Орден Чертополоха (гет)

Минерва и Дэвид подошли после уроков в теплицы. Там их уже дожидались Помона и Джозеф для разговора. Эти двое хаффлпаффцев, ко всеобщему удивлению, особенно сдружились в последнее время.

Минерва тревожилась за Джозефа: парень выглядел уставшим, каким-то потухшим и немного растолстевшим, хотя по своей природе явно не был расположен к полноте. Было непривычно видеть таким обычно жизнерадостного и пышущего здоровьем главного красавчика школы. В последнее время его будто подтачивала изнутри неизвестная хворь, которая, собственно, и стала предметом разговора.

— Со мной что-то не так, — начал свой безрадостный рассказ Джозеф, поднявшись с садовой скамейки. — Я это заметил ещё в декабре. У меня с некоторых пор всё прямо-таки валится из рук. Не выходит колдовать как надо, учиться стало трудно, мелкие простуды измотали, вес стал набирать ни с того ни с сего, хотя аппетит прежний. Риддлу я так и не сдал зачёт — это просто нонсенс. Я ведь ещё осенью начал вполне уверенно осваивать беспалочковую магию, а сейчас даже собственная палочка не всегда меня слушается. В общем, какая-то сплошная полоса невезения. И меня начали терзать смутные сомнения…

— Ты пробовал сам выявить порчу? — спросил Дэвид, для которого не впервой было иметь дело с чем-то подобным, и Джозеф обратился к нему за помощью как к самому сведущему в этом вопросе знакомому.

— Да, на днях разбивал в миску яйцо и ставил его под кровать на ночь. Всё делал в соответствии с рекомендациями из пособия по снятию порчи и проклятий. — Джозеф показал упомянутую книгу. — Наутро обнаружил в желтке новообразование — верный признак порчи. Ещё серебряный крестик на цепочке теперь не могу носить, ибо сразу становится неудобно шее. А ведь ношу я его с детства, и он никогда раньше не доставлял мне неудобства. Ко всему прочему, при взгляде в зеркало меня всякий раз охватывает чувство необъяснимого страха. В пособии упомянуто, что всё это также относится к явным признакам тёмной магии. Дэйв, прошу тебя, помоги избавиться от этой дряни. Я могу довериться только тебе.

Дэвид вздохнул, на лбу у него пролегла морщина. Помона скорбно поджала губы. Минерва же удостоверилась, что не зря в последние недели её беспокоили неважный вид Джозефа и вообще всё, что с ним происходило. Дэвид положил на плечо Джозефу руку и попытался его приободрить:

— Не переживай. В твоём случае порчу снять несложно, надо только хорошо подготовиться. Мне нужно раздобыть кое-какие предметы для этого. Мы проведём обряд очищения, как только я достану все необходимое. — Он немного помолчал, а потом добавил: — Молодец, Джозеф! Ты всё правильно сделал, не стал затягивать и вовремя обратился за помощью.

— Вовремя? — усомнился тот. Его прежде привлекательное лицо выглядело сейчас одутловатым, а потому уже менее симпатичным.

— Конечно! Зачастую люди годами страдают от порчи или сглаза и всё списывают на горькую судьбу да тотальное невезение, даже не удосуживаясь при этом наведаться к соответствующему специалисту и провериться. Особенно плачевно обстоит дело с маглами: они обычно с недоверием относятся к разного рода экстрасенсам, считая их шарлатанами, и стараются не замечать постигший их недуг. И даже в церковь не заглядывают, хотя это могло бы оказать благотворное воздействие. В итоге наступает момент, когда ситуация заходит слишком далеко. Провести обряд очищения становится невероятно сложно или невозможно, и заколдованный человек на всю оставшуюся жизнь остаётся изувеченным морально или даже физически. Да-да! Ты же заметил, что у тебя всё буквально из рук валится? Некоторым несчастным с особенно запущенными формами порчи даже обрушиваются на головы надёжные и крепкие крыши их собственных домов. Ты не представляешь, как много жертв порчи ныне обитает в Мунго! Мой знакомый аврор Аластор рассказывал поистине жуткие истории. Я уже не говорю о том, что человек становится до смерти запуганным. Порча — скверная штука сродни драконьей оспе. Не выявишь вовремя — наплачешься в будущем.

