Астерия: Ода меланхолии (гет)

И спаслась она бегством из объятий Зевса, и была превращена в перепёлку, бросилась она в Эгейское море...

* * *

— Я такая красивая, никак не могу наглядеться! — воскликнула Дафна, вертясь перед зеркалом то одним боком, то другим, любуясь своим отражением.

— Не крутитесь, мисс Дафна, а то уколю шпилькой, — попросила Аннет и подколола подол голубого платьица последней булавкой. — Фух, мисс, теперь готово.

— Асти от зависти лопнет, — довольно прошептала Дафна, разглядывая свой новый наряд. — Да, Аннет? Ведь лопнет?

— Да, мисс, — кивнула девушка. — Конечно, мисс.

Дафна усмехнулась так, что молодой няне стало жутко. Не пристало маленькой девочке быть таким дьяволенком и улыбаться так страшно и насмешливо. А уж тем более — насмехаться над собственной сестрой, да разве же ей возразишь. Такой крик учинит...

— Дафна! — воскликнула миссис Гринграсс, появляясь в дверях. — Ох, какая же ты красивая!

Девочка просияла и повертелась на месте, демонстрируя платье. Миссис Гринграсс улыбалась — старшая дочь была ее радостью и каждый раз, глядя на Дафну, женщина вспоминала себя саму.

Все это время младшая дочь мистера и миссис Гринграсс сидела на широком подоконнике той же комнаты, отгороженная от мира тяжелыми бордовыми портьерами. Временами она порывалась заплакать от глубокой обиды, но заставляла себя вернуться к чтению детской книжки с прекрасными картинками, что изображали обитателей волшебных лесов и морских глубин. Ее фантазию захватили греческие Сирены — прелестные русалки, что чарующими песнями заманивают плывущих мимо путников, которые, забыв всё на свете, подплывают к волшебному острову и погибают вместе с кораблями [2], поэтому, когда голоса стихли, Астерия не сразу оторвалась от своего занятия.

— Мисс Асти, вы тут? — послышался женский голос рядом с местом, где пряталась девочка. Астерия встрепенулась и осторожно выглянула из-за портьеры.

— Они ушли? — тихо спросила она.

— Ушли-ушли, — уверила ее Аннет. — Вылезайте, мисс, холодно, еще простудитесь. Чего вы тут прячетесь?

— Так ведь это мой День рождения, — вдруг всхлипнула Астерия. — Мой, понимаешь, Аннет? А они даже не вспомнили! А у Дафны... А ей... А она...

Губы Астерии задрожали и так тщательно сдерживаемые слезы покатились по бледным щекам.

— О, мисс, — всплеснула руками Аннет. — Умоляю вас, не плачьте!

Она засуетилась, разыскивая что-то в комнате, которую она занимала на правах няни, заглядывала во все ящички письменного стола, пока не нашла сверток, обернутый коричневой бумагой.

— Вот, мисс... Я кое-что для вас купила. Конечно, ничего особенного, но как ваш отец заплатит мне жалованье, так мы с вами вместе пойдем и что-то выберем для вас... Все, что захотите, обещаю. Только не плачьте.

Аннет протянула девочке подарок и замерла, прикусив губу. На самом деле она выбирала его с особой тщательностью, зная, что родители вряд ли вспомнят о своей младшей дочери.

Аннет работала в доме Гринграссов всего три года, но уже успела всей душой прикипеть к этим двум маленьким девочкам, хоть тихую Астерию она любила все же больше, чем избалованную Дафну. И сейчас, наблюдая за девочкой, что дрожащими от волнения пальцами разрывала упаковочную бумагу, она чувствовала жалость к ней. Лишенная родительского тепла не по своей воле, а всего лишь потому, что не родилась мальчиком, Астерия не была похожей на свою шумную сестру. Она любила сказки и могла часами наблюдать за насекомыми в саду, тогда как старшая с большей охотой бы занялась танцами или пением.

— Ох, Аннет, спасибо! — воскликнула Астерия, прижимая к груди новую книгу. — Можно я тебя обниму? Пожалуйста?

— Конечно, мисс, — грустно улыбнулась няня и осторожно погладила девчонку по светлой макушке. — Давайте я вам косы заплету?

По дороге в свою комнату Астерия не переставала прижимать к себе свой подарок. Желание прочесть новую историю постепенно оттеснило детскую обиду и девочка чувствовала себе немножечко счастливей.

По коридору, ведущему в ее спальню, маленькая Астерия уже привычно кралась. Она боялась ужасного портрета, висевшего прямо посередине стены — отвратительная Урсула Флинт, дальняя родственница отца, удостоенная такого почетного места, как казалось Астерии, именно по причине того, что ее страшилась девочка. У несносного портрета была ужасная привычка — кричать и осыпать проклятиями любого, кто нарушит его сон. Картина кричала так громко, что ее легко можно спутать с банши [3], так звонко, что стекла на всем этаже дрожали. А самое кошмарное — Урсула всегда ждала, пока к ней повернутся спиной.

Вот и сейчас — портрет слишком громко храпел, чтобы казаться действительно спящим, замышляя, очевидно, очередную пакость. Астерия скрестила указательный и средний пальцы, глубоко вздохнула и прижалась спиной к противоположной от портрета стене. Шажок за шажком, не сводя глаз с картины, еще немного — и конец коридора, она будет в безопасности.

Хлип! — предательская половица скрипнула у девочки под ногой. Портрет раскрыл злые глаза и вперил в Астерию взгляд.

— ТЫ!

— О нет, нет, прошу, — взмолилась Астерия. — Только не кричите, пожалуйста, не ну...

— КАК ТЫ ПОСМЕЛА БУДИТЬ МЕНЯ, МАЛЕНЬКАЯ ДРЯНЬ! ЧТОБЫ ТЕБЯ СВАРИЛИ В ЖАБЬЕЙ ИКРЕ, ТЫ, ГАДКАЯ ДЕВЧОНКА! НАДЕЮСЬ, ТЫ НАТКНЕШЬСЯ НА ОСИНОЕ ГНЕЗДО!

— ОПЯТЬ ... РАЗБУДИЛА... УРСУЛУ! — из своего кабинета уже спешил разъяренный отец. — АСТЕРИЯ!

Дело принимало неожиданный поворот. Гнев отца был намного страшнее проклятий какого-то глупого портрета, но бежать уже было поздно.

— Астерия! Сколько раз тебе повторять — не дразни портрет! — забрюзжал мистер Гринграсс, за последние несколько лет утративший часть своей шевелюры.

— Отец, клянусь, она сама... Я не...

— Ложь! — воскликнул мужчина, хватая ее за руку. — Твои притворство и жажда внимания уже изрядно мне поднадоели, Астерия!

Не обращая внимания на протесты дочери, он поволок девочку в ее комнату и бесцеремонно протолкнув ее вовнутрь, захлопнул дверь.

— Будешь сидеть здесь, пока я не решу, что ты заслужила выйти, невоспитанная девчонка!

Щелкнул замок, и Астерия вздрогнула. Мистер Гринграсс еще что-то побурчал, потоптавшись у дверей комнаты дочери, потом смачно сплюнул и отправился к себе наверх, продолжая возмущаться недостойным поведением. Как только за отцом утихли шаги, Астерия придвинула к двери стул. Против магии любые ограждения бессильны, но так она чувствовала себя спокойней. Закончив оборонительное сооружение, девочка забилась в самый дальний угол своей комнаты и только потом дала волю слезам.

— Ненавижу тебя, — пробормотала она, обхватывая колени руками. — Ненавижу.

Ее охватило понимание несправедливости происходящего, такое, какое может возникнуть только у ребенка. Все видели в ней упрямую, своевольную и совершенно необузданную натуру, коей Астерия Гринграсс еще не успела стать, а если бы и стала — то только по их вине. Сейчас же девочка этого не понимала. В ее голове зрели мысли о бунте, она вынашивала планы избавления и мести за нанесенную ей обиду: сбежать из дому или голодать, пока тело не покинут последние силы. Чтобы тогда мама и папа поняли... Что именно родители должны были понять, Астерия пока не знала, но чувство, плотно укоренившееся в ее сердце, грозилось подарить ей разгадку этой тайны.

Затуманенный слезами взгляд девочки блуждал по стенам спальни, подолгу останавливаясь на изображениях парусников. Комната была рассчитана на мальчика, так как до самого появления Астерии на свет миссис Гринграсс была уверена, что родит сына. Целители из больницы им. Святого Мунго уверяли, что произошла какая-то ошибка, что они не виноваты в сбое ультрасовременного оборудования, но мистера Гринграсса уже было не остановить. Знаете ли вы, как страшен в гневе человек, мысленно уже учащий сына держаться в седле и вести переговоры? Целитель Уорвик был ранен на дуэли и пролежал в травматологии несколько месяцев в очень тяжелом состоянии. Но и это не успокоило мистера Гринграсса — он и его жена были уже не так молоды, и Астерия обещала стать их последним ребёнком.

Сейчас же, разглядывая ненавистные раньше кораблики, девочка мечтала о том, что однажды за ней приплывет похожий и заберет ее далеко-далеко, туда, где ее не найдут. Туда, где она будет счастлива, где никто и никогда не забудет о дне ее рождения. Туда, где у нее будет хоть один, но верный друг. Погруженная в грустные мысли, девочка даже не заметила, как уснула.

Лишь плеск волн, ударявшихся в борт корабля, и легкий свист ветра в его туго натянутых вантах нарушали величественное безмолвие океана.

— Бах! — что-то оглушительно врезалось в штирборт [4]. — АСТИ, ОТКРОЙ ДВЕРЬ!

Астерия заморгала, щурясь от света. Ей снились русалки и пиратский корабль, а она сама была капитаном...

— АСТИ! — Дафна изо всех сил забарабанила по двери кулаками. — ВПУСТИ!

Горько вздохнув, Астерия отодвинула стул и позволила сестрице впорхнуть в комнату.

— Чего тебе? — тихо спросила она, хмуро наблюдая за Дафной. — Если папа узнает, что ты здесь, меня накажут.

— Да ты и так наказана, — беспечно отмахнулась девочка и нагло забралась на кровать Астерии. — Я прячусь от Аннет, она вздумала, что сегодня мне необходимо учить это... слогание.

— Сложение? — переспросила Астерия, подбирая с пола подушку, сброшенную с кровати сестрой.

— Да какая разница, — скривила губы Дафна. — Хоть ублажение.

— Умножение, — машинально исправила ее Астерия.

Дафна застонала, закрывая уши руками.

— Бла-бла-бла, я тебя не слушаю, — затараторила она. Астерия обиженно замолчала.

— Право, Асти, ты так занудна, что я не удивлена, что о твоем дне забыли, — воскликнула Дафна и в притворном ужасе прикрыла рот ладошкой. — Ой!

— Что? — переспросила Астерия, поднимая на сестру заплаканные глаза. — Ты знаешь какой сегодня день?

— Среда, — ухмыльнулась Дафна. — Конечно же, я знаю, Асти. Все знают.

— Но почему...? — губы Астерии вновь задрожали. — Почему...

— Почему что? Почему ты не получила ни открыток, ни подарков? — хохотнула Дафна. — У маленькой Асти сегодня день рожде-енья, а никто так и не поздравил! У маленькой дурочки нет друзей!

Астерия вспыхнула, но ничего не сказала. «Думай о русалках, думай о русалках», — беззвучно шептала она самой себе.

— А что это у тебя? — голос Дафны раздался словно издалека. — Дорогой Астерии в День ее рожденья... От Аннет? Книжка?

Русалки. Русалки. Русалки. Русалки.

В реальность Астерию вернул звук разрываемой бумаги. В ужасе она повернулась к сестре — в кулаке Дафна сжимала несколько красочных страниц, с мясом выдранных из ее книги.

— Что ты наделала? Что ты наделала! — закричала Астерия, пытаясь отобрать у сестры свой подарок.

— Давай же, отбери, — захохотала Дафна, отскакивая от нее.— Ай!

Астерии с ужасом отпрянула — подол нового платья сестры полыхал.

— Ма-а-ама! — закричала сестра. — Мама, она опять это сделала!

Отбросив книгу Астерии в сторону, словно это было что-то ядовитое, Дафна толкнула сестру плечом и выбежала, продолжая визжать. Это сулило новые наказания, но девочке уже было все равно. Подняв с пола вырванные страницы, она аккуратно разгладила тонкие бумажки и вложила на нужные места в испорченной книге.

Вечером, когда скандал утих, и девочек отправили в кровати, Астерия молитвенно сложила руки и подняла глаза в синее небо.

— Я не знаю, как правильно это делается, — неуверенно начала она. — Но Аннет говорит, что если загадать желание вечерней звезде, оно обязательно сбудется.

Она замолчала, вглядываясь в темнеющий небосвод. Она не знала, что тому было причиной — усталость или огромное желание, чтобы это было правдой, но девочке показалось, что одна из звезд слабо мигнула.

— Я прошу... Пусть у меня будет друг. Просто друг, больше мне ничего не нужно, — прошептала она. — Пожалуйста.

Тишина была ей ответом.

_________________________________________________________________________

[2] — Гомер. Одиссея XII, 39 и след.

[3] — женщина, которая, согласно поверьям, является возле дома обречённого на смерть человека и своими характерными стонами и рыданиями оповещает, что час его кончины близок.

[4] — правый по ходу движения борт судна.

Прошло время, а в Оксфордшире ничего не поменялось. Большой, просторный дом с балконами и верандой, стоял, как и прежде, окруженный цветочными клумбами и старыми яблонями. В доме была прислуга: няня Аннет, эльфиня-кухарка Милли и Джонсон — садовник и, одновременно, конюх. Присутствие этих людей делало небогатого мистера Гринграсса спокойным за свою репутацию в обществе, а миссис Гринграсс — свободной от тех обязанностей, которыми женщинам ее уровня не подобает заниматься, если они не хотят растратить свою очаровательность.

Главной радостью чопорной парочки была Дафна — девочка-слизеринка, уже окончившая первый курс обучения в Хогвартсе. Дафна ощущала себя центром мироздания, была эгоцентричной и легкомысленной, чем и привлекала всеобщее внимание. Не самые блестящие отметки с лихвой окупались многообещающими внешними данными.

Впрочем, у мистера и миссис Гринграсс была еще одна дочь, которая сейчас спокойно спала в своей кровати. Астерия уже давно лишилась веры в чудо. Раньше она вставала ранним утром, исполненная надежд, проводила день в трепетном ожидании, а вечером снова засыпала, мечтая о том, что ее желание исполнится, но время шло и, наученная горьким опытом, Астерия перестала верить в сказки.

Девочка проснулась внезапно, как после страшного сна, когда чувствуешь, что что-то плохое вот-вот настигнет тебя. Ветер шевелил белые занавески, в комнате тихо тикали старые часы. Астерия вцепилась в одеяло и, не отрываясь, смотрела на окно. Все, что она чувствовала в этот момент — безграничный ужас. Она пыталась заставить себя думать о чем-то другом, пыталась считать до десяти, но страх не отпускал ее.

Стук повторился. Тихий-тихий, как будто кто-то легонько скреб когтями по стеклу. Спину девочки прошиб пот. Она не могла отвести взгляда от окна, не могла ни пошевелиться, ни выдавить из себя какой-то звук. Тик-тик-тик. Стрелка приближалась к полуночи. В глазах у Астерии рябило, она боялась моргнуть, и от этого ей стало казаться, что, там, снаружи, зависнув на уровне второго этажа, кто-то был. Кто-то, кого Астерия видеть не хотела. Кто-то, кто лишал ее всякой надежды, кто не давал ей представить, что она когда-нибудь будет счастливой. Что-то давило на ее, она задыхалась, липкий страх окутывал ее тонкими нитями. Девочка испуганно сжалась на своей кровати, словно маленькая бабочка, попавшая в сети жирного паука.

Порывы ветра становились все сильнее, а стук, хоть и затерянный в звуках стихии, никуда не исчез. Напротив, он становился громче, отчетливей и, безусловно, страшней. Астерия моргнула, и в эту секунду окно с грохотом растворилось от сильного порыва ветра, белые занавески взметнулись к потолку, а по полу мелькнула тень. Она увидела существо, что пришло из мира тьмы и гнили, существо, что приносило за собой уныние и гибель. И тогда Астерия закричала.

В коридоре послышались торопливые шаги, в комнату буквально ворвалась няня Аннет. Она была в ночной рубашке, с растрепанных волос съехал накрахмаленный чепчик и весь ее вид говорил о том, что женщина только что вскочила с кровати. Но в руках ее была волшебная палочка, а на лице её была написана готовность к самым решительным действиям, так что становилось понятно — за «своего» ребенка она готова была полезть в самое пекло.

Астерия продолжала дрожать, глядя на распахнутое окно, но тени, парящей над полом, больше не было. Аннет заглянула за занавески, осмотрела всю комнату и, бросив взгляд на шкаф, облегченно вздохнула.

— Это всего лишь филин, мисс. Филин вашего отца. Мораг, что тебе здесь нужно? — она протянула птице руку и позволила перелететь на свое плечо. — Одну секунду, мисс, вынесу его в коридор.

Когда она вернулась, Астерия была без сознания. Няня испуганно всплеснула руками и завозилась со своей любимицей, позвав кухонного эльфа с мокрым полотенцем в одной тощей лапке и чашкой мятного чая в другой.

— Ой, мисс, что же это вам такое привиделось... Я до смерти испугалась. Уже Мерлин знает, что в голову приходило, пока до вас добежала.

— Что здесь происходит? — мистер Гринграсс, облаченный в старомодную ночную рубашку и колпак, заглянул в комнату. — Астерия, что снова стряслось? Крик такой подняла, будто тебя резали! Нарочно?

Покосившись на все еще бледную девочку, Аннет проявила неожиданную твердость по отношению к хозяину, которого она в обычное время старалась избегать.

— Ничего, сэр, заболела девчонка, кошмар приснился, с кем не бывает? Вы идите-идите, вам завтра вставать рано, — она решительно подтолкнула опешившего от такого обращения мужчину к выходу. — Мы тут сами справимся, ступайте.

— По какому праву вы... — попробовал возмутиться мистер, но Аннет, втиснув ему в руки мокрое полотенце, уже захлопнула дверь.

— Возмутительно, — пробурчал мистер Гринграсс и, шлепая мягкими домашними тапочками по полу, отправился досыпать.

— Бедная вы моя девочка, — покачала головой няня и заботливо подоткнула воспитаннице одеяло. — Этого филина и Сами-знаете-кто испугался бы.

А утром стало известно, что под Оксфордширом поймали дементора.

— Олухи! — воскликнул мистер Гринграсс, потрясая «Ежедневным пророком» за завтраком. — Кретины! Куда смотрит это чертово Министерство?

— Господин, — позволила себе заметить Аннет, — вы сейчас расплескаете весь чай.

Дафна хихикнула, размазывая по своей тарелке джем — она обожала драму.

— Что? — отец Астерии ударил по столу ладонью. Дементоры! У поместий! Пусть напускают их на этих дебилов — маглов, но у поместий волшебников! Дементоры! К черту мне ваш чай!

— Вы снова будете обвинять нас в ожогах.

Мистер Гринграсс угрожающе приподнялся со стула:

— Что происходит на моей кухне?, — процедил он. Астерия замотала головой. — Папа, все хорошо.

Миссис Гринграсс безмятежно мешала чай крохотной ложечкой.

— Простите, господин, — вздохнула Аннет. — Я налью вам еще.

Мистер Гринграсс усмехнулся и снова развернул свою газету. На какое-то время воцарила тишина.

— Папочка, — подала голос Дафна, которая тишину не любила. — Я знаю, что ты не любишь, когда у нас гости, но можно мне пригласить нескольких школьных друзей? Здесь просто мрак, как скучно...

— Почему бы и нет, дочка. Из каких семей?

— Как хорошо, — довольно захлопала в ладоши Дафна. — Спасибо, папочка. Все из Слизерина!

— Отец, а можно мне... — тихо начала Астерия, комкая в руках салфетку. — Можно я...

— Можно! Можно! — рассердился мужчина. — Дадут мне сегодня в этом доме прочесть новости?

— Господин, Астерия хотела сказать, что ей нужно в Косой переулок за школьными принадлежностями, — поспешила ей на помощь няня. — Мы бы не тревожили вас, но нам нужны деньги...

— Да делайте, что хотите, — отмахнулся от нее мужчина, и больше от него нельзя было добиться ни слова.

Остаток завтрака прошел в полном молчании, поэтому, когда мистер удалился в свой кабинет, все только вздохнули с облегчением. Дафна тотчас выпорхнула из-за стола и помчалась писать приглашения своим школьным приятелям, расстроенная же Астерия была уже у дверей, когда ее окликнула мать.

— Постой, Асти, — устало сказала женщина. — Зачем тебе нужны деньги?

— Мама, так ведь... учебники, мантии... Мне в Хогвартс в этом году, — ответила Астерия, потупив взгляд.

— Учебники, мантии, — перекривила ее мама. — Скажи-ка мне лучше, что это на тебе надето?

Она поднялась со своего места и оглядела дочь со всех сторон.

— Поразительная безвкусица, я никогда не покупала тебе это платье, — вынесла свой вердикт она. — Ладно, возьмешь мой кошелек в ящике стола, поняла?

— Спасибо, мама, — кивнула Астерия. — Я могу идти?

— О, да ради Мерлина, — махнула рукой мама. — Только надень ту мантию, что я тебе купила. Темно-синию, с высоким воротом. И не ходи с непокрытой головой на людях, не хочу, чтобы говорили, будто разрешаю слишком много. Современные ведьмы совсем омаглились, но о моих дочках такого не скажут.

Астерия мысленно сосчитала до десяти, и не стала перечить — будущий визит в Лондон захватил ее воображение.

* * *

Ровно в полдень из воздуха в лондонской толпе появились женщина, облаченная в изумрудную мантию, и девочка, крепко держащая ведьму за руку. Никто не заметил их внезапного появления, и прибывшие быстро зашагали прочь, минуя книжные магазины и кинотеатры, вдоль ресторанов и цветочных лавок.

— Классный прикид, — хохотнул какой-то паренек, едва не сбивший с ног Астерию.

— Ох уж эти маглы, — буркнула Аннет, пробираясь к какому-то грязному маленькому кабаку. — Нужно было отправляться через каминную сеть...

— Но тут так интересно, — возразила ей девочка, озираясь. — Маглы такие смешные!

— Не вижу в них ничего забавного, — нахмурилась няня. — Примитивные и невоспитанные создания. Ну, давайте же, входите.

Аннет толкнула дверь «Дырявого котла» и Астерия, в последний раз оглянувшись, протиснулась внутрь. Никто не обратил на них внимания, так что Аннет, брезгливо кривясь, повела Астерию вдоль столиков, за которыми сидели неопрятные на вид маги и цедили из своих бокалов херес.

— Я вам рассказывала, мисс, что когда-то встретила здесь Гарри Поттера? — вспомнила няня, поравнявшись с барной стойкой. — Нет, Том, я по делам...

— Гарри Поттера? И вы молчали? — взволнованно пискнула девочка, выскакивая вслед за няней на небольшой грязный дворик, обнесенный кирпичной стеной. — И какой он?

— Довольно приятный молодой человек. Он был здесь с лесником, наверное, делал покупки к школе... Напомните мне, какие кирпичики по счету?

— Три вверх, два влево... А у него, правда, круглые очки?

— Да, мисс, круглые... Посторонитесь-ка... — женщина трижды ударила по стене кончиком волшебной палочки, и перед ними возник проход в форме арки.

Астерия уже бывала в Косом переулке с родителями, но все равно восторженно охнула, когда увидела мощеную улочку, исчезающую где-то вдалеке.

Они надолго задержались во «Флориш и Блоттс», где Астерия долго ходила вдоль полок, заставленных книгами, неустанно вздыхая, пока не вынудила няню купить несколько томов, которых не было в школьном списке.

У Олливандера они приобрели палочку — двенадцать дюймов, красное дерево.

— Прекрасный инструмент для трансфигурации и чар, — закивал головой Олливандер, провожая их из магазина. — Вам с сестрой очень повезло...

Примерку мантий оставили напоследок, и теперь девочка стояла на табуретке, всем своим видом выражая свои душевные переживания по этому поводу — было скучно.

Рядом с девочкой суетились две волшебницы. Одна подбирала полы слишком длинной мантии и подкалывала их шпильками, а другая то и дело прикладывала к Астерии платья.

— Мама сказала купить темно-синее, — в который раз страдальчески повторила Астерия, отвечая на вопрос волшебницы. — Аннет... Что с тобой?

Няня грустно улыбнулась:

— Ничего мисс, просто жаль, что еще месяц, и вы с Дафной уедете в школу... Я так к вам привыкла, жаль будет расставаться, — она вздохнула. — Но с другой стороны, я сыта по горло выходками вашего батюшки...

— Расставаться? — недоуменно переспросила Астерия. — Ты что, от нас уходишь?

— Конечно, мисс, — ответила няня. — Уж не думаете ли вы, что ваш отец будет мириться с моим присутствием в доме, когда вас с Дафной не будет? Да и, что мне делать... Вы-то выросли...

— Но вы будете мне писать? Мы же останемся друзьями? — взволнованно спросила Астерия, выпутываясь из мантии.

— Конечно, мисс, — кивнула Аннет. — Только в Хогвартсе вы и думать обо мне забудете, у вас появятся друзья, а уроков там сколько...

— Не забуду, — твердо сказала Астерия. — Честное слово, я не забуду.

* * *

Домой они вернулись ближе к вечеру, нагруженные пакетами с покупками.

— Удачно погуляли? — поинтересовался Джонсон, что подрезал сразу несколько кустов роз. — Купили палочку?

Астерия потрясла пакетом и крикнула в ответ:

— Двенадцать дюймов! Красное дерево! Очень хороша для трансфигурации!

Она двинулась было к дому, но Джонсон замахал рукой, снова привлекая ее внимание.

— У вашей сестры сегодня гости, — шепнул он ей, как только она приблизилась. — Не самая приятная компания, я вам скажу.

Астерия коротко кивнула и, гордо вздернув подбородок, зашагала по усыпанной гравием дорожке домой, хотя на душе скреблись гадкие кошки. Учитывая то, что сестра портила ей жизнь всеми известными способами, можно было только догадываться, какими будут ее новые «друзья». Наверняка они были похожи на Винсента, который гостил у них прошлым летом. От воспоминания об этом троллеподобном невоспитанном мальчишке Астерия скривилась.

Дафна обнаружилась в гостиной. Рядом с ней была невысокая девочка с темно-каштановыми волосами и худощавый мальчик. Они что-то обсуждали, причем, как заметила Астерия, выражение лица у мальчика было скучающим. Услышав шаги, мальчик обернулся и скользнул по Астерии заинтересованным взглядом. Видимо, решив, что она неинтересна, он вновь обернулся к Дафне.

— Дафна, это твоя мелкая? — протянула незнакомая Астерии девочка. — Она еще бледнее, чем ты рассказывала.

Астерия закатила глаза и отправилась через гостиную к лестнице на второй этаж.

— Вот всегда так, — донесся до нее голос Дафны. — Она просто уходит...

Астерия едва дождалась, пока сестра с друзьями уйдут из гостиной, взяла книгу и проскользнула в сад, где, прислонившись спиной к старой яблоне, погрузилась в чтение.

— Кхм, — кто-то кашлянул рядом. — Так ты ... эээ...та самая «глупышка Асти»?

Астерия подняла глаза и презрительно оглядела мальчика, что стоял перед ней, засунув руки в карманы мантии.

— Астерия Гринграсс, — твердо сказала она, нахмурившись. — И я не намерена терпеть твои насмешки.

— Тем лучше для меня, — просиял мальчик и, присев рядом на корточки, протянул ей руку. — Я Теодор Нотт. А что ты читаешь?

___________________________________________________

[1] — Прелесть! (фр.)

Стоял прекрасный летний день, по небу лениво плыли пушистые облака, а легкий ветерок колыхал листву деревьев, делая ее похожими на волны.

— У тебя дома все хорошо? — тихо спросила Астерия, глядя на солнце сквозь растопыренные пальцы. — Отец не ругался из-за предупреждения?

На прошлой неделе Теодор вздумал продемонстрировать новой подруге свое мастерство в трансфигурации, наплевав на запрет колдовать вне Хогвартса. В тот же вечер из Министерства пришло предупредительное письмо.

— Да нет, наоборот... Он считает, что волшебники не должны прятать свои способности из-за каких-то ничтожных маглов...

Астерия приподнялась на локте и внимательно посмотрела на Теодора. Затем снова откинулась в изумрудную траву, раскинув руки в стороны.

— А я думаю, что маглы не такие уж и ничтожные... Я видела их машины... Это просто чудо! Как они заставляют их работать без помощи магии?

— Не знаю, — безразлично ответил Теодор. — У меня еще не было магловедения.

— Я обязательно запишусь на эти уроки, — мечтательно протянула Астерия. — Так хочется уже в Хогвартс, просто сил нет! А тебе?

Теодор не ответил, вертя в руках веточку. Обычно он был более разговорчивым, а сегодняшнее поведение друга Астерию настораживало.

— Если дело не в письме из Министерства, тогда в чем? — спросила она. — Что случилось?

Теодор угрюмо молчал.

— Мама, — наконец заговорил он. Его голос был хриплым и он несколько раз прокашлялся, чтобы суметь продолжить. — Три года уже... Отец пьет, боюсь, чтобы не натворил глупостей... Он всегда пьет в этот день.

— Какой она была? — тихо спросила Астерия, садясь рядом с ним.

— Самой лучшей, — сипло ответил Теодор и вырвал из земли горсть травы. — Самых лучших Она всегда забирает, так ведь?

Астерия протянула было руку, чтобы коснуться его плеча, но в последний миг отдернула ладонь.

— Скажи мне, Астерия, — неожиданно резко заговорил Теодор. — У твоих родителей есть метки?

Девочка опешила. Она много раз слышала от няни историю о Гарри Поттере и о Темном Мистере, читала об этом в книгах, но никогда не задумывалась о причастности своей семьи к Пожирателям Смерти.

— Я отвечу за тебя, если ты не против, — продолжил Теодор. — У них нет меток, потому что они никогда не были преданны Темному Мистеру до конца. Они, как и многие чистокровные семьи, показывали свою поддержку лишь на словах, разве я не прав?

Теперь молчала Астерия.

— У моей матери была метка, как и моего отца, — горько сказал он. — И что они получили взамен? Она так и не оправилась от пыточных заклятий авроров, а он чуть не попал в Азкабан!

— Мне очень жаль... — пробормотала Астерия, никогда не видевшая друга таким заведенным.

— Жаль? Нечего меня жалеть, у меня прекрасный отец, — воскликнул Теодор, кидая на нее гневный взгляд.

— Прости, — тихо сказала Астерия, отодвигаясь от него. Заметив, что он расстроил подругу, Теодор стушевался.

— Эй, прости, слышишь? — уже мягче сказал он. — Не обижайся.

— Я не обижаюсь, — буркнула Астерия. — Продолжай дальше...

— Продолжать? А нечего тут больше рассказывать. Я ненавижу Тёмного Лорда и, если бы он не подох, я сам бы убил его, — зло сказал мальчик, разрывая очередной пучок травы. — Я ненавижу его.

Какое-то время они молчали.

— А знаешь, кого я ненавижу почти так же, как и Тёмного Лорда? — вдруг выплюнул Теодор, глядя Астерии прямо в глаза.

Астерия покачала головой — она не знала.

— Гарри Поттера, — прошипел Теодор.

— Но почему? — удивилась Астерия, от изумления даже забыв, что она обижена.

— А ты не понимаешь? — Теодор вздернул бровь. — Впрочем, ты и не можешь меня понять.

Он дернул ее за косичку и вдруг засмеялся:

— Выше нос, Гринграсс!

Так шло время. Астерия еще никогда не была так счастлива. С Теодором было весело и интересно, он рассказывал ей о Хогвартсе и его истории, кроме того, он обожал мифы о Мерлине, так что Астерии просто не оставалось ничего другого, как обсуждать с ним короля Артура и всех его рыцарей.

— Я слышал, что у твоего отца титул «лорд», — спросил он, забравшись вслед за Астерией на толстую ветку яблони. — А почему так? Разве волшебники вообще могут иметь титулы? То есть, раньше — да, но сейчас? Какой в них смысл? О нашем существовании маглы и не догадываются...

Астерия улыбнулась.

— Просто мой папа очень любит общественное внимание. Этот титул переходит по наследству...

— Я знаю, — вставил слово Теодор.

— Не перебивай, пожалуйста, — попросила Астерия. — Так вот, Гринграссы — чистокровные уже много поколений, но когда-то... Наш дальний предок был обыкновенным маглом, который, к ужасу своему, влюбился в ведьму. С тех пор в нашей семье рождались только волшебники, а этот титул передавался по мужской линии и так и перешел к моему отцу. Он терпеть не может маглов, но любит власть. Хоть призрачную, но все же...

Астерия засмеялась.

— А как звали ту ведьму? — вдруг спросил Теодор, хватаясь за ветку, чтобы не упасть.

— Ивейн, — нахмурившись, вспомнила Астерия. — Кстати, она похоронена в Уоллингфордском замке. Не знаю уж, почему, об этом у нас не рассказывают. Но мне кажется, что наш предок ее и убил.

— Здорово было бы взглянуть, правда? — восхищенно протянул Теодор. — Как думаешь, она все еще там?

— Ну не знаю, — поежилась Астерия. — Там, наверное, полно призраков.

— Призраков? — Теодор хохотнул в кулак. — Гринграсс, а в Хогвартсе их нет? Да там их... тысячи! Чего стоит Кровавый Барон...

— Это меня не очень воодушевляет, если честно, — пробормотала Астерия, пряча глаза.

— Асти, ты чего... — Теодор на миг оторопел. — Ты боишься призраков? Чистокровная волшебница боится призраков? О, Мерлин!

— Не боюсь! — гневно ответила Астерия.

— Асти!

— А вот и не боюсь!

— Мерлиновы подштанники! — Теодор спрыгнул с ветки и зашелся хохотом. — Астерия, ты не перестаешь меня радовать!

— Я не боюсь призраков! — Астерия спрыгнула следом и смерила его взглядом, от которого бы у любого сердце легко бы ушло в пятки. У любого, но у не Мистера Совершенства, конечно. Астерия поморщилась.

— До... ка...жи, — все еще хохоча выдохнул Теодор. — Докажи, что не боишься, маленькая трусиха.

— Ладно! — Астерия уперла руки в боки и топнула ногой. — Ладно! Едем!

— В Уоллингфорд? — теперь уже Теодор немного смутился. — И как мы туда доберемся, Гринграсс? Пешком? Или на крыльях любви?

— На «Ночном рыцаре», — быстро нашлась девчонка. — Ну что, уже не так хочется, да? Сам, наверное, струсил?

— Едем, — твердо ответил Теодор и деловито отряхнул мантию. — Если струсишь на полпути, будешь писать за меня доклады по трансфигурации целый месяц.

— Я не испугаюсь, — улыбнулась Астерия. — Смотри, как бы тебе не пришлось писать за меня ЗОТИ.

Сбежать с территории Гринграссов оказалось неожиданно просто. Достаточно было лишь пятиться к высокому забору, поминутно поглядывая то на Джонсона, то на мать Астерии, отдыхавшей в шезлонге посреди сада. Далее следовало открыть калитку и так же тихо выскользнуть. Сложнее было вызвать автобус. Никто из них еще не добирался таким путем. Теодора отправляли к Астерии по каминной сети, а девочка почти всегда аппарировала с кем-то из взрослых.

— Ну, и что теперь? — раздраженно спросил Теодор, размахивая руками. — Я думал, ты знаешь, что делать.

Астерия вытащила из кармана мантии палочку. Она не имела даже понятия, существует ли какое-то заклинание, которым можно вызвать «Ночной рыцарь», поэтому решила действовать наугад. Она несколько раз поводила волшебной палочкой в воздухе, выписывая какие-то восьмерки и бочки. Теодор наблюдал за ее попытками с легкой ухмылкой, а зря, ведь спустя несколько секунд ему пришлось с диким криком отскакивать от огромного синего монстра, вынырнувшего из ниоткуда.

— Добро пожаловать! Это автобус для ведьм и волшебников, попавших в трудное положение! Я, Стэн Шанпайк...

Парень запнулся и с подозрением оглядел ребят.

— Это вы нам махали, мальцы, а?

Астерия немного растерялась, но Теодор опомнился на удивление быстро. Напустив на себя важный вид, парень засунул руки в карманы и выдал, чуть прибавив в голос хрипотцы:

— А что, собственно, вас так удивило, уважаемый?

Стэн поперхнулся.

— Куда ехать-то? — осведомился он, пропуская их в салон. — За край света без родителей не повезу, а ежели авроры заявятся, то скажу, где высадил. Куда вас?

— Уоллингфордский замок, — твердо сказал Теодор, принимая свой самый честный вид.

— Эрни, слышал? Парень приказал везти в Уоллингфорд!

И тут автобус тронулся. Астерию бросило на Теодора, благо, он сумел ее словить. «Ночной рыцарь», сплющиваясь в самых невероятных местах, лавировал между машин, домов, проскакивал целые улочки и так же неожиданно остановился.

— 11 сиклей, — ухмыльнулся Стэн, протягивая руку за деньгами. — Но с вас, так и быть, 10.

Астерия пошарила в карманах мантии, вылавливая завалявшиеся кнаты, Теодор смущенно достал кошелек. Видя замешательство ребят, Стэн пожевал губами, затем махнул рукой:

— 15 кнатов. Выметайтесь.

Ступив на твердую землю, Астерия и Теодор одновременно вздохнули с облегчением. За их спинами, сопровождая движение громким хлопком, исчез «Ночной рыцарь». Пред взором ребят предстали поросшие травой руины старого замка и церкви Св. Николая, местность была холмистой, кое-где встречались хиленькие деревца. Астерия пыталась казаться уверенной в своих действиях, но получалось у нее весьма скверно — она ни разу еще здесь не была.

Астерия закрыла глаза. В ее воображении вырисовывался замок, построенный еще Вильгельмом Завоевателем — будущим королем Англии. Когда-то он был окружен внешним рвом и деревянным частоколом. Замок был огорожен внешней стеной и пятью башнями и мог с гордостью носить звание непреступного. А теперь...

— Я ожидал большего, — честно сообщил подруге Теодор, оглядывая остатки былого великолепия. — Может, вернемся домой?

— Струсил? — неожиданно для себя поддела его Астерия, хотя самой безумно хотелось вернуться, а не рыскать среди руин в поисках опасностей.

Теодор не удостоил ее взглядом и, вновь засунув руки в карманы, гордо направился к самой большой на вид развалине, что осталась от замка. Астерия, нервно озираясь, последовала за ним. Она уже проклинала и свою несдержанность, и воистину хаффлпаффскую сущность, которая толкнула ее на побег из дому. Побег. Она сбежала из дому. Астерия зажмурилась, представив, что будет, если кто-то из домашних заметит их отсутствие. Кто-то обязательно заметит. Кто-то из прислуги, а может Дафна, все еще обозленная на сестру за то, что Теодору больше нравилось общество младшей Гринграсс.

В разрушенном замке кое-где еще остались потолочные балки. Они выглядели несколько ненадежно, поэтому Астерия старалась держаться поближе к Теодору. Он, очевидно, собрал все свое мужество, чтобы не ударить перед ней в грязь лицом, хотя руки в карманах выдавали его с головой — он судорожно сжимал в кулаке волшебную палочку.

— Здесь никого нет, — прошептала Астерия, оглядываясь.

— А почему ты тогда приглушила голос, девочка? — прошептали ей в ответ. Теодор медленно обернулся, бледнея.

— Назовись, — приказал он немного дрожащим голосом. — Назовись!

Кто-то коротко засмеялся, и из каменной стены выплыла призрачная женщина в пышном платье.

— Матильда, — пропела она и словно штопор ввинтилась в пол, чтобы вынырнуть уже возле Теодора. — Матильда д'Ойли. А вы, детки...

Она противно взвизгнула, вновь ныряя в пол.

— Эй, — неуверенно позвал Теодор. — Куда вы пропали? Мы пришли просто поговорить...

— Поговорить? — Матильда вновь выплыла из стены. — Поговорить?

— Д-да, — подтвердила Астерия. — Нам было интересно...

— Им было интересно, — зашлась хохотом Матильда. — Узнал бы мой Брайен, он бы еще раз со смеху помер! Интересно!

— Что вас так насмешило? — нервно спросил Теодор. — Вы что, давно ни с кем не общались и совсем одичали? Мы хотели узнать о ведьме Ивейн...

— Ивейн? — протянула Матильда. — О такой я не знаю, зато их ...

Она многозначительно покосилась за спину Теодору и вновь засмеялась.

— О да, их я знаю довольно хорошо!

— Кого их? — переспросила Астерия, но Матильда уже исчезла, оставив за собой лишь эхо.

— Теодор, кого? Что тут такое?

— Я не знаю, Гринграсс, но нам нужно отсюда выбираться как можно б... — он запнулся на полуслове, с ужасом глядя на пол. Астерия проследила за его взглядом — вполне обычный камень, только вот.... Только под ним копошилось что-то красное...

— Бежим! — проорал Теодор, хватая Астерию за руку и буквально волоча прочь от развалин.

Камни мешали быстро бежать, ноги увязали в высокой траве, но они бежали, не оборачиваясь и не расцепляя рук. Казалось, что Теодор скорее бы погиб, чем отпустил ее.

— Нет! Нет! — закричал он, тормозя. — Нет!

Они были в ловушке, теперь он это видел. С одной стороны — стена, с другой — ров. А они уже приближались.

Отвратительные создания, облаченные в красные колпаки, а возможно, такого цвета были их остроконечные головы, подступали. Теодор решительно задвинул Астерию за свою спину, но ничего больше он сделать просто не мог. Он словно оцепенел, объятый ужасом.

— Что это, что это, что это, — в панике шептала Астерия, вцепившись в его мантию. — Сделай что-нибудь! Сделай что-то!

— Петрификус Тоталус! — выкрикнул Теодор, направляя на существ волшебную палочку. Но ничего не произошло.

Существа не торопились. Они чувствовали, что дети не знают, как с ними справиться. Они противно лязгали, переставляя свои конечности, насмешливо кривились и клацали челюстями.

— Сделай что-то! — нервы Астерии сдавали. Она понимала, что еще немного — и конец. Сказочка, в которую она вновь влипла, вполне могла оказаться трагедией с весьма поучительным финалом.

Время поджимало, а Теодор больше не делал попыток применить какое-нибудь заклинание, вместо этого он судорожно искал что-то на своей груди.

— Что ты делаешь!

— Пожалуйста, — прошептал Теодор, дергая за тонкую цепочку. — Пожалуйста, отец.

Астерия подумала, что ничего не произошло. Это конец. Она зажмурилась, уже готовая принять достойно то, что ее ждало. Смерть.

Зеленые вспышки следовали одна за другой. Противное клацанье сменялось писком и мученическими воплями.

Она боялась открыть глаза. Боялась даже пошевельнуться.

— Астерия, — тихо позвал ее знакомый голос. — Все хорошо, слышишь? Тут мой отец.

— Мы живы? — неуверенно спросила она. Теодор не стал бы ей лгать.

— Да, — прошептал друг. — Только не открывай сейчас глаза, пожалуйста. Папа аппарирует нас домой.

— Ладно, — легко согласилась Астерия. Она не была уверена, что в ближайшее время открыть глаза ей вообще удастся. Теодор взял ее за руку — она почувствовала его чуть мокрую ладонь на своей и крепко сжала ее в ответ.

Ее ощутимо дернуло в районе живота, протискивая через узкую воронку. Ощущения были не из приятных, но она мужественно терпела.

— Можешь открывать глаза, — проворчал над ухом Теодор, и Астерия нерешительно приоткрыла один глаз.

Рядом с Теодором стоял высокий и худой мужчина, одетый в наглухо застегнутую темную мантию с серебряными пряжками на ней. Вид у мужчины был достаточно суровым, а ботинки были забрызганы чем-то бурым, но происхождение этого вещества Астерия старалась держать в тайне от самой себя.

— Прощайся, — рявкнул мужчина сыну и отошел на пару шагов.

— Увидимся на вокзале, Астерия, — пробормотал Теодор и боязливо приблизился к отцу. Мужчина схватил сына за плечо и вновь аппарировал.

А дома Астерию ждал скандал, потому что ее пропажу все же обнаружили, но это было ничто по сравнению с тем, что ее чуть не прикончили Красные шапочки [1].

— Впрочем, — пробормотала Астерия, засыпая, — это ведь было настоящее приключение.

__________________________________________________________________

[1] — свирепые карлики, убивающие своих жертв дубинами, водятся там, где пролилось много крови (с)

— Ohhh...merde [1], — пробормотала Дафна, волоча за собой свой чемодан. — Где же Панси?

Семья Гринграссов прибыла на Кингс-Кросс в половину одиннадцатого. Платформа 9 и ¾ была заполнена людьми, а многие ученики уже занимали места в вагонах.

— Дафна! — позвали из толпы и девочка, обняв каждого из родителей, устремилась на звук голоса, радостно улыбаясь.

Астерия осталась наедине с родителями. Ситуация была неловкой — она не знала, что сказать им, они не знали, что сказать ей. Напряжение только накалилось, когда рядом с ними какая-то пара начала прощаться со своим ребенком.

— Не вздумай попасть в Хаффлпафф, — выдавил из себя мистер Гринграсс, хмуря лоб. — Лучше уж Гриффиндор, поняла, Астерия?

— Да, отец, — кивнула Астерия. Тот факт, что никто из семьи не верил, что она может попасть в Слизерин, ее не удивил. Наоборот, в этом ощущался истинный дух их родственных отношений — непонимание и предвзятость под соусом из недоверия.

— Ох, Астерия! — всхлипнула миссис Гринграсс. — Ты уже такая взрослая!

Она неловко обняла дочь. Астерия застыла — эмоции в ее сторону были такой редкостью, что было бы настоящим кощунством нарушить этот момент замечанием о том, что пуговица с жакета матери больно впилась в ее лоб.

Аннет грустно улыбалась, глядя на свою воспитанницу.

— Смешная вы девочка, — сказала она, когда Астерия подошла к ней прощаться. — Хорошая, но дикая... Вы рады, что отправляетесь в школу?

— Конечно, — кивнула Астерия.

— А расставаться не жаль?

— ...Нет, — пожала плечами Астерия. — Они ведь вечно только ругают меня. А так будет лучше...

— Вам нужно быть смелее, — вздохнула Аннет. — Смелее и напористее. Берите пример с Дафны.

— Зачем? Разве не лучше быть самим собой?

— Глупости, — вздохнула Аннет. — Ну, идите, а то опоздаете на поезд. И не забывайте писать.

Начали объявлять об отправке. Все заторопились. Астерии помогли занести в вагон чемодан, еще раз обняли и пожелали удачи. День был чудной.

— Ой! — какая-то девочка с копной каштановых волос налетела на нее в вагонной давке. — Прости, пожалуйста, меня!

— Я в порядке, — заверила ее Астерия, поправляя сбившуюся мантию. — Ничего страшного.

Девчонка бросила на нее еще один извиняющийся взгляд и обратилась к какому-то пухлому мальчику с вопросом:

— Ты не видел на платформе Гарри?

Астерия заметила, что у девочки передние зубы были немного больше, чем нужно, и усмехнулась про себя. Уж очень болело ушибленное плечо.

— Гринграсс! — окликнул ее знакомый голос. — Иди сюда!

— Что от тебя хотела эта бобриха? — вместо приветствия поинтересовался Теодор, внимательно глядя подруге в глаза.

— Не обзывай, пожалуйста, девочек, — скривилась Астерия. — Лучше помоги мне с чемоданом.

— Так... что она от тебя хотела? — повторил свой вопрос Теодор, надежно укрепив багаж девочки на верхней полке.

— Да ничего, просто извинилась, что налетела на меня в толпе, — пожала плечами Астерия. — Я думала, мы должны были встретиться на вокзале?

— Что? А, да, прости, — задумчиво протянул Теодор. — Я просто...

— Нотт, вот ты где! — противно растягивая гласные, сказал кто-то. В купе заглянул бледный мальчик со светлыми волосами, тщательно зачесанными назад. Астерии он не понравился с первого взгляда — слишком уж свысока этот слизняк смотрел на ее лучшего друга. Теодор тоже был явно не рад его появлению, но Астерия не знала, было ли тому виной ее присутствие.

— Ты что-то узнал? — нетерпеливо спросил светловолосый, скользнув равнодушным взглядом по Астерии.

Драко вошел в купе, а за ним, как два верных стражника, протиснулись Крэбб и Гойл.

— Поттера не было на платформе, — скучающим тоном протянул Теодор, устраиваясь поудобнее. — Я слышал, как грязнокровка спрашивала о нем.

Астерия испуганно глянула на друга. Грязнокровка?

— Вот, значит, как, — Драко нахмурился. — Ты в этом уверен?

— Я тоже это слышала, — нерешительно сказала Астерия, косясь на Теодора. — Какая-то девочка спрашивала о нем в коридоре.

— Я тебя знаю, — глубокомысленно выдал Крэбб, бесцеремонно разглядывая Астерию.

Драко покосился на своего приятеля с удивлением, но не нашелся, что ему сказать. Вместо этого он обратился к Астерии:

— А что за девчонка?

— Грейнджер, — ответил за нее Теодор, нервно поглядывая на Винсента. — Прекрати на нее пялиться, громила!

— Что? — невнимательно переспросил Крэбб, сосредоточенно хмурясь. Ох уж и сложные эти мысли!

— Я сказал... — набычился Теодор, приподнимаясь со своего места. — Хватит так на нее смотреть!

Драко скривился, оценивающе оглядев сначала Теодора, а потом Крэбба, покачал головой.

— Это все, что ты узнал? — недовольно спросил Драко. — А куда он мог исчезнуть? Прощупать почву ты не догадался?

— Что, прости? — переспросил Теодор. — Я, наверное, ослышался, но ты за кого меня принимаешь, Малфой?

Теодор быстро взглянул на Астерию и продолжил:

— Я тебе что — крыса? Я не собираюсь что-то для тебя вынюхивать, понял? Если тебе нужны такие услуги, обращайся к Панси. Она, бедная, так хочет в твой клуб по интересам, что с радостью выполнит все твои поручения.

Если Драко и покраснел, то это было не очень заметно. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, вновь закрыл. Крэбб и Гойл ждали указаний.

— Ты... Ты об этом еще пожалеешь, Нотт, — выплюнул Малфой и, яростно громыхнув раздвижной дверью, покинул купе.

— Ты сестра Дафны, — радостно констатировал Винсент, прежде чем податься следом за Драко.

— Тупой тролль, — пробурчал Теодор, вновь опускаясь на свое место.

— Он твой друг? — неуверенно спросила Астерия, садясь напротив. — Мне он показался довольно неприятным.

— Это Малфой, — пожал плечами Теодор. — Он любит... казаться.

— Не он один, — тихо пробормотала Астерия Слово «грязнокровка», которое так легко вылетело из уст ее друга, добыча информации для этого бледного слизняка ... Ее Теодор не мог так поступать... или мог?

Это был первый тревожный звоночек, которому девочка решила не придавать большого значения, полностью сосредоточившись мыслями на предстоящем распределении по факультетам.

— Ты уже знаешь, куда бы ты хотела попасть? — спросил Теодор, чтобы хоть как-то разрядить повисшее в воздухе молчание. — На месте Шляпы я отправил бы тебя в Рэйвенкло.

— Я думала, ты хочешь, чтобы я попала в Слизерин, — удивленно протянула Астерия. — Мы же друзья!

— Друзья, — кивнул Теодор. — Но не об этом речь. Тебе будет гораздо лучше вдали от этих гиен, правда. Ты ведь не такая, как они. Ты слишком... Добрая.

— Тогда пошли меня сразу в Хаффлпафф, — обиженно ответила Астерия. — И вообще, будто я не понимаю, что ты меня просто стесняешься...

— О чем это ты?

— О чем? Тебе приходится корчить героя, когда я рядом, а все явно к этому не привыкли, — пробурчала Астерия.

— Ты думаешь, я притворяюсь? — опешил Теодор. — Астерия, ты чего? Глупая совсем?

— Но ты так смутился, когда Малфой зашел в купе, — скривилась Астерия. — Ты ведь не хотел, чтобы я все это слышала, разве не так?

— Да, не хотел, — согласно кивнул Теодор. — Но не потому, что тебя стеснялся. Это наши дела, понимаешь? Девчонкам в них лезть не нужно.

— Девчонкам? Я, значит, просто девчонка? Да после того, что мы пережили этим летом... Я думала мы друзья, а ты мне даже не доверяешь! И ты не хочешь, чтобы я знала, какой ты на самом деле...

— Астерия...

— Ты просто... Я даже не знаю...

— Я с тобой такой, каким я есть.

Астерия разглядывала свои колени и изо всех сил старалась не смотреть на друга.

— Гринграсс, ну что ты... — растерянно пробормотал Теодор, заглядывая ей в глаза. — Честно, я же хочу, чтобы для тебя лучше было... Мы все равно будем друзьями, просто...

— Что?

— Астерия, ты пойми... Ты ведь многого не знаешь о ситуации в школе, да и... во всей стране. Слизеринцев презирают. Сейчас не лучшее время, чтобы стремиться попасть на этот факультет. Особенно ради меня ... Особенно тебе. Я не хочу, чтобы презирали и тебя ...

Астерия промолчала. В купе зашли два каких-то гриффиндорца, так что Теодор замолкнул. Пейзаж за окнами сменялся, небо темнело. Прозвучало объявление о том, что через пять минут начнется высадка. Астерия взволнованно пискнула и выглянула из окна. Теодор только снисходительно улыбнулся, наблюдая за ней.

Поезд замедлил ход и вскоре остановился. Все ринулись на маленькую темную платформу.

— Сюда! Первокурсники, все ко мне! — на платформе, подсвечивая фонарем, стоял огромный бородатый человек, облаченный в меха.

— Удачи, — шепнул Теодор, подталкивая Астерию к стайке ребят, впервые ступивших на эти земли.

— Все здесь? Тогда за мной, да смотрите под ноги! — пробасил лесник и повел детей по узкой тропинке сквозь кромешную тьму. Никто не разговаривал, только какая-то девочка с глазами навыкате напевала себе под нос странную песенку.

— Станем вокруг Розы, наберем цветочков, — бормотала девочка. — Пепел, пепел [2]...

— С`час, значит, увидите Хогвартс, — рявкнул лесник. — Уже почти пришли!

Они вышли на берег широкого черного озера. У воды выстроилась целая флотилия лодочек, в которых, следуя многовековой традиции, первокурсники должны были добраться до школы. На другом берегу стоял огромный замок с кучей башен, а из многочисленных окон лился свет.

Астерия села в лодочку вместе с поющей девочкой и еще одной — маленькой и рыжеволосой. Последним в лодочку залез мальчик с волосами серого оттенка.

— Мои родители — маглы, — доверительно сообщил он. — Я первый волшебник в семье! Здорово, правда?

— Правда, — неуверенно ответила Астерия. Мальчик просиял улыбкой и нетерпеливо вцепился в борта лодочки.

Они плыли по гладкому, словно стеклу, озеру, потом карабкались по проходу в скале, на которой стоял замок, и вскоре оказались на лужайке перед каменными ступенями, ведущими к дубовым дверям.

Лесник поднял кулак и трижды постучал в двери. В ту же секунду они распахнулись, и Астерия увидела высокую суровую волшебницу, о которой ей рассказывала Дафна — это была Минерва Макгонагалл — заместитель директора и преподаватель трансфигурации в Хогвартсе.

— Спасибо, Хагрид, — кивнула профессор и обратилась к детям: — Идите за мной.

Ученики последовали за профессором, восторженно оглядываясь по сторонам.

— Станьте парами, — приказала профессор, толкая двойную дверь в Большой зал.

Астерия много слышала об этом помещении, но все равно не смогла сдержать радостную улыбку — потолок и правда усеян звездами, а столы уставлены золотыми тарелками и кубками. На помосте в конце зала стоял еще один длинный стол, за которым размещались преподаватели. Рыжая девочка, стоявшая с Астерией в паре, радостно помахала кому-то за столом Гриффиндора но, заметив строгий взгляд профессора Макгонагалл, смутилась.

Тем временем профессор водрузила на табурет старую Распределяющую шляпу.

— Тот, чье имя я назову, должен надеть шляпу и сесть на табурет для распределения, — объявила она. — Колин Криви!

Мальчик, с которым Астерия сидела в одной лодке, взволнованно опустился на табуретку и надел на голову шляпу.

— ГРИФФИНДОР! — закричала она какое-то мгновение спустя. Мальчик счастливо улыбнулся и побежал к своему столу, который встретил его громогласными аплодисментами.

Затем в Хаффлпафф распределили Джесси Гордон. Астерия не успела даже как следует разволноваться, когда назвали ее имя.

Глубоко вздохнув, Астерия опустила на голову шляпу и затаила дыхание.

— Гм-м-м, — прозвучал скрипучий голос прямо у нее в голове. — Незаурядный ум, любовь к книгам, стремление к знаниям. Однозначно... Рэйвенкло, в этом нет сомнений...

— Нет, — неожиданно даже для себя тихо ответила Астерия. — Я не хочу.

Семья считала ее слишком другой и, попади она в Рэйвенкло, Астерия рисковала остаться в таком положении до конца. Второй причиной был Теодор.

— Нет? — удивленно протянула Шляпа. — И куда же ты хочешь попасть, девочка? Хотя... Я вижу в тебе...

— Слизерин, — подумала Астерия. — Пожалуйста.

— Слизерин? — прошептал голос в голове Астерии. — Да, несомненно, чистая кровь...

— Слизерин, — молила девочка. — Прошу.

— Ну что же, ты выбрала такой путь, хоть я и хотела оградить тебя от него. Надеюсь, мистер Нотт позаботится о тебе, девочка, — проскрипела Шляпа. — СЛИЗЕРИН!

Со стороны стола ее нового факультета раздались аплодисменты. Астерия улыбнулась и направилась туда. Теодор был зол.

— Что ты тут делаешь? — яростно прошипел он, когда Астерия втиснулась на лавку рядом с ним. — Гринграсс, разве я не говорил тебе...

— Приветствую, — поздоровался с девочкой темнокожий слизеринец, сидевший по правую руку от нее. — Меня зовут Забини. Блейз Забини.

— Астерия, — вежливо представилась она.

— Гринграсс, — почти прорычал Теодор. — Что ты здесь забыла?

— А что? — спросила Астерия. — Ты мне не рад?

— Ты... Астерия, здесь ты не на своем месте, как же ты не понимаешь...

Шепот Нотта был прерван визгом Дафны, которая тихо подкралась и неожиданно обхватила Астерию за талию.

— Papa [3] будет в восторге! — тараторила Дафна, не выпуская сестру из крепких объятий. Астерия многозначительно посмотрела на друга из-за ее плеча.

— Вот видишь, — прошептала она ему одними губами. — Papa будет в восторге.

Весь вечер Теодор не разговаривал с ней, вымещая злобу на тушеном мясе, которое кромсал ножом с таким упорством, что сидящий слева от него слизеринец поспешил отодвинуться.

Довольная собой Астерия бросила быстрый взгляд на стол Гриффиндора, но Гарри Поттера, которого она очень хотела увидеть, там не было [4].

Когда ужин был закончен, Теодор молча поднялся со своего места, схватил Астерию за руку и потянул за собой.

— Ни на шаг от меня, — тщательно выговаривая слова, сказал он. — Уяснила?

За их спинами хихикали Панси и Дафна, но Теодор не обращал на них внимания. С этой самой минуты он взял на себя обязательство доставить единственное дорогое ему во всем Хогвартсе существо в гостиную Слизерина, а там уже вытрясти из глупой самоуверенной девчонки весь дух.

____________________________________________________________

[1] — Дерьмо! (фр.)

[2] — "Ring around the Rosy. Pocket full of Posy. Ashes, Ashes. We all Fall Down" — детская англ. песенка, легенда гласит, что первоначально она описывала чуму.

[3] — Папочка (фр.)

[4] — На втором курсе Гарри и Рон не смогли пройти на платформу, поэтому, находясь в отчаянии, они взяли машину и полетели в Хогвартс на ней, где нечаянно разбили её о Гремучую иву (пр. автора).

— Летающий «Форд-Англия» озадачил маглов, — пробормотал Теодор, развернув вечерний выпуск «Пророка». — Поттер и Уизли... Как всегда.

— А что они сделали? — с интересом спросила Астерия, наливая себе молока.

— Украли машину, — сухо ответил Теодор. Больше от него нельзя было добиться ни слова — он с головой погрузился в чтение новостей.

Астерия бросила взгляд на стол Гриффиндора — Гарри Поттер сидел возле девочки с пышными каштановыми волосами, которую Астерия уже видела в поезде. Он был именно таким, каким она его себе представляла — черноволосый, растрепанный, в круглых очках. С ее места не было видно шрам, и Астерия беспокойно заерзала на месте. Она столько слышала о нем! Неужели он, правда, в виде молнии?

Над столами снова закружились совы. Астерия, все еще наблюдавшая за Гарри Поттером, заметила, как что-то довольно большое и серое упало прямо перед Грейнджер.

— Смотрите, Уизли прислали письмо-кричалку, — толкнул приятелей Малфой. — Эй, Гринграсс, лучше прикрой уши! Ему придется его прочесть!

И, правда, рыжий мальчик за столом Гриффиндора уже разрывал красный конверт. Сначала Астерии показалось, что ничего не произошло. Но потом конверт взорвался и зал наполнился оглушительным ревом, от которого дыбом вставали волосы, а с потолка летела пыль. Тембр напоминал о славной тетушке Урсуле, запечатленной на ненавистном портрете.

Когда все закончилось, а в зале восстановилась тишина, Астерия облегченно выдохнула. Голос у женщины был воистину громоподобный, от него болели уши.

Драко засмеялся, наблюдая за бледным Уизли, и стал подражать его матери, что у него получалось довольно удачно. Астерия изо всех сил старалась не рассмеяться, наблюдая за этой клоунадой — она считала, что Малфоя поощрять не стоило, да и, он все еще был ей очень неприятен.

Профессор Снейп обошел их стол и раздал расписания уроков. Он был явно не в духе, но, учитывая слухи о нем, он находился в таком состоянии по двадцать четыре часа в сутки. Астерия взяла свое расписание и с огорчением поняла, что первым уроком была Защита. Профессор, который вел этот предмет, не внушал Астерии доверия. Слишком уж ослепительна была его улыбка, слишком уж часто он встряхивал волосами. Астерия взглянула на преподавательский стол — Локхарт жевал шпинат. Астерию передернуло от отвращения и она поспешила отвернуться.

— Что у тебя сейчас? — тихо спросила она Теодора, который изучал свое расписание.

— Гербалогия, — ответил Нотт, сверяясь с листочком. — Сдвоенный урок с Гриффиндором. А у тебя?

— Локхарт, — пожала плечами Астерия.

Теодор скривился.

— Думаешь, он идиот? — уточнила Астерия.

— Я в этом уверен, — ответил Теодор. — Но, как бы то ни было, удачи. Если столкнешься с Пивзом, пригрози ему знакомством с Кровавым Бароном, это всегда срабатывает.

— Ладно, — кивнула Астерия. — Увидимся за обедом?

— Угу.

Теодор собрал сумку и поднялся. За ним следом увязались Дафна и Панси, а Астерия растерянно оглянулась — вчера она так ни с кем и не познакомилась, потому что, едва отделавшись от Нотта, который читал ей нотации, она свалилась на кровать и заснула.

— Эй, новенькая? — позвала ее девчонка с двумя косичками. — Идешь?

— Иду, — пожала плечами Астерия.

Урок был просто ужасным. Профессор долго рассказывал о своих призах за самую белоснежную улыбку, кривлялся, а на туманную просьбу одного из рэйвенкловцев, которых поставили в пару Слизерину, не смог показать даже простейший пасс волшебной палочкой.

— В его голове полно нарглов, — пробормотала Луна Лавгуд, когда ученики стали проталкиваться к выходу из класса. Астерия была с ней полностью согласна, хотя и не знала, что за это зверь.

Прошло несколько дней. В один из вечеров Малфой стал хвалиться своим местом в команде по квиддичу. За его спиной возвышался Маркус Флинт, который восхищенно вертел в руках новый «Нимбус-2001».

— Самая новая спортивная модель, — гордо вещал Малфой. — Выпущена в прошлом месяце. Стоит целое состояние, но, для моего отца это, конечно же, не проблема.

Малфой так самодовольно улыбался, что его глаза стали напоминать узенькие щелочки, словно у китайца. Дафна крутилась тут же, восторженно охая, хотя Астерия могла поклясться, что старшая сестра понимала в метлах столько же, сколько и хромой гиппогрифф. Может быть, бедняга понимал в этом даже больше. Астерия и сама ничего не смыслила в полетах. Ее семья не считала квиддич подходящим занятием для юных леди. Тот факт, что Дафна в свои двенадцать уже лихо ругалась на французском языке, от внимания дотошных родителей благополучно ускользнул.

Теодор разглядывал новые метлы с тем холодным интересом, который был свойственен только ему.

— Классные, да, Нотт? — улыбнулся Малфой. — Короче, у твоего старика денег бы не хватило такие купить, я прав?

Астерия бросила в сторону Малфоя яростный взгляд — отец Теодора находился не в самом завидном финансовом положении. После того, как Волдеморт был убит, а над остатками его свиты стали проводить показательные судебные процессы, Нотту-старшему удалось доказать, что он действовал под заклятием «Империус», но в казну Министерства Магии ушло почти все состояние. С тех пор отец Теодора работал ликвидатором в Отделе регулирования магических популяций и контроля над ними. Он был одним из палачей — тех, кто приводил приговоры в действие. За этот кровавый труд платили не так уж и много, о чем Малфой наверняка знал.

— У моего "старика" хватило бы ума, чтобы их не покупать, — отрезал Нотт, откладывая в сторону «Нимбус». — Особенно для тебя.

— Для меня? Я классно летаю, — уверенно сказал Малфой, не заметив, как вздернулась бровь у Флинта.

— Да кто спорит. Тролли, говорят, тоже неплохо летают по весне.

Флинт прыснул в кулак. Малфой обернулся на звук, одарив Маркуса непередаваемым взглядом.

— Э-э-э, ты, это, Нотт, не зарывайся, — неуверенно пробормотал Флинт, прижимая к себе метлу, с которой успел сродниться. — Надо было приходить на пробы, если хотел в команду.

Малфой довольно сложил руки на груди.

— Я? В команду? Да упаси меня Мерлин, — отмахнулся от него Нотт и поднялся с кресла, закидывая на плечо сумку. — Асти, я прогуляюсь, ты со мной?

— Неа, много заданий, — виновато пробормотала Астерия, окуная перо в чернила. — Реферат о жизни Локхарта нужно закончить до четверга...

— Я понял, — кивнул Теодор и покинул гостиную. Он не собирался ее упрашивать — это не было в его правилах.

Едва он ушел, Астерия почувствовала себя очень неуютно. Задание уже не казалось таким важным и первоочередным, и девочка не могла сосредоточиться на его выполнении. Заглянув в книгу, но, не сумев прочитать ни слова от волнения, Астерия постучала пальцами по столешнице, вздохнула и отправилась вслед за своим другом.

Она не представляла, где его искать, но долго ломать голову над этим вопросом ей не пришлось. Он уже ждал ее у выхода из подземелий.

— Я слишком хорошо тебя знаю, — слабо улыбнулся Теодор, завидев подругу. — К озеру?

— Можно и к озеру, — ответила Астерия.

Они шли молча, Теодор думал о чем-то своем, Астерия думала о Теодоре. Так уж у нее получалось, она не могла ничего с этим поделать.

— Ты ведь не переживаешь из-за того, что сказал этот...?

Теодор что-то пробурчал. Астерия нахмурилась.

— Ты ведь несерьезно, правда? Он того не стоит, так и знай... Маленький зазнавшийся слизняк, он...

— Я давно смирился с тем, что деньги — не главное в жизни, Астерия, — Теодор грустно улыбнулся. — Малфой, конечно, может кичиться состоянием своего отца, может покупать уважение окружающих к себе... Но, Астерия, знаешь, чем я себя веселю, когда вижу его самодовольную рожу?

— Чем?

— Сто лет назад его предки чистили Ноттам ботинки, — усмехнулся Теодор. — Мистер Нотт, позвольте облобызать ваш туфель в знак почтения!

Он скривился.

— Чистокровный род... Тот же Флинт в разы чистокровнее его, поверь! У них все началось с Брутуса Малфоя [1]...

— Это тот, который издавал журнал «Воинственный колдун»? Мой отец от него в полном восторге.

— Ага, он. Но тогда это были лишь идеи... Когда-то они были бедными, как церковные мыши, а полукровок со своего семейного древа еще не успели выжечь.

Они и не заметили, как дошли до берега Черного озера. Поверхность воды слабо бурлила. Астерии показалось, что она увидела щупальце гигантского кальмара, выглянувшее из озера буквально на миг.

— Так... ты думаешь... — протянула она нерешительно, — что кровь имеет большое значение? То есть, стоит ли навешивать ярлыки? Грязнокровка, полукровка... Чистокровный... Какой от этого прок? Мы ведь все в равной степени волшебники. А «грязнокровка»... Это ведь очень грубо.

— Я просто называю вещи своими именами, Астерия. Я не стараюсь выделиться за счет того, что в моем роду не было ни капли магловской крови, — сказал Теодор, подбирая с земли плоский камень. — Но грязнокровка останется грязнокровкой, называй ее так или не называй. Суть, сам факт того, что в роду был магл. Я не говорю о том, что они ниже чистокровных по статусу. Они просто другие. Это как цвет кожи, язык...

