Слепота/Blindness (гет)

1981

Судьба.

Пророчества нельзя избежать. Любая попытка может обернуться неожиданным и непредсказуемым образом. Это всё равно, что знать конец истории до того, как вы начнете ее читать, и все, что вам остается — лишь достичь финальной точки. Судьба и пророчество — тонкая паутина нитей будущего: расплывчатая в узорах или запутанная в узлах.

В ту ночь волшебник попытался изменить свое будущее, но вместо этого лишь дал ход пророчеству. В ту ночь крыса убежала и спряталась.

И в ту же самую ночь двое из семьи Поттеров погибли, а один остался жив.

Но мальчик, который выжил, изменился, и его глаза, так напоминающие цвет убивающего проклятия, что должно было разорвать его душу, были широко раскрыты для нового.

 

У Петунии выдалась тяжелая неделя, наполненная гневом и негодованием.

Ее сестра мертва. Ее отродье в их доме. Кто, как не Лили, мог уйти и умереть, оставив своего ребёнка?

Они едва перемолвились словом за все эти годы: несколько писем, отвергнутых приглашений и по-дьявольски движущихся фотографий свадьбы и ребенка.

Но по ночам, в темноте, она позволяла себе горевать, давала волю слезам боли за потерянное время и упущенные возможности, злости на себя и на весь мир, на судьбу — за то, что навек разъединила двух сестер, как расколотое посередине дерево.

Она хотела возненавидеть мальчика. Хотела обратить свой гнев на ребенка, который смотрел на нее глазами сестры.

Но что-то было не так.

Прошло немного времени, прежде чем она поняла. Мальчик молчал. По сравнению с ее раздражительным сыном, он был похож на статую, неподвижно стоящую посреди комнаты: не исследующую мир, не влипающую в неприятности.

И тихая, чуть видимая слезинка, чтобы обратили внимание на грязный подгузник, еле слышный всхлип, чтобы выдать голод.

Все это можно было проигнорировать. Все это можно было отбросить в сторону, щедро окутывая заботой собственного сына, который так желал её, демонстрируя это каждым громким криком, каждым взмахом пухлого кулачка.

Нельзя было не заметить, как простодушно сын Лили смотрел на нее. Никогда не сосредотачивал свой взгляд в нужном месте, но в то же время смотрел с твердой решимостью, как будто пытаясь разгадать некую загадку. Его голова двигалась, будто он прислушивался к каким-то звукам, но глаза, ярко-зеленые от рождения, никогда не смотрели ей в лицо, хоть и следовали за ее фигурой, будто ища, сопровождая это легким покачиванием черноволосой головы.

Через месяц она поняла. Почувствовала своей материнской интуицией. Догадалась, специально несколько раз щелкнув пальцами и увидев, как его голова повернулась, и в то же время не обнаруживая никакой реакции на взмахи руками перед его лицом.

Сын Лили был слеп или близок к этому.

С этим пониманием каждая грань, каждая частичка холода в ней начала таять. Волшебники никогда не примут к себе слепого мальчика; как же он может научиться магии?! Им нужно было совершенство — такого, как хорошенькая, маленькая, идеальная Лили, а вовсе не Петуния.

Теперь Гарри принадлежал только ей. Судьба вернула ей сестру и, в некотором смысле, дала второй шанс.

Она не станет его растрачивать попусту.

 

1982

Сын Лили был... необычным.

В первый же год, проведенный с ним, Петуния позволила себе в этом признаться. Наедине с мужем она делилась своими страхами и предположениями.

Магия все же брезжила в мальчике, это было видно по тому, как вещи приплывали к нему без его прикосновения, по тому, как предметы отодвигались с его пути, прежде чем он мог наткнуться на них.

Было, мягко говоря, тревожно наблюдать, как ее собственный стол и стулья отодвигаются в сторону, когда малыш медленно идет по кухонному полу своей нетвердой походкой.

Мальчик не мог пойти в детский сад. Простая прогулка в парк — и та была чревата опасностью. Петунии приходилось держать мальчика дома, пока он не научится быть более нормальным.

И Дурсли привыкли оправдываться. Да, мальчик слепой. Да, он осиротевший сын моей сестры. Да, ему немного нездоровится. Да, он слегка отстаёт от сверстников. Нет, он не может играть, он плохо себя чувствует. Да, сегодня он останется дома.

Почему? Ну, он не такой, как все. Он слепой.

Петуния сосредоточила все свое внимание на сыне Лили. Пока ее собственный Дадли находился в детском саду, она оставалась дома и учила Гарри говорить.

Она учила его формам — по ощущениям его рук, учила касаться предметов, узнавать животных — по звукам, цвета — по предметам. Петуния рассказала ему, что небо голубое, а также, что и вода голубая, и провела его руками по чашке с водопроводной водой.

Это было тяжело. У нее щемило сердце, когда она вглядывалась в его доверчивые глаза, ощущала его безоговорочное принятие всего, что она ему рассказала.

Петуния Дурсль читала книги о слепых детях, общалась с экспертами по телефону. Она стала другой женщиной, проводившей долгие часы с чужим ребёнком, только чтобы помочь ему.

И Гарри Поттер многому научился.

 

1985

Дадли не всегда понимал.

У других детей в школе были братья и сестры, и они ничем не отличались от остальных.

Но его мать сказала, что Гарри был не просто слепым, Гарри был волшебником. Братья и сестры его сверстников не могли двигать вещи, не прикасаясь к ним.

И поскольку Гарри был и магом, и слепым одновременно, Дадли должен был присматривать за ним, защищать его, потому что Гарри был особенным.

Пятилетний Дадли буквально раздулся от гордости, когда мать сказала ему об этом. Дадли получил важное задание: он должен стать сильным и бдительным, чтобы смочь присматривать за Гарри.

Дадли очень серьезно отнесся к своей задаче. Любой намек на ревность быстро подавлялся простым взглядом в невидящие зеленые глаза кузена. Как он мог ревновать? Он никогда не делился своими игрушками, потому что Гарри никогда не хотел их. Гарри их не видел.

Дадли было жаль Гарри: хоть тот и был волшебником, но он никогда не мог играть со своими игрушками. Дадли было ужасно грустно: он хотел бы делиться, хотел бы, чтобы его кузен мог видеть, хотя бы на час, и они могли поиграть вместе.

Когда он сказал об этом матери, она заплакала.

 

Вернон не находил себе места.

Его жена рассказывала ему о своей странной сестре, но Вернон было решил, что Петуния просто слишком впечатлительна и убедила себя, что магия реальна.

Движущиеся картинки на почтовых открытках не были настолько странными и смахивали скорее на трюк.

Но когда сирота в его доме начал двигать вещи...

Вернон Дурсль был практичным, деловым человеком. Теперь же в его жизни появилось, то, что он никогда не сможет понять.

Его жена больше не говорила резко о своей сестре и "ее сородичах". Она была нежна с мальчиком, и Вернон видел, что их собственный сын только выигрывал от того, что помогал заботиться о маленьком Гарри.

Он был доволен таким положением дел. Петуния оставалась дома, ведя хозяйство и занимаясь детьми, а он пошел работать и зарабатывал деньги. То, что теперь вместо одного ребенка их оказалось двое, и притом один со странностями, мало что меняло.

И с этой магическими заморочками было не так уж и трудно жить.

 

1988

Дадли был довольно крупным ребёнком; его детский жирок, казалось, покрывал всё тело, но кости были широкими и под жиром скрывались накачанные мышцы,

Никто не связывался с Дадли Дурслем.

И никто не придирался к его кузену там, где это мог слышать Дадли, в противном случае они очень сожалели об этом.

Но даже несмотря на бдительный присмотр Петунии, на сжатые кулаки Дадли, мир не всегда был добрым.

Уши Гарри слышали гораздо лучше, чем должны были. Он улавливал дразнящие перешептывания, насмешки. Гуляя со своим двоюродным братом, он слышал, как они обзывали его, за то, что он был другим, потому что не ходил в школу, потому что был слепым.

Для них он был идиотом, слабаком, пустым местом.

Другие же, наоборот, сочувствовали ему. Он слышал, как они утешают друг друга, что, по крайней мере, их дети не так плохи, как он, по крайней мере, их дети здоровы. Он слышал, как дети шептались о том, что им жаль его, жаль, что он не может видеть, играть и веселиться, навечно запертый внутри себя. Что они чувствовали к нему, бедному, жалкому Поттеру?

Гарри не знал, что хуже: жестокость или жалость. Для восьмилетнего ребенка ни то, ни другое не было предпочтительным.

Тем летом, пытаясь противостоять обоим чувствам и присоединиться к своим сверстникам на их уровне, Гарри убедил свою тетю позволить ему пойти в школу. Он давно уже научился читать по Брайлю, и эта скорость поразила бы Петунию, будь у нее больше опыта общения со слепыми детьми. К сожалению, она мало в этом разбиралась и могла только предполагать, что всё идёт нормально.

Но ничто в Гарри не было нормальным, и об этом она узнала, лишь когда поддалась уговорам своего подопечного.

Ведь именно когда Гарри пошел в школу, учителя, знавшие, что такое "нормально", были более чем счастливы сказать ей это.

 

Гарри понимал, что он другой. Он помнил, когда в последний раз видел вещи, которые, как он полагал, были действительно нормальными, вещи, которые имели края и формы. Человека в темной мантии, убивающего его мать. Зеленый свет, летящий, чтобы уничтожить его, в то время как красные глаза светились в темноте.

Зеленый, как свежая трава. Красный, как яблочная кожура и розы.

Но только у Гарри не было слов, чтобы описать истинные цвета, не было предметов, за которые мог бы ухватиться его юный ум.

Потому что теперь он видел по-другому. Он не видел того, что видели другие. Он увидел нечто новое, чего они не могли понять.

Когда он выучил слова, он попытался рассказать об этом своей тете. Он пытался говорить о цветах, которые видел, хотя и не знал их имен. Свет, который всегда кружился, кружился и двигался. Свет, который, казалось, протекал сквозь вещи, иногда с быстротой жизни, иногда медленно сочась путем смерти.

Став старше, он выучил больше слов и теперь с уверенностью понимал, насколько странными были вещи, которые он видел. Он научился использовать то, что видел, себе на пользу.

Стул деревянный. В нем был свет, но он двигался так медленно, что, казалось, вообще не шевелился. И в этих частицах дерева только гвозди, скреплявшие его, не двигались, а сверкали, как искра, как острие карандаша. Гарри мог бы передвинуть стул и гвозди, если бы позволил своему свету коснуться их.

Но некоторые вещи не имели света и ощущались как пустые пространства в его видении — потому, что выглядели как темные тени.

Пластик. Качели на детской площадке, тусклые и пустые — он упрямо избегал их прикосновения. Одежда, сделанная из синтетических волокон, словно плащ тьмы окутывала его фигуру. Гарри закричал, когда его тетя надела на него рубашку из таких волокон впервые, и, хотя она до конца так и не поняла, что же произошло, она не рискнула сделать это снова.

Гарри боялся, что исчезнет, если наденет подобное. Боялся, что его свет станет темным, медленным и тусклым. Боялся, что умрет, как умерла его мать.

Гарри не интересовали понятия "ночь" и "день". Мир всегда выглядел одинаково — движущийся свет, тени.

Когда Гарри начал изучать науку, он начал разрабатывать свои собственные гипотезы.

То, что росло, является живым, даже мертвое. Вещи, которые никогда не жили, вещи, созданные наукой и человеческими руками, живыми не были. Вещи, которые пришли из земли, например, природный камень, также несли странные, словно лёгкие булавочные уколы, оттенки света; синтетические же драгоценные камни и смешанный бетон были только тенями.

Гарри научился отличать свет дерева от пронзительного света металла. Он выделял пульсирующий вид человеческой плоти на фоне темной тени стены, окрашенной химическими веществами. Он снова и снова изучал свои цвета, только теперь он изучал объекты взглядом, а не чувством и не звуком.

Все было по-другому, все было по-новому. Все это было волшебством.

Волшебство, которое, по словам тети, у него было, но которому он не мог научиться, потому что был слеп.

Теперь Гарри не считал себя слепым.

Он решил, что магия забрала его зрение и вернула ему что-то новое — его магию!

 

Учителя предполагали, что слепой ребенок, обучающийся на дому, будет отставать. Они начали с молодым Поттером с устаревших материалов, оставшихся от последнего слабовидящего ребенка.

В первый же день Гарри правильно ответил на все простые математические и научные вопросы.

На следующий день они перепрыгнули на год вперёд, решив, что Гарри получил хорошее домашнее образование от своей тети. В конце концов, было бы замечательно, если бы тот учился в своей возрастной группе.

Но и тут они ошибались, и через неделю это подтвердилось.

Гарри Поттер был гением.

Дурсли на это лишь переглянулись.

Ведь не так уж и странно, что особенный ребенок с магией может быть особенным еще в отношении чего-либо.

И имея достаточный опыт быстрой реакции на неожиданности, Дурсли, не откладывая дело в долгий ящик, принялись искать новую школу.

 

Гарри отвезли к другим врачам. Его вновь осмотрели и провели тесты на зрение с холодным металлом и жалящим светом. Врачи заметили, что его зрачки не расширяются, как следовало бы, что его глаза хоть и странно сфокусированы, но, безусловно, остаются невидящими.

Новый вид слепоты, как шептали некоторые. Другие говорили о мальчике, который ходил и говорил, как нормальный ребенок, чьи глаза были такими ярко-зелеными и умными!

Он не мог читать цифры на бумаге. Он не мог описывать картины или изображать предметы. Он не мог ни рисовать, ни писать. Не мог сказать, что за цвет перед ним — если только это не было догадкой или предположением — ничего.

Гарри Поттер был слепым с медицинской точки зрения. Но на практике врачи столкнулись со странным феноменом — ведь в отличие от Гарри, ни один слепой ребенок не мог бы так хорошо избегать предметов, не мог бы знать о присутствии безмолвно, неподвижно стоящего человека, не мог бы распознать физический тип объекта, если не говорить о его цвете или форме.

Только Дурсли знали правду и не позволяли любопытным врачам проводить новые тесты, хотя те были готовы предложить неплохие суммы за возможность изучения феномена слепого ребенка, который может — по-своему — видеть.

Магия.

 

1990

В течение двух лет Гарри Поттер посещал специальную школу в Лондоне.

Данное учреждение отличилось современными материалами и новыми идеями. Он проводил собственные эксперименты, проверяя свет, который видел, и каталогизируя его в уме.

Первое время он не мог делать никаких записей, поэтому научился работать мысленно, буквально раскладывая всю информацию по воображаемым полочкам. Гарри обнаружил, что его память не имеет себе равных, он знал, что магия, жившая внутри него, помогала.

Он изучил высшую математику и приобрёл хороший навык в работе с языками. Он научился использовать печатный шрифт Брайля и, таким образом, решать уравнения и, в конечном итоге, писать заметки, которые могут быть распечатаны с помощью принтера, чтобы быть прочитанными позже. Он встречал других слепых детей и взрослых и точно знал, что они не видят света, который видел он.

Всё своё время он проводил за занятиями, потому что учеба была единственным, что он умел делать. Единственным его занятием для души была музыка.

Он часами сидел и слушал ее: волшебство звуков, пение скрипки или фортепиано. Женский голос возвышался в его голове в триумфе или агонии, мужской — в гармонии.

Музыка была единственным искусством, которое он знал и любил.

При этом каждый момент его жизни был наполнен стремлением узнать, кто же он.

На каждом шагу Гарри чувствовал, что ответы где-то близко, где-то, куда ему не позволят пойти.

Магия. Это то, что делало его другим, то, что делало его особенным, что позволяло ему, в стороне от любопытных взглядов, передвигать предметы и изменять их.

Он мог превратить свет дерева в свет металла. Он мог заставить медленно сочащуюся древесину мертвой ветки снова ожить и расцвести, пустив корни. Он мог заставить кристаллические тона воды измениться в резкий, красный, искрящийся огонь.

Он обнаружил, что ничто так не наполнено светом, как огонь. И свет огня больно обжигал его кожу.

Именно так он научился использовать свой свет для исцеления, чтобы залечить боль и унять слезу, которая позволила его свету покинуть тело в ручейках жидкости.

Кровь. Теперь он знал, что часть света, который он видел в людях, была кровью, хотя и догадывался об этом раньше.

И так шаг за шагом: открытия, догадки, обучение. Ребенок, ступающий в темный мир нетвердыми, неуверенными шагами, не зная, что его там ожидает.

Но этот мир скоро сам придет за ним.

 

1991

Петуния наблюдала за происходящим, наблюдала, как время медленно утекало, меняя всё.

Сын ее сестры рос. Худой черноволосый мальчик, проводящий большую часть своего времени в школе или в своей комнате, читая при помощи пальцев или работая с магией — слишком странным образом, чтобы понять. Ни друзей, ни желания иметь их, только сосредоточенность на учебе и проектах, которые его увлекали.

Как-то летом, стоя в дверях, она смотрела, как Гарри превращал стружки в красивые цветы, один цветок за другим, каждый разного цвета: фиолетовый, синий, красный.

Затем, открыто улыбаясь, он подарил их ей, и Петуния искренне улыбнулась в ответ, хоть и знала, что он этого не увидит.

— Ты хотел сделать их именно такими? — спросила она через мгновение, и Гарри покачал головой. Его голос был мягким и теплым.

— Нет. Я могу изменить лишь их физическую форму, а Дадли рассказал мне, что цвета всегда случайны. В случае цветов стебель всегда зеленый, но цвет лепестков разнится. Хотя все видят, что они остаются в своей естественной цветовой гамме.

Петуния моргнула и решила не обращать внимания на заумные слова, которые так непривычно звучали в устах ребенка, и вместо этого сосредоточилась на гораздо более странной части этого утверждения.

— Дадли помогал тебе?

Гарри ухмыльнулся, и озорная искорка, появившаяся в этой детской улыбке, принесла ей надежду, что ее юный племянник однажды сможет переключить свое внимание с учебы на то, что делают нормальные мальчики его возраста.

"В основном попадают в неприятности", — запоздало отметила про себя Петуния.

— Иногда. Я использую его глаза, а взамен он получает подарки для своих подружек. Мне говорили, что им очень нравятся цветы.

Петуния вздохнула, и ещё раз восхитившись подаренными ей цветами, оставила его в покое.

Через три дня цветы в изящной вазе начали увядать.

И к тому времени ее мир, каким особенным и прекрасным он стал за последние годы, омрачился страхом.

 

Гарри Поттер обходился им очень дешево за последние девять лет. Прекрасную частную школу он посещал благодаря грантам, а до этого было домашнее образование, которое Петуния давала ему сама. Несмотря ни на что, в материальном плане содержать Гарри был лёгко: он никогда ничего не просил, и лишь некоторые странности выделяли его. Найти обувь, сделанную только из кожи, было довольно трудно, но это бледнело на фоне некоторых проблем, с которыми Дадли столкнулся за эти годы.

Возможно, иногда они и могли поссориться из-за стоимости еды и одежды, из-за материалов, которые Петуния добыла для него, когда он был совсем маленьким, или из-за визитов врача, когда они надеялись, что очки или хирургия помогут его зрению.

Но Петуния не считала расходов, потому что Гарри принес свет в их дом — своим присутствием, своим светлым взглядом, своим счастливым невинным наслаждением вещами, которые она всегда считала само собой разумеющимися.

Поэтому, когда пришло письмо из Хогвартса, ее сердце было разбито. Целый день она носила его в кармане, а ночью плакала под непонимающими взглядами мужа.

Когда на следующий день пришло еще одно письмо, она больше не могла скрывать правду.

Не могла она отрицать и того, что мальчик, которого она научилась любить, может стать частью мира, способного помочь ему, хотя и боялась обратного.

Возможно, была надежда, что волшебники не знали, что Гарри Поттер такой, какой он есть, и, когда они узнают, позволят ему вернуться к ней.

С этой последней мыслью Петуния написала ответное письмо и отправила его с совой, которая терпеливо ждала ее у машины.

 

— Альбус, — раздался тихий голос Минервы в дверях кабинета.

Дамблдор поднял голову и, увидев ее взгляд, напряженно выпрямился.

Вместе они просмотрели письмо от маггловской тети Гарри Поттера.

И вновь, сидя за своим столом, он прочел его: невозможности, трудности, ужасный поворот судьбы...

Пророчество, которое все еще ждало своего исполнения, ждало, когда вырастет мальчик и вернется Темный Лорд.

Мальчик, который оказался слепым. Как он может быть их спасителем?

Но Дамблдор же видел шрам собственными глазами: зазубренную молнию, рассекающую лицо Гарри, разрезая кожу вокруг глаз, как жуткая повязка на них.

Магия не может исцелить слепоту. Он не мог исправить зрение. Существовали заклинания и предметы, способные помочь таким инвалидам, но настоящего лечения не существовало. Несколько магических протезов, предназначенных для замены глаз, были несовершенны и допускались лишь для взрослых, достигших своей магической и физической зрелости.

Если Гарри Поттер и был слепым, ему придётся оставался слепым ещё очень долго.

А Альбус Дамблдор не мог научить слепого ребенка магии.

Возможно ли, что он неверно истолковал пророчество?

МакГонагалл наблюдала за ним в течение трех дней, не желая в это верить, не в силах смотреть фактам в лицо.

Она смотрела, как бесценный сын Лили и Джеймса осторожно идет по улице, вытянув перед собой трость, которая всегда была при нём, если его не сопровождал дядя или двоюродный брат.

Смотрела, как он ждет, когда откроются двери, как его учат, что заказывать и как питаться в общественных местах, наблюдала, как его родственники-магглы заботятся о Гарри, окружая его своим теплом.

Гарри был умен, посещал школу, учась с ребятами вдвое старше него, но даже его острый ум никак не мог компенсировать отсутствие зрения.

Гарри Поттер не мог направить палочку в цель, которую не видел. Гарри Поттер не мог читать магические учебники или делать заметки на лекциях профессоров.

Не было волшебных книг, напечатанных шрифтом Брайля. В Хогвартсе не учили слепых волшебников. Те немногие практикующие маги, что были слепы, не были таковыми с юности, они потеряли зрение в старости или от несчастных случаев уже в достаточно зрелом возрасте.

Может быть, грамотный наставник и смог бы научить его нескольким базовым заклинаниям. Возможно, он бы смог приготовить зелья из заранее нарезанных компонентов или поработать руками на уроке гербологии. Но всё же волшебный мир был слишком опасен для него.

Он был Гарри Поттером. Он был знаменит. Волшебный мир не знал бы, что делать со слепым Избранным.

Для оставшихся в живых приспешников Темного Лорда он станет легкой добычей.

— Это для его же блага, — мягко ответил Альбус Дамблдор, когда МакГонагалл поделилась с ним своими наблюдениями. — Он не сможет учиться в Хогвартсе. Возможно, будет лучше, если он просто затеряется в мире магглов.

— Будут вопросы, — тихо сказала Минерва, и почтенный директор вздохнул.

— Мы скажем всем, что он получает частные уроки.

Мысленно директор уже просчитывал, насколько юный Лонгботтом может соответствовать параметрам пророчества.

Он ведь мог и ошибиться с самого начала.

Вот так легко проблема Гарри Поттера была отодвинута в сторону.

* * *

Сердце Петунии разрывалось, когда она читала письмо.

Как бы ей ни хотелось, чтобы племянник остался с ней, она знала — отказ раздавит его.

Несмотря ни на что, она всё же поделилась с ним своими опасениями, что волшебный мир не примет его, но Гарри лишь улыбнулся.

Он знал то, чего не знали они: магия всегда была с ним, был ли он слеп или нет, и он научится использовать ее — так или иначе.

Шло время: дни, недели, месяцы. Имя Гарри Поттера стало известным в маггловских научных кругах Британии, он стал восходящей звездой, гениальным ребенком, гордостью программы "Одаренные дети" Ее Величества.

А тем временем в волшебном мире у судьбы на него были свои планы.

* * *

— Как вы могли допустить, чтобы это произошло с моей дочерью?!

Маггл взревел от разрывающей душу боли, стоя над больничной кроватью своего ребенка.

— Мистер Грейнджер, это несчастный случай... — начала профессор МакГонагалл.

— Вы утверждали, что в школе она в безопасности! — прервал ее тот, размахивая кулаком.

— Успокойтесь, сэр, вы можете разбудить ее, — мягко вмешалась мадам Помфри, и мистер Грейнджер, поморщившись, понизил голос, продолжая резким отрывистым шепотом высказывать свой гнев декану факультета своей дочери.

— Нам сказали, что это лучшая школа магии. У меня были сомнения, но вы, профессор, убедили нас. Теперь мы получаем письмо, в котором говорится, что наша дочь находится в больнице для волшебников? В этом, как его... Мунго? Потому что тролль разбил ей голову, сломал кости? И она никогда не сможет полностью восстановиться? Моя дочь?! Где вы были, когда этот тролль бродил по вашей школе?!

— Мисс Грейнджер покинула празднование Хэллоуина по собственному желанию…

— Она вышла в туалет! — почти что прокричал мистер Грейнджер. — Может ли хоть один из ваших студентов быть в безопасности в этой школе?

— Мне очень жаль...

— Нет, — сказал он твердо и посмотрел на свою бледную маленькую девочку, с вьющимися каштановыми, как у матери, волосами. — Больше никаких извинений. Если ... когда моя дочь проснется, она не вернется в вашу школу. У нее были стипендии в лучших школах Британии. Она может изучать магию, если все еще хочет, но в безопасности: с репетитором или дома со своей матерью и мной.

Профессор Макгонагалл запиналась и умоляла, но мистер Грейнджер остался глух к её словам.

Он больше не собирался выпускать своего ребенка из виду.

* * *

1992

В январе, когда ее сверстники вернулись в Хогвартс, чтобы начать новый семестр, который — определённо — ознаменуется очередной драмой, Гермиона Грейнджер снова поступила в маггловскую школу.

Ей потребовался месяц, чтобы выйти из магической комы, которая должна была исцелить ее разум. Магия легко могла залечить сломанные кости и израненную кожу; дух — другое дело, человеческий разум — это загадка, которую так и не удалось разгадать.

Гермиона больше не могла хорошо говорить: её речь была то медленной и невнятной, то отрывистой и односложной.

Еще месяц родители не отходили от нее ни на шаг, даже когда ее навещал логопед, обучая заново разговаривать. При этом письменная речь не покидала ее одаренный ум, и сложные конструкции сменяли друг друга в её голове так же легко, как и всегда.

Наконец, устав от постоянного кудахтанья над ней, от беспокойных взглядов родителей и жалостливых жестов, Гермиона настояла на том, что готова вернуться в школу.

И вот в Лондоне, в первый же день учебы, она услышала имя, произнесенное с придыханием, имя, весьма знакомое ей по магическим книгам и легендам.

Каковы шансы, что слепой любимец ее новой Лондонской школы также мог оказаться и знаменитостью магического мира?

Конечно, это было нереально. Ни единого шанса. Мальчик-который-выжил не был слепым, его тайно обучали Авроры и Министерство.

Но Гермиона все равно смотрела на него как зачарованная и не могла подойти; слишком застенчивая, чтобы заговорить в своей новой манере, особенно с мальчиком, который, казалось, знал больше, чем она сама, слишком нервная, чтобы предложить ему помощь, когда он шел по коридорам осторожными шагами.

Однажды, когда Гермиона сидела рядом с ним в кафетерии, наблюдая за его сосредоточенным лицом, за уверенными движениями пальцев, ласково проводящими по странице Брайля, она обнаружила, что очарована мальчиком.

На расстоянии, конечно, потому что Гермиона Грейнджер, которой она сейчас стала, уже не была той девушкой, что четыре месяца назад. Она не предлагала помощь своим сверстникам, хотя они были более отзывчивыми, чем студенты в Хогвартсе; она больше не могла говорить достаточно бегло, чтобы давать ответы в классе, когда учитель задавал вопрос. Толпа заставляла ее нервничать; ванные комнаты, даже маггловской разновидности, были крепко связаны с её кошмарами и всегда ассоциировались с комнатами боли и темноты.

* * *

В январе Гарри увидел нечто новое.

Сине-фиолетовый свет, как спиральная электрическая молния в грозовом небе. Фигура, ниже его ростом, то появлявшаяся, то исчезавшая из поля зрения.

Кто-то наблюдал за ним. Вспыхивая ярче, чем любой другой человек в Лондонской школе. Сгорая от чего-то, чего не было ни у кого, кроме него самого.

Магия. Носитель сине-фиолетового света обладал каким-то волшебством.

Она или он, Гарри не мог сказать точно, но некто следил за его движениями. В своем воображении он с любовью начал называть видение Violaceus за уникальный вибрирующий оттенок его магии и жизни. Он нашел, что латынь для голубого оттенка фиолетового описала его достаточно метко, и представил, что это была девушка, очень похожая на него самого, возможно, изломанная жизнью, выгнанная из волшебного мира за какой-то недостаток, который сделал ее менее совершенной.

Виола, как Гарри сам прозвал её, не имела с ним общих уроков. Она быстрыми шагами проносилась мимо по коридорам порывистой нервной походкой. Во время обеда она сидела в пределах его ощущений, ее свет исходил от нее робкими рывками, как кошка, проверяющая лужу воды, чтобы понять, что она на самом деле мокрая.

Он был недостаточно быстр, чтобы поймать ее. Слепым, даже тем, кто видел свет, было трудно бегать.

И он начал думать о том, как привлечь ее к себе, ведь он не мог даже спросить ни у кого ее имени, не мог указать на нее в толпе. Слепой мальчик, ищущий среди бесконечного цвета один единственный привлёкший его оттенок.

* * *

Тем временем в Хогвартсе Невилл Лонгботтом и Рон Уизли по нелепой случайности стали друзьями. То, что случилось с Гермионой Грейнджер, изменило их, это происшествие изменило всех гриффиндорцев, но не больше, чем двух мальчиков, неохотно отправившихся на поиски девчушки, которую так обидели их жестокие слова.

Невилл хотел пойти раньше, Рон — нет. Один чувствовал вину за то, что не был сильнее, другой — за то, что был так слаб.

При этом оба знали, почему всезнайка Грейнджер оказалась в туалете для девочек. Стыд связал их крепче, чем любая дружба.

После зимних каникул они стали находить причины заниматься вместе, причины помогать сверстникам. Следуя сигналам, слишком неясным, чтобы их понять, они стали искать способы получить для себя прощение.

Хоть как-нибудь компенсировать то, что сделали.

И из подсказок, что им были даны, они узнали о Философском камне и о том, где он был спрятан. Рон и Невилл вместе спасли дракона. Они последовали за Снейпом под плащом-невидимкой, который Невилл получил от таинственного благодетеля.

Симус и Дин были привлечены к общей тайне. Следуя своим подозрениям и ведомые твёрдой рукой, четверо гриффиндорских мальчишек считали себя практически спасителями Хогвартса.

И вот Дамблдор покинул замок, профессор Снейп исчез, глава их дома не захотела прислушиваться, и они, наконец, сделали то, что должны были сделать.

Последовали за подсказками, так тщательно для них оставленными, и отправились спасать камень.

Невилл победил дьявольские силки. Рон поймал ключ и прошел живую шахматную доску. Дин и Симус с большим трудом справились с загадкой.

И Невилл, единственный, кто не пострадал во время шахматной партии, прошел сквозь огонь, ощутив первую в своей жизни вспышку мужества.

Дамблдор был доволен.

Его уловка сработала. Мистер Лонгботтом оправдал возложенные на него надежды и подружился со своими сверстниками, хорошими мальчиками, настоящими гриффиндорскими львами.

Камень был уничтожен, и Невилл Лонгботтом решил, что он и его друзья спасли волшебный мир, и что, возможно, сам Невилл был именно тем, кто сможет победить Темного Лорда.

Семенам, умело брошенным в благодатную почву, нужно лишь время, чтобы прорасти и окрепнуть.

Альбус Дамблдор создал Избранного, в котором нуждался его мир.

* * *

По мере того, как летели месяцы и приближалось лето, внимание Гермионы Грейнджер сконцентрировалась на трёх важных аспектах её жизни.

Занятия в маггловской школе: продвинутый материал, наконец, оказался достаточно сложен, чтобы бросить вызов её блестящим умственным способностям.

Ее магические исследования: задания, приходившие с совами, и еженедельные практические занятия с миссис Хиддлстикс, давно вышедшей на пенсию профессором чар и трансфигурации.

И Гарри Поттер, самый умный мальчик в школе. Иногда ей почти казалось, что он ищет ЕЕ, его удивительные зеленые глаза на секунду останавливались на ее лице, когда она проходила мимо, его голова поворачивалась именно в те моменты, когда она приближалась.

Гермиона всегда нервно отворачивалась и убегала, искренне не понимая, почему её это так волнует.

На самом деле, он не мог ее видеть. Он был слепым, все так говорили, и это было легко увидеть по тому, как он ходил, как читал, как нуждался в помощи, чтобы выбрать еду в кафетерии.

Но Гермиона не могла рисковать.

Она предпочитала наблюдать издалека и пытаться разгадать загадку, которую он из себя представлял.

Когда на лето школа закрылась, а семестр кончился, Гарри ушел из школы с чувством разочарования и молчал всю дорогу домой.

Он так и не сказал ни слова Виоле, этот свет избегал его на каждом шагу.

Однажды он попытался позвать ее, но что он мог сказать?

Эй, ты там, с красивыми огнями, девочка? Или мальчик? Ты младше меня или старше?

Эй, ты, остановись.

Позволь мне поговорить с тобой.

Но этого не произошло, и Гарри почувствовал странное нежелание прибегать к помощи кого-либо из своих школьных знакомых. Что они подумают? Как он мог это объяснить?

Он мог лишь надеяться, что этот невероятный свет все еще будет в школе, когда возобновится семестр. Он ненавидел неразгаданные головоломки.

Гарри не прекращал практиковать свою магию, хотя ее пределы и раздражали его.

Он мог управлять своим собственным светом только определенным образом: либо наряду с прикосновениями, либо на расстоянии не более десяти футов.

Чуть дальше — и он чувствовал, будто протягивает руку, но не в силах дотянуться.

Его тетя рассказывала о волшебных палочках, а также упоминала некий переулок для таких, как он — Косая аллея или что-то в этом роде, — куда можно было попасть из паба, находящегося на одной из маггловских улиц, паба, который она не могла увидеть. Будучи маленькой, тетя всегда ждала свою сестру в машине вместе с матерью, боясь войти. Позже, повзрослев, полная храбрости Петуния позволила Лили провести ее внутрь и показать ей волшебный мир.

Во время разговора Гарри с волнением наблюдал за тем, как медленный пульс тетушки сразу ускорился, стоило ему начать настаивать на посещении этого места.

Он должен был получить палочку! Для экспериментальных целей, конечно. А почему бы и нет? Ведь то, что школа отвергла его, совсем не означало, что ему не дозволялось иметь палочку.

Вскоре тетя Петуния сдалась под напором убедительных доводов и, наконец, согласилась сделать его счастливым.

В конце концов, Гарри редко о чем-то просил.

Тетя предостерегала его.

Она рассказала, что он был кем-то особенным в волшебном мире, хотя практически никто и не знал о его состоянии. Гарри еще не понимал всего. Не осознавал, что человек, убивший его мать, был самым ужасным преступником, которого боялись все волшебники. Не понимал, что сам каким-то образом способствовал смерти этого монстра, и что весь волшебный мир, кажется, знает его имя.

Что шрам на его лице, о котором шептались, был знаком проклятия, шрам, который сделал его узнаваемым для каждого волшебника или ведьмы, слышавших эту историю.

Об этом говорилось в письме, которое пришло вместе с ним, когда его привезли к Дурслям.

Решение Гарри было простым. Он не хотел быть узнанным в момент своего первого похода со своей тетей в волшебный переулок. Он хотел только волшебную палочку и, возможно, несколько книг, которые тетя Петуния или Дадли могли бы прочесть ему вслух.

Гарри завязал глаза мягкой тканью. Тетя заверила его, что черная ткань покрывает все бледные, неровные отметины и не выглядит ужасно.

Затем, с решительной улыбкой он приготовился войти в место, которое ни он, ни его тетя не могли увидеть.

Петуния знала лишь улицу, но когда они приехали, Гарри сразу почувствовал волшебство — яркий свет, струящийся по широкому кругу.

Гарри повел их обоих на свет, и когда они оказались внутри паба, тетя вздохнула с облегчением.

У входа в переулок Петуния описала кирпичную стену, преграждающую путь.

Вместо этого Гарри увидел паутину: тонкую и точную, с несколькими ключевыми узлами, которые удерживали рисунок.

Он постучал по этим узлам рукой, стараясь передать им свой свет, и преграда растаяла, превратившись для них в простой воздух. Тетя ахнула от изумления, ее дрожащая рука крепко сжала руку Гарри.

Он улыбнулся.

В тот день Гарри подтвердил нечто новое, что изменило все. Магия действительно была частью света, который он видел, яркого и сильного. Ранее он делал некоторые предположения, видя, как сам манипулирует объектами с помощью своего собственного света, а так же по проблескам Виолы в Лондоне. Но при первом взгляде на "Дырявый котел" и Косую аллею, которые нисколько не изменились под тенью синтетической ткани, его догадка подтвердилась.

В отличие от его тети и других магглов, внутри ведьм и волшебников магия текла более густыми потоками. Магия освещала улицы в деталях, камни были полны света, здания выглядели такими плотными сгустками света, что он чувствовал себя ослепленным и словно видел их — в первый раз в своей жизни.

Это было уже слишком. Он не мог закрыть глаза, не мог посмотреть вниз или в сторону, чтобы разобрать образы. Его недремлющий разум впитывал всё вокруг, несмотря на то, что физически его глаза могли с трудом выносить это.

Несколько долгих минут Гарри стоял, крепко держа тетю за руку, а в другой руке сжимая трость и пытаясь как-то отфильтровать увиденное.

Это было все равно что стоять в центре Солнца, все было так живо: ярко и неистово в своем движении.

А небо! Воздух над ним струился светом, кружась, как на каком-то незнакомом ветру, двигаясь под музыку, которой он не знал.

Магия была повсюду, во всем. И Гарри Поттер видел это.

Он отпустил руку тети и пошел.

Петуния сказала, что у него есть счет в волшебном банке, рассказала о том, что его отец был достаточно богат, а так же о том, что у волшебников иные деньги.

Банк гоблинов, с его оранжевыми существами и острым металлическим оттенком, очаровал его. Волшебные деньги, сверкая золотой магией, ощущались тяжестью в руках. У Поттера действительно были свои деньги, хотя его ключ и был потерян. Получить замену было просто: капля крови, а значит, капля жизни в подтверждение его личности.

Петуния не любила гоблинов. Гарри подумал, что он, вероятно, тоже не любил бы, если бы мог видеть их ее глазами. Но их магия не знала уродства и сверкала эхом бесценных богатств, которые они охраняли.

Имея на руках монеты волшебников, Гарри был готов отправиться за волшебной палочкой.

Косая аллея была шумной: так много непонятных звуков, некоторые казались настолько чуждыми, что он мог только предположить: их издавали существа, о которых мир магглов даже не слышал. Теперь его постоянно окружали не только новые огни, но и запахи, звуки культуры, с которой он никогда раньше не сталкивался.

Вокруг царил хаос, но это было то, на что он столько времени надеялся.

По пути, пока тетя читала ему вывески магазинов, мимо которых они проходили, Гарри сделал две остановки.

Первая была в магазине одежды, где все материалы были необычны: где натуральный хлопок сверкал коричневым светом, а так же присутствовало множество материалов животного происхождения, излучающих разнообразные оттенки, некоторые из которых он не узнавал.

Сапоги на витрине горели оранжевым огнем.

Драконы.

Это заставило его сердце трепетать от волнения. И хотя тетя Петуния упиралась и утверждала, что эти сапоги стоят невероятно дорого, Гарри не поддался.

Он вышел из магазина с огнем на ногах, оранжево-желтым сиянием, которое мог видеть только он, и мантией на плечах, струящейся серебряным светом, словно Луна.

Второй остановкой стал книжный магазин, где Гарри узнал, что магический мир не использует шрифт Брайля или любой другой, похожий на него. С помощью тети он купил три книги в кожаных переплетах, их волшебные страницы источали магию, но слов, которые он мог бы прочесть, не было.

Это разочаровывало, печалило, но было ожидаемо. Если бы его сородичи обучали слепых учеников, они бы не прогнали его.

Лавка волшебных палочек Олливандера сияла, как солнце на Аллее звезд, она была настолько полна света, что Гарри запнулся, войдя внутрь.

Здесь пахло деревом и заплесневелыми ящиками, водой, огнем и электрическим зарядом, о которых он мог думать, только как о магии, и этот запах подстегивал его идти вперед в тихий магазин, представляя, какие возможности перед ним откроются.

Волшебник, который ждал их у прилавка, сверкал радугой цветов, похожей на то, как, по его мнению, выглядел бы калейдоскоп для нормальных глаз. И каждый из этих цветов, казалось, был связан с яркими огнями, заполняющими магазин, с блеском деревьев, слишком многочисленных, чтобы сосчитать, волокнами мякоти и теперь знакомым звоном дракона, смешанным с новыми необычными оттенками, о которых он мог лишь догадываться.

Магия волшебника обрушилась на него волной, изучая, оценивая, измеряя, словно рулеткой, кружась в воздухе.

— Вы говорите, мистер Дурсль? Вы кажетесь слишком взрослым для первокурсника Хогвартса... кого-то вы мне напоминаете. Осмелюсь предположить, что вы пытаетесь пустить мне пыль в глаза. Хе-хе...

Старик слегка усмехнулся, указывая рукой на ткань, закрывавшую лицо Гарри.

Гарри улыбнулся в ответ, но промолчал. Он слышал, как тетя нервно переминается с ноги на ногу.

— Не так уж много слепых волшебников. Джастин Храбрый в сказках был слепым волшебником, рыцарем, который убил особенно беспокойного грифона... В наше время лишь двое из известных мне волшебников слепы. В магическом мире такое случается редко. Это для нас неестественно…

Пожилой волшебник многозначительно замолчал, но Гарри снова лишь кивнул.

Старик фыркнул.

— Обычно мои клиенты так и рвутся рассказать о себе, не могу заставить их умолкнуть. Вы странный молодой человек, и я сейчас имею в виду не ваши глаза.

Он отошел в сторону.

— Что ж, вы можете выбрать, мистер Дурсль.

Гарри ждал, с жадностью наблюдая, как магия этого человека, казалось, раскалывалась и кружилась в нескольких направлениях одновременно.

— Обычно дети вашего возраста связывают себя с особой палочкой, целенаправленно подогнанной под них, и таким образом учатся колдовать. Но я вижу, что вы уже несете с собой что-то, что может быть гораздо более созвучно вам.

Рука Гарри сжала трость, которой он пользовался. Это была мелкозернистая древесина, точнее, дуб. Ему нравилось, как этот ровный зеленый свет все еще оставался в его видении, древесина дерева, которое жило сто лет в мире, а затем умерло и было преобразовано в твердую опору.

В нормальном мире было много вещей, которые не содержали искр жизни, — черные дыры, глазами Гарри. Контакт с бетоном, в частности, был похож на ходьбу в темноте, и бордюры не раз заставляли его спотыкаться.

Чем больше обрабатывается объект, тем меньше жизни в нем остается. И когда другие пытались предложить ему пластик и углеродное волокно — более легкие для использования трости, Гарри с гримасой отвращения отвергал их темные тени. Он предпочитал видеть то, что вело его, и держать в руке отголосок жизни.

Гарри пожал плечами.

— Это просто деревянная трость.

— Ах, так оно и есть... — протянул Олливандер. — Но каждая палочка, вышедшая из моих рук, когда-то была просто куском дерева. Я придаю ему форму, вкладываю в него сердцевину и делаю его чем-то новым и уникальным. Важна и длина, и тип, и даже день, в который они были сделаны. И каждое существо, которое отдает часть себя, чтобы создать волшебную палочку, также дает ей индивидуальность. Сердечная жила дракона для свирепости и гордости, волосы единорога для уверенности и чистоты, перо феникса для храбрости и верности. Моя специальность заключается в создании каждой из них, и все же именно они обладают своими особенными бесконечными возможностями.

Волшебник остановился, и его магия тут же принесла ему что-то длинное и струящееся, с сочащейся зеленой жизнью свежесрубленного дерева.

— Палочка, связанная со своим хозяином, будет работать лучше, чем любая другая. Связь становится сильнее с каждым использованием, с каждым днем, проведенным вместе. Но скажите, что вы всегда носите с собой? Трость. Для вас я рекомендую кое-что иное.

Гарри нахмурился.

— Моя мать использовала палочку в Хогвартсе. Я полагал, что так будет лучше.

Олливандер вздохнул.

— Как банально. Я считаю, что обычным волшебным школам не хватает кое-чего важного. Экспериментирование — искусство быть иным. Только определенные ингредиенты, только оговоренные домашние животные, только регламентированная одежда. Жесткие ограничения, пф...

Он закашлялся и что-то проворчал, затем протянул Гарри какой-то предмет, и тот рефлекторно потянулся, чтобы схватить его.

— Это, мой мальчик, волшебный посох. Да, они давно устарели, и большинство молодых людей не зря предпочитают современные палочки. Они более мобильны, более гибки для новых ярких заклинаний. Быстры и легки. Посох же в наши дни требует мужества. Я вырезал его из тисовой ветки всего несколько недель назад.

Гарри отложил трость в сторону и провел руками по дереву, ощупывая поверхность, наблюдая за медленным водоворотом зеленого света.

Но там была только зелень, ни одного аромата волшебных существ, которые он видел в волшебных палочках вокруг него.

— Где же его сердцевина? — спросил Гарри, и Олливандер удивленно хмыкнул.

— Ах да, конечно, я удивлен, что вы догадались. Большинство волшебников, использующих посохи, предпочитают прятать свои палочки внутри них. Небольшой обман — иметь возможность пользоваться силой палочки и посохом, придающим больше важности и мощи. Но это не работает должным образом, если не использовать его по назначению. Немногие в наши дни желают и, более того, действительно могут владеть настоящим посохом, поэтому я редко их создаю. Этот посох еще не закончен.

— Тогда как я буду его использовать? — спросил Гарри, и Олливандер вздохнул.

— Вы и не будете. Мы найдём палочку, которая вам подойдёт, и я, найдя ветку ее дерева, вырежу вам посох, затем возьму сердцевину палочки и помещу в него. Так же вы сможете добавить камень или два — для точной фокусировки.

— Так просто? — спросил Гарри, и Олливандер фыркнул в ответ.

— Конечно, нет! Я мастер своего дела. Думаете, я так запросто кому-нибудь рассказываю свои секреты?

Гарри покачал головой, и старый волшебник вздохнул.

— Или я могу просто продать вам палочку. Что вы предпочтете?

Маг, казалось, смирился. Но Гарри показалось, что Олливандеру больше хочется бросить ему вызов, нежели продать палочку.

К тому же посох казался намного более полезным, чем палочка, тогда как он мог выполнять и роль трости. Гарри мог взять его с собой в школу, в парк. Всегда есть возможность увеличить его магию с помощью фокусирования, если это необходимо в чрезвычайной ситуации.

Он ведь не пойдет в магическую школу, где будут оценивать его посох. Он будет в мире магглов, с новой, более сложной тростью, но все еще просто тростью слепого мальчика.

— Посох, — сказал он и увидел, как от волнения задрожал спектр света, исходящий от пожилого волшебника.

Потребовался целый час, чтобы найти палочку, которая приняла бы Гарри. Дерево было остролистом, рисунок которого он сразу узнал, такое же дерево украшало парк возле его дома. Внутри алый свет струился пернатым узором, который намекал на огонь, хотя и издавал легкую мелодию, согревавшую его сердце.

— Перо Феникса, — произнес Олливандер подозрительно тихим голосом. Свет, исходивший от него, потускнел, будто ему пришлось смириться с каким-то тяжёлым и неприятным умозаключением.

Но больше он ничего не сказал, а Гарри не спросил. Он обнаружил, что не хочет отдавать тонкую древесину палочки, чувствуя, будто у него отнимали что-то очень ценное.

— Неделю, может, больше, — тихо произнёс Олливандер. — Я пришлю его совой, если вам это будет удобно.

Петуния подошла ближе.

— Гарри, я думаю, так будет лучше.

Он знал, что тетя предпочла бы сюда не возвращаться. Ее обычный цвет потемнел от беспокойства; она находилась не в своей стихии, вокруг было слишком много странных людей и вещей, которых она не понимала.

Повернувшись, Гарри осторожно потянулся к ней, слегка замешкавшись, прежде чем взять ее за руку и мягко сжать.

Он понял, что увидеть нормального человека труднее. Теперь их свет казался ему более тусклым по сравнению с яркими нимбами ведьм и волшебников, мимо которых они проходили. Руки Олливандера были цилиндрами струящегося света, легко различимыми на его пути.

Тетушкины были более тусклыми по сравнению с остальными, но узнаваемыми благодаря ее массивной фигуре.

— Хорошо, — Гарри поднял взгляд на мастера. — Только по возможности доставьте его ночью. Мы живем в маггловском районе.

Петуния облегченно вздохнула, и Олливандер хлопнул в ладоши в знак согласия.

 

Когда посох пришел, его держали в когтях две совы; Гарри едва различил их бледно-голубые с белым формы у своего окна. Он принял сверток, завернутый в рельефную бумагу, и осторожно её отодвинул.

Посох светился ярко-алым светом, красным, как глаза монстра, убившего его мать, словно огненный феникс, восстающий из пепла и поющий в его руках.

Гарри почувствовал тепло от прикосновения, увидел, как свет струится от него к посоху, как два разных существа становятся одним целым, узнавая друг в друге брата.

Ему хотелось бы встретиться с владельцем пера, которое теперь было всегда с ним. Гарри подумал, что они волне могли бы поладить.

С появлением посоха стали возможны новые чудеса.

Сидя в своей комнате, куда время от времени заходил его двоюродный брат, Гарри управлял своим миром. Он сделал себя невосприимчивым к огню, практиковался в левитации. Он даже смог поднять Дадли в воздух; заставил его кровать исчезнуть.

Гарри вылечил сломанный на уроке бокса палец кузена. Он подшучивал над детьми в парке, которые когда-то шептались у него за спиной; оживил мертвое дерево, взял ветку и превратил ее в уголь, горевший красным огнем; превратил птицу в стекло и подарил ее тете; починил обеденный стол, у которого сломалась ножка, и заменил темный винил кухонного пола зеленым деревом, искрящимся жизнью.

Через несколько месяцев дом Дурслей уже не выглядел прежним, Гарри сделал его своей тренировочной площадкой, и произнесённые заклинания не исчезали. Они оставались сильными и яркими. И вместе с этим желание Гарри узнать больше только усилилось.

 

Когда занятия возобновились, он стал искать Виолу с новой решимостью.

В его школе была ведьма или волшебник, еще один изгнанник, и его присутствие сейчас значило больше, чем когда-либо.

Потому что вместе с другим магом, с глазами, которые могли видеть, волшебный мир больше не будет вне его досягаемости, не будет ограничен тетиным чтением книг с заклинаниями, которые она, к тому же, не понимала.

И когда Гарри, наконец, увидел сине-фиолетовый свет, он сделал свой ход.

 

Гермиона сразу поняла, в чем разница, и от единственно возможного вывода у нее закружилась голова.

В прошлом семестре она взяла на себя миссию узнать все о Гарри Поттере, как о мальчике из ее собственной школы, так и о знаменитом волшебнике, о котором писали в книгах. Чем больше она узнавала, тем больше убеждалась, что ее Гарри Поттер — это не Мальчик-Который-Выжил.

Мальчик-Который-Выжил побеждал ведьм, учился у авроров и имел шрам от удара молнии на лбу. На бумаге был изображен высокий мальчик, шрам которого спускался вниз в стилизованном великолепии, он держал палочку в руках высоко и уверенно, темные волосы были гладко зачесаны назад. Он был где-то за пределами страны, путешествуя с наставниками, слишком занятый, чтобы посещать Хогвартс, и не без причины избегал назойливого внимания нетерпеливой волшебной прессы.

У маггла Гарри Поттера был шрам, да, но он был уродливой линией, пересекающей его глаза, возможно, смутно напоминавшей молнию, но ничего красивого или величественного в нем не было. Он разветвлялся и рассекал кожу, образуя бледные линии, будто паучьи лапки, которые разделяли его брови и плохо смотрелись на благородном лице. Его волосы были черными, да, но они были непослушными, ниспадая на лицо длинными прядями, которые он, казалось, никогда не замечал.

Ничто не связывало его с волшебным миром, кроме имени.

Это было до первого дня нового семестра, когда Гермиона увидела его идущим по коридорам в сапогах из драконьей кожи.

То, что она заметила их первой, могло показаться странным, но в большинстве случаев ее глаза были устремлены в пол, избегая взглядов своих сверстников; к тому же, она видела подобные сапоги в на витрине мадам Малкин в своё первое посещение в Косой аллеи и была поражена ими, зная, что они были из настоящей кожи дракона, зверя, которого она считала мифом всего несколько дней назад. Их существование привлекло ее внимание, а их ценник привёл в ужас.

Любой, кто видел драконью шкуру раньше, никогда бы не принял ее форму или качество ни за что другое.

Но потом она увидела трость в его руке, не похожую на обычную бледную древесину прошлого года. Он был сделан из отполированного темно-коричневого дерева с золотым отблеском. На верхнем изгибе сверкали два маленьких красных камешка, похожие на глаза змеи.

И наиболее красноречивыми были руны, вырезанные с кропотливым терпением вдоль его поверхности трости в виде мягкой спирали. Волшебные руны, как в ее книгах.

Знал ли он вообще, что они там? Была ли его слепота всего лишь игрой?

Она так растерялась, что не успела обойти его. Его поразительные зеленые глаза смотрели ей в лицо, не совсем встречаясь с ее взглядом, но, тем не менее, казалось, что он смотрит прямо на нее.

Он увидел ее.

— Viola, — пробормотал он и протянул к ней левую руку, — мне нужно с тобой поговорить.

Гермиона неуверенно перевела взгляд с его руки на лицо.

— Я... Я не та, за кого ты меня принимаешь.

От своего заикания она совсем смутилась и румянец хлынул потоком по ее щекам.

Гарри Поттер улыбнулся.

— Ты ведьма, не так ли?

И Гермиона Грейнджер почувствовала, что последние сомнения исчезли.

— К-к-как ты у-у-узнал? — прошептала она, и Гарри сделал еще один шаг вперед, его рука блуждала, ища, пока не коснулась ее плеча и мягко сжала.

— Вот об этом я и хочу с тобой поговорить. Пожалуйста!

На это она никак не могла ответить отказом.

Гермионе было трудно поверить в историю, которую рассказал ей Гарри, но в то же время, полнейшая невероятность происходящего делала ее правдоподобной.

Читала ли она когда-нибудь о слепых волшебниках? Гермиона видела некоторых из них в очках, что доказывало — не существует простого волшебного средства от несовершенного зрения. Но никто по-настоящему не был слеп.

А Гарри Поттер был именно слеп — в привычном понимании этого слова.

Она задавалась вопросом, достаточно ли волшебники общались с ним, чтобы сделать выводы, что на самом деле он не был нормальным?

— Свет? Т-т-только цвета, или , или... ф-ф-формы тоже?

Гарри пожал плечами. Они с Гермионой сидели в почти пустой библиотеке, большинство студентов были на занятиях.

Возможно, Гарри сойдет это с рук, а вот Гермиона была уверена — ей достанется за прогул.

Но оно того стоило.

— Я вижу цвета, они движутся с разной скоростью и складываются в узоры. Нет двух вещей, выглядящих одинаково, и я научился распознавать многие узоры и цвета достаточно хорошо, чтобы различать предметы. Все люди представляются мне примерно одним и тем же узором, хотя ведьмы и волшебники светятся ярче. Но все они имеют разные оттенки по всему цветовому спектру. Однажды я увидел женщину и понял, что она беременна, потому что у нее внутри был другой цвет, отличный от ее собственного.

— Точно, — выдохнула Гермиона, находя эту мысль более чем очаровательной.

Гарри усмехнулся.

— У меня есть свои преимущества, свои хитрости. Но я не могу развить свой истинный потенциал. Волшебники не берут меня в свою школу, у них нет книг, которые я мог бы прочесть. Мне нужна помощь, Гермиона. Мне нужен другой такой же, как я.

Ее сердце забилось быстрее, а затем пропустило удар.

— Н-н-но я не такая... Я м-м-магглорож-ж-жденная, и я была в Х-х-хогвартсе только два м-м-месяца. Я почти ничего не знаю об их м-мире.

Гарри наклонился вперед, улыбка исчезла с его лица.

— Мне не нравятся вешать на людей ярлыки, и мне не нужен студент Хогвартса. Мне нужен кто-то умный и готовый работать со мной, чтобы помочь найти способ узнать то, что любой другой может просто прочитать в книгах. Кто-то, кто проведет меня по Косой аллее и поможет с практической магией.

Гермиона закусила губу.

— Мы не можем использовать м-магию вне школы, ты же знаешь. Мои р-р-родители должны были подписать специальные бумаги в М-М-Министерстве, чтобы они позволили м-мне свободу действий, пока я з-з-заним-м-малась с репетитором. Я удивлена, что тебя не поймал Надзор.

— Надзор? — переспросил Гарри, и Гермиона кивнула, потом поняла, что он не видит этого маленького жеста.

— Это что-то вроде м-маяка, который дает им знать, когда мы используем магию без взрослых.

Он вздохнул, рассеянно перекатывая свой длинный посох между ладонями.

— Я не знал. Возможно, он не отслеживает случайную магию детей, а учитывая, что я никогда не был зачислен в магическую школу... возможно, он не был активирован. Гарри вдруг улыбнулся. — Видишь, ты уже оказалась полезна. Я понятия не имел, что волшебники могут отслеживать меня.

Гермиона покраснела, глядя вниз, слова путались в ее голове и мешали говорить связно.

Давно уже никто, кроме ее родителей, не говорил с ней таким тоном. Особенно люди, чье положительное мнение она не могла не ценить.

"Этот тролль лишил меня намного большего, чем просто нормальной речи", — подумала она, стиснув зубы.

— В чем дело? — спросил Гарри, и Гермиона выдохнула.

— Н-н-ничего. Я сделаю это. Я п-п-помогу.

Гарри просиял. И хотя он не мог этого видеть, Гермиона улыбнулась ему в ответ.

 

С того дня все изменилось.

У нее был друг, друг, который заставил её однокурсниц, привыкших пренебрегать ею, начать толпиться вокруг, ища ее дружбы.

Гермиона отвергла их всех. Дружбы Гарри было более чем достаточно, он давал ей больше, чем она могла надеяться. Их общение и совместные занятия занимали все ее свободное время.

На его средства она покупала новые книги и читала, прочесывая том за томом в поисках какого-нибудь решения, какого-нибудь заклинания, способного помочь.

И когда она нашла его, то не могла ждать ни дня.

Так Гермиона Грейнджер познакомилась с маггловскими родственниками Гарри Поттера, которые были больше удивлены тем, что она была подругой их асоциального племянника, чем тем фактом, что она была ведьмой.

Это было простое заклинание, хотя и на уровне четвертого курса. Оно просто произносило вслух любой текст, на который указывали палочкой. В школе его использовали, чтобы помочь обучить молодых волшебников правильному произношению на латыни.

Но для Гарри это открыло новый мир.

Теперь он запросто открывал страницу, клал на нее руку и произносил слово.

— Enuntiare.

И голос прочитывал всю страницу вслух.

Когда это сработало впервые, Гарри встал, дрожа от переполнявших его чувств, потянулся к свету своей Виолы и, притянув ее ближе, — обнял. Его голова упала ей на плечо, в то время как он шептал пылкие слова благодарности.

Она застыла, словно окаменев, и Гарри отпустил ее так же быстро, как и притянул к себе.

С того дня он решил, что даст ей все, что в его силах, стоит ей только попросить.

1993

Для Гермионы тот год прошел словно калейдоскоп, наполненный чудесными исследованиями и разнообразной магией.

Она делилась с Гарри своими тетрадями и книгами, он поглощал их с удивительной скоростью. Вместе они практиковали магию в ее комнате: она — с палочкой и точно выверенными изящными движениями, он — интуитивными жестами и словами, одна рука всегда на резном древе посоха, сделанного ему Олливандером.

Гарри помогал ей с ее маггловскими предметами, объясняя вещи так, как Гермиона никогда не могла и подумать — текстурами и звуками, математическими узорами и геометрическими формами. Они проводили время в школьных лабораториях, занимаясь химией: Гермиона выполняла тонкую физическую работу, на которую Гарри был неспособен, а он обучал ее словам и жестам.

У родителей Гермионы не было ни малейших сомнений на счет Гарри. Мальчик, которого их дочь пригласила в дом, был ее первым другом, и помимо прочего, был очень вежлив.

Им не нужно было бояться, что он, как волшебник, может втянуть их дочь обратно в опасный мир магии. В конце концов, он был слеп, и Гермиона утверждала, что он не нужен в том мире. Они не понимали, о чем думают волшебники, для них было очевидно — мальчик достаточно хорошо владеет магией. Но у волшебников странный ход мыслей, и это не их дело. Грейнджеры были только рады снова видеть свою Гермиону такой счастливой.

* * *

Однако в школе волшебства и магии надежно спрятанной в горах Шотландии, не было ни мира, ни счастья.

Школу терроризировал монстр. Призраки и магглорожденные каменели, стены были исписаны кровью, залы затоплены, и страх, как яд, просачивался в сердца студентов.

Сестра Рона Уизли исчезла, и позже, в тот же день, директор Хогвартса и его Феникс с трудом отбивались от василиска в Большом зале перед испуганными взглядами сотни сбежавшихся студентов.

Невилл Лонгботтом, держа меч Гриффиндора, помог отвлечь и убить монстра Слизерина, прежде чем тот смог нанести еще больше разрушений. Трое друзей бились на его стороне, уклоняясь и наступая — настоящие герои Хогвартса, а затем и директор обрушил на него обволакивающий огонь и вовремя использовал проклятие, отрубив ему голову.

Но пятеро студентов успели погибнуть, взглянув в глаза василиска, прежде чем феникс смог их выклевать.

И ещё один мальчик погиб после битвы, когда огромное тело мертвого монстра повалилось на него. Позже студенты скажут, что они не могут опознать мальчика, и больше о нем никто не вспомнит.

Только директор и четверо героев знали истинную правду о мальчике, Томе Риддле, который так хвастался, что убил Джинни Уизли, чтобы снова обрести себя.

Лорд Волдеморт ненадолго вернулся и снова оставил за собой кровавый след.

Тело Джинни Уизли и мифическая Тайная комната так и не были найдены.

* * *

Гарри нравился ум Гермионы даже больше, чем цвет её жизненных сил. У нее были идеи, блестящие идеи, остроумные и логические выводы, которыми он восхищался. Она читала столько же, сколько и он, ссылаясь на древних авторов и теории, которые члены его семьи не могли оценить.

Она больше не испытывала благоговения перед его знанием и не воспринимала его слепоту как неудобство. Гермиона была терпелива и добра.

Когда она была взволнована или увлечена изучением, ее заикание исчезало, как тени от пластика в его видениях, становясь ничем.

И когда она, наконец, рассказала ему о том, что случилось с ней на Хэллоуин: о тролле, о жестокости маленьких мальчиков, он знал, что никогда не забудет имя Рональда Уизли, который забрал у нее магию, вместо этого оставив лишь слезы.

Гермиона была великолепна, ее сияющий свет притягивал его, как мотылька на огонь, и Гарри нисколько не волновало, обожжется ли он.

Скорбящей семье Уизли улыбнулась удача выиграть столь своевременный денежный приз.

Они использовали его для путешествия в Египет — одно из лучших магических туристических направлений, полное несметных чудес, находящихся вдали от проторенных троп и надежно скрытых от маггловских глаз. Идеальный способ хоть немного отвлечься от тяжелой семейной утраты.

Никто не мог предугадать, какими событиями обернётся их случайное везение. Потому как в это самое время в темной мрачной камере узник взвыл от ярости, увидев простую газетную страницу.

 

1994

Гермиона сидела и наблюдала за работой Гарри.

Он откинулся на спинку стула, осторожно держа посох обеими руками; рубины слабо мерцали мрачным сверхъестественным светом.

А на полу разнообразными формами и узорами расцветал огненный рисунок: извиваясь по тонкому дереву, выложенному для этой цели, языки пламени вырезали символы быстрее, чем любой металл в человеческих руках.

Когда Гарри закончил, перед ним лежала совершенная ритуальная пентаграмма, с определёнными символами, расположенными в соответствии с указаниями в книге.

Гермиона научила Гарри символам, аккуратно проводя его рукой по рельефным макетам: по каждой дуге и каждому уголку, пока он не узнал все до единого.

— Теперь бусины, — мягко напомнил ей Гарри, и Гермиона, покраснев, вскочила на ноги, чтобы взять маленькие стеклянные шарики, заранее купленные в магазине игрушек. Она сложила их треугольником и отступила назад, наблюдая, как Гарри снова начал творить свою магию: не шевелясь и не произнося ни слова.

Стекло превращалось в камни разнообразных форм и оттенков, становясь рубином, изумрудом, алмазом, опалом, цитрином, кварцем и яшмой. Гермиона шагнула вперед, чтобы проверить каждый из них. Проведя ряд экспериментов и взвесив их, она убедилась, что все они имеют правильную твердость и обладают необходимыми качествами, чтобы быть настоящими драгоценными камнями.

— Они такие, какими и должны быть, — тихо сказала она, чувствуя вспышку гордости за отсутствие заикания.

Гермионе явно становилось лучше.

— Теперь посмотрим, сработает ли это, — Гарри встал, посох с глухим стуком ударился о землю, рубины на нем засветились ответными огнями, и Гермиона увидела, как в центре пентаграммы, буквально из воздуха, начал формироваться объект.

Треугольник из драгоценных камней вспыхнул, символы загорелись ярким светом. Объект начал затвердевать, обретая форму.

Перед ними возникла гибкая кошачья фигура, мерцавшая тенями при движении.

Гарри вздохнул, и кот обрёл плотность; драгоценные камни исчезли, от символов на дереве не осталось и следа.

Пентаграмма тоже пропала, и все, что предстало у них перед глазами, — это огромный кот с пушистой шерстью, горящими от волнения глазами и хвостом, хлещущим из стороны в сторону.

Гермиона закусила губу.

— Что мы б-будем теперь делать?

Гарри рассмеялся.

— Ты тоже его видишь? Как он выглядит? Нормально?

Она посмотрела на существо.

— Вполне нормально. Черный мех, белые отметины на лапах, что-то вроде маникюра... это когда девушки красят ногти. На его хвосте три белых кольца, немного странные, но ничего экзотического, — кот зашипел при её приближении. — У него зеленые глаза, нормальная шерсть, зубы... Кажется, ему здесь не нравится.

Гарри усмехнулся.

— Мне он тоже кажется похожим на обычного кота: коричневато-красный свет, небольшое изменение в его узоре — дополнительная спираль на груди, но это может быть характерно для определённых пород. Посмотрим, поможет ли ему заклинание пентаграммы остаться живым после обычных двадцати четырех часов.

— И... если это случится? — осторожно спросила Гермиона, внезапно неуверенная в результате их эксперимента по продлению полуразумных форм жизни после истечения стандартного суточного периода.

Гарри повернулся к ней, глядя куда-то в район ее носа.

— Тогда у одного из нас будет новый питомец. Я думаю, мы попробуем расширить его сознание с помощью обратной модели двойного треугольника и принципа умственной стимуляции Липскамба. Нужно больше подобных бусин, стекло работает лучше всего для превращения в драгоценные камни. Или хрусталь, если это не так дорого. Чем чище стекло, тем лучше. Возможно, тебе удастся найти больше материалов, не окрашенных химическими веществами.

Гермиона кивнула, рассеянно открывая блокнот, чтобы записать свои наблюдения за котом и процессом, а также заметки Гарри.

Она никогда бы не подумала использовать семигранную септаграмму на круге преображения вместо типичной пятигранной, или добавить цитрин и яшму с их свойствами стабилизации магических желаний и возвращения материи к ее естественной форме.

Если это сработает, Гарри должен написать об этом статью. Их работу могут опубликовать. Возможно, они возьмут псевдоним и представят свои исследования в "Трансфигурационной комиссии".

Но Гарри это не волновало. Он хотел создать живое по какой-то иной причине, вероятно, потому, что волшебный мир был уверен, что это невозможно.

Все, что в их книгах считалось невозможным, становилось их следующей темой для исследования.

— Нет понятия "невозможно", есть лишь не принятый вызов, — заявлял он, и Гермиона знала, что нужно купить еще один блокнот для нового проекта.

Они с Гарри уже разрушили несколько ключевых принципов теории заклинаний, обнаружили, что движения палочек в основном не нужны, если визуализация выполняется должным образом, и создали несколько новых теорий, касающихся трансфигурации, две из которых были проверены в тот же день.

Гермиона опустилась на колени и тихо позвала черно-белого кота.

— Сюда, кис-кис-кис, я не собираюсь делать тебе больно, иди с-сюда... — кот фыркнул и попятился, выгнув спину, при этом шерсть на нём встала дыбом.

Гарри следил за его движениями с легкими покачиваниями головы и отсутствующим взглядом, следуя какой-то схеме, которую она не могла понять.

— Ты можешь оставить его здесь, пока все не уладится.

— В моей к-комнате? — спросила Гермиона, скрестив руки на груди. — Что, если ему нужно будет использовать лоток? У меня его н-нет.

— Заставишь всё исчезнуть, — Гарри пожал плечами. — Хотя, в любом случае, сомневаюсь, что лоток ему потребуется. Они никогда не едят. На самом деле, это еще одна загадка. Знает ли трансфигурированная кошка, как быть кошкой? Знает ли она, что такое еда? Или мои собственные предвзятые представления о том, что делает кошку кошкой, дают ей знать? И если я ошибся в том, какой должна быть кошка, будет ли она аномальной? — глаза Гарри слегка расфокусировались, голова склонилась набок, будто он погрузился в раздумья. — Или, возможно, картина, которую я вижу, задана биологической информацией, которая нужна кошке, чтобы быть кошкой. Узор кошки, который я вижу, похож на ее генетический код, заданную основу для причинно-следственной связи с окружающей средой. С предвзятыми представлениями об опасности, голоде, деторождении. Кот боится нас, потому что мы больше, чем он сам.

Гарри моргнул, затем повернулся к Гермионе и с улыбкой добавил:

— Давай проверим теорию. Принеси коту еду и посмотрим, не вызовем ли мы голод, и не станет ли он нашим полноценным питомцем.

Гермиона пристально посмотрела на него, потом улыбнулась и покачала головой.

