Орден Чертополоха (гет)

Человек сам создает себе богов: одного, двух, с десяток. Сколько пожелает. Потому что ему так удобно. И с тем же успехом человек во все времена ниспровергал одних идолов, но взамен тут же придумывал новых. Боги будут всегда, пока есть человек, и боги без людей — ничто.

Всю неделю Минерва пребывала в скверном настроении. Она механически выполняла школьные обязанности, заставляла себя много учиться в надежде, что хоть умственный труд немного отвлечет ее от грустных мыслей. Но все давалось с приложением неимоверных усилий.

Когда Макгонагалл встречала Риддла в коридорах, то бросала ему дежурные сухие приветствия и тут же старалась поскорее затеряться в толпе студентов. При виде него у нее всякий раз начинали потеть ладони. Но даже когда Минерва не сталкивалась с Томом лицом к лицу, то все равно каждой клеточкой своего тела ощущала его присутствие неподалеку. Она постоянно вздрагивала от звука его голоса, жадно прислушивалась к отрывкам его бесед с другими педагогами и студентами. В Большом зале Макгонагалл старалась лишний раз не смотреть на Риддла, поскольку боялась, что сразу же зальется краской, и все вокруг моментально поймут, что Минерва Макгонагалл, эта примерная строгая студентка, по уши влюблена в учителя по Защите от Темных искусств. Такое было просто недопустимо! Минерва не представляла, как пойдет на ближайший урок Риддла…

Как же начинали утомлять бесчисленные попытки избегать объект своей любви! Осознание болезни оказалось тяжелее самой болезни. Нет, так дальше не могло продолжаться.

Лишь разглядывая Тома в зеркале Еиналеж, Макгонагалл давала себе немного расслабиться. Она повадилась каждый вечер захаживать в комнату с таинственным артефактом. Продолжалась это уже несколько дней подряд, и Минерва осознавала, что эти походы необходимо было заканчивать, но пока ничего не могла с собой поделать. Только здесь, в темном заброшенном кабинете, она оставалась наедине с собой, своими мыслями и с… Томом — безмолвным школьником, за которым Макгонагалл могла часами наблюдать, не боясь, что кто-то истолкует ее взгляды не в том ключе, что следовало.

Вот и в четверг она снова пришла в комнату с Еиналеж и, наколдовав небольшой коврик и устроившись на нем поудобнее, продолжила наблюдать за Риддлом в зеркале. Приветственно помахав Минерве рукой, Том взялся поправлять изысканные серебряные запонки на манжетах своей белоснежной сорочки. Откуда только у бедного шестнадцатилетнего сироты могли взяться ювелирные украшения в голодные сороковые годы? Макгонагалл списала увиденное на свое непомерно разыгравшееся воображение. Риддл между тем тоже наколдовал себе коврик, присел на него, достал тетрадку в черной обложке и начал что-то в ней писать. Конспект? Личный дневник?

Минерва извлекла из кармана платок Тома. На темно-зеленом платке были вышиты крохотные инициалы его владельца «Т.М.Р.» Имя, которое Риддл ненавидел, но вынужден был носить по сей день.

Макгонагалл поднесла платок к губам, прикрыла глаза и вспомнила вчерашний сон, от которого проснулась в холодном поту. То был липкий, удушливый кошмар. «Летим со мной, моя сладкая девочка!» — звал Том из ее сна. Риддл был закутан в черную, бесконечно длинную, как зимняя ночь, мантию. Он увлекал Минерву за собой в их бесконечном полете, а ее метла, взявшаяся из ниоткуда, при этом с громким треском ломалась пополам, а затем разлеталась на мелкие щепки. Макгонагалл, как бы ни старалась, не могла удержать в руках ни единой щепки — они уносились вдаль под порывом сильного ветра. Саму Минерву при этом все крепче оплетала мантия Тома, в один миг превратившаяся в гигантскую змею в сверкающей чешуйчатой шкуре. И вслед за метлой Макгонагалл теряла все: и отчий дом, и друзей, и себя. Какое Риддл придумал себе имя? Волдеморт? Полет смерти?