Теодор прицелился и бросил подобранный камешек. Астерия притихла, наблюдая, как по тихой зеркальной поверхности озера идут волны, которые возникали от соприкосновения камня с водой.

— Но знаешь, в чем-то Брутус все-таки был прав, — задумчиво сказал Теодор. — Всякий волшебник, проявляющий склонность к общению с маглами, в колдовстве столь слаб и жалок, что способен возвыситься в собственных глазах, лишь окружив себя магловскими свиньями. В этом есть смысл, разве нет?

Астерия молчала.

— Многие возвышаются именно за счет слабых, а не по причине своего могущества, — уверенно сказал Теодор и бросил в воду еще один камень.

Время летело очень быстро и Хэллоуин наступил как-то незаметно.

Вся школа готовилась к пиру по случаю праздника. Большой зал был украшен живыми летучими мышами и тыквами, а над столами факультетов висели в воздухе золотистые свечи.

— Вся эта еда ужасно вредная, — заныла Дафна, едва завидев роскошно уставленный стол Слизерина, уже прогибавшийся под количеством разных блюд. — Из-за нее я стану похожей на Миллисент!

— Никто не заставляет тебя все это есть, — заметила Астерия, откусывая от тыквенного пирожка. — Можешь побыть здесь за компанию. Кстати, ты знала, что пир в древние времена был одной из наиболее существенных форм социального общения? При помощи пиров поддерживали мир и общественное благополучие...

— Мерлин, mon cher [2], не нагружай меня, — взвыла Дафна. — Сегодня же праздник!

— У тебя всегда праздник, — устало сказал Теодор. — Сколько я тебя знаю, Дафна.

— Я оправдываю свое имя, — надулась девочка. — Меня назвали в честь нимфы, а они только тем и занимались в мифах, что пели песни и плясали под флейту Пана.

— Если ты уже вспомнила о мифологии, то не опускай тот факт, что они участвовали в оргиях Диониса, — улыбнулся Теодор.

— Дурак, — обиделась Дафна. — Такое невежливо говорить девушкам.

— Зануда, — беззлобно ответил ей Теодор и подмигнул Астерии. Остаток вечера прошел спокойно. Когда тарелки присутствующих опустели, а животы стали напоминать барабаны, директор хлопнул в ладоши и отправил всех по гостиным.

Разномастная толпа накормленных и довольных жизнью студентов ринулась из Большого зала. Астерия и Теодор шли почти в первых рядах, но обзор коридора им закрывали спины старших ребят. Неожиданно веселый гомон стих, а Астерия испуганно ойкнула.

На скобе возле факела была подвешена кошка, а на полу была огромная лужа воды.

Ближе всех к мертвому животному стояли трое ребят, в которых Астерия с удивлением узнала Поттера и его лучших друзей. Судя по лицам присутствующих, эта троица была здесь задолго до прибытия волны студентов.

Внезапно нарастающую тишину пронзил крик:

— Берегитесь, враги наследника! Грязнокровки, теперь ваша очередь!

Это был Драко Малфой, который, улыбаясь, показывал на надпись: «Тайную комнату открыто» на стене между двумя окнами.

Теодор шумно выдохнул и вслепую нашарил руку Астерии.

* * *

В школе только и говорили, что о Поттере, да о наследнике Слизерина. Слухов на этот счет с каждым днем становилось все больше, а потом еще и выяснилось, что Поттер — змееуст...

В то, что именно Гарри Поттер открыл Тайную комнату, не верили только некоторые слизеринцы. В их число входили и Астерия с Теодором.

Астерия с детства привыкла считать Поттера героем, поверить в его причастность к нападениям означало поддаться всеобщей панике.

Теодор же, казалось, о чем-то догадывался, хоть своими подозрениями делиться не спешил.

После нападения на Грейнджер только Малфой оставался уверенным в себе. Он просто лучился счастьем, когда рассказывал всем желающим его слушать, что скоро в школе не останется грязнокровок.

— Пацаны, жаль только, что она не умерла, — любил повторять он, обращаясь к Крэббу и Гойлу.

Подобные разговоры вызывали у Астерии отвращение, а Теодора откровенно бесили. Девочка не знала, была ли тому причиной жалость к Грейнджер. Иногда ей казалось, что ее друга раздражает все, что связано с Малфоем и его самодовольной рожей, которую очень часто хотелось ткнуть в каменную стену.

После очередной такой реплики Теодор не выдержал.

— А ты думаешь, что ты тут, короче, в безопасности, — протянул Теодор, подражая развязной манере Драко говорить.

— Я чистокровный, Нотт, — хохотнул Драко со своего конца гостиной. — Чего мне бояться?

— Ну, не знаю, — насмешливо протянул Теодор. — Может быть того, что огромный монстр сожрет тебя в темном коридоре?

— Бред, — неуверенно ответил ему Малфой. — С чего ему меня трогать? Я слизеринец!

— Парень, эта тварь несколько веков не видела белого света и, наверное, чертовски голодна. Неужели ты думаешь, что она будет сверяться со списочком, если ей подвернется возможность тебя убить?

Малфой выглядел растерянным, и Астерия испытала почти животное чувство радости от созерцания этого зрелища. Но слова, сказанные Теодором, заставили ее задуматься. А что будет, если слизеринцы тоже подпадают под группу риска?

— Ты это серьезно? — тихо спросила она у друга. — Ты, правда, думаешь, что ему все равно, кого убивать?

Теодор покачал головой.

— Я сказал это, чтобы сбить с него спесь, — буркнул он. — Он ведь не знает, что оно питается мелкими грызунами.

— Ты знаешь, что это? — удивленно переспросила Астерия. — Откуда?

— Догадаться было нетрудно. Я удивлен, что ты не сделала это первой, — ответил Теодор. — Тут каждый мог понять это, но в этой школе никому и дела нет до истины...

— И что это?

— Василиск.

— Василиск? Но как ты узнал?

— О, Асти... Подумай головой. Эту тварь поселил здесь еще Салазар. Ясное дело, что он использовал животное, которое подчинялось бы только ему. Получается, что это змея. Ты знаешь какую-то другую гигантскую змею, способную прожить около тысячи лет? Если это так, то ты скажи, потому что я не знаю.

— Но тогда... Теодор, кто-то должен был заметить ... василиска! Это же не ящерица... Почему его никто не видел?

— Я думаю, что оно передвигается по водосточным трубам. Других вариантов у меня нет.

— Но почему ты никому не рассказал? Думаешь, учителя знают?

— Мне нет до этого дела, — протянул Теодор, и Астерия с удивлением отметила, что в его синих глазах мелькнула тень презрения. — Мы не должны в это лезть.

— Но что-то же нужно сделать, — не успокаивалась Астерия. — Мы должны...

— Мы не должны, — хмуро ответил ей Теодор. — Ты должна только одну вещь. И не им, а мне.

— И что же?

— Не ходи никуда одна, — буркнул друг. — Пообещай, что будешь осторожна.

— Но я...

— Пообещай, — твердо сказал Теодор, глядя ей в глаза.

— Обещаю, — вздохнула Астерия. В ее душе шла война. Гриффиндорское безрассудство боролось с рэйвенкловским занудством, а хаффлпаффская жажда мира и солнца терпела поражение под натиском слизеринского спокойствия.

Так шло время — Теодор пытался не спускать с Астерии глаз, но вечно держать ее рядом с собой он не мог — мешали уроки и предстоящие экзамены.

Астерия с несколькими однокурсницами опаздывала на последний в том году урок трансфигурации. Вот-вот должен был прозвенеть звонок, но вместо этого в коридорах раздался магически усиленный голос профессора Макгонагалл:

— Всем ученикам немедленно вернуться в спальни!

Возле классов образовалась толчея. По этажам прокатывался шум от топота сотен ног, спешащих разойтись по факультетам.

Когда запыхавшаяся Астерия ввалилась в гостиную Слизерина, на встречу ей кинулся взволнованный Теодор.

— Где ты была так долго? Почему ты одна? Гринграсс, что я тебе говорил!

— Не волнуйся, — выдохнула она, восстановив дыхание. — А Дафна уже здесь?

Теодор медленно покачал головой.

Кроваво-красное солнце садилось за горизонт, а Дафны все не было. Перепуганный староста-пятикурсник сообщил, что в Тайную комнату попала одна из учениц. Никто не знал ее имени.

Астерию била мелкая дрожь, а в ее мыслях было только одно — важен ли для василиска тот дальний родственник-магл или нет. Теодор был рядом, как и всегда.

Время шло, но никаких вестей не было. Обнаружилось, что среди слизеринцев-первокурсников не хватало еще и Панси Паркинсон. Миллисент Булстроуд уже вовсю строила предположения, пока кто-то не наслал на нее "Силенцио".

Когда все уже извелись ожиданием, стена, закрывающая вход в гостиную, отъехала, и перед студентами предстал хмурый профессор Снейп.

Когда из-за его спины выглянули Дафна и Панси, Астерия поняла, что все остальное уже не имеет значения.

____________________________________________

[1] — Брутус Малфой — влиятельный волшебник прошлого, издатель антимагловского журнала "Воинственный колдун". Мистер Малфой писал в своём журнале, что все, кто являются сторонниками маглов в области магии недалеко ушли от сквибов.

[2] — дорогая моя (фр.)

Свет пробивался сквозь тонкие белые занавески, смягчая холодный цвет голубых стен. Астерия решительно откинула одеяло и опустила босые ноги на деревянный пол. С тех пор, как она впервые пошла в школу, прошло два года. Астерии казалось, что она нырнула в новую жизнь — в углах ее комнаты больше не таились детские страхи и обиды. Стало проще мириться с порядками в семье, да и отношения с сестрой, казалось, несколько наладились. Нет, они все еще были на разных полюсах, но достигнуть некой точки спокойствия им все же удалось.

Она поправила сползшую с плеча ночную сорочку и подошла к письменному столу, чтобы написать короткое письмо Теодору.

В соседней комнате заворочалась Дафна, просыпаясь. В конюшни из своей каморки отправился мистер Джордан, на кухне загромыхала кастрюлями эльфиня, мистер Гринграсс громко выругался, разлив на себя утренний кофе. Дом постепенно оживал.

«Теодор! Ты спрашивал, поедем ли мы на Кубок мира! Оказалось, что едут все знакомые нашей семьи, папа просто вынужден был достать билеты. Надеюсь, что мы увидимся там! До встречи, твоя Астерия».

— Мораг, — позвала Астерия, и с ее шкафа тяжело слетел огромный темно-серый филин. — Ты знаешь, кому это, верно?

Птица холодно покосилась на девочку и, с достоинством ухнув, протянула лапку. Астерия привязала письмо и открыла окно. Мораг с противным шорохом развернул огромные крылья и вылетел. Астерия провожала его взглядом, пока он полностью не исчез из поля зрения, а потом захлопнула окно и отправилась в столовую.

— Надеюсь, в этом году все пройдет без эксцессов, — недовольно пробурчал мистер Гринграсс, по обыкновению уткнувшись в утреннюю газету. — Собираться на виду у маглов, да еще и в таком количестве... Да еще и чтобы смотреть этот позор Англии...

— Но папа, там будут такие beaux garcons [1]... Квиддичисты! Виктор Крам! И Волков! — возразила ему Дафна. — Они же... Такие...

Она неопределенно взмахнула руками, а Астерия хихикнула.

— Дорогой, но мы должны быть на этой игре, сам понимаешь, — словно не услышав старшую дочь, сказала миссис Гринграсс. — Наши друзья могут подумать, что у нас не хватило финансов...

— А Барри Райан [3].... — не успокаивалась Дафна. — Вы видели его руки?

— Да, дорогая, я это понимаю, — кивнул мистер Гринграсс, возвращаясь к своим газетам. — Именно поэтому я приобрел места в верхнюю ложу. Будем сидеть рядом с министром.

— Он такой красивый, — снова громко вздохнула Дафна. — И мужественный!

— Мерлин правый, Дафна! Если уж мы идем на эту игру, то болеть будем за болгар, а не за тих пройдох-ирландцев, — возмутился мистер Гринграсс, обратив, наконец, внимание на свою дочь.

— Но, отец, это расизм, — возразила ему Астерия, хмуря брови. — Глупое клише.

— Это констатация факта, дочь, — буркнул мужчина. — Ирландцам нельзя доверять ни в чем, так почему же делать исключение в квиддиче!

— Скажи еще, что, чем дальше на север Англии, тем лица людей краснее, а шевелюры лохматее, — скептически улыбнулась Астерия.

— Естественно, — скривился мистер Гринграсс. — Все дело в холодном климате и отсутствии цивилизации.

— Папа, но это же просто смешно...

— Дорогая, — с нажимом обратился мистер Гринграсс к жене, — уйми ее.

— Асти, не мешай отцу, — незамедлительно отозвалась женщина. — И не ешь эту булочку, пора уже начинать следить за фигурой.

— А Барри, все-таки, очень красивый, — довольно подытожила утро Дафна.

Ближе к обеду вернулся Мораг с ответом от Теодора.

«Увидимся».

Это только усиливало желание, чтобы понедельник наступил скорее.

* * *

— Асти, — позвала Дафна, тормоша сестру за плечо. — Пора вставать.

Они молча оделись в выбранные матерью платья — простые и темные, чтобы не привлекать лишнего внимания маглов.

Когда девочки спустились вниз, в гостиную, то увидели, что родители облачились в мантии.

— Папа, а разве нам можно так одеваться? — неуверенно спросила Дафна, переминая с ноги на ногу. — А Статус секретности?

— Я одел под мантию брюки, — отмахнулся от дочери мистер Гринграсс. — Этого вполне достаточно.

Было прохладно, как и всегда на рассвете. Мистер и миссис Гринграсс сошли по ступенькам на террасу и вытащили из карманов волшебные палочки.

— Дафна, держись за мою руку, Астерия — за мамину, — скомандовал отец семейства и, убедившись, что дочери выполнили его просьбу, хлопнул в ладоши.

Вдруг в глазах у Астерии потемнело, что-то надавило на нее, она не могла нормально дышать, грудную клетку будто бы сковали железные цепи, барабанные перепонки сжались внутри и вдруг...

Она вдохнула полные легкие утреннего воздуха и открыла глаза. Даже имея опыт совместной аппарации, Астерия не могла привыкнуть к этим ощущениям. Словно бы ее сейчас протащили через очень узкую резиновую трубу. Дафна жадно глотала воздух неподалеку.

— Все хорошо? Все на месте? — холодно поинтересовался мистер Гринграсс. — Дафна, что с тобой?

— Уши заложило, — пожаловалась она, растирая виски. — И голова все еще кружится.

— Пройдет, — резюмировал мужчина. — Главное, что руки и ноги на месте.

— Легко тебе говорить, — тихо пробурчала Дафна. — Не ты же впервые аппарировал.

Астерия оглянулась — вокруг был какой-то пустырь, окутанный туманом. Навстречу им шли два усталых и очень сердитых волшебника. Один из них был в килте, а второй — в твидовом костюме.

— Доброе утро, — поздоровался волшебник в килте. — Фамилия?

— Гринграсс, — холодно ответил отец Астерии, окидывая волшебника оценивающим взглядом.

— Гринграсс... Гринграсс... — устало пробормотал волшебник, сверяясь со списком. — Второй участок, спросите мистера Пейна, он поможет найти место для палатки.

— Благодарю, — так же холодно ответил мистер Гринграсс и жестом показал всем, чтобы шли за ним.

Минут через пятнадцать показался маленький домик рядом с воротами, за которыми в туманной зыби смутно проступали очертания сотен палаток, поднимающихся по отлогому склону к темной полоске леса на горизонте.

В домике они нашли мистера Пейна — мужчину очень рассеянного вида, с которым едва расплатились. Не обошлось и без проблем — мистер Гринграсс и не думал обменивать галеоны на магловские деньги, рассчитывая расплатиться за место золотыми монетами.

Магл ругался, монеты не принимал, чем только злил мистера Гринграсса, который искренне не понимал, почему какие-то бумажки для этого человека предпочтительнее, чем чистое золото.

Когда разговор перешел на повышенные тона, прямо из воздуха появился волшебник в странных брюках.

— Обливиэйт! — воскликнул он, наставив на мистера Пейна волшебную палочку. Глаза у магла затуманились, а лицо приобрело мечтательное выражение.

Без лишних слов волшебник из Министерства обменял галеоны на магловские деньги, отсчитал сдачу и аппарировал на следующий вызов.

Рассветное солнце разогнало туман, открыв вид на целый палаточный городок.

— Ого, — вдруг вырвалось у Астерии, когда в глазах неожиданно позеленело.

— Ирландцы, — пробормотал ее отец, останавливаясь у участка, на котором была установлена табличка с надписью: «Гринграсс». — Наши соседи.

— Ничего, дорогой, — поспешила успокоить его миссис Гринграсс. — Мы здесь пробудем совсем недолго, я надеюсь.

Всю дорогу Астерия надеялась, что ей позволят попробовать установить палатку, но ее родители были настроены совершенно на другое. Едва мимо пробежал, куда-то очень спеша, работник из Министерства, миссис Гринграсс взмахнула волшебной палочкой, заставив палатку развернуться.

Снаружи палатка была довольно простая, хоть и достаточно большого размера, но внутри оказалась огромная квартира, уставленная старомодной мебелью, с маленьким фонтаном в холле.

Не успели они обосноваться, как следует, как откуда-то из-за леса раздался гулкий звук гонга. Среди деревьев вспыхнули зеленые и красные фонари, осветив просеку, ведущую к спортивному полю.

— Пора, — возвестил семью мистер Гринграсс и поправил на шее красный шарф.

* * *

Лестницы, ведущие на трибуны, были выстланы фиолетовыми коврами. Астерия озиралась на все стороны, в надежде увидеть на одной из них Теодора.

— Асти, — толкнула ее в бок Дафна. — Это не Нотт?

— Где? — крутнулась вокруг своей оси Астерия. — Я не вижу!

— Смотри прямо, — махнула рукой Дафна, указывая направление. — Возле мужчины в балетной пачке.

— Отец, я на минуточку, — крикнула уже на бегу Астерия, проталкиваясь сквозь толпу к другу. — Теодор!

Нотт затравленно оглянулся, но, увидев Астерию, вздохнул с облегчением.

— Все хорошо? — спросил он вместо приветствия. — С тобой, с Дафной?

— Д-да, — немного растерялась девушка. — А что? Погоди, а ты... Уходишь?

— Асти, послушай, — прошептал Теодор, хватая ее за локти и отводя в сторону, — с моим отцом возникли кое-какие проблемы... Я должен быть рядом, поэтому я вряд ли смогу посмотреть игру... Но это не важно. Послушай, если игра закончится сегодня же... Ты и Дафна не должны выходить из палатки, ясно?

— Т-те...

— Слушай меня внимательно, Асти. Как только закончится игра, вы должны вернуться в палатки, ясно?

— Да, но что такое? Это как-то связанно с твоим отцом? Что происходит? — взволнованно спросила Астерия, пытаясь не привлекать внимание прохожих.

— Я не знаю пока, — покачал головой Теодор. — Я должен идти, но... Будь осторожна, хорошо?

Он оглянулся по сторонам и быстро пошел в сторону палаточного городка.

— Астерия, ну что ты там копаешься! — крикнул дочери мистер Гринграсс. — Пора подниматься на трибуны!

— Иду, папа, — пробормотала Астерия. — Иду.

Ложа постепенно заполнялась людьми. Среди волшебников, занимавших места рядом с Гринграссами, Астерия заметила целую семью рыжих магов, среди которых были ее однокурсница Джинни и Гарри Поттер, а к трем креслам позади них пробирались Малфои.

Едва завидев Люциуса, мистер Гринграсс приобрел еще более воинственный вид, чем обычно. Миссис Гринграсс слабо улыбнулась Нарциссе, на что та ответила сдержанным кивком — женщины друг друга не особо жаловали.

Драко же ничуть не изменился с того момента, когда Астерия видела его в последний раз. Его светлые брови изумленно приподнялись, когда он заметил Дафну и Астерию.

— Я не знал, что вы фанаты квиддича, — протянул он. — Гринграсс, почему ты ничего рассказала?

— Я... Хотела сделать тебе сюрприз, — зарделась Дафна. Астерия недоверчиво скосила на нее глаза. Сестре нравится Малфой? Ну и дела. Ведь всего несколько недель прошло с тех пор, как Астерия увидела украшенное завитушками имя Блейза Забини на одном из пергаментов, раскиданных по письменному столу в комнате Дафны.

Тем временем на поле появились вейлы. Их кожа сияла лунным светом, а золотые волосы струились за ними в неосязаемом ветре. Грянула музыка, и неземные женщины-птицы пустились в пляс. Астерия вдоволь насмеялась, наблюдая за попытками Драко Малфоя выбраться из железного захвата отца, чтобы выпрыгнуть на поле.

Дафна хмуро наблюдала за этим действом, явно разочарованная в своем избраннике.

Игра шла быстро и жестко. Волков и Волчанов, болгарские загонщики, лупили по бладжерам со всей свирепостью, целясь в ирландских охотников. Лепреконы, талисманы ирландской команды, неистовствовали, трибуны выли, а вейлы танцевали.

— Снитч, где снитч? — на всю ложу заорал какой-то широкоплечий рыжий волшебник. Виктор Крам неторопливо поднялся в воздух — в его высоко поднятой руке искрилось золото.

— НЕТ! — закричал мистер Гринграсс, в серцах срывая с себя красный шарф. — НЕТ!

— Что случилось? — взволнованно воскликнула Дафна. — Кто выиграл?

— Крам поймал снитч, — восхищенно орал в ответ Драко. — Но победила Ирландия!

На табло зажегся счет: БОЛГАРИЯ — СТО ШЕСТЬДЕСЯТ, ИРЛАНДИЯ — СТО СЕМЬДЕСЯТ. До зрителей не сразу дошла суть произошедшего на поле. Но затем постепенно, будто неимоверной величины нарастающий поток, гул на трибунах ирландских болельщиков становился все громче, громче и взорвался громовым воплем ликования.

Мистер Гринграсс рвал на себе волосы, вейлы на поле затеяли драку с лепреконами, Дафна, заразившись волнением болельщиков, радостно прыгала на месте, выкрикивая какие-то французские слова, смысла которых Астерия не понимала.

Пришло время возвращаться в палаточный городок. Мистер Гринграсс собирался отправиться топить горе в крепких напитках, которые он надеялся найти у своих знакомых, болевших за Болгарию. Миссис Гринграсс придерживала его под руку и собиралась идти с мужем. Фонари освещали путь, в ночном воздухе разносилось нестройное пение.

Помня слова Теодора, Астерия не могла заснуть. Дафна, накричавшись, уже задремала, прижимая к себе фигурку Виктора Крама. Где-то снаружи гоготали люди, взрывались фейерверки... А потом Астерия ощутила странную тревогу. Шум на улице почти прекратился.

В палатку стрелой влетела сова. Маленькая, серая, она держала в клюве маленький клочок пергамента, на котором скачущими, торопливыми буквами, было выведено слово: «Бегите!».

В ту же секунду на улице раздался взрыв. Кто-то закричал.

— Дафна! — бросилась к сестре Астерия. — Дафна, нам нужно идти!

— Что? — сонно спросила Дафна, протирая глаза. — Что такое? Уже утро? А где родители?

— Я не знаю, — в панике ответила ей Астерия, накидывая на плечи плащ. — Нам нужно уходить.

— Куда? — непонимающе спросила сестра. Кто-то снова закричал, и Дафна побледнела, бросаясь к своим вещам. В такие моменты она становилась очень сообразительной.

Схватив волшебную палочку, Астерия выскочила из палатки, Дафна последовала за ней.

Они увидели людей, бегущих в лес от чего-то, что двигалось к ним через поле. До сестер донеслись громкий издевательский смех и хмельные выкрики, затем последовала мощная вспышка зеленого света, осветившая все поле.

Толпа магов, одетых в мантии с капюшонами, продвигалась по полю. На их лицах были маски.

Палатки сминались под их ногами, а к толпе присоединялись все новые и новые волшебники.

— Смотри! — в ужасе прошептала Дафна, указывая в небо над ними.

Астерия подняла голову и увидела зависшие в воздухе четыре фигуры, что корчились в невероятных положениях. Палатки загорались, освещая этих людей.

— Это маглы, — поняла Астерия. — Дафна, это маглы!

Один из шедших в строю заставил одну из фигур перевернуться вверх ногами; это оказалась женщина; ее ночная рубашка слетела вниз, открыв взорам необъятные панталоны, она силилась прикрыться, как могла, а толпа внизу вопила и улюлюкала.

— Нужно уходить, — сказала Астерия, хватая Дафну за рукав. Сестра, скованная ужасом, наблюдала, как одна из фигурок закрутились волчком — это был ребенок.

— Дафна, нужно уходить отсюда, — повторила Астерия. — Немедленно...

— Да... Я... — с трудом выговорила Дафна, отрывая взгляд от происходящего в небе. В ее зрачках отразился блеск костра.

Они бежали по лесу, пока от усталости не стали подкашиваться ноги. На пути им встречались другие волшебники, некоторые сбивались в группки по несколько человек и неотрывно следили за небом.

Сестры остановились на какой-то полянке, поросшей кустами, на которой не было ни души. Только тогда Астерия позволила себе обессилено опуститься на землю.

Теодор знал. А даже если не знал, а только догадывался — он сумел предупредить ее, а остальных?

Страшная картина стояла у нее перед глазами. Вот магловский ребенок шныряет высоко в небе, его голова болтается из стороны в сторону, а из глотки его матери вырывается полный отчаянья крик.

А что, если Теодор был там, среди этих фигур в масках? Пожиратели Смерти... Он — сын Пожирателя Смерти. Он сын беспощадного убийцы. В памяти Астерии вынырнуло воспоминание из прошлого — они с Теодором стояли, окруженные тварями, желавшими их убить. И тут появился он — в черной мантии, бросающий заклинания направо и налево. Зеленые вспышки. Авады. То были Авады, а она, глупая, не понимала этого.

Астерия зажмурилась. А что, если этот человек с такой же легкостью сейчас убивает ... людей?

Что, если Теодор с ним сейчас...

В небе возник зеленый череп со змеей, высунувшейся изо рта, словно язык. Черная метка.

_____________________________________________

[1] — красивые мальчики (фр.)

[2] — Волков, Крам — игроки сборной Болгарии, Барри Райан — вратарь Ирландии на Кубке мира.

Раз. Два. Три. Раз. Два. Три. По крыше барабанил дождь, отдаваясь в голове Астерии гулом. Раз. Два. Три. Огромные капли ляпали по стеклам, мутные, словно мыльные. Раз. Два. Три.

Старая лестница заскрипела под неосторожными шагами. Где-то далеко, не в этом мире. Не в мире Астерии. Раз. Два. Три.

Дафна спала в соседней комнате. Дафне уже исполнилось четырнадцать, она не забивала себе голову странными вопросами. Сколько капель в дожде? Что такое добро? Что такое зло? Дафна жила. Раз. Два. Три.

Астерия прижалась лбом к оконному стеклу, вглядываясь в дождевую завесу. Вокруг нее — спящий Оксфорд и его окрестности.

Ребенок-магл в воздухе кружился, словно тряпичная кукла. Серебряные с белым маски выныривали из темноты воспоминаний. Пылали деревья.

Ее лучший друг. Кем он был? Она не знала. Ему тоже четырнадцать. Как и Дафне. Всего несколько лет назад он с жаром обсуждал сражения гоблинов с магами, любил легенды о Мерлине. Раз. Два. Три. Она должна ему верить.

Она должна ему верить. Он ее единственный друг. Он единственный, кому она важна. Она должна ему верить.

Раз. Два. Три.

Завтра он все ей объяснит... Завтра он скажет ей: «Выше нос, Гринграсс». И улыбнется так, как всегда улыбался. И она вздохнет с облегчением, а потом они вместе посмеются над ужасами, которые создало ее живое воображение.

Под ее ногами, в замороженной луже плавали осенние листья. Астерия стояла на поляне в густом лесу. Наступающая темнота совершенно не пугала ее. Ее глаза были широко раскрыты, воздух в лесу был особо свеж и чист. Где-то вдалеке, там, где стояла кромешная тьма, кто-то кричал. Голос, такой знакомый и, вместе с тем, чужой, звал ее, но едва она делала шаг, какая-то неведомая сила отбрасывала ее назад, не давая увидеть того, кто молил ее о помощи.

На следующее утро сильный дождь по-прежнему барабанил в окна. Астерия натянула свитер и вышла на террасу, где, прислонившись к мокрым перилам, она смотрела, как дождь прижимает цветы к земле. Он даже не прислал ей письма, ни единой крошечной записки.

Во двор выглянула Дафна. Наморщив нос, она оценила погоду на улице и легонько пихнула Астерию в плечо.

— Чего ты тут стоишь? — спросила она недовольно.

— Захотелось, — хмуро ответила Астерия, оттягивая рукава свитера на ладони. — Ясно тебе?

— Ну и стой, — буркнула Дафна и ушла в дом, громко хлопнув дверью.

Становилось только холоднее, и свитер уже не спасал. Вздохнув, Астерия вернулась в гостиную, где отец громко цитировал «Пророк», а Дафна, растянувшись перед камином, строчила кому-то из своих многочисленных приятелей письмо.

— Ошибка Министерства... преступники не задержаны... небрежность службы безопасности... Темным магам удалось скрыться неопознанными... национальный позор! Из леса вынесли несколько трупов! — восклицал мистер Гринграсс, натыкаясь на самые интересные строчки.

Астерия похолодела. Они с Дафной провели в лесу где-то час, прежде чем родители нашли их. Трупы?

В голову стали лезть нехорошие вещи.

— Но даже я знаю, кто был среди этих «темных магов», а Министерство — нет? — насмешливо хохотнул мужчина. — Старина Лю...

— Дорогой! — резко перебила его жена. — Не при девочках!

Мистер раздраженно повел плечами и взглянул на Дафну, которая все еще пыталась сделать вид, что пишет письмо. Затем перевел взгляд на побледневшую Астерию.

— Марш в комнату, — наконец сказал он. — Дафна, тебя это тоже касается.

— Вот всегда так, — пробурчала девчонка. — На самом интересном месте.

Едва они вышли из гостиной, двери захлопнулись. Дафна громко потопала на месте, прежде чем тихо подкрасться к двери.

— Ты, правда, думаешь, что... — начала было Астерия.

— Тихо! — шикнула на нее сестра и прижалась ухом к замочной скважине. — Damn! [1] Они все предусмотрели. Эй, Асти, да что с тобой сегодня?

Но Астерия уже шла вперед, минуя фамильные портреты. Несколько трупов. Происходящее не укладывалось в ее голове, но мысли, вспыхивающие в ее сознании, давно сформулировали главную цель. Ей нужно было увидеть своего друга. Немедленно.

Камин в гостиной, туда никак не попасть, да и отец, наверное, не отпустил бы ее домой к Ноттам. Особенно после событий на Кубке мира. Он не мог не знать о прошлом Нотта-старшего, раз знал о Люциусе Малфое. В том, что отец хотел назвать именно это имя, Астерия не сомневалась ни секунды.

Ей было нужно увидеть Теодора. Увидеть его живым.

Астерия резко остановилась, Дафна, неожиданно возникшая у нее за спиной, не успела притормозить.

— Эй! — воскликнула она, наткнувшись на младшую сестру. — Ты чего... Как статуя...Тут.

— Мне нужно к Теодору, — без предисловий сказала Астерия, серьезно глядя в голубые глаза сестры. — Очень.

— А я тут причем? — нахмурилась Дафна. — Зачем тебе?

— Дафна, — прошептала Астерия. — Пожалуйста.

— Ладно, — сдалась сестра. — Я недавно подслушала пароль от кабинета папы, можешь воспользоваться тем камином. Но прикрывать я тебя не буду, и не проси.

* * *

Горгулья над дверью в кабинет отца была древней и очень глупой. Ей было все равно, кто входит и зачем, лишь бы называли пароли. Мистера Гринграсса это не волновало, так как он считал, что узнать пароль без его желания невозможно. Но он, как и все занятые отцы, ошибался.

— Магия — это могущество, — сказала Дафна. Астерия скривилась, хотя и ожидала услышать что-то подобное.

Горгулья приподняла свой каменный хвост, которым она удерживала двери, позволяя Астерии войти в кабинет.

— Ты там не долго, — крикнула ей Дафна, прежде чем скрыться с места преступления.

Астерия огляделась. Кабинет отца, как и все в их доме, отдавало стариной и показательным богатством. Резные спинки кресел, дубовый стол, украшенный каменными химерами камин... Это все так и кричало о принадлежности к дому Гринграссов.

Астерия зачерпнула из чаши летательный порошок и бросила его в камин, который тут же полыхнул зеленым.

— Дом Ноттов, пожалуйста, — прошептала она в пламя и, опустившись на колени, сунула в изумрудный огонь голову.

Перед глазами замелькали камины. Астерия прикрыла глаза, чтобы их не запорошило золой, а когда головокружение прекратилось, снова открыла их и увидела перед собой темное помещение, похожее на кухню.

— Эй, — неуверенно позвала она. — Здесь кто-то есть?

— Здесь Минди и Локки, — пискнул тонкий голосок и перед Астерией возникла эльфиня, одетая в залатанную наволочку.

— Здравствуйте, — почти радостно прошептала Астерия. С эльфами не должно было возникнуть никаких проблем, хуже было бы, если она умудрилась наткнуться прямо на мистера Нотта. — А Теодор дома?

— Молодой хозяин? — эльфиня задрожала, одергивая тонкими лапками свою наволочку. — Ой, горе, горе мне!

Она заголосила, громко шмыгая длинным носом.

— Что случилось? — испуганно выдохнула Астерия. — Что ...

— Горе мне! — рыдала старая эльфиня. — Горе бедолаге Минди, горе несчастному Локки!

Из угла кухни к ней подскочил второй эльф, одетый в старое полотенце, словно в пончо. Он низко поклонился Астерии, прежде чем схватить Минди за лапку и утянуть в угол. Астерия видела, что он усадил эльфиню на скамейку и прикрыл какой-то газетой, явно стыдясь. Потом только он вернулся и, громко хлопнув ушами, снова поклонился.

— Простите плохую Минди за неумение обращаться с гостями. Хозяина дома нет, но молодой хозяин сейчас в своей комнате. Локки может что-то сделать для молодой мисс? Локки видел вас, Локки знает мисс Гринграсс!

Астерия оглянулась через плечо, прислушиваясь к происходящему в кабинете. Но там стояла тишина.

— Послушайте, Локки, — сказала она, — я сейчас вернусь к вам. Вы сможете меня провести к вашему... молодому хозяину?

— Да, мисс, конечно, мисс, — закивал эльф, снова кланяясь.

— Я сейчас, — пообещала Астерия и подалась назад, выныривая из зеленого пламени. Колени саднили от близкого общения с деревянным полом, но девочка пыталась не заострять на этом внимание.

Астерия зачерпнула горсть летучего порошка и вновь бросила его в камин.

— Дом Ноттов, кухня! — крикнула она.

Вывалившись из камина, она заметила, что плачущей эльфини там уже нет. Локки снова поклонился и попросил следовать за ним, держа девочку в поле зрения.

— А что случилось с ... Минди? — осмелилась спросить она, едва поспевая за эльфом. Коридор, по которому вел ее старый Локки, был уныл и сер. На стенах Астерия заметила несколько изрезанных портретов, а гардины, некогда бывшие красными, теперь блеклыми тряпками свисали с окон, вбирая в себя дневной свет, словно губка. Старомодные лампы загорались, освещая потертые ковры на каменных полах. Вся эта обстановка так контрастировала с домом Астерии, что ей стало даже немножечко стыдно. Неловко было смотреть на чужую бедность.

— Локки не может об этом говорить, — сказал эльф и остановился у лестницы. — Локки не может пойти с вами, молодой хозяин не хочет видеть Локки. Но мисс может подняться по лестнице и найти хозяина в первой комнате.

— Благодарю вас, — кивнула Астерия. Эльф испуганно взглянул на нее, явно ошеломленный таким учтивым обращением, но все же низко поклонился и исчез.

Астерия неуверенно взялась за поручни и стала осторожно подниматься по старой скрипящей лестнице. Вдоль стены тянулся ряд рам, покрытых позолотой, истертой временем. Некоторые рамы были пусты, в центре некоторых были засушенные головы эльфов. Астерия сглотнула и ускорила шаг.

На площадке второго этажа она остановилась и огляделась.

— Первая комната, — пробормотала Астерия и решительно повернула дверную ручку, толкая дверь.

Ей открылся вид на довольно темную комнатку с высокими потолками, но узкими окнами, завешанными какими-то старыми, видавшими лучшие времена, шторами.

— Тед? — тихо позвала она. — Ты здесь?

Парень, лежащий ничком на кровати, напрягся. Его голос звучал глухо из-за подушки, которой он прикрывал голову.

— Блейз? Это снова ты? Я уже сказал тебе и повторю снова — я не хочу знать, что состоится в Хогвартсе в этом году, а уж тем более я не собираюсь...

— Тед, это я, — громче сказала Астерия.

— ... покупать у тебя информацию, — закончил гневную речь Теодор и недоверчиво оглянулся, приподнимаясь с кровати. — Астерия? Что ты здесь делаешь?

— Я могу войти? — неуверенно спросила она, ощущая, что ей здесь не очень-то и рады.

— О... Да, я... Конечно, — спохватился Теодор, сбрасывая с кровати на пол какие-то вещи и книги. — Проходи... Садись... Я просто никого не ждал.

— Я думала, что ты напишешь, — сказала Астерия, осторожно присаживаясь на самый краешек кровати. — Я просто...

— Что-то случилось? — перебил ее Теодор. — Ты чем-то взволнованна...

Астерия нахмурилась. Случилось? Взволнованна? Неужели события, произошедшие всего два назад — просто пустяк?

— Астерия? — повторил Теодор, вырывая подругу из размышлений. — У тебя что-то случилось?

— У меня... Нет... Я... — забормотала Астерия. — Я... Думала, что ты мне все объяснишь...

— Объясню? — непонимающе протянул Теодор. — Что?

Астерия уже не могла сдерживать свое удивление. Он сидел перед ней с идеально прямой спиной, словно проглотил какой-то меч, и делал вид, что ничего не произошло.

— Тед, — Астерия вскочила на ноги и заходила по комнате, не обращая внимания на то, как болезненно сморщился ее друг. Он не любил, когда его имя сокращали, но Астерии было не до этого. — Ты еще спрашиваешь! Что произошло на Кубке мира? Почему эти люди делали такие вещи?

— А, ты об этом, — Теодор пожал плечами. — Я уж думал, что случилось что-то серьезное.

— Серьезное? — от удивления Астерия даже остановилась. — А разве то, что произошло — мелочь?

— Я тебя прошу, Асти, — протянул Теодор, в голосе его отчетливо слышалась насмешка. — Какие-то чокнутые подняли в воздух парочку маглов... Ну что здесь такого?

— Парочка маглов? Теодор, они люди! — топнула ногой Астерия. — И среди них были дети! Маленькие дети!

— Ну... с ними же ничего не случилось, — пожал плечами Теодор. — И вообще, давай поговорим о чем-то другом. Эту тему уже так обсосали журналисты, что от нее просто тошно.

— Но... Ладно, — согласилась совсем сбитая с толку Астерия. — Ладно, давай. Что с твоим домашним эльфом такое?

— И с каким это? — невозмутимо поинтересовался Теодор. — У меня их, как ты, наверное, заметила, несколько.

Астерия поджала губы. Его холодный тон уже откровенно обижал ее.

— Она назвала себя Минди, — ответила ему девочка. — И у нее была истерика. Особенно, когда я упомянула тебя.

— А... — спокойно протянул Теодор, хоть и на его лице промелькнула тень. — На днях она потеряла свою сестру. Или брата... Это довольно сложно — разбираться в их полах, не находишь? И по именам не различишь, не под наволочку же им заглядывать...

Он хрипло хохотнул, поглаживая древко волшебной палочки, которую до этого крутил в руках.

— Потеряла? — переспросила его Астерия. — В каком смысле — потеряла?

Теодор устало потер виски.

— Какое это имеет значение? — он поднял на нее глаза, и Астерия с ужасом увидела в них пустоту, словно всю живую искру просто выбили из глубин его зрачков, оставив взамен отрешенность.

— Что с тобой происходит? — с болью в голосе спросила она. — Тед?

— Да не называй ты меня так, — простонал он, обхватывая голову руками. — Прошу тебя, Асти, просто не лезь не в свои дела... Прошу тебя...

— Я просто хотела узнать, что случилось с тобой на Кубке мира, — тихо сказала она. — Только и всего.

Теодор молчал, что-то быстро обдумывая.

— Ладно... От этого вреда никакого не будет. Если ты хочешь знать, то я тебе расскажу. Помнишь, мы виделись у трибун? Мне пришлось уйти, потому что мой отец был мертвецки пьян. Он едва не подпалил себе мантию, поэтому я отволок его в нашу палатку, потом залил в него столько зелья-тоника, сколько мог, потом я активировал портал, мы перенеслись домой. Вот и все.

— Что? — нахмурилась Астерия. — Ты хочешь сказать, что тебя не было, когда загорелся палаточный городок?

— Верно, — скупо кивнул Теодор. — Так все и было.

— Но... Этого не может быть... А маглы? Ты ведь видел...

— Я всего лишь прочитал об этом в газетах, — пожал плечами Теодор, указывая на пол, где валялся « Пророк». — Об этом много писали.

— Но... — Астерия лихорадочно вспоминала тот вечер. — Тогда, у трибун... Ты сказал, чтобы мы с Дафной были осторожны!

— Простое предостережение, толпа болельщиков могла вас затоптать, — солгал он.

— Хорошо, но ты ведь прислал мне записку! — попыталась пустить в ход последний козырь Астерия.

— Записку? — Теодор, казалось, искренне удивился. — Какую записку?

— Ради Мерлина, Теодор, не делай из меня дурочку! — всерьез разозлилась Астерия. — Ты был там, на поле, я знаю, и ты, именно ты, а не кто-то другой, прислал мне записку! Ты написал, чтобы мы бежали и сразу же начались беспорядки!

— Думаешь, что все знаешь, да, Асти? — холодно спросил Теодор. — Но ты ошиблась. Меня там не было. И я ничего тебе не писал.

— Но... — у Астерии перехватило дыхание от возмущения, когда она увидела серую сову, восседающую на клетке в углу комнаты. Это была та самая сова, которая доставила ей записку, она в этом не сомневалась. Теодор проследил за ее взглядом и нахмурился.

— Я ничего тебе не писал, — повторил Теодор, тщательно проговаривая слова. — И раз мы со всем разобрались, могу я попросить тебя уйти? Я неважно себя чувствую, знаешь ли.

— Хорошо! — вспыхнула Астерия. — Хорошо! Я ухожу!

— Уходи, — равнодушно произнес Теодор.

— Ухожу! — крикнула девочка и дернула на себя ручку двери.

— Я тебя и не звал! — рявкнул вдогонку ей Теодор и бессильно упал на кровать, обхватывая голову руками.

Астерия сбежала вниз по лестнице, когда страшная догадка озарила ее сознание. Она вновь поднялась по ступенькам, и взглянула на стену, украшенную рамами и головами... эльфов. Локки не хотел подниматься по этой лестнице, а старая Минди в ужасе дрожала от одной только мысли о своем хозяине.

Тошнота подкатила к горлу Астерии, и девочка в ужасе попятилась. Она и опомниться не успела, как очутилась в отцовском кабинете. В глазах зрели непрошенные слезы, а в коридоре слышен был неестественно громкий голос Дафны.

— Погоди, я еще хотела кое-что тебе сказать! — крикнула Дафна, преграждая отцу дорогу. — Это касается... ээ...

— Дафна, мне пора на работу, понимаешь? — мистер Гринграсс уже начинал злиться. — Что ты хочешь?

Астерия осторожно приоткрыла дверь и выскользнула из кабинета прежде, чем отец ее заметил. Дафна, увидев, что опасность раскрытия их «преступления» миновала, махнула рукой.

— Я тебе потом всё расскажу, папа, — сказала Дафна, заставив мистера Гринграсса скрипнуть зубами от злости. И улыбнулась.

________________________________________________

[1] — Черт! (фр.)

Впервые в жизни у Астерии не возникало никакого желания ехать в Хогвартс. Дождь беспрестанно лил, а на глазах у маглов сделать плащ непромокаемым не осмеливался даже ее отец, известный своим крутым нравом и неприятием Статуса секретности.

Дафна недовольно что-то бормотала себе под нос, неся в руках клетку с австралийской сипухой, которая никак не замолкала, заставляя людей оглядываться на звук уханья совы. Время от времени Дафна останавливалась и, перехватив клетку одной рукой, откидывала со лба мокрую темную челку. Астерия уныло плелась следом за ней.

На Астерии — темное платье с белым воротничком, которое она ненавидела. На Дафне платье похожее, но оно красивое. И Дафна тоже красивая. Почему-то в тот момент Астерии это казалось важным.

— Не шаркай ногами, — зло пробурчал ее отец, толкая перед собой тележку с чемоданами дочерей. — И, ради всех святых, держи спину прямо!

Волосы Дафны были собраны тёмно-зеленой лентой, концы которой взметались вверх при ходьбе. Этот всплеск зелёного перед глазами Астерию откровенно раздражал. Слизеринские цвета напоминали Теодора. Его холодный взгляд, поджатые губы. Самодовольный, хладнокровный... Истинный представитель своего факультета.

Стараясь не привлекать внимания маглов, семья протиснулась сквозь барьер, разделяющий платформы девять и десять, и очутились на окутанном дымом перроне, на путях которого уже стоял сверкающий красный паровоз — "Хогвартс Экспресс".

Сова у Дафны заверещала еще громче, услышав уханье других птиц, и Дафна, проклиная все на свете, поспешила унести ее в купе в конце состава.

— Никуда не встревай... А если в этом году ЗОТИ снова будет вести сумасшедший или оборотень, или какой-то румынский вампир — немедленно напиши нам с отцом... — сказала миссис Гринграсс, провожая Астерию до вагона. — Совет попечителей не может вечно закрывать глаза на подобные выходки вашего директора!

— Угу, — буркнула девочка, скашивая глаза в сторону состава. Она рисковала просто не влезть в вагон. — Мам, мне бы...

— ... Дафна, конечно же, приедет в начале зимних каникул, а за тобой я обязательно кого-нибудь пришлю, речи об отказе и быть не может... Нужно будет снять мерки... Разумеется, придется пригласить мадам Флореллу... Ты ведь уже забыла, как танцевать вальс, а по моим сведеньям в этом году будет грандиозный бал....

— Ладно, — невнимательно кивнула Астерия и, мечтая лишь о перцовой настойке мадам Помфри, взялась за ручку своего сундука и поплелась по коридору, заглядывая сквозь стеклянные окошки в переполненные купе. У одного из них она остановилась. Дафна заливисто смеялась над какой-то шуткой Блейза Забини вместе с Панси — немного полной девочкой с темно-каштановыми волосами и курносым носом. Астерия взялась за ручку, чтобы открыть раздвижную дверь, но в последний момент передумала. Она была там лишней.

— Привет! — крикнула ей на бегу рыжая Джинни Уизли. В ее руках была разноцветная коробка с чем-то, подозрительно напоминающим товары доктора Флибустьера, а за ней с диким улюлюканьем гнался какой-то гриффиндорский парень. С Джинни Астерию постоянно сводила судьба. То приходилось сидеть с ней вместе на сдвоенных зельях, то профессор Флитвик ставил их в пару на заклинаниях... Волей-неволей приходилось здороваться, хоть о дружбе речи идти не могло. Слишком уж разные они были. Огненно-рыжая шумная Джинни и бледная тихая Астерия — они находились на разных сторонах золотого галлеона. Реверс и аверс, но что-то связывало их, что-то, что дотошный нумизмат вроде гоблина из банка «Гринготс» назвал бы гуртом [1], а простой бедняк из Косого переулка — судьбой.

— Привет, — пожала плечами Астерия, глядя ей вслед. Похоже, на своем третьем курсе Джинни Уизли решила пойти по стопам своих непутевых рыжих братьев. Скатертью дорога.

Астерия заглянула в следующее купе — оно было почти пустым, только у окна сидела девочка из Рэйвенкло.

— Можно? — спросила Астерия. — В вагоне почти не осталось свободных мест, а в коридорах, кажется, сейчас будут запускать фейерверки... Я тебе не помешаю?

Девочка удивленно подняла голову. У нее были длинные, светлые, почти белые волосы, а волшебную палочку она держала за левым ухом. Девочка медленно кивнула головой и снова вернулась к своему занятию — она рисовала.

— Спасибо, Луна, — облегченно вздохнула Астерия, протаскивая в купе свой чемодан.

— Фейерверки — это здорово, — вдруг сказала Лавгуд, глядя, не моргая, на Астерию. — Они похожи на людей... В каждом есть что-то особенное, правда?

— Э-э-э... Да, наверное, ты права, Луна, — протянула Астерия. — Как... Как ты провела лето?

— Хорошо, спасибо, — мечтательно улыбнулась Луна. — Мы с папой ездили в Норвегию на Международную конференцию по защите плимпов, конечно, это было не совсем то, на что я рассчитывала... Я имею ввиду, наш Министр там не появился, но это и неудивительно, раз он, как говорит мой папа, вампир... Но об этом все знают, конечно же... С каждым годом ему все сложнее противостоять Тайному клубу по поеданию чеснока...

Она покачала головой в неодобрении и вернулась к своему рисунку, явно не замечая, что Астерия прикусила кулак, чтобы не рассмеяться.

Астерии нравилась Луна Лавгуд, но то, что порой говорила эта девчонка могло заставить зайтись диким хохотом любого, даже самого хладнокровного.

Какое-то время они ехали молча. Луна рисовала подсолнухи, но не кисточкой, а пальцами, макая их прямо в баночку с желтой краской.

Поезд ехал всё быстрей и увозил их всё дальше от населённых мест. Луна напевала песенку, Астерия смотрела в окно, наблюдая, как проносятся мимо деревья, как исчезают вдали холмы. Глаза слипались и она, кажется, на несколько минут погрузилась в сон, когда поезд резко тряхнуло и Луна охнула, выплеснув на себя краску.

— На нас кто-то смотрит, — вдруг совершенно нормальным голосом сказала Луна. — Смотри!

Астерия резко открыла глаза и посмотрела на двери. За стеклянным окошком стоял Теодор Нотт.

— Не обращай на него внимания, — пробурчала Астерия, но Лавгуд уже отвлеклась на более насущные проблемы.

— Здорово! — восторженно воскликнула Луна, заметив пятно краски, похожее на цветок одуванчика, на своей мантии. — Как солнце...

Астерия отвернулась к окну, делая вид, что ее заинтересовал пейзаж, а тем временем дверь купе с легким шорохом отъехала в сторону и девушка буквально спиной почувствовала, как нерешительно замер на пороге Теодор. Луна же подняла на него свои большие, чуть вытаращенные, глаза, и теперь разглядывала его с большим любопытством.

— Астерия, — тихо позвал Теодор, который все еще стоял на пороге.

— Уходи, — буркнула Астерия.

— Гринграсс, просто выслушай меня, — спокойно и тихо повторил Теодор, решительно протискиваясь в купе. — Я большего не прошу.

— Я не хочу, — упрямо сказала Астерия. — Я не хочу с тобой говорить. Иди к своим друзьям.

— Выслушай меня и я уйду — упрямо и с нажимом повторил Нотт. — Если ты захочешь.

— Ладно, — решилась она. — Говори. И уходи.

— Тогда давай выйдем, — сказал Теодор, кивая на Луну. — Это разговор не для чужих ушей.

— Нет, — скрестила руки на груди Астерия. — Если ты хочешь мне что-то сказать, то говори здесь. Или так, или никак.

— При ней? — Теодор окинул Луну придирчивым взглядом, хмыкнул, заметив пятна краски на мантии и заложенную за ухо волшебную палочку, и снова взглянул на Астерию. — При ней?

— Я тебя не знаю, — вдруг сказала Луна. — Но это не очень вежливо с твоей стороны....

— Помолчи, — попросил Теодор.

— А ты не указывай, что ей делать, — вскинулась Астерия. — Слышишь, Нотт? Ты стал слишком много себе позволять...

— Ладно, хорошо... — Теодор поднял руки в знак примирения. — Ты, как там тебя...

— Ее зовут Луна, — твердо сказала Астерия.

— Да, Луна... — Теодор на миг прикрыл глаза, словно собираясь с мыслями. — А теперь, раз это представление окончено, мы можем с тобой выйти и поговорить?

— Нет, я же сказала, если хочешь, говори здесь.

Теодор глубоко вздохнул.

— Луна, я могу тебе попросить? — резко спросил он. — Маленькое одолжение? Ты можешь закрыть уши?

Луна пожала плечами и взглянула на свои ладони, перепачканные в желтой краске.

— Я, наверное, могла бы, — неуверенно начала она. — Не знаю, как это понравится моим ушам, то есть, никто еще не изучал их взаимоотношения с краской для росписи...

— Во имя Мерлина, хватить болтать и просто закрой уши руками! — взорвался Теодор. — Пожалуйста, просто сделай это!

Луна нахмурилась, но потом все же решительно обтерла руки о мантию и прижала ладони к ушам.

— Спасибо, — с долей язвительности в голосе сказал Теодор. — Ты очень добра.

— Я тебя не слышу, — возвестила его Луна. — Но у меня теперь звенит в ушах. Надо же.

— Луна, тебе не нужно этого делать, — разозлилась Астерия. — Тед, пожалуйста, уходи.

— Ух, как будто море из ракушки слушаешь... Здорово, — пробормотала Луна, прислушиваясь к своим ощущениям.

— Теодор! — потеряла терпение Астерия, указывая на дверь. — Уходи!

— Нет, — твердо сказал Теодор и в подтверждение своих слов уселся рядом с Луной, закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди. — Пожалуй, я останусь здесь.

— Отлично! — вконец разозлилась Астерия. — Оставайся сколько влезет! Тогда уйду я!

Она выскочила в коридор, громыхнув раздвижной дверью, и быстро пошла по коридору.

— Да погоди же ты! — Теодор выбежал за ней следом. — Асти, что за фокусы, в самом деле! В чем я виноват?

— Я не желаю с тобой разговаривать, — буркнула Астерия, ускоряя шаг.

— Стой! — Теодор нагнал ее у последнего в вагоне купе и схватил за руку, с силой разворачивая к себе. — Я не сделал ничего такого, за что бы ты должна была меня ненавидеть! Ты ... Почему ты просто не можешь меня выслушать? Я могу все объяснить!

— Мне больно, — прошипела Астерия, пытаясь вырвать из его цепких пальцев свою ладонь. — Немедленно отпусти!

Ребята в купе, возле которого они остановились, перестали болтать и теперь настороженно поглядывали в их сторону. Теодор скорчил подобие улыбки и зашептал, встряхивая Астерию за плечи:

— Да, я солгал тебе, но на это были свои причины, я не могу тебе все рассказать, это не мои тайны, я...

— Эй, все в порядке? — в коридор из купе выглянул темнокожий парень. На нем уже была надета школьная форма, а на его шее вызывающе алел гриффиндорский галстук. Из-за плеча парня выглядывала Джинни.

— У нас все отлично, Томас, — грубо ответил ему Теодор. — Возвращайся в свое купе.

— А я не у тебя спрашивал, а у девушки, — отрезал Дин.

— Все нормально, — ответила Астерия, но ее голос прозвучал как-то неуверенно. Наверное, из-за того, что пальцы Теодора все еще больно сжимали ее плечи. Нет, она не была такой уж неженкой, но сама ситуация, в которой Астерия сейчас оказалась, после всего увиденного казалась ей довольно опасной.

— Слышал, что девушка сказала, Томас? — тихо сказал Теодор. — Все нормально, так что можешь спокойно отправляться в свое купе, избавляя нас от своего присутствия.

— Нотт, ты полегче на поворотах, — набычился Дин, выходя в коридор. — Твоим дружкам на тебя плевать, они не придут на помощь, если ты когда-нибудь нарвешься на неприятности.

Астерии показалось, что Теодор глухо зарычал. Он уже отпустил ее и теперь стоял лицом к лицу к Томасу, угрожающе глядя ему в глаза.

— Держи себя в руках, — прошептала она ему, забывая о своей обиде и о том, что в возникнувшей ситуации часть вины лежала на ее плечах.

— Я уверен, что с тобой я смогу справиться и без чьей-либо помощи, — процедил Теодор, не обращая никакого внимания на Астерию, только, по старой привычке, закрывая ее спиной от происходящего.

— Мальчики, это все конечно здорово, но разбирайтесь без нас, — вмешалась Джинни и потянула Астерию за руку. — Пойдем, нам нечего здесь делать...

— Но... — хотела возразить Астерия, но не нашлась, что сказать и Джинни втолкнула ее в купе. Последнее, что увидела Астерия, прежде чем дверь купе закрылась, это лицо Теодора, напоминавшее маску.

— Это старый спор, — пояснила свое поведение Уизли. — Разберутся, не маленькие. Тем более, мой брат Джордж в соседнем купе... Да ты садись, ничего с твоим слизеринцем не сделается... Дин не распускает руки.

Астерия нервно глянула сквозь прозрачное окошко, но Теодора там уже не было.

Поезд тем временем ехал дальше, в купе подтягивались ребята из соседних купе, а Дин Томас, уже вернувшийся из коридора, выудил откуда-то магловскую гитару и теперь напевал какую-то странную, но, наверное, популярную в мире маглов песню. Шеймус Финниган подвывал своим ломающимся голосом, Джинни отбивала ритм, стуча ладонью по сиденью, а какие-то гриффиндорки, чьих имен Астерия не знала, счастливо смеялись.

Поезд увозил их в Хогвартс, в новый учебный год, а Астерия все никак не могла выбросить из головы разочарование, которое она увидела в глазах своего лучшего друга, и мысли о нём, такие противоречивые и хаотичные, заставляли сердце тревожно сжиматься. Она смотрела на пейзажи за окном, что проносились мимо них на фоне стремительно темнеющего неба, думала, думала...

Дождь не прекратился даже к концу поездки. Дин уже спрятал гитару, девчонки разбрелись по своим купе, а в коридорах стал слышен топот ног учеников и взволнованное уханье сов. «Хогвартс-Экспресс» стал замедлять движение и вскоре остановился на станции «Хогсмид».

Двери поезда открылись, а в небе загромыхал гром, так что Астерия выпрыгнула на перрон, пряча голову под мантией — дождь лил как из ведра, стекая по спине ледяными струями.

— Увидимся в Хогвартсе! — прокричала ей на ухо Джинни, пробегая мимо.

Первоклассники толпились возле Хагрида, который возвышался над всеми, подсвечивая огромным фонарем.

— Надеюсь, они все не утонут, — громко сказал какой-то парень, словно пытаясь перекричать шум дождя. Сквозь пелену воды Астерия разглядела в нем Шеймуса, того самого ирландца из вагона.

— Идем! — крикнул он. — В том дилижансе еще есть свободные места. Астерия с облегчением залезла вслед за парнем в карету, запряженную невидимыми лошадями, и откинула со лба мокрую челку.

— О, привет, — прозвучал мечтательный голос. Луна улыбнулась, выжимая свои длинные волосы. — А я думала, что тебя сегодня уже не увижу.

— Как твои подсолнухи? — спросила Астерия, обреченно вздыхая. Луна только неопределенно повела головой. Длинная процессия дилижансов, шатаясь из стороны в сторону, поехала, подскакивая на кочках, в сторону Хогвартского замка.

_____________________________________________________________________________________

[1] — Гурт (от нем. Gurt ремень, пояс) — ребро монет, монетовидных жетонов, медалей и так далее.

Когда Астерия, избегая водяных бомб, которые бросал ученикам вдогонку Пивз, вбежала в роскошно украшенный Большой зал, первым делом она встретилась взглядом с Дафной. Старшая сестра уже сидела за столом Слизерина, скрестив руки на груди, и смотрела на нее с осуждением.

Шеймус отправился к своим друзьям, помахав напоследок. Астерия растерянно кивнула ему и присела рядом с сестрой.

— Гриффиндорцы? — незамедлительно прошипела Дафна. — Ты серьезно? Финниган? Этот маленький ирландский лепрекон?

— Мы ехали в одном дилижансе, — пожала плечами Астерия. — Что в этом такого?

— Он мерзкий рыжий ирландец, вот что, — пробурчала Дафна, понизив голос. — Нечего тебе с ним разъезжать...

— Тогда в следующий раз позови меня с собой, — отрезала Астерия. — И он вовсе не рыжий. Ты перепутала его с Уизли.

В Большой зал продолжали подтягиваться остальные слизеринцы. Последним к столу «змеиного» факультета прошествовали Малфой со своими вечными телохранителями и Теодор. Не взглянув на Астерию, Нотт уселся в другом конце стола и, подперев рукой свою русую голову, приготовился смотреть на распределение.

Астерия фыркнула и отвернулась от него. Теперь ей и самой казалось, что она перегнула палку, но пути назад уже не было. Война, значит война. В ожидании первокурсников девочка стала рассматривать зачарованный потолок, что в точности отображал настоящее небо, по которому плыли черно-фиолетовые тучи, среди которых иногда вспыхивали молнии.

— Нудно, — проворчала Дафна, ни к кому конкретно не обращаясь. — Панси, Панси... Панси!

Она замахала рукой, подзывая к себе Паркинсон, которая устроилась поближе к Малфою и преданно заглядывала ему рот, пока он что-то рассказывал. Услышав, что подруга ее зовет, Панси отчаянно покачала головой, глазами показывая на Драко.

Дафна раздраженно застонала и уронила голову на руки, показывая свое разочарование в людях, жизни, мопсах и лучших подругах.

— Дурацкая корова, — донеслось до Астерии ее бормотание, которое, впрочем, тут же заглушил шум отворяющихся дверей. За профессором Макгонагалл в зал зашла длинная вереница первоклашек, которые ужасно дрожали от волнения или от холода.

Профессор Макгонагалл поставила перед ними табурет, на котором лежала старая волшебная шляпа, и стала объяснять, что им следует делать. Затем Шляпа пропела свою песенку, и Распределение началось.

В Слизерин отправили Малькольма Бэддока — худого мальчика с очень заносчивым выражением лица. Астерия знала его, так как, к несчастью, Бэддоки приходились ее матери родственниками, и терпеть выходки Малькольма девочка вынуждена была каждое Рождество, когда его родители навещали Гринграссов в Оксфордшире. Оставалось только надеяться, что за прошедший год мальчик перестал быть таким болваном.

Дафна надежд сестры не разделяла, обреченно наблюдая, как зло в человеческом обличье приближается к их столу.

— За что? — вопрошала она, а Малькольм, гаденько усмехаясь, уже махал им со своего места.

Затем в Хаффлпафф распределили Лауру Медли, а затем... Астерия почувствовала неладное, едва взглянув на довольное лицо своего кузена.

— О, нет, — охнула Дафна. — Асти, смотри, это Причард?

— Не может быть, он же младше... — неуверенно ответила Астерия, вглядываясь в лицо мальчика, который ждал своей очереди в стремительно уменьшающейся веренице первокурсников.

— Грэхэм Причард! — провозгласила профессор Макгонагалл, сверяясь со списком. Астерия обреченно застонала.

— Слизерин!

— Спокойной жизни пришел конец, сестра, — драматично вздохнула Дафна, наблюдая за тем, как Малькольм и Грэхэм обменялись рукопожатиями. — «Союз мантикоры и флоббочервя» — только в Слизерине, не пропустите. Здравствуйте, Барон.

— Юные леди, — прохрипел в знак почтения слизеринский призрак и проплыл мимо них, направляясь к группке новеньких.

— Итак, — заговорил, улыбаясь Дамблдор. — Теперь, когда мы все наелись и напились, я должен еще раз попросить вашего внимания, чтобы сделать несколько объявлений. Мистер Филч, наш завхоз, просил меня поставить вас в известность, что список предметов, запрещенных в стенах замка, в этом году расширен и теперь включает в себя Визжащие игрушки йо-йо, Клыкастые фрисби и Безостановочно-расшибальные бумеранги. Полный список состоит из четырехсот тридцати семи пунктов, и с ним можно ознакомиться в кабинете мистера Филча, если, конечно, кто-то пожелает.

— О, я только об этом и мечтаю, — пробормотала Дафна, поправляя ленту, которая удерживала ее волосы. — Всю жизнь бы этим занималась. Лишь бы милашка Филч был под боком.

— Помолчи, — тихо попросила ее Астерия, вслушиваясь в речь директора. — В этом году должны проводить что-то интересное...

— ... С большим удовольствием объявляю, что в этом году в Хогвартсе…

Но как раз в этот момент грянул оглушительный громовой раскат, а двери Большого зала с грохотом распахнулись. На пороге стоял человек, опирающийся на длинный посох и закутанный в черный дорожный плащ. Освещенный вспышкой молнии, он откинул капюшон, тряхнул гривой темных с проседью волос и пошел к преподавательскому столу.

— Позвольте представить вам нашего нового преподавателя защиты от темных искусств, — жизнерадостно объявил Дамблдор в наступившей тишине. — Профессор Аластор Муди.

— Да он, наверное, шутит, — громко сказала Дафна. Блейз Забини обеспокоено заворочался на своем месте, но сейчас Астерия разделяла недоверие сестры. Все, кто хоть изредка читал газеты, чьи родители имели отношение к Министерству Магии или те, у кого были проблемы с законом, знали, что за человек был Аластор Муди. Сумасшедший, как Мартин Миггс — герой волшебных комиксов.

Астерия украдкой взглянула на Теодора — тот сидел, нахмурившись, и его брови образовывали сомкнутую линию. Астерия знала, что у мистера Нотта было множество проблем из-за этого волшебника, в частности, именно он был причиной недавнего обыска в поместье Ноттов, после которого от многих вещей осталась лишь труха. Мистера Нотта Астерия ни капли не жалела, но другу, хоть и такому далекому сейчас, сочувствовала.

Дамблдор вновь прокашлялся.

— Как я и говорил, — он улыбнулся множеству студенческих лиц, все взоры которых были обращены к Муди, — в ближайшие месяцы мы будем иметь честь принимать у себя чрезвычайно волнующее мероприятие, какого еще не было в этом веке. С громадным удовольствием сообщаю вам, что в этом году в Хогвартсе состоится Турнир Трех Волшебников.

Дафна, до этого не сводившая возмущенного взгляда с нового преподавателя, вытаращила глаза на директора.

— Вы ШУТИТЕ! — крикнул кто-то со стороны гриффиндорского стола. Его поддержал хор нестройных голосов.

— Знаете, ребята, — громко сказала Дафна, — мне кажется, в этом году нас решили пустить на пушечное мясо. Грозный Глаз, Турнир....

Астерия оглядела восторженные лица студентов других факультетов. Они разительно отличались настроением от слизеринцев, большинство из которых выглядели возмущенными. Из всех присутствующих только у Грейнджер, пожалуй, был довольно обеспокоенный вид.

— Выдвигать свою кандидатуру могут только те ученики, которым уже исполнилось семнадцать. Таковы новые правила Турнира, — вещал директор. — Я лично прослежу, чтобы...

Он долго объяснял правила и историю Турнира, Астерия восторженно слушала его, хоть и не понимала, зачем так рисковать студентами. Тысяча галлеонов — слишком малая плата за смертельный риск, который, несомненно, ожидал участников.

А в спальне ее уже ждала теплая постель, в которую кто-то из домовых эльфов уже положил грелку. Где-то в подземельях завывали сквозняки, и закрыв глаза, Астерия представила, что она стала школьным чемпионом. Мысль была так абсурдна и приятна, что ее сразу затянуло в водоворот снов, где она боролась с водяными драконами, русалками и сияющими рыцарскими доспехами.

* * *

Вечером следующего дня Астерия мчалась через вестибюль, опаздывая на ужин, когда услышала голос Малфоя, который, намеренно растягивая слова, о чем-то громко спорил с Поттером и Уизли.

— Тут и картинка есть, Уизли! — смеялся Малфой, развернув и подняв перед собой какую-то газету. Астерия вспомнила, что этим утром он уже обсуждал заметку об Артуре Уизли со всеми, кто желал его слушать. — Фотография твоих родителей перед домом — если это можно назвать домом. Твоей мамаше не помешало бы немного сбросить жирок, как считаешь?

Следующие события разворачивались очень быстро. Поттер что-то сказал о Нарциссе, затем Малфой достал волшебную палочку... Оглушительно бахнуло заклинание, а на месте, где стоял Драко Малфой, извивался белый напуганный хорек.

От увиденного у Астерии перехватило дыхание. С одной стороны, это казалось неправильным, потому что профессор Муди не имел права так поступать со студентом, но с другой стороны — это был Драко Малфой, маленькая противная язва с манией величия, который....

— Это лучшее из того, что с ним можно было сделать, — протянул знакомый голос за ее спиной. Она резко обернулась. Какое-то время они с Теодором смотрели друг другу в глаза, не отрываясь. На какой-то миг показалось, что между ними возобновились прошлые отношения, но затем Теодор покачал головой и пошел в сторону Большого зала, даже не взглянув на Малфоя, которому уже вернули человеческий облик.

Это была битва двоих упрямцев, которые, один раз обжегшись, не могли найти в себе силы перешагнуть своё уязвленное самолюбие.

