Жить вопреки (джен)

Аран задумчиво всматривался в рассветное небо. Тревожных сигналов от Дозорных не поступало, Патрульные тоже ничего беспокоящего не сообщали — всё было в пределах нормы.

Жизнь гнезда медленно налаживалась, все желающие усомниться в правах Арана на титул Короля неожиданно перевелись — стая буквально молилась на своего Вожака и никому не позволяла покуситься на него.

Это грело душу.

А ещё радовали пусть редкие, но такие желанные визиты на Олух — Магни всегда словно чувствовал приближение друга и ждал его в Овраге.

Аран постепенно рассказал ему всю историю Иккинга.

И мальчик ему верил.

На его веснушчатом лице мелькали самые разные мысли, большую часть из которых юноша не мог прочитать — природный Ментальный Щит у Магни был невероятно прочным, и пробиться сквозь него было почти невозможно.

Это понял Аран, к слову, совсем не сразу.

Он-то гордо думал, что сумел закрепить доверие мальчика к себе, как же!

Если бы так…

Мальчик полностью сам создал Связь, он именно позволил Арану сделать так, словно это всё работа юноши, а он — наивный и ничего не понимающий ребёнок!

Как умён!

И хитёр, лис малолетний!

Историю старшего брата он слушал с неподдельным интересом, да вот только смотрел при этом так лукаво, словно знал что-то неизвестное Арану, какую-то важную и занимательную деталь.

И чем дальше, тем сильнее Аран хотел рассказать младшему брату о том, кем был когда-то.

Раскрыть факт их родства.

Хотя, Арану почему-то казалось, что Магни обо всём знал.

Вдруг юношу из раздумий вывел прозвучавший в голове голос Алора.

— Патрульные доложили о караване Охотников возле острова Тал’ши.

Аран даже не сразу понял смысл сказанного.

А как только понял, спросил, кажется, излишне резко:

— Что конкретно?

Впрочем, слово «излишне», когда дело касается Охотников на Драконов, было слегка неуместно, ведь эти мясники не знали ни пощады, ни милосердия.

Они демонстративно ходили в жилетах из драконьей кожи, и всем своим видом показывали то, что совершенно не боялись драконов, наоборот — смело использовали их.

Иных, глупых, откармливали, выхаживали, и… будут кому-то новые сапоги и или ремень.

Аран не уставал твердить о милосердии, но когда дело касалось этих живодёров, всё светлое, доброе в нём уходило на второй план — в первую очередь надо было заботиться о благополучии Гнезда, а дабы восстановить справедливость надо было заставить Охотников заплатить. Кровь за кровь, это извечный закон всего живого.

— Корабли новой конструкции — устойчивое к драконьему пламени вооружение, корпус обитый металлом. Предположительно, они идут через наши воды на свою базу. Попыток напасть на выступавших в роли приманки Патрульных они не предприняли, — доложил Алор, правильно уловив настроение вожака и решив не раздражать его своими ехидными комментариями.

— Значит, все клетки заполнены… — задумчиво протянул Аран.

Это было и хорошо, и плохо одновременно.

Когда клетки были заполнены, Охотники, как верно подмечено Алором, не нападали на встреченных по пути драконов, справедливо считая, что лучшее враг хорошего и излишняя жадность никого до добра не доводила.

Но это же значило и то, что надо будет спасать драконов из плена, а это всегда риск…

Тем более, что далеко не всегда узники благодарили своих спасителей. Если они были родом из враждебных Гнезду стай, то пленённые драконы могли и, потеряв всякий разум, наброситься на своих освободителей.

Остров Тал’ши — самая-самая граница территорий его стаи (к слову, невероятно обширных по меркам местных гнездовий), были бы корабли замечены чуть западнее, и Аран со спокойной душой мог бы и не вмешиваться. Проблемы стаи Кривого Клыка, отказавшегося входить под защиту Гнезда, — это проблемы только этой стаи. Особенно, когда эта стая, пусть и малочисленная, регулярно доставляла неприятности, нападая порой на Патрульных.

Наверняка пойманные драконы как раз из той стаи.

Но раз караван Охотников попал на территорию Гнезда Драконьего Края, то Аран будет в своем праве, если прикажет нескольким отрядам атаковать врага.

— Значит. Что будем делать? Тут напором не пройдёшь — собьют, да и только.

Алор был прав — «тактика викингов» тут совсем неприменима. Необходимы были хитрость и скрытность. А кто отличается этими качествами?

— Будем действовать по отработанной схеме.