Минерва распахнула глаза, убрала в карман платок, постаралась вернуть себя в реальность и поразмышлять трезво. Когда она пыталась что-либо осмыслить, то стремилась разложить явление по частям, расписать все за и против, составляя таким образом список. В ее жизни всегда было много списков: и домашних дел, и учебной литературы, и необходимых ингредиентов для зелий.

Список, касавшийся Тома, имел множество весомых против: Риддл производил впечатление странного, деспотичного, бессердечного и просто опасного человека. Не стоило забывать, что он был учителем, а Макгонагалл — всего лишь одной из множества его учениц. На что она только могла рассчитывать при таком раскладе? А еще Минерва в принципе мало что знала о Томе. Но все против меркли перед глазами, когда Макгонагалл охватывало необъяснимое чувство нежности к Риддлу. Она вспоминала прекрасную улыбку Тома, которой тот одаривал ее в те моменты, когда у нее что-либо получалось. Полуулыбку, обращенную только к ней одной, в такие мгновения Минерве казалось, что Риддл заглядывал ей в душу. «Ты никому больше не должен так улыбаться!»

«Запретный плод сладок, да, Минерва? — она замечала, что начинает иронизировать над собой. — Ева тоже вошла в искушение. А кто ее побуждал к греху, помнишь? Что, девица с именем богини, возжелала, подобно Еве, познать Добро и Зло, уподобиться Богу? И таки стать еще ближе к змею-искусителю Тому, бросившему вызов небесам?»

Макгонагалл придвинулась ближе к зеркалу и чуть прислонилась к нему. В отражении Риддл взмахнул палочкой, и на его ладони появилось спелое красное яблоко. Том протянул его ей. «Ну, конечно!» — всплеснула руками еще более раздосадованная Минерва. Видя, что она отказывается брать яблоко, Риддл пожал плечами и положил плод на отставленную в сторонку черную тетрадь.

Так Макгонагалл сидела, второй раз в жизни потеряв счет времени. Первый такой раз случился с ней в тот знаменательный день, когда она впервые превратилась в кошку. Минерва, потрясенная тогда тем фактом, что теперь она без пяти минут анимаг, бросилась гулять повсюду: по окрестностям Хогвартса, по самому замку, забредая в самые малоизвестные закоулки. В невероятном волнении просто шла, куда глаза глядят, и не замечала пройденного расстояния. Не обращала внимания ни на дождь, ни на ветер, ни на грязь под ногами. Ее наполнило пьянящее чувство свободы, она получила возможность быть не такой, как все привыкли ее видеть, могла отпустить на волю инстинкты, быть не по-человечески любопытной. Мир с позиции кошки оказался нов и непривычен, Минерва прислушивалась к ощущениям и запахам неведомым прежде. А еще очень радовала анимагическая форма — лучшего и желать было невозможно! Довольная Макгонагалл гуляла всю ночь напролет, забыв о времени, об обязанностях старосты, вообще обо всех чисто людских заботах.

А сколько сейчас уже прошло времени, пока она сидит в комнате с Еиналеж? Час, два, больше? Но Минерву это не волновало, она сидела рядом с воображаемым Томом, могла свободно любоваться им, поведать ему о чем угодно. На задворках сознания билась мысль, подобная вредному червячку, что все происходящее с ней сейчас — это эффект волшебного зеркала. Макгонагалл была в курсе, что человек, вновь и вновь возвращающийся к этому коварному артефакту, может не заметить течения времени.

Так время стремительно утекало, словно песок в песочных часах, но в один миг Минерва отчётливо почувствовала чье-то присутствие в комнате.

Когда она увидела Дамблдора, то вздрогнула. Макгонагалл мельком посмотрела в зеркало, отчего-то очень испугавшись, что декан мог увидеть в отражении ее постыдное желание. Но лицо профессора выглядело спокойным, как и всегда, а его ласковый взгляд был устремлен на нее, а не на зеркало. Минерва машинально посмотрела на наручные часы и с ужасом обнаружила, что было уже далеко за полночь. Время, в самом деле, пролетело, как самая скоростная метла на свете.

