А drop in your palm (гет)

Многие говорят, что умирают от любви, но за все века странствий по земле он не видел тех, кто действительно умер. Именно от любви, а не из-за собственной глупости.

«Любовь» — красивое и удобное слово, когда нужно прибегнуть к обману. Или благозвучно обозвать похоть, но не более того.

Никлаус отгородился от златовласой занозы щитами, не желая знать, как она там одна в темноте. Он просто был достаточно умен, чтобы понять что о девушке есть кому позаботиться и закрыть глаза на нарушение своего распоряжения. В конце концов, Элайдже иногда не чуждо милосердие, а его зазноба и вовсе добра ко всему живому. Собственно, кроме него самого.

Первородный спускался в темницу, чтобы тоже немного поиграть в добряка.

Фрея потребовала освободить девушку, заявляя, что для магии она должна быть в удовлетворительном хотя бы состоянии. Да и сам он не собирался лишний раз пытать Кэролайн. Она ведь не виновата, что его мать в очередной раз оказалась мстительной сукой…

Если смотреть на вопрос широко, то девушка — такая же жертва чужого произвола, как и он сам.

Клаус не желал этой связи, как и не желала ее океанида.

Кроме того, из книг и магических свитков он почерпнул, что дочери океана необычайно хрупки на суше. Убивать ее до разрыва связи не входило в планы Никлауса чисто из эгоистичных мотивов: кто знает, как смерть девушки отразится на нем.

Просто потому, что Эстер никогда и ничего не делала просто так, и никогда не упускала возможности подгадить собственному потомству. Вот такая они занятная семейка.

Низкие потолки, узкие коридоры, решетки из зачарованной стали, которые даже вампиру не выбить так просто. Тихое движение воздуха по вентиляционным трубам: без них на такой глубине стояла бы жуткая духота.

Первородный отомкнул камеру и снял со стены факел, готовясь к проклятиям, если девочка не усвоила преподанного ей урока, или к рыданиям и страху, если поумнела наконец. Но она как всегда его удивила — просто спала, не слишком спокойно, судя по хриплому дыханию, но все же.

Никлаус вставил факел в специально вделанное в стене стальное кольцо и подошел к брошенному прямо на пол матрасу, на котором лежала, завернувшись в одеяло по самый нос, заключенная. Чувствительное иногда некстати обоняние оборотня обжег характерный запах болезни.

Он одернул руку от высокого лба и слипшихся у висков волос. Так и есть, лихорадка…

Дурочка просто горела, и если срочно не принять мер, того гляди помрет.

Первородный взял ее на руки, спеша наверх к сестре.

Кто же знал, что бессмертные девы так хрупки? Пусть эта конкретная отдала почти все, кроме вечности ей, отпущенной за фальшивую любовь. Поучительная басня, и он даже ощутил досаду, которую сам не мог себе внятно объяснить, не ревностью же? К кому — сопляку-принцу, который кроме смазливой мордашки абсолютно из себя ничего не представлял, раз позволил ее почти убить.

Все-таки у влюбленной женщины мозга в черепной коробке и чайной ложки не наскребешь…

Вот это как раз не стоило говорить сестрам — не поймут юмора.

— Ник? — Фрея подняла голову от каменной чаши, в которой размешивала какую-то ведьмовскую дрянь. — Что ты сделал? — с обвинением.

Сестра быстро вытерла руки о фартук и рванулась к нему, прижимающему к себе бессознательную Кэролайн. Тонкие руки сестры коснулись осунувшегося, но по-прежнему классически правильного лица. Фрея нахмурилась.

— На кушетку и идти вон, будь добр, — и уже тише добавила, — все, что ты мог сделать, ты уже сделал.

— Я вообще-то все слышу…

Первородный аккуратно устроил свою важную ношу и отошел в угол, показывая, что выставить его не выйдет. Фрея лишь закатила глаза, видя это безобразие, но настаивать на своем не стала. В первую очередь, она должна была помочь бедняжке, которую Никлаус едва не угробил своей злобой. Ведьме не было чуждо сострадание, как и доброта. Просто слишком часто этими качествами в ней хотели воспользоваться в корыстных мотивах. Минуло десять веков, а люди и нелюди не менялись.

— Нужно ее напоить, — Фрея протянула брату серебряную чашу с горчично-черным зельем. — А потом обтереть.

Она налила холодную воду в таз и добавила туда порошок из трав. Краем глаза наблюдая, насколько бережно брат поддерживает совсем лишенную сил девушку. Никлаус срезал с ненадолго очнувшейся Кэролайн одежду. Стараясь слишком откровенно не пялиться на соблазнительное зрелище, что ему открылось, — не место и не время. Хотя девушка была прекрасна, как целый перечень смертных грехов.

