Орден Чертополоха (гет)

Риддл и Минерва пришли аккурат к началу спектакля профессора Бири. В Большом зале шли последние приготовления перед представлением: хаффлпаффцы изо всех сил старались водрузить на сцену вычурный императорский трон и полуразрушенные античные колонны. Ученики с остальных факультетов помогали главным трудягам школы или просто с любопытством наблюдали со стороны за происходящим, так что мало кто заметил, что Минерва, обычно всегда оказывавшаяся на месте раньше всех, в этот раз немного запозднилась и выглядела несколько уставшей после утренней прогулки. Она поспешно подошла к гриффиндорцам и начала их расспрашивать о том, все ли в порядке. Через несколько минут к учительскому столу неторопливо проследовал Риддл и вежливо приветствовал коллег. Минерве на мгновение показалось, что Августа как-то странно посмотрела сначала на Риддла, а затем на неё.

— Ты какая-то немного… расстроенная? — с тревогой заметила Августа. — Что-то не так?

Минерва открыла было рот, чтобы ответить, но тут послышался скрипящий голос профессора Бири, и внимание Августы переключилось на происходящее на сцене.

— Дорогие студенты, особенно наши самые юные ученики, — Бири ласково поглядел на первокурсников, и те довольно заулыбались, — а вы знаете, кому мы обязаны традицией дарить друг другу крашеные яйца в день Воскресения Христова?

Его вопрос не на шутку озадачил малышей.

— Марие Магдалине! — выпалил второкурсник Диггори.

— Верно, мистер Диггори! Вы первым отведаете сегодняшний десерт, — Бири взмахнул палочкой, и перед мальчиком в воздухе возникло большое шоколадное яйцо. — Ну а теперь я передам слово нашим замечательным актерам.

На позолоченном троне величественно восседал император Тиберий. Сегодня Джозефа немного состарили для роли при помощи Старящего зелья. Получилось весьма неплохо: Джозеф смотрелся в меру взросло, взгляд его был преисполнен уверенности и достоинства, а на вьющихся светлых волосах сверкал золотой венок. На перемены к лучшему обратили внимание многие девушки в зале и принялись шептаться о том, «какой же Джозеф все-таки красавчик!» Минерва и Дэвид довольно переглянулись, ведь их многодневные труды по снятию порчи с однокурсника увенчались успехом.

Перед публикой начал разыгрываться примечательный диалог между императором и Марией Магдалиной, которую играла Миранда Макмиллан. Миранда, то и дело поправляя на голове платок, с невероятной убежденностью рассказывала собеседнику о жизни, чудесах и учении Христа. В довершение она торжественно объявила, что Христос воскрес, а в качестве подарка преподнесла властителю белое яйцо. Тиберий же, выслушав рассказчицу, насмешливо оглядел подаренное яйцо и, как и положено по легенде, усомнился в правдивости известия о воскресении.

— Как яйцо не может из белого стать красным, так и мёртвые не воскресают, — Джозеф настолько убедительно и твёрдо выразил сомнение, что буквально все в зале затаили дыхание, слушая его. Сегодня его игра явно была на высоте.

В ответ Мария Магдалина лишь загадочно улыбнулась. И тут на глазах у римского владыки яйцо из белого окрасилось в красное, явив таким образом зрителям удивительное чудо, и увиденное просто поразило правителя и его придворных. Изумление озарило прекрасное лицо Джозефа, он с благоговением смотрел на Миранду, и та даже чуть покраснела.

Спектакль подошёл к концу, а Джозеф и Миранда все не могли наглядеться друг на друга. Наконец Джозеф ослепительно улыбнулся бывшей девушке и медленно, с достоинством встал с трона. Миранда тяжело сглотнула, она оказалась не в силах отвести взгляд от бывшего возлюбленного, а с ее головы слетел шелковый платок. Джозеф изящным движением поднял платок и протянул его Миранде. В этот момент только малыши и совсем невнимательные люди не поняли, что эти двое актеров до сих пор друг в друга влюблены.

— С тех незапамятных времен христиане и стали подражать святой да дарить друг другу красные яйца в праздник, — подытожил профессор Бири, взмахнул палочкой, и тут уже перед каждым студентом возникло по красивому шоколадному яйцу в качестве подарка. — Всех с Пасхой!

