Гарри Поттер и каменная философия (джен)

Дальнейшие годы жизни Гарри Поттера были сносными.

Ну ещё бы, после такой-то психологической атаки... Склеенные Дадликом фотографии Петунья любовно прибрала в семейный фотоальбом, а новых фотографий не предвиделось ещё много лет. Обычно они фотографировались в студии по всяким торжественным случаям. А на дни рождения, если финансы позволяли, приглашался специальный фотограф.

На камине стояла только одна фотокарточка в рамочке, та самая, из трех кусочков.

Производство дрелей тем временем наладилось, Дурсль сперва арендовал помещение под фрезерную, а потом постепенно, по частям и годы спустя выкупил её целиком. Назвал "Граннингс" и очень гордился своим детищем. Потому что фирма начала приносить какой-никакой доход, и Вернон почувствовал себя настоящим хозяином жизни.

И настал даже день, когда он сел в кресло директора компании и с восхищением обвел горделивым взглядом стены своего офиса на девятом этаже "Граннингс индастриз" в промышленном центре Лондона.

Выбросы детской магии Гарри прекратились ещё в пять лет и больше не повторялись, потому что Дурсли разобрались, что это такое, и научились их предупреждать. А в начальной школе было слишком интересно, чтобы психовать по малейшему расстройству. Разве что кураторша прицепилась к одной девочке, тайком пронесшей на урок своего хомячка. Увидела кроху и завизжала, думая, что это мышь. Хомячок от визга хлопнулся в обморок, маленькая хозяйка подумала, что он умер, и зарыдала.

Дети окружили златовласку с дохлым хомячком в ладошках. Гарри потыкал пальцем в теплое пузичко и авторитетно заявил:

— Не реви, он живой, не видишь, что ли, дышит.

А кураторша, дура взрослая, жмется на табуретке, юбку на колени натягивает и визжит. И Гарри со злости, желая утихомирить эту сирену, подумал: «А чтоб ты посинела!»

И что вы думаете? Посинела дура, стала похожа на жителя Пандоры имени Кэмерона. Увидела она свою посиневшую руку и сама в обморок — хлоп, вместе со стулом… Ну, пока суть да дело, пока кто-то догадался сбегать за директором, пока туда-сюда, волшебство Гарри сошло на нет и от него лишь темно-голубые волосы остались. Директриса неодобрительно поджала губы, видя синие кудри, и без разговоров уволила истеричку, ибо такие ветреные особы, красящие волосы в неподобающий цвет, не достойны носить звание учителя.

Зато дети надолго запомнили синекожую инопланетянку и с удовольствием вспоминали тот случай. А Гарри дальше учиться продолжал, стараясь сдерживать свою магию. О том, что это магия, Гарри не знал, но догадывался, ведь надо быть полным дегенератом, чтобы ломать голову — а как называется то, что он умеет перемещать вещи взглядом? Телекинезом? Ну ага… и при этом летящая вещь ещё и перекрашивается и форму меняет. Скажите это кому-нибудь другому, а у меня это — магия!

Про свой шрам на лбу Гарри спрашивал у тёти не один раз, и каждый раз тётя отвечала с новыми подробностями. А общий смысл сводился к одному — его родители разбились в автокатастрофе. Гарри повспоминал и спросил:

— Там ещё было много зеленого света и кто-то хохотал в стороне. Это что?

Тётя пожевала щеку и сердито ответила:

— Зеленый свет от светофора, глупый мальчишка! А хохотал какой-то идиот. Всё. Больше не спрашивай.

И Гарри отстал с расспросами, понял, что тёте вообще-то больно об этом говорить, ведь погибла-то её сестра. А свою магию он вскоре научился распознавать — как потеплеет чуточку в груди и зачешутся кончики пальцев, тут же старался пригасить свои эмоции, чтобы не выплеснуться случайно чем-нибудь странным. Ибо странным было всё, что он делал. Потому что разбитая кружка — это разбитая кружка, и при нормальном склеивании на её стенках остаются следы — сеточка трещин. А его случайно расколоченная чашка после магического склеивания выглядела так, словно только что доставлена с фарфорового завода. Правда, если никто не видел, как он что-то разбил, Гарри это что-то тут же склеивал магически и никто ни о чем не догадывался.

Однажды, когда мальчикам исполнилось по шесть лет, к Дурслям в первый раз на их памяти приехала тётушка Мардж. И не одна, а с бульдогом. Мальчики сильно заробели, увидев огромного — по их меркам — пса, смутились, затоптались, не решаясь подойти поближе к толстой тёте. Та загудела:

— Да вы не бойтесь, Злыдень не кусается.

