Финн, Джейк и Волшебный Камень (джен)

Ох, и жаркий же нынче выдался летний денек в Исландии! Надо же, такой погоды не было уже сто лет. Для исландцев, привычных к морозам, это стало настоящей пыткой. Школьники целыми днями пропадают, купаясь в ледяном море, там, где можно было хоть немного охладиться, люди сидят в домах с кондиционерами, а невезучие: работники, продавцы — все, обливаясь потом, стараются делать хоть что-то.

Снежный король потянулся и сладко зевнул. Впервые за эту неделю он прекрасно выспался. Судя по тому необычному чувству, что поселилось в его груди, сегодня Тот Самый День.

— Уверен, этот день будет волшебным, — обратился он к самому себе. У Снежного почти не было собеседников, поэтому он был вынужден прибегать к такому способу общения. Внизу послышался хруст. Снежный свесил голову с кровати и застонал.

— Мой Глоб, Гюнтер, ты что, ешь мои трусы?! — старик схватил исподнее и принялся тащить его из клюва Гюнтера. Гюнтер усердно сопротивлялся, яростно лопоча нечто на пингвиньем наречии и непроизвольно дергаясь в разные стороны. Тем не менее, Снежный оказался сильнее, и мокрые, обслюнявленные, помятые, пахнущие пингвинами трусы наконец-то оказались у него в руках. Сам Гюнтер обиженно крякнул и отвернулся, прямо-таки излучая лучи презрения всем своим видом.

Настроение Короля немного понизилось, но поднялось буквально сразу же — наступало время завтрака. Покушать Снежный любил, нет, не любил, обожал. Его любимым блюдом была яичница, ведь она вкусна и проста в приготовлении. Напевая мотивчик «Yellow Submarine» (Снежный понятия не имел, откуда у него в голове взялся этот мотивчик, но поделать ничего не мог, он просто был, и всё), старик пролетел на кухню и принялся готовить. Во время приготовления он летал. Запах жареного яйца будоражил его разум, заставляя всплывать в его памяти нечто, обволакивающее его приятным теплом. В прорубленное окно заглянул лучик летнего солнца, и Снежный, обласканный добрым светилом, что не делит мир на плохих и хороших, чуть ли не мурлыча от счастья, чувствовал, как размягчаются старые кости, как высыхает и топорщится борода… В ногу потыкали острым клювом, и Снежный распахнул глаза от сильной боли. Гюнтер громко крякал, показывая на сковороду. Вот черт, яичница пригорела!

С криком старик бросился к плите и, дуя на обожженные пальцы, с аппетитом положил в рот кусок. Ну, как с аппетитом… Яичница была недосолена и явно пережарена. Так что Снежный с недовольной гримасой удовольствовался двумя кусочками, а все остальное досталось Гюнтеру. Мерзкий пингвин воспользовался преимуществом и моментально зачавкал, прищелкивая клювом.

— Эх… — вздохнул Снежный, облокотившись на стол. — И почему за все эти годы моей неполноценной, одинокой жизни я так и не научился готовить? — неожиданно его осенило, и старик, чуть не поперхнувшись, маниакально потер ручонки. А ведь все потому, что женщины в доме нет! А раз нет, нужно ее похитить! Но вот кого? Король призадумался. Во-первых ему нужна принцесса, потому что простолюдинки такому видному мужчине совершенно ни к чему. Во-вторых, принцесса должна быть красивой, прекрасной, умной и молодой — от старух с тремя глазами кого только не стошнит!

Подходящих кандидатур было четыре: принцесса Ягода, принцесса Слизь, принцесса Жвачка и принцесса Пупырка. Однако Ягода живет далеко, чуть ли не до Нарнии лететь придется (так, еще одно всплывшее в памяти Снежного выражение), принцесса Слизь вечно склизкая и мокрая, как сопля, а принцесса Пупырка… Вечно злая, надутая и псевдосаркастичная, а такой характер явно не подарок. Оставался лишь один вариант — принцесса Жвачка. Она такая… такая…

Пригладив волосы, Снежный напялил корону и вылетел прямо в окно. Свежий воздух слегка дурманил голову, ветер дул прямо в лицо, и домосед-Снежный чувствовал себя необычно. Да, ему следовало бы почаще показываться на улице.

К сожалению, похищение века не удалось определенно. Принцессы не было дома, о чем свидетельствовала записка, написанная аккуратным почерком на миленькой розовой бумажке. Вздохнув, Снежный взлетел и решил поискать принцессу с воздуха. Его внимание привлекли две фигурки, расположившиеся в тени раскидистого дуба.

— Ого! Это же мои супер-пупер-дупер-мега-убер-гиперлучшие друзья, Финн и Джейк, — улыбнулся Снежный. — Возможно, они знают, где принцесса? — с этими словами старик подлетел к друзьям.

Финн вздыхал, пустым взглядом сканируя сэндвичи, заботливо приготовленные Джейком. Аппетита не было совсем. Нет, из Джейка просто отличный повар, но… не хочется что-то. Мальчик грустил, и грустил он вот уже вторую неделю.

— Привет, друзья! — послышалось сверху. Финн с Джейком переглянулись. Опять этот Снежный король, будь он неладен!

— Чего тебе, Снежный? — лениво протянул пес. Драться ему было лень, да и Финну плохо, так чего же тратить силы попусту?

— Вы не знаете, куда делась принцесса Жвачка? А то в замке ее нет.

— Не, не знаем, — ответил Джейк и, показывая, что разговор окончен, надкусил сэндвич с колбасой.

— А вы себе хоть представляете, какой сегодня день?

Молчание.

— А новый фокус с бородой хотите?

— Да просто сдрысни ты уже отсюда! — крикнул доселе молчащий Финн. Снежный всхлипнул и понесся прочь, не глядя на предателей. Финн вздохнул: и что же это на него нашло?

— Зря ты так, — прокомментировал пес, смачно рыгнув и похлопав себя по животу. — Ты же прекрасно знаешь, что он это… ненормальный! А из-за тебя он станет ещё большим психом.

— Хоть свалил отсюда, — вздохнул мальчик.

— Ага. Хоть что-то хорошее.

Тем временем Снежный, прилетев домой, зарылся в подушку и заплакал. День рождения был безнадежно испорчен. А как все хорошо начиналось… А ведь он не всегда был таким, и его день рождения всегда был прекрасным! Но каким?

Трехлетний мальчик проснулся от папиной руки, которая ласково взъерошила ему волосы.

Снежный помотал головой, надеясь отогнать дурацкие видения о мальчике в очках. Кто он вообще такой? Брат? Друг детства? Знакомый? Неожиданно король осознал, что вообще не помнит своего детства. Странно. Он же всегда считал, что родился, вырос, прожил всю свою жизнь здесь, в Ледяных горах. Но кто же он тогда?!

— Загляни в корону, — прошелестело подсознание. Снежный послушно взял любимую корону и, как загипнотизированный, уставился на блестящие бока. Эх, корона… Для Снежного она была всем: и сестрой, и матерью, и женой, и подругой. Порой старик чувствовал укол совести, приходящий непонятно откуда. Ведь он с этой короной может уничтожить Вселенную, может захватить мир, заморозив его… а он всего-то летает с помощью бороды, замораживает газировку и показывает нехитрые фокусы.

Как странно! Неожиданно Снежный заметил странные изменения в отражении и начал вглядываться внимательней. Постепенно отражение начало меняться: укорачивался нос, темнели и втягивались волосы, светлела и теплела кожа — и вот перед королем непонятный мужчина в очках, который приветливо, но с необъяснимой грустью в глазах помахал ему рукой.

В ужасе Снежный отбросил корону прочь и кинулся к зеркалу, ощупывая себя за бороду. К счастью, видение исчезло, и он остался всё таким же клевым бородатым чуваком, каким привык себя считать.

— Wenk! — крикнул пингвин, крылом показывая на часы.

— Ну вот, весь день насмарку… — протянул старик и мощно, до щелчка челюстей, зевнул, клацнув длинными зубами.

Шел уже, наверное, восьмой час, однако солнце успело прочно угнездиться на положенном ему месте. Его теплые и ласковые лучи освещали окружающий пейзаж: разрушенная, искореженная автострада, по которой никто уже не ездил явно больше года, поле, на котором когда-то росла кукуруза и потрепанная, старая палатка. Рядом с ней дымился котелок и валялся огромный, битком набитый рюкзак, из кармана которого торчали барабанные палочки. Очевидно, люди или, по крайней мере, живые существа здесь были.

— С-а-й-м-о-н! — из палатки, пошатываясь, выбрался полусонный мужчина, на ходу натягивающий штаны. Кстати говоря, он, как и его маленькая подруга, имел престранный вид: синяя кожа, пышная, бледно-серая борода контрастировала с длинным и вытянутым носом. В общем, мужчина имел вид глубокого старика, хотя на деле ему не было и пятидесяти. Одет он был в черные строгие штаны и белую футболку, поверх которой он торопливо набрасывал видавший виды пиджак. Карие с белой дымкой глаза разъехались в разные стороны, метнулись влево, вправо и сфокусировались на девочке. Старик широко и протяжно зевнул.

Саймон резво начал перебирать струны, играя один аккорд за другим. И вот полилась мелодия, простая и одновременно прекрасная, и Саймон запел:

In the town where I was born**

In our yellow submarine.

Саймон блаженно улыбнулся — подходил его любимый момент:

We all live in our yellow submarine,

And our friends are all on board…

Неожиданно Саймон недоуменно застыл. Песня оборвалась, и та теплая, сказочная атмосфера вмиг исчезла.

— Конечно, получится. Разве у такой девочки, как ты, может что-нибудь не получиться?

Музыкант, басист, автор многих музыкальных альбомов Ууу, бывалый рокер, вампир или просто Марселина проснулась от своего же радостного вскрика. Проснулась — и сразу же зарылась в подушку, пытаясь снова попасть туда, в мир детства, тихий и безоблачный. На глаза тяжелым грузом навалились непрошеные слезы.

— Не хочу. Не хочу больше просыпаться, — прошептала она и, устыдившись своей минутной слабости, вскочила.

Недавно ей исполнилось тысяча три года. Она знает Саймона уже тысячу лет и уже девятьсот с лишним лет пытается его забыть. Она казалась себе взрослой, непробиваемой, железной. Она заставила себя не вспоминать о Саймоне. А что толку? Слезами, как известно, горю не помочь, Саймон не вспомнит ее. Корона надежно держит его разум в цепких ледяных лапках. Отлично. Еще один загубленный воспоминаниями день.

Марси, стряхнув головой и выгнав непрошенные мысли, неторопливо поплыла в душ. Переодевшись, вымыв и высушив голову, вампирша направилась к холодильнику и с аппетитом выпила красное яблоко. Вкус она могла чувствовать лишь так, черпая из еды оттенки красного.

Девушка слетела вниз по лестнице в спальню, схватила бас-топор и неспешно начала наигрывать пассажи. Это простое, немудреное занятие успокаивало ее и настраивало на нужные мысли.

Видимо, сегодня был особо неудачный день, и мысли Марселины, вопреки воле владелицы, перескакивали с пятого на десятое, в нашем случае — с пассажей на Саймона.

— Это глупо, — бурчала Марси себе под нос. — За все эти годы я миллионы раз пыталась помочь Саймону и вернуть ему память, и каждый раз оборачивался провалом! Да даже Бонни… — она осеклась.

Марси с потерей друга замкнулась в себе, топя свое горе в музыке. Она ни разу не говорила никому о своем старшем друге, считая, что вампиру не позволено проявлять слабости. Именно поэтому она и поссорилась с принцессой Жвачкой. Она, подумать только, посмела назвать ее «плаксой, которая упивается своим горем»! Она бы посмотрела, как себя бы на ее месте повела Бонни, если бы у нее исчез бесследно лучший друг, который бы совершенно её не помнил, если бы её отцу было бы плевать на сам факт ее существования, если бы… Конечно, впоследствии Марси ещё не раз пожалела об этом, но, в конце концов, Бонни могла бы и извиниться.

Ведь Марси никогда никому не говорила о Саймоне, особенно Бонни. А что, если принцесса может ей помочь? Она же просто помешана на науке! И почему она сразу не догадалась?

Марси по-девчачьи, совсем, как в детстве, громко взвизгнула и, положив бас на кровать, вылетела из дома через окно. Бас-топор резко упал на пол. На нём с громким треском лопнула струна.

* * *

У Снежного весь день сегодня явно не задался, впрочем, как и всегда. Подумать только, он надеялся на то, что этот Необычный День пройдет хорошо! Как же он ошибался… Конечно, день должен пройти ужасно, он даже не рассчитывал на то, что хоть кто-то придет, но… Марси, к примеру, могла бы и прийти, она же всегда приходит в этот день. Она не заходит напрямую, тихонечко прячется в пещерах, но он-то знает, что она здесь: чувство льда не обмануть. Марси ежедневно появляется в этот день и долго стоит за дверью, занося руку и не решаясь постучать. Обычно она боялась открыть дверь (Снежный никогда и не запирался, ведь он был всеми ненавидимым злодеем, и вряд ли бы к нему пришел хоть кто-нибудь) и уходила, оставляя перед дверью подарок в яркой коробке.

Старик еще раз выглянул за дверь, опять убедился, что никто его не ждет, и убито опустился на стул. Чего он вообще ожидал? На что надеялся? На что рассчитывал?

— Тебе нравится это, Саймон? — из короны выплыл человек… нет, не человек. Его двойник. Он узнает его с первого взгляда, как будто смотрится в зеркало. Правда, есть одно отличие: он бы никогда так не ухмылялся.

— Готов! — не задумываясь, крикнул Саймон и пожал духу руку.

Снежный король дернулся, разбив ледяную вазу, стоявшую на тумбе — впрочем, она ему никогда не нравилась. Что же произошло?

— Наверное, я заснул, пока размышлял, — обратился старик к пингвину. Гюнтер понимающе крякнул.

Снежный изучающе посмотрел на разбитую вазу. Что ж. Пусть он не запомнил смысл видения, но теперь ему стало ясно, как провести Самый Лучший Необычный День Всех Времен.

* — вольный перевод песни "Drive My Car" группы The Beatles

** — фрагмент из песен "Yellow Submarine" группы The Beatles

Иногда принцессе Жвачке кажется, что в землях Ууу царит вечное лето. За всю свою достаточно долгую жизнь она не помнит ни единого дня, когда здесь выпадал снег, разве что его заносил Снежный Король.

Снег принцессе Жвачке нравится. Иногда она подходит к Снежному Королевству, тихо, чтобы этот сумасшедший ее не заметил, берет в ладонь холодный, липкий, белый комочек и прижимает его к груди. Ей сразу становится холодно и больно, но боль отрезвляет, делает сознание ясным и незамутненным, и ей это нравится. Принцесса Жвачка прикладывает снег ко лбу, и сквозь тупую ноющую холодную боль наконец-то прорываются они. Видения.

Маленькая девочка выбегает во двор и падает прямо в снег. Белые хлопья падают ей на лицо, она заливисто смеется и ловит их языком. Маленькая девочка гуляет с родителями по парку. Родители держатся за руки, она же едет сзади на маленьком трехколесном велосипедике. Вкусно пахнущий краской и резиной велосипедик подпрыгивает на маленьких камешках, и девочке весело. Маленькая девочка сидит на ковре и слушает, как грохочет телевизор. Тот дяденька в костюме говорит непонятно, но у него нахмурены брови,, черные и густые. Он говорит непонятно, но страшно, и девочке хочется плакать. Маленькая девочка лежит на жесткой кровати и смотрит в потолок. У нее болит горлышко и подбородок, во сне у нее с головы падают слегка розоватые волосы, целыми прядями, а с пальчиков слезает кожа. Девочке страшно, но она не может пересилить себя и подойти хотя бы к маме, которая спит на полу, раскинув руки. Девочку лихорадит, она перегибается через спинку кровати, и ее безудержно рвет.

Через страх и одиночество прорывается холодная, парализующая головная боль, и принцесса Жвачка отнимает снег от головы, потирая ноющий розовый лоб. Она не знает, что это за маленькая девочка, но чувствует, что она как-то с ней связана. Правда словно лежит на поверхности, но она не может, хоть убейте, разгадать эту странную загадку.

Принцесса пробовала носить снег домой, к любимой лаборатории, собирая его в маленькие розовые контейнеры, но снег таял, как только она пересекала границу королевства вечных льдов.

— Вы уже не спите, принцесса? — деликатный стук в дверь полностью отвлек принцессу от мрачных раздумий.

— Нет, Мятный, все в порядке! — медленно открылась дверь, и Боннибелла натянула одеяло чуть ли не до подбородка. В комнату, покряхтывая от тяжести выкатного столика, вошел Мятный лакей.

— Ваш завтрак, принцесса, — Мятный чинно поклонился. — Морковь, молоко и арахис, все, как вы любите. Ах да, и еще чашечка горячего кофе.

Мятный… Иногда Бонни казалось, что между ним и ее видениями определенно есть какая-то связь. Казалось, только стоит обратиться к нему — и тайна раскроется сама собой.

Впрочем, Бонни знала, что к Мятному с подобной просьбой она не обратится никогда. Не столько даже из-за его странных увлечений всяческой оккультной ерундой, которые со временем становились все сильнее и сильнее, сколько из-за абсурдности самой просьбы. Хей, Мятный, ты не мог бы помочь мне вспомнить прошлую жизнь? Я ведь чувствую, что ты связан с моим падением в кучу радиоактивных фекалий! М-да. Дурацкая вышла бы просьба. Мятный, чего греха таить, еще подумает, что дражайшая принцесса королевства Сластей сошла с ума.

Бонни с аппетитом позавтракала и неспешно начала выполнять все те процедуры, что полагается выполнять настоящим принцессам. Вчера она, вычисляя связь между облучением и исчезновением человеческой расы, легла спать к рассвету, поэтому сегодня у нее страшно ныли виски, вызывая стойкое желание забраться в кровать и пролежать в ней весь остаток дня.

— Нет, мне, пожалуй, следует сделать небольшой перерыв, — обратилась принцесса к своему отражению в зеркале. Отражение же скептически потрогало мешки под глазами изящным розовым пальчиком и царственно кивнуло. — Как давно я не выходила на свежий воздух?

Уж явно не вчера. И явно не на этой неделе. А если хорошенько постараться и поднапрячь память — то явно больше месяца. Правда, последнее время Бонни все чаще пропадала в лаборатории —интереснейшие, но очень трудоемкие исследования требовали ее постоянного присутствия, а привлекать к ее исследованиям других принцесса не хотела — она прямо-таки чувствовала, что все это закончится катастрофой.

Правда, до придворного сада Боннибелла так и не дошла, ибо вдруг, вопреки законам физики и здравому смыслу, взлетела в воздух. Пустота отозвалась тихим смехом, и принцесса тяжело вздохнула.

— Я совершенно не вижу смысла в этой шутке, Марселина! Отпусти меня, это не смешно. Не смешно и глупо.

— По-моему, кое-кто совершенно не видит смысла ни в чем веселом, — ровно отозвалась Марселина, которая вновь стала видимой. Бонни медленно опустилась вниз, на секунду зависнув над полом, и резко упала на землю. Удар гулко отозвался в ногах, прокатившись от ступней к пояснице. — Есть разговор. Очень важный. На твою, научную тему.

— Научную тему? — принцесса усмехнулась. — И что же тебе понадобилось на этот раз? Слепить идеального парня вроде того, что ты отбила у меня когда-то? Извини, но это явно не мой профиль.

— Это серьезно, Жвачка, — прошипела Марси, поправляя выбившийся из общей прически локон.

— Не здесь, — Жвачка предупреждающе подняла руку, — здесь полным-полно лишних ушей, которые так и норовят услышать что-нибудь не то. Предлагаю пойти ко мне в лабораторию.

Не найдя, что ответить, Марси пожала плечами. Принцесса Жвачка поманила ее рукой, кивком указав на нужный проход. Они прошли по коридору, юркнули в переход и, преодолев ход за портретом Финна, начали спускаться по лестнице глубоко-глубоко вниз. В кромешной темноте горели яркие факелы из апельсиновой шипучки, разгоняя тьму розовато-оранжевым светом буквально на два-три шага.

— Да сколько можно спускаться?! — чертыхнулась Марселина, уже в который раз стукнувшись лбом о покатый каменный потолок.

— Лаборатория должна быть защищена, — спокойно ответила Бонни, поддерживая рукой массивную металлическую дверь. — Расслабься, мы уже пришли.

Отворив дверь, которая, по задумке конструктора, была способна выдержать вторую войну Грибов, Бонни оказалась в своей святая святых — исследовательской лаборатории. На розовых металлических столиках стояли образцы, в розовых клетках-аквариумах бегали подопытные мыши, кролики и прочие мелкие животные, забавно перебирающие лапками. Комната тонула в освещении люминесцентной лампы, ботинки стучали по бледно-розовому кафелю, гулко отдаваясь эхом даже в наиукромнейших уголках, пахло спиртом, миндалем, бензином и медикаментами. Увидев принцессу Жвачку, одна из крыс возбужденно запищала и, подбежав к краю клетки, прилипла к стеклу своим черным носиком.

Не обратив на столь трогательную преданность ровно никакого внимания, Жвачка взяла со стола почти не остывший кофе и плюхнулась на обитый розовой кожей диван — на нем она спала, когда из-за особо важных исследований или экспериментов оставалась в лаборатории на ночь.

— Итак, — произнесла Бонни, поставив чашку с допитым кофе на столик и нетерпеливо постукивая пальцами по коленке, — что же за «важный разговор» меня ждет? Настолько важный, что ты даже не погнушалась обратиться к такой, как я? Или, быть может, это еще одна твоя шутка, которую ты считаешь ужасно гениальной?

— Бонни, — за все время разговора Марси впервые назвала ее по имени, — это не шутка, поверь, это очень важно. Мне… мне больше не к кому обратиться.

Бонни удивленно раскрыла глаза, которые вылезли чуть ли не на лоб. Эту фразу Марселина произнесла, сделав явное усилие над собой, а значит, она не лгала. Это было правдой, и Марселине, замкнутой-крутой-независимой-не-как-все Марселине, действительно нужна помощь. Ее помощь.

— Отлично, — произнесла принцесса Жвачка, смотря на свои соединенные «замочком» пальцы. — В чем же суть?

— Мне… — вампирша замолчала, словно собираясь с мыслями, — мне нужна информация. Быть может, в твоих научных книгах найдется что-нибудь, что сможет снять проклятие… с короны Снежного Короля?

— Серьезно? — Бонни подняла бровь. — Надо же, я никогда и не подозревала, что Снежный Король… проклят? Я всегда думала, что он просто психопат. Так и быть, я посмотрю на досуге, исключительно из-за того, что мы общались раньше. Ничего, естественно, я гарантировать не могу. И еще кое-что, — Жвачка подняла палец вверх, — за это ты должна мне… кое-что сделать взамен.

— Что именно? — спросила Марси, откидывая иссиня-черные волосы назад. Бонни задумчиво смотрела, как они медленно падают на ее бледно-серые плечи.

— Конфетные стражи за несколько десятков, а то и сотен лет уже состарились. Многие части механизмов испорчены, изношены, проржавели… Им требуется серьезный ремонт, а, может, и реконструкция.

— Что от меня конкретно требуется? — нетерпеливо спросила Марселина, рассеянно трогая розоватую обивку. — Извини, но я явно не инженер-конструктор. И не богатырь-сварщик, если уж на то пошло…

— Нет-нет, — принцесса махнула рукой. — Инженеры-конструкторы и богатыри-сварщики у меня имеются, и в большом количестве. Мне нужно другое…

— Ну же, — чуть ли не прошипела Марси, — ближе к делу!

— Мне нужен металлолом. Тот, который мы можем видеть на Великой свалке. Когда нам нужны запчасти, мы берем материал именно там. Сама понимаешь, чистый металл мало где можно достать…

— Хорошо, — Марси протянула холодную длинную ладонь вперед. — Ну, что, по рукам?

— По рукам, — улыбнулась Бонни краешком губ.

Марси благодарно посмотрела на нее и медленно вышла, а Бонни так и сидела на розовом диванчике, понимая, что она вновь проведет весь день в четырех стенах…

* * *

Снежный с недоумением смотрел на осколки вазы, льдинки от которой были похожи на маленькие драгоценные камни.

— Гюнтер? Гюнтер, что со мной было? Кажется, мне снился очень и очень странный сон…

Пингвин крякнул и ласково ущипнул Снежного за ногу. Снежный вздрогнул и, взяв из туалета веник и совок, начал медленно убирать осколки. Мысли переполняли его и противно жужжали, словно осиный рой. Сон. В этом сне определенно было что-то важное.

— Я вспомнил! — Снежный торжествующе поднял сжатый кулак. — Мне нужно… мне нужно выполнить три самых моих заветных желания, но какие?

Снежный выбросил осколки в мусор, сел прямо на ледяной пол и задумался, теребя бороду.

Что он хотел? О чем мечтал вечерами, такими же унылыми и холодными, как и вся его жизнь?

Ответ был прост. Он хотел себе много друзей. Финн и Джейк не в счет: этим двоим хорошо вместе, и в их компанию он не очень-то и вписывается. Он хочет быть популярным, как… как те же Финн и Джейк. Их все любят и не гонят прочь, у них много друзей (явно больше, чем пальцев на руках и ногах), все мечтают попасть на их вечеринки…

Так. Стоп машина. Снежный щелкнул пальцами — нужная мысль наконец нашарилась. Вечеринка! Больше всего на свете он хочет устроить вечеринку, да такую, чтобы она запомнилась вообще всем!

Интересно, а раньше он ходил на вечеринки? Устраивал ли? Снежный крепко вцепился пальцами в белые волоски, не чувствуя ровно никакой боли.

Саймон присел на краешек стула и приложил пальцы к вискам, пытаясь хоть как-то абстрагироваться от окружающего шума. Звуки обволакивали его, наплывали, рокотали и больно били по ушам. Музыка грохотала так громко, так сильно, что удары барабанов отдавались гулким буханьем где-то в груди, а мелодию было невозможно разобрать.

— Надо будет сказать этому… Смиту, что он слишком мудрит с колонками, — вздохнул Саймон, в адском шуме не слыша даже себя.

В душе медленно поднималась зависть, смешанная с яростью. Мысли отчего-то стали такие… холодные, словно принадлежали и не ему вовсе, а тому голосу, что зазвучал у него в голове, когда он впервые надел эту адову корону. По глупости…

Посмотри на этого ублюдка Смита… В универе вы даже близко не пересекались, ты ведь считал его совершенно никаким. И что теперь? Смит занял твое место, место, принадлежащее тебе по праву… и всего-то из-за одной пропущенной репетиции! Как же ты безумствовал за барабанами, как зажигал, и что в итоге? Они тебя недостойны…

— Заткнись, — Саймон устало откинулся на бархатно-безликую спинку стула; усталая спина отозвалась благодарным нытьем. — Смита взяли, потому что он нормален, нормален, а не сходит с ума, как я, ясно? Больше ничего не хочу слышать!

— Эй, ты что, разговариваешь сам с собой? Не круто, чувак, — за столик к нему подсела рыжая девица в слишком уж откровенном наряде. Прическа ее, взлохмаченная и неумело собранная, резко напомнила ему о Бет. Куда она делась? Что с ней произошло? Он же просто хотел объяснить…

Девица вальяжно закинула ногу на ногу и, достав из пачки «Лаки Страйк» длинную тонкую сигарету, чувственно закурила и выдохнула сладковатый дым прямо ему в лицо. Саймон поморщился: сходства с Бетти как не бывало.

— Пошли, прошвырнемся? — как бы ненавязчиво спросила девица грудным голосом.

— Нет, — коротко обрубил Саймон и вновь углубился в собственные мысли. Девица разочарованно что-то пробормотала и отсела за другой столик. Минута — и она уже охмуряет непоколебимого атлета со смешными нелепыми усами. Недокуренная дымящаяся сигарета так и осталась валяться на столе, никому не нужная.

— Wenk? — Гюнтер потерся клювом о его ногу, возвращая в реальность. Снежный недовольно дрыгнул ногой, этой костью, обтянутой голубоватой кожей, и пингвин с жалобным полукриком-полукряком упал на спину.

— Ты… ты все испортил, Гюнтер!

— Wenk!

— Хорошо, хорошо… — Снежный взял крякающего Гюнтера на руки и принялся укачивать, как маленького ребенка. — Впрочем, теперь я знаю, что потребуется для действительно хорошей вечеринки, дорогой!

Жвачка вздохнула, поправила очки для чтения на розоватом курносом носу и с тоской подтянула к себе очередной толстый том «Всевозможных мировых проклятий» неизвестного автора. Работы было по горло, и, кажется, на обед она могла и не успеть.

Смешно: если вчерашней Жвачке сказали бы, что она будет с остервенением перебирать старинные книги, забыв про свободное время, то она, скорее всего, рассмеялась бы этому человеку в лицо. Забыть про отдых и перерывы на еду, не щадить бедные глазные мышцы… и ради кого? Ради психопата Снежного, похищающего принцесс, и бывшей подруги Марселины…

Глупо получилось, если честно. Они долго дружили с самого детства, а потом рассорились из-за какой-то ерунды. Кажется, виновато было какое-то не вовремя брошенное ею слово в неподходящий момент, которого не помнит ни одна, ни другая сторона. Забавно, что причины ссоры никто не помнит, а злость и обида остались. Смешно и грустно одновременно.

И сейчас Марси вновь обратилась к ней за помощью, да ещё и ради Снежного Короля. Интересно, почему — насколько Бонни знала, Снежный не общался ни с кем, ведя жизнь отшельника в своем убогом подобии королевства, в котором жили одни лишь пингвины. Изредка Снежный нападал на другие королевства и похищал принцесс. Зачем? С какой целью? Очевидной цели у этого психопата не существовало в принципе. Честно говоря, лишь одно останавливало Жвачку от того, чтобы насильно заставить Снежного лечиться в психиатрической клинике, и эта маленькая мелочь ужасно портила ей жизнь. Видите ли, Снежный не являлся гражданином ее королевства, и вмешиваться в его дела она не могла.

— Может, всё дело в том, что он якобы проклят, — вздохнула принцесса, по диагонали просматривая очередную книгу. — Надеюсь, без возможного проклятия он будет хотя бы немного адекватен.

Проклятия, проклятия, проклятия… От пыли слезились глаза и щипало в носу, мелкий шрифт плыл перед глазами, сливаясь в сплошную фиолетовую полоску, а от спертого воздуха кружилась голова. Проблема была в том, что Жвачка даже не знала, о каком именно проклятии говорила ей Марси, поэтому поиск стопорился ещё в самом начале.

— Ну, если даже в этой книге не будет ничего подходящего, то я пас. Хватит. Не могу больше, — буркнула она, подталкивая к себе последний том «Чрезвычайно редких проклятий» с пометкой «Е» на корешке. Бонни выдохнула, подняв клуб пыли в воздух, и принялась методично пролистывать страницы, не надеясь ровно ни на что, как вдруг рисунок к одной из статей привлек ее внимание.

На старинной, пожелтевшей от времени бумаге была тщательно вырисована корона Снежного Короля. Жвачка просто не могла ошибиться — эту корону она видела сотни раз, в те моменты, когда её похищали, она тщательно изучила каждую трещину, каждый кроваво-красный рубин… Сомнений больше не было: на рисунке была его корона. Пододвинув книгу еще ближе, так, чтобы нежно-розоватый свет падал прямо на её страницы, Бонни начала читать…

Проклятие Короны Эвергрина

Да будет известно, что проживал в этих землях много зим назад могущественный чародей. Чародей, стихией Льда повелевающий, в воздухе летающий, сильный и мудрый. Правил чародей Северной частью Земли, и всегда был доволен его народ, ибо чародей был мудр и справедлив. Имя этому чародею было — Эвергрин Вечный.

Очень и очень многие хотели попасть сэру Эвергрину в ученики, но никого он не принимал, ибо не считал их достойными для его преемника. Со всего света подтягивались к нему герои, жаждущие знаний, и все они не подходили ему. Но вот однажды увидел отважный Эвергрин чудо-существо, не боявшееся ничего. Тогда чародей поманил существо за собой, да наделил разумом высшим, да нарек его Гюнтером — воином. И стал юный Гюнтер учеником могущественного чародея, и был он во всем ему верен, и был готов за него умереть…

Только вот отчего-то невзлюбил Эвергрин своего юного ученика: не учил колдовству невероятному, не говорил слова ласкового, только заставлял работать его до изнеможения да ругал несусветно. Вскоре невзвидел боле юный Гюнтер света белого, но не затаил он злобу на своего учителя, ибо был предан ему.

И надвигалась на мир старинный беда неотвратимая: комета страшная, что готова была мир дивный разрушить. Все ближе и ближе к миру старинному она была, да встретились повелители всех стихий в месте священном, да стали думу думать великую, что же сделать такого с кометою страшной.

— Да создам я крону волшебную, доброй магии полную, надену ее на буйну голову, да выполнит она мое сокровенное желание — от кометы страшной спасет мир старинный!

Но зароптали другие чародеи, да замахали на него руками длинными:

— Что ж ты творишь, Эвергрин-невежда, — говорили ему. — Творишь и не понимаешь. Не знает никто, какое у тебя желание заветное, вдруг еще хуже сделаешь?

Рассердился Эвергрин-чародей, закричал, затопал ногами:

— Вы, глупые волшебники, ещё пожалеете о том, что меня не послушали!

И сотворил в гневе Эвергрин деяние страшное: заморозил он других волшебников в глыбы хрустальные, да сбросил он глыбы хрустальные в пропасть бездонную, да пошел он со священного места прочь, не оглядываясь…

Создал Эвергрин Корону волшебную, и решил он в путешествие к вулкану отправиться, дабы вставить в Корону рубины волшебные, что должны давать ей силу мистическую. Решил он взять с собой лишь ученика своего преданного — вдруг опасность какая-нибудь встретится?

Долго шли Эвергрин и Гюнтер, многое повидали, много опасностей встретили… Достал Эвергрин в битве страшной с вулкана Хранителем рубины волшебные, и пошел в мастерскую свою, и создал там из короны простой артефакт чудодейственный. Но приключилась беда страшная: ворвался в мастерскую зверь дикий, да порушил он мастерскую чудную, и оказался Эвергрин прямо перед кометой страшной. И обратился он к Гюнтеру, единственному, кто мог помочь ему…

— Надевай Корону чудодейственную да загадай желание заветное!

Хотел Гюнтер юный помочь Эвергрину-чародею да надел Корону волшебную… И оказалось вдруг, что вовсе не хотел уничтожить Комету Гюнтер юный, а хотел он стать таким, как Эвергрин-чародей. И оброс Гюнтер бородой седой, и сошел Гюнтер с ума, и принялся крушить все вокруг…

* * *

Именно так и заканчивается старинная легенда о волшебнике Эвергрине и его слуге Гюнтере, ставшем первым Ледяным волшебником в истории. Как известно по древним летописям, из-за столкновения (?) с кометой Эвергрин погиб, а Гюнтер вернулся в те земли, где он родился, и принялся сеять хаос. Напомним, именно в предположительное безумие Гюнтера и наступила долгая эра ледникового периода.

Корона должна была выполнить заветное желание Эвергрина — уничтожить Комету — и создавалась на одноразовое использование. Но Корону надел Гюнтер и носил до самой гибели, поэтому в памяти Короны отложилось это желание — стать Ледяным волшебником — и теперь каждый, кто надевал Корону, становился Ледяным волшебником, рано или поздно.

Неизвестно, есть ли защита или лекарство от проклятия Короны — никто еще не пробовал поменять желание Короны. Есть мнение, что удалить желание сможет Камень Отката.

— Камень Отката? Что это за вещица? — поинтересовалась Жвачка и, достав «Магическую Энциклопедию», принялась искать нужную статью в алфавитном указателе.

Камень Отката

Другие названия: Камень Асклепия, Волшебный Камень.

Камень Асклепия — очень сильный магический амулет. По преданию, камень Асклепия изготовлен самим Асклепием, богом врачевания. Камень лечил болезни и недуги, снимал проклятия и порчи, говорят, он мог даже сделать слепого видящим, а глухого слышащим.

Выглядит камень Асклепия, как обычный драгоценный рубин. Многие могут просто носить его, как украшение. Единственное отличие камня Асклепия от других драгоценных камней и кристаллов — камень никогда не пачкается и всегда блестит.

Из-за Камня многие столетия продолжались нескончаемые войны. Одна из таких войн — войны Собак и Ливнерогов. Камень является единственным в своем роде, не имеющим искусственных аналогов, поэтому есть резон не раскрывать его местонахождение, которое сейчас неизвестно. Триста лет назад Больничное Королевство распускало слухи о Камне, оказавшиеся ложными. Последнее упоминание о Камне, зафиксированное и правдивое — это упоминание 500-го года после Грибной Войны, королем Огненного Королевства Огнеусом IV Злым. Дальнейший путь Камня неизвестен.

— Есть! — воскликнула принцесса Жвачка и тут же громогласно чихнула, подняв в воздухе клубы пыли, медленно оседающие на пол.

Конечно, его местонахождение неизвестно, и неясно, существует ли этот Камень вообще в природе… Плевать. Главное — она добилась своего.

Теперь-то уж Снежный точно знал, что нужно для действительно хорошей вечеринки. Насколько он знал, на вечеринках всегда весело. Играет веселая, громкая музыка, танцуют свою неведомую польку темные силуэты, в большой компании всем хорошо настолько, что любая шутка, пусть даже совсем не смешная, будет встречена с одобрением. Это чувство веселья, смешанного с единением, иногда было настолько ярким, что Снежному казалось, что это когда-то происходило с ним. Хотя это и невозможно: вечеринки, смех, веселье и дружба — это привилегия героев, он же злодей, и его вечный удел — одиночество.

— Быть может, если на моей вечеринке будет крутая музыка, то она всем запомнится? — спросил Снежный Гюнтера. Пингвин, как и ожидалось, не ответил, лишь посмотрел на хозяина бесконечно грустными и совсем человеческими глазами. Король задумчиво погладил Гюнтера по голове.

Когда-то он умел играть на гитаре. На гитаре и на барабанах. Впрочем, барабанная установка до сих пор покоится в одном из укромных углов его безгранично вместительного дома, покрываясь пылью. Отчего-то Снежный вот уже долгое время не может пересилить себя и сыграть хотя бы простенький ритм. Стоит ему присесть и занести палочку, в голову тотчас же начинают лезть всяческие неприятности. Что-то об одиночестве, о том, что когда-то он был совсем не таким, как сейчас, что ему нужно больше времени проводить на воздухе и не красть принцесс. Странные мысли. Странные и словно принадлежащие не ему, а какому-нибудь зануде в круглых очках.

Однако сегодня Снежный определенно пересилит себя и поиграет на любимых, неоднократно чиненных барабанах. Старик подошел к установке и задумчиво провел пальцем по когда-то звонкой тарелке, снимая слой пыли. Нет. С одной установки хорошей песни не получишь.

— Кажется, был у меня где-то тут синтезатор, была и гитара, — пробормотал Снежный, взлетел и, на секунду зависнув в воздухе для того, чтобы вспомнить маршрут, направился в комнату Воспоминаний.

Комната Воспоминаний наверняка есть в каждом доме. Обычно это темный, маленький, заставленный разномастными цветными пыльными коробками чулан, в который заходят очень редко, разве что если отправить на свалку воспоминаний ещё что-нибудь. Обычно это такие вещи, которые вроде бы и не нужны, а выкинуть жалко: первый молочный зубик старшей дочери, туфли, в которых она пошла на свой первый и единственный выпускной бал, школьные тетрадки мамы, где она примерно выполняла домашние задания и терпеливо выписывала неизменное "Мама мыла раму". Найдется там место и для отцовского спиннинга, и для дедушкиных медалей, и для материнского старого платья, в котором она выходила замуж. Как иногда приятно зайти в такой чулан, долгое время сидеть на пыльном полу, перебирать старые, ненужные уже вещи и предаваться ностальгическим воспоминаниям.

У Снежного такая комната тоже была и, пожалуй, в данном вопросе он не выделился ничем, разве что воспоминаний у него было много, соответственно, и комната была побольше среднего чулана и занимала практически все ледяное подземелье. Хранились там, в общем-то, странные на первый взгляд вещи: старинный дорожный знак въезда в город с загадочной надписью "Novgorod", клетчатая рубаха совсем уж странного фасона, мужские брюки с дырой на колене, детская игрушка с вылезшим пухом, — это то, что было видно сразу, остальные же вещи терялись в общем буйстве антиквариата. Привлекал внимание толстый альбом, лежащий на почетном месте — в центре орехового стола с давно уже подкашивающимися ножками, что завален разночинными бумагами неясного вида и предназначения. Альбом с цветистой, тщательно сделанной обложкой, на которой заботливой рукой выписано "Мои воспоминания" витиеватым почерком с нестандартным левым наклоном.

Наверное, будь Снежный немного в другом настроении, он непременно засел бы в этой комнате надолго. Перебрал бы старинные вещи, рассмотрел бы, как следует, альбом, потерялся бы в различных вырезках из газет, фотографиях, рекламных проспектах пятизвездочных отелей, строящихся на века и давным-давно рассыпавшихся в прах. Ощутил бы невнятную, ностальгирующую грусть, смешанную с тоской по былому. Наплыли бы неровными волнами воспоминания, как яркие вспышки, наплыли — и забылись бы в ближайшие пять минут, вытесненные более нужными вещами.

Но настроение у Снежного сейчас болталось немного на другой волне, поэтому он, не отвлекаясь ровно ни на что, принялся рыться в куче старинного антиквариата, выискивая то, что ему так сейчас нужно.

— Где же она? Неужели я подарил ее Марселине, она ведь так долго на нее облизывалась... Невозможно! — Снежный с торжествующим криком вытащил за гриф из груды никому не нужной грязной пыльной одежды старинную гитару. Лак ее совсем облупился и пошел пузырями, струн давным-давно уже не было, а по грифу пошла мелкая сетка трещин. Снежный по-отечески заботливо погладил деку, заглянул в розетку и на всякий случай потряс — не закатилось ли чего за столько лет? Словно в подтверждение, из розетки выпал огромный комок серой пыли, который Снежный брезгливо отфутболил куда подальше.

Снежный подхватил гитару под мышку, вылетел из подвала и положил гитару на блестящий холодный пол.

— Бедняжка, как ты там, в холоде, в пыли и в темноте, одна... Не волнуйся, сейчас тебя починят, — Снежный наклонился над гитарой и словно впал в какой-то транс. Пусть он и не помнил, как обращаться с гитарой, зато его руки помнили. Действуя чуть ли не отдельно от хозяина, руки заботливо протерли гитару, всю, от грифа до дек, залили трещинки крепко держащим, но пахучим столярным клеем, покрыли лаком и высушили горячим воздухом фена, не давая ему пойти пузырями, вытащили из кухонного шкафчика новый набор струн, поставили их и настроили, даже не прислушиваясь.

Снежный снова погладил гитару и провел рукой по новым струнам, извлекая звуки, и преданный инструмент отозвался веселым гулом.

* * *

Бонни отложила книгу, наконец намереваясь выйти и прогуляться. Марси ушла и все ещё не вернулась, а потому делать Жвачке во дворце определенно было нечего. Пора, в конце концов, подышать свежим воздухом, отдохнуть ото всех забот, свалившихся на ее многострадальную голову в последнее время, посидеть на мягкой розовой травке и понежиться в лучах ласкового солнышка...

Она поднялась на основной этаж дворца, зашла в ванную и умылась. Чистая, холодная ключевая водичка приятно освежала, упорядочивала мысли, делая голову ясной. Бонни вытерла раскрасневшееся лицо вафельным полотенцем с аляповатыми цветочками и собиралась спуститься на улицу, как вдруг в окно постучали. Жвачка подняла глаза и нарочито устало вздохнула.

— Опять ты, Снежный? Что тебе нужно на этот раз?

— Добрый день, принцесса! Обещаю, я не похищу тебя сегодня, мне нужна... — Снежный ненадолго замялся, — нужна твоя помощь.

— Моя помощь? — Бонни скептически подняла брови. Неужели наступил тот день, когда Снежный король научился похищать принцесс более хитро? Неужели это его новая уловка?

— Я даже гитару принес! — Снежный торжествующе тряхнул головой, при этом тяжелая металлическая корона чуть не свалилась с него, раскрыл окно и ввалился в комнату, поддерживая невообразимо старую и невообразимо странную гитару рукой. — Я присяду, хорошо? На этом инструменте играют сидя!

— Хорошо, — принцесса Жвачка пожала плечами и указала рукой на ближайший к Снежному стул, обитый розовым в лиловый кружочек ситцем. Снежный уселся на стул, устроил гитару на тощих, выпирающих из-под синего халата коленях, размял руки и, сделав вдохновленное лицо, принялся играть.

It was a teenage wedding*

Did truly love the mademoiselle...

Бонни обхватила себя руками. Шутка ли, но Снежный действительно изобрел более изощренный способ похищения. До него никто никогда не пел ей песен. И пусть голос его дребезжал, пальцы порой соскакивали с ладов, запарывая некоторые моменты, а струны звенели, Бонни казалось, что это лучшая песня на свете. Песня, которую для неё пел безумный старик.

"C'est la vie", say the old folks

It goes to show you never can tell.

Снежный еще раз брякнул по струнам, и веселая, бесшабашная песенка оборвалась, и тишина стала натянутой и звенящей.

— Ну и как тебе? — он улыбнулся, улыбнулся дико, оголяя неровные желтоватые длинные зубы, и Бонни поежилась. — Я старался. Я ведь давно не играю...

— Знаешь, Снежный, — Жвачка вздохнула и присела рядом, — если бы ты не вышибал стекла и не похищал принцесс, а играл бы им на гитаре, то от подруг у тебя давным-давно не было отбоя.

Снежный кивнул и зачем-то провел пальцем по носу, словно поправляя очки, каких у него сроду не водилось.

— Ты поможешь мне, принцесса? Я...

— Хорошо, — Бонни улыбнулась. — Тебе повезло, что у меня хорошее настроение, да и гитарой своей ты меня впечатлил.

* — использован фрагмент песни You Never Can Tell Чака Берри.

Собрать металлолом… Высшая степень цинизма: жизнь Саймона в обмен на металлический мусор. Марси наверняка оценила бы такой юмор, если не знала бы то, что Бонни его не понимает. Она просто не знает, кто такой Саймон и что он значит для неё, для Марси. Не знает, как больно ей было смотреть на то, как человек, который помог ей выжить, который был ей как отец, который научил её играть на гитаре, на которого она хотела походить и на которого равнялась, медленно сходит с ума и превращается в ужасное, жалкое существо. Конечно, Бонни не знает всего этого: она родилась уже после войны Грибов, и её детство было ярким и безоблачным, без всяких ужасов.

Марси подлетела к окраинам Великой Свалки и поморщилась от едкого, ядовитого смрада, смрада смерти и разрушения. Она помнит ещё то время, когда весь нынешний мир был гигантской свалкой, и они с Саймоном бродили по ней в поисках выхода, одни на всем белом свете.

Я всегда прихожу сюда, подолгу прячусь.*

Тяну руку к двери, но так ни разу не открыла.

Да, он меня не знает, это значит,

Что забыл. Но я-то не забыла.

Марси последний раз вдохнула свежего, с легкими конфетными нотками воздуха, вдохнула его полной грудью и полетела в самые недра Великой Свалки. Она летала под отравленными, темно-зелеными облаками, высматривая разрушенный, покореженный металл, уже сотни раз переплавленный другими цивилизациями на более искусные машины для убийств. В тот памятный день, когда Саймон всё же нарушил данную ей клятву и надел Корону, он запер её, может, и не в такой машине, но в похожей…

Быть может, где-то далеко

Есть в нем все те прекрасные моменты,

Когда все было просто и легко.

Была гитара, «Yellow Submarine» и в небе далеко кометы.

Марси рассерженно пнула груду бесполезного ныне металла. Черт побери, даже здесь её подстерегают эти ужасные воспоминания, от них, видимо, никуда не деться! Схватив кувалду, она с ненавистью начала дубасить нечто, бывшее когда-то машиной, вымещая на неживом металле всю свою боль, все свои лишения, всю свою ярость… Марси присела на землю и отдышалась. Нет. Хватит психовать. Саймон не виноват в том, что бросил её одну: всё дело в этой короне и только в ней.

Когда смеялись невпопад,

До слез в глазах, до боли в горле.

И когда он мне был рад,

И когда я не знала боли.

Марси наметанным взглядом высмотрела и выудила из железной пестрой груды металлическую тележку и положила обломки на неё. Крякнула. Вытерла рукой выступивший на лице пот и потащила её вперед. Работа отрезвляла ее, приводила мысли в порядок и не давала им разбредаться, словно стаду овец, в разные стороны. На самом деле та Корона — благо, а не проклятие. Не получив Саймон Корону, выжил бы он на этой войне? Спас бы её? Выжили бы они? Скорее всего, нет. Саймон не выжил бы, и она боролась бы за жизнь в радиоактивных развалинах одна-одинешенька, а затем либо погибла бы, либо про неё вспомнил бы отец, и её жизнь в любом случае не была бы такой, какова она сейчас, и в том его заслуга.

Корона поддерживает в нём жизнь, и, благодаря этому, Марси избавлена от той печали потери близких, что знакома каждому вампиру. Саймон, не помнящий её, непохожий сам на себя, живет, не старея, вместе с ней. Всякий раз, когда ей становилось грустно, Марси вспоминала это, и на душе сразу становилось теплее.

Что толку — вспоминать его,

Уже прошло все, не вернется.

Прошло, и нету ничего,

В моем лишь сердце остается.

Марси подняла ещё одну железную загогулину, со всего размаху швырнула её в значительно просевшую тележку и вскрикнула от внезапной боли: торчащий гвоздь поранил ей руку. Марси недовольно зашипела, засунула истекающую темно-бурой кровью ладонь в рот и принялась посасывать ее. Она не пила крови уже давно, предпочитая ей красный цвет, однако вкус собственной крови, жгущий язык, с металлическо-железным привкусом, ей совсем не понравился.

Постояв немного с ужасно преглупым видом, Марси вытащила ладонь изо рта, вытерла её о штанину и продолжила заниматься своим делом. Порез, между тем, уже почти затянулся, и на ладони остался лишь белесый шрамик. У вампиров быстро затягиваются физические раны, в отличие от ран душевных.

И болью отдает,

И с каждым днем острей и глубже,

И словно снег, и словно лед,

И, как зимой, все хуже, хуже…

Неужели Бонни всё же найдет ответ? Найдет какой-нибудь волшебный артефакт с заумным и величаво-напыщенным названием вроде «Глаз Тота» или «Объятия Мнемозины», и Саймон излечится от своего безумия. Он вновь обретет ясность ума, и вместо постылой, чужой рожи на Марси вновь взглянет веселое, умное, счастливое и до боли знакомое лицо. Марси всегда это осознавала: ну не может эта странная история вот так закончиться!

Нет, я смогу ему помочь,

Иначе вовсе быть не может!

Иначе просто так те ночи

И словно ледяные иглы в кожу?

Насобирав достаточно циничной оплаты, Марси поплевала на руки и повезла слегка переполненную тележку со свалки прямо в королевство Сластей. Из-за облаков чуть ли не впервые за день выглянуло приветливое солнце, и Марселина надела шляпу с длинными полями, прикрывающую её от солнца. Свет обогрел ее, вселил в неё странную надежду и заразил дурацким, неуместным оптимизмом.

Марси наконец вышла за пределы Свалки и покатила совсем уж древнюю тележку по дороге. Взлететь Марселина всё-таки опасалась: тележка довольно-таки тяжелая. Вдруг она не сможет её удержать, и ядовитая, мусорная поклажа свалится на голову кому-нибудь особо невезучему?

Её обдало холодным, морозным воздухом: прямо над ней, с очередной принцессой под мышкой, летел Снежный король. Куда-то по направлению королевства Завтрак. Интересно, зачем? Похитить ещё одну принцессу?

Нет, я смогу его спасти,

Да, Саймон, слышишь?!

Ведь ты не можешь просто так уйти:

Назло себе ты дышишь.

Тяжелая, однако, тележка, даже руки заныли. Марси проводила бывшего друга, а ныне чужого, странного психопата взглядом (какой-то он сейчас подозрительно счастливый, может, задумал чего?!) и продолжила тащить тележку.

Солнце выглянуло уже окончательно и теперь не ласково вовсе, а грубо и сердито слепило Марселине глаза. По лбу её тяжелыми солеными каплями катился пот, попадая в глаза и нещадно их щипая, а злые полуденные солнечные лучи жалили её руки даже сквозь одежду, воскрешая в памяти Марселины страшные рассказы о незадачливых вампирах, попавших под солнечный свет полудня и в буквальном смысле сгоревших заживо.

— Крепись, Марси, крепись, до королевства Сластей осталось всего полмили… — сказала она сама себе, но легче от этого не стало.

Дорога как будто растянулась, став больше и длиннее раза так в три-четыре. Марси то заталкивала тележку наверх, то чудом не выпускала её из рук, падая с горы вниз, выруливала на поворотах… Наконец, на горизонте показалось королевство Сластей, сейчас желанное, как никогда.

— Добрый день, Марселина! — перед ней распахнулись сладкие ворота, и Мятный, откланявшись, взял тележку у неё из рук, и в этот миг Марси всерьез боролась с желанием расцеловать его в обе щеки. — К сожалению, принцессы Жвачки сейчас здесь нет, но вы можете её подождать…

— С удовольствием, — хмыкнула Марси, уселась в мягкое розовое кресло и с благодарностью отпила поднесенный Мятным ромашковый чай.

Всё пело внутри нее. Марси хотелось в сию же минуту вскочить с кресла и пуститься в пляс: недолго осталось тебе мучиться, Саймон, ты будешь спасен! Есть лекарство от твоего безумия, есть…

Ты вспомнишь. Солнце, листопад,

Гитару, песни, смех и танцы.

Пусть это было много лет назад,

Но нам нельзя вот так…

Расстаться.

* — в работе использованы стихи DexeD, написанные специально для фанфика "Финн, Джейк и Волшебный Камень 3.0".

— И куда же мы летим, Снежный? К тебе в королевство? Это довольно глупый способ похищения, хоть и действенный, должна тебе заметить, — разглагольствовала принцесса Жвачка, паря в воздухе и держа Снежного за руку. Летел Снежный явно не ахти: хоть и быстро, но не маневренно, поэтому на воздушных ямах король и принцесса постоянно подскакивали. К тому же Снежный был привычен к этому, но не Жвачка, которая с испугом хваталась за него при каждом неудобном повороте.

— Сейчас, сейчас... — Снежный спикировал вниз, через окно, сбросил печально звякнувшую гитару прямо на Гюнтера и полетел дальше. — Наш путь лежит прямо в королевство Завтрак, принцесса.

— Что тебе там нужно, Снежный?

— Я хочу устроить вечеринку, принцесса Жвачка. Самую лучшую вечеринку, что когда-либо была в Ууу. Ну, знаешь, с напитками, с песнями, с танцами... Прошу тебя, помоги мне!

— Знаешь, Снежный король, твоя просьба несколько необычна, не стану скрывать. Но мне интересно, что будет дальше, так что можешь считать, что мое согласие ты получил.

— Отлично! — Снежный захлопал в ладоши, чудом не выронив принцессу из рук, но, возбужденный, захлебывающийся радостью, он этого даже не заметил. — Тогда — в королевство Завтрак, за едой для вечеринки!

Снежный, прижав Жвачку к тонкой цыплячьей груди, летел вперед на трепещущей от ветра бороде и ощущал себя таким счастливым, как никогда до этого. С высоты, поля, леса и равнины казались пестрыми лоскутками в чьей-то странной мозаике, по которой ползали муравьишки-люди. Близ Великой Свалки, громко чертыхаясь себе под нос, вместе с перегруженной какой-то ерундой железной тележкой копошилась Марселина. Снежный помахал ей, но она, безмерно увлеченная своим странноватым делом, кажется, этого не заметила. Ну и ладно: в конце концов, каждый сходит с ума совершенно по-своему.

Королевство Завтрак Снежный почувствовал сразу: его запах только что испеченного хлеба с вплетенными тонкими нотками мака, ароматного печеного яблока и отличного первосортного кофе так ярко выделялся среди лесных запахов хвои, грибов и мяты. Выделялся и отлично гармонировал: Снежный моментально почувствовал, как давно он не ел, и как ужасно чувство голода. Снежный мысленно попросил себя потерпеть (в конце концов, осталось совсем немного!) и летел дальше. Наконец, королевство Завтрак показалось перед ним.

Огромный и внушительный замок, собранный из твердых имбирных пряничных кирпичей, возвышался на яично-желтом холме. На разноцветных глазированных башенках красовались мармеладные вымпелы, а над главной башне развевался огромный флаг из драже. Главные ворота, сейчас закрытые на огромный запор из хрустящего клубничного печенья, охраняли всего два стражника, две огромные бутылки с кленовым сиропом, похожие друг на друга, словно братья-близнецы; единственным их отличием друг от друга было то, что у одного была красная крышечка, а у другого желтая.

