«Всё есть грибница».
Марьяша несколько неприязненно смотрела на эти слова, написанные чётким уверенным почерком.
— Такое ощущение, будто я где-то это слышала, — наконец сказала она.
— Ты это говорила. Вчера, — майор Андреева выглядела немного невыспавшейся, слегка помятой и уставшей, но по мнению радиоведущей, это лишь добавляло шарма образу. Привычный комплимент сформировался в слова, но так и не оказался озвученным, в итоге неуверенно повиснув где-то рядом в воздухе.
— Да быть того не может, — как-то почти устало отозвалась Марьяша, заглядывая в свою чашку чая. Пусто. Только несколько чаинок складывались в причудливый узор. В гаданиях по чаю она никогда сильна не была, вечно забывала, что означают те или иные зловещие символы.
— Сама говорила, что мне доверяешь.
— Я сейчас так, образно, — отодвинув от себя чашку, Марьяша побарабанила пальцами по столу, сцепила их в замок и подняла серьёзный взгляд на собеседницу. — Я не понимаю, почему только сейчас.
Елизавета вскинула бровь, так и замерев с чашкой кофе на полпути к губам.
— Только сейчас? Ты знала об этом раньше?
— Нет, — решительно мотнула головой радиоведущая. — Но я чувствую, что это было и раньше, точнее, что было всегда, ещё до того, как что-то другое было.
Как ни странно, Елизавета вполне поняла.
— И как бы ты оценила масштабы?
— Всюду. И нигде, — Марьяша откинулась на спинку стула. — Но зачем надо было об этом говорить? Ещё и в эфире?
— Тебе должно быть виднее, нет?
— Эм. У меня плохое зрение.
Всё же иногда понять бессменный голос города было не очень-то легко.
— Они искали красно-рыжие шляпки меж палых листьев? — тихо спросила Марьяша, когда они уже сели в машину. Елизавета скосилась на неё с недоверием: эту фразу она вспомнила только сейчас, а в спешном «конспекте» написала что-то гораздо короче.
— Они взяли образцы, — аккуратно поправила она. — Недалеко от урожайной зоны сыроежек. Грибница связана со всем городом?
Вопрос она нарочно задала, не меняя тона, без паузы, чтобы поймать Марьяшу без секунд на подготовку. И это сработало.
— Всё бесконечно связано, всё нисходит к ней, — выпалила Марьяша и тут же ойкнула, прикусив губу. — Ммм. Это было лишнее.
— Ой ли. А чего ещё «лишнего» я не знаю, что мне стоило бы знать?
Взгляд радиоведущей был каким-то уязвлённым. Вопрос, похоже, попал в точку — и Елизавета не остановилась.
— «Всем нам стоит спросить у нашей дорогой администрации: почему от нас скрывают истинные причины?» — процитировала она с дотошной точностью эфир двухнедельной давности. — Складывается впечатление, что кое-кому эти истинные причины хорошо известны. Что насчёт инфополя? Профессиональной всесведущести?
Марьяша выглядела так, словно сейчас начнёт паниковать. За эти полгода знакомства такое Елизавета видела не раз: обычно невозмутимая радиоведущая иной раз умудрялась впасть в глубокую панику по совершенно пустячным поводам. Что ж, хороший признак, значит, пока ещё не всё так плохо...
Или всё?
— А что насчёт блоков чёрной цензуры в моём инфополе? — глухо спросила она, и Елизавета готова была поклясться, что Марьяша не размыкала губ. — Вопросы безопасности? Ни единого ответа ни на пресс-конференции, ни после.
А вот это уже был плохой признак. Марьяша не паниковала. Наоборот, её живые черты замерли в каменной маске спокойствия, а пронзительный, немигающий взгляд буквально прожигал насквозь.
— Многие знания — многие печали, — Елизавета отвернулась, заводя машину. До радиостанции они доехали молча, и всю дорогу она чувствовала на себе этот жутковатый взгляд.
— «Мы умираем во тьме, чтобы вы могли жить в свете», — процитировала Марьяша немного неточно и открыла дверь.
Наверное, надо было что-то ответить. Но майор Андреева просто проводила её взглядом, пока она не скрылась в здании, развернула машину и на приличной скорости рванула прочь.
* * *
Инфополе.
Ясный, безупречный голос радиоведущей разливался по комнате, создавая эффект присутствия.
Грибница.
Ощущение присутствия, навязчивое и настырное, преследовавшее с самого первого дня, сегодня было особенно ярким.
Чёртов город.
Елизавета открыла сводку по «расходникам» — статистика была внушительной и не очень-то хорошей. И никаких следов. И больше всего беспокоил даже не Дворец Культуры и не загадочный лес за Кельмицей, и не добрый десяток других абсолютно невообразимых мест приветливого северного городка.
И даже не грибница.
Самый большой повод для беспокойства не «сожрал» ни одного «расходника». Более того: этот повод обеспечивал немало полезной информации. И по делу, и бытовой. Обеспечивал отличную компанию за чаем и сериалами, за прогулками по набережной и на городских событиях. Озвучивал с равной абсолютной невозмутимостью официальные новости, неофициальные догадки и цветистые комплименты.
Возможно, сейчас стоило бы испытывать хотя бы опасение, не говоря уж о тени страха.
Елизавета отчётливо видела, что перед ней загадка, которая, вероятно, не имеет отгадки вовсе. Или имеет их тысячу тысяч. Но это никогда не было поводом к отступлению.