Джозеф часто закивал, заверений Дэвида ему хватило в полной мере. Он захотел уточнить у Дэвида что-то ещё, и они вдвоём двинулись к выходу из теплиц, продолжив беседу. Минерва повернулась к Помоне и застыла, удивлённая отстранённым выражением на лице у той. Затуманенный взгляд Помоны был устремлён на грядки с папоротниками. Минерва и раньше замечала за подругой подобную погруженность в собственные мысли и не придала бы увиденному сейчас особого значения, если бы не услышала бормотание Помоны:

— Он заявил, что они у меня так просто не зацветут!

Минерва не удержалась от вопроса:

— Кто он?

— Никто! — быстро ответила Помона с видом застигнутого врасплох человека. Она попыталась улыбнуться и перевести разговор в другое русло: — Как дела у Августы? Что там с её чудесным кремом? Она просмотрела справочники, которые я ей посоветовала?

— Просмотрела. У неё есть предположение, но она боится ошибиться.

— Понимаю, — равнодушным тоном ответила Помона и перевела задумчивый взгляд на фиалки. Минерва не стала больше отвлекать ее от размышлений.

* * *

Так что же вызвало у меня религиозный трепет? Этот вопрос явно не даёт покоя Макгонагалл. Что же, это та ещё головоломка для педантичной гриффиндорки.

Между тем всё просто и сложно одновременно. Нет, я не впал в экстаз, слушая церковный хор или проповедь пастора. Меня в этой жизни поразило совсем другое. Когда я впервые открыл Тайную комнату и побывал в ней… О, мой великий предок Салазар, я оказался в прекраснейшем из залов и испытал самое великое и прекрасное потрясение в своей жизни! То был зал, созданный для меня.

Несколько дней после своего грандиозного открытия я не мог прийти в себя. Отныне я не был просто Томом без роду и племени, жалким сироткой из убогого приюта. Я оказался наследником самого Слизерина! Сошлись все детали сложной мозаики, стало ясно, откуда у меня взялись все те недюжинные магические способности, которые многих пугали, а мне казались удивительным даром. Вся моя жизнь резко наполнилась смыслом, я нашёл то, что искал всё мое детство. Я обрёл себя! Я стал не просто Томом, коих сотни тысяч по всему миру, я обрёл личность! Это было непередаваемое чувство значимости. Подобного чувства я никогда в жизни больше не испытывал. Оно переполняло меня, это было больше, чем просто счастье.

Тогда под многовековыми сводами монументальной Тайной комнаты я поверил в самого себя — то была сильнейшая из религий. Ко мне пришло осознание, что я выдающийся волшебник, мои возможности безграничны, а Тайная комната — это мой храм, моё пристанище. И всё это дал мне Хогвартс — моя Alma mater⁽¹⁾. Тогда-то я и испытал чувство благоговения, с помощью которого мне в итоге удалось научиться летать со скоростью самого сильного ветра.

Долгая холодная зима неохотно отступала, а на смену ей уже спешила долгожданная весна. Последние февральские деньки радовали высоким голубым небом над головой и всё более уверенными солнечными лучами, которые хоть ещё и не грели в полной мере, но уже потихоньку растапливали снежный покров.

В выходной Минерва, проснувшись раньше всех, обошла порученные ей этажи замка. Убедившись, что всё в полном порядке, она позволила себе небольшую прогулку по окрестностям Хогвартса. Пора было возобновлять полёты на метле, ведь вскоре предстояли новые тренировки перед решающими квиддичными матчами. Но Минерве сейчас было немного не до этого. Её упорно занимало кое-что другое.

За зиму она достаточно натренировалась в собственной левитации и теперь поднималась в воздух легко и непринуждённо. Всё происходило само собой, автоматически, почти как с анимагией. Пора было учиться понемногу перемещаться по воздуху. Минерва не рассчитывала, что в ближайшее время научится летать подобно птице. Но сейчас от нее требовалось хотя бы просто начинать ходить по воздуху мелкими шагами. Пока что все попытки Минервы сделать хоть один шаг и при этом не упасть не имели успеха. Стихийная магия не давала ей рухнуть на землю и разбиться, но этот этап Минерва прошла ещё в прошлом году при поддержке профессора Риддла.