Снежный глубоко вдохнул, собираясь с духом: за всю свою жизнь он так много раз получал от различных стражей, охранников, вышибал, амбалов, героев, что сейчас он чувствовал некую робость. К тому же, с подачи Финна и Джейка, этих вероломных предателей, в большинстве королевств он был не то персона нон грата, как говорили мертвецы, не то местным юродивым дурачком. Стражи (про себя Снежный окрестил их Желтая крышечка и Красная крышечка) переглянулись, и Снежный почувствовал, как под халатом у него заныли синяки, оставленные от позавчерашних побоев. На самом деле тогда он даже и не сделал ничего плохого, он не пытался похитить принцессу Завтрак или что-нибудь украсть, нет, он просто залетел в бакалейный магазин королевства Завтрак для того, чтобы купить крупы. Но, как Снежный давно понял, настоящим героям для драки с плохим парнем вовсе не нужен повод, для них это просто... развлечение. Героям весело, героям смешно, а вот у него следы побоев не сходят уже который месяц: тонкая синяя кожа на худом, обтянутом костьми теле слишком нежная, беззащитная, стоит ее не то, что ударить, а всего лишь щелкнуть — и трехдневный синяк обеспечен.

— Значит, так, принцесса, — Снежный поманил Жвачку к лесу, подальше от подозрительных, не предвещающих ничего хорошего взглядов охранников, и принялся втолковывать ей свой план истинно менторским тоном. — Сейчас мы разделимся: я пойду во дворец вот с этим вот мешком, — Снежный для большей наглядности вытащил из бороды огромный, просто великанских размеров немного влажный синий холщовый мешок, — а вот ты пойдешь к заднему ходу и, когда я вылечу, отвлечешь охрану. Все понятно?

— Эй, эй, Снежный, притормози немного, — принцесса Жвачка встряхнула головой. — Ты хочешь сказать... Что мы эту еду... украдем?

— Ну конечно же, — Снежный поднял седую кустистую бровь, как бы удивляясь такой ужасной непонятливости. — Подумай своей головой, принцесса. На столько еды у меня не хватит денег, да и, как ты думаешь, поделится ли своей едой принцесса Завтрак просто так, да еще и со мной, со Снежным королем?

— Не-а, — Жвачка слишком хорошо знала эту меркантильную особу, с которой даже ежегодный взнос в союз Правителей, мизерную, в общем-то, сумму, проходилось чуть ли не клещами вытягивать. Разве такая поделится едой, даром, что ее в королевстве Завтрак видимо-невидимо?!

— Значит, будем делать соответствующие выводы, — кивнул Снежный. Внезапно Жвачка застыла на месте и изумленно обернулась к нему.

— Снежный? Кажется, ты забыл кое-что... — сказала она, почесывая розовый лоб. — Скорее всего, стражи королевства Завтрак не пропустят тебя, как опасного гостя, ну, ты понимаешь...

— Это я тоже предусмотрел, — хмыкнул Снежный и вытащил из мешка помятую, слегка запачкавшуюся, но, в целом, приличную черную футболку с принтом какой-то очередной группы, использующей в названии слова "кровь" и "любовь". Сам Снежный совершенно не помнил, откуда эта футболка у него взялась: кажется, подарок Марселины, из тех, что она оставляла под дверью. Точно. Наверняка это какая-нибудь одной Марселине известная группка, которую обожают лишь подростки.

— Футболка? Группа "Кровавая любовь"? Серьезно? — удивилась Жвачка, осторожно трогая футболку пальцем, словно боясь, что та ее укусит. — И как же она тебе поможет?

— Смотри и учись, моя дорогая принцесса, смотри и учись...

Снежный надел футболку прямо поверх своего неизменного голубого халата, заправил вниз, в черный ворот, свою бороду, поправил корону, покрепче усаживая ее на плешивую голову, и нацепил непонятно откуда взявшиеся темные очки невообразимой формы. Действительно, Снежный оказался сам на себя не похожим и сейчас, наверное, напомнил бы суровым охранникам лишь стареющую рок-звезду или странствующего бездомного. Заметив удивление принцессы Жвачки, Снежный еще раз покрасовался перед ней и улетел к воротам.

Красная крышечка и Желтая крышечка все так же изучали его, правда, теперь они смотрели не враждебно, скорее удивленно.

— Здравствуйте, кто вы и что нужно вам в королевстве Завтрак? — спросил Красная крышечка, имевший несколько более интеллигентный вид. Желтая крышечка промолчал.

— О, я мистер, мистер... — Снежный заскрипел длинными острыми зубами, — мистер Гарамблингтон. Вы, наверное, помните меня, я же продаю овощи...

— Овощей у нас нет, — гыгыкнул Желтая крышечка. Голос у него, однако, был елейный, масленый, словно смазанный чем-то. — Говори, что тебе нужно!

— Я пришел к принцессе Завтрак! — воскликнул Снежный и, состроив интеллигентный вид, поправил темные очки. Стражи переглянулись.

— А... А вам назначено? — спросил Красная крышечка. Снежный торопливо закивал.

— О, да, да, назначено на прямо сейчас, я должен торопиться...

Красная крышечка крякнул и открыл скрипучие ворота. Из дворца пахнуло невообразимой гаммой различной выпечки, и Снежный почувствовал, что сейчас готов съесть все, даже тех самых глуповатых стражей. Тем временем Желтая крышечка лениво поднялся с места и панибратски поманил Снежного за собой.

— Значит, так, — с видом экскурсовода говорил он, ведя Снежного по коридору. — Стены и потолки не колупать, мебель не объедать, Снежного короля не пускать... Ты точно не Снежный король?

— Точно, — заверил Снежный, и Желтая крышечка почесал затылок: даже с большого расстояния можно было расслышать, как скрипят его мысли, словно несмазанные шестеренки. Наконец он махнул рукой.

— Не Снежный, значит, проходи. Вот тута, значит, у нас принцесса сидит, — он показал пальцем на оббитый марципановыми панелями кабинет. — Только у нее, это, обед сейчас, подожди, ладно?

Снежный присел на мягкое воздушное кресло-слойку, незаметно отщипнул кусочек и с наслаждением отправил в рот. Его подозрения насчет невкусной еды совсем не оправдались: кресло-слойка от слойки всамделишной отличалась разве что размерами. Подождав, пока Желтая крышечка скроется в очередном безликом коридоре, Снежный тотчас оказался у двери и подергал ручку. Заперто. Тогда, ехидно усмехнувшись, Снежный достал из халата самую обычную скрепку, разогнул ее, засунул в замочную скважину и принялся шебуршать в ней. Минута, две, и ручка, жалобно скрипнув, наконец соизволила повернуться в нужную сторону. Дверь открылась, и Снежный, хваля свои непонятно откуда взявшиеся навыки взломщика (вот уж этим он точно не занимался на досуге!), прошел в кабинет принцессы Завтрак.

Мешанина запахов наконец сразила его, и, не помня себя, Снежный бросился к столу. Он отколупывал куски тостов со стен, намазывал их джемом из хлебной, ленинского типа чернильницы, запивал молоком из графина и с наслаждением вгрызался в сладковатые карамельные карандаши. Наевшись, Снежный с наслаждением прислонился к липкой стене, облизывая острые длинные зубы и поглаживая себя по вмиг разбухшему животу. В тишине послышался ему шум голосов, и Снежный испуганно юркнул под стол. Юркнул и поморщился: прямо под столом стояла урна из баранок, из которой шел мерзкий сладковатый запах. Действительно, мимо кабинета принцессы кто-то прошел.

— ... тогда полагаю, что нужно дать ей сходить конем... — послышался чей-то жутко довольный голос, и все стихло.

Снежный потер руки, поставил мешок на пол и принялся набирать еду, то соскребывая хлеб со стен, то вытаскивая съедобные карандаши из ящика... Вскоре мешок наполнился, и в кабинете, ранее красиво отделанном, сейчас звонко гулял ветер. Снежный, кряхтя, приподнял тяжелый, набухший мешок, и тут дверь распахнулась.

— Что ты, черт побери, делаешь в моем кабинете?! — в дверном проеме застыла взъерошенная принцесса Завтрак, от удивления и ярости не в состоянии вымолвить ни слова. От ее тоста-волос с громким треском отломился кусок и упал прямо на вафельное платье. — Кто ты вообще такой? Как только посмел? Стра-а-жа!

Снежный с трудом взлетел в воздух, поддерживая ставший чуть ли не свинцовым мешок, пробил дыру в оконном проеме и исчез, словно его и не бывало. Принцесса Завтрак со стоном опустилась на карамельный пол и замолотила по нему руками.

— Найдите! Найдите наглеца! Найдите и поймайте! — до бестолковой стражи, бесплодно тыкающейся в углы разоренного кабинета, наконец-то дошло, что делать, и с громким криком "Держи его!" она, выломав дверь, понеслась вперед.

Коридоры петляли, закруглялись, двоились, и стража наконец-то выбежала на улицу, по дороге потерявшись раз пять. Выбежала — и тотчас же напоролась на принцессу Жвачку, скромно прогуливавшейся по дороге.

— Куда... Куда он побежал? — спросил самый старший по званию, капрал Кленовый сироп. Жвачка показательно засунула палец в рот.

— Куда... Хм, кажется, куда-то туда, — она показала пальцем на непролазную лесную дубраву, и стража тотчас же ломанулась туда.

Все стихло, и из-за колонны с мешком в руках вылез Снежный король. От очков он уже избавился, и его борода снова вылезла на свободу, единственным, что еще напоминало окружающим о "мистере Гарамблингтоне", была ярко-черная футболка.

— Давай, летим скорее, — Снежный подхватил Жвачку за локоть, и они полетели прочь, сопровождаемые громкой руганью принцессы Завтрак. Снежный летел быстро, и весь пейзаж под ними слился в одно сплошное пестрое полотно, красок на котором было уже почти не разобрать.

Чудом не врезавшись в стену ледяной горы, Снежный влетел в комнату, и вместе с принцессой они упали на мягкую кровать с леопардовым покрывалом, переглянулись и начали безудержно, до слез, смеяться.

— Как она кричала, а стража ее... — Снежный вытирал рукой слезы, впервые за несколько лет слезы радости.

— Так ей и надо, — вторила ему принцесса Жвачка. — Впредь сто раз подумает над тем, как не делать взносы в совет Правителей!

Первое в жизни криминальное дело принцессы Жвачки и Снежного короля прошло успешно. Даже слишком успешно.

После полудня в Ууу, вечно подвижных и неугомонных землях, наконец, наступило затишье. В королевстве Сластей был объявлен перерыв на обед, закрылись магазинчики, вечно неугомонные дети вернулись домой.Тихо и мирно в землях Ууу, ласкаемых полуденным солнышком. Казалось, все живое погрузилось в сон, недолгий и беспокойный.

Однако, по всем неписаным законам, в Ледяном королевстве, всегда неживом и безмолвном, сейчас кипела жизнь. Взлохмаченная, неопрятная девушка, в которой многие с трудом признали бы принцессу Жвачку, сидела на коленках на холодном ледяном полу и, прикусив язык от усердия, разрисовывала яркие пестрые плакаты «Вечеринка года: принцесса Жвачка рекомендует». Суетились пингвины, к которым Снежный, неловко шевеля неповоротливыми пальцами, привязывал красные бантики с особыми бумажками, на манер бэйджиков. «Гюнтер, сомелье», «Гантер, бармен», «Гонтер, официант», «Гунтер, охранник». Для каждого пингвина находилось свое занятие: те, для кого бантиков и бумажек не хватило, перетаскивали еду на деревянные столики.

— Ну что, принцесса, может, поджемим? — спросил Снежный, любовно протирая пыль с зеленой барабанной установки со странной надписью «#1 babe». Зачем он написал это тогда, Снежный король не помнил, как не помнил почти всю свою жизнь.

— Почему бы и нет, Снежный? — пожала плечами принцесса Жвачка, и Снежный торжествующе хлопнул в ладоши.

— Вот и ладушки! — пропел он. — Что предпочитаешь? Гитара, синтезатор, м-м? Давай, пошли, это вовсе не сложно.

Снежный выкатил видавший виды лаковый синтезатор с наклейкой в форме единорога. Сколько повидал на своем веку этот невзрачный аппаратик! На нём он сам, тогда еще носивший те ужасные круглые очки, учился играть, с трудом попадая пальцами по нужным клавишам (иногда он терял терпение: с тех пор синтезатор частично кривовато заклеен скотчем, а ужасную уродливую царапину успешно закрывает бумажный единорожка). На нем играл и сейчас играет Гюнтер, постоянно сбивая все настройки, на нем же Снежный терпеливо обучал играть принцессу Ягоду. Ну и что, что он потом заморозил её в приступе ярости: кто же виноват, что принцесса беспрестанно путала фа диез с ре бемолем и не могла правильно сыграть даже собачий вальс! Нет, как писал Дж. Т. Братан, нет отстойных учителей — есть лишь тупые ученики. Снежный лишь от всей души надеялся, что принцесса Жвачка окажется более понятливой.

— Ну, вот, а теперь сыграй простенькие «Два веселых гуся». Давай, это несложно, — мягко подталкивая принцессу к нужным клавишам, Снежный накрыл ее руки своими, и оба они отчего-то покраснели. Надо ли говорить, что с этого момента играть у Жвачки начало получаться все лучше и лучше?

— Снежный, — обратилась принцесса Жвачка к нему во время перерыва, принимая от Гюнтера стакан сока и поглаживая его по жесткому клюву розовыми пальчиками, — я думала насчет плакатов. Понимаешь, они хороши, но там, на мой взгляд, есть некоторая недостаточность.

— Недостаточность?

— Именно. Пустое белое место, которое портит всю картину, — она сокрушенно покачала головой. — И, ты знаешь, я так и не придумала, чем бы его заполнить: кроме твоей фотографии, совершенно ничего в голову не приходит.

— У меня есть идея, — Снежный хитро улыбнулся. — Давай напишем так. Вот, смотри: ты помогала мне, и играть мы будем вместе, значит, мы — группа! Так и напиши: участие принимает группа… группа… Как бы её назвать?

— А зачем название? — удивилась Жвачка. — Я думала, что «Принцесса Жвачка и Снежный король» — уже название.

— Зачем название? Зачем название? — Снежный распалился и быстро зашагал по комнате, размахивая руками. — Небо свидетель, вы ее слышали — зачем название? Думаешь, «Битлз» добились бы такой популярности, если назывались бы просто «Джон, Пол, Джордж и Ринго»? Конечно же, нет!

— О’кей, я поняла, поняла, хватит, — Жвачка устало махнула рукой ещё тогда, когда Снежный сказал «Битлз». Если честно, то Снежный совсем не был уверен в том, что принцесса их знает.

— Видишь — без названия никак нельзя! — начальственно произнес он, стремясь закрепить свою правоту. —Значит, так… Название должно быть оригинальным, красиво звучащим и иметь отношение к тому, какой бодягой мы тут занимаемся. Хм… — он задумчиво почесал бороду и присел в ледяное кресло, через несколько секунд снова вскочив с него, как ужаленный. — Все! Придумал! — осенило Снежного минут так, наверное, через пять. — «Жвароль»! А? Как тебе?

Принцесса Жвачка поморщилась, и Снежный понял, какую ерунду сморозил.

— Ужасное, Снежный. «Сневачка» абсолютно так же не подходит, — быстро договорила она, заметив, как Снежный открыл рот.

— А сама-то что предлагаешь? — сердито спросил он. — Ругаться-то все горазды, а вот придумать что-нибудь…

— Я думаю, что нам подойдет название… кх-м… IBckers! Вот! Чем не отличное название?

— Погоди, погоди, — Снежный нахмурился, недоуменно почесал левую бровь и про себя отметил, что это к ссоре. — Кто такой этот АйБи? Почему именно он? Тут есть какой-то скрытый смысл?

— Ну конечно, есть, как и во всех остальных группах. Вот смотри: ты Снежный*, я Жвачка*,, а играть будем что? Рок-н-ролл! А кто у нас играет рок-н-ролл? Правильно, рокеры*! Ну, вот и выходит, что…

— Ты просто умница, принцесса, — Снежный фамильярно похлопал Жвачку по плечу и на автомате дотронулся до кончика носа, будто поправляя несуществующие очки.

— Ладно, Снежный, репетируем до трех, а затем я еду домой — мне нужно сделать пару дел, не терпящих отлагательств.

— Ладно, — Снежный сел за барабаны. — Ну что, погнали?

* * *

Финн неподвижно полулежал на жестковатом диване, тщетно пытаясь заставить себя делать хоть что-нибудь. Ему нужно было вымыть посуду, разобрать мусор, оставшийся у них после того, как от них съехал Снежный король. Да еще и БиМО навязывается со своими дурацкими видеоиграми, как будто не понимает, что Финну не нужно сочувствие, Финн лишь хочет побыть один и разобраться в себе.

Он лежал, слегка повернув голову к окну, и видел, как журчит и быстротечно меняется жизнь. Вот на юг полетела стая двухголовых уток, выстроившихся идеальным клином, вот вылетел Снежный с бесконечно глупым выражением лица (Финн не был уверен, что в нем осталось хотя бы что-то от того Петрикова, про которого им так вдохновенно рассказывала Марси), вот аккурат мимо его окна черным вихрем пронеслась Марси, летя куда-то на восток. Все чем-то заняты, и у всех жизнь бьет ключом. У всех, кроме него.

— Может, еще крекеров, Финн? — спросил БиМО, спускаясь по лестнице. Его розоватый фартук смешно колыхался и пузырился маленькими складочками при каждом шаге рахитичных зеленых ножек.

— Нет, БиМО, прости…

— Ладно, ладно… Ну, а что насчет Финн-пирожных? Я же знаю, что ты не сможешь противиться зову желудка!

— Ладно, неси эти проклятые Финн-пирожные, я проиграл…

БиМО пошел на кухню, а Финн, вслушиваясь в его слегка фальшивое пение и грохотание противней в духовке, устало прикрыл глаза.

После разрыва с принцессой Пламя, когда она чуть не сожгла всю землю, чудом не убила Снежного короля и полностью стерла Снежное королевство с лица земель Ууу, Финн всё ещё пребывал в ужасной депрессии. Любой человек, мало-мальски разбирающийся в психологии, сказал бы, что у Финна нечто среднее между комплексом взросления и кризисом среднего возраста, сам Финн же считал, что ему нужно разобраться в себе. Почему ему, герою Ууу, никогда не везло с девушками? Финн не говорил уже о принцессе Жвачке: в тринадцать лет сложно отличить любовь от безумного увлечения-наваждения. У них все равно ничего бы не получилось: она старше его в несколько раз, она ученый, а он просто мальчишка, который ищет приключений. Но, черт побери, девушки — это такая обидная тема! Даже у Снежного короля была когда-то невеста! Да, пусть он и не помнит ее, но зато она хотя бы заботится о нем и беспокоится за него… За Снежного короля!

А ведь когда-то в другой счастливой жизни, принцесса Пламя любила его. Финну тогда казалось, что вот она, любовь всей его жизни, что будет с ним всегда. Джейк шутливо называл это «юношеским максимализмом». Черт побери, а он был прав!

И принцесса Пламя бросила его… Кто же тогда его суженая? Сколько еще девушек будут разбивать ему сердце?

— Финн, брат, я вернулся! Джейк-младшая приглашала меня на свою свадьбу, в итоге мой новоявленный и третий по счету зять — полный по… — Джейк вошел в домик на дереве, на ходу вылезая из классического черного костюма. Увидев Финна, пес поменялся в лице. — Финн, ты что, все это время лежал здесь?

— Я...

— А вот и Финн-пирожные! БиМО — лучший повар на свете! — как всегда некстати, появился БиМО, горделиво неся поднос с Финн-пирожными перед собой. Финн-пирожные, как всегда, были прекрасны на вид, и от восторга Финн, на секунду забыв о своих заботах, следил за ними, затаив дыхание. БиМО вышагивал вперед с подносом, полным совершенства, и все бы было хорошо, если бы не…

— Ай! — споткнувшись о спиннинг, оставленный Снежным королем, БиМО со вскриком растянулся на полу. Финн-пирожные, прекрасные Финн-пирожные, слетели с подноса и размазались о пол!

— Как же так, — Джейк, кажется, даже всхлипнул от разочарования, по экрану БиМО скатилась электронная слеза.

— Я… я уберу, — потрясенный, пристыженный БиМО вышел из комнаты за веником. С его уходом в комнате вновь воцарилось напряжение.

— Финн, ты слишком серьезно реагируешь на свое расставание с принцессой Пламя, — Джейк присел на диван и обнял Финна за плечи. — У тебя и так будет много девушек, как у героя, ты еще успеешь из-за них…

— Джейк, я не хочу других девушек, мне нужна лишь одна, — Джейк решительно встал.

— Финн, у тебя же просто хандра, и ее нужно согнать! — уверенно сказал он, почесывая ногой за ухом. — Побегаешь, спасешь какую-нибудь старушку, сразишься с монстрами, ну! Какое сейчас время?

Джейк выставил вперед кулак, ожидая, что Финн, как в старые добрые времена, ударит по нему в ответ — это было их секретным приветствием вот уже много лет. И тогда, в ту самую минуту, это и произошло. Финн не оттолкнул его руку, но и не ударил в ответ — он лишь глухо пробормотал что-то и отвернулся к стене. Джейк застыл на месте с поднятой рукой.

— Извини, Джейк, но, по-моему, хватит с нас приключений, — Финн говорил медленно, как бы нехотя, но его губы шевелились, а, значит, сомнений не было — эти ужасные слова говорил именно он, Финн Человек, а не БиМО или какой-нибудь там Шелби.

— Финн, да ты хоть сам понимаешь, что говоришь?

— Посмотри на других, Джейк, — голос Финна был наполнен неподдельной болью, — на принцесс, на Шелби, на Деревяшку с мистером Свином: все они нашли место в жизни, все в землях Ууу чем-то заняты… Ну, кроме Снежного короля, но у него случай особый — он-то безумец! — Финн перевел дух и заговорил снова. — А теперь посмотри на нас с тобой, брат. Мне уже не двенадцать, чтобы вот просто так носиться по всему Ууу в поисках приключений. Мне уже пятнадцать, но я не учился в школе, у меня нет образования, я еле-еле читаю и корявенько пишу: все, что я умею — это бегать с мечом и орать, как оглашенный! А ты, Джейк? Тебе тридцать с лишним, у тебя есть дети и скоро появятся внуки, а ты живешь в домике на дереве и в ус не дуешь!

— Так, Финн, ну-ка быстро прекрати истерику и веди себя, как мужчина, как герой, а не как половая тряпка! — выругался Джейк и размахнулся, чтобы дать Финну живительную оплеуху, однако рука его повисла наотмашь в воздухе и медленно опустилась. Немного успокоившись, пес продолжил: — Кроме того, гибриды собак и ливнерогов растут быстро: помнишь, мой старшенький Ким Кил Ван пытался отобрать у нас дом? Биологически ему под сорок, а на самом-то деле прошел уже год!

— Я понимаю, Джейк, но… — Финн вздохнул, — иногда мне кажется, что мы с тобой на обочине жизни, брат. Пройдут годы, и дети детей твоего Ким Кил Ванна родятся, вырастут и состарятся, а мы все так же будем отбивать принцесс от безумного Снежного, который и похищает-то их, чтобы хоть с кем-то поговорить. И ты знаешь, от этого мне становится так страшно…

— Финн…

— Просто пойми, брат, здесь что-то не так. С нашим миром что-то не так. С нами что-то не так! Я должен… я должен разобраться в себе и понять, что же не так и как это исправить. Я вовсе не говорю приключениям «прощай», нет, я просто ухожу… на некоторое время.

— Бедный, бедный Финн, — Джейк покачал головой, трепыхая ушами, и крепко обнял названного брата, покачиваясь из стороны в сторону, — бедный несчастный маленький братишка, который не знает, что да как…

Джейк так и продолжал бы раскачиваться, нашептывая несуразные утешения, если бы не стук в дверь. Пес, недовольно клацнув зубами (ну кого там принесли, в такой-то важный момент?!), отвлекся от своего занятия и, не вставая с дивана, протянул вытягивающуюся руку к двери и потянул на себя. Потянул — и вскрикнул от невольного удивления.

На пороге стояла Марселина.

* — да, я дебил, знаю. Ну не умею я придумывать названия, простите меня.

Ice King + princess Bublegum + rockers = IBckers.

Мдя.

И это было так странно, что Джейк даже привстал с дивана, что уж там, даже Финн отвлекся от ужасного в своей беспощадности самобичевания и поднял глаза, желая удостовериться, что это правда, что Марселина действительно решила почтить их своим присутствием. И у них была на то очень и очень веская причина: Марси никогда не приходила к ним домой просто так. Если позволительно так сказать, то Марси относилась к тому типу друзей, что охотно примут тебя дома, охотно прогуляются, охотно сходят с тобой на очередной сеанс странноватого кино вроде «Будни вампирского ребенка», быть может по твоей просьбе даже почтят твое жилище своим присутствием, но инициативы от них ты никогда не дождешься. Это тот тип друзей, у которых всегда есть своя личная жизнь, помимо тебя.

Марси никогда не заходила к ним домой просто так, зависнуть, поболтать о всякой ерунде, поиграть в приставку — она была выше этого. Да, она признавалась, что часто прячется у них и подглядывает за их «мужскими делами», но, знаете ли, подглядывать и зависать вместе с ними — вещи совсем уж разные.

Тем не менее, Марселина Абадир в данную минуту стояла на пороге их дома, аккуратно и в то же время громко барабаня по двери; Джейк про себя отметил, что лицо у Марси было очень уж странным. Если бы Джейк жил в двадцатом веке, то сказал бы, что у Марси такое лицо, словно она выиграла путевку на Карибы, от нечего делать заполнив между делом магазинный купон, но Джейк таких слов не знал, поэтому подумал, что Марси удивлена и чему-то очень рада, хоть и старательно пытается это скрыть.

— Джейк! Финн! Открывайте! Хватит придуриваться, ребята, я знаю, что вы там! — в глазах Марси Джейку почудился на мгновение красный отблеск, и Джейк вспомнил с запоздалым стыдом, как когда-то боялся Марси настолько, что не попытался даже спасти Финна. Каким же он тогда был глупым. Какими же они все тогда были глупыми...

Марси постучала снова, и теперь в стуке, резком, отчетливом, явно сквозило раздражение. Финн приподнялся с дивана, неуверенно кивнул в сторону двери, и Джейк со вздохом поплелся открывать. Конечно, он мог бы просто втянуть Марси в дом своей растягивающейся лапой, но, в конце концов, в Ууу существовало некое подобие правил хорошего этикета, которые хочешь не хочешь, а надо соблюдать.

— Добрый вечер, Марс, — Джейк приветственно махнул лапой, краем глаза заметив, как на миг перекосилось лицо Марси, и мысленно усмехнулся: еще одна маленькая победа с его стороны. Конечно, он знал, что Марси ненавидит такое обращение, но никак не мог удержаться. — Проходи, не стесняйся. Ты нечасто к нам заглядываешь.

— Мальчики, — Марси, как будто только и дожидалась этих слов (вампиры не могут зайти в дом без приглашения, — подумалось Джейку), влетела в Домик на дереве и приземлилась на диван, на их продавленный, древний, как война Грибов, но ужасно мягкий (не чета ее собственному) диван. — Это действительно серьезно, и на этот раз мне нужна ваша помощь.

— О'кей, что на этот раз? — вздохнул Финн и слегка приподнялся на локтях. На его землистом, осунувшемся лице, в отсутствующе-блеклых глазах зажегся голубоватый огонек интереса. Это уже хорошо, отметил про себя Джейк.

— Возможно, это ложная тревога, я... я не до конца уверена в правильности и реальности происходящего, но, кажется... Кажется, я нашла средство вернуть Саймону рассудок.

— Что?! — Финн резко свалился с дивана и с трудом залез обратно, подтянувшись на руках. Джейк его не винил: честно говоря, он и сам удивился настолько, что со стороны наверняка было заметно, как выкатились его глаза. — Это же невозможно, помнишь? Ты сама говорила это буквально год с лишним назад, когда рассказывала нам историю о курином бульоне! Ты же говорила, что если бы средство от безумия нашлось, то ты бы наверняка уже его использовала!

— Именно так, — Марси слабо улыбнулась. — Но оказалось, что...

— Помнишь, что было три с чем-то месяца назад? — негромко спросил Джейк, вступаясь за брата, отчаянно борющегося на стороне Армии Здравого Смысла. — Какое-то темное существо, не помню, как его зовут, вырвалось на свободу и пожрало магию в короне, и Снежный тогда снова стал Петриковым, помните? Тогда он начал стареть с глобической скоростью, потому что его телу было больше тысячи лет, и все такое... И спасти его удалось, лишь превратив обратно в Снежного короля. Ты думаешь, что твое "супер-пупер-мега-уникальное средство" повернет проклятие вспять, но не убьет Петрикова? Сомнительно.

— Я все это знаю, поверь, — отмахнулась Марселина, — но у меня нет другого выхода. Саймон или спасется, или погибнет: магия — вещь довольно малоизученная, а артефакторика как ее раздел — особенно... Но эта штука должна помочь, я верю в это! Но одна... одна я не справлюсь. Мне нужна ваша помощь.

— Хорошо, — Финн вздохнул так скептически, как только мог. — Что это за «волшебный предмет», — он показал кавычки пальцами, — который обязательно вылечит Саймона? Какие-нибудь пальчики Глоба? Может, объятья Мнемозины?

— Нет. Этот... Эта вещь существует, по крайней мере, существовала, она упоминается в каталоге магических предметов средневременья... Вы когда-нибудь слышали о Камне Отката?

— Что-что? — переспросил ее Джейк, втайне надеясь, что не расслышал, и Марси на деле сказала нечто другое. Финн же просто промолчал.

Марселина вздохнула и начала свой рассказ.

* * *

— ... И последний раз его видели в Огненном королевстве, — коротко заключила она. Финн пробормотал что-то и сплюнул себе под ноги; плевок его, несомненно, должен был выйти взрослым и красивым, однако он грустно повис слюной на подбородке, и Финн стыдливо отер его рукавом рубашки. Джейк просто был ошарашен.

— Ты хотя бы поняла, что предлагаешь, Марселина? — взорвался мальчик, и Джейк понял, что по сравнению с удивлением Финна его удивление — просто легкая степень недовольства происходящим, вроде изумления какой-то мелочью. Правда, бульдог мог поклясться, что некая ветреная огненная особа сыграла в этом явно не последнюю роль...

Но факт оставался фактом. Марси задумала провернуть что-то явно невыполнимое.

— Ты хотя бы представляешь, где этот камень сейчас? — спросил Финн, уперев руки в боки. — Что, если из того же Огненного королевства камень перекочевал куда-нибудь еще, вдруг его уронили... в океан? Ты собираешься искать иголку в стоге сена, Марси. Невозможно перебрать все камни мира ради одного!

Джейк согласно гавкнул, и одновременно с этим ему вспомнился Финн тринадцатилетний, предлагающий перерыть все лужи мира ради одной. Разница между Финном из вчера и Финном из сегодня просто зашкаливала. Нет. Она была просто колоссальной.

— Я думала, тебе хочется приключений, Финн, — обиженно сказала Марси, взлетая к потолку. — Всякий раз, когда ты предлагал мне прогуляться, в кино или еще куда-нибудь, ты только и делал, что ныл о своей несчастной судьбе и о том, что тебе необходимо отвлечься. Ну же, отвлекайся, где твоя радость?

— Действительно, — поддержал ее Джейк. Ах, да, подумал он, Марси же даже не в курсе, что наш бравый герой решил отказаться от приключений навсегда. У него, помимо приключений, и другие дела есть. Важные. Не в пример всяким скучным приключениям. На диване распластаться и горевать о потерянной юношеской любви, например. Правда, Финн у нас это не признает. Называет это красивым словосочетанием «разобраться в себе». Подростковый период, что поделать. Гормоны, все такое. Конечно, что-то долго они идут, эти гормоны, будь они неладны...

А Марси все ждала ответа. Ждала, по-детски нетерпеливо закусив губу: боится. Ответа боится. Боится, что Финн качнет головой и скажет: нет, не пойду, разбирайся-ка ты, Марси, сама со своими проблемами. Саймон-то, в конце концов, твой друг, а не наш. А то, что мы и Бетти ему помогли вытащить, и от смерти много раз спасали, и в общении, пусть и через не хочу, не отказывали — это все не по-настоящему. Так, игра, ошибка бурной молодости. Бурной молодости сопливого юнца, которому еще и не то, что двадцати нет, пятнадцать едва-едва исполнилось. Всем бы такую бурную молодость, знаете ли. Но Марси ждала, и разочаровывать ее ужасно не хотелось, поэтому Джейк запихнул свою ворчалку куда подальше и мужественно встал на ее защиту.

— Действительно, — продолжил он свою затерявшуюся по дороге мысль. — Ну и что, что придется потрудиться — зато это будет отличное приключение. Отличное приключение, Финн, прямо как в старые добрые времена! Ну, давай же, пускай это будет хотя бы последнее приключение!

Финн мучительно раздумывал почти целую минуту. Глаза его бегали поочередно то к Марси, то к Джейку, то к настенным часам с криво прилепленной надписью «Приключения Финна и Джейка вне времени и пространства!» на выцветшей желтоватой бумаге. Долго думал — и наконец решился.

— Хорошо, — Финн встал с дивана, и его бледное, осунувшееся за всю эту неделю самобичевания лицо было полно решимости. — Пусть это будет наше последнее приключение. Самое крутое и масштабное.

— Ура-а! — закричал Джейк и на радостях обнял всех вокруг, даже Марселину, которую обычно слегка сторонился, не от грубости даже, от легкой боязни вампиров, выродившуюся из того огромного Страха, что был у него раньше. — Ну, что? Какое сейчас время, Финн? — о, Глоб, как давно он мечтал произнести эти слова!

— Время Последнего Приключения, Джейк, — ответил он и, пусть не так быстро, как раньше, но почти что с той же бесшабашно-веселой готовностью выбросил вперед кулак, и пес с радостью его отбил.

Секунды, принадлежавшие отныне Последнему приключению, начали свой неумолимый отсчет...

* * *

— Совместная Веселая Вечеринка Снежного короля и принцессы Жвачки? Старик, да ты горазд на шутки! — воскликнула принцесса Пупырка, почесывая нос, и махнула цветастой бумагой, выхваченной у пробегающего мимо пингвина. — Что этот Снежный король только не выдумывает, чтобы похитить меня! Но знай, Снежный, эти бугры тебе не получить! Не получить, слышишь?

Подкрепив свои слова увесистым пинком по трухлявому пню, принцесса Пупырка задумалась о том, что же надеть на эту вечеринку. Красный пакет или синий? Венди или Теско? Выбор был слишком уж богатый...

Осторожно! Данный текст содержит слишком много бугров на квадратный метр. Обладателям мозга читать с осторожностью!

В своей не очень-то и долгой, но очень и очень насыщенной жизни принцесса Пупырчатого королевства, она же обладательница утешительного приза за самое худшее место в конкурсе красоты «Мисс Ууу 3000», она же ППК или, для совсем уж простых смертных, принцесса Пупырка, любила только две вещи. И, нет, это не мама и книги, а Брэд, её парень, и вечеринки, которые, как всё в Ууу, были обугренными.

С Брэдом она встречалась, по меркам жителей Пупырчатого королевства, чья лживость и двусмысленность была известна всем на планете, довольно долго: полтора года. Брэд был очень и очень популярен в средней пупырчатой школе, конечно, не так, как Миллер, но многие и многие девчонки пускали по нему слюни, и Пупырке льстило то, что именно её Брэд выбрал своей девушкой. Как всё-таки приятно было шествовать с ним под ручку на глазах у завистниц-подруг! Как здорово было напоказ отклонять его звонки и выдумывать нелепые причины для обиды, чтобы Брэд, пытаясь их выяснить, расшибался чуть ли не в лепешку! А, главное, как обугренно было переписываться с ним прямо в школе и, манерно охая, приговаривать нечто вроде «Ох, а мой-то чего устроил».

Правда, закончился их роман неожиданно. Неожиданно даже для самой ППК, которая в своем воображении давно распланировала их обугренную свадьбу, супербугристый дом и невероятно бугристых деток, которые, в отличие от деток Миллера, отнюдь не будут гладкими. Не было ни ссор, ни взаимных оскорблений, просто Пупырка однажды зашла домой к Брэду немного раньше, чем они договаривались, и застала Брэда делающим доклад в парах с — подумать только! — её лучшей подругой Мелиссой. Именно с того момента мир принцессы Пупырки, ранее считающей себя богатой и успешной обугренной девчонкой, пошатнулся и распался на маленькие части.

— Брэд! Брэд, это не может быть правдой, вернись, прошу! — насколько Пупырка помнила, тогда она считала эти отношения ужасно важными и со слезами, с криками ярости долго барабанила по вероломно закрытой двери, пока за ней не заехали родители. Всё, как в низкопробных мелодрамах, довоенных, и снятых тут же, в королевстве Кристаллов.

Да... Тогда она была ещё совсем ребенком: три года все-таки прошло с тех пор. Вспоминая теперь, как она поругалась с родителями, несомненно желавшими ей только добра, сбежала жить в лес, теперешняя принцесса Пупырка только иронически посмеивалась над своей глупостью. Тот нескладный, социально не адаптированный подросток навсегда канул в бездну Великой свалки — теперь она юная красивая девушка восемнадцати с хвостиком лет. Вон, как все её любят, ей даже выслали приглашение на предполагаемую вечеринку Года! Почему предполагаемую? Судя по рекламному флаеру, на вечеринке будет присутствовать принцесса Жвачка, а Пупырка прекрасно знала, что ни одна вечеринка Года не обходится без этой довольно умной (но весьма и весьма доставучей) особы. Женская логика? Нет. Просто меткое наблюдение.

На данный момент принцесса Пупырка находилась посреди глухого леса, куда она съехала от родителей, и вовсю вертелась у осколка зеркала, примеряя то одно платье, то другое и представляя его на строгий суд полосатого енота, что сидел тут же, на пеньке, и задней ногой вычесывал блох.

— Да, мои бугры настолько обугренные, что даже Снежный король не устоял под их чарами! А ему, как известно, только гладких подавай, — распалялась принцесса Пупырка перед терпеливым енотом, попеременно прикладывая к своей недюжинной талии то бумажный пакет Wendy’s, то пакет из Tesco. Енот абсолютно не возражал: очевидно, под ручеек болтовни блохи вычесывались лучше. — Но, конечно, мои бугры не достанутся такому типу как Снежный, потому что он болван! Бо-о-лван!

Сетуя на непонятливость мужчин, начиная со Снежного и заканчивая Брэдом, философствуя на тему того, что все порядочные бугристые мужчины давным-давно исчезли с лица Ууу, и ей остались одни гладкие недокормыши, дискутируя с енотом и примеряя то одно платье, то другое, Пупырка провела остаток своего дня. Наконец, енот убежал, темы для перемывания костей закончились, и принцесса всё же выбрала подходящее платье: в гонке выиграл пакет Wendy’s, который делал её бугры еще бугрее и при этом не растягивался, как другие.

Подкрасив губы малиновым вареньем, принцесса Пупырка полетела было на вечеринку Года (три часа до начала, как-никак!), но затем остановилась на полпути из-за коварной, но всё же справедливой мысли. Как же так — идти на вечеринку Года и без подарка для хозяина! Это уже невежество какое-то: так впору поступить гладкой простолюдинке, вроде этой Жвачки, но никак не самой бугристой принцессе в мире!

Принцесса Пупырка вздохнула и принялась рыться в куче своих личных вещей, лишь чудом не испачкав новое бугристое платье. Как же ей все-таки хотелось сделать вид, что она и понятия не имеет о древнейшей традиции Ууу и припереться просто так, с пустыми руками и сделать лицо оскорбленной мадонны, эх... Но тогда развитие событий определенно пошло бы не в её пользу, а этого допустить никак нельзя.

На самом-то деле и вещей у неё было не так уж и много: предметы первой необходимости, десяток рулонов туалетной бумаги, консервы, куча мусора совсем уж неясного происхождения и только начатая бутылка «Порпа» — знаете ли, когда живешь один долгое время, начинаешь испытывать небольшие финансовые затруднения — но ничего путного там так не обнаружилось. Ничего того, что можно подарить кому-нибудь без затаенного чувства стыда. Ну не будет же она дарить Снежному «Порп», в самом деле!

Принцесса Пупырка вздохнула и достала из-за потайной ниши под старым, давно прогнившим пнем удивительной красоты шкатулку и высыпала из неё все свои драгоценности — ничего, найдет какую-нибудь другую коробку, тут, в лесу, таких много. Ещё раз полюбовавшись красивой вещицей и погладив бугристым пальцем выжженные узоры, Пупырка огорченно прижала ее к груди.

Эту шкатулку она нашла, когда ещё ребенком гуляла по обычному миру вместе с Мелиссой и Брэдом. Она валялась, никому не нужная, в изодранной, когда-то яркой, а ныне выцветшей коробке и всем своим видом молила о новом владельце, в данном случае — владелице. Тогда она с силой вырвала шкатулку у Мелиссы из рук, дала противной подруге по голове пластмассовой лопаткой и гордо пошла домой. С тех пор со шкатулкой она не расставалась.

Принцесса Пупырка ещё раз взвесила в руке простую, словно вручную вытесанную из дерева, шкатулку, потрогала пальцем узоры, выжженные чем-то очень горячим (кажется, цветочки или ягодки, вся эта милая ерунда), погладила истершийся от времени бордовый бархат и перевернула её крышкой вниз. На основе шкатулки её ждала до боли знакомая надпись «Принцессе Бетти от Саймона».

Когда принцесса Пупырка только нашла эту шкатулку, она часами могла вглядываться в нее, тщательно рассматривать каждую букву, выписанную куда-то влево, и пытаться додумать эту странную историю. Кто же такие Саймон и Бетти? Наверняка Бетти — одна из тех принцесс, что жили в Ууу ещё до её рождения, а Саймон... Может, её жених, а может, брат или друг. Столько версий рождалось у неё, столько загадок было скрыто в обычной надписи... Загадок, которые она не разгадает уже никогда!

Ну, хватит. Принцесса Пупырка положила шкатулку в карман платья. Эта шкатулка довольно красивая, и Снежному она наверняка придется по нраву. К тому же, что ему подарят другие? Наверняка что-нибудь банальное. Принцесса с лету могла назвать наиболее вероятные варианты: средства для ухода за пингвинами — раз, тетрадки, ручки для написания очередной истории «Фионна встречает Снежного короля» — два, очередные «оригинальные» барабанные палочки, выточенные на ближайшей поляне — три. Конечно, на таком пресном фоне шкатулка Пупырки будет просто замечательным подарком! Быть может, тогда Снежный король точно начнет похищать ее, как раньше, а то, тоже, гладких ему подавай...

— Ха! Разве у этих гладких может быть столько бугров, как у меня! — хмыкнула принцесса Пупырка и пригладила локон.

Эх, видел бы её Брэд сейчас... Что он, интересно, делает? Наверняка сидит со своей дурой Мелиссой в унылом местечке вроде кинотеатра и дурацкой забегаловки, ведь их-то на вечеринку Года не приглашали! Вот она утерла ему нос... А для пущей мести можно... Можно... Точно, можно показательно станцевать со Снежным королем медленный танец, чтобы Брэд понял, какую прекрасную девушку он променял на раскрашенную дурочку!

— Берегись, Снежный, на твою тухлую тусовку летит мастер обольщения! — громогласно высказалась она и полетела в Снежное королевство, хотя до вечеринки оставалось примерно часа два. Ну и что, ведь лучшие приходят раньше, верно?..

Бедная, бедная принцесса Пупырка! Наивная душа! Ослепленная своим желанием позлить Брэда, она даже не догадывалась о том, что точно такая же мысль — станцевать со Снежным медленный танец — пришла в голову и принцессе Ягоде, и принцессе Слизи одновременно!

На дворе было далеко не утро, более того, начинало вечереть. Луна уже робко приподнимала край своей мерцающей вуали, отсчитывая посекундно время до того, как можно будет подняться наверх, на небосвод, ведь солнце уже почти скрылось за кромкой горизонта. Потянуло вечерней прохладой и сразу стало как-то неуютно. Эх, сидеть бы в такой час в теплом доме, завернувшись в одеяло, и пить теплый чай!

Да, хорошо бы было… Но для бравых путешественников Финна, Джейка и Марселины таких проблем, как время суток и погода, вовсе не существовало.

— Да, самое время для того, чтобы переться неведомо куда за неведомо чем, — съехидничал Джейк, заворачиваясь в самого себя на манер одеяла. — И зачем, спрашивается? Затем, чтобы попытаться вылечить самого странного чувака в землях Ууу! Всегда, знаете ли, мечтал этим заняться!

— Не бурчи, братишка, — Финн ободряюще улыбнулся (и куда только делась его меланхолия?). — В конце концов, это же Последнее Приключение, и время для него должно быть необычным!

Высказав эту, безусловно, гениальную фразу и не слушая больше ворчание Джейка, Финн принялся показательно потрошить разбухший от времени и от всякой ерунды родной голубой рюкзачок, который служил ему верой и правдой вот уже три года (прошлый канул в Свалку, когда порвался в драке с одним особо хитрым пещерным скелетом). Раньше, до разрыва с принцессой Пламя, который разделил его жизнь на «до» и «после», Финн с Джейком просто бродили по землям Ууу и изучали многочисленные королевства со своей странноватой географией — приключения требовалось ещё найти, а попасть в приключение можно было в любой момент. Да и понадобиться для таких приключений может всё, что угодно.

В этом же приключении Финн не сомневался — это же не просто приключение, а Последнее Приключение, так что какой смысл таскать кучу ненужной ерунды? Вот, например, термометр — ну вот кому нужно будет измерять температуру в Огненном королевстве? Там же и так жарко, всем ясно, что термометр сгорит! Так что Финн решительно сунул в полупустой (только бутерброды, бутылка воды и красное яблоко для Марси, ничего лишнего), сразу поникший на плечах рюкзак папин меч (1) из крови демона — больше ему ничего не понадобится.

Джейк заботливо прикрепил изнутри на стекло двери записку «Нас нет, мы ушли за приключениями!», и друзья двинулись в путь, полный спокойствия и умиротворенности, тонко граничащего с приятной суетой, имя которому было «поход». Напоследок Финн так крепко хлопнул дверью, что порыв ветра сдул с чердачного окна ивы маленькое цветастое объявление «Вы приглашены на вечеринку Снежного короля!». Никем не замеченная, бумажка спланировала вниз, на землю, и грустно поникла в сырой от росы траве; Финн, Джейк и Марси совершенно ничего не знали о готовящемся масштабном мероприятии. И хорошо, что не знали: Финн, как человек с обостренным чувством «справедливости», наверняка решил бы слегка поколотить Снежного за похищение принцессы Жвачки, и как бы король всё ему объяснил?

Поход начался. Дом на дереве остался далеко позади, и они неторопливо шли на юго-запад, туда, где, скрытое от не в меру любопытствующих соседей горными хребтами, находилось Огненное королевство. Друзья прошли мимо Конфетного королевства с уютным светом в конфетных домиках — наверняка принцесса Жвачка уже поужинала, сидит сейчас в теплой постели и неторопливо читает любимую книжку. Быстро пробежали через Ледяное королевство, погруженное во тьму — а Снежный сейчас, скорее всего, плачет в подушку или опять сочиняет свои дурацкие истории про Фионну и Кейка в компании Гюнтера и настольной лампы. Да, вот это называется одиночество! Наверное, Снежный несчастнее всех в Ууу — по крайней мере, Финн ужасно не хотел бы оказаться на его месте. Наконец, и мутновато-зеленый, проходящий сквозь толщу воды свет королевства Слизи остался позади, и теперь путь нашим героям освещал только фонарик Финна. Джейк затянул походную песню, и всё бы было хорошо, пока не…

— Марси, прости, но я не пойду с вами в Огненное королевство, — совершенно серьезно произнес Финн как бы между делом. — Вы же пойдете туда без меня?

— Что?! — вскрикнули Марси и Джейк одновременно, спотыкаясь и чуть не падая — так неожиданно это прозвучало.

— Просто… — Финн замялся. — Просто я не могу примириться с мыслью, что мне придется видеть её снова, снова разговаривать с ней, смеяться её шуткам… А ведь ещё там наверняка будет и этот чертов Коричный пряник, будь он неладен!

От такого странного откровения друзья так и сели, прямо на холодную землю. Шутка ли — Финн не хочет идти дальше! Зачем же тогда он пошел с ними, зачем вся эта возня с полным пафоса Последним приключением?

— Финн, братишка, — Джейк обнял его за плечи, будто укутав одеялом: быть может, все эти странности именно потому, что он замерз? — Успокойся. Отставить истерику. Ты же прекрасно знаешь, какой народец тусуется в Огненном королевстве, как он жесток и подл, и как он относится к чужакам.

— Я…

— А ты, Финн, уже давно знаком с правителем этого народа и давно его знаешь. И не надо делать такие глаза, я же прекрасно знаю, что вы расстались друзьями. Вы хорошо дружите, так что это может означать, что стражники не затыкают нас своими огненными копьями до полусмерти, как они это обычно делают. Да и наши злоключения это существенно сократит.

Джейк перевел дух от такой непривычно длинной и мудрой для него тирады и посмотрел на Финна, отчаянно пытаясь ободряюще улыбаться. Впрочем, безуспешно. Несколько томительных секунд Финн молчал, а затем всё же решился.

— Хорошо. Я встречусь с принцессой Пламя, но только для вас, — в его словах было столько льда, сколько не соберется во всем Ледяном королевстве. Финн резко повернулся, сбросив Джейка со своих плеч, и, даже не оглянувшись, преувеличенно быстро и бодро зашагал вперед. Свет его фонарика неровно прыгал во тьме, поочередно выхватывая из нее то силуэты деревьев, то деревенские дома.

— Что это с ним? — удивленно спросила Марси, бросаясь к Джейку и помогая ему подняться с холодной земли. — Чего это он так на неё реагирует?

— Ты бы, Марс, почаще к нам домой заходила, была бы в курсе, — обычное для него ехидство не изменило Джейку даже в такой серьезный момент. И зря: Марси обиженно вздернула нос и полетела вперед, заставляя пса буквально бежать за ней.

— Ну, знаешь ли, у меня и другие дела были помимо визита к двум малолетним идиотам, — обиженно зазвучало сверху. — Найти лекарство и вылечить Саймона, например. Вы же обещали мне, что будете искать его, а ищу почему-то в итоге только я…

Джейк пристыжено опустил взгляд, да и Финн слегка поумерил шаг: им явно вспомнились те пылкие обещания, что они давали два месяца назад. Оказывается, всё было всерьез… А они и забыли. Забыли о том, что поклялись вылечить Саймона Петрикова, причем забыли буквально через две недели. Нет, поначалу они действительно яро взялись за это: штрудировали библиотеку на предмет редких томов, проводили профилактические беседы со Снежным королем — вдруг что-нибудь да вспомнит? Даже однажды выкрали у Снежного корону и попытались выковырять из нее изумруды — безуспешно.

— У Финна и принцессы была… того… романтика, — поспешно начал Джейк, стремясь увести разговор от неудобной темы. — Ну, обнимашки-поцелууйчики, прогулки по пещерам, посиделки под луной… Все через это проходили, ну, ты понимаешь. А потом… а потом они расстались из-за сущей мелочи: Финн стравил её и Снежного короля, чтобы досмотреть свой сон, спалил Ледяное королевство, в итоге Снежный жил с нами чуть ли не до прошлого месяца… Ужасный тип, конечно! Без обид, Марси, но он…

— Подожди, дурак, — прошипела Марси, — значит, мы сейчас идем к бывшей девушке Финна? Плохо…

Именно. Это звучало очень и очень плохо. Марси прекрасно знала, на что способны подростки с их гормональной нестабильностью — чай, сама не так давно была подростком, да и сейчас им, в сущности, является, после обращения навечно застряв в возрасте девятнадцати с половиной лет. Что, если он начнет её ревновать? Что, если они начнут ссориться и выяснять отношения прилюдно? А если учитывать ещё и то, что принцесса Пламя, как и все жители Огненного королевства, отличается вздорным и импульсивным характером… Ох, что может быть!

Марси хихикнула так тихо, что её не услышал даже Джейк, идущий с ней чуть ли не под руку. Она не допустит злости и ругани! Это ни ей, ни Саймону совершенно ни к чему.

Вскоре после этого разговора перед друзьями показалось Огненное королевство, огромный замок, сотканный из пламени и сияющий так ярко, что ночь стала днем. Стало гораздо жарче, Финн и Джейк то и дело утирали со лба пот. Закончилось все тем, что Финн вскрикнул от боли и запрыгал на одной ноге — ботинок оплавился и закапал черной резиной на горячую землю.

— О, как горячо…

Марси и Джейк переглянулись: кажется, Финн совершенно упустил из виду, что земля в Огненном королевстве раскалена чуть ли не до предела — да и как могло быть по-другому в королевстве, где все, все состоит из чистого, беспримесного пламени? Впрочем, одно было ясно: дальше идти, по крайней мере, просто так, было невозможно.

— Спокойно… — Джейк подтащил Финна к границе леса и Огненного королевства, туда, где земля была ещё терпимо теплой. Мальчик застонал от боли — остатки его ботинка спеклись чуть ли не намертво и прилипли к обожженной коже, делая ещё больнее попытки даже пошевелить пальцами.

— Финн, как ты? — с тревогой спросил Джейк, пытаясь сдернуть оплавленный ботинок и вызвав этим у брата новый приступ боли. — Ты от нас больше не убегай так далеко, слышишь?

— Джейк… Мазь… в моем рюкзаке… — Финн, морщась от ужасной боли, потянулся было к непривычно легкому и уныло повисшему на левом плече рюкзаку, как вдруг побледнел. Он же не взял с собой ничего, кроме меча и дурацких, совсем ненужных сейчас бутербродов! Что же делать? Дальше он точно идти не сможет…

— Финн, ты…

— Бросьте меня, — сказал Финн голосом, полным патетики и дешевого пафоса. — Я только задерживаю вас…

— Ну уж нет, — Марси тяжело вздохнула и наклонилась над ногой мальчика. — Тебе повезло, что мой бывший когда-то учил меня простейшим заклинаниям… Ну, Эш, вы же его помните, он ещё пытался права качать...

Марси приложила ко лбу Финна свою холодную ладонь, другой рукой взялась за остатки ботинка и с силой рванула: под аккомпанемент ужасного, полного боли крика ботинок отошел, забрав с собой внушительный слой кожи.

— Voluntas salutem (2), — прошептала она, с силой надавила на обожженную кожу, и на глазах рана начала затягиваться. — Это единственное, что у меня получается, ну, кроме заклинания Громкого голоса.

Финн, все еще морщась от фантомной, уже не существующей боли, ошеломленно оглядел свою несчастную ступню: об ужасном ожоге теперь напоминало лишь бледно-красное пятно, затягивающееся и уменьшающееся в размерах прямо на глазах. Ещё мгновение — и о ожоге теперь напоминал лишь белый, слегка оплавившийся носок.

— Можешь идти, Финн? — спросила Марси и улыбнулась ему. Вне себя от радости, мальчик стиснул её в объятиях.

— О Глоб, Марси, ты мне просто жизнь спасла! Конечно, теперь-то я уж смогу идти… Там горячо, конечно, но у меня есть формула от Фламбо, помните его? Такой премилый огненный чел. Сейчас, у меня она была где-то в кармане…

Хорошенько порывшись, Финн выудил и торжествующе замахал перед путниками престранного вида бумажкой. Измятая, оборванная по краям, она трепетала на теплом ветру, открывая взору огромный отпечаток пальца, сделанный чем-то сладким. В центре ее синими, выцветшими от времени и изрядно побледневшими чернилами было написано всего три слова. Liberandum ab igne (3).

— Я часто наведывался в Огненное королевство, до того как… впрочем, неважно, — пояснил Финн, совершенно незаметно для себя то скручивая заветную бумажку в тонкую трубочку, то сминая её в комок — кажется, секрет ее потертости открылся. — Так что в какой-то момент Фламбо надоело постоянно заколдовывать меня, и он показал, что нужно делать.

Финн послюнявил два пальца, сложенные вместе, прошептал волшебную фразу и вывел на щеке Марси странный символ, отдаленно похожий на пламя в костре, одной линией, так, как рисуют его трехлетние дети. Ярко-голубой свет, которым засветился символ, становился всё больше и больше, ярче и ярче, и в итоге покрыл все тело Марси — выглядело это так, словно она окунулась во что-то светящееся. Проделав то же самое с Джейком и применив заклинание к себе, Финн аккуратно свернул бумажку и убрал её в карман.

