Солнечная (гет)

Дней до официальной помолвки было немного, и Лили, решив не терять свое время, усиленно взялась за Астората Берка. Она приходила к нему каждый день, изучала серьезные гематомы на его теле, и, пытаясь понять, как именно можно было бы свести их и облегчить боль, Лили невзначай пыталась узнать нужную ей информацию.

— Был бы здесь Фобос, все было бы проще, — мрачно проговорил Асторат, когда она вновь заглянула к нему ближе к вечеру. Сумерки были тем самым временем, когда язык у Берка развязывался больше всего, и, наверное, именно поэтому Лили всегда посещала его в это время.

— Что же такого есть в вашем внуке, что вы его так любите? — насмешливо тянула Лили, слегка улыбаясь, аккуратно прощупывая поврежденную кожу. Болезнь не прогрессировала, но иногда Лили казалось, что с каждым днем гематомы становятся будто бы мягче, полностью продавливаясь, так, что она могла ощущать подушечками пальцев кость.

— Фобос не просто мой внук. Он настоящий наследник, — мечтательно тянул он в ответ, морщась всякий раз, стоило ей надавить чуть сильнее, но стоило отдать должное, Асторат почти никогда не выказывал возмущения или содрогания. — Все, что принадлежало Беркам, — теперь его, и мне хочется верить, что наш род вновь засияет… особенно, если учесть тот позор, который я вытерпел от поведения моего сына.

— Так уж и все? — лукаво бросила Лили, усмехнувшись криво. — Лавка в Лютом переулке принадлежит же вашему сыну.

Но в ответ Асторат ничего не сказала, и Лили, отвлекшись от его руки, бросила на него быстрый, но крайне внимательный взгляд. Когда она говорила про лавку, то действовала без задней мысли, скорее, желая просто припомнить старику, что не все было в руках у его дражайшего внука. Но то, как помрачнел Асторат при упоминании лавки, как вздернул подбородок и упрямо уставился в окно, заставило Лили усмехнуться.

За три дня, проведенные в Лондоне, она смогла узнать причины протекции власти к мистеру Берку. Причина, по которой был опечатан Лютый, заключалась в том, что Берк, обладавший правами на лавку, закрыл ее, тем самым прикрыв единственный легальный магазин в переулке, и уже на основе этого инспектора от партии Содружества накрыли весь квартал. Поначалу они довольствовались тем, что Лютый был мертвым и пустынным, но вскоре в этом районе стали пропадать люди, а иногда и вовсе совершались убийства — Лютый переулок, дававший работу многим чернорабочим, будучи закрытым лишил множества людей работы и места в обществе. Удивительно ли, что в итоге именно этот район стал одним из самых опасных в магическом Лондоне, а его близость к Косой аллее лишь вызывала недовольство у общества? Глупые маги. Им казалось, что все дело заключалось не в бездарной политике Министерства, а только в переулке, который был всего лишь сводом камней.

Переулок заключили в магическую клоаку. В него могли войти лишь те, кто непосредственно был прописан в домах Лютого, но никто более. Отрезанные от мира, официально став изгнанными, люди, жившие в переулке, были словно помеченными — их не брали на работу, им не доставались прелести магической жизни, и единственной причиной, по которой они не взбунтовались и не учинили настоящую расправу, были их дети, которые в обязательном порядке проходили учебу в Хогвартсе и целых девять месяцев находились под бдительным контролем.

В конце концов тетя Лили, Гермиона Уизли, поняв, что так продолжаться не может, решила привлечь этих людей к строению нового общества. На территории бывших магазинов был построен завод по изготовлению магических котлов и зелий, который, словно в насмешку, носил название «Лютый» — в честь бывшего переулка.

— Вы бы написали Фобосу, — прощаясь, произнесла Лили, слегка вздрогнув. — Пускай он вернется в Англию, потому что…

— Я умру? — иронично и слега нахально бросил Асторат, поджав губы. Было видно, что он пытался с былой прытью отшутиться, но у него это просто не получалось. — Ему это известно и без моего письма. Черт знает, чем занят этот паршивец, однако только что-то по-настоящему ценное может загнать его в Лондон.

И он внимательно поглядел на Лили, слегка прищурившись, а потом, хмыкнув, отвернулся, накрывшись одеялом, и Лили не осталось ничего, кроме как неспешно покинуть комнату старика.

Она медленно шла вдоль леса, не обращая внимания ни на слякоть под ногами, ни на мелкий дождь, который пронзал ее тело холодом. Ее месть, продуманная и тщательно выверенная, имела единственный минус — наличие темномагического обряда, который мог навести на нее тень и привлечь к ответственности. Слова отца все еще были свежи в памяти, и Лили прекрасно осознавала, что никто ее не защитит, не на кого ей положиться. Впрочем, готова была Лили отказаться от собственной мести только лишь из-за страха перед наказанием? Нисколько.

Трансгрессировав, Лили оказалась в проеме, который вел в запечатанный Лютый, и, облокотившись о кирпичную кладь, внимательно посмотрела вперед, ожидая Годрика. С ее приезда они еще ни разу не встретились, а помолвка, день которой стремительно близился, заставляла Лили нервничать. Ей нужно было что-то больше, чем просто сорвать будущую женитьбу Берков и Томасов. Ей нужно было рассорить эти две семьи, и все, что могло бы помочь ей в этом, было информацией, которой она не владела.