Послышались аплодисменты, сцену закидали цветами. Минерва сделала знак Дэвиду, и тот достал приготовленные заранее огромные букеты ярко-желтых нарциссов. Самый большой букет Дэвид преподнес профессору Бири, а букеты поменьше вручил актерам. Джозеф задержал на Дэвиде благодарный взгляд и еле заметно коснулся пальцами глаза Фатьмы на запястье, давая понять, что оберег в целости и сохранности. Джозеф ни разу не сообщал о разбитом обереге, а значит, порча с этого парня была снята окончательно. И это, пожалуй, стало для Минервы самым радостным событием последнего времени.

На обед, как и предсказывал Риддл, подали нежнейшего запеченного ягненка, от вкусного аромата которого у всех потекли слюнки. И все вроде казалось прекрасным в этот праздничный полдень, но внимательная Минерва отметила, каким поникшим выглядел Брут Уоррингтон, не сводивший глаз с Джозефа и Миранды. Последние играли друг с другом в переглядки за столом и уже не замечали никого вокруг. Кажется, Бруту так и суждено было остаться лишь другом прекрасной Миранды.

* * *

Минерва проводила дополнительные занятия с Роландой Хуч, поскольку опасалась, что эта пятикурсница, не особо утруждавшая себя учебой, таки завалит СОВ по трансфигурации.

В гостиной Роланда с огромной неохотой разложила на столе пособия и конспекты и, ссутулившись, принялась решать заданную Минервой задачку для разминки. Внезапно они отвлеклись на Августу и Дэвида, разговор между которыми вдруг стал проходить на повышенных тонах. Минерва с неудовольствием оглянулась на нарушителей спокойствия, а Роланда поставила жирную кляксу на страницы своего и без того заляпанного чернилами конспекта.

— Похоже, что кольцо действительно могло использоваться в качестве проводника, — пробормотал Дэвид. Своими соображениями в расследовании «дела об артефакте Паркинсона» он поделился теперь уже с Августой.

— А то! — кивнула Августа с видом взрослого, вынужденного объяснять элементарные вещи несмышлёному ребенку. — Другой вопрос, что имеющееся серебро в каждом конкретном случае еще до ума довести надо, дабы свойства этого металла сработали. Слагхорн мне как-то поведал, что некоторые алхимики еще в средние века обнаружили у серебра проводниковые свойства. Помнишь, на пятом курсе я активно интересовалась темой использования в зельеварении тех или иных котлов? Так в серебряных котлах обычные зельевары варят самые горячие зелья, опытные же маги, вроде Слагхорнов или Принцев, владеют куда большей информацией и используют серебро и по иному назначению. Это тебе не просто справочник «Тысяча магических растений и грибов» пролистать. Ты, кстати, так его и не осилил, Дэйв? Давно бы уже спросил у меня про металлы. Но ты по сей день на полном серьезе полагал, что я использую на уроках зельеварения серебряный нож просто так, для красоты, не так ли?

По виду Дэвида стало ясно, что именно так он и думал. Августа покачала головой.

— Ты еще как-то высмеял это с остальными мальчишками. Дескать, глупые ведьмовские штучки.

— Я не высмеивал! — неуверенно возразил Дэвид.

— Как же! Высмеивал, да еще как! Да ты уже и позабыл о том, как дразнил меня на зельеварении? — сказала Августа и еще более едко добавила: — Признайся, у тебя ведь всегда имелось некое предубеждение по отношению к женщинам?

— У меня никогда не было предубеждения по отношению к женщинам!

— Разве что в отношении одной — меня, — их разговор окончательно свернул в русло старых обид, и Минерва лишь тяжело вздохнула в ожидании очередной ссоры друзей. Но Августа вдруг удивила всех вопросом: — Дэйв, скажи-ка, а у тебя уже появилась невеста?

— Что? — встрепенулся тот. — Почему ты спрашиваешь?