— На всякий случай, — Финн гордо похлопал себя по карману штанов и, немного прихрамывая на левую ногу, вновь пошел вперед. Марси с Джейком переглянулись, но ничего не сказали.

Тем временем становилось всё жарче. Ради интереса Марси плюнула себе под ноги — плевок испарился, не успев коснуться земли, которая, к слову, была вся насквозь почерневшая и потрескавшаяся. Сквозь трещины были видны потоки лавы, которые медленно текли в одним им известном направлении. Несмотря на волшебное заклинание, защищающее их будто доспехами, уже становилось тяжело дышать. Да-а, если бы заклинание не подействовало, наверняка одними ожогами дело бы не ограничилось.

Камни, хаотично разбросанные по всей горячей земле, медленно стали складываться в подобие дороги — Финн, Джейк и Марси приближались к Огненному замку.

— А вот и он, родной, — Финн показал пальцем на громадную каменную гору, которая непрерывно горела — пламя её поднималось чуть ли не до небес, опаляя редких птиц горячими искрами.

Они прошли к огромным, в три человеческих роста дверям замка, за которым было скрыто спасение для Саймона и личное проклятие Финна. Подошли — и нерешительно остановились, боясь приблизиться ещё хотя бы на шаг.

Стражников на их обычном месте не было.

(1) — авторское АУ касательно меча: по хронологии событий Снежный уже съехал от Финна и Джейка, но меч папы все еще цел и невредим.

(2) — будет здоровье (лат.)

(3) — свобода от огня (лат.)

Да, никто даже не мог подумать, что Снежный король, этот странный, одинокий чудак, запомнившийся всему Ууу своим экстравагантным поведением, граничащим с сумасшествием, и похищением принцесс, вдруг устроит вечеринку, да ещё и вместе с принцессой Жвачкой! Все принцессы, начиная от малышки принцессы Эмбриона, только-только появившейся на свет, и заканчивая великовозрастной принцессой Старушкой, всегда знали, что принцесса Жвачка на плохие вечеринки не ходит. Более того, она, как правительница самого обширного и развитого королевства в Ууу, вообще очень редко чтила своим присутствием праздники, выбирая только избранные. И, вот парадокс, из всех вечеринок, что планировались в Ууу на этой неделе, она выбрала только вечеринку этого Снежного, да ещё и помогает ему с приготовлениями!

Такое поведение было очень и очень странным, поэтому, заинтригованные до невозможности, почти все принцессы Ууу решили посетить Ледяное королевство и сунуть в эту ужасно запутанную историю свои носы. В конце концов, кому, как не девочкам, интересны всяческие сплетни, верно?

— Давай, Тина, пошли, мы опаздываем! — схватив свою лучшую подругу, принцессу Слизь, за руку, принцесса Ягода побежала вперед. Зачем-то она решила надеть туфельки на каблучках, которые давным-давно привез ей из дальнего путешествия её отец — пропавший без вести десять лет назад король Малина — и теперь ужасно жалела об этом, то и дело спотыкаясь и припадая на правую ногу. Грации ей не добавляло ещё и то, что они вышли из дворца (принцесса Слизь решила зайти за подругой, ведь одной идти на вечеринку в почти что незнакомые земли, да ещё и к Снежному королю — вверх неблагоразумия!), так поздно, как только могли, а из-за того ужасно торопились, то и дело переходя на бег. А уж хорошим бегом ни Слизь, ни Ягода похвастаться не могли. После того, как принцесса Ягода растянулась на земле уже пятый раз подряд, чудом не испачкав красное платье, она больше не выдержала. Короткий крик, полный ненависти, и папины туфли полетели в ближайшие кусты.

— Берз(1), ты чего? — принцесса Слизь чудом увернулась от летящей туфли. — Это же туфли твоего отца!..

— Достали, — негодующе пробормотала принцесса, уже пожалевшая о своем порыве, и тяжело задышала, опираясь рукой подруге на плечо. — Пойду босиком. Ноги уже от этих туфель болят… И вообще, почему Снежному можно ходить босыми ногами, а мне нельзя? Чем я хуже его?

— Берз, успокойся, ты что, туфли под мышкой понесешь? — принцесса Слизь прижала руки к щекам, которые тут же с противным хлюпом ушли глубоко в тело. С кряхтением пытаясь вытянуть злополучные конечности, краем глаза она заметила, как Берз, с ненавистью что-то бормоча, вынимает туфли из листвы и засовывает их в дупло дерева.

— Нет, конечно, — принцесса Ягода улыбнулась. — Что я, дура, что ли? Не, я их вот тут оставлю, здесь мало кто ходит. Потом заберу.

— Ну и выдумки у тебя, Берз, — принцесса Слизь, наконец, с таким же противным хлюпом вытащив руки на свободу, глупо захихикала, а затем, посмотрев на розоватые закатные облака, наливающиеся красным, со вскриком побежала вперед.

Принцесса Ягода бежала впереди, из-за босых ног опередив её чуть ли не на метр, ехидно ухмыляясь про себя. Будет ещё зазнаваться, дура зеленая. Принцесса Слизь и принцесса Ягода дружили с раннего детства — их родители были очень и очень близкими соседями. Вместе они ходили в школу для принцесс, вместе строили планы на жизнь, вместе управляли королевствами, их вместе похищал Снежный король… Для всех сплетниц и сплетников Ууу их дружба казалась нерушимой, но не для принцессы Ягоды.

Принцесса Ягода ненавидела принцессу Слизь всеми фибрами своей семнадцатилетней души. В верной подруге, с детства воспринимавшейся чуть ли не как ручной зверек, её раздражало абсолютно все. И эти противные хлюпы, которыми сопровождаются все её перемещения (как будто у кого-то сильнейший насморк, ей-Глоб!), и это её грубоватое «Берз», и нескладность… С такой подругой на неё наверняка не посмотрит ни один принц! Принцесса Ягода вполуха слушала, как Тина пересказывает давнюю историю про то, как она заставляла Финна выйти за неё замуж, и тихо скрежетала зубами от ненависти. Наверняка Тина не такая дура, как хочет казаться, просто ей нравится смотреть на её, Ягоды, мучения. Ну ничего, она ещё поборется! Она выйдет замуж, станет полновластной Королевой Ягод и отправится на поиски отца…

 Они, наконец, подошли к главной горе Ледяного королевства — Берз помнила её только сверху, так, как влетала туда, похищенная Снежным, — и не узнали её. Гора была вся обвешана яркой, светящейся во тьме мишурой, откуда-то изнутри доносилась странная, непохожая ни на что музыка (Берз не слышала раньше ничего подобного, но она была уверена, что в этих песнях точно присутствует гитара), около светящегося входа стоял диковатого вида пингвин Снежного короля в рубашке и, подумать только, галстуке-бабочке!

— Почему он стоит тут, Тина? — дернула подружку принцесса Ягода за рукав платьица. Тина пожала плечами.

— Понятия не имею, Берз… Ох, смотри, да это же принцесса Черепаха! Ну что, дорогая, как твоя библиотека?

Бросив её, вероломная подруга переметнулась к принцессе-ботанше, и вскоре они уже затрещали о своих проблемах. Принцесса Ягода вздохнула и мило улыбнулась могильщику Старчи — надо же все-таки поддерживать репутацию милой доброй девочки! — по дороге чуть не упав снова. Бочком протиснувшись через многочисленных и совсем незнакомых принцесс, Берз оказалась в огромном, светлом зале, из которого так и тянуло запахом вкусной, домашней выпечки, которую может приготовить разве что добрая бабуля. Она потянула носом: неужели вечеринку почтила своим присутствием самая жадная принцесса Ууу?

 Нет, её здесь не было. Задумавшись, принцесса Ягода присела на ледяной выступ, где-то за потайным коридором, и начала скептическим взглядом осматривать тех, кто приходил сюда. Поначалу пустынная и тихая, вскоре гостиная (или что-то вроде этого) Снежного начала заполняться людьми самых разных мастей и народов. Вот пятясь, боясь, как бы не заметили, сюда зашла принцесса Хот-дог со своими тупицами хот-дог воинами в качестве поддержки. Хреновая из них оказалась поддержка — едва хот-дог воины зашли во дворец, они тут же рассыпались на части, столкнувшись с ножами для рыбы.

— Интересно, а этим хот-дог воинам хоть кто-нибудь догадался сказать, что столовую посуду в пищу употреблять нельзя? — прыснула принцесса Ягода в кулачок, наблюдая за тем, как глупые рыцари наталкиваются на столы, прикрытые по-домашнему миленькой скатертью в цветочек, бездумно (иногда ей казалось, что мозг у хот-дог рыцарей принципиально отсутствует как орган) заталкивая в рот все, что попадается их шаловливым ручонкам, и падают замертво. Все охают и ужасаются, но напрасно — уже через пять секунд ножи выпрыгивают из их глоток, и рыцари вновь оживают, чтобы вновь глупо погибнуть. Видимо, природа хотела наградить их ускоренной регенерацией тела в ущерб умственным способностям, но в итоге слегка перестаралась, превратив всё это в клоунаду. Вот прошло уже полчаса, и на предсмертные крики хот-дог рыцарей уже не реагировал никто, только особо щепетильные личности вроде принцессы Изумруд и принцессы Мускул брезгливо поджимали носы, остальные же просто скучающе отворачивались в сторону.

Вот подошли жители королевства Сластей, правда, без своей правительницы, вот принцесса Доктор, вот принцесса Принцесса-принцесса… знакомые все существа! Наконец, подкрепившись апельсиновым соком, принцесса Ягода наконец высмотрела в всё прибывающей толпе скучающую Тину и устремилась к ней, не забыв злорадно ухмыльнуться про себя — ушла от неё принцесса Черепаха, так ей и надо!

— Ну что там с принцессой Черепахой, Тина? — спросила Ягода как можно ехиднее. Тина пожала плечами.

— А что с ней может быть? Всё, как обычно: полностью увязла в своей библиотеке, битый час пыталась втюхать мне очередной дурацкий романчик авторства принцессы Пупырки, — Тина оглянулась по сторонам, боясь, не промелькнет ли где звездная особа, — что-то про соблазнение буграми, и подумать только кого — героя Финна!

— Ужас, ужас, — деланно поморщилась принцесса Ягода, нетерпеливо поглядывая на часы: когда начнется? Когда же начнется?

На большой сцене, сделанной изо льда, очевидно, буквально полчаса назад, громоздился старинный аппарат на тонких ножках. На основе его, под иглой, крутилась огромная черная пластина, а из медной трубы раздавались звуки музыки. Как Берз расслышала, в песне говорилось о «Смерти, что тянет в озеро огня» (2). Но зачем сцена? Кто на ней будет выступать?

— Смотри, Берз, будут играть песни! — Тина ткнула липким пальцем в бумажку, на которой под слоем слизи смутновато угадывались расплывчатые буквы. — Импровизированная группа из Снежного короля и принцессы Жвачки… бла-бла… они будут играть музыку, представляешь? Сами!

Это очень и очень заинтересовало принцессу Ягоду. Дело в том, что в Ууу с музыкальными коллективами была просто беда: за девятьсот с лишним лет на все земли было только две группы. Группа «Королевы Крика», распавшаяся пятьсот с лишним лет назад, и молодая поп-группка «Друзья Чо». «Друзей» любили в основном маленькие девочки, и Берз не была исключением. Играли они, конечно, не очень: основной смысл их песен, которые, к слову, были похожи одна на другую, можно было уместить в одну короткую фразу «Они встретились, и у них была любовь». Да, песни были банальны, но участники группы были такие красивые! Особенно Берз нравился солист «Друзей», прекрасный Джонс Ботом, у которого был высокий, грассирующий и несколько девчачий голос.

Конечно, «Друзья» — это одно, тем более, что Ботом чуть ли не в прадеды ей годился, а вот группа из Жвачки и Снежного, которых ты знаешь в лицо всю свою жизнь — совсем другое. Ягода была заинтригована всем этим, и естественно, что у неё возникло желание узнать Снежного короля получше. А когда ещё дама может узнать кавалера так хорошо, как не в танце?

Тем временем песня об озере огня закончилась, проигрыватель зашипел, и на сцену, стуча каблучками, поднялась принцесса Жвачка.

— Добрый вечер, дорогие друзья. Сейчас мы выступим перед вами, я и… — Жвачка показала на пустое место перед собой и, не поверив своим глазам, оглянулась и посмотрела куда-то в синеватую темноту за сценой. Снежного короля не было.

Не появился он и спустя пять минут, и спустя десять. Шепот в зале со столиками, сперва едва различимый ухом, становился всё громче и громче, и Берз начала волноваться.

* * *

Снежный король сидел в неудобном, старом кресле со скрипевшими при любом повороте давно проржавевшими пружинами, неподвижно застыв наподобие ледяного истукана, и разглядывал свои сцепленные в замок пальцы. Там, за темной занавеской, шумели люди, и все эти люди ждали его выступления. Он много лет мечтал об этом, это желание было частью его души ещё, наверное, в те времена, когда он носил эти дурацкие очки.

Он рвался выйти и сесть за любимые барабаны, но что-то удерживало его порывы. Снежный уже знал, что это: за многие годы тонкий поводок страха превратился уже в крепкую цепь, которая не отпускала его сейчас и не отпустит потом. Во многом, конечно, этому поспособствовали те самые «герои Ууу», коих он за всю свою жизнь повидал бесконечное множество. Все эти суперлюди, Билли, Бублз, Финн… Каждый из них жаждал приключений и ждал того самого суперзлодея, битва с которым будет подвигом всей их жизни. Однако суперзлодея для них не находилось, и тогда они приходили к нему. Снежный всегда знал, что он был идеальной мишенью для тех, кому нечем было заняться и кому не на ком выместить всю свою злость. Конечно, что может быть лучшей мишенью, как не беззащитный, сошедший с ума старик, тихо доживающий свой век?

Впрочем, это его не волновало: в любом случае, он у себя дома, здесь, если на него посмеют напасть, он больше не будет сдерживаться, стараясь не нанести никому вреда. Заморозить всех к чертям собачьим — вот и весь разговор. Его сейчас беспокоило совсем другое: Марси.

— Снежный, ну что же ты? Тебя все ждут, а ты тут рассиживаешься, как наследный принц! — из тени розовым лебедем выплыла принцесса Жвачка, и по ней сразу было видно, что она донельзя раздражена. Её лиловая шляпка с аляповато-вычурными белыми розами съехала набок, к плечу, а из пучка выбились волосы. — Столько времени, столько труда, и где же твоя благодарность? Где, ты… — она сжала руки в кулаки, но остановилась чуть ли не рядом с ним, тяжело дыша. С её шляпки с негромким шлепком на пол упала одна из этих ненатурально ярких и больших роз, и Снежный с Жвачкой одновременно бросились её поднимать.

— Я… я не могу, — Снежный пытался оправдаться не только перед ней, но и перед собой, объяснить свои дурацкие, сумасшедшие страхи. — Понимаешь… всякий раз, когда я затеваю, ну, что-нибудь этакое, Марси обязательно приходит. Но в этот раз она не пришла, и это… вроде как символ. Символ того, что обязательно произойдет что-нибудь нехорошее.

— Марси? Она… она твоя родственница, что ли? — недовольство в голосе принцессы Жвачки теперь можно было буквально потрогать руками.

— Ох, Марси… — Снежный расцвел. — Она мой единственный друг. Она часто приходит сюда, помогает мне по дому, защищает от «героев»…

Она — его единственный друг.

— Ты мой единственный друг, Саймон, — отчетливо прозвучал в голове детский голос, сильно искаженный памятью и временем, голос девочки. Кто она? Почему она так странно к нему обращается?

— Единственный друг? — принцесса хмыкнула, как ему показалось, с облегчением. — Не волнуйся ты так, все будет в порядке. Марси уехала в очередное путешествие, вернется, быть может, через дня три-четыре.

— Путешествие? Но она мне не говорила… — Снежный нахмурился.

— Снежный, успокойся, нам пора идти… Не волнуйся, всё пройдет хорошо, — не зная, как бы ещё на него воздействовать, она схватила его за руку. Снежный почувствовал тепло в своей руке, такое непривычное и такое приятное, и весь страх не то, чтобы отступил, но стал гораздо слабее. Цепь проржавела и держалась на одном тоненьком звене.

Сделав усилие над собой, Снежный вздохнул и сделал шаг вперед, в черноту.

(1) — уменьшительное от Wildberry Princess (англ). Мне подумалось, что принцессу Ягоду вполне могли так называть друзья. Тина — соответственно, имя принцессы Слизь (пару раз мелькало в какой-то серии второго сезона).

(2) — имеется в виду песня "Black Sabbath" группы "Black Sabbath" (да, такая вот у них фантазия), играющих классический хеви-метал.

Кстати, тринадцатая глава — несчастливое число с:

Устало выдохнув, Джейк присел на землю и принялся чесать задней лапой ухо, усиленно изображая занятость. Финн и Марси же растерянно смотрели на пустующую пограничную вышку — им не понаслышке было известно, что так, как в королевстве Огня, свои границы не охранял никто. Всякий раз, когда случайный путник пытался пересечь границу или просто оказывался поблизости, его сразу же встречали выстрелами из переносного, довоенного ещё огнемета — уж чего-чего, а боеприпасов в королевстве Огня было в достатке.

А сейчас на пограничной вышке было пусто. Совсем пусто. Распахнутая железная дверь уныло скрипела на ветру, а внутри вышки сделали себе гнездо огненные волки. Попятившись от злобного лая волчицы, несшей в зубах здоровенную птицу со свернутой набок шеей, Марси постучала кулаком по наглухо запертым воротам.

В ответ ей долго и ехидно молчали, и лишь после того, как Марси, Финн и наконец подключившийся к ним Джейк быстро замолотили руками и ногами по несчастной двери, создавая невообразимую какофонию, ворота соизволили открыться, выпустив наружу помятого вида огненного стража в каменных доспехах.

— Что вам нужно? — коротко спросил страж, поправив очки — видимо, этот пограничник был кем-то вроде писаря.

— Простите, мистер, но нам нужно к Фиби, у нас с ней ужасно важные дела… — начал Финн с ужасно важным видом, выпятив грудь и выкатив нижнюю губу, но страж остановил его одним небрежным жестом руки.

— Сегодня королевство Огня не принимает чужаков. Со своей торговой ерундой приходите на следующей неделе, — отрезал страж, снова поправил очки, слегка сползшие на нос, развернулся и медленно пошел назад к скрипучим воротам.

— Стой! Да подожди же ты, уродец! — в отчаянии Финн схватил его за левое плечо и крутанул к себе — старый пограничник ахнул и зашипел от боли. — Нам нужно увидеть Огненную принцессу…

— В королевстве Огня ежегодный праздник освобождения от гнета тирана Огнеуса XXII, новый Огненный король никого не принимает и не будет принимать, вам не было ясно с первого раза? — придерживая бессильно повисшую руку, стражник, охая от боли, побрел к дверям. Очки его сползли уже совсем к носу и повисли на одной дужке, в любой момент грозя упасть на пол и разбиться.

— Финн, что ты наделал, ему же больно! — Марси всплеснула руками и, с силой оттолкнув глупого мальчишку, полетела к стражу. — Сильно он вас, мистер? Позвольте, я вам помогу…

— Мне не надо помогать, миледи, — сквозь боёль страж как-то не по-огненному улыбнулся. — Я немного полечусь в королевском лазарете, и всё будет в порядке. В отличие от твоих друзей, конечно, — добавил он уже другим тоном.

— Что? Да как ты смеешь… — начал было Финн, но ему тут же прилетел подзатыльник крепкой лапой Джейка.

— Думай, что делаешь, идиот! — прорычал пес, но было уже поздно: тяжелая металлическая дверь распахнулась, и за спиной корчащегося от боли старичка-пограничника, еле-еле удерживающего свои очки, возникла целая банда огненных громил, наряженных в каменные доспехи, делающие их похожие на ходячие горы. Громилы как бы небрежно поигрывали гранитными дубинами — видимо, мечей им так и не доверили — а на лицах их, словно вытесанных из огромной скалы, было выписано совершенно одинаковое раздражение, граничащее со злым весельем.

— Я тебе, салага, дам, как обижать моего батю, — рыкнул один из громил и направился к Финну — под его ногами сотрясалась земля.

— Ну, я тебе покажу, кто из нас салага! — Финн закатал рукава, обнажая руки, и замахал кулаками. — А ну, подходите по одному!

— Ой, дурак… — Джейк со стоном приложил ладонь ко лбу. Марси деловито подхватила пса на руки и взмыла вверх, готовясь осуществлять моральную поддержку Финну, которая если что перейдет в поддержку с воздуха.

Громила занес дубину, Финн замахал кулаками… Драка вот-вот должна была начаться, и, кзалось, никто и ничто не могло отсрочить ее.

— Мистер Фламель? Финн? Что тут, черт возьми, происходит?! — в воротах буквально возникла девушка, да такой необычайной красоты, что Марси присвистнула, а Джейк насмешливо хмыкнул. Принцесса Пламя действительно была очень красива, но не так, как, к примеру, та же принцесса Жвачка, целые часы проводившая время перед зеркалом: ее красота была полностью естественна. Принцесса Пламя представляла собой сгусток чистого пламени, принявший форму юной девушки.

— Такая же, как раньше… — заворожено прошептал Финн, пожирая ее глазами.

Принцесса же, не обращая на него ровно никакого внимания, подбежала, бряцая доспехами, к держащемуся за руку старику — по-видимому, мистеру Фламелю — и с удивлением и ужасом воззрилась на его рану.

Финн с грустью осознал, что годы все-таки дали свое, и Фиби уже давно не та юная огненная девушка с чистой душой, что впервые познала большой мир — теперь это уже серьезная маленькая женщина, та, что уже в пятнадцатилетнем возрасте правит целым королевством. И куда делось ее прекрасное цветастое, все в переливах пламени, платье? На ней были все те же каменные, но более легкие, доспехи, а волосы ее, раньше представлявшие собой яркое пламя, сейчас были собраны в аккуратный и подчеркнуто корректный и безликий пучок.

— Принцесса… — Финн глупо улыбнулся, полностью теряя контроль над своими эмоциями. Все то, что он тщательно подавлял в себе все эти две недели, все, то что он пытался забыть — все это вылезло наружу, как только он увидел ее. Да, его бывшая возлюбленная изменилась и внешне, и наверняка внутренне — болезненное расставание многое меняет. Она изменилась, а вот он остался тем же, кем и был…

Фиби даже не обернулась на его полукрик-полувсхлип — она поднялась на цыпочки и погладила стонущего старика пальцами по щеке.

— Пойдемте, мистер Фламель, я уже позвала целителей, с вашей рукой все будет хорошо… — она, поддерживая Фламеля за плечи, медленно побрела с ним куда-то за ворота, туда, где Финн ее уже не мог видеть.

Не успела Фиби исчезнуть в замке, как громилы вновь приподняли головы.

— Имей в виду, Финн, я отомщу тебе за то, что ты сделал с нашим отцом, — старший поднял кулаки и наглядно похрустел костяшками. — Сейчас, пока ты под защитой своей принцесски, я не могу причинить тебе вред, но как только ты выйдешь за пределы Огненного королевства…

— Ты ответишь за каждую ссадину, за каждый всхлип папы, ответишь так крепко, что будешь завидовать… хе-хе… мертвым, — его младший, более мрачный брат поднес кулак размером с хорошую сковородку прямо к лицу Финна. — Ты за все ответишь, Финн Человек. Помяни мое слово.

— Чувак, пойми, я не хотел ничего такого… — начал было Финн, стремясь как можно быстрее разрубить этот чертов гордиев узел, завязавшийся-то по случайности, но не успел: хлопнула кованая железная дверь, и перед ними возникла донельзя разъяренная принцесса Пламя.

— Финн! Как. Ты. Посмел? — зашипела она, прямо на глазах теряя человеческое обличье и превращаясь в ужасное, могущественное существо, являя пораженным друзьям всю свою мощь. — Ты ворвался в мои земли в священный для нас праздник, ты покалечил моего стража, который старше и мудрее всех остальных охранников, вместе взятых… Тебе не жить, мальчишка!

Фиби злилась все сильнее и сильнее, и теперь, когда, получив контроль над королевством, она стала взрослее и крепче, ее пламя выросло чуть ли не до небес, превратив ночь в день. Сразу стало так жарко, что земля вокруг неё вспухла и потрескалась — в жар бросило даже Финна, Джейка и Марселину, несмотря на защитное заклинание.

— Финн, заканчивайте с вашими любовными разборками! — прокричала Марси, прижимая уменьшившегося Джейка к себе и взлетая еще выше. — Она же сейчас здесь всё сожжет!

Финн кивнул и сложил ладони рупором.

— Фиби! Фиби, прошу тебя, прости нас! Мы ни о чем не знали! То, что произошло с Фламелем, просто ошибка!

Финн прокричал это во всю мощь своих легких, сдерживаемую разве что защитным заклинанием, но Фиби, вырастая всё выше и выше, внезапно ударила огненным сгустком-кулаком по земле, где Финн стоял пять секунд назад, оставив выжженное дочерна пятно.

— Я не верю тебе! Ты думаешь, после всего того, что ты со мной сделал, я буду доверять тебе? Ты обманул меня и стравил со Снежным королем! — от гнева температура вокруг скакнула резко вверх, и Финн почувствовал резкое покалывание в ногах — ботинки, несмотря на заклинание, начали плавиться. Времени оставалось мало, и нужно было действовать быстрее.

— Фиби, ты… Я действительно говорю чистейшую правду, поверь мне! Я не… я просто не знаю, как тебе это доказать, просто поверь… — Финн тяжело выдохнул — запас его красноречия давно закончился и теперь окончательно ушел в минус. Марси поднесла руку к лицу — и за что ей все это? Почему именно в тот день, когда она всё же нашла способ спасти Саймона?

Казалось, все живое замерло в ожидании неминуемого конца. Томительная пауза. Медленно выдыхая и с каждым выдохом уменьшаясь примерно на дюйм, буквально через несколько мгновений принцесса Пламя вновь встала на грешную, высохшую от жары землю, принимая вид обычной девушки.

— Простите меня, — она вздохнула, заправляя за ухо выбившийся из прически огненный локон. — С того момента, как меня избрали новым Огненным королем, мне всё сложнее и сложнее контролировать свои эмоции. Но согласись, Финн, калечить бедного Фламеля — это так…

— Я не знаю, как это получилось, Фиби, — Финн вздохнул. — Прошу тебя, прости за это. Надеюсь, его руку вылечат. Хотя, с твоей стороны, ты могла бы и…

— Так, давайте вы потом будете выяснять отношения, ладно? — в их разговор бесцеремонно влезла Марселина, опустившись на землю и весьма ощутимо пихнув Финна локтем в бок. — Доброго вечера, принцесса Пламя. Нам нужно в Огненное королевство по одной очень простой причине…

Её достаточно бесцеремонное вмешательство сумело разрядить напряженную атмосферу: двое бывших возлюбленных захохотали в один голос, напрасно вытирая веселые слезы. Отдышавшись и стукнув себя по руке, Финн продолжил, резко переходя на другую тему.

— Мы ищем Камень Отката — по преданию, он находится у вас, и…

— Прости, Финн, но сейчас я ничего не могу вам дать, — принцесса смущенно улыбнулась, обнимая себя за плечи. — В королевстве ежегодный бал в честь избрания нового короля, то есть меня. Всё закрыто до следующей недели. Извините, если я…

— Фиби, а есть другой путь, чтобы не ждать неделю? — взмолился Финн. — Например, поучаствовать в этом треклятом балу…

Пламя слегка порозовела, и Финн понял, что попал прямо в точку. Джейк спрыгнул с рук Марселины, мягко стукнув лапами о землю, и снова, как ни в чем не бывало, принялся чесаться. Блох, что ли, подхватил? Марси недовольно отряхнулась от желтой собачьей шерсти, прилипшей к рукавам фланелевой клетчатой кофты.

— Ну, думаю, на бал вы прийти сможете. Более того, я с гордостью могу сказать, что вам повезло, — её тонкий палец, похожий на маленькую свечку, резко взвился вверх. — Ведь такого роскошного бала, как в нашем королевстве, вы не встретите нигде: только у нас есть танец огненных фей, волшебные живые фейерверки, говорящие огненные волки, спортивное катание на потоке лавы… Ой, это уже реклама получается какая-то, — хмыкнула девочка и застенчиво накрутила снова выбившийся из прически непокорный локон на палец. - Ну, тогда я…

Конец фразы никто из друзей не услышал в адском грохоте, раздавшемся где-то в самом замке — казалось, даже бедная, бесконечное количество раз вздыбленная земля содрогнулась от шума. Джейк с криком отпрыгнул влево, чудом не уронив Финна — прямо под его ногами появилась черная трещина. Снова лязгнули ворота, и к путникам приблизились двое странных субъектов. Первый из них — огромный пончик, одетый только в шлем с ярко-красным оперением — был им уже знаком ("Булка с корицей", — зло прошипел Финн), а вот другой, худой человекообразный огненный голем в извечных доспехах, был им незнаком.

— О, король, огненные волки побежали не туда и пробили стену, что же нам делать? Ремонтников если звать, то только из королевства Кристаллов или Слизи, у нас же все на выходном… — голем остановился и согнулся пополам, держась за бока. Из его легких с хрипом вырывался горячий воздух.

— Я как раз собирался принести вам список отряда огненных волков, как меня нашел Игнис, принцесса, — пробасил Булочка. — Что делать будем?

Фиби устало потерла пальцами виски. Из провала в стене выбежал огненный волк, совсем ещё ребенок, и со скулением потерся о ее ногу. Принцесса посмотрела на всех собравшихся и тяжело вздохнула.

— Сейчас. Сейчас все будет. А пока я занимаюсь важными делами, предлагаю вам немного отдохнуть с дороги… Булка, проводи их в комнаты для гостей!

Булка важно кивнул и поманил путников за собой, впрочем, не забыв совершенно случайно наступить Финну на ногу. Фиби же запрыгнула на огненного волка и понеслась вперед, напоследок обдав Марси и Джейка порывом горячего воздуха.

— Эх, какая женщина… — вздохнул Джейк, вставая на две ноги с четырех. — Упустил ты свое сокровище, брат, ох, упустил…

— Джейк! — сердито прикрикнул Финн, вызвав этим усмешку Марси. Джейк наигранно покачал головой.

— Ты же знаешь, что я шучу, бро, — он шутливо поднял руки вверх. — Пошли, я так устал, что готов проспать целую неделю.

Они прошли в замок и зашагали по каменному коридору. Финн шел в середине, чуть поодаль от шушукающихся Джейка и Марси и на почтительно-пренебрежительном расстоянии от своего врага Булки, осматривая владения бывшей подруги сердца. Да, и замок изменился за то время, пока он здесь не был — смена короля явно пошла его жителям на пользу. Не было больше ни негодующей толпы, ни злобных тупых стражей, стоявших раньше в каждом углу — все стало ярким и светлым, как на детской открытке довоенного времени. Детки всех возрастов бегали в центре зала, играя в чехарду, взрослые читали газеты и сидели за столами, старики играли в домино… Мир Огненного королевства стал добрым и наивно-прекрасным, правда, всё впечатление портила огромная дыра, зияющая на месте стены.

Не дав Финну как следует налюбоваться здешними красотами, Булка повел их вверх по лестнице, прочь от стены и смеющихся детей, и, заведя на третий этаж, прошел в коридор и приглашающе раскрыл дверь с позолоченной табличкой «G».

— Располагайтесь, отдыхайте, бал уже скоро начнется, — коротко пробасил он и исчез, словно Булки и не было. Послав ему вслед негодующий взгляд, Финн плюхнулся на неудобный диван.

— Ничего, Марси, давай отдохнем немного — в конце концов, когда тебе удастся побывать на Огненном балу? — Финн подложил руки под голову и буквально через несколько секунд уже спал младенческим сном, редким в последние дни.

— Просто кому-то очень хочется повидать подружку, да, Финн? — Джейк насмешливо подергал бровями, но мальчишка его уже не услышал.

Медленно отсчитывая шаги, Снежный шел туда, где раздавались крики, но неясно было, крики радости это или же крики ненависти. Не окажется ли, что вся эта эпопея с  вечеринкой станет самой большой ошибкой в его жизни?

Но как он не откладывал этот момент, он всё же оказался перед тяжелым черным тюлем, который он перед этим достал из бокового ответвления чулана Памяти. Тюль приятно пах сыростью и застарелой плесенью — никакого отвратительного смрада пингвинов. Снежный вдохнул поглубже и прошел через него. Мягкая, немного шершавая ткань слегка задела его по лицу.

— Я говорю, они тебе понравятся, обещаю. Они крутые чуваки, да и музыку играют крутую, битлы-шмитлы, всё, как ты любишь, — Сашка — или же Алекс? — хлопнул Саймона по плечу и присвистнул. Странного вида длинноволосые парни, сидящие полукругом за неприступного вида сценой, синхронно подняли головы.

— Кто это с тобой, Алекс? — длинноволосый худощавый парень в сползших на нос очках поднялся с металлического стула — Саймон явственно услышал, как заскрипели его потертые джинсы.

— Парни, помните, я вам про него рассказывал? Это Саймон, мой кореш. Он круто играет на гитаре и на барабанах, вы бы видели, какие он выделывает запилы… — рука Сашки до боли сжала его плечо, и Саймон понял, что его друг сильно волнуется, несмотря на внешнее спокойствие.

Очкарик пожал плечами.

— Пусть он сначала сыграет что-нибудь, мы не берем просто так, ты же знаешь, у нас тут профессиональная группа, а не хоровой квартет «Вишенка», — вмешался длинноволосый верзила.

— Сыграй что-нибудь, Саймон, — Сашка ободряюще улыбнулся. Саймон пожал плечами: с таким же удовольствием он мог бы посидеть дома, на своей съемной квартире, развалившись на продавленной раскладушке и с упоением слушать битлов из старенького, уже начинающего подхрипывать проигрывателя. Но ради друга детства и, по совместительству, единственного земляка на весь Ковентри, Саймон был готов на все.

Он присел за барабаны и, пытаясь не обращать внимания на рефлекторно скрючившиеся пальцы, отбил простенький ритм «Help!» — это вам не барабанные соло Black Sabbath, где надо играть чуть ли не в четыре руки, да ещё и бить с нечеловеческой скоростью. Нет, на такое Саймон, даже не принимая во внимание свои больные, травмированные после той судьбоносной драки пальцы, явно не был способен.

Доиграв ритм, Саймон аккуратно положил палочки на перевернутый футляр для одного из барабанов, игравшего роль подставки и сидения, и прижал к себе ноющие руки — застарелый перелом говорил о себе. Кто-то из музыкантов восхищенно присвистнул.

 — На гитаре сыграть? — нарочито непринужденно спросил Саймон, тяжело дыша от медленно отступающей волны боли. Верзила покачал головой.

— Гитаристов у нас и так хватает, — произнес он вмиг потеплевшим тоном, — а вот с барабанщиками напряг. Мур играл с нами три года, а потом ушел. А почему? Видите ли, он поступил в колледж! Кому, нахрен, нужен колледж, если ты играешь в рок-группе, маленький неблагодарный ушлепок…

 — Джуд, попридержи коней, — очкарик пихнул его в бок, и тот заткнулся.

 — Короче, ты принят, чел, — улыбнулся Джуд. — Репетиции по средам и пятницам от семи до десяти вечера, прогуляться по Ковентри и побухать вместе — в любое время. Значит, так: очкарик — Гарри…

— Приятно познакомиться, — Гарри протянул Саймону слегка грязноватую, в каком-то масле, потную ладонь, и Петриков, сдержанно улыбаясь, пожал её.

— Вокалистка — Фрида, та девчуля, с которой мутит тот странный препод…

— П’риятно п’оснакомиться, — улыбнулась черноволосая девушка — в речи явно чувствовался немецко-баварский акцент.

— Ну, думаю, сработаемся, — Саймон улыбнулся и снова потер ноющие руки.

Снежный увидел людей - нет, не людей, людей в этом мире больше не было — существ, с любопытством изучавших его своими странными глупыми глазами. В этих глазах не было вражды — лишь интерес и… некое обожание? Невозможно. Наверняка это какой-то розыгрыш. Очередная шутка Финна и Джейка, которые с криками выпрыгнут откуда-то из укрытия в тот самый момент, когда Снежный уже привыкнет к тому, что не нужно постоянно ожидать подвоха, и, наконец, расслабится.

Снежный король, подталкиваемый сзади принцессой Жвачкой, прошел ещё немного дальше, чувствуя себя полным придурком. И тогда он увидел свою прекрасную барабанную установку — дешевые латунные тарелки блестели в лучах лампы. Круглый бас-барабан с гордой надписью »#1 babe» смотрел на него прошитой красными нитками мембраной — однажды, когда он отводил Гюнтера к ветеринару, Финн с Джейком тайком пробрались в его дом и, заигравшись в ниндзя, порвали его. Снежный подошел поближе и, аккуратно потрогав синим пальцем тонкую кожу мембраны, взял в руки выструганные буквально полчаса назад барабанные палочки. Пальцы привычно скрючились, повеяв легкой болью. Кажется, когда-то давно, ещё когда он носил эти дурацкие очки, он сломал себе обе руки и с тех пор не может безболезненно играть ни на гитаре, ни на барабанах… Хорошо бы еще вспомнить, почему он их сломал. Хотя, зная себя, Снежный дал бы сто процентов тому, что, скорее всего, он просто не смог нормально открыть газировку или что-то вроде того.

— Давай, играй, дурила! — прошипела принцесса Жвачка, благосклонно улыбающаяся зрителям, и толкнула его в бок. Присев на чехол от бас-барабана, который вот уже девятьсот с лишним лет служил ему чем-то вроде сиденья, Снежный подтянул к себе гитарку.

One, two, three o'clock, four o'clock rock

Five, six, seven o'clock, eight o'clock rock

Nine, ten, eleven o'clock, twelve o'clock rock

We're gonna rock around the clock tonight

Put your glad rags on and join me hon'

We'll have some fun when the clock strikes one

We're gonna rock around the clock tonight

We're gonna rock, rock, rock, 'till broad daylight

We're gonna rock, gonna rock around the clock tonight (1)

Он доиграл песню, свою любимую песню, с которой у него было связано множество счастливых образов — веселые друзья, лица которых смазывались в аляповатые пятна, добрая, любимая жена и запах вкусного яблочного пирога — и постепенно замолчал совсем. Все присутствующие смотрели на него с необычайным удивлением. Ты можешь, Снежный король. Ты можешь хотя бы раз не сходить с ума. Ты можешь сделать что-нибудь нам на потеху, но всем плевать, каких усилий тебе это стоило. Все синхронно подняли руки к груди, и Снежный понял, что сейчас, должно быть, в него будут бросаться какой-нибудь пакостью. Тухлыми яйцами, сгнившими помидорами, заплесневевшими сухариками — через все это он уже проходил.

Однако никто не вставал и не кричал  — все медленно принялись хлопать, а глаза у всех этих принцесс, у всех конфетных жителей были размером с монетки, хранившиеся в альбоме в чулане Памяти.

— Это… это так красиво, — пробормотала принцесса Жвачка, тихо обращаясь в пространство. Словно откликаясь на её тихую похвалу, тут же заговорили, защебетали, закричали десятки, сотни голосов.

— Это просто прекрасно!

— Сыграй ещё что-нибудь!

— Я никогда ещё такого не слышала!

— Просто класс!

— Первое, — коротко тренькнуло у Снежного в голове, коротко и тоненько, как будто лопнула туго натянутая струна. Снежный озадаченно потер больно стрельнувшее ухо, встревожено оглядел инструменты — не попортилось ли что? - и, поняв, что все в порядке, продолжил играть.

* * *

I want to reach out and touch the sky

I want to touch the sun

But I don't need to fly

I'm gonna climb up every mountain of the moon

And find the dish that ran away with the spoon

I've crossed the ocean, turned every bend

I found the crossing near a golden rainbow's end

I've been through magic and through life's reality

I've lived a thousand years and it never bothered me

Got no religion, don't need no friends

Got all I want and I don't need to pretend

Don't try to reach me, 'cause I'd tear up your mind

I've seen the future and I've left it behind (2)

Пока что всё было хорошо и без всяких эксцессов. Великая комета решила немного повременить и не взрываться, у Финна с Джейком, очевидно, были дела в другом месте — Снежный усиленно желал, чтобы это место оказалось как можно дальше от его дома; многочисленные принцессы, пришедшие на его вечеринку, не впадали в истерику и не вбивали себе в голову, что он желает их похитить, струны на гитаре не рвались, песни не забывались, а нитки на мембране бас-барабана не расползались… Все было хорошо, и Снежный было даже успокоился и, поставив проигрываться пластинку «Black Sabbath», отправился промочить горло молоком, как вдруг услышал её голос. Голос, предвещавший беды и неприятности.

— Добрый день, мистер Снежный король, — принцесса Ягода в кружевном платье мило улыбнулась ему и уселась рядом.

— Ну, здравствуй, принцесса, — Снежный нарочито вздохнул — неужели сейчас, вот в самый неподходящий момент, нагрянут эти два идиота и подумают что-нибудь не то? — Я помню, как ты раньше боялась меня, как маленькая. Ты, наверное, этого не помнишь совсем…

— Не, не помню, — принцесса Ягода мотнула головой и преувеличенно беззаботно заболтала ногами. — Красивая песня играет, мистер Снежный. Мелодичная такая…

— Спасибо, — вздохнул Снежный. — Моя любимая пластинка.

— Ой, а что это за группа такая, новая, небось?

— Нет. Это Black Sabbath, они ещё до войны Грибов выступали, — отрезал Снежный король и с чувством уязвленной гордости отпил ещё немного молока из пестрого стаканчика. Разговор увял, даже толком не начавшись.

Принцесса Ягода с интересом наблюдала за каждым движением слегка дрожащих рук Снежного, напомнив тому сборище фанаток какой-то очередной мальчуковой группы, которую он видел, дай Глоб, лет тридцать назад. Допив молоко и вытерев разводы с бороды рукавом извечного голубого халата, Снежный с кряхтением поднялся — надо все-таки доиграть. У него такие песни заготовлены, и с барабанами, и с гитарой — то-то уж все удивятся!

— Подождите, мистер Снежный король, — робко улыбнувшись, принцесса Ягода схватила его за длинный широкий рукав халата. — Я хотела… хотела только спросить — можно немного потанцевать с вами?

— А, да-да, конечно… — пробормотал Снежный, погруженный в свои мысли. На что он согласился, до него дошло только спустя несколько секунд, когда излишне целеустремленная принцесса Ягода за руку потащила его поближе к проигрывателю. — Стой, стой, я передумал!

— Но, мистер Снежный король, вы же обещали мне… — принцесса Ягода скуксилась, казалось, ещё немного, и она расплачется. Снежный вздохнул про себя — сколько ей лет? Пятнадцать? Шестнадцать? Даже маленькие дети миссис Гарамблингтон, у которой он всегда покупает овощи, не ведут себя так инфантильно.

— Ладно, хорошо, только не плачь, умоляю… — тихо вздохнул он. Принцесса Ягода радостно пискнула и прижалась к нему, обхватив Снежного ручками. — Что будем танцевать? Фокстрот? Может быть, венский вальс? Он мне так нравится…

— А мне нравится танго. Станцуете со мной танго, мистер Снежный король? — Снежный грустно кивнул.

Пластинка Сэббэт пошла на новый круг, и под весело-бесшабашный «Paranoid», к которому Снежный так мечтал сыграть барабанное соло, король и принцесса закружились в танце. Просто любопытно, как меняются люди! Тот Снежный, каким он был… ну буквально сегодня утром, наверняка попытался бы заставить принцессу Ягоду выйти за него замуж, может, прервал бы всю эту вечеринку к чертям собачьим, схватил бы её и улетел далеко-далеко… А потом наверняка получил бы на орехи от Финна с Джейком, и вся эта тягомотина повторялась бы снова и снова, рождая чувство d?j? vu.

А вообще — комедия абсурда, честное слово. На вечеринке в честь дня рождения танцевать бразильское (хм, и еще одно странное слово из копилки Снежного… наверное, Бразилия — это какой-нибудь танцевальный стиль) танго под забытую тяжелую рок-музыку — что может быть абсурднее?!

Однако, принцесса Ягода, по-видимому, так не считала. Судя по тому, как уверенно она отбивала па босыми ножками — туфель почему-то на ней не было — её серьезно обучали этому в детстве. Поддерживая принцессу, Снежный стискивал зубы, боясь её уронить. Всё его нутро говорило о том, что это нельзя просто так оставить, это неправильно… Принцесса Ягода как бы случайно касалась его руки, застенчиво улыбалась, но во взгляде её горело торжество и холодная радость, а от её прикосновений так и веяло жаром обмана. Как это ярко контрастировало с кристально честной тревогой принцессы Жвачки, с её теплыми робкими прикосновениями!

— Зажрался ты, чел, — пробурчал Снежный король себе под нос.

— Что-что вы сказали, мистер Снежный? — нарочито робко улыбнулась принцесса Ягода. Снежный пожал плечами.

Вот прошел самый накал песни, и она медленно пошла на спад. Крутившись и поддерживая принцессу Ягоду за талию, Снежный ощущал себя старым сморчком, которого позвали на детский утренник. И что он тут забыл? Надо было сразу сказать короткое и решительное «нет», и всё тут. Снежный нетерпеливо отсчитывал про себя секунды, дожидаясь, пока песня закончится — за долгие годы он выучил её наизусть.

Наконец, гитарное соло стихло, и он поспешно вытащил свою руку из цепких пальцев принцессы.

— Вам понравилось, как я танцую, мистер Снежный?

— Да-да, конечно, красиво, всё такое… — Снежный медленно начал отступать к барабанчикам.

— Может, еще один танец?

— Нет, нет, не стоит, — Снежный резко вырвал руку. — Я устал, кости старые, сама понимаешь… Но повторим обязательно!

Ободрив принцессу, Снежный присел на чехол-сиденье и перевел дух. По его лбу большими мутными каплями бежал пот. Почувствовав неладное, он резко обернулся — во взгляде принцессы Жвачки, которая держала на коленях какую-то книгу, прямо-таки горели обида и презрение.

— Принцесса, я всё объясню…

— А что тут объяснять? — горько вздохнула она. — Давай уж играть, дурень…

Спрятавшись в углу от жадных глаз пингвинов, принцесса Пупырка следила за Снежным королем в тяжелый довоенный бинокль. Вот он настраивает гитару, вот он играет песни, вот он пьет молоко, а вот он, подлый предатель, вальсирует с принцессой Ягодой!

Сердце принцессы Пупырки словно пропустило пару ударов.

— Как… как они смеют?! — закричала она, разрывая на себе платье. — Все вы одинаковые! Сначала Брэд, потом Снежный, у-ух… Небось, нравится эта тупая кукла, да-а?

Расколотив ледяную вазу и исцарапав ногтями стену, принцесса Пупырка немного успокоилась и, попивая молоко — другого здесь почему-то не подавали — из граненого аристократического стакана, пыталась унять нервную дрожь.

Ничего. У неё есть план. Она тоже не лыком шита, и, если уж у такой тупой куклы, как принцесса Ягода, получилось потанцевать со Снежным, то под её чарами пупырок он точно не устоит!

(1) — фрагмент песни Rock Around the Clock группы пятидесятых Bill Haley & His Comets

(2) — песня Supernaut группы Black Sabbath

Едва только друзья попали в ту комнату, в которую их гостеприимно завел Булка, то Финн и Джейк сразу попадали на кровати. Очевидно, они ужасно утомились за этот долгий поход — буквально через пять секунд от их кроватей слышался синхронный громкий храп, перекрываемый разве что взрывом атомной бомбы времен войны Грибов.

Марси же вовсе не могла уснуть и, лежа на мягкой кровати без сна, слушала демо-запись своего нового альбома, того «самого-личного-ни-для-кого», заглавную песню к которому Финн и Джейк случайно подслушали. Впрочем, хоть это и сильно задело Марси, но обижаться на них она не стала: в конце концов, это было не самое личное, что она хотела написать. Самые личные песни, где Марси изливала всю душу — песни о матери, о Саймоне, об Эше, об отце и картошке фри — никто не должен был услышать.

Честно говоря, Марси и не думала, что события сделают такой крутой разворот, и уже всего через несколько часов после того сакраментального разговора в лаборатории Бонни она отправится в путешествие вместе с главными героями земель Ууу и окажется на Огненном балу. Слишком уж быстро все развивалось. Тот, для кого время навеки остановилось, привык к неспешному, медленному темпу жизни, когда есть время все обдумать и взвесить «за» и «против».

От тяжелых мыслей голова чуть даже склонилась к плечам. Казалось, еще чуть-чуть, и тонкая серая шейка надломится под тяжестью головы и ответит своей хозяйке громким недовольным хрустом: голову Марселины переполняли мысли. Веселые и не очень. Получится ли у них эта авантюра? Найдется ли в Огненном королевстве этот странный камень? Подействует ли он на разум Саймона, или же ее надежды снова осыплются стеклянными осколками? Останется ли он жив?

Мысли опутывали ее липкой паутиной страха и заставляли покрываться холодным потом. Заболела голова, запершило в горле, и Марси схватилась за голову, потирая взорвавшиеся болью виски. Нет. Не сегодня. Пусть хотя бы сегодня удача будет на ее стороне, и средство будет. Пусть она хотя бы сможет поверить в это «лекарство», ведь вера — это одно из самых прекрасных чудес, еще оставшихся на этой земле. Благодаря вере она выжила тогда, в ядерную бомбардировку, благодаря вере не погибла в холодных сугробах, когда Саймон, не в силах больше противиться зову короны, бросил ее в развалинах старого дома и улетел прочь, благодаря вере же смогла выбраться из Темносферы, куда ее заточил отец. Вне сомнений, он хотел как лучше… в его представлении.

Марси вспомнила икону триединого Глоба, что висела у нее в гостиной, и сложила руки в молящем жесте. Она никогда не была особо религиозной, но одной молитве мама все-таки успела ее научить. Последняя молитва ушедшего мира. Пусть все будет хорошо. Пусть Саймон даже не превратится обратно в человека, но хотя бы вспомнит, кто она. Пусть их путешествие закончится хорошо. Пусть…

* * *

Когда Финн проснулся, сперва он даже не понял, где находится: за окном все так же сияло невыносимо яркое солнце, было все так же светло и тепло, как утром. Он с наслаждением потянулся, вытянув руки до приятных судорог по телу. Настроение было таким прекрасным, каким не было уже недели две — казалось, вся его депрессия, поглощавшая все силы и окрашивающая мир в неприятные блеклые серые тона, наконец трусливо съежилась до маленькой печали и, пятясь страхом, скорее уползла в темную нору подсознания. Хотелось, как в довоенных детских мультфильмах, спрыгнуть с кровати и, подтанцовывая, запеть о чудесном утре и веселых деньках.

— Что, брат, ушла твоя депрессия? — Джейк свесил ноги к полу, немного поболтал ими, соблюдая строгую очередь левая-правая, и, повернувшись к Финну, ехидно улыбнулся. — Я же тебе говорил, попадешь в приключение — сразу все пройдет. А ты все отказывался, мол, никаких приключений, я слишком взрослый… Теперь я буду носить пиджак и растить усы-ы! — Джейк зажал нос и произнес последние слова издевательски-напыщенно. Это выглядело так глупо и забавно, что Финн не смог сдержать смешка. — Ну что, куда пойдем после миссии спасения зануды-Снежного? Лично я давно не был в Странных водах. Помнишь, там еще были красивые девчонки-русалки?

— Джейк, я же уже говорил тебе множество раз, и скажу еще раз, — Финн закатил глаза. — Это действительно Последнее приключение, понимаешь? Последнее. Конечное. Все, посадки нет, поезд прибывает на станцию. Пора взрослеть.

Джейк округлил глаза и закашлялся сандвичем, который он достал из руки-мешка.

— Серьезно? — прокашлявшись и сдув упавшие изо рта крошки на пол, где они моментально сгорели, Джейк вытаращил глаза, которые совсем вылезли из орбит. — Ты все еще продолжаешь нести эту муть? А я-то думал, что это быстро пройдет. Ну не может быть при таком мрачном настрое, что хоть вешаться, и такое радужное настроение!

— Ну, знаешь ли…

— Подожди-ка, — Джейк хитро и одновременно слегка недобро прищурился: Финн увидел, как встают дыбом волоски его рыже-желтой шерсти от носа к ушам. — Ты пошел с нами не просто так, верно? У тебя есть какая-то меркантильная цель?

— Джейк, ну что ты, правда, видишь, Марси еще не проснулась, — замахал на него руками Финн, стараясь успокоить. Но напрасно: фонтан красноречия Джейка в полной мере пробудился ото сна, из-под земли забила жила подозрительности и странных выводов, а потому его уже было не остановить.

Джейк рывком встал с кровати и резво заходил по комнате, широко расставляя шаг. Он быстро перемещался то в один угол, то в другой — обычно он с усмешкой говорил, что так ему лучше думается.

— Точно. У тебя есть какая-то своя цель, из-за которой ты здесь. Но какая? Денег у нас и так много, славы тоже… Значит, ты сделал это ради кого-то. Но ради кого? Явно не ради Снежного — ты никогда не принадлежал к его фанатам, иначе я что-то о тебе не знаю… Точно! — Джейк резко остановился, словно ужаленный в спину, и развернулся к брату. В его глазах весело прыгали чертики, катались колесом и вставали на мостик. — Ты запал на Марси!

— Джейк! Как ты мог такое подумать?

— Запал! Запал-запал! — Джейк захлопал в ладоши и затанцевал дикарский танец. — Крошка Финн на Марси запал! Крошка Марси Финну поставит фингал! Поставит фингал, за то, что крошка Финн на Марси запал!

Слушать его пение становилось все невыносимее, и Финн со всей силы ударил рукой по спинке кровати. Треск получился знатным.

— Хватит! — рявкнул он во всю мощь своих подростковых легких. Джейк замолк на полуслоге — что-то про свадьбу и четырех детей — и уставился на него. Мальчик вздохнул и засчитал про себя до двадцати, стараясь не раскричаться снова. - Нет, Джейк, я не запал на нее, — продолжил он гораздо спокойнее. — Неужели ты не видел, как на нее смотрела принцесса Пламя, когда мы вошли в замок? Она ревновала. Ревновала меня к Марси. Ты понимаешь, что это значит? Если я покажу ей, что у меня уже есть девушка и я забыл про нее, то она снова попытается меня вернуть, и все будет также, как было раньше!

— Финн, с чего ты взял, что она будет тебя ревновать? — вздохнул Джейк. Финн властным жестом собрал его губы в щепоть и продолжил пламенную речь.

— Я знаю, что все будет именно так. Женщины именно так и устроены, братан. Если что-то маячит у них под носом, она даже не улыбнется, но стоит только этому пропасть и появиться у кого-нибудь другого, она все сделает, чтобы это вернуть! Уж я-то знаю, о чем говорю: перед тем, как снова попытаться вернуть любовь принцессы Пламя, я читал книгу по пикапу! — Финн торжествующе достал из потайного кармана рюкзака огромный талмуд Дж. Т. Братана. Джейк завыл — мальчик явственно мог расслышать в его нечленораздельном стоне, полном боли, слова «только не он». — Тем более ты видел, как Марси на меня смотрит? Да и обратилась она за помощью именно к нам. А ведь могла и сама полететь, и друзей у нее по всему Ууу полным-полно… Нет, ну она точно на меня запала!

— Кому-то надо срочно понизить самооценку, а то она случайно возьмет и врежется в космический спутник, — пробормотал Джейк, но Финн его уже не услышал.

Повернувшись к псу спиной, он озабоченно посмотрел на Марси. Она лежала, прикрыв глаза, на лице ее была нарисована ужасная мука, она что-то бормотала под нос… Простыня на кровати разметалась, свесившись на пол и от этого слегка обуглившись. Финн осторожно протянул руку и потрогал лоб Марселины: он был горяч, горяч, как тост, едва-едва вытащенный из микроволновки, как вода, хлещущая из крана с красной пометкой…

— Она что, больна? — тихо спросил он Джейка. Словно нарочно, именно в этот момент Марси открыла глаза.

— Уф, я даже не заметила, что уснула, — пробормотала она, потягиваясь. — Финн, с тобой все в порядке?

— Да, в полнейшем, — Финн глупо улыбнулся, вспоминая советы Дж. Т. Братана. Пора было действовать. — Надо же, у тебя такие необычно мягкие волосы! Так и хочется в них зарыться лицом…

— Финн, ты чего? — Марси приподняла бровь и пнула ногой к себе полосатый свитер. — Мои волосы такие же, как и всегда, я их даже не мыла… Головой ушибся, что ли?

