Астерия: Ода меланхолии (гет)

Приближался рассвет, население небольшой деревни Лэкок в окрестностях города Бат беспечно спало в своих уютных спальнях. Каменные дома были оплетены цветущими плющами, а к окнам лип промозглый туман.

По пыльной улочке, осторожно ступая лапами по засыпанной гравием дороге, крался странный зверь. Он походил на волка, но значительно уступал ему в размерах, да и его вытянутая острая морда придавала ему большое сходство с лисом. У зверя были острые, настороженно стоячие уши, длинный пушистый хвост с черным, словно окунутым в чернила, концом. Шерсть его была дымчатой с грязно-бурыми пятнами на боках и мелкими, похожими на брызги, вкраплениями рыжего на задних лапах.

Редкий магл, которому вздумалось бы выглянуть на улицу в столь ранний час, узнал бы в этом животном койота — зверя совершенно нехарактерного для английских деревушек. Но все спали, некому было поднять тревогу.

Койот остановился у одного из домов и задрал морду, словно оценивая архитектурный стиль постройки.

Дом был довольно старым, из крыши торчала дымовая труба, а на стенах виднелись следы мха. Строение было окружено небольшим каменным забором, скорее для простой формальности, чем защиты. В заросший бурьяном двор вела старая расшатанная калитка, сбитая из досок — обычный магловский дом, каких много в подобных деревнях.

Но койота явно что-то заинтересовало. Он повел носом, втягивая холодный утренний воздух, и вдруг склонил голову вбок. Глаза его, необычного для животных синеватого оттенка, сверкнули в темноте.

Пространство вокруг каменного забора едва-едва светилось. Одного это блеска было достаточно, чтобы понять — дом окружен оповещающими чарами, впрочем, весьма неумело.

Койот, все так же осторожно ступая, обошел забор кругом и издал какой-то звук, сильно напоминающий гортанный смешок. Между камнями виднелся зазор. Слишком маленький, чтобы туда мог пролезть человек, но достаточно широкий, чтобы позволить протиснуться зверю. Охранные чары колыхнулись, но пропустили его.

Оказавшись во дворе, койот задрал морду и, глядя на луну, взвыл. Его голос, походящий одновременно рычание, лай и скуление, эхом отражался от отливающих серебряным блеском чар магического купола.

В доме послышалась возня, а койот вновь завыл. На первом этаже вспыхнул свет. Вновь выдав что-то, подозрительно напоминающее смешок, зверь стремительно прыгнул, на лету превращаясь в человека.

Это был молодой человек, одетый в длинную темно-серую мантию, низ которой был забрызган бурой грязью таким же образом, что и шкура зверя. Его узкие губы были искривлены насмешливой полуулыбкой, а длинные пальцы уверенно сжимали древко ясеневой волшебной палочки.

Дверь дома услужливо распахнулась, едва волшебник направил на нее волшебную палочку. Почти сразу же на пороге возник перепуганный усатый мужчина лет сорока в полосатой пижаме и наспех накинутом халате. Его взгляд лихорадочно обшаривал гостя, а по перекошенному лицу было понятно, что он в спешке забыл где-то свою волшебную палочку.

Гость молчал, но усатый уже увидел бурую тряпку, обвязанную поверх локтя волшебника. Такую же тряпицу носили «охотники за головами» или «егеря», маленькая группка приспешников Волдеморта, которая, по слухам, только разрасталась.

— Но я чистокровный! — взвизгнул усатый. — Вы ничего у меня не найдете, я в родстве с Боунсами!

Гость не обратил никакого внимания на его слова и решительно шагнул в прихожую, оттесняя хозяина дома.

— Но кроме меня здесь никого нет! — крикнул усатый. Его взгляд лихорадочно метался, он явно не мог заставить себя смотреть на гостя. — Только я и моя жена!

В подтверждение его слов на лестнице появилась испуганная женщина, окутанная в шали. Она замерла на ступеньках, поняв, что пришедший — волшебник.

— Позволите? — процедил гость, указывая в сторону кухни. Усатый испуганно сглотнул, но кивнул.