Вот именно, больше всех — Ночные Фурии.

— Своих освобождать, даже самых слабых и немощных, пленных не брать, суда затопить? — переспросил, на всякий случай Алор.

«Своих»… Алор никогда не делил драконов по стаям. Он с тем же рвением бросится спасать детёнышей из чужого Гнезда. И это качество Арану в его бессменном помощнике очень нравилось.

— Надо будет к Мале наведаться, обсудить План. Конечно, это противоречит моим личным убеждениям, но здесь на кону стоит гораздо больше, чем моя чистая совесть. Когда одним превентивным ударом можно спасти в перспективе тысячи жизней… и тысячи умов.

Проблема попавших хоть раз в плен драконов была даже не в том, что их зачастую сильно ранили и за агрессию могли и убить, а в том, что они, даже будучи спасёнными, зачастую сходили с ума.

Становились гораздо более агрессивными, свободолюбивыми и, сбиваясь в свои собственные маленькие стаи, нападали на любые суда и поселения людей, разжигая у тех ещё большую ненависть и заставляя их нападать.

Замкнутый круг.

Таких жертв человеческого насилия, конечно, можно было исцелить. Да, это заняло бы очень много времени, но по факту — это было возможно, но только если сами пострадавшие признавали собственное безумие, а это пара спасённых на сотню остальных…

Гораздо милосерднее было бы просто сразу добить таких жертв. Ведь именно они были причиной многих других бессмысленных смертей.

Дикие.

Так их называли.

Полностью потерявшие разум, идущие на поводу у примитивнейших инстинктов.

К слову, простые торговые суда свободно могли ходить по территориям, принадлежащим Гнезду Драконьего Края. Ведь Патрульные внимательно следили, чтобы никто не смел нападать на корабли, и особенно Дикие.

А План…

Они с Малой давно уже хотели найти главную базу Охотников и зачистить её. Конечно, многие мелкие базы охотников были уже давно обнаружены, и за ними уже достаточно продолжительное время велось постоянное наблюдение.

Но уничтожение этих поселений совершенно ничего бы не дало, только бы спугнуло Охотников, заставило бы их быть более внимательными. Дало бы им понять, откуда стоит ждать угрозу.

— Ты сильно повзрослел. Три года назад ты на это ни за что не согласился бы, — задумчиво заметил Алор.

— Три года назад я был как впервые вставший на крыло птенец — представление о своих возможностях есть, а осознания нет. Как нет и опыта, и навыков.

— Очень точное, к слову, сравнение.

Вновь повисло молчание.

Да, пять лет назад Аран и не подумал бы нападать на человеческий остров. Три года назад такая мысль пришла бы ему в голову, но он ни за что не согласился бы её воплощать. Сейчас, будучи ответственным за десять тысяч душ…

Ради их безопасности он был готов пойти на эту жертву. Он был готов отнять жизни у Охотников, дабы разорвать порочный круг.

— Ты где сейчас? — спохватился Аран.

— Молодняк гоняю, уже лечу к тебе. Приказать готовиться отряду?

«Молодняком» Алор называл свой своеобразный отряд Ночных Фурий — юные драконы из Младших Гнёзд, решившие уйти на север вслед за новым Королём.

— Да, пусть будут наготове. Нечего кораблям врага по нашим водам безнаказанно шастать.

* * *

Алор прикрыл на миг глаза, посчитал до десяти и оглянулся на дюжину «фурёнышей», как он иногда ласково называл своих непосредственных подчинённых.

Все они были молодыми и совсем неопытными птенцами, кое-как прошедших Великое Странствие в, если честно, несколько сокращённом варианте — из родных для них Младших Гнёзд до Старшего через Черные Горы.

Минимум трудностей.

Минимум уважения.

Все они были «отсеяны», как обделённые какими-нибудь ярко выраженными талантами. Все они желали себе участи лучшей, чем быть гонцами да исполнителями мелких поручений, не имеющими права и шага ступить без ведома Совета.

И все они — сироты.

Обычно своих птенцов учили всему именно родители, либо старшие братья и сёстры. Вот только те, кто по печальным стечениям обстоятельств остался без семьи и не был принят в другую, кто не сумел заинтересовать какую-либо взрослую Фурию, как кандидат в ученики, оставались никому не нужными.

Такое случалось крайне редко, ведь обычно Фурии принимали в семью сирот своих друзей, не делая различий между своими детьми и чужими.

«Чужих» детей у них просто нет.

Но исключения бывают в любом правиле.

