Соперница (гет)

Месяц назад

Дамблдор тревожно следил за метаморфозой дыма, а когда сделал одному ему понятные мрачные выводы, прикоснулся палочкой к трубке и отключил прибор.

— Альбус, — вместе с треском камина послышался тихий голос Снейпа, шагнувшего на мягкий ковер директорского кабинета.

— Северус. — Дамблдор сказал это очень спокойно, но Снейп уловил во взгляде старика тревогу, которая взволновала и его самого. — Мне необходимо тебе кое-что рассказать. Это должно остаться между нами.

— Я слушаю, — ответил зельевар, складывая руки в замок, и сделал шаг в сторону старика.

— Эмили в опасности, — коротко произнес Дамблдор.

Он смотрел в пустоту, и, хотя голос его по-прежнему имел будничный тон, Снейп видел, что того одолевали мучительные думы. Северус подошел еще на фут ближе:

— Квиррелл делает попытки приблизиться к ней?

— Нет, она в опасности от того, что находится внутри нее. — Дамблдор встал и, обогнув стол, поставил серебристый прибор с дымом на свое место.

— Что ты имеешь в виду?

— Я долгое время не мог правильно сформулировать сам себе вопрос. Даже после того, как Эмили увидела в «Еиналеж» только свое отражение, я, старый дурак, надеялся, что все не так плохо. Думал, что стоило всего лишь дать ей отдохнуть от близкого нахождения рядом с Волдемортом. Но почему я тогда не подумал о том, что не могу уберечь ее от того Волдеморта, который сидит в ней самой? Самонадеянный болван.

Снейп никогда до этого не видел, чтобы Альбус Дамблдор находился в подобном состоянии, в котором смешались злость, страх и отчаяние. Слова, что говорил директор, пугали и самого Северуса. К тому же он плохо понял смысл и цель произнесенной исповеди.

— Что значит «Темный Лорд, который сидит в ней самой»? — первым делом спросил он.

Дамблдор на несколько секунд остановил на зельеваре взгляд, а потом развернулся и подошел к окну. Он готовился сказать нечто очень важное. То, за что Снейп был в полном праве винить его до конца дней.

— Что тебе известно о крестражах, Северус? — начал он издалека.

И Снейп узнал этот маневр.

— Неужели Поттер?.. — едва не задохнулся зельевар, подойдя к старику еще ближе, чтобы тот стоял к нему хотя бы боком, а не спиной.

— Да, — кивнул головой Дамблдор. — Да, по всей видимости, в ней одна из частиц его души.

— Одна из? — Снейп чувствовал, как холодели внутренности.

— Боюсь, что так. Еще тогда я допускал, что метаморфозы Волдеморта случились вследствие чудовищной темной магии. Из всего того, что я знал, произошедшее напоминало наличие крестража, поэтому я стал размышлять дальше. Случаи создания «якорей» были, но те волшебники всего лишь оставались духами и воплощались вновь, что продолжалось до тех пор, пока не были уничтожены их крестражи. Если бы у Волдеморта до этого не было «якоря» в материальном мире, отраженное заклятие навсегда избавило бы нас от него. Так я надеялся увидеть исполнение пророчества. Но я ошибся. Я слишком недооценивал Волдеморта, слишком хорошо о нем думал. Я посчитал, что шрам Эмили — всего лишь след срикошетившего заклятия.

— Разве это не так?

— Так, но не только. Это разрыв, прямой путь к душе девочки. Я предполагал, но всеми силами отрицал вероятность того, что Волдеморт создал больше одного крестража. Будь так, его душа стала бы нестабильной, и срикошетившее заклятие могло привести к очередному разрыву. Эмили, вероятно, и стала крестражем в результате случайных событий. Отколовшийся кусочек мог воспользоваться созданной брешью в девочке и проникнуть именно в нее, поскольку ни один предмет рядом не был подготовлен к принятию души волшебника как крестраж. В конце концов, подумал я тогда, Эмили теперь под защитой жертвы Лили. Я решил, раз это уберегло ее от магии Волдеморта, убережет и от его души, которая гипотетически могла в нее попасть. Впрочем, я мог бы убить ее еще ребенком. Избавиться хотя бы от одного из крестражей, не обрекая девочку на годы жизни, которые могли бы закончться ранней смертью во имя победы над Волдемортом.

— Мог бы? — Снейп пристально посмотрел в краешек глаза старика, но тот не обернулся.

— Разумеется, нет, — тяжело вздохнул Дамблдор. — То, что случилось, не имело прецедентов в прошлом. Ни один темный волшебник, как бы низко он ни пал на пути к величию, не дерзнул сотворить больше одного разрыва души. И ни один человек за всю историю магии не был вместилищем чужой души. Убийство было бы самой крайней мерой, но тогда я не смог установить точно, создал ли он больше одного крестража и стала ли она еще одним вместилищем его души или нет. Я решил для себя, что, какой бы ни был исход, я устрою так, чтобы она выжила.

— Поэтому ты отдал девочку сестре Лили. Под кровную защиту, — догадливо кивнул Снейп, с трудом проговорив имя, которое не смел произносить долгие десять лет.

— Именно. Я надеялся, что сестринская любовь поможет Петунии принять Эмили как родную дочь. Я полагал, что, даже если бы она просто взяла ее в свой дом, это защитило бы девочку хоть от развоплотившегося Волдеморта, который, вернув тело, захотел бы закончить дело, хоть от того, что мог поселиться внутри нее.

— И все же это не помогло, — заметил Снейп.

— Напротив! — жарко возразил Дамблдор, отчего зельевар нахмурился. — Это, что-то в воспитании Эмили, и привело к тому, что происходит сейчас. Во-первых, Волдеморт в ней пробудился и начал бороться за владение ее сознанием, а во-вторых, она, интуитивно защищаясь, вместе с ним заперла и свою магию.

— Несмотря на пророчество, я все же не верю, что ребенок смог поставить ментальные щиты против Темного Лорда, — заявил Снейп. — Разве что… не кровная ли защита сработала таким образом?

— В этом вся проблема, Северус, — Дамблдор наконец обернулся к нему. — В этом вся проблема. Я позвал тебя, чтобы мы вместе попытались разобраться.

Старик указал зельевару на кресло у стола и сам двинулся в ту сторону. Он наколдовал еще одно сидячее место напротив, чтобы вести беседу на равных.

— Эль? — предложил Дамблдор, призывая бокалы.

— Не откажусь. — Снейп, сдержанно ответив, прошел к одному из кресел и опустился в него, отставив в сторону не до конца зажившую ногу.

— Никто доселе не сталкивался с внедрением частицы другой души в полноценную душу человека, — повторил тем временем Альбус, в то время как вызванная с кухни бутылка разливала по емкостям хмельной напиток. — Как видно, Волдеморт не смог полностью ассимилироваться с Квирреллом. Я уверен, тюрбан скрывает то, что появилось в результате этой попытки.