Мысли о собственной беспомощности вызвали сплошное раздражение, смешанное с досадой. Порой Лили думала, что можно было просто подлить старику яд и начать шантажировать его, но ему итак суждено было умереть если не через месяц, то до конца лета точно. Асторат не пойдет на то, чтобы выдать столь важную информацию, Лили понимала это слишком отчетливо, а умелым легилиментом она не была никогда — иначе бы давно пролезла ему в голову. Это злило. Лили рисковала уже только тем, что вновь связала себя с Темной магией в мире, где ее пытались уничтожить, поэтому ей нужна была уверенность в том, что это не напрасно.

В конце концов, все, чего она желала, — крови и зрелища, а также вид страданий ее врагов, поэтому, усмехнувшись, Лили прикоснулась макушкой к каменной кладке и резко бросила, заслышав шаги:

— Опаздываешь.

— Черт, напугала, — переведя дыхание, спокойно проговорил Годрик, а потом, поравнявшись с ней, внимательно посмотрел в глаза. — Долго ждешь?

— Достаточно, чтобы прямо сейчас тебя проклясть, — оскалившись, протянула Лили, а потом, резко схватив его за руку, она аккуратно расстегнула пуговицы рубашки и посмотрела на на его его бледную кожу, на которой, вдоль всей руки, был вычерчен черным иероглиф. — Отлично, все, как я и думала, — Лили усмехнулась сильнее, а потом, слегка надавив на кожу, вытянула палочку из кармана и аккуратно провела ей вдоль иероглифа, шепча заклинания, придавая краске насыщенности.

Воцарилось молчание, и Лили, задумчиво проведя пальцами по иероглифу, резко подняла глаза, в которых, она была уверена, горели искорки предвкушения. Годрик ничего не сказал, внимательно наблюдая за ней, и ей на секунду стало тоскливо — она почему-то так не вовремя вспомнила их свидания, которые всегда проходили в гробовом молчании, и ярость вновь обуяла ее. Призраки прошлого так сильно разъедали Лили Поттер, что она боялась одних лишь воспоминаний.

— За это заклинание нас могут посадить, — холодно протянула Лили, а потом, хмыкнув, она резко застегнула пуговицы на его рукаве и бросила его руку, отступив на шаг назад. — Вернее, меня, потому что ты у нас сыночек Дина Томаса, можно сказать, на особом почтении.

Улыбка ее стала шире, но Годрик лишь поморщился, а потом живо спросил:

— Но что ты будешь делать дальше? Даже если мы сбежим с помолвки, сказав, что якобы связаны, не думаешь ли ты, что тебя схватят, и тогда окажется, что заклинание подделка? В таком случае мой отец вновь настоит на помолвке…

— После такого позора? — насмешливо оскалилась она, цокнув. — Не думаю. А даже если и решится, то ему придется искать другую невесту, Томас. Ведь Берки не совсем надежны. И сдается мне, что совсем скоро я могу узнать нечто интересное.

Лили блефовала, но уверенность не покидала ее лица, а глаза ее были направлены прямо в его. Поттер так умело лгала и ему, и себе, что внутренне содрогалась от смеха, когда, на самом деле, смеяться было не над чем. Она не так всемогуща, как хотелось бы, и никого у нее могущественного за плечами не было. Только мозги, хитрость и смекалка. Ничем более мисс Поттер не владела.

— Это должно меня утешать? — вяло проговорил Годрик, и его глаза яростно сверкнули. Кажется, он начинал злиться. — Меня не устраивает помолвка в принципе, срать, кто невеста — Берк или другая клуша…

— Ну так предприми что-нибудь, — не менее яростно возразила Лили. — Или мне бегать за тобой, словно я наседка? Это твоя жизнь, Томас. Я помогаю тебе на время стать свободным, потому что это, так уж вышло, входит в мои интересы, но все остальное уже на тебе.

Сощурившись, Годрик яростно рассмеялся, а потом, затуманенным взором посмотрел в проем, откуда, если приглядеться, хорошенько можно было различить банк Гринготтс. Он злился. Лили видела, как вздымалась его грудь и как время от времени у него сводило скулы, однако Годрик предпочитал молчать, и Поттер с насмешкой подумала, что, видимо, жизнь заставила его сдерживать свой львиный нрав.

Одна только эта мысль принудила Лили невольно фыркнуть, из-за чего Томас резко повернул голову к ней, и ярость опять вспыхнула в его голубых глазах. О как не нравилось ему, что Лили смеялась над ним, вместо привычного лобзания.

— Томас, найди себе настоящую невесту, и тогда отец не сможет повлиять на тебя, — посмеиваясь, легкомысленно бросила Лили, стиснув пальцы в кулак, все-таки пытаясь сдержать настоящий хохот. — Вот, ты вроде ж с Элен общаешься? Чем не жена?

И все-таки не сдержавшись, Лили расхохоталась, вдруг представив их вместе. Бедная Мэри, ее, наверное, схватил бы инфаркт, если она хотя бы на секунду подумала, что ее брат обручится с ненавистной Спинетт. Правда, уже через секунду улыбка повисла на губах, напоминая скорее озлобленный оскал, потому что одна только мысль об Элен заставила ее нервно поежиться. Именно тогда Лили вдруг задумалась, а как вообще пожимает Элен, и, подняв голову, она вдруг заметила, что все это время на нее внимательно смотрел Годрик, слегка поджав губы.