— Хорошо. Похоже, мне нужно купить корм.

Кот, которого они назвали Хиссиспит или, кратко, Хисс, не исчез. Он не стал дружелюбней ни с кем, кроме мистера Грейнджера, чьи колени он использовал для сна каждый вечер, когда отец Гермионы усаживался в любимое кресло после долгого рабочего дня в стоматологической клинике.

В конце концов, Гарри наскучил Хисс, чьё сознание они не смогли расширить, несмотря на многочисленные попытки и пересчеты их теории обратных треугольников. Это был кот, всего лишь кот.

И вел он себя как обычный кот. Позже Гарри списал эксперимент на простую удачу, в то время как Гермиона проделала трудоемкие исследования и отправила их в исследовательский комитет Министерства магии под псевдонимом мисс Виола Джеймс.

Гарри не возражал, и, казалось, ему было все равно, его мысли всегда обращались к следующему эксперименту, невидящий взгляд был сосредоточен на вещах, которые она не могла понять.

Когда Гермиона получила письмо с благодарностью и с информацией о запланированных испытаниях их теорий, она просияла от гордости.

И спустя месяц, когда пришли поздравления по поводу продления периода трансфигурации объекта и запрос на интервью в "Ежемесячнике Трансфигурации", главном британском журнале по ультрасовременной теории трансфигурации, она была так взволнована, что прыгнула на испуганного Гарри, заключив его в объятия, которые заставили их обоих растянуться на полу.

Смеясь, Гермиона вообще не замечала, как говорит, поглощённая планированием ответов на вопросы журнала, которые собиралась отправить совой.

Виола была застенчивой, немного скрытной и, конечно же, пока не готова была посещать Министерство Магии с его столпотворением и любопытными взглядами.

* * *

В Хогвартсе Сириус Блэк изуродовал вход в башню Гриффиндора, где спали герои; позже Рональд Уизли был лично атакован и чудом избежал гибели, когда Сириус Блэк и предатель Ремус Люпин проникли в школу после рождественских каникул.

Невилл Лонгботтом и Дин Томас спасли своего друга, но слишком поздно — он уже был заражен ликантропией.

Они давали странные интервью прессе: говорили о крысиных анимагах, о ложном обвинении Сириуса Блэка и о невиновности Ремуса Люпина. Но, несмотря на все их усилия, Блэк получил поцелуй дементора прежде, чем кто-либо смог вмешаться, и Люпин вскоре последовал за ним, поскольку был обвинен в преднамеренном заражении невинного ученика.

Когда Лонгботтом и Уизли обратились в прессу, чтобы попытаться очистить имя профессора Люпина, было слишком поздно — Рита Скитер уже опубликовала язвительную статью в "Ежедневном Пророке", направленную против министра магии Фаджа и своевольной политики министерства в отношении драгоценной Школы Магии и Волшебства. Как итог, дементоры обосновались на территории школы, перед студентами была проведена показательная казнь гиппогрифа, трагедию Мародеров рассмотрели в деталях, а вместе с ней в совершенно новом свете предстали события, произошедшие в Годриковой лощине много лет назад.

На пресс-конференции Уизли и Лонгботтом, наконец, рассказали свою историю общественности: о тайных хранителях и предательствах, убийствах и ревности; в то время как директор Дамблдор гордо стоял за их спинами и морально поддерживал.

Волшебный мир горячо отреагировал на их историю. Скитер подзадоривала сарказмом и примерами как реальных, так и воображаемых действий Министерства, вне его границ власти и против его собственных правил.

К лету Корнелиус Фадж с позором ушел в отставку.

Были проведены закрытые похороны Сириуса Блэка и Ремуса Люпина, точнее, останков волшебников, испепелённых жаром Феникса.

Гарри Поттер, крестник Блэка, так и не получил приглашения. Мальчика-Который-Выжил не видели и не слышали о нем годами, его имя окружали лишь слухи и предположения. Некоторые даже сомневались в его существовании.

Видел ли кто-нибудь когда-нибудь мальчика? Знал кого-нибудь, кто был с ним знаком?

А с героями Хогвартса старый Избранный был уже и вовсе не нужен.

План Дамблдора был почти осуществлён.

* * *

Гарри и Гермиона продолжали свои эксперименты, представляя комитету трансфигурации всё больше исследований и, таким образом, делая Виолу Джеймс очень известной в научных кругах ведьмой. Её работы варьировались от трансфигурации к заклинаниям, затем доходили до защитных и боевых заклинаний, которые могли быть запрограммированы на конкретные предметы или места — вид магии, еще не исследованный в традиционных программах.

Начались рассуждения об этой таинственной ведьме, признанном гении в своем деле.

"Где она училась? Откуда она? Кто финансировал ее работу? Когда мы наконец встретимся с ней?"

Гермиона находила статьи в "Пророке" о своей возможной биографии забавными; тот факт, что они были в конце газеты, не имел значения, одно их существование было удивительным. Гарри только закатывал глаза, привычно усмехаясь, когда она читала их ему вслух на своей кухне или у него — друзья теперь чаще встречались именно дома, где их разговоры о магической теории не привлекали внимания.

И именно Гермиона увидела статьи, которые украшали первые страницы. Она прочла их, потому как сразу узнала имя Рональда Уизли, и, несмотря на ее дурное к нему отношение, новость о его ликантропии показалась ей ужасной.

Скандал с Сириусом Блэком и отставка нынешнего министра так же оказались шокирующими.

Гермиона прочитала историю Гарри, который погрузился в мрачное молчание; в статье не раз упоминалось имя его отца. Известие о том, что его семью предали, было как удар под дых, как и новость о том, что умер невинный человек, друг его отца, после того, как провёл в тюрьме более десяти лет за преступление, которого он не совершал.

Питер Петтигрю все еще был на свободе, новая массовая охота за ним продолжалась под руководством временного министра Руфуса Скримджера.

Гермиона заметила, как потемнело лицо Гарри, на нем появилось выражение гнева, которого она никогда раньше не замечала у своего добродушного и целеустремлённого друга. Он сжал кулаки и крепко зажмурился.

Закончив читать последнюю статью, она приблизилась к нему и нежно коснулась его руки.

— Гарри? — позвала Гермиона, и его глаза открылись — поразительно зеленые — пробежались по ее взволнованному лицу, глядя на её сине-фиолетовый узор.

Она как-то раз спросила его, почему он назвал ее Виолой, и Гарри рассказал ей о оттенке ее собственного света, о его поразительных контрастах, об очаровательном узоре. Как он искал ее, не мог найти из-за своей физической неполноценности, как был расстроен тем, что рядом с ним была волшебница, но она была недосягаема — так близко и одновременно так далеко. Как он называл ее сине-фиолетовой, Violaceus по-латыни, сокращая до прозвища, сказанного с нежностью.

Иногда она ловила на себе его пристальный взгляд, он не подозревал, что за ним тоже наблюдают; видела его глаза, следящие за тем, что, как она знала, было ее магией. В его взгляде читалось удовольствие, он был словно критик, рассматривающий великолепную картину.

Его взгляды приводили Гермиону в смятение. Она трепетала, зная, что не имеет значения, во что она одета, как она выглядит, что ее магия всегда будет одной и той же для него. Что только она, Гермиона Грейнджер, излучала особый свет, который он находил таким поглощающим.

— Все в порядке, — тихо сказал Гарри, потом тряхнул головой и посмотрел вниз. — Я не особо задумывался о своих родителях, я не представлял, как все это произошло, я даже не знал об этом. Это всё... у меня нет подходящего слова.

— Дезориентирует?— тихо спросила Гермиона, используя словесную игру, в которую они часто играли во время своих исследований. — Сбивает с толку?

— Может быть, ставит в тупик, — ответил он с легкой улыбкой на губах.

Гермиона облегченно вздохнула и снова сжала его руку.

— Ошарашен, — это лучше о-описывает чувства. Сложное, с-с-ставящее в тупик осложнение.

Гарри рассмеялся, затем наклонился вперед в коротком объятии, прежде чем встать, и с вызовом поднял подбородок.

— Да, именно так. Запутанное осложнение, которое мне ни к чему. Если только этот Петтигрю не придет искать другого Поттера, чтобы ударить в спину, то я думаю, это не имеет никакого значения. Давай вернемся к более веселыми занятиям. Например, теории Теслы об электричестве и как она применима к электромагнитному воздействию магии на маггловскую электронику? Я действительно думаю, что мы найдём что-то, если рассмотрим применение переменного тока против постоянного тока...

Гермиона послушно встала, вытаскивая один из своих многочисленных блокнотов, синий, со свежей надписью "Тесла".

С Гарри Поттером шоу должно продолжаться всегда.

Пророчество — это не просто магическое явление, напротив, это нечто совершенно иное. Это узел в паутине судьбы, факт, момент во времени, которого нельзя избежать, как бы ни складывались события.

Так почему же простые смертные так стараются их изменить? Зачем пытаться отречься от своей судьбы?

Пророчества не имели бы силы, если бы их можно было избежать.

Но все же человечество продолжает бороться против них, в итоге лишь слегка меняя.

* * *

Гарри Поттер больше не чувствовал себя одиноким, как прежде, когда он был маленьким мальчиком, потерявшимся в мире разнообразных красок и оттенков и в то же время находившимся во мраке. Даже несмотря на свой дар, многие вещи оставались для Гарри недосягаемыми: он не мог поддержать простой семейный разговор, например, обсудить потрёпанный вид соседской собаки, новую краску на почтовом ящике, наличие синяка под глазом у подростка-драчуна. Гарри не мог сказать, красива ли девушка, которой все восхищаются, не мог высказать своего мнения о новой модели машины или модной одежде.

Но с появлением Гермионы всё изменилось: магия стала их маленьким секретом, их занятия — игрой, в которую они играли только вдвоем, словами и движениями, понятными только им и никому другому.

 

— Умеешь же ты выбирать симпатичных, — заметил Дадли, выглядывая откуда-то из-за двери. Гарри лишь выгнул бровь, сидя лицом к столу.

Дадли прокашлялся.

— Я имею в виду, ну, что она хорошенькая, если тебе интересно. У нее немного растрепанные волосы, но ведь и у тебя тоже, — он сделал несколько шагов по направлению к Гарри. — Я не имею в виду, что беспорядок на голове — это плохо, вовсе нет. Это вроде... даже круто. Да, круто. Все девушки так считают.

— Благодарю, — сухо ответил Гарри, а Дадли подошёл ещё ближе, прежде чем наклониться над ухом кузена и прошептать:

— Ты хочешь, чтобы я описал ее? Я имею в виду, думаю, ты знаешь разницу, но есть некоторые вещи, которые можем понять только мы, парни, понимаешь? Она растет, если ты понимаешь, что я имею в виду. Ну, в области груди…

— Хорошо, хорошо, — Гарри прервал неловкий комментарий, покачав головой. — Я не хочу, чтобы ты заглядывался на ее грудь. Заранее спасибо.

— Пожалуйста, — Дадли прочистил горло. — Ну да, конечно. Я бы тоже не хотел, чтобы кто-то пялился на мою девушку. Не волнуйся, я прослежу и дам тебе знать, если увижу, что кто-то заинтересуется Гермионой.

Дадли отошел к двери, фальшиво насвистывая; его тяжелая поступь подчеркивала, что кузен все еще полноват для своего возраста.

Действительно, темно-коричневый оттенок его свечения говорил о физической силе, которая, несомненно, будет ещё расти. Возможно, поэтому Дадли и стал звездой боксерской команды Академии Смельтингса.

Гарри вздохнул и откинулся на спинку стула.

Он совершенно потерял ход мыслей.

 

Гарри было четырнадцать, а в четырнадцать лет думать о девочках было не только нормально, но и ожидаемо.

Единственная проблема заключалась в том, что Гарри не мог вспомнить, как должны выглядеть люди. В его видении они представлялись некими цветными узорами, одни ярче, а другие тусклее, некоторые оттенки были привлекательны, другие откровенно отвратительны. Как например, профессор естественных наук, чей желтовато-коричневый оттенок вызывал тошноту, а учитель биологии, напротив, обладал перламутровым бледно-голубом узором, на который Гарри мог любоваться часами.

Гарри иногда забывал, что другие люди видели иначе и могли замечать его блуждающий взгляд, в то время, как он сам мог подолгу исследовать чей-нибудь разноцветный узор, порой — случайно — сконцентрировавшись на частях тела, не подходящих для рассматривания на публике.

Гарри стал носить солнцезащитные очки и проводил всё больше времени, сравнивая окружавшие его женские узоры и оттенки.

Но ни один из них он не изучал так подробно и не знал так хорошо, как свет, исходивший от Гермионы Грейнджер.

Гермионе показалось немного странным, что Гарри начал носить темные очки, и она забеспокоилась, что таким образом он пытается скрыть шрамы на своём лице.

"Кто-то что-то ему сказал? Может, посмеялся над ним?"

От этой мысли у нее закипела кровь.

Гермиона попыталась деликатно заговорить об этом, но Гарри лишь нахмурился при упоминании о его шрамах.

— Я и забыл, что они там, честно. А что? Кто-нибудь упоминал о них?

"Ой. Ее умозаключения оказались явно ложными".

— О нет. Нет, я, э-э... просто подумала, может быть, со всеми этими новостями о том человеке, Петтигрю, ты решил, что кто-то м-м-может быть, э-э... кто-то может узнать тебя.

Она неуклюже закончила свою мысль, слегка поморщившись.

Гарри снова нахмурился.

— Ты ведь знаешь, что газеты опубликовали рисунок моего шрама, имеющего совершенно другую форму. На этот раз слухи и сплетни определённо сыграли мне на руку. А тебя что, беспокоит мой шрам?

— Нет! — в ужасе воскликнула Гермиона. — Н-н-нисколько. Мне просто было любопытно, вот и все.

Гарри пожал плечами, и ей стало немного неловко.

— Хорошо.

Гермиона вздохнула, глядя на свои записи. Ее проблемы с речью почти полностью исчезли, они проявлялись лишь в редкие моменты волнения, и каждый раз это заставляло ее смущаться.

"А если Гарри заметил, что она снова заикается?"

О боже, как она надеялась, что нет.

Гермиона заправила упрямую прядь волос за ухо и снова уставилась в блокнот.

 

— Мистер Поттер, мы действительно мало чему можем научить вас здесь. Рассматривали ли вы возможность получения стипендии? Многие колледжи были бы рады заполучить вас.

Гарри отвернулся от серого спирального цвета своего куратора, кабинет наполнился знакомым запахом тонкого сигарного дыма и ванили.

— Я просмотрел их предложения.

На самом деле он изучил каждый колледж. Физика, естественные науки, языки, математика — десятки программ, оплаченных государством, слащавые речи по телефону, заманчиво рассказывающие о прекрасных студенческих кампусах, которые он никогда не увидит, и о разнообразных удобствах, которыми не сможет воспользоваться.

Ни один из колледжей не имел того, что Гарри действительно хотелось, а именно, Гермиону: видеть её каждый день, изучать с ней магию и открывать новые чудеса. Но она не сможет претендовать на перевод по крайней мере еще в течение двух лет.

— Имперский колледж Лондона к тому же предлагает разнообразные онлайн-программы, если вы предпочитаете проходить обучение на дому; возможно, вам так будет комфортнее.

Гарри пожал плечами, хмуро глядя вниз, на свои ноги; его собственный глубокий изумрудный свет был уникальным, если не считать более светлых оттенков зеленого деревянного пола.

— Наверное. Я думал, что смогу продолжить своё изучение человека как биологического вида. Для меня это сложная тема.

Для Гарри это действительно было сложно, так как он не мог видеть ни мышцы, ни кости, не говоря уже о плоти человека. То, что он мог видеть, была кровь — множество нитей и потоков, словно жизненные силы, выходящие из сердца в грудную клетку и проходящие сквозь всё тело — грубый набросок человека.

А в трупе он увидел лишь тусклое, неподвижное отражение, похожее на эхо, оставленное в пустой комнате. Это заставило его задуматься о жизни после смерти, о том, как появляются призраки, о разнице между полтергейстами и привидениями и о том, существуют ли они в человеческом образе, который он обычно наблюдал. Это было захватывающе.

Но и проблематично для тех, кто не понимал его точки зрения. Почему слепой мальчик хочет наблюдать за студентами-медиками, которых он не может видеть? Почему он хочет лично изучать человеческое тело — единственным способом, который он, должно быть, знает, — запахом, звуком, осязанием?

Куратор заерзал в кресле, серый свет замерцал в рваном ритме.

У мужчины был небольшой порок сердца, аритмия. Гарри размышлял, знает ли он об этом, и гадал, следует ли сказать ему, и если да, то как.

— Я... понимаю. Гарри, позвольте мне быть откровенным. Вы блестящий студент, у вас высшие баллы по большинству предметов, вы лучший из тех, кого нам доводилось обучать за многие годы. Но наступил момент, когда вы должны начать думать, чем хотите заниматься в жизни, вы должны остановиться на чём-то одном. Несколько месяцев назад я думал, что вы, возможно, остановитесь на компьютерном оборудовании и электротехнических работах, но вы резко отошли от этого. Теперь, этот интерес к анатомии... Это кажется не очень практичным в долгосрочной перспективе.

На самом деле Гарри потерял интерес к электричеству, потому что не мог понять связь между магией и электроэнергией без книг из магазинов Косой аллеи, а так же у него не было доступа к маггловским трансформаторам, достаточно большим, чтобы проверить свою последнюю теорию. Он отложил этот проект на время до тех пор, пока Гермиона не сможет найти больше информации об ограничении эффекта магии с помощью магических камней и ритуальных кругов. Она не слишком преуспела в этом, отчасти из-за его внезапного интереса к духам и тому, что их породило.

Гарри действительно нужно было найти призрака или двух, чтобы задать им интересующие его вопросы.

— Мистер Поттер?

Гарри неожиданно вздрогнул: он почти забыл о присутствии своего куратора...

— Да, сэр.

— Сынок, я знаю тебя уже почти шесть лет. Я вижу, что сейчас ты просто попусту тратишь своё время, и подозреваю, что это как-то связано с твоей юной подругой.

К своему удивлению, Гарри почувствовал, как жар приливает к щекам. Его куратор слегка усмехнулся, и серый свет чуть приблизился, затем Гарри почувствовал, что мужчина похлопал его по колену.

Свет снова мигнул, сбиваясь с ритма.

— Я знаю, каково это, мы все через это прошли. Первая любовь, первые увлечения. Но ты не можешь позволить этому сдерживать тебя. Если мисс Грейнджер настоящий друг, она тоже это поймёт. Вы можете оставаться друзьями и не посещая одну и ту же школу.

Гарри почувствовал, как его щеки запылали, и в ответ сжал кулаки, одна нога подскочила от волнения.

— Я знаю. Я... Думал об этом, правда. Может быть, после этого семестра.

Куратор вздохнул; серый свет слегка отражался в зеленом контуре стула, их разделяло лишь пустое пространство пластикового стола.

Он знал, что стол находится именно там, потому как его колени неизбежно ударялись об него каждый раз, когда Гарри приходил в этот кабинет.

— Дай мне знать, если тебе понадобится помощь.

Куратор казался расстроенным. Его свет снова слегка мигнул.

Уже стоял в дверях и собираясь выйти, Гарри резко обернулся, боясь передумать.

— Мистер Адамс, я думаю, вам следует сделать электрокардиограмму. Ваше сердце проявляет симптомы аритмии.

Консультант на мгновение замер, лишившись дара речи, а когда, наконец, нашёлся с ответом, Гарри уже покинул кабинет, быстро шагая по коридору, отчетливые звуки его трости эхом отдавались от каменного пола.

* * *

— Дамблдор, вы шутите?

Голос Скримджера был низким и насмешливым.

Альбус улыбнулся с мягкой решимостью.

— Возможно, это как раз то, что укрепит нашу репутацию, министр...

Министр Скримджер вмешался, ехидно скривив губы:

— Я думал, что вы устали от гибели студентов, находящихся под вашим крылышком.

Директор не мог сдержать вспышку гнева или гримасу, исказившую его лицо. Но он прикрыл ее долгим страдальческим вздохом.

— Турнир Трех Волшебников имеет благородную историю. С некоторыми изменениями, возрастным ограничением и контролируемыми проблемами он должен стать довольно безопасным.

Скримджер рассмеялся с мрачным юмором.

— Это как раз та схема, в которую мой предшественник позволил втянуть себя. Если ваш Турнир провалится... У нашей страны достаточно проблем и без международного скандала.

Директор выпрямился в кресле.

— То, что происходит в Хогвартсе, никоим образом не должно быть связано с Министерством...

— Ха! И все же Корнелиус был отстранен от должности за действия, которые имели место именно там. Я не такой дурак, — бывший аврор быстрыми движениями поправлял бумаги на столе. — Я пока не вижу веской причины для того, чтобы министерство поддержало такие проекты.

"Что ж, без политических интриг не обойтись". Голос Альбуса был холоден.

— Я слышал, ты пытаешься укрепить позиции авроров, увеличить тренировки. Визенгамот сопротивляется таким преобразованиям в мирное время.

Скримджер нахмурился.

— Тучи сгущаются, Дамблдор. Я вижу признаки усиления активности у тех граждан, что испытывают большое негодование к этим "мирным временам". Дайте им хоть малейшее послабление, и они всегда будут стремиться захапать больше. У меня нет желания снова развязать войну.

Дамблдор сложил руки на коленях.

— Возможно, я смог бы протянуть вам руку помощи... Если, конечно, не буду слишком занят, пытаясь заручиться поддержкой для своего собственного дела.

— ...Возможно, — министр Скримджер медленно согласился, проницательно прищурив свои желтые глаза.

Они прекрасно поняли друг друга.

* * *

— Где он, Хвост? — угрожающе прошипел голос, издав что-то среднее между криком младенца и низким стоном.

Человек на полу униженно и испуганно что-то пробормотал в ответ.

— Мой Лорд, я не могу сказать! Никто не видел его с тех пор, как вы... э-э... оказались в этом плачевном состоянии. Он не появлялся в Хогвартсе! До меня доходили слухи, что он путешествует или тренируется.

— Дамблдор, — прошипел голос. — Он что-то замышляет. Он знает! Он уверен, что мальчик — угроза для меня, и прячет его. Мы должны выманить его, он необходим для моего возвращения больше, чем кто-либо другой. Ты разыщешь его для меня, Хвост. Обещай мне это.

— Я о-обещаю, мой Лорд, — донесся сдавленный ответ.

— Не подведи меня.

* * *

На чемпионате мира по квиддичу, находившемуся под усиленной охраной более двух дюжин авроров, был зафиксирован лишь один инцидент, хотя он и попал во все главные газеты МагБритании.

Бартемиус Крауч-старший был найден мертвым вместе с телом своего домашнего эльфа, оба были убиты смертельным проклятием прямо на трибунах стадиона.

До сих пор не был задержан ни один подозреваемый, и в связи с убийством министр Скримджер заручился поддержкой со всех сторон для повышения бдительности во имя поддержания правопорядка и безопасности людей. ДМП и аврорат пополнились новобранцами, и их ряды стремительно увеличивались, так как агитация шла полным ходом.

МагБритания никогда не чувствовала себя в такой безопасности под властью компетентного министра.

И когда был объявлен Турнир Трех Волшебников, магический мир замер в предвкушении.

У Дамблдора был план, детальный, продуманный план, который почти осуществился.

Миру необходим был Избранный: некий номинальный лидер, способный сразиться с Томом Риддлом, чтобы спасти положение, чтобы исполнить пророчество.

Герои Хогвартса практически подходили на эту роль, единственной досадной тенью оставалось полузабытые воспоминания волшебников о мальчике, который пережил смертельное проклятие.

Но это изменится. Дамблдор поставит перед их глазами того, кто примет любой вызов и победит, кто сможет соревноваться с ведьмами и волшебниками старше него, лучшими и умнейшими из всех магических школ Европы. Кто-то храбрый, кто-то настоящий.

Нужно лишь допустить небольшую ошибку.

Когда Кубок выплюнул два имени чемпионов Дурмстранга, в Большом зале поднялся шум. Школьники обменивались угрожающими словами и ехидные взглядами, профессора встали во главе стола, а Виктор Крам и Анетт Фалла среди этого шума выглядели растерянными.

Но затем были выбраны два имени и для Шармбатона, что вызвало ещё больше смущения и гнева, тем более, что один из кандидатов не подходил по возрастному ограничению. Старшая Делакур крепко прижимала к себе младшую сестру, глаза ее горели гневом, а мадам Максим кричала что-то по-французски.

Большой зал заполнился шепотками и догадками, все внимание студентов были сосредоточено на том, будут ли выбраны двое, чтобы представлять Хогвартс.

Седрик Диггори был встречен аплодисментами, Невилл Лонгботтом — восторженной овацией. Новоиспеченный герой Хогвартса гордо занял свое место рядом с хаффлпаффцем.

Директор выглядел мрачным, но в то же время странно спокойным; когда он читал имя вслух, его голубые глаза мерцали: он видел, как молодой наследник Лонгботтома стоял, расправив плечи и мужественно задрав подбородок.

Альбус начал отходить от помоста.

А потом Кубок снова вспыхнул, и из него, как искра из огня, вылетел ещё один клочок бумаги.

Дамблдор рефлекторно поймал бумажку; в зале воцарилась тишина.

В Кубке Огня угасло голубое пламя.

Все видели, что директор читает; все заметили, как он смертельно побледнел, впервые испытав настоящий шок, и его пурпурная остроконечная шляпа нервно задрожала.

Бумага смялась в сморщенном кулаке.

Затем он произнес вслух имя, которое все знали, но никто не ожидал услышать.

"Гарри Поттер".

* * *

Гарри был расслаблен; облокотившись на стол, он сосредоточился на своем текущем проекте, наблюдая, как Гермиона перескакивает с одного места на другое, настраивая параметры, старательно проверяя последние детали, тихим шепотом описывая свои действия.

Она привыкла проговаривать вслух то, что делала; зная, что мельчайшие движения ее пальцев и рук могут ускользнуть от внимания, и понимая, что Гарри жаждет знать все, что происходит.

А затем он увидел свет.

Он быстро приближался; пронзительный темно-синий огонь, спиральный и живой, прорывался сквозь сверкающие белые оштукатуренные стены, чтобы поглотить его.

Он вскочил в полной боевой готовности, его посох с грохотом ударился об пол, оба кулака крепко обхватили его при столкновении с возможной угрозой.

— Гарри?! — вскрикнула за его спиной Гермиона, но у него не было времени. Синий огонь охватил его прежде, чем он успел подумать о том, чтобы выставить щит, не зная, с чем он столкнулся, неспособный увидеть, был ли огонь реальным или магическим, физической формой или духовной; его узор был знакомым и чужим, похожим на огонь, но с очень, очень неправильным оттенком.

Гарри закричал, дрожа, зная, что он должен что-то чувствовать, по крайней мере, жар, синий свет, пробегающий через него, связывающий его.

— Гарри, что случилось? Г-гарри!

Гермиона была рядом, ее успокаивающий оттенок был утешением, к которому он потянулся, его дрожащая рука схватила ее за плечо. Она подошла ближе, пока все, что он мог видеть, не превратилось в сине-фиолетовый свет.

— Что-то, что-то внутри меня. Я... ты что-нибудь видела? Именно сейчас?

Гермиона притянула его к себе, крепко сжимая в объятиях, и Гарри без малейших угрызений совести прижался к ней.

— Н-нет, клянусь. Что ты видел?

Ее вопрос, такой естественный в их работе, заставил его сделать глубокий вдох.

Он должен быть аналитиком. Он должен быть спокойным, рациональным. Ему не было больно, как будто ничего не случилось. Не было запаха дыма, и он не слышал ничего, что сопровождало бы свет. Было ли все это иллюзией?

— Свет, проникший в меня... слева, сзади, но я не ощущаю никаких повреждений. Так как ты его не видела, сила была либо духовной, либо магической. Голубой свет глубокого оттенка: кобальт или сапфир — по обычной шкале. Его рисунок был очень похож на стандартные мерцающие спирали огня с уклоном в нижнюю часть синего спектра.

Говоря это, он расслабился и отошел от Гермионы. Увидел, как привычным жестом она потянулась к коричневому блокноту.

Глубоко вздохнув, Гарри продолжил, прислушиваясь к себе:

— Мое собственное состояние кажется, не изменилось, и у меня нет физических симптомов нападения. Ни тепла, ни холода, только небольшое сужение дыхательных путей, которое могло быть связано с началом панической атаки, — услышав вопросительный возглас Гермионы, Гарри заставил себя улыбнуться. — Теперь я в порядке. Он посмотрел на свои руки, наклонился, чтобы посмотреть на ноги, затем оглянулся через плечо. Наконец он растерянно покачал головой. — Я не вижу никакой разницы. Я не могу видеть свое лицо, и если это "что-то" было связано с разумом, знаки были бы там. В такие моменты, как этот, я хотел бы использовать зеркало.

Хотя зеркала отражали свет, для зрения Гарри они светились только ровным блестящим тоном серебряного сплава или более распространенными глубокими тенями искусственных отражающих соединений.

— Ты не изменился, Гарри. Я сделала заметки, но то, что ты описал, почти невозможно соотнести с тем, что мы знаем. Сияние от палочки отображает магическую подпись заклинателя. Модель, которую ты описал, не похожа на человеческую. Хотя, мы действительно должны исследовать магических существ, причем в ближайшее время. Если это может быть воздействие чего-то, что ты никогда не видел раньше…

Было много такого, чего он не видел раньше.

Гарри захотелось застонать, но вместо этого он заставил себя сесть на зеленовато-коричневый стул, дерево под его весом казалось твердым.

— Да, мы должны исправить это. Заглянем в зверинцы под Лондоном. Я могу распознать гоблинов и оборотней — по визитам в Косую аллею, но других, более редких существ будет труднее обнаружить и изучить. Вейлы, кентавры и им подобные.

— Ну, если это было похоже на огонь, я полагаю, вейла... Но нет, они обладают только искусством обольщения, притом непосредственно связанным со зрением. Это было какое-то заклинание, и по твоему рассказу оно прошло сквозь стену. Я не знаю заклинания, которое может это сделать.

Гарри медленно покачал головой. Гермиона подошла ближе и опустилась перед ним на колени.

Ее лицо, грубое круглое пятно света — почти самая яркая часть ее формы — приблизилось к его собственному.

— Все в порядке. Мы с этим разберемся.

Гарри улыбнулся и прислонился лбом к ее лбу; его глаза закрылись, хотя это не помогло приглушить видимое им свечение.

— Да, конечно.

— Он определенно не может участвовать в турнире. Он даже не числится в школе! — недовольно возмущался Игорь Каркаров, сидя в кабинете Дамблдора с двумя другими директорами магических школ.

Мадам Максим энергично кивнула.

— Со'гласна. Неужели Куб'хок не может п'госто отпустить его?

Альбус провел рукой по лицу, ощущая себя постаревшим раз в десять.

А все шло так идеально. Его задумка была почти воплощена в жизнь. И вдруг он узнает, что кто-то еще поработал с Кубком, и теперь мальчик, существование которого он так надеялся превратить в миф, должен будет предстать перед всеми. Единственный, кто мог разрушить все его планы по превращению Невилла Лонгботтома в нового Избранного.

Хотя, не исключено, что все еще возможно исправить. Конечно, ведь увидев мальчика, никто и не подумает, что Гарри Поттер сможет кого-то спасти!

Альбус заговорил торжественным голосом:

— Кубок связывает чемпионов магическим контрактом. Гарри Поттер обязан участвовать в Турнире или же, в случае расторжения контракта, ему придётся заплатить высокую цену.

— Тогда за какую из магических школ он будет участвовать? То, что он британский подданный, не означает, что он должен выступать за Хогвартс, — надменно произнес директор Каркаров, отчего Альбус нахмурился, и морщины на его лице стали более заметны.

— Я предлагаю ему выступать за себя самого, возможно, с партнером, выбранным нами. Есть причина, по которой мистер Поттер не был зачислен в мою школу, очень серьезная причина, о которой, боюсь, общественность еще не знает. Поверьте, он не будет полезен командам ваших школ.

Ведьма и волшебник обменялись озадаченными взглядами.

Когда же Альбус Дамблдор объяснил последствия смертельного проклятия, обрушившегося на Гарри, их замешательство сменилось смятением.

Затем жалостью.

* * *

Звонок в дверь пробудил Гарри от глубокого сна.

В тот же миг, подобно вспышкам на солнце, пространство вокруг него засветилось яркими цветами, и его сознание привычно отфильтровало полученную информацию. Серые стены его комнаты, зеленые деревянные полы, кровать, на которой он лежал, коричневое хлопковое постельное белье. Потоки света, жизненные оттенки предметов, как присутствующие постоянно, так и постепенно затухающие.

Гарри со вздохом перевернулся на другой бок, зарываясь в одеяло и вдыхая запах чистого белья. Была суббота; Гермиона должна была приехать только после обеда, а тетя Петуния еще даже не позвала никого на завтрак.

Неужели Дадли снова поймали на чём-то незаконном? Когда в прошлый раз полиция появилась у их дверей с обвинениями, Дадли до конца года оказался под домашним арестом.

Гарри полагал, что кузен отказался от подобных вещей ради своей новой подруги, шикарной девушки с богатыми родителями, которым не понравился бы даже намек на незаконную деятельность парня их дочери. Не говоря уже о звании чемпиона боксерской команды Смелтингса, которого он мог лишиться.

— Гарри? — голос тети, раздавшийся у двери, заставил его снова проснуться. — К тебе... гости.

Услышав тревогу в ее голосе, Гарри мгновенно насторожился.

Вчерашний инцидент все еще не выходил у него из головы. Было ли это какое-то волшебство? Заметил ли министерский Надзор?

Но почему тогда пришли к нему, а не к Гермионе, где его настиг синий огонь?

Возможно, у неё уже успели побывать?

Нахмурившись, Гарри быстро оделся в привычные коричневые натуральные волокна в сочетании с огненно-оранжевыми сапогами из драконьей кожи. С посохом в руке он спускался по ступенькам скорее по памяти, нежели ориентируясь на своё зрение.

Он заметил их еще из коридора, сквозь привычные мерцающие тени отштукатуренной гостиной.

Два волшебника, один из которых представлял собой вспышки бледно-голубой магии с мерцанием алого огня в своём узоре, — странная смесь, которую Гарри еще не приходилось видеть. Это не было похоже на беременность, но определенно свидетельствовало о каком-то инородном влиянии.

Магия другого волшебника была светло-коричневой, с обычным человеческим рисунком и странными знаками, похожими на кошачьи.

Анимаг? Эта мысль была настолько интригующей, что Гарри сам не заметил, как завернул за угол и оказался лицом к лицу с посетителями.

Тетя Петуния окликнула его немного нервным голосом.

— Гарри, это директор Дамблдор из Хогвартса. И его, э-э... ассистент, профессор МакГонагалл.

— Заместитель, — спокойно поправил Петунию женский голос, принадлежавший обладательнице смешанного рисунка.

— Хогвартс? — тихо спросил Гарри, подойдя поближе и сев в свое кожаное кресло, которое вот уже много лет было для него самым заметным предметом мебели. Он почувствовал слабый запах старых книг, пергамента и шкур животных, смешанный с отчетливым природным запахом: старой травы и вечнозеленых растений. Эти люди находились на открытом воздухе совсем недавно, и явно где-то далеко от Суррея.

— Да, мистер Поттер, — ответил волшебник, испускающий бледно-голубе свечение. — Я Альбус Дамблдор. Мы с профессором МакГонагалл учили твоих родителей в школе.

Гарри кивнул, всё ещё не понимая, зачем они здесь. Если они хотели пригласить его в школу, то явно опоздали на несколько лет.

Директор откашлялся.

— Мой мальчик, в школе произошло... недоразумение. Видишь ли, мы проводим Турнир между магическими школами Европы... твоя тетя, конечно, рассказала тебе о твоем происхождении?

В дверях послышалось беспокойное движение — тете было не по себе.

— Да, конечно.

Старик вздохнул с облегчением.

— Да, мы на это надеялись. Мы были очень огорчены, когда получили от твоей тети письмо и узнали о твоей... ситуации. И, конечно, о том, что это значило для твоего образования.

Почему они извиняются сейчас? Это произошло слишком давно, и обида от их отказа давно померкла перед возможностью учиться волшебству его собственным, особенным способом. Гарри не нужна была школа, чтобы изучать магию, и, судя по уровню материала, которому обучалась Гермиона, он уже был достаточно опытен во многих сферах.

— Я понимаю, — ответил Гарри, и он на самом деле их понимал. Многим тяжело смотреть в лицо людям с ограниченными возможностями, и волшебникам в особенности.

Тем не менее, было бы лучше, если бы они хотя бы попытались или же просто поговорили с ним о проблемах, с которыми Гарри мог столкнуться. Вместо этого они списали его со счетов, даже не потрудившись лично сообщить обо всем.

Возможно, тень обиды всё ещё сидела в нем.

Профессор МакГонагалл заговорила мягким голосом:

— Нам очень трудно это признать, но произошла ошибка. Кубок Огня — артефакт, предназначенный для выбора чемпионов турнира, совершил ошибку. Он не только выбрал по два чемпиона от каждой школы, но также его выбор пал на чемпиона, который не учился ни в одной магической школе. Мы подозреваем преднамеренное вмешательство…

Гарри потерял дар речи от внезапного озарения.

Кубок Огня. Огонь! Магический артефакт. Артефакт, который делает выбор…

— Синий огонь? — спросил Гарри, прерывая отрепетированную речь профессора. Послышался ее испуганный вздох.

— Прошу прощения?

— Этот кубок горел синим пламенем? — уточнил Гарри.

— Я... да, это так. Как я уже говорила, Кубок…

— Выбрал меня, — закончил Гарри, прислонив посох к ноге и крепче сжав его рукой.

По крайней мере, это объясняло все, что он видел. Если бы только у него не было еще миллиона вопросов в ответ.

— Совершенно верно, — подтвердил директор Дамблдор. — И контракт, связывающий чемпиона с Кубком, имеет огромную силу. Это значит, что тебе будет необходимо присутствовать на каждом задании, хотя, как мы выяснили, твое непосредственное участие будет не обязательно, так как отказ от каждого вызова так же соответствует требованиям Ткрнира. Мы более чем рады предоставить тебе комнаты для проживания на время каждого раунда, а также заранее приглашаем на все запланированные торжества.

Гарри почувствовал, как его кровь буквально закипает от возбуждения. Проблема участия в турнире казалась пустяком, если он мог просто проиграть; но шанс попасть в магическую школу, которую Гермиона описывала в деталях, возможность ознакомиться с самой великой волшебной библиотекой — вот то, что заставляло его сердце биться быстрее.

И призраки! Гермиона рассказывала, что в школе живут призраки. Похоже, он сможет, наконец, осуществить корреляцию в своей теории духовных жизненных сил и метода смерти.

Но он не мог поехать один.

Гарри выпрямился в кресле.

— Я поеду, но мне необходимы определенные уступки.

Он давно усвоил, что, даже если человек не обладает талантом вести переговоры, уверенность в своем решении часто приносит желаемые результаты.

Наступило неловкое молчание.

— И... Что это за уступки? — наконец, задал вопрос директор.

Гарри задумчиво постукивал пальцами, составляя в уме список. Затем широко улыбнулся.

— Я хотел бы провести в школе, по крайней мере, несколько месяцев, и мне нужно разрешение на пользование библиотекой, включая Запретную секцию. Кроме того, я хотел бы, чтобы со мной поехал мой друг. В таком случае, в Хогвартсе мы сможем продолжить наши собственные исследования так же легко, как и здесь.

Ведьма громко втянула воздух, задержав дыхание. Директор вздохнул и, выдержав долгую паузу, ответил:

— Мистер Поттер, боюсь, что магглы не могут попасть в Хогвартс. Конечно, если вы желаете оставаться в школе в течение длительного периода времени, это более чем приветствуются. Но что касается библиотеки, волшебники не используют шрифт Брайля…

Гарри оборвал директора, прежде чем тот смог продолжить. Они, что, и правда думают, что он идиот?

— Нет, нет, нет, — Гарри махнул рукой. — Естественно, моя подруга — ведьма, ее имя Гермиона Грейнджер, она раньше училась в вашей школе. И у меня есть заклинание, чтобы читать вслух книги, которые мне нужны, — его лицо озарило улыбка. — Мы договорились?

Гарри заметил, как практически синхронно их огни запульсировали в крайнем возбуждении, почти имитируя последствия сердечного приступа, обнаруженного у его куратора на ЭКГ.

Они что, действительно удивились?

* * *

Профессор МакГонагалл не видела мистера Поттера с тех пор, как ему исполнилось десять лет, да и то наблюдала за ним издалека.

Она представляла себе робкого, спокойного мальчика. Думала, что, возможно, теперь он будет носить темные очки; слепые магглы всегда так делали, по крайней мере, те, которых она видела.

Минерва надеялась, что тетя, по крайней мере, проинформирует его о существовании магии, конечно же, без подробностей, о которых магглы не могут знать. Она ожидала, что мальчик отреагирует смущенно, затем, возможно, испугается или даже разозлится.

Сейчас же она не представляла, что делать с тем, что они узнали.

Зеленые глаза мальчика смотрели прямо на них, так, что слепота казалась лишь фарсом. Гарри был высоким и худым, как и отец, его черные волосы были растрепаны. Он держал трость с подозрительно знакомыми символами, изображенными на ней, а его сапоги были очень похожи на обувь из драконьей кожи.

Улик собиралось все больше и больше. Но это было невозможно. Невозможно.

И затем мальчик произнес имя мисс Грейнджер с такой нежной дружеской теплотой и с такой же легкостью упомянул, что использовал заклинание, будто делал это много раз не задумываясь.

Минерва почувствовала, как у нее перехватило дыхание; увидела, как и Альбус застыл в шоке.

Она слегка облизнула губы и произнесла единственный ответ, который они могли ему дать:

— Да, конечно, мистер Поттер. Вы оба — желанные гости в Хогвартсе.

Директор и его заместитель не просто согласились на все условия, они начали задавать вопросы.

Море вопросов.

Гарри не был склонен просто так делиться информацией, на сбор которой у него ушло сколько лет, но он дал им достаточно фактов, чтобы удовлетворить их любопытство и вежливо с ними попрощаться.

Он познакомился с Мисс Грейнджер в школе магглов. Да, он и мисс Грейнджер, оба получали частные уроки, отправляя выполненные задания совой. Да, он выучил заклинания. Да, он использовал посох, купленный в Косой аллее, и дальнейшие вопросы об этом можно адресовать Олливандеру.

Да, он был слеп.

Да, он все же мог видеть.

— Или, по крайней мере, видеть некоторые вещи, — уточнил Гарри, с удивлением увидев, как их узоры пришли в движение.

— Как вы это делаете? — неуверенно спросил директор, и Гарри вздохнул.

— Цвета и узоры. Я научился обходиться тем, что у меня есть, и это имеет свои преимущества и недостатки. Это похоже на своеобразную форму магического зрения, на которую есть намеки в нескольких моих книгах, только без нормального зрения наряду с ним. Я вижу некую смесь жизненного света или магии в виде отдельных узоров, с определенными характеристиками, такими, как цвет, движение, даже яркость.

Оба волшебника, сидевших напротив него, долго молчали. Наконец директор откашлялся и спросил:

— Не могли бы вы привести пример? Так мы сможем лучше понять.

Гарри медленно кивнул, оглядывая по-маггловски обставленную комнату. В ней не было ничего по-настоящему впечатляющего: мебель — все натуральные ткани и компоненты в соответствии с его видением. Пол деревянный, стены покрашены.

На самом деле, единственный пример, который он мог бы привести, были волшебники, сидящие перед ним.

Гарри улыбнулся и уставился на ведьму.

— Профессор МакГонагалл. У вас достаточно яркий рисунок, который, как я предполагаю, основываясь на наших с Гермионой аурах, является признаком магических способностей. Ваш образ — человеческий, хотя и несет в себе кошачью основу, которая предполагает либо способность анимага, либо какое-то магическое наследие, с которым я не знаком.

Он видел, как свет колдуньи взволнованно пульсирует, но директор был молчалив и неподвижен, как камень.

— Ваш цвет светло-коричневый, но я еще не пришел к какому-либо определенному выводу о том, что могут означать подобные оттенки у разумных людей. Они могут предполагать способности, которые в вашем случае были бы сродни способностям животных или свойствам растений. Или же могут означать вашу природу, которую было бы трудно классифицировать, поскольку оттенки коричневого, как правило, связаны с существами, одновременно и спокойными, и энергичными.

Гарри закончил, бросив последний взгляд на ее фигуру, сосредоточившись в основном на очаровательных отметинах, похожих на полосатую кошку.

Макгонагалл откашлялась.

— Это... удивительно, мистер Поттер. Если бы мы знали... хорошо. Этот вопрос будет обсуждаться позднее.

Оба гостя встали. Гарри тоже медленно поднялся на ноги, держа посох наготове.

Директор заговорил.

— Мы будем рады видеть вас в Хогвартсе.

Гарри широко улыбнулся.

— Буду ждать с нетерпением.

* * *

Гермиона была недовольна. Более того, она была в ярости.

Она мерила шагами комнату, разглагольствовала, размахивала руками и кричала не хуже баньши. Рассуждала о судебных тяжбах, о том, чтобы подать в суд на школу или даже на министерство, которое потворствует использованию Кубка. Ворчала что-то об этике заключения контракта против воли участника и об уровне знаний чемпионов, а затем перешла к гневным размышлениям о том, как такое вообще возможно.

Гарри стоял на кухне рядом с мистером Грейнджером, чья жизненная сила буквально бурлила в нем, как надвигающаяся гроза, взволнованная назревающей яростью.

Но они оба злились не на него. Сама Гермиона даже не дала родителям возможности запретить ей поехать с другом.

— Как будто я отпущу Гарри одного! Кто знает, когда может появиться следующий т-т-тролль или даже проклятый дракон! Это смешно! Как они могут заставлять тебя п-принимать участие в Турнире?

Наконец, в разговор смог вступить Гарри.

— Они сказали, что я могу отказываться от каждого тура, я должен лишь присутствовать.

Зубы Гермионы скрипнули, и Гарри мог бы поклясться, что она зарычала.

— И опозориться перед всем миром? Что это за чушь? Только потому, что ты слепой!? Ты гораздо лучший волшебник, чем любой из этих болванов в Хогвартсе! Я помогу тебе. Мы найдем способ сбить их с-с-спесь!

Гарри втянул в себя воздух, стараясь успокоиться.

— Гермиона…

— Даже не думай, Гарри Поттер! Я знаю тебя, у тебя есть грандиозные идеи исследований и заклинаний и тому подобное. Не смей даже не думать о всяких там опасностях. Да, я знаю. Если ты позволишь им думать, что ты слаб, они будут использовать тебя налево и направо. Я не буду т-т-терпеть это.

И громко фыркнув, Гермиона выбежала из комнаты.

Гарри выдохнул, задержав дыхание и глядя вниз на тусклый, почти безжизненный зеленый пол под ногами, его неподвижный деревянный узор намекал на преклонный возраст.

— Гарри.

Послышался мягкий голос мистера Грейнджера. Гарри вскинул голову: он совсем забыл, что отец Гермионы был все еще здесь.

— Да, сэр?

Мистер Грейнджер обреченно вздохнул, и стерильный металлический запах, исходивший от него, усилился, когда он подошел ближе.

— Я знаю, что не могу помешать ей поехать с тобой, но... она моя дочь. То, что случилось в той школе, чуть не убило ее. И это изменило ее жизнь. Я не хочу, чтобы все повторилось.

Гарри выпрямился.

— Она моя лучшая подруга. У меня нет намерений попадать в неприятности и, конечно, я и не подумаю вовлекать в них Гермиону.

Мужчина кисло рассмеялся.

— Не думаю, что это зависит от тебя. Я беспокоюсь о ней. Она не сможет держать свой нос в стороне от того, что ее не касается.

Гарри усмехнулся.

— Любопытна, как кошка.

Мистер Грейнджер лишь вздохнул.

— Совсем как ты. Два сапога — пара. Ладно, проехали, завтра Гермиона прибудет со своими вещами.

Позже, когда мальчик ушел, а дочь благополучно улеглась в постель, Джон Грейнджер крепко обнимал жену — она, дрожа, прижималась к нему.

— Не думаю, что я готова. Я совершенно не готова отпустить ее! А для нее вернуться туда снова... О, дорогой, думаешь, мы поступаем правильно?

Он только крепче прижал ее к себе, когда его жена сама ответила на свой вопрос.

— Но конечно, мы должны позволить ей; она стала сильнее, теперь она знает всякие причудливые заклинания и готова ко всему. И у нее будет Гарри. Она никогда не простит нам, если мы заставим ее остаться, когда ее единственный друг будет вынужден поехать. Я не уверена, что мы смогли бы заставить ее, если бы даже попытались.

Мистер Грейнджер уткнулся лицом в плечо жены и вздохнул.

— Я тоже за нее беспокоюсь.

Он произнес эти слова совсем тихо и почувствовал ее слезы.

* * *

Новость о том, что Гарри Поттер приедет в Хогвартс, молниеносно разнеслась по всей школе. Остальные чемпионы были практически забыты в пылу страстей, разгоревшихся из-за желания наконец увидеть таинственного Мальчика-Который-Выжил.

— Держу пари, он высокий.

— Держу пари, он намного лучше нас в заклинаниях.

— Держу пари, он уродливый, поэтому так долго прятался.

— Я слышал, он тренируется с аврорами.

— Я слышал, у него рыжие волосы, как у его грязнокровки-матери.

— Я так хочу увидеть его шрам!

Комментарии продолжали сыпаться горой не только со стороны студентов Хогвартса, но и со стороны студентов других школ, приглашенных на Турнир.

Директор Дамблдор был готов сделать заявление, чтобы прекратить распространение ложных домыслов: объявить о слепоте Поттера и попросить соблюдать осторожность по отношению к нему.

Но теперь, после встречи с мальчиком, все изменилось. Он планировал сделать Невилла одним из сильнейших волшебников, одним из тех, кто победит Темного Лорда и будет отмечен, как сказано в пророчестве. Но Гарри Поттер уже был отмечен, шрам, который он получил в детстве, все еще пересекал его лицо паучьими белыми линиями, похожими на зазубренные горизонтальные молнии.

И сила, о которой говорилось в пророчестве, легко могла быть уникальным зрением, которым обладал Гарри.

То, как его глаза смотрели на них, как будто он мог их видеть. И при этом он ни разу не встретился с ними взглядом. Видя что-то внутри них, словно вглядываясь в самую душу, в их сущность.

Он надеялся встретиться с мальчиком-инвалидом, не имеющим особых способностей. Не представлявшим угрозу ни восходящей звезде — Лонгботтому, ни Темному Лорду, который, возможно, попытается его убить.

Вместо этого Дамблдор начал осознавать, что все это время ошибался. Гарри Поттер был Избранным, а он оставил его одного в мире магглов, неопытного, необученного.

Он должен узнать все то, что знает Поттер, должен подготовить его к тому, что вскоре произойдет, если, конечно, мальчик позволит.

А если худшие опасения окажутся правдой, Невилл все еще будет здесь, в ожидании вновь занять свое место Избранного и выполнить то, что предначертано.

* * *

В отличие от Гермионы, неохотно возвращающейся в школу, Гарри был невероятно взволнован первым знакомством со Школой Магии и Волшебства Хогвартс.

Они прибыли с помощью портключа, магического устройства телепортации, которое, казалось, было разработано, чтобы вызвать как можно больше дискомфорта.

Для Гарри, способного видеть ужасно быстро вращающуюся магию, эффект был значительно усилен. Когда они приземлились, лишь вид школы удержал его на ногах.

Над головой по небу простирался широкий купол света: массивные обереги, похожие на те, что были в Косом переулке, только более старые, даже древние, настолько глубоко укрепленные, что казались вырезанными в самом воздухе.

И замок был живым, дышащим существом. Его неподвижный каменный свет мерцал темными оттенками пурпурного цвета, который Гермиона называла величественным, когда Гарри описывал его ей тихим шепотом, неслышным для их сопровождающих.

Вокруг них росли зеленые и коричневые деревья и растения, более темные оттенки черного и фиолетового обозначали голую землю и камни. Тот же самый запах диких холмов и леса, который он узнал при первой встрече с директором, словно покрывало, окутывал все его чувства, сопровождаясь звуками, наполнявшими это место. Дикие птицы, лай одинокой собаки, отдаленный шум сотен студентов. Когда Гарри приблизился к замку, ему показалось, будто он наблюдает за каким-то гигантским существом, спящим глубоким сном: казалось, что даже слишком громкие шаги могут разбудить его.

Узор Хогвартса двигался, возможно, вяло, но он был живым. Каждый яркий оттенок, из которых состояли его камни, говорил о жизни, о магии. Гарри и не подозревал, что волшебники способны на такие подвиги — сделать здание из камней живым. Возможно, он вовсе не был задуман таковым, возможно, это было лишь последствием столетий магии, жизней, прожитых в его стенах, такого огромного количества мыслей, чувств и образов, укрытых в его чреве, что замок начал думать и чувствовать сам за себя.

Он словно великан, двигался очень медленно, и Гарри сомневался, что когда-нибудь сможет разгадать его мысли.

Внезапно Гарри перестал интересоваться призраками. Ему хотелось только сидеть и смотреть на стены Хогвартса и пытаться понять его.

Когда Гарри остановился перед стенами замка, с благоговением глядя на возвышающиеся башни, Гермиона взяла его за руку, привычным жестом, который должен был успокоить ее так же, как и его.

Профессор Макгонагалл вздрогнула и засуетилась, но ничего не сказала.

Гарри сжал руку Гермионы и улыбнулся, купаясь в свете Хогвартского замка, чувствуя себя маленьким, незначительным ребенком рядом с его размерами и силой.

Профессор Макгонагалл немного нервничала, когда провожала детей в их комнаты.

Не мисс Грейнджер вела мистера Поттера по извилистым тропинкам. Мальчик даже не воспользовался своей тростью, посохом, как это обычно делали слабовидящие и незрячие люди.

Он шагал позади нее, крутя головой из стороны в сторону, с глазами, устремленными на вещи, которые он не должен был видеть, шепча мисс Грейнджер о том, что она не могла понять. Он обошел доспехи, прежде чем она успела предупредить его, прошел по лестницам и, подойдя к портрету, почтительно провел рукой по холсту.

Женщина внутри, как ни странно, не возражала против прикосновения. Хотя обычно портреты обижались на такое обращение.

Затем МакГонагалл оставила их в комнатах, которые им выделил директор. Обычно в Хогвартсе не принято было помещать двух детей противоположного пола в одну комнату, даже если комнаты были разделены; казалось, они просто напрашиваются на неприятности. Оставив их, профессор МакГонагалл направилась прямо к директору.

— Это правда. После того, как мы уехали на днях, у меня были сомнения: я думала, что, возможно, мистер Поттер слышал обо мне от кого-нибудь. Мне казалось, что все это продуманная шутка, вроде той, что выкидывал его отец. Но, Альбус...

Минерва замолчала и задумчиво посмотрела в сторону.

— Он может видеть. Может быть, не так хорошо, как мы, но то, как он ходит... он не беспомощен. И этот его посох, то, как он его носит, совсем как на портрете моего прадеда. Как волшебник, обученный его использованию. Он не все нам рассказывает. Я могу гарантировать, что он знает гораздо больше, чем простые базовые заклинания.

Директор сложил руки вместе, голубые глаза устало смотрели на Минерву.

— Тогда мы должны заслужить его доверие, если хотим узнать, на что он действительно способен.

* * *

В ту же ночь Гарри встретил своих первых домашних эльфов, существ флуоресцентно-желтого цвета, которые кланялись, мерцали и, казалось, никогда не стояли на месте. Еду должны были доставлять прямо в их комнаты, что Гермиона восприняла как оскорбление.

— Они даже не подумали, что ты можешь есть с ними? — горячо воскликнула она, бросаясь в темно-коричневую кожу и более легкие тканевые подушки. — Ты же не б-болен!

— Они думают, что таким образом помогают, — мягко ответил Гарри и начал ходить по гостиной и из комнаты в комнату, тщательно осматривая каждый дюйм в поисках препятствий, которые он мог не заметить.

Но, к его радости, в этом не было смысла. Все казалось наполненным магией, никаких темных теней не было видно, все природные материалы и заклинания, которые почти заставляли его чувствовать себя нормальным, способным двигаться без колебаний, не натыкаясь на какой-нибудь сдвинутый стол или загроможденный пол.

— Ну, я предлагаю позавтракать в Большом зале, — фыркнула Гермиона, и Гарри продолжил свой путь, блуждая глазами вокруг.

— Если после этого мы пройдемся по школе. Я уже начал думать о мире возможностей. Хогвартс! Ты никогда не говорила мне, насколько он живой. Как какой-то огромный зверь, чье сердце колотится вокруг нас. Камни пульсируют, возможно, в четверть скорости нормального сердцебиения, и в ритме, который я еще не понял. К нему привязаны домовые эльфы, статуи, портреты... все они несут на себе его метку. Надеюсь, ты привезла дополнительные блокноты.

Гермиона не ворчала и не вздыхала; в душе она была исследователем, и в перспективе новых знаний сделала именно то, на что он надеялся.

Она села, позабыв все оскорбления.

— Живой? Связаны?

И Гарри опустился на стул, чтобы объяснить, что он видел.

* * *

Никто не ожидал увидеть Гарри Поттера в Большом зале.

Всеобщего объявления директор не делал, большинство обитателей замка даже не знали, что мальчик уже в школе. И, конечно, завтрак в Хогвартсе не был обязательным к посещению, и многие ученики вместо этого предпочитали довольствоваться дополнительным часом сна. А те, кто все же присутствовал, смотрели перед собой затуманенными ото сна взглядами и замечали лишь то, что ожидали увидеть.

Гермиона не повела Гарри к столу своего бывшего факультета. Она не сидела за ним уже несколько лет, и у нее не было абсолютно никакого желания встречаться со своими бывшими одноклассниками. Вместо этого она решила, что гораздо благоразумнее устроиться за столом Хаффлпаффа в дальнем конце зала, где на них обратят как можно меньше внимания.

Гарри последовал за ней, надвинув на глаза черные маггловские очки, покачивая головой из стороны в сторону и впитывая магию, которая буквально текла по воздуху. Ему не нужна была Гермиона, чтобы сказать, где находятся столы; печать желтого света домашних эльфов была на них, словно краска. Зеленые стулья светились ремонтными и чистящими заклинаниями, которых было не счесть.

Когда они сели, студенты, сидящие рядом с ними, бросили лишь несколько любопытных взглядов на мальчика и девочку, одетых в простые непримечательные черные мантии. Они не узнавали их, но не было ничего необычного в том, что студенты другого факультета садились друг с другом за завтраком. Те, кто помоложе, думали, что они, скорее всего, старшекурсники; те, кто постарше, предполагали, что они были с младших курсов другого факультета и просто не встречались им раньше.

Впоследствии их присутствие было замечено только после того, как Гарри закончил завтрак.

Профессор Макгонагалл, бросив взгляд через зал, узнала знакомые фигуры подростков, поднимающихся на ноги из-за стола Хаффлпаффа. Директор поймал ее взгляд и проследил за его направлением; профессор Флитвик, разговаривавший с директором, нахмурился и повернулся.

Внезапно все профессора, сидящие во главе стола, посмотрели в одном направлении; большинство с любопытством, видя знаменитого мальчика, который, как они только что узнали, был слабовидящим.

Судьба распорядилась так, что именно в этот момент проказники, сидящие за гриффиндорским столом, совершили свою запланированную шалость.

С одним чемпионом в Гриффиндоре и другим в Хаффлпаффе между двумя факультетами расцвел дух товарищества. Но вместе с ним появилось и дружеское соперничество, сопровождающееся, главным образом, шутливыми сглазами, то и дело запускаемыми друг в друга представителями обоих факультетов. Одни изменяли цвет волос соперников, другие изменяли изображения значков факультетов на мантиях или запутывали буквы написанных названий. Шутки выглядели достаточно драматично и быстро исчезали, а потому казались лишь забавными шалостями.

Близнецы Уизли запланировали свое мероприятие на конец трапезы; оба брата хотя и стали более спокойными после смерти сестры, не утратили желания устраивать розыгрыши, но теперь их шутки стали острее. В то утро их выбор пал на хаффлпаффский стол. Заклинание превращающее черные одежды в золотые. Для осуществления этой шутки они завербовали еще нескольких гриффиндорцев, заклинание было легким, детский трюк. Предполагалось, что это вызовет смех — цель, к которой близнецы стремились гораздо больше, чем к любой другой.

Первый залп предназначался для правой стороны стола, второй — для левой, а третий — для оставшихся. Ожидалось, что профессора лишь снимут несколько баллов за устроенный хаос, но это определенно стоило того, чтобы увидеть, как четверть учеников школы будет ходить в золотых мантиях до конца дня. На самом деле, гриффиндорцы планировали сменить цвет и своих мантий, сразу присоединившись к хаффлпаффцам.

Для Гарри, который изучал потолок Большого зала, в то время как Гермиона собирала свою сумку, заклинания поднялись в воздух, словно розовая дымка, и покрыли противоположную часть стола.

Он не понимал, что происходит, видя лишь, как магическое заклинание нашло свою цель, а затем коричневые волокна студенческих мантий наполнились магическими оттенками, при этом их узор остался неизменным.

Гермиона ахнула, удивленная происходящим, ее палочка тут же оказалась в ладони. Рука Гарри сжала посох. Он услышал испуганные крики, но ни страха, ни боли в них не было.

Второй залп заклинаний пронесся вслед за первым, и Гарри резко встал перед застывшей фигурой Гермионы, уверенно держа свой посох; основное защитное заклинание автоматически сорвалось с губ: это был первый раз, когда он использовал его не в исследовательских целях.

— Протего!

Его заклинание затерялось среди криков хаффлпаффцев, а заклинание, которое должно было ударить по ним, отлетело в сторону, его магия запуталась и потерялась в потоках магии замка. Гарри наблюдал, как она разливается по стене, постепенно впитываясь в камень. Гермиона ворчала у него за спиной.

— Просто какая-то нелепая ш-шутка, Гарри. Теперь все кончено. Я думаю, что мы единственные, кого они пропустили, возможно, потому, что мы стоим. Давай поторопимся.

Гарри позволил своему заклинанию исчезнуть, улыбаясь и качая головой. Он повернулся, собираясь покинуть зал вслед за Гермионой.

Внезапно он увидел, как магия собирается и поднимается снова, услышал громкий голос директора.

— Прекратите немедленно!

Но его слова опоздали. Заклинания появились снова, и на этот раз они представляли собой не расщепленные цвета, которые нацеливались на стол в целом, спиралью, чтобы взять несколько целей. Они были сосредоточены исключительно на Гарри и Гермионе, и даже учитывая ее предыдущее утверждение, что это была шутка, Гарри не позволил инородному лучу коснуться своего света и рисунка, даже если речь шла лишь об одежде.

За секунду до того, как он подлетел к ним, разум Гарри произвел быстрые расчеты. Заклинания исходили из нескольких точек, слишком разнообразных, чтобы их можно было предотвратить с помощью простого защитного заклинания, предназначенного для использования в качестве щита лишь с одного направления и от одного заклинания.

Розовая магия не была сильной, но она была выпущена из нескольких палочек. Она преодолеет простое Протего. Ему нужно было что-то большее, и он знал, что нужно сделать.

Гарри стукнул посохом по земле, понимая, что у него нет времени произносить слова, и позволил изумрудной магии хлынуть из рук в алый посох и вспыхнуть вокруг них золотым куполом заклинания "Протего Максима".

Розовый свет встретился с золотым и вспыхнул вокруг него, пройдя без вреда для Гарри и Гермионы, чтобы, как и предыдущее заклинание, погрузиться в камень. Гермиона глубоко вздохнула и громко застонала. Гарри почувствовал на себе взгляды, похожие на физическое покалывание на коже, звуки радостного удивления повергли его в шок.

Он сбросил щит, сосредоточив свой взгляд на желтом столе, от которого исходили все заклинания.

— Мистер и мистер Уизли! — Профессор МакГонагалл взвизгнула, свет ее коричневой магии поспешил к столу, и Гарри увидел мириады узоров гриффиндорских студентов, мерцающих и ерзающих на своих местах.

— Как он это сделал?

— Ты видел это заклинание?

— Я не слышал, чтобы он сказал хоть слово!

— Может, это он?

Студенты заговорили все разом, тишину вызвал лишь крик МакГонагалл. Гермиона снова застонала, и Гарри почувствовал ее руку на своем локте.

— Пошли, пока она не начала орать. Это так смущает…

Она потащила его прочь, и Гарри развернулся, чтобы выйти из зала вместе с ней.

— Это же та девушка, которую чуть не раздавил тролль! — одна единственная фраза среди всех остальных привлекла его внимание, и он повернул голову, увидев, как бледно-лиловый узор поник, когда его лицо повернулось на голос.

Затем они удалились.

Как только мистер Поттер покинул зал, директор прочитал студентам суровую лекцию, включавшую в себя часть о том, как сильно он разочарован учениками школы, встретившими гостей подобным образом.

Известие о том, что мистер Поттер не только действительно находится в замке, но и использовал могущественное заклинание прямо на их глазах, еще сильнее разожгло интерес студентов, даже несмотря на отработки, полученные половиной студентов-гриффиндорцев мужского пола.

И сразу же после отбытия наказания студенты толпами отправились на поиски Гарри Поттера, в то время как директор и его профессора вновь задумались о том, так ли беспомощен был Гарри Поттер на самом деле.

Альбус, Северус и Минерва встретились в кабинете директора.

Профессорам было велено молчать о потенциальной слепоте мистера Поттера. На данном этапе не следует показывать его слабость, если это вообще была слабость.

Они собирались поговорить с Олливандером, человеком, который дал незарегистрированному ребенку могущественный посох, нечто гораздо более мощное, чем стандартная волшебная палочка, хотя и громоздкое по своим размерам. Они так же планировали поговорить с мистером Поттером о том, как много он знает о волшебном мире и о магических заклинаниях.

Профессора собирались выяснить, насколько хорошо он видит, достаточно ли хорошо, чтобы принять участие в турнире. И если он это сделает, кто захочет стать его партнером.

Профессор Снейп предпочитал поставить студента со своего факультета, профессор МакГонагалл же считала, что следует дать шанс факультету Равенкло.

Дамблдор лишь подчеркнул, что любое решение должно быть согласовано с директорами других двух школ, а также с самим мистером Поттером.

А когда Северус и Минерва, наконец, вернулись к преподаванию своих предметов, Альбус Дамблдор сидел в своем кресле и размышлял о прошлых ошибках и о том, как же теперь их исправлять.

В первый день в Хогвартсе Гарри и Гермионе удавалось избежать встречи со студентами лишь потому, что они проводили время в местах, где их никто не ожидал увидеть, хотя и тут не обошлось без некоторого везения.

Как только они увидели реакцию студентов на присутствие Гарри, услышали их восклицания, как грубые, так и просто удивленные, — любые трапезы в Большом зале были прекращены, а посещение библиотеки они предпочли отложить либо на поздний вечер, либо на раннее утро.

Гарри едва замечал студентов. Он видел их цвета и узоры, но все это было легко проигнорировать на фоне того величия, которое окружало их в Хогвартсе. Он слышал обрушившиеся на них невежественные вопросы студентов, но предпочитал игнорировать их.

Гермионе приходилось гораздо труднее. Она видела их глаза и слышала все их рассуждения. Она истолковала взгляды, брошенные на них, некоторые пылкие, выражавшие поклонение герою, другие темные, а остальные просто любопытные. Они хотели знать о Гарри все: от того, помнит ли он ночь, когда умерли его родители, до его любимого цвета. А что до нее, то их мало что интересовало, кроме того, как кто-то вроде нее подружился с Мальчиком-Который-Выжил.

Один за другим профессора приходили к Гарри Поттеру и проверяли его зрение и способности, некоторые ради праздного любопытства, другие намеренно. Он не возражал, понимая любопытство профессоров. По их просьбам Гарри описал кое-что из того, что он видел: портреты, камни, людей, их домашних животных.

Для Флитвика он выполнил несколько заклинаний, как базовых, так и продвинутого уровня, из-за чего миниатюрный человечек, чей узор выдавал гоблинские корни, возбужденно запрыгал вокруг него.

Для МакГонагалл он описал увиденное, когда она подтвердила свою анимагическую форму и преобразилась перед ним.

Гарри и самому было интересно увидеть, что в ее анимагической кошачьей форме ее рисунок не менялся, оставаясь в основном человечьим с печатью кошки. Наконец, он обсудил с профессором, что может означать изменение души объекта, его рисунка, а не только его кожи или цвета, и как это могло повлиять на продолжительность преображения.

Когда Гермиона записывала его новую гипотезу, профессор МакГонагалл была удивлена. Но Гермиона ничего не объяснила, лишь ответив, что могла бы сделать ссылку на это в одном из своих домашних заданий, которые должны были быть отправлены ее профессору совой. Еще до приезда в Хогвартс они с Гарри договорились, что работы Виолы Джеймс останутся тайной.

Когда несколько часов спустя к нему зашел профессор Снейп, Гарри увидел, что темно-пурпурный оттенок этого человека содержит странные пятна глубокого ярко-красного цвета. Когда он упомянул об этом, профессор зелий подозрительно странно замолчал, затем, ушел без объяснений, оставив после себя лишь едкий шлейф из запахов ингредиентов для зелий.

Когда после долгого дня, проведенного за осмотром замка, Гарри столкнулся с профессором Защиты, Гарри заметил у него тот же красный отпечаток.

В отличие от Снейпа, профессор Муди дал ему объяснение.

— Скорее всего, это следы применения темной магии. На мне их с войны немало.

Позже Гермиона прошептала ему, что Аластор Муди был отставным аврором, и у него было много шрамов, а так же отсутствовали глаз и часть носа.

Гарри насторожился.

У Аластора Муди был почти такой же красный осколок, как и у профессора Снейпа, расположенный там, где должна быть его правая рука. Это выглядело не как магия, а скорее как рисунок и оттенок другого человека. В сочетании со странным оттенком серых тонов профессора защиты, испещренным черными пятнами, как будто у него загадочным образом не хватало частей, это выглядело странно. Гарри забеспокоился.

Возможно, это была какая-то магическая болезнь? Болезнь, которую он никогда раньше не видел?

Было бы невежливо спрашивать?

Гермиона подумала так же, когда Гарри, наконец, спросил ее мнение, и на этом вопрос был закрыт.

По крайней мере, пока Гарри было еще чем заняться.