— Полагаю, дело именно в шраме, как ты и сказал, — произнес Снейп, который уже давно начал анализировать слова Дамблдора, ожидая, когда тот закончит монолог. — Частица души попала в саму душу Поттер, в сформированную заклинанием брешь. Это уникальный случай, действительно. Как ты подтвердил, что Поттер — все-таки его крестраж?

— Первым звоночком стала палочка. Это был самый ранний способ узнать, есть в ней душа Волдеморта, а значит, и его магия, или нет. Я поговорил с Гарриком, и он посоветовал мне предложить ей палочку, где сердцевиной было бы перо того же феникса, что и в палочке Волдеморта.

— Вот как, — прервал его Снейп. — А каким образом ты узнал, какая в его палочке субстанция, и уж тем более у какого именно животного она была взята?

— Мальчик мой, — Дамблдор склонил голову, снисходительно улыбнувшись, — я ведь учил Волдеморта, я знаю, кем он был раньше. А Гаррик помнит каждую сделанную и проданную палочку.

Снейп побледнел. Странно было осознавать, что Темный Лорд когда-то был мальчишкой и учился в Хогвартсе. Казалось, будто он существовал всегда и с самого начала являл собой воплощение ужаса. Когда Снейп пригубил бокал, Дамблдор воспользовался возникшей паузой и продолжил:

— Итак, мы с ним выяснили, что это было перо вот этого феникса, — Дамблдор кивнул на ало-золотую птицу, сидящую на насесте. — Мы с Гарриком подбирали для палочки Эмили древесину. Перья феникса — редкая субстанция, и мы не надеялись, что получится попросить у Фоукса больше одного пера, поэтому необходимо было тщательно выбирать корпус.

— Полагаю, ваш шпион на Привит-драйв предоставлял всю информацию о Поттер.

— Нет-нет, этим занималась не Арабелла, — легкая улыбка вновь коснулась губ Дамблдора. — В итоге Гаррик выяснил, что нужно использовать граб: тонко чувствующее дерево, которое подстроится под нестабильную магию куда лучше остальных. И вот из десятков потенциальных палочек ее выбрала именно та, чья сердцевина была когда-то в палочке одной из душ, находящихся в теле девочки. Гаррик поведал мне, что теоретически эта палочка могла и не выбрать Эмили, но идеально подошло дерево. Он, признаться, гордился проделанной работой.

— Таким образом, это подтвердило твою теорию о том, что Темный Лорд создал больше одного крестража, в результате чего в ту ночь от него откололся еще кусочек и попал в Поттер, — подытожил Снейп, который подумал про себя, что Дамблдор слишком много ходил вокруг да около, когда весь рассказ можно было уложить в пару фраз.

— Да, да, — кивнул Альбус, отпивая из бокала. — Следующим шагом было необходимо выяснить, насколько активен этот кусочек. Помимо того, что я пытался раскрыть в Эмили определенные качества и подготовить ее к миссии — а чтобы безопасно извлечь из нее душу Волдеморта, ей необходимо было рано или поздно с ним встретиться, — я внимательно следил за ней. В первую очередь я поговорил со Шляпой. Эмили должна была попасть на Слизерин.

Снейп на эти слова выгнул бровь, но больше никак не выдал своего смятения.

— Необходимо было? Теперь ты не хочешь, чтобы они встретились?

— Не для того, чтобы извлечь его душу, но я к этому еще вернусь. Итак, распределение — девочка сама сделала выбор не идти туда, потому что находилась под впечатлением от реакции Волдеморта на появление в Хогвартсе. Разумный поступок и вполне естественный для человека, который всю сознательную жизнь контролировал странные проявления и подавлял их. Признаюсь, я не хотел, чтобы она попала на Слизерин, боясь, что это поможет Волдеморту овладеть ее сознанием. Третий раз, когда я получил информацию о глубине их взаимосвязи, случился на Хэллоуин.

— Это он ее спас, — внезапно Снейп понял, как именно Поттер смогла не разбиться.

— Да. Крестраж выполнял свою функцию — остаться в живых. Волдеморту пришлось и самому приложить усилия, чтобы воспользоваться ее магией и сотворить воздушную подушку. Это означало, что он соприкоснулся бы с защитой Лили и не смог бы управлять ресурсами Эмили. Получается, что…

— Он смог преодолеть защиту?

— Защита приняла его как нечто естественное и взяла под свое крыло. И все же у Эмили еще оставались ментальные барьеры. Кажется, ее первые успехи в магии были задолго до Хэллоуина, верно? Значит, в какой-то момент она ослабила щиты. Но для создания воздушной подушки потребовалась магия, которую Эмили не могла осознать. Поэтому, когда Волдеморт в ней взял ситуацию под контроль в самый последний момент, это привело к магическому обмороку. Такой уровень магии оказался за пределами понимания и возможностей Эмили.

— Это как-то объясняет то, что сейчас у нее чуть ли не истерика случается, если ей нужно сотворить самое простое волшебство?

— Да, разумеется. По крайней мере, я уверен, что в результате этого магического выброса кусочек души Волдеморта в ней окончательно пробудился. Это означает, что их сознания всерьез начали конфликтовать друг с другом. Эмили не могла не испугаться тех снов, которые стали сниться ей, — Волдеморт внутри нее начал осознавать себя, вспоминать последнее, что он видел в своей жизни. И пока это было лишь во снах, где она не держала барьеры намеренно. Но когда она увидела его воспоминания в бодрствующем состоянии, естественно, это побудило ее снова закрыться, спрятаться. Интуитивно понятно, что это нечто чужеродное, не ее.

— При чем тут магия, Альбус?

— Всего лишь ассоциативный ряд, — грустно проговорил Дамблдор. — Эмили действует так, как умеет: грубо, неискусно: она применяет те же методы, что и при сдерживании магии, поэтому блокирует их обоих. А магия, в свою очередь, требует того, чтобы быть использованной. Ты уже видишь, чем это грозит, Северус? Понимаешь, какие процессы происходят внутри сознания Эмили?

— Они борются друг с другом, — кивнул зельевар. — Если эта борьба с самой собой продолжится…

— …это убьет ее. А если не повезет, то и всех, кто в этот момент окажется рядом: нереализованная бурлящая магия просто-напросто хлынет из нее. — Дамблдор на несколько секунд замолчал, с тоской вспоминая об Ариане, которую сводила с ума скованная ею же магия. — Вот, что волнует меня еще: что может сделать с ней кусочек души Волдеморта, если оставить все как есть?

Снейп выдержал паузу, обдумывая эту ситуацию.

