Астерия: Ода меланхолии (гет)

Раньше утопающий в зелени участок земли в церемониальном графстве Оксфордшир, близ маленького городка Вудсток, был местом, который заменял Астерии целый мир. И она всем сердцем любила его, любила это рассветное небо, молочно-голубое у горизонта, с болезненным румянцем чуть выше, веранду, поручни, растрескавшиеся, пахнущие сухим деревом и мокрой пылью. Она существовала в этих двух вселенных, столкнувшихся на одном доме, её доме, в сизой, покрытой тенью деревьев и серебристых туч, и другой, окунутой в солнечные блики, что отражались в утренней росе. Она жила утром, пахнущим солью, и землей, и птичьими перьями, и яблонями из залитого солнцем и остатками тумана сада. Утром, которое было создано для того, чтобы быть вкусом её амортенции, оно было ничем иным, как совершенной красотой, утопавшей в золотистом сиянии.

И вместе с тем, этот дом, затерянный в туманном утре, был её тюрьмой, её прекрасной просторной клеткой, из которой она не могла вырваться, да и куда она могла убежать? Она жила в тепличных условиях, как какой-то редкий цветок, а душа её тянулась к солнцу, стремясь избавиться от цепких оков прошлого, а, может, это бурьян сжимал её шею, выпивая все соки?

Она никогда не хотела объездить весь мир, но она хотела дышать свободно, быть вольной, быть значимой, а не просто тенью, святой, той, ради кого столько всего было принесено в жертву.

Как долго она разбиралась в себе! Пять лет она пыталась вынырнуть из своего собственного кошмара, а затем встретила Драко Малфоя на торжественном приёме в Министерстве. Встретила и ожила. И сама не поняла, кому была тем обязана. Целый год понадобился Драко, чтобы понять, что Астерия нужна ему, а ей — всего несколько минут. И взять бы эти года, всё это впустую потраченное время, и переписать, вычеркнуть, вырвать из жизни и выбросить, как что-то ядовитое, да только без этих лет не поняла бы она, не разглядела бы, не решилась бы.

От весны с кричащими заголовками газет до позднего лета следующего года — выжженная пустошь, за ней — новая жизнь.

Уилтшир — это графство долин и полей, в которых плутает ветер. Уилтшир — это место, куда она смогла, наконец, сбежать. А Дафна смеялась, говорила, что поля — одинаковые, что не новые земли спасали Астерию, а время, но Астерия знала, что это не так. Время лишь разрушало её, бередило старые раны, а иногда помогало их заживлять, но не время вырвало её из объятий медленной смерти, а Драко и новое солнце в чистом голубом небе.

— Куда ты торопишься? — спрашивала Дафна устало, возвращаясь с очередного дежурства. — Обожжешься, Астерия, снова ведь обожжешься... Подумай, прошу тебя, что же ты делаешь...

Драко вел её за собой, увлекая, и жизнь её текла теперь среди долин, среди тропинок и тайных дорожек, укрытых зарослями овсяницы и полевицы, по которым, временами, прокатывались волны. В небе было солнце, среди поля — только они, уже не дети, но и не совсем взрослые, а ведь, подумать только, Драко уже почти двадцать четыре, и у каждого из них столько горя за плечами, и столько химер, да только в том поле никто не говорил о прошлом.

И никто больше не был нужен. Им хотелось заблудиться вместе, меж этих зелёных стен, под чистым небом, и только звезды бы знали, где их искать, но звезды молчаливы, они бы никогда не выдали их тайны.

— Ты все еще такой ребенок, — шептала Дафна, когда Астерия возвращалась домой. — Когда же ты, наконец, поймешь... Никто, кроме тебя, пустоту не заполнит.

Минуты, дни, целые недели, в которых они тонули со счастливыми улыбками на устах, и было что-то интимное в этом, что-то, что было доступно только им, настрадавшимся, сожженным и вновь восставшим из пепла. Два феникса с холодными перьями, и рукава их, как крылья, как лопасти мельниц развевались, надувались ветром. И поле шептало: так будет вечно...

— Я хочу, чтобы ты пошла со мной, — сказал Драко в один из осенних дней. — Хочу, чтобы ты увидела, как я жил, пока не было тебя.

— Я всегда с тобой, — ответила она, и это прозвучало правильно. На его тонких обветренных губах появилась улыбка. Тёплая, она освещала всё его лицо, и Астерия знала, что никто и никогда, кроме неё, не видел его таким.

Она видела лишь то, что хотела видеть.

Кем был тот человек, который находился в теле Драко Малфоя раньше? Кем был тот ядовитый ребенок? Кем был тот замкнутый потерянный подросток? Это больше не имело никакого значения. Драко, настоящий Драко, из плоти и крови, свободный и живой, он держал её за руку и заставлял дышать и чувствовать.

