А drop in your palm (гет)

Его щека все еще хранила след ее прощального поцелуя…

И от этого он чувствовал себя трижды предателем.

Пусть особого выбора не было, а Ребекка изначально была лишь заданием. Первородная была птицей совсем не его полета, и мечтать об отношениях с ней было бы очень самонадеянно. Если бы не приказ и помощь доброжелателя.

Неизвестный отряхнул лежавший на земле плащ и собирался уходить, когда его с неимоверной силой прижали к дереву. Он попытался вырваться, но безуспешно: тот, кто удерживал его, будто играя одной рукой, был намного старше и сильней.

Шень Мин поступил на свое рассуждение, отпустив явно спешившую обогнать рассвет и вернуться в замок леди Ребекку. У него была твердая уверенность, что она доберется благополучно, как проделывала, судя по тому что он увидел, это не раз. Приказ создателя был точным и не допускал вольных трактовок. Но юнец, к которому спешила госпожа, мог бы пригодиться больше, чем то, что Шень Мин выполнил приказ точно.

Древний вампир подождал, пока миледи скроется в лесу, а потом схватил незадачливого кавалера. С которого кроме милой мордашки нечего было брать. Он был уверен, что видел его раньше в замке… Притом в свите одного из гостей. И это точно заинтересует Элайджу.

Скрутить попытавшегося оказать сопротивление юнца оказалось просто.

Конечно, Шень Мин мог проследить за ним, но он сомневался, что это что-то бы дало. Проще в пыточной замка вывернуть его наизнанку или применить внушение. Палач почему-то не сомневался, что Первородная госпожа снова ошиблась в выборе любви.

Последнее точно не его дело.

Шень Мин пару раз от души, — так, что ребра треснули, — пнул своего пленника, а потом взвалил его на плечи. Нужно добраться в замок до того, как прислуга проснется. Несмотря на кажущую молчаливость слуг, сплетни разносятся моментально.

Миледи лучше не знать пока, что ее возлюбленный попал в переплет. Из которого ему очень повезет, если выйдет живым и с целым набором конечностей.

Вампир проскользнул через западную калитку, от которой у него был ключ.

Шень Мин, после того как приковал пленника, вернулся к себе, чтобы сменить измазанные грязью сапоги и плащ. Прежде чем идти к милорду, который точно ночевал не в своих покоях. О его увлечении прибывшей вместе с ним девушкой знали в замке все. И тайком уповали на то, что красавица окажется сговорчивой, ведь ярость Первородного — не то, с чем желаешь столкнуться.

— Ребекка тебя не заметила?

— Нет, я был осторожен, мой лорд.

— Как всегда, — одобрительно кивнул старший Первородный, — ты незаменим, Шень Мин.

Когда тебе ломают шею, это само по себе не очень радужно. Но более того, когда ты приходишь в себя в темнице, скованный, мысли приобретают черные тона. Он не был настолько наивен, чтобы верить в лучший исход или в то, что сможет умолчать о чем-то, если за него возьмутся всерьез. Вполне очевидно, что их связь с Ребеккой открыли…

И сейчас один из Первородных вывернет его наизнанку, а потом вырвет сердце.

Незавидная участь. Которая означает гибель не только для него, но и смерть того, ради которого он рисковал жизнью. Значит, все напрасно.

— Ты еще поплачь, — насмешливо, остро произнес вошедший в камеру Первородный. — Пойдем легким путем, и ты мне все расскажешь, или трудным, через боль? И ты все равно расскажешь.

Несмотря на превосходные манеры, Элайджа не чурался жестокости, особенно когда она была необходима. Сестра была вольна любить кого угодно, если это, конечно, не угрожало ее безопасности. А в этом случае Первородный как раз сильно сомневался в искренности этого птенца.

— У меня не было выбора. Либо я делаю то, что сказано, либо умирает мой брат.

* * *

Кэролайн подставила пальцы под бьющие из фонтана струи — мало удовольствия, но лучше чем ничего. Она была настолько слаба, что ее, завернув в плед, снесли сюда слуги. Была бы возможность очутиться у настоящего водоема, океанида оправилась бы гораздо быстрее, чем от горьких зелий Первородной ведьмы. Которую не получалось возненавидеть, ведь Фрея Майколсон спасла ее и заботилась.