— Сознание ребенка, как и его магия, хаотичны и поддаются даже легкому нажиму. Судя по тому, что этот кусочек души отделился не в результате осмысленного ритуала, а был оторван без какой-либо подготовки, он получил болевой шок, если эту фразу можно применить к нечто нематериальному. В итоге, попав в Поттер, он был подвергнут обычным законам взаимодействия с сознанием: если легилимент не защищает свое сознание при погружении в бесконтрольный разум другого, есть риск слиться с ним, быть втянутым и потерять самоосознание.

— Итак, частица Волдеморта невольно пустила корни в сознание Эмили, — подытожил Дамблдор, чьи первые догадки оправдались. — Пустила и ушла в спячку. И было бы все хорошо, но что-то заставило ее активироваться.

— Полагаю, чтобы понять это, нам необходимо вернуться к вопросу, почему она стала сдерживать магию, которая просто-напросто ушла в подсознание, где и столкнулась с Волдемортом, — мигом ответил Снейп, и Дамблдор кивком головы показал, чтобы тот продолжал. — Скорее всего, в ней с самого детства сформировались барьеры, которые она держала осознанно и прилагала при этом все свои усилия.

— Вероятно, так сказалось воспитание. Из отчетов Арабеллы я извлек, что дядя и тетя Эмили стремились сделать из нее нормального ребенка. И она интуитивно это чувствовала. Видимо, она из того типа детей, которые внимательны ко всему, что происходит вокруг них, и дают соответствующую с их точки зрения реакцию. Это очень восприимчивые дети, которые чувствуют любые колебания в окружении. Волдеморт сам был таким. Вот только он в силу неблагоприятных условий существования почувствовал враждебность мира и начал защищаться. Что заставило Эмили так рано осознать свою магическую сущность? Настолько рано, что инстинкт глушить магию остался, а цель и причина были забыты, как забываются события первых лет жизни. Боязнь потерять любовь Петунии, не иначе.

— Но сначала он мог добраться до ее сознания лишь во сне, где всегда проще это сделать и где Поттер вряд ли держала себя под контролем. Более вероятно, что именно сны помогали ей чувствовать себя раскрепощенной и снимать дневное напряжение.

— А усугублялось все это, по ее словам, из-за близости к Квирреллу, значит, к Волдеморту внешнему.

— Возможно, часть его души в Поттер почувствовала то, чему раньше принадлежала, и попыталась вспомнить себя, осознать. А поскольку он уже соприкасался с ней, его воспоминания проникли в ее сознание. Чем больше он узнавал о себе, тем сильнее давил на сознание ребенка...

— ...который испугался непонятной ситуации и вновь начал защищаться, — грустно кивнул Дамблдор.

— Скорее всего, они стали слишком тесно связаны. Настолько, что почти слились друг с другом и все же борются, не понимая, что кусают свой же хвост. Теперь сложно вытеснить Темного Лорда из ее сознания, при этом не лишив Поттер части личности.

— А она пытается это сделать, но запирает лишь магию. Мы освободили ее от влияния Квиррелла, часть Волдеморта внутри нее пока не имеет возможности продолжить самопознание и никак ей не навредит. А вот магия, вновь скрытая за барьерами, бурлит и грозит вырваться наружу, отсюда и головные боли: ее сознание банально устало постоянно держать такой сильный блок.

— Не в постоянстве дело, и не в силе, — авторитетно вставил Снейп. — Поттер просто неправильно это делает, и это грозит тем, что она скоро поджарит свой мозг и всех вокруг себя. Альбус, это нужно срочно прекращать.

— Как? — Дамблдор обратил на него взор ярко-голубых печальных глаз. — Как, мальчик мой? Я представления не имею, к чему приведет наше вмешательство в противоборство этих двух душ и стихийной магии.

Снейп замер, задумавшись.

— Нужно позволить Волдеморту в ней, а значит, и ей самой, досмотреть то воспоминание до конца, — тихо произнес Дамблдор, не получив ответа.

— В таком случае, — протянул зельевар, — они оба увидят гибель Темного Лорда...

— …и есть вероятность, что сознание Эмили примет его кусочек, как само себя. Надобность в скрывании враждебного элемента, а получается, и магии, пропадет, и Эмили останется полноценной волшебницей.

— Да вот только это будет уже не Поттер.

Дамблдор с пониманием во взгляде посмотрел на него.

— Это единственный приемлемый выход, который я вижу.

— Альбус, последствия могут быть непредсказуемы. — Снейп нагнулся вперед, пытаясь вразумить старика. — Мы не знаем, как поведет себя ее сознание, когда увидит смерть души Темного Лорда. Да она в этом случае и без сковывания магии с ума сойти может. А если, напротив, Темный Лорд в ней обретет свою полную силу и подавит ее? Как ты сказал, на него защита не действует.

— Видишь, таким образом, это будет уже не тот Волдеморт, который находится в Квиррелле. Значит, в теле останется и что-то от девочки. Я рассчитываю на то, что она воспримет себя тем кусочком души и перестанет бороться с ним.

— И что? Это не отменяет того, что она фактически будет являться воплощением Темного Лорда. Если она увидит все его воспоминания, решит вернуть навыки, знания... Если она поймет, кем якобы является... — Снейпу не хватало смелости сказать вслух, что бы в этом случае было. Он начал водить пальцем по тонким губам, а затем всплеснул рукой в воздухе: — Я не понимаю, как это поможет избавиться нам от Темного Лорда, что находится вне нее.

— Вместе с прошлым Волдеморта она вспомнит, где он спрятал крестражи, — серьезно ответил Дамблдор.

Складывалось впечатление, будто он уже давным-давно обдумал эту ситуацию, и сейчас просто втягивал в это Снейпа.

— И потом вы убьете ее?

— Нет-нет... Она останется личностью — станет больше, чем его крестражем. Я надеюсь, что Волдеморт в ней, преобразованный ее магией и сознанием, станет лучшей версией себя. Поэтому я и рад, что она оказалась не на Слизерине: у нее совершенно иной опыт, а поэтому другой взгляд на события.

— Безрассудство. Альбус, это полное безрассудство!

— Северус, успокойся. Мы вместе с тобой будем контролировать этот процесс. Да, мы рискуем, но бездействие приведет к худшим последствиям: мы и вовсе можем потерять ее как личность. Я не говорю уж про то, что исчезнет шанс узнать о местонахождении и даже виде остальных крестражей, а также о падении морального духа Магической Британии.

— И что ты предлагаешь? Сейчас же отвести ее к Квирреллу и запереть их в кабинете?

— Не сейчас и не в кабинете. Но сделать это нужно как можно скорее, и в то же время это должно пройти незаметно для остальных учеников. Как думаешь, до пасхальных каникул она продержится?

