Астерия: Ода меланхолии (гет)

Антрацитовые волны лизали засыпанный чистым белым снегом берег. Маленькие осколки то ли льда, то ли стекла, а может и замерзшие слезы, срывались со щек и кружились в снежном вихре, издавая тонкий хрустальный звон. Она засмеялась, касаясь белыми пальцами холодной, нет, ледяной воды. И проснулась.

Черные шерстяные чулки, черное платье чуть ниже колена, черные туфли с черным ремешком. Черные круги под глазами, темными из-за расширенных в утреннем полумраке зрачков или от грусти, которая обручами сдавливала сердце, вырывая из горла то ли вздох, то ли хрип.

Пшеничного цвета волосы в этом освещении казались совсем белыми, а бледная кожа почти светилась, делая ее похожей на утопленницу. Растрепанная, разбитая, бесцветная. Бесцветная?

Астерия удивленно коснулась своего лица, почувствовав жжение. Кровь. На белых тонких пальцах алые капли казались чем-то потусторонним, но показывающим, что она все еще жива.

Для всех Астерия Гринграсс была девочкой, умирающей от драконьей оспы — это обеспечивало ей полную безопасность. Конечно, это было лишь прикрытие для Министерства, но Астерия знала, что в школе, скорее всего, считают ее погибшей.

Уже четыре месяца она томилась в неизвестности. Редкие письма от Дафны, которые приносил измученный проверками министерских цензоров филин Мораг, прославляли нынешний политический режим и царящую в школе диктатуру, но в этих отрывистых строчках острых, как магловская кардиограмма, слов, скользила ненависть, от которой можно было бы задохнуться и умереть, если бы она была ядовитой. Дафна писала, что для слизеринского факультета, наконец, наступили светлые времена, а Астерия видела почти наяву, как Дафна, сцепив зубы, выводит эти ненавистные строчки дрожащей рукой, как убирает за ухо темные волосы, смотрит невидящим взглядом в полыхающий в камине огонь, затем вновь касается пером пергамента и пишет, что она счастлива, что с ней все хорошо.

Только сейчас Астерия поняла, какой дорогой для нее была Дафна. Со всеми ее недостатками и наигранностью, со всем ее прагматизмом и деланными легкомыслием, Дафна была сильной. А Астерия сильной не была. Они были полными противоположностями, но такими, что в совокупности составляли целостный образ настоящего представителя Слизерина. Огонь и вода, земля и воздух, черное и белое, они не могли понять друг друга, но могли чувствовать.

И сейчас, зная, что Дафна совсем одна среди логова змей, таких же, как она, но вместе с тем — совершенно иных, Астерия сходила с ума.

Горячая поверхность золотого галлеона жгла ее ладонь. На нем то и дело всплывали буквы, символы. Кто-то звал кого-то на помощь, кто-то передавал сигналы об отступлении.

Астерия чувствовала себя предательницей. Ей эта золотая монета была не нужна, но вот Дафне... Астерия разрывалась между желанием отослать галлеон сестре и пониманием, что этого делать ни в коем случае нельзя. Падма Патил совершила глупость, доверившись слизеринке, но Астерия не могла предать ее. Она понимала, что попади галлеон в руки одного из Кэрроу, маленькому отряду Джинни придет конец, а вместе с тем — и всему населению Хогвартса, в том числе — Дафне.

Могла ли Астерия поручиться, что Дафна станет держать язык за зубами, слушая лживые речи Алекто Кэрроу? Могла ли она быть уверенной, что Дафна не направит на своих сокурсников палочку, отказавшись от своего галстука, отрекшись от цветов Слизерина и идеалов чистой крови?

Больше всего на свете Астерия хотела оказаться рядом с ней. Не ради борьбы, а просто для того, чтобы не быть одной, чтобы Дафна не была одна. У Астерии не было волшебной палочки — отец спрятал ее, когда Астерия попыталась сбежать. И все, что она могла сделать — ждать.

Она надеялась, что ожидания отца оправдают себя. Она надеялась, что Дафна выдержит свою роль. Она надеялась, что все закончится. У Астерии не было стороны, которую она бы хотела принять. Она была слизеринкой, а у слизеринца просто не может быть стороны. Только семья. Только кровь от крови.

