Слепота/Blindness (гет)

Альбус Дамблдор ожидал у границы защитных чар, окружающих Хогвартс.

Студенты разъехались неделю назад, оставив замок практически пустым, за исключением профессоров, предпочитающих проводить лето в школе, и множества призраков и домовых эльфов, которые не могли покинуть пределы замка.

Он знал, что его последний год в Хогвартсе подошел к концу. Слишком многое уже запятнало его репутацию: слишком много смертей, слишком много сомнений. Если он не покинет пост директора школы сейчас, то через год его выкинут с позором.

Дамблдор дал себе время до конца лета, чтобы подготовиться, начать перевозить многочисленные вещи в старый дом своей семьи в Годриковой Лощине. Его место займет Минерва МакГонагалл, а ее новым заместителем станет профессор защиты от темных искусств Северус Снейп.

Дамблдору определенно будет не хватать этой величественной школы: ее священных залов, портретов, обитателей которых он знал по именам, призраков, тайн, которые он никогда уже не разгадает. Дружбы, приобретенной за десятилетия, студентов, наполняющих жизнью стены древней школы; директору нравилось наблюдать, как они становятся старше, заводя дружеские отношения и связи.

Но пришло время уйти на покой, пока это для него еще возможно.

— Директор.

Альбус отвлекся от созерцания величественно возвышавшейся Астрономической башни.

К нему приблизился Северус Снейп, закутанный в свою фирменную черную мантию, с привычно беспристрастным выражением, застывшим в его темных глазах.

Альбус встретился с ним взглядом и открыл свой разум, выдвигая на поверхность то, чем хотел поделиться; на подобные беседы, требующие силы и ловкости ума, были способны лишь истинные мастера легилименции.

Северус мрачно поморщился в ответ.

— Кажется, мы сейчас промокнем.

 

Дамблдор обыскал старый приют, побывал в местах, где прошло детство Тома Риддла, перешерстил все старые интервью и воспоминания, глубоко погрузившись в образ жизни асоциального волшебника-подростка. Он провел бесчисленные часы в его приюте, анализируя малейшие упоминания о любом месте или предмете, который мог бы считаться для Тома особенным, иметь большее значение, чем любой другой.

И, наконец, ему удалось кое-что обнаружить.

Рядовые каникулы в сиротском приюте, поездка к морю, где произошел весьма необычный инцидент между молодым Томом Риддлом и двумя маггловскими детьми, навечно оставивший шрамы на их душах.

Миссис Коул, смотрительница сиротского приюта, рассказала, что после этой поездки дети так и не смогли стать прежними: спокойными, а не замкнутыми и смертельно боящимися Риддла; они никогда не упоминали о том, что именно произошло тогда, но их поведение говорило само за себя.

 

Вернувшись к берегу моря, Дамблдор заметил пещеру и почувствовал исходящую от нее силу; он не знал, как добраться до нее, кроме как с помощью магии — высокие скалы и бьющиеся о них волны делали опасной даже простую прогулку на лодке.

Он мог лишь догадываться, как Риддл смог проникнуть в пещеру — скорее всего, аппарировал, если учесть, что будучи ребенком, он уже обладал таким же могуществом, как во время своей учебы в Хогвартсе. Он вполне мог взять с собой двоих детей, оставив их на время одних в пещере... одного этого было бы достаточно, чтобы напугать их до смерти.

Но Риддл не удовлетворился бы тем, что просто вселил в них страх.

Альбус подозревал, что это было место, где Том впервые решился на человеческие пытки, а значит, место, где Темный Лорд мог бы спрятать частичку своей души.

— Здесь? — ухмыльнулся Северус; свет палочки вспыхнул перед ними, освещая скалистый вход. — Я не вижу никаких защитных чар.

— Следует искать ловушки, — Альбус понимал, что одному ему лучше не рисковать, и поэтому привел с собой человека, знающего личный стиль Тома и имеющего склонность к темной магии. — Я уверен, что он здесь.

Дамблдор чувствовал зло внутри пещеры, оно было словно паук, терпеливо ожидающий, когда мотылек подлетит ближе, ближе, ближе... пока не станет слишком поздно.

Он поднял свою палочку и шагнул в темноту.

Северус первым опознал проклятие на входе в пещеру; Альбус понял лишь секунду спустя.

Все оказалось достаточно просто: заклинание, вероятно, было наложено Томом всего через несколько недель после окончания школы, до того, как он научился более тонким искусствам темной магии.

Заколдованным ножом Альбус разрезал ладонь и капнул свою кровь на каменную дверь.

Приняв кровавую плату, проход открылся.

В пещере царила тишина, напоминающая о логове паука.

Все пространство занимало большое черное озеро; одинокие капли воды, изредка падающие из глубин пещеры в воду, отдавались гулким эхом.

— Инферналы, — прошипел Северус, глядя в озеро. — Я узнаю их вонь. Похоже, Темный Лорд отчаянно хотел держать людей подальше от этого острова.

Островок, о котором шла речь, представлял собой небольшой осколок скалы, слабо светившийся зеленым магическим светом, исходившим из впадины в центре.

Крестраж должен быть там, под защитой.

Альбус изогнул бровь.

— И все же я не вижу никаких защитных чар, которые могли бы помешать нам просто левитировать его, хотя здесь явно ощущаются антиаппарационный барьер и антитрансфигурационная защита. Возможно, он подозревал, что ни один по-настоящему могущественный волшебник не обнаружит это укрытие.

Северус нахмурился и снова поднял палочку.

— В любом случае нам следует держаться подальше от воды.

Не было нужды продолжать обсуждение. Вместе они левитировали себя над озером, медленно приближаясь к маленькому островку в темной пещере. Под водой время от времени мерцала в мягком фосфоресцентном свечении бледная плоть.

Внутри небольшого каменного резервуара Альбус увидел медальон Слизерина, серебряная поверхность которого поблескивала под зеленой водой.

Северус тоскливо взглянул на зеленую жидкость.

— Напиток отчаяния. Жаль, что мне никогда не приказывали его варить. Темный Лорд сам изобрел его для пыток. Я так и не узнал, как он был создан.

Альбус нахмурился.

— Возможно ли испарить его?

Северус сделал ряд пассов палочкой, но после нескольких невербальных заклинаний опустил ее.

— Как я и подозревал, способа нет. Зелье может быть поглощено лишь плотью живого существа, а, учитывая количество, это означает, что один из нас должен его выпить. — Бывший Пожиратель Смерти выглядел бледнее обычного в тусклом свете пещеры.— Но оно не зря называется Напитком Отчаяния. Сначала появляется боль, затем она ослабляет ум, вызывая болезненные воспоминания, связанные с отчаянием и чувством вины и, наконец, — огромную жажду, из-за которой можно пойти на все, сказать что угодно, лишь бы утолить ее. Это сильно упрощало допрос, хотя и делало его менее... интересным. Для... остальных, — последние слова он произнес с извиняющимся видом, искоса взглянув на директора. — И учитывая находящихся в воде инферналов, это — последняя ловушка. Так как защитные чары не позволят создать воду, любой, кто выпьет это зелье, в отчаянии потревожит воды озера.

Дамблдор снова взглянул на изумрудное зелье.

— Значит, если я выпью, ты...

Северус моргнул, нахмурившись.

— Естественно, нет! Этим вы уничтожите то, что, вероятно, является последним известным образцом этого зелья,— волшебник скрестил руки на груди, — который я хотел бы изучить в собственной лаборатории. Жидкость, которая не может быть ни уничтожена, ни трансфигурирована, является аномалией, не замеченной ни в каком другом зелье. Тайна, которую я пытался раскрыть уже сотню раз.

Слизеринец повернулся лицом к возвышающемуся пьедесталу и прищурился, разглядывая сосуд, находящийся в нем.

Затем его губы изогнулись в мрачной улыбке.

— Мы просто вырежем этот резервуар из камня и заберем с собой всю конструкцию из этой богом забытой пещеры. Я могу изучить его в Хогвартсе и поработать над выделением предмета, который вам нужен.

Альбус помолчал, затем положил морщинистую руку на плечо профессора.

— Вот поэтому, мой мальчик, мне и нужен был в помощники слизеринец.

Потребовалось три часа испытаний, прежде чем Северус Снейп прорезал отверстие в камне, слив зелье в идентичный каменный резервуар под ним.

Медальон, сразу же проверенный на наличие проклятий, был отдан директору, который, едва взяв его в руки, начал хмуриться.

И, не выходя из лаборатории, как он ранее планировал, Дамблдор с возрастающим подозрением открыл медальон, чтобы увидеть внутри сложенный кусок пергамента.

— Это копия, — он бросил металлическое украшение на камень с выражением лица, какое мало кому доводилось видеть. Развернув записку, директор прочел ее вслух.

Внутри оказалось послание Темному Лорду от неизвестного, который обнаружил крестраж и планировал уничтожить его. Кто-то, кто подозревал, что умрет при попытке или вскоре после этого, и знал, ради чего рискует жизнью. Он нашел то, что снова сделает Темного Лорда смертным.

— Регулус Блэк, — вздохнул Северус, подходя ближе. Увидев надпись, он медленно закрыл глаза и покачал головой. — Глупый мальчишка. Никто не знал точно, что с ним случилось. Мне нравилось думать, что он сбежал, став одним из немногих, кто сумел скрыться от Темного Лорда, пока тот был жив.

Слизеринец повернулся и пристально посмотрел на Дамблдора.

— Смертным?

Альбус отмахнулся от вопроса.

— Конечно, это преувеличение. Артефакт был, безусловно, мощным и чрезвычайно трудным для уничтожения. Исходя из того, что я помню о Регулусе, как о студенте, я сомневаюсь, что он был способен на такой подвиг. Где бы он спрятал его, если бы потерпел неудачу? В хранилище Блэков?

Северус Снейп скрестил руки на груди.

— В своем хранилище или в родовом доме Блэков. Ни в одно из этих мест мы не можем попасть без представителя этой семьи.

Альбус взглянул на пергамент, который держал в руках, и нахмурился.

— Тогда, полагаю, хорошо, что один представитель Блэков у нас все-таки есть.

* * *

— Это тебе, с днем рождения, — пробормотал Дадли, и Гарри прищурился.

Они стояли одни на лужайке перед домом. Тетя Петуния пригласила его на семейный ужин, который, как хорошо знал Гарри, на самом деле был вечеринкой-сюрпризом. Он узнал модель поведения, что наблюдал три года назад, когда была устроена аналогичная вечеринка.

Но он не был уверен в том, почему Дадли встретил его перед домом один, если только это не должно было помешать ему войти внутрь. И почему кузен решил вручить свой подарок именно сейчас, Гарри тоже не знал.

Он провел пальцами по прямоугольному предмету в своей руке, который выглядел для него лишь темным объектом. Если он не ошибался, под гладкой пластиковой оберткой находился предмет размером примерно с кассету.

— Почему ты не отдал мне его внутри?— спросил Гарри, и Дадли застонал.

— Я знал, что ты догадаешься. Как и в прошлый раз. Нужно было устроить праздник в ресторане, — проворчал Дадли, потом заерзал, одной ногой усердно ковыряя траву под ногами и выстаптывая ее. Затем наклонился ближе, понизив голос до шепота.

— Это аудиозапись.

Гарри повертел предмет в руках. Ему и раньше дарили аудиокассеты; у него их было множество, хотя его магнитофон и не работал в доме на площади Гриммо. Если он хотел их послушать, ему приходилось прогуляться на улицу.

— Ну и?.. — Гарри растягивал ответ, ожидая больших объяснений.

Дадли ещё немного потоптался, потом выдохнул.

— Я не хочу сказать, что ты не мужчина, — когда кто-то говорил что-то подобное, это обычно означало, что он собирался опровергнуть эту фразу следующим предложением. Гарри прищурился. — Но... — вот оно.

— Я-знаю-тебя-ты-еще-не-сделал-это-так-что-я-купил-тебе-книгу-про-секс. — когда Гарри застыл в шоке, Дадли быстро продолжил, сделав глубокий вдох: — Ты должен уметь угодить женщине! Я хочу сказать, что это не приходит само собой. Пирс дал мне... нам... ну... мне, книгу с картинками и прочим, но я не мог подарить ее тебе, не так ли? И по тому, как вы с Гермионой ведете себя друг с другом, я могу сказать, Пирс может сказать, да все могут сказать, что вы этого еще не делали, — закончил Дадли самоуверенным тоном, приканчивая остатки травы под ногами.

Гарри покачнулся, посох в его руке угрожал выпасть из ослабевшей хватки. Он уставился на Дадли.

— Как ты вообще нашел что-то подобное на аудио?

Дадли слегка пожал плечами.

— Ну, знаешь, в этих секс-шопах можно найти все, что угодно.

Гарри быстро покачал головой, гадая, правильно ли он расслышал.

— Ты не можешь ходить в секс-шоп. Ты недостаточно взрослый!

Дадли фыркнул.

— Гарри, ты единственный парень из всех, кого я знаю, который хоть немного заботится о правилах, когда дело доходит до того, чтобы попасть в подобный магазин. Я прокрадываюсь туда с четырнадцати лет.

При этих словах Гарри вспомнил истинную тему разговора, оставив мысли о вполне неудивительной преступной деятельности кузена. Однажды у них с Дадли уже прошла типичная беседа авторства дяди Вернона, и один очень неприятный разговор с тетей Петуньей, в котором она настаивала на том, чтобы они оба были "достаточно умны и пользовались средствами защиты, в отличие от шестнадцатилетнего сына миссис Гиллиган, который переспал с подругой, и она забеременела, что в свою очередь опозорило миссис Гиллиган настолько, что она не могла показываться в общественных местах".

