Финн, Джейк и Волшебный Камень (джен)

— Черт! Черт возьми, — стонал Саймон, рассматривая свое отражение в зеркале в ванной, куда ему пришлось зайти по делу, не терпящему отлагательств. Заметив в ванной зеркало, Петриков не смог воспротивиться искушению заглянуть в лицо своему отражению. — Черт возьми… Я просто не могу этого понять! По простейшей логике, сам факт того, что на меня из зеркала смотрит моя привычная физиономия, а не та, которую я могу лицезреть теперь только на фотографиях, говорит нам что? Правильно, то, что превращение полностью завершилось.

Заложив руки за спину, Саймон наматывал круги по ванной комнате и истинно профессорским тоном разговаривал сам с собой, будто он, как обычно, вел лекцию и терпеливо объяснял очередному непонятливому студенту, в чем различие между жирондистами и контрреволюционерами. Его голос, обычно тихий и почти не слышный даже близко идущему человеку, грохотал на все Снежное королевство, заставляя пингвинов в панике оглядываться по сторонам и прикрывать ластами головы. Петриков тем временем отчаянно пытался осмыслить свое наистраннейшее положение, и пока что это у него со скрипом, но получалось.

— Так вот, Гюнтер, — Саймон, почесывая бороду и отработанным до автоматизма жестом поправив несуществующие очки, обращался к пингвину, застывшему в дверях. — Превращение полностью завершилось, а, следовательно, я должен потерять рассудок. Но я нахожусь в добром здравии — по крайней мере, мне так кажется - а, следовательно, что-то тут не так. Кажется, я… Впрочем, какая разница? Я наконец-то попал в ту аномально-безумную зону, где я наконец нормальный! Гюнтер, я стал нормальным! Понимаешь, что это значит, малыш? Мне больше не надо будет совершать все эти безумные штуки! Никаких похищений принцесс, намазывания пингвинов майонезом, вытачивания фигурок из собственных зубов… Ладно, Гюнтер, пошли.

Взяв пингвина на руки (все-таки Гюнтер был ужасно похож на его студентов: так же внимательно слушают и так же ничего не понимают), Саймон, все еще находясь в состоянии полной задумчивости, медленно пошел по коридору, открывшемуся за потайной дверью. Делая место для исследований, Саймон как следует позаботился о его безопасности: так, в комнату для исследований невозможно было попасть просто, без всяких усилий. Комната была надежно замурована, а тайный проход из Чулана прикрыт столом с фотоальбомами и различными приятными мелочами родом из прошлого. Но, зная себя и свою неуемную страсть ко всему старинному, Саймон даже не приближался к лестнице, ведущей в чулан — он решил воспользоваться потайным ходом из ванной.

Задумчивость его объяснялась очень просто: Саймон мучительно пытался вспомнить, что же такого он натворил, будучи безумным. Последним его воспоминанием было то, как он, закрывая лабораторию и задувая свечу, надевает корону, не в силах больше противиться ее гадкой магии. А потом — лишь сплошные расплывчатые образы: пингвин, намазанный чем-то белым, тетрадь, полностью исписанная каракулями, так непохожими на его с левым наклоном, но аккуратный бисерный почерк, девушки, кричащие и бьющие по прутьям клетки… И Бетти. Бетти вклинилась в эту череду кошмара, как лучик света в непроглядной тьме. Они летели к существу из антиматерии на ковре-самолете, и он был при смерти, и ему было видение, где была сама Смерть… Саймон так и понял, что это было — реальность или же видение, порожденное его больным, безумным рассудком в попытке защиты от этого нового, жестокого мира?

Саймон споткнулся о булыжник, быстро перебирая длинными ногами, и со стоном схватился за бок. Отчего-то все его тело, от ног до носа, было покрыто синяками разной степени тяжести, от голубых до салатово-зеленых. Более того, слегка ощупав ребра, Саймон убедился, что, по крайней мере, пара ребер точно была переломана и срослась неправильно. Помнится, Бетти показывала ему, как в полевых условиях вправлять вывихи, но это все было не то, не то… Что же он такого совершил, пока был не в себе?