Стороной Астерии была Дафна. И Теодор Нотт.

Дни сменялись неспешно, календарные листы срывались и усеивали пол, словно осенние листья, покрывая древесину ровным слоем. Пыль падала на них, оседала на спинках диванов, залетала просто в душу, путаясь в паутине, развешанной по углам.

Шла война. Негласная. Тихая. Гражданская.

Умирали люди. Один за другим, а иногда — целые семьи. Исчезали волшебники, пропадали из своих постелей маглы. Целые поселки оказывались охваченными огнем.

Косой переулок превратился в лагерь беженцев. Беспалочники, вот как их теперь называли. Отбросы общества, перегной. В большинстве своем — маглорожденные. Либо полукровки. Разбитые. Обескровленные. Сумасшедшие.

Предатели крови.

Где-то далеко отсюда, накинув на голову карюшон, шел Теодор Нотт. Его шаги были неслышными, мягкими. Перед ними расступались люди. Они падали на колени, умоляли вернуть им их детей, или дома, или волшебные палочки. Просили исцелить, помиловать. Простить.

Они цеплялись грязными руками в полы его мантии, кланялись, а иногда выкрикивали проклятия. Иногда убегали прочь, вспоминая, что он, именно он, довел их до такой жизни.

Он оставлял их в живых, если они не начинали умолять. Его лицо не выражало никаких эмоций, а синие когда-то глаза казались совсем черными, как и его душа. Астерия ничего не знала ни о нем, ни о том, что он делал.

Приказав Магнусу забрать дочь из Хогвартса в обмен на лживые сведенья для Темного Лорда, Теодор больше не показывался у них дома. Но Астерия не знала о роли, которую сыграл ее друг, не знала она и о том, что на его предплечье действительно была Темная метка.

Она считала, что он всего лишь помогает своему отцу, играет роль так же, как она сама притворяется умирающей. Да и никто из живых, кроме самого Теодора, не знал, чем для него была эта война.

В воздухе висел аромат весны. Зеленая молодая трава уже вовсю покрыла земли Англии, пели птицы, распускались весенние цветы.

Это было второе мая 1998 года. День, когда все погибло.

В поисках крестража Гарри Поттер вернулся в Хогвартс, где случайно наткнулся на Алекто, которая вызвала Темного Лорда.

Астерия в ту ночь не спала. Что-то мучило ее, грызло изнутри. Она лежала в темноте, прижав к груди золотой галлеон, когда он вдруг раскалился, будто бы от адского пламени, и на его поверхности стали вспыхивать буквы.

«Волдеморт идет. Мы боремся. Гарри с нами».

Она смотрела на полыхающие огнем тонкие буквы на монетке всего долю секунды, как зачарованная, а в следующий момент она уже была на ногах.

Мантия, накинутая прямо на ночную сорочку, развевалась черными крыльями за спиной, когда Астерия мчалась по ступенькам в кабинет своего отца. Магнуса Гринграсса не было дома в ту ночь. Он был в Министерстве, задержавшись допоздна на роботе.

— Магия — могущество! — крикнула Астерия спящей горгулье.

— Неверно! — ответила та.

В сердцах Астерия пнула тяжелую дверь, когда в голову пришла другая спасительная мысль.

Мама спала, как обычно, в темной кружевной маске. Астерия замерла, разглядывая ее. Она не могла позволить, чтобы мама оказалась там, в гуще битвы. Не могла представить, что эта красивая женщина с королевской осанкой вдруг окажется среди рассекающих воздух смертельных проклятий.

Она взяла с прикроватного столика ее волшебную палочку и тихо, ступая на носочках, покинула родительскую спальню.

— Попасть в Хогвартс можно через трактир «Кабанья голова», — прочитала Астерия на вновь раскалившемся галлеоне. — Мы боремся. Волдеморт идет. Гарри с нами.

В голове были лишь одна мысль. Дафна. Кто знал, что станет в битве со слизеринцами? Астерия знала на собственной шкуре — им придется несладко. Чем готовы будут пожертвовать профессора, чтобы спасти остальных студентов?

Другой причиной, которая заставила Астерию зачерпнуть целую горсть летучего пороха, был Теодор.

— Кабанья голова! — крикнула девочка, шагая в зеленое пламя камина.

