Цунами (гет)

Гермиона сидела на кухне, наблюдая за тем, как на открытом огне пританцовывает чайник. Он поворачивался к ней то одним боком, то другим, подпрыгивал, позволяя пламени лизнуть дно и взобраться по эмали чуть выше, чем секунду назад. Из носика ритмичными толчками вырывался пар. Ножи и ложки отбивали чечётку, а ещё тёплая буханка пумперникеля сжималась и вновь раздувалась на доске неподалёку, будто мечтала превратиться в волынку. Гермиона впервые увидела, как в буквальном смысле дышал хлеб. Кухонная утварь ходила ходуном, когда Уолда, лихо притопывая правой ногой, играла на губной гармонике.

В особняке не было эльфов, так что фрау Блоксберг взяла на себя выполнение всех бытовых мелочей. Казалось, ей это в радость. Она напоминала Гермионе миссис Уизли, правда, у той никогда не было времени на подобные развлечения на кухне.

Уолда отняла гармонику от губ и зычно пропела в том же темпе:

— Танцует Би-Ба-Бутцеман

По дому по ночам.

Танцует Би-Ба-Бутцеман

По дому по ночам.

Шумит, стучит, топочет,

Мешком своим грохочет.

Не спится ночью нам!

Послушай, Би-Ба-Бутцеман!

Послушай, Би-Ба-Бутцеман!

Уймись и дай поспать и нам!⁽¹⁾

Прозвучало ещё несколько нот, мелодия закончилась, и Уолда, отложив инструмент, наконец перевела дыхание. Гермиона захлопала.

— Давненько у меня не было таких благодарных слушателей, — прижав ладонь к заколовшему боку, пропыхтела Уолда. — При Хуго я не играю. После гармоники я становлюсь похожей на дурнушку Маульташ⁽²⁾.

— Ничего подобного! — возразила Гермиона. — У вас так здорово получилось! Одно удовольствие слушать и смотреть. Главное — что вы этим наслаждались! — Затем она понизила голос и добавила: — К тому же, герр Хаппель близорук. Он всё подносит к носу, когда читает.

— А ведь ты права, дорогая! Чего это я? Нечего на других оглядываться! Вот возьму и когда-нибудь открою лавку музыкальных инструментов, сяду на крыльце и буду играть на губной гармошке.

— Уверена, так и будет! И все предметы вокруг пустятся в пляс!

— Я ведь нигде не училась волшебству, — разоткровенничалась Уолда. — Магия спала во мне до пятнадцати лет. Когда мне не пришло письмо из Дурмстранга, родители посчитали меня сквибом и отправили в Трагос. С глаз долой. Дескать, озеро там особое — волшебством дышит. Вдруг пойдёт на пользу... Я помогала знахаркам и потихоньку обучалась целительству. У меня и палочки до сих пор нет. Не нужна. Я привыкла всё делать руками, а коль прижмёт — пошепчу в кулачок, так оно и колдуется.

— Так это же беспалочковая магия, фрау Блоксберг! Она ценится даже больше! Вы сильная волшебница — даже не сомневайтесь!

Уолда раскраснелась от похвалы и, дабы не смущаться, быстро увела разговор в сторону:

— И как же я не заметила, что Хуго плохо видит? Не припоминаю, чтобы он хоть что-то при мне читал. Все свои отравы он знает наизусть.

— Вдруг герр Хаппель тоже стесняется? — предположила Гермиона, подав ей ухватку для чайника, который никак не желал успокаиваться и продолжал выделывать разухабистые па.

Уолда сняла его с плиты, бросила внутрь несколько цветов суданской розы и нахлобучила на «танцора» расписную чайную бабу⁽³⁾ в виде куклы. Оказавшись среди изящных чашек, наряженный чайник сменил амплуа и заскользил по столу, словно русская танцовщица в фирменном «плывущем» шаге.

— Какая красивая магия! — восхитилась Гермиона. — Может, он ещё и петь умеет?

— Ну что ты, милочка, — с удивлением ответила Уолда. — Это же всего лишь чайник.