— Ладно, Саймон, соберись. Помни, что сказал тот загадочный голос из сна: у тебя есть три часа, чтобы разнести тут все к чертовой матери…

Дойдя до конца коридора, Саймон оказался перед дверной ручкой, намертво вмерзшей в толщу льда. Серия коротких, но сильных ударов ногой — и где же его давно разношенные, старые, но такие крепкие ботинки? — и лед осыпался осколками, явив его взору обитую железом дверь, похожая стояла в его старинной квартире. Потянув за ручку, Петриков оказался в огромном полутемном месте. Пахло затхлостью, сыростью и странным, ни на что не похожим запахом старины (единственным, что угадывалось в этой мешанине, был запах пыли)  — лабораторные запахи давным-давно выветрились. Неудивительно, ведь в последний раз опыты здесь проводились девятьсот лет назад!

На ощупь разыскав выключатель (он почему-то оказался на столе), Саймон зажег свет и с улыбкой осмотрелся вокруг. За все девятьсот лет его отсутствия все осталось таким же, как и было — казалось, что вот-вот сюда зайдет он-из-прошлого, уже почти не Саймон, нл пока еще не Снежный король, и вновь начнет изучать корону, поддерживая треснутые очки, держащиеся на одной дужке. Лаборатория оказалась огромным местом, буквально заставленным книжными шкафами. При виде двух-, трех— и четырехъярусных шкафов, заставленных разнообразными научными талмудами, разбегались глаза, так и тянуло подойти поближе и, вдыхая приятный запах книжных страниц, раскрыть любую из этих прекрасных томов и погрузиться в книжный мир старых героев и старых свершений. Посредине, на выступе, созданном с помощью каких-то плиток, стоял котел, на донышке которого виднелся осадок чего-то оранжевого. На полу валялся костюм (Саймон узнал тот самый потертый костюм папы и брюки с заплатами на коленях), небрежно смятый и брошенный явно впопыхах. Увидев это и тотчас же повесив костюм на вешалку, бережно отряхнув от пыли, Саймон нахмурился. Странно… Он помнил, как лично вешал папин костюм — единственную память об отце — на вешалку. Неужели кто-то успел побывать в лаборатории до него? Нет, такого определенно быть не может.

Рядом с костюмом, все так же небрежно сброшенная прямо на пол, валялась картина. Саймон тотчас же бросился ее поднимать и бережно стирать пыль. Стекло треснуло, и теперь лицо Бетти, его прекрасной невесты, его принцессы, было обезображено ужасной линией, делящей его на две половины. Он тотчас же вытащил осколки стекла из рамы и бросил пока что под стол — быть может, потом уберет. Эх, Бетти, Бетти…. Где-то она сейчас?

— Ничего, — прошептал он. — Я найду тебя, Бетти. Обязательно найду и спасу. Я все смогу, только вот себя починю…

Со вздохом Саймон присел на стул и подпер щеку рукой. Гюнтер, уморительно милый, вскарабкался на лабораторный стол и посмотрел на него немигающим, почти что человеческим взглядом.

— Эх, Гюнтер, если бы я знал, куда я задевал ту самую штуку. Без нее у меня ничего не получится, видит Глоб, я был так недалек и не понимал, что творится у меня под носом…

Гюнтер еще раз пробуравил Саймона взглядом и, бесцеремонно крякнув, ткнул ластой в его грудь. Буквально на мгновение Саймон застыл с ошарашенным видом, а потом полусчастливо-полубезумно расхохотался. Его смех гулко разнесся по пустой лаборатории, прокатился от одного угла к другому, заблудился в бесконечном лабиринте книжных шкафов, отскочил от портрета Бетти, вновь повешенного на стену, и стих, будто оборвался.