Да, до того, как уехать в Англию, она получила, как минимум, десять писем от Элен. Только вот Лили никогда не читала их: что-то внутри не давало ей покоя, поэтому, лишь получив конверт, она сжигала его в камине и долго наблюдала за тем, как поглощает огонь бумагу. Интересно, а мог ли и Годрик писать ей вместе с Элен? Может быть, за то время, что ее не было, они сблизились?

Склонив голову набок, Лили рассеянно посмотрела на него, слегка поджав губу, поэтому его голос, доносившийся словно из вакуума, не сразу привлек ее внимание:

— А что будет после Бекки? Что ты сделаешь с моей сестрой?

Ее взгляд резко сфокусировался на нем, и Лили, усмехнувшись, медленно подошла к нему и, словно пытаясь что-то найти в его бегающих зрачках, безразлично произнесла, чеканя слоги:

— Я ее изведу, Годрик. Я сделаю так, чтобы она почувствовала хотя бы часть того отчаянья, которое я ношу вот уже несколько лет. И чтобы она поняла, что быть просто красивой стервой, умеющей раздвигать ноги перед нужными людьми, недостаточно, чтобы переходить дорогу мне.

Годрик молчал в ответ, и Лили, тихо фыркнув, улыбнулась беспечно, словно это все не стоило ее внимания и времени, а потом, крепко схватив его руку и прижав палочку к его шее, она бросил быстро, чтобы он не успел ничего сделать:

— Обливиэйт.

Секунду, и Томас, моргая, внимательно посмотрел на Лили, на ее ослепительную улыбку и, резко отшатнувшись от ее руки, махнул головой. Годрика шатало, и, облокотившись о кирпичную кладь прямо напротив Лили, он задумчиво вскинул брови, будто бы пытаясь понять, что вообще здесь забыл. А потом, словно опомнившись, бросил:

— А что будет после Бекки? Что ты сделаешь с моей сестрой?

Лили улыбнулась. Столько лет отчаянной ненависти и желания отомстить не могли подорваться из-за того, что она почему-то крайне плохо контролировала свою агрессию. А потому, откинув волосы за плечи, Поттер бодро протянула:

— В зависимости от того, насколько все удачно пройдет с Бекки. Возможно, мне хватит и ее сломанной судьбы.

Подмигнув, Лили круто развернулась, видя, как подозрительно сверкнул глазами Годрик. Он не верил ей, и оно было понятно, однако Поттер не собиралась ничего никому доказывать: она довольствовалась тем, что пока Годрик успешно был использован ею. А что будет дальше? Было без разницы. Ведь Лили знала, что в планах толка не было никакого.

Тяжелов вздохнув, Лили слегка усмехнулась своим мыслям, поправляя по пути волосы, которые то и дело лезли в глаза. Она шла медленно, потому что домой ей совсем не хотелось, а потому пыталась заострить свое внимание на чем угодно, лишь бы нарочно замедлиться, остановиться, всматриваться во что-то. Дома теперь было настолько сложно, что Лили поморщилась лишь от одной мысли о нем. Тот факт, что ни один из Поттеров не имел легальной работы, поначалу не волновал Лили — ровно до тех пор, пока она не поняла, что все — и брат, и отец — всегда сидят дома.

Встреча с братьями после трех лет разлуки была слишком нелепой. Они увиделись лишь на следующий день, когда Лили преспокойно завтракала и думала о том, куда бы спрятать свои темномагические фолианты. Именно в тот момент на кухню ворвался Альбус с широкой улыбкой на лице и уверенным взглядом, которым он искал ее.

— С возвращением, малявка, — цыкнув, он беспардонно развалился в кресле напротив и упрямо поглядел на нее, словно пытаясь поймать ее взгляд. Но только Лили совершенно не хотелось смотреть на него в ответ. — Наконец-таки в нашем доме станет весело.

— Ты что-то слишком счастлив, — милейше улыбнувшись, Лили аккуратно отложила вилку в сторону и подперла руками подбородок. — Советую стереть эту дебильную ухмылочку с личика, братец, а то мне так и хочется совершить нечто, что непременно ее уничтожит.

Коротко расхохотавшись, слегка запрокинув голову, Альбус немигающим взором поглядел на нее, свесив руку за спинку стула, покачивая ногой, и взгляд при этом у него был нечитаемым.

— Жду того момента, когда ты увидишь последователей Малфоя и его партии, которые приходят к отцу каждую субботу. О, я думаю, это будет удивительное зрелище… ведь многие из них твои бывшие однокурсники, со-олнечная.

Стоило ли говорить, какая ярость обуяла Лили в этот момент, как ее улыбка, наполненная ядом, хоть и не погасла на устах, но все же померкла? Лили бесилась. А потом, столкнувшись с Джеймсом ближе к обеду, когда она решила перетащить выводимые ею растения на открытый балкон, который вечно занимал Альбус для посиделок с книгами, Лили совсем потеряла покой.

— Немедленно спрячь все свои склянки, Лили, — немного угрожающе накинулся на нее Джеймс без приветствий. Казалось, ему было все равно, что в последний раз он видел свою сестру три года назад — право, в этой семье все упорно делала вид, будто им плевать на все и вся. — И книги тоже! Если ты не сделаешь это до пятницы, пинай на себя — я сожгу всю эту дрянь адским пламенем.