— Итак, — сказал гость, когда расположился за кухонным столом. Его голос был холодным, а некоторые нотки звучали так, что сразу вспоминался вой койота. — Начнем нашу беседу. Присаживайтесь, что же вы стоите.

Усатый поспешно кивнул и уселся на табурет. Его ноги тряслись, хоть он и пытался унять эту дрожь, опершись ладонями на колени. Он постоянно смотрел на дверцу кладовой, которая была как раз за спиной у гостя.

Гость вытащил из кармана мантии записную книжку и открыл ее на средине. Затем взмахнул палочкой, направив ее на светильники, которые сразу же стали гореть ярче.

В таком освещении гость, показавшийся усатому взрослым мужчиной, оказался совсем мальчишкой лет восемнадцати-девятнадцати.

— Вы знаете, мистер... — гость сверился с записной книжкой, — Хопкинс, что отныне политика Министерства Магии несколько изменила свою целевую направленность? Мы ищем особ грязной крови. Вы слышали об этом?

— Я... — Хопкинс запнулся. — Ходят слухи...

— Слухи, — гость улыбнулся, и Хопкинсу на миг показалось, что он увидел два белых клыка. — Мистер Хопкинс, я знаю все о вашей семье. Но, признаться, я не уверен, известно ли вам, кто я? Вы знаете, кто я?

— Да, — медленно сказал Хопкинс, стараясь говорить твердо. — Я кое-что слышал... Но я все равно не понимаю... Я чистокровный... И моя жена... Она больна...

Когда первого августа к власти фактически пришёл Волдеморт, марионеточное правительство, занявшее руководящие посты в Министерстве магии, начали новую политику, призванную очистить ряды волшебников от магловских выродков. За поимку скрывающихся маглорождённых и предателей крови были назначены вознаграждения. Поисками занимались егеря, эти люди не имели меток, но работали на Пожирателей. В том, что волшебник, сидящий перед ним, не Пожиратель, Хопкинса убедил его возраст.

— Мистер Хопкинс, вы укрываете у себя особу грязной крови, — вдруг поднял голову анимаг. — Поэтому я здесь.

— Что? — испуганно выдавил из себя Хопкинс, мгновенно бледнея. — Нет-нет, дома только моя жена, но она больна... Никаких гря...

— Давайте я вам кое-что разъясню, — мягко сказал гость. — Мой Лорд со свойственной ему благородностью принимает под свою опеку заплутавших магов. Он делает это в надежде, что те избавятся от гнилых ветвей их родословных. Мистер Хопкинс, у вас слишком чистая кровь, чтобы проливать ее из-за магловских выродков, а фамильное древо вашей «больной» жены еще не обсохло от свежих чернил. Я повторю свой вопрос всего один раз и вы, прошу вас, примите правильно решение. Вы прячете у себя грязнокровок?

Хопкинс медленно промокнул лицо углом халата.

— За сведенья, которые помогут мне исполнить свой долг, мистер Хопкинс, не последует наказания. Наоборот, я закрою глаза на то, что древо вашей жены подделано, только скажите мне... Вы укрываете у себя дома грязнокровок, не правда ли?

— Да, — тихо вымолвил Хопкинс.

— Они в вашей кладовой?

— Да.

— И вы защитили двери чарами так, что они не могут выбраться, так?

— Да, — обреченно прошептал Хопкинс и уронил голову на руки.

Гость поднялся из-за стола и подошел к кладовой.

— Авада Кедавра! — твердо сказал он, и зеленый луч скользнул сквозь деревянную дверцу. Тишину огласил мучительный крик, а затем все стихло. Хопкинс завыл, как раненый зверь, и рухнул на колени, закрывая лицо руками.

— Запомните этот момент, мистер Хопкинс, — сказал маг. Его лицо ровным счетом ничего не выражало, только глаза светились презрением.

У дверей он вдруг остановился.

— А впрочем... Я передумал, — сказал маг, поднимая палочку и направляя ее на незадачливого Хопкинса. Тот поднял на гостя перепуганный взгляд.