— Гюнтер, малыш, да ты прямо в корень зришь! — Саймон неумело погладил пингвина по голове и, достав откуда-то из шкафа линялый, давно выцветший, но когда-то бывший очень ярким полосатый свитер и смехотворные кальсоны в сердечко, быстро переоделся и скинул на стол голубой халат. - Ого, да я заметно похудел. Впрочем, сейчас на охи и вздохи у нас с тобой, Гюнтер, просто нет времени…

Саймон деловито раскрыл один из бесчисленных ящиков в тумбочке под столом и достал оттуда скальпель. Также в тумбочке обнаружились очки, увидев которые, Саймон издал победный крик. Впрочем, на поверку очки эти скорее были только названием: солнцезащитные, затемненные, с треснутым пополам стеклом, еле держащимся в оправе… Но у Саймона не было другого выбора, поэтому, со вздохом наступая на горло своей хотелке, он не очень-то и гордо водрузил очки на длинный голубой нос. Мир вновь приобрел четкие очертания, но погрузился во тьму.

Деловито протерев очки подолом свитера от разной мелкой дряни и сдув комки пыли, Саймон приступил к работе. Аккуратно разложив на столе грязный, пропахший потом, слезами, запекшейся кровью и пингвинами халат и включив люминесцентную лампу, он нащупал следы от ниток на груди халата и аккуратно вспорол скальпелем податливую ткань. Слегка дрожащие пальцы выудили из разреза аккуратно сложенный вчетверо бумажный листок.

— Черт, как я мог забыть, что зашил его сюда, чтобы никогда уже не потерять? Подумать только, я девятьсот лет носил под сердцем средство моего исцеления! Вот оно, Гюнтер, — в голосе Саймона явственно слышалось благоговение. — Плод моих долгосрочных исследований. То, без чего эту корону просто так не победить. Ну, это как… с химией: не выучив степени окисления, ты не сможешь писать ОВР, я прав? Я потратил десятки лет моей жизни, жизни, а не этого убогого существования, поплатился разумом, но смог сделать это! Смог вывести нужную формулу!

Саймон присел на стул и, по-детски болтая худыми ногами, торчащими из кальсон, принялся читать написанное. Эта бумажка оказалась листком, вырванным из какой-то научной книги.

— «Мистические ритуалы и их применения в пространстве и во времени. Авторы Саймон Петриков и Бетти Гроф», — Саймон грустно улыбнулся. — Бетти бы это понравилось. Она ведь так свои «Ритуалы…» и не закончила… Где-то она сейчас?

Снятие проклятия с проклятого предмета

Опытные волшебники защищали свои предметы от незваных гостей еще с первобытных времен. Правда, они не запирали их под замок и не ставили круглосуточную охрану. Их вещь никто бы не посмел тронуть и без этого, ведь в древности имя волшебника произносилось с особым пиететом. Волшебники в глазах людей были тождественны богам. Имеется предположение, что известный всему миру из древнегреческих мифов и легенд Зевс — один из наиболее сильных волшебников, подкованный магически. (Для полного ознакомления см. статью «Зевс»).

Однако свои подонки и мародеры имелись во все времена, поэтому просто полагаться на свое имя было небезопасно. Для того, чтобы обезопасить свои вещи еще больше, многие волшебники накладывают проклятие. (Для полного ознакомления с термином «проклятие» см. статью «проклятие»). Особенно в этом ответвлении магической науки знаменит волшебник Гюнтер (Для полного ознакомления см. статью «Гюнтер»).

По преданию, ранее Гюнтер был обычным динозавром, но после того, как он попал в ученики к сэру Эвергрину (см. статью «Эвергрин»), с ним что-то произошло, и в родные земли Гюнтер вернулся уже безумным волшебником. Этот представитель волшебной расы оставил после своей смерти огромное кол-во проклятых предметов. Многие из этих проклятий современные волшебники снять не могут и сейчас. Один из таких предметов — волшебная корона Льда или Ледяная корона, которая таинственно исчезла из жилища Гюнтера вскоре после его гибели.

Многие из проклятых предметов могут попасть в любые руки, в любой дом. Вполне возможно, что эта книга также проклята каким-нибудь волшебником в порыве гнева. Тем не менее, незнание законов не освобождает от ответственности, поэтому, случайно прикоснувшись к проклятому предмету, вы рискуете получить сильнейшее проклятие.

