих на дикий ураган. Каждый их шаг приближал неизбежное, и, натягивая юбку платья, Лили старалась спрятать каждый кусочек своего оголенного тела, чувствуя, как мелко дрожат руки.

Ей было страшно. По-настоящему страшно, и такой паники она не испытывала никогда — потому смесь эмоций волной хлестала ее, вызывая слезы, которые подступали к горлу, душили ее. Дышать было тяжело. Легкие сжимались, и Лили, сипя что-то бессмысленное, в конце концов уперлась лопатками в стену, понимая, что это конец. Ей действительно никто не придет на помощь.

И в тот момент, когда Лили почти рыдала, нервно царапая ноготками стену, чувствуя, как боль отдает от кончиков пальцев до локтя, она услышала резкий удар в дверь, и сердце ее, видел Мерлин, упало вниз.

На пороге стояли Роза и Скорпиус, и вид у обоих был не на шутку встревоженный, мрачный. Малфой опомнился первый, нацелил палочку и безразлично проговорил:

— Круцио.

Они не успели отреагировать, даже не заметили, как кто-то зашел в помещение, и когда тела их взметнулись верх, Лили беспомощно посмотрев на Скорпиуса, тут же развернулась к нему спиной, захлебываясь от собственных рыданий. Ведь в его лице был такой страх, такое переживание, что ей стало лишь больнее вдвойне — ну почему, черт возьми, всегда в ее жизни появлялся именно он?

Было слишком тихо, и она отчетливо слышала свои жалкие всхлипывания, ненавидя себя в эту минуту лишь сильнее, потому что слезы — это слабость. И как же ненавистно было ей то, что видел их Малфой! Чертов Скорпиус Малфой!

«А ведь он сразу предупреждал», — пронеслось в голове, что вызывало в ней лишь новый приступ боли; чувствуя, как еще секунда, и она точно задохнется от собственных рыданий, Лили зажала рот рукой, обняв себя другой.

И она думала обо всем сразу — о несправедливости жизни, о смерти Астората, о своей семьей и о Скорпиусе… месть к которому теперь казалась такой глупой и такой бессмысленной, ведь она любила его. Любила так сильно и так долго, что это лишь сильнее выворачивало ее наизнанку.

Глупая-глупая Лили Поттер. Пытаясь умертвить свои чувства, она лишь увеличила их мощь.

— Роза, можешь выйти? — услышала она его голос за своей спиной, и он был так близок, что ей отчаянно захотелось развернуться и почувствовать его тепло, его аромат, чтобы вместо паники внутри нее появилось спокойствие.

Тишина, стоявшая в комнате, действовала на нервы, но Лили не решалась ни повернуться, ни заговорить. Она лишь отчаянно сдерживала собственные всхлипы, думая, что если он начнет ее осуждать или поучать, то она точно взорвется, обнажив всю боль, всю ненависть… все, что так долго копились внутри.

И когда она почувствовала его теплые руки на своих плечах, Лили заплакала лишь сильнее. Аккуратно развернув к себе, Скорпиус обнял ее, прижал к своей груди, поглаживая рукой по волосам, шепча что-то едва значимое.

Она плакала, цепляясь за его черную водолазку, сжимая руками широкие плечи, и постепенно вместо так сильно отравляющих ее чувств, появлялось спокойствие. Такое забытое и потерянное… такое, что она испытывала когда-то давно, еще Хогвартсе, когда они прятались от всего мира в Выручай-комнате.

Когда истерика слегка улеглась и Лили замерла, не пытаясь отстраниться от Малфоя, она почувствовала странную неловкость. Ей было так стыдно поднять глаза и посмотреть в его лицо, что ничего лучше, чем просто оставаться на месте, уткнувшись лбом ему в грудь, Лили не придумала. И сердце у нее билось так громко и так сильно, что, прикрыв глаза, она попыталась было унять его биение, но тщетно. Все, что и было внутри нее, — это странное осознание своих чувств и огромная усталость, от которой было уже не спастись.

В комнате было тихо: Скорпиус перестал что-то шептать, лишь продолжая аккуратно поглаживать ее по голове, и от этих мягких, едва осязаемых касаний, Лили млела, испытывая еще больший стыд. События последнего дня стрелой пролетели перед глазами, и в какой-то момент она почувствовала острый укол обиды и ярости — почему, черт побери, все закончилось именно так?

Отстранившись резко, Лили резко вскинула голову, не боясь ни опухших глаз, ни слишком жалкого вида. Ей совершенно не нравилось то ощущение благодарности, возникавшее в груди, не нравилось ей и то, что, по сути, она становилась его должницей. И чем больше Лили думала об этом, тем сильнее ей хотелось испытать злость, а может, даже и ненависть — что угодно, лишь бы не это тепло и спокойствие.

В какой-то момент ей надоело молчаливо смотреть ему в лицо, которое, несмотря на прошлое беспокойство, сейчас было безмятежным и сдержанным, поэтому, развернувшись, она хотела было сбежать из этой комнаты, наполненной волнующими событиями, но тут же, словно почувствовав, Малфой резко схватил ее за руку, вынуждая посмотреть на себя.

— Что ты собралась делать? — голосом, не терпящим возражений и оправданий, резко спросил он, нахмурившись. И держал он ее так крепко, что Лили даже не пыталась вырваться, ведь знала — не получится.

— Какое тебе дело? — немного осипшим голосом так же резко бросила она, стараясь заглушить собственное смущение. Почему-то именно сейчас Лили не могла смотреть ему в глаза, ведь чувствовала, как падает в пучину собственных нежных чувств, которые душили ее. И, черт побери, как же не нравилось ей собственно осознание, ведь этого не могло быть! Просто не могло!

— Лили, — немного хрипловатым голосом протянул он, из-за чего она опять вздрогнула и, испугавшись, попыталась было вырвать свою руку, однако тщетно. Скорпиус лишь приблизился к ней на шаг, словно не понимая, что чем меньше было между ними расстояние, тем большее желание охватывало Лили прямо сейчас сорваться в бездну своих чувств. — Не трогай ее больше. Мэри не получится просто так извести, но, — он приблизился еще ближе, из-за чего дыхание у Лили сбилось, и только природное самообладание не позволило ей проявить собственного волнения, — я расправлюсь с ней. Теперь просто так она жить в этом мире не сможет.

Лили совершенно не понимала Малфоя. Не понимала, что связывало его с Мэри, почему он, если презирал ее, помог Томас в Хогвартсе свергнуть Лили, почему сейчас стоял здесь с Поттер и обещал, по сути, отомстить за нее. «Почему?», — вертелся вопрос в голове, и чем больше Лили вспоминала Хогвартс, Мадлен, которая невольно промелькнула в сознании, тем сильнее ее одолевала беспомощность от собственной глупости и… любви. А вместе с беспомощностью в душе ее рождалась самая настоящая ярость.

Скрежетнув зубами, Лили подумала, что Малфой лжец. Что, ведя себя с ней так, словно Поттер действительно ему нравилась… на самом деле — это же была ложь! Он предал ее в Хогвартсе, любил всегда одну только Мадлен, ради которой пошел на многое, а сейчас оплакивал ее смерть, приходя к ней в склеп.

— Отпусти меня, — злобно протянула Лили, яростно сверкнув глазами, и, видя, как недоверчиво он смотрит в ответ, она резко тряхнула рукой, высвободившись наконец, а потом резко крутанулась, позорно сбегая.

Она шла, плутая по министерским коридорам, испытывая недюжинное отчаяние, чувствуя, как рушится вся ее жизнь. Подумать только… все это время она действительно была влюблена, как та же жалкая Элен, как ее недалекий брат. Это было так странно и так позорно, ведь Лили Поттер никогда и никого не любила. Не было в ее жизни этого сносящего голову чувства после смерти матери.

Что было такого в Малфое? Почему именно он? Бесцветный, высокомерный слизеринец… она помнила каждую их встречу в Хогвартсе, каждую минуту, проведенную в Выручай-комнате и все не могла понять: как? Как такое могло произойти? Он всегда смеялся над ней, всегда старался задеть, спровоцировать, совершенно не считаясь ни с ее чувствами, ни с ее мнением. И даже если порой он будто бы защищал Лили, оберегал ее своими советами, мстил за нее, разве было бы этого достаточно для того, чтобы Лили могла так по-глупому влюбиться? Да еще в кого!

Ей хотелось взвыть, остановиться, упереться спиной в холодную стену — что угодно, лишь бы перестать думать. Но она шла, плутая по коридорам, не стараясь выбраться — Лили пребывала в самом настоящем смятении. И оно грозилось выбить почву из-под ее ног.

Тяжело вздохнув, она, наконец, решила сфокусироваться на реальности и уже через десять минут оказалась в знакомом холле. Она боялась прямо сейчас случайно наткнуться на Скорпиуса, поэтому, не церемонясь, направилась прямиком к выходу, но тут, словно из-под земли, прямо перед ней выросла Роза Уизли с таким озабоченным лицом, что Лили бы фыркнула презрительно, если бы не была настолько ошарашена собственным осознанием.

— Мерлин, Лили! — затараторила она, в абсолютно не свойственной ей манере. — Скорпиус сказал, что ты непонятно куда ушла, и я была так зла на него! Как он мог тебя отпустить! — Она хотела была приблизиться, но Лили, словно опомнившись, резко скривилась, стараясь замаскировать внешнюю боль. Черт побери, как же не хотелось ей сейчас быть здесь!

— Я занята, Роза. Увидимся как-нибудь в другой раз.

Она не обернулась на оклик, не постаралась даже сделать вид, что ей действительно приятно участие Розы. Просто Лили была так сильно поглощена собственными чувствами, что совершенно не обращала внимания на реальность, автоматически идя по направлению к своему дому.

Мысли душили ее, раз за разом окуная в собственную боль, от которой не было покоя — она не понимала, почему все так обернулась, не понимала, как смогла столь долго не осознавать своих истинных чувств. И ее пугали, право, пугали будущее и Малфой, которого в жизни стало и без того много. Что теперь делать ей? Кому мстить? И был ли хоть какой-то смысл теперь в мести?

Она зашла в дом, не смотря никуда, только лишь думая, отчаянно рассуждая, а потом, остановившись, Лили подняла лицо и внимательно посмотрела на свое отражение в зеркале, которое висело в прихожей. Ее лицо было бледно и испугано, глаза — слегка припухшими, и в них было столько разнообразных чувств, что, резко прикрыв их, Лили отвернулась, не желая смотреть более.

Ей было тяжело находиться в собственном доме. И каждый шаг, каждый вздох вызывал одну только боль. Она чувствовала себя беспомощной и самой глупой на свете, и, не испытывая ненависти, Лили начинала бояться будущего. А самое главное — себя.

— Ну, как прошло? — Она резко остановилась, вскинула голову и увидела сидевшего за кухонным столом Альбуса, который лениво скользил по ней взглядом. — Судя по виду — не очень.

Она сглотнула, сжав руку в кулак, не зная, что можно было ответить. Такое состояние раздражало Лили — она чувствовала себя заведенным механизмом, который потерял ориентир, и сейчас, смотря в глаза брату, Лили не могла держать лицо. Маска, годами вклеенная в кожу, осыпалась на куски.

— Впрочем, Скорпиус предупреждал тебя заранее, — легкомысленно протянул наконец он, отвернувшись, словно не замечая, что Лили сейчас была не похожа сама на себя.

Его тон, его безразличие вызвали целый шквал ярости, такой сильной и такой беспощадной, что, сверкнув глазами, она так сильно скривилась, что у нее заболели мышцы лица.

— Да что такого в этом Малфое! — не своим голосом бросила она, вынуждая Альбуса резко посмотреть на нее. Лили душили обида, несправедливость, осознание собственных чувств, и она хотела сбежать от этого душевного коллапса. Но нет, все вокруг, словно сговорившись, только и делали, что говорили о Скорпиусе. Как же сильно ее раздражало это! — Почему всегда все только о нем и говорят? Откуда такое уважение к его персоне?

Лицо ее кривилось с каждой секундой все сильнее, и теперь она даже не замечала Альбуса. Напротив, с каждым словом перед ее глазами воочию прорисовывалось его лицо, полное неподдельного беспокойства, и чем сильнее она старалась вытравить его из своего сознания, тем упорнее, в мельчайших деталях начинала его представлять. Она была отравлена. Отравлена Скорпиусом Малфоем.

— Потому что он действительно достойный человек, — резко сказал Альбус, и она была вынуждена посмотреть на него в упор. В какую-то секунду Лили испытала странную усталость, словно каждый вдох давался ей по-особенному трудно, а надежды на облегчение больше не было. — Он помог мне отчислиться из Хогвартса, он сохранил мой секрет, поэтому я доверяю ему и уважаю его.

Воздуха вдруг стало панически не хватать, и Лили, распахнув широко глаза, невольно отступила на шаг назад, по-глупому таращась на брата. Но Альбус не замечал этого: не видел, как болезненно исказились черты ее лица, как удивление медленно перерастало в ярость, а потом в тупую боль.

— Что? Что ты сказал? — тихо переспросила она, сжав руку в кулак, нервно сглотнув. Лили не верила, черт побери, не верила, что брат мог так подставить ее, что Альбус самолично пустил свою жизнь в пропасть и заставил ее испытывать такие страдания весь шестой курс.

— Я попросил Скорпиуса прийти в мужской в туалет в назначенное время, чтобы потом, найдя меня в наркотическом опьянении, он сдал меня директору, — спокойно, без грамма стыда или сожаления ответил Альбус, слегка пожав плечами, и лицо его заволокла задумчивая дымка. — Благодаря ему меня отчислили, чему я бесконечно рад. Хогвартс — это тюрьма, а не второй дом. Там гибнут самые большие надежды.

Она молчала, прикусив до металлического привкуса во рту губу, и смотрела на брата, прожигая его взглядом. Лили было так больно, так тяжело, что, вздохнув рвано, она быстро-быстро задышала, во все глаза смотря на Альбуса.

Если бы не он, ничего бы не было — в ее жизни не появился бы Скорпиус с Непреложным обетом и она бы никогда не была поймана.

Если бы не он, никто бы никогда не заподозрил Лили в лицемерии и в пристрастии к Темной магии.

Если бы не он… если бы не вся ее семья, все бы было бы совершенно по-другому.

Ярость накрыла ее волной, и, подойдя к столу, Лили с такой ненавистью посмотрела на Альбуса, что тот невольно привстал с места, напряженно следя за каждым ее действием. Вдох. Она резким движением схватила стакан со стола и, круто развернувшись, со всей дурью запустила стакан в стену, мечтая хоть как-то вывалить ту ненависть, что кромсала ее. И в тот момент, когда стакан с громким звуком ударился об стенку с лестницы спустились ее отец и Джеймс, которые, болтая, не сразу заметили звон стекла и разъяренную Лили.

Они замерли, посмотрев на Лили, и, будучи не в состоянии выдержать тяжелого взгляда отца, она круто обернулась, посмотрев на слегка ошарашенного Альбуса, который скривил брови в немом вопросе.

— Ноги моей здесь больше не будет, — яростным шепотом проговорила она, смотря в упор на брата. — Как же я ненавижу этот дом и вас всех! Ты! — подойдя к нему ближе, Лили ткнула ему пальцем в грудь, наблюдая за совершенно опешившим Альбусом. — Ты хоть понимаешь, какой ты ублюдок? Эгоистичный, озлобленный, не думающих о близких чертов Альбус Северус Поттер, который своим инфантильным желанием сломал жизнь своей сестре!

На последней фразе ее голос слетел, и, развернувшись, она схватила с крючка свою шляпу, мечтая прямо сейчас исчезнуть из этого проклятого дома, но в этот момент ее за руку схватил Джеймс, останавливая, вызывая в ней целую лавину ярости.

— Ты чего? — удивленно спросил он, не давая ей вырваться. Через секунду к ним уже подошел Гарри, который внимательно посмотрел на свою дочь, и именно в этот момент она почувствовала, как заходила ходуном люстра, как воздух возле нее наэлектризовался — стихийная магия откинула и Джеймса, и ее отца прямо к стене, и, не дожидаясь, она круто развернулась, хлопнула громко дверью и быстро-быстро побежала, не разбирая дороги.

Каждый шаг давался ей с трудом, и в какой-то момент она остановилась, согнулась пополам, прижавшись к стене, испытывая целое ничего. Она не хотела ни плакать, ни выплескивать собственную ярость, от которой не осталось ничего — она просто стояла, смеясь в начале тихо, а потом, захохотав громко, Лили резко выпрямилась, смотря в голубое майское небо, проклиная все на свете.

И смех ее, безотрадный, глупый, такой отчаянный, долго еще эхом отдавался в коридоре, словно преследуя ее.

* * *

Ей было так тяжело оставаться одной в этой пыльной кладовой на втором этаже лавки, что Лили действительно начинала сожалеть о своем побеге. Однако только стоило ей вспомнить об Альбусе, о Скорпиусе и о всей ситуации в целом, как внутри нее просыпалась львиная ярость — ни за что теперь она не переступит порог отчего дома. Ничто и никогда не заставит ее вернуться обратно.

Первая ночь далась ей по-особенному тяжко. Кровать была жесткой, а матрас пришлось подлатать бытовыми заклинаниями. Сквозь маленькое окно лунный свет проникал в помещение, освещал корешки книг, и Лили, словно зачарованная, видела перед собой лишь отблески великих фамилий. Палочку, которую в тот же день она вернула себе обратно, Лили сжимала с особым отчаяньем — хотелось выстрелить в висок, но, лишь упорнее хватаясь за деревко, Лили не совершала ничего.

Ей по-настоящему хотелось умереть. Чтобы не просыпаться и не улыбаться, чтобы не искать причин для своего существования, чтобы не испытывать эту ноющую, тупую боль. Лили страдала, и поняла она это только сейчас, когда никаких дорог у нее не осталось, когда будущее стало еще более неопределенным, а ее судьба словно злым роком.

Глупая Лили Поттер, когда-то давно вознесенная обществом за свое лицемерное амплуа, сейчас пожинала плоды своих трудов и понимала, что причиной всех ее страданий была лишь череда ее глупых поступков.

Следующий день прошел словно в тумане, и однажды она четко услышала голос отца за дверью лавки — он что-то говорил ей, вероятно пытался вернуть домой, но Лили не вслушивалась в звуки его голоса. Она лишь бессмысленно смотрела перед собой, стараясь найти опору. Стараясь хоть как-то начать жить.

В какой-то момент Поттер подумала, что лучше всего будет навсегда уехать из Англии, однако это означало, что месть, которую она лелеяла столько лет, не будет завершена, что Мэри так и останется непобедимой королевой, которая всю жизнь будет считать себя лучше и умнее других. «Разве можно это просто так оставить?» — безразлично рассуждала она, все возвращаясь к тому дню, когда Мэри заперла ее в Министерстве с двумя уродами, которые могли сделать с ней что угодно.

Но только ненависти больше не было. И она решила: Англия для нее навеки чужая страна, здесь для нее ничего не было и не будет. Написав письмо дяде Чарли, Лили постепенно стала собирать вещи, упаковывая многочисленные предметы лавки в коробки, опечатывая залы. Получалось, что все, что она делала, было напрасно — каждый шаг ее был бессмысленен, и Лили Поттер всего лишь глупая идиотка, которая возомнила, что она действительно сильный человек.

Собирая вещи, Лили то и дело улыбалась, стараясь улыбкой выпотрошить всю свою боль — тщетно, руки тряслись, и то и дело ей приходилось прерывать свои потуги. Она обводила взглядом стеллажи, склянки, многочисленные темномагические артефакты и не могла поверить, что все закончилось так: Асторат мертв, с Фобосом она больше не общается, а с семьей ее навсегда все покончено. Право, от одной только этой мысли хотелось хохотать истерично, и когда новый приступ отчаяния вновь нахлынул на нее, она вдруг вспомнила о письме. Письме Астории Малфой, которое лежало в книге, которая так и находилось на первом этаже.

Ей было плевать, право, совершенно безразлично, что в нем было, потому что поезд в Германию должен был увезти ее уже завтра. И только чисто женское любопытство все же заставило ее спуститься, открыть аккуратно книгу и вновь взять в руки конверт, подписанный каллиграфическим почерком с завитушками.

«Мистер Берк. Полагаю, вы не до конца осознаете всю тяжесть ситуации, раз изволите шутить, видя, однако, в каком состоянии я нахожусь. Сигареты, которые я заказала у вас, должны быть у меня уже завтра, понимаете? Мне абсолютно плевать, как вы их достанете и что предпримите для этого, знайте лишь, что в случае невыполнения ваших обязательств, я буду вынуждена не только сменить поставщика, но и навсегда захлопнуть дверь перед вашей семьей. Помните о том, сэр, что ваш сын, Предатель крови, должен быть по гроб благодарен Драко за то, что он создал ему алиби в деле о смерти Миллисент Берк. Как думаете, насколько сложно будет восстановить подлинные обстоятельства того, хоть и давнего, но серьезного дела? Надеюсь, на вашу сговорчивость.

А. М.».

Лили замерла, бездумно пройдясь глазами по письму еще раз, а потом со вздохом отложила его обратно. Миссис Малфой, исходя из письма, была если не властной женщиной, то очень решительной, а сигареты… не говорила ли она о тех самых, которые курил Скорпиус?

Все это не иронично смешно: Скорпиус курил болеутоляющее, которое, вероятно, сейчас с трудом мог достать, Асторат всегда был марионеткой их семьи, а отец Фобоса большим должником Малфоев. Не потому ли, честное слово, ему так нужна была лавка? Чтобы не только получить протекцию, но и угодить к тому же другой стороне?

Но Лили больше не хотела об этом думать. Поэтому на следующий день она вновь, как когда-то давно, стояла на перроне и безразлично смотрела на собирающихся людей. О своем отъезде она сообщила только лишь Элен: отчасти потому, что была ей благодарна, а отчасти… потому что знала, что она непременно расскажет об этом Джеймсу. Ей было, право, абсолютно плевать на их реакцию, Лили лишь жаждала сбежать и, стоя перед поездом, не испытывала ничего: ни грусти, ни боли, ни даже ярости. Как будто все чувства покинули ее разом.

Звонкий гудок прибывающего поезда вывел ее из некоторый рассеянности, и сейчас, смотря на мелькавшие перед глазами вагоны, Лили думала лишь о собственной бесхребетности и слабости: как могла она так позорно бежать? Что же стало с той боевой семнадцатилетней Лили, которая никогда не опускала голову и всегда, всегда вставала с колен, будто назло всем сразу: людям, обществу, судьбе.

Смятение охватило ее душу сильнее, и, смотря на вагоны, она не двигалась с места, слыша гулко бьющееся сердце. Разве она могла просто так уйти? И словно в подтверждение своих слов, Лили, безразлично вскинув голову и оглянувшись, заметила вдруг, как среди толпы прямиком к ней навстречу шла Мэри Томас. Она была одна, и походка ее, уверенная, ровная, полная гордости и спеси, невольно приковывала взгляд.

Лили нахмурилась, а потом, словно вспомнив о собственной силе, деланно радушно усмехнулась, почувствовав вдруг слабый укол ярости. Потому что Мэри Томас смотрела на нее в упор и шла явно к ней.

— Какое зрелище? Дорого же оно стоит, — насмешливо бросила она, остановившись, поравнявшись с Поттер, и та подозрительно посмотрела по сторонам, словно пытаясь понять, неужели она была здесь одна. — По ироничному стечению обстоятельств мне тоже нужно было сегодня на вокзал… о, и представляешь, Лилс. — Лили вздрогнула, услышав такой сокращенный вариант из ее уст, и мрачно посмотрела на Томас. Хогвартские времена стрелой промелькнули перед глазами, вызывая горечь. — Я абсолютно случайно выпытала из Элен, что ты, оказывается, так позорно сбегаешь. Ну разве я могла пропустить такое!

Ее раскованная улыбка напоминала животный оскал, и вся Томас была такой напыщенно наигранной… совершенно не изменившейся со школьных времен. И эта мысль почему-то позабавила Лили. Потому что желание сбегать у нее пропало почти сразу, стоило только вновь увидеть блеск голубых глаз, столь ненавистных ею.

— У тебя настолько скучная жизнь, что ты все еще суешь свой нос в чужую? — насмешливо спросила Лили, презрительно поглядев на нее. Фальшивая. Жалкая. Неужели и она сама когда-то была такой? — Оставь свое остроумие, Томас, выходит плохо. Впрочем, как и твои планы — ведь ты знаешь, да? В Министерстве ни черта у тебя не получилось.

— А мне и не нужно было, — лениво и одновременно ласково, быстро отозвалась она, словно ожидая этого. — В конце концов, мы же друзья, Лили Поттер, — холодная улыбка змейкой пробежалась по устам, выражая одну ядовитую насмешку, — как я могла поступить так с тобой? О нет, я приготовила кое-что намного лучше. Ах, Лили-Лили. Жизнь тебя совершенно ничему не учит.

Вскинув руку, в которой между пальцев был зажат сложенный вдвое пергамент, Мэри очаровательно улыбнулась. А потом протянула листок Лили, и она, не раздумывая, тотчас схватила его, чувствуя некоторое оцепенение. Потому что в пергаменте в этом была опись всех предметов, лежавших в ее сундуке.

— Ты же понимаешь, что это? — деловито поинтересовалась Мэри, и Лили почувствовала странную дрожь в руках. Перед глазами резко потемнело, и она, переведя дыхание, попыталась было взять себя в руки. Тщетно. — Так что… сиди-ка ты дома, в Англии, Лили Поттер. Тебя будет ожидать суд.

— Что это? — тут же спросила Лили, резко вскинув голову, контролируя каждый мускул своего лица. Злоба, такая знакомая, но казавшаяся потерянной, привычно заволокла сознание, которое стремительно пыталось хоть что-то предпринять.

И Лили смотрела в искаженное диким торжеством лицо и чувствовала свое неминуемое падение.

— Не прикидывайся идиоткой. Это — опись твоего сундука, который все еще находится под землей, да, но ты теперь не сможешь его найти, видишь ли, — она сделала шаг ближе, словно мечтая задавить, — я наложила на него специальное заклинание. До появление авроров, конечно же. Понимаешь, что тебе грозит?

Пергамент смялся под давлением ее пальцев, и Лили, сощурив глаза, безмолвно наблюдала за торжеством в голубых глазах, зная, что совершенно безоружна. У нее ничего не было. И никто теперь точно не придет к ней на помощь.

— Фобос Берк очень помог мне, да. — Вскинув руку, Мэри поправила челку, наслаждаясь тем, как холодное молчание сменялось яростью, которая проскользнула в лице Лили. — И знаешь, он очень хотел, чтобы ты узнала, кто приложил руку к твоему очередному падению.

— Чего ты хочешь? — злобно рыкнула Лили, кинув пергамент на землю, испытывая уже не страх, нет. Это было отвращение, смешанное с обидой и пониманием. Потому что, идя наперекор Фобосу, она знала, что он этого не спустит.

— А я много чего хочу. Например, чтобы о Поттерах больше не говорили или чтобы ты страдала весь остаток своей жизни, — улыбка слегка искривилась, обнажая злобу, и Лили лишь фыркнула, едва покачав головой. Потому что Мэри Томас была до ужаса жалкой. — Я даю тебе день: за это время ты должна закрыть лавку, вернуть право владения Фобосу, а затем заключить со мной обет — ты никогда не должна возвращаться в Англию. Ну, а самое главное… ты больше никогда не должна приближаться к Малфою.

Оторопело поглядев на Томас, Лили невольно отошла на шаг назад, хмуро наблюдая за той злобой, которая пролазила сквозь каждый миллиметр ее бледного лица. Столько яда плескалось в ее глазах, столько уродливого было в ее искаженном лице, что Поттер могла подумать, будто действительно каким-то чудным образом если не перешла ей дорогу, то хорошенько подпортила жизнь. И это было странно, право, потому что ровно до этого момента Мэри делала вид, что все как раз наоборот: это она уничтожает Лили. Уничтожала все это время.

— Ну, ты меня поняла. Два дня. Я приду в лавку, — круто развернувшись, Мэри так же уверенно зашагала к спуску перрона, а Лили, молчаливо провожая ее взглядом, наконец почувствовала то, чего так долго желала — неконтролируемую ярость.

Она провожала ее уверенный профиль глазами, полными дикой ярости, и, скрежетнув зубами, Лили тут же трансгрессировала, провожаемая лишь легким ветерком. Закинув вещи в лавку, Лили с ревом спихнула прямо на пол многочисленные коробки, которые стояли на столе, а потом, задышав тяжело, она с силой сжала выступ стола, стараясь не упасть.

Картинка идеального мира летела в тартарары, видел Мерлин, она хотела остановиться, начать другую жизнь в другой стране, но вместо этого судьба, словно ненавидя свою подопечную, заставила ее вновь вернуться в свой собственный ад.

Прикрыв глаза, Лили резко отцепилась от стола, слегка пошатываясь, а потом запустила руку в волосы, пытаясь выровнять дыхание. Вся ее жизнь была борьбой, и она знала, что в этом и есть ее сила: в нерушимой стойкости и желании вырваться из оков обстоятельств. Но теперь ей надоело бороться. Лили устала, устала до такого состояния, когда даже ненависть почти покинула ее, и если бы не Мэри, разве бы чувствовала она такую ярость? Разве бы не мечтала прямо сейчас все снести на своем пути?

Оставаться в лавке не было сил, и, вскинув голову, увидев витрину, на которой поблескивало «Берк», Лили скривилась. Потому что прямо сейчас желала увидеть Фобоса.

Не размышляя, она вышла на улицу, резко трансгрессировав. Перед глазами восстал зеленый лес, кроны деревьев которого уже окончательно приоделись в зеленый цвет. Лес был полон жизни, и он дышал. Смотря на него, Лили чувствовала себя пленницей своей жизни, и чувство горечи в какой-то момент пересилило ярость — ей хотелось упасть. Так же, как и тогда, в день ее отчисления из Хогвартса, когда, разревевшись возле леса, выдергивая траву из земли, она мечтала вновь вернуться и уделать всех. Принести им столько же боли, сколько вытерпела она за свой малый срок.

Отчаянная улыбка проскользила по губам, когда, круто развернувшись, она шла прямиком к дому, в котором больше не горел свет, в котором больше не были открытыми окна, а дорожка, ведущая к двери, больше не была аккуратно подметена. В этом доме не было жизни. Точно так же, как и в ней самой.

Лили стукнула в деревянную дверь, зная наперед, что там — никого. Но, не сдержавшись, она осыпала ударами дверь, била руками, ногами, выплескивая ярость, смешанную с болью, мечтая просто пустить Аваду себе в висок. Как можно было назвать это состояние? Слабостью? Угнетением? Лили не знала. А потом, ударив в последний раз, тут же трансгрессировала прямиком к могиле Астората, предчувствуя, что именно здесь и встретит Фобоса.

И когда она увидела его силуэт сквозь могильные камни, не было внутри нее ни злости, ни удивления, ничего. Там было лишь странное осознание — все, что получала она, она заслужила.

Словно почувствовав чье-то присутствие, Фобос медленно обернулся, внимательно посмотрев на нее, и Лили шла, преодолевая между ними расстояние, отсчитывая внутри себя секунды до неизбежного. Рокового и такого правильного, что ли.

— Теперь мы квиты, — спокойно сказал она, когда, поравнявшись с ним, смогла посмотреть в фиолетовые глаза. И они так напомнили ей Астората, что Лили почувствовала ком в горле. — Да. Теперь ты не имеешь право презирать меня или мстить мне, Фобос Берк. Хотя я всего лишь забрала у тебя лавку… а ты… ты забрал у меня и ее, и свободу, и будущее.

— Лавку? — яростно воскликнул он, не удержавшись, и глаза его сверкнули огнем. — Ты издеваешься, Поттер? Лавка? Да плевать я на нее хотел!

Приблизившись к ней, Фобос нагнулся так, чтобы быть теперь на одном уровне, и Лили почувствовала, как участилось у нее дыхание и как истерика медленными, но верными шагами подступала к ней. В его лице теперь она видела столько эмоций, что почти опешила: никогда еще самоуверенный оскал не покидал его лица, обнажая настоящую, неподдельную боль.

— Неужели ты не понимаешь? — с отчаяньем пробормотал он, и лицо его опять исказилось в каком-то болевом припадке. — Ты забрала у меня внимание Астората, его предсмертные слова, его доверие, но самое главное — ты забрала у меня мое безразличие, а потом неплохо так вытерла об него ноги.

— Я никогда не давала тебе надежд! — не менее яростно воскликнула Лили, схватив его плечи и немного встряхнув. — Ничего и никогда!

— Поттер, ты тупая или просто не понимаешь своих и чужих чувств? — риторически спросил он, с легкостью смахнув ее руки. Глаза его опять сверкнули, вызывая странный приступ изувеченной ярости, злобы, от которой не было спасения — только смерть. — Мы были с тобой вместе в Германии. Каждый мой шаг, каждое мое действие ты принимала с одобрением, неужели ты не понимала, почему я это делал? Ты осеклась лишь в последний момент, и я, как идиот, пытался понять: почему? Что было не так? А потом я увидел Малфоя и все понял. Ты просто хотела забыться, но у тебя ни черта не вышло, так? — он расхохотался, и, озаряемый майским солнцем, волосы его отдавали глубокой синевой. — Мне чертовски приятно осознавать, что у вас никогда и ничего не выйдет. Да. Потому что ты такая же, как я — мы оба вынуждены нести груз разочарований, неоправданных надежд и собственного падения. Потому что наше место на самом дне.

Она оступилась, слегка покачнувшись, и Фобос, видя это, резко схватил ее за талию, вынуждая встать на ноги. И, будучи так близко к нему, Лили испытывала лишь сожаление и странную боль, ведь понимала, прекрасно понимала, что он был прав. Фиолетовые глаза были необычно серьезными и цепкими, и под их взглядом можно было бы спокойно задрожать. Ведь видели они насквозь.

Только вот у Лили ничего не было: ни того, что можно было скрывать, ни того, чего можно было опасаться.

— И все же я совершенно не злюсь на тебя, — тихо сказала она, устало поглядев на Берка, видя, как нахмурился он. — Мне просто очень жаль, что все совершенно… неправильно?

Она аккуратно отцепила его руки и печально посмотрела, чувствуя, что точно расплачется. И что ей совершенно не хочется больше стоять тут.

— Надеюсь, ты тоже не будешь долго злиться, Фобос.

Она трансгрессировала, до последнего смотря на него сквозь дым трансгрессии, видя, как на секунду сверкнули его глаза от ее же боли. Они все были сломанными, поверженными, падшими. Жившие в лицемерии, в постоянных масках, выворачивавшие свои души ради власти, славы, имени, они растеряли самое важное — то, ради чего бы стоило жить. И, стоя на краю бездны, лишь только тогда, они наконец могли это осознать.

Вечер наступил быстро, а после него пришло утро. Лили не знала, что ей делать — в душе она металась, понимая, что выхода у нее нет, что ей никогда не забрать у Мэри настоящий документ, в котором зафиксирована опись продуктов, и уж тем более ей никогда не взломать чары, которые Мэри наложила на сундук. Тщетно. И Лили понимала это прекрасно.

В ее распоряжении был целый день, чтобы решить для себя: что сделать — пойти на условие Мэри или погибнуть? Стать навеки оплеванной преступницей с весомым сроком, презираемой всей Англией, без права покинуть эту страну или нормально здесь зажить. Законы нового мира были жестоки по отношению к таким, как она, и Лили знала, стоит преступить их и быть пойманной — на жизни можно было бы ставить крест.

Склонив голову, она не заметила, как уснула, а когда проснулась, то поняла, что уже вновь начался вечер, который отделял ее от встречи с Мэри всего на несколько часов, и Лили не боялась, право, она просто мечтала, чтобы час расплаты наконец наступил.

Все было так предсказуемо: да, вступив на эту дорожку в далекие пятнадцать лет, Лили знала, что ее триумф не будет вечен. Однажды она оступится — все оступаются, но думала ли она о том, насколько больно, тяжело жить так, неминуемо ожидая собственную погибель?

Она медленно спустилась вниз, обвела печальным взглядом комнату, понимая, что у нее нет сил бороться. Лили не хочет спасения. Ей хочется лишь дойти до самого конца, а что будет потом?

«Что есть у тебя сейчас? За что можно было уцепиться?» — рассеянно подумала она, беспристрастно всматриваясь в склянки, котел, в ингредиенты, упакованные в коробки. Больше всего ей хотелось выпить яду, а потом, закрыв глаза, навсегда избавиться от этого едкого, ноющего чувства в груди. Лили мечтала о покое. Или о любви. Но последнее ей было совершенно не гарантировано, когда как первое… стоило лишь протянуть руку.

В какую-то секунду Лили услышала резкий стук в дверь, но отреагировала на него не сразу, лишь спустя добрых пять минут, когда стук стал совершенно нестерпимым. Она знала, кто там, и ей совершенно не хотелось открывать дверь.

Лили шла медленно, а потом, положив ладонь на ручку двери, резко надавила, распахнув ее. И, подняв резко голову, Лили услышала, как екнуло ее сердце, и ноги ее невольно отступились, потому что на пороге стояла не Мэри, нет. Это был Скорпиус Малфой, человек, которого она так жалела увидеть и одновременно страшилась этого.

Скорпиус, словно поняв ее удивление, уверенно зашел внутрь, слегка подталкивая Лили назад, и та, все еще не до конца осознавшая реальность, подчинилась ему, наблюдая за тем, как быстрым движением он закрывает дверь. Они стояли в почти кромешной тьме, лишь тусклый свет фонарей проскальзывал через мутное стекло, и тишина, висевшая в комнате, дробила ее сердце, умерщвляло его. Потому что смотреть на Малфоя сейчас было совершенно невозможно.

— Зачем ты здесь? — резко спросила Лили, вцепившись руками в выступ стола, а потом странная, непонятная догадка мелькнула в ее голове. — О, неужели ты общаешься с Мэри и теперь все знаешь?

— Мэри? — раздраженно спросил он, приблизившись на шаг, и Лили, предвидя это, резко отцепилась от стола и уверенно зашла в другой зал, стараясь держать с ним дистанцию. — О, нет. С мисс Томас я не поддерживаю никаких контактов… в отличие от мистера Берка. Нашего общего хорошего знакомого.

Резко вскинув голову и посмотрев на него, Лили старалась прочесть его эмоции. Но тщетно. В комнате было слишком темно, а света фонаря едва ли хватало, чтобы можно было разглядеть его лицо. И, когда он переступил порог зала, луч едва заскользил по его лицу, обнажая сталь его глаз — такой же прекрасный, наполненный безмятежностью и между тем строгостью взгляд. Лили больше всего любила его глаза: серые, светлые-светлые, напоминавшее море, и, право, тонуть она в нем готова была добровольно.

— Уходи, — сипло пробормотала Лили, и как ни старалась она, отвести от него взгляда уже не могла. — Уходи!

Но Малфой молчал, а потом, запустив руку в карман, вытащил из него сверток, до боли напоминавший тот, что показала ей Мэри. Лили отступила. А потом с ужасом посмотрела на него, подумав, что… неужели все повторяется в точности так, как и тогда, в Хогвартсе? Неужели он опять работал в паре с Мэри?

— Это оригинал. И заклинание я снял. — Лили нервно сглотнула, неверяще поглядев на Скорпиуса, стиснув руку в кулак. Сердце ее, глупое, билось так сильно, словно мечтая выпрыгнуть из груди. — Я отдам тебе эту бумажку. Но только взамен…

— И чего же ты хочешь? — резко спросила Лили, чувствуя укол странной ярости — разные мысли метались в ее голове, и она совершенно, абсолютно точно не понимала Скорпиуса. Что он, черт побери, творил сейчас?

— Поговори со мной, Лили. Выслушай меня наконец.

Он быстро преодолел расстояние между ними и замер в двух шагах, словно чего-то опасаясь. Не на шутку взволнованная, Лили резко отвернулась от него, пряча свое лицо, в котором было слишком много чувств — право, у нее совершенно не было никаких сил скрывать их.

— Я не предавал тебя, — сказал он, и, не сдержавшись, Лили слегка повернула голову в его сторону, внимательно поглядев, — я никогда и никому не рассказывал про тебя и Мариус. Уже тем более Мадлен. — Его лицо исказилось словно от какой-то боли, и Лили почти задохнулась, вспомнив этот готический склеп и его вечную посетительницу. — Она сама все узнала, мы были слишком неосторожными. Как я узнал уже потом, после твоего отчисления, она однажды увидела нас вместе — в тот день, когда мы пошли в лес за корнями деревьев. А потом стала внимательно наблюдать, узнав, что мы ходим в Выручай-комнату. Она не знала, что именно мы готовим, но, связавшись с Мэри, смогла сопоставить факты.