Она вылетела на грязный земляной пол трактира, отплевываясь от сажи и пепла.

— Кто ты такая? — резко сказал трактирщик, заметив ее. — Очередной ребенок, на которого взвалили ответственное задание?

— Мне нужно в Хогвартс, — ответила она и показала галлеон. — Мне очень нужно в Хогвартс.

— Чертов Лонгботтом, — гаркнул Аберфорт, уставившись на золотую монету. — У меня не проходной двор!

— Помогите мне, — попросила она. — Прошу вас.

— Сколько тебе лет? — спросил Аберфорт, подходя к портрету какой-то грустной беловолосой девочки.

— Семнадцать, — солгала Астерия, глядя ему прямо в глаза. — Мне семнадцать.

Портрет вдруг отделился от стены, открывая вход в туннель. Сердце у Астерии екнуло, но она бросилась туда.

— Спасибо, — крикнула она.

— Ты идешь на верную гибель, — гаркнул Аберфорт и захлопнул картину, как дверцу. Она долго шла по туннелю, стараясь передвигаться как можно быстрее. Когда туннель закончился, Астерия оказалась перед дверцей, за которой она обнаружила пустое помещение. Огромное, напоминающее каюту корабля, с разноцветными гамаками, свисавшими с потолка. На стенах висели флаги факультетов. Красный с золотым львом, желтый с черным барсуком и синий с бронзовым орлом. Не было только зеленого.

Радиоприемник в углу шипел и пыхтел, пытаясь поймать какой-то сигнал.

Оглянувшись, Астерия заметила возле одного из шкафчиков с книгами лестницу, освещенную факелами.

Подгоняя себя, она вновь мчалась по лестнице вниз, надеясь, что она приведет ее туда, куда нужно. Пролет за пролетом, она уже узнавала стены, завешанные картинами и гобеленами. Лестница вела на первый этаж, к входу в подземелья, принадлежащие Слизерину.

Она слышала топот ног, и чьи-то крики, кто-то бежал по лестницам, кто-то созывал учеников в вестибюле, наверное, профессор МакГонагалл. Мимо Астерии, натягивая на ходу мантии, промчалось несколько мальчишек помладше.

— Что проиходит? — крикнула она. Один из них обернулся на бегу, крича в ответ: — Эвакуация!

Астерия выглядела так же, как и они все. Растрепанная, в ночной рубашке и мантии поверх, с волшебной палочкой, крепко зажатой в руке. Она бросилась за ними в Большой зал, где уже почти опустели столы четырех факультетов.

— И не думай, Криви! Уходи отсюда! И ты, Пикс! — кричала профессор МакГонагалл, обращаясь к своим ученикам. — Вы несовершеннолетние!

Лица однокурсников, белые, кажущиеся незнакомыми. Перепуганные, жмущиеся друг другу девочки.

— Гринграсс! — крикнул кто-то. — Я думала, ты мертва!

Астерия уже увидела Дафну. Они бросились друг к другу почти одновременно. На щеке Дафны был кровоточащий порез, ее волосы разметались по плечам, а глаза были совсем не такими, какими Астерия их помнила. Что-то неуловимо изменилось во взгляде, но не было времени, чтобы узнавать, что же не так.

— Где он? — спросила Астерия, прижимая к себе сестру.

— Быстрее, не задерживаем очередь! — крикнул Филч, направляясь к ним. — Приказ покинуть школу!

— Где он, Дафна? — повторила Астерия, хватая сестру за руки.

— Он остался. Асти, пожалуйста, не ходи...

— Возвращайся домой, а я ... Я к нему, я должна...

— Астерия! — ее надрывный голос рвал Астерии душу, но она уже мчалась назад, туда, в подземелья. Она не могла уйти, оставить его одного.

— Куда! — крикнул Филч, бросаясь следом. — Несовершеннолетним нужно покинуть Хогвартс!

— Ей семнадцать! — крикнула Дафна. — Семнадцать, понял!

Голоса смешивались в сплошное гудение, дыхание сбивалось. Она еще никогда не мчала так быстро, никогда не боялась так сильно. Она не знала, куда бежит, просто чувствовала, поддаваясь интуиции.

