Второй шанс аврора Уизли (гет)

3 января 1992 года

Боль пронзала каждую клеточку изломанного организма, сопровождала каждое движение истерзанного тела. Даже обычный вздох становился мучением. Иногда Директора посещали мысли о смерти, как об избавлении от нескончаемой пытки, и лишь воспитанная с детства железная воля заставляла продолжать борьбу.

— Нельзя! Нельзя уходить сейчас, когда до исполнения последнего плана осталось всего ничего, — всякий раз говорил он себе в такие моменты.

Обыкновенно это помогало. На некоторое время боль отступала, и Директор, собираясь с силами, пытался анализировать произошедшее. Каким образом он, величайший из магов Британии, попался в такой примитивный капкан?! Ведь всё шло как по нотам… Глупый Квиринус, жаждущий покорить Темного Лорда и в итоге сам ставший марионеткой «Волдеморта», послушно исполнял директорскую волю, очищая лес от четвероногих тварей. Несколько раз всё проходило идеально — единороги и имевшие несчастье попасться под горячую руку кентавры один за другим отправлялись к праотцам, однако в ночь перед Рождеством случилось непредвиденное. На помощь четвероногим тварям пришли твари двуногие, оказавшимися куда опасней своих копытных собратьев. Благодаря магическому зрению «марионетки» и физическому взгляду Квиринуса, Директору удалось разглядеть истинный облик паршивцев, замысливших пробудить лесных хранителей. Это были молодая женщина с длинными каштановыми волосами и мужчина лет двадцати-двадцати пяти. Лицо последнего показалось Директору хорошо знакомыми — слишком явно проступали в нём черты покойного Джеймса Поттера. Пораженный подобным сходством, старый чародей, вместо того чтобы прихлопнуть обоих одним ударом, велел Квирреллу прикончить девку, а парня взять живьём, за что впоследствии и поплатился. Промедление стоило Директору всего. Пытаясь не задеть мужчину, он не сразу догадался, что те волшебники были всего лишь приманкой. Ловушка захлопнулась, когда на Квиринуса навалилось ещё трое. В отличии от некромантов, разглядеть их Директор не успел, а они оказались гораздо сильней. Развеяв Йокширскую Хмарь, главный из троицы — рыжеволосый волшебник, владеющий магией времени — стремительно атаковал с яростью берсерка. Директор точно помнил, как разворотил ему рёбра, сжёг лицо, пронзил сердце. С такими ранами нельзя было жить, зато можно было убивать. И берсерк убивал. Он буквально размозжил голову Квиррелла, а сам Директор избежал подобной участи в последний момент, едва успев разорвать связь со своей марионеткой, однако именно тогда произошло наихудшее. Подлый феникс, пользуясь хозяйской слабостью, напал на своего владельца, успев выжечь глаза.

И вот теперь лишённый зрения и одежды, запертый в изломанном теле, старый чародей ожидал своей участи. То, что он сейчас находился не в Мунго было понятно по обрывкам разговора Минервы и Августы, доносившихся из бесконечного далека. Директор со страхом пытался предположить, какую на этот раз глупость замыслили женщины, ибо прекрасно помнил к чему привела их прошлая инициатива. Вопреки прямому начальственному запрету, МакГонагалл, явно не без подсказки своей подруги, вбившая себе в голову будто сын Артура одержим духом аврора-психопата, продолжила свои штудии. И что же вышло в итоге? Олимпия — ценный сотрудник, заполучить которую удалось лишь с помощью многоходовой интриги, мертва; сама Минерва на несколько месяцев отправилась в Мунго, а на Директора обрушалась гора рутины, коя больше двадцати лет лежала на заместительнице. Хуже всего в этой истории было то, что Минни не сделала из неё никаких выводов. Она по-прежнему была уверена в одержимости Рональда, правильности собственных действий и непоколебима в желании довершить начатое.

— Осторожней, душа моя. Клади его сюда. Аккуратней… вот так.

— Гутти, ты уверена, что тебе надо делать это? — раздался взволнованный голос Минервы. — Я сама могла бы…

— Нет, Минни, мы уже говорили об этом, — прозвучал ответ Августы Лонгботтом. — Ты гораздо нужнее ему чем я. К тому же только тебе под силу сделать из моего некультяпистого внука человека. Начинай!

