Когда дерется львица (гет)

Через два часа после случившегося Гермиона вернулась в комнату старост. Она придвинула одно из кресел к камину и опустилась в него. Девушка хотела закрыть глаза и расслабиться, но она не могла себе этого позволить. Сейчас была нужна вся ее сила.

Гермиона не хотела думать, вспоминать, как смотрела вслед Снейпу, когда он вошел в камин. Смотрела невидящим взглядом. Часть ее все еще не пришла в себя, другая же кричала от страха, боли и ужаса за той стеной, которую девушка создала внутри себя. И эта вторая часть, хитрая и расчетливая, поняла всю прелесть его ухода. Несмотря на его слова, камин все же был подсоединен к сети. Значит, из его комнат есть выход.

Девушка еще долго стояла в библиотеке, не двигаясь. Все ее мысли были сосредоточены на одном — как отсюда выбраться?... Но, хотя она знала, где выход, побег оказался не возможен — даже в его личной комнате не было летучего пороха. А чары на входе она боялась разрушить — Северус наверняка тут же будет извещен об этом. Ей не хотелось новых конфликтов.

Примерно через час профессор вернулся. Она надеялась, что поход к директору заставил его чуть остыть, однако Северус Снейп был также зол и непреклонен, как раньше.

Даже не присутствуя при их разговоре, девушка точно знала, что случилось. Снейп просил директора освободить Гермиону от ее обязанностей шпиона. Силой, если понадобится. А как всегда спокойный Дамблдор с сожалением говорил, что другого пути нет. Беспомощная ярость в глазах Снейпа. Он хотел рассказать про воспоминания Гермионы. Но ее слова его остановили.

Он знал, что она выполнит обещанное.

Они долго спорили, но ответы директора были очевидны. Дамблдор не остановит ее. А Снейп не сдастся так легко.

— Я запрещаю вам возвращаться, — прорычал Северус. — Директор может считать, что имеет право принимать за вас решения. Но вы не покинете эту комнату, пока не пообещаете, что прекратите шпионить!

Гермиона подняла бровь, она словно смеялась над его словами.

— Вы шантажируете меня для моего же блага, профессор?

— Я не позволю вам вернуться туда, мисс Грейнджер! Было бы преступлением позволить вам продолжать подобную... деятельность! Пока я жив, этого не произойдет.

— Вам придется пересмотреть вашу позицию, — ответила Гермиона и медленно подошла к камину.

Снейп следил за ней, но был слишком сосредоточен на том, чтобы переубедить девушку, поэтому ничего не заметил.

— Вы сейчас же прекратите это безумие.

— Я так не думаю.

Гермиона вплотную подошла к камину. Ее взгляд не отрывался от места, к которому только что прикасался Снейп. Внезапно она направила палочку на Снейпа.

— Акцио летучий порох, — и, прежде чем Снейп успел среагировать, в руках Гермионы оказался мешочек с серым порошком. — Ревоко! Отпечатки пальцев Снейпа на камине начали светиться ярко-зеленым светом. Казалось, это следы призрака. Гермиона бросила шепотку пороха в камин.

— Класс Трансфигурации, — четко скомандовала она.

Снейп не пытался остановить ее: то ли не хотел, то ли не мог.

— Мисс Грейнджер! — крикнул он ей вслед. — Если вы сейчас уйдете, на мне больше не будет ответственности за вашу судьбу. Я не приму никакого участия в вашей трогательной личной войне! Не рассчитывайте, что я снова спасу вас от собственной же глупости!

Гермиона сердито фыркнула. Он разве как-то помог ей? Он принес только страдания. Ранил и унижал ее при любом удобном случае. Нет уж, она лучше обойдется без Северуса Снейпа.

Именно поэтому девушка вошла в камин, даже не думая оглянуться. Чтобы не видеть это выражение растерянности и отчаяния на лице профессора.

Класс Трансфигурации находился недалеко от комнаты Старосты. Гермиона знала, что директор наверняка ждет ее, но жажда тишины и покоя было сильнее чувства долга.