Пожав плечами, она принялась натягивать огромный, превосходящий ее, наверное, размеров на десять (папа выбирал), поверх обыденной серой майки. Финн покраснел и уставился на свои старые ботинки — левый вчера он чудом смог спасти от поломки, обмотав расплавленное место скотчем. Теперь сквозь скотч уныло проглядывал грязный большой палец ноги, навевавший грусть и вгонявший в депрессию. Джейк поочередно переводил взгляд то на одного, то на другую и еле-еле удерживал смешок.

Репутацию Финна спас осторожный стук в дверь.

— Простите, здесь путешественники, которые посетили наше королевство вчера ночью? — раздался писклявый голос. Финн подумал, что такой голосок вполне мог принадлежать какой-нибудь маленькой конфетной девочке, у которой обязательно имеются банты, которые больше ее самой.

— Что нужно? — переглянувшись с друзьями, спросил Финн и раскрыл дверь.

За дверью обнаружился рой маленьких огненных человечков неопределенного пола и возраста, самый старший и главный из которых смотрел на него снизу вверх.

— Огненный король приказала нам… — начал самый старший человечек, обладатель того самого писклявого голоса. На него тут же зашикали.

— Ты что, — прошептал кто-то из огромной пестрой толпы. — Разве ты забыл? Король запретила приказывать, теперь можно только просить! Работа разонравилась?

Старший топнул ножкой и нахмурил брови, которые столпом огня взлетели ко лбу.

— Я старший! Не мешай мне принимать клиента! Так вот, — он снова принял ангельский вид и прижал ручки к груди. Финн, Джейк и Марси озадаченно переглянулись. — Огненный король попросила нас подготовить вас к ежегодному Огненному балу. Это не займет много времени, просто встаньте ровно и разведите руки…

Не дав никому даже слова вставить, маленькие человечки вбежали в номер и повисли на руках и ногах путешественников. Финн чувствовал, как что-то ползает по телу, обертывая его в ткань. Не успел никто даже возмутиться, как человечки откланялись и исчезли, захлопнув за собой дверь.

Финн ошарашенно повертел в руках огненное кружево. Буквально за несколько мгновений на нем оказался вычурный старомодный костюм с кружевами, переливающийся огненными всполохами.

— Чисто работают, — присвистнул Джейк, теребя лапой ошейник с бриллиантовыми вставками. — Никогда не любил всей этой ерунды, я в них похож на домашнюю болонку. Еще бы бантик повесили, ей-Глоб, — Джейк с гортанным рычанием попытался снять ошейник и покатился по полу. Бесполезно — ошейник из огненных всполохов сидел, как влитый.

— Не пытайся, Джейк, — послышался грустный голос Марси. Ребята оглянулись и синхронно открыли рты.

На Марси оказалось роскошное платье с открытыми плечами, которое идеально сидело на ее фигуре. Кружева и рюши, обычные для Огненного королевства, не уныло висели, как у ребят, а гордо топорщились, делая ее обладательницу прекрасной. Прическа же Марси из обычных длинных до пят волос превратилась в сложную вычурную прическу, модную так еще лет двести до войны Грибов и уложенную в несколько слоев. Заметив, куда устремлены их взгляды, Марси покраснела и попыталась натянуть злополучное платье повыше, но опять-таки напрасно: ее пальцы просто скользнули сквозь ткань.

— Видите? — она развела руками. — Эти «костюмы» — всего лишь чистое пламя, наложенное на наши тела и приобретшее нужную форму. Его нельзя снять, помять и испачкать, но оно само исчезнет часов так через двенадцать. Саймон показывал мне такую штуку…

— Не волнуйся, Марси, скоро глупый зануда Снежный снова станет твоим, — хохотнул Финн. — А вы…

Он не успел закончить фразу, как щеку обожгла пощечина. Пошатнувшись, Финн упал на пол, а невидимое что-то наносило удары все сильнее и сильнее. Джейк испуганно уменьшился и залез в подушку.

— Никогда. Не смей. Оскорблять. Саймона Петрикова. В моем присутствии, — шипела Марси, пригибаясь к его шее. — Слушай сюда, Финн Человек. Еще раз ты скажешь про него что-нибудь плохое, и я высосу из тебя всю кровь. Всю до последней капли. Ты меня понял?

— Да… — Финн потер тут же принявшуюся наливаться алым щеку. — Но я же просто… просто хотел пошутить…

— Если ты мой друг, это не значит, что тебе все дозволено, ясно? — Марси отвернулась от него и подлетела к кровати, в подушке которой спрятался Джейк. — Не волнуйся, друг, я просто немного погорячилась. Ну что, пошли развлекаться?

— Теперь-то я понял, что тебя нельзя злить, Марс, — сглотнул Джейк.

Марси и Джейк пошли вперед, разговаривая о всякой повседневной ерунде. Финн же плелся чуть поодаль, держась за горящую щеку. Ну, Снежный… Даже здесь он все испортил!

сОтыграв еще песню и выпив молока — как настоящий хозяин вечеринки, Снежный пил не обычное молоко для простых существ, а молоко с шоколадом — король присел на чехол из-под бас-барабана, служивший ему стулом с незапамятных времен. Руки и плечи горели в тех местах, где их касалась принцесса Ягода. Ему ужасно хотелось прервать всю эту вечеринку к чертовой матери и, добежав до ванной, яростно натирать руки мочалкой, чтобы избавиться от этого мерзкого ощущения чужих прикосновений. Странно: когда его случайно касалась принцесса Жвачка, он не испытывал ничего такого, наоборот, ему хотелось, чтобы это касание длилось как можно дольше и дольше.

Снежный оглянулся на принцессу Жвачку: она, поджав губы, смотрела через него. Заметив его взгляд, Жвачка вздернула нос и отвернулась. Снежный тяжело вздохнул: ну вот, у них только более-менее наладились отношения (по крайней мере, она перестала звать банановую стражу при любом его появлении), а дурацкая принцесса Ягода все испортила.

Не обращая ни на кого внимания, Снежный отложил стакан с молоком — шоколад попался отвратительно горький - и, взяв в руки гитару, принялся тихо наигрывать грустную мелодию. Он не помнил, где слышал ее, но она была прекрасной, прекрасно красивой и чувственной, и именно она олицетворяла все его чувства. Играя эту песню, Снежный словно выплескивал всю свою грусть, все свое разочарование в мелодичном перебирании струн. Он попытался вспомнить слова песни, но мозг упорно генерировал только первую строчку (I feel unhappy, I feel so sad… I lost the best friend, that I ever had*), дальше же вспоминать отказывался. Снежный упорно наигрывал мелодию снова и снова, не замечая взглядов принцессы Жвачки и не думая о том, что пластинка, вставленная в проигрыватель, давным-давно пошла по новому кругу, да не первого десятка.

— Снежный! — его потрепали за плечо.

Снежный поднял взор и вздохнул: нет, это была не принцесса Жвачка. Перед ним стоял оживший ночной кошмар, то редкое исключение из принцесс, которую он никогда старался не похищать. Перед ним стояла принцесса Пупырка и… что-то ему протягивала?

— Короче, давай по чесноку, — безапелляционно заявила она и ткнула ему прямо в ребра что-то маленькое, но твердое, завернутое в грязную оберточную бумагу. — Я решила, как обугренная принцесса, принести тебе бугристый подарок, держи, вот он, — откланявшись, ППК повернулась к нему спиной и улетела куда-то вдаль.

— Странная она какая-то сегодня, — пробормотал Снежный себе под нос и снова вернулся к гитаре.

— Сегодня все какие-то странные, — нравоучительным тоном ответила ему принцесса Жвачка и выдернула жалобно звякнувшую гитару у него из рук.

— Эй, детка, полегче, да этой гитаре лет побольше, чем тебе! — взвился Снежный. Жвачка подняла бровь.

— Кончай уже, зануда. Полтора часа уже наигрываешь одну и ту же песню, думаешь, гостям это интересно? Давай открывай этот кулек, а то я сейчас сойду с ума от любопытства.

— Ну конечно, мисс Умница знает, что говорит, — пробурчал Снежный скорее для проформы, и принялся разворачивать странный подарок.

От грязной оберточной бумаги ужасно пахло какой-то болотной грязью, а руки мгновенно стали чернее черного. Но как только Снежный развернул бумагу и увидел коробочку…

Король побледнел; руки его задрожали, и коробочка чудом не упала на ледяной пол. Подняв ее с колен, он нервно принялся рассматривать ее со всех сторон.

— Что с тобой, Снежный? — удивленно и с некоторой долей заботы спросила принцесса. — Ты в порядке? Может, вызвать доктора?

Но Снежный ее совсем не слушал — его взгляд был устремлен в пространство.

— Я вспомнил, — тихо бормотал он, покачиваясь взад-вперед, как игрушечный болванчик; Жвачка с тревогой следила взглядом за его покачивания. — Я вспомнил…

Темная комната, освещаемая лишь дешевой настольной лампой с черной подставкой. Здесь такой беспорядок, что, наверное, может догадаться, где что лежит, лишь хозяин комнаты, да и то после получасовой уборки-поиска. Впрочем, было место, где порядок все еще сохранял свои позиции: на тумбочке гордо стояла средневековая золотая корона. К ней, в отличие от других вещей, не хотелось притронуться и задумчиво подержать в руках. Более того, от этой короны так и веяло опасностью — хотелось, забыв про здравый смысл, выбросить эту чертову вещь куда подальше, а потом бежать со всех ног, бежать, куда глаза глядят.

Саймон хотел бы так сделать; хотел, да не мог. Он сотни раз уже пытался избавиться от проклятой короны, выбросив ее куда подальше, но всякий раз какая-то незримая, но могучая сила останавливала его. Один раз он выбросил ее в мусоропровод, и тогда ему пришлось лезть ночью и искать ее с фонарем.

Петриков потер уставшие глаза — стекло очков с особыми, голубоватыми фильтрами больно врезались в лицо — и с грустью уставился в зеркало. В грязном стекле, которое пересекала огромная трещина и делила его на две части, отразился усталый, давно небритый мужчина с начинающими седеть волосами и слегка голубоватой кожей.

 — Я выгляжу, как старик… — ошеломленно пробормотал Саймон, глядя на свои трясущиеся, со взбухшими венами голубоватые руки. — Мне всего-то двадцать семь…

Он зарылся руками в седые и сильно отросшие волосы, давно потерявшие задорный каштановый цвет, и поднял взгляд в окно. Теплые карие глаза покрылись белой дымкой, создающей впечатление безумия.

 — Так и есть, — Саймон глупо хихикнул. — От меня отвернулись родные, лучший друг, Бетти… Бетти! Я безумец! Безу-у-мец!

Со смехом он вскочил на ноги и заплясал нечто похожее на польку; от топота на его затылок шлепнулся здоровенный кусок штукатурки. Легкий удар по затылку привел Саймона в чувство, и он вновь присел за стол.

В голове сейчас вертелось лишь одно слово. Бетти. Милая, прекрасная Бетти, которую он всегда называл принцессой. Бетти-принцесса. Где же ты? Испугалась и убежала, когда была ему нужна?

 — Я должен вернуть ее, — твердо бормотал Саймон себе под нос, стиснув кулаки. — Должен. Должен все ей объяснить. Рассказать ей про корону, про видения, про безумие… Она нужна мне. Нужна так, как никогда.

Саймон вновь склонился над столом и принялся водить прибором для выжигания по простенькой деревянной шкатулке. Верхняя лампочка давным-давно разбилась, а в подрагивающем тусклом свете настольной лампы было совершенно ничего не видно. Петриков наклонился так низко, как мог, и потер глаза: каким-то образом в них смог попасть едкий дым.

Отложив прибор и выключив его из розетки, Саймон с гордостью посмотрел на свое творение. На крышке шкатулки красовались полевые цвет, - те, что нравились Бетти больше всего —, а на дне была выведена витиеватая надпись. С его почерком было сложно правильно ткнуть паяльник, но Петриков еле-еле, но справился. «Бетти от Саймона». Коротко и просто.

А теперь позвонить ей. Позвонить и объяснить, в чем дело. Быть может, тогда, да еще и с подарком, Бетти простит его и вернется, и вместе они смогут победить этот странный недуг…

Саймон взял старенькую трубку телефона, служившую ему вот уже много лет, и принялся набирать номер, крутя колесико и нервно накручивая провод на палец.

 — Здравствуйте! Говорит автоответчик. К сожалению, меня сейчас нет дома, и я не могу подойти. Пожалуйста, оставьте сообщение после гудка…

 — Бетти, — горячо зашептал Саймон в трубку. — Бетти, прошу тебя, вернись ко мне. Это… это была моя ошибка. Я надел эту корону, и с тех пор все поменялось. Я не знаю, что случилось, пока я носил ее. Все, что я помню, это локон твоих волос, исчезающий за поворотом. Я не хотел тебя обидеть. Прошу тебя, вернись… Ты нужна мне.

Телефон бесстрастно загудел. Извините, такого абонента больше не существует. Не существует. Не…

— Странно, — пробормотал Снежный, обнаружив, что он судорожно вцепился принцессе Жвачке в запястье. — Только что я видел что-то… что-то важное для меня. Но все пролетело так быстро, я даже не успел ничего запомнить…

— Снежный, ты в порядке? — в голосе Жвачки явственно слышалась неприкрытая тревога. — Ты смотрел в пространство, а потом резко схватил меня за руку.

— Мне было… что-то вроде видения, — ответил Снежный, глядя в пространство. — Я видел что-то, что раньше происходило со мной, но сейчас я уже не помню этого. Так, просто мелькание ярких картинок.

— Ты прикоснулся к этому, — Жвачка протянула ему злополучную коробку, и Снежный отдернул руку, как от огня.

— Убери это от меня! Это очень опасная вещь, раз она вызывает галлюцинации… Гюнтер! — щелчком пальцев Снежный подозвал пингвина, который взял шкатулку в руки. — Убери это в чулан Памяти! Ты же помнишь, как папочка тебя водил туда, в тот день, когда Марси записывала со мной песню?

— Wenk, — лаконично ответил Гюнтер и исчез в темноте. Принцесса Жвачка ошарашено смотрела на короля.

— Ты же сказал, что это опасно!

— Ну да, — Снежный пожал плечами. — Но это относится к моим воспоминаниям, а значит, это должно храниться в чулане Памяти!

— Но ты же ничего не вспомнил! — взмолилась принцесса и уже на автомате схватила его за руку.

Несколько мгновений Снежный сидел с отсутствующим видом, а затем он расхохотался, как безумный. Выдернув руку, принцесса Жвачка отшатнулась от него. С испугом на него смотрели все гости вечеринки; музыка окончательно смолкла, и теперь в зале были слышны только удивленные перешептывания.

— Я вспомнил! — захохотал Снежный. — Я вспомнил!

— Что? Что ты вспомнил? Имя? Детство?

— Я вспомнил песню, которую я так хотел сыграть!

Гости облегченно вздохнули и вернулись к своим делам, на Снежного не смотрел никто, кроме Ягоды, Пупырки и принцессы Слизи. Жвачка же просто сидела и ошарашено смотрела на Снежного. За эти несколько часов он вполне стал ее новым другом, и его странности — потеря памяти? Он терял память? Кем он, черт возьми, был на самом деле? — только разжигали любопытство.

* * *

Снежный вновь вышел на сцену. Один. Без барабанов, только с одной гитарой. Он подошел к старенькому, но исправно работающему микрофону и громко откашлялся. Шепот в зале стих, и сейчас все гости смотрели только на него.

— Я вспомнил одну прекрасную песню, которую сейчас хочу спеть. А посвящается она одной прекрасной девушке, которую я обидел.

Жвачка приподнялась со своего удобного стула и смотрела на него во все глаза, обняв себя руками. Снежный взял в руки гитару, сел на чехол и негромко запел, перебирая струны. Простая, но красивая песня зазвучала по всему залу, заставив повернуться к ее источнику даже равнодушных ко всему пингвинов.

I feel unhappy, *

I feel so sad.

I lost the best friend

That I ever had.

She was my woman,

I loved her so.

But it's too late now

I've let her go

I'm going through changes.

I'm going through changes.

We shared the eve's,

We shared each day,

In love together

We found a way.

But soon the world

Had its evil way,

My heart was blinded

Love went astray.

I'm going through changes.

I'm going through changes.

It took so long

To realize,

That I can still hear

Her last goodbyes.

Now all my days

Are filled with tears,

Wish I could go back

And change these years.

I'm going through changes.

I'm going through changes…

Гитара замолкла. Принцесса Жвачка стояла, не заметив того, что песня заставила ее подняться, и во все глаза смотрела на Снежного короля. Смотрела с удивлением и радостью. Снежный заметил ее взгляд и улыбнулся. Улыбнулся не так вымученно, как обычно он улыбался Жвачке, похищая ее из замка и показывая всякую нудную ерунду, а искренне. Улыбка словно освещала его и делала младше своих лет, и казалось, что ему не глобиллион лет, а всего-то лет тридцать-сорок.

— Ты ведь простишь меня? — Снежный вновь посмотрел на нее, и Жвачка кивнула. Она сделала робкий шаг, как вдруг была оглушена ужасным криком.

— Я прощаю тебя, Снежный! Это была такая обугренная песня! — растолкав всех стоящих впереди, на сцену выбежала принцесса Пупырка и навалилась на Снежного своим телом. Следом за ней побежали еще две принцессы, в которых с трудом, но можно было узнать принцессу Ягоду и принцессу Слизь.

 — Второе, — последний раз тренькнуло у Снежного в мозгу, и он отключился.

* — песня моих любимых Black Sabbath "Changes".

Знаете, что такое ссора? Ссора — это когда два друга — неважно, случайные ли это знакомые или друзья-не разлей вода с самого детства — превращаются в озлобленных врагов, готовых перегрызть друг другу глотки. Почему? Все очень просто: ссора порождает обиду. Горячая обида бурлит в сердце, вызывая холодную ненависть, жаркую злость и добротный, знойный гнев.

Будь Финн мыслителем, он подумал именно так. Но Финн мыслителем далеко не был, более того, он был всего лишь подростком, падким на приключения и активно пытающимся разобраться в себе, а потому он просто плелся позади Джейка и Марси и активно ненавидел весь мир. Подошва расплавившегося ботинка неприятно шваркала по камням, от футболки разило потом, а книга по пикапу, спрятанная в рюкзаке, при каждом шаге била его по плечам.

— Ну так вот, он начинает возмущаться, а я беру и надеваю ему дуршлаг прямо на башку! — Марси ненатурально рассмеялась, побудив Джейка рассказывать очередную несмешную историю из его жизни, коих насчитывалось множество.

Ребята шли впереди, не обращая на него ровно никакого внимания. Финн зло вздохнул и подтянул рюкзак. Ну, Марси, ну, змея… Коварная вампирша излишне усердно делала вид, как будто его не существует. А Джейк, так вообще… Джейк мог хотя бы иногда встать на его сторону, так нет же! Идет рядом с Марси и в ус не дует, ведь теперь хоть кто-то слушает его тупые истории.

А все из-за того, что он неудачно пошутил насчет Снежного. Ну не знал Финн, что Марси так за этого Петрикова переживает! Раньше, буквально год или два назад, он всегда шутил с Марси про Снежного и его занудство, а она лишь хохотала, утирая слезы. И что это было? Притворство? Или же раньше он шутил не так обидно?

— Странно, Джейк давно говорил, что к пятнадцати годам я стал наивным добрячком, с которым и не пошутишь вовсе, — сказал Финн сам себе и вновь углубился в собственные мысли.

Тем временем Марси и Джейк уже подходили к двери в зал. Марси вновь попыталась поддернуть платье (и вновь безрезультатно) и дернула за ручку. Дверь не открылась, но зато рядом с ними тотчас же материализовался столп пламени, огненный вихрь, кружащийся с огромной скоростью; не успели они испугаться, как вихрь остановился и принял форму человека.

— Простите, что напугала, — принцесса Пламя смущенно хихикнула, заправляя выбившийся из прически локон за ухо.

— Простите? Простите?! — возмутился Джейк. — Да я чуть в штаны не напюрешил!

От такого крепкого выражения Фиби залилась краской. Марси сердито ткнула Джейка куда-то в область живота; Джейк увернулся, и Марси попала ему по носу.

— Ну что, Фиби, мы пришли на бал, не могла бы ты кое-что посмотреть… — начала Марси. Фиби властно прикрыла ей рот рукой.

— Все заботы потом, Марси! Давайте, пойдем танцевать…

Она гостеприимно распахнула дверь, нажав рукой на выпирающий камень, и Марси с Джейком последовали за ней. Финн, плетшийся позади, еле-еле успел за ними, оставив в закрывшейся двери клочок от футболки.

 Нет, почему-то его кидают всю жизнь. Сначала принцесса Жвачка (да, он знал, что это была не любовь, а симпатия или, может, наваждение), потом Фиби с этим ее Булкой, а теперь еще Джейк и Марселина… Что он такого сделал? Подумаешь, натравил Фиби на Снежного короля, чтобы досмотреть свой странный сон, а потом еще и неудачно пошутил! В конце концов, у всех героев иногда случаются трудности в жизни, и все, абсолютно все герои, даже непобедимый Билли, иногда совершают ошибки… Естественно, что их нужно понять и простить! Погладить по головке и, похлопав по спине, дать самый вкусный кусок пиццы или сандвич, приготовленный с любовью.

Ворвавшись в комнату и чудом не врезавшись в Марси, Финн открыл рот от удивления. Вне сомнений, Главный зал Огненного королевства был прекрасен. Широкий, громадный коридор, ослепляющий своей мешаниной цветов, от ярко-красного до теплого желтого, и громкая музыка, играющая откуда-то с потолка и пробирающая до глубины души.

— Моцарт, — прошептал Джейк, взирая на принцессу Пламя чуть ли не с благоговением. — О мой Глоб, здесь играют Моцарта!

— Ага, — Фиби послала псу воздушный поцелуй и покружилась на месте, ее платье чуть приподнялось, оголив ноги в огненных чулках. — А еще Бах, Лист, Бетховен и чувак с непроизносимой фамилией Чайковский. Булка просто тащится от пианино и всякого такого!

— Вот это да… — восхищенно прошептал Джейк. Финн увидел, как в его глазах собираются слезы. — Это… божественно! Глобически божественно! Как бы я хотел здесь жить…

Не слушая больше его причитания, Финн развернулся на пятках и принялся рассматривать зал. Они с Джейком раскрывали королевский заговор буквально год назад, и тогда это было унылое темное место с кратерами лавы и жалобно стонущими… нет, не грешниками. Заключенными в огненной тюрьме. Да, за какие-то там две-три недели Фиби, пусть наверняка и с поддержкой Булки, смогла сделать невозможное. Зал смотрелся величаво и прекрасно, ровно посредине стояли столы с едой, а вокруг стола под музыку кружились пары… Как Финн заметил, без пары не было никого.

— Да, кстати, Финн, — словно прочитав его мысли, Фиби подошла к нему и скрестила руки на груди. Тон ее похолодел, и Финну показалось, что вся температура в зале опустилось градусов так на двадцать. — У нас в зале без пары нельзя.

— В смысле? — Финн прищурился.

Фиби вздохнула и закатила глаза. У нее был такой вид, словно она битый час объясняла непонятливому ребенку, что кактусы есть нельзя, потому что они невкусные, а кубик в круглое отверстие ну никак не может пролезть.

— Понимаешь ли, Финн, мы считаем, что в нашем королевстве одному просто нельзя существовать: любовь такая тонкая и эфемерная вещь… — она горько и сентиментально вздохнула и продолжила уже совершенно нормальным голосом. — Поэтому те, у кого пары нет, в зал не допускаются и сидят вон в той темной комнатке.

Принцесса показала пальцем куда-то в конец зала, и там Финн действительно увидел маленькую дверцу.

— Странная у тебя логика, — пробормотал он. Фиби лишь усмехнулась.

— Пускай. Зато я здесь главная, пока мой отец, держащий меня в клетке всю мою жизнь, находится в подвале, и жизнь идет по моим правилам. Прости, Финн: нет пары — нет бала. Джейк, Марси, это к вам тоже относится!

— Не вопрос, — Джейк пожал плечами и, растянув руку, создал из нее Леди. — Джейк, пойдем со мной на бал? — заговорил он писклявым голосом. — Конечно, дорогая!

Взяв Джейк-Леди под руку, брат гордо прошествовал с ней к одному из столов и запустил себе в рот громадный сандвич. Марси и Финн озадаченно переглянулись.

— Прости, Финн, но таковы правила моего королевства, — продолжала принцесса Пламя все злораднее. — Без пары на бал нельзя…

— С чего ты взяла, что он без пары, дорогая? — неожиданно Марси подхватила Финна за руку. Ладонь у нее оказалась вовсе не холодная, как должно было быть у вампиров, а вполне себе теплая и мягкая. — Мы встречаемся, разве ты не знала?

Принцесса Пламя широко раскрыла глаза, но быстро совладала со своим удивлением и вымученно улыбнулась. Финн сжал руку Марселины как можно крепче. Марси перестала летать и встала ногами на землю с тихим стуком, и неожиданно он понял, что они оказались одного роста. Это было как-то… непривычно: раньше он доставал ей разве что до пупа.

— Значит, ты нашел новую девушку, Финн? — Фиби усмехнулась, нервно скрестив руки на груди. Куда только подевалась вся ее неприступность и надменность? Все маски слетели, как шелуха, и перед друзьями впервые за весь день возникла настоящая Фиби. Девочка-подросток, которую так и клонит к истерике. — Надо же, а ты так клялся мне в любви, когда мы вместе гуляли по подземельям…

— Фиби, но ты же бросила его, верно? Теперь я его девушка. Надо же, какая жалость, — Марси подхватила его под локоть и потащила к центру зала. Символично заиграла шестая симфония Бетховена. Принцесса Пламя стояла, неестественно улыбаясь, пока к ней не подошел Булка в рыцарских латах и не принялся ей с жаром что-то рассказывать, развернув длинный свиток.

— Что ты делаешь, Марси? — изумленно спросил Финн, неловко переминаясь с ноги на ногу — танцевать классические танцы он не умел никогда.

— Спасаю твою репутацию и твою самооценку, глупенький, — прошипела Марси; впрочем, в глазах у нее все равно плясали веселые огоньки. — Надоело смотреть, как эта дура над тобой издевается.

— Но я…

— Не нравится — отправляйся в комнатушку и потакай ее бабским желаниям! И имей в виду, крошка Финни — я все еще на тебя обижена, — Марси вздернула нос и, слушая музыку, закружила Финна в прекрасном вальсе.

— Эх, молодежь… — по-стариковски вздохнул Джейк, взял сандвич со стола и усмехнулся каким-то своим мыслям.

В Огненном королевстве все шло своим чередом.

Логика такая логика...

We sail through endless skies

Stars shine like eyes

The black night sighs

The moon in silver trees

Falls down in tears

Light of the night

The earth, a purple blaze

Of sapphire haze

In orbit always

While down below the trees

Bathed in cool breeze

Silver starlight

Breaks down the night

And so we pass on by 

The crimson eye

Of great god mars

As we travel the universe

(Planet Caravan — Black Sabbath)

Он летел сквозь Вселенную, мимо него медленно проносились звезды, планеты, кометы… Он впервые чувствовал себя чем-то древним, единым с самой Вселенной и с самим мирозданием. Странно, но скорость совсем не увеличивалась, оставаясь неизменной — он все так же медленно летел вперед, не убыстряясь и не медля. Ньютон очумел бы, мелькнула мысль у него в мозгу. Он нахмурился: кто такой Ньютон? Очередная рок-звезда или же объект ботанского поклонения? Уж он-то точно больше не тот ботаник, кем был когда-то. А кем он был? Кто он сейчас? Кажется, он носил очки…

— Вот ты где, Петриков, мой сумасшедший психопатик, — рядом с ним с уханьем приземлилась космическая Сова.

Снежный улыбнулся ей и протянул худую руку. Неожиданно он осознал, что совершенно без одежды. Старик попытался прикрыться, но затем до него дошло, что все его тело прикрывает борода, и успокоился. Тем временем Сова, пожав руку — голографическое крыло прошло через кожу — с насмешкой следила за его манипуляциями.

— Все пытаешься вспомнить, кто ты есть, и тем временем не подохнуть от одиночества, похищая принцесс? — Сова хмыкнула и принялась чистить крыло непонятно откуда взявшимся ножиком.

— Фу, как грубо, — Снежный беззлобно огрызнулся. — Где это мы? Похоже на космос. И звезды тут…

— Именно, Саймон. Мы в космосе. Ты бывал здесь когда-нибудь? Нет, не в этих ваших космических кораблях, железных реактивных клетках, придуманных человечеством… Просто так. Без всего. Побродить по бескрайнему пространству, не подчиняющемуся вашим глупым земным законам, почувствовать свободу… Жаль, конечно, что ты при всей своей мудрости, о которой ты просто не знаешь, всего лишь сингуляр. Тебя разорвет, едва ты выйдешь из оков этой вашей атмосферы… Эх, друг, Ньютон был прав: вам, человечеству, космоса просто не постичь.

— Ага… Кто такой Ньютон? — Снежный, до этого просто слушавший Сову с отстраненным видом, услышав знакомо-незнакомое имя, поднял голову. В его блеклых глазах, полностью окутанных вязкой белой пеленой безумия, зажегся слабый огонек интереса.

Сова приложила руку к лицу и тяжело вздохнула. Три раза. Они все так и продолжали лететь в бескрайнем пространстве, безумный старик и космическая Сова.

— Эх, никак не могу взять во внимание, что ты больше не такой интересный собеседник, как раньше. Сколько же бесед у нас было, когда я являлась к тебе во снах… Впрочем, сейчас ты стал гораздо спокойнее. А тогда — куда я брошу Марси, как же Марси… Тьфу.

Космическая Сова плюнула себе под ноги, и плевок, вопреки всем законам физики, полетел куда-то вниз. Снежный озадаченно провожал его взглядом, пока вода не исчезла в темном пространстве.

— Впрочем, давай просто насладимся вечером, Саймон. Красиво здесь, не правда ли?

— Ага, — совершенно искренне сказал Снежный, подслеповато, но восхищенно вглядываясь в бескрайнее темное пространство. — Как же тут прекрасно… Хотел бы я поселиться здесь навечно. Все равно там, где я живу, меня никто не любит, даже Гюнтер, а здесь у меня хотя бы будет собеседник.

Космическая Сова вдруг посмотрела на него ужасно странным взглядом.

— Не делай этого, Саймон, — неожиданно сказала она. — Не совершай ошибку.

Снежный удивленно уставился на Сову.

— О чем ты? — спросил он, почесывая правую ногу. — Не понимаю.

— Я знаю, что ты собираешься сделать. Тебе нельзя надевать…

Снежный очнулся от резких шлепков по щекам. Он лежал на жестком диване, который он, кажется, вытащил из какой-то квартиры, когда еще носил очки. Жутко болела спина, хотелось спать, голова гудела, перед глазами плыли веселые фиолетовые круги. Иногда фиолетовые круги сменяли желтые, тогда голова гудела еще сильнее. Грудь пульсировала тупой, методичной болью. Хотелось прилечь на нежно любимую кроватку, окунуться в нежные объятия подушки и спать, спать, пока не уснешь навечно…

— Снежный! Снежный, давай, просыпайся!

Он скосил глаза, и смутное розовое пятно перед глазами тотчас же обрело очертания. С обретением очертаний пришла боль. Он негромко застонал, и красивое лицо Жвачки тут же исказилось волнением.

— Ты пришел в себя? Принести воды?

— Да, пожалуйста, — негромко проговорил Снежный: на громкую речь не хватало сил.

Жвачка вернулась из комнаты со стаканом из голубого стекла, который сам Снежный никогда не пользовал, предпочитая ему пить из пакета, а то и просто из-под крана. Холодная вода с приятным железистым привкусом тотчас же просочилась ему в рот, и от наслаждения король прикрыл глаза. Когда живительная влага закончилась, принцесса с готовностью поспешила за вторым и третьим…

После, наверное, десятого по счету стакана Снежный слабо улыбнулся и привстал на диване. Жутко заломило спину, но боль уже начала отступать — очевидно, вода все же помогла.

— Что… что произошло? — после долгого молчания голос был непривычно сиплым.

Принцесса присела рядом с ним на диван и со вздохом посмотрела на Снежного,

очевидно, не зная, что и сказать.

После пяти минут молчания Жвачка, наконец, созрела.

— На тебя одновременно накинулись три принцессы, — грустно сказала она. - ППК, Ягода и кто-то еще, кажется, Слизь, я так и не заметила. Они принялись драться… видимо, за тебя, и в результате ты упал и ударился головой о лед. Представляешь, эти дурочки дрались за тебя прямо на твоем теле, и никто ничего не заметил! А потом, когда до всех дошло, что ты упал без сознания, все жутко разволновались, закричали… и разошлись по домам.

— Вот ведь гады, — искренне вырвалось у Снежного, и он прикрыл рот ладонью. Впрочем, принцесса, усердно изображавшая тревогу и волнение за него, крепкого словца просто не услышала, и он продолжил с куда большим возмущением. — А если бы они мне башку пробили? Я бы так и валялся с пробитым черепом, пока окончательно не отдал бы Глобу душу, а весь этот зал смотрел бы за тем, как три дурочки дерутся на моем трупе за меня? Глупости! Просто глупости!

— Успокойся, Снежный, — Жвачка взяла его за плечо. Ее руки были такими приятно-теплыми, такими успокаивающими, что Снежный невольно присел и стал дышать чуть медленнее. Злость и ярость куда-то уходили, уступив место запоздалому страху.

— Принцесса? — медленно спросил он.

Жвачка посмотрела на него тяжелым усталым взглядом и медленно кивнула, не сказав ни единого слова.

— Я… я же хотел сыграть им песню, о любви, — тихо говорил Снежный. С каждым словом его голос все больше и больше нарастал, вместе с ним нарастал и ужас в груди, и вскоре он не заметил, как сорвался на крик. — Хотел спеть ее с кем-нибудь, понимаешь? Все так хорошо начиналось, как будто все мы тут друзья и все в одной лодке! И что бы было, если бы я успел сыграть эту песню? Что было бы, если бы я предложил кому-нибудь спеть со мной?

Принцесса тихо обняла его, не как любимого человека, а как отца или брата, и Снежный, погруженный в свои невеселые мысли, механически обнял ее в ответ. Так они и сидели на жестком диване, обнимая друг друга в полной тишине. Снежному было так хорошо, как не было никогда. Черт возьми, за этот день — за этот тяжелый, долгий, веселый, грустный и одновременно чуть не закончившийся для него печально день он прочувствовал столько, сколько не чувствовал никогда. Снежный впервые осознал, что это такое — жить. Именно жить, а не прожигать свою и так бесконечную жизнь в четырех стенах, упиваясь отчуждению у окружающих и своей жалостью к себе, мечтая, что эта череда унылых дней когда-нибудь закончится. Жить, вдыхая воздух полной грудью, жить, встречая восход и закат, жить, заводя новых и новых друзей… Годы одиночества и уже давным-давно традиционной и автоматической ненависти окружающих лишили его этой возможности. Он всегда думал, что жизнь — для героев, для таких, как Финн и Джейк, как Марси, как Билли и его пес Рекс… А ему великий Глоб уготовил именно это — тупое, бесконечное рутинное угасание, пока борода не покроет его тело с ног до головы и он не превратится в странное белое существо.

Снежный решительно отбросил все эти дурацкие мысли. Сейчас ему совершенно не было дела до того, кем себя возомнили Финн и Джейк — почему без них не может обойтись хотя бы одно его мероприятие! — и до того, кем он считается в этом Ууу-обществе. Его волновало только одно. Диван. Темнота. Пластинка Black Sabbath, все еще играющая даже спустя столько времени. Тонкий и по-своему красивый голос вокалиста, завывающий о радиационном заражении. Девушка, которую он все эти годы любил, которую неволил и похищал, за которую получал в драках. Девушка, которая за этот день стала его подругой, и ее теплые объятия. В них хотелось раствориться и забыться навсегда, слиться в едином экстазе сознания… Хотелось, чтобы не было больше Снежного короля и принцессы Жвачка, а было единое существо, единое сознание. Хотелось…

— Wenk! — недовольно крикнул Гюнтер, снимая пластинку с иглы и убирая в бумажный конверт с уже неразличимым с ходом времени рисунком.

Тонкий голос вокалиста смолк, и в доме воцарилась тяжелая, мягкая бархатная тишина, которую разрывало лишь стрекотание сверчков и чьи-то крики на улице. Жвачка открыла глаза и, покраснев, отодвинулась от него. Снежный решительно привстал: в голову ему вдруг пришла прекрасная идея.

— Что мы будем здесь сидеть и тухнуть, принцесса? — спросил он, беря Жвачку под локоть. Буквально три дня назад за такое принцесса вызвала бы банановую стражу (банановую шмажу, принцесса!), которая побила бы его, как огненного волка. Сейчас же она лишь обхватила его локоть покрепче и улыбнулась.

— Хочешь прогуляться, Снежный? Я не против…

— Нет, принцесса, — Снежный покачал головой. — Я хочу показать тебе место, в котором никто, кроме меня, еще не был. Единственное место, где мне рады любым. Мое место для Смеха.

— Ты… ты серьезно, Снежный? Ты сделаешь это для меня? — принцесса покраснела. — Никто и никогда не посвящал меня в свои секреты, никто еще не делал для меня ничего такого…

Обняв принцессу за талию и покрепче обхватив ее за локоть, Снежный взмыл в воздух. Слегка подмораживающий ночной воздух легко пощипывал его за длинный нос, придавая сознанию свежесть и ясность. Снежный и принцесса взлетели высоко-высоко, выше гор, и летели к самой высокой, настолько громадной, что ее верхушка терялась где-то наверху.

 Там, на плоской вырубленной части плато, находилось что-то вроде балкончика: клетчатый ковер неопределенного рисунка, одеяло, лампа, чайник, очередной граммофон и стопка каких-то книг. Снежный осторожно поставил Жвачку на ковер и принялся методично разогревать чайник.

— Я всегда прихожу сюда, когда мне становится грустно, — улыбнулся он. — Завариваю чай, приношу пластинки с грустными песнями, читаю книги, заворачиваюсь в одеяло… и тогда мне становится хорошо-хорошо. Правда, я гений? Да?

Принцесса не ответила — она молча вглядывалась в темное пространство Вселенной, в небо, все испещренное яркими холодными белыми звездами.

— Здесь… здесь так красиво… — в голосе Жвачки явно слышалось восхищение и благоговение. — Должно быть, тебе нравится тут сидеть. Представляю, как тут прекрасно в одиночестве: только ты, синее бескрайнее пространство Вселенной… и звезды. Чужие, холодные, молочно-белые звезды.

— Присядем?

Снежный расстелил чуть примятый ковер и положил на него сверху теплое одеялко. Жвачка осторожно села на него, готовясь почувствовать холодный лед — и почувствовала лишь тепло. Одеяло у Снежного было совсем старинное, не чета гламурным клетчатым пледикам — толстое, пуховое, прошитое крест-накрест толстыми черными нитями, какого-то цветастого оттенка… На нем было удобно сидеть, оно согревало не хуже грелки, а при взгляде на толстые, небрежные, но крепкие стежки в мыслях моментально всплывал образ любящей женщины, что старательно прошивает его на машинке. Скорее не возлюбленной, но матери или сестры.

Присев на одеяло, Жвачка опустила голову Снежному на плечо. Этот хороший, но чертовски богатый на события день изрядно утомил ее. Она привыкла к медленному, неспешному течению событий, когда успеваешь все осмыслить, понять, что да как, сделать соответствующие выводы… А тут: дружба, вечеринка, музыка, воспоминания, танцы, песни, любовное помешательство, вражда, драка и почти-что-гибель — и все в один день!

— Хочешь чаю, принцесса? — Снежный налил в ярко-красную чашку ароматно пахнущий напиток и, не слушая ее вялых отнекиваний, сунул прямо в руки. В воздухе запахло ароматными травами, какие растут, наверное, только на лугах. Думалось о тепле, о вечном лете…

Жвачка осторожно отпила из кружки и улыбнулась — блаженное тепло мгновенно разлилось по телу. Какой же Снежный все-таки хороший… Сегодня шаблон принцессы затрещал и окончательно осыпался бледно-серой трухой. Принцессы могут быть ужасно ревнивыми и идти по головам. Сумасшедший старик может быть прекрасным собеседником. Тот, кто всю жизнь похищал тебя, может попросить о помощи, и с ним может быть куда интереснее, чем со всеми положительными героями, вместе взятыми.

— Принцесса, я… — Снежный вновь поставил чайник на допотопную плитку и приник к его теплым бокам.

Жвачка вздохнула и, собравшись с духом, перебила его.

— Бонни, — тихо сказала она. Снежный ничего ей не ответил, только высоко вздернул седую кустистую бровь. Неожиданно принцессе стало смешно: шепчутся, как прогуливающие урок школьнки, честное слово! Ну кто может их услышать в этом царстве безмолвия, Вселенной и Космоса? Разве что пингвины и звезды. Прикрыв улыбку рукой, Жвачка набралась смелости и продолжила. — Зови меня Бонни. Это мое… настоящее имя.

— Красивое… Бонни, — Снежный несмело улыбнулся. Слышать свое настоящее имя, которое до этого знала разве что только Марселина, из уст безумного волшебника было странно. Странно и весело.

— А как твое имя, Снежный? — беззаботно спросила Жвачка и осеклась.

Даже в интимном легком свете настольной лампы было заметно, как Снежный побледнел.

— Мое… имя? — его голос явственно дрожал.

— Ну да. У каждого есть имя, Снежный. Как-то же тебя зовут, правильно?

— И правда… — бормотал Снежный, уставившись прямо на нее. — Меня как-то зовут… звали… Помнится, Марси звала меня по имени в тот день, когда мы сочиняли вместе песню. Она говорила что-то важное для меня, что-то, что имело отношение к моему прошлому… Но я забыл! Забыл все это, понимаешь? Хотя…

Снежный уставился в одну точку. Просто странный старик, который иногда пугает ее своими странными выходками. Бонни прекрасно это осознавала. А еще она осознавала то, что в своей не то дружбе, не то любовных отношениях со Снежным она зашла слишком далеко, чтобы вот так просто развернуться и уйти. Поэтому она просто сидела, все еще прислонившись к его плечу, и ждала, что будет. Длинные розовые волосы лезли Снежному прямо в нос и наверняка били приторным ароматом клубничной жвачки.

Наконец, Снежный моргнул.

— Саймон. Меня звали Саймоном.

Шла темная ночь. Двое существ — молодая красивая принцесса и безумный старик — сидели на старинном одеяле с вылезшей ватой, плотно прижавшись друг к другу, пили травяной чай и смотрели на звезды. Было тихо и мирно.

— Третье, — снова тренькнула в голове у Снежного разорвавшаяся струна. Тренькнула тихо и почти неслышно.

Я всегда выполняю договоры, Саймон.

Бонни сидела на теплом одеяле, прислонившись к теплому боку Сне… Саймона — кажется, на самом деле его звали именно так — и смотрела на небо, у самого края окрасившееся в молочно-белый цвет, а в середине еще пока не потерявшее девственную темную синеву. Наверное, восход действительно куда красивее заката. Закат — это конец дня, смерть, а восход — жизнь и начало. Примитивный уровень мыслей, конечно, но все же… Закат, настоящий, красивый закат, с окрашиванием неба в нежный красно-розовый цвет, видел почти каждый, а вот восход… Мало кому захочется вставать совсем уж рано, когда еще даже птицы не начинают петь, просто так, чтобы лицезреть какое-то небо.

Бонни тихо усмехнулась про себя и налилась еще чаю. Эх, что-то потянуло ее сегодня на лирику. Все эти закаты, восходы, ночные звезды… Банально и глупо. Все влюбленные парочки через это проходили. Пожалуй, даже герцог Профитроль, ее первый парень, которого старушка-мать, больше похожая на бесформенную массу, чем на человеческое подобие, упорно прочила ей в мужья, пару раз встречал с ней и закат, и восход. Уделяя с истинной семейной педантичностью и занудством Профитролей на каждое событие ровно два вечера на каждый. Помнится, тогда она просидела целых три часа, с натянутой улыбкой выслушивая истории герцога Профитроля, которые он считал ужасно смешными, и не зная, куда деваться от скуки. В итоге она сослалась на «маму, которой обязательно нужно ее присутствие, ну прям горит» и сбежала оттуда поскорее.

Со Снежным же такой скуки у нее не возникло ни разу. Его истории были действительно интересные, шутки у него были смешные, а то, что он подмечал в людях и в природе, было действительно необычным. Когда она спросила Снежного, что ему нравится в ней больше всего, он засмеялся и ответил «зубы». Зубы. Профитроль бы нагородил кучу длинных пафосных предложений, сравнил бы ее с луной и с планетами, что вертятся вокруг солнца, да еще множество всего…

Более того, Снежный определенно относился к тому типу существ, с кем было интересно просто помолчать. Сидеть в тишине, ничего не говоря, и смотреть вокруг, то на небо, то на звезды, и предаваться своим мыслям. Со Снежным молчание не давило на атмосферу, сужая дыхание, создавая неловкость и буквально заставляя говорить о всякой ерунде, чтобы заполнить ею ментальное пространство отчуждения и отсутствия тем для разговора. С ним молчание было именно… молчанием.

Прищурившись — все-таки ей пора сделать себе лазерную коррекцию зрения, постоянное сидение в лаборатории уже откликнулось — принцесса смотрела вдаль, в небо, разглядывая постепенно гаснущие на небе звезды. С почти что чистого теперь небосвода медленно скатилась последняя яркая звезда… и полетела вниз.

— Хочу, чтобы все было хорошо, — прошептала Жвачка и прикрыла глаза. Наступало утро, а, значит, к ней снова приближались рутинные дела и обязанности. Опять глупые наивные конфетные жители, перед которыми она должна была предстать идеальной принцесской, опять герои, которые должны отдавать ей сердца… Фарс. Глупый фарс.

За время, проведенное со Снежным, и Финн, и Джейк, и даже Марси, ее старая добрая подруга Марси, как-то стерлись в ее памяти и отодвинулись на второй план. Где они сейчас, интересно? Марси наверняка отправилась в экспедицию за каким-то сомнительным камешком, ну, а Джейк с Финном даже еще не проснулись. Лежат, небось, в кроватях, храпят на два тона… И снится им свое, геройское.

— Что ж, С… Саймон, это очень красивое место, но мне… нам пора уходить. Дела, понимаешь? — Бонни потрясла Снежного за плечо, однако тот даже не шелохнулся. — Снежный, черт тебя забери, это не смешно! Не смешно, слышишь? Не сме…

Снежный всхрапнул и от ее легонького удара по плечу завалился набок. Грудь Снежного в обычном для него синем халате легко вздымалась и вновь опускалась вниз, сухие обветренные губы что-то шептали во сне, корона — та самая корона — сползла к уху, придав ее обладателю прямо-таки залихватский вид, а волоски в белой бороде трепетали от ветра туда-сюда. Ну, а глаза…

Кажется, Финн и Джейк определенно не врали насчет того, что Снежный спит с открытыми глазами. Жвачке вспомнился Финн, еще маленький, по уши влюбленный в нее Финн, курносый, вихрастый, потрясающий смешными мальчишечьими еще кулачками. Принцессыч, да он спит с открытыми глазами! Он просто безумный! Он ворвался к нам в дом и облил заморозным зельем, чтобы подружиться! Почему ты просто не позовешь свою стражу, чтобы те поучили его уму-разуму?

Однако Бонни ничего ужасного в этом не видела. Наоборот, именно во сне его глаза потеряли всякое безумие — сквозь нее смотрели глаза необычайно красивого теплого карего цвета. Теплый коричневый цвет пробивался на оттенки, от самого зрачка до края радужки; смотря на него, Бонни видела, как в этих глазах отражается то старая, но подтянутая добрая женщина, которая проводит рукой по щеке, то компания друзей с пирогом с десятью свечами… Правду говорят древние: глаза — зеркало души.

Почувствовав ее взгляд, Снежный заворочался, взгляд приобрел осмысленность, и теплые карие глаза тотчас же покрылись холодной белой пленкой.

— А-а? Что? Чего? — полусонно забормотал он.

— Спи, спи, — Бонни успокаивающе погладила его по щеке. — Высыпайся.

Пробормотав что-то невразумительное — что-то на другом языке — Снежный закрыл глаза и заснул уже окончательно. Секунд десять Бонни смотрела на своего спящего друга, умилительно улыбаясь, а затем нахмурилась и со всей силы хлопнула себя по лбу.

— Вот я дура, — вздохнула она. — Сижу тут, думаю о своем, о девичьем…, а ведь мне самой отсюда не спуститься!

Подумав еще немного, Бонни решительно поднялась на ноги и, сложив розовые ладошки «рупором», поднесла их ко рту. Громкий крик, напоминавший скорее помесь крика выпи и орлиного клекота, разнесся по Ледяному королевству, пробудив стайку птичек, приблудившихся на одной из горных вершин и заставив сойти пару лавин. Снежный, впрочем, лишь еще громче засопел и, перевернувшись на другой бок, положил себе под голову руки.

Вскоре рядом послышался шум, и на одеяло, чудом не сбросив Бонни в пропасть, приземлилась огромная птица. Один ее глаз, сейчас с интересом изучавший мирно спящего Снежного короля, был размером с добрую тарелку, а клюв, неторопливо нацеливавшийся ему в голову, наверняка способен был отщелкать добрую сотню солдат. Встав на цыпочки и вытянувшись в струнку, принцесса Жвачка погладила птицу по жестким, как медная проволока, перьям — птица моментально отозвалась ласковым клекотом.

— Завтра, дорогая моя… не поможешь нам спуститься? Нам — это мне и Снежному королю. Нет, Завтра, он не похитил меня и даже не заколдовывал. Что? Ну, я просто помогала ему с группой, а потом все так завертелось… Нет, Завтра, у меня все в порядке с головой! Нет, я не сошла с ума! Я принцесса, более того, я уже восемьсот с лишним лет как принцесса, и мне лучше знать, как поступать!

Завтра лишь загадочно молчала, изредка поднимая умный, все понимающий и почти что человеческий взгляд на распалившуюся хозяйку, да чистила клювом перья. Звук при этом раздавался ужасно малоприятный, как будто кто-то очень упорный водил мелом по стеклу, желая продавить его насквозь. Бонни знала, что это вредное создание хочет ее позлить, но даже не подала виду, тепло улыбнувшись ей.

— Давай, Завтра, надо отнести Снежного к нему в дом, ведь оставлять хозяина на пороге — ужасная негостеприимность!

Орлица легко дернула крылом, и мирно спящий Снежный король оказался лежащим прямо у нее на спине. Тот даже не повел и ухом, лишь перевернулся на спину и бессознательно схватил два-три пера в охапку рукой с ужасно отросшими ногтями, заставив Завтра поморщиться.

— Ну, ну, не капризничай, — Бонни ласково погладила любимую Завтра по твердому клюву, и та, искоса посмотрев на нее умными желтыми глазами, тихо курлыкнула, совсем как настоящий двухголовый голубь.

Бонни вскарабкалась на Завтра, подоткнула ноги под себя, прикрыв их подолом любимого платья, и птица вместе со странными «пассажирами» резко полетела вниз. Перед Жвачкой замелькали Ледяные горы, одна, другая, одинаково белые и до боли в глазах блестящие на солнце, отличающиеся друг от друга разве что размерами и высотой. Пролетев несколько метров, Завтра развернула к Бонни голову и вопросительно курлыкнула.

— Держи путь к самой большой и яркой горе, на вершине которой еще флажок такой торчит, видишь, золотце?

Долетев до указанной горы, Завтра случайно сшибла ногой флажок, который с тяжелым противным скрипом полетел вниз (Надеюсь, им никого не зашибло, — пронеслось в голове у принцессы Жвачки), и, взмахнув крылом, легко сбросила Снежного в оконный проем. Неодобрительно пощелкав языком размером с добрую веревку, Завтра помогла Бонни спуститься и присела наверх горы. Гора под ее тяжелым телом затряслась — кажется, откуда-то сзади покатилась снежная лавина —, но выдержала.

Бонни прыгнула на пол, недовольно сморщившись, когда гул от удара каблучков об пол достиг ее ножек. Снежный упал точно на кровать, и слуги-пингвины уже успели накрыть его покрывалом ядовито-леопардовой расцветки. Подойдя чуть поближе, она аккуратно подоткнула одеяло, накрыв Снежного чуть ли не с головой.

Все же пингвины постарались на славу: та гора мусора, объедков и всякой маленькой, но неприятной ерунды вроде прилипших к полу волос, что еще недавно поражала взор своими прямо-таки великанскими размерами, исчезла без следа, и жилище Снежного вновь приобрело неухоженный вид одинокой сумасшедшей неприкаянной личности. Даже те два разных носка — желтый в красную полосочку и зеленый в голубой горошек — какие она постоянно лицезрела, будучи запертая в клетке для принцесс, все так же висели на лампе, изредка добродушно помахивая носами от легкого ветра. Снежный громко и тяжело всхрапнул, и неудачливый зеленый носок почти свалился с лампы и повис на пятке. Усмехнувшись про себя, Бонни поправила носок, водрузив его на прежнее ламповое место, и отправилась к столу. Достав из кармана рваную бумажку, больше похожую на огромный белый комок, и подцепив у Снежного ручку, валявшуюся на полу, Бонни, мечтательно задумавшись, черкнула пару строк и положила записку на видное место.

— Завтра, я уже иду!

Присев на птицу, Бонни вновь летела к своим обыденным делам и проблемам. Мысли же ее текли в каком-то странном направлении. Хорошо Снежному — он спит, он одинок, ему не надо постоянно думать о непутевых подданных… Интересно, а что ему сейчас снится? Наверняка какая-нибудь ерунда о его любимых Фионне и Кейке.

Тем временем Снежный напряженно нахмурился и заметался во сне по кровати.

* * *

Саймон снова был у бабушки и, запуская огромного яркого воздушного змея, со всех ног несся по пшеничному полю. Поле было необъятно огромным, широким и густым, в пшенице переливалось само солнышко, а змей терялся в небе. Семилетний Саймон быстро перебирал длинными ногами со стесанными коленками, пытаясь успеть за другом, чья слегка ссутуленная спина мелькала где-то впереди.

- Эй, Петриков, догоняй! — Лич обернулся, задорно помахивая ему рукой. Его ярко-золотые волосы вновь топорщились во все стороны, делая его похожим на маленького ежика.

- Ну, держись! — Саймон шмыгнул носом и, покрепче перехватив катушку, побежал со всех ног. Сердечко подскакивало где-то в груди и отчаянно пыталось вырваться наружу, а в носу надулся огромный пузырь, однако Саймона это не заботило. Ему было весело. Эх, догнать бы Лича…

Неожиданно солнце скрылось за облаками, и стало мрачно и холодно. Пшеничные колосья поникли, будто спрятавшись от пытливого взора мальчика, а Лич убежал совсем далеко.

 — Сашка… Сашка, подожди-и! — Саймон закричал во всю мощь своих легких, споткнулся и растянулся на земле. Катушка вырвалась у него из рук, и яркий змей упал на землю, мигом потеряв свой вид. От боли в коленке на глазах выступили слезы, которые Саймон быстро, чтобы никто не видел, вытер рукавом.

Лич неподвижно стоял впереди, вытянувшись в струнку. Такого от подвижного, неугомонного Сашки, который вечно не может усидеть на месте, Саймон точно не ожидал. Кроме того, Сашка упорно не поворачивался к нему лицом.

 — Са-а-ш? Саш, ну ты чего, обиделся, что ли? Ну что я опять сделал… — Саймон взял друга за плечо, и тут Лич развернулся.

 — Что сделал? Что ты сделал, Петриков? Что сделал ты? Ты не сделал ничего! Ты бросил меня, когда был мне так нужен, ты, безумный урод!

Небо совсем заволокло тучами, пророкотал гром, полыхнула молния, и перед Саймоном возник взрослый Сашка, в своем неизменном лабораторном халате с порванным рукавом.

 — Ты не сделал ничего! Ничего!

Небо вспыхнуло зеленым, и Лич закричал, падая на пшеницу. Тело его начало деформироваться, и перед испуганным, давно уже плачущим мальчиком возник огромный скелет.

 — Ничего!

Злорадно захохотав, Лич попер на скорчившегося в грязной луже Саймона, выставив руки вперед.

 — Ничего…

Не коснувшись Саймона, Лич рассыпался белыми костями. Вновь полыхнула молния, и поле загорелось.

 — Я выполняю свою часть уговора, малыш Петриков. Три часа! У тебя есть три часа!

Саймон Петриков вздрогнул и проснулся от собственного крика.

Тяжело дыша и держась за бешено колотившееся сердце, он сел в кровати и недоуменно оглянулся. Рука привычно зашарила по тумбочке, тщетно пытаясь нащупать очки, однако очков не было. Под руку попадалось все, что угодно: какие-то обрывки, бумажки, огромная картина в стеклянной рамке, мягкая игрушка… Все, кроме очков.