— Ты лжешь! Ты варил Мариус для Мадлен! — яростно воскликнула Лили, повернувшись к нему всем корпусом. — Ты ввязался во все это ради нее…

— Да! — не менее яростно ответил он, подступив на шаг, — именно! Я искал его для нее. Но она не знала, что обратился я к тебе. Долгое время Мадлен считала, что я заказал его Берку. И лишь потом, когда Мэри в твое отсутствие стала копаться среди твоих вещей, ей все стало понятно. Ведь, как я и говорил, ты даже не старалась скрыть за собой следы, — переведя дыхание, Скорпиус на секунду прикрыл глаза, а потом спокойно начал: — Под твоей кроватью, среди кучи учебников, Мэри Томас нашла том из Запретной секции. Тот самый том, в котором был рецепт приготовления Мариуса.

Он тяжело задышал, оборвав свою речь, и Лили чувствовала его же волнение, его эмоции, его смятение. Она чувствовала, словно какие-то цепи разом свалились с ее рук, словно тяжелая ноша обвалилась с плеч, давая ей свободу. Годы ненависти, желания отомстить, уничтожить Малфоя пролетали перед глазами, и в них не было ни одного счастливого дня, ни одной счастливой минуты.

— Я никогда не предавал тебя, — повторил он, вновь сделав еще один шаг, и Лили, испугавшись, едва заметно дернулась, — даже обет наш я разрушил. Все эти годы ты могла спокойно говорить то, что связывало нас, то, о чем мы разговаривали. Потому что в день, когда тебя исключили, я снял его.

— Скорпиус… — невольно проговорила она, чувствуя, как мелко колотится ее сердце, как легким словно не хватает воздуха. Больше всего на свете ей хотелось сорваться прямо с места и подойти к нему, ближе, чтобы окончательно стереть все это ненужное расстояние. — Но почему ты не сказал мне об этом раньше? Почему ты молчал?

— А чем бы ты жила тогда все эти годы? — иронично усмехнувшись, незамедлительно спросил он и в ту же секунду подошел ближе. — Тебе так важно было место в обществе, общественное признание, репутация. Когда у тебя забрали это, ты отчаянно нуждалась в чем-то, чем бы эту пустоту можно было заменить. Месть Мэри? — он насмешливо оскалился, задумчиво проведя рукой по волосам. — Сошла бы почти сразу, как только ты бы уехала из Хогвартса. А на Мадлен ты бы даже злиться не смогла, ведь вас с ней ничего не связывало. Но вот ненависть ко мне, — он опять усмехнулся, схватив кончик ее рыжих волос своей рукой, облаченной в кожаную перчатку. А потом, переведя взгляд на замершую Лили, спокойно сказал: — Она бы жила очень долго. Ведь выходило бы так, что я действительно предал тебя, совершил то, чего ты никак не ожидала.

Склонив голову, Лили почувствовала странное волнение и одновременно смущение. Она слишком отчетливо ощущала тепло, исходившее от его тела, и какая-то странная радость поднималась в душе. Лили хотелось рассмеяться. Улыбнуться. Но не так, как раньше, ей хотелось рассмеяться искренне, с тем чувством, что распускалось внутри нее.

Когда она наконец подняла голову и неуверенно посмотрела ему в глаза, Лили почти улыбнулась, правда. Только потом, опомнившись, тут же прикусила нижнюю губу, плавясь под его открытым и ясным взглядом.

— Как ты смог сделать все это? — резко спросила Лили, помрачнев, стоило ей только вспомнить о Мэри. — Как ты забрал этот листок, нашел сундук?

— Мэри глупа, — серьезно сказал Скорпиус, слегка качнув головой. — Но она-то считает глупцами всех, кроме себя. Такую, как она, легко заставить подчиниться… не то, что ты, — с легкой улыбкой протянул Скорпиус, и Лили резко опустила глаза. — Но она опасна, Лили, потому что у нее ни принципов, ни границ — она может сделать все, что угодно.

— Как раз скоро Томас должна прийти сюда…

— Вот именно, — подхватил он, утвердительно качнув головой, а потом, выпрямившись, мимолетно посмотрел в окно. — Я должен сейчас сходить за сундуком, стоит переправить его в нужное время. Скорее всего, Мэри придет еще не скоро, поэтому… просто посиди здесь и не делай ничего. Прошу тебя, просто сиди, а если она придет раньше, чем я, не реагируй на любую ее провокацию. Помни, что я обязательно вернусь.

Резко замолчав, Скорпиус внимательно и очень серьезно посмотрел на нее, словно пытаясь по одному только выражению ее лица понять, готова ли она просто сидеть и бездействовать. И лишь потом, когда Лили едва заметно кивнула головой, неловко обняв себя рукой, он едва заметно вздохнув и запустил свою руку в карман.

— Твой отец очень тяжело переживает твое отсутствие, — спокойно пробормотал он, что-то пытаясь вытащить из своего кармана, и Лили, замерев, почувствовала некоторое оцепенение. — Я был вчера у тебя, и…

Осекшись, Скорпиус резко выпрямил спину и вдруг вытащил длинный, продолговатый футляр. Тот самый, в котором лежал его подарок ей. Право, все это почти было иронично, потому что до боли напоминало тот самый день.

— Лили, надень ее, — проговорил он, положил футляр на стол рядом с ней. — Это необычный браслет, понимаешь?

Но она молчала, пораженно поглядывая то на Скорпиуса, то на браслет, не зная, что и думать, и, опять испытав липкое смущение, смешанное со страхом, лишь сильнее вцепилась пальцами в свой локоть. Лили боялась. Боялась того, что все это лишь ее больная иллюзия.

Молчание тянулось хрупкой нитью, и, когда он сделал первый шаг, Лили нервно дернулась, боясь и одновременно ожидая того, что он мог сейчас сделать.

Скорпиус медленно подошел к ней и убрал рукой непослушную прядь за плечо, вызывая у нее целый табун мурашек. И когда Лили, подняв взор, посмотрела в его глаза, которые были столь близко, она почувствовала… счастье? Или это было радостью? А может... волнение? Странные, такие незнакомые чувства захватили ее, и она с содроганием ждала, что вот сейчас он точно ее поцелует. Но вместо этого, усмехнувшись, Скорпиус резко отстранился и стремительным шагом вышел из комнаты.

Когда дверь хлопнула, Лили с волнением облокотилась о стол, схватившись рукой за грудь. Быстрая улыбка пробежала по ее устам, и она почувствовала необыкновенную, сумасшедшую радость. А потом, рассмеявшись в голос, Лили даже удивилась, ведь смех ее не был ни отчаянным, ни полным боли, нет, это был самый легкий, счастливой смех на свете.

Дернувшись, она в ту же секунду подошла к столу, открыла футляр, подмечая изумрудный блеск змеиных глаз, и, немедля, надела браслет на свою руку. С некоторым внутренним содроганием она поглядела на серебряную, узорчатую кожу змейки, и в которой раз попыталась для себя понять, что Скорпиус... Скорпиус Малфой никогда не предавал ее. Все эти годы она жила напрасной местью к человеку, которого никогда по-настоящему не хотела уничтожить.

И в этот момент она вдруг подумала, что теперь у нее столько внутренней силы, что Мэри Томас непременно придется поплатиться. За все. Начиная с Хогвартса.

Улыбнувшись, Лили задумчиво посмотрела на свои ноги, а потом какое-то странное предчувствие охватило ее. Казалось, что кто-то словно наблюдает за ней, и она вдруг подумала, что забыла закрыть дверь после ухода Скорпиуса.

Когда, подняв голову, она уже собиралась провернуть свою нехитрую манипуляцию, Лили замерла. Потому что у двери в вечернем полумраке стояла Мэри, и что-то было в ее лице такого… злого? Пугающего? Что Лили замерла, смотря на нее во все глаза.

Ведь чувство неизбежности роковых событий смело каждую крупицу ее и без того маленького счастья.

Лили замерла, внимательным, цепким взглядом наблюдая за каждым движением Мэри, ожидая нападения. И в глазах у нее было столько яда и столько ненависти, что Поттер почувствовала странное удивление — почему? Что такого сделала Лили Поттер? Разве ненавидела ее Мэри так сильно в далекие хогвартские годы?

— Некоторые люди совершенно не понимают слов, — вдруг холодно и резко сказала Мэри, сверкнув глазами. В комнате было темно, но ее крашеные белесые волосы будто проступали сквозь мрак — настолько неестествен и ярок был их цвет. — Некоторые люди не понимают по-хорошему.

Она аккуратно переступила порог, безразлично обвела взглядом зал, а потом с тихой усмешкой посмотрела на Лили. В ее бледном лице не было привычной спеси или яркой улыбки — нет, Мэри совершенно не улыбалась, и это отчего-то пугало. Потому что сейчас Поттер отчетливо ощущала опасность, исходившую от нее. Отсутствие маски на кукольном лице было чем-то новым и даже необычным, а это означало… что ж, может быть, хотя бы сегодня Поттер могла наконец для себя узнать, когда и как именно началась их вражда, которая тонкой нитью тянулась сквозь годы, приобретая узлы.

А потому, усмехнувшись, Лили, помяв пергамент с описью своих предметов в руках, резко взмахнула палочкой, и в камине загорелся яркий огонь, освещая помещение. Это было почти ошибкой. Озаренное светом лицо напротив было пугающе хладнокровным и решительным, что лишь сильнее заставило Лили напрячься.

Мэри сморщилась, моргнула от яркости пламени, а потом вновь сконцентрировалась на Поттер. Она молчаливо разглядывала Лили так, словно никогда не видела, и блеск голубых глаз, как всегда, был безжалостным и слишком ослепительным. Странное дело, иногда Лили тоже казалось, что у нее почти такой же взгляд: решительный и полный лютой ненависти. Да. Очевидно. Они были очень схожи, и эта мысль не нравилась Поттер, она пугала ее, потому что тогда выходило, что Лили была действительно чуть ли не самым главным злом в ее семье.

Поведя головой в сторону, Лили решительно усмехнулась. А потом с улыбкой на лице кинула пергамент прямо в огонь, не отрывая взгляда от Мэри Томас. Ей хотелось добиться триумфа, но по мере того, как огонь сжигал бумагу, Лили понимала очевидное: в их борьбе никогда не могло быть победителя. Каждый так или иначе будет по-прежнему внутренне гнить, близясь к смерти.

— У тебя ничего не получилось, — спокойно сказала Лили, позволив себе опять улыбнуться. Мысли, так не вовремя пролезшие в сознание, путали ее, и, силясь не думать, Лили представляла перед собой одного только Малфоя. Слова Скорпиуса словно придавали ей внутреннюю силу, и теперь она без тени унижения или страха смотрела в такие знакомые голубые глаза. — Скажи-ка, Мэри… а не влюблена ли ты в Малфоя, а?

Улыбка на устах Лили стала шире, когда Мэри приподняла надменно бровь. И Поттер ждала ответа, зная, где-то интуитивно чувствуя правильный ответ, потому что в тот момент, когда Мэри сказала ей никогда не подходить к Малфою, в мысли ее закралось странное сомнение, и теперь, когда она могла посмотреть в ее глаза, Лили лишь сильнее начинала уверяться в собственной догадке.

Все эти хогвартские годы Мэри Томас безответно была влюблена. Не потому ли она так тщательно планировала свержение Лили, что знала, что именно с ней Малфой проводил ночи напролет, пропадая в темных залах замка? Это было почти глупо. Именно любовь, в конце концов, была камнем преткновения в их жизнях, и именно она вынуждала их разлагаться.

— Поэтому ты отдала ему пергамент и сняла заклинание? Да? Он пообещал тебе что-то, и ты поверила ему, как последняя наивная неудачница…

— Замолкни, — сморщившись, бросила Мэри, сделав еще один шаг вперед. Голос ее был ровен и спокоен, но глаза полыхнули не по-доброму, выдавая с потрохами. Как долго она так же, как Лили, хоронила свои чувства? И неужели Мэри считала, что так будет всегда; что они не прорвутся бессмысленным порывом в самый неподходящий момент?

— Глупая-глупая Мэри, — веселилась Лили, чувствуя ненависть к ней, и ненависть эта до боли напоминала изувеченную ревность. Ведь Скорпиус Малфой мог быть только ее. — Разве ты не знала, что в нашем обществе, любая эмоция — это мишень?

— И это говоришь мне ты? — выплюнула Томас, взмахнув волосами. Белесые волосы полыхнули рыжими бликами, а потом вновь стали словно выжженными, неживыми. — Из-за собственных чувств ты пала, Лили Поттер. Мерлин, ты же была такой непробиваемой, со своими ужимками и улыбочками, но я видела тебя насквозь и ждала, что однажды ты отступишься. Знаешь, каково было мое удивление, когда я поняла, что твоя слабость — это он?

Она усмехнулась, медленно приближаясь к Лили, и свет, отбрасываемый пламенем, игрался в ее волосах, выплавлял золото. Мэри Томас сейчас выглядела будто другим человеком, и Поттер, взиравшая на нее, хмурилась, прикусив губу, следя за каждым ее действием. Потому что чувство неизбежности какого-то рока, висевшего над ней, давило на Лили. Продавливало.

— Не понимаю, совершенно не понимаю, — тихо протянула Мэри, остановившись в паре шагов от Лили, и глаза ее блеснули, — почему вы все всегда встаете на моем пути? Мадлен, тупая шлюха, которую Малфой терпел из-за того, что вырос с ней… а затем ты, солнечная Лили Поттер, вытершая ноги об моего брата. Вы все купились на его харизму и игру на публику, а я полюбила его всего: со слабостями, с принципами, которые совершенно мне претят, — резко замолчала, она тяжело вздохнула, и лицо ее сморщилось в каком-то диком припадке ярости. — И я ждала, когда он, наконец, обратит на меня внимание. Тщетно. Скорпиус всегда выбирал других.

Тихо рассмеявшись, Мэри слегка склонила голову набок, стирая с лица своего всю свою злобу, чтобы потом улыбнуться премило. Почти так же, как в Хогвартсе.

— Мадлен никогда по-настоящему не была не соперницей. Я знала, что она умрет, потому что ее слабое здоровье… Мерлин, какой идиот не поймет, что она проклята? — милая усмешка резко перешла в оскал, обнажая белые зубы. — И я общалась с ней, чтобы быть ближе к Малфою, наблюдала за ними на балах, вечерах, общественных мероприятиях и знала, что Селвин умрет, уйдя с моего пути. Я лишь ждала этого момента, пока на моем пути не появилась ты.

— Какая милая исповедь, — холодно протянула Лили, чувствуя волну раздражения. Право, она не понимала, почему Мэри вообще рассказывает ей это все, какой в этом толк? — Я могу тебя лишь пожалеть: ты совершенно не нужна Скорпиусу.

— Да ты же ни черта не знаешь о нем! — яростно воскликнула Мэри, распахнув широко глаза, вздохнув так глубоко, что ее грудь будто расширилась под давлением воздуха. — Ты думаешь, что он любит Мадлен, не так ли? А перчатки… ты когда-нибудь замечала, что он никогда не обнажает свои руки? Что ты знаешь, Лили Поттер, — она резко схватила ее за плечо, и Лили почувствовала холодок, прошедший по спине. Потому что Мэри Томас откровенно пугала ее. И, вцепившись в свою палочку, Лили невольно посмотрела на змею на своей руке — подарок Малфоя сверкала изумрудными глазами, но это не придавало ни спокойствия, ни сил. — И почему?! Почему он выбирает тебя! Из года в год одно и то же!

Лили тряхнула головой, пытаясь освободиться из ее хватки, не решаясь применить заклинание, так как Томас выглядела слишком буйной, и Поттер откровенно боялась спровоцировать ее еще больше.

— Отпусти, — злобно рыкнула Лили, опять встряхнув головой.

— …только и слышу: Лили Поттер то, Лили Поттер се. На Гриффиндоре тебя одну и замечали — эй, посмотрите, это же дочь самого Гарри Поттера! — продолжала Мэри, словно не слыша ее, и речь ее, сбивчивая, эмоциональная, заставляла Лили сжиматься под давлением собственного настоящего отчаянья. — И Годрик… какой идиот! Влюбился в тебя и был так рад, когда ты обратила на него внимание. Знаешь, почему он бросил тебя? — Мэри вдруг ослабила хватку, посмотрев на Лили с сумасшедшем огоньком, и она замерла, внимательно следя за каждый искоркой в голубых глазах. — Когда он был пьян, я подложила ему Бекки. Мне хотелось, чтобы потом она могла унизить тебя, что Годрик Томас изменил солнечной Лили Поттер. Но когда он проснулся, Годрик сделал то, что просто убило меня: он бросил тебя, стал вести себя холодно, словно ненавидит. А сделал это лишь потому, что думал, что действительно изменил тебе. Какая глупость! Как он жалок! И это мой брат?!

Какое-то странное болезненное ощущение охватило Лили, и она, будто онемевшая, бессмысленно посмотрела на Мэри, чувствуя странные слезы, подступившие к горлу. Хогвартские годы пролетели перед глазами, и в них она видела свою борьбу с чувствами к Годрику, свою ненависть, которую она вложила в месть ему. Лили бесилась, когда он бросил ее, чувствовала себя униженной и где-то в глубине души — несчастной. Но до чего же была насмешлива и иронична ее жизнь — причиной всех ее бед было непонимание и… зависть Мэри?

— Я ненавидела тебя больше всех на свете. Но когда ты стала сбегать с Малфоем, и я видела, как он влюбляется в тебя… то я уже не чувствовала ненависти, нет, — не своим голосом протянула безразлично Мэри, резко посмотрев в упор на Лили. И в глазах ее не было ничего человечного. — Я чувствовала лишь желание тебя убить.

Вспышка слишком неожиданно озарила Лили, и, вскрикнув громко, она схватилась за голову, чувствуя, как она будто трещит. Перед глазами появились блики и едва различимые пятна, которые сгущались в черноту. Все плыло, и Поттер, упавшая на пол, пыталась подняться, а когда поняла, что едва может сфокусировать картинку перед глазами, нервно стала отползать от Мэри. Томас шла медленно и ровно, ее силуэт, непропорционально тонкий, был сплошным белым пятном, и Лили знала, что будет с ней. Это действительно был конец.

Когда, уперевшись в стенку, Лили едва смогла различить Мэри, которая присев на корточки, приблизилась к ней, случилось странное — змея на ее руке вдруг ожила и резко впилась в кисть Мэри, из-за чего она с полувскриком покосилась набок, пытаясь отцепить животное со своей кисти.

Не теряя ни минуты, нащупав стену, Лили на трясущихся ногах поднялась, не разгибая до конца колени, едва различая предметы перед собой, а потом попыталась отскочить к камину, возле которого лежала ее палочка. Держась лишь за стенку, спотыкаясь, чувствуя, как подушечки пальцев прознаются болью, она отчаянно старалась схватить свою палочку. Но в этот момент, споткнувшись, она навалилась всем телом на стол, почувствовав, как сзади Мэри схватила ее за волосы, оттаскивая подальше от камина.

Лили тяжело вздохнула, а потом, крутанувшись, чтобы быть теперь напротив лица Мэри, со всей силой схватила ее за руки. Она слышала голос Томас, видела, что та уже взметнула палочку и, собрав всю силу, что была у нее, толкнула Мэри в сторону, не различая ничего. Тишина, воцарившаяся в комнате, сначала вызвала в Лили страх. Оцепенение охватило ее тело, и Поттер, не двигаясь, хватаясь за кромку стола, повалилась на пол.

Но в комнате было так тихо, что можно было различить треск веток в камине, и, взметнувшись вверх, ударившись головой об выступающий угол стола, Лили резко оперлась на него. Картинка перед глазами все еще была расфокусирована, и она по-прежнему ожидала нападения, а потому, не думая ни о чем, на ощупь стала продвигаться к выходу. Лили шла медленно, и она не понимала, почему не слышит ничего: Мэри как будто больше не было в комнате.

Поттер остановилась, сжалась в комок, потому что странная мысль вдруг пришла ей в голову. И чем четче перед глазами становились предмет, лежавший на полу, тем сильнее Лили страшилась увидеть.

Это все было так иронично и глупо, что она почти закричала в голос. Она помнила. Помнила, как кровь струилась медленными каплями по ступенькам и как безжизнен был взгляд ее матери. Помнила этот запах смерти, помнила это чувство внутри себя — ощущение, словно она замерла и больше никогда не сможет отмереть. Это все всплыло в сознании, и, схватившись за голову, стиснув в пальцах рыжие пряди, она опять закричала со всей мощью, сгибаясь по полам. Потому что все это повторялось вновь.

Через минуты две, когда белые пятна почти рассеялись, оставляя легкую дымку, Лили на негнущихся ногах подошла к столу и увидела Мэри, лежавшую в луже крови на полу. Ее затошнило, и, вцепившись побелевшими пальцами в край стола, она почувствовала, как стучат ее зубы, издавая монотонный звук. Зажав рукой рот, Лили опять закричала, потому что белесые волосы, пачкаясь в алой жидкости, были так ужасны и так безжизненны, словно они и являлись ее окончательным приговором.

Бессмысленно взирая на мертвую Томас, Лили боялась сдвинуться с места и одновременно чувствовала, как страх вместе с ужасом полностью охватывают ее. Потому что картинка из детства так ярко стояла перед глазами, что, казалось, будто она опять вернулась в тот проклятый, ужасный день. Что она могла делать? Что ей нужно было делать опять? Вновь стоять и взирать на то, как крови с каждым минутой становится все больше, как пачкаются белесые волосы, как воздух в комнате словно сыреет? Что именно должна была сделать сейчас Лили Поттер?

Из оцепенения ее вывел громкий звук, так не сочетавшийся с тем внутреннем омертвением, которое она испытывала. Дверь хлопнула, и Лили явственно вздрогнула, круто повернув голову, забыв о руках, которыми все еще прикрывала рот. На пороге, отряхиваясь, стояла Малфой, и она смотрела на него глазами, полными ужаса, чувствуя, как опять и опять ее начинает мутить.

Скорпиус, улыбавшийся поначалу, хотел было что-то сказать, а потом улыбка медленно сползла с его губ, когда он поймал ее неживой, бессмысленный взгляд.

— Лили, — полувопросительно и тихо пробормотал Скорпиус, неуверенно зайдя в зал. А потом, переведя взгляд на пол, он замер. И Лили видела, как расширились его серые глаза словно в неверии.

Скорпиус молчал, и Лили, придавленная грузом воспоминаний, чувствовала странную слабость — она боялась упасть, и ей было так страшно, что хотелось забиться в угол этого зала и, сотрясаясь, смотреть на труп. Но Поттер не двигалась, оставаясь на месте, и, только слегка качнувшись, она схватилась за выступ стола, тяжело вздохнув, запустив другую руку в копну рыжих волос — страх, вязкий, тягучий, обступал ее тело.

— Что произошло? — опомнившись, первым делом спросил он, подойдя к Мэри, присев на корточки возле нее. Скорпиус нахмурился, а потом, откинув белесую прядь, увидел глубокую рану.

— Я… я… — руки у Лили задрожали, а язык заплетался. И было так тяжело дышать, что хотелось просто забыться. — Я не знаю!

Он резко посмотрела на нее, и, видимо, заметив, с каким ужасом смотрела Лили, как искажалось ее лицо от душевной муки, стремительно поднялся, подошел к ней и, схватив за руку, с минуту посмотрел прямо в глаза, чтобы потом уверенно повести за собой. На второй этаж.

Лили шла за ним, словно кукла, спотыкаясь об ступеньки, не разбирая дороги, чувствуя странную тошноту, подступавшую к горлу. Его теплые пальцы, крепко державшие ее руку, были словно чужеродными, потому что Лили было очень-очень холодно — все ее тело сотрясалось в ознобе. И, когда он завел ее в комнату, прикрыв дверь, и тут же прижал к стене, нависая, Лили почувствовала странную слабость и громко вздохнула, пряча свой взгляд.

— Расскажи, что случилось? — наигранно спокойно сказал он после минуты молчания, но Лили, нервно рассмеявшись, лишь упорнее прятала свои глаза, право, совершенно не понимая, что именно она может рассказать: то, что Мэри хотела ее убить, а Лили, защищаясь… что сделала она? Что? Толкнула? Или нет?

Мысли и воспоминания путались в голове, и Лили казалось, что она сходит с ума, а притихший Малфой лишь сильнее воспалял ее сознание. Поттер не понимала, почему он молчит, почему ничего не делает! Ей было так тяжело просто стоять на ногах, что она боялась обвалиться грудой костей на пол. И именно в тот момент, когда отчаянье дошло до апогея, у нее резко заболела голова, да так, что, схватившись руками за волосы, Лили согнулась и лишь молниеносная реакция Скорпиуса не позволила ей упасть. А потом Лили поняла, что произошла — он просто проник к ней в сознание.

— Малфой! — не своим голосом крикнула Лили, резко подняв голову, чувствуя странную истерику. Какой-то странный, изувеченный страх проник внутрь… Мерлин, что он мог так увидеть? Что мог он понять?

— А что я должен был делать? — серьезно проговорил Скорпиус, а затем резко дернул на себя и аккуратно повел к кровати, что стояла в самом углу. Лили сопротивлялась, но тщетно, он держал ее слишком крепко, и уже через пару секунду она сидела на голом матрасе, хватаясь за прутья кровати, словно за собственное спасение.

Предательские слезы подступали к глазам, и она думала, что еще немного, и она начнет биться в каком-то истеричном припадке. И это было страшно. Потому что свидетелем ее чувств был человек, которому она больше всего боялась открыться.

— Ты… ты ведь и правду подумал, что я могла ее убить? — сипло протянула Лили, и глаза ее нервно забегали. Что-то страшное было в ее состоянии: ни былого хладнокровия, ни ненависти не было — только лишь странное отчаянье и груда сожалений. Что же ей теперь делать? Как она посмотрит в глаза отцу? Элен? Годрику? Взвыв, Лили прикрыла глаза, схватившись рукой за горло, испытывая нечеловеческую боль.

— Нет, конечно нет, — уверенно проговорил он в ответ, подсев рядом, опять схватив ее за руки, вынуждая посмотреть на себя, но Лили упиралась, боясь увидеть эту безмятежную серую гладь, в которой неминуемо бы прочла свой приговор. — Посмотри на меня.

Она вздрогнула от той нежности, которая так и сквозила в его голосе, и, не сдержавшись, Лили неуверенно посмотрела, наконец, в его глаза, чувствуя то странное спокойствие, которое появлялось внутри нее еще в Хогвартсе — почему-то рядом со Скорпиусом Лили ощущала защищенность и уверенность, когда на самом деле вся ее жизнь летела в бездну. Ту, которую она заслужила.

— Ты ничего не сделала, — уверенно проговорил Скорпиус, — ты просто защищалась. Никто не сможет тебя наказать. Потому что наказывать не за что.

Тяжелый вздох сорвался с ее плотно сжатых губ, и Лили с сомнением посмотрела на него, слегка моргнув. Когда она видела его лицо так близко, то могла различить едва заметные морщинки возле изгиба бровей, темные круги под глазами и маленькие трещинки на его бледных губах. И его дыхание, такое спокойное ровное — Лили могла ощутить его, испытывая странную тоску. Потому что Скорпиус был рядом. Да. Но при этом он был очень далеко. Ведь за эти три года он вырос, выстроил свой путь и следовал ему, а что сделала Лили за эти годы? Изменили ли они ее?

Череда бессмысленных обстоятельств загоняла ее лишь дальше в бездну, и сейчас, пережив поражение Бекки, смерть Астората, раскол отношений с Фобосом и смерть Мэри, Лили думала лишь о том, что если бы была хотя бы одна возможность отмотать время назад, в далекие тринадцать лет, когда она впервые примерила маску и попыталась добиться непонятно чего, Лили бы никогда этого не сделала. Потому что ничего, кроме страданий, Лили не испытала. Ни одной минуты счастья.

— Что ты делаешь здесь? — тоскливо прошептала Лили, приблизившись к нему еще ближе, словно боясь, что он уйдет. — Это все очень навредит тебе и твоей политической карьере.

— Нет…

— Да! — перебив, воскликнула Лили, почувствовав, как слезы ярости и обиды наконец прорвались, омывая ее щеки. Перед глазами ее вновь замаячил труп в луже крови, и ей было так тяжело и так больно, что она совершенно не контролировала ни то, что говорит, ни то, о чем на самом деле думает. — Она — дочь человека, который является непосредственным твоим оппонентом. Мне ли рассказывать тебе, насколько сильно это подорвет твое положение?

— А не подорвет ли его то, что я отвернулся от тебя? — его голос, холодный и серьезный, заставил ее замолчать, упрямо вглядываясь в бледное лицо. Право, Лили хотелось сказать слишком многое, потому, наверное, ни одного слова ни сорвалось с губ. — Ты — часть того общества, за которую я борюсь. Ты — это мой электорат, Лили, неужели, не понимаешь? Чернокнижница, изгнанная из общества только за то, что посмела увлечься «неправильной» магией; человек, выгнанный из Хогвартса, вынужденный поехать в другую часть света ради мнимой позиции в обществе… люди не пытаются понять твоих мотивов, они лишь тыкают пальцем и говорят, посмотрите, кто ее родители и кем она стала, — ярость полыхнула в его глазах, и в этот момент он выглядел столь уверенным и ослепительным, что Лили почувствовала, как вместо страха в душе у нее рождается восхищение. Ей хотелось, чтобы он был только ее и чтобы его речи, уверенные, наполненные верой, принадлежали лишь ей, потому что только рядом с Малфоем Лили наконец обретала покой. И ту проклятую безмятежность. — Так что будет хуже: бросить тебя или встать на твою сторону? Что выгоднее мне, а?

Она молчала, прикусив губу, смотря на него, слегка склонив голову. Слабость становилась все сильнее, но одно лишь понимание их непосредственной близости сейчас будоражило кровь, заставляло Лили цепляться пальцами за дыры в матрасе — лишь бы не прижаться еще больше. Лишь бы сохранить хоть какие-то границы.

— Да и к тому же я не смогу бросить тебя, — он усмехнулся, словно забавляясь тем, как резко дернула руку Лили, немного отодвинувшись, — уж больно дорого мне стоило твое расположение, Лили Поттер.

Мысли путались, и Лили, прищурившись, почувствовала странную дрожь — ей было холодно и нестерпимо хотелось прижаться к Скорпиусу, который был так близко, что стоило только протянуть руку. Но Лили ничего не делала, возможно, боясь чего-то, и в полном молчании она внимательно смотрела ему в глаза, стараясь выравнять дыхание. Ей почему-то по-прежнему не верилось, что он сидит рядом с ней, что он вновь и вновь помогает ей.

«Ты думаешь, он любит Мадлен?», — стрелой пролетело в голове, и Лили, нахмурившись, резко отвела взгляд от Малфоя, который, поднявшись с места, отошел к шкафу, явно над чем-то размышляя. А потом, подняв голову, Лили посмотрела на его руки и увидела, что они облачены в перчатки. И это почему-то лишь причинило ей большую боль, ведь искаженное ненавистью лицо Мэри вновь вспыхнуло перед глазами, и Лили, сжавшись, тяжело задышала, возвращаясь к мыслям о ее кончине.

На первом этаже в собственной луже крови валялась Мэри Томас. Ее однокурсница. Ее подруга. Лили выросла с ней, она знала ее, возможно, не столь хорошо, как ей тогда казалось, но тем не менее — в определенный момент времени Мэри была важной частью ее жизни. И теперь ее нет. Лили убила ее.

— Я вызову сейчас авроров, они должны будут взять у тебя показания. Я подтвержу, что ты применила самооборону и что Мэри напала на тебя, — быстро заговорил Скорпиус, закатывая рукава черной рубашки, меряя шагами комнату. Он ходил взад-вперед, явно над чем-то размышляя, и лицо его было сосредоточено и серьезно.

Только Лили не чувствовала ни счастья, ни радости, только лишь тоску. И глядя на него, она только и могла, что вспоминать лужу алой крови и вымазанные в алый белесые волосы. Дыхание сорвалось. И Лили, прикрыв на секунду глаза, тихо прошептала, вынуждая Скорпиуса остановиться и внимательно посмотреть на нее:

— Доверять так сложно, Скорпиус. Пожалуйста, не заставь меня пожалеть об этом.

— Что ж, тебе не остается ничего, кроме как верить в меня, да?

Его мягкая улыбка вызвала внутри лишь новый прилив болевых ощущений, и, когда он подошел к ней и подал руку, Лили приняла ее с некоторым содроганием. Ноги были ватными, ступать по ступенькам — тяжело, и, увидев вновь распростертую на полу Томас, она задрожала, прижавшись к Скорпиусу, и тот, поглядев внимательно прямо в ее глаза, лишь сильнее сжал руку, подталкивая вперед.

Авроры нагрянули нескоро, и за это время Лили, вышедшая в другую комнату, нервно перекладывала стопки книг, ощущая всем своим телом пристальный взгляд Скорпиуса. В какой-то момент, не выдержав, она молча подняла голову и посмотрела на него в упор, чувствуя слабость. Ей было плохо, плохо так, что хотелось разразиться криком, но она молчала, усиленно хватаясь за книги, думая сразу обо всем и одновременно ни о чем.

Она не говорила с аврорами, лишь безразлично наблюдала за Скорпиусом, который, перешептываясь, давал показания. В какой-то момент Лили осознала, что совершенно не может сфокусироваться на том, что происходит перед глазами — перед глазами маячили черные пятна, и она с трудом заставляла себя держать глаза открытыми, чтобы видеть, как уверенно и четко говорит Скорпиус, как его лицо, безэмоциональное и холодное, не выдает ничего: ни той нежности, которой он одаривал ее совсем недавно, ни азарта, с которым рассуждал о политике.

Дышать было так тяжело, что в какой-то момент, ухватившись за стол, Лили быстро-быстро стала заглатывать воздух. Она не могла понять, о чем говорят люди вокруг, не могла видеть — реальность разлеталась, оставляя после себя лишь боль.

И когда рука ее заскользила по лакированной поверхности стола, Лили совершенно ни о чем не думала.

Проваливаясь во тьму, она ощущала внутри себя лишь яркую, отчетливую пустоту.

* * *

Раздражающий, монотонный тик заставил ее вздрогнуть и распахнуть глаза. Голова гудела, и, застонав, она попыталась было подняться, но тут же вынуждена была лечь обратно в кровать, ощущая острую боль в затылке. Лили нахмурилась, когда увидела белый потолок, а потом осознала — она в больнице. Она здесь после того, как убила Мэри Томас. Ее больше нет.

Воспоминания пролетали перед глазами, и, сжавшись, Лили зажмурилась сильно-сильно, стараясь прогнать будто впечатавшуюся в сознание картинку — Мэри, распростершаяся в луже крови, с перепачканными белесыми волосами, которые поблескивали от света пламени, горевшего в камине.

Дыхание сбилось, и, сжав рот, Лили вспомнила все: разговор с Томас, Скорпиуса, авроров. Все события, словно назло, выстраивались перед глазами, привнося в нее одну лишь горечь, и ей хотелось вскричать от той невыносимой боли, которая встала комом в горле.

— О, Лили, ты очнулась? — Она резко мотнула головой в сторону голоса и увидела перед собой Прю. Ее черные волосы, убранные в пучок, приковали внимание Поттер, а потом, посмотрев уже на нее саму, Лили резко убрала руку ото рта, боясь, что она поймет, насколько тяжело и больно ей. — Мерлин, поверить только, знаешь, как мы испугались?!

Лили молчала, внимательно наблюдая за Пруденс. Если здесь была она, значит, вся ее семья — тоже. И было так страшно отчего-то посмотреть в глаза отцу, что внутренне Лили вся сжалась: и дыхание ее участилось, вырывая из груди то и дело жалкие хрипы.

— Она проснулась? — встрепенувшись, проговорил резко Альбус, который, заглянув в комнату, тут же поймал взгляд Лили. — Черт побери, Лили! — громко воскликнул он в момент оказавшись рядом с ней. — И это я еще эгоист? Ты понимаешь, насколько сильно заставила нас переживать!

— Милый, — примирительно протянула Прю, схватив его за руку, не давая Альбусу вплотную приблизиться к кровати. — Лили еще не до конца пришла в себя, ей плохо…

— А мне не плохо? — сверкнув глазами, тут же откликнулся он, и, видел Мерлин, это было впервые, когда Лили видела, чтобы Альбус повышал голос на свою обожаемую жену. — Моя сестра чуть не сдохла от рук истерички из-за этой блядской лавки, которая никому ни хера не нужна.

— О чем вы? — тихо спросила Лили, резко встряв, слегка приподнявшись на локтях. Она не понимала, совершенно не понимала, о чем говорил Альбус, что именно ему было известно и самое главное… а какую версию событий изложил сам Скорпиус? Что именно он рассказал?

Альбус нахмурился, резко переведя взгляд на сестру, и, вздохнув, с громким скрипом придвинул стул к ее постели, вызывая у Лили невольное раздражение — даже сейчас ему как будто было совершенно плевать, что ей плохо!

— Дорогая моя сестренка, теперь ты по гроб жизни будешь должна Малфою. И какого соплохвоста он вообще с такой яшкается? Ты же ходячая проблема. Так и еще злая, что не подойдешь.

— Твоего мнения не спрашивали, — злобно прошипела Лили, яростно сверкнув глазами, отчего-то обидевшись.

Альбус цокнул.

— О как, — а потом очаровательно улыбнулся, вызывая в ней еще большее раздражение. — Мэри Томас напала на тебя, чтобы лавка, согласна законодательству, вернулась Беркам, с которыми их семья тесно связана. Все это поведал Малфой, засвидетельствовав свои показания собственными воспоминаниями, из-за чего тебе даже не докучали. Фактически, он взял всю ответственность на себя. Знаешь, какая шумиха поднялась?

Странное волнение охватило ее душу, и Лили совершенно не могла понять тех эмоций, что за секунду появились внутри нее. Хотелось отчего-то расхохотаться истерично, а потом схватиться за голову и думать, думать. Думать. О том, как много сделал для нее Скорпиус. И что могут значать все его поступки.

— Это правда? — тихо переспросила Лили, слегка склонив голову. — Скор… Малфой взял всю ответственность на себя?

— Да! — закачав головой, резко ответила Прю, накрыв руку Альбуса.

— Но это невозможно… — удивленно пролепетала Лили, совершенно не понимая, как у него это получилось. Почему ему все поверили? И какими именно воспоминаниями поделился с аврорами Скорпиус?

Дверь резко скрипнула именно в тот момент, когда непонимание, смешанное со странным смущением, охватило Лили. И, дернув голову, она уже знала, кто будет стоять у порога — это он. Скорпиус.

И, когда Лили увидела его серые глаза, которые внимательно следили за ней, его прямой, ровный профиль, словно выточенное изваяние, она почувствовала, как пересохло во рту и как дикое волнение охватило ее с ног до головы.

Кивнув головой Альбусу, Скорпиус неспешно вошел в палату, и Лили, резко отведя взгляд, уставилась на свои пальцы. Бледные, покрытые мелкими порезами, Лили сжимала и разжимала их, старательно пряча взгляд, делая вид, словно ничего интереснее их не видела.

— Ал, пойдем, — задергав за рукав мантии, быстро сказала Прю, усиленно качая головой в строну выхода.

— С чего бы это? — удивленный такой прыткости, протянул Альбус, но она, не обращая внимания на слова мужа, резко потянула его, цепко смотря на него в упор, словно стараясь передать какую-то информацию невербально.

Лили не особо поняла, когда они вышли и когда именно в палате установилась тишина. И только лишь в тот момент, когда нервозность слишком отягощала ее воспаленное сознание, Лили повернула голову в его сторону, видя, как он, слегка отодвинув стул от ее кровати, видимо, чтобы сохранить хоть какую-то дистанцию, наконец садится на него.

Ей хотелось сказать слишком много, но одновременно — ничего. И было так сложно понять, чего именно Лили хочется сейчас больше всего: сказать «спасибо» или просто схватить его за руку, облаченную в кожаную перчатку, и благодарно ее сжать, не нарушая этого молчания, такого родного и значимого, в котором смысла было, пожалуй, больше, чем в любых словах.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, внимательно смотря на нее безмятежным взором.