Так потянулись дни. Астерия, никогда не имевшая близких подруг, все же начала общаться с некоторыми девочками со своего факультета. Иногда она встречала в коридорах Джинни Уизли, с которой перекидывалась парой слов, иногда ее останавливал Шеймус Финниган, чтобы рассказать какую-нибудь очередную шутку про ведьму, англичанина и лепрекона, которые зашли в бар выпить кружечку пива. Но это не шло в сравнение с тем чувством, которое она испытывала, когда рядом был упрямый, неулыбчивый Нотт. Она жалела о каждом своем слове, корила себя за поспешность выводов, но ничего не могла поделать. Он проходил мимо нее на завтраке, вечером избегал садиться рядом с ней в гостиной, проводя время в одиночестве или в обществе Дафны и Блейза Забини. Дафна была довольна таким раскладом, хоть иногда сочувственно поглядывала на Астерию. Она не знала о том, что произошло в поместье Ноттов, не знала о догадках Астерии про Кубок мира, да и то, что происходило в магическом мире, ее нисколько не волновало.

Как-то слишком быстро пролетел сентябрь, почти прошел октябрь, в Хогвартс прибыли делегации из Шармбатона и Дурмстранга...

Дафна, свободно лепечущая на французском, не упускала возможности познакомиться с парнями из школы мадам Максим. Иногда, когда Астерия попадалась ей на глаза, Дафна придерживала ее за плечо, и, не переставая обворожительно улыбаться, тянула к очередной жертве, одетой в голубую мантию. Панси Паркинсов в такие моменты тоже старалась не отходить далеко от «злейшей» подруги.

— Salut! — бодро восклицала Дафна, намеренно сталкиваясь в коридоре с каким-то французом.

— Сил-ву-пле, — поддакивала ей Панси, коверкая слова. Она смешно откидывала с глаз мешающую каштановую челку и хлопала ресницами, считая, что это делает её очень привлекательной.

Астерия откровенно веселилась, наблюдая за этими двоими, но все же ясно ощущала, что смеяться с Теодором было бы правильнее. Но он лишь изредка поглядывал на нее, словно проверяя, все ли в порядке, и становился все замкнутее с каждым днем.

Так бы, наверное, продолжалось вечно, если бы не один хаффлпаффец и его тотальное невезение на уроке зелий.

* * *

— Значит, заходит в бар вампир и говорит... — наморщил лоб Шеймус, вспоминая анекдот. — Нет, погоди, банши заходит в бар и встречает там вампира...

— Асти! — громко крикнула Дафна, мчась к ней со всех ног. — Асти, там такое! — Она затормозила буквально в полушаге от сестры, едва не врезавшись в Шеймуса. — Финниган? — пробормотала она, сморщив нос.

— Гринграсс, — ответил ей с той же интонацией Шеймус. Дафна пробурчала что-то о золотых часах, которые она, к счастью, оставила в гостиной.

— Что случилось? — поторопила ее Астерия, которой эти представления на тему принадлежности к ирландцам уже изрядно поднадоели.

— О, — опомнилась Дафна, все еще смотря на недоумевающего Шеймуса недобрым взглядом. — Там Нотт... Идиот Финч-Флетчли взорвал свой котел, Нотту здорово досталось. Мне, кстати, тоже. — Она потрясла забинтованной ладошкой перед носом у сестры.

— Ему сильно плохо? — испуганно переспросила Астерия, не обращая внимания на руку сестры. — Он в Больничном крыле?

— Ну да, Снейп его туда и ... — пожала плечами Дафна. — Ну, куда ты побежала, он же все равно спит!

— Дурочка, — покачала она головой, глядя в спину стремительно удаляющейся сестры. — А ты что на меня смотришь? Нет у меня золота, говорю же. Нет!

Она топнула ногой и, тряхнув волосами, отправилась назад в подземелья.

— Красивая, — почти с восхищением пробормотал Шеймус. — Но, какая же глупая...

* * *

— На четвертой койке, — добродушно сказала мадам Помфри, когда Астерия, тяжело дыша, вбежала в медпункт. — Только не шуми, ему нужно отдохнуть.

— Спасибо, — прохрипела девочка и, стараясь дышать носом, подошла к указанной кровати, отгороженной от остальных ширмой.

Теодор лежал на спине, а почти все его лицо закрывала белая марля, пропитанная каким-то раствором, от запаха которого у Астерии закружилась голова.

— Асти, — утвердительно сказал Теодор, словно ни секунды в этом не сомневался. — Пришла.

— Пришла, — вздохнула она, присаживаясь на край кровати. — Как ты?

— Заживет, — спокойно ответил он. — Знал бы, что ты придешь, давно бы так сделал.

— Дурак, — возмутилась Астерия. Теодор ничего не сказал, только пошарил рукой по простыне, ища ее руку. Переплетая с ним пальцы, она подумала, что именно этого, такого дружеского и такого... теплого, родного жеста ей и не хватало все эти недели.

— Ты простила меня? — хрипло спросил Теодор, большим пальцем поглаживая тыльную сторону ее ладони. — Простила?

— С самого начала, — просто ответила она. Теодор удовлетворенно вздохнул, подтягивая одеяло под горло.

— Я не мог тебе рассказать, нас проверяло Министерство... И эти обыски... Я просто не мог... Муди следил за нашим домом, а отцу было плевать... Ему плевать... И мама...

— Я знаю. Я знаю.

— А эльф, — Теодор судорожно сжал ее ладонь. — Я не хотел, это вышло случайно... Я... Магия ... Он просто оказался не в том месте... Я не хотел...

Сейчас она готова была поверить ему снова. Он был единственным, кому она могла поверить. Единственным, кому она хотела верить.

Она всегда будет считать его другом, но приближалось то, чего ни Астерия, ни Теодор упрямо не хотели замечать.

В Литтл-Хэнглтоне, в доме, который по-прежнему звали домом Риддлов, на ковре у камина лежала огромная змея.

— Ужин подан, Наджини, — сказал кто-то и дикий смех, отдаленно напоминающий шипение, огласил тёмную комнату.

Осторожно ступая босыми ногами по мерзлой листве, девушка в темной мантии, накинутой впопыхах поверх голубой ночной сорочки, шла за призрачным зайцем, который, легко отталкиваясь лапами от земли, вел ее все дальше и дальше в лес.

Она шла вперед, пробираясь сквозь густые заросли можжевельника, стараясь не отставать, казалось, что неумолимая сила влечет ее туда, подталкивая, дергая за подолы и руки, заставляя идти быстрее.

Вдруг заяц остановился и, приподняв настороженно ухо, прислушался. Девушка тоже замерла, не в силах сделать ни шага. Заяц вертелся на месте, испуганно водил носом, словно что-то учуяв. Вдруг раздался треск ломаемых веток, и зверь сорвался с места.

— Стой, стой! — закричала девушка, бросаясь следом. Сердце бешено стучало, дышать становилось все сложнее, и когда она уже почти падала от усталости, заяц исчез.

Она стояла на поляне, залитой лунным светом. Земля была усыпана сотнями мелких белых цветов, которые так контрастировали с замерзшим лесом. Девушка сорвала один, но тут же выронила, услышав голос за спиной.

— Это ветреница, анемона, если хочешь знать, — вкрадчиво сказал кто-то старческим голосом. — Дивное растение, цветет только в день полной луны.

Астерия испуганно обернулась. Спрятанную в тени избушку было трудно заметить с первого взгляда, но теперь девушка не могла понять, как раньше ее не увидела. На крыльце сидела старая женщина, закутанная в серебристую шаль. У ее ног Астерия заметила того самого зайца, который привел ее сюда, и сразу успокоилась. От этого животного веяло теплом и при виде его на душе становилось легко.

— Нарви мне еще цветов, — приказала старушка. — Да смотри под ноги, не хватало еще, чтобы ты потоптала остальные.

Астерия  подчинилась и, собрав охапку цветов, осторожно приблизилась. Старая ведьма махнула рукой, указывая сначала на плетеную корзину, из которой она то и дело вытаскивала по цветку, а потом и  на низенький табурет возле нее. Некоторое время они сидели молча. Старушка плела венок, чередуя белые анемоны с синими цветками, названий которых Астерия не знала.

Наконец, последний цветок был вплетен. Ведьма поднялась, кряхтя, со своего места и поманила Астерию пальцем, заставляя следовать за ней в хижину. Старуха шла неторопливо, словно опасалась рассыпаться, а из ее рукавов несколько раз падали черные перья.

Внутри хижины не было ничего, кроме высокого зеркала в черной раме и двух свечей, стоящих у его основания, разве что с деревянных балок низкого потолка свисали аккуратные пучки засушенных трав, от которых исходил  дурманящий аромат.

Словно околдованная, Астерия приблизилась к зеркалу. Ведьма следовала за ней, держа в руках тот самый венок из бело-синих цветов.

— Зачем я здесь? — прошептала Астерия. — Кто вы?

Ведьма не ответила, опуская на ее голову венок. Только сейчас, глядя в отражение, Астерия заметила, что на ней уже нет мантии. Теперь она стояла перед зеркалом в простом белом платье.

— Кто вы? — вновь прошептала Астерия, не в силах отвести взгляд от своего отражения.

— Белая, словно анемона, ты расцветаешь в одиночестве, а тот, кому принадлежит твое сердце, гниет, —зашептала старуха. Зеркало зарябило и отражение исчезло. Астерия не видела там себя, только птицу, напоминающую черного дрозда, которая кружилась там, за чертой, билась о края рамы, теряя перья.

Астерия встряхнула головой и огляделась. Она вновь стояла на  поляне, только цветы на ней были не белые, а синие.

— Аконит, — произнесла старушка, неожиданно появляясь рядом. Она сорвала один цветок и поднесла его к лицу Астерии, чтобы та смогла его разглядеть. — Цветок-защитник, оберег, но вотри его в кожу или съешь листок — он отравит твою кровь.

Астерия испуганно сорвала с себя венок — среди белых анемон были вплетены цветки аконита. Она не узнала его! В отчаянье она отшвырнула ядовитый венок, вытирая руки о платье, но ведьма вдруг рассмеялась. 

— Уже слишком поздно, яд в твоей крови, бежит по твоим жилам, подбирается к сердцу.

— Я умру? — прошептала Астерия. Ее ноги слабели, и она упала коленями на траву, стараясь держать глаза открытыми. — Умру?

— Цветок Сатурна, синий, как его глаза, он разрушит тебя изнутри... — шептала ведьма так ласково, словно рассказывала сказку, гладила ее по волосам. С каждым ее касанием тяжелела голова, наливались свинцовой тяжестью веки.

— Зачем вы отравили меня? — из последних сил прошептала Астерия. Ведьма покачала головой.  — Это сделала не я, а задолго до меня.

Астерия почувствовала прикосновение к своему лицу. Последним, что она видела, было черное крыло, закрывающее ее глаза. Тихое пение, похожее на звуки флейты, раздалось рядом, а затем стихло.  

— Гринграсс! Гринграсс!

Вся в холодном поту Астерия открыла глаза. Над ней склонялась Дороти Причард — соседка Астерии по комнате.

— Ты пропустила завтрак, — сердито провозгласила Дороти. — И вот-вот пропустишь начало трансфигурации. Старая кошка  — не Снейп, баллы снимет.

Астерия провела рукой по лицу, словно снимая липкую паутину. Ее все еще била дрожь, но детали сна стремительно пропадали из памяти. Она помнила лишь запах каких-то трав...

— Гринграсс! — Дороти топнула ногой. — Да ты вообще меня слушаешь?

— Нет, — честно покачала головой девушка. — Что ты говорила?

Дороти вспыхнула от возмущения и отпустила полог, позволяя ему скрыть кровать.

— Скажу кошке, что ты захворала, — бросила она. — И лежишь при смерти.

— Спасибо, — крикнула ей вслед Астерия и отправилась умываться, все еще стараясь вспомнить свой сон.

* * *

— Будет бал! — крикнула Дафна, догоняя Астерию после первого урока. Та как раз возвращалась из библиотеки — вместо трансфигурации, которую она так неудачно пропустила, девочка отправилась прямо к мадам Пинс. Теперь она держала в руках один из экземпляров «Сказок барда Бидля», чему была несказанно рада.

— Здорово, — попыталась изобразить улыбку Астерия. — Мама о чем-то таком упоминала летом, разве нет?

— С кем ты пойдешь? — спросила Дафна и сразу же хлопнула себя по лбу. — Ой, какой глупый вопрос... Конечно со своим Ноттом... А вот Панси уже успела заграбастать себе Малфоя, представляешь?  Сразу после того, как Снейп объявил о бале... Ох, я ее просто ненавижу... Эй, Браун! С кем ты идешь?

Астерия растерянно смотрела вслед старшей сестре. С Ноттом? На бал?

* * *

С каждым днем мысль о предстоящем событии заставляла Астерию нервничать все больше. Теодор, казалось, и не думал приглашать ее, да и каждый раз, когда кто-то заводил разговор о танцах и партнершах, он презрительно поджимал губы, словно сама мысль об этом казалась ему недопустимой и абсурдной.

За последнее время  он сильно похудел, под его глазами залегли темные тени, казалось, что он чем-то сильно обеспокоен,  но на вопросы о своем состоянии только отмалчивался или переводил тему.

После обеда Нотт часто закидывал сумку на плечо и уходил в восточное крыло замка. Он усаживался на широкий подоконник, прямо под витражным изображением Пия Премудрого, и читал. Почти всегда он просил Астерию с  ним не ходить, но в этот день она нарушила его  запрет и теперь тихо сидела рядом, подперев рукой голову.

Было интересно наблюдать за изменениями на его лице, когда он что-то читал. Он то хмурился, возвращаясь назад на несколько страниц, закусывал губы, то одобрительно кивал, когда автору удавалось отразить его собственные мысли в книге.

— «Побег чужого корня вырастет, чтобы стать яростным и сильным врагом чужого дерева», — вслух прочитала Астерия, заглянув ему за плечо. — Что это ты читаешь? — осторожно спросила она.

— О древних рунах, — откликнулся Теодор. — И чистоте крови... Племя должно хранить свою чисто­ту; племя не должно «зарастать» корнями чужого древа.

— И ты в это веришь? — удивленно спросила Астерия. — Разве не ты как-то сказал, что...

— О, ты не понимаешь, — с жаром ответил Теодор, откладывая в сторону книгу. — Речь идет не об возможности грязнокровок колдовать! Нет, речь идет о чистоте рода! Одно дело  — если маглы вдруг рожают волшебника, это замечательно, ведь, по сути, он является родоначальником новой магической семьи! Полукровки... Если полукровка рожден в союзе чистокровного волшебника и  маглорожденной ведьмы — это тоже хорошо, это способствует предотвращению вырождения одного из древних родов, уменьшается вероятность родить сквиба... Но если это союз маглы и чистокровки? «Чужеземные образы Крови из детей Человеческих Светлый Дух изгоняет, а смешение Крови приводит к погибели…, и сей Род, вырождаясь, погибает, не имея потомства здорового, ибо не будет той внутренней силы, что убивает все хвори-болезни…». Это не маги... Пятно на древнем роде, это зараза, которая разрушает магию изнутри... Сколько сильных волшебников рождалось в таких союзах? Ни одного! Я думаю, что стоит...

— Эй, привет, — неуверенно пробормотал Шеймус, и друзья вздрогнули от неожиданности. — Финниган? — удивленно приподнял бровь Теодор, смерив однокурсника тяжелым взглядом.  — Мы тут вообще-то общались...

— Ээ... Астерия, — пробормотал гриффиндорец.  — Я подумал...

— Вот уж новость, — хмыкнул Теодор, за что получил тычок в бок от подруги.

— Я подумал... Ты нехочешьпойтинабалсомной?

— Что? — переспросила Астерия.

— На бал? Со мной пойти? — повторил Шеймус,  старательно глядя на ее левый туфель. — Хочешь?

 — На бал? — фыркнул Теодор, спрыгивая с подоконника. — Ты приглашаешь... ее? А ты мог себе представить, что она уже идет кое с кем?

— Да? — вмешалась Астерия. — С кем же?

— Со мной, —  твердо  сказал Теодор, засовывая руки в карманы. — О, — вздохнула Астерия, стараясь скрыть довольную улыбку. — Да, Шеймус, извини, но я уже иду с Теодором.

— Вот как, — кивнул Шеймус. — Значит... Я пойду, увидимся еще...

Он повертелся на месте, словно не мог понять, в какую сторону ему следует идти.

— Так на чем мы остановились? — ухмыляясь, спросил Теодор, вновь устраиваясь на подоконнике. — Ах, чистота крови... Точно...

— Знаешь, но ведь на свете нет ни одного волшебника и ни одной волшебницы, в чьих жилах не текла бы какая-то доля магловской крови, — неуверенно сказала Астерия. — Разве это не означает, что теория, о которой ты говоришь, ошибочна?

— Понимаю, — кивнул Теодор. — Но чем больше я думаю над этим вопросом, тем чаще ко мне приходит мысль о том, что было бы, если бы не было грязнокровок? Насколько сильны были бы волшебники? Замкнутый круг... Маглы нужны, чтобы не рождались уроды, но из-за маглов мы становимся слабее, вынуждены прятаться в своих норах...

— А ты, правда, пойдешь со мной на бал? — перебила его Астерия, которой не нравился  этот блеск в глазах лучшего друга. Слишком уж напоминали его идеи о Том-кого-нельзя-называть.

— Ну не могу же я позволить тебе пойти туда с этим гриффиндорским пнем! — пожал плечами Теодор. — Вообще, я все понять не могу, с чего вдруг ты с ним общаешься? Мне это совсем не нравится.

— А мне не нравится Малфой, —  отрезала Астерия. — Пойдем, скоро конец перемены.

— Мне он тоже не нравится, — пробурчал Теодор, подхватывая свою сумку за ремешок. — И вообще, при чем тут это? Эй, Гринграсс, что ты имела ввиду?

* * *

На рождественские каникулы многие ребята, начиная с четвертого курса, оставались в школе, чего до этого не случалось. В одну из ночей случилась настоящая снежная буря, так что на утро замок и окрестности буквально утопали в сугробах. Голубая карета Шармбатона стала походить на огромную ледяную тыкву, а с мачт и снастей дурмстрангского корабля  свисали тяжелые витые сосульки.

Утром Рождества,  визжа от восхищения, в комнату третьекурсниц Слизерина ворвалась Дафна, размахивая двумя одинаково упакованными свертками.

— Просыпайся, — толкнула она в бок сестру и принялась сдергивать с нее одеяло. — Ну же, Асти, вставай!

— Да что такое? — пробормотала заспанная Астерия, с трудом приоткрывая глаза. Некоторые ее соседки по комнате попрятали головы под подушки, и Астерия очень хотела последовать их примеру. Она взглянула на часы — всего пять.

— Дафна, ну что стряслось? — спросила она, зевая и потягиваясь. — Можно было бы и немного поспать...

Сестра фыркнула и быстро уселась на кровать, показывав Астерии на свертки.

— Мораг принес мамин подарок и швырнул мне его прямо на голову. Не знаю, кто его впустил в подземелья,  никто не признается. Я не могу заснуть, — пожаловалась она. — Хотела открыть подарок с тобой, но не могла дождаться и шести... Давай откроем, а? Астиииии....

— Ладно, — сжалилась Астерия. — Какой тут мой?

Через несколько секунд спальню огласил еще один счастливый визг — Дафна увидела свою праздничную мантию.

Затем Астерия смогла еще немного подремать, а после, встретившись в гостиной с Ноттом, поблагодарила его за книгу, которую он ей подарил,  и они вместе отправились завтракать.

Дафна же осталась в гостиной, доводя  Панси до белого каления мантией, что стоила на целых десять галлеонов дороже, чем та, которую получила Паркинсон.

Столы в Большом зале так и ломились от жареных индеек, пудингов и всевозможного волшебного печенья,  Астерия с огромным трудом, но все же заставила Теодора нормально поесть.

Затем они отправились прогуляться, наблюдая за снежной битвой, которую устроили гриффиндорцы во главе с Поттером и одним из многочисленных Уизли. Около четырех прибежала Дафна, закутанная сразу в несколько теплых шарфов, и утащила сестру готовиться к балу, грозя ей немедленной расправой, если она не послушается. Как оказалось позже, Дафна разругалась с Панси и очень нуждалась в силовой поддержке, ведь Паркинсон была сильна во всевозможных сглазах.

— Уже шесть, Асти, может, начнешь собираться? — спросила Дафна, проводя по гладким темным волосам расческой, позволяя им мягким водопадом струиться по спине.

— Успею, — невнимательно пробормотала Астерия, переворачивая страницу книги, которую она читала. «Новейшее издание магических историй» Амадеуса Рассеянного — Теодор знал, что подарить подруге.

— Разве ты не хочешь выглядеть здорово? — поинтересовалась Дафна, надевая серьги.

— Какая разница? — пожала плечами Астерия, наблюдая за действиями сестры из-за книжной обложки. — Это всего лишь какой-то глупый бал...

Дафна обернулась, уперев руки в боки. Она еще не надевала мантию — темно-синюю, приталенную, так похожую на платье, поэтому стояла в одном халате, но даже так умудрялась выглядеть здорово. Астерия невольно вздохнула. Дафна это заметила и, немного посомневавшись, все же сказала:

— Знаешь, Астерия... Ты невозмутима просто до бешенства, понимаешь? До скрежета в зубах! Невозмутимая до возмущения... Таких людей, как ты, хочется пинать еще больше, чтобы проверить на прочность, чтобы узнать — выдержит ли, сломается ли? Ты катастрофа, настоящая катастрофа... Ты думаешь, что ты чем-то отличаешься от других. Да, ты вырываешь куски из жизни, из книг... Но что из этого? Что из этого? — сказала сестра. — Научишь жить в этом мире, в нашем мире, не в том, который существует в твоей голове. Потому что это — реальность, а то, чем ты живешь... Это сказки, всего лишь сказки... А реальность — вот,  — она обвела рукой комнату. — Здесь... И этот дурацкий бал — реальность... Хватит делать вид, будто все, что происходит, тебя не касается! Я устала от тебя такой, понимаешь? Я не знаю, как с тобой себя вести, ты словно здесь, но мысли у тебя в какой-то другой Вселенной...

Астерия молчала, глядя на сестру. Она и представить себе не могла, что ту так волнует ее поведение.

— Ты хочешь, чтобы я... Ты... — попробовала она что-то сказать, но слова не шли.

— Просто будь нормальной, пожалуйста... — взмолилась Дафна.

— Я просто не считаю, что мне нужно это все, — неопределенно махнула рукой Астерия. — Эти украшения и все такое... Это не поможет.

Дафна нахмурилась.

— Что ты имеешь ввиду?

— Ну... Ты красивая, тебе нужно, а я... Я всегда вторая... Для всех... Но это ничего, я привыкла, — сбивчиво пробормотала Астерия,  стараясь не смотреть сестре в глаза. — Это то, что всегда было и будет, ничего тут ...

Дафна молчала, глядя на нее во все глаза. Затем, не произнося ни слова, потянула сестру за собой и поставила перед зеркалом.

— Что ты видишь? — спросила она растерянно.

Астерия пожала плечами. Все, как и всегда. Бледная кожа, светло-карие глаза. Словно по какой-то насмешке судьбы у Дафны были темные волосы, как у отца, и голубые глаза, как у матери, а Астерия получила все в точности, до наоборот — глаза отца и волосы матери. Всегда, когда она смотрелась в зеркало, она казалась себе лишь серой, нет, бесцветной тенью сестры, словно природа решила пошутить над ней, отдав старшей Дафне не только всю любовь родителей, но и их самые лучшие черты. Да еще и эта дурацкая маленькая родинка над левым уголком губ... Словно пятно от чернил.

— Ничего особенного, — сказала она едва слышно.

— Ничего особенного? — повторила Дафна. — Асти...  Да я горло бы кому-то перегрызла только за то, чтобы у меня были такие данные, как у тебя. Я же обычная... Таких девочек, как я, в Хогвартсе полно, мне приходится столько сил тратить на то, чтобы меня замечали! А ты... А тебе это не нужно, ты и так выделяешься... Если бы ты еще не была такой странной.

Она грустно улыбнулась и, подхватив свою мантию, отправилась переодеваться. Астерия же осталась перед зеркалом, переваривая услышанное. Сестра ей завидовала?

* * *

Леди Гринграсс действительно постаралась на славу. На Дафну, которая кружилась в центре зала с Блейзом, обращали внимание. Панси, которая больше  напоминала  огромное розовое пирожное, сидела, надувшись. Из Малфоя, облаченного в бархатную черную мантию, вышел отвратный кавалер.

Астерия сидела одна — Теодор, сославшись на какие-то дела, пообещал прийти позже. Но банкет уже закончился, а его все не было. Несколько раз к ней подходили мальчики — двое из них были из Шармбатона, с одним она даже чуть потанцевала под пристальным взглядом Дафны, затем подошел угрюмый Гойл, от которого она едва отвязалась.

— Привет,  — прозвучал голос за спиной. От шума музыки, которую играли «Ведуньи» было трудно различить голос, и Астерия подумала, что это снова Гойл.

— Нет, Грег, я не хочу танцевать, — пробормотала она, не поворачиваясь. — Я же тебе уже говорила...

— Грег? — Теодор плюхнулся рядом на скамью. — Что еще за Грег?

— Малфоевский телохранитель, кто же еще, — буркнула Астерия. — Где ты так долго был?

— Дела, — уклончиво сказал Нотт. —  Потанцуешь со мной? — он привстал, галантно подавая ей руку. На нем была новая черная мантия под горло с серебряными заклепками вместо пуговиц.

— А что это за цветок? — спросила она, — заметив маленький букетик в его петлице. — Такой знакомый, а названия вспомнить не могу.

— Аконит, — сказал Теодор и уверенно положил руку на ее талию.

* * *

У лабиринта внезапно вспыхнул свет и буквально из воздуха на поле появился Поттер, сжимающий в одной руке сверкающий Кубок, а в другой прижимая к себе чье-то тело.

— Он мертв! Он мертв! Седрик Диггори! Мертв! — пронеслось по взволнованной толпе.

На следующий вечер Большой зал был задрапирован черным. Со своего места поднялся профессор Дамблдор и в зале, в котором  не было шумно,  повисла мертвая тишина. Даже за столом Слизерина все обратились в слух.

Астерия покосилась на друга — со вчерашнего вечера, едва стало известно о смерти Диггори, Нотт не проронил ни слова, запершись в спальне. Теперь же он сидел, белый, словно смерть, и неотрывно смотрел на директора, будто отчаянно желал услышать что-то успокаивающее.

— Седрик обладал многими достоинствами, — заговорил Дамблдор. — Он был хорошим верным другом, любил труд, высоко ценил справедливость. Смерть его подействовала на всех вас, независимо от того, знали вы его или нет. Поэтому я думаю, вы имеете право узнать, как это случилось.

Астерия взглянула на директора, с ужасом ожидая того, что он скажет.

— Седрика Диггори убил Лорд Волдеморт.

По залу пронесся взволнованный шепот. Одни смотрели на Дамблдора с ужасом, другие — с недоверием. Малфой обменялся взглядами с Крэббом и Гойлом, словно им было известно что-то, недоступное остальным.

— Нотт? — едва слышно произнес Драко. Теодор помедлил, а затем кивнул. Малфой довольно усмехнулся.

Чемоданы были упакованы, на улице сияло солнце и даже в подземельях, в которых обычно гуляли сквозняки, было на удивление тихо.

— Тед? — позвала Астерия, постучавшись в комнату мальчиков. — Могу я войти?

Никто не ответил, и Астерия толкнула дверь. Друг сидел на полу возле открытого чемодана, в который не было упаковано и половины вещей, и невидящим взором смотрел на свои ладони.

— Это правда? Он вернулся? —  тихо спросила она, присаживаясь рядом.  — Это действительно произошло?

Теодор шумно выдохнул и вдруг уткнулся лбом в ее колени,  словно ребенок, ищущий защиты. Она погладила его по волосам, чувствуя, как мокнет мантия от его слез.

— Все будет хорошо,  — прошептала она.  — Ты не обязан становиться на его сторону...

Через какое-то время он отстранился, пряча глаза.

— Иди, пожалуйста, — тихо сказал он. — Я должен собрать чемодан.

Астерия кивнула и уже у дверей обернулась:

— Ты не обязан становиться на его сторону, — упрямо повторила она и вышла, осторожно прикрыв дверь.

Едва она вышла, он с силой замолотил кулаками по кровати, а затем сполз на пол, запустив пальцы в волосы.

— Прости...

Солнце, казалось, избегало этот угрюмого вида трехэтажный особняк в одном из пригородов Лондона. Обыкновенная магловская улочка, наполненная аккуратными домиками с цветочными клумбами и низкими белыми заборчиками, казалась лишь декорацией, которая по какой-то случайности, оказалась здесь.

Маглы, спрятавшись от жары в своих уютных гостиных, не замечали ни странного дома, находившегося с ними по соседству, ни узловатых деревьев, ограждавших особняк вместо забора, ни странного подростка в одном из грязных окон, не завешанных темными занавесками.

Подпирая щеку, Теодор сидел за дубовым столом и смотрел на улицу, где, весело смеясь, играли дети. На пожухлой лужайке соседнего дома, забравшись на трехколесный велосипед, ездила маленькая девочка со смешными бантиками на растрепанных косичках. За ней с радостным лаем бегала собачка, всем своим видом показывая, что нет пса счастливей.

Теодор скривился. Маглы. Они еще не знали, что их ждало, они не чувствовали напряжения, зависшего в воздухе, не видели темных теней, скользящих мимо их домов по ночам.

Он едва сдержался, чтобы не ударить кулаком по столу. Маглы были такими неосмотрительными, такими недальновидными... Они доверчиво глотали выдумки их правительства про то, что им ничего не угрожало. Конечно, они не могли ничего знать. Наверняка, Тёмный Лорд еще не набрал нужной ему поддержки, чтобы приступить к решительным действиям, но Теодор знал, что это ненадолго. Неделя, месяц, может быть год. Угроза перемен отчетливо ощущалась и эта ленивая тишина, в которую был погружен весь мир, была лишним тому подтверждением.

Теодор перевел взгляд с окна на стол, где лежала развернутая на середине газета. «История в стиле Гарри Поттера», которая заставила его согнуться со смеху всего несколько часов назад, теперь вызывала только раздражение.

Маги ничем не отличались от этих грязных маглов. Они закрыли глаза на то, что произошло на Кубке мира, затем просто плюнули на факт убийства глупого хаффлпаффца на Турнире, они не слушали ни Дамблдора, этого известного борца за справедливость и открытого маглолюба, ни Гарри Поттера, которого раньше обожествляли. Они хотели уничтожить миф о мальчике-герое, смешать его с грязью, лишь бы он своим видом и речами не привнес в их спокойную жизнь правду.

Теодор сжал и разжал кулаки, разминаясь. Он уже и сам не знал, как следует относиться к происходящему. Возвращаясь от Темного Лорда, его отец, мертвенно-бледный, долго сидел перед камином, вглядываясь в тлеющие угли, словно они могли дать какую-то подсказку. Он говорил, что появилась надежда, что все изменится, что настанет новый порядок, что волшебники достигнут величия, о котором не смели даже мечтать.

Но Теодор видел в его глазах, там, за этой непоколебимой уверенностью, что плескалась в его темных зрачках, искру почти животного страха. Он смотрел на своего отца, такого гордого и сильного, и видел, что уже ничего не будет прежним. Он видел сломанного человека, которого загнали в угол, видел дрожащие пальцы, из которых иногда выпадала вилка за ужином, видел вздернутый подбородок и поджатые губы, когда метка вдруг начинала гореть от адской боли, вызывая раба к его хозяину.

Теодор слабо застонал, обхватывая голову руками. Он не знал, что делать, во что верить. Такие, как Малфой, спали спокойно, уверенные, что их не коснется тот ужас, что, безусловно, когда-нибудь наступил бы. Но Теодор знал, что за дела родителей будут расплачиваться дети. При любом исходе. Он знал, что ему придется принять сторону. Он знал, что ему предстоит биться за идеалы. Да только... Не было у него никаких идеалов. Он не верил ни во что.

Теории о чистоте крови, верховенстве волшебников над маглами, порабощении их, истребление грязнокровок казались ему просто смешными. Единственным чувством, которое он не подвергал сомнению, была жажда мести.

— Ты должен отомстить за свою мать, — хрипло говорил отец, хватая его за плечи и дыша перегаром. — Ты должен сделать все, чтобы эти грязнокровые куски дерьма молили о пощаде.

Теодор закрыл глаза. Последняя пьяная выходка отца стоила жизни домового эльфа. Что-то громко клацнуло на первом этаже и тотчас возле парня возникла старая Минди.

— Мастер Теодор, — испуганно пропищала она, дергая Теда за штанину. — Ваш отец, он вернулся...

Теодор молниеносно вскочил на ноги, оттолкнув от себя перепуганного эльфа, и прислушался. На ступеньках послышался грохот, затем грязная ругань.

— Мастер Теодор, — вновь пискнула Минди. — Прикажите ему помочь, пожалуйста.

Теодор покачал головой. После того, что произошло прошлым летом, он запретил эльфам приближаться к отцу, когда тот пьян.

— МИНДИ! — заревел голос на лестнице. — НЕМЕДЛЕННО СЮДА!

— Мастер... — взмолилась эльфийка. Ее большие выпученные глаза наполнились слезами.

Он не хотел подвергать ее опасности. Почему живые существа должны страдать по какой-то странной прихоти судьбы? Как бы поступила Астерия?

— Вон, — прошипел Теодор так тихо, как только мог. — Я приказываю тебе не появляться дома сегодня.

Эльфийка вздрогнула от ужаса, но все же поклонилась, от чего ее длинные уши мазнули по пыльному полу, а затем с громким хлопком исчезла.

Вновь скрипнула лестница, а затем дверь в комнату Теодора просто разлетелась на сотню маленьких кусков, а с потолка и стен посыпалась мелкая труха.

Теодор едва успел отскочить и закрыть лицо рукой, спасая глаза от щепок, полетевших в его сторону. В развороченном дверном проеме появился Нотт-старший. В его руках была волшебная палочка, и он уверенно направлял ее конец на сына.

— Ты! — прорычал он, нетвердой походкой направляясь к Теодору. — Неблагодарная сволочь...

Он пошатнулся, но все же сумел устоять на ногах, отставив одну руку в сторону для равновесия. Теодор чуть попятился к стене, стараясь найти путь для бегства.

— Куда подевались все домовые эльфы? — вкрадчиво спросил отец, все еще направляя на него волшебную палочку. — Почему ни один не пришел на мой зов, сын?

Теодор сглотнул, продолжая пятиться, но все же ответил: — Я отпустил их. Мужчина замер, а затем в два шага преодолел разделяющие их с сыном метры и схватил его за горло, придавливая к стене.

— Ты, мелкий сопляк, — прорычал он, — больше не посмеешь этого сделать. Ты, верно, запамятовал, за что мы боремся. Они наши слуги, мразь, и ты должен с этим считаться, а не раскидываться нашим имуществом направо и налево.

Он сильнее сдавил горло сына, от чего Теодор захрипел, начиная задыхаться.

— Ты понял меня, сын? — Теодор отчаянно закивал. — Не повторяй ошибок полукровок, — сипло сказал мужчина и разжал пальцы, позволяя сыну сползти на пол. — Не повторяй моих ошибок.

Уходя из комнаты, он вдруг обернулся и, смерив сына, который жадно глотал воздух, презрительным взглядом, бросил:

— Поработаешь вместо эльфа сегодня, раз не понимаешь ценности слуг.

Теодор не ответил, продолжая растирать горло, на котором уже расцветали багровые синяки.

Он знал, что сегодня отец поплатился за свою ложь о том, что свои преступления он совершал под «Империусом». Тёмный Лорд не прощал подобных вещей.

Уже вечером, подлив отцу в огневиски сонное зелье, он накрыл его первой попавшейся под руку мантией, и всмотрелся в его лицо, сохранявшее суровое выражение даже во время сна. Губы Нотта-старшего шевельнулись, и Теодор затаил дыхание, вслушиваясь.

— Оливия, — прошептал отец. Столько лет прошло, но он все еще любил ее. Помнил ее. Хотел отомстить за нее.

Внутренности Теодора скрутило от боли, словно кто-то со всей силы ударил его под дых. Ненависть и жажда мести... Единственное, во что он еще не отчаялся верить.

И еще девочка, ради которой он продолжал балансировать на грани. Ради нее он старался найти выход, ради нее он отчаянно боролся с самим собой, со своей темной стороной, которую она никогда не должна была узнать.

* * *

Графство Оксфордшир, затянутое утренним туманом, все еще спало. Во дворе поместья Гринграссов копошились куры, ветер лениво покачивал веревочные качели, свисавшие с одной из крепких ветвей старого дерева. Несмело подавали голос птицы, готовясь петь обычные утренние трели.

Большая стрелка на старинных часах с едва слышным шорохом переместилась на отметку три, маленькая же замерла на пяти.

Астерия обмакнула кончик пера в чернильницу и задумалась. За окном зашумели яблони, на кухне закопошилась кухарка-эльфийка, замешивая тесто для пирога, в своей комнате на другой бок перевернулась Дафна, садовник Джонсон, почесывая голову, отправился в конюшни, где крылатая абраксанская лошадка Дора недавно привела потомство.

Астерия перечеркнула строчку и отложила перо в сторону, подпирая голову рукой. Ее длинные светлые волосы были распущены и спадали на спину волнистым водопадом. На плечах поверх белой ночной рубашки был накинут синий платок.

Вглядываясь в природу за окном, Астерия незаметно для себя задремала. Вместе с тем случилось сразу несколько вещей. Ее рука задела чернильницу, которая слетела со стола, разбившись на мелкие осколки. На кухне пискнула эльфийка, испугавшись внезапного звона. Мисочка с фруктовой начинкой для пирога выскользнула из ее лапок и разбилась. Дафна, услышав сквозь сон шум, попыталась перевернуться на другой бок, но так как она уже была на краю кровати, свалилась с постели с отчаянным визгом.

Чуткий сон мистера Гринграсса мгновенно перервался и он, открыв глаза, уже привычно закричал:

— АСТЕРИЯ!

Когда причитания Дафны стихли, и дом вновь погрузился в утреннюю тишину, Астерия наспех оделась и выскользнула через черный вход в сад, где, усевшись на качели, стала ждать.

Вскоре в доме послышалось хлопанье дверей и оконных рам. Дафна, окончательно проснувшись, распахнула окно, высунувшись из него почти по пояс.

— Эй, Асти! — крикнула она, махая сестре. — У меня на столе лежит письмо для тебя! Я сейчас его открою!

Увидев, как всполошилась Астерия, она засмеялась и нырнула обратно в комнату. Астерия улыбнулась. Сестра, хоть и казалась взрослой внешне, все еще была вздорной, задиристой и легкомысленной, как и в детстве.

Сама же Астерия, не смотря на то, что она была младше Дафны на целый год, отличалась рассудительностью и осторожностью, которой так не хватало старшей дочери мистера и миссис Гринграсс.

После событий на Турнире Трех Волшебников в жизни семьи Гринграсс, казалось, ничего не изменилось. Мистер Гринграсс чинно работал в отделе Международного сотрудничества, а о возрождении Темного Лорда, казалось, ничего не знал. Астерия узнавала о происходящем из газет, и с каждым днем ей все больше казалось, что опасность, нависшая над магическим миром, всего лишь выдумка полубезумного Альбуса Дамблдора, а бледное лицо Теодора — шутка, а может быть даже кошмарный сон.

Она не была глупой, но уж слишком страшной ей казалась перспектива возрождения того, кто по всем сведениям, был уже много лет, как мертв. Она не могла заставить себя в это верить, хотя детская увлеченность историей о Гарри Поттере все же пробуждала в ее душе росток сомнения в версии Министерства Магии.

Иллюзия спокойствия вдребезги разбилась после полудня, когда Теодор, который не давал о себе знать на протяжении всего лета, внезапно возник в камине их гостиной.

— Нотт? — удивленно приподняла бровь Дафна, когда Теодор шагнул из камина, обтряхивая с мантии золу. — А предупреждать о своем появлении тебя не учили? А если бы камин был закрыт?

— Где твоя сестра? — хрипло спросил Теодор, не обращая внимания на ее негодование. — Мне нужно ее увидеть.

— Пф, — фыркнула Дафна. — И что ты в ней нашел, а?

— Дафна.

— Нет, ну, правда. Она же бука букой. А иногда как глянет из-за своей книги, так и хочется в нее запустить чем-нибудь...

— Дафна, — повторил Теодор упрямо.

Девчонка вновь фыркнула и стряхнула несуществующую пылинку со своего наряда. Теодор ждал, нахмурившись, засунув руки в карманы.

— Ты все еще здесь? — изобразила удивление Дафна, вновь поднимая голову. — Да в саду она, где же ей еще быть. Обложилась своими книжками... Хочешь, я пойду с тобой?

— Нет, спасибо, я смогу найти выход, — отрезал Теодор, но Дафна, не слушая его, вскочила с дивана и, откинув за спину свою длинную косу, улыбнулась.

— Так... Как ты? — спросила она, когда они вышли во двор. — Раньше ты появлялся тут почти каждую неделю...

— Дела, — уклончиво сказал парень, оглядываясь в поисках Астерии. Дафна скрестила руки на груди, а затем обреченно вздохнула, разочаровавшись в собеседнике.

— Ладно... Она там, где качели... За домом.

— Спасибо, — сухо кивнул Теодор. Дафна что-то пробурчала в ответ и уселась на ступеньки, пнув какой-то камешек носком туфли.

Она сидела под старой яблоней, поджав к груди ноги. На ее коленях лежала раскрытая книга, а из немного растрепанных волос торчали травинки. Теодор замер от внезапного чувства при виде ее. Хотелось защитить, обнять, заслонить спиной от всех неприятностей, держать за руку и никогда не отпускать.

Астерия даже не заметила, как он приблизился, и подняла голову только когда услышала знакомое покашливание.

Он стоял перед ней, засунув руки в карманы мантии, и в ее памяти всплыла картинка трехлетней давности. Астерия тогда подумала, что он один из прихвостней ее сестры, а ему показалось, что она такая же избалованная девчонка, как и Дафна. Сколько же воды утекло с тех пор.

— Теодор Нотт, — улыбнулся парень, протягивая ей руку. — Астерия Гринграсс, — ответила ему Астерия и пожала предложенную ладонь.

— Ты помнишь это, — усмехнулся Теодор. — Как мы познакомились...

— Конечно, — кивнула Астерия, откладывая книгу в сторону. — Ты еще тогда спросил, что я читаю.

— А ты сказала, что не намерена терпеть мои насмешки, — сказал он. Астерия только сейчас заметила, как сильно он похудел. У него был нездоровый вид человека, который продолжал расти, но кроме этого он был ужасно уставшим, а под глазами заметны были тени, словно от недосыпа. Он вытянулся и теперь был на добрую голову, а то и больше, выше подруги. Русые волосы довольно сильно отрасли и теперь закрывали уши.

Он улыбался, но как-то напряженно, видно было, что эта улыбка давалась ему с трудом. Его что-то грызло, и Астерия вдруг поняла, что история, которую она услышала в конце учебного года, была чистой правдой. От осознания этого в груди стало как-то пусто, словно воздушный шарик, который был там, лопнул, оставив взамен тревогу.

— Что будет дальше? — спросила она тихо. Улыбка его завяла, будто ее кто-то стер с его лица. Теодор молчал.

— Тед?... — неуверенно начала Астерия.

— Все отлично, Асти, — как-то неискренне, чужим голосом сказал Теодор, не глядя на нее, — все будет хорошо.

Она кивнула и немного отодвинулась, позволяя ему сесть рядом на одеяло. Он молчал, разглядывая свои пальцы. Астерия заметила, что костяшки были немного сбиты, словно он ударял кулаком о стену.

— Малфой стал старостой, — непонятно зачем сказала она, стараясь разбавить повисшее в воздухе молчание.

Теодор оживился, обрадованный сменой темы, хоть в любое другое время упоминание о Малфое вызвало бы в нем только раздражение.

— А кто из девчонок? — спросил он. — Неужели наша Дафна?

— Нет, — засмеялась Астерия, на миг представив себе Дафну в роли старосты. — Выбрали Панси.

— Ох, — театрально вздохнул он. — Тогда я спокоен за подрастающее поколение маленьких змеючек.

Немного помолчав, он добавил: — В следующем году выберут тебя, я уверен.

— О, — вздохнула Астерия. Она не была уверена, что в следующем году им все так же будут доступны такие простые радости, вроде значка старосты или места в квиддичной команде.

Очевидно догадавшись, о чем она подумала, Теодор вновь замолчал, и на его лице появилось прежнее уставшее выражение.

Заметив это, Астерия решительно поднялась на ноги и протянула другу руку.

— Пойдем, — твердо сказала она. — Я хочу тебе что-то показать.

Она повела его в сторону конюшен, где слышалось нехитрое пение Джонсона, который носил лошадям ячменный виски.

— Мой отец уже несколько лет занимается их разведением, — сказала Астерия, открывая ворота конюшни. — Такое редко, где увидишь.

Теодор замер, с восторгом глядя на огромных благородных животных, которые сейчас были заняты принятием пищи.

— Дора на днях привела потомство, — продолжила Астерия, поглаживая золотистую морду одной из лошадей. — Уже нашлись покупатели, представляешь?

— Абраксанская крылатая, — гаркнул Джонсон, незаметно подкравшийся к друзьям. — Настоящая редкость в Англии! А вот тут, — он махнул рукой на два соседних денника, — гранианцы, быстрее их не найти.

— Спасибо, мистер Джонсон, мы дальше сами, — вежливо улыбнулась Астерия. Мужчина закивал, но через пару секунд вернулся, сияя, как начищенный галлеон.

— А может, того, — начал он. — Покататься хотите? Тициану размяться на помешает, да и Дольче по свободе уже тоскует.

— А можно? — глаза Теодора загорелись.

— Отчего же нельзя, — пожал плечами Джонсон, отодвигая на затылок соломенную шляпу, которую норовил стянуть один из серых коней. — Крылья у них подрезаны, так что летать не смогут, да и к хозяйке, — он подмигнул Астерии, — привыкшие, чай, с самого рождения тут в конюшнях живут. Да и тут поле кругом, магла не встретишь.

Астерия смотрела на друга, что со счастливой улыбкой держал в руках два седла, и узнавала в нем того мальчишку, с которым она когда-то сражалась на деревянных палках, воображая, что это рыцарские мечи.

Без всех этих жутких химер за плечами. Без боязни за будущее.

* * *

Когда ребята вернулись в поместье, был уже ранний вечер. Дафна обиженно скрестила руки на груди, наблюдая, как Астерия снимает с Тициана подпругу.

— Могли бы и с собой позвать, — буркнула она, перед тем как вернуться в дом. — Почему все самое веселое всегда достается только тебе...

— Знала бы она, что за «веселье», то не говорила бы так, — пожал плечами Теодор, облокотившись на стену. — Она поссорилась с Паркинсон?

— Угу, — невнимательно кивнула Астерия, кусая губы. — Ты останешься у нас на ужин?

Теодор, помедлив, отрицательно покачал головой.

— Нужно возвращаться к отцу, — хрипло сказал он. — Все равно придется получать за то, что сбежал с дому, так уж лучше раньше, пока он совсем не рассвирепел, — он взглянул на подругу и внезапно усмехнулся, — выше нос, Гринграсс, — бросил он ей. — Я намерен проторчать здесь еще какое-то время.

« Как же это просто», — думала Астерия, развалившись рядом с Теодором на нагретой солнцем траве. Тёмный Лорд, Пожиратели смерти, предатели крови, надвигающаяся война... Все казалось таким далеким, таким призрачным, когда рядом был он.

Астерия закусила губу и взглянула на друга. Он лежал, закинув руки за голову, и разглядывал небо, которое проглядывало сквозь сочные зеленые листья деревьев.

Цветочные кусты надежно скрывали их от чужих глаз, чему Астерия была только рада. Не хотелось, чтобы вездесущие родственники нарушили то хрупкое спокойствие, которое окутывало ее, словно кокон. Она чувствовала себя в безопасности и хотела, чтобы это ощущение продлилось как можно дольше.

Астерия повернула голову, разглядывая лицо Теодора. Было удивительно от того, что кончики ресниц у него, оказывается, светлые, выгоревшие, а на носу была россыпь мелких веснушек, которых она раньше не замечала. На его левой скуле виднелся старый шрам, уже побелевший, но все еще заметный — последствие падения с метлы прошлым летом.

Астерии вдруг неудержимо захотелось коснуться его и она, не отдавая себе отчет, провела по его щеке указательным пальцем. Теодор открыл глаза и, чуть прищурившись, наблюдал за ней из-под полуопущенных ресниц.

— И что ты делаешь? — хрипло спросил он несколько тягучих мгновений спустя.

— Ты когда-нибудь целовался? — спросила Астерия, прежде чем сумела себя остановить. Теодор поморщился и даже чуть покраснел.

— Угу, — тихо сказал он. Астерия замерла. Ощущение было неприятным, хотелось обнять себя за плечи и ныть, но она и глазом не моргнув, продолжила, стараясь говорить так, чтобы скрыть разочарование:

— Да? И с кем?

— Я не могу тебе сказать, — выдавил он из себя, отчаянно краснея.

— Почему? — возмутилась Астерия. — Что за секреты?

Меньше всего ей хотелось слышать имя этой девушки, но остановиться она уже не могла.

— Ну, признавайся, — протянула она вкрадчиво. — Что тебе стоит? Разве мы не лучшие друзья?

Друзья. Впервые это слово больно резануло слух. Друзья.

— Ты скажи хоть, когда это случилось? — продолжала допытываться Астерия. — Она красивая? Тебе понравилось?

— Ладно, хорошо, — неожиданно сдался Теодор. — Это... Это была Сьюзи Боунс.

— Что? — переспросила Астерия, лихорадочно вспоминая. — И ... Что ты в ней нашел?

— Она очень милая, — огрызнулся Теодор. — И мы какое-то время встречались в прошлом учебном году.

— И что же...перестали? — зло спросила Астерия, удивляясь самой себе. В ней кипело столько эмоций, что проблемно было выловить из этого урагана чувств хоть одну, чтобы ее классифицировать.

— Перестали, — передразнил ее Теодор.

— Что так? — угрюмо спросила Астерия.

— Ты пришла в медпункт, — резко ответил он и вызывающе поднял на Астерию взгляд. — И мне стало не до нее.

Солнце стало светить ярче, а может так просто казалось. Она потянулась к нему, почти неосознанно, но Теодор вдруг просто прижал ее к себе, ограничивая в движении.

И она решила, что будет еще время. Что они все успеют. Она верила.

— Не отпускай меня, — шепнула она ему. — Не оставляй одну.

— Никогда, Гринграсс, — ответил он искренне. — Никогда.

Она верила, что будет еще время. Верила в это растяжимое, такое ненадежное понятие, похожее на шаткий мостик, связующий "когда-то" и "может быть".

А Теодор думал, что, возможно, эта девочка с такими ясными добрыми глазами и теплой улыбкой сможет спасти его, не даст оступиться, удержит от поспешного решения. Она была его последним якорем, последней надеждой, единственным светлым моментом во всей его жизни.

Он даже готов был поверить, что будет еще время. Что найдется способ. Что время покажет.

Они верили, а стрелки часов насмешливо тикали, отсчитывая часы до неминуемого конца.

Время не верило в них. Оно знало все наперед.

___________________________________________

[1] — (лат. Dáphne) — Волчеягодник смерте́льный, или Во́лчье лы́ко, или Во́лчьи я́годы.

Мало что поменялось за это лето. Слизеринцы выглядели все такими же спокойными, «львы» безумствовали, рэйвенкловцы все так же увлеченно читали утренние газеты, а «барсуки»... Барсуки временами с недоверием поглядывали на преподавательский стол, но затем снова возвращались к своим гренкам с абрикосовым джемом.

Четвертый курс Слизерина теперь реже пересекался с гриффиндорцами — на сдвоенных уроках им чаще ставили в пару Хаффлпафф, а это означало, что Астерия уже не могла так часто видеться с Джинни Уизли и ее дружками.

К сожалению это, или к счастью, Астерия не знала, но на лекциях профессора Бинса, чей сопящий голос гарантировал глубокий и здоровый сон через десять минут в холодную, и через пять минут в теплую погоду после начала занятий, она поневоле скучала по ее веселым приколам, которые она устраивала на пару со своим приятелем — Колином Криви.

— Дура Амбридж, — буркнул Теодор, перекидывая ногу через скамью и устраиваясь рядом с подругой за обедом. С самого лета их с Астерией отношения не продвинулись дальше дружбы. Каждый раз, когда в разговоре упоминались неудобные темы, Теодор торопливо вспоминал о каких-то неотложных делах или просто переводил речь в более безопасное русло.

Он замолчал, лихорадочно накладывая себе в тарелку картофель.

— Дура Панси, — тихо сказала Дафна, устраиваясь по левую руку от сестры. — Пусть подавится своим драгоценным...

Она громко фыркнула и схватила с блюдо яблоко, вгрызаясь в него с такой яростью, что сок брызнул во все стороны.

Астерия терпеливо ждала, пока они решат объяснить свое плохое настроение, и, чтобы хоть как-то себя развлечь, разглядывала вошедших.

— Похоже у Гриффиндора сейчас был урок Защиты, — протянул Теодор, махая головой в сторону Поттера, который появился в дверях Большого зала. — Слышала, что у них произошло? — он вдруг улыбнулся. — Говорят, Амбридж назначила Поттеру отработку, потому что он начал обвинять ее и всё Министерство во лжи. Кричал так, что во всех классах было слышно, — он нахмурился и отпил из своего стакана сок. — Я сам едва сдержался на паре, если честно. Эта старая жаба делает вид, что ничего не происходит, очевидно же, что она пришла сюда вынюхивать на пользу Министерства. Кучка недоразвитых идиотов...

Он взял с тарелки яблоко и задумчиво покрутил его в руках, разглядывая золотисто-красные бока.

— Да еще и экзамены в этом году, — вдруг сказала Дафна, которая все это время слушала их разговор. — Сомневаюсь, что без практической подготовки мы сможем победить даже паршивого больного каппа... Что? — скривилась она, заметив удивленные взгляды Нотта и Астерии. — Я, что, по-вашему, совсем дура набитая?

— Не знал, что тебя волнует учеба, — откровенно ответил Теодор. Астерия помедлила, но кивнула.

— Да куда уж мне, — протянула Дафна. — До вас... — она оттолкнула от себя тарелку и поднялась на ноги. — Когда надоест играть в великих сыщиков и смотреть на всех свысока — обращайтесь, — процедила она и ушла, гордо расправив плечи.

— О чем я и говорил, — сказал Теодор. — Все перевернулось с ног на голову, только никому и дела нет. Если уж даже Дафна сходит с ума... Министерству стоило бы задуматься.

— Не говори о ней так, — отмахнулась Астерия, глядя вслед сестре. — Она просто запуталась. Ты слишком резок с ней.

— Может быть, — пожал плечами Теодор. — Знаешь, она ведь сама виновата в том, что к ней так снисходительно относятся. Ей следовало бы тщательнее выбирать себе окружение. Забини слишком брезглив, чтобы быть кому-то другом, а Паркинсон... — он потер лоб, — Паркинсон уже давно вьется рядом с Малфоем, она слишком высокомерная, чтобы позволить кому-то быть с ней на одном уровне. Поэтому Дафна будет либо в ее свите, либо сама по себе. Рано или поздно она это поймет.

— Моя сестра не...

— Твоя сестра совершенно обычная девчонка, у которой в голове одна любовь и блестки, — сказал Теодор. — Знаешь, я безумно рад, что ты не такая. Я рад, что мы можем быть просто друзьями. Увидимся вечером, да? — он подхватил сумку и закинул ее на плечо. — Нужно еще успеть заскочить в библиотеку перед уроком.

Как отрезал. Астерия закусила губу и поспешно отвернулась. Не хватало еще Теодору увидеть, что у нее глаза на мокром месте. И чем бы она тогда от Дафны отличалась?

* * *

Время неслось, как дикий гиппогрифф. Долорес Амбридж, почувствовав вкус власти, вовсю протаскивала в школу политику Министерства, чем вызывала ненависть не только многих преподавателей, но и учеников. Исключением, как и следовало ожидать, стали лишь слизеринцы, которых в большинстве своем такое положение устраивало.

— ...опять Уоррингтон, — кричал комментатор, — ... он пасует Пьюси, он пролетает мимо Алисии, давай Джонсон, ты еще можешь его остановить...

— Вперед, Слизерин! — кричали вокруг Астерии ребята, размахивая зелеными шарфами. — УИЗЛИ — ДЫРКА-ВОРОТАРЬ!

Поттер полетел вниз, заметив золотой мячик. Рядом с ним летел Малфой, похожий серебристо-зеленую стрелу — так сильно он прижимался к своей метле.

Панси испуганно закричала, когда Поттер вдруг прыгнул на Малфоя и со всей силы ударил его кулаком в живот. Дафна вскочила на ноги и побежала на поле, туда, куда уже стремилась разноцветная многоликая толпа любопытных студентов.

На удивление Астерии, Теодор тоже сорвался на бег.

— Импедимента! — крикнул Нотт одновременно с мадам Трюк, и Поттера отбросило от Малфоя.

Драко лежал на земле, скрутившись от боли, из его носа текла кровь. Крэбб ржал где-то неподалеку, опираясь на свою метлу.

— Ублюдок, — сплюнул на землю Теодор. Астерия могла поклясться, что он говорил не о Крэббе.

У Астерии возникло смутное чувство, что она вновь упустила из внимания что-то важное.

— Что ты творишь, придурок? — прошипел знакомый голос где-то неподалеку, когда днем следующего дня Астерия завернула за угол одного из коридоров в восточной части замка, возвращаясь с урока.

— Какое тебе дело? — огрызнулся Малфой. Астерия замедлила шаг.

— А такое... Такое, Малфой, — прорычал в ответ Теодор. — Я понимаю, что ты чувствуешь, но эти перепалки с Поттером — что за черт, Драко?

— А что ты предлагаешь мне делать? Мой отец...

— Я знаю....

— Да плевал я на это! — взорвался Малфой. — Ты все время твердишь, что все знаешь, но на самом деле... Ты не представляешь, каково это! Мать ревет целыми днями, боится, что он не вернется с задания!

— Поверь, Драко, твоему отцу безопаснее быть здесь, чем рыскать в горах Франции..

— Среди великанов? — рявкнул Малфой и тут же захрипел, словно получил пинок в живот. — Так это, — он заговорил чуть тише, — это то, что делает твой старик?

— Не важно, — вдруг насторожился Теодор, прислушиваясь. Астерия лихорадочно огляделась по сторонам, но сбежать бы она не успела. Можно лишь притвориться, что она только проходила мимо и...

— Гринграсс! — окликнул ее кто-то, убивая призрачную надежду уйти незамеченной. Она обреченно обернулась. К ней со всех ног спешила Салли Темпл, грузная хаффлпаффка с двумя рыжеватыми косичками. — Ты забыла свой учебник на зельях, вот, я захватила его с собой.

— Спасибо, — пробормотала Астерия. Темпл еще что-то говорила, но Астерия только вежливо улыбалась и кивала, мысленно желая хаффлпаффке всего самого нехорошего.

Когда Салли выговорилась и ушла, Астерия прислушалась. Но голосов Малфоя и Теодора слышно не было, да и не похоже, что они все еще были где-то неподалеку.

Она облегченно вздохнула.

— И давно ты взяла привычку подслушивать мои разговоры? — протянул Нотт лениво, выскользнув из-за ближайшей колонны.

— Прости, я не хотела, — пробормотала Астерия. — Просто я не понимаю, почему ты ...

— Почему я что? — резко перебил ее друг. — Почему тебе вечно нужно все знать?

Астерия молчала, кусая губы. Теодор потер лоб.

— Ты помогаешь ему? — осторожно спросила Астерия. — Почему? Думала, что ты его ненавидишь.

Теодор вдруг замялся.

— Мы просто оказалась в похожих ситуациях, — сказал он и закусил губу. — Я его понимаю.

— Но... Но что происходит? — не сдавалась Астерия. — Почему Малфой говорил о великанах? Что...

— Я не могу тебе рассказать, — упрямо повторил он уже знакомую фразу.

— Но ты же сам все время говоришь, что от нас все скрывают! Но не хочешь поделиться со мной... Я могла бы тебе помочь или... Теодор, я просто не понимаю... Ты все скрываешь, постоянно недоговариваешь... Почему?

Он смерил ее долгим, грустным взглядом, затем сделал шаг, оказываясь прямо перед ней, и аккуратно взял за подбородок, приподнимая ее голову.

— Я просто все еще пытаюсь тебя уберечь, Гринграсс, — тихо сказал он. — Пока это возможно.

— Но я волнуюсь за тебя, — выдохнула она едва слышно, потому что сердце стало биться быстрее и дыхание усложнялось.

— Не нужно обо мне заботиться, слышишь? — прошептал он ей на ухо. — Это я должен следить за тобой, не наоборот. Я со всем разберусь сам.

Он отпустил ее и снова улыбнулся.

— Я все расскажу тебе, когда придет время.

Но он не рассказал. Малфой продолжал вести себя как полный придурок на людях, постоянно задирая то Уизли, то Поттера, ревел во всю глотку песню «Уизли — наш король», когда кто-то из них оказывался поблизости. Но Астерия все никак не могла выкинуть из головы образ, который нарисовался в ее воображении, когда она услышала его разговор с Теодором. Малфой был испуганным. Растерянным.

Теперь ей казалось, что все, что делал этот белобрысый хорек, было лишь отчаянной попыткой уйти от реальности. Драко Малфой все еще был ничтожеством.

Настал январь. Десять Пожирателей смерти покинули стены Азкабана и присоединились к Темному Лорду.

— Долохов, — перечислял по пальцам Теодор. — Мальсибер-старший и младший, Трэвэрс. Руквуд. Лестрейндж. Кэрроу. Десять. А эта тупая жаба делает вид, что все хорошо! Ты только посмотри на нее. Уверен, она еще протолкнет закон, запрещающий нам читать газеты. Министерство слепо. Он освободил самых верных, тех, кого он посылал пы... — Теодор вдруг запнулся и поднял на Астерию глаза. — На свободу вышли те, кого он посылал пытать, — повторил он медленно. — Пытать.

Малфой улыбался, глядя на реакцию ненавистной ему троицы, сидящей за столом Гриффиндора.

После январских событий Теодора будто бы подменили. Он, казалось, совсем перестал противиться режиму, который установило Министерство. Шоком для Астерии стала новость о том, что он вступил в Инспекционную дружину, которую организовала Амбридж, став директором Хогвартса.

Он отмалчивался на все вопросы и все сильнее отдалялся, шатаясь по школе с крохотной буковкой «И», которая была пришпилена на его мантии. Дафна шепотом рассказывала, что он все чаще общается с Малфоем, на груди которого тоже сияла серебристая «И».

— Новое время, новый директор, — разглагольствовал Малфой, лениво развалившись на кресле у камина. — Этим грязнокровкам нужно быть повежливей с нами.

Астерия, которая раньше виделась с другом только во время обеда и вечером, теперь редко видела его даже в гостиной.

Она не понимала, что заставило Теодора переменить свои взгляды, а от того, что он ничего ей не рассказывает, хотелось выть. Дафна ничуть не волновалась, уверенная, что дела внешнего мира в Хогвартсе не имеют никакого значения, и помощи от нее было мало.

Нотт похоже был единственным, кому не доставалось от остальных учеников за принадлежность к Инспекционной дружине. Монтегю пропал, Уоррингтона поразил кожный недуг, из-за которого он словно покрылся размокшими кукурузными хлопьями, а Панси Паркинсон кто-то наколдовал рога, из-за чего она несколько дней пролежала в Больничном крыле.

В феврале Поттеру как-то удалось протолкнуть разоблачающую статью в «Придиру». Теодор откровенно веселился, читая ее, но не все разделяли его веселье. Малфой, Крэбб и Гойл во всю строили планы мести за упоминание их отцов в списках Пожирателей.

— Может быть, теперь люди поймут, во что влипли, — прошептал Теодор, сжигая «Придиру» с помощью заклинания. — Может быть, мне даже не придется... — он резко замолчал и заставил пепел исчезнуть. — Выше нос, Гринграсс. Может, все еще будет хорошо.

Наверное, он кривил душой, потому что уже за обедом она заметила его в библиотеке в компании Малфоя, Крэбба и Гойла. Появление последних в подобном месте вообще было фантастикой, поэтому девочка насторожилась. Теодор просил не лезть в его дела, но книжные стеллажи так удачно скрывали ее от посторонних глаз, давая возможность услышать разговор, что она не удержалась.

Прикрыв нос рукавом мантии, чтобы ненароком не чихнуть от пыли, она осторожно подкралась поближе.

— Поттер должен получить по заслугам, — прошипел Гойл. — Это не должно сойти ему с рук.

Астерия с удовлетворением отметила, что Нотт насмешливо фыркнул и откинулся на спинку своего стула, скрестив руки на груди.

— Что смешного, Нотт? — мгновенно среагировал Малфой, а Гойл угрожающе хрустнул пальцами, разминаясь. — Ты разве не считаешь, что этот... Потти зашел слишком далеко? Мы должны ему отомстить.

Теодор наклонил голову вбок и лениво улыбнулся.

— И что в твоем понимании месть? — он вдруг резко подался вперед, упираясь руками в стол. — А, Малфой? Ударить исподтишка в темном коридоре? Поставить подножку? Подлить слабительное в тыквенный сок на завтраке?

Он тихо засмеялся.

— А что в твоем понимании месть? — процедил Малфой. — Предлагаешь сразу Авадой?

— А почему бы и нет? — улыбка сползла с лица Теодора. — Можно. Если хочешь отомстить, все можно. Но ты ведь не хочешь. Ты не хочешь. Для тебя это всего лишь игра. Ты носишься с этим шрамоголовым, сам же ему и подставляешься, но когда дело доходит до решительных действий...

— А что ты предлагаешь? — перебил его Малфой. Теодор смерил его взглядом, затем вдруг заинтересовался своими ногтями.

— Ты знаешь, что я предлагаю, — сказал Теодор медленно.

— Это весь твой план? — Малфой хлопнул рукой по столу. — Тише! — зашипела мадам Пинс из своего угла. — Это же библиотека!

— Да, — сказал Теодор, поднимаясь со своего места. — И ты знаешь, что рано или поздно тебе придется это сделать.

Он ушел, оставляя Малфоя в раздумьях. Астерия перевела дыхание.

— Тебе уже не нужна эта книга? — тихо спросил кто-то. — Нет, — выдохнула Астерия и подняла голову, сталкиваясь взглядом с мальчиком, у которого были такие красивые зеленые глаза. Очень добрые. Очень-очень.

Поттер благодарно улыбнулся и пошел прочь.

— «Будь осторожен, Гарри», — хотела она крикнуть ему вслед, но смолчала. Мысли танцевали какой-то диковинный танец, руки дрожали.

* * *

— Астерия, — неуверенно сказал Теодор, переступая с ноги на ногу. Астерия подняла на него глаза, сделав в книге, которую она читала, закладку. Это был мартовский вечер, и со дня их последнего с Теодором разговора прошло уже несколько дней. Да и разговором это можно было назвать очень сложно. «Привет». «Пока». Тошно и тускло.

А еще очень одиноко. Все чаще вспоминались последние дни лета, когда он был просто рядом, без всех этих тайн и недомолвок, дурацких игр.

Ночами ей постоянно снилось поле, усаженное цветами ядовитого аконита. И каждый раз чей-то голос звал ее, просил вернуться, остановиться, подумать.

Ее тянуло в какую-то воронку, и почти каждую ночь она просыпалась из-за того, что подушка промокла от слез.

Вера через отрицание, любовь через ненависть, счастье через испытания, правда через ложь, исцеление через изрядную порцию яда — неужели такой должна быть ее жизнь?

— Чего тебе? — тихо спросила она. Гостиная была пуста, все уже разошлись по своим спальням, но Астерия медлила.

— Мы друзья? — вдруг спросил Теодор. — Лучшие друзья, правда?

— Мы друзья, — кивнула она. — Конечно мы друзья.

Он присел рядом и крепко обнял за плечи.

— Я не могу тебе ничего рассказать, — прошептал он. — Но знай, что... Я тебя не брошу. Что бы я ни сделал, знай, что я не брошу тебя.

— Зачем ты вступил в Дружину? — спросила она, не рассчитывая на ответ.

— Узнаю врага в лицо, — вдруг рассмеялся он и вновь затих.

Больше от него нельзя было добиться ни слова. Так они и просидели в гостиной, до самого рассвета, пока в камине не догорело последнее полено. Он снова был рядом, ей снова было спокойно.

Временами Астерия очень явственно ощущала собственную невыразительность. Словно вместе с ним уходила и она сама. Кем она была без него?

Астерии казалось, что никем. Да, независимая, она тихо отвечала на уроках, звонко смеялась в стайке девочек-однокурсниц, читала, удобно устроившись в пыльном кресле.

Но когда его не было рядом, Астерия чувствовала себя какой-то неполноценной, сбитой с ориентира, потерянной в пространстве. Ненужной деталью в отлаженном часовом механизме.

Он уходил, и все застилало мглой, и она шла наугад, надеясь, что он появится очень скоро и направит ее, протянет ей руку.

Он бы нужен ей, как воздух, она не могла без его авторитета. Ей казалось, что не сдержи он свое обещание никогда ее не покидать, она бы умерла.

Её мир замкнулся.

* * *

Возвращение домой на пасхальные каникулы было прихотью Дафны, у которой все сильнее воспалялась хитрость по мере приближения С.О.В.

— Ты уверена, что это сейчас необходимо? — спросила Астерия, наблюдая, как сестра носится по комнате, сгребая в чемодан вещи.

— Асти, я сдурею, если не уеду, — честно сказала Дафна, переводя дыхание. — Не могу уже. Хочу домой.

— Ладно, — пробормотала Астерия, открывая свой чемодан. — Как хочешь.