 

Именно Дамблдор мягко намекнул Невиллу Лонгботтому подружиться с Гарри Поттером, надеясь свести вместе двух мальчиков, которые могли бы спасти мир, и именно его добрые слова, сказанные из наилучших побуждений, проинформировали юного гриффиндорца об ужасных последствиях шрама от убивающего проклятия.

Невилл поведал все своим ближайшим друзьям, объясняя им свое внезапное желание найти Гарри Поттера; Дин поделился с остальными гриффиндорцами, которые рассказали своим друзьям с других факультетов.

Никто не видел шрама за солнечными очками Мальчика-Который-Выжил, и некоторые не поверили слухам.

Другие наоборот, поверили, и воцарилась неразбериха.

Мог ли Гарри Поттер быть слабым? Никчемным? Он стал участником турнира! Он произнес мощное заклинание в Большом зале!

Он победил Темного Лорда и потерял зрение.

Девушки вздохнули с жалостью и решили успокоить разбитое сердце героя. Мальчики громко говорили о помощи ему, в то время как мировоззрение других — основанное на историях из "Ежедневного пророка", которые, как все теперь знали, были ложными — рушилось.

Поттер не убивал ведьм и не летал на метле. Он был слеп, использовал посох как трость, носил очки, чтобы скрыть, должно быть, глаза, затянутые бельмом. Грейнджер не была его другом, она просто была его поводырем, он никогда никуда не выходил без нее.

В течение первых трех дней школа пыталась поговорить с Гарри Поттером из уважения и благоговения, но в течение последующего дня их вопросы превратились в шепот, а во взглядах, все еще любопытных, появился болезненный намек на удивление.

Мальчик-Который-Был-Слеп — звучало непривычно, странно.

Гермиона сразу же поняла, что все ученики в курсе, ей не нужно было слышать вопросы, хотя ни один человек так и не подошел и ничего не спросил. Она заметила жалостливые взгляды и сжала руку Гарри.

Он же не обращал на это никакого внимания. Гарри продолжал думать только о призраках, привязанных к Хогвартсу, и о том, как их белые спектральные узоры, казалось, питаются магией, присущей школе, которую он считал разумной. Он жил в своем собственном мире, и Гермиона только на секунду задумалась, стоит ли ей рассказать ему, как ведет себя школа.

Увидев, как он нахмурился, размышляя о загробной жизни и ее взаимодействии с магией, Гермиона улыбнулась и заставила себя выбросить эту мысль из головы. Зачем волновать его, и почему он вообще должен волноваться? Турнир завершится, и они вернутся к учебе, подальше от волшебного мира и его предрассудков. Гарри был гением, и они уже были известны под именем Виола Джеймс. Им не нужны были ученики Хогвартса.

Они прекрасно ладили сами по себе.

Стоя в коридоре, Гарри объяснял профессору Бабблинг как, на его взгляд, была сформирована структура Хогвартса, когда заметил, что к ним приблизился директор — бледно-голубой свет, знак силы.

Дамблдор вежливо извинился перед профессором древних рун и отвел Гарри в сторону, хотя при этом, он, казалось, не возражал против присутствия рядом с ними Гермионы.

— Мой мальчик, мне очень жаль, что твое состояние стало общеизвестным. Я надеялся скрыть твою слепоту от широкой публики, но, увы, кто-то из педагогического состава, должно быть, проговорился.

Гарри нахмурился.

— Я никогда не планировал ничего скрывать, директор. Я не стыжусь своей неспособности видеть, и если уж на то пошло, то держать ее в секрете опасно. В моих же интересах, чтобы другие знали, что я слабовидящий.

Гермиона, стоявшая рядом с ним, нервно заерзала, ее свет задрожал. Директор вздохнул.

— Но, думаю, ты, по крайней мере, захочешь более тщательно охранять секрет своей довольно уникальной формы зрения? Мои профессора откровенно поражены твоими способностями, но вряд ли они смогут умолчать о том, что ты им рассказал. Я рекомендовал бы тебе быть очень осторожным в том, с кем ты обсуждаешь то, что видишь.

Гарри изогнул бровь.

— Вы не доверяете своим сотрудникам?

— Дело совсем не в этом, — заверил директор. — Я просто не всегда доверяю их суждению. У тебя есть враги, Гарри, из-за того, что ты сделал, когда был еще ребенком. Они будут стараться навредить тебе любым возможным способами.

Гарри покачал головой.

— Сначала вы хотели, чтобы я выглядел нормальным, чтобы меня не считали слабым, а теперь хотите, чтобы я выглядел слабым, чтобы мои враги не знали, кто я на самом деле? В чем смысл?

Директор издал разочарованный вздох.

— Пожалуйста, попытайся понять. Твое зрение может быть чрезвычайно полезным, если на тебя нападут. Чем больше они недооценивают тебя, тем больше у тебя шансов сбежать...

Голос Гермионы дрожал от волнения, она прервала речь директора на полуслове.

— Что вы хотите сказать? Гарри в опасности? Вы говорите так, будто он может пострадать в любой м-м-момент.

Голос Гермионы резко оборвался, Гарри понял, что это было возобновившееся заикание и напоминание о том, что в Хогвартсе они на самом деле не были в безопасности. Он почувствовал, как внутри закипает гнев от того, что директор снова вызвал в ее сознании это чувство тревоги, а так же смущение из-за своей речи.

Дамблдор вздохнул.

— Гарри, мой мальчик, ты Мальчик-Который-Выжил. Возможно, ты и был в безопасности в относительной отдаленности от волшебного мира, но теперь все взгляды устремлены на тебя. Ты должен быть готов. Я могу тебе помочь. Некоторые из моих профессоров будут рады лично обучать вас обоих, вам нужно только спросить. Мы хотим лучшего для вас.

Гарри с трудом сдержался, чтобы не фыркнуть, это было совсем на него не похоже, но казалось вполне уместным в данной ситуации.

Вместо этого он напрягся и посмотрел прямо на бледный свет.

— Мы с Гермионой будем рады получить любой совет, а так же будем рады занятиям с вашими профессорами. У меня есть много теорий, которые я хотел бы обсудить, и есть много того, что я еще не знаю о своем собственном зрении и почему оно таково. Шанс узнать об этом побольше — это одна из причин, по которой я был так счастлив приехать сюда. Но, — Гарри вздернул подбородок, — я не собираюсь намеренно скрывать, кто я. Я не буду афишировать это, но и не буду умалчивать. Ни факт, что я не могу видеть нормально, ни факт, что то, что я вижу, необычно. Я смирился с тем, кто я есть, а значит, и остальной волшебный мир тоже сможет.

С этими словами Гарри потянулся к Гермионе, взял ее протянутую руку и зашагал в том направлении, куда ушла профессор Бабблинг.

 

В конце их первой недели в Хогвартсе Гарри и Гермиона стояли на Астрономической башне глубокой ночью; Гермиона быстро писала в своем блокноте, в то время как Гарри мерил шагами пол круглой смотровой площадки и, не обращая внимания на высоту, активно жестикулировал, рассуждая.

— Этот замок, он изменился с течением времени, оригинальная конструкция хорошо прослеживается в узоре, более насыщенном магией, этот узор более связный. И эта башня — его неотъемлемая часть. Центр магического купола находится прямо над нами...

Гермиона с любопытством посмотрела на звезды.

— ...и прямо под нами находится сердце школы, что-то вроде компьютерного процессора. Все магические импульсы, кажется, текут в него или из него, остатки магического остатка собираются в центре, чтобы перераспределиться по всей школе, даже в некоторой степени питая обереги. Должно быть что-то и под землей, под канализационными трубами, которые присутствуют в стенах, как показывают изгибы узоров. Возможно, огромный магнит или алгоритм Уорда, который действует как мозг, хранящий воспоминания. Я думаю, Хогвартс может сам понять, если ему нанесут урон, достаточно сильный, конечно. Он даже может действовать независимо от распоряжений директора, чтобы противостоять угрозе. Удивительно!

Гарри топнул ногой и широко раскинул руки, будто для объятий, очки были сняты и забыты в кармане с наступлением комендантского часа, а широко раскрытые зеленые глаза улыбались чему-то, что Гермиона не могла увидеть.

— Мы обошли весь периметр и большую часть коридоров. Это место великолепно! Перед нами твердое доказательство того, что объекты могут быть разумными. Это место Живое, Гермиона, я более чем уверен в этом. Как это возможно? Искусственный интеллект вкупе с магией, служащей его жизненной силой, его кровью. Магия, собранная за тысячелетие, или, возможно, основатели этой школы знали что-то, что было потеряно или скрыто от всех с тех самых пор.

Гермиона улыбнулась и шагнула к нему.

— Не думаю, что ты сможешь это выяснить за неделю, Гарри. Я тоже много читала, и в книгах по истории нет даже намека на то, о чем ты говоришь. Комнаты перемещаются, да, но это объясняется тем, что магия иногда творит странные вещи. Это вполне ожидаемо. Ты пытаешься утверждать, что это происходит осознанно.

Гарри фыркнул.

— Конечно, это так. Лестницы движутся в зависимости от количества студентов, их использующих, и того, насколько замок расположен к определенному человеку...

Гермиона недоверчиво рассмеялась.

— Гарри, они зачарованы передвигаться наугад! В Истории Хогвартса говорится…

Гарри закатил глаза, провел рукой по своим непослушным темным волосам, коротко подстриженным у самых ушей.

— Я знаю, что там написано. По предложению Ровены Равенкло, лестницы были зачарованы на движение, чтобы сэкономить место, когда были построены верхние этажи. Но там ничего не говорится о том, когда они двигаются и почему. Я наблюдал за замком, и вижу, что школа взаимодействует с учениками. У нее есть любимчики.

Гермиона вздохнула, плюхнулась на стул и написала еще несколько заметок.

— Хорошо. Но я не знаю, что нам с этим делать. У нас нет времени доказывать, что Хогвартс живой, как нет и причин заниматься этим. Я думала, ты больше хочешь пообщаться с призраками, возможно, исследовать Запретный лес…

Гарри вздохнул.

— Время. Его никогда не хватает. Я думаю, что мог бы провести всю свою жизнь в этой школе, и Хогвартс все равно оставался бы загадкой. Теперь мне действительно понятно, почему он так важен для волшебного мира.

Сердце Гермионы сжалось. Гарри продолжил, подойдя к самому краю башни и глядя вниз, его взгляд блуждал где-то у основания башни.

— Полагаю, мне следует начать экономить время. От такой чудесной головоломки трудно отвернуться.

Чей-то вздох заставил Гермиону оторваться от записей, Гарри застыл, склонив голову и прислушиваясь.

Из дверного проема внизу медленно поднялась рыжая голова, и любопытные глаза уставились на Гарри.

— Он не должен стоять так близко! Он вообще знает, что стоит на самом краю?— спросил Рон Уизли. Пока Гермиона удивленно таращилась на него, следом за ним появился ещё кто-то. Из дверного проема вышел Невилл Лонгботтом.

Гермиона открыла и закрыла рот, затем покачала головой.

— Почему ты здесь?

Рон не ответил. Он смотрел на Гарри.

— Сделай шаг назад, медленно. Это Астрономическая башня, вы должны быть осторожны.

Губы Гарри изогнулись в улыбке, когда он повернулся к двум гриффиндорцам.

— Не беспокойся обо мне. Даже если я перешагну через парапет, то не упаду, там есть заклинания, чтобы предотвратить случайно падающих или целенаправленно прыгающих студентов или любых живых существ. Несколько мучительных секунд, а потом Хогвартс вернет тебя обратно в башню.

Рон нахмурился, Невилл, неловко кашлянув, зажег Люмос, чтобы осветить их лица. Гермиона наблюдала, как оба мальчика с нескрываемым любопытством разглядывали открытое лицо Гарри, как луч света выделил тенями шрамы на его глазах.

Невилл откашлялся.

— Я, э-э, видел, что вы оба здесь. Комендантский час уже подошел но... у нас есть возможность передвигаться по замку и не быть пойманными. Я не был уверен, должны ли вы следовать комендантскому часу, но если да, я подумал, может быть, мы могли бы помочь вам вернуться.

Гарри пожал плечами.

— Не нужно. Поскольку мы являемся в замке гостями, директор не устанавливал для нас комендантский час.

Гермиона скрестила руки на груди.

— Что вам на самом деле нужно?

Гарри нахмурился, услышав ее тон, а Рон покраснел.

— Гермиона, ну, я хотел поговорить с тобой в первый же день, когда ты была здесь, но... Я хотел извиниться. Это именно я говорил все эти вещи, другие просто слушали меня. Я был дураком, я на самом деле так не думал.

Гермиона хотела ответить, но Гарри опередил ее.

— Рон Уизли? — его голос звучал натянуто, такого странного тона Гермиона у него никогда не слышала. — Герой Хогвартса?

Рон покраснел еще больше, и Невилл шагнул вперед.

— А я — Невилл. Думаю, ты знаешь эту историю, — он серьезно посмотрел на Гермиону. — Может, я ничего и не говорил тогда, но я рассмеялся. Я хотел вписаться в компанию, но это было неправильно. Мы искали тебя, Гермиона. Мы просто ... мы опоздали.

В конце его голос сорвался. Гермиона просто стояла, не зная, что сказать.

Это случилось три года назад, но память о тролле изменила все, что было до него. Она помнила их смех, помнила свой плач, но ярче всего в ее воспоминаниях был тролль — его запах, его рев, боль.

Она стояла молча, опустив голову.

Гарри заговорил, приблизившись к ней:

— Все имеет последствия. Вы причинили ей боль, что привело к ситуации, в которой она едва не погибла. Я не уверен, что извинений спустя годы будет достаточно.

Рон вздрогнул.

— Извини, но это не твое дело, Поттер. Тебя там не было.

Почему Гарри не было рядом, было ясно по тону Уизли. Гермиона гневно вскинула голову и сверкнула глазами.

— Он мой лучший друг, так что это его дело. Ты даже не прислал мне письмо, пока я была в больнице. Почему же ты так сожалеешь сейчас?

Рон побледнел.

— Все не так. Мы просто хотели…

Гарри подошел ближе к Гермионе, нашел ее руку и крепко сжал. Взгляд его зеленых глаз был сосредоточен на том месте, где стояли Рон и Невилл. Гермиона знала, что, глядя на них, он запоминал их узоры и цвета.

Она напряглась.

— Я знаю, чего вы х-хотели. Вы думали, что сможете использовать меня, чтобы сблизиться с Гарри, хотя уже сейчас обращаетесь с ним, как с инвалидом. Но вы даже не з-знаете его. Речь идет о Турнире? Или вы просто хотите сделать его частью вашей шайки г-г-героев ?

Гарри крепче сжал ее руку. Он посмотрел на нее, пробежал взглядом по ее лбу, по шее, потом вздохнул и покачал головой. Он повернулся к гриффиндорцам.

— Вы не знаете меня, и я сомневаюсь, что когда-нибудь узнаете, но я думаю, что вы искренне извинились перед Гермионой. Вы мне не нравитесь, но это и не нужно. Если Гермиона захочет простить вас, она к вам придет. А пока оставьте ее в покое.

Невилл кивнул, Рон нахмурился. Но оба ушли, не сказав больше ни слова.

Гермиона встала и позволила Гарри заключить себя в объятия.

Дни до первого задания Турнира пролетели для Гарри незаметно: море книг хотелось прослушать, множество уголков замка исследовать и немало нового узнать.

Некоторые из профессоров довольно быстро поладили с Гарри и Гермионой, разделяя их страстное желание открывать все неизведанное. В частности, Филиус Флитвик, с которым они встречались чуть ли не ежедневно.

Его владение Чарами и опыт в дуэлях сделал профессора ценным наставником по преобразованию заклинаний на основе движений палочкой в чары для использования посредством посоха. Под его руководством Гарри впервые опробовал разнообразные движения посоха для накладывания чар — в отличие от привычных касаний и ударов о землю. Профессор Флитвик, в свою очередь, заинтересовался экспериментами Гарри по использованию цветов и узоров вместо движений палочкой и, в некоторых случаях, вербальных заклинаний.

Септима Вектор, суровая женщина, преподававшая арифмантику, почти не интересовалась зрением Гарри, разве что в виде потенциального преимущества при наблюдении математической корреляции между узорами, которые он видел, и основными алгоритмами, которые она преподавала. Вместо этого, профессор Вектор часами напролет обсуждала с Гарри и Гермионой арифметику, геометрию и матанализ — одни из немногих маггловских предметов, имеющих общие основы с магическими, хотя мало кто из студентов их изучал.

Гарри был очарован идеей использования магических числовых уравнений для предсказания будущего и сравнивал ее с маггловской теорией игр, которую экономисты совершенствовали в течение многих лет.

— ...Но они называют это наукой принятия решений или интерактивной теорией принятия решений, а не предсказанием будущего, — закончил Гарри, в то время как Гермиона быстро продолжила объяснения, увидев ошеломленный взгляд профессора арифмантики.

— Это сравнительно простые и, естественно, краткосрочные данные. Они подразумевают выигрышно-проигрышную ситуацию и представляют процесс игру с нулевым итогом, в которой любому человеку присваивается некое положительное или отрицательное число после принятия каждого возможного решения…

Третьей, как ни странно, была профессор древних рун, Батшеда Бабблинг. Несмотря на то, что Гарри не имел возможности читать или писать руны и едва ли мог понять предмет, который она преподавала, профессор Бабблинг очень заинтересовалась использованием древних рун в схемах защиты, в особенности, в древних охранных заклинаниях Хогвартса, которые по большей части все еще оставались загадкой.

Как только она убедилась, что Гарри действительно может видеть магию в виде различных световых оттенков и узоров, она практически взяла на себя задачу сопровождать их по всему Хогвартсу, впитывая новые знания так же жадно, как и Гермиона, вникая в его гипотезы о подземной тайной комнате, в которой сосредоточены все охранные заклинания, слушая описания оберегов, а также их возможным функциям. Данные выводы подтвердили ее собственные теории о рунах, используемых для защиты древнего замка.

К тому же Гарри успел подружиться с лесником и посетил Запретный лес, где поговорил с кентаврами о звездах, которые он никогда не видел, и о связи их магии с магией леса, наблюдал, как пасутся и летают фестралы, а также смог открыть для себя множество магических растений и животных, вводя новые цвета и узоры в свой внутренний каталог и в письменные заметки Гермионы.

* * *

За день до первого задания Невилл Лонгботтом подошел к Гермионе и, виновато потупившись, передал ей записку, в которой было написано лишь одно слово.

Драконы.

Гермиона внезапно решила, что план директора, касающийся проигрыша Гарри, был не так плох.

Но Гарри при одной мысли о возможности встречи с живыми драконами внезапно изменил свое мнение и горячо запротестовал. Поэтому следующую ночь они провели за чтением книг о драконах и о том, как выжить, столкнувшись с ними.

Задача состояла в том, чтобы получить золотое яйцо из кладки, охраняемой разгневанной самкой дракона. Участники из Дурмстранга справились с заданием благодаря навыкам в трансфигурации, с помощью которых им удалось отвлечь сердитого дракона. Для Шармбатона все прошло не так гладко — старшая Делакур потратила больше времени, охраняя младшую сестру, чем разыскивая яйцо. Чемпионы Хогвартса получили свое яйцо благодаря безупречной командной работе — представители Хаффлпаффа и Гриффиндора объединились, чтобы дублировать яйца и отвлечь дракона от его гнезда.

Гарри в одиночку отправился на встречу с Гебридским черным драконом. Он мог бы выбрать себе партнера, но единственным человеком, которому он действительно доверял, была Гермиона, а он не хотел подвергать ее опасности.

Когда ему выпал именно Гебридский дракон, Гарри сразу же вспомнил все, что знал об этом виде, обитающем на Британских островах. Особи данной породы имели небольшие размеры, но являлись самыми агрессивными драконами Британии, и они были способны унести целую корову или оленя себе в гнездо. В книгах говорилось, что их чешуя имела смолянисто-черный цвет, а глаза были настолько ярко-фиолетовыми, что светились внутренним светом.

Но для Гарри шипящая самка дракона, возвышавшаяся над ним по меньшей мере на тридцать футов, не считая простиравшихся еще выше в небо крыльев, была живым дышащим солнцем, тонущем в потоках ярко-оранжевого и темно-желтого света; магический рисунок рептилии был ужасающе прекрасен.

Гарри задохнулся — ничто не могло описать это видение. Яйца под ней мерцали крошечными переливающимися огоньками, словно маленькие звездочки под живительным солнцем.

Кроме одного, которое казалось безликим в сравнении с великолепием истинной магии.

Гарри не мог призвать его простыми Манящими чарами, яйцо было надежно защищено от подобной магии. Конечно же, он мог повторить приемы других чемпионов, используя трансфигурацию и иллюзии.

Или мог указать дракону на лишнее яйцо. Он не знал, каким именно зрением обладает дракон, он даже точно не помнил, что именно могут видеть волшебники — все его воспоминания об истинном зрении были смутными и нечеткими. Гарри знал, что нужное ему яйцо окрашено в золотистый цвет, в противном случае, другие чемпионы не смогли бы его отличить, но зрение Гарри не улавливало подобные нюансы. Могли ли драконы различать цвета? Или они были больше похожи на земных рептилий, ориентирующихся на запах и температуру?

Гарри шагнул ближе, существо застыло и фыркнуло так, что его жар достиг Гарри, огонь дракона горел в его глотке, словно дымящийся котел.

Гарри выставил свой посох перед собой и обратился к своему собственному узору, поднимая его и выставляя вперед, его магия замерцала вокруг зеленым светом. Он видел, что дракон наблюдает за ним, ее большая оранжевая голова склонилась над яйцами, ожидая, оценивая.

Гарри начал пропускать свою магию сквозь посох, его изумрудно-зеленый свет становился красным, смешиваясь с сущностью Феникса, нежная песня звенела в его ушах, успокаивая сердце.

Он мог использовать миллион заклинаний, Гермиона беспрерывно повторяла о них. Но Гарри не видел в этом смысла. Заклинания были ненадежны и не практичны. К тому же он не знал заклинания для того, что собирался сделать.

У него были лишь его собственная воля и свет, который он мог видеть.

— Одно из них тебе не принадлежит, — прошептал Гарри так тихо, что зрители на трибунах не могли его услышать. Сам он слышал их рассуждения, как комментатор сомневается в его разуме, гадая, проиграет ли он, и что он может сделать против дракона.

Поблизости находились драконоведы, готовые спасти его, если он потерпит неудачу. Многие из студентов следили за действиями Гарри, предвкушая катастрофу, на трибунах, полных людей, впервые увидевших Слепого-Мальчика-Который-Выжил.

Директор, как и намеревался, изо всех сил старался подавить любые разговоры, свидетелем которых мог стать Гарри. Но сам Гарри не пытался доказать свою правоту или неправоту, он полностью игнорировал эти домыслы. Они не стоили его времени.

Оранжевый зверь склонился ближе к Гарри; зрители ахнули. Он почувствовал, как дыхание дракона согревает его лицо.

— Одно из них тебе не принадлежит, — прошептал Гарри и выпустил алого Феникса, усиленного магией, который, пролетев над самой землей, коснулся тускло окрашенного яйца.

Оно зазвенело гулко, как колокол, и дракон в отчаянии попятился. Гарри снова заставил его зазвенеть, и оранжевый узор дракона, с чешуей, шипами и гребнями на спине, наклонился, чтобы глубоко вдохнуть.

Самка зашипела, сделала выпад и, широко взмахнув крыльями, презрительно вытолкнула золотое яйцо из кладки.

Оно не походило на сияющие истинным магическим светом звезды, в которых скрывалось. Самка Гебридского дракона настороженно склонилась над своими яйцами, раскинув над ними свои невероятно широкие, будто оранжево-желтое солнце, крылья. Гарри улыбнулся ей и подошел к упавшему яйцу, видя, как под магическими заклинаниями все еще мелькают крошечные отливающие металлом искорки.

И когда Гарри поднял гладкое яйцо высоко над головой, толпа одобрительно взревела.

* * *

Гермиона не оставила Гарри выбора.

— Я иду с тобой на бал, — заявила она, лишь услышав объявление. Они присутствовали в Большом зале по плохо завуалированному приказу директора. Гермиона заметила ястребиные взгляды, брошенные на Гарри женской половиной зала, и поймала себя на том, что ухмыляется им в ответ.

Гарри махнул рукой.

— Если хочешь. Но танцевать я не обязан.

Гермиона рассмеялась.

— Ради всеобщего блага. Ты бы повалил нас на пол и отдавил мне ноги.

Гарри рассмеялся вместе с ней: он знал, что никогда не был хорош в танцах, хотя и был благодарен Гермионе за то, что она захотела пойти с ним на бал. Ему даже понравилась эта мысль.

 

— Они хотят знать, действительно ли ты слепой, — раздался мягкий голос рядом с Гарри и Гермионой, когда они выходили из класса профессора арифматики, не обращая внимания на взгляды и шепот, которые только усилились после окончания первого тура.

Они повернулись, и Гарри посмотрел на странно изломанный узор, чей мягкий розовый свет теплым тоном разливался вокруг.

— Кто ты? И почему ты босиком? — с любопытством спросила Гермиона.

Девушка вздохнула.

— Я — Луна. Боюсь, мои туфли снова пропали. Такое иногда случается в это время суток.

Гарри знал, что Гермиона хмурится, хотя и не мог этого видеть. Она всегда непроизвольно сдвигала брови, когда сталкивалась с чем-то озадачивающим. Гарри чувствовал это раз или два: кожа на ее лице двигалась, синий оттенок фиолетового света мерцал от беспокойства.

— А ты как думаешь? — внезапно спросил Гарри, заинтересовавшись этой девушкой со странным сломанным узором.

Ее розовая рука, поблескивая, очертила в воздухе полукруг.

— О, конечно, ты слеп. Это очевидно для любого, кто может видеть. Мой отец думает, что ты был одержим призраком Того-Кого-Нельзя-Называть и поэтому кажется, что ты можешь видеть...

— Это н-н-нелепо! — вмешалась Гермиона. Но Луна продолжала, не обращая внимания на то, что ее прервали.

— ...но мне кажется, что у тебя на плече сидит фея и ведет тебя. Или, может быть, призрак, которого можешь видеть только ты, или кто-то добрый и мудрый, научивший тебя магии.

Гермиона фыркнула. Гарри улыбнулся, обняв ее.

— Что ж, твоя теория ближе к правде, чем любая другая, которую я слышал до сих пор в коридорах.

Магия Луны расширилась и засветилась эмоциями, хотя он не был уверен, какими именно. Когда она заговорила, ее голос оставался спокойным и безмятежным.

— Я очень рада.

А потом ее свет начал удаляться, не сказав ни слова прощания. Гарри выслушал ворчливый комментарий Гермионы о равенкловцах и только покачал головой.

— Что-то изменилось в ее поведении. Ее свет будто перекрасился... Он уже однажды был сломан и сросся неправильно.

Гермиона промолчала.

 

Позже она рассказала ему, что узнала от другого студента о том, что Луна Лавгуд потеряла мать, когда была совсем маленькой, и обычно ее называли Полоумной Лавгуд за странные вещи, которые она говорила и делала. Это заставило Гарри задуматься о том, какая же сильная травма потребовалась, чтобы сломать узор.

И только теперь он понял, что же видел в призраках Хогвартса, но прежде не обращал внимания, отвлекаясь на их белую окраску и фиолетовые искры Хогвартской магической подписи, которая делала их живыми.

Все они, все до единого, были сломлены.

* * *

Он не ожидал, что сам по себе бал будет настолько зрелищным, но в праздничную ночь обнаружил, что так же ослеплен мириадами заклинаний, сделанных профессиональными руками, как Гермиона была ослеплена льдом и кристаллами.

Большую часть бала они провели за столом, наблюдая за кружащимися цветами и узорами, довольствуясь простым разговором друг с другом — своим собственным островком спокойствия в море людей. В середине бала Гарри взял ее за руку.

Гермиона не отстранилась.

В конце ночи, взявшись за руки, они вернулись в свою общую гостиную, и Гарри обнял ее за плечи и притянул к себе, впитывая сине-фиолетовый свет, который был так прекрасен на фоне пурпурных стен Хогвартса, идеального бархатного фона для рисунка Гермионы.

Он сказал ей об этом, впервые заговорив о том, как прекрасен был для него ее свет, как тот не раз очаровывал его взгляд, об истинной причине, по которой он начал носить черные очки.

Когда он замолчал, Гермиона прижалась губами к его щеке и ушла в свою комнату.

И Гарри почувствовал, что место поцелуя буквально пылает.

1995

Ключ ко второму заданию находился в яйце. Открыв его, Гарри услышал такой визг, что отшатнувшись, тут же поспешил захлопнуть.

Но через некоторое время он разглядел легко узнаваемый узор, увиденный им ранее во время внимательного изучения волшебных существ, обитающих вблизи шотландского замка. Чешуя и плавники, сплетенные между собой рыбьи и человеческие узоры серо-голубого оттенка определенно указывали на подводный народ.

Гермиона положила яйцо в воду и лишь после этого открыла его снова; они с Гарри склонили головы, вслушиваясь в песню.

Никто во всем мире не смог бы придумать более сложного задания, даже нарочно. Гарри не умел плавать, более того, сама мысль об этом пронизывала его страхом.

Один из членов команды должен был забрать некий предмет из деревни русалок на дне озера, затем нужно было доставить его на плавучую платформу и там передать второму члену команды, который будет отвечать за то, чтобы разместить этот предмет на более высокой заколдованной платформе, парящей высоко над водой.

Также участников ждала встреча с существами, которые бросят им вызов: как на поверхности, так и под водой.

Гермиона попыталась научить Гарри заклинанию головного пузыря, и оно далось ему довольно легко, но Гарри обнаружил, что магия заклинания ухудшила его зрение настолько, что чары оказались бесполезными. Затем они попытались найти жабросли: спрашивали о них, посылали сов, но обнаружили, что все запасы были распроданы за нескольких недель до Турнира и, согласно правилам Министерства, импортировать их было невозможно.

Наконец Гермиона топнула ногой и настояла на том, чтобы она сама участвовала в первой части испытания. Она не хотела, чтобы Гарри проиграл, особенно после его успеха с драконом и почти оскорбительной снисходительности директора, проявленной, когда Гарри не последовал его предложению сдаваться без боя.

Гермиона утверждала, что забрать камень у русалок будет проще простого.

И вот Гарри стоял на платформе и ожидал выхода из воды — со своими камнями — сначала участников Хогвартса, а затем и Дурмстранга.

Затем он наблюдал, как Невилл, торжествуя, использует быстро растущую зеленую виноградную лозу, чтобы достичь более высокой платформы, а Седрик внизу помогает ему, произнося заклинания, чтобы заставить пикирующих гиппогрифов и пикси держаться подальше от Невилла. Команда Дурмстранга отправила Крама наверх, призвав его метлу; свет летящего участника закружился с такой скоростью, что Гарри едва ли смог последовать за ним, даже если бы попытался.

Но он и не пытался. Его взгляд был прикован к воде. Он слышал, как она плещется о палубу, чувствовал ее запах в воздухе — казалось, вода захлестывала все его чувства, в то же время скрывая то, что он так хотел увидеть.

Флер металась из стороны в сторону и рыдала, утверждая, на ее сестру, должно быть, напал гриндилоу или гигантский кальмар и мешает ей вынырнуть на поверхность. Сердце Гарри сжалось в почти болезненном страхе при этой мысли. Он стоял рядом с ведьмой, чей огненный узор выдавал родство с вейлами, и вглядывался вниз, в темные глубины озера.

Сначала он увидел, как вспыхнул ее свет, сине-фиолетовый, словно электрический, и громко закричал.

Гермиона вынырнула, держа Габриэль Делакур, которую сестра сразу подхватила на руки, а Гарри крепко обнял Гермиону, зарывшись лицом в ее мокрые волосы.

Она оттолкнула его, быстро заговорив:

— Иди! На платформу! Быстрее! — и сунула камень ему в руку, но Гарри было все равно. Гермиона подтолкнула его снова, и он неохотно повернулся, глядя вверх: на деревянную платформу, на несущиеся цвета летающих существ, ожидающих, пока он попытается подняться к ним.

Он не смог бы аппарировать, даже если бы знал, как. Он не мог летать на метле, так как никогда не учился этому искусству и прекрасно знал об его опасности для слабовидящих. Гарри мог только левитировать сам себя, и ему следовало поторопиться.

Так он и сделал. Яростным импульсом зеленой магии он бросил свое тело в воздух, сжимая в руке посох. Когда существа бросились к нему, Гарри увернулся, грациозно обтекая их цвета.

Оказавшись на платформе и положив свой камень среди других, он услышал свой рейтинг, который поставил его на второе место, сравняв с командой из Дурмстранга.

Затем Гарри поторопился вернуться к Гермионе, которая к этому моменту уже неохотно пожимала руки участницам из Шарбатона.

 

Гермиона хотела, чтобы Гарри расслабился. После второго задания он не отходил от нее ни на шаг, яростно наблюдая за ней и за всем, что происходит вокруг нее. Его взгляд был яростным и темным.

Будто одержимым.

Гермиона вспомнила его лицо в тот момент, когда она только выплыла из озера, вспомнила, как побелели костяшки его пальцев, сжатые в кулак. Страх, затаившийся в его глазах.

Гарри хотел отказаться от третьего задания, хотел просто уехать, вернуться в относительную безопасность маггловского Лондона. Более того, он казался совершенно незаинтересованным в их исследованиях, даже с недавним прорывом в теории сотворения духов и тем, что это могло означать для их изучения загробной жизни.

Стоило Гермионе шевельнуться, как она тут же замечала его настороженный взгляд и руку, тянущуюся к посоху.

— Прекрати, — взорвалась она, наконец, повернувшись к Гарри, расхаживающему по комнате. — Мы никуда не поедем. Я в порядке! Я задержалась только потому, что маленькая Габриэль боялась даже пошевелиться, чтобы не столкнуться с русалками. По-видимому, они не очень любят вейл. В конце концов, я взяла ее с собой, и все. Я использовала все необходимые заклинания, чтобы избавиться от озерных существ. Я не б-беспомощная, Гарри.

Он поморщился и сел.

— Мне очень жаль. Я просто... это беспокоило меня. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.

Гермиона прижалась к нему, положив голову ему на плечо.

— Что за глупости. Со мной уже случился ты, поэтому я не жду, что моя жизнь станет скучной. Кроме того, нам нужно больше материала для следующей статьи Виолы. Перестань беспокоиться обо мне и возвращайся к работе.

Она сильно толкнула его в бок, и Гарри хмыкнул.

Затем рассмеялся, и Гермиона увидела, как напряжение понемногу начало отпускать его.

— Хорошо, мисс Джеймс. Тогда за работу.

* * *

Казалось, что на каждом шагу судьба была полна решимости помешать ему.

Альбус Дамблдор придумал возродить Турнир, чтобы представить Невилла Лонгботтома в качестве нового Избранного, героя, достойного того, чтобы за ним последовали, способного уничтожить Темного Лорда. Он думал, что Гарри Поттер не сможет стать таким героем.

Но все же Гарри был вызван в качестве участника неизвестным магом из его школы — наверняка, сподвижником Тома Риддла. И оказалось, что Гарри не только способен изучать магию, но и обладает силой, о которой говорилось в Пророчестве. В нем ясно было сказано, что Темный Лорд не будет знать об этой силе, хотя сам мальчик, казалось, решил не скрывать ее.

Теперь Дамблдор совершенно не представлял, что делать. Делать ставку на Поттера? Все его профессора утверждали, что Гарри Поттер — удивительно способный ученик, не имеющий себе равных во всей школе. Предупредить его о Пророчестве? Тогда был риск, что Гарри захочет убежать от своей судьбы, или, что еще хуже, попробует исполнить Пророчество до того, как будет к этому готов.

Ждать?

Он рисковал, что его враги могут снова что-нибудь предпринять.

И все же у него не было другого выбора.

 

В то время, когда Гарри не слушал книги, не учился у профессоров и не выслеживал духов и существ, чтобы занести их узоры в свой внутренний каталог, он практиковался в магии.

Он экспериментировал со своей силой, используя посох с сердцевиной из пера феникса, а также беспалочковую магию, пробовал как устные заклинания, так и невербальные чары.

Посох компенсировал недостаток ловкости при работе с необузданной магической силой, камни на нем едва не разрывались от усиленного света. Гарри лучше всего удавалось управлять магией стихий, превращая одно в другое, сплетая вместе огонь и воду и используя их как в качестве щитов, так и оружия, поднимая землю зазубренными шипами или бросая ее, словно стрелы, обращая воздух свирепым ветром.

Незамысловатые, простые узоры и свет имели гораздо больший потенциал в наступательных и оборонительных маневрах, нежели сложные заклинания, которые требовали определенных движений палочкой и точных формулировок. Магия в самой что ни на есть естественной чистоте, силе и яркости.

Чаще всего он предпочитал огонь, искрящиеся узоры ярко-красного и темно-оранжевого цвета: чем светлее цвет, тем горячее пламя.

Однажды, глубокой ночью, Гарри оставил Гермиону одну, чтобы выскользнуть из замка на открытую местность и там, наконец, произнести заклинание, которое так давно хотел сотворить.

Адское Пламя.

Оно расцвело так бледно, что казалось белым, словно призрак; горячая смерть, принимающая формы разнообразных животных, как магических, так и маггловских; оно казалось почти разумным, но в то же время этот огонь жаждал поглотить жизнь. Пламя становилось все более неуправляемым в своих порывах, и Гарри был вынужден отпустить его, перестав подпитывать его своей магией.

И после этой разрушающей силы он почувствовал себя ничтожным.

Всегда будет что-то, с чем он не сможет справиться за считанные мгновения, если вообще сможет.

Но Гарри действительно нравилось принимать вызовы.

 

Мнения студентов Хогвартса насчет слепого Мальчика-Который-Выжил разделились. Некоторые, увидев его способности на Турнире и то, как легко он передвигается по школе, решили, что журналисты, писавшие о нем в газетах, скорее всего, просто не поняли особенностей его зрения. Другие подумали, что, возможно, все было не настолько серьезно, как утверждалось ранее.

Некоторые считали, что Гарри Поттер — реинкарнация Мерлина, и поэтому даже слепота не могла сделать его менее впечатляющим. То, что они вскоре создали фан-клуб Гарри Поттера, члены которого обычно бродили по школе в поисках неуловимого подростка, не было ни для кого сюрпризом.

Но кое-кто наблюдал за каждым движением Гарри Поттера гораздо внимательнее: тщательно отслеживая, с кем он был близок, у каких профессоров учился, какими уникальными способностями мог обладать; и далее эта информация передавалась родственникам, которые были в этом особенно заинтересованы.

 

Третий тур был намечен на конец семестра, спустя несколько месяцев после второго. Не было никакой необходимости вовлекать Гермиону, предполагалось, что это будет своего рода полоса препятствий, наблюдаемая всеми с трибун.

Гарри, которому пришлось немного подождать, чтобы войти в лабиринт вторым, вместе с чемпионами Дурмстранга, все это казалось фарсом.

Предполагалось, что это будет некое сложное испытание, демонстрирующее силу и навыки студентов. В какой-то степени так оно и было: в Хогвартсе никто не сомневался в доблести Невилла Лонгботтома и Седрика Диггори.

Но зачем было вовлекать в это Гарри? Этот вопрос преследовал его — и Гермиону — все время. Они часто задумывались о том, кто хотел бы вернуть их в волшебный мир. Было ли это простым любопытством? В надежде запятнать его репутацию или подчеркнуть его инвалидность? Эти цели не были достигнуты, более того, теперь многие полагали, что Гарри вовсе не слеп, несмотря на очки и очевидное использование посоха в качестве трости. Он двигался слишком легко, казалось, что он видит все, что появляется на его пути, следит за движением глазами и избегает препятствий.

Конечно, они не знали, что это было лишь из-за магии, пропитывающей собой все вокруг, — школу и территории вокруг нее. Они не могли знать, что простые вещи из пластика или бетона являлись для Гарри причиной лишний раз споткнуться и растянуться на земле, что он не мог различить простые цвета портретов или украшений, не мог читать или писать чернилами на пергаменте. Они знали только то, что видели, и это было важным преимуществом для Гарри в магическом Турнире.

В лабиринте Гарри отошел от участников Дурмстранга и начал неторопливо продвигаться. Он не торопился, ему не нужны были ни Кубок, ни приз. За месяцы, проведенные в Хогвартсе, он узнал достаточно, его приезд того стоил. Теперь Гарри лишь хотел закончить Турнир и вернуться к Гермионе и своим занятиям.

Он слышал крики толпы: как одобрения, так и насмешки.

Гарри слышал, как комментатор описывал события, происходящие в лабиринте. И когда он решил простую загадку, которую загадало ему существо с большим завораживающим кошачьим рисунком, он был ужасно взволнован, узнав, что это сфинкс. Затем Гарри услышал странное замешательство зрителей.

Дурмстранг напал на Чемпионов-соперников. Это была неожиданная стратегия — предполагалось, что вызов исходит изнутри лабиринта, а не от других студентов.

Седрик Диггори из Хогвартса пал от заклинания Крама, участницы из Шармбатона предпочли отступить, Невилл Лонгботтом храбро прикрывал их побег. Затем Крам был побежден, вторая чемпионка Дурмстранга также пала от палочки гриффиндорца, стоя на месте в крайней растерянности и даже не сопротивляясь.

А в это время, незаметно для зрителей, отвлеченных развернувшимся боем, лабиринт перед Гарри расступился, разрываясь на части и перестраиваясь под невидимым руководством чьей-то палочки.

Гарри видел, как чья-то бледная магия разрывает на части зеленую растительность, он знал, что кто-то ведет его. Он мог бы свернуть в сторону, но какой был в этом смысл? Ответ на эту загадку ждал своего часа.

Кто-то хотел, чтобы он шел дальше, поэтому он шел, покачивая посохом из стороны в сторону, широко раскрыв глаза в поисках магических подсказок.

Неожиданно комментатор выкрикнул его имя, и Лонгботтом бросился к центру лабиринта.

Но Гарри уже был там. Он увидел Кубок, представлявший собой кристаллический узор пурпурного света.

На его поверхности, словно паутина, лежало другое заклинание, печать портключа. Ловушка, срабатывающая при прикосновении.

Он увидел уникальный коричневато-зеленый оттенок Невилла, мчащегося к Кубку, красная палочка в его руке искрилась ярким светом на фоне темно-зеленой живой изгороди лабиринта.

— Нет! — крикнул Гарри, шагая так быстро, как только мог, чувствуя себя медленным и бесполезным — он не привык двигаться быстро.

Невилл атаковал первым, используя чары, граничащие с темной магией Дурмстранга. Пока он в спешке широко размахивал палочкой, разбрасывая заклинания, Гарри увернулся от некоторых заклинаний и развеял другие, слегка замедляясь, чтобы поднять свой посох для защиты.

Невилл находился слишком близко, близко к магии, которая могла отправить его либо в начало лабиринта, либо куда-то еще, что гораздо хуже.

Гарри, чьи подозрения с каждой секундой только крепли, делал ставку на худшее.

Поэтому, когда он понял, что не сможет опередить Невилла, он сделал то, что должен был сделать для мальчика, кто много лет назад посмеялся над Гермионой, но потом извинился и был действительно искренен, для того, кто дал им подсказку насчет драконов, что помогло им в первом задании.

— Акцио Кубок! — выкрикнул Гарри, нацелив на него волну изумрудной магии, и ловушка подлетела к нему.

* * *

На кладбище, представлявшим собой множество фиолетовых камней и теней, его ждали отвратительно красно-коричневые оттенки крысиного анимага. Гарри был связан до того, как смог начать сражаться, его посох упал на землю и лежал где-то у ног.

Дезориентация заставила Гарри остановиться; цвета портключа все еще кружились в голове. Затем он увидел другой рисунок, приближающийся к коричневой тени крысы, — узор гигантской свернувшийся змеи у ног того, кто, должно быть, был Питером Петтигрю. Рядом стоял кто-то еще.

Его узор был красным, как густая кровь, самого глубокого оттенка, который Гарри когда-либо видел, и узор, точно как на руках у профессора Северуса Снейпа и Аластора Муди. Если темная магия оставляла подобные следы, то существо, стоявшее перед ним, было пропитано ей полностью.

Его узор был изломан, это был просто осколок, говоривший высоким гнусавым голосом и называвший себя хозяином Хвоста.

Внезапно все встало на свои места, последние части головоломки сложились, и перед Гарри предстала ясная картина.

Лорд Волдеморт все это время следил за Турниром, а вовсе не был мертв, как ему внушили. Лорд Волдеморт ждал, этот сломанный остаток образа волшебника выжидал, чтобы поймать его. Желая, чтобы Гарри оказался в его власти.

Похоже, ему следовало бы извиниться перед директором, ведь тот собирался извлечь большую выгоду из того, что Гарри недооценили враги.

Гарри не стал ждать, когда увидел, как в руке Петтигрю блеснул металл. Он воззвал к свету в посохе у своих ног, словно пел песню Феникса в своем сердце. Гарри почувствовал, как оковы рвутся, рвутся и падают, и сам он упал на алый огонь и зеленое дерево, которые сделали его намного сильнее.

Петтигрю, похожий на крысу, отполз в сторону, громко окликнув хозяина. Гарри не обращал на него внимания, не зная, настолько ли слаб Лорд Волдеморт, действительно ли он сломлен.

Он бросил в Темного Лорда зеленые веревки заклятия Инкарцеро, почувствовав, что воздает ему по заслугам, и в то же время ощутил облегчение, когда кровавый узор был окутан изумрудным светом.

— Гарри Поттер!

Волдеморт взревел, в его руке пульсировала палочка знакомого оттенка Феникса, словно сестра посоха, который держал сам Гарри. Но маг не наложил заклинания, его магия, очевидно, была настолько же изломанной, как и его узор.

Гарри увидел, как крыса начала меняться: уменьшилась в размерах, коричневый цвет стал более глубоким, а меховой рисунок — отчетливее человеческого.

Возможно, он думал, что сможет спрятаться в траве и сбежать, но Гарри видел Петтигрю ясно, как коричневое пятно среди моря зеленых растений и фиолетовых камней.

— Петрификус тоталус — прокричал Гарри и с радостью увидел, как узор застыл на месте.

— Убей его! — бушевал Волдеморт, борясь и шипя, и из травы молниеносно появилась большая змея: коричнево-красная чешуя с желтым оттенком яда. "Возможно, магическая порода удава", — рассеянно подумал Гарри и поднял свой посох, творя невербальный щит.

Коричнево-красный огонек дернулся и заскользил прочь, шипя словами.

— Он видит меня, хозяин!

На секунду Гарри замер в шоке: существовала ли порода волшебной змеи, которая могла говорить? Но затем змея попыталась напасть снова, ударившись о щит с громким стуком, сердитое шипение вырвалось из ее пасти, так похожее на произнесенные проклятия.

— Петрификус тоталус, — пробормотал Гарри и был удивлен, когда свет змеи оттолкнул зеленое связующее заклинание, почти не дрогнув. Он быстро поднял свой щит, невербально наводя чары, глядя на большую змею, шипящую проклятия, бешено кружа вокруг него.

— Инкарцеро! — попробовал он еще раз, и змея снова выпустила световой щит. Возможно, природная сопротивляемость, или же у этой твари было несколько слоев защитных чар.

Время импровизировать.

Гарри опустил щит и волной силы и воли превратил бледный воздух в яркие блестящие отсветы металла, быстро соединив их вокруг извивающейся змеи, которая ударилась о только что созданные прутья решетки.

И когда клетка сомкнулась вокруг нее, удерживая ее неподвижно, Гарри понял, что, должно быть, ошибся, потому что коричневый узор змеи отличался от красного узора, который, казалось, был выгравирован над ней — очень знакомый, человеческий, красный узор.

В отличие от меньшего пятна на том, что, как он теперь догадывался, было руками Пожирателей Смерти, все существо змеи было покрыто темной пленкой, переходящих друг на друга человеческих и змеиных, красных и коричневых пятен, двух душ в одном теле, в отличие от всего, что он когда-либо видел раньше.

То, о чем он даже не подозревал, было возможно.

И человеческая душа, скорчившаяся на коричневом свету, была так же изломана и разбита, как и кровавое чудовище, которое в гневе билось под его чарами.

Долгое время Гарри стоял неподвижно, потрясенный, на кладбище, окруженный врагами, которых он победил, возможно, благодаря чистой удаче, или, возможно, только их собственной некомпетентности, и обдумывал еще одну возникшую загадку.

Два осколка одной души, каждый из которых управляет отдельным телом. Возможно, он действительно убил Волдеморта, когда еще был ребенком и получил свой шрам. Возможно, то, что он видел перед собой, было всего лишь остатками волшебника, который не умер должным образом или не стал духом, как это обычно случалось со сломанными узорами. Возможно, образ Волдеморта был привязан к миру — благодаря осколкам, находившимся перед ним.

Какая захватывающая мысль.

Перед ним открылось целое царство новых вопросов и возможностей, но у него действительно не было времени думать о них.

Змея снова забилась, и, к своему удивлению, он увидел, как металлический узор, в котором она сидела, треснул и начал ломаться под ее силой. Он сурово нахмурился, когда тварь освободилась, ее коричнево-красный свет злобно уставился на него.

Что ж, он честно пытался взять образец живым.

— Убить! — зашипела змея, собираясь прыгнуть, и Гарри сильно ударил посохом о землю; его зеленая магия соединилась с песней алого Феникса и превратилось в гораздо более мощное и смертоносное заклинание.

— Конфринго!

В отличие от простейших связывающих заклинаний, это заклинание выполнило свое предназначение. Коричневый свет змеи разлетелся на куски, пульсация ее жизни начала замедляться, превращаясь в смерть, когда останки упали на землю.

И красный осколок разбитой души, который покрывал змею, вырвался и начал умирать с ужасным воем, исчезая, как исчезали все человеческие души, когда тело, в котором они жили, гибло.

Гарри на мгновение задержался, наблюдая за неподвижными частями коричневой змеи, Волдеморт тихо стоял позади него.

Поттер задавался вопросом: осознает ли одна часть души, когда умирает другая, чувствуют ли они потерю? Затем, с гримасой, он потянулся к портключу на кубке — его паутина была все еще словно живая и функционировала. Гарри левитировал Темного Лорда и Петтигрю достаточно близко к себе, чтобы коснуться их, хотя его кожа покрылась мурашками от того, что их огни были так близко к его собственному.

— За это я вырву твое сердце, Поттер. Я уничтожу тебя и все, что тебе дорого.

Волдеморт зашипел внезапно высоким, жалобным голосом; маленький, размером почти с ребенка алый свет, мерцающий от ярости.

Гарри не ответил. Он не знал, что сказать.

Он обхватил Кубок рукой и позволил ему унести их всех.

Трудно было описать шок, в котором находились окружающие, когда Гарри Поттер появился на поле, с давно разыскиваемым преступником и чем-то еще в придачу.

Мир превратился в ад. Репортеры дико щелкали фотоаппаратами, пытаясь заполучить выгодный кадр; авроры роились, словно пчелы вокруг улья. Министр кричал, призывая к порядку, директор Хогвартса бросился к клетке с визжащим закутанным чудовищем, пытающимся вселиться в другое тело.

Ужасное имя Лорда Волдеморта было произнесено вслух — в резко наступившей тишине директор Хогвартса повернулся к свертку, и тот ответил шипением, которое услышало слишком много волшебников и ведьм.

— Ты не можешь убить меня, Альбус Дамблдор! Я никогда не умру!

Никто не смотрел на Гарри Поттера, кроме единственной волшебницы, которая стояла со слезами облегчения на глазах, увидев его невредимым, и только она видела, как профессор Грюм потянулся, чтобы увести его от возможной опасности.

Гермиона была единственной, кто понял, что происходит, когда Гарри убрал черные очки с лица и поднял взгляд, чтобы найти ее среди толпы. Его пронзительные зеленые глаза встретились с ее, и она увидела в них тревожное предупреждение.

Гермиона вскочила на ноги.

— Ложись!

Ее крик пронесся над толпой — единственные слова предупреждения, которые она могла придумать в тот момент, слова, не раз слышимые ее в маггловских фильмах.

Толпа, уже на грани срыва, вздрогнула и попятилась от ее слов, но громкий взрыв позади заставил их упасть на землю, когда Аластор Грюм направил свою палочку на Гарри Поттера и попытался убить его.

Гарри наблюдал за Волдемортом, когда рука, державшая его за локоть, напряглась; он посмотрел вниз и увидел кроваво-красный отпечаток на предплечье Муди.

— Пойдем со мной, мальчик. Здесь небезопасно, — пробормотал грубый голос.

Гарри знал, что это не так, он никогда не пойдет с врагом туда, где он хочет его поймать, независимо от того, угрожают ему или принуждают. Единственным преимуществом было нанести неожиданный удар, на своих условиях.

А Аластор Грюм был опытным и беспощадным волшебником. Если бы этот человек хотел причинить ему вред, Гарри понадобились бы все его преимущества.

— Спасибо, мне и здесь хорошо, — сухо ответил Гарри, но хватка мужчины не дрогнула. Гарри почувствовал, как профессор Грюм наклонился ближе, его свет горел ярко-серым, превращаясь в черный.

— Я настаиваю.

Гарри закрыл глаза, затем кивнул и сделал шаг назад, потянувшись, чтобы снять очки и позволить им упасть на землю у его ног. Он поднял голову, чтобы посмотреть на трибуны, отыскивая сине-фиолетовый отблеск, любимый узор, убеждая себя, что она была далеко, что бы сейчас не произошло.

Он услышал, как Гермиона что-то крикнула, и в тот же миг резко повернулся, выставив посох между собой и профессором, одновременно вырвавшись из его хватки.

Гарри услышал, как Грюм выругался злобным голосом, увидел яркий зелено-оранжевый отблеск палочки с сердечной жилой дракона.

Гарри быстро поднял золотой свет щита Протего, как только серая магия профессора устремилась к нему с темно-красным пятном темной магии.

Он слышал взрывы, но хуже всего было то, что он видел, как вокруг него замелькали узоры, а затем исчезли, когда проклятие было отброшено в сторону, чтобы ударить по ближайшим стойкам, деревянные искры взлетели в воздух, люди кричали, узоры смешались в беспорядке, который он не мог различить.

Он мог лишь защищаться, отступая шаг за шагом, вливая все больше и больше своих сил в щит — темная магия съедала золотой свет, как азотная кислота — плоть.

Он слышал приказы, команды, попытки сплотиться позади него. Он знал — где-то в глубине души, — что битва бушевала и на других трибунах. Но у него не было времени беспокоиться о Гермионе.

Его щит разлетелся вдребезги, и Грюм рассмеялся.

Тогда Гарри понял, что нет смысла пытаться защитить только себя, когда люди вокруг него умирают.

Поэтому он воззвал к свету внутри Земли, к темно-пурпурным тонам камня и скал, некоторые из которых имели узор самого замка.

И с отчаянным поворотом его собственного изумрудного света он отбросил свой посох от себя и превратил фиолетовый свет в новый, но почему-то знакомый узор, смертоносный, большой и мощный.

И он послал его в атаку.

 

Позже, когда обломки были разобраны и все показания взяты, все смогли прийти к согласию по одному основательному вопросу.

Дракон удивил их всех.

Толпа Пожирателей Смерти, ожидая услышать зов своего господина или, еще лучше, увидеть его триумфальное возвращение, восприняла нападение на Мальчика-Который-Выжил как последний сигнал, чтобы атаковать. Увидев своего хозяина в виде хрупкого существо в клетке Дамблдора, они замерли от шока, но взрыв части трибун и смерть нескольких охранявших Министерство авроров снова придали им мужества.

Альбус Дамблдор, столкнувшись одновременно с нападением множества неизвестных магов, захватом Темного Лорда и его слуги и нападением на Гарри Поттера, должен был сделать ужасный выбор: спасти окружающих или продолжить обезвреживать самого темного волшебника, который поднялся к власти со времен Гриндевальда.

Он решил удержать Того-Кого-Нельзя-Называть — чаша весов в его голове склонилась туда, где можно было достичь величайшего блага.

Оставшимся аврорам пришлось сражаться с Пожирателями Смерти, Темная Метка поднималась над их головами, но отличить друга от врага было трудно, и потери как убегающих невинных, так и сражающихся, были велики.

Не осталось никого, кто мог бы помочь Мальчику-Который-Выжил, но тот в этом и не нуждался.

Гермиона, протиснувшись между бегущими студентами и прессой, успела добраться только до края битвы между своим лучшим другом и профессором защиты, когда чья-то рука схватила ее и потянула назад.

Прежде, чем она успела произнести заклинание, черноволосый профессор зелий хрипло прошептал ей на ухо, попутно ставя щит, чтобы отвратить особенно неприятное проклятие.

— Глупая девчонка! Вы будете только мешать! Ему не нужно отвлекаться!

Она повернулась, чтобы поспорить с ним, — Гарри должен был почти ослепнуть от количества света заклинаний, брошенных в воздух!

Он не справится!

Он не был богом, он был просто Гарри. Он не мог в одиночку справиться с Пожирателем Смерти.

И когда она обернулась, ее страхи оправдались: она увидела, что щит Гарри упал, и услышала смех Грюма.

Северус Снейп тихо выругался, отталкивая ее в сторону, чтобы сделать шаг вперед.

Затем земля задрожала под их ногами, и Гермиона упала на колени с резким вздохом, крики ужаса вокруг них возобновились.

Потому что между противоборствующими волшебниками из земли появились когти, острые, словно металлические скалы, шипы, хребты, каменная чешуя и большая изогнутая шея.

Это произошло быстро — достаточно было лишь моргнуть глазом, чтобы Гарри сменил узор одного объекта, превратив его в другой. Гермиона видела это раньше, в гораздо меньшем масштабе.

Позже она бы подумала, что для трансформации чего-то большого потребуется больше времени. Но, как оказалось, это заняло лишь больше места, и это заставило мир дрожать.

Земля превратилась в пустую проваливающуюся яму; трибуны начали падать, ведьмы и волшебники заметались, разбегались в беспорядке в разных направлениях.

Все бежали прочь от каменного дракона, бросившегося на Грюма, пытаясь убить его, его длинный хвост хлестал позади него с диким треском камня о камень.

Гермиона пискнула, и профессор Снейп поднял ее с земли и оттолкнул.

— Беги!

Для Гарри созданное им существо сияло фиолетовым светом камня, лишь в некоторых местах наблюдалась вкрапленная в узор чернота Гебридского дракона.

Профессор Грюм почти не сопротивлялся; лишь позже Гарри узнал, что существовало немного заклинаний, которые могли разбить на части такое количество твердого камня, которое он послал в волшебника. Грюм потратил слишком много времени и сил, чтобы блокировать первые несколько попыток неуклюжего зверя схватить его челюстями, прежде чем убежать.

Без возможности аппарировать у Грюма остался лишь один путь к спасению: бежать туда, где заканчивался антиаппарационный барьер.

Дракон не мог летать и не был очень быстрым. Во всяком случае, это было крайне неловкое создание. Но у него было несколько преимуществ — удивление, которое он вызвал, и ужасный вид, который многих испугал.

Гарри увидел, как серый свет Грюма исчез, и просто стоял, ослабевший и дрожащий от усилий, которые потребовались, чтобы трансфигурировать камень, тяжело опираясь на посох. Удушливый запах дыма и горящей плоти окутал его, воздух был тяжелым от магического огня и разрушений. Сколько человек погибло? Сколько огней погасло в мире за те мгновения, что длилась дуэль?

— Мерлинов мальчишка, — услышал он шепот и повернулся, чтобы увидеть рисунок профессора Снейпа.

Гарри напрягся — на профессоре тоже была кровавая отметина.

— Успокойся, Гарри. Он один из нас, — сказал бледно-голубой свет директора Дамблдора, но Гарри не мог расслабиться.

— И Грюм тоже, — огрызнулся он и увидел синию пульсацию, выдававшую волнение.

— Это не был мой дорогой друг Аластор. Если я не ошибаюсь, это был Бартемиус Крауч-младший, которого некоторое время считали мертвым.

Мир закружился; его глаза горели, горели, горели. Гарри застонал от этого ощущения и услышал отдаленное рычание, шипящие слова достигли его ушей.

— Это еще не конец, старик!

Дамблдор только вздохнул в ответ.

— Боюсь, что нет.

С появлением дракона и исчезновением Крауча противостояние закончилось. Те, кто не спасся, были окружены аврорами.

Но в конце концов, трое студентов так и не вернулись в замок и почти три дюжины были ранены. Из зрителей погибли двое, а раненых было впятеро больше.

А министерство потеряло одиннадцать авроров, половина из которых были совсем еще новичками.

Это был удар, которого волшебный мир не видел со времен войны с Темным Лордом, но единственное, что позволило опубликовать эту новость на второй странице специального издания "Ежедневного пророка", была извращенная версия событий под заголовком.

Мальчик-Который-Выжил Захватывает Того-Кого-Нельзя-Называть!

На заднем плане, с изящным посохом в руке, стоял Гарри Поттер, его лицо было впервые полностью открыто на колдографиях: шрамы, пересекающие лицо тонкими белыми линиями, глаза открыты и в яростной концентрации сосредоточены на монстре у его ног.

И когда его слепота была, наконец, упомянута, это было сделано таким благоговейным тоном, будто описывалось ужасное увечье, которое было преодолено с поразительным мастерством.

Гарри никогда не относил себя к людям, прячущимся от мира при первой же трудности, и всегда стойко переносил любые жизненные испытания; так было до последних событий, которые пресса окрестила "Трагедией Турнира". Ощущать давление со стороны ожидающей от него подвигов общественности, чувствовать на себе благоговейные взгляды учеников — все это оказалось просто невыносимым для Гарри.

Первый день он провел в своей комнате в Хогвартсе, стараясь прийти в себя под успокаивающий свет и слова Гермионы, оправляясь от магического перенапряжения, вызванного преображением огромного количества камня, и от головной боли, которая мучила Гарри с тех пор, как он услышал последние слова лорда Волдеморта, переданного директором под стражу министерства.

Своими размышлениями о том, что он увидел на кладбище: о змее и ее части расколотой души, о самой структуре души и возможных последствиях ее раскола, Гарри поделился лишь с Гермионой, которая тщательно записала полученную информацию рядом с его предыдущими заметками.

На второй день благодаря визиту Дамблдора они узнали последние новости, но рассказ директора был омрачен неутешительными планами министерства.

Аластора Грюма держал в плену Крауч-младший, выдергивающий волосы у отставного аврора, чтобы готовить Оборотное зелье, копирующее на короткое время генетический образец другого человека. Во время дуэли с Гарри действие зелья закончилось, и все увидели его истинное лицо, а самого Аластора нашли запертым в находившемся под чарами расширения пространства сундуке.

Гарри сделал мысленную пометку: изучить расширяющие пространство чары и проработать концепцию чего-то большего внутри малого. Внутренние расширения? Миры внутри миров? Червоточины?

Тем временем допрос Волдеморта оказался бесполезным: существо изрыгало ответы лишь сердитым шипением на парселтанге, коим не владел никто, кроме змей, которыми он любил окружать себя. Но под действием веритасерума Петтигрю рассказал, что Крауч участвовал в заговоре с целью вернуть Темному Лорду нормальное человеческое тело, поскольку душе волшебника каким-то образом удалось выжить, в то время как его первоначальное тело было уничтожено в ночь смерти родителей Гарри.

"Расколотая душа, — подумал Гарри, — такая же, как и внутри змеи".

Все, что он узнал до сих пор, привело его к выводу, что сломанные узоры становятся призраками, если они умирают в месте, обладающим достаточной магией, чтобы подпитывать их бестелесное существование. И хотя некоторые духи были способны завладеть телом живого существа, ни один из них не подходил под описание того, чем являлись два осколка Волдеморта.

Но у Гарри не было возможности изучить этот феномен подробнее — министерство сделало свое заявление в утренней газете.

Ждать было нечего: Визенгамот собрался на экстренное заседание, суд над Петтигрю и Волдемортом уже состоялся, хотя Дамблдор намекнул, что никто не пожелал представлять их интересы.

Возможные подозреваемые, носившие проявившуюся Темную Метку, уже были допрошены, так же на следующий день после Турнира были введены новые правила, обязывающие показывать левые предплечья. Аресты еще не производились, но несколько десятков сотрудников министерства исчезли, так и не появившись на работе. Авроры трудились день и ночь, выслеживая их для допроса.

Министр заявил, что больше не потерпит террористов в своей стране. И чтобы показать это, он и его министерство были готовы сделать все необходимое, чтобы найти и наказать тех, кто стремился свергнуть правительство. Питер Петтигрю и Волдеморт, так же известный как Том Риддл, были приговорены к поцелую дементора и должны быть показательно казнены в самом Атриуме министерства, в присутствии тех, кто хотел бы видеть печально известного Темного Лорда поверженным и лежащим у их ног, словно поганый пес.

 

Гермиона заметила, что Дамблдор выглядел очень мрачно, рассказывая им последние новости, Гарри не мог понять, почему. Ему казалось триумфальным наконец-то уничтожить то, что осталось от Волдеморта, раз и навсегда. Да и Сириус Блэк после слов Петтигрю был полностью оправдан, хотя и посмертно. Темные силы были повержены, кроме Крауча и сбежавших Пожирателей Смерти. Но Гарри не был уверен, что без Волдеморта — в качестве номинального предводителя — они могли бы набрать достаточно сил, чтобы бросить вызов министерству.

Но с другой стороны, погибли ученики, которых Гарри даже не знал. Победа досталась ему дорогой ценой.

Гермиона могла быть одной из этих студенток.

Этого Гарри тоже не забудет.

* * *

Дементоры вызывали у Гарри тошноту. Их высокие формы издалека казались коричневыми, но подойдя ближе, он смог заметить сотни оттенков и узоров, смешавшихся воедино, образуя грязно-коричневый цвет, желтый и оранжевый, синий и зеленый, фиолетовый — уродливый калейдоскоп душ.

Он прочитал о них, как только узнал, что именно они будут использованы для казни Волдеморта и Петтигрю.

Гермиона крепко сжала его руку, она не хотела при этом присутствовать. Атриум министерства был переполнен людьми: авроры, репортеры, члены Визенгамота — всеми ими владели гнев и любопытство.

За убийство двенадцати магглов и участие в заговоре с целью воскресить Тома Риддла, Питер Петтигрю был приговорен к поцелую дементора публично.

Суд над Волдемортом не был публичным, но никого не удивило, что приговор был тем же самым. Преступлений Темного Лорда было не счесть, и сам процесс состоялся в основном лишь для вида, чтобы министерство могло восстановить свой авторитет после прошлого фиаско с Блэком.

У Гарри не было особого выбора в посещении этого показательного спектакля. Теперь о нем писали все газеты, как о слепом мальчике, победившем темного волшебника; рассказы о его впечатляющей невербальной магии, использованной на Турнире, распространялись повсюду и только приукрашивались день ото дня.

"Трансфигурация дракона — это было слегка чересчур", — признался он впоследствии Гермионе. Но это было первое, что пришло ему в голову, и, даже если особого проку от дракона не было, его появление стало, как минимум, эффектной концовкой битвы.

Дементоры склонились ближе к помятому узору Петтигрю, лежавшему на полу.

Он находился на возвышении — вместе с министром, Дамблдором и несколькими аврорами. Сам Гарри стоял рядом с Гермионой и остальными аврорами, охраняющими территорию у лестницы.

Они находились слишком близко к этим существам.

Министр закончил нараспев перечислять преступления Питера Петтигрю, однако Гарри его почти не слушал. Вместо этого он наблюдал за дементором, который склонился над волшебником и начал забирать его свет.

Гермиона ахнула и задрожала, кажется, позже Гарри все-таки придется спросить, что именно настолько пугающего предстало перед ее глазами.

Потому что то, что увидел он, было просто ужасным.

Когда все закончилось, Гарри увидел пустой человеческий узор, белый свет: тусклый, но живой. Сердце все еще билось, кровь бежала по венам.

Но то, что осталось от Петтигрю, больше не было человеком.

Если бы существовала загробная жизнь, душа Петтигрю никогда бы туда не попала, Гарри видел, как она просачивается и переваривается в магии дементора, и ему с трудом удалось сдержать тошноту.

Каким бы изломанным ни был узор, казалось, дементор все еще продолжает его уничтожать.

Они покинули министерство сразу после того, как то, что осталось от Волдеморта, также было скормлено дементору. По пути их окружили толпы журналистов, задавая вопросы, делая фотографии. Авроры расчищали им путь, создавая узкий проход до самой точки аппарации.

Там их уже ожидал директор, с царственно восседающим на его плече фениксом, чей рисунок был Гарри определенно знаком.

Это был Фоукс, чье перо находилось в его посохе, а также и в палочке, которую представитель министерства только что разломил на две части перед всем миром, прежде чем бросить в погребальный костер.

Феникс издал короткую трель, и, несмотря на все происходящее, Гарри немного приободрился, его поникшие плечи распрямились.

Директор взял Гарри и Гермиону за руки, и Феникс переместил всех обратно в Хогвартс.

 

После того, как Турнир закончился и его последствия были улажены, у Гарри больше не было причин оставаться в Хогвартсе.

Экзамены были отменены, и накануне всех учеников отправили домой. Замок опустел, но несмотря на это, был полон света и магии.

Гарри было грустно расставаться с ним.

Однако Гермионе не терпелось вернуться домой. Со временем в письмах ее родителей, присланных совами, читалось все больше беспокойства. Дурсли также передавали записки для Гарри, в которых намекали, что им будет гораздо спокойнее, если он вернется домой как можно скорее.

Обе семьи были проинформированы об ужасном исходе Турнира и одинаково переживали за своих детей.

Поэтому, как только Гермиона закончила собирать свои вещи — бесчисленные записные книжки, бережно хранившиеся в расширенной и при этом невесомой сумочке, они спустились вниз к портключу.

* * *

У Альбуса Дамблдора была проблема, и решить ее было непросто.

К сожалению, то, что Том Риддл был казнен накануне, вовсе не означало, что с темным волшебником было покончено.

Он подозревал, что колдун обрел некую форму бессмертия, и это подтвердилось четыре года назад, когда частица души Волдеморта овладела одним из профессоров, и вдвойне подтвердилось, когда другая часть его души попыталась захватить школу с помощью василиска.

Два осколка одной души, оба уничтожены, но директор очень боялся, что это еще не конец.

Был только один человек, который мог точно знать, сколько раз Волдеморт раскалывал свою душу, используя одну из самых темных форм магии.

И Дамблдору пришлось убедить этого труса рассказать правду.

Если бы не погибшие ученики, ответственность за которых лежала на нем мертвым грузом, он мог бы быть с ним более мягким.

Если бы не две части души, с которыми было уже точно покончено, он мог бы быть более дипломатичным.