За открытым окном промелькнула крылатая тень, и в следующее мгновение на карниз, наплевав на всякое изящество, приземлился филин. Из-под перьев-бровей на Гермиону уставились сердитые оранжевые глаза. Не став дожидаться, когда разрешат войти, птица ступила на подоконник и села в тени оконной рамы. По-видимому, солнечные ванны Гастингса пришлись ей не по вкусу, но она была вынуждена послушаться хозяина и принести письмо. Оно было привязано к лапе.

— Надо дать бедолаге воды! — всполошилась Уолда, быстро соорудив из подручной утвари тазик-поилку. Несколько секунд филин смотрел на предоставленную ему воду. Затем он перекусил клювом ленту, тем самым избавившись от письма, и чинно забрался в таз лапами.

— Почему-то я догадываюсь, кто мог тебя прислать, — пробормотала Гермиона и занялась посланием. Внутри конверта оказалось три листа. Она развернула первый. Почерк был ей знаком — такой же она видела в записке, обнаруженной Гарри в фальшивом крестраже. Писал Регулус.

«Утром герр Эйгенграу прислал мне сову. Он интересовался,

какие семьи входят в Попечительский совет Хогвартса.

Я расспросил отца. Список прилагаю».

На втором листе и правда оказался перечень из одиннадцати фамилий. Гермиона пробежала по нему глазами, отмечая знакомые. Зачем Гриндевальду, то есть господину Эйгенграу, эта информация?

На третьем листе скромно притулилась одна-единственная фамилия. Регулус мог бы запросто уместить её вместе с остальными, но для чего-то вынес сюда и в конце поставил многоточие. Словно хотел сказать что-то ещё. В остальном же бумага была чиста. Невидимые чернила? Весьма разумно.

— Апарекиум! — скомандовала Гермиона, и текст начал проступать. Почерк Регулуса стал небрежным, будто он торопился или боялся что-то упустить. Или — передумать. Он писал о Тёмном Лорде, Барти Крауче, своём дедушке и его удачной покупке, он писал о некоем Морфине, коротающем дни в Азкабане, и о кольце — фамильной реликвии Гонтов. Он даже изобразил символ, который, по словам дяди Тома Риддла, украшал камень перстня.

Гермиона дочитала письмо Блэка до конца и задержала взгляд на подписи, коснулась букв кончиками пальцев.

Р.А.Б.

— Ну что там? — Уолда заглянула ей через плечо. — Любовное письмо?

— Скорее уж разведданные, — рассмеялась Гермиона, сложив бумаги обратно в конверт.

— У тебя сделалось такое счастливое лицо, что я уж подумала, что там нечто поинтереснее.

Филин больше не церемонился — вовсю плескался в тазике, разбрызгивая крыльями воду.

Хихикая, Уолда разлила каркаде по чашкам и водрузила их на поднос.

— Будь добра, отнеси хозяину дома, раз уж всё равно пойдёшь к нему с посланием.

— Здесь две чашки, — указала Гермиона.

— Верно. Шотт вернулся с задания. Вряд ли он станет это пить, но чем чёрт не шутит… Иди. Заодно и познакомишься.

Гермиона взяла письмо, поднос и направилась к кабинету господина Эйгенграу, как она приучала себя обращаться к Гриндевальду даже в мыслях. Волшебник обосновался в комнате на втором этаже. Из её окон открывался вид на окрестности, лужайку и новенький фонтан.

Дверь была закрыта. Из-за неё доносилась музыка. Голосов не различить.

Постучав и дождавшись разрешения войти, Гермиона переступила порог кабинета. Гриндевальд был в самом деле не один. Мужчина, стоявший позади его кресла, выглядел так, как она представляла себе в детстве коварных убийц, крадущихся по ночным улочкам: высокий и худой, с ног до головы закутанный в плотную чёрную ткань. Мерлин, как он не слёг с тепловым ударом?

— Добрый день.

— Раз вы так говорите, то день и впрямь добрый, — приветливо отозвался Гриндевальд.

Шотт ничего не сказал.