Итак, вы почувствовали что-то странное в вашем предмете (см. Признаки того, что предмет проклят). Что же нужно делать?

Для начала нужно определить, какого типа проклятие. Если это проклятие бездуховного типа, то вам повезло. Проклятия такого типа обычно мелки и несерьезны, например, легкий насморк три дня. Более опасные проклятия легко распознать и без детального осмотра, так как это сильно сказывается на внешнем виде предмета. Вы же не купите треснутую пополам кастрюлю или сломанный пылесос, верно? А незаметные сильные проклятия встречаются очень редко и, как правило, на африканском континенте, где еще используются проклятия в обиходе.

Правда, если данное проклятие дает некий дискомфорт, можно легко излечиться, три раза сыпанув солью через левое плечо.

Совсем другое дело, если проклятие духовного типа. Такие проклятия вызывают из Мира Мертвых некого духа, который и охраняет предмет. Очень редки и используются, как правило, очень сильными и опытными волшебниками. Такие проклятия обычно очень сильно сказываются на человеке: от пожизненного уродства до полной утери личности того, кто попал под проклятие.

Итак, что же делать, если вы попали под проклятие духовного типа? Необходимо как можно быстрее провести ритуал Очищения. Данный ритуал успешно использовался в Темное время, или в Средние века, католической церковью и местными экзорцистами. Правда, в большинстве сборников и летописей данный ритуал назывался «Изгнанием демона», что, в принципе, тоже в каком-то смысле верно. Итак, ритуал снятия проклятия, изгнания духа из проклятой вещи, именуемый ритуалом Очищения. Что же нам понадобится?

1. Свечи — хватит пяти — и зажигалка. Свечи необходимы для Очищения, как присутствие божественного огня, что заставит духа, демона или проклятие покинуть предмет как можно быстрее.

2. Белый мел — для того, чтобы обозначить границы контакта с иным миром. Пентаграмма предназначена для защиты того, кто изгоняет проклятие, а круг служит для обозначения границ. Важно нарисовать пентаграмму правильно: перевернутая пентаграмма не только не ослабит проклятие, а, наоборот, усилит его.

3. Кровь. Немного, достаточно всего пяти капель — по одной на каждый угол пентаграммы. Кровь необходима, чтобы выманить проклятие, ведь запечатывалось оно именно так.

Чтобы провести ритуал, необходимо:

1. Убедиться, что пол в комнате подходит для выполнения рисунка. Пол должен быть темным и гладким, чтобы мел задерживался на нем и были читаем.

2. Начертить пентаграмму. Чтобы пентаграмма получилась точная, можно сначала начертить круг, а потом вписать в него пятиконечную звезду.

3.Капнуть кровью на каждый угол зве

На полуслове книжная статья вырывалась. Впрочем, Саймона это абсолютно не заботило: его взор был устремлен на кое-что куда более интересное. Поверх текста, явно напечатанного на пишущей машинке, под законом сохранения энергии, обведенным в синюю чернильную рамочку, почерком Саймона была написана длинная формула. Больше всего она напоминала бином Ньютона, множество раз зачеркивалась, переписывалась… В конце концов все вычисления были перечеркнуты, и поверх множественных вычислений аккуратно были выписаны и подчеркнуты три слова: ablatione et mortem.

Три слова, благодаря которым корона больше не будет действовать. Искоса смотря на формулу, Саймон собирался с силами. Ему уже больше тысячи лет, а значит, с прекращением действия Короны он умрет. Просто перестанет существовать.

Раньше эта загадочная неизвестность — что же прячется за ширмой жизни? — страшила его; особенно сильно это чувство проявлялось, когда он был молод — в те годы отец, бедный отец, мир его праху, умер у него на глазах. Тогда, конечно, он наверняка предпочел бы смерти хоть какую-то, но жизнь.

Сейчас Саймон далеко так не думал. Он готов был уйти еще тогда, только-только после войны Грибов — выпить таблеток, спрыгнуть откуда-нибудь, пустить себе пулю в висок, повеситься на собственном галстуке-бабочке… Черт возьми, быть Снежным — это как будто навечно застрять с обкаканной задницей! Так же уныло и бесперспективно.