Но только гриффиндорка двинулась к выходу, как вдруг заметила постороннего.

— Профессор МакГонагалл, — тихо поприветствовала она. В горле запершило от волнения. Один взгляд на лицо женщины ясно дал понять — она знает все. Гермиона мысленно подготовила себя к предстоящему разговору. Вряд ли она сейчас выдержит поток гриффиндорской сентиментальности.

— Мисс Грейнджер, — кивнула профессор. В голосе нет ничего, кроме привычной деловитости. — Приятно видеть вас в здравии.

— Я тоже рада вас видеть, — она была поражена самообладанием этой женщины.

— Не сомневаюсь, — ответила МакГонагалл, и теплая улыбка озарила ее лицо. — Я бы хотела кое-что вам показать, мисс Грейнджер. Следуйте за мной.

Гермиона с удовольствием бы отказалась, но принять приглашение было гораздо проще и быстрее, чем протестовать. Потому она кивнула и последовала за МакГонагалл в ее личные комнаты.

— Это достаточно уединенное место, вдали от любопытных друзей. Оно облегчит вашу нелегкую задачу, мисс Грейнджер, — сказала она, открывая дверь в свой личный кабинет. — И, так как я узнала, что я тайно предложила вам ученичество, то взяла на себя смелость подготовить вам комнату. Вы можете установить здесь пароль. Также можно создать соединение с камином в комнате старост. Вы можете находиться здесь, когда пожелаете. Я вас не побеспокою.

Гермиона молча уставилась на уютную, прекрасно обставленную комнату, и на глаза вдруг навернулись слезы. Она не знала, как отблагодарить за такую щедрость.

— Профессор, я...

— Я знаю, мисс Грейнджер, что существуют темы, на которые невозможно говорить. Я не буду докучать вам своими вопросами и советами. Ничто не должно отвлекать львицу от охоты. Я понимаю, что вы должны все это делать, но если когда-нибудь вам понадобится моя помощь — обращайтесь. Независимо от времени и ситуации. А сейчас, — МакГонагалл положила руку на плечо Гермионы, — боюсь, пришло время проверять эссе студентов. Слизеринцев.

Профессор улыбнулась и повернулась к выходу.

— Профессор, — остановила ее Гермиона. — Об этом ученичестве...

— Я понимаю, почему вы выдумали эту байку, мисс Грейнджер, — Гермионе стало больно от тепла и доверия, которые она увидела в глазах декана. — И, если в один прекрасный день мне нужно будет принять такое решение, я почту за честь быть вашим руководителем. Спокойной ночи, моя дорогая. * * *

Дни превращались в недели. Возвратиться к развлечениям Пожирателей Смерти было сложнее, чем думала Гермиона. Она уже давно отвыкла от боли, так что даже начала скучать по комнатам Снейпа. Но она справилась. Она сможет справиться с чем угодно, если только все оставят ее в покое, не будут задавать глупых вопросов.

Гермиона избегала любых контактов, разговоров и проявлений дружбы или даже эмоций. Нельзя позволять себе такую роскошь.

Только МакГонагалл принимала ее холодную отчужденность и не трогала девушку. Она признавала, что Гермиона может действовать так, как считает нужным. Она никогда не входила в комнату, которую ей предоставила. Гермиона была благодарна за такое отношение. Директор же обычно предлагал ей присесть и подавал чашку горячего шоколада, когда она приходила к нему с докладом. Он лечил ее раны, которые девушка показывала ему время от времени только чтобы дать иллюзию контроля над ситуацией. Часто Дамблдор просто садился напротив нее и пристально смотрел, будто ждал, что она ему сейчас все расскажет. Но Гермиона привыкла к давлению намного серьезнее, чем обеспокоенный взгляд пожилого директора. Так что она просто улыбалась ему, наслаждалась напитком и сохраняла тишину.

