Жить вопреки (джен)

Очнувшись непонятно где, она почти даже не удивилась — всё пока соответствовало её видению и беспокоиться не стоило, ведь лишние волнения совершенно ничем не могли ей помочь, лишь сбили бы настрой.

Главное — не терять самообладания.

Ведь во гневе она могла сделать много страшных вещей.

Но намного страшнее, когда за жестокостью, даже вынужденной, стоит не ярость или ненависть, а холодный расчёт.

Открыв глаза, она поняла — не сон.

Точно не сон.

Мирослава огляделась и с удивлением поняла, что её похитители даже не удосужились ей руки связать, видимо, посчитав неопасной.

А зря.

Она лежала на траве недалеко от разведённого троими пока что размытыми тенями костра.

Тени… Люди?

Да, Мирослава узнала двоих женщин, что преследовали её в тот вечер, третья же фигура была ей не знакома, видимо, это был их сообщник.

Сердце странно ухнуло, предчувствия взвыли волком — скоро.

Совсем скоро.

И тут к ней подошла вполне знакомая женщина.

Конечно, Мирослава несколько недель помогала этой знахарке, и даже в самых тяжелых случаях девочка находила действнные решения, которые спасённым людям казались самыми настоящими чудесами.

Да и Настасье так казалось.

Но всё было намного проще — Мирослава просто просматривала варианты будущего исцеляемого ею человека. Это было не трудно, ведь то был не простой прохожий, нечаянно встреченный на улице, а человек, зависящий от её действий, а потому в ближайшем будущем их вероятности были связаны между собой. А потому она без особого труда могла заглянуть в будущее и выбрать вариант, в котором пациент выживал, запомнить, чем она там его и как конкретно лечила.

И воплотить в жизнь тот самый вариант.

Для неё — не трудно.

Для других — истинное чудо.

Не удивительно, что злые сердца пожелали иметь возможность заглянуть в будущее. Вот только существовала одна крохотная загвоздка — если человек знал лишь один вариант грядущего и был уверен, что это — единственно возможное будущее, и он этого человека не устраивал, то этот глупец, конечно, всегда пытался всеми силами избежать воплощения в реальность этого варианта.

Вот только он сам становился причиной всего того, чего пытался избежать.

Чем больше бежишь от грядущего, тем больше его сам и приближаешь.

И Мирослава представляла, как именно можно использовать это свойство на своих противниках.

Эти глупцы хотят получить предсказания, но за знания — самую большую ценность, которую только мог иметь разумный — нужно платить. И не важно как — главное, сам факт.

Это странное правило Мирослава узнала в одном из своих снов — никогда никому не предсказывать ничего за просто так, если люди пришли к тебе сами.

Можно было потренироваться на прохожих — посмотреть и будущее, а потом рассказать им самую сильную вероятность, но сделать это можно было только при условии что людей ты этих видишь в первый и последний раз.

Если делать людям добро безвозмездно — они решат, что так и надо, и будут требовать добро и дальше.

А ей этого не надо — она не собиралась сеять свет по всему миру — ему это было незачем.

Мирослава просто хотела жить.

— Настасья…

Нужно быть убедительной. Ведь люди её видели двенадцатилетней девчонкой. Так зачем же ей разочаровывать их? Пусть продолжают заблуждаться, ведь ей это было лишь на руку — пока они её недооценивали, у неё был козырь в рукаве.

— Удивлена?

На лице женщины нарисовалась жёсткая насмешка и выражение превосходства. Почти ничто не отвлекало Мирославу, и все мысли женщины для неё были как на ладони.

Осталось главное — внушить ей кое-что.

— Ты же знаешь, что нет, — вяло улыбнулась Мирослава, намекая на то, что ей было прекрасно известно про осведомленность этих людей о её Даре.

— Тогда ты знаешь, для чего ты нам, — не осталась в долгу Настасья.

— Я не буду помогать разбойникам, — покачала головой девочка.

Нужно было ещё чуть-чуть потянуть время, чтобы суметь подготовиться, чтобы было легче идти дальше.

Ведь у разозлённых, впавших в слепую ярость людей, как известно, отказывали последние тормоза, и добиться от них хорошего контроля над собственными мыслями было просто невозможно, а значит, и незаметно повлиять на их разум было гораздо проще.

— Неужели ты думаешь, что тебя кто-то будет спрашивать?

Голос женщины, считающей, что она победила, так и сочился ядом, но Мирослава внутри смеялась — зло и весело, как она никогда не делала в реальной жизни, но как ей приходилось иногда смеяться в её снах, ведь она уже победила, просто Настасья этого не поняла.

Пока что не поняла.

— Хочешь, я скажу, как скоро тебя убьют? — перешла в наступление девочка.