Саймон прищурился, стараясь хотя бы примерно разобрать интерьер той комнаты, куда его вновь закинула непокорная судьба — с годами любви к чтению и долгих путешествий по темноте его и так слабое зрение окончательно упало, и теперь все, что находилось чуть дальше вытянутой руки, сливалось в цветное месиво.

— Вот черт, кажется, я опять их потерял, — вздохнул он и осторожно встал с кровати, стараясь не упасть. — Стоп…

Саймон медленно ощупал себя за бороду. Длинная белая борода, волочившаяся почти что до пола, определенно была всамделишной, однако никаких признаков умопомрачения он не замечал. Вне себя от удивления, Петриков подбежал к первой попавшейся зеркальной поверхности и долго стоял, изучая свое отражение на экране выключенного ноутбука. У отражения была голубая кожа, длинная белая борода, как у деда Мороза, и огромный длинный нос, противоречащий всем канонам эволюции. Опершись худыми руками с выступающими венами на стол, Саймон еще раз бегло осмотрел себя и пришел к выводу, что процесс мутации, очевидно, завершился.

— Ко мне вернулось мое сознание? Не может быть… Кажется, что-то в этой странно извращенной вселенной пошло не так, и я стал нормальным. Никакого помешательства… Черт возьми, я даже вспомнил, как зовут моих родителей! Как зовут меня!

От радости, переполнявшей все его нутро, Саймон тотчас же сплясал нечто похожее на гопак.

— Wenk! — острая боль, пронзившая ногу, заставила его обернуться. Перед ним стоял пингвин, сердито глядевший на него.

— Извини, — Саймон покачал головой. — Прости, что помешал тебе, я тут просто… ну, знаешь, возвращение разума, наплыв воспоминаний, все такое прочее…

Почесав лапу о лапу, пингвин (кажется, его звали Гюнтер) крякнул и потопал в угол, буравя Саймона негодующим взглядом. Острый тычок сбил его с радостного настроя и вернул в суровую реальность.

— Три часа, Гюнтер, — тихо сказал Саймон. — У меня есть три часа, чтобы найти очки и покончить со всем этим дерьмом.

Порыв ветра бросил Петрикову какую-то рваную бумажку прямо в лицо. Аккуратно развернув ее и поднеся совсем близко к лицу, до ломоты в глазах, различил строки, написанные аккуратным несомненно девичьим почерком.

Дорогой Саймон!

Сегодняшний вечер был просто великолепен. Мне так понравилось твое Место для Смеха, которое прямо-таки отражает всю твою личность! Здорово ты это придумал, конечно.

К сожалению, я должна уйти, ибо у меня много дел, но я с нетерпением буду ждать твоего визита в Конфетное королевство.

С любовью,

П. Б. 

— П. Б.? Интересно, кто это, Гюнтер? Уж точно не припомню такой, — Саймон пожал плечами и, затолкав бумажку в карман синего халата, широким шагом направился в коридор, незаметный за толщей льда.

Его ожидало важнейшее и сложнейшее задание. Пусть ценой собственной жизни, но Саймон уничтожит проклятие Короны.

— Черт! Черт возьми, — стонал Саймон, рассматривая свое отражение в зеркале в ванной, куда ему пришлось зайти по делу, не терпящему отлагательств. Заметив в ванной зеркало, Петриков не смог воспротивиться искушению заглянуть в лицо своему отражению. — Черт возьми… Я просто не могу этого понять! По простейшей логике, сам факт того, что на меня из зеркала смотрит моя привычная физиономия, а не та, которую я могу лицезреть теперь только на фотографиях, говорит нам что? Правильно, то, что превращение полностью завершилось.

Заложив руки за спину, Саймон наматывал круги по ванной комнате и истинно профессорским тоном разговаривал сам с собой, будто он, как обычно, вел лекцию и терпеливо объяснял очередному непонятливому студенту, в чем различие между жирондистами и контрреволюционерами. Его голос, обычно тихий и почти не слышный даже близко идущему человеку, грохотал на все Снежное королевство, заставляя пингвинов в панике оглядываться по сторонам и прикрывать ластами головы. Петриков тем временем отчаянно пытался осмыслить свое наистраннейшее положение, и пока что это у него со скрипом, но получалось.

— Так вот, Гюнтер, — Саймон, почесывая бороду и отработанным до автоматизма жестом поправив несуществующие очки, обращался к пингвину, застывшему в дверях. — Превращение полностью завершилось, а, следовательно, я должен потерять рассудок. Но я нахожусь в добром здравии — по крайней мере, мне так кажется - а, следовательно, что-то тут не так. Кажется, я… Впрочем, какая разница? Я наконец-то попал в ту аномально-безумную зону, где я наконец нормальный! Гюнтер, я стал нормальным! Понимаешь, что это значит, малыш? Мне больше не надо будет совершать все эти безумные штуки! Никаких похищений принцесс, намазывания пингвинов майонезом, вытачивания фигурок из собственных зубов… Ладно, Гюнтер, пошли.

Взяв пингвина на руки (все-таки Гюнтер был ужасно похож на его студентов: так же внимательно слушают и так же ничего не понимают), Саймон, все еще находясь в состоянии полной задумчивости, медленно пошел по коридору, открывшемуся за потайной дверью. Делая место для исследований, Саймон как следует позаботился о его безопасности: так, в комнату для исследований невозможно было попасть просто, без всяких усилий. Комната была надежно замурована, а тайный проход из Чулана прикрыт столом с фотоальбомами и различными приятными мелочами родом из прошлого. Но, зная себя и свою неуемную страсть ко всему старинному, Саймон даже не приближался к лестнице, ведущей в чулан — он решил воспользоваться потайным ходом из ванной.

Задумчивость его объяснялась очень просто: Саймон мучительно пытался вспомнить, что же такого он натворил, будучи безумным. Последним его воспоминанием было то, как он, закрывая лабораторию и задувая свечу, надевает корону, не в силах больше противиться ее гадкой магии. А потом — лишь сплошные расплывчатые образы: пингвин, намазанный чем-то белым, тетрадь, полностью исписанная каракулями, так непохожими на его с левым наклоном, но аккуратный бисерный почерк, девушки, кричащие и бьющие по прутьям клетки… И Бетти. Бетти вклинилась в эту череду кошмара, как лучик света в непроглядной тьме. Они летели к существу из антиматерии на ковре-самолете, и он был при смерти, и ему было видение, где была сама Смерть… Саймон так и понял, что это было — реальность или же видение, порожденное его больным, безумным рассудком в попытке защиты от этого нового, жестокого мира?

Саймон споткнулся о булыжник, быстро перебирая длинными ногами, и со стоном схватился за бок. Отчего-то все его тело, от ног до носа, было покрыто синяками разной степени тяжести, от голубых до салатово-зеленых. Более того, слегка ощупав ребра, Саймон убедился, что, по крайней мере, пара ребер точно была переломана и срослась неправильно. Помнится, Бетти показывала ему, как в полевых условиях вправлять вывихи, но это все было не то, не то… Что же он такого совершил, пока был не в себе?

— Ладно, Саймон, соберись. Помни, что сказал тот загадочный голос из сна: у тебя есть три часа, чтобы разнести тут все к чертовой матери…

Дойдя до конца коридора, Саймон оказался перед дверной ручкой, намертво вмерзшей в толщу льда. Серия коротких, но сильных ударов ногой — и где же его давно разношенные, старые, но такие крепкие ботинки? — и лед осыпался осколками, явив его взору обитую железом дверь, похожая стояла в его старинной квартире. Потянув за ручку, Петриков оказался в огромном полутемном месте. Пахло затхлостью, сыростью и странным, ни на что не похожим запахом старины (единственным, что угадывалось в этой мешанине, был запах пыли)  — лабораторные запахи давным-давно выветрились. Неудивительно, ведь в последний раз опыты здесь проводились девятьсот лет назад!

На ощупь разыскав выключатель (он почему-то оказался на столе), Саймон зажег свет и с улыбкой осмотрелся вокруг. За все девятьсот лет его отсутствия все осталось таким же, как и было — казалось, что вот-вот сюда зайдет он-из-прошлого, уже почти не Саймон, нл пока еще не Снежный король, и вновь начнет изучать корону, поддерживая треснутые очки, держащиеся на одной дужке. Лаборатория оказалась огромным местом, буквально заставленным книжными шкафами. При виде двух-, трех— и четырехъярусных шкафов, заставленных разнообразными научными талмудами, разбегались глаза, так и тянуло подойти поближе и, вдыхая приятный запах книжных страниц, раскрыть любую из этих прекрасных томов и погрузиться в книжный мир старых героев и старых свершений. Посредине, на выступе, созданном с помощью каких-то плиток, стоял котел, на донышке которого виднелся осадок чего-то оранжевого. На полу валялся костюм (Саймон узнал тот самый потертый костюм папы и брюки с заплатами на коленях), небрежно смятый и брошенный явно впопыхах. Увидев это и тотчас же повесив костюм на вешалку, бережно отряхнув от пыли, Саймон нахмурился. Странно… Он помнил, как лично вешал папин костюм — единственную память об отце — на вешалку. Неужели кто-то успел побывать в лаборатории до него? Нет, такого определенно быть не может.

Рядом с костюмом, все так же небрежно сброшенная прямо на пол, валялась картина. Саймон тотчас же бросился ее поднимать и бережно стирать пыль. Стекло треснуло, и теперь лицо Бетти, его прекрасной невесты, его принцессы, было обезображено ужасной линией, делящей его на две половины. Он тотчас же вытащил осколки стекла из рамы и бросил пока что под стол — быть может, потом уберет. Эх, Бетти, Бетти…. Где-то она сейчас?

— Ничего, — прошептал он. — Я найду тебя, Бетти. Обязательно найду и спасу. Я все смогу, только вот себя починю…

Со вздохом Саймон присел на стул и подпер щеку рукой. Гюнтер, уморительно милый, вскарабкался на лабораторный стол и посмотрел на него немигающим, почти что человеческим взглядом.

— Эх, Гюнтер, если бы я знал, куда я задевал ту самую штуку. Без нее у меня ничего не получится, видит Глоб, я был так недалек и не понимал, что творится у меня под носом…

Гюнтер еще раз пробуравил Саймона взглядом и, бесцеремонно крякнув, ткнул ластой в его грудь. Буквально на мгновение Саймон застыл с ошарашенным видом, а потом полусчастливо-полубезумно расхохотался. Его смех гулко разнесся по пустой лаборатории, прокатился от одного угла к другому, заблудился в бесконечном лабиринте книжных шкафов, отскочил от портрета Бетти, вновь повешенного на стену, и стих, будто оборвался.

— Гюнтер, малыш, да ты прямо в корень зришь! — Саймон неумело погладил пингвина по голове и, достав откуда-то из шкафа линялый, давно выцветший, но когда-то бывший очень ярким полосатый свитер и смехотворные кальсоны в сердечко, быстро переоделся и скинул на стол голубой халат. - Ого, да я заметно похудел. Впрочем, сейчас на охи и вздохи у нас с тобой, Гюнтер, просто нет времени…

Саймон деловито раскрыл один из бесчисленных ящиков в тумбочке под столом и достал оттуда скальпель. Также в тумбочке обнаружились очки, увидев которые, Саймон издал победный крик. Впрочем, на поверку очки эти скорее были только названием: солнцезащитные, затемненные, с треснутым пополам стеклом, еле держащимся в оправе… Но у Саймона не было другого выбора, поэтому, со вздохом наступая на горло своей хотелке, он не очень-то и гордо водрузил очки на длинный голубой нос. Мир вновь приобрел четкие очертания, но погрузился во тьму.

Деловито протерев очки подолом свитера от разной мелкой дряни и сдув комки пыли, Саймон приступил к работе. Аккуратно разложив на столе грязный, пропахший потом, слезами, запекшейся кровью и пингвинами халат и включив люминесцентную лампу, он нащупал следы от ниток на груди халата и аккуратно вспорол скальпелем податливую ткань. Слегка дрожащие пальцы выудили из разреза аккуратно сложенный вчетверо бумажный листок.

— Черт, как я мог забыть, что зашил его сюда, чтобы никогда уже не потерять? Подумать только, я девятьсот лет носил под сердцем средство моего исцеления! Вот оно, Гюнтер, — в голосе Саймона явственно слышалось благоговение. — Плод моих долгосрочных исследований. То, без чего эту корону просто так не победить. Ну, это как… с химией: не выучив степени окисления, ты не сможешь писать ОВР, я прав? Я потратил десятки лет моей жизни, жизни, а не этого убогого существования, поплатился разумом, но смог сделать это! Смог вывести нужную формулу!

Саймон присел на стул и, по-детски болтая худыми ногами, торчащими из кальсон, принялся читать написанное. Эта бумажка оказалась листком, вырванным из какой-то научной книги.

— «Мистические ритуалы и их применения в пространстве и во времени. Авторы Саймон Петриков и Бетти Гроф», — Саймон грустно улыбнулся. — Бетти бы это понравилось. Она ведь так свои «Ритуалы…» и не закончила… Где-то она сейчас?

Снятие проклятия с проклятого предмета

Опытные волшебники защищали свои предметы от незваных гостей еще с первобытных времен. Правда, они не запирали их под замок и не ставили круглосуточную охрану. Их вещь никто бы не посмел тронуть и без этого, ведь в древности имя волшебника произносилось с особым пиететом. Волшебники в глазах людей были тождественны богам. Имеется предположение, что известный всему миру из древнегреческих мифов и легенд Зевс — один из наиболее сильных волшебников, подкованный магически. (Для полного ознакомления см. статью «Зевс»).

Однако свои подонки и мародеры имелись во все времена, поэтому просто полагаться на свое имя было небезопасно. Для того, чтобы обезопасить свои вещи еще больше, многие волшебники накладывают проклятие. (Для полного ознакомления с термином «проклятие» см. статью «проклятие»). Особенно в этом ответвлении магической науки знаменит волшебник Гюнтер (Для полного ознакомления см. статью «Гюнтер»).

По преданию, ранее Гюнтер был обычным динозавром, но после того, как он попал в ученики к сэру Эвергрину (см. статью «Эвергрин»), с ним что-то произошло, и в родные земли Гюнтер вернулся уже безумным волшебником. Этот представитель волшебной расы оставил после своей смерти огромное кол-во проклятых предметов. Многие из этих проклятий современные волшебники снять не могут и сейчас. Один из таких предметов — волшебная корона Льда или Ледяная корона, которая таинственно исчезла из жилища Гюнтера вскоре после его гибели.

Многие из проклятых предметов могут попасть в любые руки, в любой дом. Вполне возможно, что эта книга также проклята каким-нибудь волшебником в порыве гнева. Тем не менее, незнание законов не освобождает от ответственности, поэтому, случайно прикоснувшись к проклятому предмету, вы рискуете получить сильнейшее проклятие.

Итак, вы почувствовали что-то странное в вашем предмете (см. Признаки того, что предмет проклят). Что же нужно делать?

Для начала нужно определить, какого типа проклятие. Если это проклятие бездуховного типа, то вам повезло. Проклятия такого типа обычно мелки и несерьезны, например, легкий насморк три дня. Более опасные проклятия легко распознать и без детального осмотра, так как это сильно сказывается на внешнем виде предмета. Вы же не купите треснутую пополам кастрюлю или сломанный пылесос, верно? А незаметные сильные проклятия встречаются очень редко и, как правило, на африканском континенте, где еще используются проклятия в обиходе.

Правда, если данное проклятие дает некий дискомфорт, можно легко излечиться, три раза сыпанув солью через левое плечо.

Совсем другое дело, если проклятие духовного типа. Такие проклятия вызывают из Мира Мертвых некого духа, который и охраняет предмет. Очень редки и используются, как правило, очень сильными и опытными волшебниками. Такие проклятия обычно очень сильно сказываются на человеке: от пожизненного уродства до полной утери личности того, кто попал под проклятие.

Итак, что же делать, если вы попали под проклятие духовного типа? Необходимо как можно быстрее провести ритуал Очищения. Данный ритуал успешно использовался в Темное время, или в Средние века, католической церковью и местными экзорцистами. Правда, в большинстве сборников и летописей данный ритуал назывался «Изгнанием демона», что, в принципе, тоже в каком-то смысле верно. Итак, ритуал снятия проклятия, изгнания духа из проклятой вещи, именуемый ритуалом Очищения. Что же нам понадобится?

1. Свечи — хватит пяти — и зажигалка. Свечи необходимы для Очищения, как присутствие божественного огня, что заставит духа, демона или проклятие покинуть предмет как можно быстрее.

2. Белый мел — для того, чтобы обозначить границы контакта с иным миром. Пентаграмма предназначена для защиты того, кто изгоняет проклятие, а круг служит для обозначения границ. Важно нарисовать пентаграмму правильно: перевернутая пентаграмма не только не ослабит проклятие, а, наоборот, усилит его.

3. Кровь. Немного, достаточно всего пяти капель — по одной на каждый угол пентаграммы. Кровь необходима, чтобы выманить проклятие, ведь запечатывалось оно именно так.

Чтобы провести ритуал, необходимо:

1. Убедиться, что пол в комнате подходит для выполнения рисунка. Пол должен быть темным и гладким, чтобы мел задерживался на нем и были читаем.

2. Начертить пентаграмму. Чтобы пентаграмма получилась точная, можно сначала начертить круг, а потом вписать в него пятиконечную звезду.

3.Капнуть кровью на каждый угол зве

На полуслове книжная статья вырывалась. Впрочем, Саймона это абсолютно не заботило: его взор был устремлен на кое-что куда более интересное. Поверх текста, явно напечатанного на пишущей машинке, под законом сохранения энергии, обведенным в синюю чернильную рамочку, почерком Саймона была написана длинная формула. Больше всего она напоминала бином Ньютона, множество раз зачеркивалась, переписывалась… В конце концов все вычисления были перечеркнуты, и поверх множественных вычислений аккуратно были выписаны и подчеркнуты три слова: ablatione et mortem.

Три слова, благодаря которым корона больше не будет действовать. Искоса смотря на формулу, Саймон собирался с силами. Ему уже больше тысячи лет, а значит, с прекращением действия Короны он умрет. Просто перестанет существовать.

Раньше эта загадочная неизвестность — что же прячется за ширмой жизни? — страшила его; особенно сильно это чувство проявлялось, когда он был молод — в те годы отец, бедный отец, мир его праху, умер у него на глазах. Тогда, конечно, он наверняка предпочел бы смерти хоть какую-то, но жизнь.

Сейчас Саймон далеко так не думал. Он готов был уйти еще тогда, только-только после войны Грибов — выпить таблеток, спрыгнуть откуда-нибудь, пустить себе пулю в висок, повеситься на собственном галстуке-бабочке… Черт возьми, быть Снежным — это как будто навечно застрять с обкаканной задницей! Так же уныло и бесперспективно.

 Да, тогда, во время войны, у него был выбор. Смалодушничать и уйти или держаться, день за днем скатываясь в пучину безумия. Но тогда он не мог бросить Марси, наивную маленькую девочку Марси, она погибла бы без него… Сейчас Марси наверняка уже взрослая, и он наверняка ей больше не нужен. Саймон принял решение.

Медленно и степенно поднявшись, он вытащил мел из коробки рядом с темно-зеленой почти что школьной доской — на ней все еще остались следы мела, очертаниями напоминавшие какую-то очень знакомую схему. Выйдя через секретный проход и откинув стол, Саймон немного порылся в кладези вещей Чулана и с торжествующим хмыканьем вытащил коробку ароматических свечек. Надо же, а он даже и не помнил, откуда они у него взялись и почему их так много. Кажется, не то Бетти решила принять ароматическую ванну, после которой он еще неделю не мог нормально принять душ, не то просто подарок Марси… Достав почти что не отсыревшие спички из кармана пиджака, Саймон принялся за работу.

Аккуратно нарисовав пентаграмму и расставив свечи, Саймон медленно провел скальпелем по ладони. Короткий укол боли, и горячая, темно-красная кровь, медленно и вальяжно стекающая с руки, закапала на пол. Выцедив по капле на каждый угол пентаграммы, Саймон взял раненую руку в рот и мечтательно принялся посасывать ранку. Так он делал всегда, когда в детстве, пытаясь помочь маме и нарезать в салат овощи, случайно резался ножом. Боль, конечно же, не исчезла, но стала гораздо меньше. Саймон тяжело вздохнул, собрался и, положив проклятую корону в центр круга, выключил свет и, трясущимися руками сломав не одну спичку, зажег свечи. Проклятый терпкий запах благовоний заставил его сморщиться от омерзения — точно, нормально в душ он мог сходить только спустя месяц. Чудом переборов себя, Саймон зажмурился и принялся медленно произносить формулу. С каждым ее произношением голова кружилась все сильнее, запах становился все нетерпимее, и, наконец, ему почудился довольный рык чего-то… неживого.

Корона затряслась, как живая, и Саймон испуганно отполз в сторону. В голове что-то шептало ужасные слова, страшные, как сама Тьма, хотелось кричать, визжать, лишь бы перебить этот нечеловеческий ужас… Саймон подбежал к столу и, сняв очки, посмотрел на формулу. Буквы, еще недавно стоящие так, как надо, разбежались в разные стороны, словно танцуя вальс. От поразительно страшной догадки он схватился за бешено колотящееся сердце: он прочитал заклинание неправильно!

— О Глоб… О Глоб, о Глоб, что я наделал… — Саймон схватился за голову, рвя и так немногочисленные волосы; очки упали с длинного голубого носа и с хрустом соприкоснулись с полом.

— Wenk? — так некстати Гюнтер, до этого мирно дремавший на лабораторном столе, проснулся и подбежал к нему, нелепо хлопая крыльями-ластами.

— Беги, Гюнтер, малыш…

— Wenk?

— Беги! Беги отсюда, скорее…

Саймон не успел договорить: его голова словно взорвалась болью. С душераздирающим криком он упал на пол и, схватившись за виски, чуть ли не покатился по лаборатории. Голова ныла, внутри какие-то голоса шептали что-то непонятное и страшное, от боли хотелось умереть прямо сейчас, забыться в темном колодце несуществования… Саймон почувствовал, как теряет сознание, и последней его мыслью было то, что Гюнтеру надо бежать, пока не поздно…

Гюнтер, виляя крыльями, в ужасе выбежал из лаборатории, поранившись об осколки стекла, и спрятался под кроватью. Ледяная гора разлетелась на маленькие ледяные осколки, и в воздух с диким торжествующим смехом взмыло нечто. Нечто в до ужаса смешных линялом свитере и кальсонах в сердечко.

В воздух взмыл настоящий Снежный король.

Ради приличия отплясав-таки один танец и будучи отфутболенным Марси в конец зала, как только песня закончилась, Финн со вздохом пошел есть. Джейк, впрочем, уже давным-давно находился здесь и, судя по его пузику, натянувшемуся, словно барабан, он делал себе уже явно не десятый и явно не пятнадцатый сандвич.

— Все ешь, да, Джейк? — грустно спросил Финн, делая себе бутерброд с колбасой и сыром и меланхолично смотря на него — кусок в горло не лез. — Ты знаешь, что когда-нибудь тебя это погубит?

— Я волшебный пес, — не согласился с ним Джейк. — У меня анатомия не такая, как у вас всех, так что… Не обижайся, пузико, он не хотел! Я и пузико — лучшие друзья!

Финн закатил глаза. Глоб, когда Джейк наконец повзрослеет? Он был таким, когда Финн только появился на свет, когда Финну было три и к нему приставали хулиганы, когда Финну было шесть и он получил первую в своей жизни «F» по математике, когда Финну было тринадцать… Всегда был таким, и такой он сейчас. Совсем не изменился. В отличие от него, Финна.

Музыка играла и играла, веселая Марси танцевала не то чардаш, не то польку, зависнув в воздухе с бокалом вина, а Финн все так же стоял за столиком и наблюдал за ней мутным взглядом. Ныла обожженная нога, на душе было погано, аппетита не было… В глаза ему бросилась бутылка вина, стоявшая на почетном месте, окруженном цепочкой гроздей винограда. Напиться, что ли? Финн никогда еще не пробовал алкоголь, и мысль показалась ему заманчивой.

Вздохнув, он медленно потянулся за стаканом и за бутылкой. Джейк-младшая, когда у нее был кризис среднего возраста и она активно принимала алкоголь, говорила ему, что он помогает забыться. Что ж, это как раз то, что ему нужно. Забытье. С приятным звуком налив вино в бокал, Финн медленно поднял стопку и поднес ее ко рту.

— За тебя, принцесса Пламя, — пробормотал он и сделал глоток. Сделал глоток и тут же закашлялся: внутренности как будто обожгло. Настроение ни капли не поднялось, более того, от гадкого вкуса, напоминающего прокисший компот, захотелось почистить язык с мылом и все равно, чем, только бы заесть этот привкус во рту. Может быть, вино — это не его? Но выглядел он, наверное, здорово. Эта поза, полная разочарования в жизни и безудержной депрессии, эти усталые глаза, в которых навеки застыла боль, этот бокал вина в дрожащей руке… Весь такой из себя непонятый герой. Хм. Судя по тому, какие взгляды кидала на Финна прехорошенькая огненная девушка с кавалером, который ей, по-видимому, уже успел наскучить, непонятые герои людям, ну да и всем существам, нравятся гораздо больше, нежели герои обычные.

Вдруг голова закружилась, и Финн буквально на секунду моргнул — на месте огненной девицы уже не было, он заметил ее танцующей со странного вида существом в берете. Глоб, он, что, сумел опьянеть с одного бокала?

— Финн, посмотри, там раздают кусочки съедобного пламени! Ты его ешь, и у тебя горит язык, здорово, да? Финн? Финн, что с тобой? — Джейк испуганно затряс его за плечи. — А ну прекращай, дружище!

— Что… — пробормотал Финн и тяжело выдохнул. Принюхавшись, Джейк поморщился.

— Мой Глоб, Финн, ты что, выпил? Как тебе не стыдно! Разве для этого тебя мама растила в неге и роскоши? Для того, чтобы ты спился в пятнадцать? Ты был не для этого создан, братишка!

— А для чего же тогда, ну? — сердито спросил Финн, уже начавший заводиться. Кровь кипела, кулаки чесались — и куда подевалась меланхолия?

— Может быть, для приключений?

Тотчас же злость куда-то пропала, сдулась, словно старый воздушный шарик, оставшийся после бурной вечеринки в углу. На ее место пришел страх. Страх и легкая грусть. Джейк прав. Раньше он был создан для приключений, и каждый день был ему в радость, а что сейчас? Он не знает, в чем бы ему найти смысл к существованию, не знает, как забыть ее прекрасную улыбку, то, как она смотрела на него и как держала за руку… После разрыва с принцессой Пламя все изменилось в худшую сторону.

— Я уже говорил тебе, Джейк, приключения в прошлом. Черт возьми, мне уже идет шестнадцатый год, какие приключения? Нельзя постоянно жить в мире фантазий, друг. Пора взрослеть… — Финн потянулся налить себе еще вина — черт возьми, а эта штука все-таки затягивает! — но Джейк мягко, но достаточно сильно оттолкнул его руку.

— Ого, брат, да ты пьян! А выпил-то всего ничего… Вот что, дорогой мой, — Джейк взял его за плечи и потащил куда-то вперед. — Пойдем отсюда, посидишь немножко, развеешься…

— Нет, спасибо, друг, я справлюсь как-нибудь сам, правда, — Финн попытался оттолкнуть друга, но тот вовремя вильнул в сторону, и рука пролетела мимо.

Направившись в общественный туалет, Финн долго поливал лицо ледяной водой, пытаясь вернуть мыслям ясность. Странно, но приблизительно после десятого плеска эта затея удалась. Опершись сбитыми костяшками о гранитную плиту, Финн впервые за несколько дней посмотрел на себя в зеркало. Посмотрел — и ужаснулся. И это - он? Впалые щеки, бледное лицо, похожее на череп, синяки под запавшими глазами, страдальческое выражение лица… Как же он себя запустил. И зачем, спрашивается?

Плеснув водой в лицо еще раз, Финн, внимательно смотря на себя, осторожно и неумело попытался выдавить улыбку. Искреннюю улыбку. Последнее приключение, Финн, твердило подсознание. Как же так, самое здоровское, самое эпичное, самое лучшее и самое полное в жизни — а ты хандришь. Ну не дело это.

Финн и сам понимал, что это «не дело», а потому он, подумав о том, как здорово будет, если к Саймону вернется рассудок, добился-таки слабой полуулыбки на лице и вышел из туалета, хлопнув дверью.

Тем временем классическая музыка, наконец, сменилась на более современную, и все существа, находившиеся в зале, принялись отплясывать друг с другом. Все, кроме двоих: Джейк все продолжал наедаться, параллельно читая книгу, которую он, видимо, захватил с собой, Марси же стояла у стены и пила газировку, постукивая ногой в ритм. Интересно, она все еще на него сердится?

Набравшись смелости, Финн подошел к ней, сжав руки в кулаки. Он так привык видеть Марси парящей в воздухе над его головой, что даже удивился, когда обнаружил, что сейчас они стали практически одного роста — он доставал ей до плеч. Заметив его, Марси вскинула брови вверх и, отставив газировку в сторону, скрестила руки на груди. Ее длинные вампирские зубы блеснули в ярком свете ламп.

— П… П-потанцуем? — спросил Финн, заготовивший блестящую речь, которая вдруг полетела куда-то вниз. Язык словно одеревенел и не желал шевелиться, а вредные ноги выбрали именно этот момент, чтобы начать подкашиваться.

Марси пожала плечами.

— Почему бы и нет? Все равно уж лучше, чем тухнуть здесь, пока эта огненная дура не наиграется в свои куколки и не соизволит отдать Камень, — Марси степенно подала ему руку и чуть улыбнулась. Странно, но оскорбление принцессы Пламя, дамы его сердца, почему-то не вызвало горячего отклика в его душе, только вялый протест, который даже он поленился озвучить.

Держа Марси за талию, он лавировал между парочками, с гордостью и затаенным злорадством выискивая принцессу Пламя и Булку, который то и дело наступал ей на ноги, и насмешливо кивал им. После десятого кивка подряд Марси не могла этого не заметить.

— Что, пытаешься показать своей принцесске, что она многое потеряла? — по-доброму усмехнулась она. Финн пожал плечами.

— Почему бы и нет, — хмыкнул он. — Уж поверь, я точно лучше, чем этот заплывший пончик, я хотя бы могу думать и танцевать одновременно!

Марси расхохоталась, прикрыв рот рукой, и ее вычурная прическа мотнулась чуть влево и вновь вернулась в начальное положение — работа огненных человечков была выполнена на все сто процентов.

— Слушай, Марси… — Финн замялся. — Прости за Саймона. Правда, я не знаю, что на меня нашло… Я не хотел тебя обидеть… Ну и Саймона, конечно. Ты все еще на меня сердишься?

— Конечно же, нет, чего ты, — Марси рассмеялась, не так, как обычно, а чистым кристальным смехом, звенящим, будто россыпь алмазов. — Просто с утра у меня и так было так себе настроение, а тут еще и ты… Жалуешься, кидаешься на всех. Вот я и рассердилась…

— Ясно, — Финну показалось, что с души, а заодно со спины, с груди и с остальных частей тела у него свалилось по немаленькому камню. - Ну, что, еще потанцуем?

— Танцевать скучно, — Марси наморщила носик. — Как-никак, своего ты уже добился: просто посмотри на этих двоих!

Финн проследил за ее взглядом и убедился, что Марси была права. Всхлипывающая принцесса Пламя быстро шла прочь, прихрамывая на правую ногу и держась за бедро, а ее верный мальчик-паж Булка семенил за ней, что-то говоря ей и неуклюже переваливаясь. Смотря на них, Марси и Финн расхохотались и смеялись долго, пока на них не посмотрели буквально все танцующие. Отсмеявшись, Марси ткнула Финна в бок.

— Ну вот, смотри, твоя принцесса сбежала, музыка скучная, еда надоела… Тухло тут как-то. Может, пойдем куда-нибудь, развеемся?

— А ты знаешь, куда? Ведь везде эти существа, будь они неладны…

— Уж поверь, знаю. Ну, что, пошли? — Марси призывно протянула Финну свою длинную излишне худую, чуть ли не костлявую, серую руку с забавно выкрашенными в красный цвет ноготками.

И Финн аккуратно взялся за нее, будто за величайшее сокровище. Они взлетели в воздух и под взгляды и недовольные перешептывания огненных людей, с которых прямо-таки исчез весь их лоск, вылетели в окно.

Финн заметил, что, несмотря на темное бархатное покрывало ночи, накрывшее этот мир полностью, уже начали пробиваться первые робкие лучики света: солнце вот-вот должно было взойти.

— Я, когда еще путешествовала по землям Ууу, часто тусила здесь с Ричардом, — Марси быстро притянула к себе банку Порпа, предложила ее Финну и, получив отказ, принялась долго и неспешно пить, прислонившись спиной к камням и смакуя каждый глоток.

— Кто такой Ричард? Твой парень? — спросил Финн; в его голосе прямо-таки сквозило недоверие пополам с презрением. Марси только рассмеялась.

— Финни, ты совсем глупенький? Ричарду же тысячу лет в обед! — отсмеявшись, она наконец изволила объяснить, что же происходит. — Ричард — это первый огненный фламбит. Он раньше тоже был человеком, как ты и… ну, как Саймон, но что-то с ним такое случилось, и он превратился в сгусток огня. Он основал это королевство и он тут вроде как самый влиятельный.

— Основал? — переспросил Финн. — Но ведь я видел Огненного короля…

— О, этот шут? — Марси лишь презрительно махнула рукой. — Все огненные короли, неважно, каким способом они вступили на престол, во всем подчиняются Ричу. Ну, в плане, как это называется, внешней политики, вот! Все, что они делают в королевстве, их дело, а вот то, что происходит за его пределами — уже дело Рича. Его голос в королевстве самый весомый, к тому же этот чувак очень и очень близко знаком со Смертью, так что лучше бы его не трогать.

— Ого, — Финн присвистнул. — Ничего себе у тебя друзья, малышка Марси! Смерть, безумный волшебник, старый сноп огня…

— Перестань, Финн, — Марси с досадой отпила последний глоток и швырнула банку за балкон. — Мы часто разговаривали с Ричем на этом балконе. Это вроде как пристройка. Ненужная пристройка. Из дворца на нее не попасть, только разве что по стене забираться, ну, или прилететь, как мы.

— И зачем же это все нужно?

— Зато посмотри, какой тут роскошный вид… — Марси улыбнулась и воспарила в воздухе. — Как же тут красиво, особенно восходы и закаты. Пошли, посмотрим!

Финн не был против и встал рядом с ней, как бы невзначай взяв Марси за руку. Действительно, пейзаж был очень и очень красивым. Встававшее солнце освещало эту безжизненную пустыню, хоть на миг, на мгновение, но казавшейся живой.

— Как же тут красиво… — пробормотал Финн.

— Ага, — ответила ему Марси, восторженно пялясь в небо. Финн вздохнул и собрался с духом.

— Марси, — произнес он, беря ее за холодную тонкую руку. — Нам надо поговорить. Серьезно поговорить.

— О принцессе Пламя, да? — скучающе произнесла она.

Финн кивнул.

— В некотором роде. Понимаешь, Марси, с некоторого времени ты… ты значишь для меня очень много. Больше, чем просто друг или даже сестра. Я хочу… Быть может, нам стоит попробовать вынести наши отношения на новый уровень?

Моментально стихло все, даже потрескивание огоньков, и Финн с ужасом смотрел на удивление на лице Марси. Удивление — и полный грусти вдох.

— Я знала, что этот момент когда-нибудь наступит, — грустно сказала она, скрещивая руки на груди. — Знала, что когда-нибудь наша дружба… перестанет быть просто дружбой. И я долго думала над этим. Очень долго.

— И какой же ответ? — нетерпеливо спросил Финн, от волнения теребя лямку рюкзака.

Марси тяжело вздохнула.

— Прости, Финн, но нет. Нет. Точно нет. Не пойми меня неправильно, Финн, но… я тебе не подхожу. Правда. Ты пятнадцатилетний мальчик-герой, мечта всех принцесс, а я — вампир. Тысячелетнее создание ночи. За все свои тысячи лет жизни я видела многое, и для меня, увы, ты — еще ребенок. Быть может, если бы ты был постарше, у нас могло бы что-нибудь получиться, но сейчас — нет…

Финн молчал, сжав руки в кулаки, и чувствовал, как весь мир внутри него разбивается на осколки.

— Пойми, Финн, тебе всего пятнадцать, это уже… педофилия какая-то! — возмутилась Марси и тут же сникла. — Давай лучше останемся друзьями, хорошо? Останемся друзьями и забудем об этом глупом недоразумении. Финн? О, черт, неужели ты сердишься?

— Конечно же нет, Марс, — Финн вымученно улыбнулся. — Давай, пошли, время поджимает.

— О чем ты?

— Хватай Джейка, и пошли. В конце концов, мы пришли сюда за Камнем, и мы должны получить ответ.

Сжав зубы, Финн схватил Марси за руку, и вместе они полетели вниз. Финн выглядел сурово и неприступно, и никто не видел, как по его щеке скатилась робкая блестящая слезинка.

Скатилась — и улетела на камни, мгновенно испарившись.

Спустившись вниз, к празднующим, Марси и Финн шли побоку, не глядя друг на друга. Точнее, не глядела Марси, полностью углубившись в свои безрадостные мысли, Финн же украдкой поглядывал на подругу — подругу ли теперь? — изучая то ее чудесное яркое платье, которое она так и не смогла научиться носить и которое превращало ее из угловатой девочки-пацанки в прекрасную леди, то ее манеру задумчиво покусывать губу, то ее непокорные черные волосы, которые, несмотря на магию маленьких человечков, уже начали выбиваться из вычурной прически…

Кто она для него? Друг? Возлюбленная? Финн знал, что теперь, после того, как в минуту редкого откровения он излил ей все, что было у него на душе, их отношения никогда не станут прежними. Что, если она больше не захочет его видеть, будет стесняться его и чураться, как это было с принцессой Жвачкой, пока Финн не перерос это наваждение? Что, если она вот прямо сейчас повернется и скажет, что больше не хочет его видеть, и заставит плестись домой в одиночестве? Кем он будет, когда его «последнее приключение» закончится? Работать? Он не умеет ничего, только махаться на мечах и средненько шутить, да еще и петь автотюном — таких умений хватит разве что только на то, чтобы целыми днями, всю-всю жизнь, подметать полы в унылой конфетной лавке.

И почему же ему так не везет с девушками? Все они — принцесса Жвачка, Фиби, Марси — все они причиняли и продолжают причинять ему боль. За что? Что он такого сделал для них?

— Финн, — Марси обернулась к нему, бесцеремонно нарушив ход его мыслей, и Финн внутренне напрягся. Неужели случится то, чего он боялся? Неужели его «попросят» выйти вон? С его же Последнего приключения? — Слушай, Финн, нам нужно найти Фиби — что-то мне подсказывает, что нам нельзя задерживаться.

— Почему? Лично я не отказался бы еще потанцевать, — Финн улыбнулся.

Марси грустно покачала головой.

— Прости, Финн, но нет. Понимаешь… — она тихо всхлипнула. — Я чувствую, что в наших родных краях что-то случилось, понимаешь?! Мне… мне было видение, и там был Саймон, наш Саймон, и он просил меня о помощи!

Неожиданно Марси осела на каменную землю и залилась слезами. Марси, та самая Марси, которая шутя расправлялась со всяким злом, сходу повалила короля Вампиров, тусила с ледяным волшебником и основателем Огненного королевства, та Марси, запас цинизма которой измерялся даже не в баррелях, а, наверное, в кубических тоннах — и плачет? Финн был готов к чему угодно, но только не к этому — женские слезы приводили его в ступор и заставляли чувствовать себя просто ужасным кретином. Неловко подойдя поближе, он лишь приобнял Марси за плечо.

— Он был… наполовину заморожен, — говорила тем временем Марси скорее себе, чем ему, благодарно утыкаясь носом в его огненную рубашку с жабо. — Его ноги были заточены в огромную ледяную глыбу, он говорил что-то о том, что его эксперимент пошел прахом, а лед… Лед медленно поднимался по его ногам! Я вижу это до сих пор, стоит мне только закрыть глаза… Лед уже дошел ему до пояса, скоро Саймон совсем замерзнет, нам надо идти, Финн! Понимаешь?

— Понимаю, — Финн нахмурился. Честно говоря, он не верил в видения, ровно как и не верил в то, что Саймон, который живет вот уже вторую тысячу лет, вдруг может взять и начать погибать, да еще и нуждаться в чей-то помощи. Но Марси не стала бы плакать, если бы все было бы не настолько серьезно… Ай, ладно! Финн решил не заморачиваться причинами (а заодно и последствиями) своего поступка — Марси нужна помощь, а это самое главное. — Вставай, Марси, надо идти.

— Идти? — Марси осторожно поднялась с земли и, утерев слезы рукавом, аккуратно взяла его за руку — про себя Финн порадовался тому, что отношения у них все же остались прежними.

— Да, Марси. Идти. Мы пришли сюда за Камнем, и без Камня мы отсюда не уйдем. Пора найти Фиби…

Когда Финн и Марси вошли в зал, праздник уже давно закончился и перешел в ту самую фазу, когда все танцы перетанцованы, вся еда съедена, все шутки рассказаны, а празднующие просто бесцельно бродят вокруг, не зная, как себя занять. Джейк так вообще, от пуза наевшись сандвичей, спал на красивом ярко-красном диванчике, и никого уже не заботило то, что его чудесная девушка, от которой он не отходил целый день, на деле оказалась всего лишь его правой рукой, которой он придал женственные формы.

Принцесса Пламя с забинтованной ногой — и как только ее бинты не сгорели? — мрачно сидела за столом, подперев руками щеки, и смотрела в пространство. Булка жался рядом с ней, что-то нашептывая ей на ухо, а на столе, почти не разгоняя полумрак, интимно горела свеча.

— Простите, что мешаю вашему уединению, — Марси, как всегда, появилась внезапно, и по выражению ее лица даже в самом кошмарном сне нельзя было предположить, что еще буквально десять минут назад она заливалась слезами. Булка поднял голову и, защищая свою даму сердца, закрыл ее собой. Увидев это, вампирша лишь только по-девичьи расхохоталась. — Что ты, Булка, как я могу испортить твоей даме праздник? Фиби, милая, просто дай мне то, что я хочу, и мы уйдем… Мне нужен Камень… Ты обещала, что после того, как мы примем участие в твоем празднике, ты отдашь нам его на время.

И тут Фиби с ужасно гадкой улыбкой, скверно замаскированной под грустную сочувствующую гримаску, покачала головой, и Марси почувствовала, как будто что-то внутри нее оборвалось и начало падать куда-то вниз, туда, где есть только грусть и непроглядная темнота.

— Прости, Марси, но я даже не знаю, где-то, что ты хочешь, — Фиби поправила волосы, и Марси буквально почувствовала ее торжество. — Я же сказала, что все будет только после того, как наш праздник закончится…

— Ах ты… ты… обманщица! — перед взором Марси снова встал Саймон, не умоляющий о помощи, но лишь грустно смотрящий на нее, и эта огромная ледяная глыба, в которую он вмерзал — Марси видела, что Саймон замерз уже по грудь, и ей ужасно захотелось ударить эту противную девчонку чем-нибудь тяжелым, да так сильно, чтобы ее тупая головенка раскололась на две половинки — все равно в ней ничего нет. — Да я тебя…

— О, Фиби, прошу, извини ее, она немного не в себе, — Финн возник будто ниоткуда, схватив ее за руку, которая уже начала подниматься для замаха. — Ну, вы понимаете, алкоголь, все дела…

— В следующий раз, Финн, держи свою девушку подальше от алкоголя — она меня чуть не убила! — принцесса Пламя капризно наморщила носик, и все очарование, которое ее окружало, будто испарилось — перед Финном стояла просто самая что ни на есть обычная, ничем не примечательная принцесса, каких он десятками спасал от Снежного. Стояла и откровенно издевалась над его лучшей подругой.

Отвернувшись от нее, Финн потопал куда-то вперед, и Марси потянулась за ним, тщетно пытаясь вырвать руку.

— Финн, ради Глоба, что ты творишь?! — зашипела она. — Саймону грозит опасность, я тысячу лет искала способ его вылечить, а она еще и издевается надо мной?!

— Марси, успокойся, — Финн приложил руку Марси ко лбу, и она, отшатнувшись от него, тяжело задышала. — Помнишь, ты говорила о своем старинном друге Риче, который, по сути, держит на себе все государство?

— Риче? — Марси наморщила лоб. — Финни, да ты гений! Скорее буди Джейка, теперь я знаю, что делать!

Легко чмокнув Финна в щеку, Марси унеслась вглубь зала, очевидно, выискивая загулявшего Джейка, который уже давным-давно видел десятый сон. Порозовев, Финн застыл на месте, с глупой улыбкой трогая место поцелуя и не замечая, как сердито стиснула кулаки принцесса Пламя.

* * *

Ричард Старый — как сказала Марси, его настоящую фамилию, какая у него была когда-то, никто уже и не помнит, и теперь его знают лишь по прозвищу, данному «благодарными» потомками — жил в жутко странном и почти ненаходимом месте: для того, чтобы попасть в его «кабинет», Марси, Финну и свернувшемуся у него в кармане джинсов Джейку пришлось сначала найти нужный коридор из бесчисленного множества, затем отодвинуть нужный камешек, открывая тайный проход, потом долго-долго спускаться по этому самому проходу почти в самую глубь замка, приближаясь чуть ли не к центру земли…

— Молодец, Финн, а я что-то про Рича так и не подумала, — Марси парила впереди всех, сосредоточенно пытаясь сотворить что-то со своей вычурной прической, которую все еще держало заклинание. — Пусть эта дура выкусит, потому что я не собираюсь плясать под ее дудку!

— Не плясать под чужие дудки, конечно, хорошо, только вот почему нужно так долго идти? — проворчал Финн, вытирая рукой пот со лба. — Или он, как принцесса Жвачка, уже загодя готовится к апокалипсису?

— Не думаю, — ответила Марси, пожав плечами. — Просто к нему когда-то устраивали настоящие паломничества, вот мужику тишины и захотелось. Почему нет?

Разговаривая примерно в таком ключе, вскоре путешественники наконец добрались до конца лестницы, которая уперлась в большую дубовую дверь. Рядом, будто вросший в камень, тускло горел зеленый светильник, пахло затхлостью, а тяжелые каменные стены будто давили на друзей, казавшимся друг другу совсем маленькими и ничтожными. Нерешительно оглянувшись на Финна, Марси подошла поближе и медленно протянула руку, сжатую в кулак, к двери, и замерла, не решаясь постучать…

— О, Глоб, Марси, либо стучи, либо уходи, что ж ты стоишь над душой-то, — из-за стены послышался ворчливый голос, и дверь тотчас же распахнулась.

По рассказу Марси Финн представлял себе Ричарда как нечто среднее между Мо и Снежным королем — сморщенного старого фламбита, с длинной бородой до пят, обязательно говорящего старческим голосом и долго кашляя… Однако Ричард стариком вовсе не выглядел. Более того, в отличие от обычных огненных фламбитов, коим Рич предположительно и являлся, похожих разве что на маленьких животных, он имел вид юноши в старинной одежде с курчавыми волосами до плеч. Он казался совсем молодым, и лишь его глаза, холодные голубые глаза за стеклами круглых очков выдавали его истинный возраст.

Пожав Марси руку, Ричард скользнул глазами по Финну и с интересом высунувшемуся из рюкзака Джейку.

— О, ты наконец послушалась моего совета и перестала чураться общества? О, Глоб, Марси, неужели у тебя все же появились друзья?

— Рич, пожалуйста, не сейчас… — прошипела покрасневшая Марси.

Серьезно посмотрев сначала на ее вычурную прическу и открытое платье, а затем слегка скользнув взглядом по костюму Финна и кованому ошейнику Джейка, и, хмыкнув, щелкнул пальцами. Вмиг вычурные маскарадные костюмы развеялись в воздухе, как и прически, и Марси, вновь оказавшись в своей любимой майке, джинсах и свитере, облегченно вздохнула, привычно запустив пальцы в копну черных волос, которые снова были в беспорядке.

— Что, так-то лучше, да? — Ричард тепло улыбнулся, и легкая неприязнь Финна к этому необычному фламбиту тотчас же исчезла, будто ее и не было. Ну не мог обладатель такого чистого и доброго взгляда оказаться конченным придурком! — А то смотреть нормально на вас не могу. Ох уж эта Фиби со своими затеями… Ребенок, что с нее взять. Хорошо, хоть головы сразу не рубит, как ее отец в ее возрасте, и на том спасибо, — неожиданно Ричард хитро посмотрел на Марси и скрестил руки на груди. — Неужели ты нашла средство вылечить своего друга?

— Как ты… — восхищенно начала Марси, и Ричард лишь повелительно вскинул руку вверх.

— Ни слова больше, — сказал он, по-детски шмыгнув носом и оттого немного смутившись. — Очевидно, что это какой-то ранее неизвестный волшебный артефакт, потому что магией или каким-нибудь зельем ты бы вылечила его сама, а не обращалась бы к сомнительной принцессе сомнительного королевства за помощью. Далее… Артефакт этот наверняка потерян с течением времени, поэтому ты даже не знаешь, у нас ли он или нет… Я прав, Марси?

— Да, Рич, — тихо сказала Марси, — совершенно прав, как всегда.

— Тогда что это за артефакт? Не пойми меня неправильно, но у меня мало времени, ведь я уже поставил греться теплое молоко, чтобы лечь спать, а тут пришли вы…

— А вы, что, питаетесь, что ли? — брякнул Финн.

Ричард тяжело посмотрел на него, вскинув вверх тонкие брови. Марси поднесла ладонь к лицу.

— Ну конечно, я питаюсь, как и все живые существа, милый ребенок, — раздраженно сказал сварливый Ричард и вновь повернулся к Марси. — Ну, так что это за штучка?

— Камень Отката… Слышал о таком? — в голосе Марси было полно надежды, и Финну показалось, что если этот самый Ричард сейчас покачает головой и скажет, что ничего об этом не знает, то ее хватит удар. А если Марси хватит удар, то уж он-то за нее отомстит… Представив, как он со всего размаху вдаривает этому надменному Ричарду по морде, Финн ухмыльнулся.

Ричард же лишь пожал плечами.

— Отката? Сейчас посмотрим… — он махнул рукой, и к нему, с грохотом вылетев из осыпавшейся каменной стены, которая тотчас же встала место, подлетела огромная толстая книга, которую он раскрыл на первой странице.

Марси, Финн и Джейк напряженно следили за его движениями, и от торжественности момента — неужели у Снежного все-таки появился шанс вернуть рассудок? — у Джейка даже задергалось веко. Ричард же, лизнув палец, прошептал что-то, и страницы книги бешено задвигались, зашелестели, переворачиваясь то в одну сторону, то в другую, и, наконец, остановившиеся примерно на середине.

— Так-так-так… — прошептал Ричард и принялся читать небольшую статью, и затем вдруг с облегчением вздохнул. — В общем, Марси, тебе несказанно повезло.

— Камень у вас в королевстве?

— Нет, — Ричард степенно мотнул головой. — Тут написано, что Камень был продан королем Злодеусом VII в королевство Кристаллов, а оттуда его забрали в королевство Джунглей.

— И где же Камень… сейчас?

— Сейчас уж точно в королевстве Джунглей. Жуткое, скажу вам, местечко… — пробормотал Ричард, но Марси его уже не слышала.

— Спасибо тебе, Рич! Ребята, пошли!

— Берегите свои шеи! — озабоченно крикнул Ричард, но его уже никто не услышал: лишь топот ног по лестнице и крики откуда-то сверху дали понять, что здесь кто-то был.

Пожав плечами — в конце концов, это далеко не его проблемы — Ричард отправился к себе в покои: ему пора было спать.

Конец первой части

— Что, даже не попрощаемся с Фиби? — удивленно спросил Джейк и, не дождавшись от Марси — по-видимому, лидером сейчас была именно она — ровно никакой реакции, принялся жалобно скулить. — Черт возьми, Марс, мы, что, даже не присядем на дорожку?!

— Заткнись, Джейк, — рыкнула Марси, изучая взглядом Финна, склонившегося над картой. — Я чувствую, что Саймон в беде, и чем раньше мы доберемся до королевства Джунглей, тем больше шансов будет того, что мы вообще… увидим его живым.

Рука Марси, до этого спокойно лежавшая на импровизированном столе из старой каменной коробки (коробок из другого материала жители Огненного королевства, увы, позволить себе не могли), вцепилась в лежащую на ней ручку так крепко, что ее пальцы, кожа на которых в силу ее происхождения и так не отличалась особой яркостью, побелела окончательно.

— С чего ты взяла, что со Снежным что-то случилось?

— скептически спросил Джейк. — Он долбанную тысячу лет спокойно жил себе и жил, а тут, что, вдруг — раз! — и решил скопытиться? Дохлый номер.

Такой ехидный тон Джейка, да еще вкупе с его невыносимой скептической интонацией, мог смутить любое живое существо. Однако Марси за всю свою жизнь повидала и не такое: уж ее отец иначе с ней не разговаривал точно.

— Да я… — начала было она, как вдруг, совершенно неожиданно даже для себя самого, Финн закрыл ей рот рукой.

— Извиняюсь за бесцеремонность, леди Абадир, — хмыкнул он. — Только вот мне, наконец, удалось найти наикратчайший путь отсюда к королевству Джунглей…

Мигом прекратив свою перепалку и забыв не то, что об этом глупом подобии ссоры, друг о друге, Марси и Джейк расположились вокруг Финна, а тот, подобно довоенным полководцам, водил пальцем по толстенной карте — единственной, что была в наличии у Огненного королевства — и неторопливо объяснял.

— От Огненного королевства мы пойдем на запад, — его палец начал скользить по карте и завис рядом с графическим отображением королевства Кристаллов, отмеченное тремя красными восклицательными знаками. — Сейчас в королевстве Кристаллов не прекращается гражданская война — подданные принцессы не стали больше терпеть ее постоянные попытки ограничить свободы и права — так что лучше туда не соваться. Зашибут и не заметят. Так что мы, не доходя до королевства, повернем на север и… там будет королевство Джунглей!

— Зачем так топорно-то, братишка? — хмыкнул Джейк. — Зачем делать огромный крюк, если можно сделать вот так, — рука его превратилась в мини-Джейка и бодро промаршировала напрямик от Огненного королевства до королевства Джунглей. — Почему нет? Так мы пешком за день доберемся…

От его голоса Марси бросило в холодный пот. За день?! Да Саймон за это время не то, что покроется льдом полностью, превратится в чертов айсберг! Финн, кажется, подумал о том же и покачал головой.

— Чтобы идти по-твоему, придется проходить через королевство Принцессы-принцессы-принцессы, а обойти его никак нельзя. Ты же знаешь, какая она странная, братан…

— Это да, — согласился Джейк.

Марси вспомнила ужасную, зомбиподобную принцессу, головы которой ругались между собой (а одна даже плевалась ядом, который насквозь разъедал одежду и оставлял на коже омерзительные ожоги), да еще и безнадежно влюбленную в Финна, и поежилась. Нет, таких королевств им не надо!

— Тем более, от Огненного и почти до самого Кристального королевства ходит — по крайней мере, ходил до гражданской войны — самый настоящий рейсовый автобус, который мигом домчит нас за полчаса!

Полностью признавая свою капитуляцию, Джейк поднял руки в знак проигрыша. Оставив карту на столе, их не очень-то и развеселая компания отправилась в путь. На ворчание Джейка по поводу отсутствия долгих прощаний никто не обращал внимания: Финн хотел просто побыстрее вернуться домой, чтобы снова успешно сползти в теплую и уютную, но ужасно затягивающую бездонную болотную яму саможаления, а Марси…

Саймон вставал перед ней, стоило ей только закрыть глаза. Молчаливый, улыбающийся, грустный… Беспомощный. И ужасно одинокий.

— Поторопись, Марси, — произнес он беззвучно, лишь шевеля губами. — Мне чертовски холодно.

Ничего, успокаивала она себя. Финн знает свое дело — за все те приключения в разных концах Ууу, в которых он успел побывать за эти годы — он прекрасно разбирается в картах и маршрутах. Они успеют. Она успеет и спасет Саймона.

Она последний раз прикрыла глаза и вновь увидела перед собой Саймона. Лед доходил ему уже до шеи.

* * *

Финн не ошибся — стоило только пять минут потерпеть и постоять на автобусной стоянке, да простят автору эту нечаянную тавтологию, к ним тотчас же подъехал бронированного вида автобус с шипастыми дворниками.

— До самого королевства Кристаллов, — решительно сказал Финн и протянул золотой — мелочь, оставшаяся от их грандиозной золотой россыпи на первом этаже.