— Довольно неплохо, — прохладно проговорила Лили, слегка нахмурившись. — Малфой… как у тебя получилось сделать… все это?

Скорпиус усмехнулся, слегка нагнувшись к ней, и безразлично произнес, абсолютно ничего не вкладывая в свой голос:

— Связи порой творят чудеса. А если ты еще знаешь, к кому обратиться, то… боюсь, нет ничего такого, что было бы невозможно в этом продажном обществе алчных людей. Каждого интересует лишь цена вопроса, и я не могу их винить за это.

Словно загипнотизированная его взором, Лили слабо качнула головой, не отрывая своего взгляда от его лица, чувствуя странное непонимание. Она совершенно не знала Скорпиуса: ни одна часть его жизни не была открыта для нее, и лишь воспоминания из Выручай-комнаты давали ей слабое понимание — Скорпиус мечтал перелопатить этот мир, чтобы тот извинился перед ним за то, что посмел помыкать им за его фамилию. Он ненавидел все это лицемерное общество, навешивавшее ярлыки, и Лили помнила, с какой чертовой самоотдачей он доказывал каждому, словно назло, что Скорпиус Малфой — не один из них. И он никогда не будет делать то, что считается «правильным» или «хорошим», если это противоречит его принципам.

Так почему еще тогда, в этом проклятом Хогвартсе, он связался с ней? Лицемерной, фальшивой девочкой, у которой, кроме добродушных улыбок и ярости где-то внутри, не было ничего; которая неизбежно старалась вырвать себе место в этом обществе, безвозмездно подчиняясь ему.

— Не понимаю, — нахмурившись сильнее, пролепетала Лили вслух, не отводя своего тяжелого взора, — совершенно не понимаю: зачем тебе все это? Почему ты это делаешь?

— Это же очевидно, — спокойно и просто сказал Скорпиус, слегка усмехнувшись. — Ты мне нравишься. Или, возможно, это называется «влюблен». Не знаю. Но ты всегда была единственным человеком, чье возвращение я ждал каждый день, за кем мне хотелось наблюдать и изучать… кого мне хотелось бы узнать намного ближе.

Нервно сглотнув, Лили вцепилась пальцами в одеяло, чувствуя волнение, охватившее душу. Ей было страшно, потому что она не понимала, что именно ей нужно было сказать сейчас, как стоило бы повести — и, вглядываясь в его серьезное лицо, она млела, постепенно ощущая странное тепло, разливавшееся по всему телу. И чем-то оно было так похоже на то «счастье», за которым Лили гонялась столько лет, из-за чего робость одолела любое ее проявление чувств.

— Что ж, отдыхай. Тебе стоит набираться сил.

Еще с минуту он смотрел ей прямо в лицо, а потом со вздохом поднялся со стула и спокойно пошел к двери. И Лили наблюдала за каждым его шагом, чувствуя странное желание сорваться с кровати и схватить его за рукав, чтобы он остался с ней, чтобы полностью ощутить то счастье, которое разливалось по венам, придавая ей сил.

Когда Скорпиус ушел, Лили резко посмотрела на свои руки, боясь хоть что-то сделать. Она была в оцепенении и чем дольше пыталась понять свое внутреннее состояние, тем сильнее наталкивалась на непонимание: Лили абсолютно не знала, как быть ей и что стоит сделать.

«Зачем я только отпустила его?» — с отчаяньем подумала она, по-прежнему стеклянным взором смотря перед собой.

Годы умерщвления чувств били обухом по голове, взывая к рациональности, но Лили сидела и не двигалась, боясь. Потому что… счастье было так близко, что, казалось, протяни руку, и оно будет в твоих руках. Но будет ли? И счастье ли это? Она просто боялась того, что все — обман и что над ней просто кто-то насмехается, ведь после стольких событий и неудач, ей было так сложно поверить, что она будет счастлива.

Скинув одеяло с постели, Лили обратила свой взор на дверь. А потом, не думая ни о чем, спрыгнула с кровати, испытав легкое головокружение, и резко распахнула дверь, стараясь понять, куда именно мог пойти Малфой. Но, не увидев его, она быстро побежала к лестнице, слыша чей-то громкий оклик, но, не оборачиваясь, Лили сломя голову неслась по ступенькам, пару раз спотыкаясь, больно ударяясь о бетон. Но она не думала об этом. Все ее мысли были заняты одним Скорпиусом, и Лили чертовски боялась, что не успеет, опоздает, и он уйдет.

Распахнув входную дверь, Лили оказалась на улице, а потом с гулко бившимся сердцем замотала головой, стараясь различить его силуэт. Она по-прежнему видела нечетко, и было так тяжело просто стоять, что, облокотившись спиной о стенку, Лили с отчаяньем старалась найти его. И, когда она наконец заметила его, стоявшего на последних ступеньках и всматривавшегося вдаль, она опять сорвалась, быстро преодолев расстояние между ними.

Схватив его за руку, она развернула Малфоя лицом к себе, замечая некоторое удивление и даже злость, но, когда взгляд его сфокусировался на ней и он признал Лили, то, видел Мерлин, на дне его зрачков промелькнул странный страх.

— Ты тоже… ты тоже мне нравишься! — на одном дыхании выпалили Лили, вздрогнув под конец. Ей было так страшно признаваться в собственных чувствах и так тяжело стоять, что она, право, боялась, что упадет прямо сейчас. И словно в подтверждение своих мыслей, Лили опять испытала слабость, из-за чего, качнувшись, навалилась назад, но Скорпиус, заметив это, резко схватил ее за плечи, притягивая к себе.

— Глупая, что ли? Зачем ты вообще встала с кровати? — спокойно протянул он, а потом, накинув на ее плечи мантию, Скорпиус посмотрел ей в глаза, слегка поправив челку, и Лили видела, как светло-серые глаза смотрели на нее с какой-то светлой тоской. — Тебе нужно вернуться обратно.

И, не давая ей ни минуты на размышления, он, слегка наклонившись, взял ее на руки, отрывая от земли, из-за чего, испугавшись, Лили неловко обвила своими руками его шею, с некоторой опаской посмотрела себе под ноги, испытывая странное волнение, ведь Скорпиус был так близко, что хотелось, право, рассмеяться.

— Ты чего? — зашептала она ему на ухо, когда он зашел в больницу, приковывая взгляды невольных свидетелей. — На нас же все смотрят!

— И, скорее всего, завидуют, — самодовольно усмехнувшись, ответил Скорпиус, на секунду посмотрев на нее.

И Лили плавилась, от его теплых рук, сжимавших тело, от глубокого, такого проникновенного взгляда и от той радости, что поднималась в груди. Она была счастлива. И так много было заложено в эти слова, что становилось даже страшно — Лили до ужаса боялась, что все это просто блажь.

Сильнее прижавшись, Лили, словно зачарованная, разглядывала его белые волосы, его лицо и серые, такие светлые глаза. Он, как и в Хогвартсе, был бесцветным, можно было сказать, никаким, но ничего красивее его уверенного взгляда, его черт лица Лили не видела никогда, и какая-то странная нежность обуревала все ее внутренности. Ведомая ненавистью, Лили так давно не испытывала этого чувства, что упивалась им по полной. Она растворялась в нем.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — прошептал он ей на ухо, неотрывно смотря вперед, чтобы не споткнуться. — Я уничтожу тебя, Скорпиус Малфой. Да. Я уничтожу тебя своим присутствием в твоей жизни. Не так ли?

И, посмотрев наконец на нее, Скорпиус улыбнулся, так просто и так открыто, что уголки губ у Лили дрогнули. Потому что месть, желание уничтожить кого бы то ни было теперь казались ей такой глупостью, что, не сдержавшись, она прыснула, еще сильнее обвив его шею руками, прижимаясь ближе.

Потому что от той любви, которая поднималась в душе, было не спастись. Она, поглощая ее, привносила в Лили нечто новое — желание построить свою жизнь, а не уничтожить ее, превращая все хорошее и радостное в руины сожалений и горечи.

Она пролежала в больнице еще несколько дней, испытывая странное волнение. К ней приходили только Альбус и Прюденс, оправдывая это тем, что отец был вынужден таскаться по судебным инстанциям, выступая ответчиком со стороны Лили, а Джеймс, уехавший на неделю в Шотландию, даже не догадывался обо всем случившемся в их семье.

Только вот Лили было плевать: все ее мысли занимал один только Скорпиус, который пришел к ней на следующей день после ее признаний и, молча улыбаясь, разглядывал Лили. Она держала в руках букет нарциссов и, вдыхая их аромат, иногда посматривала на Скорпиуса, испытывая смущение, ведь в паре шагов от них, развалившись на стуле, находился Альбус, который мрачным взглядом прожигал парочку.

— Вы что, вместе? — спросил он, когда Скорпиус попрощался и вышел из палаты.

Лили, по-прежнему нюхая цветы, лишь рассеянно улыбнулась, думая о своем. Глупое счастье нахлынуло на нее волной, и даже мысли о пережитых событиях не так тревожили Лили.

— Ничего не хочешь мне сказать? — вскинув голову, она бессмысленно посмотрела на брата, а потом, подняв вопросительно бровь, слегка склонила голову. — Откровенно говоря, я так и не понял, что ты имела в виду тогда… ну, в тот день…

Альбус осекся, опять нахмурившись. Было видно, что ему тяжело было поднимать эту тему, ведь, право, никто и никогда в их семье не пытался поведать о своих чувствах. Все они были замкнутыми, упрямыми и мечтавшими казаться сильнее, чем есть, — именно поэтому Лили не знала о том, что испытывает Альбус, о чем он думает и как вообще живет.

Склонив голову еще ниже, Лили молчала, думая лишь о том, что ей не хочется никому рассказывать о том, что было между ней и Малфоем в далеком Хогвартсе. Как будто все пережитое тогда было и бессмысленным, и слишком личным, чтобы можно было просто так поведать об этом Альбусу.

— Порой мне кажется, что мы ведем себя, словно чужие люди, — вдруг резко выпалил он, и глаза у него забегали. Альбус выглядел таким смешным, что Лили почти прыснула, подумав о том, как мог он признаваться в любви Прю. Насколько забавным выглядел в тот момент злой, агрессивный Альбус Северус Поттер? — До того дня, знаешь ли, я даже не подозревал, что ты можешь так орать. И раскидываться стаканами. Между прочим, сервиз был подарен родителям на годовщину.

Он опять осекся, и Лили уже не улыбалась, вспомнив вдруг о матери. Вместо привычной острой боли и ненависти, она вдруг испытала жуткую тоску — и сердце забилось лишь сильнее, обнажая эмоции, которые она так давно прятала. Посмотрев на Альбуса, Лили без тени улыбки сказала:

— Мне жаль, Альбус. Мне правда очень жаль.

И, наверное, выглядела она такой грустной и убитой, что Альбус резко поднялся со стула. Глаза его бегали бесцельно с предмета на предмет, и выглядел он… таким смущенным, таким, каким не был с ней никогда.

— Завтра тебя выписывают, — бодро начал он, старательно избегая посмотреть на нее. — Я приду за тобой и верну тебя домой. Теперь тебя никто никуда не отпустит, понятно?

Следующий день настал слишком быстро, и Лили, собрав свои вещи, ждала Альбуса, который, как и всегда, опаздывал. Ей было немножко грустно, что Скорпиус не пришел в день ее выписки, но, возможно, это было и к лучшему — ее внешний вид оставлял желать лучшего, а переживания и тревоги отчетливо проступали в каждой ее черте. Лили была убита. И в тот момент, когда ей казалось, что все поазди, она вспомнила о Годрике. Несчастном Годрике Томасе, который потерял свою сестру.

Ей стало больно. Резкая, тягучая боль пронзила все ее тело, когда эта мысль резким скачком промелькнула в голове. И в тот момент, когда к ней наконец подошел Альбус, Лили словно не замечала его, рассеянно думая о чем-то.

Глупая Лили Поттер. Как она только могла подумать, что все ее страдания закончились, что теперь наконец наступил долгожданный покой? «Покой будет тебя ждать только в могиле», — язвительно прошептала Лили, идя вслед за Альбусом, испытывая тошноту и усталость.

Ей казалось, что она по-прежнему не могла прийти в себя из-за собственных мыслей и внутренней тревожности. Отсутствие Скорпиуса, недомолвки с семьей, неизбежная встреча с Годриком — все это за секунду навалилось на нее, стоило лишь покинуть больницу, в которой она была так счастлива. Да и счастье ли это было? Скорпиус всегда приходил, чтобы помолчать, он ничего не делал — не старался взять ее за руку, обнять или поцеловать. И Лили, желавшая его всего, чувствовала странное разочарование. Потому что совершенно не понимала, а были ли они вместе? Или она опять все придумала у себя в голове?

С тяжелыми мыслями она зашла в дом, кивнула головой в сторону выглянувшей Прю, а потом молча поднялась к себе в комнату. Лили опять чувствовала странное, давящее чувство, словно несмотря на то, как удачно и хорошо для нее сложились обстоятельства, было что-то, что не давало ей покоя. И она не понимала — в чем именно ее проблема? Почему было так тяжело.

Безмолвно проведя рукой по лакированной крышке, Лили бездумно уставилась в пустоту. Она не играла столько лет, что сейчас, наверное, не вспомнила бы ноты. Лили Поттер так давно не занималась чем-то цельным в своей жизни, что сейчас ей думалось, что она так и будет склеивать себя по кускам, собирая настоящую себя, ту, которую уже очень давно потеряла. И будучи такой… разбитой, такой поруганной и сломанной, могла ли она быть с таким, как Скорпиус? Он не притворялся и не играл, он всегда был собой и отстаивал то, что было ему дорого. Малфой цельный. Малфой — это вершина. А сможет ли взобраться на нее Лили?

— Извини, что пришлось вытащить все твои вещи, Лили. — Она вздрогнула, круто развернувшись, посмотрев внимательно на отца, который неслышно зашел в комнату. А потом, словно смутившись чего-то, она перевела взгляд на стол, на котором в разброс были выставлены те самые коробки, которые она прятала под кроватью. — Мы очень переживали, — говорил он спокойно, но Лили видела, как странная горечь словно поднималась с самого дна зрачков, и ей было страшно, потому что говорить с отцом было тяжелее всего. Она так долго копила внутреннюю обиду на него, что сейчас была абсолютно не готова выплеснуть ее наружу.

— Это хорошо… — невольно протянула она, опустив взгляд в пол, чтобы потом резко поднять его и пристально посмотреть на отца, — хорошо, что я вернулась?

— Конечно, — поспешно откликнулся Гарри, сделав шаг вперед, а потом остановился. Сколько лет прошло со смерти матери? Шесть? Семь? Но даже сейчас между ними как будто стоял ее призрак, эфемерный и печальный, он преграждал Лили путь, и с каждой секундой она чувствовала искажающую все светлое ярость. Такую тихую и жгучую, что хотелось вскричать. — Это же и твой дом тоже.

Нервно сглотнув, Лили сощурила глаза, едва заметно качнув головой. Все те разы, когда она говорила, что ничего у нее нет, она была права — и не было у нее дома. В этом старинном здании с вычурными гобеленами были только мысли о прошлом, мечты о грядущем и не сбывшиеся желания настоящего. В этом доме Лили, как и всегда, была одна. Можно ли было это назвать расплатой?

Она просидела в комнате до самого вечера, не выйдя на ужин, потому что чувствовала страх. Все ее мысли были заняты анализом прошлого, и смятение, которое ее охватило, не позволяло ей спуститься прямо сейчас, туда, на кухню, где, улыбаясь, спокойно беседовали Альбус, Прю и… папа. В их лица, счастливые и безмятежные, смотреть было тяжелее всего, ведь как, каким образом они смогли наплевать на все унижение, на все неудачи и просто наслаждаться тем, что имели? Откуда у них было столько сил?

Тяжело вздохнув, Лили подошла робко к фортепиано, открыла крышку и безмолвно коснулась подушечками пальцев. В комнате было темно, солнце постепенно догорало, и вся ее комната окуналась в синие сумерки. Май напоминал о себе лишь запахом свежей листвы и едва слышимым чириканьем птиц, и среди этой жизни Лили ощущала себя настоящим трупом. Безмолвным и придавленным собственной печалью.

Пальцы с трудом передвигались с клавиши на клавишу, и в какой-то момент не выдержав, она тихо-тихо заиграла что-то отдаленно напоминавшее «Турецкое рондо» Моцарта, но оно было наполнено такой печалью и горечью, что пальцы ее в нерешительности остановились. Чтобы играть, нужно было чувствовать себя живой, потому что иначе… получилось ли бы у нее оживить музыку, привнести в нее частицу своих эмоций?

Ей было так плохо, как никогда. И не было ни слез, ни сожалений, только лишь осознание собственной беспомощности перед миром и бесцельно прожитых дней. У нее — ничего. Абсолютно точно ничего нет.

— Я не знал, что ты играешь.

Лили обернулась резко, чуть не подпрыгнув на стуле, узнав его голос. Скорпиус стоял у порога, с легкой улыбкой поглядывая на нее, и ей показалось на секунду, что сердце у нее затрепетало и что вся грусть на секунду померкла, оставляя лишь один восторг — ведь он пришел! Он стоит в двух шагах от нее!

— Я еще с Хогвартса знал, что ты любишь музыку, но не думал, что ты и играешь.

— Откуда? — едва выговаривая, тихо спросила Лили, следя за каждым его движением. Скорпиус зашел в комнату ровным шагом, прикрыл за собой дверь и стоял теперь почти рядом с ней, изучая корешки книг, выставленных в шкафу. Лили почему-то стало так неловко, словно он видел ее насквозь, а она его — нет, и было в этом что-то странное. Как будто было нечто такое, о чем Лили должна была узнать, но Малфой держал это под строжайшим секретом.

— Хогвартский хор, — с насмешкой бросил Скорпиус, даже не глядя на нее. — Ты не пропускала ни одного их выступления…

— Так ты тоже… тоже увлекался музыкой? — с сомнением спросила Лили, почувствовав прилив странного интереса. Перед глазами мелькнули воспоминания, когда Лили, сбегая от Мэри и ее компании, приходила слушать музыку, всегда занимая последние места, чтобы никто ее не смог найти или узнать.

Сердце кольнуло. Потому что одна только мысль о Мэри вызывала целую волну былого ужаса, и Лили показалось на секунду, что прямо сейчас она задохнется от тех эмоций, что переполняли ее.

— Нет. Я увлекался тобой.

Она вскинула голову, натыкаясь на его пристальный взгляд, едва выражая то удивление, которое поднялось в груди. Боль меркла. И она была неощутима вовсе, когда он подошел ближе и протянул знакомую коробочку. И в ней, Лили знала, лежит та самая змея, которую он подарил ей еще в Хогвартсе.

Это было так странно, что, нахмурившись, она не стремилась забрать браслет обратно. Лили лишь думала о его словах, совершенно не понимая Скорпиуса. Как давно он наблюдал за ней? Как давно он ее знал? Ведь Лили совершенно не помнила его — безликий староста Хогвартса, ей же было плевать на него до шестого курса!

Поднявшись со стула, чтобы не ощущать разницу в росте, Лили степенным движением руки потянулась к коробочке и в тот же момент Скорпиус схватил ее за кисть, отложив коробку на фортепиано, и притянул Лили к себе, вызывая дрожь во всем теле и сладостное предвкушение. Поттер чувствовала, что она падает. В бездну своих чувств, желаний и искушения, потому что его губы, целовавшие ее с непередаваемой нежностью, вызывали внутри один только трепет и желание растянуть эту минуту в вечность.

Схватив его за шею, Лили мечтала раствориться в этом моменте, чтобы не чувствовать ничего, кроме той радости и влюбленности, которые окутывали ее душу, делая бессмысленными все ее переживания и тревоги.

— А ты уже окончательно поправилась, — со смешком заметил он, когда, прервав поцелуй, аккуратно убрал прядь ей за ухо. — Почему же твой отец утверждал, что ты не ужинаешь с ними из-за плохого самочувствия?

Липкое смущение опутало Лили, заставляя прикусить губу и прижаться лбом к его груди, чтобы Скорпиус не мог заметить, как бегают ее зрачки и как глупая улыбка лезет к ней на уста. И, почувствовав, что он лишь сильнее обвил ее тело руками, Лили прикрыла глаза, смакуя каждую секунду безграничного счастья. Ведь он был здесь. Так близко и так рядом.

— Почему тебя не было столько времени? — тихо пролепетала она, когда реальность медленно стала отрезвлять ее сознание. В комнате было уже совсем темно, и она различала Скорпиуса только по его волосам, но даже так Лили чувствовала, что на руках у него перчатки. Кожаные и жесткие. И, когда она попыталась схватить его за руку, чтобы убедиться в этом, Малфой быстрым движением отстранил ее от себя, схватив чуть выше локтя, чтобы она не могла вырваться. — Что с твоими руками? Зачем тебе перчатки?

— Сейчас не время…

— Даже Мэри знала об этом! — яростным шепотом бросила Лили, чувствуя странную ревность и боль. Уродливое, искаженное лицо Томас вновь и вновь всплывало перед глазами, и ей казалось, что Лили падает в пучину собственной боли — настолько сильная и мощная она была.

— Ни черта она не знала. Мэри Томас была всего лишь идиоткой, у которой явные проблемы с головой, почему ты вообще ее слушаешь? — не менее яростно проговорил Скорпиус, крепче сжав ее руки, чтобы она не смогла вырваться. И Лили, гневно сцепившей зубы, хотелось накричать на него, но вместо этого, дыша тяжело, она прожигала его глазами, понимая, что все ее счастье пустой и глупый обман. — Пойми же, Лили, есть вещи, которые нельзя просто так рассказать. Но это не значит, что ты не узнаешь о них. Когда придет время, я все тебе расскажу, обещаю. Но сейчас… сейчас даже не думай что-либо спрашивать меня об этом.

Лили дернулась, стараясь вырваться из оков его рук, но ничего не выходило. И в этот момент она не понимала тех эмоций, что поднимались в ее душе, ведь такими непривычными, такими… новыми, что сносили любую рациональность. Наконец, смирившись, Поттер лишь внимательно посмотрела на него, а потом, не сдержавшись, приблизилась еще ближе.

— Ты же понимаешь, что я не отстану?

— Еще бы ты отстала так просто, — тут же проговорил Скорпиус, отпуская ее руки. А потом, повернув стул к себе, присел на него и протянул руки к ней. — Иди ко мне, Лили.

И говорил он с такой интонацией, что ни сил, ни желания воспротивиться ему у Лили не было. На ватных ногах, она подошла к Скорпиусу ближе, и, присев на его колени, зарылась пальцами в волосы, поцеловав. В такие минуты, когда он отвечал ей с не меньшим желанием и остервенением, Лили думала лишь о том, как сильно и неминуемо ее влечение, как желание охватывает каждую клеточку ее тела. И, когда его губы, переместились с губ, на шею, Лили не сдержалась, застонав едва слышно, выгибаясь на встречу его ласкам, полностью растворяясь в них.

— Что-то не так? — спросила она, когда Скорпиус резко выпрямился, словно останавливая себя, ведь Лили чувствовала, как рука его медленно заскользила с талии вниз, к краям юбки.

— В этом доме живут два твоих старших брата и твой отец, которого, между прочим, я уважаю. Посему не могу сказать, что мне комфортно даже общаться с тобой здесь, не говоря о чем-то больше.

Приподняв насмешливо бровь, Лили едва слышно прыснула.

— Какая глупость.

— Глупость — это то, что вы никак не поговорите, — жестко сказал Скорпиус, из-за чего Лили едва заметно вздрогнула, замерев. Приятная легкость пропала, оставляя после себя лишь напряжение, но оно было не сладостным. Нет. Лили чувствовала только, что Малфой, говоривший все, что думает, совершенно не радовал ее сейчас. — Все то время, что я знаком с твоей семьей и с твоим отцом непосредственно, я заметил удивительную вещь: вы вообще не разговариваете друг с другом.

— И что? — резко бросила Лили, вкладывая в свои слова долю злости. Ей так не хотелось говорить на эту тему, что она мечтала прямо сейчас спрыгнуть с его колен и закутаться в одеяло. Лишь бы не слышать. Лишь бы не слушать.

— Лили, — протянул Скорпиус, словно смакуя каждую букву ее имени, а потом, склонив голову набок, спокойно проговорил: — Неужели ты хочешь и дальше такой жизни? Неужели тебя устраивают твои отношения с семьей?

Дыхание отяжелело, словно придавливая ее к полу, и, понурив голову, Лили прикусила губу, нахмурившись. Нет. Теперь она не хотела такой жизни, слишком уж много было сожалений, слишком много печалей и разочарований. Но как же можно было начать все сначала? Разве возможно было просто взять и перечеркнуть все двадцать лет жизни, сделать вид, словно ничего не было?

— Пойдем к ним, ты же не ела, так?

Лили медленно обернулась, различая в темноте только его серые глаза и какой-то страх окутал все ее сознание. Право, ей до отчаянья хотелось сбежать от это пристального, цепкого, но между тем успокаивающего взгляда. Ей было так тяжело решиться, ведь ничего, совершенно ничего обнадеживающего не виделось ей в любой попытке найти потерянную дорогу к семье, что, сжавшись, Лили почувствовала горечь на кончике языка.

— Пойдем, — на этот раз решительно произнес он, вставая, вынуждая Лили соскочить с колен и теперь стоять возле него. Малфой не церемонился, схватил ее за руку, сцепляя пальцы, а потом, бросив взгляд на фортепиано, заметил принесенную им же коробку. — Всегда носи этот браслет.

— Это темномагический артифакт? — с сомнением протянула Лили, мечтая оттянуть время до неизбежного, ведь Скорпиус был так решительно настроен, что ей становилось страшно.

— Нет, разве мог бы я подарить что-то столь опасное тебе? — со смешком протянул он, — это наша семейная реликвия. Очень ценная и нужная вещь. Как видишь, один раз она тебя уже спасла.

Кожаная перчатка едва ли приятно терлась о ее кожу, но Лили молчала, когда они спускались с лестнице. Ей казалось это нереальным и даже смешным: подумать только, некогда столь уверенная в себе Лили боится спуститься вниз к своей семье и так безропотно подчиняется Малфою. Но она не успела подумать об этом, потому что когда нога ее переступила последнюю ступеньку, и они почти завернули к кухне, Лили резко выхватила руку, с отчаяньем поглядев на слегка удивленного Малфоя. С минуту он смотрел на ее испуганное выражение лица, и глаза его не по-доброму сузились. Только что могла поделать Лили? Ей совершенно не хотелось, чтобы отец и Альбус узнали, что между ними… что-то есть?

Спрятавшись за ним, Лили тяжело вздохнула, а потом уверенно вышла вперед, занимая свое место. Она старалась ни на кого не смотреть, уныло ковыряя вилкой в тарелке, ощущая внимание со стороны всех. И ей было тяжело, потому что слишком осязаемое молчание, повисшие после их прихода, говорило о многом, но в первую очередь лишь о том, что Лили была чужой здесь. И абсолютно не к месту.

— Где Джеймс? — решив разорвать эту гнетущую обстановку, бросила Лили, не поднимая глаз. В какой-то момент она начинала злиться и испытывать раздражение — чего только пошла на поводу у Скорпиуса? Какое право он имел лезть в ее жизнь?

И, сверкнув глазами, Лили невольно посмотрела на него, сжимавшего кружку с чаем, безразлично разглядывавшего что-то перед своими руками и находившегося мыслями не здесь. Тягостное чувство терзало ее сердце. О чем он думал? Как многое скрывал от нее? И правда ли, что однажды непременно расскажет ей все?

— Он вместе с Элеонорой отправился в Шотландию, — иронично протянула Прю, фыркнув потом, приковывая к себе внимание Лили.

— Главное, чтобы он вернулся с ней, — в ее же тоне бросил Альбус, усмехнувшись жене, из-за чего Прю лишь закатила глаза, демонстрируя ему свое насмешливое презрение.

— Главное, чтобы у него получилось заключить с их квиддичной командой договор, — тяжело вздохнув, заметил Гарри, отодвинув тарелку от себя. — Что скажешь Скорпиус, есть ли у него шансы?

Малфой дернулся, поймав сначала цепкий взгляд Лили, а потом, медленно посмотрел на Гарри и спокойно проговорил, отпив чая:

— Из того, что я помню, он был хорошим игроком.

— Это точно. В меня пошел, — гордо заметил отец, и Лили видела, как заблестели его глаза. Был ли он так горд свой единственной дочерью? Считал ли Лили столь же талантливым ребенком?

Лили прикрыла глаза, ощущая странный ком в горле.

— Пап, я тоже хорошо на метле держался! — донеслось до нее, но Лили уже не старалась хоть как-то вникнуть в разговор. Ей было плохо, мысли слишком сильно изводили Лили, вызывая в ней то, что она не испытывала раньше — горькое, полное раскаянья сожаление.

И было так тяжело просто сидеть, что, когда Прю подошла к ней и, положив руку на плечо, неловко бросила, Лили встрепенулась, совершенно забывшись, где она вообще:

— С тобой все в порядке?

Но Лили молчала, упорно всматриваясь в ее черные глаза, а потом быстро вскочила с места и так же стремительно пошла в свою комнату, боясь взглянуть хоть на кого-то. И, когда подойдя к нужной двери, она положила руку на ручку, чтобы дернуть за нее, Лили заметила Скорпиуса. Он стоял, прислонившись к стене, и внимательно смотрел в окно в коридоре.

Вид его был задумчивым и совсем немного печальным, что вызывало у Лили лишь новый приступ грусти. О чем думал он? Что так сильно печалило Скорпиуса, человека, который, казалось, добивался всего, чего только хотел?

Она не знала. Но, внимательнее всматриваясь в его фигуру, думала лишь о том, что влюбляется в него все сильнее с каждой секундой. Любовью была пронизана каждая клеточка ее тела, и Лили неминуемо хотелось разорвать все расстояние между ними и просто обнять его.

Только вот она стояла по-прежнему на месте, не дергаясь, не стараясь сделать шаг к нему навстречу. Думая, отчего-то, что это абсолютно не нужно Скорпиусу.

* * *

Скорпиус не приходил почти всю неделю. Лили было это доподлинно известно, потому что каждый день она ожидала его прибытия, выглядывала в окно и, помогая Прю на кухне, вздрагивала всякий раз, когда хлопала входная дверь. Но его не было. Не было целых семь дней, и, когда наступила суббота, Лили, полная некоторой обиды, сидела в гостиной, внимательно наблюдая за приходившими людьми.

Она знала почти их всех. Почти все были бывшими слизеринцами и одноклассниками брата, а другая часть частенько печаталась в газетах. Мальсиберы, Эйвери, Фоули — все они значились в этом мире маргиналами и смутьянами, их громкие фамилии по-прежнему вызывали трепет, а те оскалы, которыми они одаривали окружающих, внушали странное, интуитивное опасение.

Но в эту субботу с ними не было их лидера, и, когда хлопнула дверь и в гостиную вошел Фрэнк Лонгботтом, Лили резко поднялась с места, спеша покинуть помещение. Она недолюбливала его, и это определенно было взаимным.

— Куда бежишь, Поттер? — со смешком бросил он ей в спину, и Лили остановилась. Задрала гордо голову и холодным взглядом прошлась по нему. — А ты умеешь удивлять. Когда я узнал о смерти Мэри, даже не поверил. Ведь вы, кажется, были подругами, солнечная?

Боль резко пронзила ее, но, не согнувшись, не изменившись в лице, она по-прежнему продолжала бесстрастно взирать на Лонгботтома, а потом фыркнув, едва улыбнулась, говоря:

— Слушай, Фрэнк, рекомендую тебе выдрессировать привычку затыкаться, — улыбка ее стала шире, словно в ответ той, что появилась на его устах. — А то ведь можешь закончить, как Томас.

Круто развернувшись, она степенным шагом проследовала по направлению к своей комнате, слыша его громкое, брошенное ей вслед:

— А знаешь! Такой ты мне нравишься больше, Лили Поттер!

Легкая улыбка проскользила по ее губам, и, засмущавшись собственной реакции, она прижалась к спиной к двери, прикрыв глаза. А потом от улыбки ни осталось и следа, ведь мысли, ползучие, едкие, отравляющие, вновь опутали ее, сделали своей рабыней.

Никогда раньше Скорпиус не пропускал собрания, и Лили казалось, что дело было в ней. Возможно, он получил то, чего желал, а сейчас не видел смысла искать с ней встреч и, напротив, лишь показывал свое пренебрежение. Такая мысль вызывала в Лили лишь тихую ярость и, опустив взгляд на свою кисть, которую обвивала змея, она топнула ногой, резко оторвавшись от деревянной поверхности.

Она подошла к окну, распахнула его настежь, бессмысленно созерцая внутренний двор, и с какой-то грустью подумала, что совсем скоро должно было начаться лето. В какой-то момент, глубоко уйдя в себя, Лили вспомнила Астората и его отчаянное нежелание умереть летом, и было в этих словах столько смысла и столько жизни, что сердце ее опять сковали тиски. В эту секунду она вспомнила отчаянного, поломанного Фобоса, и ей так сильно захотелось увидеть его, что Лили даже испугалась собственных мыслей. Ведь он всегда говорил, что она не пара Малфою, а Лили… почему же она так реагировала на эти слова так яростно? Неужели не хотела принимать очевидного?

«Что ты можешь предложить ему, солнечная Лили Поттер?» — с тоской подумала она, по-прежнему взирая на одинокие качели. Ведь у Лили действительного ничего не было. Абсолютно.

— Мерлин, как же я не люблю эти собрания! — с тяжелым вздохом раздалось за спиной, и Лили, крутанувшись, увидела перед собой Прю, которая мученически возведя глаза к потолку, вальяжно присела на кровать. — Не возражаешь?

— Почему ты не с мужем? — холодно спросила Лили, немного недовольная тем, что ее отвлеки от собственных мыслей.

— Я его придаток, чтобы быть с ними двадцать четыре на семь? — фыркнув, возмущенно протянула Прю, сверкнув глазами. А потом лицо ее приняло блаженный вид, и Лили знала, что думает она сейчас об Альбусе.

Осознание чужого счастья едва ли приносило удовольствия, но, подавив внутри себя некоторую обиду и раздражение, Лили облокотилась бедром о подоконник, старательно перебирая в голове всевозможные темы для разговора. В конце концов ей стоило бы смириться, что Прю стала частью их семьи и что с ней тоже стоило бы налаживать общение. Но как бы ни старалась Лили, как бы ни хотелось ей проникнуться симпатией к жене своего брата, что-то внутри терзало ее, изувечивая внутренности.

— Ты не была влюблена в Альбуса в Хогвартсе, — холодно протянула Лили, когда Прю, взмахнув палочкой, наколдовала себе вышивку и, склонившись над ней, стала изящно водить иголкой по ткани.

— Нет, — спокойно сказал Прю, пожав плечами.

Лили хотелось рассмеяться, право, потому что… ее глупый, влюбленный братец никогда не понимал женщин и их чувств, оттого он так слепо верил своей возлюбленной. Совершенно не понимая, что им пользуются, черт побери.

— Но, Лили, любовь приходит тогда, когда ты ее не ждешь, — со светлой улыбкой произнесла она, подняв голову. И глаза ее, заволоченные дымкой воспоминаний, потемнели, становясь черными. — Альбус был очень агрессивным в Хогвартсе. Да, конечно, это было мило, когда он приносил мне всевозможные убийственные зелья, вызывал на дуэли тех, кто бросил на меня неправильный взгляд, но, честно говоря, я лишь боялась его. И тех эмоций, которые он проявлял.

Пождав на секунду губы, Прю хмыкнула, а потом с уверенностью поглядела на Лили, слегка приподняв брови.

— Он был несчастным в этой школе. И когда он выпустился, я лишь изредка вспоминала о нем, думая, что наши пути не пересекутся. Однако уже летом после шестого круса я случайно встретилась с ним в Лютом переулке… и знаешь, он так изменился за какие-то четыре месяца. Альбус больше не был тем агрессивным мальчиком, нет, он был сломленным, но по-прежнему сильным мужчиной, который старательно работал в баре, чтобы его не выперли.

Не сдержавшись, Лили прыснула, и Пруденс понимающе улыбнулась. И уже через секунду они обе тихо смеялись, представляя, по-видимому, одно и то же: Альбуса, старавшегося быть тихим и спокойным. Как же нелепо у него получилось соответствовать стандартам общества.

— И мы очень сблизились, но я все еще не решалась, — цокнула Прю, задумчиво усмехнувшись. — Чертова слизеринская прагматичность. Только вот, когда отец поставил меня перед фактом моей ближайшей помолвки, и я, отчаявшаяся, рыдала в своей комнате, ожидая конца своей свободы, Альбус ввалился в мою спальню через окно и предложил мне сбежать. Сбежать вместе с ним. И ты не представляешь, с какой радостью я прыгнула в его объятия, с какой поспешностью обручилась с ним, а потом лишь ожидала нужного дня, — замолчав, Прю сжала вышивку в руках, а потом тихо, едва различимо проговорила: — Я очень его люблю. Мне не видится жизнь без него, понимаешь?

И Лили понимала, черт возьми, потому, наверное, молчала, наблюдая за теми эмоциями, что проскальзывали по ее бледному лицу. Разве могла она не думать в этот момент о Скорпиусе? Разве могла не вспомнить его теплых губ, его объятий и улыбок, которые дарил он только ей?

Молчание, повисшее в комнате, не было неловким. И, подсев рядом, Лили молчаливо наблюдала за изящными жестами Прю, думая совершенно о другом. В этот момент она убеждалась лишь в одном — все люди, окружавшие ее, были не поняты ею. Как она могла думать, что Прю просто использует Альбуса, видя ту влюбленность, которая витала между ними? Как она могла просто так относиться к своему отцу? К… Годрику?

«Мерлин, что с ним сейчас?» — с некоторым отчаяньем подумала Лили, вцепившись в покрывало своей кровати. В его глаза, голубые, пронзительные, сейчас было заглянуть страшнее всего, и не успела она подумать об этом, как дверь в комнату резко распахнулась и на пороге показался настороженный Альбус.

Он с сомнением посмотрел на свою женушку, а потом на Лили, явно удивляясь, что они вот так вот просто сидят рядом, живые и здоровые. А потом, нахмурившись, он лениво бросил, жадно наблюдая за каждым движением Прю:

— Тебя отец зовет, Лили.

Встрепенувшись, она насторожилась, поймав задумчивый взгляд Прю. Но, не стараясь придавать этому событию негативного окраса, спокойно поднялась и, с некоторым неодобрением посмотрела на Альбуса, который выглядел… слишком уж ожидавшим чего-то.

— Только не в моей комнате, братишка, — холодно бросила она ему, проходя мимо, вскинув брови. И, когда Лили вышла на лестницу, она могла поклясться, что Альбус посмотрел ей вслед с едва сдерживаемой улыбкой.

Она шла в приподнятом настроении, улыбаясь по-глупому непонятно чему, но только стоило ей поравняться с отцом и беззаботно заглянуть ему в глаза, как радость в ту же секунду покинула ее тело, оставляя после себя странную пустоту, которую так и хотелось заполнить.

— Лили, — в несвойственной ему манере начал Гарри, внимательно смотря в глаза. И Лили падала, право, ожидая всего, и сердце так быстро забилось, что страх начинал окутывать все ее тело. Это было неизбежно. «Как могла ты думать, что все будет хорошо?» — Я получил письмо от сослуживца Чарли. Ты писала ему, — слегка склонив голову, протянул отец, и Лили на секунду смутилась, вспоминая о своем побеге. — Так вот… Чарли умер. Умер в Египте. Было решено захоронить его в Германии… вроде как, именно это он и завещал.

Качнувшись, Лили резко схватилась рукой за выступ стены, с некоторым отчаяньем поглядев в знакомые, такие родные зеленые глаза, закачав головой в неверии. В это было так сложно поверить, ведь ее дядя… совсем ненамного был старше отца!

— Присядь, — сказал он, аккуратно схватив Лили за локоть, а потом неуверенно подтолкнул ее по направлению к дивану, и она могла поклясться, что Гарри Поттер, национальный герой и легенда всего магического мира, было то ли смущен, то ли чувствовал себя очень неловко.

Лили бессмысленно смотрела в пол, цепляясь пальцами за складки платья, бездумно, совершенно бесцельно рассуждая о чем-то стороннем. И было так горько, словно вместе с дядей уходила целая эпоха, ее маленькая жизнь, проведенная в Германии стиралась натиском надвигающихся событий.