Женщина отпрянула, возмущенно приоткрыв рот, готовясь выдать гневную тираду, но не успела вымолвить ни слова, ведь Мирослава её перебила, грубо, как не подобало ребёнку вести себя со взрослым, но как взрослые вели себя порою друг с другом.

— Поверь, это будет очень скоро!

Почти улыбалась, стараясь всеми силами скрыть полную превосходства насмешку, видела, как реагирует женщина на её слова, ведь та знала — Мирослава никогда не ошибалась в своих предсказаниях.

И ведь она говорила правду.

Правда — самое страшное оружие.

— Замолчи, — почти прошипела Настасья.

Но девочка, совершенно не обращая внимания на сказанное женщиной, продолжила говорить,

— Тебя предадут твои же сообщники, ведь после очередного дела вы не поделите награбленного, и дело закончится поножовщиной, — рассмеялась всё-таки Мирослава, отвлекая этим внимание Настасьи и ещё больше пугая и зля её.

Можно притвориться сумасшедшей.

С душевнобольными её народ предпочитал не связываться — те жили себе тихо, никому не мешая, а если потревожить их — они пускались во все тяжкие, а это никому не надо было.

— Хватит!

Настасья кричала, но было поздно — сообщники не обращали на неё никакого внимания, их сознанием она уже давно завладела, отправив их в простой, но невероятно крепкий сон.

Осталось дело за малым — заставить женщину верить, что внушённые Мирославой мыслей были её собственными, и действия, которые она совершит, будут продиктованы её собственной волей.

— Тебя зарёжут твоим же собственным кинжалом, а потом кровь, глаза, сердце и печень продадут местной ведунье, занимающейся не самыми чистыми лекарствами.

И это была чистейшая правда — так было в одном из вариантов будущего, но она уточнять это не стала, зачем такие тонкости знать простому человеку, пусть и неплохо разбирающемуся в травах и их правильном применении к людям?

— Ты… Ты!

Клиент готов.

На Настасью было жутко смотреть — глаза пылали, как у какого-то чудовища, из носа едва ли не валил пар, а вся поза, напряженная и напружиненная говорила о том, что женщина была готова заставить девочку замолчать уже силой, лишь бы убрать этот гул из головы, эти навязчивые мысли и идеи.

Конечно, у Мирославы не было опыта, она наверняка где-то напортачила и сработала очень грубо, топорно, но именно поэтому она здесь — ей нужен был учитель!

Эти методы она никогда не стала бы практиковать на хороших людях. Да и на простых прохожих — тоже.

Это было слишком жестоко для неё.

За гранью.

Но иначе — было нельзя. Ведь надо было посмотреть предел своих способностей, понять, как именно они могут влиять на людей, а мишеней для неё лучше, чем эти негодяи, быть не могло.

Да и выхода иного не было — это была единственная настолько сильная вероятность.

Иногда приходится идти на жертвы.

— Да, я! Я — знаю, что будет, а хочешь ли это знать ты?

Контакт глаза в глаза разорвать было уже невозможно, и, скорее, это уже Душа в Душу заглядывала, ломая её сопротивление, внушая нужные девочке мысли.

И цель.

— Нет… — послышался тихий шёпот женщины.

Она сдалась.

Наконец-то.

- Иди и убей их! Отвлеки их! — приказала мысленно и так готовой на крайне радикальные меры, но потерявшей всякую волю Настасье.

Женщина встала.

И развернулась к своим спящим сообщникам.

В руке у неё блеснул кинжал.

Мирослава улыбнулась и, не боясь, пошла прочь в сторону Восходящего Солнца, не боясь, что ей в спину отправится тот самый клинок, ведь Настасья сейчас была уже очень занята.

А ей, Мирославе, уже давно пора в путь.

* * *

Айва была разгневана все чаще и чаще замечаемым ею самоуправством Вожака.

Он, словно понимая то, что осталось ему совсем недолго, решил взять от жизни всё, что только можно, ведь все знали, что с поста Короля Гнездовья дракон мог уйти лишь на перерождение — это пожизненный статус, отказаться от которого было невозможно.

Тоур оказался слишком самонадеянным, и лишь сейчас понял, что бытие Вожаком приносило не только множество привилегий, но и массу обязанностей — кто будет организовывать жизнь стаи? Кто будет осуществлять общее руководство Патрульными? Кто будет решать проблемы драконов его Гнезда?

Если вместо него этим всем драконы занимались сами, так зачем им вообще нужен был такой Вожак, что был неспособен выполнять свои, на минуточку, непосредственные обязанности.

Он не Истинный, и справиться с ним будет легко, если стая взбунтуется против сложившейся по вине Тоура ситуации.

Это с Фуриями они не справятся, те просто задавили бы восставших ментально, подавили бы волю и быть бы им до конца своих дней неразумными и безынициативными марионетками.

Но Тоур не был способен на такое — его Воля не была сравнима с Волей Истинных, а потому наглел он зря.

Очень зря.