— Доброго времени суток, сэр! Так поздно, вы не спите? — пролепетала она первое, что пришло на ум. Но, конечно, с ее стороны было невежливо задавать подобный вопрос декану, самой при этом полуночничать, так что Макгонагалл почувствовала себя крайне неловко.

Однако Дамблдор лишь еле заметно улыбнулся в ответ. Между тем он в очередной раз поразил ее спокойным могуществом своей магии, появившись рядом столь тихо и мягко.

— Когда человек достигает определённого возраста, то ему становится просто жаль тратить драгоценное время на сон. Или просто посещает старческая бессонница в результате многочисленных дум о былом, о прожитом, — учитель поправил на носу очки-половинки. — Для старика весьма свойственны подобные рефлексии. Какое объяснение вам ближе, Минерва?

— Ну что вы, профессор, по меркам волшебного мира вы совсем еще не стары! — возразила Макгонагалл.

— Ценю вашу деликатность, — он лишь покачал головой и вдруг совсем иным, чуть наполненным грустью, голосом промолвил: — Вот и вы здесь, Минерва. Я все же надеялся, что вам удастся избежать этого, но увы.

— Мне стыдно, профессор, — пробормотала Макгонагалл, ощутив укол совести. — Этого больше не повторится!

— Чего вы стыдитесь? — удивленно спросил Дамблдор, чем немало ее озадачил. Она ожидала, что декан начнет сейчас ее распекать, хоть подобное и не было в его духе. — Своих желаний? Это естественная часть человека, все мы люди, живые существа. Пока есть желания — мы живы.

Минерва замерла, не зная, продолжать дальше или нет. Доверительный тон собеседника все же убедил ее продолжить.

— Но если желание совсем не то… — она запнулась. — Это желание такое, что… Возможно, я хотела бы выжечь его калёным железом…

Дамблдор внимательно на нее посмотрел.

— Речь идет о любовном желании? — его слова поразили, он будто дословно прочитал ее мысли. — Я угадал?

Минерва поджала губы, но учитель покачал головой, словно понимал ее терзания, как никто другой.

— Мне это знакомо, как бы странно это не звучало в моих устах. Я тоже был молод, горяч, — он приблизился к ней. Прежде столь откровенно Макгонагалл могла говорить лишь с отцом. Но, что уж тут таить, она уже давно воспринимала Дамблдора как своего второго отца, и доверительная связь между ними год от года крепла. — Минерва, вам тем более не стоит стыдиться своих желаний. Любовь — это самая прекрасная и сильная магия на свете! Не воспринимайте ее как наказание, наказанием является полное отсутствие любви. Вы юны, многое воспринимаете излишне драматически, но вот что я вам скажу сейчас… — учитель взмахнул волшебной палочкой, и зеркало накрыло толстым покрывалом. — Тот, кого вы полюбили — воистину счастливец и баловень судьбы! Ему невероятно повезло! Вы — редкая девушка. Так что надеюсь, он не упустит своего счастья, ведь в жизни ему выпал такой шанс! Идемте, Минерва, вы проводите меня до моего кабинета и напоите чаем. Только вы умеете заваривать чай так, как нравится мне.

Они дошли до кабинета декана, где Макгонагалл привычно взялась за приготовление чая.

— В шкафчике лежит печенье, которое на Пасху мне традиционно прислала ваша матушка, — Дамблдор указал на небольшой шкаф. — А вы знаете, что песочное печенье ее изготовления я нахожу самым вкусным. Так что отдельно большое спасибо вашей матушке за лакомства к нашему с вами столу! У вас дома, я слышал, можно устроить чаепитие и поздно вечером, так? Мы, конечно, совсем уж в этот раз припозднились…

Минерва поставила на стол по чашке чая с ромашкой да сладости, и несколько минут они пили молча. Макгонагалл, делая глоток за глотком, разглядывала статуэтку лесной феи, что стояла на письменном столе декана. По словам Дамблдора, это была та самая статуэтка, которую он триумфально оживил в бытность студентом на ЖАБА перед экзаменационной комиссией во главе с мадам Марчбенкс. Иногда Минерве мерещилось, что фея еле заметно подмигивала ей. Прямо как сейчас. А еще милое личико феи до странности напоминало чертами лицо самого Дамблдора. Рядом на жердочке сидел и спал сном младенца молодой феникс. Дамблдор проследил направление взгляда Макгонагалл и усмехнулся.