С Драко было сложнее всего. Приходилось говорить с ним холодно и грубо, лишь бы он отвязался. Его вопросительный взгляд, которого она старалась избегать, везде ее преследовал. В нем было столько чувств, а она ощущала себя мертвой. Девушка боялась, что Малфой—младший это заметит. Поэтому Гермиона держалась подальше от всех, кроме Гарри и Рона, которых приходилось терпеть. Нельзя, чтобы какой-нибудь будущий Пожиратель Смерти доложил Волдеморту, что она поссорилась с тем, за кем должна внимательно следить. Но было довольно сложно слушать их болтовню, смеяться вместе с ними и не показывать беспокойство. Ради всего святого, они же глупые дети! Слишком слепы, чтобы хоть что-то заметить. Порой ей трудно было проявлять к ним терпение. Теперь она понимала отношение Снейпа к этим остолопам и часто ловила себя на мысли, что хочет снять с друзей баллы за неподобающее поведение.

Конечно, они заметили, что что-то не так. Нельзя было полностью скрыть усталость. Гарри всегда был слишком внимательным. Но Гермиона просто вернулась в привычную роль всезнайки и делала вид, что переживает из-за приближающихся экзаменов Т.Р.И.Т.О.Н. На самом деле это последнее, о чем она могла сейчас думать.

Гермиона продолжала жить, как машина. Она не давала себе ни минуты покоя. Она не тратила время на размышления или воспоминания. Только какой-то голос внутри нее говорил, что она долго не протянет, это не сможет продолжаться вечность. Девушка не прислушивалась к этому голосу, пыталась его заглушить: думала о домашней работе, повторяла про себя стихи во время разговоров с так называемыми друзьями. А где-то во тьме скрывалось отчаяние. Пропасть. Такая глубокая, что она даже не смела подойти к ней. Гермиона боялась, что ее засосет в эту пучину. Боялась, что потеряет контроль.

Она не признавалась себе в том, как сильно истосковалась по человеческому теплу, по дружескому общению. Или как она скучала по Снейпу.

Профессор Зельеварения с ней не разговаривал. Гермиона больше не поднимала руку на его уроках. Снейп делал вид, что ее вообще не существует. Она приходила в ярость, видя его заносчивость, деловитость, с которой он вычеркнул ее из своей жизни. Как будто не было тех недель в его комнатах. Его равнодушие причиняло девушке боль.

Но у гриффиндорки были и другие проблемы помимо профессора Зельеварения. Волдеморт стал нетерпимее, его наказания — более жестокими и изощренными. Ему нужна была информация, доступ в Хогвартс и смерть предателя Снейпа, а она не могла ему этого дать. Вдобавок он все еще сомневался в ней, все еще боялся раскрыть свой грандиозный план, который положит конец войне и ее страданиям.

Другие Пожиратели Смерти тоже представляли угрозу. Они жаждали угодить своему Господину и безумно не хотели, чтобы какая-то грязнокровка была лучше них. Многие Пожиратели наблюдали за Хогвартсом, размещали в замке заклинания подслушивания, которые были так тщательно скрыты, что Дамблдор не мог обезвредить их, не рискуя при этом подвергнуть опасности Гермиону. Не раз Пожирателям удавалось проникнуть на территорию около школы, хотя замок все еще был им недоступен.

Но настоящей головной болью были Гарри и Рон. Казалось, они делали все, чтобы осложнить Гермионе работу.

Они шныряли по замку ночами. И хотя даже на первом курсе это была не самая лучшая привычка, то на седьмом году обучения это выходило за все рамки.

Теперь им казалось недостаточным посещать башню астрономии. Они прокрадывались в Большой Зал и играли в шахматы за столом преподавателей. Либо спускались в подземелья, где дежурил Снейп. Жизнь казалась им игрой. Каждый раз, когда Гермиона, полностью разбитая, возвращалась к себе в комнату, она еле сдерживалась, чтобы не отвесить друзьям хорошую оплеуху.

Ребята, в свою очередь, избегали Гермиону, зная наверняка, что она осудит их поведение, начнет говорить о дисциплине, домашней работе и всей этой скучной ерунде, которую они пытались забыть.