Обиднее всего было то, что большая часть «старой гвардии», отцов и матерей драконов её поколения, была на стороне Тоура, а в случае переворота в Гнезде, они заступятся за нынешнюю власть — консервативное старшее поколение привыкло жить таким образом, который они могли предсказать, а с головой бросаться в неизвестность наподобие молодых было не по ним.

Вступать в конфликт с родителями не хотелось никому, а потому осталось лишь одно решение — уходить.

Раскол.

Кто-то собирал стаи в одно единое Гнездо под своим началом, кто-то — раскалывал их, уводя Стаи из Гнезда.

Это Айва и собиралась сделать.

Конечно, в случае, если Вожаком был бы Истинный, то у них ничего не получилось бы. Как можно было увидеть выше, Король просто подчинил бы их, лишив собственной Воли, и они даже ничего бы не поняли.

Но Тоур, как уже говорилось — не Истинный.

Простой Шторморез, возомнивший себя всесильным.

Они не будут из-за него сражаться со своими родителями, проливая родную кровь — они же не Шипорезы, самцы которых, говорили, вообще могли съесть своих детёнышей.

Айва, окончательно убедившись в своей правоте, призвала всех своих сторонников, коих скопилось немало за годы, которые провёл у власти Тоур, и после этого она, возглавив мятежников, ушла на север — там, за Дикой Степью, тоже были горы, в которых можно было поселиться, и никого опасного для стаи в две сотни взрослых драконов не было.

Малая стая назвала её своей Королевой, и новое Гнездо обзавелось не только местом жительства, но и Вожаком.

Змеевице было горько, что мир оказался таким подлым, и не было рядом наивного, но одновременно с этим удивительно мудрого человеческого детёныша, ставшего для неё почти родным, почти её собственным.

Не было и возможности даже связаться с ним — Фурии просто убили бы её при попытке воспользоваться заблокированной Связью.

Было обидно, но она более не могла отвлекаться на мелочи, вроде личных печалей — она была ответственна перед своим народом, ведь они в неё поверили, пошли за ней.

Она — Королева.

* * *

Скрытая от глаз горная вершина вновь заполнилась двенадцатью тенями. Вновь, как и в прошлые разы до этого, выл ветер, вновь собрался Полный Круг Совета.

— Что-то часто мы стали собираться с появлением этого мальчишки,  — задумчиво протянула одна из теней.

— Да, не без этого.

— Но талантлив! Согласитесь, талант!

Адэ’н не вмешивалась, слушая, как остальные Советники делятся своим мнением о её ученике. И услышанное ей очень льстило.

— Важнее то, что трудолюбив. Все эти годы он жадно тянулся к знаниям, как умирающий от жажды к роднику.

— Сравнение специфичное, хочу заметить, пусть и точное… Но да, он готов стараться.

— И не горит жаждой мести.

— Его разум загадочен, но холоден.

— Ладно, не будем отвлекаться. Что докладывают разведчики?  — наконец прервала она остальных, обратив на себя внимание.

Фурии вмиг замолчали, предоставив слово ответственному за этот вопрос Советнику.

— Тагуш сумел втереться в доверие к королеве, теперь участвует в налётах, регулярно отчитывается Кломе.

— А она что?

— Подтвердила наши опасения.

— Королева безумна?

— Она не просто заставляет свою стаю добывать ей еду. Она ест тех, кто смеет ослушаться!

Все замолчали.

Проблема была даже не в том, что Королева смела есть своих подчинённых, что само по себе было нонсенсом. Подобного не было ни разу за всю жизнь нынешнего состава Совета.

Проблема была в том, что они, Совет Ночных Фурий, не заметили этого раньше.

Не обратили внимания, упустили!

Преступная халатность.

Они обладали невероятной силой, они старше, мудрее многих живущих драконов! Они веками накапливали свой опыт!

И для чего?!

Для того, чтобы не заметить, как у них под носом сумасшедшая Королева гнезда убивала собственную стаю и людей на близлежащих островах.

Имея громадную силу и не вмешиваясь, ты будешь виноват в том, что произошло из-за твоего нейтралитета.

Триста лет!

Триста лет проклятой войны между драконами и викингами, сотни тысяч погибших — все на их совести.

— Теперь устранить её — не просто необходимость. Это наш священный долг!  — тяжело сказала наконец Адэ’н.

— Стая боится. Они не пойдут против королевы, они не верят в победу.

Это осложняло дело. Сильно осложняло.

— Послать отряд?

— Нет, победитель должен быть один, он ведь и станет новым королём,  — ответила Старейшина, размышляя. — Должен быть претендент сильнее не физически, но ментально.

Эти слова давались Адэ’н с трудом.

Потому что она знала, кого выберет Совет.

И была не согласна.

— Хм… Если ты говоришь о том, о ком я подумала, то он же ещё совсем не готов!