— До самого?! — переспросил водила, панкующего вида ливнерог в темных очках и футболке с современной рок-группой. — Один — и соваться в поглощенную гражданской войной кипящую муть?! Сумасшедший ты парень, Финн. Уважаю, но не понимаю.

— Ну, так довезешь, Брюс? — улыбнулся Финн.

Рокер-ливнерог по имени Брюс тяжело вздохнул.

— Только потому, что ты со своим псом когда-то спас мне жизнь, и за огромный золотой, который точно сегодня обеспечит мне сытный ужин. Только, сам понимаешь, — он махнул хвостом не то в сторону дворников, покрытых отражающими антикристальными шипами, не то на броню, из-за которой простой рейсовый автобус приобрел некоторое сходство с танком, — до королевства Кристаллов довезу, но перед поворотом на него высажу. Дальше сам пойдешь. Мне проблемы не нужны, особенно от этих революционных кристальных человечков…

— Без проблем, Брюс, без проблем, — клятвенно заверил его Финн и уселся перед окном.

Брюс поправил темные очки, выкрутил ключ зажигания, сунул кассету в музыкальную установку и до максимума нажал на педаль газа. Под бодрый хард-рок бронеавтобус тронулся с места.

Финн огляделся по сторонам, надеясь, что за ним никто не наблюдает, и вздохнул от облегчения. Брюс и не думал обращать на него внимание, полностью уйдя в дорогу и потряхивая длинными черными волосами под музыку. Тогда Финн, еще раз оглянувшись, выпустил из рюкзака уменьшившегося Джейка и превратившуюся в летучую мышь Марси — за каждого пассажира в такую дорогу полагался целый золотой, а тратить все деньги на поездку Финн не собирался — вдруг им что-нибудь, да понадобится в пути?

— Отпадный тип, — хмыкнула Марси, крылом показывая на водителя. — Где ты его отрыл-то такого?

— Да мы один раз тусовались с Леди, — принялся рассказывать за него Джейк, — у нее в измерении. Пошли там на концерт, а там пьяные собаки толпой набросились на какого-то подростка-ливнерога, совсем еще сопляка. Ну, мы его и отбили. Домой привели, сказали, хулиганы напали — ему, оказывается, мама на концерты запретила ходить… Вот и встретились, значит!

Финн усмехнулся, вспомнив того невообразимо тощего ливнерога-подростка, и перевел взгляд на Брюса, рост которого сейчас мог сравниться с тремя Финнами и которого он легко мог задушить собственными руками, если бы захотел.

Да, время меняет всех существ… Особенно ливнерогов

До королевства Кристаллов они доехали, как Финн и обещался, за полчаса. Может быть, даже меньше. Автобус резко остановился перед ржавой табличкой «к Королевству Кристаллов», ведущей к неприметной заросшей тропинке, да так резко, что Финн аж уронил рюкзак (Марси раздраженно зашипела) на грязный пол.

— Как и договаривались, Финн, — тихо сказал Брюс, прислушиваясь к приглушенным звукам выстрелов в Кристальном лесу. — Вот поворот на королевство Кристаллов, а дальше ты сам…

— Спасибо, дружище, — от всей души сказал Финн, спрыгивая вместе с рюкзаком на голую, будто выжженную землю.

Только дождавшись того, как Финн соскочил со ступеньки, Брюс со всей силы надавил на газ, и бронеавтобус, обильно газанув и обдав мальчишку каким-то ужасно вонючим дымом с легким запахом хлора и аммиака одновременно, умчался назад по дороге. Финн осторожно раскрыл слегка пыльный рюкзак, и из него тут же вывалились на пыльную землю Джейк и Марси.

— Мог бы и повежливее, — пробормотала Марси, отряхивая от серой пыли любимую майку и вновь становясь самой собой — хоть солнце уже и встало, сюда оно почему-то не заглядывало, будто брезгуя… или опасаясь? — А этот твой Брюс тоже хорош. Выбросил пассажиров и рад-радешенек, трус волосатый.

— А ты что хотела, Марс? — ехидно спросил Джейк. — Мало кому захочется рисковать жизнью и кататься в места, где гремит война, ради каких-то там… пассажиров.

Словно в подтверждение его слов где-то в лесу отчетливо прогремел выстрел, отчетливо завизжала и смолкла какая-то женщина, и Марси поежилась.

— Ну, что, вперед? — улыбнулся Финн, подбросив рюкзак на плечах, и зашагал в сторону от взбалмошного королевства Кристаллов.

Джейк, устало зевая, ехал у Финна на плече, а Марси летела рядом, полностью погрузившись в свои мысли. Финн не умел читать мысли, как тот профессор из старых комиксов, которые когда-то нравились сперва Джейку, а потом и его сыну ТиВи, но он прекрасно мог догадаться, о чем она думает.

Саймон. Саймон Петриков. Для нее он гораздо важнее, чем для него. Ее спаситель, ее воспитатель, наставник, учитель, старший товарищ. Человек — не вампир, не демон, всего лишь человек — заменивший ей отца.

Странно признаться, но иногда Финн чувствует беспричинную ненависть к этому человеку, бледная тень которого иногда проступает в Снежном короле. Нет, неверно он сказал. Не ненависть. Ревность.

Стоит только ему представить, что Марси, его лучшая подруга, которая многому его научила, бросит его и будет целыми днями (хорошо, если не ночами) тусоваться с выздоровевшим Петриковым, то на щеки тут же краснеют, дышать становится тяжело, руки сами сжимаются в кулаки, а на глазах выступают слезы. Он понимал, что ведет себя глупо, что Марси любит Саймона вовсе не так, что он для нее словно второй отец, но… не мог себя пересилить.

Зачем он вообще согласился на это Последнее приключение?

— Финн? Финн, все хорошо? — почему-то тихо спросила Марси.

Отвлекаясь от своих мыслей, он молча кивнул.

— Я все никак не могу перестать думать о Саймоне, — продолжила шептать Марси. — Я никогда не покидала Ууу так надолго… Вдруг он натворил там каких-нибудь дел? Конечно, он перестал так интенсивно похищать принцесс, как год-два назад, но тем не менее… Вдруг он полетит, например, за молоком, увидит ту же Бонни в короткой юбке и потеряет контроль? Банановая стража же его забьет насмерть!

Марси явно трясло, и Финн, покосившись на спящего Джейка, нежно положил ей руку на плечо, попытавшись ее приобнять. Судя по тому, что Марси не попыталась сбросить его руку, как бы невзначай взлетев чуть повыше, она не была против.

— Успокойся, Марси, — выдохнул он. — Посмотри мне в глаза, Марси.

Финн действительно был одного роста с Марселиной, и его глаза встретились с ее глазами. В ярко-синих глазах отразились черные, глубокие и затягивающие, словно омуты реки Мертвых.

— Послушай, Марси, — он взял ее за руку. — С Саймоном все будет хорошо. Мы стали терпимее к нему относиться в последнее время, да и у него появились друзья — тот же Абракаданиэль — так что он не будет одинок. В последнее время мания принцессопохищения пошла на спад, так что все хорошо. Все будет нормально.

— А как же Бонни? Бонни и ее стража?..

— Смеешься? Мы с Джейком тренировали банановую стражу — да они даже мухи обидеть не могут, не то, что беззащитного старика!

— Финн…

— С Саймоном. Все. Будет. Хорошо, — с нажимом произнес Финн. — Не волнуйся. Успокойся. Хватит себя накручивать…

Он не успел закончить — Марси обняла его из-за всех сил и прикрыла глаза.

— Надеюсь, — все так же шепотом продолжала она. — Очень надеюсь. Чертовски надеюсь…

— Почему ты говоришь шепотом? — спросил Финн, не интересуясь даже ответом — главное, чтобы Марси только отвлеклась, забыла о своих страхах.

Вместо ответа Марси лишь потянула своим носом, явно доставшимся ей от демона-папаши.

— Я ясно чувствую опасность, Финн, — шепнула она. — Смертью пахнет. И скрытой угрозой.

— Конечно, там же рядом королевство Кристаллов…

— Нет. Это исходит именно оттуда. Из королевства Джунглей. Ты помнишь, что сказал нам старик Ричард?

Финн нахмурился. Если честно, то он не воспринимал всерьез его кривляния, отчетливо понимая, что все это — нахальство, всеведие и колдовство — обыкновенные понты. Да еще и как он посмел ни во что не ставить его, Финна!

— Не услышал я, что он там бурчал, — «признался» он, не собираясь ругаться с Марси по поводу ее странных друзей. Да и кто он ей для этого, муж, что ли?

— Он сказал что-то про шею, я точно по…

Не договорив, Марси осела на пол, держась за шею. С криком метнувшись к ней и подняв ее с пыльной земли, Финн убрал волосы с ее лица и с ужасом воззрился на ее шею — прямо над укусами вампира в шее ее торчал самый настоящий деревянный дротик.

— Джейк! Джейк, проснись… Дже…

Шею Финна пронзила резкая боль, и он медленно повалился на грязную землю, закатив глаза. Изо рта его полезла пенная слюна, которая, смешиваясь с грязью и пылью, начала приобретать грязно-серый цвет.

* * *

Свесившись с ветки, на которой она сидела скрюченная чертовы пол-удара гонга, Уу-ху неотрывно смотрела на бледнолицых, которые посмели ступить на Обетованную землю. Сначала Уу-ху показалось, что их было двое — белый человеческий мальчишка и демоническое создание — но затем к ним прибавился и третий. Желтый комок шерсти, увеличившийся в размерах и похрапывающий прямо на земле.

Губы Уу-ху скривились и подобрались, делая ее мордочку ужасно презрительной (ну, если бы обезьяны могли бы презрительно ухмыляться): это собака. Нечестивое создание, нанесшее оскорбление Обетованной земле.

Собак в королевстве Джунглей не любили, и любая собака, посмевшая ступить на его территорию, мгновенно лишалась глаза, хвоста и левого уха — по поверью Древних, именно в этих частях тела и заключалась истинная колдовская сила. А если какая-нибудь собака посмела бы ступить на Обетованную землю… Наверняка это создание ждет такая страшная кара, что и смерть покажется ему подарком богов.

Подождав еще немного, Уу-ху прислушалась к дыханиям бледнолицых и облегченно вздохнула: яд мамаши Ы-ы начал действовать. Она осторожно спустилась с ветки Священного дуба — все-таки не стоит рассказывать Учителю подробности Охоты, а то за кощунство Священного дуба ее могут и поколотить — и со всей силы воткнула последние два дротика в живот нечестивому созданию.

Его омерзительное желтое брюхо заколыхалось, дрогнуло несколько раз и застыло. Уу-ху была абсолютно спокойна: Учитель всегда говорил ей, что добыча в Город должна быть доставлена живой, а вот что с ней делать будут там — решать будет Принцесса.

Уу-ху попыталась поднять тяжеленные туши бледнолицых — у-у, и отрастили же животы, будто богачи из Города! — но устало опустилась на землю. Она решительно помотала головой и схватилась за самодельную дудочку, висевшую на связке у пояса — без помощи никуда!

По Обетованной земле разнесся оглушительный свист, услышать который могли лишь такие же обезьяны, как и Уу-ху. Не прошло и пол-удара гонга, как ближайшее Кристальное нечестивое дерево — ух, если бы не договор с королевством Кристаллов, как бы Уу-ху разобралась с этими дурацкими деревьями, одним своим видом портящими Обетованную землю! — заскрипело под весом другого обезьяна.

— Ничего себе улов, Уу-ху, — присвистнул тот (для полноты понимания происходящего автор специально для читателей перевел их реплики с обезьяньего) и чуть завистливо скрипнул зубами.

Уу-ху победно топнула лапой: уж Учитель-то никогда не обращал внимания на ее маленький рост, впервые разрешив ей охотиться наравне со старшими.

— Пусть росточком маленькая, зато ее с дерева ни один бледнолицый не разглядит, — смеялся он, почесывая свое огромное седое пузо.

И Уу-ху никогда еще не разочаровывала учителя, принося самую огромную добычу с Охоты и вызывая зависть всех с Города.

— Улов мой, Гы-ы, делиться не буду, только донеси, — буркнула Уу-ху, зная, как ее брат любит присваивать себе чужие победы.

Гы-ы засмеялся и повел длинным роскошным хвостом, которым он обожал пользоваться как пятой лапой.

— Донесу только за плату, сестрица. Скажем… — его бесстыжие желтые глаза хитро прищурились, — за нечестивое животное. Что скажешь, а? Тебе — два пленника, мне — один.

— Хочешь меня надуть, братец? Ну уж нет! Давай лучше так, — Уу-ху вспомнила, как не вовремя вчера забралась она в семейное дупло — полое дерево принадлежала ее семье множество веков и лун — и подбоченилась. — Ты доносишь мою добычу до города, а я не рассказываю Мамаше про то, как вчера видела тебя с Ка-Ги… Как тебе такая идея?

— Маленькая шантажистка, — прорычал Гы-ы, но добычу все-таки взял. — Ну, ничего, вот скоро я перед всем Городом объявлю о нашей с Ка-Ги помолвке, и все, больше ты не посмеешь меня так подло использовать!

Уу-ху засмеялась, забираясь любимому брату на шею. Какой же он все-таки сильный! Он с легкостью подхватил всех троих чужеземцев сразу и нес их спокойно, даже не чувствуя тяжести. Правда, демоническое создание оказалось слишком огромным, и голова ее почти что волочилась по земле, а ее длинная черная шерсть постоянно цеплялась то за сучки, то за камни. Поначалу Гы-ы просто нетерпеливо рычал и выдергивал демоническое создание, оставляя везде клочки черной шерсти, но затем, устав от постоянного заплетания, он выхватил нож из связки — когда Уу-ху достигнет возраста невесты и пройдет Испытание, у нее тоже будет нож, на котором будет выписано ее имя — и полоснул им по шерсти. Огромный клубок шерсти упал на землю, и теперь шерсть демонического создания доходила ей разве что до ушей.

— И зачем демонам столько шерсти?! — удивился Гы-ы, перехватил чужеземцев покрепче и еще быстрее зашагал вперед.

Уу-ху подхватила клубок демонической шерсти и деловито запихала в мешочек, висевший у нее на привязи вместе с дудочкой и колчаном для дротиков — говорят, шерсть демонов лечит от болезней, а Мамаша вот уже третью луну мается животом!

* * *

Абойо Адаез Мванаджума Нкозазана Эйира Ая Хатлукуси, она же в миру принцесса Джунглей, только что вернулась из путешествия по королевству Б?Онангутан, куда она приходила с дипломатической миссией — дружить.

Она ужасно устала и думала лишь об одном — завалиться спать на свою королевскую лежанку, уснуть и видеть Духов, которые уж точно подскажут ей, как управлять королевством.

— О, великая, вы вернулись! — ее советник, Дни-би, принялся расшибать лоб о каменный пол.

Не настроенная на долгие ублажения, принцесса топнула ногой.

— Успокой свой лоб, Дни-би, и говори!

— Уу-ху поймала трех чужеземцев, поправших законы и осквернивших Обетованную землю. Один из них — демоническое создание, другой — человек, третий — собака…

Принцесса Джунглей прищурилась, надувая и так большие щеки — в их королевстве наличие жира говорило о красоте, богатстве и здоровье самки. Человек? Неужели Финн Человек? Да быть того не может. Что может такой бледнолицый герой, как Финн, однажды даже спасший ее из лап Проклятого Короля (впрочем, после этого его отметелила толпа ее верных стражей, так что больше он не осмеливался ее похитить), забыть в их землях?

Впрочем, правила есть правила. И правила Древних тоже надо чтить. Любой чужеземец, осквернивший Обетованную землю, должен быть покаран. А нечестивая собака — тем более.

— Отнеси всех в камеры. Собаку — сожжем в очищающем пламени и подадим на стол, демоническое создание и человека — туда же. Сегодня в Городе будет знатный ужин!

— Как скажете, Великая, — почтительно отозвался Дни-би и тотчас же умчался.

Принцесса Джунглей зевнула и, проверив, не исчез ли никуда Кружок Здоровья — он оказался на привычном месте, завещанном веками — опустилась на свою лежанку.

Перед ужином можно и поспать…

В голове гудело, будто в разбуженном улье, полном тысячью злющих космических ос. Не в силах не то, что пошевелить рукой или ногой, да даже открыть глаза, Финн скрючился на холодной влажной земле. Страшно хотелось пить, в горле пересохло до состояния чертовой пустыни, запекшиеся губы, с которых все еще не отошла ссохшаяся кровавая пена, беспорядочно шевелились, ноги и руки порывисто дергались вне его сознания, и Финн уже не думал, а мечтал о смерти, будто о недоступной роскоши.

Но вот боль медленно, но верно отступила, и Финн, дыша, словно загнанный зверь, вдруг понял, что все-таки не хочет помирать. На лицо его полилась ледяная вода, напрочь смывая отвратительную кровавую слюну с подбородка, и от глотка свежести Финну похорошело настолько, что он, наконец, открыл глаза.

— Я думала, ты не проснешься, — прошептала Марси.

Финн, не обращая внимания на ноющую шею, с ужасом смотрел на ее волосы, которые безжизненной паклей висели книзу, едва доходя до затылка. Что с ней произошло? Куда делись ее роскошные волосы, черные, как вороново крыло, которыми она так гордилась?

Он попытался повертеть головой и застонал от резкой боли, вновь нахлынувшей на него.

— Лучше не шевелись, так только больнее, — произнесла она и снова облила его лицо водой.

— Помоги мне сесть, — произнес Финн. Точнее, попытался произнести: из глотки его вырвалось лишь какое-то отвратительное сипение, которое невозможно было даже принять за речь.

Однако Марси поняла его и, легко и почти не больно коснувшись его шеи и плеч исцарапанными бледными руками, прислонила к стене. Финн огляделся, пытаясь понять, куда же их занесло. Как они вообще сюда попали? Кажется, буквально мгновение назад они шли по земле королевства Джунглей, предвкушая легкую беседу — Финн никогда не общался с принцессой Джунглей и вообще мало себе представлял, кто она и как себя ведет, но был уверен на все сто процентов, что она, как и все принцессы, истерически в него влюблена — желанный подарок и скорое возвращение на попутке Брюса. И именно в тот исторический момент, когда он впервые побывал в королевстве Джунглей, его и настигла проклятая боль.

— Ч… что произошло? — снова чертово сипение.

Марси влила в его готовно распахнутый рот еще воды из огромной бутыли, которую Джейк дальновидно прихватил с собой из Огненного королевства, и мрачно вздохнула.

— Нас подбили туземцы.

— Туземцы?

— Жители королевства Джунглей, — она с ненавистью показала рукой на просветы в огромных каменных прутьях решетки, словно сделанных природой.

Приглядевшись (и с помощью Марси подползя поближе и с трудом приблизив голову к прутьям решетки), Финн сначала даже не понял, где он. Через прутья решетки просматривалось огромное каменное помещение — потолков его не было видно, даже если попытаться поднять голову — оплетенное густой темно-зеленой какой-то даже неживой лозой. Все здесь было либо из камня, либо из зеленой лозы, и все было явно сделано своими руками; более того, Финн заметил, что их «тюрьма» в этом каменном мешке была не одна — и слева, и справа, и чуть выше виднелись будто огромные пещеры, забранные каменными решетками. Ровно в центре каменного мешка, на помосте, стоял гигантский каменный же котел, под которым маленькие зверьки набрасывали дрова. Выглядели они настолько уморительно серьезно, что Финн даже бы расхохотался, не будь он в такой большой опасности.

Обезьяны были повсюду: кто-то наливал в котел грязную воду, кто-то носился взад и вперед с уханьем, кто-то тащил огромные мешки, очевидно, с провизией, кто-то негромко «разговаривал» со своим сородичем… Мимо прошла — именно прошла, на двух лапах — маленькая обезьяна с красной лентой в волосах, и Финн с ненавистью поморщился — на бедре у нее, рядом с набедренной повязкой из какой-то линялой тряпки, висели дротики и косичка, сплетенная из уже потерявших живой блеск, но таких узнаваемых черных волос.

— Это она нас подбила, — пояснила Марси, дрожа от ненависти. — О, Глоб, никогда не думала, что в нашем Ууу еще остались настолько отсталые племена…

Финн и рад бы был ей ответить, но не мог: язык не шевелился совсем. Он закрыл глаза и принялся напряженно думать. Кто это такие? Почему они тусуются здесь, рядом с королевством Джунглей? Куда подевалась принцесса Джунглей? И, самое главное — куда подевался Камень?

Постепенно паралич спал, и Финн смог пошевелить руками, ногами и даже приподняться. Впрочем, едва только он встал, пленника тут же зашатало, будто в приступе морской лихорадки, а перед глазами поплыли квадраты и круги. Опираясь дрожащей, слабой рукой о насквозь влажные стены «камеры» (одно радовало — от жажды они в обозримом будущем точно не умрут), Финн сделал несколько шагов влево и, тяжело дыша, снова осел на пол.

— Что за нематематичной ерундой они меня накачали? — прохрипел он. — Как будто бы я старик…

Марси пожевала сухую губу и взъерошила то жалкое подобие на прическу, которое у нее осталось; Финн обратил внимание на то, что на шее и на руках у нее стремительно наливались синяки.

— Это очень древний яд, — прошептала она. — Таким ядом раньше пользовались врачи в больницах до войны Грибов: он нужен был, чтобы усыпить человека, который слишком измучен для того, чтобы перенести операцию. Это сейчас, чтобы ковыряться в ране и ставить кости на место, лично принцесса Доктор вкалывает обезболивающее, которое позволяет ничего не чувствовать, а раньше усыпляли полностью. После того, как организм человека справлялся с этим ядом, он еще долго не мог вставать, не мог двигаться и не мог разговаривать: от воды и питья его тошнило, а руки и ноги казались неподъемными. Говорят, что на каждого человека рассчитывалась своя дозировка яда — если добавить чуть больше, то он просто-напросто не проснется.

Финн открыл рот от удивления: довоенный яд? Откуда он у этих обезьян? Он уже хотел спросить у Марси, откуда она знает о ядах, тем более о довоенных, так много, но та, устало зевнув, прилегла прямо на каменный ледяной пол и прикрыла глаза.

— Марси, с тобой все хорошо? — выдохнул Финн с испугом: неужели она погибнет, она же бессмертная!

— Ничего, Финн, все в порядке, я просто устала, мне нужно поспать, — Марси зевнула, щелкнув остро отточенными глазными зубами, и вскоре, по-видимому, задремала.

Неожиданно Финна пронзила новая мысль: Джейк. Где же Джейк? Куда делся его брат и почему в этой «камере» находятся только они с Марселиной?

Из самого темного и сырого угла «камеры» раздался страшный, полный отчаяния и невыносимой боли стон, стон умирающего, и Финн похолодел. Нет. Этого не может быть. Не обращая внимания на требовательную боль в конечностях, он вприпрыжку понесся в дальний угол «камеры», боясь не успеть, боясь того, что он там увидит…

— Джейк! — он с криком опустился на колени.

Джейк — или то, что от него осталось — валялся на полу, прикрыв глаза. Шерсть его свалялась и потемнела от крови, на месте глаза причудливо зияла пустая залитая кровью глазница, обрубок хвоста неестественно дергался, будто бы не понимая совсем, что он отрублен, набух и налился мертвенной синевой остаток левого уха.

Финна сковал мертвенный ужас, и он, не зная даже, что делать и куда бежать, медленно прикоснулся рукой к его боку, на котором виднелась кровавая рана.

— Брат, что они с тобой сделали? Что случилось?

Джейк не ответил, вообще никак не отреагировал, и Финна затрясло. Возвращался его старый страх, тот самый, который поселился в его сердечке в тот момент, когда он вместе с Джейком и Джермейном стоял у могил папы и мамы: страх навсегда потерять брата. Вспомнились все ночные кошмары, где он стоял теперь уже у гроба Джейка, один на всем белом свете. Вспомнился тот самый сон с Совой, в котором Джейк погибал в космосе, и его добродушное «Ну я же не умру, пока ты будешь со мной».

Не в силах оторваться, Финн стоял рядом со старшим братом и чувствовал, как по его лицу текут горячие ненавистные соленые слезы. Ему хотелось рвать, резать на части, избить до потери пульса, выгрызть сердце у того, кто только посмел прикоснуться к Джейку, убивать, ненавидеть… Но он просто-напросто не мог сдвинуться с места, словно камень вдруг стал с ним одним целым, и с ужасом смотрел на то, как умирает его лучший друг.

Сзади послышался какой-то шум, но Финну было уже плевать. В полном оцепенении он стоял на коленях, слушая, как кричит Марси, как слышен какой-то обезьяний гогот, как кто-то топает позади него… Он просто молчал и смотрел в никуда, когда две огромные обезьяны подняли его с колен, как следует ударили по животу и потащили прочь, к свету.

— У-угх! — заявил самый жирный обезьян и пинком швырнул Финна на пол мешка.

С трудом поднявшись, Финн обнаружил, что за его потугами наблюдает, скрестив полные руки на груди, никто иной, как принцесса Джунглей.

— Принцесса, вы пришли сюда, чтобы спасти нас? — спросил он.

Мгновение принцесса тупо таращилась на него и затем заухала, для наглядности ударяя себя кулаками по груди. Поняв, что Финн ее не понимает и с удивлением смотрит на нее, принцесса досадливо зарычала и щелчком пальцев подозвала к себе какую-то макаку. Макака, которая, к слову, носила круглые очки с синими потрескавшимися стеклами и обрывки чего-то, что когда-то было пиджаком, тотчас же вытянулась в струнку и неживым голосом принялась тараторить все то, что, очевидно, пыталась сказать ему принцесса.

— Финн Человек, герой Ууу, я очень удивлена, увидев тебя здесь, в месте для Нечестивых, которые наступили на священную тропу, — тараторила со стеклянными глазами макака-переводчик, кажется, особо даже не понимая смысла своих слов. — Да еще и в обществе Демона и Нечестивого животного!

— Что ты сделала с моим братом, принцесса Джунглей?! — Финн, рыча от злости, рванулся вперед, но огромная горилла, сердито ухнув, повалила его на пол.

Принцесса Джунглей торопливо зарычала низким гортанным голосом, который можно было бы даже назвать красивым, произносила бы его владелица членораздельные слова.

— Твой брат — Нечестивое животное, — лопотала мартышка-переводчица. — Мы, народ Джунглей, никогда не отрицали того, что твой брат тоже герой, как и ты, Финн Человек. Мы помним, как ты спас меня из лап Проклятого короля, и мы умеем быть благодарными. Твой брат удостоился величайшей чести для таких, как он — мы дадим ему возможность умереть своей смертью.

— Что?! — Финн побледнел. — Какого хрена вы вообще о себе возомнили?!

Принцесса царственно ухнула, и горилла снова прижала его лицо к ледяному полу.

— Ты такой импульсивный, Финн, — принцесса Джунглей улыбнулась, скаля желтые острые зубки. — Но ты даже не дослушал меня! Послушай, ты должен выбросить своих друзей из головы — им уже ничего не поможет. Демон ослаблен потерей шерсти, его тело отравлено, и в скором времени его ждет смерть и отпущение греха Осквернения Обетованной земли, потому что ее мясо подадут на общий ужин. Собака сражалась храбро, но наши шаманы отняли у нее способность менять свое тело, и потому теперь она не может так быстро выздороветь. Ей мы дадим возможность умереть своей смертью, а затем снова подадим на стол…

Не в силах больше слушать эти ужасные слова, Финн закрыл уши руками, но это не помогло: голос мартышки, неживой и не отличающийся эмоциями, будто у робота (нет, даже хуже, чем у робота: уж в голосе БиМО было гораздо больше эмоций!) просачивался сквозь закрытые пальцы и больно давил на уши, будто вода.

— Но ты, Финн Человек, достоин выбора. Ты можешь умереть вместе со своими друзьями… — принцесса Джунглей прижала руки к щекам и сердито покачала головой, словно говоря, что это очень плохая идея, — но можешь поступить, как настоящий мудрец. Отрекись от своей нечестивой природы, отрекись от своих друзей, и мы примем тебя в нашу семью и наш род! Ты женишься на мне, на Адаез, принцессе Джунглей, тебе дадут новое имя, твое истинное имя, и ты останешься жив! Ну же, Финн, что ты выбираешь?

На Финна смотрели сотни пар глаз, казалось, даже черепа других несчастных, насаженных на колья частокола охраны, напряженно выжидали его ответа. Ему вспомнились Джейк, веселый Джейк, который всегда помогал ему, пусть даже и не хотя этого, Джейк, лежащий сейчас в луже собственной крови с одним глазом, и Марси, добрая язвительная Марси, которая всего лишь хотела вернуть домой своего старого друга. Финн заскрежетал зубами от злости и замотал головой.

— Ни за что, принцесса! Я ни за что не предам своих друзей!

Как ему показалось, принцесса Джунглей слегка погрустнела.

— Что же, — деревянным голосом отозвалась покорная макака, — это твой выбор, Финн Человек. Но выбор не окончательный: ты должен подумать еще. Я даю тебе срок до появления луны: именно тогда и должны начаться приготовления к пиру Очищения. Жить или умереть, остаться с друзьями или жениться — тебе решать.

По знаку принцессы Джунглей гориллы подняли Финна и за руки бросили его обратно в «камеру». Принцесса под руку с ученой макакой удалилась, что-то прорычав гориллам, которые с оскалом встали к его «камере». Один из горилл, рыча и покашливая, ковырялся в зубах его мечом.

Мечом папы.

Финн не знал, сколько времени он просидел на ледяном каменном полу, смотря в одну точку и не двигаясь с места. Он не мог ни пошевелиться, ни даже прикрыть глаза — в ушах стоял отчаянный крик Марси, которая каталась по полу и разрывала пальцами горло, пытаясь избавиться от дикой боли. Эхом отдавались стоны Джейка, тихие, будто стеснительные — вскоре он затих, как замолкла и Марси, и Финн остался в полной тишине. И одиночестве.

Краем уха он слышал, как нервно ухали мартышки-шпионы, как ругалась принцесса Джунглей, которая каждые два часа подходила к его «камере» и подолгу стояла и смотрела на него, вглядываясь в лицо Финна и пытаясь там что-то отыскать. Видимо, это самое что-то никак ею не отыскивалось, и принцесса, бешено рыча, била пудовыми кулаками по стене, отшвыривала мартышек, несущихся ей на помощь. Один раз, наверное, после полудня, когда Финн даже не обернулся на огромный сандвич, который преданная принцессе макака-переводчица достала из его рюкзака и положила у его ног вместе с огромным красным яблоком, предназначавшимся для Марси, принцесса Джунглей так разозлилась, что перевернула огромный котел, и визжащим мартышкам пришлось наливать и нагревать воду снова.

Финн остро ощущал нереальность происходящего, будто все это — Камень, возможность спасти Саймона, танец с Марси, плач Фиби и этот дурацкий плен — всего лишь сон, страшный кошмар, который приснился ему из-за того, что он выпил на ночь слишком много молока. Вот-вот сейчас все поплывет, смешаются краски, и Финн окажется дома, в залитой солнцем спальне, и Джейк, весело упрекая его в том, что он та еще засоня, заставит его одеваться и потащит завтракать.

Интересно, а что сегодня было бы у них на завтрак, не попади бы они сюда? Наверняка блинчики с беконом. Джейк обожает жарить блины, и они у него получаются всегда на высоте. Впрочем, у Джейка получается на высоте все, неважно, что он вздумал приготовить — какое-то сложное нематематичное фуа-гра, простые сандвичи или чудесные блинчики с беконом.

Финн гулко расхохотался, заставив испуганно метаться трусливых мартышек, что стояли вблизи его «камеры». Скоро он умрет, и его перед смертью заботит такая ерунда? Впрочем, его всегда заботила какая-то сплошная ерунда. Принцессы, донимание Снежного, это чертово «Последнее Приключение». Зачем он вообще принялся тогда ломать комедию, заставляя остальных его упрашивать?

А все потому, что никакой он не герой. Дурацкий мальчишка в дурацкой шапке, как любил говаривать рассерженный Снежный. Говаривать в то золотое время, когда он был счастлив, у его лучшего друга еще не было детей, и его совершенно не заботило будущее. Он жил одним днем: ухлестывал сперва за принцессой Жвачкой, потом за Фиби, влипал в приключения, дрался с монстрами, доводил Снежного… Его ничего не заботило, и его не волновало, что же будет потом. Он был всего лишь мальчишкой.

А что теперь? Он еще не герой, но уже и не мальчишка: сейчас его, пятнадцатилетнего лба, который дорос уже до принцессы Жвачки, мальчишкой называет разве что Снежный, который все никак не может запомнить, сколько ему лет. Чего он добился за все это время? Он не знает математику, с благоговением смотрит на опыты принцессы Жвачки с химией и биологией, никогда не напишет книгу и ни за что не поймет историю и не запомнит все даты после войны Грибов. Единственное, на что он еще сгодится, так это на то, чтобы выполнять какую-нибудь грязную работу: уж на физическую форму он пожаловаться не может.

Он вел себя просто отвратительно в последнее время. То срывался на Джейке, то пытался подкатить к Марси, с чего-то вобрав в голову то, что она влюблена в него. В то время — ха, он говорит так, будто это было бы еще до войны Грибов, хотя на самом-то деле прошло всего два дня — это казалось ему очевидным. То, как Марси смотрела на него, как огрызалась, как настойчиво отказывалась идти рядом с ним… Как обратилась к нему за помощью, и он отказался, утонув в своей депрессии после разрыва с Фиби, и только Джейк смог уговорить его передумать. Как негодующе она смотрела на все его затаенные взгляды и как выдернула руку, говоря, что он для нее просто друг…

Друг. От этого слова у Финна расширились глаза, а во рту стало совсем сухо и безжизненно, будто в самом чреве Великой свалки. Марси никогда не нужны были возлюбленные — ей хватило Эша, который так обошелся с ней, продав ведьме единственное, что связывало ее с Саймоном. Марси нужен был тот, кто понимал бы ее, кто слушал, кто всегда нашел бы решение для ее проблемы. Тот, к кому можно было бы постучаться в окно в три часа ночи и не бояться того, что ее прогонят.

Марси нужен был не парень. И не отец — Хансон Абадир никогда особо не заботился о своей дочке, Саймон Петриков заменил ей отца, но сейчас он для нее мертв. Все это время Марси нужен был всего лишь друг.

Наверняка она считала и считает его своим другом, единственным, кому она может хоть немного довериться и раскрыть всю душу — наверное, Финн и Джейк были единственными, кому она выдала свою тайну и рассказала о Саймоне. Принцесса Жвачка не считается — она мега-разум и знает все обо всех, так что наверняка даже эта тайна ей известна.

Марси ждала от него помощи — а получила лишь отказ. Марси ждала поддержки — а получила лишь нытье и несправедливые упреки. Марси ждала дружбы — он принялся приставать к ней после того, как она спасла его задницу от чертовой обиженной принцессы Пламя. И сейчас Марси, бедная Марси, умирает или уже умерла, а он, Финн, жив. Пусть ненадолго, всего лишь до вечера — он ведь никогда не предаст друзей — но жив.

— Марси, это я виноват, — горячо зашептал он, не замечая, как оборачиваются на него макаки, встревоженно ухают мартышки и сердито бьют в грудь бабуины. Глаза застилали едкие соленые слезы, голова кружилась, а руки вновь и вновь сжимались в кулаки. — Я был чертовым идиотом, я вел себя хуже, чем Снежный! Пожалуйста, Марси, только держись, не умирай!

Марси чуть приоткрыла рот и закашлялась: из разорванного горла хлынула кровь, черная, будто неживая кровь, потекла грязноватой струйкой по испачканной, синей шее, на которой почти не пульсировала уже жилка, и принялась капать на камень, оставляя маленькую кроваво-черную лужицу.

— Пожалуйста, Марси, — он с ненавистью сжал бледные кулаки. — Если ты… Если ты выживешь, я… Обещаю, что больше никогда не посмотрю ни на одну девушку, пока не стану достаточно взрослым. Обещаю.

Финн бормотал и бормотал, то клянясь пожертвовать своей жизнью, то угрожая, то сыпля проклятиями в адрес принцессы Джунглей и почему-то Снежного, то впадая в откровенный бред… Вскоре он склонил набок голову, прислонился к ледяной мокрой стене «камеры» и задремал — бессонная ночь давала о себе знать.

* * *

Он проснулся — не проснулся, лишь приоткрыл глаза в полусне-полутрансе — от того, что кто-то нежно гладил его по щеке. Гладил не покровительственно, не желая чего-то большего вроде поцелуя, а как-то иначе. Робко и ненасытно, будто никогда больше не прикоснется к нему.

Кто это мог быть? Марси? Джейк? Принцесса? Финн резко раскрыл глаза и тотчас же вскочил, вставая в отработанную годами боевую стойку.

Он находился в каком-то странном месте — будто каком-то доме, но ужасно маленьком, состоящим разве что из одной комнаты: на пушистом ковре покоилась двуспальная кровать, около окна, откуда просматривался какой-то древний город, стоял письменный стол с разложенным на ним ярко-синим чертежом. В углу одиноко стояла пустая детская кроватка, при взгляде на которую Финн почувствовал неожиданную боль и… Узнавание?

В замешательстве он прошелся по пустой квартире — да, кажется, такие недодома назывались квартирами — посидел на подоконнике, заглянул на пустую кухню, где на дубовом столе стыла тарелка с какой-то горячей ароматной красной жижей, открыл дверь с миниатюрной ванной… Ему непрестанно казалось, будто бы он уже бывал здесь. Но все было как-то… Не так. Будто…

— Больше? — послышался тихий женский голос, и Финн, не понимая, кто это, кивнул.

Больше. Вот это самое слово. Все в этом доме должно быть больше.

Голову наводнили странные, ниоткуда взявшиеся невозможные воспоминания: вот он — Финну нет и года — лежит в кроватке и, посасывая погремушку, насупленно смотрит в казавшийся ему тогда таким высоким потолок. Вот он лезет на подоконник, с усилием опираясь на детский горшок, и от окна его оттаскивают заботливые женские руки. Эти же руки держат его под грудью и сажают в детский стульчик на кухне, откуда он видит улыбающегося ему странного похожего на него человека.

— Что… Что за нематематичная ерунда происходит?! — громко выругался Финн, стремясь уничтожить поток чужих дурацких воспоминаний. — Откуда это все? Этого просто не может быть, это было еще до войны! Папа всегда говорил мне, что они нашли меня на горе Бум-бум, когда я был еще младенцем…

— Позволь мне объяснить… — прошелестел женский голос, и Финн с ужасом осознал, что слышал его когда-то.

Именно этот голос пел ему колыбельные и шептал, что папа скоро вернется и плакать не надо.

От стены в выцветших обоях отделился силуэт, который вскоре обрел объемную форму. Полупрозрачная, еле просматривавшаяся женщина с развевающимися по воздуху короткими, чуть ниже плеч розовыми волосами медленно подошла к нему.

— Я знаю, что ты ничего не понимаешь, Финни, мой малыш, — прошелестела она, и Финн вдруг понял, что из ее уст это совсем не звучит оскорбительно. — Позволь мне помочь тебе…

— Как вы можете помочь мне, леди? Вы же не знаете, кто я, не знаете, что происходит…

Глаза странной женщины вмиг наполнились слезами.

— Ты не узнаешь меня? — прошептал она. — Не узнаешь Маргарет Лич? Не узнаешь того, кто оберегал тебя от всех опасностей и спас ценою своей жизни?..

Смотреть на ее страдания было невыносимо больно, и Финн ужасно хотел хоть как-нибудь ей помочь. Один вид этой женщины (впрочем, скорее это была девушка, но перекошенное от переживаний лицо и мешковатая одежда весьма придавали ей возраста) будил в нем что-то… Странное. Ему казалось, что он знает эту женщину, казалось, что вот еще немного, и он нашарит что-то важное для него… Но нить не нащупывалась, и женщину он не помнил. Лишь ее имя — Маргарет Лич — говорило ему о чем-то: при одном звуке ее фамилии в голове всплывал огромный уродливый некромант, создание из чистого зла, пытающегося уничтожить все живое в Ууу.

— Простите меня, леди, — вздохнул Финн, признавая поражение. — Я не помню вас. Я хотел бы знать, как вы со мной связаны, но в голове будто совсем пусто.

— Видимо, счастливых воспоминаний с твоей новой семьей оказалось слишком много, и твои настоящие родители давным-давно оказались глубоко внутри памяти, — со вздохом пробормотала Маргарет, которая, казалась, совсем не была этому удивлена. — Что ж, хотя бы это радует: моя смерть не была напрасной, и ты обрел то, чего не было у твоего отца: хорошую семью и счастливое детство.

— Леди, откуда вы знаете… — начал Финн, но Маргарет изящно отмахнулась от него.

— Но это сон, и тут возможности твоего мозга поистине безграничны. Нужно только слегка подтолкнуть…

Маргарет взмахнула рукой, и Финн от удивления ахнул и схватился рукой за притолоку — от мелькающих перед глазами образов закружилась голова.

Он вспомнил, как сидел у этой женщины на руках, испуганно прижимаясь к ее груди. Вспомнил, как плакал из-за того, что эта женщина кричала на высокого светловолосого мужчину в лабораторном халате, который отчаянно пытался вытолкать ее прочь, поглядывая на часы. Вспомнил, как гремел взрыв, и он вместе с ними падал куда-то вниз, в какую-то клокочущую горячую массу. Вспомнил оглушающий женский крик и пронизывающую до костей боль…

Осознание пришло внезапно и просто.

— Ты моя мама? Моя… Настоящая мама? — удивленно спросил он, и, судя по тому, как заблестели от счастья ее глаза, ответ был правильный.

Мама прижала его к груди, и он, взрослый мальчик, не стыдясь, плакал. Плакал из-за того, что наконец увидел ее.

— Ты знаешь, что произошло? Почему меня усыновили Джошуа и Маргарет? Почему я рос с ними?..

— Я не могу рассказать тебе, — шепнула мама и сильнее прижала его к груди. — Я ведь всего лишь твой сон, и ты вызвал меня, когда нуждался во мне…

— Тогда кто может? — загадок стало еще больше. — Мне казалось, будто мое происхождение как-то связано с Сильной Сьюзан: у нее ведь нет жабр, как у остальных чилавеков из Красотопии, и…

Мама туманно кивнула, садясь за чертежный стол.

— Твой папа тоже любит тебя, солнышко. Он искал тебя тысячу лет и все время следил за тобой, пока ты рос и набирался сил. Он передал Сьюзан информацию о тебе и твоем происхождении давным-давно, еще до того, как ты попал на гору Бум-бум, и все это время она знала о том, кто ты на самом деле. Но не спеши лезть к ней с расспросами, — предсказала мама его следующий вопрос. — Твой папа дал Сьюзан точные указания насчет того, когда она должна все рассказать тебе, и время еще не подошло. Не волнуйся, оно придет. Ты оглянуться не успеешь…

Финн не знал, сколько времени уже он провел с мамой — он то ел ту самую вкусную жижу из тарелки (оказывается, в той стране, откуда был родом его настоящий папа, такая жидкость называлась «суп»), то сидел у матери на коленях, то слушал ее рассказы о папе… Теперь он понимал, почему ему не сразу удалось вспомнить маму — до странного события, о котором мама отказывалась говорить и из-за которого он и потерял родителей, Финн жил с ними всего лишь до года.

Однако, было что-то, что мешало ему наслаждаться сном — на удивление правдоподобным и запоминающимся — и этим чем-то была реальность. Реальность, злая и беспощадная, чей суровый пинок мог в любой момент оторвать его от мамы.

— Мам, что… Что мне делать? — выдохнул Финн. — Из-за одной дурацкой вещицы мы с моими друзьями попали в огромную переделку. Мой названый брат умер, моя подруга умирает, а я должен буду погибнуть на закате этого дня… Я больше не могу бороться.

Сказав это, Финн совсем не ощутил стыда: мама не смеялась над ним и не называла трусом, как Джошуа, и не прижимала к себе и не зацеловывала до полусмерти, как Маргарет. Мама лишь вздохнула и погладила его по руке.

— Не говори глупостей, сынок. Ты очень силен, и сейчас ты даже не подозреваешь, сколько в тебе силы.

— Но…

— Тебе ужасно стыдно из-за того, что ты видел, ты подавлен из-за того, что видишь, и боишься того, что увидишь потом. Только и всего… Страх блокирует твою силу, нежно оплетая тебя ложью, и она засасывает тебя, будто топкая липкая паутина. У тебя есть еще возможность спасти дорогих тебе людей, солнышко.

— Но как?! — воскликнул Финн: от надежды, пусть даже и во сне, затрепетало и потянуло сердце. — Я ведь слишком слаб…

— Используй свои сильные стороны, сынок. Пользуйся тем, что умеешь… — мама горько вздохнула. — Ты уже начинаешь просыпаться, солнышко. Пора прощаться.

— Но, мама… — Финн понял, что она так и не ответила на два главных вопроса, которые волновали его больше всего: кто его отец и кто он такой.

Но было поздно: мама уже растворилась в воздухе, вся квартира слилась в единое яркое пятно, и Финн открыл глаза.

Он ничком лежал на полу «камеры», и, судя по тому, как громко кричали и били в барабаны снаружи, время праздника неумолимо приближалось.

Финн неуклюже сел на пол: страх и боль, окружавшие его все это время, будто трусливо отступили и жались где-то в отдалении, не желая подходить ближе. Будто звери, боявшиеся пламени костра.

Однако, долго ему не пришлось размышлять: нужно было действовать, ведь время было на исходе. И он с удивлением осознал, что действительно готов.

Используй свои сильные стороны… Но в чем его сила? Единственное, в чем Финн действительно хорош, так это отпускать дурацкие шуточки и махать мечом.

Так, стоп… Махать мечом? Финн покосился в сторону охранника, огромной гориллы, которая ковырялась его мечом в зубах, и позволил себе ехидную улыбку.

Он знает, что делать.

Бу-Ги с самого полудня (нет, наверное, все-таки с того момента, как гонг ударил одиннадцать раз) голодными глазами смотрел на огромный деликатес в камере пленника. Смотрел и отчаянно ненавидел этого бледнолицего белобрысого человеческого мальчишку, который отказывался от столь ценного дара. Подумать только, перед ним лежал настоящий хлеб, да еще и с куском мяса, сыра и загадочной зелени, а он позволил этому богатству валяться на полу! Бледнолицый даже не взглянул на него!

Нет, конечно, Бу-Ги знал, что его любовь к еде выходит за границы порядков, составленных самой Принцессой: в его логове всегда было больше всего еды, его самка была самой толстой и здоровой в Городе, а его привязанность к королевским обедам и вовсе являлась предметом насмешек. Но попробовали они сами бы с одиннадцати ударов и до позднего вечера смотреть на такой деликатес (ржаной хлеб появлялся только по большим праздникам, а белого хлеба в Городе не было на столе даже у Принцессы) и не иметь возможности его съесть!

Бледнолицый вовсю храпел прямо на полу, не обращая внимания на еду, и Бу-Ги уже нацелился просунуть лапу через решетки и попробовать диковинную еду белых. Он протянул руку — и скривился от боли: Старина Д-Жун, его огромная напарница величиной в три Бу-Ги со всей силы огрела его своей зубочисткой по спине.

— Ты чего? — обиженно спросил Бу-Ги, потирая спину, с которой уже начала капать кровь. — Больно же!

— Нечего есть еду нечестивых! — с пафосом произнесла дочка главного жреца и еще раз замахнулась на него зубочисткой. — Вот поешь нечестивую еду и сам нечестивым станешь!

Логика у Д-Жун была непреклонной и ужасно бьющей по спине, и Бу-Ги смирился. Стоит ли говорить, что в ближайшие несколько часов он не смел даже посмотреть на божественную еду?

Ему оставалось лишь думать о шикарном пире, который будет вечером, и отводить душу, представляя, как с удовольствием будет посасывать мозговую косточку этого бледнолицего и его демонической самки — собаку, как нечестивое животное, имел право отведать только жрец.

Наконец, Д-Жун устало зевнула и, ковыряясь во рту новой зубочисткой, прилегла на лично сплетенный ею из демонической шерсти ковер.

— Теперь твоя очередь глядеть за пленниками, — ухнула она. — Вернее сказать, за ужином!..

Посмеявшись, Бу-Ги напряженно принялся ожидать, пока Д-Жун наконец уснет, чтобы с чистой совестью достать еду богов из камеры...

— Эй, животное, — послышался вдруг голос настолько громкий, что Бу-Ги отчаянно замахал лапами, боясь, что Д-Жун проснется.

Однако все обошлось: напарница лишь недовольно всхрапнула и перевернулась на другой бок. Облегченно ухнув, Бу-Ги на цыпочках подошел к камере. Голос принадлежал тому самому бледнолицему мальчишке, который как раз сейчас держался руками за каменные решетки.

— Хочешь вот это? — бледнолицый покровительственно махнул едой богов прямо перед носом, и Бу-Ги прямо-таки ощутил, как текут у него слюни. — Хочешь, значит. Отдай мне меч, и он будет твоим!

Что? Меч? Бу-Ги расхохотался, хлопая от смеха себя по груди. Он меняет еду богов на зубочистку Старины Д-Жун? Эти бледнолицые и правда наивны, как дети!

С легким сердцем Бу-Ги подкрался к похрапывающей Д-Жун и вытащил зубочистку у нее из рук: она даже не пошевелилась. Стараясь лишний раз не дотрагиваться до слюны Старины Д-Жун на зубочистке, он как следует размахнулся и бросил не прямо через прутья. Зубочистка звякнула, падая на пол, но Д-Жун это не разбудило.

— Держи, твоя награда, уродец, — бледнолицый с равнодушным видом бросил еду богов ему в руки, и Бу-Ги подхватил ее, как величайшее сокровище.

Еда богов и правда оказалась восхитительно вкусной! Бу-Ги наслаждался каждым мгновением, подолгу посасывая каждую крошечку белого хлеба, нюхал мясо, потягивая носом, нежно трогал зеленый салат... Он ел его почти полчаса и только приблизился к половине.

Бу-Ги поднес еду богов ко рту в очередной раз, решив откусить еще один маленький кусочек... И повалился на пол с дурацкой улыбкой, навеки застывшей на его губах.

* * *

Финн потерял счет убитым и раненым обезьянам: он несся вперед, не разбирая дороги, и махал мечом во все стороны, представляя себе бедную погибающую от яда Марси.

Рывок — и голова очередной гориллы-охранника падает с тела и катится к ближайшей стене. Удар — и воющая макака удирает, держась за культю, а ее оторванное запястье летит в другую сторону.

В другое время Финн ни за что не допустил бы убийств и крови, ведь сама мысль о том, чтобы убить кого-то, вызвала у него дрожь и омерзение... Сейчас же им руководила лишь жаркая, затмевающая разум первобытная ярость. Они искалечили его брата. Они оставили умирать его подругу. И он отплатит им той же самой монетой.

Накал ярости становился все сильнее и сильнее... Но вот бедро Финна выстрелило болью, и он упал на колено, напоследок ударив мечом по затылку маленькую обезьянку. Она протяжно заверещала, привязывая кинжал к бедру, и упала, закатив глаза.

По его правому бедру текла горячая кровь, его кровь... Рана была не смертельной, но довольно ощутимой, и это внезапное прикосновение ледяного лезвия отрезвило Финна. Жажда смерти испарилась так же быстро, как и появилась.

Пошатываясь, Финн встал на ноги, и обезьяны трусливо отшатнулись от него, взяв в круг и следя за каждым его движением.

— Я не хочу вас убивать... Еще больше, — произнес он. — Все, что мне нужно — увидеть вашу принцессу. Принцессу Джунглей. Проведите меня к ней, и никто больше не пострадает.

Обезьяны трусливо смотрели на него, ухая и переглядываясь, и Финн, пытаясь показать, что он не врет, медленно начал убирать меч за ремень. Обезьяны следили за каждым его шагом.

Наконец, от толпы отделилась наиболее храбрая ее часть — та самая обезьянка с залитой кровью головой, которой какой-то толстый седой гамадрил, похлопывая ее по плечу, вручил огромный нож, который она тут же повесила к бедру. Подойдя к Финну, обезьянка чуть кивнула ему и пошла далеко по каменному коридору. Финн шел за ней, отстранено наблюдая за тем, как расступается вокруг них обезьянья толпа.

Обезьянка молча вела его по бесконечным фасадам, лестницам и коридорам огромного каменного поросшего мхом дворца, и после получаса блужданий Финн с нарастающей яростью начал думать, что хитрое животное решило завести его в самые дебри дворца... Однако вскоре они прошли по огромной каменной галерее в пустующий дверной проем, и Финн увидел ее. Принцессу Джунглей.

Она стояла рядом с каменным столом, опираясь локтями на плетеную скатерть, и по ее лицу было видно, что она явно удивлена.

— Что, не ожидала увидеть меня... Живым, а, принцесса? — усмехнулся Финн, стараясь выглядеть как можно опаснее. — Конечно, не ожидала...

— Что. Нужно. Ты? — глухо произнесла принцесса Джунглей ужасно грубым голосом: очевидно, человеческая речь давалась ей очень сложно.

— Ты прекрасно знаешь, принцесса, — в тон ей ответил Финн. — Отдай мне Камень и отпусти моих друзей, и я оставлю вас в покое.

Принцесса почесала затылок и открыла было рот, чтобы ответить, как вдруг ученая макака, носящаяся рядом в треснутых очках и каких-то тряпках, противно завизжала.

— Нет! Ни в коем случае! Нельзя отдавать чужеземцу Здоровый Кружок, госпожа, никак нельзя! Разве ваш великий предок Ы-Га просто так сложил свою голову перед королевством Умников? Разве напрасно наш народ держит оборону от их солдат и шпионов, желающих разведать тайну нашего исключительного здоровья? Разве тщетно столько сотен лет мы держали это в тайне? Вы хотите отдать главную реликвию нашего королевства какому-то бледнолицему мальчишке!

Ученая макака отдышалась и упала в ноги принцессе Джунглей, бешено начав ей кланяться. Финн удивленно выдохнул. Реликвия? Здоровый Кружок? Получается, не все жители этого королевства настолько тупы, как та горилла?

— Что еще за предок? — поинтересовался он, и мартышка, выскочив из-под стола, возмущенно затыкала хвостом в стену.

На стене висел огромный портрет из драгоценных камней, который, очевидно, сделали мастера из других королевств. На портрете нахально и обезоруживающе улыбался плутоватого вида юноша в небрежно наброшенном на плечи плаще из шкуры какого-то пестрого экзотического животного. Кожа его была такой же фиолетовой, как у принцессы Джунглей, однако рисунок на его теле был только один — горизонтальные белые полосы на щеках. Судя по тому, что такие же знаки были только у принцессы Джунглей, то был королевский знак.

— Принц Лука, которого прозвали в народе Ы-Га за его храбрость, — с благоговением произнесла ученая мартышка. — Когда-то давно, когда дед деда нашей принцессы Адаез, — Финн удивленно посмотрел на принцессу Джунглей: он ни за что не догадался бы, как ее зовут на самом деле! — был еще ребенком, соседнее королевство Кристаллов (мы называем его королевством Умников) пыталось захватить нас, чтобы насадить свой «прогресс» и свою «науку» и превратить нас в рабов. Мы отчаянно сражались, но постепенно проигрывали — сколько раз мы бы не калечили вражеских солдат, на следующее утро подлая армия вновь была в полном составе и вновь шла на нас. Они были непобедимы, и мы готовились сдаваться, как вдруг принц Лука запретил это делать. Оставив одну дома свою сестру, принцессу Айоммо, он переоделся жителем королевства Умников и пролез через стену. Втеревшись в доверие к принцессе Бриллиант, Лука узнал, что они непобедимы благодаря дару из королевства Огня — Здоровому Кружку. Он залечивал раны всем солдатам, и наутро они вновь вставали в строй. Тогда Лука, пожертвовав собой, украл Кружок из сокровищницы королевства и, умирая на руках у своей сестры от полученной стрелы прямо в грудь, умолял ее воспользоваться этим Кружком. На удивление, после этого Кружка наша армия быстро разгромила Умников, усмирив их на долгие столетия. С тех пор Луке присвоено имя Ы-Га за его храбрость, а Здоровый Кружок хранится у каждой принцессы под строжайшим секретом.

Окончив рассказ, ученая макака отдышалась и воинственно начала смотреть на Финна, который снова принялся доставать меч. Ему ужасно не хотелось вновь убивать или калечить, и Финн мечтал о том, чтобы все закончилось мирно.

— Принцесса Джунглей, — Финн поклонился ей, стараясь не морщиться. — Я герой, и я очень не хотел бы делать тебе или твоим подданным больно. Прошу тебя, отдай мне Камень и отпусти нас. Я дам тебе возможность вылечить твоих обезьян и...

— Молчать! — прошипела принцесса Джунглей, вставая со своего места.