Гарри знал, как все происходит и при каких обстоятельствах. Он не был идиотом и изучил человеческую анатомию гораздо лучше, чем его кузен. Поэтому Гарри надменно фыркнул.

— Ты думаешь, мне нужен путеводитель для... этого?

Дадли засмеялся, но тут же оборвал смех писклявым хихиканьем. Очевидно, он пытался сохранить часть гордости Гарри. Хотя бы малую часть.

— Ты даже не можешь сказать это вслух! СЕКС, СЕКС, СЕКС.

Гарри почувствовал, как вспыхнуло его лицо. Он пропустил много разговоров, которые были привычными для большинства мальчишек его возраста; он никогда по-настоящему не интересовался физическими формами женщин, а обсуждение цвета их душ только смущало Дадли. К тому времени, когда его кузен начал меньше говорить о внешности и больше о самом процессе, Гарри был слишком занят своими проектами, чтобы тратить время на подобные беседы.

Теперь он сожалел об этом. Гарри зашипел в ответ на поддразнивание.

— Заткнись, пока тебя никто не услышал.

Кузен ткнул его кулаком в плечо, лишив равновесия, и в ту же секунду поднял другую руку, чтобы поддержать. Дадли никогда не умел рассчитывать силу, но был относительно хорош в смягчении повреждений.

— Послушай, Гарри. Я не знаю, чего ты ждешь, но когда ты, наконец, приступишь к делу, ты должен знать, что делаешь. Поверь мне, я слышал разные истории. Джессика рассталась со своим парнем, потому что он не мог продержаться дольше пятнадцати секунд, а девушкам требуется много времени, чтобы прийти в соответствующее настроение, если ты понимаешь, что я имею в виду. Ты же хочешь произвести хорошее впечатление.

Гарри не был уверен, что может стать еще краснее. Его лицо горело огнем. Быстро осмотревшись, он понял, что они все еще одни. Если бы за ним по-прежнему следили охранники Аврората, он бы выставил заглушающие чары для приватности беседы.

Гарри постарался не задохнуться.

— Ладно. Спасибо, — он бы сказал что угодно, лишь бы закончить этот разговор.

Дадли снова шлепнул его с добродушным смешком.

— Вот именно, Гарри! И если у тебя есть какие-либо вопросы, и я, и ребята можем дать тебе несколько советов…

— Не надо! Я имею в виду, если мне понадобится совет, я знаю, к кому идти, — ни к Дадли, ни его хвастливым друзьям, это точно. — Спасибо за кассету.

Следуя за кузеном, Гарри сунул подарок в карман и попытался выровнять дыхание. Когда он увидел фирменный цвет Гермионы, его усилия удвоились, а улыбка стала немного дрожащей. Теперь его терзала новая тревога, о которой он раньше не и думал; будет ли Гермиона им довольна? Знает ли она, что делать?

Читала ли она книгу о сексе?

Он чувствовал, что весь на взводе, ладони вспотели. Конечно, Гермиона поймет, если он... долго не протянет. Глупо было бы расставаться из-за чего-то подобного. И ей, кажется, нравилось целовать его и прикасаться к нему, если уж на то пошло.

И все же... Дадли встречался с гораздо большим количеством девушек и, по-видимому, ладил с ними гораздо лучше, чем Гарри.

* * *

Вечером, когда Грейнджеры высадили его на площади Гриммо, Гарри зашел внутрь и взял магнитофон.

Коротко объяснив Кричеру, что такое "прогулка, чтобы подышать свежим воздухом", он вышел на улицу и надел наушники; стоя на ступеньках и немного поколебавшись, Гарри нажал кнопку воспроизведения.

Прогулка оказалось очень долгой и крайне неудобной.

 

Кричер не возражал против того, что хозяин не сумел сделать его молодым эльфом. Он очень гордился своими морщинами; его двоюродный дед Пиклер всегда хвастался, что домовой эльф не был по-настоящему опытным, пока у него не появилось по крайней мере четырех пигментных пятен и семи полос провисшей кожи.

Кричеру было немного грустно, что голова дяди Пиклера больше не висела на стене коридора, напоминая об этих словах, особенно когда у него болели суставы.

Но Кричер был хорошим домовым эльфом, и хозяин уменьшил часть его рабочей нагрузки, настояв на закрытии некоторых неиспользуемых комнат, пока они не смогут взять нового эльфа.

Он не был уверен, что чувствует по этому поводу; обучение нового эльфа не его крови было совершенно не похоже на воспитание собственного юного эльфа в соответствии с жесткими правилами протокола семьи. Что, если этот новый эльф попытается захватить власть?

Что, если это будет эльфийка?

Кричер содрогнулся при одной только мысли об этом. Эти раздражающие существа всегда настаивали на том, чтобы главенствовать над любым эльфом мужского пола, с которым они сталкивались, управляя домом в обход старших и более способных эльфов, которые заслуживали знаки отличия. Кричер должен настоять на том, что если в доме появится другой домовой эльф, он должен быть мужского пола.

Кричер поставил перед хозяином тарелку с завтраком и попятился, в то время как молодой хозяин уставился вдаль, взгляд его зеленых глаз был рассеян.

Не глядя вниз, Гарри безошибочно взял серебряную столовую вилку, которую, насколько знал Кричер, хозяин использовал чаще, чем приборы из стали или дерева. Тарелка тоже была серебряная — прекрасный обеденный сервиз, который бывшая хозяйка разрешала доставать лишь для чистокровных гостей.

Кричер не стал вдаваться в детали, — "лучшее лучшим", как говаривал его дядя Пиклер. В обязанности домового эльфа входило знать предпочтения каждого хозяина и хозяйки, не беспокоя их подробностями и вопросами. Методом проб, ошибок и многочисленных наблюдений Кричер изучил вкусы хозяина Поттера гораздо лучше, чем сам хозяин, будто Кричер их и определил.

Кричер знал, когда хозяин предпочитает есть, а когда — лежать в постели. Он знал, что хозяин, скорее всего, предпочтет вареные овощи свежим, и то, что любое мясо должно быть хорошо прожарено, почти до черной корочки, иначе хозяин лишь, нахмурившись, отодвинет его на край тарелки. Кричер знал, когда стирать, а когда вытирать пыль, когда тихонько пройти мимо лаборатории хозяина, а когда громко топать, чтобы объявить о своем присутствии.

Он помнил, что мебель нельзя сдвигать ни на дюйм, и знал, что хозяин любит смотреть на огонь в очаге, когда его мучают подозрения.

Кричер считал себя экспертом во всем, что связано с хозяином Поттером.

Поэтому он точно знал, что Гарри чем-то расстроен, и это не было обычным исследованием, на которое он тратил свое время, потому что хозяин не расхаживал по кабинету и не листал страницы, читаемые вслух. Вместо этого он хмурился и сидел неподвижно, как сейчас за кухонным столом, молча, словно мраморные статуи в кладовке наверху, как он делал всю прошлую неделю, прежде чем устроить длительный перерыв и уйти на предполагаемую "прогулку".

Кричер знал, что просить объяснений бесполезно. И он сделал то, чему научился за последние годы.

Он спросил мисс Гермиону, требуется ли хозяину в чем-то помощь домового эльфа.

Гермиона и сама была довольно наблюдательна. Она не упустила из вида то, что Гарри был часто "занят" в последнее время, при том, что новый семестр еще не начался. Когда Кричер появился в ее спальне, она даже не удивилась.

Гермиона считала старого эльфа своего рода информатором. Они были союзниками в достижении цели, в которую оба сильно верили — они хотели, чтобы Гарри был счастлив.

В последний раз, когда Гарри вел себя странно, речь шла о сомнительных исследованиях. Гермиона очень надеялась, что ситуация не повторится; она понимала, что есть несколько направлений продвижения их исследований с места, где они остановились, и все они были неприятными. При одной только мысли об истинной некромантии Гермиону передергивало. Но в то время как воображение подкидывало ей картинки с чудовищем Франкенштейна, размышления об истинном творении из ничего, лишь из воздуха, были еще хуже. Ее бабушка по отцовской линии была истинной католичкой; пожилая женщина содрогнулась бы при одной только мысли, что человечество обладает подобной властью.

Но с другой стороны, Хисс был не очень страшным и все еще очень живым. Даже старел, если седеющий мех вокруг его мордочки говорил именно об этом.

Поэтому Гермиона собралась с духом, успокоила нервы, морально готовясь к потенциальным мумиям, кровавым ритуалам или ожившим трупам и призракам, и решила сделать то, что делает любая хорошая девушка.

Выяснить, какая глупая идея пришла в голову ее парню, и привести его в чувство.

 

"Все могло бы быть намного хуже," — думал Гарри после их разговора.

Однако в тот момент это были самые тяжелые минуты его жизни, когда ему пришлось, заикаясь перед Гермионой, объяснять, что именно он слушал, прежде чем упрямая девушка осуществила свою угрозу и надела наушники.

Он предпочел бы сразиться еще с пятью осколками души Волдеморта одновременно, чем находиться в тот момент рядом с Гермионой.

Он не видел выражения ее лица. Слишком боялся смотреть. Вместо этого просто стоял, безвольно опустив руки, на узком тротуаре в двух кварталах от своего дома, где его встретила Гермиона.

Он был почти уверен, что это Кричер рассказал ей о его прогулках. Если это так, то это маленькое чудовище ждет строгий разговор о том, что личные дела хозяина должны оставаться личными.

— Ты слушаешь... что?

В ее голосе звучало недоверие. Гарри нахмурился, глядя на свои огненно-оранжевые ботинки, чувствуя, что его горящие уши вот-вот обожгут череп, а за ним и кожу лица.

Он сложил руки на груди и сказал себе, что это не жест неуверенности. Он просто не знал, что еще делать с руками, кроме как дергать свободную нить на рубашке.

— Я уже сказал, что это учебник.

Она издала сдавленный звук.

— Да, но... у-учебник ч-чего?!

Гарри стиснул зубы.

— Почему ты заставляешь меня повторять это снова? — он выпалил эти сердитые слова, глядя вниз, на ботинки. Драконья кожа оставалась к ним невосприимчива.

Гермиона, казалось, одновременно втянула в себя воздух и попыталась заговорить; наружу вырвался нечленораздельный звук. Она быстро вздохнула, потом еще раз, и ему не потребовалось и трех секунд, чтобы понять: она пытается не рассмеяться.

Бросив свирепый взгляд на ее кружащийся свет, Гарри обогнул ее и пошел домой.

— Г-гарри, подожди! Прости, — Гермиона хихикнула на последнем слове, и он стиснул зубы, делая шаг вперед.

— Гарри, прекрати сейчас же! — веселье исчезло. Гарри остановился, но не обернулся. Он почувствовал её руки за секунду до того, как до него донесся ее запах, хорошо знакомый аромат, действовавший, как бальзам на его уязвленную гордость.

— Прости, что смеюсь над тобой. Я просто ожидала чего-то совсем другого, и твое лицо было таким... — ее руки прижались к его бокам, обхватив его сзади. Он почувствовал, как ее голова легла на его плечо, долгий вздох согрел кожу сквозь тонкую рубашку, прежде чем она продолжила: — Это совершенно нормально... изучать такие вещи. Я имею в виду, мои родители немного традиционны в этом плане, но я уверена, что они оба не ожидают, что я не буду... ну... экспериментировать. С тобой. С тех пор, как мы п-пара... да.

Теперь настала ее очередь смущаться. Гарри отстранился, чтобы развернуться в ее руках, игнорируя цветные узоры медленно проходящих мимо любопытных прохожих.

— Ты читала подобные книги?

Ее голова была опущена, растрепанные волосы касались его подбородка, когда Гермиона пробормотала ответ.

— Почти. Я тайком брала из библиотеки взрослые романы, когда мама не смотрела. Не совсем то же самое, но... я понимаю суть вещей. Мне было любопытно.

Гарри фыркнул.

— Я был не настолько глуп, чтобы искать что-то подобное, пока Дадли не намекнул, что ты можешь бросить меня, если я что-то сделаю не так.

Она напряглась.

— Он полный придурок! Как будто я настолько легкомысленная! — она встряхнула волосами, и от этого жеста пряди взметнулись вверх и прилипли к его лицу. Гарри отбросил их в сторону, в то время как Гермиона ворчливо продолжила: — Бьюсь об заклад, он дал тебе и эту кассету. Ну, просто выбрось ее. Мы можем все уладить вместе, как и раньше. Нам не нужно, чтобы кто-то говорил нам, как это должно быть. А зная твоего кузена, он, вероятно, просто фонтанировал невероятными историями и фиктивными советами.

Гарри прикусил губу, сдерживая улыбку.

— Мне было интересно, возможны ли некоторые из упомянутых вещей с анатомической точки зрения.

Гермиона засмеялась, прижимаясь к нему, и он крепче сжал ее в своих руках. Было так приятно держать ее в объятиях, будто они находились в своем маленьком мире, пока реальный мир не вторгся в их идиллию в виде одобрительного свиста проходящей мимо группы подростков. Гермиона сжала его в последний раз и отстранилась, крепко держа за руку, когда они медленно направились к дому на площади Гриммо.

Она наклонилась к нему и прошептала достаточно тихо, чтобы слова дошли до его ушей, а не до тех, кто проходил мимо.

— Почему бы тебе не сказать мне, какие из них ты считаешь невозможными? Я думаю о медицинской школе после окончания. Это может быть познавательно.

Ее игривый голос был полон юмора, и Гарри почувствовал, как сердце забилось быстрее.