Громко хлопнув дверью, Джеймс быстро исчез из ее поля зрения, и Лили, закатив глаза, с силой сдавив пальцы в кулаке, прикусила губу, чтобы не взвыть от ярости. Именно в этот момент она услышала тихое фырканье Альбуса, который, как и всегда, сидел и читал книги в кресле. Поймав ее взгляд, он живо проговорил:

— Наивный Джеймс. Он-то все еще верит, что если будет жить по их правилам, то точно попадет обратно в команду.

Лили хмыкнула. Сегодня была уже среда, и, не желая слушать крики Джеймса, она давно уже позаботилась о своем добре — просто запечатал все книги и склянки в лесу около поместья Берков. Это было надежно, так как Асторат жил в глухой местности, и никому не бы не пришло в голову искать нечто подобное в невзрачном еловом лесу. А даже если и нашли бы… кто бы сказал, что это принадлежит Лили Поттер?

Вздохнув, она ускорилась, раздраженно подумав, что если опоздает к ужину, то Прюденс точно не оставит это без колких и едких придирок. Прюденс Поттер, некогда Забини, была новой головной болью Лили, ведь жена Альбуса, как и ожидалось, была конечной стервой с аристократическим воспитанием, и порой Поттер казалось, что она действительно будто специально взъелись на нее. Лишь впервые увидев ее, Прюденс надменно пожала красные губки и сильнее обвила руку Альбуса. Брат был счастлив, сверкая, как начищенный галлеон, и Лили едва стерла со своего лица отвращение — глупый идиот, выкравший свое счастье — из-за него о Поттерах не судачил только ленивый.

Чем больше Лили наблюдала за Прюденс, тем сильнее не понимала, что же такого в ней нашел Альбус, ее брат, жесткий и агрессивный человек, который в ее присутствии словно становился покладистым зверьком. Он всегда вставал на ее сторону, когда Прюденс умудрялась поругаться с Джеймсом, никогда не позволял никому смотреть на нее косым взглядом, и стоило Лили лишь открыть свой рот, дабы принизить эту черноволосую стерву, как она тотчас же получала горящий, предупреждающий взгляд своего старшего брата. Лили злилась. Честное слово, злилась, потому что ее брат так никогда не защищал.

Уже совсем стемнело, когда Лили наконец вернулась домой, хлопнула громко дверью и оказалась в наполненной светом гостиной, из которой можно было разглядеть небольшую кухню. Как и ожидалось, Прюденс накрывала на стол, присвистывая, чуть поодаль стоял Альбус и с мученическим видом держал тарелки, которые она вырывала из его рук легким движением. Бросив взгляд на кресло, Лили заметила и своего отца, который безмятежно читал газету, слегка щурясь, будто пытаясь разобрать слова, и подле него со скучающим видом сидел Джеймс, который по голограмме смотрел квиддичный матч.

На секунду Лили стало тоскливо, словно вся эта картинка семьи не принадлежала ей вовсе, словно в этом всем места ей не было. Да, она была другая: у нее не получалось отпустить свою ненависть, и жила-то она только ради собственной мести. У Лили ничего не было. Ни дела всей жизни, как у Джеймса, ни любви, ради которой стоило рискнуть, как у Альбуса, и уж тем более у нее не было такого же желания жить, как у ее отца, который всегда относился к любым невзгодам с такой легкой философией, что ее воротило.

Все было предельно просто: солнечная Лили Поттер просто не вписывалась в эту семью.

— О, посмотрите, кто вернулся, — протянула Прюденс, и Лили, вскинув голову, внимательно посмотрела на нее, невольно ощущая, как взгляды всех присутствующих были направлены на нее. — И где ты только пропадаешь, Лили? Сомневаюсь, что ты смогла найти себе работенку в Англии.

— Сомнения ни к чему такому красивому личику, — милейше улыбнувшись, в ее же интонации ответила Лили. — А то смотри, потеряешь единственное свое преимущество.

Джеймс едва слышно фыркнул, Гарри предосудительно опустил глаза в газету, но Лили могла поклясться, что уголок его губ приподнялся. Все терпели Прюденс из-за Альбуса, а сам отец никогда не выказывал неуважения к своей невестке — напротив, он всегда держал строгий нейтралитет. Только Альбус, словно собачонка, оберегал и защищал свою женушку от всего. «Лучше бы он защитил ее от нее же», — со злобой подумала Лили, поймав яростный взгляд брата.

— Ты куда? А как же ужин? — раздраженно спросила Прюденс в тот момент, когда Лили спокойно зашагала по лестнице, не намереваясь больше видеть хоть кого-то. Ей нужно было опять и опять сидеть в своей лаборатории на чердаке и стремительно думать над тем, как именно можно излечить Астората, чтобы тот выдал ей козырь. От этого теперь, к сожалению, зависело слишком многое.

— Без меня, — рассеянно бросила Лили, скрывшись в лестничном пролете и прежде, чем оказаться на чердаке она услышала надменный голос Прю, которая раздраженно проговорила, словно специально, чтобы звуки ее голоса долетели до нее:

— Мистер Поттер, поговорите со своей дочерью. У нее всегда такой важный вид, что тошно становится… героиня, ну разве нет? Вы вообще видели этот взгляд? Она же нас всех презирает!