Она не понимала, почему все это происходило именно с ней: Лили казалось, что кто-то точно смеется над ней, ведь как иначе можно было объяснить, что она только и делала, что теряла без надежды на приобретение чего-то ценного, только ее? «Тебя даже Малфой бросил», — насмешливо подумалось ей и, спрятав лицов в руках, Лили склонилась ниже. Она больше не могла скрывать своих эмоций, они прорывались, дырявили ее внутренности, и никакая маска не хотела цепляться на лицо.

Теплая рука, поглаживавшая по ее волосам, заставила Лили вздрогнуть и резко выпрямиться, чтобы посмотреть опечаленным, каким-то больным взглядом на отца, который обеспокоенно, с бегающими глазами изучал будто каждый миллиметр ее кожи. И она не сдержалась. Подалась вперед, утыкаясь носом ему в грудь, чувствуя рев, который рвался из ее груди. Ей совершенно не хватало отца. Не хватало его сильных рук и уверенного взгляда, его защиты и покровительства. Лили была так одинока без отцовской поддержки, что сейчас, насыщаясь этим чувством, она мечтала раствориться в нем полностью, лишь бы только не испытывать эту боль одной.

А уже на следующий день, надев траурное платье, Лили с немого позволения отца купила билет на поезд в Германию. Ей хотелось проводить в последний путь дядю, к которому она так сильно привязалась, и в какой-то момент поймав себя на мысли о том, что ей и вправду не хватает былых дней, она написала короткое письмо Фобосу, невзначай рассказывая ему о новостях в своей жизни, лишь в конце письмо неловка приглашая навестить ее как-нибудь в лавке, которая по-прежнему была официально открыта.

Можно было сказать, что она опять бежит. Прячется от последнего, решающего шага, который бы навсегда сблизил ее со своей семьей. И было так трудно решиться на него, что Лили, право, хотелось побыть хотя бы несколько дней одной. Лишь только отдаленные мысли о Скорпиусе омрачали ее, делали опечаленной и задумчивой. Ведь она опять была ему не нужна.

В день своего отъезда Лили решилась еще на одну вещь: она знала, что должна увидеться с Годриком, должна была пережить его презрение и ненависть, чтобы навсегда закрыть эту страницу в своей истории. И, трансгрессировав, стоя теперь у особняка Томасов, Лили безжизненно смотрела в знакомое, красивое здание.

Ей было очень пусто, когда она бесцельно шла по ровным дорожкам вдоль красивого сада, в котором благоухали цветы и пели птицы. Только Лили не слышала и не видела ничего перед собой, кроме тысячи воспоминаний, мелькавших перед глазами. Когда она была дружна с Мэри, то иногда бывала здесь на каникулах; слушала самовлюбленные речи Томас и невольно наблюдала за Годриком. И все это было так давно, что хотелось взреветь. Потому что ничего от тех дней не осталось.

Да. Лили изменилась так сильно, что теперь даже не могла поверить, что когда-то давно она только и делала, что прятала боль и старалась улыбаться, гнуть губы в лживую улыбку и робко смотреть в глаза. Та Лили была так слаба, что вызывала лишь неловкий оскал — потому что лицемерие, казалось, и было виной многим-многим ее страданиям.

— Что ты делаешь здесь?

Лили повернулась устало, подняв голову, вглядываясь в наполненные болью глаза Годрика. Ее затошнило, и если бы не многолетняя выдержка, она бы точно упала ниц, впилась пальцами в щебенку и пыталась выбить из груди всю свою боль.

— Зачем ты пришла? — яростно воскликнул он, так сильно нахмурившись, что лицо его исказилось в припадке гнева.

Знакомые голубые глаза искрились, и они были так похожи на глаза Мэри, что Лили сомкнула руку в кулак, не в силах выдерживать эту пытку. Сколько глупых и ненужных обид было между ней и Годриком? Как много ошибок совершили они? И Лили, смотревшая на него теперь открыто, знавшая все, внутренне сотрясалась отчаянным криком.

— Нет смысла говорить об извинениях и сожалении, — с надрывом протянула Лили, чувствуя, как панически не хватает воздуха. — Я виновата, да, но и твоя сестра не безгрешна…

— Ты пришла, чтобы сказать мне это? — Резким движением он оказался почти рядом с ней, и Лили, отшатнувшись, уперлась взглядом в его плечи, не решаясь поднять глаза. — Мерлин, Поттер! Просто уходи!

— Я жалею лишь об одном, — хрипло бросила Лили, резко вскинув голову, с отчаяньем посмотрев в такое знакомое лицо, — что в Хогвартсе не сказала тебе правду: правду о том, что я действительно была влюблена в тебя. И… что вся наша история началась и закончилась ложью. Вот о чем я действительно жалею!

Годрик поморщился, хмыкнул тихо, а потом мелко засмеялся выражая свою боль. Его тело сотрясалось в немом хохоте, и выглядело это так отчаянно болезненно, что Лили опять дернулась, наступая каблуком на клумбу цветов.

— Как я устал, — все еще посмеиваясь про себя сказал Годрик, прикрыв на секунду глаза. — Как я устал от этой жизни: от тебя, лицемерки, которой вдруг захотелось поиграть в благородство; от отца, которому абсолютно наплевать на смерть собственной дочери… на всех! Просто уходи, Поттер. Мне не нужно твое жалкое сострадание. Тебе же плевать. Тебе абсолютно плевать, что ты виновата в смерти человека!

Сделав шаг на нее, вынуждая Лили лишь сильнее ломать с хрустом цветы, он угрожающе сдвинул брови:

— Проваливай.

Какая-то странная ярость окутала Лили, и, развернувшись, она сначала стремительно пошла прочь, но потом, остановившись, резко, круто развернулась, натыкаясь на бессмысленный взгляд Годрика и, чеканя каждое слово, с ненавистью произнесла:

— Ты винишь меня, хотя я всего лишь защищалась. Ты говоришь, что я убийца, но игнорируешь тот факт, что именно Мэри пришла меня убивать. Ты такой же лицемер, как я, к тому же еще и дурак, который не может беспристрастно оценить ситуацию, — голос ее сорвался, и, тяжело вздохнув, Лили скривилась, чувствуя всю боль от и до. Вцепившись бледными, холодными пальцами в блузку, сминая ее, она чувствовала, как кривится ее лицо и как тяжело, тяжело, черт возьми, было даже просто стоять под его взглядом. — Твоя сестра уничтожила мою жизнь! Она всегда была завистливой сукой и не надо даже пытайся говорить о ней, как о несчастной жертве!

Дернувшись, Лили стремительно подбежала к нему, вскинула голову и, сверкая яростно глазами, едва успела перевести дыхание, прежде чем слова, изувеченные и такие ненужные, не прорвались наружу.

— Она — не жертва. Она — больная истеричка, которая получила все, что заслужила. И знаешь, что? Ты прав! Я не раскаиваюсь и скажу тебе прямо: если бы ситуация повторилась вновь, я бы сделала все то же самое, потому что таков мир — выживает тот, кто сильнее и кто лучше приспосабливается. Видимо, твоя сестра была не такой.

Дым трансгрессии в ту же секунду унес ее подальше от особняка Томасов, и последнее, что видела она — это искаженное, полное ярости лицо Годрика. Но Лили было плевать. Она лишь пулей ворвалась в свою комнату, схватила сумку с вещами и быстро понеслась прочь, ловя поспешный оклик Альбуса.

Лили шла, не разбирая дороги, чувствуя, что еще секунда, и она просто согнется пополам. Ее тошнило. Мысли уродовали ее сознание, заставляли ее окунуться в самую тьму, которой была наполнена ее душа, и спасенья не было. Лили всегда теперь будет падшей и маргинальной. Так не потому ли даже Скорпиус бросил ее? Она теперь не стоит и его мизинца.

Невыплаканные слезы стояли в глазах, когда Лили, постукивая каблуками по асфальту, старалась привести себя в порядок. На перроне было шумно, люди смеялись, и от этого смеха хотелось влить в уши воск, чтобы ничего не слышать. Поезда все не было, и она с яростью проклинала всех машинистов на свете, ненавидя все вокруг. Круг замкнулся. Избавившись от ненависти, она вновь вернулась к ней.

Вскинув голову, Лили бессмысленно обвела взглядом толпу, по-прежнему нервно постукивая туфлями. И когда она задумалась, падая в собственные тревоги и гнев, Лили заметила знакомый силуэт. Это Скорпиус. И он, протискиваясь сквозь толпу, шел точно по направлению к ней.

В первое мгновение она оторопела, а потом, словно испугавшись чего-то, круто повернулась, слегка склонив голову. Но уже через секунду Лили разозлилась на себя: и чего она только разволновалась. Какое ей дело до Малфоя!

— Лили, — уверенно позвал он, и, прикрыв на секунду глаза, Лили уверенно посмотрела на него, вкладывая во взгляд лютый холод. Скорпиус осекся, и, явно уловив настроение Поттер, задумчиво сузил глаза, слегка склонив голову, и, когда на лицо его попали лучи солнца, Лили заметила, каким бледным он был и насколько болезненный у него был вид.

— Прости, — пробормотал он, на секунду прикрыв глаза. — Я не мог прийти раньше… но мне бы хотелось проводить тебя в путь.

— Зачем? — безразлично протянула Лили, улыбнувшись криво. — Зачем? По-моему, тебе незачем провожать меня. Нет никаких причин.

— Я понимаю, что ты зла, — уверенно сказал Скорпиус, приблизившись к ней еще на шаг, из-за чего бровь Лили слегка поднялась верх. — Но я правда не мог. Веришь?

Поезд с громким гудком медленно стал подъезжать к платформе, и Лили, чувствуя, как уходит время сквозь пальцы, сжала с силой руку в кулак. Ей хотелось верить. Больше всего на свете ей хотелось верить Скорпиусу, но почему же, почему она чувствовала что-то неминуемое? Кажется, это называли самым настоящим концом.

— Я очень сожалею, что не смог быть с… — Малфой осекся, и лицо его за секунду приобрело такой болезненно-серый вид, что Лили испугалась. Секунду, и Скорпиус, согнувшись, схватился за ее руки, и она видела, как накренилось его тело. Малфой падал. Он еле-еле стоял на ногах.

— Что с тобой… что случилось? — взволнованно пролепетала Лили, с молниеносной реакцией схватив его за руки, прижимая к себе. Она отчетливо видела боль в его глазах, и ей становилось по-настоящему страшно.

— Малфой… мэнор…

— Что? — зашептала Лили, убирая волосы с его лба, которые так и лезли в глаза.

Скорпиус сморщился, а потом, яростным, цепким взглядом посмотрел на нее, и в этих серых глазах было столько всего, что Лили чувствовала спазм, который охватывал ее грудную клетку.

— Перенеси меня в Малфой-мэнор.

Поезд с гудком приблизился. И люди, заторопившись, слегка толкая их, заспешили в вагоны. Только Лили не пыталась успеть сесть — нет, она знала, что не уедет. И знала она также, что все обиды и горести за секунду испарились, оставляя только страх.

Страх за Скорпиуса Малфоя.

Когда прозвучал третий, последний гудок и поезд с небольшим скрипом пустился в путь, Лили почувствовала, как удивление сходит, оставляя после себя тревожные мысли, главной среди которых была лишь одна — она совершенно не знает, что ей делать.

Лили чувствовала себя абсолютно беспомощной и, с трудом придерживая Скорпиуса, который еле-еле переставлял ноги, облокотилась о стенку. Сумка с вещами лежала рядом, и Лили, не понимавшая, что именно ей нужно сейчас предпринять, молча посмотрела на нее, а потом, наведя невербально заклятие невидимости, примостила ее к стене, наконец полноценно обратила внимание на Скорпиуса.

— Что происходит? — тихо зашептала она, находясь в непосредственной близости к нему, но чувство это не окрыляло, оно привносило лишь больший ужас и страх. — Как я попаду в Малфой-мэнор?

Скорпиус сморщился и, вдохнув глубоко, на одном дыхании заговорил, едва связывая между собой слова:

— У меня в кар… кармане кольцо… портключ…

Большего ей было не нужно, не мешкаясь, Лили тут же просунула руку ему в карман, нащупав гладкий камень. Это оказался небольшой перстень с черным, глянцевым камнем, на котором резьбой был вычерчен вензель «М». Посмотрев обеспокоенно на Скорпиуса, Лили обвила одной рукой его шею, прижимаясь всем своим телом, а потом, зажмурившись, неловким движением надела перстень на палец, видя, как закружилось в вихре окружавшее ее пространство.

Через минуту они уже стояли в самом центре роскошного сада, в котором на равных расстояниях раскинулись подстриженные кусты розы. Розы цвели, и в ноздри Лили ударил терпкий, сладкий аромат, из-за чего сморщившись, она не сразу вспомнила о Скорпиусе, который напомнил о своем присутствии хрипом.

— Нужно подняться, — еле слышно проговорил он, сморщившись, сгибаясь в спине, и Лили, будучи явно меньше его, с трудом удерживала его на ногах. — В мою комнату.

Тяжело задышав, Лили стала медленно продвигаться вперед, благо, что до входной двери были считанные метры. Дом встретил их звонкой тишиной и небольшим сквозняком, но она, целиком сосредоточенная на Скорпиусе, не обращала внимание ни на что вокруг, лишь поддерживала его, продвигаясь дальше, слыша тихие, короткие указания Скорпиуса.

Казалось, прошла целая вечность, когда они наконец оказались у него в комнате, и Лили аккуратно помогла ему лечь на кровать. А потом она застыла, безмолвно наблюдая за тем, как тяжело он дышит, как морщится с минуту, а потом, наконец сконцентрировавшись на ней, измученно улыбнулся, проговорив:

— Не хотел бы я, чтобы ты видела это.

— Поэтому ты не приходил? — с отчаяньем полушепотом спросила Лили, потеряв за секунду все свои силы. — Скорпиус, как ты мог скрыть от меня такое!

Какая-то тупая, ноющая боль захватила ее сознание, заставляя, наконец, окунуться в самую настоящую пучину отчаянья, смешанного с непередаваемым ужасом. Лили видела, как плохо ему было, и она знала, что все это не просто так, что это… уж больно похоже на последствия Темной магии, и чем дольше думала она об этом, тем сильнее у нее сжималось сердце. Потому что она, терявшая всех и вся, просто до ужаса боялась потерять и его.

Резким рывком она оказалась у изголовья его кровати, откинула мешающиеся белесые волосы и аккуратно дотронулась до лба. Он был горячим и влажным, и, переместив руку на шею, она внимательно посмотрела на едва проступавшие жилки. Лили знала Темную магию, знала все, что она могла создать и уничтожить, и знала плату за ее использование. Поэтому, когда на шее его она увидела едва проступающие черные линии, Лили была совершенно не удивлена.

Нервно присев возле него, Лили наконец посмотрела ему прямо в глаза, схватив невольно его правую руку, сжав ее.

— Что с тобой?

Но он молчал, тяжело дыша, а потом, склонив голову, выдернул свою руку и, не щадя времени, рывком снял перчатку со своей левой руки, обнажая черную, обугленную плоть.

— Красивое зрелище, не так ли? — иронично усмехнулся Скорпиус, покрутив рукой, словно изучая ее. На ней не было ни единого миллиметра живой кожи, только лишь черная плоть. Кое-где Лили могла отчетливо различить отслаивающиеся кусочки чего-то, что, возможно, можно было назвать кожей, и, всматриваясь упорнее, она понимала, что черной была не только ладонь, но и кисть… возможно ли, что была повреждена вся рука?

— Как же надоело, — со злобой протянул Скорпиус, и лицо его исказилось в гримасе чистой ярости.

Она не могла ничего сказать. Странное опустошение появилось в душе, отягощая ее: Лили боялась узнать, насколько серьезно был болен Скорпиус и как сильно прогрессировала его болезнь. Но… ведь в Хогвартсе с его руками было все в порядке? Да и Мадлен никогда не прятала их в перчатки. Что же это могло быть?

Мысли крутились в голове, но ничего толкового не было, все предвосхищал страх, смешанный со странной ноющей болью в груди. И, когда Малфой резко согнулся, а по руке его искрой прошлось что-то красное, уходя под рубашку, Лили коснулась руками его плеч и нервно зашептала, стараясь поймать его взгляд.

— Как ты… как ты лечишь это?

Скорпиус усмехнулся, а потом приподнял голову, и Лили заметила, насколько сильно покраснели его глаза и как сильно они блестели.

— На тумбочке, — начал он, а потом его лицо опять исказилось в судороге. Но большего уже не нужно было Лили. Она, ловким движением уложив его на подушку, вскочила, подойдя к тумбочке, сразу же обнаружила склянку с зельем. Тут же лежало около десяти пустых, грязных колб, но она не хотела думать об этом, лишь схватила нужное и, откупорив ее, с удивлением обнаружила, что это… было обычное снотворное.

Лили развернулась, посмотрела на него вопросительно, и Скорпиус, тяжело дыша, поймав ее взгляд, слабо улыбнулся.

— Это единственное, что может помочь претерпеть судорогу. Они… не такие частые.

Придерживая его голову, Лили помогла ему отпить, а потом, погладив по волосам, почувствовала странное желание — ей хотелось выместить всю ту нежность, что была в ее душе, хотелось успокоить его, вместе с тем забрать всю боль, которая скопилась в нем, а потом, поглаживая его, Лили переместила руку к рубашке, и, наблюдая за тем, как часто мигает он, словно боясь окончательно провалиться в сон, она оттянула край ткани, всматриваясь в его плечо.

Кожа на нем была бледной, но стоило опустить взгляд ниже, как можно было заметить проступающие черные полосы. Рука была поражена почти полностью, и это так сильно напрягло Лили, причинило ей такой невыносимый приступ боли, что она прикрыла свободной рукой рот, чтобы не вскрикнуть.

Малфой спал. Его дыхание выровнялась, и она боялась встать с кровати, чтобы не спугнуть его сон. Лили смотрела на Скорпиуса, проклиная себя и свою обиду, злость на него, потому что муки его были столь сильны, что не могли оставить ее равнодушной. Она и не думала о том, насколько по-настоящему дорог ей Малфой, как сильно может волновать ее его судьба и как невыносима лишь одна мысль о том, что… он может умереть.

Лили вздрогнула, убрала свою руку и с полным непониманием происходящего посмотрела вокруг. В комнате было светло, яркий солнечный свет проникал сквозь открытые окна, и, не выдержав, Лили встала с места и плотно зашторила их, остановившись, замерев. Потому что в какой-то момент осознала, что просто плачет, давится в тихой истерике и не может сдвинуться с места.

Она мяла пальцами плотную ткань, всхлипывая неслышно, давясь от боли, которая подступала к горлу. Это было невыносимо — знать, что он не проснется, что, возможно, это была их последняя встреча. Неужели только приобретя столь долгожданное счастье, Лили должна будет его потерять? Неужели над ней действительно висит рок, который не дает ей спокойно дышать, не дает ей насладиться жизнью?

Стоя у окна, давясь слезами, Лили вспоминала все. Окровавленное тело матери, раскинутое на лестнице, череду тягостных дней в Хогвартсе, изгнание Альбуса, смерть Астората, Мэри, Чарли, и было так невыносимо вновь видеть это все перед глазами, что хотелось вскричать.

Круто развернувшись, она опять бессмысленно посмотрела вокруг, боясь бросить хотя бы мимолетный взгляд на Малфоя. В его комнате было очень чисто, все вещи лежали на определенных местах — никакого беспорядка. Книги рядами стояли на полках, и среди них были различные увесистые тома по истории Магии. Левее от книжного шкафа висела длинная доска, на которой его почерком были выведены странные числа и время — возможно, это был график собраний, и Лили, проведя аккуратно пальцем по надписи, поняла, что они перепечатаны заклинанием.

Комната была большой и просторной. Роскошный, явно старинный ковер застилал весь пол, а изумрудный балдахин, собранный к верху, открывал вид на спящего Скорпиуса. Она подошла к нему ближе, прижалась к выступу кровати и печально поглядела в его бледное лицо. Какие сильные муки терпел он на протяжении стольких лет, как же тяжело, наверное, было жить с подобной ношей и скрывать это ото всех. Лили знала, стоило бы кому-нибудь прознать о такой слабости Малфоя, как его тотчас свергнули, пройдясь по репутации.

«Это Темная магия, — прошептала Лили, прикрыв на секунду глаза. — Его не просто растопчат. Его сломают и отправят в тюрьму».

Думать об этом совершенно не хотелось, поэтому, присев опять возле него, Лили невольно посмотрела на прикроватную тумбочку. Куча разбросанных пустых склянок, маленькая стопка книг и… небольшая фотография, стоявшая у самого края, вытиснутая увесистыми томами, — Лили нагнулась ближе, отодвинула том и замерла. Потому что на колдографии был запечатлен маленький Скорпиус, обнимающий совсем маленькую Мадлен Селвин. Лили узнала ее сразу: черные волосы, уложенные в сложную прическу, уже тогда презрительный взгляд — и смотрела Мадлен так, будто по-прежнему была жива и имела виды на Скорпиуса. Злость обуяла Лили. А потому она резко опустила колдографию лицевой стороной вниз, чтобы не видеть этот надменный взгляд.

Тяжело вздохнув, Лили с некоторой обидой посмотрела на Скорпиуса. Она понимала, что его с Мадлен связывали годы и история, но ничего не могла поделать — Лили ревновала… ревновала к тому, кого даже не было в живых. Усмехнувшись горько, Лили схватила его за руку и сжала с силой, печально вглядываясь в его спящее лицо.

Время текло медленно, и Лили, думавшая о своем, не сразу заметила, как проснулся Скорпиус. Лишь только через несколько минут, после того как шевельнулись в ее руке его пальцы, Лили посмотрела на Скорпиуса, заметив, что он неотрывно глядел на нее в ответ. И лицо его было столь наполнено печалью, что ей самой стало горько. И совершенно точно невыносимо.

— Я эгоист, — слегка охрипшим голосом произнес он, разбирая тишину на тысячу мелких кусочков, заставляя ее вздрогнуть. — Мне не нужно было активно действовать именно сейчас. Но я больше не мог ждать. Это было так невыносимо: ждать столько лет.

— Что с тобой? — пролепетала Лили, чувствуя, как слезы опять подходят к глазам, как тяжело становится даже просто вдыхать воздух. — Почему ты не лечишься? Что это за проклятие?! Почему ты не сказал мне раньше!

Не сдержавшись, Лили позволила себе заплакать, даже не стараясь смахнуть слезы, а потом, прильнув к его груди, она заплакала еще сильнее, не издавая при этом ни единого звука, давя крик, который так и стоял в горле. Его рука невесомо коснулась ее волос, и Лили, приподняв голову, посмотрела на него сквозь пелену слезу.

— Я так люблю тебя, так люблю, что мне невыносима мысль о том, что я могу потерять тебя. Почему ты молчал!

Потянув Лили на себя, Скорпиус прижал ее к себе сильнее, и сквозь помятую, плотную ткань рубашки, она слышала, как гулко бьется его сердце, какое порывистое у него дыхание. Лили всхлипывала, прикрыв рот рукой, а потом посмотрела на его левую руку, что лежала на кровати по другую сторону, такая неживая и черная. Он даже не использовал ее.

— Не представляешь, сколько лет я ждал этих слов, — проговорил он, и Лили лишь скривилась, слегка махнув головой. — Я так давно в тебя влюблен, что уже даже забыл, с чего все и началось.

Боль сковала легкие. И Лили лишь сильнее замахала головой, совершенно не желая слушать его. Ведь каждое слово Малфоя, каждое его признание было словно ножом по оголенному сердцу — так больно, что хотелось взвыть.

— А Мадлен? Кто она для тебя? — не выдержав, резко проговорила Лили, выпрямившись, посмотрев на него горящим взором. — Ты столько лет был вместе с ней… как я могу тебе верить?

— Как глупо ревновать меня к ней, — протянул Скорпиус. Он хотел было протянуть левую руку, чтобы убрать мешающуюся прядь с лица Лили, но, словно опомнившись, резко опустил ее, и взгляд его за секунду стал жестким. Едва проницаемым. — Мы с Мадлен выросли вместе. Ее мать была подругой моей матери, и очень часто Мадлен гостила у нас. — Меланхоличная улыбка сменилась за секунду в плотно сжатые губы, и лицо его все как будто помрачнело, словно Скорпиус вспомнил что-то.

Молчание повисло так неожиданно, и оно было таким тяжелым, что Лили, перестав плакать, неотрывно глядела на Скорпиуса, испытывая странный страх. Словно именно сейчас она узнает, узнает все, и в этой истории, наверное, было столько боли, что Малфою решительно не хотелось ничего вспоминать.

Сжав его правую руку, тем самым обращая к себе внимание, Лили тихо прошептала:

— Расскажи мне. Расскажи все.

Он неотрывно смотрел на нее, а потом слабая улыбка появилась на его почти синих губах. Скорпиус вдохнул. Чтобы затем спокойно, без единой эмоции начал говорить.

— Мы были очень дружны, настолько, что Мадлен часто оставалась у нас на ночь. В один из таких дней мы, играясь, решили заключить пари — выскользнуть из комнаты и пробраться в библиотеку.

Прервавшись, Скорпиус резко посмотрел на дверь, а потом, опять поглядев на Лили, сильнее сжал ее пальцы.

— Нам было двенадцать. Мы только-только научились колдовать, а в библиотеке… там было целое собрание запрещенных томов. Что-то вроде семейной реликвии. Конечно же, мы хотели поиграть.

Лили чувствовала, как холодна его рука, как с каждой секундой все злее и злее становится его улыбка, словно он злостью своей давал выход болевым ощущениям. Медленно, словно зачарованная, она посмотрела на его черную руку, ответно сжав его пальцы, а потом проговорила почти равнодушно, еле-еле передвигая языком:

— Вы сами себя прокляли. — Она вскинула голову, видя его стальной, полный решительности взгляд, понимая, что совершенно права. Потому что глаза Скорпиуса на секунду блеснули таким огоньком, что она едва перевела дыхание. Настолько ослепительным он был.

— Да, это так. Мы хотели поиграть: вытаскивали из клеток старые тома, листали их, наблюдая дикие, совершенно ужасные иллюстрации. Мадлен была по-особенному очарована таким зрелищем: ей нравилась готика. И на одной из страниц мы нашли заклятие. Вечная жизнь. Понимаешь? — Лили вздрогнула, почувствовав, как участилось сердцебиение, только Малфою все было нипочем. Глаза его, стеклянные, смотрели в никуда. — Не знаю, чем так приглянулось это Мадлен. Мы были детьми, и, можно сказать, у нас было все. Только вот ей все время хотелось большего — единственная наследница, она была так избалована. Возможно, она просто хотела кому-то что-то доказать? Мерлин, как она хохотала в тот день!

Он резко дернул свою руку, по-прежнему не смотря на Лили, но она не сопротивлялась. Слушала, так и представляя перед собой Мадлен, охваченную гомерическим смехом, окруженную тьмой и старыми опасными книгами.

— Я не хотел проводить обряд и думал отговорить Мадлен, но было поздно. Стоило мне лишь отвернуться, как она смеху ради прочла строчки, и когда я обернулся в ужасе, увидел, что все ее тело озарено странным свечением и как медленно начинала она вся будто загораться. — Переведя свой взгляд на Лили, он мрачно сузил глаза и с какой-то дикой усмешкой проговорил: — Я испугался. Подбежал к ней и схватил за руку, чтобы вырвать из этого свечения, и оно погасло. Растворилось во тьме. Только вот магия навсегда осталась запечатанной. Вместо вечной жизни Мадлен получила смерть, а я — ожог, который проявился лишь многие годы спустя и который невозможно ничем стереть, ничем исправить.

Тишина, повисшая в комнате, отчего-то пугала Лили. Вечер медленно вступал в свои владения, и в комнате Малфоя не было света, что лишь придавало его истории какой-то поистине пугающий, удручающий окрас. Лили было страшно. Страшно из-за того, что магия могла быть точно также запечатана и в Малфое, что означало лишь одно — однажды она разорвет его. На мелкие-мелкие части.

— Мы упали в обморок, а проснулись в своих кроватях, — продолжил наконец Скорпиус, словно придя в себя. Он вздохнул, прикрыл глаза, а потом облокотился о спинку кровати и безразлично поглядел на Лили. — Был страшный скандал, мама навсегда разругалась с Селвинами, а Мадлен больше никогда не приходила к нам. Родители боялись, что использование Темной магии может быть раскрыто… уже тогда ужесточались законы, и, если бы кто прознал, что наследники семейств, чьи потомки были Пожирателями, все еще содержат в своих домах темные книги, были бы большие проблемы. Очень большие. А потом мой отец отнес книги в подвалы, чтобы никто их не мог найти, и мы все забыли об этом. Пока в четырнадцать лет Мадлен не стала болеть — тяжело, непонятно. Никто не мог ей помочь, и тогда ее отец вновь пришел к нам и обвинил нас в проклятии Мадлен. В тот день он сказал, что я должен взять ответственность — она проклята, а значит, скоро умрет, кому будет нужна такая невеста?

На секунду выражение лица Скорпиуса стало каким-то злым, а потом тут же сменилось то ли отчаяньем, то ли раскаяньем, и он едва слышно бросил не своим голосом:

— Наверное, он думал, что она проживет хотя бы до двадцати, а если и повезет, то даже больше. А значит, можно было бы успеть родить наследника, если не сказать больше. Ведь я-то не был болен, — сказал он резко, не давая ей ни минуты на размышления, — я отделался простой участью. Ожог не смертелен, но его боли… они невыносимы, Лили.

— Но вы не обвенчались, — тихо бросила Лили, вцепившись пальцами в мягкий шелк кровати, испытывая странный, едва осязаемый озноб.

— Нет, — слегка качнув головой, проговорил он. — Но Мадлен была влюблена в меня, и я все-таки чувствовал себя виноватым, поэтому, когда она пустила слух, что мы вместе, я не сопротивлялся. Мне хотелось, чтобы те немногие годы, что у нее остались, она прожила счастливо. И так было очень долго. До шестого курса. Пока у меня вдруг не появились странные, режущие боли в руке и пока я не заметил тебя, солнечную Лили Поттер.

Не сдержавшись, он протянул к ней руку, и Лили, подсев чуть ближе, оказалась в нескольких метрах от него. Скорпиус был спокоен и безмятежен, таким же, как в Хогвартсе, и она чувствовала постепенно умиротворение. Лили приблизилась еще ближе, ощущая странное, щемящее чувство внутри, ведь ее пятый курс… это было так давно!

— Мы никогда не были с Мадлен, по-настоящему вместе, — проговорил он, нахмурившись. — И мне было плевать, что говорят о нас, да, до пятого курса, меня это совсем не волновало: только когда я влюбился, как самый последний идиот на свете, в тебя, вот тогда любая мысль о моем будущем с Мадлен стала вызывать во мне тошноту. Потому что она была моим другом. А любил я всегда тебя.

— Почему? — невольно сорвалось с губ, и лицо у Лили исказилось от тоски. Внутри нее было столько невысказанных слов и страхов, что хотелось наконец выпустить их, дать им свободу.

Скорпиус улыбнулся. Посмотрел на нее прямо, обжигая своим взглядом, вызывая целый вихрь нежности и любви. А потом пожал плечами. Совершенно беззаботно.

— Не знаю. Я просто наблюдал за тобой. Мне часто говорил о тебе Альбус… можно сказать, он невольно жаловался мне на тебя. И, право, именно на пятом курсе мы стали слишком часто сталкиваться: в хоре, в ночном Хогвартсе, хотя ты, наверное, меня даже не замечала, в библиотеке… везде я видел тебя. Твою солнечную улыбку, то обожание, которое окружало тебя, и я прекрасно понимал, что все это фальшь. Мне хотелось понять, кто же ты? И когда я увидел твое лицо, то, как холодно взираешь ты, когда никто не видит, то, как злобный оскал появляется на твоих губах в моменты торжества — я все это видел и уже не мог перестать наблюдать.

— Я совсем не замечала тебя, — пролепетала Лили, опустив взгляд на его шею и слегка расстегнутую рубашку. И вид его бледной, оголенной кожи вызывал внутри Лили изувеченное желание дотронуться до него, исследовать каждый миллиметр его кожи.

— Да, это мягко сказано. Знаешь, как я бесился? — усмехнулся Скорпиус, а потом резко потянул ее на себя, вынуждая Лили упасть прямо в его объятия. И тепло, такое яркое и отчетливое, в ту же секунду разлилось по всему ее телу. Лили прикрыла глаза, обвив ответно его шею, прижимаясь как можно ближе, чтобы почти слиться с ним. — И как я ненавидел Годрика Томаса… И Фобоса. Почему ты вечно притягиваешь к себе непонятно кого?

— Так, значит, Мариус был лишь предлогом? — лукаво протянула Лили, прикусив губу.

— Мариус нужен был Мадлен, а мне — твое внимание. Я же знал, что рано или поздно ты заметишь меня, — сжав ее сильнее, Скорпиус посмотрел прямо ей в глаза, — и уже тогда никогда не забудешь.

Не выдержав, Лили резко потянулась вперед, поцеловав его, чувствуя, как невольно начинают дрожать коленки и как сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Ей нравилось, с какой нежностью он оттягивал ее нижнюю губу, с каким нажимом и одновременно нетерпением углублял поцелуй, позволяя Лили пальчиками пробежать по его оголенной коже. Проскользнув ладонью под рубашку, Лили слегка поглаживала его плечи, грудь, а потом, резко прервав поцелуй, дыша с остервенением, она посмотрела на обугленную его руку, которой он никак не касался ее, и решительно взяла ее, сомкнув пальцы.

Скорпиус сморщился, попытался выхватить руку, и Лили могла поклясться, что в глазах его была глубокая печаль — он определенно точно стыдился своей руки.

— Не надо, — проговорил он, когда понял, что Лили не намерена размыкать пальцы.

— Если ты считаешь это уродством, Скорпиус, то ты ошибаешься. Никогда не прячь от меня свою руку, это не только твоя беда, но и моя. Я попытаюсь помочь тебе, слышишь?

Лили улыбнулась, чувствуя неловкость, потому что говорить такое ей было непривычно и приятно, что хотелось просто сбежать. Собственные чувства всегда были непонятны Лили, и сейчас, говоря о них так свободно и октрыто, она не понимала, откуда в ней такая смелость.

— У тебя нет больше сигарет, поэтому ты испытываешь приступы? — спросила Лили, стараясь оттянуть время, потому что вдруг ощутила, что быть наедине со Скорпиусом — все равно что сидеть на пороховой бочке. Любое действие, и она точно взорвется.

— Как раз сегодня мама должна была достать их контрабандой, — спокойно протянул Скорпиус, видимо, считывая все ее чувства и эмоции с лица. — Уже поздно, Лили. И сама ты не выберешься отсюда. Может… ты просто ляжешь рядом и останешься здесь до утра?

— Просто? — невольно протянула Лили, боясь отвести свои глаза. Сердце трепетало, и, на самом деле, ей так сильно хотелось большего, что странное смущение набатом огрело по голове.

— Да, — кивнул он головой, указывая на место рядом с собой. — Если ты, конечно, не против.

Лили улыбнулась. Она чувствовала себя не то самым счастливым, не то самым глупым человеком на свете, и было так плевать на это. Потому что впервые Лили понимала, какого это — любить и быть любимой в ответ. И ей определенно нравилось это ощущение.

* * *

Она проснулась от тихого шепота, который разносился по комнате. Лили приподняла голову и нахмурилась, а потом воспоминания налетели на нее градом, и, встрепенувшись, она резко присела на кровати, поднимая голову.

Первым, что Лили заметила, — был Скорпиус, который с кем-то полушепотом говорил. Чуть поодаль от него стояла высокая, статная женщина в элегантном темно-синем платье, с густыми каштановыми волосами, которые были аккуратно убраны. От нее так и исходила сила и строгость, что заставило Лили поежиться, а когда она поймала взгляд каре-зеленых, то Лили и вовсе растерялась, медленно осознавая, кто это была.

— Она проснулась, — прохладно протянула женщина, и Скорпиус обернулся. Лили видела, как напряженно было его лицо, как какое-то тихое негодование едва проступало в нем. — Мисс Поттер, мы спустимся вниз, надеюсь увидеть вас на первом этаже не более, чем через пятнадцать минут.

Она резко обернулась, остановившись на секунду в пороге, чтобы бросить на Скорпиуса цепкий, жесткий взгляд, а потом исчезла за деревянной дверью. Только в тот момент Лили почувствовала, насколько тяжело ей было даже просто находиться в одной комнате с этой женщиной и насколько сильное напряжение висело в воздухе.

— Это моя мама, — с легкой усмешкой протянул Скорпиус, едва сморщившись. — Астория Малфой. Полагаю, она хочет с тобой познакомиться.

— Как ты? — не выдержала Лили, встрепенувшись, посмотрев внимательно на него. Скорпиус уверенно держался на ногах, лишь одна рука была облачена в перчатку, словно он стеснялся ее, и от недавних приступов у него остались только покрасневшие глаза.

— Хорошо, сигареты, как всегда, помогли, — кривая улыбка появилась на его устах, а потом, словно опомнившись, он заторопился. — Лучше не заставлять мою маму ждать. Она довольно строгая.

С легкой улыбкой он вышел прочь, оставляя Лили наедине со своими мыслями. И она, оглядевшись кругом, перевела взгляд на зеркало. Растрепанные волосы, помятая одежда и слегка опухшие глаза — все это едва ли можно было назвать «хорошо», а при воспоминании о том, насколько опрятна и элеганта была мать Скорпиуса, ей и вовсе стало неловко.

Пара взмахов палочки слегка улучшили ситуацию, но глубоко внутри Лили понимала, что сейчас совершенно не готова была познакомиться с Асторией. И от холодного ее взгляда становилось лишь тоскливее… что, если она не понравится ей?

Лили спускалась с гулко бьющимся сердцем и не самым оптимистичным предчувствием — казалось, все складывалось как нельзя хуже. Ей совершенно не было понятным, как стоит вести себя: Лили так давно не взаимодействовала с людьми, которые так или иначе входили в ее жизнь, что теперь чувствовала собственную растерянность. Улыбаться не было сил, образ солнечной уже давно канул куда-то в прошлое, и сейчас у нее оставалась только собственная разбитость и желание хоть как-то изменить собственную жизнь.

Казалось, расстояние до дивана с каждой секундой лишь увеличивалось, и ей было страшно, право. Поэтому, когда она села на диван прямо напротив Астории, то почувствовала, как дрогнула рука, когда она предложила ей чашечку чая.

Скорпиус сидел рядом, и по его лицу едва ли можно было понять его мысли. Холодное безразличие висело на нем толстым слоем, и Лили подумалось, что за то время, что ее не было, они, видимо, успели либо поругаться, либо не очень приятно поговорить.

— Драко приедет только на следующей неделе, — меланхолично бросила Астория, расправив складки и без того идеально выглаженного платья. Астория Малфой крайне хорошо выглядела: стройная, высокая, в платье, будто только для нее и сшитом, она выглядела величественно и статно, а безмятежный взгляд каре-зеленых глаз был цепок и при этом строг. В ее лице будто была высечена тревожность — Астория то резко отворачивалась, прислушиваясь к шорохам, то передергивала плечом, словно отгоняя мысли.

Самое необычное было в том, что Скорпиус совершенно не был похож на мать внешне: ничто бы не выдало в них родственной связи, если бы не та жесткость и одновременно безмятежность взгляда, которую Лили не могла спутать ни с чем.

— Ему, конечно, будет удивительна сложившаяся ситуация, — делая акцент на «удивительна», также беспечно, но при этом прохладно проговорила Астория, а потом она резко посмотрела на своего сына, который, откинувшись на спинку дивана, поймал ее взгляд и приподнял бровь. — Скорпиус, я не понимаю, о чем ты думаешь.

— Мам, а ты сдаешь позиции, — легко улыбнувшись, протянул Скорпиус, — сыворотка правды или легилименции очень бы облегчила тебе жизнь.

— Не ерничайте, молодой человек, — строго и несколько возмущенно ответила Астория, и обе ее брови резко вскинулись, выражая крайнюю степень озабоченности. — Упаси Мерлин, кто-нибудь узнает о… об этом! — вскинув руки, она прикрыла на секунду глаза. — Черт побрал бы эту политическую карьеру, никогда не понимала прелести спорить с идиотами и общаться с толпой недальновидных. Однако же, раз ты выбрал этот путь, почему-то ты не думаешь о той опасности, которая висит над тобой? Скорпиус! — почти с отчаяньем воскликнула она, и Лили явственно вздрогнула от того, сколько много было в одной ее интонации заботы и тревоги.

