Астерия: Ода меланхолии (гет)

Дрожащими пальцами Астерия вложила между страниц книги закладку и аккуратно закрыла её, прижимая к груди. После того, как к ней вернулась память, здоровье стало постепенно улучшаться, хотя она все еще чувствовала слабость.

Целый вечер она старалась читать про лечебную магию, твердо решив, что пора взять себя в руки и найти занятие по душе.

Дафна говорила, что, помогая людям, самому становится легче. А Астерии это было очень нужно. И хоть в глубине души она чувствовала, что это, всё же, не её призвание, но без дела сидеть больше просто не могла.

Как бы то ни было, но строчки упрямо не хотели складываться в предложения. Она прочитывала один и тот же абзац по несколько раз, но не могла сосредоточиться ни на минуту.

Ночью она плохо спала. Ей казалось, что кто-то смотрит на неё в темноте, шепчет что-то на ухо. Она чувствовала внимательный неотрывный взгляд, а под утро ей даже показалось, что что-то холодное коснулось её лба. Но когда она в ужасе открыла глаза, в комнате уже никого не было.

— Кто такая Демельза Робинс? — спросила Дафна вдруг, покачивая ногой. Они сидели в гостиной и молчали, каждая думала о своём. За окнами лил дождь, крупными каплями барабаня по крыше и листьям в саду.

Астерия оторвалась от своей книги и чуть нахмурилась, вспоминая.

— Гриффиндорка, кажется, — сказала она с сомнением в голосе. — Возможно, была в квиддичной команде.

— А-а, — протянула Дафна и замолчала, задумавшись.

Ветер выл так сильно, что за окнами стонали ранено старые яблони, пригибаясь к земле. По полу прошел холодок и Астерия зябко поежилась, поспешно забираясь босыми ступнями в кресло.

— Ты знаешь, — вновь нарушила тишину Дафна, — я вчера видела Финнигана. Он женился.

Астерия взглянула на неё, ожидая, что сестра продолжит. Дафна невнимательно накручивала тёмную прядь на палец, отпускала её, тянула за упругий локон, снова ловила тонкими пальцами, и молчала.

— И что с того? — не выдержала Астерия.

— Финниган женился на этой Робинс, — сказала Дафна тихо. — А я её даже не помню, представляешь? Я даже подумала, что он её выдумал, что было бы правдоподобнее. Она красивая?

— Говорю же, я почти не помню её, — ответила Астерия слегка раздраженно. — Да и с каких пор ты беспокоишься о бывших гриффиндорцах?

Дафна тихо засмеялась каким-то странным, неестественным смехом, в котором слышались ноты истеричных всхлипов.

— Дафна? — неуверенно позвала Астерия. — Дафна, что случилось?

— Ничего, — покачала головой Дафна. — Ничего.

Она поднялась со своего диванчика и подошла к окну.

— Я просто... — она коснулась кончиками пальцев холодного стекла. — Меня просто не отпускает ощущение того, что я что-то пропустила, понимаешь? Что я сделала что-то не так...

Астерия молчала, внимательно глядя на сестру.

— Я встречаю знакомых со школы, — голос Дафна был тихим и каким-то надломанным, в нём слышались тщательно сдерживаемые слёзы. — И я вижу, что они в своей стихии, понимаешь? Я вижу в их глазах огонь, они словно... Я не знаю, как объяснить... Они словно нашли своё место в этом мире, все, даже ... Те, кого мы называли грязнокровками за глаза, над кем мы смеялись, над кем подшучивали... Кого мы считали заведомо проигравшими, все они смотрят теперь на нас с такой снисходительной нежностью, с которой богатая леди смотрит на грязного голодного ребенка, понимаешь? Они словно жалеют нас!

— А мы... Мы, которые были когда-то такими сильными, знающими себе цену. Кто мы теперь, Астерия? Кто мы?

— Я старалась переступить через себя, научиться жить в новых условиях, мне казалось, что у меня даже получилось! Я всего добивалась сама, хотя в меня никто не верил! Но я всё еще вижу эти снисходительные жалеющие взгляды, словно я — больше не я!

— И так со всеми... Блейз, Панси, Грег. Что с нами всеми стало, Асти? Почему?

Она вдруг отшатнулась от окна и бросилась к сестре, оседая на колени у ее ног.