Она бы могла остаться в Хогвартсе, но родители наверняка бы закатили очередной скандал, написали бы несколько гневных писем об ошибочных приоритетах, maman бы разревелась в три ручья, а после назвала бы неблагодарной маленькой дрянью, которая ни во что не ставит таких заботливых родителей, как они. Лучше уж было сохранить иллюзию радости от возвращения домой.

Теодор оставался в Хогвартсе, но напоследок все же попросил Астерию напомнить отцу о мерах безопасности.

— Он же работник Министерства, наверняка у вас хорошая защита, но все же... Будьте осторожны, ладно?

Когда он так говорил, она чувствовала себя, по меньшей мере, смертником, который каждый день нарывается на неприятности или скачет наперерез зеленым лучам Авады. Но она понимала, что в нынешней ситуации его напутствия имели место.

На перроне их встретил мистер Гринграсс. Несмотря на теплую погоду, он был одет в наглухо застегнутую мантию с высоким воротом и черные перчатки. Такая одежда придавала ему еще более устрашающий вид и он, казалось, этим был вполне доволен.

— Мы спешим, — буркнул он вместо приветствия и взял в руки чемодан Дафны, в который Астерия умудрилась впихнуть и свои вещи. — Мне еще на работу.

Они аппарировали до окраин Оксфордшира, а до самого дома добирались сначала на магловской попутке, а затем пешком. Всю дорогу отец молчал, делая вид, что внимательно слушает торопливый рассказ Дафны о всех ее злоключениях, но Астерия видела по его глазам, что мыслями он уже был довольно далеко.

Уже увидев мать на крыльце, Астерия заволновалась. Чтобы миссис Гринграсс изменила своей привычке встречать гостей в холле? Отец, похоже, тоже насторожился, потому что жестом заставил Дафну замолчать.

— Дорогой, — всхлипнула мама и поспешно закрыла рот рукой. — Я ничего не могла сделать. Я пыталась отослать тебе патронус, но у меня ничего не получалось...

— Что случилось? — хрипло спросил мистер Гринграсс, мгновенно меняясь в лице.

— Он в столовой... Магнус, он знает...

— Кто он? Антея, что...

— Гринграсс, старый пес, — протянул появившийся в дверях мужчина. Он был высоким, с рябым, довольно морщинистым лицом и заметной проседью в темных волнистых волосах. На нем была зеленовато-бурая старомодная мантия, с помутневшими от времени пуговицами и высокие замызганные грязью сапоги со шпорами и толстыми каблуками.

Этот человек показался Астерии смутно знакомым, и она не могла понять, где уже видела его. Разве только...

— Августус, — кивнул отец. Астерия едва не хлопнула себя по лбу. Августус Руквуд, беглый Пожиратель Смерти.

— Не вижу радости на твоем лице, Магнус, — усмехнулся Руквуд. — Неужели ты меня не ждал?

— Как ты мог такое подумать, — процедил мистер Гринграсс. — Наши двери всегда открыты для тебя.

— А ты все такой же лицемер, кузен, — сказал Руквуд. — Но что же мы в дверях... Пройдем в дом, присядем... В ногах, как говорится, правды нет.

Он сделал приглашающий жест и первым вошел в дом. Леди Гринграсс посмотрела на мужа, и тот кивнул.

— Девочки, идите наверх, — распорядился мистер Гринграсс, едва они переступили порог гостиной.

— Что же так быстро, Магнус? У меня не было возможности с ними познакомиться, — остановил их Руквуд, лениво развалившийся на софе. Его грязные каблуки лежали прямо на шелковых подушках.

— Ты был в Азкабане, — напомнил ему мистер Гринграсс.

— А где был ты, кузен? — Руквуд поднял на него взгляд. — Прятался, как крыса, в своей норе?

— Ты надолго к нам? — осмелилась спросить миссис Гринграсс. — Я думала, что ты прячешься у Бэддоков.

— Антея, разве ты мне не рада? — насмешливо спросил Руквуд. — Помнится, мы были очень дружны с твоим отцом. Лучше представь мне своих дочерей.

— Наверх, — повторил мистер Гринграсс, обращаясь к Дафне и Астерии. — Немедленно.

Астерия потянула сестру за рукав и они, стараясь не сорваться на бег, стали подниматься по ступенькам на второй этаж.

— Я не пойду в свою комнату, — прошептала Дафна, останавливаясь в коридоре. Астерия кивнула.

Они сидели на кровати, прислушиваясь к голосам внизу. Астерия не выпускала из рук волшебную палочку.

— Что ему здесь понадобилось? — спросила Дафна какое-то время спустя, но Астерия не успела ответить, потому что дверь в комнату отворилась, и леди Гринграсс бросилась к дочерям.

— Мы с папой отправим вас в школу сегодня же вечером, сразу после ужина. Раньше нельзя.

— Антея! — раздался громогласный крик с первого этажа. — Еще виски!

— Будьте умницами, — прошептала мать и хлопнула дверью.

Из всего разговора, который состоялся за ужином, Астерия поняла только одно — началось то, о чем постоянно говорил Теодор. Тёмный Лорд собирал старых союзников.

* * *

В начале лета газеты запестрели заметками о том, что произошло в Министерстве семнадцатого июня. Альбуса Дамблдора возобновили на должности директора, но все остальное не было таким радужным.

Отца Теодора, как и всех остальных Пожирателей, прорвавшихся в Министерство, посадили в Азкабан. Теодор воспринял эту новость спокойно, словно только этого и ждал.

Малфой, чей отец так же был осужден, бросил очередную газету в камин и пробурчал что— то о том, что Поттер теперь нежилец.

— Уймись, — посоветовал ему Нотт. — Поттеру уже досталось.

Поезд набирал скорость. Астерия сидела прямо, сложив руки на коленях.

— Они придут в каждый дом. Сначала явятся к тем, кто был на их стороне в прошлой войне, и потребуют вернуть старые должки. Затем начнут вербовать новых...

Он говорил спокойно и медленно, тщательно проговаривая каждое слово, будто читал какую-то занудную лекцию. Астерии хотелось закричать, что она уже прошла через все это, что она даже видела одного из «приближенных» в лицо, что, возможно, этим летом ей снова предстоит с ним встретиться. Теодор о Руквуде знал. Едва они с Дафной вернулись в Хогвартс, Астерия первым делом рассказала о произошедшем другу. Он не был сильно удивлен, но в его взгляде теперь была пугающая решительность, будто ее слова стали последней каплей для принятия какого-то очень важного решения.

— Ты должна быть осторожна, ты и Дафна. Присматривай за ней, ей лучше держаться подальше от своих дружков.

Это было так похоже на прощание. На настоящее, горькое прощение. Предсмертные наставления.

Поезд медленно приближался к Кингс-Кроссу, а Астерия не хотела покидать вагон. Теодор подхватил с полки свой рюкзак и стал протискиваться к выходу, пробираясь сквозь толпу радостных учеников. Ей ничего не оставалось, как идти следом.

— Летом мы вряд ли сможем увидеться, — сказал он, надевая на плечи рюкзак. — Но я буду рядом, если...

— Астерия! — леди Гринграсс махала дочери. — Сюда!

— Прощай, Асти, — сказал он и пошел к перегородке, которая разделяла девятую и десятую платформы.

Как в тумане Астерия обняла мать и оглянулась как раз вовремя, чтобы заметить, как краю его рюкзака исчез за ограждением.

С Астерии слово сняли сковывающее заклятье. Ручка чемодана выскользнула из ее пальцев. — Мама, я сейчас! — крикнула она уже на бегу. Она не могла позволить ему вот так попрощаться. Она вылетела на заполненную суетливыми людьми магловскую платформу и помчалась вперед, выглядывая в толпе его русую макушку и темно-зеленый рюкзак.

— Осторожно! — гаркнул какой-то мужчина, когда она промчалась мимо него, едва не сбив с ног.

— Извините! — крикнула она, не сбавляя скорости. — Теодор! Теодор!

Он услышал и остановился.

— Я просто хочу быть с тобой, — выпалила она. — Мне не важно, что... Но я не понимаю, что ты делаешь. Все кажется таким бессмысленным. Но когда ты рядом... Все не так... Я... Пожалуйста... Мне кажется, что случится что-то страшное!

Он сгреб ее в объятия, что-то шепча. Что-то успокаивающее. А ей так хотелось плакать от боли и страха, потому что она не могла его отпустить. Не хотела, не могла...

— Я буду рядом, — сказал он тихо.

Шершавые обветренные губы коснулись ее лба на мгновение, а когда она открыла глаза, Теодор уже растворился среди толпы.

В газетах только и писали, что об ужасных смертях или нападениях дементоров, которые, похоже, окончательно приняли сторону Тёмного Лорда. Дом был окружен всеми известными видами защитных заклинаний, но мистер Гринграсс говорил, что это лишь иллюзия безопасности, что члены семьи защищены ровно до того момента, пока они не понадобятся Лорду.

После Руквуда в доме Гринграссов больше не появлялось Пожирателей, отец не объяснял, но Астерии казалось, что тот сумел либо убедить кузена в своей бесполезности, либо откупился. Магнус был вынужден рисковать, отправляясь на работу каждый день, ведь в случае, если бы он решил скрываться, это привлекло бы внимание Министерства, как тех, кто еще был на стороне закона, так и тех, кто уже сотрудничал с Тёмным Лордом. Подобное внимание могло вызвать негативные последствия, о чем стало понятно уже после визита Руквуда, который не боялся использовать магию. Это был лишь маленький штрих в общей картине предвоенного мира, но он говорил о многом. Например, о том, что авроры располагают неверной информацией, что они, возможно, потеряли каналы связи и всех своих информаторов в тыле врага. Всем было известно, что подразделение авроров — опора Министерства Магии, а значит — и всего магического мира Великобритании. Капкан медленно сжимался вокруг больной конечности, а петля — затягивалась, лишая возможности спокойно дышать полной грудью.

Иллюзия ленивой безопасности висела в разгоряченном летнем воздухе. Бабочки вяло трепыхались среди тяжелых штор и отчаянно противились смерти, стараясь найти выход из тканевой ловушки. Они были слишком похожи на волшебников в их истерии, и тщетных попытках выкарабкаться. Душный темный кокон старинных тряпок обвивал их, а по стенам этой импровизированной тюрьмы неслышно спускался паук, дергая за свои призрачно-прозрачные нити, плетя ловушку и расставляя свои сети так, чтобы ни один незадачливый мотылек не смог выбраться на свободу. Паук был достаточно умен и хитер, чтобы не позволять бабочкам, попавшим в трудное положение, встречаться. Он знал, что, имея возможность обмениваться опытом и действуя сообща, они смогли бы разорвать невидимые клейкие нити, которые облепляли их крылья. Бабочки были глупыми и слишком самонадеянными. Они позволили пауку обвить себя и даже не заметили, когда оказались отрезанными от остального мотылькового мира.

В начале августа из Хогвартса прибыли письма и списки учебников. Астерию выбрали старостой факультета, что, хоть и стало для нее неожиданностью, но напомнило ей слова Нотта пришлым летом. Он снова оказался прав. Серебристо-зеленый значок с большой, похожей на змею буквой «С» был спрятан в шкатулку. Астерии было мучительно смотреть на него, потому что каждое упоминание о правоте Теодора мысленно возвращало ее в тот день на платформе вокзала Кингс-Кросс.

Где он был? Чем занимался? Было ли с ним все в порядке? Совы были под запретом. Каминная сеть была запечатана.

Жуки со стуком врезались в стекла и заставляли вздрагивать от этого звука. Липкая, вязкая тишина летней ночи напоминала о дементорах. Временами Астерия просыпалась и долго сидела на кровати, обняв колени руками, а по ее носу медленно стекала капелька пота, которую она не смахивала из-за страха лишний раз пошевельнуться. Она смотрела на белые занавески, которые поминутно покачивались от легкого ветерка, и ей казалось, что мимо открытых окон скользят темные призраки.

По утрам у нее под глазами залегали тени. Никто не спрашивал ее о самочувствии, потому что теперь круги под глазами были нормой для их семьи.

Бледность кожи, нетронутой загаром, белизна волос матери, и темные кудри отца теперь казались болезненными. Уставшие лица их и тревожные морщины на лбу говорили о многом.

За эти недели Астерия очень сблизилась с сестрой. Запертые в собственном поместье, они были отрезаны от привычного круга и были вынуждены общаться между собой. Астерия даже радовалась, ведь, не смотря ни на что, она любила сестру и действительно хотела, чтобы их отношения, наконец, наладились.

Сестра всячески этому способствовала. Что-то неуловимо изменилось в Дафне, словно какая-то маленькая деталь механизма ее души была заменена другой. Торопливые французские слова и манеры, граничащие с вульгарными, как-то незаметно исчезли из ее образа. Она все еще была собой, даже, наверное, более собой, чем обычно.

Дафна боялась. Днем она улыбалась, презрительно кривила нос — делала все, что должна была делать Дафна. Но ночью, Астерия знала, Дафна боялась. Это было видно, стоило только взглянуть в ее красноватые от недосыпа глаза. Дафна боялась теней, скользящих за окном и той гулкой тишины, в которую погружался их дом ночами.

Чтобы хоть как-то себя занять, они часами просиживали вместе в большой комнате, где почти не было мягкой мебели, зато был потрясающий дубовый пол, высокие стеллажи с книгами у стен и старинное говорящее зеркало в кованой раме.

Астерия читала, а Дафна рисовала. Это было баловство, но Астерия не могла не признать, что у сестры очень хорошо получалось. Дафна вообще преподнесла много сюрпризов тем летом. Письмо с ее оценками, которое принесла изученная сова, сумевшая пробиться через несколько магических щитов, окружавших дом Гринграссов, было пущено по рукам всей семьи и даже прислуги. По зельям и трансфигурации у Дафны вместо привычных «Удовлетворительно» было «Превосходно», а остальные предметы, включая Уход за магическими существами, были отмечены гордыми «Выше ожидаемого». Лишь ЗОТИ и Нумерология были сданы на «Слабо» и «Удовлетворительно» соответственно.

Казалось, что Дафна плевала на эти оценки. Воздух, который был густым, словно пудинг, тот, что подавали в Хогвартсе по воскресеньям, и то звенящее чувство тревоги вкладывали Дафне в руку карандаш и заставляли водить по белой бумаге черным грифелем.

— Так странно, да? — сказала Дафна. — Мы с тобой за целое лето ни разу не поругались. Такого еще не бывало.

— Просто ты стала очень милой, — фыркнула Астерия и захлопнула книжку, которую она читала. Это был сборник рассказов авторства Варнавы Мечтателя о принцессах-сквибках, которые с каждой новой историей казались все глупее и эгоистичнее, и об их верных рыцарях, которые спешили освободить возлюбленных из заточения. Принцессы почти всегда оказывались спасенными, в редких же случаях одной из них приходилось рыдать над телом жениха, который по насмешке судьбы не смог победить венгерского дракона.

Астерия осознавала всю нелепость происходящего в этих сказках, но читала. Она даже иногда ловила себя на мысли, что сама похожа на одну их тих незадачливых принцесс. И рыцарь, то есть, конечно, Нотт, из шкуры вон лез, чтобы спасти ее от какой-нибудь клыкастой твари, а потом скакал в закат на своем гнедом абраксанском коне, ведь благородные позывы его души воистину неисчерпаемы, а в мире еще так много других глупеньких принцесс с волосами, завитыми в золотистые локоны. Она даже рассказывала о своих подозрениях Дафне, а та смеялась и уже привычно называла сестру дурочкой.

Астерия даже не перечила. Ей и самой казалось, что она влюбленная дурочка. Астерии было почти все равно, что творилось на политической арене их замкнутого мира, страх был уже не абстрактным, а вполне оформленным — она боялась за своего «рыцаря». Ночью, когда в их доме гасли керосиновые лампы, она смотрела в темное окно и страшилась, что он один на один с тенями, что он может не вернуться осенью на платформу 9 и ¾, что она может никогда больше не услышать такую привычную, такую родную фразу — «Выше нос, Гринграсс».

— Милой? — переспросила Дафна. — Ну да. Тут не станешь... В этом сумасшедшем доме... А ты все читаешь? Эх, Асти, я уже говорила тебе, что ты неисправимая мечтательница? — она быстро скомкала пергамент, на котором делала наброски и бросила его на пол. — Я же в детстве тебя из-за этого и не любила.

— Я помню, как ни странно, — перебила ее Астерия и нахмурилась.

— Ну, и еще из-за этого, — довольно кивнула Дафна.

— Из-за чего? — не поняла Астерия.

— Ты вечно огрызаешься, и все принимаешь близко к сердцу, — пояснила Дафна и задумчиво прикусила кончик грифеля. — Ты как тот зефирный ежик — свернешься в клубок, иголки свои выставишь, а внутри ведь все из мятного желе.

— Это способ самозащиты, — буркнула Астерия. — Вы же всегда меня достаете.

— Ну вот, — хмыкнула Дафна. — Опять «вы». А у меня из-за тебя кота, может, никогда не было.

— Ты же знаешь, что у меня аллергия, — сказала Астерия тихо. — И если ты так хотела, то могла папе сказать, он бы все равно купил.

— Что ты такое говоришь? — округлила глаза Дафна. — Да я все детство выслушивала... «Даффи, нам нельзя покупать этого пушистика, у твоей сестры аллергия», «Даффи, шоколадный торт нужно подавать без шоколада, не хватало еще, чтобы твою сестру забрали в Мунго»...

— Ты сильно преувеличиваешь.

— А ты прибедняешься, — не осталась в долгу Дафна. — Но, что-то нас не в ту степь занесло, да? С чего я там начинала?

— Что я мечтательница, — подсказала ей Астерия и встала, чтобы распахнуть окно. Свежий ветерок ворвался в комнату и взметнул в воздух несколько обрывков пергамента, заставляя их кружиться в танце. Дафна зевнула и потянулась, от чего кости едва слышно хрустнули и продолжила:

— Ну да, мечтательница. Я как-то открыла ради интереса одну из твоих книг — так это же сплошные сказки. Какие-то фонтаны Фортуны, рыцари, благородные волшебницы, дуэли...

— Ну и что?

— А то. Ты ведь хочешь быть такой важной, равняешься на своего Нотта, а сама мечтаешь о каком-то мифическом принце, который должен тебе спасти из высокой башни.

Астерия молчала, наблюдая за стрекозой, которая ползла по подоконнику.

— Ты хочешь, чтобы все было по любви, да так, чтобы дух захватывало, — не успокаивалась Дафна. — Хочешь, чтобы рядом был герой.

— И что в этом плохого? — спросила Астерия тихо.

— Ничего, — Дафна пожала плечами. — Ничего, наверное. Я просто говорю, что я раньше тебя совсем не понимала. Я всегда знала, что все имеет свою цену. Любовь не исключение.

— Это неправильно, — покачала головой Астерия. — Как можно измерять чувства?

— Легко и просто, — сказала сестра. — Если тебе что-то нужно — ты должен это взять, если тебе нужен кто-то — держи его рядом с собой, если есть возможность, что тебе кто-то понадобится — не выпускай его из виду, если ты не знаешь, на что способен человек — улыбайся ему, может быть он будет тебе в чем-то полезен. Это рынок людей. Вся жизнь. И любовь... Стерпится — слюбится. Не сразу, ничего не бывает сразу. Не свалится на голову счастье и сотни амуров не станут указывать дорогу в райский сад. И с неба не полетит конфетти, скорее тебе просто перегрызут горло твоей же любовью. Не может быть ничего идеального. Никогда. Любви вообще не существует. Такой, какой бы ты хотела ее видеть. Она вообще не такая. Она в незапланированном. И тут не играет роли, чего бы ты хотела, что хотела бы изменить. Потому что жить ты будешь с тем, кто тебе предназначен. Это рынок...

Она замолчала и поднялась на ноги, одергивая платье. — Красиво как, правда? — она подошла к окну и показала сестре на облака. — Вон то похоже на корабль.

Она еще немного помолчала и продолжила: — Ты же совсем другая. Ты легко можешь пожертвовать собой ради высокого чувства, выложиться без остатка, хоть признайся, в глубине души ты будешь хотеть обратной реакции. Равноценной, а может быть даже такой, что будет превосходить твою жертву. Ты другая и у тебя этого не отнимешь. Ты выйдешь замуж за своего принца, я даже знаю его имя. Война закончится, а может даже не начнется. Вы будете вместе строить свои воздушные замки, а потом превращать их в реальные.

— А что... Чего ты ждешь для себя? — спросила Астерия. Этот откровенный разговор был первым за всю жизнь под одной крышей с Дафной. Они обе выворачивали свою душу на изнанку.

— Я? Я закончу Хогвартс, стану женой какого-нибудь богатого хаффлпаффца, а там видно будет, — улыбнулась Дафна. — Главное вернуться.

Астерия понимала, о чем говорила сестра. Вытерпеть это лето и вернуться в замок, где, наконец, можно будет вздохнуть спокойно. Хогвартс никогда не падет.

Солнечные лучи нагревали деревянный пол, раскаляя его, наполняя воздух запахом горячего дерева, на улице чирикали птицы, садовые гномы гонялись за курицами, лошади устало обмахивались хвостами, отгоняя назойливых мух.

Дафна убежала в огород, от скуки решив помочь мистеру Джонсону. Астерия смотрела в окно, а затем сделала несколько шагов назад, оказавшись в солнечной луже. Босые ноги приятно грело дерево, крошечные пылинки скользили по воздуху в каждом солнечном луче. Подавшись порыву, она поднялась на носки и вскинула руки. Два маленьких прыжка, разворот. Она танцевала в озерце солнечного света, а затем вдруг счастливо засмеялась и упала на пол, раскинув в стороны руки. Просто так, без весомой причины. Просто потому, что было тепло.

Этим летом она смеялась впервые.

* * *

Утром первого сентября Теодор Нотт стоял на платформе 9 и ¾, широко улыбаясь. Через все его лицо тянулся длинный, уже побелевший шрам, а сильно выгоревшие и отросшие волосы говорили о том, что большую часть лета он провел на открытом воздухе. Теодор снова немного подрос, а его черты немного огрубели. Он был одет в обычную магловскую футболку, поверх которой была накинута старая клетчатая рубаха, и брюки с кучей карманов. С его плеча свисал большой грязно-зеленый рюкзак, а у ног стояла клетка с угрюмой совой.

— Ты жив, — тихо сказала Астерия и неожиданно ударила его в плечо кулаком. — Ты жив!

— Как видишь, — еще шире усмехнулся Теодор и развел руки, чтобы ее обнять, но Дафна успела первой, подскочив к нему со спины, и крепко стиснула его в объятиях.

— Вот и наш рыцарь, — картаво произнесла она и ухмыльнулась. — Ребят, я тут подумала, вы же мне как родные... Ну, Астерия вообще мне как сестра... Я с вами в купе поеду, — сказала она быстро.

Астерия нахмурилась и вопросительно взглянула на сестру, но та только состроила рожицу и потащила их за собой, подцепив ребят под локти.

— Кстати, Нотти, что это ты такой лохматый? Решил скопировать стиль Поттера? — спросила она, когда друзья шли по коридору поезда.

— Не было времени наводить марафет, — скривился Теодор. — Асти, а ты что, не с нами?

Астерия отрицательно махнула головой.

— Я должна быть в купе старост, — она показала на значок, который уже был пришпилен на мантию. — Это ненадолго, наверное. Только получу инструкции.

— Ага, иди-иди, — заторопила ее Дафна. — Нотт, а ты не отставай. Я как раз знаю несколько отличных заклинаний. Сейчас мы тебе вернем божеский вид, — пообещала она и подтолкнула Теодора в свободное купе.

Теодор страдальчески улыбнулся Астерии и нырнул в купе. Дафна зашла следом и решительно закрыла раздвижную дверцу.

— Гринграсс! — рявкнул кто-то на платформе. — Гринграсс! Дафна! Тебе это с рук не сойдет!

Астерия фыркнула и, поправив на груди серебристый значок, зашагала по коридору в поисках купе старост.

* * *

— Иди, — пробормотал Теодор, обращаясь к Астерии. Дафна уже ускользнула в Большой зал, а друзья только поднимались по ступеням, ведущим в замок. Астерия нахмурилась, но пошла вперед, но так, чтобы слышать то, о чем Теодор собирался разговаривать.

— Это правда? — насмешливо спросил Нотт, когда Малфой поравнялся с ним. — То, что болтает Забини?

— Не твое дело, Нотт, — огрызнулся Малфой. Вся напыщенность, с которой он держался при своей компании в поезде, резко исчезла. Теперь он выглядел нервным и серьезным.

— Но других ты посвятил? — резко сказал Теодор и остановился. — Я могу тебе помочь.

— Себе, блин, помоги, — плюнул на землю Малфой и, ускорив шаг, проскочил в Большой зал перед Астерией.

— Ты снова собираешься сделать таинственный вид и промолчать? — поинтересовалась Астерия, когда они умостились на скамью за столом Слизерина.

— Если я прав в своих расчетах, ты сама обо всем узнаешь, — сказал Теодор. — Недолго осталось.

Начался новый учебный год со всеми его заурядными проблемами, вроде невыполненных домашних заданий, а угроза, нависшая над волшебным миром, снова стала казаться мифической.

* * *

В июне работы только прибавилось. Кроме патрулирования коридоров и опеки над младшими курсами, на плечи Астерии взвалилась еще и подготовка к сдаче С.О.В.

Под жаркими лучами солнца сверкали окрестности Хогвартса, а Астерия носилась по замку, потому что среди пяти — и семикурсников процветала торговля нелегальными средствами, улучающими память.

Дафна только посмеивалась, а Теодор со вздохом таскал для подруги свои старые конспекты или ходил за ней тенью, чтобы студенты, желающие нажиться, не противились приказам старосты.

Астерия не раз замечала, как Малфой и Теодор о чем-то спорят, но времени обращать на это внимание у нее не оставалось.

Ходили слухи, что Малфоя взял на службу сам Тёмный Лорд, но Астерия лишь скептически хмыкала.

— У тебя нос в чернилах, — мягко сказал Теодор, сгребая с кресла кипу исписанных мелким почерком пергаментов и присаживаясь. Астерия нервно дернула плечом. Ей нужно было повторить еще двенадцать способов использования драконьей крови, и ее мало заботил ее внешний вид. Ее волосы были собраны в неопрятный узел на затылке, из которого то и дело выбивались светлые пряди. Рукава рубашки были сплошь заляпаны чернилами и закатаны до локтей, а волшебная палочка торчала из-за уха.

«Наверное, я похожа на Лавгуд сейчас», — подумала Астерия отстраненно и вновь уткнулась в конспекты.

— Ты слишком много занимаешься, — заметил Теодор. — В прошлом году моя однокурсница слегла в Больничное крыло из-за переутомления.

— Я все рассчитала, — отмахнулась она. — Лучше бы не читал нравоучения, а поспрашивал, — Астерия протянула ему одну из книг по трансфигурации.

Теодор взял из ее рук учебник, открыл его на средине и сразу же захлопнул.

— Сейчас мы пойдем гулять, — твердо сказал он и потянул ее за руки. — Вечерние прогулки полезны для здоровья. Она заупрямилась, пытаясь читать из-под его рук конспект.

— Все с тобой понятно, — фыркнул Нотт и вдруг перехватил ее за талию, закидывая себе на плечо.

— Поставь меня на землю! — закричала она, но Теодор лишь заржал и под одобрительные выкрики остальных слизеринцев, присутствующих при этой сцене, понес ее прочь из душной гостиной.

Астерия не могла объяснить того, что между ними происходило. Иногда они находились в секунде от поцелуя, но затем Теодор отступал. Он словно боялся касаться ее. Иногда обнимал, целовал в лоб, что-то рассказывал. Но больше ничего. И в каком-то смысле ее это даже устраивало. Он принадлежал ей с потрохами, это было понятно с первого взгляда.

Когда они вышли во двор замка, Астерия с удивлением отметила, что уже вечер. Она была так поглощена подготовкой к экзаменам, что даже не заметила, как пролетели часы.

На темнеющем небе уже виднелась луна и редкие звезды.

— Скоро отбой, — сказала Астерия. — Мне нужно будет еще обойти школу.

— Сегодня справятся и без тебя, — мягко возразил он. — Побудь со мной.

Сердце лихорадочно стучало, словно пыталось выпрыгнуть из груди. Он потянул на себя и они, не сдержав равновесие, упали на вялую траву. Его лицо было так близко, что она могла рассмотреть каждую ресницу. Тонкий, длинный шарм, который пересекал его лицо, в темноте слабо светился розовато-белой полосой. Он вдруг приподнялся на локте и решительно коснулся ее губ своими. Щеки Астерии, наверное, залились румянцем, но она приоткрыла губы, позволяя себе целовать.

В груди поднималась волна тепла. Потому что она, наконец, была счастлива. Потому что все теперь было по-другому. Все другое. Общее.

Это было ТО, из-за чего складывать слова в речь становилось сложно. Когда мысли терялись... Господи боже. Все было именно так — сумбурно и нереалистично, так, что впору было плавиться и стекать раскаленным воском на траву. Она чувствовала внутри себя огромную силу, непреодолимую, как стадо саранчи, и цвет этой силы — солнечно-желтый. Желтый, даже чуть рыжеватый, как огонь, как ад.

Дышать было сложно, руки горели, словно ошпаренные, а в его прищуренных глазах — ее персональный катехизис.

Это был самый счастливый вечер в ее жизни, а затем над Астрономической башней вспыхнула зеленым огнём Метка Темного Лорда.

— Он все-таки сделал это, — сказал Теодор. Астерия непонимающе проследила за его взглядом и охнула от ужаса. Прежде чем Теодор сумел ее остановить, она выхватила волшебную палочку и бросилась в замок. Он сломя голову помчался за ней.

В слабо освещенном коридоре стояла пыльная завеса, а кусок потолка просто обвалился. Шло сражение.

Вспышки, крики, лучи света, которые со свистом проносились мимо, выпущенные из волшебных палочек.

Он тянул ее прочь от сражения, отражая заклинания. Астерия едва могла уследить за его быстрыми движениями. Точность, с которой он рассекал воздух волшебной палочкой, поражала. Мимо промчался Северус Снейп, а за ним — бледный Драко Малфой, с перекошенным от ужаса лицом.

Он что-то крикнул на бегу, но Теодор не разобрал, отражая заклятие, летевшее Малфою в спину.

Пожиратели бежали.

Астерия никогда не забудет тот момент, когда они вместе с Теодором остановились у дубовых входных дверей. Они были приоткрыты, и лунный свет изнутри заливал дорожку и лужайку. По ступенькам медленно и неуверенно спускались ученики в пижамах. Многие едва ли понимали, что тут произошло.

Глаза у профессора Дамблдора были закрыты. Его ноги и руки были странно выгнуты, но, глядя на лицо можно было бы подумать, что он просто спит.

Поттер вынырнул из толпы и склонился над директором. Толпа едва слышно перешептывалась, а Теодор смотрел в небо, где прямо над мертвым профессором Дамблдором висела Метка. Ее зеленый свет отражался в его глазах, которые сейчас казались совсем черными.

Губы его беззвучно шевелились.

Последняя надежда Нотта была мертва.

Он очень четко увидел, что тот, кто мог уберечь его, погиб. Все, что стояло между ним и его судьбой, исчезло. Он понял, что должен раз и навсегда избавится от последних иллюзий и ростков сомнения.

От этого кошмара уже не проснуться, уже никто не сможет пообещать, что завтра действительно наступит. Он слишком рано повзрослел, но теперь, стоя перед безжизненным телом величайшего волшебника, во многом опередившего свое время, Теодор понимал, что Хогвартс — последний барьер, ограждающий его, пал.

У него был долг перед семьей, перед матерью и особенно отцом, который вернулся из Азкабана измученным стариком. У него был долг перед девочкой, которой так много лгал и перед Драко Малфоем, которого он хотел спасти, но не смог.

Величайший волшебник современности был мертв. Это означало, что светлой стороне пришел конец.

* * *

— Чем ты можешь быть мне полезен?

Высокий голос эхом отражался от стен и острым ножиком врезался в виски. Пленник поднял глаза и тихо, но твердо произнес:

— Я сделаю все, что угодно.

Приближался рассвет, население небольшой деревни Лэкок в окрестностях города Бат беспечно спало в своих уютных спальнях. Каменные дома были оплетены цветущими плющами, а к окнам лип промозглый туман.

По пыльной улочке, осторожно ступая лапами по засыпанной гравием дороге, крался странный зверь. Он походил на волка, но значительно уступал ему в размерах, да и его вытянутая острая морда придавала ему большое сходство с лисом. У зверя были острые, настороженно стоячие уши, длинный пушистый хвост с черным, словно окунутым в чернила, концом. Шерсть его была дымчатой с грязно-бурыми пятнами на боках и мелкими, похожими на брызги, вкраплениями рыжего на задних лапах.

Редкий магл, которому вздумалось бы выглянуть на улицу в столь ранний час, узнал бы в этом животном койота — зверя совершенно нехарактерного для английских деревушек. Но все спали, некому было поднять тревогу.

Койот остановился у одного из домов и задрал морду, словно оценивая архитектурный стиль постройки.

Дом был довольно старым, из крыши торчала дымовая труба, а на стенах виднелись следы мха. Строение было окружено небольшим каменным забором, скорее для простой формальности, чем защиты. В заросший бурьяном двор вела старая расшатанная калитка, сбитая из досок — обычный магловский дом, каких много в подобных деревнях.

Но койота явно что-то заинтересовало. Он повел носом, втягивая холодный утренний воздух, и вдруг склонил голову вбок. Глаза его, необычного для животных синеватого оттенка, сверкнули в темноте.

Пространство вокруг каменного забора едва-едва светилось. Одного это блеска было достаточно, чтобы понять — дом окружен оповещающими чарами, впрочем, весьма неумело.

Койот, все так же осторожно ступая, обошел забор кругом и издал какой-то звук, сильно напоминающий гортанный смешок. Между камнями виднелся зазор. Слишком маленький, чтобы туда мог пролезть человек, но достаточно широкий, чтобы позволить протиснуться зверю. Охранные чары колыхнулись, но пропустили его.

Оказавшись во дворе, койот задрал морду и, глядя на луну, взвыл. Его голос, походящий одновременно рычание, лай и скуление, эхом отражался от отливающих серебряным блеском чар магического купола.

В доме послышалась возня, а койот вновь завыл. На первом этаже вспыхнул свет. Вновь выдав что-то, подозрительно напоминающее смешок, зверь стремительно прыгнул, на лету превращаясь в человека.

Это был молодой человек, одетый в длинную темно-серую мантию, низ которой был забрызган бурой грязью таким же образом, что и шкура зверя. Его узкие губы были искривлены насмешливой полуулыбкой, а длинные пальцы уверенно сжимали древко ясеневой волшебной палочки.

Дверь дома услужливо распахнулась, едва волшебник направил на нее волшебную палочку. Почти сразу же на пороге возник перепуганный усатый мужчина лет сорока в полосатой пижаме и наспех накинутом халате. Его взгляд лихорадочно обшаривал гостя, а по перекошенному лицу было понятно, что он в спешке забыл где-то свою волшебную палочку.

Гость молчал, но усатый уже увидел бурую тряпку, обвязанную поверх локтя волшебника. Такую же тряпицу носили «охотники за головами» или «егеря», маленькая группка приспешников Волдеморта, которая, по слухам, только разрасталась.

— Но я чистокровный! — взвизгнул усатый. — Вы ничего у меня не найдете, я в родстве с Боунсами!

Гость не обратил никакого внимания на его слова и решительно шагнул в прихожую, оттесняя хозяина дома.

— Но кроме меня здесь никого нет! — крикнул усатый. Его взгляд лихорадочно метался, он явно не мог заставить себя смотреть на гостя. — Только я и моя жена!

В подтверждение его слов на лестнице появилась испуганная женщина, окутанная в шали. Она замерла на ступеньках, поняв, что пришедший — волшебник.

— Позволите? — процедил гость, указывая в сторону кухни. Усатый испуганно сглотнул, но кивнул.

— Итак, — сказал гость, когда расположился за кухонным столом. Его голос был холодным, а некоторые нотки звучали так, что сразу вспоминался вой койота. — Начнем нашу беседу. Присаживайтесь, что же вы стоите.

Усатый поспешно кивнул и уселся на табурет. Его ноги тряслись, хоть он и пытался унять эту дрожь, опершись ладонями на колени. Он постоянно смотрел на дверцу кладовой, которая была как раз за спиной у гостя.

Гость вытащил из кармана мантии записную книжку и открыл ее на средине. Затем взмахнул палочкой, направив ее на светильники, которые сразу же стали гореть ярче.

В таком освещении гость, показавшийся усатому взрослым мужчиной, оказался совсем мальчишкой лет восемнадцати-девятнадцати.

— Вы знаете, мистер... — гость сверился с записной книжкой, — Хопкинс, что отныне политика Министерства Магии несколько изменила свою целевую направленность? Мы ищем особ грязной крови. Вы слышали об этом?

— Я... — Хопкинс запнулся. — Ходят слухи...

— Слухи, — гость улыбнулся, и Хопкинсу на миг показалось, что он увидел два белых клыка. — Мистер Хопкинс, я знаю все о вашей семье. Но, признаться, я не уверен, известно ли вам, кто я? Вы знаете, кто я?

— Да, — медленно сказал Хопкинс, стараясь говорить твердо. — Я кое-что слышал... Но я все равно не понимаю... Я чистокровный... И моя жена... Она больна...

Когда первого августа к власти фактически пришёл Волдеморт, марионеточное правительство, занявшее руководящие посты в Министерстве магии, начали новую политику, призванную очистить ряды волшебников от магловских выродков. За поимку скрывающихся маглорождённых и предателей крови были назначены вознаграждения. Поисками занимались егеря, эти люди не имели меток, но работали на Пожирателей. В том, что волшебник, сидящий перед ним, не Пожиратель, Хопкинса убедил его возраст.

— Мистер Хопкинс, вы укрываете у себя особу грязной крови, — вдруг поднял голову анимаг. — Поэтому я здесь.

— Что? — испуганно выдавил из себя Хопкинс, мгновенно бледнея. — Нет-нет, дома только моя жена, но она больна... Никаких гря...

— Давайте я вам кое-что разъясню, — мягко сказал гость. — Мой Лорд со свойственной ему благородностью принимает под свою опеку заплутавших магов. Он делает это в надежде, что те избавятся от гнилых ветвей их родословных. Мистер Хопкинс, у вас слишком чистая кровь, чтобы проливать ее из-за магловских выродков, а фамильное древо вашей «больной» жены еще не обсохло от свежих чернил. Я повторю свой вопрос всего один раз и вы, прошу вас, примите правильно решение. Вы прячете у себя грязнокровок?

Хопкинс медленно промокнул лицо углом халата.

— За сведенья, которые помогут мне исполнить свой долг, мистер Хопкинс, не последует наказания. Наоборот, я закрою глаза на то, что древо вашей жены подделано, только скажите мне... Вы укрываете у себя дома грязнокровок, не правда ли?

— Да, — тихо вымолвил Хопкинс.

— Они в вашей кладовой?

— Да.

— И вы защитили двери чарами так, что они не могут выбраться, так?

— Да, — обреченно прошептал Хопкинс и уронил голову на руки.

Гость поднялся из-за стола и подошел к кладовой.

— Авада Кедавра! — твердо сказал он, и зеленый луч скользнул сквозь деревянную дверцу. Тишину огласил мучительный крик, а затем все стихло. Хопкинс завыл, как раненый зверь, и рухнул на колени, закрывая лицо руками.

— Запомните этот момент, мистер Хопкинс, — сказал маг. Его лицо ровным счетом ничего не выражало, только глаза светились презрением.

У дверей он вдруг остановился.

— А впрочем... Я передумал, — сказал маг, поднимая палочку и направляя ее на незадачливого Хопкинса. Тот поднял на гостя перепуганный взгляд.

— Вы... Вы же обещали оставить нас в покое...

— Не имею привычки иметь дело с падалью, — скривился маг. — Авада...

— Нет! — закричал Хопкинс. Его перекошенное лицо обливалось потом. — Прошу!

— ...Кедавра! — ни один мускул не дрогнул на лице мага, когда тело Хопкинса безжизненным кулем рухнуло на пол.

— Ты не должен был оставлять волшебную палочку в спальне, — прошипел он, склоняясь над трупом. — Ты не должен был предавать того, кто тебе доверился.

Оказавшись во дворе, маг снова вскинул руку с волшебной палочкой, но направил ее в небо.

— Морсмордре!

Рассветное небо озарило зеленой вспышкой, а Теодор Нотт тем временем крутнулся на месте и аппарировал.

В доме оглушительно заверещала магла, обнаружившая своего мужа мертвым.

* * *

— Снейп не даст вас в обиду, — дрожащим голосом сказала миссис Гринграсс, прощаясь с дочерьми у перегородки между платформами. — В Хогвартсе безопасней, чем дома.

Серый туман был везде. Астерия чувствовала этот туман даже внутри себя, когда вместе с Дафной шла к «Хогвартс-Экспрессу». Это было единственное в ее памяти первое сентября, когда на платформе 9 и ¾ было так тихо. Не было слышно обычного веселого смеха, даже совы молчали, сидя в своих клетках. В этом году было намного меньше учеников. Указом Министерства все полукровки и маглорожденные должны были пройти проверку, а маглорожденные и вовсе не допускались до занятий в школе, пока не докажут, что получили магию законно.

— Они повсюду, — сдавленно прошептала Дафна. Астерия скосила глаза, чтобы посмотреть туда, куда едва заметно указала сестра. Фигуры в черных мантиях плыли мимо вагонов, осматривая их. Казалось, что туман распространялся именно от них.

В глазах сестры были слезы, но Астерия не могла не восхититься тому, с каким достоинством Дафна держала себя. Она не вскрикнула, когда темная тень скользнула вокруг нее, осматривая. Когтистые трупные пальцы, выглядывающие из широких рукавов балахона, потянулись к ее лицу, желая вырвать душу. Астерия замерла на месте. Вот он, монстр из ее детских кошмаров, тянет к ней свои лапы. Блестящие, серые, покрытые слизью и струпьями. Паника захлестнула ее, еще немного, и она бы закричала от ужаса. Было так холодно, что кости, казалось, готовы были взорваться от боли. Ноющее чувство в груди усиливалось, горло сдавливала невидимая веревка, такая же ледяная, как и воздух.

Пронзительно заверещала Урсула Флинт, мистер Гринграсс презрительно хмыкнул и отвел взгляд, лязгающие зубами твари подбирались все ближе. Снова. Снова.

— Я чистокровная, — сказала Дафна. Звук ее голоса донесся до Астерии как сквозь перьевую подушку, слова погрязали в этом киселе из кошмаров. — И она тоже.

Словно почувствовав ее внутреннюю уверенность, твари расступились, позволяя сестрам скользнуть в вагон. Оказавшись в поезде, Дафна прислонилась к стенке. Ее била крупная дрожь.

— Я постоянно вижу их во снах, — тихо прошептала она.

— Я знаю, — ответила ей Астерия. — Я тоже.

Они нашли свободное купе и сели рядом, не сговариваясь. У Дафны не было ни малейшего желания искать своих друзей, а у Астерии — ждать Нотта. Она чувствовала, что он где-то рядом и это успокаивало ее.

Поезд уже набрал ходу и теперь мчался мимо равнин, поросших редкими кустарниками.

Даже за пределами Лондона туман не рассеялся. Наоборот, серое марево только уплотнялось, и вскоре из окна не было видно ничего, кроме кромешной мглы. В коридорах и над багажными полками вспыхнул свет. Поезд грохотал, судя по барабанящим звукам на крыше, начался сильный ливень. Пронзительно завывал ветер, в коридорчике, словно парус, развевался тканевый ролет на окне. Прошло несколько часов и «Хогвартс-Экспресс» вдруг ощутимо тряхнуло, он начал замедлять движение.

— Мы уже приехали? — недоверчиво спросила Астерия, стараясь разглядеть что-нибудь в темном окне.

— Не может быть, — покачала головой Дафна. — Мы только на полпути.

Поезд ехал все медленней, а затем и вовсе остановился. С улицы послышался странный звук, будто кто-то хлестнул гигантской плеткой, рассекая тишину на части.

Где-то открылись двери купе. Кто-то испуганно вскрикнул.

— Они ищут его, — догадалась Астерия. — Проверяют вагоны...

Гарри Поттер был бы самым глупым человеком на Земле, если бы решил отправиться в Хогвартс в этом учебном году.

— Кого? — прошептала Дафна, но запнулась, потому что у дверей их купе возникла высокая фигура.

— Селвин, здесь тоже пусто, — крикнул Пожиратель кому-то в сторону. — Ни Поттера, ни его шайки.

— А эти? — Селвин заглянул в купе.

— Чистокровные, — ответил первый. На нем была маска, скрывающая верхнюю часть лица.

— Я бы мог поспорить, — гадко заржал Селвин, беспардонно скользя взглядом по Дафне. — Вот эта выглядит очень ... грязно.

— Только сунься! — взвизгнула Дафна, выхватывая волшебную палочку. — И тебя найдут в Темзе!

Астерию же вновь словно окутали цепями, не давая двигаться. Она смотрела испуганной ланью на две мужские фигуры в дверях и не знала, что должна делать.

Рыцари? Драконы? Пиратские корабли? Все это было в сказках. Заклинания? Проклятья? Она с точностью до одного слова могла процитировать содержание учебника по практической магии. Но что делать сейчас, Астерия не знала.

— Горячая, — снова заржал Селвин. — И чья ты такая?

— Лорду не понравится, если ты тронешь их хоть пальцем, — прорычал первый, сгребая Селвина за грудки и выталкивая из купе. — Мы здесь из-за Поттера, так что будь любезен выполнять приказ!

В волосах Дафны — тонкая зеленая лента. Полные губы алели яркой помадой, в левой руке — волшебная палочка. Астерия знала, что рука сестры не дрогнет. Она чувствовала себя наблюдателем, будто все, что здесь происходило, не касалось ее. Она не боялась, но ладони намертво цеплялись в края диванчика, и тело её, словно обездвиженное «петрификусом», сидело прямо.

Тот, которого звали Селвином, набычился. — Не думай, что ты вправе командовать мной, парень.

— Ты не в почете, Селвин, — напомнил ему первый. — И лучше тебе из кожи вон лезть, чтобы загладить свою вину перед Ним.

Селвин плюнул ему под ноги, но ушел. Его товарищ же чуть замешкался. Этой доли секунды хватило, что Астерию осенило. Этот голос, эти глаза, виднеющиеся в прорезях маски, тонкая нить шрама, рассекающего лицо. Он так и не признался, откуда он получил этот шрам, но она сделала нужные выводы, увидев книги про анимагию в его школьной сумке.

— Что ты делаешь? — окликнула ее Дафна, но Астерия поднялась на ноги и протянула руку к его лицу. Высокий, довольно худой, жилистый, он стоял, не двигаясь. Астерия подцепила маску пальцами, и она поддалась, развеиваясь черным дымом чар. Пожиратель, словно опомнившись, отпрянул и быстрыми шагами пошел прочь по коридору, догоняя остальных.

— Ты что, с ума сошла? — набросилась на сестру Дафна. Она ничего не видела.

Астерия медленно опустилась на сиденье и закрыла руками лицо.

* * *

Они сошли на станции вместе. Оба в школьных мантиях, почти одного роста, с непроницаемыми лицами. Малфой и Нотт. Словно два оловянных солдатика, готовящихся прыгнуть в огонь.

Случайно встретившись с ней взглядом, Малфой не отвел глаза. Он смотрел неотрывно, мучительно долго, словно вспоминая. Затем провел рукой по лицу, как если бы стряхивал паутину, и отвернулся.

Школьную юбку трепал ветер, полы мантии развевались, губы, искусанные до крови, нещадно пекли.

Ряд дилижансов, похожий на цепочку черных муравьев, полз к Хогвартсу, окутанному грозовыми тучами.

На местах преподавателей сидели брат и сестра Кэрроу. Туманом застилало глаза, а Теодор и Драко сидели в разных концах стола, словно замыкающие звенья цепочки. Блейз Забини самодовольно вслушивался в речь Амикуса Кэрроу, Панси Паркинсон ядовито усмехалась, а Астерия почти наяву видела тонкие струйки зеленоватого дыма, оплетающих присутствующих в зале, как дьявольские силки.

Если вы опознали в растении дьявольские силки, ни в коем случае не касайтесь их. Как же не коснуться, если они опутывают твои руки, словно нитки марионеточных кукол?

Если вы подверглись нападению дьявольских силков, постарайтесь как можно меньше дёргаться, полная неподвижность замедлит сжатие и даже, в некоторых случаях, способствует ослаблению захвата. Это только в теории, но разве не их стебли сейчас все плотнее сжимают горло?

Дьявольские силки любят мрак и влажность и потому боятся света, особенно солнечного. Появление огня заставит усики дьявольских силков убраться от жертвы. За столом Гриффиндора послышались звуки возни, и на ноги вскочил мальчик, кажется, его звали Невилл. Он взобрался ногами на скамью, и что-то прокричал, и ему вторили десятки голосов. И рыжая Джинни Уизли, огонь, который должен был заставить зло убраться прочь, кричала громче всех, а затем упала на землю, крича уже от боли.

Картинки сменялись, а Джинни отнесли в Больничное крыло. Алекто Кэрроу поглаживала древко волшебной палочки и смеялась смехом дикой гиены, учуявшей запах свежей крови.

Не было больше веселых речей профессора Дамблдора, да и вообще — смеха. Школьники сидели, как статуи, пораженные тем, как просто непростительный Круциатус сорвался с кончика палочки нового учителя.

На их лицах проступало понимание и даже страх, и только за столом Слизерина никто не выглядел напуганным.

Снейп на директорском месте хлопнул в ладоши, давая понять, что ужин окончен.

— Первоклассники, за мной, — громко произнесла Астерия, поднимаясь со своего места. Серебристый значок — это ответственность перед одиннадцатилетними чистокровками. В отличие от остальных представителей своего факультета, Астерия твердо осознавала, что теперь в любую минуту в их спину может полететь проклятье.

Она шла по коридорам Хогвартса, ведя малышей в подземелья, слушала их восторженный писк и знала, что за ней тенью идут два ее оловянных солдатика.

* * *

Бадьян — прекрасное средство от кровотечений. Стоит только обработать рану настойкой бадьяна, и она затянется буквально на глазах, не оставляя шрамов.

Астерия перевернула страницу книги и быстро вытерла глаза. Прошло всего несколько недель в этом новом Хогвартсе, но этого хватило, чтобы понять — не все раны может залечить какой-то жалкий бадьян.

Магловедение стало обязательной дисциплиной. Коренастая Алекто на уроках заливалась хрипящим смехом и с наслаждением наказывала выступающих против ее слов.

«К XVII столетию всякий волшебник, водящий дружбу с маглами, вызывал у других подозрение и даже становился отверженным. Симпатизирующих маглам волшебников осыпали унизительными кличками (именно в этот период возникли такие сочные эпитеты, как «грязнолюб», «навозник» и «тухлоед»). Среди обидных прозвищ не последнее место занимало и обвинение в магическом бессилии.

Влиятельные волшебники той эпохи, такие как Брут Малфой, издатель антимагловского журнала «Воинственный колдун», распространяли в волшебном сообществе мнение о том, что сторонники маглов в области колдовства недалеко ушли от сквибов.» [1]

Астерия в который раз перечитывала эти строчки. Кэрроу задала написать реферат на тему «Животные», подразумевая под этим маглов. Таким способом она собиралась найти следующую жертву для показательного наказания.

Перо задрожало над пергаментом, грозя поставить кляксу. Астерия вспомнила первый урок.

Кабинет, в котором проводились уроки магловедения, раньше был уставлен разнообразными тостерами и миксерами. Бывший преподаватель, профессор Чарити Бербидж, любила все эти магловские приборы и всегда красочно объясняла, как ими следует пользоваться.

Теперь же помещение было буквально завалено картинами с сюжетами инквизиции и различными пыточными инструментами, заляпанными чем-то бурым.

— Встать! — рявкнула Алекто, появляясь в дверях. Она влетела в кабинет и, толкнув ногой преподавательский стул, уселась на него, как на трон. Когда все поднялись, она взмахнула волшебной палочкой, как кнутом и снова прорычала: — Сесть, скотины! Записывайте! Маглы — грязные свиньи, которые недостойный даже служить волшебникам и вы должны преследовать их назад в болото, из которого они выползли...

Астерия устало потерла глаза. Она не могла понять — почему всегда нужно выбирать сторону. Почему всегда нужно решить — кем ты хочешь быть, какой идеологии ты хочешь придерживаться, под какую касту ты хочешь подпадать? Почему во внимание никогда не принимается золотая середина, почему ты должен знать, кто ты? Она бы хотела брать лучшее от всего. Она просто не понимала — почему все делится на черное и белое. При таком-то спектре, при такой-то цветовой гамме окружающего мира — только черное и белое. Свет, тьма. Добро и зло.

Кто был этим добром, а кто был злом? Зло ли — применение непростительных к ученикам? Добро ли — гонение волшебников? Свет ли это, если он уничтожал целые семьи, главы которых были причастны к Первой магической?

Высказаться "за" или "против" было в ее понимании недопустимым упрощением сложнейших проблем. Она не хотела выбирать. И вместе с тем она ненавидела то, что творилось вокруг.

Ненавидела то, как ломали сильных и храбрых и воспитывали слабых, то, как вырывали из груди самое дорогое и бросали в пыль на всеобщее обозрение, чтобы унизить, склонить, растоптать.

Астерия снова поднесла перо к пергаменту и вывела: «Маглы — это...». Чернила мазали и Астерия потянулась за промокательной бумагой.

В этот момент внутри нее шла жесткая переоценка ценностей.

«Маглы — это ничтожные существа, которые должны быть наказаны за все беды, которые обрушивались на многие поколения волшебников по их вине».

Не сегодня.

* * *

Теодор был рядом. Они мало разговаривали, да и он редко появлялся в гостиной. Она встречала его только в коридорах, когда он тенью следовал за ней, обороняя.

И было от чего. За эту осень слизеринцев возненавидели с удвоенной силой и если в начале отдельные представители змеиного факультета чувствовали себя королями школы, то сейчас они не ходили по коридорам в одиночку.

В школе зрели бунты, маленькая группка учеников во главе с когда-то тихоней, а теперь настоящим героем в глазах «несогласных» — Невиллом Лонгботтомом, тратили все свои силы на подрыв существующего режима.

Луна Лавгуд, эта странная девчонка с редисками вместо сережек, ходила по школе с гордо задранным носом, а раны на ее лице и кровь на губах были предметом гордости.

Джинни, даже значительно осунувшаяся, с потускневшими волосами и кругами под глазами лучилась жизнью. Ее глаза маниакально блестели, щеки пылали румянцем, когда она в который раз срывала урок ЗОТИ, который превратился в изучение того, как следует применять темные искусства. Она победно ухмылялась, когда вновь получала отработку и выкрикивала что-то, отдаленно напоминающее «Дамблдорова армия!».

Для многих их троица — образец для подражания.

А Астерия — староста Слизерина. И она, как и остальные трое слизеринцев, должна дежурить на этих «отработках», которые уже давно превратились в пытки. В кармане ее мантии — настойка бадьяна в аккуратно запечатанной колбочке. Она молча отдавала ее очередному пострадавшему и давила в себе порыв разрыдаться, когда на нее смотрели с недоверием.

Кэрроу не скупились на отработки и всегда придумывали что-то новенькое. Амикусу нравилось приводить провинившегося ученика на свой урок и предлагать остальным испробовать на нем пыточные.

Грегори Гойл и Винс Крэбб, например, получали от этого море удовольствия и аж светились от животной радости, когда рассказывали о своих подвигах в гостиной Слизерина.

Малфой всегда там же. Собранный, в выглаженной белой рубашке с небрежно закатанными рукавами. Он искоса наблюдал за своими друзьями, кривил тонкими губами подобие одобрительной усмешки. Вечерами, когда никого не оставалось в гостиной, он садился в кресло и долго смотрел на зеленоватый огонь.

Нотт же постоянно куда-то отлучался. Он легко мог подняться за завтраком и, кивнув одному из Кэрроу, покинуть Большой зал.

Он говорил, что отлучается под делам отца, а Алекто Кэрроу смотрела на него с подобием материнской нежности во взгляде водянистых глазок. Подобием, потому что для такой, как она, любое проявление чувств было нереальным.

Перед Теодором расступались в коридорах. На него смотрели с ненавистью, в истоках которой явственно читался страх.

Дафна умоляла Астерию держаться от него подальше. Говорила, что у него метка. Просила быть рассудительной, но Астерия не могла.

Она понимала, что он продался, но отчаянно верила, что он имел на это веское основание.

Она смотрела на его исчезновения сквозь пальцы. Она лгала самой себе и ночами рыдала в подушку, моля, чтобы утром кошмар развеялся и оказался лишь дурным сном.

* * *

Наступил декабрь. Астерия опаздывала на урок трансфигурации, когда громкий отчаянный крик, доносившийся из соседнего коридора, заставил ее остановиться. Крик повторился, и Астерия явственно поняла, что он принадлежал девочке.

Она просто не могла пройти мимо.

— Круцио! — взревел Гойл, направляя волшебную палочку на Падму Патил. — Круцио, падла!

— Импедимента! — крикнула Астерия, и Гойл отлетел в сторону, словно был не легче пушинки.

Вместе с тем случилось сразу несколько событий. Рядом с Астерией появился Малфой, оттаскивая ее в сторону, а к Падме, выскочив из одного из кабинетов, бросился Майкл Корнер, вырвавшись из железной хватки Алекто.

— Дура, что ты делаешь, — пробормотал Астерии на ухо Малфой, крепко удерживая ее в руках. Они стояли за одним из гобеленов, и он старательно зажимал ей рот рукой, не давая никакой возможности освободиться. — Да они же тебя просто убьют, — сказал он хрипло и осторожно выглянул из-за гобелена.

— Отпусти, — промычала она и он, наконец, отнял руку от ее рта.

— Не рискуй его жизнью, — бросил он перед тем, как уйти.

Приближалось Рождество, но Теодор в Хогвартсе так и не появился. Зато Астерия наконец смогла перешагнуть в себе страх и все свои силы бросила на то, чтобы помочь тем, кто терпел пытки в качестве наказания.

Она чувствовала себя настоящей лицемеркой, когда после очередного «Отлично» за ужасающее сочинение о превосходстве магов, она плевала на режим Кэрроу и закрывала глаза на то, как во время ее патрулирования Майкл Корнер рисовал на стенах Хогвартса призывы к борьбе.

Ее собственная безопасность висела на волоске.

Перед рождественскими каникулами из дому пришло письмо, в котором родители просили приехать домой на праздники. Дафна сразу же открестилась от этого — Хогвартс с его почти военным режимом все же казался ей безопасней. Она просила и сестру остаться, но Астерия и сама хотела вырваться из этого холодного ада домой, чтобы хоть на пару дней забыться.

— Наши против, чтобы я доверяла эту вещь тебе, но я видела, как ты отшвырнула от меня Гойла, — прошептала Падма, останавливая Астерию после ужина. — Эта монетка — способ связаться с ДА, просто прикоснись палочкой к поверхности, и кто-нибудь обязательно придет на помощь. Не потеряй.

Она втиснула Астерии в ладонь золотой галлеон и быстрым шагом пошла прочь.

* * *

Привычные голубые стены гостиной комнаты и такой же голубой камин. Небольшое зеркало с серебряными разводами на раме на каминной полке, подсвечник и вазочка из оранжевого стекла там же. Такие родные сердцу безделушки, раньше казавшиеся такими незначительными. Старые рыжие кресла с цветочными подушками у камина. Как же здорово было сидеть в одном из них, поджав ноги и чувствовать домашнюю защиту. И мама, пахнущая цветочными духами и медом, в красивой мантии сидела за старинными фортепиано, играя какую-то грустную мелодию.

В один из дней, когда за окном кружились первые снежинки, Астерия сидела у себя в комнате, прижавшись лбом к холодному стеклу, и разглядывала присыпанный снегом сад.

У отца был какой-то посетитель, и ей было сказано и носа не показывать из комнаты. Но цокот стрелки часов угнетал и заставлял думать о Хогвартсе, поэтому Астерия накинула зимнюю мантию и проскользнула на улицу. Морозный воздух покалывал щеки и ладони, но это было все же лучше, чем сидеть в комнате и слушать тишину.

— Асти? — знакомый голос заставил ее обернуться. За все это время она научилась не удивляться странным вещам, но Теодор Нотт, стоящий на усыпанной гравием дорожке в их саду, все же заставил ее охнуть. Из головы разом выветрились все слова, которые она ему хотела сказать, все вопросы, которые она собиралась ему задать.

Она столько недель не видела его ухмылки, что вся недосказанность, вечно висевшая между ними, как непреодолимая пропасть, просто исчезла.

— Я... — начал он, делая шаг навстречу.

Дрожь рук невозможно было унять, его щеки были колючими, а губы горячими. И Астерия чувствовала себя ледяной скульптурой, которую обнимало солнце. И мир плавился вместе с ней, стекая несуразными восковыми каплями куда-то в преисподнюю.

— Почему ты все еще здесь? — рявкнул мистер Гринграсс, появляясь в саду. Волна отступила и мир снова вернулся на круги своя, обдав холодным воздухом и безнадежностью.

— Прощай, Асти, — тихо сказал Теодор и, запахнувшись в мантию, аппарировал.

Дрожащий от злости мистер Гринграсс повернулся к дочери.

— Что он хотел от тебя? — спросил он. Астерия непонимающе вгляделась в глаза отца. В них был... страх? Но кого он боялся?

— Папа, что он тут делал? — спросила она, не надеясь на ответ.

— Что делал здесь этот щенок? — повторил отец медленно. — То же, что и в остальных местах. Шантажировал.

Внутри все словно оборвалось.

— Что ты такое говоришь? — затрясла она головой. — Он не мог...

А дальше все было, как в тумане. В ушах звенело от недавних событий, мысли разлетались, как испуганные нимфы от сатира.

— Ты не вернешься в Хогвартс, — голос отца вынес приговор. — Это не обсуждается.

— А Дафна? Её вы тоже заберете домой? — отчаявшись найти причину, по которой ей нужно было вернуться, почти выкрикнула она.

На лице мистера Гринграсса промелькнула тень.

— Я не могу забрать домой вас обеих, — покачал головой он. — Это привлечет ненужное внимание.

— Что? — вскричала она. — Но почему я? Почему не она? Как ты можешь! А как же она?

— Дафна взрослая, она сможет за себя постоять, — с болью в голосе произнес мистер Гринграсс.

— Но тебе всегда было плевать на меня! — голос срывался от рыдания, которое рвалось наружу. Она не могла не вернуться, не могла. — Почему сейчас ты решил поиграть в любящего и заботливого отца?!

Он ударил ее. Наверное, впервые в жизни. Звонкая пощечина, от которой бессильно подкосились ноги, вызвала так долго сдерживаемые слезы.

Она осела на пол, закрывая лицо руками, и беззвучно зарыдала. Мама была рядом и гладила по волосам, приговаривая, что так будет лучше.

____________________________

[1] — цитата из книги "Сказки барда Бидля" Дж.Роулинг

Антрацитовые волны лизали засыпанный чистым белым снегом берег. Маленькие осколки то ли льда, то ли стекла, а может и замерзшие слезы, срывались со щек и кружились в снежном вихре, издавая тонкий хрустальный звон. Она засмеялась, касаясь белыми пальцами холодной, нет, ледяной воды. И проснулась.

Черные шерстяные чулки, черное платье чуть ниже колена, черные туфли с черным ремешком. Черные круги под глазами, темными из-за расширенных в утреннем полумраке зрачков или от грусти, которая обручами сдавливала сердце, вырывая из горла то ли вздох, то ли хрип.

Пшеничного цвета волосы в этом освещении казались совсем белыми, а бледная кожа почти светилась, делая ее похожей на утопленницу. Растрепанная, разбитая, бесцветная. Бесцветная?

Астерия удивленно коснулась своего лица, почувствовав жжение. Кровь. На белых тонких пальцах алые капли казались чем-то потусторонним, но показывающим, что она все еще жива.

Для всех Астерия Гринграсс была девочкой, умирающей от драконьей оспы — это обеспечивало ей полную безопасность. Конечно, это было лишь прикрытие для Министерства, но Астерия знала, что в школе, скорее всего, считают ее погибшей.

Уже четыре месяца она томилась в неизвестности. Редкие письма от Дафны, которые приносил измученный проверками министерских цензоров филин Мораг, прославляли нынешний политический режим и царящую в школе диктатуру, но в этих отрывистых строчках острых, как магловская кардиограмма, слов, скользила ненависть, от которой можно было бы задохнуться и умереть, если бы она была ядовитой. Дафна писала, что для слизеринского факультета, наконец, наступили светлые времена, а Астерия видела почти наяву, как Дафна, сцепив зубы, выводит эти ненавистные строчки дрожащей рукой, как убирает за ухо темные волосы, смотрит невидящим взглядом в полыхающий в камине огонь, затем вновь касается пером пергамента и пишет, что она счастлива, что с ней все хорошо.

Только сейчас Астерия поняла, какой дорогой для нее была Дафна. Со всеми ее недостатками и наигранностью, со всем ее прагматизмом и деланными легкомыслием, Дафна была сильной. А Астерия сильной не была. Они были полными противоположностями, но такими, что в совокупности составляли целостный образ настоящего представителя Слизерина. Огонь и вода, земля и воздух, черное и белое, они не могли понять друг друга, но могли чувствовать.

И сейчас, зная, что Дафна совсем одна среди логова змей, таких же, как она, но вместе с тем — совершенно иных, Астерия сходила с ума.

Горячая поверхность золотого галлеона жгла ее ладонь. На нем то и дело всплывали буквы, символы. Кто-то звал кого-то на помощь, кто-то передавал сигналы об отступлении.

Астерия чувствовала себя предательницей. Ей эта золотая монета была не нужна, но вот Дафне... Астерия разрывалась между желанием отослать галлеон сестре и пониманием, что этого делать ни в коем случае нельзя. Падма Патил совершила глупость, доверившись слизеринке, но Астерия не могла предать ее. Она понимала, что попади галлеон в руки одного из Кэрроу, маленькому отряду Джинни придет конец, а вместе с тем — и всему населению Хогвартса, в том числе — Дафне.

Могла ли Астерия поручиться, что Дафна станет держать язык за зубами, слушая лживые речи Алекто Кэрроу? Могла ли она быть уверенной, что Дафна не направит на своих сокурсников палочку, отказавшись от своего галстука, отрекшись от цветов Слизерина и идеалов чистой крови?

Больше всего на свете Астерия хотела оказаться рядом с ней. Не ради борьбы, а просто для того, чтобы не быть одной, чтобы Дафна не была одна. У Астерии не было волшебной палочки — отец спрятал ее, когда Астерия попыталась сбежать. И все, что она могла сделать — ждать.

Она надеялась, что ожидания отца оправдают себя. Она надеялась, что Дафна выдержит свою роль. Она надеялась, что все закончится. У Астерии не было стороны, которую она бы хотела принять. Она была слизеринкой, а у слизеринца просто не может быть стороны. Только семья. Только кровь от крови.

Стороной Астерии была Дафна. И Теодор Нотт.

Дни сменялись неспешно, календарные листы срывались и усеивали пол, словно осенние листья, покрывая древесину ровным слоем. Пыль падала на них, оседала на спинках диванов, залетала просто в душу, путаясь в паутине, развешанной по углам.

Шла война. Негласная. Тихая. Гражданская.

Умирали люди. Один за другим, а иногда — целые семьи. Исчезали волшебники, пропадали из своих постелей маглы. Целые поселки оказывались охваченными огнем.

Косой переулок превратился в лагерь беженцев. Беспалочники, вот как их теперь называли. Отбросы общества, перегной. В большинстве своем — маглорожденные. Либо полукровки. Разбитые. Обескровленные. Сумасшедшие.

Предатели крови.

Где-то далеко отсюда, накинув на голову карюшон, шел Теодор Нотт. Его шаги были неслышными, мягкими. Перед ними расступались люди. Они падали на колени, умоляли вернуть им их детей, или дома, или волшебные палочки. Просили исцелить, помиловать. Простить.

Они цеплялись грязными руками в полы его мантии, кланялись, а иногда выкрикивали проклятия. Иногда убегали прочь, вспоминая, что он, именно он, довел их до такой жизни.

Он оставлял их в живых, если они не начинали умолять. Его лицо не выражало никаких эмоций, а синие когда-то глаза казались совсем черными, как и его душа. Астерия ничего не знала ни о нем, ни о том, что он делал.

Приказав Магнусу забрать дочь из Хогвартса в обмен на лживые сведенья для Темного Лорда, Теодор больше не показывался у них дома. Но Астерия не знала о роли, которую сыграл ее друг, не знала она и о том, что на его предплечье действительно была Темная метка.

Она считала, что он всего лишь помогает своему отцу, играет роль так же, как она сама притворяется умирающей. Да и никто из живых, кроме самого Теодора, не знал, чем для него была эта война.

В воздухе висел аромат весны. Зеленая молодая трава уже вовсю покрыла земли Англии, пели птицы, распускались весенние цветы.

Это было второе мая 1998 года. День, когда все погибло.

В поисках крестража Гарри Поттер вернулся в Хогвартс, где случайно наткнулся на Алекто, которая вызвала Темного Лорда.

Астерия в ту ночь не спала. Что-то мучило ее, грызло изнутри. Она лежала в темноте, прижав к груди золотой галлеон, когда он вдруг раскалился, будто бы от адского пламени, и на его поверхности стали вспыхивать буквы.

«Волдеморт идет. Мы боремся. Гарри с нами».