Гермиона действительно пыталась контролировать свой гнев, но когда она услышала о задумке очередной шалости, она не сдержалась.

Друзья хотели пробраться ночью на поле для Квиддича и устроить там пикник. Покинуть замок, пойти в место, где защитные чары слабее. Уму непостижимо!

С тем же успехом они могли пройтись перед Волдемортом и сказать: «А вот и мы!».

Вдобавок они хотели, чтобы Гермиона пошла с ними. Потому что ей нужно «отвлечься от учебы». Потому что «столько учиться не очень-то хорошо». В отличие от нарушения школьных правил, наверное.

— Я сыта по горло вашей глупостью! — прорычала она после их восторженного описания подобного развлечения. — Вы что, не знаете, что любой Пожиратель Смерти может проникнуть на территорию около замка, если захочет? Не понимаете, что это по-настоящему опасно?

— Ну не так уж и опасно, Миона, — беззаботно ответил Рон. — Последнее время не было никаких следов Пожирателей. Ну и иногда развлечься надо бы.

— Никаких следов, говоришь? Да вы не знаете о нападениях Пожирателей только потому, что вас это не заботит! Люди умирают, чтобы спасти вас. Отдают свои жизни, чтобы вы могли наслаждаться каждым днем. И это ваша благодарность?! Придумываете шалости, пренебрегаете своими обязанностями? Сколько еще людей должно погибнуть, чтобы вы, наконец, повзрослели?!

В ответ — холодное молчание. Но Гермиона ни на секунду не пожалела о своих словах. Она высказала то, что думала. Она знала, что если Волдеморт узнает об этом, то жестоко ее накажет или вообще убьет. И все это ради забавы ее друзей?

Гарри побледнел от ее слов. Рон, наоборот, покраснел от злости. Друзья окинули ее презрительным взглядом, развернулись и вышли из гостиной.Гермиона вздохнула и плюхнулась на диван.

Смерть Сириуса все еще оставалась для Гарри больным вопросом, который он не хотел обсуждать. Он все еще чувствовал себя виноватым в случившемся. А своими словами Гермиона лишь подлила масла в огонь.

Но ведь так и было, разве нет? Сириус был таким же порывистым и эмоциональным, как Гарри. Он бежал со всех ног, когда надо было остановиться и подумать. И события той ночи действительно произошли из-за Гарри. Вернее из-за его комплекса «Я должен спасти мир» и убеждения, что взрослым нельзя доверять.

Гермиона опять вздохнула. Ее слова были правдой. Они наверняка ее возненавидят. И хотя она давно не говорила со своими друзьями откровенно, не хотелось терять их вот так.

Но были и другие заботы. Например, как пережить завтрашний день. Огорчение Гарри и Рона было пустяком по сравнению с дурным настроением Темного Лорда.

Гермиона не спала всю ночь. Она сидела в гриффиндорской гостиной и смотрела в окно. В шесть утра мальчики с шумом и смехом вернулись в свои комнаты, и она поняла, что их приключения не останутся тайными.

* * *

Ее страхи вскоре подтвердились. Как только Гермиона вышла из класса Трансфигурации вслед за Гарри и Роном, которые все еще сохраняли обиженный вид, руку пронзила острая боль. Гермиона нырнула в пустой класс. Вовсе не нужно было отворачивать рукав, чтобы узнать причину, но все-таки она это сделала. Черная метка пульсировала на бледной коже.

Выругавшись про себя, Гермиона опустила рукав и вышла из кабинета. Она покинула замок и направилась к месту, откуда можно было аппарировать. Там она надела припрятанную заранее черную мантию Пожирателя Смерти.

А маска ей не нужна. Гермионе ее не дали. Никакой секретности для грязнокровки.

Затем девушка аппарировала и оказалась в комнате с каменными стенами. Это было единственное место в «резиденции» Волдеморта, куда можно было аппарировать. Гермиона последовала за человеком, который уже ждал ее, в тронный зал.

Так она про себя называла эту темную величественную комнату без окон. Пожиратели Смерти любили театральность, и эта комната полностью соответствовала их предпочтениям.