— Не готов, но пока он будет учиться, наши ребята будут ненавязчиво подготавливать стаю к перемене вожака.

Подобный план уже был более реалистичен, а потому пока они будут следовать ему.

— Да будет так,— словно выдохнула Старейшина, прикрыв глаза.

* * *

— Что-то давно ничего не слышно от Венту…

Детёныш задумчиво посмотрел на своего собеседника и медленного кивнул.

Это была правда — Венту, их старший товарищ, их близкий друг, брат даже, уже очень давно не посылал весточек, и многие начали за него волноваться.

— Боишься за него?

— Конечно!

— Не волнуйся. Ты же знаешь, людям на него плевать, да и не попадется он людям, а Чистокровные…

Детёныш поморщился при этом слове, скривился, словно съел что-то кислое. В их маленькой стае упоминать это слово не любили — ведь это было очередное напоминание об их собственной неполноценности с точки зрения «нормальных Фурий».

Даже им, малышам совсем, четырнадцати лет не было ещё даже, это было прекрасно известно.

— Он наверняка сейчас пролетает над территорией Чистокровных или рядом с ней, и поэтому не может связаться с нами — поговаривают же, что Фурии могут отслеживать направления Связи.

— Мы тоже Фурии!

Старший лишь горько усмехнулся на такую наивную уверенность в честности и справедливости мира.

С одной стороны, младший был прав — чисто физиологически они являлись Фуриями, так как внутреннее строение у Дневных и Ночных было примерно одинаковым, а различия были слишком незначительными для того, чтобы образовалась несовместимость.

Однако, Чистокровные Фурии отказывались называть их равными себе, словно издеваясь, называя «Ночными Сияниями».

Увы, это зачастую стыдливо умалчивали, но драконы очень пренебрежительно относились к гибридам — они зачастую были нежизнеспособными, а потому и полукровок, и их родителей не принимали ни в одну стаю.

Конечно, вслух многие драконы выступали за равенство Чистокровных и Полукровок, но это были лишь слова, увы, не подкреплённые делами, как бы горько это не было.

— Ты же знаешь, что они никогда это не признают.

— Да… Но засечь Связь способны только Видящие, их никогда не было много, но я не сомневаюсь в паранойе и брезгливости Чистокровных — те запросто могли в Патрули и Видящих отправить.

На самом деле, Видящих было невероятно мало, и их почти никто не трогал — они были слишком ценны, стая их защищала до последней капли крови, как птенцов.

И ведь среди них было двое Видящих.

Один из них был ещё совсем птенцом, не способным пользоваться в полной мере своим даром, но второй был уже взрослым и сумеет обучить своего младшего товарища.

— Хорошо, что Связи Фурий можно засечь только если они активно используются. Пока те в состоянии покоя, его невозможно найти.

— Это лишь и утешает.

* * *

Совсем незаметно для Арана пролетели три года с момента вступления в Стаю.

Три года с момента гибели Беззубика.

Три года со дня появления на свет Арана.

Его основное обучение неумолимо подходило к концу, и с каждым днём юноша всё больше понимал — скоро придёт пора отправиться в его собственное Великое Странствие.

И из поддержки у него окажется только Алор.

Его верный друг и соратник.

Алору он доверял безмерно и полностью, ощущая его чуть ли не частью себя самого — почти как с Беззубиком. Тесная Связь Душ не проходит бесследно ни для кого, уж тем более для Напарников.

У Арана на глазах дракон менялся — он, весёлый и азартный, стал серьёзнее, спокойнее и… Что-то непонятное, но такое родное появилось в его зелёных глазах.

Юноша не мог объяснить, что конкретно изменилось в его друге, но охарактеризовать это мог только так — Алор повзрослел. Те уроки, что он получал одновременно с Араном не прошли даром для него и, кажется, повлияли на Фурию даже сильнее, чем на человека.

Впрочем, этого и следовало ожидать.

Многое изменилось за три года — он сам себя порою не узнавал. Взгляд на жизнь, оценка поступков других и собственных деяний… Пришло понимание происходящего, видение многих скрытых от обывателей игр Совета и Вожаков.

Хотя ему стало часто сниться прошлое Иккинга — его детство и короткая, трагически оборвавшаяся юность.

Сны были хаотичными, не в порядке произошедшего, а являющиеся как попало — словно вспоминал не он, а кто-то другой просматривал воспоминания того, кем он был когда-то.

Это было очень странно, и никто не мог ему ничем помочь.

Даже Адэ’н.

Уникальный случай.

Конечно, многие видели свои воспоминания из прошлых жизней, но они были как бы от лица рассказчика, казалось, что все происходящее — реальность, которую оставалось лишь запоминать.

В таких воспоминаниях драконы не могли контролировать абсолютно ничего — они были просто наблюдателями. И это действительно было так — Разум предыдущего воплощения только милостиво делился своими знаниями, но ни в коем разе не передавал контроль.

