Астерия: Ода меланхолии (гет)

Сухие ветви старых яблонь сковывал иней. В воздухе пахло дымом — где-то далеко, за холмами, маглы жгли мерзлые листья. Астерия закрыла глаза. Морозный ветер бил по лицу, превращая холодные злые слезы в крохотные кристаллики льда.

Поместье без Нарциссы Малфой казалось заброшенным, напоминая фамильный склеп, в котором кто-то, воспользовавшись парочкой бытовых заклинаний, навеки законсервировал ужасы прошлого и пожирающую душу тоску.

Земли, принадлежащие Малфоям, почти полностью покрывал туман, который полз неторопливо, пожирая всё на своем пути, оседая на ветвях и пожухлых травах клубящимся сизым покрывалом.

По щекам Астерии катились слёзы, но при всём желании она не смогла бы объяснить, почему она плакала. Она часто рыдала, скрутившись калачиком на своей половине кровати, пока Драко спал. Она задыхалась, обнимая себя руками, и стон рвался из её груди. Драко, замечая её подавленность, рылся в справочниках по медицине и предлагал обратиться к семейному врачу, забывая, что кроме физической боли, люди могут испытывать и душевную. Ей было одиноко.

Чего-то постоянно не хватало, чтобы она могла перестать чувствовать усталость, которая иногда с такой силой давила на её плечи, что перехватывало дыхание.

Драко уехал, оставив её и Скорпиуса одних в пустом поместье, уже привычно ничего не объяснив. А на днях от отца пришла записка, в которой он просил навестить его. Магнус писал, что болеет и боится, что недостаточно много времени успел провести с внуком.

Утерев глаза, Астерия глубоко вздохнула и вернулась в дом. Проходя по коридору, она старалась не слушать шепот портретов, который сопровождал её, куда бы она ни пошла.

— Марта, собери вещи Скорпиуса, — холодно сказала она, заглянув в детскую к сыну. — И можешь быть свободной.

Скорпиус сидел в кресле, прижимая к себе пушистого медведя, и внимательно слушал сказку.

— Вы куда-то отправляетесь, мэм? — Марта отложила в сторону книжку, которую она читала Скорпиусу, и поднялась на ноги. — Надолго?

— Домой, — только и сказала Астерия.

Это решение созрело в ней задолго до того, как уехали Драко и Нарцисса, но повода, чтобы сбежать, она не находила. Но теперь, когда в поместье каждый шорох усиливался многократным эхо, отражаясь от пустых стен, находиться в этом доме было просто невозможно. Да и отец, каким бы он ни был, все же заслуживал увидеть своего внука.

Как бы ей не было тяжело возвращаться домой, в Оксфордшире она хотя бы не будет одна. Эта мысль неожиданно согрела её и успокоила.

Родной дом встретил её запахом яблок и засушенных цветов, и каким-то уютом, будто и не было ничего из того, что могло бы омрачить воспоминания детства.

И хоть саму Астерию мать встретила сдержанным кивком, для Скорпиуса она чувств не жалела.

Оставив сына под присмотром бабушки и Дафны, Астерия поднялась на этаж, где была её старая комната и нерешительно остановилась у двери. Она не появлялась дома уже несколько лет, да и не думала, что когда-нибудь ей захочется, но теперь всё было иначе.

Она аккуратно толкнула дверь и шагнула внутрь.

Всё вещи были на тех же местах, где она их оставила. На письменном столе аккуратно были сложены пергаменты, перевитые лентами, старые учебники, сложенные стопкой, высились на краю столешницы.

В комнате было очень холодно и пахло затхлостью, будто никто не открывал окна уже несколько лет. Астерия нахмурилась.

— Милли, — негромко позвала она. Старая эльфиня появилась с привычным хлопком и сразу же поклонилась, черкнув по полу своими длинными ушами.

— Хозяйка Астерия, Милли так рада вас видеть, — залепетала она. — Если бы Милли знала, что хозяйка Астерия вернется домой, Милли бы испекла любимый пирог хозяйки...

— Милли, хватит, — одернула её Астерия и подошла к столу. Только сейчас она заметила, что столешница была покрыта изморозью. — Милли, ты не убиралась в моей комнате? Почему здесь так сыро?

— Милли не знает, — испуганно пискнула эльфиня, прижимая тонкие лапки к тощей груди. — Милли убирала, честно-честно, но здесь так холодно... Хозяйка Дафна сказала, что кондиционные чары отказали... Никто не знает... Здесь так холодно с тех самых пор, как вы уехали.