— Динь-Динь тоже нынче не спится, как нам с вами, — он с нежностью оглядел статуэтку. — Она мне, к слову, по сей день дорога как напоминание о славных днях, когда я еще был совсем юн. Глядя на нее, я представляю себя немного Питером Пеном. Это расслабляет.

— В вас столь сильно созидательное начало, сэр, — отметила Минерва.

Она давно уже обратила внимание, с каким завидным упоением наставник порой колдовал, особенно когда старался оживить неодушевленный предмет. Дамблдор в таких случаях действовал с какой-то особой ювелирной точностью, а также со страстью, готовой перейти в одержимость. Он словно пытался что-то доказать самому себе, в его отношении к делу порой сквозило что-то глубоко личное. Макгонагалл заметила это не сразу, но годы наблюдений за профессором позволили ей подметить то, что не было видно с первого взгляда. «Истинное мастерство!» — так считала Минерва и только могла мечтать о том, чтобы однажды научиться колдовать так же, как наставник.

— Да, мне бы очень хотелось, чтобы так оно и было… — неуверенно произнес он, и Макгонагалл в очередной раз подивилась тому, что Дамблдор, достигнув невероятных успехов в науке, все равно все еще сомневался в своих умениях. — Проходит много весен, зим, а ты все стараешься. Стремишься хотя бы через магию преобразований вдохнуть жизнь в неживое.

Последние слова учитель произнес до странности меланхолично. Он аккуратно поставил чашку с чаем на блюдце и провел пальцем по тоненькой фарфоровой ручке молочника. Делал это с такой осторожностью, словно боялся разбить.

— Знаете, Минерва, по молодости в человеке может не быть ни толики созидательного, а беспечность и нетерпеливость способны подтолкнуть его к неосторожным действиям, могущим привести к трагическим последствиям. Глупости юности заставляют человека совершать непоправимые ошибки, а в итоге остается лишь сожаление о содеянном, причем на всю оставшуюся жизнь. Маг уже не в состоянии ничего исправить, но, достигнув зрелости и набив шишек, все равно пытается тем или иным образом вернуть потерянное, хотя бы путем создания иллюзии. В моем случае — это бесчисленные попытки неживое сделать живым. Так я отвожу душу и на доли секунды начинаю верить, что невозможное может стать возможным. Что рано или поздно я смогу вернуть к жизни давно умерших близких, по которым безумно скучаю. Оживить статую же получилось! Это сладкий самообман, пустая трата времени, вроде многочасового просиживания перед зеркалом Еиналеж, но мне становится хоть немного легче на душе.

Значит, оживление статуй для Дамблдора — это своего рода терапия, облегчающая боль застарелых ран? Декан так до сих пор и не смог отпустить давно умерших родственников? Все еще не оправился от их потери?

— Знаете, с легкостью верить в то, что все возможно — это свойство молодости, — продолжал он грустно. — Но жизнь все расставляет по своим местам и накладывает ограничения. Жизнь тебя жестоко бьет за твое тщеславие, за гордыню, и ты понимаешь, что ты всего лишь простой смертный. Человек — песчинка во Вселенной, винтик. По юности тебе кажется, что ты хитроумен и ловок, словно царь Итаки Одиссей, но затем ты стареешь и, как Одиссей же, прогневавший бога, проводишь долгие годы в бесконечных скитаниях и испытаниях. Учишься необходимому смирению. И приходишь к выводу, что без Высшего Разума человек — ничто. Высшие силы способны создавать жизнь, а человеку по плечу лишь творить иллюзии.