Она смотрела на полыхающие огнем тонкие буквы на монетке всего долю секунды, как зачарованная, а в следующий момент она уже была на ногах.

Мантия, накинутая прямо на ночную сорочку, развевалась черными крыльями за спиной, когда Астерия мчалась по ступенькам в кабинет своего отца. Магнуса Гринграсса не было дома в ту ночь. Он был в Министерстве, задержавшись допоздна на роботе.

— Магия — могущество! — крикнула Астерия спящей горгулье.

— Неверно! — ответила та.

В сердцах Астерия пнула тяжелую дверь, когда в голову пришла другая спасительная мысль.

Мама спала, как обычно, в темной кружевной маске. Астерия замерла, разглядывая ее. Она не могла позволить, чтобы мама оказалась там, в гуще битвы. Не могла представить, что эта красивая женщина с королевской осанкой вдруг окажется среди рассекающих воздух смертельных проклятий.

Она взяла с прикроватного столика ее волшебную палочку и тихо, ступая на носочках, покинула родительскую спальню.

— Попасть в Хогвартс можно через трактир «Кабанья голова», — прочитала Астерия на вновь раскалившемся галлеоне. — Мы боремся. Волдеморт идет. Гарри с нами.

В голове были лишь одна мысль. Дафна. Кто знал, что станет в битве со слизеринцами? Астерия знала на собственной шкуре — им придется несладко. Чем готовы будут пожертвовать профессора, чтобы спасти остальных студентов?

Другой причиной, которая заставила Астерию зачерпнуть целую горсть летучего пороха, был Теодор.

— Кабанья голова! — крикнула девочка, шагая в зеленое пламя камина.

Она вылетела на грязный земляной пол трактира, отплевываясь от сажи и пепла.

— Кто ты такая? — резко сказал трактирщик, заметив ее. — Очередной ребенок, на которого взвалили ответственное задание?

— Мне нужно в Хогвартс, — ответила она и показала галлеон. — Мне очень нужно в Хогвартс.

— Чертов Лонгботтом, — гаркнул Аберфорт, уставившись на золотую монету. — У меня не проходной двор!

— Помогите мне, — попросила она. — Прошу вас.

— Сколько тебе лет? — спросил Аберфорт, подходя к портрету какой-то грустной беловолосой девочки.

— Семнадцать, — солгала Астерия, глядя ему прямо в глаза. — Мне семнадцать.

Портрет вдруг отделился от стены, открывая вход в туннель. Сердце у Астерии екнуло, но она бросилась туда.

— Спасибо, — крикнула она.

— Ты идешь на верную гибель, — гаркнул Аберфорт и захлопнул картину, как дверцу. Она долго шла по туннелю, стараясь передвигаться как можно быстрее. Когда туннель закончился, Астерия оказалась перед дверцей, за которой она обнаружила пустое помещение. Огромное, напоминающее каюту корабля, с разноцветными гамаками, свисавшими с потолка. На стенах висели флаги факультетов. Красный с золотым львом, желтый с черным барсуком и синий с бронзовым орлом. Не было только зеленого.

Радиоприемник в углу шипел и пыхтел, пытаясь поймать какой-то сигнал.

Оглянувшись, Астерия заметила возле одного из шкафчиков с книгами лестницу, освещенную факелами.

Подгоняя себя, она вновь мчалась по лестнице вниз, надеясь, что она приведет ее туда, куда нужно. Пролет за пролетом, она уже узнавала стены, завешанные картинами и гобеленами. Лестница вела на первый этаж, к входу в подземелья, принадлежащие Слизерину.

Она слышала топот ног, и чьи-то крики, кто-то бежал по лестницам, кто-то созывал учеников в вестибюле, наверное, профессор МакГонагалл. Мимо Астерии, натягивая на ходу мантии, промчалось несколько мальчишек помладше.

— Что проиходит? — крикнула она. Один из них обернулся на бегу, крича в ответ: — Эвакуация!

Астерия выглядела так же, как и они все. Растрепанная, в ночной рубашке и мантии поверх, с волшебной палочкой, крепко зажатой в руке. Она бросилась за ними в Большой зал, где уже почти опустели столы четырех факультетов.

— И не думай, Криви! Уходи отсюда! И ты, Пикс! — кричала профессор МакГонагалл, обращаясь к своим ученикам. — Вы несовершеннолетние!

Лица однокурсников, белые, кажущиеся незнакомыми. Перепуганные, жмущиеся друг другу девочки.

— Гринграсс! — крикнул кто-то. — Я думала, ты мертва!

Астерия уже увидела Дафну. Они бросились друг к другу почти одновременно. На щеке Дафны был кровоточащий порез, ее волосы разметались по плечам, а глаза были совсем не такими, какими Астерия их помнила. Что-то неуловимо изменилось во взгляде, но не было времени, чтобы узнавать, что же не так.

— Где он? — спросила Астерия, прижимая к себе сестру.

— Быстрее, не задерживаем очередь! — крикнул Филч, направляясь к ним. — Приказ покинуть школу!

— Где он, Дафна? — повторила Астерия, хватая сестру за руки.

— Он остался. Асти, пожалуйста, не ходи...

— Возвращайся домой, а я ... Я к нему, я должна...

— Астерия! — ее надрывный голос рвал Астерии душу, но она уже мчалась назад, туда, в подземелья. Она не могла уйти, оставить его одного.

— Куда! — крикнул Филч, бросаясь следом. — Несовершеннолетним нужно покинуть Хогвартс!

— Ей семнадцать! — крикнула Дафна. — Семнадцать, понял!

Голоса смешивались в сплошное гудение, дыхание сбивалось. Она еще никогда не мчала так быстро, никогда не боялась так сильно. Она не знала, куда бежит, просто чувствовала, поддаваясь интуиции.

Он стоял посреди коридора, сгорбив плечи, и смотрел на серебряную маску в своих руках. От облегчения она едва не упала. Он был жив.

Она бросилась к нему, прижимаясь всем телом. Родному, живому. Не важно, что он сделал, еще не поздно все исправить. Она заберет его отсюда, война закончится и без них. Хогвартс выстоит.

По ее щекам текли слезы, а он целовал ее, будто в последний раз.

— Родная моя, что же ты... Зачем ты здесь... — шептал он бессмысленную чушь. Он так и не выпустил из рук свою маску.

Он вдруг отстранился.

— Теодор, пойдем... — взмолилась она. — Пойдем, пожалуйста. Ты не должен быть здесь.

— Должен, — сказал он тихо.

— Нет, Теодор, нет, — шептала она. — Прошу, пойдем, еще не поздно. Пожалуйста.

Слезы текли по ее щекам, а он стоял перед ней. Прямо, а на его лице не было никаких эмоций. Только в глазах была боль, такая страшная, почти волчья тоска, которая разрывала сердце Астерии.

— Ты не можешь остаться, — сказала она. — Теодор, ты ведь не на его стороне!

— Времена меняются, Астерия. И люди меняются.

Глаза, такие синие, такие пустые. Такие жестокие.

— Нет, не говори так. Ты не можешь... Ты не можешь быть с Ним... Ты...

— Астерия...

— Тедди, нет, этого не может быть, ты ... не мог... ты лжешь, да, у тебя есть план... Тедди!

— План? — он закатал рукав своей мантии, оголяя предплечье. — Вот мой план!

На бледной коже темнела Метка, заметная, как никогда до этого. Астерии было все равно.

— Это ничего не означает! Слышишь, Теодор! Я знаю, что ты сделал это не по своей воле. Еще не поздно уйти...

— Я видел могущество Темного Лорда, — сказал Теодор. Его голос был холодным и почти таким же острым, как лезвие ножа. Астерия чувствовала, как он вонзается в ее сердце. — Я видел его силу. Я видел, на что он способен.

— Тедди, прошу...

— Я принял сторону. И я не отступлю.

— Тедди...

— Я многое сделал для того, чтобы ты была в безопасности. Но даже ради тебя я не отступлю от своей клятвы.

— Что? — выдохнула она тихо. — Что ты такое говоришь?

— Я принял сторону, — повторил он.

Где-то вдалеке прогремел взрыв. Стены Хогвартса дрогнули.

— Ты говорил, что никогда не будешь чьим-то рабом. Ты говорил, что не примешь ничью сторону!

— Все меняется, Астерия. И тебе тоже нужно решить, иначе нельзя.

Перед глазами у Астерии все будто бы окрасилось красным, взрываясь на мелкие осколки. Газетные вырезки с именами погибших, маглы в небе на Кубке мира по квиддичу. Калейдоскоп ужасных деталей. Калейдоскоп смертей.

— Если понадобится, — прошептала она. — Я умру. Я умру за Хогвартс.

На лице Теодора мелькнула тень.

— Значит, мы по разные стороны баррикад, — тихо сказал он.

Можно ли остаться живым, если из тебя вырвали душу, разорвав ее на сотни мелких кусочков? Можно ли считаться живым, умерев? Можно ли дышать, если все силы покинули тело?

— Ты... Ты не останешься со мной? — непонимающе спросила она. Слова звучали неправильно, неестественно.

— Нет.

Она не могла поверить в то, что он говорил. Все было бессмысленным.

— Я люблю тебя, Астерия, — сказал он. Глаза не выражали абсолютно ничего. — Но я не останусь с тобой.

Он смотрел пристально, Астерия понимала, что ее мольбы не доходили до него. Он их не слышал. Он все решил.

Стены замка закачались.

— Теодор, — выдохнула она, протягивая к нему руку, пытаясь схватиться непослушными пальцами за его рукав.

— Выживи сегодня, Гринграсс, — сказал он тихо. — Ради меня.

Привычный поцелуй в холодный лоб. Привычное прощание. Она сползла по стене, прислонившись к ней спиной. Он ушел.

Теодор. Ее лучший друг. Человек, которому она наивно вручила свою душу и свое сердце, ушел.

Стены дрожали еще сильнее, чем до этого. В воздухе висела пыль, летевшая с массивных балок, потолок шел трещинами.

Астерия открыла глаза. Она хотела, чтобы он пожалел о своих словах. Она хотела сражаться. Она хотела умереть, защищая Хогвартс, забрав с собой столько ПС-ов, сколько сможет.

Она поднялась, хватаясь рукой за стену, чтобы не упасть. Ближний коридор вдруг взорвался, обрушиваясь камнями и штукатуркой. Где-то закричали так громко и отчаянно, что все внутри выворачивалось наизнанку. Астерия знала этот крик. Она сама хотела так кричать. Этот крик нельзя было вызвать ни огнем, ни заклятием. Этот крик был страшнее, потому что он свидетельствовал об утрате.

Она бросилась обратно в вестибюль, сбегая по мраморной лестнице вниз, где вовсю шла битва. Студенты бегали в разных направлениях, некоторые волочили за собой раненых, спасая их от проклятий, рассекающих воздух разноцветными струями света.

Мамина волшебная палочка слушалась плохо, но Астерия крутилась во все стороны, бросая проклятия в спины людей в черных балахонах.

Она едва не упала, споткнувшись о чье-то тело. Девушка с яркой повязкой на волнистых волосах лежала, раскинув руки в стороны. Ее губы едва шевелились, а взгляд был устремлен в потолок, словно она видела что-то, неподвластное остальным.

— Скажи... — прошептала девушка. Астерия уже где-то встречала ее, лицо было таким знакомым... Она опустилась рядом с девушкой на колени.

Девочка слабо застонала, хватая Астерию за руку.

— Скажи Шеймусу, где я. Скажи, где я...

Яркая повязка на волосах, гриффиндорский галстук. Астерия вдруг вспомнила Святочный бал. Шеймус Финниган тогда танцевал с этой девушкой, вызывая завистливые шепотки однокурсников. Астерия даже вспомнила ее имя — Лаванда. Лаванда Браун.

Вдруг двери вестибюля отворились и в замок полезли огромные пауки. Все бросились врассыпную, запуская в пауков зеленые пучки света, от которых он становились еще злее и ужаснее, чем до этого.

Астерия крепко сжала руку Лаванды Браун, чьи голубые стеклянные глаза уже не видели ничего, подернутые белой дымкой. Заливистый смех звучал в ушах Астерии. Лаванда Браун лежала мертвая.

Вокруг все взрывалось, обрушивались стены, разлетались осколками стекла. Мир в доли секунд обратился в хаос, в сплетение тел — мертвых и живых. На плитах вестибюля темнели пятна крови, всюду валялись изумруды из слизеринских часов, которые смешивались с обломками мрамора и деревянными щепками. Поручни почти полностью были уничтожены взрывом.

Астерия поднялась, пошатываясь. Она едва сделала пару шагов, как вдруг все тело ее словно пронзило холодом, а затем сотнями кинжалов. В глазах потемнело и последнее, что она слышала, был голос Темного Лорда, призывающий всех сдаться.

Что-то мягкое и мокрое мазнуло по ее лицу. Астерия открыла глаза. Над ней, склонившись, сидела какая-то девушка с мокрой тряпочкой в руках.

— Что произошло? — прошептала Астерия. — Почему так тихо?

После оглушительных взрывов последних нескольких часов эта мертвая тишина была пугающей и казалась куда страшнее.

— Нам дали время собрать мертвых, — сказала девушка. — Пока они не найдут Поттера.

Девушка ушла, а Астерия поднялась с пола, сжимая палочку. У стен Большого зала сидели раненые.

И тут вновь крики разорвали утренний воздух. Что-то загудело, послышался топот копыт, и огромная толпа влетела в вестибюль.

Битва продолжилась, еще страшнее, чем до этого маленького перерыва, еще кровавее. И в центре Большого зала кружился сам Темный Лорд, бросая заклинания во всех, до кого мог достать.

Астерия выхватила палочку. Всё тело болело, но она не хотела сдаваться. Она билась с каким-то мужчиной в маске, билась отчаянно, ничуть не уступая Джинни Уизли, которая кружилась неподалеку.

А затем ее противник дернул палочкой, будто бы взмахивая кнутом, и она упала. И чьи-то сильные руки подхватили ее, закидывая на плечо. И чей-то голос, может Теодора, а может отца, крикнул какое-то заклинание. Отец. Они пришел за ней. Он пришел.

Она поняла, что больше не хочет воевать. Она хотела домой.

— Папочка, — прошептала Астерия. — Папа...

И все поглотила темнота.

* * *

Со дня Битвы за Хогвартс прошло чуть больше месяца. Первое время Астерия не могла вставать с кровати, слишком слабая после поразившего ее проклятия. Больница св. Мунго была забита ранеными, так что Астерию оставили дома под присмотром родителей.

По всей стране приходили в себя люди, заклятые Империусом, авроры ловили уцелевших ПС-ов, а Волдеморт, самый темный волшебник современности, был мертв.

Гарри Поттер выжил. Все закончилось.

Да только Астерия не чувствовала себя свободной. После Битвы, которая отняла у нее последние силы, внутри все словно обмерло. Она лежала в своей комнате и смотрела пустым взглядом в потолок, а перед ее глазами мелькали картинки той страшной ночи. Она снова и снова видела, как умирает Лаванда Браун, видела, как рушатся стены, как растекаются по мрамору кровавые лужи.

Ночами ей казалось, что она тонет в их крови. Она задыхалась, захлебываясь, она падала в пропасть, а иногда судорогой ее подкидывало на кровати. Иногда она кричала так страшно, что будила всю семью, да никто и не спал. Дафна крепко держала ее за руку, пока мама суетилась рядом, готовя очередное успокаивающее зелье.

Проклятие выходило из тела Астерии медленно, покрывая кожу липкой испариной, заставляя испытывать ужасную боль.

Но время шло, и боль отступала, а вместе с болью отступали и ночные кошмары. Первая волна показательных судов захлестнула Англию.

Астерия сидела у окна, наблюдая за желтой птицей, сидящей на ветке дерева, которое росло рядом с домом. Она уже могла ходить, хоть временами еще щурилась от внезапной ноющей боли в теле.

В дверь коротко постучали, и в комнату заглянула Дафна.

— Асти, как ты себя чувствуешь? — осторожно спросила она, садясь рядом.

— Хорошо, — тихо сказала Астерия, не глядя на нее. — Все хорошо.

— Асти, я... — Дафна крутила в руках свернутую в рулончик газету. — Я...

— Что-то случилось? — спросила Астерия, впрочем, совсем спокойным тоном.

— Асти, он нашелся, — тихо сказала Дафна. — Мне очень жаль.

Астерия подняла на сестру взгляд.

— Где?

Дафна развернула газету на середине и протянула ее Астерии.

— Смотри список. Левая колонка.

Астерия пробежалась глазами по статье. В ней шла речь об открытом судебном процессе, который собирался провести Визенгамот. В колонке были перечислены имена Пожирателей, дела которых собирались рассматривать. Среди них было его имя. Теодор Нотт.

Дафна не смогла ее остановить, а Астерия просто не могла не прийти на суд.

Дементоры вновь вернулись на службу Министерству Магии, скованные клятвой покорности, данной новому Министру. Зал номер десять в подземельях Министерства был забит журналистами. Левый и правый ряды амфитеатра были предназначены для зрителей, а тот, к которому было повернуто кресло для заключенных, для коллегии судей.

У стен стояло несколько авроров в алых мантиях. Дафна озиралась по сторонам несколько затравленно, будто бы борясь с желанием уйти.

— Асти, послушай, нам не стоит здесь быть, — прошептала она, пока они пробирались в первый ряд.

— Я не могу уйти, — сказала Астерия. — Я должна знать, что он сделал. Если хочешь, можешь подождать меня в коридоре.

— Я уже оставила тебя однажды, — прошипела в ответ Дафна. — Помнишь, чем закончилось?

Все происходило как в тумане. Один за другим в зале появлялись Пожиратели, сопровождаемые аврорами. Их приговаривали к поцелую дементора, а затем и уводили под одобрительные крики толпы. Теодора привели четвертым.

Он был в той же мантии, в которой был в ночь Битвы, а разбитое лицо говорило о том, что допросы, проводимые аврорами, были довольно жестокими. Но никто в зале не сочувствовал ему.

Астерия кожей чувствовала ненависть, которую источали люди по отношению к каждому, кто оказывался в кресле.

Рослый аврор подтолкнул Теодора к креслу, заставляя его сесть. Руки Нотта тотчас оказались обвитыми цепями, которые выскочили из подлокотников.

— Теодор Нотт? — осведомился седой пискливый волшебник, который возглавлял суд.

Астерия сжала руку сестры так сильно, что Дафна зашипела от боли.

— Да, — спокойно ответил Теодор.

— Вас доставили из Азкабана, чтобы судить за преступления, которые вы совершили. Вы обвиняетесь в пособничестве режиму Тома Риддла, так же известного под именем Волдеморт, а также в убийстве четырех волшебников: Людовика Хопкинса, Сэда Уорвика, Дика Хартера, а так же несовершеннолетнего Колина Криви. Ваша вина полностью доказана, но вам, по традиции, предоставляется последнее слово.

Цепи, которые обвивали руки Теодора, со звоном упали на пол, давая ему возможность подняться.

Он оглядел зал каким-то рассеянным взглядом, затем вновь повернулся лицом седому волшебнику.

Астерия ждала, что он скажет что-то в свою защиту.

— Виновен, — его тихий, но твердый голос заставил многих волшебников на трибунах встрепенуться. Все предыдущие осужденные молили о пощаде, а Теодор стоял, вытянув руки по швам, спокойный, как скала.

В Астерии уже не осталось никаких эмоций и чувств. Она могла только сидеть молча, не имея возможности пошевелиться, и смотреть на своего друга. На убийцу. На верного пса Темного Лорда.

— Вы признаете свою вину? — переспросил седой волшебник.

— Целиком и полностью, — сказал Теодор.

Люди на трибунах стали перешептываться.

— Тогда, — волшебник довольно потер руки. — Тогда я не вижу никаких причин затягивать этот процесс. Прошу коллегию проголосовать и признать Теодора Нотта виновным.

Все маги, облаченные в сливового цвета мантии, подняли руки. Со стороны зрителей послышались аплодисменты.

— Единогласно, — сказал седой волшебник. — Теодор Нотт, вы приговариваетесь к наказанию в виде поцелуя дементора, которое может быть заменено на заключение под стражей по решению Министра. Приговор будет приведен в действие в течении трех дней после оглашения.

Волшебник стукнул деревянным молоточком, и к Теодору сразу же направились два аврора.

— Судом объявляется перерыв в пятнадцать минут, — объявил председатель, и все стали подниматься со своих мест, переговариваясь.

Теодора провели мимо нее. Он шел, приподняв подбородок, так гордо, как только мог идти человек, руки которого были скованны светящейся цепью наручников.

Поравнявшись с Астерией, Теодор взглянул на нее. Его губы шевельнулись, и Астерия ясно разобрала слова, которые он говорил ей сотни раз.

— Выше нос, Гринграсс, — прошептал он. Аврор подтолкнул его в спину, заставляя идти дальше, и внимательно глянул на Астерию, будто подозревая в чем-то.

В атриуме Министерства Астерия едва не упала. Усталость навалилась на ее плечи, но еще тяжелее было от мысли, что все кончено. Что все было правдой.

Она остановилась, опираясь на плечо сестры, когда знакомое лицо в толпе волшебников привлекло ее внимание. Это был Драко Малфой. Он был в черной мантии, а в руках его была внушительная папка. Поравнявшись с ней, он остановился.

— Астерия, — это прозвучало будто вопрос.

— Он признал вину, — прошептала она.

Драко качнулся, будто от удара, крепко закрыв глаза. Его бледное лицо было худым, острым. Ей хотелось, чтобы ему болело сильнее.

— Почему он, а не ты? Почему ты здесь, а он должен умереть? Ты же... Ты тоже...

Драко молчал. Только руки его, сжимавшие папку, тряслись. Ее вдруг охватил стыд — он не совершил ничего из того, за что осудили Теодора. Не он был убийцей, не он...

— Прости, — прошептала она, отступая. В глазах ее потемнело. — Прости, забудь, забудь...

— Я сделаю все, что в моих силах. Обещаю.

Кровавое солнце садилось за горизонт. В ту ночь...

Все было кончено.

* * *

Конец первой части.

И бросали её бурлящие волны о берега песчаные, и не было ей покоя...

* * *

Грегори ел, жадно разрывая мясо руками, и жир с утиного крылышка, которое он обсасывал, стекал по его массивному подбородку. Его толстые пальцы блестели, а черные глаза его то и дело затравлено оглядывали погруженную в полумрак комнату.

Он походил на огромного говорящего медведя из коллекции какого-нибудь шарлатана-фокусника, а холеный Блейз, следящий за ним с гримасой отвращения на худом лице, казалось, был тем самым упомянутым фокусником. Его фиолетовая мантия с высоким воротом только усиливала сходство.

Блейз устало помассировал виски и переспросил:

— Это твой окончательный ответ?

— Да, Блейз, — холодно сказала Дафна. — Я отвечаю тебе отказом.

— Это предательство.

— Вы предали меня первыми, — ответила она. — Теперь я ничего вам не должна.

В комнате воцарилось молчание. Гойл, оторвавшись от еды, смотрел на Дафну со смесью тревожного отчаянья и непонимания, словно не мог поверить в то, что она сказала. Блейз оперся локтями в стол, сцепив длинные пальцы в замок, и взглянул на Дафну. Та стойко выдержала его взгляд, скрестив руки на груди.

— Мне жаль, что так получилось, — наконец сказал Забини. — Гринграсс, мне, правда, очень жаль.

— А мне — нет, — отрезала Дафна. — Что сделано, то сделано.

Астерия мысленно зааплодировала сестре, поражаясь ее выдержке и самообладанию. После войны прошло уже несколько лет, но процессы над детьми Пожирателей смерти еще продолжались, правда, не так массово и без журналистской истерии, которая за это время сильно поутихла.

Когда спала первая волна показательных судов и множество приспешников Волдеморта приговорили к смерти, Министерство приняло другую тактику. Государственная казна, значительно истощенная после пребывания в Министерстве Теневого правительства, не могла покрыть все расходы, которые были вынуждены производить министерские чиновники, выплачивая компенсации пострадавшим, отстраивая Хогвартс и улицы магического Лондона.

— А ты? — Блейз обратился к Астерии, которая стояла у окна, скрестив руки на груди, молча, и лишь неодобрительно наблюдала за собравшимися.

— Не вмешивай мою сестру! — взметнулась Дафна, ударяя по столу ладонью. Гойл, в глазах которого на долю секунды загорелась надежда, вновь уставился в свою тарелку.

— Прости, — пробормотала Астерия, обращаясь к нему. — Ничего личного. Но мой ответ — нет.

Гойл дернул плечом, но ничего не ответил. Блейз глубоко вздохнул, выравнивая дыхание. Положение казалось абсолютно безвыходным.

Казна срочно требовала денежных влияний, и решение этой проблемы нашлось очень быстро. Тех, кто не обвинялся в убийствах, а лишь в пособничестве и применении пыточных, но предположительно под угрозой смерти, от Азкабана могло спасти только одно — денежный выкуп. Многие представители чистокровных родов, бывших по проигравшую сторону баррикады, ухватились за эту возможность, как за спасительную соломинку.

Грегори Гойл был одним из них. Всё его состояние было пущено с молотка. Всё: деньги, имение, семейные артефакты, было опечатано наспех созданной комиссией по экономическому благоустройству.

Но даже в таком плачевном положении чистокровные маги, среди которых было множество последних представителей своих семей, думали о наследстве.

К их сожалению, очень мало было тех, кто согласился бы на объединение родов с тем, чье положение было настолько шатким. Многие из тех слизеринцев, кого Астерия помнила еще со школы, не выдерживали давления от ответственности, которые они испытывали перед своими предками, и завершали свои жизни очень плачевно.

Гойл держался на плаву лишь силами Блейза. Репутация Забини была незапятнанной, так как его мать не была приспешницей Волдеморта, да и жила мадам Забини далеко за пределами Великобритании. Мужья мадам Забини успевали чудесным образом переписать на приемного сына львиную долю своего состояния, так что в средствах ни мадам, ни сам Блейз ограничены не были, что позволяло ему поддерживать некоторых своих бывших однокурсников, с которыми он был связан традиционной для Слизерина круговой порукой.

Во время же террора Кэрроу Блейз держался в стороне от происходящего, что объяснялось очень просто — он брезговал. У него вызывало отвращение то, как вели себя Пожиратели, он ненавидел пролитую кровь, ненавидел предателей, ненавидел полукровок, лебезивших перед Темным Лордом. Он брезговал всем и школу он покинул еще в средине седьмого курса, оставив Англию и своих однокурсников.

В Блейзе была доля благородства, но он был слишком скользким и высокомерным, чтобы использовать ее во благо. Но, возможно, именно та капля чести, которая в нем была, заставила его взяться за решение проблемы Грегори. К сожалению, ее не хватило на то, чтобы твердо взвесить все «за» и «против» этого действа.

И когда они с Гойлом появились на пороге дома Гринграссов с довольно дерзким и прямолинейным предложением спасти чистую кровь Гойла, Астерия полагала, что Дафна заавадит его на месте.

Астерия не могла понять, как могла Дафна, сильно изменившаяся после событий в Хогвартсе, испытывать к Блейзу какие-то чувства. Блейз был гнилым до самых глубин души. Он не мог не знать о ее чувствах, но не допускал и мысли о том, что Дафна могла бы стать его женой. Блейзу не было известно понятие любви. Для него существовала лишь определенная цель, в тот момент этой целью было пристроить старого товарища в надежные руки.

Астерия непроизвольно сжала кулаки, аж ногти впились в нежную кожу ладоней. Гринграссы были чистокровными, но их небольшое состояние и почти полнейшее отсутствие влияния в магическом мире делало Дафну непривлекательной в глазах Забини. Недостойной Блейза, но достойной Грегори Гойла, в ком не было ни благородства, ни ума, ни красоты. Лишь чистая кровь, которой, как полагал Блейз, было достаточно, чтобы Дафна согласилась стать его женой.

— Почему бы вам не обратиться за помощью к Панси Паркинсон? — спросила Астерия, желая переключить внимания на себя и позволить Дафне привести мысли в порядок. — Кажется, она все еще свободна.

— Панси в таком же трудном положении, как и Грегори, — протянул Блейз, откидываясь на спинку стула. — Нет смысла. Такой союз только ускорит смерть обеих родов.

— Миллисент? — предложила Астерия, ободрительно положив ладонь на плечо старшей сестры.

— Покинула страну, — прохрипел Гойл, до этого молчавший. — Бесследно пропала.

— Мне жаль, — запнулась Астерия. — Грегори...

— Плевать, — глухо ответил Гойл. — Пойдем, Блейз, я говорил, что это... — он замолчал, старательно вспоминая нужное слово, — безнадежно.

Он грузно поднялся со своего места, царапнув ножками стула мощеный пол, и понуро поплелся к выходу из столовой.

— Гринграсс, это будет на твоей совести, — сказал Блейз, поднимаясь со своего места. — Мы — последние представители наших родов, затем только забвение. Ты забыла о чести.

— Я не боюсь забвения, — спокойно сказала Дафна. На ее лице не было ни тени эмоций, ни единая прядка не выбивалась из идеальной прически. Лишь тонкие пальцы бледных рук слабо дрожали, выдавая волнение.

— Я провожу, — быстро сказала Астерия, открывая дверь столовой и делая едва различимый приглашающий кивок. Блейз вспыхнул и, одернув свою мантию, кивнул Гойлу следовать за ним.

— Похоже, вас ничему не научил пример Нотта, — уже в саду, снова заговорил он. — Мы должны держаться вместе, а не поодиночке!

Что-то кольнуло сердце Астерии, когда она услышала эту фамилию. Блейз смотрел на нее торжествующе.

— До свидания, Блейз, — настойчиво сказала Астерия.

— К чему привело его упрямство? Тебе ли не знать!

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — решительно сказала Астерия. — Но я настоятельно прошу тебя покинуть мой дом.

Он замолчал, смерив ее яростным взглядом. Крылья его ноздрей яростно трепетали, губы же были поджаты.

— Прощайте, — выплюнул он. Схватив Гойла за рукав, он шагнул назад, послышался хлопок двойной аппарации, и они исчезли.

— Он может попытаться уговорить отца, — едва слышно прошептала Дафна, когда Астерия вернулась в столовую. — Ведь может?

— Не посмеет, — ответила Астерия, обнимая сестру. — Он не посмеет. И отец не даст согласие, даже если посмеет. Забудь о нем.

В голове звучал голос Блейза Забини, но она не солгала ему, когда сказала, что не знает, о чем он говорит.

Три года тому назад, после вынесения Визенгамотом приговора Теодору Нотту, Астерия едва не погибла. Перенесенный стресс оказался слишком сильным для нее, все еще ослабленной после проклятия, которое задело ее во время Битвы за Хогвартс.

Единственным средством, которое могло сохранить ей здравый рассудок, было зелье Памяти. И когда Астерия пришла в себя, она забыла и ужасные крики умирающих, которые мучили ее во снах ночами, забыла подернутые дымкой глаза Лаванды Браун, забыла долгие месяцы, проведенные в тревоге и неведенье. Она забыла и Теодора.

В ее воспоминаниях мелькали лишь картинки из детства, когда они, весело смеясь, сидели, склонив головы, она помнила, что он был ее другом. Ее лучшим и, наверное, единственным настоящим другом. Она помнила, как была влюблена в него. Она помнила, что они сильно поссорились накануне битвы.

Она вспоминала отдельные фрагменты, а картинка, которая складывалась в ее голове, разительно отличалась от той, которая была на самом деле. В этой картине не было самого главного ее элемента — пронзительной боли.

Она забыла о том, что он совершил, кем он стал.

И лишь горький осадок в глубине души иногда давал о себе знать, иногда она просыпалась и долго смотрела в ночное небо, не понимая, что за чувство она испытывала.

Воспоминания не возвращались, надежно спрятанные в глубинах подсознания. А без них — она была той тихой девочкой, прилежной старостой факультета Слизерин, какой была до битвы. Без опыта. Без страданий. Без зияющей дыры в сердце, которую просто нечем было заполнить.

Она помнила, как мчалась в Хогвартс, но ей казалось, что она сделала это лишь ради Дафны. Она помнила, как отец уносил ее с поля битвы, но ей казалось, что она пробыла в замке всего-то несколько минут.

Никто из домашних не упоминал имя Теодора Нотта, которое стало чем-то вроде табу. О мертвых ведь не говорят плохо, о хорошем же никто не знал.

Затем протянулись два долгих года, во время которых Астерия наверстывала упущенное в Хогвартсе. Она сдала экзамены за шестой курс и ЖАБА за седьмой и вернулась домой без единого понятия о том, что же ей следует делать дальше.

Дафна же, которая в свой седьмой курс Хогвартса с головой ушла в учебу, спасаясь от гнетущей атмосферы, царившей в замке, неожиданно заявила, что намерена стать целительницей, и поступила в Академию при больнице имени Святого Мунго.

У них с Астерией было два разных горя, которые находились на двух сторонах жизненной медали. Астерию разъедало то, что она не была рядом с теми, кто боролся. Дафну — то, что она видела все ужасы собственными глазами. Но Астерия сумела забыть, а Дафна не смогла, да и не хотела.

Теодор Нотт просчитался, спасая их, но он не мог ничего исправить, ведь волей Министерства он уже был мертв. Или таковым считался. Никто не вел учет азкабанских «поцелованных», ведь они были скорее просто плотью, чем людьми.

Дафна стала сильнее. От легкомысленной прежней девчонки с лентами в волосах не осталось и следа. Она стремилась доказать всем, на что она способна. Она отдавалась учебе с фанатичностью, непреклонностью, упорством, не останавливаясь ни перед чем.

Астерии иногда казалось, что все это сестра делала еще и из-за Блейза. Дафна лишь хмыкала на подобные предположения, гордо вскидывая подбородок.

Эта обновленная версия старшей сестры была умной, независимой, непреклонной, но с каждым днем Астерии все больше хотелось вернуть всё на свои места, но это было скорее на интуитивном уровне, и она никак этого не показывала.

Пропажа двух воспоминаний о подробностях последних встреч с Теодором Ноттом вернули Астерию на шаг назад.

Всю жизнь она считала себя особенной, непохожей на других, иногда даже позволяла себе свысока поглядывать на легкомысленную Дафну, но время шло, неумолимо подталкивая Астерию к черте, к той развилке, где она должна была сделать свой собственный выбор, но она не могла. Она не хотела становиться целительницей, как Дафна, не хотела идти наперекор родителям.

В комнате Астерии царил такой же полумрак, как и во всем доме. По полу тянуло холодом, слышно было, как в какой-то комнате хлопало открытое окно. Ветер выл, стихия бушевала, срывая с ветвей листья, пригибая деревья к земле.

Астерия коснулась кончиками пальцев оконного стекла. Оно было холодным, а с внешней стороны еще и сплошь усеянное мелкими дождевыми каплями.

На столе лежал свежий выпуск «Ежедневного пророка». Астерия развернула свернутую трубочкой газету и раскрыла на средине. На развороте была огромная черно-белая совмещенная фотография Поттера и Джинни Уизли, через которую тянулась надпись заголовка:

«Гарпия беременна?

Да! Во всяком случае уже несколько спортивных журналов не просто написали об этом, а вынесли эту новость на свои обложки. Если это действительно так, то будущий малыш станет первым ребенком сладкой парочки.

Пока ни сама Джинни Уизли, ни Гарри Поттер, ни тем более пресс-служба команды «Святоголовые гарпии» данную информацию никак не прокомментировали.

Согласно нашей информации, сейчас Джиневра находится на 2-м месяце беременности. Наш источник утверждает, что родня звездной парочки уже в курсе нового положения спортсменки, и в скором будущем «Гарпия» сообщит о нем общественности.

Напомним, что «Гарпии», один из старейших валлийских клубов (основан в 1203 году), уникален тем, что в его состав всегда входили только ведьмы. Мантии Гарпий темно-зелёного цвета с золотым когтем на груди. Победа над "Гейдельбергскими Гончими" в 1953 году признана одной из лучших игр за всю историю квиддитча. Продолжавшаяся семь дней игра была окончена потрясающей поимкой Снитча Ловцом "Гарпий" — Глиннис Гриффитс. В конце матча капитан "Гончих" Рудольф Бранд лихо спустился с метлы и сделал предложение капитану Гарпий, Гвендолен Морган, в ответ так ударившей его своей "Чистюлей-5", что Бранд получил сотрясение мозга.

Неписанные правила этого клуба гласят, что в составе команды могут играть только незамужние.

Неужели мы все-таки дождемся свадьбы, которую некоторые таблоиды исправно именуют «свадьбой века»? Поживем — увидим!»

Астерия отложила газету и вновь повернулась к окну. После школы Астерия видела имя Джинни только среди заголовков газет. Ее это нисколько не расстраивало, ведь с младшей Уизли они никогда не были особо близки, да и пересекались исключительно в вопросах учебы, но никак не в личных интересах. И все же, эта статья, да и многие другие, в которых шла речь о победах, которые Джинни приносила своей команде, вызывала у Астерии смешанные чувства. Среди вороха смутных эмоций можно было различить и легкую зависть.

Джинни была ее антиподом, и по какой-то унылой насмешке судьбы, ей все удавалось, а Астерия даже не знала, что ей следует делать. То, что заставляло ее быть самостоятельной, исчезло из памяти, она вновь была лишь тенью, но того, кто отбрасывал эту тень, больше не было.

Астерия обхватила голову руками и осела на пол. Она хотела вспомнить, но не могла.

* * *

— Мистер Малфой? — удивленно воскликнул Магнус Гринграсс. — Проходите, проходите...

Астерия замерла на лестнице в нерешительности. Старший или младший? Насколько она знала, дела у Люциуса Малфоя были совсем плохи. Дафна говорила, что он не раз прибегал к помощи целителей. Драко?

— Спасибо за приглашение, мистер Гринграсс, — протянул знакомый до мельчайших интонаций ленивый голос. — Но я пришел по очень важному делу, которое не терпит отлагательств. Могу я увидеть вашу дочь?

— Дафну? Боюсь, она сейчас в Академии, — встревожено пробормотал Магнус. — Знаете, это новое поколение девушек... Мнение родителей им не важно...

— Простите, мистер Гринграсс, — нетерпеливо перебил его Малфой. — Но я должен увидеть Астерию.

Отец что-то негромко ответил, но Астерия не расслышала.

— Но это очень важно! — Малфой отбросил в сторону показную вежливость и говорил очень быстро. — Позовите её!

— Нет нужды, — сказала Астерия, спустившись по лестнице. — Здравствуй, Драко.

Он заметно повзрослел и выглядел намного более ухожено, чем запомнила Астерия. Его волосы были зачесаны назад, а сам он был одет в строгую черную мантию.

— Астерия, — кивнул Драко. На мгновение девушке показалось, что она заметила легкую улыбку, тронувшую его губы. — Рад встрече. Можем мы поговорить?

Астерия оглянулась на отца.

— Я не думаю, что это хорошая идея, — покачал головой Магнус. — Ты все еще не оправилась от ... — он запнулся, не зная как продолжить.

— Обещаю, мистер Гринграсс, — протянул Малфой, — что после разговора со мной с вашей дочерью ничего не случится.

— Папа...

— Ладно, — кивнул Магнус. — Но вы, Малфой, отвечаете за нее головой.

Он поплотнее запахнулся в свой халат и стал подниматься по ступенькам на второй этаж.

— Выйдем на свежий воздух? — предложил Драко неуверенно.

— Почему бы и нет, — пожала плечами Астерия.

На улице было сыро и темно, а трава все еще не обсохла после дождя.

— Я сделал все, что смог, — без предисловий сказал Драко. — Как и обещал.

— Что? — непонимающе спросила Астерия, вглядываясь в его лицо. Его слова вызвали в ней странное чувство, будто она когда-то уже слышала их.

— Я долгое время искал способ связаться с ним, — заговорил Драко. — Я подумал, что он заслужил объяснить свой поступок. Это самое малое, что я мог для него сделать, чтобы отблагодарить.

— О ком ты говоришь? — слабо спросила Астерия, подавшись вперед.

— О Теодоре. О Теодоре Нотте.

«Выживи сегодня, Гринграсс, — прошептал тихий голос на ухо. — Выживи ради меня».

Ее как будто подшибло, как будто волна жалости, горя сокрушила все барьеры, и эта волна заставила ее покачнуться. В глазах потемнело, и она упала в его руки, не замечая, что рыдает.

Сизые волны ударялись о берег с огромной силой, будто бы стараясь разрушить скалистый остров, откалывая от него по куску. Белые пенные брызги взмывали ввысь, снова падали вниз, в бушующие волны, в разгневанный океан.

Мелкие, как песчинки песка, капли впивались в кожу, порывы ветра почти сшибали с ног, пытаясь разодрать в клочья белое платье. Острые серые камни нещадно царапали босые ноги, раздирая нежную кожу в кровь.

Астерия обхватила плечи руками — ветер был морозным, а мокрая ткань летнего платья не спасала от холода. Она откинула со лба влажные пряди волос и оглянулась на своего спутника, окутанного в черную мантию. Лицо его скрывала серебристая маска Пожирателя Смерти.

— Драко? — позвала она в отчаянье. — Я не хочу быть здесь! Пожалуйста... Драко!

Но Малфой лишь покачал головой, вновь заставляя развернуться и взглянуть на серые стены каменной тюрьмы, которая возвышалась среди скал.

Она обернулась и замерла. Ее сердце ухнуло вниз испуганной перепелкой, ноги едва не подкосились.

В одной из бойниц башни мелькнула человеческая фигура. Клочья рваной одежды трепетали на сильном ветру.

— Драко? — позвала Астерия, не в силах отвернуться, чтобы не видеть узника башни. — Драко!

И вдруг, словно бы повинуясь зову стихии, либо услышав голос надзирателя за своей спиной, фигура раскинула руки в стороны и прыгнула. Скованная ужасом, словно ледяными оковами, Астерия смотрела, как падает человек со скалы, как бушующая стихия охватывает его, бросает на камни, как сталкиваются серые волны над его головой.

— Ты обещал помочь! — закричала Астерия, падая на колени. — Ты обещал! Обещал помочь ему!

— Я помог, — холодный голос его был даже холоднее, чем ветер.

— Но он мертв!

От своих собственных слов выворачивало наизнанку. Глупые внутренности, холодное сердце — зачем вы, когда душе так больно и тошно?

— Зато свободен, — его голос был тихим, но даже в шуме бьющихся о скалы волн он был различим. В уголке сознания трепетало воспоминание. Очень давнее, из самого детства. Зеркало, залитая лунным светом лесная поляна. Тихий голос, вонзающийся в сердце острым ножом. Всего лишь старый, давно забытый сон, картинка, утерянная в вихре дней и ночей. Запертые воспоминания освобождались.

— Я любила его, — шептала Астерия, раскачиваясь. — Я любила его.

Изо рта вырывался белый пар. По шее пробежал леденящий холодок, спускаясь по позвоночнику, растекаясь по коже, проникая под кожу, в кости, во все клетки. Сердце испуганно забилось и замерло.

— Белая, словно анемона, ты расцветаешь в одиночестве, а тот, кому принадлежит твое сердце, гниет, — шептал старческий голос на ухо. Астерия поднесла руки к волосам — в белые пряди были вплетены цветы аконита.

— Он отравил твою кровь, он смешал ее со своею. Он почти убил тебя, но теперь он и сам мертв, — шептала старуха, касаясь лица Астерии темными перьями, что виднелись из-под ее рукавов. — Он поселился в твоей душе, не имея собственного тела. Но ты отпусти его. Его время прошло. Отпусти его. Или умри. Отпусти или умри.

Старуха вновь коснулась ее лица, а затем Астерия почувствовала толчок в спину. Она падала с обрыва, грудью на острые камни.

Вода приняла ее, сомкнувшись над ее головой. Что-то темное, невесомое коснулось ее, а затем словно прошло внутрь, забившись чужим сердцем в ее груди. Астерия закричала, но изо рта вырвались лишь пузырьки воздуха, а затем ее поглотила темнота.

В кромешной темноте комнаты чьи-то руки дернули шторы, впуская солнечный свет. Или это сквозь толщу воды пробивались одинокие лучи солнца? Едва приоткрыв глаза, Астерия почувствовала, что куда-то летит, словно на месте ее кровати вдруг разверзлась пропасть.

Испуганно взмахнув руками, она попыталась подняться на постели, но слабость дала о себе знать, и Астерия вновь откинулась спиной на перину.

— Как ты себя чувствуешь? — деловито спросила Дафна, открывая окна. — Уже полегче? Вчера ты меня напугала.

— А что вчера произошло? — Астерия села на кровати, щуря глаза от яркого света.

— Не помнишь? — нахмурилась Дафна. — Совсем?

Астерия потерла лоб, сосредоточенно вспоминая.

— Вчера приходил Малфой, — уверено сказала она. — Он говорил о Теодоре... И я... Кажется, я потеряла сознание.

— Малфой? — Дафна выглядела удивленной. — Астерия, я вчера весь вечер была возле тебя. Малфоя не было здесь.

— Но... — Астерия обхватила голову руками. — Я помню все так четко! Дафна, я помню все... Про Теодора, про суд, про школу... Я помню, как Драко говорил, что нашел способ с ним увидеться!

Дафна побледнела, на ее лице был написан настоящий испуг. Она осторожно присела на постель рядом с сестрой и заглянула ей в глаза.

— Асти... Ты пугаешь меня. С каждым днем все сильнее, — прошептала она. — Я думала, что со временем это пройдет, но, наверное, это слишком даже для тебя... Он умер, Асти. Его нет.

Ухнуло испуганной ласточкой сердце.

— Но Драко сказал... — попыталась возразить Астерия, но Дафна крепко сжала ее руку. — Я...

— Малфой не приходил, — твердо сказала Дафна. — И Нотта не вернуть.

Сочувственный взгляд бил сильнее слов. И кажется, что нужно плакать, кричать, прижимая руки ко рту, трястись в горестной беззвучной истерике, раскачиваясь из стороны в сторону, обхватив руками плечи.

— Но...

— Нотт умер, сестра, — повторила Дафна. — Ты должна с этим смириться.

А на самом деле хочется лишь рассмеяться, ведь эти глупые слова — не правда, они ведь не имеют никакой связи с реальностью. Ведь если все так безнадежно, то, значит, это сон, выдумка, чья-то жестокая иллюзия. Ведь это не может быть правдой?

Астерия взглянула на сестру, а затем медленно кивнула, хоть в груди невыносимо жгло.

— Мне проще снова его забыть, чем смириться с тем, что его больше нет, — прошептала Астерия. — Я боюсь, что схожу с ума, Дафна. Я так боюсь... Со мной что-то случилось, я не знаю, как это объяснить. Я так боюсь, Дафна. И стены... Они давят на меня... Я не понимаю, где реальность, а где...

Дафна потянула сестру на себя, обнимая, баюкая, как ребенка.

-— Я уже не знаю, где граница между моими ночными кошмарами, где плод воображения, где желаемое, а где реальное... Я, кажется, схожу с ума.

— Ты должна бороться, — сказала Дафна. — С каждым разом ты позволяешь этой болезни все больше, ты впустила ее в себя. Если ты не остановишь ее, то в прошлом ничего, кроме химер и кошмаров не останется. А у того, у кого нет прошлого, нет и будущего.

— Но что мне делать? — спросила Астерия, закрыв глаза. Дафна неспешно гладила ее по растрепанным волосам, продолжая баюкать. — Я пыталась забыть, но воспоминания всегда возвращаются. И всё становится только хуже.

— Не нужно забывать. Нужно просто смириться. Переступить. Пережить, Астерия.

— Я не могу, — прошептала Астерия.

— Можешь, — Дафна отстранилась. — Я не могу больше смотреть, как ты загоняешь себя в могилу в этой душной комнате. Здесь уже даже атмосфера склепа, Асти! Хватит.

Она решительно поднялась на ноги.

— Завтра в Министерстве прием в честь годовщины работы нашего Министра. Отца пригласили. И мы идем.

— Прием? — Астерия приподнялась на локтях. — Я думала, ты завязала с подобными мероприятиями.

— То, что я решила выучиться, не означает, что я окончательно сошла с ума, — усмехнулась Дафна. — Так что поднимайся с постели и приводи себя в порядок. Пора жить дальше.

Она разгладила невидимую складочку на своей мантии и подошла к двери, на секунду обернувшись, будто что-то вспомнив:

— Асти? — позвала она.

— Да?

— Что тебе снилось сегодня?

— Я лежала на морском дне. Смотрела на солнце.

Дафна несмело кивнула и аккуратно прикрыла за собой дверь.

Астерия проводила сестру взглядом и вновь опустилась на кровать, глядя в потолок. Дафна не говорила этого вслух, но Астерия чувствовала, что сестра боялась за нее. Дафна была единственной, кому Астерия рассказывала о своих кошмарах, единственной, кто не считал зелье памяти подходящим для лечения. Зелье памяти убивало Астерию, хоть и намного медленнее, чем тоска. Оно подменяло воспоминания, разрушало изнутри.

Астерия поднялась с кровати и подошла к окну. На дубовом полу и светлых плясали солнечные лучи. Белые занавески шевелились от порывов ветра. Астерия протянула руку, коснувшись теплого золотистого пятнышка на подоконнике, а затем поднесла ладонь к лицу. На бледной коже тыльной стороны ладони была россыпь мелких веснушек. Астерия зажмурилась. В голове что-то тихо клацнуло. Одуряющий запах трав, теплое тягучее счастье в груди. Астерия прижала руки к вискам. Теодор из воспоминания улыбнулся и вновь подставил солнцу веснушчатое лицо.

(Прим. автора: сон Астерии — прямая отсылка к 10-й главе 1-й части)

* * *

После войны сотрудники Министерства приложили все усилия к тому, чтобы ничего в здании не напоминало о пребывании у власти Теневого правительства, коим его окрестили журналисты и писатели в своих публикациях.

Уродская статуя, символизирующая превосходство волшебников, была уничтожена, а на ее место был установлен обновленный фонтан Волшебного Братства с золотыми скульптурами Мага, Волшебницы, Гоблина, Кентавра и Домашнего Эльфа. Фигуры стояли плечом к плечу, образуя кольцо, а вокруг них выстреливали струи серебристой сверкающей воды. Зеваки утверждали, что в Маге узнаваем Гарри Поттер.

Прием в Министерстве нельзя было назвать развлекательным. Маги, занимающие определенные посты, и их семьи, собирались, чтобы выслушать отчет Министра о проделанной работе. Затем, конечно, присутствующие были вольны общаться между собой, а в атриуме играл приглашенный оркестр, но все же настоящим балом это действо было назвать тяжело.

— Политики такие зануды, — проворчала Дафна, останавливая официанта и принимая у него бокал с напитком. — Совершенно не умеют веселиться. Кому какое дело до снижения роста преступности за последние полтора года? — она неопределенно махнула рукой. — Я могу прочесть об этом в «Пророке». Нужно иногда расслабляться...

Несмотря на свое недовольство, она была уже немного пьяна. Хихикнув, она вдруг толкнула сестру локтем.

— Асти, смотри, кто там. Да нет, возле того толстячка в синей мантии. Видишь?

Астерия пожала плечами. Молодой человек с рыжеватыми волосами не напоминал ровным счетом никого.

— А кто это?

Дафна скривилась.

— Дафна, я, правда, не узнаю, — прошептала Астерия. — Кто-то со школы?

— Это Финниган, — буркнула в ответ Дафна. — Тот лепрекон, что за тобой увивался когда-то. Что он тут забыл?

— Может, он здесь работает, — укоризненно взглянула на сестру Астерия. — Что в этом такого?

Но Дафна ее уже не слушала. Что-то проворчав, она вновь отпила из своего бокала, затем сунула его в руки сестры и, изобразив на лице подобие улыбки, решительным шагом направилась к ничего не подозревающему Шеймусу.

— Дафна! — шикнула Астерия, но сестра уже щебетала что-то ошалевшему от встречи Финнигану.

Решив, что сестра уже взрослая и сама со всем разберется, Астерия устало опустилась за один из столиков и обвела взглядом зал. Отец с матерью стояли возле какой-то важной волшебницы, имени которой Астерия не припоминала, но лицо которой было знакомым. Не иначе как одна из новоназначенных министров.

— Развлекаешься? — лениво растягивая гласные спросил кто-то. — Твоя сестра ничуть не изменилась.

Астерия растерянно обернулась. Драко Малфой стоял, засунув руки в карманы угольно-черной мантии. Астерия на всякий случай незаметно ущипнула себя, но Малфой никуда не исчез. Значит, это была реальность.

— С тобой все хорошо? — спросил Драко, чуть склонив голову. — Выглядишь неважно.

Астерия пожала плечами.

— Не ожидала тебя здесь встретить.

— Долг службы, — уклончиво ответил Драко. — А вы почему здесь?

— Отцу прислали приглашение на всю семью. Дафна захотела развлечься, — она оглянулась на сестру. Финниган, стремительно краснея, залпом выпил явно не первый стакан огневиски. Малфой, проследив за ее взглядом, усмехнулся.

— Она не изменяет своим привычкам, — сказал он. — Сколько её помню.

Этот Драко Малфой, стоявший перед ней, разительно отличался от того, из недавнего сна, который она приняла за реальность. Да, он выглядел ухоженным, но во взгляде все же была усталость. Левый уголок губ его рассекал побелевший уже тонкий шрам. Между бровей залегла упрямая складка.

— Она не из тех, кто меняет свое мнение и нарушает обещания, — вырвалось у Астерии прежде, чем она успела остановить себя.

Улыбка сползла с лица Драко так, как сползает с картины свежая краска, когда на нее плеснуть водой. Медленно, неестественно.

— Я не мог ничего сделать, — тихо сказал Драко, подходя ближе. — На самом деле, Астерия, все было решено еще до слушанья. Им не нужны были свидетели.

— Значит, не нужно было обещать, — резко ответила Астерия. — Думал, что твои пустые слова помогут мне? Я ждала, понимаешь? Я надеялась только на тебя. И за все эти годы ты даже не дал о себе знать. Где ты был всё это время? Что ты делал?

— Давай уйдем отсюда, — тихо сказал Драко.

— Говори здесь.

— Астерия, — в его голосе слышалась мольба. — Пожалуйста.

Губы его шевелились, но Астерия не слушала. Что-то тянуло её, заставляя уйти. Она не могла сосредоточиться на том, что говорил Драко.

— Свяжись со мной позже, — прошептала она, отстраняясь.

Блеснуло зеленым пламя в огромном камине атриума, когда она бросила на угли Летучий порох. Крепко прижав локти к бокам, чтобы не задеть выступы каминных решеток, она шагнула в пламя.

— Дом Ноттов!

Что заставило ее назвать этот адрес? Что за сила вела ее, заставляя уйти от Драко? Астерия не задумывалась об этом. Слишком уж многое она видела из того, чего видеть была не должна, и то чувство, которое тянуло её за собой, было в разы сильнее её.

* * *

Старый дом встретил её запахом гнили и затхлости. Астерия шагнула из камина. Что-то хрустнуло у нее под ногами. Пол был усеян осколками стекла и тарелок. Астерия огляделась. Чувствовалось, что хозяева и эльфы покинули этот дом много лет назад. Несколько стульев были свалены на пол, да и вообще, было такое ощущение, что в этом помещении когда-то пронесся ураган.

Подол мантии волочился по пыли, но Астерия не обращала на это никакого внимания. Осторожно ступая по прогнившим от времени коврам, Астерия остановилась у скрипучей лестницы и огляделась. Холл был так же усыпан осколками, скорее всего, от разбитых настенных ламп, некогда освещавших дом. Разодранные портреты походили на пустые глазницы — позолоченные рамы зияли пустотой.

В тот единственный раз, когда она была здесь, на стенах красовались головы эльфов, но, видимо, во время обысков их уничтожили или просто сняли со стен.

Вздохнув, она поднялась по скрипучим ступенькам наверх, стараясь не касаться покрытых пылью и чем-то бурым поручней.

— Первая комната, — прошептала Астерия и замолчала, испугавшись того, как глухо прозвучал её голос.

В старой комнате Нотта-младшего царила такая же разруха, как и во всем доме. Пола не было видно под месивом из вещей, которые кто-то нещадно крушил и сжигал. Но на стенах все же остались лампы.

Астерия взмахнула волшебной палочкой, заставляя их зажечься. Светильники вспыхнули синеватым холодным светом. Тени плясали на стенах. Тихо тикали чудом уцелевшие часы на старом выпотрошенном комоде. Один из ящичков был выдвинут.

Сама не понимая, что делает, Астерия подошла к комоду и заглянула в ящик. Там, нетронутые временем и неизвестным вандалом, лежали вещи Теодора. Школьные перья, припорошенные пылью и штукатуркой, но все же — целые. Несколько пергаментов, перевязанных поблекшими зелеными лентами. Тонкая книжка в темно-малиновой обложке. Старые фотографии.

Астерия взяла одну из них — на черно-белом снимке была запечатлена гостиная Слизерина. На кресле у камина сидел Теодор, возле него, отвернувшись от объектива, сидела девочка со светлыми волнистыми волосами. Чуть поодаль, склонив головы, сидели Блейз и Дафна. Астерия грустно улыбнулась. Она помнила тот день. Она тогда была на пятом курсе, а Теодор — на шестом. Какой-то парень с седьмого курса фотографировал своих приятелей для альбома и зачем-то сделал и этот снимок. Астерия вгляделась в лицо Теодора. Казалось, что не его лице не было никаких эмоций, словно он о чем-то задумался и просто смотрел сквозь фотографирующего. Но повторяющееся раз за разом движение на снимке упрямо доказывало обратное. Его глаза смотрели прямо, холодно, знакомо. Он ухмылялся одним уголком губ. Астерия судорожно вдохнула воздух — всё это время она едва дышала, сама того не замечая.

Положив фотографию на место, Астерия взяла из ящика книжечку. Она множество раз замечала ее в руках Теодора, но никогда не интересовалась ее содержимым, справедливо полагая, что это личный дневник или его подобие.

Немного поколебавшись, Астерия раскрыла книжку на одной из страниц. На желтоватой бумаге был рисунок. Даже, скорее, набросок, сделанный в спешке. Это было неумелое, но все же довольно детальное изображение зверя. Волка с лисьей мордой и длинным пушистым хвостом. Под рисунком было всего несколько слов, написанных знакомым торопливым почерком: «Я был им».

Астерия перевернула страницу. В этот раз это был список имен и городов, написанных тем же торопливым почерком. Некоторые имена были зачеркнуты.

Бросив книжку обратно в ящик, Астерия отступила от комода на шаг. Имена, мелькающие в списках пропавших, дни, проведенные взаперти. Воспоминания вернулись к ней, мелкие детали, подробности, ранее смазанные, теперь были такими ясными и четкими, словно впитанные памятью только сейчас.

В комнате было невыносимо холодно, хоть окна и были плотно закрыты. Очнувшись, Астерия тряхнула головой. Ей нестерпимо захотелось уйти, но прежде, чем она покинула комнату, она вновь взяла в руки фотографию и, сложив ее, сунула в карман мантии.

Спустившись на кухню, она заблокировала чарами камин, а затем аппарировала домой.

Стрелка часов на старом комоде замерла, пропустив несколько мгновений отсчета. Рваные пергаменты, усевающие пол, взметнулись, как от порыва ветра. По стеклу ламп прошли трещины, свет стал ярче буквально на секунду, а затем стекла взорвались сотнями мелких осколков, усеивая пол. Скрипнула, отворяясь, дверь, и снова захлопнулась.

* * *

Дафна, едва завидев сестру, разразилась гневной тирадой о черной неблагодарности и наплевательском отношении к старшим сестрам, попавшим в неловкое положение с одним ирландским лепреконом-переростком.

Клятвенно пообещав Дафне стереть память Шеймусу Финнигану и еще нескольким десяткам магов, наблюдавших одно любопытное танго, Астерия поднялась в свою комнату и закрыла дверь.

Когда дементор целует человека, он поглощает его душу, оставляя после себя лишь оболочку с потухшим взглядом. После смерти оболочки душа человека остается в дементоре, подпитывая его, но никуда не деваясь, лишь со временем угасая. Освободить души могла лишь смерть дементора. Об этом знали лишь сотрудники Отдела тайн.

Душа человека представляет собой что-то совершенно иное, непривычное, не видимое и не ощущаемое, потому что это — духовная сущность, в скрытой форме воплощенная внутри тела. И это «я» человека. Это «я» человека, представляющего собой тело со всем его наполнением, что считается собственностью этого «я», духовного и вечного.…

С оглушительным звуком, похожим на вой раненого зверя, пронесся по старому дому Ноттов порыв ветра, срывая со стен позолоченные рамы. Взрывались в шкафах старые сервизы и запорошенные пылью винные бутыли. Бесплотный порыв проносился по комнатам, взметая в воздух осколки стекла, дрожали стены под натиском невидимой стихии. Страницы книги, оставленной на комоде, перелистывались, с треском отворялись двери, стонали от нагрузки старые половицы.

Взвыв в последний раз, вихрь закружился в центре комнаты, а затем, словно найдя нужное направление, рванулся к окну, распахнув его.

* * *

Стрелки часов в комнате Астерии указывали далеко за полночь. Обняв подушку, он крепко спала и не видела снов. Шторы на окнах взметнулись на мгновение, впуская ветер в спальню.

Серебристая тень скользнула по подоконнику вниз, на залитый лунным светом паркет. Астерия что-то прошептала во сне, но не проснулась.

Чуть скрипнуло зеленое кресло, когда тень опустилась на него. Задрожал воздух, как бывает в пустыне, а затем тень тихо засмеялась, обретая форму.

— Я же обещал, что всегда буду с тобой, — шепнула тень, и тонкие губы на полупрозрачном лице искривились усмешкой.

Дрожащими пальцами Астерия вложила между страниц книги закладку и аккуратно закрыла её, прижимая к груди. После того, как к ней вернулась память, здоровье стало постепенно улучшаться, хотя она все еще чувствовала слабость.

Целый вечер она старалась читать про лечебную магию, твердо решив, что пора взять себя в руки и найти занятие по душе.

Дафна говорила, что, помогая людям, самому становится легче. А Астерии это было очень нужно. И хоть в глубине души она чувствовала, что это, всё же, не её призвание, но без дела сидеть больше просто не могла.

Как бы то ни было, но строчки упрямо не хотели складываться в предложения. Она прочитывала один и тот же абзац по несколько раз, но не могла сосредоточиться ни на минуту.

Ночью она плохо спала. Ей казалось, что кто-то смотрит на неё в темноте, шепчет что-то на ухо. Она чувствовала внимательный неотрывный взгляд, а под утро ей даже показалось, что что-то холодное коснулось её лба. Но когда она в ужасе открыла глаза, в комнате уже никого не было.

— Кто такая Демельза Робинс? — спросила Дафна вдруг, покачивая ногой. Они сидели в гостиной и молчали, каждая думала о своём. За окнами лил дождь, крупными каплями барабаня по крыше и листьям в саду.

Астерия оторвалась от своей книги и чуть нахмурилась, вспоминая.

— Гриффиндорка, кажется, — сказала она с сомнением в голосе. — Возможно, была в квиддичной команде.

— А-а, — протянула Дафна и замолчала, задумавшись.

Ветер выл так сильно, что за окнами стонали ранено старые яблони, пригибаясь к земле. По полу прошел холодок и Астерия зябко поежилась, поспешно забираясь босыми ступнями в кресло.

— Ты знаешь, — вновь нарушила тишину Дафна, — я вчера видела Финнигана. Он женился.

Астерия взглянула на неё, ожидая, что сестра продолжит. Дафна невнимательно накручивала тёмную прядь на палец, отпускала её, тянула за упругий локон, снова ловила тонкими пальцами, и молчала.

— И что с того? — не выдержала Астерия.

— Финниган женился на этой Робинс, — сказала Дафна тихо. — А я её даже не помню, представляешь? Я даже подумала, что он её выдумал, что было бы правдоподобнее. Она красивая?

— Говорю же, я почти не помню её, — ответила Астерия слегка раздраженно. — Да и с каких пор ты беспокоишься о бывших гриффиндорцах?

Дафна тихо засмеялась каким-то странным, неестественным смехом, в котором слышались ноты истеричных всхлипов.

— Дафна? — неуверенно позвала Астерия. — Дафна, что случилось?

— Ничего, — покачала головой Дафна. — Ничего.

Она поднялась со своего диванчика и подошла к окну.

— Я просто... — она коснулась кончиками пальцев холодного стекла. — Меня просто не отпускает ощущение того, что я что-то пропустила, понимаешь? Что я сделала что-то не так...

Астерия молчала, внимательно глядя на сестру.

— Я встречаю знакомых со школы, — голос Дафна был тихим и каким-то надломанным, в нём слышались тщательно сдерживаемые слёзы. — И я вижу, что они в своей стихии, понимаешь? Я вижу в их глазах огонь, они словно... Я не знаю, как объяснить... Они словно нашли своё место в этом мире, все, даже ... Те, кого мы называли грязнокровками за глаза, над кем мы смеялись, над кем подшучивали... Кого мы считали заведомо проигравшими, все они смотрят теперь на нас с такой снисходительной нежностью, с которой богатая леди смотрит на грязного голодного ребенка, понимаешь? Они словно жалеют нас!

— А мы... Мы, которые были когда-то такими сильными, знающими себе цену. Кто мы теперь, Астерия? Кто мы?

— Я старалась переступить через себя, научиться жить в новых условиях, мне казалось, что у меня даже получилось! Я всего добивалась сама, хотя в меня никто не верил! Но я всё еще вижу эти снисходительные жалеющие взгляды, словно я — больше не я!

— И так со всеми... Блейз, Панси, Грег. Что с нами всеми стало, Асти? Почему?

Она вдруг отшатнулась от окна и бросилась к сестре, оседая на колени у ее ног.

— Пообещай мне, Асти, — прошептала она со звенящей в голосе яростью. — Пообещай, что ты выкарабкаешься... Ты заслужила. Ты — единственная, кто из нас заслужил этого. Ты заслужила... Даже если родной отец готов был пожертвовать мной, ради тебя... Ты просто обязана подняться на ноги...

— Что ты такое говоришь, — испуганно выдавила Астерия. — Ты со всем справишься, Дафна, ты сильная, ты...

— Да, я справлюсь, — неожиданно твёрдо сказала Дафна. — Я сильная. И я выдержу. Но это не имеет значения. Ты святая, Асти, ты чистая, ты ... Я выгрызу из глоток окружающих своё счастье, но и ты должна бороться, слышишь? Не дай этим стенам тебя убить!

— Дафна, ну что с тобой такое, — Астерия крепко сжала ладони сестры в своих. — У нас всё будет хорошо, мы...

— Мы? — Дафна улыбнулась. — Мы... Когда ты болела, я часами сидела рядом с тобой. Мне было так страшно, а никто не помогал. Отец закрывался в своём кабинете, мать часами рыдала... А я сидела с тобой. И знаешь, что я поняла? Что я должна сделать всё для того, чтобы ты выкарабкалась. Потому что кроме тебя я никому не нужна. Нет, молчи, — Дафна мотнула головой, заметив, что сестра пытается что-то сказать. — Молчи. Я едва не сошла с ума, когда ты не вернулась в школу. Я не могла поверить, что со мной так могли поступить. А потом я поняла, что так будет лучше. Что ты должна быть в безопасности, что ты должна быть вдали от этого. Я бы всё отдала, лишь бы тебя это не коснулось, чтобы ты никогда не встречала Нотта, чтобы ты никогда не видела этой крови, и смертей... Я бы всё отдала! Потому что ты лучше меня, ты честнее меня, ты должна... Ты должна найти себя, найти своё счастье. А я...

Дафна запнулась и поднялась с коленей. По её щекам катились слёзы, и Астерия вдруг поняла, что тоже плачет.

— А я, — продолжала Дафна, выпрямляя спину. — Я всю жизнь буду исправлять свои ошибки. Я заслужила то, что... А ты... Ты должна получить много больше.

— Ты, — она взглянула на сестру и в глазах её была решительность. — Ты должна пообещать, что найдешь своё место в этом мире, и будешь бороться за него, никому не отдашь того, что принадлежит тебе. Пообещай.

У Астерии перехватило дыхание. Никогда еще она не слышала от сестры таких слов, такой искренности и такой боли.

— Дафна, я... — она вдруг поняла, что не может ослушаться её просьбы. — Дафна, я... обещаю.

Дафна посмотрела ей в глаза и кивнула. Утерла слёзы, поправила платье. Астерия смотрела на Дафну, и ей казалось, что они снова вернулись в детство, и старшая сестра казалась самой красивой, будто не от мира сего. И Астерия твёрдо знала, что должна выполнить своё обещание.

— Ну вот, развели тут сантименты, — Дафна кусала губы, а покрасневшие глаза её странно блестели. — Как две хаффлпафки, право слово. А мне еще на дежурство...

Она помялась, нерешительно переступая с ноги на ногу, словно хотела еще что-то сказать, но затем вновь грустно улыбнулась и вышла из гостиной. Астерия сидела, не шевелясь, и смотрела на свои колени. Слёзы текли по щекам, но она не вытирала их, не в силах пошевелиться.

А на следующее утро из-за туч выглянуло солнце.

Исчерченные сотнями красивых и лёгких, как перышки, слов, трепетали на ветру тонкие бумажные листы исписанной тетради, брошенной на письменном столе.

Ветер играл с ними, переворачивая страницу за страницей, будто это чья-то уверенная полупрозрачная рука касалась этих белых листов в чернильных рисунках.

И во дворе шумели кроны деревьев, а Астерии казалось, что это шумит море. В полусне, прижав к груди очередную книгу, она подставляла ветру лицо, и ей чудилось, что это не солнце и ветер, а чьи-то теплые, пахнущие летом и соленым морем губы касались её бледных щек неуловимо и трепетно.