Гермиона водрузила поднос на стол.

— Фрау Блоксберг испекла хлеб и приготовила чай.

— Каркаде? — Гриндевальд скользнул взглядом по чашкам. — Эдвин, по крайней мере, ты должен оценить его цвет.

— А это принёс филин, — Гермиона протянула ему конверт от Блэка.

На несколько минут волшебник погрузился в молчание, изучая его содержимое. Пока он читал, Гермиона рассматривала взявшийся невесть откуда граммофон в компании пластинок. Одна из них как раз кружилась на диске. Из узорчатого рупора, напоминающего огромный цветок ипомеи, лилась музыка. Головка тонарма изображала миниатюрную тропическую птицу с длинным острым клювом — иглой. Хуго был прав: его предводителю нравилось окружать себя красивыми вещами.

— Почему вы улыбаетесь? — внезапно спросил Гриндевальд.

Гермиона не сразу поняла, что вопрос адресован ей.

— Я?

— Эдвин никогда не улыбается, так что, да, я обращался к вам. Вероятно, письмо мистера Блэка вызвало эту милую реакцию ваших лицевых мышц.

— Я рада, что он нам доверяет.

— Хм-м… Его сведения о кольце ничем нам не помогут, — произнёс Гриндевальд и осёкся, увидев рисунок.

— Это ваш знак, — сказала Гермиона. — Я видела его в Нурменгарде, а ещё раньше — в книге сказок барда Бидля. Его нарисовал там Альбус Дамблдор. Сначала я приняла этот знак за одну из рун…

— Рун? Экземпляр, который вы видели, был написан рунами?! Неужели Альбус сумел раздобыть оригинальный труд Бидля? Где же он сейчас? Где эта книга?

— Я не знаю, — растерявшись от такого напора, пробормотала Гермиона.

Гриндевальд отвернулся к окну и расслабился.

— Вам известно, что означает этот знак?

— Треугольник символизирует мантию-невидимку, круг — Воскрешающий камень, а линия — Бузинную палочку. Волшебники, которые верят в существование этих предметов, носят знак Даров Смерти, чтобы по нему узнавать единомышленников и помогать друг другу в их поисках, — на одном дыхании отрапортовала Гермиона, вспомнив бледное лицо Ксенофилиуса Лавгуда, его грязные седые волосы и замызганный балахон, вспомнив дом-цилиндр и аромат слив-цепеллинов, разбрызгавших мякоть после взрыва рога громамонта. Этот запах преследовал её в темницах Малфой-мэнора. Отцу Луны не было прощения.

— Всё верно. Когда-то мы с Альбусом входили в число подобных искателей Даров. Я не сомневался в их подлинности. Бидль писал о настоящей магии, но облагораживал её в своих сказках, выхолащивал. Я верю, что где-то в высокой башне до сих пор живёт чародей с мохнатым сердцем, а в секретном саду бьёт чудесный фонтан, исполняющий желания.

Он замолчал. Пластинка как раз закончилась. В повисшей тишине Гермиона услышала плеск воды фонтана во дворе.

— Как вы думаете, может ли чёрный резной камень в перстне Гонтов быть Воскрешающим камнем из сказки? — спросила она и получила ответ, на который и рассчитывала:

— Безусловно! Я бы очень хотел его увидеть и подержать в руках. А теперь будьте любезны — смените сторону пластинки.

Гермиона подчинилась, подумав, что ничто не мешало герру Эйгенграу воспользоваться палочкой. У него отказала нога, а не руки.

— Я мог бы и сам. — Он словно прочёл её мысли. — Но Эдвина нервируют изделия из осины, в особенности продолговатой формы. Видите ли, он вампир.

Она уже и забыла, что в комнате был кто-то ещё. Шотт настолько слился с тенями, что в какой-то миг будто перестал существовать.

— Много лет назад я спас Эдвина от охотника на вампиров, с тех пор его верность мне неоспорима. Не смотрите на него слишком долго, Гермиона, иначе он вас загипнотизирует; именно так Эдвин решает большинство поручаемых ему дел.