— Я это к тому, что если она вдруг у тебя появится, то будь с ней поделикатнее. Не так, как когда-то со мной. Когда в следующий раз вздумаешь с дружками высмеивать «всякие женские заморочки», то вспомни обо мне. Серебряный нож является отличнейшим проводником моей воли, когда я готовлю зелья. Это не просто красивый женский аксессуар, как вы там шептались со Смитом и Финниганом.

Она уперла руки в бока и грозно нависла над Дэвидом, который теперь сидел, пристыженно опустив голову. Дождался, как говорится! А ведь пару лет назад Дэвид и правда перебрал с шуточками насчет девочек, любящих красивые серебряные безделушки. Августа тогда не осталась в долгу и с ехидством посоветовала ему поскорее научиться варить противоугревое снадобье, ибо у нее больше сил не осталось смотреть на его прыщавую физиономию. Дэвид, лицо которого в те годы было густо усыпано подростковыми угрями, лишь надулся в ответ. Черт его дернул дразнить на младших курсах понравившуюся девчонку.

Роланда, разинув рот, во все глаза рассматривала эту беснующуюся парочку. Наконец она не выдержала:

— Эх! Милые бранятся — только тешатся! Эти двое препираются, а сами небось хотят поцеловаться! Но оба упрямые, как парочка гиппогрифов, и никто не желает уступить.

— Не тебе одной так кажется, — Минерва взялась очищать стол от чернил, пролитых Роландой. Как же хотелось, чтобы лучшие друзья уже раз и навсегда выяснили отношения!

Тут уже Дэвид потерял терпение и, резко встав, бросил:

— Я был не прав! Ох, как не прав! Во всем не прав! — он ударил себя кулаком в грудь. — Ты это хотела услышать? Теперь-то твоя душенька довольна?

И он, не дожидаясь ответа, быстро устремился в сторону спален мальчиков, оставив Августу замолкшей на полуслове.

* * *

На днях Кровавый Барон мне сказал, что уважает моего великого предка Салазара Слизерина и меня как его достойного потомка и последователя. При этом добавил, что одобряет жесткость, однако всему есть свои пределы.

Опять пресловутые пределы. Я спросил, о чем это он, но призрак лишь зловеще улыбнулся и пробормотал что-то про непослушных плаксивых девочек, что совали свой нос куда не следует и за это поплатились жизнью. «Сохраняйте лицо, оставайтесь достойным имени своих великих предков, относитесь с уважением ко всем существам волшебного мира, вплоть до самых ничтожных представителей нашего великого сообщества привидений», — с легким укором напутствовал меня наш факультетский призрак.

Закончив занятие с Роландой и не желая выслушивать очередную жалобу Августы на Дэвида, Минерва поспешно ретировалась из гриффиндорской башни. В коридорах она встречала веселых первокурсников, которые с удовольствием поедали на ходу шоколадные яйца. Ноги сами привели Минерву в заброшенный туалет на втором этаже.

Все дети сегодня были счастливы, кроме одной девочки — Миртл. Минерва продолжала навещать грустное привидение и пыталась с ним беседовать даже через «не могу». У Минервы возникло некое необъяснимое чувство долга продолжать общение с этой несчастной девочкой.

В этот раз Миртл предстала распластавшейся на полу у самой дальней кабинки. Выглядела она совершенно равнодушной ко всему вокруг. Просто неподвижно лежала на полу, такая тихая и одинокая. Миртл уже несколько дней не плакала, но это не выглядело обнадеживающе. Она словно все глубже погружалась в депрессию, и это вызывало только большее беспокойство.

— Миртл, хочешь я завтра целый день проведу с тобой в облике кошки? — предложила Минерва привидению, присев рядом на корточки. — Или мы можем пойти в ванную старост и открутить там все краны одновременно, чтобы появилось сразу много разноцветных мыльных пузырей. Станет очень красиво!

Но Миртл никак не реагировала на ее призывы. Минерва не испытывала иллюзий на свой счёт, понимая, что вытащить этого ребенка из депрессии способен лишь Том Риддл одним своим появлением. Но, разумеется, жестокий учитель и думать сейчас, наверное, забыл о своей старой школьной знакомой. Удивительно, что Миртл только и мечтала о встрече с Томом, а Минерва же видеть его лишний раз не желала. Ирония жизни.