Она поправила на голове тёмно-зелёную вязаную шапочку, откинула назад волосы, заплетённые в две тугие косы, и огляделась. Минерва дошла до места, где обычно никого нельзя было застать в столь ранний час. Здесь никто не помешает ей тренироваться. Она аккуратно обошла серые сугробы, остановилась и прикрыла глаза. Затем полной грудью вдохнула весенний запах талой воды. Сделала это так глубоко, что от свежего воздуха у неё закружилась голова. Минерва чуть развела руки в стороны, её ноги оторвались от земли. Она медленно поднялась до нужной высоты и наконец открыла глаза. Мир на уровне макушек пока ещё голых деревьев казался непривычным, цвета природы, которая только просыпалась после зимней спячки, выглядели ярче обычного.

Пришло время очередной попытки. Сколько же у Минервы их было за последние пару недель! Сколько счастливых мгновений жизни было перебрано в памяти, и пока ни одно из них не сработало. Просто счастливого воспоминания, как в случае с магией Патронуса, было недостаточно. Флитвик оказался прав. Между тем Минерва могла похвастаться редким умением производить несколько Патронусов одновременно. Флитвик не раз нахваливал перед классом это ее умение.

В деле же полётов Минерве не помогли тёплые воспоминания ни о рождественских ужинах в кругу семьи, ни о весёлых детских играх у дома с Дугалом, ни о долгожданном письме из Хогвартса, ни даже о первом успешно выполненном заклинании. Всё это были просто приятные эпизоды из жизни, способные приподнять настроение в минуты грусти, но их силы не хватало для магии полёта. В них не доставало чего-то пронзительного, всепоглощающего, что и заставило бы сделать хоть один шаг в воздухе.

Тогда Минерва решила использовать более сложные эпизоды из своей жизни. Сегодня она снова постаралась освежить в памяти давнюю поездку в Эдинбург с родителями. Тогда ей довелось посетить знаковый Собор Святого Эгидия⁽²⁾. Минерва зажмурилась, представляя себе совершенные архитектурные формы храма, его витражи, которые играли всеми цветами радуги в солнечную погоду. Как же её, восьмилетнюю девочку, тогда поразило невероятное по красоте церковное убранство. А как роскошна оказалась часовня ордена Чертополоха⁽³⁾! Кажется, все фантазии Минервы о загадочном храме из книги «Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго воплотились тогда в увиденном готическом сооружении. Этот собор-корабль словно стремился в небеса, он внушил ей, ещё ребенку, трепет, ощущение себя песчинкой во Вселенной. Конечно, позднее Минерва увидела Хогвартс и также осталась покорена его сказочной красотой. Но Эдинбургский собор навсегда остался для неё чем-то особенным, непревзойдённым.

Грезя о любимом храме детства, Минерва начала мысленно перебирать в голове заклинания и формулы для полета. Вот она всё ещё просто висит в воздухе, а вот делает робкий шаг вперед…

И мягко приземляется в почти растаявший сугроб. Снова не получилось.

И снова накатило такое сильное чувство досады, какое ей не доводилось испытывать даже при неудачах в анимагии. А с каждой новой неудавшейся попыткой едкое чувство недовольства заметно усиливалось.

Минерва посмотрела себе под ноги, под ботинками у неё хрустнула тонкая ледяная корочка.

Религиозный трепет. А испытывала ли она его хоть раз в жизни по-настоящему? Когда Минерва начинала об этом думать, то у неё к горлу подкатывал ком. Ей всегда казалось, что вся её жизнь от рождения до сегодняшнего дня была пронизана религией, ведь не зря она выросла в семье пастора. Церквушка в Даннете стала для неё не менее родной, чем родительский дом, а в голове всегда звучали умиротворяющие отцовские молитвы. Кажется, она впитала в себя религию с молоком матери: дома постоянно обсуждались увлекательные библейские сюжеты, отец был прекрасным рассказчиком, и Минерва всегда с нетерпением ожидала от него всё новых историй. Она любила помогать отцу упорядочивать религиозные книги в их домашней библиотеке, а в церкви могла сидеть часами, слушая пение местного хора.