Если бы она хотела, всё равно бы не увидела лица Шотта. Тень плотного капюшона и чёрная повязка, скрывающая нос и подбородок, напоминающая платок бандита, скрывали лицо вампира. Рукавицы, видимо, сшитые из кожи дракона в дополнение к плащу из того же материала, защищали Шотта от солнца. Оно его не грело, но могло сжечь дотла.

В дверь постучали.

— Входите, — разрешил Гриндевальд, развернув кресло-коляску.

Лицо вошедшего сэра Гектора осветила улыбка, когда он увидел Гермиону. После обмена приветствиями зельевар устроился на стуле, предварительно наколдовав себе подушечку.

— У меня хорошие новости от Лорелеи, — Гектор сразу перешёл к делу. — Она с лёгкостью справилась с твоим поручением. Младший Роули без ума от моей ученицы. Знакомы два дня, а она из него уже верёвки вьёт. Как ты и сказал, этот парень — редкостный тюфяк и от него в самом деле пахнет мочой гоблина. Кремом с гоблинской уриной маскируют укусы тентакулы. Предположу, что это растение входит в состав зелья, которым он торгует. Лорелея всё разузнает наверняка.

— Роули? — удивилась Гермиона. — Почему вы решили начать с него?

— Не имеет значения, с кого начинать, — ответил Гриндевальд. — Так или иначе я собираюсь избавиться от всех последователей Волдеморта. Вскоре им будет чем заняться, кроме как бегать по улицам в чёрных хламидах. Без их денег и поддержки Волдеморт потеряет влияние в Визенгамоте и Министерстве магии.

— Но это не сделает его смертным!

Гриндевальд криво улыбнулся.

— Я подумал о том, что вы рассказали о Томе Риддле. Такой человек не станет довольствоваться малым. Это Герпо Омерзительный, бессмертный старик, где-то мыкается по свету вдали от людей. Лорд Волдеморт должен блистать! Он жаждет внимания, славы, признания! Пожиратели смерти выполняют всю грязную работу за него. Сам он не хочет пачкать руки. Злодейство — дело муторное, знаете ли, прозаическое, а он человек эфемерный, неуловимый, летящая смерть⁽⁴⁾ как-никак. Его мало кто видел, но все о нём говорят. Его имя боятся произносить вслух, чтобы не накликать беду.

Гриндевальд стал очень серьёзен.

— Я спущу мальчишку на землю. Я заставлю его злиться, ошибаться, самому браться за палочку… Давайте-ка посмотрим на него поближе. Том Риддл — гордец и голодранец, живущий за счёт других, но считающий чужое добро своим по какому-то надуманному праву. Типичный англичанин, не так ли? Вы читали Макиавелли, мисс Грейнджер? Человек скорее позабудет о смерти отца, чем об утрате наследства. Мистер Риддл отвык жить в нищете и безвестности. Он получил бессмертие, но так и не понял, что мастерство мага — вот что имеет смысл!

— Вы хотели знать, почему я начал с Роули, — продолжил он. — Для меня ответ прост: мне не нравятся болтуны и идиоты. Мне не нравится его колдокарточка, его тупое лицо. Следующим будет Крэбб, потому что я ненавижу плохие котлы. На первом курсе проржавевший котелок взорвался на уроке у меня в руках, я ошпарил пальцы. А потом я возьмусь за Джагсона, потому что у него дурацкое имя. Вот почему!

Гермиона не знала, что сказать. И всё же несколько слов она выдавила:

— Я читала Макиавелли.

Гриндевальд сухо рассмеялся и сосредоточил внимание на письмах.

— Регулус сработал очень быстро. Список попечителей Хогвартса нам ещё пригодится.

— Вальтер, раскрой свои карты, — попросил Дагворт-Грейнджер, приноровившись к новому имени. — Зачем ты попросил меня прийти?

— В следующую субботу я запланировал званый ужин, мой друг. Ты должен быть там. О твоём визите нужно обязательно узнать прессе. Об этом позаботится Эдвин. Гермиона, ты уже отправила приглашения?