Он знал, что его лицо расплылось в широкой глупой улыбке, но ничего не мог с собой поделать.

Он был совершенно уверен, что влюблен.

— Конечно, все, что угодно, ради образовательных целей, — ответил Гарри. И, искоса взглянув на ее улыбающееся лицо, продолжил: — Однако настоящий ученый проверяет свои гипотезы на практике.

Гермиона взглянула на него и широко улыбнулась, продемонстрировав белые зубы, прежде чем торжественно кивнуть.

— Конечно. Я бы никогда не предложила делать выводы без подтверждающих их данных.

Когда они подошли к лестнице, Гермиона начала подниматься первой. Он остановил ее, обхватив рукой, их лица находились на одном уровне, и Гарри позволил своему взгляду угаснуть, после чего ее сине-фиолетовый свет вернулся, пульсируя вихрями возбуждения.

— Как насчет того, чтобы начать с азов? — мягко спросил он и почувствовал ее улыбку на своей щеке, прежде чем их губы встретились.

Ему потребовался еще один одобрительный свист прохожих, чтобы вспомнить, что они все еще находятся перед дверью.

Когда, войдя в дом, Гарри увидел желтый вихрь, он совершенно забыл, почему сердился на домового эльфа, и лишь бросил на него чрезвычайно счастливый взгляд.

Гарри остановился у подножия лестницы, Гермиона промчалась мимо него, перепрыгивая через две ступеньки; ее смех дразнящей мелодией раздавался сверху.

Гарри на минуту задумался, втягивая воздух от возбуждения. Затем бросился за ней; он был разгорячен, его сердце громко стучало, отдаваясь набатом в ушах, так сильно, что он чувствовал, как оно пульсирует в кончиках пальцев. Его посох был забыт в холле без малейших угрызений совести.

Мчась по коридору второго этажа, Гарри присмотрелся своим особенным взглядом и увидел одежду, разбросанную по полу его спальни, отделанной в изумрудно-зеленых тонах. Самообладание покинуло его, когда он увидел Гермиону в своей постели — простыни натянуты до подбородка, озорная улыбка на лице расплывается узорчатым сине-фиолетовым светом.

Он нырнул вслед за ней, кровать прогнулась под его весом, и Гермиона снова засмеялась.

Затем их губы встретились — жар сплетающихся тел и нежность кожи, все цвета начали сливаться в его сознании.

Они лежали на спутанном море зеленого и коричневого, плыли в океане хлопка и шелка; его собственная одежда оказалась помехой, которую Гермиона безуспешно пыталась стянуть, прежде чем мерцание ее палочки с сердечной жилой дракона избавило его от остатков одежды. Затем ее палочка упала на пол; в глубине сознания Гарри услышал шум падения, точно так же, как слышал ободряющий шепот Гермионы и ее тяжелое дыхание.

Он знал, что должен что-то сказать, но вместо этого поцеловал ее нос, затем щеку, подбородок, прежде чем снова вернулся к губам, их смех смешался, в то время как руки блуждали по нежной коже друг друга.

В голове царил хаос, Гарри совершенно не мог думать, не говоря уже о том, чтобы составить какой-либо согласованный план. Ничего из того, о чем он думал всю последнюю неделю, не всплыло в его голове.

Гермиона перевернула его на спину и осыпала грудь поцелуями, руки бродили везде, где только могли, и Гарри закрыл глаза, погрузившись в водоворот цветов: зеленый и фиолетовый и больше всего ее, фиолетовый оттенок, словно теплое одеяло на его теле, но лучше, намного лучше; она касалась его каждой клеточкой своего тела, они были так близко друг к другу — лишь яркий свет перед его глазами; он с трудом лежал неподвижно, позволяя Гермионе любить себя.

Она застонала, и Гарри не выдержал. Он потянулся к ней, и его руки встретились с ее волосами, прядями шелковистого клубящегося света, запутавшимися меж его пальцев, когда он потянул ее вниз и перевернул. Он тяжело дышал, ощущая своими губами мягкую кожу ее шеи, и на мгновение остановился, пытаясь прийти в себя — запах тела Гермионы мешал, не давая зародиться ни одной рациональной мысли в его мозгу.

— Заклинание? — произнес он со стоном, и резкий пронзительный голос тети Петунии в его голове словно на мгновение облил его либидо потоком холодной воды.

Она нетерпеливо выгнулась дугой под ним, буквально прорычав в ответ:

— Да!

Гарри усмехнулся, и она слегка прикусила его шею, превратив усмешку в низкий стон.

Для Гарри больше не было ничего, кроме сине-фиолетового света и теплой, влажной кожи, он мог лишь повторять ее имя снова и снова, когда руки Гермионы притянули его ближе, а ногти впились в спину.

— Виола...

 

Гарри обнял ее, прижимая к себе, хотя его кожа уже остыла, а прежнее тепло превратилось в липкую, неудобную массу.

— Я люблю тебя, — прошептал он, когда ее руки скользнули по его груди.

Она не остановилась, нежно водя пальцами по его животу и обратно к шее.

— Я тоже тебя люблю, — голос Гермионы был тихим, задумчивым, и она повернулась, чтобы поцеловать его грудь, затем лениво уткнулась в нее носом; ее длинные волосы щекотали его руку.

Гарри крепче обнял ее, упиваясь ощущением ее тела в своих объятиях, наслаждаясь тем, как комфортно он чувствовал себя с ней, нисколько не беспокоясь о том, что они сделали, и о том, что они только что сказали друг другу.

— Не могу поверить, что мы не говорили этого раньше, — прошептала Гермиона, и Гарри рассмеялся; его смех гулко отдавался в груди.

— Я тоже. Кажется, я говорил это про себя дюжину раз.

Гермиона снова провела ногтями по его животу, и Гарри вздрогнул уже совсем по другой причине.

— Я тоже, — прошептала она, прижавшись ближе, и он почувствовал кожей, что она улыбается. — Нам нужно принять душ. Твой достаточно большой для двоих?

До этого момента Гарри и не задумывался о душе.

Теперь он вспомнил, как Гермиона призналась, что читала любовные романы, и приглашение принять вместе душ звучало божественно, особенно учитывая, что душевая подходит для разных целей.

Гарри подхватил Гермиону на руки, не обращая внимания на ее приглушенные крики и, воспользовавшись беспалочковой магией, спрыгнул с кровати и побежал в ванную.

У Гермионы всегда были лучшие идеи.

 

Во время следующей встречи с Дадли тот попытался незаметно показать Гарри "класс". Едва уловимое движение было не замечено Гарри, но Гермиона без проблем разглядела этот жест.

Она прищурилась, из-за чего кузен ее парня мгновенно побледнел.

Затем она широко улыбнулась и подмигнула ему. Гермиона была не прочь немного подразнить Дадли, когда того требовала ситуация.

И на самом деле, она, возможно обязана ему за услугу.

Гарри в постели был, без сомнения, впечатляющим.

* * *

Невилл очень удивился сообщению бабушки о том, что в гостиной его ожидает директор Хогвартса.

Еще больше он удивился, когда его наставник попросил старую мантию-невидимку, подаренную ему неизвестным благодетелем еще на первом курсе.

Но когда директор неохотно сообщил, кому на самом деле принадлежит эта мантия, Невилл не просто удивился, он пришел в ярость.

— Вы дали мне, — ударив себя кулаком в грудь, гневно заговорил он, — фамильную реликвию Поттеров?!!

— Альбус Персиваль Вулфрик Брайан Дамблдор! — испуганно прокричала его бабушка, но Невилл едва расслышал ее голос сквозь наполняющую его ярость.

— Мантия-невидимка отца слепого колдуна?! Он знает, что она у меня?

При этой мысли Невилл побледнел; газеты вовсю пестрили сообщениями об уничтожении подростком сотен инферналов, не говоря уже о находившихся в розыске Пожирателях Смерти.

С самого окончания турнира Невилл чувствовал себя в долгу перед слепым мальчиком за то, что забрал у него Кубок. Он сомневался, что сам смог бы сразиться с Волдемортом и Питером Петтигрю. И у него так и не было ни шанса, ни смелости сказать об этом самому Гарри Поттеру.

Директор с серьезным видом покачал головой, устремив взгляд на бабушку Невилла, чье лицо покраснело от гнева.

— Нет, мой мальчик, конечно, нет. Когда я отдал ее тебе, я не думал, что мистер Поттер сможет войти в волшебный мир. Мантия ему была не нужна...

— Это не вам было решать, — зло выпалил Невилл и, к своему удивлению и стыду, понял, что уважение, которое он всегда питал к почтенному волшебнику, испаряется, как роса на солнце. — Я не знал... я даже подумать не мог…

— А должен был знать! — голос миссис Лонгботтом прогремел на всю гостиную, заглушая запинающиеся слова внука. — Реликвии священны для старых семей. Отдать реликвию другому человеку, не связанному кровным родством... это просто неслыханно!

Дамблдор поднял руку, призывая к спокойствию.

— Я должен был отдать мантию мистеру Поттеру, когда он поступит в Хогвартс или достигнет совершеннолетия. Ваш внук не виноват в этом недоразумении, к тому же теперь я пытаюсь исправить свою ошибку.

Невилл выпрямился. С одной стороны, ему хотелось просто согласиться и отдать директору мантию без дальнейших расспросов.

С другой стороны, его гриффиндорская половина все еще злилась.

— Почему вы не сказали мне об этом во время Турнира? Я мог бы вернуть ее ему лично, если бы знал. Почему именно сейчас?

Его бабушка хмыкнула в знак согласия и, прищурившись, уставилась на почтенного волшебника; директор выглядел подавленным, в его голубых глазах не было привычного блеска.

— Все было слишком запутано, мистер Лонгботтом. Такая мелочь едва ли превалировала над событиями Турнира и другими моими обязанностями. Но сейчас можно все исправить.

В его голосе появились стальные ноты, едва уловимое предупреждение.

Невилл слегка отвернулся, но все же кивнул.

— Хорошо. Я принесу ее вам.

Он вышел из комнаты и тяжелой походкой направился по лестнице в свою спальню, слыша, как в гостиной его бабушка продолжает ругать директора.

Невилл взял мантию в руки, ощущая как его накрывает волна утраты от потери источника стольких ночных приключений.

По крайней мере, у Рона и близнецов осталась карта...

Положив руку на дверную ручку, Невилл остановился. Карта Мародеров, о которой они узнали почти четыре года назад, была создана Джеймсом Поттером, Ремусом Люпином и Сириусом Блэком.

Если она кому и принадлежала, так это Гарри Поттеру. Чем отличается сокрытие карты от того, что сделал Дамблдор? В то время Рон и Невилл полагали, что Поттеру эта карта никогда не понадобится, так как он не учился в Хогвартсе. Позже тот факт, что он был слеп и не мог ни читать, ни писать, остановил их, не считая огромного чувства потери от утраты такого ценного инструмента.

Но это были лишь оправдания, помогающие успокоить совесть, когда речь шла о присвоении чужой собственности.

Невилл ухватился за шелковую поверхность мантии и вздернул подбородок, приняв решение.

Он напишет Рону и все объяснит. Близнецы уже закончили школу, и им самим остался всего год.

Пришло время вернуть карту истинному владельцу, независимо от того, мог он ею воспользоваться или нет.

Так было правильно.

* * *

Гарри сидел за столом, перед ним лежало необычное кольцо, часы на другом конце комнаты лениво отсчитывали секунды.

В доме на площади Гриммо было тихо. Гермиона ушла по магазинам с матерью и тетей, Гарри же подобное времяпрепровождение совершенно не интересовало, если, конечно, речь не шла о Косом переулке.

Темное кольцо мерцало, точнее, мерцал уникальный узор его камня.

Гарри несколько раз примерял кольцо и не нашел ничего интересного в его металлической оправе. Простое золото, хотя и настолько чистое, что его почти невозможно было носить — кольцо легко гнулось и искривлялось, если бы не старые чары нерушимости.

Камень был неизвестного происхождения и состава, тверже алмаза, потому как ни один алмаз не мог поцарапать его поверхность. Гермиона говорила, что он черный, и все же на его гладких боках не было никаких отражений.

Гарри видел его одновременно и черным, и белым — невероятно .

Перед ним практически невозможно было устоять.

Гарри провел по кольцу пальцем, лениво покатав его по руке, перекладывая снова и снова, наблюдая, как узор вращается и переворачивается. Гермиона сказала, что Гарри стал подозрительно напоминать ей Голлума из книг Толкина; и он ответил, что есть что-то действительно ценное в том, чтобы найти узор, которого, по идее, не должно существовать.

Чужой, он будто не подходил, ни принадлежал этому миру. И все же Волдеморт носил его на среднем пальце правой руки, как теперь носил Гарри.

И, пожалуй, самое удивительное было то, что камень не поддавался изменению — единственный узор, с которым он когда-либо сталкивался, не мог быть трансфигурирован в какую-либо иную форму или цвет. Гарри не мог превратить его ни в изумруд, ни в бриллиант, ни в воздух, ни в воду, ни в какую-либо другую известную стихию. Он перепробовал их по очереди. Камень отказывался быть чем-то иным, кроме черно-белого камня, хотя сам металл кольца был достаточно уязвим для изменений.

И что бы Гарри ни пытался сделать, он не мог воссоздать этот уникальный узор из какого-либо другого вещества. Это противоречило тем фактам, которые, как думал Гарри, он знал о своем зрении и окружающем мире. Камень не мог быть трансфигурирован.

Так для чего же он создан? Какова его цель?