Макгонагалл перестала чувствовать вкус выпитого чая. Она была заинтригована услышанным. И такие вещи говорил величайший волшебник настоящего времени, победитель Гриндевальда? Достигнув вершины, он смиренно считал себя песчинкой во Вселенной, винтиком? Это так диссонировало с тем, что Минерва слышала, например, от молодого дерзкого Риддла. Два полярных мнения. Так молодость и старость встречались в противоборстве, совсем как камень с водой. Вода, как известно, точит камень. А еще Дамблдор хранил у себя в кабинете добрую озорную лесную фею, а Том мечтал о злой ведьме со спутанными черными волосами.

— Что бы человек о себе не воображал, но его возможности небезграничны. Человек конечен, как бы ему не хотелось полагать иначе, — Дамблдор допил свой чай. — Эту простую истину довольно скоро поняли я и еще один волшебник. Ты могущественен, творишь чудеса, но близких своих ты лишаешься. Мироздание с одной стороны дает многое человеку, а с другой стороны забирает самое дорогое. Так и складывается вселенское равновесие. В противном случае мир давно бы прекратил свое существование.

Он заметил, с каким невероятным интересом слушала его Макгонагалл, и рассмеялся.

— Минерва, не стоит казнить себя за то, что вам дана любовь не в том воплощении, как вам бы хотелось. Не нужно выжигать чувство калёным железом — ни к чему хорошему это не приведет, и это не будет путь созидания, по которому вы желаете идти. Люди без любви в жизни — вот кому стоит посочувствовать. А сейчас ступайте к себе, вам, да и мне, все же стоит хоть немного отдохнуть перед новым днем.

Макгонагалл не стала задавать лишних вопросов, а кивнула и стала убирать со стола. У всякого пожившего человека спрятана в душе своя боль. Не является исключением и непревзойденный Альбус Дамблдор. Она не будет настаивать на разъяснениях, всему свое время.

Минерва медленно брела по пустынным коридорам, столь тихим в такой уже утренний час. Занимался рассвет, обычно в это время для Макгонагалл начинался новый день. Сегодня же она выбилась из привычного графика, очутилась в некоем вакууме, где время не имело значения. Минерва тихонько разбудила похрапывавшую Полную Даму. Та сонно и с легким изумлением взглянула на нее, но все же воздержалась от вопросов. Уже наслаждаясь теплом и уютом гостиной и посматривая на догорающий огонь в камине, Макгонагалл решила, что в ближайшие дни возьмется изготовить для себя «Отворотное зелье». Дамблдор, конечно, прав, всегда прав, но все же… Рабой любви она становиться не намерена.

* * *

После бессонной ночи Минерва весь следующий день пила много чая для бодрости. Ей совершенно не хотелось клевать носом на занятиях, ибо подобную роскошь она, как староста и лучшая ученица, не могла себе позволить. И лишь вечером в факультетской гостиной Макгонагалл дала себе немного расслабиться за чтением письма из дома. Мама, как обычно, писала, что дома все идет своим чередом, перечисляла интересные снадобья, которые за последнее время приготовила, при этом упорно умалчивала о том, как протекали выбросы стихийной магии у сыновей. Минерва про себя лишь молилась, чтобы Роберт не натворил чудес на глазах у местных маглов.

От чтения письма ее отвлекло появление Августы. Выглядела подруга довольной, словно выиграла в магической лотерее миллион галлеонов. На нее с интересом воззрился и Дэвид, тут же взявшийся листать очередное пособие о вампирах. В ответ на расспросы подруга продемонстрировала им засушенный бутон розы темно-синего цвета.

— Вы не поверите! — ее так и распирало поделиться своей новостью. — Это голубая роза, которую зельевары сильно заранее заказывают в Грассе. Тот самый трудноопределимый ингредиент, который понадобится для изготовления зелья, заданного мне Слагхорном. Угадайте, кто помог мне вне очереди достать эту штуку?

Лонгботтом пожал плечами, а Макгонагалл догадывалась, и ее это не особенно порадовало.