— Зелье, что ей дают, всего лишь поможет избежать повреждений мозга от ежедневной боли. Но за эти месяцы может случиться еще один всплеск магии.

— Это можно как-то отсрочить?

— Пожалуй... никак. Мы можем только надеяться, что ее сил хватит на это время.

— Нет-нет. Меня это не устраивает. Значит, нужно спровоцировать это в нужный момент. У нас есть месяц на подготовку. Организуем их столкновение на зимних каникулах.

— Думаешь, она останется? Сомневаюсь.

— Ничего страшного, я придумаю, как вернуть ее. Да, эти каникулы даже лучше: почти все ученики разъедутся, и мы сможем обеспечить максимальную безопасность и тайность грядущей операции.

По щелчку узловатых пальцев старика бутылка взмыла над стаканами, разливая вторую порцию напитка — разговор намеревался длиться до поздней ночи.

* * *

Эмили, крепко держась за перила, спускалась с автобуса.

— До свидания, Эмилия Поттер! — крикнул вслед Стэн Шанпайк, кондуктор, который всю дорогу надоедал ей разными вопросами.

Эмили решила, что в следующий раз при знакомстве не будет называть свое настоящее имя — слишком уж бурно люди реагировали на него.

— До свидания, — негромко ответила она, почти не обернувшись, и поспешила к парадным дверям замка.

Также после кошмарной поездки Эмили поклялась себе никогда больше не пользоваться этим сумасшедшим транспортом. Всю дорогу она, вцепившись в поручни и крепко держа сумку, мечтала о том, чтобы наконец-то оказаться в Хогвартсе. «Самый ужасный и позорный способ перемещаться», — думала она, видя, как переворачивались кресла от резких остановок автобуса и как редкие пассажиры падали со своих мест.

Попытавшись выкинуть из головы неприятные воспоминания, она отворила двери замка и вошла в натопленное здание. Стряхнув снег с зимнего пальто, она поспешно сняла его, а из сумки, которую на время поставила на пол, достала школьную мантию, чтобы прикрыть магловскую одежду: переодеться в пути не было шанса.

С трудом затолкав верхнюю одежду в сумку, расширенное пространство которой позволило вместить в себя еще одну большую вещь, Эмили обратила внимание на то, что в холле было тихо и из Большого Зала не издавалось ни звука. Облизнув высохшие губы, она подбежала к его дверям и робко заглянула внутрь. «На обед не успела. Зато хоть праздничный ужин не пропущу», — расстроено подумала Эмили, отойдя от Зала, и нахмурила лоб, вспоминая, как добраться до кухни.

Она двинулась в сторону подвала по правую сторону от парадной лестницы, точно зная, что кухня находилась прямо под столами факультетов. В тот же момент у выхода из подземелий на другом конце холла послышались твердые шаги. Эмили по привычке повернула туда голову и замерла, не дойдя до лестницы. Шаги принадлежали профессору Снейпу, который, подняв взгляд на Эмили, тоже остановился.

— С Новым годом, сэр, — первая подала голос Эмили, внимательно посмотрев на зельевара, держа сумку перед собой и крепко сжимая крупные ручки.

Снейп всегда казался ей странным человеком. Достаточно молодой, пожалуй, моложе всего педагогического состава, он все же походил на ворчливого старца: не упускал случая кинуть на уроке едкое замечание в адрес чьего-либо ума и вечно смотрел на учеников с таким суровым выражением лица, что возникавшие вопросы находили ответы сами собой.

Эмили не раз чувствовала на себе взгляд профессора во время варки зелья, отчего ее руки начинали дрожать от волнения, а она сама принималась тщательнее перечитывать рецепт зелья, чтобы не оплошать перед Снейпом. Но Эмили всегда было обидно, что за столько времени он ни разу не подошел к ее котлу в ходе урока, в то время как многих ее однокурсников он либо хвалил, либо критиковал. Казалось, в выставлении оценок он тоже руководствовался одному ему известными субъективными критериями, но Эмили неизменно получала «Выше ожидаемого», что подстегивало ее на каждом уроке стараться превзойти саму себя.

В общем, Эмили сделала вывод, что этот преподаватель был крайне странным и непонятным человеком, поэтому держалась с ним приветливо-нейтрально, но настороженно. Вот и сейчас их взгляды пересеклись всего на мгновение, а Снейп тут же резко взметнулся вверх по лестнице, оставив ее в раздумьях. «Угу, я поняла. Вы не в настроении», — подумала Эмили, многозначительно посмотрев профессору вслед, а затем, перехватив поудобнее сумку и нисколько не переживая из-за его поведения, спустилась в подвалы.

Картина с натюрмортом нашлась быстро — нужно было всего лишь идти по ярко освещенному коридору. Пощекотав грушу, Эмили отворила вход на кухню и, оглянувшись, пальцем подозвала к себе ближайшего домовика, когда тот обратил внимание на открывшуюся дверь.

— Эм-м, — Эмили замялась, не решаясь быть чересчур вежливой, помня о словах Маркуса.

— Мисс Поттер желать поесть? — пошевелив ушами, угодливо спросил домовик, видя, как она замешкалась.

— Ну да, если еще что-то осталось, — внутри все протестовало такому непривычному для Эмили обращению к незнакомцам, поэтому она скомканно добавила: — Если можно.

— Можно, мисс, можно! — пропищало существо и бросилось сначала к чистым подносам, а затем вглубь кухни.

Эмили сдержанно улыбнулась остальным домовикам, которые отвлеклись от своих дел на ее появление, и направилась к ближайшему столу. Но, не дойдя до него, она остановилась, определила, где находился стол для аналогичного слизеринского, и, усевшись за него, расплылась в улыбке, радуясь исполнению невинной прихоти: прикоснуться к чему-то, относящемуся к этому факультету.

— Отварной картофель и жюльен, мисс! — эльф поставил перед ней тарелку с аппетитно пахнущим блюдом и, поклонившись, сообщил, что позже принесет десерт и тыквенный сок.

Поттер благодарно кивнула ему и принялась за еду. Спустя некоторое время, покончив с первым нестандартным обедом за все пребывание в Хогвартсе, она оглянулась в поисках того домовика, который накормил ее, но, увидев, что тот вернулся к выполнению своих обязанностей, она, не привлекая внимания, выскользнула из кухни.

У Эмили не оказалось с собой часов, поэтому она лишь по давно прошедшему обеду и темневшему небу определила, что было около пяти. Медленно поднимаясь по ступеням, она раздумывала над тем, чем бы ей заняться до праздничного ужина: в гостиной делать было совершенно нечего, да и разгадывать загадки молотка-орла Эмили сейчас страшно не горела желанием; библиотека наверняка не работала, но стоило бы это проверить.

