Астерия: Ода меланхолии (гет)

И спаслась она бегством из объятий Зевса, и была превращена в перепёлку, бросилась она в Эгейское море...

* * *

— Я такая красивая, никак не могу наглядеться! — воскликнула Дафна, вертясь перед зеркалом то одним боком, то другим, любуясь своим отражением.

— Не крутитесь, мисс Дафна, а то уколю шпилькой, — попросила Аннет и подколола подол голубого платьица последней булавкой. — Фух, мисс, теперь готово.

— Асти от зависти лопнет, — довольно прошептала Дафна, разглядывая свой новый наряд. — Да, Аннет? Ведь лопнет?

— Да, мисс, — кивнула девушка. — Конечно, мисс.

Дафна усмехнулась так, что молодой няне стало жутко. Не пристало маленькой девочке быть таким дьяволенком и улыбаться так страшно и насмешливо. А уж тем более — насмехаться над собственной сестрой, да разве же ей возразишь. Такой крик учинит...

— Дафна! — воскликнула миссис Гринграсс, появляясь в дверях. — Ох, какая же ты красивая!

Девочка просияла и повертелась на месте, демонстрируя платье. Миссис Гринграсс улыбалась — старшая дочь была ее радостью и каждый раз, глядя на Дафну, женщина вспоминала себя саму.

Все это время младшая дочь мистера и миссис Гринграсс сидела на широком подоконнике той же комнаты, отгороженная от мира тяжелыми бордовыми портьерами. Временами она порывалась заплакать от глубокой обиды, но заставляла себя вернуться к чтению детской книжки с прекрасными картинками, что изображали обитателей волшебных лесов и морских глубин. Ее фантазию захватили греческие Сирены — прелестные русалки, что чарующими песнями заманивают плывущих мимо путников, которые, забыв всё на свете, подплывают к волшебному острову и погибают вместе с кораблями [2], поэтому, когда голоса стихли, Астерия не сразу оторвалась от своего занятия.

— Мисс Асти, вы тут? — послышался женский голос рядом с местом, где пряталась девочка. Астерия встрепенулась и осторожно выглянула из-за портьеры.

— Они ушли? — тихо спросила она.

— Ушли-ушли, — уверила ее Аннет. — Вылезайте, мисс, холодно, еще простудитесь. Чего вы тут прячетесь?

— Так ведь это мой День рождения, — вдруг всхлипнула Астерия. — Мой, понимаешь, Аннет? А они даже не вспомнили! А у Дафны... А ей... А она...

Губы Астерии задрожали и так тщательно сдерживаемые слезы покатились по бледным щекам.

— О, мисс, — всплеснула руками Аннет. — Умоляю вас, не плачьте!

Она засуетилась, разыскивая что-то в комнате, которую она занимала на правах няни, заглядывала во все ящички письменного стола, пока не нашла сверток, обернутый коричневой бумагой.

— Вот, мисс... Я кое-что для вас купила. Конечно, ничего особенного, но как ваш отец заплатит мне жалованье, так мы с вами вместе пойдем и что-то выберем для вас... Все, что захотите, обещаю. Только не плачьте.

Аннет протянула девочке подарок и замерла, прикусив губу. На самом деле она выбирала его с особой тщательностью, зная, что родители вряд ли вспомнят о своей младшей дочери.

Аннет работала в доме Гринграссов всего три года, но уже успела всей душой прикипеть к этим двум маленьким девочкам, хоть тихую Астерию она любила все же больше, чем избалованную Дафну. И сейчас, наблюдая за девочкой, что дрожащими от волнения пальцами разрывала упаковочную бумагу, она чувствовала жалость к ней. Лишенная родительского тепла не по своей воле, а всего лишь потому, что не родилась мальчиком, Астерия не была похожей на свою шумную сестру. Она любила сказки и могла часами наблюдать за насекомыми в саду, тогда как старшая с большей охотой бы занялась танцами или пением.

— Ох, Аннет, спасибо! — воскликнула Астерия, прижимая к груди новую книгу. — Можно я тебя обниму? Пожалуйста?

— Конечно, мисс, — грустно улыбнулась няня и осторожно погладила девчонку по светлой макушке. — Давайте я вам косы заплету?

По дороге в свою комнату Астерия не переставала прижимать к себе свой подарок. Желание прочесть новую историю постепенно оттеснило детскую обиду и девочка чувствовала себе немножечко счастливей.