Она много раз пыталась определить местоположение этого зала, но все попытки заканчивались неудачей. Как будто стояла защита от дурака. Хотя Волдеморт, сидящий на троне как какой-нибудь герой готического романа, вовсе не походил на оного.

У Гермионы не осталось сомнений по поводу сегодняшней ночи, когда она увидела, что по периметру комнаты стоят Пожиратели смерти. Ее призвали, чтобы наказать, и ей очень повезет, если она выживет. Мысленно подбадривая себя, Гермиона вошла в комнату, упала на колени и поползла к трону Темного Лорда.

Голос Волдеморта остановил ее, прежде чем она успела поцеловать край его черной бархатной мантии.

— До меня дошли... слухи, что твои друзья решили отправиться в небольшое путешествие. Думаю, ты знала об этом? — мягко прошептал он. От этого шипения по коже побежали мурашки.

Боясь неизбежного, Гермиона все же покачала головой:

— Нет, Милорд. Я узнала слишком поздно. Иначе я бы тут же вам сообщила...

— Ты должна знать обо всем, что происходит в Хогвартсе, грязнокровная шлюха! — прогремел он. — Я оставил тебя в живых не для удовлетворения низменных инстинктов Пожирателей! По крайне мере... не только для этого.

Раздались смешки.

Затем он улыбнулся — самое страшное зрелище, которое когда-либо видела Гермиона. Ей не пришлось изображать испуганное хныканье — оно само сорвалось с губ.

— Позволь показать, что тебя ждет, если ты не оправдаешь моих надежд.

Когда первый приступ боли пронзил ее, она закусила губу, чтобы не издать ни звука. Но вскоре не могла сдержать криков. Кровь застилала глаза, а тело извивалось само по себе, словно вовсе ей не принадлежало.

В перерывах между криками и рыданиями, она клялась ему в верности и благодарила за «справедливое наказание». Небольшая часть ее сознания оставалась настороже и подсказывала ей, что говорить и что делать, пока другая кричала от боли. Именно эта крохотная частица разума неоднократно спасала ей жизнь.

— Присоединяйтесь, мои верные слуги! — заговорил Лорд. Глаза Гермионы расширились от ужаса. Теперь будет еще хуже. — Преподайте урок грязнокровной шлюхе, чтобы она его никогда не забыла.

Пока Волдеморт и его последователи пытали девушку, она переводила взгляд с одного лица на другое.

Макнейр. Круциатус заставил ее тело извиваться. Крэбб. Режущее проклятие превратило ее кожу в кровавое месиво.

Гойл. Невидимые ножи ранили ее руки и ноги.

Не было милосердия или жалости. На их лицах не читалась привычная похоть или возбуждение. Она больше не была человеком. Она была куском мяса, неблагодарной псиной, которую наказывают для ее же блага.

Гермиона встретилась взглядом с Люциусом и увидела в его глазах ярость. Ярость и страх. Он привел ее сюда, представил Темному Лорду. Она рисковала не только своей жизнью, но и его положением. Каждый ее проступок отразится на нем.

А еще они уродовали его игрушку. Его собственность.

И на мгновение своими страхами он дал ей крохотную власть, сделал ее хозяйкой своей судьбы. Боль перестала существовать. Гермиона все еще могла дергать их за ниточки, как марионеток. А Малфой, самый сильный из них, принадлежал ей. Не сводя с него глаз, она медленно облизала губы. Девушка заметила, как он возбудился, сильнее сжал палочку. Его голос стал хриплым, когда он выкрикивал заклинания.

Гермиона почувствовала, как смеется.

«Я схожу с ума, — подумалось девушке. — А потом я действительно стану одной из них. Буду наслаждаться всем этим!»

Перед глазами тут же возникла темная пропасть, в которую она падала. Все дальше от друзей, Хогвартса, рассудка, жизни, которая имела смысл.

«Кто-нибудь! Помогите! Я умираю!»

И снова боль пронзила ее.