— Вы... Вы же обещали оставить нас в покое...

— Не имею привычки иметь дело с падалью, — скривился маг. — Авада...

— Нет! — закричал Хопкинс. Его перекошенное лицо обливалось потом. — Прошу!

— ...Кедавра! — ни один мускул не дрогнул на лице мага, когда тело Хопкинса безжизненным кулем рухнуло на пол.

— Ты не должен был оставлять волшебную палочку в спальне, — прошипел он, склоняясь над трупом. — Ты не должен был предавать того, кто тебе доверился.

Оказавшись во дворе, маг снова вскинул руку с волшебной палочкой, но направил ее в небо.

— Морсмордре!

Рассветное небо озарило зеленой вспышкой, а Теодор Нотт тем временем крутнулся на месте и аппарировал.

В доме оглушительно заверещала магла, обнаружившая своего мужа мертвым.

* * *

— Снейп не даст вас в обиду, — дрожащим голосом сказала миссис Гринграсс, прощаясь с дочерьми у перегородки между платформами. — В Хогвартсе безопасней, чем дома.

Серый туман был везде. Астерия чувствовала этот туман даже внутри себя, когда вместе с Дафной шла к «Хогвартс-Экспрессу». Это было единственное в ее памяти первое сентября, когда на платформе 9 и ¾ было так тихо. Не было слышно обычного веселого смеха, даже совы молчали, сидя в своих клетках. В этом году было намного меньше учеников. Указом Министерства все полукровки и маглорожденные должны были пройти проверку, а маглорожденные и вовсе не допускались до занятий в школе, пока не докажут, что получили магию законно.

— Они повсюду, — сдавленно прошептала Дафна. Астерия скосила глаза, чтобы посмотреть туда, куда едва заметно указала сестра. Фигуры в черных мантиях плыли мимо вагонов, осматривая их. Казалось, что туман распространялся именно от них.

В глазах сестры были слезы, но Астерия не могла не восхититься тому, с каким достоинством Дафна держала себя. Она не вскрикнула, когда темная тень скользнула вокруг нее, осматривая. Когтистые трупные пальцы, выглядывающие из широких рукавов балахона, потянулись к ее лицу, желая вырвать душу. Астерия замерла на месте. Вот он, монстр из ее детских кошмаров, тянет к ней свои лапы. Блестящие, серые, покрытые слизью и струпьями. Паника захлестнула ее, еще немного, и она бы закричала от ужаса. Было так холодно, что кости, казалось, готовы были взорваться от боли. Ноющее чувство в груди усиливалось, горло сдавливала невидимая веревка, такая же ледяная, как и воздух.

Пронзительно заверещала Урсула Флинт, мистер Гринграсс презрительно хмыкнул и отвел взгляд, лязгающие зубами твари подбирались все ближе. Снова. Снова.

— Я чистокровная, — сказала Дафна. Звук ее голоса донесся до Астерии как сквозь перьевую подушку, слова погрязали в этом киселе из кошмаров. — И она тоже.

Словно почувствовав ее внутреннюю уверенность, твари расступились, позволяя сестрам скользнуть в вагон. Оказавшись в поезде, Дафна прислонилась к стенке. Ее била крупная дрожь.

— Я постоянно вижу их во снах, — тихо прошептала она.

— Я знаю, — ответила ей Астерия. — Я тоже.

Они нашли свободное купе и сели рядом, не сговариваясь. У Дафны не было ни малейшего желания искать своих друзей, а у Астерии — ждать Нотта. Она чувствовала, что он где-то рядом и это успокаивало ее.

Поезд уже набрал ходу и теперь мчался мимо равнин, поросших редкими кустарниками.

Даже за пределами Лондона туман не рассеялся. Наоборот, серое марево только уплотнялось, и вскоре из окна не было видно ничего, кроме кромешной мглы. В коридорах и над багажными полками вспыхнул свет. Поезд грохотал, судя по барабанящим звукам на крыше, начался сильный ливень. Пронзительно завывал ветер, в коридорчике, словно парус, развевался тканевый ролет на окне. Прошло несколько часов и «Хогвартс-Экспресс» вдруг ощутимо тряхнуло, он начал замедлять движение.