— Я уверен, ты все знаешь, Гораций. Даже если скрываешь это от себя самого.

И в тот момент, когда бывший профессор зельеварения заикался, рыдал и умолял, Альбус Дамблдор делал то, что должно было быть сделано ради сохранения множества жизней и, возможно, самой магической Британии.

И когда он смог пробиться сквозь ментальные щиты бывшего профессора и увидеть истинное воспоминание о том, что же случилось однажды ночью много несколько назад, у директора наконец появился ответ на вопрос, так долго крутившийся в его голове.

Семь. Семь раз — магическое число. Цель Волдеморта, если он смог ее достичь.

Семь.

Это означало, что нужно найти и уничтожить еще пять осколков его души.

* * *

Крауч помнил последние приказы своего хозяина, отданные во тьме той ночи, когда он впервые воссоединился с Темным Лордом.

Если все будет потеряно, если им помешают, если случится невозможное и их враги снова поразят их...

Существует еще два пути продолжения праведной борьбы.

Первый предмет должен был находиться в поместье Малфоев, на попечении Люциуса Малфоя. Но Лорд Малфой и его драгоценное поместье находились под охраной авроров — Люциус подозревался в пособничестве Пожирателям Смерти, а поместье находилось под особым контролем из-за множества темных артефактов, найденных во время внезапных обысков после Турнира.

Оставался лишь дом Гонтов и множество защитных заклинаний, охраняющих предмет, который ему предстояло найти.

Краучу потребовалась неделя и уйма неудавшихся попыток, чтобы, наконец, добраться до кольца — маленького золотого предмета с простой треугольной вставкой из черного камня.

Но как только он получил его, то снова услышал голос своего повелителя — внутри своей головы, а не вне ее, и голос прошептал ему, что еще предстоит совершить.

* * *

Пальцы ног Гарри были в синяках от столкновения с бетонной лестницей, ведущей в Лондонскую школу. Его локоть саднил после удара о дверь, ноги болели от того, что он наткнулся на стол, сделанный из материала, напоминающего какую-то смесь пластика и ДСП.

Этого было достаточно, чтобы заставить его прибегнуть к мягким амортизирующим чарам на своей одежде в целях безопасности.

Проведя столько времени в окружении фиолетовых камней Хогвартса, Гарри забыл, каким темным был для него мир магглов. И тем более он забыл, насколько магия выходит за пределы всех законов природы и науки, которые он изучал в детстве.

В Хогвартсе мир состоял из удивительного света и тайн, новых открытий за каждым поворотом, множеством книг, которые он жаждал прослушать, и профессоров, с которыми хотел заниматься.

Но в суровой реальности маггловского мира Гарри мог видеть отчетливее, чем когда-либо, что сравнение этих миров действительно не имело смысла.

Магия следовала магическим законам, по крайней мере, большую часть времени. Наука следовала научным законам, во всяком случае, до тех пор, пока они не были опровергнуты. Оба набора законов были открыты как мужчинами, так и женщинами, как магическими существами, так и мирскими, в результате столетий экспериментов и напряженных мыслительных процессов.

Но, взятые вместе, в одно и то же время, оба безбожно противоречили друг другу.

Даже такие простые вещи, как основные принципы трансфигурации, казалось, не соотносились с физическими законами. Перед поступлением в Хогвартс Гарри много времени проводил с Гермионой, сосредоточившись на трансфигурации, на том, как это делается и почему, куда могут уходить избыточная энергия и сила, когда что-то большее превращается во что-то меньшее, и откуда может прийти лишнее, когда мышь превращается в чашку.

Его желание узнать, почему магия работает, по иронии судьбы, исчезло в Хогвартсе. Но теперь, столкнувшись с собственными ограничениями, оно вернулось.

Но для того, чтобы сосредоточиться на подобных исследованиях, он должен был официально закончить среднюю школу в Лондоне и найти на все время.

Его куратор был в восторге от того, что Гарри двигался дальше, даже несмотря на то, что его не переставало занимать время, которое Гарри провел в Хогвартсе, и чем же он там занимался.

— Много учился, — только и смог сказать Гарри. Уезжая, он не мог предложить что-то помимо стандартной версии, предложенной министерством, — что его приняли в "престижную школу-интернат в Шотландии".

— У них чудесная библиотека.

Он будет скучать по ней больше всего, конечно, после возможности видеть лучше.

Еще несколько минут вежливой беседы, и Гарри в последний раз прошел по коридорам маггловской школы.

Гермиона вернулась в обычную школу, усердно взявшись за учебу, желая забыть все, что произошло в Хогвартсе.

Первое время было странно не видеть Гарри в школе, не коротать с ним время за обедом в кафетерии. Еще более странным было не встречаться с ним в библиотеке, проводя за занятиями всю вторую половину дня или слушая его разглагольствования на ту или иную тему.

Но после школы Гарри обычно уже ждал ее.

Черноволосый подросток был сосредоточен на том, чтобы найти способ объединить науку и магию. Гермиона не понимала, почему он так на этом зациклен — ни один из миров не мог по-настоящему понять другой, если у обоих не имелось полной картины.

День, когда волшебники изучат маггловскую науку, будет днем, когда магглы узнают о существовании волшебного мира.

Другими словами, никогда.

— Никогда не говори никогда, — мягко ответил Гарри. — Я думаю, что магия — это наука о свойствах, которая отсутствует в умах людей, хаотический элемент, который изменяет базовые факты, переписывает уравнение снова и снова. Из моих исследований я бы сказал, что за последние пятьдесят лет магглы приблизились к открытию магии самостоятельно. Интересно, что бы тогда сделали волшебники?

— Наложили бы Обливиэйт на ученых, которые ее открыли? — пробормотала Гермиона, думая о прошлых "несчастных случаях" и реакции министерства, а затем и о том, как сильно изменились технологии. Может ли Обливиэйт вообще работать в таких больших масштабах?

Гарри рассмеялся и вернулся к своим экспериментам.

* * *

В конце лета Виола Джеймс опубликовала свои исследования в спорных статьях об основных правилах трансфигурации, бросая вызов способности преображать вещи постоянно любым способом. Она заявляла, что крыса всегда остается крысой, поэтому превращение ее в чашку может быть лишь временным. Она утверждала, что воздух — это всегда воздух, вот почему добавление его к крысе, когда она трансфигурируется в стул, продлится от семи до десяти часов, в зависимости от количества магии, потраченной на трансформацию.

Она утверждала, что магия является источником топлива в подобных преображениях, и что магия, сжигаясь, дает возможность изменить основной узор одной вещи, создав подобие другой, но все же оставляет следы первоначального узора, даже когда внешние физические аспекты были полностью согласны с тем, что действие было совершенным. Даже после применения волшебства крыса все еще оставалась крысой, даже когда она была чашей, с мыслями и побуждениями, но без возможности действовать, застряв в узоре чашки. Что чашка, превращенная в крысу, только следует инстинктам крысиного образца, но имеет не больше интеллекта, чем чашка.

Она утверждала, что именно поэтому анимагическая трансформация возможна: у человека все еще остается человеческий узор, даже когда физически он копирует кошачий до мельчайших деталей. Утверждала, что этот узор будет со временем оставлять отпечаток животного на человеческом образе, даже когда он находится в своем человеческом облике. Виола подводила к выводу, что если человек проводит много времени в ином образе, будь то животное или неодушевленный объект, то этот образ так же может просачиваться в его первоначальный человеческий облик, придавая человеческим характеристикам чужеродные черты.

Вот почему опытная ведьма могла превратиться в стол и все еще осознавать окружающий мир, а затем трансформировать себя обратно усилием воли, на что настоящий стол никогда не был способен, поскольку у него не было мозга. Вот почему анимаг или человек, превращенный в животное, мог преодолеть животные инстинкты и быть способным к сложному мыслительному процессу, недоступному мозгу животных, даже при использовании их навыков.

Она добавила о существовании разумных духов и полтергейстов; о том, что все они были остатками человеческих или магических узоров, которые пережили смерть первоначального тела, подпитываемые магией мест, где они обитают.

"Души, — утверждала Виола Джеймс, — это только узоры, уникальные для каждого живого существа, человека, животного и растения. Узоры, которые существуют вне физического тела, поэтому изменение физического состояния не изменяет базовые узоры передач мыслей и чувств. Именно поэтому изменение физического всегда было временным. Вот почему пища любого рода не преображалась хорошо или вообще не трансфигурируется, но может быть легко продублирована".

Это объясняло, почему закон элементарной трансфигурации Гампа работал, но все же имел исключения.

Наконец, Виола Джеймс пришла к выводу, что ни одна из ее гипотез не может быть по-настоящему доказана, если у человека нет способности видеть или иным образом обнаруживать подобные узоры.

В ответ на этот документ Совет по трансфигурации и Совет по изучению трансмиграции настояли на личной встрече с Виолой Джеймс, чтобы поздравить ее с превосходными исследованиями и безупречными экспериментами.

И, как и прежде, их снова ожидал отказ.

* * *

Гарри откинулся на спинку стула Гермионы, глядя на Хисса, лежавшего на кровати его подруги.

Его подруга. Хотя Гермиона держала его за руку, обнимала, целовала, называть ее просто "подругой" Гарри не хотелось. Это казалось слишком по-детски, слишком временным, слишком банальным.

Этого просто было недостаточно.

Конечно, она была девушкой и его другом. Технически это было правильно. Он предположил, что посторонний человек даже сказал бы, что они встречались, так как они часто бывали вместе — и во время своих исследований, и в свободное время. Они были лучшими друзьями, которые действительно нравились друг другу. Которые были больше, чем друзьями.

Он попытался взглянуть на проблему с научной точки зрения. Его сердце иногда билось учащенно, когда она была рядом, или его ладони потели, во рту пересыхало: все признаки повышения уровня адреналина в крови. Он наслаждался ее присутствием больше, чем присутствием любого другого человека, его буквально приводила в восторг сама возможность просто находиться рядом с ней. Это дофамин или серотонин? Окситоцин или вазопрессин?

Была ли любовь всего лишь комбинацией химических веществ в организме?

— Это не имеет смысла, Гарри, — голос Гермионы вывел его из задумчивости. Он повернулся, чтобы посмотреть на ее свет, который мерил шагами темный ковер на полу.

Гарри улыбнулся, приподняв бровь, и услышал ее ворчание.

— Последняя статья Виолы. Или, по крайней мере, не имеет смысла, пока у нас есть Хисс. Если ты прав, то Хисс на самом деле просто комбинация воздушного и каменного узоров, принудительно обращенных в кошачий узор. На самом деле он не кот. Но тогда почему после стольких лет он все еще в облике кота? Это означало бы, что на самом деле мы создали вовсе не кота, а... магическую конструкцию.

— Гарри оглянулся на коричневый узор, лениво растянувшийся на светло-коричневом хлопчатобумажном покрывале, и тихо сказал:

— Когда я сделал дракона из камня, это была магическая конструкция. Это был камень, работа была очень грубой, так как каменное строение было очевидно. Когда мы создали Хисса, мы полностью переписали предыдущие шаблоны в кошачий шаблон. Его цвет и форма являются совершенством.

Гермиона топнула ногой.

— Тогда почему не каждое преображение работает таким образом? Это не имеет смысла.

Улыбка Гарри сменилась хмурым взглядом.

— Вывод, к которому я пришел, заключается в том, что волшебницы и волшебники не могут видеть закономерности. Они видят физическое проявление и поэтому манипулируют физическими элементами, а не душой предмета. С помощью усовершенствованных рунических структур и взаимодействия нескольких участников процесса они могут сделать физическое преображение более глубоким, воздействуя на его душу, чтобы действие магии длилась дольше. Но это никогда не меняет его полностью. Вот почему, когда Министерство проверяло наши предыдущие работы по трансфигурации, длящейся более одного дня, их трансформация продержалась более двадцати четырех часов, но менее месяца. В то время как Хисс живёт здесь уже год.

Гермиона нависла над ним, ее руки, казалось, замерцали, когда она сделала жест, который он не мог понять.

— Потому что только ты можешь видеть узоры, о которых мы знаем.

— Именно, — согласился Гарри, и Гермиона продолжила:

— Тогда это означает, что ты являешься исключением из правил, которые мы только что представили в этой статье.

— И снова верно, — Гарри кивнул и снова посмотрел на кота.

Гермиона сидела рядом с ним, ее теплая рука касалась его руки, их свет мерцал.

— Что это значит? — спросила она, и Гарри нахмурился еще сильнее.

Говоря это, он отвел от нее взгляд.

— Наука сама по себе не есть правила, которые люди объявили абсолютными, истинная наука — это поиск истины. Это способ организации того, что мы знаем, и придания всему этому коллективного смысла. Гермиона, я тоже вписываюсь в этот смысл, но просто еще не понял, как. Я как некий посторонний элемент в формуле, заставляющий результаты каждого уравнения измениться. Мое видение заставляет каждые чары, проклятие и заклинание иметь свой потенциал, чтобы в итоге получить иной результат, отличный от нормы. Это отбрасывает мои собственные эксперименты назад, но в то же время это дает мне возможность более точно понять, что происходит, если я, конечно, способен это понять. Я не в силах описать это правильно.

Гарри помолчал, покачал головой.

— Я не ломаю никакие правила. Магии тоже нет. Мне потребовалось все лето, чтобы понять это. Есть разум, рациональность и правила для всего, что может сделать магия, точно так же, как со всем, что магглы выяснили до сих пор о природе. То, что мы называем магией, — это просто еще одна сила, которую нужно рассмотреть математически, та, чьи ограничивающие факторы еще не до конца открыты. Конечно, она сложнее, чем большинство других, потому что я почти уверен: если есть какая-то иная математика, она способна изменяться в зависимости от пользователя и того, как она используется, или, лучше сказать, от факторов окружающей среды.

Гарри повернулся к ней, держа ее руки в своих.

— Но это лишь предположение. Для меня оно означает, что я способен менять один тип души на другой. Я могу превратить крысу в чашку и сделать ее чашкой во всех смыслах этого слова. Я могу превратить собаку в кошку, дерево в камень, воду в огонь, — Гарри глубоко вздохнул. — Я могу оживить мертвое дерево. Оживление, я решил назвать это так. Вложить естественное движение назад в неподвижную картину. Я уже делал это однажды, давным-давно, и даже не знал, что именно я делал в то время.

Огни Гермионы замерцали, возможно, это был шок. Ритм ее сердца прыгал и ускорялся. Гарри посмотрел на ее прекрасный свет и крепко обнял ее, готовясь признаться в том, что только начало приходить ему в голову, когда он следил за своим исследованием до его полного завершения.

— И хотя я еще не экспериментировал, я верю, что могу заставить шаблон умереть, украсть у него движение, магию, которая питает его жизнь. Используя мою собственную магию, чтобы изменить его живой узор на мертвый. Избыточная сила, или топливо, распределенное в воздухе, можно было бы собрать, если бы можно было его увидеть. В теории.

Руки Гермионы стали холодными и липкими, дыхание участилось. Она шевельнула руками, и Гарри отпустил ее.

Она встала, и он знал, что она смотрит на него, мог чувствовать ее взгляд, даже если он и не мог его видеть.

Она долго молчала, потом прочистила горло.

— Но в т-теории... Будет ли это работать с ч-человеческими узорами?

Гарри уже застыл от волнения, это был вопрос, которого он ожидал, и он не вздрогнул, хотя бессознательное возобновление ее заикания выдало, как глубоко эта мысль ее обеспокоила.

— В зависимости от факторов окружающей среды — да. Человеческая модель уходит... в другое место, иногда в считанные секунды, иногда в часы или дни. В то время как мертвый узор дерева только замедляется до полной остановки и может быть легко перезапущен, у людей есть как базовый белый свет их человеческого тела, так и уникальный узор их душ. Душа исчезает, за исключением тех случаев, когда она превращается в призрака. Если картина только в процессе увядания, то да, я верю, что смог бы сделать так, что бы она снова ожила. Если рисунок исчезнет, то нет, не смогу, он должен быть полностью восстановлен, что кажется невозможным на данном этапе без большого знакомства с рассматриваемой моделью. Что было бы проще, так это переселить образ призрака в пустой человеческий труп, а затем оживить его.

Гермиона издала сдавленный звук.

— Ты имеешь в виду, в-в-вернуть призрака о-о-обратно к ж-ж-жизни?!

— По существу, да.

Гермиона, казалось, подпрыгнула, так быстро прошлась по комнате и обратно. Она что-то пробормотала себе под нос и зарычала.

Затем она набросилась на него.

— Никто не должен знать об этом. Это разрушит твою жизнь! Чего бы люди хотели от тебя... я не могу... я даже представить себе не могу! — она вскинула сине-фиолетовые руки и закричала: — Нет! Я м-м-могу себе представить! Ты был бы цирковым у-у-уродом, или, или каким-то Б-Богом, возвращающим мертвых к жизни! Тебя бы в-вызвали в больницы или... или д-доставляли бы к умирающим с-сановникам на постелях, или ты путешествовал бы по миру, помещая призраков в м-мертвые тела. Они, вероятно, попросили бы тебя вызвать души из загробной жизни в следующий раз! В-В-Воскрешающий М-М-Мерлин!

Недовольный, Хисс спрыгнул с кровати и выскочил из комнаты, как только Гермиона повысила голос. Гарри встал и осторожно подошел ближе, вытянув руки перед собой, пока они не столкнулись с ее вздымающейся грудью.

Покраснев, он отодвинул их в сторону, чтобы заключить ее в объятия, которые она неохотно приняла.

Прижавшись к ее волосам, он пробормотал:

— Я думал об этом. Даже о воскресающей части. Мои эксперименты привели меня к вере в некую загробную жизнь, в которую уходят человеческие души, — когда она еще больше напряглась в его руках, он быстро продолжил: — Вот почему я с тобой согласен. В настоящее время нет необходимости говорить кому-либо о том, на что я, возможно, способен. У меня нет желания оказаться в таком положении. С меня и так достаточно славы.

Гермиона слабо рассмеялась, прижимаясь к нему.

Послышался скрип двери, и, подняв глаза, Гарри увидел свет миссис Грейнджер. Гермиона быстро отступила от него.

— Мама! Я, ну, мы были просто...

Миссис Грейнджер прервала ее:

— Я услышала крики и испугалась, что что-то не так. Приятно видеть, что у вас все хорошо.

И она ушла вниз по коридору, ее узор мягко мерцал при движении.

Гермиона вздохнула.

— Теперь все бесполезно. А я-то убеждала ее, что мы просто друзья.

Гарри беспокойно заерзал.

— Это проблема?..

Дурсли не питали подобных иллюзий. Гарри даже не думал скрывать от них свои изменившиеся отношения с Гермионой. Дадли, в частности, выдал ему странное сочетание удара кулаком и "дай пять", на которое Гарри не имел понятия, как физически реагировать.

В голосе Гермионы звучало удивление.

— Только если ты не возражаешь. Моя мать уже считает тебя частью семьи, я думаю, она уже давно умирала от желания свести нас вместе. Теперь будь готов к приглашениям на все семейные торжества. Тебе придется иметь дело с моими сумасшедшими дядюшками.

Гарри расслабился, и Гермиона шагнула к нему. Он почувствовал, как ее рука коснулась его, и рефлекторно перевернул ладонь, сжав их пальцы вместе. Со вздохом она снова прижалась к нему.

— Извини, что кричу. Я просто волнуюсь.

Гарри притянул ее ближе, обняв ее теплый свет с легкой улыбкой.

Он предположил, что это должно быть так странно: радоваться, что она волнуется. Но это означало, что она, как и он, заботилась о благе других больше, чем о собственном спокойствии.

— Все в порядке. Я запланировал несколько экспериментов, чтобы исследовать этот феномен. Когда мы узнаем больше, мы сможем лучше подготовиться к тому, с чем имеем дело.

Гермиона тихо рассмеялась и отстранилась. Гарри почувствовал, как ее волосы коснулись его щеки и шеи, и его сердце пропустило удар.

"Гормоны", — сухо подумал он и вздохнул.

* * *

Людовик Бэгмен был пьян — хорошие деньги, нажитые дурным способом, всегда легко тратились.

А выпивка помогла ему отпраздновать свой успех в искусстве играть на удачу в волшебные игры.

Он так и не увидел заклинания, поразившего его на выходе из "Кабаньей Головы", и позже, когда он проснулся, то пожалел, что все еще был счастлив и злорадствовал над гоблинами, а не смотрел на зелье в котле, связанный по рукам и ногам, в то время как чья-то рука уже сжимала его горло холодными пальцами.

Но боялся он совсем недолго.

* * *

Крауч нашел кладбище, забрал ингредиент и скрылся.

Он схватил старого пройдоху, так раздражавшего его отца, и связал его у алтаря.

Точными, выверенными движениями он помешал зелье против часовой стрелки.

Затем перерезал горло Людо Бэгмену и позволил крови хлынуть в чугунный котел.

Его учитель прошипел что-то одобрительное, и сам Крауч подумал, что это блестящая мысль: изловить пьяного главу департамента Магического Спорта и Игр, когда тот полагал, что находится в полной безопасности в Хогсмиде, и все это прямо под носом великого Альбуса Дамблдора и авроров министерства.

И теперь этот надоедливый, хвастливый ублюдок был мертв, а его жизнь должна будет воскресить значительно превосходящего его волшебника.

Крауч швырнул внутрь старую кость Тома Риддла-старшего, и мутная красная жидкость дико забурлила. Он ощутил густой туман в воздухе и вздохнул от удовольствия, ощутив запах свежей смерти.

Теперь настал его черед снова посвятить себя делу.

— Плоть слуги, — Крауч что-то пробормотал себе под нос и поднес серебряный нож к предплечью, положив его на черную метку своего хозяина.

Резким, мучительным движением он срезал кожу татуировки, плоть, которая больше всего олицетворяла то, чем он был и будет всегда. Змея внутри черепа. Коварство до самой смерти.

Пожиратель Смерти.

С болезненным и удовлетворенным вздохом он бросил кусочек помеченной кожи в котел.

Затем поднял кольцо высоко в воздух.

— Для вас, милорд!

И он позволил ему упасть.

Позже, когда Том Риддл вышел из котла, его молодая плоть была гладкой и бледной, как смерть, лицо — странно деформированым, с глазами ярко-красного цвета; золотое кольцо покоилось на его правом безымянном пальце, словно знак обручения.

И своему самому верному слуге он дал новый знак, который никогда не будет скрыт.

На лице Бартимеуса Крауча-младшего зловеще ухмылялся черный татуированный череп, изо рта которого выползала змея, изгибаясь на щеке.

Временами казалось, что она движется.

~Конец второй части~

Первым стал дневник; его первым настоящим, приносящим наслаждение убийством, первым разом, когда он расколол свою душу, — первым крестражем.

Кольцо стало вторым крестражем — это произошло менее чем через год, и Том Риддл ощутил истинный вкус к утонченной боли, к потоку силы и мощи, проникающими в него вместе с темной магией.

Его силы иссякли, но он знал, как вновь обрести былую мощь.

Впервые взглянув в зеркало, Том Риддл увидел, в кого именно превратился, но если Крауч ожидал увидеть перед собой искаженные проклятием черты, то сам Риддл не был готов взглянуть в свои красные — вместо карих — глаза, увидеть щели ноздрей и худые щеки вместо округлой человеческой мягкости скул. Несмотря на то, что сейчас он был моложе на десятки лет, темная магия ритуала воскрешения сильно исказила его тело. Том Риддл больше не был красивым юношей, он стал уродливым монстром.

Но было некогда оплакивать свою потерянную внешность, ибо нужно было заниматься утерянной империей.

Он понимал кое-что из происходящего благодаря воспоминаниям, почерпнутым из сознания нашедшего его волшебника, и неизбежные выводы расставили все по своим местам.

Его прежнее "я" потерпело неудачу, и не единожды, но дважды. Он не знал подробностей, о которых не имел понятия сам Крауч, не было никакой надежды вернуть воспоминания о старом крестраже, потерянном после казни Волдеморта.

Сделал ли он все, что мог? Сможет ли он когда-нибудь это узнать?

Он должен вернуть себе былую славу, или это была будущая слава? Он должен набраться сил и отомстить. Должен снова стать лордом Волдемортом, а не семнадцатилетним Томом Риддлом, даже не помнившим, как окончил Хогвартс.

Он нуждался в своих последователях, но они были заперты в Азкабане.

Тюрьме, охраняемой тьмой, холодной пронизывающей тьмой — существами, познавшими сладкую мощь отнимать жизнь, разрывать ее на части и поглощать душу.

Он всегда считал, что волшебникам следовало хорошенько подумать, прежде чем иметь дело с подобными существами.

Ни одна пища не была настолько ценной, как та, что поглощали дементоры.

* * *

Большая сова держала в своих бледно-голубых когтях письмо, адресованное Гарри.

Он, конечно, не мог просто его прочесть. Но прежде, чем Гарри успел произнести заклинание чтения, настолько привычное, что он смог бы использовать его и во сне, коричневый свет пергамента развернулся сам по себе и голос начал читать вслух.

Гоблины всегда были с ним достаточно вежливы.

Однако то, что они сообщили ему в этом письме, сильно удивило Гарри.

— Наследник Сириуса Блэка? — с сомнением спросила Гермиона, когда он пришел к ней на следующий день.

— Похоже, — Гарри нахмурился, — Сириус оставил завещание, но его имущество было заморожено, пока он считался преступником. Большая часть активов была конфискована министерством уже давно, хотя они не смогли добраться до семейного хранилища и части имущества. Я получил значительную компенсацию, чтобы покрыть то, что было взято, хотя Дрипсноут, управляющий Поттеров, который просмотрел документы, утверждает, что эта сумма не составляет общей стоимости потерянного. Почти вся недвижимость была продана, чтобы заплатить штрафы семьям, заявившим, что Блэк убил кого-то из их близких. Эти деньги не были возвращены и, полагаю, и не будут.

— Значит, ты унаследовал титул? — спросила Гермиона, и он прочел неодобрение в ее голосе.

Она никогда не одобряла аристократию ни в одной из ее форм.

Гарри рассмеялся.

— Ну, нет. Есть один дом где-то в Лондоне, и, вероятно, целая коллекция магических артефактов, которые не попали в руки министерства, не говоря уже о компенсации. Это просто мелочь в сравнении с поместьем Поттеров.

Гермиона покачала головой. Или она кивала? Иногда было трудно сказать. Ее волосы — пышный голубой ореол вокруг головы — подпрыгивали при любом движении.

Гарри улыбнулся.

— Чему ты у-улыбаешься? Счастлив быть немного богаче всех нас, обычных бедняков? — фыркнула Гермиона, но в разговор внезапно вмешались.

— Гермиона Джин Грейнджер, — раздался из коридора голос миссис Грейнджер. — Конечно же, мы не бедны. Мы с твоим отцом владеем стоматологической клиникой и этим домом. Когда я думаю обо всех людях, живущих на улицах...

Гермиона застонала, и ее свет потускнел. Гарри обнял ее одной рукой и повел на кухню, где миссис Грейнджер все еще проповедовала о бедах истинных бедняков.

* * *

За лето Альбус Дамблдор долго и напряженно размышлял о возможном местонахождении и форме пяти оставшихся крестражей, существование которых не давало ему покоя.

Основываясь на своих собственных знаниях и воспоминаниях о юном Томе Риддле и увлечении мальчика Основателями Хогвартса, он мог предположить, что некоторые — если не все — предметы были связаны с Основателями.

Но в мире существовало очень мало предметов, которые действительно могли считаться собственностью конкретного Основателя. Одним из них был меч, который Дамблдор держал в своем кабинете, яд василиска пропитал его выкованное гоблинами лезвие.

Но Альбус сомневался, что Риддл захотел бы использовать что-то, принадлежащее Годрику Гриффиндору.

Ходили слухи, будто существовала давно утерянная диадема Ровены Рейвенкло, артефакт, сильно повышающий интеллект ее владельца.

Беседа с несколькими призраками и в первую очередь с самой Еленой Рейвенкло привела Альбуса к лесу в Албании, но там он обнаружил, что кто-то опередил его, взяв диадему из дупла дерева, где она покоилась веками.

Директору не нужно было гадать, кто это был, важно лишь, где была спрятана диадема, после того, как Том Риддл превратил ее в крестраж.

Потомки Хельги Хаффлпафф все еще здравствовали, и рассказ о погибшей Хепзибе Смит дал ему еще две важных подсказки. Во-первых, что в ее распоряжении когда-то были и чаша, по слухам, принадлежащая Хельге Хаффлпафф, и медальон, предположительно принадлежавший Слизерину. Во-вторых, молодой волшебник по имени Ридлл, работавший в то время в "Горбин и Бэрк", одним из последних видел ее живой, а затем исчез вскоре после ее смерти.

Три предмета, принадлежащие Основателям, спрятанные в местах, о которых он мог только догадываться.

Дневник был у одного из Пожирателей Смерти. Возможно, и эти три тоже.

Альбус начал составлять новые списки: известных последователей Волдеморта, живых и мертвых, и их домов.

Что касалось потенциальных четвертого и пятого крестражей, он мог лишь надеяться, что они связаны с чем-то из прошлого Риддла, с приютом или его родителями.

Затем, вооружившись всеми знаниями, какие только мог почерпнуть из столь скудных источников, Дамблдор собрал своих товарищей, участвовавших в последней войне — Орден Феникса, и дал им определенное задание, которое они должны выполнить, если хотят снова обрести прочный мир.

Но он так и не раскрыл им, что же именно они ищут, лишь сообщил, что это были темномагические артефакты, способные воскресить Темного Лорда.

В одном он был уверен — больше никто не должен знать о крестражах.

* * *

Крауч рассказал ему о старых последователях, и Риддл снова решил заставить их примкнуть к себе. Он с жаром рассуждал о превосходстве чистокровных и о наследии магии, ее мощи, ее священной силе.

С пылкостью, присущей молодому человеку, он разглагольствовал о вторжении грязнокровок, оскверняющих их старые ценности, крадущих магию их детей, превращая их в сквибов.

Он повторил слова, сказанные Альбусу Дамблдору во всеуслышание во время Турнира: "Вы не можете убить меня, я никогда не умру!"

И когда он решил, что собрал достаточно горячих умов, он устремил на них свои кроваво-красные глаза и заговорил об Азкабане и силе, ожидающей там.

И неожиданно перед его глазами пронеслась случайная запоздалая мысль — он вспомнил картину, на которой один мальчишка был отчетливо провозглашен его победителем, и твердо решил искоренить эту занозу в собственной гордости.

* * *

Одна отчаянная мысль пришла Гарри в голову, в то время как он медленно бродил по маггловскому парку в поисках своего кузена.

Маггловский мир был намного темнее магического, потому что в нем не было той определяющей яркости, той дополнительной искры жизни. В парке, конечно, было лучше, чем в других частях города — деревья и трава, по крайней мере, давали ему представление о том, что находится под ногами и позволяли определять, где горизонт.

Но ничто не могло сравниться с яркостью волшебного мира, волшебной фауны и флоры и самих волшебников, их душ, обладающих чем-то большим.

У него было несколько гипотез, которые еще предстояло проверить.

Но Гарри ясно понял, что его собственная магия, меняя узоры, даже прикасаясь к ним, переносит часть его собственного света на эти объекты. Когда он был ребенком и толком ничего не понимал, он случайно убирал со своего пути вещи, о которых даже не имел представления.

И теперь ему действительно нужно было воссоздать этот детский опыт.

Дадли оставил его часом ранее, чтобы встретиться с другом наедине, и Гарри был доволен ожиданием, доволен наблюдением за окружающим миром, возможностью добавить в свой мысленный каталог новые нюансы знакомых образов, а так же проработать новые задачи в своей голове, в то время как его кузен обсуждал нечто из аспектов жизни маггловского мальчика, о которых не стоило знать его родителям или двоюродному брату.

И именно тогда Гарри увидел знакомый тошнотворный узор, гнилую смесь коричневого и множества других оттенков, которая буквально кричала — рядом дементоры.

Пожиратели Душ.

Он знал, что все вокруг в опасности, включая его кузена. Беззащитный перед чем-то, что он не мог увидеть, слепой, как и все магглы, столкнувшиеся с подобными созданиями тьмы.

Гарри потребовалось слишком много времени, чтобы добраться до Дадли: он бежал, цепляясь ногами о пластиковые перегородки, спотыкаясь о резиновые качели, падая на детской площадке, в то время как дементоры приближались, холод от их присутствия уже полз по его телу.

Существовало заклинание, отгонявшее дементоров, но он так и не научился ему. Гарри был слишком занят тем, что, как он считал, являлось более полезным.

Сейчас он должен найти Дадли. Они должны выбраться из этого парка.

В отчаянии Гарри выплеснул свою магию перед собой, думая о себе и том времени, когда он был слепым ребенком в мире, где не понимал, что делает, проливая свой свет на все и всех в попытке как-то справиться с ситуацией.

И вдруг он увидел очередные качели; изумрудный свет заискрился на их изогнутых сиденьях, и они отплыли в сторону, будто под простейшими чарами левитации.

"Да".

Гарри почувствовал, как мрачная улыбка искривила его губы, и впервые в жизни он помчался сломя голову, постоянный поток магии тек перед ним, ища свою цель, в то время как сам Гарри уклонялся от препятствий, уходя то вправо, то влево.

"Он должен добраться до них первым".

 

Дадли небрежно прислонился к забору.

Пирс закатил глаза.

— Чувак, ты шутишь. Ни капельки?

Дадли резковато улыбнулся.

— Я уже сказал, что с этим покончено. Отец Эллисон коп, а она — самая лучшая девушка, с которой я когда-либо встречался. Она пригласила меня и мою семью к своим родителям на следующей неделе. Думаешь, что-то из этого произойдет, если я вновь возьмусь за старое?

Пирс нахмурился.

— Все это из-за какой-то девчонки. Раньше с тобой было весело.

Дадли выпрямился и тоже нахмурился, его накачанная фигура давала ему гораздо большее преимущества, чем у Пирса, тощего и высокого.

Он открыл было рот, чтобы ответить, но вдруг заметил что-то очень странное.

Качели поднялись в воздух и перелетели через забор.

Все еще стоя с открытым ртом, Дадли смотрел, как качели поднимаются в воздух — одни за другими, а ярко-красные карусели раскручиваются с громким скрипом в противоположном направлении.

Его волосы буквально встали дыбом, он почувствовал холод, стоя под внезапно затянувшимся облаками небом.

— Какого черта?.. — пробормотал Пирс, оборачиваясь.

В этот момент они оба увидели, как ломаются большие металлические лестницы на детской площадке; их прутья изгибались в почти изящных линиях, в то время как кто-то мчался через площадку с головокружительной скоростью.

Зеленые глаза смотрели прямо на них.

— Дадли! Беги!

Ему не нужно было повторять дважды: если это заставило его двоюродного брата бежать так быстро, да еще и использовать магию средь бела дня, Дадли не видел смысла спрашивать: почему.

Гарри нужна была помощь, и срочно.

Его легкие горели, магия ослабевала от постоянного потока левитирующих чар. Свет Дадли и Пирса впереди дергался и мерцал, в голосе второго мальчика звучала слепая паника, когда он выкрикивал вопросы своему другу.

Дадли не отвечал, лишь повторял команду Гарри — бежать.

А дементоры приближались, Гарри чувствовал их за спиной, словно прикосновение холодных пальцев к затылку.

Но они были слишком далеко от главных улиц. Прошло всего несколько минут, а дементоры и не собирались останавливаться.

Он должен был смотреть фактам в лицо, пока еще мог думать логически: дементоры преследовали именно его и, что еще хуже, авроров — его неофициальных, неприметных охранников, чьи узоры он постоянно замечал после Турнира — поблизости не было.

К тому же Гарри был уверен, что магический Надзор за ним все еще не установили и никто не мог отследить его магию. Он слишком много колдовал без последствий.

"Помощь не придет".

— Дадли, — Гарри тяжело дышал и видел, как замедлился рисунок кузена. — Продолжай... Бежать. Позвони... Гермионе. Скажи ей... дементоры. Министерство.

Гарри почувствовал легкую боль в боку, но вспышка магии успокоила боль.

— Поторопись.

— Но... — начал его кузен, но Гарри замедлил шаг.

— Иди! Сейчас же! — рявкнул Гарри и повернулся лицом к ледяным потокам воздуха.

Перед ним находились узоры, точнее, два узора, коричневые с разноцветными оттенками, высасывающие свет из всего вокруг, Гарри заметил в них даже свой собственный оттенок зеленого, который он вкладывал в заклинание левитации.

"Значит, они тоже могут питаться магией, — бесполезный ученый в нем автоматически сделал пометку. — Или, возможно, они питаются эмоциями, используемыми при накладывании заклинаний. Страх, тревога, разочарование".

— Полагаю, пришло время проверить еще одну из моих гипотез, — произнес Гарри, глядя на дементоров. Он стоял прямо, держа посох перед собой, стараясь успокоится, обуздать свои чувства.

Но коричневые узоры, казалось, были полны решимости вытянуть все негативные эмоции и воспоминания, которые у него когда-либо были.

Он услышал, как в отдалении какая-то женщина выкрикнула его имя, громко, мучительно, испуганно. Его сердце екнуло.

Дементоры издали звук, похожий на довольное шипение. Гарри видел, как его изумрудный свет проникает глубже в мутную смесь цветов, его собственная сила становится их силой, и гнев начал подниматься внутри него.

— Нет, — зарычал Гарри, собирая свой свет и направляя его прямо в их узор.

Он остановил движение коричневого света этих созданий, именно он, а вовсе не женщина, чей разрывающий душу крик разнесся в его голове.

* * *

У авроров была очень веская причина не наблюдать за Гарри Поттером в тот день в конце лета: всего за час до того, как дементоры появились в Суррее, Пожиратели Смерти напали на Азкабан, пытаясь освободить своих соратников.

Для Руфуса Скримджера этот час прошел как мгновение ока: отдаваемые и выполняемые приказы, постоянные обновления информации, призывы всего доступного персонала, отправка подкреплений в определенные точки аппарации, усиление безопасности в различных переулках на случай, если тюрьма была приманкой для другого, более коварного плана.

Но его прошлогодние приготовления не пропали даром.

Британия была готова противостоять угрозе, и хотя волшебники понесли потери, именно силы Пожирателей Смерти проиграли битву и пали.

Осужденных Пожирателей Смерти, не погибших во время восстания, собирались предать казни — время полумер давно прошло.

Будет сделано еще одно заявление.

И дементоры, ставшие предателями, были арестованы и готовились к изгнанию.

В любом случае, он всегда недолюбливал этих существ.

— Сэр! — послышался писклявый нервный голос его помощника. Уизли.

Руфус слегка повернулся, вопросительно подняв бровь.

Молодой человек, весь покрытый веснушками, быстро заговорил:

— Поступило ещё одно донесение. Беспорядки в Суррее, Гарри Поттер… —

Одно имя, не больше, и этого было достаточно, чтобы снова побудить Руфуса к действию. Одна цель, самая важная из всех. Он должен был подумать об этом первым, конечно, это было так очевидно. Теперь, когда Поттер беззащитен, Пожиратели Смерти воспользуются возможностью атаковать.

— Расскажешь по дороге, — приказал Руфус и направился к лифтам.

* * *

Гермиона не теряла времени даром, услышав отчаянный зов Дадли. Она немедленно отправилась к портключу, предоставленному ей ее наставником на случай магической опасности, который сразу перенес ее в Мунго.

Там она передала срочное сообщение, чтобы его отправили прямо в Министерство.

Пройдет несколько часов, прежде чем о ней вспомнят, и пошлют аврора, чтобы забрать Гермиону домой.

* * *

Первым делом Гарри вырвал желтую — душу девушки, яркую, как цветок, погибшую молодой и невинной. Затем он вытянул души оранжевых и красных магических существ, которые могли быть гоблинами или, возможно, лишь волшебниками с гоблинскими корнями.

Узор, его болезненный коричневый свет, застывший в подобии смерти, вызывал у него отвращение. И поскольку Гарри не хотел оставлять его в покое, поскольку тот мог бы, возможно, быстро прийти в себя, Гарри решил полностью уничтожить его.

Он потянулся к коричневому узору и начал разрывать его на мелкие кусочки, вытаскивая различные цвета и узоры, будто распутывая гобелен. Голубая, зеленая, бледная и темная, столько-то сотен, тысяч душ, пойманных в ловушку, закрученных вместе и потерянных. Он ворвался в дементора огромным потоком всего своего изумрудного света, злясь на создание, укравшее красоту из мира и уродовавшего его.

Кроме того, ему было отчасти любопытно, отчасти скучно, и адреналин от диких поисков Дадли все еще пульсировал в его венах, поэтому Гарри просто необходимо было что-то делать.

Гарри решил уничтожить этих существ, но подошел к вопросу по-научному тщательно.

В конце концов, он уже подтвердил две теории. Доказал, что может использовать основные заклинания, чтобы увидеть препятствия на своем пути, а так же доказал, что может заставить что-то умереть, заморозив естественное движение в узоре.

"А день-то получился продуктивным".

С легкой улыбкой на губах он схватил длинную темно-фиолетовую нить и вытащил ее, наблюдая, как она мерцает и блестит, паря в воздухе и приобретая белый оттенок, прежде чем исчезнуть и отправиться куда-то далеко, куда уходят все цвета после смерти.

Затем прибыли авроры, а с ними сам министр, и Гарри пришлось ответить на несколько очень трудных вопросов.

 

Дементоров нельзя просто убить заклинанием, Руфус Скримджер знал это наверняка.

Они могли быть изгнаны в море, их можно было оттолкнуть или заставить бежать. Они могли быть порабощены или с ними можно было заключить сделку. Ходили слухи, будто они исчезают, если достигают преклонного возраста, и именно поэтому мир не был ими переполнен.

Но их нельзя было убить.

Вот почему никто даже не пошевелился, когда отряд авроров прибыл в Суррей и все увидели Гарри Поттера, держащего в руках высокий посох, светящийся зеленым светом, и раздирающего то, что могло быть лишь тушей дементора.

Это было ужасное, изуродованное существо — черный рваный плащ упал на землю, открывая серую кожу, туго натянутую на кости, не похожие полностью ни на человеческие, ни на животные — а зазубренные, с острыми углами.

Там лежали две туши, с одной из которых, казалось, содрали кожу, длинные полоски кожи исчезли, как и некоторые кости, куски плаща были оторваны и отброшены в сторону.

И пока они взирали на эту картину, Гарри Поттер повернулся к ним, устремив на них свой незримый взгляд: зеленые глаза светились так же, как и его руки, на его лице блуждала странная улыбка.

— Похоже, что души используются в качестве топлива для поддержания их телесных живых форм, превращаются в их физические тела и даже в одежду.

Руфус почувствовал, как дрожь пробежала по его спине при этих спокойных, расчетливых словах. Мальчик пожал плечами.

— Мне жаль, что мой кузен запаниковал, отправив сообщение. Я не был уверен, что смогу справиться с ними сам, но... кажется, они не совсем бессмертны.

И, к удивлению министра, один из авроров справа от него расхохотался.

Гарри не мог объяснить им, как он это сделал, хотя знал, что министр не был невежественным человеком и, вероятно, догадывался, что в убийстве дементоров нет ничего случайного. То, что Гарри нарушил закон, используя магию в присутствии Пирса Полкисса, было признано несущественным нарушением — после быстрого заклинания забвения и обещания, что Гарри будет действовать более осмотрительно в будущем.

Вместо этого министр извинился за отсутствие охраны Аврората и объяснил некоторые трудности, с которыми столкнулось министерство в тот день.

— Вы, конечно, все прочтете в газетах, — закончил министр, и Гарри пожал плечами. Он был уверен, что газеты не назовут это трудностью, вероятно, это будет больше похоже на ожесточенную битву за свободу волшебников и ведьм.

— Всех Пожирателей Смерти поймали? — поинтересовался Гарри и увидел узор Скримджера — яркого зеленовато-желтого цвета, который, насколько он знал, называется шартрез, — пульсирующий от гордости.

— Почти. Теперь я должен вернуться за новыми отчетами. Если вы в полной безопасности, можете вернуться домой самостоятельно?..

Гарри пожал плечами и улыбнулся.

— Я не один. Вы уже приставили ко мне своих людей.

Руфус рассмеялся, но не стал отрицать.

В конце концов, для Британии было бы плохо потерять своего Избранного.

* * *

Гермиона находилась в смятении — единственное, что отвлекало ее от панического облегчения, что он не превратился в бездушную оболочку, это то, что Гарри продемонстрировал свою новую форму "зрения".

— Это... я не знаю, что сказать, — наконец пробормотала она, разглядывая комнату с парящими предметами. — Немного... заметно.

Гарри рассмеялся.

— Левитация была первым, о чем я подумал. Наполнение искусственных, темных объектов магией, чтобы сделать их видимыми для меня. Цветовые чары тоже должны работать, хотя я не могу знать, в какой цвет я превращаю вещи. Любое заклинание базового уровня сработает, но если использовать его длительное время, оно меня измотает.

Гермиона сложила руки на груди.

— Любое заклинание будет заметно на публике. Это сработает, только если ты один.

— Я собираюсь попрактиковаться. Найти способ сделать эти чары менее зрелищными, — ответил ей Гарри и заметил, как блеснул ее узор.

— Ты уверен, что ты... в порядке? — тихо спросила Гермиона, и Гарри шагнул вперед, осторожно притягивая ее к себе.

— Все прекрасно. Кажется, очередное испытание прошло удачно, вот и все.

Гермиона прерывисто рассмеялась и покачала головой.

— Только ты можешь назвать атаку разбойников-дементоров, пытающихся тебя убить, испытанием.

— Значит, эксперимент? — поддразнил ее Гарри, и она зарычала.

— Поэкспериментируй еще раз, и-и-и я…

Гарри прервал ее, приподняв подбородок, чтобы прижаться губами к ее губам в долгом поцелуе.

Когда он поднял голову, Гермиона на мгновение замолчала.

Затем она зашипела на него.

— Н-не думай, что меня отвлечет физическое желание!

Гарри усмехнулся.

Затем он решил, что просто обязан проверить ее заключение, разумеется, во имя науки, и поцеловал ее снова.

Том Риддл не мог понять, что же пошло не так.

План казался таким надежным, а с поддержкой дементоров — просто безупречным. Первая атака прошла согласно плану: волшебники уже сидели на метлах, ожидая приказов, дементоры, находившиеся среди охранявших Азкабан авроров, напали точно по сигналу.

Но стражников оказалось гораздо больше, чем полагал — по рассказам отца — Крауч-младший, а отряд авроров, быстро вызванный по внутренней каминной сети, был готов к обороне и, более того, использовал радикальные меры.

Не было никаких простых связывающих чар и защитных маневров, никаких школьных заклинаний окаменения или оглушения. Авроры министерства стремились ослабить и убить противника, яростно желая отомстить за своих братьев, погибших во время Турнира.

У Пожирателей Смерти не было ни единого шанса. Том Риддл наблюдал, как они пачками падали со своих метел, а затем увидел, как заклинания авроров обрушились уже на заключенных, пытавшихся покинуть замок; авроры размахивали палочками с безудержной жаждой крови, такой же темной, как и у самих его последователей.

Временами казалось, что это авроры превратились в истинных Пожирателей Смерти, а его последователи обернулись невинными жертвами перед лицом человеческой ярости.

Когда Крауч хриплым голосом перечислял своему господину список жертв, казалось, он сам не верил в происходящее.

Из тридцати нападавших вернулись лишь семеро. Из почти четырех дюжин заключенных Пожирателей Смерти лишь десятерых удалось освободить из их камер, но все они были убиты прежде, чем смогли покинуть черный каменный замок.

После поражения в распоряжении Тома Риддла оставались лишь пятеро мужчин и две женщины. Все, кто втайне мечтал присоединиться к нему в случае его успеха, изменили свое мнение после торжественного объявления Руфуса Скримджера о сокрушительной победе министерства и последующих статьях "Ежедневного пророка", в которых все усилия Риддла за последние месяцы сравнивались с жалким тявканьем полудохлого крапа, издававшего звуки агонии, и отправлялись в анналы истории.

Каким образом он смог сделать это после известных событий? Как Лорд Волдеморт смог достичь такого величия?

Что же такого он узнал, что его так сильно боялись и уважали?

И как он мог воссоздать самого себя?

— У нас нет никаких новостей о дементорах, напавших на Гарри Поттера, — закончил, наконец, Крауч; черная метка на его лице двигалась при каждом слове. — Поскольку о нападении ничего не было сказано, мы можем лишь предположить, что министерству удалось его предотвратить.

Риддл раздраженно махнул рукой.

— Кого волнует этот проклятый мальчишка, когда нападение на тюрьму провалилось? Мне никогда не понять, почему я потратил столько сил, пытаясь убить его, в то время как у меня уже было все, что мне нужно! Я мог бы уничтожить министерство в течение нескольких недель! Я мог бы захватить сам Хогвартс!

Мысль о том, что столь почитаемый магами замок мог находиться под его контролем, увлекла его. Это был его настоящий дом, более того, комната Салазара, находящаяся под землей, и трон, казалось, идеально подходили для наследника Слизерина.

Теперь это уже лишь мечты, все потеряно. И все потому, что его старшее "я" пыталось убить младенца и не смогло, а позже настояло на том, чтобы нацелить все свои силы именно на мальчика, вместо того, чтобы использовать более подходящий образец для ритуала воскрешения, как сделал это он сам.

Крауч нервно облизнул губы.

— Милорд, вы очень стремились к нему. Это была... ваша навязчивая идея.

Судя по всему, это больше походило на безумную зависимость. Риддл начал задаваться вопросом: возможно ли, что его предыдущее "я" слишком глубоко погрузилось в темную магию и сошло с ума.

Но он этого никогда не узнает.

— Кое-кто даже шептался, что вы знали о возможности мальчика победить вас и поэтому пытались убить его в младенчестве, но... потерпели неудачу.

Закончив последнюю фразу, Крауч невольно сжался, точно ожидая удара.

Риддл терпеть не мог, когда они все вели себя так, словно он мог причинить им вред при малейшем выражении несогласия. Был ли он глупцом, окружив себя дураками, которых требовалось покарать, чтобы подчинить себе?

Но слова Крауча имели смысл. Неужели его старшее "я" каким-то образом предвидело, что произойдет?

Это выставляло его странные поступки в совершенно ином свете.

Риддл выпрямился в кресле, сгорбленной поверженной фигуры как не бывало. Кажется, наметился новый план действий, который, вероятно, поможет найти ответы на все интересующие его вопросы.

Возможно, это была вовсе не его вина, может, в этом мальчике и было что-то особенное, разрушившее все планы Риддла.

— В этом было бы гораздо больше смысла, чем в бездумной попытке уничтожить семью Поттеров. Добудьте мне всю информацию; кажется, нам есть чем заняться в ближайшие месяцы, пока министерские ищейки будут нас преследовать.

* * *

— Значит, теперь у тебя есть свой дом? — небрежно спросил Дадли у Гарри, сидевшего на кухне за барной стойкой наблюдавшего, как тетушкин рисунок мелькает из стороны в сторону, занимаясь домашней выпечкой.

Гарри пытался проверить новую гипотезу: просто вливал свою магию в объекты, делая их видимыми, но при этом не заколдовывая их.

Казалось, это сработало: он смог видеть пластиковую посуду и кухонную мебель из искусственных материалов в ярких зеленых оттенках. Но когда он распространял это свечение статически вокруг себя, будто очерчивая сферу, оно неизбежно проникало и в человеческие структуры.

Это оказало на его тетю странное влияние: та как будто ощутила внезапный прилив энергии и горячее желание испечь домашнее печенье и принялась носиться по кухне, будто в нее вселился дух.

Если он не ошибался, ее узор на самом деле питался его собственной энергией, впитывая ее быстрее, чем пластиковый гарнитур.

"Это было похоже на слабый наркотик, возбуждающий чувства, — размышлял Гарри. — Усиливая уже испытываемые чувства, в данном случае голод, а так же в равной степени воздействуя на энергетические уровни таким образом, что повышенные желания могут быть удовлетворены".

Всегда ли это голод? Что если?..

— Гарри?

Он моргнул, слегка повернувшись, чтобы посмотреть туда, где сидел Дадли. Мягкий зеленый отпечаток магии Гарри осветил естественные оттенки его кузена, делая его форму более отчетливой.

— Да? — спросил он и с восхищением увидел, как что-то похожее на хмурые черты изменило форму рта на лице его кузена.

Он никогда раньше не видел выражения лиц, но теперь, когда он был так близко, его зеленый свет умудрялся заполнять обычно непрозрачные детали.

"Не идеально, но если он увеличит количество магии, выпущенной ближе к объекту…"

— Мама сказала, что ты унаследовал дом.

Голос его кузена звучал слегка нетерпеливо; Гарри кивнул.

— Да, похоже на то.

— И что?.. — спросил Дадли. Настала очередь Гарри нахмуриться.

— А что?

Дадли закатил глаза, и Гарри зачарованно рассматривал этот жест: казалось, круглые шары вращались на голом черепе.

Стоп, череп? Он был уверен, что это неправильно. Его двоюродный брат был довольно крупным и щекастым и уж точно не костлявым, у него никогда не было такой четкой мускулатуры.

Слабое мерцание магии снова изменило его зрение; видение черепа исчезло, сменившись плавными линиями зеленой скулы.

Только глаза превратились в пустые цветные впадины.

Дадли наклонился к нему, и жуткое зрелище безглазого изумрудного лица приблизилось.

Его кузен понизил голос до шепота.

— Я хотел узнать, ты уже водил Гермиону туда?..

Из кухни до Гарри внезапно донеслись шаги тети. Он слегка убавил поток своего магического света, и тело его кузена растворилось в мягких вихрях маггловских узоров, к которым он привык.

Гарри махнул рукой в приглашающем жесте, слез с табурета и отошел от барной стойки, направившись в пустую гостиную; там он повернулся и зашипел на кузена.

— Тихо! Ты хочешь, чтобы тетя Петуния занялась моей личной жизнью, прямо как твоей? Конечно, я ее туда не водил. Я даже сам там еще не был.

Дадли разочарованно фыркнул.

— Серьезно? У вас есть доступ к пустому, уединенному месту и вы не воспользовались этим? Я бы убил за…

Гарри потянулся, чтобы лениво шлепнуть кузена по руке.

— Хватит. Я не... я имею в виду, что действительно еще не думал... — Гарри умолк.

Ну, конечно, он думал — в общих чертах. А кто бы на его месте не думал? Но ему и в голову не приходило привести Гермиону в какой-нибудь заброшенный лондонский дом.

Во-первых, она будет слишком занята изучением книг или магических артефактов, чтобы отвлекаться на посторонние вещи.

Во-вторых, есть все шансы, что он окажется рядом с ней, копаясь в поисках чего-нибудь интересного.

И в-третьих, ему просто повезет, если это место либо не обрушится им на головы, либо не будет проклято какими-то странными заклинаниями или магическими существами.

И все же теперь, когда он действительно подумал об этом, ему захотелось посмотреть, есть ли там что-нибудь интересное; и, конечно же, Гермиона настоит на том, чтобы пойти с ним…

Дадли рассмеялся.

— Ну, наконец-то ты решился! Давай, приятель. Она действительно изменилась с прошлого лета. И то, что она делает со своими волосами... — Дадли внезапно неловко притих. — То есть, она... э-э... немного уложила их. И я думаю, что ее родители, должно быть, исправили ей зубы, или, может быть, это было заклинание, но они теперь не так... заметны…

Гарри небрежно пожал плечами, но сердце его сжалось.

Он никогда не видел ни ее волос, ни зубов. Он знал, что ее волосы русые, только потому, что Дадли сказал ему об этом много лет назад.

И до сих пор это никогда его не беспокоило.

Но беспокоит ли ее то, что он не замечает перемен в ней? Она никогда даже не упоминала о проблемах с зубами или о том, что исправляла их.

— Да уж,— сказал он сам себе и оставил все как есть.

 

Гермиона нахмурилась, глядя на Гарри, стоявшего, прислонившись к стене, и державшего свой посох на плече, его рука рассеянно теребила ткань зеленой рубашки.

Тетя всегда одевала его в зеленые, черные или серые рубашки на пуговицах и черные брюки. Гермиона задавалась вопросом, высказывал ли Гарри когда-нибудь свои предпочтения или просто позволял Петунии покупать всю его одежду.

С другой стороны, по словам Гарри, все ткани обычно были для него коричневыми, зелеными или черными, за исключением магической одежды, которая могла нести в себе печать заклинания или врожденные магические характеристики.

— Почему ты сменила прическу? — вопрос Гарри застал ее врасплох, Гермиона оторвалась от изучения его сапог из драконьей кожи и мыслей о том, каково это — видеть огненные узоры на ногах.

— Что?

Уголки рта Гарри опустились, что придавало ему почти хмурое выражение, лишь глаза, казалось, улыбались. Она давно привыкла к тому, что выражения его лица не всегда показывают его истинные чувства, — он не мог наблюдать мельчайшие детали языка тела других людей, поэтому часто его собственный язык тела отличался.

— Дадли сказал мне, что ты изменила прическу и... свои зубы.

Она подавила желание прикрыть рот рукой — ее слишком большие передние зубы были источником огорчения с ранних лет. Слишком много подлых прозвищ и слишком много смеющихся детей.

В минуту тщеславия перед Святочным балом она сама их исправила, и затем ей пришлось иметь дело с крайним неодобрением родителей к подобной тактике. Будучи дантистами, они не хотели видеть, как легко магия вытесняет их труды.

Но она даже не думала, что Гарри заметит. Это было сделано не для него, а для окружающих девушек, взгляды которых были прикованы к Гермионе, когда она держала его под руку.

— Так и есть.

Гарри слегка нахмурился.

— Почему? — он настаивал с таким же серьезным выражением лица, с каким мог бы ставить под сомнение законность сложной головоломки.

Гермиона сморщила нос.

— А почему бы и нет? Я это сделала просто потому, что я могу.

Гарри моргнул.

— Но почему размер зубов или прическа для тебя имеют значение?

Гермиона напомнила себе, что разговаривает с человеком, которому все равно, какого цвета на нем одежда. Кроме того, он был мальчиком, а, по словам ее матери, мужчинам никогда не понять изящности искусства украшения.

— Я хотела выглядеть по-другому, — она не сказала "привлекательней", потому что это звучало бы глупо. — Это не похоже на операцию.

Гарри элегантно перекинул посох к другому плечу и сложил руки на груди.

— Почему ты хочешь выглядеть по-другому?

Гермиона глубоко вздохнула.

— Что на тебя сегодня нашло? Я думала, мы будем практиковать твой новый способ зрения.

Гарри не сводил глаз с ее правой щеки, не отводил взгляда и не колебался ни на секунду.

— Я просто хочу понять, почему ты изменила свою внешность,— наконец, сказал он, и Гермиона вздохнула.

— Люди делают это постоянно. Для удобства, чтобы чувствовать себя комфортнее, быть популярными, у каждого свои причины. Мне никогда не нравились мои передние зубы, а с волосами иногда просто невозможно было справиться. Магия позволяет мне менять и то, и другое гораздо легче, чем любое маггловское средство, которое я когда-либо использовала. Почему такие неожиданные вопросы? Раньше тебе было все равно.

Услышав это, Гарри наконец отвел взгляд, опустив глаза и уставившись на свои ботинки, его лохматые темные волосы упали вперед, покрывая шрамы, пересекающие лицо.

— Понятия не имею. Я... не понимаю. Я бы никогда не узнал, что ты что-то изменила, если бы Дадли не упомянул об этом.

Гермиона встала и подошла к нему, тоже нахмурившись.

— Что все это значит на самом деле?

Гарри долго молчал, потом, наконец, снова поднял голову, медленно переводя взгляд с ее пальцев на лицо.

Будь на его месте любой другой мальчик, она покраснела бы от смущения, но было что-то особенное в том, как именно Гарри смотрел на нее, его взгляд был наполнен таким благоговейным восхищением, что Гермиона почувствовала себя красивой.

— Я никогда не задумывался об этом, потому что не было причин заботиться о том, что я не могу контролировать. Но сейчас, я... я хочу большего. Я хочу видеть тебя такой, какой видят тебя другие, я хочу знать о тебе все, а не слышать об этом от моего кузена. Я... Я хочу знать, когда ты грустишь или счастлива, не только по тому, как твое сердце бьется в лучах света, — глаза Гарри остановились на ее лице, и Гермиона почувствовала что-то необычное, прилив энергии затопил ее, это было гораздо больше чем должны были вызвать его слова; это определенно бодрило.

Он поднял руку и, к ее удивлению, обхватил ее лицо ладонями, и его ярко-зеленые глаза, казалось, пробежали по ее щекам, носу и обратно, затем вниз к ее рту.

— Я хочу видеть твои зубы, когда ты улыбаешься,— пробормотал Гарри, наклоняясь ближе, и она не смогла сдержать улыбки в ответ.

Он замер, и энергия, которую она чувствовала, удвоилась, заставляя ее дрожать в его руках. Он снова посмотрел ей в глаза, и она впервые встретилась с ним взглядом и почувствовала, как ее сердце забилось быстрее.

— Т-ты можешь видеть?— выдохнула Гермиона, и Гарри улыбнулся ей, его взгляд потеплел.

— Я тренировался с Дадли и тетей. Я не хотел применять это на тебе, пока не был уверен, — ответил Гарри, прежде чем между его бровями залегла складка. — Мое зрение еще не идеально. Например, все представляется зеленым, как цвет моей собственной души. И детали, как правило, отсутствуют... ну, со временем эта проблема может быть решена. Но вкладывать свою магию в людей гораздо труднее, чем вкладывать ее в предметы, и это имеет побочные эффекты.

— Увеличение энергии, — удивленно прошептала Гермиона, и Гарри усмехнулся; его большой палец скользнул по ее щеке мягким ласкающим движением.

— Да, и я предполагаю, что человек испытывает повышенное желание к любым искушениям. Моя тетя набрала два фунта с тех пор, как я начал практиковаться, она кричала об этом, стоя на весах в ванной. Дядя Вернон уходит на работу рано или работает над своим портфолио. Дадли звонит своей девушке или уходит на встречу с ней, или постоянно говорит о ней и о других...

Гарри притих, затем покачал головой; его руки опустились, оставив странный холод на ее коже.

Затем он отступил назад, и энергия, которую чувствовала Гермиона, покинула ее.

Но ее сердце все еще колотилось, и она обнаружила, что склоняется ближе к нему.

— ...это не имеет значения. Я хотел сделать тебе сюрприз, — неловко закончил Гарри.

Гермиона подошла к нему ближе, почти нос к носу.

— Это блестяще, Гарри! Именно то, чего ты так долго хотел! — настаивала Гермиона, смущенная тем, что он не выглядел таким же счастливым, как и она. — Разве ты не рад, что у тебя получилось? И без использования заклинаний левитации и прочих заметных чар?

Гарри кивнул, но не улыбнулся. Его глаза снова метнулись к ее лицу, фокусируясь между ее глазами.

— Но я не смогу использовать его все время. Слишком частое или долгое использование сильно меня истощает. Тебе важно, что я иногда не смогу тебя видеть?

Гермиона раздраженно фыркнула.

— Честно говоря, Гарри, ты меня видишь. Ты можешь выделить меня из сотен других едва ли не за секунду. Ты сказал, что я уникальна. Какое это имеет значение, что ты не видишь ни цвета моей проклятой одежды, ни формы моего носа. Ты можешь видеть человеческие души. Ты можешь изучать магию на уровне, о котором я могу лишь мечтать; я бы н-не раздумывая отказалась от собственного зрения, чтобы иметь представление о том, что ты можешь видеть в нашем мире.

Гарри уставился на нее, Гермиона ткнула его пальцем в грудь для выразительности, и он вздрогнул от удовольствия.

— И не смей больше походить на брошенного щенка, только лишь потому, что твой бабник-кузен сказал тебе, что я подстригла волосы, проколола уши или что-то в этом роде. Если я хочу, чтобы ты знал об этом, я расскажу тебе сама.

Гарри Потер потер грудь, ощущая прилив энергии, и обвел взглядом ее лицо, задержавшись на суровом выражении.

Он медленно улыбнулся, и от этого зрелища у нее перехватило дыхание.

— Я все равно узнаю, проколола ли ты уши или нет, — проговорил он мягко, слегка ухмыляясь. — И я никогда не позволю тебе променять нормальное зрение на то, что есть у меня. Это очень неудобно время от времени.

Гермиона фыркнула; она сомневалась, что кто-то, кроме Гарри, назовал бы свою инвалидность просто неудобством.

Гарри взял ее за руку и наклонился еще ближе, понизив голос до шепота.

— Теперь, когда все прояснилось... не хочешь ли ты исследовать заброшенное волшебное поместье вместе со мной?

Гермиона моргнула, заметив, как быстро сменилась тема разговора, а затем предвкушающе улыбнулась.

— Мог бы даже не спрашивать.

* * *

Дом на площади Гриммо показался Гермионе очень темным и мрачным; она несколько раз пробормотала об этом, постанывая при виде паутины и размахивая палочкой, разгоняя тучи пыли, взлетевшие в воздух, как только открылась старая деревянная дверь.

Для Гарри это место искрилось многовековой магией, всеми цветами радуги, которые он только мог видеть, дом был почти такой же живой, как Хогвартс. Зеленые деревянные полы были настолько старыми, что любое движение их узоров давным-давно замерло, а старая штукатурка на стенах блестела переливающимися узорами фиолетовой грунтовки, смешанного со множеством коричневых нитей животных компонентов.

Впереди в коридоре возвышался большой портрет, обрамленный уникальными темно-коричневыми дорогими шелковыми занавесками, намекающими на богатство, которым когда-то обладали Блэки.

В оттенках портрета проглядывалось слабое эхо человеческого рисунка: имитация личности души и, без сомнения, внешний облик.

Гарри находил магические портреты захватывающими, но в тоже время от них ему становилось не по себе; одно дело, если заклинание может так точно скопировать рисунок души на холсте, и совсем другое — что оно может украсть часть сущности человека. Ему так и не удалось выяснить, в чем дело, секреты заклинаний, оживлявших портреты, передавались из поколения в поколение мастерами живописи и подмастерьями.

Гарри точно знал лишь одно: что он никогда не будет заказывать свой портрет.

— Кто там? — раздался резкий требовательный голос. — Кто вошел в мой дом?

Гермиона вздрогнула, затем направилась вперед по коридору, Гарри медленно последовал за ней. Ему казалось странным разговаривать с кем-то, кто не был живым.

Это действительно казалось бессмысленным.

— Гермиона Грейнджер и Гарри Поттер. Он унаследовал этот дом, — ответила Гермиона, и портрет взвизгнул.

— ПОТТЕР?! Поттер унаследовал дом семьи Блэк?! Нет! Я НЕ СОГЛАСНА! — портрет шумно втянул в себя воздух. — КРИЧЕР! Кричер, ко мне, сейчас же!

Следом возник характерный желтый предупреждающий вихрь аппарировавшего домового эльфа, который взорвался ярким светом посреди комнаты, заставив Гермиону отпрыгнуть в сторону от удивления.

Портрет продолжил кричать.

— КРИЧЕР! НЕМЕДЛЕННО УБЕРИ ЭТИХ НЕЗВАНЫХ ГОСТЕЙ ИЗ ДОМА!

Гарри увидел, что свет домового эльфа становится ярче, и встал между ним и Гермионой, свободно держа посох перед собой, готовый защищаться, если понадобится.

— Успокойся, — проговорил он и увидел, как желтый свет замер, а затем услышал ужасный низкий стон.

— КРИЧЕР!

Портрет снова закричал, и Гарри повернулся к нему, сердито нахмурившись.

— Немедленно прекратите вопить, или я сниму вас со стены и засуну в ближайший чулан.

Женщина на портрете на секунду умолкла, но потом закричала снова.

— Этот дом никогда не будет твоим, Поттер . Мне все равно, что сделал мой презренный предатель-сын. Дом принадлежит семье! Кричер, делай, что я говорю, немедленно!

Домовой эльф, казалось, увядал, съеживаясь и наклоняясь все ближе к полу.

— Госпожа, Кричер не может. Кричеру велели сидеть смирно.

Сам эльф, казалось, пришел в ужас от того, что ему пришлось подчиниться. Гарри вздохнул и провел рукой по волосам.

Что ж, он полагал, что исследование не пройдет гладко. Авроры в мантиях, следовавшие за ними, определенно не пришли в восторг, когда они с Гермионой поднялись по ступенькам, и сейчас их огни мерцали тревожными волнами света.

— Не вините его, он не может ослушаться прямого приказа того, у кого есть право собственности, — проговорил Гарри строго. — Это низко — приравнивать домового эльфа к имуществу, но я сомневаюсь, что вас это волнует. Я владею этим домом и этим домовым эльфом, и вы ничего не можете с этим поделать.

Сам свет внутри портрета, казалось, вспыхнул за несколько секунд до того, как крик раздался снова — проклятия были такими мерзкими и громкими, что Гарри вздрогнул.

Затем он с силой ударил посохом по деревянному полу и сосредоточился на конструкции портрета: на зеленой деревянной раме, которая, без сомнения, была элегантной, и, что более важно, на сложных связующих заклинаниях, привязывающих портрет к стене дома.

Было бы очень нелегко справиться с этим с помощью традиционных заклинаний.

К счастью для их измученных ушей, Гарри был не совсем обычным волшебником.

Он крепче сжал ярко-красный посох и пожелал, чтобы рисунок на портрете изменился; ужасное эхо чистокровной ведьмы, которая, без сомнения, была полна праведного гнева, увидев, что дом унаследовал не кровный родственник, — пропало.

Гарри заменил его простым узором стены.

Эльф издал душераздирающий писк.

— Госпожа! О, госпожа! Куда вы пропали?! — завыло существо, длинные тонкие желтые лучи света ударили из его головы.

Гермиона ахнула.

— Стой! Прекрати, все в порядке! Пожалуйста!

Неужели это существо действительно так привязано к своей бывшей жестокой хозяйке, от которой Гарри их только что избавил?

— Остановись, — повторил Гарри и был рад, когда эльф, наконец, замер. — Мне очень жаль, но этот портрет разрушил мое хорошее впечатление об этом месте.

Эльф пробормотал что-то себе под нос.

— Если вы не понравились хозяйке, Кричер будет ненавидеть вас вечно.

Гермиона фыркнула.

— Я уважаю твое право иметь собственное мнение, но мы не сделали ничего плохого. Мы даже никогда не встречались с Сириусом Блэком. Гоблины послали Гарри письмо, в котором говорилось, что он владеет этим домом, и мы пришли посмотреть, есть ли здесь что-нибудь интересное, например, книги.

Домовой эльф, казалось, задумался.

— Сириус Блэк был презренным волшебником, предателем. Он не уважал семью.