— Риддл! — торжественно сообщила Спрингвейл. — У знакомого его знакомого нашелся знакомый, который сумел раздобыть в парфюмерной столице этот цветок. Том сказал, что у меня есть уйма времени на то, чтобы как следует подготовиться и продемонстрировать летом Слагхорну процесс приготовления косметического средства фирмы Тагвуд.

Августа старательно завернула драгоценный ингредиент в газетный лист, а затем бросила на Дэвида короткий взгляд. Минерве показалось, что подруга явно с особым вниманием следила за реакцией Лонгботтома. Тот заерзал на месте. Макгонагалл же пожелала Спрингвейл удачи в ее начинаниях, а сама задумалась: ей стоило начинать ревновать подругу к Риддлу? Она посмотрела на Дэвида — вот он-то и не мог скрыть своей ревности, как бы ни старался. Лонгботтом так крепко сжал в руках учебное пособие, что костяшки его пальцев побелели. Он демонстративно уткнулся в книгу.

— Что же ты там такое интересное читаешь, что не в силах оторваться? — Августа попыталась выхватить у него из рук пособие. — Опять про вампиров?

— Да, собирался дочитать главу, в которой как раз идет речь о психологических вампирах, — он отодвинулся, не давая ей забрать книгу.

— Вот как? — язвительно отозвалась Спрингвейл. — Ну, не буду мешать, дочитывай. Только переверни книгу, Дэйв. Она у тебя вверх тормашками.

Дэвид густо покраснел и перевернул книгу. А Августа, звонко рассмеявшись, направилась к лестнице, ведущей в спальни девочек. Лонгботтом проводил ее долгим взглядом и попытался было погрузиться в чтение, но у него не очень-то получалось сосредоточиться на книге. Наконец он громко захлопнул фолиант и отложил в сторону. Скрестил руки на груди и уставился на огонь в камине. Наблюдая за другом, Минерва улыбнулась, что не скрылось от его глаз. Тогда Дэвид бросил с раздражением:

— Мерлин, вот и чему Августа так радуется?

— Она получила ценный ингредиент и стала на шаг ближе к своей цели, — спокойно пояснила Макгонагалл и нацелила волшебную палочку на друга, а точнее на его помятый галстук. Через секунду галстук на шее Дэвида снова выглядел безупречно.

— То есть к Риддлу?

Ясно, к чему он клонил. Юная рыжеволосая красавица на портрете снова с интересом прислушалась к их беседе.

— Нет, она стремится попасть в косметическую фирму. Учитель — лишь средство для достижения этой цели…

— Брось! — перебил Лонгботтом. — Ей нравится учитель. Будь он неладен! Он — ее основная цель! Я не слепой!

«Нравится, и не одной Августе».

— Ерунда, ты вообразил себе невесть что. Кстати, а почему это тебя так задевает? — Минерва испытующе посмотрела на него. — Или ты настолько боишься не выдержать конкуренции со стороны учителя?

Дэвид хотел было возмутиться, но через силу смолчал. Макгонагалл продолжала буравить его взглядом. Он сжал было подлокотники кресла, но вдруг расслабился. Выдохнул и понуро опустил голову. Минерва придвинула к нему поближе свой стул и присела рядом, тепло улыбнулась ему.

— Ты безумно влюблен в Августу, — она ласково потрепала его по волосам.

Лонгботтом поднял на нее глаза.

— Это так заметно? — подавленно спросил он. Выглядел при этом таким несчастным.

— Конечно.

Кажется, ее слова затронули глубинные струны души друга, и тон Дэвида заметно смягчился:

— Ох, ты всегда меня знала как облупленного, видела насквозь, чего уж, — сдался он. — Да, я влюблен в Августу, давно и безнадежно. Но куда уж мне тягаться с Риддлом? Нет, в самом деле! — друг не желал выслушивать ее возражения. — Понимаешь, я могу еще отбивать посягательства на нее со стороны многочисленных дуралеев-однокурсников или ребят помладше, но сравниться с этим преподом… Я определенно проигрываю по всем фронтам. Это же очевидно!