— Мы уже приехали? — недоверчиво спросила Астерия, стараясь разглядеть что-нибудь в темном окне.

— Не может быть, — покачала головой Дафна. — Мы только на полпути.

Поезд ехал все медленней, а затем и вовсе остановился. С улицы послышался странный звук, будто кто-то хлестнул гигантской плеткой, рассекая тишину на части.

Где-то открылись двери купе. Кто-то испуганно вскрикнул.

— Они ищут его, — догадалась Астерия. — Проверяют вагоны...

Гарри Поттер был бы самым глупым человеком на Земле, если бы решил отправиться в Хогвартс в этом учебном году.

— Кого? — прошептала Дафна, но запнулась, потому что у дверей их купе возникла высокая фигура.

— Селвин, здесь тоже пусто, — крикнул Пожиратель кому-то в сторону. — Ни Поттера, ни его шайки.

— А эти? — Селвин заглянул в купе.

— Чистокровные, — ответил первый. На нем была маска, скрывающая верхнюю часть лица.

— Я бы мог поспорить, — гадко заржал Селвин, беспардонно скользя взглядом по Дафне. — Вот эта выглядит очень ... грязно.

— Только сунься! — взвизгнула Дафна, выхватывая волшебную палочку. — И тебя найдут в Темзе!

Астерию же вновь словно окутали цепями, не давая двигаться. Она смотрела испуганной ланью на две мужские фигуры в дверях и не знала, что должна делать.

Рыцари? Драконы? Пиратские корабли? Все это было в сказках. Заклинания? Проклятья? Она с точностью до одного слова могла процитировать содержание учебника по практической магии. Но что делать сейчас, Астерия не знала.

— Горячая, — снова заржал Селвин. — И чья ты такая?

— Лорду не понравится, если ты тронешь их хоть пальцем, — прорычал первый, сгребая Селвина за грудки и выталкивая из купе. — Мы здесь из-за Поттера, так что будь любезен выполнять приказ!

В волосах Дафны — тонкая зеленая лента. Полные губы алели яркой помадой, в левой руке — волшебная палочка. Астерия знала, что рука сестры не дрогнет. Она чувствовала себя наблюдателем, будто все, что здесь происходило, не касалось ее. Она не боялась, но ладони намертво цеплялись в края диванчика, и тело её, словно обездвиженное «петрификусом», сидело прямо.

Тот, которого звали Селвином, набычился. — Не думай, что ты вправе командовать мной, парень.

— Ты не в почете, Селвин, — напомнил ему первый. — И лучше тебе из кожи вон лезть, чтобы загладить свою вину перед Ним.

Селвин плюнул ему под ноги, но ушел. Его товарищ же чуть замешкался. Этой доли секунды хватило, что Астерию осенило. Этот голос, эти глаза, виднеющиеся в прорезях маски, тонкая нить шрама, рассекающего лицо. Он так и не признался, откуда он получил этот шрам, но она сделала нужные выводы, увидев книги про анимагию в его школьной сумке.

— Что ты делаешь? — окликнула ее Дафна, но Астерия поднялась на ноги и протянула руку к его лицу. Высокий, довольно худой, жилистый, он стоял, не двигаясь. Астерия подцепила маску пальцами, и она поддалась, развеиваясь черным дымом чар. Пожиратель, словно опомнившись, отпрянул и быстрыми шагами пошел прочь по коридору, догоняя остальных.

— Ты что, с ума сошла? — набросилась на сестру Дафна. Она ничего не видела.

Астерия медленно опустилась на сиденье и закрыла руками лицо.

* * *

Они сошли на станции вместе. Оба в школьных мантиях, почти одного роста, с непроницаемыми лицами. Малфой и Нотт. Словно два оловянных солдатика, готовящихся прыгнуть в огонь.

Случайно встретившись с ней взглядом, Малфой не отвел глаза. Он смотрел неотрывно, мучительно долго, словно вспоминая. Затем провел рукой по лицу, как если бы стряхивал паутину, и отвернулся.

