Эндшпиль: шах и мат (джен)

Цитадель. Комната Эмилии. Недалекое будущее

Пока де Гир учился жить рядом со взрослой и весьма опасной дочерью-полукровкой, заодно приучая к этому и чудь, а Снежана учила маленького Любомира скрывать свои силы, пряча его за стеной своей магии, Сантьяга тоже примерял новую роль. Про остальных навов нечего было и говорить. Событие предстояло не рядовое. Цитадель была немного взбудоражена и замерла в ожидании.

— В человской литературе пишут, что ты должна капризничать: просить экзотические фрукты среди ночи, есть шоколад и заедать солеными огурцами и постоянно кричать, — припомнил Ортега прочитанную недавно книгу.

— Постоянно кричат, когда рожают… — с видом знатока сообщил ему Доминга.

— Нет, там кричат просто. А там писали, что женщина сердится без причины и кричит на всех вокруг.

— Ортега, ты как любил фантастику, так и любишь, — рассмеялась Эмилия, с интересом разглядывая себя в зеркало. Платье от Али Кумара было идеальным, и не простым: под грудью была продумана небольшая шелковая «шторка». Если ее раздвинуть, все видели весьма внушительный живот, а если закрыть, то казалось, что его нет.

— Нет, правда, почему ты не похожа на обычных беременных?

— Может потому, что я не обычная беременная? — она рассмеялась и подмигнула Сантьяге, расположившемуся в кресле поодаль.

Вид у Комиссара был безмятежный, он потягивал вино и сидел, прикрыв глаза. Могло показаться, что нав спокойно дремлет.

Но это была иллюзия.

Как и безмятежность Эмилии.

Каждую ночь приходила Тьма. Каждую ночь она звала дитя в утробе человеческой женщины, и каждую ночь дитя тянулось к ней. Но к матери оно тянулось больше, поэтому пыталось увлечь ее во Тьму за собой. Но Сантьяга помнил завет Пряльщицы. Поэтому каждое утро был совершенно изнеможен, собственно, как и Эмилия с малышом.

Однако в их распоряжении были эрлийцы, сон и силы источника.

Борьба длилась с первых дней и за девять месяцев порядком утомила обоих. Но главный бой — роды — был впереди.

— Я не знаю, как все пройдет… — Эмили села к наву на колени, когда они остались одни. — Я не уверена, что она отступит.

— Не отступит, — он мягко провел длинными пальцами по животу, малыш внутри привычно потянулся к наву, поерзал и выставил ручку.

— И что тогда? — она уже привыкла к этому неясному, немного пугающему зрелищу.

— Это не должно тебя волновать.

— Но…

— Ты все равно ничего не сможешь сделать. Вся ответственность за Тьму лежит на мне.

— А Князь?

— Князь и Советники склоняются к тому, что вас нужно отдать Тьме, — тихо произнес он, помолчав.

— Прямо новость… — даже злости уже не было: она устало кивнула.

— Не новость, но их можно понять. Они не хотят непонятного нового, они хотят возврат старого. Подсознательно берегут дом, как умеют.

— А где мы с ребенком в этой сказке про бережливость? — характер Эмилии после беременности сильно испортился; в Тайном городе считали, что именно это подтверждает факт того, что она стала навьей. Что было, конечно, глупостью, но сплетникам нравилось.

— Теоретически, — Сантьяга уже много раз это повторял и старался, чтобы в его голосе не прозвучало раздражение, — вам ничего не грозит.

— Ему, — она указала на живот, — ничего не грозит. Кроме потери матери и части души.

— Эмили, это наш способ жить, — ответил Комиссар тихо и жестко. — Если ты думаешь, что мне легко принимать это решение, ты не права. Впервые в жизни я выбираю не семью, а будущее, которое не факт, что произойдет. Впервые в жизни собираюсь идти против своей сути. Не проси большего, пожалуйста.

— Я у тебя ничего не прошу.

— Просишь.

— Нет.

И это была чистая правда. Нельзя просить то, что тебе просто не могут дать.

Цитадель. Кабинет Князя. Недалекое будущее.

— Сантьяга не пойдет против эссенц, — тихо.

— Я знаю.

— Ты устранишь его? — волнительно.

— Нет.

— Почему? Он уничтожит навь ради своих желаний! — раздраженно.

— Сантьяга всегда думает о нави и примет верное решение.

— Он любит и он слаб, — грустно.

— Если я верно понимаю суть этого Мира он поможет Сантьяге принять верное решение.

— Мы не пустим дело на самотек, — зло.

— Нарта!

— Да.