Послушная воле подруги, Минерва МакГонагалл стала нараспев произносить катрен за катреном, иногда прерываясь и вырезая на груди Директора некие символы. В такие моменты старик вздрагивал от липкого ужаса, ему хотелось кричать, однако всё на что оказывалось способно тело заключалось в слабом стоне да лёгкой судороге. Неизвестно сколько длился ритуал — из-за завываний Минни счёт времени оказался давно потерян. Когда старому чародею начало казаться, будто он не завершиться уже никогда, раздался резкий хрип, в котором не было ничего человеческого, а затем наступило беспамятство.

Возвращение в сознание оказалось неприятным. Подрагивая от холода, Директору удалось приподняться и оглядеться вокруг. В первые секунды старик даже не понял, что вновь обрёл зрение и возможность двигаться, когда же он это осознал, то его охватила эйфория. Живой! Он жив и здоров! А что же случилось с его магическим ядром? Слегка напрягая память, Директор произнёс трансфигурирующее заклинание и ему сопутствовала удача. Сорванный со стены гобелен принял вид мантии, в которую старик немедленно облачился.

— У тебя всё получилось, Минни, — негромко произнёс он, обращаясь к лежащей на полу МакГонагалл.

Сказанные тихим голосом слова подействовали на женщину лучше бодроперцового зелья. Мгновенно очнувшись, немолодая волшебница подскочила и обняла колени Директора, отчего тот потерял равновесие, свалившись прямиком на ритуальный стол. Последний, не выдержав тяжести, жалобно скрипнул, затрещал и развалился на части, отправляя на пол не только старого чародея, но и лежащие на нём обугленные кости вперемешку с каким-то непонятным тряпьём.

— Очевидно, это всё, что осталось от Августы, — подумал старик, почёсывая ушибленный затылок. — Она пожертвовала собой ради меня, что правильно. Низшие обязаны жертвовать собой ради высших. Только сейчас необходимо как можно скорее покинуть это место. Судя по треснувшему столику, Лонгботтом-Хаус не простил нам такого ритуала.

В подтверждении директорской догадки, в следующую же секунду обрядовый зал тряхнуло до основания. Быстро сообразив, что им теперь здесь не рады, Минерва поднялась с пола и, держа под локоть своего кумира, ринулась прочь, расчищая себе дорогу магией. Наблюдая, как женщина расправляется с очередным препятствием, Директор не без удовольствия отметил, что несмотря на травмы Минни практически восстановила свои навыки. Наконец, после недолгих плутаний по разваливающемуся мэнору, беглецы добрались до комнаты, в которой лежал порт-ключ. Миг и оба волшебника оказались в просторной светлой палате Мунго, где их ждал Мундунгус.

— Вижу у вас всё получилось, — осклабившись сказал воришка. — А где Августа?

— Её больше нет с нами, — торжественно ответствовал Директор. — Вечная ей память.

— Выходит двадцать галеонов теперь мои, — задумчиво произнёс Флетчер и тут же пояснил. — Не подумайте ничего такого, Альбус: мы с Гутти тут поспорили. Я говорил, что она свернёт себе шею, а она мне пообещала вернуться и сплясать на моей могилке. Ну а я, чисто ради интереса, решил подкрепить спор деньгами.

— Имей совесть, наглый прощелыга! — выпалила Минерва. — Великий человек отдал жизнь, а ты смеешь вякать о каких-то грошах?!

— Ой-ой-ой какие мы правильные. А куда без грошей-то? Хлопцам ручку золотить надо? Надо! Иначе разбегутся они без золотишка-то…

Начавшаяся пикировка вызвала у Директора непроизвольную улыбку: Минерва и Флетчер всегда относились друг к другу как кошка к помоечной шавке. Вот и сейчас между ними завязался словесный поединок, где Дуг сыпал колкостями, а Минни — лозунгами. Немного понаблюдав за грызущейся парочкой, старый чародей негромко хмыкнул, отчего свара тут же прекратилась. Затихшие спорщики безмолвно уставились на Директора, ожидая указаний, которые не замедлили появиться. Распорядившись в течении час собрать ближний круг на Гриммо 12, старик отпустил обоих, решив посвятить оставшееся время оценке своего нынешнего положения, кое, после того как эйфория схлынула, вызывало определенное опасение.