Он стоял посреди коридора, сгорбив плечи, и смотрел на серебряную маску в своих руках. От облегчения она едва не упала. Он был жив.

Она бросилась к нему, прижимаясь всем телом. Родному, живому. Не важно, что он сделал, еще не поздно все исправить. Она заберет его отсюда, война закончится и без них. Хогвартс выстоит.

По ее щекам текли слезы, а он целовал ее, будто в последний раз.

— Родная моя, что же ты... Зачем ты здесь... — шептал он бессмысленную чушь. Он так и не выпустил из рук свою маску.

Он вдруг отстранился.

— Теодор, пойдем... — взмолилась она. — Пойдем, пожалуйста. Ты не должен быть здесь.

— Должен, — сказал он тихо.

— Нет, Теодор, нет, — шептала она. — Прошу, пойдем, еще не поздно. Пожалуйста.

Слезы текли по ее щекам, а он стоял перед ней. Прямо, а на его лице не было никаких эмоций. Только в глазах была боль, такая страшная, почти волчья тоска, которая разрывала сердце Астерии.

— Ты не можешь остаться, — сказала она. — Теодор, ты ведь не на его стороне!

— Времена меняются, Астерия. И люди меняются.

Глаза, такие синие, такие пустые. Такие жестокие.

— Нет, не говори так. Ты не можешь... Ты не можешь быть с Ним... Ты...

— Астерия...

— Тедди, нет, этого не может быть, ты ... не мог... ты лжешь, да, у тебя есть план... Тедди!

— План? — он закатал рукав своей мантии, оголяя предплечье. — Вот мой план!

На бледной коже темнела Метка, заметная, как никогда до этого. Астерии было все равно.

— Это ничего не означает! Слышишь, Теодор! Я знаю, что ты сделал это не по своей воле. Еще не поздно уйти...

— Я видел могущество Темного Лорда, — сказал Теодор. Его голос был холодным и почти таким же острым, как лезвие ножа. Астерия чувствовала, как он вонзается в ее сердце. — Я видел его силу. Я видел, на что он способен.

— Тедди, прошу...

— Я принял сторону. И я не отступлю.

— Тедди...

— Я многое сделал для того, чтобы ты была в безопасности. Но даже ради тебя я не отступлю от своей клятвы.

— Что? — выдохнула она тихо. — Что ты такое говоришь?

— Я принял сторону, — повторил он.

Где-то вдалеке прогремел взрыв. Стены Хогвартса дрогнули.

— Ты говорил, что никогда не будешь чьим-то рабом. Ты говорил, что не примешь ничью сторону!

— Все меняется, Астерия. И тебе тоже нужно решить, иначе нельзя.

Перед глазами у Астерии все будто бы окрасилось красным, взрываясь на мелкие осколки. Газетные вырезки с именами погибших, маглы в небе на Кубке мира по квиддичу. Калейдоскоп ужасных деталей. Калейдоскоп смертей.

— Если понадобится, — прошептала она. — Я умру. Я умру за Хогвартс.

На лице Теодора мелькнула тень.

— Значит, мы по разные стороны баррикад, — тихо сказал он.

Можно ли остаться живым, если из тебя вырвали душу, разорвав ее на сотни мелких кусочков? Можно ли считаться живым, умерев? Можно ли дышать, если все силы покинули тело?

— Ты... Ты не останешься со мной? — непонимающе спросила она. Слова звучали неправильно, неестественно.

— Нет.

Она не могла поверить в то, что он говорил. Все было бессмысленным.

— Я люблю тебя, Астерия, — сказал он. Глаза не выражали абсолютно ничего. — Но я не останусь с тобой.

Он смотрел пристально, Астерия понимала, что ее мольбы не доходили до него. Он их не слышал. Он все решил.

Стены замка закачались.

— Теодор, — выдохнула она, протягивая к нему руку, пытаясь схватиться непослушными пальцами за его рукав.

— Выживи сегодня, Гринграсс, — сказал он тихо. — Ради меня.

Привычный поцелуй в холодный лоб. Привычное прощание. Она сползла по стене, прислонившись к ней спиной. Он ушел.

Теодор. Ее лучший друг. Человек, которому она наивно вручила свою душу и свое сердце, ушел.