И двенадцать таких вот исключений с восторгом и надеждой смотрели на него.

Потому что именно он, Алор, — их будущее.

Пусть и сам он был очень молод, но даже за эти годы знакомства с Араном он повидал немало, да и изначально талантливый, упорный и целеустремлённый детёныш был сильнее своих сверстников.

А потому он мог многому научить своих «фурёнышей».

Он — их учитель.

Именно Алор покажет многие тайны бытия Стражем этим несмышлёнышам, именно он поможет им вырасти в грозных воинов, стоящих на страже своего гнезда, чей вожак дал им, безнадёжным, шанс доказать что они — не второй сорт.

Его учеников запомнят.

Их будут бояться.

Ими будут восхищаться.

Уж он-то об этом позаботится.

А отсутствие таланта, разве оно играет роль?

Ведь успех состоит из таланта лишь на самую малую часть, остальное, большая часть — упорный, постоянный труд, самосовершенствование. А уж на это осчастливленные появлением учителя и тем, что в них, в их силы поверили, Фурии могли не хуже иных до безумия талантливых.

За почти два года существования Драконьего Края Алор повидал очень многое.

В том числе и гибель дорогих ему драконов.

«Молодняк» окреп и набрался опыта за год пребывания здесь. Юные Фурии пусть и не дотягивали до самого Алора и не сравняются с ним ещё очень долго, но они уже совсем не походили на тех забитых, разочаровавшихся в себе и отчаявшихся птенцов, вцепившихся в последнюю свою надежду.

Хотя они и думали во многом, как дети, во время боя они были как слаженный механизм. Они в те мгновения оправдывали имя, данное их виду, — Порождения Молнии и самой Смерти.

И это грело душу дракона.

Он был горд ими.

Конечно, были и другие ушедшие за Араном Фурии, но они были или взрослыми и опытными (или же дети этих самых взрослых, их будущие ученики), занимающимися другими не менее важными делами Стаи, но непосредственными его подчинёнными не были.

Но вот к кому он не прикладывал усилий для становления, так это Аран. Молодой Страж в некоторые моменты казался старым, повидавшим жизнь драконом.

Растущий в своём мастерстве невиданными темпами под давлением возложенной на него ответственности, парень всё больше ожесточался и затвердевал, оставаясь при этом удивительным образом мягким и дружелюбным со своим ближним кругом.

Конечно, он стал более жестким по сравнению с собой прежним, но он всё ещё ненавидел проливать кровь понапрасну.

Просто он уже мог не вмешиваться в конфликт двух маленьких стай, выжидая его естественного и закономерного итога, присоединяя ослабленных противостоянием победителей к Гнезду.

И проигравших, за компанию.

Десять тысяч драконов.

Среднее число для любого крупного Гнезда. Население многих древних Гнёзд было более многочисленным — до двадцати и даже тридцати тысяч.

Но для Гнезда, которому нет и двух лет, — громадная цифра.

Почти не поддающаяся осознанию.

И Алор никогда не поверил бы в возможность подобного, если бы не знал Арана как никто из живых.

Потому что он знал, что Аран мог.

Потому что, склоняя перед своим Королём голову, вроде как в шутку, он был серьёзен на самом деле, как никогда.

Аран не понимал своего величия, воспринимая свои успехи и достижения, как должное, как естественный результат его труда, не осознавая, что это давно выбилось за грани даже таланта.

Не понимая, что ради достижения тех же результатов иным требовалась целая жизнь.

* * *

Мирослава прекрасно понимала, что никаким другим, кроме как верхом на драконе, способом не сумеет добраться до земель, что стали её целью.

Понимала это и Хеттир.

Мудрая Полукровка дала девочке самой выбрать из дюжины добровольцев себе Напарника для её странствий, ведь ясно было, что дело не ограничится путешествием в Европу, что после этого она осядет где-нибудь в мирном месте.

Конечно же, девушка выбрала Венту.

Наличие Фурии как бы гарантировало успех в её поисках людей с похожими способностями — у драконов чутьё на одаренных было намного более острым, чем у неё, хоть она и была Видящей.

Решено было двигаться короткими перелётами — по несколько часов в сутки, а в оставшееся время спать, охотиться и изучать окружающий их мир.

Мирослава твёрдо решила вести дневник о своём путешествии. А писать в нём — на одном из древних языков, чтобы недостойные не сумели получить ненужные и даже опасные для них знания.

Достать себе чистые книги было невероятно трудно, но вполне осуществимо, — в этом ей помогли взрослые люди из стаи Ночных сияний.