Прислонившись к деревянной поверхности, которая не была застелена ни гобеленами, ни обоями, Лили даже не попыталась включить свет. Она просто бессмысленно смотрела в пространство, думая, что вся ее жизнь долбаная игра, в которой она явно не победитель. Из раза раз вставать было тяжелее всего, и больше всего Лили хотелось отпустить и свою ненависть, и свою месть, но знала же, знала, что тогда у нее совершенно не будет смысла сносить эти дни.

Раньше она жила мыслью создать воскрешающее зелье и увидеть во плоти свою мать. Но годы прошли, и вместо желания обнять свою матушку, у Лили появилась четкая потребность поставить на колени всех своих врагов. Ей казалось, что в этом и будет-то ее счастье.

Хмыкнув, Лили взмахнула палочкой, озаряя комнату светом, а потом, заколов волосы, подошла к столу, на котором стопкой лежали алхимические вычисления, и села за работу. Времени не было.

Только вот ничего у нее не получилось ни на следующий день, ни через день. Когда наступила пятница, день помолвки, Лили совсем отчаялась. Впервые за многие годы она вдруг почувствовала, что это такое — стоять у самого края бездны и осознавать, что страховки нет. Никто ее не спасет. Ни на кого у нее нет надежды.

Она знала, что ей нужно было сделать: надеть красивое, элегантное платье, красиво закрепить волосы, а потом в самый разгар торжества проникнуть в особняк Томасов, чьи чары Годрик снимет на день. В этом зале она будет стоять под взглядами десятка невольных зрителей, и Лили будет скалиться, улыбаться, кривить губы в насмешке, когда сердце забьется сильно-сильно, потому что ей будет очень страшно. Потому что месть — это начало истории, конец которой никогда не бывает счастливым.

«Некоторые истории никогда не заканчиваются хорошо», — так говорил ей дядя Чарли, и Лили, чувствовавшая над своей судьбой рок, не могла с ним не согласиться.

«Твоя история никогда не закончится хорошо», — вторило сознание, когда Лили, поправив складки черного атласного платья на бедрах, бессмысленно посмотрела в свое отражение. А потом, улыбнувшись, она взмахнула палочкой, трансгрессировав. Поттер шла к Асторату без надежды и особого желания: просто Лили опутывала его своим вниманием, зная, что, возможно, однажды это может сыграть ей на руку.

Она шла, и ветер поднимал подол ее длинного платья, игрался с волосами, слегка портя прическу, но едва ли Поттер замечала это. Было холодно, Лили знала это, но не могла ощутить. И поняла, что вся дрожит, лишь когда зашла в особняк Берков и села напротив старика, который безразлично смотрел в окно напротив, словно ожидая чего-то. Может, своего внука?

Бедный, несчастный, брошенный старик. У него ведь тоже ничего не было, кроме яркой молодости, которая закончилась уже очень давно, облачившись в воспоминания. Он не нужен был своему сыну, от которого отрекся, не нужен был даже внуку, который не пожелал вернуться ради умирающего в ненавистную страну.

— Вы умрете, — спокойно, без особых эмоций произнесла Лили, вперив в него внимательный взгляд. У нее было странное настроение: такое тоскливое и одновременно меланхоличное… Мерлин, если бы только можно было еще раз увидеть эти серые глаза… — Вы умрете, — вновь повторила Лили, чуть махнув головой, прогоняя наваждение. — У меня не получится создать вам нужное зелье.

Асторат медленно повернул к ней голову, слегка приподняв бровь.

— Милая моя, неужели ты считаешь меня настолько идиотом, что думаешь, будто я не осознаю этого?

— Но вы надеетесь, — без тени насмешки протянула Лили, — значит, вы все-таки… глупы.

— Я надеюсь вопреки здравому смыслу не для того, чтобы выслушивать твою оценку своих умственных способностей. Я надеюсь, потому что иначе жить совсем невыносимо. Не тебе ли этого не знать?

Промолчав, Лили по-прежнему жестко и уверенно смотрела в его лицо, словно пытаясь найти какие-то нужные для себя ответы, но, не выдержав, позволив эмоциям прорваться наружу, она эмоционально бросила:

— Но какой смысл? Когда вы умрете, все останется таким же: люди, которых вы ненавидите, будут счастливы. До чего же это несправедливо! Те, кто заставляют нас страдать, всегда счастливы в наших глазах, ведь они не переживают то, что переживаем мы.

Меланхолично качнув головой, словно соглашаясь, Берк прищурил левый глаз, сжал свою старческую руку в кулак, но руки, ослабленные от бездействия, почти сразу же расцепились. Пальцы с морщинистой, грубой кожей не слушались больше его.

— Ваш сын, — хмыкнув тихо, протянула Лили с немым отчаяньем глядя в его глаза. — Он на коне. Получил протекцию, а теперь выдает свою дочь за неофициального куратора Содружества. Вы понимаете? Ваш сын строит карьеру на ваших костях, ведь он забрал у вас ваше детище — лавку! Это ли справедливо?

— Что? — моргнув, быстро протянул Асторат, и глаза его на секунду вспыхнули. — Что ты сказала? Он выдает Ребекку за сына…

— Мистера Томаса, — с яростью выплюнула Лили, видя, как вздрогнул на секунду старик.