Желтый вихрь на мгновение заставил Гарри вздрогнуть и оторваться от очередного осмотра камня. Он надел кольцо обратно на палец и нахмурился, когда свет Кричера закачался в быстром поклоне, в его руках находился трепещущий бледно-голубой узор.

— Мистер Поттер, сэр. К вам сова.

Гарри пристально посмотрел на маленькую сову и увидел тщательно завернутый пакет, привязанным к ее лапке заклинанием, которое мог снять лишь предполагаемый получатель.

— Давай ее сюда.

Кричер выпустил сову, наполнившую комнату шумом взъерошенных перьев и хриплых криков — достоинство птицы было явно оскорблено подобным обращением. Она приземлилась на библиотечный стол, стоящий перед Гарри, высокомерно вытянув одну лапку.

Вблизи Гарри смог увидеть еще больше золотых и красных оттенков защитных чар. То, что находилось внутри, было действительно ценным.

Он послушно развязал узлы и освободил сверток от чар. Поверх пакета лежало медленно раскрывающееся письмо, конверт разворачивался, словно затейливое оригами, превращаясь в жуткий рот, искривленный в злобной ухмылке, края бумаги напоминали острые зубы.

Видимо, это была более вежливая версия громовещателя, письма, говорившего голосом волшебника.

— Мистер Поттер. Надеюсь, это письмо застанет вас в добром расположении духа после печальных событий двухмесячной давности. По мере приближения вашего семнадцатилетия пришло время отдать вам фамильную реликвию вашего отца, оставшуюся у меня еще до его смерти. Подарок на день рождения от родителей, если хотите. Выражаю надежду на то, что в будущем мы с вами, возможно, станем хорошими знакомыми, если не друзьями. Эта мантия-невидимка во многом превосходит любую когда-либо существовавшую подобную мантию. Я много лет изучал ее с разрешения вашего отца, и ее тайны до сих пор остаются неразгаданными. Это сокровище вашего рода. Ваш отец знал об этом и, благодаря этой мантии, они с друзьями не раз устраивали большой переполох в стенах школы.

Альбус Дамблдор.

Мантия-невидимка моего отца?

Гарри нахмурился, когда письмо развернулось и полетело к столу, обмякшее; голубое заклинание, оживившее его, растворилось, как вода, после того, как его цель была достигнута.

— Угости сову. Отправь обратно стандартное подтверждение получения, — рассеянно приказал Гарри Кричеру, начиная развязывать ремни, удерживающие толстую коричневую обертку, сделанную из обычной шкуры животного, но способную защитить от самого сильного дождя, сквозь который могла пролетать сова.

Он читал о мантиях-невидимках и не раз видел их у мадам Малкин. У них обычно был определенный лимит использования — некоторыми можно было пользоваться несколько лет, прежде чем волосы камуфлори выпадали и волшебники, носившие их, становились видимыми. Другие держались всего несколько дней, это были обычные мантии, с хорошо наложенными дизиллюминационными чарами.

Но эффект, который длился десятилетия? Неудивительно, что директор захотел изучить ее. Гарри, возможно, и мог бы простить этого человека за то, что он так долго держал мантию у себя. Но если его собственный отец действительно использовал ее в школе, Гарри очень сомневался, что директору следовало ждать, пока Гарри не покинет Хогвартс, чтобы вернуть ему ее.

Когда коричневый свет упаковки исчез, Гарри внезапно остановился, резко выдохнув.

Перед ним, свернувшись в клубок, лежали черная тьма и белый свет, геометрические конусы, превращающиеся в треугольные призмы, узор, который не мог быть реальным.

Слишком пораженный его существованием, Гарри потянулся к мантии, его руки погрузились в мягкую ткань, пальцы пробежались по поверхности. Гарри прищурился, не в силах полноценно взглянуть на мантию-невидимку, боясь прикрыть ее узор своим собственным зеленым светом.

На его пальце резко запульсировал камень, ритм эхом отдавался от мантии — два предмета узнавали друг в друге братьев по магии. Их узоры были не идентичны; рациональной частью сознания Гарри быстро отметил, что узор кольца больше представлял собой призмы, а узор мантии — конусы; но этот цвет!

Гарри прижал к себе мантию-невидимку, ее длинные полы упали к его ногам, когда он разворачивал ее; текстура мантии была похожа на шелк, но более грубая, с каким-то вышитым рисунком, который Гарри не мог увидеть. Это была магия, подпитываемая чем-то другим, источник которой находился внутри, сам по себе подпитывающийся какой-то магией, которую Гарри не мог постичь.

Он вскочил на ноги, с резким звуком отодвинул стул и набросил узор на плечи. Гарри почувствовал, как она сама по себе стала длиннее, подстраиваясь под его рост, а на шее собрался дополнительный материал в виде капюшона. Он накинул его на голову, и ткань упала ему на лицо; в этот момент он не увидел ничего, кроме света и тьмы.

Будто он находился среди звезд, затерянный в пространстве, вокруг него не было места, лишь круг зеленого дерева под ногами удерживал его в реальности. Тьма простиралась в бесконечность, белые огни росли и рассеивались внутри нее, и Гарри не мог видеть, где начинался свет и заканчивался мрак, где один сливался с другим, бесконечные углы и формы окружали его.

Гарри просто стоял, судорожно дыша, его сердце бешено колотилось, ткань касалась его лица, шеи, рук, ладоней и босых ног, и, хотя это не имело никакого здравого смысла, он чувствовал, что этот узор протягивается через кожу к его собственной магии, придавая ей новую форму, утверждая, что она его собственная.

— Хозяин?

Он услышал приглушенный голос Кричера, его неуверенные шаги, когда тот прошел через комнату, мимо полок. Гарри не видел его желтого света, лишь слышал, как эльф в замешательстве заворчал и покинул комнату с тихим хлопком эльфийской магии.

Гарри медленно улыбнулся, головокружительное возбуждение волнами накатывало на него.

Гермионе это понравится!

 

— Хотела бы я увидеть это так, как видишь ты, — проворчала Гермиона, глядя на сложенную на коленях мантию-невидимку.

Для нее она была мерцающего серебристого цвета, с блестящими завитками, которые исчезали, становясь невидимыми, стоило кому-либо надеть мантию.

На самом деле, она не понимала, что в этих мантии и камне такого особенного и почему Гарри был так очарован ими. Настолько, что он почти не работал ни над чем другим, проводя последние три дня своего времени, проверяя невидимость мантии и любую связь с камнем в кольце.

Хотя он не жаловался, отвлекаясь от работы с мантией, чтобы провести время с ней наедине. При этой мысли Гермиона улыбнулась.

— У меня есть идея, — заговорила она и обрадовалась, когда темная макушка поднялась, а зеленые глаза уставились на нее, оторвавшись от изучения кольца. — Омут памяти.

Гарри моргнул, потом еще раз.

— Не могу поверить, что не подумал об этом. Они обычно используются для сортировки собственных мыслей и воспоминаний, но воспоминания могут быть просмотрены другими, если не охраняются.

— Именно, — подтвердила Гермиона и нахмурилась. — Хотя я читала, что события представляются со стороны, а не глазами того, кто создал воспоминание. Таким образом, есть шанс, что он может не показывать вещи такими, какими ты их видишь.

— Но я мог бы воспользоваться им, чтобы увидеть тебя. — Гарри вздохнул, и Гермиона почувствовала, что краснеет от его интонации. — И цвета, и формы — я смогу видеть то, что видят другие. Если ты поместишь для меня воспоминания о цветовых диаграммах, я смогу подтвердить названия цветов, которые вижу, это будет гораздо существеннее, чем экстраполяции и догадки, основанные на их оттенках. Мне всегда было интересно, какого именно оттенка каштана у тебя волосы.

В ответ на его слова Гермиона потянулась к своей пряди волос, но тут же сморщила нос.

— Это гораздо полезнее, чем просто узнать, какого цвета у меня волосы, Гарри! Мы оба могли бы рассматривать воспоминания об экспериментах с обеих точек зрения, может быть, уловить что-то, что один из нас пропустил. Где мы можем его достать?

Гарри нахмурился.

— Они редки, в основном потому, что их создание дорого, но также и потому, что многие из них разрушаются, когда их владельцы умирают, вместе с воспоминаниями, все еще запертыми внутри. Это волшебная традиция, не имеющая особого финансового смысла. И если я не ошибаюсь, каждый из них обязательно зарегистрирован в министерстве. Я могу проверить свои хранилища, вдруг мне повезет, и у Блэков или Поттеров уже есть Омут памяти. Если нет, то какой-нибудь продавец в Косом переулке должен знать, где я могу его купить.

Гермиона подпрыгнула на стуле при мысли о том, что так легко положить конец досаде, мучившей ее годами.

Она сможет по-настоящему понять, что видит Гарри! Рассматривать души как возвышающиеся сферы света, увидеть их узоры и оттенки. Гермиона часто мечтала о том, как это может выглядеть.

Гарри подсел ближе, наклоняясь, чтобы взять мантию в руки, прижимая ее к себе, будто бы сверток был хрупким, его взгляд, когда он смотрел на него, заставлял Гермиону еще больше желать увидеть то, что видит он.

— Пойдем завтра, — выпалила она, и взгляд Гарри метнулся к ней. Он ласково улыбнулся ей в левое ухо, и Гермиона с привычной легкостью повернулась так, чтобы встретиться с ним взглядом. — Пожалуйста!

Он рассмеялся и отложил мантию-невидимку в сторону, быстро обняв ее.

— Обязательно. Была бы моя воля, мы бы отправились прямо сейчас.

Гермиона приподнялась на цыпочки, нежно прикоснувшись губами к его губам, затем повернулась в его объятиях и отступила.

— Хорошо. Я лучше пойду, моя мама будет здесь с минуты на минуту, чтобы забрать меня.

Она заметила, как он нахмурился, и улыбнулась.

Гарри всегда терял счет времени; даже при том, что часы были зачарованы каждый час говорить время, но он, казалось, никогда не обращал на них внимания, как никогда не замечал тени, движущиеся по полу, и солнце, заглядывающее в окно.

Его мир никогда не был темным, и Гермионе не терпелось увидеть этот мир собственными глазами.

 

Гарри прошел сквозь массу огней защитных заклинаний и попал в "Дырявый Котел", надев на плечи мантию-невидимку под обычную коричневую мантию.

Гермионе показалось странным, что он настоял на том, чтобы взять с собой кольцо; но когда Гарри ощутил кольцо на своем пальце, он вдруг почувствовал, что мантия отца должна быть на его плечах. Ношение мантии-невидимки подобным образом не делало его невидимым; проведя несколько экспериментов, они поняли, что невидимость срабатывала только тогда, когда мантия покрывала по крайней мере семьдесят пять процентов тела, более трех четвертей его физической формы.

Но когда он взглянул на себя, то увидел темный свет ее узора и почувствовал себя странно непринужденно; будто возможность скрыться в этом уникальном узоре была лучше, чем любой золотой оберег или защитная руна.

И когда Гарри нерешительно проверил ее уязвимость перед проклятиями, которые могли повредить или разорвать ткань, то обнаружил, что она действительно сильна, как любой магический барьер.

Ее узор, как и узор камня, не мог быть испорчен: он не мог быть пронзен, изменен или разрушен.

Одного этого было достаточно, чтобы носить ее на плечах.

— Все пялятся на тебя, — прошептала Гермиона ему на ухо, когда они пересекали помещение. Обычный шум в пабе стих: не было слышно ни звука посуды, ни праздной болтовни.

Гарри услышал щелчок волшебной камеры и подумал, не моргнула ли Гермиона от вспышки.

— Я знаю, — пробормотал он в ответ, едва шевеля губами и продолжая шагать вперед, не останавливаясь, когда услышал шепот вокруг себя, свое имя, свой новый "титул", свою предполагаемую магическую силу. Слухи и факты щедро посыпались со всех сторон, словно соль с перцем на блюдо. — Игнорируй их.

— Пытаюсь, — прошипела Гермиона, и Гарри услышал ее вздох облегчения, когда они вышли из зала ко входу в переулок, в маленькое временное уединение. — Возможно, тебе все-таки стоит надеть эту мантию и пойти в ней в Гринготтс, чтобы никто тебя не узнал.

Гарри лишь покачал головой. Эта мысль посещала его ранее.

— Я не могу, так же, как не могу носить чары на лице. Я буду так же слеп, как и в Хогвартсе, когда использовал головной пузырь, видя лишь магию внутри него.

Она переступила с ноги на ногу, лениво переложив палочку из одной руки в другую.

— Тогда мы могли бы изменить твою прическу. Или ты можешь повязать ткань на глаза, как в первый раз, когда вы пришли сюда с тетей.

Гарри поморщился от напоминания.

— Это было до того, как люди стали выискивать слепого волшебника в толпе. Они сразу меня заметят, несмотря на ткань, скрывающую мои глаза, так же, как они заметили бы шрамы на моем лице, даже если бы мои волосы были другого цвета. Кроме того, мне придется оставить свой посох, который подробно описывался в газете. Благодаря мне продажи посохов у Олливандера в прошлом году выросли на двадцать процентов.

Следом за ними двигался странный свет; темно-розовый оттенок вдруг дрогнул, а затем отступил назад в здание так же быстро, как и вышел.

Гермиона застонала.

— Бесполезно. Нам просто нужно прорваться.

— Так мы и думали, — сказал Гарри, протянув ей левую руку.

Ее свет дернулся, словно в нервном кивке. Гарри сжал ее руку и повернулся лицом к кирпичам, когда Гермиона постучала по ним.

Пришло время увидеть, улеглись ли волнения последних месяцев вокруг его имени.