Аран же видел собственную, по сути, если без всяких заморочек, жизнь. По крайней мере — жизнь этого тела.

Но со стороны.

Он тоже был зрителем, но он не мог ощущать собственные мысли того периода, не мог забрать собственные знания!

Адэ’н предположила, что это результат отречения от прошлого имени и личности — а значит, и Разума.

Ведь что есть Разумный, а в данном случае человек или дракон?

Это существо, состоящее из трёх сущностей, между собою тесно взаимосвязанных и ни в коем случае не являющихся взаимозаменяемыми. Сумма Души, тела и Разума.

А если Разум родился не одновременно с телом? Если лишь вытеснил собой другой, умирающий Разум, оставивший в наследство ему память, Душу и, собственно, тело?

Тогда выходило, что Аран и Иккинг были действительно разными людьми.

И тут дело было не в отрицании Араном прошлого или ещё чём-то таком — он по-настоящему был другой личностью, родившейся на основе предыдущей.

Но чьи тогда это сны? Ведь Иккинг — не предыдущее воплощение Арана, это просто другой человек.

Тогда и сны принадлежали не Арану?

А кому тогда?

Могла ли бившаяся в Агонии почти год личность родиться заново? В другом теле и с другой Душой?

Чисто теоретически возможно было всё.

Но на практике…

Тогда у Арана должна была быть нерушимая связь этим человеком или драконом, ведь у него были воспоминания и знания Иккинга, которые просматривал другой Разум…

Всё было очень сложно.

Слишком сложно.

Этот феномен следовало исследовать, но не сейчас — потом.

Арану и так пришлось перерыть кучу старинных книг в одной из Великих Библиотек, о которой ему рассказала Адэ’н и в которой был частым гостем, — та находилась, о как удобно, всего в половине дня полёта от Старшего Гнезда.

Естественно, полёта Фурии.

Ни в одной книге, которую он был способен прочитать, не было ответа. Конечно, Аран выучил с Адэ’н несколько языков, неизвестных почти никому из людей, а правильнее сказать — вспомнил, ведь все эти языки он знал в совершенстве в прошлых своих жизнях, мог читать на них и свободно разговаривать. Нескольких глубоких медитаций хватило для того, чтобы он стал способен уже самостоятельно постигать многие тайны, что раскрывались в тех древних книгах.

Но Языка Древних среди известных ему не было, или пока он не сумел его вспомнить.

Потому большая часть знаний Великих Библиотек, значение Кругов и построек Древних ему была недоступна, что весьма расстраивало.

Слабым утешением было то, что Язык Древних не знала и сама Адэ’н, и даже Исследователи не могли ничем помочь — носители этого языка исчезли раньше, чем наступили те эпохи, в которые могли заглянуть Стражи.

Тем не менее, Аран нашёл множество интереснейших книг, знания из которых он мог понять и даже начать применять.

И понять, что он всегда двигался в нужном направлении.

Слова Мастера Галаара оказались пророческими — Аран был сам для себя всегда прав, и пусть он старался следовать Истине, это не всегда получалось.

И для него была своя Правда.

Правда, которую он будет защищать, в которую начали верить другие.

Из той самой подобранной в овраге чешуйки Беззубика Аран сделал медальон, который носил не снимая. Он был напоминанием о его самой большой ошибке, главным символом того, что он — не всесилен, что никогда не стоит задирать нос.

Ведь чем выше поднимешься — тем больнее падать.

Рядом с тем медальоном висел ещё и кулон — прозрачный, зелёный, с желтоватыми переливами, кристалл, окованный маленьким колечком уже известного Арану чёрного металла, держащим камень. На кристалле была вырезана цепочка символов.

Сам по себе этот кристалл не давал никаких способностей, но в разы увеличивал имеющиеся.

Такой ценный подарок вручил Арану мастер Галаар, сказав, что именно подобный камень помогал ему и его ученикам понимать драконов и даже образовывать с ними ментальные связи.

Арана очень тронуло это доверие, и поэтому он пообещал беречь подарок и обязательно учиться пользоваться его силой.

Ведь это такие возможности — усиление собственных способностей.

Ведь с силе разума, в ментальных поединках важна была в первую очередь Сила Воли, личностные способности. Если ты — безвольная тряпка, то быть тебе в низах драконьего общества, будь ты хоть трижды сильной и здоровой особью.

Аран был сильным.

Это призвали все, включая Адэ’н, даже начиная с неё.

Но лишний раз подстраховаться было полезно, ведь кто знает, с чем юноше придется встретиться на своём жизненном пути?

И вот сейчас, смотрясь в своё отражение на словно стеклянной глади скрытого от глаз мира и простых людей высоко в горах озера, Аран понял, насколько сильно переменился даже внешне.