Стены дрожали еще сильнее, чем до этого. В воздухе висела пыль, летевшая с массивных балок, потолок шел трещинами.

Астерия открыла глаза. Она хотела, чтобы он пожалел о своих словах. Она хотела сражаться. Она хотела умереть, защищая Хогвартс, забрав с собой столько ПС-ов, сколько сможет.

Она поднялась, хватаясь рукой за стену, чтобы не упасть. Ближний коридор вдруг взорвался, обрушиваясь камнями и штукатуркой. Где-то закричали так громко и отчаянно, что все внутри выворачивалось наизнанку. Астерия знала этот крик. Она сама хотела так кричать. Этот крик нельзя было вызвать ни огнем, ни заклятием. Этот крик был страшнее, потому что он свидетельствовал об утрате.

Она бросилась обратно в вестибюль, сбегая по мраморной лестнице вниз, где вовсю шла битва. Студенты бегали в разных направлениях, некоторые волочили за собой раненых, спасая их от проклятий, рассекающих воздух разноцветными струями света.

Мамина волшебная палочка слушалась плохо, но Астерия крутилась во все стороны, бросая проклятия в спины людей в черных балахонах.

Она едва не упала, споткнувшись о чье-то тело. Девушка с яркой повязкой на волнистых волосах лежала, раскинув руки в стороны. Ее губы едва шевелились, а взгляд был устремлен в потолок, словно она видела что-то, неподвластное остальным.

— Скажи... — прошептала девушка. Астерия уже где-то встречала ее, лицо было таким знакомым... Она опустилась рядом с девушкой на колени.

Девочка слабо застонала, хватая Астерию за руку.

— Скажи Шеймусу, где я. Скажи, где я...

Яркая повязка на волосах, гриффиндорский галстук. Астерия вдруг вспомнила Святочный бал. Шеймус Финниган тогда танцевал с этой девушкой, вызывая завистливые шепотки однокурсников. Астерия даже вспомнила ее имя — Лаванда. Лаванда Браун.

Вдруг двери вестибюля отворились и в замок полезли огромные пауки. Все бросились врассыпную, запуская в пауков зеленые пучки света, от которых он становились еще злее и ужаснее, чем до этого.

Астерия крепко сжала руку Лаванды Браун, чьи голубые стеклянные глаза уже не видели ничего, подернутые белой дымкой. Заливистый смех звучал в ушах Астерии. Лаванда Браун лежала мертвая.

Вокруг все взрывалось, обрушивались стены, разлетались осколками стекла. Мир в доли секунд обратился в хаос, в сплетение тел — мертвых и живых. На плитах вестибюля темнели пятна крови, всюду валялись изумруды из слизеринских часов, которые смешивались с обломками мрамора и деревянными щепками. Поручни почти полностью были уничтожены взрывом.

Астерия поднялась, пошатываясь. Она едва сделала пару шагов, как вдруг все тело ее словно пронзило холодом, а затем сотнями кинжалов. В глазах потемнело и последнее, что она слышала, был голос Темного Лорда, призывающий всех сдаться.

Что-то мягкое и мокрое мазнуло по ее лицу. Астерия открыла глаза. Над ней, склонившись, сидела какая-то девушка с мокрой тряпочкой в руках.

— Что произошло? — прошептала Астерия. — Почему так тихо?

После оглушительных взрывов последних нескольких часов эта мертвая тишина была пугающей и казалась куда страшнее.

— Нам дали время собрать мертвых, — сказала девушка. — Пока они не найдут Поттера.

Девушка ушла, а Астерия поднялась с пола, сжимая палочку. У стен Большого зала сидели раненые.

И тут вновь крики разорвали утренний воздух. Что-то загудело, послышался топот копыт, и огромная толпа влетела в вестибюль.

Битва продолжилась, еще страшнее, чем до этого маленького перерыва, еще кровавее. И в центре Большого зала кружился сам Темный Лорд, бросая заклинания во всех, до кого мог достать.

Астерия выхватила палочку. Всё тело болело, но она не хотела сдаваться. Она билась с каким-то мужчиной в маске, билась отчаянно, ничуть не уступая Джинни Уизли, которая кружилась неподалеку.