А потом, словно отмерев, он поджал губы в тонкую линию, и его дряхлое лицо исказилось в какой-то немой ярости. И только лишь глаза Астората, такие необычно ясные для его лет, на секунду окрасились каким-то торжеством.

— Мой сын всегда был идиотом, — иронично протянул он вдруг, а потом, наклонившись, быстро бросил: — Играет он не на моих костях, а на своей протекции.

— О чем вы? — с сомнением произнесла Лили, слегка сощурившись, и сердце ее забилось быстро-быстро.

— Ведь лавка, из-за которой и произошел весь сыр-бор с Лютым, не принадлежит ему, — улыбка Астората стала ярче, а глаза, вспыхнув, — еще светлее: фиолетовый в секунду стал лиловым. — Почти год назад я сделал так, что теперь лавка Берков полностью принадлежит истинному наследнику. Она принадлежит Фобосу Берку.

Лили моргнула, а потом запальчиво взмахнув рукой, боясь выдать ликование, которое медленно поднималась в груди, отрывисто спросила:

— Мистер Берк… он в курсе?

— Нет, — улыбнувшись, ответил Асторат, и глаза его торжествующе сверкнули. — Только Фобос. Мой внук — умелый главарь.

А потом, словно опомнившись, он резко замолчал, мрачно посмотрев на Лили. Но было поздно. Меланхолия, которая разливалась по венам, теперь превратилась в горячую лаву, которая текла вместо крови.

Она просидела со стриком в полном молчании еще минут тридцать, прежде чем выйти от него. Она молчала, потому что пыталась забить собственную радость, потому что думала о том, как же именно можно было воспользоваться этой информацией. А когда, спустившись вниз, она оказалась на первом этаже, Лили внимательным взглядом окинула прохожую, думая о том, что ей нужно подтверждение. Ей, черт побери, нужны долбаные доказательства.

Торжество переполняло все ее естество, а улыбка горела на лице, когда, зайдя в Косую аллею за пергаментом и пером, Лили быстро написала пару строчек:

«Я знаю секрет твоей семьи, Фобос. Не хочется ли тебе вернуться обратно и попытаться уговорить меня, чтобы я не ломала их судьбы?».

А потом, окликнув ближайшую почтовую сову, она аккуратно вывела на конверте немецкий адрес и пустила птицу. Взмахивая серыми крыльями, она почти слилась с весенним небом, и Лили, оскалившись, безмятежно смотрела ей вслед. Зачем ей был нужен Фобос? Что ж, при удачной манипуляции можно было уговорить его отомстить своей семье. Но… как?

Это было не настолько важно. Оправив черное платье, Лили очаровательно улыбнулась своему отражению в витрине ближайшего магазина. Она была красива и знала это, поэтому предполагал, какой эффект произведет на толпу своим черным-черным платьем, едва мерцающим из-за магии среди этой нюдово-бледной белизны платьев подружек обрученной.

«Эх, Бекки-Бекки. Думала ли ты когда-нибудь о том, как страшен тот, кому нечего терять?» — усмехнувшись, подумала Лили, все еще разглядывая себя в мутном стекле витрины. О, теперь ей незачем было отступать от намеченного пути. Теперь Лили Поттер готова была сгореть в своих чувствах, лишь бы на секунду ощутить ту каплю торжества, что раньше всегда была рядом с ней, когда она унижала, втаптывала людей и стремительно шла по намеченному пути.

С каждым шагом у нее тяжело что-то в груди, и дыхание давалось особенно трудно. Особняк Томасов сверкал, то и дело с хлопком появились опаздывающие люди, которые, суетясь, стремительно шли по ступенькам, параллельно надевая на лица маски, так как помолвка была совмещена с баллом-маскарадом. Из огромных окон особняка лился свет, музыка была настолько громкой, что Лили, стоявшая в тени деревьев, могла отчетливо услышать звуки вальса Шопена, немного покачиваясь в такт этой сводящей с ума музыки.

Лили не спешила. Стояла и чего-то ждала, всматриваясь в величественное здание, а потом, надев черную, обрамленную бархатом маску, которая едва ли закрывала лицо, трансгрессировала, тем самым пропустив охрану, которая стояла настороже. В ту же секунду Лили оказалась прямо перед дверьми, ведущими в зал, и, слегка приоткрыв дверцу, она аккуратно посмотрела во внутрь. Кругом танцевали пары, чуть поодаль стояли люди небольшими группками и весело болтали. Гостей было достаточно, здесь также присутствовали и журналисты, ведь Дин Томас владел "Ежедневным пророком".

Дождавшись, когда вновь заиграла громкая музыка и уже новые пары встали в центр зала, Лили быстро прошмыгнула внутрь, продвигаясь к стене, сильнее сжав руку, которую облачила в перчатку. Страх сковывал легкие, и, несмотря на собственную уверенность, Лили испытывала некоторую панику. Она боялась, что ее черное платье раньше времени привлечет внимание, боялась, что Годрик струсит в последний момент. И чем дольше стояла здесь, окруженная счастливыми лицами, тем сильнее думала о том, как же сильно она не вписывается в здешний антураж.

