Астерия: Ода меланхолии (гет)

— Расскажите о себе, — сказал волшебник, сидевший напротив.

— На тему?

— Все, что придет к вам в голову, все, что вы считаете важным. Все, что сделало вас тем, кто вы есть.

— Почему это имеет значение?

— Простите?

— Почему для вас имеет значение то, кто я есть, если основная цель этой профессии стать тем, кем попросят сверху.

— Мы хотим узнать, насколько вы готовы терять.

— Мне нечего терять.

— Расскажите нам об этом. Расскажите нам о ваших родителях.

— О моих родителях? Вы знаете всё о моих родителях.

— Мы хотим знать, что знаете вы.

Он обвел взглядом зал. Члены комиссии неотрывно смотрели на него, их лица были лишены эмоций, они просто наблюдали. Он сжал и разжал кулаки. — Это займет время.

— Мы никуда не спешим. Начните с простого. Где и когда вы родились.

— Я родился в доме, по полу которого гуляли сквозняки. Я родился зимой. В семье, в которой все друг друга любили, но в которой не разговаривали о любви.

— Расскажите о вашей матери.

— Моя мама... Моя мама была слабой.

— Ваша мать была слабой. Почему?

— Она не добивалась ответа.

— А вы всегда добиваетесь ответа?

— Да.

— Поэтому вы хотите эту должность?

— Нет.

— Вы не хотите ответов?

— Я знаю ответы на все вопросы, которые касаются моей семьи и меня. Больше у меня вопросов нет. Не осталось.

— Вы хотите эту должность, чтобы убеждать от ответов, которые вы нашли?

— Разве не все приходят сюда с этой целью?

— Вы кажитесь осведомленными во многих сферах.

— Я внимателен.

— Расскажите нам о вашей матери.

— Вы пытаетесь сломать меня?

— Мы просто задаем вопросы. Вас так легко сломать?

— Нет.

— Тогда расскажите нам о вашей семье.

— Моя мама была несчастным человеком. Слабым. В чем-то это была ее вина, в чем-то нет. Знаете, иногда говорят, что виноваты звезды? Это про мою маму. У нее была высокая виктимность.

— Вы злы на свою мать?

— Нет. И да. Она была очень одиноким и закрытым человеком. Таким всегда тяжело.

— У неё была тяжелая жизнь?

— Она родилась в день, когда шел дождь. Вода на болоте была высокой. Стояла осень. Отец моей матери... В то время он выпивал, сильно выпивал. Раньше его семья держала лошадей, но он прогорел. Одно за другое, вынужден был устроиться на работу в министерство, а он ненавидел это место всей душой. А тут еще и его жена только и знала, что рожать дочерей. На его жене было какое-то старое родовое проклятие, и моя мать была последним ребенком, которого она могла привести в свет. Отец моей матери, мой дед, он был человеком мелочным, готовым вскипеть по любому пустяку, и жизненные трудности, и постоянное пьянство — они не добавляли ему хороших качеств. Он хотел сына, чтобы тот помогал ему с его бизнесом, но родилась моя мать. В тот день он был пьянее обычного. Он вспылил, и закричал, что еще одна дочь ему не нужна, болото ее побери. Он кричал и кричал это в дождь, и он был услышан.

— Вы ненавидите деда?

— Он не был человеком достойным. Он был трусом. Это просто... объективное замечание, у меня едва ли есть к нему какие-то чувства.

— А к вашей бабушке?

— Я мало что знаю о ней. Она была... вечно на грани. Не самая умная женщина, раз она назвала мою маму так. А ведь имя диктует судьбу.

— Вы верите в судьбу?

— Вы знаете, что она существует.

— Мы говорим о вас, не обо мне.

— Верно. Мы говорим обо мне, то есть... Вы хотите услышать о моей семье.

— Да, продолжайте.