— Пообещай мне, Асти, — прошептала она со звенящей в голосе яростью. — Пообещай, что ты выкарабкаешься... Ты заслужила. Ты — единственная, кто из нас заслужил этого. Ты заслужила... Даже если родной отец готов был пожертвовать мной, ради тебя... Ты просто обязана подняться на ноги...

— Что ты такое говоришь, — испуганно выдавила Астерия. — Ты со всем справишься, Дафна, ты сильная, ты...

— Да, я справлюсь, — неожиданно твёрдо сказала Дафна. — Я сильная. И я выдержу. Но это не имеет значения. Ты святая, Асти, ты чистая, ты ... Я выгрызу из глоток окружающих своё счастье, но и ты должна бороться, слышишь? Не дай этим стенам тебя убить!

— Дафна, ну что с тобой такое, — Астерия крепко сжала ладони сестры в своих. — У нас всё будет хорошо, мы...

— Мы? — Дафна улыбнулась. — Мы... Когда ты болела, я часами сидела рядом с тобой. Мне было так страшно, а никто не помогал. Отец закрывался в своём кабинете, мать часами рыдала... А я сидела с тобой. И знаешь, что я поняла? Что я должна сделать всё для того, чтобы ты выкарабкалась. Потому что кроме тебя я никому не нужна. Нет, молчи, — Дафна мотнула головой, заметив, что сестра пытается что-то сказать. — Молчи. Я едва не сошла с ума, когда ты не вернулась в школу. Я не могла поверить, что со мной так могли поступить. А потом я поняла, что так будет лучше. Что ты должна быть в безопасности, что ты должна быть вдали от этого. Я бы всё отдала, лишь бы тебя это не коснулось, чтобы ты никогда не встречала Нотта, чтобы ты никогда не видела этой крови, и смертей... Я бы всё отдала! Потому что ты лучше меня, ты честнее меня, ты должна... Ты должна найти себя, найти своё счастье. А я...

Дафна запнулась и поднялась с коленей. По её щекам катились слёзы, и Астерия вдруг поняла, что тоже плачет.

— А я, — продолжала Дафна, выпрямляя спину. — Я всю жизнь буду исправлять свои ошибки. Я заслужила то, что... А ты... Ты должна получить много больше.

— Ты, — она взглянула на сестру и в глазах её была решительность. — Ты должна пообещать, что найдешь своё место в этом мире, и будешь бороться за него, никому не отдашь того, что принадлежит тебе. Пообещай.

У Астерии перехватило дыхание. Никогда еще она не слышала от сестры таких слов, такой искренности и такой боли.

— Дафна, я... — она вдруг поняла, что не может ослушаться её просьбы. — Дафна, я... обещаю.

Дафна посмотрела ей в глаза и кивнула. Утерла слёзы, поправила платье. Астерия смотрела на Дафну, и ей казалось, что они снова вернулись в детство, и старшая сестра казалась самой красивой, будто не от мира сего. И Астерия твёрдо знала, что должна выполнить своё обещание.

— Ну вот, развели тут сантименты, — Дафна кусала губы, а покрасневшие глаза её странно блестели. — Как две хаффлпафки, право слово. А мне еще на дежурство...

Она помялась, нерешительно переступая с ноги на ногу, словно хотела еще что-то сказать, но затем вновь грустно улыбнулась и вышла из гостиной. Астерия сидела, не шевелясь, и смотрела на свои колени. Слёзы текли по щекам, но она не вытирала их, не в силах пошевелиться.

А на следующее утро из-за туч выглянуло солнце.

Исчерченные сотнями красивых и лёгких, как перышки, слов, трепетали на ветру тонкие бумажные листы исписанной тетради, брошенной на письменном столе.

Ветер играл с ними, переворачивая страницу за страницей, будто это чья-то уверенная полупрозрачная рука касалась этих белых листов в чернильных рисунках.

И во дворе шумели кроны деревьев, а Астерии казалось, что это шумит море. В полусне, прижав к груди очередную книгу, она подставляла ветру лицо, и ей чудилось, что это не солнце и ветер, а чьи-то теплые, пахнущие летом и соленым морем губы касались её бледных щек неуловимо и трепетно.

Призрачные губы невесомо коснулись закрытых век, заботливая рука мягко отвела от лица волнистую светлую прядь, а другая, холодная и мокрая, потянулась к её сердцу, сжимая.