Надо признаться, Мирослава ни с кем из них особо не сблизилась за время своего ученичества, прекрасно зная, что в будущем ей придется покинуть их и, скорее всего, навсегда, а расставаться с теми, к кому привязался всем сердцем, всегда было неимоверно трудно.

И даже больно.

Это Мирослава знала не понаслышке — решиться на то, чтобы оставить брата было очень трудно, но, сейчас девочка понимала это особенно хорошо — необходимо.

Ведь пока она не обуздала свой дар, она была действительно опасна для окружающих, ведь, не научившись закрываться от Ментального Шума за Щитами, она просто со временем сошла бы с ума.

А это был неприемлемый вариант.

Потому сейчас ей предстояло выбрать первые несколько остановок на своём пути, который обещал быть невероятно длинным, ибо сейчас была только весна, а добрались бы они до конечной точки своего странствия только к началу осени, или даже к концу — при неблагоприятных обстоятельствах, вероятность которых не учитывать было просто нельзя.

Выбор пал на крохотные поселения местных — хотелось понаблюдать за ними в несколько иной обстановке.

Да и помочь им она могла, в случае чего — лечить людей благодаря своему таланту она научилась ещё очень давно, и именно с этого, с чересчур развитой интуиции, начался её путь, как провидицы.

Да и интересно было послушать местные легенды.

Ну, и записать их, естественно.

А о понимании языка — отдельный разговор…

Хеттир сделала прощальный подарок своей ученице — рассказала о древней и крайне сложной ментальной технике, благодаря которой Разумный мог говорить на языке своего собеседника, но понимал лишь те слова, которые были известны самому носителю языка.

Полукровка даже не удивилась, когда девочка без особого труда освоила эту технику, весьма и весьма упростив себе жизнь, как показало ближайшее будущее.

Ведь оказавшись в первом же поселении местных, находившемся на берегу Священного Озера, она столкнулась с весьма закономерным вопросом о том, кто она и зачем пришла к их мирному, по их собственным словам, народу.

Конечно, по мнению девочки, мирными назвать их было можно лишь с натяжкой, ведь постоянные конфликты с соседними племенами никак нельзя было назвать высшими проявлениями любви ко всему живому и осознания ценности любой жизни.

Конфликты же зачастую заканчивались бойней, в результате которой оставалось множество раненых, но доставались и «приятные моменты» — пленники, которых приносили в жертву могущественному Великому Дракону.

Эта традиция шла из глубин веков и обросла множеством легенд.

Например, главная легенда, являвшаяся так же верованием местных людей, была весьма занимательна.

Местные, причём много племён сразу, рассказывали, что на дне Священного Озера жил сверхгромадный Дракон, что в самом начале времён спустился с неба на землю и ударом хвоста заставил горы расступиться, вторым ударом хвоста — растаять вечные льды на пиках, окружавших появившуюся расщелину, и хлынуть их вниз, образуя то самое озеро. Третьим же ударом хвоста, говорили местные, наполнил он освободившиеся от вечных льдов горы зверьём, а озеро — рыбой.

С тех пор Великий Дракон стал жить на дне своего нового жилища, являясь людям раз в сто двадцать лет, и горе им, ежели не приносили они, сыновья огненного дракона, ему кровавых жертв.

Потому, страшась кары от своего божества, покровителя всех окрестных племён, люди расправлялись с пленниками и отправляли их, уложенных в окропленные кровью ритуальные лодки, в свободное плавание, сопровождая это хвалебными песнями Великому Дракону.

Говорили, что три поколения назад кто-то из шаманов видел, как из-под воды на несколько мгновений появилась громадная голова, проглотившая лодку с принесёнными в жертву людьми.

Так же ходили слухи, что поколение назад кто-то из южных племён покорился чужой вере и перестал чтить своего Покровителя, прекратив восхвалять его и убивать во славу имени его. И спустя несколько месяцев, на исходе зимы, поселение этого племени было сожжено дотла, а на прибрежных скалах были найдены громадные фиолетовые, похожие на чаши, чешуйки, которые шаманы, нашедшие эту великую ценность, с тех пор стали использовать в своих ритуалах.

Ещё говорили, что когда-то приходила с юга армия какого-то царя, прознавшего про живущего в Священном Озере дракона, и по его приказу попытались отловить чудовище, а потом и просто убить его, когда посланные на это дело корабли стали бесследно пропадать.

От глупцов остались лишь воспоминание, дурное имя и обгоревшие обломки кораблей.