Любила ли она его? Она хотела быть с ним всю жизнь. А любовь... Для Астерии теперь не существовало такого слова. Была привязанность, и нежность, и надежда, и вера, и непреодолимое желание быть рядом, и уважение, и бесконечная преданность, много того, чего она раньше просто не отделяла из одной палитры красок. Теперь она видела и чувствовала все полутона, ясно и четко, теперь она не поддавалась желанию поделить мир и себя саму на белое и черное.

Любовь — это всего лишь собирательное название сотни крохотных вселенных из чувств.

Это новое чувство не было похоже ни на истерику, ни на куст волчьих ягод, его маленькая частичка не стремилась перерасти в ядовитые заросли, не расцветала багряным... Оно не подчиняло себе, а дарило крылья, оно не ломало, не жгло, не мучило, не заставляло сердце тревожно сжиматься, оно лишь дарило тепло.

Это чувство было тем, чем Астерия, сама того не осознавая, дорожила больше всего на свете. Это чувство крепло в минуты, когда во всём становился виден смысл, когда мир приобретал драгоценную четкость.

Они аппарировали, взявшись за руки, к кованным воротам, за которыми виднелся старинный особняк.

— Наше поместье, — тихо сказал Драко и толкнул ворота. Тяжелые створки, казавшиеся спаянными намертво, обратились в дым, пропуская их, и снова сомкнулись за их спинами.

Парк был усажен кустарниками рододендрона. Фиолетовые, розовые, нежно-желтые цветы разноцветными пятнами покрывали тяжелые ветви. По тисовой живой изгороди, которая тянулась вокруг территорий Малфоев, расхаживали павлины.

— Мать почти всё время проводит в саду, — сказал Драко, указывая рукой на цветы. — Носится с растениями, стремится тут всё оживить. А лучше бы позволила тут все зарасти дикой ежевикой, её под воротами полно, даже стараться бы не пришлось.

— У вас красиво, — осторожно произнесла Астерия, пытаясь угадать его настроение. — И сад, и дом...

Усыпанная гравием дорожка оборвалась у крыльца. Драко окинул хмурым взглядом здание и пожал плечами.

— Я хотел сжечь этот дом, — буркнул он. — Или продать. Но мама не позволила. Пойдем, я хочу, чтобы ты это увидела.

Драко резко сжал её ладонь и буквально потащил за собой, хмурый и серьезный. Парадные двери распахнулись сами собой, впуская их в тускло освещённый и прекрасно убранный вестибюль, весь каменный пол которого покрывал толстый ковёр.

На стенах висели картины, с которых на Астерию с любопытством взирали бледные люди.

— Я пытался сорвать их всех со стен, — со злостью в голосе сказал Драко. — Пытался вырезать холсты из рам. Ничего не вышло.

— Но зачем? — прошептала Астерия. — Я не понимаю...

Он не слушал её, поворачивая бронзовую ручку и толкая следующую дверь.

— Это — наша гостиная, — рявкнул Драко, махая рукой. — Я не заходил сюда уже лет пять, а когда был здесь в последний раз, то оттирал кровь с полов.

— Драко, — Астерия коснулась его напряженного плеча кончиками пальцев. Драко стоял на пороге гостиной и с яростью оглядывал дорогую мебель, притрушенную слоями пыли.

— Я бы с радостью сжег тут всё, — повторил он. — Знаешь, я просто ненавижу этот дом. Всё здесь... Если там, после смерти что-то есть, то я непременно окажусь снова здесь, в этом доме.

— Я не знаю, почему все еще содержу его. Я работаю, как проклятый, почти все деньги уходят, чтобы расплатиться с долгами Министерству, а я всё еще содержу этот проклятый дом.

Драко потянул дверь на себя и захлопнул её.

— Мы теперь пользуемся всего несколькими комнатами, сам я живу в спальне для гостей. И эльфов распустили, так что ухаживать за домом особо некому. Только мама еще старается, хоть я умолял её оставить всё, как есть.

— Твоей маме, наверное, дороги воспоминания... — сказала Астерия тихо. — Она помнит время, когда была здесь счастливой.

— А я вот забыл, — прошептал в ответ Драко.

— Значит, нужно заново наполнить его воспоминаниями...

— Хватило бы сил, — ответил он и вновь взял её за руку.

Он повел её по ступеням на третий этаж, больше не произнося ни слова. Они проходили длинным коридором мимо картин и ноги их утопали в мягкости старинных ковров.

— А здесь, — сказал Драко хрипло, — была моя комната.

Астерия сама взялась за бронзовую ручку и повернула её, отворяя дверь. Комната была пустой. Из огромных окон лился свет, растекавшийся по голому каменному полу солнечными лужами.