— Верни меня, — шептал ветер. — Верни меня. Верни меня!

Словно ураган пронесся мимо, взметая пергаменты в воздух.

Астерия открыла глаза. Рядом не было никого.

Подхватив книгу, Астерия соскользнула с подоконника, поправила подол легкого белого платья и направилась к выходу из комнаты. Уже закрывая дверь, она быстро оглянулась, почувствовав на себе внимательный взгляд, но, ничего не увидев, вздохнула с облегчением.

Он подошел к окну, и солнечные лучи прошли сквозь него. Всё было не так, как он ожидал. Она всё еще помнила его, любила память о нём, но держаться за эти воспоминания, кажется, больше не хотела. Теодор перевел взгляд на свои полупрозрачные руки и взвыл, бросаясь к столу и сбрасывая на пол чернильницу. Он был никем. Она отпускала его.

В саду всё было погружено в изумрудную тень. Сочная зеленая трава стелилась под босыми ногами мягким ковром, деревья были нагреты солнцем и лениво шевелили листьями на раскидистых ветвях, подчиняясь велениям стихии.

Астерия остановилась у старой яблони и коснулась её коры ладонью. Когда-то этот сад, утонувший в запахе фруктов, был её миром, в который она убегала, спасаясь от одиночества и угрюмых стен. Когда-то она пряталась под этой яблоней, испугавшись крика глупой картины, которая теперь казалась не больше, чем просто уродливым холстом.

— Это я, — шептали старые узловатые ветви, раскачиваясь на ветру. — Я здесь. Я здесь всегда.

Астерия отдернула ладонь от дерева и отпрянула.

— Пожалуйста, верни меня, — шелестел голос, вплетенный в солнечные лучи. — Посмотри на меня. Посмотри на меня. На меня. На меня!

Астерия зажала ладонями рот и отступила на шаг.

— Здесь! — с верхушки яблони вспорхнула птица, раскрывая клюв в диком крике.

— Астерия! — позвал голос, и теплая рука коснулась её плеча, и девушка испуганно вскрикнула, оборачиваясь. — Здравствуй.

— Прости, я напугал тебя? — Драко вгляделся в её лицо. — С тобой всё хорошо?

Она растерянно кивнула. И голос в шуме ветвей стих, теперь это был просто ветер, ветер, и больше ничего.

— Здравствуй, Драко, — сказала Астерия. — Я просто не слышала, как ты подошел.

— Прости, — повторил он. — Твой садовник сказал, что я могу найти тебя здесь.

— Что-то случилось? — спросила она. — О тебе долгое время не было ничего слышно.

— Мне было о чем подумать, — сказал Драко. Астерия вдруг подумала, что он выглядит очень несчастным. Каким-то потерянным, словно утратил опору под ногами, да так и не нашел её.

— О чем же ты думал? — спокойно спросила она.

Драко смотрел на неё внимательно, будто соединял образы в своей голове. Девушку, из воспоминаний, созданную из осколков памяти и воображения, и эту, живую и настоящую, которой обещал когда-то вернуть её сердце.

— Думал, что мне сделать, чтобы ты меня простила, — сказал он. — Думал о том, кто ты и почему не выходишь из моей головы.

— Мне незачем тебя прощать, — она взглянула на мужчину перед собой. Между ними была пропасть, которая почти ощущалась, казалось, её можно было бы потрогать, но, вместе с тем, за ними и кроме них не было никого и ничего.

— У меня осталась только ты, — сказал Драко медленно.

— Меня никогда у тебя не было, — ответила она, вглядываясь в его серые глаза.

— Это правда, — он сделал шаг. — Но у меня действительно осталась только ты.

— Вот как.

Она отступила на шаг, упершись спиной в шершавый ствол яблони.

— Почему я не могу вспомнить, когда ты выросла, Астерия? — спросил он, вглядываясь в её лицо. — Почему не могу вспомнить тебя прежнюю?

— Тебе было не до меня, — насмешливо сказала она. — И мне до тебя тоже не было дела.