— И вы просто закрыли на это глаза? — Астерия подошла к окну и провела ладонью по стеклу, стирая пар.

— Хозяин Магнус сказал, что эта часть дома всё равно нежилая, — прошептала эльфиня. — Милли не знала, что делать, поэтому перестала стараться. Она поступила плохо?

— Нет, всё хорошо, — устало вздохнула Астерия, заметив, что эльфиня уже оглянулась в поисках предмета, которым можно было бы защемить себе пальцы посильнее. — Тогда приготовь нам со Скорпиусом постели в одной из гостевых, хорошо?

— Да, хозяйка Астерия, — Милли быстро поклонилась и исчезла.

Астерия вновь провела рукой по стеклу — оно больше не запотевало, да и в комнате стало ощутимо теплее.

— Кондиционные чары, — фыркнула она едва слышно. — Чего только не придумают, чтобы лишний раз обо мне не вспоминать. Люмос!

Лампы зажглись, освещая комнату тускло-желтым сиянием. На стенах заплясали тени.

Астерия сняла мантию и аккуратно повесила её на спинку стула. Потянулась к ящичку в столе, где хранила старые письма.

Чуть припорошенная влажной пылью стопка конвертов была на своем месте. Астерия уже собиралась закрыть ящичек, когда взгляд натолкнулся на какую-то фотографию, наверное, выпавшую из небольшого альбома.

Астерия потянулась к ней и застыла. С черно-белого снимка ухмылялся Теодор.

За окном ревел ветер, трещали сухие ветви деревьев, стучась в стекло. По полу гуляли сквозняки.

Пальцы Астерии дрожали, не позволяя выудить фотографию из ящика. А Теодор ухмылялся.

А она и забыла, как выглядела его улыбка. Таким далеким, чужим и страшным сейчас казался тот, кто когда-то был родным. И глаза его на снимке были совсем черными, смазанными, не имеющими ничего общего с теми, васильковыми, в которых плясали веселые искорки, когда он глядел на неё.

Сейчас Астерия видела в его глазах чистое зло. Его бледное лицо, наполовину освещенное светом от горящего камина, походило на восковую маску.

Этот парень не был её другом. Не мог им быть.

Астерия закрыла глаза, стараясь успокоить дыхание. Ей почему-то было безумно страшно смотреть на Теодора, хоть это и был всего лишь движущийся снимок, запечатлевший несколько секунд его жизни.

Черно-былая фигурка Теодора казалась чем-то инородным на этой спокойной фотографии, где, склонив головы друг к другу, о чем-то шептались Дафна и Блейз, а рядом, уткнувшись в какую-то книгу, сидела она, Астерия.

Астерия моргнула, и в эту самую секунду ей показалось, что на фотографии что-то неуловимо изменилось. Она еще раз вгляделась в снимок, но ничего не обнаружив, кинула фотографию в ящик и решительно задвинула его, приказав себе не забивать голову бессмыслицей.

Она поднялась из-за стола и покинула комнату, плотно закрыв за собой дверь. Решение вернуться в дом детства уже не казалось таким правильным.

На полках стояли фарфоровые куклы, одетые в пышные наряды. Между ними высились старинные часы, которые исправно отсчитывали время.

В ящике стола лежала черно-белая школьная фотография, а парень, который был на ней изображен, смотрел прямо перед собой, чуть склонив голову к плечу. И улыбка его, едва заметная раньше, совсем померкла.

Секундная стрелка на часах замерла, а затем бешено закрутилась в обратном направлении.

Какой же страшной силой обладают человеческие воспоминания! Пресловутая сила любви, столь обласканная вниманием писателей и философов из разных веков, была лишь тенью той силы, которой обладала память. Каждая вещь хранила чью-то историю, неосторожное слово или жестокую судьбу. Свидетелями скольких неверных решений могли стать какие-то старые часы, комод у кровати или фамильный сервиз. Сколько историй мог рассказать потрепанный дневник, залитый чернилами.

В каждой вещи хранился крошечный отпечаток человеческой судьбы. Зная это, темный маг эпохи Средневековья создал крестражи, выдвинув безумную теорию о разделении человеческой души. Его звали Герпий Омерзительный, создатель первого василиска, он был воистину одним из самых жестоких тварей, когда-либо живших.