— Я всё уничтожил, — сказал он, сглатывая. — Всё, что здесь было, даже ковёр. Не мог больше тут находиться. Сжег даже шторы. И, знаешь, Астерия, мне даже стало легче. Ненадолго, но стало.

Астерия взглянула на Драко. Она чувствовала в его словах горечь и понимала, что больше всего на свете Драко хотел бы переписать время. Потому что любил дом своего детства, и, одновременно, ненавидел за всю ту боль и страх, который ему довелось пережить, будучи запертым в поместье.

— Этому дому просто нужно немного света, — сказала она. — И он оживет, вот увидишь.

— Всем нам нужен этот свет, — сказал он, и Астерия решилась. Ребячество, глупость, она не знала, как назвать эту внезапную идею, но она вдруг скинула с ног легкие туфли и ланью прыгнула в озеро из солнечных бликов.

Сотни, а то и тысячи, может, миллионы маленьких пылинок взвились в воздух и закружились вокруг, как стайка мерцающих фей.

— Что ты делаешь? — удивленно спросил Драко, но она не ответила. Закрыла глаза и поднялась на носки. А затем закружилась, легко взмахивая руками, как пылинка в луче света.

Он засмеялся тихо и счастливо. Астерия открыла глаза и схватила его за руку, потянув на себя.

— Давай же, сколько можно тебя ждать, — с азартом шепнула ему она.

Драко, все еще смеясь, покачал головой.

— Ну же, — протянула Астерия. — Или струсил? Давай же!

Кусая губы, он все же скинул с ног ботинки, и неуклюже шагнул к ней.

— Тепло, — улыбнулся он, почувствовав нагретый камень под ногами.

— Да, — счастливо сказала Астерия. — Тепло.

Астерия смотрела на его лицо и понимала, что ничего красивее не видела. Нет, Драко не был совершенным, по меркам многих его с трудом можно было бы назвать даже симпатичным. Его острый подбородок, чуть впалые щеки, серые глаза, почти бесцветные, светлые волосы, такие же светлые брови и ресницы делали его лицо невыразительным. У него были тонкие губы, тонкий прямой нос, даже пальцы были тонкими и длинными, а он сам был жилистым и высоким. Но он улыбался — глаза переставали быть бесцветными, он улыбался, и в уголках его тонких губ появлялись ямочки. Он не был красивым, не был идеальным, в его внешности и его характере было множество острых углов и слишком резких линий, но для неё отныне и навсегда он был всем.

Она доверчиво обняла его за шею и заглянула в его глаза. Танцевать одной было приятно, танцевать с ним казалось счастьем, а по взгляду его Астерия понимала, что он чувствовал что-то похожее.

Сколько прошло времени, пока они раскачивались, обнявшись, посреди пустой комнаты? Может, всего несколько минут, может, вечность, никто бы не сказал наверняка. Время остановилось.

— Твои волосы пахнут цветами, — сказал Драко вдруг. — Я, кажется, знаю, кто ты.

Астерия молча ждала, пока Драко продолжит, прижимаясь к его теплой широкой груди щекой.

— Лимнада, луговая нимфа, — прошептал он. Астерия фыркнула и только прижалась к нему покрепче.

— Нимфы — сказочно красивые, они — силы природы, и они способны залечить даже самые глубокие раны, — улыбался Драко, пропуская её длинные волосы сквозь пальцы. — Это всё о тебе. Гляди, даже колоски в волосы вплетены.

Он аккуратно выпутал травинку из пряди.

— Нимфы на самом деле не носят платьев, — усмехнулась Астерия.

— Нет? — удивился Драко. — А в чем же они ходят?

— В стихии, — фыркнула Астерия и чуть отстранилась, чтобы, смеясь одними глазами, взглянуть на Драко. — А я категорически не согласна расставаться со своими платьями.

— Ты слишком громко думаешь, — улыбнулся Драко. — О всякой ерунде.

Любила ли она его? А разве можно полюбить за такой короткий срок?

Целовать его в ответ было правильно и нужно — это всё, что она хотела знать, но он не целовал.

Прижиматься к нему всем телом и улыбаться ему в губы — всё, чего она могла желать.

Она не чувствовала ни бабочек, ни трепета, она не взлетала выше небес от одного только его прикосновения, но он был тем, кого она ждала, кто был ей нужен, тем, кому она сама была нужна. Часть разбитой головоломки, идеально совпадающие пазы. Жизни, сплетенные в такой крепкий узел, что только после череды ошибок и ожогов можно было найти нужное, были их жизнями.

Астерия не находила себя в нём, она находила себя рядом с ним, она была целой и единой, не тенью, а просто — его.

Ядовитый аконит не застилал больше глаз.

Любила ли она его? А любит ли всякий человек дышать? Разве стоило об этом спрашивать себя саму, когда, казалось, все, наконец, встало на свои места.

