Дорога наугад (джен)

Энакин был избавлен от внимания императора достаточно долго, чтобы это начало нервировать. Как и предписывал церемониал, он постоянно находился при Палпатине во время межведомственных совещаний и любых, даже самых незначительных его появлений на публике, но их общение не выходило за рамки дворцового протокола и того узкого круга вопросов, которые касались императорского палача. На старика это было непохоже: будто в насмешку над временами, когда Энакин искренне считал его другом и наставником, Палпатин обожал вечерами вести с ним долгие беседы обо всем на свете — начиная от положения дел на фронтах, о котором Энакин мог сказать побольше многих генералов, и заканчивая философскими мудрствованиями, абстрактность которых навевала сон даже на самого Палпатина, а Энакина раздражала похуже сенатского трепа. Он не скучал по таким разговорам — за кажущейся доброжелательностью речей императора скрывались цепкие крючки, которыми тот мастерски выуживал на свет потаенные мысли и эмоции ученика, — но их отсутствие настораживало. Палпатин редко изменял привычкам без причины.

Глупая затея — пытаться понять, что у Сидиуса на уме. Еще глупее — идти к нему на первую за два с половиной месяца аудиенцию, раздумывая, знает он об изменнических намерениях ученика наверняка или только догадывается. За многие годы Энакин научился закрывать от Палпатина свой разум, блокируя их инстинктивную телепатическую связь, но не был уверен, сможет ли противостоять старику, вздумай тот силой покопаться у него в голове. Лучше бы в ближайшие несколько лет эта светлая мысль не посетила императора: вне зависимости от результата, это будет равноценно объявлению войны, которую Энакин проиграет. Пока — проиграет.

Стражи из Алой гвардии почтительно вытягивались по стойке "смирно" при его приближении и звучно ударяли себя в грудь кулаками в бронированных перчатках, когда он проходил мимо них по мраморному коридору Восточной башни. Глядя на них, Энакин задавался вопросом: наберется ли среди сотен этих воинов хотя бы два десятка тех, кто поставит преданность ему выше преданности императору? Они уважали своего командира, несомненно, но не зря кадровые назначения Палпатин отдал в ведение Кейноса: верность гвардейцев повелителю граничила с фанатизмом. Для того, чтобы сделать Алую гвардию по-настоящему своей, Энакину потребуется не год и не два упорной работы... и безвременная кончина первого заместителя. Как провернуть это, не изобличив себя, — вопрос не праздный и заслуживающий тщательного планирования. И точно не в такой близости от Палпатина, чье мертвенно-холодное присутствие в Силе наполняло каждый зал и комнату Восточной башни.

Аудиенция была назначена в небольшом конференц-зале, примыкавшем к кабинету императора. Энакина всегда удивляло, как комната с такими огромными окнами могла в любое время суток оставаться настолько темной: казалось, свет здесь поглощали сами стены, каждая поверхность из резного дерева и каждое полотно, в насыщенных красках изображающее тревожные сюжеты. За длинным столом для совещаний могли свободно разместиться около дюжины человек, но на деле число приглашенных сюда редко достигало и пяти.

Сегодня их было двое — не считая Энакина и самого императора.

— Повелитель. — Энакин с достоинством поклонился, подчеркнуто игнорируя сидевшего по левую руку Палпатина Арманда Айсарда. — Вы желали меня видеть?

Палпатин благосклонно улыбнулся — само добродушие с виду, но в Силе его внимание кололо острием кинжала. Одного неверного шага хватит, чтобы лезвие вонзилось глубоко в плоть.

— Рад видеть вас, друг мой. Присаживайтесь. Нам есть о чем поговорить.

Энакин занял место по его правую руку, стараясь ничем не выдать своей настороженности. Ему не впервой было делить этот стол с Айсардом: работа главного императорского палача постоянно пересекалась с государственной безопасностью, так что видеть физиономию этого старого маввора — с каждым годом все менее моложавую и все более желчную, — ему приходилось чуть ли не чаще, чем лицо жены. Но в этот раз что-то было не в порядке: Сила шла рябью, как вода перед землетрясением. Обычно такое чувство предвещало очередное покушение. Энакин был бы рад, окажись все настолько просто и банально, но верилось в это слабо.