— Моя мама выросла в доме, окутанном чарами, с людьми, которые сначала смотрели сквозь нее, а потом не понимали, откуда в ней столько недоверия и неприязни. Моя мама... Я сказал, что моя мама была слабой, но это не так. Моя мама... Моя мама была как бабочка в сетях. Моя мама... У моей мамы была красивая душа, хорошая душа. Но она не была самой смелой. Не умела идти до конца. Никогда не брала, всегда отдавала. Приносила себя в жертву во благо других, потому что это все, чему ее научили близкие — жертвенности. Она нуждалась в ком-то, кто помог бы ей выбраться, в настоящем друге, но все, что у нее было, только висело на ней оковами и тянуло вниз.

— Она была совсем одинока?

— Из друзей у мамы была только сестра... И еще.

— И еще?

— Вы, правда, хотите услышать историю, которую вы знаете? Вы...

— Продолжайте рассказ, кадет.

— Друг моей матери был старше ее на год или на два. Он был сыном Пожирателей смерти, из семьи Ноттов. С самого детства он только и слушал истории о том, как его мать должна быть отомщена. Якобы... Кто-то из Ордена Феникса убил её исподтишка. Но это ложь.

— Ложь?

— Да, ложь. Его мать убил кто-то из подданных Лорда, потому что Нотт колебался с принятием Метки.

— Как вы об этом узнали?

— Из его дневников.

— Дневников?

— Да. Мамин... Теодор Нотт вел дневники. Журналы даже. Об анимагии, о черной магии, о поисках. Он был талантливым волшебником, надо отдать ему должное. Очень и очень талантливым волшебником.

— Вы изучили его жизнь.

— Да, конечно. Конечно, я изучил его жизнь. Я знаю его лучше, чем он знал себя, знаю его лучше, чем знала его моя мама.

— Расскажите о нём.

— Он был... человеком конфликтных импульсов. Он презирал идеи чистой крови, но он признавал рациональность некоторых предложений. Он не хотел смены власти, но он ненавидел Министерство. Называл их лжецами и трусами. Он был... Высокого мнения о собственных силах. Думал, он в одиночку может что-то изменить. Он был честолюбив. Резким, словно все его нервы были оголены. Отчаявшимся. Одиноким тоже. Он был человеком высоких моральных ценностей, когда это казалось осуждения других людей. Он любил только мою маму. Ненавидел тоже. И любил. Понять это далось мне нелегко.

— Кажется, что он оказал на вас большое влияние.

— Он оказал большое влияние на жизни многих людей.

— Что произошло между ним и вашей матерью.

— Моя мама ничего не знала. Догадывалась только — она была умной, она была внимательной, но она была напугана, и она была влюблена. Она смотрела сквозь пальцы, а он смотрел на неё свысока. Они были вместе в школе, несколько лет. Если бы не Лорд, они бы женились друг на друге, для них двоих люди словно бы и не существовали, когда они были вместе.

— Расскажите о дневниках.

— Он вёл их несколько лет. Писал, чтобы не сойти с ума от несказанных слов. Он не хотел возрождения Лорда, но он хотел отомстить за мать. На ней не было метки. Она только родила его, когда это случилось. Та женщина... она испытала муки, её пытали. Когда он узнал, кто это сделал, он сбежал. Жил в лесах, изучал магию. Ненавидел. Он все равно принял метку. Когда он сделал это, он думал только о моей маме, и о своей, но потом? Он думал только о себе. Он хотел иметь власть. Он принял метку, и он эту власть получил. Когда режим Министерства пал, он сделал все, чтобы моя мама была в стороне, в безопасности наивного незнания. Но власть над людьми меняет людей.. метка.. открыла ему двери, о которых он мечтал... Он хотел остаться на стороне Лорда до тех пор, пока последние сопротивление Министерства не будет уничтожено, но в глубине души он надеялся увидеть отпор. Но люди сдавались. Люди казались ему слишком слабыми, он говорил, что в них нет никаких идеалов, которые они готовы защищать. Он хотел остаться с Лордом, он хотел стать лучшим, а потом... Потом он хотел уничтожить каждого. Он взял на себя так много, он перестал слышать себя. И он проиграл. Сломался.