Школьную юбку трепал ветер, полы мантии развевались, губы, искусанные до крови, нещадно пекли.

Ряд дилижансов, похожий на цепочку черных муравьев, полз к Хогвартсу, окутанному грозовыми тучами.

На местах преподавателей сидели брат и сестра Кэрроу. Туманом застилало глаза, а Теодор и Драко сидели в разных концах стола, словно замыкающие звенья цепочки. Блейз Забини самодовольно вслушивался в речь Амикуса Кэрроу, Панси Паркинсон ядовито усмехалась, а Астерия почти наяву видела тонкие струйки зеленоватого дыма, оплетающих присутствующих в зале, как дьявольские силки.

Если вы опознали в растении дьявольские силки, ни в коем случае не касайтесь их. Как же не коснуться, если они опутывают твои руки, словно нитки марионеточных кукол?

Если вы подверглись нападению дьявольских силков, постарайтесь как можно меньше дёргаться, полная неподвижность замедлит сжатие и даже, в некоторых случаях, способствует ослаблению захвата. Это только в теории, но разве не их стебли сейчас все плотнее сжимают горло?

Дьявольские силки любят мрак и влажность и потому боятся света, особенно солнечного. Появление огня заставит усики дьявольских силков убраться от жертвы. За столом Гриффиндора послышались звуки возни, и на ноги вскочил мальчик, кажется, его звали Невилл. Он взобрался ногами на скамью, и что-то прокричал, и ему вторили десятки голосов. И рыжая Джинни Уизли, огонь, который должен был заставить зло убраться прочь, кричала громче всех, а затем упала на землю, крича уже от боли.

Картинки сменялись, а Джинни отнесли в Больничное крыло. Алекто Кэрроу поглаживала древко волшебной палочки и смеялась смехом дикой гиены, учуявшей запах свежей крови.

Не было больше веселых речей профессора Дамблдора, да и вообще — смеха. Школьники сидели, как статуи, пораженные тем, как просто непростительный Круциатус сорвался с кончика палочки нового учителя.

На их лицах проступало понимание и даже страх, и только за столом Слизерина никто не выглядел напуганным.

Снейп на директорском месте хлопнул в ладоши, давая понять, что ужин окончен.

— Первоклассники, за мной, — громко произнесла Астерия, поднимаясь со своего места. Серебристый значок — это ответственность перед одиннадцатилетними чистокровками. В отличие от остальных представителей своего факультета, Астерия твердо осознавала, что теперь в любую минуту в их спину может полететь проклятье.

Она шла по коридорам Хогвартса, ведя малышей в подземелья, слушала их восторженный писк и знала, что за ней тенью идут два ее оловянных солдатика.

* * *

Бадьян — прекрасное средство от кровотечений. Стоит только обработать рану настойкой бадьяна, и она затянется буквально на глазах, не оставляя шрамов.

Астерия перевернула страницу книги и быстро вытерла глаза. Прошло всего несколько недель в этом новом Хогвартсе, но этого хватило, чтобы понять — не все раны может залечить какой-то жалкий бадьян.

Магловедение стало обязательной дисциплиной. Коренастая Алекто на уроках заливалась хрипящим смехом и с наслаждением наказывала выступающих против ее слов.

«К XVII столетию всякий волшебник, водящий дружбу с маглами, вызывал у других подозрение и даже становился отверженным. Симпатизирующих маглам волшебников осыпали унизительными кличками (именно в этот период возникли такие сочные эпитеты, как «грязнолюб», «навозник» и «тухлоед»). Среди обидных прозвищ не последнее место занимало и обвинение в магическом бессилии.

Влиятельные волшебники той эпохи, такие как Брут Малфой, издатель антимагловского журнала «Воинственный колдун», распространяли в волшебном сообществе мнение о том, что сторонники маглов в области колдовства недалеко ушли от сквибов.» [1]

Астерия в который раз перечитывала эти строчки. Кэрроу задала написать реферат на тему «Животные», подразумевая под этим маглов. Таким способом она собиралась найти следующую жертву для показательного наказания.