— Всем, кого вы хотели видеть.

— Хорошо. Добавь в список приглашённых мистера Гринграсса. Регулус пишет, что это лучший правозащитник в Магической Британии. Иметь знакомого адвоката никогда не будет лишним, уж я-то знаю. В сорок пятом мне достался какой-то болван, — Гриндевальд мрачно усмехнулся. — Что до тебя, Гектор. У меня просьба…

Дагворт-Грейнджер подобрался, но он никак не ожидал услышать следующее:

— Ты должен принять Горация Слизнорта в «Сугубо Экстраординарное Общество Зельеварителей», — распорядился Гриндевальд. Судя по его тону, это всё-таки не было просьбой.

— Никогда! — взвился Дагворт-Грейнджер. — Клянусь париком Кункеля!⁽⁵⁾ Не бывать этому!

— Ты же хотел помочь мне, Гектор. Разве я много прошу?

— Слизнорт — всего лишь учитель в школе чародейства и волшебства. В нём нет ничего экстраординарного!

Гектор уставился на Гермиону в поисках поддержки, но она рассудила не вмешиваться. Молчание Гриндевальда оказалось красноречивее слов.

— Я читал кое-какие его исследовательские работы, — скрепя сердце признался Гектор, он явно сдавал позиции. — Гораций заявил, что Николя Фламель — самый выдающийся алхимик и зельевар в истории! Какая чушь!

— Фламель создал Философский камень, — справедливости ради напомнила Гермиона.

— Всего одно достижение за шесть сотен лет жизни! И что толку, если общественности его открытие не приносит ровным счётом никакой пользы? За четверть века мой эликсир супружеской верности разошёлся по всем уголкам света и сократил количество разводов в семьях волшебников в три раза, четыре зелья вошли в школьную программу, а за сывороткой молодости моего авторства охотятся ведьмы со всей Европы! Дафния Снайд готова на всё, чтобы заполучить её. На всё! Но… Но раз уж это необходимо… — голос Гектора задребезжал, — …я сделаю то, о чём ты просишь, Вальтер.

— Сообщи ему на ужине.

Вот и вся благодарность.

— Ты упомянул миссис Снайд… Она есть в списке попечителей. Похоже, тебе всё-таки придётся приготовить для неё порцию сыворотки. Не безвозмездно, конечно. Взамен она выделит средства на закупку новой партии котлов для учеников, которые не могут самостоятельно приобрести себе школьные принадлежности. Заказ должен поступить в мастерскую Магнуса Крэбба.

— Его мастерская выпустила бракованные котлы! — возмутилась Гермиона.

— Очень надеюсь, что они будут славно взрываться на уроках, — невозмутимо произнёс Гриндевальд. — Чем больше, тем лучше! Возможно, профессор Слизнорт нам поспособствует, но я не буду забегать вперёд. Сначала стоит на него поглядеть. — Гриндевальд потёр загрубевшие пальцы. — После нескольких инцидентов Попечительский совет в лице госпожи Снайд или мистера Блэка организует проверку… Ниточка потянется всё дальше и дальше… Обожаю доставлять неприятности тем, кто мне неприятен!

— Я понял, Вальтер, — выдохнул Дагворт-Грейнджер и, к изумлению Гермионы, больше не сказал поперёк ни слова. Он попрощался со старым другом и ушёл.

Пришло время Шотта.

— Эдвин, для тебя будет несколько поручений. Во-первых, меня интересуют финансовые дела Малфоев. Во-вторых, Бартемиус Крауч. Всё, что сможешь узнать о нём. В-третьих, достань мне хорошего кусачего журналиста. В-четвёртых, я хочу книгу Бидля, оригинал. Найди её. Остальное мы уже обговорили.

Вампир поклонился сидящему в кресле калеке и вслед за Гектором покинул кабинет.

— Союзника из Крауча не выйдет, — проворчала Гермиона. — Более принципиального человека не найти во всей Англии! В моём времени он отправил сына в тюрьму, когда узнал, что тот носит метку Вол… Тома Риддла.