С тех пор никто не брался проверять реальность их легенды, безоговорочно в неё веря и следуя всем, даже самым кровавым, традициям, что достались им от предков, которые точно знали намного больше, ведь с веками столько знаний, бесценных и уникальных, было безвозвратно утрачено…

Чем-то эта легенда напомнила Мирославе веру её народа в великого бога Ящера, что тоже жил на дне озера и был покровителем воды.

Множество селений поклонялись ему, ставя на капища идолы с ним, наравне с Макошью, Перуном и Даждьбогом.

Местные же считали всех драконов потомками того Великого Дракона, а потому относились к ним почтительно и настороженно, но ни намеренно, ни по незнанию даже не причиняли они крылатым вред.

И именно поэтому отнеслись они к Мирославе, пришедшей к ним с драконом, со снисхождением и даже с некоторой боязнью — не знали они чего стоило ожидать от девочки, сумевшей оседлать потомка их божества, и даже не наказанной за это.

Мирослава, с интересом записавшая всю легенду во всех её вариациях, и в деталях описавшая все обряды, ритуалы и поверья с ней связанные, без всякого смущения выведывала всё новые и новые моменты, пояснявшие, что не такими уж кровожадными были нравы этого народа по сравнению с остальными племенами, населявшими берега Священного Озера.

Впоследствии, много позже, девочка выяснила, не без помощи иных драконов, что в чём-то, и даже в очень многом, легенда была правдива — на дне Священного Озера действительно жил Дракон.

Вот только проверить теорию с его связью и непосредственной ролью в создании Озера не представлялось возможным, за неимением достаточного количества источников информации.

Вышеозначенный дракон оказался представителем крайне редкого, считавшегося большинством драконов вымершего вида — Фиолетовой Смертью.

Особенности этого вида вкупе с его поражающим сознание долголетием прекрасно объясняли все те факты, которые местные считали доказательством правдивости их веры.

Пообщаться с наверняка агрессивным драконом, судя по всему искренне поверившим в правдивость легенды про самого себя и возомнившего себя местным божеством, не очень то и хотелось, а потому девочка решила, что любопытство полезно, как и всё на свете, надо заметить, лишь в меру.

Записав помимо самой легенды в дневник и свои размышления по поводу степени её правдивости, Мирослава с интересом продолжила изучение культуры этого народа.

Ведь были и другие легенды, более мелкого масштаба, так сказать.

К примеру, считалось, что было нельзя непосвященным людям, а особенно женщинам, приближаться к священной скале-мысу, в которой, верили местные, многие века жили шаманы-отшельники, а уж тем более, нельзя было входить в пещеру, где проводились ритуалы.

Даже воины чужих царей, говорили, оборачивали копыта своих коней бархатом, лишь бы не побеспокоить шамана, лишь бы не навлечь на себя его гнев.

И множество подобной этой легенд витало в народе, но их правдивость девочка проверять так и не решилась.

Так же девочка решилась помочь заболевшим детям, которых местные знахари не знали, как исцелить. Раненым воинам Мирослава помогать отказалась принципиально, сказав, что не имела на это права, ведь она не могла выказывать своё расположение к какому-либо племени, ибо никто не знал, где ей придется оказаться в следующий раз.

Дети же, как сказала девочка, всегда неприкосновенны.

Применять во благое дело свой дар было приятно, да и тешило это её самолюбие, надо сказать. Ну, а про восторженные взгляды матерей исцелённых и говорить не стоило — безнадёжные и обреченные — они были истинным чудом.

Но надолго останавливаться было нельзя, Мирослава об этом помнила прекрасно.

А потому она и Венту, мирно наблюдавший за всеми её исследованиями, вновь отправились в путь.

* * *

Тринадцать чёрных силуэтов парили высоко над морем, под самыми облаками.

Крошечными щепками с такой высоты казались громадные по сравнению с людьми и даже с драккарами викингов корабли Охотников.

Их было пять.

Главный корабль шёл первым, на его парусах герб был нарисован крупнее и другим цветом.

Повинуясь приказу, три десятка драконов в одно мгновенье обрушились огненным дождем на ничего не подозревающих людей, отвлекая их внимание от скользнувших вниз силуэтов.

Фурии разделились — по три на каждый корабль, а Алор и Аран — на главный.

Алор своим «фурёнышам» давно показал, как правильно нужно отпирать драконьи клетки, но вся загвоздка была в том, что из драконов сделать это могут только Фурии, ибо только они одарены такой хорошей мелкой моторикой.