Но ее никто не замечал. Все были так увеличены будущей невестой, которая, счастливо улыбаясь, посверкивая бриллиантами, то и дело смеялась невпопад. Бекки сидела на кушетке около окна и обмахивала свое потное лицо широким белым веером, то и дело кривя черные брови. Прошло три года, но это тупое выражение лица, казалось, так и не исчезло с несуразной мордашки — напротив, оно как будто усугубилось, что вызвало у Лили презрительную усмешку.

Музыка играла все более торжественная, было понятно, что с минуты на минуты состоится то, ради чего все и пришли — увидеть становление новой элитой, скрепление золотой молодежи, которая оплотом будет стоять за ценность своих родителей. Все это было до того смешно, что Лили поминутно сдерживала смех, наблюдая за Томасом. Годрик стоял почти рядом с Ребеккой, и вид у него был до такого мрачен и тосклив, что она поняла: он не струсит. Он дойдет до конца.

Когда ее взгляд зацепился за Мэри Томас, которая была одета в откровенное бордовое платье, едва доходившее до колен, Лили видела, как поминутно кривит губы Мэри, как ее глаза сверкают хищным блеском и как чувство удовлетворения просачивается сквозь каждую клеточку этого красивого, но такого бездушного лица. «Она совсем не изменилась», — с насмешкой подумалось ей, когда Поттер внимательно вглядывалась в белесые волосы, которые, посверкивая в электрическом свете, напоминали платину.

Широко улыбнувшись, Лили вскинула голову, потому что чувство раздражения накатило на нее волной, и бессмысленно посмотрела в сторону, заметив вдруг мужчину, который стоял в совершенно другом конце зала и чьи глаза сквозь узкие щелки маски почему-то внимательно разглядывали ее.

«Черт», — с опаской подумала Лили, прикинув, что, конечно же, здесь могло быть очень много ее знакомых, и с каждой секундой надежда, что ее не обнаружат, испарялась, оставляя за собой тонкое ощущение страха.

Мужчина смотрел слишком внимательно, и взгляд у него был такой цепкий, такой жесткий, что Лили невольно замерла, чувствуя себя не как обычно: сердце забилось быстро-быстро, и она забыла, как вообще дышать. Ей хотелось подойти ближе, потому что сквозь танцующие пары едва ли можно было понять даже то, какой цвет волос у этого человека, не говоря о чем-то большем, и чем пристальнее она наблюдала, тем сильнее испытывала какую-то дрожь.

Было что-то знакомое в этом темном силуэте и в этом взгляде. Напротив нее стоял мужчина, Лили не сомневалась, и его черная рубашка так не сочеталась с пестрыми цветами вокруг, что она бы усмехнулась иронично: потому что среди всех присутствующих они были единственные в черном.

— Дамы и господа, — весело подняв бокал, пропел Дин Томас, и Лили дернулась, бросив хмурый взгляд на него, по-прежнему ощущая на своем теле этот жесткий прицел. — Все вы, конечно же, знаете, по какому торжеству мы здесь собрались: мой сын, моя гордость и моя самая большая надежда сегодня обручится с очаровательнейшей мисс Ребеккой Берк.

Люди зааплодировали, и Бекки с веселым смехом поднялась с кушетки, подошла к мистеру Томасу и очаровательно улыбнулась. Мэри хлопала громче всех, и ее яркая улыбка была до того ядовитой, что Лили действительно сдерживала себя, чтобы прямо сейчас не сорвать все это торжество. Поттер злилась. Видел Мерлин, ненависть поднималась в ней с каждом секундой, когда Годрик медленно шел к Бекки и, схватив ее за руку, беспомощно оглянулся, пытаясь, наверное отыскать ее.

Веселые, беспечные и такие алчные… едва ли кто-то из присутствующих здесь оценят выходку Лили и захотят встретиться с ней с глазу на глаз, но они все так упивались своим могуществом, будто действительно верили, что власть навсегда у Содружества. И, казалось, они совершенно уверовали в свою безнаказанность.

— Так как никто из присутствующих не может назвать причину, по которой данная помолвка не может состояться, я с гордостью могу сказать…

— Эта помолвка не может быть заключена, — резко и громко проговорила Лили, выйдя в центр зала, и кучки людей, столпившие возле пары, резко разошлись, давая тем самым ей проход.

Время уходило сквозь пальцы, а тишина в зале стояла гробовая — даже музыканты, и те перестали играть салонную музыку, замолчав. Лили чувствовала каждый взгляд кожей, но более всего — пристальный и жесткий взгляд мужчины, что теперь стоял за ее спиной и даже не двинулся ближе, чтобы разглядеть помолвленных.

— Кто вы? — протянул Дин Томас, прищурившись, словно пытаясь понять, с кем он вообще говорит. И Лили не стала долго мучить всех, а потому медленно сорвала маску с лица и резко подняла глаза, чувствуя себя словно под прицелом.

Лили видела, как дернулась Бекки, как Мэри, ошалело схватив ту за руку, таращилась на Поттер, словно на приведение, и как в глазах этих вспыхнул огонек ярости. Один только Годрик смотрел на нее, как на спасение, с таким восторгом в глазах, что Лили широко улыбнулась.

Она неспешно двинулась к нему, а потом проговорила беспечно, растягивая гласные:

— Этой помолвки не будет. Потому что Годрик Томас принадлежит мне. — И, подойдя к нему, она резко обвила его шею своими руками, внимательным взглядом посмотрела на застывшую Бекки и Мэри, а потом глаза у Лили сверкнули яростно. — Мы связаны заклинанием.