Однако, направляясь в сторону четвертого этажа, она внезапно передумала и, свернув в один из коридоров, уверенным шагом пошла по направлению к совятне. Подогреваемая приятной мыслью о том, что она обрадует однокурсников и Маркуса посылками под Новый год, в праздник, а не в обычный день, Эмили улыбнулась и пошла быстрее.

Отправление всех подарков заняло около получаса. Для каждого из них она тщательно выбирала «почтальона» в соответствии со своими субъективными ассоциациями. Закончив привязывать к бурой сове пакет для Флинта, Эмили выпустила ее из окна и, держась за подоконник, попыталась разглядеть птиц в окончательно потемневшем небе.

Она стояла так всего пару минут — окоченевшие руки и озноб заставляли покинуть совятню как можно скорее. Но, спускаясь по винтовой лестнице, Эмили поймала себя на тревожном ощущении. С каждой ступенькой оно становилось все сильнее, так что в конце концов она замерла, прислушиваясь.

Эмили казалось, что за дверью ее ждало что-то опасное; сердце пустилось вскачь. «Дурацкая паранойя после этого Квиррелла», — разозлилась она на себя, однако сделала шаг назад — на ступень выше, — не решаясь выйти из безопасного места и стараясь не обнаружить себя нечаянным звуком.

Эмили не могла точно сказать, ждал ли кто-то снаружи, поэтому и подумала, что напрасно пугала сама себя. Она стояла на лестнице, прислушиваясь к звукам извне, и собиралась с духом, чтобы покинуть совятню — не вечно же здесь стоять. Вспомнив о мантии-невидимке, она приободрилась и лихорадочно начала размышлять над тем, как та могла помочь ей в данной ситуации.

Эмили бесшумно опустилась на корточки и принялась рыться в сумке. В поисках свертка с подарком незнакомца она также наткнулась на волшебную палочку, которую, не раздумывая, вынула следом. Аккуратно расправив складки мантии, Эмили перехватила сумку так, чтобы та отодвигала полы впереди, не давая споткнуться о них, а в другой руке твердо стиснула палочку.

Но одной мантии было мало. Это помогло бы, если бы вход в башню был открыт, а сейчас ей все равно придется обнаружить себя. Однако дверь распахнулась до того, как она решилась выйти. Эмили вздрогнула от неожиданности, почувствовав, как зашалило от страха сердце, но сдержалась и не издала ни звука — только втянула воздух в грудь. В проходе стоял тот, кого она и ожидала увидеть, — профессор Квиррелл, присутствие которого она безошибочно определяла в районе нескольких футов.

В течение пары мгновений они стояли и не двигались. Эмили боялась даже шевельнуться, потому что в гулком лестничном пролете было бы слышно каждое ее движение. Эмили пристально следила за глазами Квиррелла, видя, что он водит взглядом по воздуху и смотрит сквозь нее. Главное сейчас, чтобы он не решил пойти наверх: здесь было слишком узко для двоих, и Эмили стояла ровно посередине ступени.

Мысли с бешеной скоростью сменяли одна другую, а все тело трясло от страха. В сознание с былой настойчивостью просились непрошенные воспоминания, но они сейчас не занимали так много внимания — были вещи более важные. Эмили сжимала древко палочки до побелевших костяшек и до боли стискивала зубы. Глупая, нелепая мысль о том, что она не доживет до новогоднего хогвартского ужина, едва ли не насмешила, но Эмили горько отмахнулась от нее.

Между ней и Квирреллом было около десяти ступеней, и Эмили надеялась, что он, не услышав ее присутствия, уйдет отсюда. То, что он не собирался в совятню, было очевидно — слишком долго и тщательно он осматривал пространство перед собой. Но вот Квиррелл поднялся на одну ступень выше. Эмили ощутила, как внутри поднялась паника, а в голове не осталось ни одной мысли — лишь пустота, которая звенела и давила безысходностью.

Но Эмили еще надеялась, что Квиррелл не дойдет до нее. Может, он всего-навсего проверяет ее на прочность? Тогда она будет стоять до конца и не сдастся просто так, она не поддастся тому нагнетающему страху, что он распространял, казалось, на мили вокруг. Успокаивало одно: пока он точно не смотрел прямо на нее, блуждая взглядом по стенам и ступеням.

«Если подойдет еще ближе… когда станет совсем опасно… я воткну палочку ему в глаз. Или нет, лучше в шею, — наконец появилось в голове хоть что-то, похожее на план, выводящий ее из панического ступора. — Боже мой, нет, я не смогу… у меня не хватит сил».

Это было жутко — готовиться напасть на человека, пусть и в целях самозащиты. Эмили боялась одновременно успеха и неуспеха, и еще она опасалась не рассчитать силу. Была напряжена каждая мышца тела, и даже заныла спина, отвлекая этой несвоевременной болью. Между тем Квиррелл подобрался к ней еще на пару ступеней, и теперь в нос ударил непереносимый запах гнили, от которого Эмили успела отвыкнуть за несколько недель.

Эмили не решалась напасть первой: слишком боялась навредить человеку без повода, надеялась, что все обойдется. Но она старалась охватить всего его одним взглядом, чтобы вовремя среагировать на дрогнувшие руки или резкое движение глаз в ее сторону. Эмили почти забыла, как дышать, и уже начала чувствовать острую нехватку воздуха. Тихо и медленно выдохнув, она также неслышно сделала новый вдох и теперь готовилась к атаке, как змея готовится к броску на человека, подступающего слишком близко к ее гнезду.

Ей казалось, прошла вечность, но на деле это заняло от силы пять минут, прежде чем Квиррелл наконец повернулся и неспешно вышел из башни, не закрыв до конца дверь. Та оказалось слишком тяжелой, поэтому осталась раскрытой достаточно долго для того, чтобы Эмили, подождавшая, когда стихнут шаги профессора, успела выскользнуть следом. Она пошла по коридору быстро, но ступала легко, чему помогали зимние сапоги с мягкой плоской подошвой.

Эмили сначала растерялась, не зная, куда идти. Ни одно из мест не было безопасным и пригодным для укрытия от Квиррелла: она не знала, работала ли сегодня библиотека, а в башню Рейвенкло не попала бы моментально. Тогда она решила спуститься обратно на кухню к единственным живым существам, о присутствии и местонахождении которых точно знала. Но Эмили уже слишком долго раздумывала и испугалась, что Квиррелл все же притаился где-то, однако из-за пронзительного чувства страха и желания спрятаться она не могла отсеять другие чувства, в том числе и ощущение его близости.

Невыносимо хотелось закричать от ужаса и побежать куда глаза глядят, но Эмили неизменно контролировала каждое свое движение и почти дошла до поворота, когда почувствовала, как что-то в ее восприятии мира неумолимо начало меняться.