— Один раз нас уже наказали за то, что мы решили навязать этому Миру чуждую идеологию. Не повторяй ошибки Ярги. Твой мужчина ошибся, ты идешь следом.

— Женщина никогда не ошибается, она всегда чувствует, что верно. И она всегда идет до конца. — надменно.

Цитадель. Комната Эмилии. Недалекое будущее.

Началось все внезапно. Сантьяга спал.

Толчок, удар, и ее скрутило. Схватки.

И что-то еще.

Невозможно было ни открыть рот, ни кричать, ни дышать.

Так она и ожидала.

Одна.

Так и должно было быть.

Комиссар мог ее защищать, но он спал. И кажется, сон его был совсем не естественной природы. Тьма приютила, убаюкала свое дитя и принялась ждать еще одно.

Эмили скребла пальцами шелк простыни, выгибалась и понимала, что сейчас родит и навсегда лишится своего ребенка, а после и жизни. Она нужна была как сосуд, просто как шанс. Ее не приняли, ее решили использовать. Может, и Сантьяга… Нет, вряд ли. Скорее тут как с Анной, все решено было без его ведома. Ее жизнь решена.

Эмилия никогда не была бойцом, скорее, пряталась за сильными спинами и простыми путями. Но сейчас… Она прошла такой путь, носила в себе уникальные гены! В настоящий момент создавала дитя, которое обеспечит этим нелюдям будущее!

Злость. Надо искать злость. Гнев. Они дадут сил.

Дадут сил на что? Боль уже становилась невыносимой.

Руки хватали воздух, подушки, ткань…

Внезапно пальцы коснулись деревянной птички, лежащей в изголовье. Маленькой резной статуэтки с янтарными глазками.

«Кукушка… Как я могла забыть…»

И как только фигурка оказалась в ее руках, боль исчезла, мысли прояснились, власть над телом вернулась и… время остановилось.

— Ну, давай поговорим… — зло прохрипела Эмилия, поднимаясь на руках.

Больше не смогла: процесс родов был в самом разгаре.

— Я буду говорить за Тьму, — из глубины комнаты вышла навья, это была закутанная Нарта.

— Кто бы сомневался, что какая-то сука стоит за всем этим!

Неожиданная реплика удивила гостью: она ждала испуганную девочку, которая будет торговаться за свою жизнь. Но перед ней была загнанная в угол агрессивная женщина, которая не собиралась просить, она собиралась выгрызть с мясом свою и детскую душу.

Это удивило и обескуражило.

— Ты стала иная.

— Да ладно?! — Эмили расхохоталась. — Вы серьезно?! Вы все серьезно?! Думаете, можно пройти тот путь, что был у меня, можно узнать, кто я есть на самом деле, увидеть прошлое и будущее и остаться той испуганной идиоткой?! Ты должна бы быть умнее.

— Не смей так говорить со мной, — прошипела гостья.

— Сейчас я говорю. И говорю так, как считаю нужным, — властно и презрительно говорила Эмилия. — Эсенц пришел дать вам шанс. Дать вам будущее: способность рождать навов. Рождать так, как теперь хочет наш Мир! Мой мир, где вы сейчас живете. А вы хотите снова пропихнуть свои порядки?!

— Предложение вашего Мира… Это противоестественно для нави!

— Предложение моего Мира — это ультиматум. Не согласитесь — вымрете. И это противоестественно для тебя! Это опасно для тебя. Ты перестанешь быть нужна. Ты станешь прошлым. Как и твоя Тьма! Она и отданные души нужны были раньше. Сейчас и тут — нет. Вы упрямо тащите свои законы, даже те, которые противны мирозданию! Вы уничтожаете своих же детей! Знаешь, что такое уэрде?! Это освобождение для ваших младенцев! Вы же рвали их душу! И ладно бы надвое: на тысячи кусков! И что получали в итоге? Воинов. Без страха и упрека. Машины без воли и цели. Слово Князя придумано не затем, чтобы сломить навь или сделать ее покорной. Это же просто рычажок такой, кнопочка, которая активировала этих биороботов, давала им цель и смысл. Без него у них ничего не было тысячи лет. Их самих не было.

— Давно ты поняла? — тихо и яростно спросила навья.

— С того момента, как Сантьяга рассказал про Аргу. Про то, что тот занял его, то есть стал его душой. Именно описанные эмоции стали ключом к разгадке. Он метался, искал свое место, стремился и жаждал. Его считали странным. Изгоем. Куклой. Просто машины не понимали, что он такое. А он, — Эмили перевела дух. — А он просто был живым. Таким, как Арга, Ярга, Князь и… вы. Вы, женщины нави, очень хорошо знали, что вы делаете.