Перо задрожало над пергаментом, грозя поставить кляксу. Астерия вспомнила первый урок.

Кабинет, в котором проводились уроки магловедения, раньше был уставлен разнообразными тостерами и миксерами. Бывший преподаватель, профессор Чарити Бербидж, любила все эти магловские приборы и всегда красочно объясняла, как ими следует пользоваться.

Теперь же помещение было буквально завалено картинами с сюжетами инквизиции и различными пыточными инструментами, заляпанными чем-то бурым.

— Встать! — рявкнула Алекто, появляясь в дверях. Она влетела в кабинет и, толкнув ногой преподавательский стул, уселась на него, как на трон. Когда все поднялись, она взмахнула волшебной палочкой, как кнутом и снова прорычала: — Сесть, скотины! Записывайте! Маглы — грязные свиньи, которые недостойный даже служить волшебникам и вы должны преследовать их назад в болото, из которого они выползли...

Астерия устало потерла глаза. Она не могла понять — почему всегда нужно выбирать сторону. Почему всегда нужно решить — кем ты хочешь быть, какой идеологии ты хочешь придерживаться, под какую касту ты хочешь подпадать? Почему во внимание никогда не принимается золотая середина, почему ты должен знать, кто ты? Она бы хотела брать лучшее от всего. Она просто не понимала — почему все делится на черное и белое. При таком-то спектре, при такой-то цветовой гамме окружающего мира — только черное и белое. Свет, тьма. Добро и зло.

Кто был этим добром, а кто был злом? Зло ли — применение непростительных к ученикам? Добро ли — гонение волшебников? Свет ли это, если он уничтожал целые семьи, главы которых были причастны к Первой магической?

Высказаться "за" или "против" было в ее понимании недопустимым упрощением сложнейших проблем. Она не хотела выбирать. И вместе с тем она ненавидела то, что творилось вокруг.

Ненавидела то, как ломали сильных и храбрых и воспитывали слабых, то, как вырывали из груди самое дорогое и бросали в пыль на всеобщее обозрение, чтобы унизить, склонить, растоптать.

Астерия снова поднесла перо к пергаменту и вывела: «Маглы — это...». Чернила мазали и Астерия потянулась за промокательной бумагой.

В этот момент внутри нее шла жесткая переоценка ценностей.

«Маглы — это ничтожные существа, которые должны быть наказаны за все беды, которые обрушивались на многие поколения волшебников по их вине».

Не сегодня.

* * *

Теодор был рядом. Они мало разговаривали, да и он редко появлялся в гостиной. Она встречала его только в коридорах, когда он тенью следовал за ней, обороняя.

И было от чего. За эту осень слизеринцев возненавидели с удвоенной силой и если в начале отдельные представители змеиного факультета чувствовали себя королями школы, то сейчас они не ходили по коридорам в одиночку.

В школе зрели бунты, маленькая группка учеников во главе с когда-то тихоней, а теперь настоящим героем в глазах «несогласных» — Невиллом Лонгботтомом, тратили все свои силы на подрыв существующего режима.

Луна Лавгуд, эта странная девчонка с редисками вместо сережек, ходила по школе с гордо задранным носом, а раны на ее лице и кровь на губах были предметом гордости.

Джинни, даже значительно осунувшаяся, с потускневшими волосами и кругами под глазами лучилась жизнью. Ее глаза маниакально блестели, щеки пылали румянцем, когда она в который раз срывала урок ЗОТИ, который превратился в изучение того, как следует применять темные искусства. Она победно ухмылялась, когда вновь получала отработку и выкрикивала что-то, отдаленно напоминающее «Дамблдорова армия!».

Для многих их троица — образец для подражания.

А Астерия — староста Слизерина. И она, как и остальные трое слизеринцев, должна дежурить на этих «отработках», которые уже давно превратились в пытки. В кармане ее мантии — настойка бадьяна в аккуратно запечатанной колбочке. Она молча отдавала ее очередному пострадавшему и давила в себе порыв разрыдаться, когда на нее смотрели с недоверием.