Когда Минерва подросла, то стала запоем прочитывать многочисленные книги, которые ей рекомендовал папа. А регулярные бурные обсуждения прочитанного, будь то очередная легенда, найденная в сборнике мифов Древней Греции, или роман Стивенсона, еще более сблизили отца и дочь. Когда Минерва стала постарше, то они с папой перешли на обсуждение уже серьёзной религиозной литературы. Как же много чая они однажды выпили за беседой об «Исповеди» Августина⁽⁴⁾ — одной из любимых отцовских книг!

Словом, тема религии сопровождала Минерву всю её сознательную жизнь. Религия увлекала, давала пищу для размышлений, а в трудные минуты способна была утешить и придать новых сил. Вот только с годами интерес к ней явно становился всё более научным, рациональным. Минерве нравились старинные иконы, церковное убранство в готическом стиле, но она всё чаще воспринимала всё это лишь с художественной точки зрения, как произведение искусства. Минерва начала воспринимать вещи под иным углом зрения с момента поступления в Хогвартс, когда ей открылся мир волшебников. Нет, прежняя картина мира не была перечеркнута, она лишь дополнилась новым знанием. Отец уверял, что нет ничего ненормального в её изменившемся восприятии всего вокруг, в том числе и религии. Минерва взрослеет, узнаёт больше о мире, осознает, что он намного сложнее, чем казалось прежде. Детское эмоциональное восприятие остаётся в прошлом, а попытки все объяснить, рационализировать — это совершенно естественная потребность для мыслящего человека.

Минерва замечала, что в последнее время рациональность все чаще выходила для нее на первый план. Обсуждать с отцом труды знаменитых богословов по-прежнему было занятно, но их дискуссии всё больше походили на обсуждения тонкостей трансфигурации с профессором Дамблдором. Ей доставляло удовольствие с чисто научной точки зрения разбирать с отцом трактаты Фомы Аквинского⁽⁵⁾, а с деканом — статьи Эмерика Свитча из старых номеров «Трансфигурации сегодня».

Но как же хотелось сейчас просто взять и поверить! Во что угодно. Без стремления это что-то поставить под сомнение и объяснить. Отринуть в сторону опостылевший рационализм и некоторую отстраненность. Включить в себе иррациональное начало. Совсем как в своё время обнаружить в себе вторую сущность — кошки, движимой лишь инстинктами. Вот просто взять и преисполниться благоговения как Иосиф Купертинский и унестись в небеса только лишь от услышанной молитвы священника.

Минерва постоянно обдумывала слова Флитвика о том, что у него не заладилось с полётами из-за отсутствия подходящего воспоминания, связанного с религиозным трепетом. Когда-то Распределяющая шляпа готова была определить Минерву в Равенкло — самый рациональный факультет, у учащихся которого обычно не важно обстояли дела с религиозностью. Значит, и у неё, как у Флитвика, не получится научиться летать? Ещё ни разу она не ощущала состояние тупика столь явственно.

А вот у Риддла все получилось. Интересно, что же вызвало у него религиозный трепет? Насколько легко ему всё далось? Казалось, сейчас Минерва отдала бы многое, чтобы раскрыть его секрет. Между тем знакомый приятный голос заставил ее отвлечься от размышлений:

— Вы привыкли вставать с петухами! Впрочем, так и положено прилежной старосте и собранной ученице. Доброе утро, мисс Макгонагалл!

Профессор Риддл неторопливо к ней подошёл, и Минерва вежливо ответила на его приветствие. Она наивно рассчитывала, что в столь ранний час вокруг не будет ни души. Как давно Риддл наблюдал за её попытками взлететь? Наверное, видел он достаточно, потому что в его тёмных глазах читалось участие.

— Вам не сопутствует успех в ваших начинаниях? — Риддл поправил полы своего длинного шерстяного пальто. — Что-то не так, мисс Макгонагалл?

Теперь Минерва отчётливо услышала нотки издёвки в его голосе. Он прекрасно знал, в чём заключалась её проблема. Между тем Риддл продолжил уже откровенно глумливым тоном:

— А что, с религиозным трепетом у вас таки неважно? У дочери пастора-то?

