Астерия: Ода меланхолии (гет)

И бросали её бурлящие волны о берега песчаные, и не было ей покоя...

* * *

Грегори ел, жадно разрывая мясо руками, и жир с утиного крылышка, которое он обсасывал, стекал по его массивному подбородку. Его толстые пальцы блестели, а черные глаза его то и дело затравлено оглядывали погруженную в полумрак комнату.

Он походил на огромного говорящего медведя из коллекции какого-нибудь шарлатана-фокусника, а холеный Блейз, следящий за ним с гримасой отвращения на худом лице, казалось, был тем самым упомянутым фокусником. Его фиолетовая мантия с высоким воротом только усиливала сходство.

Блейз устало помассировал виски и переспросил:

— Это твой окончательный ответ?

— Да, Блейз, — холодно сказала Дафна. — Я отвечаю тебе отказом.

— Это предательство.

— Вы предали меня первыми, — ответила она. — Теперь я ничего вам не должна.

В комнате воцарилось молчание. Гойл, оторвавшись от еды, смотрел на Дафну со смесью тревожного отчаянья и непонимания, словно не мог поверить в то, что она сказала. Блейз оперся локтями в стол, сцепив длинные пальцы в замок, и взглянул на Дафну. Та стойко выдержала его взгляд, скрестив руки на груди.

— Мне жаль, что так получилось, — наконец сказал Забини. — Гринграсс, мне, правда, очень жаль.

— А мне — нет, — отрезала Дафна. — Что сделано, то сделано.

Астерия мысленно зааплодировала сестре, поражаясь ее выдержке и самообладанию. После войны прошло уже несколько лет, но процессы над детьми Пожирателей смерти еще продолжались, правда, не так массово и без журналистской истерии, которая за это время сильно поутихла.

Когда спала первая волна показательных судов и множество приспешников Волдеморта приговорили к смерти, Министерство приняло другую тактику. Государственная казна, значительно истощенная после пребывания в Министерстве Теневого правительства, не могла покрыть все расходы, которые были вынуждены производить министерские чиновники, выплачивая компенсации пострадавшим, отстраивая Хогвартс и улицы магического Лондона.

— А ты? — Блейз обратился к Астерии, которая стояла у окна, скрестив руки на груди, молча, и лишь неодобрительно наблюдала за собравшимися.

— Не вмешивай мою сестру! — взметнулась Дафна, ударяя по столу ладонью. Гойл, в глазах которого на долю секунды загорелась надежда, вновь уставился в свою тарелку.

— Прости, — пробормотала Астерия, обращаясь к нему. — Ничего личного. Но мой ответ — нет.

Гойл дернул плечом, но ничего не ответил. Блейз глубоко вздохнул, выравнивая дыхание. Положение казалось абсолютно безвыходным.

Казна срочно требовала денежных влияний, и решение этой проблемы нашлось очень быстро. Тех, кто не обвинялся в убийствах, а лишь в пособничестве и применении пыточных, но предположительно под угрозой смерти, от Азкабана могло спасти только одно — денежный выкуп. Многие представители чистокровных родов, бывших по проигравшую сторону баррикады, ухватились за эту возможность, как за спасительную соломинку.

Грегори Гойл был одним из них. Всё его состояние было пущено с молотка. Всё: деньги, имение, семейные артефакты, было опечатано наспех созданной комиссией по экономическому благоустройству.

Но даже в таком плачевном положении чистокровные маги, среди которых было множество последних представителей своих семей, думали о наследстве.

К их сожалению, очень мало было тех, кто согласился бы на объединение родов с тем, чье положение было настолько шатким. Многие из тех слизеринцев, кого Астерия помнила еще со школы, не выдерживали давления от ответственности, которые они испытывали перед своими предками, и завершали свои жизни очень плачевно.

Гойл держался на плаву лишь силами Блейза. Репутация Забини была незапятнанной, так как его мать не была приспешницей Волдеморта, да и жила мадам Забини далеко за пределами Великобритании. Мужья мадам Забини успевали чудесным образом переписать на приемного сына львиную долю своего состояния, так что в средствах ни мадам, ни сам Блейз ограничены не были, что позволяло ему поддерживать некоторых своих бывших однокурсников, с которыми он был связан традиционной для Слизерина круговой порукой.

Во время же террора Кэрроу Блейз держался в стороне от происходящего, что объяснялось очень просто — он брезговал. У него вызывало отвращение то, как вели себя Пожиратели, он ненавидел пролитую кровь, ненавидел предателей, ненавидел полукровок, лебезивших перед Темным Лордом. Он брезговал всем и школу он покинул еще в средине седьмого курса, оставив Англию и своих однокурсников.