— Сломался?

— Когда захватывали школу, моя мама... Моя мама пошла за ним. За ним и за сестрой. Я не знаю, что случилось, но он сдался без боя. Когда над ним шел процесс, он не противился, и не защищал себя. Может быть, он ощущал вину перед моей мамой. Может быть, он оглянулся назад, и понял, что зашел слишком далеко. Может быть, он устал.

— Расскажите о вашем отце.

— Мой отец совершил множество ошибок, за которые он страдал, как никто другой. Он был... Мой отец был самым достойным человеком, которого я когда-либо знал.

— Вы знали много людей?

— Достаточно, чтобы знать, что мой отец был хорошим человеком.

— О вашей маме вы рассказали намного больше.

— Мой отец был невыразимцем. Вы знаете всё о моем отце. Такого, как мой отец, не было и нет. Серый отдел пал, когда его не стало. Он держал все на своих плечах. В своей голове. Все воспоминания... Тридцать восемь стеллажей сверху донизу набитые спасенными пророчествами. Он нес в себе их все. Вы знаете.

— По своему ли выбору, — пробормотал кто-то из членов комиссии, но он услышал.

— Да, по своему выбору. Он мог отказаться.

— Вытащил своего отца...

— А вы бы оставили своего отца в Азкабане? — он обернулся на звук голоса. — Нет. И не стоит притворяться, что Министерство не принимало откуп. Наша семья была богата. Вы бы отпустили его за наши последние сейфы в Румынии.

— Мне не нравится ваш тон.

— Я отвечаю на ваши вопросы.

— Вы эмоциональны. Эмоции на этой должности неуместны.

— Ложь. Эмоции это то, что мы отдаем взамен.

— Мы?

— Я знаю, что когда этот спектакль закончится, вы примите меня.

— Вы всё называете это спектаклем.

— Называю вещи своими именами. Попробуйте, может, вам понравится, может, предложите Министерству новую методику решения возникших проблем.

— Мы попросили вас рассказать о вашей жизни. Мы только приветствуем открытый диалог и называние вещей своими именами.

— Тогда, разрешите озвучить наблюдение?

— Да, конечно.

— Некоторые члены комиссии относятся ко мне несколько предвзято, и от одной моей фамилии их корежит.

— Вас это беспокоит?

— Нисколько. Простое наблюдение. Разрешите еще одно?

— Прошу вас.

— Вы хотите знать, что я сделаю первым делом, когда я получу должность. Хотите знать, есть ли во мне что-то от моих отца и матери, хотите знать, могу ли я помочь заполнить пробелы, или я буду тем, кто разрушит то, что вы так осторожно восстанавливали. Хотите знать ответы на свои вопросы. Вы хотите знать, что случилось в ночь, когда упала Арка. Но вы ошибаетесь.

— Ошибаемся в чем?

— Вы думаете, мне есть до этого дело. Вы думаете, я хочу что-то изменить. Вы думаете, я стремя голову брошусь распутывать события ночи десятилетней давности. Но я не стану этого делать.

— Нет? Вы не хотите вернуть своих родителей?

— Хочу ли я вернуть своих родителей? Я бы хотел счастливое детство, хотел бы жить в доме, по полам которых не ходили бы сквозняки, с родителями, которые разговаривали друг с другом. Но я вырос с тетей. Я вырос. Я получил ответы на все мои вопросы, и я хочу жить своей жизнью. Не жизнью моей мамы, или моего отца. Не жизнями моей семьи. Так что вам не стоит бояться. Вы знаете, что я говорю правду, не так ли? Я ведь под настойкой, я прав?

— Да.

— В мои планы входит стать самым лучшим. Возможно, занять место в совете. Заменить одного из членов комиссии в будущем, это наверняка.

Кто-то закашлялся у него за спиной, словно бы подавился. Он улыбнулся, и пожал плечами: — Естественную конкуренцию никто не отменял.

— Вы сложный человек, Скорпиус Малфой.