Своего мерзкого похитителя она не видела уже несколько дней.

И только радовалась этому. Потому что Кэролайн не могла поручиться за то, что сдержится и не надерзит гибриду. Пусть острый язычок в прошлый раз довел ее до темницы. Если Первородный думает, что это заставит ее склониться перед ним, то он жестоко ошибается. Кэролайн докажет ему, что она не из тех трусих, с которыми он имел дело до сих пор.

Раненная гордость вопила, но робкий голосок инстинкта самосохранения все же пробивался…

Фрея просила ее больше не злить Никлауса, потому что в следующий раз он не будет столь милосердным.

Океанида передернулась, вспоминая темноту, холодный как лед каменный пол, на который ее бросили, и стук захлопнувшейся за спиной двери. В своем легком платье цвета лазури, открывающим плечи и уходящим смелым вырезом к груди, Кэролайн быстро продрогла до дрожи и задорной чечетки зубами. Сколько бы она там протянула, если бы не пришел Элайджа, который принес матрас, одеяло и еды. Оставил ей свечей…

И все это ради того, чтобы Елена не плакала. Подруга снова заботилась о ней даже в таком положении, положении пленницы. И Кэр было безмерно стыдно за свою несдержанность и глупость перед ней. Куда более гордая дриада терпела плен с молчаливым достоинством, даже умудрялась помыкать своим тюремщиком.

А что она?

Вела себя так, как будто у нее мозгов столько же, сколько у форели.

Разве можно так рисковать, пока есть шанс вырваться? Или Кэролайн настолько безумна, что ей жизнь опротивела?

Она лежала, опуская пальцы в воду, и наблюдала, как через большие окна льется солнечный свет, в котором танцуют пылинки. Совсем недавно у Кэролайн перехватило дыхание от красоты росписи потолка в бальном зале. От блеска зеркал на другой стене и сияния позолоты и хрусталя.

Первые из вампиров ни в чем себе не отказывали.

Все же несмотря на всю нелюбовь к вампирам, океанида могла оценить совершенство чужого замысла. Пожалуй, да простят ее Владыки не уступающего красотой подводного дворца.

Если быть до конца справедливой, то Кэролайн сама виновата во всем, что случилось. С упорством, достойным лучшего применения, она покидала дом и мечтала о суше. Ну что ж, домечталась…

Говорят, океан своенравен, жесток и не прощает ошибок, а по ней жестока суша и те, кто живут на ней. Морской народ не знает опустошающих все живое войн. Их слишком мало, чтобы лить кровь друг друга. Да, сгинут многие земные царства, а данная им вечность не минует… Но что толку в ней, если дети, рожденные под волнами, появляются все реже? А мир, у истоков которого они стояли, все более изменчив по своей сути. Им, застывшим в бесконечности, не измениться, чтобы приспособиться.

Однажды последняя океанида станет морской пеной и последний тритон уснет сном, от которого уже не пробудится. И тогда великий океан опустеет без своих детей. Ведь все, что началось, имеет свой конец.

Надежда слишком призрачна и обманчива, чтобы остаться в сердцах тех, кто прожил тысячелетия под звездами.

Кэролайн была как раз такой надеждой — рожденная и способная дать жизнь… Но до того, как в погоне за любовью чарами переломила свою суть на двое. Тем самым она предала свой род. Океанида знала, что сестры оплакали ее участь и не таят в сердцах злобы. В конце концов, своеволие и непокорность легко поняты тем, чья суть текучая вода.

Она не таила надежды вернуться назад.

Ведьма, сделавшая ее такой, какой она есть сейчас, сделала все, чтобы сделку было не разорвать. Пусть часть колдовских чар спала, вернув Кэролайн голос.

— Задумчивость тебе идет, а вот печаль нет, золотце…

Ненавистный, но в какой-то степени приятный слуху мужской голос вырвал океаниду из грез, в которые она ушла. Против воли острая игла испуга кольнула ей сердце. Кэролайн ненавидела камень и задыхалась под землей. Те часы в темнице казались бесконечными, пока забытье не послужило избавлением.

Она, дочь бесконечного простора и бездонных глубин, не смогла бы долго выдержать в таком месте, куда бросил ее этот… Самодовольный и жестокий ублюдок. Молва не врет: у вампиров нет ни чувств, ни сердец.