Кэрроу не скупились на отработки и всегда придумывали что-то новенькое. Амикусу нравилось приводить провинившегося ученика на свой урок и предлагать остальным испробовать на нем пыточные.

Грегори Гойл и Винс Крэбб, например, получали от этого море удовольствия и аж светились от животной радости, когда рассказывали о своих подвигах в гостиной Слизерина.

Малфой всегда там же. Собранный, в выглаженной белой рубашке с небрежно закатанными рукавами. Он искоса наблюдал за своими друзьями, кривил тонкими губами подобие одобрительной усмешки. Вечерами, когда никого не оставалось в гостиной, он садился в кресло и долго смотрел на зеленоватый огонь.

Нотт же постоянно куда-то отлучался. Он легко мог подняться за завтраком и, кивнув одному из Кэрроу, покинуть Большой зал.

Он говорил, что отлучается под делам отца, а Алекто Кэрроу смотрела на него с подобием материнской нежности во взгляде водянистых глазок. Подобием, потому что для такой, как она, любое проявление чувств было нереальным.

Перед Теодором расступались в коридорах. На него смотрели с ненавистью, в истоках которой явственно читался страх.

Дафна умоляла Астерию держаться от него подальше. Говорила, что у него метка. Просила быть рассудительной, но Астерия не могла.

Она понимала, что он продался, но отчаянно верила, что он имел на это веское основание.

Она смотрела на его исчезновения сквозь пальцы. Она лгала самой себе и ночами рыдала в подушку, моля, чтобы утром кошмар развеялся и оказался лишь дурным сном.

* * *

Наступил декабрь. Астерия опаздывала на урок трансфигурации, когда громкий отчаянный крик, доносившийся из соседнего коридора, заставил ее остановиться. Крик повторился, и Астерия явственно поняла, что он принадлежал девочке.

Она просто не могла пройти мимо.

— Круцио! — взревел Гойл, направляя волшебную палочку на Падму Патил. — Круцио, падла!

— Импедимента! — крикнула Астерия, и Гойл отлетел в сторону, словно был не легче пушинки.

Вместе с тем случилось сразу несколько событий. Рядом с Астерией появился Малфой, оттаскивая ее в сторону, а к Падме, выскочив из одного из кабинетов, бросился Майкл Корнер, вырвавшись из железной хватки Алекто.

— Дура, что ты делаешь, — пробормотал Астерии на ухо Малфой, крепко удерживая ее в руках. Они стояли за одним из гобеленов, и он старательно зажимал ей рот рукой, не давая никакой возможности освободиться. — Да они же тебя просто убьют, — сказал он хрипло и осторожно выглянул из-за гобелена.

— Отпусти, — промычала она и он, наконец, отнял руку от ее рта.

— Не рискуй его жизнью, — бросил он перед тем, как уйти.

Приближалось Рождество, но Теодор в Хогвартсе так и не появился. Зато Астерия наконец смогла перешагнуть в себе страх и все свои силы бросила на то, чтобы помочь тем, кто терпел пытки в качестве наказания.

Она чувствовала себя настоящей лицемеркой, когда после очередного «Отлично» за ужасающее сочинение о превосходстве магов, она плевала на режим Кэрроу и закрывала глаза на то, как во время ее патрулирования Майкл Корнер рисовал на стенах Хогвартса призывы к борьбе.

Ее собственная безопасность висела на волоске.

Перед рождественскими каникулами из дому пришло письмо, в котором родители просили приехать домой на праздники. Дафна сразу же открестилась от этого — Хогвартс с его почти военным режимом все же казался ей безопасней. Она просила и сестру остаться, но Астерия и сама хотела вырваться из этого холодного ада домой, чтобы хоть на пару дней забыться.

— Наши против, чтобы я доверяла эту вещь тебе, но я видела, как ты отшвырнула от меня Гойла, — прошептала Падма, останавливая Астерию после ужина. — Эта монетка — способ связаться с ДА, просто прикоснись палочкой к поверхности, и кто-нибудь обязательно придет на помощь. Не потеряй.

Она втиснула Астерии в ладонь золотой галлеон и быстрым шагом пошла прочь.