А затем ее противник дернул палочкой, будто бы взмахивая кнутом, и она упала. И чьи-то сильные руки подхватили ее, закидывая на плечо. И чей-то голос, может Теодора, а может отца, крикнул какое-то заклинание. Отец. Они пришел за ней. Он пришел.

Она поняла, что больше не хочет воевать. Она хотела домой.

— Папочка, — прошептала Астерия. — Папа...

И все поглотила темнота.

* * *

Со дня Битвы за Хогвартс прошло чуть больше месяца. Первое время Астерия не могла вставать с кровати, слишком слабая после поразившего ее проклятия. Больница св. Мунго была забита ранеными, так что Астерию оставили дома под присмотром родителей.

По всей стране приходили в себя люди, заклятые Империусом, авроры ловили уцелевших ПС-ов, а Волдеморт, самый темный волшебник современности, был мертв.

Гарри Поттер выжил. Все закончилось.

Да только Астерия не чувствовала себя свободной. После Битвы, которая отняла у нее последние силы, внутри все словно обмерло. Она лежала в своей комнате и смотрела пустым взглядом в потолок, а перед ее глазами мелькали картинки той страшной ночи. Она снова и снова видела, как умирает Лаванда Браун, видела, как рушатся стены, как растекаются по мрамору кровавые лужи.

Ночами ей казалось, что она тонет в их крови. Она задыхалась, захлебываясь, она падала в пропасть, а иногда судорогой ее подкидывало на кровати. Иногда она кричала так страшно, что будила всю семью, да никто и не спал. Дафна крепко держала ее за руку, пока мама суетилась рядом, готовя очередное успокаивающее зелье.

Проклятие выходило из тела Астерии медленно, покрывая кожу липкой испариной, заставляя испытывать ужасную боль.

Но время шло, и боль отступала, а вместе с болью отступали и ночные кошмары. Первая волна показательных судов захлестнула Англию.

Астерия сидела у окна, наблюдая за желтой птицей, сидящей на ветке дерева, которое росло рядом с домом. Она уже могла ходить, хоть временами еще щурилась от внезапной ноющей боли в теле.

В дверь коротко постучали, и в комнату заглянула Дафна.

— Асти, как ты себя чувствуешь? — осторожно спросила она, садясь рядом.

— Хорошо, — тихо сказала Астерия, не глядя на нее. — Все хорошо.

— Асти, я... — Дафна крутила в руках свернутую в рулончик газету. — Я...

— Что-то случилось? — спросила Астерия, впрочем, совсем спокойным тоном.

— Асти, он нашелся, — тихо сказала Дафна. — Мне очень жаль.

Астерия подняла на сестру взгляд.

— Где?

Дафна развернула газету на середине и протянула ее Астерии.

— Смотри список. Левая колонка.

Астерия пробежалась глазами по статье. В ней шла речь об открытом судебном процессе, который собирался провести Визенгамот. В колонке были перечислены имена Пожирателей, дела которых собирались рассматривать. Среди них было его имя. Теодор Нотт.

Дафна не смогла ее остановить, а Астерия просто не могла не прийти на суд.

Дементоры вновь вернулись на службу Министерству Магии, скованные клятвой покорности, данной новому Министру. Зал номер десять в подземельях Министерства был забит журналистами. Левый и правый ряды амфитеатра были предназначены для зрителей, а тот, к которому было повернуто кресло для заключенных, для коллегии судей.

У стен стояло несколько авроров в алых мантиях. Дафна озиралась по сторонам несколько затравленно, будто бы борясь с желанием уйти.

— Асти, послушай, нам не стоит здесь быть, — прошептала она, пока они пробирались в первый ряд.

— Я не могу уйти, — сказала Астерия. — Я должна знать, что он сделал. Если хочешь, можешь подождать меня в коридоре.

— Я уже оставила тебя однажды, — прошипела в ответ Дафна. — Помнишь, чем закончилось?

Все происходило как в тумане. Один за другим в зале появлялись Пожиратели, сопровождаемые аврорами. Их приговаривали к поцелую дементора, а затем и уводили под одобрительные крики толпы. Теодора привели четвертым.

Он был в той же мантии, в которой был в ночь Битвы, а разбитое лицо говорило о том, что допросы, проводимые аврорами, были довольно жестокими. Но никто в зале не сочувствовал ему.