В словах Астории было столько смысла, что Лили чувствовала, как тяжело становится ей дышать. Она была настолько права, что Поттер уже не могла ни о чем думать, кроме очевидного: если кто узнает, что с руками у Скорпиуса, то никто не станет разбираться в причинах этих ран. Они просто запретят ему колдовать и упрячут. Надолго, а может, и навсегда.

Лили нервно сглотнула, заметив, как поднялся с места Скорпиус, как подошел он к матери ловя ее руки, которые она все еще держала взброшенными, и, ласково сжав их, он постарался улыбнуться ей как можно более искренне. Но Лили видела, черт побери, видела, как много такого же отчаянья было в его глазах.

— Не стоит думать об этом, — как можно мягче проговорил Скорпиус, пряча все свои эмоции куда-то вглубь.

— Немыслимо, — яростным шепотом проговорила Астория, внимательно смотря в лицо сына, а потом, резко повернувшись, она в упор поглядела на Лили.

Что-то было в ее глазах подозрительного, возможно, даже надменного, и чем дольше смотрела на нее Астория, тем явственнее понимала Лили — она ей не рада. Одна эта мысль почему-то выбила воздух из легких, оставляя после себя беспомощность. Потому что где-то в глубине души, Лили понимала, почему Астория Малфой так смотрит на нее, ведь, право, кто такая Лили? Какие у нее перспективы?

Опустив глаза, Лили бессмысленно посмотрела на свои руки, поражаясь тому, как мало у нее осталось гордости и подростковой спеси. Едва ли она могла сейчас назвать себя сильной или победительницей, едва ли могла теперь глядеть на Скорпиуса, как на отпрысков проигравших. Вся ее жизнь перевернулась с ног на голову, и прошлые мысли казались такими глупыми и бессмысленными, что впору было лишь удивляться, как могла она раньше так глупо оценивать людей.

— Ваш отец в курсе, где вы? — услышала она и, резко вскинув голову, Лили отчего-то посмотрела именно на Скорпиуса, будто стараясь мысленно ему передать, как хочется ей сбежать от этого цепкого взгляда каре-зеленых глаз.

— Нет, но меня не ждут дома, — едва слышно проговорила Лили, чувствуя, как странный стыд окутывает ее сознание. Ведь она совершенно забыла о похоронах дяди Чарли!

И, видимо, лицо ее исказилось от переполнявших эмоций, из-за чего Скорпиус, повернувшись к матери на секунду, вежливо попрощался и в ту же секунду оказался перед Лили, подавая ей руки.

Они шли молча, и Лили, смотря себе под ноги, бессмысленно кривилась от внутренней судороги. Как бы она мечтала сейчас найти силы улыбнуться или вклеить маску в собственное лицо, как бы ей хотелось вновь обрести свою уверенность и спесь. И одновременно как же бессмысленно все теперь это было.

«Мир жесток, да, Лили? — со злобой подумала она, идя по наитию, не стараясь поднять головы, — а ты? Ты-то достаточно жестока?»

От одной это мысли хотелось смеяться, разрывая в клочья всю реальность и всю свою жизнь. Она прошла через столько преград, пережила столько событий, но почему же казалось, что это еще не конец? Почему Лили чувствовала, как неизбежно, по-прежнему падает вниз?

Вскинув голову, она посмотрела на Скорпиуса, чувствуя, как странные эмоции переполняют ее. Потому что Малфой нашел то, в чем нуждался и смог себя реализовать. А у Лили не получилось.

— Сейчас я должен идти на дебаты, — спокойно начал он, словно почувствовав ее пристальный взгляд. Они давно уже вышли из дома и сейчас шли вдоль раскидистого сада, который очаровывал своей красотой и одновременно простотой — подстриженные кусты, красивые, узористые лавки и небольшой фонтан, который стоял где-то поодаль, но шум воды доносился до ушей даже на таком расстоянии.

— Это опасно, — невольно сорвалось с ее губ, и Лили смутилась отчего-то. Она боялась вспомнить прошлый день, когда говорила так много искренних, рвущихся наружу слов, что сейчас чувствовала себя совершенно неловко.

— Но я не могу больше оттягивать, — уверенно проговорил он, крутанувшись, упрямо цепляясь за ее взгляд, который она невольно прятала. — У меня нет права так раскидываться собственным временем. Я себе не принадлежу, — с какой-то горькой улыбкой протянул Скорпиус, вынуждая Лили наконец посмотреть на него. И в этот момент ей показалось, что, возможно, между ними было так много общего, возможно… что наблюдая за ней в Хогвартсе, Скорпиус видел себя, не потому ли так отчаянно, с таким педантичным упорством искал их встреч?

— Что мне теперь делать с лавкой? — нерешительно протянула Лили, приблизившись к нему на шаг, мечтая все это расстояние стереть в порошок.

— Я долго думал над этим, — спокойно проговорил Скорпиус, на секунду нахмурившись. — Конечно, люди, жившие в переулке, теперь не так опасны, но это не значит, что их нельзя будет по-прежнему держать на своей стороне. Будет лучше показать, что лавка открыта благодаря нашим силам, а значит, ее нужно будет держать открытой. Разве что… вернуть обратно Берку, Фобосу Берку. Не находишь?

Кивнув головой, Лили неуверенно подошла к узорчатой калитке, скрестив руки перед собой. Было что-то неправильного в том, как именно произошло их воссоединение… да и было ли оно?

Встрепенувшись, Лили обернулась, замечая, что Скорпиус по-прежнему стоял на том же месте, не двигаясь, лишь внимательно смотря на нее. Верил ли он в то, во что хотелось верить Лили? Считал ли также? Даже все его слова, что все эти годы он любил ее, почему-то оставляли лишь горечь. Лили отчего-то совершенно не чувствовала себя ровней ему, что бы он не говорил.

— Мы теперь вместе? — неловко спросила Лили, едва касаясь пальцами до прутьев. И сердце билось так… так болезненно быстро и гулко, словно стараясь оглушить ее, приложить лицом к земле.

— Конечно, — уверенно ответил Скорпиус, на секунду улыбнувшись.

— Тогда… могу ли я пойти на твои дебаты? — совсем уж неуверенно тянула Лили, смутившись. Как много невысказанного по-прежнему было между ними… как много еще предстояло пережить?

— Раньше тебе не нужно было мое разрешение.

Подойдя, Скорпиус схватил Лили за руку, притянул ближе к себе, уносясь в вихре трансгрессии, и она, на секунду прижавшись к нему ближе, прикрыла глаза, чувствуя знакомое тепло и его аромат, от которого сердце лишь билось еще более нещадно, отчаянно, по-глупому влюбленно.

Он уверенно вошел в зал, последовал вперед, и Лили, вовремя отпустив его руку, чтобы никто не мог заметить этого, на секунду остановилась, ловя его вопросительный взгляд. А потом, усмехнувшись, Скорпиус повернулся и направился вперед, к стульям. С каждым его шагом Лили ощущала, как далеко они были во всех смыслах: как много было между ними.

— Приятно видеть новые лица, — уверенно говорил Скорпиус, не смотря открыто ни на кого. И только лишь Лили, сидевшая на втором ряду, могла почувствовать иногда его до странного глубокие, пристальные взгляды. — Наблюдая все изменения, происходящие в нашей стране, вряд ли можно остаться равнодушным. Но почему мы утверждаем, что именно за нами будущее этого мира? Потому что мы не делим людей, не смотрим на их родословную и, какое откровение, не смотрим даже на чистоту крови. Все это в прошлом.

Остановившись, он вдруг пристально посмотрел на Лили, и было в его лице странное отчаянье, которое едва ли могли ощутить окружающие, но она… она чувствовала его каждой клеточкой тела.

— Именно поэтому моя правая рука — это Фрэнк Лонгботтом, человек, которого вряд ли бы можно было заподозрить в симпатиях ко мне. Однако он верен и талантлив. И я верю, что если случится что-то со мной, он достойно понесет свои обязанности.

Люди хлопали. Зараженные каким-то энтузиазмом, они вставали с места и аплодировали. Не сдержавшись, Лили также поднялась с места, наблюдая, как подходит к Скорпиусу Фрэнк, как странное уважение отпечатывается будто во всем его лице.

Неловко хлопнув в ладоши, Лили не смотрела на Фрэнка. Она перевела свой взгляд на Скорпиуса, который стоял чуть поодаль, явно отдавая внимание Лонгботтому. Его лицо было нечитаемым, таким холодно-безразличным, что вряд ли можно было заподозрить его в каких-то душевных муках.

Но она знала, чувствовала, как тяжело ему стоять в этом центре, как тяжело держать лицо и как тяжело отыгрывать свою роль.

И когда он вновь посмотрел на нее в ответ, едва ухмыльнувшись так по-мальчишески, как тогда, в Хогвартсе, когда они были наедине, Лили подумалось… насколько же похожими были их судьбы. И насколько же одинаковая трагедия заключалась в их лицемерных жизнях, в попытках вставать с колен, держать ровно голову, ухмыляться криво, чтобы никто не заметил, как много мрака и горечи скапливается в душе, как переполняя ее, она выходит из берегов, рождая такую дикую ярость, от которой не было спасения. Одна только извечная ярость, сжигающая все мосты.

«Сила в борьбе», — вздрогнув, едва тихо прошептала Лили, сомкнув пальцы в кулак, вспоминая свои бесконечные попытки подняться, восстать, найти свое место и признание.

Но. Были ли силы бороться?

Июнь наступил едва заметно. Лили бы и вовсе не вспомнила о времени, если бы ей не предстояла многочисленная бумажная волокита, связанная с лавкой. Да и то, она почти не думала об этом, полностью погружаясь во что-то новое, такое незнакомое и неизведанное, что… Поттер не могла остановиться.

Они виделись со Скорпиусом почти каждый день, хотя вряд ли эти встречи составляли больше тридцати минут, но Лили так сильно лелеяла эти незначительные моменты, что странный трепет поднимался у нее в душе — Лили и сама будто расцвела. Впервые в жизни черные, тяжелые ткани не радовали ее глаза; впервые в жизни она просыпалась со странной, какой-то даже изувеченной радостью. Лили не избегала семейных завтраков, обедов, ужинов, рассеянно улыбалась и частенько оставалась с Прю на кухне, показывая ей многочисленные поваренные книги, оставшиеся от матери.

В ее жизни почти ничего не изменилось: несмотря на постепенную смену имиджа и даже некоторого поведения, Лили по-прежнему не говорила со своим отцом дольше будничных фраз, а вернувшийся из Шотландии Джеймс едва ли удостоился с ее сторон больше, чем раньше.

— Лили, — протянул Скорпиус, когда они сидели в гостиной, и она слегка улыбаясь, мимолетно смотря на него. Внутри Лили всегда поднимался странный вихрь чувств — такой яркий, что хотелось жмуриться и улыбаться, так, чтобы напрягались щеки.

В ту же секунду, преодолев расстояние между ними, он крепко схватил ее за талию и, склонившись, явно хотел поцеловать, и именно в этот момент Лили резко уперлась руками ему в грудь и, насупив брови, едва слышно прошептала:

— Почти все дома! Что, если они увидят?

— И что? — насмешливо спросил Скорпиус, но, видя ее недовольство, все же отодвинулся, оставляя спасительные сантиметры.

На самом деле, ей самой нестерпимо хотелось приластиться к нему, словно кошка, и почувствовать тепло, исходившее от его тела, но каждый раз, стоило ей только начать мечтать об этом, как страх липкими пальцами пронизывал тело: она боялась, что именно в этот момент кто-нибудь из домашних увидит их, и у них не останется ни единого сомнения по поводу того… что они были вместе?

— Как что? — удивленно и немного возмущенно протянула Лили, слегка повернувшись, чтобы увидеть, если кто-то спустится.

Она и сама не понимала причину своих страхов. Наверное, ей просто хотелось спрятать свое счастье от всего мира, чтобы никто не мог осознать, насколько это счастье хрупко и как же дорого оно ей. Терзаемая сомнениями, Лили до сих потаенно думала, что кто-нибудь точно захочет ее уничтожить, отыграться, воспользовавшись чувствами, которые по-прежнему воспринимались Лили роскошью, непозволительной сладостью.

Наверное, поэтому она никогда не могла расслабиться рядом со Скорпиусом, не могла показать всю нежность, которую теплилась внутри нее. Даже просто притронуться к нему, вдохнуть его аромат было так сложно, что очень часто инициатором любой близости выступал Скорпиус и почти никогда — она.

— Лили, — повторил он вновь, вынуждая ее обернуться и посмотреть на него уже в упор. Малфой выглядел, как всегда, безразличным, и только в глазах его она могла увидеть странную, но такую привычную тень. — Почему ты хочешь держать наши отношения в тайне? Какой в этом смысл?

В этом не было смысла, Лили знала, но также она понимала одну вещь: где-то глубоко внутри она прятала очевидную, столь правильную мысль, которая душила ее, — никакая она ему не пара. Будучи прагматиком, Лили понимала это слишком отчетливо — она ничего не могла предложить Скорпиусу, имевшему в свои еще, по сути, малые годы, видную политику и будущее. Лили — чернокнижница, столько раз преступавшая закон, что можно сбиться со счета; столько раз появлявшаяся на первых полосах газет из-за своих порою поспешных, неуместных действий, что…

Тяжело вздохнув, Лили поджала губы, смотря на него решительно, совершенно не имея аргументов, чтобы вступить с ним в спор.

— Я все рассказал твоей отцу, — вдруг резко проговорил Скорпиус, и словами своими он выбил у нее невольных вздох. Лили замерла. И какой-то едва ощутимый холодок прошелся по спине. — Он знает, что мы вместе.

— Какого черта?! — почти что яростно воскликнула Лили, вскочив с дивана. Негодование ее было столь велико, что непременно хотелось им поделиться, и, вздыхая тяжело, она неотрывно смотрела в лицо Скорпиус, который, казалось, лишь сильнее помрачнел. — Ты не имел права делать этого без моего согласия!

— А ты бы согласилась? — насмешливо спросил он, спокойно встав с места, и от ленивого безразличия, которое было вылито в его лице, хотелось лишь раскричаться сильнее.

— Конечно, нет! — яростно прошептала Лили, уперев руки в бока. — И именно поэтому ты не должен был делать этого… как ты мог? А как же я? Как же мое мнение?

— Знаешь, что думаю я? — деланно спокойно спустя минутную паузу наконец ответил Скорпиус, и взгляд его отчего-то совсем не нравился Лили, он вызывал лишь странную горечь. — Что, будь твоя воля, ты бы никогда и никому не рассказала о нас. И меня это бесит. Почему мы должны скрываться? Что такого противоестественного в том, что мы вместе? — подойдя ближе к ней, он нагнулся, так, чтобы никто, кроме нее не мог расслышать его слов, наполненный тихой яростью. — Такое ощущение, что ты либо стесняешься меня, либо вбила в свою голову абсолютно глупые мысли. Но я не мог поступить иначе: встречаться с тобой без ведома твоего отца означало бы проявить к нему неуважение. А я так не могу. И, зная, что ты бы никогда не согласилась, я поступил так, как считал нужным. Сожалею ли я? — он усмехнулся. — Нисколько. Потому что в том, что я сделал, нет и не будет ничего плохого, в то время как ты, похоже, сомневаешься в факте наших отношений и словно и ждешь, когда я с коварной улыбкой скажу тебе, что, на самом деле, ничего и нет и что я тебя просто водил за нос. Не так ли, Лили Поттер?

Лили была так зла, что, вскинув голову, она с нескрываемой яростью процедила, чеканя гласные:

— А что, не так? Какой резон тебе быть вместе со мной?

На последних словах голос ее дрогнул, а мрачная усмешка Скорпиуса отчего-то вызвала лишь новый приступ отчаянного сожаления. Она знала, что делает ему больно, но не могла остановиться. И, когда Малфой развернулся и быстрым шагом пошел прочь, она даже не постаралась остановить его.

Весь день Лили просидела как на иголках и, будучи злой на весь мир, она заперлась в комнате, с ненавистью смотря в календарный листок. Июнь… светлый, такой праздничный июнь вызывал в ней желание расхохотаться гомерическим хохотом и, откинувшись на кровати, заснуть так глубоко, чтобы проснуться как-нибудь в октябре.

«Что такого в том, что отец все знает? — невольно думала она уже на следующий день. — Разве он был бы против?».

Лили знала, что нет, ведь Скорпиус пользовался если не симпатией, то уважением Гарри Поттера, однако, вглядываясь в отца пристальнее, она то и дело старалась уличить его в каких-нибудь косых взглядов в ее сторону или не свойственных ему жестах, мимике.

Джеймс смеялся как-то уж слишком натужно, рассказывая про Шотландию, и отец с лукавым любопытством слушал его, то и дело рассеянно поправляя очки. И Лили, наблюдавшая за ним украдкой, в какой-то момент поймала себя на мысли, что ей бы хотелось выслушать мнение Гарри, увидеть его реакцию.

— Ты никогда не узнаешь, что он чувствует на самом деле, пока не спросишь об этом, — сказал ей однажды Скорпиус, когда они, сидя в ее комнате рассматривали книги. Тогда Лили, заразившись отчаянной мыслью найти средство, чтобы хотя бы замаскировать проклятие Скорпиуса, старательно искала ответ в книгах, незаметно для себя как-то обмолвившись об отце.

И… Лили понимала, как прав был Скорпиус, оттого, разозлившись на себя от одной только мысли о нем, она резко встала из-за стола, и несмотря ни на кого поднялась к себе в комнату.

В комнате на столе стопкой лежали книги, которые еще неделю назад Лили с упорством вычитывала, чтобы хоть как-то помочь Скорпиусу. Даже зная, что этот ожог был не столь опасен и не нес за собой уж слишком сильных последствий, она мечтала вылечить его руку, которую он по-прежнему прятал от нее.

Так глупо, что теперь в этом даже не было смысла.

После их встречи прошло три дня, и Лили уже окончательно остывшая с замиравшим сердцем ждала того момента, когда он придет к ней. Но он все не приходил, и странная тоска накатила на Лили — она слышала, как отец говорил Альбусу, что сейчас у Скорпиуса и у Фрэнка важные встречи с инвесторами и что у него катастрофически мало времени, но и это не могло ее утешить. Ведь Лили знала, что он не приходил в их дом из-за нее.

Когда от мыслей совсем не оставалось спокойствия, а отчаянное желание найти его как-то уж слишком давило, она поднималась к себе на чердак, на лабораторию и смотрела в полуоткрытое окно, больше не куря. Она бросила сигареты почти сразу, потому что никогда не нуждалась в них, а недовольный взгляд Скорпиуса, который он бросал на любые завалявшиеся в ее комнате папироски, почему-то вызывали трепет и желание избавиться от них всех.

Они были вместе так мало… всего лишь какие-то две недели, но Лили казалось, что за эти четырнадцать дней она так сильно изменилась, как никогда. И было так больно понимать, что они разругались из-за такой глупости, что, стиснув себя в объятиях, Лили лишь упорнее всматривалась в улицу, все ожидая, что вот, из-за поворота появится Скорпиус. Который придет к ней.

— Тьфу, ну и пылище, — Лили вздрогнула обернувшись, заметив Джеймса. После его возвращения из Шотландии они ни разу не побыли наедине, и сейчас, всматриваясь в его слегка сутулую спину, она невольно подумала, что почти скучала.

— Лицо попроще, сестренка, — с усмешкой сказал он, отодвинув какую-то коробку. В ней лежали квиддичные перчатки и наколенники, те самые, которые подарил Джеймсу отец в первый год его дебюта. — А то такое ощущение, что ты сейчас прыгнешь вниз.

Джеймс с тоской посмотрел внутрь коробки и замер, словно ноги его приросли к земле. Он весь состоял из сгустка отчаянья и глупого желания доказать, что сможет перебороть эту систему. И было в этом что-то так похожее на нее, что вызывало у Лили лишь горькую улыбку.

— В Шотландии ничего не вышло? — просто спросила Лили. Все это время Джеймс с упоением говорил о природе, архитектуре и людях, но ни слова о цели своего визита. И такая натужная улыбка была ему так ни к лицу.

— Я идиот, Лили, — ответил он, и, качнув рукой, резко поднялся, схватил за коробку, а потом, поймав ее взгляд, неловко кивнул, — на мусорку хочу отнести.

— Джеймс, — немного удивленно протянула Лили, оторопело поглядев в его спокойное, можно сказать, безмятежное лицо.

Но он ничего не ответил и спокойно вышел из комнаты. Только Лили знала, что в этом спокойствии не было ни черта искреннего, и, не выдержав, она пошла следом. Он действительно вытащил коробку на улицу, поставил ее возле маггловского бака, а потом, стряхнув с рук невидимую пыль, резко развернулся и вернулся обратно в дом, где у крыльца стояла Лили, невольно взирающая на него.

— Ты пожалеешь об этом, — с некоторым отчаяньем протянула она, ни на шаг не отставая от Джеймса, который, словно не замечая ее, пошел вперед, на кухню.

Он подошел к чайнику, налил себе в кружку кипяток, а потом в развалинку сел на стул, слегка взмахнув палочкой, чтобы вода постепенно превратилась в крепкий-крепкий чай.

— Ты общаешься с Элеонорой? — спросил он тогда, когда у нее не было даже надежды на то, что Джеймс обратит свое внимание на сестру. Только вот суть вопроса была такой странной, что Лили лишь нахмурилась.

— Нет, — протянула она, качнув головой, а потом странная мысль осенила ее, и Поттер неловок протянула: — Между вами что-то произошло… в Шотландии?

Джеймс молчал. И в этом молчании было столько всего, что, когда через секунду он выпалил на одном дыхании, Лили едва ли удивилась:

— Ну… мы переспали, и, собственно, я вообще без понятия, что теперь делать, понимаешь?

— Мерлин, ты бы мог оставить подробности своей личной жизни при себе, — отчего-то смутившись, проговорила Лили, аккуратно проведя ладонью по лбу. Странное чувство досады вдруг кольнуло ее в сердце, ведь… как сильно Лили мечтала об этом со Скорпиусом, какое трепетное желание охватывало все ее нутро от одного лишь его прикосновения.

— Почему в жизни все так странно получается? — по-философски важно спросила он, не обращаясь толком ни к кому, печально уставившись в пространство. — Я хотела вначале просто позвать ее в кино, а уже потом… ну, потом в общем. Однако вышло лишь так, что я даже ничего не сказал ей в тот день, и, кажется, она теперь точно не захочет меня видеть. Может, это такая поттерская черта? Делать все через задницу.

Понурив голову, Лили проследила за тем, чтобы Джеймс допил чай, а затем неловко поднявшись, пошел к себе в комнату. И, когда она осталась наедине сама с собой, Поттер не сдержалась, запустила руки в волосы, почувствовав эмоциональный коллапс. Ей хотелось плакать, но повода не было; хотелось найти Скорпиуса, но при этом она была так на него зла, что даже не пыталась. Лили хотелось перестать скрывать всю ту тонну эмоций внутри себя, хотелось поделиться ими с окружающими, но все, что делала она, это переживала их внутри себя.

И, вспоминая слова Скорпиуса, Лили почувствовала лишь горечь. Потому что по-прежнему не доверяла никому, потому что по-прежнему боялась предательства и ничего не могла с собой поделать. Ведь некогда сильная Лили Поттер начинала стесняться себя — своей жизни, репутации, даже характера.

Дверь щелкнула, и Лили, подумав опять о Малфое, с надеждой посмотрела на порог. Но нет. Это был отец, который, что-то говоря себе под нос, рассеянно зашел в гостиную, похлопывая себя по карманам мантии. А потом, почувствовав ее пристальный взгляд, он невольно поднял голову и, наверное, вид у Лили был какой-то необычный, потому что вместо привычных приветствий, он спросил, приподняв брови:

— Что-то случилось, Лили?

Она качнула отрицательно головой, а потом, встав с места, подошла к лестнице. И именно в этот момент что-то надорвалось в ней, и она почувствовала, что в глазах у Лили стоят слезы. На первых двух ступеньках почти семь лет назад лежала, истекая кровью, Джиневра Поттер, и это воспоминания были столь ярким, что, не сдержавшись, Лили всхлипнула, а потом, обернувшись, посмотрела на отца, который слишком пристально наблюдал за ней:

— Почему ты не спас ее?

Она выпалила это быстрым, сбивчивым голосом, и глаза ее, отчаянно заморгали, не давая слезам окончательно вырваться наружу. Лили говорила без ненависти, без упрека, но с такой тоской, что он, приоткрыв рот, явно хотел что-то сказать. Но у него не нашлось слов.

Вопрос повис в воздухе. И, наверное, лучше было бы ей просто взять и сбежать. Но Лили не могла. Она больше не могла молчать.

— Почему ты никогда не говорил с нами… со мной об этом? — продолжала она, чувствуя, что вот-вот точно захлебнется в слезах, потому что сейчас Лили опять чувствовала себя глупым подростком, который, столкнувшись с болью, не смог найти ей выход.

Она словно вновь переживала тот день, и чувство обиды, непонимания, неприятия навалились на нее тяжелым грузом. Как сложно его было нести все эти годы, как трудно было заставлять себя игнорировать этот день и поведение отца! Вылитая маска «солнечной», постоянные попытки подменить себя, скрыть от общества свои истинные пристрастия… даже ее презрительное поначалу отношение к Скорпиусу — ведь все это стало следствием того, что она по-настоящему боялась быть собой. Боялась испытывать боль, которая жила внутри и которой она и не думала давать выход.

Эту боль Лили пронесла в своем сердце столько лет, что сейчас от нее осталась лишь нечеловеческая тоска, и ей так надоел этот груз, что нестерпимо хотелось его перекинуть на кого-то другого. Разделить его с кем-то.

— Я так нуждалась в те в то время, но тебя не было! — воскликнула Лили, слегка крутанув головой, из-за чего волосы больно хлестнули ее по лицу. — Ты замкнулся, пропал на работе, а потом поскорее решил отправить нас в Хогвартс. Почему ты не говорил со мной?! — голос ее почти сорвался, и она отчаянно боялась посмотреть на своего отца, чтобы не увидеть там опять безразличие. — Неужели я не была нужна тебе настолько, чтобы ты даже не попытался переступить через те тысячи бессмысленных писем и просто взять и поговорить со мной?

Чувствуя, как болит от слез глаза и как сорвалось ее дыхание, Лили резко крутанулась, мечтая сбежать, но в этот момент она почувствовала крепкую руку на своем локте, которая заставила ее остановиться. И, не сдержавшись, Лили бросила на отца отчаянный, какой-то даже затравленный взгляд, видя, как много беспокойства в таком родном лице.

— В моей жизни нет и не было ничего ценнее вас, — быстро проговорил Гарри, поравнявшись с ней, — я думал… думал, что вы не хотите со мной разговаривать, поэтому никогда и не поднимал эту тему. Но как ты могла думать, что ты не нужна мне, Лили! Ведь я так люблю тебя, — Лили всхлипнула, неволько приблизившись к нему на шаг, озираясь, словно напуганный зверек. И, улыбнувшись, он аккуратно погладил ее по голове, полностью разрушая прическу, вызывая у Лили то ли фырканье, то ли самый настоящий всхлип.

— Ты всегда искал во мне черты матери, — резко выпалила она, нахмурившись, скривившись словно от горечи, — я знаю… я видела это!

— Нет, — помотав головой, уверенно произнес он. — Что это еще за глупость? Я всегда наблюдал за тобой, потому что пытался понять. Мы же никогда толком и не говорили.

Истерика, поднимавшаяся в груди, медленно утихала, и, когда они сидели уже в гостиной, и Лили, неловко посматривая на отца через плечо, кусала от волнения губу, она чувствовала странный стыд. Ей было так горько думать о том, сколько проблем и сколько страданий она причиняла своим поведением ему, что непременно хотелось извиниться или поделиться этим с отцом. Но, слушая граммофон, который напевал незатейливую джазовую мелодию, Лили не решалась нарушить эту уютную, такую семейную тишину.

— Знаешь, почему я решил помогать Скорпиусу? — в какой-то момент проговорил он, и Лили, вздрогнув, с некоторой тоской посмотрела на него в ответ. — Джинни, маму… — он запнулся, склонившись над коленями. — В ее смерти все не так просто, понимаешь?

С затаенным дыханием, Лили внимательно посмотрела на отца, чувствуя, как легкие будто тяжелеют, придавливая ее к земле. Никогда еще, совершенно никогда они не говорили о смерти матери, и было в этом что-то сакральное, личное.

— В тот год Содружество, будучи еще не правящей партией, проталкивало закон об освобождении Азкабана от защиты дементоров. Конечно, уже до этого к их услугам прибегали лишь в особых случаях, и бывшие Пожирателями как раз и были эти особым случаем… они долго мусолили этот закон, прибегая к манипуляциям общественности… такой шум подняли, — скривившись, Гарри устало потер глаза, приподняв очки, а потом как-то бессмысленно проговорил: — В итоге они провели его. Азкабан стали охранять лица, по иронии связанные с одним из членов Содружества, у которого была собственная охранная организация. Удивительно ли, что Шафик сбежал? Нисколько. Удивительно то, что они скрыли это даже от меня, главы авроров, а когда я узнал об этом, было уже поздно. Джинни умерла, а он перерезал себе горло в канаве.

На секунду прикрыв глаза, Лили еле-еле вздохнула, прикусив губу, ощутив прилив знакомой ненависти. Почему же, почему было так тошно? Откуда эта тоска?

— Тогда я стал пересматривать свои взгляды на мир. Конечно, понимание, сочувствие, стремление к освобождению и упразднению жестоких норм прошлого — это хорошо и красиво звучит, — горькая улыбка тронула его губы, а потом словно застыла. — Но в реальности все куда сложнее. Есть вещи, которые хоть и жестоки и кажутся варварскими, но без них никуда. Гермиона этого не понимает. Она движима благими помыслами: ей просто хочется освободить всех от угнетения, которое, порою, выдумано ею же. Но это глупо. Абсолютно, совершенно глупо. И доказал мне это Скорпиус, мальчишка ведь, но сколько в нем толка. Я бы не простил себе, если бы такой потенциал в итоге пропал.

Приподняв голову, Гарри внимательно поглядел на Лили, слегка сощурившись.

— Иногда я вижу в нем что-то опасное. Я знаю, о чем думают многие его соратники и знаю также, что если бы он не был влюблен в тебя, а потому не стал бы искать со мной встреч, он бы давно мог свернуть не туда. Скорпиусу нужен балласт, который должен удерживать его. И я так рад, что для него — это ты, человек, который невольно делает его лучше, чем, возможно, он и есть.

Всматриваясь в глаза отца, Лили не могла проронить ни слова. Задумавшись, она лежала ночью в своей кровати, поглядывая будто сквозь темноту. Она едва ли могла оформить мысли в голове, и не было даже радости от того, что она наконец поговорила с отцом. Какое-то гнетущее чувство душило ее, переламывало кости, заставляя захлебываться странным предчувствием.

День умер. И наступивший после него едва ли отличался от предыдущего. Лили ждала, сама не зная чего, и, частично принимая участия в семейной суматохе, все же старалась улыбаться, невольно подбадривая отца, который после произошедшего явно чувствовал себя неловко. Но глубоко внутри Лили мечтала сбежать. От мыслей, от предчувствий, от своей жизни. И, когда ближе к вечеру, она неслышно вышла из дома, то невольно свернула во внутренний дворик, где присев на качели, Лили бессмысленно посмотрела в небо.

Она долго так бессмысленно сидела, вскинув голову, или ей только так казалось. Время словно перестало существовать, и впервые она ни о чем не думала и ничего не чувствовала — лишь наслаждалась тем, как сумерки постепенно вступали во владения, призывая мир ко сну.

Ей чудилось, что кто-то стоит позади, и, когда ощущение это стало слишком осязаемым, она круто повернулась, увидев Скорпиуса. Он стоял в пару шагах, нерешительно, словно не зная, как к ней подступиться.

Она так соскучилась по нему за каких-то четыре дня, что, поднявшись, она также нерешительно подошла к нему навстречу, а потом, не сдержавшись, обняла, едва вдыхая аромат его парфюма.

— Прости меня, — проговорил он, прижимая ее ближе к себе, и Лили могал почувствовать гулкое биение его сердца. — Я был не до конца прав.

— Ну конечно, мистер Малфой и полное признание своих ошибок — это моветон, — лукаво протянула Лили, нежась от собственных чувств. — Я тоже была неправа, Скорпиус. И… я так скучала!

Сидя на качелях, едва раскачиваясь, Лили ласково смотрела в его лицо, едва касаясь пальцами до скул, мечтая всю нежность передать одним только взглядом.

Скорпиус молчал. И, казалось, что мыслями он был где-то вдалеке, и мысли его были тяжелыми.

— Знаешь, — наконец сказал он, вынуждая Лили слегка склонить голову, чтобы лучше разглядеть направление его взгляда. — Иногда мне кажется, что политика совсем не мое.

И глаза его были наполнены такой странной печалью, что ни возразить, ни согласиться сил не было.

Внутри опять, так по-знакомому появлялась душевная мука, и Лили боялась. Боялась того, что все иллюзорно. А потому, наверное, обняв его, Лили едва перевела дыхания, чувствуя, как разбит он и как сильно сломана она.

Так можно ли было сделать из них что-то путное?

* * *

Солнце заливало пространством светом, и Лили, читая, то и дело отрываясь от строк, чтобы посмотреть рассеянно перед собой, а потом также рассеянно углубиться в чтение. Что-то не давало ей покоя. Какое-то странное ощущение жило и развивалось в ее груди, и будто только и ждало малейшего случая, дабы вырваться наружу, обнажая странную, тихую не то ярость, не то боль.

Без зазрения совести Лили могла бы сказать, что ее жизнь круто изменилась — больше не было неловких семейных вечеров, когда она, пряча все свои чувства и эмоции, старательно игнорировала свою семью. Нет, казалось, что именно сейчас они стали олицетворением той самой картины, которую много лет назад рисовал Ежедневный Пророк.

Не было ни препираний с Альбусом, не тихой агрессии к Прю, ни презрения к своему отцу. Но Лили и не могла сказать, что между ними было доверие или взаимное желание поделиться собственными проблемы. Они выросли такими. И чем больше думала об этом Лили, тем сильнее она понимала, что как бы не сближались они, между ними всегда будет стоять что-то невидимое, такое, что не дает сблизиться окончательно.

Дело ли было в Лили или в окружающих… едва ли она могла сказать. Но порой она ловила себя на мысли, что ни была до конца честной даже со Скорпиусом. Ей так много всего хотелось ему сказать, столько нежности погибало внутри нее, но она никогда не показывала этого, не давала понять, насколько сильно ее тревожило его состояние.

Она постоянно спрашивала его о руке, по-прежнему размышляя, как можно было бы свести черноту. И с каждым разом, натыкаясь на понимание, что это невозможно с учетом той политики, которая главенствовала в магическом мире, Лили задыхалась. Медленно, но слишком отчаянно.

Задумавшись, Лили не сразу почувствовала чье-то присутствие в лавке. И лишь когда она ощутила знакомый аромат, Лили подняла голову и увидела Скорпиуса, который, улыбаясь, стоял рядом с ней почти вплотную.

— Как собрание? — неловко спросила Лили, отложив книгу в сторону, испытывая трепет где-то внутри. Он был так близко, что непременно хотелось коснуться его лица, но Лили не делала этого, опасаясь чего-то.

Усмехнувшись, Скорпиус резко схватил ее за талию и усадил прямо на стол, чтобы она была на одном уровне рядом с ним, и быстро проговорил:

— Можно хотя бы с тобой мне перестать думать об этом?

Он целовал ее с нескрываемой нежностью, так чувственно, что Лили еле сдерживала стоны, рвущиеся наружу. И только сознание, воспаленное тревожностью и дурным предчувствием, говорило ей обо одном: Скорпиус не договаривает. Он будто никогда не был до конца серьезен с ней, никогда не делился своими переживаниями или проблемами.

— Завтра будет важный вечер, — разорвав поцелуй, спокойно проговорил Скорпиус, но дыхание его было порывистым и тяжелым. — Что думаешь о том, чтобы стать моей спутницей?

Лили задохнулась от той волны странной радости и удивления, которая захлестнула ее. Это было таким заманчивым, что, облизнув нижнюю губу, она улыбнулась едва заметно, притягивая его к себе ближе, прошептал прямо в губы:

— Конечно.

Внутренне Лили изнемогала от желания, когда его губы находили чувственные точки на шее, а рука, все еще облаченная в перчатку, едва поглаживала колено. И, притянув его ближе, зарывшись руками в волосы, она прикрывала глаза от того наслаждения, которым было пронизано каждая клеточка ее тела. Отчего ей было совсем невмоготу рассказать о своих желаниях самому Скорпиусу и, гонимая собственными сомнениями и страхами, она радовалась любой его инициативе, думая о том, что все у них как-то странно и неправильно.

Они были вместе, а между тем каждый молчал о том, что ему было важно. Они виделись почти каждый день, по большей степени молча рядом друг с другом и лишь изредка Скорпиус мог рассеянно начать рассказывать интересные, глупые истории из своего детства. В этом молчании не было неловкости. Только вот Лили хотелось говорить и говорить, что совершенно не получалось.

Застонав, Лили прижала его голову еще ближе к себе и, открыв на секунду глаза, она вздрогнула, заметив у порога слегка ошарашенного, явно только вошедшего Фобоса Берка, которого она сама же и позвала ради документа о передачи лавки ему в собственность.

— Фобос! — почти воскликнула Лили, резко отодвинувшись от Скорпиуса, который, нахмурившись, проследил за взглядом Лили и теперь мрачно взирал на непрошенного гостя.

— Что ж, видимо, я помешал, — безразлично протянул Фобос, собираясь уходить, и Лили, спрыгнув со стола, оправила юбку, чувствуя, как от неловкости покрывается едва заметными пятнами.

— Нет! Скорпиус, ты уже собирался уходить, не так ли? — почти что взмолившись, спросила она, внимательно смотря в серые глаза. Он был недоволен, но, видимо, понимая, что в его компании диалог точно не завяжется, лишь мрачно сузил глаза.

— Да, — наконец проговорил Скорпиус, и, отступив от нее, он холодно взглянул на Берка, который явно сам мечатл поскорее отделаться от Лили и уйти. — Что ж, я зайду за тобой завтра в семь, — не оборачиваясь, бросил он. — Надеюсь, мистер Берк, теперь вы вполне удовлетворены?

— Вполне, — почти процедил он, под конец усмехнувшись иронично.

Скорпиус вышел неспешно и напоследок оглянулся, посмотрев на Лили, из-за чего она, едва приподняв уголки губ, слегка кивнула головой, как бы говоря, что все с ней будет в порядке. И едва Малфой скрылся, как Лили, боясь отчего-то посмотреть Берку в глаза, спешно открыла верхний ящик стола, чтобы найти проклятую бумажонку.

— Ты вступишь в право владения только через неделю, — буднично проговорила Лили, съедаемая собственными терзаниями. Ей хотелось сказать ему совершенно другое, но чувствуя, что некоторое подобие дружбы между ними давно испарилось, она не хотела делать первый шаг. — Раньше никак не получится, Фобос.

Время оттягивать больше не было смысла, и Лили, подойдя ближе к Берку, протянула пергамент. И, Мерлин, до чего же ей хотелось разразиться гомерическим хохотом, вспомнив, как лелеяла она заполучить эту лавку и как легко теперь отказывалась от нее. Что бы сказал Асторат? Был бы он доволен ею?

Фобос усмехнулся, не сводя с нее безразличного взгляда, и в нем едва заметно плескался интерес. В этой лавке они впервые встретились. Можно ли было сказать, что здесь происходит и их последняя встреча?

— Спасибо, — наконец проговорила Лили, не опуская глаз, не склоняя голову, чувствуя откуда-то появившуюся внутреннюю силу. Она и забыла, насколько сильна в ней была гордость и насколько унизительно было бы показать, насколько тяжело ей жить человеку, который частично был причастен к ее падению. — За то, что рассказал тогда обо всем Малфою.

— Не думаешь ли, что я делал это ради тебя? — приподняв бровь, с едкой насмешкой протянул Фобос, вальяжно забрал из ее рук пергамент, безразлично быстро пройдясь по нему взгляду, чтобы потом вновь посмотреть на нее в упор. — Мне нужна была лавка. И Малфой мне ее пообещал… он хорош, — улыбка его стала шире, веселее, — всегда держит свое слово. Настоящий Темный лорд.