— Не хорошо, — внезапно спокойно вздохнула навья. — Мы не сразу поняли, что творится во Тьме с нашими детьми. Но Ярге нужна была Земля и смерть асуров. Значит, нужно было чем-то жертвовать.

— Другими легко жертвовать…

— Это наши дети! — взревела Нарта.

— Не заметно.

Рев разбился о холодность Эмилии. Кукушка жгла руку: навья и Тьма старались пробить амулет. Но время еще было.

— Что ты хочешь?

— Уйди.

— Куда? — не поняла навья.

— К ней. Я знаю, кто ты, ты — главная женщина Ярги. Ты сговорилась с Тьмой. Ты решила отдать детей в обмен на силу. И ты несешь ответственность, наравне с Яргой.

— Это твое желание? — насмешливо спросила Нарта.

— Это желание нашего Мира. Ты последняя, кто оплатит нави свободу. Твоя смерть даст мужчинам шанс начать все сначала. И спустя какое-то время родится девочка, которая станет новой Матерью нави. Может, это будет твоя душа, если ты поймешь, в чем твоя ошибка.

Нарта молчала. Все сказанное было правдой. Невыносимой, но правдой. Они с Яргой хотели создать великий народ, но ошиблись. Проект оказался проклятием: они создали полуживых существ, внутри которых бьются медленные сердца.

— Я хочу увидеть его, — после некоторого молчания произнесла она.

— Хорошо.

— Ты мне веришь? — удивилась Нарта.

— Ты сама знаешь, что должна уйти. Я озвучила то, что ты сама считаешь верным, потому что каждая мать знаете, что она должна сделать для счастья своего ребенка, — покачала головой Эмилия. — Теперь ты не убьешь меня, не отдашь Тьме рожденного. Но ты хочешь увидеть будущее, которое сделает навь великой. Ты приложила к жизни народа руку, всю себя. Ты страдала, в отличие от Ярги, понимая, что вы делаете с несчастными новорожденными. Но Ты пошла за ним. Это твоя вина, и ты сама ее искупишь. И потом… кукушка давно истлела. Тьма ждет тебя, не меня.

Фигурка пеплом осыпалась на постель, растертая пальцами в пыль.

И в то же мгновение Эмили выгнулась, новая жизнь стремилась наружу. Ее бережно приняла на руки Нарта. Малыш. Мальчик. Закричал так яростно, что вопросов у нее не осталось: будущее гнало прошлое и вступало в права.

— Спасибо, — навья вздохнула, опустила ребенка рядом с Эмилией и развернулась к колыхавшейся рядом Тьме:

— Я наполню тебя собой! Источник снова оживет. Прощай… — кивнула она Эмилии.

— До встречи, — слабо улыбнулась та.

Нарта исчезла, Тьма вздрогнула и тоже растворилась. Сантьяга открыл глаза. Сначала не совсем понял, что происходит, но потом ребенок заплакал. Нав резко рванулся в Эмилии.

— Да вроде все уже… — улыбка не сходила с бледного лица: все силы ушли на защиту и роды. Кажется, жизнь покидала ее. — Спасибо, что ты рядом. Я…

— Нет!

Сантьяга уже помнил, когда сидел с умирающей любимой женщиной на руках. Женщиной, которую не смог защитить и которая любила его. Которую любил он. Его личный уроборос вернулся. Анна. Все возвращалось Все снова решили без него. Выкинули, усыпили, отставили. Злость. Бешенство. Его народ ему не верил, его навь его предавала. Как такое было возможно?!

— Никаких спасибо, — от ярости голос чуть дрожал. — Нет. Ему нужна ты. Мне нужна ты. Не умирай!

Но она уже потеряла сознание.

Дальше была Дырка жизни, эрлийцы, операции, невыносимое ожидание и тихое, произнесенное ночью, от брата Ляпсуса:

— Заходите.

Молодая женщина, бледная, уставшая и… совершено седая, улыбнулась ему. Это была не Эмилия, не эссенц. Это был кто-то новый. Кто-то новый прижимал к себе спящего малыша и насмешливо глядел на него.

— Как мне звать тебя? Теперь… — нав мягко улыбнулся.

— Зови меня «моя Госпожа»! — надменно и наигранно произнесла Эмилия и рассмеялась. — Комиссар, все вроде, как прежде.

— Ты сама знаешь, что нет.

Она удивилась тому, что не ощущала себя потерянной девчонкой. И еще удивилась, что он держался иначе, не подходил, почтительно замерев, говорил тихо и внимательно слушал.

— Как так? Что я еще натворила?

— Ты отправила Нарту во Тьму, — очень грустно произнес он.

— Откуда ты?..