«Выстрелил в спину? Это конец? Смерть?» — была последняя ее мысль перед тем, как Эмили успела определить новые чувства: легкость и безмятежность.

* * *

Она очнулась от наваждения, когда поняла, что упала на каменный пол, инстинктивно выставив вперед руки. Приятное блаженство сменилось сначала недоумением, а затем Эмили вспомнила, как пыталась спрятаться от Квиррелла.

— Вставай. Иди следом, — раздался рядом знакомый голос с чуждой его носителю манерой говорить.

Ни заикания, ни нервного тика — профессора словно подменили. Но Эмили нутром чувствовала, что он, напротив, стал теперь самим собой. Что-то подсказывало ей, что справиться с дефектами речи гораздо сложнее, чем их изобразить. Эмили не сразу сориентировалась и замешкалась, не понимая, где она находилась и почему все еще была жива.

— Неужели сбросила заклятие? Ты удивительная девочка, — негромко обратился к ней Квиррелл.

Он возвышался над Эмили, неловко встающей с пола, но не держал ее на прицеле — только сцепил руки перед собой. Как она успела оценить быстрым взглядом, Квиррелл был безоружен. Поттер стояла перед ним и, сощурившись, смотрела ему в лицо, однако не в глаза: она сосредоточила свой взгляд на горбинке его носа. Ей казалось, что это было не слишком дерзко и не слишком забито.

— Впрочем, неважно, — чуть помолчав и подождав, пока не знавшая, что ответить, Эмили отряхнется, произнес Квиррелл. — Главное было довести тебя сюда. Иди вперед.

Он указал рукой налево от Эмили, ожидая ее повиновения. Она молча двинулась в указанную сторону. Дрожь охватила все ее тело, и ноги плохо слушались. Слишком невыносимо стоять перед Квирреллом, необходимо было выиграть время на раздумья, а в движении мысли шевелились куда лучше. Они шли по длинному каменному коридору, который уходил вниз. Капли, срывающиеся со стен, и шлепки их шагов по лужицам на дне прохода были единственными звуками, сопровождавшими путь.

За это время Эмили первым делом отметила тот факт, что на ней уже не было мантии-невидимки, и, насколько получилось осмотреть круглую каменную комнату, из которой они только что вышли, можно было сделать вывод: Квиррелл забрал ее до того, как они оказались здесь. Это расстроило Эмили — было жаль терять такую полезную вещь, к тому же передавшуюся по наследству. Краем сознания она отметила, что размышления в таком ключе говорили о том, что она надеялась и рассчитывала спастись, потому что в случае смерти надобность в мантии отпадала сама собой.

Следующим шагом нужно было оценить, безоружна ли она. Чтобы не привлекать лишнее внимание Квиррелла и не заставлять его нервничать, Эмили поежилась и обхватила себя руками. Палочку она не нащупала ни во внешних, ни в нагрудных карманах. «Значит, ее он тоже забрал. Плохо дело. Ох, плохо», — на удивление спокойно пронеслось в голове. Казалось, до этого Эмили истратила весь запас страха и теперь просто отрешенно шла вперед, прикидывая в уме причины, почему Квиррелл не стал пытаться убить ее во второй раз, но куда-то вел.

Она даже не знала, в Хогвартсе они или уже нет. Эмили, по-прежнему обхватывая себя, принялась, не поворачивая головы, осматривать каменные стены, ничем не отличавшиеся от стен подземелий замка, хоть те и не были чем-то примечательны и были единственными подземельями, которые она видела.

Стало зябко.

Вскоре они прошли в огромное помещение. Высокий потолок терялся в темноте, а в другом конце зала находился явно недостроенный дверной проем: всего лишь несколько балок, имитирующих стену. Эмили насчитала четыре таких условных зала, которые на самом деле составляли один большой, разделенный недостроенными перегородками. В одном из них на полу лежал тролль. Казалось, он спал, но Эмили очень надеялась, что он не скоро очнется. Она уже была готова задержать воздух, интуитивно ожидая ужасного запаха от мерзко выглядевшего существа, но внезапно поняла, что воздух оставался свежим.

«Как Меган могла сравнить Маркуса с троллем?» — недоумевала Эмили, краем глаза осмотрев лицо существа и не увидев и капли сходства между ним и слизеринцем. Разве что у Флинта действительно был выпуклый лоб и маленькие глаза, отчего выражение лица часто казалось хмурым и суровым, что не добавляло ему дружелюбного вида, однако Эмили никогда не находила в этом чего-то уродливого.

Мелькнувшая мысль о Маркусе напомнила ей о зеркале, а затем и о сумке, которая, по всей видимости, осталась там же, где и мантия отца. Эмили вновь понадеялась, что Квиррелл просто куда-то спрятал ее вещи, и она, когда выберется отсюда, сможет найти их — уму непостижимо потерять все и сразу, ведь в сумке находилось почти все, что ей принадлежало. Эмили мысленно поразилась сама себе: она, может быть, и часа не проживет, но сейчас не оставляла веру в благоприятный исход и даже сделала заметку на будущее: перестать таскать все с собой.

Пока они шли, отстраненные и, казалось бы, совершенно неуместные мысли помогали ей справиться с подступавшими, словно тошнота, мыслями темного волшебника. Размышления о Маркусе, вещах и новогоднем ужине, который Эмили заставляла себя предвкушать — верить, что она его застанет, — банально спасали ее от видения Лили Поттер, пытающейся защитить ее в последние минуты своей жизни. Она заметила, что, сосредоточившись на чем-то конкретном, на чем угодно, кроме усилия не впустить чужие воспоминания, поставить блок получалось гораздо легче и эффективнее. Но Эмили боялась, что вскоре иссякнет запас вещей, которые можно было бы сейчас обдумать, и ей придется столкнуться с реальностью — с чем-то, с чем она понятия не имела, как справиться.

Наконец они вошли в последний зал, в центре которого Эмили еще издали заметила огромный предмет. Подходя ближе, она распознала в нем зеркало, а когда они минули последний проем, по когтистым ножкам узнала, что это то самое зеркало, которое стояло в одном из пустых кабинетов Хогвартса. «Значит, мы еще в замке!» — обрадовалась Эмили, просто чтобы испытать хоть что-нибудь вместо навязчивого страха.

— Стой, — раздался сзади холодный приказной тон Квиррелла.

Эмили вздрогнула от неожиданности, увлекшись своими мыслями, но послушно замерла на месте, сцепив перед собой в замок ладони. Она не повернула голову в сторону профессора, но внимательно прислушалась к его шагам и к обстановке вокруг. Теперь, когда ей снова пришлось с ним контактировать, сердце зашлось в бешеном ритме, а голова опустела. Руки затряслись; Эмили стиснула их с большей силой: не хотелось, чтобы Квиррелл видел, насколько ей страшно.