Астерия вспомнила, с каким презрением, а после — жалостью, она смотрела на Драко в школе, а затем вспомнила его шестнадцатилетнего, его пустой взгляд, опущенные плечи. Искры пламени, отражающиеся в зрачках, они словно заменили огонек жизни, который с каждым днем становился всё слабей. А затем — новый учебный год, после лета томительно ожидания конца света, три месяца осени и брошенные украдкой взгляды на бледное лицо с поджатыми тонкими губами.

— Я помню тебя на первом курсе, — склонив голову к плечу, сказал Драко тихо. — Ты жалась к нему, была его тенью.

— А ты был тенью своей собственной.

— Был, — он не отрицал.

— Ты был его другом, — она взглянула на него с осуждением. — Но никогда не замечал ни меня, ни его самого.

— У меня никогда не было друзей, — Драко взглянул на неё, и она поняла, что это правда. — А если ему и был кто-то важен, то только ты. Ты и его собственная пучина мести, которой он дышал.

«Ты была его частью, его тенью». Астерия знала, что Драко воспринимал её именно так, но слышать это было во сто крат больнее, чем знать и почти три месяца прокручивать эти слова в голове. И рядом тогда был лучший друг, обагривший руки чужой кровью, лучший друг, за которого она цеплялась, сжигая себя лживой жертвенной любовью. Она была его тенью.

— А тебе был важен Поттер.

Хотелось надавить на гордость, увидеть насмешку, привычную и почти родную, потому что сама она была лишь тенью, а он — нет.

— Глупая, — прошептал он одними губами. — А затем я увидел тебя после суда.

После суда она почти ненавидела его. За то, что это Дафна, а не он, поддерживала её за локоть, не позволяя упасть. За то, что был где-то далеко, хотя он был единственным, кто мог понять её горе, единственным, кто нужен был ей тогда.

— Только тогда? — сердце колотилось как бешенное, и она не могла унять его. — Ты ведь спасал мне жизнь однажды.

— Ты была всего лишь его частью, — Драко был выше её, и она чувствовала себя совсем маленькой, прижавшись спиной к дереву, а он нависал над ней, но не закрывал солнца. Почему она всё еще видела солнце?

— Он помог тебе, — сказала она, стараясь унять дрожь в голосе. — Всегда помогал.

— Я тоже так думал, — прошептал Драко в ответ. — Но это была лишь работа, которую он выполнял лучше меня.

— За тебя, — сказала Астерия, отстраняясь.

— Я отпустил его, отпусти и ты, — Драко схватил её за руку.

— А, может, тебя? — едва шевельнув губами, слабо произнесла она. — Пусти.

Драко разжал пальцы и выпустил её руку. Астерия замерла.

— Не оставляй меня, — попросил он. — У меня осталась только ты.

— А Панси? — спросила Астерия, вспомнив имя. — А Блейз?

— Я не хочу сгореть так же, как они, — взмолился Драко. Такой мольбы Астерия не видела на его лице никогда. Хотелось убежать, потому что это не мог быть Драко Малфой, потому что её собственное сердце не могло так встревожено биться при виде его, стремясь вырваться из груди.

— Почему я?

Она была раненой птицей, мечущейся в сером спаленном поле глаз его, она ждала, пока солнце своими лучами проткнет её грудь, словно сотнями раскаленных стрел.

Потому что душу рвало, выворачивало наизнанку, и сквозь пальцы, или из-под самих ногтей лился свет. А вокруг шумело зелёное море.

— У тебя самые печальные и прекрасные глаза, — словно в бреду шептал Драко, — которые я когда-либо видел.

— Почему я? — повторила она.

И упасть бы в это зелёное море, и утонуть в нём.

— Потому что ты живая, — сказал он, сжимая в ладонях её тонкие запястья. — Я чувствую, как бьется твоё сердце. Только твоё, а вокруг все словно разом продали души. Астерия, если бы только знала, как тяжело мне смотреть в их стеклянные глаза. Если бы только знала, как тяжело не сойти с ума, когда вот здесь, — он коснулся своей груди, — так пусто. Я будто уснул однажды ночью, а проснулся в совершенно ином мире, и он не принадлежит мне. Меня подхватило течением и понесло, выбросило на берег, но ничего не осталось со мной. Всё, во что я верил, рухнуло, все, кого я знал, стали другими, сдались, распродали себя, предали. Блейз вообразил себя благодетелем, Грег медленно умирает, потому что он не умеет жить здесь, в этом новом мире, а я перестал дергать за ниточки, потому что когда я смотрю на него, я вижу горящего в Аду Винсента, и тогда начинаю гореть сам.