* * *

Покидая Гринготтс, Гермиона яростно взглянула на ведьму. Вот психованная клуша! Женщина в страхе оттащила от них двоих детей, как от пираний!

И, к сожалению, это произошло уже не в первый раз за тот час, что они провели в Косом переулке.

Она боялась, что их засыплют бумагами в попытке получить автограф Гарри — немного смущающая перспектива, поскольку он едва мог писать. Гермиона беспокоилась о людях, желающих пожать ему руку, просящих интервью, или просто подстерегающих их, чтобы поболтать о том о сем.

Она не ожидала тишины, возникающей при их появлении; взглядов, преследовавших их; волшебниц и волшебников, бежавших при виде их, будто Гарри был воплощением самого дьявола, или людей, скрывающих своих близких, будто он мог съесть их за ужином.

Он больше не был Мальчиком-Который-Выжил, спасителем, неспособным на дурной поступок, символом света. Он превратился в слепого колдуна, человека, которого нужно бояться, человека, который может убить одним лишь взглядом. Упоминающиеся в газете факты о том, что только злым существам следует его бояться, едва ли могли развеять сомнения в его способностях.

Волшебница, увидев ее взгляд, смертельно побледнела и подняла руки в мольбе.

Гарри потянул Гермиону за руку. Она повернулась и увидела напряженное выражение на его лице.

Он не мог видеть лиц окружающих, но был едва ли глух к внезапной тишине и, определенно, заметил, когда люди разошлись, освобождая им путь, чего Гермиона не замечала в предыдущие прогулки по людной улице. Это был самый большой волшебный торговый переулок во всей Британии; никогда прежде она не проходила по нему, не столкнувшись с кем-нибудь плечом или случайно не наступив кому-то на ногу.

В конце концов, посетив Гринготтс, они обнаружили, что там не было Омута памяти — оба хранилища содержали множество других интересных предметов, но ни одной круглой чаши среди них не нашлось.

— Ты можешь просто отправить сов в разные магазины и поспрашивать об Омутах памяти? — внезапный вопрос Гарри отвлек ее от гневных мыслей. Гермиона удивленно моргнула.

— Думаю, что да. Но, может быть, мы все-таки заглянем сюда? — она указала на яркую вывеску "Волшебное Оборудование для Умников", демонстрирующую множество товаров и находившуюся всего в ста футах от них. Это был универсальный магазин для каждого волшебника, и хотя у них не было настоящих Омутов памяти, они, несомненно, могли подсказать, где их найти.

Гарри покачал головой, темные волосы упали ему на лицо и почти скрыли шрамы вокруг глаз.

— Я лучше пойду.

Даже его голос теперь звучал напряженно. Гермиона внезапно пожалела, что не может аппарировать прямо из Косого переулка.

— Это он, — возбужденно зашептал детский голосок рядом с ними, эхом отозвавшийся в толпе.

— Кто? — громко спросила какая-то девушка и тут же замолчала.

— Сама знаешь, кто!

Гермиона испуганно остановилась и обернулась. Мальчик и девочка смотрели на Гарри с обожанием, не имея ни малейшего представления о том, что они только что сказали.

Сам-Знаешь-Кто. Обычный эвфемизм, используемый для упоминания о Темном Лорде, чье имя так боялись, что не произносили еще много лет после того, как он перестал терроризировать Британию.

И если кто-то сказал "Сами-Знаете-кто", то сразу становилось понятно, о ком идет речь. Больше никого не могли иметь в виду.

Возможно, раньше, до этого момента.

Гарри медленно повернулся, без сомнения, услышав то же самое, но двигаясь так, будто время для него замедлилось, словно изучая и запоминая каждый узор и цвет, которые он видел. Гермиона почувствовала вспышку энергии прежде, чем успела подумать о том, чтобы остановить его, и постаралась не вздрогнуть, когда увидела, как его глаза засияли, когда Гарри взглянул на девушку.

Слава Мерлину, что был день, иначе вся улица, без сомнения, разразилась бы драматическими криками.

К счастью для них, вокруг находились лишь дети, стоявшие недостаточно близко, чтобы это увидеть. Некоторые из них застыли от внезапного страха, другие лишь заерзали от возбуждения при виде обращенного на них внимания своего героя.

Рука Гарри дернулась, и Гермиона заметила блеск черного камня на его пальце, когда он поднял руку. Вдалеке она услышала, как кто-то выкрикнул предупреждение.

Затем воздух в его ладони начал закручиваться и поворачиваться, обретая новую форму — длинные металлические стебли с хрупкими на вид прозрачными цветами, блестевшими на солнце.

Гермиона хорошо знала этот взгляд по их экспериментам. Алмаз. Самый любимый узор Гарри из все драгоценных камней.

Гарри опустился на колени и жестом подозвал девочку, которая неуверенно шагнула к ним, широко раскрыв глаза от удивления при внезапном появлении цветов в его руке.

— Возьми один. Каждый из вас может взять, — тихо сказал Гарри, и губы девочки растянулись в широкой улыбке. Она рванулась вперед, и остальные дети последовали за ней, словно собаки на поводке, с нетерпением ожидая неожиданной награды.

Каждый получил по одному цветку, Гарри сделал их достаточно, чтобы хватило всем детям. Они горячо поблагодарили его, и Гермиона увидела, что на этот раз его улыбка была искренней. Теперь никто из них не боялся, хотя взрослые и держались на почтительном расстоянии.

Когда они отошли от своры поклонников, то вместо Дырявого Котла Гарри направился в "Волшебное Оборудование для Умников".

Гермиона взяла его за руку, и он снова ей улыбнулся.

— Ты отдашь им все бриллианты и золото, чтобы их завоевать? — мягко спросила она, вкладывая в голос немного юмора.

Гарри остановился у двери, глядя на нее сверху вниз, его зеленые глаза снова стали нормального человеческого оттенка.

— Нет. Но я бы дал им больше, если бы они забыли о моем существовании.

— Тогда зачем ты это сделал? Ведь теперь и они, и их родители определенно о тебе не забудут, когда эти цветы не исчезнут через несколько дней, — спросила Гермиона, и Гарри убрал волосы с лица, прежде чем взглянуть на посох в своих руках.

— Потому что я мог, и потому что они просто дети, повторяющие то, что их родители рассказывают друг другу и читают в газетах. Они ничего не понимают и все же относятся ко мне лучше, чем любой из взрослых, мимо которых мы сегодня прошли. Лучше я продемонстрирую им какой-нибудь факт из их вымысла.

— Относятся лучше? — переспросила Гермиона. — Эта девушка назвала тебя Сам-Знаешь-Кем.

Гарри усмехнулся уголком рта.

— Я и сам подумал, что это забавно. Кроме того, эта фраза не была использована в качестве прозвища, просто пояснение.

Гермиона фыркнула, но потянулась к ручке двери, чтобы открыть ее. И тихо пробормотала в ответ:

— Я уверена, что прозвище этого монстра тоже когда-то начиналось как пояснение.

 

Гарри помахал Гермионе, когда она уезжала; яркий узор миссис Грейнджер находился за рулем машины.

Автомобили, странные приспособления из блестящего металла и темных соединений, парившие над землей на резиновых шинах, которых он не видел. Они пугали его, когда Гарри был еще маленьким, пока он не начал понимать, как они работают и как устроены.

"Похоже на маггловскую версию волшебных ковров, — рассеянно думал он, прежде чем вернуться на площадь Гриммо. — Совершенствуются за годы экспериментов, их изготовление и сборка занимает от трех до шести месяцев, и обычно они используются всего несколько лет, прежде чем разрушение материалов сделает их непригодными для использования".

Тем не менее, автомобили намного превосходили волшебные ковры-самолеты. И имели больший потенциал. Одна из причин, по которой Ночной Рыцарь использовал маггловские технологии, взяв оболочку обычного автобуса и зачаровав его так, чтобы он работал от магии, заключалась в его маневренности, которой не обладал ни один нормальный автомобиль, и конечно же, устойчивости к поломкам и разрушениям, при периодическом обновлении защитных чар.

Гарри мог бы потратить год своего времени на то, чтобы самому найти способ превращать маггловские автомобили в магические так, чтобы магглы так и не поняли, что это магия. Возможно, синтетическое топливо. Создать "усиленную" сталь, которая на самом деле была бы заколдована и обладала свойствами в десять раз сильнее современных материалов. Автомобили стали бы безопаснее, чище…

Гарри направился к своему кабинету, чтобы взглянуть на их с Гермионой записи, попутно надиктовывая свои мысли самопишущему перу и излагая новую идею, прежде чем на время отложить ее в сторону.

Пока рано. С автомобилями будет гораздо труднее выйти на рынок, неважно, уникальные материалы используются или нет. Следует начать с малого; для начала заработать хорошую репутацию. Затем наладить связи в деловом мире. Они могли бы изучить миллион возможностей.

Гарри сел, стягивая с плеч мантию-невидимку, и, держа ее на коленях, обдумывал сделку с продавцом "Волшебного оборудования для умников".

Омуты памяти не стояли просто так на полках, выставленные на продажу. Они были слишком редки, слишком дороги и не пользовались большим спросом по двум вышесказанным причинам. Большинство семей, которые могли их себе позволить, уже имели подобные чаши. К несчастью, последний омут памяти Блэков был погребен вместе с Вальбургой Блэк, а у Поттеров их не было уже несколько поколений. Гарри мог попросить изготовить Омут памяти на заказ, что он и сделал в магазине Волшебного оборудования.

Требования Гермионы были более специфичны. Ему было все равно, как выглядит этот предмет, важно было лишь то, чтобы он работал. Гермиона, напротив, казалось, с большим удовольствием просматривала варианты, и Гарри предоставил ей право выбирать все, что ей угодно. В конце концов, Омут памяти предназначался и для нее.

Еще месяц или два, и он ее увидит. Гарри все еще сомневался, что Гермиона сможет увидеть мир его глазами, но если смотреть на воспоминания со стороны, то он определенно сможет увидеть ее. Гарри давно беспокоил тот факт, что другие могли видеть ту ее часть, которую не мог видеть он. Если есть какой-то способ изменить это, пусть даже временный, он попробует.

Откинувшись на спинку стула, Гарри закрыл глаза и привычным движением накинул мантию-невидимку на лицо, мысленно утопая в окружающем его темном свете, мирном убежище, на которое он в последнее время часто начинал полагаться из-за постоянной яркости цветов и света вокруг.

"Моя собственная версия закрытия жалюзи от солнца", — рассеянно подумал Гарри и улыбнулся сквозь ткань.

* * *

В первый раз, увидев, что ноги хозяина отделены от невидимого тела, Кричер запаниковал — слишком много несчастных случаев с расщеплением молодых сыновей Блэк пришло ему на ум.

Во второй раз его сердце ушло в пятки от страха, когда он внезапно наткнулся на парящую голову хозяина Поттера, идущего по коридору, в то время как его тело периодически становилось видимым, когда мантия-невидимка, которую он носил, распахивалась при каждом шаге.

В третий раз Кричер лишь недовольно поворчал.

Каждый последующий раз, когда в поле зрения оказывались лишь небольшие части тела хозяина — ноги в ботинках, рассеянно свисающие с диванной подушки, рука, протянутая из воздуха, чтобы схватить перо или кусок пергамента, — Кричер лишь на мгновение задумывался над странностью происходящего.

Но он яростно настаивал на том, чтобы ни один представитель семейства Блэк не ел за обеденным столом невидимым: расщепленным либо не имея какой-либо части своего тела по иным причинам, если, конечно, она не была потеряна в достойной дуэли.

На что хозяин с улыбкой согласился.

* * *

— Ненавижу их. Я их всех ненавижу,— произнесла Гермиона, словно неопровержимое утверждение известного факта. — Лучше бы они никогда не рождались.

Гарри стоял, прислонившись к кирпичной стене возле регистратуры домовых эльфов, и лишь кивнул в знак согласия. Он не очень-то мог помочь с контрактами, но, слушая растущее волнение Гермионы, нервничал почти так же сильно, особенно благодаря полнейшей тишине, царящей в здании, где ведьмы и волшебники жадно прислушивались к каждому произнесенному им слову.

Поэтому Гарри молчал, из чистого упрямства не желая нарушать тишину, пока Гермиона не задаст ему вопрос прямо, что она не сделала ни разу.

Она была слишком разъярена и слишком хорошо его знала. Если бы она попросила, Гарри, возможно, просто превратил бы пожилого волшебника, который называл его домовых эльфов "предметами собственности", в жабу. Настоящую, пожирающую мух жабу, вплоть до последней детали узора-амфибии.

— Это рабство. Их не волнует, нужен ли домовым эльфам дом, семья или еще что-нибудь, чтобы сохранить свою магию. Они все имели такой снисходительный вид! Будто ведьмы и волшебники делали эльфам одолжение, отдавая их в рабство! Ни зарплаты, ни льгот, ни отпусков. Нет одежды, но есть отвратительного вида наволочки. Это унизительно. А сами домовые эльфы слишком слепы и необразованны, чтобы увидеть это. Если бы с ними обращались должным образом... я могла бы заставить их понять это и постоять за себя. Так не может больше продолжаться.

Ее голос был тверд. Гарри смотрел на проходящие мимо них узоры, не обращавшие внимания на их скрытое присутствие в слегка затемненной нише, где располагался реестр.

Он вздохнул.

— Что ты собираешься делать?

Для всех, кто ее знал, было очевидно, что Гермиона не позволит этому продолжаться.

Свет Гермионы расхаживал перед ним взад и вперед, прежде чем она, наконец, остановилась, одной рукой обхватив его руку с посохом.

— Я собираюсь убедить одного из членов Визенгамота сделать заявление в поддержку прав домашних эльфов.