— Ну что поделать, — пожал он плечами, — я же сказал вам, в моем доме ходили сквозняки, Главный Аврор. Разрешите замечание?

— Последнее, после мы будем принимать решение.

— Вы были влюблены в мою мать. Когда вы работали над делом в Брашеве. Вы встретили ее там.

— Это не замечание, кадет, это ваше дерзкое предположение.

— Да, вы правы. Это было не замечание. Замечание вот какое: из всех членов комиссии вы наиболее предвзят ко мне. Но вы испытываете передо мной вину. Вы меня примите.

Главный Аврор склонил голову к плечу. Его глаза были пронзительным, внимательными. Но от него веяло усталостью, а не силой. После долгого мгновения, Главный Аврор кивнул: — Я прошу членов комиссии покинуть помещение. Он вскинул руку, пресекая любые возражения. На стене возникла дверь, через которую, недовольно переглядываясь, один за другим члены комиссии покинули комнату. Дверь исчезла.

— Зачем ты здесь? — спросил Главный Аврор. Он посмотрел на наручные часы: — Веритасерум уже утрачивает силу, ты можешь солгать. Но я прошу сказать мне правду. Почему ты здесь, Скорпиус. Что ты так хочешь забыть, что готов взвалить на себя всю магическую Англию? Это всё, что я хочу знать. Пока.

— Господин Главный Аврор, — Скорпиус потер переносицу. — Нерушимая клятва, которую дали вы и все члены комиссии, слишком ... хрупка, чтобы защитить это знание.

— Я даю тебе слово.

— Что если я не верю вашему слову?

— Ты здесь. Ты считаешь, что я могу тебе помочь. Но для этого тебе нужно мне довериться.

— Мой отец считал вас своим лучшим другом.

— Это правда.

— Он знал о вас и маме?

— Между нами ничего не было, Скорпиус.

— Хорошо, он знал о ваших чувствах?

— Ты знаешь, что мои чувства были...

— Да-да, подстегнуты печатью Зевса, маминой судьбой... Отец знал?

— Да.

— Откуда?

— Двадцать восьмой стелаж, полка шесть, ряд восемнадцать.

— Вы мне не нравитесь.

— Это ... можно понять.

— Я не понимаю, что отец в вас нашел.

— Мы спасали друг другу жизнь, возможно это. Некоторые утверждают, что я очарователен.

— Вы ужасны.

— Твой отец тоже так говорил, — улыбнулся Главный Аврор. — Каждый божий день.

Скорпиус вздохнул. Опустил руку в карман мантии, нашарил и сжал в кулаке небольшой камень. — Господин Главный Аврор, — спросил он тихо. — Вы знаете, как работает заклинание призыва вещей?

— Акцио?

— Да.

— Да, конечно, мне посчастливилось изучить его еще на четвертом курсе.

— Я спрашиваю о механизме его работы.

— Боюсь, я не совсем понимаю твоего вопроса.

— Знаете ли вы, — спросил Скорпиус, доставая руку из кармана и кладя все еще сжатую в кулак ладонь на стол, — что если вы вдруг окажитесь в самой чаще Запретного леса, и скажите в темноту: "Акцио, земля и листья вокруг третьего Дара, воскрешающего камня", — он разжал кулак, и камень упал на стол, катясь к Главному Аврору, — вы получите то, что просили.

— Скорпиус, — выдохнул Главный Аврор, — что...

— А знаете ли вы, Главный Аврор, что общего у души, вырванной из тела крестражем, у души, поцелованной дементором, и у души, вызванной из вечной тишины камнем?

— Скорпиус...

— Вы не знаете, и мне позвольте забыть. Заберите с моей души это бремя.

Главный Аврор смотрел на камень, словно увидел саму смерть. Его лицо было посеревшим, руки мелко-мелко тряслись, когда он потянулся было к камню, но отдернул руку. — Скорпиус, откуда.

— Сквозняки, — прошептал он. — Я же говорил вам, я вырос в доме со сквозняками.

И, впервые за долгие годы, зарыдал.