В Блейзе была доля благородства, но он был слишком скользким и высокомерным, чтобы использовать ее во благо. Но, возможно, именно та капля чести, которая в нем была, заставила его взяться за решение проблемы Грегори. К сожалению, ее не хватило на то, чтобы твердо взвесить все «за» и «против» этого действа.

И когда они с Гойлом появились на пороге дома Гринграссов с довольно дерзким и прямолинейным предложением спасти чистую кровь Гойла, Астерия полагала, что Дафна заавадит его на месте.

Астерия не могла понять, как могла Дафна, сильно изменившаяся после событий в Хогвартсе, испытывать к Блейзу какие-то чувства. Блейз был гнилым до самых глубин души. Он не мог не знать о ее чувствах, но не допускал и мысли о том, что Дафна могла бы стать его женой. Блейзу не было известно понятие любви. Для него существовала лишь определенная цель, в тот момент этой целью было пристроить старого товарища в надежные руки.

Астерия непроизвольно сжала кулаки, аж ногти впились в нежную кожу ладоней. Гринграссы были чистокровными, но их небольшое состояние и почти полнейшее отсутствие влияния в магическом мире делало Дафну непривлекательной в глазах Забини. Недостойной Блейза, но достойной Грегори Гойла, в ком не было ни благородства, ни ума, ни красоты. Лишь чистая кровь, которой, как полагал Блейз, было достаточно, чтобы Дафна согласилась стать его женой.

— Почему бы вам не обратиться за помощью к Панси Паркинсон? — спросила Астерия, желая переключить внимания на себя и позволить Дафне привести мысли в порядок. — Кажется, она все еще свободна.

— Панси в таком же трудном положении, как и Грегори, — протянул Блейз, откидываясь на спинку стула. — Нет смысла. Такой союз только ускорит смерть обеих родов.

— Миллисент? — предложила Астерия, ободрительно положив ладонь на плечо старшей сестры.

— Покинула страну, — прохрипел Гойл, до этого молчавший. — Бесследно пропала.

— Мне жаль, — запнулась Астерия. — Грегори...

— Плевать, — глухо ответил Гойл. — Пойдем, Блейз, я говорил, что это... — он замолчал, старательно вспоминая нужное слово, — безнадежно.

Он грузно поднялся со своего места, царапнув ножками стула мощеный пол, и понуро поплелся к выходу из столовой.

— Гринграсс, это будет на твоей совести, — сказал Блейз, поднимаясь со своего места. — Мы — последние представители наших родов, затем только забвение. Ты забыла о чести.

— Я не боюсь забвения, — спокойно сказала Дафна. На ее лице не было ни тени эмоций, ни единая прядка не выбивалась из идеальной прически. Лишь тонкие пальцы бледных рук слабо дрожали, выдавая волнение.

— Я провожу, — быстро сказала Астерия, открывая дверь столовой и делая едва различимый приглашающий кивок. Блейз вспыхнул и, одернув свою мантию, кивнул Гойлу следовать за ним.

— Похоже, вас ничему не научил пример Нотта, — уже в саду, снова заговорил он. — Мы должны держаться вместе, а не поодиночке!

Что-то кольнуло сердце Астерии, когда она услышала эту фамилию. Блейз смотрел на нее торжествующе.

— До свидания, Блейз, — настойчиво сказала Астерия.

— К чему привело его упрямство? Тебе ли не знать!

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — решительно сказала Астерия. — Но я настоятельно прошу тебя покинуть мой дом.

Он замолчал, смерив ее яростным взглядом. Крылья его ноздрей яростно трепетали, губы же были поджаты.

— Прощайте, — выплюнул он. Схватив Гойла за рукав, он шагнул назад, послышался хлопок двойной аппарации, и они исчезли.

— Он может попытаться уговорить отца, — едва слышно прошептала Дафна, когда Астерия вернулась в столовую. — Ведь может?

— Не посмеет, — ответила Астерия, обнимая сестру. — Он не посмеет. И отец не даст согласие, даже если посмеет. Забудь о нем.

В голове звучал голос Блейза Забини, но она не солгала ему, когда сказала, что не знает, о чем он говорит.

Три года тому назад, после вынесения Визенгамотом приговора Теодору Нотту, Астерия едва не погибла. Перенесенный стресс оказался слишком сильным для нее, все еще ослабленной после проклятия, которое задело ее во время Битвы за Хогвартс.

Единственным средством, которое могло сохранить ей здравый рассудок, было зелье Памяти. И когда Астерия пришла в себя, она забыла и ужасные крики умирающих, которые мучили ее во снах ночами, забыла подернутые дымкой глаза Лаванды Браун, забыла долгие месяцы, проведенные в тревоге и неведенье. Она забыла и Теодора.