— Не стоит, мисс Макгонагалл. Оставьте девочку в покое, — услышала позади себя Минерва и, обернувшись, увидела парящего у раковин Толстого Монаха.

Его появление стало для нее полной неожиданностью, ведь обычно этот призрак проводил время на своем родном факультете Хаффлпафф, беседуя с тамошними студентами о пользе трудотерапии, либо спорил на религиозные темы с другими привидениями в холле замка. В заброшенном туалете второго этажа Минерва видела его впервые.

— Мне понятны ваши благородные порывы, — продолжил Толстый Монах, чуть поправив пояс-веревку на своей грубой рясе. — У вас доброе сердце, вы склонны к состраданию и наверняка станете хорошей матерью. Но вам лучше оставить Миртл в покое. Девочка должна смириться.

— Смириться? — Минерва не поверила своим ушам. — Миртл страдает уже десять лет, и ей становится только хуже!

Она указала на безжизненно (если такое можно сказать о привидении) лежащее на полу тело девочки. В сравнении с Миртл ярко сверкающий сейчас жемчужно-белый Толстый Монах выглядел прямо-таки наполненным жизнью.

— Что такое десять лет, мисс Макгонагалл, в сравнении с вечностью? — назидательным тоном произнес Толстый Монах. — Ну же, вы ведь читали литературу о нас, о привидениях, и знаете, что десять лет по нашим меркам — это совсем ничего. Для призрака сие даже не младенчество. Лишь пролетевшая тысячная доля секунды, а то и меньше. Миртл — совсем юное привидение, такое незрелое, вдобавок лишилась жизни, еще будучи ребенком. Она пока слишком близко все принимает к сердцу — это совершенно нормально для столь юного создания мира загробного. Ей нужно время, чтобы привыкнуть, принять все как должное…

— Но она так мучается!

— Ох, да, она — бедное дитя, — согласился Толстый Монах, и в добрых глазах его отразилась скорбь, — ставшее жертвой несчастного случая. Всем призракам Хогвартса на самом деле ужасно ее жаль. Ей просто не повезло. Но время лечит. Миртл должна смириться, свыкнуться-таки со своей смертью.

— Свыкнуться со смертью? — услышанное прозвучало так странно и пугающе, хотя Минерва и понимала, что говорит с призраком, а для призрака обсуждаемая сейчас тема являлась обыденной. Но она сама-то была живым человеком! — А вы, уважаемый, свыклись со своей смертью?

Тут Толстый Монах опустил свою выстриженную по монашескому обыкновению голову.

— Нет, — после некоторых раздумий заключил он. — Конечно, нет. Строго говоря, ни одно привидение никогда не смирится со своей смертью, если вы это хотели узнать. На белом свете появляется очередной призрак именно потому, что умерший человек как раз и не принял свою гибель. Чья смерть естественна — тот не задерживается в человеческом мире и без колебаний возносится на небеса. Вы ведь нашли об этом информацию, так?

Нашла. И прочитанное произвело на нее настолько гнетущее впечатление, что несколько дней подряд на душе кошки скребли.

— Если бы только… — Толстый Монах замолк на полуслове, но Минерва молила его продолжать говорить. — Если бы только тот, кто повинен в том несчастном случае, раскаялся, решил отпустить это ни в чем неповинное дитя… Вот я тоже мог уйти в мир иной, если бы раскаялись те, кто меня казнил, но они так и не раскаялись в содеянном, так что мне дорога на небеса заказана. Ну да ладно, я уже привык, мне и здесь неплохо, — словно спохватившись, добродушно добавил он. — И Миртл привыкнет. Таков удел призраков.

Минерве вспомнилась трагическая история жизни и смерти Толстого Монаха. Весьма трогательная история. Толстый Монах родился в конце десятого века и был в числе первых учеников Хогвартса, удостоившись чести учиться еще у самих основателей. По окончании школы он принял духовный сан и вступил в орден нищенствующих монахов. К его несчастью, старшие церковники со временем сочли весьма подозрительным умение Толстого Монаха излечивать оспу у крестьян лишь при помощи палки, которой он постоянно тыкал тяжело больных. В один день тучи окончательно сгустились над головой отзывчивого и доверчивого мага и его приговорили к смертной казни. Много подобных историй можно было найти в исторической литературе, но одно дело просто прочесть их, и совсем другое — самой повстречать призрака такого вот человека прошлого, павшего жертвой несправедливости.