* * *

Привычные голубые стены гостиной комнаты и такой же голубой камин. Небольшое зеркало с серебряными разводами на раме на каминной полке, подсвечник и вазочка из оранжевого стекла там же. Такие родные сердцу безделушки, раньше казавшиеся такими незначительными. Старые рыжие кресла с цветочными подушками у камина. Как же здорово было сидеть в одном из них, поджав ноги и чувствовать домашнюю защиту. И мама, пахнущая цветочными духами и медом, в красивой мантии сидела за старинными фортепиано, играя какую-то грустную мелодию.

В один из дней, когда за окном кружились первые снежинки, Астерия сидела у себя в комнате, прижавшись лбом к холодному стеклу, и разглядывала присыпанный снегом сад.

У отца был какой-то посетитель, и ей было сказано и носа не показывать из комнаты. Но цокот стрелки часов угнетал и заставлял думать о Хогвартсе, поэтому Астерия накинула зимнюю мантию и проскользнула на улицу. Морозный воздух покалывал щеки и ладони, но это было все же лучше, чем сидеть в комнате и слушать тишину.

— Асти? — знакомый голос заставил ее обернуться. За все это время она научилась не удивляться странным вещам, но Теодор Нотт, стоящий на усыпанной гравием дорожке в их саду, все же заставил ее охнуть. Из головы разом выветрились все слова, которые она ему хотела сказать, все вопросы, которые она собиралась ему задать.

Она столько недель не видела его ухмылки, что вся недосказанность, вечно висевшая между ними, как непреодолимая пропасть, просто исчезла.

— Я... — начал он, делая шаг навстречу.

Дрожь рук невозможно было унять, его щеки были колючими, а губы горячими. И Астерия чувствовала себя ледяной скульптурой, которую обнимало солнце. И мир плавился вместе с ней, стекая несуразными восковыми каплями куда-то в преисподнюю.

— Почему ты все еще здесь? — рявкнул мистер Гринграсс, появляясь в саду. Волна отступила и мир снова вернулся на круги своя, обдав холодным воздухом и безнадежностью.

— Прощай, Асти, — тихо сказал Теодор и, запахнувшись в мантию, аппарировал.

Дрожащий от злости мистер Гринграсс повернулся к дочери.

— Что он хотел от тебя? — спросил он. Астерия непонимающе вгляделась в глаза отца. В них был... страх? Но кого он боялся?

— Папа, что он тут делал? — спросила она, не надеясь на ответ.

— Что делал здесь этот щенок? — повторил отец медленно. — То же, что и в остальных местах. Шантажировал.

Внутри все словно оборвалось.

— Что ты такое говоришь? — затрясла она головой. — Он не мог...

А дальше все было, как в тумане. В ушах звенело от недавних событий, мысли разлетались, как испуганные нимфы от сатира.

— Ты не вернешься в Хогвартс, — голос отца вынес приговор. — Это не обсуждается.

— А Дафна? Её вы тоже заберете домой? — отчаявшись найти причину, по которой ей нужно было вернуться, почти выкрикнула она.

На лице мистера Гринграсса промелькнула тень.

— Я не могу забрать домой вас обеих, — покачал головой он. — Это привлечет ненужное внимание.

— Что? — вскричала она. — Но почему я? Почему не она? Как ты можешь! А как же она?

— Дафна взрослая, она сможет за себя постоять, — с болью в голосе произнес мистер Гринграсс.

— Но тебе всегда было плевать на меня! — голос срывался от рыдания, которое рвалось наружу. Она не могла не вернуться, не могла. — Почему сейчас ты решил поиграть в любящего и заботливого отца?!

Он ударил ее. Наверное, впервые в жизни. Звонкая пощечина, от которой бессильно подкосились ноги, вызвала так долго сдерживаемые слезы.

Она осела на пол, закрывая лицо руками, и беззвучно зарыдала. Мама была рядом и гладила по волосам, приговаривая, что так будет лучше.

____________________________

[1] — цитата из книги "Сказки барда Бидля" Дж.Роулинг