Что-то кольнуло. И Лили, вздохнув еле слышно, почувствовала, как страх охватил ее душу. Ей не нравились эти речи, не нравилось, как многого ждали от Скорпиуса. Одна мысль о том, что все видели в нем порождение зла, бесчеловечия, вызывала приступ тошноты — потому что Лили знала, с этого пути не возвращаются. Такие прозвища были опасны.

Вспоминая наполненные глубокой печалью глаза Скорпиуса, она думала лишь о том, как сильно ей бы хотелось уберечь его от этого пути, при этом осознавая, что совершенно не может ничего сделать. У Лили — ничего. Ни признания, ни репутация, ни места в общество. Навеки изгнанная, маргинальная Лили Поттер. «Не к этому ли ты шла все хогвартские годы?»

— Дом Астората я собираюсь снести, поэтому в течение нежели, если захочешь, можешь вынести оттуда, что хочешь, — как ни в чем ни бывало продолжил Берк, аккуратно спрятав пергамент. Но, поймав ее вопросительный взгляд, поспел добавить: — Дом старый и ветхий… к тому же, недавно умер мой отец и теперь имение официально принадлежит мне. Придется как-нибудь уживаться в нем вместе с моей сестренкой.

Ироничная улыбка появилась на его губах, и Лили, смотревшая на него внимательно, знавшая все его мысли и мировоззрение, вдруг усмехнулась, так по-старому злобно и с презрением.

— Ты же продашь ее, — проговорила она, усмехаясь сильнее, и от улыбки этой Фобос замер, приподняв бровь. — Не в притон, конечно, а какому-нибудь старому богачу, причем, невзирая даже на его статус крови.

— А что, по-твоему, умеет еще делать Бэкки, кроме как раздвигать ноги? — с некоторой злобой ответил Фобос, ощетинившись. — Она глупа и зависима… ей нужен кто-то, кто бы имел над ней власть, посему это очень даже удачное завершение ее беспечной жизни.

— Лицемер, — скрестив руки на груди, испытывая странные, ностальгические чувства.

Годы в Германии, мелькая перед глазами, виделись Лили такой глупостью. Вместе того, чтобы задуматься о своем будущем и кем станет она в итоге, Лили предпочла медленно падать вниз, и падение это было опекаемо тонкой, едва заметной заботой Фобоса. Между ними была лишь одна разница: он был взрослым и знал, куда и зачем идет; у него было подспорье в виде семейного бизнеса и он никогда не знал другой жизни. А у Лили тогда было только разбитое сердце и надтреснутая жизнь.

— Ну так что, вы теперь вместе? — с насмешкой протянул Фобос, заснув руки в карманы. — Забавно-забавно… даже интересно, как коротки будут ваши отношения.

Улыбка его заставила Лили невольно напрячься и с прищуренным взглядом посмотреть внимательно на Фобоса. Она знала, зачем он это говорит, но ничего не могла поделать — потаенная неуверенность в себе нахлынула на нее, заставляя самолично задаваться подобным вопросом.

— Ты даже представить не можешь, какими женщинами окружен Малфой и насколько опасно это общество… оно раздавит тебя, Лили Поттер.

— После всего, что я пережила? — со злобной насмешкой тихо проговорила Лили, и глаза ее сверкнули знакомым, забытым блеском. — После всего, что я вынесла? О, нет, Берк. Если и есть на свете правда, так она заключается лишь в одном: нет той силы, которая меня уничтожит. Я всегда буду подниматься с колен, что бы со мной ни происходило.

Кивнув головой, Фобос лишь усмехнулся, а потом, развернувшись, спокойно ушел прочь, оставляя Лили наедине со своими мыслями и страхами. В голове ее творился настоящий хаос: потому что Лили знала, черт побери, что прямо сейчас сломана настолько, что едва ли сможет находиться рядом со Скорпиусом на публике. Он — в центре внимания, а значит, рано или поздно там же окажется и она.

«И о чем я только думала, соглашаясь пойти с ним?», — нервничала Лили весь день, даже не заметив, как стремительно пролетело время и до назначенной Скорпиусом встречи оставались считанные часы. Она роптала на себя, пытаясь отыскать нужное платье к вечеру, а когда почувствовала некоторую усталость, то, прикрыв дверцы шкафа, прислонилась к нему, прикрыв глаза.

Ей хотелось отвлечься от тяжелых дум, потому, наверное, спустившись вниз, Лили бессмысленно вышла на улицу, бродя сквозь бесконечные завитки улиц, смотря в никуда. И когда, подняв голову, она заметила конторку, в которой работала Элен, Лили остановилась.

Отчего-то Лили очень хотелось с ней поговорить, в особенности — натолкнуть ее на откровенный разговор и выпытать, что на самом деле думалось ей о ситуации с Джемсом. Почему-то Поттер думалось, что непонимание, возникшее между ними, могло разрешиться с помощью ее участия, и от этой мысли, которая теплилась в сознании у нее с того самого времени, когда она выслушала Джеймса. А потому, не думая ни о чем, она уверенно зашла внутрь.

Заурядная работа писаря так не сочеталась с рассеянной Элен, что, ожидая ее в комнате приема, Лили лишь усмехалась презрительно, поглядывая на занятых девушек, заполнявших бланки. Было очевидно, что сюда она пришла не по собственному желанию, а, вероятнее всего, по наставлению семьи, и можно было лишь догадываться, о чем на самом деле мечтала Элеонора Спинетт.

«О доме и куче орущих детишек», — безразлично подумала Лили, склонив голову, подперев подбородок. И какой-то странный трепет появился в ее груди буквально на секунду, чтобы потом, испугавшись, она тотчас спрятала его куда-то на задворки сознания.

Элен шла медленно, озираясь по сторонам, словно сомневаясь в достоверности информации, но когда большие ее ореховые глаза наткнулись на Лили, лицо ее исказилось в светлой меланхолии. Такой знакомой и почти не изменившейся.

— Мерлин, Лили! — протянула она шепотом, ведя ее к себе в кабинет, чтобы потом, плотно закрыв дверь, с особым вниманием посмотреть внимательно, прямо в душу. — Я чуть с ума не сошла, когда услышала обо всем.

— И что ты думаешь? — почему-то дрогнувшим голосом спросила Лили, от нервов проведя рукой по лакированной поверхности стола. В голове как некстати появился Годрик, искаженный яростью, несчастный Годрик, и сердце у Лили заныло, затрепетало так больно, что захотелось непременно вскричать.

— А как можно смотреть на это? Ты защищалась, — так спокойно проговорила Элен, что, не выдержав, Лили внимательно посмотрела на нее. Удивительное понимание было в ее глазах, такое тихое, такое печальное… смотря на нее, Лили мысленно переносилась в Хогвартс, представляла знакомые оживленные коридоры, а потом, обрывая собственные воспоминания, она чувствовала горечь и едкую тоску.

Видимо, заметив, как помрачнела Лили, Элен быстро села за стол, начав болтать о чем-то, но Поттер даже не старалась вникнуть в разговор. Ей казалось, нет, правда, на секунду Лили подумалось, что смерть Мэри немного обрадовала Элен, словно та нашла в этом событии собственное отмщение. И чем больше Лили всматривалась в ее бледное лицо, тем сильнее ей хотелось спросить, что же было после того, как ее выгнали из школы. Что именно успела натерпеться Элен.

Но вместо это, оборвав ее расторопную речь, Лили уверенно проговорила, стиснув в руках палочку:

— Джеймс очень переживает. Он спрашивал меня о тебе.

Спинетт замерла, опустив голову, и Лили отчетливо заметила, как покраснели ее бледные щеки.

— Он хочет с тобой поговорить, но боится. Как думаешь… есть ли в тебе достаточно храбрости, чтобы начать разговор? — приподняв бровь, уверенно проговорила Лили, внимательно наблюдая Спинетт. Она, как всегда, была полностью в ее власти: инфантильная, жалостливая Элен… а ведь она была умнее многих и намного, намного счастливее той Лили, которая так презирала ее.

Приподняв голову, она внимательно посмотрела на Лили, и, видимо, непоколебимый вид ее вселял уверенность. Улыбнувшись едва заметно, Спинетт уже хотела было что-то сказать, но в этот момент дверь резко открылась, и, обернувшись, Лили увидела… Розу. Кузину Розу.

Та, видимо, также не ожидала увидеть Лили, и, слегка нахмурившись, неуверенно кивнула головой.

— Извини, — быстро проговорила Уизли, и на лице ее малоэмоциональном можно было заметить беспокойство. — Мой директор в срочном порядке просит распечатку… помнишь, годовой план?

У Розы было уставшее лицо и немного забитый взгляд, и, зная ее начальника, Лили понимала причину. Запальная Роза, спорившая с Малфоем в кружке, пропала, оставив после серое существование, страх упасть в глаза своей семьи. И было в этом столько ироничного, глупого, что, не сдержавшись, Лили усмехнулась.

— Как твои дела, Лили? — проговорила кузина, поймав ее взгляд. Ей было неловко, это можно было понять по бегающим глазам и поджатым губам.

И отчего-то, смеха ради, Поттер безразлично, даже как-то лениво бросила:

— Да нормально. Вот… сегодня иду вместе со Скорпиусом на какой-то важный вечер.

Удивление, отразившееся на лице Розы, было настолько неподдельным и уморительным, что Лили опять усмехнулась. Даже Элен и та замерла, подняв голову, уставившись на Поттер с изумлением. И она не знала, зачем вообще ляпнула это: просто какое-то иронично отчаянное настроение нахлынуло на Лили, развязав язык.

— Скорпиусом? — протянула Роза, нахмурившись. — Малфоем?! — почти что воскликнула она, что было почти удивительно, до того ее кузина редко показывала бурные эмоции. — На вечер Конгломерата? С тобой?

— Рози, я знаю, что ты меня очень любишь, но не настолько же, — почти обиженно протянула Лили, посмотрев на Элен, словно ища в ней поддержку. Но та, отчего-то, была очень печальной и смотрела на Лили с толикой жалости, что лишь вызвало у Поттер некоторую злость.

— Это один из самых крупных вечеров, — неуверенно протянула Элен. — Там… собираются сливки общества… понимаешь?

— Сливки общества! — вторила Роза, махнув рукой. — Там собирается вся элита магического мира! Еще неделю, как минимум, все газеты будут писать об этом событии. А уж какое внимание уделяют всегда Малфою. Представляю, что будет, когда он приведет тебя с собой! Чернокнижница, недоучившаяся в Хогвартсе, впутанная в многочисленные скандалы с прямым оппонентом Малфоя…

Резко ударив каблуков об пол, чтобы прекратить поток слов Розы, Лили живо поднялась с места. И хоть знала она, что кузина говорила все без издевки, но не могла ничего с собой поделать — какая-то странная злость накрыла Лили.

Не говоря ни слова, сопровождаемая несколько озадаченным взглядом Розы, Лили стремглав вышла из кабинета, а потом почти что выбежала на улицу. Все ее страхи, вся неуверенность вновь предстали перед Лили, окуная ее в бездну отчаянья.

Она знала. Понимала все это и ничего не могла с собой поделать — ей хотелось быть с Малфоем, хотелось разделять его время, вертеться в его кругах. Но при этом Лили прекрасно осознавала, что не ровня. Она не ровня Скорпиусу Малфою.

Завернув в Лютый переулок, Лили посмотрела на лавку, а потом, не раздумывая, зашла в нее, заперла дверь и, прижавшись спиной к стене, тяжело задышала. Милая. Правильная. Лили Поттер. С такой-то можно было появиться в этом лживом, безжалостном обществе… но можно было появляться с такой Лили? Со сломанной и жалкой, упавшей и мечтавшей всплыть?

Заламывая пальцы, она ходила взад-вперед по залу, думая. Если бы было у нее хоть одна возможность вновь вернуться к тому существованию, что вела раньше Лили, она бы не согласилась. Ни единая минута ее прошлой жизни не была и на половину такой наполненной, как сейчас, когда Лили проводила время с Малфоем. И между тем… было что-то в их отношениях неправильного. Того, что не могла простить себе Лили.

Часы с громким воем отбили шесть часов, и она, замерев, подошла к многочисленным склянкам и, нервничая, стала их передвигать. Она не пойдет со Скорпиусом. Не станет его позорить и не потеряет остатки собственной гордости. Больше всего ей была невыносима мысль, насколько невыгоден Малфою его союз с ней, насколько падшей и маргинальной стала сама Поттер. Мерлин! Ведь еще три года назад как презирала Лили таких людей! С каким высокомерием наблюдала она за жалкими потугами возвыситься тех, кто ползал на самом дне.

«И вот теперь ты такая же. Никчемная, жалкая Лили Поттер».

Схватив склянку, Лили сжала ее с силой, чувствуя, как трещит она под давлением пальцев, а потом, кинув осколки на стол, Поттер прикрыла глаза, едва сглотнув. Время шло неумолимо. И как же, как же сказать Скорпиусу, что она не готова предстать вместе с ним перед людьми?

Задумавшись, она не услышала, как скрипнула дверь, и только лишь почувствовав знакомый взгляд, Лили резко повернула голову, не отрывая рук своих от стола, ощущая в нем свою единственную поддержку.

— Я ждал тебя дома, — серьезно проговорил он, осмотрев Лили, которая стояла в небрежном, уличном платье. Нахмурившись, Скорпиус внимательно посмотрел ей в глаза, даже не стараясь подойти ближе, и это отчего-то укололо Лили. — Мы почти опаздываем, Лили.

— Я не смогу пойти с тобой, — выпалили она и удивилась тому, насколько ровным и твердым был ее голос. — Понимаешь… я забыла… я обещала отцу, мы же помирились, помнишь?.. мы хотели вместе пойти к маме… на могилу.

Сбившись, Лили еле выговорила последние слова, прикусила губу, наблюдая, как мрачнее и мрачнее с каждой секундой становился Скорпиус и как знакомый вопрос будто бы отпечатывался во всем его лице. Качнув головой, он запустил руки в карманы, а потом ровным шагом вышел из лавки, тихо прикрыв за собой дверь.

И когда она поняла, что осталась совсем одна, Лили медленно сползла, присела на корточки, уткнувшись головой в руки. Слезы странного бессилия душили ее, заставляя окунаться в самую настоящую пучину отчаянья, и спасения не было. Лили просто невозможно было всплыть.

Взревев, она поднялась на секунду, чтобы подойти к ступенькам, присесть на них и, хватая ртом воздух, бессмысленно посмотреть в пространство. На этом вечере, наверное, Скорпиус будет окружен лучшими женщинами Англии; он, непременно, обязан будет с кем-нибудь из них потанцевать. И от мысли, что она сама толкает его в объятия других, становилось лишь горестнее. Потому что ни быть с ним, ни отпустить Лили не могла. И она совершенно не понимала этому причину.

Время тикало. Она видела, как стрелка часов медленно сползала к полседьмому, как за окном становилось темнее и как улицы постепенно пустели. Ей нравилась тишина, звенящая в комнате; ей нравилось просто сидеть и чувствовать, как болят глаза и как еще медленно сползают по щекам одинокие слезинки.

И при этом она не могла вновь начать себе врать и говорить, что у нее есть хотя бы один-единственный шанс вновь воскреснуть, стать той самой Лили, которую ни смогло уничтожить ничто: ни смерть матери, ни недопонимания со семьей, ни потеря репутации.

— Я так и знал, что ты солгала мне, — услышала она его голос, и, вздрогнув, подняла голову, всматриваясь в темную фигуру. Это с трудом удавалось, потому что перед глазами по-прежнему стояли слезы. — Как же ты дурочка, — с непередаваемой нежностью проговорил Скорпиус, подойдя к ней, присев на колени рядом. И на лице у него была такая улыбка, что, не сдержавшись, в каком-то отчаянном порыве Лили преодолела расстояние между ними и, обвив шаю руками, поцеловала, вкладывая в поцелуй нетерпение и настойчивость.

За какую-то долю секунду Лили стало до ужаса жарко, и, поймав его руку, она уверенно положила ее себе на колено, придвинувшись еще ближе, чтобы почувствовать весь спектр этих ярких, едва описуемых чувств.

— Постой, — проговорил Скорпиус, а потом, надев на руку кольцо, он перенес ее к себе в комнату, и, не медля, вновь подошел к ней, уверенно углубляя поцелуй, позволяя Лили плавиться от тех ощущений, которые нахлынули на нее, стоило только Малфою повалить ее на кровать и оказаться сверху.

Расторопно вынимая пуговицы из петель, Лили едва сдерживала стоны, когда губы его спустились ниже, выцеловывая дорожку от шеи к груди. В какой-то момент поняв, что руки его по-прежнему в перчатках, она в полубреду потянула к ним и, не медля, сорвала то одну, то другую, вынуждая Скорпиус остановиться, приподняться и внимательно посмотреть на нее потемневшими глазами.

В этих глазах можно было заметить едва проглядывавшую неуверенность, и, улыбнувшись, она опять поцеловала его, специально сцепляя свои пальцы с его, ощущая едва шершавую, грубую кожу.

Потому что хотя бы в эту ночь ей хотелось, чтобы между ними ничего ни стояло: ни общественного мнения, ни карьеры, ни даже этих глупых, таких ненужных перчаток.

Потому что ей нестерпимо хотелось быть ближе именно к нему, не взирая на собственные страхи.

И, поверив на секунду, что это возможно, Лили неминуемо падал в собственную ловушку, которую смастерила для уже очень давно, тогда, когда впервые захотела подчинить Скорпиуса. А не уничтожить его.

Июньское солнце, яркое и ослепительное, мешало спать, и, не выдержав, Лили открыла глаза, улыбнувшись. Скорпиус лежал совсем рядом и что-то внимательно изучал в листке пергамента, который держал перед собой. Его лицо было серьезным и сосредоточенным, и мыслями он точно был где-то далеко, поэтому, когда Лили коснулась его руки, Малфой не сразу отреагировал.

— Доброе утро, — проговорил он, когда, вздрогнув, заметил ее. Листок был сразу отложен, и уже через секунду Лили, приподнявшись, обвила его шею руками, поцеловав, нежась от приятных ощущений.

Было в этом что-то странное: чувство счастья, переполняя, заставляло Лили улыбаться, так искренне и почти беззаботно, что едва ли можно догадать о том, насколько еще вчера были тяжелы ее мысли. Все как будто исчезло, растворилось, оставляя после себя долгожданную свободу. Можно ли было представить, что когда-нибудь она будет чувствовать себя настолько счастливой, настолько нужной, и сердце ее, бешено отбивая ритм, будет переполнено таким трепетом?

Больше всего хотелось рассказать всем о своей любви. Признаться каждому, как сильно она счастлива, как легко, оказывается, признаваться себе в собственных чувствах и жить. Не существовать, не надевать маску, не прятать эмоции, а именно жить так, как хочется, и не страшиться совсем ничего.

Углубив поцелуй, Скорпиус уложил Лили на кровать, нависнув сверху, и она, поддаваясь на все его ласки, не замечала ничего: ни яркого, ослепительного солнца, ни времени, которое текло, исчезая сквозь пальцы. Было так легко, так хорошо, что Лили не сразу смогла различить сквозь гулкое биение своего сердца, как хлопнула где-то на первом этаже дверь. Встрепенувшись, она резко разорвала поцелуй, слегка повернув голову в сторону двери, напрягшись ни на шутку. А потом, медленно посмотрев на Скорпиуса, почти с ужасом проговорила:

— Где твои родители?

— Вчера тебя это не волновало, — с насмешкой проговорил Скорпиус, поцеловав тыльную сторону ладони, которую она выбросила верх, чтобы слегка отстранить его от себя.

— Я серьезно, — почти с обидой проговорила Лили, резко выпрямившись, вынуждая его слезть с себя и передвинуться на другую сторону кровати.

Какой-то страх обуял Лили, и все мысли разом пролетели в голове. Ведь вчера… Малфой должен был быть на важном вечере, а значит! «Мерлин, и что только подумает его мать?» — с некоторым ужасом вопрошала про себя Лили, вспомнив, как холодно смотрела на нее Астория, как надменно она говорила с ней. Она точно чувствовала, что не нравится ей, и от одной мысли, насколько зла, вероятно, будет миссис Малфой на своего сына за столь необдуманное поведение, Лили оробела.

— Что с тобой? Чего ты так испугалась? — все еще ухмыляясь, протянул Скорпиус, дотронувшись до ее плеча, вынуждая вздрогнуть и перевести уже взгляд на него.

— Ты пропустил вчера очень важную встречу, — шепотом ответила Лили, и брови ее насупились, — из-за меня.

Он молчал, и лицо его, дотоле выражавшую радость и некоторое счастье, сделалось за секунду непроницаемо безразличным. Прищурив глаза, Скорпиус смотрел на нее внимательно, слегка склонив голову, и она будто бы, как какая-то тяжелая мысль промелькнула у него в голове, бросая тень на все лицо.

— Что ж, — наконец медленно протянул он, словно смакуя каждое слово, — такое мое поведение лишь добавит мне шарма, не находишь? К тому же сомневаюсь, что мне были бы там по-особенному рады. Можно сказать, ты спасла их от моей компании.

Попытавшись посмеяться в конце, Скорпиус невольно прикрыл глаза, выдавая одним этим жестом всю свою усталость, и Лили, прищурив глаза, приблизилась к нему, откинув мешающуюся прядь, проведя нежной рукой по лицу, и, склонившись, тихо спросила:

— Почему ты хочешь оставить политику?

Она видела это желание в его молчаливом взгляде, в те минуты, когда, забывшись, Скорпиус словно о чем-то начинал вопрошать себя. В такие моменты весь он напоминал огромную свирепую лаву, злую и безотрадную, такую, которая умертвляет после себя все. Лили помнила тот вечер на качелях, когда он, словно боясь признаться себе, сказал ей: «Может, политика совсем не мое?» — и то, как было произнесено это, с каким будто бы душевным надрывом и терзанием, было для нее слишком весомым. Таким, что невозможно проигнорировать.

— Но я не хочу, — уверенно проговорил он, и, может быть, не зная его, Лили бы точно поверила. Но сейчас, смотря в его серые глаза, она начинала видеть то, чего не замечала раньше — ярость. Такую же, какая терзала ее все хогвартские годы.

Лили помрачнела. И, когда снизу опять раздался странный звук, она резко отодвинулась от Скорпиуса, а потом, спустившись с кровати, быстрым движением подняла свое платье и, не оборачиваясь, накинула его на себя, словно на автомате повторяя заученные движения.

Как бы ни были они счастливы, что-то словно стояло между ними. И как можно было это назвать? Что именно это было? Подойдя к зеркалу, Лили бессмысленно стала заправлять свои волосы, хмурясь, думая о чем-то, но у нее никак не получалось ухватиться за собственную же мысль. Тяжелое, отягощающее душу предчувствие будто бы захватило ее в какие-то силки. Лили боялась, что это чувство может полностью ее поглотить, разъев окончательно.

— Ты всегда хорошо выглядишь, Лили, незачем так стараться, — проговорил Скорпиус, облокотившись о стену возле зеркала, внимательно глядя на нее.

Лили замерла. А потом, бессмысленно посмотрев на него, почувствовала, как будто в какой-то печали исказилось ее лицо. Почему она так старательно приводила себя в порядок? Зачем вообще накладывала косметические чары? Не потому ли, что боялась спуститься вниз, наткнувшись на Асторию?

— Можешь… можешь провести меня? — проговорила быстро Лили, подойдя к нему.

— А ты думала, я просто отпущу тебя? — улыбнувшись, проговорил Скорпиус, и в его глазах на секунду промелькнуло столько нежности, что ей стало плохо. Не было никаких сил смотреть на это, хотя и ее сердце переполнялось такой странной, мучительной любовью.

Они спокойно спускались с лестницы, хотя Лили могла поклясться, что с каждым шагом сердце ее билось до отчаянного больнее, так нестерпимо, что хотелось остановиться и просто вздохнуть. Скорпиус шел слегка впереди, и Лили, наблюдавшая за ним со спины, вновь с ужасом подумала о том, что встреча с его матерью неизбежна. И что в ней, право, не будет ничего приятного.

Завернув в комнату, Лили оробела окончательно, когда заметила не только Асторию Малфой, но и ее мужа, Драко, который без тени улыбки о чем-то полушепотом спорил с женой, и она, сверкая глазами, лишь приподнимала бровь, выражая всем своим видом бесконечное несогласие.

Несмотря на то, что отец Скорпиуса был ровесником ее отца, он выглядел как будто моложе: светлые волосы, нетронутые сединой, были аккуратно подстрижены, а бледное, почти мраморное лицо было до того идеально отточенным, что оставалась лишь удивляться, почему годы не оставили на нем следов. Лишь какая-то усталость или меланхолия, так несвойственная Скорпиусу, плескалась в его голубых, таких ясных и чистых глазах, что Лили не уверено встала за спиной Скорпиуса, поймав его насмешливый взгляд.

Могла ли она дать себе отчет в том, что так сильно пугало ее? Нет. Но, смотря на его родителей, явно споривших о чем-то, ей почему-то казалось, что виновной всему была она… и ее отношения с их сыном.

Словно в подтверждение их слов, Астория резко повернула голову и, наткнувшись на прямой взгляд Лили, лишь нахмурилась, а потом, развернувшись, ушла куда-то в сторону, даже не дослушав мужа. Тяжелый вздох сорвался с губ Драко, и потом, обернувшись, он спокойно кивнул головой сыну, лишь мимолетно посмотрев на саму Лили. По его беспристрастному и слегка даже рассеянному лицу едва ли можно было сказать, о чем он думает, и, имея возможность хорошенько разглядеть его сейчас, Лили пришла к выводу, что и на отца своего Скорпиус тоже был совершенно не похож.

— Ненадолго, Скорпиус, — холодно проговорил Драко Малфой, когда они подошли к двери и собирались выйти. — К тебе есть разговор.

Неопределенно передернув плечом, Скорпиус открыл дверь, пропуская вперед Лили, а затем, прикрыв ее, хмыкнул едва слышно, посмотрев себе под ноги.

— У тебя плохие отношения с родителями? — как-то тоскливо спросила Лили, чувствуя, как сердце бьется быстро-быстро, все никак не успокаиваясь. И до чего же тяжело было стоять прмяо сейчас напротив него и чувствовать странную, тягучую неуверенность во всем.

Июль из светлого месяца с яркими красками медленно превращался в серое, дождливое нечто, такое унылое, что странная апатия передавалась каждому, кто ощущал эту серость.

— Нет, все прекрасно, — спокойно проговорил Скорпиус, словно отмерев, но Лили почему-то не хотелось верить ему. Она так и хотела уличить его в лжи или в недоверии к себе, что, лишь нахмурившись, самостоятельно подошла к калитки, посмотрела на Скорпиуса из-за плеча и быстро проговорила:

— Я не нравлюсь твоей матери. Зря ты остался со мной вчера… абсолютно зря.

Скорпиус хотел что-то сказать, но ей не хотелось слушать. Лишь развернувшись, она наконец покинула магический круг и быстро трансгрессировала, оказавшись в знакомом Лютом переулке. Что привело ее теперь сюда? Зачем она пришла? Лили абсолютно не понимала. Лишь прошла мимо лавки, посмотрела в зашторенные, слегка грязные окна и прошла мимо, гонимая тяжестью собственных мыслей.

Лили чувствовала себя так странно: ведь, право, именно сейчас, как никогда, она осознавала свои чувства и ясно видела — Лили любит Скорпиуса так, что готова ради него на многое, готова зайти так далеко, что впору погибнуть. И знала она также, что Скорпиус любил ее не меньше, этим чувством был пропитан каждый его взгляд, каждое его слово, прикосновение. Но при всем при этом оба они были несчастны. И каждый молчал о своем несчастье, словно чего-то боясь.

Думая, Лили вышла на Косую аллею. Безразлично посмотрев на пестрые одежды волшебников, она опять, как три года назад, почувствовала пропасть. Это было странное чувство: Лили чувствовала свои силы, знала о своих талантах, но находясь в обществе, ощущала что между ним и ею навеки пролегла странная черта, которую нельзя перейти. Лили была отрезана от всего этого мира. Дело ли было в том, что Темная магия все еще была под запретом, а до сентябрьских выборов было еще так далеко, или… на самом деле все заключалось именно в ней одной?

«Скорпиус тоже темный маг, — шептала Лили про себя, озираясь по сторонам, видя перед собой бессмысленные лица идущих, — они все думают, что он будущий Темный лорд, но тем не менее он вхож в общество. Он! Малфой! Сын Пожирателя, слизеринец, явный противник нового мира! Возможно ли, что я просто давно свернула не туда и так и не смогла вернуться? Возможно ли, что я все еще блуждаю? А если и да, то могу я тогда быть с ним? Могу ли я тянуть его на дно, незримо… неизбежно?»

Страх обуял каждую клеточку ее тела, и вместе с ним в душе ее поднимался гнев. Такая острая, хроническая ярость, от которой, она думала, уже избавилась, запорошила легкие, заволокла разум. Когда получилось так, что солнечная Лили Поттер, одна из самых популярных гриффиндорок, с которой мечтал познакомиться каждый, стала никем? Когда она пала настолько низко, что перестала хоть как-то пробиваться в обществе? Где же все ее амбиции?

Не видя ничего перед собой, она быстро добралась до дома, резко открыла дверь и, оказавшись в коридоре, бессмысленно посмотрела в зеркало. Лицо ее, как и в хогвартские годы, было искажено яростью — вздернулся носик, поднялись брови, сжались плотно-плотно губы. Это и было ее лицо: обозленное и ненавистное, завидующее всем, ведь у них, у этих всех, было что-то… они не были так несчастливы, как она.

«Не были ли?» — безмолвно спросила Лили, едва склонив голову набок. Внутри счастья больше не было. Были лишь тяжелые мысли и сложные чувства, в которых она совершенно не разбиралась. Бессмысленно облокотившись о стену, Лили вдруг почувствовала прилив сил и, войдя в гостиную, сразу наткнулась на Альбуса, который, возмущаясь, что-то высказывал Прю и отцу, однако, заметив ее замолк, и с прищуренным взором накинулся на нее.

— Почему в этом доме все последним узнаю я?! Почему ты не говорила, что теперь вместе с Малфоем… ведь вместе же… вместе?

Лили думала совершенно о другом, смотря в его потемневшие от эмоций глаза. И она не знала, как ему ответить, потому что странное ощущение, будто вся ее жизнь прямо сейчас обрывается вниз, терзало ее душу, отставляя раны.

Встрепенувшись, испугавшись этого осознания, Лили вскинула голову, словно боясь упреков и насмешек, и уверенно проговорила, держа лицо:

— Да.

Право. Какое дело, что она совершенно в это не верила?

* * *

Она не понимала, почему и когда так быстро проскользнуло время. Июль, умирая, оставлял после себя голый труп в виде увидавших цветов и медленным, едва еще заметным сокращением дня. Но Лили как будто не видела этого. Вся она впала в такое странное, апатичное состояние, что едва могла различать между собой дни, едва могла осознано сказать себе, что именно же произошло.

Вначале Скорпиус приходил почти каждый день, с некоторой тревогой смотря на ее наигранное веселье, которым она прикрывалась и которое так ей не шло, что едва ли хоть один человек поверил ей. Малфой смотрел вдумчиво и однажды, когда они молчаливо провожали закат, сидя в пустой, абсолютно безлюдной аллее, спросил, едва придавая голосу краски:

— Что же тревожит тебя?

Она повернулась и посмотрела него так же долго и вдумчиво, видя, зная, что он думает о том же, что и она: все получалось совершенно не так, как должно было быть. Они не счастливы вместе, несмотря на всю ту любовь, что можно было увидеть невооруженным взглядом, от которой Лили плавилась, мечтая всю ее показать ему, но не смея. Боясь чего-то неосознанно.

И вот, когда июнь сменился июлем, Лили вдргу обнаружила, что они не виделись почти пять дней. Она была так потеряна в собственных чувствах, что не могла понять, что же так ее терзает: тоска по нему, неизгладимый рок или ожидание конца. Что именно это было?

Дверь скрипнула, и Лили с гулко бившимся сердцем обернулась, ожидая увидеть Скорпиуса. Все ее существо трепетало только при одной мысли, что на пороге будет стоять он, но нет. Напротив нее, робко оглядываясь, стояла Элеонора, и взгляд ее меланхоличных глаз нарочно не задерживался на ее лице.

Спинетт стала частым гостем в их доме: Лили не знала, когда именно она успела помириться с Джеймсом, но вот уже вторую неделю Поттер являлась свидетельницей глупой улыбки своего брата и частых визитов бывшей одноклассницы. Как-то однажды к ней даже подошел Джеймс и, сияя, словно начищенный галон, проговорил ей «спасибо». Только Лили едва ли обратила на него внимание, не испытывая ни радости за собственное деяние, ни восторга от того, что, кажется, она медленно наладила отношения со своей семьей. Благодаря Скорпиусу.

Лицо ее искривилось, и Лили, отвернувшись от Элен к окну, печально посмотрела на внутренний дворик. Иногда ей казалось, что она стоит возле него лишь в надежде увидеть идущего к ней Скорпиуса… а иногда она даже забывала, что вообще кого-то ищет глазами, ждет отчаянно, и лишь сердце гулким биением наводило ее на эту мысль.

— Помнишь, в тот день, когда тебя выгнали из Хогвартса, ты сказала мне, что я ничтожество? — спокойным, тихим голосом спросила Элен, и Лили, вздрогнув, опять обернулась, напряженным взглядом всматриваясь в ее тонкую фигурку. Сколько же печального было в ее лице, но печаль эта была такой светлой и яркой, что лишь приковывала взгляд. Когда-то Лили думала, что быть такой отрытой глупо, что Элен Спинетт — чертова идиотка.

И что же, в итоге она была счастлива, когда как Лили при всем ее уме была погружена в такую ненависть и боль, что хотелось уже наконец вздернуться.

— И ты была права, — с грустной улыбкой проговорила она, а потом, оглянувшись по сторонам, робко, едва ли смело подошла к Лили и тоже выглянула на внутренний двор.

Почувствовав странный укол совести, Лили слегка поморщилась, а потом, взмахнув волосами, сверкнув глазами, как прежде, с вызовом уставилась на нее.

— Если ты думаешь, что я сожалею по поводу своих слов, то ты ошибаешься. Ничто из того, что я сказала тебе тогда, не было ложью. Ты слаба, Элен. Но, — ироничная улыбка появилась на губах Лили, и, не сдержавшись, она оскалилась, — возможно, в этом и есть твоя самая большая сила. Ведь в этом и есть одна из главных причин, почему ты так понравилась Джеймсу: он, знаешь ли, всегда был падок до особ, которые нуждаются в защите.

И Элен опять улыбнулась ей тихой, печальной улыбкой, склонила голову набок, взирая этой беспощадной ореховой бездной. Ее словно не обижал ни грубый тон, ни раздражительность Поттер, и она всегда была такой: жалостливой, инфантильной, глупой Элен Спинетт. И как же мечтала Лили стать ею. Как же ей хотелось хотя бы на секунду проникнуться любовью к людям, отыскать в себе эту жалость.

Она опять помрачнела, вспомнив вдруг все. От одних только воспоминаний хотелось взвыть в голос, но Лили держалась, стиснув руками подоконник, понимая, что не может позволить себе показать свои эмоции. Нет. Ими воспользуются и вывернут…

«Нет! — тут же решительно подумала Лили, стиснув зубы. — Ими не пользуются. Просто ты слишком горда, так, Лили Поттер? Сколько бы тебя это ни убивало, ты все равно будешь продолжать истязать себя, мучить».

И в голову ее ударила странная, такая знакомая, но опасная мысль, которую она несла с собой столько лет, что уже и забыла, когда впервые подумала об этом: «Тебе никогда не быть счастливой, солнечная Лили Поттер».

— Джеймс говорит, что ты уже с неделю ходишь в мрачном настроении, — робко заметила Элен, и Лили, вздрогнув явственно, с некоторой злобой посмотрела на нее. — Сложно же тебе с Малфоем…

— О чем это ты? — холодно, чеканя каждое слово, протянула Лили, приподняв одну бровь, но, видел Мерлин, внутри нее что-то запорошилось в припадке страха. Как будто разом все силы покинули ее тело.

— Скорпиус Малфой слишком яркая персона, — не стушевавшись, ответила Элен, но в конце осеклась, заметив, как помрачнела Поттер, — понятное дело, что о нем столько ерунды пишут…

— Где пишут? — жестко процедила Лили, чувствуя странный прилив злобы, которым она мечтала замаскировать свой страх.

— Как же? Ты разве не поэтому такая сумрачная… Джеймс… все они думали, что поэтому…

Но Лили больше не слушала лепетания Элен. Крутанувшись, она стремительно сошла вниз по ступенькам, не смотря по сторонам, из-за чего наткнувшись на Джеймса, лишь с затаенной горечью поглядела на него, вынуждая себя замереть. Ее всю трясло, словно в лихорадке, когда, подойдя к столу в гостиной, на которой всегда кучей валялись выпуски газет, она стала рыскать по нему, перебирать журналы. Но ничего не было, и, злобно сверкнув глазами, она аккуратно обвела взглядом комнату, чувствуя странную дрожь.

— Этого выпуска там нет, — услышала она уверенный голос Прю позади себя, и, встрепенувшись, Лили резко поднялась на ноги, поглядев на нее пристально. — Я думала, Скорпиус тебе объяснил причину своего отсутствия.

— Что? — тупо переспросила Лили, приблизившись к ней, вынуждая Пруденс выпрямиться, собраться и без тени страха поглядеть на нее.

— Он разбирался с издательством. Ходил даже к Томасу. И вот только сейчас смог добиться, чтобы тираж прикрыли. Глупая статейка, — протянула она под конец, а потом, вздохнув, Прю подошла к камину, возле которого лежала стопка бумаги и выудила из-под самого низа помятый газетный листок. На первой полосе даже издалека Лили видела себя. Улыбающуюся Скорпиусу Малфою.

Руки ее дрожали, когда Лили нервным движением выхватила листок газеты и с каким-то ужасом поглядела на Прю. И странное дело, в ее лице не было ни насмешки, ни жалости, только лишь бесконечное, такое мерзкое понимание.

Ей не хотелось читать под этим цепким взглядом, потому, развернувшись, Лили быстрым шагом вышла из дома и, не останавливаясь, шла бессмысленно, по наитию. И лишь пройдя два квартала, она резко завернула в проход между домами и, оперевшись спиной о стенку, развернула наконец лист, сразу зацепившись взглядом за свою фамилию.

»… Лили Поттер — личность не менее известная, чем сам мистер Малфой. Скандальная чернокнижница, которая так и не смогла закончить Хогвартс, является также нарушителем спокойствия подчейнейшего семейства Томасов. В апреле этого года она сорвала помолвку мистера Годрика Томаса, а в мае послужила причиной смерти Мэри Томас. Более того, мисс Поттер является причиной, по которой Лютый переулок, поистине маргинальный и ужасающий кусок Англии, вновь стал доступен к посещению.

Говоря объективно, едва ли понятно, почему и зачем мистер Малфой связался со столь незначительной и даже вредоносной фигурой. Лили Поттер, будучи дочерью некогда почтеннейшего Гарри Поттера, не представляет из себя ничего достойного — одни лишь скандалы и смерти. Насколько ли прагматичен этот союз? И что же на самом деле их связывает: возможно ли, что чернокнижница просто приворожила его?..»

В какой-то момент, не стерпев, Лили резко оторвалась от чтения и с исказившимся от злобы лица впилась глазами в колдографию. Она стояла, улыбаясь, обвив руку Скорпиуса, и что-то рассказывала ему. Эта фотография явно была сделана недавно: Лили помнила это свидание, в тот день ей решительно хотелось выкинуть мысли из своей и головы, и она согласилась последовать за ним в Косую аллею, предварительно замаскировавшись, однако Лили не учла, что колдоаппарат с легкостью развевает любые чары на снимках.

Ее обуяла ярость, такая, что скомкав газетный выпуск, она бросила на его землю, втаптывая в грязь, стараясь выразить всю свою злобу. Общество смеялось над ними: для всех них маргинальная Лили Поттер никогда и рядом не стояла с Малфоем, и сколько бы Скорпиус ни пытался доказать обратное, оно было право. От мыслей этой сердце лишь заныло тоскливее и Лили, вздохнув, уперевшись взглядом в коридор, бессмысленно прикрыла глаза, стараясь найти в себе силы.