Ведь здесь нужны не крылья, хвосты или клыки.

И они научились.

В Старшем Гнезде этому их бы никто не стал учить.

Пока драконы отвлекали внимание, одновременно зачищая корабли, Фурии пробирались внутрь и освобождали узников.

Но Арану и Алору была в этом деле отведена особая роль — на головном корабле они должны были пробраться в каюту капитана и забрать все имеющиеся там документы — письма, карты, планы.

Всё, что может привести к главной базе Охотников.

И потому, проходя сквозь пламя, они были полностью сосредоточены на своей задаче, точными ударами выводя встречающихся на пути противников из игры.

— Отродье Бездны! Демон! — зло, словно выплюнул слова какой-то Охотник и бросился на него, крепче перехватывая секиру.

Аран представил, как выглядел со стороны, и ухмыльнулся, обнажая острые белые зубы.

— Вроде человек, разве нет? — зло усмехнулся он, с лёгким усилием перерубая лезвие секиры мечом, сильно этим удивляя и даже пугая своего противника.

— Отойди, тварь!

Теперь былой отваги в голосе охотника не было.

Только страх.

Это хорошо — страх путал мысли, мешал принимать взвешенные решения, а значит, заставлял противника ошибаться и очень играло на руку Арану, ведь противник в его глазах таковым перестал быть — настоящий воин никогда не показывал своего страха своему врагу, даже если ему хотелось подвывать от ужаса, ведь это слабость, которую стоило хранить при себе.

Конечно, чисто драконий азарт был не чужд Арану, но он прекрасно понимал, что сейчас не место и не время для того, чтобы отвести душу и схлестнуться в схватке с достойным противником.

Тем более, таковых в пределах видимости не наблюдалось.

А потому коротким, невообразимо быстрым движением отрубил мужчине голову и направился дальше, к капитанской каюте.

Алор в это время успел освободить всех пленённых драконов и благополучно добивал оставшихся в живых охотников — свидетелей не должно остаться ни при каких обстоятельствах.

Забрав искомое, попутно добив раненого капитана, Аран бросился к Алору, и они покинули корабль, прекрасно зная, что свою работу они сделали, а подчинённые закончат свою.

Корабли затопят, Охотников добьют.

Свидетелей остаться не должно.

* * *

Дагур, получивший прозвище Остервенелый, ухмыляясь, смотрел на горизонт.

Утром завтрашнего дня он и его свита (ну, и вся армада, куда же без неё, родимой?) отправятся на Олух для очередного подписания мирного договора между Берсерками и Лохматыми Хулиганами.

Формальный, казалось бы, договор, имел мало значения — главное, что Дагур сам хотел этого союза. Теперь, обретя контроль над собственным разумом и пересматривая все свои действия в детстве, молодой вождь понимал всю собственную глупость и нелепость.

Конечно, это бесило.

Он хотел, чтобы в нём видели не бешеное животное, совершенно безумное, погрязшее в кровавой ярости, а сильного, мудрого и жестокого порою в своей безоговорочной справедливости вождя.

Великого лидера великого племени.

Но раньше у него это получалось слабо.

Потакая своим слабостям, подкармливая собственное безумие, он был жалок, пусть окружающие его боялись.

Слабаки! Бояться бешеного животного!

О, Тор! Как он был смешон.

Но он вернул себя.

Сумел собрать бьющийся в агонии разум, сумел укротить собственные амбиции.

И всё для неё.

Для Хедер.

Не для чужих племён он старался, и даже до недавнего времени не для собственного, ведь плевать он хотел на надежды и чаянья чужих ему людей.

Для сестры.

Только для неё.

Дагур хотел, чтобы сестра им восхищалась. Чтобы она верила только в него, чтобы она приходила за помощью к нему. Чтобы она называла его братом. Чтобы она больше никогда не смотрела на него со смесью отвращения и страха.

Он устал от этого животного ужаса.

Ведь так просто заставить других при помощи страха.

Но разве настоящие воины идут самым простым путём?

Намного сложнее вызывать верность из уважения и восхищения. А потому он будет добиваться именно этого.

Пусть племя боготворит его.

Пусть видит его великим воином и мудрым правителем.

Он сделает всё для этого.

А ведь недавно, когда Хедер ещё не нашлась, он и не помыслил бы о подобном.

Берсерк позволил себе чуть безумно оскалиться при воспоминании о кровавой расправе над мучителями сестры.

На самом деле, Хедер пропала, когда ему было лет тринадцать, — она вместе с их матерью отправилась в путешествие на дружественный остров — ответный визит жены вождя, всё в рамках традиций.