Поняв, что сейчас будет буря, все ее слуги, включая макаку-переводчицу, тотчас же с уханьем убежали.

Тем временем принцесса продолжала:

— Ты идиот, Финн. За время, пока ты говорить и угрожать, мой народ давно стать здоров. Ты много говорить и мало делать, и ты вызывать мерзость! — ее грязное лицо сморщилось от негодования, а на щеках светлели дорожки слез. — Я отдать тебе Кружок и отпустить твои друзья. Если они еще не умереть. Но! Ты и друзья надо убраться! Убираться прочь! Никогда больше не приходить сюда! Ты понять?

Финн кивнул, и принцесса, не обращая внимания на визги ученой макаки, медленно подошла к портрету Луки и сняла его со стены. За портретом обнаружилось огромное углубление, где на подушке из жухлой травы лежал бордовый, темный рубин. Принцесса Адаез с ненавистью бросила его Финну в руки, и он присвистнул: едва только бордовый рубин прикоснулся к его коже, он тут же засиял ярко-красным цветом.

В голове Финна навязчиво запела какая-то старинная песенка — наверное, такую песню пела ему на ночь его мама, его настоящая мама. Сильно зазудело бедро: когда Финн протянул к нему руку, решив почесаться, он обнаружил, что рана исчезла. Камень действительно был волшебным!

— Благодарю тебя, принцесса, — произнес он.

— Убираться прочь, — зарычала она и топнула ногой, и Финн тотчас же воспользовался ее предложением.

Он несся вниз по лестнице, не обращая внимания на обезьян и на слегка все-таки ноющую рану: его друзья умирали там, и он отчаянно боялся, что не успел, что опоздал, и они так и не дождутся помощи. Пять минут блуждания по коридорам показались ему часами, и, когда он наконец подошел к «камере», Финн старался не думать о том, что опоздал.

Джейк лежал в самом дальнем углу «камеры», и его страшные раны начали уже гноиться. Неужели гангрена, подумалось Финну, и его бросило в холодный пот. Брат не дышал, и Финн, прикладывая Камень к его груди, молился Глобу, Гробу и другим марсианским богам так, как не молился никогда — пусть Джейк оживет! Пусть он успеет!

Спустя несколько томительных минут рубин все же засветился невыносимо ярко: на глазах у Финна затягивались раны, светлела шерсть, исчезала грязная от пола темная кровь, вырастали новые ухо и глаз, завилял отросший хвост... Джейк открыл глаза.

— Поверить не могу, брат, — прошептал он. — Мне кажется, или ты действительно улыбаешься во все лицо?

Оставив Джейка удивляться происходящему, Финн подбежал к Марси и опустил начинающий темнеть Камень ей на шею, которая тут же заросла. Марси открыла глаза и слегка порозовела.

— Финн, что случилось? Только что мы были в тюрьме дикарей, и Джейк погибал, и ты... — Марси не успела договорить: Финн крепко сжал ее в объятиях.

На этот раз абсолютно дружеских.

— Прости меня, Марси, — тихо сказал теперь уже точно герой, так, чтобы его слышала только она. — Все это время я вел себя как настоящая свинья, я... Я возомнил о себе невесть что, и я почему-то решил, что ты влюблена в меня. Если бы я не был такой задницей, этого бы не случилось. Прости меня за это...

Мгновение Марси парила в воздухе с непроницаемым лицом, как вдруг она расхохоталась.

— Финн, ты такой серьезный, прямо лапочка, — улыбнулась она. — Просто не могу воспринимать тебя нормально, когда ты так говоришь! Конечно, я давно тебя простила, — продолжила Марси серьезным голосом. — Давай забудем все обиды, ведь Камень у нас! Совсем скоро Саймон снова будет с нами!

— Садитесь на меня и пошли, — сказал Джейк, увеличиваясь в размерах. — Нужно валить отсюда, пока эти обезьяны не поняли, что происходит.

Действительно, обезьяний народ, возглавляемый озлобленной Адаез, мог серьезно им навредить.

Джейк разломал «камеры» и каменный мешок, увеличившись до огромных размеров, и понесся прочь. Финн сидел у него на спине, крепко вцепившись пальцами в светлую и такую чистую шерсть, и подставлял лицо вечернему ветру.

Душа его пела, а сердце было наполнено радостью.

Они сделали это. Они нашли Камень. Снежный король снова станет Саймоном.

— Не продлится это долго, да, о да, — напевала Марселина своим прекрасным чистым голосом, сидя на Джейке. — Не продлится долго, ведь я люблю тебя… (1)

Марси сидела, поджав под себя ноги — Джейк шел быстро, но не так быстро, чтобы за него нужно было держаться все время — в новых лаковых красных сапогах, и любовалась закатом. От того, как все хорошо складывалось, ей хотелось петь во все горло, будто в походе с Саймоном — именно от него она и узнала большинство так любимых ею песен. Да, они возвращались не совсем победителями (принцесса Джунглей швырнула Финну Камень Асклепия прямо в лицо), у них прибавилось врагов… Но они все же возвращались, и возвращались не с пустыми руками — им удалось напасть на след Камня, который считался утерянным несколько веков. Найти ту вещь, которая для всех давным-давно стала легендой.

Даже Бонни не верила в успех их похода, открыто заявив, что она зря тратит время, что уж там, даже сама Марси в какой-то момент в это поверила… А они победили! Вопреки всему победили!

— Сложно было дождаться тебя, но теперь все хорошо, ведь ты едешь, едешь домой (1), — тянула она, и голос ее разносился по всем полям и равнинам, от негостеприимного королевства Джунглей до родных земель Трав.

— Не могу поверить, что мы сделали это, — Финн хлопнул ее по плечу. — Надо же, за все эти годы я так привык к старине Снежному и его выкрутасам, что даже представить себе не могу, как же мы будем жить без него!

— Точно, — подхватил Джейк. — Представь, Финни: вот ты идешь под руку с принцессой, и никто в этот момент не несется к тебе с криком «Посмотри, Финн, я нарисовал рисунок ушной серой на мантии!».

— И не подглядывает за тобой в туалете, когда ты справляешь свои дела… — Финн откровенно смеялся, видя, как медленно меняется лицо Марси.

— И не пытается набиться к нам на ужин, притворяясь доставщиком пиццы…

— И не ворует нашу лампу, говоря, что его лампе она понравилась…

— Не раскрашивает в разные цвета нашу туалетную бумагу…

— Не подбрасывает под дверь фигурки из собственных зубов…

— Не донимает своими историями про Фионну и Кейк…

— Не похищает принцесс в самый ответственный момент…

— Эй, а ну хватит над ним издеваться! — от негодования Марси даже чуть привстала со спины Джейка, сжав кулаки. — Тем более, вы неправы: Саймон давно уже не похищает принцесс, он завязал с этим!

— Да, теперь у него новое хобби — пытаться доказать Принцессычу свою любовь! — вылез Финн, и Марси, не в силах сдерживаться, расхохоталась.

Все трое смеялись, утирая веселые слезы, и даже не пытались прекратить. Когда волна смеха шла на спад, кто-то припоминал очередную выходку Снежного, коих действительно было бесконечное множество (кто же еще мог жениться на собственной ноге и изменить ей с другой своей же ногой?!), и все шло по новой.

Своим смехом, не злорадным и не издевательским, а добрым и чистым, Финн, Джейк и Марселина будто навсегда прощались со Снежным королем, готовясь приветствовать его настоящую ипостась — Саймона Петрикова.

— На самом деле, вы правда неправы, — серьезно сказала Марси, отсмеявшись. — Саймон был действительно хорошим человеком, который заменил мне отца. И до сих пор он мне куда роднее, чем-то недоразумение, которое называет себя Повелителем Темносферы. Я рассказывала вам, как состоялась наша первая встреча?

— Нет, — Финн покачал головой, думая о том, как же он на самом деле все-таки мало знает и о Марси, и о Снежном.

— Тогда расскажи, Марс! — вклинился Джейк, который, видимо, был слегка раздосадован тем, что не успел рассказать очередной анекдот со Снежным в качестве главного персонажа. — Все равно идти нам еще долго, как минимум часа два-три, и до твоего дома мы доберемся уже за полночь…

— Как скажете, — Марси подернула плечом, как следует ущипнув Джейка за «Марс», и, усевшись поудобнее, принялась рассказывать об их с Саймоном приключениях.

Они бродили с ним по заброшенной, мертвой земле не так уж и долго — всего одиннадцать лет — и за это время Саймон полностью превратился в Снежного короля. Марси, прикрыв глаза, рассказывала о том, как однажды утром она проснулась одна-одинешенька на всей выжженной радиацией лысой поляне — Саймон оставил ей лишь записку в бас-топоре.

Стоило только ей прикрыть глаза, и Марси видела Саймона, седого, посиневшего, обросшего, в давно порванном костюме, без очков, который стоит над ее спальным мешком, мнется, не зная, что делать, и в конце концов, закрыв глаза, кладет записку между струнами баса, разворачивается, надевает корону и улетает прочь, не глядя на нее.

Финн с Джейком слушали ее с открытым ртом, не понимая, как ей тогда было страшно и больно и насколько все тогда было серьезно — для них это просто было нечто вроде сказки на ночь. Вскоре, поняв, что от рассказов настроение Марси стремительно падает ниже нуля, рассказывать истории из своей жизни начал Джейк.

Смеясь над приключениями Джейка в его воровской банде, Марси стремилась хотя бы ненадолго изгнать образ Саймона из головы. Не того веселого, счастливого Саймона, что катал ее на плечах или ставил любимую пластинку в одном из разрушенных домов, нет. Саймона, что являлся ей в страшном сне, Саймона, что замерзал в огромной ледяной глыбе. Лед дошел ему уже до носа, и из глаз Саймона медленно катились горячие слезы, что ненадолго, но растапливали его.

— Спокойно, Саймон, — шепотом сказала Марси, и Саймон в ее воображении округлил глаза за стеклами очков. — Мы почти справились. Все будет хорошо, скоро мы вернемся домой, скоро я починю тебя.

Джейк бодро шел вперед, на запад, к почти уже скрывшемуся солнцу, и Марси с усилием выгнала образ Саймона из сознания. С чего вдруг ей беспокоиться за него сейчас, в нескольких метрах от финишной черты?

— В месте, где я был рожден, жил моряк, что в море плавал, — вновь затянула Марси любимую песню Саймона. — И сказал он нам однажды о стране подводных лодок… (2)

* * *

Когда они, наконец, прибыли к дому Марси, на дворе стояла глубокая ночь: хитрая луна, окрашенная отчего-то в мерзкий кроваво-кирпичный цвет, светила прямо над трубой. Жухлая трава при порыве ветра резко вздымалась и шептала что-то на своем, неизвестном языке…

Марси была дома, живая и невредимая, с Камнем в руке и необычайной легкостью на сердце. Несмотря на глубокую ночь, она была полна сил — Камень подпитывал силами своего носителя — и решительно настроена действовать.

— Смотрите, — она держала Камень в руке и объясняла уставшим Финну и Джейку, готовым уснуть прямо на полу, простые вещи тоном учительницы. — Камень выглядит точь-в-точь как один из рубинов в короне Саймона, не так ли? Мы просто отковыряем один из рубинов и поставим Камень на их место, и тогда, я уверена, проклятие будет снято, а Саймон снова станет человеком!..

— Ага, — Джейк протяжно зевнул. — Марс, ты осознаешь, что сейчас уже второй час ночи? Мы чуть не умерли этим днем и все время были на ногах… Лично я бы сейчас с удовольствием взял кровать в жены!

— Джейк прав, — согласился Финн, потягиваясь до хруста в костях. — Саймон ждал спасения тысячу лет, может подождать и еще один день, правда? Утро вечера мудренее…

Под давлением Марси все же согласилась отсрочить спасение Саймона еще на один день — точнее, на несколько часов. Глоб знает, успеют ли они до того, как он окончательно покроется льдом…

— Финн, я постелю тебе на диване, хорошо? — спросила Марси.

Сетуя на пресловутую жесткость дивана подруги, Финн со вздохом кивнул. Джейк же, уютно устроившийся в лежанке ее пуделя, который снова куда-то подевался (наверное, его снова забрал отец), лишь ехидно смеялся над Финном.

Вскоре смех и разговоры перешли в похрапывание Джейка и сонное сопение Финна, и в доме Марси стало тихо. Относительно тихо.

Сама Марси, после получаса тщетных попыток заснуть, сидела на подоконнике в пижаме, подперев щеку рукой, и рассматривала свою детскую фотографию — одну из первых фотографий, которые Саймон сделал тогда на его новом фотоаппарате. С наступлением ночи все ее страхи, которые она усиленно прятала в кругу друзей, хитро и незаметно даже для нее самой выплыли наружу.

С чего она вообще взяла, что Камень поможет ему? Камень Асклепия всегда помогал только против ран физических, но никак не ментальных… К тому же она прекрасно помнила, как, буквально месяца три назад, Саймон внезапно вернулся — корона тогда «отключилась», и он начал стареть прямо на глазах. Что, если сейчас, вдев Камень ему в корону, Марси обречет Саймона на смерть? И еще это чертово видение…

— Хватит, — Марси спрыгнула с подоконника, не обратив внимания на то, что ее фотография упала на пол. — Будь, что будет. Если Саймон умрет, то пусть умирает — так он точно освободится от влияния Короны. Я помогу ему снова обрести себя — так или иначе.

Решив отвлечься от дурных мыслей, Марси пролетела в спальню и подняла бас-топор с пола, намереваясь немного поразмяться. Усевшись поудобнее на кровати и достав дневник с записями песен и табов, Марси приготовилась вдарить рукой по струнам и… Негромко выругалась: последняя струна баса оказалась лопнувшей.

Ругаясь про себя, Марси подлетела к шкафу, отмахнулась от пропахших нафталином вещей, отметив, что некоторые из них пора бы уже давно выкинуть — особенно ее раздражала проеденная молью пышная шуба — и сняла с самой верхней полки огромную коробку из-под обуви. Поиск не дал ничего ценного — под руку лезла лишь всякая дребедень вроде порванных струн, поломанных медиаторов (увы, Марси так и не научилась лабать не руками) и старого, потемневшего и выцветшего от времени очередного плаката Саймона, из тех, что нравился ей больше всех. Наконец, на самом дне коробки Марси нашарила пакет с комплектом струн. Вытащив одну, самую низкую, она принялась натягивать на бас-топор новую струну, пыхтя от натуги.

Впрочем, считала она, натянуть струну — не самое сложное. Самое сложное — настроить ее так, чтобы она звучала в унисон с остальными. Все музыканты Ууу, как известные, так и малоизвестные, собирающиеся в пивных, всегда пользовались тюнерами, Марси же настраивала бас на слух. Так, как учил ее Саймон.

— Инструмент надо уметь чувствовать, — улыбался он, придерживая длинную струну длинными острыми зубами. — Ухаживай за инструментом, настраивай его, на слух, так, как чувствуешь, и он вскоре отплатит тебе добром…

Марси улыбнулась и погладила бас-топор.

Маленькая девочка в порванном платьице сидела на огромной двуспальной кровати и, надувшись от обиды, не смотрела на старую потрепанную гитару, что лежала прямо на полу под роялем.

— Глупая гитара, — обиженно шипела она. — Глупая, глупая, глупая! Ты просто хочешь, чтобы на тебе играл только Саймон, а я слушала и восторгалась! Да-да, я тебя сразу раскусила!

Марси была ужасно обижена на дурацкую гитару Саймона, внезапно показавшую свой характер: вот кто просил ее сначала звенеть, когда маленькие тонкие пальчики пытались вымучить на ней аккорды к «Let It Be», а потом и вовсе лопнуть три струны сразу?! Наверняка из-за этого Саймон подумал, что она неумеха и белоручка, которая даже не может нормально что-нибудь сыграть!

Девочка не знала, почему так получается: пару раз, когда они во время путешествий заходили в многочисленные музыкальные магазины, где Саймон пополнял свою и так огромную коллекцию пластинок, Марси ради шутки много раз играла на здешних гитарах. Выходило у нее… Ну, может быть, и не так чисто и красиво, как хотелось бы, но окрестные кошки не вторили ей истошным кошачьим мявом, а Саймон улыбался и даже подпевал. У нее выходило играть на любой гитаре, кроме… Кроме гитары Саймона. Этой дурацкой бандуры со странной надписью «Moskva-80». Стоило только Марси сесть рядом с Саймоном и начать пытаться играть, то гитара визжала, хрипела, чуть ли не брыкалась — словом, выдавала все, что угодно, кроме музыки. В руках Саймона же противная гитара пела, страдала, кричала и плакала так, как хотелось ее хозяину.

И сейчас вот, когда они только собрались пообедать, у противной гитары лопнули струны. И Саймон, виновато вздыхая, отправился на поиски очередного музыкального магазина в этом городе, оставив ее одну.

Марси вскочила с кровати и принялась ходить по комнате, злобно косясь на рояль: раньше этот дом принадлежал какому-то известному музыканту, а потому здесь было огромное количество музыкальных инструментов, от обычной флейты до инструмента со странным названием «ситар». Саймон с благоговением говорил, что это бывший дом Джона Леннона, Марси же ровно ни о чем не говорили все эти Джоны Ленноны, Джоны Бонэмы, Джоны Пол Джонсы, Джоны Лорды, Джоны Осборны и прочая безликая армия Джонов, которой так восхищался ее бородатый друг. Она знала лишь одно: в этом доме было чертовски много пластинок и музыкальных инструментов и чертовски мало комнат, в которых было бы удобно спать.

Живот снова заурчал, и Марси с тревогой подумала о том, где сейчас Саймон. Вдруг на него напали? Вдруг он ранен? Вдруг он снова стал безумным? Предположения роились у нее в голове, и собственные уговоры — черт возьми, Марси, тебе уже десять лет, ты взрослая девочка, хоть раз перестань что-то себе выдумывать! — совсем не помогали им исчезнуть.

Марси волновалась все сильнее и сильнее и уже была близка к истерике, как вдруг у порога раздались чьи-то громкие шаги, да еще и вместе с пыхтением.

— Саймон! — Марси радостно сбежала по ступенькам и бросилась на шею старику с длинной белой бородой и синей, будто морская вода, кожей. — Саймон, почему ты так долго?

— Терпение, малышка, терпение, — Саймон охнул от тяжести своей подруги и чудом не упал, скрипнув длинными зубами. — У меня кое-что есть для тебя…

Отпустив Марси, Саймон опустился на колени и протянул ей нечто, небрежно запакованное в коричневую бумагу. С бумаги свисал ярлычок «Заказ для Т. М. Д. Батлера, дожидается заказчика», который Марси с интересом подергала рукой.

— Наверное, она предназначалась для какого-нибудь известного музыканта, — Саймон старался говорить отвлеченно, но цепкий взгляд Марси сразу заметил, как вцепились в посылку его синие пальцы. — Но так получилось, что того музыканта наверняка уже нет в живых, и поэтому я отдам ее тебе…

Марси разорвала бумагу и радостно взвизгнула: Саймон нашел ей гитару! Наконец-то он понял, что его дурацкая гитара ее не любит и отказывается ей подчиняться! Девочка заворожено провела рукой по грифу, примерилась плечом и улыбнулась: гитара была сделана в форме старинного топора. Она уже решила сыграть их с Саймоном любимую песню, как вдруг…

— Саймон, почему на ней только четыре струны? — обиженно спросила она.

Саймон почесал седую голову.

— Понимаешь, я заметил, как ты берешь аккорды, и решил, что тебе лучше пока пересесть на бас. Попробуй, я как-то играл на бас-гитаре, это несложно…

Марси не слушала его, заворожено гладя по грифу свою новую бас-гитару. Нет. Бас-топор.

— Ты самый лучший человек в мире, Саймон, — заявила она, дернув его за длинный гоблинский нос.

Марси погладила исцарапанный гриф и, прекратив настраивать струну, ударила по бас-топору: звук был вроде бы приемлем, а, значит, она могла еще немного попеть.

Вспоминая прошлое, она пела и играла до самого рассвета, то зависая на крыше, то в комнате, то прямо над головами Финна и Джейка, которые устали настолько, что даже не пошевелились. Лишь к утру усталость взяла свое, и, отложив бас-топор в сторону, Марси зависла над кроватью, решив все-таки немного поспать…

Ее намерения самым грубым образом были нарушены громкой трелью мобильного телефона-ракушки: бессовестный телефон надрывался так громко, будто догадывался, что в полпятого ночи его мало кто захочет услышать.

Душераздирающе зевнув, Марселина взяла мобильник-ракушку и недовольно поморщилась: что могло понадобиться Бонни в такой ранний час?

— Марси, это я, — лихорадочно зашептала Бонни в трубку. — Ты сейчас дома?

— Да, а где же мне еще быть в такую рань? — резонно спросила Марси и демонстративно зевнула. — Камень мы нашли, и завтра Саймон…

— Все дело в нем, — отозвалась трубка. — В Снежном короле.

Марси с упавшим сердцем вцепилась в трубку посильнее, чтобы не уронить ее случайно.

— Что с Саймоном? Что с Саймоном, Бонни?

— Я не знаю! — чуть не плача, ответила она. — Он прямо сейчас летает вокруг Конфетного королевства и высасывает души из моего конфетного народа! С ним что-то произошло за то время, пока мы с ним не общались!

— Бонни, я… — Марси пропустила мимо ушей это странное «мы».

— Сделайте что-нибудь, прошу!

Бонни отключилась, и Марси без сил упала на весьма жесткую кровать. Что произошло? Неужели ее видения и правда влияли на реальную жизнь? Что случилось с Саймоном? Жив ли он вообще?

Вопросов было явно больше, чем ответов, и Марси совершенно ничего не понимала.

_____________________________

(1) — вольный перевод строчек из песни «It Won't Be Long» The Beatles

(2) — вольный перевод песни «Yellow Submarine» The Beatles

— Марси, я…

— Даже не смей оправдываться, Финн Человек! — на Марси было поистине страшно смотреть. Волосы ее, серьезно пострадавшие после приключения с обезьянами, каким-то волшебным образом вновь отрасли за ночь и сейчас развевались у нее за спиной огромной черной рекой-Летой.

Глаза Марси горели ярко-красным огнем, укус короля Вампиров налился кровью и опасно пульсировал, а глазные зубы весьма сильно вылезли наружу, становясь все больше и больше.

На мгновение Финн подумал, что не хотел бы повстречаться с разъяренной Марселиной, да еще и на поле боя.

— Это все твоя вина, и только твоя! Подумать только, мы столько пережили ради этого чертового камня, чуть не распрощались с жизнью, и… Опоздали! Только потому, что ты был слишком ленив, чтобы идти к Саймону прямо сейчас!

— Ну, вообще-то… — Финн и хотел бы сказать о том, что это была и идея Джейка тоже, да и сама она была не против перекура, как скривился от боли: вне себя от злости, Марси принялась бросать в него тем, что попадалось ей под руку.

— Чертов… Маленький… Ублюдок! — ревела Марси, бросая в него огромной лампой.

Финн с криком бросился под журнальный столик, закрыв голову руками, и чертов торшер просвистел буквально в нескольких миллиметрах от него. Лампа попала прямо в стену и с треском взорвалась, а вырванный из розетки провод чудом не воткнулся Финну в ногу.

— Черт возьми, Марси, успокойся! — Джейку хватило ума не называть ее «Марс» в столь сложное для нее время, но толку не было ровно никакого: Марси лишь зашипела и продолжила истерику.

Марси вполне можно было понять: единственный чертов раз в жизни она позволила себе пойти на поводу у обычных смертных, которые не в состоянии даже предсказать чертову погоду, заставить себя не подчиняться своему сверхъестественному чутью, которое почти ни разу в жизни ее не подводило, и… получить все это! А все из-за передышки, которая нужна была лишь им, этим жалким, смертным существам…

Чертова передышка чертовых смертных.

Марси так и продолжила бы громить собственную мебель — последний раз она так яростно ломала что-то только во время ссоры с призраком Джона Бонэма, который позвал ее в свою группу — и поносить Финна и Джейка последними словами, если бы не звонок треклятого мобильника, который раздался из кармана ее пижамных штанов.

Уже зная, что звонок — особенно от номера Бонни — не предвещает ничего хорошего, Марси медлила, так и застыв с огромным топором, уже теперь не гитарным, всамделишным, в руке. Лишь после нескольких требовательных гудков прозвона она медленно приложила телефон к уху и тотчас же сползла по стене на пол, схватившись за голову.

— Все кончено, — тихо и безжизненно произнесла она. — Оно идет сюда.

— Оно? — переспросил Джейк.

— Именно. То, чего Саймон боялся больше всего. То, из-за чего он оставил меня одну много лет назад. Ледяной зверь, — в голосе Марси послышался неприкрытый страх, — пробудился.

— Что нам делать? — Финн вылез из-под стола, на всякий случай держа меч перед собой. — С ним можно как-нибудь бороться?

— Да, бежать со всех ног, пока он не настиг тебя и не вынул твою душу, — произнесла она и закрыла лицо руками.

Беги, беги быстро, как можешь, детка, пока тебя держат ноги. (1)

Ничего не понимая, Финн и Джейк обступили Марси, которая не реагировала абсолютно ни на что — кажется, из-под ладоней донеслись всхлипы. Зверь? Зверь пробудился? Что это значит?

Как по заказу, вдруг стало невыносимо холодно, будто с упавшим настроением Марси опустилась и общая температура в доме: Финн готов был поклясться, что на потолке, иссиня-черном потолке, выступили белые плесневелые хлопья раннего инея.

— Он уже здесь, — Марси громко всхлипнула, и изо рта у нее вырвалось облачко пара, которое тут же замерзло прямо в воздухе и осыпалось ледяными камнями на пол, уже покрывшийся снегом.

— Ты… ты что-нибудь понимаешь, брат? — прошептал Финн, смотря на замерзшее окно, на котором вдруг само собой нарисовалось улыбающееся лицо.

— Не понимаю. Совсем ничего не понимаю, — Джейк моргнул, наблюдая, как вздымается иней с его ресниц. — Но мне страшно. Чертовски страшно.

Прямо посреди гостиной вырос огромный грязно-серый сугроб, который тут же взорвался серым вихрем ледяных осколков. Осколки с огромной скоростью носились по комнате, впивались в стены, оставляя глубокие царапины на подмокших, влажных, окончательно испорченных обоях, и жалили в руки, ноги и лицо, заставляя кричать от боли и зажимать тканью кровавые подтеки.

Это не мог быть Снежный. Это явно не мог быть Снежный. Для Снежного короля создать сугроб уже было верхом его сил: стоило только ему придумать какой-нибудь новый фокус с его силами, он тут же мчался к Финну с Джейком и вертелся вокруг них, ожидая одобрения, как ожидает подачки трусливая, слабая собака. Но чтобы жалить ледяными уколами до крови, заставляя визжать от боли? Чтобы заморозить комнату так, чтобы был слышен хруст собственных замороженных ресниц при моргании?

Определенно, не Снежный.

— Что происходит? — закричал Финн, прикрывая Марси от злобных ледяных укусов своим телом. — Что это за нематематичная ерунда? Что, к черту…

— Привет, а вот и я! Не ждали, правда? — в голове у Финна удивительно громко захихикал чей-то голос, будто знакомый, но искаженный до неузнаваемости. Ужасно ледяной голос. — Я пришел на вечеринку, и здесь мы оторвемся! Никто не уйдет отсюда на своих ногах!

Побелев от ужаса и узнавания, Финн оглянулся на Джейка: тот съежился на ледяном полу, прикрыв уши руками. У них одинаковые галлюцинации?

— Снежный, это твои фокусы? — закричал он и замахал руками вслепую, пытаясь нашарить и ударить невидимого противника.

Голос в голове лишь гадко захихикал, и только отзвук этого хихиканья вызывал у Финна мурашки по коже.

— Снежный, говоришь? — невидимый собеседник будто обиженно надулся. — Ты сравнил меня с этим инфантильным психом? Что ж, малыш… Я покажу тебе настоящего Снежного короля!

И Марси, и Джейка, и гостиную заволокло вихрем, настолько ледяным и настолько густым и белым, что Финн не видел ничего, кроме своего носа и своего бледного, перекошенного лица, отражение которого блестело на ледяной стене. В голове зашептались голоса, ледяные и мертвые — голоса снега, голоса льда и бурана. Голоса перемешивались друг с другом, врали, накладывались друг на друга и перебивали, то крича на разные лады, то шепча совсем тихо, так, чтобы Финн слышал их везде. Холод пробирал его нутро, голоса заставляли скулить на разные лады, будто нашкодившего щенка, заставляли падать на колени и елозить по ледяному полу… Финн в отчаянии бился головой об острый край журнального столика, мечтая лишь о том, как выбьет все эти чертовы голоса из головы — но приходила лишь боль, а голоса не уходили, становясь все холоднее и насмешливее, откровенно потешались над «малышом Финни».

Он не знал, сколько времени провалялся на ледяном полу, заткнув уши руками, и бился, бился об него всем телом, не обращая внимания на заливающую глаза кровь, которая, смешиваясь с соленым потом, заставляла течь слезы из его глаз. Слезы, которые мгновенно замерзали у него на щеках.

Но вот голова прояснилась, и голоса отступили: на смену хору голосов пришел один-единственный солист.

— Понравилось мое небольшое выступление, Финни? — расхохотался Снежный король где-то у него в голове. — Обычно после этого я перехожу к гвоздю программы и забираю у зрителей их души. Представляешь, как весело? Ах, если бы ты это видел…

Тотчас же перед взором Финна возникла омерзительная картина, будто видение или страшный сон, но с одним исключением: он не мог прикрыть глаза, не мог переключиться на другое, не мог это прекратить.

На его глазах Снежный король рукой, небрежно, не прикасаясь к испуганному, валяющемуся на полу Булке с Корицей, вытащил из него душу, бледно-молочную легкую субстанцию, и запустил себе в рот. Бледный, будто бы постаревший на полвека сразу Булка съежился на земле и принялся что-то шептать, смотря в никуда ничего не выражавшим взглядом.

— Нравится? А сейчас такое же произойдет с тобой и твоими друзьями. Достойный финал…

— Ты… Какой же ты омерзительный, — прорычал Финн. Ему уже было плевать на страх и на голоса: вид несчастного, хуже, чем мертвого Булки, того, кто был связан с принцессой Пламя, привел его в дикую ярость. — Да ты просто трус, который не может сразиться, как герой! Все, что ты можешь — использовать свои дурацкие магические штучки-дрючки, заставляя людей умирать от страха!

Внезапно гнетущее чувство тяжести на груди исчезло, и Финн почувствовал, что стало заметно теплее: он поднялся на колени и понял, что может даже увидеть очертания предметов на расстоянии вытянутой руки. Буран медленно успокаивался, ровно как и успокаивалась его голова. Голоса медленно стихали, одни за другим уходя в небытие, туда, откуда они и пришли.

— Значит, ты хочешь подраться со мной… честно? — Снежный король, казалось, был весьма озадачен этим фактом. — Трое на одного? Очень честно, малыш Финни.

— Нет, не честно, — признал Финн. — Но ты с самого начала играл нечестно, поэтому и мы можем драться втроем!

Мучительную минуту Снежный король в его голове молчал, а затем… обжигающе холодно расхохотался. Как этот смех не был похож на его обычные добродушные хмыки или на безумный хохот, на который он срывался, когда был особенно сильно чем-то увлечен!

— Ты прав, малыш Финни. Маленький герой, как всегда, прав. Впрочем, в Ууу еще осталось множество мест, где я еще не поживился душами их хозяев, так что времени у меня предостаточно. Будь по-твоему.

Буран стих в одно мгновение, осыпавшись белым песком на заснеженный пол. Едва только немного очухавшись, Финн поднялся на ноги и, подбежав к Марси, которая была без сознания, потащил ее прочь из проклятого дома, который начал разрушаться.

Джейк, ругаясь последними словами, выбежал из дома последний за секунду до того, как он осыпался в прах, снежный прах, не оставив даже развалин.

— Мой дом, — прошептала медленно приходящая в себя Марси, до боли вцепившись в итак расцарапанную руку Финна. — Мои пластинки… Фотографии… Память о Саймоне!..

— Марси, это не то, о чем следует беспокоиться! — зло прошептал Финн, прячась вместе с ней в ближайшие кусты. — Со Снежным определенно что-то не так…

Марси, все еще немного бледная, отчаянно замотала головой.

— Это не Снежный король и тем более не Саймон. Это Зверь, Ледяной Зверь — вся сущность проклятия Короны. Я читала дневник Саймона… Он до смерти боялся, что Зверь завладеет его телом, поэтому он и сбежал ото всех. Поэтому-то Снежный и живет в полнейшем одиночестве — Зверь был его худшим страхом.

— Охотно верю! — вмешался Джейк, прикладывая светящийся бирюзовым Камень к сочащемуся кровью порезу на морде. — Теперь это и мой худший страх!

Словно в подтверждение его слов сверху зашумела листва: Зверь искал свою добычу, и ему надоело ждать.

— Марси, — зашептал Финн, на всякий случай залезая поглубже в кусты. — Ты знала Саймона больше, чем мы все, и ты наверняка знаешь, что делать, если у него вдруг начинались приступы безумия…

Марси задумалась и устало потерла виски.

— Финн, это не обычное безумие, Зверь захватил его тело! Саймон писал в своем дневнике, что тогда согласился бы даже на самоубийство… Я не… — Марси начала всхлипывать, и Финн затряс ее за плечи.

— Черт побери, Марси, возьми себя в руки! Повторяю вопрос. Что. Вы. Делали. Когда. У Саймона. Случались. Приступы. Безумия?..

— Я сбрасывала с него корону, но… — Финн приложил палец к ее губам: в его голове стремительно назревал новый план.

— Не волнуйся, Марси. Мы сорвем с него эту корону, и Зверь исчезнет, будто его и не было…

Неожиданно кусты раздвинулись, и перед ними возник Зверь. При взгляде на него Финн понял, отчего так боялись даже шевельнуться его жертвы и отчего в глазах Булки застыл такой безнадежный, первобытный ужас.

Существо, представшее перед ними, не имело ничего общего ни с ученым Саймоном Петриковым, ни с сумасшедшим Снежным королем, возможно, разве что общее тело: гоблинский нос вырос чуть ли не на целый фут и стремительно выдавался вперед, длинные зубы заострились еще сильнее и выдавались изо рта, действительно придавая ему вид зверя. Корона ярко блестела на солнце, из-за чего рубины внутри нее казались налитыми кровью; из-под порванного, грязного синего халата выглядывали тощие ярко-синие ноги с заостренными ногтями.

Но самое страшное, нечеловечески страшное, бросалось в глаза сразу же. Крылья. За спиной у Зверя виднелись огромные крылья, сотканные из ледяных кристаллов. Вопреки всем законам физики и здравому смыслу они держались в воздухе и не падали, а два-три неуклюжих взмаха поддерживали Зверя в воздухе.

— А вот и я, — Ледяной Зверь расхохотался, и Финн готов был поклясться, что его губы не шевельнулись ни на дюйм. — Кто-то хотел сыграть со мной в игру, детишки?

Ледяная молния пронзила березовый лист прямо над головой Финна, и лист, подчиняясь нелепой силе Зверя, покружился немного в воздухе и упал на землю, с мертвенным хрустом разлетевшись на куски.

— Решайте быстрее, старина Снежный ужасно голоден, — Зверь облизнулся, и, увидев его язык, длинный и раздвоенный, синий от набухших вен, скользнувший по острым зубам, Финн почувствовал, что сейчас его вырвет прямо на пол пещеры, покрытый ледяным ковром. — Он не будет долго ждать!

Марси дернула его за плечо.

— Джейк, беги за помощью, плевать, за какой, — Джейк понятливо кивнул и тут же испарился из кустов, будто его тут и не было. — Я попытаюсь отвлечь Саймона, попытаюсь выгнать из него Зверя…

— А я? — немедленно спросил Финн. То, что Марси так серьезно говорила, наверное, впервые за всю историю их знакомства, придало ему смелости.

— Ты… Пока я отвлекаю его, ты должен будешь сбросить с него корону. Мне плевать, как ты это сделаешь, главное — сними с него эту чертову штуку…

Финн мрачно кивнул. Он не знал, сработает ли это и останутся ли они живы, но, по крайней мере, он знал одно — хотя бы Джейк сейчас в безопасности.

— И где же вы? Мне начинать играть в охотника и жертву? — Зверь откровенно издевался.

— Давай, — Финн был бледен, но серьезен и непривычно за последнее время тверд. — Сделаем это, сестра. Выгоним Зверя из тела Снежного.

Финн протянул Марси ладонь, сложенную в кулак, и та, ни секунды не колеблясь, отбила его своим немного холодным серым кулачком.

Священный ритуал был совершен, и отступить назад было уже невозможно.

Последнее Приключение было в самом разгаре.

________________________________

(1): Вольный перевод строчки песни Pink Floyd "Run Like Hell"

Финн прятался за проросшим ледяным кустом, сжимая в руке меч, и клял себя за трусость. Марси сказала ему сидеть в засаде, пока она попытается вернуть хотя бы Снежного, но… Он просто не мог сидеть и смотреть, как его лучшая подруга идет на верную гибель.

Впоследствии он много раз клял себя за эту ошибку. Он должен был нарушить договор и напасть первым. Должен был вести себя как герой, как мужчина, а не как глупый испугавшийся мальчишка. Должен был сам сражаться со Зверем.

Должен был сделать это. Но не сделал.

Сидя в кустах и трясясь от ужаса, который будто прохаживался по его спине ледяными цепкими коготками, Финн смотрел, как хрупкая, тоненькая Марси поднимается во весь рост и идет, гордо подняв голову. Идет прямо к своей гибели.

— Я хочу поговорить с тобой, Саймон! — голос Марси тонок, но тверд, как никогда: Финн ясно видел, как дрожат ее руки, и закусил губу, чтобы не разреветься. Чертов трус. — Не со Зверем и не со Снежным, а с тобой, Саймон. Пожалуйста, отзовись…

— А с чего ты взяла, что он хочет с тобой говорить, малышка? — Зверь возник прямо перед ней в ту же секунду, будто соткался из мельчайших частичек бурана, и Финн еще сильнее сжал меч в кулаке.

Зверь капризно сжал бледные синие губы, и в полной тишине — казалось, все живое просто вдруг взяло и испарилось или осело ледяным осадком — раздался громкий чмок. Температура стала ощутимо холоднее, куст Финна осыпался белым порошком, трава под ногами уже даже не хрустела, а рассыпалась в прах от одного только дуновения теперь уже не ласкового ветерка, а жестокого морозного бурана.

— Кончай свои фокусы, — бледная, но решительная Марси даже не пошатнулась. — Мне. Нужен. Саймон.

На мгновение Финну показалось, что Зверь сейчас убьет ее; однако тот лишь слегка улыбнулся, потянув левым уголком сухих губ, и щелкнул жилистыми старческими пальцами.

— Ты хотела Саймона? Получай! — Зверь улыбнулся и…

Принялся изменяться. Оцепенев от ужаса, Финн смотрел, как на у него на глазах молодеет его тело, как врастает и медленно исчезает огромная пышная борода, превращаясь во взлохмаченную прическу, как медленно распыляются эти жуткие крылья…

Создав из морозного пара точную копию тех самых ярко-синих очков, ужасная копия Саймона Петрикова опустилась на землю. Финн удивленно выкатил глаза: за исключением сильной бледности и некой холодности черт лица, это был настоящий Саймон Петриков. Он никогда не отличил бы Саймона-настоящего от Саймона-двойника, не будь на лице у этого Петрикова жуткой нечеловеческой ухмылки.

Настоящий Саймон Петриков никогда бы так не ухмылялся.

— Что же такое, малышка Марси? — лже-Саймон хмыкнул и нарочито по-домашнему небрежно отряхнул пыльный бледно-серый пиджак. — Что же ты так мечтала мне сказать?

— Ты — не Саймон, — Марси сжала кулаки и подошла к нему еще ближе, и Финн почувствовал, как с хрустом отрываются и падают на заснеженную землю его ресницы.

Марси сейчас казалась ему удивительно храброй и удивительно беспомощной: вот она, та самая маленькая девочка в рваном сарафане и одном носке, которая не боится противостоять безумному ледяному волшебнику. Вот она, малышка, которая не в силах даже поднять простой камень, несется с одними только кулаками на сотни зомби.

Уже тогда Финн чувствовал, что сейчас произойдет: это будто виделось ему впереди, как нечто неизбежное. Марси оставалось жить ровно несколько минут, и она стояла перед тем человеком, что когда-то заменил ей отца, и презрительно кривилась.

— Мне нужен настоящий Саймон, слышишь? — ее кулак полетел лже-Саймону прямо в солнечное сплетение и, черт возьми, он даже не шелохнулся.

Замерев от ужаса, Финн смотрел на то, что творилось у него перед глазами, и не смел даже пошевелить рукой с мечом.

— Не это дурацкое подобие, а настоящий Саймон Петриков. Саймон, который катал меня на плечах и учил играть на гитаре. Саймон, который готов был спасти меня от собственного отца, — голос Марси слегка дрогнул, и только Финн увидел, как сильно она сжала кулаки. — Саймон, который, черт побери, заменил мне отца! Ты слышишь это, Зверь! Убирайся отсюда!

Лже-Саймон медленно изогнул губы в жуткой нечеловеческой ухмылке и слегка приподнялся в воздухе, даже не используя крылья.

— Ты хочешь, чтобы я убрался? — Зверь, надув губы, наигранно покачал головой. — Глупый ребенок! Я никогда не возвращаюсь назад без жертвы. Никогда. Такова цена… Впрочем…

Лже-Саймон потер руки, подался вперед и… коснулся шеи Марси губами.

В глазах Финна все замерло, будто замедлилось, остановилось время. Он все рвался и рвался вперед, пытаясь вылезти из проклятых кустов, встрять между ними, прервать этот чертов пугающий неправильный поцелуй, сделать так, чтобы этого не было, не случилось, не произошло…

Но он не смог даже сдвинуться с места, в ужасе наблюдая, как бледная Марси рухнула на землю: из шеи полилась ярко-черная кровь, которая, смешиваясь с инеем, шипела и разрывалась прозрачно-черными пузырями.

На мгновение весь мир погрузился в полнейшую тишину, а затем взорвался огромными ледяными стеклянными осколками, и каждый осколок впивался ему в сердце.

Марси больше не существовало.

Марси больше не было.

* * *

Не помня себя и забыв про все, что только было, забыв про опасность, Финн отбросил меч и побежал к ней, не слыша ничего. Сейчас остальной мир не интересовал его больше: для него мир навсегда сузился до маленькой сухой изломанной фигурки на белом инее, который медленно становился черным от наливающейся шипяще-пузырящейся ядовитой крови.

— О, Глоб, Марси! — для него не существовало больше ухмыляющегося лже-Саймона, который вновь превратился в Зверя и с ухмылкой взирал на то, как Финн трясет Марси за плечи и с болью кричит ее имя. — Марси! Марси…

Этого просто не может быть, просто не может быть — в голове упорно и упрямо стучала одна и та же мысль, стучала, будто глупый ребенок стучит об пол деревянной игрушкой, пытаясь ее сломать. Снова и снова. Этого не может быть. Этого не могло случиться, ведь Марси вампир, она может и должна жить вечно. Это всего лишь галлюцинация.

Но сколько Финн не обманывал себя, правда все никак не скрывалась и выпирала голыми костями под хлипкой одежонкой сладкой лжи.

Марси мертва.

Марси уже не существует.

Никто больше никогда не позовет его записывать очередную песню. Никто не назовет его глупеньким и не потреплет по волосам, никто не будет долго кричать на него, когда узнает, что они снова прикалывались над Снежным. Никто больше не будет защищать Снежного. Никто больше не будет жить на этом свете, просто жить, радуясь каждому моменту, проведенному с друзьями, понимая, что им отпущено гораздо меньше, чем другим.

Осторожно опустившись на колени, Финн прислонил два пальца к шее Марси, удивительно холодной, и помрачнел — жилка не билась. Давно мертвая кровь не носилась больше по ее жилам, не давала больше жизнь и не пульсировала в теле — лишь только на инее остались ее трусливые черные следы.

Марси лежала у него на руках так податливо, так обманчиво-беззащитно, что казалось, что она всего лишь спит, и стоит только Финну чуть грубо дыхнуть на ее волосы, и она тотчас же откроет ярко-черные, будто омуты, глаза, и недовольно покачает головой. Но Марси не реагировала, будто испорченная, неестественно изломанная кукла, и от одного вида ее бледного, навеки застывшего в каком-то удивлении лица Финну становилось так больно, как не было еще никогда.

Не в силах больше терпеть эту гнетущую, пожирающую его изнутри боль — будто прямо у него в груди на веки поселился огромный злобный слизень, готовый пожирать его плоть — Финн зарыдал, с трудом прерывая в себе жуткое желание расхохотаться.

— Ох, а вот и малыш Финни, герой-любовник, — кажется, Зверь не терпел то, что на него никто не обращает внимания. — Вы с малышкой Марси могли бы стать отличной парой и нарожать с десяток милых зубастых деток. Жаль только, что она мертва.

Зверь отлично умел глумиться, и Финн почувствовал, как сжимается его кулак.

— Закрой свой поганый рот, Зверь, — процедил Финн каким-то не своим голосом, будто кто-то другой, стойкий и сильный, решил говорить за него. — Ты и пальца ее не стоишь.

— Ах, правда? — нехорошо рассмеялся Зверь. — А так твоя ненаглядная малышка Марси умела?

Финн не успел среагировать, и тонкий жилистый старческий палец ткнул ему чуть повыше локтя правой руки.

— Что ты… Ах! — руку будто обожгло огнем. Финн, схватившись за нее здоровой, понял, что не может даже шевельнуть пальцами: казалось, все вены горели изнутри, с каждой минутой становясь все слабее и слабее. — Что… ты… со мной… сделал…

— Ледяное касание, сынок, — Зверь гадко захихикал. — Я заменил один из нервов в твоей руке на чистый лед, и теперь он медленно разрастается, пожирая тебя изнутри. Когда лед доберется до сердца, ты погибнешь. Здорово, правда? Я ужасно изобретателен!

Сжимая зубы до скрипа, только чтобы не закричать перед ним, Финн повалился на землю, держась за предательски переставшую действовать руку.

Нет. Нет. Все не должно так закончиться. Не может…

* * *

С самого утра Бонни была будто на иголках. Лежа в кровати, она все вспоминала и вспоминала, что случилось позавчера: странная просьба Сне… Саймона, воровство, вечеринка, помощь, гитара, драка… Звездная ночь, место для Смеха и рассвет. Тот день слишком быстро пролетел, не оставив ей больше ничего, кроме воспоминаний, которые все никак не хотели спокойно лежать себе в памяти.

А все этот чертов Саймон. Бонни никогда не поверила бы, что Снежный король, тот сумасшедший старик, который столько лет похищал ее и пытался силой заставить выйти за него замуж, внезапно окажется таким… таким… таким необычным. Необычно идеальным.

Необычно идеальным образцом существа, которому плевать на все правила и на все условности. Только Снежный мог ворваться в ее комнату с гитарой и одной лишь чертовой песней уговорить ее согласиться на участие в ее плане. Только Снежный смог обмануть стражей королевства Завтрак простой футболкой. Только Снежный мог сыграть на гитаре старинные, давно забытые всеми нудные песни так, чтобы другие хотели его слушать. Только Снежный мог оказаться сметенным толпой принцесс, которых он так много раз похищал — и провести только с ней весь оставшийся вечер.

Не понимая, что происходит, Бонни все анализировала и анализировала встречу и закусывала губу, чтобы не разрыдаться, будто последняя истеричка. Вся рациональность, которую она так долго воспитывала в себе и которую так любила, исчезла, рассыпалась без следа, стоило ей лишь только подумать о Снежном.

О его звонкой гитаре, которая задевала какие-то неведомые струны ее души. О его глупых шутках, которыми он постоянно сыпал, пытаясь ее подбодрить. О его дурацкой седой бороде, которая давным-давно стала серой от кучи забившегося в нее мусора. О его блеклых безумных глазах, которые во сне становились удивительно тепло-карими. О его подкупающей честности и невообразимо интересном взгляде на мир.

О его удивительной улыбке, робкой, будто первый росток ландыша, пробивающегося сквозь толстый слой снега. Улыбке, которая заставила улыбнуться и ее — впервые искренне улыбнуться за последнее время.

Бонни разочарованно застонала и закрыла лицо руками. О, Глоб, о чем она думает? В ее возрасте и при ее ранге ей не пристало вести себя подобно влюбленной школьнице!

Тем более она никогда и не была влюбленной школьницей: она появилась на свет из жвачной массы-мамы, которая исторгла ее и нескольких десятков братьев и сестер, из которых выжила только она и брат. С самого детства ей приходилось о ком-то заботиться: сначала о брате, который ни за что не умел приспосабливаться к окружающей действительности и мечтал только спрятаться в угол и тихо сидеть там, не привлекая внимания. На смену брату пришла больная мама, дети которой давным-давно либо погибли, либо разбежались по свету в поисках приключений. На смену маме — Марси, за которой нужно было следить и не давать свободы ее демонам, которые сидели внутри нее. А затем пришли маленькие, глупые, доверчивые конфетные люди, которых нельзя было просто так оставить и для которых она была матерью, строгой, но справедливой матерью.

И все эти герои, бесчисленное количество похожих друг на друга самодовольных болванов, которые мечтали о ее руке (а на самом деле просто жаждали узнать, что же находится под ее розовой юбкой) и не делали ничего для того, чтобы узнать, а чего же хочет она.

Но вот у одного получилось — одно существо… Нет, не существо, человек, самый настоящий человек, сумел проникнуть к ней в душу и понять, чего же ей хочется.

Ей хочется быть просто любимой. Не за что-то, не за красивую мордашку и ранг правительницы самого развитого королевства в Ууу, а просто за то, что она есть. За то, что она существует в этом мире.

И именно это и получилось у Снежного короля.

А потом он просто взял и исчез — вместо него Бонни увидела лишь какое-то странное существо, пожирающее души ее подданных.

Бонни сидела на полу своей спальни, закусив кулак, чтобы никто из подданных — особенно Мятный — не услышал ее плача, и, трясясь, набирала давно забытый номер Марси.

— Да, привет. У меня проблемы… — она сбрасывает трубку и заливается рыданиями, не слыша, как кто-то стучится в дверь.

Кто-то очень знакомый.

Нет. Не может быть. Все не может так просто закончиться. Ради чего тогда были все эти мучения? Ради чего он выбрался из своей скорлупы и отправился искать То-Не-Знаю-Даже-Что? Ради чего он столько раз рисковал жизнью?

Ради того, чтобы та, которую он любил больше собственной жизни, была мертва, а он валялся на снегу, мертвенной хваткой вцепившись в медленно холодеющую руку.

Ненужный. Изломанный. Порванный. Проигравший. Финну казалось, что кто-то будто отрезал от него кусок: такая сильная была боль, что он не чувствовал себя.

Не было сил даже бороться: а чего толку? На что они надеялись, когда затеяли эту битву со Зверем? Финн был далеко не дураком и с самого начала этой гребаной миссии понимал, что ничего хорошего у них не выйдет.

— Все это была одна огромная ошибка, — злобно прошипел Финн, глотая горькие ледяные слезы, замерзающие прямо на щеках. — Не нужно было вообще никуда идти. И тогда никто бы не пострадал, и Снежный остался бы Снежным, и Марси была бы жива...

Марси была бы жива. Жива. Это слово из четырех букв крутится у него в голове, вызывая жуткую животную боль: было сотни возможностей все изменить. Сотни версий событий, из-за которых все пошло бы так, как раньше.

Вариантов было сотни, а он, дурак, умудрился выбрать единственный — и самый худший. И теперь никто не поможет ни ему, ни Снежному...

И скоро весь мир покроется льдом.

* * *

Лед. Лед лед лед. Лед это БОЛЬ больно очень ОЧЕНЬ почему мама мама матушка папа джейк хотя бы кто-нибудь БОЛЬНО ЛЕД пожалуйста

* * *

Первое, что Финн услышал, придя в сознание — ангельский голос принцессы Жвачки, растерянно зовущий кого-то. Потерев глаза действующей рукой (вторую руку он не чувствовал уже почти до локтя), Финн медленно привстал, стараясь не шататься. И удивленно округлил глаза.

Принцесса Жвачка стояла рядом с Джейком, который явно трясся от страха, и смотрела на Зверя; на ее лице не было ни капли страха, только безоблачное спокойствие.

Другой бы подивился этому странному состоянию. Финн же, который знал принцессу с детства, прекрасно понимал, что спокойствие это напоминает обманчиво затихшее море перед готовым разразиться штормом.

— Давай я просто собью с него корону, принцесса, — прокричал Джейк, сжимая кулаки. — Так же будет проще!

— Нет, — на удивление твердо произнесла принцесса Жвачка. — Я должна с ним поговорить.

В этот момент, как по заказу, отчаянно воющий буран стих, и ее ангельский голос прозвучал, казалось, на все Ууу. Зверь удивленно вскинул брови.

— Поговорить? О чем ты хочешь поговорить, принцесса?

Финн заметил, что впервые этот голос не раздался в его голове, а прозвучал громко и ясно, так, как говорил раньше Снежный. Настоящий Снежный.

— О том, что было позавчера, Саймон. Неужели это ничего не значит?..

— Я не интересуюсь женщинами, — лениво обрубил Зверь и щелчком пальцев поднял принцессу в воздух. — Еще что-то?

История повторялась вновь и вновь со зловещей идентичностью. Джейк, задержав дыхание от страха, переводил взгляд то на изломанную фигурку Марси на черном от мертвой крови снегу, то на Жвачку в ее ярком розовом платье, которое неуместно выделялось здесь, среди ледяного царства боли, холода и страха, словно цветной мазок на голубо-синей фотографии.

Финн понимал, что сейчас случится то же самое и не мог этого допустить, не мог потерять еще одного важного для него человека. Страх придал ему решимости: зажав край футболки зубами, он резко дернул здоровой рукой, поморщившись от неприятного хруста ткани (ему вспомнилось, как в детстве он грыз шторы), и вырвал огромную синюю полоску.

Морщась от невыносимой боли, он туго зажал больную руку у локтя, чтобы зараза не проникла дальше, и потянулся за мечом.

Меч послушно лег в руку, будто старый друг детства, которого он случайно увидел на улице. Красная от крови демона сталь блестела от холода, и в отражении он увидел маму, свою настоящую маму, которая грустно улыбнулась ему.

Видение придало ему храбрости, и Финн, выпустив клинок вперед, понесся прямо на неприятеля.

— Пожалуйста, Саймон, выслушай меня... — умоляла принцесса, зависшая прямо в воздухе.

— Выслушать? — Зверь откровенно смеялся, не замечая, что Финн подбегает к нему все ближе и ближе. — Сначала мы все посмотрим, что у тебя под юбкой, крошка. Какого цвета твое нижнее белье, принцесса?

— Саймон, ты не в себе, ты должен...

— Такое же сладко-розовое, как и вся твоя жизнь, а, Бонни? — Зверь даже не слушал ее. — Или, быть может, твое белье мрачно-черное, как остатки твоей души?..

— Саймон! — принцесса принялась извиваться, повиснув в воздухе, но ледяные веревки тут же обвили ее запястья, не давая даже пошевелиться.

— Или у тебя... совсем нет белья, а? Вот будет зрелище!

Зверь замахнулся было рукой, приказывая ледяному ветру поднять платье, как вдруг повалился на землю.

— Никто. Не смеет. Обижать. Моих. Друзей, — чеканил Финн, с каждым словом нанося удар здоровой рукой: меч давно валялся в стороне.

С усилием подтянувшись, Финн рывком сбросил с него проклятую корону.

В небе что-то громыхнуло; бушующая метель тут же исчезла, ледяные веревки осыпались градом снежинок, а Снежный, не понимая, что происходит, сидел на земле и излишне увлеченно осматривал свои запястья. Раздался хруст, и с его спины полетели на землю ужасные уродливые крылья.

— Что происходит? — поинтересовался он ужасно невинным голосом. — Неужели вечеринка удалась настолько, что мне перепало и красивая принцесса позвала меня к себе домой? Как ты думаешь, Финн? Финни?

Не слыша его, Финн полз по хрустящему медленно тающему льду, прижав к груди чертову корону здоровой рукой.

— Нет, — шептал он. — Нет, Зверь, твое время вышло, больше ты никого не убьешь!

Зверь ведь все еще жил, трусливо спрятавшись обратно в корону, но жил: Финн слышал его тихие смешки и легкое, слегка разочарованное поцокивание языком. Он должен убить Зверя. Должен сделать так, чтобы ни одно существо больше не пострадало от его магии — хотя бы ради Марселины.

— Ты знаешь, что делать, — шепнула мама, и ее нежный, давно забытый голос был настолько реален, что Финн с трудом подавил желание оглянуться.