— Не очевидно.

Лонгботтом упрямо замотал головой.

— Ты так говоришь, потому что я тебе друг. Но давай взглянем правде в глаза. Риддл такой взрослый и сильный, первоклассный маг, преподаватель в Хогвартсе. Наверное, он еще в школьные годы пользовался огромным успехом у девушек. Я же в заведомо проигрышной позиции. И понимаю, с кем имею дело, с кем борюсь, борюсь во всех отношениях, — немного странным тоном обронил он последнюю фразу и усмехнулся.

В его голосе звучала горечь, и Макгонагалл стало его жаль. Ей вдруг очень захотелось сказать, что Том и мизинца на его руке не стоит.

— Послушай, ты хороший парень, и я это говорю тебе не только как твой друг, я стараюсь быть объективной.

— Да кто любит хороших парней? — не желал воспринимать ее аргументы Дэвид. — Всех тянет на плохих. На загадочных красавчиков. Вроде этого Риддла. Я не вчера родился. А для Августы я всего лишь друг. Вряд ли она когда-либо оценит меня как парня.

Тянет на плохих и загадочных? Ах, если бы это было лишь плодом его фантазии!

— Ну, если Августа тебя не оценит, то кнат ей цена, — сердито заключила Минерва. Ей определенно не нравилось, что друг совсем расклеился. — Тебе симпатизируют другие девушки, если ты не заметил. О тебе спрашивала Джулия с шестого курса, а она одна из самых красивых и популярных девушек в школе. Ты впечатлил ее своими умениями в боевой магии, и она считает тебя весьма привлекательным молодым человеком. Думаешь, Джулия просто так записалась в дуэльный клуб, который курируешь ты?

— Она лишь желает научиться защищаться от темных сил, и я стараюсь ей в этом помочь… — смущенно пробормотал Лонгботтом. Кажется, он отказывался замечать, что нравится другим девушкам.

— Почему послал Августе анонимную валентинку? Захотел помучить подругу?

— Ну не мог же я подписаться, в самом деле! — сказал Дэвид так, словно считал, что совершенно точно поступил верно.

— Отчего же? Впрочем, она осталась весьма заинтригована, ей до сих пор интересно узнать, кто же тот ее тайный воздыхатель. Кстати, стихи Катулла ей понравились.

— Правда? — с надеждой спросил Лонгботтом и в этот момент напомнил неуверенного в себе четырнадцатилетнего юнца, который не решается пригласить на Святочный бал понравившуюся девчонку. Макгонагалл не сдержала улыбки.

— Почему бы тебе просто прямо не признаться в своих чувствах Августе?

В его ясных серых глазах отразился ужас.

— Ни за что! — решительно отрезал он.

— Почему?

— Чтобы Августа звонко рассмеялась мне в лицо так, как она это умеет? А затем отшила? — он взялся теребить на пальце тяжелый золотой перстень с рубином. — Нет, я не могу так унизиться.

Между тем девушка на портрете, поправив несколько оборок на своем пышном бальном платье, осмелела и обратилась к Дэвиду:

— Если мисс Спрингвейл посмеет вам отказать, то знайте, вашей невестой могу стать я, мистер Лонгботтом! — сказала, а сама покраснела до корней своих волос цвета меди.

— Благодарю, мисс Прюэтт, я весьма польщен, — Дэвид ей улыбнулся, и девушка застенчиво прикрылась кружевным веером.

— Видишь, какие у тебя поклонницы! — Минерва кивнула на портрет. — Но ты настолько убежден, что Августа обязательно станет смеяться? И откажет тебе?

— Ну а как иначе-то? Думаешь, она на радостях кинется мне на шею? — похоже, ему стало неприятно продолжать разговор, и он засуетился. — Ладно, мне еще в библиотеку надо заскочить и вернуть учебники по алхимии.

Лонгботтом прихватил с собой несколько книг и поспешил к выходу из гостиной. Напоследок он наколдовал из воздуха букетик незабудок и преподнес его мисс Прюэтт.