Однако на их корабль напали драконы.

Об этом он узнал от двух выживших и сумевших вернуться воинов (он потом лично выпустил кишки обоим за то, что они принесли сию дурную весть, и Освальд, их отец, никак не сумел ему помешать). Берта наравне с воинами её свиты храбро сражалась, защищая малолетнюю дочь, и погибла от когтей взбесившегося Ужасного Чудовища.

Корабль затонул, девочку, кажется, подобрали увидевшие обломки рыбаки, а их, воинов, нашли лишь спустя несколько дней.

Кажется, он именно тогда сошёл с ума.

И стал столь люто ненавидеть драконов — убийц своей матери. И виновников предполагаемой гибели сестры.

А младшую сестру он любил, опекал её, защищал.

И, видимо, именно её исчезновение послужило причиной его безумия.

А отец, слабохарактерная размазня, ничего не предпринял для поисков единственной дочери, уверовав в её гибель.

Освальд честно оплакивал их, но он, располагая громадной по сравнению с другими племенами армадой и тысячами обученных воинов, даже не попытался найти хотя бы гнездо убийц-драконов! А ведь они могли разорить его, к Хель вырезав всю стаю!

Но вождь предпочёл лить слёзы, пусть и по ночам, пусть и лишь когда его никто не видел.

Подобное поведение было недостойно великого лидера.

Ведь тот же Стоик Обширный, который, надо заметить, в детстве бесил его невероятно, тоже оказался в подобной ситуации — лишился жены, а потом и своего ребёнка, но он остался символом своего народа, ничем не показывая своей боли.

Он делом, а не словами, доказывал свою ненависть.

Ещё больше Дагур сошел с ума, когда пропал отец. Освальд Разлюбезный всё так же, верный своим обычаям, отправился нанести визит своим союзникам, оставив управление островом на подросшего сына.

Весть о пропаже отца его по-настоящему сломала.

На виду, для всех, он упивался свалившейся на него властью, но на самом деле, он чувствовал всё более и более разрастающееся одиночество — никого из родных рядом не осталось.

И никому он не мог доверять.

Когда, возвращаясь из очередного завоевательного похода, окончившегося, естественно, победой, он услышал о том, что его воины нашли девушку в обломках корабля на берегу острова, на котором они остановились для пополнения запасов пресной воды, он просто приказал привести её к нему.

Вот только окрылённые победой вояки совсем не собирались выступать благородными спасителями юной девы, напротив, собирались воспользоваться.

И приказ вождя в запале попросту проигнорировали.

Даже для Дагура это было слишком.

Он, охваченный гневом, отправился разбираться в этом безобразии — в его войсках всегда царила железная дисциплина, так что же сии наглецы себе позволяли?! — и увидел не просто напуганную незнакомку.

Он увидел знакомые, родные глаза и такую знакомую чёрную косу, совсем как у их матери…

Девушка не собиралась сдаваться и яростно сопротивлялась своим «спасителям».

— Хедер… — только и смог прошептать тогда он.

А после этого — кровавое марево, и воспоминаний практически не было. Только то, как он заставил этих тварей, недостойных называть себя Берсерками, захлёбываться собственной кровью и хрипеть.

Сестра тогда дико испугалась.

Да, тогда он предстал перед ней именно так — как дикое, бешеное животное.

Хедер вспомнила его не сразу.

Но вспомнила — и родные, зелёные, совсем как у неё, глаза, и голос брата, и собственное детство, и руки отца, и родной остров, на который он не преминул забрать сестру.

Дагур потом долго расспрашивал у Хедер, что же с ней случилось, что она оказалась брошенная в обломках разбившегося о прибрежные скалы корабля, и, узнав, что на её корабль напали Изгои, он тщательно выискивал всех виновных.

Находил и убивал — резал и потрошил, топил суда…

Он мстил за мучения сестры.

А потом наведался на остров, где все эти годы в приёмной семье жила Хедер и… узнал, что вся она мертва, и ни благодарить, ни наказывать было некого.

Его сестрёнка дважды потеряла всю свою семью.

И вот, почти пять лет потребовалось на то, чтобы собрать свой разум в единое целое и научиться жить, не пугая сестру своими внезапными выходками.

И вот теперь он с удовольствием понимал, что добился своего — сестра стала смотреть на него, совсем как в детстве.

Со смесью уважения, восхищения и теплоты.

— Брат, чему ты так ухмыляешься? — вырвала его из размышлений Хедер.