На него смотрел не тощий мальчишка с девичьей шеей и нелепо-большими, наивными глазами.

Из отражения глядел молодой воин.

Высокий, жилистый, стройный, грациозный.

Вместо зелёной туники с меховой жилеткой, в которой он сбежал с Олуха — другая туника же, но серого цвета и на неё сверху надета была кольчуга, которую Аран сам изготовил всё из того же странного чёрного металла. Поверх неё была накидка, скрывающая наплечники, и крепился глубокий чёрный капюшон. Металлические наручи. К кожаному поясу крепились с обоих боков два кинжала. Свободные чёрные штаны были заправлены в узкие, по колено, сапоги. За спиной в ножнах покоился меч.

Если бы не это ещё совсем юное лицо, если смотреть со спины, на походку и жесты, ему можно было дать лет тридцать пять — сорок. Как опытному, немало видевшему на своём пути воину.

А лицо…

Всё тот же шрам под нижней губой, кожа загорела, а ставшие ещё более густыми волосы потемнели, хотя на солнце они обычно наоборот — выгорали, но у него же всё не как у людей.

Седые пряди на висках стали ещё более заметными.

Они, ещё сильнее побелевшие, на контрасте с почти чёрными волосами казались почти снежными.

Одну прядь, за правым ухом, Аран, ещё когда вступил в Стаю, поддавшись какому-то порыву, мимолётному воспоминанию, заплёл в косичку.

За три года волосы сильно отросли, касаясь кончиками лопаток, косичку приходилось часто переплетать, но рука не подымалась отрезать их.

Ещё не время.

Когда он будет достоин, когда начнётся по-настоящему новый этап его жизни — сострижёт.

Не раньше.

Завершали портрет глаза.

Они были единственным видимым внешне признаком его изменений и наверняка доставят ему ещё немало проблем.

Ярко-зелёная, светящаяся в темноте, и становящаяся белым огоньком в трансе, слишком большая для простого человека радужка, большие, вытянутые зрачки.

Они выдавали его эмоции, его состояние, как и у драконов.

Сейчас зрачки были расширены, обозначая спокойствие, но всё равно напоминали не кружок, а вертикальный овал.

С такими глазами его не примут люди.

Никогда.

* * *

За несколько дней до этого у Радмира стало противно колоть сердце, потусторонний холодок вновь поселился к груди. Предчувствия, которым он на горьком опыте научился доверять, кричали об опасности, о странной, нависшей над кем-то дорогим ему угрозой.

Но время шло, и ничего не происходило.

До того вечера.

Когда Радмир шёл домой, в его сердце всё больше и больше нарастала тревога.

Что-то случится.

Но единственной, чья судьба, чьё благополучие его волновали, была сестра — за себя он давно перестал бояться.

Когда же он пришёл домой, и не обнаружил там сестры, он даже почти не удивился. Ведь чего-то именного такого он ждал в ближайшее время.

Почему же злодейка-судьба так старалась отобрать у него Мирославу?

Чем ей не угодила милая, просто слишком умная девочка?

Ответа не было.

Но потом юноша нашёл записку. И дневник, который, оказывается, вела его сестра.

И когда он увидел толстую книжку в кожаной обложке, явно дорогую, выкупленную ещё пустую у торговцев, часто посещавших их родное селение, ведь оно находилось на берегу той же реки, что и Сангород, его серцке ухнуло в пятки.

Все эмоции ушли, мир потерял краски.

Он всё понял.

Мирослава ушла надолго.

Может быть — навсегда.

Его сестрёнка, как бы сильно она ему ни доверяла, никогда не делилась своими секретами, если не считала сама, что ей нужно часть их рассказать. А свой дневник — свою душу, воплощённую на пергаменте, — она не могла оставить без присмотра просто так.

Она предложила Радмиру свои тайны.

Свои наблюдения.

Свои сны.

Как оказалось, она записывала каждый свой сон, боясь забыть хоть одну его деталь. Небо и Солнце, как же он ошибался, думая, что она рассказала ему многое! Она ведь не рассказала сама ему почти ничего…

Почти ничего!

То, через что его сестрёнке пришлось пройти, поражало сознание.

Но и вселяло надежду.

Ведь Радмир поверил ей.

Всем сердцем поверил ей! Поверил, что все её выводы о собственных способностях — реальность, что она лишь желала сделать как лучше, боясь за своего братика, боясь ему навредить своими необдуманными действиями.

Но лучше бы она была у него под присмотром.

Однако Мирослава сумела его убедить, почему именно ему нельзя было отправиться вместе с ней на поиски учителя для неё.

В том, что она его найдет, Радмир не сомневался.

Дело было в том, что тайные знания не должны попадать в умы лишённых дара ими воспользоваться. Да, Радмир мог часть того, на что была способна его сестра, но эта часть — смешна и нелепа по сравнению с той мощью, что скрывалась в маленькой девочке.