 Да, тогда, во время войны, у него был выбор. Смалодушничать и уйти или держаться, день за днем скатываясь в пучину безумия. Но тогда он не мог бросить Марси, наивную маленькую девочку Марси, она погибла бы без него… Сейчас Марси наверняка уже взрослая, и он наверняка ей больше не нужен. Саймон принял решение.

Медленно и степенно поднявшись, он вытащил мел из коробки рядом с темно-зеленой почти что школьной доской — на ней все еще остались следы мела, очертаниями напоминавшие какую-то очень знакомую схему. Выйдя через секретный проход и откинув стол, Саймон немного порылся в кладези вещей Чулана и с торжествующим хмыканьем вытащил коробку ароматических свечек. Надо же, а он даже и не помнил, откуда они у него взялись и почему их так много. Кажется, не то Бетти решила принять ароматическую ванну, после которой он еще неделю не мог нормально принять душ, не то просто подарок Марси… Достав почти что не отсыревшие спички из кармана пиджака, Саймон принялся за работу.

Аккуратно нарисовав пентаграмму и расставив свечи, Саймон медленно провел скальпелем по ладони. Короткий укол боли, и горячая, темно-красная кровь, медленно и вальяжно стекающая с руки, закапала на пол. Выцедив по капле на каждый угол пентаграммы, Саймон взял раненую руку в рот и мечтательно принялся посасывать ранку. Так он делал всегда, когда в детстве, пытаясь помочь маме и нарезать в салат овощи, случайно резался ножом. Боль, конечно же, не исчезла, но стала гораздо меньше. Саймон тяжело вздохнул, собрался и, положив проклятую корону в центр круга, выключил свет и, трясущимися руками сломав не одну спичку, зажег свечи. Проклятый терпкий запах благовоний заставил его сморщиться от омерзения — точно, нормально в душ он мог сходить только спустя месяц. Чудом переборов себя, Саймон зажмурился и принялся медленно произносить формулу. С каждым ее произношением голова кружилась все сильнее, запах становился все нетерпимее, и, наконец, ему почудился довольный рык чего-то… неживого.

Корона затряслась, как живая, и Саймон испуганно отполз в сторону. В голове что-то шептало ужасные слова, страшные, как сама Тьма, хотелось кричать, визжать, лишь бы перебить этот нечеловеческий ужас… Саймон подбежал к столу и, сняв очки, посмотрел на формулу. Буквы, еще недавно стоящие так, как надо, разбежались в разные стороны, словно танцуя вальс. От поразительно страшной догадки он схватился за бешено колотящееся сердце: он прочитал заклинание неправильно!

— О Глоб… О Глоб, о Глоб, что я наделал… — Саймон схватился за голову, рвя и так немногочисленные волосы; очки упали с длинного голубого носа и с хрустом соприкоснулись с полом.

— Wenk? — так некстати Гюнтер, до этого мирно дремавший на лабораторном столе, проснулся и подбежал к нему, нелепо хлопая крыльями-ластами.

— Беги, Гюнтер, малыш…

— Wenk?

— Беги! Беги отсюда, скорее…

Саймон не успел договорить: его голова словно взорвалась болью. С душераздирающим криком он упал на пол и, схватившись за виски, чуть ли не покатился по лаборатории. Голова ныла, внутри какие-то голоса шептали что-то непонятное и страшное, от боли хотелось умереть прямо сейчас, забыться в темном колодце несуществования… Саймон почувствовал, как теряет сознание, и последней его мыслью было то, что Гюнтеру надо бежать, пока не поздно…

Гюнтер, виляя крыльями, в ужасе выбежал из лаборатории, поранившись об осколки стекла, и спрятался под кроватью. Ледяная гора разлетелась на маленькие ледяные осколки, и в воздух с диким торжествующим смехом взмыло нечто. Нечто в до ужаса смешных линялом свитере и кальсонах в сердечко.

В воздух взмыл настоящий Снежный король.