Она, занервничав, перевела взгляд на старый трухлявый пень.

— Я работаю над этим.

Минерва чувствовала на себе изучающий взгляд Риддла, от которого ей всегда становилось неуютно.

— Значит, работаете? Почему у вас такое выражение лица, словно вы потерпели полное фиаско? Вы же выросли в семье священнослужителя, так что всякая вещь, связанная с религией, вас должна неимоверно впечатлять. Вы обязаны были иметь в арсенале внушительную коллекцию соответствующих впечатлений, не правда ли?

Она не удержалась от колючего взгляда в его сторону.

— Что же вы молчите? Вы уже перебрали все свои незабываемые впечатления от прочитанных книг, увиденных картин и прочих шедевров на религиозную тематику, а? Ничего так и не помогло? — между тем продолжал он ёрничать. — Неужто даже непревзойдённая Сикстинская капелла⁽⁶⁾ не произвела на вас должного впечатления? Вы её посещали, не так ли?

Минерва прикусила губу и почувствовала стальной вкус крови во рту. Конечно, посещала! После пятого курса ей посчастливилось отправиться в поездку с отцом в Италию, где ей довелось увидеть своими глазами прославленные шедевры Ватикана, в том числе и знаменитые фрески Сикстинской капеллы. Впечатление от созерцания последних Минерва уже также пыталась использовать при попытках научиться летать, но и это не помогло.

До чего неприятный разговор у них завязался! Риддл как будто знал, куда побольнее ударить.

— Профессор, я оценила ваше умение отпускать колкости — оно совершенно! — не сдержалась она.

Риддл перестал насмехаться и вдруг посерьезнел. Он приложил руку в чёрной перчатке к губам и о чём-то задумался.

— Ах, пресловутая капелла! Величественная, поражающая воображение всякого посетителя, однако… Знаете, я ведь сам как-то особенно прикипел душой к одной ватиканской фреске, но не из капеллы.

Риддл сделал эффектную паузу, чтобы у Минервы разыгралось любопытство.

— К которой?

— Это «Афинская школа» Рафаэля. — Он улыбнулся. — Право, мисс Макгонагалл, мне определённо нравится, когда в ваших ясных зелёных глазах зажигается огонёк нетерпения.

— Почему именно эта картина?

Минерва вспомнила это масштабное полотно, которое видела в одной из комнат Папского дворца. Фреска, рядом с которой просто нельзя было не остановиться. Скорее можно было не заметить потраченных добрых полчаса на ее созерцание. И потом помнить эту картину до конца жизни.

Риддл чуть потоптался на месте, приминая ботинком мокрый снег, а потом достал палочку и взмахнул ею. В воздухе стали отчётливо вырисовываться линии, которые постепенно преображались в фигуры людей. Людей становилось всё больше и больше, а позади них возникали контуры громадной арки. Риддл резко взмахнул волшебной палочкой, и наколдованная картина заиграла множеством красок, а люди на ней ожили. Получилась одна из самых искусных иллюзий, которую Минерве когда-либо доводилось видеть. И эта иллюзия воссоздавала не что иное, как великолепную фреску «Афинская школа» Рафаэля.

Минерва, широко раскрыв глаза, разглядывала грандиозное полотно, повисшее в воздухе. Репродукция фрески предстала перед ней в масштабе оригинала. Но в копии наблюдалось то, чего не могло быть у оригинала: персонажи иллюзии сейчас выглядели абсолютно живыми! Как если бы Уизли решили оживить очередную понравившуюся им магловскую картину.

Великие люди прошлого на этой фреске двигались, поправляли на себе длинные одежды, спорили друг с другом, хмурились, смеялись, восторгались. Стоявшие в центре композиции величайшие философы Древней Греции Платон и Аристотель вели между собой тихую беседу, Евклид что-то сосредоточенно объяснял своим слушателям, Гераклит, кажется, ещё больше нахмурился, думая о чём-то своём…

Риддл, закончив колдовать, повернулся к Минерве, его глаза горели огнём энтузиазма.