Теперь ей отчетливо виделось собственное будущее: Скорпиус не остановится, наоборот, лишь с каким-то отчаяньем постарается доказать всем, что Лили не просто его достойна, она обязана быть вместе с ним. Он лишь закапает себя, Скорпиус падет, и виною этому станет она, Лили Поттер. Может ли она позволить себе стать причиной его конца? Может ли лишить его будущего, карьеры, политики?

Было так больно, что, не стерпев, она бессмысленно пошла дальше, не оборачиваясь, не останавливаясь. И пока шла Лили, она чувствовала взгляды, мерзкие, липкие, такие давящие, что хотелось просто упасть. Только вот остатки гордости, которые она пронесла с собой со времен Хогвартса, не позволили ей, и, вскинув резко голову, Лили холодно посмотрела на них всех, слегка усмехнувшись.

Ее ничто не отличало от них, кроме одного: будучи столько времени на вершине, Лили смогла возвыситься над ними и получить в ответ зависть. Именно поэтому они так отчаянно желали ее падения, именно поэтому так заглядывали в лицо, словно вопрошая: «ну, не сломалась еще?»

И если Скорпиус будет с ней, его ждет та же участь.

Рванный вздох сорвался с губ, а веки резко отяжелели. Было так больно лишь думать об этом, что становилось, право, страшно: она никак не могла решиться. И, когда навстречу ей вдруг повернула Астория Малфой, которую она бы точно узнала из всех, едва ли Лили удивилась. Она все как будто знала наперед: знала, что никогда ей не быть счастливой.

— Лили, — вежливо кинув ей головой, проговорила степенно Астория. Она была высокой женщиной, и лицо ее, такое усталое, все еще сверкало какой-то внутренней красотой. Миссис Малфой выглядела так, словно прошла через ад, и, выжив, теперь не удивлялась ничему, напротив, только и прося страданий, дабы вновь показать всю свою силу. — Я как раз направлялась к вам. Не хотите выпить со мной чашечку чая?

Не найдя в себе сил ответить, Лили лишь кивнула, безмолвно следуя за ней. Удивительное дело, но сейчас она не ощущала исходившее от Астории неприятие, только лишь некоторую надменность, которая, скорее всего, являлась следствием ее происхождения и соответствующего воспитания. И, когда они сидели друг напротив друга, так и не притронувшись к чашкам, Лили думала лишь о том, насколько подавленной чувствует она себя рядом с матерью Скорпиуса.

— К сожалению, Скорпиус совершенно меня не слушает, — вдруг резко проговорила Астория, слегка приподняв бровь. Безразлично посмотрев на остывающий чай, она лишь презрительно поджала губы, явно не собираясь даже дотрагиваться до чашки. — Я никогда не вмешивалась в его дела, за исключением лишь одного пункта — его спутницы жизни…

— Вы просили Скорпиуса расстаться со мной? — безразлично спросила Лили, слегка усмехнувшись. И в усмешке в этой, наверное, было столько боли, что Астория на секунду прикрыла глаза, нервным движением обвив тонким пальцем аккуратную и изящную ручку чашки.

— Нам было очень тяжело после войны. Я нашла Драко совершенно убитым, если бы не его отец, вряд ли бы Малфои вновь вернули хотя бы малую долю своей выдержки, — меланхолично начала она, избегая взгляда Лили, словно боясь видеть все эмоции, переполнявшие ее душу.

— Я была, по сути, продана Малфоям. Моя семья не участвовала в войне, только отец был ужасным игроком, и, умерев, он оставил большие долги и судебные тяжбы. Дафна была горда, — со злобной усмешкой протянула Астория, тихо рассмеявшись, и лицо ее исказилось всего на минуту в знакомой злобе, — она не хотела, чтобы ее покупали, ей было плевать и на несчастную матушку, которая уже давно тронулась рассудком, и на свою младшую сестру, которая едва закончила Хогвартс. Ей было на все плевать. А вот мне нет.

Резко посмотрев на Лили, Астория мрачно кивнула головой, и ее голубые глаза стали почти синими. Настолько велика была в эту минута в ней ненависть.

— Я знала, за что продаюсь. От Дафны мне помощи было бы не добиться, мать совсем сошла с ума, а кредиторы, почувствовав во мне неплохую жертву, тут же накинулись на меня.

Астория замолчала, улыбнувшись презрительно. Казалось, ее прошлое давно переставало трогать или волновать ее; напротив, она говорила так, словно эта история принадлежала какому-то другому человеку, а ней ей самой.

— Мне было всего восемнадцать, и у меня не было ничего: и тогда я сама пришла к Люциусу Малфою и предложила ему мою незапятнанную репутацию и вход в некоторые круги в обмен на фамилию и деньги.

— Вы не любили своего мужа? — спросила Лили, слегка наклонив голову, почувствовав странную горечь во рту, такую знакомую и такую неприятную.

— Все думали, что это несчастный брак, в котором я жертва. Но никто не знал, как много я получила, — с усмешкой хмыкнув, протянула миссис Малфой, — потому что Драко мне нравился еще с Хогвартса. Между нами было четыре курса, и еще на втором я потеряла от него голову. Потому мне так просто было прийти к Малфоям, хотя знала я, как тернист будет мой путь с таким человеком, как тяжело будет нам. Столько презрения, негодования, ненависти — Драко терпел это все, а я, стараясь подбодрить его, стараясь дать ему силу идти дальше, всегда была рядом.

Презрительный смешок опять сорвался с ее губ, и Астория едва покачала головой, словно задумавшись о чем-то. Ее бледные тонкие губы, едва подкрашенные косметическими чарами, всего на секунду поджались от досады, а потом вновь вернулись к своему обычному положению.

— Мой муж не так силен, как кажется внешне, и ему и самому было лучше, когда он открывался мне. И когда у нас родился Скорпиус, нельзя было найти людей счастливее, несмотря на весь ужас, что творился вокруг нас, несмотря на изгнание. Мы были сильны, пока были вместе. И больше всего на свете мы мечтали, чтобы Скорпиус вырывался из этой беспросветной паутины презрения, тотального общественного игнорирования… ведь он так талантлив! Мой сын столь уникален, у него такое будущее!

Взмахнув рукой, Астория раскрыла шире глаза, и в них на секунду промелькнул почти безумный блеск. С каждой минутой этого разговора Лили становилось все тяжелее, потому что она знала, к чему ведет миссис Малфой, видела это по ее глазам и некоторому вопросительно взгляду.

— А потом появилась я, — глухо проговорила Лили, усмехнувшись криво.

— Да, — кивнув, безотрадно поддержала Астория, и взгляд ее стал холоден. — Я не могу понять Скорпиуса, причину, по которой он влюбился в вас. Эта его любовь… ради нее он готов на многое, и это пугает меня. Раньше Скорпиус всегда так или иначе прислушивался ко мне, но что касается вас… он не подчиняем.

— Что, тоже думаете, что я околдовала его? — с яростью спросила Лили, и лицо ее скривилось от той боли, что переполняло ее нутро.

— Вы не ровня моему сыну, — проигнорировав ее выпад, спокойно проговорила Астория. — Вы ему не подходите… у вас дурная репутация, а вся ваша семья фактически завязана на Содружестве. Если вы действительно его любите, то рано или поздно вы осознаете это и окажетесь от него. Мне лишь хочется верить, что это случится раньше, чем вы утащите его к себе на дно.

Встрепенувшись, Лили поднялась с места, с некоторым смятением поглядев в ее глаза, а потом тихо проговорила:

— Вы не верите в нас?

Астория молчала, а потом, хмыкнув, склонила голову набок и спокойно произнесла:

— Лили, милая, в вас так много ненависти и злобы, так много прагматизма и гордости, что вы сами не позволите себе быть вместе с ним. Вы дикий зверек, которого хочется подчинить, но это так, временно. Моему сыну была бы прекрасной партией Мадлен, а не вы. Но даже если ее теперь нет вместе с нами, не стоит тешить себя иллюзией, будто вы достойны Скорпиуса. Скорее всего, вы лишь замена.

С силой ударив по столу, тем самым прервав поток слов Астории, Лили недобро улыбнулась, а потом, развернувшись, сломя голову выбежала из кафе, идя вдоль улочек, вперед, не ведая куда.

Боль, сплетаясь с ненавистью, создавала мощный всплеск, и, когда она оказалась у лавки, Лили едва ли удивилась. Всегда получалось так, что в минуты настоящей душевный агонии, она приходила именно сюда, к этим грязным, давно немытым окнам, к этому полуразрушенному, старинному зданию. Открыв дверь, которая, почему-то, была не заперта, она замерла, увидев у самого стола Скорпиуса. Скорпиуса Малфоя, который, перелистывая книги, хмурился.

Ей стало совершенно, абсолютно больно, когда, подняв глаза, Малфой с некоторым удивлением поглядел на нее. И в его глазах, как всегда, было много нежного и много невысказанного. Лили хотелось взвыть, хотелось выговориться ему и заодно доказать Астории, как сильно она ошибается. Но не знала ли она сама, что это все было действительно правдой?

— Пять дней, — сипло проговорила Лили, приблизившись к нему, чувствуя, как к глазам подступают слезы и как тяжело просто стоять перед ним. — Пять дней от тебя не было ни слуху ни духу…

— Я был очень занят, — осекшись, пробормотал Скорпиус, слегка нахмурившись, с некоторой опаской наблюдая за ней.

— Я знаю, чем ты был занят! — с некоторой яростью почти что выкрикнула Лили.

— Ты читала, так? Лили, эта статья такая глупость…

Наткнувшись на ее взгляд, Скорпиус замолчал, потому что она смотрела на него слишком болезненно, отчаянно. Она опять это делала. Опять ссорилась, опять дробила свои чувства и начинала плакать — Мерлин! Ведь раньше Лили так презирала истерики, слезы. Все это было так далеко от нее, а теперь? Почему она так неуравновешенна? Почему так неустойчива?

— Почему ты любишь меня? За что? — проговорила она тихо, чувствуя, как пелена перед глазами застилает все.

— Разве любят за что-то? — с нескрываемым раздражением спросил он, схватив ее за руку, приближая к себе, чтобы по-особенному внимательно изучать каждый миллиметр ее лица.

— Да! — воскликнула Лили, попытавшись вырваться из его рук. — Такие люди, как мы, никогда не любят просто так, Скорпиус. Никогда.

— Ну, а ты? Ты-то тогда за что меня любишь? — с какой-то издевкой яростно спросил Скорпиус, слегка нагнувшись к ней, вызывая внутри Лили нескончаемый поток ярости.

Она усмехнулась криво, а потом, рассмеявшись тихо, бросила ему прямо в лицо, уничтожая себя с каждой секундой, выворачивая душу свою наизнанку:

— А я и не люблю тебя, Скорпиус. Я просто пользовалась тобой. Респектабельный, знаменитый Скорпиус Малфой! Я же обещала тебя уничтожить… ну так вот! Вот она, моя месть!

Не сдержавшись, Лили расхохоталась почти что отчаянно, наблюдая, как с каждой секундой мрачнел он, как некоторое отвращение поднималась в серых глазах. Воспользовавшись его замешательством, Поттер уверенно вырвалась из его хватки, смотря на него дикими, наполненной яростью взглядом. Знал бы он, как больно ей было, как тяжело просто выдерживать этот взгляд и играть, черт возьми, играть! Так, как играла она давным-давно, в Хогвартсе.

— Ты не ведаешь, что говоришь, — тихо проговорил он после минуты паузы. — Опомнись, Лили…

— Я бросаю тебя, — усмехнувшись сильнее, сцепив руки на груди, ответила она, вскинув голову. — И перестань делать такое лицо: от одного только твоего раздавленного вида мне только больше хочется тебя унизить, а ты же не хочешь этого, да?

Ему было больно. Лили видела это в его взгляде, в его сжатых губах, в его позе. И с каждый секундой становилось все труднее не разреветься, не броситься к нему, вымаливая прощение. Но так было всегда. Лили жгла мосты, опаляясь от собственного пламени, а потом целые годы тратила на то, чтобы излечить ожоги.

— Забавно, — наконец сказал Скорпиус, выпрямив спину, внимательно-внимательно вглядываясь в ее глаза. — Ты хотела меня уничтожить. — Шаг, второй, и он стоял прямо около нее, нависая. И во взгляде его больше не было ничего, и от одного этого внутри Лили почувствовала новый прилив безудержной боли. — Но только вот уничтожила ты себя, Лили Поттер.

Когда он ушел, Лили взревела в голос, прикрыв рот, согнувшись. Было нестерпимо больно, так, что непременно хотелось умереть, и, облокотившись о стол, она задышала быстро-быстро, смаргивая слезы, дабы видеть хоть что-то.

Это повторялось вновь. Лили опять говорила не то, что думала, и это душило ее, потому что прямо сейчас ей хотелось догнать его и сделать что угодно, лишь бы он вернулся, лишь бы посмотрел на нее с той нежностью в глазах. Но она не двигалась, словно прилипнув к месту, стараясь себя же убедить, что так правильно, так нужно. У Скорпиуса впереди было так много — победы, политическая карьера, — зачем ему она? Сломленная, упавшая, жалкая Лили? Ведь от той, в которую он влюбился, не осталось ничего, одни лишь воспоминания и несбыточные, такие далекие мечты.

Вскинув резко голову, Лили яростно скривилась, заметив вдруг на ступеньках, ведущих на второй этаж Фобоса, который, облокотившись о перила безразлично смотрел на нее.

— Ты все слышал! — с яростью воскликнула Лили, резко выпрямившись, перестав плакать. Одна только мысль, что именно он был свидетелем столь отчаянного поступка, вытравливал душу.

— А ведь всем же понятно, что ты лжешь, — спокойно протянул Фобос, слегка прищурившись. — Но он больше к тебе не вернется. Малфой такого не стерпит. Ну, Лили Поттер. — Улыбка на его лице стала шире, вызывая внутри нее только лишь новый прилив беспросветной злобы. — Тяжело же тебе из-за твоей любви, вон, отказываешься от собственного счастья ради его карьеры и будущего.

— Да что ты знаешь, — вне себя от ненависти и унижения, протянула она, резко вскинув голову, сдерживая внутри себя полный боли и страданий вскрик. — Ты-то сам никого любить не умеешь…

— Ложь, — лицо Фобоса на секунду приняло торжественный окрас, смешанный с таким превосходством, что Лили едва заметно вздрогнула, взглянув на него совершенно по-другому. — И ты это знаешь, черт возьми. Впрочем, у нас судьбы похожи: ты такая же, как и я. На самом дне, без надежды вновь возвыситься.

Спустившись с лестницы, Фобос подошел к ней ближе, с легким презрением окинул ее искаженное лицо взглядом, а потом протянул ключ со старинной резьбой.

— Сходи уже наконец к Асторату, через два дня я продаю дом вместе с вещами, и тогда уже у тебя не получится ничего взять, — видя, что она не двигается, Фобос приподнял бровь, а потом уверенно взял ее руку и насилу вложил в нее ключ, слегка хмурясь. — Возвращайся к прошлой жизни, Лили. Помнишь, как хорошо тебе было в Германии?

Но она ничего не слышала и ни видела, слегка ошалело всматриваясь в его лицо, чувствуя, как остатки дружеских чувств к этому человеку уничтожаются. Лили глядела на Фобоса теперь по-другому. Он думал, что в Германии она жила, когда как на самом деле Лили медленно сгнивала. Он думал, что алкоголь, сигареты, игры в покер и злой смех — это ее настоящая «я», когда как это был лишь неудачный побег от реальности.

Скривившись, она отступила на него шаг назад, с презреньем глядя в его фиолетовые глаза.

— Нет, — взмахнув волосами, уверенно проговорила Лили, вновь и вновь окунаясь в свои страдания. Мерлин, из какого только мрака вытащил ее Скорпиус. — Я не такая, как ты. Мне больно, черт возьми, и теперь я не собираюсь боль эту глушить в утехах. Я пройду этот путь. И именно это и отличает меня от тебя: ты трус, боящийся взглянуть в лицо своим чувствам. Что ж, даже если в конце этого пути от меня ничего не останется, я хотя буду знать, что был такой момент в моей жизни, когда я действительно была собой, а у тебя не будет даже этого.

Последним, что она видела, были наполненные удивлением фиолетовые глаза, но едва ли теперь это интересовало Лили. Она лишь шла уверенно домой, чувствуя, как содрогается от каждого спазма болевых ощущений. Дома теперь были братья и отец, которых она, на самом деле, так любила, что боялась даже признаться самой себе. Неужели, чтобы понять это, ей предстояло вновь оказаться в бездне? Неужели только так она была способна измениться?

Ноги ее подгибались. Она шла лишь потому, что знала этот путь, и совершенно не заметила, как вышла, наконец, к дому. Дверь скрипнула, пропуская ее, измученную и сломленную в дом, в гостиную, в которой, расположившись на диване, сидел отец. Никого рядом не было. Ни Прю, что вечно носилась с кулинарными книгами и, кажется, составляла свою собственную; ни Джеймса, который всегда, почему-то, стирал свои наколенники вручную, под струей холодной воды. Не было здесь даже Альбуса, который незримой тенью следовал за своей женой, словно чего-то опасаясь.

Тут был только один Гарри Поттер, и Лили бы точно усмехнулась, вспомнив, что именно он пришел к ней три года назад, когда ее выгнали из школы.

— Папа… — протянула она тихо, но он услышал, вскинул голову и рассеянно посмотрел на Лили, слегка нахмурившись.

И не сдержавшись, не сумев найти в себе силы, она подошла к нему робко, словно боясь быть прогнутой, а потом почти упала на диван возле него, схватив лицо руками, громко заплакав, выплескивая всю свою боль. Больше всего ей хотелось найти себе оправдание и сказать, что все сказанное и сделанное правильно. Но чем больше она старалась уверить себя в этом, тем сильнее была боль внутри.

— Что ты? Лили, что случилось? — спрашивал обеспокоенно отец, слегка обняв Лили, прижав ее к своей груди, вызывая в ней лишь новый полувскрик, полурев.

И сквозь череду боли и ненависти, оправданий и желаний все изменить, Лили, как и много лет назад, вдруг вспомнила то, что пронесла в своей голове: «Мир жесток, Лили».

Взревев сильнее, она почти усмехнулась горько, цепляясь пальцами за рубашку отца.

Потому что сказать: «...но ты же еще жестче!» — больше не получалось. Что-то в ней сломалось уже тогда, так и не успев ни восстановиться, ни оправиться.

Рождественский Хогвартс был самым нелюбимым временем для Скорпиуса. Удушающий запах свежих елей, расставленных на всех этажах, омелы, появляющиеся будто ниоткуда, и веселый смех людей — все это раздражало до бессильного состояния тихой ненависти к окружающей обстановке и людям в целом.

Малфою не хотелось наблюдать за этим праздником жизни, не хотелось выходить из своей комнаты, но больше всего ему не хотелось видеться с Мадлен, которую он вот уже неделю как начал игнорировать.

Скорпиус не был ни добрым человеком, ни уж тем более совестливым. Он знал лишь одну истину: чтобы добиться своего, нужно перешагнуть через каждого, не забыв предварительно втоптать ту падаль, что посмела выйти на его путь. Ему не было свойственно испытывать душеные терзания или какие-либо муки совести — без страха и промедления Малфой стремился к вершине, а именно к званию старосты Хогвартса, и Мерлин знал, как много людей пострадало от его действий. Как много людей пали из-за его интриг и безразличного хладнокровия.

Но с Мадлен все было по-другому. Именно с ней он чувствовал отягощающее его душу сожаление и вину.

Селвин он знал столько, сколько вообще себя помнил. Единственная дочка старинной семьи, избалованная донельзя, она всегда нарушала его покой и требовала его внимания. Каждая выходка сходила ей с рук, каждый ее поступок неизменно оправдывался, и Мадлен, дошедшая так далеко, до сих пор считала, что имеет право делать что угодно, невзирая на чувствах других. Невзирая на чувства самого Скорпиуса. Для него она всегда была другом детства: тем человеком, с которым он мог поделиться очередной ссорой с матерью или раздражением по поводу однокурсников. Именно с ней он планировал каждый свой шаг на пути к старосте Хогвартса и именно с ней проводил все выходные, пропадая в Хогсмиде.

Когда проклятие вновь пробудилось, Скорпиус испытал страх. Страх за собственную жизнь. И лишь потом, раскаявшись, он подумал о самой Мадлен и знал, что жить ей совсем недолго. Ничтожно мало.

Отчего-то он думал, что как только Селвин узнает о пробудившемся проклятии, то точно изменит свою жизнь, но, Мерлин, как же он ошибался. Каждый день Малфой наблюдал ее отчаяние. Ей нестерпимо хотелось большего: курение, алкоголь — все это было лишь блажью, пока она не открыла для себя секс. Сколько раз он становился нечаянным свидетелем ее близости со своими однокурсниками, сколько раз, словно поджидая его, Мадлен резко начинала целовать того, с кем еще секунду назад просто разговаривала. Он знал, зачем она это делает, и знал также, что не может ей потакать, потому, безразлично наблюдая за ее похождениями, Скорпиус ничего не говорил. Право. Она была его подругой и если ей так хотелось погулять перед смертью, то… он не осуждал ее, и ему казалось, что этого вполне достаточно.

— Ты ужасный друг, — скривившись, шептала Мадлен, когда, ворвавшись к нему в комнату, она садилась на его кровать и, перекинув ногу на ногу, томно смотрела на него, сжимая сигарету меж пальцев. Ей было всего шестнадцать, и этот взрослый образ, который она мерила на себя, был таким смешным, что Скорпиус едва сдерживался, чтобы не рассмеяться. — Если ты не можешь быть моим по-настоящему… могу ли я хотя бы сделать видимость, что ты мой?

Скорпиусу было плевать. Она трахалась с его однокурсниками почти на глазах у всего факультета, создавала вокруг себя флер роковой женщины, и лишь один Малфой знал, что за всем этим скрывается маленькая, напуганная девочка, которая отчаянно желала взрослой жизни, до которой ей не дожить.

Собой Мадлен становилась лишь по вечерам: иногда она приходила к нему в комнату и ложилась на его кровать, впрочем, не стараясь нарушить его личного пространства, устраиваясь всегда на краю. В такие мгновения вместо яркого макияжа и платьев с глубокими вырезами она была той самой Мадлен, которую он действительно любил, но лишь как друга, человека, который дорог просто за то, что есть в твоей жизни.

— Ты настоящая сволочь, — дрожащим голосом говорила она в полутьму. Они лежали на кровати по разным краям, и в этой комнате была только тьма. Она плакала, иногда задыхаясь, и в этой отдышке можно было проследить след надвигающейся болезни. Пока что почти незаметное, но в скором времени… что ж, однажды она бы точно прорвалась.

— Ты бы хоть накричал на меня! Отругал! Знаешь, что все считают тебя неудачником?! Мерлин всемогущий, великому Скорпиусу Малфою изменяет его собственная девушка.

Она хохотала до отчаянного весело, смотря в его глаза. Мадлен любила говорить без умолку, выбирать новые платья, духи и украшения, но только лишь при нем. Когда же Селвин выходила из его комнаты, то лицо ее принимало высокомерную маску и отчужденный вид. Именно с ним она была собой, да и он тоже становился только Скорпиусом. Но с тех пор, как проклятие вновь вернулось, ему было тяжело быть рядом с ней. Чувство вины грызло Малфоя изнутри, он винил себя за все произошедшее и боялся, действительно боялся будущего.

Он прощал Мадлен все: ее скандалы, истерики, когда, накурившись, она врывалась в его комнату, переворачивала все верх дном, а потом рыдала, стирая тушь по щекам. Он прощал ей то, как портила она его репутацию, прощал все обидные слова и глупые, такие детские рассуждения о жизни.

Но одно Скорпиус простить ей не мог: ее любовь к нему. Когда однажды ночью она вновь пришла к нему и, воспользовавшись его не совсем трезвым состоянием, поцеловала до развязного неприятно, Малфой опешил. Между ними всегда были грани, о которых знал каждый из них, и то, что делала она сейчас, явно выбивалось "за".

Мадлен мечтала, чтобы он был ее: непокорный Скорпиус Малфой, не павший к ее ногам, всегда был для нее идеей фикс, и Скорпиус искренне уважавший ее как друга, испытывал отягощающее раздражение.

— Я никогда не любил тебя, Мадлен, и ты это знаешь, — грубо оттолкнув ее, холодно протянул Скорпиус. Алкоголь распалял мозг и развязывал язык, и злость, так долго хранимая им, так оберегаемая им, вырывалась изнутри, уничтожая все и вся. — Ты не привлекаешь меня, как девушка, и тебе это известно.

— Бред! — заламывая пальцы, нервно дрожа, шептала Мадлен. А потом, подойдя к нему, она опять попыталась его поцеловать, обвить шею руками и притянуть к себе, но, оттолкнув ее еще раз Малфой лишь мрачно сверкнул глазами. — Быть такого не может!

Избалованная, глупая Мадлен. Он ценил ее как друга и товарища, закрывал глаза на ее изначально неправильный путь и чувствовал груз вины за ее оборвавшуюся жизнь. И именно последнее в конце концов и стало причиной, почему в итоге Скорпиус возненавидел Мадлен, почему любое ее касание вызывало в нем такую ненависть.

И вот сейчас, дойдя до того, чтобы начать ее игнорировать, Скорпиус вдыхал запах ели и почти кашлял, скрежетая зубами. Вокруг веселились люди: жалкие идиоты, помешанные на славе, радовавшиеся каждому дню. Малфой знал, что был умнее их, опытнее и более амбициозным, но всем, чего он смог добиться, был лишь жалкий значок. Скорпиус чувствовал себя утопающим, которому не дано было всплыть, а жизнь, словно назло, только сильнее била под дых, вызывая в нем все большую злость.

Он ненавидел всех людей поголовно: почему их не трогали, почему им не припоминали их семьи? Почему Малфой из года в год был вынужден терпеть насмешки и откровенные провокации, чтобы иметь хотя бы иллюзорную видимость того, что он часть общества?

Разозленный, он не скрывал своего характера, своих убеждений, раззадоривая публику, которая, кипя ядом, пыталась его уничтожить. Но ни у кого бы это не получилось. И Скорпиус знал, однажды он поднимется, и никто не посмеет фыркнуть на его происхождение. Он лично выбьет челюсть этой мрази.

— Какая жалость, Бэкки!

Прикрыв на секунду глаза, Скорпиус приподнял бровь, смотря на проход, где стояла компанию гриффиндорцев, что перекрывала весь путь. От запаха елей невозможно было скрыться, и Малфой мечтал просто уйти в свои подземелья, но какая-то кучка жалких неудачников преградила ему путь, не давая пройти. Нахмурившись, Малфой внимательно посмотрел на собравшихся, узнавая Мэри Томас, самую большую дешевку гриффиндора, Бэкки Берк, полукровку без извилин мозга, и … Лили Поттер. Солнечная, милая гриффиндорка. Сестра его однокурсника.

Именно из-за последней, пожалуй, Скорпиус не спешил растолкать их с прохода. Он и сам не мог сказать, в чем была причина, но что-то было такого в Лили, в ее взгляде, в ее поведении, что интересовало Малфоя. Слушая иногда полупьяного Альбуса, который, валяясь в гостиной, отчего-то всегда начинал говорить именно с ним, он пару раз слышал упоминания о Лили, невнятные и скомканные, из которых выходило, что мисс Поттер, правильная гриффиндорка, была отъявленной чернокнижницей.

— Но, думаю, твое лицо можно будет привести в порядок, — мило хлопнув ресницами, тянула Лили, а потом, сомкнув будто в испуге руки, она со страхом взглянула на Мэри. И все это было так натурально, кроме одного… этого живого блеска в карих глазах.

— Да что ты несешь, идиотка! — не выдержав, взревела Берк, прикрыв лицо руками. Все оно было покрыто черными, ужасными на вид волдырями. — Мисс Помфри сказала, что это Черная магия! Какой-то ублюдок в стенах нашей школы варит снадобья и травит людей! К черту твоя жалость, Поттер, вали с ней куда подальше, клуша.

Это-то и заинтересовало Малфоя еще больше. Всмотревшись в ее лицо, он лишь насмешливо фыркнул, узнавая в этом самое простенькое зелье из тома по Введению в отравляющие зелья, которое готовилось легко и довольно часто применялось в быту. Разумеется, в быту сведущих. И тот факт, что кто-то варил нечто такое в стенах школы, почему-то вызывал у него гомерический хохот, который он держал при себе.

Круто развернувшись, Бэкки побежала из Большого зала, оставляя Мэри и Лили наедине. Томас, расхохотавшись, пошла по ступенькам, так и не заметив Малфоя, который стоял у рыцарских доспехов, и, не поворачиваясь, крикнула Поттер:

— Пошли, Лилс.

И в эту самую секунду, когда Мэри, не оборачиваясь, шла вперед, лицо Лили лишь на секунду приняло странное, донельзя забавное выражение — тотального превосходства над другим. Улыбка ее, хоть и такая же солнечная, всего лишь на мгновение будто бы стала злой, а глаза… эти карие бездны наполнились таким странным, несовместимым с недавним страхом весельем, что Малфой замер, вглядываясь в нее.

Он начал наблюдать за ней впервые с того момента, когда нашел Альбуса, чье лицо было разбито в кровь от маггловского мордобоя, в туалете. Активно стирая кровь с лица, Поттер лишь злобно оскалился, посмотрев на вошедшего, а потом бросил:

— Что, не видел мою сестрицу? Она определенно уже должна быть здесь и читать мне нотации. Пропащая идиотка, думает, что люди знающие не видят, какую мразь она старательно маскирует под видом праведницы.

Едва ли Малфой понимал, о чем говорил Поттер. Но именно тогда, сам того не замечая, он стал внимательно наблюдать за ней. Веселая, стеснительная, робко опускающая взгляд, правильная Лили Поттер. Она училась на «Превосходно», носила целомудренно длинные юбки, когда ее однокурсницы так и норовили отрезать длину, и всегда улыбалась робкой, заискивающей улыбкой. Ее парнем был всемирно любимый Годрик Томас, и, говорят, она была в него так влюблена, что… по всем параметрам выходило, что Лили Поттер была счастлива.

Она родилась в семье почитаемого волшебника, имела репутацию без единого пятна и была вся такая солнечная-солнечная, что поначалу Малфоя просто воротило от ее улыбки. А потом он случайно узнал, что она ходила вместе с братом в Запретную секцию и, называя его ублюдком, над чем-то активно работала, склонившись над тяжелыми томами. Настоящая Лили Поттер была… интересной, захватывающей и даже немного волнующей. Скорпиус не был влюбленным идиотом или человеком, которым управляли чувства, но с каждым днем он замечал странную особенность: неминуемо, где бы ни появлялась Лили Поттер, он следил за ней, наблюдал за каждым ее действием и жестом, подмечая одну только ложь.

В ней было что-то особенное. Но именно в ней самой, а не в этом образе, и то, с каким упорством она маскировалась ради того, чтобы оставаться в обществе, вызывало в нем уважение. Потому что он так не умел да и не мог. Когда она улыбалась злой улыбкой, когда сверкали ее карие глаза, когда она поднимала голову, то была столь прекрасной, что Скорпиус, не считавшей в принципе женскую красоту за идола, чувствовал, как тянет его к ней, как хочется ему быть рядом с Лили.

Она была красивой и загадочной, уверенной и гордой, и на фоне разменивающейся Мадлен, была для него настоящей богиней, образом, который он выстроил в своей голове.

Рядом с ней Скорпиус чувствовал себя неудачником: у него не было ни репутации, ни имени, ничего, кроме одной веры, что однажды весь этот мир падет перед его талантами. Впервые в жизни он испытал жалость из-за той фамилии, что носил, но потом, запихнув эту мысль куда подальше, Малфой уверенно посмотрел в глаза своим страхам и поверил в то, что обязательно, чего бы это только ни стоило, выгрызет для себя имя и славу, чтобы Лили не воротила нос от слизеринцев, чтобы она заметила его, а не проходила мимо, задирая голову. Для нее его не существовало. Улыбаясь Годрику, ходя с ним на свидания, Лили видела только его и свою компанию, вызывая в Скорпиусе лавину злости. Почему, почему она не замечала его?

— Если ты однажды влюбишься в кого-то, то имей совесть, не предпринимай шагов до моей смерти, — сказала как-то Мадлен, и Скорпиус, думавший в этот момент о Лили, поднял голову и внимательно посмотрел на нее, едва заметно вздрогнув. — Иначе я уничтожу ее. Сотру в порошок или и вовсе убью, слышишь, Скорпиус?

Она расхохоталась тогда, а он испытал настоящий страх. Впервые в жизни ему было действительно страшно из-за того, что могла сделать Селвин, и он, еще не до конца осознававший свои чувства, попытался выкинуть ее из своей головы.

Рождественский Хогвартс, сверкая гирляндами, наводил тоску, и Малфой, скрывавшийся от Мадлен в пустых классах, с раздражением потер шею, чувствуя спазм. Ему надоело жить, прячась в тени, надоело испытывать вину перед Мадлен. Как ненавидел он ее в этот момент и тут же раскаивался в собственной злости, вспоминая, что она умрет. Совсем скоро.

Вздохнув, Малфой соскочил с парты, а потом вышел в коридор, блуждая бесцельно, не заглядывая никуда. Где-то в середине своего пути он вдруг услышал шум, напоминавший пение, и, приоткрыв дверь, увидел хогвартский хор, который распевал рождественские песни. Слушателей в зале было мало, почти никого, но что-то так и толкнуло его в помещение, заставляя занять место в последнем ряду. Здесь пахло хвоей еще даже больше, и Малфой, морщась, не понимал, зачем вообще сюда пришел. Пение было заунывным и едва ли праздничным, окуная его в еще большую депрессию, и он едва ли удивился, когда совсем рядом услышал жалостливый всхлип. Кто-то плакал, отчаянно стараясь перестать, и Малфой, лениво посмотрев в сторону, заметив вдруг в самом дальнем углу, спрятавшуюся во тьме фигуру.

Песня сменилась новой, и Малфой отвернулся, чтобы было не так явно заметно, что он наблюдал. А потом, сев полубоком, быстрыми взглядами посмотрел в угол. Мощный, старинный орган загудел под давлением струн и труб, и в эту секунду, когда все, кроме него, были увлечены музыкой, фигура вышла быстро на свет, и Скорпиус вздрогнул, увидел… Лили Поттер. Глаза ее были красными от слез, самых настоящих слез, и, не успев толком разглядеть, Скорпиус был вынужден наблюдать за тем, как стремительно она выбежала из кабинета.

Не отдавая себе отчета, он вышел следом, неслышно следуя за почти что бежавшей Лили. Поворот, еще один, и она быстро заскользила в уже давно заброшенный женский туалет, закрыв его заклинанием. Скорпиус стоял возле этой двери, а потом, неслышно взломав ее чары, зашел внутрь, остановившись у раковин, слыша, как из кабинки доносят самые настоящие, отчаянные рыдания.

Озлобленная на мир Лили Поттер, уверенная, правильная, такая гордая. Он наблюдал за ней, видя одну лишь фальшь, зная, что на самом деле она совсем другая. Он видел в ней слабость и ненависть, которые грызли ее; видел желание упасть на дно и между тем нестерпимое рвение оставаться в обществе. Сотканная из противоречий, Лили Поттер была слабой, и он знал это, разбивая первоначальный образ в прах. Он видел ее настоящую, с болью, которую она носила, с желаниями, которые рано или поздно погубят ее.

Лили Поттер была ведьмой. Красивой, злой, маггловской ведьмой, на алтарь которой он был готов положить хоть свою душу, осознавая где-то внутри, насколько сильно он был в нее влюблен. И между тем Скорпиус все еще не был идиотом, чтобы броситься в свои чувства, прежде не встряхнув ее.

Однажды Лили точно заметит его. Потому что они были равны и схожи, потому что оба умирали от ненависти и несли гнет. Потому что, в конец концов, оба нуждались в хоть в одном светлом чувстве.

И Малфой сделает так, что она поймет это — поймет, как важно им быть вместе в этом мире, где каждый, кажется, только и желал их низложения и страданий, падения и уничтожения. А значит, он подождет, затихнет, спрячется в тени, чтобы потом нанести самый настоящий удар, сбив ее с ног, заставив, наконец, посмотреть на свою жизнь и понять, сколь неверна ее позиция.

Да. Скорпиус обязательно дождется. И когда придет время, он будет действовать без капли жалости, ведь в конце концов, Скорпиус Малфой никогда не был добрым малым, как и Лили никогда не была солнечной гриффиндоркой.

Есть только одна философия, хотя и разделившаяся на тысячи школ, и имя ей — стойкость. Нести свой удел — значит побеждать.

— Эдуард Бульвер-Литтон

* * *

Извилистая дорога петляла между лесом. Неприкаянные могучие ветви стояли, слегка покачиваясь будто в такт несуществующей мелодии, и Лили, бессмысленно шедшая по давно уже выученной тропе, даже не замечала волнения природы. Ей все казалось бессмысленным и ненужным, ничто не приносило радости и весь мир в одно мгновение потерял всякую ценность. Прошло всего лишь сорок восемь часов с того дня, и Лили, ощущавшая внутри себя звонкую пустоту, лишь изредка выныривала из своих мыслей, чтобы оглядеться, посмотреть, что творится с миром.

Только как бы ни старалась она, как ни пыталась забыться, перед глазами до сих пор стояли наполненные презрением и холодным безразличием глаза, которые прожигали, отравляли ей жизнь. Лили боялась думать о Скорпиусе, боялась слышать его имя, поэтому в тот же день, придя в себя, она быстро-быстро проговорила отцу:

— Мы расстались, папа. Но, пожалуйста, не оставляй Скорпиуса, не думай о нем плохо. Он очень уважает тебя, и я не должна стать причиной того, что ваши отношения испортятся.

Отец ничего не спрашивал, не пытался узнать, и это отчасти облегчило ей жизнь. Братьев Лили держала в полном неведении: во всем мире единственным, кто знал о трагедии Лили Поттер, был отец, и что-то было в этом ироничное.

Когда на следующий день Лили еле-еле поднялась с постели и безразлично стала всматриваться в окно, она почувствовала, как тяжело будет самостоятельно вставать на ноги. Раньше… раньше был он, такой сильный и уверенный, такой преданный, что не возникало сомнений, что он не бросит ее в трудную минуту. А теперь? Теперь Лили Поттер была сама по себе, и она не знала, что ей делать.

Но дальше так не могло продолжаться: она прекрасно осознавала это, поэтому, вспомнив вдруг Фобоса, Лили решила наконец прийти в дом к Асторату. И вот, остановившись у знакомого дома, она тоскливо посмотрела в неживое здание. Ей не хотелось видеть Фобоса. Не хотелось даже быть здесь. С этим домом было связано столько воспоминаний, что сердце у нее защемило, и Лили опять почувствовала предательские слезы в глазах. Ей было так тяжело, так сложно свыкнуться с мыслью, что она сама оборвала все связи с человеком, которого, наверное, любила так же сильно, как и свою жизнь, что в это даже не верилось.

Шаг отдавался ударом сердца, и, оказавшись внутри, Лили неуверенно подошла к столу. Вокруг лежали стопками коробки и книги, дом увядал, как и любое место без людей, и она не сразу вспомнила, зачем вообще сюда пришла. Воспоминаний и мыслей было так много, что Лили выпадала из реальности, ощущая одну лишь печаль.

Забавный, смешной Асторат Берк. А ведь, наверное, был очень тяжелым мужчиной: опасным и таким же, как Фобос. Как многое он пережил в своей жизни, как многое испытал, чтобы потом на смертном одре понять, что самолично загубил самое дорогое в своей жизни. Именно теперь отчего-то Лили ощущала близость их историй, и понимание медленно обволакивало ее разум. Потому что Лили поступила точно так же. Она тоже самолично угробила свое счастье.

Перебирая книгу за книгой, Лили даже не смотрела на обложки. Ей ничего не нужно было в этом доме, право, она-то и пришла сюда, чтобы именно здесь, в этом ветхом, мертвом здании, начать свою жизнь с чистого листка. Поднимаясь по ступенькам, оглядываясь по сторонам, Лили зашла в комнатку Астората, увидела голую кровать, на которой он умер, и, не сдержавшись, присела на нее. Все стало ей так дорого — воспоминания, эмоции, каждая мелочь. Она добровольно окуналась в прошлое, анализируя свое поведение, пытаясь понять, почему же и когда свернула не туда. И чем дольше она вспоминала, тем явственнее убеждалась — все началось именно после смерти матери. Именно тогда.