— Вот так, аккуратно, но энергично, — Фрея выжимала в таз губку и снова проходилась по телу больной. — Ник, вели принести сюда теплое одеяло и ночную рубашку для нее. Температура уже падает.

Он вышел без возражений, видя перед собой белоснежную кожу, тонкие ключицы и чувствуя себя скотиной. Странные терзания для тысячелетнего чудовища. Первородный тряхнул головой, приходя в себя — с каких пор он стал таким святошей высокоморальным? Никлаус отправил парочку служанок на помощь сестре, передав им ее указания, а сам решил не возвращаться. Нужно проветриться. Нахождение рядом с девушкой плохо на него действует.

Фрея прошептала заклятие, делая золотые волосы пленницы брата вновь чистыми, поправила одеяло и улыбнулась чуть грустно. Ей было жаль девушку, которая ничем не заслужила плохое обращение Никлауса, ну, кроме своего непростого характера. Хотя брату ли жаловаться?

Переменчивый, чудовищно жестокий, подозрительный и лишь изредка человечный…

Ник сторонился даже своей семьи, и его единственной надеждой была она, Кэролайн. Даже вечность бессмысленна, когда ты так одинок, как ее брат. Фрея надеялась, что свет, чистота и решительный нрав океаниды не оставят брату и тени шанса вырваться непобежденным. Как бы этот гордец ни отрицал этого, но сила притяжения все же действовала на него.

Это было легко понять: достаточно было увидеть лицо ужасного гибрида, когда он принес заболевшую к ней. Никлаус беспокоился… И впервые это был кто-то, не принадлежавший к их семье. Хотя и тревогу за родных брат проявлял весьма в своеобразной форме, больше похожей на тиранию, чем любовь.

Эстер называла их чудовищами, но не готова была признать, что во многом сама повинна в этом.

Фрея положила тонкую, украшенную кольцами руку на лоб Кэролайн — прекрасно, жара нет. И она просто спит. Конечно, девушка не оправится сразу, но при должном уходе на это уйдет несколько дней.

Осталось проследить, чтобы Никлаус не только ошивался поблизости, пряча за маской циничного ублюдка свое беспокойство, но и проявил какую-никакую заботу о ней. И да, Фрея ужасно коварная старшая сестра — потому что если братца не подтолкнуть в нужную сторону, страшно представить, что он может натворить.

Фрея встала и, шелестя темно-зелеными юбками, прошла к своему столу — нужно приготовить настои, чтобы облегчить состояние Кэролайн, когда она наконец придет в себя. Слабость первое время будет чудовищной.

Чтобы не задумала их мать, есть шанс обратить этот план к общему благу.

Ведь лишенная голоса океанида заговорила просто и естественно после того, как встретила того, с кем ее связала ведьма. Часть заклятия Эстер легко пала так, как будто мать предвидела эту встречу. И то, что сопротивляться Никлаусу и выводить его без голоса будет трудновато.

Фрея видела сложную паутину чар на девушке — вроде тонкую, но такую прочную, что не разорвать. Особенно в той части, которая приковывала морскую деву к суше. Эстер сделала все, чтобы заключившая с ней сделку наивная бедняжка никогда не смогла вернуться домой.

И теперь оставалось задаваться вопросами по типу: зачем их матери это было нужно?

Впрочем, не слишком надеясь найти ответ.

— Где я? — Кэролайн сухо и мучительно закашлялась, борясь со слабостью, от которой все расплывалось перед глазами.

— Не волнуйся, ты в безопасности, — Фрея взяла стакан с целебным питьем и села рядом с больной, — вот, выпей, это поможет. Успокоит горло и смягчит кашель.

Первородная ведьма напоила свою подопечную. Данное лекарство прояснило взор океаниды и добавило ей толику сил.

— Ты сестра этого…

— Тссс, — положила ладонь на губы девушки Фрея. — Да, я старшая сестра Никлауса. Но осторожней со словами, ты слишком слаба, чтобы сейчас воевать с «этим». Отдыхай, я вылечу тебя, — пообещала она ласково, словно говорила с ребенком. — А сейчас спи, — приказала ведьма, видя, что больная борется с дремой.