Тем временем профессор внимательно осмотрел ее, прошелся вокруг зеркала и, остановившись за ее спиной, произнес:

— Ты видела это зеркало, не так ли?

Эмили сдержанно кивнула, продолжая смотреть на свое отражение.

— Дамблдор объяснил тебе, как этим пользоваться.

От этого нового Квиррелла тянуло мраком и холодом. Эмили поймала себя на мысли о том, что в этих и без того холодных подземельях при отсутствии этого человека стало бы гораздо теплее.

— Нет, сэр, — отчетливо, не слишком громко и, постаравшись, не слишком тихо ответила Эмили, когда по длине паузы, сделанной Квирреллом, стало понятно, что это был вопрос и он ждал ответа.

Эмили рассчитывала на то, что, если она, как и всегда при ссоре с дядей, будет вести себя вежливо и непровокационно, Квиррелл не станет применять крайние меры и потеряет бдительность, и, возможно, получится вызвать его на диалог и выяснить цели. Во рту пересохло, а легкие требовали продолжать дышать.

— Неужели? Что ж, не страшно. Ответь мне, что ты видишь, — произнес Квиррелл вновь приказным тоном.

Эмили с детства не любила этот тон. Так часто разговаривали с ней дядя Вернон и его сестра Мардж. Но ситуация заставила ее отбросить неприязнь.

— Только себя, сэр.

— Подробнее.

Эмили растерялась, не понимая, чего он от нее хотел.

— Я вижу себя. Я стою. На мне школьная мантия и...

— Подожди, — он сделал останавливающий жест, а в его голосе Эмили, испугавшись, услышала нотки раздражения. — Ты видишь просто отражение?

— Да, — неуверенно ответила Поттер, не сумев понять, какой ответ он ждал и чего хотел. И следом уточнила: — Я должна была увидеть что-то другое, сэр?

Ей страшно хотелось смочить горло. Эмили облизнула высохшие губы и перевела взгляд на отражение своего лица. Глаза широко раскрыты, испуганные. Она смотрела в зеркало и понимала, как жалко и затравленно выглядела, несмотря на все попытки держать себя в руках.

— Отойди в сторону, — раздался новый голос, высокий, вкрадчивый и очень слабый.

Эмили почувствовала, как сердце камнем рухнуло вниз — настолько стало страшно от того, как были произнесены эти слова. Она дернулась вправо, но остановилась, услышав:

— Нет, Эмили, не ты. Я обращался к своему слуге.

Эмили вернулась на место, холодея от ужаса. Было что-то дикое и неправильное в том, что он так фамильярно произнес ее имя. Одно дело Дамблдор — ей нравилось его легкое и обычно ненавязчивое отношение, но Тот-Кого-Нельзя-Называть — а она знала, что это был именно он, — выбил ее из колеи таким обращением еще сильнее. Тем временем Квиррелл отступил в сторону и больше не отражался в зеркале. Выглядел он теперь почти так же, как и осенью: испуганно и неуверенно.

— Что ты видишь теперь, Эмили?

— По-прежнему только отражение, сэр, — голос от страха сорвался до шепота, но темный волшебник ее услышал.

Эта информация разозлила его, на что Квиррелл, схватившись за голову, взмолился:

— Умоляю, милорд, я… мне больно… Я достану камень, я достану! Девчонка! — теперь он взвизгнул, чуть не бросившись к Эмили, отчего она инстинктивно отпрянула.

Она увидела его судорожное движение, словно он хотел схватить ее, но передумал. Эмили тут же бросила взгляд на его запястья и впервые обратила внимание на то, что его пальцы покраснели, как от ожога. Она сглотнула, уставившись на Квиррелла. Глаза начали слезиться, ситуация становилась слишком острой, и Эмили не знала, что делать. Она боялась, что сейчас ее просто убьют за ненадобностью. Все нужные слова разбежались от нарастающей паники. Эмили стремительно теряла контроль над собой, чувствуя, что скоро поддастся истерике.

— Посмотри в зеркало и подумай о философском камне. Немедленно! — пронзительно крикнул Квиррелл и тут же залебезил перед темным волшебником: — Сейчас все будет, милорд. Я разберусь с этим, я ведь обещал.

Эмили развернулась к зеркалу, едва сдерживая подступавшие рыдания. Господи, она так ненавидела, когда на нее давили.

— Я не знаю, как он выглядит, — прошептала она, чувствуя, что, если будет говорить в голос, не сможет им управлять.

— Маленький красный камень. Он дает бессмертие и золото, — мгновенно ответил Квиррелл, жадно осматривая Эмили, будто у той в ту же секунду должен был появиться этот камень.

Эмили нарисовала в своем представлении камешек, но изображение в зеркале не менялось. Она беспомощно обернулась к Квирреллу, поведя плечом, как бы показывая, что ничего не вышло.

— Мой господин, я разберусь, я разберусь! Девчонка просто врет. Я достану вам камень!

Квиррелл уже поднял было руки для хлопка, но волшебник остановил его, повысив голос:

— Не смей. Она не врет.

Квиррелл замер и с покорным выражением лица продолжил:

— Да, конечно, милорд. Как вам угодно… Но как я тогда?..

— Дай мне поговорить с ней.

— Но, милорд, вы еще слишком слабы!

— Для этого моих сил хватит. Развернись и открой меня.

Эмили, дрожащей рукой стирая крупные горячие слезы со щеки, сделала шаг назад, к стене, не смея отвести взгляд от происходящего. Она боялась пропустить хоть что-то, что могло бы навредить ей. Но Квиррелл всего лишь повернулся к ней спиной и начал разматывать свой фиолетовый тюрбан. Поттер не хотела видеть, что там, но все же смотрела как завороженная.

Последняя полоска ткани опустилась с затылка, и перед Эмили предстала чудовищная картина. На нее прямо из головы Квиррелла смотрело лицо, отдаленно напоминавшее человеческое. Оно было бледным, а ноздри-щелки придавали ему сходство со змеиной мордой. Но контрастирующие с белым полотном лица багровые глаза с узкими зрачками притягивали больше всего внимания. Эмили, избегавшая смотреть долго в глаза незнакомцев, сейчас была не в силах отвести взгляд. Она глядела прямо в эти красные прорези, и она их помнила. Не из снов, не из детских воспоминаний. Она знала, что видела их в течение многих лет, изо дня в день. Эти глаза были частью ее жизни. Но почему так больно видеть их теперь?..

Эмили плакала. Беззвучно, бессильно. Она видела, но не понимала. Она чувствовала, но не знала что. Вернулась обида, злость. Застонала душа, выливая свою боль через слезы.

— Видишь, что со мной стало, Эмили? Видишь, чем я стал?

Она молчала, здесь не требовался ее ответ.