Но одного не знал Герпий. В своих безумных эксперементах, опьяненный запахом пролитой им невинной крови и желанием стать бессмертным, Герпий забыл о порождениях человеческих ночных кошмаров. Герпий Омерзительный забыл о дементорах.

В погоне за бессмертием, расщепляя свою покалеченную душу на части, он упустил из виду тварей, бывших, наверное, еще опаснее, чем он сам. Твари, которые могли извлечь человеческую душу через поцелуй.

Крестражи забирали в себя лишь осколки души, дементоры же забирали её всю, тем самым навсегда преграждая путь, которым эта душа должна была покинуть земной мир, чтобы пойти дальше.

Дементоры — существа, рожденные тьмой и гнилью, выросшие во мраке и им же живущие. Слепые, они не ведали никаких чувств, кроме голода и огромного желания согреться.

Они не имели своей души, но им она и не нужна была. Они питалась душами людей, выпивая их, оставляя лишь пустую оболочку. Ведь что без души человек? Всего лишь механизм из костей и кожи, перевитый лентами мышц, нитями нервов опоясанный.

Но и дементоры, как всякая тьма, не могли жить вечно. Они гибли от солнечного света, сгорали, как всяка тьма сгорает при его приближении.

В тысяча девятисот девяносто восьмом году, после приведения в действие приговора о казни нескольких десятков Пожирателей смерти, всех дементоров, участвовавших в этом, по личному распоряжению Министра было уничтожено.

И так случилось, что душа Теодора Нотта, подпитываемая силой, которую давала ей память и любовь Астерии, не исчезла.

Привязанный к ней, он только набирал силу, а когда она решила отпустить воспоминания о нем, он был уже слишком материален.

Как воспоминание в дневнике Тома Риддла, тень Теодора Нотта жила своей жизнью, черпая энергию из старых вещей, хранящих память о нём.

Он мог покинуть дом, но он не хотел. Он ждал её, ждал упорно, как только мертвый может ждать, и Астерия вернулась.

* * *

Скорпиусу нравилось в доме Гринграссов. Он с восторгом осматривал каждый угол, носился по саду, раскидывая аккуратно сметенные в кучи листья. Но больше всего ему нравились лошади.

Они с Астерией всё утро провели в конюшне, наблюдая за Тицианом и Дольче, единственными конями, оставшимися у семьи Гринграссов.

— Было несколько жеребят из гранианцев, — сказала Дафна, отвечая на вопрос Астерии. — Но отец продал, чтобы расплатиться с долгами. Он и этих двоих хотел продать, но я уговорила его подождать хоть недельку. Чтобы ты смогла с ними попрощаться.

Астерия кивнула, доливая в поилку ячменного виски.

— Мама, — пискнул Скорпиус где-то у её ног. — Мама, а я когда-нибудь смогу на них покататься?

Старый Тициан фыркнул, мотнув золотистой гривой.

— Тише ты, — пожурила его Астерия и погладила по широкой морде. — Ты, конечно, старичок, но ты еще горы свернешь, верно? Хорошие мои...

Дольче поднял голову и грустно посмотрел на неё. И почему-то вспомнился тот день, когда они с Теодором мчались наперегонки через поле. И пыль клубилась под копытами огромных крылатых коней...

— Мам? — Скорпиус дернул её за подол мантии, привлекая внимание. — Так смогу я?

— Конечно, милый, — сказала она. — Когда подрастешь. Мы с тобой обязательно покатаемся.

— И папа тоже будет с нами? — Скорпиус с надеждой взглянул на неё.

— Да, наверное, — Астерия старалась, чтобы голос её звучал уверенно. — Я думаю, папа с радостью составит нам компанию.

— Хочу вырасти, — твердо сказал Скорпиус.

— Ох, я бы на твоём месте не спешила, дорогой, — засмеялась Дафна. — Это сомнительное удовольствие.

— Тётя, — Скорпиус поднял голову и посмотрел на Дафну, нахмурив белесые брови. — Тётя, я же на лошадках смогу кататься.

Астерия прикрыла рот ладонью, чтобы не рассмеяться, а Дафна сделала серьезное лицо и закивала.

— Ну, тогда конечно, милый, — сказала она. — Тогда конечно...

По прошествии стольких лет порядки в доме Гринграссов ничуть не изменились.