— Я не спал. Я никогда не сплю… — нав склонил голову набок. Так никогда не делал Сантьяга.

Но кто-то так делал. Кажется, у нее в голове…

— Арга?!

— Да.

— Но…

— Эмилия, я дал слово Пряльшице и Айе, что доведу все до конца. Я остался один. А план должно было завершить.

— Это Пряльщица говорила с Нартой?

— Ты же знаешь, что нет.

— Откуда у меня силы?

— Ты стала матерью.. Ваши человеческие женщины тоже меняются, но ты создательница нового вида, новой ветви. Ты пойдешь вперед и будешь защищать нашу кровь… — он нежно взглянул на малыша.

— Ты хочешь?..

— Если можно…

Нежно, ласково и невесомо он поднял маленького нава и человека на руки: тот проснулся, заворчал. Не заплакал. Черные, как ночь, глаза, мудрость и ярость, свет и тьма, прошлое и будущее. Этот ребенок пока помнил и знал все. Еще несколько часов, и все забудется — на время или навсегда. Но сейчас: это будущее. На Аргу смотрело его будущее, прощение этого Мира и искупленное прошлое. На Аргу смотрели внимательные глаза, которые он знал, казалось, всю жизнь. Нав. И человек. Шанс.

— Я ждал этого так долго… Погоди немного, и я уйду навсегда, — Арга отдал ребенка Эмилии.

— Не бросай его. Ты уйдешь, и в его душе будет пустота, — та печально вздохнула.

— Я уйду, и в его душе будет дырка, — брат Ярги покачал головой. — Он сможет ее заполнить, он умен и чувствует этот Мир. Не сразу, но у него получится. К тому же сын и ты. Этого хватит. А я… Знаешь, я очень устал работать тысячи лет. Я хочу уйти.

— К ней?

— К ней.

— И миссию завершил?

— Да, я должен был быть рядом с тобой и должен был увидеть исход Нарты. И должен был встретить мальчика. И новую Мать нави.

— Не смешно. И вряд ли они примут.

— Они уже приняли. Они поняли, — Арга улыбнулся почти счастливо. — Мой народ все понял за эту ночь. Каждый нав слышал и видел вас, каждый нав ждет тебя, каждый нав умрет за тебя. Ведь ты была готова умереть за навь сегодня.

— Жаль, что я человек… — иронично заметила Эмилия.

— Ты сама не знаешь, кто ты, — он со значением коснулся своей груди. — Побудь пока с нами. С ними.

— А потом?

— Жизнь рассудит. Но мы все заслужили отдых. Прощай… Я, пожалуй, под конец помогу ему сделать то, на что у него так и не хватило сил за все это время… Я люблю тебя, — глаза нава затуманились, потом снова стали черными, и последние слова проговорил уже Сантьяга.

Впервые в жизни он сказал то, в чем никогда не признавался. То, во что не верил никогда. То, что было сейчас сильнее его.

На душе было тяжело, но Комиссар чувствовал, что все, что происходит, происходит правильно.

— Прости, я не смог… — он встал на колени перед постелью и прикоснулся к ее лицу.

— Это была не твоя битва. Ты знаешь это. У людей есть поговорка «суки дерутся, кобели не лезут». Грубо, но верно. Я сама до конца не понимала, что я носила в себе, что должна защищать и как обходиться с силой. Я родилась просто девочкой, потом жила просто девочкой. Потом вдруг во мне разом открылось все. И сейчас бы и хотела поныть и уткнуться тебе в плечо, попросить защиты или искренне испугаться, ощутив свою ничтожность. Но я изменилась. Как я выращу его, — кивок на сладко спящего ребенка, — если сама боюсь жизни всю жизнь? Сама не рада, если честно, что так случилось: ответственность колоссальная, а знаний никаких.

— Ну, если моя помощь все еще нужна…

Не договорив, Сантьяга крепко обнял ее. И она, несмотря на все свои пламенные речи, прижалась и расслабилась. Потому что каждой сильной матери нужен рядом просто сильный мужчина, который способен быть опорой.

А остальное не имело значения. Любовь возможна только между равными. Иногда чтобы это понять, нужно все потерять, иногда через все пройти. Сантьяга не мог признаться в том, что любил человскую девчонку, потому что не любил ее. Эмилия смогла полюбить Комиссара лишь тогда, когда смогла ощутить себя рядом с ним, а не под…

В жизни все всегда происходит вовремя и правильно.

Пусть иногда нам и не нравится ход ее мыслей.

Где-то рядом и нигде

Все было спокойно. Угроза исчезла.

Мир вздохнул и погрузился в дремоту

Спящий закрыл глаза.

Занимался новый рассвет…