— Молчишь, — хмыкнул Никлаус, нависая над ней, и сложил губы в притворно-ласковую улыбку, — так гораздо лучше, мне нравится, меньше дерзости. Фрея сказала, ты скоро оправишься. Не желаешь ли прогуляться?

Кэролайн даже не посмотрела на протянутую руку и гордо попыталась встать сама. Именно попыталась, потому стоило маленьким ножкам в белых атласных туфельках коснуться паркета, как все поплыло перед глазами, и пол с потолком поменялись местами. Океанида самым позорным образом рухнула бы к ногам своего палача, если бы он тотчас не подхватил ее и бережно прижал к себе.

— Стоило выделываться, дорогуша?

Она не ответила, потому что в нос ударил запах Первородного, — лес, свежесть, — а возле уха гулко билось чужое сердце.

Первородный, перехватив свою ношу поудобней, понес ее из зала, недовольный тем, что сестра потакает странным фантазиям пленницы. Которая должна лежать в теплой постели, а не мочить руки в пустом и холодном зале. Светлая головка лежала у него на груди, контрастно выделяясь бледностью на фоне темной ткани его рубашки. Никлаус вбежал по ступенькам и занес свою молчаливую ношу в гостиную, где пылал камин, а на низком диване ждали своего часа подушки и плед.

Он бережно уложил продолжающую оставаться безвольной куклой в его руках девушку. Снял с холодных ножек туфли и закутал ее в плед, поправил подушки, уложив золотую косу на правое плечо. И только убедившись, что гордячка, которая упрямо не смотрела на него, хорошо устроена, позвонил в колокольчик.

— Принеси чай и что-нибудь легкое и питательное для моей гостьи, — приказал он служанке.

Никлаус налил себе вина, чтобы занять чем-то руки и не потянуться греть океаниду. Решено, в этом доме все кроме него растеряли последние мозги. Иначе как могла Фрея оставить больную одну? А если бы он не пришел? Кэролайн окоченела бы в пустоте бального зала и даже не смогла позвать на помощь. Слаба ведь, как котенок.

Служанка, пряча глаза, сервировала столик и быстро прыснула за дверь. Боясь даже жестом нарушить грозовое молчание в комнате, которое царило между господином Никлаусом и девушкой. Можно попасть под раздачу…

Клаус взял чашку, полную горячего чая, и добавил туда две ложки меда. Он остановился в нерешительности перед все еще лежавшей океанидой, которая решила его игнорировать. Потом усмехнулся — когда это его волновали чужие желания? Он сел рядом и, приподняв ее за плечи, приставил чашку к губам.

— Пей, только маленькими глоточками, а то обожжешь свой ядовитый язычок, прелесть моя.

Своего он добился: в стеклянных до этой секунды глазах вспыхнула непокорная лазурь, резанув его взглядом, словно кинжалом. Он подул на чай, а потом дал ей глотнуть. После она неуклюже отобрала чашку, пришлось ловить горячие капли своей ладонью — его шкура и не такое выдерживала. А с этой неженки еще и ожога не доставало для полного счастья. И стала пить сама.

Никлаус поднял повыше подушки и устроил ее полусидя, а сам вернулся к яствам, что принесли с кухни. Снял одну, вторую крышку и выбрал крохотные пирожки с сыром и нежным куриным филе. Самое то для этой птички, которая не может одолеть фарфоровую чашку.

Он заботился о ней так, как будто это было самой естественной вещью на свете. Легко находя в себе вместо гнева и презрения нежность, ласку и даже терпение.

— Вот окрепнешь, можешь продолжить меня ненавидеть, — пообещал Первородный, вытирая испачканные тонкие пальчики салфеткой. — А сейчас ешь.

— Обязательно ненавидеть? — тихо сказала Кэролайн, видя, как его лицо на секунду озаряет мальчишеская улыбка после этого вопроса.

Она была шокирована таким бережным обращением, заботой, вызванной вовсе не снисхождением тем, что она успела прочесть в чужом взгляде. И теперь Кэролайн решила не затевать новой битвы, а дать себе немного мира. Ведь не может равнодушный монстр быть таким, каким был с ней Майколсон. Ей стало любопытно, а какой же он настоящий?

<hr />Примечания:

Очень жду ваших отзывов!