— Посмотрим. Для вас у меня тоже кое-что припасено. — Гриндевальд улыбнулся Гермионе, однако от её хорошего настроения мало что осталось; она не ответила на улыбку. — Единственный в мире колдоснимок чаши Хельги Хаффлпафф. Взгляните.

Гермиона подошла к столу и присмотрелась к пожелтевшей колдографии на странице газеты.

— Откуда это? Похоже на подшивку старых номеров «Ежедневного Пророка».

— Она самая. Вскоре после того как Хепзиба Смит скончалась, её родственники объявили о пропаже из коллекции покойницы фамильной реликвии. Обещали хорошее вознаграждение. Но Лестрейнджам оно ни к чему, верно?

— Полагаете, чаша сейчас у них?

— Возможно. В любом случае я придумал, как это проверить, — обмолвился Гриндевальд. — Кажется, вы чем-то недовольны. Может, снимок не совсем удачен?

— А что, если из-за взорвавшихся котлов пострадают школьники? — спросила Гермиона, пройдя к окну. Она так злилась, что лицо пылало. Её охватило волнение. Судьба детей интересовала бывшего узника Нурменгарда не больше участи рыбок, пропавших из пруда в один прекрасный день. Внутренний голос требовал, чтобы она остановилась, но Гермиона ничего не могла с собой поделать. — Что, если Дафния Снайд откажет Гектору и выдаст его Крэббу? А если Риддл узнает, что Регулус рассказал нам о Барти Крауче-младшем?

Собеседник сохранил невозмутимость, о которой ей оставалось только мечтать.

— Однажды македонский царь Филипп, отец Александра Великого, отправил непреклонным спартанцам письмо, — произнёс Гриндевальд. — Он написал, что покорил всю Грецию, и призвал их сдаться. Если он захватит Спарту силой, если сломает ворота, если пробьёт стены, то уничтожит их урожай, уведёт женщин в рабство и сравняет город с землёй. Спартанцы ответили царю одним словом: «если».

Гермиона запрокинула голову и нервно рассмеялась. Содержание их беседы являлось слишком жутким. В этом мире старики, дети и безумцы были одинаково непредсказуемы — герр Гриндевальд был умудрён жизненным опытом, ребячливо непосредственен и эксцентрично безумен.

Но вот парадокс — без него ей не справиться.

Она рассеянно провела рукой по подоконнику. На нём лежало тёмное перо с маслянистым блеском. Гермиона покрутила находку в пальцах.

— Эдвин давно не пьёт человеческую кровь, но не может отказать себе в других маленьких слабостях, — прокомментировал Гриндевальд.

— Надеюсь, это была не сова профессора Слизнорта? Я пойду, герр Эйгенграу. Надо отправить приглашение Аурелиусу Гринграссу, а у меня кончились хорошие чернила. Я загляну в лавку письменных принадлежностей в Косом переулке, а потом навещу миссис Фигг. Должно быть, она волнуется. Вообще-то я снимаю у неё жильё…

— Тогда отправляйтесь сразу к ней. Гринграсс подождёт. В Лондоне будет гроза. Не ходите, — сказал Гриндевальд, щёлкнув пальцами, и этого хватило, чтобы одна пластинка волшебным образом сменила другую.

Гермиона была счастлива откланяться.

Оказалось, Дагворт-Грейнджер ещё не покинул особняк. Он никак не мог смириться с кандидатурой нового члена «С.Э.О.З.», поэтому едва переставлял ноги. Каждая третья ступенька давалась ему ценой десятка вздохов. Вот кому бы сейчас не повредил глоток «Омолаживающего».

Гермиона предложила пожилому волшебнику помощь, и тот с радостью её принял.

— Мисс Грейнджер, а не было ли у вас в роду… — завёл он любимую шарманку.

Никак не унимался!

— Простите, сэр Гектор, я вынуждена признаться: у меня в родне не было колдунов, — Гермиона сделала страшные глаза и прошептала: — Я — магглорождённая волшебница. Пожалуйста, никому не говорите. Иначе господин Эйгенграу будет на меня злиться. Он не любит болтунов.