Призрачные губы невесомо коснулись закрытых век, заботливая рука мягко отвела от лица волнистую светлую прядь, а другая, холодная и мокрая, потянулась к её сердцу, сжимая.

— Верни меня, — шептал ветер. — Верни меня. Верни меня!

Словно ураган пронесся мимо, взметая пергаменты в воздух.

Астерия открыла глаза. Рядом не было никого.

Подхватив книгу, Астерия соскользнула с подоконника, поправила подол легкого белого платья и направилась к выходу из комнаты. Уже закрывая дверь, она быстро оглянулась, почувствовав на себе внимательный взгляд, но, ничего не увидев, вздохнула с облегчением.

Он подошел к окну, и солнечные лучи прошли сквозь него. Всё было не так, как он ожидал. Она всё еще помнила его, любила память о нём, но держаться за эти воспоминания, кажется, больше не хотела. Теодор перевел взгляд на свои полупрозрачные руки и взвыл, бросаясь к столу и сбрасывая на пол чернильницу. Он был никем. Она отпускала его.

В саду всё было погружено в изумрудную тень. Сочная зеленая трава стелилась под босыми ногами мягким ковром, деревья были нагреты солнцем и лениво шевелили листьями на раскидистых ветвях, подчиняясь велениям стихии.

Астерия остановилась у старой яблони и коснулась её коры ладонью. Когда-то этот сад, утонувший в запахе фруктов, был её миром, в который она убегала, спасаясь от одиночества и угрюмых стен. Когда-то она пряталась под этой яблоней, испугавшись крика глупой картины, которая теперь казалась не больше, чем просто уродливым холстом.

— Это я, — шептали старые узловатые ветви, раскачиваясь на ветру. — Я здесь. Я здесь всегда.

Астерия отдернула ладонь от дерева и отпрянула.

— Пожалуйста, верни меня, — шелестел голос, вплетенный в солнечные лучи. — Посмотри на меня. Посмотри на меня. На меня. На меня!

Астерия зажала ладонями рот и отступила на шаг.

— Здесь! — с верхушки яблони вспорхнула птица, раскрывая клюв в диком крике.

— Астерия! — позвал голос, и теплая рука коснулась её плеча, и девушка испуганно вскрикнула, оборачиваясь. — Здравствуй.

— Прости, я напугал тебя? — Драко вгляделся в её лицо. — С тобой всё хорошо?

Она растерянно кивнула. И голос в шуме ветвей стих, теперь это был просто ветер, ветер, и больше ничего.

— Здравствуй, Драко, — сказала Астерия. — Я просто не слышала, как ты подошел.

— Прости, — повторил он. — Твой садовник сказал, что я могу найти тебя здесь.

— Что-то случилось? — спросила она. — О тебе долгое время не было ничего слышно.

— Мне было о чем подумать, — сказал Драко. Астерия вдруг подумала, что он выглядит очень несчастным. Каким-то потерянным, словно утратил опору под ногами, да так и не нашел её.

— О чем же ты думал? — спокойно спросила она.

Драко смотрел на неё внимательно, будто соединял образы в своей голове. Девушку, из воспоминаний, созданную из осколков памяти и воображения, и эту, живую и настоящую, которой обещал когда-то вернуть её сердце.

— Думал, что мне сделать, чтобы ты меня простила, — сказал он. — Думал о том, кто ты и почему не выходишь из моей головы.

— Мне незачем тебя прощать, — она взглянула на мужчину перед собой. Между ними была пропасть, которая почти ощущалась, казалось, её можно было бы потрогать, но, вместе с тем, за ними и кроме них не было никого и ничего.

— У меня осталась только ты, — сказал Драко медленно.

— Меня никогда у тебя не было, — ответила она, вглядываясь в его серые глаза.

— Это правда, — он сделал шаг. — Но у меня действительно осталась только ты.

— Вот как.

Она отступила на шаг, упершись спиной в шершавый ствол яблони.

— Почему я не могу вспомнить, когда ты выросла, Астерия? — спросил он, вглядываясь в её лицо. — Почему не могу вспомнить тебя прежнюю?

— Тебе было не до меня, — насмешливо сказала она. — И мне до тебя тоже не было дела.

Астерия вспомнила, с каким презрением, а после — жалостью, она смотрела на Драко в школе, а затем вспомнила его шестнадцатилетнего, его пустой взгляд, опущенные плечи. Искры пламени, отражающиеся в зрачках, они словно заменили огонек жизни, который с каждым днем становился всё слабей. А затем — новый учебный год, после лета томительно ожидания конца света, три месяца осени и брошенные украдкой взгляды на бледное лицо с поджатыми тонкими губами.

— Я помню тебя на первом курсе, — склонив голову к плечу, сказал Драко тихо. — Ты жалась к нему, была его тенью.

— А ты был тенью своей собственной.

— Был, — он не отрицал.

— Ты был его другом, — она взглянула на него с осуждением. — Но никогда не замечал ни меня, ни его самого.

— У меня никогда не было друзей, — Драко взглянул на неё, и она поняла, что это правда. — А если ему и был кто-то важен, то только ты. Ты и его собственная пучина мести, которой он дышал.

«Ты была его частью, его тенью». Астерия знала, что Драко воспринимал её именно так, но слышать это было во сто крат больнее, чем знать и почти три месяца прокручивать эти слова в голове. И рядом тогда был лучший друг, обагривший руки чужой кровью, лучший друг, за которого она цеплялась, сжигая себя лживой жертвенной любовью. Она была его тенью.

— А тебе был важен Поттер.

Хотелось надавить на гордость, увидеть насмешку, привычную и почти родную, потому что сама она была лишь тенью, а он — нет.

— Глупая, — прошептал он одними губами. — А затем я увидел тебя после суда.

После суда она почти ненавидела его. За то, что это Дафна, а не он, поддерживала её за локоть, не позволяя упасть. За то, что был где-то далеко, хотя он был единственным, кто мог понять её горе, единственным, кто нужен был ей тогда.

— Только тогда? — сердце колотилось как бешенное, и она не могла унять его. — Ты ведь спасал мне жизнь однажды.

— Ты была всего лишь его частью, — Драко был выше её, и она чувствовала себя совсем маленькой, прижавшись спиной к дереву, а он нависал над ней, но не закрывал солнца. Почему она всё еще видела солнце?

— Он помог тебе, — сказала она, стараясь унять дрожь в голосе. — Всегда помогал.

— Я тоже так думал, — прошептал Драко в ответ. — Но это была лишь работа, которую он выполнял лучше меня.

— За тебя, — сказала Астерия, отстраняясь.

— Я отпустил его, отпусти и ты, — Драко схватил её за руку.

— А, может, тебя? — едва шевельнув губами, слабо произнесла она. — Пусти.

Драко разжал пальцы и выпустил её руку. Астерия замерла.

— Не оставляй меня, — попросил он. — У меня осталась только ты.

— А Панси? — спросила Астерия, вспомнив имя. — А Блейз?

— Я не хочу сгореть так же, как они, — взмолился Драко. Такой мольбы Астерия не видела на его лице никогда. Хотелось убежать, потому что это не мог быть Драко Малфой, потому что её собственное сердце не могло так встревожено биться при виде его, стремясь вырваться из груди.

— Почему я?

Она была раненой птицей, мечущейся в сером спаленном поле глаз его, она ждала, пока солнце своими лучами проткнет её грудь, словно сотнями раскаленных стрел.

Потому что душу рвало, выворачивало наизнанку, и сквозь пальцы, или из-под самих ногтей лился свет. А вокруг шумело зелёное море.

— У тебя самые печальные и прекрасные глаза, — словно в бреду шептал Драко, — которые я когда-либо видел.

— Почему я? — повторила она.

И упасть бы в это зелёное море, и утонуть в нём.

— Потому что ты живая, — сказал он, сжимая в ладонях её тонкие запястья. — Я чувствую, как бьется твоё сердце. Только твоё, а вокруг все словно разом продали души. Астерия, если бы только знала, как тяжело мне смотреть в их стеклянные глаза. Если бы только знала, как тяжело не сойти с ума, когда вот здесь, — он коснулся своей груди, — так пусто. Я будто уснул однажды ночью, а проснулся в совершенно ином мире, и он не принадлежит мне. Меня подхватило течением и понесло, выбросило на берег, но ничего не осталось со мной. Всё, во что я верил, рухнуло, все, кого я знал, стали другими, сдались, распродали себя, предали. Блейз вообразил себя благодетелем, Грег медленно умирает, потому что он не умеет жить здесь, в этом новом мире, а я перестал дергать за ниточки, потому что когда я смотрю на него, я вижу горящего в Аду Винсента, и тогда начинаю гореть сам.

Он хватался за её запястья, за плечи, жадно глядя в её глаза, словно видел там путь к своему собственному спасению. И Астерия видела в его глазах своё отражение, окутанное зеленым маревом сада. Будто его мир неожиданно замкнулся на ней, на ней, Астерии Гринграсс, которую он прежде никогда не замечал, а затем его глаза вдруг открылись, да больше не увидели ничего и никого, кроме неё.

— Сколько раз я снова и снова сгорал дотла в своих снах, сколько раз я вновь и вновь чувствовал запах горелого мяса, и крови, сколько раз я видел во сне, как я сам делаю другой выбор, как одно только моё слово могло изменить всё. И я просыпаюсь в холодном поту и понимаю, что прошлого уже не вернуть, но души мертвых не покидают меня. Я живу с ними бок о бок, читаю вместе с ними утреннюю газету, ухожу вместе с ними на работу, медленно отдавая им свою жизнь, а они пьют её, как жадные пиявки!

— Моё прошлое умерло, моё настоящее, здесь и сейчас, живо, но я чувствую, что и ему мало осталось, потому что я один.

Астерия смотрела в его глаза и видела пепел, зеленые и красные вспышки, портреты на стенах, скошенные, а он ходил мимо них, срывая полотна, угрожал, что сожжет их всех дотла. Она видела жуткое одиночество, смешанное с огромным желанием найти себя, и погребенное под сотней отчетов «я», эгоистичное, надменное.

— Астерия, я прошу только одного — не отталкивай меня, не сейчас, когда я, наконец, тебя увидел. Прости, что так долго, прости, что меня не было рядом, когда я был тебе нужен, прости, что так долго пытался понять, где моё место.

— Я не узнаю тебя, — прошептала она в отчаянье.

— Я другой. Я другой, слышишь? — в горячке бормотал он. — Позволь доказать.

— Как?

— Позволь... — сбивчиво начал он.

И будто оборвалось всё в груди. Шевельнулась черная тень, дремавшая в глубине сердца. Закричала эта тень отчаянно, словно зверь, запертый в клетке, приговоренный к смерти.

— Спаси себя сам, — слова отчаянные, злые. Астерия оттолкнула его руки и пошла прочь.

— Только ты, — тихо сказал Драко, и она вдруг услышала его. Обернулась, словно не веря, словно впервые увидев.

— Спаси меня, — повторил он. — Ты нужна мне.

— Верни меня! — безнадежно молили порывы ветра. — Верни меня!

— Астерия, — позвал Драко, и голос его был громче шепота ветра.

— Прошу тебя, — шептал Теодор, касаясь её щек холодными руками. — Я ведь здесь, я здесь, рядом, помоги мне, прошу тебя, помоги. Я знаю, ты чувствуешь меня, прошу, посмотри на меня.

Она приложила руку к своей щеке. Пальцам было мокро — слёзы. И когда она заплакала?

— Астерия, — вновь позвал Драко. — Ты нужна мне.

— Ты нужна мне, — вторил ему Теодор, стараясь перекричать, но слабел голос, стихал ветер.

Дафна просила, чтобы Астерия нашла своё место. И сложно было делать шаг, и что-то словно прошло сквозь неё, и кто-то звал её, но она не слушала. Не могла больше слушать этот голос, не могла больше стоять на этой тонкой грани между миром живых и мёртвых, потому что должна была отпустить эту бедную, измученную душу, и пожалеть свою — еще живую. И третью, душу Драко, потому что она чувствовала, что нужна ему больше, чем весь мир. И в глубине своего сердца она уже знала, что он нужен ей не меньше. И на бледном лице Драко мелькнула тень облегчения, когда она шагнула к нему, заглядывая в глаза.

Астерия обещала Дафне, что найдет своё место в мире, что никогда не отдаст то, что принадлежит ей.

— Я нашла, — прошептала она Драко. — Не знаю, как, но нашла.

И ей вдруг перехватило дыхание, потому что черная тень, стучащая чужим сердцем в её теле, вдруг покинула её.

Теодор отпрянул из зеленой тени на свет и со смесью испуга и удивления взглянул на свои ладони. И исчез.

Раньше утопающий в зелени участок земли в церемониальном графстве Оксфордшир, близ маленького городка Вудсток, был местом, который заменял Астерии целый мир. И она всем сердцем любила его, любила это рассветное небо, молочно-голубое у горизонта, с болезненным румянцем чуть выше, веранду, поручни, растрескавшиеся, пахнущие сухим деревом и мокрой пылью. Она существовала в этих двух вселенных, столкнувшихся на одном доме, её доме, в сизой, покрытой тенью деревьев и серебристых туч, и другой, окунутой в солнечные блики, что отражались в утренней росе. Она жила утром, пахнущим солью, и землей, и птичьими перьями, и яблонями из залитого солнцем и остатками тумана сада. Утром, которое было создано для того, чтобы быть вкусом её амортенции, оно было ничем иным, как совершенной красотой, утопавшей в золотистом сиянии.

И вместе с тем, этот дом, затерянный в туманном утре, был её тюрьмой, её прекрасной просторной клеткой, из которой она не могла вырваться, да и куда она могла убежать? Она жила в тепличных условиях, как какой-то редкий цветок, а душа её тянулась к солнцу, стремясь избавиться от цепких оков прошлого, а, может, это бурьян сжимал её шею, выпивая все соки?

Она никогда не хотела объездить весь мир, но она хотела дышать свободно, быть вольной, быть значимой, а не просто тенью, святой, той, ради кого столько всего было принесено в жертву.

Как долго она разбиралась в себе! Пять лет она пыталась вынырнуть из своего собственного кошмара, а затем встретила Драко Малфоя на торжественном приёме в Министерстве. Встретила и ожила. И сама не поняла, кому была тем обязана. Целый год понадобился Драко, чтобы понять, что Астерия нужна ему, а ей — всего несколько минут. И взять бы эти года, всё это впустую потраченное время, и переписать, вычеркнуть, вырвать из жизни и выбросить, как что-то ядовитое, да только без этих лет не поняла бы она, не разглядела бы, не решилась бы.

От весны с кричащими заголовками газет до позднего лета следующего года — выжженная пустошь, за ней — новая жизнь.

Уилтшир — это графство долин и полей, в которых плутает ветер. Уилтшир — это место, куда она смогла, наконец, сбежать. А Дафна смеялась, говорила, что поля — одинаковые, что не новые земли спасали Астерию, а время, но Астерия знала, что это не так. Время лишь разрушало её, бередило старые раны, а иногда помогало их заживлять, но не время вырвало её из объятий медленной смерти, а Драко и новое солнце в чистом голубом небе.

— Куда ты торопишься? — спрашивала Дафна устало, возвращаясь с очередного дежурства. — Обожжешься, Астерия, снова ведь обожжешься... Подумай, прошу тебя, что же ты делаешь...

Драко вел её за собой, увлекая, и жизнь её текла теперь среди долин, среди тропинок и тайных дорожек, укрытых зарослями овсяницы и полевицы, по которым, временами, прокатывались волны. В небе было солнце, среди поля — только они, уже не дети, но и не совсем взрослые, а ведь, подумать только, Драко уже почти двадцать четыре, и у каждого из них столько горя за плечами, и столько химер, да только в том поле никто не говорил о прошлом.

И никто больше не был нужен. Им хотелось заблудиться вместе, меж этих зелёных стен, под чистым небом, и только звезды бы знали, где их искать, но звезды молчаливы, они бы никогда не выдали их тайны.

— Ты все еще такой ребенок, — шептала Дафна, когда Астерия возвращалась домой. — Когда же ты, наконец, поймешь... Никто, кроме тебя, пустоту не заполнит.

Минуты, дни, целые недели, в которых они тонули со счастливыми улыбками на устах, и было что-то интимное в этом, что-то, что было доступно только им, настрадавшимся, сожженным и вновь восставшим из пепла. Два феникса с холодными перьями, и рукава их, как крылья, как лопасти мельниц развевались, надувались ветром. И поле шептало: так будет вечно...

— Я хочу, чтобы ты пошла со мной, — сказал Драко в один из осенних дней. — Хочу, чтобы ты увидела, как я жил, пока не было тебя.

— Я всегда с тобой, — ответила она, и это прозвучало правильно. На его тонких обветренных губах появилась улыбка. Тёплая, она освещала всё его лицо, и Астерия знала, что никто и никогда, кроме неё, не видел его таким.

Она видела лишь то, что хотела видеть.

Кем был тот человек, который находился в теле Драко Малфоя раньше? Кем был тот ядовитый ребенок? Кем был тот замкнутый потерянный подросток? Это больше не имело никакого значения. Драко, настоящий Драко, из плоти и крови, свободный и живой, он держал её за руку и заставлял дышать и чувствовать.

Любила ли она его? Она хотела быть с ним всю жизнь. А любовь... Для Астерии теперь не существовало такого слова. Была привязанность, и нежность, и надежда, и вера, и непреодолимое желание быть рядом, и уважение, и бесконечная преданность, много того, чего она раньше просто не отделяла из одной палитры красок. Теперь она видела и чувствовала все полутона, ясно и четко, теперь она не поддавалась желанию поделить мир и себя саму на белое и черное.

Любовь — это всего лишь собирательное название сотни крохотных вселенных из чувств.

Это новое чувство не было похоже ни на истерику, ни на куст волчьих ягод, его маленькая частичка не стремилась перерасти в ядовитые заросли, не расцветала багряным... Оно не подчиняло себе, а дарило крылья, оно не ломало, не жгло, не мучило, не заставляло сердце тревожно сжиматься, оно лишь дарило тепло.

Это чувство было тем, чем Астерия, сама того не осознавая, дорожила больше всего на свете. Это чувство крепло в минуты, когда во всём становился виден смысл, когда мир приобретал драгоценную четкость.

Они аппарировали, взявшись за руки, к кованным воротам, за которыми виднелся старинный особняк.

— Наше поместье, — тихо сказал Драко и толкнул ворота. Тяжелые створки, казавшиеся спаянными намертво, обратились в дым, пропуская их, и снова сомкнулись за их спинами.

Парк был усажен кустарниками рододендрона. Фиолетовые, розовые, нежно-желтые цветы разноцветными пятнами покрывали тяжелые ветви. По тисовой живой изгороди, которая тянулась вокруг территорий Малфоев, расхаживали павлины.

— Мать почти всё время проводит в саду, — сказал Драко, указывая рукой на цветы. — Носится с растениями, стремится тут всё оживить. А лучше бы позволила тут все зарасти дикой ежевикой, её под воротами полно, даже стараться бы не пришлось.

— У вас красиво, — осторожно произнесла Астерия, пытаясь угадать его настроение. — И сад, и дом...

Усыпанная гравием дорожка оборвалась у крыльца. Драко окинул хмурым взглядом здание и пожал плечами.

— Я хотел сжечь этот дом, — буркнул он. — Или продать. Но мама не позволила. Пойдем, я хочу, чтобы ты это увидела.

Драко резко сжал её ладонь и буквально потащил за собой, хмурый и серьезный. Парадные двери распахнулись сами собой, впуская их в тускло освещённый и прекрасно убранный вестибюль, весь каменный пол которого покрывал толстый ковёр.

На стенах висели картины, с которых на Астерию с любопытством взирали бледные люди.

— Я пытался сорвать их всех со стен, — со злостью в голосе сказал Драко. — Пытался вырезать холсты из рам. Ничего не вышло.

— Но зачем? — прошептала Астерия. — Я не понимаю...

Он не слушал её, поворачивая бронзовую ручку и толкая следующую дверь.

— Это — наша гостиная, — рявкнул Драко, махая рукой. — Я не заходил сюда уже лет пять, а когда был здесь в последний раз, то оттирал кровь с полов.

— Драко, — Астерия коснулась его напряженного плеча кончиками пальцев. Драко стоял на пороге гостиной и с яростью оглядывал дорогую мебель, притрушенную слоями пыли.

— Я бы с радостью сжег тут всё, — повторил он. — Знаешь, я просто ненавижу этот дом. Всё здесь... Если там, после смерти что-то есть, то я непременно окажусь снова здесь, в этом доме.

— Я не знаю, почему все еще содержу его. Я работаю, как проклятый, почти все деньги уходят, чтобы расплатиться с долгами Министерству, а я всё еще содержу этот проклятый дом.

Драко потянул дверь на себя и захлопнул её.

— Мы теперь пользуемся всего несколькими комнатами, сам я живу в спальне для гостей. И эльфов распустили, так что ухаживать за домом особо некому. Только мама еще старается, хоть я умолял её оставить всё, как есть.

— Твоей маме, наверное, дороги воспоминания... — сказала Астерия тихо. — Она помнит время, когда была здесь счастливой.

— А я вот забыл, — прошептал в ответ Драко.

— Значит, нужно заново наполнить его воспоминаниями...

— Хватило бы сил, — ответил он и вновь взял её за руку.

Он повел её по ступеням на третий этаж, больше не произнося ни слова. Они проходили длинным коридором мимо картин и ноги их утопали в мягкости старинных ковров.

— А здесь, — сказал Драко хрипло, — была моя комната.

Астерия сама взялась за бронзовую ручку и повернула её, отворяя дверь. Комната была пустой. Из огромных окон лился свет, растекавшийся по голому каменному полу солнечными лужами.

— Я всё уничтожил, — сказал он, сглатывая. — Всё, что здесь было, даже ковёр. Не мог больше тут находиться. Сжег даже шторы. И, знаешь, Астерия, мне даже стало легче. Ненадолго, но стало.

Астерия взглянула на Драко. Она чувствовала в его словах горечь и понимала, что больше всего на свете Драко хотел бы переписать время. Потому что любил дом своего детства, и, одновременно, ненавидел за всю ту боль и страх, который ему довелось пережить, будучи запертым в поместье.

— Этому дому просто нужно немного света, — сказала она. — И он оживет, вот увидишь.

— Всем нам нужен этот свет, — сказал он, и Астерия решилась. Ребячество, глупость, она не знала, как назвать эту внезапную идею, но она вдруг скинула с ног легкие туфли и ланью прыгнула в озеро из солнечных бликов.

Сотни, а то и тысячи, может, миллионы маленьких пылинок взвились в воздух и закружились вокруг, как стайка мерцающих фей.

— Что ты делаешь? — удивленно спросил Драко, но она не ответила. Закрыла глаза и поднялась на носки. А затем закружилась, легко взмахивая руками, как пылинка в луче света.

Он засмеялся тихо и счастливо. Астерия открыла глаза и схватила его за руку, потянув на себя.

— Давай же, сколько можно тебя ждать, — с азартом шепнула ему она.

Драко, все еще смеясь, покачал головой.

— Ну же, — протянула Астерия. — Или струсил? Давай же!

Кусая губы, он все же скинул с ног ботинки, и неуклюже шагнул к ней.

— Тепло, — улыбнулся он, почувствовав нагретый камень под ногами.

— Да, — счастливо сказала Астерия. — Тепло.

Астерия смотрела на его лицо и понимала, что ничего красивее не видела. Нет, Драко не был совершенным, по меркам многих его с трудом можно было бы назвать даже симпатичным. Его острый подбородок, чуть впалые щеки, серые глаза, почти бесцветные, светлые волосы, такие же светлые брови и ресницы делали его лицо невыразительным. У него были тонкие губы, тонкий прямой нос, даже пальцы были тонкими и длинными, а он сам был жилистым и высоким. Но он улыбался — глаза переставали быть бесцветными, он улыбался, и в уголках его тонких губ появлялись ямочки. Он не был красивым, не был идеальным, в его внешности и его характере было множество острых углов и слишком резких линий, но для неё отныне и навсегда он был всем.

Она доверчиво обняла его за шею и заглянула в его глаза. Танцевать одной было приятно, танцевать с ним казалось счастьем, а по взгляду его Астерия понимала, что он чувствовал что-то похожее.

Сколько прошло времени, пока они раскачивались, обнявшись, посреди пустой комнаты? Может, всего несколько минут, может, вечность, никто бы не сказал наверняка. Время остановилось.

— Твои волосы пахнут цветами, — сказал Драко вдруг. — Я, кажется, знаю, кто ты.

Астерия молча ждала, пока Драко продолжит, прижимаясь к его теплой широкой груди щекой.

— Лимнада, луговая нимфа, — прошептал он. Астерия фыркнула и только прижалась к нему покрепче.

— Нимфы — сказочно красивые, они — силы природы, и они способны залечить даже самые глубокие раны, — улыбался Драко, пропуская её длинные волосы сквозь пальцы. — Это всё о тебе. Гляди, даже колоски в волосы вплетены.

Он аккуратно выпутал травинку из пряди.

— Нимфы на самом деле не носят платьев, — усмехнулась Астерия.

— Нет? — удивился Драко. — А в чем же они ходят?

— В стихии, — фыркнула Астерия и чуть отстранилась, чтобы, смеясь одними глазами, взглянуть на Драко. — А я категорически не согласна расставаться со своими платьями.

— Ты слишком громко думаешь, — улыбнулся Драко. — О всякой ерунде.

Любила ли она его? А разве можно полюбить за такой короткий срок?

Целовать его в ответ было правильно и нужно — это всё, что она хотела знать, но он не целовал.

Прижиматься к нему всем телом и улыбаться ему в губы — всё, чего она могла желать.

Она не чувствовала ни бабочек, ни трепета, она не взлетала выше небес от одного только его прикосновения, но он был тем, кого она ждала, кто был ей нужен, тем, кому она сама была нужна. Часть разбитой головоломки, идеально совпадающие пазы. Жизни, сплетенные в такой крепкий узел, что только после череды ошибок и ожогов можно было найти нужное, были их жизнями.

Астерия не находила себя в нём, она находила себя рядом с ним, она была целой и единой, не тенью, а просто — его.

Ядовитый аконит не застилал больше глаз.

Любила ли она его? А любит ли всякий человек дышать? Разве стоило об этом спрашивать себя саму, когда, казалось, все, наконец, встало на свои места.

Они уже машинально, сами того не замечая, раскачивались, обнявшись. Драко не целовал её. Ни разу за все те недели, пока они заново узнавали друг друга.

Прижимался губами к щеке, обжигал дыханием, но не больше. И даже это не имело никакого значения. Они никуда не торопились.

А щеки его были колючими, но она все равно гладила его лицо ладонями и все никак не могла насмотреться. И сердце мерно в этой вязкой тишине выстукивало: мой.

Тишина раскололась от тактичного покашливания. Астерия вздрогнула и отпрянула от Драко, заметив, что его щеки чуть покраснели.

На пороге стояла высокая женщина с идеальной осанкой. Её белые волосы были аккуратно уложены в замысловатый узел, а изящные пальцы, сцепленные в замок, были унизаны перстнями.

— Драко? — вопросительно склонила голову Нарцисса. — Кто эта юная леди?

У Нарциссы был начальственный голос и гордо поднятая голова. Её взгляд был цепким и колючим, и Астерии невыносимо захотелось уметь становиться невидимой.

— Мама... — начал Драко, но Нарцисса остановила его властным движением руки.

— Ах, если не ошибаюсь, — она говорила спокойно, но в голосе её сквозило любопытство. — Вы — младшая дочь Магнуса Гринграсса? Астерия, правильно?

— Да, мэм, — Астерия не знала, куда деть собственные руки.

— Как поживает ваша сестра Дафна? — спросила Нарцисса, а взгляд её скользил по раскиданной на полу обуви.

— Спасибо, у неё все хорошо, — выдохнула Астерия. — Готовится стать целителем.

— Вот как? — удивленно приподняла брови Нарцисса. — Приятно слышать. Расскажите мне всё за чашкой чая. Или, может быть, кофе?

— Мы, вообще-то, собирались уходить, — пробормотал Драко.

— И слышать ничего не желаю. Жду вас через несколько минут на кухне, — сурово сказала она.

Уже уходя, бросила через плечо:

— И, ради всех угодников, обуйтесь, тут ужасные сквозняки.

Переглянувшись, Астерия и Драко бросились обуваться. Астерия чувствовала себя нашкодившей школьницей, и по красным пятнам на лице у Драко она догадывалась, что у него такие же мысли. Спускаясь по лестнице на кухню, Астерия всё пыталась привести в порядок свои волосы — рядом с Нарциссой она выглядела ужасно растрепанно. Одно дело было гулять в таком виде, но совсем другое — знакомиться с матерью Драко.

По мнению Астерии, Нарцисса была очень красивой женщиной. В её возрасте выглядеть так мечтала бы любая, а еще она была очень серьезной и собранной.

Когда рассказывать о Дафне стало нечего, Астерия запнулась и вцепилась в свою чашку. Нарцисса молчала.

Размешивая серебряной ложечкой в чае молоко, Астерия смущенно поглядывала на Драко. Нарцисса же пила свой чай маленькими глотками и переводила пронизывающий взгляд с сына на Астерию.

Наконец, Нарцисса отставила чашку.

— Слышала, Драко, что Поттер все же решил послушать журналистов и жениться? — спросила она беззаботно.

— Уизли забеременела, — буркнул Драко, удивленный таким поворотом темы для разговора. — Куда ему было деваться.

Астерия быстро взглянула на Драко — о беременности Джинни слухи ходили уже второй год, а тут, надо же, оказались правдой.

— Я считаю, что они разумно поступили. Сколько можно подавать всем дурной пример такими свободными отношениями? — Нарцисса чуть скривилась. — Уважающие себя люди так не поступают. Хорошо, что они одумались.

Драко нервно сглотнул и медленно отставил чашку в сторону. У Астерии дрожали колени — она чувствовала, к чему клонится разговор.

— А почему бы вам ни последовать их примеру? — прямо спросила Нарцисса и поправила перекрученный камнем вниз перстень.

— Мама, — начал было Драко. — Я...

— А чего вам тянуть? — Нарцисса обращалась к сыну, но смотрела на Астерию, словно испытывала её. — Пока вы бродили по окрестностям, Люциус всё переживал, что ты, Драко, подцепил какую-то нимфу. Но мы напрасно волновались, — она вдруг холодно усмехнулась, — очевидно же, что девушка настоящая, из уважаемой в обществе семьи. И ничего, что места в жизни еще не нашла, это поправимо.

Под её пристальным взглядом Астерия чувствовала себя лотом какого-нибудь аукциона, не самым желанным, но вполне приемлемым.

Поместье утопало в запах вечноцветущих роз и рододендронов, в осеннем небе парили птицы, а сердце Астерии дикой перепелкой взволнованно билось в груди.

Она была светом.

Тишина обволакивала, засасывала, цепляясь своими вязкими щупальцами в кожу, втягивала в себя. Тишина звенела в ушах колокольными звонами, тишина перекатывалась мелкими пыльными комьями по полу, тишина извивалась ужом в прикроватной тумбочке, и от неё нельзя было скрыться, особенно тёмными ночами, когда поместье было погружено в неё, необъятную и такую страшную, что порой перехватывало дыхание.

Уже привычным было лежать, не сомкнув глаз, и наблюдать за пляской распластанных по потолку и стенам тонких серых теней. И если раньше этот танец пленял взгляд, навевал сон, то со временем наскучил, как и всё вокруг. Оставалось только настороженно вслушиваться в шелест крыльев семейных сов, которые возвращались с охоты на пыльный чердак, и ждать, пока усталость одержит вверх над телом, а сознание погрузится в спасительный сон. Когда ночь за окном вдруг серела, готовясь встречать рассвет, тишину спальни и всего поместья, нарушаемую лишь размеренным дыханием, раскалывал испуганный плач.

Проснувшись, как и всегда, на первых нотах надрывных всхлипов, Астерия устало провела ладонью по лицу и чуть повернула голову в сторону, взглянув на мужа, который, как и всегда, спал на боку, отвернувшись от неё. Он всегда лежал только на своей половине кровати, будто бы на самом деле видел четкую границу, прочерченную на белоснежных накрахмаленных простынях. Астерия вздохнула и поспешно откинула край одеяла, соскальзывая с постели.

По полу гуляли сквозняки, но она уже привыкла и к ним, и к детскому плачу, и к Драко с его безразличием, и еще к тысяче других вещей, которые достались ей вместе с новой фамилией. Такова была жизнь — ко всему, рано или поздно, можно было привыкнуть.

Она толкнула дверь в детскую и, пройдя через комнату, остановилась у кроватки. Она бы с радостью перенесла сына в их с мужем спальню, как раньше, но Драко, который после рождения сына стал до жути напоминать собственного отца, говорил, что Скорпиусу нужно привыкать спать одному.

— Ма, — увидев её, Скорпиус выпустил из пальцев своего игрушечного медведя, и протянул к ней руки, скорбно хмуря лоб. — Мама.

— Ну что ты, милый, — Астерия подняла сына на руки и прижала к себе. — Что ты...

Из рыжих рассветных туч моросил мелкий дождь, Скорпиус спал, прижавшись щекой к её шее и крепко вцепившись пальцами в ткань её ночной рубашки. Утро уже почти наступило, а Астерия всё смотрела в окно, и на сердце её было тяжело.

Почти два года прошло с тех пор, как она вышла за Драко замуж и переехала в его дом. Вопреки её ожиданиям, новая жизнь после этого не началась, разве что теперь она была не просто Астерией, теперь она была еще и женой, и матерью. Пока не родился Скорпиус, Астерия занималась исключительно домашней работой, не оставляя надежды привести поместье в порядок, как когда-то и обещала Драко. Нарцисса холодно наблюдала за её тщетными попытками, но ничего не говорила, а отца Драко Астерия видела всего три раза: перед свадьбой, на свадьбе и один раз после рождения сына. После войны и некоторого времени, проведенного в Азкабане, Люциуса очень тревожило его здоровье, и почти всё время он проводил под присмотром семейного врача в Румынии, где отношение к бывшим Пожирателям смерти было многим мягче, чем в пределах Великобритании. Нарцисса часто отправлялась его навещать и в последнее время задерживалась надолго. Заботы о хозяйстве целиком и полностью теперь лежали на плечах Астерии, благо, финансовое положение Малфоев удалось стабилизировать, и им позволили нанять на бирже труда одного освобожденного эльфа, прежде служившего в поместье.

Со стороны Нарциссы никогда не было поддержки. Даже с внуком она держалась немного отстраненно, хотя по глазам её было видно, что она души в нём не чает. Но Астерию подобным теплым взглядом она не удостаивала. Всё, что она говорила, было пропитано снисходительной насмешкой, в словах скользила тень неодобрения. Нарцисса была резка и строга, и ей ничего не стоило недовольно поджать губы, смерив невестку оценивающим взглядом, и попросить больше не надевать платьев таких кричащих оттенков, ведь от одного только их вида у неё начиналась жуткая мигрень, хотя платье было синим. Она не позволяла эльфу заваривать чай, и говорила, что приличные женщины должны уметь хотя бы это, выразительно глядя при этом на Астерию. Когда Нарцисса что-то говорила, никому не было позволено её перебивать, слушать её наставления надлежало внимательно.

Но, как бы ни тяжело было общаться с Нарциссой Малфой, без неё в поместье было совсем уж плохо. Драко целыми днями был на работе, приходил уставший и измотанный, хотя он был всего лишь мелким клерком при Отделе мракоборцев, занимался написанием отчетов по неделям и описью изъятых вещей. В свой редкий выходной он предпочитал проводить за чтением газет или с сыном, редко обращая внимание на жену.

Дни Астерия коротала в обществе сына и няни, которая приходила два раза в неделю, давая Астерии возможность хоть немного отдохнуть, и почти всегда сопровождала её и Скорпиуса в те дни, когда они выбирались из поместья в город. Право нанять её Астерия с огромным трудом отвоевала у Нарциссы, которая считала, что с заботой о ребёнке никто не справится лучше, чем родная мать, пока Драко, меланхолично пережевывая завтрак, не вспомнил, что в детстве его часто оставляли с какой-то пожилой и очень грустной леди.

И хоть как бы Астерия не любила Скорпиуса, она всё чаще задумывалась о том, что завидует своей сестре. Дафна стала младшим целителем и уже год, как встречалась с каким-то парнем, которой был магловского происхождения и работал в приемной Святого Мунго. По мнению Астерии, жизнь её сестры удалась. У Дафны была любимая работа, у Дафны была свобода, и жизнь свою она держала в своих же руках, не нуждаясь в том, чтобы передавать её под опеку кому-то другому.

Дафна никогда бы не бросилась в новую жизнь с головой, если бы не знала точно, чем это для неё обернется.

Уложив Скорпиуса в кроватку, Астерия еще немного постояла рядом, разглядывая спящего и умиротворенного сына. Он был так похож на ангела с рождественских открыток, такой же пухлощекий и красивый. У него были светлые волосы, которые немного вились, как и у неё, и голубые глаза, которые уже начинали постепенно менять свой цвет на серый, как у Драко. Подоткнув одеяло сына, она на цыпочках вышла из его комнаты, осторожно закрыла дверь, и вернулась в спальню, остановившись на пороге. Драко спал, как и час назад, на боку, даже не заметив, наверное, что её нет рядом.

Как же не хотелось ей возвращаться в холодную постель, но было еще слишком рано, а бессонная ночь давала о себе знать слабостью во всём теле. Астерия присела на краешек кровати и поправила подушку.

— Что со Скорпиусом? — хрипло спросил Драко, не поворачиваясь к ней.

— Зубы опять режутся, — сказала она, опускаясь на спину. Приобретенная во время беременности привычка всегда спать на спине все еще не отпустила её.

— Пригласи целителя, пусть посмотрит, — пробормотал он в подушку. Этими словами Драко часто «решал» все проблемы. Болит голова от усталости — сходи к целителю, Скорпиус плачет из-за поцарапанной коленки — отведи его к целителю, у эльфини не получается шоколадный мусс — отведи её к целителю, а лучше — к Дафне, так можно будет сэкономить несколько галлеонов и нервных клеток.

Возражать ему было бесполезно, и Астерия уже давно привыкла просто молчать в ответ.

Натянув одеяло до самого подбородка, Астерия закрыла глаза. Она по-прежнему любила Драко, но что-то в их отношениях стремительно катилось по наклонной уже с первых дней их брака.

Когда она открыла глаза в следующий раз, спальню уже вовсю заливало осеннее солнце. Привычно взглянув на пустую уже половину кровати, Астерия поднялась с постели и подошла к зеркалу. Ей вновь снился сон о её свадьбе, дне, который должен был стать одним из самых счастливых воспоминаний в её жизни. В реальности она, не раздумывая, быстро выпалила «да», а во сне всё чаще молчала.

Длинные волосы волнами спадали по спине, пока она расчесывала их, чтобы затем собрать в высокую прическу, а кольцо тускло блестело на пальце, но сверкание его камня больше не радовало глаз.

В отсутствии Нарциссы обычный рацион завтрака составляла лишь чашка кофе, за которой Астерия каждое утро спускалась на кухню. Эльфиня, которую звали Элли, готовила его просто отлично. Няня Скорпиуса, Марта, и сам Скорпиус уже были на кухне.

— Ма, — Скорпиус, завидев Астерию, радостно хлюпнул ложкой по каше в тарелке, забрызгав весь стол.

— Здравствуйте, миссис Малфой, — улыбнулась Марта, аккуратно вытирая столешницу с помощью «Эванеско». Она была молодой жизнерадостной женщиной, всего на несколько лет старше Драко, и всё лицо её было усыпано веснушками. Скорпиусу она нравилась, да и Астерии было вполне комфортно в её обществе.

Астерия кивнула и взяла чашку из лапок услужливой эльфини.

— Спасибо, — пробормотала она эльфине и та чуть зарделась, польщенная благодарностью.

— У Скорпиуса опять начинают резаться зубки, — сказала Марта, вкладывая в руку Скорпиуса ложку, которую тот секундой назад закинул в другой конец кухни. — Вы заметили?

Иногда, в порывах откровенности с самой собой, Астерия думала, что Марта её раздражает. Иногда ей казалось, что она с радостью бы отказалась от её помощи, в которой не так уж и нуждалась, если бы это не означало, что Нарцисса была права.

— Да, — коротко ответила Астерия, делая еще один глоток кофе.

— Я подумала, может ему стоит еще попить отвара для дёсен? — предложила Марта. — Нет, Скорпи, это нужно есть.

— Я уже давала ему его ночью, — немного резче, чем того требовала ситуация, ответила Астерия и перевела взгляд на сына, который вылавливал из каши фрукты.

Марта кивнула.

— Сегодня нужно будет сходить в Косой переулок, в «Твилфитт и Таттинг», — сказала Астерия. — Скорпиусу нужна новая одежда, он так быстро растет... И теплая мантия.

— Да, миссис Малфой, — кивнула Марта. — Когда нам быть готовыми?

— Думаю, в течение часа, — Астерия поднялась из-за стола и быстро провела по волосам сына рукой, приглаживая. — Если управимся до обеда, то будешь свободной на весь вечер.

— Да, мэм, — Марта вновь кивнула и подхватила Скорпиуса на руки. — Давай, Скорпи, пора собираться.

— Гулять? — спросил он немного взволнованно, вытирая липкие ладошки о мантию Марты.

— Да, милый, — опередив Марту, ответила Астерия. — Так что быстренько отправляйтесь одеваться.

Проводив взглядом Марту, Астерия собрала со стола посуду и аккуратно сгрудила на мойку. Нарцисса не позволяла использовать чары для чистки фарфора, утверждая, что это приводит к трещинам на поверхности и порче рисунка.

— Ваша сестра пришла, мэм, — бойко доложила эльфиня, появляясь в кухне. — Элли проводила мисс Дафну в гостиную.

— Да, я сейчас подойду, — ответила Астерия, аккуратно ополаскивая чашку. — Только...

— Я всё уберу, — пискнула эльфиня, оттесняя Астерию от тарелок. — Элли научилась чистить фарфор.

Дафна выглядела встревоженной и когда Астерия вошла в гостиную, она наматывала прядь волос на палец, заметно нервничая.

— Привет, Асти, — выдохнула она, завидев сестру. — Я не знаю, что мне делать.

— А что случилось? — Астерия опустилась в кресло, жестом предлагая Дафне последовать её примеру.

— Это всё Блейз, — прошептала Дафна. — Он вернулся.

— Оу, — Астерия нахмурилась. — Вы виделись?

— Да, — Дафна спрятала лицо в ладонях. — Он был в Мунго, навещал беременную Паркинсон.

— Они всё еще друзья? — удивилась Астерия. — Вот уж.

— Не знаю, — Дафна пожала плечами. — Может, друзья. Но это не важно. Важно то, что он в Англии. И мне кажется, что он не собирается больше уезжать.

— А ты говорила с ним? Он знает, что ты там работаешь?

— Да, мы столкнулись на лестнице. Я... Асти, я не знаю, что мне делать. Я только его увидела...

— Неужели еще не прошло? — тихо спросила Астерия. — Неужели до сих пор?

— Я думала, что... — Дафна вновь затеребила прядь волос. — Думала, что уже переросла это... Все-таки, столько лет прошло, и у меня есть Сэм... Ох, Мэрлин, Сэм... Как мне в глаза ему смотреть?

— Да погоди ты, — перебила сестру Астерия. — Ты сказала, что вы разговаривали. Что он тебе сказал?

— Мы... — Дафна вновь спрятала лицо за ладонями и тихо завыла.

Астерия даже встревожилась.

— Дафна, что он сказал? — повторила она чуть громче.

— Мы не разговаривали, — выдохнула Дафна, переводя взгляд на сестру. — Асти, мы не разговаривали на той лестнице. Понимаешь?

Астерия понимала очень хорошо, потому что красные пятна на щеках её сестры говорили лучше всяких слов.

— Дафна, — тихо выдохнула она. — Дафна, а как же Сэм?

— Я не знаю, — Дафна покачала головой. — Не знаю, что мне делать. Я не могу его бросить. Не могу, понимаешь? Я знаю, что он любит меня так, как Блейз просто не способен любить... Я... Да я никому так не нужна, как ему... Но что я могу поделать? Что я с собой могу поделать? Это так паскудно, Асти, ты себе представить не можешь...

Она обвела взглядом гостиную, остановившись взглядом на портрете, что висел над камином. На нём молодой Люциус Малфой стоял, облокотившись на кресло, в котором сидела Нарцисса.

— Вы с Драко очень похожи на них, — сказала Дафна, показывая на картину. — И, знаешь, что? И по ним, и по вам очень хорошо видно, что вы действительно любите друг друга. Что вы за друг друга и в огонь, и в воду. Что это действительно то самое «и в радости, и в горести»... Я бы хотела быть на твоём месте, Асти, честное слово... Но я понимаю, что такого у меня никогда не будет, потому что тот, кого я люблю, не любит меня, а я не люблю того, кто искренне любит меня. Это просто какой-то заколдованный круг глупости человеческой. И я рада, что у тебя всё иначе. У тебя есть и любящий муж, и такой замечательный сын...

Дафна всё говорила, а в голове Астерии эхом звучали слова «любящий муж». Астерию затапливало странное чувство. Что-то будто кольнуло её сердце, посеяв странное сомнение.

Когда Дафна, выговорившись, ушла, Астерия всё продолжала сидеть в кресле, разглядывая картину над камином, будто пытаясь углядеть ту любовь, о которой говорила сестра, но видела лишь двоих людей, которые волей судьбы, а, может, той поспешной глупости, которую часто путали с судьбой, решили быть вместе.

В Косом переулке было людно, а в лавку Джона Пиппина, который торговал зельями, образовалась целая очередь.

— Вы, мэм, отправляйтесь в «Твилфитт и Таттинг», а я постою в очереди, — решила Марта. — И я могла бы зайти к Малкин, забрать готовые мантии? Так мы быстрее управимся.

— Тогда встретимся у кафе Фортескью? — предложила Астерия, принимая у Марты из рук сына и отдавая ей часть свертков с покупками. Скорпиус недовольно хмурился — Марта держала его удобнее, чем мама.

— Да, давайте, — кивнула Марта и протянула Скорпиусу его медвежонка. — И не шали, — строго сказала она ему. Скорпиус засмеялся.

В людных местах он часто начинал капризничать, переживая из-за огромного количества людей, который раньше не видел. Астерия боялась, что он расплачется, всю дорогу до магазина, но Скорпиус тихо сидел на руках и лишь оглядывался по сторонам, бережно прижимая к себе своего медведя.

— Гриб, — вдруг сказал Скорпиус, щипая Астерию за шею и показывая на витрину «Твилфитт». — Ма, там гриб.

— Это шляпа такая, — улыбнулась Астерия. — Хочешь, тебе такую куплю?

Скорпиус вновь засмеялся, а затем серьезно добавил:

— Да.

Пока они добрались до кафе Фортескью, и Скорпиус, и сама Астерия заметно устали, да и Скорпиус начал казаться очень тяжелым, хотя по меркам полуторагодовалого мальчишки он даже не был полным.

Возле кафе на корточках сидел мужчина, который что-то объяснял своим нахмуренным сыновьям. Один из мальчиков был возраста Скорпиуса, и он ревел, утирая кулачками глаза. Второй, постарше, сжимал в руках какого-то гадкого фиолетового дракона и упрямо глядел на отца. Когда Астерия со Скорпиусом на руках приблизились, она смогла разобрать их разговор.

— Джим, это игрушка Ала, — уговаривал мальчишку мужчина. — Ты же сам согласился её ему подарить, почему же сейчас решил, что она тебе необходима?

Старший мальчик молчал.

— Ну что мне с вами двоими прикажешь делать, а, Джим? — вздохнул мужчина. — Ты же старший, ну уступи ты ему...

— Нет, — буркнул Джим. — Не хочу.

Скорпиус фыркнул, а мужчина обернулся. И Астерия узнала его, не могла не узнать, хотя он, скорее всего, даже имени её не вспомнил бы.

— Ой, — выдохнул Гарри. — Здравствуйте... Астерия, верно? Вы жена Малфоя? То есть, конечно, Драко?

Он поднялся и быстро отряхнул колени. У него все еще были такие же лохматые волосы, какими она и помнила их со школы.

— Здравствуйте, — улыбнулась она почему-то. — А разве мы когда-либо знакомились?

— О, нет, — Гарри провел ладонью по своему затылку. — Кажется, нет. Но я вас узнал... Я видел фотографию в газете, ну, знаете, заметка о вашей свадьбе. А еще я проверял личное дело Мал... Драко. Там была ваша фотография. Вы там очень красиво вышли.

— Спасибо, — улыбнулась она вновь. Скорпиус с интересом разглядывал детей Гарри, да и Альбус перестал реветь и теперь только таращил свои зеленые глазищи на незнакомого мальчика. Джеймс выглядел таким же насупленным.

— Признаться, я всё не верил, что это не газетная утка и что Малфой действительно женился, — Гарри хохотнул, а затем вновь смущенно потер затылок. — Ээ. Ну... А это ваш сын? Сколько ему? Размером с Ала, где-то полтора года?

— Год и четыре месяца, — сказала Астерия.

— А. Ну Ал немного старше, — Гарри взглянул на сына. — А вы тут без Мал... Драко? Его ждете или кого-то еще?

Астерия кивнула.

— Ждём няню Скорпиуса, — сказала она. — А вы? Без жены?

— Ага, — ответил Гарри. — Решил, что сам с детьми справлюсь. Но пока вы не появились, думал, что придется применять Петрефикус, чтобы этих двоих угомонить.

— Трефикус, — подал голос Скорпиус.

Гарри засмеялся.

— Хорошо говорит, — сказал он и чуть тише добавил: — А вот Ал, хоть и старше, как начнет говорить, так я за голову хватаюсь. Что он там мурлычет, не разобрать. Джинни еще понимает, а я...

— Да, это иногда сложно, — начала Астерия, но из-за угла уже шла Марта, нагруженная пакетами и свертками.

— О, нам, пожалуй, пора, — сказала Астерия. Гарри оглянулся на Марту и как-то грустно кивнул.

— Приятно было, наконец, познакомиться, — сказал он.

— Да, мне тоже. До свидания, — попрощалась Астерия. — Пока-пока, — помахала она Джиму и Альбусу. Альбус неуверенно махнул рукой, а Джеймс только пожал плечами.

— Ма, — прошептал Скорпиус ей на ухо, когда они отошли на приличное расстояние. — Мальчик плакал из-за дракона?

— Наверное, — ответила она.

— Глупый, — пробормотал Скорпиус и покрепче обнял её за шею.

Драко в тот день вернулся домой поздно, после ужина, когда Астерия уже уложила спать Скорпиус. Он швырнул мантию на пол и, даже не поздоровавшись, стал стаскивать с себя одежду.

Астерия сидела у зеркала, вытаскивая из волос многочисленные шпильки. Почему-то вспомнились слова Дафны о любви. Желание услышать подтверждение её слов стало вдруг таким сильным, что сдавило грудь, будто обручами.

— Драко, — позвала она тихо. Она вздохнула и спросила чуть громче: — Ты... Ты меня любишь?

Спросила и замерла в ожидании, а всё внутри словно обмерло, будто бы она затормозила у самой пропасти и теперь балансировала на краю.

Драко ничего не ответил, а когда Астерия обернулась, то он уже крепко спал на своей половине кровати. Астерия подошла к нему и долго вглядывалась в черты его лица, но не чувствовала ничего, кроме разочарования. Что-то стремительно сгорало между ними... Что-то рушилось каждый новый день.

Сухие ветви старых яблонь сковывал иней. В воздухе пахло дымом — где-то далеко, за холмами, маглы жгли мерзлые листья. Астерия закрыла глаза. Морозный ветер бил по лицу, превращая холодные злые слезы в крохотные кристаллики льда.

Поместье без Нарциссы Малфой казалось заброшенным, напоминая фамильный склеп, в котором кто-то, воспользовавшись парочкой бытовых заклинаний, навеки законсервировал ужасы прошлого и пожирающую душу тоску.

Земли, принадлежащие Малфоям, почти полностью покрывал туман, который полз неторопливо, пожирая всё на своем пути, оседая на ветвях и пожухлых травах клубящимся сизым покрывалом.

По щекам Астерии катились слёзы, но при всём желании она не смогла бы объяснить, почему она плакала. Она часто рыдала, скрутившись калачиком на своей половине кровати, пока Драко спал. Она задыхалась, обнимая себя руками, и стон рвался из её груди. Драко, замечая её подавленность, рылся в справочниках по медицине и предлагал обратиться к семейному врачу, забывая, что кроме физической боли, люди могут испытывать и душевную. Ей было одиноко.

Чего-то постоянно не хватало, чтобы она могла перестать чувствовать усталость, которая иногда с такой силой давила на её плечи, что перехватывало дыхание.

Драко уехал, оставив её и Скорпиуса одних в пустом поместье, уже привычно ничего не объяснив. А на днях от отца пришла записка, в которой он просил навестить его. Магнус писал, что болеет и боится, что недостаточно много времени успел провести с внуком.

Утерев глаза, Астерия глубоко вздохнула и вернулась в дом. Проходя по коридору, она старалась не слушать шепот портретов, который сопровождал её, куда бы она ни пошла.

— Марта, собери вещи Скорпиуса, — холодно сказала она, заглянув в детскую к сыну. — И можешь быть свободной.

Скорпиус сидел в кресле, прижимая к себе пушистого медведя, и внимательно слушал сказку.

— Вы куда-то отправляетесь, мэм? — Марта отложила в сторону книжку, которую она читала Скорпиусу, и поднялась на ноги. — Надолго?

— Домой, — только и сказала Астерия.

Это решение созрело в ней задолго до того, как уехали Драко и Нарцисса, но повода, чтобы сбежать, она не находила. Но теперь, когда в поместье каждый шорох усиливался многократным эхо, отражаясь от пустых стен, находиться в этом доме было просто невозможно. Да и отец, каким бы он ни был, все же заслуживал увидеть своего внука.

Как бы ей не было тяжело возвращаться домой, в Оксфордшире она хотя бы не будет одна. Эта мысль неожиданно согрела её и успокоила.

Родной дом встретил её запахом яблок и засушенных цветов, и каким-то уютом, будто и не было ничего из того, что могло бы омрачить воспоминания детства.

И хоть саму Астерию мать встретила сдержанным кивком, для Скорпиуса она чувств не жалела.

Оставив сына под присмотром бабушки и Дафны, Астерия поднялась на этаж, где была её старая комната и нерешительно остановилась у двери. Она не появлялась дома уже несколько лет, да и не думала, что когда-нибудь ей захочется, но теперь всё было иначе.

Она аккуратно толкнула дверь и шагнула внутрь.

Всё вещи были на тех же местах, где она их оставила. На письменном столе аккуратно были сложены пергаменты, перевитые лентами, старые учебники, сложенные стопкой, высились на краю столешницы.

В комнате было очень холодно и пахло затхлостью, будто никто не открывал окна уже несколько лет. Астерия нахмурилась.

— Милли, — негромко позвала она. Старая эльфиня появилась с привычным хлопком и сразу же поклонилась, черкнув по полу своими длинными ушами.

— Хозяйка Астерия, Милли так рада вас видеть, — залепетала она. — Если бы Милли знала, что хозяйка Астерия вернется домой, Милли бы испекла любимый пирог хозяйки...

— Милли, хватит, — одернула её Астерия и подошла к столу. Только сейчас она заметила, что столешница была покрыта изморозью. — Милли, ты не убиралась в моей комнате? Почему здесь так сыро?

— Милли не знает, — испуганно пискнула эльфиня, прижимая тонкие лапки к тощей груди. — Милли убирала, честно-честно, но здесь так холодно... Хозяйка Дафна сказала, что кондиционные чары отказали... Никто не знает... Здесь так холодно с тех самых пор, как вы уехали.

— И вы просто закрыли на это глаза? — Астерия подошла к окну и провела ладонью по стеклу, стирая пар.

— Хозяин Магнус сказал, что эта часть дома всё равно нежилая, — прошептала эльфиня. — Милли не знала, что делать, поэтому перестала стараться. Она поступила плохо?

— Нет, всё хорошо, — устало вздохнула Астерия, заметив, что эльфиня уже оглянулась в поисках предмета, которым можно было бы защемить себе пальцы посильнее. — Тогда приготовь нам со Скорпиусом постели в одной из гостевых, хорошо?

— Да, хозяйка Астерия, — Милли быстро поклонилась и исчезла.

Астерия вновь провела рукой по стеклу — оно больше не запотевало, да и в комнате стало ощутимо теплее.

— Кондиционные чары, — фыркнула она едва слышно. — Чего только не придумают, чтобы лишний раз обо мне не вспоминать. Люмос!

Лампы зажглись, освещая комнату тускло-желтым сиянием. На стенах заплясали тени.

Астерия сняла мантию и аккуратно повесила её на спинку стула. Потянулась к ящичку в столе, где хранила старые письма.

Чуть припорошенная влажной пылью стопка конвертов была на своем месте. Астерия уже собиралась закрыть ящичек, когда взгляд натолкнулся на какую-то фотографию, наверное, выпавшую из небольшого альбома.

Астерия потянулась к ней и застыла. С черно-белого снимка ухмылялся Теодор.

За окном ревел ветер, трещали сухие ветви деревьев, стучась в стекло. По полу гуляли сквозняки.

Пальцы Астерии дрожали, не позволяя выудить фотографию из ящика. А Теодор ухмылялся.

А она и забыла, как выглядела его улыбка. Таким далеким, чужим и страшным сейчас казался тот, кто когда-то был родным. И глаза его на снимке были совсем черными, смазанными, не имеющими ничего общего с теми, васильковыми, в которых плясали веселые искорки, когда он глядел на неё.

Сейчас Астерия видела в его глазах чистое зло. Его бледное лицо, наполовину освещенное светом от горящего камина, походило на восковую маску.

Этот парень не был её другом. Не мог им быть.

Астерия закрыла глаза, стараясь успокоить дыхание. Ей почему-то было безумно страшно смотреть на Теодора, хоть это и был всего лишь движущийся снимок, запечатлевший несколько секунд его жизни.

Черно-былая фигурка Теодора казалась чем-то инородным на этой спокойной фотографии, где, склонив головы друг к другу, о чем-то шептались Дафна и Блейз, а рядом, уткнувшись в какую-то книгу, сидела она, Астерия.

Астерия моргнула, и в эту самую секунду ей показалось, что на фотографии что-то неуловимо изменилось. Она еще раз вгляделась в снимок, но ничего не обнаружив, кинула фотографию в ящик и решительно задвинула его, приказав себе не забивать голову бессмыслицей.

Она поднялась из-за стола и покинула комнату, плотно закрыв за собой дверь. Решение вернуться в дом детства уже не казалось таким правильным.

На полках стояли фарфоровые куклы, одетые в пышные наряды. Между ними высились старинные часы, которые исправно отсчитывали время.

В ящике стола лежала черно-белая школьная фотография, а парень, который был на ней изображен, смотрел прямо перед собой, чуть склонив голову к плечу. И улыбка его, едва заметная раньше, совсем померкла.

Секундная стрелка на часах замерла, а затем бешено закрутилась в обратном направлении.

Какой же страшной силой обладают человеческие воспоминания! Пресловутая сила любви, столь обласканная вниманием писателей и философов из разных веков, была лишь тенью той силы, которой обладала память. Каждая вещь хранила чью-то историю, неосторожное слово или жестокую судьбу. Свидетелями скольких неверных решений могли стать какие-то старые часы, комод у кровати или фамильный сервиз. Сколько историй мог рассказать потрепанный дневник, залитый чернилами.

В каждой вещи хранился крошечный отпечаток человеческой судьбы. Зная это, темный маг эпохи Средневековья создал крестражи, выдвинув безумную теорию о разделении человеческой души. Его звали Герпий Омерзительный, создатель первого василиска, он был воистину одним из самых жестоких тварей, когда-либо живших.

Но одного не знал Герпий. В своих безумных эксперементах, опьяненный запахом пролитой им невинной крови и желанием стать бессмертным, Герпий забыл о порождениях человеческих ночных кошмаров. Герпий Омерзительный забыл о дементорах.

В погоне за бессмертием, расщепляя свою покалеченную душу на части, он упустил из виду тварей, бывших, наверное, еще опаснее, чем он сам. Твари, которые могли извлечь человеческую душу через поцелуй.

Крестражи забирали в себя лишь осколки души, дементоры же забирали её всю, тем самым навсегда преграждая путь, которым эта душа должна была покинуть земной мир, чтобы пойти дальше.

Дементоры — существа, рожденные тьмой и гнилью, выросшие во мраке и им же живущие. Слепые, они не ведали никаких чувств, кроме голода и огромного желания согреться.

Они не имели своей души, но им она и не нужна была. Они питалась душами людей, выпивая их, оставляя лишь пустую оболочку. Ведь что без души человек? Всего лишь механизм из костей и кожи, перевитый лентами мышц, нитями нервов опоясанный.

Но и дементоры, как всякая тьма, не могли жить вечно. Они гибли от солнечного света, сгорали, как всяка тьма сгорает при его приближении.

В тысяча девятисот девяносто восьмом году, после приведения в действие приговора о казни нескольких десятков Пожирателей смерти, всех дементоров, участвовавших в этом, по личному распоряжению Министра было уничтожено.

И так случилось, что душа Теодора Нотта, подпитываемая силой, которую давала ей память и любовь Астерии, не исчезла.

Привязанный к ней, он только набирал силу, а когда она решила отпустить воспоминания о нем, он был уже слишком материален.

Как воспоминание в дневнике Тома Риддла, тень Теодора Нотта жила своей жизнью, черпая энергию из старых вещей, хранящих память о нём.

Он мог покинуть дом, но он не хотел. Он ждал её, ждал упорно, как только мертвый может ждать, и Астерия вернулась.

* * *

Скорпиусу нравилось в доме Гринграссов. Он с восторгом осматривал каждый угол, носился по саду, раскидывая аккуратно сметенные в кучи листья. Но больше всего ему нравились лошади.

Они с Астерией всё утро провели в конюшне, наблюдая за Тицианом и Дольче, единственными конями, оставшимися у семьи Гринграссов.

— Было несколько жеребят из гранианцев, — сказала Дафна, отвечая на вопрос Астерии. — Но отец продал, чтобы расплатиться с долгами. Он и этих двоих хотел продать, но я уговорила его подождать хоть недельку. Чтобы ты смогла с ними попрощаться.

Астерия кивнула, доливая в поилку ячменного виски.

— Мама, — пискнул Скорпиус где-то у её ног. — Мама, а я когда-нибудь смогу на них покататься?

Старый Тициан фыркнул, мотнув золотистой гривой.

— Тише ты, — пожурила его Астерия и погладила по широкой морде. — Ты, конечно, старичок, но ты еще горы свернешь, верно? Хорошие мои...

Дольче поднял голову и грустно посмотрел на неё. И почему-то вспомнился тот день, когда они с Теодором мчались наперегонки через поле. И пыль клубилась под копытами огромных крылатых коней...

— Мам? — Скорпиус дернул её за подол мантии, привлекая внимание. — Так смогу я?

— Конечно, милый, — сказала она. — Когда подрастешь. Мы с тобой обязательно покатаемся.

— И папа тоже будет с нами? — Скорпиус с надеждой взглянул на неё.

— Да, наверное, — Астерия старалась, чтобы голос её звучал уверенно. — Я думаю, папа с радостью составит нам компанию.

— Хочу вырасти, — твердо сказал Скорпиус.

— Ох, я бы на твоём месте не спешила, дорогой, — засмеялась Дафна. — Это сомнительное удовольствие.

— Тётя, — Скорпиус поднял голову и посмотрел на Дафну, нахмурив белесые брови. — Тётя, я же на лошадках смогу кататься.

Астерия прикрыла рот ладонью, чтобы не рассмеяться, а Дафна сделала серьезное лицо и закивала.

— Ну, тогда конечно, милый, — сказала она. — Тогда конечно...

По прошествии стольких лет порядки в доме Гринграссов ничуть не изменились.

— Будь готова к тому, что теперь ты их любимая дочь, — шепнула Дафна сестре на ухо, когда они вместе накрывали стол для ужина. В её голосе был оттенок грусти, хотя заметно было, что она старалась не принимать происходящее близко к сердцу.

Всё было так знакомо, но, одновременно, несколько иначе, когда вся семья вновь собралась за одним столом. Астерия, сама того не замечая, держалась как Нарцисса, холодно и немного отстранено, Скорпиус притих, увлеченно размазывая по тарелке пюре. Дафна тоже молчала, хотя раньше она не упустила бы случая немного поболтать.

— Наконец-то ты стала леди, — сказала вдруг Антея, ничуть не смущаясь. — Видимо, Нарцисса имеет на тебя больше влияние, чем я. Но какая, в сущности, разница? Результат превзошел все ожидания.

— О чем ты, мама?

— Я к тому, что посмотрите-ка... Ты, та, от которой мы всё ожидали, что ты сбежишь однажды с каким-нибудь маглом, вышла замуж, да еще и за кого...

— За папу, — подсказал Скорпиус.

Астерия с удивлением смотрела на мать. Непривычно тихий отец молчал, меланхолично пережевывая мясо.

— За Малфоя, — продолжала Антея. — Родила сына, занимаешься его воспитанием...

Дафна бросила вилку на тарелку и с вызовом взглянула на мать.

— В то время как твоя старшая сестра...

— Что? — голос Дафны звенел от ярости. Астерия вдруг поняла, к чему был затеян этот разговор.

— Милли, — тихо позвала она. Эльфиня возникла рядом и поклонилась. — Отведи Скорпиуса в постель, я скоро буду.

Эльфиня кивнула и, взяв Скорпиуса под руку, исчезла.

— В то время как твоя старшая сестра, на которую мы возлагали такие надежды, знается с каким-то маглом, да еще и вздумала, что ей по силам работа мужская работа!

— Не смей так говорить о Сэме! — прошипела Дафна. — Ты понятия не имеешь, какой он, ты...

— Да я бы руки не подала такому, как он, — отрезала Антея, комкая салфетку. — Целительница... Вздумала такое!

— Я одна из лучших молодых целителей!

— Ты женщина! Женщина не должна заниматься мужской работой! Женщина должна быть хранительницей домашнего очага, женщина должна жить во благо мужу... Чистокровному, прошу заметить, не маглу!

— Сэм маглорожденный! — яростно бросила Дафна, вскакивая со своего места. — А ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Посмотри за окно, мама, времена изменились! Только ты продолжаешь жить какими-то средневековыми ценностями...

— Сначала вы отравили жизнь ей, — Дафна махнула рукой в сторону сестры. — А теперь принялись за меня. Но я не Астерия, мама. Давно было пора уйти, но я надеялась, что со временем вы поймете меня... Но я ошиблась. Счастливо оставаться.

Она аппарировала прямо из гостиной, в мгновение ока исчезнув в вихре складок своей мантии.

За столом было тихо. Магнус продолжал есть, будто происходящее его ничуть не касалось. Антея заливалась слезами, судорожно комкая в руках салфетку.

— Война давно закончилась, — тихо сказала Астерия, прежде чем покинуть комнату вслед за Дафной.

* * *

И хотя первым её желанием было вернуться в поместье, Астерия осталась в доме родителей. Все же, какими бы ни были отношения с родными дочерями, бабушка с дедушкой из старших Гринграссов были хорошими, а ради Скорпиуса Астерия готова была потерпеть. Да и просыпаться в доме, где кто-то жил, пусть и приходилось спать в гостевой спальне, было во много раз приятней, чем в пустом огромном поместье.

Астерии снился сад. Она, как и частенько в детстве, сидела с книгой под одной из раскидистых яблонь. Шумела листва, по высокой траве прокатывались волны, гонимые легким ветерком. Астерии снился знакомый голос, смеющийся, восторженный.

— Я тоже люблю шоколад, — говорил кто-то, чуть картавя. — Особенно шоколадных жабок. А еще я люблю мороженное. Клубничное. А ты какое любишь?

— Мама устала, не нужно её будить, — уверенно сказал кто-то. — Бабушка вчера её ругала.

Астерия резко открыла глаза. Подушка была немного сырой. Под боком возился Скорпиус, о чем-то кому-то рассказывающий.

Она резко повернула голову, но в комнате, кроме её и сына, никого не было.

— Милый, — Астерия пригладила Скорпиусу курчавые волосы. — Милый, с кем ты разговаривал?

— Доброе утро, — Скорпиус потер глаза и улыбнулся. — Я учил Тедди.

В руках Скорпиуса был его любимый медвежонок, и Астерия вздохнула с облегчением, не заметив, как сын покосился в угол комнаты, что-то проверяя.

* * *

К обеду через камин появился вымотанный Драко.

— Ты даже не оставила записки, — буркнул он, целуя Астерию в щеку. — Что я должен был думать.

— Но ты же нас нашел, — безразлично ответила Астерия.

— А куда ты еще могла пойти, — он пожал плечами. — По магазинам, разве что.

— Действительно, — сухо ответила она и поставила перед Драко чашку с горячим чаем.

— Не спросишь, как у меня дела? — спросил он, делая глоток.

— А ты разве ответишь? — Астерия накручивала на палец прядь волос. — Ты ведь такой таинственный офисный работник... Я уже привыкла.

Драко ничего не ответил, продолжая пить свой чай.

— Папа! — Скорпиус влетел в кухню, сопровождаемый эльфиней. — Па!

Астерии всегда было интересно наблюдать, как менялось выражение лица Драко, когда он смотрел на сына. Его глаза сияли теплотой, и она чувствовала, что так, как сына, Драко не любил, наверное, никого на свете. И Скорпиус отвечал ему тем же.