По коридору, ведущему в ее спальню, маленькая Астерия уже привычно кралась. Она боялась ужасного портрета, висевшего прямо посередине стены — отвратительная Урсула Флинт, дальняя родственница отца, удостоенная такого почетного места, как казалось Астерии, именно по причине того, что ее страшилась девочка. У несносного портрета была ужасная привычка — кричать и осыпать проклятиями любого, кто нарушит его сон. Картина кричала так громко, что ее легко можно спутать с банши [3], так звонко, что стекла на всем этаже дрожали. А самое кошмарное — Урсула всегда ждала, пока к ней повернутся спиной.

Вот и сейчас — портрет слишком громко храпел, чтобы казаться действительно спящим, замышляя, очевидно, очередную пакость. Астерия скрестила указательный и средний пальцы, глубоко вздохнула и прижалась спиной к противоположной от портрета стене. Шажок за шажком, не сводя глаз с картины, еще немного — и конец коридора, она будет в безопасности.

Хлип! — предательская половица скрипнула у девочки под ногой. Портрет раскрыл злые глаза и вперил в Астерию взгляд.

— ТЫ!

— О нет, нет, прошу, — взмолилась Астерия. — Только не кричите, пожалуйста, не ну...

— КАК ТЫ ПОСМЕЛА БУДИТЬ МЕНЯ, МАЛЕНЬКАЯ ДРЯНЬ! ЧТОБЫ ТЕБЯ СВАРИЛИ В ЖАБЬЕЙ ИКРЕ, ТЫ, ГАДКАЯ ДЕВЧОНКА! НАДЕЮСЬ, ТЫ НАТКНЕШЬСЯ НА ОСИНОЕ ГНЕЗДО!

— ОПЯТЬ ... РАЗБУДИЛА... УРСУЛУ! — из своего кабинета уже спешил разъяренный отец. — АСТЕРИЯ!

Дело принимало неожиданный поворот. Гнев отца был намного страшнее проклятий какого-то глупого портрета, но бежать уже было поздно.

— Астерия! Сколько раз тебе повторять — не дразни портрет! — забрюзжал мистер Гринграсс, за последние несколько лет утративший часть своей шевелюры.

— Отец, клянусь, она сама... Я не...

— Ложь! — воскликнул мужчина, хватая ее за руку. — Твои притворство и жажда внимания уже изрядно мне поднадоели, Астерия!

Не обращая внимания на протесты дочери, он поволок девочку в ее комнату и бесцеремонно протолкнув ее вовнутрь, захлопнул дверь.

— Будешь сидеть здесь, пока я не решу, что ты заслужила выйти, невоспитанная девчонка!

Щелкнул замок, и Астерия вздрогнула. Мистер Гринграсс еще что-то побурчал, потоптавшись у дверей комнаты дочери, потом смачно сплюнул и отправился к себе наверх, продолжая возмущаться недостойным поведением. Как только за отцом утихли шаги, Астерия придвинула к двери стул. Против магии любые ограждения бессильны, но так она чувствовала себя спокойней. Закончив оборонительное сооружение, девочка забилась в самый дальний угол своей комнаты и только потом дала волю слезам.

— Ненавижу тебя, — пробормотала она, обхватывая колени руками. — Ненавижу.

Ее охватило понимание несправедливости происходящего, такое, какое может возникнуть только у ребенка. Все видели в ней упрямую, своевольную и совершенно необузданную натуру, коей Астерия Гринграсс еще не успела стать, а если бы и стала — то только по их вине. Сейчас же девочка этого не понимала. В ее голове зрели мысли о бунте, она вынашивала планы избавления и мести за нанесенную ей обиду: сбежать из дому или голодать, пока тело не покинут последние силы. Чтобы тогда мама и папа поняли... Что именно родители должны были понять, Астерия пока не знала, но чувство, плотно укоренившееся в ее сердце, грозилось подарить ей разгадку этой тайны.

Затуманенный слезами взгляд девочки блуждал по стенам спальни, подолгу останавливаясь на изображениях парусников. Комната была рассчитана на мальчика, так как до самого появления Астерии на свет миссис Гринграсс была уверена, что родит сына. Целители из больницы им. Святого Мунго уверяли, что произошла какая-то ошибка, что они не виноваты в сбое ультрасовременного оборудования, но мистера Гринграсса уже было не остановить. Знаете ли вы, как страшен в гневе человек, мысленно уже учащий сына держаться в седле и вести переговоры? Целитель Уорвик был ранен на дуэли и пролежал в травматологии несколько месяцев в очень тяжелом состоянии. Но и это не успокоило мистера Гринграсса — он и его жена были уже не так молоды, и Астерия обещала стать их последним ребёнком.