Во-первых, контроль над фениксом оказался бесповоротно утрачен. Красовавшийся на левом мизинце перстень работы Генриха Шульца, позволявший держать огненную птицу в узде, теперь представлял из себя лишь безвкусное ювелирное украшение — магии в нём не осталось ни на кнат. Значит Фоукс, почти полвека служивший источником ценных ингридиентов, сумел-таки разбить оковы плоти и рано или поздно Директору предстояло схлестнуться с пылающем лютой ненавистью врагом.

Другим моментом, вызывающим тревогу, стало исчезновение палочки. Шедевр работы Григоровича, шутки ради выданный мастером за творение самой Смерти, оказался неизвестно где. Нет, старый чародей прекрасно знал, что в чужих руках он не покажет и десятой доли заложенных в него возможностей, однако сама возможность нахождения ЕГО палочки в руках врагов не давала покоя. Несколько раз Директор, пользуясь различными методиками, пытался отыскать свой инструмент, но всё было тщетно. Палочка не отзывалась.

Кроме потери отличного оружия, существовал третий момент, вносящий нервозность — сам ритуал, проведённый женщинами. В своё время, будучи студентом-старшекурсником, Директор изучал ритуалы, где один из участников жертвовал собой ради другого. Увы, в силу внешних обстоятельств, ему пришлось забросить те штудии, а позднее его увлекли совсем иные темы, никак не связанные с данным разделом чародейства. Теперь же, не по собственной воле став объектом неизученного магического обряда, старик дал себе зарок разобраться в нём самым тщательнейшем образом. Для этого предстояло хорошенько расспросить Минерву: она обязана будет рассказать об артефактах, применённых в столь опасном деле. Только всё это будет позже.

Ныне Директора гораздо больше интересовало состояние физического здоровья: насколько оно крепко и не внес ли в него ритуал замещения какие-либо неприятные сюрпризы. Опасения старика, в итоге, оказались напрасны. Прочитав с дюжину известных ему сканирующих заклинаний, Директор с удивлением обнаружил, что находится в куда лучшем тонусе, нежели месяц назад. Такая новость не могла не радовать. Немного поразмыслив, старик решил пока не ставить об этом в известность ни врагов, ни соратников. Пускай они раскроются, думая будто их Альбус сильно сдал. С этой мыслью старый чародей переоделся в парчовую мантию, слегка сгорбился, поглядел на «хворого» себя в ближайшее зеркало и аппарировал.

* * *

Появление Директора в холле дома номер двенадцать на площади Гриммо всколыхнуло немногочисленных собравшихся. Соратники, «верные бойцы дела Света», как они сами себя называли, обступили своего наставника. Отовсюду слышались здравицы и чувствовалась радость, вот только в душе самого «победителя Гриндевальда» не было даже намёка на это чувство. Неторопливо шествуя сквозь взбудораженную толпу, он видел сколь ничтожно число явившихся и сколь много оказалось тех, кто ещё недавно клялись в верности, а ныне ставших изменниками. И ведь предали самые способные! Северус — талантливый зельевар, в последний момент спасённый от поцелуя дементора; Эммелина — жадная фригидная стерва, мечтающая о титуле леди Поттер и месте в Визенгамоте; Кингсли — черномазый ямайский побирушка, выкупленный за бесценок у тамошних колдунов, примазанный к благородной фамилии и жаждущий подмять под себя Аврорат. Они и ещё с десяток менее значимых фигур отсутствовали. При виде такого предательства, Директора охватила столь несвойственная ему ярость, ему захотелось немедленно, прямо сей же час, жестоко покарать ослушников. Пусть они гниют заживо! Пусть они проклянут каждый миг своего жалкого прозябания! Пусть… В этот момент столетнему интригану стало по-настоящему страшно: неужели это его мысли? Его, умевшего с юности держать эмоции в узде? Неужто это всё последствие ритуала, проведенного Августой?!