Она подошла по своей привычке неслышно, незаметно — словно кошка. Она всегда любила производить подобное впечатление — внезапно появляться и столь же неожиданно исчезать.

— Старший мальчишка у вождя погиб, что хорошо — иначе пришлось бы тебя за него выдавать замуж, — выдал первую пришедшую на ум отговорку Дагур. — Сама понимаешь: мир между племенами и прочий бред.

— С Хулиганами лучше не ссориться — они сильное и очень злопамятное племя, ты же знаешь.

Сестра была бесконечно права — она, рассудительная и не по годам мудрая, теперь всегда стояла за его спиной и останавливала, одергивала если что.

Дагур с какой-то непонятной горькой радостью понимал, что если с ним что-то случится, то его народ окажется в надежных руках. И не важно, кем была бы в таком случае его сестра — регентом при его малолетнем наследнике или полноправной правительницей острова.

Берсеркам он уже давно внушил, что Хедер была его правой рукой, что её слово, не перечащее его собственным приказам, — было законом для его племени.

Она идеально дополняла взрывной характер своего брата, будучи одновременно невероятно похожа и совершенно не похожа на него. Девушка была с виду мягкой, уступчивой, она бывала порой невероятно упрямой и настойчивой.

Она была как вода — огибала своей дипломатичностью препятствия в виде скверного характера своего брата, и как вода же стачивала все слишком острые углы его поведения.

— Те, кто века выживали, будучи первой целью драконов, и успешно борясь с этими тварями, достойны уважения. Теперь же они носят ещё и славу Убийц Ночной Фурии, — признал Дагур. — Их племя — воины.

— Как и мы.

Как ни странно это было говорить, но он действительно уважал Лохматых Хулиганов. Да, они порою были чересчур прямолинейны, хотя бывали и невероятно хитры. Да, они не отличались жаждой крови, но сражались они яростно и побеждали. Всегда побеждали.

А уж слава Убийц Фурии…

— Да, как и мы, Берсерки. Знаешь, а мне даже жаль, что Иккинг погиб. Забавный был мальчишка, так смешно сопротивлялся, когда я его топил! И когда использовал как мишень для метания кинжалов, он боялся, но не кричал. Другие дети визжали, умоляли, а этот гордым был, молчал, но смотрел так… Я даже рассказать не могу как.

Дагур не знал, почему вдруг вспомнил про Иккинга.

Хоть и говорил он совершенно искренне — ему было жаль этого паренька. Жаль, потому что, не смотря на все его странности, он был очень умён, он сумел бы вырасти в сильного вождя.

Возможно, это никто не видел, но даже его разум, охваченный безумием, видел в мальчишке… соперника?

— А ты попытайся… Мне любопытно.

— На меня смотрел ребёнок с взрослыми глазами. И под этим взглядом я чувствовал себя, как напортачивший мальчишка под осуждающим взором родителей. Возможно, поэтому я и издевался над ним… В отместку за это ощущение вины.

— Ты сам был ребёнком.

Дагур как-то грустно усмехнулся.

Если бы сестра только сумела понять…

— Я считал себя воином. И лишь сейчас стал понимать, что моё поведение было недостойно воина — я издевался над слабым, хотя мог задирать сильных. Мне его не жаль, но я… Я вёл себя, как ребёнок, хотя и был старше… И силы воли у парнишки было больше, чем у иных матёрых вояк.

Признавать это было нелегко, но именно в осознании собственных недостатков и слабостей заключается истинная сила.

Это он понял именно благодаря Иккингу.

— Тебе жаль, что он погиб, — странно сощурившись, заметила Хедер.

— Я всегда хотел узнать, в кого он вырастет. Не всем волчатам стать волками, но я, почему-то был уверен, что он станет достойным лидером своего племени.

— Он был слаб как воин.

Сестра явно издевалась над ним — сыпала соль на раны, заставляя признавать свои ошибки. Она давила на больное место, видимо, ожидая, что в конечном итоге оно просто потеряет чувствительность.

Это было неприятно, но необходимо.

— Но он был невероятно умён. И он сумел сбить Фурию.

Да, сам факт того, что тощий парнишка, неспособный толком поднять боевой молот, сбил легендарное Порождение Молнии и самой Смерти, шокировал Дагура.

А самое страшное — он поверил.

С самого первого мига, как узнал об этом, — поверил.

Потому что Иккинг мог.

— Но не убить её.

— Да, — горько прошептал Дагур. — Это его единственная ошибка.