"Октябрь" в Гардарике (джен)

— Эта картина была одной из последних. Говорят, Деметра так и не успела ее дописать, — вещал экскурсовод.

— А что с ней случилось? Она же была такая молодая! — спросил кто-то из толпы.

— Она умерла в родах. По слухам, ее ребенок был гибридом, но точных данных нет. Родственники отказались от комментариев, а отец ребенка неизвестен. Нам остается только восхищаться ее шедеврами и помнить, что судьба крайне непредсказуема. Деметра, несмотря на то, что так и не закончила работу, смогла передать и эмоции девушки, и гнетущую атмосферу. Благодаря технике зазеркальной живописи, мы можем увидеть картину со всех сторон.

Экскурсионная группа двинулась дальше, а я остался напротив картины в тяжелой раме. Девушка в черном свадебном платье пряталась под такой же черной фатой и рыдала, надрываясь. Пряча лицо в ладонях, она словно прощалась с прежней жизнью, покидала себя прошлую, родителей, друзей, уходила туда, откуда уже не сможет вернуться. В свете красных ламп казалось, что она кровоточит, умирает, и не верит, что сможет возродиться.

Можно подумать — какая дикость, давно уже никто не совершает этот ритуал, а свадьба не означает смерть и перерождение в новой семье. Никто никого не покидает. Молодое поколение вообще реже заключает браки. Но Деметра не была замужем. Она была беременна и словно прощалась с жизнью в целом.

Я до сих пор не знаю, кто тот мужчина, ради которого она пошла на этот шаг, которому она родила гибридного ребенка, точно не зная выживет ли он. Прошло несколько десятков лет, но ничего так и не раскрылось. Скорее всего ребенок уже мертв, если не умер в младенчестве. И от этого я чувствовал еще большую обиду и злость.

Деметра была веселая, добрая и нежная, как первые весенние цветы. Фэйри, которая напоминала фею во всех ее хороших значениях. И у девушки под черным платьем была розовая сорочка и легкие белые туфельки, а рядом лежала лилия. Платье было застегнуто не до конца, словно она сама себя в него нарядила. Зачем?

— Зачем? — проговорил я вслух, на мгновение прикрывая глаза и вспоминая нашу последнюю встречу.

Она улыбалась, гладила живот, рассказывала, что если родится девочка, то хочет назвать ее Евгения или Адель, а если мальчик, то Халин или Ойген. Она мечтала о счастливой жизни, но взгляд ее был пустым, уносящим к далеким степям потустороннего мира. Она знала, что умрет, но не показывала этого.

Я не понимал и до сих пор не понимаю. Предположений было много, вплоть до того, что ее шантажировали, околдовали или запугали. Она не была глупой или сумасшедшей. Так почему?! Почему? Эти вопросы задавались столько раз, что терялся их смысл. Ее мать кричала, не останавливаясь. Отец хотел найти виновника. Во время беременности никто из них не знал, что ребенок от мужчины другого вида. Она скрывала это ото всех.

Ни Деметры, ни ребенка, ни мужчины. Только горечь, ощущение, что все было напрасно. И она рисовала себя, прощалась, страдая, но потому что словно сама так захотела.

— Растворяйся, дверь тесовая, идет гостья не веселая, — тихо проговорил я, последний раз взглянул на девушку на картине и ушел, собираясь вновь вернуться через год. В этот самый день.