Однако пугающая кличка собаки убедила мальчиков в обратном. Злыдень — значит злой и кусачий. Дядя Вернон пробасил:

— И всё-таки, Мардж, стоит на него намордник нацепить, уж больно злобно смотрит.

Мардж рассердилась и отрезала, что своего пса она так не оскорбляет. И кинулась обнимать и целовать Дадлика, своего маленького медвежонка. Сдавленный и затисканный сильными ручищами чужой тёти Дадли на всякий случай заревел, Гарри, подумав, присоединил свой плач к реву брата. Вернон, ругаясь, пошел выручать сына, бульдог, думая, что мужик собирается обидеть любимую хозяйку, воинственно гавкнул и цапнул Вернона за ногу. Вернон заорал от боли и дрыгнул ногой, пытаясь стряхнуть собаку. Но Злыдень вцепился в штанину всем известной хваткой и отцепляться не желал. В общем, дружеский визит превратился в нечто непонятное… куча-мала какая-то вышла, где все были виноваты и в то же время не было виноватых.

Наконец все более-менее успокоились, расселись по стульям вокруг стола, Вернону и Мардж налиты по рюмке успокоительного коньяка, оттоптанный и отпинатый бульдог засунут в угол кухни с утешительной сахарной косточкой, а детям включен телевизор, и над столом потек разговор о собаках. Эта тема нравилась Гарри, и он больше слушал, чем смотрел телевизор. Сперва тётушка Мардж рассказала о новых медалях, которые получил Злыдень на прошлой выставке, потом похвасталась, что получила пару заявок на племя. Вернон, фыркая в усы, заметил, что пёс-медалист это, конечно, хорошо, но…

Есть на свете собаки, ни разу медалей не видавшие, но герои они куда покруче медалистов будут.

— Вот меня в детстве собака от смерти спасла, — забасил дядя Вернон. — Породы немецкая овчарка, на выставках она пролетела по причине дисплазии, проблемы у него были с задними ногами. Взял меня однажды дед на охоту, а за нами соседский пёс увязался. Леса наши хоть и бедны на дичь, но поохотиться на кой-кого можно, ну и вот… Было это в Шотландии, неподалеку от Инвернесса, задумала охотничья артель устроить зимнюю охоту на вепря…

Гарри на этом эпизоде заинтригованно заерзал, гадая, кто такой вепрь. Вернон коротко покосился на него и продолжил рассказ.

— Меня поставили в загонщики, мне тринадцать было, здоровый уже парень. Пошел я с хлопушкой на кабана…

Гарри кивнул — понятно, вопрос снимается.

— Зверь обыкновенно стремится уйти от шума в тихую сторону, как раз туда, где охотники в засаде сидят. Но тут или ветер сменил направление, либо секач тертый попался, попер на нас, на загонщиков, а мы — безоружные, только трещотками, палками да хлопушками и оснащены… Как сейчас помню тот миг — снежный лес, справа и слева трещотки стучат, но как-то глухо, это у меня в ушах кровь загудела, заглушая все звуки. Зверь был страшен, высокий, с бычка двухлетнего, косматый, с загнутых клыков пена капает, сам весь паром окутан… А у меня в руках всего лишь хлопушечка! Ну, думаю, прощайте, мама-папа, сгинул сын. Кабан — на меня. Мне бы к дереву рвануть, да место неудачное выбралось на тот момент, лесной овраг, стою в нем по пояс в снегу и ни шагу никуда… А сзади Тирренс выскочил, совсем про него забыл! Как вцепится в кабана, на себя отвлек и увел от меня. Вот так-то, Мардж. Бракованный пёс с больными лапами, списанный со всех выставок, всё же совершил достойный подвиг, спас мальчишку, не получив за это никакой медали, потому что для подтверждения нужны документированные факты, а не простые слова пацана. Вот и Тревис Диксон тоже никакой медали не получил, а ведь он Гарри от верной смерти спас!

Гарри потрясенно посмотрел на дядю. Что? Он не ослышался, его тоже собачка спасла?! Вернон увидел его вытаращенные зеленые глазенки и добродушно подмигнул:

— Да, племянник, и тебя тоже.

— Расскажи мне ещё раз, Вернон, очень уж интересно, — попросила Мардж. Ну Вернон и рассказал сестре в который уже раз, как его с Петуньей в морозную ночь разбудил соседский терьер, привлек внимание к подкидышу у них на пороге.

— Умный пёс, не зря гавкал. Я ж потом в газете прочитал, что в ту жуткую зиму от холода погибли сорок шесть человек, по разным причинам, конечно, и в разное время, но главное-то ты понимаешь, Мардж? Если бы не пёс, мы утром обнаружили бы детский трупик. И были бы у нас крупные неприятности помимо погибшего племянника… чем он вообще думал, этот Дамблдор? Положил дитенка на порог и был таков, ну слов нет!