— Будь готова к тому, что теперь ты их любимая дочь, — шепнула Дафна сестре на ухо, когда они вместе накрывали стол для ужина. В её голосе был оттенок грусти, хотя заметно было, что она старалась не принимать происходящее близко к сердцу.

Всё было так знакомо, но, одновременно, несколько иначе, когда вся семья вновь собралась за одним столом. Астерия, сама того не замечая, держалась как Нарцисса, холодно и немного отстранено, Скорпиус притих, увлеченно размазывая по тарелке пюре. Дафна тоже молчала, хотя раньше она не упустила бы случая немного поболтать.

— Наконец-то ты стала леди, — сказала вдруг Антея, ничуть не смущаясь. — Видимо, Нарцисса имеет на тебя больше влияние, чем я. Но какая, в сущности, разница? Результат превзошел все ожидания.

— О чем ты, мама?

— Я к тому, что посмотрите-ка... Ты, та, от которой мы всё ожидали, что ты сбежишь однажды с каким-нибудь маглом, вышла замуж, да еще и за кого...

— За папу, — подсказал Скорпиус.

Астерия с удивлением смотрела на мать. Непривычно тихий отец молчал, меланхолично пережевывая мясо.

— За Малфоя, — продолжала Антея. — Родила сына, занимаешься его воспитанием...

Дафна бросила вилку на тарелку и с вызовом взглянула на мать.

— В то время как твоя старшая сестра...

— Что? — голос Дафны звенел от ярости. Астерия вдруг поняла, к чему был затеян этот разговор.

— Милли, — тихо позвала она. Эльфиня возникла рядом и поклонилась. — Отведи Скорпиуса в постель, я скоро буду.

Эльфиня кивнула и, взяв Скорпиуса под руку, исчезла.

— В то время как твоя старшая сестра, на которую мы возлагали такие надежды, знается с каким-то маглом, да еще и вздумала, что ей по силам работа мужская работа!

— Не смей так говорить о Сэме! — прошипела Дафна. — Ты понятия не имеешь, какой он, ты...

— Да я бы руки не подала такому, как он, — отрезала Антея, комкая салфетку. — Целительница... Вздумала такое!

— Я одна из лучших молодых целителей!

— Ты женщина! Женщина не должна заниматься мужской работой! Женщина должна быть хранительницей домашнего очага, женщина должна жить во благо мужу... Чистокровному, прошу заметить, не маглу!

— Сэм маглорожденный! — яростно бросила Дафна, вскакивая со своего места. — А ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Посмотри за окно, мама, времена изменились! Только ты продолжаешь жить какими-то средневековыми ценностями...

— Сначала вы отравили жизнь ей, — Дафна махнула рукой в сторону сестры. — А теперь принялись за меня. Но я не Астерия, мама. Давно было пора уйти, но я надеялась, что со временем вы поймете меня... Но я ошиблась. Счастливо оставаться.

Она аппарировала прямо из гостиной, в мгновение ока исчезнув в вихре складок своей мантии.

За столом было тихо. Магнус продолжал есть, будто происходящее его ничуть не касалось. Антея заливалась слезами, судорожно комкая в руках салфетку.

— Война давно закончилась, — тихо сказала Астерия, прежде чем покинуть комнату вслед за Дафной.

* * *

И хотя первым её желанием было вернуться в поместье, Астерия осталась в доме родителей. Все же, какими бы ни были отношения с родными дочерями, бабушка с дедушкой из старших Гринграссов были хорошими, а ради Скорпиуса Астерия готова была потерпеть. Да и просыпаться в доме, где кто-то жил, пусть и приходилось спать в гостевой спальне, было во много раз приятней, чем в пустом огромном поместье.

Астерии снился сад. Она, как и частенько в детстве, сидела с книгой под одной из раскидистых яблонь. Шумела листва, по высокой траве прокатывались волны, гонимые легким ветерком. Астерии снился знакомый голос, смеющийся, восторженный.

— Я тоже люблю шоколад, — говорил кто-то, чуть картавя. — Особенно шоколадных жабок. А еще я люблю мороженное. Клубничное. А ты какое любишь?

— Мама устала, не нужно её будить, — уверенно сказал кто-то. — Бабушка вчера её ругала.

Астерия резко открыла глаза. Подушка была немного сырой. Под боком возился Скорпиус, о чем-то кому-то рассказывающий.

Она резко повернула голову, но в комнате, кроме её и сына, никого не было.