Гарри пристально посмотрел на нее и увидел решимость во вздернутом подбородке; ее губы были поджаты, лицо приобрело важно нахмуренное выражение.

Ему не нужно было спрашивать, кого она собирается убедить в первую очередь.

— Я еще не официальный член Визенгамота.

Она пожала плечами.

— У тебя там два голоса. Я читала правила, ты можешь появляться на любом заседании, когда захочешь. Это устаревший обычай, с которым я не согласна, я предпочитаю правильную представительную демократию, но готова использовать этот шанс в интересах тех, кто не может помочь себе сам.

Гарри слегка улыбнулся.

— Домовые эльфы не хотят, чтобы им помогали.

Гермиона усмехнулась.

— Домовые эльфы не знают, что им нужна помощь. Поэтому я не собираюсь выступать за то, чтобы им помогали прямо. Лишь за то, что все контракты, связывающие низших существ, должны быть гуманны, а также должны иметь веские причины для расторжения. Домовые эльфы являются разумными существами, и тот факт, что им приходится убираться и служить волшебникам, не означает, что они должны делать это в нищете.

Гарри выпрямился, более чем готовый уйти.

— Значит, сейчас у нас не будет нового домового эльфа?

Гермиона нетерпеливо топнула ногой.

— Нет, пока мы не избавимся от этого древнего стандарта служения и контракты не будут заключаться с ограничением по времени, а не на всю жизнь, и смогут включать в себя основные удобства, такие, как заработная плата и надлежащая одежда. И пункт об уходе. И возможность взять отпуск. И...

Гарри остановил ее нарастающую тираду быстрым поцелуем и улыбнулся.

— Ты ведь многого не просишь, правда?

Гермиона фыркнула, но взяла его под руку.

— Я прошу лишь то, что вполне разумно.

Гарри повел их обоих обратно в Косой переулок.

— У тебя есть три месяца до следующего квартального заседания в сентябре, чтобы найти способ убедить Визенгамот в том, что это разумно. Не ожидай, что они сразу проголосуют за это. Предложения обычно вносятся на одном заседании, а затем обсуждаются и лоббируются до голосования в следующем квартале.

Голос Гермионы приобрел ворчливые нотки:

— Я не политик. И твой политический вес — единственное, что у нас есть. Мы не использовали наш псевдоним и не выпускали новых статей уже больше года, и если даже начнем сейчас — это может показаться немного подозрительным, особенно статьи в поддержку данного направления. Я не уверена, что готова стать известной как часть пары "Виола Джеймс"; не нужно быть гением, чтобы сложить два и два вместе и сделать соответствующие выводы.

Гарри наблюдал за тем, как узоры замедляются, дрейфуют, а временами дергаются, отступая с их пути. Он старался не хмуриться.

Один раз он уже совершил эту ошибку, когда вошел, и две юные ведьмы закричали, в то время как другая лишь громко отчитывала их за то, что они такие дурочки.

С тех пор Гарри старался сохранять приятный, спокойный вид, а также подумывал никогда больше не возвращаться в Косой переулок и вообще стать отшельником.

— Мой политический вес не является незначительным, судя по реакции других волшебников, — Гарри взглянул на свет Гермионы, чувствуя себя так, будто шел под океаном разноцветного света, но в то же время окруженный пузырем пустого пространства. — Если я буду отстаивать этот закон сейчас, то, скорее всего, мы заставим людей встать на мою сторону, в то время как оппозиция будет грызть ногти при мысли о том, что может вызвать мой гнев.

— Тогда, полагаю, твоя слава хоть на что-то сгодится, — тихо пробормотала Гермиона. — Если это может помешать порабощению эльфийской расы.

Гарри слегка наклонился к ней, притягивая ближе, пока их плечи не соприкоснулись.

— Вот она, моя оптимистка. Я знал, что ты найдешь положительный момент даже в том, что все магическое население меня ужасно боится.

Она рассмеялась.

— А еще приятно, что мне больше не оттаптывают ноги на улице. И я испытываю огромное облегчение, что никто еще не попросил нас позировать для колдографий.

Гарри усмехнулся.

— Дай им время.

 

— Хозяин Поттер.

Гарри открыл глаза, увидев темный свет мантии-невидимки, покрывающей его тело, словно теплое одеяло, и услышал раздраженный голос эльфа.

— Хозяин? Кричер знает, что хозяин там. К вам посетитель, сэр.

Гарри застонал. Он лег спать лишь под утро, всю ночь работая над собственной гипотезой интеграции магии в общую теорию относительности. Но попытка вложить нечто столь гибкое, как магия, в математическое уравнение — задача, которая не могла быть решена ни за ночь, ни за месяц, ни даже за год.

Но каждый потраченный час хоть немного, но приближал его к цели.

— Хозяин!

Костлявые руки Кричера ухватились за мантию, и Гарри снова застонал, когда эльф ее сдернул. Гарри вздрогнул от внезапного притока света — яркого неоново-желтого узора его домового эльфа на фоне зеленого, коричневого, фиолетового и красного оттенков комнаты.

— Мне сегодня не на учебу, — пробормотал он и перевернулся на другой бок, уткнувшись лицом в подушку и полностью погрузившись в зеленый цвет хлопка.

— Кричер прекрасно это знает, хозяин. Ваш мирской семестр еще не начался. У хозяина гость.

Домовой эльф отказывался признавать, что его хозяин учится в маггловском колледже; магглы, по его словам, были глупыми людьми, которых легко одурачить, — полная противоположность всему, что достойно Лорда Блэка. Он ограничивался термином "мирской". Гермиона поначалу считала это забавным, но, к сожалению, позже исследовав уничижительное происхождение этого слова, она поклялась от него отказаться, так же как и от термина "маггл".

— Подожди, посетитель?

Гарри перевернулся на спину и сел, темный свет мантии покрывал его живот, когда он уставился на Кричера.

— Здесь Гермиона?

Неужели он проспал до обеда? Ведь она же не придет до половины четвертого пополудни, чтобы обсудить их статью о домашних эльфах...

— Нет, хозяин. Ваш посетитель — Альбус Дамблдор, бывший директор Хогвартса.

Факт, что волшебник уходит в отставку, суровый домовой эльф, по-видимому, нашел очень забавным, прочитав об этом в "Ежедневном Пророке". Несмотря на то, что сейчас эльф работал на "светлого" хозяина, он все еще испытывал большую неприязнь к Дамблдору и любому из членов Ордена Феникса.

Похоже, во время войны кому-то из них удалось сильно ранить Регулуса Блэка.

— Здесь? — Гарри перекинул ноги на пол и тупо уставился на свои зеленые ступни, свет внутри кружился с каждым ударом сердца.

Его ритм был медленнее обычного. Гарри определенно был уставшим.

— Естественно, — усмехнулся Кричер. — Предложить ему чаю, пока он ждет?

То, что волшебнику придется подождать, было само собой разумеющимся; однако заставить Кричера подать ему чай, вероятно, настроит эльфа против Гарри на целую неделю. В последний раз, когда он разозлил эльфа, ему пришлось есть холодный суп в течение трех дней, а также обходить мебель, которая внезапно решила переместиться примерно на фут вправо от своего обычного местоположения.

Двигать мебель было хуже, чем поглощать ужасный суп. Гарри ненавидел, когда его вещи переезжали с места на место.

— Нет, все в порядке,— проворчал он невнятно и поднялся на ноги. — Я спущусь через несколько минут.

Натянув свежую одежду, Гарри начал набрасывать мантию-невидимку на плечи. И тут ему в голову пришла мысль: "Возможно, Дамблдор хочет вернуть себе мантию".

"Только через мой труп".

Поразмыслив, он сложил мантию и положил в ящик стола и для надежности быстро сплел поверх ее узора защитные чары.

Затем направился в гостиную, чтобы узнать, что нужно бывшему директору.

Узор волшебника был таким же плотным, как и всегда, бледно-голубого цвета, мощный и сильный; алые пятна его фамильяра, Феникса, рассыпались по его груди, как случайная краска, разбрызганная по стене.

Красный, по его мнению, плохо сочетался с голубым, а в цветах Гарри разбирался хорошо.

— Мистер Поттер, — Дамблдор поднялся с кресла в большой гостиной дома на площади Гриммо. — Извините, что появился без предупреждения.

Со стороны Гарри вежливо было бы ответить: "Не беспокойтесь," но он слишком устал и из-за этого был в плохом настроении.

— Уверен, в следующий раз вы так не поступите.

Неужели его голос обычно был таким холодным? Эта фраза прозвучала неприветливо даже для него самого. За спиной раздался довольный вздох Кричера.

Дамблдора, однако, подобным обращением было не пронять.

— Разумеется. Я пришел просить вас об одолжении, если вы будете так любезны оказать мне услугу.

Гарри нахмурился.

Что он может сделать для Альбуса Дамблдора?

Он не торопясь подошел к стулу, стоящему напротив бывшего директора, стараясь привести в порядок свой затуманенный разум. Какое совпадение, что его мантия-невидимка была возвращена этим человеком всего за несколько недель до того, как он попросил об одолжении? Или прошел уже почти месяц?

За неделю до этого ему исполнилось семнадцать, и он получил официальное уведомление, что имеет право занять оба места в Визенгамоте. Теперь Гарри был лордом Поттер-Блэком, хотел он этого или нет. Он имел право научиться аппарировать, если умел правильно визуализировать пункт назначения, что он пока еще делать не мог. У него были некоторые мысли о том, как решить эту проблему; например, отличительные узоры Хогвартса, которые он так хорошо запомнил, могли стать для него достаточно точной мишенью, если, конечно, он не боялся расщепиться.

И все же, расщепление из-за недостаточно точной визуализации себя в необходимом месте не было его проблемой. Гарри знал свой собственный узор вдоль и поперек и сомневался, что расщепится.

Но преподавателей министерства не так легко было убедить в этом факте, даже несмотря на то, что они слишком боялись его, чтобы отказать в обучении. Когда он ходил с Гермионой на ее занятия, их узоры радикально менялись всякий раз, как он на них смотрел. Гарри мог сказать, что они не посмеют прогнать его, если он вернется с твердым намерением получить лицензию.

— Одолжение? — отозвался, наконец, Гарри. Сидящий напротив голубой свет скопировал его движения.

— Да, мой мальчик. Во время моего пребывания в качестве директора школы я искал артефакты основателей Хогвартса, чтобы добавить их к школьной коллекции. Поскольку это был мой последний год, я подумал, что мне крайне повезло, когда мои исследования привели меня к имени Блэк. Похоже, что одна ценная безделушка могла быть спрятана в семейном склепе или даже в этом самом доме. С вашего позволения, конечно, я хотел бы посмотреть, действительно ли эта вещь здесь, и если да, то я хотел бы предложить вам существенную компенсацию, чтобы добавить данную вещь в коллекцию Хогвартса.

От этих слов сознание Гарри внезапно прояснилось.

Он изучил и хранилище, и дом на площади Гриммо вдоль и поперек. Даже чердак был разобран еще в прошлом году, и каждый хоть сколько-нибудь важный объект был каталогизирован и либо продан, либо помещен в определенные шкафы, при условии, что он был полезен или интересен. Если там было что-то от Основателей... но, с другой стороны, Гарри не уделял особого внимания самим Основателям во время своего пребывания в школе, предпочитая вместо этого изучать замок. Он, вероятно, не узнал бы ни одного принадлежащего им предмета.

— На что это похоже? — спросил Гарри и увидел, как голубой свет сдвинулся и запульсировал.

Дамблдор чувствовал себя неловко.

— А! — он прочистил горло. — Ну, это относительно маленький медальон на цепочке, серебристого цвета, со стилизованной буквой "S" на одной стороне. Обычно его называют медальоном Слизерина.

Гарри замер; этого не могло быть.

И все же Дамблдор имел в виду именно его. Тот самый медальон, что Кричер всегда носил на шее. Гермиона упоминала, что он серебряный.

Вопрос был в том, знал ли Дамблдор, что в медальоне когда-то был фрагмент души Волдеморта? Действительно ли он искал ценный артефакт или все-таки охотился за душой?

И если последний вариант был правдой, значит ли это, что Гарри, наконец, встретил человека, который знал об узорах душ больше, чем любой другой? От этой мысли его сердце забилось сильнее.

— Я знаю, о чем вы говорите, — Гарри старался говорить мягко. — Но боюсь, это не мое. Он принадлежит моему домовому эльфу.

Гарри услышал, как колдун ахнул, увидел, как зажглись его огни — то ли от удивления, то ли от восторга. Возможно, и то и другое.

— Кричер, — крикнул Гарри, но эльф уже топал по полу от двери, у которой подслушивал их разговор.

— Хозяин отдал его Кричеру, медальон принадлежит Кричеру! — горячо воскликнул он.

Дамблдор удивленно фыркнул.

— Я... ну, я... то есть, я могу заплатить…

— Нет! — выплюнул Кричер. — Это медальон Кричера!

Дамблдор заерзал на стуле.

— Могу я просто посмотреть? Подтвердить его подлинность?

Прежде чем Кричер успел топнуть ногой, Гарри вмешался:

— Пусть посмотрит. Ты уже сказал, что не продашь медальон, и значит, у директора нет причин возвращаться к этому вопросу.

— До тех пор, пока он не попытается украсть его. Подлый волшебник, — громко бормотал эльф себе под нос, прежде чем нащупать яркое блестящее сияние металла на своей шее, стягивая его, чтобы неохотно положить в светящиеся голубым светом руки Дамблдора.