Он без труда расправлялся с убийцами, но двое самых опасных его врагов сидели с ним за одним столом. А на стуле у стены — месте для ассистентов, телохранителей и соглядатаев — примостилась мелкая падальщица. Исанн Айсард нечего было здесь делать, но держалась она так уверенно, будто имела полное право находиться в святая святых дворца. Будь это каким-нибудь заседанием Совета имперской безопасности, Энакин предположил бы, что старик Айсард знакомит дочурку с внутренней кухней большой политики, чтобы на следующий день рождения подарить ей должность повыше. Но в этот зал девица могла попасть только по личному распоряжению императора, и никак иначе.

"Ладно, учитель. Посмотрим, какой спектакль вы задумали на этот раз".

— Я надеюсь, Энакин, вы с пользой провели время в Центре Империи? Такому деятельному человеку, как вы, должно быть, невыносимо сидеть в столице сложа руки.

Знакомый холодок пробежал по телу: чужая Сила коснулась его, едва-едва, будто невзначай пробуя на прочность ментальные щиты. Энакин мог бы сконцентрироваться на них и воздвигнуть вокруг своего разума защиту посерьезнее, но не стал: вместо этого он позволил воспоминанию о разговоре с Найджелисом на миг заполнить его мысли. Приглушенная усталостью злость, легкая тень удовлетворения от того, что разделался с неприятной работой, которую надлежало сделать... Палпатину здесь нечем поживиться.

— Всегда приятно провести время с семьей, ваше величество... даже если она доставляет столько проблем, как моя. — Энакин поморщился, давая волю досаде. Не пришлось даже играть: авантюры Падме по-прежнему не вызывали у него ничего, кроме тихой ярости. — Хотя, должен признать, при дворе я так же уместен, как терентатек в стае ворнскров.

Метафора граничила с оскорблением, но Арманд Айсард сделал вид, что пропустил ее мимо ушей. Его дочь поднесла ладонь к губам, пряча улыбку. Что скрывалось за добродушной усмешкой императора, мог сказать только он сам. Энакин давно оставил попытки понять, что думает этот старик, по его лицу: с равной вероятностью он мог смеяться над удачной шуткой и прикидывать, какая казнь подойдет шутнику лучше.

— Прибедняетесь, Энакин. При моем дворе каждый занимает то место, для которого подходит лучше всего, и вы на своем — идеальны. Необходимый элемент экосистемы, я бы сказал... как в столице, так и за ее пределами. — Его голос сделался резче, в серых глазах промелькнул золотистый огонек. — Я вызвал вас потому, что некоторые, похоже, стали забывать, зачем я держу при себе сильнейшего джедая в галактике. Арманд...

Он лишь искоса скользнул взглядом по Айсарду, но этого хватило, чтобы массивное лицо директора дернулось — трудно сказать, от раздражения, гнева или страха. Читать его в Силе было непросто: видимо, годы работы с джедаями и Сидиусом сказывались.

— Введите лорда Скайуокера в курс дела.

— На Борлеасе был убит старший инквизитор, — процедил Айсард. — Бранд Корвейн. Полагаю, вы помните его по операциям на Кашиике, Салласте и Мон-Каламаре.

"Скатертью дорога". — Энакин не стал скрывать мрачного удовлетворения. Корвейн был редкой мразью даже по меркам Инквизитория — и любимцем Айсарда, что неудивительно. "Операции", о которых он говорил, были сродни тем, что проводили работорговцы из Сеннекса и Зайгерии: выбить волю к сопротивлению из восставших рабов и их сородичей, решивших, что "участие в вооруженном восстании" — недостаточно веская причина для того, чтобы тысячами ссылать на пожизненные каторжные работы. Эти строчки в послужном списке Энакина были чернее большинства остальных.

— Он должен был ликвидировать лидера мятежников, рыцаря-джедая по имени Ланара Брайр, но провалил операцию из-за предательства ученицы и напарницы, Телль Изенлис. В разгар боя она убила Корвейна и нескольких штурмовиков смерти из его отряда. Внутреннее расследование выявило, что через бывшего инквизитора Изенлис в течение как минимум двух лет шла утечка информации, и ее переход на сторону врага был вполне закономерен. Те, кто допустил ее подрывную деятельность, понесли заслуженное наказание, но повстанцы и предательница все еще наслаждаются победой. Им необходимо наглядно продемонстрировать, что случается с теми, кто выступает против Империи и не чтит присягу.