Фиолетовое очертание Гермионы скрестило руки.

— И что? Это не имеет к нам никакого отношения. Абсолютно.

Гарри вздохнул.

— Мы будем держаться от тебя подальше. Или, если хочешь, я могу освободить тебя, дав одежду, и ты можешь найти новую работу в реестре домовых эльфов в Косом переулке…

Прежде чем Гарри успел продолжить, желтый свет эльфа завыл.

— Нет! Кикимер всегда служил благородным и древнейшим Блэкам! Кричер родился в этом доме, Кричер никогда не покинет его!

Гермиона усмехнулась.

— Ну, Гарри не Блэк, и если ты находишь нас настолько невыносимыми, если ты ненавидишь нас...

— О! — эльф взвыл и, казалось, упал еще ниже, если это только было возможно. Опустился на колени? Добавив немного своей магии, Гарри понял, что домовой эльф действительно стоит на коленях. — Кричер только что вспомнил! На генеалогическом древе Блэков есть Поттеры. Кикимер будет служить хозяину Поттеру, потому что в хозяине, несомненно, тоже должна течь кровь Блэков. Только не отсылайте Кикимера, Кикимер все сделает.

— Даже уборку? — пробормотала Гермиона, и Гарри подумал, что здесь было довольно-таки грязно, как и подобает дому, заброшенному, по крайней мере, уже десять лет.

— Хорошо, — вздохнув, проговорил Гарри. — Как хочешь. Я просто хочу исследовать это место и все. Я обещаю. Есть что-то, что мне нужно знать?

"Например, были ли другие портреты, которые могли бы осквернить его слух?"

— О нет, хозяин Поттер, совсем ничего. Кикимер все приберет и сделает дом подходящим для нового хозяина.

И желтый свет исчез с громким хлопком.

Гермиона вторила его вздоху.

— Что дальше?

Гарри улыбнулся ей.

— Мы отправляемся из коридора в великое неизвестное?

Палочка Гермионы мигом оказалась у нее в руке, сердцевина из жилы дракона горела оранжевыми огоньками драконьего огня.

— Тогда давай найдем библиотеку.

 

За один день они нашли библиотеку с множеством проклятых книг, гостиную без мебели и две спальни, полные различных видов раздражающих магических и маггловских вредителей.

За неделю эльф-домовик уничтожил практически всех вредителей, лишь в одном шкафу все еще остался боггарт, а множество проклятых предметов были тщательно помечены эльфийской магией в качестве предупреждения.

Кричер, казалось, любил свой дом больше, чем недолюбливал своего нового хозяина, и действительно сделал все, чтобы остаться. Гарри и Гермиона были вежливы с переутомленным существом, в надежде, что он перестанет метаться от бормотания проклятий до чрезмерно нетерпеливых расспросов. Гарри, например, не рискнул бы провести и одной ночи в этом доме из страха, что эльф может сойти с ума и убить его во сне.

Потратив несколько выходных на исследования, они превратили одну спальню в пустую комнату для испытаний, а другую — в лабораторию, убрали заклинания из десятков проклятых книг, позаботились об одном злобном боггарте, и Гермиона, наконец, подтвердила, что дом на площади Гриммо был не так уж плох, как при первом их посещении.

Гарри вспомнил частые намеки Дадли и, покраснев, отвернулся.

Несмотря на все время, проведенное вдвоем, между ними не было ничего, кроме поцелуя и рукопожатия. Гарри обнаружил, что тратит слишком много времени на размышления о некоторых частях тела Гермионы, которые он не мог видеть в деталях, даже с его увеличенным зрением. Когда он пытался переключить свои мысли на науку и изучение гормонов, ему не удавалось отвлечься, размышления о потенциальных процентах тестостерона и эстрогена, которые заставляют мозг чрезмерно сосредотачиваться на женской анатомии, лишь побуждало его еще больше думать о конечной цели этих гормонов, что заставляло его уже не только краснеть.

Это не мешало ему мечтать о теплом сине-фиолетовом свете, о том, как гладка на ощупь щека Гермионы под его пальцами, и о том, что еще может быть теплым и мягким, чего ему еще не довелось ощутить.

Это слишком отвлекало, и единственное, что могло заставить его мозг работать должным образом, — это нахождение новых головоломок и работа над их решением.

 

Ближе к концу лета тетя настояла, чтобы Гарри закончил учебу в Имперском колледже Лондона.

Сам же Гарри, с мыслями о магическом топливе и его потенциальном использовании, остановился на инженерном направлении, которое дало бы ему идеальную возможность продолжить свои исследования связи между электричеством и магией.

Затем, когда ему наскучила мысль ждать почти два года, чтобы хотя бы прикоснуться к работающему трансформатору, не говоря уже о том, чтобы разобрать его на части, он начал посещать занятия, посвященные медицине и человеческому телу, как всегда с нетерпением ожидая какой-нибудь новой идеи, которая могла бы расширить его знания о душе и ее тонкой, но сильной связи с человеческим телом.

К сожалению, без Гермионы занятия шли слишком медленно, скучно и сухо, по сравнению с его изучением магии и ярким зданием на площади Гриммо.

Он не обращал внимания на своих сверстников; все они были старше его и с любопытством смотрели на пятнадцатилетнего мальчика. По пятницам, как только заканчивались занятия, он садился в автобус, следующий прямо до площади Гриммо, которая находилась всего в нескольких минутах езды от колледжа. Там он продолжал изучать науку и магию и с нетерпением ждал прибытия Гермионы, ее успокаивающий свет был словно бальзам на душу.

Дядя, казалось, не возражал забирать его все позже и позже по выходным, а тетя, наоборот, считала неправильным, что он проводил так много времени наедине со своей девушкой.

Дадли лишь подмигнул на это, слишком сильно толкнув его локтем.

Гарри перепрыгивал с одного проекта на другой, и по мере того, как воздух становился все холоднее и пролетали месяцы, он обнаружил, что постепенно перемещает свои вещи в комнаты волшебного дома на площади Гриммо. Книги со шрифтом Брайля, которые он использовал для учебы, печатные заметки в переплетах, иногда дополнительные комплекты одежды — на случай, если очередной эксперимент пройдет неудачно.

То, что он не мог перевезти, он создавал: рабочий стол, стулья, обеденный стол, полки, стеклянные стаканы и металлические шкафы. Первый этаж был практически весь посвящен исследовательской деятельности: обширная библиотека Блэков рядом с его собственной коллекцией маггловских и магических работ, лаборатория и комнаты для испытаний прямо через зал. Лишь кухня была неприкосновенна — Кричер настаивал на исключении любых чар волшебников в своих владениях, хотя порой Гарри очень хотелось испытать проклятие нескончаемого потока на кухонной раковине и заклинание сохранения в кладовой. Верхние этажи использовались для хранения магических артефактов, которые он купил сам, нашел в доме или в своих хранилищах — всего, что нужно было изучить или над чем поэкспериментировать, когда было время или желание. Одна из комнат стала его спальней, хотя он еще не смог уговорить тетю и дядю позволить ему остаться на ночь. Чердак оставался забит бесчисленным хламом волшебной семьи, у Гарри еще не было времени исследовать его.

Однажды он попытался провести свою любопытную маггловскую семью внутрь дома волшебников, только чтобы изучить уникальный вид анти-маггловских оберегов. Когда он, наконец, убедил их пройти сквозь охранные чары, держа его за руки, то тетя первым делом уставилась на антикварную мебель, в то время как Дадли глазел на Кричера, а его дядя в очередной раз удивлялся доказательству того, что магия реальна и способна творить чудеса.

Казалось, жизнь легко укладывается в привычные рамки: изучение, проверка, изучение, подтверждение, повторное тестирование, изучение — все движется определенными шагами и сопровождается постоянным поиском чего-то нового.

Не имело значения, идет ли речь о его маггловском колледже или о его собственных магических исследованиях, Гарри всегда думал о будущих проектах, пытаясь найти смысл в двух параллелях и найти точку их соприкосновения.

Проводя время с Гермионой, он получал удовольствие от простого ее присутствия: он любил сидеть в свете нежно-фиолетового узора, когда она болтала о своих текущих исследованиях и спрашивала о его собственных, рассказывала о следующей работе Виолы или о новом задании, которое получила от своего магического репетитора.

И каждое воскресенье она читала ему вслух что-нибудь интересное из "Пророка", благодаря чему Гарри знал мельчайшие подробности неудавшегося побега из тюрьмы Азкабан под предводительством Крауча, и о побеге трех — возможно, пяти — Пожирателей Смерти, за которыми в настоящее время охотились. Гермиона рассказала ему о новых законах министерства, нацеленных на потенциальных Пожирателей Смерти, о смягчении законов, регулирующих использование веритасерума в отношении государственных служащих, подозреваемых в террористической деятельности, и усилении контроля над предполагаемой "темной магией". Об активно обсуждаемом аресте Лорда Малфоя, члена самого Визенгамота, и его последующем приговоре к заключению в Азкабане за многочисленные нарушения закона — пример того, что даже самые могущественные волшебники больше не могли спрятаться за взятками и своим политическим влиянием.

Гарри необходимо было знать, что волшебный мир не позволит ему так просто из него исчезнуть; кроме того, было проведено расследование о его местонахождении, а журнал "Еженедельник Ведьм" и вовсе запустил горячую линию на случай, если какая-нибудь счастливая волшебница заметит его в том или ином волшебном городе.

Но никто даже и не думал искать его в мире магглов.

Студентам Имперского колледжа Лондона Гарри Поттер казался странным, о нем часто рассуждали. Он был не самым молодым, кто когда-либо учился в колледже, но первым слепым студентом такого возраста. В то время как ему были предоставлены все удобства для слепых: брайлевские учебники и консультанты, к помощи которых прибегали другие студенты, мальчик не воспользовался ни собакой-поводырем, ни даже гидом, предпочитая использовать большую трость, как шутили некоторые, больше напоминавшую реквизит из фильма "Властелин Колец".

И все же Гарри Поттер обходился без посторонней помощи, отвергая все предложения и, казалось бы, потерявшись в своем собственном мире. Он целеустремленно переходил из класса в класс, сидя впереди и устремив на очередного профессора свой поразительный взгляд, словно заучивая каждое слово.

Он ничего не записывал, даже на компьютере, где слова Брайля можно было потом распечатать и прочесть. Но он всегда знал ответ, и можно было рассчитывать, что он подробно изучит любую проблему и представит ее в новом свете. Некоторые из профессоров стали полагаться на расспросы мальчика, чтобы продвинуть обсуждение выбранной темы, и не раз обнаруживали себя пораженными объемом его знаний.

Но Гарри Поттер не присоединился к многочисленным исследовательским группам, которые предлагали и даже просили его об этом. Слепой мальчик всегда был занят, и хотя у него не было с собой тетрадей и школьных учебников, он утверждал, что работает над продвинутой физикой и собственной теорией относительности.

Единственные, кто сомневался в нем, были те, кто еще не посещал занятия с его классом.

* * *

Крауч не мог сам найти мальчика, хотя целыми неделями прочесывал волшебные переулки и города в его поисках. Он следил за слухами и намеками, спекуляциями и отсутствующими комментариями.

Когда все это оказалось бесполезным, он обратился к устаревшим новостям, тому, что он пропустил, пока был пленником своего отца. Самые первые предположения были о том, что Гарри Поттер — Мальчик-Который-Выжил являлся Избранным, тем, кому суждено победить Темного Лорда.

Все нити, словно запутанная паутина, вели к Альбусу Дамблдору и его Ордену.

И следуя за этими нитями, однажды поздним вечером Крауч подслушал, как один из невыразимцев, пропуская очередной стакан, жаловался на свою работу, упоминая то, что имел возможность наблюдать в последнее время. Благодаря нескольким заклинаниям, волшебник рассказал намного больше, чем следовало, и когда услышанная информация оказалась еще более интересной, Крауч вывел пьяного волшебника в ночную темноту улицы и прижал его к темной стене, глядя в налитые кровью глаза, в которых, наконец, появился страх.

Затем он ворвался в его разум, сметая все клятвы молчания и заклинания, предназначенные, чтобы скрыть вещи, увиденные в одном из самых секретных мест Министерства — Отделе Тайн.

Этот волшебник уже никогда не станет прежним, вероятно, он никогда больше не заговорит, не пошевелится и даже не вздохнет, когда Крауч с ним закончит. Краучу-младшему было все равно, он просто упивался тем, что наконец-то добрался до истины.

Пророчество, лежащее на определенной полке, услышанное волшебником с инициалами Альбуса Дамблдора от ведьмы, имевшей те же инициалы, что и местный преподаватель предсказаний Хогвартса.

Пророчество, в котором говорилось о судьбах Темного Лорда и Гарри Поттера.

Крауч позволил невыразимцу упасть на землю и аппарировал, не потрудившись узнать, выживет ли этот волшебник.

* * *

Почти год после Турнира Альбус Дамблдор и его Орден искали пять оставшихся осколков души Тома Риддла.

Северус Снейп рассказал ему о новом воскресшем осколке души темного волшебника; истинной силе, стоящей за неудавшимся побегом из тюрьмы, такой же изуродованной, как и он сам, но гораздо менее искусной. Северус усмехнулся, и Альбус, выслушав описание кольца на пальце нового Темного Лорда, понял, что один крестраж мог находиться именно в этом кольце.

С другой стороны, дом Гонтов недавно сгорел дотла, точно так же, как давным-давно сгорел старый особняк Риддлов, который Альбус так старательно обыскивал.

Один за другим они прочесывали старые жилища Пожирателей Смерти. Малфой-Мэнор оказался чист, но Дамблдор давно подозревал, что подкинутый несколько лет назад дневник Тома Риддла находился именно там. Дальше следовали особняки верных последователей Волдеморта, таких, как Мальсибер, Лестрейндж, Розье, Роули, Макнейр, Кэрроу и Нотты. Они обнаружили множество запрещенных артефактов — некоторые из них были почти так же темны, как крестражи, которые они искали. Министерство прислушалось к советам Ордена Феникса, и аресты следовали один за другим.

Но ни чаши, ни медальона, ни диадемы они не нашли.

Поразмыслив, Дамблдор решил, что у него осталось всего три варианта. Одним из них был сам Хогвартс, который молодой Риддл посетил по крайней мере один раз, чтобы подать заявку на должность профессора защиты от темных искусств. Это был смелый шаг, и именно благодаря такому хитрому и дерзкому поступку он мог преуспеть.

Еще один осколок наверняка находился в хранилищах наиболее доверенных и чистокровных Пожирателей Смерти — в хранилищах Малфоя, Лестрейнджа и Нотта.

Малфоев Дамблдор сразу исключил: Темный Лорд не стал бы прятать два крестража у одного слуги. Нотты казались маловероятными — не вся семья последовала за Темным Лордом, только старший и самый жестокий из братьев.

Но Лестрейнджи были фанатичны и преданы своему господину.

Попасть внутрь хранилища будет действительно трудно — когда Лестрейнджи умерли в Азкабане от палочек авроров министерства, все их имущество, без имеющихся наследников, было отдано гоблинам в уплату их долга.

А гоблины могли обменять одно богатство лишь на что-то большее, в разы превосходящее требуемую вещь. Чтобы начать переговоры, Альбус Дамблдор послал к ним Билла Уизли, который привык с ними работать; получив доступ к хранилищу, они смогли бы впоследствии увидеть, находился ли там внутри один из трех крестражей.

Последнее место, куда можно было заглянуть, находилось в прошлом Тома Риддла, и с этой мыслью Альбус Дамблдор обосновался за своим столом с омутом памяти и начал искать в недрах своего собственного разума любую подсказку, где Том Риддл мог спрятать частичку своей души.

Гарри стоял в своей комнате для испытаний, стены которой светились золотым отблеском защитных чар и щитовых заклинаний, каждое из которых отличалось друг от друга лишь геометрической формой своих узоров.

Пол под его ногами, превращенный в темно-пурпурный камень, имитирующий Хогвартс, поразительно контрастировал с окружающей обстановкой, но в отличие от школы, здесь не чувствовалось медленной пульсации жизни, лишь устойчивый отблеск камня.

В комнате не было источников света, и когда приходила Гермиона, Гарри использовал заклинания, чтобы она могла видеть.

Для него самого же мир никогда не был темным.

В клетке у его ног сидела маленькая птичка и возмущенно щебетала, злясь на свое заточение. Обычный голубь, каких множество на лондонских улицах, испускающий бледно-голубой свет, такой живой и мерцающий в своем стремлении к свободе.

Гарри прислонил посох к стене, и красное свечение накрыло его одного в центре комнаты, его руки были пусты, рукава засучены, лишь пальцы источали изумрудно-зеленый свет.

Он опустился на колени и одним касанием позволил металлической клетке развалиться, поймав в руки птицу и бережно держа ее в ладонях, в то время как крылья ее сердито бились, а когтистые лапки сжимались.

— Я верну ее обратно, — напомнил он себе. — Но я должен узнать.

Бледно-голубой свет замер, будто слыша его намерение, как некую песню.

Гарри закрыл глаза, но картина перед ним не померкла. Ему никогда не нужно было открывать глаза, чтобы видеть, если, конечно, его глаза действительно могли видеть. Он полагал, что это был скорее его разум; мозг пытался примириться с тем фактом, что он видел, позволяя ему контролировать зрение с помощью движений глазных мышц. Но в последнее время Гарри научился расширять свой взгляд далеко за пределы человеческого зрения и видеть вещи, находящиеся практически у него на спиной.

Он направил свою магию к птице и наблюдал, как его собственный изумрудно-зеленый свет заполнял крылья и перья; грудь голубя вздымалась при каждом паническом вздохе.

Птица громко вскрикнула, ощутив наполняющую ее силу; оказалось, что животные и птицы гораздо острее, нежели люди, ощущали магию — это Гарри выяснил с помощью своей новой техники, наблюдая за реакцией собак и кошек в парке, крыс в переулках и птиц на деревьях. Они чувствовали: кто-то наблюдал на ними, кто-то опасный и могущественный — самый страшный хищник в мире.

Гарри вздохнул и позволил потоку энергии угаснуть, птица снова обрела свой бледно-голубой свет, лишь слегка сливаясь с изумрудным, там где его пальцы уверенно держали ее.

Еще раз вздохнув, Гарри заставил свет птицы замереть и почувствовал, что ее борьба прекратилась.

Жизнь ушла, когда остановился узор. Он посмотрел на птицу и ощутил ее мягкую шею, неподвижные когтистые лапки и крылья, больше не прижимавшиеся плотно к его рукам.

Нахмурившись, Гарри заставил ее свет вспыхнуть вновь, птица снова вскрикнула, удивленная и напуганная. Она боязливо затрепетала в его ладонях.

Гарри снова заставил ее свет замереть, и птица снова обмякла в его руках.

На этот раз он ждал, сидя на полу, напряженно выпрямив спину и глядя на птицу, лежавшую на его коленях.

Он начал считать и почувствовал, как ее тельце остывало, тепло покидало его.

На мгновение он пожелал, чтобы Гермиона была рядом; она могла бы измерить температуру и сделать заметки, которые можно было лишь читать, а не слушать. Но он не хотел ее присутствия, не при этом эксперименте, он и сам не хотел знать, как далеко мог зайти.

Когда птица полностью окоченела, он снова заставил ее свет ожить, и холодное тельце налилось теплом, словно ее согрело солнце; ее свет, побледневший с наступлением смерти, вновь приобрел свои привычные оттенки — пульсирующий, светло-голубой, с бегущей в нем жизнью.

Птица взлетела в воздух, свободно размахивая крыльями и порхая у ближайшей стены, ничего не видя в темноте.

Гарри встал и вновь заколдовал ее.

В следующий раз он попробует провести эксперимент с более крупным и разумным животным и выждет больше времени, прежде чем оживит его снова.

Он должен знать наверняка, насколько границы могут быть расширены.

В конце концов, волшебный мир утверждал, что истинная некромантия невозможна: у инферналов не было душ, у зомби не было разума, а у скелетов не было ни кожи, ни собственной воли. Все они могли действовать лишь по приказу темного волшебника, который их создал. Мертвые не могли вернуться к прежней жизни. Воскрешение было невозможно, ни в одном из законов магии.

Но в Суррее Гарри заставил мертвое дерево ожить, и теперь, на площади Гриммо, он убил голубя и вернул его к жизни.

И со временем ему нужно будет научиться большему, могут ли быть оживлены только растения и животные.

* * *

Когда Крауч поведал Тому Риддлу о потенциальном пророчестве, его голос звучал тихо и возбужденно.

Пожиратель Смерти объяснил, как все могло произойти на самом деле, как пророчество могло привести к поражению его учителя, почему оно упоминало именно о Гарри Поттере, как о катализаторе, который разрушит все его планы.

Крауч рассказал о том, что Лорд Волдеморт, должно быть, узнал о пророчестве благодаря Дамблдору и решил убить ребенка самостоятельно, не имея должного плана.

— Это был соблазн, которому невозможно было сопротивляться. И если вы сами не можете убить его, мой Лорд, тогда вы должны заставить его умереть каким-либо иным способом. Отправить к нему убийц или собрать армию. Как только он умрет, ваша власть станет безграничной.

Том Риддл знал, что доказательств истинности пророчества так и не прозвучало и часть его — рациональная половина — понимала это.

Но он хотел верить, хотел обвинить мальчишку, в том, что все пошло не так, в том, что несмотря на число его последователей, на их способности и навыки, на их ценности, его люди потерпели неудачу. И более того, почему большинство его последователей были мертвы и почему новые не примкнули к нему. Мертвы? Струсили? Или и то, и другое.

— У меня больше нет денег, чтобы нанимать убийц или поднимать какую-либо значительную силу, — проговорил, наконец, Том Риддл, стараясь не думать об упущенных возможностях и о том, что некоторые из его погибших последователей были действительно весьма богаты.

— Тогда мы сделаем армию сами, мой повелитель, — пылко прошептал Крауч, змея на щеке извивалась в такт его словам. — Мы создадим их.

И Том Риддл нехотя улыбнулся.

У него определенно имелось несколько идей получше.

* * *

Кричер был достаточно умен для домового эльфа, и он быстро смекнул, что его новый хозяин был странным, но не грубым и не злопамятным.

Кричер вполне мог принять хозяина Поттера в качестве главы дома Блэков.

Новый хозяин никогда не обращал внимание на грязные полы или прихожую, в отличие от его подруги-ведьмы. Казалось, он едва пробовал поданную ему пищу, никогда не требовал приготовить его любимое блюдо и не выражал неприязни к какой-либо конкретной еде. Хозяин Поттер приходил после своих маггловских занятий, бросал сумку в одно и то же кресло в своем кабинете и часами пропадал в своей "лаборатории", комнате со странными приспособлениями, которые Кричер никогда прежде не видел.

Он часто наблюдал за хозяином Поттером, когда тот работал с магией или садился в свое кресло, чтобы послушать читаемую вслух книгу.

Хозяин Поттер был слепым, но мог видеть каким-то странным, непонятным Кричеру, образом. Кричеру не нравились зеленые глаза хозяина, будто смотрящие на него, но еще больше он не любил всплеск энергии, который время от времени исходил от хозяина, заставляя сердце Кричера биться чаще и даря непреодолимое желание броситься очищать загроможденный чердак или пыльный шкаф.

Кричер был довольно старым эльфом для заботы о таком большом дома, хотя он никогда и не признался бы в этом. Его кости устали от слишком большого количества магии, а кожа стала грубой и жесткой. Но когда глаза хозяина начинали блестеть ярче и энергия наполняла Кричера, он снова чувствовал себя молодым эльфом в самом расцвете сил, как во времена его первого контракта, когда он готовился принять поместье, полное ирландских пикси и полтергейстов.

Но еще хуже — намного хуже — ему становилось, когда хозяин отводил взгляд: Кричер сразу чувствовал себя потерянным, жаждущим большего и в то же время отягощенным напоминанием о том, как далеки прекрасные времена его молодости.

Этого было достаточно, чтобы заставить старого эльфа искать взгляд хозяина, искать его одобрения, хотя бы на мгновение, хоть на секунду.

Он любил и так же горячо ненавидел это желание; сожалел, что эта энергия исходит от кого-то, кого прежняя хозяйка презирала, прежде чем хозяин Поттер сделал невозможное и заглушил ее, несмотря на магию домашних эльфов, которая должна была преобладать. И все же ему нравилось снова быть полезным, хорошим эльфом, с семьей, которой он должен служить, и домом, в котором можно устанавливать правила.

Так что от отчаяния Кричер сделал то, что ему нужно было сделать: он вытащил старое воспоминание о невыполненном приказе, поместил его туда, где хозяин мог бы его увидеть, и стал ждать, что произойдет.

Он очень надеялся, что хозяин просмотрит его.

 

Гарри строго запретил домовому эльфу передвигать что-либо. С возрастом передвинутая мебель стала главным кошмаром Гарри Поттера: случайно передвинутый стул мог стать причиной его падения, а валяющейся на полу пластиковой игрушки было достаточно, чтобы Гарри ударился ногой.

Теперь, даже когда его зрение перешло на новый уровень, его все еще беспокоили передвинутые вещи. Он не мог поддерживать свое улучшенное зрение дольше нескольких минут, не чувствуя при этом страшную усталость, поэтому ему нравилось, что его собственная территория была стабильна и организованна — все на своем месте. Гарри полагал, что он может быть немного подвержен навязчивому неврозу, хотя любые перестановки заставляли его скорее злиться, нежели нервничать или расстраиваться.

Он четко знал расположение каждого предмета на площади Гриммо, за исключением все еще загроможденного чердака и личного царства Кричера в кладовой на кухне.

Поэтому, когда Гарри вошел с улицы, залитой дождем, в коридор, сбросив с себя влажный плащ и повесив сушить сумку, он ощутил, что что-то не так.

Поначалу он не понял, что именно привлекло его, коричнево-фиолетовый свет оштукатуренных стен почти скрывал уже знакомый узор, увиденный Гарри раньше.

Это было неожиданно: он только накануне был на площади Гриммо, и этого деревянного стола у стены, где раньше находился кричащий портрет, точноне было, и уж тем более не было никакого сосредоточения кроваво-красной души, выглядящей как жуткое подношение.

Гарри сжал руку на посохе и прошипел:

— Кричер.

Перед ним тут же возник желтый свет, и, когда Гарри взглянул на эльфа, тот упал на пол у его ног и задрожал, зеленый оттенок магии Гарри покрывал естественный желтый свет эльфа и подчеркивал каждую черту в мельчайших деталях, от чрезмерно больших колышущихся ушей до огромных волосатых босых ног.

— Хозяин, Кричер сожалеет. Хозяин, Кричер просит простить его...

Эльф продолжал умолять, и Гарри понял, что он каким-то образом достал осколок души Волдеморта, проклятого волшебника, с которым, как Гарри надеялся, было покончено, и положил на стол в его собственном доме.

— Это ловушка? — безразлично спросил Гарри, затем покачал головой.

Если бы это было так, домовой эльф не сказал бы ему об этом. Разве он однажды не поклялся всегда ненавидеть его?

— НЕТ! — завопил Кричер. — Кричер только хочет показать хозяину то, что нашел...

Гарри сжал губы.

— Не ври мне.

Домашний эльф мигом закрыл рот, зубы его стучали. Гарри видел, как он прижал уши, длинные когти врезались в дерево под его ногами, когда он зашептал.

— Кричеру дал медальон хозяин Регулус перед тем, как хозяин Регулус умер. Кричер должен был уничтожить его, но не смог. Кричер наказывал себя, не убирая в доме десять лет, один год за каждый раз, когда Кричер пытался и терпел неудачу… затем Кричер решил больше никогда не убираться.

Гарри моргнул, бесполезная реакция на удивление, раз уж он вообще реагирует. Он полагал, что для домового эльфа наказанием будет не запрет на уборку, а…

— Регулус Блэк? Пожиратель Смерти?

Кричер снова задрожал, и чем дольше Гарри смотрел на него, тем больше эльф, казалось, оседал на пол, его руки опустились и просто болтались по бокам.

— Да, — прошептал Кричер, и Гарри нахмурился, бросив взгляд на мерцающий красный узор, по-прежнему находившийся на столе.

— Зачем Пожирателю Смерти пытаться убить часть души лорда Волдеморта?

"И что еще важнее, это был уже третий осколок. Сколько раз еще этот проклятый Темный Лорд будет появляться в его жизни?!"

Домовой эльф воздел к нему руки.

— Кричер не знает, пожалуйста, хозяин. Кричер не знает.

Гарри вздохнул.

— Все нормально, не волнуйся. Если ты не смог уничтожить это, несомненно, Регулус тоже не мог, а я уверен, он пытался. То же самое было и со змеей.

"Или, по крайней мере, было сложно преодолеть чары, наложенные на нее. Убить ее оказалось не так трудно.

И все же..."

— Вставай уже, — рявкнул Гарри и обрадовался, когда Кричер проворно вскочил на ноги, сжимая руки и подходя слишком близко к нему.

Гарри двинулся по коридору к красному узору и услышал его слабый шепот, но не обычным слухом, а буквально внутри себя.

Я прекрасен... очарователен ... надень меня, надень меня...

Гарри вовсе не думал, что кроваво-красный узор души Волдеморта был прекрасным или очаровывающим. Он увидел мерцание металла под красным светом и предположил, что любой объект, в котором обитает душа, может быть красивым, если его увидеть при помощи обычного зрения.

Но для него мысль о человеческой душе внутри металлической раковины была возмутительной. Может ли этот осколок что-нибудь сделать? Змея, казалось, действовала независимо от души, которая в ней находилась, но слабый осколок Волдеморта, подвергшийся поцелую дементора, был полностью человеческим, хотя и чудовищным.

Гарри посмотрел поближе, наблюдая за закрытым медальоном, затем, наконец, протянул руку и положил его на ладонь — металл оказался гораздо холоднее, чем должен быть.

Шепот в его голове стал громче, но он оттолкнул его с недовольным раздражением.

— Хозяин? Вы можете уничтожить это? — осторожно спросил Кричер, и Гарри оглянулся, чтобы посмотреть на эльфа, выпрямившегося у него на глазах, словно солдат, обращающий на себя внимание.

— Да, — Гарри задумался, затем перевел взгляд на темно-красный узор. — Уничтожу. Когда закончу с ним.

Он боялся использовать человеческую душу для своих экспериментов, но, о чудо, осколок одной из них только что оказался в его руках.

Конечно, небольшие эксперименты, проведенные на Темном Лорде, будут ему прощены.

В конце концов, этот волшебник первым изуродовал свою собственную душу.

За последние месяцы Гарри узнал достаточно об оживлении из своих тестов на животных, чтобы учитывать большую часть ограничений.

Было одно серьезное.

Если тело успело разложиться после установленного отрезка времени, то оживления не произойдет; сначала необходимо восстановить тело, затем внутри могла бы снова расцвести жизнь, а не умереть так же стремительно, как реанимировалась.

С растениями было намного проще — любая растительная жизнь могла быть оживлена ​​и зарождалась с процессом нового роста, но чтобы восстановить целую мертвую ветвь, ей было необходимо создать условия, в которых она могла бы расти естественным образом, иначе корневая система, как и любой сорванный цветок, медленно тускнела и снова умирала.

Все живые существа либо росли, либо умирали, и Гарри быстро обнаружил, что молодая жизнь билась быстрее, чем старая, которая начинала замедляться.

И если он брал старое животное и вдыхал в него жизнь, то тело этого животного ослабевало гораздо быстрее, чем следовало бы, оно не могло справиться с молодостью своего собственного сердца.

Но он мог бы превратить узор старого животного в узор молодого и затем оживить.

Идеи о возможной вечной молодости не покидали его, но мысль о необходимости кого-то убивать снова и снова, только чтобы вернуть его к жизни, не привлекала Гарри. И сохранит ли новая жизнь, превратившаяся в более молодой образец, хоть какие-то старые воспоминания? Был ли смысл жить вечно, если ты даже не знал бы, кем ты был раньше?

Как действовал философский камень? Фламель как-то справился. Возможно, камень воздействовал лишь на тело, не затрагивая душу.

Но как бы Гарри ни старался, он не мог сделать выбранный образец моложе, не ускорив жизнь внутри.

Но все эксперименты он проводил лишь с животными и растениями, человеческая же жизнь имела еще один слой, помимо узоров бьющейся жизни и тела.

Душа.

У каждого человека, которого Гарри встречал, были свои уникальные цвета, оттенки и узоры, которые абсолютно не были похожи на общий коричневый цвет всех кошек и голубые оттенки всех птиц.

А без души каждое человеческое тело было белым, бесцветным.

Узор тела и узор души составляли в совокупности жизнь, которая заставляла их сердца биться.

Осколок души Волдеморта был темно-красным, пронизанным черным цветом, кровавым пятном человечества, испорченным темной магией. Гарри знал, что этот осколок жил в медальоне и осознавал, что тот пытался говорить с ним снова и снова, каждый раз применяя разные тактики, то уговаривая, то угрожая.

Это, по крайней мере, подтверждало его теорию, что души знали о том, где они находятся, даже когда они находились вне структуры человеческого тела. Их душа осталась прежней и осознавала себя, и этот медальон-Волдеморт ничем не отличался.

Гарри убил его, оживил и снова убил; попутно он обнаружил, что должен был быстро оживить его, или, подобно змее, тот начинал исчезать и почти сразу уходить туда, куда ушли все человеческие души, и Гарри не был уверен, что сможет вернуть его снова.

Называть это загробной жизнью казалось чрезмерно романтичным — более высокое состояние сознания звучало более научно, хотя у него не было доказательств того, что души были в сознании.

Смерть.

Какой была смерть для человеческой души? Куда девались проклятые души?! Эта тайна увлекла его, он не мог забыть о ней, она была словно заноза в пальце, хуже, чем постоянные неудачи в работе компьютера или телевизора на площади Гриммо.

Поэтому, когда Гарри, наконец, надоело убивать Волдеморта, он решил попробовать вместо этого кое-что другое.

В любом случае, волшебник был почти мертв, и Гарри сомневался, что бестелесное существо может чувствовать боль; в конце концов, у него не было ни нервов, ни кожи, ни даже мозга. Просто совесть в холодном проклятом металле. Это ничем не отличалось от выполнения исследовательской операции на трупе — разделить структуру души и увидеть, какие именно части были красными, а какие — черными, что бы заставило его шипеть, а что — смеяться. Что сделало его темным, а что — светлым, что придавало его узору уникальность и что произойдет, если Гарри немного изменит этот узор.

Он был уверен, что Гермиона не одобрила бы его логику.

* * *

Гермиона не знала, какой секрет хранил Гарри, но точно знала, что у него он есть.

Она ожидала, что он будет очень занят с начала учебного года, но и во время зимних каникул он оставался отстраненным, часто проводя долгие часы на площади Гриммо, но не приглашая ее, как раньше.

Она звонила ему домой, но почти всегда не заставала, и каждый раз при этом Гермиона чувствовала себя немного смущенной, так как теперь она последней узнавала о его местонахождении. Обычно все было наоборот.

Над каким бы проектом он теперь ни работал, с ней он больше не делился.

Она тщетно расспрашивала домового эльфа и обнаружила, что даже Кричер подозрительно не жаждет пожаловаться на своего хозяина, странно бледнея от ее слов и сразу находя себе какое-либо задание.

Страх? Чем же Гарри занимался?

Когда уроки начались снова, Гермиона позволила своему беспокойству исчезнуть; в конце концов, Гарри все еще работал с ней над двумя другими проектами, оба из которых были достаточно сложными, и она не знала, как у него вообще находилось свободное время.

Но однажды во время визита на площадь Гриммо у Гермионы появилось мимолетное желание заглянуть в комнату для испытаний по пути в библиотеку Блэков, где она должна была встретиться с Гарри.

И подергав ручку, она обнаружила, что дверь заперта и надежно защищена, и даже сама Гермиона не может пройти сквозь эти чары.

Хмуро взглянув на медную ручку, она развернулась на каблуках и пошла в библиотеку.

С нее было довольно.

— Что ты прячешь?

Сердитый голос Гермионы заставил Гарри поднять голову от волшебной диаграммы, которую он наблюдал; его сложное заклинание соткало дизайн, чтобы элегантно спрятать книги за занавеской, обманывая чужие взгляды и заставляя думать, что занавески скрывали лишь пыльное окно.

Пыль была странной — мерцание коричневого и белого, мертвой кожи и живых организмов, настолько маленьких, что их узоры были почти неотличимы от огней вокруг них.

— Гарри, я с тобой говорю, — проворчала Гермиона, и он покачал головой, сосредоточенно хмурясь.

— В чем дело?

Она подошла поближе, и ее свет с пучком диких вьющихся волос опустился в кресло.

— Ты не говоришь мне, над чем работаешь, запер дверь в свою комнату для испытаний. Ты никогда не делал этого раньше.

Сердце Гарри упало; он сильно сомневался, что ей захочется узнать то, что узнал он, — когда основная нить личности в узоре была удалена, вся конструкция рухнула с пронзительными криками, которые явно указывали на то, что рассматриваемая душа была осведомлена о том, что он с ней сделал.

Он смог восстановить осколок души Волдеморта по памяти; процесс потребовал четыре полных дня плотной работы, и Гарри создал другую гипотезу.

Если бы он был достаточно знаком с душой до того, как она была расколота, возможно, он мог ее восстановить, исправить то, что ее изуродовало. Если бы он знал душу достаточно хорошо, возможно, он мог бы создать ее снова буквально из ничего, лишь из одного света, и самым интригующим оказалось то, что если бы он мог просто выяснить, что именно делало душу душой... он мог бы создать совершенно новый узор души.

Но прежде чем что-либо из двух его последних идей могло произойти, ему пришлось бы гораздо больше изучать личностные узоры, не говоря уже о попытке составить каталог того, что заставило определенные личности действовать определенным образом, понять, насколько узоры души изменялись с течением времени, и выяснить, почему одни души раскололись, а другие нет.

Чтобы достичь этого, потребовалась бы целая жизнь, даже если бы этого было достаточно.

— Дело не в том, что у тебя есть секрет, — наконец, тихо проговорила Гермиона, когда Гарри не проронил ни слова. — Просто ты раньше никогда ничего не скрывал от меня.

Гарри посмотрел на нее, его магия потянулась к ней, изгибаясь, словно ленивый кот вытягивал свои лапы на солнце. Он видел, как ее лицо сморщилось от беспокойства, гнев исчез, превратившись в волнение, зеленые глаза и кожа казались маской, скрывающей её собственный внутренний свет, когда его магия стремилась показать ему детали, которых он раньше не видел.

Она моргнула и вздрогнула, и Гарри увидел мурашки на ее руках.

Во время одной поездки в Косую аллею, после того, как он усовершенствовал свою новую технику зрения, он узнал, что волшебники и магические существа ощущали, когда на них кто-то пристально смотрел, в то время как его маггловские родственники этого не чувствовали; что-то внутри волшебников распознавало приток чужеродной магии, сродни прикосновению чужих рук к затылку.

В основном они либо любили, либо ненавидели это ощущение.

Гарри остановил поток своей энергии, улучшающий его зрение, и вздохнул.

— Ко мне в руки попала ещё одна часть души Волдеморта. Я использовал ее, чтобы проверить гипотезы о своих способностях, которые мы обсуждали после выхода статьи Виолы о законах трансфигурации.

Гермиона вдохнула и задержала дыхание, ее сине-фиолетовый свет пульсировал от волнения.

Затем она выпустила воздух и быстро заговорила.

— Я не могу поверить, что ты не сказал мне. Как давно она у тебя?

Гарри поднял подбородок.

— Я получил ее незадолго до зимних каникул. Я не думал, что ты захочешь принять участие в экспериментах.

Гермиона вскочила на ноги и начала вышагивать из стороны в сторону с дрожащими вспышками света, за которыми Гарри изо всех сил пытался проследить, пока она говорила; ее руки двигались в странных жестах, которые он не мог понять.

— Душа В-волдеморта! Конечно, я хотела бы об этом знать! А если бы эксперименты оказались слишком сложными для меня, я бы просто ушла! Я не какой-то слабый фиолетовый оттенок, который ты должен защищать, или хуже того, от которого должен прятаться! Я справлюсь с мыслью, что ты можешь управлять материей души! Я смирюсь с тем, что ты сможешь убивать людей одним движением руки, потому что, знаешь что, Гарри Поттер? Я тоже могу! Может быть, не в точности, как ты, но магия сильно облегчает подобную задачу. И если ты можешь возвращать души к жизни, я хочу знать об этом! Мы и так уже нарушили достаточно магических законов, ты думаешь, меня все еще это беспокоит? Неужели ты думаешь, что я могу смириться с существованием драконов и заклинаний расширения пространства, и любовных зелий, и варварских реестров домашних эльфов, но не твоими способностями?

Она ходила кругами, точно юла, ее сердитый свет пульсировал полосами, которых он не видел с момента его участия в Турнире Трех Волшебников.

Но на этот раз она определенно была зла на него.

— И, — ее голос упал до низкого шепота. — Я была твоим другом много лет! Меня никогда не пугали твои способности. Они, конечно, иногда беспокоят меня, я время от времени боюсь з-за тебя, что ты можешь выкинуть очередной трюк, и о тебе узнают...— она остановилась и, казалось, отвернулась.

Гарри не рискнул использовать свое улучшенное зрение, чтобы увидеть выражение лица Гермионы в этот момент; он все еще не был уверен в ее отношении к тому, что его энергия проходит сквозь нее, и теперь, определенно, было не время спрашивать или проверять.

— Ты собираешься уничтожить ее? — тихо спросила она, и Гарри быстро ответил ей:

— Да. Я все равно изучил уже все, что мог.

Гермиона хмыкнула.

— Ну, хорошо. Я хотела бы увидеть твои записи.

Гарри поморщился. Она выучила шрифт Брайля еще в начале их дружбы и находила его крайне полезным. Но не в этот раз.

— Я не напечатал ни одной. Учитывая предмет исследований... я не думал, что это разумно.

— Правильно, — пробормотала Гермиона. — Ты прав, — она подошла к нему ближе. — Я бы хотела, чтобы ты рассказал мне все, что узнал.

Это не было требованием, но в ее голосе была какое-то скрытое послание, которое он не мог расшифровать. Гарри немедленно кивнул. Он уже сделал одну ошибку, и теперь пришло время ее исправлять.

— Хорошо. Я могу рассказать тебе сейчас...

— Нет, — проговорила Гермиона и отошла к двери. — Я в-все еще слишком расстроена, чтобы слушать. Я… т-ты… то есть я… переживаю, что ты не доверяешь мне.

Гарри никогда по-настоящему не ссорился с ней раньше, но — теоретически — он знал, что подобное случается. Тем не менее, он никогда не думал, что она будет так расстроена, как сейчас.

— Я тебе доверяю. Я просто подумал, что... так будет проще.

Она фыркнула, и к его ужасу, у него было глубокое подозрение, что она собиралась заплакать. С этой мыслью он поднялся на ноги, но Гермиона уже подошла к двери.

— Все в порядке. Я вернусь завтра.

И она ушла.

Гарри опустился на стул, чувствуя себя опустошенным.

Затем он нахмурился и снова встал.

Он переживал, что она хотя бы на секунду может допустить мысль, что он когда-либо хотел ее обидеть.

Гарри схватил свой посох и направился к двери, бросив взгляд на свою драгоценную комнату для испытаний.

 

Вернувшись домой, Гарри объяснил тете свою дилемму, опуская основные подробности, и она посоветовала ему послать цветы и погладила по голове, будто бы он был очень мил.

Гарри поговорил с Дадли, и тот уточнил: цветы и шоколад.

По дороге к Грейнджерам дядя Вернон предложил вместо этого состроить виноватую рожицу.

Гарри выбрал все три совета, но решил использовать их не одновременно.

Он создал цветы из деревянных щепок и поместил их в заколдованный хрустальный кристалл, меняя их оттенок снова и снова, пока Дадли не поклялся честью Дурслей, что они имели "некий цветущий оттенок между синим и причудливым пурпурным". Шоколадные печенья вручила ему тетя, у которой всегда было достаточно замороженного теста, чтобы пережить апокалипсис.

И к тому времени, когда Гарри и его дядя достигли скромного дома из коричневого камня, в котором жили Грейнджеры, Гарри понял, что уже поздно и пришло время ужина.

Он оставил своего дядю в машине и поднялся по ступенькам. Когда он позвонил, миссис Грейнджер открыла дверь с озадаченным видом.

— Гарри? Что-то не так?

Он только покачал головой и протянул все, что держал в руках.

— Передать это Гермионе?

Миссис Грейнджер осторожно взяла кристалл и тарелку, говоря смущенным тоном:

— Разве ты не хочешь войти внутрь? Гермиона только что поднялась к себе...

— Нет, все в порядке, — он сжал руку на посохе. — Я увижу ее завтра. Спасибо.

И, нервно склонив голову, Гарри повернулся и начал спускаться, внимательно вглядываясь с помощью магии, чтобы увидеть тень бетонных ступеней.

— Хорошо... — донесся ее голос, прежде чем он услышал звук закрывающейся двери.

Не оглядываясь, он сел в машину своего дяди, и они уехали.

* * *

Гермиона знала, что она вела себя глупо. Конечно, она слишком остро отреагировала.

"Но он не сказал, что у него в доме есть часть души Волдеморта!"

Это было очень опасно, и скрывал ли он это от нее, потому что думал, будто она не одобрит подобные эксперименты? Или беспокоился, что она испугается того, на что он способен?

Гермиона чувствовала, что должна была остаться и поговорить с ним. Но у нее было странное желание поплакать, хотя сама она даже не была уверена, было ли это от разочарования, от удивления или от боли.

Гермиона ощущала... неловкость.

Она должна была ненадолго уйти и все обдумать, и это именно то, чем она занималась последние несколько часов.

Размышляла.

И теперь она чувствовала, что должна извиниться перед ним, что ее обида едва ли имела смысл!

Он не обязан был рассказывать ей все только потому, что был ее парнем! Но все же фрагмент души самого злого Темного Лорда за последние десятилетия ...

Стук в дверь оторвал ее от ее волнующих мыслей. Мама просунула голову, нахмурившись.

— Гермиона, дорогая, Гарри был здесь...

— З-здесь? — ахнула она, скатываясь со своей кровати, но ее мать шагнула внутрь, покачав головой и что-то держа в руках.

— Он уже ушел, милая. Он хотел, чтобы я передала тебе это. У вас произошла небольшая размолвка?

Гермиона напряглась.

— Почему ты так решила?

Её мать хитро улыбнулась и подняла руки.

— В основном, из-за шоколада и цветов, хотя, должна сказать, что твоему отцу так и не удалось усвоить, что в таких случаях следует дарить цветы... какой красивый цвет!

Гермиона посмотрела вниз, когда ее мать осторожно поставила на столик большую тарелку с фирменным домашним печеньем Петунии Дурсль, а затем то, что должно было быть творением Гарри.

Треугольная призма светилась мягким внутренним светом, освещая цветы, находящиеся внутри — один большой цветок гиацинта, у которого было множество маленьких цветочков — яркими фиолетовыми лепестками с внешней стороны и пронзительно синими внутри.

Гиацинт — слово, так похожее на латинское обозначение для глубокого синего оттенка. Единственное слово, более подходящее к оттенку ее собственной души, было...

— Что означают эти символы? — спросила миссис Грейнджер, и Гермиона моргнула, глядя на то, что было написано ниже под цветком, специальным кодом Брайля, используемым для латинских слов.

Она осторожно провела пальцами по поднятым точкам, хотя ее глаза уже подсказали ей, что Гарри хотел сказать.

Pretiosum, Lux Mea, et Violaceus

Драгоценный, свет мой, сине-фиолетовый.

Мой драгоценный сине-фиолетовый свет.

Глаза Гермионы, к ее бесконечному разочарованию, снова начали слезиться. Рыча, она провела рукой по лицу и вызывающе повернулась к матери.

— Ты можешь отвезти меня к Гарри?

Позже обе семьи будут безжалостно дразнить их за драму, которая заставила мистера Дурсля проехать через весь город до дома Грейнджеров, чтобы доставить подарок, только для того, чтобы миссис Грейнджер среди ночи отвезла Гермиону обратно к дому Дурслей, чтобы поблагодарить Гарри.

Но в это время миссис Грейнджер думала лишь о том, что это невыносимо мило, в то время как мистер Дурсль вполголоса ворчал, вспоминая свои собственные ухаживания за вспыльчивой старшей дочерью Эвансов.

Он сам извинялся не единожды.

Гермиона пробежала по идеально ухоженной лужайке,в то время как Гарри, увидев ее рисунок из дома, открыл дверь, прежде чем она смогла ступить на небольшую нишу на крыльце.

Она секунду колебалась, когда его глаза встретились с ее, дрожа, когда его энергия прошла сквозь нее, и он в нерешительности взглянул на нее своими зелеными глазами.

Затем она прыгнула в его объятия и с громким криком "И-извини" крепко его обняла, снова стараясь сдержать подступающие слезы.

Гарри заключил ее в объятия и, улыбаясь, уткнулся ей в волосы.

— Я вообще-то думал, что это моя роль.

Гермиона засмеялась, затем, разомкнув объятия, посмотрела ему в глаза и мягко ударила по плечу.

— Я слишком остро отреагировала, а ты вышел из роли. Мы оба извинимся друг перед другом и забудем, идет?

Гарри улыбнулся.

— Взаимное отчаяние?

Гермиона хихикнула.

— Скорее печаль и уныние.

Гарри засмеялся, затем мягко прислонился лбом к ее лбу.

— Хочешь посмотреть, как я завтра убью Темного Лорда?

Гермиона улыбнулась, его глубокий изумрудный взгляд мягко светился, когда Гарри посмотрел ей в глаза.

— Я абсолютно, полностью и совершенно уверена, что буду от этого в восторге.

Гарри с облегчением сжал ее руку.

— Это свидание.

 

Солнечным ярким летним днем Гермиона Грейнджер вошла в комнату для испытаний на площади Гриммо, голый каменный пол и ровные стены которой освещались лишь в одном углу рассеянным светом Люмоса.

Гарри подвесил в воздухе серебряный медальон и держал его с помощью своей силы, воздух наполнился густой энергией, когда Гарри, управляя душой, вытаскивал что-то непостижимое из глубин гравированного металла, что-то похожее одновременно на черный вихрь и яркий свет.

Оно шептало ей о ее худших страхах и ее величайших желаниях в то время, как Гермиона застыла в стороне.

Затем Гарри Поттер сжал кулак, и страшная тень просто умерла — ни крика, ни вспышки — ничего, что указывало бы на то, что великое зло покинуло мир.

Позже Гарри расскажет ей, что он видел, как красный свет изломанного узора исчез, оставив лишь металлический медальон.

Но она видела лишь то, как ее лучший друг стоял в сфере, излучающей силу, в то время как серебряный медальон, свисающий с кончиков его пальцев, испускал в воздух легкий дым, а Гарри, полный магической энергии, довольно улыбался.

В этот момент ее действительно поразило то, что она стояла не просто рядом с гениальным, блестящим ученым, но с очень и очень сильным волшебником.

* * *

За шесть месяцев Альбус Дамблдор добился столь незначительного прогресса, что даже его собственное терпение истощилось.

Северус Снейп сообщил, что Том Риддл, возродившийся из кольца, отступил, прячась в каком-то защищенном укрытии, где его шпион не мог до него добраться, зализывая свои раны и составляя планы, давая Ордену Альбуса драгоценное время, чтобы найти и уничтожить все осколки его души, которые они смогли найти.

Его профессора начали обыскивать все уголки Хогвартса; дошло даже до того, что они конфисковали карту Мародеров у близнецов Уизли, исследуя каждый проход и скрытую нишу. Но по окончанию семестра крестраж так и не был найден.

Омут памяти Дамблдора оказался полезным для хранения воспоминаний, но, с учетом его работы в качестве директора школы в Хогвартсе и его обязанностями на весьма беспокойном и нервном посту Председателя Визенгамота, времени, потраченного на исследовании прошлого, было недостаточно для того, чтобы продвинуться вперед, изучая места, где Том Риддл мог спрятать что-то настолько ценное, как душа.

Его предположение о хранилище Лестрейнджей оказалось верным, чаша Хаффлпаффа и живший в ней крестраж действительно находились внутри.

Но гоблины были молчаливы и неприветливы, насмехаясь над каждым предложением, состоящим лишь из золота, недвижимого имущества или драгоценных камней.

Они желали заполучить артефакты гоблинов, а именно — меч Гриффиндора, который, как они знали, находился у Дамблдора после того, как больше столетия считался утерянным.

Сам Дамблдор не стал бы возражать против их притязаний на меч — тот был зачарован и возвращался к следующему человеку, который нуждался в нем, чтобы защитить школу — чары, которые даже гоблины никогда не могли бы разрушить самостоятельно.

Что ему не нравилось, так это то, что гоблины также потребовали огромное количество золота, драгоценных камней и недвижимого имущества — помимо меча.

Когда они, наконец, сошлись на определенной сумме, гоблины стали настаивать на проведении испытаний меча, чтобы убедиться, что это не подделка, — это оказалось вопиющим оскорблением чести директора, они подсчитывали каждый галлеон и осматривали каждую драгоценность, предлагаемую им в хранилище Дамблдора. Этот процесс занял еще целую неделю, после чего некоторые драгоценности были признаны "недостойными".

Эти ничтожные существа все время ухмылялись своими острыми зубами, но когда Альбус, наконец, взял в руки кубок, он понял, что оно того стоило.

От крестража исходила аура темной магии и проклятий, и он, несомненно, был частью души Волдеморта.

Однако уничтожение крестража стало еще одной проблемой, поскольку без меча, который, как Альбус подозревал, мог бы разрубить чашу на части, освободив тем самым хорошо защищенную душу для последующего уничтожения, была лишь одна сила, которая могла уничтожить вещи, зачарованные на то, чтобы быть нерушимыми.

Адское пламя — разумный огонь, пронизанный темной магией, использование которого строго регулировалось Министерством.

"Ну, то, о чем министерство не узнает, ему не повредит", — весело подумал Альбус Дамблдор и отправился искать уединенное место, чтобы убить то, что должно было погибнуть уже давным-давно.

* * *

— Больше трупов, мой Лорд.

Том Риддл отвернулся от пещеры в горах Шотландии, глядя на три мертвых тела, брошенных на скалу.

Магглы, волшебники, ведьмы — после смерти они были одинаковы, словно пустая шелуха, и могли быть обращены в бездушных марионеток.

Ему всегда нравилась идея создания инферналов — существ тьмы, следующих всем его прихотям. Похоже, в его собственном будущем он осуществил свои мечты. Крауч утверждал, что он собрал целую армию инферналов, хотя, где он их спрятал, оставалось загадкой.

Теперь он создал больше: от бездомных магглов и старых, хрупких мужчин и женщин, которые просто исчезли, до ведьм и волшебников — пьяными выходящих из баров или путешествующих в одиночку.

Десятки, затем сотни. Армия, невосприимчивая к боли и голоду, невосприимчивая почти ко всему, что может причинить вред нормальным людям, каждый из которых был сильнее десяти человек. Они покорялись лишь силе пламени и дневного света.

Том Риддл полагал, что он нападет ночью, и даже если Поттеру удастся набросить заклинание пламени на несколько дюжин, у него не будет возможности уничтожить целую армию марионеток, обступающую его со всех сторон.

Сам Волдеморт будет ждать с ними, он и все его оставшиеся последователи: Крауч, брат и сестра Кэрроу, Яксли, Джагсон и Эйвери.

Если каким-то образом у инферналов ничего не выйдет, то его Пожиратели Смерти смогут осуществить задуманное.

А когда Поттер умрет и пророчество сбудется, он будет свободен от любых предсказаний его собственного падения и сможет свободно внедриться в министерство еще раз, выискивая любую трещину в его защите.

Имя Лорда Волдеморта снова будет наводить ужас.

Руфус Скримджер прищурился, глядя на почтенного и с виду чрезвычайно добродушного пожилого волшебника.

— Мы получили существенные доказательства использования Адского пламени всего в десяти километрах от Хогвартса, и вы ожидаете, что мы поверим, будто вы ничего об этом не знаете?

Альбус Дамблдор сложил руки на груди.

— Инцидент, о котором вы говорите, произошел несколько месяцев назад. Я могу лишь предположить, что кто-то из студентов просто баловался.

Руфус Скримджер воздел руки.

— Баловался? С темной магией? А что вы скажете по поводу недавнего случая? Студенты, сбегающие из школы, чтобы попрактиковаться в черной магии?!

Дамблдор глубоко вздохнул.

— Не могу ничего сказать, министр. Я не слежу за территорией вне Хогвартса и Хогсмида в любое время дня и ночи. У меня есть и более важные обязанности.

Руфус хлопнул ладонью по столу.

— Прекрасно. Но если я узнаю еще хоть об одном случае использования темной магии неподалеку от школы, я пошлю отряд авроров на расследование. Там все еще могут быть Пожиратели Смерти, и ходят слухи, они обрели какую-то силу. Поступило более дюжины сообщений об исчезновении ведьм и волшебников — некоторые пропали прямо из своих домов, более того, стало известно и о нескольких неудачных попытках похищения волшебников Пожирателями Смерти. Аврорат был вынужден поместить предупреждение в "Ежедневном Пророке".

Дамблдор сложил руки на коленях.

— Я сам читал предупреждение. Информация вызывает тревогу. У вас есть зацепки?

Руфус сдерживался, чтобы не зарычать — Альбус Дамблдор, хоть и старался выглядеть простодушным стариком, имел значительную власть. Стоило лишь раз перейти дорогу этому волшебнику, как сделал его предшественник, и через несколько месяцев можно вылететь из министерского кресла.

— Они в Шотландии, где-то в глуши. Четверо или пятеро Пожирателей Смерти, без сомнения, возглавляемые Краучем-младшим.

— Близко к Хогвартсу? — Дамблдор поднял бровь, и Руфус покачал головой.

— Нет, не думаю, — его глаза сузились. — И я сомневаюсь, что это они вызвали Адское пламя, но я там камня на камне не оставлю. Я уже послал несколько отрядов прочесывать горы. Мы их найдем, это лишь вопрос времени.

Дамблдор торжественно кивнул.

— Желаю вам удачи, министр.

Руфус откинулся на спинку стула, его взгляд был прикован к большой карте страны, висевшей на стене, пергамент был испещрен множеством красных и синих линий.

— Я не верю в удачу...

* * *

Гарри откинулся на диванные подушки и одной рукой обнял за плечи Гермиону, которая прислонилась к нему, держа в руках тонкую книгу, и читала вслух.

Грейнджеры устроили вечеринку в своем доме по случаю его дня рождения — Гарри исполнилось шестнадцать лет.

Он рассеянно слушал, как успокаивающе то повышается, то понижается голос Гермионы, когда она читала о жизни Альберта Эйнштейна, известного физика, одного из авторов теории, которую Гарри надеялся распространить и на магию. Книга была подарена ему Дадли, который увидев слово "физика" на обложке, предположил, что Гарри сочтет ее интересной. У Гарри не хватило духу рассказать кузену, что он уже знает почти все, что нужно знать об Эйнштейне, из биографий, в три раза превышающих те, что читала сейчас Гермиона.

Было, конечно, приятно слушать, как Гермиона читает, ее знакомые мягкие интонации то повышались, то понижались, в то время как их семьи вели друг с другом непринужденные беседы вокруг большого обеденного стола в гостиной. Миссис Грейнджер увела тетю Гарри в угол к двум тетушкам Гермионы, и они о чем-то увлеченно шептались. Его дядя и один из дядей Гермионы говорили о восстановлении их любимого поля для гольфа, в то время как отец Гермионы и еще один из ее дядей разглагольствовали об автомобильных новинках и гоночных трассах. Мистер Грейнджер предпочитал Формулу-1, в то время как ее дядя был убежден, что все, кроме мотогонок, было пафосным и чрезмерно контролируемым посредством финансовой поддержки.

Дадли сидел с тремя кузенами Гермионы, все четверо сосредоточенно смотрели в широкоэкранный телевизор, увлеченно играя в многопользовательскую стрелялку, время от времени шипя друг другу проклятия и тут же снова смеясь и шутя.

Единственная кузина Гермионы, девушка по имени Джессика, сидела в одиночестве у окна; ее бледно-лиловый узор, его первоначальная структура теперь была испорчена уродливыми трещинами, угрожая расколоться.

С ней определенно было что-то не так, хотя ранее Гермиона и утверждала, что не слышала о своей старшей кузине ничего особенного. Гарри видел правду: что-то настолько ранило ее душу, что постоянное напряжение заставляло ее терзаться этим и слабеть. Без сомнения, с ней произошло что-то ужасное, но, по-видимому, она хранила все в секрете.

Гарри прищурился и сосредоточился на вихре пульсирующих огней у окна, в первый раз за вечер используя свое улучшенное зрение.

Джессика была высокой и худой, с бледной кожей, плотно обтягивающей небольшие мускулы, почти лишенные жира, с крепкими костями. Возможно, она была слишком худой, Гарри все еще был новичком в наблюдении за человеческими телами, и иногда видел глубже, чем хотел, невольно разглядывая скрытые под одеждой и плотью органы. Джессика была одета в длинные брюки и свитер — странный выбор для июля. Скрестив руки на животе, она сидела, сгорбившись, на подоконнике.

Когда Гарри посмотрел на нее, она вздрогнула и крепче прижалась к окну —необычная реакция на прикосновение его магии к маггле.

— Гарри? — тихо спросила Гермиона, и он заметил, что разговоры в комнате прекратились.

Нежелательный побочный эффект его усовершенствованного зрения заключался в том, что оно часто распространялось без его ведома, касаясь присутствующих в комнате, будто задевая их кистями его силы. Сосредоточившись на Джессике, он невольно покрыл большую часть комнаты следами изумрудной магии, похожими на странные брызги краски небрежного художника.

Гарри тут же отдернул ее, естественные цвета вещей мгновенно вспыхнули: темный ковер на полу с зелеными деревянными столами и коричневыми кожаными стульями.

И оттенки людей, которые — он отчетливо ощущал — смотрели сейчас на него.

После нескольких последних месяцев экспериментов с его зрением все Дурсли знали, каково это — ощущать подобный взгляд, как растут их энергия и энтузиазм, но в то время как мистер и миссис Грейнджер еще были осведомлены о нем и о магии в целом, дяди Гермионы и их семьи ничего не знали ни о том, ни о другом.

"Чёрт побери".

Гермиона сжала его руку, и Гарри уткнулся лицом в ее волосы, быстро прошептав ей на ухо:

— Что-то не так с Джесс, она ломает себя, даже в данный момент.

Несмотря на небольшую заминку, разговоры снова возобновились; Грейнджеры стряхнули с себя странное ощущение, полагая, что, возможно, это временная неисправность кондиционера, а странный взгляд Гарри, направленный на их Джесс, списали на то, что слепой мальчик мог просто не знать, куда он смотрит. И, конечно же, его глаза не светились — это просто игра света.

Дурсли знали, что это не так; тетя Петуния засмеялась неестественно высоким смехом, когда попыталась привлечь внимание к себе и отвлечь гостей от странного поведения своего племянника.

Гермиона наклонилась к нему.

— Ты уверен? Это все, что ты знаешь?

Гарри вздохнул.

— Да. Ее тело здорово во всех отношениях, я вижу, что только ее душа кажется поврежденной.

Гермиона тихонько дышала ему в спину, в то время как ее разум лихорадочно работал, прежде чем она пришла к какому-то выводу.

— Я сейчас вернусь.

С этими словами она отстранилась и встала, целеустремленно направляясь к Джесс.

Вскоре после того, как Гермиона подошла к ней, Гарри увидел, как одна трещина расширилась и начала раскалываться. Голос девушки повысился, его было слышно даже там, где он сидел.

— Нет... со мной все в порядке!

— Джессика, — строго проговорил ее отец, его голос был наполнен смесью смущения и замешательства от такого крика.

Еще один треск — девушка едва не задыхалась от волнения.

— Джессика? — спросила ее мать; ее бледный свет, так похожий на свет дочери, приближался; родители вошли в круг его зрения, хотя так и не поняли, что происходит.

Теперь все смотрели туда; Гарри видел, как свет Гермионы тускнеет и колеблется в неуверенности. Он обнаружил, что встал и осторожно придвигается ближе, — без помощи посоха, стоящего далеко у двери.

Столб света Джессики топнул ногой.

— Что с вами, ребята? Я же сказала: отстаньте от меня! Я все равно не хотела приходить на эту дурацкую вечеринку! Оставьте меня в покое!

Ее голос поднялся на новую высоту, и, к своему ужасу, Гарри увидел вблизи, что повреждение было более обширным, чем он думал; бледно-фиолетовые завитки стали зубчатыми и острыми и начали раздвигаться.

Он потерял нить разговора, чувствуя лишь этот свет, рассыпающийся у него на глазах, запоздалую реакцию от какого-то ужасного удара, полученного в последние несколько дней; состояние Джессики было близко к тому, как выглядела Луна или те магглы, которых он видел в коридорах колледжа, чье сознание было сломано и покрыто шрамами.

Раньше он думал, что такие разрывы происходят из-за большой травмы: трагическая смерть любимого человека, болезнь, опасная для жизни, послевоенный шок. В некоторых книгах даже говорилось, что использование темной магии разрушает душу, в частности, использование убийственного проклятия.

Но что могло случиться с Джессикой Грейнджер, девятнадцатилетней девочкой, студенткой колледжа, живущей с любящими родителями и имеющей хорошими оценки?…

— Джессика! Прекрати сейчас же! — голос Стивена Грейнджера был хриплым от смущения и растущего гнева. — Так нельзя обращаться ни с двоюродной сестрой, ни с тетей, ни с дядей!

Несмотря на то, что Джессика отвечала все громче и злее, выплескивая эмоции на отца, Гарри видел, как ее свет угасает, словно в ответ на какое-то ужасное чувство, отличное от того, как гнев обычно воздействовал на душу.

— Прекрати, — внезапно сказал Гарри и услышал в своем голосе неожиданный всплеск силы. Джессика глубоко вздохнула, без сомнения, желая вывалить на него весь свой словарный запас, злясь на то, что он прервал ее.

Гарри подошел ближе, пройдя мимо замершей Гермионы, и встал рядом с Джессикой, ближе, чем, вероятно, было положено. Она невольно отпрянула назад.

— Вы причиняете себе больше вреда, чем пользы, — проговорил он, обращаясь и к девушке, и к ее отцу. — Произошло что-то серьезное.

Сине-фиолетовый свет Гермионы повис у него на плече, она схватила его за руку.

— Гарри, я не уверена.…

Стивен Грейнджер заговорил одновременно с ней:

— Молодой человек, мне очень жаль, что эта сцена произошла во время вашего дня рождения, но...

Гарри резко покачал головой.

— Вы должны все исправить, сейчас, пока это еще возможно. Она разваливается на части.

— Что?! — потребовала Джессика. — О чем, черт возьми, ты говоришь?

Гарри буквально пригвоздил взглядом ее лавандовый свет.

— Я говорю о том, что случилось с тобой за последние день или два, что ты скрываешь от всех, кто тебя любит, не давая им помочь тебе исцелиться.

Джессика втянула в себя воздух, потом начала хрипеть и попятилась.

— Откуда ты знаешь?! — яростно спросила она срывающимся голосом.

— Милая, о чем он говорит? — вступила в разговор ее мать.

Гарри повернулся к Гермионе и, после нескольких неуклюжих попыток, наконец взяв ее за руку, пошел прочь, таща ее за собой.

— Что бы это ни было, можешь не говорить мне, просто расскажи кому-нибудь, пока это не погубило тебя, — тихо проговорил он через плечо, решив отойти и дать испуганной девушке пространство. Он не хотел давить на нее, когда она была так близка к срыву.

— Я уже погибла, — тихо прошептала Джессика, и Гарри услышал, как тетя уводит Дадли и других кузенов из комнаты, предупреждая их вопросы и освобождая большую гостиную с ловкостью матери, привыкшей к подслушивающим мальчикам.

Гарри остановился у двери, оглядываясь на Джессику, одиноко стоявшую рядом со своими встревоженными родителями, бледно-лиловую между темно-фиолетовым цветом отца и фуксией матери.

— Нет, пока ты не позволишь этому взять над тобой верх.

И еще раз резко дернув Гермиону за руку, он вышел из комнаты.

 

Прошло почти три дня, прежде чем Гермиона подошла к нему в библиотеке дома на площади Гриммо, ее шаги отдавались хорошо знакомым ему звуком; желтый свет Кричера возник незамедлительно; он шел за ней по пятам, держа металлический поднос с напитками.

Домовой эльф начал отношения с хозяином с чистого листа после уничтожения души, заключенной в медальоне, и он стал более чем лоялен к новому хозяину, особенно после того, как Гарри преподнес эльфу серебряное ожерелье с медальоном в качестве подарка.

Он видел металлический блеск на шее эльфа и знал, что Кричер все еще носит медальон с благоговением.

Хорошо, что ювелирные изделия не считаются одеждой, иначе Кричер, без сомнения, искал бы нового хозяина. Гарри не особо обращал на это внимание. Хотя эльф уже стар; если он будет настаивать на работе, получит лучшие условия связывающего его контракта.

Гермиона сидела напротив него, в странном молчании, пока Кричер ставил между ними керамические чашки, и не заговорила даже после его ухода.

Когда она наконец начала разговор, ее голос был близок к шепоту.

— Мама сказала, что это был ее куратор. Они убедили ее выдвинуть обвинения, хотя это будет ее слово против его. В такие моменты я хотела бы, чтобы у магглов был веритасериум.

Услышав эту новость, Гарри почувствовал, как у него заныло сердце, он медленно кивнул, и Гермиона начала говорить быстрее.

— И целебные зелья, если уж на то пошло. О, Гарри, мы тратим все это время, работая над новыми теориями, бросая вызов законам науки и магии, когда мир страдает. Я, конечно, понимаю, почему волшебники прячутся, но все хорошее, что мы можем сделать... определенно, это перевешивает зло. Я думаю, мы можем найти способ договориться. Сейчас уже не средние века, с суевериями и охотой на ведьм, особенно при том, что даже тогда они нанесли волшебникам не очень-то большой вред. Я... я п-просто хочу как-нибудь п-помочь.

Ее слова закончились прерывистым всхлипом, Гарри встал, с громким скрежетом отодвинув стул, быстро обогнул стол и опустился на корточки рядом с ней, обнимая ее.

Прижавшись к его плечу, Гермиона с внезапным гневом покачала головой.

— Ненавижу чувствовать себя беспомощной. Хуже того, я ненавижу быть способной помочь, при том, что мне это запрещено . Когда я думаю о том, что мы могли бы сделать, чтобы исправить мир…

Она отстранилась, и Гарри посмотрел на нее, используя свое усовершенствованное зрение, только чтобы увидеть, что слезы, которые были минуту назад, исчезли, сменившись твердой решимостью.