В ее воспоминаниях мелькали лишь картинки из детства, когда они, весело смеясь, сидели, склонив головы, она помнила, что он был ее другом. Ее лучшим и, наверное, единственным настоящим другом. Она помнила, как была влюблена в него. Она помнила, что они сильно поссорились накануне битвы.

Она вспоминала отдельные фрагменты, а картинка, которая складывалась в ее голове, разительно отличалась от той, которая была на самом деле. В этой картине не было самого главного ее элемента — пронзительной боли.

Она забыла о том, что он совершил, кем он стал.

И лишь горький осадок в глубине души иногда давал о себе знать, иногда она просыпалась и долго смотрела в ночное небо, не понимая, что за чувство она испытывала.

Воспоминания не возвращались, надежно спрятанные в глубинах подсознания. А без них — она была той тихой девочкой, прилежной старостой факультета Слизерин, какой была до битвы. Без опыта. Без страданий. Без зияющей дыры в сердце, которую просто нечем было заполнить.

Она помнила, как мчалась в Хогвартс, но ей казалось, что она сделала это лишь ради Дафны. Она помнила, как отец уносил ее с поля битвы, но ей казалось, что она пробыла в замке всего-то несколько минут.

Никто из домашних не упоминал имя Теодора Нотта, которое стало чем-то вроде табу. О мертвых ведь не говорят плохо, о хорошем же никто не знал.

Затем протянулись два долгих года, во время которых Астерия наверстывала упущенное в Хогвартсе. Она сдала экзамены за шестой курс и ЖАБА за седьмой и вернулась домой без единого понятия о том, что же ей следует делать дальше.

Дафна же, которая в свой седьмой курс Хогвартса с головой ушла в учебу, спасаясь от гнетущей атмосферы, царившей в замке, неожиданно заявила, что намерена стать целительницей, и поступила в Академию при больнице имени Святого Мунго.

У них с Астерией было два разных горя, которые находились на двух сторонах жизненной медали. Астерию разъедало то, что она не была рядом с теми, кто боролся. Дафну — то, что она видела все ужасы собственными глазами. Но Астерия сумела забыть, а Дафна не смогла, да и не хотела.

Теодор Нотт просчитался, спасая их, но он не мог ничего исправить, ведь волей Министерства он уже был мертв. Или таковым считался. Никто не вел учет азкабанских «поцелованных», ведь они были скорее просто плотью, чем людьми.

Дафна стала сильнее. От легкомысленной прежней девчонки с лентами в волосах не осталось и следа. Она стремилась доказать всем, на что она способна. Она отдавалась учебе с фанатичностью, непреклонностью, упорством, не останавливаясь ни перед чем.

Астерии иногда казалось, что все это сестра делала еще и из-за Блейза. Дафна лишь хмыкала на подобные предположения, гордо вскидывая подбородок.

Эта обновленная версия старшей сестры была умной, независимой, непреклонной, но с каждым днем Астерии все больше хотелось вернуть всё на свои места, но это было скорее на интуитивном уровне, и она никак этого не показывала.

Пропажа двух воспоминаний о подробностях последних встреч с Теодором Ноттом вернули Астерию на шаг назад.

Всю жизнь она считала себя особенной, непохожей на других, иногда даже позволяла себе свысока поглядывать на легкомысленную Дафну, но время шло, неумолимо подталкивая Астерию к черте, к той развилке, где она должна была сделать свой собственный выбор, но она не могла. Она не хотела становиться целительницей, как Дафна, не хотела идти наперекор родителям.

В комнате Астерии царил такой же полумрак, как и во всем доме. По полу тянуло холодом, слышно было, как в какой-то комнате хлопало открытое окно. Ветер выл, стихия бушевала, срывая с ветвей листья, пригибая деревья к земле.

Астерия коснулась кончиками пальцев оконного стекла. Оно было холодным, а с внешней стороны еще и сплошь усеянное мелкими дождевыми каплями.

На столе лежал свежий выпуск «Ежедневного пророка». Астерия развернула свернутую трубочкой газету и раскрыла на средине. На развороте была огромная черно-белая совмещенная фотография Поттера и Джинни Уизли, через которую тянулась надпись заголовка:

«Гарпия беременна?

Да! Во всяком случае уже несколько спортивных журналов не просто написали об этом, а вынесли эту новость на свои обложки. Если это действительно так, то будущий малыш станет первым ребенком сладкой парочки.

Пока ни сама Джинни Уизли, ни Гарри Поттер, ни тем более пресс-служба команды «Святоголовые гарпии» данную информацию никак не прокомментировали.

Согласно нашей информации, сейчас Джиневра находится на 2-м месяце беременности. Наш источник утверждает, что родня звездной парочки уже в курсе нового положения спортсменки, и в скором будущем «Гарпия» сообщит о нем общественности.