— Я стал меньше, чем дух. Влачу жалкое, паразитирующее существование, но все-таки я жив, — его голос опустился до шепота. — Я обрел бессмертие, как видишь. Но камень мне по-прежнему нужен, и я уверен, что он спрятан в зеркале. Ты здесь, и ты еще жива, потому что мне стало известно, что ключ к нему именно у тебя.

Он выдержал паузу, и Эмили позволила себе ответить:

— У меня ничего нет, сэр, правда. Я просто видела это зеркало. Мне ничего больше о нем не известно.

Бессмертие. Простое слово, сказанное устами этого существа, приобретало страшный оттенок. Путь к нему был дерзок.

Эмили все еще впивалась взглядом в багровые глаза волшебника, пытаясь понять, почему они были так знакомы ей.

— Возможно, Дамблдор постарался завуалировать ответ. Я сам вытащу его из тебя.

Эмили не успела испугаться этой фразы, как почувствовала, будто что-то пронзило ее насквозь. Перед глазами замельтешили картинки из прошлого. Она попыталась воспротивиться, но ее выбросило в воспоминание той хэллоуинской ночи. Она снова видела рыдающую Лили.

Сквозь пелену расплывающегося вида детской комнаты Эмили увидела, как волшебник сузил глаза, словно удивившись. Картинка воспоминания стала четче, и как Эмили ни старалась, у нее было слишком мало сил, чтобы спрятать это воспоминание и даже подумать о чем-то другом.

Эмили видела, как Лили умоляла темного волшебника убить себя вместо нее. Она видела, как, будучи в его воспоминаниях, поднимала палочку и произносила Смертельное заклятие, как долго после этого смотрела на ребенка. Она вспомнила, как сама тогда глядела на черную фигуру в плаще — ее первое детское воспоминание.

…Вспышка зеленого света. Луч исходил из Ее палочки, и стремился к ней, к Эмили — а потом вдруг повернул обратно, и Она познала самую страшную боль за всю свою жизнь. Ее будто проткнули насквозь и распиливали ржавой пилой. Кромсали, отрывали. Если было бы чем кричать, Она сорвала бы голос. Если бы только можно было прекратить этот ад… Запредельная пытка, которой, казалось, не было конца, да и сейчас его не оказалось, потому что Она вспомнила все свои чувства. Она помнила, Ее вытянуло из чего-то родного, Ее крошило на части. Ее лишали чего-то большого, чего-то, что не должно было быть отдельно от Нее. Она протягивала руку, моля Ту, другую Ее, спасти, не оставлять, не бросать. Ведь они должны быть вместе, им нельзя разделяться — они половинки одного, они и так много отделили. Все должно было случиться по-другому. Неужели все другие чувствовали то же самое?

Но Та бросила, исчезла. А Она билась о мягкое и твердое, острое и тупое, ища пристанище, потому что воздух обжигал. Обнаженная и оголенная, Она не могла вынести прикосновения вещей, Она выла от агонии и всем своим существом хотела жить.

Но наконец, уже почти потеряв способность мыслить, Она наощупь, вслепую добралась до чего-то очень теплого и светлого. Ей нужен был этот свет, он пах жизнью. Она тянулась к нему, и он принимал Ее, окутывая и зализывая Ее раны. Если бы у Нее были слезы, Она плакала бы от счастья…

Это конец. Эмили почувствовала, что темный волшебник покинул ее сознание, как только она вспомнила это мягкое, убаюкивающее, спасительное тепло. Теперь лишь этот свет был в ее памяти, и он постепенно переходил в ранние воспоминания ее детства: розовые стены комнаты, запах молока и свежеиспеченного яблочного пирога и такие желанные зеленые кубики Дадли.

Эмили больше не сдерживала рыдания. Она имела право выплеснуть уже свою — теперь такую понятную — боль так, как положено. Те красные глаза, что с непониманием смотрели сейчас из затылка Квиррелла на нее, когда-то были ее глазами.

Лорд Волдеморт. Их звали лорд Волдеморт. Когда-то они были одним целым.

— Вот как, — вторая часть Волдеморта, которая находилась в Квиррелле, произнесла это тихо и со странным непознаваемым оттенком.

— Тебе было так же больно? — голос Эмили был ломким и словно чужим.

Она отступила вплотную к холодной стене и оперлась на нее руками, чувствуя острые выступы каменной кладки.

— Я не знал, что это случилось, но я счастлив, что нашел тебя. Поистине, ты — гораздо лучше философского камня.

Эмили улыбнулась сквозь слезы. Она не ждала этих слов, но они разлились теплом внутри: она ему нужна, он не хотел ее бросать, он не знал, что она отделилась и ей было ужасно больно. Но лишь увидев трансформацию, происходившую с Квирреллом, Эмили поняла, что имел в виду тот Волдеморт: он хотел переселиться в ее тело, а значит, они снова будут единым целым. Эмили с неистовым предвкушением наблюдала, как он отделялся от своего временного пристанища и темным облаком направлялся к ней. Она чувствовала, как сковывало тело и перехватывало воздух, но терпела, чтобы воссоединиться с тем, что раньше было ее.

Осколок Волдеморта уже проник в ее сознание и завладел разумом, но Эмили почувствовала нарастающий жар. Она расслабилась, позволяя ему проходить дальше, тем не менее от наступающей боли села на пол, тяжело и отрывисто дыша.

«Мне больно. Пожалуйста, прекрати. Давай позже», — мысленно произнесла она, надеясь, что он услышит, поймет. Но он не обращал внимания и рвался внутрь, ломая и топча все на пути. И тогда Эмили не вытерпела. Она всегда ненавидела боль. Магия, долгое время сдерживаемая внутренними барьерами, которые сейчас были сметены вторжением второй части Волдеморта, хлынула по жилам, и в следующую секунду Эмили почувствовала, как он выпускал ее из своей сильной хватки.

Она утомленно опрокинулась на пол, мечтая упасть в забытье. В этот момент как никогда хотелось оказаться без сознания, чтобы не чувствовать боли от разошедшихся швов истерзанной души. Но она неизменно приходила в себя, слышала звон зеркала, разлетевшегося на кусочки от удара ее магии, видела, как над ней склонился почему-то плачущий Альбус Дамблдор, прикрывающий их обоих от острых осколков, знала и чувствовала, что Та частица, именуемая Волдемортом, снова бросила ее.

— Вернись, — прошептала Эмили, сжимая жилистую руку директора, цепляясь за нее, будто за последний шанс не сойти с ума от муки.

Она позволила себе закричать. Она надеялась выкричать всю боль и обиду. Она хотела, чтобы Ему было так же больно, как и ей. Она желала, чтобы он, черт возьми, снова был рядом, как всю жизнь до этого.