Октябрь в Нулогорске (джен)

Приморский город был привычен к холодному пронизывающему ветру. Но такой, как сейчас, был редкостью даже здесь. Он дул низко, плотно, сносил порыжелые опавшие листья к стенам, яростно вжимал их в окна первых этажей. Если бы на улице были люди, их бы, скорее всего, сбивало с ног, но все попрятались по помещениям.

Ветер выдувал каждую невидимую спору, рвал гифы, безжалостно скашивал все едва пробившиеся наружу тонкие ножки, срывая с них крохотные, неразличимые глазом шляпки. Казалось, он готов вырвать грибницу из земли, лишив её последних шансов.

Елизавета прижималась к стенке неработающего киоска с мороженым, куда её буквально отнесло очередным порывом, и силилась рассмотреть происходящее. Вихрь листьев и белёсых обрывков, похожих на пушистую плесень, отчаянно мешал, но почему-то ясный и сердитый голос радиоведущей было слышно очень хорошо.

— Поздно. Ты уже давно не единственное, что есть здесь. Очень давно. И ты помнишь, что было в прошлый раз и в позапрошлый, и до того.

Тяжёлые, плотные слова падали на рвущиеся вверх ризоморфы, больно придавливая их к земле.

— Это мой город. Мой. Возвращайся. Твоё место — там, глубоко.

Ветер стих. Резко, одномоментно, как будто кто-то повернул рычаг. Воздух стал таким неподвижным, что буквально звенел — и слышно было, как с шорохом расслабляются опавшие листья.

Елизавета смотрела прямо перед собой, почему-то боясь повернуть голову и увидеть, чем закончилось это безумное противостояние.

Всё было грибницей. Грибница была всюду.

И сейчас, когда грибница разозлилась на людей, нарушавших её покой и её личную гармонию (может быть; это были лишь догадки), ей противостояло... а собственно, что?

Елизавета знала о радиостимуляции грибов. Логичным было бы предположить, что может существовать и обратный процесс. А с поправкой на место действия не менее логичным было бы предположить, что «радио» в этой фразе относится совсем не к радиации.

— Привет.

От неожиданности Елизавета вздрогнула, резко повернувшись. Марьяша, сунув руки в карманы куртки и смущённо чуть улыбаясь, смотрела на неё сквозь привычные очки без оправы. С рукава у неё свисала тонкая, противно-белёсая нитка.

Проследив взгляд, радиоведущая скосилась на себя, ойкнула и стряхнула эту нить.

— Привет, — машинально ответила Елизавета. И невесть зачем озвучила очевидное: — Утреннего эфира не было.

Марьяша с видимым неловким сожалением потёрла затылок и виновато пожала плечами:

— Форс-мажор. Но дневной будет, честное слово. Я ещё успею!

Не удержавшись, Елизавета поддалась импульсу и крепко обняла снова ойкнувшую (на этот раз восторженно) радиоведущую.

Всё хорошо, что хорошо кончается. А если это только начало чего-то нового, то всё ещё лучше.

И наверное, сейчас не стоило задавать лишних вопросов.

* * *

— Добрый день, дорогие слушатели! И сразу, сразу хочу принести вам от лица радиостанции извинения за неожиданную отмену утреннего эфира! Как вы помните, утром звучал тревожный сигнал системы чрезвычайного оповещения — и кстати говоря, администрация города благодарит вас за проявленную гражданскую сознательность — и изменения в нашем графике были связаны именно с этими событиями. Но то было утром, а сейчас уже день, не так ли? И все мы можем спокойно делать свои привычные дела, а можем бросить их и пройтись, например, по набережной. Резких порывов ветра больше не ожидается, и вы можете насладиться прекрасным морским бризом! Воздух пахнет морем, а море пахнет свободой, друзья мои. Нашей свободой от всего того, что грозит нарушить мирную жизнь нашего маленького приветливого города...

— А ты когда отчёт отправлять будешь? — спросил Константин, рассматривая наколотый на вилку маринованный опёнок. Они снова обедали прямо в кабинете, несмотря на то, что погода и правда улучшилась.

— Который?

— Ну по грибнице.

Елизавета несколько секунд молча рассматривала помощника.

— Не буду.

— То есть?

— Что есть. Кость, сам подумай. Я же не могу отписаться наполовину. Либо всё, либо ничего. Я ещё ничего не отправляла, так что никто и не узнает.

— Темнишь ты что-то, — Константин недовольно поморщился, вздохнул и съел гриб. Опята были очень вкусными.

Елизавета молча качнула головой в сторону радиоприёмника. Бодрый голос, рассказывавший о событиях грядущей недели, наполнял помещение, поблёскивая в тёмных углах то серебристым, то медным.

Это даже не казалось странным.

— Всё есть грибница, — буркнул Константин.

— Факт. Всё, но не город. Иначе бы не было того, что случилось утром. А город не сам по себе, понимаешь? И дело не только в администрации или чёртовом мэре.

— Ты хочешь сказать, что она...

— Ага. Вне классификаций, Костя. И мне плевать, что этого никто не примет, потому что я и не собираюсь сообщать.

Константин замолчал. Отложил вилку, откинулся на спинку стула и уставился в потолок, слушая голос города. Елизавета терпеливо ждала, уделяя чуть больше внимания маринованным опятам.

— А ты не боишься? — наконец спросил он.

— С чего бы, — майор Андреева пожала плечами. — У меня для этого нет причин.

— И всё, что мне нужно было знать, я слышал по радио, — процитировал Константин, а потом шумно вздохнул: — Но знаешь, мне кажется, что у нас нет никаких оснований не доверять новостным эфирам городского радио.

— Читаешь мысли, — усмехнулась Елизавета.

— А завтра вечером, дорогие друзья, нас ждёт прекрасное зрелище. Пожалуйста, не забудьте затемнённые очки: городская ассоциация астрономов-любителей советует нулевой индекс прозрачности по шкале от одного до минус десяти с половиной, — спокойно рассказывал голос города. — Предугадывая ваши вопросы — конечно, вы не увидите ничего! Но у вас будет прямой эфир, в котором вы услышите самое точное описание происходящего. Доверьтесь мне, как всегда, дорогие слушатели!