В те дни, когда Драко был свободен от работы, этих двоих друг от друга нельзя было отцепить. Они строили палатки из одеял, складывали вместе игрушечную железную дорогу, поезд на которой очень напоминал «Хогвартс-Экспресс» в миниатюре, а еще Драко учил Скорпиуса летать на игрушечной метле.

А Скорпиус тем временем увлеченно рассказывал Драко о Дольче и Тициане, жалуясь на то, что дедушка собирается их продавать.

— Ты обязательно должен на них посмотреть! — пискнул Скорпиус. — И еще, папа, хочешь секрет?

— Говори, — Драко наклонился к сыну.

— Я куплю их назад, когда вырасту, — страшным шепотом сказал Скорпиус.

— Может, сейчас? — предложил Драко.

— А можно? — глаза Скорпиуса стали как плошки. Он обернулся к Астерии: — Мама, можно?

— Спроси у дедушки, — предложила Астерия.

Скорпиус пискнул от волнения, змейкой соскользнув с коленей Драко и махнул рукой, зовя Милли. — Идем, Ми!

— Зачем тебе это, Драко? — прямо спросила Астерия, когда Скорпиус убежал. — Ты ведь терпеть не можешь лошадей.

— Но могу же я вас порадовать, — сказал он. — Послушай, Астерия, пойдем домой?

— Я приехала навестить родителей, — Астерия закусила губу и упрямо взглянула на Драко.

— Навестила и хватит, — Драко поднялся. — Собирай вещи.

Он небрежно бросил чашку в умывальник и отряхнул мантию.

— Нас пригласил Блейз, — сказал он. — Встретимся дома.

Драко аппарировал с резким хлопком, будто кто-то изо всей силы хлестнул кнутом. Астерии привычно подумалось, что этот звук очень хорошо отражал характер Драко. Такой же острый, грубый и колючий.

Когда близкие люди вдруг становятся чужими — страшно. Это чувство не холодное, не обжигающее. Оно никакое. Оно серое, оно вязкое, оно ленивое и обиженное, оно — ничто, потому что это очередная выжженная дыра в сердце. Общее становилось личным, личное становилось чужим. Собственная гордость спутывалась в один клубок, и иногда казалось, что она граничила с глупостью. И эта грань была совсем тонкой, почти кристально-прозрачной.

И Астерия была уверена, что любит Драко так же сильно, как и прежде. Но они были чужими людьми. И никакая любовь не могла этого исправить.

* * *

Через туманы Оксфордшира, припадая к мерзлой земле, крался странный зверь. Шерсть его была дымчатой, но на ней красовались грязно-бурые пятна, а на лапах его, худых и длинных, виднелись вкрапления рыжего.

Поднявшись на пригорок, койот задрал морду и, глядя на луну, взвыл. Его голос, походящий одновременно рычание, лай и скуление, эхом прокатился по окрестностям.

Выдав последнюю ноту, койот оскалился и прыгнул, растворяясь в тумане.

Инстинкты гнали её вперед, всё дальше и дальше в лес. Перед глазами расползалась красная пелена, смазывая все краски, но её вел ветер, и еще запах, густой, резкий, насыщенный, он обжигал её гортань, и она бежала, ориентируясь на него, не останавливаясь. Она была зверем, хищным и грациозным, и длинные лапы её легко отталкивались от мерзлой земли, засыпанной опавшей хвоей и сухими ветками.

Вдруг она остановилась. Запах стал отчетливей, острые уши улавливали теперь перепуганное биение чужого сердца. Она припала к земле, чувствуя, как мелко дрожит под лапами земля. Кто-то бежал навстречу, загнанный и испуганный, и она прыгнула.

Лапы черпнули воздух, но острые, как ножи, зубы успели вцепиться в горло, и она, извернувшись, бросила добычу на землю. От лап её по земле мгновенно стал расползаться иней, из пасти вырывалось ледяное дыхание. Перед ней лежала крупная лисица, бока которой слабо вздымались.

Она склонила голову над лисицей, и шерсть жертвы стала покрываться изморозью. В глазах лисицы, почти подернутых мутной пленкой, отражались зрачки зверя, которым она была. Сверкнули в темноте алые глаза, и она вцепилась в шею лисицы, чувствуя, как течет по горлу чужая теплая кровь, согревая ледяные жилы.

Она подняла голову, только выпив всё до последней капли. В голову ударили новые запахи, волна звуков и шорохов накрыла её. И в тот же момент что-то выдернуло её из тела зверя и потащило назад, сквозь лесную чащу. По лицу больно хлестали ветки, разрывая тонкую, уже человеческую, кожу до крови, оставляя длинные царапины на бледных руках.

Она забыла своё имя.

А затем спина коснулась воды, и Астерию поволокло на самое дно. В ужасе закричала она, выпуская последний воздух из легких, вместе с ним — тонкую струйку крови, которая расплылась над ней, как распустившийся красный цветок мака, и это было последним, что она видела, прежде чем темнота стала застилать её глаза.

Она забыла своё имя.

Имя. Кто она?

— Мама.

Как же сложно было вынырнуть. Поверхность озера заледенела, пропуская лишь слабый зеленоватый свет. Она ударила рукой, но ногти лишь зацепили толстую корку льда. Дыхания не хватало. Имя?

— Мама.

Астерия открыла глаза. Она была в своей постели, под её пальцами был не лёд, а теплый хлопок белой простыни, которую она судорожно сжимала.

— Мама, — взволнованно повторил Скорпиус, легонько тряся её за плечо. — Мамочка, просыпайся, сегодня Рождество!

Утро было солнечное, и на кровать падали тонкие лучи, путаясь в золотистых волосах Скорпиуса. Астерия приподнялась, и, проведя ладонью по лицу, как паутину стряхивая остатки сна, улыбнулась.

— С Рождеством, дорогой, — сказала она, прижимая Скорпиуса к себе. — Ты уже открыл свои подарки?

Скорпиус смешно затряс головой и протянул Астерии зажатую в кулаке липкую полосатую конфету.

Выходя вслед за Скорпиусом из комнаты, Астерия на секунду задержалась и бросила взгляд на кровать. Соседняя половина кровати была аккуратно застеленной, словно на ней никто и не спал. И она знала, что так и было. Драко посмел пропустить даже праздничный ужин, сославшись на дела, и не было ничего удивительного в том, что он так и не пришел домой тем вечером.

Декабрь выдался холодным. Поместье гудело сквозняками, содрогаясь от сильных порывов ледяного северного ветра. Даже невозмутимые портреты, прежде молчаливо взиравшие на новое поколение Малфоев, брезгливо морщились и просили перенести их из сырых коридоров в библиотеку, где было относительно тихо и уютно.

Разогрев для Скорпиуса молоко, Астерия сварила себе кофе и села напротив сына на кухне. Скорпиус вдохновенно рассказывал о подарках от дедушки и бабушки, а Астерия просто смотрела на него. И ей хотелось плакать. Сын был самым дорогим для неё человеком. Из-за сына они с Драко всё еще были в браке.

Именно их общая любовь к сыну сближала и. Их отношения трещали по швам, и они оба видели это, видели и молчали.

Молчание могло бы стать девизом их распадающейся семьи. Ни слова о прошлом, о настоящем, о будущем. Ни слова о мечтах, надеждах и страхах. Ни слова о кошмарах, мучивших их ночами, ни слова о разочаровании, что жгло сердце раскаленной острой иглой.

Для всех остальных их семья была недостижимой сказкой, идеальной и красивой. Их семья была похожа на хрустальную вазу. И никто не вглядывался в мелкие трещины, что покрывали её поверхность, никто не вглядывался в многочисленные «Репаро», что удерживали кусочки вместе. Осколки. Пыль...

Между ними была какая-то странная стена, которая возникала, если молчание пытались нарушить. Что-то происходило, но это «что-то» ускользало от внимания, будто юркая змейка, заклятая заклинанием для отвода глаз... Год за годом.

Иногда Астерии казалось, что всё еще можно спасти. Это случалось в те редкие моменты, когда Драко брал отгулы и проводил время со своей семьей. В большинстве своём такие дни выпадали на праздники, а на праздники было не принято выяснять отношения или говорить о делах. И они забывались... И были счастливы. На самом деле были.

Астерия чувствовала любовь Драко к ней, к сыну, и она обманывала себя тем, что это всё покроет, всё искупит, всё исправит. Она говорила себе, что любовь важнее понимания, важнее слов. Любовь сильнее всего, любовь всё изменит.

Любовь. В искреннем заразительном смехе сына, съезжающего на новых санках с горки, в маленьких морщинках — «гусиных лапках» — в уголках глаз Драко, в его улыбках, таких редких, а от того — ценных.

Волшебная сила из её детских снов, сказка, которую она так хотела воплотить в жизнь, единственная и искренняя её мечта. Любовь.

Пусть немного наивная, в чем-то — трогательная, робкая, глупая, слепая, а Дафна сказала бы — близорукая, она всё равно оставалась любовью, как птица с перебитой лапкой всё равно оставалась птицей. И, как и в случае с птицей, Астерия не оставляла надежды, что однажды её любовь исцелится.

За окнами разыгралась настоящая буря, и в мольбе Скорпиуса пойти на прогулку пришлось отказать.

Поместье засыпало белым снегом, а глаза Скорпиуса радостно светились.

— Как в сказке, ма! — радостно восклицал он, прижавшись носом к холодному окну в библиотеке. — Как ты думаешь, к обеду снег перестанет идти?

— Всё может быть, дорогой, — невнимательно ответила Астерия. Она шла мимо длинных стеллажей, пробегая кончиками пальцев по корешкам в поисках новой сказочной истории для Скорпиуса.

— Предлагаю поискать в соседней секции, леди, — с сильным французским акцентом проскрипел портрет неизвестного Астерии Малфоя. — Моя жена собирала различные предания, если Люциус не сжег их, они там.

— Спасибо, — Астерия, закусив губу, пробежалась взглядом по названиям. Но тома, наверное, за столько лет были расставлены в совершенно другом порядке, и Астерии попадались только мифы и легенды, связанные с Норманским вторжением.

Наконец, нужная книга была обнаружена.

Пока Скорпиус с восторгом разглядывал лепреконов на движущихся картинках, Астерия вернулась к книжным полкам. Одна книга сильно выделялась на фоне других. Она была тонкой, очень потрепанной, и выглядела так, будто собиралась рассыпаться на куски от одного только прикосновения. На грязной рыжей обложке, сделанной из кожи животного, не было никаких надписей. На всякий случай Астерия провела кончиком волшебной палочки над книгой, сканируя на наличие вредного волшебства.

— Мам, так ты почитаешь? — Скорпиус аккуратно перелистывал страницы. — Я уже выбрал историю.

— Да, сейчас, — откликнулась Астерия. — Погоди минутку.

Из чистого интереса Астерия открыла странную книжечку на середине и едва не ахнула. Со страницы на неё смотрели злые звериные глаза, нарисованные чем-то, сильно напоминающим засохшую за долгие годы кровь.

Подавив желание закрыть книгу и брезгливо запихнуть её подальше в стеллаж, Астерия все же взглянула на подпись. Строчки витиеватых букв струились по потрепанной странице.

« В ночи рождалось и набиралось сил новое зло. В тёмных непроходимых лесах, врастая всем своим существом в узловатые корни угрюмых деревьев, оно таилось, оно ждало, ибо теперь ему принадлежала гулкая вечность.

Сверкали алым пустые мёртвые глаза, блестела пена у клыков загнанного волка, каждый раз — нового, и лес усеивали звериные трупы... И чернела призрачная шерсть, и не оставалось ни зверя, ни птицы, которые бы не слышали его воя.

И шло оно неслышно, обдавая ледяным дыханием выбранную жертву. И загорались во тьме красные огоньки, и скребли землю невидимые когти. А когда развеивался туман, люди видели лишь человека, держащегося за сердце. Дрожащими пальцами указывал он во тьму, и с уст его, мертвенно-холодных, слетало в последнем выдохе: «Скукка».

Демон.

Гэллитрот.

Шак.

Адский пёс.

Гримм.»

Бешено стучало её сердце, когда Астерия возвращала книгу на полку. Холодный воздух обжигал лёгкие, по щекам хлестали ветки...

Она взглянула на свои руки. Длинные пальцы с аккуратными розовыми ногтями, обручальное кольцо, голубоватые прожилки вен. Она помнила их другими

— Как странно, — вырвалось у неё.

— Ма? — Скорпиус немедленно отозвался. — Что там? Уже идешь?

Тряхнув головой, Астерия решительно запретила себе анализировать свои кошмары и вернулась к сыну.

К обеду метель немного унялась. Скорпиус ерзал на кресле, поглядывая на окно — ему очень хотелось если не слепить снеговика, то хотя бы вываляться в снегу.

— Ма, можно уже? — спросил он нерешительно, от нетерпения стуча ладошками по подлокотникам старого кресла.

Астерия выглянула в окно, но не успела ничего ответить, потому что дверь библиотеки с шумом распахнулась, и внутрь заглянул раскрасневшийся Драко, мантия которого была усыпана снегом.

— А вы почему дома? — возбужденно выкрикнул он. — Там же красота такая.

— Ма, можно? Можно? — Скорпиус аж на ноги вскочил. — Я тепло оденусь, ну, мам?

— Ладно, — сдалась Астерия, глядя Драко в глаза. — Пусть Милли тебя оденет.

Драко проводил промчавшегося мимо сына теплым взглядом и обернулся к жене.

— Прости, — сказал он.

— Я волновалась.

— Прости, — повторил Драко, а затем вдруг потянул её на себя, озорно улыбаясь. — Пойдем с нами, Асти. На улице так хорошо.

И хоть на сердце было тяжело, Астерия улыбнулась ему в ответ.

А к вечеру Малфои традиционно уже принимали гостей. Поместье было украшено еще роскошнее, чем обычно, а несколько эльфов в белых накрахмаленных полотенцах и чехлах для чайника, что они нацепили себе на голову вместо рождественских колпаков, сновали между гостями с подносами. Подливали вино гостям вежливые официанты, специально приглашенные из дорогого ресторана.

Перила лестниц обвивали длинные гирлянды из остролиста и таволги, а холе сверкала сотнями зачарованных свечей высокая ель.

Когда они с Драко впервые совместно отмечали Рождество, Астерия спросила, зачем он пригласил к ним в дом столько гостей. Это были послевоенные годы, и поместье Малфоев все еще окутывал морок страшных вещей, происходивших внутри. Астерия не могла поверить, что хоть кто-то из приглашенных придет.

Драко тогда ответил, что главная черта многих — любопытство. А еще — желание забыть и начать с чистого листа. И он оказался прав.

И теперь, спустя столько лет, гости улыбались и смеялись, кружились в танце. Они действительно забыли, приняли Малфоев, как принимали всегда, что бы не сотворили представители этой семьи.

Англия приняла новых Малфоев, о которых знала лишь детали, короткие строчки из газет, полные вежливых канцеляризмов.

Вот Драко Люциус Малфой, молодой сотрудник Министерства магии, оправданный по показаниям самого Гарри Поттера. На Драко прекрасно сидит его мантия и плечи его всегда прямые — он внушает уважение, и, наверное, скоро выбьется в руководители одного из отделов.

А вот его жена, Астерия Малфой, чистая перед взором общественности, хотя, ходили слухи, что она сильно болела и однажды едва не умерла. Сражалась за Хогвартс, есть сестра, знакомая многим, кто обращался в Мунго — бойкая Дафна Уоррингтон.

У Драко и Астерии есть сын — пятилетний Скорпиус, улыбчивый кудрявый мальчишка.

Идеальная семья, отбеленная многолетними связями.

— О, а ты знаком с моей женой? — в голосе Драко было нескрываемое самодовольство. Астерия глубоко вздохнула и заранее вежливо улыбнулась, оборачиваясь.

Возле Драко, смущенно улыбаясь, стоял недавно назначенный старшим аврором Гарри Поттер, а рядом с ним, сунув руки в карманы, топтался вихрастый рыжий мальчишка лет шести, как Астерия могла судить — его старший сын, Джеймс.

— Да, мы знакомы, — Гарри подмигнул Астерии. — Рад вас снова видеть. Спасибо, — кивнул он официанту, который протянул ему бокал с вином.

— Взаимно, Гарри, — впервые за вечер Астерия искренне улыбнулась. — Здравствуй, Джеймс.

Гарри сурово взглянул на сына и тот, смутившись, пролепетал тихое:

— Здрасьте.

Драко нахмурился.

— Что-то я не припомню, чтобы мы уже встречались семьями, — удивленно протянул он.

— Нужно чаще ходить со мной за покупками, — поддела его Астерия и вновь обратилась к Гарри: — А где же Джинни? Разве она не с вами?

— Осталась с Лили и Алом у матери, — Гарри потрепал Джеймса по макушке. — Но мы с Джимом решили к вам заскочить, елками померяться.

— И как? — Драко гордо оглянулся на ель, которую бедные домовики наряжали целый день.

— У нас красивее, — буркнул Джеймс, и покраснел.

Гарри засмеялся и шутливо руками, глядя на хмурого Драко:

— Дети, что с них взять.

— Пойду, поздороваюсь с Браун, — фыркнул Драко и выдернул из рук Поттера бокал, залпом выпивая содержимое, прежде чем развернуться на каблуках и скрыться среди толпы.

— Извини его, — Астерия закатила глаза. — Он иногда ведет себя... Это уму непостижимо.

Она вздохнула и взглянула на скучающего Джеймса.

— Ты не против, если я тебя кое с кем познакомлю? — предложила она.

Джеймс пожал плечами. Астерия улыбнулась.

— Пойдем.

Джеймс как-то нехотя зашаркал ногами, топая следом. Краем глаза Астерия заметила, как Гарри влепил ему слабенький подзатыльник и что-то шепнул.

У самой ёлки крутилась стайка детей разных возрастов под предводительством Скорпиуса, за пояс которого была заткнута почти настоящая пластмассовая сабля.

— Скорпиус, дорогой, к тебе гости. Отвлекись, будь добр.

Скорпиус заинтересованно оглянулся и с восторгом впился взглядом в Гарри. Драко всегда был против того, чтобы сын слушал сказки про Мальчика, который выжил, но Астерия и сама росла, слушая их, и не видела в этом ничего дурного. Скорпиусу истории нравились, и Гарри явно входил в десятку его любимых героев, на ряду с Мерлином и Агриппой.

Наконец, стряхнув оцепенение, Скорпиус важно надул щеки и выпалил:

— Здравствуйте, — это к Гарри. И Джеймсу:

— Привет. Я Скорпиус Гиперион Малфой. Рад познакомиться, — скороговоркой протараторил он и решительно протянул пухлую ладошку Джеймсу.

Джеймс взглянул на отца. Тот кивнул.

— Джим, — громко представился Джеймс. — Джеймс. И зачем-то добавил: — Сириус.

— Привет, Джим Джеймс Сириус, — Скорпиус весь светился. — Пойдешь с нами играть? Мы — пираты!

И не дав Джеймсу опомниться, потащил его за собой, намертво вцепившись в его рукав.

— Надеюсь, они подружатся, — сказала Астерия, увлекая Гарри за собой, туда, где пили грог и разговаривали о политике — к взрослым.

Когда гости разошлись, было уже глубоко за полночь. Скорпиус, размазывая слёзы по лицу, всё же поддался уговорам отправиться в постель, эльфы, вооружившись мешками, традиционно упаковывали оставшуюся еду для приюта при Святом Мунго — традиционная для Малфоев благотворительность.

Астерия была уставшей, но, на удивление, настроение у неё было хорошее, и она тихонько напевала, расчесывая волосы перед зеркалом.

— Праздник удался, — протянул Драко, стягивая мантию. — Репортёр пообещал, что обязательно сделает заметку в Пророке с моей фотографией. Домохозяйкам понравится. Смотри в оба, а то уведут.

— Угрожаешь? — фыркнула Астерия, глядя на него через отражение.

— Да, — ответил он, и комната вдруг стала слишком душной.

— Драко...

Он убрал её волосы на одну сторону, открывая шею. Скользнул руками по ее телу, схватил, притянув к своей груди близко.

— Но я только твой.

— Что ты делаешь, — Астерия попыталась высвободиться, но Драко держал крепко. — Не так.

— Почему? — Драко на миг прижался губами к обнаженной шее. — Я хочу.

Астерия закрыла глаза, позволяя Драко развернуть её лицом к себе. Сухие губы Драко мазнули по её скуле, и Астерия еще сильнее зажмурилась. Хорошее настроение словно испарилось.

От Драко ужасно несло выпивкой.

— Не сейчас, — она уперлась ладонями в его грудь и отстранилась. — Ты выпил...

— И что? — Драко вновь потянул Астерию на себя. — Мы давно уже не спали вместе... Просто помолчи.

Драко уткнулся носом в её шею, жарко и сбивчиво дыша.

— Ты мне нужна сейчас, — пробормотал он, слегка задевая зубами тонкую кожу, от чего Астерия вновь дернулась. — Ты моя жена, — Астерия втянула воздух сквозь плотно сжатые зубы и попыталась расслабиться.

Руки Драко грубо скользили по её телу, и от каждого его прикосновения к горлу Астерии подступала тошнота. Что-то в этом всём было неправильным, грязным, и ей хотелось оттолкнуть его от себя, а затем долго тереть кожу, стирая с кожи отпечатки его пальцев.

Он толкнул её к кровати, навалившись сверху.

— Я так люблю тебя, — пробормотал он. — Моя лучшая девочка... Разреши...

Она кивнула, закрывая глаза.

Она всего лишь хотела, чтобы это закончилось скорее.

Она всего лишь хотела чувствовать себя иначе.

Она всего лишь хотела...

Драко откатился в сторону, сразу же отключившись, а она так и осталась лежать, сжимая в кулаках простыни. На губе выступила и обсохла капля крови.

Она не знала, сколько прошло времени. Комнату заливал лунный свет, а Драко вдруг захрипел.

— Что...? — она, наверное, успела задремать. — Драко?

— Всё нормально, — ответил он, поднимаясь с кровати. — Я сейчас.

Он сделал несколько шагов, а затем схватился за горло.

— Ако... — прохрипел он. — Ако...

И ей вдруг стало действительно страшно. Драко развернулся к ней, держась за горло.

— А... — вновь позвал он, вслепую шаря рукой в воздухе. И тут Астерия закричала. Потому что из открытого рта Драко полилась кровь. Густая, слишком темная, она хлынула страшным потоком, стекая по его голой груди.

— Акон..., — страшный, булькающий хрип, а затем его ноги подкосились и Драко осел на пол.

Трясущимися от ужаса руками она нашарила волшебную палочку на тумбочке и упала на колени радом с мужем, поддерживая его.

— Экспето патронум, — крикнула она. И из кончика волшебной палочки возникла прозрачная серебристая лисица и замерла, ожидая приказаний.

— Проклятие крови! Малфой Мэнор! В Мунго и к Дафне! Быстрее!

Патронус-лисица в два прыжка подлетела к окну, растворяясь в воздухе.

Хрип. Еще кровь. Глаза Драко закатывались. Перевернуть его набок было так сложно, руки скользили в крови. В комнате пахло смертью. Зубами раскусила бусину на ожерелье, влила в его рот зелье — только замедлит, она не знала, не знала...

. — Эннервейт. Эннерв...ейт. Прошу подожди. Эннервейт.

Дафна появилась в их с Драко спальне спустя минуту после того, как патронус Астерии, серебристая степная лисица, выпрыгнула в окно, спеша доставить послание.

Из горла Драко уже не лилась тёмная кровь. Он надсадно хрипел, всё его тело билось в конвульсиях, а его зубы стучали так страшно, будто стремились стереть сами себя в порошок. Его глаза закатывались, руки тянулись к лицу, оставляя красные борозды от ногтей на коже.

— Помоги мне, держи его руки, — быстро сказала Дафна сестре, падая рядом с Драко на колени. — Помощь скоро прийдет, все будет хорошо, ты молодец.

— Мама? — разбуженный криком, Скорпиус заглянул в комнату и обмер на пороге, готовый разрыдаться.

— Астерия! — Дафна опомнилась первой. Оттолкнув руки сестры, она указала ей на Скорпиуса. — Уведи его!

Она быстро водила палочкой над грудью Драко, и его тело понемногу успокаивалось. Астерия бросилась к сыну, быстро обнимая его и пытаясь успокоить начавшего всхлипывать Скорпиуса.

— Всё будет хорошо, детка. Папа заболел, но всё будет хорошо. Сейчас придут врачи. Не смотри, милый, не смотри, — шептала она сыну, а её собственные ладони, испачканные в крови мужа, мелко дрожали. — Всё будет хорошо, я обещаю... Папа просто заболел...

Раздались еще два хлопка аппарации.

— Сюда! — Дафна быстро уступила место другому целителю. — Я остановила распространение яда, но только на время, замкнула его в левой почке. Он принял тонизатор, и был реанимирован. Проклятие на яде не дает извлечь его из крови.

— Безоаров камень обратил действие яда, — доносились до Астерии голоса целителей. — Имеем дело с проклятием крови... Должны ждать «серых»... Протокол... Крововосстанавливающее...

Раздались еще два тихих хлопка аппарации, а затем еще один, резкий и оглушительный.

— Проверьте девушку и ребенка!

Как в тумане Астерия наблюдала за тем, как Драко укладывают на носилки два прибывших мага в серых мантиях. Один из целителей быстро осмотрел её и Скорпиуса, и заверил остальных, что всё в порядке. Хрип Драко эхом отдавался в ушах Астерии.

— Миссис Малфой, — аврор, рослый мужчина лет сорока, подошел к ней, — я — старший аврор Праудфут. Я уполномочен проводить вас и вашего сына в Госпиталь Святого Мунго, где вы будете под присмотром целителей и приставленных к вам авроров, но прежде я вынужден просить вас присутствовать при опечатывании вашего дома.

— Что? — Астерия не могла отвести взгляда от лужи крови на полу. — Зачем?

— На вашего мужа было совершено покушение, — терпеливо пояснил аврор. — В виду возникших обстоятельств, моей группе было поручено провести сбор улик и обезопасить вашу семью.

— Но я должна быть вместе с мужем, — Астерия пыталась унять собственную истерику. — Я должна...

— Миссис Малфой, — аврор переступал с ноги на ногу, поглядывая на ручные часы. — Я понимаю, но существуют определенные процедуры и наша инструкция требует вашего присутствия. Мои сотрудники должны приступить к опечатыванию. А после я лично доставлю вас в Мунго, таково личное указание Министра.

— Министра? Но...

— Я сама провожу их в Мунго, — подошедшая Дафна вытащила палочку и стерла с пола кровь прежде, чем Скорпиус увидел и её. — А вы, аврор... Праудфут, можете немедленно приступить к исполнению своих обязанностей. Моё имя — целительница Дафна Уоррингтон, укажите это в вашем рапорте, когда будете описывать причину отсутствия свидетеля.

Праудфут быстро черканул её имя в блокноте, затем кивнул и вышел из комнаты, на ходу вызывая патронуса.

— Пойдем, — Дафна потянула сестру за рукав. — Скорпиус, держись за мамину руку. Сегодня добираемся каминной сетью.

Они втроем одновременно шагнули в полыхнувший зеленым пламенем камин, а спустя несколько мгновений уже выходили из камина в приёмной Святого Мунго.

— Его доставили на пятый этаж, в палату «серых», — к ним уже спешил муж Дафны, дежурный целитель. — Всё, что я успел узнать — отравление белладонной и аконитом, усиленное действием проклятия крови. Поттера доставили минут десять назад. Диагноз тот же, но доза яда оказалась слабее — пожалели аконит.

— Поттер? — Астерия вздрогнула. — Его тоже прокляли?

Дафна остановила её властным движением руки.

— Что с допуском в палату? — спросила Дафна, накидывая протянутую мужем лимонную мантию.

— С Драко сейчас министерские, — заглянул он в папку, которую держал в руках, — из наших целителей только Сметвик. Секунду назад здесь был аврорский патронус — группа заняла весь пятый этаж, будет разумно устроить Астерию и Скорпиуса в одной из соседних палат, они всё равно приставят охрану.

— Ясно, — Дафна кивнула. — Приготовь тонизирующее, и, наверное, отвар лунных трав, я пока проведу их в палату...

— Тогда я притворюсь, что забыл отдать тебе предписание явиться в кабинет Главного целителя, — ухмыльнулся он. — Но не затягивай с этим. Министерские подняли всё на уши, можешь влететь на санкции.

— Лучше делать так, как хочет Министерство.

— С папой правда всё будет хорошо? — спросил Суорпиус, вытирая нос рукавом. — Мы идём к нему? Он выздоровеет?

— Обязательно выздоровеет, — серьезно сказала Дафна и пошла вперед, ведя сестру и племянника на пятый этаж.

Была поздняя ночь, пациенты спали в своих палатах, лампы слабо светились, вполсилы освещая длинные и пустые больничные коридоры. На пятом этаже белизну вдруг разбавил всплеск алого — у двух палат дежурили авроры, еще двое едва слышно переговаривались в дальнем конце коридора.

— Зачем они все здесь? — непонимающе прошептала Астерия. — Дафна, что происходит?

— Еще не знаю, — Дафна качнула головой и постучала волшебной палочкой по ручке дверей одной из палат. — Проходите.

Палата была маленькой, светлой, с несколькими узкими койками, стоявшими у стен.

— Скорпи, ложись, дорогой, — Дафна быстро взбила подушку на одной из кроватей и позвала Скорпиуса. — Поспи, сейчас поздно...

— Но я не хочу спать, как же папа? — Скорпиус запротестовал, но, взглянув на Астерию, которая устало привалилась к стене, вдруг серьезно кивнул.

— Молодец, — Дафна поправила ему одеяло. — Поспи, а утром вас уже пустят к папе.

— Ладно, — Скорпиус скрутился калачиком под одеялом и, спустя несколько секунд, тихо засопел. Он действительно выбился из сил.

Астерия в это время подошла к двери палаты, намереваясь прикрыть её, но аврор, уже стоявший у выхода, покачал головой.

— Но почему? — тихо спросила она.

— Не усложняйте нам работу, мэм, — ответил тот. — Мы должны наблюдать.

— Послушай, Астерия, — Дафна опустилась рядом с сестрой на край кровати, когда Астерия вернулась. — Я знаю, что тебе сейчас нелегко, но постарайся не паниковать. От Поттера сигнал в Мунго поступил несколькими минутами раньше, чем твой патронус добрался до меня. Если в этом замешан Поттер, это уже серьезно, понимаешь? Значит, всё Министерство уже подняли на уши, а, следовательно, Драко поставят на ноги хотя бы для того, чтобы понять, чем связаны эти два покушения. Не волнуйся. Асти, ты слышишь меня? Асти?

— Да, — тихо ответила Астерия, продолжая смотреть на свои руки. — Дафна, пожалуйста...

Сестра поняла всё без слов. Аккуратно проведя палочкой, Дафна прошептала «Эванеско», и пятна засохшей крови, что раскрашивала руки и частично мантию Астерии, исчезли.

Дафна ушла, затем пришел целитель, принесший тонизирующее, которое погрузило Астерию в туман спокойствия.

Она сидела на кровати, не шевелясь, и смотрела на коридор. Из палаты было видно большие лампы, наполненные голубоватыми шарами из света. Они кружились за тонким стеклом, и коридор озаряло мерцающее бледное сияние.

Мимо ходили авроры, словно разукрашенные в алый сторожевые псы, они оглядывались по сторонам, меряя шагами коридор.

Несмотря на принудительно выпитое успокаивающее зелье, Астерию продолжала бить мелкая дрожь. Скорпиус спал.

Астерия закрыла лицо ладонями, раскачиваясь из стороны в сторону. У неё не было сил на слёзы, выпитое зелье сковывало движения, не позволяя подняться на ноги и метаться по палате пойманной в клетку птицей.

О Драко не было новостей вот уже несколько часов. У дверей его палаты стояло два рослых аврора в алых мантиях. Астерия отняла руки от лица и вновь взглянула на них. Неужели они действительно охраняют её мужа? Но с каких пор Министерству было дело до клерков и их жен?

Ей сказали, что Поттер тоже здесь. Значило ли это, что Драко стал случайной жертвой в покушении на Главного аврора? Или наоборот? Неужели по прошествии стольких лет их семья вновь оказалась втянутой в скандал?

В любом случае, было очевидным, что её ждал допрос. То, от чего пытался уберечь её Теодор Нотт в далеком детстве, всё же пришло за ней.

И Астерии почему-то казалось, что Драко это просто так не подарят. В поместье отравили Главного аврора. В поместье бывшего Пожирателя смерти, того, кто смог чудом увернуться от суда, того, кому подарили свободу с барского плеча, кого помиловали, но не забыли, и не простили. И даже то, что Драко сам чуть не погиб, вряд ли бы что-то изменило.

Драко случайно подвернулся под руку. Или, может быть, отравитель решил свести давние счеты, поймав сразу двух зайцев.

Скорпиус спал. Сердце Астерии сжималось каждый раз, когда она думала, что её сын был в опасности в этот вечер. Её муж мог умереть в соседней палате. Она вдруг подумала, что никогда не простит его, если он оставит их.

Мир, который был разделен на хороших людей и Пожирателей смерти, никуда не исчезал. Все эти годы она жила в нём. Каждый приём в их поместье был лишним тому доказательством. К ним приходили, чтобы посмотреть, почему они до сих пор живы, почему дышат, почему позволяют себе улыбаться.

Понимание этого вдруг обрушилось на плечи Астерии невыносимой тяжестью, сдавило горло, больно кольнуло в груди.

Они столько лет бежали от прошлого Малфоев. Но от него нельзя было убежать. Никогда.

Она не была частью этого прошлого. Гринграссов так никогда и не вызывали на допросы, Магнус, стараниями Теодора, смог избежать прямых контактов с Волдемортом. Астерия никогда не была частью прошлого Малфоев. Но она была частью их настоящего, она сама носила их фамилию уже почти десять лет, и она чувствовала её тяжесть, которая теперь была такой несносной, что, наверное, будь Астерия на ногах, она бы пошатнулась.

Фамилия «Малфой» несла в себе слишком много горя. И Астерия вдруг поняла, что даже если в этот раз всё снова обойдется, беда найдет их.

Мысли, одна тревожнее другой, заполняли её голову.

Кривые петли улыбок, стягивающих горло удавкой, маячили у Астерии перед глазами. Она вновь вспомнила судебный процесс над Ноттом, вспомнила торжество на лицах присутствующих. Тогда они, жадные до зрелища стервятники, слетелись со всех уголков страны, чтобы посмотреть на торжество правосудия. Они хотели мести.

И вот она свершилась.

Астерия не боялась. Она давно поняла, что когда надежды нет, страха тоже быть не должно. Что бы ни случилось, чем бы всё ни обернулось, она знала, что надежды на хороший исход нет.

Даже если Драко ни в чем не виноват, даже если найдут тех, кто совершил покушения, прошлое не даст им жить спокойно. Оно обязательно напомнит о себе, как напоминает о себе хроническая болезнь, уснувшая на время.

Скорпиус спал. И Астерия думала, что отдала бы всё, что угодно, лишь бы её сын не был Малфоем.

От зелья клонило в сон.

Когда Астерия была маленькой, она мечтала о принце. Она мечтала влюбиться в него и отправиться вместе с ним в путешествие. Она мечтала о дальних странах, парусниках, море, валлийских драконах. Астерия думала, что когда Он придет за ней, когда он полюбит её, все её беды закончатся. Целые океаны пролитых слёз, целые моря, заключенные в одной слезинке, растворятся в Нём. И им должен был принадлежать вечер, наполненный запахом мёда и скошенной травы, и серенадами, которые выводили бы кузнечики. И бабочки, бившиеся в их сжатых кулаках, вырывались бы на волю, разгоняя яркими крыльями приближающуюся ночь.

Она выросла. Все её яркие мечты осыпались наземь серым пеплом, когда она сказала: «Да». И это был её выбор. Её детство утонуло во лжи.

— Миссис Малфой, — голос аврора Праудфута выдернул её из полусна, и Астерия быстро оглянулась на Скорпиуса, но измотанный переживаниями сын спал, тихо дыша.

— Миссис Малфой, — Праудфут оглянулся в поисках стула и призвал его одним взмахом палочки, установив напротив кровати, на которой сидела Астерия. — Мои люди закончили осмотр вашего дома, и с вашего позволения я бы хотел уточнить...

— Мой сын сильно устал за сегодня, — перебила его Астерия. — Я не позволю вам...

— О, не волнуйтесь, — Праудфут уселся на стул и вновь достал свой блокнот, — я успел наложить чары против прослушки, пока вы спали, всё, что мы скажем друг другу, никем услышано не будет.

— Министерству так не терпится приступить к допросу? — зло спросила Астерия, оценивающе глядя на аврора. Праудфут ухмыльнулся.

— Почему штатские так любят слово допрос? — деланно вздохнул он. — Впрочем, можете называть это как вам удобнее. На самом деле мне нужно лишь уточнить некоторые детали в списке гостей, ну и, как мне кажется, я должен прояснить обстановку для вас, раз уж мои люди приставлены к вам в качестве охраны.

— Уж потрудитесь, — Астерия сложила руки на груди. — Я действительно теряюсь в догадках.

— Муж и жена одна сатана, — едва слышно хохотнул Праудфут, но быстро принял серьезное выражение и заглянул в свой блокнот.

— Как вам известно, миссис Малфой...

— Называйте меня Астерией, — попросила она.

— Астерия, — кивнул аврор и продолжил: — Ближе к двум тридцати у вашего мужа проявились симптомы сильнейшего отравления. Нас проинформировали об этом сотрудники Мунго, несколькими минутами после того, как Главного аврора доставили с тем же диагнозом. Согласно выводу наших сотрудников, яд был принят ими приблизительно за пять часов до проявления первых симптомов, что указывает на то, что преступник, который подлил вашему мужу яд, предположительно мог находиться среди ваших гостей. Мы пока не знаем, кто именно это был, но во время обыска ваш домовой эльф показал нам список приглашенных официантов. Взгляните, пожалуйста, на эти фотографии...

Он протянул Астерии несколько снимков.

— Это сотрудники паба «Зелёный дракон», которые занесены в список ваших официантов. Вспомните, пожалуйста, может быть, вы заметили что-то необычное в их действиях, или кто-то из них был слишком настойчив, что угодно...

— Я... — Астерия растерянно просмотрела фотографии. — Я не помню, может... Может... Был один момент, но я не знаю, имеет ли это значение...

— Что угодно, — Праудфут открыл блокнот и приготовил перо. — Любая мелочь, которая показалась вам странной.

— Это не было странным... — Астерия покачала головой. — Нет, просто... Когда Драко с Гарри подошли ко мне поздороваться, Драко почему-то немного вспылил... И в руках Гарри был бокал. Ему принес его один из эльфов или официантов, я не знаю, но Драко забрал у Гарри этот бокал и выпил сам.

— Это может быть полезным, — Праудфут быстро записал то, что она сказала.

— Но чем? — Астерия взглянула на него непонимающе.

— Это значит, что нам следует усилить поиски Эрика Бауэлла, — Праудфут показал Астерии одну из фотографий. — Он единственный, кто не вышел на связь, а это наводит на определенные мысли.

— В нашем доме было столько политиков, а вы ищите официанта? — Астерия не знала, что и думать. — Даже если яд принес этот... Бауэлл, не кажется ли вам, что он уже давно сбежал из страны, изменив внешность... Может он с самого начала был под оборотным...

— Весь ваш персонал был тщательно проверен, — возразил Праудфут.

— Что вы имеете ввиду?

— Вы же сами сказали, что в вашем доме были известнейшие политики. Ваш муж сделал всё возможное, чтобы обезопасить их пребывание там. Наши службы проверяли персонал, так что оборотное можно исключить. Конечно, он вполне мог воспользоваться им после...

— Но вы так и не объяснили повышенное внимание Министерства к нашей семье и количество авроров, которые нас охраняют.

— Если целью был ваш муж, мы не можем допустить повторения того, что произошло, с его семьей.

— Но ведь ясно же, что целью не был мой муж!

— У меня создается впечатление, что вы не понимаете всей роли вашего мужа, — Праудфут вдруг нахмурился, — в Министерстве.

— О чем вы?

— Послушайте, мисс Малфой, — Праудфут захлопнул блокнот. — Я понимаю, что вам хочется, чтобы вашей семье ничего не угрожало и чтобы всё произошедшее оказалось чудовищной ошибкой, но на вашего мужа было совершено покушение в его собственном доме, когда никто этого не ожидал, и, судя по всему, это было тщательно спланировано. Кто знал, что Гарри Поттер посетит вас? Я убежден, что он сам не был до конца уверен, я хорошо знаю своего начальника, уж поверьте мне. И я слишком долго проработал на своём посту, чтобы не понимать очевидных вещей. Мне жаль, мне не хочется вас пугать, но яд нашел свою непосредственную цель.

— Но зачем кому-то травить клерка? — тихо спросила она, ничего не понимая.

Аврор взглянул на неё и побледнел. На его лице медленно проявлялось понимание, и то, что он осознал, напугало его до самых печенок.

— Вы не ... — Праудфут торопливо пролистал свой блокнот. — Но здесь ни слова о том, что вы не знаете... Черт возьми, мне не доложили! Теперь понятно, почему вы так себя ведете...

— Не знаю чего? — вскинулась Астерия. — Что я должна знать?

— Это ошибка, — замотал головой Праудфут. — Это ошибка, простите, я не знал, я только выполнял свою работу... Сегодня же напишу рапорт.

Он вскочил на ноги.

— Спасибо за помощь, миссис Малфой, — кивнул он. — Прошу вас не покидать Мунго до того момента, как ваш муж придет в себя. Здесь для вас самое безопасное место. До свидания.

— Пожалуйста...— попыталась остановить его Астерия, но зелье еще продолжало действовать, и она бессильно опустилась обратно на кровать.

Больше всего на свете Астерия ненавидела ложь. Ненавидела эту липкую паутину, облепляющую всё то, чем она дорожила. Недомолвки. Молчание. Она была сыта этим по горло.

Когда она решала, что всё уже хорошо, ложь, словно чумная серая крыса, вылезала из своей норы и кусала. И всё рушилось, превращаясь в прах. Её лучший друг лгал ей, и она потеряла его навсегда. Астерия лгала самой себе, и погрязла в быту, которого никогда не желала. А теперь... Чего следовало ей ждать? Сколько еще грязи и тайн вдруг обрушатся на её голову?

Ранним утром, когда только начало светать, один из авроров доложил, что Драко очнулся.

Астерия даже не взглянула на аврора, лишь холодно кивнув в ответ. Через несколько часов проснулся Скорпиус, сразу попросившись к отцу, но Астерия настояла прежде позавтракать. Когда терпеть выжидающий взгляд сына стало невыносимо, Астерия сдалась.

В палате, где лежал Драко, было солнечно. Это было прекрасное морозное утро декабря, и снег облеплял подоконник, сверкая сотнями кристаллов.

Драко был бледен. Его веки были красными, а губы почти белыми, лицо его было покрыто испариной.

— Я давно вас жду, — прошептал он, увидев Астерию, Скорпиуса и Дафну.

Скорпиус бросился к отцу, ощупывая его лоб, и взволнованно расспрашивая о самочувствии, Астерия молчала.

— Ты говорила с кем-то, — сказал Драко, глядя на неё поверх головы сына. Он не спрашивал, он утверждал, не требуя ответа.

— Что они сказали тебе? Кого они к тебе приставили?

— Скорпиус, подожди в коридоре с тётей, — попросила Астерия.

— Но, мам, — Скорпиус оглянулся на Драко в поисках поддержки, но тот кивнул. Плечи Скорпиуса поникли, и он поплелся в коридор вслед за Дафной, которая, прежде чем плотно закрыть дверь, наградила Астерию предостерегающим взглядом. Астерии было всё равно. Она устала.

— Если ты мне ничего не расскажешь, я уйду от тебя, — сказала она тихо.

— Сейчас? — Драко приподнялся на локтях и взглянул на неё. — Ты не можешь подождать?

— Или сейчас, или никогда, — сказала она твердо. Ей было всё равно. Она заслужила знать больше, чем какой-то некомпетентный аврор!

— Я убью того, кто не умеет держать язык за зубами, — прошипел Драко.

— Валяй, — легко согласилась Астерия. — Его зовут Праудфут. Убей его. Убей их всех. И меня тоже убей, потому что иначе не удержишь.

— Они доверили моё дело безмозглому... А Поттер? Почему дело не вёл Поттер?

— Он в соседней палате, — отрезала Астерия. — Говори.

— Тебе не нужно этого знать.

— Ясно, — сказала она тихо. — Ты выбрал.

— Нет, подожди, — Драко, пошатнувшись, поднялся с постели и шагнул к ней. — Я...

— Говори, — повторила она. Ей хотелось кричать.

— Я убью его, — повторил Драко тихо. — Убью.

— Говори! — закричала она. — Говори!

Драко закрыл глаза.

— Я хотел отделить работу от семьи, потому что хотел защитить вас со Скорпиусом. Не хотел, чтобы вы волновались, не хотел давать никому ни малейшего повода втянуть вас в мои дела, — вымученно сказал он. — И всё работало, пока они не стали доверять тайну первым идиотам Министерства.

— Скажи мне то, чего я еще не знаю! — перебила его Астерия. — Я имею на это право.

— Меня хотели судить, — Драко вновь сел на кровать, прижав ладони к вискам. — Меня, отца... Поттер, конечно, дал показания, чтобы приговор был мягче, но этого было недостаточно. Отцу светил Поцелуй. И тогда Бруствер, только назначенный министром, предложил мне сделку. И дал время подумать.

— Что ты должен был сделать?

Но Драко не слышал её вопроса, полностью погрузившись в воспоминания.

— Я хотел отказаться, даже зная, что тогда отцу ничего не поможет, я хотел отказаться. Мне хватило одного рабства, я не хотел быть послушным псом у нового хозяина Англии, черт возьми, я был сыт этим по горло. В тот день ты пришла в Министерство. И я вспомнил, что Нотта судят. И я понял, что не могу отказаться. Я был должен ему. Он выполнял мою работу, он делал то, на что у меня никогда не хватило бы духу, и это спасло мне жизнь. И я увидел тебя. И я понял, что должен хотя бы попытаться...

— Я согласился. Но было уже поздно. Я спас от смерти отца, но Нотт не захотел бороться. Я не мог ничего сделать.

— Я не сильно жалел о нём. Он знал, на что идёт, это был его выбор, его путь. А у меня был свой.

— Когда Лорд получил власть, многие отделы Министерства пали. Авроры, Отдел тайн... Прежние понятия были уничтожены. Бруствер пришел на пост, четко зная, чего и какими методами он собирается добиться. За считанные месяцы они реформировали Аврорат. А затем принялись за Отел Тайн. Из прежних невыразимцев в живых не осталось почти никого, а те, кто еще дышал, не годились для этой работы, потому что всем были известны их имена. И тогда Министерство принялось вербовать новых. Тех, кто был бы обязан им по гроб жизни. И я был в их числе. И я стал одним из лучших, потому что тогда мне не было, что терять. А затем появилась ты. Снова. И я понял, что никогда в жизни больше не должен отпускать тебя.

— Ты невыразимец, — повторила Астерия. — Не клерк из отдела контроля.

— Я не составил ни одного документа за всю свою жизнь, — криво усмехнулся Драко.

— Почему ты не сказал мне?

— Это не то, чем можно гордиться. И я сделал все, чтобы тебя и сына это не коснулось. Можешь мне поверить, я сделал все...

— А кто просил тебя об этом? Ты принял решение за меня, ты лгал мне, ты... Ты едва не погиб у меня на руках, Скорпиус видел тебя умирающим, вот чего стоила твоя ложь!

— Я дал Нерушимую клятву.

— Ты мог рассказать мне. Как рассказал сейчас. И если бы ты сделал это раньше, ты бы действительно не подвергал ни меня, ни остальных опасности. Если бы Праудфут продолжал считать, что я знаю, о чем он говорит, он бы нарушил клятву. И она бы убила нас обоих. Так ты меня защитил?

— И за это он поплатится. Я обещаю. Я найду всех, кто причастен, я разжалую и вышлю каждого.

— Но это твоя вина! Твоя вина! — она закричала, потому что больше не могла терпеть. Это было невыносимо. — У тебя были годы, чтобы рассказать мне, я бы не требовала от тебя большего, просто знать, кто тот человек, которому я доверилась, но ты молчал, ты отдалялся от меня, ты заставлял меня чувствовать себя виноватой, такой одинокой...! Зная меня, зная обо мне все, ты посмел так со мной поступить!

— Я не этого хотел.

Перед глазами все кружилось, все плыло.

— Если я останусь здесь всего на минуту дольше, Драко я, Драко я сойду с ума...

— Дай мне время. Я все исправлю...

— Замолчи! ЗАМОЛЧИ!

* * *

Через несколько дней авроры задержали Эрика Бауэлла. Опасения Драко не подтвердились — покушение действительно было рассчитано на Главного аврора, выступавшего за введение неугодных консервативным кругам Англии законов, должность же самого Драко продолжала оставаться секретной. Адама Праудфута понизили в должности, изменив память, авроры покинули поместье.

За окном было темно, темные снеговые тучи скрывали небо и звезды, хлопья снега кружились в диком танце, выл ветер. Тихо потрескивал камин, что был единственным источником света в комнате.

В стекло билась птица, напуганная метелью.

Порыв ветра, камин погас. Во всем доме было ни души.

— Где же ты, Гринграсс?

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ

....Бросилась она в Эгейское море и стала камнем.

http://www.pichome.ru/t1M

http://www.pichome.ru/t1U

http://www.pichome.ru/t1i

http://www.pichome.ru/t1k

В самом сердце Румынии, затерянный меж гор город Брашов, рыжел черепицей крыш. В узких улочках прижимались друг к другу миниатюрные желто-белые домики. С площади городского совета доносилась музыка, над Черной церковью кружила стайка серых голубей.

Неподалеку от Ворот Екатерины, между городскими улицами Поарта Шкей и Чербулуи, тянулась одна из самых узких улочек Европы, Страда-Сфория. Ее протяженность составляла всего восемьдесят метров, а в самом узком ее месте ширина едва достигала ста сантиметров. Для маглов и их близоруких относительно магии глаз это была всего лишь улочка-ошибка, проход для пожарных, случайность, забавная прихоть архитектора. Но если приглядеться, то в самом узком ее месте можно было заметить легкое дрожание воздуха, словно температура внезапно поднималась, воздух раскалялся, и можно было ожидать, что перед человеком вот-вот возникнет пустынный мираж. Иногда в улочку ныряли странным образом одетые люди, и, по словам некоторых глазастых туристов, они просто исчезали, не появившись, как того следовало ожидать, ни на улочке Поарта Шкей, ни на Чербулуи, словно они были теми самыми миражами, призраками в раскалившимся воздухе.

Румынские маги по праву гордились своей задумкой. В семнадцатом веке, когда представители магических общин всего мира приняли Статут о Секретности, в спешном порядке была построена улица Страда-Сфория, в народе иногда носившая названия Веревочной улочки или улицы Нить. Её предназначением было служить проходом из мира маглов, отвергших всё магическое, в мир, который стал убежищем для румынских волшебников, ведьм и некоторых вампиров, которые в 1749 году, прожив почти век в изгнании, вернулись на родину, и, после продолжительной войны, создавшей прецедент нарушения Статута, добились своего принятия в общину, надежно скрытую от глаз маглов.

Город, существовавший по ту сторону Страды-Сфории, носил название Тара Романеска, и насчитывал близко тридцати тысяч жителей. Как и множество других волшебных общин, город румынских магов застрял в атмосфере тех лет, когда его скрыли от глаз маглов. И, если в той же Англии маги медленно, но верно перенимали магловские изобретения и моду, притормозив где-то между девятнадцатым и началом двадцатого века, то румыны бережно хранили свою культуру и довольно резко реагировали на любые попытки внедрить в обиход что-то магловское.

Первое, что представало пред глазами, когда путник прибывал в Тару Романеску, была Базарная площадь, кишащая торговцами, знахарями и ремесленниками. Воздух был насыщен запахами целебных трав и зелий, под цветастыми тентами были спрятаны от солнечного света телеги с ингредиентами для снадобий, древние ведьмы, эти сухонькие старухи с зеленой кожей, расхаживали по площади, продавая из-под полы линялых мантий связки сушеных пальцев и языков.

Туристов всегда удивляло почти полное отсутствие почтовых сов — румыны для этой цели использовали дрессированных летучих мышей, на шеи которых цепляли серебряные браслеты с вязью рун. Именно это и стало когда-то причиной возникновения мифа о природе летучих мышей, которых маглы принимали за обернувшихся в зверя вампиров.

От Базарной площади, словно лепестки ромашки от сердцевины, расползались во все стороны улицы Тары Романески, заполненные стройными рядами двухэтажных домов под черепичной рыжей крышей, с цепочкой рун на кованых ручках входных дверей. Эти руны служили для отпугивания вампиров, которых, хоть и пустили в город много столетий назад, все же старались держать от себя на расстоянии.

Когда Астерия впервые увидела этот город, всё было ей в новинку. Но вот уже пятый год она со Скорпиусом жили в доме Люциуса и Нарциссы в Таре Романеске, в самом сердце Трансильвании. Драко остался в Лондоне, служил в Отделе тайн, но раз в месяц он приезжал в Румынию, чтобы встретится с женой и сыном. Такое решение было принято в тот день, когда Драко вернулся после отравления домой. Астерия не хотела развода, мало того, одна мысль о подобном исходе казалась ей отвратительной, но себя пересилить она не могла, и жизнь с Драко казалась еще невыносимей, чем раньше.

Она снова сбежала, как и много лет назад, попытавшись забыться. Но границ Англии было недостаточно. И она, собрав свои вещи, уехала в Румынию, где уже много лет жили Нарцисса и Люциус.

Астерия не собиралась задерживаться надолго. Ей всего лишь хотелось привести мысли в порядок, отдохнуть от гнета поместья, отдохнуть от Драко. Но один месяц сменял другой, Драко продолжал быть тем, кем он был, и ничто в Англии не тянуло её к себе. Наоборот, здесь, на чужой земле, она вдруг почувствовала себя лучше, словно в Англии вместе с Драко и проблемами осталось еще что-то, что не давало ей раньше спокойно спать, что мучило её, протягивая сквозь угольное ушко ночных кошмаров. Красные глаза, горящие в темноте огнем Преисподней, оставили её сны, оставшись там, в туманной Англии, вместе с такой далекой семьей.

Первое время Драко пытался её вернуть, а потом, словно отчаявшись, смирился, решив ждать. Он полностью ушел в работу, и Астерии казалось, что от этого разделения семьи всем стало только лучше. Конечно, это было не так, но другого выхода Астерия не видела.

Была еще одна причина, по которой Астерия решила остаться в Румынии. И этой причиной были горные заповедники. Люциус помог ей найти работу, научил вести бизнес, и наконец-то Астерия смогла сказать, что счастлива. Она была независимой и свободной, и это, хоть и доставшееся после огромной жертвы, было достойным того.

Вырваться из паутины, найти выход там, где выхода нет... Ей казалось, что она сумела. А годы шли. И приближалось время, когда Астерии Малфой пришлось бы вернуться в Англию. Скорпиусу исполнялось одиннадцать лет.

То лето было довольно прохладным, часто шли дожди, поэтому, когда в окно постучали, у Астерии, сидящей на кухне в обществе Нарциссы и пьющей чай, не осталось никаких сомнений в природе источника этого стука — летучие мыши в такую погоду не летали, оставалась только сова.

Недовольно поджав губы, Астерия поднялась со своего места и подошла к окну, впуская растрепанную и мокрую сипуху, к лапке которой был привязан белый конверт с восковой печатью.

Сунув сове в клюв печенье, Астерия отвязала конверт и вернулась за стол. Всё это время Нарцисса неотрывно наблюдала за ней, отставив в сторону свою чашку.

— Что ты намерена делать? — спросила она, когда Астерия разорвала конверт и, вытащив письмо, стала читать. — Выглядишь удивленной. На что ты рассчитывала?

— Вы знаете, на что я рассчитывала, — отрезала Астерия.

— Я бы не позволила Скорпиусу отправиться в Дурмстранг, — фыркнула Нарцисса. — Даже если бы сам директор Поляков приехал к нам с просьбой отпустить мальчика, я бы собственноручно спустила его с лестницы.

— Как вы не понимаете, — устало сказала Астерия, вновь отправляя приглашение обратно в конверт. — Скорпиусу было бы намного лучше и безопасней вне Хогвартса. После всего того, что там случилось. После всего того, что случилось с нами.

— Глупости, — крылья носа Нарциссы затрепетали от гнева. — Драко прекрасно учился в Хогвартсе. Ты сама там училась!

— И к чему это нас привело? — перебила её Астерия. — В любом случае, разговор бесполезен. Если директор Поляков отказал нам, другого варианта просто нет.

— А как же Шармбатон? — Нарцисса немного смягчилась. — Во Франции Скорпиусу было бы хорошо, Люциус мог бы попытаться договориться с директором о переводе...

— Вы же знаете, как Скорпиус относится к Шармбатону, — скривилась Астерия. — Сколько можно об этом говорить.

— Говорить о чем? — в кухню заглянул Скорпиус. Астерия замолчала, накрыв ладонью конверт, но взгляд Скорпиуса уже был прикован к нему.

— Мам, это... мне? — немного настороженно спросил он, вытягивая шею, чтобы лучше разглядеть гербовую печать.

— Да, — помедлив, кивнула Астерия. Скорпиус закусил губу.

— Можно посмотреть? — со странной интонацией в голосе спросил он. — Или ты так и будешь его прятать?

— Скорпиус...

— Астерия, отдай ему письмо, — не выдержала Нарцисса, выхватывая конверт из руки Астерии и протягивая его внуку. — Чему быть, того не миновать.

— Спасибо, бабушка, — Скорпиус как-то скупо кивнул и, сжав конверт в кулаке, отошел в другой конец кухни, устроившись на широком подоконнике.

— Оставь его в покое, — остановила невестку Нарцисса, когда рассерженная Астерия вытащила палочку, чтобы призвать письмо обратно. — Ты и так забрала его от друзей и отца. Позволь ему хоть в школу пойти ту, о которой он мечтает.

— Не делайте из меня тирана, — прошипела Астерия. — Вы знаете, почему я так поступаю!

Нарцисса скрестила руки на груди и отвернулась от неё, ласково глядя на Скорпиуса, который с довольной улыбкой уже во второй раз перечитывал приглашение в Хогвартс.

Астерия тоже взглянула на сына. Он был уже таким взрослым. Кажется, только вчера он, такой весёлый мальчик с вечно растрепанными светлыми кудряшками, носился по поместью, своими проделками оживляя всё вокруг. Каким звонким и заразительным был его смех, какой доброй была улыбка. Тогда он любил её. Куда только делся тот мальчик? Почему он вырос таким отстраненным? Что она сделала не так? В чем ошиблась?

Он сторонился её объятий, хотя в детстве с радостью взбирался на её колени и слушал сказки. Теперь же он был гораздо ближе к бабушке и Люциусу, чем к собственной матери. В глубине души Астерия чувствовала, Скорпиус злился на неё из-за Драко, не хотел понимать необходимости и вынужденного характера такого её поступка, но сын не хотел понимать её объяснений, и это было тем, что встало между ними еще тогда, несколько лет назад. А затем Астерия решила, что Скорпиусу лучше вообще не возвращаться в Англию. Сын не воспринял эту идею с восторгом, а от Люциуса и Нарциссы поддержки она не получила. Люциус, хоть и был убежден в превосходстве над Хогвартсом Дурмштранга, считал, что дурная репутация школы никак не может вернуть былое уважение к Малфоям, к тому же, не смотря на то, что в Румынии бизнес Люциуса шел довольно неплохо, старший Малфой хотел, чтобы Скорпиус жил именно в Англии, а не в этом, как он его называл, захолустье.

Скорпиус старался быть похожим на отца. По крайней мере, на тот образ отца, который он создал в своём воображении. Он даже пытался зачесывать волосы так, как это делал Драко, распрямляя ненавистные кудри. Он был серьезным, почти не общался со сверстниками, предпочитая читать книги. Скорпиус, почему-то, был свято уверен в том, что именно таким был отец в его годы. А Астерия и под страхом пыток не созналась бы, что именно её, а не Драко, характер был присущ Скорпиусу, потому что это было тем единственным, что у них еще оставалось общего, и она не хотела этого испортить.

Скорпиус, наконец, оторвался от письма, и поднял голову, взглянув на Астерию:

— Ты ведь разрешаешь? — спросил он настороженно. — Мама? Я ведь поеду в Хогвартс?

— У меня нет другого выхода, — ответила она.

— Вот и замечательно, — Нарцисса хлопнула в ладоши и поднялась. — Пойдем, Скорпиус, я помогу тебе упаковать вещи.

— Вещи? — Астерия нахмурилась. — А не рановато ли?

— Мальчик почти на целый год отправляется в школу, неужели ты не позволишь ему провести эти несчастные несколько недель с отцом?! — воскликнула Нарцисса. — Перестань думать только о себе, в конце концов!

— Скорпиус, иди наверх, — Астерия тоже поднялась и с угрозой смотрела на Нарциссу.

— Мама, я действительно хочу побыть с папой подольше... — тихо, но твердо сказал Скорпиус, не двигаясь с места.

— Мы об этом обязательно поговорим, — отрезала Астерия. — Иди наверх. Я сейчас поднимусь.

Закусив губу, Скорпиус вышел, не забыв хлопнуть дверью.

— Зачем вы так со мной разговариваете при нем? Зачем даете повод ненавидеть меня? — спросила Астерия у Нарциссы. — Вы ведь знаете, что я желаю Скорпиусу только лучшего.

— Ты не знаешь, чего хочешь для себя, а пытаешься решить за мальчика, — Нарцисса покачала головой.

— Я уже не маленькая девочка, хватит меня лечить! — в сердцах сказала Астерия. — Сколько еще вы будете смотреть на меня свысока! Я повидала не меньше вашего, пережила не меньше вашего, вам ли не знать! Я лучше знаю, что нужно моему сыну, потому что это мой сын, понимаете? Мой! Сын!

— А Драко всё еще его отец, чтобы ты там не придумывала, — твердо сказала Нарцисса. — И тут даже Люциус со мной согласится. Скорпиус должен вернуться в Англию. И ты должна вернуться. Мы и так слишком с этим затянули.

— У меня здесь своя жизнь.

— У тебя там муж, — сказала Нарцисса и ушла, оставив Астерию в одиночестве. Слова Нарциссы еще долго звучали в голове, и, почем-то, они действительно убедили Астерию. В конце концов, она уезжала с мыслью, что обязательно вернется. И время, возможно, пришло.

Она дала Драко две недели на подготовку поместья к их приезду, хотя Скорпиус порывался сорваться с места в тот же день, когда пришло письмо. Но Астерия хотела быть уверенной в том, что к их приезду Драко уберет всё то, чего ни она, ни Скорпиус видеть не должны были. В конце концов, они почти пять лет жили не вместе, и ожидать можно было всего. Даже другую женщину. Этого Астерия боялась, и к этому она была готова. Они с Драко иногда встречались, и она знала, что он любит её, и когда он целовал её она чувствовала себя самой желанной женщиной на свете, но это случалось редко, и как бы Драко не любил её, она не могла заставить себя поверить, что ему этого было достаточно. Но она не чувствовала ни ревности, ни раздражения. Всё было так, как она того пожелала. Разве можно было теперь жалеть о содеянном?

Англия встретила их дождем. Драко, одетый в дождевик, встречал их возле министерского автомобиля. Астерия и не знала, что он умеет водить. А Скорпиус, кажется, совсем не удивился.

До боли знакомые улицы, проносящиеся за окном, кованые ворота поместья, сверкающего и великолепного, словно после ремонта.

— Я, наконец, решился всё здесь перестроить, — сказал Драко, заметно волнуясь, когда Астерия остановилась у ступеней крыльца. — Всё, как ты хотела. А осенью будет хороший урожай яблок, — он показал на сад. — Тебе нравится?

— Мне — да, — вместо Астерии с восторгом ответил Скорпиус. — Пап, а Тимми еще у нас работает? А моя комната на каком этаже?

— Сейчас всё покажу, — засмеялся Драко. — Скорп, ну ты и вымахал за те недели, что я тебя не видел, — он похлопал сына по плечу. — Идём, столько всего нужно посмотреть... Астерия?

— Идите, я вас догоню, — Астерия попыталась улыбнуться. — Идите, — повторила она, когда Драко неуверенно закусил губу. — Я никуда не денусь уже.

— Идем, пап, — Скорпиус потянул Драко за руку. — Поверить не могу, что я дома.

— Я тоже, Скорп.

Проводив Драко и Скорпиуса взглядом, Астерия устало опустилась на белую мраморную ступеньку. В аккуратно подстриженных кустах пионов стрекотали кузнечики. Вдоль забора важно ходил белый павлин, которого когда-то попросил себе на День рождения Скорпиус. Маленький Скорпиус назвал птицу Гретой, отказавшись принимать во внимание тот факт, что «Грета» была явным самцом. Да еще и обладающим отвратительным характером самцом, надо заметить.

Здесь было совсем другое небо.

Астерия провела ладонью по прохладному мрамору поручня лестницы — в Румынии у них вообще не было крыльца.

Она привыкнет.

Сможет ли?

Она вернулась. Навсегда ли?

Через два дня Астерия встретилась с Дафной, которая к этому времени уже развелась.

— Он хотел большую семью, — сказала она. — Хотел жить со мной в богатстве и бедности пока смерть не разлучит нас. А я ... А я ...

Дафна выглядела плохо. Дафна выглядела сломанной.

— Почему я ничего об этом не знала? — спросила Астерия, заглядывая Дафне в глаза. Они были потухшими.

— Что бы это изменило? — ответила Дафна.

— Но ты любишь его...

— Это уже не важно, — Дафна улыбнулась как-то искусственно. — Так всё и должно быть. Я просто напрасно обманывала себя. Я такая, как Забини. Мне нельзя быть с хорошими людьми. Мне нужно знать свое место.

Она немного помолчала.

— Иногда я вижусь с отцом. Он спрашивал о тебе. Я сказала, что ты скоро вернешься. Он был рад.

В гостиной над камином всё еще висел портрет Нарциссы и Люциуса. Дафна долго смотрела на него, ничего не говоря.

— Навести отца, сестра, — сказала она наконец. — Если ты опоздаешь, то не простишь себе.

Астерия понимала, что Дафна права, но все же визит к отцу она решила отложить. Скорпиус может заглянуть к нему, если захочет, а она... Как-нибудь потом. Не знала, как смотреть Магнусу в глаза. Когда Антеи не стало, он сильно изменился. И это было слишком больно.

Всё было другим. Другое небо, другой воздух. Пыль. Трава. Неизменным остался только холодный мрамор.

На Аллее Диагон оглушительно кричали совы. Скорпиус немедленно загорелся желанием купить себе свою сову — Мораг Астерии был уже слишком старым, но затем купил крупного рыжего кота, один глаз которого был зеленым, а другой желтым.

— Мерзость, — фыркнула Астерия, глядя на него. Ей с детства не нравились коты, к тому же, у неё была аллергия, но Драко, которому кот понравился, пообещал варить для неё зелье. Скорпиус же немедленно назвал кота, делая всё назло матери, Мерзостью, и ничего в свою сторону слышать не хотел.

Затем Скорпиус обзавелся волшебной палочкой. Они с Драко отправились покупать новую метлу, а Астерия решила сэкономить время и заглянуть за мантиями к мадам Малкин, надеясь, что этот магазин еще стоит на своём месте.

Пробираясь через толпу шумящих магов, она вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд, и обернулась.

У одной из лавок, опираясь на корявую палку, стояла невысокая старая женщина с зеленоватой кожей лица. И она смотрела прямо на Астерию, и губы её шевелились, что-то быстро шепча. Тут Астерию нечаянно зацепил какой-то торопящийся волшебник, и она на миг отвела взгляд, а когда она вновь взглянула туда, никакой старухи уже не было. Наверное, её спугнул патруль авроров.

В самом присутствии ведьмы на Аллее не было ничего странного, как и в её пакостном желании кому-нибудь навредить. Они часто налезали сюда из Лютного переулка, чтобы продавать амулеты или запрещенные ингредиенты для зелий, и обычно боялись только авроров. Но все же Астерия не могла избавиться от навязчивой мысли, что эту старуху она уже видела. Что-то знакомое было в ней, в её одежде.

— А что, — спросила она у добродушной мадам Малкин, пока та быстро упаковывала новые мантии для Скорпиуса, — ведьмы всё так же пытаются тут торговать?

— Ой, миссис Малфой, — мадам Малкин покачала головой. — Знаете, вот просто не знаем, куда от них деваться. Всё лезут и лезут, и не поймешь, чего им тут надо, чего в Лютном не сидится? А авроры только и знают, что закладывать по рюмочке в «Дырявом котле». Вы, может, не знаете, но там сменился владелец. Ханной зовут. Куда старик Том делся, этого никто не знает, но это, вроде, племянница его. Так она этим аврорам скидку делает, вот они и... А мы страдаем. Всё пожаловаться хочу, да не знаю, будет ли лучше.

— Куда же Поттер смотрит? — удивилась Астерия.

— А что мистер Поттер? — мадам Малкин быстро пришивала на одну из новеньких мантий герб Хогвартса. — Мистер Поттер высокого полета птица.

Она протянула Астерии пакет с мантиями. Она казалась рассерженной.

— Если с размером не угадали, обязательно обменяем. Приходите еще.

Потянулись последние летние дни. Драко, взявший отпуск, проводил со Скорпиусом всё свое время, пытаясь наверстать упущенное. С Астерией он держался осторожно, словно ждал чего-то. Они спали в разных комнатах — Драко сам предложил, и Астерия была этому очень рада.

Она старалась привыкнуть к своей старой жизни. Драко терпеливо ждал.