— Почему именно эта картина? — повторил он ее вопрос. — Дело в том, что на этой фреске, на мой скромный взгляд, изображена наша с вами нынешняя жизнь, то, чем мы с вами занимаемся все последние месяцы. Я учу, а вы учитесь. А кого вы видите на этом полотне? Верно, ученики внимают каждому слову своих наставников, великие умы древности ведут друг с другом споры, в которых рождаются истины. Вам это ничего не напоминает? Занятно, не правда ли? Персонажи этой интересной картины были творцами великих идей. Лучшие из маглов. Их труды вечны. Совсем как труды Николаса Фламеля, Герберта Бири, Альбуса Дамблдора…

Минерва начинала понимать, куда он клонит. На картине Рафаэля была талантливо изображена Платоновская Академия — знаменитый центр знаний в древности, школа того времени, где ученикам прививали способность глубоко мыслить и жить разумно, где изучались различные дисциплины: математика, астрономия, естествознание. Здесь велись диспуты на вечные темы: о дружбе, о любви, о прекрасном, о бессмертии души…

И Хогвартс — школа, в которой юным несмышлёным волшебникам преподавали трансфигурацию, зельеварение, древние руны… По окончании Платоновский Академии в мир выходили люди с широким кругозором, по окончании Хогвартса — сильные волшебники.

Риддл снова взмахнул палочкой, и черты лица Платона вдруг начали меняться и стали напоминать черты… Николаса Фламеля? Да-да! Совершенно точно угадывался знаменитый алхимик, в руках которого можно было разглядеть небольшой сверкающий камень насыщенного кровавого цвета. Философский камень?

Сердце у Минервы учащённо забилось, она подалась вперед, чтобы разглядеть картину поближе. Лик Аристотеля тоже стал меняться и удивительным образом обрёл черты… Альбуса Дамблдора, крепко державшего в руках толстый фолиант с изображением дракона на обложке! Монументальный труд декана Гриффиндора о свойствах драконьей крови?

Риддл продолжал колдовать над фреской, выставляя напоказ собственные фантазии. На месте задумчивого Гераклита появился Салазар Слизерин, чуть выше харизматичный Александр Македонский превратился в доблестного Годрика Гриффиндора в тяжёлых доспехах. Основатель факультета храбрецов вёл горячую дискуссию с философом Сократом. Ровена Равенкло стояла на месте женщины-философа Гипатии. Мудрая, с чуть насмешливым взглядом. Евклид превратился в профессора Бири. Гениальный садовод, как обычно, был окружён своими учениками, среди которых узнавалась Помона… Он склонился над громадным кустом тёмно-зелёного папоротника, среди стволов которого виднелся крохотный цветочек. Бири заботливой рукой коснулся цветка, и лицо Помоны при этом выразило почти детский восторг.

Увиденное заставляло фантазию работать на полную катушку. Риддл предлагал переосмыслить магловский шедевр с позиции современного волшебника. Древние магловские мудрецы и не менее знаковые для волшебного мира маги прошлого и настоящего чудесным образом соединилось в одной картине. Магловская философская школа и уважаемые школы чародейства Хогвартс и Шармбатон — центры просвещения разных времён и миров. Вселенная была сложна и многогранна! Риддл снова предлагал воспринимать мир во всей его полноте.

— Нет никаких границ, Минерва! Всегда помните об этом! — пафосно воскликнул он. — Хогвартс — это наша с вами Афинская школа, наше убежище, наша сокровищница знаний, наш свет. Священное место, где мы научились мыслить, творить чудеса, обрели наставников и единомышленников. Здесь мы нашли самих себя.

Чары постепенно рассеивались, и иллюзия фрески стала меркнуть. Но глаза Риддла продолжали гореть безумным огнём.

— Какая прекрасная картина, вы согласны? Человек на ней представлен как центр мироздания. А магия волшебника — это ведь, по сути, проявление высших способностей человека. Минерва, вы должны уяснить одну простую вещь: волшебнику вовсе не обязательно благоговеть перед иконой. То был способ Иосифа Купертинского вознестись к небесам. У вас может быть иной способ. Вот что вдохновило этого магла Рафаэля на создание его фрески? Он восхищался талантливыми людьми с их знаниями, умениями, великими достижениями и безграничными возможностями. Антропоцентризм⁽⁷⁾ в одном из лучших своих проявлений! Так и мы, волшебники, восхищаемся Мерлином или Николасом Фламелем. Восхищение человеком как венцом творения, если вам будет угодно.