Астерия кожей чувствовала ненависть, которую источали люди по отношению к каждому, кто оказывался в кресле.

Рослый аврор подтолкнул Теодора к креслу, заставляя его сесть. Руки Нотта тотчас оказались обвитыми цепями, которые выскочили из подлокотников.

— Теодор Нотт? — осведомился седой пискливый волшебник, который возглавлял суд.

Астерия сжала руку сестры так сильно, что Дафна зашипела от боли.

— Да, — спокойно ответил Теодор.

— Вас доставили из Азкабана, чтобы судить за преступления, которые вы совершили. Вы обвиняетесь в пособничестве режиму Тома Риддла, так же известного под именем Волдеморт, а также в убийстве четырех волшебников: Людовика Хопкинса, Сэда Уорвика, Дика Хартера, а так же несовершеннолетнего Колина Криви. Ваша вина полностью доказана, но вам, по традиции, предоставляется последнее слово.

Цепи, которые обвивали руки Теодора, со звоном упали на пол, давая ему возможность подняться.

Он оглядел зал каким-то рассеянным взглядом, затем вновь повернулся лицом седому волшебнику.

Астерия ждала, что он скажет что-то в свою защиту.

— Виновен, — его тихий, но твердый голос заставил многих волшебников на трибунах встрепенуться. Все предыдущие осужденные молили о пощаде, а Теодор стоял, вытянув руки по швам, спокойный, как скала.

В Астерии уже не осталось никаких эмоций и чувств. Она могла только сидеть молча, не имея возможности пошевелиться, и смотреть на своего друга. На убийцу. На верного пса Темного Лорда.

— Вы признаете свою вину? — переспросил седой волшебник.

— Целиком и полностью, — сказал Теодор.

Люди на трибунах стали перешептываться.

— Тогда, — волшебник довольно потер руки. — Тогда я не вижу никаких причин затягивать этот процесс. Прошу коллегию проголосовать и признать Теодора Нотта виновным.

Все маги, облаченные в сливового цвета мантии, подняли руки. Со стороны зрителей послышались аплодисменты.

— Единогласно, — сказал седой волшебник. — Теодор Нотт, вы приговариваетесь к наказанию в виде поцелуя дементора, которое может быть заменено на заключение под стражей по решению Министра. Приговор будет приведен в действие в течении трех дней после оглашения.

Волшебник стукнул деревянным молоточком, и к Теодору сразу же направились два аврора.

— Судом объявляется перерыв в пятнадцать минут, — объявил председатель, и все стали подниматься со своих мест, переговариваясь.

Теодора провели мимо нее. Он шел, приподняв подбородок, так гордо, как только мог идти человек, руки которого были скованны светящейся цепью наручников.

Поравнявшись с Астерией, Теодор взглянул на нее. Его губы шевельнулись, и Астерия ясно разобрала слова, которые он говорил ей сотни раз.

— Выше нос, Гринграсс, — прошептал он. Аврор подтолкнул его в спину, заставляя идти дальше, и внимательно глянул на Астерию, будто подозревая в чем-то.

В атриуме Министерства Астерия едва не упала. Усталость навалилась на ее плечи, но еще тяжелее было от мысли, что все кончено. Что все было правдой.

Она остановилась, опираясь на плечо сестры, когда знакомое лицо в толпе волшебников привлекло ее внимание. Это был Драко Малфой. Он был в черной мантии, а в руках его была внушительная папка. Поравнявшись с ней, он остановился.

— Астерия, — это прозвучало будто вопрос.

— Он признал вину, — прошептала она.

Драко качнулся, будто от удара, крепко закрыв глаза. Его бледное лицо было худым, острым. Ей хотелось, чтобы ему болело сильнее.

— Почему он, а не ты? Почему ты здесь, а он должен умереть? Ты же... Ты тоже...

Драко молчал. Только руки его, сжимавшие папку, тряслись. Ее вдруг охватил стыд — он не совершил ничего из того, за что осудили Теодора. Не он был убийцей, не он...

— Прости, — прошептала она, отступая. В глазах ее потемнело. — Прости, забудь, забудь...

— Я сделаю все, что в моих силах. Обещаю.

Кровавое солнце садилось за горизонт. В ту ночь...

Все было кончено.

* * *

Конец первой части.