Первое сентября настало совершенно неожиданно. Астерия оказалась совершенно неготовой к мысли, что Скорпиус уезжает и у неё не будет возможности видеться с ним каждый день. Она не думала, что будет так сложно его отпускать.

Драко, кажется, тоже пребывал в полной растерянности.

Утро было ясным, шумным и золотым. На вокзале было дымно, побледневший от волнения Драко толкал перед собой тележку с чемоданами Скорпиуса. Сам Скорпиус нёс клетку с Мерзостью. На них не оглядывались прохожие, как это бывало раньше, когда Астерия сама отправлялась в Хогвартс, в частности потому, что Драко был одет в черное пальто, а Астерия в бежевом деловом костюме, и они выглядели вполне обычно. Конечно, ботинки Драко были из драконьей кожи, на их автомобиле не было номеров, да и кот в клетке был громадным, но, если не приглядываться, они вполне сходили за не очень дружную семью богатых маглов.

— Ух ты, — Скорпиус аж присвистнул от восхищения, увидев «Хогвартс-Экспресс». — Я его не таким представлял!

Мимо промчался какой-то рыжеволосый мальчишка, дико размахивая руками.

— А вот и первый Поттер, — покачал головой Драко. — Скорп, помнишь? Ты его разок или два видел. У нас на Рождество был. Как там его, Асти? Джек?

— Джеймс, — поправила Астерия.

Скорпиус оглянулся на Джеймса, но тот уже скрылся где-то в клубах дыма, заполнявшего платформу.

— Поттеры тоже где-то здесь, — сказал Драко. — Воняет пренебрежением должностными обязанностями и носками со снитчами.

Скорпиус засмеялся, Астерия поджала губы.

Зато когда дым рассеялся, Драко фыркнул.

— Помянешь лихо.

Астерия наконец увидела Поттеров. Гарри, Джинни, семейство Уизли смотрели на них с Драко. Астерия улыбнулась Гарри, а Драко скупо кивнул и вновь отвернулся. Астерия последовала его примеру — проводницы уже начинали объявлять о посадке.

— Я занесу чемодан в купе, — сказал Драко Скорпиусу, — а ты пока побудь с мамой. Потом вместе занесем этот ящик.

Скорпиус кивнул и покрепче перехватил клетку с недовольным котом. Драко исчез в вагоне, Астерия несмело взглянула на сына. Она вдруг вспомнила, как сама впервые отправлялась в Хогвартс. Отец и мать неловко переминались с ноги на ногу и не знали, что сказать. Она не хотела, чтобы воспоминания сына были похожи на её собственные. Именно поэтому она и старалась сделать всё правильно, но на деле почему-то только портила.

— Я буду очень скучать по тебе, Скорпиус, — сказала она. Голос немного срывался.

— Мам, ты... — Скорпиус поставил клетку на землю. — Мам, ты будь с папой, ладно? Пожалуйста. Пусть всё будет как раньше, когда я приеду на каникулы. Мам. Ну не плачь.

— Я не плачу, — Астерия грустно улыбнулась и потянулась к волосам Скорпиуса, но затем быстро отдернула руку — он всегда злился, если Астерия так делала, потому что тщательно зачесанные волосы сразу же растрепались бы.

— Да ладно, ма, — Скорпиус как-то странно улыбнулся, показавшись Астерии совсем взрослым, и быстро обнял её. — Ты только не уходи от папы. И я тоже буду скучать. Правда.

Когда «Хогвартс-Экспресс» начал движение, Драко взял её за руку. Они стояли вместе и смотрели, как удаляется поезд. Они были вместе из-за Скорпиуса, и теперь он уезжал.

— Я уже достаточно наказан, не думаешь, — сказал Драко. — Давай начнем сначала?

Астерия не успела ответить.

— Малфой, Астерия, — Гарри окликнул их, и Астерия от неожиданности вздрогнула, её ладонь выскользнула из руки Драко. Они оглянулись.

— В первый раз всегда сложно, — Гарри держал за руку рыжую девчушку и зареванного мальчика. Рядом с ним стояла Джинни, немного пополневшая, но выглядела она хорошо. — Рон, — он кивнул на друга, — тоже сегодня Розу провожал. Глаза на мокром месте. А у Хью, — Гарри улыбнулся рыжему мальчишке, — вообще трагедия. Но ничего.

— У самого слёзы, — фыркнул Рон. — Привет, Малфой. И...

— Астерия, — быстро представилась она.

— Здравствуйте, — Гермиона Уизли подошла к ним, вытирая покрасневшие глаза.

— Если хотите предложить нам вступить в какой-то клуб или секту, — буркнул Драко, недовольный, что его разговор с Астерией прервали, — то лучше вам убить эту идею в зародыше.

— Не язви, у тебя это всегда плохо получалось, — Гарри закатил глаза. — Мы, на самом деле, только поздороваться. Да и то, не с тобой. А с твоей женой. Рад видеть, Астерия. Где он тебя прятал?

— Гарри, — Джинни строго взглянула на улыбающегося мужа. — Думай, что говоришь. Привет, Астория, — сказала она с нажимом на неправильную буку её имени. — Как ты?

— Прекрасно, — ответила Астерия, немного нахмурившись. Тон Джинни ей совершенно не понравился. Гермионе, кажется, тоже. Она удивленно взглянула на подругу и поспешила исправить ситуацию.

— Я была ужасно рада познакомиться, — сказала она. — Надеюсь, еще увидимся, да?

— Да не дай Мерлин, — отозвался Драко. — Я попытаюсь оттянуть этот момент.

К машинам они шли вместе.

— Останься, — сказал Драко, когда Поттеры и Уизли, наконец, разошлись.

Астерия ничего не ответила и села в машину.

— Это значит «да»? — спросил Драко, устроившись на водительском сидении. Он положил руки на руль и вопросительно взглянул на жену.

— Это значит «посмотрим», — ответила она.

Тем вечером Магнус Гринграсс увидел гримма, так и не дождавшись дочери.

Земля была черной, словно пепелище. Деревья стонали и пригибались к земле. Дом Гринграссов опустел.

Из старых друзей проститься с Магнусом пришли только Бэддоки, приходившиеся Гринграссам еще и далекой родней, и несколько министерских служащих, работавших с ним в одном отделе, пока Магнус не вышел на пенсию.

Низенький священник в развевающейся от ветра рясе говорил что-то об огромной потере для семьи, о чести и достоинстве, о ценностях и таинстве смерти. Астерия не знала, куда девать руки. Её взгляд скользил по лицам присутствующих, и её глаза были сухими. Дафна беззвучно плакала и Астерия думала, что она должна тоже плакать, должна скорбеть, но слёз не было. Астерия взглянула на Драко. Его лицо выражало равнодушие, но его рука лежала на плече сына, твёрдо, властно. Вот, кто был хорошим отцом, отстраненно думала она. Пусть Драко совершил множество ошибок с ней, но для Скорпиуса он был прекрасным отцом, надежным, достойным, он был рядом, когда Скорпиус в нём нуждался, и он очень старался всё исправить. Её же собственный отец даже на смертном одре сумел всё испортить.

Магнус Гринграсс, тяжело болея, оставил всё своё состояние Астерии, не упомянув Дафну ни в одной строчке своего письма. Дафна, которая, не смотря ни на что, была рядом, которая любила его, искренне и сильно, Дафна, которая сейчас сотрясалась от беззвучных рыданий, осталась ни с чем.

По земле полз туман, мерзкий липкий холод сковывал кости. Глаза каменных ангелов бессмысленно взирали на присутствующих. На серые надгробия падала листва.

Священник закончил свою речь. Драко, подняв волшебную палочку, нацелил её на гроб, который взмыл на мгновение в воздух, а затем плавно опустился в глубокую яму в сырой земле. Еще один взмах волшебной палочки и яма оказалась засыпанной землей, а сверху легла серая плита.

— Я побуду здесь, Драко, — сказала Астерия мужу, когда тот коснулся её локтя.

— Если ты этого хочешь, — отступил от Астерии он, беря Скорпиуса за плечо и аппарируя.

Они с сестрой остались одни.

Дафна смотрела прямо перед собой, её волосы черным облаком взметались вокруг её головы, повинуясь порывам дикого ветра. Высокие статуи ангелов и мучеников с богатых надгробий, молитвенно сложив мраморные руки, казались живыми. Словно они собрались посмотреть на человеческое горе и теперь впитывали его в себя по капле, словно вампиры, дорвавшиеся до свежей крови. Причудливые тени ветвей скользили по их идеально высеченных, но оттого не менее уродских и страшных лицах.

Астерия смотрела на сестру. Ей хотелось сказать что-то ободряющее, но нужные слова упрямо не хотели приходить на ум. А затем Астерия вдруг почувствовала злость. Да как посмел отец так поступить с ней, почему снова выбрал не ту дочь? Она вдруг вспомнила день, когда Магнус забрал её из Хогвартса. Шла война. Астерия была дома, а Дафна осталась одна в школе, брошенная собственной семьей и друзьями, ведь Блейза тоже не было рядом, не было Теодора, а Панси шарахалась даже собственной тени... Дафна была одна посреди всего этого безумия, в холодном Хогвартсе, который больше напоминал тюрьму. И виноват в этом был отец. А теперь, после всего того, что он с ними сотворил, он был причиной сестриных слез?

Астерия достала из кармана мантии конверт и протянула сестре.

— Что это? — хрипло спросила Дафна.

— Просто прочти.

Пальцы Дафны дрожали, когда она разворачивала тонкий пергамент.

— Я знала, что он так поступит, — сказала Дафна, скользнув взглядом по строчкам. — Но для меня это ничего не меняет.

— Нет? — спросила Астерия.

— Он мой отец, — Дафна смотрела на Астерию так, словно впервые увидев. — Что это должно было изменить?

— Он оставил тебя ни с чем, — сказала Астерия. — После всего, что ты вытерпела от него...

— Асти...

— Он бросил тебя в Хогвартсе, он позволил матери выгнать тебя из дома! Он вечно был всем недоволен, всегда это брезгливое выражение лица... Словно ему кто-то что-то должен... И теперь это!

От её вскрика с деревьев слетела потревоженная ворона.

— Замолчи, — в ужасе сказала Дафна. — Немедленно замолчи!

— Почему? — Астерия не могла остановиться. — Почему я должна молчать? Он отравил тебе жизнь, и мне тоже, если бы не он, многое было бы другим. Мама была бы другой. Мы были бы другими!

— Он мой отец, — повторила Дафна. — Я не знаю, почему я люблю... любила его, но это так. И я... для меня... Разве ты не понимаешь, почему он... Послушай, с тех пор, как он заболел, не было ни дня, когда бы он ни вспоминал о тебе. Он всё ждал, когда ты придешь, понимаешь? Он хотел увидеть тебя, поговорить с тобой. Да, он совершил множество ошибок, но это не... Отец же любил тебя.

— Это уже не важно, — Астерия смотрела на свои ладони. — В любом случае, я не стану забирать этот дом себе. Всё, что он мне оставил, твоё.

— Нет, — Дафна посмотрела на неё. — Он хотел, чтобы всё досталось тебе.

— Мне ничего не нужно, — ответила Астерия. — У меня....

— У тебя всё есть, — закончила за неё Дафна резко. — Не стоит так часто заострять на этом внимание, Асти.

— О чем это ты?

— Отец мечтал о том, чтобы ты простила его, и он оставил всё тебе. Тебе, которая за шесть лет ни разу не навестила его, и теперь ты смеешь отказываться?

— Дафна, какая разница, чего он хотел? Его нет, понимаешь? А тебе нужнее. Я об этом.

— Я поняла тебя, веришь, нет? — холодно спросила Дафна. — Но я не возьму ни галлеона.

— Но почему? Мне ничего не нужно...

— Боже, да я знаю, что у тебя всё есть, — Дафна почти срывалась на крик. — Мы жизни свои положили, чтобы у тебя было это твоё всё! Цени хотя бы это!

— Всё детство я молила небо, чтобы ты была хоть немного похожа на меня. И вот... — голос Дафны дрожал. — И вот теперь я вижу, что зря. У меня нет ничего, а у тебя — всё. Но заслуживаешь ли ты ? Я больше в этом не уверена.

— Дафна...

— А если умерла бы я? Дождалась бы я о тебя хотя бы уважения?

— Послушай, — Астерия потянулась было к ней, чтобы взять за руку, но Дафна оттолкнула её почти с брезгливостью.

— Оставь меня, — прошипела Дафна. — И не смей больше никогда говорить об этом.

Дафна вновь отвернулась к могиле.

— Дафна, — снова позвала Астерия. — Дафна, прости.

— Дай мне побыть в одиночестве, — прошептала Дафна.

Астерия сделала шаг к сестре, но затем передумала.

— Хорошо, — сказала она.

Ветер бросал бурые листья на плиты. Черные пепелища медленно затягивал туман. Астерия посмотрела на пергамент с завещанием в своих руках. Прежде чем уйти, она разорвала его на мелкие кусочки, которые сразу же подхватил ветер, унося.

Оставив сестру, Астерия направилась прямо в опустевший дом Гринграссов. Словно во сне шла она по истоптанной пыльной дороге с Вулверкотского кладбища. Недавняя злость, вспыхнувшая так внезапно, сменилась отчаяньем и глухой болью, от которой так сложно было дышать.

Невыплаканные слёзы душили её, могильный холод пробирался в самое сердце, словно не шла она, а всё еще была там, среди серых камней и внимательных статуй.

Почему? Почему так случилось? Почему никому из Гринграссов, похоже, не суждено было прожить счастливую жизнь? За какое преступление их так наказывала судьба?

Пустой дом, словно декорация, стоял меж засохших яблонь. И земля... Земля была черная, словно засыпанная дробленым углём, и на больных деревьях не было ни листочка.

Это был запах смерти и одиночества, его нельзя было спутать ни с чем другим. Истёртые кресла, запыленная каминная полка, старые часы, секундная стрелка которых застревала иногда в пазах, наталкиваясь на преграду в виде золотых украшений циферблата.

На кофейном столике лежал старый выпуск «Пророка», чуть пожелтевшая бумага трепетала от ветра, который задувал в открытое окно. Астерия вспомнила, как отец всегда сидел в своём любимом кресле, уткнувшись в газету, иногда закуривая, и тогда дым его сигар наполнял гостиную, а мама, тогда еще говорливая и бойкая, прикрывала рот платком, но терпела.

Она вдруг увидела их, занятых своим любимым делом. Отец рассказывал последние новости политики, мама вышивала узоры на новой скатерти, и в камине полыхал огонь.

Запах яблочного пирога.

Цветочных духов.

Всё было серым теперь.

Пустым.

И пахло смертью.

Она никогда не хотела такого для них. Она никогда не хотела других родителей. Даже в самые одинокие времена, она не осмеливалась пожелать иного, чем у неё было. И что бы она ни говорила, она любила их. Любила за то, что они были. Любила за то, что они вытащили её из безумия, в которое она медленно погружалась после проклятия и казни лучшего друга.

Она никогда не хотела, чтобы этот дом опустел.

А теперь всё вокруг казалось искусственным, небрежно слепленным из подручных материалов, вроде глины и грязи, будто голем из пепла, этот дом был таким же мёртвым, как и его прежние хозяева. И он был буквально пропитан тьмой.

Астерии казалось, что если она сейчас дотронется до обивки кресла, ткань немедленно расползется, словно растаявший воск, и оттуда начнут выпадать мерзкие белые черви.

Содрогнувшись от внезапно нахлынувшего чувства, Астерия бросилась к двери. Ей хотелось уйти, увидеть Драко и сына как можно скорее, сердце стучало в её груди так быстро, что она слышала его сумасшедшее биение, оно словно пыталось вырваться, чтобы выбраться из дома как можно скорее.

— Астерия, — позвал её голос, когда её пальцы коснулись дверной ручки, судорожно пытаясь её повернуть. — Астерия. Астерия. Астерия.

Шепот проникал, казалось, в каждую клетку её тела, наполняя ужасом. Она оглянулась, продолжая лихорадочно дергать за дверную ручку, но никого не было за её спиной.

— Астерия, — шептал голос в её голове. — Астерия. Астерия. Астерия.

Она не могла найти свою волшебную палочку. И дверь не поддавалась.

Этот голос только в её голове, всего лишь её воображение, убеждала она себя, осматриваясь в поисках палочки. Это ветер так сильно раскачивал ветви, это птицы так сильно взмахивали крыльями, это шорох занавески, скрип старых досок.

— Астерия.

Голос тянул её вглубь дома, невидимыми нитями оплетая её, словно марионетку. Ступенька лестницы издала какой-то странный, будто бы ноющий, звук, когда Астерия сделала шаг, ухватившись за поручень.

— Это всего лишь моё воображение, — прошептала она сама себе. — Я просто проверю, что там, наверху.

— Иди ко мне, — ныл дом. — Иди ко мне. Сюда. Иди же. Астерия.

Она толкнула дверь в свою комнату, и порыв ветра растрепал её волосы. Окна были распахнуты. Всё её книги, пергаменты, прежде сложенные на столе, теперь шелестели отдельными листами, что усеивали пол пожелтевшим ковром, словно гнилые листья.

— Астерия, — шепот отозвался мурашками по её коже. Её старый письменный стол притягивал взгляд. Когда она сделала неуверенный шаг к нему, тумбочка вдруг затряслась, будто в ней было что-то, что должно было вот-вот вырваться на свободу.

— Астерия, — голос толкал её в спину.

Она протянула руку и потянула за ручку, выдвигая маленький ящик. Связка старых писем. Засохший цветок. Книжечка в кожаной обложке. Черно-белая фотография, искаженная временем.

Астерия взяла фотографию, не задумываясь. И в этот же миг ощутила сильный рывок в области живота, словно крюк зацепился об её кожу, и теперь тянул куда-то, протаскивая сквозь пространство, сжатое до размеров игольного ушка.

Она упала прямо на грязный пол, опираясь ладонями на битое стекло, что давным-давно растолклось в мелкую пыль, и едва дыша. В полутьме трудно было что-то разглядеть, изрезанные ладони жгли и саднили.

— Прости, всё никак руки не доходят убраться здесь, — сказал кто-то, сидящий в кресле.

— Что ты такое? — спросила Астерия, пытаясь унять дрожь в голосе. Ведь она знала. Знала с самого начала, но не могла понять, как такое возможно.

— Разве я так сильно изменился? — засмеялся знакомый до дрожи голос. — Ты мне льстишь.

От него исходил странный туманный свет. Но он был здесь. Девятнадцать лет спустя он был здесь. Как это было возможно?

— Как ты... Как ты можешь быть здесь? — спросила Астерия шепотом. — Ты не можешь... Ты погиб... Так давно. Что ты такое?

— Уверяю тебя, — сказал Он, выходя на свет, — это я.

Это был человек. Или, это когда-то было человеком. Или это было то, что осталось от человека. Но она бы не посмела назвать Его именем её друга. Потому что её друг погиб из-за своей ошибки. Погиб очень давно. И Он, выглядящий как её друг, всё равно им не был. Не мог быть.

Астерия чувствовала себя так, будто попала в прошлое, словно ей снова шестнадцать и она отпускает лучшего друга на смерть. Он стоял перед ней. Тот же рост, комплекция, наклон головы. Даже кожа, кажется, была вполне настоящей, только силуэт казался чуть размытым, будто она смотрела на него сквозь пелену раскаленного воздуха.

Это было не его лицо. Похожее, но не его. Заостренные, словно высеченные в камне, черты. И взгляд. Сначала ей показалось, что он просто смотрит на неё как-то иначе, а затем поняла — нечем было смотреть. Два пустые провала виднелись из-под размытых век.

— Ты не Теодор, — повторила Астерия.

— Ошибаешься! — Он шагнул вперед и схватил её за руку. — Смотри на меня, Астерия, смотри, что ты натворила.

Захват Его пальцев был вполне материальным. В глубине провалов алело красное пламя. Изо рта его тянуло смертью.

— Я — он, — сказал Он. — Это я, слышишь. Это я. Смотри же на меня. Поверь мне.

Она снова бежала по лесу, ветки хлестали её по лицу и цеплялись в волосы. Инстинкты гнали её всё дальше и дальше. Затем рот наполнился кровью.

Лес был усеян трупами.

— Я не понимаю, — едва выговорила Астерия. Его лицо было так близко, если это только можно было назвать лицом.

— На дементорах всё не заканчивается, — прошипел Он. — Это только начало. Ты хочешь знать, как я существую? Меня вырвало из моего телa поцелуем самой темной твари, которая когда-либо существовала, и я погрузился в темноту. А затем всё повторилось. Я прошел сквозь Арку и вернулся. Я был собой, но я был ничем. Я не имел своего тела. Я вынужден был блуждать в лесах, пытаясь найти своё спасение, питаться падалью, вселяться в мелких животных, которые не могли вынести моего разума. Я жил, и я был мёртв. А затем я услышал голос. Твой голос. И я пришел на него. И я остался. Ты дала мне силу. Я смог создать себе тело. Но этого мало. Этого слишком мало.

Астерия вдруг почувствовала, что нечем больше дышать. Он возвышался над ней, когда только она опустилась на пол, когда упала. Она не видела ничего, кроме его ужасной фигуры, не слышала ничего, кроме его голоса. Всё погружалось во мрак.

— Ты дала мне многое, но я хочу получить всё, — сказал Он. — Ты могла вытащить меня, если бы захотела, но ты выбрала счастливую жизнь. Я не подарю её тебе просто так.

— Я ждал целых девятнадцать лет. Считай, что это был твой свадебный подарок, — засмеялся Он, опускаясь рядом с ней на колени. Его рука крепко держала её запястье, с каждой секундой становясь сильнее. Астерия не могла ничего сделать, всё вокруг расплывалось, его лицо, черные провалы глаз, тьма. И вдруг он отпустил её.

— А вот и твоё отныне и навсегда, — сказал Он вдруг. Его голос звучал неимоверно заинтригованно. — Знаешь, я надеялся, что он придет, но не может же всё складываться так идеально... Какие же вы глупцы...

— Астерия! — закричал Драко где-то на первом этаже, прибираясь через завалы.

— Нет, — прошептала Астерия. — Пожалуйста, нет.

— Тише, — засмеялся Он. — Тебе понравится. Я обещаю.

Едва Драко шагнул в комнату, его отбросило к стене. Астерия закричала, и голос её сорвался на хрип.

— Какая встреча, — выкрикнул Он. — Ты пришел немного раньше, я еще не закончил, так что уж прости за мой вид. Но это поправимо.

— Не смей тронуть её, — прошипел Драко, направляя на него палочку. — Тенебре эванесцент цито!

— Изгнание? — спросил Он, усмехаясь. — Могло бы сработать. Попробуешь еще раз? Хотя нет, что это я, сейчас ведь мой черед!

Он поднял руку и сжал пальцы.

Драко захрипел и схватился за горло.

— Прекрати! — закричала Астерия. — Прошу!

— Знаете, а я в вас разочарован, — сказал Он и Драко вновь полетел спиной назад, ударяясь об стеллажи. — Я оставлял следы, но вы не нашли меня. И теперь такая глупая, а оттого заслуженная, смерть.

— Я искал гримма, — Драко выплюнул кровь, скопившуюся во рту, и бросил быстрый взгляд на Астерию. Она всё старалась подняться, но не могла. Он прижимал её к земле, даже не глядя.

— Гримма? — Он засмеялся. — Ты правда веришь в эти сказки? Не существует адских псов. Есть только я, слышишь, Драко Люциус Малфой? Всегда был только я.

— Ты был в её доме всё это время, — сказал Драко. Это уже не было вопросом.

— Ну, не всё время, не будь таким наивным. Но кое-чему я действительно поспособствовал, ты прав.

— А трупы зверей — это тоже твоих рук дело? Ну, конечно. Ты ведь был анимагом, верно?

Он не ответил.

— Но как ты, — Драко лихорадочно искал новый вопрос, чтобы оттянуть время. — Как ты смог принять эту форму? Как ты стал таким материальным?

— Я с самого начала имел форму, — Он посмотрел на Астерию, которая смогла приподняться и теперь тянулась к палочке Драко, которую тот выронил. Он сделал движение рукой и Астерия закашлялась.

— Не смей её трогать, — проревел Драко, пытаясь вырваться из невидимых пут. — Клянусь, я сделаю так, что ты...

— Тише, друг мой, тише, — Он засмеялся. — Не обещай того, чего не сможешь сделать. Но, знаешь, я решил сделать вам обоим подарок. Прощальный, потому что на вашу свадьбу я уже подарил вам время.

— Сука, — зашипел Драко. — Что ты такое? Как ты выжил?

— Этот рассказ и будет моим подарком, — продолжил он. — Я не знаю, почему, но я очутился в своём доме. Запертый, словно в клетке, я ждал, пока кто-то появится. Но никто не приходил. До одного дня. Ты пришла, Астерия, ты, забывшая меня, пришла в мой дом и выпустила меня. И я пошел за тобой. Я надеялся, что ты сможешь помочь мне. Каким я был жалким. В моей голове была лишь одна мысль, лишь твоё имя. И я был с тобой каждый день. Ты проходила мимо, отказывалась замечать. Но ты была должна мне, я спас тебя, а ты не хотела спасать меня, а затем появился ты, Драко Малфой. Тогда я уже понял, где я нахожусь, понял, что я такое. Я — душа без тела. Я — отпечаток. Я — воспоминание. И источник моего существования — она. Поначалу мне приходилось каждый день проводить в её тени, но постепенно я набирался силы. Ты сделал ей предложение. Я покинул вас. Я смог принять облик зверя. Это было не очень сложно, но свою форму я долго держать не мог. Но я научился вселяться в зверей. В крупных бродячих собак, в основном. Однажды я даже сумел найти волка. Он продержался дольше всего. Я прикидывался гриммом и забирал жизни людей. Это было проще всего. Научился кое-чему новому, надо признать. А затем я решил, что пора прекращать быть мёртвым...

— Ты же был её другом, — с трудом проговорил Драко. — Ты же любил её. Отпусти её.

— Как ты правильно заметил, я был её другом, я любил её, — светя провалами глаз сказал он. — У нас с Астерией уже был кое-какой разговор. Она отказывалась верить, что я — это я. В чем-то она действительно права. Я — нечто иное. Я нечто большее.

— Теодор, — Драко пытался нашарить палочку. — Теодор, послушай, всё не должно заканчиваться так.

— Как ты сказал? — удивился Он. — А я и забыл, как звучит это имя. Но это не важно. Посиди пока тихо, я закончу одно дело, а потом сможем договорить.

Стекло хрустело под подошвами его ботинок, когда Он опустился рядом с Астерией и вновь взял её за руку.

— Другого выхода нет, — сказал Он успокаивающим тоном, вытирая большим пальцем слёзы с её щеки. — Знаешь, всё не так уж и плохо. Всё определенно могло бы быть хуже. Так что, выше нос, Гринграсс.

Драко бросился на него, хватая за горло, и оттягивая от Астерии. В миг, когда Он отвернулся, Астерия вдруг получила способность двигаться.

Драко изо всех сил оттягивал что-то невидимое со своей шеи, струя крови уже текла из угла его губ, и Теодор стоял над ним, сжимая свою ладонь в кулак, и пальцы Драко царапали пол, зачерпывая ногтями раскрошенное стекло.

Что-то блестело под креслом. Астерия из последних сил потянулась туда. Это был нож. Астерия уже видела его когда-то.

Складной нож с рукояткой из серебра, который Теодор всегда таскал с собой в карманах, а потом резал яблоко пополам, рассматривая серединку.

Воспоминания проносились перед глазами, и тут Астерия поняла, что она должна сделать.

Если это могло спасти Драко, она была готова.

Без него не было бы смысла.

Драко умирал.

Она должна поторопиться. Она обязана спасти Драко. Она обязана спасти его. Она должна.

Теодор существовал из-за неё. Значит...

Выше нос, Гринграсс.

— Я Малфой, — сказала Астерия, сжимая нож. Он обернулся, но было уже поздно. Астерия размахнулась и всадила нож прямо в своё сердце.

Время остановилось.

Она лежала на чем-то, что не имело ни запаха, ни цвета, и слушала оглушительную тишину, которая давила на барабанные перепонки с такой силой, что они готовы были разорваться. Она ничего не чувствовала, ничего не понимала. Вокруг была пустота. Может быть, она тоже стала этой пустотой? Может быть, её больше не было?

Сколько прошло времени? Несколько секунд? Минут? Часов? Может быть, целая вечность? Может быть, она растворилась во времени, может быть, Вселенная уже умерла, как и она?

Она не знала, были ли её глаза открыты, она не знала, кто она и откуда, она не могла почувствовать ни своего тела, ни того, что окружало её. Она лишь слышала тишину. А затем и тишина исчезла. Не стало больше ничего.

И в этот самый момент грудь пронзила ослепляющая боль, и всё стало принимать очертания. Она определенно лежала на чем-то холодном и влажном, и остром, и это означало, что она не растворилась, не стала пустотой, ведь она чувствовала то, что окружало её, а затем стала чувствовать и себя.

Вокруг было что-то. Она вдруг поняла, что стоит посреди леса, тёмного и мрачного, и это был лес из её детских кошмаров, его нельзя было спутать ни с чем другим. Она вдруг поняла, кто она, её имя пришло на ум внезапно, просто вспыхнуло в её сознании яркой искрой надежды. Она протянула руку и коснулась чего-то, и почувствовала под пальцами кору дерева, названия стали всплывать в её памяти. Деревья, мох, ветки, темнота. Всё это казалось таким реальным!

Астерия шла, легко отталкиваясь от земли, и это было странно. Земля была мерзлой, а ветви зарослей можжевельника царапали кожу так ощутимо, будто она была жива.

Но как это могло быть возможным? Разве не должно было всё прекратиться? Разве не должна была она исчезнуть? Неужели она не смогла переступить ту пограничную черту, и теперь обязана была стать бестелесным призраком, застрявшим между двумя мирами? Но разве призраки чувствуют? Разве могут ощутить они холод и шероховатость, разве могут они коснуться предмета, не пройдя сквозь него? Или всё это было впереди?

Она шла всё дальше и дальше, вглубь леса, потому что знала, что должна. Что ждало её там?

В небе сияли звезды. Луна была полной, и серебряный свет заливал небольшую поляну. Как резко контрастировала граница черного страшного леса с тем, что предстало перед глазами!

Земля под её ногами была усыпана сотнями тысяч маленьких белых цветов, ковром устилавших поляну. Шесть снежно-белых лепестков на каждом, острые, сияющие, словно лучи звезды.

На краю поляны стояла маленькая избушка, сложенная из поленьев, на крыльце сидела маленькая старуха с зеленоватой кожей, укутанная в серебристую шаль.

Увидев Астерию, она подняла голову, и хищно улыбнулась. Не успела Астерия опомниться от удивления, как она уже стояла перед этой старухой. Словно в том старом сне, о котором Астерия и думать забыла. Неужели такая была её смерть? Быть запертой в череде тревожных снов? А как она умерла? Астерия попыталась вспомнить, но не смогла.

— Разве не болит? — спросила старуха, тыкнув Астерию в грудь сухим пальцем с длинным желтым ногтем. — Ты только посмотри, как глубоко вошел.

Из груди Астерии торчал нож, и белое платье её было залито кровью. Но она ничего не чувствовала, только легкое покалывание.

— Всегда забавляли эти души, — пробормотала себе под нос старушка, и вдруг потянула за рукоять ножа, вырывая его из груди Астерии. — Никогда не знаешь, что они вспомнят поначалу. Кто-то помнит только свою смерть и упирается в это воспоминание, а кто-то расхаживает с ножом в груди, не предавая этому никакого значения.

— Кто ты? — спросила Астерия, с удивлением отмечая, что способна говорить. Её смерть всё больше и больше напоминала жизнь, и Астерия всё никак не могла найти этому объяснения.

— Ты знаешь, — сказала старуха, рассматривая нож в своих руках.

— Ведьма? — Астерия стояла теперь перед зеркалом, и старуха пряталась у неё за спиной, отражаясь в мутной ряби. Зеркальному двойнику Астерии было не больше шестнадцати лет, длинные волнистые волосы спадали по плечам, доставая до поясницы. Рана на груди поблескивала алой кровью.

Старуха не ответила.

— Но где я? — Астерия коснулась раны. — Я помню это место, и помню вас... Это ведь мой сон? Но почему я снова вижу его? Разве я не умерла?

— И да, и нет, — ответила ей ведьма. — Ты где-то на границе, и всё зависит именно от тебя — если найдешь выход, уйдешь, если нет, что ж, тогда это и будет смерть, я полагаю.

— Объясни! — взмолилась Астерия. — Что это значит? Почему я вижу тебя, и почему именно здесь? И что это за место?

— Это твоё сознание, — перья падали на пол, вылетая из-под шали старухи. — А видишь меня ты, полагаю, потому что моё влияние на тебя оказалось даже сильнее, чем я того хотела.

— Твоё влияние?

— Ой, мисс, умоляю, не плачьте, — ведьма вдруг стала корчиться, и голос её вдруг стал меняться. Астерия вдруг увидела в зеркале молодую женщину. Это была Анна, та самая, которую мать Астерии упорно называла «Аннет», та самая Анна, которая была рядом, которая утешала её всё детство.

— Я не понимаю, — прошептала Астерия. — Анна?

— Моя маленькая Астерия, — прошамкала ведьма с издёвкой в голосе. Она вновь приняла прежний облик.— Моя маленькая проклятая девочка. Конечно, я не могла так долго оставаться вдали от тебя, конечно, я была рядом.

Она противно засмеялась, и в её руках откуда-то появился гребень, которым она стала расчесывать волосы Астерии.

— Объясни, — вновь потребовала Астерия, пытаясь оглянуться. Но, как бы она не крутилась, Астерия всё равно оказывалась перед зеркалом, говоря с отражением.

— Что ж, беды с этого никакой не будет, даже если ты и выживешь, ты ничего не вспомнишь, — ведьма вновь стала преображаться и в зеркале вновь отражалась рыжеволосая Анна, хищно глядящая на Астерию.

— Теперь понимаешь? Всегда рядом, — ведьма вновь стала расчесывать волосы Астерии, и она почувствовала, как сила утекает из неё, струится из её тела. Но ведь она и так была мертва или вот-вот готова была умереть. — С тех самых пор, как мне тебя продали, я всегда была рядом с тобой.

— Продали? — прошептала Астерия.

— Твой отец, старый идиот, — засмеялась ведьма-Анна, — в ночь, когда ты родилась, он проклял небо и тебя саму, ведь он так хотел сына... Твоя мать держала тебя на руках, а он, рассыпаясь в проклятьях, случайно упомянул болотную ведьму всуе. И я услышала. А вы, слепцы, жили со мной бок о бок столько лет, пока я тянула из тебя жизнь... Пока ты не выросла...

— Мой отец позвал ведьму? — Астерия ничего не понимала. — Но как такое возможно? Я не верю.

— Ты росла под моим присмотром, — продолжила ведьма. — Мне нужна была твоя сила, твоя жизнь. Я питалась твоим счастьем, страхами, твоими кошмарами. Но ты росла, и справляться с твоей душой стало сложнее. У меня был лишь один выход — сделать тебя своей должницей. Я могла дать тебе всё, о чем бы ты только пожелала, и тогда ты бы стала моей. Для этого мне нужно было лишь одно твоё желание, одна маленькая просьба...

— Сказки о вечерней звезде, — вдруг вспомнила Астерия. — Ты рассказывала мне их перед сном. Ты говорила, что стоит только пожелать, и она исполнит самое сокровенное желание.

— Ты так любила эти истории, что убедить тебя в их правдивости не составило особого труда, — сказала ведьма. — Оставалось только выждать, пока ты решишься. Время истекало, твои родители стали подозревать что-то неладное, стали косо смотреть в мою сторону, стали что-то понимать... И вот, наконец, ты загадала желание. Ты попросила...

— Друга, — охнула Астерия, глядя в зеркало. — Это ты сделала? Это ты виновата в том, что случилось?

— С тем бедным мальчиком? — ведьма захихикала. — Может быть, отчасти. Я лишь привязала его к тебе, а уж то, каким он был, не было в моей власти...

— Что значит «привязала»?

— О, это простенькое проклятие, — ведьма махнула рукой. — Его душа не могла без твоей. Но ты не волнуйся, он и так симпатизировал тебе. Я лишь придала этому чувству привкус вечности. Прекрасный дар, если так подумать. Тебе не на что жаловаться.

Перед глазами Астерии промелькнуло перекошенное злостью лицо Теодора, Драко, что корчился на полу, она сама... Её смерть.

— То есть, он был со мной, потому что так пожелала ты?

— Что-то вроде того... Я подарила тебе прекрасные денечки, прекрасного друга... Чем же ты недовольна?

— Он хотел убить меня, — Астерия пыталась вырваться из зеркала. — Он был несчастен!

— Проклятие не делает людей несчастными, — отмахнулась ведьма. — Оно лишь связывает их. Несчастье же было предназначено тебе судьбой... Твоё имя, Астерия, разве ты никогда не задумывалась, кто ты такая? Что сделала с тобой твоя семья? Твой отец отверг тебя, а твоя мать наградила тебя Печатью Зевса — твоим именем, именем древней мученицы! Как я могла пройти мимо такого ребёнка? Девочка, которой предназначено было страдать, золотая жила для моего народа, источник стольких сил... Как я могла отпустить тебя? Нет, я должна была завладеть тобой, и я заключила с тобой сделку. Я дала тебе этого мальчика, а ты отдала мне своё счастье.

— Теодор больше не вернется? — Астерия вспомнила, что сделала. Она умерла, стараясь убить его.

— Думаю, нет, — ведьма покачала головой. — Ты провела что-то вроде ритуала отказа от его души, добровольно принеся себя в жертву... Не думаю, что у него хватит сил держаться за этот мир без тебя.

— Что же случилось дальше? — всё постепенно вставало на свои места. Астерия хотела знать, даже если она никогда не сможет воспользоваться полученными знаниями, если она действительно умирала в тот момент в реальности, если дальше её ждала пустота, она хотела знать правду. — Ты ушла? Когда я уехала в Хогвартс, ты ушла?

— На некоторое время. Иногда я посещала твои сны, чтобы знать, можешь ли ты быть мне полезной, но я держалась вдали — мне незачем было поддерживать с тобой тесный контакт, ты и так была моей.

Астерия вдруг увидела свет, который бил в окна хижины, словно огромные прожекторы стояли снаружи. Ведьма никак не реагировала на это, наверное, она даже не могла видеть то, что видит Астерия.

— На некоторое время, — Астерия чувствовала, что что-то пытается вытянуть её из сна. Она должна была поторопиться, чтобы узнать всё. — Что это значит? Ты еще возвращалась?

— У меня появилась возможность заключить еще одну сделку, — сказала ведьма. — Поэтому, да, я вернулась. Надо сказать, весьма успешно.

— Почему я этого не помню?

— Твоя сестра думала, что ты не выживешь.

— Что ты сделала? — с ужасом спросила Астерия. Свет в окнах становился ярче. — Что ты попросила у Дафны?

— Она сказала, что отдаст всё, что угодно, — на лице ведьмы появилась ухмылка. — Вот я и взяла...

— Что? — крикнула Астерия. Как же хотелось ей убить эту мерзкую тварь, что смеялась за её спиной. Если бы она только могла, если бы только... Свет полз по стенам, кожа Астерии странно мерцала. Она исчезала.

Астерия вспомнила Дафну. Её пустые глаза, её посеревшее от горя лицо, тихий голос. У Дафны не могло быть детей. Они с Сэмом вечно ругались, Дафна уходила от него, Дафна плакала, Дафна старалась забыться с Блейзом, который никогда её не любил, но и не требовал ничего... И всё это было ради Астерии? Очередная жертва, о которой она не просила? Еще одна загубленная ради неё судьба?

Всё вдруг засияло, слепя глаза, и исчезло. Невыносимая боль пронзила её тело, и голова наполнилась звоном, невыносимым, ужасным, оглушающими, и криком, наверное, её собственным, или чужим, и на глаза опустилась кровавая пелена. Она лежала на полу, на стекле, и всё её тело, кажется, было одной сплошной раной, одним сплошным месивом, как же было больно, она хотела жить, она так хотела жить, запах крови стоял в горле, жар растекался по каждой клеточке её тела, и она слышала чей-то голос, а затем всё снова погрузилось во тьму.

— Она скоро очнется? — спрашивал чей-то взволнованный голос. Астерия открыла глаза. Сначала она увидела лишь мутное цветастое пятно и моргнула. Мир постепенно стал принимать очертания.

— Я уже говорил вам, с минуты на минуту, — нетерпеливо ответил кто-то. — И прошу вас, не утомляете её, а лучше -  покиньте палату.

Астерия попыталась приподняться. Белые стены палаты в больнице святого Мунго зашатались, когда она оперлась спиной на подушку.

— Тебе нужно лежать, — Поттер подскочил к ней, бледный и какой-то уставший. — Не вставай.

— Воды, — прохрипела Астерия. Горло жгло.

— Сейчас, — Гарри поспешно призвал графин и, налив в стакан воду, протянул ей.

— Спасибо, — сказала Астерия, выпив всё. Стало немного легче, но мысли всё еще путались. Хотелось задать столько вопросов.

— Как ты себя чувствуешь? — Гарри присел на табурет рядом с её кроватью. — Уже лучше?

Он коснулся её руки, вглядываясь в глаза.

— Где Драко? — проигнорировав его вопрос, вскинулась Астерия, вспоминая, что произошло.

— В соседней палате, — Гарри налил воды и себе. — Я привез вас сюда почти сутки назад, с тех пор он не приходил в себя.

— Ты привез? — Астерия прижала ладони к вискам. — Что вообще случилось, как ты там оказался?

— Малфой... Драко, — поправился Гарри, — пришел ко мне пару недель назад. Сказал, что видел гримма у дома твоих родителей. Я не поверил. Сказал, что ему померещилось. Ведь ... ну ты же понимаешь, это всего лишь миф... Я сказал ему, что у него просто паранойя. Заработался, понимаешь? Слишком много на себя взял... Он вспылил, сказал, что сам со всем разберется, и ушел. А вчера, когда я был на задании, он появился в «Норе», попросив присмотреть за Скорпиусом, и исчез, не сказав ни слова. Как только мне об этом сообщили, я отправился к вам... Драко не было, я отправил ему патронус, но ответа не было. Я не знал, что и думать. А затем вспомнил о том разговоре, и решил проверить ваше поместье, но нашел только след от портала. Когда я пришел, вы оба лежали в груде осколков, а у тебя в груди был нож. Опоздай я хоть на минуту, было бы уже слишком поздно. И я до сих пор не понимаю, что же с вами произошло.

— Мой сын в Лондоне? — было так сложно воспринимать то, что говорил Гарри. Слишком многое мелькало перед глазами, слишком многое нужно было понять и осознать.

— Да, с твоей сестрой. Я оставил парочку своих ребят с ними, чтобы быть уверенным, что они в безопасности, пока я не разберусь, что произошло. Ты помнишь, что случилось? Я бы не стал тревожить тебя попусту, ты ведь только-только пришла в себя, но с этим нужно разобраться как можно скорее.

— Случился Теодор Нотт, — сказала Астерия тихо.

* * *

За окнами поместья буйствовала весна. По живой изгороди важно расхаживали павлины, на ветвях деревьев, словно маленькие изумруды, зеленели молодые листья. Шумела высокая сочная трава, аккуратные клумбы радовали глаз чайными розами, высаженные еще Нарциссой, и цветущие почти круглый год, за исключением зимы.

Белая занавеска то и дело взметала под потолок, надуваясь, словно парус.

В стекло упорно билась пчела, пытаясь найти выход из ловушки, в которую она попала, соблазнившись на букет весенних цветов. Ваза с  розами стояла на прикроватной тумбочке рядом с тарелкой, наполненной холодной водой.

Астерия сидела на краю кровати в их с Драко спальне, и то и дело опускала платок в эту воду, отжимала, а затем обтирала бледное лицо мужа. Драко лежал на подушках, укрытый по грудь тонким одеялом, его руки покоились у него на животе. Казалось, что он просто спит — грудь вздымалась и опускалась, было слышно, как он дышит. Но он не просыпался.

— Драко, проснись, — прошептала Астерия, беря его за руку. — Пожалуйста...

Но ничего не произошло, как и множество раз до этого. Никто не знал, что с ним, ни целители из Мунго, ни невыразимцы, ни авроры. Что-то произошло тогда, в доме Ноттов, но никто не мог сказать что. Воспоминания, которые невыразимцам удалось извлечь, не содержали ничего значимого, но они все еще не сдавались — Драко значил слишком много для Отдела Тайн, и они бились над тем, что вытащить его из сна, но с каждым днем надежда становилась всё призрачней, и способы исчерпывались.

Астерия зажмурилась, сглатывая ставший в горле ком. Сколько слёз было выплакано, у неё больше не хватало на них сил. Она взяла руку Драко и прижала его ладонь к своей щеке, прижимаясь губами к его запястью.

— Я так жду, когда ты вернешься ко мне, — прошептала она. — Я знаю, ты слышишь, и я знаю, что ты стараешься вернуться, ты не можешь не стараться, это был бы не ты, но, пожалуйста, Драко, пожалуйста, возвращайся скорее... Ты очень нужен мне. И Скорпиусу. Слышишь? Не смей нас оставить...

— Астерия, — Гарри вошел в комнату, даже не постучав, заставив Астерию вздрогнуть от испуга. С тех пор, как Астерия перевезла Драко домой, Гарри часто заходил к ним. Астерия не знала, зачем, и эти визиты начинали раздражать. Гарри словно чувствовал себя виноватым за то, что случилось с Драко, и это его сочувствие и вина было не тем, что могло порадовать Астерию. Ей хватало своего горя, она не хотела чужого, не хотела говорить с кем-то. Тем более, ей нечего было сказать Поттеру.

Погладив Драко по щеке, Астерия поднялась и направилась в коридор, молчаливо приказав Гарри следовать за ней.

Он был в своей аврорской мантии, алой, как кровь, в его растрепанных, как и всегда, волосах проглядывалась редкая седина. Его глаза смотрели на Астерию с каким-то непередаваемым выражением, будто-то бы сочувствием, и это невероятно бесило. Ей не нужно было его сочувствие. Ей нужно было, чтобы Драко открыл глаза.

— Как ты? — спросил Гарри, когда они вышли. Астерия не ответила.

— Я говорил сегодня с Чадом Боунсом, — сказал Гарри, поняв, что ответа на свой вопрос он не услышит. — Это невыразимец, который...

— Я знаю, кто это, — перебила его Астерия. Она знала всех невыразимцев поименно. Она знала всех, кто пытался помочь её мужу.

Гарри кивнул и продолжил:

— Да, прости. Так вот, им удалось просмотреть несколько воспоминаний, связанных с тем днем. Чад считает, что Нотт пытался вселиться в Драко, и, тем самым, он, не сумев удержаться в этом мире, затянул с собой и Драко. То есть... Есть большая вероятность, что его сознание заперто в мире... смерти. За Аркой.

— Что мы можем сделать? — быстро спросила Астерия. После стольких месяцев отсутствия всяких зацепок, даже такая информация казалось утешительной.

Гарри молчал.

— Говори! — поторопила его Астерия. — Почему ты медлишь?

— Из-за Арки дороги назад нет, — сказал Гарри. — Мне очень жаль. Мы не можем вытащить его оттуда.

— Нет, это не так! — Астерия отпрянула. — Всегда можно что-то сделать! Неужели вы даже не попытаетесь?

— Мы не знаем, как работает Арка. Это единственный проход в тот мир, но назад пути нет. Если кто-то пойдет туда, это будет означать его гибель... Прости.

Астерия обхватила голову руками, прижимаясь спиной к стене. Вдруг закружилась голова. Нечем было дышать.

— Нет, — всхлипнула она. — Нет, нет, нет, нет...

Она спрятала лицо за ладонями, дрожа всем телом. Она не могла больше так, душу разрывало на куски, и та полубезумная вера, которую она выстраивала внутри себя из осколков, по кирпичику возводя неприступную стену уверенности в том, что всё будет хорошо, теперь рушилась.

Она не заметила, как он оказался рядом, прижимая к себе. Не было сил вырываться, что-то вообще замечать. Было только горе, которое душило её, веревкой накинутое на шею, было только горе, её беда, её беспомощность, её бесполезность. Зачем ей было жить, если его нельзя было спасти.

Гарри шептал что-то успокаивающее, но ей было всё равно. Она рыдала у него на плече, комкая его мантию в сжатых до боли кулаках. Вдруг он отстранился, придерживая Астерию за плечи, глядя на неё с какой-то сумасшедшей решительностью. Он прижался губами к её шее, толкая спиной к стене. Она замерла, словно кукла, в его руках. Осмелев, он коснулся её губ своими, нежно, будто утешая. Астерия не шевелилась и не отвечала. Она больше не плакала, просто стояла, дрожа, как осиновый лист, и её глаза были широко раскрыты.

— Астерия? — Гарри, тяжело дыша, отстранился. Его глаза были потемневшими, и это было отвратительно. Её трясло.

— Как ты посмел? — прошептала она дрожащим от ярости голосом. — Как ты...?

Астерия похлопала себя по карманам мантии в поисках своей волшебной палочки, но она, наверное, осталась на кровати, руки Астерии дрожали, но уже от злости.

— Астерия, — Гарри попытался придержать её за плечи. — Я просто хотел тебя поддержать, я...

— Ты, — прошипела она, словно разъяренная кошка, толкая его в грудь. — Ты... Как ты только посмел!

— Ты! Ты виноват в том, что случилось! Если бы только послушал его! Если бы только поверил! Этого всего могло не быть! И ты! Посмел! Придти! И ты смеешь! Говорить со мной! Касаться меня?! Когда он там, в соседней комнате!

Она сорвалась на крик. Злость и ярость, и вся та боль, что годами копилась в ней, теперь рвалась из груди почти звериным рычанием, истерикой, которую она не в силах была остановить, но она и не пыталась. В эту минуту она ненавидела его. В эту минуту она хотела причинить ему такую же боль, заставить почувствовать всё то, что ей пришлось пережить.

Гарри попытался придержать её, успокаивая, вновь прижать к себе, он словно не понимал, как она ненавидела его, но делал только хуже. Дрожали стекла.

— Я всегда думала, что ты не такой, как все, — прошипела она. — Ты же... Как ты только посмел!

— Я не... — попытался оправдаться он. — Астерия, это не то, что ты подумала... Я...

— Молчи, — сказала Астерия, внезапно успокоившись. Шагнула к нему, вглядываясь в глаза за стеклами очков в золотой оправе. Он смотрел на неё с сочувствием, с теплотой. Он волновался за неё, он...

Склонив голову к плечу, словно о чем-то задумавшись, Астерия вдруг положила ладони ему на плечи, приподнявшись на носки. Провела по плечам, чувствуя под пальцами плотную ткань алой мантии, шагнула ближе. Он смотрел на неё недоверчиво и заворожено, словно он уже забыл, что пытался оправдать свои действия, и сердце его стучало, как сумасшедшее. Астерия скользнула ладонями по его бокам, по белой рубашке, прижалась еще ближе. Гарри не успел и глазом моргнуть, как его же собственная волшебная палочка оказалась прижатой к его горлу.

— Никогда больше не приходи, — прошипела Астерия, сощурив глаза. — Мы и без тебя справимся.

Она швырнула остролистовую палочку ему под ноги и рванула дверь в их с Драко спальную, с грохотом закрывая её перед носом у Гарри.

Только тогда она устало опустилась на пол, прислоняясь спиной к стене, и дала волю слезам. Драко спал, ничего не видя и не слыша, и за стенами поместья Малфоев буйствовала настоящая весна.

И возжелал её могучий Зевс, но вырвалась она из его объятий, обратившись в перепёлку сизую, полетела она от него, но догнал её разъярённый Зевс, и бросилась она тогда с небес в море синее, но превратил её в наказание Зевс в камень. И отшлифовали воды глубокие камень этот драгоценный, и выбросили на берег песчаный. — Астерия, легенда от Овидия.

Резкий хлопок аппарации расколол ночную тишину на куски, и в узкой улочке Лондона появилась фигура в темной мантии с капюшоном, накинутым на голову.

Осмотревшись по сторонам, Астерия взмахнула волшебной палочкой. Серебристая дымка, сорвавшаяся с кончика волшебной палочки, плавно опустилась на землю, становясь лисицей.

— Найди её, — приказала Астерия патронусу. Лисица, припав к земле буквально на мгновение, сорвалась с места, ведя свою хозяйку в короткий переулок.

Держа наготове волшебную палочку, Астерия последовала за лисицей, стараясь ступать как можно тише.

Тень скользнула у мусорных баков, и Астерия моментально крикнула:

— Инкарцеро! — и тонкие веревки, что вырвались из её палочки, окутали фигуру в грязной мантии. Та забилась, пытаясь выпутаться, и патронус немедленно прыгнул на неё, призрачными лапами придавливая похожее на жуткий грязный мешок тело, и существо завизжало от боли, потому что всякая ночная тварь боится света патронуса. Астерия поспешила к своей пленнице, вновь вскидывая волшебную палочку, потому что на землю стали сыпаться черные вороньи перья.

— Куда-то собралась? — крикнула Астерия. — Импедимента!

И вновь забилось в путах связанное тело, меняясь, рассыпались по земле рыжие волосы, и под ногами у Астерии корчилась уже Марта. Та самая, что когда-то жила в её доме, приглядывая за Скорпиусом.

— Ты думала, что я тебя не найду? — спросила Астерия, возвышаясь над ней. Её буквально душило торжество. Столько месяцев охоты, столько бессонных ночей. И вот она нашла ту, что сломала её жизнь. — Ты думала, что сможешь сбежать от меня? Инферналио патендо!

— Чего ты хочешь? — взмолилась ведьма, воя от боли. Она вновь стала дряблой старухой с зеленоватой кожей. — Всё сделаю, только перестань! Перестань!

— Пришло время платить по счетам, — сказала Астерия, с отвращением глядя на скорчившееся подле её ног создание. — Ты вытащишь моего мужа из Арки смерти...

Прочь от реки забвения!

Не вей

Венков из аконита в брызгах яда.

Пусть не целует лба или бровей

Цвет белладонны, злое зелье ада.

Из ягод тиса четки не плети.

Пусть скарабей и сфинкс ночной не станут

Психеей траурной, и не спеши

Сову избрать наперсницей в пути.

Тень к тени льнет,

и быстро в ней завянут

Порывы горькие твоей души.

Китс, "Ода меланхолии"

— Расскажите о себе, — сказал волшебник, сидевший напротив.

— На тему?

— Все, что придет к вам в голову, все, что вы считаете важным. Все, что сделало вас тем, кто вы есть.

— Почему это имеет значение?

— Простите?

— Почему для вас имеет значение то, кто я есть, если основная цель этой профессии стать тем, кем попросят сверху.

— Мы хотим узнать, насколько вы готовы терять.

— Мне нечего терять.

— Расскажите нам об этом. Расскажите нам о ваших родителях.

— О моих родителях? Вы знаете всё о моих родителях.

— Мы хотим знать, что знаете вы.

Он обвел взглядом зал. Члены комиссии неотрывно смотрели на него, их лица были лишены эмоций, они просто наблюдали. Он сжал и разжал кулаки. — Это займет время.

— Мы никуда не спешим. Начните с простого. Где и когда вы родились.

— Я родился в доме, по полу которого гуляли сквозняки. Я родился зимой. В семье, в которой все друг друга любили, но в которой не разговаривали о любви.

— Расскажите о вашей матери.

— Моя мама... Моя мама была слабой.

— Ваша мать была слабой. Почему?

— Она не добивалась ответа.

— А вы всегда добиваетесь ответа?

— Да.

— Поэтому вы хотите эту должность?

— Нет.

— Вы не хотите ответов?

— Я знаю ответы на все вопросы, которые касаются моей семьи и меня. Больше у меня вопросов нет. Не осталось.

— Вы хотите эту должность, чтобы убеждать от ответов, которые вы нашли?

— Разве не все приходят сюда с этой целью?

— Вы кажитесь осведомленными во многих сферах.

— Я внимателен.

— Расскажите нам о вашей матери.

— Вы пытаетесь сломать меня?

— Мы просто задаем вопросы. Вас так легко сломать?

— Нет.

— Тогда расскажите нам о вашей семье.

— Моя мама была несчастным человеком. Слабым. В чем-то это была ее вина, в чем-то нет. Знаете, иногда говорят, что виноваты звезды? Это про мою маму. У нее была высокая виктимность.

— Вы злы на свою мать?

— Нет. И да. Она была очень одиноким и закрытым человеком. Таким всегда тяжело.

— У неё была тяжелая жизнь?

— Она родилась в день, когда шел дождь. Вода на болоте была высокой. Стояла осень. Отец моей матери... В то время он выпивал, сильно выпивал. Раньше его семья держала лошадей, но он прогорел. Одно за другое, вынужден был устроиться на работу в министерство, а он ненавидел это место всей душой. А тут еще и его жена только и знала, что рожать дочерей. На его жене было какое-то старое родовое проклятие, и моя мать была последним ребенком, которого она могла привести в свет. Отец моей матери, мой дед, он был человеком мелочным, готовым вскипеть по любому пустяку, и жизненные трудности, и постоянное пьянство — они не добавляли ему хороших качеств. Он хотел сына, чтобы тот помогал ему с его бизнесом, но родилась моя мать. В тот день он был пьянее обычного. Он вспылил, и закричал, что еще одна дочь ему не нужна, болото ее побери. Он кричал и кричал это в дождь, и он был услышан.

— Вы ненавидите деда?

— Он не был человеком достойным. Он был трусом. Это просто... объективное замечание, у меня едва ли есть к нему какие-то чувства.

— А к вашей бабушке?

— Я мало что знаю о ней. Она была... вечно на грани. Не самая умная женщина, раз она назвала мою маму так. А ведь имя диктует судьбу.

— Вы верите в судьбу?

— Вы знаете, что она существует.

— Мы говорим о вас, не обо мне.

— Верно. Мы говорим обо мне, то есть... Вы хотите услышать о моей семье.

— Да, продолжайте.

— Моя мама выросла в доме, окутанном чарами, с людьми, которые сначала смотрели сквозь нее, а потом не понимали, откуда в ней столько недоверия и неприязни. Моя мама... Я сказал, что моя мама была слабой, но это не так. Моя мама... Моя мама была как бабочка в сетях. Моя мама... У моей мамы была красивая душа, хорошая душа. Но она не была самой смелой. Не умела идти до конца. Никогда не брала, всегда отдавала. Приносила себя в жертву во благо других, потому что это все, чему ее научили близкие — жертвенности. Она нуждалась в ком-то, кто помог бы ей выбраться, в настоящем друге, но все, что у нее было, только висело на ней оковами и тянуло вниз.

— Она была совсем одинока?

— Из друзей у мамы была только сестра... И еще.

— И еще?

— Вы, правда, хотите услышать историю, которую вы знаете? Вы...

— Продолжайте рассказ, кадет.

— Друг моей матери был старше ее на год или на два. Он был сыном Пожирателей смерти, из семьи Ноттов. С самого детства он только и слушал истории о том, как его мать должна быть отомщена. Якобы... Кто-то из Ордена Феникса убил её исподтишка. Но это ложь.

— Ложь?

— Да, ложь. Его мать убил кто-то из подданных Лорда, потому что Нотт колебался с принятием Метки.

— Как вы об этом узнали?

— Из его дневников.

— Дневников?

— Да. Мамин... Теодор Нотт вел дневники. Журналы даже. Об анимагии, о черной магии, о поисках. Он был талантливым волшебником, надо отдать ему должное. Очень и очень талантливым волшебником.

— Вы изучили его жизнь.

— Да, конечно. Конечно, я изучил его жизнь. Я знаю его лучше, чем он знал себя, знаю его лучше, чем знала его моя мама.

— Расскажите о нём.

— Он был... человеком конфликтных импульсов. Он презирал идеи чистой крови, но он признавал рациональность некоторых предложений. Он не хотел смены власти, но он ненавидел Министерство. Называл их лжецами и трусами. Он был... Высокого мнения о собственных силах. Думал, он в одиночку может что-то изменить. Он был честолюбив. Резким, словно все его нервы были оголены. Отчаявшимся. Одиноким тоже. Он был человеком высоких моральных ценностей, когда это казалось осуждения других людей. Он любил только мою маму. Ненавидел тоже. И любил. Понять это далось мне нелегко.

— Кажется, что он оказал на вас большое влияние.

— Он оказал большое влияние на жизни многих людей.

— Что произошло между ним и вашей матерью.

— Моя мама ничего не знала. Догадывалась только — она была умной, она была внимательной, но она была напугана, и она была влюблена. Она смотрела сквозь пальцы, а он смотрел на неё свысока. Они были вместе в школе, несколько лет. Если бы не Лорд, они бы женились друг на друге, для них двоих люди словно бы и не существовали, когда они были вместе.

— Расскажите о дневниках.

— Он вёл их несколько лет. Писал, чтобы не сойти с ума от несказанных слов. Он не хотел возрождения Лорда, но он хотел отомстить за мать. На ней не было метки. Она только родила его, когда это случилось. Та женщина... она испытала муки, её пытали. Когда он узнал, кто это сделал, он сбежал. Жил в лесах, изучал магию. Ненавидел. Он все равно принял метку. Когда он сделал это, он думал только о моей маме, и о своей, но потом? Он думал только о себе. Он хотел иметь власть. Он принял метку, и он эту власть получил. Когда режим Министерства пал, он сделал все, чтобы моя мама была в стороне, в безопасности наивного незнания. Но власть над людьми меняет людей.. метка.. открыла ему двери, о которых он мечтал... Он хотел остаться на стороне Лорда до тех пор, пока последние сопротивление Министерства не будет уничтожено, но в глубине души он надеялся увидеть отпор. Но люди сдавались. Люди казались ему слишком слабыми, он говорил, что в них нет никаких идеалов, которые они готовы защищать. Он хотел остаться с Лордом, он хотел стать лучшим, а потом... Потом он хотел уничтожить каждого. Он взял на себя так много, он перестал слышать себя. И он проиграл. Сломался.

— Сломался?

— Когда захватывали школу, моя мама... Моя мама пошла за ним. За ним и за сестрой. Я не знаю, что случилось, но он сдался без боя. Когда над ним шел процесс, он не противился, и не защищал себя. Может быть, он ощущал вину перед моей мамой. Может быть, он оглянулся назад, и понял, что зашел слишком далеко. Может быть, он устал.

— Расскажите о вашем отце.

— Мой отец совершил множество ошибок, за которые он страдал, как никто другой. Он был... Мой отец был самым достойным человеком, которого я когда-либо знал.

— Вы знали много людей?

— Достаточно, чтобы знать, что мой отец был хорошим человеком.

— О вашей маме вы рассказали намного больше.

— Мой отец был невыразимцем. Вы знаете всё о моем отце. Такого, как мой отец, не было и нет. Серый отдел пал, когда его не стало. Он держал все на своих плечах. В своей голове. Все воспоминания... Тридцать восемь стеллажей сверху донизу набитые спасенными пророчествами. Он нес в себе их все. Вы знаете.

— По своему ли выбору, — пробормотал кто-то из членов комиссии, но он услышал.

— Да, по своему выбору. Он мог отказаться.

— Вытащил своего отца...

— А вы бы оставили своего отца в Азкабане? — он обернулся на звук голоса. — Нет. И не стоит притворяться, что Министерство не принимало откуп. Наша семья была богата. Вы бы отпустили его за наши последние сейфы в Румынии.

— Мне не нравится ваш тон.

— Я отвечаю на ваши вопросы.

— Вы эмоциональны. Эмоции на этой должности неуместны.

— Ложь. Эмоции это то, что мы отдаем взамен.

— Мы?

— Я знаю, что когда этот спектакль закончится, вы примите меня.

— Вы всё называете это спектаклем.

— Называю вещи своими именами. Попробуйте, может, вам понравится, может, предложите Министерству новую методику решения возникших проблем.

— Мы попросили вас рассказать о вашей жизни. Мы только приветствуем открытый диалог и называние вещей своими именами.

— Тогда, разрешите озвучить наблюдение?

— Да, конечно.

— Некоторые члены комиссии относятся ко мне несколько предвзято, и от одной моей фамилии их корежит.

— Вас это беспокоит?

— Нисколько. Простое наблюдение. Разрешите еще одно?

— Прошу вас.

— Вы хотите знать, что я сделаю первым делом, когда я получу должность. Хотите знать, есть ли во мне что-то от моих отца и матери, хотите знать, могу ли я помочь заполнить пробелы, или я буду тем, кто разрушит то, что вы так осторожно восстанавливали. Хотите знать ответы на свои вопросы. Вы хотите знать, что случилось в ночь, когда упала Арка. Но вы ошибаетесь.

— Ошибаемся в чем?

— Вы думаете, мне есть до этого дело. Вы думаете, я хочу что-то изменить. Вы думаете, я стремя голову брошусь распутывать события ночи десятилетней давности. Но я не стану этого делать.

— Нет? Вы не хотите вернуть своих родителей?

— Хочу ли я вернуть своих родителей? Я бы хотел счастливое детство, хотел бы жить в доме, по полам которых не ходили бы сквозняки, с родителями, которые разговаривали друг с другом. Но я вырос с тетей. Я вырос. Я получил ответы на все мои вопросы, и я хочу жить своей жизнью. Не жизнью моей мамы, или моего отца. Не жизнями моей семьи. Так что вам не стоит бояться. Вы знаете, что я говорю правду, не так ли? Я ведь под настойкой, я прав?

— Да.

— В мои планы входит стать самым лучшим. Возможно, занять место в совете. Заменить одного из членов комиссии в будущем, это наверняка.

Кто-то закашлялся у него за спиной, словно бы подавился. Он улыбнулся, и пожал плечами: — Естественную конкуренцию никто не отменял.

— Вы сложный человек, Скорпиус Малфой.

— Ну что поделать, — пожал он плечами, — я же сказал вам, в моем доме ходили сквозняки, Главный Аврор. Разрешите замечание?

— Последнее, после мы будем принимать решение.

— Вы были влюблены в мою мать. Когда вы работали над делом в Брашеве. Вы встретили ее там.

— Это не замечание, кадет, это ваше дерзкое предположение.

— Да, вы правы. Это было не замечание. Замечание вот какое: из всех членов комиссии вы наиболее предвзят ко мне. Но вы испытываете передо мной вину. Вы меня примите.

Главный Аврор склонил голову к плечу. Его глаза были пронзительным, внимательными. Но от него веяло усталостью, а не силой. После долгого мгновения, Главный Аврор кивнул: — Я прошу членов комиссии покинуть помещение. Он вскинул руку, пресекая любые возражения. На стене возникла дверь, через которую, недовольно переглядываясь, один за другим члены комиссии покинули комнату. Дверь исчезла.

— Зачем ты здесь? — спросил Главный Аврор. Он посмотрел на наручные часы: — Веритасерум уже утрачивает силу, ты можешь солгать. Но я прошу сказать мне правду. Почему ты здесь, Скорпиус. Что ты так хочешь забыть, что готов взвалить на себя всю магическую Англию? Это всё, что я хочу знать. Пока.

— Господин Главный Аврор, — Скорпиус потер переносицу. — Нерушимая клятва, которую дали вы и все члены комиссии, слишком ... хрупка, чтобы защитить это знание.

— Я даю тебе слово.

— Что если я не верю вашему слову?

— Ты здесь. Ты считаешь, что я могу тебе помочь. Но для этого тебе нужно мне довериться.

— Мой отец считал вас своим лучшим другом.

— Это правда.

— Он знал о вас и маме?

— Между нами ничего не было, Скорпиус.

— Хорошо, он знал о ваших чувствах?

— Ты знаешь, что мои чувства были...

— Да-да, подстегнуты печатью Зевса, маминой судьбой... Отец знал?

— Да.

— Откуда?

— Двадцать восьмой стелаж, полка шесть, ряд восемнадцать.

— Вы мне не нравитесь.

— Это ... можно понять.

— Я не понимаю, что отец в вас нашел.

— Мы спасали друг другу жизнь, возможно это. Некоторые утверждают, что я очарователен.

— Вы ужасны.

— Твой отец тоже так говорил, — улыбнулся Главный Аврор. — Каждый божий день.

Скорпиус вздохнул. Опустил руку в карман мантии, нашарил и сжал в кулаке небольшой камень. — Господин Главный Аврор, — спросил он тихо. — Вы знаете, как работает заклинание призыва вещей?

— Акцио?

— Да.

— Да, конечно, мне посчастливилось изучить его еще на четвертом курсе.

— Я спрашиваю о механизме его работы.

— Боюсь, я не совсем понимаю твоего вопроса.

— Знаете ли вы, — спросил Скорпиус, доставая руку из кармана и кладя все еще сжатую в кулак ладонь на стол, — что если вы вдруг окажитесь в самой чаще Запретного леса, и скажите в темноту: "Акцио, земля и листья вокруг третьего Дара, воскрешающего камня", — он разжал кулак, и камень упал на стол, катясь к Главному Аврору, — вы получите то, что просили.

— Скорпиус, — выдохнул Главный Аврор, — что...

— А знаете ли вы, Главный Аврор, что общего у души, вырванной из тела крестражем, у души, поцелованной дементором, и у души, вызванной из вечной тишины камнем?

— Скорпиус...

— Вы не знаете, и мне позвольте забыть. Заберите с моей души это бремя.

Главный Аврор смотрел на камень, словно увидел саму смерть. Его лицо было посеревшим, руки мелко-мелко тряслись, когда он потянулся было к камню, но отдернул руку. — Скорпиус, откуда.

— Сквозняки, — прошептал он. — Я же говорил вам, я вырос в доме со сквозняками.

И, впервые за долгие годы, зарыдал.