— Именно этого я и хочу, Гарри. Я не собираюсь быть просто Виолой Джеймс, обсуждающей теории и магию в газетах. Я хочу найти способ помочь маггловскому миру. Найти способ убедить их принять магию такой, какая она есть, — вот ответ, который мы все так долго искали.

Гарри улыбнулся и почувствовал, как в его сердце вспыхнула решимость.

— Тогда мы найдем способ. Ты и я, мы сделаем это.

И если ему когда-нибудь доведется встретить человека, изнасиловавшего кузину Гермионы, у него возникнет сильное искушение развить в себе новое умение — разрушать души.

* * *

Летние каникулы, казалось, закончились так же быстро, как и начались, и занятия возобновились, словно неизбежная смена времен года.

Гермиона начала постепенно перевозить свои вещи в дом на площади Гриммо, чтобы заниматься там после уроков, как это делал Гарри в прошлом году.

Но чаще всего они говорили не о своих занятиях и не о новых магических теориях. Они обсуждали природу магии и самой науки, и у них начал формироваться план.

Это займет годы, годы планирования, обучения, разработок. Их цель может оказаться недостижимой. Более того, если министерство узнает обо всем раньше, до того, как все будет готово, оно наверняка захочет им помешать. Или, что еще хуже, они могут нарушить Статут о секретности — закон, призванный регулировать использование магии, чтобы ни один маггл никогда не смог обнаружить волшебный мир.

Но в этом-то и заключался гениальность плана: магглы и так много чего совершили, что уже казалось волшебством. Многие волшебники и ведьмы даже не осознавали, как далеко продвинулись современные технологии, в некоторых случаях они были даже более эффективны, чем магия.

Но не в данный момент, не сейчас.

Гермиона первой заговорила о том, как это можно осуществить: "открыть" магию с помощью науки, представить ее как некий элемент или соединение, или силу, что-то, что магглы могут понять, изучить и даже не считать чем-то столь суеверным, как волшебство.

Именно Гарри первым подумал о теории относительности и о том, как она может быть согласована с квантовой механикой. Его посетила мысль о том, что не все обнаруженные элементы теории на месте, что, возможно, сама магия — это то, чего не хватает.

— Мы создадим корпорацию, — прошептала ему Гермиона, когда они, прислонившись друг к другу, сидели на потертом ковре в доме на площади Гриммо, а перед ними тихо потрескивал в камине огонь, поддерживаемый Кричером. — Может быть, начать с фармацевтики. Генетически модифицированные растения, которые на самом деле вообще не модифицированы; мы можем ввести магические виды растений под самым носом министерства. Концентрированные сыворотки из магических организмов для того, чтобы вылечить простуду или грипп, или рак. Уколы, которые могут срастить мышечные разрывы и восстановить кости. Зелья, сваренные в промышленных масштабах и названные лекарствами. Кто может подумать, что изначально это магия? Мы просто станем предпринимателями.

Было уже поздно, ей следовало вернуться домой больше часа назад. Но планирование и мечты заставили их потерять счет времени, делясь мыслями о том, как все могло бы быть. За их спинами были разбросаны бумаги: блок-схемы и графики, идеи и стратегии на будущее. Гарри провел рукой по ее мягким вьющимся волосам; жар от огня заставил статические разряды искриться между ними.

— И мы можем заключить контракт с правительством в частном порядке, — пробормотал он в ответ. — Можем поставлять им сыворотку правды — новый препарат для допросов, прежде чем он станет мейнстримом. Это обеспечит нам определенную степень безопасности, политическую власть.

Гермиона сморщила нос, Гарри почувствовал это своим плечом и понял, что идея ей не понравилась.

Но она все равно кивнула.

— А потом, когда все это примут, мы пойдем дальше. Представим людям все более и более впечатляющие вещи. Весь мир будет использовать наши изобретения. Они назовут это прогрессом. Наукой.

— Это и есть наука, —ответил Гарри с улыбкой, наблюдая, как красные огоньки пламени кружатся, искрятся и жадно поедают зеленое дерево, горящее в них. Один узор подпитывает другой, зеленая жизнь замирает прежде, чем огонь разгорается ярче.

Желтый свет появлялся и исчезал — Кричер приносил горячий шоколад из кухни, привычно замирая в дверях и прислушиваясь к ним, ожидая хотя бы намека на какое-нибудь задание.

Возможно, старому эльфу захотелось бы иметь компаньона. Ему определенно стало скучно просто приносить еду и убирать дом на площади Гриммо.

— Как ты думаешь, что произойдет, если министерство магии обо всем узнает? — тихо спросила Гермиона спустя пару минут.

Гарри нежно прижал ее к себе.

— Зависит от того, когда они узнают. Попробуют остановить нас, если будет еще не поздно. Если не успеют, станут проводить бесконечные собрания, на которых будут стонать по поводу неизбежного разрушения нашей культуры магглами. Начнут подписывать множество документов и отправлять дроны в каждое министерство магического мира, чтобы поделиться этими ужасными событиями.

Гермиона рассмеялась, но он все еще чувствовал, как напряжены были ее плечи.

Гарри вздохнул.

— Ничего, что стоило бы сделать, невозможно без риска. Я не буду приводить примеры из истории на этот счет. Мы не знаем, что они сделают, пока это не произойдет. Все, что мы можем, — это двигаться вперед и готовиться к любому сценарию.

Гермиона вскинула подбородок, и Гарри посмотрел вниз, на движущийся сине-фиолетовый свет, великолепное созвездие цветов в движущихся потоках.

— Надейся на лучшее, готовься к худшему, — проговорила она с улыбкой в голосе.

Гарри улыбнулся в ответ и мягко наклонился вперед, чтобы встретиться с ней лицом к лицу.

* * *

Когда в колледже объявили зимние каникулы, его тетя ясно дала понять, что, как и любой студент колледжа, проводящий много времени вдали от дома, он должен вернуться в Суррей и по крайней мере несколько дней провести в компании своей семьи.

После первого дня Гарри с любовью думал о своей лаборатории.

Через три дня он даже начал скучать по Кричеру и его непрекращающимся потоком требований способов, как услужить хозяину.

В отсутствие Гарри его тетя провела перестановку и в первый день он потратил слишком много сил, осматриваясь и запоминая новое расположение стульев и столиков в гостиной. Тетя Петуния поставила большое пластиковое дерево перед широкими пылающими окнами, черные листья которого были подсвечены металлическими украшениями и электрическими лампами.

Когда первая партия ламп сгорела под его взглядом, Гарри приказали сократить использование магии хотя бы до Рождества.

Дадли привел на обед свою девушку, дочь инспектора местной полиции, с которой он встречался вот уже два года, — коротышку, обладающую пурпурным узором и предпочитающую, чтобы ее называли Би, а не Беатрис, что, по ее словам, было слишком старомодно. Гарри никогда раньше не проводил много времени в ее обществе, и после их совместного обеда был несказанно этому рад.

Би была, одним словом, игривой, ее энергия буквально пенилась, переполняя ее, как непрекращающийся фонтан — красочное зрелище, которое угрожало обернуться для него головной болью. Для магглы ее душа была будто яркий маяк счастья. Гарри очень хотелось спросить, нет ли у нее в родне магов, но это вызвало бы неловкие вопросы, которые вряд ли оценил бы Дадли.

Гермиона, сидевшая рядом с ним за обеденным столом, вложила свою руку в его ладонь, и Гарри расслабился от прикосновения, глядя на гораздо более спокойный свет рядом с ним.

Он улыбнулся ей, чувствуя, как она в ответ сжимает его руку.

В течение следующего часа он не отпускал ее ни на минуту: то обнимая ее за талию, то касаясь руки, и каждое прикосновение делало семейный ужин намного приятнее.

И он изо всех сил старался не обращать внимания на хихиканье Дадли в ответ на его откровенно влюбленные действия.

1997.

Вернувшись на площадь Гриммо после недели, проведенной с Дурслями, Гарри глубоко вздохнул и погрузился в молчание.

Как бы он ни любил свою тетю, ее постоянная активность, будь то готовка, уборка или шпионаж за соседями через занавески вместе с постоянными комментариями, его утомила. Привыкнув к одиночеству, Гарри было непросто выдержать чрезмерную суматоху в доме Дурслей.

Ему нравился порядок, заведенный в собственном доме. Неужели он стал капризным?

— Хозяин — дома! — донесся через коридор высокий голос Кричера, и Гарри улыбнулся, увидев, как желтый цвет приближается со стороны кухни.

Он бросил плащ на вешалку, оставив перчатки на столике у входа, и с удовольствием стянул оранжевые сапоги из драконьей кожи.

— Наконец-то! С Новым Годом, Кричер, — проговорил он и прошел мимо домового эльфа, направляясь к своей комнате.

— Хозяину принести что-нибудь? — голос эльфа последовал за ним вместе с легким топотом ног по дереву.

— Нет, — ответил через плечо Гарри, прежде чем подняться по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

— Хозяин уверен? — домовой эльф следовал за ним, и в его голосе прозвучала странная нотка отчаяния.

Гарри нахмурился и остановился на верхней ступеньке лестницы.

— Ты в порядке?

Эльф пошевелился, в тишине скрипнула половица.

Гарри посмотрел на него, используя свое улучшенное зрение, и увидел поникшего эльфа, стоявшего рядом с ним, опустив уши.

Но прежде чем он успел что-либо сказать, словно цветок, распускающийся на солнце, Кричер расправил плечи и поднял подбородок, тело его почти вибрировало от энергии.

Его энергии.

— Сейчас Кричер в полном порядке, хозяин Поттер, — проговорил домовой эльф, и внезапная радость в его голосе противоречила предыдущим умоляющим интонациям.

— Подожди,— остановил его Гарри, когда желтый свет закружился в начале аппарации. — Что ты имеешь в виду?

Кричер заколебался, рассеянно прижимая пальцы к груди.

— Кричер очень рад, что хозяин вернулся.

Гарри нахмурился.

— Ты не выглядел столь радостным до этого момента.

Домовой эльф пошевелился, и пол снова заскрипел.

— Кричер больше всего скучал по глазам хозяина, — признался наконец эльф, его голос звучал вызывающе, будто признание далось ему нелегко.

Гарри напрягся, в глубине его сознания мелькнуло подозрение.

— Мои глаза?

Эльф кивнул, быстро мотнув головой, и заговорил быстрее, его голос потеплел:

— Да. Хозяин иногда смотрит на Кричера и заставляет его снова чувствовать себя молодым и сильным. Кричер скучал по этому взгляду.

Услышав последнюю фразу, Гарри резко уменьшил поток своей силы, черты его домового эльфа снова стали желтыми и размытыми, будто маленькая вспышка света на знакомых стенах дома на площади Гриммо.

Он знал, что его взгляд влияет на других. У животных это обычно был страх. Магглы, получая увеличенную дозу энергии во время его продолжительного взгляда, обычно фокусировали ее на определенной задаче, которая была им привычна или приятна. У магических существ эффект был искажен: если волшебники, на которых он смотрел, признавали его источником ощущаемой энергии, они либо боялись, либо испытывали дискомфорт от прикосновения чужой магии.

Гарри даже не думал проверять долгосрочные последствия ежедневного воздействия собственной энергии и не тестировал ее воздействие на магических существ, вроде домашних эльфов. Он скорее предполагал, что они будут реагировать, как люди или животные, в зависимости от уровня их чувствительности.

Но Кричер говорил так, будто не только наслаждался ощущением этой энергии, но и активно искал ее. Это, конечно, объяснило бы, почему эльф так стремился угодить ему в последние несколько месяцев.

И этот факт заставил его серьезно задуматься.

— Понятно. Спасибо, что рассказал, — просто ответил Гарри и отвернулся, услышав, как эльф позади него исчез.

В своей комнате Гарри закрыл дверь и сел на кровать, глядя себе под ноги.

Он должен провести больше тестов, немедленно. Он должен знать, было ли это просто потому, что Кричер был домашним эльфом — волшебным существом, или причиной являлось большое количество получаемых им подобных взглядов.

Гарри должен был придумать способ остановить Кричера, чтобы он полагался лишь на энергию своей собственной силы. Не слишком ли много работы?

Но сначала ему нужно было поговорить с Гермионой.

— Каково это, когда я смотрю на тебя? — спросил Гарри напрямую, как только закончил описывать поведение Кричера.

Гермиона прикусила губу, ерзая на стуле в библиотеке, пытаясь решить, как описать это чувство.

— Ну... это не неприятно, — начала она и покачала головой. — На самом деле неприятно — совсем не то слово, каким я могла бы это описать. Я могу лишь сказать, что твоя магия будто... прикасается к моей собственной,— она снова остановилась, глядя в окно на прохожих. — Как это описать? — Она т-теплая... — Это заставляет мое сердце биться быстрее... Словно твои объятия... Или как прикосновения твоих пальцев к моей коже... И это заставляет меня чувствовать себя в безопасности. И я определенно очень-очень люблю это ощущение. Как будто ты поставил на мне знак, что я твоя.

Гермиона вскинула голову и заерзала на стуле.

— Я чувствую прилив энергии, но я не чувствую себя особенно сильной, и это ощущение исчезает, как только ты отворачиваешься, — на самом деле она не возражала, если бы он делал это чаще. В этом желании она могла лишь посочувствовать Кричеру.

Гарри вздохнул.

— Я снова говорил с ним сегодня утром, и не могу не провести параллель между тем, что чувствует он, и тем, что чувствует наркоман. Он признался, что очень устал, и что забота о доме берет свое. Он использовал энергетические всплески для уборки и приготовления пищи.

Это, конечно, объясняет, почему, как заметила Гермиона, в доме не так чисто, как в Хогвартсе. Она полагала, что домовому эльфу просто не нравился абсолютный порядок после десяти лет жизни в грязи. Или, может быть, он просто утратил сноровку.

Но теперь, зная, что эльф старался из последних сил, она почувствовала себя немного виноватой за все те времена, когда указывала ему на пыльные книжные полки.

— Он хочет уйти в отставку?

Ведь у домовых эльфов должно быть что-то вроде ухода на пенсию. Они не могли работать вечно.

— Домовые эльфы не уходят на пенсию. Их контракт длится до самой смерти, — голос Гарри был мрачен. Гермиона яростно выпрямилась.

— Что?! Это абсурд!

Лицо Гарри исказилось от отвращения.

— Я знаю. Но Кричер не хочет даже говорить о пересмотре своего контракта со мной, не впадая в истерику. Думаю, мне придется купить еще одного домового эльфа, чтобы он помогал ему.

Гермиона вздернула подбородок.

— Ни в коем случае, если их контракты настолько ужасны! Кто-то должен что-то сделать. Это бесчеловечно.

Гарри откинул голову назад и глубоко вздохнул, прежде чем выпрямиться.

— Я знаю. В волшебном мире наблюдается явное отсутствие гражданских прав для многих магических существ. Но сейчас мы ничего не можем с этим поделать.

Гермиона сложила руки на груди.

— Если Кричер не справляется с работой, потому что он стар, то сделай его моложе.

Гарри напрягся: Гермиона увидела, как напряглись даже его пальцы на подлокотнике кресла.

— Что?

Гермиона вглядывалась в его глаза, смотрящие будто сквозь нее.

— Я помогала тебе писать заметки о тестах, проведенных на осколке души. Ты подразумевал, что существует заметная разница между молодыми и старыми узорами. Если ты видишь эту разницу, значит, ты можешь и изменить один узор на другой.

Гарри беспокойно пошевелился, и потупил глаза.

— Гермиона, я...

Один взгляд на его виноватое лицо, и она вздохнула, внезапно осознав кое-что.

— Ты уже проводил тесты касательно изменения возраста!

Услышав это обвинение, Гарри съежился в кресле.

— Я...

Гермиона вскочила на ноги и топнула в пяти футах от него.

— Гарри Джеймс Поттер.

— Прости! — Гарри даже вскрикнул от ее сердитого тона. — В то время, после того, как ты расстроилась из-за души... а потом, после, все шло так хорошо... и я просто ...

— Остановись, пока не расковырял рану окончательно, — прервала его Гермиона. — Ты знаешь, как важно документировать все тесты для будущих экспериментов. Оставив меня в стороне, ты мог потерять ценные данные!

Гарри умоляюще поднял руки.

— Я не экспериментировал почти год. С тех пор, как Кричер дал мне медальон для практики. Я получил достаточно материала, чтобы сделать некоторые основные выводы, но зашел в тупик.

После секундного размышления Гермиона осторожно скользнула к нему на колени, улыбнувшись при виде того, как его расстроенное лицо тут же стало слегка удивлением и расслабленным от удовольствия. Его руки на мгновение задержались на ее плечах, прежде чем остановиться.

— Все эти эксперименты у тебя в голове, и я хочу, чтобы ты рассказал мне о них и о том, почему ты не хочешь делать Кричера моложе, — тихо заговорила она, положив руки ему на грудь. — И с нового ракурса я смогу увидеть то, что ты пропустил.

Гарри вздохнул, его грудь поднималась и опускалась под ее руками. Он прижал ее ближе, и Гермиона повернулась в его сторону, прижимаясь к нему в кресле, как будто оно было сделано для двух человек, а не для одного.

Он обнял ее за плечи, и его дыхание нежно взъерошило ее волосы.

— Ты будешь немного разочарована во мне, — наконец признался Гарри, и Гермиона покачала головой.

— У тебя есть причина для всего, что ты делаешь, даже если я не согласна. Несогласие — это не разочарование.

Гарри фыркнул и провел рукой вверх и вниз по ее руке, словно успокаивая встревоженную кошку.

— Я проводил тесты на животных.

Ну, пожалуй, она была сильно разочарована. Сердце Гермионы упало. Больше всего на свете она ненавидела опыты на животных. Факт, который он хорошо знал. Животные не могли дать согласия, и единственное, что она находила более ужасающим, чем маггловские лаборатории с животными, была сила, которую ощущали трансфигурированные животные, когда ученики магических школ практиковались на них, преобразуя их и иногда убивая. У животных не было прав в волшебном мире, независимо от их вида и размера.

— Продолжай, — прошептала она, и руки Гарри сжались.

Затем он неохотно заговорил сухими научными фразами.

— Я начал с Columba livia domestica, разновидности уличного голубя, которого поймал на улице. Стандартный бледно-голубой птичий узор. Сначала я практиковался в оживлении…

Пока он говорил, Гермиона закрыла глаза, прислонившись к его боку, и постаралась не думать о том, что для того, чтобы что-то оживить, нужно сначала убить. И что Гарри, как и любой ученый, не удовлетворился бы одним экспериментом. Это означало, что Гарри снова и снова убивал беззащитное животное.

И почему-то для нее эта мысль была хуже, чем осознание того, что он разобрал человеческую душу на нити света, чтобы увидеть, как устроена ее личность.

"Он должен знать, — напомнила себе Гермиона. — Мы оба должны знать".

Но в тот момент она предпочла бы оставаться в неведении.

 

Гермиона потратила неделю своего свободного времени, прежде чем возобновить их занятия, организовав новую папку, переплеты из хрустящей белой бумаги, быстро заполняемые записями и непроверенными гипотезами, а также ходом неудачных экспериментов.

Гарри тренировался не только на одном голубе. Он также испытал технику оживления на нескольких различных видах млекопитающих, в основном, на бродячих кошках или собаках, на неизвестной сове, а также на некоторых разнообразных растениях. Достаточно, чтобы подтвердить, что смерть в теле животного была временным состоянием, способным быть обращенным вспять с правильным восстановлением узора. Однако этого было недостаточно, чтобы подтвердить, сохранили ли животные прежнюю индивидуальность. У растений оживление обычно приводило к новому росту, почкам или листьям, формирующимся из ветви или стебля, а не обязательно восстановление старого облика.

Но в его экспериментах, направленных на то, чтобы снова сделать старые узоры молодыми, результаты были в лучшем случае неустойчивыми, а в худшем — полным провалом.

— Кажется, это не имеет научного смысла,— сказал он Гермионе, когда она сидела за своим столом в библиотеке. — Свет старого узора просто движется медленнее, хотя его сердце может биться с той же скоростью, что и у молодого. Когда я ускоряю этот свет, похоже, что жизнь изнашивает тело с экспоненциальной скоростью. В некоторых случаях проходит всего несколько дней, и они умирают. Единственный способ по-настоящему вернуть их обратно — это изменить не только скорость или возраст их света, но и обратить старый узор в новый, превратив его в совершенно новое молодое тело. Но я не мог осуществить это должным образом, не убив узор — я делал мертвое тело моложе, затем оживлял его, ускоряя его свет.

Гермиона постучала ручкой по столу, задумчиво сдвинув брови.

— Итак, в растениях действуют два элемента: свет их жизни, а затем нестареющий родовой узор. У животных три элемента: свет их жизни, который замедляется с возрастом, их родовой узор, который устанавливается для определенного вида в соответствии с цветом, и возраст его родового узора, который, по-видимому, определяется различными геометрическими формами?

Гарри кивнул, и Гермиона продолжила.

— Тогда у людей четыре стихии. Свет, отображающий жизнь и порой эмоции, родовой узор, чья бездушная основа белая, возрастной узор тела в формах, а затем душа, которая имеет уникальный цвет, но также и уникальные формы?

Гарри улыбнулся и со смехом покачал головой.

— Людей почти невозможно классифицировать. Не только их свет уникален, но и их формы, и эти формы стареют с различными скоростями, отличаясь одна от другой. Даже думать о старении человеческого образа жизни постоянно кажется невозможным, не рискуя случайно превратить его в кого-то другого.

Гермиона перевернула страницу и сделала еще одну пометку над простой нарисованной диаграммой.

— Вот почему мы начинаем с животных. У них нет четвертого элемента — души, чтобы учитывать ее наряду с уникальными геометрическими формами, — она нахмурилась, глядя в свои записи. — Хотя меня беспокоит мысль, что у магических существ нет уникальных душ, в то время как они, очевидно, обладают уникальными личностями. Как и животные, если уж на то пошло. Наверное, я всегда поддерживала идею, что каждый заслуживает того, чтобы попасть в рай, когда умрет.

— Я не уверен, что загробная жизнь — это рай, — возразил Гарри, — или вообще место, — он смотрел куда-то вдаль, задумчиво прикрыв глаза. — И то, что у людей есть уникальные души, которые куда-то уходят, не означает, что магические существа и животные не имеют уникального сознания. Я уже давно задаюсь вопросом, что происходит с этим сознанием, когда я меняю узор, и будут ли эти более молодые узоры иметь те же воспоминания, что и старые. Я меняю им мозги, Гермиона. Я реально не знаю, превращает ли это их в совершенно новую личность.

Гермиона отложила ручку и вздохнула.

— Я знаю. Я хочу сказать, что магия может все решить, но магия — это все же наука, а значит, она следует правилам. Изменение мозга в любом случае влияет на тело. Изучал ли ты определенные узоры для различных частей тела? Изменял ли все, кроме мозга?

Гарри сник.

— Я думал об этом, но это невозможно осуществить на данном этапе. Я почти не вижу разницы в отдельных частях тела снаружи, так как все они вместе составляют структуру тела. Для того, чтобы сделать это... — он побледнел, но продолжил: — Я должен был бы наблюдать каждый отдельный орган и каждую кость, пока этот узор был жив, должен видеть, как они вписываются в узор, и не раз. Более того, проводя опыты с каждым животным, я думал о анти-старении. Это было бы для меня повторное открытие человеческого и животного тел и пришлось бы запоминать каждую отдельную часть узора. Не все органы и плоть могут быть одинаковыми... для этого потребовались бы годы, посвященные исключительно одной этой задаче. Дублировать известные шаблоны легко, но их изменение... требует гораздо большего знания отдельных частей. Это нелегко исправить.

Гермиона закрыла блокнот и выпрямилась за столом, ее руки беспокойно двигались, пока она пыталась обдумать проблему.

— Ты создал дракона из камня без подобного знания. Как?

Гарри склонился над столом, темные волосы упали ему на лицо, когда он ответил.

— Легко. Во-первых, он не был живым. Он подпитывался моей собственной силой, и это, очевидно, была не лучшая идея для дуэли, потому как это истощило меня в течение нескольких минут. Я просто взял узор дракона, с которым столкнулся на Турнире, — он обладал уникальным и легкозапоминающимся родовым узором, и втиснул этот узор в камень под ногами, который дал дракону цвет камня, но рисунок дракона. Это была не очень аккуратная работа... Но я немного отвлекся. Как только я перестал его подпитывать, он развалился, снова превратившись в камень. Дракон не может жить с каменным телом, даже если каждый кусочек узора на месте. Если бы я попытался оживить его полностью, у меня бы ничего не вышло.

Гермиона хмыкнула в знак согласия, глядя в лицо Гарри, когда он наклонился над ней. Он, казалось, смотрел на ее пальцы, его глаза мерцали, но было трудно сказать определенно.

Она слегка улыбнулась.

— Как насчет обеда? И мы поговорим с Кричером о том, чтобы хотя бы попробовать. Если все остальное не удается, мы возвращаем его в его нынешнее состояние и пересматриваем вопрос о получении им дополнительной помощи.

Хотя она не наняла бы ни одного эльфа по контракту, который был равносилен современному рабству. Она была уверена, что Гарри согласится с ней на этот счет.

Он просиял.

— Договорились!

Кричер, не колеблясь, согласился стать их испытуемым. Гарри не был уверен, было ли это потому, что домовой эльф хотел снова стать моложе, или потому, что это означало, что Гарри сосредоточит на нем свою энергию и, несомненно, множество его энергетически подпитывающих Кричера взглядов.

* * *

На второй неделе нового семестра Гарри вновь пришел в свою лабораторию вместе с Гермионой. Он велел появившемуся Кричеру присесть. Гермиона придумала то, что, как она надеялась, было выполнимым планом, после нескольких предыдущих заметок о трансфигурации и манипуляциях с узорами.

Гарри провел это время, изучая узор Кричера, пока не убедился, что сможет воссоздать его, если что-то пойдет не так.

Кричер обладал неоново-желтым светом, как и все домашние эльфы, его свет был немного медленнее, чем у молодого эльфа, и все же его магия была все еще сильна. Его узор имел тенденцию к трапециям и параллелограммам, смесь острых углов и наклонных линий в короткой веретенообразной человекоподобной форме. И в своем исследовании старого эльфа Гарри заметил нечто такое, чего никогда раньше не замечал, бросая на эльфа лишь беглые взгляды: за желтым скрывалась гораздо более тонкая деталь, намного меньший узор внутри большего. Он не был уверен, был ли этот узор уникален только для Кричера и домовых эльфов, или это было нечто схожее с другими магическими существами. Гарри сделал мысленную заметку изучить это явление позже, когда они закончат свой текущий проект.

— Кричер готов, хозяин, — объявил домовой эльф, и Гарри улыбнулся, прежде чем сесть на другой стул в этой комнате.

Гермиона начала говорить, в то время как волшебное перо бегло записывало каждое ее слово.

— Первый тест, седьмое февраля, объект испытаний — домовой эльф Кричер, площадь Гриммо. Гарри временно остановит жизнь в объекте, а затем попытается изменить основной узор относительно форм, составляющих более молодое тело домового эльфа, основываясь на наблюдениях за другими домовыми эльфами в офисе регистрации домовых эльфов в Косом переулке. Когда узор будет изменен, Гарри ускорит его движение и отрегулирует скорость света, чтобы подтвердить его новое молодое состояние, а затем мы проведем опрос домового эльфа, чтобы узнать об изменениях в воспоминаниях и личности, если таковые имели место.

Как только Гермиона замолчала, руки Гарри крепче сжали посох, и он посмотрел на узор Кричера, съежившийся на стуле и болтавший ногами в нервном ожидании.

Затем Гарри заставил его пульсирующий свет остановиться.

Гермиона, находившаяся позади него, издала отчаянный всхлип, когда желтый узор осел на стуле, почти упав с него. Он знал, что ей не нравилась то, что они делают, несмотря на то, что это было для благого дела. Он также знал, что это был первый раз, когда она видела, как он убивал живое существо подобным образом.

Гарри выдохнул и выбросил из головы мысли о том, что она, должно быть, чувствует.

Он начал перестраивать узор, одну линию здесь, другую там, повторяя линии более молодых увиденных им узоров. Он полностью сосредоточился на своей задаче, даже когда услышал, как дверь в лабораторию открылась и снова закрылась.

Закончив, он повернулся.

Гермиона исчезла.

Бросив взгляд на распростертого Кричера, выглядевшего значительно моложе, Гарри подошел к двери и, нахмурившись, выглянул в коридор.

Свет Гермионы приближался, но он был тусклым от сильных эмоций.

— Ты в порядке? — спросил Гарри, и Гермиона, протиснувшись мимо него, встала рядом с пером.

Когда она заговорила, ее голос был жестким.

— Перо все еще записывает.

Таким образом, она ясно дала понять, что не хотела говорить об этом.

Еще раз нахмурившись, Гарри вернулся на свое место.

— Я закончил процесс омолаживания. Теперь я его оживлю. Время?

Голос Гермионы ответил твердо:

— Прошел час пятнадцать минут.

Больше, чем он подозревал. Кивнув, Гарри снова зажег свет Кричера — быстрый, живой ритм здоровья и силы.

Эльф дернулся и вскочил со стула, который с грохотом упал на пол.

Гарри затаил дыхание, пока Кричер приходил в себя.

Затем послышался голос эльфа, говорившего тем же шипящим тоном, каким он впервые услышал его больше года назад.

— Незваные гости! Как ты смеешь вторгаться в дом хозяина!

Свет Гермионы, и без того слабый, еще больше потускнел от разочарования. Гарри быстро заговорил, увидев в маленькой фигурке магию.

— Кто твой хозяин?

Эльф поднял руки в негодовании, магия вспыхнула в его ладонях, как живой желтый огонь.

— Хозяин — Орион Блэк!

Прежде чем заклинание было произнесено, Гарри остановил свет эльфа, и существо с неприятным хрустом упало на деревянный пол.

Гарри вздрогнул и услышал стон Гермионы.

Затем он откашлялся.

— Эксперимент провалился. Регрессия тела кажется успешной, но объект потерял по крайней мере одно-два десятилетия памяти. Теперь я верну Кричеру его прежнюю форму.

— Нужно вернуть его узор, — быстро проговорила Гермиона, и Гарри услышал, как перо с грохотом упало на стол, на котором лежал пергамент. — Я буду снаружи, пока ты заканчиваешь.

Прежде чем он успел спросить, что случилось, дверь за ней уже закрылась.

Гарри вздохнул и откинулся на спинку стула, шея и ягодицы затекли от долгого сидения в одном положении.

Затем он посмотрел на мертвого Кричера, лежащего на полу, и снова принялся приводить его в прежний вид.

Два часа спустя Гарри увидел, что Гермиона свернулась калачиком на его кровати, накинув на ноги зеленую простыню.

— Попробуем еще раз, — тихо сказал он, не зная, спит ли она.

— Я не знаю. Нет.

Он подошел ближе, присел на край матраса.

— Ты скажешь мне, что случилось?

На мгновение воцарилась тишина, затем ее рука коснулась его руки, их пальцы переплелись.

— Просто еще одна разница в том, что мы видим. Было очень неприятно смотреть, как ты разрываешь и трансфигурируешь кожу и кости, прежде чем снова соединить их. Меня вырвало.

Ее голос дрогнул, Гарри втянул в себя воздух и закинул ноги на кровать, повернувшись так, что они оказались лицом к лицу.

— Мне очень жаль. Я не подумал, как может выглядеть этот процесс для тебя.

Он почувствовал, как задвигалась кровать, когда она покачала головой.

— Я в порядке. Я просто не очень хорошо справляюсь с видом к-крови, не после... т-тролля, — последние слова она буквально прошептала и крепче сжала руку Гарри. — Это нелепо, и я чувствую себя глупой из-за такой реакции. Я не собираюсь прекращать наблюдать за экспериментами, так что даже не говори об этом. — Гарри закрыл рот. Он собирался предложить именно это. — Я к этому привыкну. Это часть науки, не бывает все чисто и гладко. Иногда это бывает неприятно. Кричер в порядке?

Гарри потянулся другой рукой, пока не почувствовал ее теплое плечо, затем мягкими движениями провел по ее спине, отвечая:

— Он в порядке. Немного разочарован, что все еще старый и морщинистый.

Она прерывисто рассмеялась, потом пошевелилась, пока он не почувствовал ее дыхание на своей щеке. Мягкая кожа коснулась его собственной, и его зрение сузилось, пока он не увидел лишь красивые оттенки ее узора.

Несмотря на сложившуюся ситуацию, ему очень хотелось перевернуть ее на себя и искупаться в ее свете. Он прекрасно понимал, что они находятся в его постели, в ситуации, в которой он никогда раньше не был, и которая, вероятно, доставляла ему слишком много удовольствия.

Затем Гермиона мягко потерлась лицом о его лицо, и он почувствовал на нем высохшую жидкость, почувствовал соленый запах слез. Все мысли о сексе были отодвинуты на задний план, это было куда менее срочно, чем тот факт, что его Виола чувствовала себя несчастной.

Гарри притянул ее ближе и прижал к себе, ее волосы упали на его руку, другая рука крепко сжала ее, когда он прошептал ей на ухо.

— Это был только первый эксперимент. Мы попробуем другие наши идеи, по одной в неделю в течение следующих двух месяцев, как мы планировали. Если все они потерпят неудачу, мы приобретем еще одного эльфа. Я даже не уверен, что хочу добиться успеха, — когда Гермиона дернулась в его руках, Гарри издал смешок. — Я не хочу, чтобы что-то жило вечно. Это кажется большой ответственностью — быть источником чьей-то молодости. У меня достаточно уникальных способностей, чтобы продержаться всю жизнь.

Ее губы растянулись в неохотной улыбке.

— Наверное, ты прав. Мы все равно попытаемся.

— Да, — Гарри рассмеялся не на шутку. — Если такая возможность существует, я должен знать, даже если буду сожалеть об этом.

— Я уверена, что каждый ученый, открывающий что-то грандиозное, чувствует то же самое. Как твой кумир.

Гермиона намекала на Альберта Эйнштейна, немецкого физика, чьи работы Гарри изучал так тщательно. Гарри скорее надеялся, что вместо этого он будет его образцом для подражания; будь у него хотя бы половина интуиции и проницательной натуры Эйнштейна, он, конечно, видел бы гораздо яснее в решении своих собственных проблем.

Но с другой стороны, Эйнштейн был просто человеком. Он, без сомнения, так же боролся со своими открытиями, как и с тем, к чему они привели. Одно простое уравнение, которое в конечном итоге привело к созданию оружия, сила которого превышала все, что когда-либо создавал волшебный мир.

Гарри чувствовал, что даже Адское пламя уступает маггловской атомной бомбе.

Гермиона зевнула и расслабилась. Немного подумав, Гарри схватил зеленое одеяло под собой и вытащил его, чтобы укрыть их обоих.

— Просто немного вздремнем, — прошептала Гермиона, ложась на подушку.

Гарри положил руку ей на плечи, вдыхая ее неповторимый аромат и издавая довольный звук.

— Хорошо.

* * *

Все эксперименты провалились. К тому времени, когда март подошел к концу и начался апрель, и Гарри, и Гермионе надоело испытывать что-либо на Кричере, который, будучи терпеливым, все так же нуждался в энергии Гарри, как и в начале.

Гарри нравилось, что его используют в качестве наркотика, даже меньше, чем мысли о том, что он может стать неким псевдоомолаживающим эликсиром.

— Мы сделали все, что могли, — сказал он Гермионе, резким жестом указывая на блокнот в ее руках. — Больше нечего пытаться, если ты не готова провести инвазивные эксперименты на его внутренних органах.

Гарри не нужно было видеть, как ускорился ее пульс, чтобы понять — эта мысль очень сильно ее беспокоит. Несмотря на то, что Гермиона стойко перенесла все их последующие опыты, было очевидно, что они по-прежнему ей неприятны.

Кто мог ее винить?

— После окончания учебного года мы отправимся в регистрационный офис и начнем поиск приемлемого контракта с домашними эльфами, — сказала она, и свет ее рук беспорядочно задвигался. — Я уже должна начать готовиться к выпускным экзаменам по выходным.

— Значит, мы закрываем этот проект?

Гермиона вздохнула, но подошла к столу и со стуком уронила на него книгу.

— Да. Ориентировочные выводы заключаются в том, что воспоминания и личность напрямую связаны с возрастом узоров, — она замолчала, и он почувствовал на себе ее взгляд. — Ты знаешь, что это, вероятно, не относится к людям? Если душа содержит сознание и является отдельным элементом, теоретически ее можно взять из старого тела и поместить в новое. Как и в тот амулет Волдеморта, который ты уничтожил.

Он поморщился.

— Ты права. Однако я не хотел бы проводить подобный эксперимент.

Она фыркнула.

— Хочешь верь, хочешь нет, но испытания на людях в волшебном мире не регламентируются, лишь бы было получено согласие. Правила гораздо более мягкие, чем в мире магглов, те на самом деле заботятся о жизни людей, чтобы все было сделано правильно.

Гарри фыркнул в ответ.

— Пока министерство не узнает, что мы проводим эксперименты над душами. Магия, относящаяся к душам, считается темной магией, а потому незаконной.

Гермиона вздохнула.

— Я знаю. Я могу понять, почему, даже если я не полностью с этим согласна. Нужно же как-то проводить исследования.

— Это возможно, — Гарри повернулся к ней, — если ты работаешь с невыразимцами и никогда не делишься своими выводами ни с кем, кроме министерства.

Она рассмеялась и подошла ближе, чтобы взять его под руку на выходе из библиотеки.

— И мы оба знаем, что этого никогда не случится. Я твердо верю, что знание не должно храниться в секрете.

Гарри поднял бровь.

— Это неправда. Ты считаешь, мы должны держать в секрете мои способности.

Гермиона слегка ущипнула его.

— Это не одно и то же!

Гарри немного отстранился и, усмехнувшись, потерев больное место.

— Ханжа!

Ее свет придвинулся ближе, и он отпрыгнул в ответ, прежде чем ее рука успела ударить его по голове.

— Нет! Я... — фыркнула она. — Эгоистка! Единственный человек, который может скрывать знания, — это я.

В ее голосе звучало веселье. Гарри рассмеялся.

— Это определение слова "ханжа" в одном предложении. Поздравляю.

Она бросилась к нему, Гарри увернулся и побежал в сторону кухни, быстро окидывая взглядом препятствия.

— Вернись! — крикнула Гермиона у него за спиной, и ее смех превратил команду в дружеское предложение.

Улыбка Гарри стала шире. Он обошел Кричера и направился на кухню.

— Заставь меня! — бросил он через плечо.

— О, сам напросился, — ее голос был полон решимости. У Гарри было достаточно времени, чтобы увидеть зеленый и оранжевый цвета ее палочки в руке.

Затем его мир стал сине-фиолетовым, и он, спотыкаясь, остановился.

"Дьявол, она наложила на него заклинание головного пузыря. И когда она успела освоить невербальные чары?!"

— Что же мне теперь с тобой делать? — судя по звуку ее голова, она приблизилась, удовлетворенная эффектом, и Гарри был слишком взволнован, чтобы даже потрудиться рассеять чары. Он улыбнулся, слепой, как летучая мышь средь бела дня.

Он определенно надеялся, что все, что она решит сделать, продлится долго.

* * *

— Мы готовы, мой Лорд, — произнес Крауч мягким голосом, в котором сквозило нетерпение. Позади него сотни глаз светились в темноте бледным огнем.

Том Риддл повернулся, поправляя рукав длинной мантии, под которым была спрятана палочка. Он встретился взглядом со своим ближайшим советником и увидел безумие в его горящих глазах. Риддл взглянул на других Пожирателей Смерти, стоявших рядом, словно группа молодых волшебников, собирающихся устроить какую-нибудь изощренную шутку. Предвкушение с намеком на страх.

Страх перед шестнадцатилетним мальчиком, которому, возможно, предназначено остановить Темного Лорда. Мальчик, который уже дважды нанес ему поражение. Спаситель волшебного мира.

Они уже знали маршруты, которыми он следовал, маггловский транспорт, которым часто пользовался, авроров, которые охраняли его и за которыми так легко было проследить, когда они передвигались из одного охраняемого чарами места в другое. Министерство настолько усердно защищало и наблюдало за своим Избранным, что совсем не обращало внимания, что творится прямо у них под носом.

Скоро Том Риддл увидит, как мальчик и лишь двое его охранников сражаются с целой армией инферналов.

* * *

Гарри сидел, откинувшись на спинку пассажирского кресла, когда увидел перед собой магическую стену.

— Стой! — закричал он и полетел вперед, удерживаемый ремнем безопасности, когда его дядя резко нажал на педаль тормоза; шины завизжали в знак протеста.

Но они все равно врезались в стену, передняя часть машины смялась, металл покорежился. Позади них в замешательстве гудели остальные машины.

Гарри моргнул, и стена, раздавившая капот, исчезла, но что-то осталось на ее месте.

— Да поможет нам бог, — хрипло произнес дядя Вернон.

Гарри шепотом спросил:

— Что ты видишь? — то, что увидел сам Гарри, было невозможно: белая пустота человеческих трупов, слишком много, чтобы сосчитать, легион смерти. Как этого никто не заметил?

— Л-л-люди. Они... они смотрят на нас. Трудно сказать в темноте... они выглядят не так. Они с-странные.

Солнце село несколько часов назад, еще до того, как дядя забрал его с площади Гриммо после долгого рабочего дня.

— Останься здесь. Запри дверь, — быстро приказал Гарри и не стал возражать, когда услышал, как дядя быстро набирает какой-то номер. Он открыл дверь и выскользнул, держа посох в руке.

Сзади быстро приближались два следовавших за ним на метлах аврора, один приземлился рядом на тротуаре, громко стукнув сапогами по асфальту.

— Мистер Поттер! Пойдемте с нами. Вы в большой опасности.

— Что это такое? — спросил Гарри, не отрывая глаз от огромного количества белого света.

— Инферналы. Садитесь на метлу, и мы доставим вас в безопасное место.

Инферналы. Мертвые зачарованные тела. Он не сомневался, что если приблизится, то увидит печать черной магии, скрытую в сверкающей белизне каждого трупа.

Инфернал, уничтожавший все на своем пути, обладал в десять раз большей силой и скоростью, чем обычный человек.

"Почему они еще не напали?"

— Что здесь происходит? — сзади послышались сердитые крики, люди покидали машины. Улица не была оживленной, но по крайней мере три машины остановились позади, а может, и больше. Молодой голос перекрикивал взволнованный ропот.

— У этого человека метла! И остроконечная шляпа!

Аврор выругался.

— Сейчас, мистер Поттер. Чем дольше мы ждем...

— А остальные? — тихо спросил он. — Кто защитит моего дядю и магглов?

— Ничего не поделаешь! Они могут напасть в любой момент, — голос аврора был настойчив, второй аврор кружил на метле над ними, осматривая местность внизу.

— Чего они ждут? — спросил Гарри, не обращая внимания на голубой свет протянутой руки.

— Кто знает? Пожалуйста...

Белая масса расступилась, и из середины показался знакомый ему узор, очень хорошо знакомый.

Узор, который он захватил, убил, оживил, разорвал в клочья, воссоздал заново и в конце концов снова уничтожил.

"Только не еще один чертов изломанный Волдеморт"

Аврор зашипел, Гарри увидел, как он перекинул ногу через зеленый свет метлы.

— Потребуется подкрепление, — произнес Гарри небрежно, в то время как аврор выругался и с криком поднялся над землей, обращаясь к своему товарищу наверху.

— Это Сам-Знаешь-Кто!

— Кто-то ранен? Что происходит? Кто эти люди? — послышался сзади приближающийся сердитый маггловский голос; кто-то, очевидно, пытался увидеть, что происходит в темноте.

— Садитесь в свои машины,— ответил Гарри, направляясь туда, где ждал кроваво-красный узор Волдеморта. — Эти люди вооружены.

Он услышал маггловские проклятия и испуганные крики, обращенные к остальным. Несомненно, благодаря дяде через несколько минут приедет полиция. Для данного инцидента потребуется усилия минимум дюжины стирателей памяти, когда они, наконец, прибудут.

Гарри крепко сжал посох в руке и медленно двинулся вперед, и чей-то голос окликнул его.

— Гарри Поттер! Я пришел убить тебя!

"А то я не понял".

Гарри остановился в нескольких шагах, хмуро глядя на изломанный узор волшебника.

— Сколько вас там? С тремя из вас я уже сталкивался.

Волдеморт рассмеялся холодным пронзительным смехом.

— Ты никогда не узнаешь, Поттер.

Другие узоры приближались, и среди них виднелся серый оттенок Крауча-младшего, с которым Гарри столкнулся на Турнире.

Оставшиеся Пожиратели Смерти, которых разыскивало министерство, выстроились в линию и были готовы, в их руках сияли палочки.

— Почему ты пришел за мной? — тихо спросил Гарри, сгорая от нетерпения получить определенный ответ. — Это потому, что я побеждал тебя раньше?

Красный свет Волдеморта вспыхнул, Гарри на мгновение взглянул на него, используя свою силу и, увидев сердитое змеиное лицо этого волшебника, затем остановил поток своей энергии.

Ему понадобятся все его силы, когда на него нападут. Пять волшебников и бесчисленное количество инферналов. Немудрено, что авроры сели на метлы; Гарри не удивился бы, если бы они сразу же сбежали в министерство. Прошло всего несколько минут, и аврорам, вероятно, потребуется еще по меньшей мере минут десять, чтобы собраться и объединить силы.

Если Гарри уйдет, никто из присутствующих не выстоит и минуты. Пожиратели Смерти правильно предположили, что Гарри не оставит магглов беззащитными.

Он сжал обе руки на посохе и держал его перед собой, пока Волдеморт говорил.

— Почему? Разве недостаточно того, что ты заноза для меня? — инферналы начали двигаться, бесшумно окружая его, не дыша, лишь шарканье ног едва слышалось по потрескавшейся дороге. — Или того, что ты убил меня дважды? Или, что люди утверждают, будто ты сильнее меня?

Прошла еще минута. Пожиратели Смерти становились беспокойными из-за промедления своего хозяина, их огни мерцали, головы поднимались к небу. По крайней мере, они знали, что министерство скоро прибудет.

Вдалеке он услышал сирену.

— Или, может быть, я просто хочу увидеть, как ты умрешь, пусть даже не от моей руки. Я с удовольствием посмотрю, как моя армия разорвет тебя на куски.

Гарри закрыл глаза, они ему были не нужны. Он услышал смех Темного Лорда, нервное хихиканье волшебников позади него, множество звуков тел, двигающихся со всех сторон в ожидании команды атаковать.

У него не было времени ждать, да и какой в этом смысл? У инферналов было слабое место, большой недостаток, который он с удовольствием использует.

На самом деле, Темному Лорду следовало бы пересмотреть свое представление об армии, которая могла атаковать лишь физически и защищаться грубой силой и голой плотью.

— Убейте его! — прошипел Волдеморт, и белый свет всех фигур собрался ударить как один.

— Поттер! — услышал он крик сверху, единственный аврор в небе выкрикнул предупреждение.

Гарри улыбнулся, откинув голову назад; его разум расширился, чтобы увидеть узоры, собравшиеся вокруг него: белые люди без душ, без жизни, за исключением красно-черного топлива в их венах, связывавшего их с волей Волдеморта.

Человеческие узоры, пустые трупы, которые не могли вынести прикосновения огня.

— Финдфайр — прошептал Гарри, его собственный зеленый свет усиливался, собираясь в красном посохе в его руках, песня феникса в его голове вторила звукам его посоха.

Вокруг него собирались узоры пламени, белые, как инферналы, но жгучие, горячие, неукротимые. Огонь поднялся в форме феникса, широко расправив крылья, с длинным хвостом, струящимся за ним, пламя окутывало его форму, словно сияющий нимб.

Волдеморт закричал от ярости, когда оно обрушилось на инферналов, с единственной целью — поглотить их; белый свет становился ярко-белым от пламени, человеческие узоры менялись в огне менее чем за секунду, в мгновение ока; Феникс, полный дикого пламени и голода, бушевал среди них.

Гарри видел, как в своем полете он схватил двух Пожирателей Смерти, видел, как красная сила Волдеморта поднялась и на расстоянии отразила удар, серый свет Крауча сжался позади своего хозяина.

Феникс пел, или, возможно, это был лишь посох, гудящий под его пальцами от огромного количества энергии, проходящей через него.

Один Пожиратель Смерти бросился на Гарри, уклоняясь от огня и поднимая палочку, чтобы ударить. Гарри остановил бледно-красный свет колдуна, человеческий узор упал замертво, когда грязно-оранжевый свет его души поднялся, чтобы исчезнуть после потери тела.

Все больше и больше инферналов наступало, феникс Гарри съедал их целиком, его форма стала огромной, огненные перья падали в жидкое пламя, которое мчалось по голой земле.

Он услышал крики сзади: мужчины и женщины бежали от дикого пламени. Завыли сирены, полицейские ботинки ударились о землю. Гарри почувствовал запах горящей плоти и одежды, прохладный ночной воздух превратился в огненно-жаркий.

Пот выступил у него на лбу, Адское пламя вытягивало его силу, угрожая вырваться из-под контроля, как это было давным-давно, при испытании заклинания в Хогвартсе; оно пыталось уйти от цели, чтобы поглотить все на своем пути, обращая свой дикий взгляд на разрушение зданий вокруг и автомобилей позади.

— Я убью тебя! — закричал Волдеморт, одним взмахом палочки повернув от себя Феникса в сторону, чтобы тот напал на одного из последних оставшихся Пожирателей Смерти, повернувшегося, чтобы сбежать.

Темный Лорд шагнул к нему, палочка горела проклятиями, готовыми вырваться на свободу.

Гарри посмотрел на волшебную палочку и превратил зеленое дерево и оранжевую жилу дракона в коричневую хлопчатобумажную нить, безвольно поникшую в руке мужчины. Волдеморт закричал, и черные заклинания даже без палочки вырвались из его алого тела, кинжалы взвились в воздух, чтобы пронзить Гарри.

Сбоку вспыхнул серый свет; в руке другого волшебника была палочка, он выскочил, атаковав вместе со своим хозяином.

Гарри отпрыгнул назад и с медленным сердитым биением сердца схватил их души и разорвал их на две части.

Падая на землю, Крауч закричал, в его голосе слышался тот же ужасающий звук, что издавал медальон, когда Гарри пытался превратить душу, содержащуюся в нем, во что-нибудь иное.

Волдеморт не упал: его изломанный узор, потрепанный, изорванный и расколотый, казалось, висел, цепляясь за тело, в котором он обитал, держась из последних сил. Волшебник закричал, стараясь оставаться в сознании, и Гарри схватил обе души и разорвал их снова, замедляя пульс их жизни, обращая ее в смерть.

Он смотрел, как исчезает серый свет Крауча, разбитый рукой Гарри на множество частей, каждая из которых исчезала одна за другой, а неразрушенное белое тело оставалось на земле.

Волдеморт опустился на колени, и Гарри взглянув на него, увидел широко раскрытые и неподвижные глаза, шары в черепе, в котором больше не было сознания. Красный цвет его души, расколотой слишком много раз, разбитой и сверкающей, как осколки упавшего зеркала.

Волшебник безвольно упал вперед, а огненный Феникс повернулся и запел, готовый поглотить их.

Гарри схватил белый огненный узор и одним рывком превратил его в водный, и жар пламени мгновенно сменился холодным туманом, который опускался мягкими каплями голубой дымки.

Гарри обернулся и огляделся.

Пожиратели Смерти и инферналы были мертвы: то, что не поглотил огонь, лежало разбросанным белыми кусками, расплавленными телами и конечностями, беспорядочно расположенными в жутком узоре. Здания, выстроившиеся вдоль улицы, казались нетронутыми, и его огонь так и не достиг машин, находящихся по обе стороны битвы, хотя пустой автомобиль поблизости выглядела довольно покореженным.

Гарри снова посмотрел на Волдеморта: тот упал лицом на землю. Что-то привлекло его внимание: узор, которого он никогда раньше не видел, дыра на руке мертвого белого тела.

Но это была не дыра, не тень, это был свет. Свет, который не сиял, свет, сделанный из теней.

Что-то, что не имело смысла и не соотносилось ни с чем, что он когда-либо видел.

Гарри опустился на колени, приглядевшись к телу, и увидел призрачный свет, прикрепленный к кольцу, сделанному из золотого сплава, резкую четкость узора, окруженного другим странным узором, находивщимся внутри камня. Он протянул руку и снял кольцо с пальца темного волшебника, затем встал, глядя на него у себя на ладони.

Это как-то связано с инферналами? Или причина, по которой еще одна часть Волдеморта обрела новое тело?

Или что-то совсем другое?

Свет-тень камня насмехался над ним, треугольные узоры, яркие тени, невозможность, которую он не мог объяснить.

— Гарри? — он сунул кольцо в карман и, обернувшись, увидел дядю, стоявшего рядом с двумя мужчинами с металлическими значками полицейских.

— Мистер Поттер, — второй аврор, предупредивший его сверху, приземлился рядом с ним с высокой метлой в руке. Он слышал, как полицейские ругаются, а дядя пытается бессвязно объяснить, что происходит. — Еще несколько авроров будут здесь через несколько минут. Мы разберемся с магглами.

Гарри молча посмотрел на него, его волосы намокли и прилипли к влажной коже в тумане.

— Как вы это им объясните?

Аврор не смотрел ему в лицо, он не поднимал глаз.

— О, в основном стандартные заклинания забвения, не требующие особого объяснения. Возможно, взрыв автомобиля или что-то в этом роде. Даже крушение, — его голос был нервным; Гарри убрал свою силу и прислонился к посоху, издав тяжелый вздох, усталость от изменения стольких узоров, наконец, начала сказываться.

Он становился сильнее; год назад он не смог бы так легко справиться с магией.

Гарри увидел, как вокруг них взорвался свет — несколько авроров аппарировали, свет их душ принес множество цветов на темную улицу, палочки они держали наготове, средние ряды удерживали их формирование, а внешние рассредоточились по сторонам, чтобы избежать любого потенциального вражеского огня.

Маггловские полицейские снова выругались, но вскоре были успокоены заклинанием, как только авроры поняли ситуацию.

— Только не мой дядя! — быстро закричал Гарри, направляясь к Вернону Дурсль. — Он со мной.

— Конечно, мистер Поттер, — быстро проговорил один из ближайших авроров, пятясь при его приближении, будто столкнувшись с драконом.

Гарри внезапно понял, что все авроры держатся на расстоянии, разговаривая вполголоса, пока они двигались по улице.

Когда он подошел к дяде, тот нерешительно спросил, все ли с ним в порядке.

— Да, — просто ответил Гарри и посмотрел на авроров. Когда каждый из них по очереди оглядывался на него, он видел, как они быстро отворачивались, сгорбив плечи от прикосновения его энергии, словно побитые собаки. Гарри снова вздохнул и покачал головой, тупо уставившись на разбитую машину дяди.

Сжав деревянный посох в руке, он снова сделал уникальный узор машины целым, металл автомобиля скрипел, разгибаясь и перестраиваясь, сложный двигатель воссоздавался на своем месте.

Любая электроника сгорела бы напрочь, и даже на старом автомобиле это означало, что стартер никуда не годится. Эту штуку нужно будет отбуксировать.

— Хорошее шоу, — сказал, наконец, его дядя, как только перестал смотреть на свою отремонтированную машину. — С этими... э-э... преступниками? И... огонь…

Гулкий голос мужчины слегка дрогнул, Гарри предположил, что одно дело знать, что у тебя под боком есть кто-то, способный на массовое уничтожение, и совсем другое — быть свидетелем этого лично.

Возможно, его дядя проявит снисходительность, когда попросит его переехать на площадь Гриммо в конце учебного года.

Аврор Хилл решил остаться. Он знал, что это глупо — Мальчик-Который-Выжил, каким бы могущественным он ни был, сейчас определенно не имел ни единого шанса остаться в живых.

Следующей целью Пожирателей Смерти станет он сам. Хилл летел над ними в безоблачном небе, его красная мантия казалась серой в темноте, но все равно была слишком хорошо заметна снизу.

Он должен был улететь, как Оливер, бежать обратно в министерство за подкреплением. Но он следовал за Гарри Поттером уже больше года, из смены в смену, и чувствовал себя обязанным этому всегда занятому мальчику, который временами казался таким могущественным и всезнающим, с легкой улыбкой глядя через плечо туда, где они с напарником прятались, охраняя его.

И все же, временами, он был таким уязвимым: спотыкаясь о бордюр или отскакивая от пластиковой маггловской вывески, резко притянутый своей магглорожденной подругой. В последнее время это случалось не так часто, но Хилл помнил каждый раз, когда подросток спотыкался или оступался, потому что это так не вязалось с образом могущественного волшебника, который одним лишь взмахом посоха создал дракона из камня. В его глазах эта уязвимость превратила мальчика в простого человека; Гарри Поттер уже не казался всесильным, а был просто подростком. Впечатление только усилилось от того, как мальчишка улизнул со своей магглорожденной подружкой в лондонский дом, напомнив Хиллу о его детстве. О первой любви, поцелуях украдкой в переулках и озорных улыбках.

Теперь мальчик, за которым он так пристально наблюдал, в одиночку противостоял своим врагам, почти окруженный сотнями бледных инферналов, Темным Лордом и его оставшимися приспешниками.

Темный Лорд, который должен был быть мертв, — стоя рядом с министром, Хилл видел, как нелепая детоподобная версия Волдеморта была поцелована дементором. Этот же волшебник ничем не напоминал уродливого ребенка, он стоял, возвышаясь над остальными, и был так похож на Темного Лорда, терроризировавшего министерство, когда Хилл еще только пошел в Хогвартс. Действительно ли это был он? Или какой-то Пожиратель Смерти просто принял его облик? Это было им вполне по силам.

Темный Лорд подошел к Поттеру и громко выкрикнул какую-то угрозу. Хилл едва расслышал его, а ответ Поттера заглушил шум ветра в ушах.

Хилл подлетел ближе; он сомневался, что несколько футов будут иметь значение, как только состоится неизбежная дуэль. Поттер заговорил снова; его голос казался тихим шепотом. Хилл сжал палочку в руке, крепко держа метлу коленями.

Если бы они только могли продолжать говорить, тянуть время до прибытия отряда авроров из министерства...

Хилл втянул в себя воздух, когда глаза Гарри Поттера заблестели в ночной темноте, их зеленые радужки вспыхнули пронзительным светом, сила сгустилась в воздухе и забилась будто в его собственном сердце, и неожиданно его коснулась пульсирующая чужая энергия, заставив метлу дрогнуть в ответ.

— Почему? Разве недостаточно того, что ты заноза для меня? — громко заговорил бледный волшебник, и Хилл увидел, как инферналы начали поворачиваться и, медленно подкрадываясь ближе, постепенно обступали подростка, не сводя глаз с его фигуры, словно книззлы, преследовавшие мышь. — Или того, что ты убил меня дважды? Или, что люди утверждают, будто ты сильнее меня?

"Дважды? Неужели этот волшебник утверждает, что он — воскресший Темный Лорд? Это невозможно!"

Пожиратели Смерти тоже рассредоточились, некоторые из них с тревогой смотрели на инферналов, находившихся поблизости, даже когда послышались приближающиеся маггловские сирены.

Если инферналы набросятся на магглов, а они, скорее всего, так и поступят, развернется кровавая бойня. Хилл мог попробовать несколько огненных заклинаний, но он сомневался, что сможет справиться со многими из них до того, как Пожиратели Смерти убьют его.

"Только бы министерство поторопилось!"

— Или, может быть, я просто хочу увидеть, как ты умрешь, пусть даже не от моей руки. Я с удовольствием посмотрю, как моя армия разорвет тебя на куски, — продолжал Волдеморт, насмешливо улыбаясь острыми зубами и раздувая ноздри от возбуждения.

Хилл наблюдал, как Поттер закрыл свои горящие глаза. "Неужели мальчик не собирается даже попытаться бороться?"

Волшебники в темных одеждах рассмеялись, инферналы начали подбираться, готовясь нанести удар.

Хилл увидел, как Темный Лорд поднял палочку, указывая на инферналов, глаза мальчика все еще были закрыты, голова откинута назад.

— Поттер! — беспомощно закричал Хилл, пытаясь заставить его хоть что-то сделать. "Он же сможет воссоздать своего дракона? Использовать огонь? Неужели он ничего не знает об инферналах?"

По немому приказу Волдеморта инферналы начали атаковать мальчика; волна мертвой человеческой плоти готова была разодрать, разорвать и поглотить…

Гарри Поттер улыбнулся, его губы едва шевельнулись, произнося какое-то заклинание; руны, вырезанные на посохе в его руках, засияли. Бледные руки с грязными черными когтями потянулись к его телу, зубы клацнули у самой его кожи, и Хилл поднял палочку только для того, чтобы быть внезапно отброшенным высоко в воздух, когда волна тепла хлынула из посоха мальчика, превратившись в огненную фигуру с широко расправленными пернатыми крыльями, царственной шеей, возвышавшуюся над ними, с песней, которую он никак не мог услышать, лишь почувствовал ее, отдававшуюся дрожью в теле.

"Адское пламя; мальчик использовал Адское пламя!" Хилл, как и все авроры, видел его только на тренировках, но этого было достаточно, чтобы распознать незаконное темное заклинание, если он когда-нибудь столкнется с ним... достаточно, чтобы понять, что он никогда не сможет контролировать его.

Инферналы съежились, а затем огненная птица упала на них, и каждый кусок плоти, к которому прикоснулся ее огонь, исчезал, словно воздух, поглощаемый голодом, намного большим, чем их собственный. Она кружила вокруг Поттера, рев ее огня толкал ее все выше и выше, инферналы сгорали с каждым взмахом крыльев, десятками, некоторые полностью, некоторые лишь теряли головы, туловища, руки и ноги, все, к чему прикасалось пламя.…

Птица пролетела сквозь двух волшебников в темных одеждах, и они исчезли так же быстро, как и инферналы; Адское пламя не знало ни врагов, ни друзей, поглощая одинаково слабых и сильных. Бледный волшебник, так похожий на казненного Темного Лорда, сумел на мгновение сдержать его, отвернувшись в сторону и произнеся какое-то заклинание, от которого у него загорелись уши.

К удивлению Хилла, огненная птица отступилась от волшебника, повернувшись в поисках более легкой цели, все еще клубящейся вокруг Поттера; дико кружась и становясь все больше и больше, птица неслась с открытым клювом, оперенное пламя текло огнем, испуская жар.

Еще один Пожиратель Смерти увернулся от пламени и прыгнул на Поттера сквозь кольца огня, но прежде чем Хилл успел подумать о том, чтобы выкрикнуть еще одно предупреждение, волшебник упал на землю лицом вниз.

"Мертв? Как?"

Хилл внезапно заметил, что блестящие глаза Поттера открыты. Мальчик оставил распростертое тело перед собой, чтобы посмотреть туда, где находился предводитель инферналов.

Адское пламя обвилось вокруг его тела, словно щит, распростертые крылья огненной птицы взметнулись вверх, когда инферналы приблизились по приказу своего создателя. Хилл никогда не слышал об огненном заклинании, используемом таким образом, он даже не знал, что такое возможно.

Темный волшебник что-то крикнул, поднял палочку и снова отшвырнул Адское пламя в сторону, попутно убив одного из оставшихся Пожирателей Смерти. Гарри Поттер лишь наблюдал за ним; изумрудное сияние становилось все ярче, его посох излучал такой сильный свет, что Хилл не мог смотреть прямо на него даже сквозь вихри пламени.

Поттер все еще не двигался, когда Темный Лорд приблизился к нему, и Хилл не заметил ни произнесенного заклинания, ни потока света, когда деревянная палочка темного волшебника превратилась в обмякшую струну, которая затем была отброшена с сердитым криком, после чего чистый сгусток силы вырвался из волшебника, заставив Адское пламя отступить от Поттера, отогнав огонь, словно съежившегося ребенка.

Гарри Поттер лишь продолжал неподвижно стоять, когда новый луч заклинания возник и полетел в его сторону. Мимолетное движение, и давно разыскиваемый Пожиратель Смерти Крауч-младший поднял палочку, чтобы произнести новое проклятие.

Наконец, мальчик отпрыгнул назад, и Хилл увидел, как заклинания дрогнули и обрушились на пустую мостовую, в этот момент Крауч закричал от ужаса, а Темный Лорд застыл на месте.

Поттер не произносил заклинаний, которые мог бы заметить Хилл. Но Крауч упал на землю, завывая, вцепившись в волосы, выдирая их, закатывая глаза и забившись в конвульсиях.

Мальчик моргнул своими жуткими светящимися глазами, и волшебник, похожий на Темного Лорда, содрогнувшись, издал какой-то искаженный звук, в то время как мучения Крауча резко прекратились: волшебник замер, лежа на земле, лицо слегка повернуто, пустые глаза уставились мертвым взглядом на черную дорогу.

Темный Лорд упал на колени, с невидящим взглядом, в то время как Поттер смотрел на его коленопреклоненную фигуру с легкой отрешенностью, без жалости или печали на лице, лишь с намеком на любопытство. Его слепые глаза сверкали изумрудным светом, блуждая по фигуре волшебника, словно он действительно видел его стоящим на коленях.

Затем темный волшебник упал вперед, с треском повалившись на тротуар, в то время как огненная птица Поттера захлопала крыльями и раскрыла клюв, чтобы принять подношение.

Хилл наблюдал за происходящим, чувствуя себя будто отстраненным от ситуации, ощущая что-то вроде шока от увиденного, в то время как Поттер резко взмахнул своим длинным посохом, и темная магия превратилась из голодного огня в холодный туманный дождь.

Хилл, баражжирующий над ним, онемел. Поттер развернулся, оглядываясь вокруг, будто оценивая нанесенный ущерб; энергия струилась из него, странный свет в его глазах заставлял Хилла одновременно бояться и желать его все больше; мысли Хилла блуждали, гадая, что может произойти, если он встретит взгляд Гарри Поттера, излучающий этот свет. Умрет ли он, с такими же жуткими криками, как Пожиратели Смерти?

Хилл задрожал, вновь ощущая чужую энергию, которая, как он теперь знал, принадлежала Поттеру, и начал неохотно спускаться, поначалу держась на расстоянии от мальчика, стоявшего на коленях рядом с мертвым Темным Лордом.

Дядя мальчика окликнул его по имени, и Хилл вздрогнул, когда Гарри Поттер посмотрел на трех магглов, находившихся на противоположной стороне улицы.

Но они не закричали и не лишились жизни. Лишь смотрели со страхом и замешательством.

Хилл внезапно вспомнил, что у него есть работа.

Он приземлился, грубовато заверив подростка, что позаботится о маггловских правоохранительных органах.

Но он так и не смог встретиться с ним взглядом, не смог забыть, как кричал Крауч, словно находясь под проклятием Круциатуса, ощущая, будто с него живьем сдирали кожу. Он почувствовал на себе взгляд мальчика, словно физическое прикосновение, его пальцы, казалось, коснулись самого сердца и магии.

— Как вы это объясните? — рассеянно спросил Поттер, и Хилл, облизнув губы, прочистил пересохшее горло.

— О, в основном стандартные заклинания забвения, не требующие особого объяснения. Возможно, взрыв автомобиля или что-то в этом роде. Даже крушение.

И точно так же прикосновение исчезло, чужая энергия схлынула, оставив его с ощущением холода и странного одиночества.

Вопреки здравому смыслу, Хилл поднял глаза и увидел, что взгляд мальчика стал таким же нормальным, как обычно: никаких признаков горящих глаз, лишь шрамы, обрамляющие его расфокусированные глаза, бледные линии на коже, переходящие с одной стороны лица на другую. Мальчик повернулся, опершись на посох, и вздохнул, отводя взгляд от Хилла.

Хилл неуклюже двинулся к магглам как раз в тот момент, когда из министерства наконец прибыл отряд авроров — слишком поздно, чтобы предпринимать какие-либо меры, кроме уменьшения негативных последствий произошедшего.

И все еще слыша в своей голове мучительные крики Крауча-младшего, Хилл поднял палочку, чтобы начать накладывать Обливиэйт.

* * *

Гарри отошел от ожидающего его такси, дядя Вернон остался внутри, в то время как он приблизился к дому Грейнджеров. Гарри колебался лишь мгновение, прежде чем позвонить в дверь.

Он устал, и было уже поздно. На самом деле, было уже за полночь, когда прибыл эвакуатор для буксировки дядиной машины и было вызвано такси. Сотрудники полиции, находясь под Конфундусом, приняли показания, в то время как Гарри пришлось иметь дело с опасливыми взглядами, брошенными на него аврорами, находившимися поблизости.

От его внимания не ускользнуло и то, что за ним не последовала охрана.

И как бы ему ни хотелось просто пойти домой и лечь в постель, чтобы восстановить силы после сильного магического истощения, он знал, что Гермиона наверняка получит утреннюю газету, Гарри не сомневался, что "Ежедневный Пророк" обязательно выпустит специальное издание, посвященное ночным событиям. Сначала Гермиона будет жутко взволнована, а потом и рассержена, что Гарри не заверил ее в своей безопасности.

— Гарри? — смущенный голос мистера Грейнджера донесся из дверного проема, темный оттенок его лица превратился в медленный, усталый водоворот цветов.

— Мне нужно поговорить с Гермионой,— тихо ответил он.

— Уже поздно, сынок. Она в постели.…

— Джон? — узор миссис Грейнджер показался из-за спины ее мужа. — Гарри? Что происходит? Что-то тут ужасно пахнет.

Гарри прекрасно понимал, что запах сгоревших инферналов окутывал его, словно жуткие духи. Он поморщился.

— Мне просто нужно поговорить с Гермионой, прежде чем я пойду домой, это не займет дольше минуты. Сегодня вечером произошел... инцидент. Об этом, скорее всего, напишут в утренних газетах, и я не хотел, чтобы она волновалась. Я бы позвонил, но ваш дом был по пути.

На самом деле, в этот момент он отчаянно нуждался в ее объятиях, ему было необходимо почувствовать уникальный запах Гермионы, чтобы забыть всю вонь темной магии и огня. Гарри хотелось ощутить ее мягкие волосы на своем лице, ее теплые руки, обнимающие его, и увидеть ее уникальный успокаивающий свет, закрывающий собой все хаотичные оттенки мира, окружающие его.

— Конечно, дорогой.

Миссис Грейнджер быстро отошла, и Гарри шагнул внутрь после пригласительного жеста мистера Грейнджера.