Фрея, конечно же, не добавила: «спи, потому что силы тебе еще ой как понадобятся»

* * *

Давина перевернула страницу книги, пытаясь сосредоточиться только на чарах, которые изучала, а не на том, что… На том, что не видела Кола уже целый день. Горничные на ее робкие вопросы либо отмалчивались, либо старались отвлечь — красивой безделушкой, пирожными или новым нарядом ради пошива которого ей приходилось стоять, позволяя снять с себя мерки.

Она не была настолько смелой, чтобы расспрашивать о нем его семью.

Но чувствовала, что скоро терпение лопнет, и придется подойти к кому-то из Первородных.

Давина очень скучала и волновалась, хотя умом понимала, что тысячелетний неуязвимый вампир может о себе позаботиться. Просто за те дни в дороге она привыкла, что Кол Майколсон постоянно рядом, и теперь не могла без него обойтись. Предпочитая не копаться в душе, чтобы прояснить причины своей странной зависимости.

Удары один, второй мелкого камня в стекло застали девушку врасплох.

Давина сначала отыскала брошенные на ковре белые туфельки, поскольку читала она лежа в постели, и только потом подошла к окну, чтобы сердце радостно забилось. Внизу улыбался, подкидывая камень в руке, предмет ее мыслей и ночных грез. Она открыла раму.

— Выходи ко мне, — предложил он, протягивая к ней руку. — Но не через лестницу — это долго и скучно, а прямо так. Я поймаю, или ты боишься?

— Нет, я верю тебе, — Давина встала на обитую красным бархатом скамейку и влезла на высокий подоконник.

До земли было далековато, пусть и первый этаж. А она, если честно, побаивалась высоты. Кроме того, винного оттенка платье, чьи кружевные рукава плотно обхватывали руки, было совсем неподходящей одеждой для прогулки через окна. Во всяком случае, Первородному предоставилась прекрасная возможность полюбоваться длинными ножками ведьмы.

Кол легко поймал не слишком изящно выпавшую из окна ведьмочку, которая дрожала как заяц. Он поцеловал бронзовую макушку и осторожно поставил свою ношу на землю, обнимая по-прежнему.

Первородный стащил с себя камзол и набросил его на плечи Давины. Мысленно обозвав себя болваном, — уже зима. Пусть нормального снега еще не было, но его ведьма всего лишь человек. Фрея, какой могущественной бы ни была, вечно мерзла и жалась к горячему Каслу.

— Замерзла?

— Нет, — Давина не могла заставить себя поднять глаза от груди Кола и посмотреть ему в лицо.

Сначала она и правда дрожала от испуга и от того, что холодный воздух после теплой комнаты показался просто ледяным. А потом, очутившись в его руках, Давина смутилась почти до слез. Она была невинна и даже не думала, что кто-то когда-нибудь пробудит в ней такую бурю чувств. К тому же, за душевным притяжением скрывалось плотское желание, которое девушка познала в первый раз.

— Я устроил для нас пикник в оранжерее сестры, — Кол заправил за ухо выбившиеся прядки и провел пальцами по покрасневшим щечкам.

Для него не было уж таким секретом состояние Давины. Он жил на земле слишком много веков, чтобы что-то легко можно было бы от него скрыть. Тем более такое невинное создание как Давина. Прежний Кол отпустил бы циничную шуточку или получил то, чего отчаянно жаждет его плоть. Но почему-то поступить сейчас с ней он так не мог.

— Пойдем?

Кол взял ее за руку, не показывая своего понимания. Еще рано: стоит побыть терпеливым, от этого лишь слаще будет награда. Он усадил Давину в кресло среди самого необычного сада, который может представить воображение. Когда они решили обосноваться в этих краях, замковую стену пришлось существенно удлинить из-за каприза Ребекки, которая хотела большую оранжерею. И им всем троим было проще пересмотреть план оборонительных сооружений, чем выслушивать остаток вечности упреки от обиженной сестры.

— Мороженое, — Первородный снял с фарфоровой вазочки крышку, украшенную рубинами. — Попробуй, это очень вкусно. Знаю, неправильно начинать прием пищи с десерта, но когда хочется — можно.

Лицо Давины озарилось удовольствием, щедро замешанном на удивлении. Она раньше никогда ни ела ничего подобного. А Кол понял, что несколько переоценил свою выдержку и решение быть безупречным джентльменом по отношению к ней. Девушка застонала, облизывая чертову ложку, — свой прибор Первородный уже погнул, мечтая побиться головой об стол. Или же послать все к черту и впиться в пухлые испачканные мороженым губки далеко не невинным поцелуем.

<hr />Примечания:

Очень жду ваших отзывов!

И благодарю тех кто написал — спасибо вы самые лучшие читатели на свете:)