Волшебник повернул его в руках, открывая и закрывая застежку. Минуты тянулись медленно, в то время как голубой свет перед его глазами бледнел от разочарования.

Дамблдор передал медальон Кричеру, который поспешно надел цепочку на шею и моментально выскочил из комнаты, пока волшебник не успел передумать.

— Боюсь, мистер Поттер, что этот медальон, в конце концов, лишь копия. Говорили, что оригинал был проклят темной магией до того, как попал в руки семьи Блэк.

Гарри выпрямился в кресле, не сводя глаз с высокого голубого узора Дамблдора.

— Что это за проклятие?

Волшебник пошевелился.

— Боюсь, очень темная и совершенно незаконная магия. Я уже наткнулся на еще одну копию этого медальона и подозреваю, что эта, должно быть, такая же, видимо, изготовлена в надежде ввести в заблуждение любого, кто ищет проклятый оригинал.

Когда Дамблдор собрался встать, Гарри пристально взглянул на него; наполнивший его зеленый свет придал ему человеческий облик, старая морщинистая кожа, длинная борода, гладкие бархатные одежды. Гарри сосредоточился на его лице, делая заявление.

— Когда я нашел медальон, на нем было проклятие. — бывший директор замер на полпути от стула, услышав слова Гарри; старик не сводил с него глаз. — Я... убрал темную магию, прежде чем отдать ее Кричеру на память от его бывшего хозяина, Регулуса Блэка.

Дамблдор сел в кресло, его лицо выдавало шок, и Гарри позволил своему взгляду угаснуть, когда директор откинулся на спинку стула. Этого было достаточно, чтобы понять, что медальон был гораздо большим, чем просто артефакт для коллекции Хогвартса.

— Это невозможно, мистер Поттер. Особое проклятие, которым он обладал, могло быть уничтожено лишь при уничтожении самого объекта. Вот откуда я знаю, что медальон вашего эльфа не может быть настоящим. И все же я удивляюсь, почему такая вещь осталась на память о мистере Блэке.

Гарри пожал плечами.

— Потому что Регулус не смог снять проклятие сам, прежде чем умереть, и Кричер также не смог снять проклятие или уничтожить медальон, хотя он очень старался сделать и то, и другое. Кажется, Регулус думал, что медальон был чем-то очень важным для Волдеморта и должен был быть уничтожен. Когда Кричер мне сообщил об этом, я был счастлив оказать ему эту услугу.

Гарри услышал, как Дамблдор втянул в себя воздух; его синие огни пульсировали с растущей силой, бессознательно поднимаясь в ответ на беспокойство волшебника.

— Как вы сняли проклятие?

Гарри прищурился в ответ.

— О каком проклятии вы говорите?

Он должен узнать правду, должен выяснить, знает ли Дамблдор, что это был фрагмент души, и если да, то как Волдеморт смог расколоть и разделить свою душу.

Возможно, его собственный дар управления душами был не столь уникален, как Гарри опасался.

Дамблдор поерзал в кресле, голубой узор его рук спокойно сложился на коленях, когда директор, наконец, заговорил.

— Форма бессмертия. Проклятие, которое позволило Тому Риддлу вновь перевоплотиться в себя, если он им владел.

"Недостаточно", — подумал Гарри.

— Я слышал о том, что только философский камень способен создавать форму вечной жизни, и это не реинкарнация. Все, что я знаю, указывает на то, что как только человек умирает, его душа безвозвратно уходит. Все, что может вернуться к жизни — это инфернал или зомби, мертвая шелуха.

— А! — Дамблдор прокашлялся. — Ну что ж, тогда вы видите загадку и путь к ее решению. Чтобы помешать душе покинуть это царство, Риддл совершал очень темные, злые поступки, привязывая свою душу к определенным предметам. Этот медальон был одним из таких предметов.

Гарри выдохнул, его глаза наполовину закрылись, когда Дамблдор продолжил.

— Но по своей природе, как только эта связь установлена, объект не может быть сохранен. Он должен быть уничтожен. Признаюсь, я не собирался отдавать этот медальон, когда нашел его, я планировал уничтожить его единственным известным мне способом. Тем, что может убить даже душу ведьмы или волшебника. Адское пламя.

Гарри прищурился. Его заклинание Адского пламени не уничтожило души Пожирателей Смерти, хотя он мог понять, почему волшебники так думают. Это также частично объясняло, почему оно считается настолько темным заклинанием.

— И именно поэтому вы не могли уничтожить его, мистер Поттер. Медальон остается целым. Без сомнения, на нем было еще одно проклятие, которое вы развеяли. Если хотите, я обыщу ваш дом и хранилище в поисках настоящего медальона.

Гарри медленно покачал головой, на его лице появилась улыбка.

— Это был настоящий медальон. Я видел разбитую душу Волдеморта внутри него, так же, как я видел ту же самую душу внутри Волдеморта и его змеи, когда они напали на меня на кладбище, и после этого, несколько месяцев назад в Суррее. Все четверо были одного цвета и оттенка.

Узор Дамблдора дрожал; его свет качался, как пламя свечи, развевающееся на ветру.

— Но... я не ... ожидал... змею?

Голос волшебника был слабым, усталым, слишком много неожиданной информации он узнал в течение часа.

Гарри нахмурился.

— Да, на кладбище была змея. Я был вынужден убить ее, так как на ней было много защитных заклинаний, и захватывать ее мне казалось ненужным. Гораздо важнее было вернуть Волдеморта и Петтигрю.

— Я ... понимаю. — Дамблдор провел рукой по лицу, голубой свет кружился, красные искры феникса мерцали в ответ. Сердце его забилось быстрее, чем когда-либо. — Я... Вы понятия не имеете, Гарри, как я рад этому... Если бы я только смог заставить себя поверить в это.

Гарри смущенно заерзал в кресле, явно желая сменить тему разговора и узнать о том, как Волдеморту удалось управлять своей душой.

— Не понимаю, — еще сильнее нахмурился Гарри, когда Дамблдор усмехнулся.

Он ненавидел, когда взрослые вели себя так, словно знали какую-то великую тайну, которой не знал он.

— Я испытываю невероятное облегчение, мой мальчик. Я всегда подозревал, что душа Риддла расколота на семь частей; я сам сумел выследить лишь три — старый дневник и два предмета, принадлежавшие Рейвенкло и Хаффлпаффу. Произошедшее на кладбище, а затем и в Суррее добавило еще две части, то есть в сумме пять. Я искал медальон как шестую часть, но беспокоился, что седьмой мог оказаться... ну, это уже не имеет значения. Змея! Это счастье — знать, что мой поиск закончен. Том Риддл, наконец, упокоен.

Гарри подумал, что Том Риддл вряд ли полностью упокоен. Он дважды тщательно разрывал в клочья то, что осталось от души Риддла.

Гарри наклонился вперед.

— Но как Волдеморт это делал? Как он управлял своей душой? Во всех книгах, которые я изучал, утверждалось, что магию душ не осваивали со времен древних египтян, и то, что сохранилось в текстах о подобной магии, было уничтожено, чтобы не появился еще один Герпий Злостный и не использовал магию душ в своих ужасных целях.

Голос Дамблдора был серьезен, настолько серьезен, насколько мог быть у волшебника, упивающегося своей удачей.

И, возможно, благодаря этому Дамблдор охотнее, чем обычно давал информацию.

— Темные маги всегда готовы делать то, чего не сделают хорошие люди. Многие мастера темных искусств и защиты от них знают, что определенные акты целенаправленного насилия могут расколоть и сломать душу: убийства, пытки и тому подобное. Когда это происходит, вопрос заключается лишь в том, чтобы вместить отколотый фрагмент души в намеченный объект. Конечно, есть и недостатки: душа внутри объекта обладает знаниями, полученными лишь до момента раскола, и не владеет такой же магической или ментальной силой, как сам волшебник. Совершать подобное снова и снова, семь раз... Осколки души Волдеморта, с которыми вы столкнулись, были далеко не так здравомыслящи и сильны, как Том Риддл в расцвете сил. Нам очень повезло.

Гарри моргнул, услышав эту информацию. Он достаточно хорошо знал, что души могут раскалываться и разбиваться; и не только душа того, кто совершает насилие, но и того, кто становится его жертвой.

Но...

— Но что это за ритуал? Позволял ли он темному волшебнику увидеть свою душу, чтобы расколоть ее? Являлось ли это средство создания осколков душ временным магическим зрением?

Дамблдор заговорил с неодобрением в голосе:

— Вам не нужно знать таких подробностей о создании крестражей, мистер Поттер. Ритуал не позволял овладеть магическим зрением, он скорее призывал отколотую часть души. Больше я ничего не скажу.

Больше ему было и не нужно. Гарри слегка поник, сидя на стуле. На мгновение он понадеялся, что не был таким уж уникальным, в конце концов, ритуал создания осколков душ с использованием магического зрения казался ему достаточно правдоподобным. И с подобным зрением можно было получить и многие другие преимущества, главным образом, способность постоянно управлять узорами объекта или человека.

Дамблдор продолжал изучать действия Гарри.

— Как вы удалили душу? Я хотел бы знать. С таким знанием я мог бы спасти диадему Рейвенкло. Она была бесценна.

Гарри было все равно. Он устало вздохнул и махнул рукой.

— Я взял узор Волдеморта и снял его с серебряного медальона. После этого осталось лишь убить душу, чтобы она не стремилась кем-нибудь завладеть.

Хотя Гарри и беспокоил тот факт, что лишь темные волшебники могли видеть души и управлять ими, убивая людей, он предпочел бы довольствоваться подобным объяснением, нежели оставаться диковиной для волшебников.

Сверхспособный колдун, который может не только убить взглядом, но и уничтожить чужую душу, что гораздо страшеее смерти.

— Уничтожить душу? — в голосе Дамблдора, казалось, звучало лишь праздное любопытство. Гарри взглянул на камень на среднем пальце, и искра темного света ободряюще блеснула в тени. Он мог убить душу, но все равно не мог изменить кольцо.

— Да, — ответил Гарри, крутя металлическое кольцо на пальце, черно-белое на изумрудно-зеленом. — Я заставил его свет погаснуть.

Более того, Гарри разбил ее вдребезги, на множество осколков, и теперь Волдеморт не сможет даже вернуться к тому состоянию, в котором души отправлялись в загробную жизнь. Точно так же, как раскололся фрагмент души Волдеморта в Суррее, когда он падал на тротуар, после того, как Гарри разорвал его надвое.

Был момент, когда душа была настолько расколота, что она больше не являлась душой, а лишь фрагментами потраченной впустую силы и умирающего света. Это заставило Гарри задаться вопросом, что случилось с осколками души Волдеморта, которые вернулись туда, куда направляются все души и почему?

— Угаснуть.

Сомнение в голосе Дамблдора вывело Гарри из задумчивости. Он вскинул голову, увидев голубой свет, все еще сидящий перед ним. Погруженный в собственные мысли, он почти забыл, что этот человек здесь.

Возможно, ему не следовало быть настолько откровенным. Гермиона разнесла бы его в пух и прах, если бы была здесь.

— Люди живы. Я их вижу, — проговорил Гарри. Этот факт был и так очевиден для директора. — Я также знаю, как выглядит человек, когда он мертв. Нужно лишь знать, как изменить одно состояние на другое.

— Я не слишком верил слухам о взгляде, способном убивать. Средства массовой информации склонны делать подобные преувеличенные заявления, когда вдохновение берет верх над здравым смыслом. Но вы говорите, что это правда.

Гермиона определенно убила бы его за подобные откровения. Гарри выпрямился и в отчаянии провел рукой по растрепанным волосам.

— Это не так, — Но это была правда... — Газеты не... — В газетах было гораздо больше правды, чем они подозревали. — Я не понимаю, почему это так важно. Мой взгляд ничем не отличается от любого заклинания, способного убивать, или прочих маггловских средств, — но это было важно. Заклинание требовало времени, знаний и даже практики; пистолету, по крайней мере, требовалось время, чтобы нажать на курок. Все требовало каких-то деталей.

Ему, если он захочет, нужно лишь взглянуть. Все, что ему было нужно, — это воля, чтобы остановить свет узора.

И лишь он сам, насколько Гарри было известно, мог причинить вред не только телу, но и душе.

— Я понимаю, мистер Поттер. Хотя я посоветовал бы вам оставить знание о данной способности при себе. Слава Мерлину, многие не верят тому, что написано в "Ежедневном Пророке". Но если вы признаете эту способность, страх, который вы испытываете сейчас со стороны волшебников, увеличится в десятикратном размере. Может вмешаться даже министерство, хотя я пока не знаю, как. Вы — знаменитость и к тому же дважды победили Темного Лорда. Это обеспечит вам хоть какую-то защиту. Тем не менее, лучше избежать подобной ситуации.

— С этим я согласен, — ответил Гарри. — Я не хочу, чтобы об этом стало известно.

— Хорошо. Отлично, — Дамблдор вздохнул и медленно встал. — Это был весьма познавательный день. Спасибо!

Гарри отвернулся от голубого света и снова посмотрел на кольцо.

— Обращайтесь.

И когда Дамблдор, наконец, ушел, Гарри поднялся по лестнице в свою комнату и упал на кровать, снимая защитные чары с ящика и призывая к себе светящийся темный узор, и снова накинул мантию-невидимку на свое тело.

Гарри в очередной раз попытался убедить себя в том, что не прячется, прежде чем провалиться в сон без сновидений.

* * *

Все закончилось. Его главная цель, на которую он потратил более двух десятилетий, достигнута.

Темного Лорда Волдеморта больше нет. В конце концов, пророчество сбылось; Гарри Поттер, зная, что Темный Лорд не о чем не подозревает, сумел уничтожить оставшиеся крестражи.