Доковыляв до своего места, Директор с трудом натянул на себя маску доброго дедушки и, оглядев собравшихся, начал речь, призванную сплотить людей вокруг него. Будучи опытным оратором, старый интриган говорил проникновенно, обращаясь одновременно ко всем и к каждому в отдельности. В его словах густо перемешались благодарность в отношении собравшихся и призывы к сплочённости и бдительности. Обычно такие словесные кружева, подкреплённые легчайшим магическим внушением, довольно быстро оплетали аудиторию, однако на сей раз Директор заметил одного человека, который резко выделялся на фоне остальных. Это был Артур Уизли. Всегда с придыханием внимавший наставлениям своего бывшего декана, ныне он тревожно озирался по сторонам, словно ища возможность поскорее свалить. Раздосадованный таким поведением, Директор попытался прочесть мысли ученика, но с ужасом понял, что не может этого сделать. Казалось, будто Артур пользуется каким-то амулетом, препятствующим легилеминтации. Вот только зачем?

— Арти, а не хочешь ли ты рассказать нам что-то интересное?

— Я? Э-э-э, но у меня… э-э-э… всё в порядке.

— Неужели? А мне кажется, что ты от нас скрываешь нечто важное, — при этих словах Директор вновь попытался прочесть мысли Уизли, но его опять постигла неудача.

— Я… я ничего не скрываю, — сорвалось с дрожащих губ Артура.

Директор с сокрушенным выражением лица покачал головой. Такое поведение кумира стало для Минервы МакГонагалл командой к действию. Не размениваясь на мелочи, женщина выхватила палочку и короткой серией заклинаний спеленала бывшего ученика. Попытавшегося было вмешаться Ремуса Люпина остановил Шизоглаз Моуди. Наконец, когда связанного Артура усадили в допросное кресло, Директор кивнул отставному аврору — мол, действуй Аластор, раз он не захотел говорить по-хорошему, то теперь настала твоя очередь беседы.

— Зачем ты сюда пришёл?! — прорычал Моуди.

— Минерва сказала…

— Эх Минерва?! Кто тебе велел шпионить за нами? Отвечай!

— Никто. Я не шпион! Я предан…

Не дождавшись, когда Артур начнёт оправдываться, отставной аврор со всей силы заехал ему в живот, затем повторил удары по почкам, а потом, силой разомкнув узнику рот, влил туда дурно пахнущую жидкость из своих запасов. Скованный Уизли зашёлся в утробном кашле, его лицо посинело, казалось, что ещё чуть-чуть и он отправится к Мордреду, но Шизоглаз был не из тех, кто упускает преступников. Даже на тот свет. Дождавшись, когда Артур начнёт терять сознание, он сунул ему под нос нюхательную соль и вновь приступил к «беседе», раз за разом повторяя вопросы.

Наблюдая за тем, как работает его штатный палач, Директор внезапно поймал себя на мысли, что ему нравится происходящее, чего нельзя было сказать про остальных. Только одна Минерва всем видом показывала готовность прийти Аластору на помощь, ежели тот устанет. В отличии от той же Августы, для которой Директор был лишь объектом вожделения, Минни буквально обожествляла своего кумира. Жажда беззаветно служить, ставшая в последние годы сродни мании и служившая подчас источником раздражения, превратила МакГонагалл в фанатичку, готовую накинуться на любого, кто несёт угрозу её идолу.

— Жаль, что у остальных нет такой преданности, — подумал Директор. — Чистоплюи! Кривятся, глаза отводят, страшно им. Небось сейчас выскочат заступники…

— Нет! Хватит! Вы же его убьёте! — первым не выдержал Люпин, вскакивая с места и готовясь кинуться на Шизоглаза, намеревавшегося учинить допрос по шестому кругу.

— Остановись, Аластор, — нехотя согласился Директор. — Ну что, Арти, может всё-таки расскажешь старику правду?

— Я… ничего… отпустите меня… мои мальчики… в больнице… им плохо… очень плохо…

— Отпустите его, Альбус, — прорычал оборотень. — Он говорит правду. Его детей привезли из Хогвартса: там случилась какая-то беда и теперь замок оцеплен аврорами.