Он спрятал волшебную палочку в карман пальто.

— Минерва, вы и сами должны осознавать, что понятие религиозного трепета можно трактовать удивительно широко. Источником благоговения может послужить не только искусно выполненная икона или проникновенно исполненный церковный гимн. Потрясение может к вам прийти оттуда, откуда вы и не ждали. Испытать чувство религиозного трепета можно от многих вещей, порой не сразу очевидных. Совсем как Рафаэль, черпавший вдохновение в человеке. Полёт воображения художника достиг невероятных высот, и блистательное воплощение самых смелых фантазий творца не заставило себя долго ждать. Что вам мешает взять пример с этого гения?

Риддл взглянул на замок, залитый утренним солнцем. Затем снова посмотрел на Минерву.

— Ведь предела нет. Я на этом настаиваю. Человек сам выстраивает себе границы, сам заточает себя в темнице стереотипов. Отриньте всё это, взгляните на мир под иным углом зрения, приподнимитесь немного над системой. Тогда вы сами не заметите, как изменится ваше мировоззрение. И тогда вы взлетите как птица, свободная и независимая. Сегодня был мой вам урок номер два. Плодотворных вам выходных!

И он, поправив на голове фетровую шляпу, прогулочным шагом двинулся по направлению к замку. Минерва заметила, что на месте, где только что стоял Риддл, сквозь тонкую корку грязного снега пробился хрупкий подснежник. Крохотная головка цветка была застенчиво опущена вниз.

Примечания:

Так выглядит Эдинбургский собор, о котором шла речь в главе:

http://travelalone.ro/wp-content/uploads/2012/09/obiective-turistice-edinburgh.jpg

https://www.indiaimagine.com/wp-content/uploads/2021/05/St.Giles_.Cathedral-2048x1358.jpg

Часовня ордена Чертополоха в соборе:

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/9/99/St_Giles_eagle_02.jpg/1024px-St_Giles_eagle_02.jpg

А вот и фреска «Афинская школа» Рафаэля, к которой прикипел своей расколотой душой Фомушка:

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/6/68/Raffael_058.jpg

В главе отдельно упоминаются следующие персонажи с фрески:

https://ibb.co/dfV4TBq

1. Платон

2. Аристотель

3. Гераклит

4. Александр Македонский

5. Сократ

6. Гипатия

7. Евклид

1) Alma mater (дословно с лат. — «мать-кормилица») — учебное заведение, в котором человек получал образование. Нередко студенческая жизнь считается лучшим временем в жизни человека, ведь ученики в эти годы не только получают знания, но и находят друзей, веселятся, влюбляются, взрослеют.

Вернуться к тексту

2) Собор Святого Эгидия принадлежит Шотландской пресвитерианской церкви. В течение девятисот лет храм был центром религиозной жизни Эдинбурга, он до сих пор рассматривается как главный центр пресвитерианства.

Вернуться к тексту

3) Орден Чертополоха — рыцарский орден, связанный с Шотландией.

Вернуться к тексту

4) Блаженный Августин (13 ноября 354 г. — 28 августа 430 г.) — богослов и философ. Его труды повлияли на развитие западной философии и западного христианства, является одним из величайших Отцов Церкви.

Вернуться к тексту

5) Фома Аквинский (1225 г. — 7 марта 1274 г. ) — итальянский теолог и философ, систематизатор ортодоксальной схоластики.

Вернуться к тексту

6) Сикстинская капелла — бывшая домовая церковь в Ватикане, сейчас является музеем, используемым также для проведения конклавов, на которых кардиналы избирают нового папу римского. Капелла расписана лучшими художниками эпохи Возрождения, а венцом творения считаются фрески на потолке, созданные Микеланджело.

Вернуться к тексту

7) Антропоцентризм — философское мировоззренческое представление, согласно которому человек является средоточием Вселенной и целью всех совершающихся в мире событий. Часто противопоставляется теоцентризму, где центром всего считается Бог.

Вернуться к тексту