— Старший инквизитор взял на задание нелояльную ученицу и не сумел дать ей отпор? — Энакин презрительно усмехнулся, хотя смеяться его совсем не тянуло. Что-то в происходящем было неправильно. Айсард недоговаривал, придерживая информацию, как скряга-тойдарианец — деньги, Палпатин был слишком благодушен для таких новостей, а девчонка наблюдала за действом с азартом почуявшей кровь нексу. — Вам следует проверить систему аттестации ваших подчиненных, господин директор. Она явно дает сбои.

— Провалы позволяют выявить и устранить слабости системы, милорд. Ваше дело — позаботиться о том, чтобы повстанцы получили кровавый и наглядный урок. Об остальном не беспокойтесь.

Энакин посмотрел на Айсарда с нескрываемым отвращением. В ответном взгляде директора уважения читалось не больше.

"Так дипломатично? А я помню несколько иную формулировку, господин директор. "Твое дело — эффектно расправляться с теми, кто слишком мозолит глаза императору. Вопросы посложнее предоставь людям, способным решить их". Возможно, я и впрямь заслужил это пренебрежение — за то, что так долго мирился с ролью, которую ваш хозяин навязал мне".

— Я исполню любое задание, которое его величество сочтет нужным поручить мне, — сказал он вслух, сделав ударение на слове "любое". — Но если старшего инквизитора, несколько раз получавшего награды из ваших рук, способны одолеть рыцарь-джедай и девчонка-недоучка, неприятные вопросы могут возникнуть к тем, кто стоит выше него. Например, к объективности суждений верховного инквизитора и вашей способности адекватно оценивать возможности одаренных.

С виду могло показаться, что слова Энакина разбились о стену директорского равнодушия и высокомерия, но Сила вокруг него налилась тяжелой, удушающей яростью. Инквизиторий был его больным местом — слабо контролируемое подразделение, сформированное теми, кого лишенный Силы старик не понимал, боялся и втайне ненавидел. Инородное тело, внедренное в его идеальную машину приказом императора и тем же приказом практически вырванное из прямого подчинения директору. Айсард на дух не переносил Инквизиторий, но и отказаться от него не мог — не желал отдавать пусть формальный и во многом иллюзорный, но контроль над одаренными Империи кому-либо другому.

"Особенно — тому, кому следовало подчинить Инквизиторий с самого начала".

— И эти вопросы были заданы, Энакин. — Тихие слова Палпатина, прежде безучастно наблюдавшего за перебранкой, прозвучали громче властного окрика. — Посовещавшись с директором Айсардом, я одобрил его проект реформирования Инквизитория. Большая централизация и контроль со стороны службы внутренней безопасности пойдут подразделению только во благо. От вас же я ожидаю быстрого и эффективного решения джедайской проблемы на Борлеасе. Ланара Брайр и Телль Изенлис должны поплатиться за свои преступления. Предательницу я желаю видеть в Центре Империи, живой и способной говорить на допросе. Мятежников — казнить. Без исключений.

Энакин склонил голову.

— Будет исполнено, повелитель.

Беспокойство, снедавшее его на протяжении всего вечера, усилилось многократно, из тихого тревожного сигнала превратившись в вой сирены. Задание казалось простым лишь с виду. Энакин чувствовал это, но пока не мог понять, где же ловушка и чего ради она расставлена. Возможно, на Борлеасе мутная вода немного прояснится, и он сумеет хотя бы понять, стоит ли ему держать наготове ультразвуковой пистолет на акулу, или лучше запастись противоядием от ядовитого планктона.

— Не сомневаюсь. На этом все, господа. Желаю вам обоим доброго вечера.

Энакин и Айсард одновременно поднялись со своих мест и поклонились императору. Перед тем, как выйти из кабинета, они пожали друг другу руки, как того требовали приличия — но никто, даже самый слепой оптимист в галактике, не назвал бы этот жест дружеским.

Когда мужчины покинули кабинет, до них донеслись приглушенные слова:

— Исанн, задержитесь.

Айсард остановился, будто натолкнувшись на невидимую стену. Обернувшись, уставился сквозь открытую дверь на свою дочь, склонившуюся перед императором в женском придворном поклоне. Когда высохшая рука Палпатина легла на ее плечо, директор невольно стиснул кулаки. Его лицо, застывшее, точно каменное изваяние, выражало что угодно, только не радость и гордость.

Он быстро справился с собой и зашагал вперед, больше не оглядываясь. Но Энакин готов был поклясться, что на пару мгновений его эмоции вспыхнули гневом и страхом.