Сейчас же, разглядывая ненавистные раньше кораблики, девочка мечтала о том, что однажды за ней приплывет похожий и заберет ее далеко-далеко, туда, где ее не найдут. Туда, где она будет счастлива, где никто и никогда не забудет о дне ее рождения. Туда, где у нее будет хоть один, но верный друг. Погруженная в грустные мысли, девочка даже не заметила, как уснула.

Лишь плеск волн, ударявшихся в борт корабля, и легкий свист ветра в его туго натянутых вантах нарушали величественное безмолвие океана.

— Бах! — что-то оглушительно врезалось в штирборт [4]. — АСТИ, ОТКРОЙ ДВЕРЬ!

Астерия заморгала, щурясь от света. Ей снились русалки и пиратский корабль, а она сама была капитаном...

— АСТИ! — Дафна изо всех сил забарабанила по двери кулаками. — ВПУСТИ!

Горько вздохнув, Астерия отодвинула стул и позволила сестрице впорхнуть в комнату.

— Чего тебе? — тихо спросила она, хмуро наблюдая за Дафной. — Если папа узнает, что ты здесь, меня накажут.

— Да ты и так наказана, — беспечно отмахнулась девочка и нагло забралась на кровать Астерии. — Я прячусь от Аннет, она вздумала, что сегодня мне необходимо учить это... слогание.

— Сложение? — переспросила Астерия, подбирая с пола подушку, сброшенную с кровати сестрой.

— Да какая разница, — скривила губы Дафна. — Хоть ублажение.

— Умножение, — машинально исправила ее Астерия.

Дафна застонала, закрывая уши руками.

— Бла-бла-бла, я тебя не слушаю, — затараторила она. Астерия обиженно замолчала.

— Право, Асти, ты так занудна, что я не удивлена, что о твоем дне забыли, — воскликнула Дафна и в притворном ужасе прикрыла рот ладошкой. — Ой!

— Что? — переспросила Астерия, поднимая на сестру заплаканные глаза. — Ты знаешь какой сегодня день?

— Среда, — ухмыльнулась Дафна. — Конечно же, я знаю, Асти. Все знают.

— Но почему...? — губы Астерии вновь задрожали. — Почему...

— Почему что? Почему ты не получила ни открыток, ни подарков? — хохотнула Дафна. — У маленькой Асти сегодня день рожде-енья, а никто так и не поздравил! У маленькой дурочки нет друзей!

Астерия вспыхнула, но ничего не сказала. «Думай о русалках, думай о русалках», — беззвучно шептала она самой себе.

— А что это у тебя? — голос Дафны раздался словно издалека. — Дорогой Астерии в День ее рожденья... От Аннет? Книжка?

Русалки. Русалки. Русалки. Русалки.

В реальность Астерию вернул звук разрываемой бумаги. В ужасе она повернулась к сестре — в кулаке Дафна сжимала несколько красочных страниц, с мясом выдранных из ее книги.

— Что ты наделала? Что ты наделала! — закричала Астерия, пытаясь отобрать у сестры свой подарок.

— Давай же, отбери, — захохотала Дафна, отскакивая от нее.— Ай!

Астерии с ужасом отпрянула — подол нового платья сестры полыхал.

— Ма-а-ама! — закричала сестра. — Мама, она опять это сделала!

Отбросив книгу Астерии в сторону, словно это было что-то ядовитое, Дафна толкнула сестру плечом и выбежала, продолжая визжать. Это сулило новые наказания, но девочке уже было все равно. Подняв с пола вырванные страницы, она аккуратно разгладила тонкие бумажки и вложила на нужные места в испорченной книге.

Вечером, когда скандал утих, и девочек отправили в кровати, Астерия молитвенно сложила руки и подняла глаза в синее небо.

— Я не знаю, как правильно это делается, — неуверенно начала она. — Но Аннет говорит, что если загадать желание вечерней звезде, оно обязательно сбудется.

Она замолчала, вглядываясь в темнеющий небосвод. Она не знала, что тому было причиной — усталость или огромное желание, чтобы это было правдой, но девочке показалось, что одна из звезд слабо мигнула.

— Я прошу... Пусть у меня будет друг. Просто друг, больше мне ничего не нужно, — прошептала она. — Пожалуйста.

Тишина была ей ответом.

_________________________________________________________________________

[2] — Гомер. Одиссея XII, 39 и след.

[3] — женщина, которая, согласно поверьям, является возле дома обречённого на смерть человека и своими характерными стонами и рыданиями оповещает, что час его кончины близок.

[4] — правый по ходу движения борт судна.