— Милый, — Астерия пригладила Скорпиусу курчавые волосы. — Милый, с кем ты разговаривал?

— Доброе утро, — Скорпиус потер глаза и улыбнулся. — Я учил Тедди.

В руках Скорпиуса был его любимый медвежонок, и Астерия вздохнула с облегчением, не заметив, как сын покосился в угол комнаты, что-то проверяя.

* * *

К обеду через камин появился вымотанный Драко.

— Ты даже не оставила записки, — буркнул он, целуя Астерию в щеку. — Что я должен был думать.

— Но ты же нас нашел, — безразлично ответила Астерия.

— А куда ты еще могла пойти, — он пожал плечами. — По магазинам, разве что.

— Действительно, — сухо ответила она и поставила перед Драко чашку с горячим чаем.

— Не спросишь, как у меня дела? — спросил он, делая глоток.

— А ты разве ответишь? — Астерия накручивала на палец прядь волос. — Ты ведь такой таинственный офисный работник... Я уже привыкла.

Драко ничего не ответил, продолжая пить свой чай.

— Папа! — Скорпиус влетел в кухню, сопровождаемый эльфиней. — Па!

Астерии всегда было интересно наблюдать, как менялось выражение лица Драко, когда он смотрел на сына. Его глаза сияли теплотой, и она чувствовала, что так, как сына, Драко не любил, наверное, никого на свете. И Скорпиус отвечал ему тем же.

В те дни, когда Драко был свободен от работы, этих двоих друг от друга нельзя было отцепить. Они строили палатки из одеял, складывали вместе игрушечную железную дорогу, поезд на которой очень напоминал «Хогвартс-Экспресс» в миниатюре, а еще Драко учил Скорпиуса летать на игрушечной метле.

А Скорпиус тем временем увлеченно рассказывал Драко о Дольче и Тициане, жалуясь на то, что дедушка собирается их продавать.

— Ты обязательно должен на них посмотреть! — пискнул Скорпиус. — И еще, папа, хочешь секрет?

— Говори, — Драко наклонился к сыну.

— Я куплю их назад, когда вырасту, — страшным шепотом сказал Скорпиус.

— Может, сейчас? — предложил Драко.

— А можно? — глаза Скорпиуса стали как плошки. Он обернулся к Астерии: — Мама, можно?

— Спроси у дедушки, — предложила Астерия.

Скорпиус пискнул от волнения, змейкой соскользнув с коленей Драко и махнул рукой, зовя Милли. — Идем, Ми!

— Зачем тебе это, Драко? — прямо спросила Астерия, когда Скорпиус убежал. — Ты ведь терпеть не можешь лошадей.

— Но могу же я вас порадовать, — сказал он. — Послушай, Астерия, пойдем домой?

— Я приехала навестить родителей, — Астерия закусила губу и упрямо взглянула на Драко.

— Навестила и хватит, — Драко поднялся. — Собирай вещи.

Он небрежно бросил чашку в умывальник и отряхнул мантию.

— Нас пригласил Блейз, — сказал он. — Встретимся дома.

Драко аппарировал с резким хлопком, будто кто-то изо всей силы хлестнул кнутом. Астерии привычно подумалось, что этот звук очень хорошо отражал характер Драко. Такой же острый, грубый и колючий.

Когда близкие люди вдруг становятся чужими — страшно. Это чувство не холодное, не обжигающее. Оно никакое. Оно серое, оно вязкое, оно ленивое и обиженное, оно — ничто, потому что это очередная выжженная дыра в сердце. Общее становилось личным, личное становилось чужим. Собственная гордость спутывалась в один клубок, и иногда казалось, что она граничила с глупостью. И эта грань была совсем тонкой, почти кристально-прозрачной.

И Астерия была уверена, что любит Драко так же сильно, как и прежде. Но они были чужими людьми. И никакая любовь не могла этого исправить.

* * *

Через туманы Оксфордшира, припадая к мерзлой земле, крался странный зверь. Шерсть его была дымчатой, но на ней красовались грязно-бурые пятна, а на лапах его, худых и длинных, виднелись вкрапления рыжего.

Поднявшись на пригорок, койот задрал морду и, глядя на луну, взвыл. Его голос, походящий одновременно рычание, лай и скуление, эхом прокатился по окрестностям.

Выдав последнюю ноту, койот оскалился и прыгнул, растворяясь в тумане.