— Что же это… Это прискорбно, — огладив бороду свободной рукой, промолвил зельевар и по-доброму прищурился — так, что к уголкам глаз сбежались новые морщинки. — Не волнуйтесь. Я никому не расскажу. Я вам тоже признаюсь: мне бы очень хотелось иметь даровитую внучку. Или правнучку. Сойдёт и двоюродная племянница. Моя семья много лет яростно поддерживала чистоту крови. Это привело к тому, что никакой родни у меня не осталось. Мне некому завещать свои галлеоны в гоблинском банке. Очень неприятная ситуация. Но вы не отчаивайтесь! Я уверен, что у Дагворт-Грейнджеров рождались сквибы. Надо отыскать на чердаке гобелен, если его ещё не слопали докси. Фамильные гобелены всегда говорят правду. Может быть, ваш дедушка был сквибом, от которого моя семья с радостью избавилась, изгнав его в мир магглов!

— Э-э… Спасибо за заботу, — пробормотала Гермиона. — Мне жаль, что вы вынуждены принять профессора Слизнорта в ваше общество.

— А-а… — Дагворт-Грейнджер вяло взмахнул кистью. — Забудьте! Гораций не так уж плох. У него есть предпринимательская жилка, и он правильно пишет слово «амальгама»…

— Вы почти не возражали герру Эйгенграу.

— Но как я могу? — искренне удивился зельевар. — Ему лучше знать, как поступить. Он великий волшебник! Чуточку странный, но великий.

— Чуточку? — не удержалась Гермиона. Уж слишком много жестокости, эгоизма и изощрённого ума скрывалось за этим безобидным словом.

— Кто не носит в себе хаоса, тот никогда не породит звёзды⁽⁶⁾, — заметил Гектор. — Геллерт понимает ценность таланта. Он окружает себя удивительными людьми. И не только людьми. Взять хотя бы Эдвина. Много вы знаете вампиров, готовых служить волшебникам? Были и другие: шаманы, заклинатели, перевёртыши... Они похожи на анимагов, только боятся железа…

Гермиона слышала подобное восхищение и раньше, но в адрес другого человека — Альбуса Дамблдора. Слышала от Хагрида, Ремуса, профессора МакГонагалл, Добби, Гарри… Список можно продолжать бесконечно. Только Северусу Снейпу это не мешало искренне желать ему смерти. Всей душой.

— Вы верите, что ваш друг сможет победить бессмертного волшебника?

Дагворт-Грейнджер легонько похлопал Гермиону по руке.

— Всё в этом мире решается эмпирическим путём. Аристотель, родоначальник классической алхимии, считался гением, но он верил, что мыши появляются из корзины с грязным бельём и прошлогодними зёрнами пшеницы. Конечно, ему стоит простить это заблуждение, тогда ещё не вывели исключения из законов трансфигурации. Тёмные времена. Не то что просвещённое Средневековье — расцвет оккультизма, артефакторики и астрологии! Мы не узнаем ответ на ваш вопрос, пока не проверим. Надеюсь, наш «опыт» удастся. Я сам ничего не имею против мистера Волдеморта, но недолюбливаю этих бессмертных, чего греха таить…

1) Стародавняя детская песенка про домового по имени Der Butzemann. Впервые записана одним из братьев Гримм.

Вернуться к тексту

2) Маргарита Маульташ — последняя правительница Тирольского графства. Её враги распространяли слухи о её уродстве, а за большие губы дали ей обидное прозвище «рот-пельмень». Прототип Герцогини из «Алисы в стране чудес».

Вернуться к тексту

3) Чайная баба — стёганый чехол из шерсти или ткани, набитой ватой; надевается для сохранения температуры чая.

Вернуться к тексту

4) «Vol de mort» — с франц. «Полёт смерти».

Вернуться к тексту

5) Иоганн Кункель — немецкий алхимик и естествоиспытатель 17 века.

Вернуться к тексту

6) Цит. «Так говорил Заратустра» Ницше.

Вернуться к тексту