Он хватался за её запястья, за плечи, жадно глядя в её глаза, словно видел там путь к своему собственному спасению. И Астерия видела в его глазах своё отражение, окутанное зеленым маревом сада. Будто его мир неожиданно замкнулся на ней, на ней, Астерии Гринграсс, которую он прежде никогда не замечал, а затем его глаза вдруг открылись, да больше не увидели ничего и никого, кроме неё.

— Сколько раз я снова и снова сгорал дотла в своих снах, сколько раз я вновь и вновь чувствовал запах горелого мяса, и крови, сколько раз я видел во сне, как я сам делаю другой выбор, как одно только моё слово могло изменить всё. И я просыпаюсь в холодном поту и понимаю, что прошлого уже не вернуть, но души мертвых не покидают меня. Я живу с ними бок о бок, читаю вместе с ними утреннюю газету, ухожу вместе с ними на работу, медленно отдавая им свою жизнь, а они пьют её, как жадные пиявки!

— Моё прошлое умерло, моё настоящее, здесь и сейчас, живо, но я чувствую, что и ему мало осталось, потому что я один.

Астерия смотрела в его глаза и видела пепел, зеленые и красные вспышки, портреты на стенах, скошенные, а он ходил мимо них, срывая полотна, угрожал, что сожжет их всех дотла. Она видела жуткое одиночество, смешанное с огромным желанием найти себя, и погребенное под сотней отчетов «я», эгоистичное, надменное.

— Астерия, я прошу только одного — не отталкивай меня, не сейчас, когда я, наконец, тебя увидел. Прости, что так долго, прости, что меня не было рядом, когда я был тебе нужен, прости, что так долго пытался понять, где моё место.

— Я не узнаю тебя, — прошептала она в отчаянье.

— Я другой. Я другой, слышишь? — в горячке бормотал он. — Позволь доказать.

— Как?

— Позволь... — сбивчиво начал он.

И будто оборвалось всё в груди. Шевельнулась черная тень, дремавшая в глубине сердца. Закричала эта тень отчаянно, словно зверь, запертый в клетке, приговоренный к смерти.

— Спаси себя сам, — слова отчаянные, злые. Астерия оттолкнула его руки и пошла прочь.

— Только ты, — тихо сказал Драко, и она вдруг услышала его. Обернулась, словно не веря, словно впервые увидев.

— Спаси меня, — повторил он. — Ты нужна мне.

— Верни меня! — безнадежно молили порывы ветра. — Верни меня!

— Астерия, — позвал Драко, и голос его был громче шепота ветра.

— Прошу тебя, — шептал Теодор, касаясь её щек холодными руками. — Я ведь здесь, я здесь, рядом, помоги мне, прошу тебя, помоги. Я знаю, ты чувствуешь меня, прошу, посмотри на меня.

Она приложила руку к своей щеке. Пальцам было мокро — слёзы. И когда она заплакала?

— Астерия, — вновь позвал Драко. — Ты нужна мне.

— Ты нужна мне, — вторил ему Теодор, стараясь перекричать, но слабел голос, стихал ветер.

Дафна просила, чтобы Астерия нашла своё место. И сложно было делать шаг, и что-то словно прошло сквозь неё, и кто-то звал её, но она не слушала. Не могла больше слушать этот голос, не могла больше стоять на этой тонкой грани между миром живых и мёртвых, потому что должна была отпустить эту бедную, измученную душу, и пожалеть свою — еще живую. И третью, душу Драко, потому что она чувствовала, что нужна ему больше, чем весь мир. И в глубине своего сердца она уже знала, что он нужен ей не меньше. И на бледном лице Драко мелькнула тень облегчения, когда она шагнула к нему, заглядывая в глаза.

Астерия обещала Дафне, что найдет своё место в мире, что никогда не отдаст то, что принадлежит ей.

— Я нашла, — прошептала она Драко. — Не знаю, как, но нашла.

И ей вдруг перехватило дыхание, потому что черная тень, стучащая чужим сердцем в её теле, вдруг покинула её.

Теодор отпрянул из зеленой тени на свет и со смесью испуга и удивления взглянул на свои ладони. И исчез.