Воспоминания о ее смерти были самым тяжким грузом. Право, за все эти годы Лили даже ни разу не пришла к ней на могилу, потому что боялась… боялась посмотреть и утонуть в своей горечи. Не потому ли она в принципе перестала думать о своей матери? Перестала вспоминать ее красивое, ласковое лицо?

Прикрыв глаза, Лили схватилась руками за прутья, слегка усмехнувшись. Однажды она придет к ней на могилу. Только… не сейчас.

Бросив последний взгляд на помещение, Лили вдруг заметила странную картонку под шкафом. Она поблескивала, потому, наверное, и привлекла ее внимание, и, нагнувшись, Лили с удивлением поняла, что это была колдография. На ней слегка покачиваясь, стояла, обняв себя руками, рослая женщина с крупным телосложением. Она улыбалась лукаво и даже как-то игриво, вытягивая голову, обнажая свою шею. Ее кудрявые волосы спутавшись, слегка раскачивались вперед-назад, и было что-то в ее лице веселое, легкое, радостное. На заднем обороте кривым почерком значилось: Аделия Берк, — и Лили, еще раз посмотрев на женщину, поняла, кто это был.

Женщина, имя которой не произносилось в этом доме, стоявшая на колдографии, была женой Астората Берка, которую он упрятал в доме и свел с ума, приблизив ее смерти. Она была его вечным проклятием и напоминанием, какую ошибку он сделал в своей жизни, и именно ей были посвящены последние слова умирающего.

Положив аккуратно колдографию на комод возле кровати, Лили, прикрыв дверь, с тяжелым сердцем вышла из комнаты. Какая-то мысль мучила ее, только Лили все не могла ее осознать. И было так тяжело просто ступать по ступенькам, идти домой и продолжать жить, потому что смысла в этом не было. Лили потеряна. И, Мерлин, найдет ли она себя вновь?

Спустившись вниз, Лили вышла в гостиную и, почти направившись к выходу, вынуждена была остановиться, заметив вдруг… Ребекку. Облаченная во все черное, она стояла, посматривая в окно, слегка потирая рукой, облаченной в черную перчатку, щеку, и, видимо, почувствовав ее взгляд, обернулась и посмотрела на Лили. Ее голубые глаза были тусклым, а выражение лица — невыразительным. Глядя на нее, Лили бы никогда не смогла найти в Ребекке ту самую Бэкки Берк, которая бегала за Годриком, которая вечно пускала глупые сплетни и жила за чужой счет.

— Я знала, что ты здесь будешь, — спокойно проговорила она, и голос ее подвел лишь в самом конце. — Так странно теперь смотреть на тебя, Лили Поттер, и знать, что ты убила Мэри.

Прикрыв глаза, Лили развернулась, почувствовав резкий позыв уйти. А потом, осознав вдруг, как это бессмысленно, остановилась, так и не сделав шаг. Право. Пора перестать бегать. Она действительно убила Мэри, но разве хотела этого Лили? Разве в том была ее вина?

— Ты все такая же поверхностная идиотка, Бэкки, — с горькой усмешкой проговорила Лили, посмотрев на нее из-за плеча. — Судишь всех по своим меркам, не понимая ни черта…

— Да хоть даже и так! — воскликнула она, и ноздри ее расширились от той ненависти, которая вдруг проступила в ее лице. — Это никогда не отменит того факта, что ты убийца. Бедный Годрик! Если бы он тогда не привез тебя из Германии, я бы была миссис Томас, и Мэри…

— Так это все, что тебя волнует? — с насмешкой проговорила Лили, резко оборвав ее. Она вдруг почувствовала, как все иронично и глупо и как все это не стоит ни капельки ее внимания.

Ребекка осеклась. Посмотрела на нее непонимающе, будто стараясь понять, о чем Лили вообще говорит. И только после Берк фыркнула, словно отвечая «да».

В ту же секунду странная ярость обуяла легкие Поттер, и, не отдавая себе отчета, она приблизилась к Бэкки и внимательно поглядела на нее, чувствуя, как медленно искажается где-то внутри нечеловеческих размеров боль.

— Зачем ты тогда соврала ему? — прошептала Лили, сжав пальцы в кулак. — Зачем разлучила нас таким… таким способом?

Ребекка фыркнула, скрестив руки на груди, и, отступив на шаг назад, закачала быстро-быстро головой.

— Какая разница? Годрик так и так бросил бы тебя. Я лишь… лишь приблизила этот момент, и все остались счастли…

— Знаешь, что? — спокойно и холодно перебила Лили, усмехнувшись вдруг, сощурив глаза. Июльский свет заливал пространство комнаты, освещая мертвый дом, и все это выглядело таким тоскливым и убогим, что сердце у нее сжалось. — Еще два дня назад я сказала твоему брату, что твоя участь несправедлива. Но теперь… что ж, я вижу, что ты заслужила абсолютно все.

Ей было плевать, что ответит Ребекка, потому, отвернувшись, она спокойно пошла прочь, не обращая внимания ни на что вокруг. Было так пусто и безразлично, словно из нее за одну секунду кто-то высосал всю жизнь. Но при этом Лили, будто овеянная странным предчувствием, а может, так сказалась меланхолия, которая последнее время неотступно следовала за ней, знала, что ей нужно делать. Потому, наверное, придя домой, Лили подошла к полусобранному чемодану, положила туда недостающие вещи, а уже через час стояла вокзале, ожидая поезда в Германию.

Она знала, где был похоронен дядя, знала, где остановится на несколько дней. Что-то тянуло ее туда, в эту страну, и чувство это было таким интуитивно правильным, что сопротивляться ему не было сил. И вот Лили опять стояла здесь, крепко держа в руках чемодан, зная, что теперь за ней никто не придет, никто ее не остановит… да и незачем было.

С легкой улыбкой на устах она провела весь путь, сидя в тамбуре. Люди вокруг болтали и веселились, то и дело проходили нарядные, шумные девушки, которые распевали народные мотивы и свистели во весь рот, призывая желающих присоединиться. Но для Лили всего этого как будто не существовало. Она постоянно была в своих мыслях, не слышала, когда к ней обращаются, не старалась наладить с кем-то контакт — воспоминания и тяжелые, не самые приятные мысли были единственными ее спутниками, и Лили ныряла с в них с головой.

Германия встретила ее пасмурным небом и мелким дождем. Едва лишь закинув вещи в гостиницу, она, не беря с собой ничего, кроме палочки, быстрым шагом пошла к кладбищу, с любопытством озираясь по сторонам. Ничего не изменилось, да и не могло, ведь прошло… четыре? Пять месяцев? Только вот Лили казалось, что прошло не меньше года, потому что все теперь было для нее совершенным другим.

Знакомые улицы лишь учащали сердцебиение и не привносили в нее ничего, кроме горечи: перед глазами восстал дядя Чарли в кожаном плаще и с искрящимися задором глазами. Как несправедлива она была к нему, как многое из того, что она высказала ему, хотелось забрать обратно и похоронить где-то в душе. Лили шла все дальше, воспоминания прогулки с Фобосом, их флирт и веселый смех, которым они сотрясали пыльные улицы Берлина. Мерлин… до чего глупым это выглядело сейчас!

Завернув на знакомую дорожку, Лили вышла к знакомой ограде кладбища и, опасливо всматриваясь в надписи, она стала пробираться в самую гущу надгробий и склепов. Чуть поодаль, на холме, по-прежнему росло одинокое, больное дерево, и Лили помнила, как пряталась за ним, следя за дядей. Да. Теперь она уже видела ту самую могилу, где навеки была похоронена миссис Харпер, и именно сейчас, отчего-то, ей подумалось, что и дядя ее умер скорее от тоски, чем от чего-то другого. Столько лет положить на алтарь одной женщины, чтобы неизбежно лишиться ее. Разве долго он прожил после всего этого: с воспоминаниями и тупой болью внутри?

Дыхание оборвалось, и Лили, остановившись, схватилась рукой за грудь, сжимая пальцами черную блузку. Она вдруг почувствовала странный приступ самой настоящей боли, той самой, от которой хотела сбежать, но даже здесь в итоге она настигла ее.

Безвольно присев на лавочку, Лили прикрыла глаз, склонившись над своими коленями, чувствуя яростное желание то ли расплакаться, то ли вскричать громко, но ничего из этого она не сделала. Лишь сидела, задыхаясь, представляя, и перед глазами мелькали воспоминания: яркая, коварная улыбка Мэри, полный ненависти взгляд Годрика, удивленные фиолетовые глаза и наконец Скорпиус. Такой родной и такой любимый… его хотелось увидеть прямо сейчас, но Лили-то знала, что не увидит. Оттого, наверное, найдя в себе силы, она все же встала и пошла дальше, петляя между могилами.

Дядя Чарли был похоронен в самом конце кладбища. Ничто не отличало его могилку от остальных, и Лили отчего-то скривилась, подумав, как ее бабушка, наверное, с ужасом всматривалась в эти незнакомые немецкие надписи, сетуя, что нельзя забрать сына хотя бы к себе, на родину. Было что-то в этом неправильное: одинокая могила, которая рано или поздно зарастет сорняками и никто не придет за ней поухаживать; такое несправедливо далекое расположение от могилы миссис Харпер.

— Некоторые истории никогда не заканчиваются хорошо, — прошептала она тихо, вспомнив вдруг слова Чарли. И почему только Лили могла хотя бы на секунду возомнить, что как раз ее история будет со счастливым концом? Откуда у нее была такая больная убежденность?

— Я была обречена, — улыбнувшись нервно, схватившись рукой за прутья забора, пролепетала Лили, осознав вдруг, что надписи на могильном камне расплываются, отставляя после себя неявные штрихи. — Но как же все исправить? С чего же начать? И… возможно ли?

Она приходила на кладбище каждый день в течение всей недели своего пребывания. Стояла, подолгу всматриваясь в камень, и что-то еле слышно говорила про себя, иногда лишь вздрагивая, будто осознавая, где именно она находится. А потом, забываясь, Лили опять пропадала в своих мыслях, подолгу о чем-то размышляя.

Но время летело, и в преддверии дня рождения отца Лили уже сидела в поезде, направляясь обратно, домой. Тридцать первое июля должно уже было быть завтра, когда она должна уже будет приехать в пункт назначения, и Лили, вздрагивая мысленно, с ужасом думала о предстоящей встрече со всевозможными родственниками, которые непременно захотят прийти и поздравить Гарри Поттера.

Все это время она почти успешно избегала всех, кроме Гермионы и Розы, и теперь ей едва ли хотелось вновь окунуться в семейную идиллию клана Уизли. Порой Лили даже казалось, что и ее отец устал от многочисленных родственников, которые так и норовили пролезть в душу, но то ли в память об умершей жене, то ли из-за собственной привязанности он никогда не отказывал им в гостеприимстве и внимании, чего нельзя было сказать о его детях. Все они, Альбус, Джеймс, Лили, несмотря ни на что, особо не контактировали со своими кузинами и кузенами — Альбус, потому что был на Слизерине, а значит, заклеймлен, Джеймс — потому что никогда не интересовался ими и упорно работал на свою карьеру, но, а Лили… ей никто не нужен был. Лили Поттер всегда хватало двух неугомонных братцев, с которыми в последнее время у нее получилось наладить какой-никакой контакт.

Дом на Гриммо 12 встретил ее переполохом и шумом голосов. Все уже были в сборе: Лили мельком заметила даже тетю Гермиону и дядю Рона, которые, громко споря, вызывали заливистый смех у столпившихся возле двери Хьюго и Луи Уизли. В доме было так весело и шумно, что ее возвращение не сразу приметили, а когда она уже хотела свернуть в свою комнату, то была поймана Джеймсом, который с веселым смехом затащил ее на кухню.

Лили было так неловко сидеть за столом, набитым людьми; было так неловко чувствовать на себе то и дело взгляды, что весь вечер она провела будто в каком-то тумане. Разговоры ей были неинтересны, да и вряд ли она могла что-либо понять из них — в конец концов, Лили даже не знала всех своих кузенов. В какой-то момент ей так опротивело сидеть за столом, что, воспользовавшись минуткой, она все-таки улизнула, чтобы найти отца, но как назло его нигде не было.

Блуждая по коридорам, Лили наконец зашла на чердак и увидела отца, который, стоя на корточках, с кем-то говорил через камин. Она уже почти поставила ногу на деревянный пол, чтобы подойти к нему, но вдруг, прислушавшись к голосу из камину, узнала его и оробела. Этот голос Лили узнала бы из тысячи, и не было никаких сомнений, что говорил Гарри Поттер со Скорпиусом.

Вздрогнув, она тихим шагом отошла от двери и, прислонившись, прикрыла на секунду глаза, осознав вдруг, как сильно она скучала по этому голосу, какие сильные эмоции вызывал он внутри нее. Не найдя в себе силы, чтобы вернуться, Лили зашла лишь на секунду в кабинет отца, поставила на стол хорошо упакованный сверток, а потом свернула в свою комнату и, заперевшись, бессмысленно присела на стул возле фортепиано.

Был только день, и яркое солнце заливало пространство, отображаясь в крышке фортепиано, но для нее как будто не существовала ни этого дня, ни этого яркого солнца, ничего. Все тонуло в вязких мыслях, которые окутывали ее, заставляли выпадать из реальности. Если это и была депрессия, то… какая-то странная и неправильная, потому что ни грусти, ни тоски не было. Было лишь странное непонимание, куда же ей двигаться и зачем. Она не находила ответа на эти вопросы; не могла и дать верную оценку всем своим действиям до произошедшего. Лили не чувствовала особой вины или сострадания, но при этом каждый день она думала о том, что когда-то давно свернула совсем не туда. И чем дольше копалась она в этих мыслях, тем явственнее понимала, что ответа у нее не было.

Когда наваждение спало, и Лили, распахнув глаза, осознала вдруг, что уснула, она с ужасом встрепенулась и посмотрела в окно. Солнце по-прежнему освещало комнату, но было уже не таким ярким и ослепляющим. Именно в этот момент она вдруг услышала монотонный стук в свою дверь, и, неуверенно поднявшись, отворив дверь, Лили увидела на пороге комнаты отца, который, обеспокоенно глянув на нее сделал шаг вперед, вынуждая ее на автомате пропустить его в комнату.

— Лили… все в порядке? — буднично поинтересовался он, но Лили видела, как бегают его глаза, как он старательно не смотрит ей в глаза, все же бросая беглые взгляды.

Неопределенно качнув головой, Лили присела к фортепиано и бессмысленно посмотрела подле себя, вдруг вспомнив, как сидела она тут вместе со Скорпиусом и как душу уже тогда травила ей странная, необъятная тоска.

— Гости уже ушли, — с легкой насмешкой проговорил Гарри, и Лили повернулась, посмотрев на него. — И я получил твой подарок, спасибо… помнится, это впервые за несколько лет.

Хоть он улыбался, посматривая на нее, Лили вдруг почувствовала себя так неловко и глупо, что, отвернувшись, схватилась пальцами за крышку, боясь, что лицо ее покроется мелкими розовыми пятнами смущения и чего-то еще. Что-то по-прежнему не давало ей показать собственные эмоции, и Лили старательно маскировала их за полным безразличием. Как жаль, что сноровка и опыт теперь не помогали ей, выуживая все ее эмоции с самого дна.

— Сыграешь мне, Лили?

Пальцы сильнее впились в крышку, и Лили, прикусив нижнюю губу, слегка склонила голову набок, не давая себе воли обернуться и посмотреть на отца. А потом, не говоря ни слова, она открыла крышку и, не думая ни о чем, медленно, едва касаясь пальцами клавиш, стала играть, постепенно забывая, где она находится.

Лили играла, и перед глазами у нее будто оживал мрачный, густой Запретный лес. И словно это было только вчера, она вновь увидела знакомую полянку, овеянную светом десятка фей, которые кружили возле лица Скорпиуса. Бледного, насмешливого Скорпиуса, который смотрел на нее пристально и цепко, в чьих глазах на самом дне зрачков можно было заметить замаскированную и запрятанную нежность и легкое, такое невесомое восхищение. Может, это и был тот самый момент, когда у Лили впервые появилось желание узнать его ближе, а может, это был тот самый, казалось бы, незначительный момент, который меняет всю жизнь, привнося в нее что-то новое и такое важное.

И когда руки ее остановились, Лили посмотрела на свои длинные пальцы, понимая в одно мгновение, что никакого Запретного леса нет и что она сидит в своей комнате, на дне рождения отца, мечтая заплакать, только вот ни слез, ни сил — ничего у нее не было.

Подняв голову, она обернулась, поймав напряженный, очень озабоченный взгляд Гарри, и, слабо улыбнувшись, спокойно произнесла:

— Может, пойдем вниз?

За кухонным столом, попивая чай, расположились братья и Прю, и Лили, присев возле Джеймса, усмехнувшись, грела пальцы о горячую кружку, без особого интереса слушая ироничный рассказ Альбуса. Все время она чувствовала странное напряжение и не могла однозначно понять, волновалась ли только она, или, на самом деле, все сидевшие возле нее словно пытались ненароком посмотреть на Лили и задать свой немой вопрос.

И именно в этот момент усталость грузом свалилась на плечи. Лили так устала просто быть, что хотелось непременно покончить уже со всем. И перед глазами ее оживали призраки прошлых дней, когда очевидная мысль была ярче всей действительности: Лили сама разрушила свою жизнь. Она сама отказалась от своего счастья.

— … не понимаю, где Малфой? Как он мог не прийти на твой день рождения?

— А чего ты отца спрашиваешь, спроси лучше Лили.

Она вздрогнула, и чашка качнулась, слегка расплескав чай. На нее смотрели Джеймс и Альбус, и ей хотелось просто исчезнуть, а не находиться под давлением этих до боли знакомых глаз.

— Так почему нет Скорпиуса? Что у него такого важного сегодня? — повторил Альбус, и, глядя в его лицо, Лили поняла, что ему ни черта неизвестно. Право. Ведь она сама никому не рассказала, кроме отца, который сейчас, опустив глаза, явно абстрагировался, давая понять ей, что все это ее рук дело.

Воздуха было так мало, что, прежде чем сказать, Лили сделала глубокий вдох, а потом уверенно посмотрела в зеленые глаза брата, делая лицо свое непроницаемым.

— Я не знаю. Мы уже давно не вместе.

Удивление Альбуса было настолько сильно, что он бы точно приподнялся со стула, если не бы Прю, которая, схватив его за руку, вынудила Альбус присесть. Правда, удивление быстро сменилось злостью, и глаза его сверкнули так отчетливо, что Лили лишь прикрыла глаза, будто чувствуя несуществующий груз, который продавливал ее плечи к земле.

— А я-то думал, что с тобой не так, — злой оскал появился на его губах, и Лили, мечтая найти поддержку хоть в Джеймсе, посмотрела на него. Однако тщетно, даже вечно позитивный Джеймс нахмурился и явно разделял чувства Альбуса. — Я его точно убью… попадется он мне при встрече…

— Если ты сделаешь ему хоть что-то, я никогда не прощу тебя, Альбус Северус Поттер, — двинув кулаком по столу, резко и быстро проговорила Лили, вскочив со стула. — Это касается и тебя, Джеймс, — холодно взглянув на обоих братьев, процедила Лили, чувствуя вдруг самую настоящую ярость. И почему-то вновь и вновь именно она заставляла ее действовать, заставляла… жить. Неужели только благодаря ненависти Лили Поттер и существовала? — Я его бросила. И его вины в том не было.

Лили больше не хотелось видеть перед собой никого, поэтому, не думая, она вышла из дома, и, не обращая внимания, вышла во внутренний дворик, к качелям, которые, позванивая цепями, слегка раскачивались вперед-назад.

Она не думала ни о чем, просто не хотела вспоминать, как однажды он пришел сюда к ней мириться. Потому что больше Скорпиус Малфой не придет. И в этом всем было так много ее собственного разочарования и боли, что сразу стало трудно дышать, а веки отяжелели. Лили боялась своего будущего, потому что видела его беспросветным и горестным, а оттого мечтала не думать.

Но между тем внутри нее еще была та прежняя Лили, которая вставала и, сверкая глазами, уничтожала всех врагов. Эта Лили, топая ногой, взывала ее к действиям. Как жаль только, что теперь она совершенно не имела власти над ней.

* * *

Август был таким же безотрадным, как и все лето. Единственным ее утешением были личная лаборатория и зелья, в которые она окуналась с головой, забывая о реальности. Ей просто не хотелось обращать внимание на шумный, надоедливый окружающий мир, на бесконечные газетные заголовки и видеть там, на всех колдографиях, его, живого и усмехавшегося.

Она варила обычные, самые простенькие зелья, потому что вот уже который месяц стояла на учете и была вынуждена ходить в Министерство на проверку своей палочки. Это было настолько глупым и нелепым, что она не могла найти в себе силы хоть как-то воспротивиться и найти лазейку в законе, а потому, варя в который раз бытовые зелья, почти что радовалась жизни. Почти.

Первым ударом под дых стала новость о том, что Пруденс ожидает ребенка. Лили и сама не могла сказать, что было такого в этой новости, но стоило ей лишь это услышать и увидеть донельзя счастливого Альбуса, как она почувствовала острую нехватку воздуха и сил просто стоять в этом семейном кругу. Даже отец улыбнулся вполне счастливо, оставляя всю свою усталость и тоску позади. И в этом празднике жизни будто бы одна только Лили чувствовала, как тонет в своих чувствах, в своих мыслях и желаниях вырваться из клоаки. Найти свое призвание и возвыситься вновь.

Когда Джеймс сошелся с Элен и решил съехать из квартиры в Шотландию, дабы все-таки вернуться в большой спорт, Лили вновь почувствовала острую, ноющую, такую тупую боль. Элеонора, глупая, жалкая Элеонора, была так счастлива, так уверенно убеждала его вернуться обратно и так ласково смотрела на него, что, право, Лили почти тошнило.

Но она стояла напротив них на перроне, провожая брата в большой путь. Стояла, а на самом деле падала под грузом ненастий и собственных разочарований, так не вовремя вспомнив, что когда-то давно Лили Поттер считала, что точно будет жить лучше Элеоноры.

Поезд почти подходил к вокзалу, когда Элен, разомкнув объятия, подошла к Лили и, ласково ей улыбнувшись, сжала ее ладонь напоследок, проговорив:

— Я недавно видела Годрика. Мерлин… он так убит… Лили, мне страшно! Как бы он не наложил на себя руки, — сильнее сжав ее ладонь, дурочка Спинетт даже не замечала, как побледнела Лили и в каком ужасе исказилось ее лицо. — И ты тоже… но за тебя я хотя бы не переживаю. Ты же всегда поднималась, Лили, как бы тяжело тебе это ни было и дорого ни стоило.

Она уезжала в теплую Шотландию, к матери, под руку с человеком, в котором нашла отраду, и была так счастлива, что Лили едва ли нашла в себе силы хоть что-нибудь сказать. Она молчала, провожая поезд, молчала, сидя дома за чашечкой чая, вполуха следя за разговором отца и Альбуса. В этом огромном мире, где каждый мог реализовать себя, она не не могла найти ни покоя, ни радости. И дни тянулись как маленькая вечность, не оставляя после себя ничего.

В середине августа Лили, накинув на себя черную официальную мантию, вышла рано с утра из дома. Она, как всегда, шла на проверку собственной палочки, и, прикрыв слегка глаза, с некоторой мнительностью наблюдала за проходившими мимо волшебниками. Солнце было теплым и летним, только вот небо было как будто ниже, словно мечтая коснуться земли, и это было одним из тех верных признаков, по которым можно верно определить наступление осени. Только какое дело было до этого Лили? Лето, осень… все было таким же, как и всегда.

Вокруг пестрели живые плакаты, агитирующие за выборы, и Лили с содрогающимся сердцем всматривалась в каждый, боясь увидеть Скорпиуса. Однако все листовки принадлежали лишь партии «Содружество», рейтинги которой претерпели значительные изменения с открытием лавки. Политическая бойня, которая должна была развернуться на полях магической Англии, обещала быть яркой и захватывающий, и все с содроганием ждали сентября. И действий Скорпиуса, который, несмотря на свой юный возраст, давно был известен на всю страну.

Когда она думала о политике, то сердце ее содрогалось в предчувствии чего-то ужасного. Лили боялась. Боялась за Скорпиуса, за своего отца, даже за Гермиону, потому что политика никогда не была пристанищем слабых людей. В ней могли выжить лишь те, кто имел хотя бы какой-то стержень. И были ли они к этому готовы? Их ли это место? Вспоминая тоскливые глаза Скорпиуса и его мрачные мысли, она думала, что все их жизни были бессмысленными и глупыми.

Размышляя, Лили даже не заметила, как дошла до Министерства. А потом, пройдя очередную, такую нудную процедуру, она бесцельно стояла в очереди за талоном. Смысла в том, что делала Лили, не было, и чем дольше она думала об этом, тем сильнее была пучина, в которую ее засасывало. Ей нужен был лишь один сигнал, знак, который бы направил все ее мысли в одно русло, но как бы ни старалась она, как ни задумывалась над этим, в ее голове не было ни единой здравой мысли.

— Мисс Уизли, почему вы такая бездарность?

Знакомая фамилия заставила Лили резко поднять голову, и, развернувшись, она вдруг заметила Розу, стоявшую возле своего директора, который, уперев руки в бока, с гневным выражением лица слегка притоптывал на месте и громко говорил, совершенно не боясь быть услышанным.

— Неужели до вашего крошечного мозга никак не может дойти, что мое время настолько важно, что любая запинка, промедление может полностью разрушить мой плотный график.

— Сэр… — вяло откликнулась Роза, и Лили, знавшая безэмоциональное лицо своей кузины, отчетливо видела стыд, смешанный с тихой яростью.

— Когда я говорю, вы молчите, — взмахнув рукой, в пальцах которой были сжаты с десяток бумажек, он усмехнулся вдруг, а потом более спокойно проговорил: — Если бы не ваша мать, вы бы вылетели отсюда давно. Только лишь из уважения к вашей семье, я терплю такую бездарную амебу на столь важной должности. Вы это понимаете?

Взмахнув рукой еще раз, он нарочно выронил листки бумаги, которые, разлетаясь, дождем опадали на пол, прямо у его ног. Роза поникла, сжалась лишь от упоминания своей матери. Смотря на нее, Лили не заметила, как оскалилась, почувствовав странный прилив слепой злобы. Она не понимала, как можно было терпеть такое; не понимала, как можно прогибаться под кого-то, бояться ответить только из-за семейного осуждения. Все это было таким мерзким и глупым, что хотелось лишь фыркнуть и уйти. Но тот факт, что унижалась ее кузина, заставлял Лили стоять на месте и внимательно наблюдать. Жалкий идиот. Он издевался над ней, потому что знал, что Роза никогда не даст отпор.

— Поднимете, — протянул он, и это было последней каплей. Не стерпев, Лили отошла от очереди и, быстро спустившись по ступенькам, оказалась позади директора и громко, уверенно проговорила:

— Она не будет этого делать, сэр, ведь это вы выронили листки.

Слегка замедленно, мужчина обернулся и, приподняв бровь, посмотрел на нее слегка удивленно и ошалело, явно не понимая, что ей нужно было. Но Лили было плевать на него, она немигающим взором смотрела на Розу, в глазах которой, можно было поклясться, на секунду промелькнуло восхищение, сменившееся страхом.

— Что, простите?

— Терминологию «бездарность», «амеба» можно отнести к оскорбительной, — елейно протянула Лили, усмехнувшись вдруг, а потом, подойдя к ним еще ближе, она встала прямо напротив директора и уверенно посмотрела ему в глаза, слегка загораживая вид на Розу. — Что ж, не будем рассматривать эту ситуацию даже с точки зрения трудового законодательства, которое вы уже нарушили. Посмотрим на это со стороны грозящего вам увольнения: как думаете, если Гермиона Уизли узнает, как относятся к ее дочери на работе, что с вами станет?

Выгнув левую бровь, Лили усмехнулась еще больше, так же, как усмехалась очень давно, в Хогвартсе. Она, как и тогда, знала слабые стороны людей, умела определять их и нажимать на нужные точки. Одно только это приносило прямо сейчас незыблемое удовольствие, которое проявлялось в ее раскованной, холодной улыбке.

— А вы кто такая вообще? — после минутной паузы еще более удивленно спросил мужчина, нахмурившись. — По какому праву влезаете в частный разговор?

— О, я всего лишь Лили Поттер, кузина Розы, которая имеет непосредственный контакт с ее матерью и которая может все ей поведать. Причем… в более неприятных для вас красках. Как думаете, поверит ли Гермиона Уизли своей родственнице, а?

Лицо его, одутловатое и непропорционально круглое, приобрело на секунду багровый окрас, и он смотрел на Лили уже совершенно иначе. Если ему и хотелось сказать хоть что-то, то он явно сдержался, потому, понизив голос, он быстро проговорил, слегка отойдя в сторону, чтобы посмотреть на Розу.

— Сейчас же… немедленно в мой кабинет, мисс Уизли!

Взмахнув палочкой, он тотчас схватил прилетевшие листки и, крутанувшись, быстро зашагал куда-то в сторону, оставляя Лили и Розу наедине. Почувствовав шевеление, Лили обернулась и посмотрела теперь на кузину, которая явно порывалась пойти следом за своим начальником, но, наткнувшись на ее сверкающий взгляд, замерла. Безэмоциональное ее лицо побледнело, и в глазах появился страх. Может, потому что Уизли интуитивно чувствовала, насколько сильна была Лили в гневе?

— Что, пойдешь за ним? Роза! Одумайся, кто ты? — приблизившись к ней на полшага, Лили смотрела немигающим взором, испытывая непонятную даже ей злость. Злилась ли она сейчас на кузину? Или все же… на себя? — Ты Роза Уизли, дочь национальных героев, сдавшая ЖАБА на девять «Превосходно», поступившая в лучший университет страны. У тебя так много талантов и умений, и вместо того, чтобы развиваться, чтобы идти к чему-то, ты сидишь по велению матери на странной, глупой работе, где тебя унижают ни за что. И ты терпишь это! Потому что боишься своей матери. Ты уверена, что это нормально?

— Ты не понимаешь, — покрывшись красными пятнами, быстро-быстро заговорила Роза, блеснув на секунду глазами. В ней как будто что-то боролось, ломались крепкие стены, за которыми пряталось немыслимое количество эмоций и скрыться от них уже не получилось.

— Да! — воскликнула Лили, перебив ее к черту. — Не понимаю… не понимаю, как имея репутацию, интеллект и возможность возвыситься, у тебя совершенно нет никаких амбиций. Не понимаю, почему ты собственноручно идешь ко дну… что, думаешь, если будешь беспрекословно подчиняться вот таким уродам, рано или поздно получишь награду за терпение? За труд? — расхохотавшись тихо, она подошла еще ближе, испытывая странную горечь, удивляясь даже, откуда у нее столько сил, чтобы говорить и говорить, разрывая почти месячное полумолчание. — Когда ты упадешь, Роза, полностью разрушив себя в угоду людям, пусть это и твоя мать, ты поймешь, что никто никогда не сможет помочь тебе и никто и никогда не сможет понять тебя лучше, чем ты сама. Не они должны диктовать тебе, как жить, а ты должна быть для себя ориентиром. Вот единственное, что я поняла во всей этой чертовой жизни.

Глубоко вдохнув, чтобы привести свое дыхание в норму, Лили уже хотела было обойти Розу, чтобы вернуться к своей очереди, но не успела сделать даже полшага, замерев. Потому что вдруг увидела его. Скорпиус Малфой стоял довольно близко, чтобы, наверное, услышать все, что говорила Лили, посему мелкая дрожь резко прошлась по нему, ведь глаза его были наполнены таким безразличием, что хотелось непременно подбежать к нему и стереть его к чертям.

В эту же секунду Лили вдруг почувствовала, как схватила ее за рукав Роза, не давая уйти, и, переведя на нее взгляд, она тут же опять посмотрела на Скорпиуса, который уже не стоял, а шел в совершенно другом направлении.

Он уходил, не обернувшись, не замедлив шаг, не дав ей никакой маленькой надежды ни на что. И Лили злилась, право, потому что думала, зачем ей вообще это. Но неминуемо она провожала его взглядом, наблюдая, как скрывается он за поворотом, ни разу не вздрогнув, и эта разрушительная боль ураганом поднялась где-то внутри, выбивая всю злость и былой пыл.

Окунувшись в свои чувства, Лили не сразу поняла, что Роза куда-то тянет ее за рукав, а когда наконец обратила внимание на кузину, то заметила, с каким жаром она что-то говорила, поминутно кривя лицо.

Когда Уизли заметила ее пустой и какой-то даже безжизненный взгляд, она замолчала, нахмурившись, а потом серьезно спросила:

— Что с тобой? — повернув в голову в сторону, она, видимо, смогла еще заметить скрывающуюся фигуру Скорпиуса Малфоя, потому что вдруг как-то безотрадно произнесла. — А, он, наверное, скрывает от тебя…

— Что? — хрипло произнесла Лили, схватив ее за руку, сжав ее пальцы, не контролируя свои эмоции.

— За одно это лето на него было совершенно почти пять покушений. И Малфой в который раз ходил на судебные разбирательства в Министерство… их дом хотят опечатать. Да и слежка… — сбившимся голосом затараторила Роза, слегка нахмурившись. — Никого не ловят… мистер Шафик лишь поднимает архивы и возобновляет дела на его родителей, а моя мама безмолвно этому потворствует, боясь, что если он и его сторонники придут к власти, то все ее реформы и свершения канут в Лету.

Усмехнувшись, Роза вдруг посмотрела прямо на Лили и произнесла почти что спокойно.

— Порой мне кажется, что высокий пост ее испортил. Раньше она не была настолько… упертой и непрощающей. С этими всеми делами она даже в этот раз не сходила на могилу… ну, к тети Джинни. Ты же знаешь? Она никогда не пропускала годовщины ее смерти. Раньше мама винила себя…

Запнувшись, Роза робко моргнула, видимо, поняв, что болтает лишнее. Только вот Лили уже не замечала ее, да и ничего в принципе. Было как-то слишком пусто и безотрадно, и она, отпустив руку Розы, бессмысленно уставилась в пол, пытаясь собрать все свои мысли в кучу. Но было так невыносимо и так тяжело, что хотелось грудой костей обвалиться на пол.

— А знаешь, так жаль, что ты не закончила Хогвартс, — услышала Лили будто сквозь какой-то туман, а потом, медленно приподняв голову, она так же бессмысленно посмотрела на Розу, которая с тихой печалью смотрела на нее. — По правде говоря, ты еще талантливее меня. Никто и никогда не варил таких зелий в столь юном возрасте, Лили… как многого бы ты добилась, если бы…

Она опять осеклась, увидев на секунду, как что-то полыхнуло в глазах Лили, как пустота за секунду наполнилось тихой злостью. Мрачно усмехнувшись, Лили вздернула подбородок, а потом, не прощаясь, быстро поднялась по ступенькам, потеснив ожидающих очереди волшебников, и, не обращая ни на кого внимание, с силой выхватила у гоблина свою справку.

Улицы сменялись, но для Лили ничего не существовало. Лишь сердце билось по-сумасшедшему быстро, когда она почти влетела в дом и, присев на диван в гостиной, сильнее стиснула бумажку в руках, слегка отбивая ритм ногой.

Она не была на похоронах матери. Не была никогда на ее могиле. Потому что боялась, что от вида надгробия ее просто стошнит и она упадет навзничь от той боли, что непременно пронзила бы ее. Больше всего на свете Лили боялась увидеть подтверждение очевидного: твоя мама давно умерла, Лили Поттер, а ты отчаянно сопротивлялась этому еще тогда, в Хогвартсе.

Но именно сейчас отчего-то хотелось сорваться с места и прийти туда. Упасть на колени и просто зарыдать, выуживая спрятанные больные чувства.

Дверь скрипнула, и в гостиную зашел отец. Отряхнув мантию, он кивнул головой дочери, а потом присел на диван, сняв на секунду очки, чтобы вытереть линзы. Судя по парадному виду, Лили на секунду подумалось, что он был то ли на важной встрече, то ли… в своем Аврорате, который он по-прежнему посещал, чтобы, наверное, вспомнить молодость.

Вздохнув, Лили стиснула руку в кулак. А потом быстро бросила, придавая голосу несвойственную решимость:

— Папа. «Содружество» виновато в смерти матери намного больше, да? Дело ведь не в том, что они отменили тот декрете о защите Азкабана?

Перестав протирать очки, Гарри поднял голову и с удивлением посмотрел на Лили, а потом, тяжело вздохнув, потер переносицу, едва-едва усмехнувшись.

— Они приняли этот декрет не ради своих взглядов, Лили. И уж точно не ради отмены рабства дементоров. — Легкая улыбка прошлась по его устам, но легкой она была только на первый взгляд. Лили видела, как усталость опять грудой свалилась на его плечи. — Они сделали это, чтобы поднять свои рейтинги и понизить рейтинги консервативной партии, которая тогда стояла у руля. Несмотря на то, что большинство в парламенте на то время были консерваторами, Содружество протащило этот закон, а потом вывело массы на улицу. Всем казалось, что они борются с рабством. Но на самом деле… волшебниками просто проманипулировали, сделали их пешкой в своей игре. Потому что когда дементоры были отпущены, они убили с десяток людей, а сколько убийц сбежало? Неудивительно, что уже на следующих выборах выиграло «Содружество», которое успешно замяло свое участие в этом деле.

Прикрыв глаза, он быстро надел очки, а потом бесцветным взглядом посмотрел на Лили, и впервые в жизни она вдруг осознала, что у них и тоска была одинаковая. Семейная.

— Гермиона клялась, что она не думала об этом. Она умоляла простить ее… но я и не обвинял ее. В тот момент я вдруг понял, что ее взгляды — это такая блажь. Понимаешь? Лишь потеряв свою жену, я понял, что никакого свободного общества быть не может. Да, оппоненты «Содружества» не лучше, это они скрыли от меня информацию о побеге Пожирателей. Но с ними у меня есть хоть какие-то надежды, что все наладится, что не будет больше этого безобразия. А с Гермионой и ее партией песенка уже спета. У меня нет в них веры, как и у многих волшебников, которые всерьез верили в счастливое будущее.

Тишина, повисшая в комнате, дробила нервы. Лишь медленный тик часов отстукивал свой незамысловатый ритм, и Лили, смотревшая на отца, слегка склонив голову, не думала ни о чем, лишь вспоминая свое детство, Хогвартс… вспоминая Скорпиуса. Только воспоминания эти были такими тяжелыми и такими невыносимыми, что, не сдержавшись, она прошептала едва слышно, не давая голосу ни единой краски:

— Давай сходим… вместе… на могилу.

Могильный склеп, принадлежавший Поттерам, величественно стоял в Годриковой впадине, и с каждым своим шагом Лили чувствовала гулкое биение сердца. Перед глазами пропадало все. Даже отца, идущего рядом, как будто не существовало для нее, когда, подойдя наконец к склепу, она дернула дверь и неуверенно зашла внутрь.

Каменный гроб с резьбой на крышке стоял по центру. Кругом стояли вазы с пионами, еще свежими, ведь совсем недавно была годовщина с того дня. Сколько уже лет прошло? Семь, шесть или восемь? Едва ли Лили могла сосчитать, но, приблизившись, она положила руку на холодный камень, ощущая, как быстрые, теплые слезы забежали по щекам, сбивая дыхание.

Здесь никого не было. Даже отец решил, видимо, постоять на улице, и Лили была совершенно одна наедине со своими мыслями и чувствами, ощущая, как обнажается что-то давно спрятанное и, кажется, похороненное.

Когда слез не осталось совершенно, Лили по-глупому бессмысленно смотрела на камень, сжав крышку пальцами. И будто сквозь вечную тишину она услышал свой надтреснутый, но до ужаса уверенный голос.

— Я вернусь в Хогвартс, мама.

Решительность, пропавшая с годами, пламенем зажглась внутри, заставляя Лили вытереть мокрые дорожки с лица. И впервые в жизни ей вдруг показалось, что она делает что-то правильное. Видел Мерлин, Лили знала в эту секунду лишь одно: однажды побывав на дне, она не хочет нового падения. А значит, Лили Поттер сделает все, чтобы вновь вернуться: и тогда ничто не сможет встать на ее пути.

Все потерянное обретется вновь.