— Вот значит как? Что же там такого произошло, Мундунгус? — медоточивым голосом спросил Директор, обращаясь к Флетчеру.

— Извиняйте, Альбус — точно не знаю, — сконфужено пробормотал воришка. — В Хогсмиде сейчас дым стоит коромыслом. Рэм прав: авроров набежала тьма — не проскочить. Начальство прикатило: Скримджер с Кингсли, несколько фаджевских крыс опять же. А ещё туда невыразимцев больше дюжины пригнали. Соваться туда — себе дороже.

— И поэтому ты решил не ставить меня в известность.

— Нет, Альбус, ну что вы! — воришка задрожал, вполне обоснованно опасаясь оказаться на месте Артура.

— Это я запретила ему тебя тревожить, — твёрдым голосом произнесла МакГонагалл. — Ради твоего блага, Альбус. Тебе необходимо беречь себя…

— Я знаю, что мне необходимо, а что нет! — рявкнул Директор. — И я ОЧЕНЬ не люблю, когда кто-то решает за меня!!

— Ты был не в том состоянии, чтобы чего-то решать, поэтому я взяла ответственность на себя. То, что случилось в Хогвартсе, отчасти моя вина, но я ни в чём не раскаиваюсь!

— Так это из-за тебя…

— Да, для ритуала была необходима прорва сил и мы с Августой решили взять её из Хогвартса. Величайший источник магии не обеднеет из-за благого дела…

И Минерву понесло. МакГонагалл заговорила об артефактах семьи Лонгботтомов, о магии Невода, позволяющей собрать колоссальное количество энергии и многом другом, однако красной нитью её монолога стало самовосхваление. Не замечая гнева на лицах Артура и Люпина, женщина говорила и говорила, а в это время из глубин души Директора поднималась безумная ярость.

— Да как она посмела?! Тварь! Сука!

Директор так и не понял: были ли эти слова всего лишь его мыслями или он прокричал их вслух. В следующий миг гостиную дома на площади Гриммо захлестнула волна стихийной магии. Ничем не сдержанная она словно сухие листья разметала по сторонам волшебников Ордена Феникса, столы, стулья. Помутневшим взором Директор заметил, как вспыхивают гобелены, как плавятся портреты Блэков висящие на стенах. Вышедшая из-под контроля магия, будто разбушевавшийся торнадо, уничтожала всё, до чего могла добраться. Подхваченный колдовским смерчем, старик оторвался от пола, завис под потолком, а потом камнем рухнул вниз и потерял сознание.

* * *

Смех. Раздражающий женский смех, звенящий над самым ухом, — вот что, придя в себя, услышал Директор, очнувшись среди пустой разгромленной комнаты. С большим трудом запрокинув голову наверх, он увидел портрет Вальбурги Блэк. Нарисованная ведьма смотрела на окружающий бардак с полным удовлетворением. Заметив, что Директор пришёл в себя, она тут же поприветствовала его в своём фирменном стиле.

— Ну, оклемался наконец? Ну и потешил же ты меня, Альбус, ох распотешил. Век бы смотрела как эти поганые грязнокровки улепётывают отсюда, — и нарисованная женщина вновь истерически захохотала.

— Заткнись, старая тварь! — раздражённо рявкнул Директор, хватаясь за раскалывающуюся голову.

— Ой-ой-ой, как ты заговорил. А ведь раньше ты называл меня совсем по-другому. Не помнишь? Не верю! Никогда не поверю, будто ты забыл все наши ночи... Я как последняя дура раз за разом приходила к тебе, вместо того, чтобы взять в охапку моих мальчиков и бежать прочь из Хогвартса. Да, знатно ты меня тогда облапошил, но и на тебя, как видно, управа нашлась.

— О чём ты мелешь, ведьма?!

— О справедливости, Альбус. О ней родимой. Ты всю свою жизнь играл нами, забавлялся как хотел, а теперь к тебе пришла расплата — ты сам превратился в игрушку дохлой старой воблы. В кого только интересно она перекинулась? Может в ярость? Или в гнев? Или она наконец-то разглядела твоё нутро, став разочарованием, а ещё лучше местью.