Он сидел на широком диване, положив голову на посох и облокотившись на него. Первым делом он наложил на себя очищающее заклинание, удалив сажу, но от запахов избавиться было гораздо труднее. Он очень надеялся, что не доведет миссис Грейнджер до исступления.

— Гарри? — голос Гермионы звучал взволнованно, ее шаги застучали по лестнице, ведущей из спальни.

Он посмотрел на нее своим улучшенным взглядом, и ее цвет стал изумрудно-зеленым, ее буйные волосы рассыпались по плечам, халат наспех завязан на талии, голые ноги быстро приближались.

И несмотря на все, что произошло той ночью, ему хотелось не просто объятий. Он хотел провести руками по ее ногам и...

— Гарри? Что случилось?

Он моргнул и позволил своему взгляду угаснуть. Покачав головой, Гермиона присела на диван рядом с ним.

И, глубоко вздохнув, он начал рассказ с самого начала, с момента, как сел в дядину машину.

 

Джейн Грейнджер вздрогнула, увидев, как загорелись глаза подростка.

— Боже, я никогда не привыкну к этому, — пробормотала она Джону, который прислонился к дверному косяку рядом с ней, наблюдая, как их дочь поспешила присесть поближе к Гарри. — Это так неестественно.

Не помогло и то, что в гостиной горела лишь одна лампа; благодаря темноте свет его глаз становился еще более зловещим.

Джон хмыкнул в знак согласия, и Джейн продолжила, ее руки беспокойно теребили подол пижамы.

— Как думаешь, мне приготовить какао? Как долго Гарри пробудет здесь? Я видела такси снаружи. Счетчик насчитает большую сумму, если ему придется ждать очень долго. А Вернон был внутри? Пригласить его войти? Посмотри на бедного мальчика. Я думаю, мы должны позволить Гарри переночевать на диване, хотя сначала ему, конечно, придется принять душ. А что если ему понадобится много времени, чтобы рассказать о том, что с ним произошло? Ведь уже за полночь! Ужасно поздно. Мы все должны быть в постели в этот час. Думаешь, с Гарри все в порядке? Помимо этого запаха?

Тем временем ее муж хмурился, глядя на двоих подростков, сидящих на диване; Джейн обернулась и увидела, что Гермиона практически забралась на колени молодого человека, обнимая его за плечи. Если бы Гарри не выглядел таким расстроенным, ей пришлось бы сделать им замечание.

Для вида, конечно. Сама Джейн в свои семнадцать лет позволяла себе гораздо больше, чем просто сесть к своему молодому человеку на колени. Но конечно, не в гостиной ее родителей. Не перед ними.

Джон откашлялся, и Гермиона резко повернула голову, упрямо сверкнув глазами. Джейн знала этот взгляд, она часто видела его в зеркале. Ее дочь не сдвинется с места.

Джон проворчал что-то и отвернулся, уклоняясь от Хисса, когда кот подошел, чтобы выяснить, в чем дело.

— Я сообщу Вернону, что мальчик останется на ночь. Будет спать на диване.

Он зашагал прочь, и Джейн подавила улыбку. Ее бедный Джон, отказывающийся видеть, что его маленькая девочка выросла.

— Кто хочет горячего какао?— весело окликнула она парочку, сидящую на диване.

 

Гермиона стояла рядом с диваном в свете раннего утра, наблюдая, как Гарри спит, укрытый плюшевым одеялом ее матери, перекинув босые ноги через подлокотник в совершенно неудобной позе. Несмотря на это, он спал так крепко, что она сомневалась, сможет ли разбудить его сиреной.

Сама она спала плохо. Думая о словах Гарри, о том, что он сделал. Вспоминая его голос, когда к нему, наконец, пришло осознание того, что он совершил. Все это время она держала его в своих объятиях.

Я не просто убил их, Гермиона. Я посмотрел на них и разорвал их души в клочья.

Хуже всего было то, как легко все это выглядело, когда он рассказывал. Одна мысль — и человек больше чем просто мертв.

Однако, думая о словах Гарри, Гермиона ощущала не только ужас, но и удивлялась силе магии. Одна лишь мысль, желание, и почти все было возможно.

— Гермиона,— прошептала ее мама с кухни. — Она здесь.

Гермиона повернулась и на цыпочках вышла из гостиной, глядя на большую белую сову, прихорашивавшуюся на подоконнике под пристальным вниманием ее мамы.

В когтях совы была свернутая газета.

— Пора посмотреть, какую чушь раздуют из всего этого журналисты,— пробормотала Гермиона, требуя газету, в то время как ее мать ворковала и предлагала угощения самодовольной птице.

Ей достаточно было лишь взглянуть на заголовок, чтобы понять.

* * *

— Хилл сказал, что его глаза буквально горели... — Руфус Скримджер услышал, как один аврор шептал другому в коридоре.

— ...и мы видели сожженные тела повсюду...

— Хилл серьезно напуган. Когда мы добрались туда, Крауч лежал мертвый на земле, будто в него попали смертельным проклятием! — добавил еще один. — Хотя Хилл утверждает, что не видел ни одного луча заклинания. И этот Волдеморт, похожий на настоящего, лежал на земле лицом вниз, тоже мертвый, как и Крауч. Конечно же, это был просто еще один сумасшедший Пожиратель Смерти, принявший облик Темного Лорда или что-то в этом роде. Может, теперь с ними со всеми покончено.

— Хотите сказать, Лорд Поттер покончил со всеми? — ехидно произнес третий, и первые два аврора медленно кивнули в знак согласия.

Руфус отвернулся, нырнул обратно в кабинет и громко хлопнул дверью.

Медленно дойдя до своего кресла, он устроился в нем, вытянув одну ногу перед собой, чтобы отдохнуть, глядя на сильно приукрашенный заголовок утренней газеты на его столе.

Лорд Поттер, слепой колдун, устраивает разбой в маггловском Лондоне! Уничтожает Пожирателей Смерти одним лишь взглядом!

Под заголовком красовался общий обзор событий, все факты, которые репортеры смогли собрать за ночь. Маггловские представители власти подверглись заклятию Обливиэйт; маггловская пресса удовлетворена рассказом о взорвавшихся автомобилях и бандитских разборках. Авроры, среагировав на сообщение о нападении на Поттера, прибыли на место, обнаружив сожженных инферналов и мертвых волшебников, у всех имелась Темная метка, за исключением лидера, чье тело было почти идентично телу Лорда Волдеморта, державшего в страхе всю Магическую Британию, прежде чем он был впервые побежден младенцем Гарри Поттером.

И самый интересный факт для нетерпеливой магической публики — это то, что сам Поттер, широко известный как слепой колдун, был ответственен за все происшедшее.

Кто-то каким-то образом сфотографировал подростка, стоящего рядом с дядей в маггловской одежде: черных брюках и серой рубашке с длинными рукавами, с длинным посохом в одной руке, он смотрел на авроров с видимой силой во взгляде. Силой, которую можно было разглядеть даже на черно-белой движущейся картинке в смятой газете.

И Хилл, будь он неладен, дал интервью нетерпеливым репортерам, не придя в себя, ни посоветовавшись с главой аврората, он, дрожа от увиденного, взахлеб рассказывал о горящих глазах и силе подростка. Утверждая, что мальчик просто посмотрел на темных волшебников и убил их. Он, конечно, получит выговор, но ущерб уже нанесен. Мало того, что общественность узнала, что их избранный Спаситель использовал темную магию, а точнее заклинание Адского пламени, любимым репортерами фактом стало то, что пламя приняло форму Феникса, возможно, величайшего символа светлой магии, но хуже всего, что теперь все, вероятно, верили, будто мальчик может убивать одним лишь взглядом. Публика будет либо благоговеть и поклоняться ему, либо бояться и прятать своих детей при его приближении.

Руфус подумал, что если во всем этом и есть что-то хорошее, так это то, что общественность больше не боится произносить имя лорда Волдеморта; в конце концов, печально известный темный волшебник, был по-видимому, убит уже трижды, и все оставшиеся Пожиратели Смерти, которые не были убиты или казнены, теперь находились в отремонтированной тюрьме Азкабан.

Больше не нужно было бояться темных магов, и особо впечатлительная часть населения теперь всем сердцем доверяла подростку, который мог их спасти. Слепому подростку, обладающему особыми способностями, в которые Руфус не сильно верил; и даже если бы это оказалось правдой, как, несомненно, подумала бы основная масса читателей волшебной прессы, это означало бы, что Гарри Поттер являлся гораздо большей угрозой, чем любой самопровозглашенный Темный Лорд.

Руфусу придется поговорить с ним и самому решить, во что верить и какие меры принимать.

В конце концов, его собственная работа в министерстве была почти завершена; аврорат еще никогда не выглядел так хорошо в глазах общественности и никогда не был так хорошо обучен. Визенгамот больше не придерживался политики чистокровных волшебников, почти половина его рядов теперь состояла из магглорожденных и полукровок. Все были готовы обрести покой и яростно охранять его.

Руфус Скримджер знал, что скоро он тоже станет пережитком прошлого.

* * *

Альбус Дамблдор услышал новости от Кингсли и ни минуты не сомневался, что волшебник, убитый Гарри Поттером, был никем иным, как самим Томом Риддлом. Собирающие силы Пожиратели Смерти, за которыми Северус Снейп шпионил месяцами, были уничтожены при первом же злополучном покушении на жизнь Поттера, хотя "Ежедневный Пророк" явно преувеличил силу мальчика.

Снова исполнилось пророчество, поразительно точное в каждом слове.

И стало на один крестраж меньше.

Невилл Лонгботтом и Рон Уизли покинули кабинет директора в шестой раз за шестой год обучения, спускаясь по винтовой лестнице и обмениваясь разочарованными взглядами.

Они оба были в восторге от того, что им поручили такое захватывающее задание в этом году; их пятый год в Хогвартсе был невеселым и однообразным, и они сожалели, что так горько жаловались на предшествующие этому события.

По крайней мере, тогда им не было скучно.

Рон почесал затылок и вздохнул.

— Ничего. Мы даже нашли две потайные комнаты и один проход, которого нет на карте, и все равно не обнаружили никакой дурацкой короны. Я начинаю думать, что ее не существует.

Невилл был более чем согласен с ним. С самого начала он сомневался, что диадема Ровены Равенкло находится где-то рядом с Хогвартсом, при том, что призрак ее дочери хоть и неохотно, но описал им этот предмет лично. Наверняка кто-нибудь уже нашел его.

— А сейчас семестр уже почти закончился, — продолжал Рон, — я собираюсь побродить по территории школы в волчьем обличье, просто чтобы посмотреть, может, мне удастся что-нибудь найти. Луна взойдет всего через несколько дней, стоит попробовать.

Невилл усмехнулся, и слегка толкнув Рона, закатил глаза.

— Ты прекрасно знаешь, что министерство добьется твоего исключения, если когда-нибудь узнает, что ты покинул охраняемую комнату, и неважно, выпил ли ты ликантропное зелье или нет. Кроме того, кое-кто из студентов будет очень рад доложить о нас.

Глаза Рона блеснули в ответ, но он ничего не сказал.

Невилл посмотрел на свои ботинки.

— Хотя, может, и нет. Думаю, теперь все иначе.

В последние годы школа действительно изменилась. Количество поступающих в Хогвартс студентов после Турнира упало почти на четверть, а число учащихся уменьшилось еще до этого в связи с событиями их второго и третьего курсов. Студенты, оставшиеся в Слизерине, были из нейтральных семей, и более того, появилась группа полукровок, рассортированная в чистокровный факультет — это нововведение оказалось наиболее странным. Единственный соперник, который у них когда-то был, Драко Малфой, превратился из напыщенного, дерзкого и саркастического зануды в молчаливого, злобного саркастического одиночку.

На пятом курсе в Хогвартсе царило странное затишье; директор часто отсутствовал, отлучаясь по своим делам, и руководство школой брала на себя профессор МакГонагалл. В это время студенты устраивали гораздо меньше шалостей и шуток. Все вспоминали пропавших или погибших одноклассников, каждый факультет потерял как минимум одного студента во время Турнирной трагедии.

На шестом курсе все было немного по-другому: прошел год после трагедии и появились новые студенты, новая надежда, мир казался теперь немного светлее. Рон и Невилл провели большую часть свободного времени, прочесывая замок вместе с Дином и Симусом в поисках хотя бы намека на древний артефакт, проклятый темным волшебником и спрятанный в школе, который, по утверждению директора, играл главную роль в безопасности Хогвартса.

А теперь ходили слухи, что директор Дамблдор должен уйти в отставку, и не по собственному желанию. Ни министерство, ни школьный совет не были довольны событиями, произошедшими в Хогвартсе за время его директорства. Заявления о том, что пожилой волшебник потерпел неудачу, приходили в изобилии, и в этом деле абсолютно не помогало то, как волшебник одевался и какие странные вещи он время от времени говорил.

Ребята отчаянно хотели найти диадему, отплатить добром своему наставнику за все, что он им дал.

— Я голоден,— резко сказал Рон с намеком на рычание в голосе.

— Ты всегда голодный, особенно в эту фазу Луны, — вздохнул Невилл и повернул в коридор, ведущий на кухню.

Домовые эльфы всегда были рады накормить любую голодную ведьму, волшебника или оборотня.

В тот вечер им улыбнулась несказанная удача, либо же это была судьба, — зависит от того, кто рассказал эту историю. Рон, съев вторую тарелку почти сырых бифштексов, машинально закатил глаза, увидев, что Невилл озабоченно смотрит на карту, лежащую на кухонном столе.

Невилл, уловив саркастический жест гриффиндорца, потерял свое знаменитое терпение.

— Прекрасно! Раз ты думаешь, что невозможно найти эту чертову потайную комнату, или шкаф, или... подставку для короны, тогда, может быть, я просто выпущу тебя в следующее полнолуние на поиски этой мифической штуки и посмотрю, как тебя поймают авроры?!

Рон еще раз закатил глаза, жестом попросив у домовых эльфов еще одну порцию.

Невилл вскочил на ноги и ударил кулаком по карте, гнев и раздражение закружились в нем.

— Это так нелепо! — прокричал он, обращаясь ко всем сразу и все еще слыша звуки готовящейся пищи. — Если Дамблдор не смог ее найти, сам директор Хогвартса , то как же мы должны это сделать?!

— Сэр, мистер Лонгботтом, сэр? — послышался со стороны робкий голос.

Невилл обернулся, прищурившись, чтобы отказаться от тарелки с печеньем или десерта, которые, скорее всего принесли ему в попытке успокоить; домашние эльфы думали, что еда решает все.

— Пикли знает, где находится комната со спрятанными вещами. Все, что скрыто, попадает туда. Потерянные носки, сломанная мебель, безделушки, книги...

— Куда? — поспешно спросил Невилл, шагнув вперед, чтобы схватить тощего эльфа за плечи.

Рон, сидевший за столом, шмыгнул носом и скорбно посмотрел на ожидавшую его тарелку с мясом.

— Думаю, третья тарелка мне не понадобится.

Когда домовой эльф рассказал им, как войти в комнату, Невилл и Рон обнаружили, что ее нет на карте: глухая стена там, где не должно быть никакой комнаты, дверь там, где ее нет.

Они лишь на мгновение вошли внутрь, наблюдая, как их собственные точки исчезают с карты, видя бесконечные ряды предметов во всех направлениях.

Если что-то и было спрятано в Хогвартсе, то наверняка где-нибудь в этих горах мусора.

Торжествующе ухмыляясь, они отправились доложить о своем успехе.

Альбус провел три часа, прочесывая комнату со спрятанными вещами, удивляясь еще одному секрету, который Хогвартс скрыл от него.

Потерянные учебники, давно не нужные ученикам обломки палочек, пергаменты, одежда. Талисманы, хрустальные шары и ржавые металлические чаши, драгоценные камни, сияющие внутренним светом, сломанная мебель, проклятые и обычные украшения.

А на одной из полок, внутри кожаной шкатулки, покоилась древняя диадема, металлический блеск которой был потревожен ржавчиной, драгоценные камни слегка поблескивали, покрытые пылью.

Величайший объект светлой магии, зачарованный, чтобы увеличивать память и скорость мысли, черты, часто сочетающиеся с мудростью, которую Ровена Рэвенкло ценила превыше всего. Диадема предназначалась для использования в качестве направляющей силы, но великий интеллект не всегда используется должным образом.

Когда Альбус осторожно прикоснулся к диадеме, он почувствовал бьющуюся силу внутри, в ушах завыло — свет и тьма яростно боролись за обладание этим предметом. Крестраж был ядом, тьмой, невыносимой и нежеланной.

Он захлопнул коробку.

Если бы только он мог спасти драгоценный артефакт; это был бы инструмент, который будущие директора и директрисы Хогвартся нашли бы чрезвычайно полезным при принятии трудных решений.

Но крестраж может быть уничтожен лишь при полном и окончательном уничтожении связанного с ним объекта.

Лицо Альбуса вытянулось в изможденную гримасу, и медленными тяжелыми шагами он вышел из комнаты, чтобы отправить еще одну часть души на покой.

Осталось еще две.

"Два крестража, да поможет нам Мерлин, всего два".

* * *

Гермиона читала просьбу министра вслух, в то время как Гарри сидел в своей спальне в доме Дурслей, начиная тщательно собирать вещи.

Письмо пришло совой, когда Гермиона читала ему лекцию о переезде из дома дяди и тети в дом на площади Гриммо, чтобы теперь "жить с капризным, перегруженным работой домашним эльфом".

Дядя, как и предсказывал Гарри, решил, что это отличная идея. Вернона Дурсля сильно шокировало зрелище, которые он видел пару ночей назад; он даже нашел причины не отвозить Гарри в университетский городок самому.

Гарри знал, что он придет в себя, страх со временем пройдет, и он сам убедит себя, что все было не так плохо, как ему показалось вначале. Его тетя, конечно, настояла, чтобы Гарри пересмотрел свою просьбу о переезде.

Но через несколько месяцев Гарри исполнялось семнадцать, и он жаждал оказаться поближе к своей лаборатории и библиотеке Блэков, где мог бы спокойно экспериментировать и заниматься на досуге. Тетя Петуния, увидев, что он говорит серьезно и не собирается отступать, в конечном итоге согласилась, хотя и настояла, чтобы он выделил неделю на сборы и все хорошо обдумал.

Она все еще надеялась отговорить его. В конце концов, Дадли, как и Гермионе, оставался еще год до выпуска. Дети, по мнению Петунии, должны быть дома, где их можно держать подальше от неприятностей.

Особенно таких детей, как Гарри, которого она до сих пор считала отчасти инвалидом, и для нее было не столь важно, что он являлся могущественным волшебником.

"...попросить вас появиться при первой возможности, в удобное для вас время..." — свет Гермионы пульсировал от возбуждения. — Почему они утруждают себя фразами "в удобное для вас время", когда это больше похоже на требование явиться в аврорат для допроса? — возмущалась Гермиона. — Я надеялся, через пару дней они забудут о случившемся, не важно, незаконное было использовано заклинание или нет. Прежде всего, это явный случай самообороны, и его никто не оспаривает. В конце концов, один аврор находился там все это время. Его отчет был достаточно хорош.

"Даже слишком хорош", — подумал Гарри.

— Я уверен, что они просто хотят закрыть дело с должным усердием, вот и все. Я могу пойти завтра утром.

Гермиона вздохнула.

— Я буду на занятиях. Не то чтобы меня пригласили, но... если тебе нужна компания, я не против пропустить одно утро. Я уже трижды повторила все билеты к экзаменам, и все оказалось достаточно просто, главное, все правильно прочитать. Немного экстраполяции, а в остальном запоминание голых фактов.

Она казалась очень обескураженной этим фактом. Гарри улыбнулся.

— Я уверен, что со мной все будет в порядке.

Гермиона придвинулась ближе и коснулась его своей теплой рукой, прежде чем опуститься на кровать рядом с ним.

Когда она заговорила, ее голос был полон тревоги.

— Что ты им расскажешь о... своем взгляде?

Гарри провел рукой по ее волосам, как всегда пораженный мягкостью фиолетовых локонов. Волосы блестели глубоким насыщенным светом, но были неподвижны, в них не было жизни. Мертвые нити генетического материала, но красивые.

— Лучшая ложь — это правда. То, что описал Хилл, было просто способом, который я использую, чтобы лучше видеть формы и объекты; увеличивая поток своей собственной магии, я могу видеть детали. Мое зрение не идеально и не может быть использовано в течение длительного периода времени. Неудачный побочный эффект заключается в том, что мои глаза испускают ощутимый свет, концентрация моей магии фокусируется через оптическую линзу, которая более заметна ночью, чем днем. Я не должен признавать обвинения в том, что у меня "злой глаз" или что-то в этом роде. Все Пожиратели Смерти пали от беспалочковой невербальной магии, а не от моего взгляда. Это правда.

Она вздохнула, теплое дыхание коснулось его плеча.

— Едва ли. Я не думаю, что министр будет настаивать на этом. Ты оказал им огромную услугу, и газеты никогда не позволят забыть об этом, даже если они попытаются привлечь тебя к суду. Тем не менее, мне не нравится, что они делают из тебя... ну, супергероя. Как будто ты теперь собираешься решить все их проблемы, потому что тебе удалось прикончить каких-то волшебных террористов. В четырех разных статьях говорилось, что ты должен официально занять свое кресло в Визенгамоте.

— Вообще-то, два кресла, — Гарри нахмурился. — И хотя я, скорее всего, получу степень уже в семнадцать, сомневаюсь, что кто-то всерьез захочет, чтобы подросток помогал правительству, каким бы квалифицированным он ни был. Это безумие.

Гермиона фыркнула.

— Это волшебный мир, и он само по себе безумие. Во всяком случае, большую часть времени. И глупость. По крайней мере, министр кажется разумным, но именно он вызывает тебя в свой кабинет, как непослушного школьника.

— Нет, вежливо приглашает, и кроме того, я виноват в смерти шести человек, троих из которых я убил намеренно, и я слишком известная политическая фигура, чтобы получить больше, чем простое замечание.

Гарри повернулся. Гермиона наклонилась к нему.

— Я пытаюсь надеяться на лучшее, а ты не помогаешь.

Гарри обнял ее и нежно сжал.

— Извини. Все будет хорошо, учитывая все изложенные тобой причины. Это просто формальность.

Некоторое время она лежала неподвижно, глубоко дыша, Гарри видел ее пульс с каждым вдохом: поток света, идущий с головы до ног, такой знакомый и ровный.

Затем Гермиона отстранилась, вскинув голову, пряди света взлетели, когда она встала.

— Ну вот и все. Это оставляешь или берешь с собой?

Она подняла предмет, на первый взгляд показавшийся Гарри лишь зеленой массой света.

Он взглянул на Гермиону, чтобы отчетливей увидеть предмет, не обращая внимания на легкую дрожь, которая прошла через ее свет.

— Оставляю.

* * *

Маленькая девочка заметила его первой, она не раз видела его лицо в газетах, особенно бросались в глаза знакомые шрамы, портившие естественную симметрию его лица.

Ей казалось, они делают его еще привлекательнее; она даже была уверена, что когда-нибудь выйдет за него замуж. Он ведь был героем! Таким же, как рыцари в ее сказках, сражающиеся со злодеями верхом на драконе.

Стоя в Атриуме, она резко потянула маму за руку, но ее, как обычно, проигнорировали.

Широко распахнув глаза, девочка смотрела, как мимо нее проходит молодой человек в мантии, и радостно ему улыбнулась.

Когда он даже не моргнул в ответ, она напомнила себе, что он слеп.

Но это не значит, что он не идеален.

В лифте два волшебника заметили, с кем делят пространство, и быстро вышли на следующем уровне, пораженные и напуганные появлением слепого колдуна.

На четвертом уровне волшебница, собирающаяся войти, остановилась; ее дыхание перехватило, когда она посмотрела в зеленые глаза. Она замерла, и двери закрылись прежде, чем она успела сделать хоть шаг, ее ноги дрожали от страха.

На втором уровне вошел аврор, бросив мимолетный взгляд в сторону Гарри Поттера. Тихим голосом он шепнул краткие поздравления в связи с быстрой и окончательной победой несколькими днями ранее.

Когда лифт достиг первого уровня, темноволосый подросток благодарно улыбнулся аврору, проигнорировав, насколько сильно свет этого волшебника пульсирует адреналином, готовый к битве, словно тот столкнулся с атакующим грифоном.

Гарри ступил на замысловатый бледно-зеленый ковер, покрывавший весь пол первого уровня министерства магии, где находились кабинет министра и его подчиненных.

Он подошел к письменному столу, за которым сидела секретарша, обладающая ярко-салатовым узором, ее цвет кипел от эмоций.

— Чем могу помочь... — взволнованный тон волшебницы неловко оборвался.

Она прочистила горло, и Гарри услышал отчетливый скрип пера по дереву.

— ...вы?

— Министр хотел поговорить со мной, — ответил он и услышал, как секретарша нервно перекладывает бумаги на столе, линии коричневого света трепетали.

— О-о, конечно. Мне сказали... то есть, я думала, вы пришлете ответ совой... о, но, конечно, это не имеет значения! Добро пожаловать, всегда пожалуйста. Я... я просто уточню...

Ее свет вспыхнул, когда она встала со стула, голос затих, и волшебница двинулась по коридору, очевидно менее игриво настроенная, чем прежде.

Возможно, Гарри недооценил силу "Ежедневного Пророка". Он был настроен скептически, когда Гермиона утверждала, что люди верят всему, что сказано в газете. И конечно, не ожидал, что его будут избегать и настолько бояться.

"Но, может быть, со временем…"

— Прошу сюда, Лорд Поттер, — вернувшись, проговорила из-за стола волшебница с салатовым узором, и Гарри моргнул.

Лорд?

Он должен извиниться перед Гермионой. Казалось, даже служащие министерства были готовы присвоить ему титул еще до того, как он стал достаточно взрослым, чтобы занять свое место в Визенгамоте; хотя, по общему признанию, это был лишь вопрос нескольких месяцев, пока он официально не станет "Лордом" Поттером, неважно, хочет он этот чертов пост или нет.

Волшебница с лаймовым узором открыла деревянную дверь и закрыла ее за ним с тихим, еле слышным щелчком, оставив его в кабинете министра.

Зеленые деревянные полы, стены, обшитые зелеными панелями, старинная зеленая мебель.

А за столом сидел министр, чей зелено-желтый оттенок прекрасно гармонировал с золотистым слоем защитных чар, наложенных на него.

— Садитесь, мистер Поттер, — проговорил Руфус Скримджер серьезным голосом, глубоким и сильным.

Гарри сел на один из зеленых стульев, задумчиво разглядывая золотые защитные чары.

Они были наложены в честь его появления здесь? Или это была стандартная практика для политических деятелей волшебного мира?

— Я рад, что вы так быстро прибыли. У моего помощника сложилось впечатление, что вы не хотите здесь появляться, учитывая прессу и все это... преувеличение.

По крайней мере, нашелся хоть один волшебник-скептик, редкая порода в волшебном обществе.

— Когда лидер магической Британии просит о встрече, вы подчиняетесь, если не являетесь идиотом или виновным в чем-то.

Министр подавил смешок.

— Вы честны. Мне это нравится, — Скримджер откинулся на спинку стула, его свет переливался, гармонируя с оттенком защитных чар. — Я тоже буду откровенен. Интервью аврора Хилла было ошибкой. Такие подробности не следует сообщать прессе, и уж тем более до того, как администрация подтвердит их пригодность к печати. Как следствие, вокруг вас назревает огненная буря, и мир гадает, на что вы действительно способны. Мне нужно подтвердить или опровергнуть утверждения о вас и прояснить некоторые действия, которые по словам аврора Хилла, вы совершили двумя ночами ранее.

Гарри откинулся на спинку стула и кивнул.

— Я буду рад ответить на все ваши вопросы о той ночи.

Министр издал горловой звук, и Гарри захотелось рискнуть и посмотреть на выражение лица этого человека.

— Вы действительно слепы, мистер Поттер?

Гарри, не отводя взгляда, смотрел на зеленовато-желтый свет министра.

— Условно. У меня есть некоторая форма магического зрения, но она имеет недостатки.

— Аврор Хилл сказал, что ваши глаза светятся, а ваши движения в тот день и сегодня показывают мне, что ваше зрение не настолько ограничено, как вы утверждаете.

Гарри не успел моргнуть, как министр продолжил. Стандартная техника допроса — не дать человеку возможности обдумать свои ответы, а значит, и солгать.

— Я тестирую новые возможности магического зрения, и они часто имеют побочный эффект — создается оптическая иллюзия, будто мои глаза светятся в темноте. Но это позволяет мне видеть лучше, хоть и без истинных цветов предметов.

— Вы знаете, что заклинание Адского пламени незаконно? — министр быстро сменил тему.

— Как и создание инферналов, сэр.

— Вы когда-нибудь применяли его на территории Хогвартса?

Этот вопрос застал его врасплох; Гарри помолчал секунду, прежде чем ответить.

— Я испытываю все, что вызывает сомнения, министр.

— Что вызвало ваши сомнения относительно заклинания Адского пламени? Его незаконность? — голос министра был ехидным. Гарри вздернул подбородок.

— То, что оно неуправляемо и может поглотить все, что угодно.

После короткой паузы министр снова поерзал в кресле.

— Аврор Хилл утверждает, что вы управляли Адским пламенем, уничтожая инферналов. Это подразумевает достаточно практики.

Министр был полон решимости добиться чего-то, и Гарри задавался вопросом, какова его цель.

— Я не столько контролировал его, сколько направлял. Я пока не знаю способа по-настоящему контролировать его.

Это было правдой, он пока не знал такого способа..

— Пламя обрело телесную форму, Феникса. В нескольких докладах говорилось, что Темный Лорд в прошлом овладел тем же самым искусством, за исключением формы, она была змеиной.

— Это интерпретация моего посоха, а не моя. При достаточном количестве силы Адское пламя обретает собственную полуразумную сущность под влиянием заклинателя. Если ему дать достаточно свободы, оно в конечном итоге поглотит заклинателя и продолжит уничтожать все вокруг, пока магия, которая питает его, не будет израсходована. Вот почему это незаконно.

— Как и Непростительное заклинание, мистер Поттер. Магия, которая убивает, от которой невозможно защититься. Злая, темная магия.

Министр снова пытался чего-то добиться. Гарри нахмурился.

— Я не видел и не испытывал Непростительных заклинаний с тех пор, как был младенцем. Не думаю, что любая магия по своей сути является злом, а есть лишь испорченные, сломленные люди, которые злоупотребляют ею. Любая магия может быть смертельно опасной.

— Как вы остановили Адское пламя? — министр снова плавно сменил тему.

Гарри страстно желал, чтобы Гермиона была с ним. Вот что он получил за то, что недооценил упорство министра, служившего главным аврором во время войны.

— Министр, вас больше беспокоит, что я использовал незаконные заклинания или что я сделал это, не умирая?

— Меня больше всего беспокоит, что вы прямо или косвенно ответственны за шесть смертей, и все же сидите здесь, как будто этот факт вас нисколько не беспокоит, — его голос был мрачным, и Гарри напрягся, чувствуя в нем обвинения.

— Они хотели моей смерти, так что я защищался, сэр, а с инферналами я не мог быть особенно разборчив. Адское пламя не может легко контролироваться, и у меня было несколько задач. Я должен был держать его сосредоточенным вокруг себя, а не на магглах, толпящихся на улице позади, или на холме в воздухе, или на зданиях рядом со мной. Два Пожирателя Смерти, которых он поглотил, были побочным ущербом от использования его в качестве оружия. Никакое другое заклинание пламени не смогло бы защитить меня от такого количества атакующих инферналов. Меня не беспокоит, что разыскиваемые закоренелые убийцы погибли в попытке убить меня, а если бы они выжили, то продолжили бы убивать других, включая моих друзей и семью. Я не буду извиняться за это.

Когда министр ответил, его голос звучал мягче.

— Не так уж много людей могут убивать, даже когда сами стоят перед лицом смерти, и не могут оставаться такими невозмутимыми. Хилл утверждает, что вы смотрели на Крауча, Дженсона и неизвестного Пожирателя Смерти, а они, по его словам, — кричали и падали замертво.— Если это не похоже на темную магию, я не знаю, что это. Я знаю, что у вас была возможность захватить их живыми, так же как вы захватили Волдеморта и Петтигрю.

В этом обвинении была доля правды.

Гарри не дрогнул.

— Я сделал то, что считал лучшим в тот момент, под давлением обстоятельств. Темный Лорд был силен и атаковал в паре с Краучом. Они оба были бы в любом случае казнены. Оба могли потенциально сбежать. Оба пытались убить меня. Вы бы поступили иначе?

На мгновение воцарилась тишина, затем свет Скримджера замерцал и задвигался, как пламя свечи на ветру.

— Этого я не знаю. Я лишь жалею, что вы совершили то, что совершили, и именно таким образом, и больше всего я жалею, что это стало общеизвестным фактом.

Гарри рассмеялся, он ничего не мог с собой поделать.

— Лучше бы на меня вообще не нападали. Все, чего я когда-либо хотел, это чтобы меня оставили в покое.

Министр фыркнул и поднял желто-зеленую руку, чтобы помахать ей.

— Тогда нам обоим будет одинаково жаль, потому что мне придется иметь дело с прессой в течение следующих нескольких месяцев, если не до самой отставки, а вас определенно не оставят в покое. Еще очень длительное время.

И Гарри, вспомнив людей, с которыми он столкнулся по пути в этот офис, почувствовал, что министр был очень даже прав.

Еще час Гарри просидел в кабинете министра, прислушиваясь к едва завуалированным предупреждениям бывшего аврора о дальнейшем использовании темной магии, и ухитрился ловко уклониться от ответа на вопрос, на что он способен.

Когда пришло время уходить, Руфус Скримджер прошел сквозь свои золотые охранные чары, чтобы пожать ему руку; сильные ладони министра загрубели от частого использования палочки.

Это что-то значило, что волшебник оставил свои защитные обереги позади, встретив его без их защиты. Была ли это некая форма доверия, уважения? Жест, демонстрирующий, что он не считал Гарри угрозой?

— Теперь вы можете влиять на наш мир, мистер Поттер. Заслуживаете вы или нет, это не изменит сей факт. Вы никогда больше не будете простым неизвестным волшебником, если когда-либо и были.

Совет, произнесенный грубым тоном, упал между ними, когда Гарри отошел.

Он кивнул в ответ.

— Легко завоеванная благосклонность так же легко теряется, министр. Я этому не доверяю.

Министр прошел за свой стол, осторожно опустился в кресло, желто-зеленый свет снова закружился за золотыми щитами.

— В конце концов, вы можете продержаться, мистер Поттер, если, конечно, вспомните об этом.

Дверь за его спиной распахнулась, и нервная секретарша проводила его.

Альбус Дамблдор ожидал у границы защитных чар, окружающих Хогвартс.

Студенты разъехались неделю назад, оставив замок практически пустым, за исключением профессоров, предпочитающих проводить лето в школе, и множества призраков и домовых эльфов, которые не могли покинуть пределы замка.

Он знал, что его последний год в Хогвартсе подошел к концу. Слишком многое уже запятнало его репутацию: слишком много смертей, слишком много сомнений. Если он не покинет пост директора школы сейчас, то через год его выкинут с позором.

Дамблдор дал себе время до конца лета, чтобы подготовиться, начать перевозить многочисленные вещи в старый дом своей семьи в Годриковой Лощине. Его место займет Минерва МакГонагалл, а ее новым заместителем станет профессор защиты от темных искусств Северус Снейп.

Дамблдору определенно будет не хватать этой величественной школы: ее священных залов, портретов, обитателей которых он знал по именам, призраков, тайн, которые он никогда уже не разгадает. Дружбы, приобретенной за десятилетия, студентов, наполняющих жизнью стены древней школы; директору нравилось наблюдать, как они становятся старше, заводя дружеские отношения и связи.

Но пришло время уйти на покой, пока это для него еще возможно.

— Директор.

Альбус отвлекся от созерцания величественно возвышавшейся Астрономической башни.

К нему приблизился Северус Снейп, закутанный в свою фирменную черную мантию, с привычно беспристрастным выражением, застывшим в его темных глазах.

Альбус встретился с ним взглядом и открыл свой разум, выдвигая на поверхность то, чем хотел поделиться; на подобные беседы, требующие силы и ловкости ума, были способны лишь истинные мастера легилименции.

Северус мрачно поморщился в ответ.

— Кажется, мы сейчас промокнем.

 

Дамблдор обыскал старый приют, побывал в местах, где прошло детство Тома Риддла, перешерстил все старые интервью и воспоминания, глубоко погрузившись в образ жизни асоциального волшебника-подростка. Он провел бесчисленные часы в его приюте, анализируя малейшие упоминания о любом месте или предмете, который мог бы считаться для Тома особенным, иметь большее значение, чем любой другой.

И, наконец, ему удалось кое-что обнаружить.

Рядовые каникулы в сиротском приюте, поездка к морю, где произошел весьма необычный инцидент между молодым Томом Риддлом и двумя маггловскими детьми, навечно оставивший шрамы на их душах.

Миссис Коул, смотрительница сиротского приюта, рассказала, что после этой поездки дети так и не смогли стать прежними: спокойными, а не замкнутыми и смертельно боящимися Риддла; они никогда не упоминали о том, что именно произошло тогда, но их поведение говорило само за себя.

 

Вернувшись к берегу моря, Дамблдор заметил пещеру и почувствовал исходящую от нее силу; он не знал, как добраться до нее, кроме как с помощью магии — высокие скалы и бьющиеся о них волны делали опасной даже простую прогулку на лодке.

Он мог лишь догадываться, как Риддл смог проникнуть в пещеру — скорее всего, аппарировал, если учесть, что будучи ребенком, он уже обладал таким же могуществом, как во время своей учебы в Хогвартсе. Он вполне мог взять с собой двоих детей, оставив их на время одних в пещере... одного этого было бы достаточно, чтобы напугать их до смерти.

Но Риддл не удовлетворился бы тем, что просто вселил в них страх.

Альбус подозревал, что это было место, где Том впервые решился на человеческие пытки, а значит, место, где Темный Лорд мог бы спрятать частичку своей души.

— Здесь? — ухмыльнулся Северус; свет палочки вспыхнул перед ними, освещая скалистый вход. — Я не вижу никаких защитных чар.

— Следует искать ловушки, — Альбус понимал, что одному ему лучше не рисковать, и поэтому привел с собой человека, знающего личный стиль Тома и имеющего склонность к темной магии. — Я уверен, что он здесь.

Дамблдор чувствовал зло внутри пещеры, оно было словно паук, терпеливо ожидающий, когда мотылек подлетит ближе, ближе, ближе... пока не станет слишком поздно.

Он поднял свою палочку и шагнул в темноту.

Северус первым опознал проклятие на входе в пещеру; Альбус понял лишь секунду спустя.

Все оказалось достаточно просто: заклинание, вероятно, было наложено Томом всего через несколько недель после окончания школы, до того, как он научился более тонким искусствам темной магии.

Заколдованным ножом Альбус разрезал ладонь и капнул свою кровь на каменную дверь.

Приняв кровавую плату, проход открылся.

В пещере царила тишина, напоминающая о логове паука.

Все пространство занимало большое черное озеро; одинокие капли воды, изредка падающие из глубин пещеры в воду, отдавались гулким эхом.

— Инферналы, — прошипел Северус, глядя в озеро. — Я узнаю их вонь. Похоже, Темный Лорд отчаянно хотел держать людей подальше от этого острова.

Островок, о котором шла речь, представлял собой небольшой осколок скалы, слабо светившийся зеленым магическим светом, исходившим из впадины в центре.

Крестраж должен быть там, под защитой.

Альбус изогнул бровь.

— И все же я не вижу никаких защитных чар, которые могли бы помешать нам просто левитировать его, хотя здесь явно ощущаются антиаппарационный барьер и антитрансфигурационная защита. Возможно, он подозревал, что ни один по-настоящему могущественный волшебник не обнаружит это укрытие.

Северус нахмурился и снова поднял палочку.

— В любом случае нам следует держаться подальше от воды.

Не было нужды продолжать обсуждение. Вместе они левитировали себя над озером, медленно приближаясь к маленькому островку в темной пещере. Под водой время от времени мерцала в мягком фосфоресцентном свечении бледная плоть.

Внутри небольшого каменного резервуара Альбус увидел медальон Слизерина, серебряная поверхность которого поблескивала под зеленой водой.

Северус тоскливо взглянул на зеленую жидкость.

— Напиток отчаяния. Жаль, что мне никогда не приказывали его варить. Темный Лорд сам изобрел его для пыток. Я так и не узнал, как он был создан.

Альбус нахмурился.

— Возможно ли испарить его?

Северус сделал ряд пассов палочкой, но после нескольких невербальных заклинаний опустил ее.

— Как я и подозревал, способа нет. Зелье может быть поглощено лишь плотью живого существа, а, учитывая количество, это означает, что один из нас должен его выпить. — Бывший Пожиратель Смерти выглядел бледнее обычного в тусклом свете пещеры.— Но оно не зря называется Напитком Отчаяния. Сначала появляется боль, затем она ослабляет ум, вызывая болезненные воспоминания, связанные с отчаянием и чувством вины и, наконец, — огромную жажду, из-за которой можно пойти на все, сказать что угодно, лишь бы утолить ее. Это сильно упрощало допрос, хотя и делало его менее... интересным. Для... остальных, — последние слова он произнес с извиняющимся видом, искоса взглянув на директора. — И учитывая находящихся в воде инферналов, это — последняя ловушка. Так как защитные чары не позволят создать воду, любой, кто выпьет это зелье, в отчаянии потревожит воды озера.

Дамблдор снова взглянул на изумрудное зелье.

— Значит, если я выпью, ты...

Северус моргнул, нахмурившись.

— Естественно, нет! Этим вы уничтожите то, что, вероятно, является последним известным образцом этого зелья,— волшебник скрестил руки на груди, — который я хотел бы изучить в собственной лаборатории. Жидкость, которая не может быть ни уничтожена, ни трансфигурирована, является аномалией, не замеченной ни в каком другом зелье. Тайна, которую я пытался раскрыть уже сотню раз.

Слизеринец повернулся лицом к возвышающемуся пьедесталу и прищурился, разглядывая сосуд, находящийся в нем.

Затем его губы изогнулись в мрачной улыбке.

— Мы просто вырежем этот резервуар из камня и заберем с собой всю конструкцию из этой богом забытой пещеры. Я могу изучить его в Хогвартсе и поработать над выделением предмета, который вам нужен.

Альбус помолчал, затем положил морщинистую руку на плечо профессора.

— Вот поэтому, мой мальчик, мне и нужен был в помощники слизеринец.

Потребовалось три часа испытаний, прежде чем Северус Снейп прорезал отверстие в камне, слив зелье в идентичный каменный резервуар под ним.

Медальон, сразу же проверенный на наличие проклятий, был отдан директору, который, едва взяв его в руки, начал хмуриться.

И, не выходя из лаборатории, как он ранее планировал, Дамблдор с возрастающим подозрением открыл медальон, чтобы увидеть внутри сложенный кусок пергамента.

— Это копия, — он бросил металлическое украшение на камень с выражением лица, какое мало кому доводилось видеть. Развернув записку, директор прочел ее вслух.

Внутри оказалось послание Темному Лорду от неизвестного, который обнаружил крестраж и планировал уничтожить его. Кто-то, кто подозревал, что умрет при попытке или вскоре после этого, и знал, ради чего рискует жизнью. Он нашел то, что снова сделает Темного Лорда смертным.

— Регулус Блэк, — вздохнул Северус, подходя ближе. Увидев надпись, он медленно закрыл глаза и покачал головой. — Глупый мальчишка. Никто не знал точно, что с ним случилось. Мне нравилось думать, что он сбежал, став одним из немногих, кто сумел скрыться от Темного Лорда, пока тот был жив.

Слизеринец повернулся и пристально посмотрел на Дамблдора.

— Смертным?

Альбус отмахнулся от вопроса.

— Конечно, это преувеличение. Артефакт был, безусловно, мощным и чрезвычайно трудным для уничтожения. Исходя из того, что я помню о Регулусе, как о студенте, я сомневаюсь, что он был способен на такой подвиг. Где бы он спрятал его, если бы потерпел неудачу? В хранилище Блэков?

Северус Снейп скрестил руки на груди.

— В своем хранилище или в родовом доме Блэков. Ни в одно из этих мест мы не можем попасть без представителя этой семьи.

Альбус взглянул на пергамент, который держал в руках, и нахмурился.

— Тогда, полагаю, хорошо, что один представитель Блэков у нас все-таки есть.

* * *

— Это тебе, с днем рождения, — пробормотал Дадли, и Гарри прищурился.

Они стояли одни на лужайке перед домом. Тетя Петуния пригласила его на семейный ужин, который, как хорошо знал Гарри, на самом деле был вечеринкой-сюрпризом. Он узнал модель поведения, что наблюдал три года назад, когда была устроена аналогичная вечеринка.

Но он не был уверен в том, почему Дадли встретил его перед домом один, если только это не должно было помешать ему войти внутрь. И почему кузен решил вручить свой подарок именно сейчас, Гарри тоже не знал.

Он провел пальцами по прямоугольному предмету в своей руке, который выглядел для него лишь темным объектом. Если он не ошибался, под гладкой пластиковой оберткой находился предмет размером примерно с кассету.

— Почему ты не отдал мне его внутри?— спросил Гарри, и Дадли застонал.

— Я знал, что ты догадаешься. Как и в прошлый раз. Нужно было устроить праздник в ресторане, — проворчал Дадли, потом заерзал, одной ногой усердно ковыряя траву под ногами и выстаптывая ее. Затем наклонился ближе, понизив голос до шепота.

— Это аудиозапись.

Гарри повертел предмет в руках. Ему и раньше дарили аудиокассеты; у него их было множество, хотя его магнитофон и не работал в доме на площади Гриммо. Если он хотел их послушать, ему приходилось прогуляться на улицу.

— Ну и?.. — Гарри растягивал ответ, ожидая больших объяснений.

Дадли ещё немного потоптался, потом выдохнул.

— Я не хочу сказать, что ты не мужчина, — когда кто-то говорил что-то подобное, это обычно означало, что он собирался опровергнуть эту фразу следующим предложением. Гарри прищурился. — Но... — вот оно.

— Я-знаю-тебя-ты-еще-не-сделал-это-так-что-я-купил-тебе-книгу-про-секс. — когда Гарри застыл в шоке, Дадли быстро продолжил, сделав глубокий вдох: — Ты должен уметь угодить женщине! Я хочу сказать, что это не приходит само собой. Пирс дал мне... нам... ну... мне, книгу с картинками и прочим, но я не мог подарить ее тебе, не так ли? И по тому, как вы с Гермионой ведете себя друг с другом, я могу сказать, Пирс может сказать, да все могут сказать, что вы этого еще не делали, — закончил Дадли самоуверенным тоном, приканчивая остатки травы под ногами.

Гарри покачнулся, посох в его руке угрожал выпасть из ослабевшей хватки. Он уставился на Дадли.

— Как ты вообще нашел что-то подобное на аудио?

Дадли слегка пожал плечами.

— Ну, знаешь, в этих секс-шопах можно найти все, что угодно.

Гарри быстро покачал головой, гадая, правильно ли он расслышал.

— Ты не можешь ходить в секс-шоп. Ты недостаточно взрослый!

Дадли фыркнул.

— Гарри, ты единственный парень из всех, кого я знаю, который хоть немного заботится о правилах, когда дело доходит до того, чтобы попасть в подобный магазин. Я прокрадываюсь туда с четырнадцати лет.

При этих словах Гарри вспомнил истинную тему разговора, оставив мысли о вполне неудивительной преступной деятельности кузена. Однажды у них с Дадли уже прошла типичная беседа авторства дяди Вернона, и один очень неприятный разговор с тетей Петуньей, в котором она настаивала на том, чтобы они оба были "достаточно умны и пользовались средствами защиты, в отличие от шестнадцатилетнего сына миссис Гиллиган, который переспал с подругой, и она забеременела, что в свою очередь опозорило миссис Гиллиган настолько, что она не могла показываться в общественных местах".

Гарри знал, как все происходит и при каких обстоятельствах. Он не был идиотом и изучил человеческую анатомию гораздо лучше, чем его кузен. Поэтому Гарри надменно фыркнул.

— Ты думаешь, мне нужен путеводитель для... этого?

Дадли засмеялся, но тут же оборвал смех писклявым хихиканьем. Очевидно, он пытался сохранить часть гордости Гарри. Хотя бы малую часть.

— Ты даже не можешь сказать это вслух! СЕКС, СЕКС, СЕКС.

Гарри почувствовал, как вспыхнуло его лицо. Он пропустил много разговоров, которые были привычными для большинства мальчишек его возраста; он никогда по-настоящему не интересовался физическими формами женщин, а обсуждение цвета их душ только смущало Дадли. К тому времени, когда его кузен начал меньше говорить о внешности и больше о самом процессе, Гарри был слишком занят своими проектами, чтобы тратить время на подобные беседы.

Теперь он сожалел об этом. Гарри зашипел в ответ на поддразнивание.

— Заткнись, пока тебя никто не услышал.

Кузен ткнул его кулаком в плечо, лишив равновесия, и в ту же секунду поднял другую руку, чтобы поддержать. Дадли никогда не умел рассчитывать силу, но был относительно хорош в смягчении повреждений.

— Послушай, Гарри. Я не знаю, чего ты ждешь, но когда ты, наконец, приступишь к делу, ты должен знать, что делаешь. Поверь мне, я слышал разные истории. Джессика рассталась со своим парнем, потому что он не мог продержаться дольше пятнадцати секунд, а девушкам требуется много времени, чтобы прийти в соответствующее настроение, если ты понимаешь, что я имею в виду. Ты же хочешь произвести хорошее впечатление.

Гарри не был уверен, что может стать еще краснее. Его лицо горело огнем. Быстро осмотревшись, он понял, что они все еще одни. Если бы за ним по-прежнему следили охранники Аврората, он бы выставил заглушающие чары для приватности беседы.

Гарри постарался не задохнуться.

— Ладно. Спасибо, — он бы сказал что угодно, лишь бы закончить этот разговор.

Дадли снова шлепнул его с добродушным смешком.

— Вот именно, Гарри! И если у тебя есть какие-либо вопросы, и я, и ребята можем дать тебе несколько советов…

— Не надо! Я имею в виду, если мне понадобится совет, я знаю, к кому идти, — ни к Дадли, ни его хвастливым друзьям, это точно. — Спасибо за кассету.

Следуя за кузеном, Гарри сунул подарок в карман и попытался выровнять дыхание. Когда он увидел фирменный цвет Гермионы, его усилия удвоились, а улыбка стала немного дрожащей. Теперь его терзала новая тревога, о которой он раньше не и думал; будет ли Гермиона им довольна? Знает ли она, что делать?

Читала ли она книгу о сексе?

Он чувствовал, что весь на взводе, ладони вспотели. Конечно, Гермиона поймет, если он... долго не протянет. Глупо было бы расставаться из-за чего-то подобного. И ей, кажется, нравилось целовать его и прикасаться к нему, если уж на то пошло.

И все же... Дадли встречался с гораздо большим количеством девушек и, по-видимому, ладил с ними гораздо лучше, чем Гарри.

* * *

Вечером, когда Грейнджеры высадили его на площади Гриммо, Гарри зашел внутрь и взял магнитофон.

Коротко объяснив Кричеру, что такое "прогулка, чтобы подышать свежим воздухом", он вышел на улицу и надел наушники; стоя на ступеньках и немного поколебавшись, Гарри нажал кнопку воспроизведения.

Прогулка оказалось очень долгой и крайне неудобной.

 

Кричер не возражал против того, что хозяин не сумел сделать его молодым эльфом. Он очень гордился своими морщинами; его двоюродный дед Пиклер всегда хвастался, что домовой эльф не был по-настоящему опытным, пока у него не появилось по крайней мере четырех пигментных пятен и семи полос провисшей кожи.

Кричеру было немного грустно, что голова дяди Пиклера больше не висела на стене коридора, напоминая об этих словах, особенно когда у него болели суставы.

Но Кричер был хорошим домовым эльфом, и хозяин уменьшил часть его рабочей нагрузки, настояв на закрытии некоторых неиспользуемых комнат, пока они не смогут взять нового эльфа.

Он не был уверен, что чувствует по этому поводу; обучение нового эльфа не его крови было совершенно не похоже на воспитание собственного юного эльфа в соответствии с жесткими правилами протокола семьи. Что, если этот новый эльф попытается захватить власть?

Что, если это будет эльфийка?

Кричер содрогнулся при одной только мысли об этом. Эти раздражающие существа всегда настаивали на том, чтобы главенствовать над любым эльфом мужского пола, с которым они сталкивались, управляя домом в обход старших и более способных эльфов, которые заслуживали знаки отличия. Кричер должен настоять на том, что если в доме появится другой домовой эльф, он должен быть мужского пола.

Кричер поставил перед хозяином тарелку с завтраком и попятился, в то время как молодой хозяин уставился вдаль, взгляд его зеленых глаз был рассеян.

Не глядя вниз, Гарри безошибочно взял серебряную столовую вилку, которую, насколько знал Кричер, хозяин использовал чаще, чем приборы из стали или дерева. Тарелка тоже была серебряная — прекрасный обеденный сервиз, который бывшая хозяйка разрешала доставать лишь для чистокровных гостей.

Кричер не стал вдаваться в детали, — "лучшее лучшим", как говаривал его дядя Пиклер. В обязанности домового эльфа входило знать предпочтения каждого хозяина и хозяйки, не беспокоя их подробностями и вопросами. Методом проб, ошибок и многочисленных наблюдений Кричер изучил вкусы хозяина Поттера гораздо лучше, чем сам хозяин, будто Кричер их и определил.

Кричер знал, когда хозяин предпочитает есть, а когда — лежать в постели. Он знал, что хозяин, скорее всего, предпочтет вареные овощи свежим, и то, что любое мясо должно быть хорошо прожарено, почти до черной корочки, иначе хозяин лишь, нахмурившись, отодвинет его на край тарелки. Кричер знал, когда стирать, а когда вытирать пыль, когда тихонько пройти мимо лаборатории хозяина, а когда громко топать, чтобы объявить о своем присутствии.

Он помнил, что мебель нельзя сдвигать ни на дюйм, и знал, что хозяин любит смотреть на огонь в очаге, когда его мучают подозрения.

Кричер считал себя экспертом во всем, что связано с хозяином Поттером.

Поэтому он точно знал, что Гарри чем-то расстроен, и это не было обычным исследованием, на которое он тратил свое время, потому что хозяин не расхаживал по кабинету и не листал страницы, читаемые вслух. Вместо этого он хмурился и сидел неподвижно, как сейчас за кухонным столом, молча, словно мраморные статуи в кладовке наверху, как он делал всю прошлую неделю, прежде чем устроить длительный перерыв и уйти на предполагаемую "прогулку".

Кричер знал, что просить объяснений бесполезно. И он сделал то, чему научился за последние годы.

Он спросил мисс Гермиону, требуется ли хозяину в чем-то помощь домового эльфа.

Гермиона и сама была довольно наблюдательна. Она не упустила из вида то, что Гарри был часто "занят" в последнее время, при том, что новый семестр еще не начался. Когда Кричер появился в ее спальне, она даже не удивилась.

Гермиона считала старого эльфа своего рода информатором. Они были союзниками в достижении цели, в которую оба сильно верили — они хотели, чтобы Гарри был счастлив.

В последний раз, когда Гарри вел себя странно, речь шла о сомнительных исследованиях. Гермиона очень надеялась, что ситуация не повторится; она понимала, что есть несколько направлений продвижения их исследований с места, где они остановились, и все они были неприятными. При одной только мысли об истинной некромантии Гермиону передергивало. Но в то время как воображение подкидывало ей картинки с чудовищем Франкенштейна, размышления об истинном творении из ничего, лишь из воздуха, были еще хуже. Ее бабушка по отцовской линии была истинной католичкой; пожилая женщина содрогнулась бы при одной только мысли, что человечество обладает подобной властью.

Но с другой стороны, Хисс был не очень страшным и все еще очень живым. Даже старел, если седеющий мех вокруг его мордочки говорил именно об этом.

Поэтому Гермиона собралась с духом, успокоила нервы, морально готовясь к потенциальным мумиям, кровавым ритуалам или ожившим трупам и призракам, и решила сделать то, что делает любая хорошая девушка.

Выяснить, какая глупая идея пришла в голову ее парню, и привести его в чувство.

 

"Все могло бы быть намного хуже," — думал Гарри после их разговора.

Однако в тот момент это были самые тяжелые минуты его жизни, когда ему пришлось, заикаясь перед Гермионой, объяснять, что именно он слушал, прежде чем упрямая девушка осуществила свою угрозу и надела наушники.

Он предпочел бы сразиться еще с пятью осколками души Волдеморта одновременно, чем находиться в тот момент рядом с Гермионой.

Он не видел выражения ее лица. Слишком боялся смотреть. Вместо этого просто стоял, безвольно опустив руки, на узком тротуаре в двух кварталах от своего дома, где его встретила Гермиона.

Он был почти уверен, что это Кричер рассказал ей о его прогулках. Если это так, то это маленькое чудовище ждет строгий разговор о том, что личные дела хозяина должны оставаться личными.

— Ты слушаешь... что?

В ее голосе звучало недоверие. Гарри нахмурился, глядя на свои огненно-оранжевые ботинки, чувствуя, что его горящие уши вот-вот обожгут череп, а за ним и кожу лица.

Он сложил руки на груди и сказал себе, что это не жест неуверенности. Он просто не знал, что еще делать с руками, кроме как дергать свободную нить на рубашке.

— Я уже сказал, что это учебник.

Она издала сдавленный звук.

— Да, но... у-учебник ч-чего?!

Гарри стиснул зубы.

— Почему ты заставляешь меня повторять это снова? — он выпалил эти сердитые слова, глядя вниз, на ботинки. Драконья кожа оставалась к ним невосприимчива.

Гермиона, казалось, одновременно втянула в себя воздух и попыталась заговорить; наружу вырвался нечленораздельный звук. Она быстро вздохнула, потом еще раз, и ему не потребовалось и трех секунд, чтобы понять: она пытается не рассмеяться.

Бросив свирепый взгляд на ее кружащийся свет, Гарри обогнул ее и пошел домой.

— Г-гарри, подожди! Прости, — Гермиона хихикнула на последнем слове, и он стиснул зубы, делая шаг вперед.

— Гарри, прекрати сейчас же! — веселье исчезло. Гарри остановился, но не обернулся. Он почувствовал её руки за секунду до того, как до него донесся ее запах, хорошо знакомый аромат, действовавший, как бальзам на его уязвленную гордость.

— Прости, что смеюсь над тобой. Я просто ожидала чего-то совсем другого, и твое лицо было таким... — ее руки прижались к его бокам, обхватив его сзади. Он почувствовал, как ее голова легла на его плечо, долгий вздох согрел кожу сквозь тонкую рубашку, прежде чем она продолжила: — Это совершенно нормально... изучать такие вещи. Я имею в виду, мои родители немного традиционны в этом плане, но я уверена, что они оба не ожидают, что я не буду... ну... экспериментировать. С тобой. С тех пор, как мы п-пара... да.

Теперь настала ее очередь смущаться. Гарри отстранился, чтобы развернуться в ее руках, игнорируя цветные узоры медленно проходящих мимо любопытных прохожих.

— Ты читала подобные книги?

Ее голова была опущена, растрепанные волосы касались его подбородка, когда Гермиона пробормотала ответ.

— Почти. Я тайком брала из библиотеки взрослые романы, когда мама не смотрела. Не совсем то же самое, но... я понимаю суть вещей. Мне было любопытно.

Гарри фыркнул.

— Я был не настолько глуп, чтобы искать что-то подобное, пока Дадли не намекнул, что ты можешь бросить меня, если я что-то сделаю не так.

Она напряглась.

— Он полный придурок! Как будто я настолько легкомысленная! — она встряхнула волосами, и от этого жеста пряди взметнулись вверх и прилипли к его лицу. Гарри отбросил их в сторону, в то время как Гермиона ворчливо продолжила: — Бьюсь об заклад, он дал тебе и эту кассету. Ну, просто выбрось ее. Мы можем все уладить вместе, как и раньше. Нам не нужно, чтобы кто-то говорил нам, как это должно быть. А зная твоего кузена, он, вероятно, просто фонтанировал невероятными историями и фиктивными советами.

Гарри прикусил губу, сдерживая улыбку.

— Мне было интересно, возможны ли некоторые из упомянутых вещей с анатомической точки зрения.

Гермиона засмеялась, прижимаясь к нему, и он крепче сжал ее в своих руках. Было так приятно держать ее в объятиях, будто они находились в своем маленьком мире, пока реальный мир не вторгся в их идиллию в виде одобрительного свиста проходящей мимо группы подростков. Гермиона сжала его в последний раз и отстранилась, крепко держа за руку, когда они медленно направились к дому на площади Гриммо.

Она наклонилась к нему и прошептала достаточно тихо, чтобы слова дошли до его ушей, а не до тех, кто проходил мимо.

— Почему бы тебе не сказать мне, какие из них ты считаешь невозможными? Я думаю о медицинской школе после окончания. Это может быть познавательно.

Ее игривый голос был полон юмора, и Гарри почувствовал, как сердце забилось быстрее.

Он знал, что его лицо расплылось в широкой глупой улыбке, но ничего не мог с собой поделать.

Он был совершенно уверен, что влюблен.

— Конечно, все, что угодно, ради образовательных целей, — ответил Гарри. И, искоса взглянув на ее улыбающееся лицо, продолжил: — Однако настоящий ученый проверяет свои гипотезы на практике.

Гермиона взглянула на него и широко улыбнулась, продемонстрировав белые зубы, прежде чем торжественно кивнуть.

— Конечно. Я бы никогда не предложила делать выводы без подтверждающих их данных.

Когда они подошли к лестнице, Гермиона начала подниматься первой. Он остановил ее, обхватив рукой, их лица находились на одном уровне, и Гарри позволил своему взгляду угаснуть, после чего ее сине-фиолетовый свет вернулся, пульсируя вихрями возбуждения.

— Как насчет того, чтобы начать с азов? — мягко спросил он и почувствовал ее улыбку на своей щеке, прежде чем их губы встретились.

Ему потребовался еще один одобрительный свист прохожих, чтобы вспомнить, что они все еще находятся перед дверью.

Когда, войдя в дом, Гарри увидел желтый вихрь, он совершенно забыл, почему сердился на домового эльфа, и лишь бросил на него чрезвычайно счастливый взгляд.

Гарри остановился у подножия лестницы, Гермиона промчалась мимо него, перепрыгивая через две ступеньки; ее смех дразнящей мелодией раздавался сверху.

Гарри на минуту задумался, втягивая воздух от возбуждения. Затем бросился за ней; он был разгорячен, его сердце громко стучало, отдаваясь набатом в ушах, так сильно, что он чувствовал, как оно пульсирует в кончиках пальцев. Его посох был забыт в холле без малейших угрызений совести.

Мчась по коридору второго этажа, Гарри присмотрелся своим особенным взглядом и увидел одежду, разбросанную по полу его спальни, отделанной в изумрудно-зеленых тонах. Самообладание покинуло его, когда он увидел Гермиону в своей постели — простыни натянуты до подбородка, озорная улыбка на лице расплывается узорчатым сине-фиолетовым светом.

Он нырнул вслед за ней, кровать прогнулась под его весом, и Гермиона снова засмеялась.

Затем их губы встретились — жар сплетающихся тел и нежность кожи, все цвета начали сливаться в его сознании.

Они лежали на спутанном море зеленого и коричневого, плыли в океане хлопка и шелка; его собственная одежда оказалась помехой, которую Гермиона безуспешно пыталась стянуть, прежде чем мерцание ее палочки с сердечной жилой дракона избавило его от остатков одежды. Затем ее палочка упала на пол; в глубине сознания Гарри услышал шум падения, точно так же, как слышал ободряющий шепот Гермионы и ее тяжелое дыхание.

Он знал, что должен что-то сказать, но вместо этого поцеловал ее нос, затем щеку, подбородок, прежде чем снова вернулся к губам, их смех смешался, в то время как руки блуждали по нежной коже друг друга.

В голове царил хаос, Гарри совершенно не мог думать, не говоря уже о том, чтобы составить какой-либо согласованный план. Ничего из того, о чем он думал всю последнюю неделю, не всплыло в его голове.

Гермиона перевернула его на спину и осыпала грудь поцелуями, руки бродили везде, где только могли, и Гарри закрыл глаза, погрузившись в водоворот цветов: зеленый и фиолетовый и больше всего ее, фиолетовый оттенок, словно теплое одеяло на его теле, но лучше, намного лучше; она касалась его каждой клеточкой своего тела, они были так близко друг к другу — лишь яркий свет перед его глазами; он с трудом лежал неподвижно, позволяя Гермионе любить себя.

Она застонала, и Гарри не выдержал. Он потянулся к ней, и его руки встретились с ее волосами, прядями шелковистого клубящегося света, запутавшимися меж его пальцев, когда он потянул ее вниз и перевернул. Он тяжело дышал, ощущая своими губами мягкую кожу ее шеи, и на мгновение остановился, пытаясь прийти в себя — запах тела Гермионы мешал, не давая зародиться ни одной рациональной мысли в его мозгу.

— Заклинание? — произнес он со стоном, и резкий пронзительный голос тети Петунии в его голове словно на мгновение облил его либидо потоком холодной воды.

Она нетерпеливо выгнулась дугой под ним, буквально прорычав в ответ:

— Да!

Гарри усмехнулся, и она слегка прикусила его шею, превратив усмешку в низкий стон.

Для Гарри больше не было ничего, кроме сине-фиолетового света и теплой, влажной кожи, он мог лишь повторять ее имя снова и снова, когда руки Гермионы притянули его ближе, а ногти впились в спину.

— Виола...

 

Гарри обнял ее, прижимая к себе, хотя его кожа уже остыла, а прежнее тепло превратилось в липкую, неудобную массу.

— Я люблю тебя, — прошептал он, когда ее руки скользнули по его груди.

Она не остановилась, нежно водя пальцами по его животу и обратно к шее.

— Я тоже тебя люблю, — голос Гермионы был тихим, задумчивым, и она повернулась, чтобы поцеловать его грудь, затем лениво уткнулась в нее носом; ее длинные волосы щекотали его руку.

Гарри крепче обнял ее, упиваясь ощущением ее тела в своих объятиях, наслаждаясь тем, как комфортно он чувствовал себя с ней, нисколько не беспокоясь о том, что они сделали, и о том, что они только что сказали друг другу.

— Не могу поверить, что мы не говорили этого раньше, — прошептала Гермиона, и Гарри рассмеялся; его смех гулко отдавался в груди.

— Я тоже. Кажется, я говорил это про себя дюжину раз.

Гермиона снова провела ногтями по его животу, и Гарри вздрогнул уже совсем по другой причине.

— Я тоже, — прошептала она, прижавшись ближе, и он почувствовал кожей, что она улыбается. — Нам нужно принять душ. Твой достаточно большой для двоих?

До этого момента Гарри и не задумывался о душе.

Теперь он вспомнил, как Гермиона призналась, что читала любовные романы, и приглашение принять вместе душ звучало божественно, особенно учитывая, что душевая подходит для разных целей.

Гарри подхватил Гермиону на руки, не обращая внимания на ее приглушенные крики и, воспользовавшись беспалочковой магией, спрыгнул с кровати и побежал в ванную.

У Гермионы всегда были лучшие идеи.

 

Во время следующей встречи с Дадли тот попытался незаметно показать Гарри "класс". Едва уловимое движение было не замечено Гарри, но Гермиона без проблем разглядела этот жест.

Она прищурилась, из-за чего кузен ее парня мгновенно побледнел.

Затем она широко улыбнулась и подмигнула ему. Гермиона была не прочь немного подразнить Дадли, когда того требовала ситуация.

И на самом деле, она, возможно обязана ему за услугу.

Гарри в постели был, без сомнения, впечатляющим.

* * *

Невилл очень удивился сообщению бабушки о том, что в гостиной его ожидает директор Хогвартса.

Еще больше он удивился, когда его наставник попросил старую мантию-невидимку, подаренную ему неизвестным благодетелем еще на первом курсе.

Но когда директор неохотно сообщил, кому на самом деле принадлежит эта мантия, Невилл не просто удивился, он пришел в ярость.

— Вы дали мне, — ударив себя кулаком в грудь, гневно заговорил он, — фамильную реликвию Поттеров?!!

— Альбус Персиваль Вулфрик Брайан Дамблдор! — испуганно прокричала его бабушка, но Невилл едва расслышал ее голос сквозь наполняющую его ярость.

— Мантия-невидимка отца слепого колдуна?! Он знает, что она у меня?

При этой мысли Невилл побледнел; газеты вовсю пестрили сообщениями об уничтожении подростком сотен инферналов, не говоря уже о находившихся в розыске Пожирателях Смерти.

С самого окончания турнира Невилл чувствовал себя в долгу перед слепым мальчиком за то, что забрал у него Кубок. Он сомневался, что сам смог бы сразиться с Волдемортом и Питером Петтигрю. И у него так и не было ни шанса, ни смелости сказать об этом самому Гарри Поттеру.

Директор с серьезным видом покачал головой, устремив взгляд на бабушку Невилла, чье лицо покраснело от гнева.

— Нет, мой мальчик, конечно, нет. Когда я отдал ее тебе, я не думал, что мистер Поттер сможет войти в волшебный мир. Мантия ему была не нужна...

— Это не вам было решать, — зло выпалил Невилл и, к своему удивлению и стыду, понял, что уважение, которое он всегда питал к почтенному волшебнику, испаряется, как роса на солнце. — Я не знал... я даже подумать не мог…

— А должен был знать! — голос миссис Лонгботтом прогремел на всю гостиную, заглушая запинающиеся слова внука. — Реликвии священны для старых семей. Отдать реликвию другому человеку, не связанному кровным родством... это просто неслыханно!

Дамблдор поднял руку, призывая к спокойствию.

— Я должен был отдать мантию мистеру Поттеру, когда он поступит в Хогвартс или достигнет совершеннолетия. Ваш внук не виноват в этом недоразумении, к тому же теперь я пытаюсь исправить свою ошибку.

Невилл выпрямился. С одной стороны, ему хотелось просто согласиться и отдать директору мантию без дальнейших расспросов.

С другой стороны, его гриффиндорская половина все еще злилась.

— Почему вы не сказали мне об этом во время Турнира? Я мог бы вернуть ее ему лично, если бы знал. Почему именно сейчас?

Его бабушка хмыкнула в знак согласия и, прищурившись, уставилась на почтенного волшебника; директор выглядел подавленным, в его голубых глазах не было привычного блеска.