И распалившийся от горячительных напитков и подогретых эмоций дядя Вернон гулко грохнул кулаком по столу. Стол натужно крякнул, Мардж смачно рыгнула и пристально оглядела Гарри.

— А что он тощий-то у тебя такой, Вернон? Смотреть не на что, кожа да кости.

— Ты меня с мысли не сбивай, Марджи! — нехорошо побагровел дядя. — Ты мне скажи, чем Дамблдор думал?

— Ну я не знаю, Вернон… — утробно прогудела Мардж. — Я ж его не видела никогда, но ты прав, надо быть полным уродом, чтобы так с младенцем поступить. Я вот своего первого пса в сугробе нашла, беленький на белом снегу, слепенький ещё, замерзал заживо… уже не пищал даже.

Кто о чем, а собачница о собаках...

Дальше разговор закрутился вокруг родословной первого бульдога-родоначальника и предка Злыдня. Гарри доел картошку и выбрался из-за стола. Тревиса Диксона он знал, тот жил в доме номер семь напротив через дорогу. Ему очень нравился вежливый и галантный скотч-терьер, а теперь к симпатии прибавились ещё и уважение с благодарностью — оказывается, этот славный собачий джентльмен спас ему жизнь.

Гарри забрал из чуланчика мячик, натянул курточку и, открыв дверь, вышел на улицу. Посмотрел на дом и задумался — он же недалеко, правда же? Вот он, через дорогу, ну как тут заблудиться?.. А ему уже шесть лет, и он ездит в школу на школьном автобусе на южную окраину Литтл Уингинга. И Гарри решился, ему очень нужно было сказать спасибо Тревису Диксону. Спустившись с крыльца, малыш деловито потопал по дорожке, дошел до шоссе, остановился, опасливо посмотрел, нет ли машин. Машин не было, и он смело шагнул на дорогу, пересек её и толкнул чужую калитку. Та оказалась незаперта, и Гарри вошел во двор. И тут же увидел его. Тревис Диксон выглянул из будки; узнав гостя, он вылез целиком и посеменил к мальчику. Гарри улыбнулся ему, показал мячик и сказал:

— Привет, Тревис Диксон! Я пришел сказать тебе спасибо! Дядя Вернон рассказал мне, как ты спас меня от смерти. Спасибо тебе, Тревис Диксон, ты настоящий пёс-спасатель. И неважно, что у тебя нет медалей за спасение моей жизни, главное-то я теперь знаю.

Пёс внимательно слушал детский голосок, вилял хвостиком и смотрел на мячик в руках ребёнка. Выговорившись, Гарри стал играть с собачкой в мяч. Потом, устав, пошел домой, Тревис Диксон проводил мальчика до крыльца. Войдя домой, Гарри с порога увидел Злыдня, подумал и обратился к нему:

— Я не знаю, почему у тебя такое страшное и злое имя. Ты просто бульдог с медалями, и я тебя не боюсь, потому что меня спасла настоящая собака, вот. А ты так не умеешь.

Злыдень, приподняв ушки-лопушки, так же внимательно слушал мальчика, удивляясь, что тот вообще с ним разговаривает. Когда Гарри замолчал, бульдог подошел поближе и понюхал руки, тихо ворча на запах чужого пса. Гарри осторожно погладил его по крупной голове и очень серьезно спросил:

— Ты ведь правда не кусаешься, да? Ты же хорошая собака?

Злыдень завилял крючковатой культяпочкой хвоста, и Гарри окончательно осмелел, сел на пол и начал чесать ему бока.

Эти две собаки прошли сквозь года вместе с Гарри. Они стали его друзьями детства. Многие годы Тревис Диксон и Злыдень играли с мальчиком и вместе с ним открывали новые горизонты. Сначала в пределах Тисовой улицы, потом до супермаркета и до окраин городка, совершая общие открытия. Для Гарри не было лучшего счастья, чем гулять по холмистым пустырям окраин и смотреть, как волнами колышется высокая трава, как розовый кипрей туманным покрывалом устилает дальние склоны. Гарри любил забраться на вершину самого высокого холма Пайн-Хилл и, сидя там, с его высоты смотреть на раскинувшийся город, на его бесконечно прямые улочки, на одинаковые домики и дворики. А рядом уютно пыхтели два теплых пса, если приезжала тётушка Мардж и привозила с собой бульдога. Но и одного Тревиса Диксона Гарри хватало для компании.