Провидец.

Ведь что это такое?

Это человек, способный видеть будущее.

Пророк.

Но обычно такие люди, наделённые редчайшим даром, видели не больше одного варианта грядущего.

О том, чтобы видеть больше, или уметь ориентироваться в них — речи не шло.

Его сестра же видела намного больше — она видела дерево вероятностей, выбирая те, что ей подходили больше всего и по мере своих сил отсекая те, что были ей не нужны ни в каком виде.

Да, эта способность распространялась на будущее её самой и её ближайших родственников, с которыми у неё была сильная эмоциональная связь.

Но для неё и этого было с лихвой.

Ведь при масштабах её таланта она просто не могла принять какое-то значимое решение, не просчитав всех вариантов и не выбрав самый приемлемый, безопасный для неё и для него!

Значит, беспокоиться за неё было совершенно бессмысленно.

И ей действительно нужен был учитель.

Такой талант нужно было уметь держать в узде, и чем позже начать обучение, тем сложнее будет укротить такой дар, Радмир это прекрасно понимал.

На то, чтобы разобраться в записях сестры, точнее, в их части, и осмыслить всё прочитанное, ушло несколько драгоценных дней.

На то, чтобы собраться в путь и приготовить коня, — меньше пары часов.

Благо, у него было не так уж и много с собой, а из ценного — лишь кинжал, дневник сестры и амулет, сделанный ею же.

По словам Мирославы из её записки, этот амулет — подарок Радмиру, его оберег от многих напастей, сестра просила его никогда не снимать, ведь у неё был такой же.

Как только жизнь Мирославы оборвётся, как и жизнь самого Радмира, выжженные на деревяшке символы станут из угольно-чёрных — алыми.

Как именно и почему так получится, она не сказала, но теперь Радмир хотя бы знал, что сестра жива.

Конечно, он не отказался от того, чтобы догнать Мирославу, образумить её.

Конечно, он знал, что у него ничего не получится.

Конечно, Мирослава просчитала в своих вероятностях, что её брат кинется на её поиски.

Она знала.

Она знала всё и могла найти самый безопасный путь.

Или же самый короткий.

Но это не устраивало юношу.

Он несколько дней носился по равнинам, по Диким Степям, пуская коня в галоп. Он нашел даже её похитителей, но они, как и предсказывала его сестрёнка, были все мертвы — что-то не поделили между собой и в итоге дело закончилось дракой и известным исходом.

Найдя среди этих разбойников Настасью, Радмир почему-то даже не удивился — у той всегда в мыслях помимо выставляемой напоказ приветливости мелькала жуткая зависть и какая-то странная жадность, заставлявшая юношу настораживаться.

Он всё дальше и дальше уходил в дикие земли, рискуя нарваться на местных жителей, но отчаяние, захватившее его, растворялось лишь с ощущением бешенного ветра, бьющего в лицо.

Было страшно.

Великое, ужасающее чувство свободы его пугало.

Он больше никому ничего не был обязан.

Ближайшие несколько лет у него была только одна единственная цель — жить.

Ведь с сестрой он в любом случае встретится — она найдет его, где бы он ни был.

Просто не могла не найти.

Но он не мог успокоиться — день за днём, неделя за неделей, уже несколько месяцев метался по Дикой Степи, питаясь одним лишь мясом пойманных им зверей.

Он понял, что ничего он не знал до этого о степи.

Не знал, что тут так одурманивая пахнут травы.

Не знал, что ветер здесь — вольный, могучий, дул всегда, порою даже почти оглушая его.

Что рассветы здесь ранние и красивые до умопомрачения — казалось, что небо умывалось золотом, а закаты — что кровью. Это было забавно, это было прекрасно.

Он отучился от покоя.

Он отвык от дома.

Он привык к простору.

Как быстро он забыл свои корни…

— Что ты делаешь на землях Стражей Чёрных Гор, путник? — раздался однажды ночью голос рядом с ним, когда он у костра пытался привести мысли в порядок.

Говорившим оказалась странная девушка, с которой он потом разговаривал обо всём до того момента, пока заря не затеплилась на горизонте, а звезды не погасли, пожираемые разгоравшимся днем.

Девушку ту звали Айша.

* * *

И вновь собрание Совета, но на этот раз, видимо, для разнообразия, только Неполный Круг.

Ибо тема для обсуждения весьма конкретная и Младших стай вряд ли касающаяся.

— Думаете, он готов?

— Будущее покажет, — вздохнула Адэ’н.

— Только Великое Странствие покажет, готов ли юный Аран к тому, что ему уготовала Судьба.

Старейшина была согласна с Советником.

— Странствие порою учит больше, чем опытнейшие мастера, — сказала она с тёплотой в голосе.

Да, Великое Странствие даст Арану всё, что она рассказать уже не может. Она научила его всему, чему только могла, и теперь все зависит только от него.