Напомним, что «Гарпии», один из старейших валлийских клубов (основан в 1203 году), уникален тем, что в его состав всегда входили только ведьмы. Мантии Гарпий темно-зелёного цвета с золотым когтем на груди. Победа над "Гейдельбергскими Гончими" в 1953 году признана одной из лучших игр за всю историю квиддитча. Продолжавшаяся семь дней игра была окончена потрясающей поимкой Снитча Ловцом "Гарпий" — Глиннис Гриффитс. В конце матча капитан "Гончих" Рудольф Бранд лихо спустился с метлы и сделал предложение капитану Гарпий, Гвендолен Морган, в ответ так ударившей его своей "Чистюлей-5", что Бранд получил сотрясение мозга.

Неписанные правила этого клуба гласят, что в составе команды могут играть только незамужние.

Неужели мы все-таки дождемся свадьбы, которую некоторые таблоиды исправно именуют «свадьбой века»? Поживем — увидим!»

Астерия отложила газету и вновь повернулась к окну. После школы Астерия видела имя Джинни только среди заголовков газет. Ее это нисколько не расстраивало, ведь с младшей Уизли они никогда не были особо близки, да и пересекались исключительно в вопросах учебы, но никак не в личных интересах. И все же, эта статья, да и многие другие, в которых шла речь о победах, которые Джинни приносила своей команде, вызывала у Астерии смешанные чувства. Среди вороха смутных эмоций можно было различить и легкую зависть.

Джинни была ее антиподом, и по какой-то унылой насмешке судьбы, ей все удавалось, а Астерия даже не знала, что ей следует делать. То, что заставляло ее быть самостоятельной, исчезло из памяти, она вновь была лишь тенью, но того, кто отбрасывал эту тень, больше не было.

Астерия обхватила голову руками и осела на пол. Она хотела вспомнить, но не могла.

* * *

— Мистер Малфой? — удивленно воскликнул Магнус Гринграсс. — Проходите, проходите...

Астерия замерла на лестнице в нерешительности. Старший или младший? Насколько она знала, дела у Люциуса Малфоя были совсем плохи. Дафна говорила, что он не раз прибегал к помощи целителей. Драко?

— Спасибо за приглашение, мистер Гринграсс, — протянул знакомый до мельчайших интонаций ленивый голос. — Но я пришел по очень важному делу, которое не терпит отлагательств. Могу я увидеть вашу дочь?

— Дафну? Боюсь, она сейчас в Академии, — встревожено пробормотал Магнус. — Знаете, это новое поколение девушек... Мнение родителей им не важно...

— Простите, мистер Гринграсс, — нетерпеливо перебил его Малфой. — Но я должен увидеть Астерию.

Отец что-то негромко ответил, но Астерия не расслышала.

— Но это очень важно! — Малфой отбросил в сторону показную вежливость и говорил очень быстро. — Позовите её!

— Нет нужды, — сказала Астерия, спустившись по лестнице. — Здравствуй, Драко.

Он заметно повзрослел и выглядел намного более ухожено, чем запомнила Астерия. Его волосы были зачесаны назад, а сам он был одет в строгую черную мантию.

— Астерия, — кивнул Драко. На мгновение девушке показалось, что она заметила легкую улыбку, тронувшую его губы. — Рад встрече. Можем мы поговорить?

Астерия оглянулась на отца.

— Я не думаю, что это хорошая идея, — покачал головой Магнус. — Ты все еще не оправилась от ... — он запнулся, не зная как продолжить.

— Обещаю, мистер Гринграсс, — протянул Малфой, — что после разговора со мной с вашей дочерью ничего не случится.

— Папа...

— Ладно, — кивнул Магнус. — Но вы, Малфой, отвечаете за нее головой.

Он поплотнее запахнулся в свой халат и стал подниматься по ступенькам на второй этаж.

— Выйдем на свежий воздух? — предложил Драко неуверенно.

— Почему бы и нет, — пожала плечами Астерия.

На улице было сыро и темно, а трава все еще не обсохла после дождя.

— Я сделал все, что смог, — без предисловий сказал Драко. — Как и обещал.

— Что? — непонимающе спросила Астерия, вглядываясь в его лицо. Его слова вызвали в ней странное чувство, будто она когда-то уже слышала их.

— Я долгое время искал способ связаться с ним, — заговорил Драко. — Я подумал, что он заслужил объяснить свой поступок. Это самое малое, что я мог для него сделать, чтобы отблагодарить.

— О ком ты говоришь? — слабо спросила Астерия, подавшись вперед.

— О Теодоре. О Теодоре Нотте.

«Выживи сегодня, Гринграсс, — прошептал тихий голос на ухо. — Выживи ради меня».

Ее как будто подшибло, как будто волна жалости, горя сокрушила все барьеры, и эта волна заставила ее покачнуться. В глазах потемнело, и она упала в его руки, не замечая, что рыдает.