— Все было слишком запутано, мистер Лонгботтом. Такая мелочь едва ли превалировала над событиями Турнира и другими моими обязанностями. Но сейчас можно все исправить.

В его голосе появились стальные ноты, едва уловимое предупреждение.

Невилл слегка отвернулся, но все же кивнул.

— Хорошо. Я принесу ее вам.

Он вышел из комнаты и тяжелой походкой направился по лестнице в свою спальню, слыша, как в гостиной его бабушка продолжает ругать директора.

Невилл взял мантию в руки, ощущая как его накрывает волна утраты от потери источника стольких ночных приключений.

По крайней мере, у Рона и близнецов осталась карта...

Положив руку на дверную ручку, Невилл остановился. Карта Мародеров, о которой они узнали почти четыре года назад, была создана Джеймсом Поттером, Ремусом Люпином и Сириусом Блэком.

Если она кому и принадлежала, так это Гарри Поттеру. Чем отличается сокрытие карты от того, что сделал Дамблдор? В то время Рон и Невилл полагали, что Поттеру эта карта никогда не понадобится, так как он не учился в Хогвартсе. Позже тот факт, что он был слеп и не мог ни читать, ни писать, остановил их, не считая огромного чувства потери от утраты такого ценного инструмента.

Но это были лишь оправдания, помогающие успокоить совесть, когда речь шла о присвоении чужой собственности.

Невилл ухватился за шелковую поверхность мантии и вздернул подбородок, приняв решение.

Он напишет Рону и все объяснит. Близнецы уже закончили школу, и им самим остался всего год.

Пришло время вернуть карту истинному владельцу, независимо от того, мог он ею воспользоваться или нет.

Так было правильно.

* * *

Гарри сидел за столом, перед ним лежало необычное кольцо, часы на другом конце комнаты лениво отсчитывали секунды.

В доме на площади Гриммо было тихо. Гермиона ушла по магазинам с матерью и тетей, Гарри же подобное времяпрепровождение совершенно не интересовало, если, конечно, речь не шла о Косом переулке.

Темное кольцо мерцало, точнее, мерцал уникальный узор его камня.

Гарри несколько раз примерял кольцо и не нашел ничего интересного в его металлической оправе. Простое золото, хотя и настолько чистое, что его почти невозможно было носить — кольцо легко гнулось и искривлялось, если бы не старые чары нерушимости.

Камень был неизвестного происхождения и состава, тверже алмаза, потому как ни один алмаз не мог поцарапать его поверхность. Гермиона говорила, что он черный, и все же на его гладких боках не было никаких отражений.

Гарри видел его одновременно и черным, и белым — невероятно .

Перед ним практически невозможно было устоять.

Гарри провел по кольцу пальцем, лениво покатав его по руке, перекладывая снова и снова, наблюдая, как узор вращается и переворачивается. Гермиона сказала, что Гарри стал подозрительно напоминать ей Голлума из книг Толкина; и он ответил, что есть что-то действительно ценное в том, чтобы найти узор, которого, по идее, не должно существовать.

Чужой, он будто не подходил, ни принадлежал этому миру. И все же Волдеморт носил его на среднем пальце правой руки, как теперь носил Гарри.

И, пожалуй, самое удивительное было то, что камень не поддавался изменению — единственный узор, с которым он когда-либо сталкивался, не мог быть трансфигурирован в какую-либо иную форму или цвет. Гарри не мог превратить его ни в изумруд, ни в бриллиант, ни в воздух, ни в воду, ни в какую-либо другую известную стихию. Он перепробовал их по очереди. Камень отказывался быть чем-то иным, кроме черно-белого камня, хотя сам металл кольца был достаточно уязвим для изменений.

И что бы Гарри ни пытался сделать, он не мог воссоздать этот уникальный узор из какого-либо другого вещества. Это противоречило тем фактам, которые, как думал Гарри, он знал о своем зрении и окружающем мире. Камень не мог быть трансфигурирован.

Так для чего же он создан? Какова его цель?

Желтый вихрь на мгновение заставил Гарри вздрогнуть и оторваться от очередного осмотра камня. Он надел кольцо обратно на палец и нахмурился, когда свет Кричера закачался в быстром поклоне, в его руках находился трепещущий бледно-голубой узор.

— Мистер Поттер, сэр. К вам сова.

Гарри пристально посмотрел на маленькую сову и увидел тщательно завернутый пакет, привязанным к ее лапке заклинанием, которое мог снять лишь предполагаемый получатель.

— Давай ее сюда.

Кричер выпустил сову, наполнившую комнату шумом взъерошенных перьев и хриплых криков — достоинство птицы было явно оскорблено подобным обращением. Она приземлилась на библиотечный стол, стоящий перед Гарри, высокомерно вытянув одну лапку.

Вблизи Гарри смог увидеть еще больше золотых и красных оттенков защитных чар. То, что находилось внутри, было действительно ценным.

Он послушно развязал узлы и освободил сверток от чар. Поверх пакета лежало медленно раскрывающееся письмо, конверт разворачивался, словно затейливое оригами, превращаясь в жуткий рот, искривленный в злобной ухмылке, края бумаги напоминали острые зубы.

Видимо, это была более вежливая версия громовещателя, письма, говорившего голосом волшебника.

— Мистер Поттер. Надеюсь, это письмо застанет вас в добром расположении духа после печальных событий двухмесячной давности. По мере приближения вашего семнадцатилетия пришло время отдать вам фамильную реликвию вашего отца, оставшуюся у меня еще до его смерти. Подарок на день рождения от родителей, если хотите. Выражаю надежду на то, что в будущем мы с вами, возможно, станем хорошими знакомыми, если не друзьями. Эта мантия-невидимка во многом превосходит любую когда-либо существовавшую подобную мантию. Я много лет изучал ее с разрешения вашего отца, и ее тайны до сих пор остаются неразгаданными. Это сокровище вашего рода. Ваш отец знал об этом и, благодаря этой мантии, они с друзьями не раз устраивали большой переполох в стенах школы.

Альбус Дамблдор.

Мантия-невидимка моего отца?

Гарри нахмурился, когда письмо развернулось и полетело к столу, обмякшее; голубое заклинание, оживившее его, растворилось, как вода, после того, как его цель была достигнута.

— Угости сову. Отправь обратно стандартное подтверждение получения, — рассеянно приказал Гарри Кричеру, начиная развязывать ремни, удерживающие толстую коричневую обертку, сделанную из обычной шкуры животного, но способную защитить от самого сильного дождя, сквозь который могла пролетать сова.

Он читал о мантиях-невидимках и не раз видел их у мадам Малкин. У них обычно был определенный лимит использования — некоторыми можно было пользоваться несколько лет, прежде чем волосы камуфлори выпадали и волшебники, носившие их, становились видимыми. Другие держались всего несколько дней, это были обычные мантии, с хорошо наложенными дизиллюминационными чарами.

Но эффект, который длился десятилетия? Неудивительно, что директор захотел изучить ее. Гарри, возможно, и мог бы простить этого человека за то, что он так долго держал мантию у себя. Но если его собственный отец действительно использовал ее в школе, Гарри очень сомневался, что директору следовало ждать, пока Гарри не покинет Хогвартс, чтобы вернуть ему ее.

Когда коричневый свет упаковки исчез, Гарри внезапно остановился, резко выдохнув.

Перед ним, свернувшись в клубок, лежали черная тьма и белый свет, геометрические конусы, превращающиеся в треугольные призмы, узор, который не мог быть реальным.

Слишком пораженный его существованием, Гарри потянулся к мантии, его руки погрузились в мягкую ткань, пальцы пробежались по поверхности. Гарри прищурился, не в силах полноценно взглянуть на мантию-невидимку, боясь прикрыть ее узор своим собственным зеленым светом.

На его пальце резко запульсировал камень, ритм эхом отдавался от мантии — два предмета узнавали друг в друге братьев по магии. Их узоры были не идентичны; рациональной частью сознания Гарри быстро отметил, что узор кольца больше представлял собой призмы, а узор мантии — конусы; но этот цвет!

Гарри прижал к себе мантию-невидимку, ее длинные полы упали к его ногам, когда он разворачивал ее; текстура мантии была похожа на шелк, но более грубая, с каким-то вышитым рисунком, который Гарри не мог увидеть. Это была магия, подпитываемая чем-то другим, источник которой находился внутри, сам по себе подпитывающийся какой-то магией, которую Гарри не мог постичь.

Он вскочил на ноги, с резким звуком отодвинул стул и набросил узор на плечи. Гарри почувствовал, как она сама по себе стала длиннее, подстраиваясь под его рост, а на шее собрался дополнительный материал в виде капюшона. Он накинул его на голову, и ткань упала ему на лицо; в этот момент он не увидел ничего, кроме света и тьмы.

Будто он находился среди звезд, затерянный в пространстве, вокруг него не было места, лишь круг зеленого дерева под ногами удерживал его в реальности. Тьма простиралась в бесконечность, белые огни росли и рассеивались внутри нее, и Гарри не мог видеть, где начинался свет и заканчивался мрак, где один сливался с другим, бесконечные углы и формы окружали его.

Гарри просто стоял, судорожно дыша, его сердце бешено колотилось, ткань касалась его лица, шеи, рук, ладоней и босых ног, и, хотя это не имело никакого здравого смысла, он чувствовал, что этот узор протягивается через кожу к его собственной магии, придавая ей новую форму, утверждая, что она его собственная.

— Хозяин?

Он услышал приглушенный голос Кричера, его неуверенные шаги, когда тот прошел через комнату, мимо полок. Гарри не видел его желтого света, лишь слышал, как эльф в замешательстве заворчал и покинул комнату с тихим хлопком эльфийской магии.

Гарри медленно улыбнулся, головокружительное возбуждение волнами накатывало на него.

Гермионе это понравится!

 

— Хотела бы я увидеть это так, как видишь ты, — проворчала Гермиона, глядя на сложенную на коленях мантию-невидимку.

Для нее она была мерцающего серебристого цвета, с блестящими завитками, которые исчезали, становясь невидимыми, стоило кому-либо надеть мантию.

На самом деле, она не понимала, что в этих мантии и камне такого особенного и почему Гарри был так очарован ими. Настолько, что он почти не работал ни над чем другим, проводя последние три дня своего времени, проверяя невидимость мантии и любую связь с камнем в кольце.

Хотя он не жаловался, отвлекаясь от работы с мантией, чтобы провести время с ней наедине. При этой мысли Гермиона улыбнулась.

— У меня есть идея, — заговорила она и обрадовалась, когда темная макушка поднялась, а зеленые глаза уставились на нее, оторвавшись от изучения кольца. — Омут памяти.

Гарри моргнул, потом еще раз.

— Не могу поверить, что не подумал об этом. Они обычно используются для сортировки собственных мыслей и воспоминаний, но воспоминания могут быть просмотрены другими, если не охраняются.

— Именно, — подтвердила Гермиона и нахмурилась. — Хотя я читала, что события представляются со стороны, а не глазами того, кто создал воспоминание. Таким образом, есть шанс, что он может не показывать вещи такими, какими ты их видишь.

— Но я мог бы воспользоваться им, чтобы увидеть тебя. — Гарри вздохнул, и Гермиона почувствовала, что краснеет от его интонации. — И цвета, и формы — я смогу видеть то, что видят другие. Если ты поместишь для меня воспоминания о цветовых диаграммах, я смогу подтвердить названия цветов, которые вижу, это будет гораздо существеннее, чем экстраполяции и догадки, основанные на их оттенках. Мне всегда было интересно, какого именно оттенка каштана у тебя волосы.

В ответ на его слова Гермиона потянулась к своей пряди волос, но тут же сморщила нос.

— Это гораздо полезнее, чем просто узнать, какого цвета у меня волосы, Гарри! Мы оба могли бы рассматривать воспоминания об экспериментах с обеих точек зрения, может быть, уловить что-то, что один из нас пропустил. Где мы можем его достать?

Гарри нахмурился.

— Они редки, в основном потому, что их создание дорого, но также и потому, что многие из них разрушаются, когда их владельцы умирают, вместе с воспоминаниями, все еще запертыми внутри. Это волшебная традиция, не имеющая особого финансового смысла. И если я не ошибаюсь, каждый из них обязательно зарегистрирован в министерстве. Я могу проверить свои хранилища, вдруг мне повезет, и у Блэков или Поттеров уже есть Омут памяти. Если нет, то какой-нибудь продавец в Косом переулке должен знать, где я могу его купить.

Гермиона подпрыгнула на стуле при мысли о том, что так легко положить конец досаде, мучившей ее годами.

Она сможет по-настоящему понять, что видит Гарри! Рассматривать души как возвышающиеся сферы света, увидеть их узоры и оттенки. Гермиона часто мечтала о том, как это может выглядеть.

Гарри подсел ближе, наклоняясь, чтобы взять мантию в руки, прижимая ее к себе, будто бы сверток был хрупким, его взгляд, когда он смотрел на него, заставлял Гермиону еще больше желать увидеть то, что видит он.

— Пойдем завтра, — выпалила она, и взгляд Гарри метнулся к ней. Он ласково улыбнулся ей в левое ухо, и Гермиона с привычной легкостью повернулась так, чтобы встретиться с ним взглядом. — Пожалуйста!

Он рассмеялся и отложил мантию-невидимку в сторону, быстро обняв ее.

— Обязательно. Была бы моя воля, мы бы отправились прямо сейчас.

Гермиона приподнялась на цыпочки, нежно прикоснувшись губами к его губам, затем повернулась в его объятиях и отступила.

— Хорошо. Я лучше пойду, моя мама будет здесь с минуты на минуту, чтобы забрать меня.

Она заметила, как он нахмурился, и улыбнулась.

Гарри всегда терял счет времени; даже при том, что часы были зачарованы каждый час говорить время, но он, казалось, никогда не обращал на них внимания, как никогда не замечал тени, движущиеся по полу, и солнце, заглядывающее в окно.

Его мир никогда не был темным, и Гермионе не терпелось увидеть этот мир собственными глазами.

 

Гарри прошел сквозь массу огней защитных заклинаний и попал в "Дырявый Котел", надев на плечи мантию-невидимку под обычную коричневую мантию.

Гермионе показалось странным, что он настоял на том, чтобы взять с собой кольцо; но когда Гарри ощутил кольцо на своем пальце, он вдруг почувствовал, что мантия отца должна быть на его плечах. Ношение мантии-невидимки подобным образом не делало его невидимым; проведя несколько экспериментов, они поняли, что невидимость срабатывала только тогда, когда мантия покрывала по крайней мере семьдесят пять процентов тела, более трех четвертей его физической формы.

Но когда он взглянул на себя, то увидел темный свет ее узора и почувствовал себя странно непринужденно; будто возможность скрыться в этом уникальном узоре была лучше, чем любой золотой оберег или защитная руна.

И когда Гарри нерешительно проверил ее уязвимость перед проклятиями, которые могли повредить или разорвать ткань, то обнаружил, что она действительно сильна, как любой магический барьер.

Ее узор, как и узор камня, не мог быть испорчен: он не мог быть пронзен, изменен или разрушен.

Одного этого было достаточно, чтобы носить ее на плечах.

— Все пялятся на тебя, — прошептала Гермиона ему на ухо, когда они пересекали помещение. Обычный шум в пабе стих: не было слышно ни звука посуды, ни праздной болтовни.

Гарри услышал щелчок волшебной камеры и подумал, не моргнула ли Гермиона от вспышки.

— Я знаю, — пробормотал он в ответ, едва шевеля губами и продолжая шагать вперед, не останавливаясь, когда услышал шепот вокруг себя, свое имя, свой новый "титул", свою предполагаемую магическую силу. Слухи и факты щедро посыпались со всех сторон, словно соль с перцем на блюдо. — Игнорируй их.

— Пытаюсь, — прошипела Гермиона, и Гарри услышал ее вздох облегчения, когда они вышли из зала ко входу в переулок, в маленькое временное уединение. — Возможно, тебе все-таки стоит надеть эту мантию и пойти в ней в Гринготтс, чтобы никто тебя не узнал.

Гарри лишь покачал головой. Эта мысль посещала его ранее.

— Я не могу, так же, как не могу носить чары на лице. Я буду так же слеп, как и в Хогвартсе, когда использовал головной пузырь, видя лишь магию внутри него.

Она переступила с ноги на ногу, лениво переложив палочку из одной руки в другую.

— Тогда мы могли бы изменить твою прическу. Или ты можешь повязать ткань на глаза, как в первый раз, когда вы пришли сюда с тетей.

Гарри поморщился от напоминания.

— Это было до того, как люди стали выискивать слепого волшебника в толпе. Они сразу меня заметят, несмотря на ткань, скрывающую мои глаза, так же, как они заметили бы шрамы на моем лице, даже если бы мои волосы были другого цвета. Кроме того, мне придется оставить свой посох, который подробно описывался в газете. Благодаря мне продажи посохов у Олливандера в прошлом году выросли на двадцать процентов.

Следом за ними двигался странный свет; темно-розовый оттенок вдруг дрогнул, а затем отступил назад в здание так же быстро, как и вышел.

Гермиона застонала.

— Бесполезно. Нам просто нужно прорваться.

— Так мы и думали, — сказал Гарри, протянув ей левую руку.

Ее свет дернулся, словно в нервном кивке. Гарри сжал ее руку и повернулся лицом к кирпичам, когда Гермиона постучала по ним.

Пришло время увидеть, улеглись ли волнения последних месяцев вокруг его имени.

* * *

Покидая Гринготтс, Гермиона яростно взглянула на ведьму. Вот психованная клуша! Женщина в страхе оттащила от них двоих детей, как от пираний!

И, к сожалению, это произошло уже не в первый раз за тот час, что они провели в Косом переулке.

Она боялась, что их засыплют бумагами в попытке получить автограф Гарри — немного смущающая перспектива, поскольку он едва мог писать. Гермиона беспокоилась о людях, желающих пожать ему руку, просящих интервью, или просто подстерегающих их, чтобы поболтать о том о сем.

Она не ожидала тишины, возникающей при их появлении; взглядов, преследовавших их; волшебниц и волшебников, бежавших при виде их, будто Гарри был воплощением самого дьявола, или людей, скрывающих своих близких, будто он мог съесть их за ужином.

Он больше не был Мальчиком-Который-Выжил, спасителем, неспособным на дурной поступок, символом света. Он превратился в слепого колдуна, человека, которого нужно бояться, человека, который может убить одним лишь взглядом. Упоминающиеся в газете факты о том, что только злым существам следует его бояться, едва ли могли развеять сомнения в его способностях.

Волшебница, увидев ее взгляд, смертельно побледнела и подняла руки в мольбе.

Гарри потянул Гермиону за руку. Она повернулась и увидела напряженное выражение на его лице.

Он не мог видеть лиц окружающих, но был едва ли глух к внезапной тишине и, определенно, заметил, когда люди разошлись, освобождая им путь, чего Гермиона не замечала в предыдущие прогулки по людной улице. Это был самый большой волшебный торговый переулок во всей Британии; никогда прежде она не проходила по нему, не столкнувшись с кем-нибудь плечом или случайно не наступив кому-то на ногу.

В конце концов, посетив Гринготтс, они обнаружили, что там не было Омута памяти — оба хранилища содержали множество других интересных предметов, но ни одной круглой чаши среди них не нашлось.

— Ты можешь просто отправить сов в разные магазины и поспрашивать об Омутах памяти? — внезапный вопрос Гарри отвлек ее от гневных мыслей. Гермиона удивленно моргнула.

— Думаю, что да. Но, может быть, мы все-таки заглянем сюда? — она указала на яркую вывеску "Волшебное Оборудование для Умников", демонстрирующую множество товаров и находившуюся всего в ста футах от них. Это был универсальный магазин для каждого волшебника, и хотя у них не было настоящих Омутов памяти, они, несомненно, могли подсказать, где их найти.

Гарри покачал головой, темные волосы упали ему на лицо и почти скрыли шрамы вокруг глаз.

— Я лучше пойду.

Даже его голос теперь звучал напряженно. Гермиона внезапно пожалела, что не может аппарировать прямо из Косого переулка.

— Это он, — возбужденно зашептал детский голосок рядом с ними, эхом отозвавшийся в толпе.

— Кто? — громко спросила какая-то девушка и тут же замолчала.

— Сама знаешь, кто!

Гермиона испуганно остановилась и обернулась. Мальчик и девочка смотрели на Гарри с обожанием, не имея ни малейшего представления о том, что они только что сказали.

Сам-Знаешь-Кто. Обычный эвфемизм, используемый для упоминания о Темном Лорде, чье имя так боялись, что не произносили еще много лет после того, как он перестал терроризировать Британию.

И если кто-то сказал "Сами-Знаете-кто", то сразу становилось понятно, о ком идет речь. Больше никого не могли иметь в виду.

Возможно, раньше, до этого момента.

Гарри медленно повернулся, без сомнения, услышав то же самое, но двигаясь так, будто время для него замедлилось, словно изучая и запоминая каждый узор и цвет, которые он видел. Гермиона почувствовала вспышку энергии прежде, чем успела подумать о том, чтобы остановить его, и постаралась не вздрогнуть, когда увидела, как его глаза засияли, когда Гарри взглянул на девушку.

Слава Мерлину, что был день, иначе вся улица, без сомнения, разразилась бы драматическими криками.

К счастью для них, вокруг находились лишь дети, стоявшие недостаточно близко, чтобы это увидеть. Некоторые из них застыли от внезапного страха, другие лишь заерзали от возбуждения при виде обращенного на них внимания своего героя.

Рука Гарри дернулась, и Гермиона заметила блеск черного камня на его пальце, когда он поднял руку. Вдалеке она услышала, как кто-то выкрикнул предупреждение.

Затем воздух в его ладони начал закручиваться и поворачиваться, обретая новую форму — длинные металлические стебли с хрупкими на вид прозрачными цветами, блестевшими на солнце.

Гермиона хорошо знала этот взгляд по их экспериментам. Алмаз. Самый любимый узор Гарри из все драгоценных камней.

Гарри опустился на колени и жестом подозвал девочку, которая неуверенно шагнула к ним, широко раскрыв глаза от удивления при внезапном появлении цветов в его руке.

— Возьми один. Каждый из вас может взять, — тихо сказал Гарри, и губы девочки растянулись в широкой улыбке. Она рванулась вперед, и остальные дети последовали за ней, словно собаки на поводке, с нетерпением ожидая неожиданной награды.

Каждый получил по одному цветку, Гарри сделал их достаточно, чтобы хватило всем детям. Они горячо поблагодарили его, и Гермиона увидела, что на этот раз его улыбка была искренней. Теперь никто из них не боялся, хотя взрослые и держались на почтительном расстоянии.

Когда они отошли от своры поклонников, то вместо Дырявого Котла Гарри направился в "Волшебное Оборудование для Умников".

Гермиона взяла его за руку, и он снова ей улыбнулся.

— Ты отдашь им все бриллианты и золото, чтобы их завоевать? — мягко спросила она, вкладывая в голос немного юмора.

Гарри остановился у двери, глядя на нее сверху вниз, его зеленые глаза снова стали нормального человеческого оттенка.

— Нет. Но я бы дал им больше, если бы они забыли о моем существовании.

— Тогда зачем ты это сделал? Ведь теперь и они, и их родители определенно о тебе не забудут, когда эти цветы не исчезнут через несколько дней, — спросила Гермиона, и Гарри убрал волосы с лица, прежде чем взглянуть на посох в своих руках.

— Потому что я мог, и потому что они просто дети, повторяющие то, что их родители рассказывают друг другу и читают в газетах. Они ничего не понимают и все же относятся ко мне лучше, чем любой из взрослых, мимо которых мы сегодня прошли. Лучше я продемонстрирую им какой-нибудь факт из их вымысла.

— Относятся лучше? — переспросила Гермиона. — Эта девушка назвала тебя Сам-Знаешь-Кем.

Гарри усмехнулся уголком рта.

— Я и сам подумал, что это забавно. Кроме того, эта фраза не была использована в качестве прозвища, просто пояснение.

Гермиона фыркнула, но потянулась к ручке двери, чтобы открыть ее. И тихо пробормотала в ответ:

— Я уверена, что прозвище этого монстра тоже когда-то начиналось как пояснение.

 

Гарри помахал Гермионе, когда она уезжала; яркий узор миссис Грейнджер находился за рулем машины.

Автомобили, странные приспособления из блестящего металла и темных соединений, парившие над землей на резиновых шинах, которых он не видел. Они пугали его, когда Гарри был еще маленьким, пока он не начал понимать, как они работают и как устроены.

"Похоже на маггловскую версию волшебных ковров, — рассеянно думал он, прежде чем вернуться на площадь Гриммо. — Совершенствуются за годы экспериментов, их изготовление и сборка занимает от трех до шести месяцев, и обычно они используются всего несколько лет, прежде чем разрушение материалов сделает их непригодными для использования".

Тем не менее, автомобили намного превосходили волшебные ковры-самолеты. И имели больший потенциал. Одна из причин, по которой Ночной Рыцарь использовал маггловские технологии, взяв оболочку обычного автобуса и зачаровав его так, чтобы он работал от магии, заключалась в его маневренности, которой не обладал ни один нормальный автомобиль, и конечно же, устойчивости к поломкам и разрушениям, при периодическом обновлении защитных чар.

Гарри мог бы потратить год своего времени на то, чтобы самому найти способ превращать маггловские автомобили в магические так, чтобы магглы так и не поняли, что это магия. Возможно, синтетическое топливо. Создать "усиленную" сталь, которая на самом деле была бы заколдована и обладала свойствами в десять раз сильнее современных материалов. Автомобили стали бы безопаснее, чище…

Гарри направился к своему кабинету, чтобы взглянуть на их с Гермионой записи, попутно надиктовывая свои мысли самопишущему перу и излагая новую идею, прежде чем на время отложить ее в сторону.

Пока рано. С автомобилями будет гораздо труднее выйти на рынок, неважно, уникальные материалы используются или нет. Следует начать с малого; для начала заработать хорошую репутацию. Затем наладить связи в деловом мире. Они могли бы изучить миллион возможностей.

Гарри сел, стягивая с плеч мантию-невидимку, и, держа ее на коленях, обдумывал сделку с продавцом "Волшебного оборудования для умников".

Омуты памяти не стояли просто так на полках, выставленные на продажу. Они были слишком редки, слишком дороги и не пользовались большим спросом по двум вышесказанным причинам. Большинство семей, которые могли их себе позволить, уже имели подобные чаши. К несчастью, последний омут памяти Блэков был погребен вместе с Вальбургой Блэк, а у Поттеров их не было уже несколько поколений. Гарри мог попросить изготовить Омут памяти на заказ, что он и сделал в магазине Волшебного оборудования.

Требования Гермионы были более специфичны. Ему было все равно, как выглядит этот предмет, важно было лишь то, чтобы он работал. Гермиона, напротив, казалось, с большим удовольствием просматривала варианты, и Гарри предоставил ей право выбирать все, что ей угодно. В конце концов, Омут памяти предназначался и для нее.

Еще месяц или два, и он ее увидит. Гарри все еще сомневался, что Гермиона сможет увидеть мир его глазами, но если смотреть на воспоминания со стороны, то он определенно сможет увидеть ее. Гарри давно беспокоил тот факт, что другие могли видеть ту ее часть, которую не мог видеть он. Если есть какой-то способ изменить это, пусть даже временный, он попробует.

Откинувшись на спинку стула, Гарри закрыл глаза и привычным движением накинул мантию-невидимку на лицо, мысленно утопая в окружающем его темном свете, мирном убежище, на которое он в последнее время часто начинал полагаться из-за постоянной яркости цветов и света вокруг.

"Моя собственная версия закрытия жалюзи от солнца", — рассеянно подумал Гарри и улыбнулся сквозь ткань.

* * *

В первый раз, увидев, что ноги хозяина отделены от невидимого тела, Кричер запаниковал — слишком много несчастных случаев с расщеплением молодых сыновей Блэк пришло ему на ум.

Во второй раз его сердце ушло в пятки от страха, когда он внезапно наткнулся на парящую голову хозяина Поттера, идущего по коридору, в то время как его тело периодически становилось видимым, когда мантия-невидимка, которую он носил, распахивалась при каждом шаге.

В третий раз Кричер лишь недовольно поворчал.

Каждый последующий раз, когда в поле зрения оказывались лишь небольшие части тела хозяина — ноги в ботинках, рассеянно свисающие с диванной подушки, рука, протянутая из воздуха, чтобы схватить перо или кусок пергамента, — Кричер лишь на мгновение задумывался над странностью происходящего.

Но он яростно настаивал на том, чтобы ни один представитель семейства Блэк не ел за обеденным столом невидимым: расщепленным либо не имея какой-либо части своего тела по иным причинам, если, конечно, она не была потеряна в достойной дуэли.

На что хозяин с улыбкой согласился.

* * *

— Ненавижу их. Я их всех ненавижу,— произнесла Гермиона, словно неопровержимое утверждение известного факта. — Лучше бы они никогда не рождались.

Гарри стоял, прислонившись к кирпичной стене возле регистратуры домовых эльфов, и лишь кивнул в знак согласия. Он не очень-то мог помочь с контрактами, но, слушая растущее волнение Гермионы, нервничал почти так же сильно, особенно благодаря полнейшей тишине, царящей в здании, где ведьмы и волшебники жадно прислушивались к каждому произнесенному им слову.

Поэтому Гарри молчал, из чистого упрямства не желая нарушать тишину, пока Гермиона не задаст ему вопрос прямо, что она не сделала ни разу.

Она была слишком разъярена и слишком хорошо его знала. Если бы она попросила, Гарри, возможно, просто превратил бы пожилого волшебника, который называл его домовых эльфов "предметами собственности", в жабу. Настоящую, пожирающую мух жабу, вплоть до последней детали узора-амфибии.

— Это рабство. Их не волнует, нужен ли домовым эльфам дом, семья или еще что-нибудь, чтобы сохранить свою магию. Они все имели такой снисходительный вид! Будто ведьмы и волшебники делали эльфам одолжение, отдавая их в рабство! Ни зарплаты, ни льгот, ни отпусков. Нет одежды, но есть отвратительного вида наволочки. Это унизительно. А сами домовые эльфы слишком слепы и необразованны, чтобы увидеть это. Если бы с ними обращались должным образом... я могла бы заставить их понять это и постоять за себя. Так не может больше продолжаться.

Ее голос был тверд. Гарри смотрел на проходящие мимо них узоры, не обращавшие внимания на их скрытое присутствие в слегка затемненной нише, где располагался реестр.

Он вздохнул.

— Что ты собираешься делать?

Для всех, кто ее знал, было очевидно, что Гермиона не позволит этому продолжаться.

Свет Гермионы расхаживал перед ним взад и вперед, прежде чем она, наконец, остановилась, одной рукой обхватив его руку с посохом.

— Я собираюсь убедить одного из членов Визенгамота сделать заявление в поддержку прав домашних эльфов.

Гарри пристально посмотрел на нее и увидел решимость во вздернутом подбородке; ее губы были поджаты, лицо приобрело важно нахмуренное выражение.

Ему не нужно было спрашивать, кого она собирается убедить в первую очередь.

— Я еще не официальный член Визенгамота.

Она пожала плечами.

— У тебя там два голоса. Я читала правила, ты можешь появляться на любом заседании, когда захочешь. Это устаревший обычай, с которым я не согласна, я предпочитаю правильную представительную демократию, но готова использовать этот шанс в интересах тех, кто не может помочь себе сам.

Гарри слегка улыбнулся.

— Домовые эльфы не хотят, чтобы им помогали.

Гермиона усмехнулась.

— Домовые эльфы не знают, что им нужна помощь. Поэтому я не собираюсь выступать за то, чтобы им помогали прямо. Лишь за то, что все контракты, связывающие низших существ, должны быть гуманны, а также должны иметь веские причины для расторжения. Домовые эльфы являются разумными существами, и тот факт, что им приходится убираться и служить волшебникам, не означает, что они должны делать это в нищете.

Гарри выпрямился, более чем готовый уйти.

— Значит, сейчас у нас не будет нового домового эльфа?

Гермиона нетерпеливо топнула ногой.

— Нет, пока мы не избавимся от этого древнего стандарта служения и контракты не будут заключаться с ограничением по времени, а не на всю жизнь, и смогут включать в себя основные удобства, такие, как заработная плата и надлежащая одежда. И пункт об уходе. И возможность взять отпуск. И...

Гарри остановил ее нарастающую тираду быстрым поцелуем и улыбнулся.

— Ты ведь многого не просишь, правда?

Гермиона фыркнула, но взяла его под руку.

— Я прошу лишь то, что вполне разумно.

Гарри повел их обоих обратно в Косой переулок.

— У тебя есть три месяца до следующего квартального заседания в сентябре, чтобы найти способ убедить Визенгамот в том, что это разумно. Не ожидай, что они сразу проголосуют за это. Предложения обычно вносятся на одном заседании, а затем обсуждаются и лоббируются до голосования в следующем квартале.

Голос Гермионы приобрел ворчливые нотки:

— Я не политик. И твой политический вес — единственное, что у нас есть. Мы не использовали наш псевдоним и не выпускали новых статей уже больше года, и если даже начнем сейчас — это может показаться немного подозрительным, особенно статьи в поддержку данного направления. Я не уверена, что готова стать известной как часть пары "Виола Джеймс"; не нужно быть гением, чтобы сложить два и два вместе и сделать соответствующие выводы.

Гарри наблюдал за тем, как узоры замедляются, дрейфуют, а временами дергаются, отступая с их пути. Он старался не хмуриться.

Один раз он уже совершил эту ошибку, когда вошел, и две юные ведьмы закричали, в то время как другая лишь громко отчитывала их за то, что они такие дурочки.

С тех пор Гарри старался сохранять приятный, спокойный вид, а также подумывал никогда больше не возвращаться в Косой переулок и вообще стать отшельником.

— Мой политический вес не является незначительным, судя по реакции других волшебников, — Гарри взглянул на свет Гермионы, чувствуя себя так, будто шел под океаном разноцветного света, но в то же время окруженный пузырем пустого пространства. — Если я буду отстаивать этот закон сейчас, то, скорее всего, мы заставим людей встать на мою сторону, в то время как оппозиция будет грызть ногти при мысли о том, что может вызвать мой гнев.

— Тогда, полагаю, твоя слава хоть на что-то сгодится, — тихо пробормотала Гермиона. — Если это может помешать порабощению эльфийской расы.

Гарри слегка наклонился к ней, притягивая ближе, пока их плечи не соприкоснулись.

— Вот она, моя оптимистка. Я знал, что ты найдешь положительный момент даже в том, что все магическое население меня ужасно боится.

Она рассмеялась.

— А еще приятно, что мне больше не оттаптывают ноги на улице. И я испытываю огромное облегчение, что никто еще не попросил нас позировать для колдографий.

Гарри усмехнулся.

— Дай им время.

 

— Хозяин Поттер.

Гарри открыл глаза, увидев темный свет мантии-невидимки, покрывающей его тело, словно теплое одеяло, и услышал раздраженный голос эльфа.

— Хозяин? Кричер знает, что хозяин там. К вам посетитель, сэр.

Гарри застонал. Он лег спать лишь под утро, всю ночь работая над собственной гипотезой интеграции магии в общую теорию относительности. Но попытка вложить нечто столь гибкое, как магия, в математическое уравнение — задача, которая не могла быть решена ни за ночь, ни за месяц, ни даже за год.

Но каждый потраченный час хоть немного, но приближал его к цели.

— Хозяин!

Костлявые руки Кричера ухватились за мантию, и Гарри снова застонал, когда эльф ее сдернул. Гарри вздрогнул от внезапного притока света — яркого неоново-желтого узора его домового эльфа на фоне зеленого, коричневого, фиолетового и красного оттенков комнаты.

— Мне сегодня не на учебу, — пробормотал он и перевернулся на другой бок, уткнувшись лицом в подушку и полностью погрузившись в зеленый цвет хлопка.

— Кричер прекрасно это знает, хозяин. Ваш мирской семестр еще не начался. У хозяина гость.

Домовой эльф отказывался признавать, что его хозяин учится в маггловском колледже; магглы, по его словам, были глупыми людьми, которых легко одурачить, — полная противоположность всему, что достойно Лорда Блэка. Он ограничивался термином "мирской". Гермиона поначалу считала это забавным, но, к сожалению, позже исследовав уничижительное происхождение этого слова, она поклялась от него отказаться, так же как и от термина "маггл".

— Подожди, посетитель?

Гарри перевернулся на спину и сел, темный свет мантии покрывал его живот, когда он уставился на Кричера.

— Здесь Гермиона?

Неужели он проспал до обеда? Ведь она же не придет до половины четвертого пополудни, чтобы обсудить их статью о домашних эльфах...

— Нет, хозяин. Ваш посетитель — Альбус Дамблдор, бывший директор Хогвартса.

Факт, что волшебник уходит в отставку, суровый домовой эльф, по-видимому, нашел очень забавным, прочитав об этом в "Ежедневном Пророке". Несмотря на то, что сейчас эльф работал на "светлого" хозяина, он все еще испытывал большую неприязнь к Дамблдору и любому из членов Ордена Феникса.

Похоже, во время войны кому-то из них удалось сильно ранить Регулуса Блэка.

— Здесь? — Гарри перекинул ноги на пол и тупо уставился на свои зеленые ступни, свет внутри кружился с каждым ударом сердца.

Его ритм был медленнее обычного. Гарри определенно был уставшим.

— Естественно, — усмехнулся Кричер. — Предложить ему чаю, пока он ждет?

То, что волшебнику придется подождать, было само собой разумеющимся; однако заставить Кричера подать ему чай, вероятно, настроит эльфа против Гарри на целую неделю. В последний раз, когда он разозлил эльфа, ему пришлось есть холодный суп в течение трех дней, а также обходить мебель, которая внезапно решила переместиться примерно на фут вправо от своего обычного местоположения.

Двигать мебель было хуже, чем поглощать ужасный суп. Гарри ненавидел, когда его вещи переезжали с места на место.

— Нет, все в порядке,— проворчал он невнятно и поднялся на ноги. — Я спущусь через несколько минут.

Натянув свежую одежду, Гарри начал набрасывать мантию-невидимку на плечи. И тут ему в голову пришла мысль: "Возможно, Дамблдор хочет вернуть себе мантию".

"Только через мой труп".

Поразмыслив, он сложил мантию и положил в ящик стола и для надежности быстро сплел поверх ее узора защитные чары.

Затем направился в гостиную, чтобы узнать, что нужно бывшему директору.

Узор волшебника был таким же плотным, как и всегда, бледно-голубого цвета, мощный и сильный; алые пятна его фамильяра, Феникса, рассыпались по его груди, как случайная краска, разбрызганная по стене.

Красный, по его мнению, плохо сочетался с голубым, а в цветах Гарри разбирался хорошо.

— Мистер Поттер, — Дамблдор поднялся с кресла в большой гостиной дома на площади Гриммо. — Извините, что появился без предупреждения.

Со стороны Гарри вежливо было бы ответить: "Не беспокойтесь," но он слишком устал и из-за этого был в плохом настроении.

— Уверен, в следующий раз вы так не поступите.

Неужели его голос обычно был таким холодным? Эта фраза прозвучала неприветливо даже для него самого. За спиной раздался довольный вздох Кричера.

Дамблдора, однако, подобным обращением было не пронять.

— Разумеется. Я пришел просить вас об одолжении, если вы будете так любезны оказать мне услугу.

Гарри нахмурился.

Что он может сделать для Альбуса Дамблдора?

Он не торопясь подошел к стулу, стоящему напротив бывшего директора, стараясь привести в порядок свой затуманенный разум. Какое совпадение, что его мантия-невидимка была возвращена этим человеком всего за несколько недель до того, как он попросил об одолжении? Или прошел уже почти месяц?

За неделю до этого ему исполнилось семнадцать, и он получил официальное уведомление, что имеет право занять оба места в Визенгамоте. Теперь Гарри был лордом Поттер-Блэком, хотел он этого или нет. Он имел право научиться аппарировать, если умел правильно визуализировать пункт назначения, что он пока еще делать не мог. У него были некоторые мысли о том, как решить эту проблему; например, отличительные узоры Хогвартса, которые он так хорошо запомнил, могли стать для него достаточно точной мишенью, если, конечно, он не боялся расщепиться.

И все же, расщепление из-за недостаточно точной визуализации себя в необходимом месте не было его проблемой. Гарри знал свой собственный узор вдоль и поперек и сомневался, что расщепится.

Но преподавателей министерства не так легко было убедить в этом факте, даже несмотря на то, что они слишком боялись его, чтобы отказать в обучении. Когда он ходил с Гермионой на ее занятия, их узоры радикально менялись всякий раз, как он на них смотрел. Гарри мог сказать, что они не посмеют прогнать его, если он вернется с твердым намерением получить лицензию.

— Одолжение? — отозвался, наконец, Гарри. Сидящий напротив голубой свет скопировал его движения.

— Да, мой мальчик. Во время моего пребывания в качестве директора школы я искал артефакты основателей Хогвартса, чтобы добавить их к школьной коллекции. Поскольку это был мой последний год, я подумал, что мне крайне повезло, когда мои исследования привели меня к имени Блэк. Похоже, что одна ценная безделушка могла быть спрятана в семейном склепе или даже в этом самом доме. С вашего позволения, конечно, я хотел бы посмотреть, действительно ли эта вещь здесь, и если да, то я хотел бы предложить вам существенную компенсацию, чтобы добавить данную вещь в коллекцию Хогвартса.

От этих слов сознание Гарри внезапно прояснилось.

Он изучил и хранилище, и дом на площади Гриммо вдоль и поперек. Даже чердак был разобран еще в прошлом году, и каждый хоть сколько-нибудь важный объект был каталогизирован и либо продан, либо помещен в определенные шкафы, при условии, что он был полезен или интересен. Если там было что-то от Основателей... но, с другой стороны, Гарри не уделял особого внимания самим Основателям во время своего пребывания в школе, предпочитая вместо этого изучать замок. Он, вероятно, не узнал бы ни одного принадлежащего им предмета.

— На что это похоже? — спросил Гарри и увидел, как голубой свет сдвинулся и запульсировал.

Дамблдор чувствовал себя неловко.

— А! — он прочистил горло. — Ну, это относительно маленький медальон на цепочке, серебристого цвета, со стилизованной буквой "S" на одной стороне. Обычно его называют медальоном Слизерина.

Гарри замер; этого не могло быть.

И все же Дамблдор имел в виду именно его. Тот самый медальон, что Кричер всегда носил на шее. Гермиона упоминала, что он серебряный.

Вопрос был в том, знал ли Дамблдор, что в медальоне когда-то был фрагмент души Волдеморта? Действительно ли он искал ценный артефакт или все-таки охотился за душой?

И если последний вариант был правдой, значит ли это, что Гарри, наконец, встретил человека, который знал об узорах душ больше, чем любой другой? От этой мысли его сердце забилось сильнее.

— Я знаю, о чем вы говорите, — Гарри старался говорить мягко. — Но боюсь, это не мое. Он принадлежит моему домовому эльфу.

Гарри услышал, как колдун ахнул, увидел, как зажглись его огни — то ли от удивления, то ли от восторга. Возможно, и то и другое.

— Кричер, — крикнул Гарри, но эльф уже топал по полу от двери, у которой подслушивал их разговор.

— Хозяин отдал его Кричеру, медальон принадлежит Кричеру! — горячо воскликнул он.

Дамблдор удивленно фыркнул.

— Я... ну, я... то есть, я могу заплатить…

— Нет! — выплюнул Кричер. — Это медальон Кричера!

Дамблдор заерзал на стуле.

— Могу я просто посмотреть? Подтвердить его подлинность?

Прежде чем Кричер успел топнуть ногой, Гарри вмешался:

— Пусть посмотрит. Ты уже сказал, что не продашь медальон, и значит, у директора нет причин возвращаться к этому вопросу.

— До тех пор, пока он не попытается украсть его. Подлый волшебник, — громко бормотал эльф себе под нос, прежде чем нащупать яркое блестящее сияние металла на своей шее, стягивая его, чтобы неохотно положить в светящиеся голубым светом руки Дамблдора.

Волшебник повернул его в руках, открывая и закрывая застежку. Минуты тянулись медленно, в то время как голубой свет перед его глазами бледнел от разочарования.

Дамблдор передал медальон Кричеру, который поспешно надел цепочку на шею и моментально выскочил из комнаты, пока волшебник не успел передумать.

— Боюсь, мистер Поттер, что этот медальон, в конце концов, лишь копия. Говорили, что оригинал был проклят темной магией до того, как попал в руки семьи Блэк.

Гарри выпрямился в кресле, не сводя глаз с высокого голубого узора Дамблдора.

— Что это за проклятие?

Волшебник пошевелился.

— Боюсь, очень темная и совершенно незаконная магия. Я уже наткнулся на еще одну копию этого медальона и подозреваю, что эта, должно быть, такая же, видимо, изготовлена в надежде ввести в заблуждение любого, кто ищет проклятый оригинал.

Когда Дамблдор собрался встать, Гарри пристально взглянул на него; наполнивший его зеленый свет придал ему человеческий облик, старая морщинистая кожа, длинная борода, гладкие бархатные одежды. Гарри сосредоточился на его лице, делая заявление.

— Когда я нашел медальон, на нем было проклятие. — бывший директор замер на полпути от стула, услышав слова Гарри; старик не сводил с него глаз. — Я... убрал темную магию, прежде чем отдать ее Кричеру на память от его бывшего хозяина, Регулуса Блэка.

Дамблдор сел в кресло, его лицо выдавало шок, и Гарри позволил своему взгляду угаснуть, когда директор откинулся на спинку стула. Этого было достаточно, чтобы понять, что медальон был гораздо большим, чем просто артефакт для коллекции Хогвартса.

— Это невозможно, мистер Поттер. Особое проклятие, которым он обладал, могло быть уничтожено лишь при уничтожении самого объекта. Вот откуда я знаю, что медальон вашего эльфа не может быть настоящим. И все же я удивляюсь, почему такая вещь осталась на память о мистере Блэке.

Гарри пожал плечами.

— Потому что Регулус не смог снять проклятие сам, прежде чем умереть, и Кричер также не смог снять проклятие или уничтожить медальон, хотя он очень старался сделать и то, и другое. Кажется, Регулус думал, что медальон был чем-то очень важным для Волдеморта и должен был быть уничтожен. Когда Кричер мне сообщил об этом, я был счастлив оказать ему эту услугу.

Гарри услышал, как Дамблдор втянул в себя воздух; его синие огни пульсировали с растущей силой, бессознательно поднимаясь в ответ на беспокойство волшебника.

— Как вы сняли проклятие?

Гарри прищурился в ответ.

— О каком проклятии вы говорите?

Он должен узнать правду, должен выяснить, знает ли Дамблдор, что это был фрагмент души, и если да, то как Волдеморт смог расколоть и разделить свою душу.

Возможно, его собственный дар управления душами был не столь уникален, как Гарри опасался.

Дамблдор поерзал в кресле, голубой узор его рук спокойно сложился на коленях, когда директор, наконец, заговорил.

— Форма бессмертия. Проклятие, которое позволило Тому Риддлу вновь перевоплотиться в себя, если он им владел.

"Недостаточно", — подумал Гарри.

— Я слышал о том, что только философский камень способен создавать форму вечной жизни, и это не реинкарнация. Все, что я знаю, указывает на то, что как только человек умирает, его душа безвозвратно уходит. Все, что может вернуться к жизни — это инфернал или зомби, мертвая шелуха.

— А! — Дамблдор прокашлялся. — Ну что ж, тогда вы видите загадку и путь к ее решению. Чтобы помешать душе покинуть это царство, Риддл совершал очень темные, злые поступки, привязывая свою душу к определенным предметам. Этот медальон был одним из таких предметов.

Гарри выдохнул, его глаза наполовину закрылись, когда Дамблдор продолжил.

— Но по своей природе, как только эта связь установлена, объект не может быть сохранен. Он должен быть уничтожен. Признаюсь, я не собирался отдавать этот медальон, когда нашел его, я планировал уничтожить его единственным известным мне способом. Тем, что может убить даже душу ведьмы или волшебника. Адское пламя.

Гарри прищурился. Его заклинание Адского пламени не уничтожило души Пожирателей Смерти, хотя он мог понять, почему волшебники так думают. Это также частично объясняло, почему оно считается настолько темным заклинанием.

— И именно поэтому вы не могли уничтожить его, мистер Поттер. Медальон остается целым. Без сомнения, на нем было еще одно проклятие, которое вы развеяли. Если хотите, я обыщу ваш дом и хранилище в поисках настоящего медальона.

Гарри медленно покачал головой, на его лице появилась улыбка.

— Это был настоящий медальон. Я видел разбитую душу Волдеморта внутри него, так же, как я видел ту же самую душу внутри Волдеморта и его змеи, когда они напали на меня на кладбище, и после этого, несколько месяцев назад в Суррее. Все четверо были одного цвета и оттенка.

Узор Дамблдора дрожал; его свет качался, как пламя свечи, развевающееся на ветру.

— Но... я не ... ожидал... змею?

Голос волшебника был слабым, усталым, слишком много неожиданной информации он узнал в течение часа.

Гарри нахмурился.

— Да, на кладбище была змея. Я был вынужден убить ее, так как на ней было много защитных заклинаний, и захватывать ее мне казалось ненужным. Гораздо важнее было вернуть Волдеморта и Петтигрю.

— Я ... понимаю. — Дамблдор провел рукой по лицу, голубой свет кружился, красные искры феникса мерцали в ответ. Сердце его забилось быстрее, чем когда-либо. — Я... Вы понятия не имеете, Гарри, как я рад этому... Если бы я только смог заставить себя поверить в это.

Гарри смущенно заерзал в кресле, явно желая сменить тему разговора и узнать о том, как Волдеморту удалось управлять своей душой.

— Не понимаю, — еще сильнее нахмурился Гарри, когда Дамблдор усмехнулся.

Он ненавидел, когда взрослые вели себя так, словно знали какую-то великую тайну, которой не знал он.

— Я испытываю невероятное облегчение, мой мальчик. Я всегда подозревал, что душа Риддла расколота на семь частей; я сам сумел выследить лишь три — старый дневник и два предмета, принадлежавшие Рейвенкло и Хаффлпаффу. Произошедшее на кладбище, а затем и в Суррее добавило еще две части, то есть в сумме пять. Я искал медальон как шестую часть, но беспокоился, что седьмой мог оказаться... ну, это уже не имеет значения. Змея! Это счастье — знать, что мой поиск закончен. Том Риддл, наконец, упокоен.

Гарри подумал, что Том Риддл вряд ли полностью упокоен. Он дважды тщательно разрывал в клочья то, что осталось от души Риддла.

Гарри наклонился вперед.

— Но как Волдеморт это делал? Как он управлял своей душой? Во всех книгах, которые я изучал, утверждалось, что магию душ не осваивали со времен древних египтян, и то, что сохранилось в текстах о подобной магии, было уничтожено, чтобы не появился еще один Герпий Злостный и не использовал магию душ в своих ужасных целях.

Голос Дамблдора был серьезен, настолько серьезен, насколько мог быть у волшебника, упивающегося своей удачей.

И, возможно, благодаря этому Дамблдор охотнее, чем обычно давал информацию.

— Темные маги всегда готовы делать то, чего не сделают хорошие люди. Многие мастера темных искусств и защиты от них знают, что определенные акты целенаправленного насилия могут расколоть и сломать душу: убийства, пытки и тому подобное. Когда это происходит, вопрос заключается лишь в том, чтобы вместить отколотый фрагмент души в намеченный объект. Конечно, есть и недостатки: душа внутри объекта обладает знаниями, полученными лишь до момента раскола, и не владеет такой же магической или ментальной силой, как сам волшебник. Совершать подобное снова и снова, семь раз... Осколки души Волдеморта, с которыми вы столкнулись, были далеко не так здравомыслящи и сильны, как Том Риддл в расцвете сил. Нам очень повезло.

Гарри моргнул, услышав эту информацию. Он достаточно хорошо знал, что души могут раскалываться и разбиваться; и не только душа того, кто совершает насилие, но и того, кто становится его жертвой.

Но...

— Но что это за ритуал? Позволял ли он темному волшебнику увидеть свою душу, чтобы расколоть ее? Являлось ли это средство создания осколков душ временным магическим зрением?

Дамблдор заговорил с неодобрением в голосе:

— Вам не нужно знать таких подробностей о создании крестражей, мистер Поттер. Ритуал не позволял овладеть магическим зрением, он скорее призывал отколотую часть души. Больше я ничего не скажу.

Больше ему было и не нужно. Гарри слегка поник, сидя на стуле. На мгновение он понадеялся, что не был таким уж уникальным, в конце концов, ритуал создания осколков душ с использованием магического зрения казался ему достаточно правдоподобным. И с подобным зрением можно было получить и многие другие преимущества, главным образом, способность постоянно управлять узорами объекта или человека.

Дамблдор продолжал изучать действия Гарри.

— Как вы удалили душу? Я хотел бы знать. С таким знанием я мог бы спасти диадему Рейвенкло. Она была бесценна.

Гарри было все равно. Он устало вздохнул и махнул рукой.

— Я взял узор Волдеморта и снял его с серебряного медальона. После этого осталось лишь убить душу, чтобы она не стремилась кем-нибудь завладеть.

Хотя Гарри и беспокоил тот факт, что лишь темные волшебники могли видеть души и управлять ими, убивая людей, он предпочел бы довольствоваться подобным объяснением, нежели оставаться диковиной для волшебников.

Сверхспособный колдун, который может не только убить взглядом, но и уничтожить чужую душу, что гораздо страшеее смерти.

— Уничтожить душу? — в голосе Дамблдора, казалось, звучало лишь праздное любопытство. Гарри взглянул на камень на среднем пальце, и искра темного света ободряюще блеснула в тени. Он мог убить душу, но все равно не мог изменить кольцо.

— Да, — ответил Гарри, крутя металлическое кольцо на пальце, черно-белое на изумрудно-зеленом. — Я заставил его свет погаснуть.

Более того, Гарри разбил ее вдребезги, на множество осколков, и теперь Волдеморт не сможет даже вернуться к тому состоянию, в котором души отправлялись в загробную жизнь. Точно так же, как раскололся фрагмент души Волдеморта в Суррее, когда он падал на тротуар, после того, как Гарри разорвал его надвое.

Был момент, когда душа была настолько расколота, что она больше не являлась душой, а лишь фрагментами потраченной впустую силы и умирающего света. Это заставило Гарри задаться вопросом, что случилось с осколками души Волдеморта, которые вернулись туда, куда направляются все души и почему?

— Угаснуть.

Сомнение в голосе Дамблдора вывело Гарри из задумчивости. Он вскинул голову, увидев голубой свет, все еще сидящий перед ним. Погруженный в собственные мысли, он почти забыл, что этот человек здесь.

Возможно, ему не следовало быть настолько откровенным. Гермиона разнесла бы его в пух и прах, если бы была здесь.

— Люди живы. Я их вижу, — проговорил Гарри. Этот факт был и так очевиден для директора. — Я также знаю, как выглядит человек, когда он мертв. Нужно лишь знать, как изменить одно состояние на другое.

— Я не слишком верил слухам о взгляде, способном убивать. Средства массовой информации склонны делать подобные преувеличенные заявления, когда вдохновение берет верх над здравым смыслом. Но вы говорите, что это правда.

Гермиона определенно убила бы его за подобные откровения. Гарри выпрямился и в отчаянии провел рукой по растрепанным волосам.

— Это не так, — Но это была правда... — Газеты не... — В газетах было гораздо больше правды, чем они подозревали. — Я не понимаю, почему это так важно. Мой взгляд ничем не отличается от любого заклинания, способного убивать, или прочих маггловских средств, — но это было важно. Заклинание требовало времени, знаний и даже практики; пистолету, по крайней мере, требовалось время, чтобы нажать на курок. Все требовало каких-то деталей.

Ему, если он захочет, нужно лишь взглянуть. Все, что ему было нужно, — это воля, чтобы остановить свет узора.

И лишь он сам, насколько Гарри было известно, мог причинить вред не только телу, но и душе.

— Я понимаю, мистер Поттер. Хотя я посоветовал бы вам оставить знание о данной способности при себе. Слава Мерлину, многие не верят тому, что написано в "Ежедневном Пророке". Но если вы признаете эту способность, страх, который вы испытываете сейчас со стороны волшебников, увеличится в десятикратном размере. Может вмешаться даже министерство, хотя я пока не знаю, как. Вы — знаменитость и к тому же дважды победили Темного Лорда. Это обеспечит вам хоть какую-то защиту. Тем не менее, лучше избежать подобной ситуации.

— С этим я согласен, — ответил Гарри. — Я не хочу, чтобы об этом стало известно.

— Хорошо. Отлично, — Дамблдор вздохнул и медленно встал. — Это был весьма познавательный день. Спасибо!

Гарри отвернулся от голубого света и снова посмотрел на кольцо.

— Обращайтесь.

И когда Дамблдор, наконец, ушел, Гарри поднялся по лестнице в свою комнату и упал на кровать, снимая защитные чары с ящика и призывая к себе светящийся темный узор, и снова накинул мантию-невидимку на свое тело.

Гарри в очередной раз попытался убедить себя в том, что не прячется, прежде чем провалиться в сон без сновидений.

* * *

Все закончилось. Его главная цель, на которую он потратил более двух десятилетий, достигнута.

Темного Лорда Волдеморта больше нет. В конце концов, пророчество сбылось; Гарри Поттер, зная, что Темный Лорд не о чем не подозревает, сумел уничтожить оставшиеся крестражи.

Все кончено.

Альбус оглядел свой старый семейный дом в Годриковой Лощине, и на его морщинистом лице появилась улыбка.

Орден Феникса может быть распущен навсегда. Больше никаких поисков, тревог, ожиданий, догадок. Пришло время старику насладиться своей отставкой.

Пришло время миру обойтись без Альбуса Дамблдора, держащего поводья.

Хотя, конечно, он не был готов полностью отойти от дел. У волшебника его возраста еще оставалась работа.

Усмехнувшись, Альбус опустился в кресло у камина, рассеянно взявшись рукой за длинную тонкую палочку, закрепленную на предплечье.

* * *

Омут памяти прибыл в конце августа, за неделю до начала семестра.

Чаша мерцала магией, заклинания были так густо наложены друг на друга, что внизу едва проглядывался узор пурпурного камня. На Омуте памяти хорошо просматривались красные оттенки различных заклинаний, золотые нити защитных чар и паутина чистейшего белого цвета, способная превзойти своей белизной даже тень привидения.

Фиалковый свет Гермионы держал его в своих руках и бормотал о том, как он прекрасен и как она взволнована, кладя его на стол в гостиной, проводя пальцами по рунам, которые лишь она могла видеть, и веселым голосом рассказывая, как она читала заклинания, чтобы восстановить нити памяти.

Гарри даже не потрудился уговорить ее подождать, пока они съедят приготовленный Кричером ужин. Он был тоже взволнован, так взволнован, что почувствовал легкую дрожь.

— Ты первая. Как мы и договаривались, — настаивал Гарри, и Гермиона, фыркнув, поднесла палочку к голове и вытянула серебристые нити памяти.

Когда они оказались в чаше, они оба склонились над Омутом и, переплетя пальцы, вместе прикоснулись к воспоминанию.

Гарри почувствовал, как что-то схватило его; магия в чаше поднялась, чтобы захватить его разум, увлекая зеленый свет внутрь своей паутины.

Внезапно вокруг Гарри появились другие цвета, и ему показалось, что он снова впадает в замешательство.

Все было слишком плоско, скучно, безжизненно. Весь мир был словно мертв, за исключением проблеска света, льющегося с одной стороны.

Гарри находился в этом мертвом мире, окруженном цветами, которые не имели для него никакого смысла.

— Гарри? — услышал он голос Гермионы, затем заметил движение. — Это мое воспоминание о том, как я впервые увидела библиотеку в доме на площади Гриммо. Я... Гарри?

Он попятился от этого движения, резко качая головой, не в силах говорить.

В ней смешались оттенки четырех животных: цвет кошки лежал поверх цвета лошади, выдры — поверх собаки, в ярко-фиолетовой оболочке, похожей на свет твердого гранитного камня, который не должен был двигаться, и все это было таким плоским.

— Гарри, — ее рот, точнее то, что должно было быть ее ртом, он знал его форму — двигался, но все, о чем он мог думать, это о том, что ее губы напоминали искривленный огонь.

Но в нем не было жизни.

Мертвые руки потянулись к нему, и Гарри вздрогнул от этого зрелища, отступив еще на шаг, его взгляд метался по комнате в безумной надежде найти хоть что-то, что имело бы смысл.

Никаких узоров, лишь формы, никакой жизни, лишь тонкие потоки света. Гарри чувствовал себя так, словно смотрел на визуальную демонстрацию апокалипсиса.

— Гарри, что случилось? — голос Гермионы был умоляющим. Против своей воли он перевел на нее взгляд.

Неправильно. Он лихорадочно соображал. Все было извращенно, уродливо, неправильно.

И что еще хуже, комната, которая должна была быть ему знакомой, казалась абсолютно чужой; одна часть его сознания знала, что это его собственная библиотека, но она не имела своей привычной глубины; Гарри не был уверен, что сможет сделать хотя бы шаг и не врезаться в расписную стену. Ничто не имело смысла: цвета были неправильными, не было никакого движения, никакого потока, когда один объект перетекает в другой, никакого вихря магии, направляющего его.

Гарри никогда не видел мир таким спокойным и безжизненным, даже под мантией-невидимкой узор двигался.

Это был кошмар, о котором он никогда не подозревал; видеть весь свой мир разрушенным и мертвым, заключенным в плоские цвета и формы, не принадлежащие ему, и его Гермиону, его свет, преображенный в мертвую смесь животных, которые двигались в какой-то жуткой пародии на жизнь.

— Я... я... я должен уйти, — заикаясь, проговорил Гарри и с бешеной силой разорвал воспоминания вокруг себя в клочья; крик Гермионы эхом отозвался в его ушах.

Свет снова залил его разум; Гарри никогда не испытывал такого облегчения, видя, какой это чудесный хаос. Он отшатнулся от стола, врезался в декоративную решетку и упал на пол; рядом с ним раздался звук разбившегося стекла упавшей лампы.

— Гарри!

Он не хотел смотреть на нее, не хотел видеть этот ужасный коричневый цвет; и снова волна дрожи пробежала по его телу.

Сине-фиолетовый свет обхватил его лицо и заставил поднять голову, наполняя его видение уникальной жизнью узора Гермионы. Он увидел, как ее свет пульсирует в любимом ритме, и поник, упав в ее объятия, когда она опустилась перед ним на колени; делая глубокие вдохи, он пытался успокоить бьющееся сердце.

— Что случилось? — прошептала она, уткнувшись в его лоб, и Гарри сделал еще один вдох, прежде чем ответить.

Научный подход. Он должен думать об этом рационально.

— Агнозия, — с трудом произнес он, уцепившись за это слово, как за спасательный круг. Он читал об этом в своих исследованиях много лет назад. Он наткнулся на этот термин, когда пытался понять, как и что он видел, прежде чем войти в волшебный мир и получить палочку.

— Что? — спросила Гермиона, и Гарри медленно отстранился, поднимаясь на ноги, осторожно оглядываясь по сторонам, и радуясь, что его мир остался таким, каким он его понимал.

— Агнозия. Неспособность обрабатывать некоторые виды сенсорной информации. В моем случае — это твоя память, твое зрение, — Гарри резко покачал головой, будто это могло прояснить его мысли и, почувствовав себя немного глупо, смутился. — Я не мог с этим справиться,— наконец, признался он; слова давались с трудом, застревая в горле.

Гермиона обняла его, стараясь успокоить.

— Опиши, что ты видел, — ее вопрос был знакомым, медицинским и спокойным, будто это был всего лишь один из их экспериментов в лаборатории.

Это он и был. Эксперимент, который полностью провалился.

Гарри почувствовал, как волна дрожи снова пробежала по телу, когда он заговорил; Гермиона обняла его крепче.

— Ты была словно мертва, — голос Гарри дрогнул, он почувствовал, что его лицо пылало. — Все было мертвым. Все вокруг было неправильно. Формы, цвета... словно заклинание преображения вышло не так. А ты... ты была худшим, что я когда-либо видел, — испуганно замолчав, Гарри попытался прояснить ситуацию: — Я имею в виду... ты выглядела как смесь кошки и лошади с небольшим количеством пыли морской выдры, и в этом не было никакого смысла. На тебе была одежда из камня, и твой рот горел...

Гермиона задрожала. Он отстранился, беспокоясь, что ранил ее чувства еще сильнее, чем когда назвал худшим из того, что когда-либо видел...

Гермиона издала сдавленный звук, и прежде чем он смог дотронуться до ее лица и нащупать слезы, этот звук превратился в звонкий смех.

Гарри растерянно уставился на нее.

— Почему ты смеешься?

Гермиона судорожно втянула воздух, проведя рукой по лицу, когда фиолетовые пряди волос упали на лоб.

— О, Гарри. Я так волновалась, что тебе не понравится, как я выгляжу! И... и ты... — она засмеялась, не в силах остановиться. — Ты заявляешь, что я худшее, что ты когда-либо видел! — она взвыла от смеха, и Гарри нахмурился.

В чем дело?

— Почему ты смеешься?— спросил он. Ее прокляли?

Гермиона ласково гладила его руки, ее свет мерцал, когда она покачала головой, тело все еще дрожало от едва сдерживаемого смеха.

— П-потому что это было так глупо! Беспокоиться о чем-то подобном, когда ты никогда не видел женщину во плоти. Конечно, можно подумать, что мы все похожи на гибридных монстров. Все цвета неправильные. И ты рассматриваешь свет как жизнь, а я вижу лишь свет, исходящий от солнца или светильников. Не могу поверить, что все это время я этого не понимала. Столько времени, потраченного на пустое беспокойство, что тебе не понравится моя грудь или мои растрепанные волосы.

Гарри опустил глаза и подумал, что ее грудь идеально ложится в его руки и кажется прекрасной с тех пор, как он почувствовал ее. Он проводил с ней много времени, думая о них, о том, что они чувствуют, о ее нежной коже и тонком запахе.

Но он даже не заметил все это, когда Гермиона, напоминающая смесь животных, подошла к нему в воспоминании — он был слишком напуган, чтобы даже просто взглянуть получше.

— Можешь перестать смотреть на мою грудь, — в голосе Гермионы продолжали чувствоваться смешливые нотки, и Гарри поднял на нее глаза. — Эх, мужчины, — вздохнула она и прислонилась к нему; Гарри почувствовал, как она улыбнулась, прижавшись губами к его шее.

Она не сердилась на него. Слава Мерлину.

— Ну, — наконец, проговорил Гарри, — думаю, потребуется много практики, чтобы привыкнуть к этому типу зрения, — он постарался не вздрогнуть от этой ужасной мысли.

Гермиона потащила его обратно к Омуту памяти.

— В таком случае давай посмотрим на одно из твоих воспоминаний. Я хочу увидеть что-нибудь грандиозное. Быть может, Хогвартс или дракона во время Турнира.

Гарри почувствовал такое облегчение, что она не захотела еще раз попытаться взглянуть на одно из своих воспоминаний, что не потрудился даже упомянуть, насколько он сомневается, что она сможет увидеть то, что видел он. После того, как он сам побывал в Омуте памяти, его мнение на этот счет все равно изменилось.

— Тогда дракон. За стадионом сможешь разглядеть Хогвартс, — сказал Гарри и собрал нити своих воспоминаний прикосновением красного посоха с пером Феникса, после того, как Гермиона удалила свое из чаши.

— Держи мою руку, — сказал он и ухватился за ее свет. Вместе они потянулись за серебристой жидкостью, и их снова затянуло вниз, к ослепительному свету.

Гермиона удивилась, что свет оказался не таким ярким, как она себе представляла.

Все вокруг сверкало разными цветами радуги, одни цвета были ярче, другие — едва заметными тенями. Большинство цветов, казалось, двигалось, пульсируя в мягких ритмах, в то время как другие лишь светились.

Сначала она увидела защитные чары; трудно было не заметить золотое сияние, покрывавшее все небо над ними. Когда толпа в воспоминании зааплодировала, Гермиона крепко сжала руку Гарри и перевела взгляд с золотого неба на пурпурный замок, знакомый по форме, но состоящий из миллионов отдельных огней, похожих на маленькие пиксели старого экрана компьютера, если держать лицо в сантиметре от него.

Вокруг нее было слишком много разных оттенков, чтобы она могла их понять. Земля была зеленой и пурпурной, как будто она стояла на чужой планете. Гермиона двигалась, словно река, зеленая бегущая вода вокруг фиолетовых камней, заставляя ее покачиваться от внезапного головокружения — ее разум ожидал движения.

Она повернулась к Гарри и увидела его в привычном для нее образе: черные волосы и белую кожу — на него не распространялись оттенки его памяти.

Он указал рукой, и Гермиона проследила за направлением, чтобы увидеть громадную массу оранжевого света, простирающуюся цветными крыльями к золотому небу.

"Дракон", — она вздохнула и увидела что-то похожее на гребни вдоль его спины, узор, напоминающий рыбью чешую, покрывавшую его свет. — Он прекрасен".

Дракон грациозно двигался, склонившись над маленькими оранжевыми шарами-яйцами.

— Где ты? — спросила она Гарри, и он повернул их обоих в противоположную сторону.

Она заметила поразительно знакомый приближающийся изумрудно-зеленый свет, это был тот самый оттенок, которым блестели его глаза, когда он смотрел на нее; взгляд, который заставлял ее кожу покалывать от его энергии и дарил ей огромное желание обнять его и поцеловать в губы.

Она внезапно нахмурилась, когда зеленый свет приблизился. В нем проглядывало еще что-то неуместное: другой цвет, темно-красный, словно...

Кровь.

Гарри зашипел, его рука сжалась, словно поймав ее руку в тиски, и она почувствовала, как его сила растет, волнами проникая в память и угрожая уничтожить это воспоминание, как он ранее уничтожил ее собственное.

— Что происходит? — спросила Гермиона, отворачиваясь от зеленой сферы в форме человека. Глаза Гарри были прикованы к самому себе, когда зеленый свет прошел мимо них, следуя к дракону. Казалось, его глаза горели от ярости и гнева.

— Что случилось?

— Я никогда прежде не видел себя, — его слова были настолько проникновенны, что падали, словно камни. — Я никогда не видел себя полностью. Лишь руки, ноги... но нет... — он махнул рукой в сторону себя. — Нет. Не это.

— Что? — она снова взглянула на его фигуру в воспоминании, и ее глаза уловили кроваво-красный цвет, проглядывавший сквозь изумрудно-зеленый.

И она вдруг вспомнила их подробные записи — в тот же момент Гарри ответил на ее вопрос.

— Волдеморт.

Конец третьей части.