Все кончено.

Альбус оглядел свой старый семейный дом в Годриковой Лощине, и на его морщинистом лице появилась улыбка.

Орден Феникса может быть распущен навсегда. Больше никаких поисков, тревог, ожиданий, догадок. Пришло время старику насладиться своей отставкой.

Пришло время миру обойтись без Альбуса Дамблдора, держащего поводья.

Хотя, конечно, он не был готов полностью отойти от дел. У волшебника его возраста еще оставалась работа.

Усмехнувшись, Альбус опустился в кресло у камина, рассеянно взявшись рукой за длинную тонкую палочку, закрепленную на предплечье.

* * *

Омут памяти прибыл в конце августа, за неделю до начала семестра.

Чаша мерцала магией, заклинания были так густо наложены друг на друга, что внизу едва проглядывался узор пурпурного камня. На Омуте памяти хорошо просматривались красные оттенки различных заклинаний, золотые нити защитных чар и паутина чистейшего белого цвета, способная превзойти своей белизной даже тень привидения.

Фиалковый свет Гермионы держал его в своих руках и бормотал о том, как он прекрасен и как она взволнована, кладя его на стол в гостиной, проводя пальцами по рунам, которые лишь она могла видеть, и веселым голосом рассказывая, как она читала заклинания, чтобы восстановить нити памяти.

Гарри даже не потрудился уговорить ее подождать, пока они съедят приготовленный Кричером ужин. Он был тоже взволнован, так взволнован, что почувствовал легкую дрожь.

— Ты первая. Как мы и договаривались, — настаивал Гарри, и Гермиона, фыркнув, поднесла палочку к голове и вытянула серебристые нити памяти.

Когда они оказались в чаше, они оба склонились над Омутом и, переплетя пальцы, вместе прикоснулись к воспоминанию.

Гарри почувствовал, как что-то схватило его; магия в чаше поднялась, чтобы захватить его разум, увлекая зеленый свет внутрь своей паутины.

Внезапно вокруг Гарри появились другие цвета, и ему показалось, что он снова впадает в замешательство.

Все было слишком плоско, скучно, безжизненно. Весь мир был словно мертв, за исключением проблеска света, льющегося с одной стороны.

Гарри находился в этом мертвом мире, окруженном цветами, которые не имели для него никакого смысла.

— Гарри? — услышал он голос Гермионы, затем заметил движение. — Это мое воспоминание о том, как я впервые увидела библиотеку в доме на площади Гриммо. Я... Гарри?

Он попятился от этого движения, резко качая головой, не в силах говорить.

В ней смешались оттенки четырех животных: цвет кошки лежал поверх цвета лошади, выдры — поверх собаки, в ярко-фиолетовой оболочке, похожей на свет твердого гранитного камня, который не должен был двигаться, и все это было таким плоским.

— Гарри, — ее рот, точнее то, что должно было быть ее ртом, он знал его форму — двигался, но все, о чем он мог думать, это о том, что ее губы напоминали искривленный огонь.

Но в нем не было жизни.

Мертвые руки потянулись к нему, и Гарри вздрогнул от этого зрелища, отступив еще на шаг, его взгляд метался по комнате в безумной надежде найти хоть что-то, что имело бы смысл.

Никаких узоров, лишь формы, никакой жизни, лишь тонкие потоки света. Гарри чувствовал себя так, словно смотрел на визуальную демонстрацию апокалипсиса.

— Гарри, что случилось? — голос Гермионы был умоляющим. Против своей воли он перевел на нее взгляд.

Неправильно. Он лихорадочно соображал. Все было извращенно, уродливо, неправильно.

И что еще хуже, комната, которая должна была быть ему знакомой, казалась абсолютно чужой; одна часть его сознания знала, что это его собственная библиотека, но она не имела своей привычной глубины; Гарри не был уверен, что сможет сделать хотя бы шаг и не врезаться в расписную стену. Ничто не имело смысла: цвета были неправильными, не было никакого движения, никакого потока, когда один объект перетекает в другой, никакого вихря магии, направляющего его.

Гарри никогда не видел мир таким спокойным и безжизненным, даже под мантией-невидимкой узор двигался.

Это был кошмар, о котором он никогда не подозревал; видеть весь свой мир разрушенным и мертвым, заключенным в плоские цвета и формы, не принадлежащие ему, и его Гермиону, его свет, преображенный в мертвую смесь животных, которые двигались в какой-то жуткой пародии на жизнь.

— Я... я... я должен уйти, — заикаясь, проговорил Гарри и с бешеной силой разорвал воспоминания вокруг себя в клочья; крик Гермионы эхом отозвался в его ушах.

Свет снова залил его разум; Гарри никогда не испытывал такого облегчения, видя, какой это чудесный хаос. Он отшатнулся от стола, врезался в декоративную решетку и упал на пол; рядом с ним раздался звук разбившегося стекла упавшей лампы.

— Гарри!

Он не хотел смотреть на нее, не хотел видеть этот ужасный коричневый цвет; и снова волна дрожи пробежала по его телу.

Сине-фиолетовый свет обхватил его лицо и заставил поднять голову, наполняя его видение уникальной жизнью узора Гермионы. Он увидел, как ее свет пульсирует в любимом ритме, и поник, упав в ее объятия, когда она опустилась перед ним на колени; делая глубокие вдохи, он пытался успокоить бьющееся сердце.

— Что случилось? — прошептала она, уткнувшись в его лоб, и Гарри сделал еще один вдох, прежде чем ответить.

Научный подход. Он должен думать об этом рационально.

— Агнозия, — с трудом произнес он, уцепившись за это слово, как за спасательный круг. Он читал об этом в своих исследованиях много лет назад. Он наткнулся на этот термин, когда пытался понять, как и что он видел, прежде чем войти в волшебный мир и получить палочку.

— Что? — спросила Гермиона, и Гарри медленно отстранился, поднимаясь на ноги, осторожно оглядываясь по сторонам, и радуясь, что его мир остался таким, каким он его понимал.

— Агнозия. Неспособность обрабатывать некоторые виды сенсорной информации. В моем случае — это твоя память, твое зрение, — Гарри резко покачал головой, будто это могло прояснить его мысли и, почувствовав себя немного глупо, смутился. — Я не мог с этим справиться,— наконец, признался он; слова давались с трудом, застревая в горле.

Гермиона обняла его, стараясь успокоить.

— Опиши, что ты видел, — ее вопрос был знакомым, медицинским и спокойным, будто это был всего лишь один из их экспериментов в лаборатории.

Это он и был. Эксперимент, который полностью провалился.

Гарри почувствовал, как волна дрожи снова пробежала по телу, когда он заговорил; Гермиона обняла его крепче.

— Ты была словно мертва, — голос Гарри дрогнул, он почувствовал, что его лицо пылало. — Все было мертвым. Все вокруг было неправильно. Формы, цвета... словно заклинание преображения вышло не так. А ты... ты была худшим, что я когда-либо видел, — испуганно замолчав, Гарри попытался прояснить ситуацию: — Я имею в виду... ты выглядела как смесь кошки и лошади с небольшим количеством пыли морской выдры, и в этом не было никакого смысла. На тебе была одежда из камня, и твой рот горел...

Гермиона задрожала. Он отстранился, беспокоясь, что ранил ее чувства еще сильнее, чем когда назвал худшим из того, что когда-либо видел...

Гермиона издала сдавленный звук, и прежде чем он смог дотронуться до ее лица и нащупать слезы, этот звук превратился в звонкий смех.

Гарри растерянно уставился на нее.

— Почему ты смеешься?

Гермиона судорожно втянула воздух, проведя рукой по лицу, когда фиолетовые пряди волос упали на лоб.

— О, Гарри. Я так волновалась, что тебе не понравится, как я выгляжу! И... и ты... — она засмеялась, не в силах остановиться. — Ты заявляешь, что я худшее, что ты когда-либо видел! — она взвыла от смеха, и Гарри нахмурился.

В чем дело?

— Почему ты смеешься?— спросил он. Ее прокляли?

Гермиона ласково гладила его руки, ее свет мерцал, когда она покачала головой, тело все еще дрожало от едва сдерживаемого смеха.

— П-потому что это было так глупо! Беспокоиться о чем-то подобном, когда ты никогда не видел женщину во плоти. Конечно, можно подумать, что мы все похожи на гибридных монстров. Все цвета неправильные. И ты рассматриваешь свет как жизнь, а я вижу лишь свет, исходящий от солнца или светильников. Не могу поверить, что все это время я этого не понимала. Столько времени, потраченного на пустое беспокойство, что тебе не понравится моя грудь или мои растрепанные волосы.

Гарри опустил глаза и подумал, что ее грудь идеально ложится в его руки и кажется прекрасной с тех пор, как он почувствовал ее. Он проводил с ней много времени, думая о них, о том, что они чувствуют, о ее нежной коже и тонком запахе.

Но он даже не заметил все это, когда Гермиона, напоминающая смесь животных, подошла к нему в воспоминании — он был слишком напуган, чтобы даже просто взглянуть получше.

— Можешь перестать смотреть на мою грудь, — в голосе Гермионы продолжали чувствоваться смешливые нотки, и Гарри поднял на нее глаза. — Эх, мужчины, — вздохнула она и прислонилась к нему; Гарри почувствовал, как она улыбнулась, прижавшись губами к его шее.

Она не сердилась на него. Слава Мерлину.

— Ну, — наконец, проговорил Гарри, — думаю, потребуется много практики, чтобы привыкнуть к этому типу зрения, — он постарался не вздрогнуть от этой ужасной мысли.

Гермиона потащила его обратно к Омуту памяти.

— В таком случае давай посмотрим на одно из твоих воспоминаний. Я хочу увидеть что-нибудь грандиозное. Быть может, Хогвартс или дракона во время Турнира.

Гарри почувствовал такое облегчение, что она не захотела еще раз попытаться взглянуть на одно из своих воспоминаний, что не потрудился даже упомянуть, насколько он сомневается, что она сможет увидеть то, что видел он. После того, как он сам побывал в Омуте памяти, его мнение на этот счет все равно изменилось.

— Тогда дракон. За стадионом сможешь разглядеть Хогвартс, — сказал Гарри и собрал нити своих воспоминаний прикосновением красного посоха с пером Феникса, после того, как Гермиона удалила свое из чаши.

— Держи мою руку, — сказал он и ухватился за ее свет. Вместе они потянулись за серебристой жидкостью, и их снова затянуло вниз, к ослепительному свету.

Гермиона удивилась, что свет оказался не таким ярким, как она себе представляла.

Все вокруг сверкало разными цветами радуги, одни цвета были ярче, другие — едва заметными тенями. Большинство цветов, казалось, двигалось, пульсируя в мягких ритмах, в то время как другие лишь светились.

Сначала она увидела защитные чары; трудно было не заметить золотое сияние, покрывавшее все небо над ними. Когда толпа в воспоминании зааплодировала, Гермиона крепко сжала руку Гарри и перевела взгляд с золотого неба на пурпурный замок, знакомый по форме, но состоящий из миллионов отдельных огней, похожих на маленькие пиксели старого экрана компьютера, если держать лицо в сантиметре от него.

Вокруг нее было слишком много разных оттенков, чтобы она могла их понять. Земля была зеленой и пурпурной, как будто она стояла на чужой планете. Гермиона двигалась, словно река, зеленая бегущая вода вокруг фиолетовых камней, заставляя ее покачиваться от внезапного головокружения — ее разум ожидал движения.

Она повернулась к Гарри и увидела его в привычном для нее образе: черные волосы и белую кожу — на него не распространялись оттенки его памяти.

Он указал рукой, и Гермиона проследила за направлением, чтобы увидеть громадную массу оранжевого света, простирающуюся цветными крыльями к золотому небу.

"Дракон", — она вздохнула и увидела что-то похожее на гребни вдоль его спины, узор, напоминающий рыбью чешую, покрывавшую его свет. — Он прекрасен".

Дракон грациозно двигался, склонившись над маленькими оранжевыми шарами-яйцами.

— Где ты? — спросила она Гарри, и он повернул их обоих в противоположную сторону.

Она заметила поразительно знакомый приближающийся изумрудно-зеленый свет, это был тот самый оттенок, которым блестели его глаза, когда он смотрел на нее; взгляд, который заставлял ее кожу покалывать от его энергии и дарил ей огромное желание обнять его и поцеловать в губы.

Она внезапно нахмурилась, когда зеленый свет приблизился. В нем проглядывало еще что-то неуместное: другой цвет, темно-красный, словно...

Кровь.

Гарри зашипел, его рука сжалась, словно поймав ее руку в тиски, и она почувствовала, как его сила растет, волнами проникая в память и угрожая уничтожить это воспоминание, как он ранее уничтожил ее собственное.

— Что происходит? — спросила Гермиона, отворачиваясь от зеленой сферы в форме человека. Глаза Гарри были прикованы к самому себе, когда зеленый свет прошел мимо них, следуя к дракону. Казалось, его глаза горели от ярости и гнева.

— Что случилось?

— Я никогда прежде не видел себя, — его слова были настолько проникновенны, что падали, словно камни. — Я никогда не видел себя полностью. Лишь руки, ноги... но нет... — он махнул рукой в сторону себя. — Нет. Не это.

— Что? — она снова взглянула на его фигуру в воспоминании, и ее глаза уловили кроваво-красный цвет, проглядывавший сквозь изумрудно-зеленый.

И она вдруг вспомнила их подробные записи — в тот же момент Гарри ответил на ее вопрос.

— Волдеморт.

Конец третьей части.