Все так: Корона — последнее убежище Зверя, и именно там Финн сможет навсегда победить его. Победить с его правилами и на его территории.

Финн еще раз посмотрел на Снежного, который затравленно озирался, явно не понимая, что происходит, на Джейка, помогающего встать принцессе, на Марси, на несчастную, бедную Марси, которая не должна была так умереть, которая вообще не должна была умирать... И решительно нахмурил брови.

Это все ради Марси. Все ради нее.

— За тебя, Марси, — прошептал он и надел корону.

Сначала было Слово, и Слово было — Холод. Ибо было так Холодно, что ему казалось, что замерло все его существо, от глазных яблок до крови, бегущей в жилах. Он не помнил, что он тут делает, не помнил, куда и зачем надо идти — не помнил даже свое имя. Он видел только лицо в отражении огромной ледяной стены, и понимал отдаленно, что вот это — он. Что этот мальчик с ярко-золотыми, будто сера, волосами — он. Но все было смутно, совсем смутно, непонятно, и холодно-холодно-холодно. А еще жутко болела правая рука, так сильно, что Мальчик готов был отрезать ее, отгрызть, впиться зубами в теплые вены, только не чувствовать бы боли.

Но он не мог просто сидеть на снегу и жалеть себя, корчась от боли — у Мальчика была Цель, ради которой он не мог бросить ничего. Он не помнил Цель, не помнил, зачем ему нужна Цель и что в ней, но единственное он знал хорошо — Цель находится в том ледяном замке, что стоит на самом верху ледяной горы.

И Мальчик пошел. В лицо ему дул холодный ветер, лишая его последних остатков разума, вены стыли, замерзшие ресницы хрустели на ветру, а ноги отказывались идти. Пустыня казалась бесконечно длинной, а гора, на которой стоял замок, все не приближалась и не приближалась.

На полпути Мальчик устал и упал на колени, зарылся лицом в снег, который казался ему лучшей подушкой — невыносимо хотелось спать, уснуть и навсегда успокоиться, перестать чувствовать холод и боль, наконец Успокоиться. Он готов был уже сдаться, но вдруг в голове, что до этого была лишь огромным пустым нечто, чернотой, всплыл фантазийный образ.

— Ты сможешь, Финн, — шепнула Мать, провела рукой нежно по его щеке, и ему стало тепло-тепло-тепло. — Главное — не засыпай.

— Ты должен дойти, любой ценой, — Сестра взяла его за руку, мазнув по лицу иссиня-черными волосами, и Мальчик почувствовал, как забилось его сердце.

— Они будут уговаривать тебя, пытаться задобрить, но не бойся ничего, — Девушка встала за его спиной, и Финн ощутил силу, величайшую силу, что заиграла между его плеч.

В голове его играла удивительная, фантазийная музыка, глаза видели вдали лишь Цель, волшебный огонь, что не видел никто — да и кто, кроме него, мог видеть Цель, здесь, в этой давно мертвой пустыне?

Полупрозрачные фигуры окружали его, и благодаря им он не падал, не хотел спать, а лишь шел, шел, хотя уже давно стер ноги в кровь, что застыла багровым льдом на немых пальцах.

Замок возник перед ним через гребаную вечность — или через одно мгновение. Отрывая от футболки замерзшие, затекшие руки, Финн сжал непослушную давно синюю кисть в кулак и постучал в дверь. Звук гулко разнесся по ледяному пространству, уходя далеко в ярко-белое несуществующее небо.

По двери прошла трещина, и она в мгновение увяла, рассыпалась на мелкие совсем кусочки, а звук все гулял и гулял, вырвавшись на свободу.

* * *

В замке Финн застыл, прислонился к стене и сполз на пол, дыша на руки. Здесь отчего-то было теплее, чем во всем этом мире — а оттого отмерзали руки, даже правая стала болеть меньше. С теплом возвращались и воспоминания, а с воспоминаниями — новая боль.

Финн обхватил голову руками, тщетно пытаясь успокоиться. Смех Марси звенел в его ушах, неприятно сжимая горло. Весь мир будто покрылся молочно-белой дымкой — просто слезы выступили на глазах.

— Хватит, — он сжал кулаки, смотря в глаза своему отражению в ледяной стене. — Ее уже не вернуть, ясно? И своим нытьем ты не сделаешь уже ни-че-го. Твоя цель — уничтожить Зверя. И все.

Уверенные слова разнеслись по всему ледяному безмолвию, и Финн готов был поклясться, что где-то далеко раздалось тихое хихиканье. Он недоуменно оглянулся, желая увидеть хоть кого-нибудь — пусть даже и Зверя — но глаз зацепил лишь пустоту.

Он не знал, куда идти, не знал, где и что искать: лестниц и комнат казалось бесконечное множество. Будто в гребаном ледяном лабиринте. В каждой комнате была своя дверь, огромная и яркая. Финну думалось, что стоит только открыть одну дверь и зайти в нее — то назад пути уже не будет. Выбор надо было делать сразу.

Финн занес было руку над дверью, покрытую ковром из цветов и сухих травинок, но из-за нее тут же донесся истошный женский крик, полный безумия.

— Полный дурдом, — решил он и отдернул руку.

Он бродил без цели: почему-то в голове держалась мысль, что подсознание само найдет правильную дорогу. В мыслях держалась глупая старинная песня о Морже и цветах, и мало-помалу, высвистывая мотив, Финн успокоился.

Следующая дверь тоже была весьма странной: оливковое дерево было обито старым, почти уже вылезшим черным дерматином, а кнопки были почему-то нежно-голубые. Такие двери были в довоенных квартирах, коих полно в развалинах Великой Свалки. Бесчисленные и безликие, но почему-то такие домашние, которые хочется против воли открыть и пропасть навсегда.

Дверь эта не отличалась от других, но откуда-то Финн уже знал: оно. Он медленно прикоснулся ладонью к теплой деревянной ручке и напрягся, ожидая уже услышать истошный крик или резкие удары, но в ответ ему слышалась лишь вязкая тишина. Вздохнув и перекрестившись (древний дурацкий жест, которому его учила когда-то Марси), Финн осторожно потянул на себя ручку.

Из дверного проема потянуло солнечным светом.

* * *

Он оказался в каком-то ужасно странном месте. Босые ноги (он потерял ботинки где-то на подступах к Замку, снял их, уж больно натирали, и оставил за очередным поворотом) утопали в мягком ворсе ковра, в глаза светил ужасно яркий свет из распахнутого окна, а в носу ужасно свербело из-за пыли в воздухе. Финн не мог двинуться от оцепенения, лишь оглядывая остолбеневшим взглядом типичную довоенную квартиру. Такая была у его матери, в такой жила раньше Марси. Ворсистый ярко-зеленый ковер, выцветшие давно обои на стенах, трухлявый подоконник с подтеками влаги, батарея с потрескавшейся ярко-красной когда-то, а теперь бурой краской. И неприметный, безликий вид из окна с кучей унылых одинаковых серых домов-муравейников. Навевающий тоску. Но только ли в безликих муравейниках было дело?

Что-то здесь было очень неправильно, и Финн не понимал точно, что. Он по-прежнему не смел даже двигаться. Что-то подсказывало ему, что лучше этого не делать. Взгляд снова скользил по смятой постели, по разлитой кружке кофе на небесно-голубой простыне, по совсем чистому полосатому носку прямо на пластинке с каким-то человеком, лежащим на траве под чистым небом. Все выглядело так… безмятежно. Слишком безмятежно для пустынной квартиры на краю пространства и времени. Казалось, будто неведомый хозяин этой уютной норы вышел буквально на секунду, снять с плиты пузатый чайник, поболтать с очаровательной соседкой или вовсе выйти на балкон за новой сигаретой. Вышел — и пропал навсегда, не оставив после себя ничего больше, кроме разлитого кофе и носка на затертой пластинке.

Квартира была давным-давно заброшена, оставлена, но все равно оставалась почти что живой, и от этого становилось жутко. Свет злорадно выжигал глаза, ворс кусал за ноги, пыль копошилась в носу.

Не выдержав, Финн чихнул. Чихнул громко, с чувством, и этого отчаянного чиха хватило, чтобы вся обманчивая сладость и уют расползлись во все стороны, будто треснувшая гнилая ткань, открывая настоящий вид этой странной квартирки под самой крышей. Гнилой ковер, давно развалившаяся кровать, мокрые ошметки от конверта из-под пластинки, ржавые кости батареи…

И огромный ледяной массивный куб прямо в центре.

Вне себя от испуга, Финн подскочил к нему. Потер лед рукой. Прижался носом и сузил глаза, пытаясь что-то разглядеть. От резкого холода заболела переносица, но так и должно было быть: Финн Увидел.

За огромным слоем льда застыла изломанная в неверном синем свете искаженная, но такая знакомая фигура: потертые штаны, разноцветные заплатки на пиджаке, треснутые очки с голубыми стеклами… И выражение бесконечного ужаса на навеки застывшем лице.

— Саймон! — Финн опустился на колени, прислонился ухом к ледяному монолиту, надеясь услышать хотя бы звук, вдох, биение сердца…

Ничего. Даже ни единого подергивания онемевших пальцев.

— Саймон.

Ответа нет.

— Саймон!

Финн в отчаянии бьет чертов монолит, разбивает в кровь кулаки, обагряя ледяную тюрьму багряными пятнами, и кричит, орет, воет, плачет, рвет горловые связки, визжит, сипит по единственному человеку, который мог вновь вернуть Марси жизнь и счастье, единственному, кто мог пролить свет на его прошлое…

Дерет лед изрезанными, вырванными с мясом остатками ногтей, дышит на него, кричит. Ему плевать уже на все, он топит свою злость в мрачном, мертвом бруске… И видит маленькую трещину, что оставил его кровавый ноготь.

Финн осторожно нажимает на нее локтем, и от большой трещины расходится сетка маленьких. Нажимает еще, еще, торжествующе бьет, и лед трещит, из каждого осколка на него сердито глядит маленький ледяной Финн, и эти лица множатся, множатся, множатся…

Вечность спустя лица стремятся к бесконечности… И осыпаются одинаковыми острыми песчинками. Саймон Петриков плюшевой игрушкой, солдатиком без завода падает на склизкий пол, и Финн несется к нему, подхватывает, держит спину на руках, не давая костюму соприкоснуться с мерзкой гнилью.

Напряженное мгновение, и Петриков делает первый вдох. С каждым вдохом квартира преображается, рождается вновь, и теплый, неяркий, слабый и нежный свет падает из окна на его заостренное, покрытое щетиной лицо.

Финн счастливо выдыхает.

Саймон Петриков здесь. И пусть он не совсем понимает, что происходит, не понимает, где он находится, не знает, что с Марси, Джейком, Бонни и Снежным, но это неважно, совсем неважно. Все проблемы будто становятся микроскопическими и отодвигаются на дальний план, будто на горизонт огромного бескрайнего теплого моря.

Ведь Петриков здесь.

Снежный очнулся от сильного удара по ребрам. Проклятые кости снова заныли, завыли волком, и он досадливо поморщился: это надолго. Кости у него уже старые, хрупкие, подточенные временем, ломаются на раз-два, а восстанавливаются долго-долго. А на лекарства нет денег, да ему их и не продадут. Он же безумный Ледяной волшебник.

Еще один удар по ребрам, и он открыл глаза. Ага, конечно, Джейк, кто же еще может лупить с такой силой и злостью сразу тремя конечностями и хвостом?

— Вот тебе, урод! — заорал Джейк и вновь ударил его, на этот раз в живот. — Это тебе за Финна! А это за Бонни! А это за ППК! А это, — мощный удар хвостом по черепу, — за Марси!

Марси? Марси? Снежный впервые за все это избиение почувствовал едкое нытье под ложечкой — страх. Что он делал, пока не помнил себя? Он мучительно напряг мозги, пытаясь вспомнить хотя бы начало этого весьма отвратительного, хоть и ехидно солнечного дня — и пустота. Вечеринка, веселая музыка, толпа принцесс, драка, вечер с принцессой, Место для Смеха, всепоглощающее счастье… И темнота. И боль, боль, боль, боль.

— Марси? Что с Марси? — Снежный услышал свой голос будто через толщу воды, и это ему очень не понравилось.

— Подумай, чертов ты урод, — закричал ему Джейк, но старик его уже не слышал: поднявшись с земли, наплевав на вновь поломанные ребра и сочащуюся с виска темно-бурую чернеющую кровь, он несся по ледяным холмам прямо к неподвижной фигурке на снегу.

Марси, худая, маленькая и изломанная, валялась на черном от крови снегу в неестественной позе. Майка ее, серая, домашняя майка, задралась, слегка приоткрывая маленькие торчащие груди с навеки застывшими сосками, и Снежному стало еще страшнее: эту майку они с Марси покупали на вещевом рынке вечность назад.

— Марси, девочка моя, что… что произошло, — Снежный рухнул на колени, одернул майку до костлявого живота и взял Марси на руки, с ужасом смотря, как откидывается ее голова. — Что произошло, нет, это не я, я не мог, я не хотел, не хотел… Неправда нет нет я не мог не мог НЕ МОГ это не мое неправда нет…

Джейк что-то орет ему вслед, несется, наверное, чтобы опять щедро раздать ему тумаков или выхватить Марси, несчастную Марси, у него из рук, но Снежному было плевать. Весь мир будто замедлился до черепашьей скорости, и все, что он видел, была девичья фигурка у него в руках, все, что слышал — собственный похоронный крик-вой, все, что чувствовал — бесконечную пустоту внутри.

Будто сердце разбилось на тысячи ледяных осколков.

— Саймон? — девочка обиженно смотрит на него, закусив губу. Он не помнит, кто она, не помнит, как ее зовут, не знает даже, как зовут его — наверное, Саймон, ведь именно так зовет его этот чудный ребенок, это маленькое солнышко с торчащими острыми зубками — но он знает одно. Знает наизусть, будто древние сказки, гимн страны прошлого или давнишние песни, засевшие с детства в подкорке.

Эта девочка очень важна для него. Эта девочка не дает ему окончательно сойти с ума и превратиться в неживое, безликое, могущественное чудовище, про которое сочиняли бы мифы и сказки — будь на этой гребаной планете кто-то еще живой.

Но они одни тут, Саймон и… и… Марси, да, черт, ее зовут Марси, идиот, вырежи себе это имя на коже, если никак не можешь запомнить, одни во всем мертвом мире. Жалкие остатки всего человечества.

Впрочем, сейчас, когда его мозг сковывает ледяная отрава, он изо всех сил старается не раскричаться, а Гюн… девочка смотрит на него серьезными до боли глазами, человечество кажется невыносимо мифическим и далеким.

— Марси, мы должны поговорить, — все-таки вспомнил ее имя, поймал ускользающую дымку. — Ты должна идти дальше без меня.

— Саймон, мы много раз говорили об этом, — девочка морщится. — Ты не сможешь выжить один.

— Я слишком стар…

— Тебе пятьдесят, Саймон! — Гюнтер кричит, размахивая руками, будто маленький пингвин. — К тому же я уже не маленькая девочка, мне одиннадцать! Одиннадцать, Саймон! Хватит относиться ко мне, как к ребенку! Я не собираюсь тебя бросать!

Он вспоминает, как вчера заморозил ее, превратив в огромный куб льда, и ему становится страшно. Сбрасывать Корону становится все сложнее и сложнее, а речи, те сладкие речи о бесстрашии, бессмертии и мировом господстве, что шепчет ему ее дух по вечерам, постепенно кажутся ужасно соблазнительными.

Он слишком устал. Устал бесконечно контролировать каждый свой шаг, устал вести счет очередному навеки утерянному воспоминанию, устал штудировать Путь Памяти мрачными ядовитыми вечерами, устал видеть это одутловатое синее лицо древнего старика — ему ведь всего пятьдесят, пятьдесят, пять десятков, пять пальцев руки, оттопыренная, со вздувшимися старческими венами ладонь — в зеленой радиоактивной воде.

Устал жить ради этого ребенка. Он не хочет и не может больше ей навредить. Вдруг этот проблеск разума — последний? Вдруг он навредит ей? Вдруг опять наступит черная ледяная пелена, и все, что он увидит — маленький детский трупик на грязной земле?

Он совершил ошибку, когда надел эту чертову корону, и сполна ее оплатит. Одна ошибка — одна прожитая жизнь — одна бесславная смерть. Он заслуживает этого, ведь за все эти чертовы пятьдесят лет он наворотил столько всего, что уже не исправить.

Он заканчивает эту жизнь — а девочка только начинает жить. И он не должен жертвовать еще и ее жизнью.

— Саймон, ты что, опять разговариваешь с Ним? — Гюнтер недовольно прикусывает губу и тянет его за рукав рваного свитера. — Я же говорила тебе, что это опасно. Что Он опять говорит тебе? О мировом господстве? О том, что чувства — это еще один бездарный суррогат ощущения власти?

— Откуда ты… — Саймон уже знает ответ. Он говорит во сне. Он и не спит почти, потому что во сне к нему приходят они.

Мужчина с золотыми, будто налившаяся свежестью пшеница, волосами, в рваном лабораторном халате. Черноволосый ребенок в старой огромной куртке с чужого плеча с его глазами и диким, взрослым взглядом. И Принцесса. Бетти Принцесса. Никогда не простит его.

И поэтому в последнее время он даже радуется духу Короны: с его появлением они будто отступают, а их голоса, полные упреков, слышатся как сквозь толщу льда.

— Саймон, — в голосе Гюнтера слышится заметный страх.

— Что-то не так, золотко? — он старается казаться спокойным, хотя внутри него бушует чертов ураган из страха и непонятного чужого гнева. Впрочем, Гюнтер уже не та маленькая девчушка, которую легко можно было отвлечь дурацкой песенкой или новой игрой, и она видит всю его фальшь, как сквозь прозрачное стекло.

— Ты точно не уйдешь? — она сильнее хватает его за руку. — Вдруг ты сейчас развернешься и исчезнешь, будто сон?

— Конечно, нет, малышка, — Саймон тепло улыбается. — Я всегда буду с тобой. До самого конца.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Тон Саймона серьезен, и сейчас он ужасно благодарен этим чертовым бельмам на его глазах: ему так трудно смотреть на Гюнтера.

Но девочка не унимается.

— Поклянись на мизинчиках, — говорит она серьезным, не терпящим пререканий тоном и протягивает белую худую ручку.

— Я…

— Поклянись!

Оттопыривает маленький смешно и гордо торчащий мизинец, и он сдается.

— Клянусь, — его синий мизинец, размером чуть ли не с пол-ладони Гюнтера, обхватывает ее мизинчик и трясет.

С каждой минутой Саймону все труднее и труднее сбежать, и он знает, что если не сбежит этой ночью — то не сбежит никогда.

Вместе они снова гуляют по заброшенному Кембриджу, впервые за два года отойдя подальше от шестикомнатной квартиры, в которой обосновались. Едят прогорклый попкорн в разрушенном кинотеатре. Саймон показывает Гюнтеру замысловатые фигуры из пальцев на белой простыне проектора. Огромные, ростом с дом, фигурки злобных волков и писклявых зайцев. Они вместе танцуют вальс на пустой площади, и Гюнтер уже доходит ему до груди — сколько ей? Десять? Тринадцать?

Вместе, уже под вечер, Саймон и Марси — черт возьми, запомни уже! — заходят в древний уже торговый центр. Ресторанный дворик оказывается совсем не разрушен, а в холодильнике они находят немного картофеля.

— Хочешь картошки фри, милая? — Саймон запускает электрогенератор, и ресторанный дворик освещается багровым аварийным светом.

Гюнтер кивает. Саймон, косясь на притаившуюся в рюкзаке Корону, пинком ноги включает фритюрницу и носится в поисках хотя бы маломальского масла. Остатки масла находятся в самой фритюрнице, и Саймон надеется, что в нем не накопилась всякая радиоактивная гадость.

Он совсем не умеет готовить картофель. И это логично, ведь кулинаром он вовсе не был, он был — кем он был — когда он был — кто он — кто… Он теряет мысль и отбрасывает ее, как мусор. Какая к черту разница.

— Я не умею готовить, но вот, — Снежный ссыпает картофель в ломкую выцветшую упаковку и с улыбкой подает Гюнтеру.

— Как настоящая, — Гюнтер хлопает в ладоши. — Мы как-то ходили с мамой в какой-то из таких ресторанчиков, не помню названия, так давно это было… Совсем, как настоящая, Саймон!..

Саймон. Его зовут Саймон. Он вжимает эту мысль глубоко себе в подкорку, тщетно надеясь, что хотя бы сейчас она не уплывет.

Гюнтер съедает примерно четверть, а всю остальную картошку запасливо собирает обратно в картонную упаковку и кладет в карман сарафана.

— Нам еще надолго хватит. Представь, как мы будем есть по одной картофелине в день и вспоминать, насколько мы сегодня были счастливы, — Гюнтер улыбается. И Саймон улыбается ей в ответ.

Так искренне, как может. Но улыбка все равно выходит фальшивой.

— А еще можно спрятать эту картошку и съедать по картофелине тогда, когда тебе будет совсем грустно. Ты будешь вспоминать этот день и улыбаться, пока у тебя губы не порвутся.

Гюнтер хохочет, а потом резко хмурится: все понимает. Конечно, понимает, она же весьма умна для своих лет.

— Почему это — я? Ты, что, опять собираешься резко убежать? Ты же обещал, Саймон!

Конечно, обещал, и он старался столько лет держать обещание.

— Ты что, конечно, мы будем вместе, пока не превратимся в старые замшелые пеньки!

— Ну ладно, — бурчит Гюнтер и тянет его за руку.

Они не доходят до квартиры около пяти кварталов, усталые с непривычно долгой дороги, и заваливаются спать в какой-то безликой однушке. Честно говоря, больше всего на свете Саймону нравился дом Джона Леннона, в котором они жили, кажется, года три подряд, и покинули его лишь тогда, когда орда зомби вплотную подобралась к его заднему ходу.

Где-то в четыре часа утра, незадолго перед рассветом, он встает и смотрит на Гюнтера. На свою единственную подругу. На ту, что помогала ему сохранять рассудок в течение стольких лет.

— Пойми, Марси, девочка моя, — шепчут старческие губы, — я не виноват, я не хочу тебя покидать, но ведь все это, все делается лишь ради тебя. Ты же не хочешь однажды проснуться в ледяной глыбе или не проснуться вовсе?

Саймон поправляет ей одеяло, заправляет за уши длинные черные волосы, сует в руки плюшевого медведя, кладет на тумбочку ключи от квартиры, где составлены все их пожитки — вдруг вернется. И с нечеловеческой силой подавляет искушение погладить ее по голове или в последний раз поцеловать в лоб.

Он берет свой видавший виды рюкзак, последний раз смотрит на Марси и старается запомнить ее лицо. В мельчайших подробностях. Изучая ее так, будто бы никогда не видел, и думает о том, вспомнит ли ее завтра, когда будет уже далеко.

Насмотревшись на нее, пытается не заплакать и тихо закрывает дверь. В тайне он мечтает о том, чтобы дверь громко хлопнула, и Гюнтер проснулся, а потом долго-долго кричал на него, а потом бы обнял и назвал дурачком, и они помирились, и все бы стало как раньше, совсем как раньше, когда все было хорошо, и Гюнтер был совсем не Гюнтер, а… а…

Дверь закрывается совсем тихо, и он разворачивается и выходит из дома. Медленно оглядывается, словно пытается понять, где он. Рассветная дымка еще не сошла, и в ней город кажется особенно мертвым.

На душе становится особенно легко, так легко, как было раньше, а еще голова опять набивается всякой мутью, как болото.

Ноги сами несут его в сторону шоссе М-9, а в голове ясно светится единственная цель, которая только может быть. Цель совсем без названия, просто образ, но он точно знает, что идет именно туда.

Ведь Снежный король не может ошибаться.

— Господи, Марси, это ведь неправда, это был не я, не я! — Снежный кричит и отчетливо понимает, что никто, даже он сам, ему не верит. И не будет верить, даже если бы он играл по системе Станиславского.

В ужасе Снежный пытается вспомнить, что он сделал и как, но в голове всплывает лишь бесконечная ярость. И тогда он отдается этой ярости, пытаясь направить ее в нужное русло. Он всегда делал так, когда пытался проделывать эпичные фокусы со снегами и буранами. Они, правда, никогда особо не получались, но в этот раз хоть что-то должно!..

Снежный прикасается к застывшей черной крови на снегу, колупает пальцем, облизывает черноту и хмурится. А затем руки словно сами поднимают весь этот черный снег, отделяют снег от черноты, черной крови и еще чего-то очень важного, закованного в лед… и направляют Марси прямо в сердце.

Джейк с рыком несется вперед, но принцесса останавливает его, что-то говоря и упрашивая. Кажется, пес недоуменно смотрит на нее, но Снежному плевать, ему отчего-то ужасно наплевать, ведь значение имеют лишь эти ярко-черные иглы, каждая из которых ни в коем случае не должна упасть обратно на землю.

После пятой или даже двенадцатой иглы Марси начинает кричать, но Снежный не останавливается, ведь он даже не знает, что делает.

Последняя игла втыкается ей прямо в центр сердца, и Марси резко открывает глаза и садится на снег.

История не сохранила того момента, когда Саймон Петриков открыл глаза. И Финн тоже не сохранил этого в своей памяти. Странно. Он прекрасно помнил каждое мгновение того, как тряс его, как делал ему искусственное дыхание, как, пыхтя, укладывал тяжеленного Петрикова на кровать с давно сгнившим, а оттого противно мягким и влажным матрацем… Как бил по щекам. Как обливал водой, собранной в ладони из того самого растаявшего льда.

А потом — темнота, проклятая рука болит, и уже живой и вполне себе работоспособный Саймон Петриков треплет его по щекам.

— С тобой все хорошо, парень? Не ушибся? — голос у него приятный, низкий и очень, очень теплый. Как Финн себе и представлял.

— Все… все нормально, просто рука… — Финн попытался пошевелить пальцами и завыл от боли: как и предрекал Зверь, проклятая болезнь тянулась уже к локтю, а пальцы совсем почернели, будто напрочь отмерзли.

— Кажется, я знаю это проклятие, — Петриков поцокал языком. — Очень мерзкая вещь, я тебе скажу. Но выводится легко. Кто ж тебя так?..

Финн хотел было высказать ему все, что думал, но Саймон, напевая что-то под нос, уже повернулся к нему спиной и вышел из комнаты в какую-то незаметную ранее дверь, оставив его наедине с рукой.

После того, как Саймон пришел в себя, квартира заметно преобразилась и вновь обрела жилой вид. Пластинка снова оказалась в обложке, снова кокетливо приоткрывала вид на свои лакированные черные полукружья, матрас снова был сух и весел… Даже, кажется, ковер на ощупь был не таким уж и склизким, как раньше.

Наверное, это место питается от его жизненной энергии, решил Финн. И тут же одернул себя: какая жизненная энергия у Петрикова? Что он вообще такое? Воспоминания ли, душа, разум или просто фантом?

— Я? — Петриков возник в дверях с каким-то коричневым пластырем в руках. Кажется, последние слова Финн произнес вслух. — Я, молодой человек, вовсе не фантом и даже не воспоминание. Я всего лишь такой же пленник Короны, как и ты. Ничего больше.

— Пленник Короны?

— Именно, — Саймон принялся натирать каким-то лопухом пластырь в его ладони, прислонившись к косяку двери. — Каждый, кто когда-либо надевал Корону и утрачивал разум, оказывался здесь. Вообще, это очень сложный процесс, и, будучи в Короне примерно тысячу лет, я довольно хорошо его изучил. Но то, что произошло сегодня… Хотя, что-то я заболтался. Протяни правую руку…

Саймон встал на одно колено перед Финном и осторожно занес травяно-кофейный пластырь прямо над его локтем. Вены, подходящие к локтю, давно почернели и запузырились, будто эта рука принадлежала мертвяку.

— Только сейчас будет очень больно, — Саймон грустно вздохнул. — Ты ведь потерпишь? Я могу дать тебе болеутоляющее…

— Спасибо, Саймон, не стоит, — Финн стоически улыбнулся. — Я ведь все-таки герой Ууу, знаешь, сколько лет я себе что-то ломал и…

Не дав ему договорить, Саймон резко прижал пластырь к локтю и навалился на него прямо-таки всем телом. Это было довольно сложно, ведь Финн и так был вполне себе взрослым кабаненком, а сейчас, крича от дикой боли, пронизывающей все его нутро, он отчаянно вырывался, стараясь высвободиться и сорвать, затоптать проклятый пластырь.

Вены на его руке из черных принялись становиться ярко-красными, бурлить, будто кровь, опухать. Опухоль двигалась от самого локтя к пальцам, становилась все больше и больше, будто росла, а затем… по предплечью Финна резко полилась кровь из огромного дугообразного надреза, и вместе с кровью, черной-черной кровью, больше похожей на какой-то мазут, уходила боль.

Наконец, боль исчезла, вылилась вся, и надрез медленно затянулся, приобретя вид обычной царапины с опухлостями по краям. Вены снова стали синими, и Финн, рухнув на пол, обнаружил, что снова может шевелить пальцами.

— Шрам от пореза останется на всю жизнь, — со вздохом предупредил Саймон, доставая из ниоткуда огромную розовую тряпку. — Такова цена освобождения от проклятия.

— Ничего, ничего, так даже лучше, буду теперь выглядеть, как мужчина, — слабо улыбнулся Финн, поднимаясь с пола и наблюдая за тем, как Саймон вытирает шипящую черную кровь. На месте, где была жидкость, пол был проеден прямо-таки до досок.

* * *

— Вообще, Финн, это удивительный случай.

Они сидели на этой самой кровати-обладательнице склизкого матраса и негромко разговаривали. В проигрывателе играла та самая пластинка — как Саймон сказал, неловко пряча глаза, то был его любимый альбом. «Imagine» Джона Леннона. В руках у Саймона была огромная кружка с растворимым кофе, ведь «в растворимом кофе есть одна огромная прелесть, Финн: он дешевый, вкусный, после него долго не можешь уснуть из-за изжоги, а еще его всегда запрещают пить мамы».

Джон Леннон пел о мире во всем мире и о том, что религий быть не должно, свет непонятно откуда падал полосами на кровать, и Финн чувствовал себя так хорошо, как только мог бы. Хоть и не понимая, что такое религия.

— О чем ты, Саймон?

— О Короне, — Петриков отхлебнул еще кофе «Три в одном» и блаженно поморщился. — Я столько времени изучал процесс поглощения Короной личности. Сначала ты не осознаешь этого, потому что в твоей голове появляются ледяные голоса, потом они звучат все чаще, потом уже и вне Короны, потом ты медленно начинаешь забывать все, что связано с тобой и твоей семьей. Поначалу это совсем мелочи, вроде твоего первого катания на водных лыжах в семнадцать или очередной скучный день, проведенный в библиотеке факультета искусств Ковентри. А потом… ты просыпаешься и обнаруживаешь, что не помнишь лица своей матери, а потом напрягаешь память и не можешь вспомнить имя отца. У меня был брат, ты знаешь об этом? А я вспомнил только недавно, когда в голову начали приходить образы.

Саймон поежился и отхлебнул кофе. Кажется, «Три в одном» заканчивался.

— И что потом? Что потом, Саймон?

— А потом ты просто просыпаешься в лучшем месте на свете, которое только могла запечатлеть твоя память, и оно навсегда становится твоей тюрьмой, — горький вздох, и кофе залпом улетает в горло. — Я ведь жил когда-то в этой квартире. Вместе со своей женой. А потом мне пришлось покинуть ее, когда хозяин перестал принимать в качестве квартплаты пустые бутылки из-под водки и грустные истории об обнищавшем профессоре.

Допив кофе, Саймон засмеялся гулким, неприятным смехом, и Финн поежился. Смех отразился от стен квартиры и стал каким-то ледяным. Как и вся эта ледяная тюрьма.

— Но твой случай — это просто из ряда вон выходящее. Исключение. Или статистическая ошибка. Или просто ошибка, баг Короны, я даже не знаю, как это назвать… В Короне не могут быть два пленника одновременно, как не могут существовать два Снежных короля. Как получилось, что я стал Снежным королем, а ты просто исчез, появившись здесь?

Финн почесал голову.

— Я хотел… хотел убить Зверя, уничтожить его, чтобы никто больше не смог столкнуться с ним наедине, понимаешь? А потом оказался в каком-то ледяном замке с кучей дверей.

Отчего-то Финну не хотелось говорить Саймону о смерти Марси. Что-то будто стояло у него внутри, как засов на воротах, который схлопывался у него на горле, едва только он хотел произнести «Прости, Саймон, но Марси больше нет».

Наверное, время еще не пришло. А, может быть, его нутро будто чувствовало, что для Саймона Марси — единственное, что еще держит его здесь и дает надежду вернуться.

— Значит, Зверь… — Саймон задумчиво почесал лоб. — По правде говоря, это я называл его Зверем, но на самом-то деле это всего лишь дух Короны, проклятие, которое за столько лет обрело разум и подобие характера. Значит, надевая Корону, ты осознанно бросал вызов ей самой, что и привело…

Финн постепенно терял интерес к болтовне Петрикова, который уже окончательно углубился в свои рассуждения и притащил откуда-то огромную доску, на которой расписывал мелом какие-то теории. Шатался по квартире — впрочем, и квартирой это можно было назвать с натяжкой, так, одна комната, ванная с туалетом, крохотная кухня и загадочная дверца в духовке. Духовки в квартире не было, а вместо нее было что-то вроде портала. Открыв дверцу, можно было достать абсолютно все, от пластырей и растворимого кофе до огромной чертежной доски или автоматической винтовки «Бернулли» с двумя прицелами: только бы вытащить нормально.

Финн называл эту дверцу Волшебной духовкой. Саймон называл духовку Местом Для Смеха, и для абсурдности всего этого места вне пространства и времени название подходило идеально.

Порой ему ужасно хотелось засунуть голову в эту треклятую духовку и загадать лишь одно желание: увидеть друзей. Брата, принцессу Жвачку… И Марси. Неважно, как, живой, мертвой, умирающей в агонии, превратившейся во что-нибудь, лежащей под капельницей — главное, увидеть ее. И понять, что все хорошо. Или что все плохо. Понять хоть что-нибудь. Увидеть Снежного — жив ли? Не убили ли его?

Но сколько раз он не загадывал это желание и не открывал духовку, в руки ему лезли лишь мамины вишнёвые пироги с поджаристой корочкой, сырные чипсы, от которых руки потом все во вкусных крошках, жареные куриные ножки, мороженое с Мороженного марафона… В другой раз Финн был бы на седьмом небе, но не сейчас.

— У тебя ничего не выйдет, — Саймон, оказывается, стоял на кухне уже как минимум минут пятнадцать, с грустью в глазах наблюдая за его бесполезными попытками. — Знаешь, сколько раз я загадывал вылезти отсюда? Или увидеть мою жену? Или вспомнить все, что происходит? Ужасно гадкая вещь это Место для Смеха, вот что я тебе скажу.

— Я уже заметил, — буркнул Финн, потирая ушибленные костяшки: со злости он приложился к Духовке кулаком.

— Нам нужно поговорить, и это очень, очень серьезно, — Петриков поправил очки. — Кажется, я нашел способ вырваться отсюда.

* * *

Доска, которую он притащил в комнату девственно чистой, ныне была исписана просто вдоль и поперек убористым почерком с характерно левым наклоном.

— Я понял. Я все понял, это было так легко, — Саймон расхохотался и повернулся к доске. — Ты ведь захотел разделаться со Зверем, так? То есть изначально надевал Корону с вполне оформленным желанием, которое звучало как призыв. И это все меняет!..

— В смысле? — Финн жалобно почесал голову. — О чем ты, Саймон? Это вообще какая-то ерунда…

— Первый Снежный волшебник, Гюнтер, надел Корону, потому что захотел стать Эвергрином. Викинг Ульрих надевал Корону, чтобы победить всех своих врагов. Я надел Корону, чтобы посмеяться вместе с Бетти. И к чему это привело? Гюнтер сошел с ума, Ульрих сошел с ума, я сошел с ума… А ты — нет. Твое тело не стало синим, у тебя не выросла борода, ты не бегаешь по Ууу с истошными криками. И это значит, что…

Саймон откашлялся, вытянулся в струнку и с гордым видом обвел мелом надпись в центре.

— Чтобы сбежать из Короны, нужно вызвать Зверя на дуэль и победить.

В землях Ууу ужасно любили сплетни. Даром, что их всегда было мало: не было ни журналистов, которые могли бы эти сплетни генерировать, ни знаменитостей, которые источником этих сплетней и являлись.

Нет, пожалуй, знаменитости были, да и то случались раз в столетие. Например, Финн. Герой, который в пятнадцать лет уже успел победить огромное число монстров, освободить несколько десятков королевств, убрать проклятие Гладиаторов и пару раз спасти Вселенную. И это все при том — это особенно нравилось усталым мальчишкам из королевства Кристаллов — что он даже не ходил в школу!

Только вот сейчас сплетен не было вообще: после разрыва с принцессой Пламя Финн залег на дно и даже не думал возвращаться к приключениям. Да и вообще, жителей Ууу куда больше волновала загадочная история, случившаяся буквально несколько месяцев назад на границе Снежного королевства: большинство существ, которым тогда не повезло находиться рядом (начиная от принцессы Пупырки и заканчивая Булкой) полностью потеряли свою память и теперь вынуждены лечиться в Больничном королевстве.

А затем Финн вдруг пропал. Просто взял и пропал. Его не было ни дома, в Иве, не было на вечеринках, которые устраивал бог Вечеринок, не было даже в Конфетном королевстве, где он обычно проводил время. Финна не было, и от него остался только меч, который Джейк повесил над дверью в Иву.

Это событие обсуждали долго. Никто не мог понять, что же тогда произошло с Финном, куда он исчез и почему так грустит Марселина. Версию с влюбленностью большинство сплетников отмело тут же — ну не могла Марселина, королева Вампиров, влюбиться в смертного. Да и смертных на ее пути было огромное количество.

Поражало другое: Финн не был мертв. Да-да. Мятный лакей, заинтригованный всем случившимся, специально сгонял к своему давнему другу Смерти и с удивлением обнаружил, что Финна в мире мёртвых нет. И никогда не было.

А когда Смерть показал ему списки — живых и мертвых существ — то все попросту ахнули. Финна не было в списках, ни в одном, ни в другом.

Он не был мертв и не был жив. Его попросту не существовало.

Впрочем, вскоре сплетники за недостатком информации попросту забили на эту странную, полную белых пятен историю и переключились на новое, неслыханное событие — готовящуюся свадьбу принцессы Жвачки и Снежного короля.

— Этого попросту не может быть, — ругалась принцесса Пупырка каждому, кто готов был ее слушать. — Я была вместе со Снежным королем куда больше, чем эта гладкая дура! Я всегда разрешала ему себя похищать, в отличие от нее, и я спасла его от той драки на вечеринке! Но Снежный попросту идиот, потому что не смог оценить душу и выбрал идиотку с красивым гладким лицом!

Как-то раз Марси посчастливилось услышать все эти сплетни, и она не могла сдержать смеха — и это был единственный искренний смех за последнее время.

Несмотря на все усилия, дом она так и не смогла восстановить — и от всех фотографий, которые делал Саймон, от всех его писем, от книг, которые он так любил и которые она всегда читала на ночь, от его пластинок — в Ууу такие уже днем с огнем не найдешь — от всего, что так связывало ее с Саймоном, остался только пепел. Ледяной пепел.

Марси казалось, что и она сама превратилась в такую же кучу ледяного пепла. На место, которое она когда-то считала домом, она так и не вернулась — не смогла. И поселилась в Иве.

Съехаться ей предложил Джейк, который после пропажи Финна осунулся так, что уже не походил на вечного шутника и счастливчика.

— У тебя нет дома, мой дом слишком пуст и… — он проглотил окончание, но Марси все прекрасно поняла.

Ведь она тоже боится оставаться наедине с домом, по которому бродят воспоминания.

Так они и жили, покинутые лучшим другом. Джейк слонялся по огромному дому, заглядывая в разные закутки, нашел старый фотоальбом и долго рассматривал фотографии маленького Финна — еще двенадцатилетнего, серьезного, сжимающего кулаки и смотрящего на Бонни — а потом резко поднялся, швырнул альбом в подвал и раздал все золото.

С тех пор Джейка можно было встретить в основном на диване, где он подолгу смотрел всякие идиотские фильмы, иногда доводя БиМО до перегорания процесса, покидая насиженное место только для того, чтобы сделать еще один сандвич.

Что до Марси — теперь с ней всегда была бутылка вина. Непременно красного, ведь она уже давно не может есть и пить.

Марси уселась в продавленное кресло, откупорила очередную бутылку, взятую из ближайшего супермаркета, впилась зубами в стекло — чуть-чуть, чтобы не запьянеть окончательно — и, когда из ярко-красного вино стало чуть бледнее, прикрыла глаза.

Она в очередной раз проиграла. Опять не смогла спасти Саймона. Камень, идиотский ни на что ни годный рубин, валялся где-то в ящике с хламом — на кой черт он нужен теперь, когда Финн пропал?

Для Марси никогда не было никого важнее Саймона, и сейчас она не хочет разрушать его мечты о счастье: теперь у Снежного короля есть все. Его все любят, принцессы Ууу рассказывают всем желающим байки о том, как он их когда-то похищал, маленькие дети просят у своих родителей короны «с четырьмя, с четырьмя зубцами, мам!», а уж что говорить и о свадьбе?

Раньше Марси хотела бы поговорить с Бонни по этому поводу. Спросить, почему все так произошло, почему именно Саймон? Почему Бонни столько раз отказывала ему, когда он похищал ее, и почему именно сейчас она согласилась?

Вопросов было много, но новой Марси было как-то наплевать. Ей было наплевать абсолютно на все.

После того, как она очнулась и увидела спину Саймона в этом синем халате, уходящего в очередной раз в свои Ледяные горы, она подумала только о том, что ей жутко хочется выпить. Выл Джейк, завывал, плакал по Финну, Бонни не понимала, что происходит, бежала к ней, трясла за плечи и спрашивала, почему она ничего, ничего не чувствует, но Марси опять-таки было наплевать.

Она словно видела все через дымку, так, как будто все происходило на экране фильма, героиней которого она по какой-то глупости стала.

Марси хотелось пить, хотелось сидеть дома и смотреть фильмы, хотелось позвать Саймона — не Снежного, Саймона — в гости и слушать рассказы о веселых приключениях, а потом выгнать его к чертям и больше никогда, никогда не видеть.

А еще чесался укус на шее — с тех пор, как она стала вампиром и убила вампирского Короля, этого не было никогда. И все чаще ей хотелось поесть настоящей еды — не просто выпить цвет — и почему-то казалось, что в этот раз Марси почувствует не обычную вату, а вкус еды, как раньше.

Бонни даже осматривала ее после этого и высказала сомнение, что магия Снежного короля могла вступить в конфликт с ее волшебной сущностью — но Марси было плевать, так плевать.

— Марс, — Джейк зашел в ее комнату, которая раньше была комнатой Финна. — Нам выслали приглашение на свадьбу Принцессы и Снежного короля. Пойдем?

— Почему бы и нет, — Марси пожала плечами.

Ей было абсолютно все равно.

* * *

— На дуэль? — Финн почесал затылок. — Саймон, но это попросту невозможно! Я не смогу с ним справиться! Он чуть меня не убил, помнишь? И только благодаря тебе…

— Милый мой друг, — Саймон устало поправил очки. — Я видел пленников Короны. Поверь, их было куда больше, чем ты думаешь. Я видел Гюнтера, который всего лишь хотел быть таким же, как его учитель, который стал виновником Ледяного периода и погиб, до смерти затыканный кольями первых людей. Я видел Агриппину, которая всего лишь хотела продать эту корону одному из патрициев, чтобы их семье было на что питаться — и из-за нее Римскую империю захватили варвары. Она убила своих братьев и сестренок, знаешь об этом? Она заморозила их до смерти.

— Саймон…

— Я видел Ульриха, своего предшественника, я видел Марти, Марти Смита, чернорабочего из Австро-Венгрии — тогда она еще была Австро-Венгрией, я видел множество людей, которые навсегда оказались заперты в этом месте — они сейчас все здесь, все в Ледяном замке — и все они мечтают освободиться. Ведь пока ты в Короне, ты не можешь умереть. Ты не можешь попасть в мир Мертвых и встретиться там со всеми, кого знал — а ведь у меня почти получилось. И, знаешь, Финн, — Саймон перевел дух и начал говорить куда горячнее, — я бы все отдал, чтобы вернуться домой. В любом виде. Даже и в мертвом. Я знаю, что ты победишь Зверя — ведь никому до этого не удавалось попасть в Корону, не потеряв разум. Ты должен это сделать.

Финн посмотрел на Саймона Петрикова и потер уставшие глаза. Раньше, когда он был совсем маленьким — тогда, в двенадцать, он бросил школу, чтобы уехать из отцовского дома вместе с Джейком и отправиться с ним на приключения — ему нравилось, когда его выделяли.

Единственный человек. Единственный герой. Единственный преемник Билли. Единственный, кто смог остановить Лича. Единственный. Это слово сопровождало Финна всю жизнь, начиная от того момента, когда мама нашла его на горе Бум-бум, плачущего и не понимающего, что происходит.

Только вот сейчас это не приносит никакой радости. Саймон не прав. Финн просто еще один обычный герой, который когда-нибудь погибнет бесславной смертью.

— Почему ты не можешь сразиться с ним сам, Саймон?

— Я пробовал, — он тяжело вздохнул. — Я сражался со Зверем одиннадцать лет — пока не потерял контроль и не превратился в Снежного короля. Как оказалось, я был единственным, кто продержался так долго.

— Но я…

Саймон вышел на кухню и вернулся с двумя чашками растворимого кофе. Выключил давным-давно шуршащую пластинку. Протянул чашку Финну, погрел руки и серьезно на него посмотрел, положив руку на плечо.

— Поверь, друг мой, я знаю, как это сложно. Я знаю, каково это — бороться с противником, который сильнее тебя в тысячи, в миллионы раз. Я почти выиграл тогда, потому что мне было, за кого бороться.

И тут неожиданно Финну вспомнилась Марси. Вспомнилось, как она играла для него на бас-гитаре. Как они подолгу сидели вместе у Марси дома и слушали музыку, как она смешила его своими фокусами, как он спасал ее от Эша, который попытался ее околдовать… Как она умерла у него на глазах.

Наверное, хорошо, что Саймон не знает об этом. Ведь его не держит в этом мире ничего, кроме Марси — ну, может быть, еще и Бетти, которую еще вдобавок и надо найти.

А потом вспомнился Джейк, отбивающий кулак и несущийся за помощью.

Финн сжал кулаки.

— Ты прав, Саймон. Последнее Приключение еще не закончилось. Оно только началось. И я сделаю так, чтобы оно закончилось как можно скорее.

Он поднялся с дивана, залпом допил «Три в одном» — между прочим, совершенно отвратительный вкус — и, не оглядываясь, пошел на кухню.

Засунув руку в духовку, Финн отогнал все посторонние мысли и сосредоточился только на одном: на оружии, которое могло бы победить Зверя. В сознании кружился Лич, пятиметровый, огромный монстр, готовый в любой момент взорвать весь мир остатками атомной боеголовки, который атаковал его разум и в любой момент был готов превратить весь мир в своих марионеток. Вспоминал всех монстров, с которыми он когда-либо сражался.

— Мне нужно самое лучшее оружие, чтобы победить Зверя, слышишь, Корона? — от усилия он начал говорить вслух. — Я хочу вызвать его на дуэль, ясно тебе? Ясно?

В духовке что-то лязгнуло и больно ударило его по пальцам — вес был ощутимый, да такой, что еще чуть-чуть — и пальцы отбило бы полностью. Осторожно вытащив предметы — да-да, их было два — Финн округлил глаза от удивления.

Духовка дала ему корону принцессы Жвачки и старый деревянный меч, который был у него в стародавние времена.

— Скарлет? — Финн погладил пальцами деревянное, покрытое царапинами лезвие, которое и лезвием-то сложно было назвать — так, дубина. Улыбнулся, увидев аляповато раскрашенный эфес. — Почему-то я так и думал.

Финн осторожно взял Скарлет — он придумал мечу имя, когда был еще мальчишкой — и обхватил поудобнее. Нанес пару ударов в воздух, примериваясь. Надел обруч на голову и вспомнил мимолетом, как когда-то давно точно так же примеривался на битву с Личем.

— Финн, ты уверен, что тебе не нужна помощь? — Петриков стоял, опершись на стену и поправляя очки. — Я никогда не держал оружие в руках, но я могу тебе помочь…

— Не надо, Саймон, — он сжал руку Петрикова, сухую и костистую. — Лучше спрячься подальше — вдруг, когда меня не станет, Зверь возьмется и за тебя.

Откуда-то Финн знал, что делать: решение пришло ему в голову словно ниоткуда. Он покрепче перехватил меч и поднял голову.

Прикрыл глаза и вспомнил все, что держало его в этом мире: мамины руки, запах яблочного пирога, Джейк, видеоигры, БиМО, приключения, принцесса Жвачка и ее исследования, Билли, который незадолго до смерти сказал, что гордится им, Фиби, которая так много времени была ему другом. И Марси. В Марси он видел сосредоточение жизни — им могло быть уготовано столько дружеских встреч, столько всего, возможно, когда-нибудь она бы даже посчитала его достаточно взрослым… Если бы не Зверь.

— Ледяной Зверь, Дух Короны и ее проклятие, я, Финн Человек, вызываю тебя на поединок! — закричал он во все горло.

И тут же стало темно.

В мгновение стало холодно. Холод пробирал Финна до костей, звал его, шептал назойливо и сердито, обещая богатство и вечную жизнь. Ах, этот холод — такой податливый, такой почему-то теплый и очаровательный…

Когда Финн был совсем маленький и ходил еще в школу — он смутно помнит это время, помнит лишь, что у него был огромный, больше него самого рюкзак, набитый всякой всячиной, начиная от яблока на завтрак и заканчивая огромной настольной игрой. Однажды — это была зима, точно, была зима, кажется, Снежный король тогда особенно буйствовал — Финн впервые пошел в школу один. Он шел, не разбирая дороги, кривя лицо от морозного ветра, поскользнулся и упал прямо в сугроб. Рюкзак был таким тяжелым, что он не мог встать, так и валяясь в снегу. Было темно, ветер все заметал и заметал его снегом, и Финн начал засыпать. Снег больше не жег ему лицо, он казался теплым ватным одеялом и манил закрыть глаза — всего на секунду, и тебе не придется больше ходить в бесполезную школу и слушать глупых учителей, всего на секунду, и ты обретешь вечный покой.

Если бы тогда не вовремя подоспевший Джейк, Финн бы, наверное, так и уснул в снегу, навечно оставшись маленьким ледяным принцем. Он не знал, к чему это вспомнил, но настроение было именно такое: лечь в эту очаровательную холодную темноту, слиться с ней и стать одним целым, задавить себя…

На Саймона в одночасье стало наплевать. Что он вообще понимает, глупый сорокалетний мальчишка, навечно застрявший в возрасте, когда он был еще нормальным? Что он понимает в своем вечном альтруизме?

— Это не мои мысли, — Финн нахмурился. — Уйди из моей головы прочь, Зверь.

— А то — что? — насмешливо прошелестела темнота. — Пойдешь плакаться своему другу Джейку? Позовешь мамочку?

— Ты убил Марси, поганый урод! — закричал Финн и ударил кулаком по этой темноте.

В мгновение стало тихо — убийственная, мертвая тишина — а затем Финн услышал визг.

Прямо на его глазах в темноте оказалась прореха, из которой полилась мертвая, густая, тягучая, почему-то синяя кровь. Кровь заливала его ботинки, вонючая, остро пахнущая тухлой рыбой, и Финна замутило. Он ненавидел запах тухлой рыбы еще с детства.

Кровь все заливала и заливала его, доходя сначала до бедер, а потом до пояса. Наверное, подумалось Финну, я умру, захлебнувшись в чужой крови — прямо как настоящий герой. Отчего-то он вспомнил Марси, и ярость застила ему глаза.

Она ведь не сделала ничего плохого — и погибла лишь потому, что оказалась у Зверя на пути. Нет. Хватит. Больше он не уничтожит никого. Финн в ярости принялся кромсать черноту вокруг себя, слепо размахивая мечом. Темнота визжала и кричала, кровь заливалась уже даже в уши, но Финн не видел вокруг себя никого и ничего, обретя первобытную, кровавую ярость.

Неожиданно Финн увидел свет где-то в этой черноте. Светло-голубое небо, белые облака — он так любил разглядывать облака вместе с Джейком, когда был еще совсем маленьким и непонятливым. Он рвался к свету, все обрывая и обрывая черноту — и выпал в голубое небо.

Визг Зверя отдавался в его ушах, и, когда Зверь затих, Финн подумал, что он оглох. Он валялся на зеленой, остро пахнущей летом жесткой траве, смотрел на небо и улыбался. Он сделал это. Он стал настоящим героем.

Он закончил свое Последнее приключение.

* * *

Свадьба Принцессы Жвачки и Снежного короля обещалась быть поистине масштабной. Как же так, главная красавица всего Ууу — и выходит замуж! Многие принцессы завидовали ей, не понимая, как они смогли проглядеть такого выгодного кавалера, многие мечтали оказаться на ее месте — кроме, пожалуй, Марси.

С отсутствующим видом она сидела на свадьбе подруги в первом ряду, машинально прижимая к глазам кружевной черный платок. Она не понимала, что происходит: палило горячее, летнее безжалостное солнце, но ей не было больно. Она не горела. Неужели что-то случилось и она перестала быть вампиром? Она не могла дать ответа на этот вопрос.

В сущности, ответ ей и не был нужен. Без Финна, без ее хорошего друга, не было смысла больше что-то придумывать, не было смысла чему-либо радоваться. Да и чему радоваться? Тому, что ее подруга детства выходит замуж за того, кто заменил ей отца и того, кто ее давно забыл? Почему то, что происходит сейчас, напоминает какой-то абсурд?..

— Тихо! — прошипел Мятный лакей в одежде священника, обрывая ее сумбурные мысли.

Марси всегда интересовало то, почему в Ууу, в месте, где религия — давно пустой звук, все еще остались эти давние традиции. Священник? Почему? Зачем?

Но Мятный лакей уже стоял на импровизированном помосте рядом с принцессой Жвачкой и Снежным королем. Снежный король изменил своим традициям и выбросил свой потертый голубой халат, достав откуда-то из закромов потертый, но довольно-таки официальный темно-синий классический костюм. Принцесса Жвачка вся так и лучилась счастьем: ярко-белое платье невесты и цветы вереска, вплетенные в волосы. Да. Это был ее день.

Лучший день в жизни, который запоминается навсегда. День, о котором ты будешь рассказывать своим детям, внукам и правнукам.

— Согласна ли ты, принцесса Жвачка, выйти замуж за Саймона Петрикова, быть с ним в горе и радости, в беде и в счастье, пока смерть не разлучит вас? — тем временем гнусавил Мятный лакей.

— Да, — принцесса вся разрумянилась от счастья.

— Согласен ли ты, Саймон Петриков…

И тут Снежный король упал на колени и закричал. Корона завибрировала, и из рубинов, таких резко потускневших, вдруг полилась ярко-синяя, мерзотная, густая кровь, забрызгивая зрителей. Кто-то еще даже не успел возмутиться, кто-то думал, что это часть представления, и начал хлопать в ладоши, а кто-то начал осознавать, что происходит — и на их лицах медленно проступал ужас.

Из короны вдруг показалась залитая кровью нога в ботинке, а потом бедро — Финн Человек выпал из короны прямо на помост, оказавшись точь-в-точь между Жвачкой и Снежным королем.

— Финн, — принцесса Жвачка выглядела удивленной, испуганной и рассерженной одновременно. — Что происходит и какого…

И тут Снежный король, все еще крича, начал меняться. Укорачивалась борода, из белоснежной став серой, а потом и вовсе исчезла. Волосы из седых стали коричневыми и будто втянулись внутрь черепа, превратившись в нелепую взлохмаченную прическу. Кожа из небесно-голубой стала человеческой.

— Саймон! — принцесса Жвачка бросилась к нему и заключила в объятия, но Саймон Петриков мягко отстранился.

— Марси, — пробормотал он. — Ничего не вижу. Где Марси?

— Я здесь, Саймон, — растолкав всех зрителей, некоторые из которых начали откровенно кричать от страха, Марселина подбежала к Саймону и обняла его, не обращая внимания на ничего не понимающий взгляд принцессы Жвачки.

Трясущиеся пальцы нашарили треснутые очки и водрузили их на нос. Пошатываясь, Саймон Петриков встал на ноги, непонимающе оглядывая собравшихся гостей.

— Саймон, ты…

— Вы поможете мне объяснить, что здесь происходит?..