— Собственный опыт во сто крат ценнее чужого.

— Решено. Сообщить теперь юноше надо — он отправляется в Великое Странствие,— объявила Адэ’н.

Она сказала это решительно, но, видимо, она как-то себя всё-таки выдала. Ну, или просто давнюю подругу нельзя обмануть тоном голоса.

— Тебе жаль его отпускать?

— Мне? — удивилась Адэ’н. —  Да, жаль. Он не вернётся.

— Погибнет?

Старейшина усмехнулась.

Только что все говорили, что её ученик достоин последнего испытания, что он готов, что достаточно умел, а теперь такие пессимистичные мысли…

Нет, Аран не просто выживет, он будет жить назло всем, уж Адэ’н знала.

— Он-то? Нет, он станет великим. Но в гнездо он не вернётся. Точнее, вернётся только как гость. Не как часть стаи.

Да, она уготовила ему самую важную роль!

И только её ученик сумеет отыграть её с блеском.

Больше некому.

— С чего такая уверенность?

— Его разум сильнее людского и драконьего, его воля твёрже алмазов. Он изменит этот мир, — наконец призналась Старейшина в том, что доселе никому не говорила, но в чем была уверена до конца.

— Или разрушит его окончательно.

* * *

Неожиданное осложнение в виде того, что ему пришлось пересекать земли, приграничные с владениями Чистокровных, а значит, «соблюдать тишину в эфире», ни с кем не пытаться связаться по Узам, принесло весьма неожиданные результаты.

Конечно, Дикие Степи не принадлежали Ночным Фуриям, но те всё равно довольно часто мелькали здесь, а потому очень хотелось остаться незамеченным.

Неизвестно, чем могла для него закончиться встреча с Чистокровными на их территории, пусть они и не называли эти степи таковой, потому никакие меры предосторожности не могли оказаться излишними.

Недостаточными — да, но не излишними.

Наиболее неприятной могла бы оказаться встреча с Видящими, ведь они бы, при определённых условиях, смогли бы отыскать дракона, с которым у него образована Связь, а ему это точно не надо.

Он скорее умрёт, чем позволит Чистокровным найти Гнездо.

Их и так слишком мало, а находя новых детёнышей, становящихся частью стаи, всегда не знаешь — плакать или смеяться: их станет больше, станет чуть-чуть легче жить, но ведь лучше бы дети росли рядом с родителями, а не чужаки находили и воспитывали…

Кукушки, одним словом, эти Фурии.

Ну их.

Лучше он будет думать — не мерещился ли ему силуэт детской человеческой фигурки, бредший в сторону Восходящего Солнца.

Подлетев поближе к заинтересовавшему его странному нечто, Венту понял, что он, к собственному удивлению, не ошибся, и это действительно была человеческая девочка.

Она его, кажется, пока не заметила и продолжила брести всё в ту же сторону.

Она явно устала.

Она выглядела, как жительница гораздо более северо-западных земель. Он видел людей в такой одежде, правда издалека, но всё же зрение ему досталось от родителей отменное, хоть на этом спасибо им.

Что девочка делала так далеко от своей семьи?

Ведь она была совершенно непохожа на жителей этих степей — слишком светловолосая, светлоглазая, бледненькая… В общем, слишком светлая. А дети не должны оказываться так далеко от своих родителей, а их он точно не видел, он заметил бы — сложно не заметить белые пятна на свежей, сочной зелёной траве.

Да и вообще, ближайшее скопление людей он видел очень-очень далеко для маленького человеческого детеныша, ещё и самки.

Хотя…

Нет, он видел людей, недалеко даже, но от них так фонило гневом и кровожадностью, что он предпочёл их обогнуть и не попадаться им на глаза — мало ли что.

Неужели она от них убежала?

Ну и правильно!

Но, значит, она осталась совсем одна, а люди, пока они детёныши, такие беззащитные… Ведь они всегда брали под своё крыло брошенных птенцов, чем этот хуже?

Венту решился.

Он плавно приземлился прямо перед замершей девочкой и стал с интересом рассматривать её, прощупывая её ментальную защиту и с удивлением натыкаясь на такие щиты, коих он даже у самых взрослых особей его стаи не видел.

Девочка словно оцепенела, перестав на всё реагировать, только смотрела дракону в глаза, но неосмысленно, явно находясь мысленно где-то очень далеко.

Он терпеливо ждал, пока она выйдет из этого состояния, чтобы, если что, успеть помочь.

Вдруг она вздрогнула.

Взгляд стал осмысленным, она словно впервые посмотрела на него — с искренним интересом, чуть удивлённо.

Но страха не было.

И это главное.

Но… Слишком специфическим был взгляд у девочки, когда она впала в транс, как он понял её оцепенение.

Неужели, Видящая?

Эх, была не была!

— Ты потерялась, дитя?