Они уже машинально, сами того не замечая, раскачивались, обнявшись. Драко не целовал её. Ни разу за все те недели, пока они заново узнавали друг друга.

Прижимался губами к щеке, обжигал дыханием, но не больше. И даже это не имело никакого значения. Они никуда не торопились.

А щеки его были колючими, но она все равно гладила его лицо ладонями и все никак не могла насмотреться. И сердце мерно в этой вязкой тишине выстукивало: мой.

Тишина раскололась от тактичного покашливания. Астерия вздрогнула и отпрянула от Драко, заметив, что его щеки чуть покраснели.

На пороге стояла высокая женщина с идеальной осанкой. Её белые волосы были аккуратно уложены в замысловатый узел, а изящные пальцы, сцепленные в замок, были унизаны перстнями.

— Драко? — вопросительно склонила голову Нарцисса. — Кто эта юная леди?

У Нарциссы был начальственный голос и гордо поднятая голова. Её взгляд был цепким и колючим, и Астерии невыносимо захотелось уметь становиться невидимой.

— Мама... — начал Драко, но Нарцисса остановила его властным движением руки.

— Ах, если не ошибаюсь, — она говорила спокойно, но в голосе её сквозило любопытство. — Вы — младшая дочь Магнуса Гринграсса? Астерия, правильно?

— Да, мэм, — Астерия не знала, куда деть собственные руки.

— Как поживает ваша сестра Дафна? — спросила Нарцисса, а взгляд её скользил по раскиданной на полу обуви.

— Спасибо, у неё все хорошо, — выдохнула Астерия. — Готовится стать целителем.

— Вот как? — удивленно приподняла брови Нарцисса. — Приятно слышать. Расскажите мне всё за чашкой чая. Или, может быть, кофе?

— Мы, вообще-то, собирались уходить, — пробормотал Драко.

— И слышать ничего не желаю. Жду вас через несколько минут на кухне, — сурово сказала она.

Уже уходя, бросила через плечо:

— И, ради всех угодников, обуйтесь, тут ужасные сквозняки.

Переглянувшись, Астерия и Драко бросились обуваться. Астерия чувствовала себя нашкодившей школьницей, и по красным пятнам на лице у Драко она догадывалась, что у него такие же мысли. Спускаясь по лестнице на кухню, Астерия всё пыталась привести в порядок свои волосы — рядом с Нарциссой она выглядела ужасно растрепанно. Одно дело было гулять в таком виде, но совсем другое — знакомиться с матерью Драко.

По мнению Астерии, Нарцисса была очень красивой женщиной. В её возрасте выглядеть так мечтала бы любая, а еще она была очень серьезной и собранной.

Когда рассказывать о Дафне стало нечего, Астерия запнулась и вцепилась в свою чашку. Нарцисса молчала.

Размешивая серебряной ложечкой в чае молоко, Астерия смущенно поглядывала на Драко. Нарцисса же пила свой чай маленькими глотками и переводила пронизывающий взгляд с сына на Астерию.

Наконец, Нарцисса отставила чашку.

— Слышала, Драко, что Поттер все же решил послушать журналистов и жениться? — спросила она беззаботно.

— Уизли забеременела, — буркнул Драко, удивленный таким поворотом темы для разговора. — Куда ему было деваться.

Астерия быстро взглянула на Драко — о беременности Джинни слухи ходили уже второй год, а тут, надо же, оказались правдой.

— Я считаю, что они разумно поступили. Сколько можно подавать всем дурной пример такими свободными отношениями? — Нарцисса чуть скривилась. — Уважающие себя люди так не поступают. Хорошо, что они одумались.

Драко нервно сглотнул и медленно отставил чашку в сторону. У Астерии дрожали колени — она чувствовала, к чему клонится разговор.

— А почему бы вам ни последовать их примеру? — прямо спросила Нарцисса и поправила перекрученный камнем вниз перстень.

— Мама, — начал было Драко. — Я...

— А чего вам тянуть? — Нарцисса обращалась к сыну, но смотрела на Астерию, словно испытывала её. — Пока вы бродили по окрестностям, Люциус всё переживал, что ты, Драко, подцепил какую-то нимфу. Но мы напрасно волновались, — она вдруг холодно усмехнулась, — очевидно же, что девушка настоящая, из уважаемой в обществе семьи. И ничего, что места в жизни еще не нашла, это поправимо.

Под её пристальным взглядом Астерия чувствовала себя лотом какого-нибудь аукциона, не самым желанным, но вполне приемлемым.

Поместье утопало в запах вечноцветущих роз и рододендронов, в осеннем небе парили птицы, а сердце Астерии дикой перепелкой взволнованно билось в груди.

Она была светом.