— Что? — с яростью прорычал Дин, резко дернувшись по направлению к сыну, который стоял к нему спиной. Сердце у Годрика билось гулко-гулко, Лили слышала, как он тяжело дышит, и это доставляло ей неумолимое удовольствие. Однако мистер Томас не сделал и шага, потому что Лили, вытянула руку вперед, будто призывая его остановиться, и Дин подчинился. Настолько велико было его оцепенение и удивление.

Едва коснувшись губами уха Годрика, Лили проговорила громко, сквозь улыбку:

— Годрик, неужели ты не сказал?

Ее губы едва касались его кожи, а потом, резко отстранившись, она вздернула верх рукав черного платья, оголяя черный иероглиф, который заискрился голубым свечением — знак того, что она стояла с тем, с кем была связана.

Дин Томас вздрогнул, распахнув широко глаза, неверяще смотря в глаза Лили, которая, улыбаясь шире, вдруг переместила взгляд на Бекки, которая застыла в двух шагах от нее и в чьих глазах скапливались слезинки. Тишина была гробовая. Казалось, в зале застыло все, и в этой тишине, которая била по перепонкам, Лили прошептала, смотря в зеленые глаза Ребекки Берк:

— Я буду твоим приговором, Бекки. Запомни это.

В тот же момент, когда раздались громкие возгласы отмеривших журналистов, звук щелкавших камер, она трансгрессировала, прижавшись к Годрику слишком близко, обвив руками его широкие плечи, отчаянно ощущая этот чужой, но будто бы знакомый взгляд. И когда свежий ветерок коснулся ее вспотевшего лица, Лили расхохоталась, отстранившись от замершего Годрика, и, согнувшись, она долго еще смеялась, с упоением вспоминая удивленные лица и свет софитов.

— О Мерлин, ну что за убогое зрелище, — расхохотавшись сильнее, бросила весело Лили, резко подняв глаза на Годрика, который по-прежнему молчал с неверием глядя на нее.

— Спасибо, — наконец пролепетал Годрик, словно не веря, что он был только что похищен с помолвки, а потом тоже рассмеялся.

Вечер приятно обдувал ее холодом, и Лили было абсолютно плевать, что она стоит в легким платье на открытом воздухе — ее переполняла такая радость и веселость, что впору было пуститься в пляс. Настолько поднятое настроение было у нее.

И, насвистев себе «Рондо» Моцарта, Лили присела в комичном реверансе, рассмеявшись сильнее, а потом резко обернулась. Они оказались у самого моста, откуда можно было увидеть Темзу, и Лили, хмыкнув, вдохнула полной грудью, не думая о том, что же ждет ее завтра.

— Сколько наших знакомых было в зале, — весело проговорил Годрик, поравнявшись с ней, с интересом заглядывая в ее глаза. Лили хмыкнула. Какое ей было дело до тех, кто туда пришел? — И как мне теперь оправдаться? — он улыбнулся шире, прикрыв на секунду глаза. Впервые в жизни, наверное, Лили видела, как в этом агрессивном, вечно искаженном недовольством лице была какая-то легкость.

Все складывалось удачно. Фобос вернется к ней, и она сделает все, чтобы он помог ей сбросить Берков с Олимпа. А потом она возьмется за Мэри, Лили выследит все ее повадки и все ее слабые места, она опутает ее жизнь своим вниманием, чтобы потом дождаться момента и уничтожить ее прямо на месте, смачно втоптав в грязь.

Глаза Лили вспыхнули огоньком предвкушения. О до чего живой она чувствовала себя сейчас!

— Малфой тоже был на помолвке. Отец специально его пригласил, чтобы показать крепость Содружества, — вдруг резко бросил Годрик и упрямо посмотрел ей в глаза. — Но весь вечер он простоял в сторонке и ничего не сказал… а отец так хотел, чтобы он сорвался.

Замерев, Лили распахнула широко глаза, опять почувствовав, как забилось сердце, как дыхания опять стало не хватать. Мужчина с цепким, жестким взглядом… «Мерлин, как я могла не догадаться?» — подумалось ей, и Лили, скрежетнув зубами, с силой сжала перила моста.

Злость потупляла радость. Скорпиус Малфой. Чертов сукин сын. Он видел ее, он первым заметил ее… значит, весь этот спектакль… Мотнув головой, Лили резко повернулась, взглянув на бушующую гладь воды.

«Завтра суббота, — вторило сознание. — Завтра он придет к твоему отцу, забыла?»

Да. Завтра она вновь увидит его, наконец, без маски и сможет взглянуть в эти серые глаза. Но как? Как она будет вести себя? Страх обуял Лили. Ей хотелось и не хотелось видеть его одновременно, и, лишь вспоминая этот тяжелый взгляд, который, казалось, не менялся с годами, Лили чувствовала трепет и одновременно дрожь.

Потому что самым главным соперником для нее всегда был Скорпиус Малфой. И месть для него должна была быть грандиозной. Она обязана отплатить ему за все, что испытывала: и в первую очередь — за эти странные, непонятные, такие сильные и ненужные чувства, спрятанные так глубоко, что порой Лили действительно забывала, что на самом деле она испытывала к нему.