Октябрь в Нулогорске (джен)

Осень была солнечной и тёплой. Субботний день исключением не стал: в эту субботу дневного эфира у Марьяши не было, а утренний был возмутительно рано (вставать к девяти утра для неё было сродни подвигу). Поначалу даже была мысль пойти днём домой и немного поспать, но покинув прохладную, пахнущую едва уловимо осенним лесом радиостанцию, Марьяша обнаружила, что погода слишком хороша, чтобы её упускать. Солнце всё ещё грело, хоть и очень слабо, ветер был лёгким и совершенно не холодным, словом — идеально для прогулок.

Она доехала до Морской набережной, прокатилась вдоль неё и вскоре выехала за черту города, где чаще всего устраивались рыбаки. Помахав одному из них, Марьяша слезла с велосипеда и направилась по протоптанной тропинке к своему любимому месту под старым маяком.

О маяке принято было говорить, что он — архитектурное наследие, охраняемое законом; условно-рабочий (с этой стороны всё равно корабли к порту не подходили, ориентируясь на громаду рыбокомбината по ту сторону города); запрещённый к самостоятельному посещению; запрещённый к посещению вовсе; наделённый особыми правами.

Поэтому Марьяша всегда вежливо здоровалась с ним, прежде чем оставить рядом велосипед и спуститься по узкой тропинке к самой кромке берега.

Волны мерно, лениво окатывали гладкие камушки, выбрасывая иногда длинные нитки мёртвых водорослей. Вода была очень холодной, пахла солью и рыбой, а солнце играло на ней и отчаянно слепило отражениями своих лучей.

Марьяша вытащила мобильный, сделала пару снимков, потом сфотографировала маяк. Сколько раз уже она тут бывала и сколько раз делала такие фотографии, а всегда получалось что-то новое. Сегодня, например, откуда-то на кадре взялись красные полосы на маяке, которых на нём и в помине не было. Да ещё и очень неровные, с подтёками, напоминающими кровь. Неприятное было зрелище.

Марьяша поморщилась, но снимок удалять не стала, а просто скинула в облако, пополняя специально отведённую под маяк и берег папку.

Здесь особенно хорошо размышлялось. Мерный плеск волн и редкие чаячьи вопли отрезали от шумов города и постоянного фона инфополя, слепящие солнечные лучи не позволяли что-то рассматривать, и получалось лучше всего сосредоточиться на собственных мыслях.

Оставалось чуть меньше месяца до теоретического финала командировки майора Андреевой. Марьяше было страшно заглядывать в будущее: ну а вдруг она всё-таки действительно уедет? Всё лето радиоведущая всеми силами старалась обеспечить очаровательной Елизавете максимум комфорта, интереса и поводов остаться. Рассказывала о городе и настраивала город на самое позитивное отношение к майору, старалась отвечать на все её вопросы максимально подробно — даже на те, что казались наивными и смешными. Задавала свои, казавшиеся иной раз наивными и смешными Елизавете, но та, хоть и посмеивалась негромко, отвечала ничуть не менее подробно.

Под руку попался плоский камешек, Марьяша прицелилась и ловко пустила по воде «блинчик». Он проскакал семь раз и беззвучно скрылся под водой. Хорошо. Цифру семь Марьяша любила, как и все простые числа. Семнадцать, правда, нравилось гораздо больше, но такого с «блинчиком» точно не получилось бы.

Можно, конечно, просто спросить Елизавету, не собирается ли она призадержаться. Но после такого количества намёков, какие щедро рассыпала Марьяша с самого начала общения, такой вопрос может прозвучать ужасно глупо! А выглядеть глупо перед лицом столь идеальной женщины вовсе не хотелось.

Да и потом, в одну из недавних встреч Елизавета спрашивала насчёт шиномонтажа и того, можно ли оставить там на хранение летние шины. Служебная квартира на Рыбацкой, по её словам, была слишком уютной, чтобы складировать подобные вещи в открытую, а кладовки там не случилось.

Кладовка была у Марьяши, через два квартала — по ту сторону центрального проспекта, Северного (в народе, правда, его по старинке называли проспектом Ленина). В эту кладовку вполне вместился бы ещё один комплект.

Может, так прямо и предложить?

Море деликатно брызгало иногда на слегка запачканные носки красных кедов. Чай в термосе заканчивался, а мыслям не было видно ни конца, ни края — они, казалось, простирались дальше серо-голубой линии горизонта бесконечно далеко за морем.

Логика подсказывала, что нет смысла волноваться. Паника плевать хотела на логику.

Мобильный пиликнул оповещением, и Марьяша поспешно разблокировала экран со звёздным небом на заставке, но это было напоминание о том, что завтра они с Осипом Яковлевичем планировали поиграть в кегли. Переставив напоминание на попозже, Марьяша проверила входящие. Ничего нового. Вздохнув, она допила чай, закрыла термос и направилась обратно к маяку за велосипедом.

Инфополе прояснилось, когда она шла обратно мимо всё тех же рыбаков. И в нём мелькнуло что-то об аэропорте. Марьяша сначала было пропустила это мимо себя, а потом спохватилась, нахмурилась и остановилась. Аэропорт использовался крайне редко, только по запросам — обычно хватало морского и автотранспорта.

Судя по тому, что витало в инфополе, в ближайшие дни должен был прибыть небольшой пассажирский самолёт. Не частный, но и не авиакомпании... военный?

Сердце даже удар пропустило. Чтобы момент получился более выразительный.

Но для чего он собирается прибыть? Инфополе молчало, скромно показывая густо-чёрную плашку цензуры. Марьяша цензуру недолюбливала, старалась бороться с ней по мере сил, но конкретно тут была бессильна. Эта цензура шла откуда-то извне, она не принадлежала городу.

— Я просто возьму и спрошу, — пробурчала Марьяша, вытаскивая наконец велосипед с камней на дорожку и забираясь на него. — Это несложно. Я просто спрошу.

Море равнодушно плескало, подкидывая рыбакам мелкий улов.

За напряжёнными размышлениями о неизвестном самолёте Марьяша совершенно упустила ещё одно маленькое событие, мелькнувшее в инфополе завтрашним днём.