— Салазар, Годрик, Ровена и Хельга явились свидетелями того, как несправедливо вас обрекли на казнь! — в сердцах воскликнула Минерва. — И никто из них не сумел вам помочь!

— Вам кажется, что это было ужасно несправедливо, — спокойно ответил Толстый Монах. — По-человечески я понимаю ваше возмущение, юная гриффиндорка. Но, знаете, я ведь простил всех тех, кто оказался причастен к моей казни. Я не держу зла на этих людей, ибо они не ведали, что творили. А времена какие тяжелые были тогда, вы себе даже не представляете! О времена, о нравы! — процитировал он Цицерона, о котором так часто любил рассказывать школьникам.

Его глаза затуманились, он словно снова мысленно переживал те дни, когда еще был жив.

— Единственное, о чем я все же жалею в связи со своей смертью... — вдруг заикнулся Толстый Монах. — Я жалею, что моя жизнь оборвалась так скоро, и я не успел помочь стольким страждущим, вылечить их, направить на путь истинный, утешить в трудные часы их бытия. А ведь скольким несчастным я еще мог бы помочь! Я же оказался лишен такой возможности. Эти руки больше никого не смогут исцелить...

Он вытянул вперед свои полупрозрачные руки и с тоской оглядел их. Вот и вскрылась застарелая душевная рана у такого всегда спокойного и добродушного привидения. Печаль и сожаления имелись и у него, просто по истечении стольких веков Толстый Монах глубоко запрятал всё это в себе.

— Миртл постоянно думает и говорит о… — начала Минерва, снова переведя взгляд на девочку-призрака, которая даже не прислушивалась к их разговору.

— Мистере Риддле? — закончил за нее Толстый Монах. — Ох, что-то не так всегда было с этим молодым человеком. Вроде вежливый и исполнительный староста, а теперь и компетентный учитель, но что-то в нем всегда меня настораживало. Слишком хорош, да? Особенно пугало, что Кровавый Барон весьма гордился тем, что на его факультете учился столь талантливый и необыкновенный юноша.

Он с опаской огляделся так, словно прямо сейчас из стены могло появиться мрачное слизеринское привидение. Но никто не появился, и Толстый Монах успокоился и аккуратно приблизился к Миртл.

— Миртл, крошка, идем со мной. Пора обедать, — ласково позвал он ее.

— Я не хочу есть эту еду, — безжизненно выдавила Миртл.

— А другой у нас и нет, увы, — развел руками Толстый Монах. — Я понимаю, деточка, тебе хочется поучаствовать в трапезе в Большом зале, но не получится. Идем, милая.

Он протянул ей руку, и Миртл с большой неохотой поднялась с пола.

— И вот так продолжается уже около десяти лет, — грустно улыбнулся Толстый Монах, и Минерву его слова привели в уныние.

Да, для большинства «поживших» привидений десять лет — это ничто, лишь мгновение в вечности, на которую они подписаны. Но, кажется, для Миртл это было совсем не так, для нее десятилетие явно тянулось невыносимо медленно в вечном ожидании… Тома?

— Идем, за обедом я расскажу тебе поучительную историю о мальчике, которого мне однажды довелось учить слову Божьему. Непослушный был мальчик, вредный, не любил трудиться и отказывался читать Библию… А во взрослом возрасте вступил в бенедиктинский орден.

И доброе хаффлпаффское привидение медленно повело Миртл к выходу из уборной.

— Вы это, мисс Макгонагалл, лучше подумайте о живых, о ближних, что рядом с вами, над кем уже занесён острый меч расправы… — обернувшись, вдруг напоследок сказал Толстый Монах. — Живые больше нуждаются в помощи.

— Вы о ком-то конкретном? — насторожилась Минерва.

— Мои думы о тех, кто мнит, что имеет право управлять другими людьми, презрев все заповеди, данные нам свыше, — нахмурился он. — Впрочем, Господь знает, что делает.