Друзья-мальчишки у Гарри тоже были, прежде всего общие с Дадли приятели, живущие по соседству. Пирс Полкисс, Майкл Гордон, Сэм Дэннис и Джереми Малкольм. Ребята нормальные, благоразумные, в меру уважали Дадли Дурсля и его кузена Гарри Поттера. Сам Гарри крепко сдружился только с Дэйви Гордоном, младшим братом Майкла. В силу возраста того постоянно ограничивали и ущемляли в правах, и Гарри жалел его, человек же не виноват, что отстал от остальных на два года! И он сам отсеивался от общей компании, стараясь чем-то занять малыша Дэйви. Потом, постепенно и как-то незаметно, с Гарри сблизился Пирс, такой же тощенький, как и Гарри, похожий чем-то на крыску. Может быть, большим носом и маленькими глазками?

На холмах Гарри однажды познакомился ещё с одним человеком. Тревис Диксон и Злыдень шныряли меж камней, безуспешно пытаясь схватить хоть одного верткого дикого кролика, которыми кишели дальние холмы. Гарри неспешно шагал, палкой раздвигая траву и шугая юрких ящерок, и посмеивался на басовитое тявканье псов, упустивших кролика прямо из-под носа. Бурые, рыжие и серые зверьки вели себя смело, дождавшись, когда собака подбежит ближе и пересечет установленную кроликом границу, обитатель холмов нехотя срывался с места и начинал дурить наивную собаку, выписывая зигзаги туда-сюда, взад-вперед и прочие кульбиты. Пёс ярился, лаял, хватал воздух вместо беленького пушистого кроличьего хвостика-помпона. Иногда Гарри казалось, что кролики издеваются над собаками. Вот и сейчас Тревис Диксон и Злыдень, заливисто лая, погнали кролика, и вдруг раздался голос:

— Эй, вы откуда взялись?

Гарри заторопился обогнуть холм и увидел за ним домик-фургон на колесах, возле него паслась большая гнедая лошадь, а на крылечке-приступочке стояла девочка. Светленькая и полненькая, увидела Гарри и замолчала удивленно. А потом неожиданно спросила:

— Ой, привет, ты абориген?

Гарри удивился, с чего это она такое спрашивает, аборигены же на острове. Но на всякий случай согласился:

— Да, я местный. А ты откуда?

— А мы с Ламбера. Путешествуем с папой по Англии. Это твои собаки?

— Да, — Гарри не стал вдаваться в подробности и перевел взгляд на лошадь. Она огромная, косматая и почему-то с бородой, на ногах у неё пышные фризы. Шайр?

Да, конь оказался шайром по кличке Донован. Девочка Энни и отец-натуралист, профессор энтомолог Стивен Лаффи. Он изучал загадочный мир насекомых, а в это лето взял с собой дочь. Ох, сколько интересных фактов Гарри услышал в тот день о насекомых. И услышал ещё много раз, каждый день он бегал сюда, в травяные пустоши, и узнавал что-то новое. Отец и дочь Лаффи пробыли здесь две недели, а потом, на исходе лета, уехали дальше по своим неведомым дорогам. Эта короткая летняя встреча надолго запомнилась Гарри. Она научила его верить в то, что друзья найдутся везде, даже в таких, самых неожиданных местах вроде окраинной пустоши.

Тоненький и стройный мальчик стоял на вершине холма и смотрел на город. Его одежда, великоватая, несмотря на подгонку по фигуре тётей Петуньей, мягко колыхалась от ветра. Вместе с фургоном с новыми знакомыми Гарри провожал восьмое лето своей жизни. Когда фургон и лошадь скрыло расстояние, Гарри повернулся и, привычно раздвигая траву палкой и шугая юрких ящерок, направился вниз по тропке. А рядом с ним, как обычно, бежали две собаки.

Одиночество Гарри было спокойным, мирным и ровным. Его жизнь размеренно и неспешно текла вперед, чем-то похожая на реку. Широкая и спокойная, она несла свои воды времени всегда прямо, никуда не сворачивая. Гарри ни разу никогда не оглянулся назад, без сожаления оставляя позади вчерашний, прожитый день. И с неторопливым любопытством смотрел в новый, живя здесь и сейчас.

Ему нечего было бояться. У него не было врагов и недоброжелателей. В доме его окружала, конечно, не самая благоприятная семейная атмосфера, но и жаловаться ему не на что. Что поделать, если родители погибли в автокатастрофе, сложилось так, но у него всё равно есть родственники. Тётя, дядя и кузен Дадли, они хоть и не любили его, да и не обязаны, если честно, но Гарри был по-своему счастлив.

Проснувшись обыкновенно рано-рано, Гарри быстренько готовил себе перекусить, а потом тихо и никого не разбудив уносился на свои холмы, где и проводил летние дни. В прочие же учебные недели Гарри вставал вместе с Дадли, завтракал и, собрав учебники, спешил к автобусу.

Обычная рутинная жизнь, без особых переживаний и нервотрепок.