— Ты безумна. И твои слова — бессмыслица, — ответил Директор, чем вызвал у Вальбурги очередной приступ хохота.

— Безумие? Ну это как посмотреть. Разве я велела пытать ту плешивую отрыжку осквернителя крови? Нет — это сделал ты! Из-за страха. Ты испугался того, кого даже грязнокровки уделали б одним мизинцем. Признайся, Альбус, ты не смог прочесть того, кто всю жизнь был для тебя открытой книгой, не так ли? Ведь по глазам вижу — не смог. И это хорошо: теперь ты ни к кому больше не сможешь залезть в разум своими щупальцами. Одержимым это не под силу.

— Ошибаешься, Вальбурга! — выкрикнул Директор, стараясь заглушить страх. — Ты назвала меня одержимым, но мой разум сейчас ясен как никогда…

— Ну это ненадолго, — с ехидцей промурлыкала старуха. — Ты ведь понятия не имеешь, чем занимались Гампы-дурачки. Зато я всё знаю! Всё-всё-всё! Хочешь расскажу? По глазам вижу, что хочешь. Меня ведь когда-то хотели выдать за Сэма Гампа — старшего брательника твоей сушеной воблы. Я даже была с ним обручена одно время да вот незадача — женишок-то у меня порченым оказался. Хочешь знать почему?

— Я без тебя это знаю — видел его несколько раз. В сравнении с ним даже твой Орион был светочем разума. Только какое мне дело до всех этих брачных игр?

— Самое прямое, о нетерпеливейший. Женишок мой, Самюэль, умом никогда не блиставший, забрёл однажды в сердце Запретного Леса — ради обряда семейного да видать накосячил где-то. Принесли его считай уже на ладан дышащего. Думали всё — не выкарабкается, но его отец задумал обмануть Костлявую. Принес он в жертву мальчика-слугу. Сиротку, якобы из милости подобранного Гампами. Одураченный приблудыш согласился взойти на алтарь ради юного доброго хозяина и стать духом-хранителем, поддерживающим в нём жизнь. И на следующий встал Сэм Гамп живым и здоровым, а от паренька одни косточки остались. Хе-хе-хе!

— Здоровым? Враньё! Я видел этого «юного доброго хозяина» — он ничем не отличался от овоща.

— Правильно! А всё отчего? Оттого что Гампы обманули доверившегося им мальчонку! Не было у них никакой доброты: тот слуга — Уильям Шаффик — был последнем в своём роду. Его младенцем отдали под опеку «благородному» семейству, дабы тот получил воспитание, достойное «Священных двадцати восьми». А вместо этого Гампы одурачили его и наложили лапу на немалое состояние, оставшиеся от Шаффиков.

— Вот значит как Августа стала одной из богатейших невест Англии…

— Да, Амбруаз Гамп разбогател, напрочь при этом забыв, что для духов тайн нет. И дух преданности в скором времени стал духом мести, разрушившим «сосуд», куда его заключили. Я своими глазами видела, как одержимый им Сэм разнёс наше загородное поместье — насилу справились. Вот после этого отец с дядей поговорили с женишком по-своему — по-блэковски. Рассказал им Вилли всё как на духу да упокоился с миром. Вот так-то, Альбус. Ну да не расстраивайся — выход всегда есть! Например, ты можешь отправится в Азкабан, там взасос поцеловаться с дементором и ты станешь свободным от духа Августы Гамп. Правда и от своего собственного тоже…

Вальбурга захохотала, видимо представляя, как бездушное тело Директора падает на каменный пол магической тюрьмы, однако старый интриган явно не разделял её восторгов. Несмотря на сильную головную боль, «великий светлый волшебник» с большим трудом смог подняться на ноги и сложить перед нарисованной мордой колдуньи пальцы в какой-то непонятный знак.

— Рано радуешься, ведьма! — бешено прокричал старик. — Выкуси! Я ещё не такое переживал и это переживу! И ещё спляшу на ваших могилах! Всех! Все предатели у меня ещё поплатятся! Все!!!